Читать онлайн В темнице хилиазма истина бесплатно
- Все книги автора: Вячеслав Макарцев
1
Предисловие
Иисус Христос призвал своих учеников, а через них и всех христиан, опасаться закваски фарисейской и саддукейской, природа которой – лицемерие. В этот же ряд Он поставил и книжников, которые посредством мудреных фраз и темных толкований уводят верующих от должного понимания Священного Писания, пророческих книг. Сильнейшим заблуждением будет мысль, что эта закваска не грозит христианскому миру. Как представляется, знамением нашего времени является замыкание в себе самой «богословской корпорации», убежденность значительной части ее членов, что Дух Святой только им может открыть сокровенные положения православной веры. Очень многих из них раздражают пророчества святых отцов Церкви, православных святых…
У некоторых православных книжников порою вырываются из груди возгласы восхищения плодовитостью западной богословской мысли, в особенности протестантской: тысячи и тысячи книг на самые разные теологические темы, порою ослепительные, как узоры в калейдоскопе, заполонили полки российских библиотек… Разгадка такой плодовитости на поверхности: Предание Церкви – это «теологический тормоз», без которого воображение несёт богослова, можно прямо сказать, к чёрту на рога. Однако неукоснительное следование Преданию Церкви, – пожалуй, самая характерная черта Православия. Почему это так важно секрета не составляет: мы – родом из язычества, то есть «дикая маслина»1 (Рим. 11:16-24). Чтобы не «засохнуть», не отпасть от веры мы должны иметь полноценную связь с «хорошей маслиной», то есть с Апостолами Господа нашего Иисуса Христа, через содействие которых церкви, составленные из язычников, когда-то начали получать и получают до сих пор живительные соки жизни в Боге. Предание Церкви укоренено в Апостольском Предании, которое является его самой сокровенной жемчужиной. Оно бережно хранится в книгах Нового Завета, а что-то из него передают «из жизни в жизнь, из дела в дело»2 на протяжении без малого двух тысячелетий (2 Фес. 2:15).
Естественно, что процесс привития к «хорошей маслине» не всегда протекал и протекает гладко, особенно если учитывать то, что на «поле жизни» вместе до «жатвы» растут «пшеница» и «плевелы» (Мф. 13:24-30). С прививаемыми растениями все более-менее просто, но с «человеческими маслинами» дело обстоит гораздо сложнее. «Плевелы» тоскуют по язычеству, по «дикой воле», время от времени возмущая природу прививаемого «растения». И нет ничего удивительного в том, что вслед за отвержением Предания Церкви наступает эпоха возрождения язычества. История Европы наглядно показывает это. Истинный прогресс есть рост Царства Небесного (Мф. 13:31,32), что напрямую связано с действием в мире «пшеницы» Божией. В Царстве Божьем, согласно христианской вере, все наши «научно-технические достижения» – не более, чем каменный топор в руке дикаря…
Главная задача данного исследования – показать, что вопрос, которому посвящена эта работа, освящен и освещён Преданием Церкви. Игнорирование этого обстоятельства, как представляется, может привести к тяжелым последствиям… В Апокалипсисе есть предупреждение о недопустимости искажения содержащихся в нем пророчеств: «И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей» (Откр. 22:18,19). К тому же Иисус Христос не только не запрещает «исследовать Писания», но и прямо требует этого: «Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную…» (Ин. 5:39).
Думается, что не нужно никого из православных читателей убеждать в том, что без церковного Предания, без руководства святых отцов «исследовать Писания» невозможно. Сложность темы разыскания состоит в том, что по пятый век включительно относительно каноничности Апокалипсиса на Востоке не было сколь-нибудь единодушного мнения. В связи с этим при раскрытии тех или иных вопросов Откровения святого Апостола Иоанна Богослова особое значение имеет учительское слово тех святых отцов Церкви, кто свидетельствовал о каноническом достоинстве этой книги, кто видел и слышал тайновидца Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова или его учеников.
2
Введение
В начале приведем то место Откровения святого Иоанна Богослова, о котором пойдет речь в данном исследовании: «И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время. И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет. Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это – первое воскресение. Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет. Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской» (Откр. 20:1-7).
Человек, впервые читающий эти стихи о «тысяче лет», как правило, сразу же понимает их буквально: наступит время, когда на земле начнется царствование святых со Христом. Это естественное восприятие текста. Вот как об этом пишет один воинствующий в этом вопросе член «богословской корпорации»: «Должен сказать, что и я, когда был молодым христианином, только что пришедшим в Церковь и незнакомым с её догматами, то, прочитав эти слова Св. Писания, также решил, что здесь идет речь о будущем земном царствовании Спасителя в течении тысячи лет»3. Однако, получив соответствующую информацию по данному вопросу в процессе обучения в семинарии, он «понял свою ошибку и отказался от сего лжеучения»4. Правда, указанный автор не сообщил, каким он представлял это земное царствование святых со Христом: «грубо чувственным», что есть хилиазм по существу, или одухотворенным, то есть духовным, но реальным.
Слово «хилиазм» по отношению к буквальному пониманию «тысячи лет» 20-ой главы Откровения (или Апокалипсиса по-гречески) применяется не только в западном богословии, но и в богословии Православной Церкви. Соответственно хилиастами называют сторонников такого понимания. Несмотря на то, что изначально среди тех, кто понимает «тысячу лет» буквально, были собственно хилиасты, то есть придерживающиеся «грубо чувственного» характера «тысячелетнего царства», и такие, кого относить к хилиастам нельзя, так как они исповедовали «воскресение первое» как «восстание тела духовного» (1 Кор. 15:44), широко распространено отождествление этих двух категорий буквалистов. Мало того, в последнее время в Православии раздаются призывы «сковать одной цепью» хилиастов и «духовных тысячников». Но об этом подробнее в первой главе книги. Противников буквального понимания «тысячи лет», как правило, с древних времен называют аллегористами. Они утверждают, что это место нужно понимать лишь иносказательно. Помимо этого в богословии принято, в зависимости от того, в каком отношении к «тысяче лет» мыслится Второе Пришествие Христа, выделять амилленаризм (амилленализм), постмилленаризм (постмилленализм) и премилленаризм (премилленализм).
Амилленаризм – это «начавшийся милленаризм», то есть толкование «тысячи лет» как «время Евангельской проповеди»5 от Первого до Второго Пришествия, и отождествление, как правило, «тысячелетнего Царства» с Церковью. Постмилленаризм – «возникающий милленаризм»: появляющееся после Вознесения Христа до Его Второго Пришествия на определенном этапе исторического развития «тысячелетнее Царство», но без реального присутствия Христа. Премилленаризм – воцарение Христа на земле после поражения «зверя из моря» (антихриста) и «зверя из земли» (лжепророка) по Его Втором Пришествии. Некоторые исследователи не могут найти принципиальной разницы между амилленаризмом и постмилленаризмом6. Как представляется, она состоит в том, что в большинстве случаев постмилленаристы мыслят «тысячелетнее Царство» после разрушения царства «зверя из моря» и «зверя из земли», но до Второго Пришествия Христа. Думается, постмилленаризм – это попытка, чаще всего неосознанная, найти точки соприкосновения с аллегоризмом, представители которого доминируют в официальных структурах.
