Читать онлайн Второй шанс 2. Вольноопределяющийся бесплатно

Пролог

Обидеть Таню может каждый,

не каждый может убежать.

 Владимир Поляков.

Паровоз пассажирского поезда «Владимир-Киев», издав протяжный гудок, пыхнул паром, и состав остановился у железнодорожной платформы небольшого провинциального городка Боровеск.

– Стоянка десять минут! – поставленным басом объявил здоровенный усатый проводник в темно-синем кителе, застегнутом на серебряные пуговицы со стилизованным изображением перекрещенных кирки и топора, и голубыми погончиками старшего кондуктора с двумя золотистыми лычками. – Уважаемые господа, просьба освободить вагон!

«Уважаемые господа» в количестве двух молоденьких лейтенантов долго уговаривать себя не заставили. Подхватив чемоданы, выскочили из вагона. Судя по не успевшей обмяться на теле новенькой военной форме и непотертым погонам, еще вчера это были курсанты одного из имперских пехотных училищ. Изрядно помятые физиономии и красные глаза удальцов с легкой синевой под ними однозначно указывали, что весь путь они провели в приятных разговорах за рюмочкой-другой-третьей… доброго винца. Славных защитников отечества слегка пошатывало.

Конец июля, раннее утро, тепло, но пока нет изнуряющей летней жары, которая очень скоро вступит в свои права. На свежем воздухе настроение путешественников заметно улучшилось.

Офицеры протопали мимо суетящейся толпы у вагонов второго и третьего классов. Тут все как обычно – стремящиеся занять места в поезде упорно ломились внутрь, желающие покинуть невольно этому препятствовали. В результате вышла полная сумятица и неразбериха. Злые проводники пытались словесно и действием урезонить наглых пассажиров, мешавших приехавшим освободить вагоны. Это не очень помогало. Русский человек так устроен, что всё время опасается куда-нибудь опоздать и очередей не приемлет, если существует хотя бы малейшая возможность протолкнуться, куда ему нужно, оттого и создает ненужную суету по малейшему поводу. Ну как же, билеты оплачены, вот они на руках. Дык извольте пропустить за мои кровные. И непонятно, по какой такой причине, за твои денежки тебе же норовят кулачищем в харю двинуть.

Внимание проходящих офицеров привлекла забавная сценка. Растолкав напирающую толпу, из вагона второго класса вышел широкоплечий детина на голову выше самого высокого из присутствующих. В руках он навесу держал двух особо наглых мужичков, успевших проникнуть в вагон и являвшихся причиной повышенной суматохи. Тот факт, что у нарушителей спокойствия были на руках тяжеленные баулы, а за плечами увесистые торбы, парня ничуть не смущал, похоже, вопящий и перебирающий ногами в воздухе груз его вообще не напрягал.

– Молодец юноша! – одобрительно заметила какая-то дама, – лезут всякие, выйти спокойно не дают.

– Совершенно верно, Марь Иванна, – ужасно грассируя, будто урожденный бургундец или гасконец, поддакнул даме мужчина средних лет.

Прочий народ из числа прибывших также одобрительно загудел. Толпа отъезжающих прекратила штурм вагона и молча взирала на творившееся по их мнению непотребство.

Тем временем молодой человек поставил на дощатый настил перрона двух вопящих благим матом мужичков вместе с их вещичками, что-то им сказал такое, отчего те сразу же притихли. Затем, отряхнул ладони, будто избавляясь от мусора, поправил лямки рюкзака на плечах и резво потопал вдоль поезда.

О произошедшем курьезном случае двое вновь испеченных офицеров тут же забыли. Выйдя на привокзальную площадь, они осмотрелись.

– Ну и где же, Василий, твоя коляска?

– Папенька обещали, значит скоро будет, Виктор Александрович.

Нечто странное, несмотря на равенство чинов и званий было в манере общения этих двух молодых людей. Оба лейтенанты командиры пехотных взводов. При этом тот, кого именовали Василием явно пресмыкался перед товарищем. И не мудрено: Василий Трифонович Семипольский – всего лишь сын крупного землевладельца и столбового дворянина Александра Григорьевича Семипольского, Виктор Александрович Орлов выходец из боярского рода Орловых. И то, что Виктор Александрович согласился перед отправкой в действующую часть навестить поместье родителей своего бывшего однокашника и теперешнего однополчанина, было величайшей честью для скромного по меркам империи дворянского рода.

– В таком случае, Василий, – боярич указал рукой на здание с вывеской над входом «ПРИВОКЗАЛЬНЫЙ ТРАКТИР», – предлагаю произвести временную оккупацию сего заведения с целью поправления здоровья и удовольствия для.

Оккупация трактира продолжалась на протяжении примерно часа. За это время юные офицеры успели поправить здоровье легким игристым, по заверению хозяина заведения Еремея Силыча Сидорова, якобы «вчерась доставленным из самой хранцузской Шампании», а также перекусить местными разносолами, то как квашеной капустой, тетеревом в соусе из белых грибов и блинами с самой разнообразной начинкой. Там обоих выпивох и обнаружил присланный Семипольским-старшим кучер Прохор.

Василий щедро расплатился с Еремеем Силычем, за что хозяин трактира проводил богатых гостей аж до самого возка и, кланяясь едва ли не в пояс, приглашал посетить заведение еще раз.

Раззадоренные вином с хорошей закуской молодые лейтенанты с интересом разглядывали проплывающие мимо пейзажи и людей.

Боровеск город древний, в свое время юго-западный оплот Владимир-Суздальского княжества. Не раз подвергался набегам поляков и литвин, до тех пор, пока элиту беспокойных соседей частью не выдворили за пределы государства Российского, остальнй же народишко, окрестив по православному канону, отправили осваивать Сибирь-матушку, при этом изрядно разбавили исконно русскими людишками. За сто прошедших лет все и забыли, что когда-то в Европе существовало государственное образование под названием Польско-Литовская уния. Воинственные шведы также едва не дошли до этого городка, но были разгромлены под Малым Ярославцем, что примерно в сорока верстах.

Город вполне себе ухоженный. Дороги повсеместно мощены булыжным камнем. Тротуары в центре города и на главных улицах выложены гранитной брусчаткой, на окраинах чаще дощатые, непременно обсажены деревьями или аккуратно подстриженными шпалерами ирги и шиповника.

Дома простого люда в основном бревенчатые, редко первый этаж кирпичный. Купцы предпочитают строиться с размахом ближе к центральной части города. Здесь здания из кирпича с претензией на разные европейские стили. Впрочем, смотрится вполне себе гармонично. У каждого дома простого горажанина палисадник со всякими экзотическими растениями. Жилища богачей чаще обнесены оградами чугунного литья и спрятаны за развесистыми деревьями.

Народ в основном занят садоводством, огородничеством и сбором лесных даров. На том испокон веку богатели здешние купцы. Богатели знатно и для того, чтобы лафа не заканчивалась изрядно вкладывались в строительство храмов. Здесь их более пяти десятков. Сплошь золоченые купола. В полагающееся время малиновый звон колоколов по всему городу и его окрестностям. Благодать!

По случаю выходного дня на улицах многолюдно. Особое внимание молодых людей привлекали юные девицы, чаще в сопровождении строгих мамаш или бдительных наставниц.

В какой-то момент в сотне шагов по курсу движения конного экипажа дорогу перешел молодой человек весьма приметной наружности. Пассажиры тут же узнали в нем того самого юношу, что недавно навел порядок на платформе у своего вагона. Помех движению он не создал – перешел проезжую часть и спокойно пошагал по краю тротуара в известном одному ему направлении.

Однако по какой-то непонятной причине факт пересечения парнем дороги едва ли не перед носом лошади не понравился бояричу.

– Эй, как там тебя… Прохор, проучи-ка вон того наглеца, чтоб знал, как дорогу перебегать! – скомандовал он кучеру.

Ну что же, хоть он и не его работодатель, но заискивающее поведение сына хозяина перед гостем прямо указывало, что все его желания – закон для такой мелкой сошки, как кучер.

Усмехнувшись в окладистую бородищу мужик хищно оскалился:

– Проучить, вашбродь – это можно. Это мы с великим хотением.

Когда коляска поравнялась с нарушителем душевного спокойствия капризного боярича, Прохор замахнулся кнутом, чтобы перепоясать юношу поперек спины. Однако в тот момент, когда раздвоенный конец бича должен был соприкоснуться с телом парня, произошло нечто невероятное. Рука незнакомца перехватила витой кожаный ремень в полете и с силой дернула кнут на себя. Как результат, крепко державшегося за рукоять Прохора, буквально вынесло с козел и отправило в недолгий полет прямиком в растущий по краю тротуара куст. Лишившись понукающего действия вожжей, лошадка пробежала десяток саженей и остановилась.

Парень подождал пока очумелый Прохор, выберется на дорогу и, с усмешкой глядя на поцарапанную физию, спокойным голосом сказал:

– Больше так не делай. Усёк? – и, не дожидаясь ответа, уверенной походкой направился дальше.

На этом инцидент, вроде бы, можно было считать исчерпанным, но не тут-то было. Спесивый боярич посчитал, что оскорбление раба на глазах господина, суть оскорбление самого господина.

– Вася, а давай-ка покажем этому безродному нахалу, как нужно себя вести в присутствии уважаемых господ офицеров! – возбужденно крикнул Орлов.

Будь офицеры хотя бы чуть трезвее и не рискни напасть на незнакомого юношу, события в нашей истории пошли бы по совершенно иному пути. Однако хмель, замутивший сознание двум горячим юношам, ко всему прочему, благородных кровей, заставил их немедленно покинуть коляску и наброситься с кулаками на оторопевшего от столь вопиющего беззакония молодого человека.

Первым подбежал Василий и попытался достать незнакомца отработанной комбинацией джеб-кросс-хук, приемами из завезенного с Туманного Альбиона новомодного бокса. Однако парень оказался не промах. Он ловко уклонился от прямого правой в голову, затем блокировал удар левой и встречным прямым отправил противника в глубокий нокаут.

Тут подоспел разгоряченный боярич и попробовал ногой ударить противника в пах. Удар болезненный, неоднократно опробованный в уличных драках с юнкерами других военных училищ, никогда не подводил Орлова. Но на этот раз что-то пошло не так. Вместо того, чтобы попасть точно между ног и отправить противника в долгую отключку, носок сапога просвистел мимо цели, а сам обладатель бойцовой ноги раскрылся и был жестоко наказан мощным ударом в лицо.

Посмотрев на распластанных на брусчатке тротуара противников, юноша недоуменно пожал плечами и собрался, было, продолжить прерванный путь. Тут неподалеку прозвучал свисток городового. Некстати оклемавшийся кучер заорал громким визгливым голосом (Где та недавняя удаль?) на всю улицу:

– Помогите! Убивают! Мово барича с ихним гостем убивают!

Тут и королевская рать пожаловала. Четыре нижних полицейских чина во главе с околоточным примчались на истеричные крики. Увидев забавную картину, без промедления задержали молодого человека и доставили в участок до выяснения обстоятельств произошедшего. Чувствуя за собой правоту, юноша сопротивления представителям властей не оказал. Пострадавших офицеров немедленно отправили в клинику Аркадия Сафроновича Челищева, где государев целитель быстро привел их тела в порядок.

Глава1

Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном…

 А. С. Пушкин.

Ситуация, мягко говоря, хреновая. Мало того, что меня попытались избить непонятно за что, так я же еще и виноват оказался. Сначала меня приняли в околотке довольно мягко, мол, подрались молодые люди, с кем не бывает. Однако, после того, как полицейские узнали, что одним из пострадавших является отпрыском не последнего в государстве российском главы рода Орловых, ситуация кардинально поменялась. Мне тут же было предъявлено обвинение в покушении на жизнь персоны боярских кровей и столбового дворянина. Дело из банальной уличной потасовки, спровоцированной, кстати говоря, вовсе не мной, тут же было переквалифицировано по целому ряду других статей, более отягчающих.

Присланный из столицы полицейский следователь по особо важным делам в звании полковника предъявил мне обвинения аж по десятку эпизодов. Тут и нападение на несчастного кучера, и зверское избиение господ офицеров, причинение им тяжких телесных повреждений, нарушение спокойствия в городе и еще много всякой подобной чуши. Благо покушение на жизнь Государя Императора, а также на государственные устои Российской Империи не инкриминировали.

Разумеется, я все отрицал и потребовал объективного разбирательства, ссылаясь на показания многочисленных свидетелей, данные ими непосредственно после драки. Но полковник от жандармерии лишь издевательски ухмыльнулся мне в лицо:

– Нет более, господин студент, в материалах дела обеляющих вас показаний свидетелей. Все присутствовавшие на месте драки граждане проявили гражданскую сознательность и отказались от своих первоначальных ОШИБОЧНЫХ(!) показаний. Так что теперь именно вы Воронцов Андрей Драгомирович самый настоящий преступник и от каторжных работ вам не отвертеться.

– Подкупили или запугали, – констатировал я. – Всё понятно, закон на стороне знатного и богатого.

– Ну что вы, Андрей Драгомирович, закон в нашем государстве на стороне правого. Зарубите себе на носу, отпрыск уважаемого боярского рода априори не может быть виноватым перед представителем мещанского сословия.

А я что хотел? Сословное государство. Всяк, находящийся наверху социальной пирамиды имеет право безнаказанно пинать ногами любого, кто оказался ниже его по статусу. Ну не совсем безнаказанно, органы защиты правопорядка формально на страже законности. При этом, закон что дышло, куда повернул, туда и вышло. Свидетелей подкупили или запугали, теперь в суде некому рассказать как все произошло на самом деле. Следователь изложил ситуацию так, что будто бы сам я сбрендил и ни с того, ни с сего напал на мирного кучера, а потом безжалостно отделал двух офицеров, пытавшихся словесно наставить меня на путь истинный.

Нанятый бабушкой адвокат Левензон Абрам Яковлевич, изучив дело, покачал головой и грустно констатировал хорошо поставленным ораторским голосом:

По совокупности инкриминированных эпизодов вам, молодой человек, светит двадцать два года каторжных работ. Именно столько попросит на суде прокурор. Осужденных на такие сроки лиц отправляют обычно подальше за Урал. Социальное неравенство, Андрей Драгомирович, – беспомощно развел руками мудрый еврей. – С другой стороны, любому представителю моего народа на вашем месте светила бы пожизненная каторга – для отказавшихся принять христианство в нашем самом справедливом государстве совсем другие законы. Запомните мои слова, и, может быть, от осознания того, что в этом бренном мире кому-то намного хуже, вам станет хоть чуть, да полегче, когда будете валить лес тупым топором, толкать тачку с рудой или углем, или же рубить в шахте тот самый уголек. Впрочем, не все так мрачно, господин Воронцов, пару-тройку лет от максимального срока обещаю вам скостить, а то и все пять.

М-да всего лишь двадцать, в лучшем случае, семнадцать годков горбатить кайлом на любимую родину, чтобы потом выйти на свободу с чистой совестью. Это даже не смешно. И, разумеется, я не согласный.

Жаль, что в деле присутствует интерес одного из именитых боярских родов. Будь там какой-нибудь дворянин, дело можно было бы уладить значительными денежными отступными. Боярин отступные не возьмет, хоть миллион предложи, хоть десять.

Вообще-то тюремные запоры и решетки не представляют особых препятствий для меня как продвинутого волшебника. Можно, конечно, сбежать в какое-нибудь европейское государство, или в ту же Англию.

Об Америке речи не идет. Прежних монолитных Соединенных Североамериканских Штатов в этой реальности не существует. На территории Северной и Южной Америк куча колониальных и полуколониальных государств, частенько воюющих друг с другом непонятно по какой причине. А еще там замысловатые перехлесты интересов ведущих европейских государств, так что спокойствия ожидать не приходится. Австралия – практически неосвоенный континент, куда английское правительство активно отправляет свой криминалитет.

В Европе тоже не фонтан. Германские королевства и княжества активно объединяются. Вновь образованное государство уже предъявляет разного рода претензии соседям, грозящие многочисленными неприятностями в будущем. Англия, пожалуй, самое спокойное место в этом мире. Но бежать туда категорически не лежит душа.

Ладно, подожду пока дергаться, Абрам Яковлевич показался мне человеком умным и оборотистым. Авось, за свой нехилый гонорар и найдет какую лазейку в законах Российской Империи и вытащит меня из всего этого дерьма.

После недолгой беседы с адвокатом меня вновь препроводили в камеру предварительного заключения, в просторечье именуемую кутузкой. Первым делом цыкнул на курильщиков, кои в мое отсутствие безбожно испортили воздух своими цигарками. При мне не курят – отучил самым безжалостным образом, но стоит только покинуть камеру, начинают смолить как не в себя. Против чифиря возражений не имею, пускай себе травятся, но табачный дым не переношу на дух.

Сидевший на моей шконке товарищ под кайфом, проигнорировавший возвращение хозяина, был взят за шкирку и отправлен в полет в другую сторону душной камеры.

Прилег, закрыл глаза, тут воспоминания сами собой накрыли будто толстым стеганым одеялом из овечьей шерсти.

В этой реальности я оказался совершенно случайно после того, как умер в своей родной. Стоило мне тут оказаться, как я едва не склеил ласты. Спасла меня добрая старушка Василиса Егоровна Третьякова, мелкопоместная дворянка, к тому же весьма опытная лекарка, жившая в небольшом домишке у леса обособленно от соседей. А еще мне повезло тем, что я оказался в альтернативной России середины девятнадцатого века Явная удача, язык не пришлось учить и к каким-нибудь экзотическим условиям быта не пришлось приспосабливаться. Жаль, что в той реальности я не был профессиональным историком, однако знаний, почерпнутых из Сети, мне вполне хватило для того, чтобы более или менее разобраться, на каком историческом этапе разошлись наши два мира.

