Читать онлайн Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств бесплатно
- Все книги автора: Николай Фёдорович Шахмагонов
© Шахмагонов Н. Ф., 2022
© ООО «Издательство «Вече», 2022
* * *
Мастер любовной прозы
Кто в молодости не зачитывался рассказом Алексея Николаевича Толстого «Возмездие», известным также под названием «Пакет»?
В советское время он ходил в машинописных распечатках, поскольку там описания весьма и весьма откровенны, настолько откровенны, что, конечно, произведение это не могло быть включено в авторские издания. Да ведь и в постсоветское время рассказ можно найти только в интернете. В печатных изданиях, или, как теперь принято говорить, в бумажных книгах, его не встретишь.
Почему? То ли именно из-за откровений, то ли из-за того, что были мнения, будто рассказ этот вовсе не принадлежит маститому автору, а написан кем-то под его именем. Подобные вещи в истории известны. Приписывали графоманы свои поделки даже Пушкину и Лермонтову, причем не все и не всегда разгадывали эти ребусы. Но там действительно были подделки.
А что же здесь? Ведь выдать какую-либо подделку за произведение талантливого писателя довольно трудно. Нужно самому иметь равный талант, равный стиль.
Давайте же посмотрим, мог ли кто-то, совсем неизвестный, написать так, как написал Толстой. И есть ли в других произведениях писателя столь же высокий и изящный стиль, который отличает рассказ «Возмездие». Да, рассказ откровенен, его стараются замолчать, но от этого не уменьшается его изобразительная сила.
Я не буду приводить те описания, из-за которых рассказ оказался изгнанным из печатных изданий. Тот, кто интересуется, легко найдет его в интернете и прочтет, если не читал раньше. Скажу одно: средь помоев пошлости, которых немало сейчас выпирает наружу, такового изображения самых откровенных сцен нет даже близко.
Приведу некоторые фразы, свидетельствующие об изобразительной силе автора.
Сюжет сам по себе прост. Время – Первая мировая война. Офицер везет поездом секретный пакет в штаб одной из армий в канун наступления. В поезде, в одном купе с ним, как бы случайно, оказывается молодая красивая женщина. До самой развязки читатель полагает, как, собственно, и герой, что встреча именно чисто случайна.
Ночь, купе… Двое молодых людей. С кем не бывает?! Случаются мимолетные контакты.
Итак… Рассказ. Автор представляет нам героя, причем мы видим человека, вполне нравственного, не искателя мимолетных приключений.
Читаем…
«Мне было 26 лет, когда началась война, которую в непонятном ослеплении мы долго называли великой. Мой зять и отец были военными. Я с детства воспитывал в себе убеждение, что высшее проявление человеческого благородства есть военная доблесть. Когда мобилизация оторвала меня от семьи, я ушел на фронт с чувством радости и исполненного долга. Оно было так велико, что моя жена была готова разделить со мной горделивую радость. Мы были женаты три года. У нас были спокойные чувства, может быть, не слишком страстных, но любящих друг друга крепкой, реальной любовью здоровых людей, не ищущих связей на стороне. Новизна ощущений новой обстановки успела уже остыть во мне, и разлука стала тяготить меня».
Слог лаконичен, повествование выдержано. И мысли автора вполне добропорядочны. Да, именно автора, ибо в каждого своего героя автор вносит частичку себя.
Итак, продолжаем…
«Однако на фронте, вдали от жены, я оставался безупречно верен ей. Пожалуй, во многом это можно объяснить тем, что рано женившись, я не поддавался влиянию слишком легкомысленной пустой жизни, которой жили многие мои однополчане».
Здесь можно вспомнить произведения Куприна, прежде всего «Поединок».
«Проводник внес мой чемодан в ярко освещенное четырехместное купе, в котором находилась одна пассажирка, очень привлекательная женщина. Я старался не выглядеть слишком навязчивым, но успел все-таки заметить чем-то опечаленное лицо.
Пассажирский поезд на одной из станций
Глухо закрытый, с высоким воротом костюм показался мне траурным. Мысль остаться с этой женщиной наедине почему-то смутила меня. Желая скрыть это чувство, я с самым безразличным видом спросил у проводника:
– Где можно найти здесь кофе?
– В Жлобине, через два часа. Прикажете принести?»
Графоман так не напишет…
«В полумраке я старался разглядеть лицо женщины и чувствовал ее присутствие, воспринимаемое мною именно как присутствие женщины. Как будто ток установился между нами».
Действительно, точнее, чем сказано, не скажешь. Это особенно оценит тот, кому доводилось оказываться в подобных ситуациях в поезде – либо в вагоне СВ, либо случайно в обычном купе, когда два места оставались пустыми.
В рассказе нет ни блатного жаргона, ни перечисления медицинских терминов, зачастую сопровождающих такого рота произведения.
Читаем далее…
«Сначала я растерялся и не знал, как с ней говорить. В синем цвете едва белеющее лицо женщины казалось очень красивым, и я почему-то невольно стал ждать того момента, когда она начнет раздеваться, но она спокойно, будто меня здесь и не было, смотрела в окно, повернув четкий профиль, казавшийся в полумраке печальным».
Ну и что получается? Пожалуй, прав герой известного фильма, заявлявший, что нет такого мужчины, который, увидев красивую женщину, не хотел бы хотя бы на час оказаться холостяком. Впрочем, по нынешним меркам холостяком ни быть, ни казаться в подобной ситуации совершенно не обязательно.
Я не буду приводить много цитат, обращу внимание на те, которые особенно ярко и точно показывают, что рассказ написан рукою именно маститого автора, а не графомана-подельщика.
Ну вот хотя бы на самой грани того запретного, из-за чего рассказ не печатают ни в избранных, ни в собраниях сочинений Алексея Николаевича Толстого:
«Когда под смятыми, взбитыми юбками, над черным чулком показалась белая полоса ее тела, она блеснула ослепительней, чем если бы в купе зажглась разбитая проводником лампочка».
Ну и далее весьма откровенные сцены, выписанные, повторяю, без употребления непотребных слов, а показанные, несмотря на их откровение, так, что не только не вызывают отторжения, а, напротив, заставляют сопереживать герою и не дают оторваться от текста, причем описание уводит нас от той задачи, которую выполняет герой, и даже дезориентирует читателя.
