Читать онлайн Нетрадиционная медицина бесплатно

Глава 1.

Автор сердечно благодарит замечательную белорусскую поэтессу Асю Грибок за стихи, написанные специально для этой книги. 

– Напомни, почему мне, взрослому адекватному человеку, фармацевту с пятилетним стажем работы в престижной лаборатории, надо на вечеринку косплееров?

Спокойствие. Только спокойствие. Чем мне понравилась жизнь в России, так это уроками ОБЖ. Хорошие были уроки, жизненные. Наш учитель когда-то говорил: «При встрече с диким зверем стойте на месте, сохраняйте спокойствие и не делайте резких движений. Тогда он на вас не кинется». Регина же с кисточками в руках была гораздо страшнее дикого зверя. Дергаться было чревато травмой глаза.

– Потому что наша Лу Тан заболела, а по размерам её костюм подходит только тебе, – терпеливо повторила она. – Плюс там в сценке нужно будет спеть, а её партия сложная, и запись не прокатит! Ты песню знаешь, ты поешь круче Катьки. Она два года шила нам костюмы и хочет победить, несмотря на пневмонию. Лу Тан обязана выйти на сцену и с блеском спеть! Мы хотим победить в конкурсе, и ты нам в этом поможешь. У тебя опыт и вообще…

Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Вот и аукнулось мне айдоловское прошлое.

– Да, меня терзали подозрения, что помощи в постановке голоса вам будет мало. Тебя не смущает, что мне тридцать лет? Как ты думаешь, какая реакция будет у подростков на такую Лу Тан?

– Тебя позавчера ДПС остановило со словами «Куда родители смотрят?! Иди в школу!», так что реакция будет нормальная. Ты уже настоящая китайская леди.

– Ты перепутала Корею с Китаем. Для анимешницы это непростительная ошибка. А я фармацевт. Мне ваша Лу Тан до лампочки. Я не смогу её отыграть, поэтому отстань.

– Не придирайся к мелочам. Конечно, ты сыграешь хорошо.

Мне показалось, или в голосе моей двоюродной сестрицы сейчас правда угроза прозвучала?

– И расслабься, – добавила она, поймав мой опасливый взгляд на её чемодан. – Эти баночки для остальных. Тебе же надо только в кимоно завернуться, подвести губы и глаза – и прям вылитая Лу Тан из дорамы. Даже красивее. Спасибо вам, тетя Шинхё, за ваш брак с дядей Витей! Такой прекрасный результат!

– Пожалуйста, дорогая! Вот, возьми лучше мою косметику, эта ужасна. И это не кимоно, это ханьфу.

Мама. Конечно же, без неё никуда. Будь её воля, вся моя жизнь была бы сценой.

– Спасибо за поддержку, мама.

– Что за кислый вид? – тут же отреагировала она. – Я столько сил убила, чтобы развить твой чудный голос и актерский талант. Проталкивала в Корее, в России, а ты…

– Фармацевт в престижной лаборатории, мама! Что тебя не устраивает? Ведь вместо того, чтобы употреблять сомнительные вещества, я теперь их изобретаю. И мне за это платят. На постоянной основе, независимо от контрактов и продюсеров. Что мне даст роль этой Лу Тан, кроме «спасибо» от вашей команды, Регина?

– Пять тысяч.

Пять тысяч за унизительный вечер? Видимо, что-то пробилось через маску невозмутимости, потому что сестра шлепнула меня кисточкой по макушке.

– Не смотри так! За десять минут на сцене это офигенные деньги!

Последовала недовольная пауза, во время которой на новоиспеченную Лу Тан нахлобучили парик и поставили перед зеркалом. Как ни печально было признавать, однако Лу Тан из меня вышла пусть и высокая, но убедительная. Даже джинсы с футболкой не спасли ситуацию.

– Ах, какая ты у меня красивая, доченька! – прослезилась мама. – Настоящая Лим Тэхон. Я знала, что от отца ты возьмешь только лучшее.

Мама была в своем репертуаре. Регина сняла парик, чтобы поправить пару заколок. Волосы сразу растрепались и упали на лицо. Мама заботливо заправила пряди мне за уши и с умилением потрепала за щечки. Сестрица помогла завернуться в ханьфу и вновь нахлобучила парик.

– Прелесть!

В отличие от их превосходного настроения, моё было на нуле. Нет, ханьфу мне даже понравилось. Отличная ткань, вышивка золотой нитью и бисером, мой любимый алый цвет, плечи сели там, где надо, и широкий пояс застегнулся идеально. Было видно, что к созданию костюма подошли серьезно. Но при взгляде в зеркало появлялось только одно слово:

– Убожество.

Хлопнула входная дверь, и раздались знакомые тяжелые шаги отца. В груди птицей забилась надежда. И отец, мой любимый русский папа, меня не подвел. Едва он заглянул в комнату, как его глаза полезли на лоб. Мама и Регина замерли на середине движения.

Пауза, воцарившаяся после его появления, была достойна лучших мировых сцен.

– Милая, я всё понимаю, – кашлянув, сказал он. – И признаю, в худобе ребенка виноваты и мои гены. Но, по-моему, это перебор. Привычка делать маски и маникюр вас, конечно, сближает, но не до такой же степени! В остальном-то он нормальный мужик! Зачем ты его в бабу-то переодела?! И еще Регинку позвала, чтобы накрасить!

Легкая паника и стыд на личике мамы пролились на раненое самолюбие целебным бальзамом. Спасибо, пап. Я знал, что ты сможешь сформулировать моё мнение вежливо и культурно.

Пока родитель разбирался, отчего его сынуля внезапно превратился в девушку, я снял парик и выпутался из халата. Нужно отдать должное китайцам: одежда для знати у них была не только красивой, но и довольно удобной. Мешались лишь длинные рукава. Я аккуратно сложил ханьфу, положил стопку на кровать и тихонечко отступил к выходу.

Матушка и Регина так горячо втолковывали отцу причину маскарада, что на меня внимания просто не хватило. Оставалось только выскользнуть за дверь квартиры, а там – сбежать по лестнице, с разбега запрыгнуть в автомобиль и птицей рвануть куда-нибудь подальше, предварительно отключив телефон…

– Стоять! Куда намылился? – спохватилась Регина.

Фантазия о спокойном вечере в гостинице треснула и рассыпалась прахом. Я на секунду замер у порога комнаты, судорожно сжал дверную ручку, выплескивая ярость, а потом спокойно повернулся и ответил:

– В туалет. Пап, я тебе сегодня не нужен?

– Нет, не нужен! – бодро отозвался папа. – Помоги лучше девчонкам. Регина, ты же снимешь его выступление, да? Я так давно не слышал, как он поет! Преподаватель говорила, что у него уникальный природный тенор, конотенор…

Что? Ты должен был остановить зло, а не примкнуть к нему, отец!

– Контртенор, – поправила мама. – Он поет таким чистым женским сопрано, уникальный тембр!

Да, и этот уникальный тембр в сочетании с моей смазливой внешностью и худощавым телосложением в своё время породил кучу слухов и подозрений о моей ориентации, даже высказывались сомнения в принадлежности к мужскому полу. Спасибо, что научной тусовке была безразлична внешность и личная жизнь – всех интересовала лишь последняя вакцина против туберкулеза.

– Да, кстати… – спохватилась Регина.

Её наманикюренные ручки нырнули в сумку, достали какую-то тряпку, развернули – и остатки адекватности происходящего окончательно покинули квартиру. Я честно постарался, чтобы лицо не потеряло хваленую азиатскую невозмутимость, и даже преуспел, но вот за голосом не уследил:

– Это что?!

– Моё бра! – бодро ответила Регина и двинулась ко мне.

Старый спортивный топик когда-то телесного цвета угрожающе колыхнулся, заставив попятиться.

– Я вижу, что это твоё старое белье, – очень-очень спокойно сказал я, помня, что на сумасшедших лучше не кричать. – Почему в его чашечках лежит разрезанный резиновый мячик?

– Потому что это – твоя грудь! – радостно возвестила Регина.

Я в панике оглянулся на родителей. Мама и поощрительно улыбнулась. Отец весело заухмылялся. Мне показалось, или в их глазах действительно только что горели маньячные, безумные огоньки? Показалось же! Наверное…

– Одевайся! – велел отец безапелляционным тоном. – Ты обязан выручить девочек! Ты мужчина!

Оскорбленный чопорный тон получился сам собой.

– Отец, ты понимаешь, что в данной ситуации воззвание к мужественности несколько неуместно?

– Хватит кочевряжиться. Молча оделся, вышел, спел и пришел назад!

Я брезгливо взял бра двумя пальцами. Тряпка не вдохновляла даже на вид: белье растянулось, посерело, а резиновое наполнение чашечек было неаккуратно обшито эластичной тканью. Более отвратительного реквизита я в жизни не видел. Мне жаль свою новенькую фирменную майку, на которую пришлось надеть это. Нижние одежды костюма прикрыли непотребство, но ощущение гадливости не прошло. Флюиды чужой ношеной вещи, казалось, просочились даже сквозь выбеленную в специальных порошках, прополощенную в ароматных кондиционерах и наглаженную майку. У меня моментально зачесалось всё тело, а в желудке сделалось дурно. Я не страдал нервными расстройствами, нет. Это умирало в корчах врожденное чувство прекрасного, любовно выпестованное годами жизни законченного эстета и сибарита.

– Я похож на трансвестита, – мрачно подытожил я. – Видишь, мама, какую жалкую участь ты мне готовила?

– Я готовила тебя к мировой славе, а не к любительской роли Лу Тан на слете косплееров, – не дрогнула мама.

– Успокойся. Представь, что ты Данилко и тебе нужно войти в образ Верки Сердючки! – ободряюще хлопнул отец по плечу. – Он же ни разу не трансвестит. Он приколист!

– Спасибо, родители, – мое ворчание проигнорировали.

Сбежать не удалось. Поняв, что семья встала на сторону Регины, я окончательно сдался, дал завернуть себя в остальные женские тряпки, накрасить губы и, подхватив чемодан с остальными ханьфу, покорно отправился за другими участниками этого… косплея.

Разноцветная толпа психоделического вида немного примирила меня с амплуа Лу Тан. Роль в комической сценке оказалась небольшой, буквально на четыре строчки, даже песня заняла больше времени. Я включил все свои актерские способности, и, кажется, даже жюри не заподозрило, что очаровательная азиатка – это тридцатилетний мужик. Лу Тан заняла первое место.

Когда же это безобразие закончилось, я с удовольствием вручил награду сияющей Регине и с вежливой улыбкой погнал команду к автомобилю. Подростки поныли, побурчали, но послушано стащили с себя костюмы, затолкали их в чемодан и побрели следом за мной.

– Эм… Лу Тан, уже можно переодеться, – робко заметила Регина.

Я растянул накрашенные губы еще шире и звонким голосом произнес:

– Я бы с радостью, но кое-кто забыл мою одежду.

Сестра похлопала глазами и смутилась. Она действительно оставила пакет с джинсами в прихожей. Я безразлично махнул рукой на её извинения. Лучше было бы переодеться дома, чтобы никто никогда не связал Лу Тан с успешным ученым.

Тойота мигнула фарами, и команда юркнула в её просторные недра. Регина и я подошли к багажнику, чтобы запихнуть туда чемоданы.

– Песня получилась классно, – заметила Регина. – Лу Тан вообще смотрелась лучше всех. Прямо как белый лебедь в стае диких уток. Я знала, что у тебя всё получится, но чтобы так…

Еще бы Лу Тан не смотрелась! Десять лет актерской и певческой карьеры так просто не изжить. Я хмыкнул, наклонился за чемоданом и схватился за его ручку. Боковое зрение выхватило странное голубое свечение позади. Оно ярко вспыхнуло и начало стремительно приближаться. Я удивился, почему машина едет, а звука не слышно, как вдруг Регина закричала:

– Осторожно!

Я на чистом инстинкте дернулся в сторону стены, но свет фар лишь стал ближе, ударил в глаза, вышибая слезы…

И вместо ночных огней городской парковки вокруг раскинулся восхитительный морской галечный пляж с разбитым кораблем на рифах.

Свечение исчезло.

Я обозрел пейзаж, вдохнул свежий бриз, стер с лица холодные капли и пнул на пробу ближайший обломок корабля. Обломок отлетел. Я вновь поднял голову.

Так.

Море. Песок. Ветер. День. Хмурое серое небо над головой. Обломки огромного корабля, словно из восемнадцатого века. Берег был полон трупами и вещами. Море посреди парковки? Бред. Головой я не стукался, сознания не терял, да и напитки у косплееров были нормальные. Вывод? Я попал…

Я попал, как герои этих чертовых дорам и аниме. Твою ж мать… Впрочем, это закономерное завершение ужасного вечера…

Я с тяжелым вздохом опустился на чемодан. Уставший за день мозг окончательно впал в шок и думать категорически отказывался. В голове воцарилась пустота. Накатил ступор. Наверное, следовало биться в истерике и метаться в поисках выхода, но силы для этого куда-то делись. Я мог только сидеть и созерцать волны в надежде, что загадочный свет вернется и отправит меня домой.

Время шло.

Ничего не происходило.

Через полчаса забуксовавшая голова все-таки поняла, что ждать у моря спасения бесполезно, порылась в памяти и вытолкнула наружу учителя ОБЖ. Он важно поднял дешевую ручку и произнес: «Оказался на незнакомом острове – не паникуй, обустрой лагерь и разведи костер. Но сначала хорошенько подумай, а надо ли привлекать внимание аборигенов дымом? В Африке и вообще в теплых тропиках до сих пор распространен каннибализм!» И я включился в реальность.

На тропики чахлый лесок неподалеку походил мало. Да и до корабля с вещами мне было не добраться – слишком далеко. Вот почему я не схватился за машину? У меня там и аптечка была, и топор, и спальник, и много-много всего полезного и нужного попаданцу в любом мире. Но нет. Вместо полезной Тойоты мне достался полный чемодан псевдокитайских шмоток. Женских шмоток. И, кстати, не слишком приспособленный для сидения.

