Читать онлайн Княжья травница бесплатно
- Все книги автора: Ульяна Гринь
Глава 1. Во спасение
Ноябрь 5 число
Они пришли, когда сумерки накрыли лес, а луна ещё не взошла.
Варвары, как есть варвары: ни тебе доброго вечера, ни тебе можно войти… Сначала громыхали кулаками по тяжёлой двери, потом выбили замок и ворвались в избушку. Я тряслась от страха, но, когда увидела их головы в лёгких шлемах, успокоилась. Нет, ничего весёлого, конечно, не предвидится – что-то с князем или с кем-то из княжьего терема. А хотя бы не хазары…
– Собирайся, ведьма, светлый князь тебя требует! – гаркнул один из них – с порванной ноздрёй. Да, я видела его на княжьем подворье. Десятник. А ещё двое подхватили меня под локти и подняли на ноги. Я запротестовала:
– Аккуратнее! Пусти! Сама пойду.
Десятник кивнул. Меня выпустили. Я огляделась. Раз травница понадобилась, значит, кто-то серьёзно заболел. Середина осени, вроде бы рано для переохлаждений, разве что упал кто и голову расшиб… Надо взять всё, что возможно. Всё, что я могу взять. Потому что, если не хватит, придётся посылать одного из этих, а он разнесёт мне всю избушку в поисках нужной вещи.
– Мне нужно собрать травы, – сказала, ни к кому особо не обращаясь. – Подождите снаружи.
Отвернулась за мешочком, в котором носила свои ведьмовские причиндалы, и замерла, прислушавшись. Заразы! Эти солдафоны даже с места не двинулись. Топнув ногой, я рассердилась. Ах так? У меня есть верное средство, чтобы их напугать!
Уперев руки в боки, я прищурилась и тихо, но чётко начала:
– Бамбара, чуфара!
Десятник вздрогнул и отступил. В детстве я очень любила «Волшебника Изумрудного города» и всё ещё могла цитировать с любого места.
– Скорики, морики!
Вокруг меня образовалось свободное пространство.
– Турабо, фурабо…
Солдаты жались к двери, бросая жалобные взгляды на своего начальника. Я решила добивать. Взметнув руки вверх, провыла дурным голосом:
– Я нашлю на вас белый мо-о-ор! Лорики, ёрики!
Толкаясь в узком косяке, дружинники высыпали наружу. Десятник, как и положено шефу, покинул избушку последним. Я вздохнула, качая головой:
– Как дети, ей-богу…
Ладно, ну их. Взяв заплечный мешок, я оглядела стройные ряды склянок и кисетов. Сколько времени мне понадобилось, чтобы привести в порядок тот базар, который царил у прошлой травницы! Я всё перебрала, сортировала, расставила и разложила по полочкам. Полочки, кстати, своими руками сделала, чуть пальцы не отбила молотком…
Так, что мне может понадобиться? Я прищурилась, размышляя, и сказала:
– Заживить раны.
Несколько баночек вспыхнули почти сразу же – ярким зелёным цветом, медленно затухающим до блёклости. Я сложила их в мешок и сказала:
– Ожоги.
Кисет на нижней полке загорелся, как светофор, зелёным, а потом красным. Да, понимаю, надо быть осторожной в дозировке.
– Понос.
Нерешительный зелёный напомнил мне, что в здешних краях понос зовётся дриснёй. Ладно, я выучу. Не бейте травницу, она лечит как умеет!
– Боль… Сердце… Камни в почках… Чесотка…
Вроде всё. Собрала то, с чем уже сталкивалась при лечении. Закинув мешок за спину, вышла из избушки:
– Я готова.
Десятник смотрел с опаской. Но долг для него был превыше всего, поэтому он подвёл ко мне своего коня и кивнул:
– В седло, травница.
Икнув, я зажмурилась. Ненавижу ездить верхом! В этом сумасшедшем мире я могу смириться с чем угодно, но только не с надобностью карабкаться на лошадь…
Десятник вскочил в седло привычным движением, а потом подхватил меня под мышки и посадил перед собой. Я даже пикнуть не успела! Пикнула уже после, когда он навалился на меня, понукая лошадь, и обволок запахом конюшни.
– Эй, не боишься, значит, белого мора?!
– Все мы умрём, – философски буркнул десятник. – А лучше когда-нибудь от белого мора, чем сейчас от княжьева меча.
И пустил лошадь противной тряской рысью.
Счастье, что до города недалеко! Минут десять, но и их мне хватило, чтобы совершенно отбить седалище. Впечатляющих размеров ворота в высоченном, в три мужских роста, частоколе открылись будто по мановению руки, однако я уже знала, что для этого требовалась сила минимум четверых дружинников. Мы въехали на широкую улицу, выложенную досками, кое-где потрескавшимися от влаги и бесчисленных копыт. Я выглянула из-под капюшона плаща, крепко держась за луку седла. Что всегда удивляло в этом городе – огромные двух— и трёхэтажные терема, улицы, где могли спокойно разъехаться два грузовика, и люди. Как ни старалась, не могла вспомнить, видела ли я такую одежду на картинках в интернете. Женщины всегда в сарафанах до земли, увешанные бусами и оберегами, в платках, повязанных на меховые шапочки. Всё вроде русское народное, а другое. Чужое, непривычное, странное.
Сейчас, когда стало темно, на улицах зажгли большие факелы, и они освещали нам путь до самого княжьего терема. Обогнув его улочкой, десятник осадил коня и спешился, потом сдёрнул меня, как курицу с насеста, потащил к маленькой дверце в стене. Я подчинилась, только фыркнула, чтобы он меня услышал:
– Даже не с парадного крыльца!
– Моя б воля, тебя вообще не позвали б, – буркнул десятник, втолкнув меня в сени. Я даже не нашлась, что ответить, задохнувшись от обиды. И хорошо, что промолчала. Не стоит никому знать, что я не люблю местных жителей почти так же сильно, как и они меня. Впрочем, не люблю – это мягко сказано. Они меня боятся, а я их презираю.
Дружинник последний раз ткнул меня в спину – как раз в направлении к узкой лестнице, на ступеньках которой ждала дородная тётка в пышном сарафане и рогатой кике на голове, сбившейся на сторону. Она огляделась по сторонам, наклонилась ко мне и зашептала:
– Травница, травница, князю нужна пока, а потом ко мне заглянешь, а? Нужно мне зельице одно!
– Загляну, – процедила я сквозь зубы. Как пить дать, зельице ей нужно приворотное…
– А теперь, волей Сва, подымайся быстрее, ждут тебя с нетерпением!
Подобрав подол, чтобы не запнуться на крутой лестнице, я принялась подниматься по ступенькам. Запыхавшаяся служанка ползла сзади. Что меня ждёт, что аж в княжью горницу впустят?