Удивительно точно переданы и чувства мужчины, обладавшего женщиной, которая, как стало известно, вовсе не увлеченная им барышня, а специально подосланная шпионка, выкравшая пакет и фактически обрекшая его на суровое наказание. В рассказе подробно описано и разоблачение, и захват шпионки, выкравшей пакет. Казалось бы, что теперь до нее? Сам кричал солдатам:
«– Режь ветки. Лупи ее! Так, еще сильнее! Ты скажешь, стерва! – кричал я, как безумный. Грязные и ужасные ругательства неслись из моих уст».
И тут же вдруг опасение:
«Уходя я слышал гоготание солдат и вдруг опомнился. Ведь они, скоты, изнасилуют ее. Эта мысль была невыносимой, делиться с кем-нибудь Еленой. О, нет! Она не должна быть больше ничьей. Я повернулся, Елена лежала без сознания».
Вот тут и проявилась ревность. Ревность к тем ощущениям, которые герой испытал до того, как стало известно, сколь он обманут и поставлен в ужасное положение:
«– Это шпионка. Она погубила армию. Повесить ее! – Скомандовал я и увидел, как откуда-то появилась веревка и поднялось вдруг с земли божественное тело.
Я увидел, как оно вздрогнуло, вытянулось, повисло невысоко над землей. Дрожь прошла по моему телу. Она была так же остра и полна, как прежние объятия Елены».
Какая буря чувств! Все существо героя еще помнило прикосновения к волшебному телу этой женщины. И вот сквозь ненависть к той, которая переиграла его, сумела завладеть секретным пакетом и поставила его на грань гибели, прорываются все те же желания, которыми он жил в минувшие сутки.
Рассказ написан мастерски, как и все произведения писателя. А для того, чтобы убедиться в том, что он принадлежит перу именно Алексея Николаевича Толстого, достаточно обратиться к его творчеству, в котором немало произведений посвящено любви, любовным приключениям и любовным драмам.
Возьмем навскидку… близкую по теме, немножечко загадочную повесть «Граф Калиостро»:
«С тихой радостью Алексей Алексеевич предался уединению среди полей и лесов. Иногда он выезжал верхом смотреть на полевые работы, иногда сиживал с удочкой на берегу реки под дуплистой ветлой, иногда в праздник отдавал распоряжение водить деревенским девушкам хороводы в парке вокруг озера и сам смотрел из окна на живописную эту картину…»
Или более характерный эпизод…
«– Лишь нечеловеческая страсть могла бы сокрушить мою печаль… Но женщины, способной на это, нет на земле…»
Поиск женщины, не просто женщины, поиск любви…
Писатель удивительно ярко показывает переживания своего героя…
«Однажды он увидел ее во сне такою же, как на портрете, – неподвижной и надменной, лишь роза в ее руке была живой, и он тянулся, чтобы вынуть цветок из пальцев, и не мог. Алексей Алексеевич проснулся с тревожно бьющимся сердцем и горячей головой. С этой ночи он не мог без волнения смотреть на портрет. Образ Прасковьи Павловны овладел его воображением».
Вот портрет женщины…
«Графиня отвечала односложно и казалась утомленной и печальной. Но все же она была необыкновенно хороша собой. Светлые волосы ее были причесаны гладко и просто. Лицо ее, скорее лицо ребенка, чем женщины, казалось прозрачным, – так была нежна и чиста кожа; ресницы скромно опущены над синими глазами, изящный рот немного приоткрыт, – должно быть, она с наслаждением вдыхала свежесть, идущую из сада».
Один стиль? Да… Смотрим далее…
«Когда Алексей Алексеевич подошел ближе, – у него забилось сердце: по лицу молодой женщины текли слезы, обнаженные плечи ее вздрагивали. Вдруг, обернувшись на хруст шагов Алексея Алексеевича, она вскрикнула негромко и побежала, придерживая обеими руками пышную юбку. Но, добежав до озерца, остановилась и обернулась. Ее лицо было залито румянцем, в испуганных синих глазах стояли слезы. Она быстро вытерла их платочком и улыбнулась виновато.
– Я испугал вас, простите, – воскликнул Алексей Алексеевич.
А каково описание прогулки…
«Продолжая прогулку и разговаривая, он видел перед собою только синие глаза – они словно были насыщены утренней прелестью; в ушах его раздавался голос молодой женщины и отдаленный немолчный крик кукушки».
Сравним со стилем изложения в рассказе «Возмездие». Там такая же точность и образность, тот же изящный стиль изложения, та же пронзительность во фразах героев повествования.
«Алексей Алексеевич думал о том, что очарование сегодняшнего утра разбило его жизнь. Ему не вернуться более к уютным и безнадежным мечтам об идеальной любви: синие глаза Марии, два синих луча, проникли ему в сердце и разбудили его. Но что ему в том: Мария уезжает, они не встретятся никогда. И сон, и явь его разбиты, – каких очарований ждать еще от жизни?»
Любовные сцены в этой повести столь же пронзительны, хоть и по другому поводу и с иным сюжетным ходом связаны они автором.
«Он не дивился тому, что рука об руку с ним идет то, что час назад было лишь в его воображении. Болтающее жеманное существо, в широком платье с узким лифом, бледное от лунного света, с большими тенями в глазных впадинах, казалось ему столь же бесплотным, как его прежняя мечта. И напрасно он повторял с упрямством: “Насладись же, насладись ею, ощути…” – он не мог преодолеть в себе отвращения».
И любовь, и ненависть… Точно так же, как с прекрасной попутчицей в купе.
И там, и здесь барышни в какой-то степени провоцировали…
«Дойдя до пруда, до скамьи, где утром он говорил с Марией, Алексей Алексеевич предложил Прасковье Павловне присесть. Она, распушив платье, сейчас же села.
– Алексис, – прошептала она, улыбаясь всем ртом лунному шару, – Алексис, вы сидите с дамой бесчувственно. Надо же знать – сколь приятна женщине дерзость».
Приятна женщине дерзость?! Да, точно так же вела себя попутчица в купе, и выписано столь же искусно изящным стилем.
Алексей Алексеевич ответил сквозь зубы:
– Если бы знали, сколько я мечтал о вас, не стали бы делать этих упреков.
– Упреки? – Она рассмеялась, словно рассыпалась стекляшечками. – Упреки… Но вы все только руки жмете, и то слабо. Хотя бы обняли меня.