Быть может, всё-таки стоило поискать выживших? Я присмотрелся. Среди обломков корабля движения не было, лодок на пляже тоже не наблюдалось. Если и были выжившие, то высадились они не здесь.

Я снова тяжело вздохнул и в задумчивости подпер подбородок рукой. Наверное, другой человек прошелся бы вдоль пляжа и обшарил трупы, но это было негигиенично. Мало ли чем болели на корабле. Вдруг это было что-то заразное? Да и прикасаться к трупам, противным, раздутым… От одной мысли на меня накатила тошнота. Я и на учебе-то обязательные экскурсии в морг с трудом пережил. Конечно, притерпелся со временем, но одно дело – готовый анатомический образец, и совсем другое – полный пляж утопленников.

Неразборчивая речь за скалами заставила меня вскочить и, передернувшись от отвращения, прыгнуть в море вперед разума. Чемодан закачался на волнах, подол ханьфу намок и до меня дошло, что это была не самая здравая идея. По-хорошему нужно было окунуться с головой, но вода оказалась слишком холодной для такого подвига. Я ограничился тем, что аккуратно намочил кончики волос. Предположим, что пассажиру удалось пересидеть самую жуть на корабле, а потом он с помощью плавучего чемодана добрался до берега. Слабо, но другой убедительной легенды под рукой не было.

Композиция «выживший после кораблекрушения» красиво раскинулась на гальке и даже успела продрогнуть, когда люди всё-таки соизволили выйти из-за скал. Разговор стих. Раздался шорох камней. Кто-то подошел ко мне и встал. Я напрягся и поднял голову, заподозрив, что это пришли не местные, а выжившие с корабля.

В глаза бросился сухой черно-желтый подол со строгими геометрическими узорами, навевающими мысли о русских сарафанах и вышиванках. Из-под подола виднелись сапоги. Добротные, сделанные из черной кожи. Я поднял голову выше… и выше… и еще выше… И только потом увидел изумленное европейское лицо с аккуратной курчавой светло-русой бородой и усами. В мужчине было больше двух метров!

– Опа! Девка! – растерянно сказал он и на чистом русском языке заорал куда-то себе за спину: – Здесь девочка выжила!

Девочка? Я поспешно уткнулся в чемодан, чтобы скрыть досаду.

Меня приняли за бабу. Блеск! Карма, что ли, такая? Впрочем, при непонимающих иностранках люди, как правило, становились очень разговорчивыми. Так что я решил пока помолчать и понаблюдать. Упустить такой шанс, чтобы узнать больше о мире? Я никогда не был дураком. А пол… А заблуждение насчет этого всегда можно исправить.

К богатырю тем временем подбежали не менее высокие мужчины в таких же длиннополых одеждах. Меня закутали в одеяло и попытались схватить за плечи, чтобы помочь подняться, однако я вывернулся. Дрыщ-то я дрыщ, по сравнению с аборигенами так вообще показался лилипутом, но плечи были хоть и узкими, но твердыми. Если бы меня пощупали хорошенько, то моментально бы поняли, что девица перед ними какая-то совсем не мягкая.

Мужик, от которого я шарахнулся, даже обиделся.

– Чего это она?

– Не прикасайся, – посоветовал ему первый. – Чужеземка же, явно из знати. Посмотри, какое у неё лицо нежное и руки ухоженные.

Конечно лицо нежное. Борода у азиатов выражена не так ярко, как у европейцев, а у меня она вообще росла пучками. Вот я её лазерной эпиляцией и извел. Потребовалось несколько лет, но зато вечное раздражение от бритья меня перестало беспокоить.

– …Мало ли какие у них обычаи, – продолжал богатырь. – Интересно, где лиходеи её раздобыли? За морем, насколько я знаю, такие люди не живут.

Вот и первая ценная информация. Корабль принадлежал пиратам. Значит, я был в плену. Я кое-как поднялся на ноги, покрепче закутался в одеяло и поморщился. Одежда намокла, противно прилипла к телу и тянула вниз. Невыносимо захотелось стащить с себя все эти многослойные тряпки да упасть в горячую ванную с бокальчиком хорошего вина… Но меня восприняли знатным человеком, так что пришлось соответствовать.

Я кротко улыбнулся мужчинам, поклонился им в традиционном поклоне и, старательно опустив взгляд, сказал по-корейски:

– Благодарю вас, господа. Говорите ли вы по-корейски? – мало ли нашелся бы знаток? Ну а вдруг?

Мужчины даже не заподозрили, что с ними заговорили мужским голосом, и ответили мне русским поклоном, махнув рукой от сердца.

– Мы не понимаем, госпожа! – слаженно ответили оба.

Позади них показались еще богатыри. Впереди они толкали пару насквозь промокших мужчин в одних штанах. Те спотыкались, матерились и сверлили компанию в форме ненавидящими взглядами. На их телах красовались синие татуировки: у одного – птица, у другого – змея. Моей комплекции – никого. Я, как и полагалось знати, метнул на них один взгляд и безразлично уставился на море.

Все были огромными, плечистыми, каждый – не меньше двух метров. Даже женщины уступали габаритами ненамного и радовали глаз пышными формами. Я понадеялся, что их действительно подбирали для службы и это вовсе не средний рост аборигенов. А то довелось мне как-то случайно познакомиться с распечатками манги у Регины. Там один японец тоже попал в страну титанов, так там с ним такое сделали! Мне хватило одной картинки, чтобы потом сутки вздрагивать от ужаса. Я знал, что яой нормальным мужчинам лучше не читать, но чтоб настолько…

По телу пробежала дрожь. Я уставился на камни и очень понадеялся, что это не тот самый мир. Очень.

А богатыри и богатырши тем временем построили пленников у скалы в стройный рядок, похватали из сумок старинные однозарядные ружья и встали напротив.

– За принадлежность к богомерзким еретикам Хаоса вы приговариваетесь к расстрелу! – объявил темноволосый мужчина. В отличие от прочих, его лицо украшала не лопатообразная борода, как у остальных, а аккуратная эспаньолка.

– Мы не еретики! – взвизгнул разбойник.

– Не лги мне! – грозно громыхнул носитель эспаньолки. – Ваши тела расписаны, вы – хулители Равновесия!

– Нет!

Он махнул рукой, и толпа вскинула ружья. Я отвернулся. Звук выстрелов ударил под дых, полоснул по венам вспышкой острого страха и осел в животе ледяным комком. Они просто приговорили их, без суда и следствия, даже не выслушали. Расстреляли за то, что у них были татуировки.

Я покрепче закутался в одеяло и возблагодарил небо и Регину за многослойные одежды. Женская роль разом показалась не такой уж и плохой.

Этим людям нельзя было видеть меня голым. Ни в коем случае.

Глава 2.

Пока люди в форме стаскивали трупы в пещеру и закладывали её камнями, меня подвели к мужчине с эспаньолкой. Одежда на нем оказалась не черно-желтая, а сине-желтая. Просто запыленная и довольно-таки грязная. Судя по состоянию волос и непередаваемому амбре застарелого пота, мужчина не мылся по меньшей мере неделю, а эспаньолка явно нуждалась в бритве. Ему доложили обо мне, и мужчина с любопытством повернулся.

Лицо у него было усталым и слишком добрым для того, кто без колебаний, суда и следствия приговорил к расстрелу трёх человек. Он смотрел прямо, открыто скользил взглядом по узорам и вышивке ханьфу, по моему лицу. В глубине глаз – цветом точь-в-точь море за моей спиной – мерцали смешинки. В бровях и складке рта пряталось что-то наивное, присущее либо детям, либо глупцам. Богатырская стать придавала ему сходство с огромным добродушным псом. Как обманчива бывает внешность… Если бы я самолично не видел, как он отдавал приказ, в жизни бы не поверил, что этот добродушный увалень способен убить.

– Вот уж диковинка так диковинка, – удивленно сказал он, глядя на меня сверху вниз. – Маленькая, ладная, словно кукла. Черноокая, чернобровая, ручки белые, мягкие. Где такие красавицы живут?

У него сделался вид самца, узревшего самку. Только павлиний хвост за спиной не раскрылся. Я сделал вид, что глухой и слепой. Его же не смутило моё безразличие и незнание языка. Он с учтивой улыбкой приложил руку к груди и сказал:

– Арант Асеневич.

Я повторил с дичайшим корейским акцентом, слив два слова в одно. Арант мотнул головой и раздельно произнес:

– А-ра-н-т.

– Арант, – повторил я эхом.

– А-се-не-вич.

– Асеневич. Арант Асеневич, – я повторил несколько раз, добиваясь чистого звучания, и в конце концов Арант довольно кивнул.

– Арант Асеневич, – он приложил руку к своей груди и с вопросом в глазах протянул руку ко мне.

Я быстро шагнул назад, чтобы он не дотянулся, и с невозмутимым видом согнулся в поклоне.

– Лим Тэхон.

Арант опустил руку, спокойно приняв нежелание прикосновений, и повторил. В его исполнении мягкое «Тэхон» звучало как «Техён». Я из вредности повторял имя до тех пор, пока не добился правильного звучания. Арант уловил и подытожил:

– Вот и познакомились.

Ветер с каждой минутой дул сильнее, и в мокром ханьфу становилось всё холоднее. Я поплотнее завернулся в одеяло, покрепче ухватил чемодан, и Арант засуетился.

Первый тревожный звоночек прозвенел, когда меня завели в крытую повозку, запряженную тройкой лошадей. Рядом с конями скучал двухметровый седой мужик с лохматой седой бородкой. Он притоптывал потрепанными, крепкими еще сапогами и кутался в выцветшую, но добротную самодельную куртку, какие я видел только в музее и на иллюстрациях учебника русской истории. Повозка же была элементарная: деревянная, сколоченная из досок дура, накрытая куском тяжелой, явно натуральной ткани. Свет сочился сквозь неё, давая рассмотреть структуру чуть ли не до ниток. Опоры для ткани тоже оказались деревянными. Внутри же даже скамеек не стояло, только узлы.

Мне вручили вместо промокшего одеяла широкое простое полотенце из хлопка. Женщины хотели помочь, но я бескомпромиссно показал им на выход и, старательно опустив за ними ткань, открыл чемодан. В предложенной одежде я бы утонул, да и грубый материал не вдохновлял. Так что не осталось ничего другого, как воспользоваться прихваченными костюмами. Сумерек, которые воцарились в повозке, хватило, чтобы не запутаться и всё рассмотреть.

Косплееры были отбитыми, но за въедливость и дотошность я их зауважал. Комплекты не просто соответствовали своей эпохе – их довели до ума. Широкие упругие резинки, пуговицы, липучки и даже парочка скрытых карманов на молнии сделали нижнюю одежду практичной и надежной. Чемодан и полиэтиленовые пакеты не подвели – вода внутрь не просочилась. Спортивный топик Регины с псевдогрудью я снял даже сожалением. Это убогое старье хоть и вызывало рвотные позывы, зато замечательно имитировало крепкую единичку и полностью прикрывало мою татуировку – красивого черного дракона над сердцем. Дракона я нежно любил. Он символизировал мою свободу, освобождение от актерской карьеры и торжество разума над маминым «хочу». Здесь же он мог лишить меня головы. И как бы я ни хотел оставить бра, делать было нечего. Влага быстро бы просочилась сквозь ткань и вызвала ненужные вопросы.

Пока я вытирал торс, пугливо косясь на едва прикрытый выход, женщины топтались у повозки и переговаривались.

– Бедненькая. Совсем девочка еще, а такое испытание. Видела, как она от Ильи шарахнулась? – раздался низкий грудной голос. – Видать, долго она с ними плавала.

– Жаль, что эти сволочи так легко отделались, – лениво поддакнула еще одна дама. – Надо было им сначала всё отрезать. У неё же еще ничего не выросло толком, как у них хотелка-то поднялась?

– Одно слово, хаоситы. Ничего святого нет.

На пару секунд воцарилась тишина.

– Годана, а Годана, – позвала первая.

– Чего?

– Как думаешь, что с ней будет?

– А что со всеми нами. Осмотрят, обучат языку, вызнают, кто такая. А там в Кром Порядка на обучение отправят.

– А если не подойдет? Вон она маленькая какая. Больше если и станет, то ни стати, ни силы в ней не будет. Куда ей Равновесие держать?

– Зденька, ну что ты распереживалась? Замуж тогда выдадут! И тебе, видать, замуж пора и детей родить!

Я быстро нырнул в первую сорочку, надел панталоны и немного расслабился. Меня приняли за несовершеннолетнюю девочку, пережившую насилие. Это было немного оскорбительно, но зато все проявили удивительную деликатность и под одежду не полезли. Спасибо вам, азиатские гены, за медленно стареющую кожу и субтильность.

Чтобы замаскировать отсутствие топа, я выбрал костюм с просторным пышным верхом и подчеркнутой широким поясом талией. Маленькая грудь среди оборок наверняка бы потерялась. Женщины же, снявшие с меня одеяло, под мокрой одеждой прекрасно рассмотрели имитацию, поэтому никаких подозрений мой вид вызвать не должен был. Тапочки от косплееров я пока решил поберечь. Парочка вполне подходила по размеру, но выглядела ненадежно. А мне предложили не сапоги, а переплетение ремешков на мягкой кожаной подошве, пятка которой спокойно поднималась до самой лодыжки. Всё это надевалось поверх портянок. Гениальная в своей простоте и универсальности конструкция.

Пока я наматывал ремешки на портянки, у повозки зашуршала галька.

– Где Тэхон? – прозвучал узнаваемый баритон Аранта.

– Переодевается, – ответили Зденька и Годана.

– Почему не остались?

– Она сама нас выставила.

– Вы её не осмотрели? Вдруг она тоже хаоситка?

Арант шагнул к повозке, но женщины были начеку.

– Потом осмотрим, никуда она от нас не денется! А вы, Арант Асеневич, к девочке не суйтесь. И ежу понятно, что ей от пиратов досталось. Вас ей только не хватало.