Мой реципиент, избежав гибели от руки наемного убийцы, босой и полураздетый проплутал много часов по зимнему лесу в конечном итоге отдал Богу душу. Мое же сознание совершенно случайно внедрилось в брошенное тело и там прижилось. Через несколько месяцев я вполне обустроился в своей новой физической оболочке. Добрая женщина приняла меня как родного, за что я ей безмерно благодарен.

В какой-то момент обнаружил, что являюсь владельцем Дара – это что-то наподобие магии из книг и фильмов фэнтезийного жанра моей первой реальности. Вот только там это выдумка, здесь – вполне себе обычное явление. Ну не совсем обычное, каждый Дар сугубо индивидуален и чародей должен найти свой исключительный путь к вершинам совершенства. Присутствие Дара у человека также обуславливает наличие внутреннего Источника – это такой генератор особой энергии, необходимой магу для совершения чародейских действий. Источник не является чем-то изначально стабильным, для повышения колдовской силы одаренного его необходимо постоянно прокачивать, иначе говоря, предпринимать некие действия для того, чтобы его объем и плотность заключенной в нем энергии увеличивались. Представления не имею, каким образом повышают свой потенциал другие маги, лично я гоняю энергетическую субстанцию по каналам и стараюсь максимально заполнять хранилище, затем сбрасываю излишек энергии во внешний накопитель.

Стоит поблагодарить Василису Егоровну за то, что предупредила о том, что рассказывать всякому встречному-поперечному о наличии у меня колдовского Дара не стоит – вмиг захомутают и заставят служить кому-нибудь из сильных мира сего, то есть, прощай свобода, здравствуй золотая клетка. А с моим сильным Даром ведуна я и вовсе желанный приз для всякого российского клана, даже для самого Государя Императора. За пять лет я научился ловко маскироваться под одаренного со слабеньким целительским даром, каких в нашем государстве десятки, если не сотни тысяч.

Пять лет назад со мной произошло волнующее приключение. Я побывал в иной пространственно-временной реальности, совершенно отличной от двух уже известных мне. Перед тем, как попасть туда мне пришлось убить опасного иномирного монстра. За гранью был город, пострадавший, скорее всего, в результате магической бомбежки. Местные обитатели оказались существами гуманоидного типа, но физиологически на людей совершенно непохожи. Впрочем, самих аборигенов на планете, скорее всего, уже нет, поскольку среди полной разрухи следов активной разумной деятельности я не встретил. Самих разумных видел лишь на фотографии, чудом сохранившейся в кабине пилотов боевого воздушного корабля.

Оттуда вынес два предмета – удивительной чистоты граненый алмаз и растение, оказавшееся весьма полезным в моей дальнейшей медицинской практике.

Вообще-то по своей магической специализации я не целитель, а ведун. Это более широкое понятие, включающее в себя освоение самых разнообразных направлений чародейства и волшебства, самым главным из которых является способность к постижению сути одушевленных и неодушевленных предметов, а также разного рода энергетических субстанций. Мой Дар, по утверждению Третьяковой, пожалуй, самый редкий из всех возможных именно поэтому, как я уже упоминал выше, светить им, старушка категорически не рекомендовала.

Ха! Старушка! Да, таковой Егоровна была до тех пор, пока я не применил к ней свои магические приемчики. По истечении пяти лет ненавязчивой работы над её организмом, она превратилась в цветущую даму, коей более тридцати и не дашь. Раньше называл её бабушкой, теперь язык не поворачивается. К тому же, вопреки компетентным утверждениям о невозможности вмешательства в развитие чужого Дара, мне удалось основательно повысить её магический потенциал.

А еще совершенно случайно мне удалось добыть деньги на строительство нового дома. Ну как случайно? Убил одного бандита, пытавшегося меня ограбить, и завладел его заначкой – вот и вся хитрость.

Евсей Валентинович Рожков, местный архитектор не подвел, спроектировал трехэтажный домик без ненужных наворотов и украшательств, зато с большими светлыми окнами, глубоким обширным подвалом, центральным водяным отоплением, ванной комнатой с горячей и холодной водой, теплыми туалетами с привычными для меня унитазами и умывальниками. Насчет архитектурных излишеств не обошлось без трений с господином архитектором. Мне пришлось выдержать тяжелую баталию, доказывая, что колонны с пилястрами, разного рода нефункциональные балконцы с карнизами, амурчики над парадным входом, барельефы медуз-горгон и прочая подобная ерунда нам ни к чему. Мы с Егоровной вовсе не лишенные чувства меры новые русские из моего двадцать первого века и не вмиг разбогатевшие купчишки этой реальности. Умеренность и ненавязчивая рациональность – вот наш принцип. Короче, перечеркали все первоначальные планы и внесли совместные корректировки. К октябрю тысяча восемьсот пятьдесят третьего года проект нашего нового дома был принят и утвержден соответствующими инстанциями. А еще через год мы переехали в новый дом, где в мое личное пользование было выделено аж целых две комнаты – одна под спальню, другая под кабинет, а еще часть подвала для моих химических (или алхимических, если угодно) опытов. Так и зажили мы с бабушкой, котом Сидором, пожилой семейной парой в качестве обслуги и молоденькой горничной. Горничную Егоровна выбрала самую страшненькую из многочисленных претенденток на эту должность, «дабы Андрюшенька мой как на рожу ейную глянул, так ево от всяких срамных мыслев вмиг избавляло».

Несколько раз в теплый сезон нас навещал Михаил Потапыч бурый медведь, попрошайка и наглый плут, норовящий припахать меня на предмет чесания своей тушки деревянными граблями. Каждый раз я избавлял его от оседлавшей шкуру и мех мелкой живности, а также от внутренних паразитов. За что медведь был мне весьма и весьма благодарен и частенько подвергал невыносимой пытке, вылизывая своим липким языком мою физиономию. Только присутствие кота Сидора избавляло меня от подобных ласк. Несмотря на различие в весовых категориях, кот доминировал над огромным лесным хищником и являлся для Потапыча непререкаемым авторитетом. Стоило ему только фыркнуть или зашипеть, медведь тут же трусливо пригибал голову к земле, демонстрируя позу покорности.

Старую избушку бабушки снесли. На ее месте было построено одноэтажное здание приемного покоя.

С моей первой в этом мире женщиной Натальей Берниковой мы знатно покувыркались на протяжении следующих полутора месяцев с того первого дня нашего забавного знакомства. Потом девка вышла замуж за парня из соседнего села, туда и отправилась вместе со своим богатым по местным меркам приданным, а также специфическим опытом, приобретенным в процессе наших совместных сексуальных утех. Дай Боже, чтобы её супруг не оказался консерватором-традиционалистом, в противном случае Наташка станет искать греховных связей на стороне, за что будет регулярно бита ревнивым супругом, и семейная жизнь молодой пары покатится под гору.

Потом у меня были другие девчонки, с коими я щедро делился своим богатейшим сексуальным опытом, благо новый мой организм позволял вытворять такое, о чем в той прошлой жизни приходилось только мечтать. Нежелательных беременностей не допускал. При выдаче замуж очередной своей пассии награждал каждую сомнительным бонусом, а именно, восстанавливал порушенную девственную плеву. В этих местах сохранение невестой девственности до свадьбы особым достоинством не является. Однако всякому жениху приятно осознавать, что именно ему выпала честь порвать своей балдой целку супружницы и окропить ложе её кровушкой.

Так и прожили с моей опекуншей более четырех лет. Я готовился к поступлению в университет на медицинский факультет. Периодически создавал омолаживающие мази, избавлявшие кожу человека также от разного рода бородавок, родинок и прочих портящих настроение людям сомнительных украшений. Егоровна регулярно принимала больных из окрестных деревень и сел.

Вначале лета прошлого тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года я успешно сдал вступительные экзамены во Владимирский Имперский Университет имени Серафима Казанского (местный эквивалент Михаила Ломоносова) на медицинский факультет. Там столь же успешно закончил первый курс. Лекций, семинаров не пропускал. Учился с должным прилежанием. Сдал все положенные зачеты и экзамены за первый и второй семестры, прошел месячную учебную практику в одной из столичных поликлиник. В отличие от многих своих однокурсников, при препарировании мертвых тел не блевал и от вида крови, гноя, язв, свищей и прочих поражений, крайне неаппетитного вида, тел пациентов сознания не терял.

По окончании практики направился в родные места в поместье обожаемой бабушки Василисы Егоровны, чтобы на природе провести остаток каникул. Ан не случилось. В Боровеске «повезло» наткнуться на двух моральных уродов, из-за которых теперь вся моя жизнь может пойти наперекосяк.

Егоровна о моем задержании узнала лишь на следующий день. Немедленно мобилизовала безотказного Епифана с его транспортом, и аки древняя валькирия примчалась в уездный городишко спасать «свово голубя». Впрочем, не забыла и о приземленном, навезла столько еды, что хватило и охране и мне, а также прочим сидельцам от её щедрот изрядно перепало. Вот он у меня в головах баул, набитый под завязку домашними хлебами, солениями, копчениями и варениями, а также пирожками со всякой начинкой. Магическая метка показала, что за время моего отсутствия ни один из сидельцев не рискнул проверить его содержимое.

Эко я напугал местную гопоту. А ведь вначале наехали – «не так вошел», «не так представился», «не проявил уважение к опчеству» и так далее в том же духе. Пришлось учить главных заводил уму-разуму сначала поврозь, а потом и всем кагалом. Первым перепало особо борзому юноше, корчившему из себя местного смотрящего. Потом по сусалам надавал трем его шестеркам. Бил не со злобой, так чтобы проучить, поэтому из побоища они вышли относительно целыми. Одного урока им оказалось недостаточно. Ближайшей ночью меня попытались зарезать когда я преспокойно спал глубоким сном. Ну не дураки ли? Пытаться навалиться дружно и всадить заточку в печень одаренного – они сумасшедшие.

Впрочем, эти парни не подозревают, что имеют дело с чародеем. О моем даре ведуна кроме Третьяковой вообще никому неведомо. Я тут, вроде как, лекарь с очень скромным даром и без особых перспектив к его развитию.

Проснулся, благодаря чародейскому сторожевому конструкту, активированному перед сном. Пришлось преподать еще один урок буйным сокамерникам. Все острые предметы конфисковал и переломал руками. Мало ли, еще обрежутся.

После того случая здешние «авторитеты» уже не помышляли строить козни против меня. Утром даже в картишки предложили перекинуться. Не отказался. Первую же попытку применения шулерских приемов одним из игроков пресек ударом фейса об тэйбл, иными словами, мордой о табурет, за которым играли. Подействовало мгновенно. Далее всё проходило абсолютно честно с их стороны и относительно честно с моей. За пару конов игры, напоминающей земное «Очко», обобрал пахана и его шестерок едва ли не до нитки. Вообще-то там и брать-то было особо нечего – с простых «быков» поимел по паре рублей мелочью, со смотрящего взял двенадцать с копейками. Несмотря на слезные мольбы, отыграться в долг не позволил. Спокойно сгреб денежки с импровизированного игрового стола и завалился на свою шконку.

Кто еще и за какие прегрешения находится в одной со мной камере меня не интересует вообще никак. Не мозолят глаза, не лезут с просьбами, не пытаются рассказать о своей нелегкой судьбине – вот и хорошо, пусть и дальше так же поступают.

Не заметил как мое сознание из состояния расслабленной задумчивости перетекло в режим глубокого сна.

Веселое застолье на просторной светлой веранде дедова дома. На дворе начало лета. Яблони в цвету, кругом зелень и пестрое разноцветье. Запахи из распахнутых настежь окон одуряющие. Птицы и насекомые летают туда-сюда. На душе спокойно и весело.

За большим столом сидим всем нашим дружным семейством: помимо меня, дед с бабушкой, отец, мама, младшие сестра и брат. На столе самовар бабушкины пироги с разнообразной начинкой, вазы с конфетами и фруктами, чашки с недопитым чаем.

Какой-то частью своего сознания понимаю, что моих родных бабули и деда давно нет на свете, но вопросов не задаю, если они здесь, значит, так нужно.

В руках у меня аккордеон, дед с гармошкой, бабушка с детским барабаном на коленях, братец отчего-то отрастил пейсы, напялил на тыковку кипу и вибрирует на скрипице, сеструха наяривает на балалайке, батя не лабает, только поет. Исполняем «Хас-Булат удалой» не под привычный русскому уху мотив Агреньевой-Славянской, а отчего-то под мелодию гимна Соединенных Штатов Америки:

«Хас-Булат удалой!

Бедна сакля твоя;

Золотою казной

Я усыплю тебя.

Дам коня, дам кинжал,

Дам винтовку свою,

А за это за все

Ты отдай мне жену…

Забавно так получается, я бы сказал даже патетично. Я веду аккордами основную тему, бабушка замечательно работает на барабане (куда там до нее самому продвинутому ударнику с профессиональной установкой), брат с сестрой и дедом импровизируют. Получается здорово. Откуда-то из-за моей спины нам подпевают детские голоса. Однако обернуться и рассмотреть племянников что-то постоянно мешает.

Ты уж стар, ты уж сед,

Ей с тобой не житье,

На заре юных лет

Ты погубишь ее.

Под чинарой густой

Мы сидели вдвоем,

Месяц плыл золотой,

Всё молчало кругом…

Не успели мы допеть песню, как уличная дверь распахнулась во всю ширь, из дверного проема на веранду хлынули потоки ярчайшего света, смотреть на который незащищенными светофильтрами глазами было тяжко, но я по какой-то непонятной самому себе причине все-таки не отрывал глаз от загадочного свечения. Поначалу мне подумалось, что где-то далеко рванул термоядерный боеприпас огромной мощности. Именно так я себе представлял Третью Мировую, о которой в последние годы моего пребывания на той Земле каждый день талдычили с экранов телевизоров разного рода эксперты, и от которой мне все-таки удалось удрать в параллельную реальность. Надеюсь, там она все-таки не началась и никогда не начнется, иначе всем наступит полный и окончательный трындец.

Интенсивность свечения не ослабевала. Вскоре мне показалось, что из этого ярчайшего светового потока должно вылезти что-то весьма ужасное, опасное исключительно для меня. В какой-то момент мне все-таки удалось рассмотреть кошмарную фантасмагорическую фигуру монстра. Жуткий страх коснулся ледяными пальцами моего сердца, хотелось закричать, но горло перехватил спазм и я… проснулся.

Не сразу сообразил, что нахожусь в общей камере следственного изолятора Боровеска. Вокруг неестественная для этого места тишина. Я бы назвал её мертвой. Здесь ждут приговора суда более полутора десятков сидельцев, которые априори не способны вести себя так оглушительно тихо. Да, да, я не ошибся, полная тишина била по башке хлеще любого хард-рока или металла. Даже ночью тут постоянно кто-то храпит, кашляет, выпускает из кишечника газы, что-то бормочет во сне. И вдруг ни с того, ни с сего мертвецкая тишина. Нет, тут что-то не так.

Просканировал окружающее пространство. Ага, все понятно – народ вовсе не помер дружно, но кто-то весьма могущественный в плане магии применил наведенное заклятие глубокого сна. Интересно, кому это понадобилось погружать заключенных в полное беспамятство, когда спящий даже храпеть и пукать перестает?

Ответ на не озвученный мной вопрос нарисовался очень скоро. В замочную скважину вставили ключ, вскоре дверь камеры распахнулась и на пороге возникли две темные человеческие фигуры. В руке одной из них был керосиновый фонарь. Лично я и в темноте неплохо вижу, но неожиданные визитеры не обладали способностью к ночному зрению.

Неожиданно гнетущую тишину нарушил мужской голос, не отличавшийся красотой и мелодичностью:

– Сергей Витальевич, ну где этот ваш Воронцов?

– Пожалуйста потише, уважаемый Николай Степанович, своей громогласностью вы мне весь контингент перебудите.

– Не волнуйтесь, мое заклятье весьма сильнодействующее – дай Бог, чтобы продрали глаза хотя бы часам к десяти утра. Хе-хе! Зато выспятся и еще долго будут прекрасно себя чувствовать.

– Дык вот же он. – Тот, кого назвали Сергеем Витальевичем осветил фонарем мое лицо. Пришлось закрыть глаза и максимально расслабиться.

Просканировал обоих в пассивном режиме. Так, ясно, один неодаренный, наверняка из тюремных служащих. Второй, тот что Николай Степанович – маг, судя по объему Источника, яркой светимости энергетических каналов внутри организма и насыщенной ауре вокруг его фигуры, чародей не из последних. Он наклонился надо мной и, попросив сопровождающего подсвечивать ему фонарем, начал совершать над моей «спящей» тушкой какие-то непонятные действия. Ну не совсем уж непонятные – он выпускал из рук жгуты энергии и пытался пробиться к моему Источнику, а также прощупать энергетические каналы и плотность внешней астральной оболочки. Разумеется, получить объективные данные я ему не позволил – недаром пять лет тренировал некоторые способности, позволившие мне избегать внимания еще более продвинутых магов, коих встретил на своем жизненном пути в этом мире уже довольно много. Для всех их я был серой посредственностью. Ну и хорошо, лично я за славой не гонюсь.

Наконец чародей отстранился от меня и с нескрываемым скепсисом в голосе произнес:

– Ну и где мы с вами, Сергей Витальевич, видим чрезвычайно сильного мага?

– Но, Николай Степанович, сам наследник рода Орловых изволят утверждать, что во время уличной драки имел место мощный энергетический выброс со стороны господина Воронцова. Сам я в этих делах не особо разбираюсь, но вы же не станете отрицать наличие сильного Дара у Виктора Александровича.

– Наличие сильного Дара у Романова-младшего отрицать не стану, а вот недостаток мозгового вещества под его черепной коробкой, к моему великому сожалению, приходится констатировать. Это же надо, наследнику древнего боярского рода учинить безобразие на чужой территории. Благо Андроновы дружны с Орловыми. Случись подобное у Арнаутовых, Щегловитых или Некрасовых-Белопольских, вместо этого паренька в каталажке оказался бы боярич, и просто деньгами в качестве выкупа наследника род Орловых не отделался бы!