Узким коридором мы пошли по анфиладе горниц, и прислужница отворила богато расписанную дверь. Пригнувшись, я вошла. В нос ударил запах свечей, пота, крови, удушливый запах смерти. Что у них здесь…
Я даже не закончила думать, как увидела на кровати роженицу. Это же княгиня… Бедная! В лице ни кровиночки. Конечно, вся кровь на простынях… Повитуха – сухонькая старушка – суетится в углу. Там свалены тряпки в крови, там дымятся пучки трав, погружая комнату в сизый туман. Где же ребёнок? Я огляделась.
Тяжёлая рука схватила меня за плечо.
– Травница! Лечи её!
Подняв лицо, я встретилась взглядом с глазами князя. Такие же тёмные и живые, как в тот день, когда я увидела его впервые, они смотрели гневно, будто это я была виновата в неудачных родах.
Князь, мой князь… Почему же ты сразу меня не позвал, зачем позволил жене мучиться… Как теперь спасти её?
Я дёрнула плечом, освобождаясь, шагнула к кровати. Протянув руки к роженице, медленно провела ими над животом. Уже не в первый раз я делала это, но всегда с восторгом. Все, буквально все внутренние органы вспыхнули красными очертаниями. Матка в огне, печень, селезёнка, правая почка… Левая ещё держится, пытается перебить зелёным алые всполохи, но ей осталось недолго. Переместив руки чуть выше, я почувствовала, как в груди рождаются обида, злость, досада, и к лицу приливает жаркая волна, грозящая превратиться в слёзы. Как жалко! Как жалко, что такая молодая девушка, едва успевшая познать счастье любви и семейной жизни, едва ставшая матерью, обречена!
В том, что княгиня умирает, не было никаких сомнений. Весь её живот был наполнен узелками метастазов. Даже если я удалю их один за другим, организм изношен до конца. Она не выживет, да и я рискую собственным здоровьем – тут на несколько дней работы… Я даже не стала искать саму опухоль. Незачем. Скорее всего, выходя замуж за князя, девушка уже была больна. Не повезло. В этом мире, в это время либо ты, либо тебя. В нашем мире можно и нужно бороться с раком, медицина придумала способы и лекарства. А тут… Увы.
Я сжала ладони в кулаки и отступила. Голос князя – удивлённый и злой – хлестнул, как плеть:
– Лечи её! Спаси мою жену!
– Её не спасти, я сожалею, – пробормотала, не оборачиваясь. Поверь мне, мой князь, если бы я могла… Я бы сделала это! Но уже слишком поздно!
Он шагнул ко мне – я ощутила это спиной – и схватил за плечи, развернул к себе. Глаза горели яростью и сумасшествием. Мне стало страшно, но всего на миг. Поэтому, когда он встряхнул меня, когда выхватил из-за пояса украшенный головой ягуара кинжал и приказал сквозь зубы:
– Лечи её немедля! Иначе я тебя…
Закричала в ответ, толкнув его в грудь изо всех сил:
– Я не могу! Убей меня, снеси мне голову, сожги, зарежь – я не смогу ничего сделать, чтобы спасти твою жену!
Воздух между нами накалился до такой степени, что поднеси свечу – и он взорвётся. Пальцы князя на рукояти кинжала побелели, зубы скрипнули, желваки на скулах двинулись вверх-вниз, а потом он отпустил меня, отшатнулся к стене, закрыл ладонью лицо:
– Как же теперь… Ни жены, ни ребёнка…
– Ребёнок! – вспомнила я, словно меня ударили. – Где ребёнок?
– Умер, – бросил князь, махнув рукой куда-то в угол. Я шагнула к повитухе:
– Покажи ребёнка!
– Преставился младенчик, – прошептала та. – Владыка всезнающий Велес-зверь заберёт его в своё подземное царство и даст другую жизнь…
Дура! Я оттолкнула повитуху и склонилась над крошечным ребёночком, измазанным в крови. Его даже не обтёрли… Девочка, маленькая, сморщенная, с тоненькими, как веточки, ручками и ножками. Я обняла ладонями воздух над ней, надавила, чувствуя кожей, как он уплотняется, как звенит и дрожит, зажигая органы младенца зелёным. Блёклым, в серый, но зелёным! Лёгкие не дышат, шея пульсирует красным, сердечко размером с абрикос бьётся редко, слишком редко… Но мозг не пострадал, ещё пока не пострадал… Пуповина не обрезана, на другом конце послед… Надо спасать малышку!
Пальцами я разгладила два сморщенных комочка – вверх, вниз, вправо, влево. Распрямляйтесь же! Коснулась шейки, провела по трахее, которая светилась светлым оливковым всполохом, и та вдруг вспыхнула ярко и весело. Сердце… Нажала, ещё раз нажала. Погладила. Ткнула чуть сильнее. Ну же, давай! Живи, девочка! Дыши! Ты должна дышать! Нет ничего, что тебе мешает теперь, я всё поправила, всё отремонтировала!
– Ведьма, – с тайным страхом шепнула повитуха. – Возьми отцову рубаху, заверни младенчика.
– Зачем? – спросила сквозь зубы.
– Родовая сила в отцовой рубахе.
– Оботри хоть, – я с сомнением бросила взгляд на стиранную-перестиранную вышитую по подолу и рукавам длинную мужскую рубашку. – Кровь смой.
– Опосля! Сейчас пусть силы наберётся. Глянь, оживила ж… Ведьма и есть ведьма.
Я досадливо поморщилась. Поверь мне, бабуся, я не выбирала свой дар. Никто не спросил меня: эй, детка, не хочешь ли немного волшебства в твоей жизни? Ладно, пусть шепчутся, пусть ненавидят меня от страха, сейчас для меня главное – спасти княжью дочь.
Льняная ткань обволокла девочку, укутала, как будто материнское чрево, я осторожно прижала малышку к себе, баюкая. Она дышала часто, плохо, но дышала. Повернувшись к князю, я улыбнулась призывно:
– Посмотри на свою дочь, светлый князь. Она жива. Дай ей имя.
Он взглянул на меня, на умирающую жену. Глаза князя почернели, он глухо сказал:
– Займитесь княгиней.
И вышел из горницы. Нет, его можно понять, но в чём виновата девочка? Я отогнула уголок рубахи, погладила новорождённую по щёчке и сказала ей тихонечко:
– Твой папа обязательно полюбит тебя, кроха. Пусть твоё имя будет Отрада. Вот вырастешь и будешь солнышком для всех!
Повитуха толкнула под локоть:
– Помоги покойницу обмыть, ведьма.
Я бросила взгляд на роженицу. Та дышала тяжело, с натугой, словно всё больше и больше погружалась в пучину смерти. Но дышала. А её уже покойницей назвали…
– Кормилицу найди для девочки, – велела повитухе. – Да поскорее. Да чтоб чадо только родилось, надо хорошего молока!