– Да я вовсе ничего такого не хотел… – забубнил мужчина смущенно. – Я тут шкатулку нашел, наверное, её…

– Знаем мы, как вы не хотите! – рассмеялась Зденка. – Не пугайте девочку, она еще маленькая для вас.

– Да? – удивился Арант. – А мне показалось иначе. Голос у неё уже взрослый. Мягкий такой, нежный…

– Лицо непривычное. Мы тоже обманулись. А пока одеяло у неё забирали, то всё рассмотрели. У неё всё только расти начало. Девочка она еще. Поздний цветок. Так иногда бывает.

– А-а… – протянул Арант.

Мокрое ханьфу по-хорошему нужно было прополоскать от морской соли, но пресной воды поблизости не наблюдалось. Я понадеялся, что с современными немнущимися тканями и стеклянным бисером за несколько часов соль не справится, и аккуратно сложил всё в отдельный пакет. Боковой карман, в который нацелился этот пакет, внезапно явил початый тюбик зубной пасты, кусок клубничного мыла, коротенькую зубную щеточку, какие обычно выдавали в поездах, большую, почти полную упаковку недорогого шампуня в мягкой упаковке, черный обломанный карандаш для глаз и складную пластиковую расческу с зеркальцем. Я вспомнил, что Регина несколько месяцев назад ездила в отпуск куда-то в Алтайские горы. Очевидно, что по приезду она забыла выложить вещи, а чемодан для ханьфу собирала в спешке. И точно. В другом боковом кармане нашлись женские трусы и теплые носки. Носков почему-то было пять: одна нормальная белая пара, пара черных, но с дыркой на одной пятке, и еще один целый черный, но без пары. Носки были грязными, однако запах уже выветрился.

Дома бы я, избалованный профессиональными шампунями, разными гелями, ополаскивателями и электрической зубной щеткой, на такое и не посмотрел. При виде трусов меня вообще передернуло бы. Но внутри запряженной конями повозке на колесах без рессор яркие упаковки и крохотный бесшовный кусок эластичной ткани выглядели совсем иначе.

Я не любил технический прогресс с его загаженными водами, вонючими автомобилями и бесконечным городским шумом, но вот приложения в виде продуктового разнообразия, коммунальных служб и адекватной медицины – очень. А с этим в насквозь натуральном средневековье было туго. Разбрасываться прихваченными из цивилизации вещами не следовало.

– Ничего, ничего… – пробормотал я, запихивая пожитки Регины в один карман. – Может, всё не так страшно. Может, тут есть магия… Волшебные пилюли всякие…

Успокаивающая мантра подействовала. Я задвинул чемодан в угол, убедился, что сборки-оборки достаточно пышные, и выглянул наружу. Серое небо совсем расстроилось, начал накрапывать мелкий дождь, больше напоминающий морось. Волны на море усилились, поднялись выше, яростнее слизывая с берегов обломки и вещи. Богатыри в черном быстро сновали по берегу, стаскивая трупы в одну кучу. Кто-то облил их жидкостью из фляжки. Кони всхрапнули.

– Тэхон, – позвал Арант.

Я перевел взгляд с берега на него и недоверчиво уставился на поданную руку. Лапища была огромной, мощной и мозолистой, с неровно обрезанными ногтями. На первый взгляд, да и на второй тоже, к трупам она не прикасалась. Но я помнил, что грязь существует не только видимая…

– Вам так охота её пощупать, Арант Асеневич? – ехидно спросила Зденька. – Поздний цветок дольше цветет?

– Я просто хочу помочь ей спуститься, – процедил Арант, не прекращая улыбаться мне.

– Зачем? Мы же через пару мгновений поедем. Или хотите показать красоты моря? Так она уже насмотрелась! – продолжала Зденька.

Арант закатил глаза и опустил руку, поняв, что ответа от меня не будет.

– Язва ты, Зденька. Никакого почтения к званию мудреца Порядка.

– Пф! Мудрец! Как будто мы не знаем, сколько раз вы испытания заваливали! – фыркнула Зденька и перебросила на спину толстую русую косу.

 Арант засунул руку за пазуху и выудил оттуда шкатулку.

– Тэхон, твоё?

Неудивительно, что он принял меня за владельца. На крышке небольшой деревянной шкатулки был искусно нарисован китайский дракон, почти такой же, как на ханьфу. Бесполезная вещь без ключа. Разве что взломать какой-нибудь шпилькой. Я сделал вид, что обрадовался, и с благодарным поклоном прижал её к животу. В шкатулке что-то пошуршало и звякнуло. Судя по звуку, в ней лежало что-то металлическое. Украшения?

На берегу вспыхнул костер – это закончили стаскивать трупы утонувших. Я не успел оглянуться, как оказался в дальнем углу повозки, на своём чемодане, а вокруг на узлах уселись люди, переговариваясь и смеясь.

– Куда теперь, мудрец? – уважительно спросил извозчик, запрыгнув на козлы.

– В трактир. Желательно в такой, где помыться можно, – ответил Арант. – Погода снова портится. У тебя есть дождевик?

– Конечно есть, – степенно ответил мужик и, перегнувшись через бортик, развязал ближайший узел. В узле оказался плащ из такой же грубой ткани, какой была покрыта повозка. – Садитесь, тут недолго.

Арант забрался в повозку последним и устроился у выхода, рядом с извозчиком, нашел взглядом меня и подмигнул с улыбкой. Я молча засунул руки в рукава и уставился перед собой.

– Но! – крикнул извозчик.

Кони тронулись с места, мягко зашуршала под колесами земля и камни, повозка закачалась.

Через пару минут я понял, что рессоры с амортизаторами стоило бы занести в список великих изобретений человечества.

Через два часа я был готов убить всё живое.

Когда повозка наконец остановилась, моё тело болело так, словно пережило драку. Лучше бы я пешком пошел, честное слово.

Второй тревожный звоночек прозвенел в трактире. Нет, для своего времени он выглядел достаточно прилично. Но абсолютно всё было деревянным и строилось явно без гвоздей. Ничего стеклянного тоже не было, только глиняные кувшины. В окнах стояли тонкие мутные пластины – видимо, слюда. В ответ на просьбу Аранта помыться ему сказали, что бочка будет готова через час, а на вопрос о том, где здесь можно ответить на зов природы, послали на задний двор. То есть ни горячей воды, подогретой хотя бы волшебным артефактом, ни канализации для отхожего места не предусматривалось. Даже банального умывальника из продырявленной чашки со стержнем не было.

Я прекрасно знал, что в России и в двадцать первом веке были целые деревни с удобствами во дворе. Да и в трактире всё должно быть прочным и дешевым, но… В общем, мне стало ясно, что магия в этом мире – привилегия. Да еще и чудные грязные полы, присыпанные соломой, кое-как протертые столы… Кроме Аранта, никто не изъявил желание освежиться. Черт возьми, они даже руки всего лишь обмахнули носовыми платочками, а не помыли. Когда же мы все уселись за общий стол и принесли еду, тревожный звоночек превратился в полноценный набат.

Для начала на столе не нашлось ни соли, ни бумажных салфеток, что намекнуло на их дороговизну. Затем не дали вилок, только простые деревянные ложки. А потом к огромному блюду жареных морепродуктов вынесли нарезанную буханку хлеба.

– А дичи или птицы какой у вас нет? – спросил кто-то.

– Пока нет! Хозяин седьмицу назад в лесу заблудился и вышел, когда пообещал устроить морскую неделю, чтоб ни птиц, ни дичи не бить. Вот и подаем пока только гадов да рыбу, – сказала подавальщица, крепкая симпатичная бабенка, возвышающаяся надо мной аж на целую голову. – И еще я у вас попросить хотела… – тот самый служитель, который первым нашел меня, кивнул, и женщина заискивающе попросила: – Тишка, братец мой, третий день в бреду лежит, животом мается. Вылечите его, служители Равновесия, а? Денег нет, но я вам пиво и копченую лопатку принесу. Своё, домашнее!

– Животом мается и бредит? – переспросил курчавый и огладил бородку. – Хорошо, что нам сказали. Это лечится простым наговором на узел пояса. Пообедаем, а потом я его вылечу.

Ответ мне понравился. Значит, магия в этом мире все-таки существовала, просто была другого толка: не артефакты, а заговоры и личная сила.

– Благодарствую! – обрадовалась подавальщица и поставила перед нами большой горшок картошки.

Картошка показывала, что здесь как минимум восемнадцатый век, и это было хорошо. Но! Горшок был один на всех. Один. На всех. И никаких отдельных тарелок.

– Не стесняйся, деточка! – прогудела над головой Зденька и, положив на хлеб рыбу, вручила его мне. – Кушай.

Я вцепился в бутерброд как утопающий, глядя на горшок с картошкой во все глаза. Служители Равновесия схватили ложки.

«Они не могут этого сделать!» – в каком-то предобморочном состоянии ахнул внутренний голос.

Ложки дружно опустились в горшок, выловили по куску в бульоне и отправились к хозяевам. Десяток ртов облизнул их, оставив на каждой по миллиарду микробов, вирусов и бактерий. На лицах мужчин и женщин разлилось довольство…

Эти люди могли, умели и практиковали.

– Хорошо горяченького с холода покушать! – крякнула Годана.

И ложки – облизанные, обсосанные, со всех сторон обслюнявленные – вновь нырнули в ни в чем не повинную картошку. И еще раз. И еще. В горшке расцвела самая настоящая микробиологическая оргия. Но ложки не останавливались.

Я молча смотрел на эту отъявленную вакханалию антисанитарии и понимал: это полный финиш. Абзац. Катастрофа! Аборигены, видимо, обладали убойным иммунитетом. Мой же такого артобстрела не вынес бы никогда в жизни! Чтобы не передернуться, я опустил взгляд на свою еду. Вроде как ржаной хлеб тоже не порадовал. Он имел странный неприятный запах, почти неуловимый из-за рыбы. Первый же откушенный кусок я аккуратно сплюнул – очень уж не понравился горьковатый привкус. Конечно, это могла быть какая-то специя или добавка, но в памяти всплыла учительница истории, взахлеб рассказывающая о роли спорыньи в эпоху охоты на ведьм. Я вспомнил, как люди ловили галлюцинации и умирали от поносов, сопоставил с рассказом подавальщицы о Тише – и внутренний учитель ОБЖ тут же грозно потребовал не брать в рот подозрительную еду. Я съел с бутерброда рыбу и взял осьминожьи щупальца. Люди хохотали и ели. На меня никто не обращал внимания.

И всё бы прошло хорошо, но тут вернулся посвежевший и чистый Арант. Он сел напротив, взял ложку, соорудил бутерброд и подмигнул мне.

– А что это Тэхон одну рыбу ест? – заботливо спросил он.

Его ложка нырнула в оскверненный горшок, где наверняка уже родилась неизвестная науке болезнь, и исходящая паром отрава нацелилась мне в рот.

– Попробуй! – улыбка у мудреца Порядка была добрая-предобрая. – Вкусно! Ам-ам!

Только многолетняя актерская практика помогла удержать лицо. Я вспомнил, что являюсь не просто спасенной пленницей, но еще и знатной особой. Поэтому вместо послушного «ам» облил чужую ложку презрительным взглядом, высокомерно выгнул бровь и демонстративно откусил кальмара, держа хлеб у подбородка на манер тарелки.

Арант нахмурился и ткнул ложкой настойчивее.

– Тэхон, еда!

Я тоже нахмурился. Абориген не успокаивался и медленно, но верно начинал бесить. Да еще остальные прервали трапезу и с увлечением наблюдали за нашим поединком. В конце концов мне надоело отворачиваться от ложки.

– На! – я тоже ткнул этому мудрецу надкушенное щупальце.

Арант машинально откусил, и я с самым высокомерным видом переложил еду ему на ложку, а сам взял с блюда нетронутое. На лице аборигенов медленно проступило осознание. Ложка с отравой медленно опустилась.

– Ладно, я понял, что ты из чужого рта не ешь, – проворчал Арант и вопросительно ткнул пальцем в мою импровизированную тарелку. – А это?

Я молча поднес хлеб к слюдяному окну, раскрошил в пальцах мякиш. Холодный рассеянный свет четко выделил на белой коже мелкие, едва уловимые черные вкрапления, которые оставили крошки. Арант и Годана секунду пялились на них, а потом их куски опустились на стол. Служители Равновесия посерьезнели и переглянулись с таким видом, что мне стало ясно: такая специя в рецепте не предусматривалась.

– Подавальщица сказала, что её брат третий день животом мается и в бреду лежит, – пролепетала Зденька, бледнея. Из её руки выпал крохотный огрызок – она доедала второй кусок.

– Порча. То-то рыбу всем подают – чтоб не учуяли! – прошипел Арант, зверея, и гаркнул на весь трактир: – Всем отложить хлеб и идти блевать! Хозяин, а ну-ка поди сюда!

Я даже обрадовался. Служители сопоставляли плохую еду с болезнями, знали, что и отчего бывает, и умели оказывать первую немагическую помощь. Это означало, что в их организации существовала определенная школа.

Еще они явно обладали авторитетом и правомочиями. Те, кто наелся дрянного хлеба, моментально побежали на задний двор. Перепуганного трактирщика пинками выгнали на улицу, привязали к первому попавшемуся столбу и объявили губителем душ и хулителем Равновесия. Затем Арант вручил кнут Годане, разорвал на спине мужика рубаху… И дальше я ни смотреть, ни слушать не стал – зашел обратно в трактир. Служители Равновесия собирались заговаривать отравленных. Определенно, большее наслаждение доставила бы магия, а не казнь.

Глава 3.