На что Сергей Витальевич попытался горячо возразить:

– Но свидетели…

Однако был оборван в самой резкой форме:

– И что эти ваши свидетели? Сначала сказали правду, и эта правда кое-кому не понравилась. Пришлось деньгами и страхом затыкать людям рты. Но я вам скажу, уважаемый, на каждый роток не накинешь платок и правда-матка рано или поздно станет достоянием общественности, а это великий урон чести и достоинству Орловым. Лучше бы сразу сделали как советовал я, пошли бы на мировую с парнем и не старались раздуть скандал. Но этим спесивцам разве что-нибудь докажешь?! Эвон уже в столичных салонах смеются над «Аникой-воином Витюшей» и анекдоты сказывают о его славных подвигах, только что фамилию не называют, да оно и без того всем всё понятно. – Маг, посмотрев на сопровождающего, сказал: – Вот что, Сергей Витальевич, пойдемте-ка отсюда. Душновато здесь и пованивает. Вы бы хоть баню почаще устраивали этим бедолагам, да бельишко меняли – все-таки не скотина какая-нибудь, божьи души.

– У нас все по закону, милостивый государь, – направившись к входной двери, принялся с энтузиазмом рассказывать тюремный служащий, – помывочный день раз в неделю, белье меняем регулярно, харчами обеспечиваем свежайшими, прям с рынка. Да у них тут как на курорте – дрыхнут сколько влезет, кормежка трехразовая. Когда попадут на каторгу, узнают по чем фунт лиха. Вспомнят тогда добрым словом…

Что именно вспомнят сидельцы на каторге, я так и не услышал, поскольку толстая дубовая дверь, оббитая листовым железом, надежно отсекла внешние звуки.

Какое-то время я пребывал в обалдевшем состоянии. Этот хмырь боярич, все-таки что-то сумел во мне высмотреть во время уличного происшествия (у меня язык не поворачивается назвать случившееся дракой). Все-таки отпрысков именитых боярских родов нужно опасаться. Да, не удержался я – добавил толику магической энергии в десницу карающую, когда отправлял в аут Виктора Орлова, иначе голым кулаком не пробил бы магический щит, поставленный засранцем. Так ведь той энергии было – муха накакала, и все равно почувствовал. Ладно, сегодня вроде бы все обошлось. Посланный для проверки меня на предмет избыточной магической одаренности товарищ, не подтвердил подозрения боярского отпрыска.

Ну что же, впредь буду умнее. А пока можно расслабиться. Хотелось бы досмотреть приятный сон, и песню допеть. Как там оно:

Тут рассерженный князь

Саблю выхватил вдруг…

Голова старика

Покатилась на луг.

Глава 2

Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях,

С походкой, со взглядом цариц,-

Их разве слепой не заметит,

А зрячий о них говорит:

«Пройдет – словно солнце осветит!

Посмотрит – рублем подарит!»…

 Н. А. Некрасов

Василиса Егоровна Третьякова чаевничала по утру в обществе соседа-землевладельца отставного майора от артиллерии Черемисова Прова Николаевича. Отслужив в рядах Российской Армии положенные двадцать пять лет, Пров Николаевич решил вернуться к корням и заняться внедрением в сельское хозяйство новейших европейских разработок технологического свойства. Был он мужчиной высоким, приятной наружности, ко всему прочему холост. Опасности и трудности воинской жизни лишь слегка посеребрили виски этого сорокачетырехлетнего майора, что вкупе с черной как смоль шевелюрой, роскошными усами и отменной армейской выправкой придавало ему завидную толику мужского обаяния. Роскошный образ соседки-помещицы сразил сердце бывшего вояки с первого взгляда. Злые завистливые языки, как это часто бывает, пытались очернить женщину перед Черемисовым, мол, она тебе в матери годится. Но упрямый майор, не слушая «доброхотов», упорно шел к цели и пару-тройку раз в неделю навещал красавицу Третьякову в её доме. Покамест далее совместных чаепитий дело у них не зашло, но настырный вояка не терял надежды и пытался всячески произвести приятное впечатление на даму своего сердца.

– Так вот, несравненная Василиса Егоровна, стоим мы, значит, в кавказском ущелье Кызыл-Арба – Красная Телега по ихнему. По дну небольшая речушка протекает, вода ледяная талая с горных ледников зубы сводит, но вкусная, словами не передать. Наших едва батальон наберется, турок тыщь сорок, в основном янычары – бойцы знатные, отчаянно-бесшабашные! Моя батарея средних мортир, в засаде замаскированная под купу кустарника. Ждем, когда вражина ломанется на наши позиции. Оно хоша и горы, но свежести никакой, жарища, будто в чухонской бане, что сауной прозывается! Нервы, скажу вам, на взводе. Четыре с небольшим сотни супротив эдакой армады, похлеще будет, нежели у древних эллинов при Фермопилах супротив персов! Дело к обеду, а супостат и не думает наступать. Ну мы немного успокоились, решили, что на сегодня генеральный штурм отменяется, а назавтра должен был подойти двадцатитысячный корпус генерал-лейтенанта Буланова Серафима Дмитриевича. Вздохнули посвободнее, а турка возьми да попри на наши позиции аккурат опосля обеда. Страх Господень, вы бы видели, Василиса Егоровна, янычары по пояс голые с саблями и пистолями прут как бессмертные! Благо дело происходило в зауженном пространстве и развернуться широким фронтом супостат не имел возможности. Спасибо нашим одаренным, в первую очередь создали над батареей, коей изволил командовать ваш покорный слуга, непроницаемый для пуль, вражеских снарядов и чародейских штучек барьер, иначе нас повыбили бы в первые минуты боя. Особливо волшба. Вы бы видели как буквально в сажени от тебя молнии сверкают и огненные шары летают! Ужасти! После начала атаки мы не сразу открыли огонь по наступающим. Сначала произвели контрбатарейную борьбу, иначе говоря, подавили огнем артиллерию противника. Да что там было артиллерии той?! Смех один – с десяток дульнозарядных бронзовых пушчонок. А вот одаренных у них было очень много. Всячески нам мешали и угрожали. Благо подпоручик Супрунов правильный прицел взял и накрыл одним снарядом всю эту братию. Много жизней русских людей он тем самым спас! Я потом на него представление написал к ордену Святого Михаила-Воина. По подвигу и награда. Чуть позже, когда в горной теснине турок скопилось побольше мы дали залп в самую гущу наступающих, а за ним еще, еще и еще. А османы так и прут, будто страха в их сердцах нет, пуль пехотинцев и наших снарядов совершенно не боятся! Это мы потом узнали, что перед боем их опиумом накачали по самые брови. Моя батарея стреляет и стреляет! Ниже по склону пехота из винтовок лупит! Дым смрад, короче, Ад и Израиль! В какой-то момент стволы орудий перегреваться начали. Наконец раскалились едва ли не докрасна. Боеприпаса имеется в достатке, а стрелять нет никакой возможности – стволы расширились от нагрева, снаряд не летит куда нужно, водой охлаждать опасно, может ствол разорвать! Однако и у врага нервы оказались не железные, через полтора часа после начала атаки откатились на свои позиции. Так вот, обожаемая хозяюшка, когда дым рассеялся, такого количества трупов я не видел более ни разу, а кампаний мне довелось пройти немало. Горы мертвецов по всему ущелью, речка разлилась запруженная телами. Вода в ней вся красная от человеческой крови.

– Неужто такое бывает?! – сжав пальцы рук от волнения в кулачки, испуганно воскликнула Василиса Егоровна.

– Честью офицера клянусь! – гордо выпятил богатырскую грудь отставной майор. – В тот день турка атаковать так и не решилась. На следующее утро к нам подошло подкрепление, и враг вынужден был отступить. А потом погнали наши супостата по всему фронту до Эривани, Тифлиса и дальше за пределы Армении и Грузии. Лично мне сам царь грузинский Давид Третий Глонти повесил на шею золотую цепь кавалера ордена Горного Орла. После освобождения от турецкого ига кавказских единоверцев, нашу батарею перебросили под Нарву…

Рассказать о своих подвигах в Третьей Северной Войне майору помешал приезд мальчишки-посыльного на коняге.

– Госпожа барыня! Госпожа Барыня! – едва увидев вышедшую на крыльцо Третьякову, заорал во всю свою луженую глотку пацан. – Там это… вашего Андрея заарестовали полицейские и в тюрьму посадили!

– Как арестовали?! – всплеснула руками Егоровна.

– Побил он каких-то охвицеро̀в и кучера ихнево едва не до смерти. Один, сказывают, ажно цельный болярин. За то ево в кутузку и определили, суда, значица, дожидаться.

– Господи Боже мой! – нервы женщины не выдержали и она тут же осела на ступеньку крыльца. Благо отставной майор вовремя оказался рядом, подхватил даму под локоток и успел предотвратить жесткую посадку. – Андрюшеньку полиция арестовала! Он же мухи не обидит! Расскажи, мальчик, кто тебя послал? Может пошутковать решили?

– Не, Василиса Егоровна, это никакие не шутки. А прислал меня Еремей Силыч Сидоров, я при евоном трактире на подхвате у Викентия Дормидонтыча – повара ихнего. Если что, Серега я Мальцев, меня там всяка собака знает. Вчерась ваш Андрей прибыл на поезде из столицы. Пешком решил прогуляться до поместья. А господа велели кучеру огреть его кнутом. Тот за кнутовище, а ваш как перехватит, да ка-а-к дернет! Кучер с козел прям в кусты улетел! Тут и сами офицера из возка повылазили. Он одному бздыщь! Другому бздыщь! Кажись, бояричу челюсть сломал, второму нос на боковину свернул. Но тех-то быстро всех излечили в больничке, а вот вашего в каталажку посадили, ну как бы за оскорбление чести и достоинства болярского сынка и столбового дворянина.

– А что за боярич и кто тот дворянин? – встрял в беседу Черемисов.

На что трактирный мальчишка незамедлительно отрапортовал:

– Болярин Орлов и сынок местного помещика Семипольского. Грят в гости оне ехали к Семипольским на смотрины младшей сестры охвицера Семипольского, ну жениться вроде бы надумали на ей…

– Так, стоп, не нужно лишнего! – притормозил говорливого мальчугана отставной военный. – Анекдоты про сватовство наследника боярского рода к хоть и столбовой, но дворянке можешь рассказывать своему повару, мне же в подобное мало верится. – Затем, повернувшись к хозяйке поместья, продолжил: – Как бы там ни было, дела у вашего воспитанника, можно сказать, швах. Прилюдно нанести оскорбление рукоприкладством отпрыску одного из знатнейших родов империи – гарантированно вынести себе приговор суда , минимум лет на двадцать каторжных работ. М-да, уважаемая, Василиса Егоровна, не завидую Андрею. Видать горячий он у вас юноша, жаль не успел с ним познакомиться.

– Что же мне делать, Пров Николаевич?

– Не вам, обожаемая Василиса Егоровна, – Черемисов лихо подкрутил черный ус, – а нам с вами, если, разумеется, позволите подсобить старому вояке в этой вашей беде. – Майор был еще тем стратегом и, проявив активное участие в делах Третьяковой, рассчитывал наконец-то завоевать сердце неприступной красавицы. И пусть мотивация этого его поступка кому-то покажется чересчур меркантильной, однако, помощь мужчины – это именно то, что в данный момент крайне необходимо хоть по-своему и сильной, но все-таки женщине.

Вскоре, получив от Третьяковой честно заработанный гривенник, Серега Мальцев ускакал обратно в Боровеск, а Василиса Егоровна начала лихорадочно собираться выручать из неволи «свово сокола ясноглазого Андрюшеньку».

Первым делом, по совету отставного майора, набрали побольше разных харчей долгого хранения и погрузили на возок Черемисова. У Василисы Егоровны хоть и был свой конный выезд, но после предложения соседа воспользоваться его транспортом, уже готовым к путешествию, не стала заморачиваться со своей повозкой. Также Третьякова предусмотрительно взяла с собой крупную сумму денег – мало ли кому сунуть понадобится.

Собирались недолго. Через полчаса, коляска Черемисова лихо катила, поднимая пыль, по грунтовой дороге, проходящей вдоль живописного берега реки Протвы. Впрочем, Василисе Егоровне было не до окружающих красот. Женщину била нервная дрожь, поскольку осознание случившегося с единственным в этом мире по-настоящему близким человеком несчастья все сильнее и сильнее приводило её в ужас. За свои прожитые восемь десятков лет Третьякова неоднократно успела убедиться в предвзятости законов и законников при рассмотрении судебных тяжб между родовитыми и простыми людьми. Её Андрюшенька всего лишь обычный юноша мещанского сословия. Кто он супротив хотя бы того же Семипольского? А об Орловых и говорить не приходится. Разумеется ей известно, кем на самом деле является Андрей, но эта информация на самый крайний случай. Если Фемида окажется настолько слепа, что позволит засудить невиновного человека (а Третьякова была абсолютно уверена в невиновности Андрея), она отправится во Владимир, добьется встречи с главой рода Иноземцевых Иваном Германовичем и была не была, расскажет тому, кем на самом деле является её воспитанник. Не поможет, так она и к Яромиру Афанасьевичу Шуйскому обратится за помощью. Но пока что этот козырь она решила попридержать до выяснения обстоятельств – уж очень её Андрюшенька негативно относится к идее восстановить прерванные связи с родней.

Боровеский обер-полицмейстер Лука Ильич Товстоногов был крайне любезен, с помещицей Третьяковой и сопровождавшим её майором в отставке. На её требование немедленно освободить Андрея Воронцова недовольства не проявил, лишь прояснил ситуацию:

– Дражайшая Василиса Егоровна, рад бы, да не в моей это власти. Видите ли, имеет место нанесение урона чести и достоинству лицам дворянского и.., – он вознес к потолку указующий перст, – боярского родов. А это, я вам скажу, по нашим законам можно квалифицировать как покусительство на государственные устои. Да, уважаемая, именно так-с. А подобные деяния, за просто так с рук не сходят-с. Вы уж извините меня, Василиса Егоровна, но помочь вам ничем не могу.

Третьякова хотела тут же устроить скандал, но сопровождавший её Пров Николаевич, мгновенно разобрался в чувствах, обуревающих его пассию, и вмешался в разговор, дабы предотвратить ненужные дрязги. Найдя в рассуждениях главного городского полицейского вопиющую зацепку, он задал ему весьма неудобный вопрос:

– Подождите, уважаемый Лука Ильич. Хотелось бы узнать, каким таким образом идущий своей дорогой юноша смог нанести урон чести и достоинству пассажирам благородного происхождения?

– Ну не знаю, господин Черемисов, может быть, оскорбил словесно или каким действием. Сегодня ожидается прибытие специальной следственной комиссии из Владимира. Мне же дали понять, чтобы не суетился и не предпринимал силами своего управления никаких действий по этому делу.

– Понятно, – возмущенно прошипела Третьякова, – приедут подчищать дерьмо за благородными господами и топить мово Андрея. – Осознав, что в этом ведомстве правды не добиться, Василиса Егоровна грозно сверкнула своими темными глазищами и, обратившись к сопровождающему сказала: – Пойдемте, Пров Николаевич, здесь нам более делать нечего.

Следующий визит наша парочка сделала в городскую тюрьму Боровеска. Завидев Третьякову штабс-капитан от жандармерии Овчинников Геннадий Петрович начальник означенного заведения был готов расшибиться в доску. До обращения к целительнице супружеская пара Овчинниковых никак не могла зачать ребенка. Маститые светила от медицины лишь разводили руками, не найдя причин к бесплодию супругов. Егоровне с помощью Андрея (он тогда еще не уехал на учебу) удалось быстро во всем разобраться и подобрать соответствующее лекарственное средство для Геннадия Петровича, поскольку именно его организм страдал от редкого врожденного заболевания моче-половой системы, блокирующего полноценное наполнение сперматозоидами семенной жидкости.

Штабс-капитан тут же организовал встречу Третьяковой с задержанным Воронцовым в отдельном изолированном от посторонних глаз помещении. Черемисова в комнату свиданий не допустили, ибо не родственникам не полагается. Овчинников также принял привезенные продукты питания, пообещав распределить по справедливости между Андреем, прочими сидельцами его камеры и охраной, как того пожелала госпожа Третьякова, но только после тщательного досмотра на предмет выявления неположенных предметов. На недовольную мину на лице помещицы начальник тюрьмы лишь виновато развел руками:

– Прошу прощения, уважаемая Василиса Егоровна, но таковы правила. Досмотр передаваемых сидельцам посылок, суть процедура обязательная, и даже я, как начальник данного заведения, не в силах её отменить.

Едва завидев «свово мальчика», Егоровна приголубила Андрея и по-бабьи разрыдалась. Однако быстро пришла в себя и довольно четко довела до его сведения незавидные перспективы предстоящего уголовного разбирательства. Предложила обратиться за помощью либо к Иноземцевым, либо к Шуйским – все-таки родная кровь, непременно подсобят. На что юноша отреагировал категорическим отказом и велел Егоровне не опасаться за него даже в том случае, если суд вынесет несправедливый приговор.

– Со мной все будет хорошо в любом случае, не волнуйся, бабушка, – и с доброй улыбкой нежно прижал внешне еще совсем молодую женщину к своей широкой груди, заставив её еще раз горько разрыдаться.

После визита в городскую тюрьму Егоровна посетила еще нескольких местных чиновников, включая городского голову Родионова Владислава Терентьевича. В результате означенного общения утешительных прогнозов по делу своего воспитанника не получила. Прокурор Иван Силыч Скороходов подтвердил слова обер-полицмейстера о предстоящем приезде столичной следственной группы, а также то, что на основании собранных именно ею материалов ему предстоит выдвигать обвинение против гражданина Воронцова на предстоящих судебных заседаниях. Он, разумеется, в курсе того, что на самом деле случилось во время конфликта, но поскольку задета честь одного из самых влиятельных боярских родов, он будет вынужден действовать по велению вышестоящего начальства, на которое, вне всякого сомнения, будут давить Орловы. Что же касаемо свидетельских показаний, народ либо купят, либо запугают до изумления, так что надеяться на человеческую совесть не стоит.