В подтверждение своей позиции аллегористы приводят высказывания святых отцов Церкви по поводу хилиазма, при этом, зачастую, умалчивая о том, что последние, как правило, имели в виду «грубо-чувственных» хилиастов, а не «духовных тысячников». В процессе обоснования своего мнения аллегористы используют в большинстве случаев лишь теологумены (богословские мнения), не имея основательной опоры в Предании Церкви, что будет показано в исследовании. Немаловажную роль в усилении позиции аллегористов сыграло то обстоятельство, что католические переписчики «утеряли» пять последних глав пятой книги «Обличения и опровержения лжеименного знания» святителя Иринея Лионского, в которой и содержалось свидетельство о существовании предания о «воскресении первом» и «тысяче лет»7.
«Грубо-чувственные» хилиасты в доказательство своей правоты ссылаются на «духа в себе», на еретиков Керинфа и Аполлинария, а также на последовательность изложения событий Апокалипсиса. «Духовные тысячники», напротив, ориентируются, в первую очередь, на голос Предания Церкви, представленный именами мужей апостольских Варнавы и Папия Иерапольского8, святого мученика Иустина Философа, а также святых отцов Древней Церкви Иринея Лионского, Ипполита Римского, Мефодия Патарского (Олимпийского). Нетрудно заметить, что аллегористы, как правило, занимают позицию амилленаризма9, хилиасты и «духовные тысячники» – постмилленаризма и премилленаризма соответственно.
3
Глава I. Святоотеческий «хилиазм»
Замалчивание церковного учения о «тысяче лет» как о «духовном тысячелетии» ведет свое начало с V века. До этого времени мы видим борьбу с хилиазмом еретиков. Сложность вопроса, на наш взгляд, заключается в том, что хилиазм еретиков – это мимикрия «тайны беззакония» в христианской среде, то есть проникновение в ее среду хилиазма противника Христа, сиречь диавола. Вместе с «пшеницей» бурно прорастали и «плевелы». Здесь встает вопрос: выдергивать «плевелы», подвергая опасности и «пшеницу», или оставить то и другое до жатвы. Церковь, вопреки мнению русских православных аллегористов (амилленаристов) и митрополита Макария (Булгакова), чье мнение они ретранслируют, оставила то и другое до жатвы. Это выразилось в том, что не было соборного определения относительно хилиазма.
Посчитав отсутствие соборного определения невозможным, митрополит Макарий (Булгаков) выстроил виртуальное здание «темницы хилиазма», материалом для стен которого стало его ошибочное «мнение» об осуждении хилиазма на Втором Вселенском Соборе. Выражение «темница хилиазма» взято нами из книги священника Бориса Кирьянова «Полное изложение истины о Тысячелетнем Царстве Господа на Земле», вышедшей в издательстве «Алетейя» в 2001 году. Обличая митр. Макария (Булгакова), священник Борис Кирьянов пишет: «Поскольку "первый вид" хилиазма м. Макарий относит к безумной ереси Керинфа, то нет нужды рассматривать это. Достойно только немалого возмущения, что это безумие дьявольской ереси м. Макарий, не имея дара различения духов (1 Кор. 12:10), вталкивает вместе с истиной в одну темницу… под общим изобретенным для них названием "хилиазм". Когда бы, во исполнение заповеди (Мф. 7:1-2), таким же образом поступили с самим м. Макарием и, допустим, причислили его к христоубийственным книжникам или хотя бы к "несмысленным галатам" (Гал. 3:1), то он наверно бы возмущался несправедливостью и неразличением, тогда как здесь он гораздо больше подходит к тем и другим, нежели распинаемая им истина ко лжи и ереси»10.
Книга священника Бориса Кирьянова стала первой в Православии апологией учения святых отцов Древней Церкви о «тысячелетнем Царстве». С богословской стороны она, как нам представляется, не имеет сколь-нибудь серьезных изъянов, и это неудивительно, так как богословская образованность о. Бориса Кирьянова сомнений не вызывает11. Книга священника Бориса Кирьянова «Полное изложение истины о Тысячелетнем Царстве Господа на Земле» наполнена ревностью по Богу в духе праведного Финееса против тех, кто попирает истину. И он имел на это полное право, поскольку исповедничеством во время хрущевских гонений заслужил его. Вероятнее всего, этот боевой исповеднический дух книги особо задевает её недоброжелательных критиков, но «отец Борис Кирьянов… прошел настолько серьёзный путь своей жизни и столько сделал, столько испытал и перестрадал»12, что не лукавым оппонентам судить о его богословии, тем более в безапелляционном тоне, к какому они прибегают, не утруждая себя мало-мальски основательными доказательствами…
I.1. «Неточность» митрополита Макария (Булгакова)
Осуждение буквализма, в том числе и святоотеческого, большинство современных православных аллегористов выводят из решений Второго Вселенского Собора. Вот, к примеру, как пишет об этом «успешный выпускник Московской Духовной Академии»: «В IV веке хилиазм, как один из пунктов учения Аполлинария Лаодикийского, был осужден на II Вселенском Соборе. В Символ Веры была вставлена фраза "Егоже Царствию не будет конца". С момента принятия Церковью решения по вопросу хилиазма никто не должен держаться этого верования и проповедовать его, поскольку соборным голосом Церковь осудила данную теорию. Хилиазм никогда не был общим верованием Древней Церкви, тем более в последующие времена, после соборного решения, непозволительно о нем учить»13.
А вот как об этом писал автор данной «неточности» митр. Макарий: «Если и можно было держаться учения о хилиазме, как частного мнения: то лишь до тех пор, пока не выразила об этом своего голоса Церковь вселенская. Но когда второй вселенский Собор (в 381 г.), осуждая все заблуждения еретика Аполлинария, осудил и учение его о тысячелетии Христовом, и для того внес в самый символ веры слова о Христе: "егоже царствию не будет конца", – держаться этого учения, даже в качестве частного мнения, совершенно не позволительно православному Христианину»14. Эти ложные утверждения насчет Собора митр. Макария (Булгакова) с небольшими вариациями переносятся из книги в книгу около ста пятидесяти лет. Так или иначе, независимо от понимания этого момента аллегористами, нам предписывается осудить мнение тех святых отцов древней Церкви, что исповедовали «духовный хилиазм» относительно «тысячелетнего Царства»: митр. Макарий (Булгаков) недвусмысленно говорил о ереси словами «в обоих своих видах»15.
Уже давно были опровергнуты эти ложные утверждения насчет Собора, однако по инерции их продолжают массово воспроизводить. Пожалуй, самое трудное в этом вопросе – это отойти от ошибочного представления, порожденного «неточностью» митрополита Макария (Булгакова), приписавшего Второму Вселенскому Собору осуждение хилиазма. Непосвященные в эту тайну Полишинеля выпускники духовных академий, семинарий, училищ, различного рода курсов, усвоив на занятиях «неточность» митр. Макария, приводят именно этот «аргумент» в споре с противниками аллегорического понимания данного места Апокалипсиса. Несколько поколений православных христиан впитало эту «неточность» с молоком своих альма-матерь. Однако вопрос внесения в Символ веры слов «Егоже царствию не будет конца» давно уже рассмотрен серьезными богословами, церковными историками и канонистами. Эта поправка направлена против Маркелла Анкирского и не имеет в виду хилиазма. Для убедительности позволим себе процитировать некоторых авторов.