Алексей Алексеевич поднял голову, всмотрелся, и сердце его дрогнуло. Правою рукой он обнял Прасковью Павловну за плечи, левой взял ее руки. Глубоко открытая ее грудь, с чуть проступающими ключицами, ровно и покойно дышала. Он близко придвинулся к ее лицу, стараясь уловить ее прелесть.
– Мечта моя, – сказал он с тоскою. Она слегка отстранилась, усмехаясь, покачала головой и взглянула в глаза ему поблескивающими лунными точками, прозрачными глазами. – Я, как во сне, с вами, Прасковья, – наклоняюсь, чтобы напиться, и вода уходит.
– Обнимите покрепче, – сказала она.
Тогда он сжал ее со всей силой и поцеловал в прохладные губы, и они ответили на поцелуй с такой неожиданной и торопливой жадностью, что он сейчас же откинулся: омерзением, гадливостью, страхом стиснуло ему горло».
В повести нет причин для разрыва отношений. Таких причин, что были в рассказе, но писатель играет на тех же струнах…
«– Слушайте, – крикнул он, останавливаясь, – не лучше ли нам расстаться!..
– Нет, совсем не лучше, – она перегнулась и заглянула ему в лицо, – мне с вами приятно.
– Но вы омерзительны мне, поймите! – Он дернул руку и побежал, и она, не выпуская руки, полетела за ним по тропинке.
– Не верю, не верю, ведь сами сказали, что я мечта ваша…
– Все-таки вы отвяжитесь от меня!
– Нет, мой друг, до смерти не отвяжусь…
Они об руку влетели в дом. Алексей Алексеевич бросился в кресло, она же, обмахиваясь веером, стала перед ним и глядела весело.
– Много, много, мой милый, придется над вами потрудиться, чтобы обуздать ваш характер…
И она старалась обуздать…
«– Мария, – проговорил он, складывая руки на груди, – скажите одно только слово… Подождите… Если – нет, я погиб… Если – да, я жив, жив вечно… Скажите – любите вы меня?
У нее вырвался легкий короткий крик, она подняла руки, обвила ими шею Алексея Алексеевича и с откинутой головой, с льющимися слезами, глядя сквозь слезы в глаза ему, проговорила взволнованно:
– Люблю вас».
«И когда она сказала эти слова, с него спали чары: сердце растопилось, горячие волны крови зашумели по жилам, радостно вдохнул он воздух ночи и благоухание юного тела Марии, взял в ладони ее заплаканное лицо и поцеловал в глаза.
– Мария, бегите этой аллеей до пруда, ждите меня в беседке. Не забудьте – когда вы перейдете мостик, дерните за цепь, и он поднимется… Там вы будете в безопасности…
Мария кивнула головой в знак того, что все поняла, и, придерживая платье, быстро пошла по указанному направлению, обернулась, усмехнулась радостно и скрылась в густой тени аллеи».
Сцены выписаны таким образом, чтобы повесть могла быть напечатана в книге.
«Алексей Алексеевич, оставшись один, стал звать Марию, сначала тихо, потом все громче, испуганнее. Она не отвечала. Он обежал пруд, вскочил в утлую лодочку и, упираясь шестом, переехал на островок. Мария лежала в беседке на деревянном полу. Алексей Алексеевич обхватил ее, приподнял, прислонил к себе ее бессильно клонившуюся голову и, целуя ее лицо, едва не плакал от жалости и любви к ней. Наконец он почувствовал, как ее тело стало легче, поднялась и опустилась ее грудь, и светловолосая голова ее легла удобнее на его плечо. Не раскрывая глаз, Мария проговорила едва слышно:
– Не покидайте меня».
В одном из прижизненных номеров пушкинского «Современника» была посвящена целая статья тому, что написать роман – конечно, это относится и к любым художественным произведениям – может только поэт.
Так и сказано – «для романа, знаете ли, нужно немножечко поэзии».
У Алексея Николаевича Толстого есть некоторое количество стихотворений, правда любовных среди них немного.
Я начал рассказ о любовных драмах писателя с размышлений над его произведениями о любви именно потому, что настоящую прозу такого характера может создать лишь человек, познавший это великое всепобеждающее чувство.
Судьбы многих писателей доказывают это. И действительно, как может писать о любви к женщине человек, который никогда не любил?! Известно ведь, опять же из биографий писателей, что практически всегда в литературе отражается личное.
Попробуем найти прототипы образов, созданных Алексеем Толстым героинь в его личной жизни, которая была весьма и весьма многогранна.
Иван Алексеевич Бунин, находясь в эмиграции, начал очерк «Третий Толстой» такими словами:
«“Третий Толстой” – так нередко называют в Москве недавно умершего там автора романов “Петр Первый”, “Хождение по мукам”, многих комедий, повестей и рассказов, известного под именем графа Алексея Николаевича Толстого: называют так потому, что были в русской литературе еще два Толстых – граф Алексей Константинович Толстой, поэт и автор романа из времен царя Ивана Грозного “Князь Серебряный”, и граф Лев Николаевич Толстой. Я довольно близко знал этого Третьего Толстого в России и в эмиграции. Это был человек во многих отношениях замечательный».
И. А. Бунин
Но далее Бунин уточняет характеристику:
«Он был даже удивителен сочетанием в нем редкой личной безнравственности (ничуть не уступавшей, после его возвращения в Россию из эмиграции, безнравственности его крупнейших соратников на поприще служения советскому Кремлю) с редкой талантливостью всей его натуры, наделенной к тому же большим художественным даром».
Конечно, Иван Алексеевич, автор книги «Окаянные дни», наверное, и не мог сказать иначе, поскольку так и не принял революцию, и не принял, возможно, именно в силу того, что ему довелось пережить ее самые трудные дни, названные им окаянными.
Но фарисеи и церберы могли бы прицепиться к писателю и еще по одному поводу. Алексей Николаевич был женат четыре раза. А это уже выходило и за рамки условно дозволенного, и за рамки, определенные церковью.
Словом, любовных драм в жизни Алексея Толстого хватало вполне, и меткое название, данное его главному роману «Хождение по мукам», можно отнести и к его личной жизни, причем драмы сопутствовали ему еще до его рождения. То есть само рождение явилось драматическим…
Строптивая невеста
Считается, что детские годы – основа всей жизни человека, в детские годы закладывается не только характер, не только воспитание и многое другое, чем живет человек, в детские годы закладывается и понимание высокого чувства любви, а из этого чувства вытекает в конечном итоге и семейное счастье, без драм и трагедий.
