Читать онлайн Провинциалы бесплатно

Провинциалы

Пять дней в столице показались Роману Шеину невыносимо долгими. Как выяснилось, он был совершенно не приспособлен для этого города. Стоило сойти с поезда, как он тут же понял, что Москва проглотит его без остатка. Никогда прежде он не видел столько людей в одном месте и в то же время никогда прежде не ощущал себя таким незаметным.

Роман всегда говорил, что он человек глубоко провинциального склада. И, несмотря на юный возраст, понимал, что ритм жизни больших городов совершенно ему не подходит. Молодой человек всегда тяготел к природе и тихому быту. Вместо модных клубов он ходил в маленький бар на соседней улице, а шумным компаниям предпочитал тихие вечера с книгой. Спокойный и неторопливый образ жизни засел в нем так крепко, что даже новые веяния и достижения техники Роман переваривал с трудом, и поэтому в кармане его старой куртки цвета хаки лежал купленный семь лет назад телефон с резиновыми кнопками и разбитым экраном.

Своей ограниченности Роман никогда не стыдился. Он не видел ничего зазорного в том, чтобы жить в небольшом городке и не бегать суетливо между вздымающихся в небеса высоток мегаполисов. Он был счастлив работать плотником на мебельной фабрике и не променял бы это ремесло даже на самую успешную карьеру. А походы в рестораны Роман считал сущей глупостью, потому что любимым его блюдом всегда был жареный картофель с грибами. Но, в отличие от большинства провинциалов, Роман не видел ничего предосудительного в столичной жизни – просто его она совсем не притягивала.

Он был в Москве впервые. Не поехал бы и в этот раз, но решил, что стыдно быть гражданином страны и ни разу не посетить ее столицу. К тому же в Москве жил один его старый друг, Максим Гуторов, с которым Роман провел когда-то немало веселых дней. Гуторов переехал в Москву три года назад, что было неудивительно, ведь он всегда был человеком общительным и раскрепощенным, любил вечеринки и мечтал перебраться в столицу с тех самых пор, как впервые побывал в ней в шестнадцать лет.

Выйдя с вокзала, Роман сразу спустился в метро и тут же столкнулся с первым испытанием. Прежде ему не доводилось пользоваться метрополитеном, и парень совершенно не представлял, как он устроен. Чтобы попасть на платформу, Роман потратил чуть больше получаса, успев при этом как следует разглядеть москвичей. Люди здесь ему нравились. Почти все они были хорошо одеты и ухожены. Молодой человек думал, что жители столицы будут смотреть на него свысока, но на поверку многие из них оказались весьма милыми и общительными. К тому же в метро он не встретил ни одного бездомного, воришки или попрошайки, о которых рассказывали ему родители. Все было как дома, только больше, масштабнее и выше.

Когда состав подошел к платформе, Роман занял место в вагоне. Люди почти не смотрели друг на друга, пытаясь найти хоть немного уединения, и, видя это, Роман окончательно убедился в том, что здесь до него никому нет дела. Всем было плевать, что куртка его не нова, что он, как полоумный, озирался по сторонам и что ботинки его давно уже вышли из моды. Да и на него самого всем тоже плевать. Роману нравилось чувство полной невидимости, и он еще долго не мог привыкнуть к нему, ведь в провинции люди думают, что имеют полное право вмешиваться в личную жизнь незнакомцев. Именно в этот момент Роман понял, что попал в совершенно иной мир.

Первые три дня парень потратил на прогулки по бесконечным музеям и паркам. Сперва он выбирал самые заурядные места, где собиралось много туристов, но вскоре решил, что будет глупо, побывав в Москве всего один раз, постоянно находиться в их компании, и поэтому, отбросив все рекомендации из путеводителей, воспользовался советами Гуторова. Но они не очень ему подходили, поскольку в основном это были слишком дорогие кафе и слишком пафосные бары, где Роман чувствовал себя неуютно.

За эти три дня он понял, что жизнь в Москве сильно изменила его друга. При встрече Гуторов начал говорить с ним с чуть снисходительным тоном, и Роман понимал, что его надменность вызвана желанием хоть немного самоутвердиться, потому что здесь Максим был одним из миллионов приезжих, снимал убогую комнату в старой квартире и работал в салоне сотовой связи. В пищевой цепочке столицы Гуторов барахтался где-то внизу, и ему хотелось хоть немного поднять свой статус за счет старого приятеля. Однако понимание того, чем вызваны такие перемены, нисколько не умаляло дискомфорта от пренебрежительного обращения. Хотя это не было большой проблемой, поскольку Гуторов все время пропадал на работе, и виделись они не более двух часов в день – ничтожно мало, учитывая, что остановился Роман у него.

Уезжая в Москву, Роман надеялся, что они смогут, как раньше, проводить много времени вдвоем, прогуливаясь по городу, и говорить часами напролет, но удалось это им лишь однажды. В тот день Роман проснулся рано утром, когда Гуторов и его сосед – неразговорчивый юноша, покидавший свою комнату только при крайней необходимости – уже ушли на работу. Роман встал с кровати, что стояла у окна в неприбранной комнате, и пошел на крохотную кухню, поскрипывая ламинатом. Завтракал он обезжиренным соевым йогуртом, от которого его воротило. С недавних пор Гуторов стал веганом, и в его холодильнике хранились лишь странные продукты исключительно растительного происхождения, которые Роман не считал едой и воспринимал лишь как легкую закуску перед основным блюдом.

На этот день он ничего не планировал, поскольку уже смертельно устал от долгих прогулок, к тому же за последнее время получил так много новых впечатлений, что просто надеялся на один спокойный день, чтобы как следует их переварить. Роман впервые побывал в Кремле, впервые прокатился на трамвае и увидел настоящий дворец. Но больше всего эмоций вызвала в нем сама Москва. Все происходящее здесь казалось Роману нереальным. Во многом потому, что ему наконец довелось побывать в тех местах, которые он часто видел по телевизору, и парню грезилось, что он герой кинофильма или какого-то странного шоу, а все, что его окружает – лишь недолговечные декорации.

До обеда Роман просидел на кухне, разложив на круглом столе несколько выпусков местных газет, в которых в основном писали о скидках в магазинах и преступлениях, совершенных на прошлой неделе. И он все не мог поверить, что в городе, где столько возможностей для культурного отдыха, людей волновали лишь скидки и преступления.

На улицу парень вышел только к вечеру и первым делом отправился в небольшую забегаловку, где заказал два бургера. Лишь насытившись нормальной, по его мнению, едой, он пошел к метро, где, как обычно, перепутал платформы, что заметил только две станции спустя.

Друзья собирались встретиться на Китай-городе, заглянуть на какую-то тусовку в книжном комиссионном магазине, а после отправиться в любимый бар Гуторова, который он требовал называть «тапрумом», хотя так и не смог объяснить, в чем, собственно, разница. Максим был одет в зауженные джинсы с прорезями на коленях и футболку с логотипом какой-то группы, важность которой он пытался втолковать Роману всю прошедшую неделю, а тот лишь отмахивался. Им все сложнее было находить общий язык, и Роману уже казалось, что после этой поездки дружбе придет конец. Общение осложнялось еще и тем, что Гуторов стеснялся Романа, который, в отличие от него, был одет в обыкновенные голубые джинсы и серую футболку.

Первым делом парни отправились к книжному. Роман хотел зайти в ГУМ, но Гуторов заявил:

– Да забудь ты о нем! Все это для туристов и зевак из деревень. Сегодня я покажу тебе настоящую Москву.

– А что я видел до этого?

– Замануху для приезжих.