– Уж найду, найду, – заворчала, обидевшись старуха, приняла младенца из моих рук. Я только плечами пожала. Мне до её обидок как до Луны…
Я присела рядом с умирающей, взяла её за руку. Прости меня, княгиня Слада, я ничего не могу для тебя сделать… Только быть с тобой до самой смерти. Облегчить твою боль. Травы мои ни к чему, нет там таких сильных обезболивающих. И опухоль тоже не убрать.
Вздохнув, я погладила пальцем её ладонь. Женщина мелко дрожала всем телом, несмотря на духоту в комнате. Холодно ей… Я развязала завязки её рубахи и бросила сидевшей в углу прислужнице:
– Помоги переодеть её.
– Велес-батюшка, да уж ей всё одно… – та отложила штопанье и тяжело поднялась. – Пущай уйдёт с миром в подземное царство!
– Не перечь мне! Помоги лучше.
Вдвоём мы переодели умирающую, перестелили простыни, и я накрыла женщину тёплым одеялом, подбитым мехом. Каждый миг я чувствовала её боль, прожигавшую внутренности, и сердце сжималось от жалости. Эх, будь что будет, не могу видеть, как она мучится!
Положила руки на живот, всё ещё растянутый и дряблый после родов, очертила круг, пытаясь поймать средоточие боли. Опухоль была в желудке. Как только выносила ребёнка? Ведь есть не могла нормально, наверное, всю еду возвращала… Я погладила опухоль, представила, будто она противное и злобное животное, сказала ей про себя: «Оставь её, не боли, дай умереть спокойно, ты уже добилась своего». И гладила это маленькое чудовище, пока оно рычало в глубине тела, пока не успокоилось и не отступило, не уснуло. Боль стихла, прекратив терзать измученную роженицу, и та вдруг открыла глаза. невидящие, они уставились в потолок, женщина с трудом облизала потрескавшиеся, искусанные губы и прохрипела:
– Где… ребёнок…
– Здесь, княгиня, не беспокойся о ней, – тихо сказала я.
– О ней… Это девочка… – упавшим голосом ответила Слада. – Как жалко…
– Хорошая, здоровая девочка, слава Макоши! – улыбнулась я, пытаясь подбодрить умирающую мать. – Она вырастет и станет красавицей, как ты.
– Жалко… Не дала сына князю, – женщина глянула на меня влажными от слёз глазами и спросила: – Как назвала?
– Отрадой.
– Хорошее имя.
– Хочешь подержать её?
– Нет. Не надо… Пусть так, пусть совсем меня не помнит…
Она сжала мою руку, вцепилась в неё так, что стало больно. Я стиснула зубы, чтобы ничем не выдать этого. Слада шепнула из последних сил:
– Позаботься о ней, ведьма… Я тебе её доверяю…
Усилие далось ей нелегко, и княгиня прикрыла глаза. Грудь её поднималась всё реже и реже, смерть душила, не давала дышать. Я молча прогнала вставшие в глазах слёзы. Ещё никогда на моих руках никто не умирал. А в меде говорили, что первую смерть не забываешь… Конечно, такое не забудешь.
Княгиня угасла в один миг. Просто вдохнула с натужным хрипом и больше не выдохнула.
Я разжала её пальцы, вытянув свою руку, встала. Подумав, накрыла ей лицо одеялом, вытерла слёзы. Где там этот Велес, когда придёт за ней? Опаздывает… И усмехнулась. Я же не верю в этих богов! Я ни в каких богов не верю. Ни рая, ни ада нет. И женщина в кровати – теперь уже просто мёртвое тело. А я свою работу сделала, мне пора возвращаться в лес.
Повитуха баюкала обмытую и спелёнатую девочку на руках, и я, взявшись за саквояж, сказала старухе резко и весомо:
– Отвечаешь за неё головой. Проверю!
И вышла из комнаты.
Поскорее на свежий воздух! Поскорее надышаться осенним лесом и прелой листвой, запах которой высвобождается при каждом шаге! Поскорее вернуться в свой новый дом, к которому я уже худо-бедно привыкла… Там сухо, тепло, аромат свечи мешается с ароматом зверобоя, ромашки и мяты, подвешенных в пучках под потолком. Там моя кружка чая…
Но, когда я запуталась в переходах и, под испуганные взгляды челяди, покинула терем с парадного, высокого и богато украшенного резными фигурками, крыльца, увидела стоявшего над перилами князя. Он опирался ладонями на балясины и просто смотрел вдаль, на уходящее зарево заката. Горизонт над лесом горел пожаром, и я подумала: завтра будет ветер. Хотела уже пройти мимо, но не смогла. Приблизилась, встала рядом, избегая касаться рукавом рукава. Мне не нужно было его касаться, уже этой близости хватало…
– Умерла?
Вопрос прозвучал неожиданно, и я кивнула, потом спохватилась, ответила:
– Да.
Он молчал, как будто ему нужно было время, чтобы осознать, поэтому добавила мягко:
– Она отмучилась.
– Почему она умерла?
– Княгиня болела. У неё была смертельная болезнь. Никакие силы этого мира не смогли бы спасти её на этой стадии.
– А раньше? Ты смогла бы, травница?
Я покачала головой:
– Не здесь, не травами. Там, откуда я родом, такие болезни лечат, но не всегда успешно. Княгиня хотела дать тебе ребёнка, поэтому жила… Но сегодня болезнь убила её.
– Ты должна была спасти её, – гневно бросил он и отвернулся так, что я не видела его лица. Князь, мой князь… Я не всемогуща.
– У тебя осталась дочь, люби её.
– Мне нужен сын! Мне нужна была жена, чтобы родить сына! Я позвал тебя, потому что ты спасла меня! Ты должна была спасти и её тоже!
– Прости меня, светлый князь, – покаялась неизвестно отчего. Мне показалось, что сейчас ему нужно только это – только знать, что виноват кто-то другой. Пусть это буду я. Пусть…
– Уходи, ведьма!
Он выплюнул эти слова почти с ненавистью. Моё сердце отозвалось болью. Он никогда не полюбит меня… Никогда не посмотрит с нежностью, никогда не возьмёт за руку. Никогда не поймёт, как сильно я люблю его!
– Прости, – пробормотала ещё раз и отошла.
Спустившись по ступенькам, двинулась в сторону ворот. Слёзы застилали глаза, и я шла, нащупывая дорогу ногами. Как всё обернулось! Зачем я попала сюда, зачем? Все меня ненавидят и боятся, ни друга, ни подруги, даже пожаловаться некому, даже поплакаться на чьём-то плече не могу! Проклятый мир! Проклятое время, где нельзя спасти умирающую женщину…
В ладонь ткнулось что-то мокрое. Я вскрикнула от неожиданности и, вытерев глаза, опустила взгляд.