Ведь все неурядицы не случайны. Они не приходят извне – они являются во многом результатом неумения строить взаимоотношения между супругами. И нередко дети повторяют ошибки родителей, нередко порой даже не отдавая себе в том отчета, копируют поведение родителей, что приводит к их личным бедам и неурядицам, что становится основой семейных драм и трагедий.
Мы знаем, как сложилась жизнь Ивана Сергеевича Тургенева. Он так и не отважился жениться отчасти потому, что не было у его родителей крепкой и дружной семьи. Конечно, это не всегда так, но именно так бывает довольно часто.
Ну а уж что касается Алексея Николаевича Толстого, пример вообще вопиющий. Отношения отца с матерью не сложились. Мать пыталась уйти, отец с трудом уговорил ее остаться. Она согласилась на условиях, что они будут жить просто как друзья, но отец нарушил обещание и однажды взял ее силой. Это привело к рождению будущего писателя, но рождению уже в доме любовника матери – на тот момент иначе и не назовешь.
Вот потом думайте да гадайте, отчего личная жизнь самого писателя стала в какой-то мере хождением по мукам, равно как и жизнь страны, которую он изобразил в своем легендарном романе.
Ну а теперь обо всем по порядку…
Случилось в семье так, как не раз случалось и случается в семьях. Люди увлекаются, женятся, выходят замуж, и одни живут счастливо всю жизнь, другие влюбляются снова, разрушают семьи и обрушивают драмы и невзгоды на своих детей.
Так и здесь.
Жила в Самаре в конце девятнадцатого века добропорядочная семья Тургеневых, отличавшаяся высокой нравственностью и набожностью. И росла в этой семье вместе с другими детьми красавица дочка Александра Леонтьевна. И все было хорошо и спокойно, пока не появился в Самаре богатый молодой граф Николай Александрович Толстой. Был он красив собою, статен, дерзок и смел. На первом же губернаторском балу приметил он красавицу Сашеньку Тургеневу, и, как потом он сам говорил, увидел и полюбил раз и навсегда.
Попросил представить его красавице. Представили. Пригласил на танцы, а потом, против всяких приличий, танцевал только с нею, никому не позволяя подойти.
Такое упорство заставило подивиться не только Александру Леонтьевну, но и ее родственников, да и близких знакомых. Граф давал понять, что он проявляет к ней особый интерес. Ну и конечно, попросил разрешения нанести визит. Затем второй. Словом, скоро он стал ездить чуть не ежедневно. Такое в провинции не замеченным не может быть. Все ждали развязки, и она вскоре наступила.
Однажды граф приехал, как говорится, при полном параде и сделал официальное предложение. Родители готовы были дать согласие. Дочь спросили разве что для проформы, и тут Александра Леонтьевна поразила всех. Она отказала жениху, несмотря на то что он был для нее и для всей семьи более чем выгодным.
Отказ не поддавался осмыслению. Провинциалке предложено стать графиней! А она… Да вот только необычной оказалась провинциалка. Как пояснила близким, ее возмутила самоуверенность графа. Он ведь предлагал так, словно приказ отдавал выйти за него замуж.
Александра имела свой взгляд на положение женщины в обществе, да и на все устройство общества. С юных лет она увлеклась вольнодумной литературой, зачитывалась книгами Герцена, Добролюбова, Чернышевского, Огарева. Ну а там и на темы брака немало было писано. Рушили они патриархальные традиции семьи не только в своих произведениях, но и в своих жизнях.
Н. А. Тучкова
В книге «Любовные лихорадки Тургенева. Поэзия и проза жизни», вышедшей в 2018 году в издательстве «Вече» в серии «Любовные драмы», в главе «Обобществленные жены и “семейные коммуны” демократов», я рассказал о нравах борцов за народное дело, в частности о том, как делили одну жену на двоих Герцен и Огарев. То была некая Наталья Алексеевна Тучкова (1829–1913), женщина весьма и весьма увлекающаяся. Ничего не стоило ей сначала сожительствовать с женатым Огаревым, выйти замуж за него после смерти его жены, а затем бросить его и сожительствовать с его другом и соратником – Герценом. Правда, у этих двух русофобов этакие скачки от одного варианта к другому не вызывали особого протеста. Современники отмечали, что атеистически мысливший Огарев надеялся привести Наталью Тучкову к материалистическому мировоззрению и преуспел в этом. Наталья Алексеевна в пору сближения с Огаревым смотрела на самый обряд венчания как на безразличный факт, который разве что спасет ее и Огарева от притеснений общества и властей.
Я привел этот пример не для того, чтобы заявить о полной аналогии поведения Александры Леонтьевны и Натальи Тучковой. Нет… Но идеи, разъедающие семью, конечно, не могли не проникнуть в душу юной почитательницы революционеров. Она не только читала их книги, она сама пробовала писать, даже успела выпустить повесть «Воля», разумеется отражающую идеи, волнующие ее.
И все это в захолустном Николаевске, где она росла. Сам по себе город уже был богат вольнодумными бунтарскими традициями. Вырос из старообрядческой общины, коих немало появилось в тех приволжских краях, в поймах рек Большой и Малый Иргиз, в годы правления императрицы Екатерины Второй.
Одна из общин нашла в тех краях старую мечеть, ну и облюбовала местность возле нее, назвав возникшую слободу Мечетной. Поначалу была всего-то одна улица, на которой поселились пара сотен с небольшим человек.
Именно там, на берегу Иргиза, где появился в 1770 году и обосновался в Филаретовом скиту бежавший с Дона дезертир и казнокрад Емелька Пугачев, именно там, по живущей в тех краях легенде, он решил назваться якобы чудом уцелевшим императором Петром Третьим.
Шли годы, давно уж забылось разгромленное Пугачевское восстание, слобода разрослась, и Указом императора Николая Первого от 18 декабря 1835 года образовано было в заволжской части тогдашней Саратовской губернии три уезда, а слобода Мечетная стала городом Николаевском, который с 1 января 1851 года вошел во вновь образованную Самарскую губернию. Связан город и с именем Василия Ивановича Чапаева, по предложению которого он был переименован в Пугачев, в честь входившей в состав знаменитой 25-й дивизии Пугачевской бригады.