Я привык представлять магию чем-то зрелищным, с потоками света, искр и прочими спецэффектами. Мгновенный результат подразумевался априори. Но вместо красивой волшбы служители Равновесия просто завязали пару узлов на красных нитках, нашептали на них какую-то неразборчивую абракадабру и раздали всем посетителям со словами: «Если кому будет плохо, три дня пить отвар из таких-то трав». Названия трав мне ни о чем не сказали. На этом магические действия закончились. Немногочисленный народ был в восторге и с благодарностями повязал нитки на запястья. Я же однозначно ожидал не этого. Наверное, век кинематографа меня развратил…

Трактирщика до смерти не забили – заступилась подавальщица, которая оказалась его родной женой. Впрочем, заголосила она не сразу, а к тому моменту спина мужика превратилась в кровавое месиво. Не настолько, чтобы тот умер, но и с постели не встанет еще долго. Судя по довольной улыбке, которую хозяйка безуспешно пыталась замаскировать под гримасу плача, трактирщик был не только плохим зятем, но и не самым лучшим мужем.

Едва его унесли, как на нашем столе моментально появилось пиво и свежайший пшеничный хлеб. Хозяйка поклялась, что безопасный. Я быстро наделал себе бутербродов с мидиями и рыбой, придвинул к себе кружку с пивом и блаженно вздохнул. Пиво оказалось мягким, вкусным, хлеб таял во рту – то что надо измученному попаданцу. Служители попытались отобрать пиво: мол, девочкам такое нельзя, но я молча надавал всем по рукам, глядя на доброхотов сверху вниз.

– Отстаньте, – не выдержала Зденька. – Заслужила.

Служители согласились, что если бы не моя брезгливость, то порченый хлеб никто бы не заметил. Пиво осталось у меня. Арант с Годаной вернулись за стол последними и со вздохом плюхнулись рядом.

– Вызнали, откуда он порченную муку взял? – спросил курчавый.

– Купил в Холмогорье, – ответил Арант и, придвинув к себе кружку, устало потер лицо. – Хорошо, что тамошняя дружина уже два дня как разобралась с этим.

– А, точно. Ты же только оттуда. Повезло.

– Вот уж точно.

Взгляд Аранта уперся в меня. Я сидел с невозмутимым видом сфинкса и допивал пиво.

– А ты, значит, грамотная, да? Знаешь, что людей портит. Почему же сразу не указала на хлеб? Ведь если б я не спросил, то ты бы промолчала, – пробормотал он и понимающе усмехнулся. – Сбежать хотела небось? Но почему тогда ответила? Не понимаешь, да? Может, ты тоже из хулителей…

Зденька сунула кулак ему под нос.

– Скажи «благодарю» и успокойся, мудрец ты наш хитровывернутый. Такие знатные девочки у хаоситов только для выкупа да продажи бывают.

Вид у богатырши сделался ну очень убедительный, а Арант уже слишком устал, поэтому он только криво улыбнулся.

– Я всех женщин в одних покоях поселил. Как будете готовиться ко сну, аккуратно осмотрите её.

Я одним глотком допил пиво и уставился в окно. Легкий хмель из головы тут же вымело напрочь.

Мне повезло уродиться узкоплечим и вытянутым. Длинные руки, длинные ноги, высокий рост и белая кожа достались мне от русской родни. Спортом я никогда не увлекался и большую часть жизни был малоежкой, так что сохранил юношескую тонкость. В правильном купальнике я вполне сошел бы за угловатую девушку, оттого в своё время обо мне в тусовке артистов и ходили всякие слухи. Но если панталоны были на мне, то спасительное бра лежало мокрым в чемодане. Голова загудела в попытке придумать хоть что-то. Как назло, ничего путного в неё не лезло.

«Собственно, чего я парюсь? Могу же просто лечь в нижних одеждах! Они достаточно просторные, а сплю все равно на животе», – подумалось мне.

– Хорошо, – кивнула Годана Аранту. – Как уснет, мы посмотрим.

Я тоскливо вздохнул. Надеть псевдогрудь было нужно до сна. И срочно высушить. Я перевел взгляд на мутную слюдяную пластину, которая заменяла оконное стекло, побарабанил пальцами по столу и вспомнил, что мокрым лежало не только бра.

– Что такое? – спросила Зденька, когда я потеребил её за рукав.

Я с серьезным лицом показал на одежду:

– Ханьфу, – повел руками, изображая стирку, и добавил по-корейски: – Стирать, – похлопал в воздухе, словно перекидывая наволочку через веревку. – Сушить.

Зденька похлопала глазами на эту пантомиму.

– Чего? А! У тебя же одежонка мокрая!

Я чуть не закивал, ладно, вовремя спохватился.

Зденька не подвела. В считанные минуты она напрягла трактирщицу, та позвала какую-то девчонку и меня проводили в женскую комнату, чтобы открыть чемодан. Комната не вдохновила: кое-как сколоченные кровати, грязные полы, на досках лежали тонкие, набитые какой-то подозрительной трухой матрацы, больше напоминавшие мешки. Я украдкой пощупал мягкость такой «постельки» и понял, что в жизни не усну на этом прокрустовом ложе. Один плюс: опасения насчет разоблачения развеялись. Но бра прополоскать и высушить всё равно было нужно. А для этого следовало незаметно вытащить из него резиновые мячики. В принципе, это было достаточно просто – Регина вложила половинки в тканевые мешочки, чтобы грубая резина не раздражала кожу, пришивать непосредственно к топику не стала. Всего-то и требовалось отвлечь провожатых. А что отвлекало женщин лучше интересных шмоток?

Я открыл чемодан и выложил пакеты с остальной одеждой прямо перед любопытными носами. Яркий полиэтилен завлекательно зашуршал. В слабом рассеянном свете блеснули стразы и синтетические кружева. Глаза у бабёнок моментально загорелись.

Зденька потянулась к ближайшему пакету с жалобным вопросом:

– Можно?

Я взял её за руки, оценил их чистоту, а потом с понимающей усмешкой вывалил прихваченное из цивилизации добро – и бабы пропали. Они охали и вздыхали, самыми кончиками пальцев касаясь тонкой верхней одежды, восторгались яркими красками, камнями, бисером, нитяным кружевом, дешевыми стразами. Их восхитили и резинки на штанах, и крой незаметных карманов, и даже ровная машинная строчка, а липучки с молниями и вовсе заняли на все десять минут. Они вертели одежду и так и эдак. Я успел бы не только вытащить и перепрятать половинки мяча, но и изобрести вакцину от бешенства.

– Как это так? – удивились бабы при виде бесшовного белья. – Это что, это так и ткали?

Блеклый сероватый цвет и растянутую структуру они в упор не увидели. Видимо, решили, что так и было задумано.

– Так, стирай осторожно! Только прополощи в холодной воде от соли – и всё! И только попробуй что-то испортить – голову сниму! – грозно велела Зденька перепуганной девчонке и повернулась к трактирщице. Та сразу понятливо закивала.

– Стирай и вешай в моей комнате, – добавила она. – Лично прослежу, чтоб не утащили!

Девочка бережно засунула пакет в первое попавшееся одеяло и выскочила со словами:

– К утру всё будет готово, госпожа!

В который раз убедился в волшебном действии тряпок. Всласть покопавшиеся в шмотках бабы разом стали гораздо добродушнее и вежливее. Видимо, прикинули стоимость косплеерских поделок на местные деньги. Судя по реакции, в моём чемодане лежало небольшое состояние. Я даже на пару минут озадачился своим нынешним нарядом. Бисер и тонкая голубая немнущаяся ткань – не слишком ли дорого? Не вызывало ли все это добро желания заграбастать дорогие тряпочки?

Впрочем, меня конвоировали служители Равновесия. Конечно, вряд ли это была хорошая идея – отходить от места попадания, но пока послушание обеспечивало относительную безопасность. Мне и так повезло, что ребята оказались служителями закона. Будь на их месте кто другой, то я бы уже мирно разлагался в морской пещерке. Еще бы за татуировки не расстреливали – и вообще красота. А так приходилось таиться и делать непонимающее лицо.

Ночь была незабываема. Я не разделся и только сбросил верхний, покрытый вышивкой слой, оставшись в довольно плотной просторной сорочке и панталонах. Как оказалось, правильно сделал. Мало того, что под спиной лежали доски, так еще и в постели обитала какая-то живность. В отличие от своих соседок, я терпеть не стал – скинул на пол и подушку, и этот рассадник клопов. На помощь пришел наряд темного мага. Из штанов и рубашки вышла прекрасная подушка, а черный трикотажный халат послужил замечательным одеялом. И если бы не жесткие доски, то я бы сначала тихо поплакал, выплескивая стресс, а потом выспался. А здесь даже пожалеть себя толком не получилось.

Залезть под одежду никто не рискнул. Видимо, оценили корейские ругательства, которые я всю ночь цедил сквозь зубы.

Под утро погода испортилась окончательно. По крышам и окнам забарабанил дождь, в трубе тоскливо завыл ветер. Вдалеке зарокотал гром. Сквозь щели просочился свежий, пахнущий озоном воздух. Но только-только я задремал, как соседки дружно зевнули, встали с кроватей и начали бодро собираться в дорогу.

В повозку я сел злой как собака. Мало того, что уровень местного комфорта оставил без сна, так мне еще и не дали нормально умыться! Ладно, против холодной водички я ничего против не имел, но какого черта эти люди пытались отобрать у меня зубную щетку? Как, вашу мать, зубная щетка угрожала их мифическому Равновесию?! Почему зубы нужно было непременно ополаскивать и даже пальцем не елозить во рту, чтоб снять налет? Да еще в какой-то совершенно дикой дряни более чем сомнительного состава! Я едва её пригубил – выплюнул, почувствовав мочу. Мочу! Нет, её долго использовали как раз для этих целей, но в Китае и Корее. А здесь-то почему так извращались? У них под боком целое море было! Казалось бы, выпари кружку морской воды на огне, добавь мятного масла – и наслаждайся. Но нет, вместо соли и древесного угля с хвойными смолами они брали мочу с травками! Что за мир такой, куда я попал?!

Благо зубную пасту не успел достать, у аборигенов вообще бы шок случился. При виде пены они бы наверняка подумали, что у меня бешенство. Утащенный из двадцать первого века тюбик и кое-как отвоеванную щетку я затолкал поглубже в чемодан, порвав подкладку. На фоне ополаскивателя из чьей-то мочи они были просто венцом профилактической мысли.

Одно хорошо: пока все умывались, я забрал вещи и надел топик Регины. За ночь всё высохло, даже мешочки, в которых лежали половинки мячиков. Остаться наедине тоже оказалось просто: я затолкал вещицы во внутренние карманы, зашел в туалет, закрыл дверь на крючок, расстегнул пояс и спокойно пролез в бра, вытащив руки из рукавов. Сорочка такой фокус позволила – крой был просторным. Я был в таком ауте после попытки почистить зубы, что даже на запахи и туалетную грязь не обратил внимания. Не вляпался ни во что – и ладно.

Путь в сонном мозге отложился урывками. Точнее, особо глубокими ухабами. Меня трясло и укачивало, дико хотелось спать, но уснуть в такой тряске смог бы только отпетый мазохист. Остановку я воспринял как манну небесную, но встать смог далеко не с первой попытки.

На этот раз служители Равновесия посетили город и заехали на постой не в гостиницу, а прямо в богатенький двор. Насколько я понял засыпающим мозгом, здесь их ждал пациент. Для властительных гостей выделили целый отдельный домик. А на кроватях лежали перины! Мягкие, чистые, укрытые хрустящими белыми простынями, тяжелыми одеялами и пышными подушками! Едва узрев выделенную мне роскошь, я кое-как стащил с себя местные лапти и расшитое платье, рухнул на неё и отключился до самого обеда. Спал бы и дольше, но тут под сорочку поползла чья-то коварная рука.

Наверное, мой мозг так и не смог до конца расслабиться. Иначе как объяснить тот факт, что я моментально вспомнил, где лежу и почему? Но поскольку на мне уже был весь «маскировочный комплект», а спал я по обыкновению на животе, то решил себя пока не выдавать и для начала послушать.

– Точно не разбудим? – прошептала Зденька.

– Она всю ночь не спала, потом в повозке всю растрясло – не проснется! – ответила таким же шёпотом Годана. – Давай я спину посмотрю, а ты – ноги, потом мы её перевернем и проверим живот и руки.

Руки запорхали по телу, приподняли сорочку. Я усилием воли заставил себя лежать спокойно и ровно дышать. Характерная растительность на руках и теле у меня была удалена всё той же лазерной эпиляцией. Во-первых, голая кожа не задерживала запах пота и не оставляла желтые пятна на белых рубашках, во-вторых, черные волоски слишком выделялись. Нетронутыми остались только ноги. Но ведь в этом веке волосатые ноги были и у женщин.

Они не собирались меня раздевать. Годана только приспустила пояс, чтобы посмотреть на копчик, и отогнула лямки бра. Даже в подмышки не сунулась. Видимо, решила, что слишком нежное место. Зденька так вообще выше бедер не поднялась – не смогла приподнять штанины. Но бедра её и не интересовали.

– На лодыжках и в коленках чисто, – прошептала она.

Шею обдало воздухом, и я на мгновение запаниковал. Шея – первое, что выдавало мужчину. И дело заключалось не только в кадыке. У женщин она сама по себе тоньше и нежнее. Я попал сюда без парика, но моя стрижка была удлиненной, а волосы – густыми. Да еще и отросли порядочно, поэтому пряди маскировали толщину шеи. Кадык у меня так толком и не сформировался, одарив тем самым уникальным контртенором. На следующий вечер после вечеринки косплееров я должен был идти к парикмахеру, но попал сюда. Спасибо шевелюре и занятости мастера – выручили. Но если поднять волосы…

– Спина и шея тоже чистые, – ответила Годана, опустив пряди.

Я ушам своим не поверил. Она что, ослепла?

– Переворачиваем, – шепнула Зденька, осмотрев предплечья. – Тощая-то какая! Кожа да кости!

За руки я не волновался – по ухоженности они дали бы сто очков форы местным красоткам. Плюс Зденька посмотрела лишь на сгибы локтей, выше подняться у неё не получилось.

– Если она даже у пиратов была такая разборчивая, то неудивительно, – буркнула Годана.