Так, известный дореволюционный церковный историк Василий Болотов пишет: «Самый своеобразный пункт системы Маркелла составляет его учение о царстве Христовом. Слова нашего символа: "Его же царствию не будет конца", заимствованные из других символов, направлены именно против Маркелла. Царство Христово есть царство воплотившегося Слова (и поэтому не тождественно с вечным царством Λόγος`а, соцарствующего Отцу = с царством Божиим). Но цель воплощения дана не в самом бытии Слова, а в домостроительстве: Λόγος воплотился для мира. Следовательно, это цель конечная и, как такая, она некогда будет вполне достигнута, и тогда (перестав быть целью, а став осуществившимся фактом) "второе домостроительство" и царство Христово не имеют основ для существования (raison d'etre). Итак, царство Христово некогда кончится, – продолжает излагать мнение Маркелла Болотов, – разрешится в царство Божие. "Подобает бо Ему царствовати, дондеже положит вся враги под ногама Своима. – Егда же покорит Ему всяческая, тогда и Сам Сын покорится покоршему Ему всяческая, да будет Бог всяческая во всех. – Егда (Сын) предаст царство Богу и Отцу" (1 Кор. 15:25,28,24). Эта συστολη последует, очевидно, после всемирного суда.
Но с прекращением царства Христова, – пишет далее Болотов, – тесно связан вопрос о человеческой стороне Христа. Если бы человечество Христово было самостоятельным лицом или совершенно безлично (плотью без разумной души), тогда вопрос решался бы легко. Но человечество Его не самостоятельно лично в Λόγος'е (=ένυπόστατος по точной догматике) в этом трудность задачи. – Для Маркелла несомненно, что на всемирном суде Слово явится еще как воплощенное: тогда узрят Сына человеческаго (Мф. 24:30) и воззрят нань, его же прободоша (Иоан. 19:37); но в момент συστολής чтò будет? Слово для нас воплотилось; это цель конечная, и, следовательно, и для вочеловечения Его настанет конец: так следует по логике догматической системы Маркелла, – замечает Болотов, – и он не видит мотивов отступить пред этим выводом. Возражают: "но плоть Христа бессмертна по воскресении". Но, думает Маркелл, это не доказывает ее вечности: не все то, что высоко с точки зрения человека, высоко и для Бога: и ангелы бессмертны, однако же, они не в личном единении с Богом. Плоть не нужна Λόγος'γ, ибо "не пользует ничтоже": "дух есть, иже оживляет" (Иоан. 7:63). Следовательно, отношения κατα σάρκα должны опять уступить место отношению κατα πνεύμα, Триада – сократиться в монаду (за "ενεργεία" наступить "δυνάμει"). Что тогда сделается с плотью Христа, это вопрос крайне трудный, и Маркелл не желает догматствовать ο том, о чем из божественных писаний он не узнал ничего твердого, и вопрошающим отвечает по апостолу: "видим убо ныне якоже зерцалом в гадании, тогда же лицем к лицу: ныне разумею отчасти, тогда же познаю, якоже и познан бых" (1 Кор. 13:12)16, – пишет Болотов. Мы видим, что Маркелл учил, будто бы настанет время, когда Иисус Христос «сократится», а Его Царство прекратится и станет Царством Бога-Отца. Маркелл не был хилиастом. Более того, если отталкиваться от его учения, то надо признать, что Маркелл был сторонником того мнения, будто Царство Христово уже началось по воплощении Его. Вот как описывает этот момент учения Маркелла церковный историк Анатолий Алексеевич Спасский: «Когда Отец все подчинит Сыну, тогда и Сын подчинится Отцу, и царство Христа, начавшееся около 400 лет тому назад, прекратится. Логос опять сольется с Божеством и будет составлять с Ним одно. Конечно, господство Его не уничтожится совсем, как оно и не имело начала, поскольку Логос всегда находился в единстве с Отцом. Но плоть по соединении с Отцом Ему будет уже не нужна и хотя бы она сделалась нетленной, она все-таки останется недостойной Бога…»17.
А вот что говорит об этом известный канонист святитель Никодим (Милаш): «Кроме известного савеллианского учения о Христе, которое, за малыми исключениями, разделялось маркеллианизмом, Маркелл, путем логического развития положенных им начал о Сыне, дошел до отрицания вечной ипостаси Сына и, соответственно с этим, учил, что при наступлении конца мира наступит также и конец царства Христова и даже самого Его бытия. Что таково действительно было учение маркеллиан, об этом свидетельствуют, кроме Евсевия, Афанасий в своей книге De synodis, Кирилл Иерусалимский в огласительном поучении De secundo Christi adventu, Иларий, Василий Великий, Сократ, Феодорит и многие другие. Мы нарочно перечисляем всех упомянутых отцов и учителей церкви, писавших о маркеллианской ереси, потому что некоторые новейшие западные богословы хотели доказать ортодоксальность Маркелла, основываясь на том, что он был оправдан на Римском Соборе 341 года и что его учение было признано православным на Сердикийском Соборе, главным же образом на защите, которую Маркеллу оказал папа Юлий. Впрочем, с древними отцами и учителями церкви относительно признания ложности учения Маркелла, – продолжает епископ Никодим, – стоят заодно и многие выдающиеся новейшие западные богословы, так что вопрос об ересиаршестве Маркелла уже совершенно исчерпан, а также вполне доказана основательность и справедливость приговора, высказанного против маркеллиан со стороны второго Вселенского святого Собора. Беверегий высказывает мысль, что несомненно, вследствие этой ереси, вторым Вселенским Константинопольским Собором были внесены в Никейский символ слова Ού τής βασιλείας ούκ έσται τέλος – и царствию Его не будет конца, которых нет в редакции Никейского символа. Мы вполне разделяем эту мысль Беверегия, – замечает епископ Никодим, – которую он подтверждает следующей аргументацией: "упомянутых слов", говорит он в своих примечаниях к этому правилу, "как изложенных Никейским Собором, нет ни в одном издании этого символа; находятся же они (слова) во всех изданиях этого символа, как прибавленные этим собором (II Вселенским) и утвержденные вместе с остальными прибавлениями. Это наше предположение лучше всего подтверждается тем, что сам Маркелл в своем исповедании веры объявляет, что он признает во всем веру, изложенную на Никейском Соборе, – говоря: "мы не думаем и никогда не думали иначе, чем гласит вселенское и церковное правило, установленное на Никейском Соборе" (apud Epiplian. haer. LXXII sect. 10). Если бы эти слова "и Его царствию не будет конца" в то время уже были внесены в Никейский символ, Маркелл, отрицавший вечность Христова царствия, не мог бы заявить о своем признании этого символа, – стало быть, эти слова были прибавлены этим собором, соответственно решению, высказанному против ереси маркеллиан, появившейся во время между Никейским и этим Константинопольским Собором"»18.
Виктор Капитанчук в статье «Святые отцы о 1000 летнем царстве (хилиазме)», отталкиваясь от осуждения маркеллиан II Вселенским Собором, включившем против них в Символ веры слова «Егоже царствию не будет конца», пишет: «Таким образом, на 2-ом Вселенском Соборе был осужден не хилиазм, а учение противоположное хилиазму, утверждающее, что царство Христово уже наступило и что оно кончится, продлившись 1000 лет»19. Виктор Капитанчук имеет в виду то обстоятельство, что Маркелл был сторонником богословского мнения, будто Царство Христа началось с Его воплощения. Здесь не трудно увидеть проблему у последователей мнения о тысячелетии как «благодатном царстве Христовом»: оно имеет конец. О «кончине благодатного царства Христова» открыто учил митрополит Макарий (Булгаков) в учебнике «Православно-догматическое богословие»20.