Но до этого было еще далеко. В восьмидесятые годы девятнадцатого века и Самара, и городок Николаевск жили своей жизнью, которую будоражили иногда неожиданные происшествия, подобные тому, что произошли в семье матери будущего писателя.
Сватовство молодого богатого графа к Александре Тургеневой было для городка делом необыкновенным. Оно сразу обросло пересудами.
Граф настаивал тем решительнее, чем упорнее было сопротивление, тем более известно, что такие вот неудачи еще более разжигают чувства. В этом упорстве Александра Леонтьевна усмотрела и еще один момент. Граф вел себя по принципу: богатым все дозволено. А ведь она как раз и осуждала подобное поведение.
Граф все-таки сменил дерзость на покорность, неразделенная любовь сбила былую спесь, и в конце концов юная красавица снизошла до него, чем даже родителей удивила, но и обрадовала.
Объясняя свое согласие выйти замуж за графа Толстого, она в 1873 году писала отцу:
«Я прежде думала о графе с жалостью, потом как о надежде выйти за него замуж и успокоиться, потом, видя его безграничную любовь, я сама его полюбила, да, папа, называйте меня, как хотите, хоть подлой тварью, как мама называет, но поймите, Христа ради, недаром же у меня бывают минуты, когда я пью уксус и принимаю по пяти порошков морфию зараз».
Граф был счастлив. Но счастлива ли была юная графиня? Впрочем, семья есть семья. Пошли дети – сыновья Александр и Мстислав, затем дочь Елизавета.
Граф Николай Толстой горячо, искренне, до самозабвения любил свою жену. Какие он писал ей письма!
А. Л. Толстая (Тургенева)
«Мама моя, сердце мое, люба моя, опять-таки нет письма от тебя, без тебя солнышко не светит, что с тобой, моя святая? Я просто не знаю, что мне делать, все постыло, кроме тебя, ни к чему рук приложить не могу, ни мыслить, ни делать, – ничего не в состоянии. Хорошая моя Мося, смилуйся надо мной, – я с ума схожу. Целый день только смотрю на твой образ, разговариваю громко с тобой, молюсь тебе, святой и в святых. Сердце сжимается, холодеет кровь в жилах, – я люблю тебя безумно, люблю как никто, никогда не может тебя любить! Ты для меня все: жизнь, помысел, религия; ты для меня высшее существо; тебе молюсь, всеми силами души боготворю тебя, прошу милосердия и полного прощения; прошу позволить мне служить тебе, любить тебя, стремиться к твоему благополучию и спокойствию. Саша, милая, тронься воплем тебе одной навеки принадлежащего сердца! Прости меня, возвысь меня, допустив до себя. Прости, целую тебя крепко, крепко; бедная моя голова, не знаю, как она не лопнет от той массы дум, которые роятся безостановочно в ней, – день и ночь. Господь с тобой, крепко тебя целую, твой любящий, верный по смерть муж и лучший, преданный друг Коля. Целую милых деток, дай им Бог здоровья, об остальном, раз они с тобой, просить нечего…»
Обратим внимание на стиль письма. Алексею Толстому было у кого унаследовать литературный талант и высокий, изящный стиль изложения. Мы знаем, что его мать была писательницей. Но и отец обладал несомненным талантом, просто так сложилось, что он не использовал его в жизни. А ведь если сравнить с ответным письмом его жены, матери будущего писателя, можно еще поспорить, чей стиль выше и изящнее. В ответе на столь откровенное, яркое, пронзительное письмо графиня писала довольно сухо, не показывая совершенства изложения. Между тем письма писателей, любые, деловые ли, а тем более любовные, всегда особенны, всегда высокохудожественны.
Так вот, графиня Александра Толстая отвечала мужу не с благодарностью за его признания, а с укором:
«Милый Коля, вчера получила разом твоих два письма. По правде сказать, я нахожу, что ты малодушничаешь, по обыкновению. Что это за страсть такая, которую ты и сдержать не можешь? Нехорошо до такой степени распускать себя и быть не в силах перенести разлуку, которую часто придется переносить. Не можем же мы постоянно жить вместе, это немыслимо. Ты только представь себе положение: ты – обуреваемый страстью, и я – тяготящаяся этой страстью. По правде сказать, только теперь я отдохнула нравственно. Нельзя, мой друг… Я здорова, не весела, но по крайней мере спокойна, очень много сижу дома, постоянно вожусь с детьми, пишу, корректирую, читаю. Минуты почти даром не пропадает. Только такая жизнь мне по душе, только один упорный труд может поддержать мои силы в этой тяжелой, тяжелой жизни.
Я очень редко выхожу из дома, днем некогда, а вечером и подавно. На днях кончится корректура, осталось листа 4. Всего выйдет от 32 до 33 листов, как ты и предсказал…
Целую тебя, милый Коля, будь здоров и бодр, главное, будь человеком. Дети тебя целуют…»
В другом письме она признавалась:
«Я полюбила тебя, во-первых и главное, потому, что во мне была жажда истинной, цельной любви, и я надеялась встретить ее в тебе, не встречая в тебе ответа, а напротив, одно надругание над этим чувством, я ожесточилась, и возмущенная гордость, заставив замолчать сердце, дала возможность разобрать шаткие основы любви.
Я поняла, что любила не потому, что человек подходил мне, а потому только, что мне хотелось любить. Я обратилась к жизни сознания, к жизни умственной…»
Весьма, конечно, странное заявление о том, что тяготится страстью. Тут и ответ о силе чувств. Она явно не по любви вышла замуж, а просто отступая перед обстоятельствами. Так ведь в ее окружении не только выгодных партий не было, но и вообще более или менее приличного жениха не подворачивалось.
Сам Алексей Николаевич Толстой писал в своей биографии:
«Самарское общество восьмидесятых годов – до того времени, когда в Самаре появились сосланные марксисты, – представляло одну из самых угнетающих картин человеческого свинства. Богатые купцы-мукомолы, купцы – скупщики дворянских имений, изнывающие от безделья и скуки разоряющиеся помещики-“степняки”, – общий фон, – мещане, так ярко и с такой ненавистью изображенные Горьким… Люди спивались и свинели в этом страшном, пыльном, некрасивом городе, окруженном мещанскими слободами…»
Возможно, конечно, Алексей Николаевич несколько сгущал краски в пользу советского времени. Писал-то он в 1942–1943 годах, а потому и делал такие замечания, что до появления ссыльных было совсем плохо. Но он хотел показать на контрасте, почему его мать совершила тот поступок, который совершила.