Меня осторожно, буквально на цыпочках, начали переворачивать. Я сообразил, что если у них получится, то никакое бра меня не спасет – у женщин появится возможность спокойно задрать сорочку по самую шею. Да и архитектурное излишество в штанах, природой для женщин не предусмотренное, никто не отменял. И недовольно замычал, пряча лицо в подушку. Руки моментально исчезли, оставив меня на боку. Я быстро подтянул одну ногу, прикрывая пах, и облегченно вздохнул. Удачно повернули – бра надежно прилегло к груди, панталоны образовали складки, даже изгиб талии образовался.

Годана мельком глянула на ключицы и плечи, Зденька посмотрела на живот.

– Чисто. Над грудью посмотрела?

– Посмотрела. Чисто, – Годана вздохнула.

– Только грудь не получится и бедра, – с досадой пробормотала Зденька. – Это её белье…

– Да там и не надо, – отмахнулась Годана. – Это только мужчины туда рисунки бьют, женщины так не делают. Во-первых, слишком больно, во-вторых, они тоже рожают и грудью кормят.

Нет, у неё явно были проблемы со зрением. Осмотреть самые подозрительные места – и ничего не заподозрить? Я даже не знал, радоваться мне или оскорбляться. Неужели и правда настолько не походил на местных мужчин? Ладно, мышц у них больше и шеи явно толще, и рост зачастую переваливал за два с половиной метра. Но они же не всегда такие! Я что, даже на мальчишку не смахивал?! А может, она и заподозрила, но по каким-то причинам промолчала?

– Да куда этой детей кормить? Не грудь – прыщики одни. Бедра узкими будут – не разродится ведь. И ребра торчат, – жалостливо пробормотала Зденька и погладила меня по голове.

У меня так и зачесался язык сказать что-то вроде: «Спасибо тебе, женщина! Теперь я знаю, что у меня хотя бы бедра узкие!»

– Откормим, – бодро сказала Годана. – Вот сейчас как раз обед подошел!

Зденька погладила меня по голове еще раз, потеребила ухо.

– Тэхон! Тэхон! Вставай!

Я вздохнул, словно только проснулся, пошевелился и взглянул на женщин с максимально беззащитным выражением лица. Для верности потер глаза и буркнул надутыми губами:

– А?

Те моментально растаяли.

– Обед, Тэхон! – Зденька показала, как ест суп. – Еда! Ням-ням!

Я рассудил, что самое время начать изучение языка. А то с таким уровнем коммуникации у аборигенов рано или поздно кончится терпение.

– Е-да? – повторил я, вопросительно склонив голову набок.

– Еда! – обрадовалась Зденька и подала мне платье.

Я быстро схватил тонкую голубую ткань, прижал к животу, встал – сорочка упала до бедер – и уже спокойно, без спешки накинул расшитую ткань на плечи, затянув пояс. До меня медленно дошло, что самый опасный этап благополучно миновал. Хвала неведомой Кате, которая педантично сшила панталоны к платью неведомой тян, и топику Регины. Пусть неказистый, страшный и вообще чужой, но жизнь он мне спас.

Да и отношение Зденьки и Годаны явно стало теплее. Они показывали дорогу и общались уже гораздо охотнее. Зденька так твердо вознамерилась обучить языку и по пути тыкала пальцем в разные предметы, называя их. Я повторял, стараясь имитировать акцент, и вертел головой во все стороны.

Гостевой дом выдавал нехилый достаток хозяина. Стены были обиты тканевыми обоями с симпатичным ненавязчивым узором. Большие окна радовали глаз настоящим прозрачным стеклом. Тяжелые, насыщенного изумрудного цвета занавески были перехвачены витыми шнурками с кисточками. На полу вместо простых досок красовался уложенный елочкой паркет из темного дерева. Всюду стояла изысканная мебель, мелькали даже зеркала в роскошных рамах.

Дом имел всего два этажа. На втором располагались спальни, на первом – кухня с большой русской печью. К кухне примыкала столовая. Аккуратная деревянная лестница вела в коридор, который служил и прихожей, а из коридора уже можно было попасть на кухню.

В столовой по центру стоял огромный, уже накрытый стол. Вокруг стола сидели служители. Я с облегчением увидел, что хоть там и были общие горшки и супницы, каждому служителю полагалась отдельная глубокая деревянная миска, расписанная под хохлому.

– Тарелка, – объявила Зденька, едва я сел на свободное место, и схватила мою ложку, не забыв объявить название. Я послушно повторил.

Она навалила в вышеуказанный предмет столько еды, что у меня чуть глаза на лоб не полезли.

– Щи! – гордо назвала коронное русское блюдо Зденька, поставив тарелку передо мной. – Кушай!

Я сначала внимательно рассмотрел еду. Щи были сварены из курицы, зеленых листьев и какого-то странного овоща, который старательно маскировался под желтую картошку. Из привычных овощей я выловил морковку и лук. На вкус оказалось весьма приятно. Почему-то вспомнилась русская бабушка, к которой отец возил меня пару раз на каникулы после переезда в Россию. Знакомство с ней выдалось недолгим – она умерла через три года после нашего переезда. Я заработал ложкой быстрее, опознав наконец в зеленых листьях ревень с крапивой. Жалко только, всё было разварено до такой степени, что разваливалось на языке. И остро не хватало чесночка и сметанки. Служители довольно крякнули при виде такого аппетита.

– Я так понимаю, девочка чистая, – сказал курчавый.

– Чистая, – кивнула Годана. – Даже родинок почти нет. Худющая – жуть! Одни жилы да мослы. Поздно созревать начала, впрочем, с такими-то приключениями неудивительно. Я бы дала ей лет пятнадцать-шестнадцать.

Я чуть не поперхнулся. Какой, оказывается, замечательный у меня был уход за собой! В тридцать лет выглядеть как пятнадцатилетняя девочка с задержкой в развитии не всякому дано. А мама всё нос воротила от моей косметической фирмы. Как выяснилось, зря. Отличные у них скрабы, маски и крема! Отличные!

– Как самочувствие Дана Втораковича, Илья? – спросила Зденька. – Не пошла его болезнь на убыль?

Илья степенно огладил кудрявую бороду.

– Я тишком слуг расспросил, и те говорят, что ему становится хуже. Но к их словам следует относиться с осторожностью: они часто преувеличивают. Вот вернется Арант Асеневич – и узнаем точно. Дан Вторакович почти месяц как на земле живет. Равновесие его уже должно было прийти в порядок.

– Говорили ему, что долго в море плавать нельзя, – укоризненно проворчал кто-то в дальнем углу стола. – Что вдоль берега ходить надо. А ему всё неймется. Неведомые страны ему подавай! Земли диковинные! Годана, подай мне хлеба, будь ласкова.

– Вот уж точно, – поддакнула Годана, протягивая хлебницу. – Многие мореходы мнят себя крепкими и непоколебимыми. Нет в них понятия, что морю и ветру любая человеческая воля, что нам – муха. Предупреждай не предупреждай, а пока самих не клюнет – не прислушаются к мудрецам Порядка. Вот и Дан Вторакович из той же породы…

– Придержите язык, – раздался строгий голос Аранта от двери.

Он прошел к столу, позволил наполнить щами миску, взял ложку и хлеб. Служители замолчали, внимательно наблюдая за ним. Арант ел сосредоточенно и молча, глядя куда-то в стол. Между его бровями залегла хмурая морщинка – свидетель крайней озабоченности владельца. Всем стало ясно, что слуги не преувеличивали.

Закончили обед в тишине. Никто не решился нарушить сосредоточенную думу мудреца. За первым последовало второе: жаркое с грибами в пузатых горшочках и солеными огурцами. Я со вздохом от своей порции отказался. Глаза хотели, но в желудок не поместилось и половины миски со щами. Настаивать Зденька не стала. Видимо, понимала, что «исхудавшая в плену девочка» сразу всё съесть просто не способна.

За вторым тихая служанка, которую я сразу даже не заметил, собрала посуду и разлила из пузатого заварочника и самовара чай. Почуяв запах, я чуть не прослезился и первым протянул чашку. Русские умудрились приготовить самый настоящий Паха-Ча – мятный чай. Арант дождался, когда она уйдет, плотно закрыл за ней дверь и с тяжелым вздохом налил чай из чашки в расписное блюдце.

– Всё плохо, братья и сестры, – сказал он и подул на блюдце.

Я огляделся. Да, чай полагалось пить не из чашек, а сначала остужать, затем цедить небольшими порциями, как в старом мультфильме «Летучий корабль», и закусывать сладостями. Сладости здесь были представлены яблочной пастилой, вишневым вареньем и пряниками. Да, русские всегда знали толк в чаепитиях, даже альтернативные. Я тоже налил чай в блюдце и прислушался к разговору.

– Море слишком сильно исказило Равновесие Дана Втораковича, – рассказывал Арант. – Ему не помогли ни освобождение от дурной крови, ни сад, ни земля, ни даже заговоры и обряды. Если мы не найдем средство от морской язвы за эти три дня, то он умрет, а вместе с ним и наша честь. Илья, ты самый старший среди нас. Что скажешь?

Илья отхлебнул чай, пригладил завитки на бороде и, подумав, ответил:

– Вероятнее всего, Дана Втораковича всё еще не отпустило море. Вернее сказать, морские ветра. Возможно, ему стоит уехать подальше в леса, чтобы ветра до него не долетали.

Я даже завис. Морские ветра как причина морской язвы? Что за болезнь такая странная? Отит, что ли?

– Да, я тоже так думаю, – кивнул Арант. – Но Дан Вторакович не выдержит дороги. У него шатаются зубы, болят руки и ноги, появились язвы…

Язвы на теле моряка дальнего плавания? Я медленно обвел стол взглядом. Пастила, варенье и пряники мирно лежали на местах. Разваренные в хлам щи спокойно переваривались в моем животе, служители еще и тушеной картошкой с солеными огурцами подкрепились. А огурцы засолили явно давно. Никаких свежих овощей, фруктов, даже элементарного чернослива нам не подали. Если предположить, что на стол больного регулярно ставили такое же разваренное и пареное, – а оно, скорее всего, так и было, ведь у него болели десны и зубы – то картинка складывалась весьма прозаичная. Скорее всего, Дан Вторакович болел самой популярной моряцкой болезнью восемнадцатого века. И лучше на земле ему не становилось как раз из-за того, что он элементарно не мог жевать свежие фрукты и овощи, а давить соки здесь было не принято. Не росли здесь настолько сочные фрукты.

– Я полагаю, что язвы – это хороший признак, – сказала Годана. – Это морская соль старается покинуть тело.

– Это плохой признак, – возразил Илья. – Да, соль старается покинуть тело, но она уже разнеслась по телу. Если её выпустить, то нужно будет восстановить Равновесие земной солью.

– Да, пожалуй, мы так и поступим… – вздохнул Арант и отставил чашку. – Если мы соберем всю нашу земную соль, думаю, это поможет. Илья, мне будет нужно прокалить нож для кровопускания…

Я ошалел. Чего? Они собрались лечить цингу кровопусканием и солью?!

Блюдце выпало из рук и звонко повертелось на столе. Служители вздрогнули и повернулись ко мне, словно только что вспомнили о моем существовании. Я виновато улыбнулся.

– Послушайте, – вдруг медленно сказала Зденька. – У Тэхон нет морской язвы. У всех пиратов была, а у Тэхон – нет. Она отощала, явно долго голодала, но море отчего-то не повлияло на неё. Тэхон, открой рот! – она распахнула рот посильнее, жестами показывая сделать то же самое.

Я застыл с улыбкой на лице. Открыть рот? Чтобы все увидели у пятнадцатилетней девочки полноценные зубы мудрости?!

Арант не поленился – подошел и наклонился. Я отшатнулся, недовольно клацнув зубами, когда его толстые пальцы потянулись к моим губам.

– Тэхон, открой рот, – умоляюще попросил Арант, тыкая пальцами себе в зубы. Зубы, кстати, у него были немного неровными, но целыми и крепкими. Видимо, неплохой ополаскиватель они готовили из мочи.

Я нахмурился и прикрыл рот пальцами.

– Наверное, она считает, что ты хочешь украсть её душу, – улыбнулась Годана.

– Ладно, пусть не открывает, – сдался Арант. – Помогите мне!

Он пальцами отогнул губы, чтобы я полюбовался на его десны. Зденька и все близсидящие служители повторили вслед за ним – кто во что горазд. Взрослые, огромные, бородатые и не очень люди зубоскалили мне со всех сторон. И вдобавок мычали, умоляюще вращая глазами. Окажись на моем месте кто-то, не знающий языка, принял бы это за какой-то дикий обычай.

– Она на нас смотрит, как на умалишенных, – промямлила Годана.

Я вздохнул и, закатив глаза, отогнул губы, чтобы все полюбовались на мои крепкие и здоровые резцы.

– Действительно, ни малейших признаков морской язвы, – пораженно сказал Арант. – Как у неё это получилось?

– У неё очень сильное Равновесие? – предположила Годана. – Такое, которое не может поколебать море? О её народе мы ничего не знаем.

– Да, её спокойствию можно только позавидовать, – поддакнул Илья. – Она ни разу не плакала и даже глазом не моргнула, когда мы расстреляли пиратов.

Арант разочарованно отступил.

– Да, возможно, так и есть… Готовьте соль и прокалите нож. Я пойду к Дану Втораковичу.

Мне захотелось взять ложку и со всей дури зарядить ею промеж глаз этих… служителей Равновесия, а в особенности их муд… мудреца. Выжившую пассажирку корабля дальнего плавания не поразила цинга из-за того, что она была невероятно спокойна? Что за логика такая? Почему они связали частые остановки в портах со здоровьем, но не додумались до свежих овощей и фруктов?