Бурый пёс смотрел неотрывно круглыми карими глазами. Я невольно улыбнулась:
– Привет, Буран. Давно не виделись.
– Давно, – согласился он, как всегда, без слов. – Провожу.
– Да я сама дойду, не впервой!
– Провожу, – упрямо повторил пёс. – Ночь.
– Ну пошли тогда, – усмехнулась, проходя в отворенные передо мной ворота. – Но я не буду с тобой говорить, прости, мне нужно помолчать.
– Молчи, – с лёгкостью согласился Буран. – И я молчу.
Ступив на дорогу, ведущую к лесу, я вздохнула. Что ж всё так плохо-то? Сегодня тот самый день, когда просто нужно напиться, чтобы забыть хоть на одну ночь. А когда нечем напиваться, это не жизнь, а смех один. Чем я заслужила это попадалово?
Глава 2. Реальное попадалово одной хорошей девочки
Июнь 20 число
Когда я была маленькой, мы с мамой однажды шли по улице и к нам пристала цыганка. Я помню всё так ясно, как будто это случилось вчера. У цыганки были чёрные, как ночь, глаза, и они заглянули мне прямо в душу. Мама хотела оттащить меня, закричала, принялась совать цыганке деньги, но та презрительно плюнула в её сторону. Я не могла сдвинуться с места и, как завороженная, смотрела на эту странную Бабу Ягу в цветастых юбках. На груди женщины лежали, чуть позвякивая при каждом движении, бусы и золотые монетки на ниточке. Потом уже я узнала, что это называется монисто, а тогда просто смотрела на них и не могла оторвать взгляд.
Грубая кожа заскорузлой ладони коснулась моей щеки, цыганка пошевелила губами и сказала таким тоном, как будто доктор говорил с пациенткой:
– Сними крестик! И золото сними, не носить тебе золота! Серебро надень.
– Прочь иди, убери руки от моего ребёнка! – крикнула мама в отчаянье. – Диана, пойдём! Пойдём отсюда!
– Как дочь назвала, тьфу! И крестик надела! – цыганка прищурила красивые глаза и добавила тише, уже мне: – Руда, Руда твоё имя, запомни. И никому не говори его. Только тому, кто будет тебе ближе всех.
Я кивнула, глядя в черноту ночи под длинными ресницами, но в этот момент мама с силой дёрнула меня за руку:
– Да иди же ты сюда! Не слушай её!
Наваждение спало, и я уже испуганно прижалась к маме, готовая заплакать. А та повела меня прочь, то и дело оглядываясь на цыганку и возмущённо бормоча:
– Куда только полиция смотрит?! Сильно испугалась, Дианочка?
Да, тогда я испугалась. До дрожи в коленках! И помнила этот страх ещё очень долго. Все встречные цыганки вызывали во мне неприятное чувство беспомощности. А потом я научилась справляться с этим и почти забыла о происшествии.
А вспомнила сейчас.
Когда старая цыганка на привокзальной площади, поцокав языком, крикнула:
– Крестик сними! И золото сними!
– Ага, и тебе отдать?! – фыркнула я, волоча тяжёлую сумку.
– Сними, говорю! Хочешь, отдай, хочешь, выбрось… – она пожала плечами и сунула в рот мундштук трубки, которой дымила, как старый шкипер.
– Сдурела, да?
Я остановилась, с любопытством оглядев старуху. Она вытащила трубку и усмехнулась, показав чёрные зубы:
– К бабке в деревню едешь? Не доедешь. Сними крестик, отдай мне, а я тебе кое-что взамен дам.
– Ага, щаз! Два раза, – съязвила, но в ответ услышала:
– Не играй с тем, что сильнее тебя, Руда.
Опять это странное имя! И всё так же с ударением на первый слог – Руда… Что оно означает, и почему все цыганки упёрлись меня им называть?
– Меня зовут Диана, – возразила я и глянула на часы. Электричка через десять минут, надо поспешить. Цыганка отмахнулась:
– Забудь! Дай мне крестик. Дай, не пожалеешь!
Чем можно объяснить то, что я послушно сняла цепочку с шеи и протянула старухе? Только наваждением. Но золото ручейком перетекло в морщинистую ладонь, цыганка проворно сжала кулак и вдруг шагнула ближе, почти вплотную, дохнула жжёным табаком в лицо и прошептала, словно ветер в кронах прошелестел:
– Возьми взамен то, что затерялось, что нашлось, что пригодится и что нельзя другим отдать…
– И что это? – таким же таинственным шёпотом спросила я. Цыганка прищурилась, сунула мне в руку камушек и отошла подальше:
– Иди, иди, а то на встречу с судьбой опоздаешь.
– С судьбой не знаю, а вот на электричку точно опоздаю, – пробурчала я. – Зачем только крестик отдала…
– Не жалей, Руда, – усмехнулась старуха. – Никогда и ни о чём.
Отмахнувшись от неё, я подхватила сумку и побежала на перрон пригородных поездов. Очнулась только в электричке – пить страшно захотелось. Такой сушняк взял, что аж в горле запершило. Достала из кармашка сумки бутылку воды, хотела пробку скрутить и обнаружила зажатый в кулаке камушек.
Сразу забылась жажда и даже цыганка отошла в памяти на второй план. Я обменяла золотой крестик и золотую цепочку на маленький голубой камешек, прозрачный, как слеза, и тяжёлый, как голыш. Он опоясан тонким серебряным колечком, а в него продет простой шнурок, да так хитро, что можно камушек развернуть любой стороной. А с другой стороны он матово-белый, как интересно!
Занятная вещица, но она всяко не стоит золота…
Интересно, почему цыганки отговаривали меня носить золото? Ведь я Лев по гороскопу, это мой металл! Пожав плечами, я надела кулон на шею и всё-таки открыла бутылку воды. Электричка мерно стучала колёсами по стыкам рельс, сиденья скрипели, двери хлопали. Ехать почти час, может, попробовать выспаться? Учёба на втором курсе института и сон – понятия практически несовместимые. Сессию сдала, теперь можно отдохнуть у бабушки на даче. Но учебники я с собой взяла – анатомия и гистология всегда со мной, никогда меня не покинут, будут даже под подушкой ночевать…
Прикрыв глаза, я размечталась о том, как лягу на скрипучую кровать в маленькой комнатке, кулаком взобью тяжёлую подушку, которая видела ещё расцвет СССР, натяну на плечи одеяло, заправленное в хрустящий от крахмала пододеяльник с ромбиком в центре, и провалюсь в сон до утра, пока меня не разбудит петух с лужёной глоткой. И тогда я встану, потягиваясь, погреюсь немножечко у чуть тёплой печки, перебирая босыми ногами на холодном полу, пойду на кухню. Там, под полотенечком, найдутся горячие оладьи, в банке – сметана от тётки Вали, что живёт через два дома, в узком носатом кофейнике на печке будет греться кофе, а к нему – кусок сахара и домашние сливки, которые бабушка обычно никогда не покупает, только когда я приезжаю…
Скрежет и вой гнущегося металла ворвался в мои мечты, разрушив их до основания. Меня тряхануло так, что я ударилась головой, полетела куда-то в проход, а потом завертело, стукнуло, и всё замерло.