В Апокалипсисе, вопреки широко распространенному мнению, ничего не говорится о кончине после «тысячи лет» Царства Христа: «окончится тысяча лет» – это совсем не то, что «кончина царства Христова». Святитель Ириней Лионский учил о тысячелетии как о периоде, в котором «достойные постепенно привыкают вмещать Бога»: «Поскольку мысли некоторых увлекаются еретическими речами и они не ведают распоряжений Божиих и таинства воскресения праведных и царства, которое есть начало нетления и через которое достойные постепенно привыкают вмещать Бога, то необходимо сказать, что праведные должны сперва, воскресши для лицезрения Бога, в обновленном создании получить обещанное наследие, которое Бог обещал отцам, и царствовать в нем, а потом настанет Суд. Ибо справедливо, чтобы в том же создании, в котором подвизались или подвергались скорбям, всячески испытанные в страдании, они и получили плоды страдания своего, и в создании, в котором умерщвлены по любви к Богу, в том же и ожили (воскресли), и в создании, в котором понесли рабство, в том же и царствовали»21.
В пророчестве Даниила о наступлении вечного Царства Христа говорится так: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится» (Дан. 7:13,14). Посмотрите, «владычество вечное» дано Христу сразу же вслед за сокрушением «зверя четвертого», и это есть начало вечного Его Царства. Обратите внимание на предыдущие стихи: «Видел я тогда, что за изречение высокомерных слов, какие говорил рог, зверь был убит в глазах моих, и тело его сокрушено и предано на сожжение огню. И у прочих зверей отнята власть их, и продолжение жизни дано им только на время и на срок» (Дан. 7:11,12). Мы видим, что помимо «зверя четвертого» продолжают какое-то время жить и «прочие звери», хотя у них «отнята власть», но вечное Царство Иисуса Христа уже началось, несмотря на это обстоятельство.
Срок «тысяча лет», вполне возможно, – это число, символизирующее какой-то необходимый для домостроительства период времени, а не точное число лет. После этого сатана освобождается на короткое время. Освобождение на короткое время сатаны – это не конец Царства Христа, как мы видим из пророчества Даниила, но время, когда происходит последний кризис мира. То есть начало «тысячелетия» – это начало вечного Царства Иисуса Христа, которое имеет начало, но не имеет конца. «Тысяча лет» есть период времени от разрушения царства «зверя четвертого» до последнего бунта сатаны против Бога. Если отрицать этот начальный период вечного Царства Иисуса Христа, то надо ждать прихода Царства Небесного «видимым образом», сразу же вслед за всеобщим воскресением и Страшным Судом. Святые отцы-буквалисты учили о «субботе покоя» как о «начале нетления», как о неприметном начале проявления вечного Царства Христа в мире. Да, Пришествие Христа со славою, но проявляют Царство Христа, делают его видимым вместе с Христом воскресшие святые. В противном случае мы отвергаем синергию.
Игумен Варсонофий (Хайбулин) совершенно справедливо, на наш взгляд, замечает: «Обетование "тысячелетия" устанавливает временные границы не Царствию Христову и не соцарствию Ему участников "первого воскресения", а княжению древнего змия, в предшествующих веках обольщающего всю вселенную (Апок. 12:9). Естественно возникающий вопрос, – пишет далее о. Варсонофий, – каким образом будет совершаться духовный рост людей в условиях, когда не требуется борьбы с сатанинскими прельщениями, св. Иреней предвидел и отвечал на него так: "в то время праведники будут царствовать на земле, возрастая от видения Господа и чрез Него навыкнуть вмещать славу Божию …" ("Против ересей", кн. 5, гл. 35, п. 1, стр. 523). Св. Иреней, – продолжает о. Варсонофий, – и его единомышленники (по свидетельству св. Иустина Философа, "здравомыслящие во всем мире христиане") увидели что то, что пророк Даниил предсказывает как принятие народом Божиим неограниченного временем и пространством царства, Тайнозритель Иоанн созерцает, как воцарение со Христом оживших в "первом воскресении". Это соединение с Господом Апостол Павел предсказывает, используя глагол συμβασιλεύσομεν (греч.) – "совоцаримся" (2 Тим. 2:12). От самых благочестивых земных царств Царство Христово отличается больше всего тем, – отмечает о. Варсонофий, – что вхождение в него есть совоцарение Господу. Это соединение не может быть временным, оно – навеки, навсегда. Но вот "субботство" народа Божия ограничено временем, в течение которого парализован враг – обольститель вселенной. "Субботство" кончится, когда дракон будет освобожден из "тысячелетней темницы" (Апок. 20:7). Но соцарствие Христу участников "первого воскресения" не кончится никогда»22, – замечает игумен Варсонофий.
В свете сказанного игуменом Варсонофием становится понятным, почему слово «хилиазм», происходящее от греческого χιλια (тысяча), по отношению к учению святых отцов о «тысяче лет» должно браться в кавычки: «тысяча лет» – это не отдельное «тысячелетнее царство», но «времена Царства» вечного, которому не будет конца. Сам период «тысячелетия» есть «последний день», «день суда». Вот как об этом говорится у св. Мефодия Патарского в «Тайне кущей»: «Так и я, отправившись отсюда и вышедши из Египта – сей жизни, сначала достигаю воскресения, этого истинного праздника кущей, и там поставив мою кущу, украшенную плодами добродетели, в первый день праздника воскресения, во время суда, празднуя вместе со Христом тысячелетие покоя, называемое седмью днями, эту истинную субботу»23. Здесь, пожалуй, заключается основная ошибка противников святоотеческого «хилиазма»: в «первый день» человеческого мира человечество умирает в Адаме, последней «секундой» этого «первого дня» является всемирный потоп; в «последний день» мира оно воскресает во Иисусе Христе; «огонь с неба», всеобщее воскресение и Страшный Суд – последняя «секунда» «последнего дня», который есть не только «тысячелетие покоя», но, одновременно, и «время суда».
Подытоживая все вышесказанное, заметим следующее: 1) на Втором Вселенском Соборе не было явного осуждения хилиазма ни в каком «виде», нет никаких сведений и о том, что этот вопрос затрагивался на каком-либо другом известном церковном Соборе; 2) Маркелл, против ереси которого была вставлена в Символ веры фраза «Егоже Царствию не будет конца», был, судя по всему, самым настоящим амилленаристом; 3) святоотеческое «тысячелетие» не устанавливает временные границы Царства Христа, которое начинается с «тысячелетнего царства», но им не заканчивается, а устремлено в вечность.