Служители встали из-за стола. Годана развела в печи огонь. Илья поднялся в спальни. Я посмотрел на этот беспредел и понял, что без моего вмешательства несчастный Дан следующего утра, скорее всего, уже не увидит. А служители лишь вздохнут, принесут свои соболезнования, Аранта, возможно, снимут с должности мудреца Порядка, и этой группе, наверное, назначат другого руководителя… Который может быть еще более фанатичным в вере и относиться ко мне не так снисходительно и вежливо. Да еще лечить по своему разумению, не спрашивая ничьего совета…

Я встал и тихо вышел следом за Арантом. Он по крайней мере прислушивался к своим подчиненным, а значит, к единственной здоровой пассажирке корабля дальнего плавания он тоже, вероятно, прислушается. Пусть она и не знает языка. Но видеть и показывать она ведь способна? Поэтому в соответствии с ролью я сначала пошел смотреть на пациента.

Первое, что бросилось в глаза – отсутствие всяких плодовых деревьев во дворе. Красивая аллея была вся усажена березками, какими-то кустами и липами. Я оглянулся, высмотрел Аранта у самого большого дома и, спрятав руки в рукава, чинно подплыл к нему. Увидев меня, тот остановился.

– Тэхон, – уныло кивнул он мне и махнул рукой на гостевой дом. – Тебе нечего здесь делать. Иди назад.

Я поднял голову, строго уставился в его глаза и самым требовательным голосом сказал, позволив чуть споткнуться на сложном отчестве:

– Дан В-то-ра-ко-вич.

– Что? – оторопел Арант. – Ты хочешь видеть Дана Втораковича? Нет! Это зрелище не для девочек! – он для убедительности замотал головой. – Нельзя!

Я нахмурился и повторил еще требовательнее:

– Дан Вторакович!

– Нельзя, говорю тебе! – уперся Арант.

Я попытался пройти мимо него в господский дом, но этот муд… мудрец схватил меня за руку и бесцеремонно потащил за собой! Я уперся в землю, но что против двух с лишним метров тяжелого веса моя тушка? Словно вообще ничего не весила. Дикое ощущение беззащитности пронзило меня с головы до пят. Я был не атлетичным, но считался довольно высоким и уж точно всегда мог дать отпор. Но не теперь. Здесь целая половина человечества могла убить меня одним ударом, и осознание этого стало невероятно жутким.

Я сделал пару шагов, нагоняя этого дуболома, и со всей силы пнул его под коленку. Не ожидавший нападения Арант ухнул вниз и с трудом удержался на ногах. Я вырвал руку и отошел на пару шагов со словами:

– Дан Вторакович!

Арант рассвирепел. По моей коже пробежались мурашки. Последуй хоть один удар с его стороны – и я навеки остался бы инвалидом.

– Ты хочешь увидеть Дана Втораковича? – с угрозой спросил Арант. – Ладно! Будет тебе Дан Вторакович! Только потом не реви!

Весь путь до комнат пациента он нехорошо улыбался, предвкушая мою истерику, и с издевательским поклоном открыл дверь. Я шагнул внутрь темного, полного затхлого воздуха помещения, раздвинул шторы, повернулся к постели и поспешно уткнулся носом в рукав.

Зрелище и впрямь было не для девочек. Лежащий мужчина был жуткого синеватого цвета. На его руках цвели кровоподтеки и мелкие болезненные точки. Дан Вторакович с трудом разлепил запавшие глаза, слабо улыбнулся в короткую бородку и прошамкал:

– Какое чудное видение меня посетило!

Самое жуткое – вокруг него стояли горшки с землей и цветами. Видимо, чтобы вернуть Равновесие.

– Цинга, – констатировал я и, вежливо поклонившись, вышел прочь из жуткого места.

Я рассчитал верно. Обескураженный Арант вновь закрыл шторы и выскочил следом за мной, протараторив:

– Прошу прощения, Дан Вторакович, это Лим Тэхон. Знатная госпожа из дальней страны. Она пересекла глубокие воды моря и единственная из всей команды сохранила Равновесие. Мы полагаем, что она сможет вам помочь!

Я, не сбавляя шага, закружил по дому в поисках кухни. Арант шел следом как привязанный, всё время повторяя вопрос:

– Цинга? Морская язва – цинга?

– Морская язва, – кивнул я и наконец нашел кухню.

Задвинув повариху в угол, я перебрал все продукты и заглянул во все корзины. Свежих овощей с витамином С, пригодных для употребления болезненным ртом, было мало. Лук не подходил по вкусовым качествам, да и мало в нем витамина С для быстрого эффекта. Цитрусовых не было вообще – видимо, климат не тот. Морковь, свекла… Мало, слишком мало. Из всего, что содержало убойную дозу витамина, в доме нашелся лишь укроп с петрушкой. И мёд.

– Чего это она ищет? – не слишком вежливо спросила повариха.

Я поднял задумчивый взгляд на Аранта и поманил его за собой на улицу. Тот послушно вышел. Я сошел с дорожки, сорвал ветку с ближайшего куста акации и, сковырнув с земли дерн, принялся за рисование. Арант следил за мной со всё возрастающим недоумением. Для начала я нарисовал ветку малины. Отдельно, для особо непонятливых, ягоду. Затем ветку шиповника с цветком. Ягоду – тоже отдельно. Рядом с ними смородину.

– Ягоды? – нахмурился Арант. – Ты искала ягоды? Но он ведь ел варенье! Ва-рень-е!

Он сбегал на кухню и принес горшочек с вареньем. Но это варенье было слишком переваренным, в нем не было витаминов.

Я закатил глаза и замотал головой. Простая ранее задача – донести, что нужны именно свежие ягоды и фрукты, – без использования речи стала казаться невыполнимой.

– Ну что же ты хочешь сказать? – жалобно спросил Арант. – Он же ест всё, что дает земля!

И меня осенило. Я топнул ногой по земле, провел рукой по веткам, а потом сорвал лист и сунул его в рот. Снова постучал веткой по рисункам, потом нарисовал банку с вареньем, под ней нарисовал огонь и зачеркнул их. Поманил на кухню, прошелся вдоль кастрюль и горшков с едой, чиркая по ним веткой, и вывалил перед Арантом свежие овощи и отдельно поставил мед. Арант смотрел на меня, и на его лице медленно проступало понимание.

– Ну конечно, – прошептал он. – Конечно! Тэхон, милая, пойдем. Я всё понял. Нарубите Дану Втораковичу свежей моркови, – и подал кухарке морковку.

Нет, он решительно ничего не понял! Я нетерпеливо ткнул его веткой, за руку вывел на улицу и еще раз показал на рисунки.

– Нужны именно эти ягоды? Не морковь? Но почему не морковь? Она же ближе к земле? – недоуменно спросил этот непонятливый человек.

Я чуть не выматерился. Вот как сказать, что в моркови слишком мало витамина С? Теряя терпение, я еще раз постучал по рисункам. Для особо непонятливых пририсовал рядом горшок с сотами на боку, потом изобразил, что болит зуб, и, вновь ткнув в рисунок смородины и малины, показал, что это надо растереть и съесть. А потом улыбнулся, показав зубы.

– Ну конечно! Зубы! Морковку всё равно надо жевать, а растертые ягоды – нет! – просиял Арант и тоже изобразил улыбку, постучал по ней ногтем. – Зубы!

– Зубы, – согласился я.

– Арант Асеневич, вы где? – крикнул Илья, выйдя на веранду гостевого дома. – У нас всё готово!

Арант побежал к нему. Я поспешил за ними.

– Я выяснил, как Тэхон сохранила Равновесие в глубоком море! – выпалил Арант, сияя. – В текстах предков так и написано – есть то, что дарует земля! Земля, понимаешь? Земные плоды должны быть живыми, а в приготовленной еде нет жизни!

Я тяжело вздохнул. Ну, до открытия витаминов сойдет и такое объяснение…

Илья замер. Еще раз огладил бороду.

– Резонно, – согласился он. – Корабли, уходящие в глубокое море, не берут с собой живые плоды. Они быстро портятся. Но как сохранились живые плоды у пиратов и почему их ела только Тэхон?

Арант задумался, повернулся ко мне. Ответ у меня был готов – настоящие мужчины ели мясо, а бедной пленнице приходилось ухаживать за бонсаем из имбиря и петрушки и выуживать из дубовой бочки консервированный болгарский перец, зачастую питаясь только ими. Но поскольку Лим Тэхон не понимала русского языка, то я лишь окатил служителей Равновесия индифферентным взглядом и, отряхнув ладони от земли, засунул руки в рукава. По губам скользнула легкая улыбка.

Я предвкушал новую потрясающую пантомиму, которая донесет до меня этот логичный вопрос.

Глава 4.

Как и следовало ожидать, рекомендованное лечение со свежими ягодами возымело невероятное действие. Во-первых, оно пришлось по душе Дану Втораковичу. Он выслушал Аранта, посмотрел на меня, пышущего здоровьем, несмотря на худобу, и решил, что сначала попробует сменить диету, а с кровопусканием лучше повременить.

Слуги в тот же день принесли с рынка большую корзину поздней смородины. Поскольку Дана Втораковича всё время мучила жажда, я научил кухарку готовить лимонад: к свежим листьям и стеблю мяты и петрушки добавлялись ягоды шиповника, который вот уже несколько лет благополучно рос под господскими окнами. Всё мелко рубилось и заливалось кипяченой, но не горячей водой на несколько часов. Лакомство из свежих ягод и лимонад три дня подавались на стол – и страдающий вот уже второй месяц больной чудесным образом пошел на поправку. За те семь дней, которые мы провели в гостях Дана Втораковича, у него исчезли боли в ногах и руках, улучшился цвет лица и перестали появляться новые язвы во рту. Он окреп и к уже пятому дню смог встать с кровати. Вкусное лечение настолько ему понравилось, что он велел подавать ягоды с мёдом каждый день.

На седьмой Дан Вторакович радостно показал на заживающие десна, и все служители выдохнули с облегчением.

– Сомнений нет – живые ягоды, мёд и напиток наполняют его кровь чистой силой земли и восстанавливают внутреннее Равновесие, – сказал Арант на очередном послеобеденном чаепитии. – Я велел переходить на твердые плоды сразу, как только позволят зубы. И ни в коем случае не исключать готовую, наполненную огнем, пищу. Илья, как приедем в Кром Порядка, обязательно напомни мне зайти в дом знаний. Мудрость предков дошла до нас не полностью, нужно дополнить свитки.

Илья степенно кивнул и, взглянув на меня, сказал:

– Я советую Лим Тэхон в Кром Порядка. Очевидно, её народ тоже знает о Равновесии, а она сама владеет чудесными навыками, которые всё это время помогали ей справляться с испытаниями и сохранять Равновесие в теле и душе. Она готова помогать страждущим и делиться знаниями. Кто видит её в воспитанницах, кроме меня?

Служители переглянулись и дружно подняли руки. Арант крякнул и поставил блюдце на стол.

– Честно говоря, Дан Вторакович просил её руки…

Я чуть не поперхнулся чаем. Меня – замуж?! Нет-нет, давайте лучше в Кром Порядка, а то мало ли как отреагирует уважаемый мореход на сюрприз в штанах молоденькой супруги. Вдруг для него, привычного к мужским компаниям, это не станет препятствием для брака?

– Никакого «замуж»! – возмутилась Зденька. – Пожалейте девочку, Арант Асеневич. Она же еще не созрела! Пусть лучше сначала станет воспитанницей Крома Порядка, выучится языку, нашим обычаям и законам, а там и жених подходящий найдется, получше этого купца. Он же постоянно в море! Какой из него муж для молодой женщины?

Арант посмотрел на меня и смущенно кашлянул, отведя глаза в сторону. Похоже, кто-то не собирался спрашивать моего мнения.

– Я согласна с Ильей. Пусть Тэхон маленькая, но зато очень способная! – с жаром продолжала Зденька. – За эту неделю мы выучили с ней всю азбуку, она уже читает по слогам и знает почти сотню слов!

Я скромно пригубил чай. Местный алфавит оказался очень близким к стандартной русской кириллице. Немного иначе писалась буква «Ё», было три «И», и еще везде в словах, которые заканчивались твердой согласной, ставился твердый знак.

– Уже читает? – удивился Арант. – Что ж, раз такое дело, то тогда конечно…

Служители поддержали Илью и Зденьку, и меня взяли с собой. Дан Вторакович посокрушался, но пожелал удачи и напоследок подарил самый настоящий расписной веер. Из шелка. С тремя вышитыми золотой нитью лотосами. У меня при виде этого великолепия рот открылся сам собой и возникло несколько очень интересных вопросов к морским границам и нашему географическому положению.

– Вы… были в… Цин? – не удержался я.

– Нет, – замотал головой Дан Вторакович. – Я купил веер в порту Нанды у торговца тканями. Цин – это твоя родина? Там твоя мама?

– А? Нет! Корё, – я свёл ладони. – Цин и Корё…

– Рядом. Понятно, – улыбнулся Дан Вторакович.

Я принял веер. Всё-таки шелк, кость и вышивка золотой нитью. Сколько-нибудь в моем мире он точно стоил. Да и компенсация за неудобства мне определенно полагалась.

А неудобства эти были велики. В первую очередь мне приходилось чистить зубы тайком, в темных чуланах и с одной кружкой воды. За всю неделю я нормально помылся лишь раз – в банный день. Еще пришлось долго отбиваться от совместной помывки с женской частью отряда, всячески возмущаясь такому бесстыдству, и идти последним. Это была вовсе не привычная мне баня: закопченная халупа, вся в саже, провонявшая дымом, с небольшим предбанником и просторной помывочной. Я зашел – и чуть не окосел: даже после мужчин и женщин температура стояла такая, что хотелось выйти и рухнуть в снег. Париться я не рискнул – быстро-быстро прополоскал белье, намылился от души мылом Регины, вспенил голову рецептом бабушки Агафьи, которая клятвенно заверила, что волосы после её морошки будут мягкими и увлажненными, в качестве ополаскивателя использовал выцыганенный на кухне уксус с разбавленной заваркой от березового веника, завернулся в простынь и выскочил буквально через пять минут. На обратном пути чуть не извазюкался в саже. Все другие дни пришлось довольствоваться обтираниями влажным полотенцем опять-таки тайком. Справлять прочие надобности приходилось строго во дворе. Ни привычного утреннего душа, ни даже кремов. Я пытался умываться хотя бы отваром лопуха, но без профессиональных средств кожа медленно, но верно покрывалась жиром. Перед поездкой выскочил первый прыщ. Я тихо зверел и мечтал о цивилизации.