А вот как рассказал о появлении разрушителя семьи, к которому, кстати, относился с большим уважением:
«Когда там появился мелкопоместный помещик – Алексей Аполлонович Бостром, молодой красавец, либерал, читатель книг, человек с “запросами”, перед моей матерью встал вопрос жизни и смерти: разлагаться в свинском болоте или уйти к высокой, духовной и чистой жизни. И она ушла к новому мужу, к новой жизни – в Николаевск. Там моей мамой были написаны две повести “Захолустье”».
Но что же произошло? Как, почему ушла Александра Леонтьевна от мужа? Что заставило бросить малых деток? Мужу она признавалась, что не в состоянии забыть Бострома: «Вырвать его невозможно, заглушить его – так же, как невозможно вырезать из живого человека сердце».
Граф Николай Толстой снова стал шелковым. Как он уговаривал не уходить! Он обещал полностью перемениться, оставить кутежи, быть рядом с ней. Она верила и не верила. У нее уже пропали чувства к нему, но ведь дети… Как быть с детьми? Нет, не ради графа решила она остаться, решила остаться ради детей. Но как же быть с чувствами?
Она спокойно, но очень твердо заявила графу, что останется, но с одним условием. Близких отношений между ними более не будет.
Граф с радостью согласился. Он пообещал, что все будет так, как она хочет.
А Бостром ждал и разными окольными путями слал ей весточки, торопил с решением. Она мучилась, переживала и в конце концов 3 февраля 1882 года отправила ему письмо, в котором сквозило отчаяние:
«Жизнь непрерывно ставит неразрешимые вопросы. Бедные дети! Опять разрывать их на части. Опять выбор между тобой и ими… Алеша, я теряюсь. Что делать, что делать… Я была убеждена, что не буду женой своего мужа, а при таком положении, какое ему дело до моих отношений, до моей совести. Я страшно ошиблась… Ясно я вижу намерения мужа – опять овладеть мной, опять сделать меня вполне своей женой. Я жалка и ничтожна, добей меня, Алеша. Когда он приехал и после ненавистных ласк я надела на себя его подарок и смотрела на свое оскверненное тело и не имела сил ни заплакать, ни засмеяться над собой, как ты думаешь, что происходило в моей душе. Какая горечь и унижение; я чувствовала себя женщиной, не смеющей отказать в ласках и благоволении. Я считала себя опозоренной, недостойной твоей любви, Алеша, в эту минуту, приди ты, я не коснулась бы твоей руки.
Жалкая презренная раба! Алеша, если эта раба не вынесет позора… если она уйдет к тому, с кем она чувствует себя не рабой, а свободным человеком, если она для этого забудет долг и детей, неужели в нее кинут камнем? Кинут, знаю я это, знаю.
Что может хорошего сделать для детей мать-раба, униженная и придавленная?»
Бостром пришел в ужас, но ответил, что будет ждать столько, сколько потребуется, потому что любит. К тому же уверен в лживости обещаний графа – такой человек уже не переделается.
Острый вопрос. Сразу и не решишь, кто и насколько прав, кто и насколько виноват в такой ситуации. С одной стороны, можно осудить графа за насилие. Но, простите, насилие в отношении кого? Посторонней женщины на улице? А тут? Тут законная жена. Даже православная церковь, которая обычно призывает к воздержанию, и то дает трактовку, в значительной мере оправдывающую поведение графа Николая Толстого.
Читаем Библию…
Супружество Бог установил по двум причинам: для рождения детей (Быт. 1, 28); во избежание блуда, каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа (1 Кор. 7, 39).
А что это значит? И на этот вопрос дан четкий ответ: «Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена» (1 Кор. 7, 4). И детей рождать столько, сколько Бог благословит, потому что не сказано «будьте похотливы», а «плодитесь и размножайтесь» (Быт. 1, 28).
Порой смешно слушать, как воинствующе фригидные женщины издеваются над своими мужьями со своими «нехотеньями», притрагиваться не велят к себе, но с благоговением идут в церковь и ставят там свечки по разным поводам, а на вышеупомянутые положения Библии плюют, заявляя, что «это чушь собачья». Цинизм тут зашкаливает…
А что же получилось в данном случае? Граф Николай Толстой коснулся того, над чем он властен, и благодаря этому прикосновению – а грубому или не грубому, поди разбери, ведь обвинения-то из уст блудницы, – так вот, благодаря этому «прикосновению» исполнена была заповедь «плодитесь и размножайтесь», и родился человек, обогативший русскую художественную литературу многими замечательными произведениями, подлинными шедеврами мирового значения. Даже если бы он создал только роман «Хождение по мукам» и рассказ «Русский характер», то прикосновению его отца к тому, над чем он Божьим Промыслом властен, и то оправданно.
А случилось все 3 апреля 1882 года. Граф заявил, что не может так жить. Что он любит…
Между прочим, и тут мы можем сослаться на Закон Божий…
Там сказано, в какие дни церковь просит своих чад воздерживаться – «в канун воскресных и праздничных дней, среды и пятницы, во время постов, Святок и Светлой седмицы».
И тут ведь требования не столь жестки…
«Но из двух зол выбирают меньшее: если кто из супругов не может воздержаться все эти дни, для того, чтобы не случилось греха прелюбодеяния, другая сторона должна уступить, молясь о более немощном супруге, да укрепить его Господь. Плох тот воин, который раненого друга бросает на погибель врагам. Кто не хочет исполнять супружеские обязанности, того Бог призывает хранить девство или вдовство».
А в данном случае Александра Леонтьевна не ради девства и вдовства противилась близости с законным мужем, которому клятву в верности давала перед Богом, а ради любовника.
Граф же взял то, над чем был властен по Божьему закону.