Окончательно убедившись в том, что дело пахнет керосином, Третьякова отправилась в салон мадам Бубновой, где обычно реализовывала свою косметическую продукцию как среди местных дам, так среди многочисленной приезжей публики.

Екатерина Велизаровна Бубнова дама из мещанского сословия без каких-либо дворянских корней, но весьма пробивная и обладающая завидной способностью неплохо зарабатывать на женских чаяниях и бедах, даже в том случае, если те совсем уж мнимые. Выйдя по младости лет замуж за престарелого купца была верна ему до самой его смерти. Не скомпрометировав себя порочными связями, унаследовала приличный капитал и несколько объектов недвижимого имущества в разных городах империи. Всю недвижимость, кроме добротного дома в центре Боровеска, выгодно продала. Деньги положила в банк, с тех пор ведет беззаботную жизнь рантье. Посетив Париж, организовала у себя в доме «Salon Moderne». Сначала это было место встречи местного бомонда. Гоняли чаи, кушали пирожные, судачили обо всем и вся, оценивали творчество местных поэтов, художников, музыкантов и прочих творческих личностей. Вскоре предприимчивая Бубнова открыла при своем заведении пошивочную мастерскую и начала извлекать из своего предприятия реальную выгоду. Затем и Василиса Егоровна появилась со своими омолаживающими мазями, да примочками. Однако как место встречи представительниц и представителей боровеского света «Модный Салон» не потерял своего значения, наоборот, его популярность неизменно увеличивалась, и мадам начала подумывать о покупке более просторного помещения.

Сегодня в заведении Бубновой было все как обычно. Уважаемая публика сидела в зальной комнате на диванчиках, в креслах и на мягких стульях, попивала чай, кофе, лимонад, внимая какому-то местному пииту, читающему загробным трагическим голоском:

…Много от тебя терпел я мук,

И страдал, во время каждой нашей встречи,

Но каблучков твоих едва заслышав стук,

Аки сокол я летел к тебе… но в этот вечер…

Ты навсегда ушла к другому от меня…

Выступление молодого человека было прервано появлением мадам Третьяковой в сопровождении рослого красавца помещика Черемисова. Все присутствующие – в основном дамы – окружили нашу пару и начали бурно выражать свои сожаления по поводу задержания полицией Андрея Воронцова.

Между тем внимательный взгляд Василисы Егоровны сканировал публику, вычленяя особо важных для её коварной задумки персон.

«Жены городничего, обер-полицмейстера, прокурорша и прочие особы, приближенные к телам ключевых фигур Боровеска, присутствуют практически в полном составе, – отметила Третьякова, – значит, как бывало говаривал Андрюшенька: «План «А» не удался, будем воплощать в жизнь план «Б».

Егоровна сделала вид будто ей стало дурно. Заботливые дамы тут же усадили её и сопровождающего за столик, налили обоим чаю, даже успокоились и перестали озабоченно квохтать.

Воспользовавшись наступившей тишиной, Третьякова сделала заявление, не повышая голоса:

– Спасибо, уважаемые господа и дамы, за ваше понимание сложившейся ситуации. Всем вам известно, что мово воспитанника Андрея Воронцова содержат в мрачном узилище и в самом скором времени отправят на каторгу за, якобы, совершённое им преступление, ибо супротив боярского произвола в нашем царстве-государстве управы нет. Так вот, если мальчика неправедно осудят, ноги моей не будет ни в этом заведении, ни в самом Боровеске. И вообще, продам имение и отправлюсь на родину в город Астрахань.

Слова целительницы произвели эффект разорвавшейся бомбы. Дамы мгновенно сообразили, чем для них чревата потеря стабильного источника красоты и женского здоровья. Хоть зелья и стоили огромных денег, но они того вне всякого сомнения стоили (прошу прощения за невольную тавтологию). Благодаря их омолаживающему свойству, даже шестидесятилетняя супруга городского начальника выглядела дамой едва за тридцать. Это что же получается, через год-два, когда по словам Третьяковой, целительский эффект мазей закончится, привыкшие выглядеть молодо женщины пожилого возраста вмиг превратятся в развалины?

– А как же мы? – первой задала волнующий всех вопрос обер-полицмейстерша.

– Да, да! Что же будет с нами?! – возбужденно загомонила толпа.

Дождавшись, когда гул в помещении немного уляжется, Третьякова сказала:

– Всё, не стану более заниматься всякой ерундой. Куплю полдюжины баркасов, организую рыбный промысел на Каспии. Тяжко мне тут будет находиться, когда мой кровиночка без вины в Сибири, али на Камчатке, али в каком ином гнусном месте кайлом машет. – После этих слов помещица поднялась со стула и в сопровождении верного Прова Николаевича демонстративно покинула помещение.

Шум и гам, поднявшиеся после ухода нашей парочки невозможно передать словами.

Поддерживаемая твердой мужской рукой, Третьякова ловко забралась в возок, в этот момент на её красивом лице витала загадочная улыбка. Бомба, которую она только что бросила в толпу озабоченных собственным телесным благополучием женщин не могла не сработать. Если до этого каждая из них лишь на словах проявляла сочувствие, не желая реально предпринимать какие-либо действия, теперь все кардинально поменяется. Дамы предпримут всё, чтобы высосать мозг через уши своих высокопоставленных мужей.

Василиса Егоровна хоть и носила юбку, но была особой сообразительной и в жизненных коллизиях разбиралась получше многих ученых теоретиков. Тому, что ей наплело местное начальство, о, якобы, своей неспособности повлиять на ход следствия по делу Андрея, она не верила ну ни капельки. Врут и городничий, и обер-полицмейстер, но, самое главное, прокурорский и судья. Вполне могут, пока высокая комиссия из столицы еще не пожаловала, им ничего не стоит собрать правильные свидетельские показания, успеть дать им ход и доказать Андрюшенькину невиновность. Не хотят идти наперекор вышестоящему начальству. Ладно, теперь за них возьмутся их же жены, вот и посмотрим, как они станут вертеться будто змеюки на раскаленной сковороде.

После того, как коляска, ведомая кучером, тронулась, Пров Николаевич посмотрел на даму своего сердца и задал волнующий его вопрос:

– Василиса Егоровна, надеюсь, насчет вашего отъезда на Каспий, вы… гм… слегка преувеличили?

– Ну почему же, дорогой мой майор? Все может статься, хоть мне этого не особо хочется. А разве вы откажетесь последовать за мной в качестве… – Третьякова сделала паузу, именуемую в иной реальности «мхатовской», – законного супруга?

При этих её словах горячее сердце вояки едва не выпрыгнуло из груди. Ничуть не стесняясь проходящих по улице горожан, своими сильными руками он крепко обнял податливое женское тело и впился губами в столь желанный красивый женский ротик. Поцелуй оказался обоюдным и долгим. Наконец, бравый майор отстранился от любимой женщины и охрипшим от волнения и желания голосом молвил:

– За вами, обожаемая Василиса Егоровна, хоть в Ад.

Глава 3

Таганка,

Я твой бессменный арестант,

Погибли юность и талант

В твоих стенах!

Автор неизвестен.

За две недели, проведенные в застенках боровеской тюрьмы, как это ни удивительно, я отлично отдохнул, несмотря на соседство с разными сомнительными личностями. После воспитательных мероприятий, проведенных мной в отношении самых наглых граждан, более меня никто не пытался зацепить. А еще уважение ко мне поднимали продукты питания, коими Василиса Егоровна буквально заваливала тюрьму. Несъедобную баланду нам теперь не предлагали – её вообще не варили. А вот супчики всякие, да ушицу и прочие изыски местный повар готовил весьма и весьма квалифицированно на всю тюрягу, включая всю здешнюю публику: как заключенных, так и обслуживающий персонал с охраной. Короче говоря, зажили как у Христа за пазухой. Сидельцы и администрация на меня буквально молились и с ужасом ждали, когда закончится вся эта лафа.

Постепенно я начал привыкать к мысли о том, что придется пойти по этапу в Сибирь или еще дальше. Расстраивался ли я? Пожалуй да. Но только из-за того, что нужно будет кардинально менять свои планы и образ жизни. Разумеется, драгоценные двадцать лет просто так на каторгах терять не собираюсь. Сорвусь с этапа и махну в Латинскую Америку в какую-нибудь Аргентину или Парагвай с Уругваем. Стану плантатором, буду эксплуатировать бедных негров, обильно разбрасывая семя будущей шняги, под названием BLM. Хе-хе-хе!

Хотя, нет, нафиг этих негритосов. Отправлюсь-ка в Венесуэллу, там тоже неплохо, фрукты, теплое море, красивые мулатки, как там у Николаса Гильена:

Золотая как солнце кожа

тоненькие каблучки

Узел волос из шелка

складки платья легки…

Но самое главное, в тех местах есть нефть в преогромных количествах. Координаты тамошних нефтяных полей мне примерно известны. Начальный капитал заработаю медициной. Затем организую добычу, переработку и сбыт «черного золота». Бензиновый бум пока не наступил, но я всячески тому поспособлю. Прогрессор я, или где? Об устройстве двигателя внутреннего сгорания имею полное представление, а также знаю, как работают все прочие узлы автомобиля. С дедом не раз перебирали его постоянно ломавшийся ЗАЗ-968. Организую первый в этом мире сборочный автомобильный конвейер. Стану кем-то типа Аристотеля Анасиса и Генри Форда в одном флаконе. А когда дела наладятся, буду днями напролет валяться в кресле-качалке на веранде своего дома, любоваться на накатывающие на берег волны, курить сигары и пить вкусный ром. Не, пожалуй, от табака воздержусь, поскольку запаха табачного дыма на дух не переношу и привыкать к нему не собираюсь. Вон мои соседи по камере, также начали постепенно от него отвыкать, не без моей помощи, разумеется.

Местные сидельцы у меня здесь что-то типа пациентов. Не возражают, даже очень рады, ибо кто откажется поправить здоровье на дармовщинку. Потихоньку избавляю их от разных хворей. Двоих от туберкулеза излечил, одного от хронического триппера, у трех сидельцев обнаружилась бронхиальная астма, справился и с этой бедой. А камней и прочих конкрементов практически у каждого обнаружилось аж по нескольку штук. Немудрено, вода в здешних краях перенасыщена окислами и солями железа и кальция, вот и откладывается всякая гадость в почках, желчном пузыре, мочевыводящих путях и прочих подобных местах. А еще страшный бич этого времени гельминты, иными словами, глисты. Для избавления соседей, иже с ними охрану и прочих сотрудников тюрьмы от этой гадости пришлось просить Третьякову, чтобы привезла во время очередного своего визита мешок с травами по списку и мои химические прибамбасы. Благо начальник тюрьмы штабс-капитан Овчинников не имел ничего против. Этот добрый человек даже выделил для изготовления лекарственных препаратов целую пустующую камеру. Заключенных немного, а тюрьма построена, что называется, на перспективу, так что свободных помещений хватает.

Едва ли не каждый день меня вызывали на допрос. Сначала местные следователи, а по прибытии по мою душу столичной комиссии, мной занимался исключительно полковник имперской жандармерии, представившийся Сухоруковым Вениамином Игнатьевичем. Меня, как я ожидал, не отправили в столицу, поскольку по законам государства российского все следственные и судебные мероприятия должны проводиться там, где имел место сам факт преступного деяния. Это здорово, ибо снабжать домашними харчами меня там не позволили бы даже за крупную взятку. При мысли о столичной тюряге в голове невольно возникали навязчивые мотив и слова крайне популярной среди широких слоев населения на моей первой родине песни:

Владимирский централ, ветер северный

Этапом из Твери, зла немерено

Лежит на сердце тяжкий груз

Владимирский централ, ветер северный

Хотя я банковал, жизнь разменяна

Но не «очко» обычно губит

А к одиннадцати – туз!..

Что-то меня снова на стихи потянуло.

Сказал бы кто-нибудь мне в той прошлой жизни, что попаду в другую Россию и стану чародеем, я бы лишь рассмеялся ему в лицо и посоветовал писать фантастические книжки. Однако факт остается фактом, оказался в иной земной реальности, более того, из-за вопиющего социального неравенства угодил за решетку, в общем-то, ни за что. Печально, но факт. Одно жаль – не зашиб до смерти этих двух оболтусов-офицериков. Плевать на кучера, он человек подневольный, приказали – сделал. А вот, знай я, чем закончится моя встреча с высокородными, ухайдокал бы, не задумываясь – двадцать лет или пожизненная каторга для меня неактуально. Смертная казнь здесь применяется только к армейским преступникам, да и то лишь в военное время. Весь прочий криминальный элемент, отправляется в места весьма и весьма отдаленные и очень неуютные в климатическом плане. С Сибирью, Дальним Востоком, Сахалином или Аляской все понятно, но благословенная в прежней моей реальности Калифорния в этой – тот еще медвежий угол и оказаться на тамошних хлопковых плантациях или золотоносных приисках мне бы не хотелось.

Я не очень понимал, чего именно добивался от меня столичный следователь, но к концу первой недели нашего общения этот нудный тип сидел у меня в печёнках. В конечном итоге я хлопнул ладонью по столу и в категорической форме потребовал, закончить все эти издевательства:

– Коль считаете меня виноватым, полковник, передавайте дело в суд! Не вижу более смысла отвечать ежедневно на одни и те же дурацкие вопросы.

На что столичный жандарм лишь кисло улыбнулся.

– Вы, Андрей Драгомирович, даже представить себе не можете, с каким бы удовольствием я это сделал. Лично мне бессмысленное сидение в дыре под названием Боровеск надоело хуже горькой редьки. Однако моим планам побыстрее выбраться отсюда препятствуют брожения в умах высшего здешнего начальства.

– Не понял. При чем тут местное начальство и я?

– А вот и при том. Ваша опекунша Василиса Егоровна выдвинула их женам довольно серьезный ультиматум, мол, если вас отправят на каторгу, ноги её с этих местах более не будет. А это значит… ну вы сами, человек неглупый, понимаете, что означает для женщины потеря возможности выглядеть молодо. Уверяю вас, что касаемо моего задания, всё давно оформлено самым должным образом. Двадцать два года каторжных работ вам обеспечены. Поздравляю, у вас отличный адвокат, скостит лет пять, может быть и все семь. Вам впаяют пятнадцать-семнадцать годков, тоже неплохой результат, тем более для абсолютно невиновного человека. Да, да, насчет вашей невиновности, Андрей Драгомирович, исключительно между нами, если что, я вам ничего не говорил. В той ситуации вы повели себя, как настоящий мужчина, к тому же вам не были известны личности нападающих. Если бы один из них не оказался сыном боярина, вам всё сошло бы с рук. А так, пардонте, звезды с планидами сошлись супротив вас, молодой человек.

– Егоровна выдвинула ультиматум?

– Так точно, господин Воронцов. В результате судья отказывается принимать ваше дело к рассмотрению, и прокурор ему в этом всячески содействует. Уже три раза возвращали материалы для проведения дополнительных следственных мероприятий, крючкотворы премудрые. То обнаружат противоречия в показаниях свидетелей, то оформлено не по правилам, а то и вовсе запятые не в тех местах расставлены. Как муж и как отец троих взрослых дочерей, я их, разумеется, понимаю. Получить форменный Ад в своем доме из-за какого-то драчливого студента им не очень хочется. Но… – Сухоруков ехидненько так усмехнулся, – крути – не крути, а деваться им особо и некуда. Пусть потешатся, я – человек терпеливый.

После разговора со следователем я вернулся в камеру весьма озадаченным. Выходит бабушка начала свою игру. За прошедшие пять лет я сделал всё для того, чтобы с моим отъездом из поместья косметический бизнес Третьяковой не рухнул. Мне удалось неплохо прокачать её источник чародейской силы, научить закачивать зелья энергией и, что самое главное, ставить индивидуальную привязку на косметическое или лекарственное средство. Также я поделился с ней всеми своими рецептурными разработками. То есть, она сама теперь варит омолаживающие зелья и мази и вполне способна без моей помощи производить их магическую обработку. Разумеется, не в таких масштабах, на какие способен я, но все-таки пару тройку баночек с мазями в день зачаровать способна. А это по нашим нынешним расценкам от полусотни до семидесяти пяти полновесных золотых рубликов. Но ради «свово мальчика» она готова порушить налаженный быт и отказаться от столь значительных доходов.

Однако! Пойти и заявить этим напыщенным курицам, что не она от них зависит, а они целиком и полностью от нее – в общем-то вполне вписывается в характер Василисы Егоровны. Вне всякого сомнения, местным дамам достаточно ума, чтобы оценить последствия отказа моей опекунши снабжать их омолаживающими средствами.

Пройдет от года до двух, действие мазей и пилюль закончится, и привыкшие выглядеть молодо дамы буквально на глазах одряхлеют. Что может быть страшнее для женщины нежели телесная дряхлость, которой можно было бы избежать? Таким образом Третьякова поставила всех своих VIP клиенток в позу «прополка грядок». Теперь в той же находятся позе их мужья. Мне вдруг стало и самому интересно, чем все-таки закончится весь этот марлезонский балет. Кажется, в шахматах подобная ситуация именуется цугцванг, иными словами – куда ни кинь, всюду клин.