– А мне понравилось.

Гуторов лишь снисходительно покачал головой. А спускаясь по широкой улице, неожиданно спросил у Романа:

– Ну что? Теперь, когда ты видел настоящую жизнь, что думаешь о своем городке?

– Собственно говоря, ничего не изменилось. Не думаю, что столица мне подходит.

– Как это Москва может кому-то не подходить? – удивился Гуторов. – Это же лучшее, что есть в нашей стране!

– Знаешь, давай лучше каждый останется при своем мнении.

– Как скажешь, – неохотно ответил приятель. – Но ты ведь не можешь отрицать, что здесь гораздо больше возможностей и развлечений.

– Так-то оно так, – протянул Роман. – Но ведь у тебя все равно нет времени, чтобы как следует ими насладиться. Ты целыми днями торчишь на работе, чтобы оплачивать излишне дорогой образ жизни.

– Просто я не успел как следует освоиться.

– Забудь об этом. – Роман похлопал Гуторова по плечу. – Давай просто оставим этот спор.

У книжного их встретила громкая музыка и несколько утонченных девиц. Подобных девиц Роман видел и в провинции, но здесь они были куда более изнеженными и надменными. Выпив вина, приятели покрутились возле тощих парней, с которыми Гуторов перекинулся парой слов, а потом спустились в подвал, где и находился книжный магазин. Покопавшись немного в стопках потертых книг и выпив еще немного вина, они отправились в бар. Цель визита так и осталась для Романа загадкой.

– Вот она – настоящая жизнь, – заключил Гуторов, пряча добычу в сумку. – Такого не найдешь в провинции. Люди в Москве более развиты культурно.

Роман ничего не ответил, не желая портить вечер руганью.

В баре веселее не стало. Он был полон высокомерных лиц и странных людей. Большинству из них было около тридцати, но одеты они были как подростки, да и интересы их сводились лишь к выпивке, одежде и концертам. Оказавшись внутри, парни почти не общались, а вскоре Гуторов и вовсе завел разговор на стороне, оставив друга скучать одному.

В этот вечер Роман скучал по дому больше обычного. Он знал, что большинству людей его любовь к провинциальной жизни казалась по меньшей мере странной. Они не могли понять, как можно мечтать вернуться в серость и обыденность российской глубинки.

Вытерпев прогулку, Роман поспешил лечь спать. Нормально поговорить с Гуторовым ему так и не удалось. На следующее же утро Роман купил билет до дома и лишь в поезде смог расслабиться – впервые с того момента, как оказался в Москве. О том, что покидал этот город, Роман совсем не жалел. Он был человеком глубоко провинциального склада и, к удивлению многих, никогда этого не стыдился.

Нищета

Егор Колинко был очень удивлен, осознав, к каким жутким условиям может привыкнуть человек и как легко он себя чувствует порой в самых отвратительных местах, даже не подозревая, что, по мнению многих, его жизнь – всего лишь нелепая ошибка.

Так вышло, что для одного его знакомого, Артема Пустовалова, естественной средой стала нищета. Безграмотная, вечно пьяная, с терпким душком ветхих комнатушек, пустыми оконными рамами и скрипучими досками под ногами, посреди унылых лиц и бранных криков. Букет не самый приятный, но, как бы то ни было, все это являлось его зоной комфорта. Тем местом, где все было как в детстве: просто, понятно и не требовало никаких разъяснений.

С Артемом Егор познакомился весной, когда стал водителем рейсового автобуса и, получив первую зарплату, по старой традиции угощал своих коллег выпивкой. Работали с ним немолодые мужчины, которые в основном являли собой типичный пример рабочего класса. И лишь один Артем Пустовалов выглядел, как бывший арестант.

Сидели мужчины в небольшой рюмочной неподалеку от автобусного отстойника. Выпив несколько кружек пива, все поспешили домой к своим семьям, и лишь Артем никуда не торопился. Он сидел с отрешенным видом, погруженный в свои мысли, и в разговоре почти не участвовал, а когда они с Егором остались вдвоем, и вовсе замолк. Колинко хотел поскорее вернуться домой, потому что вид Артема действовал на него угнетающе, но не решался прервать гулянку из страха прослыть среди новых знакомых человеком жадным. Через полчаса, поняв, что Артем не намерен вести с ним разговор, Егор уже собрался уходить, как вдруг Пустовалов тихо объявил:

– Знаешь, а ведь я познакомился со своей женой в похожем месте.

– Так ты женат?

– Уже нет. Она бросила меня несколько лет назад. Сейчас живет с матерью.

– И что же случилось?

– Все как у всех.

И Артем рассказал ему историю своей жизни, которая немало удивила Колинко. Когда он оставил Егора той ночью сидеть в одиночестве и хмурить брови, тот не мог поверить, что Артем был когда-то другим человеком – жизнерадостным, любящим и желающим всецело посвятить себя жене.

Алиса была для него всем. Единственной причиной, по которой Артем влачил свое жалкое существование. Высокая, болезненно худая, с лавиной черных густых волос и близко посаженными глазами, окруженными ниточками ресниц, она двигалась мягко и вкрадчиво, словно боясь, что ее тонкое тело может переломиться от неосторожного движения. Говорила Алиса тихо, по большей части молчала и сама не осознавала, насколько была прекрасна. Артем любил иногда ловить в витринах или на глянцевой поверхности автомобилей отражение того, как он идет рядом с ней, большой и угловатый, с отрешенным задумчивым взглядом и копной рыжих волос. Люди оборачивались на них. Алиса выглядела очень молодо, а он к тому времени уже имел шершавое, обветренное лицо и настолько тяжелый взгляд, что однажды, когда они покупали мороженое, женщина позади них спросила Алису: «А твои родители знают, с кем ты проводишь время?», и оставила их в покое, только когда они показали кольца на безымянных пальцах.

Артем не обращал на это внимания, он давно уже смирился с тем, что в глазах окружающих навсегда останется подозрительным верзилой в синих рабочих штанах, и просто перестал относиться к подобным вещам всерьез. Алису же все это забавляло, и вплоть до самого вечера, когда они ложились спать, она часто резко менялась в лице и начинала смеяться, так громко, что за стенами слышалось недовольное бурчание.

Родился Артем в феврале 1978 года в небольшом городке на севере, посреди сопок, панельных пятиэтажек и пустырей, поросших ягелем, затерянных между угольными шахтами, в окружении людей, измученных нестерпимыми морозами и тяжелым трудом. Семья его жила небогато, но отец делал все, чтобы сын не знал нужды. Но в 1991-м, когда шахты начали закрываться, отец Артема потерял работу и начал пить. Через несколько лет он покинул семью и отправился на заработки в Москву, где вскоре был убит.

Овдовев, мать Артема нашла утешение в новой любви и всецело отдалась этому чувству. Сына же отправила на воспитание к бабушке, которая с трудом сводила концы с концами. С того дня и до конца своей жизни Артем чувствовал себя брошенным. Ему казалось, что на всем свете у него не осталось ни одного родного человека. Отец был мертв, а мать так увлеклась заботой о новорожденном брате, что не могла найти времени, чтобы его навестить. Единственной, кого еще волновала судьба мальчика, была его бабушка. Каждый вечер она кричала на внука, пытаясь вдолбить в его голову хоть немного здравых мыслей, а потом говорила: «Этот сорванец неисправим. Страшно подумать, что из него вырастет», – и снова принималась кричать.

Закончив девять классов, Артем выучился на автослесаря и устроился работать в городское транспортное управление, где целыми днями сидел в холодном гараже с другими парнями. Он был доволен своей жизнью и даже не задумывался о том, чтобы хоть что-то в ней поменять.