I.2. Новая «неточность» амилленаристов
Убедившись в безосновательности ссылки митр. Макария (Булгакова) на Второй Вселенский Собор как на «соборное осуждение хилиазма», современный амилленарист Алексей Дунаев предложил, разрушив «темницу хилиазма», то есть, признав эту «неточность», «сковать цепью» святоотеческое учение о «тысяче лет» с еретическим хилиазмом. Дунаев пишет: «Следует отметить только две неточности митр. Макария, до сих пор повторяемые православными экзегетами, списывающими свои объяснения из Догматики Макария даже без указания источника. Во-первых, указанные митр. Макарием святые отцы, начиная с Папия, придерживались и буквально-материального (см. фр. 14), а не только духовного понимания удовольствий. Свидетельство о наличии у Папия, помимо буквальных, и духовно-аллегорических толкований (ср. фр. 13) не опровергает сказанное, ибо и в иудейской экзегезе соседствовали эти два, казалось бы, несовместимых плана, а аллегорическая интерпретация рая была необходима для объяснения, как рай может находиться не на земле, а в небесном Иерусалиме… Во-вторых, Второй вселенский собор осудил прибавкой "Егоже Царствию не будет конца" (Лк. 1:33) ересь не Аполлинария, а Маркелла Анкирского, не имеющую никакого отношения к хилиазму»24.
И далее Дунаев пытается показать основание для замены одной «неточности» другой «неточностью»: «Однако хилиазм Аполлинария подвергся критике со стороны свв. Епифания Кипрского, Василия Великого и Григория Богослова, называвших буквальное понимание тысячелетнего царствия "вторым иудаизмом" и "иудейскими баснями", несовместимыми со всем Священным Писанием»25. Ход мысли Дунаева понятен: раз указанные святители осудили и отвергли буквальное понимание тысячелетнего царства, назвав его «вторым иудаизмом» и «иудейскими баснями», то нельзя принимать и учение святых отцов о «начале нетления», которое наиболее полно изложил святитель Ириней Лионский, поскольку, мол, это одно и то же. Разберемся по порядку с этой иезуитской загогулиной Алексея Дунаева.
В этой «неточности» Алексея Дунаева, которую он предлагает взамен «неточности» митр. Макария, нет ни научности, ни, тем более, богословия. В самом деле, о какой научности здесь можно вести речь, если, во-первых, имеется недвусмысленное упоминание о духовном прочтении «тысячи лет» самим автором ныне широко распространенного толкования ее как Церкви, то есть блаж. Августином: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так»26. Совершенно очевидно, что признание того, что, помимо еретического, есть и духовное понимание буквального «воскресения первого» «во времена царства» не «неточность» митр. Макария, но отражение им действительности. Во всяком случае, имен Иустина Мученика, Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского, учивших о телесном воскресении в «тысячу лет», ни Епифаний Кипрский, ни Василий Великий, ни Григорий Богослов не упоминают. Что касается позиции свт. Дионисия Александрийского и блаж. Иеронима Стридонского, то о ней пойдет речь в соответствующей главе книги.
О каком богословии можно вести речь при игнорировании Предания Церкви в разрешении подобного рода вопросов? Христианский цицеронизм, то есть упор лишь на богословское красноречие, может увести человека далеко в сторону от пути истины. Действительно, в западном богословии не принимается во внимание то, что святитель Ириней Лионский учение о «тысяче лет» излагает как полученное от учеников Апостолов: в протестантизме потому, что Предание Церкви признано необязательным для фундамента богословия, а в католичестве по той причине, что свидетелем Церкви на все времена является очередной «преемник апостола Петра» и его «мозговой штаб» – римская курия.
На протяжении столетий западное богословие с невыразимой легкостью произносило слово «хилиазм», когда вело речь об эсхатологии мужа апостольского Папия Иерапольского, святого мученика Иустина Философа, святых отцов Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского. От многократного повторения хилиазм еретиков и духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви настолько плотно слились в сознании западных богословов, что для большинства из них стерлась грань между духовным и «грубо-чувственным» буквализмом «тысячелетнего царства». Но отсюда вовсе не следует то, что и богословы Православной Церкви непременно должны принимать этот дискурс. В Православии на пути такого безответственного отношения к богословской проблематике стоит Предание Церкви. Ни научности, ни богословия не может быть при игнорировании церковного Предания. Алексей Дунаев находит возможным «сковать одной цепью» еретический хилиазм и «хилиазм» святых отцов Древней Церкви на основании того, что их объединяет «буквально-материальная» чувственность. К какой нелепости может привести подобного рода теологумен мы можем убедиться, если обратимся ко всеобщему воскресению мертвых. Совершенно очевидно, что и те люди, которые воскреснут для осуждения в геенну огненную, воскреснут «буквально-материально». Но разве можно их соединять на этом основании со спасенными, с теми, кто войдет в Царство Божие?
Этот аргумент противников святоотеческого «хилиазма» особенно поражает: поскольку, мол, разговор идет о буквальном «чувственном Царстве», постольку это мнение не может быть принято. Позвольте, что вы хотите этим сказать? Что Христос по Воскресении не имеет человеческих чувств: не ощущал вкуса «печеной рыбы и сотового меда», которые вкушал, чтобы убедить учеников в том, что Он не призрак, не чувствовал прикосновения к язвам Апостола Фомы и жар от костра при Тивериадском озере? Если вы верите, что Христос воскрес, как вы можете отрицать то, что Его тело способно чувствовать, ощущать? Если вы не отрицаете этого, как вы можете использовать способность чувствовать как аргумент против учения указанных святых отцов о «воскресении первом»?
Слово «чувственный» имеет два значения: «1. Воспринимаемый органами чувств (видимый, слышимый, осязаемый, обоняемый, воспринимаемый на вкус), относящийся к такому восприятию. 2. Плотский, с сильно выраженным половым влечением» (Словарь русского языка С.И. Ожегова). И коль скоро вы заводите разговор о чувственности, то будьте добры разведите эти два значения слова «чувственный». В противном случае можно смело ставить вопрос о наличии у вас сомнения в Воскресении Христа. Вы же не можете допустить и мысли, что Христос по Воскресении (как и, естественно, до него) может предаваться каким-либо излишествам, верно? Но как вы можете допустить мысль, что святые Его по воскресении будут «предаваться самым неумеренным плотским пиршествам»? Как можно сомневаться в том, что чувственность святых Христа, по Его подобию, будет находиться в полном подчинении духу и вечно служить ему? Сказано Апостолом Иоанном Богословом: «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2).
Думается, разговор о «воскресении первом» и первой тысячи лет вечного Царства Христа давно назрел в Церкви… Да, митр. Макарий допустил «неточность», но и все же православность удержала его того, чтобы полностью отождествить еретический хилиазм с «хилиазмом» святоотеческим. Понятна и причина, по которой православные амилленаристы не хотят официально отказаться от «неточности» митр. Макария: равноценную замену этому «аргументу» они найти не могут. «Неточность», предложенная Дунаевым, настолько очевидна для православного сознания, что иначе, как «административными мерами», ее насадить не удастся. Хотя предложение Дунаева, судя по всему, может понравиться многим аллегористам: западное богословие «протоптало» в этом направлении широкую дорогу.