А уже 20 апреля Александра Леонтьевна поняла, что та ночь не прошла бесследно. Она тут же написала Бострому:
«Первое и главное, что я почти уверена, что беременна от него. Какое-то дикое отчаяние, ропот на кого-то овладел мной, когда я в этом убедилась. Во мне первую минуту явилось желание убить себя… Желать так страстно ребенка от тебя и получить ребенка от человека, которого я ненавижу … Но грозный вопрос о том, как быть, не теряет своей силы. Понимаешь, что теперь все от тебя зависит. Скажешь ты, что не будешь любить его ребенка, что этот ребенок не будет нашим ребенком, что мы не позабудем, что не мы его сделали (все от тебя зависит, я буду чувствовать, как ты: полюбишь ты этого ребенка, и я его полюблю, не будешь ты его любить, и я не буду, пойми, что материнский инстинкт слабее моей к тебе любви), и я должна буду остаться, может быть, даже несколько более, чем на год, как знать».
Вот так – не примет любовник то чадо, которое родится, так и она не примет. Словом, проявилось воспитание на вольнодумных книгах либерального толка, разрушающих все основы и устои во многом еще в ту пору патриархальной России.
Будущему писателю повезло. Бостром обещал принять его, а иначе бы предположить трудно, что бы с ним сделали. Любовник ответил:
«Сердце сжимается, холодеет кровь в жилах, я люблю тебя, безумно люблю, как никто никогда не может тебя любить! Ты все для меня: жизнь, помысел, религия… Люблю безумно, люблю всеми силами изболевшегося, исстрадавшегося сердца. Прошу у тебя, с верою в тебя, прошу милосердия и полного прощения; прошу дозволить служить тебе, любить тебя, стремиться к твоему благополучию и спокойствию. Саша, милая, тронься воплем тебе одной навеки принадлежащего сердца! Прости меня, возвысь меня, допусти до себя».
Он обещал, что будет любить ребенка, как родного сына.
И Александра Леонтьевна ушла. То, что она, по словам Толстого, ушла «на тяжелую жизнь», ушла от богатого к бедному, говорит о ее чувствах к возлюбленному. Причем ушла она в положении, ожидая ребенка от нелюбимого мужа. Но как оценить то, что она оставила у того самого нелюбимого мужа трех малолетних детей?
Как это выглядело с моральной стороны? Как бы она ни продвигала новые идеи, почерпнутые у революционеров, она не могла полностью отбросить мнение общества. Алексей Толстой особо отметил сложность положения, в котором она оказалась, прямо написав, что «уход от мужа был преступлением, падением, она из порядочной женщины становилась в глазах общества – женщиной неприличного поведения».
Общество, которое охарактеризовал писатель далеко не лучшим образом, не позволяло кому-то совершать поступки, на которые, наверное, само было вполне готово. Так в свое время осуждали и даже пытались травить Федора Ивановича Тютчева за его любовь к Денисьевой и за фактически жизнь на две семьи. И в то же время это общество закрывало глаза на тайные романы, даже и многочисленные. То есть, пока не попался, неподсуден, а уж коли попался, то держись.
Осуждали уход от мужа все, «включая ее отца Леонтия Борисовича Тургенева и мать Екатерину Александровну».
Но с уходом от мужа драмы не закончились.
Мольбы графа Николая Толстого о возвращении постепенно стали переходить в угрозы. Видя корень зла в любовнике, он пообещал убить его, а такие обещания быстро разлетаются по свету, даже если брошены сгоряча и не имеют под собой действительного желания.
Угрозы не подействовали, и граф снова сменил тактику. Он написал письмо, в котором каялся, просил простить его и вернуться.
Ответ был жестким.
Эта сцена изображена Александрой Леонтьевной в романе «Неугомонное сердце», и в конце концов уже трудно различить, где жизненная реальность, а где художественный вымысел. Когда романист описывает особенно острые моменты, памятные моменты, он всегда старается сохранить как можно более правды, если эта правда дорога ему или, по крайней мере, очень памятна.
Писатель, литературовед, автор ряда исторических биографий Юрий Михайлович Оклянский в книге «Оставшиеся в тени» пишет:
«“Неугомонное сердце”, “нравственно-бытовой роман в двух частях, сочинение графини A. Л. Толстой”, появившийся в книжных лавках Петербурга в начале 1882 года, снова возвращает нас ко времени, когда Александра Леонтьевна, сломленная первой неудачной попыткой отстоять любовь, в отчаянии старалась примирить непримиримое. Усложненная интрига романа, помимо художественной, выполняет еще и другую функцию: она маскирует второй, личный “адрес” произведения. Не меньше, чем к читателю, роман обращен автором к самой себе. Это не столько стремление с новых духовных высот осмыслить в художественных образах пережитое, как обычно бывает в автобиографических произведениях, сколько попытка на ходу вглядеться в “зеркало”, разобраться в личных страданиях и мытарствах, исход которых самой еще далеко не ясен. В романе одновременно и формулируются убеждения, которые сама Александра Леонтьевна вскоре противопоставит суждениям о себе фарисейской официальной морали. И, вызванная тогдашним душевным кризисом, еще в большей степени звучит в нем идея примирения, следования абстрактному нравственному долгу. Этим и объясняется та готовность, с какой граф Николай Александрович поспешил издать этот написанный в несколько месяцев огромный, в пятьсот страниц печатного текста, роман. Эпиграфом к “Неугомонному сердцу” были поставлены строки Некрасова: “Ключи от счастья женского, от нашей вольной волюшки, заброшены, потеряны у Бога самого”. И роман, стало быть, претендовал на ответ, в чем же состоит счастье честной, мыслящей женщины из так называемого образованного общества, которое в данном случае почти отождествлялось с обществом дворянским.
Вера Михайловна Медведовская испытала разные дороги к женскому счастью. Полюбив Исленева, разделяя его общественные убеждения, героиня должна сделать выбор. Но Вера не хочет счастья, основанного на страданиях других. Она не может оставить князя, к которому не испытывает ничего, кроме жалости. Долг велит ей быть с князем, для которого после случившегося с ним паралича “исчез смысл всей его жизни – возможность наслаждаться”, и он сделался “ни для чего не годной тряпкой”. А любить она продолжает Исленева, надеясь, что “сердце угомонится же когда-нибудь, заснет для личного счастья”».