Но все изменилось, когда в его жизни появилась Алиса. Они познакомились в один декабрьский день, холодный, снежный, мечущийся ветрами по подворотням. День этот ничем не отличался от всех остальных: с восьми до шести в гараже, а после – дорога домой и мечты об ужине. Потом немного холодного пива и парочка старых друзей – таких же парней, которых он знал еще со школы. Весь вечер Артем просидел в пивной, что была в подвале дома напротив. Маленькое, мрачное помещение, где стояли старые стулья с лоскутами свисающей обивки, а хамоватая женщина за стойкой наливала тощим пьянчугам. Парни оглядывались по сторонам и неспешно пили бокал за бокалом.

– Эти уроды у нас на складе творят, что им вздумается, – начал один из его приятелей. – Ровно месяц назад сказали, что задержат зарплату на пару недель. Кинули нам крохотный аванс, чтобы не передохли с голода. И на этом все кончилось.

– И что ты намерен делать? – отозвался второй.

– А что я могу?

– Может, напишешь заявление?

– Не смеши меня, – парень скривился. – Уезжать отсюда нужно.

– И куда же?

– В Петербург.

– И кто тебя там ждет?

– А здесь я кому нужен? – Ответа не последовало. – Я слышал, у вас тоже ни черта не платят? – обратился он к Артему.

Но Артем не слышал его. Он смотрел на компанию, сидящую напротив. На девушку, что была с ними. Балаган, гудевший вокруг, был ей безразличен, она смотрела куда-то вглубь толпы и словно не замечала ничего на свете. Артему казалось, что прежде он никогда не встречал девушки столь же прекрасной, и даже отпечаток бедности не мог омрачить этот образ в его глазах.

– Кто это? – спросил он у приятелей, кивая в сторону Алисы. Парни обернулись.

– Алиса Швец. Мы с ней ходили в одну школу. Она перевелась, когда ты уже закончил. Ее мать учила нас геометрии. Настоящая ведьма! Из-за нее я чуть не лишился аттестата, – отозвался первый.

– Вот только говорят, с такими, как мы, она не путается. Иначе я бы уже сидел рядом с ней, – подержал второй.

– Заткнись! – огрызнулся Артем.

– Да чего ты?

– Познакомь меня с ней.

– Сейчас? С ней шестеро парней. Я не собираюсь в это ввязываться. – Друг снисходительно посмотрел на Артема. – Я поспрашиваю, может, у кого-нибудь есть ее номер.

Приятели заказали себе еще пива.

Алиса ушла из пивной около десяти вечера с каким-то парнем. Артем хотел пойти за ней, но приятель остановил его:

– Не связывайся. Пойдем лучше ко мне. Мать уже ушла на смену.

Они вышли в заснеженную стужу. Ветер выл над их головами, снег скрипел под ботинками, а звезды на небе вторили его сиянию. Район на окраине города спал, только вороны копошились в кучах мусора и то там, то здесь раздавались крики из желтых окон. И стоило Артему подумать, что Алиса тоже ходит по этим обледенелым дорожкам, встречает те же угрюмые лица и, как все, вязнет в вареве из семейных трагедий, растоптанных надежд и впустую потраченных жизней, как в тот же миг вид улицы стал ему противен и чужд.

Ему не хотелось верить, что столь грациозные ноги ступают по грязной земле, что кристально чистые глаза видят низость, а уши, рожденные для восприятия прекраснейших человеческих слов, слышат грубую хмельную брань. Он знал, что это приносит нестерпимую боль ее чуткому сердцу, и не желал, чтобы оно было встревожено хоть на мгновение. Ему хотелось встать вокруг нее огромной рыжеволосой человеческой глыбой, заслонить собой и создать для нее мир удивительной красоты, в котором будут только они вдвоем. Но вместо этого перед ним была знакомая с детства дорога и двое приятелей.

Никогда прежде Артем не сетовал на судьбу, но сейчас готов был низвергнуть в ад все сущее только за то, что мир так несправедливо обошелся с этой девушкой. Он посмотрел вдаль, туда, где сквозь зимнюю ночь прорывались огни высотных домов, где люди неспешно прогуливались мимо светлых двориков и дорогих вывесок по усыпанным серебристым снегом паркам. В ту ночь Артем впервые задумался о том, что его жизнь могла сложиться иначе. Впервые его сердце воспылало ненавистью. Он готов был разодрать каждую глотку, залить кровью улицы, которые были так далеки, несбыточны и просто мелькали в окне автобуса, каждое утро везущего его на работу. Готов был совершить любое злодеяние, лишь бы Алисе не пришлось больше входить в подъезды, пропахшие сыростью.

До глубокой ночи приятели просидели втроем, болтая о всякой ерунде. Общих интересов у них было немного. Они просто плыли по жизни, копошились в низовье и беспокоились только о том, чтобы в холодильнике была еда, а денег хватило на пару кружек пива. Приятелей Артем покинул с незнакомым ему прежде чувством тоски.

Когда он зашел домой, бабушка выглянула из спальни и начала кричать:

– Артем, тебе ведь завтра на работу!

– Я высплюсь.

– Может, хватит слоняться по ночам?

– Давай не будем сейчас.

Старушка подошла к нему.

– Что с тобой? – произнесла она мягко, с непривычной нежностью.

– Почему мы вынуждены жить, как зверье на скотном дворе? Никому до нас нет дела. Мы просто мусор.

– И что с того? – Она обняла внука. – Жить все равно нужно.

Бабушка помогла Артему раздеться и, как когда-то в детстве, долго сидела у его кровати, гладила рыжие пряди сухой ладонью и тихо шептала:

– Люди живут и хуже нашего. Поспи. Завтра будет легче.

Но тоска так и не прошла.

Спустя три дня Артему позвонил один из приятелей:

– Знай, у тебя все равно нет шансов! – и продиктовал ему номер.

Артем долго не решался позвонить. Что он мог сказать? «Привет, будь моей девушкой»? Нужно было придумать что-то более тонкое, изящное, но Артем был попросту не способен на это. Он был заурядным работягой, и плести красивые фразы ему не полагалось.

И все же он набрал номер. Из трубки послышалось:

– Алло.

– Здравствуйте, а можно Алису к телефону?

– Это я. Кто это?

– Привет. Ты меня не знаешь. Я видел тебя в пивной на днях и подумал… Может, сходим куда-нибудь?

– Ты тот рыжий парень, что сидел напротив? – спросила Алиса после недолгого молчания.

– Да.

– Я не против. Сегодня вечером я как раз свободна.

– Тогда я зайду за тобой в семь. Пойдет? Где ты живешь?

– Напротив школы. Только не крутись под окнами.

Артем повесил трубку. Он был рад, но долго еще не мог поверить, что все оказалось настолько просто.

Хотелось бы мне рассказать историю об их первом вечере, о том, что жизни их изменились, а сердца сплелись воедино в порыве бесконечной любви, но ничего подобного не случилось, только не в этом месте и не с этими несчастными людьми. Просто приятный вечер: немного разговоров и четыре чашки горячего чая, чтобы хоть немного согреться. Артем хотел сделать их первое свидание особенным, но денег хватило только на дешевое кафе и последний сеанс в кино. Но Алиса даже спустя много лет говорила, что это был лучший день в ее жизни.

Затем еще несколько встреч, первый поцелуй, стылые зимние вечера после работы, проведенные в пивной все с теми же приятелями. Знакомство с родителями. Бабушка Артема была счастлива принять Алису в своем доме, хлопотала и суетилась вокруг, все время сетуя, что ей нечего поставить на стол. А после, вечером, сказала Артему:

– Она очень красивая. – И добавила, чуть нахмурившись: – Не вздумай ее обидеть!