Страшно представить, что сейчас творится в домах городничего, судьи, прокурора и прочих лиц, ответственных за мое задержание. Поди, проклинают меня вместе с двумя бравыми лейтенантами, а заодно и себя за то, что не погасили конфликт в начальной стадии и вынесли сор из избы, желая прогнуться перед вышестоящим начальством. Вот вам судари и обратная сторона всякого необдуманного действия. Захотели еще один орденок на грудь или повышения по службе – не получилось, заработали семейный геморрой с выносом мозга по полной программе. И упаси их Господь, если меня отправят на каторгу. Бабы допекут так, что придется местным чинушам просить Государя Императора и Вселенского Патриарха дозволения на развод. А это дело непростое, очень непростое. Здесь вам не там. В той моей реальности подал в суд, и супруг или супруга рано или поздно гарантированно получает свободу. Здесь данная процедура для лиц дворянского происхождения весьма и весьма тягомотная. Даже если удовлетворят просьбу о разводе, репутационные потери будут столь велики, что чиновника, скорее всего, отправят в отставку без пенсионного содержания и права ношения мундира, регалий и государственных наград. Так-то вот. Либо терпи всю оставшуюся жизнь истерики супруги, либо… Короче, как мужчина с опытом семейной жизни я им не завидую, даже сочувствую. Хе-хе-хе! Но, как говорится: «Такова се ля ва»1.

После этого нашего разговора полковник имперской жандармерии Сухоруков более меня не беспокоил бессмысленными допросами. Я же одуревал от камерной скуки. Больные закончились, кормежка – лучше только бабушка Василиса готовит, на прогулки нас выводят в тюремный двор аж два раза в день по часу утром и вечером. Прокачкой Источника и энергетических каналов заниматься никто не мешает. Физуху также качаю с помощью магии, ибо тесновато в камере негде толком развернуться. Казалось бы, живи и радуйся. Однако угнетает неопределенность.

Книжки читаю. Их мне приносит Давид Моисеевич Михельсон. Да, да, тот самый забавный сын Израилев, что лабал со своей банд группой на той памятной для меня вечеринке, после которой то ли я отымел Наташеньку Берникову, то ли меня поимели по полной. Ладно, суть не в том, кто кого, а в том, что нам обоим было очень хорошо.

Так вот, с этим мужчиной среднего возраста у меня, как ни странно, установились вполне себе приятельские отношения. Столь явный творческий гешефт в моем лице представитель самой хитрожо… то есть хитроумной нации на Земле и этой реальности, ну никак не мог упустить. Явившись через несколько дней в усадьбу Третьяковой, он едва ли не в ультимативной форме потребовал поделиться с ним моим музыкальным багажом, ибо небезосновательно заподозрил воспитанника помещицы в исключительной одаренности.

Вот так-то, вот, опять мне не выбраться из попаданческой колеи, буквально заезженной многочисленными писателями. А куда прикажете деваться? Не было бы у меня музыкального слуха и какого-никакого образования и не гнали бы местные исполнители всякую муйню галимую, я бы тогда ни за что не схватился за аккордеон. Пришлось-таки пожинать славу великого сочинителя. Поначалу пытался послать хитромудрого Моисеича куда подальше. Однако тот, кто хотя бы раз имел дело с представителями данного народа, прекрасно осведомлен о еврейской настырности и способности влезть без мыла… в общем, куда угодно влезть.

Сам до сих пор в полном недоумении, каким таким образом Давиду Моисеевичу удалось забраться буквально мне в душу. Неожиданно весьма образованным мужчиной он оказался, а еще именно тем собеседником, которого в этой жизни мне очень не хватало. Часто он заглядывал к нам с Егоровной на огонек, реже я приезжал к нему в гости в боровескую квартиру. Михельсон вел одинокий образ жизни. Семьи не имел. Виной тому опрометчиво принятый в ранней юности целибат, нарушить который для иудея ортодоксальной направленности стало бы самым страшным из всех смертных грехов. Впрочем, обет безбрачия чисто его трудности, и тема закрытая для обсуждения даже с глазу на глаз. И вообще, во время совместных времяпрепровождений с этим человеком религиозная тематика была затронута всего лишь пару раз.

Наше общение не ограничивалось лишь музыкой. По меркам Боровеска этот мужчина обладал воистину энциклопедическими знаниями, разумеется с поправкой на реальное развитие местной науки. А еще он здорово играл в шахматы. За неимением компа с игрушками, именно шахматы для меня стали той самой отдушиной для ума и отдыха.

Короче говоря, мы подружились с Михельсоном. Я регулярно, но скупо делился с ним своим обширным музыкальным багажом. На мое счастье (или несчастье, это с какой стороны посмотреть) здесь не было Моцарта, Бетховена, Баха и прочих великих композиторов моей реальности. Были другие, на мой взгляд, ничуть не хуже, однако мировые музыкальные каноны здорово отличались от привычных мне по прошлой жизни.

Если кто-то спросит: «стыдно ли мне беззастенчиво присваивать чужую интеллектуальную собственность?», отвечу категорическим «Нет!». По большому счету оно и не важно, чьё имя стоит на той или иной нотной партитуре, главное, народ имеет возможность наслаждаться хорошей музыкой, которую никто и никогда здесь не сочинит. В результате нашего совместного сотрудничества местный слушатель теперь имеет возможность оценить творчество Шуберта, Эдварда Грига, а также некоторых других авторов, включая Розенбаума, Газманова и Надежды Кадышевой. Ну как же местным без «Эй дер дер деры» Надюшеньки или «Есаула молоденького, который задремал под ольхой»? «Морячка с моряком» также были приняты публикой на ура. Слова, правда, часто приходилось подгонять под существующие реалии. Так или иначе, некоторые популярные в моем мире песни и классические произведения, благодаря нашему тандему с Давидом Моисеевичем, ушли в народ и крепенько так в нем укоренились.

Если кто-то считает, что мы с коллегой на этом неплохо заработали, тот глубоко ошибается. От «авторских» отчислений я сразу же отказался в категорической форме. Михельсон миллионером не стал, но кое-что все-таки поимел, гастролируя со своим «вокально-инструментальным ансамблем» по городам и весям Российской Империи.

Ладно, оставим музыкальную тему до более спокойных времен. Не до неё, когда жизнь твоя находится в стадии полнейшей неопределенности, точнее, в одном темном и мрачном месте, почему-то традиционно приписываемом людям с черной кожей, хотя у белых там ничуть не светлее.

Короче мы с Давидом Моисеевичем подружились довольно крепко. Именно он оказался первым из горожан, попытавшимся навестить меня в тюремных застенках. К моему сожалению, во время следствия ко мне его не допустили, но принесенные им книги мне все-таки передали по личному распоряжению начальника тюрьмы.

Вот так и пребывал бы я в застенках неизвестно сколько в ожидании суда, однако все кардинально поменялось в одно солнечное августовское утро.

Поначалу все происходило по обычному сценарию: подъем, неспешная прогулка по брусчатке внутреннего двора, завтрак. Я, было, собрался завалиться на нары и наконец-то добить здешний аналог «Робинзона Крузо». Кстати, ничуть не хуже бессмертного творения Даниэля Дефо. Во всяком случае местный Робинзон показался мне более живым и откровенным, нежели тот, что из прошлой реальности. Во всяком случае, он не постеснялся живо описать процесс удовлетворения определенных мужских потребностей путем греховной связи с… козой. А куда бедному деваться, он же целибат не принимал, а тяжелый труд лишь закалил его организм и усилил желание общения с противоположным полом. Это спустя лишь пять лет к его острову прибило лодку с местной дамой-рыбачкой, штормом унесенной от родных берегов. С тех пор жизнь мужика и наладилась. Он даже остров покидать не хотел, когда его семейство обнаружил испанский галеон. Пришлось матросам едва ли не насильно забирать его с острова со всеми к тому времени многочисленными чадами и домочадцами и нажитым скарбом.

Было жутко интересно, чем же закончится вся эта двадцатилетняя эпопея, но дочитать оставшиеся три десятка страниц мне не дали. Двое парней из охраны заглянули в камеру и в довольно вежливой форме пригласили меня к начальнику тюрьмы. Как бы мне ни хотелось добить книжку, проигнорировать приглашение столь уважаемого господина я не мог.

– Господин штабс-капитан, подследственный Воронцов прибыл по вашему приказанию! – громко по-военному отрапортовал я как только переступил порог его кабинета.

– Полноте, Андрей Драгомирович, проходите, – он указал рукой на мягкий стул, – присаживайтесь. Кофе, чай?

– Спасибо, господин штабс…

– Умоляю вас, молодой человек, – Овчинников даже замахал руками, – давайте обойдемся без чинов и званий. Обращайтесь ко мне просто – Геннадий Петрович.

– Хорошо, Геннадий Петрович, от чашки кофе, с вашего позволения, не откажусь.

Вскоре на столе стоял пышущий паром кофейник со всеми необходимыми принадлежностями: молоко, сливки, сахар и какое-то печение. Штабс-капитан лично разлил кофе. Я же тем временем сидел и офигевал от проявления столь неожиданной заботы со стороны высшего тюремного начальства. Однако вопросов не задавал, прихлебывал вкусный густой напиток, возводя периодически глаза к потолку, воздавая тем самым заслуженную дань специалисту, изготовившему его. Печенье, сахар, тем более молоко со сливками я проигнорировал – люблю, понимаете ли, почернее, покрепче и погорячее.

Наконец вторая чашка обнажила свою густую кофейную сущность. Я отодвинул хрупкий фарфор от края стола и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета.

Овчинников посмотрел на меня как-то по-доброму. Затем, выдвинув ящик стола, положил передо мной газету, приятно пахнущую типографской краской.

– Сегодняшний выпуск столичного «Слова». Прошу ознакомиться, Андрей Драгомирович.

Я взял газету в руки, раскрыл и на первой странице прочитал:

Божиею милостию, Мы, Петр Васильевич IV Бельский,

Богом данный Император и Самодержец Всероссийский;

Государь Владимиро-Суздальский,

Псковский Смоленский, Литовский, Волынский,

Подольский и Финляндский

и прочая, и прочая, и прочая…

Объявляем всем верным Нашим подданным:

05.08.1858 г. от РХ в шесть часов утра войска Шаха Персидского Надир-шаха Каджара в количестве десяти пехотных и трех конных дивизий при поддержке артиллерии и примерно тысячи боевых чародеев без какого бы то ни было законного основания и предварительного объявления о начале военных действий пересекли границу нашей империи в районе населенного пункта Астара и двинулись в направлении Ленкорани.

Наши доблестные пограничные части пытаются сдерживать наступление противника, однако на данный момент силы несопоставимы.

Одновременно граждане нашей империи, находившиеся на территории Персии, включая сотрудников дипломатических миссий были взяты под стражу и безжалостно брошены в тюрьмы, а многие пострадали от бесчинств религиозных фанатиков.

На Наше предложение о мирном урегулировании возникшей ситуации, посол персидский ответил глумливым отказом и потребовал передачи во владение Шаха обширных прикаспийских земель, включая Азербайджан и Западный Туркестан.

На столь наглый выпад соседнего государства, с коим Россия никогда не помышляла воевать, Мы, как богом данный Государь и Император, вынужден объявить войну Персии, также ввести военное положение на всей территории Российской Империи.

Ныне на долю нашего народа-великомученика выпало очередное тяжкое испытание – оградить честь, достоинство, целостность России и положение её среди Великих Держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Земли Русской дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага.

С глубокою верою в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска Наши Божие благословение.

Дан во Владимире и Суздале, в шестой день августа в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот пятьдесят восьмое, Царствования же Нашего в тридцать третье.

Петр IV

Вступает в силу от 06.08.1858.

Прочитав передовицу, я положил газету на стол и недоуменно посмотрел на лыбящегося во все тридцать два зуба начальника тюрьмы.

– Насколько я понимаю, Россия вступает в вооруженное противостояние с Ираном. – я озвучил очевидную истину. – А меня-то это каким боком касается?

– Самым непосредственным, – штабс-капитан посмотрел на меня с видом триумфатора. Однако наткнувшись на мой недоумевающий взгляд, все-таки снизошел для пояснения сложившейся ситуации. – Видите ли, молодой человек, с введением военного положения на территории государства Российского, автоматически вступает в силу институт вольноопределяющихся. Это означает, что всякий гражданин в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет – если он, конечно, не осужден за какие-либо преступления – имеет право подать прошение о зачисление его в ряды Армии Российской Империи.

– Но я же в данный момент нахожусь под следствием, то есть частично урезан в гражданских правах.

– А вот здесь вы глубоко ошибаетесь, Андрей Драгомирович. Пока вы находитесь под следствием, право стать вольноопределяющимся вас никто не может лишить. После зачисления в ряды нашего священного воинства, все претензии к вам со стороны судебных органов автоматически аннулируются.

– И какой срок мне придется служить в армии? – уже более заинтересованным тоном поинтересовался я.

– До подписания мирного договора между воюющими сторонами.

Ага, штабс-капитан недоговаривает о том, что и убить ненароком могут, Как там в одной песне: «Вот пуля пролетела и ага…». С другой стороны, вся эта судебная бодяга закончится, и по данному делу меня не посмеют более привлечь. Итак, на чаше весов срок пятнадцать-двадцать лет каторжных работ, или какое-то время послужить в рядах доблестных защитников отечества. Не знаю, сколько продлится война с Персией, надеюсь, недолго. Зато, вернувшись с фронта я получу возможность продолжить обучение по ранее выбранной медицинской специальности. А если какую медальку заработаю, так и совсем здорово – герои всегда и везде в почете. На всякий случай я решил уточнить всё более конкретно:

– Геннадий Петрович, вы хотите сказать, что мой статус вольноопределяющегося полностью аннулирует мои нынешние… гм… провинности, и что по окончании воинской службы я смогу вернуться обратно в свой университет?

– Абсолютно точно, Андрей Драгомирович, если, конечно, вы не пожелаете посвятить жизнь воинской службе.

Ну насчет воинской службы – это не про меня. В той реальности я имел книжку офицера запаса по специальности командир танкового взвода, в звании старшего лейтенанта. Однако после окончания обучения на военной кафедре и месячных сборов в одной из танковых частей, Родине мои услуги нафиг-танкиста ни разу не понадобились. И это здорово, что для меня так и не нашлось подходящего танкового взвода, и моя военно-учетная карта была навсегда погребена под такими же картами более достойных товарищей. Короче Господь миловал Россию от такого командира, как я. Однако это не говорит о том, что я какой-нибудь убежденный пацифист. Как всякому нормальному мужику мне еще в первой моей жизни иногда хотелось взять в руки ружжо и пойти супротив какого-нибудь супостата, особливо лежа на диване. А здесь с моими чародейскими способностями шанс выжить в любой кровавой схватке у меня вполне себе реальный. Выходит, в данный момент мне предлагают неплохой вариант, позволяющий благополучно избежать той задницы, в которую я угодил по роковому стечению обстоятельств и покидать родину после сурового приговора суда мне не придется. Ну хоть убейте, не нужен мне берег турецкий и Африка с Латинской Америкой мне не нужны. А что касаемо моих прогрессорских планов, так лучше воплощать их здесь с пользой для своего народа, а не каких-то там папуасов. Короче, решено.

– Господин Овчинников, примите мою искреннюю благодарность за ваше предложение. Я готов верой и правдой послужить Царю и Отечеству.

Глава 4

Сознаю свою вину.

Меру. Степень. Глубину.

И прошу меня направить

На текущую войну…

Л. А. Филатов.

– Уважаемые господа, прошу поднять бокалы за благополучное разрешение, казалось бы безвыходной ситуации. – голос полковника от инфантерии в отставке Родионова Владислава Терентьевича градоначальника уездного города Боровеска слегка подрагивал от переполняющих его радостных эмоций, а также ранее принятого игристого вина. – Предлагаю отметить нашего славного Геннадия Петровича. Если бы не он…

Городничий не стал глубоко вдаваться в суть того, что могло бы случиться, если бы хитроумный штабс-капитан не избавил город от крайне опасного сидельца – всем присутствующим было и без объяснений понятно, каким семейным беспределом грозил им суд над Андреем Воронцовым. А теперь, когда все так здорово разрешилось, можно немного расслабиться в лучшей ресторации Боровеска с неброским названием «У Протвы».

Тост господина Родионова был принят уважаемой публикой с энтузиазмом. Присутствующие дружно поднялись с мест и столь же дружно его поддержали.

Непривычный к вниманию столь уважаемой публики начальник тюрьмы только хлопал глазами. Видит Бог, он старался всячески помочь юноше исключительно из уважения и благодарности к Василисе Егоровне. То, что его поступок стал фактически спасением непосредственного начальника, иже с ним прочих важных лиц города явилось для скромного служащего едва ли не откровением. Его красавица супруга не пользовалась косметическими средствами от Третьяковой, поэтому во фронде, устроенной дамами света своим мужьям, участия не принимала.

Следующим за городской головой с тостом выступил обер-полицмейстер Лука Ильич Товстоногов. В витиеватой форме он поздравил присутствующих с успешным завершением «адовых мучений» и как бы в шутливой форме укорил городского голову:

– Хочу обратить ваше внимание, дорогой Владислав Терентьевич, на одно весьма щекотливое обстоятельство. Овчинников Геннадий Петрович изволит занимать место начальника тюрьмы вот уже более пяти лет. Должность майорская, а этот воистину скромный человек ни разу не написал прошение о повышении его в звании…

– Понял, понял вас Лука Ильич, – перебил тостующего городской голова. – Однако упрек ваш справедлив лишь отчасти, ибо рапо̀рт о представлении штабс-капитана Овчинникова к внеочередному майорскому званию, в полном соответствии занимаемой им должности, был мною подписан и отправлен по инстанции сегодняшним утром. Надеюсь, не пройдет и двух недель, как в этом ресторане мы будем чествовать новоиспеченного майора Геннадия Петровича Овчинникова.

На что возбужденная принятым алкоголем присутствующая в заведении уважаемая публика отреагировала трехкратным «Ура!» и бурными аплодисментами.

Будущему майору, по заведенной традиции, тут же поднесли чарку водки объемом едва ли не в полштофа и заставили выпить в один прием. Далее в голове Овчинникова всё слегка помутилось, завертелось и закрутилось в сплошном водовороте неожиданных событий, случившихся с ним в течение двух последних суток…

***

После разговора с начальником тюрьмы процесс моего поступления на воинскую службу в статусе вольноопределяющегося надолго не затянулся.