Ну, а пока «успешные выпускники» и аспиранты духовных учебных заведений, узнавая о «неточности» митр. Макария, выражают свою озабоченность и дают советы, как действовать без этого «аргумента». Вот, скажем, как среагировал на это упомянутый выше «успешный выпускник МДА»: «Сделав обзор основных трудов, касающихся истории Вселенских Соборов, можно заключить: мы не имеем указаний на осуждение хилиазма на Вселенском Соборе. Приводимый митрополитом Макарием (Булгаковым) аргумент о якобы противохилиастической вставке в Символ веры фразы "Егоже Царствию не будет конца" не имеет под собой никакой почвы и может крайне легко быть отвергнутым и опровергнутым. Маркелл Анкирский, против которого, вероятно, и были вставлены эти слова, не имел никакого отношения к учению о тысячелетнем царстве Господа на земле. Единственно возможным способом доказать осуждение хилиазма на Константинопольском Соборе 381 года является попытка "привязать" хилиазм к учению Аполлинария и аполлинариан, что само по себе является верным, и попытаться доказать осуждение Собором всех еретических заблуждений аполлинаристов, что не может не вызывать нареканий. Остается открытым вопрос, осудили ли отцы Второго Вселенского Собора учение о тысячелетнем царстве Господа на земле, или же нет»27.
В конце статьи «успешный выпускник» дал понять, что берет на вооружение «неточность» Алексея Дунаева: «Как мы видим, несмотря на то, что хилиазм не был осужден на II Вселенском Соборе, как это утверждает митрополит Макарий (Булгаков), авторитетные отцы и учителя Церкви не принимали его ни под каким видом: ни чувственный, ни духовный. Они отрицали существование самого такого тысячелетнего периода между воскресением мертвых и Страшным судом, в который могли быть возможны не только иудейские жертвоприношения, но даже духовные наслаждения»28. Логика вызывает удивление: получается, что святые отцы Церкви Ириней Лионский, Ипполит Римский, Мефодий Патарский, учившие о «тысячелетии покоя», – это не «авторитетные отцы и учителя Церкви», и как бы даже и не святые отцы. Но, похоже, логика в расчет не принимается, когда задета «честь мундира» «богословской корпорации»…
Что же касается предложения молодого аллегориста «привязать» еретический хилиазм к учению Аполлинария и аполлинариан, то оно верно. Правда, тут и «привязывать» нечего: ложная христология порождает еретический хилиазм – это вполне очевидно, и особых доказательств здесь не требуется. Об этом, к слову, писал дореволюционный церковный историк Анатолий Спасский: «Что же касается до хилиастических воззрений Аполлинария, то они могли обуславливаться не методом его экзегезиса, а богословскими основаниями всей его христологической системы, требовавшей для устранения противоречий в его учении об оправдании признания тысячелетнего земного царства Христа»29. Вот только привязать еретический хилиазм Аполлинария к учению святых отцов Церкви не получится ни при каких интеллектуальных потугах.
Итогом этого параграфа мы имеем следующее: 1) аллегористы, неофициально признав «неточность» митр. Макария, пытаются заменить ее другой «неточностью», рассчитывая при этом, по всей видимости, на «административный ресурс»; 2) никакой научности, а тем паче богословия, в новой «неточности» аллегористов нет: она лишь следствие «корпоративной солидарности» членов «богословской корпорации»; 3) идет процесс втягивания в защиту «неточности» нового поколения богословских кадров.
I.3. Амилленаризм в свете икономии
Если мы внимательно вслушаемся в доводы блаж. Августина против буквального понимания «тысячи лет», то обнаружим, что его более всего волнует вопрос стремительного распространения еретического хилиазма. Для предотвращения пагубных последствий он предлагает разрешить вопрос о буквализме, включая и святоотеческий, экзегетическими мерами, для чего и прибегает к своему толкованию 20-ой главы Апокалипсиса. То есть здесь имеет место попытка накинуть на буквализм своеобразный «экзегетический колпак», лишить «доступа света» – возможности на богословском уровне осмысливать этот вопрос в Церкви. Другими словами, положить вопрос о хилиазме под спуд, оставив его решение будущему.
Это не игнорирование учения Древней Церкви о «тысяче лет» как ожидаемой реальности духовного плана, и тем более не его отвержение, но вопрос икономии, предотвращения массового распространения еретического хилиазма. Вот как об этом, в более широком контексте, говорит сам блаж. Августин в главе семь двадцатой книги сочинения о «О граде Божием»: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так. Но коль скоро они утверждают, что воскресшие в то время будут предаваться самым неумеренным плотским пиршествам, на которых будет столько пищи и питья, что они не только не будут соблюдать никакой умеренности, но превысят меру самого неверия, то никто, кроме плотских, никоим образом этому поверить не может. Духовные же называют их, верящих этому, греческим именем χιλιαστας; переведя это название буквально, мы можем называть их тысячниками. Вдаваться в особое опровержение их было бы долго; скорее, мы должны в настоящем случае показать, как следует понимать это место Писания»30. Мы видим, что блж. Августин не только допускал существование хилиастических воззрений при определенном условии, но и сам прежде принимал их. Однако, наблюдая широкое распространение еретического хилиазма, пришел к выводу о необходимости борьбы с ним с помощью экзегезы. Икономия также потребовала положить под спуд и духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви. Но при этом блаж. Августин ни одним словом не осудил святоотеческий «хилиазм».
Более определенно по поводу икономии высказывается святитель Филарет, митрополит Московский, в «Слове в день Успения Пресвятой Богородицы», произнесенном в Московском Успенском соборе 15 августа 1825 г: «Оставляю испытание тайн будущего, которых подлинно не столько истинное разумение потребно, сколько ложное опасно. Ищу разуметь только повеленное»31. В первой части указанного «Слова в день Успения Пресвятой Богородицы» святитель Филарет излагает, если говорить по существу, духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви и допускает возможность будущего «тысячелетия покоя»: «Итак, воскресения первого, воскресения блаженных и святых, должно искать между днем воскресения Христова и последним днем мира. Где же они? Подлинно, взятие Пресвятой Девы с телом на небо, по признакам оставшимся на земле, подобное воскресению Христову, не есть ли первый пример первого воскресения?»32 Чуть далее, после указанной выше ремарки, святитель Филарет излагает взгляд на тысячелетие блж. Августина.
Как мы видим, святитель Филарет окончательно проясняет этот вопрос. И мы уже ясно понимаем, что здесь имеет место икономия в чистом виде, тот случай, когда до поры до времени требуется не истинное понимание, а устранение ложного. А потому-то он и оставляет «испытание тайн будущего», поскольку не пришло еще для этого время.
Таким образом, рассмотрение этого вопроса в Церкви со времен блаженного Августина ведется, прежде всего, с позиций икономии. Думается, понимая это, в известный дореволюционный «Сборник по истолковательному и назидательному чтению Апокалипсиса» по вопросу «тысячелетнего царства» М. Барсовым были включены различные богословские мнения: аллегорическое митрополита Макария, икономическое святителя Филарета и компромиссное, о котором пойдет речь в соответствующей главе книги, епископа Петра (Екатериновского). Да, святитель Филарет говорит не прямо о «тысячелетнем Царстве», но о «воскресении первом». Но не нужно делать особых интеллектуальных усилий, дабы понять: «воскресение первое», о котором говорит святитель, есть то самое, что описано в стихах Апокалипсиса, где речь идет о «тысяче лет». И здесь он последовательно придерживается икономии, не озвучивая слова «тысяча лет».