Мать Алисы, бывшая преподавательница местного университета, вынужденная теперь работать в школе, выбор дочери не одобрила. Артем показался ей слишком вульгарным, и женщина причитала:

– О чем ты только думаешь? Он же вышел из хлева! Как он сможет обеспечить тебе достойную жизнь?!

Но Алиса ничего не хотела слушать.

Казалось бы, все шло хорошо, но Артем никак не мог успокоиться. С каждым днем мир вокруг казался ему все грязнее, лица приятелей – глупее и порочнее, а судьба – все несправедливее. Сердце его наполнилось злобой. Артем возненавидел весь мир. Каждого человека считал врагом, но больше всего ненавидел себя и, встречаясь каждый вечер с Алисой, проклинал свою неспособность дать ей больше.

– Скоро нам не придется здесь жить, – то и дело говорил он любимой.

Но, чем больше Артем прилагал усилий, тем сильнее противостоял ему мир.

Вскоре ненависть в душе его настолько усилилась, что, казалось, способна была расколоть мир надвое. Артем жил лишь одной мыслью: сделать жизнь любимой хоть немного лучше, и, по мнению его, цель эта оправдывала любые жертвы.

Летом 1999-го влюбленные сыграли свадьбу. Скромное торжество в кругу друзей и родственников. Не было ни клятв, ни дорогих подарков – просто приятный вечер, наполненный уютом и безмолвной верой в светлое будущее. Алиса, как и любая девушка в день своей свадьбы, была несказанно счастлива, и пусть на роскошные одеяния не хватило денег, в своем белом платье с мелким кружевом и бежевых туфельках она чувствовала себя самой красивой. Для нее не было большей радости, чем видеть Артема рядом и знать, что теперь они всегда будут вместе.

Артем же весь вечер был молчалив, с жадностью ловил каждый взгляд Алисы, ее улыбку. Но, стоило ему забыться, как тут же в уме растекалась мысль, словно трупный яд из гниющей раны: «Мы заслуживаем большего».

Следующие полгода выдались непростыми. Денег не хватало, и, как ни противился Артем, Алисе пришлось устроиться на работу в маленький парфюмерный магазин. Артем все время работал, а вчера проводил с Алисой. На бабушку и приятелей времени уже не хватало, и вскоре он совсем о них позабыл. Молодые часто задумывались о том, чтобы завести ребенка, но оба понимали, что просто не смогут дать ему достойную жизнь. Иногда Алиса готова была смириться с этим:

– Рожают же другие.

Но Артем не хотел даже слушать:

– Наши дети не будут копошиться в отбросах. У них будет все, что они пожелают.

И любые аргументы Алисы теряли смысл.

Каждый раз по дороге домой Артем заглядывал в окна домов, слушал, как там кричат дети, домохозяйки гремят посудой на кухнях, пока их мужья просиживают штаны перед телевизором в ожидании горячего ужина. Жизнь двигалась, дети росли, влюблялись, давали жизнь новым людям. Жизнь, которую они украли у его неродившихся детей. Дарили друг другу счастье, которое принадлежало ему и Алисе. С каждым днем он ненавидел их все больше и, притаившись среди тесных панелек, ждал, когда сможет забрать то, что принадлежало ему по праву.

Так, незаметно затерявшись в рабочих буднях, узких коридорах и тоскливых вечерах, наступил канун двухтысячного года. Зима тогда выдалась неважная: дожди перемежались с мокрым снегом, небо хмурилось, земля под ногами была размыта, и, стоило сойти с дороги, как ботинки тут же вязли в грязи. Город стоял, объятый туманами. Гирлянды и бумажные фонарики падали прохожим под ноги и тут же пропадали в слякоти. Праздник катился под откос, и дух Нового года поддерживали только рекламные баннеры и мелкие торговцы, из последних сил пытавшиеся продать елочные украшения. Люди предпочитали сидеть дома и сетовать, почему же небо не наградило их снегом, утверждая, что это худшая зима на их памяти. Все, насторожившись, ждали, что принесет им новое тысячелетие, и каждый где-то в глубине души надеялся, что скоро свершится чудо.

Артем, как обычно, возвращался домой поздно. Уставший, угрюмый и без гроша в кармане. Накрапывал дождь. Улицы давно опустели. Маленький скверик, через который пролегал его путь, освещался лишь бледновато-бежевой луной.

Все, о чем мог мечтать сейчас Артем, – это горячий ужин и объятия Алисы. И еще чтобы поскорее прошли праздники. В управлении транспорта снова задержали зарплату, и Артем был не в состоянии подарить жене даже самый никчемный подарок. Он знал, что это ничуть не волнует Алису, но неспособность обеспечить любимой женщине достойный праздник заставляла его злиться больше обычного. Что он мог сделать? Ему оставалось только брести мимо унылых домов и надеяться, что скоро все образуется. Но Артем больше не видел в будущем смысла. Он знал, что они навсегда останутся пленниками этого проклятого мира и будут подбирать объедки с чужого пиршества жизни.

Вскоре он свернул в подземный переход, где на хлипких столиках на металлических ножках был разложен всякий хлам. Осталось лишь несколько самых жадных до прибыли продавцов, которым не с кем было разделить этот омерзительный вечер. Один из них окликнул Артема:

– Молодой человек, купите гирлянду!

В руках он держал зеленый провод, на котором, словно бусины, висели разноцветные лампочки. Огоньки переливались и бегали по проводу, загораясь то красным, то желтым, то синим. Артем смотрел на гирлянду, словно завороженный, но вдруг, очнувшись, с горечью понял, что не может позволить себе даже подобной мелочи.

– Погода в этом году просто дрянь, – заметил торговец.

– Это уж точно.

– Такая вещичка, – он протянул Артему гирлянду, – поможет создать праздничное настроение. И стоит совсем недорого. – Продавец возмущенно развел руками: – Приходится отдавать без наценки: после Нового года все равно никому не продам.

Артем хотел сказать, что у него нет денег, и идти дальше, но тут к ним подошел мужчина в черном пальто. Волосы его были растрепаны, на рукавах висела засохшая грязь, одутловатое лицо выдавало пристрастие к выпивке. Мужчина был изрядно пьян. Он разглядывал товары, тянул к ним свои руки, желая попробовать их на ощупь и попутно бормоча, что купит все это для своего сына.

Торговец извинился перед Артемом и прикрикнул на мужчину:

– Проваливай отсюда!

– Я покупатель! – возмутился тот. – У меня есть деньги.

Он достал из кармана несколько мятых банкнот. Владелец точки попытался оттолкнуть его от прилавка, но пьянчуга ухватил его за воротник. Артем бросился было помогать, но в последний миг замер. Перед глазами возникла Алиса. Одна. В пустой комнатушке. Не помня себя, Артем схватил со стеллажа гирлянду, быстро засунул ее в сумку и поспешно зашагал прочь, не оборачиваясь, в страхе, что торговец его заметит. Сердце барабанило, щеки пылали, а пальцы намертво вцепились в сумку. Остановился он лишь в подъезде. Перевел дух и уверенно нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, и он увидел Алису. На ней было платье, в котором она впервые пришла к нему на свидание. Артем молча достал гирлянду из сумки и протянул жене.

Весь вечер Алиса радостно кружила по комнате, а Артем тем временем развешивал гирлянду вокруг окна.

– Где ты ее взял?

– Купил по дороге.

– Но зачем, милый? Это было совсем не обязательно.