Я тоже замерла, а может, потеряла сознание на несколько секунд. Очнулась от того, что было неудобно лежать – рука упиралась во что-то твёрдое. Села, осмотрелась. Было темно, где-то мигали лампочки, а может провода искрили… Пахло гарью, чем-то сладким и ещё – раскалённым железом. Наощупь я выбралась из прохода, встала на ноги. Оказалось – подо мной стекло, которое треснуло и сейчас рассыпалось на осколки. Паники почему-то не было, я отметила этот факт дальней частью сознания, а вот необходимость вылезти из опрокинувшегося вагона стала срочной! Надо выбираться наружу! Где моя сумка? А, чёрт с ней!
Я пробралась в край вагона, стараясь не думать о том, что это за мягкое у меня под ногами – упавший чемодан или чьё-то тело, – и полезла наверх, карабкаясь по сиденьям. К счастью, автоматические двери не заклинило, а может, машинист открыл их после аварии. Последний рывок – и я на свежем воздухе, на свободе. Даже голова закружилась в первый момент, но потом снова потянуло гарью. Поскорее на землю! Наверное, МЧС уже в пути. Сейчас всех спасут… А я в порядке, мне помощь не нужна. Да и мы уже близко от дачного посёлка, я знаю эти места, пешком дойду…
Не знаю, откуда пришло это решение, но я, отчаянно работая руками и ногами, как заправская обезьяна, соскользнула на щебень железнодорожного полотна. Где-то вдалеке выли сирены. Совсем рядом кто-то причитал. Я огляделась – женщина баюкала руку, сидя на поваленном дереве у путей. Подошла к ней, тронула за плечо:
– С вами всё в порядке?
Она подняла на меня глаза и пожаловалась:
– Кажется, руку сломала…
– Ничего, сейчас спасатели будут на месте. Главное, не двигайте рукой.
Больше никого в окрестностях поваленной электрички не было, и я с чистым сердцем потопала в сторону посёлка. Через лес, да. Я бесстрашная девочка, я в меде учусь, в призраков и леших не верю. Больше всего меня напрягала потеря сумки. Но, как евреи говорят, спасибо, что взял деньгами…
В лесу между деревьев лежал туман. И это было странно. Сразу я и не поняла, что мне не нравится, но потом осознала – туман обычно бывает на открытых местах! А тут он клубился над травой, скрывая её местами, клочковатый, невнятный, холодный туман. Но, осознав, я сразу же забыла о погодных коллизиях и ускорила шаг. Здесь должна быть тропинка… Найти бы её поскорее, нащупать бы подошвами, а то только мох пружинит под ногами, и кажется, что я сейчас провалюсь в болотную жижу.
О, вот старый дуб! Теперь налево… И тут должна быть тропинка! Где же она? Ничего не разглядишь с этим дурацким туманом! Я оперлась рукой о шершавую кору в трещинах и разрезах, удивилась – тёплая! Даже ощупала дерево ещё раз, провела ладонью вверх-вниз. И отдёрнула руку – кора нагрелась так сильно, что обожгла кожу. Я вскрикнула, отшатнувшись от дерева, зацепилась волосами за ветку, дёрнулась в другую сторону и…
Земля ушла из-под ног в буквальном смысле слова! Я взмахнула руками и с воплем покатилась кубарем вниз.
…Когда я вынырнула из темноты, вокруг звенело птичьими голосами утро. Я валялась на травке у подножия обрыва, с которого навернулась. Протерла глаза и смерила его взглядом. Как только шею не свернула? Куда это меня угораздило? С каких пор овраги возле дачных посёлков? Ох, всё тело болит…
Я встала, кряхтя, как столетняя старуха, и огляделась. Лужайка. Перелесок, а за ним блестит вода. Пить охота… Пойду напьюсь, а там и посмотрю, как выбираться отсюда. Оглянувшись ещё раз на неприступный склон оврага, я пошла к воде. Точнее, поковыляла, потому что в правой ноге обжигающей иглой разлилась боль. Вот угораздило! Теперь все каникулы проваляюсь с растяжением! Если не с переломом…
Пить из реки было стрёмно. Но, перекрестившись, я всё же зачерпнула и напилась из горсти. От жажды, наверное, речная вода показалась мне самой вкусной в мире. Потом я умылась, удивившись, что с лица смывалось чёрное. Сажа, что ли? От электрички? Так вроде не горела… Ладно, разберёмся. Дойду до посёлка, возьму бабушкин смартфон и посмотрю новости.
Осталось только выяснить, в какой стороне посёлок.
Лента реки вилась между деревьев, исчезая с обеих сторон за поворотами в глубинах леса. И это оказалось очень странно, потому что на пятьдесят километров вокруг посёлка воды не было. Даже для поливки огородов у каждого была колонка от артезианской скважины. Не могла же я улететь на пятьдесят километров в овраг? Куда идти? Налево или направо? И как идти? Нога болит ужасно… Телефона нет, даже позвонить МЧС нельзя…
Машинально я взялась за крестик и ощутила под пальцами гладкий камушек. Чёрт! Я же выменяла свой крестик на эту ерундовину… А цыганка вся такая важная сказала… Что она там сказала? Что-то про потерялось, нашлось, другому не отдать… Не помню. Эх, надо бы костыль соорудить, ногу обмотать чем-нибудь потуже. А нечем… Не кофточку же рвать на полосы!
Я огляделась по сторонам в поисках длинных широких листьев и обалдела. Вся трава, все листочки на деревьях внезапно засветились красным. Не целиком, а контуры – как будто их обвели ярким флуоресцентным маркером. Я протерла глаза кулаками, снова открыла, но ничего не изменилось. Каждая часть окружающей меня флоры мерцала красным. Более того – я видела и корешки. Не знаю, как именно, но видела. И они тоже были красными.
– О господи… – только и пробормотала, но это не помогло. Мерцание начинало раздражать. Что за странная реакция? Может, у меня в мозге что-то повредилось после крушения? Гематома образовалась и давит на зрительный нерв? Волшебненько! Только этого мне и не хватало. В больницу надо, МРТ делать, а я тут застряла…
Обозлившись на чёртову электричку, я заковыляла по берегу, то и дело ойкая, когда нога попадала в ямку. Красное свечение уже бесило, давило изнутри. И я рявкнула неизвестно кому:
– Пропади, сгинь! Не хочу больше видеть это кровавое буйство!