Мнение Августина не ложно в том смысле, что без Церкви невозможен вход в Царство Христа, в Царство Божие. Именно посредством Церкви человек входит в вечное Царство Христа. Через Таинство Крещения человек воскресает к вечной жизни, через Таинство Миропомазания он становится храмом Святого Духа, а через Покаяние и Евхаристию открывается вход Христу в верующее сердце. И это главное для спасения человека. Дабы оградить паству от еретиков, манящих ее знанием истины, Августин посчитал лучшим оградить ее от ложного разумения, – что спасение возможно вне Церкви, – до той поры, когда она придет «в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» (Еф. 4:13).
Порою приходится слышать такого рода возражения по поводу «неточности» и противоречивости богословского мнения митрополита Макария (Булгакова) о хилиазме: «меня так учили». Как мы видим, на самом деле этому вопросу учили совершенно по-разному. Вышеназванные святые отцы древней Церкви учили о духовном «хилиазме» как о «начале нетления». Блаженный Августин, исходя из икономии, учил о тысячелетии как о царстве благодати Христовой, делая упор на том, посредством чего возможен вход в вечное Царство Христа. Это «тысячелетнее Царство» он призывал видеть в Церкви, мудро не затрагивая при этом вопроса о кончине этого царства.
Но у митр. Макария (Булгакова) мы замечаем совершенно новые черты в противостоянии святоотеческому «хилиазму», которые никак нельзя связать с икономией. Мы видим, что митр. Макарий (Булгаков) действует уже не из соображений икономии, но пытается подвести учение святых отцов древней Церкви под каноническое правило, подвергающее их сторонников анафеме. Как выясняется, на самом деле ничего близкого к тому, что находит митрополит Макарий (Булгаков) в деяниях Второго Собора, нет. Напротив, Маркелл Анкирский, которого осудил Второй Вселенский Собор, учил о том, что царство Христа уже имеет место, но закончится сразу же после второго Пришествия Христа. А дальше наступает вечное царство Бога, в котором Христос «сокращается», «возвращается» в Логос. Уж как Маркелл Анкирский называл это подлежащее «сокращению» Царство Христа – не суть важно. Важно то, что он учил о его кончине. О кончине «благодатного царства Христова» учил и митрополит Макарий (Булгаков): «Вместе с кончиною мира вещественного и преобразованием его в мир новый, лучший, последует кончина и благодатного царства Христова, и откроется вечное царство Божие, царство славы»33. Далее он обосновывает свое учение, не брезгуя и такого рода приемами: «Другие учители Церкви в то же время прямо восставали против учения о хилиазме»34. Но выясняется, что это было не «в то же время», а, в большинстве случаев, столетием позже, да к тому же восставали, как правило, не против «хилиазма» святых отцов древней Церкви, но против хилиазма еретиков.
Подведем итоги данного параграфа: 1) принятие аллегорического толкования «воскресения первого» в духе блж. Августина было икономией в чистом виде; 2) аллегория из средства домостроительства, усилиями митр. Макария, превратилась в «неточность» без серьезного исследования данной проблемы.
4
Глава II. Строки преткновения
Почему же Апокалипсис так трудно входил в число канонических книг на Востоке Церкви? Как видится, одной из основных причин является та, что и частое впадение в ереси части её: наличие большого числа обращенных в христианство из числа иудеев, поскольку среди них не мало было таких, что «приходят… в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Мф. 7:15). Об этом прямо предупреждал Апостол Павел: «Ибо есть много и непокорных, пустословов и обманщиков, особенно из обрезанных…» (Тит. 1:10). А вот это адресовано непосредственно Востоку Церкви: «…Я знаю, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою» (Деян. 20:29-30). Запад Церкви в этом отношении находился на первых порах, если так можно выразиться, в «тепличных условиях». Лишь тогда, когда стало практиковаться насильственное обращение в христианство иудеев, ситуация в Западной Церкви в этом плане резко осложнилась…
Порою можно услышать мнение, что «безоговорочное» принятие Западной Церковью Апокалипсиса является свидетельством ее особой стойкости в следовании истине. Позволим себе не согласиться с этим. Во II веке решающую роль во включении Апокалипсиса в канон новозаветных книг Западной Церковью сыграл авторитет епископа Лиона священномученика Иринея, который был выходцем из Восточной половины Церкви. Но затем, по мере роста сомнений относительно автора Апокалипсиса, сохранение этой книги в числе канонических на Западе явилось, на наш взгляд, результатом принятия оригеновского, то есть аллегорического метода толкования Апокалипсиса, и особенно стихов двадцатой главы о «тысяче лет» и «воскресении первом».
II.1. Борьба с Преданием Церкви
Первым о неприятии буквального понимания «воскресения первого» и «тысячи лет» заявил один из наиболее ярких представителей александрийской богословской школы Ориген. Об этом он пишет в своей книге «О началах». Представляется совершенно очевидной связь между неприятием святоотеческого «хилиазма» и очарованием древнегреческой философией, особенно в ее платонической форме: этот вопрос требует отдельного рассмотрения, на нем мы заострим внимание в конце главы.
Хорошо зная новозаветный канон и Предание Церкви, Ориген быстрее, чем другие аллегористы, осознал неизбежность включения Апокалипсиса в корпус книг Священного Писания, поэтому мы не замечаем никаких попыток с его стороны поставить под сомнение каноническое достоинство Откровения Иоанна Богослова. Ориген идет по другому пути: он толкует эти преткновенные строки о «воскресении первом» и «тысяче лет» аллегорически. Такой подход позволяет «разрешить» две проблемы противников святоотеческого «хилиазма»: 1) внешне без колебаний согласиться с включением Апокалипсиса в новозаветный канон, 2) исподволь ставить под сомнение Предание церкви по этому важнейшему вопросу. Чем более христианин влюблен в древнегреческую философию, тем легче они принимает аллегорию по отношению к «тысячелетнему царству», тем скорее выступает против Предания Церкви по вопросу «тысячи лет». Сложнее разобраться с мотивами тех, кого нельзя заподозрить в страсти к «греческой мудрости»…
В любом случае, нельзя не заметить, что отрицание Апокалипсиса или сомнение в том, что автором его был Апостол Иоанн Богослов, было, как правило, связано с вопросом «первого воскресения», о котором свидетельствовал, среди прочих, св. Ириней. Не вызывает сомнений, что еретики часто ссылались на авторитет Иринея, распространяя свою хилиастическую ересь. Думается, именно по этой причине в древней Церкви имели место попытки исключить св. Иринея из числа свидетелей Апокалипсиса и святоотеческого (истинно христианского) учения о «тысяче лет» со стороны «благочестивых христиан», что почти автоматически вело к удалению Апокалипсиса из числа книг Нового Завета, или, по крайней мере, к значительному росту сомнений относительно его происхождения.
Сначала, как мы знаем, «пресвитер римский» Кай (у историков есть сомнение по поводу его священства), выступая против хилиазма еретиков, не принял во внимание церковное Предание и отверг Откровение Иоанна Богослова, и даже, по мнению католического историка Л. Дюшена, приписал его написание еретику: «Книга Кая была изложена в форме диалога и заключала очень горячую критику Апокалипсиса, составление которого автор приписывал Керинфу, точь-в-точь, как думали и алоги»35.