Артем ничего не ответил.

В ту ночь Алиса мирно спала, прижавшись к Артему. А он долго не мог заснуть и смотрел в окно, туда, где скрипели старые качели, накрапывал дождь и бродила по улицам подвыпившая нищета. Все было по-прежнему, но с той лишь разницей, что теперь этот постылый вид скрашивали разноцветные огоньки, попеременно мигающие в темноте. Впервые за много лет Артем был горд собой и совершенно спокоен. Он знал, что теперь сможет дать Алисе все, что она пожелает.

Вот только спустя много лет, узнав о том, как Артем доставал подарки и деньги, Алиса больше не смогла смотреть на мужа.

Ответственный гражданин

Сергей Алтуфьев, рядовой житель провинциального города, никогда не видел преступлений воочию. Конечно же, каждый день в вечерних новостях он смотрел репортажи о разномастных мошенниках, ворах и убийцах, но в реальной жизни никогда не сталкивался с противозаконными действиями.

Именно поэтому Алтуфьев был так потрясен, когда к нему подошел выходец из одной из южных республик и тихо произнес на ломаном русском:

– Папаша, вас интересуют кристаллы?

– Простите, что? – спросил он, недоумевая.

– Соль, меф?

И тут в голове Сергея Алтуфьева замелькали кадры оперативных съемок, которые он видел по телевизору. Он понял, что речь идет о тех самых наркотиках, что так часто фигурируют в криминальных сводках. Мужчина вдруг с ужасом осознал, что перед ним стоит настоящий наркоторговец. Сергей почувствовал дрожь в коленях и, запинаясь, произнес: «Нет, спасибо». Незнакомец кивнул и вскоре затерялся в толпе.

Только в этот момент Сергей понял, что стал свидетелем настоящего правонарушения. Он был возмущен до глубины души и никак не мог поверить, что преступники способны действовать и проворачивать свои отвратительные делишки так открыто, среди бела дня. Придя на работу, он тут же позвонил в полицию.

– Пятый отдел, – раздался в трубке усталый голос дежурного. – Чем могу помочь?

– Добрый день, – неуверенно начал Сергей: прежде ему не доводилось обращаться в полицию. – Возможно, я потрачу ваше время впустую, но дело в том, что сегодня я стал свидетелем преступления.

– Что у вас случилось? – все так же устало спросил дежурный.

– Сегодня на улице незнакомый мужчина предложил мне купить наркотики.

– Где это произошло? – заинтересовался полицейский.

– На аллее. Возле центральной библиотеки.

– И что именно он вам предложил?

– Соль, хотя, если честно, я не совсем понимаю, что это значит.

– Это наркотики, – разъяснил ему дежурный. – Вы правильно сделали, что позвонили нам. Скажите, вы хорошо запомнили внешность преступника?

– Да. Наверное. У меня не очень хорошая память на лица, но, думаю, я смогу его описать.

– Отлично. Тогда скажите мне свой домашний адрес и контактный телефон. Вечером к вам приедет наш сотрудник и поможет написать заявление.

Продиктовав свои данные, Сергей Алтуфьев сказал напоследок:

– Спасибо, молодой человек. Я боялся, что полиция не обратит внимания на такую мелочь.

– Спасибо вам. Далеко не каждый в наши дни готов помогать органам.

Повесив трубку, Сергей почувствовал невероятную гордость от того, что выполнил свой гражданский долг. Все утро мужчина находился в приподнятом настроении. Он был так доволен собой, что даже позвонил жене:

– Ты молодец, дорогой! – услышал он после рассказа о сегодняшнем происшествии. – Я всегда знала, что ты честный и смелый человек, который не сможет пройти мимо, как все остальные.

И от слов этих его гордость разбухла еще сильнее.

Во время обеденного перерыва он, как обычно, отправился со своим коллегой в кафе на соседней улице и рассказал тому обо всем, что случилось с ним этим утром.

– Зря ты это сделал, – отрезал коллега.

– Почему же? – удивился Алтуфьев.

– Ты ведь не думаешь, что этот мерзавец додумался до всего сам? – спросил мужчина, потрясая куриной ножкой. – Готов поспорить, за ним стоят серьезные люди, которым не стоит переходить дорогу. Полиция у них в кармане, и они, наверное, уже в курсе, что ты донес на них.

– Бред какой-то, – не согласился Алтуфьев. – Вот потому-то подонки вроде него и расхаживают по улицам так спокойно. Потому что все думают как ты и прячут головы в песок.

– Все кичишься? – усмехнулся коллега. – А ты представь на секунду, что я прав. Что тогда? А вот что: они уже знают, как тебя зовут, знают твой номер и адрес. Об этом ты не задумывался?

– Быть того не может, – произнес Алтуфьев уже не так уверенно.

– Еще как может, – заверил его коллега. – Почему он ничего не боится? Да потому что знает, что тюрьма ему не грозит.

Вернувшись вечером домой, мужчина не мог найти себе места. Прихода полицейского он ждал с ужасом. И тут уже второй раз за день Сергей Алтуфьев почувствовал дрожь в коленях.

После ужина раздался звонок. Сергей снял трубку и услышал бойкий голос:

– Сергей Алтуфьев?

– Да, это я.

– Вас беспокоят из полиции. Вы сейчас дома?

– Да.

– Мы просим вас никуда не уходить в ближайшие полчаса. Наш сотрудник уже выехал к вам.

– Хорошо.

Алтуфьев повесил трубку. Сердце его вздрогнуло от волнения. Он был почти уверен, что, открыв дверь, увидит на пороге не приятного молодого человека в форме, а верзил в кожаных куртках, которые объяснят ему, почему не стоит обращаться в полицию. В страхе он мерил шагами коридор, ожидая звонка в дверь.

Через двадцать минут Сергей встречал на пороге мужчину в штатском. Он долго рассматривал удостоверение, желая убедиться, что перед ним настоящий полицейский, хотя понимал, насколько это бессмысленно, поскольку понятия не имел, как именно должны выглядеть такие документы. Затем Алтуфьев пригласил мужчину войти в дом. Они прошли на кухню. Жена заварила им чай, и все затихли.

– Так что, собственно, случилось? – не выдержал полицейский.

Алтуфьев хотел было изложить все по порядку, но не смог вымолвить ни слова. Он лишь снова и снова прокручивал в голове речь своего коллеги.

– Вы знаете, – начал он еле слышно, – я сегодня много думал о том, что было утром, и, боюсь, произошло недоразумение. Дело в том, что мужчина говорил с сильным акцентом, и я подумал… Возможно, я что-то напутал.

– Неужели? – спросил полицейский. Заметив испуганный взгляд Алтуфьева, он сразу обо всем догадался. – Тогда пишите заявление, что в помощи полиции вы не нуждаетесь, и я пойду, – сказал он, не желая тратить свое время зря.

Как только все бумаги были подписаны, полицейский покинул дом Сергея Алтуфьева.

Вскоре эта история была забыта. Но с тех пор Алтуфьев избегал аллеи у центральной библиотеки, опасаясь встретить там того незнакомца.

Уж лучше так

Константин Крючковский, беспризорный семнадцатилетний юноша, был уверен, что этой ночью подхватит пневмонию. Он промок до нитки и жутко замерз. Снежинки, падающие ему на ресницы, уже не таяли, а зубы выстукивали дробь. Пальцы ног он не чувствовал вовсе.

Погода не задалась с самого утра: весь день тучи давили на крыши домов, рекламные щиты раскачивались под натиском шквального ветра, а дождь и снег сыпались на землю то по очереди, то единым залпом. Лужи покрылись тонкой коркой льда, что было необычно для октября.