В поездке до Крома Порядка пришлось проявить чудеса ума и сообразительности, чтобы и зубы почистить, и в туалет сходить, и вытереть пот. Иногда я думал просто плюнуть на конспирацию, но вспоминал расстрелянных пиратов, матерился на корейском и с новыми силами вступал в негласный бой. Оружие было одно – голос. К концу поездки все четко уяснили – Лим Тэхон ужасно стеснительная особа, которая ради уединения вопила так, что птицы с веток падали. Даже если в её огороженный темным халатом угол пыталась заглянуть женщина. Спасибо моему контртенору, который позволял сходу брать самые высокие ноты без вреда для связок. Знали бы мои преподаватели, как их ученик использовал высокое искусство вокала – ухохотались бы.

Но человек привыкает ко всему, а поездки рано или поздно заканчиваются.

В какой-то момент лесные шорохи сменились городским гомоном, и кони звонко зацокали подковами по брусчатке. В воздухе явственно запахло рекой и рыбными потрохами. Арант скомандовал сбор. Люди моментально стянули свои узлы. Я сдернул с веревки свою импровизированную ширму и затолкал её в чемодан. Повозка дернулась, встала – и Арант бесцеремонно схватил в одну руку мой чемодан, а в другую – мою ладонь. Я еле-еле переборол порыв вырваться и отвесить мудрецу пинка, лишь прошелестев:

– Арант Асеневич, мне неудобно.

Но тот уже спрыгнул на землю и стащил меня следом, кажется, даже не заметив птичьего веса. Я аккуратно высвободил руку, отступил от мудреца поближе к Зденьке, но тот моих маневров не заметил.

– Добро пожаловать в Кром Порядка! – пафосно провозгласил он, обведя широким взмахом руки представший двор. – Светоч Равновесия всего Северного края, центр мудрости, просвещения и исцеления!

Я медленно оглянулся. Кром Порядка представлял из себя не что иное, как кремль: огороженный крепостной стеной из камня комплекс строений. Мы высадились в небольшом дворике с конюшней, от основной части его отделяли две сторожевые башни и тяжелые резные ворота, сейчас распахнутые. А вот дальше взгляду открывалась мощеная площадь с симпатичным фонтаном в центре и три высоких каменных здания, поставленных вокруг площади буквой «П». Самое роскошное – по центру – было с тремя золотыми куполами. Вместо крестов их венчали весы.

Арант раздувался от гордости, поглядывая на меня в ожидании восторженного писка. Я послушно округлил глаза и ахнул:

– Как… впечатляет!

Я ничуть не покривил душой. Да, огромные, белокаменные, расписанные роскошными узорами храмы этажей в шесть, с золотыми куполами действительно впечатляли. Особенно на фоне пропахшего тухлой рыбой убогого городка, раскинувшегося под холмом, на котором стояло это великолепие. Сразу видно – Россия. Страна контрастов что там, что здесь: невероятное богатство соседствовало с невероятной нищетой. Словно и не попадал никуда.

Служители подхватили свои пожитки, Зденька мягко дотронулась до моего плеча и перехватила у Аранта чемодан.

– Поселите её в гостевую башню, – велел он. – Пока её не одобрили в воспитанницы, пусть живет отдельно.

Отдельное жилье! Я вздохнул с облегчением. За три дня мне невероятно осточертело постоянно быть под надзором.

– Пойдем, Тэхон.

Мы вошли в ворота, и я завертел головой, рассматривая росписи. Те довольно сильно напоминали русскую иконописную живопись. Даже нимбы вокруг людских голов были нарисованы. Единственное отличие: вместо Иисуса отовсюду глядел незнакомый златовласый бородач с весами в руках.

– Кто это? – показал я пальцем.

– Не показывай пальцем, Тэхон, это невежливо, – мягко упрекнула Зденька. – Показывай полной ладонью. А это наш пророк Осмомысл. Он первый открыл суть Равновесия и Порядка. Тебе о нем расскажут на уроках.

– Осмомысл, – кивнул я.

– Да, правильно. Это Собор Равновесия, там врачуют равновесие души, – она показала на центральный храм с куполами. – Это больница, там изучают болезни тела, – кивнула она вправо. – А это снадобница, там делают снадобья. Ими лечат. Мы принимаем самых знатных господ со всего Северного Края!

Ага, служители Равновесия не строили бесполезную роскошь. Передо мной стоял местный больничный комплекс.

Гостевых башен оказалось две: справа и слева от Собора. Каждая была примерно в девять этажей, естественно, каменных. Но внутри её отделали деревом, да как! Я иногда видел в русских деревнях резные дома с красивыми птицами, зверями и ставнями, но никогда не доводилось посмотреть, какая мебель была в таких домах. А тут и стены, и лестница, и двери, и стулья со столами – всё украшалось узорами. Даже в доме Дана Втораковича не стояла такая роскошь. Видимо, башня строилась для знатных гостей. Зденька завела меня в небольшую комнату на втором этаже, поставила чемодан и вышла со словами:

– Я прикажу наполнить бочку.

Бочка нашлась прямо в комнате под высокой кроватью. Там же в углу скромно притулился ночной горшок. У окна, которое выходило на Соборную площадь, стояло симпатичное, обитое мягкой тканью кресло с деревянными подлокотниками. Были небольшой стол с ящиками, на котором красовались три ветвистых подсвечника, и один высокий, до самого потолка, шкаф с полками. А потолки здесь строили шестиметровыми. Дверь закрывалась изнутри небольшим деревянным крючком. В общем, обстановка не располагала к излишествам. Я затолкал чемодан в шкаф, стянул запыленный костюм приключенца, оставшись в сорочке и штанах, и рухнул на кровать. Кровать оказалась жестковатой, зато чистой.

После дороги тело ломило так, словно эти три дня я разгружал вагоны. Болел прыщ на подбородке, кожу на руках неприятно тянуло, ногти отросли и бесили одним своим видом. В моем случае уход за собой был не прихотью, а суровой необходимостью. Без ухода кожа вокруг ногтей начинала сохнуть и шелушиться, как сейчас, и уже обозначились первые заусенцы. Если оставить всё как есть, то заусенцы будут мешать и кровить, а это прямой путь к инфекциям. Без регулярного мытья и средств моя кожа покрывалась прыщами и сальными пробками. Вся, и на спине в том числе. Давить их – опять открыть путь инфекциям. Не давить – уйдут под кожу и вылезут с компанией. И тогда я точно повешусь. Плавали – знаем. Пубертат я уже пережил, больше не хотелось. Отец всегда говорил, что лучше слыть изнеженным метросексуалом, чем страдать от болезненной гноящейся сыпи и рвать тонкие перчатки клешнями! А в условиях местной медицины один заусенец мог привести к заражению крови и смерти. Антибиотиков здесь не знали, магия если и работала, то как-то через раз. Еще и моя татуировка, которая в любой момент могла привести к казни. Словом, настроение стремилось в минус бесконечность, а мозг работал как никогда быстро.

За эти дни я увидел достаточно, чтобы понимать: оставаться здесь нельзя ни в коем случае. Первое, что нужно было сделать – найти приемлемый антисептик, острый нож, какое-нибудь зеркало и избавиться от тату. Затем выяснить о том странном явлении, которое отправило меня сюда. Может быть, оно было цикличным или появлялось в определенных местах. И если поиски затянутся, то открыться как мужчина, потому что быть женщиной мне определенно не понравилось.

Они целиком и полностью подчинялись мужчинам. То есть поколачивать свою жену за нерадивость или болтливость считалось нормой. Выдать замуж дочь или сестру, проиграв в карты, – тоже. Имущественных прав никаких, женщина имела только то, что успела собрать до замужества. Они даже в глаза мужчинам прямо не смотрели – заглядывали снизу вверх. Ко мне отнеслись снисходительно лишь из-за того, что приняли за знатную чужестранку. И то чуть замуж не выдали. Служительницы Равновесия были свободнее, но опять-таки все их изыскания, все их заслуги и открытия принадлежали не им, а Крому Порядка, в том числе и вознаграждение за услуги. И главное: выходили за пределы Крома Порядка они только в сопровождении и путешествовали лишь с мужчинами. Если меня и дальше продолжат считать женщиной, а я найду способ вернуться, то из Крома в одиночку мне не выйти. Если же не найду быстро, то обман вскроется сразу, как только речь зайдет о замужестве. Замужество здесь было обязательным мероприятием. Хорошо еще, права первой ночи нет. И гаремов.

Я стиснул зубы, стараясь не думать о том, что пути назад, возможно, не существовало. Этого не могло быть. Если был вход, то значит, был и выход.

Слуги с ведрами постучались в дверь, наполнили бочку и подали полотенце с мочалом и куском рыхлого мыла, которым можно было чистить посуду от жира – настолько его делали едким. Служанка тихо прошелестела:

– Вам помочь, госпожа?

– Нет, – я повелительно махнул рукой на выход. – Ступай. И дай… – я показал на пустое ведро, делая вид, что не знаю слова.

Служанка послушно поставила его и вышла. Я поплотнее занавесил окно, для вида намочил местное мыло, достал свои принадлежности и, впервые оставшись в одиночестве за эти бесконечные дни, позорно расплакался.

От беспомощности хотелось выть. Вместе с привычной устроенной жизнью в тартарары отправился и контроль. Я был один, совершенно один в этом чертовом мире и не мог ровным счетом ничего. Даже слезы – и те мне не подчинялись.

Я согнулся над бочкой, вцепился в её края до побелевших костяшек. Соленые капли текли по лицу и падали в горячую воду, пуская круги. Беспорядочные всхлипы рвались из груди, сбивая дыхание. С темной смутной поверхности на меня тоскливыми глазами смотрел не уверенный в себе Тихон Викторович, высококлассный специалист двух стран, а маленькая испуганная девочка Лим Тэхон, абсолютно потерянная и не имевшая ни малейшего понятия о своей дальнейшей судьбе.

– Тряпка! – зло прошипел я своему заплаканному отражению. – Разнюнился по кремам и маникюру. Так вошел в девчачью роль, что сам стал девчонкой? Твой русский прадед Европу освобождал, из окружения вырвался, на себе вынес двух солдат, руку потерял, домой вернулся и ни вши, ни грязь, ни голод, ни морозы – ничего ему не помешало. А ты? Ты потомок русских героев, корейских хваранов и самых успешных ильпхэ. Ты жив, здоров, сыт, нашел неплохой приют и стол. Ты выживешь и вернешься чего бы это ни стоило! Соберись!

Через час я уже был спокоен, свеж, замаскирован и точил карандаш для глаз его же колпачком с маленькой точилкой, которую откопал в недрах чемодана. Тот не переставал меня поражать. Видимо, как всякая женская сумка он хранил в себе множество вещей… стоило только хорошенько поискать. Так, дырка в подкладке в одном из внешних карманов явила мне несколько невидимок, парочку выцветших чеков, резинку для волос и баночку пудры. Я поклялся Регине, что по возвращении подарю веер Дана Втораковича ей. За забывчивость и незашитый карман, который подобно черной дыре засосал в себя такие полезные вещи и выдал их мне. Жаль только, что антисептик и многофункциональный ножик чемодан не поглотил.

Но что есть, то есть. Я напудрил лицо, подвел глаза, расчесался – и когда ко мне постучала служанка, её встретила неизменно спокойная Лим Тэхон, очаровательная и вежливая. У меня был план, у меня была цель, у меня была роль, и до нужного момента я должен играть её так, чтобы сам Станиславский плакал бы и рукоплескал!

*   *   *

Лим Тэхон. Всё в ней было другим – от лица до манер. Милое создание в струящихся одеждах таило внутри своего маленького нежного тела железную волю и спокойствие, которое, казалось, не могло поколебать ничто на свете. Она с одинаковой невозмутимостью отвернулась от казни, смотрела, как служители ели хлеб из порченой муки, и приводила Дана Втораковича к Равновесию. Она могла спокойно отказаться от того, что считала неприемлемым, и подчинить своей воле безо всякого знания языка. Арант в свои двадцать пять не чувствовал себя так уверенно, как эта девушка. А он руководил людьми не первый год, в отличие от Лим Тэхон.

Арант был сразу очарован этой глубиной черного взгляда, плавностью движений, мягким голосом, который щебетал на птичьем языке. Так очарован, что не сразу вспомнил о порядках. Но когда вспомнил – насторожился.

Дивная заморская красота притягивала своей инакостью, манила спрятанной в уголках губ улыбкой, загадкой. Арант был падок на красивых девушек. Он не стеснялся дарить цветы, воровать поцелуи и показывать молодецкую удаль. Но с Лим Тэхон, красивой и хрупкой, всё было иначе. Что-то подсказывало: эту девушку не восхитят его обычные уловки. За всё это время её взгляд ни разу не остановился на мощных плечах полуобнаженных мужчин в мечтательном любовании. В её повадках не было кокетливости, присущей всем молоденьким девушкам. Она смотрела на всех с холодом бесплотной русалки. Да и сам Арант впервые в жизни любовался девичьей красотой без извечного желания прикоснуться и совершить безумство. Тяга к ней была совсем другого рода. Незнакомого. Странного. В самом деле, что могло быть занимательного в мыслях женщины? Арант смотрел на неё… и терялся. Он не знал, как привлечь её внимание. Это пугало. Не одна ли из хаоситских ведьм попалась им на пути? Не заворожила ли?

Однако она не оказывала никакого сопротивления и послушно шла вместе с ними, не пытаясь сбежать. Её тело оказалось чистым. Если и владела какой-то ворожбой, то влияние на его Равновесие еще нужно было определить.

«Она опасна!»