И даже удивилась, когда красные контуры всего на свете притухли, померкли, светясь лишь чуть-чуть и ненавязчиво. Так жить уже можно, так легче. Неужели оно может загораться и гаснуть по желанию? Ладно, проверять не буду, а то ещё голова заболит… Мне и ноги хватает. Чем же её забинтовать?
– Ёшкин кот! – вскрикнула, когда прямо на моём пути целые заросли какой-то неизвестной мне травы зажглись ярким зелёным по контурам. Потом в голове чуть уменьшили яркость, но травинки не погасли, в красный не окрасились. – Красный свет – дороги нет. А зелёный…
Я замолчала, потому что забыла слова, и подняла брови. Зелёный, значит, разрешается. Этой травкой можно забинтовать ногу? Господи, глупости какие… Но вот эти листочки лопуха, или похожие на лопух, сойдут за бинт. Они тоже вроде как зелёные. Во всяком случае, хуже не будет.
Присев под дерево на кочку, я нарвала листьев «лопуха» и пучков травы, обмотала ногу, постаравшись зафиксировать так туго, как только могла. И ремень вытянула из джинсов, тоже затянула поверх. Встала, попробовала – идти уже не так больно. Ладно, поковыляли дальше…
Река вилась налево и направо, а я следовала её течению – медленно, но верно. Высматривала по сторонам, нет ли признаков жилья, выслушивала, нет ли звуков города. Всё тщетно, как сказал бы папа своим любимым пафосным тоном. Полный пиздец, как сказала бы мама, хмуря брови. А бабушка сказала бы: ой, не нойте и шагайте. Вот я и шагала.
Пока навстречу мне из зарослей кустарника не выскочил огромный лохматый рыжий пёс.
С собаками я никогда дел не имела, лимит – боялась их. Поэтому замерла на месте и вытянула руку вперёд. Промелькнула мысль, что я совсем не знаю, как поступить в такой ситуации. Но вроде бы нужно разговаривать низким успокаивающим голосом… Вроде бы.
– Хорошая собачка… Хорошая… Иди своей дорогой, а я пойду своей, договорились?
Собака открыла пасть, а я подумала было, что сейчас молвит человечьим голосом: не прогоняй меня, Дианка, я тебе ещё пригожусь! Боги, глупость какая… И сделала шаг назад. Ой нет, вроде бы этого делать нельзя! Надо стоять на месте и притворяться деревом. Может, тогда пёс пробежит мимо?
Вывалив длинный розовый язык, собака смотрела на меня как будто выжидающе, а я смотрела на неё, старательно скрывая свой страх. И мандраж взял – а вдруг мы тут будем играть в «кто кого пересидит»? А вдруг это животное упрямее, чем я?
Пёс моргнул и неожиданно гавкнул.
Я присела.
Он отряхнулся.
Я отпрянула.
Он повернулся и побежал обратно в заросли. Оглянулся, посмотрев на меня.
Как будто приглашал следовать за ним.
Да-да, раньше я такое видела только в фильмах! А теперь пришлось и наяву увидеть… Это чудовище приглашало меня за собой в кусты.
Икнув, я ласково спросила:
– Ты хочешь, чтобы я пошла туда?
– Да!
Я снова икнула. Со мной такое бывает в минуты волнения… А тут волноваться сам бог велел! Собака разговаривает! Не как в мультиках, конечно, брылями не двигает по-человечьи, а просто думает вслух.
А вот сейчас самое время проснуться!
– Быстрее, – услышала я.
Ущипнула себя за мякоть руки. Ойкнула от боли. Пёс закрыл пасть и склонил голову набок с удивлённым выражением морды. Потом снова отряхнулся, словно хотел сказать: теряем время! Он явно спешил, а мне стало страшно и смешно одновременно. Страшно оттого, что всё это так похоже на реальность, а смешно оттого, что такие сны мне ещё не снились. До того всё натуральное, что даже синяк останется на руке…
Но за псом я пошла. Мы нырнули в заросли непонятных кустов, которые, как и все остальные растения, уже не светились никакими цветными контурами. Спутник мне попался не слишком умный, потому что ломился туда, где человеку не пройти. Приходилось с силой ломать ветки и шуметь что твой медведь. Кусты пахли сильно и непривычно, и этот запах тоже не был мне знаком. Голова закружилась, но мы с собакой, к счастью, выбрались на свежий воздух.
С другой стороны зарослей тоже была прогалина. Восходящее солнце освещало её, превращая вид обычной лужайки в сказочное королевство, где жили маленькие феи и умилительные зайчатки. Тьфу, что это со мной? Никаких фей тут нет, зайчатки попрятались по норкам, а на поляне пасётся лошадь под седлом. Хм, интересно, чья это лошадь? И разве их не отпускают на выпас без седла? Хотя… О чём я думаю? Это сон, а во сне может быть всё, что угодно.
Даже всадник, кулём валяющийся на опушке…
Всадник?
– О господи!
Я бросилась к неподвижному телу, упала на колени перед ним, чуть не порезавшись о меч. Меч? Пофиг, всё это потом! Неужели человек мёртв?
Пальцы сами нашли жилку на шее под короткой бородкой, пульс толкнулся пару раз – слишком медленно, слишком устало… Жив! Но, похоже, ненадолго… Что с ним случилось?
Распахнув на его груди плащ, я ощупала грудь, живот, чтобы найти рану. И нашла – слева из грудной клетки торчала короткая оперённая стрела.
Глава 3. Светлый князь
Июнь 20 число
– Ой, мамочки… – пробормотала я, отдёрнув руки. Вот если бы я училась курсе на четвёртом… Я смогла бы помочь мужчине. Но у нас не было практики! Конечно, кое-какие познания я могу припомнить… Ни в коем случае не вытаскивать стрелу из раны. Где я об этом слышала? Или читала? Нет, нож нельзя вытаскивать! А стрелу всё равно придётся… Паника охватила меня. Аж руки затряслись. Грудь, как и живот, это почти смертельно в таких условиях! Там же сердце, лёгкие! Если не умрёт от дырки в сердце, то пневмоторакс его точно убьёт!
В любом случае мужчина умрёт.
Но сделать что-то всё равно надо, иначе я себе этого никогда не прощу – вдруг могла бы спасти? Чтобы успокоить дрожавшие руки, принялась зачем-то ощупывать грудь вокруг стрелы, одновременно вспоминая анатомию. В нескольких сантиметрах от входного отверстия уже был старый шрам: узкий и тонкий. Видимо, ножевое. Проведя по грубой коллоидной полоске пальцем, я ахнула, не удержавшись. Зелёные всполохи словно открыли мне направление удара и задетые органы. Зарубцевавшаяся дыра в лёгком… А сердце не задето просто потому, что оно не чуть слева, а чуть справа!