Первым делом заглянул в камеру забрать рюкзачок и распрощаться с сокамерниками. Заодно посоветовал им воспользоваться моментом и уйти от уголовной ответственности, подавшись в вольноопределяющиеся. Мое предложение особого энтузиазма не вызвало, но кое-кто, судя по выражениям лиц, призадумался. Народ посетовал на то, что с моим уходом снова начнут кормить невкусной баландой. Но тут уж я ничего не могу поделать, Третьякова не обязана кормить всю эту голытьбу за свой счет.

На выходе мне выдали по списку конфискованные при задержании вещички, деньги и документы. Затем в сопровождении все тех же двух бравых воинов вышел в тюремный двор, где меня поджидал штабс-капитан и… весьма неожиданно, Василиса Егоровна Третьякова. Вот уж никак не ожидал её увидеть, поскольку только вчера навещала. Отметил, что бабуля не одна, а в обществе незнакомого черноусого господина. На первый взгляд, человек приличный, судя по выправке, из бывших военных. С Егоровны не сводит влюбленного взгляда. Ну ничего себе, какие тут шекспировские страсти творятся, пока я сижу за решеткой!

После непродолжительных телячьих нежностей, бабуля перевела взгляд на своего сопровождающего.

– Это, Андрюшенька, наш сосед Черемисов Пров Николаевич, отставной майор и… ну… в общем…

Чтобы как-то сгладить зависшую в неловкость, я обнял смущенную до покраснения щек опекуншу и еле слышно, только для нее прошептал на ушко:

– Поздравляю, бабушка, у тебя отменный вкус. Надеюсь в недалеком будущем понянчить вашего карапуза или карапузов. Физиологических препятствий этому в настоящий момент я у тебя не наблюдаю, да и майор мужик вполне себе добротный.

– Да ну тебя, Андрей! – еще более засмущавшись, оттолкнула меня женщина.

– Полноте, дорогая и любимая моя Василиса Егоровна, слепым нужно быть, чтобы не понять, какие отношения у вас с Провом Николаевичем. Совет вам, да любовь!

Затем состоялась официальная церемония знакомства с Черемисовым. Мы крепко пожали друг другу руки.

– Андрей Драгомирович, жаль, что наше знакомство состоялось при столь трагических обстоятельствах. Однако я безмерно рад, что ваши судебные мытарства наконец-то благополучно разрешились. А насчет военной службы, я более чем уверен, что даже не будь под следствием, вы бы непременно выбрали волонтерскую стезю. Ибо, в лихую для нашей любимой Родины годину отсиживаться в тылу вам не позволила бы гражданская совесть и честь порядочного человека. Я бы и сам немедленно отправился на фронт, к сожалению, по состоянию здоровья к прохождению дальнейшей службы признан негодным…

Ну понесло майора. Чувствуется стержень. М-да, послужи-ка двадцать пять годков и гарантированно станешь отмороженным патриотом. Слишком уж сильно он верит в меня. Признаться по совести, вряд ли я даже в самую лихую годину при других обстоятельствах добровольно отправился в окопы вшей кормить и гастрит зарабатывать на казенных харчах. Однако выбирать не приходится и делать кислую мину также не стоит. Наоборот, я гордо выпятил грудь, дескать, всю жизнь мечтал громить супостата.

Вот тут в моей голове неожиданно возник резонный вопрос, который я задал Третьяковой:

– Василиса Егоровна, а откуда ты узнала, что я пойду в армию?

– Дык, Геннадий Петрович по утряне посыльного прислал, дескать, подал Андрюшенька прошение на воинскую службу вольноопределяющимся, если желаете с ним – то есть с тобой – попрощаться, приезжайте немедленно, поскоку уже сёдни к вечеру тебя в Боровеске не будет. Ну мы с Провом Николаевичем тут же и подхватились.

Я посмотрел на засмущавшегося Овчинникова. Ну жучара! Впрочем, не будь он знатоком человеческих душ, не быть ему на столь щекотливом месте службы. Психолог, чисто психолог, меня просчитал на раз. Впрочем, молодец, обеспечил свидание с моей дорогой и любимой бабушкой перед отбытием к месту службы. Тьфу на меня! Какая она бабушка?! Самая, что ни на есть, девица на выданье – эвон как на нее поглядывает бравый майор.

Я оценил еще раз более внимательно состояние здоровья Прова Николаевича. Более или менее нормально всё у него в организме, нет ничего такого, с чем бы не справилась его будущая супруга.

Чтобы успокоить штабс-капитана, кивнул ему и с улыбкой сказал:

– Спасибо Геннадий Петрович!

– Не за что, Андрей Драгомирович, я в вас не сомневался, поэтому взял на себя заботу оповестить Василису Егоровну о вашем решении.

Еще я несказанно рад за местное начальство и, разумеется, за их жен. Если они тут не сволочи самовлюбленные, штабс-капитан, как минимум, должен получить капитана, в придачу к повышению в звании орденок какой. Тут война вовсю идет, под шумок можно любого военнослужащего щедро одарить ништяками.

Вот мне по той жизни никаких правительственных наград так и не обломилось. Я с удивлением смотрел по телевизору на всяких юных девчонок и парней из военизированных учебных заведений, увешенных медальками и разными знаками. Но еще больше меня удивляли дамы, одетые в военную форму и в нехилых званиях, чьи груди четвертого плюс размера украшали иконостасы, коим сам дорогой и любимый Леонид Ильич мог бы позавидовать. Представить себе не могу, сколько крови и пота в боях за родное Отечество нужно пролить, чтобы заработать такое их количество. Впрочем, не стану более ёрничать и злословить по поводу некоторых очевидных несуразностей в той моей жизни. Надеюсь, в этой реальности военных награждают действительно за настоящие подвиги, а не за паркетное шаркунство.

После нашей столь бурной встречи, Третьякова, как женщина заботливая и практичная, тут же попыталась всучить мне комплекты летней и зимней одежды, а еще толстенную пачку двадцати пяти рублевых банкнот, навскидку тысяч пять, ну никак не меньше. От одежды пришлось отказаться, ибо вряд ли в армии мне позволят щеголять в гражданском От денег также, поскольку при мне уже было сто пятьдесят рублей с мелочью. Василиса Егоровна хотела обидеться, благо присутствующие господа офицеры ненавязчиво, но вполне компетентно объяснили ей, что столь огромная сумма солдату в армии ни к чему, и гражданская одежда её Андрюшеньке там не пригодится, поскольку, Его Императорское Величество безмерно заботится о защитниках государства Российского и снабжает своих воинов всем необходимым совершенно бесплатно. Я также услышал их слова и передал Егоровне сотню из своей наличности – если обеспечивают по полной программе, ни к чему провоцировать будущих однополчан на банальную кражу или, упаси их Господь, на гоп-стоп. Полсотни рублей будет вполне достаточно для моих текущих нужд. В случае особой надобности, Егоровна пришлет сколько нужно почтовым переводом. А вот привезенными свежими харчами набил полный рюкзак, ибо до бесплатной кормежки еще нужно добраться, а у меня аппетит, волки зимой позавидуют.

Наконец погрузились в две коляски: я с Овчинниковым и двумя охранниками. Третьякова со своим возлюбленным Провом Николаевичем. Можно было бы обойтись и без стражей, но таковы правила – пока обвиняемый в преступлении не перешел под юрисдикцию Военного Министерства, он всё еще находится в статусе подследственного, а это означает, что его необходимо охранять, хотя бы формально.. Засим отправились в местный аналог военного комиссариата прежней моей реальности. Здесь это заведение носит другое название: «Военная Канцелярия Боровеска». Добирались не более пяти минут, поскольку нужное нам здание находится на центральной площади города, примерно в полутора верстах от тюрьмы.

Василиса Егоровна с Провом Николаевичем остались ждать на улице. Со мной на призывной пункт вошли штабс-капитан со своими бойцами.

Далее все закрутилось в бешеном темпе. Для начала я написал прошение о зачислении меня в ряды Вооруженных Сил Российской Империи в качестве вольноопределяющегося. Столоначальник дородный мужчина в военной форме и звании подполковника от инфантерии, представился Дымским Василием Евграфовичем. Он лихо поставил на документе рядом с моей свою подпись и тут же заверил печатью. Всё, с этого момента я вышел из-под гражданской юрисдикции и подчиняюсь исключительно военным властям.

С Геннадием Петровичем распрощались весьма душевно. Засим он и двое его подчиненных покинули здание канцелярии.

Меня же направили для прохождения медицинской комиссии. Вообще-то по правилам, я сначала должен был подтвердить свой статус здорового человека. Однако мой цветущий вид привел подполковника в полный восторг, поэтому, чтобы побыстрее избавиться от назойливого присутствия начальника тюрьмы, да и чтобы я не передумал, он пошел на мелкое нарушение принятого порядка. По всей видимости, государство приплачивает членам призывной комиссии за дополнительный контингент военнослужащих.

Председателем и единственным членом медицинской комиссии оказался Челищев Аркадий Сафронович, государственный целитель из одаренных один на весь Боровеский уезд. Суховатый мужчина пожилого возраста, со слабым целительским даром, но огромным багажом полезных знаний обо всем, что касается человеческих хворей, к тому же весьма неплохой диагност. В прошлом мне несколько раз доводилось обращаться к нему за консультациями по поводу того или иного случая. Челищев всячески одобрял мой интерес к медицине, но по неведомой мне причине был чем-то обижен на Третьякову, и эта обида невольно распространялась на меня. Отчего мужчина держался со мной сухо и разговаривал сугубо официальным тоном. Бабушка не посчитала нужным информировать меня о причинах напряженных отношений с Аркадием Сафроновичем, да я и не настаивал.

Сегодня же наша встреча пошла по неожиданному для меня сценарию. При моем появлении Аркадий Сафронович тут же суетливо подскочил со стула, подбежал ко мне, приобнял, как родного и чувственно затараторил:

– Рад, рад видеть вас, Андрей Драгомирович! Переживал, знаете ли, батенька, за то, как с вами бесчестно обошлись! – Для меня хоть и непонятны причины его столь бурной реакции, но все равно приятно, что кто-то за тебя волнуется и рад твоему освобождению из тюремных узилищ. Тем временем целитель взял быка за рога: – Значит, решили отправиться на военную службу. И правильно, в сложившихся обстоятельствах, батенька, это единственное верное для вас решение. Знаю, здоровьем вы не обижены, но порядок, есть порядок. Придется вас посмотреть, если не возражаете.

– Не возражаю, уважаемый Аркадий Сафронович, – пожал я плечами. С чего бы мне отказываться, коль процедура обязательна для прохождения?

Для начала меня обследовали специальным чародейским артефактом на выявление магического Дара. Я выдал дозированный энергетический импульс, чтобы напоминающий внешним видом шарик для пинг-понга прибор не полыхнул яростным светом, а лишь неуверенно замерцал. Затем Челищев осмотрел меня внешне и внутренне посредством своего магического Дара. По завершении означенных процедур, эскулап недовольно нахмурился и выдал вполне ожидаемое:

– М-да, батенька, здоровье у вас отменное, но с Даром вам определенно не повезло. Слабенько всё у вас, царапину залечите, а вот насчет серьезных ран даже и не пытайтесь – перегорите и потеряете что имеете. Вы ведь у нас первый курс медицинского факультета закончили, если не ошибаюсь?

– Закончил, Аркадий Сафронович, – мне ни к чему скрывать то, что известно каждому в этом городишке, да и вопрос лекаря чисто риторический.

– Так вот, рекомендовать вас по медицинской части, я бы мог. Например медбратом или даже фельдшером. Однако, скажу вам, батенька, по секрету, сему имеются непреодолимые препятствия.

– И какие же? – Оно, конечно, медбратом при госпитале было бы неплохо устроиться, однако я не питал на сей счет иллюзий. Мог бы оказывать помощь раненым на поле боя, но и в этом мне, как оказалось, отказано.

– Имя Сухорукова Вениамина Игнатьевича вам знакомо?

– Полковника от жандармерии? Конечно знакомо, да еще как!

– Так вот, он с утра к нам пожаловал и дал на ваш счет определенные указания.

Во, блин, пока я сидел в камере вокруг моей, казалось бы, никому не интересной персоналии развернулся целый кордебалет с канканом и присядкой. Не один штабс-капитан Овчинников оказался вельми прозорливым и шустрым. Есть люди, коим также жизненного опыта не занимать. В связи с объявлением военного положения в стране жандарм четко просчитал мои вероятные действия и решил исключить малейший шанс моей службы при тыловом госпитале. Впрочем, будь Сухоруков дураком, до полковника вряд ли дослужился. Насколько мне известно, в имперской жандармерии званиями не разбрасываются и в чинах растут не за красивые глаза и умение подлизать начальству где надо, а за дела конкретные, требующие весьма и весьма продвинутых умственных способностей. Я, разумеется, его понимаю, просто так оставить без личного участия своего подопечного он не мог, пославшее его по мою душу вышестоящее начальство не поняло бы и шибко-шибко разгневалось. А своя рубаха во все времена всегда ближе к телу, нежели судьба одного недальновидного дурачка, посмевшего поднять руку на высокородных господ.

– И куда меня порекомендовал сей уважаемый господин? – с нескрываемой иронией в голосе поинтересовался я.

– Пехота, уважаемый Андрей Драгомирович, линейная часть. По состоянию вашего здоровья буду рекомендовать вас в какую-нибудь школу младших пехотных командиров. А там уж как начальство порешает.

На том и закончилась наша короткая встреча с душевным лекарем.

Ознакомившись с медицинским заключением, выданным Челищевым, подполковник Дымский ненадолго призадумался. Наконец лицо его разгладилось, просветлело, будто он что-то решил для себя.

– А знаете, Андрей Драгомирович, у меня имеется для вас вполне приличная вакансия. Сегодня в три часа по полудни мы отправляем группу призывников на центральный пункт сбора в Калугу. Там их уже ожидают несколько «покупателей»… – Усмотрев на моем лице явное непонимание, он пояснил: – «Покупателями» мы называем военнослужащих, ответственных за доставку пополнения к месту дислокации той или иной части. Так вот одна такая группа комплектуется специально для отправки в школу младших командиров, расположенную под городком Рождественское-на-Клязьме.

Рождественское на реке Клязьма! Меня будто обухом по голове огрели. В той первой моей реальности, мой батя проходил начальную военную подготовку под Ковровом. Здесь, наместника по фамилии Ковров не оказалось, поэтому, получив статус города, село сохранило свое первоначальное название.

Во блин, никак не ожидал, что сын отправится по проторенной отцом дорожке. Хотя с какой стороны посмотреть, вот он где актуален вопрос «что первично – яйцо или курица?». Хрен разберешься даже с поллитрой. Мой батя рассекал по тамошним пескам на БМП в двадцатом веке, сыну даже лошадь не полагается в девятнадцатом. Как же все запутанно!

Откуда мне ведомы сведения про историю Коврова? При желании в википедиях и прочих сетевых ресурсах можно многое узнать. А я всегда интересовался судьбой своих родителей и предков вообще. К тому же батя во хмелю любил поучать сына-пацифиста, в какой мощной армии ему довелось служить в свое время, а заодно порассказать, как именно протекала эта его военная служба. Ну что-то типа, богатыри не вы.

Жаль, однако, что в этой реальности линия моих предков Воронцовых отсутствует напрочь. Было бы неплохо посмотреть на своих пра, пра… и еще хрен знает сколько пра бабку и деда. Хотя, и нечего тут особо плакаться, исторические коллизии сложились так, что народишко здесь совершенно иной, то есть, гены перемешались абсолютно по-другому. Даже если в каком селе Иваново проживали в той и этой реальности два Ивановых Ивана Ивановича одной даты рождения и имена их родителей полностью совпадают, они не есть один и тот же человек.

Зато о татаро-монгольском иге местные слыхом не слыхивали. Наоборот, кочевники под Калкой душевно огребли от объединенных русских ратей, а потом довольно быстро их племена были покорены, в добровольно-принудительном порядке крещёны по православному канону (ибо одна страна, один Бог, один царь, один язык) и за прошедшие столетия практически полностью обрусели. Сурово, но вполне себе рационально, поскольку многонациональные и мультиконфессиональные государства нестабильны по своей сути, и молодцы здешние правители, что своевременно догадались гомогенизировать общество, хотя бы путем кардинального искоренения всех иных вероисповеданий, ну и языкового многообразия. И плевать было государям на разнообразие национальных культур. Хотите сохранять народные традиции и язык – ради бога, но религию извольте исповедовать православную, и русский изучать в обязательном порядке. Для гордых грузин и хитроумных армян эти простые правила оказались неприемлемыми, поэтому в данной реальности эти народы оказались за бортом Российской Империи, при этом необходимая военная и политическая поддержка им все-таки периодически оказывается – как ни крути, братья во Христе.

Эко меня занесло! Хе-хе! Начал про Ковров, который в этой реальности именуется Рождественское-на-Клязьме, добрался до сфер вышних, необъятных умами сотен мудрецов. Интересно, как называют сами себя жители того города: рождественцы, рождественскогородцы или роздественногородчане? Впрочем вариантов куча. С этим на месте разберусь. Фу ты, чёрт, опять меня непонятно куда потащило!

– О чем задумались, молодой человек? – перебил ход моих мысленных рассуждений подполковник Дымский?

– Да так, по существу ни о чем, ваше высокоблагородие. И… премного вам благодарен за участие в моей судьбе. – Кривил ли я душой, выражая благодарность Василию Евграфовичу? Да ничуть. Несколько месяцев отсрочки от участия в реальных боевых действиях оченно даже неплохо. Оно, может быть, и война успеет завершиться за это время. Хотя очень уж надеяться на это не приходится. Мелкие локальные конфликты, да, могут заканчиваться, едва начавшись. Противостояния такого масштаба с несовершенной современно логистикой и слабенькими транспортными возможностями длятся очень долго.