В реальности все еще более жестко. Александра Леонтьевна написала Николаю Александровичу суровое письмо:
«Целую зиму боролась я, стараясь сжиться вдали от любимого человека с семьей, с вами. Это оказалось выше моих сил. Если бы я нашла какую-нибудь возможность создать себе жизнь отдельно от него, я бы уцепилась за эту возможность. Но ее не было. Все умерло для меня в семье, в целом мире, дети умерли для меня. Я не стыжусь говорить это, потому что это правда, которая, однако, многим может показаться чудовищной… Я ушла второй раз из семьи, чтобы никогда, никогда в нее больше не возвращаться… Я на все готова и ничего не боюсь. Даже вашей пули в его сердце я не боюсь. Я много, много думала об этой пуле и успокоилась лишь тогда, когда сознала в себе решимость покончить с собой в ту минуту, когда увижу его мертвое лицо. На это я способна. Жизнь вместе и смерть вместе. Что бы то ни было, но вместе. Гонения, бедность, людская клевета, презрение, все, все только вместе. Вы видите, что я ничего, ничего не боюсь, потому что я не боюсь самого страшного – смерти…»
Но граф Николай Толстой не сдавался. Он придумывал новые и новые способы вернуть жену. Не получилось лаской, пробовал шантажом с помощью детей. Обычно в подобных случаях матери запрещают видеться с ними, но тут не было заметно желания Александры Леонтьевны видеть деток. И граф придумал иной способ. Он отправил детей к бабушке и дедушке – родителям беглянки.
Но это нанесло удар не только по детям, но и по отцу и матери Александры Леонтьевны. Ее отец, помещик Тургенев, впоследствии с горечью вспоминал о том, как реагировала восьмилетняя дочка Лили:
«Лили окончательно сразила бабушку и уложила ее в постель таким вопросом: “Бабушка, скажи, не мучай меня, где мама? Верно, она умерла, что о ней никто ничего не говорит”».
Мать писала дочери суровые письма, стыдила ее, убеждала, что надо вернуться к мужу. Все тщетно. В ответ Александра Леонтьевна писала:
«Вы будете бранить и проклинать меня, опять умоляю вас не проклинать меня перед детьми. Это говорю не ради меня, а ради них. Для них это будет вред непоправимый. Скажите, что я уехала куда-нибудь, а потом со временем, что я умерла. Действительно, я умерла для них…»
Выражение «не ради меня, а ради них» весьма отдает цинизмом. Правда, она попыталась пояснить свой поступок, написав графу:
«Детей я Вам оставила потому, что я слишком бедна, чтоб их воспитывать, а Вы богаты».
Дети не помогли вернуть жену, и тогда граф обещал убить Бострома. Когда и это оказалось безрезультатным, заявил, что покончит с собой, и даже составил завещание:
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа, Аминь. Пишу я эту мою последнюю волю в твердом уме и памяти. В смерти моей не виню никого, прощаю врагам моим, всем сделавшим мне то зло, которое довело меня до смерти. Имение мое, все движимое и недвижимое, родовое и благоприобретенное, завещаю пожизненно жене моей, графине А. Л. Толстой, с тем, однако, условием, чтобы она не выходила замуж за человека, который убил ее мужа, покрыл позором всю семью, отнял у детей мать, надругался над ней и лишил ее всего, чего только может лишиться женщина. Зовут этого человека А. А. Бостром. Детям своим завещаю всегда чтить, любить, покоить свою мать, помнить, что я любил ее выше всего на свете, боготворил ее, до святости любил ее. Я много виноват перед ней, я виноват один во всех несчастьях нашей семьи. Прошу детей, всей жизнью своей, любовью и попечением, загладить, если возможно, вины их отца перед Матерью.
Жену мою умоляю исполнить мою последнюю просьбу, разорвать всякие отношения с Бостромом, вернуться к детям и, если Богу угодно будет послать ей честного и порядочного человека, то благословляю ее брак с ним. Прошу жену простить меня, от всей души простить мои грехи перед ней, клянусь, что все дурное, что я делал, – я делал неумышленно; вина моя в том, что я не умел отличать добра от зла. Поздно пришло полное раскаяние… Прощайте, милая Саша, милые дети, вспоминайте когда-нибудь отца и мужа, который много любил и умер от этой любви…»
Получилась вот этакая театрализованная попытка разжалобить беглянку. Сводить счеты с жизнь он не только не собирался, но уже продумал и дальнейшие действия. Объявил, что его жена, графиня Александра Леонтьевна Толстая, страдает душевной болезнью, вследствие чего, не ведая, что творит, бросила мужа и троих малолетних детей и убежала к любовнику.
Он просил власти изловить ее и вернуть в дом к детям, которые тоскуют по ней.
17 июня 1882 года уездный исправник докладывал по инстанции:
«Конфиденциально. Его превосходительству господину Начальнику Самарской губернии.
Рапорт.
Во время отсутствия моего по делам службы из г. Николаевска получен был помощником моим от Предводителя Дворянства г. Акимова пакет № 52 с вложением письма на мое имя, в котором излагалось следующее: “Дворянин, отставной Штаб-Ротмистр граф Толстой заявил, что жена его, беременная и душевнобольная, Александра Леонтьевна графиня Толстая увезена из Самары в Николаевск насильственным образом и содержится под замком у Председателя Уездной земской Управы Бострома, который всех посланных от графа Толстого встречает с револьвером в руках и таким образом лишает возможности взять графиню обратно и доставить ей медицинскую помощь как душевнобольной, и что необходимо принять законные меры к охранению ее, и надобности, чтобы она никуда не скрылась из Николаевска…”
Помощник мой, желая убедиться в справедливости сделанного заявления, на другой же день (7 июня) отправился в квартиру г. Бострома, где никаких признаков, сохраняющих графиню, он не видел, хотя входная дверь квартиры, по заведенному порядку в Николаевске, была изнутри заперта на крючок, отомкнутый лично Бостромом, без револьвера в руках. Просидевши у него более часу – помощник мой ничего особенного не заметил, что бы указывало на стеснение свободы графини, которая сидела в соседней комнате. Принимать какие-либо меры и воспрепятствовать ее выезду из Николаевска он считал неудобным и неуместным…
Вид г. Николаевск (Самарская губерния)
Со своей стороны, я должен заявить, что в последних числах мая месяца (28 или 29-го) я лично был у г. Бострома и беседовал с гр. Толстой несколько часов сряду… Я застал графиню в зале читающей газеты в совершенно спокойном состоянии… Все время графиня была в хорошем расположении духа; сказать что-либо о причиняемых ей стеснении и душевной ее болезни – я положительно считаю себя не вправе, по убеждению моему, никаких данных к тому не имеется».