Вот везунчик!
Куда же попала стрела? Ни на что не надеясь, я пальцами направила всполохи зелёного света вокруг неё, и мне открылись трахея с пищеводом, сосуды, артерии, мышцы, рёбра… С восторгом ребёнка я рассматривала это чудное чудо. Какой здоровский сон! Вот бы с таким «рентгеном» изучать анатомию! Стрела прошла каким-то чудом между всего на свете, пронзив только мягкие ткани. Даже лёгкое не задето. Сон, чисто сон, потому что в реальной жизни так не везёт.
Я оглянулась на собаку. Та лежала рядом, открыв пасть и вывалив язык, тяжело дышала, глядя на нас карими глазами. Я спросила на всякий случай:
– А вдруг он умрёт?
– Лечи, – ответил пёс.
Ну ладно. Раз так безапелляционно… Буду лечить. В какой книге я читала про то, как вынимали стрелу? Не помню, но это и не важно! Нужен нож, желательно острый… Я распахнула плащ на мужчине. Если есть меч, то должен быть и какой-нибудь кинжал на поясе, потому что мечом пилить стрелу будет весьма неудобно. Весьма.
Кинжал на поясе нашёлся. Он висел в декоративных ножнах, украшенных камешками, и я с осторожностью вытащила его. Кинжал оказался искусно, витиевато зазубренным и с рукояткой в виде прыгающего зверя с оскаленной пастью. Если это не фикция, то красивый кинжал… Я опробовала его на стреле, и лезвие обрезало тонкую деревяшку в два счёта. Видимо, от толчка в рану мужчина захрипел, дёрнулся, схватил меня за руку. Я вскрикнула и попыталась освободиться:
– Эй, ты чего? Лежи спокойно! Сейчас всё пройдёт!
Склонившись над ним, глянула в открывшиеся глаза – тёмно-синие, будто космос, а он сморщился от боли, глядя сквозь меня, застонал:
– Руби… Руби их!
– Руби кого? – не поняла, оглянулась. Потом сообразила – бредит. Погладила его по щеке, успокаивая: – Спокойно, всех порублю. А пока надо тебя вылечить. Сейчас будет немного больно…
Чёрт, он же может и загнуться от болевого шока!
– Боги этого сна, пошлите мне хоть какое-нибудь обезболивающее! Опиум… Каннабис… Какие там ещё травки бывают? – сказала с отчаяньем, ни к кому не обращаясь. Впрочем, меня услышали. Уж не знаю, боги или демоны, но неподалёку вспыхнул зелёным и весело засветился по контурам кустик с меленькими круглыми листочками. Он был мне незнаком. Но сиял очень уверенно… Что делать? Поверить травке? Я глянула на собаку. Та лежала, вывалив язык, и смотрела на меня. Молча. Ждать от неё совета не стоит…
Ладно, была не была! Всё равно выбора у меня нет!
Я вскочила на ноги и побежала к кустику. Рвать листочки? Да – они вспыхнули сильнее и ярче, так и маня. Оборвав с десяток, сунула к носу, понюхала. Что-то знакомое, но вспомнить не могу. Машинально помяла в ладонях, покатала. Листочки выпустили сок, окрасив кожу в бледно-серый цвет. И чувствительность пригасла. Я даже ущипнула себя за ладонь – нет, не больно!
Хорошо. Хорошо, верю.
Вернувшись к раненому, я решительно разорвала рубаху на его груди, развязала завязки плаща и сбросила его. С трудом перевернула мужчину на бок, увидела наконечник стрелы. Слава богу, не придётся резать и доставать! Так, теперь надо одновременно тянуть с одной стороны и толкать в рану листочки с другой. Если повезёт, то и крови не будет много…
Мне не повезло. Стрелу я вытянула довольно легко, но из выходящего отверстия струилась кровь. Входящее я заткнула, обезболив. Если я спрошу у природы, ответит ли она мне?
Постеснявшись собаки, спросила про себя. Чем остановить кровь? И огляделась вокруг, боясь пропустить знак. Выпрямилась: лошадь щипала высокие длинные стебли с резными листьями и головой потряхивала. Именно эти листья светились зелёным, а те, что рядом, похожие, – красным. Вот незадача!
Я встала и аккуратно приблизилась к коню. Если показывать, что боишься, животное почувствует это. Ещё больше, чем собак, я боялась лошадей. Начиталась того, что это большие и сильные животные, что они кусаются и бьют копытами… Но я должна помочь своему раненому, кстати, хозяину этой зверюги! Поэтому вежливо попросила коня:
– Извини, мне нужно нарвать этих листьев. Отойди, пожалуйста!
Тот покосился на меня, отступил на два шага и буркнул:
– Пожалуйста.
Ну конечно, раз собака говорит, почему бы и лошади не иметь голос?
Дурдом!
Оборвав все светящиеся листочки на кустике, я бегом вернулась к раненому. Во мне отчего-то крепло убеждение, что я не сплю. Нога-то болит! Хотя уже почти и не болит… И вывих был, что я вывих не узнаю, что ли? Во сне же никогда не болит. И ветерок на щеках не чувствуется во сне.
Снова опустившись на колени перед мужчиной, я начала соображать, как залепить листочками раны. Как только пыталась приложить к коже, они резко меняли цвет на красный. Я уж и мяла их, и складывала вдвое-втрое, и стопочкой… Ничего не получалось. В отчаянии сунула эту дрянь в рот и пожевала. Мало ли… Оказалось – правильно сделала. Горькие листочки, просто ужас… Заткнув пережёванными листьями рану мужчины, я разорвала его рубашку и кинжалом нарезала плотную льняную ткань на полоски. Получились бинты. Кровь перестала сочиться, бандаж получился практически профессиональным (преподаватели бы за меня порадовались!), и я села на траву перевести дух.
Собака подобралась ближе и тщательно обнюхала хозяина со всех сторон, полизала ему щёки и обернулась ко мне:
– Живой?
– Пока живой, – я пожала плечами. – Но всё может измениться.
– Я должен обнюхать.
– Нюхай.
– Тебя.
– А меня-то зачем? – удивилась я.
– Чтобы знать, – загадочно ответил пёс.
Я подняла брови и руки. Пусть нюхает, если ему в кайф. Он приблизился осторожно, вытянув шею, обнюхал моё лицо. Мне вдруг стало жарко. Вдруг вцепится? Кто его знает, может, это какой-то сумасшедший пёс…
От моего нового товарища пахло псиной. И ещё гарью. Пахло мужчиной, которого я лечила. Пахло конюшней и сеном. Наверное, именно в этот самый момент я и поняла, что фигушки это сон. Никакой не сон. Самая настоящая реальная реальность… Во сне невозможно почувствовать запах. Можно понимать, что пахнет хорошо, плохо, вкусно, ароматно, но не чувствовать.