Крючковский понимал, что попал в исключительно затруднительную ситуацию. Чердак, на котором он обычно спал, оказался заперт. А на этом чердаке остались все его пожитки, среди которых была болоньевая куртка с меховой подкладкой. Но холод был сущим пустяком по сравнению с тем, чем могла обернуться для Константина эта ночь. Слоняться по улицам было для него небезопасно. Константина разыскивала полиция, и он знал, что случайная встреча с патрулем грозила ему тюрьмой. Этого он боялся больше всего на свете, потому что ему не хотелось сидеть три года из-за сущей нелепости.

Случилось это минувшим летом. В тот день Крючковский встретил своих приятелей, которые собирались в заброшенном доме у городского парка. Этих парней он знал еще с тех времен, когда жил с матерью. Они были славными. Им было плевать, что Константин бездомный. Некоторые даже сочувствовали ему – давали деньги на еду или угощали выпивкой. А один худощавый парнишка иногда пускал его к себе домой, и Константин мог помыться и досыта наесться домашней стряпней.

В тот вечер компания отмечала окончание экзаменов, и они предложили Крюковскому выпить с ними. Юноша согласился, и к ночи был так пьян, что решил потратить последние деньги, которые заработал на стройке, и купил две бутылки портвейна, совершенно не подумав о том, что завтра ему будет нечего есть.

Под утро Крючковский остался один. Он почувствовал головокружение и вспомнил, что во рту у него со вчерашнего обеда не было ни крошки. И тогда он решился на опрометчивый поступок, о котором позже ему пришлось пожалеть. Крючковский свернул на глухую улочку, подошел к продуктовому магазину, поднял с земли пивную бутылку и бросил ее в витрину. По улице прокатился звон стекла. Крючковский насторожился и, лишь убедившись, что люди в квартирах по-прежнему спят, залез внутрь. Он взял колбасу, черничный пирог и две банки светлого пива. Но, стоило ему выбраться на улицу, как тут же раздался грозный крик «Стоять!». Крючковский обернулся. К нему приближался полицейский патруль. Юноша бросился бежать, но вскоре понял, что в конце улицы его ждет тупик. Выход у него был только один: прорваться через патруль и бежать в парк. Крючковский ринулся навстречу полицейским. Приблизившись, он кинул в них пивную банку. Один из полицейских успел увернуться, но его напарник замешкался и банка угодила ему прямо в голову. Мужчина схватился за лоб и разразился бранью. Воспользовавшись сумятицей, Крючковский сбежал. Юноша не придал случившемуся особого значения и вскоре позабыл об этом инциденте.

Позже полицейские опознали в ночном воришке пропавшего подростка, ориентировка на которого пришла еще весной, и вскоре его объявили в розыск по подозрению в краже со взломом и нападении на сотрудника полиции. О том, что его разыскивают, Крючковский узнал от приятелей, с которыми выпивал тем вечером, – их по очереди вызвали на допрос. К счастью, никто из них не знал, где можно найти Крючковского, поскольку он всегда приходил сам. Но все же, опасаясь ареста, встречаться с ними юноша перестал.

Крючковский был подавлен. Он не боялся тюрьмы – вряд ли она будет страшнее жизни на улице, но ему не хотелось лишиться свободы из-за такой нелепости. И от этого становилось необычайно тоскливо. Крючковский даже хотел повеситься и уже подыскал прочную веревку, но в последний момент решил, что ни за что не покончит с жизнью, пока она не вернет ему должок.

Стоит сказать, что Константин имел немало поводов думать, что судьба была несправедлива к нему. Неудачи преследовали его с момента, как он появился на свет. Родился Константин в семье разорившегося коммерсанта, который через неделю после этого события умер от черепно-мозговой травмы, поскользнувшись на кафеле в ванной. Его мать, некогда привлекательная и жизнерадостная женщина, оставшись одна с долгами мужа и младенцем на руках, не выдержала и начала топить печаль в выпивке. К моменту, когда Константин начал помнить себя, она представляла собой вечно пьяную женщину неопределенного возраста, которой сторонились все соседи.

Когда мальчику исполнилось шесть лет, его мать познакомилась с одним обходительным молодым человеком, который вскоре стал ее любовником. Уже через месяц она, напившись до беспамятства, подписала документы, которые, по заверению ее ухажера, даже не стоили того, чтобы их читать. Спустя три недели молодой человек пришел с полицией и потребовал освободить его квартиру. Родственники настаивали, чтобы женщина обратилась в суд и признала сделку незаконной, но она так страдала от разбитого сердца, что лишь пила еще больше.

Лишившись квартиры, мать и сын сняли комнату у одного из ее дружков в пропахшей плесенью двухкомнатной квартире, где она и жила по сей день, считая это большой удачей, потому что благодетель тот вскоре решил, что очень удобно иметь в доме женщину, готовую на все ради выпивки и крова, и избавил ее от необходимости платить за жилье. От такого взаимовыгодного сожительства страдал только Константин, которого новый любовник матери считал обузой.

Поначалу его неприязнь к Константину проявлялась только в полном игнорировании. Иногда мужчина кричал на него, когда тот попадался под руку. Мать же не обращала на Константина внимания. Но с годами жизнь в злополучной квартире становилась все невыносимее. С каждой выпитой бутылкой все быстрее стирались личности матери и самозваного отчима. Мораль растворялась в пьяных посиделках на кухне, и вскоре мужчина уже мог, не стесняясь, избивать мальчика при всех.

Впервые он ударил Константина, когда ему было двенадцать. Мальчик сидел на полу в кухне с плеером, подаренным соседским парнем за ненадобностью. У Константина было всего три компакт-диска, которые ему не очень-то и нравились, но, слушая музыку, он мог отвлечься от мыслей о том, что его жизнь – лишь череда гнусных событий, на которые он не мог повлиять.

Тем утром сожитель матери проснулся с похмелья. В такие моменты он был особенно раздражителен, любая мелочь могла вывести его из себя. Мужчина был прикован к постели недомоганием и отвратительным чувством тоски, которое овладевало им во время запоев.

– Костя! – крикнул он хриплым басом и провел дрожащей рукой по оплывшему лицу. – Костя, сходи в магазин, мне нужно пиво!

Ответа не последовало. Мужчина покраснел от злости, глаза его налились кровью. Константин заметил его только тогда, когда тот вырвал плеер из его рук.

– Я звал тебя! – разразился криком мужчина. – Какого черта ты здесь сидишь?! – Он бросил плеер на пол и растоптал ногой.

Константин опустил глаза. Микросхемы и пластик лежали на грязном линолеуме. Увидев их, он понял, что его единственное спасение только что было уничтожено. Мальчик не смог сдержаться и заплакал. Никогда прежде он не делал этого на глазах у других. Он плакал и ненавидел себя за это. Но, увидев его слезы, мужчина разозлился еще сильнее.

– Не смей плакать! – произнес он, задыхаясь от злости.

Но мальчик не мог успокоиться. Он прикрыл лицо руками и вдруг почувствовал сильный удар, от которого у него потемнело в глазах. Прежде Константина никогда не били по голове. И как только он успел понять, что случилось, мужчина ударил его снова. Мальчик оцепенел. Он вдруг понял, что прямо сейчас сожитель матери может забить его насмерть на этой кухне и никто не придет ему на помощь, потому что соседи так привыкли к крикам, раздававшимся из этой квартиры, что уже не обращали на них внимания. Его сковало чувство совершенной беспомощности.