Через полчаса ожидания в коридоре мне были выданы на руки все необходимые документы. К половине третьего мне полагается прибыть на второй перрон местной станции железной дороги, где меня в числе других призывников будет ждать пассажирский поезд Владимир-Калуга. Странная система – везти новобранца для передачи «покупателю» в Калугу, потом обратно по этой же дороге отправлять во Владимир и далее с пересадкой непосредственно к месту службы. Но это же армия, тут логика если и присутствует, она сокрыта от понимания простого обывателя. По всей видимости, чтобы враг не догадался.

Оставшееся до отправления поезда время мы гуляли по Боровеску. Я откровенно наслаждался воздухом свободы и радовался жизни. Отобедали в уютном трактирчике За столом вспоминали разные забавные случаи из нашей совместной с Василисой Егоровной жизни.

Вспомнился приснопамятный осетр. Пров Николаевич, как заядлый рыбак, сначала воспринял мой рассказ с изрядной долей скепсиса. Как-то не очень верилось ему что в удаленную от истоков Волги относительно мелководную речушку мог зайти столь огромный экземпляр, однако нам с бабушкой все-таки удалось его убедить. Подивился, конечно, и выразил надежду самому изловить когда-нибудь точно такого же.

Не обошли стороной нашего Потапыча. Благодаря моему пригляду за его здоровьем и обильной кормежке Егоровны, медведь вымахал в преогромного зверюгу едва ли не с тонну весом. При этом Мишка оставался существом добродушным вполне лояльным к людям, чего не скажешь о его собратьях-медведях, коих он при встрече гонял в хвост и гриву. А еще, несмотря на несопоставимые габариты, этот дикий зверь панически боялся Сидора и в присутствии кота вел себя тише воды, ниже травы.

Также Третьякова со смехом в голосе поведала, как воспитывала ленивых работяг во время строительства нашего нового дома и отучала их от пьянства и частых перекуров да так, что к завершению стройки те спиртное и табак на дух не переваривали. Их жены потом пожаловали в поместье всем коллективом, искренне благодарили «избавительницу от мучений».

К половине третьего прибыли на железнодорожный вокзал. На платформе толпа призывников и их провожающих. Не протолкнуться. Шум, гам, песни под гармошку, кое-где с плясками. Основательно поддатые отцы поучали отпрысков служить Отечеству «верой и правдой, не острамить отца родново». Мамашки рыдали навзрыд – ну как же «любимого кровиночку в солдатчину забирают».

Поддавшись общему настроению железная Егоровна тоже хлюпнула носом и платочком протерла глазки, будто избавляясь от попавшей соринки. Мы с Черемисовым деликатно не заметили бабушкиной слабины. Напоследок меня перекрестили, трижды облобызали и с самыми наилучшими пожеланиями я был посажен в свой вагон.

Вскоре и все прочие парни разместились по лавкам. Вслед за ними устремились несколько особо чадолюбивых родителей. Однако парочка крепких бойцов, специально выделенных для сопровождения новобранцев, быстро навели порядок и посторонних лиц в вагон не допустили. Перед отправлением поезда пожилой усатый дядька в звании прапорщика проверил по списку наличие отбывающих на воинскую службу. Все сошлось и довольный прапор занял место у выхода в тамбур.

Поезд тронулся. Разгоряченные алкоголем призывники дружно сгрудились у окон и азартно махали руками родным, друзьям и знакомым. Я также помахал напоследок самым своим близким в этом мире людям. Затем, откинувшись на спинку деревянной скамейки и уронив голову на грудь, преспокойно уснул. Сказалась усталость от нервных потрясений, перенесенных за относительно небольшой период времени. Да так и проспал всю дорогу до конечной станции.

Глава 5

Были мы вчера сугубо штатскими

Провожали девушек домой

А теперь мы с песнями солдатскими

Мимо них идём по мостовой

Не глядим…

С. Б. Фогельсон

– Рота!.. Подъем! – громкий крик дневального и в помещении казармы наступил, на первый взгляд, сущий бедлам.

Народ повскакал с кроватей и под бдительными взглядами суровых командиров отделений начал одеваться и натягивать сапоги. Поначалу службы основной бедой большинства новобранцев стало полное неумение наматывать портянки. Лично мне эта нехитрая наука была известна из той прошлой жизни – дед научил. Кирзачи являлись нашей с ним основной обувью для походов в лес, и правильное использование портянок было залогом того, что на твоей ноге не появятся потертости и кровавые мозоли.

Поначалу многие хитрили, чтобы успеть уложиться в отведенный для одевания срок накладывали портянку сверху на голенище и просовывали ногу. Однако после первой версты утренней пробежки такие умники были обречены жестоко страдать, а по её окончании отправлялись к полковому магу-лекарю. Мало того, командиры отделений из военнослужащих контрактников уделяли таким умникам особо повышенное внимание, чреватое дополнительными нарядами на кухню, уборку территории, или еще какой общественно полезной деятельностью в личное время.

Впрочем, за полный месяц обучения укладываться во временной лимит одевания получается практически у всех. А еще народ научился не путать «право» и «лево» безо всяких там «сено», «солома».

В учебке или правильно – центре подготовки младших пехотных командиров, уж очень дремучих крестьян не было. В основном горожане представители мещанского сословия с начальным или гимназическим образованием.

Было, правда, и несколько студентов, отправившихся в армию то ли по идейным соображениям, то ли по глупости.

Есть у нас также один инженер-механик, недавний выпускник технического ВУЗа по фамилии Васильев. Этот и вовсе подался в вольнопёры (столь неблагозвучно нас здесь величают сержанты и офицеры) из-за неразделенной любви. Поначалу он пытался в навязчивой форме поведать всем и каждому о том, как влюбился в какую-то там Наташеньку, а та коварная обольстительница проигнорировала его несчастного и вышла замуж за его же лучшего друга. Первой мыслью обманутого влюбленного было застрелиться, но пока бегал в магазин покупать оружие, немного одумался, поостыл и решил податься в армию, чтобы доказать всему миру, и в первую очередь Наташе, какого смелого и сильного человека та потеряла в его лице. В общем и смех, и грех.

Через отведенные на одевание сорок пять секунд наше отделение выстроилось ровной шеренгой по ранжиру перед своим командиром сержантом Семеном Михайловичем Вышней. Низкорослый отнюдь не богатырского телосложения мужичок лет едва за тридцать, на первый взгляд, не производил какого-то уж очень грозного впечатления. Однако, это на первый взгляд. На самом деле выходец откуда-то из-под Чернигова оказался въедливым дотошным командиром, примечавшим всякую оплошность за подчиненным, к тому же, со специфическим чувством юмора.

– Орлы! – пробасил хрипловатым голосом, совершенно несоответствующим его скромной конституции, командир отделения. – Месяца не прошло, как вы всё-таки научились одеваться. К великому моему сожалению, не все. Те-экс, вольнопёр Ромашин, снять сапог!

– Какой, господин сержант? – слегка взбледнув с лица, уточнил долговязый конопатый юноша.

– Да, любой, на твое усмотрение – я сегодня добрый.

Выйдя из строя, боец уселся на табурет и стянул с ноги сапог. Вместе с обувью на пол упал бесформенный кусок тряпки, который по правилам должен аккуратно обматывать ногу.

– Господин сержант… – нерадивый боец попытался сказать что-то в свое оправдание.

На что командир грозно рявкнул:

– Наряд вне очереди, курсант! Пять раз переобуться! Две минуты времени! Время пошло!

Нам повезло, что сегодня Злой Хохол (как его за глаза называли бойцы нашей роты) был в настроении, иначе все отделение отрабатывало бы подъем-отбой или перематывание портянок. А так не подфартило одному лишь Ромашину.

По истечении назначенного времени обильный пот струился по лицу нерадивого бойца, а портянки сидели на ноге, как это положено по уставу.

– Господин сержант, ваше приказание выполнено! Разрешите встать в строй?! – доложился Ромашин.

– Разрешаю, боец, – вяло махнул рукой командир. Дождавшись, когда провинившийся займет свое место в строю, Вышня поставленным командирским голосом скомандовал: – Отделение смир-р-рна! Вольно! Разойдись!

Тут же все дружно наперегонки бросились в направлении туалета.

Поначалу я был буквально ошарашен фактом наличия в казарме нормального теплого туалета с водоснабжением и канализацией. Так что бегать на улицу по нужде и умываться посредством рукомойника необходимости не было.

Для меня острой нужды в посещении туалетной комнаты не было, поскольку регулировать метаболические процессы, внутри собственного организма, вполне способен. Потом схожу, а пока занялся заправкой кровати.

Через десять минут народ в помещении туалета рассосался. Я без спешки удовлетворил все свои физиологические потребности, включая мыльно-рыльные.

Сегодня в учебке знаменательный день. Окончание КМБ (курса молодого бойца) и принятие воинской присяги. По этому случаю обязательные утренние занятия по физической подготовке, а также строевая и теоретическая подготовка были отменены. Перед праздничным обедом на плацу пройдут торжественные мероприятия. Сначала богослужение (без Господа тут никуда), затем каждому новобранцу будет вручено оружие, все мы поочередно зачитаем текст присяги перед знаменем части и с этого момента наконец-то станем полноценными военнослужащими. Впереди еще три месяца, в течение которых нас будут гонять в хвост и гриву. По мне так побыстрее бы в действующую воинскую часть, ибо ничего особо нового для себя я здесь не узнаю.

Минуло вот уже более месяца, с того момента, как хитроумный штабс-капитан Овчинников определил меня в ряды защитников Отечества. А по мне, чисто субъективно, так всего лишь пара-тройка дней прошло.

После расставания со своей дорогой опекуншей и её кавалером весь путь до Калуги я проспал. По прибытии в губернский город нашу группу призывников отвели на распределительный пункт, расположенный неподалеку от железнодорожного вокзала. Далее состоялось мое знакомство с «покупателем», совсем юным прапорщиком, и прочими вольноопределяющимися кандидатами в школу младших пехотных командиров. Нас накормили из полевой кухни и через некоторое время снова посадили на поезд, следующий через Боровеск во Владимир.

По прибытии в столицу на Киевский вокзал, нас построили в колонну по трое и пешим маршем повели на вокзал Восточный.

Еще одна посадка на поезд и вскоре мы уже в Рождественском-на-Клязьме. Городишко ничем особенным не выделяется среди множества подобных ему провинциальных российских городов. Утопающие в зелени садов одно-двухэтажные строения. Улицы мощеные булыжником, тротуары преимущественно дощатые на наклонных участках с перилами и ступеньками. Клязьма раза в два-три шире Протвы будет, наверняка значительно глубже, но это пока что проверить не удалось. Имеется широкий каменный мост. Сам город расположен в основном на правом берегу реки, а войсковая часть на левом примерно в пяти верстах от городской окраины. Кстати говоря, здешние горожане гордо именуют себя рождественогородцами.

От вокзала до школы топали чуть более двух часов. Там нас разбили по взводам и отделениям. Каждым учебным взводом командует прапорщик или лейтенант, отделением – сержант. Командир моей учебной роты капитан Решетов Сергей Владимирович, взводный – прапорщик Башкиров Анатолий Александрович. Отделением командует, как уже было отмечено, сержант Вышня Семен Михайлович. Делений на батальоны здесь нет, поэтому после командира роты высшим для меня прямым начальством является начальник школы генерал-майор от инфантерии Анатолий Порфирьевич Зимин-Самойлов. Всего в школе двадцать рот, примерно по сотне рыл в каждой. Помимо боевых учебных подразделений на территории части находится отдельная хозрота, состоящая в основном из солдат сверхсрочной службы, она обеспечивает все наши бытовые нужды. В этом им активно помогают курсанты школы, особенно внеочередники. А еще имеется рота охраны, которая в основном бдит за тем, чтобы военнослужащие незаконно не покидали расположение части, и чтобы окрестные девицы не заглядывали к нам на огонек. Оно хоть нас и гоняют по-черному, утренний стояк у парней никто не отменял. Батя рассказывал, что во времена его службы с этой бедой в армии боролись посредством брома, ну типа подсыпали повара в еду. Думаю, это просто байка из разряда страшилок, ибо бром сам по себе весьма токсичен и никто не позволит каким-то поварам сыпать бесконтрольно его в еду.

Первый месяц нас гоняли и дрючили как сидоровых коз. День начинался с утренней пробежки сначала три версты, постепенно дистанция увеличилась до пяти. Затем мы выполняли упражнения по общей физической подготовке на плацу, иными словами ного-рукомашество с приседаниями, отжиманиями и подпрыгиваниями. Далее повзводно следовали в спортивные городки, где каждое отделение подходило к своему снаряду – турник, брусья, бревно, гири, штанга и прочее, прочее, прочее. По мере выполнения курсантами определенных упражнений, снаряды менялись также поотделенно.

Лично у меня физуха не вызвала ни малейших трудностей. В первый же день я продемонстрировал кое-какие свои возможности, мое солнышко на турнике определенно вызвало восхищение среди командного состава роты и откровенную неприязнь сослуживцев. Дескать, какого хрена выпендрился?! Нам же теперь отдувайся, гоняясь за этим бугаем. А еще я выжал штангу весом в две сотни килограммов, чем окончательно расположил к себе сержантов и оттолкнул рядовых бойцов.

По большому счету, близко сходиться с кем-то из курсантов школы я не собирался, поскольку темы для разговоров личного состава ограничивались сплошной банальщиной: кто сколько девок поимел на гражданке, какой объем вина выдул, с кем и сколько раз подрался и как вкусно готовит еду его мама. Мне всё это откровенное ребячество было малоинтересно. К тому же я не курю и сидению в курилке предпочитаю релаксирующий медитативный транс в тени какого-нибудь деревца.

Что-что, а прокачке Источника стараюсь уделять каждую свободную минуту, разумеется, с оглядкой на наличие рядом кого-либо из одаренных. Несколько магов с довольно сильным потенциалом я заприметил на территории части, но в расположение нашей роты ни один из них пока не заглядывал. Как объяснил сержант Вышня, после принятия присяги у нас будет теоретический курс по основам боевой магии. Не в плане обучения боевым заклинаниям, разумеется, а для того, чтобы получить хоть какое-то представление, какими последствиями для человека чревато вражеское колдунство, ну и освоение некоторых приемов защиты от негативного магического влияния, доступных неодаренному.

После утренней физподготовки нас вели в казарму для приведения себя в порядок. Затем строем повзводно шли в столовую, где каждое отделение занимало определенный стол. Там помимо столовых приборов (по большей части оловянных) нас ожидала здоровенная кастрюля какой-нибудь каши, обильно сдобренной сливочным маслом и мясом. Накладывай в тарелку сколько душе угодно, если что дежурный по столу сгоняет на кухню за добавкой. Хлеба ешь также сколько захочешь, только с собой не бери – сержант заметит, непременно прикажет зашить карман с хлебом. А через неделю заставит схарчить заплесневевший сухарь перед строем. Получается стыдно и обидно. На десерт кружка чая с кусочком сахара. По мне, так напиток на вкус не очень. Привык я к душистым травяным настоям Василисы Егоровны, во время обучения в университете также пил только их. Однако человек существо крайне пластичное, постепенно привык и к этой бурде.

После завтрака нас распределяли по учебным классам. Там под руководством всё тех же сержантов мы изучали армейские уставы. В отличие от многих своих коллег, мне особого труда для заучивания наизусть нескольких нетолстых книжек прикладывать не потребовалось. Выучил, бегло просмотрев за день. Однако демонстрировать широту своих познаний не стремился. Мало ли, скажут, коль в уставах разобрался, в классе тебе делать более нечего. Шуруй-та ты, парень, на помощь свинарю или заведующему конюшней, там для особо одаренных завсегда работенка сыщется. Ярким примером, стал в этом плане для нас все тот же инженер Васильев. Он, видите ли, быстрее всех освоил все необходимые уставы и уложения, за что был награжден возможностью проявить себя на ниве уборки свинячьего и лошадиного дерьма. Я даже пожалел, что непредусмотрительно продемонстрировал свои возможности в плане физической подготовки. К счастью, меня не отстранили от утренних занятий, наоборот, поручили приглядывать, даже дрючить личный состав взвода, когда господа сержанты изволят отправиться на перекур.

После теоретических занятий нас выводили на плац, где мы активно занимались шагистикой. По мне так наука также немудреная, тяни ногу, чтоб примерно пятнадцать сантиметров от земли, или три вершка по местной системе мер, да отмашку рукой давать не забывай. Поначалу у многих парней строевая подготовка вызывала определенные трудности. К концу первого месяца наша рота четко вышагивала по плацу коробочкой и вполне себе сносно выполняла различные строевые маневры. Капитан Решетов был нами доволен.

Во время КМД к оружию нас не подпускали – не полагается до принесения присяги. Строго тут с этим. Помнится, в той реальности будучи еще школьниками, мальчишкам доверяли разборку и сборку автомата Калашникова, даже пострелять возможность предоставляли. А из охотничьего ружья я с восьми лет довольно успешно шмалял по уткам, разумеется, под чутким дедовым руководством.

После упражнений по шагистике нас снова вели в столовую. Кормили до отвала, непременно какой-нибудь горячей похлебкой на первое, на второе каша или тушеные овощи с мясом и компот на третье либо из свежих плодов и ягод, либо из сухофруктов.

Далее снова обучение в классе. Какой-нибудь офицер нашей части рассказывал о том, как все устроено в Российской Армии.

Кстати говоря, три года назад довольно архаичная система армейских званий претерпела весьма существенные изменения. Раньше практически в каждом роде войск присутствовали собственные особенности в данном вопросе. Для того, чтобы прекратить путаницу в чинах и званиях и одежде был введен единый реестр для сухопутных войск, и вполне соответствующий ему для флотских. Система была позаимствована частично у французов, частично у англичан. В результате реформы были упразднены все эти генерал-аншефы, цейхмейстеры, бомбардиры, прапорщики, есаулы и так далее. Теперь начальной боевой единицей в сухопутных войсках был рядовой, далее ефрейтор, младший сержант, сержант и старший сержант. Подпрапорщик и прапорщик офицерами не считались, хотя имели право занимать должность младшего офицерского состава вплоть до командира взвода. Далее шли младший лейтенат, лейтенант, штабс-капитан и капитан. Старшие офицеры – майор, подполковник и полковник. Далее генералитет – генерал-майор, генерал-лейтенант, генерал-полковник. Завершали список высшие командные звания – маршал, фельдмаршал и генералиссимус. В данный момент в Российской Армии всего четыре маршала, фельдмаршалы и генералиссимусы отсутствуют. Означенная система званий касается всех родов сухопутных войск от пехоты, кавалерии, артиллерии, инженерных и медицинских подразделений до казачьих полков и всего прочего.