Затем святитель Дионисий Александрийский, игнорируя Предание Церкви по этому вопросу, засомневался по поводу авторства Апостола Иоанна Богослова, хотя и называл автора Апокалипсиса «богодухновенным мужем»36. Святитель Дионисий заговорил о «другом Иоанне», пытался доказать полное отсутствие сходства языка автора Евангелия от Иоанна с языком писателя Апокалипсиса. Несомненно, что это было вызвано, главным образом, опасением распространения еретического хилиазма, то есть диктовалось своего рода икономией. Отсюда, как представляется, и противодействие хилиастическим воззрениям, насаждавшимся в Александрийской Церкви учениками епископа Непота, среди последователей которого, судя по словам святителя Дионисия, были люди, склонные к пониманию «тысячи лет» как «грубого чувственного царства».
Этот эпизод отображен в житии святителя Дионисия Александрийского37: «По смерти нечестивого Декия, в кратковременное царствование императора Галла, гонение на христиан прекратилось, и в Церкви Христовой водворился мир. Сей покой Церкви был тем вожделеннее, что он позволил святому Дионисию обратиться с пастырскою заботливостью к успокоению волнения, произведенного Арсинойским епископом Непотом, который проповедовал ересь, названную хилиазмом. Святой отец не только написал в духе любви сочинение против Непота, но в том же духе вел соборные совещания с защитниками сей ереси и достиг того, что все они обратились к единению Церковному»38.
Известно, что этот эпизод заимствован из «Церковной истории» Евсевия Памфила. Текст в житии очень краткий, и, даже с учетом примечаний, невозможно понять, о чем идет речь. Поэтому есть необходимость обратиться к Евсевию, в «Церковной истории» которого сохранились отрывки из книг святителя Дионисия «Об обетованиях». Здесь мы видим, что, собственно говоря, обеспокоило святителя Дионисия в учении последователей Непота: «…Простейшим из наших братий никак не позволяют иметь возвышенных и великих мыслей – ни о славном и воистину божественном пришествии Господа нашего, ни о нашем воскресении из мертвых, ни о сопричислении к Нему и уподоблении, напротив внушают им ожидать в царстве Божием вещей мелочных, тленных, подобных нынешним…»39. То есть речь идет о пресловутых «чувственных удовольствиях» ожидаемого еретиками «тысячелетнего периода чувственных наслаждений»40. Далее святитель Дионисий еще более раскрывает этот момент, при упоминании родоначальника этой ереси Керинфа: «Главный пункт его учения состоял в том, что царство Христово будет земное. Но так как он был человек, преданный телу и слишком плотолюбивый, то к чему стремился сам, тем выражал свои мечты и о царстве: все ограничивалось у него удовлетворением чрева и животных побуждений, то есть пищею, питием, брачными узами, – чтобы придать этому почетнейшее значение, – празднествами, жертвоприношениями и жертвенными пирами»41.
Святитель Дионисий провел что-то типа «епархиального собрания», на котором убедил паству отказаться от учения, которое распространялось последователи епископа Непота. Некоторые исследователи называют это «епархиальное собрание» «поместным собором». Но для такого утверждения, как замечают некоторые исследователи, нет никаких оснований: по крайней мере, ни церковная история, ни церковное каноническое право не знают такого собора. Это первое. Второе: свт. Дионисий не мог быть церковным свидетелем в этом деле, так как сомневался, что автором Откровения был Апостол Иоанн Богослов, то есть отвергал Предание Церкви по этому вопросу. Православный богослов Василий Васильевич Четыркин так оценивает попытку Дионисия поставить под сомнение авторство Апостола Иоанна Богослова: «…Нельзя не согласиться с тем, хотя и резким суждением, согласно которому здесь мы имеем дело не с кафолическим епископом, а с рационалистом, который дело веры решает по своему усмотрению, а не по церковному Преданию»42.
Не находит Четыркин в святоотеческом учении о «тысяче лет» ни еретических, ни иудейских черт: «…В новозаветном Апокалипсисе – в его хилиастическом учении мы не находим ровно ничего иудейского, кроме одной только формы выражения. Смысл этого учения в иудейской апокалиптике совершенно ясен, и ничего подобного такому смыслу в Откровении Иоанна нет и быть не может по самому существу дела. Там оно вызывалось потребностью видеть осуществление, хотя бы временное, национально-мессианских чаяний, здесь же о таком мотиве или тенденции, конечно, не может быть и речи. В иудейской апокалиптике участники временного мессианского царства – оставшиеся ко времени пришествия Мессии в живых евреи; в Апокалипсисе Иоанна – "души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою". На блаженство чувственного характера в Апокалипсисе нет ни одного намека. Наконец, как бы мы ни объясняли это, – в Апокалипсисе, в связи с его хилиазмом, находится учение о двойном воскресении; между тем в иудейской апокалиптике нет и этого. В виду этого здесь мы пока можем высказать положение, что хилиазм Апокалипсиса не иудейский или керинфианский, но христианский»43. Мы видим, что Четыркин отделяет от хилиазма иудейского и хилиазма еретиков «христианский хилиазм», который мы называем святоотеческим «хилиазмом».
Евсевий Памфил от игнорирования церковного Предания о «начале нетления» перешел к его подрыву. Он не нашел ничего лучшего, как поставить под сомнение «главное русло церковного Предания» о святоотеческом «хилиазме» через умаление мужа апостольского Папия Иерапольского: «…Говорит, что по воскресении мертвых наступит царство Христово на этой самой земле – телесно, и будет продолжаться тысячу лет. Такую мысль он вывел, думаю, из апостольских сказаний, не понявши чего-либо, сказанного Апостолами таинственно, в образах: потому что был человек ума, кажется, весьма ограниченного…»44. Четыркин высказывает удивление нападкам Евсевия на мужа апостольского Папия Иерапольского, потому что это ничего не меняет в отношении церковного предания о «тысяче лет», поскольку св. Ириней ясно пишет: «Так и пресвитеры, видевшие Иоанна ученика Господня, сказывали, что они слышали от него, как Господь учил о тех временах и говорил: "придут дни, когда будут расти виноградные деревья, и на каждом будет по десяти тысяч лоз, на каждой лозе по 10 тысяч веток, на каждой ветки по 10 тысяч прутьев, на каждом пруте по 10 тысяч кистей и на каждой кисти по 10 тысяч ягодин и каждая выжатая ягодина даст по двадцати пяти метрет вина…"»45. И лишь дальше св. Ириней упоминает Папия Иерапольского: «Об этом и Папий, ученик Иоанна и товарищ Поликарпа, муж древний, письменно свидетельствует в своей четвертой книге…»46. То есть не из книги Папия узнал священномученик Ириней о природном изобилии, что наступит во времена «тысячелетнего царства», но лично от «пресвитеров, видевших Иоанна, ученика Господня», и подтверждает далее, что свидетельство Папия «об этом» соответствует словам тех, что видели Апостола Иоанна Богослова и слышали это свидетельство из его уст.
Четыркин приходит к следующему заключению: «Если для подрыва авторитета Иринея, как проводника апостольского предания, возводят свидетельства пресвитеров в его сочинениях только к произведению Папия, то в этом случае основываются не на словах Иринея, а на чем-то слишком субъективном. Епископ Лионский ясно различал между устными изречениями пресвитеров и письменными подтверждениями Папия…»47. Совершенно очевидно, что это «слишком субъективное» не что иное, как «корпоративная солидарность» амилленаристов, пытавшихся заглушить голос церковного Предания в вопросе о «тысячелетнем царстве».