Удар в живот оказался куда больнее первых двух. Дыхание сбилось, и Константин начал паниковать, не в силах заглотить хоть немного воздуха. Затем снова последовал удар в лицо, который заставил его вернуться к реальности. Когда Константин залез под стол, мужчина больше не смог до него дотянуться. Закончив расправу, он спокойно вышел из кухни, велев мальчику сходить за бутылкой крепкого пива.

Увидев синяки, мать не сказала ни слова. В школе тоже никто не придал этому значения. Учителя знали, что мальчик растет в неблагополучных условиях, многие даже сочувствовали ему, но никто ничего не предпринимал, поскольку это требовало большего внимания, чем они готовы были уделять своим ученикам. Когда сожитель матери понял, что последствий не будет, избиения стали нормой. Константину пришлось научиться жить в постоянном страхе расправы, с пониманием того, что ему никто не поможет.

В шестнадцать лет он убежал из дома. Сперва жил у своих друзей, которые пускали его переночевать, придумывая для родителей различные предлоги. Но вскоре эти тайные ночевки стали приносить слишком много хлопот, и друзья один за другим перестали отвечать на его звонки. Константин нашел работу на стройке, где ему разрешили жить, пока дом не был нужен хозяевам. В этом доме юноша прожил до конца лета.

Осенью жизнь на улице стала еще труднее. Сложно было найти, что поесть. Константину пришлось научиться воровать. Поначалу все было весьма невинно: он ходил за город, чтобы украсть с огородов немного картошки и лука. Потом начал воровать мелкую утварь и одежду. Но когда начались дожди, воровать приходилось все чаще. И в итоге все привело к тому, что он шел под дождем, озираясь в страхе.

Константин спрятался под навесом обувного магазина. Раньше ему не приходилось оказываться в таких передрягах. Юноше казалось, что он промерз до костного мозга. Челюсти сводило судорогой, застывшие пальцы отказывались двигаться, а легкие словно наполнились свинцом. Через прохудившийся навес, на котором доживал свои дни нарисованный краской ботинок, на голову Константина падали капли ледяной воды.

Он понимал, что ему во что бы то ни стало нужно укрыться от дождя и хоть немного поспать и согреться. Тогда юноша пошел по округе, в надежде найти подъезд, куда он мог бы зайти, но всюду его встречали только безразличные домофоны. Лишь через час он наткнулся на старый дом, у входа в который притаилась деревянная дверь в подвал. Константин ударил в нее плечом, и она распахнулась. Юноша осторожно прикрыл за собой дверь, спустился вниз по бетонной лестнице и сел на пол, прислонившись к горячей трубе. У него почти не осталось сил. Во рту пересохло. Грудь томилась жаром, узкий лоб покрылся испариной. Константин был уверен, что к утру будет болен так, что не сможет подняться. Он достал из кармана пачку сигарет и, закурив, сказал во весь голос, словно все это время кто-то был с ним рядом:

– Ну и черт с ним! Уж лучше так, чем ждать, пока этот ублюдок забьет меня насмерть!

Приблизиться к Богу

Анна Федоровна была женщиной набожной: по воскресеньям ходила в церковь, на людях носила платок, ежедневно читала Библию. Именно поэтому, сидя утром в автобусе и увидев за окном храм, она невольно восхитилась его величием и по привычке начала креститься. Перед ее глазами проплывали образы святых и фасады великих соборов, к которым она совершала ежегодные паломничества. Ее душа наполнилась светлым чувством, как и каждый раз, когда она обращалась к ЕЕ Богу. Когда он слушал ЕЕ молитвы и посылал ЕЙ свою благодать. И на мгновение женщине показалось, что она достигает высшего одухотворения…

Как вдруг ее маленькое священное таинство бестактно прервали невежественным толчком в бок. Анна Федоровна обернулась. Возле нее, держа младенца на руках, стояла девушка. Совершенно обычная и невзрачная, с невыспавшимся и усталым лицом, коим обладают все молодые матери. Хамка была невысокого роста и с трудом дотягивалась до поручня. Стоять ей приходилось на носочках, поскольку все места в автобусе были заняты. Ее озорной малыш крутился во все стороны, и девушке приходилось проявлять немало сноровки, чтобы не уронить его. Осознав, что толкнула другого пассажира, девушка тихо произнесла: «Извините».

Анна Федоровна возмущенно поерзала в кресле и вновь обратила свой взор к окну, но храм уже остался позади. В этот момент в ней поднялись злость и обида. Она метнула на девушку разъяренный взгляд и пробурчала: «Поосторожнее там». Потом вздохнула и спросила шепотом, глядя куда-то вверх: «Разве можно приблизиться к Господу в таком невежественном обществе?!»

Мужское мнение

Маша Лабутина слыла девушкой легкодоступной. Под вечер в ее квартирку заходило немало мужчин: подвыпившие посетители местных баров, прячущие лица мужья, местные парни и парочка подозрительных личностей, что приезжали на черных машинах. Даже один приходской священник из села приезжал к ней раз в месяц и всегда оставался на ночь.

Мужчин привлекала ее стройная фигура и нежный взгляд, с которым она их встречала. За дверями ее квартиры был рай для тех, кто истосковался по женской ласке или просто хотел развлечься. Нежные изгибы Машиных бедер и блеск ее больших глаз были доступны каждому, кто обладал достаточной суммой. С ней не нужно было стесняться. Не нужно было даже утруждать себя приличиями и учтивостью, ведь мужчины могли получить от Маши Лабутиной все, на что была способна их фантазия и их кошельки.

И каждый уважаемый гражданин, который был знаком с Машей, считал своим долгом осудить образ жизни девушки. Женщины предпочитали не говорить о ней вовсе, мужчины же не скупились на слова. В присутствии своих жен они из кожи вон лезли, желая показать, насколько омерзительна им эта девушка. Они лили на нее грязь и желчь, и готовы были делать это сутки напролет, только бы никто не догадался, что они уже побывали или втайне мечтали побывать в заветной квартирке, где принимала мужчин Маша Лабутина.

Хлеб насущный

Воскресным утром у продуктового магазина «Энтей» собрались почти все пенсионеры, инвалиды и алкоголики поселка городского типа Лазурный. Каждый из них держал талон с надписью: «Полбуханки черного и батон», поверх которой синела печать индивидуального предпринимателя Миросяна Авага Викторовича. Несмотря на дождь, люди все прибывали, и чем длиннее собиралась очередь, тем злее они становились, боясь, что им может не хватить хлеба и завтра придется снова встать в эту очередь.

Люди приходили сюда каждое воскресенье вот уже восемь лет с тех пор, как по поселку прошел слух, что в «Энтее» можно получить талоны на бесплатный хлеб. Сперва люди неохотно верили, что кто-то решил оказать им безвозмездную помощь, но вскоре кто-то шепнул, что все это началось с подачи местной администрации, а может, даже самого президента, в рамках программы помощи малоимущим. Поговаривали, будто торговцев-мигрантов обязали выдавать продукты пенсионерам и инвалидам, и тогда все сомнения были развеяны и всюду можно было услышать комментарии, суть которых лучше всего передавало высказывание одного мужчины, что приходил к «Энтею» каждые выходные. «Давно пора их всех присмирить! Приехали в нашу страну и жируют, обворовывая местное население. Это правильно, что они нас кормят. Теперь-то за них возьмутся как следует», – говорил мужчина и еще крепче сжимал в руке свой талон. Но и этого оказалось мало: со временем, когда местные привыкли получать бесплатный хлеб, по Лазурному снова пошли сплетни. Людям показалось подозрительным, что им выдают только полбуханки черного, и после недолгих раздумий они пришли к выводу, что хозяин магазина крадет у них половину положенной им дотации. Теперь весь поселок судачил о жадности и беспринципности Авага Викторовича, а в очереди у «Энтея» его имя так обильно поливали грязью, что очистить его не смогли бы даже воды мирового океана.