Эта истина пронзила его в саду Дана Втораковича, когда она одним пинком поставила его на колено, а затем бесстрашно и гневно посмотрела прямо ему в глаза – сосредоточие свирепости. И его сердце дрогнуло – не в любви, нет. В желании подчиниться этой воле вопреки всякому разуму. Он даже обрадовался, когда купец заинтересовался ею и попросил руки. С глаз долой – из сердца вон. Но за Лим Тэхон заступились другие служители, напомнив, что она еще не созрела для замужества.

И вот – эта заморская птица в Кроме Порядка. Арант при желании мог с ней не пересекаться годами, но странная тяга к её тайне с каждым днем становилась лишь сильнее. Какие чувства прятались под этой невозмутимостью? Что она думала? О чем тревожилась? Что он мог сделать для неё?

– Я боюсь, что она нарушила моё Равновесие, отче, – сказал Арант после доклада и покаянно опустил голову.

Глава Крома Порядка, Ведунец Руслан, долго смотрел на него, приглаживал длинную бородку и барабанил пальцами по столу. За время отсутствия Аранта его болезнь пошла на убыль и сейчас напоминала о себе лишь небольшим кашлем да бледностью. Руслан похудел, но уже снова мыслил остро и твердо держал власть.

– Что ты, твоё Равновесие не нарушено, – улыбнулся он как-то жалеючи. – Всё очень просто: ты по роду своему землепашец и воитель. По твоей природе вести в атаку или в поле, а ей – решать, будет война или мир. Она госпожа, Арант. Просто госпожа.

Арант вскинулся, но не нашел возражений. А Руслан переплел пальцы и устремил взгляд на гостевую башню.

– Приведи мне её. Я еще не видел ни одну заморскую госпожу. Хочу оценить, вправду ли она так тянет за собой, как ты говоришь.

Глава 5.

Начальство в Кроме Порядка, Светоче Равновесия и просто врачебном центре было интересное.

– Ведунец Руслан Станиславич, – представил мне Арант болезненного вида светловолосого мужчину с длинной прямой бородкой странного, какого-то белесого цвета.

Бородка скрадывала черты. Изможденные светлые глаза смотрели цепко и пристально. Под глазами красовались синяки – свидетели недосыпа. Время от времени он кашлял, и тогда его худая грудь под фиолетово-золотыми одеждами ходила ходуном. Фиолетовый цвет шел бы к его льняным волосам и белой коже, но сейчас только подчеркивал синяки и общий нездоровый вид. Если Арант со своей растительностью тянул лет на двадцать пять от силы, то данному субъекту можно было с равным успехом дать как тридцать, так и все пятьдесят.

– Лим Тэхон, – сказал Руслан медленно.

Голос у него был тихим. Таким тихим, что приходилось прислушиваться. Кашель был сухой, слышалась одышка.

Я как истинный пессимист предположил, что у него туберкулез, и с поклоном нежно пропел:

– Приветствую.

А в голове завертел цифрами калькулятор, высчитывая время с ревакцинации. Так, БЦЖ мне делали по графику. Вакцина длительного действия, значит, всё нормально. Если палочка Коха ко мне попала, то иммунитет её прибьет. Если, конечно, распознает альтернативную версию бактерии этого мира.

От последней мысли я похолодел. Воображаемый учитель ОБЖ панически заорал, требуя сейчас же пробиваться в местную лабораторию и быстро-быстро изобретать антибиотики и вакцины от местного туберкулеза, бешенства, коклюша, кори, столбняка, менингококка, энцефалита, полиомелита… Твою мать, здесь же еще холера своя наверняка есть! И оспа! И чума! И еще что-нибудь неизвестное, к которому местные адаптировались, вроде семейства герпесвирусов, но я-то не местный! И привели меня не куда-нибудь, а в самое сосредоточие этих инфекций!

Я никогда не ощущал себя верующим, но тут остро захотел помолиться всем богам сразу. Даже древнеегипетским и шумерским. Почему мне не досталось нормальное фэнтези со всемогущими эльфами? Почему я вообще попал?!

Толком пообщаться не вышло. Руслан слишком много хотел спросить, а я слишком боялся выдать знание тех слов, которым меня не учили. Да и внутренний голос продолжал и продолжал нагнетать, перечисляя все болезни, которые можно было здесь подхватить. На память я никогда не жаловался, так что список выходил внушительным и страшным, поэтому большая часть вопросов пролетела мимо ушей, в которые мозг нашептывал страшные названия. На все вопросы глава получал лишь непонимающую улыбку и пожатие плечами. Поняв, что расспрашивать меня бесполезно, Руслан ограничился внешним осмотром: оценил ухоженные руки без мозолей, отметил ровные белые зубы, подведенные глаза и долго щупал нежную жатку с бисерными подвесками. Посчитал взволнованно бившийся пульс на руке. Ведунец имел понятие о приличиях и во время осмотра кашлял в платок. Платок, к моему облегчению, всё время оставался чистым.

– Руслан Станиславич, может, позвать Снежану? – с беспокойством спросил Арант, когда тот сел и согнулся в новом приступе, вцепившись в подлокотники кресла. На выдохе явственно прозвучали хрипы.

Ведунец мотнул головой и дрожащими руками накапал на платок из стоящего на столе пузырька несколько капель, размазал ими по шее. По комнате разлился сложный аромат эфирных масел. Руслан прижал платок ко рту, сделал несколько вдохов, и хрипы через пару минут постепенно затихли.

– Всё в порядке, Арант, мне уже легче. Не беспокой мою жену, она на сносях, – сказал он, расслабившись, и снова посмотрел на меня. – Прошу прощения.

Я понял, что это никакой не туберкулез, а всего лишь незаразная астма. Воображаемый учитель с облегченным вздохом заткнулся и устало напомнил помыть руки и лицо после прогулки. С мылом. И маску изобрести на нос и рот. И большие-пребольшие очки, чтобы через глаза не попало… Я еще раз поклонился.

– Будьте здоровы, Руслан Ста-ни-сла-вич.

Пару мгновений мы смотрели друг другу в глаза.

– И в самом деле госпожа, – одобрительно сказал глава Крома и велел Аранту: – Поручаю её тебе и Зденьке. К воспитанницам не переводить. Обучить языку как можно скорее… И пусть ходит на те занятия, где язык не особо нужен. Музицирование, домоводство, танцы… Что там у нас еще есть для девочек?.. Уход за посадками…

Он устало откинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза. Арант мгновенно уловил намёк и, сделав мне большие глаза, показал на выход. Я послушно поклонился в последний раз и вышел.

– Арант Асеневич, а это… – тихо сказал я и, сложив руки на груди, изобразил пару хриплых вдохов. Мне нужно было убедиться точно. – Давно?

– Чахотка? Давно, – Арант отмерил ладонью свой рост и опустил её на уровень пояса. – Руслан еще ребенком был. Ребенок. У него и матушка болела. Думали, кровь наследника Крома приведет её к Равновесию, но не получилось. Вот и он тоже кашляет.

Понятно. Наследственная предрасположенность к астме. Я кивнул и показал на стайку мальчишек за спиной Аранта, повторив. При виде этих детей стало ясно, отчего Годана ничего не заподозрила. Пока их рост уступал моему на целую голову, но вот плечи уже раздались гораздо шире моих, а на подбородках пробивался первый юношеский пух. Сколько им лет, определить было сложно.

– Много ребенок, – выдал я с серьезным лицом. – Здесь. Это правильно?

Я имел в виду, почему здесь спокойно шатались дети, но Аранта вовсе не заинтересовало, почему больные не в лазарете.

– Ребята, – поправил он, разулыбавшись. – Много ребенок – это ребята. Да, Лим Тэхон, вы быстро учитесь!

Я с неизменной улыбкой покивал. От постоянно растянутых губ уже начинали болеть щеки. Невыносимо хотелось выйти из кадра, потереть лицо, всласть схаркнуть на мостовую и по-человечески почесать бедро. Но камер, увы, вокруг не наблюдалось, а Арант упорно тащил меня за собой.

Экскурсия по Крому Порядка оказалась довольно полезной. Я узнал, что за больницей, Собором, снадобницей и гостевыми башнями есть еще много всего. Например, дворец правящего рода – Ведунец оказалась фамилией, а не должностью, и им принадлежал как минимум этот городишко внизу холма. В паре шагов от дворца стояли трехэтажный терем – Дом мудрецов, в котором жил Арант с другими мудрецами, и пятиэтажный – Дом воспитанников, разделенный на большое мужское крыло и маленькое женское. Рядом с ними, почти впритык к стене, стояла трапезная. Особенно мне понравилась пристройка за трапезной, где хранили продукты, в ней же располагался и подвал с ледником. Были и отдельная библиотека, которая одновременно являлась еще и школой, и поле для тренировок с оружием и без, и зверинец, в котором держали кур, овец и парочку коров. Даже общежитие для слуг имелось. Арант спокойно открывал передо мной абсолютно все двери. Но основная и, несомненно, главная часть Крома Порядка принадлежала огороду и теплицам. Теплиц было несколько. Вместе взятые, они по площади не уступали, а то и превосходили Соборную площадь. Огород с лекарственными и съедобными растениями и то казался меньше. Кром Порядка занимал целый скалистый полуостров на большущей судоходной реке.

Люди спокойно ходили по всему Крому, никаких замков нигде не висело. Большую часть представляли дети в простых застиранных одеждах. Совсем малышей я не увидел, все были старше десяти. Они сновали абсолютно везде и приставали к Аранту с какими-то вопросами насчет занятий, бросая на меня любопытные взгляды. Естественно, спрашивали и обо мне:

– А кто это?

– А почему у неё такое лицо?

– А почему она так одета?

– Как-как её имя? Какое странное! – и так далее и тому подобное.

Арант отбивался, но безуспешно. Самые наглые прыгали вокруг и дергали меня за волосы грязными руками, так и норовя ткнуть в лицо. Я молчал на полных правах ничего не понимающего иностранца и с благостной улыбкой просветленного Будды любовался пейзажем.

Дети. Множество вездесущих детей. Прямо в больничном комплексе, где как минимум изучали болезни. Не нужно обосновывать и осознавать, Тихон Викторович. Это всё магия. Здесь всех лечила магия, Равновесие и вера в Осмомысла…

Всех лечила и меня вылечит.

Из медитации больше похожей на прострацию меня вырвал громкий звук колокола. Дети замолчали, прислушались к перезвону и с радостным гиканьем помчались к Дому воспитанников. Арант припустил за ними, цапнув меня за руку. Эта манера – чуть что хватать и трясти – уже начинала раздражать. Особенно раздражало то, что на его один спокойный шаг мне приходилось делать два.

– Колокольный звон! – на ходу сказал Арант и выразительно погладил себя по животу. – Кушать!

И точно, изо всех уголков Крома Порядка к трапезной потянулись дети, а также люди в черных и синих одеждах – послушники и мудрецы, как мне сказал Арант. Не было только никого в зеленом, хотя я видел нескольких бодрых мужичков у снадобницы. Возможно, зеленое носил высший руководящий состав их ордена и ел соответственно не в общей трапезной, а где-то отдельно.

Трапезная представляла из себя большущий зал с тремя длинными накрытыми столами. За столами стояли простые лавочки. Порадовало то, что на всех готовили одинаково, в том числе и на детей. И впервые увиденные за эти дни элементарные умывальники в холле, вокруг которых толпилась ребятня. Я, довольный, отстоял очередь и сполоснул руки, несмотря на недоуменный взгляд Аранта. Ну да, грязи же не видать, зачем воду тратить?

Кормили скудно и просто. На обед предлагали сыр, хлеб, чуть теплую густую похлебку на яйце и пирожок к чаю. Арант посадил меня к воспитанницам, представив, а сам ушел за свой стол. Девочки попытались завести со мной разговор, поняли, что я почти не знаю языка, и быстро потеряли интерес. Я же неспешно оценил еду на предмет съедобности и рискнул попробовать. На мой вкус было недосолено. Каждый со стола убирал сам и уносил в небольшую каморку. Я быстро проглотил свою порцию и, собрав посуду, понес её туда.

Каморка оказалась придатком просторной кухни, на которой бегали и суетились женщины в простых тонких платках. Грязную посуду клали в два таза с щелочным раствором, предварительно счистив остатки еды в ведро: один – с чашками и тарелками, а второй – с ложками. Тазы стояли прямо у входа, а чуть дальше, на полках, я увидел стопки чистой посуды, накрытые полотенцами, банки с ложками и – сердце забилось быстрее – ножами. Ножи стояли особняком, в отдельном горшке, наполненном мелкой-мелкой речной галькой. Солнце лилось через единственную дверь прямо на них, играло на отполированных деревянных рукоятках, на темных острых лезвиях. Ножей было навскидку штук двадцать, и места в горшке хватало еще на столько же. Звуки и гомон со стороны кухни подсказывали, что недостающая половина сейчас использовалась.

– Ну, чего встала? – прикрикнула на меня кухарка.

Она влетела в каморку, шлепнула передо мной таз с новым раствором, подхватила другой, с посудой, и снова юркнула на кухню. Меня нетерпеливо подтолкнули сзади.

Я заставил себя развернуться и уйти. Ножи от меня никуда бы не делись, а брать их вот так, не подумав, рискуя быть схваченным у всех на глазах, было бы верхом глупости. Да и пропажи сразу бы хватились. А вот после ужина, когда готовить уже не надо…

Да, на ужин я пришел уже не в своих псевдокитайских одеждах, а в простом платье воспитанницы, которым меня любезно снабдила Зденька. Непривычные ткани и крой привлекали слишком много внимания, а это платье помогало слиться с толпой. Отправился в заветную каморку я одним из первых, когда основной поток еще ел. Быстрые едоки были довольно редким видом, шли они поодиночке, а кухарки не забрали бы пустой таз. Так что я быстро заскочил в каморку, выхватил из горшка среднего размера нож, спрятал его в широкий рукав, протолкнув рукоять под заранее надетую на предплечье резинку для волос, и спокойно пошел дальше. Второй набег был совершен на ледник. Поскольку большинство оставалось на ужине, я спокойно и почти открыто забрал из ледника кулек с замороженными грибами. Чтобы они не разморозились до отбоя, завернул их в одеяло.