Еще один интересный момент, форма рядовых бойцов здорово напоминает одежду времен Великой Отечественной – гимнастерка и галифе цвета хаки, сапоги, шинель, бушлат, головной убор пилотка, в зимних условиях добавлялись утепленное нижнее белье, валенки, меховые шапка-ушанка и варежки, а также овчинный полушубок. Стальной шлем один в один СШ-40, принятый на вооружение Советской Армии перед самой войной в тысяча девятьсот сороковом году. Полевая офицерская форма также мало чем отличается от солдатской, если только добротностью ткани, из которой пошита. А вот парадная, точь в точь как у офицеров немецкой СС – черная стильная, к тому же с замысловатыми витыми погонами. Интересно, какому кутюрье взбрело такое в голову?

После теоретических занятий, нас ждала легкая пробежка всего-то пару верст, затем личный состав разводили по спортивным городкам. Далее снова шагистика. После плотного ужина непременно общее построение школы на котором поп ходил с кадилом благословлял бойцов и читал молитву, мы за ним повторяли хором. Поначалу получался форменный разнобой. Батюшка сурово хмурил брови и говорил нам всякие нелицеприятные вещи. Однако вскоре все наладилось, и мы дружно хором горланили «Отче наш» и прочие православные молитвы.

Перед отбоем нам предоставлялся еще час личного времени в основном для того, чтобы привести в порядок одежду, обувь и написать письмецо родным и близким.

Кроме Василисы Егоровны со мной вел переписку Давид Моисеевич Михельсон мой боровеский приятель.

Однажды сижу в классной комнате пишу письмо. Тут заходит Васильев.

– Девчонке, какой пишешь Воронцов?

– Не, одному знакомому.

Любопытный сослуживец обладал острым зрением и умудрился прочитать на конверте имя адресата.

– Жид, что ли твой Давид Моисеевич?

– Ну еврей, отчего же сразу жид? Между прочим весьма порядочный и умнейший человек, в городской гимназии преподает естественные науки, а еще руководит музыкальным коллективом.

– Так поди не крещен? – продолжал наседать Васильев.

– Не крещен, ну и что с того? – я недоуменно пожал плечами. – У нас свой Бог, у него – свой.

– Сомнительные у тебя знакомства, Воронцов, – выдал сквозь зубы доморощенный антисемит и покинул помещение.

Во, блин, козел! Человека не знает, а о нем уже судить пытается, да и меня невесть в каких грехах уличает. Глядь, в контрразведку стуканет. Теперь мне более или менее понятно, почему неведомая Наташа предпочла другого ухажёра в качестве законного супруга. С таким дотошным гондоном семейного счастья девке было не видать.

Пришлось немного колдануть и обеспечить этому Васильеву бурные и продолжительные туалетные посиделки. Целители школьной медсанчасти были в полном недоумении и три дня не могли справиться с банальным поносом. Шуму случилось! Объявили карантин, неделю никого за пределы части не выпускали. В результате ничего такого не обнаружили и вскоре карантинные меры были отменены. Короче натворил я дел, зато наглеца крепко проучил. Жаль, что он не в курсе, от кого подарочек прилетел.

В двадцать два часа построение взвода в коридоре, вечерняя проверка по списку личного состава. Затем отбой. Подъем в шесть утра и далее все по кругу.

Однажды, будучи в неважном настроении, задал себе вопрос – а стоило ли вообще идти в армию? Может было бы лучше, до или после суда объявить о своей принадлежности к двум Великим боярским родам, глядишь и жизнь по-другому обернулась?

Поразмыслив, сам же себе и ответил – стоило. Даже если бы я доказал свое право крови, не факт, что меня не подвергли бы тщательной магической проверке и не выявили подмену личности истинного владельца телесной оболочки. По причине отсутствия в широком доступе какой-либо информации о чародеях и чародействе мне неведомы возможности сильных одаренных. Так что, Андрей Драгомирович, нефиг страдать ерундой, ибо попытка вернуться в «родную гавань» может обернуться для тебя не только обильным плюшкопадом, но более весомыми неприятностями, нежели связанные с избиением двух безмозглых высокородных удальцов. Тогда уж точно придется бежать куда подальше, если, конечно, мне предоставят такую возможность. Короче, придется жить собственным умом без опоры на именитых родичей. Ну и пусть, Будем жить, сохраняя инкогнито, а там война план покажет как в прямом, так и переносном смысле.

Итак, сегодня всему коллективу курсантов школы младших пехотных командиров предстоит принять присягу на верность Царю и Отечеству и стать полноценными воинами величайшей армии мира.

Процедура принятия присяги прошла довольно быстро. Весь личный состав выстроился поротно на главном плацу школы. Генерал-майор Зимин-Самойлов зачитал речь, в которой поздравил бойцов с окончанием обязательного этапа подготовки к воинской службе и с предстоящим принятием присяги. Также дал парочку банальных наставлений, дескать, служите честно и, возможно, когда-нибудь кто-то из нас станет генералом.

Для меня так генеральское звание весьма сомнительное удовольствие. Я и в армию угодил по независящим от меня обстоятельствам. Не, в генералы не желаю, да и в господа офицеры тоже. Не моё всё это. Отслужить рядовым солдатом, сколько полагается вольноопределяющемуся, и скорее домой на гражданку медицинскую профессию осваивать и по жизни обустраиваться как можно комфортнее. Хотя, рядовым уже не получится, по окончании школы, как минимум, шевроны младшего сержанта мне светят, а это командир отделения. Получается, командовать людьми, хочу я этого или нет, мне придется. Ну и ладно, отделение, не армия, как-нибудь с Божьей помощью управлюсь.

После зажигательной речи генерала, наступил черед нашего батюшки. Отец Лука окропил нас святой водицей, затем прочитал молитву и благословил новоиспеченных членов «святого воинства» на ратные и трудовые подвиги.

Перед каждой ротой устанавливался стол с текстом присяги и святым писанием. Командир роты называл очередное имя и боец подходил к столу строевым шагом, брал в руки лист и громко с выражением зачитывал:

Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Его Евангелием в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству Самодержцу Всероссийскому и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности исполнять.

Его Императорского Величества государства и земель Его врагов телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может.

Об ущербе же Его Императорского Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мною начальником во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства и дружбы и вражды против службы и присяги не поступать, от команды и знамени, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду и во всем так себя вести и поступать как честному, верному, послушному, храброму и расторопному солдату, надлежит. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий.

В заключение сей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь.

После прочтения текста приносящий присягу доставал свой нательный крестик и прилюдно целовал распятие. Далее всё тем же строевым шагом он подходил к командиру роты, чтобы получить личное оружие.

Поскольку народ вызывали по алфавиту, я со своей фамилией отбарабанил присягу одним из первых остальное время скучал в строю.

После окончания торжественного мероприятия, мы отправились в родную казарму. Там ротный старшина распахнул перед нами дверь ружпарка и, показав на оружейных стойках таблички с номерами взводов и отделений, распорядился поставить оружие согласно регламенту и крепко-накрепко запомнить номер винтовки и её месторасположение, чтобы путаницы не было. Также он предупредил, что за состояние личного оружия каждый боец несет персональную ответственность.

Затем состоялся праздничный обед. Затем личное время до конца дня. Даже на ужин шли хоть и по команде, но толпой без всякого строя. Я написал письмо Третьяковой в котором отчитался обо всех своих «успехах и достижениях». В очередной раз попросил не волновалась за меня. Бабушка хоть и проявляла в своих письмах определенное беспокойство, подозреваю, что всё её свободное время занято подготовкой к предстоящей свадьбе, и это здорово, пусть лучше посвящает себя милому дружку, нежели напрасно переживает за своего глупого и самонадеянного воспитанника. Остальное время провел на берегу пожарного пруда за казармой в тени раскидистого дуба.

Как обычно в двадцать два состоялась вечерняя проверка. Затем командиры взводов скомандовали «отбой». Праздник закончился. Завтра вновь начнутся суровые армейские будни, теперь уже безо всяких скидок. Как там в одной популярной песне прежней моей реальности пелось: You're in the army now.

Глава 6

Дорога, дорога, ты знаешь так много

О жизни такой не простой.

Дорога, дорога – осталось немного

Мы скоро вернемся домой…

А. А. Шаганов

Человек-зверь дождался, когда небольшое облако скроет ущербный лик Луны и, перебежав дорогу, укрылся в тени высокой глинобитной ограды, отделяющей большой дом с садом от шумной в дневные часы улицы. Сейчас ночь, правоверные мусульмане в большинстве своем видят уже не первый сон. Лишь ночные тати и охраняющая покой мирных граждан стража не спят. Первые промышляют незаконными делишками, вторые всячески препятствуют им в этом. Ан нет, есть еще кто-то, кому не до сна. Мимо затаившегося в тени человека-зверя прокатил свою благоухающую омерзительными миазмами тележку местный золотарь Фируз. Днем его промысел категорически запрещен, дабы не смущать дурными запахами уважаемых граждан Исфахана. Вот и приходится труженикам этой неуважаемой, но крайне необходимой профессии работать по ночам. Золотарь жевал щедро замешанный на курином помете насвай, поэтому дальше своего носа ничего не видел. Появись поблизости белый слон шахиншаха, он бы его и не заметил. Мимо распластанной вдоль забора долговязой фигуры Фируз протопал, бормоча себе под нос какую-то веселую песенку. Будь его воля, он пел бы во всю свою луженую глотку, однако на дворе ночь и тревожить покой уважаемых граждан позволительно только ночной страже периодически оповещающей народ: «Спите спокойно жители города Исфахана!».

Дождавшись, когда проедет тележка, гремя деревянными колесами по булыжной мостовой, человек-зверь поднялся на ноги и прислушался к окружающим звукам. Всё на самом деле спокойно и тихо, во всяком случае, в этой части города. Стрекот ночных насекомых, неуловимо быстрые тени охотящихся на них летучих мышей. Время от времени из-за забора доносятся повизгивания сторожевых псов.

Прячущееся в тенях существо еще недавно было просто человеком с ущербным сознанием. Местные считали его то ли блаженным, то ли святым, ибо долговязый оборванец с изуродованным лицом часто помогал небогатым людям избавить тело от самых разных хворей. Он буквально обожал детей и не мог пройти мимо больного ребенка. Еще он любил гулять по улицам города и смотреть вокруг, будто силился вспомнить что-то очень важное для него. Он никому не мешал, никого не трогал, ничего не просил. Спал, где придется, ел, что подадут добрые люди. При всей своей душевной ущербности содержал себя в чистоте, совершая омовения всякий раз, когда появлялась такая возможность, поэтому не смердел гнусно, подобно местным оборванцам-попрошайкам. Также каким-то неведомым образом ему удавалось избавляться от разного рода насекомых паразитов.

Вся его немудреная жизнь в одночасье поменялась прошедшим днем. Сначала его едва не сбила лошадь какого-то очень важного человека. Потом его непонятно за что привязали к столбу и спину долго охаживали ивовыми прутьями. Сначала он кричал, однако в какой-то момент откуда-то из неведомой бездны сознания на смену человеческой сущности вышел зверь, и он замолчал. Боль сама по себе не страшна, ей можно приказать уйти, и она тут же уходит. Раны… А что раны? Спина скоро заживет. Остается обида. Нет, сам термин «обида» не ведом зверю, это, скорее, понимание, что просто так спускать то, что с ним сделали, никак нельзя. Другие пусть терпят. Он не такой, его нельзя так просто наказать и при этом уйти от ответственности.

Незамутненный разного рода гуманистическими ограничениями инстинкт животного, доминирующий в данный момент над всеми прочими чувствами человека-зверя, настоятельно требовал уничтожать врага в самые кратчайшие сроки. При этом осколки человеческого разума подсказывали ему, что основной виновник испытанной недавно боли не тот, чья рука наносила удары вымоченными в соленой воде гибкими прутьями, а тот, кто приказал это сделать. Зверь вкупе с остатками человеческой сущности страшное по своей боевой эффективности сочетание.

Трехметровый дувал с вмурованными кусками битого стекла по верху не стал непреодолимым препятствием для человека-зверя. Домотканые тряпки, намотанные толстым слоем на кисти рук, уберегли кожу от порезов.

Оказавшись в саду, он на минуту замер, оценивая окружающую обстановку. Направившиеся было в его сторону здоровенные сторожевые псы поначалу радостно залаяли, в предвкушении веселого развлечения. Однако, не добежав десятка метров до непрошенного гостя, будто на стенку наткнулись. Древние звериные инстинкты буквально взвыли, настоятельно предупреждая, что от этого существа нужно держаться как можно дальше. Не мешкая ни мгновения, стая развернулась на сто восемьдесят градусов и, испуганно повизгивая, устремилась прочь в спасительную темень ночного сада.

Проводив взглядом ретировавшихся псов, человек-зверь ощерился и грозно рыкнул, прибавляя прыти незадачливым охранникам.

Избавившись от тряпок на руках, долговязая человеческая фигура направилась к мрачному массиву, скрывавшегося в глубине сада здания. Экстраординарные способности точно указывали охотнику, в какой комнате в данный момент находится интересующая его персона. Не нужно тратить время на поиски, достаточно забраться по выщербленной каменной стене до распахнутого настежь окна второго этажа и проникнуть внутрь здания. Он именно так и сделал. Обманчиво открытое окно было защищено от непрошенных визитеров мощным чародейским заклинанием. Однако для человека-зверя это не стало уж очень значительной помехой. Легкий тычок пальцем в невидимую, но вполне осязаемую пелену, пара секунд на анализ преодоления чужого заклятья, легкое магическое воздействие, еле слышный хлопок и проход внутрь свободен.

В комнате темно, но только не для незваного гостя. Органы чувств позволяют ему прекрасно ориентироваться в окружающей обстановке. Спальня богато украшена драгоценными коврами, занавесками и даже запрещенными исламом картинами с изображениями людей и животных. На одной из стен ростовое зеркало в резной раме, что по меркам данного мира является немыслимым сокровищем.

На широченной кровати посапывает грузный мужчина средних лет. Внимательно присмотревшись, человек-зверь опознал того самого вельможу, чья лошадь сбила его этим утром, и по чьему приказу его спина была нещадно исполосована хлесткими ударами палача.

Зверь в теле человека негромко удовлетворенно рыкнул. Четко дозированный удар кулаком в область виска, и сон так и не пробудившегося мужчины стал более глубоким. Пока тот отдыхал, визитер времени зря не терял. Изрядный кусок ткани, оторванный сильными руками от покрывала, прекрасно уместился во рту пребывающего без сознания мужчины. Всё, теперь можно будить. Вода из кувшина, обнаруженного на прикроватном столике, быстро привела спящего в чувства. Он открыл глаза, однако из-за царящего в помещении мрака ничего не мог понять. Пришлось гостю слегка напрячься, чтобы посредством простенького чародейского конструкта зажечь фитиль керосиновой лампы-ночника, стоящей на том же столике, что и кувшин.

Увидев перед собой непонятно откуда появившееся чудовище с исполосованным многочисленными шрамами человеческим лицом и совершенно нечеловеческим равнодушным взглядом, мужчина попытался позвать на помощь. Однако кроме негромкого сопения и легкого посвистывания носом других звуков издать не смог. Попытка освободить рот посредством рук была тут же пресечена самым жестоким образом. Неимоверно сильные лапы монстра сомкнулись на запястьях, кости негромко хрустнули, дробясь под натиском нечеловеческой силы. Появись у вельможи способность издавать звуки голосом, здание немедленно огласил бы душераздирающий крик. Но такой возможности жестоким мучителем ему предоставлено не было. Впрочем, способности издавать иные звуки жертву никто лишить не собирался. Громкий звук исходящих из анального отверстия кишечных газов и легкое журчание истекающей мочи ненадолго нарушили царящую в помещении тишину. Несмотря на открытое окно в комнате вдруг стало мерзко попахивать, будто золотарь Фируз неожиданно забрел сюда вместе со своей тележкой.

Звериная сущность палача восприняла вонь, исходящую от обгаженного тела жертвы вполне нормально, человеческая же брезгливо поморщилась и решила, что лежащему на кровати телу вполне достаточно мучений. Рукоять сорванной со стены сабли как-то уж очень привычно легла в руку человека-зверя, легкий взмах остро отточенным лезвием, и голова мужчины отлетает куда-то в сторону под напором мощного потока крови, ударившего из обрубка шеи.

На этом всё. Обе сущности палача человеческая и звериная вполне удовлетворены. Пора уходить из этого дома. Однако прежде чем уйти человек в теле монстра решил ненадолго задержаться. Из кармана висящего в шкафу богато украшенного кителя был извлечен плотно набитый разноцветными бумажками кожаный кошелек и небрежно помещен в карман штанов.

Через пару минут человек-зверь вновь стоял в тени высокого дувала со стороны улицы и размышлял о том, что ему дальше делать. Зверь требовал немедленно убраться из этого неприятного места, где тебя могут непонятно за что наказать дикой болью. Человеческая сущность, немного поразмыслив, с ним согласилась и тут же приняла решение следовать на северо-запад. Разумеется само понятие «северо-запад» не было сформулировано пребывающим в оковах безумия человеческим разумом. Однако человек-зверь четко мысленно представлял направление и небесные ориентиры, коими будет пользоваться во время своего долгого похода, конечная цель которого пока что непостижима для его понимания.