Без хулиганства не обошлось и в это воскресенье. Из толпы то и дело вырывались возгласы: «Позор-то какой! Идем с протянутой рукой к этим черномазым», – и тут же доносилось из другого конца очереди: «Наш русский хлеб, который испекли в России, они перепродают нам втридорога! Ну ничего, вот напишу письмо в прокуратуру – они с ними быстро разберутся, с этим ворьем».

Наконец двери магазина распахнулись, и возгласы стихли. Люди двинулись к входу несвязной гурьбой, пихая и толкая друг друга. Продавщица окинула толпу взглядом и крикнула:

– Не толпитесь! Заходите по очереди. Хлеба хватит на всех.

– В прошлый раз вы тоже так говорили. А мне потом пришлось еще и утром стоять! – закричала в ответ женщина из толпы.

– Вы здесь совсем распоясались, – поддержала ее старуха, что стояла прямо у входа. – Вам хлеб-то, небось, под расчет привозят, а вы его домой тащите.

– Никто у вас ничего не ворует, – уже в который раз пыталась объяснить им сотрудница магазина. – И хлеб нам никто не привозит. Аваг Викторович сам ездит за ним.

– Так уж прям сам! – возразили ей из толпы. – Нашелся тут благодетель! Если бы его не заставили, палец о палец не ударил бы.

– Вот-вот! – крикнул еще кто-то. – Вам лишь бы честной народ обворовывать. Мехмед Талаат знал, как с вами нужно обращаться!

Марьям, продавщица, которой не посчастливилось в то утро открывать двери «Энтея», проработала в магазине пять лет, и за это время наслушалась всяких гадостей и даже успела к ним привыкнуть, но такого кощунства не стерпела даже она. Ее спокойное, нежное лицо преобразилось и теперь излучало негодование, а ее черные глаза блеснули яростью.

– Да как вы смеете?! – закричала она. – Если у вас есть хоть капля совести, немедленно покиньте очередь и больше никогда не возвращайтесь!

Но неизвестный так и не решился явить себя миру и остался стоять на месте. Марьям на секунду потеряла ощущение реальности. Она вдруг поняла, что этот мерзавец получит сегодня свой хлеб, и, не сумев сдержать слезы, побежала в подсобку. Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, она с досадой спросила Авага Викторовича: «И зачем только вы им помогаете?», на что мужчина лишь пожал плечами и, обернувшись, посмотрел на портрет старика, висевший прямо у него за спиной.

Тем временем люди, толпившиеся у входа, никак не могли понять, что случилось с Марьям. Наконец послышался голос старушки, которая скромно стояла в стороне: «Как вам не стыдно!». Она была одной из немногих, кто знал, что для армян означает имя Мехмеда Талаата и откуда на самом деле берется бесплатный хлеб в магазине «Энтей».

Люди тянулись к «Энтею» до самого полудня, и всем, кто протягивал Авагу Викторовичу талон, он молча выдавал полбуханки черного и батон. Благодарили лишь немногие, но Аваг Викторович и не ждал благодарности. Мужчина понимал, что эти люди попросту не привыкли, чтобы о них заботились, и всюду ждали подвоха. Даже близкие Авага не могли понять, зачем он печатает эти талоны, каждую неделю покупает хлеб, а потом раздает его тем, кто за всю свою жизнь не сказал о нем доброго слова.

Не понимали его ни работники магазина, ни друзья, ни семья. А когда они решили рассказать людям о том, что делает для них Аваг, мужчина рассердился и категорически запретил говорить об этом.

– Но ведь они клянут тебя на чем свет стоит! – возражала жена. – Письма в администрацию пишут! А знаешь, что сделал один подонок на прошлой неделе, когда узнал, что хлеб закончился? Швырнул свой талон Марьям в лицо! А ты все ходишь, молчишь. Столько денег истратил, а зачем?

– Мы людям помогаем, – сердито отрезал Аваг.

– А они тебе чем ответили? Только слухи про тебя распускают и желчью плюются, того гляди магазин подожгут или еще чего хуже… – Женщина развела руками. – Ну, раз так, хоть растолкуй им, что к чему. Они ведь тебя вором считают, говорят, что у нас вся семья такая. Мне на людях стыдно показаться. Не хочешь сам говорить, стесняешься, так позволь мне рассказать.

– Если каждый о своих добрых делах будет трепаться, одно хвастовство останется, – не сдавался Аваг.

– Упрямый ты, – качала она головой. – И упрямством своим навлечешь на нас всех беду.

Но мужчина был непреклонен.

Аваг всегда был странным человеком. Странным было даже его отчество, учитывая, что в его родном Горисе, где он провел детство и юность, имя «Виктор» носил только его отец, который был назван в честь фронтового товарища деда Авага.

В школьные годы Аваг не отличался прилежностью, впрочем, как и большинство мальчишек. Единственное, что отличало его от сверстников, была строгая набожность его семьи. Закончив школу, Аваг поступил в Ереванский строительный техникум, где выучился на каменщика, после чего уехал в Россию на заработки и вскоре познакомился со своей женой.

После свадьбы супруги перебрались в небольшой поселок на севере страны. Аваг так и не сумел найти работу и потому решил заняться коммерцией. Сперва открыл маленький хлебный киоск, а спустя пять лет – свой первый продуктовый магазин, что позволило ему не просто обеспечить семью, но и задуматься о благотворительности. На мысль о талонах на хлеб Авага подтолкнула кончина его деда. Он решил, что это будет лучший способ почтить память человека, который всю жизнь говорил: «Не хлебом единым жив человек, а желанием им поделиться», что Аваг и делал на протяжении вот уже восьми лет.

Каждое воскресенье он распахивал двери «Энтея» для всех нуждающихся и тех, кто просто хотел поживиться на его доброте. Аваг знал, что далеко не все, кто приходит к нему по средам за талонами, нуждаются в помощи. Что приходят к нему и пьянчуги, и бездельники, и люди, совсем не стесненные в средствах, движимые инстинктом наживы. Что многие из них говорят ужасные вещи о нем и о его семье. Но всем им Аваг Викторович давал хлеб, стараясь никого не судить. Он лишь повторял про себя: «Не хлебом единым жив человек, а желанием им поделиться» и оглядывался на портрет старика, что висел у него за спиной.

Враги народа

Анатолий Павлович Плеханов, один из бесчисленных государственных чиновников, выходя как-то вечером из ведомства, вдруг увидел лежащий на земле флаг. На атласной ткани триколора виднелись следы грязных ботинок. Мужчина обернулся и понял, что флаг был сорван с флагштока у входа. От увиденного ему сделалось дурно, и он поспешил поднять флаг с земли. Анатолий Павлович, как истинный патриот, негодовал и даже пришел в ярость.

«Что за святотатство, – думал он про себя, – сорвать и растоптать нашу гордость! Флаг, за который проливалась кровь наших предков! Только совершенно беспринципный моральный урод способен совершить столь отвратительный поступок. Готов поспорить, это все малолетние вандалы, которым промыли мозги зарубежными фильмами и музыкой. Все это происки наших врагов».

Анатолий Павлович раскраснелся от злости. Ему виделись образы иноземных захватчиков, что, как тараканы, лезут из-за границы, чтобы разорить и осквернить его Родину. Он твердо решил, что подлецу, кем бы он ни оказался, злодеяние это с рук не сойдет.