Я попала в какое-то другое измерение?
Воспитанная на добротных фантастических романах и немного на Гарри Поттере, содрогнулась. Ничего хорошего жизнь попаданки не предвещает. Это только в любовных романчиках девушка из России становится герцогиней, загребает сокровища и сердце самого видного кавалера, желательно короля или на худой конец принца. Сама я не читала (но осуждаю три ха-ха), подруги рассказывали. На самом же деле меня могут убить из-за любой мелочи: не так посмотрела, не так поклонилась, не на том языке заговорила…
Эпоха?
Сопоставив вышитые мотивы на рубахе, плащ, подбитый мехом, меч, добавив некое неуловимое ощущение, которое я вряд ли смогла бы передать словами, я решила, что это дохристианская Русь. Новгород какой-нибудь или Киев. История меня никогда не увлекала, я терпеть не могла заучивать даты и события, поэтому всё, что касается этой части школьной программы, у меня выветрилось из головы сразу после ЕГЭ. Дохристианская Русь представлялась мне смесью войн, убийств и бесчисленного количества богов.
А ещё появилось непреодолимое желание немедленно вернуться к тому оврагу, с которого я свалилась в этот мир. Или в это время…
– Ну что, обнюхал? – поинтересовалась невежливо у собаки. Та села напротив:
– Да.
– Вердикт?
– Ты не из золотых хазар.
– Золотые хазары? – переспросила я. – Это ещё кто?
– Как хазары, но с золотыми перьями на шлемах, – объяснил пёс. – Напали. Мы защищались. Я убил двоих. Князь четверых. Остальные остались там…
– Вы попали в засаду? – догадалась я.
– Они вышли из-за грани. Ты тоже из-за грани, но не из них. Пахнешь по-другому.
Я наморщила лоб, пытаясь выгрести из завалов памяти словосочетание «золотые хазары». Там вертелся только вещий Олег со своей лошадью, которую покусала змея, и фразой про то, как он собирался отмстить неразумным хазарам. Больше ничего.
– Я точно не сплю? – спросила на всякий случай и получила обстоятельный ответ:
– Нет. Спят с закрытыми глазами, а у тебя глаза открыты.
– Разумно, – согласилась, бросив взгляд на князя. – Слушай, а где у вас ближайшая больница?
Задала глупый вопрос и сразу поняла это. По глазам собаки. Пёс смотрел с вежливой опаской, как на сумасшедшую. Поправилась:
– Ну, домой его надо отвезти что ли…
– Город уже недалеко, – словно с облегчением отозвался пёс. – До заката солнца доберёмся.
– Фигасе недалеко! – присвистнула я. – У меня, между прочим, нога болит!
И осеклась. Пошевелила лодыжкой. Нога не болела. Она не одеревенела, двигалась нормально, просто не болела, как будто я её и не подворачивала. Так. Та-ак… Что всё это значит, я пока не знаю. Но разберусь. Потом. Сначала надо…
– Ты можешь подогнать лошадь? – спросила я у собаки. Та встала, отряхнулась с головы до хвоста и ответила, будто плечами пожала:
– Попроси, и она придёт.
– Думаешь?
– Уверен.
– А… Как её зовут?
– Резвый, – буркнул пёс и снова лёг. Лентяй. Всё самой придётся, всё самой…
Я сделала несколько шагов в сторону лошади и спросила осторожно:
– Скажи, Резвый, можно тебя попросить подойти?
– Попроси, – рассеянно ответила лошадь, продолжая щипать траву. Нет, серьёзно? Так всегда говорил папа, когда я задавала подобный вопрос. А на моё возмущение улыбался: «Ты спрашиваешь разрешения попросить или всё же сделать что-то?» Вспомнив папу, я со вздохом поправилась:
– Резвый, подойди, пожалуйста, поближе к хозяину.
Покосившись на меня большим тёмным глазом, Резвый послушно потопал к лежавшему раненому. Мой план был таков: взгромоздить князя на коня и потихонечку отвезти в цивилизацию. В относительную цивилизацию… Потому что на врачебную помощь тут рассчитывать не приходится.
Если князь не помрёт по дороге, если не скопытится от инфекции…
Возможно, меня даже наградят.
Возможно, даже не посмертно.
Конь лёг, подогнув ноги под себя, рядом с князем. Я кое-как взгромоздила совсем не лёгкого мужчину животом на седло и, перекинув руку, примотала её ремешком к подпруге. Для верности ещё и ногу закрепила с другой стороны седла, а потом перекинула повод со спины лошади к морде и спросила:
– А ты знаешь, куда везти?
Конь кивнул большой головой, фыркнул, как мне показалось, презрительно и сказал, жуя уздечку:
– Знаю, сам довезу.
– Сам он довезёт, – гавкнул пёс. – Пошли потихоньку.
Я только пожала плечами и скомандовала:
– Н-но!
– «Но»! – заржал Резвый. – Нет, ну посмотрите на неё! «Но» упряжным кричат, а я подседельный! Я боевой жеребец! А она мне: «Но»!
– Прости, – с улыбкой ответила я. – Никогда раньше не имела дела с лошадьми.
– Пешком-то далеко не находишься, – посочувствовал Резвый, а пёс поддакнул:
– Лошадь надо иметь каждому.
– Мне не надо, спасибо, – отказалась. Проверила пальцами, не намокли ли бинты на груди раненого от крови. Посмотрела на собаку: – А тебя как зовут?
– Буран.
– В метель родился? – усмехнулась. Пёс озадачился и ответил:
– Нет, это потому что бурый. А тебя каким именем можно звать?
– Диана, – ответила машинально. Странный он, этот Буран. То говорит односложно, то вычурно выражается… Как будто можно звать несколькими именами!
Перед глазами вдруг всплыл образ старой цыганки. Она вытащила изо рта мундштук трубки и криво усмехнулась: «К бабке едешь? Не доедешь». Чёрт! А ведь и правда – не доехала! Откуда старая ведьма знала? Что же она там ещё говорила, одурманивая мою голову? Нет, не вспомнить… Только это издевательское «не доедешь» и осталось. И имя. Руда. А та молодая цыганка в детстве утверждала, что это моё имя и нельзя его говорить никому, кроме того, кто станет ближе всех. Я говорила маме, конечно, но та злилась и ругалась. А потом я забыла…
Поправив чуть съехавшего с седла князя, я спросила:
– Буран, а сколько должно быть имён у человека?
– Сколько хочешь, – философски ответил пёс, оторвавшись от обнюхивания травы. Мы шли небыстрым шагом по лугу, приближаясь к перелеску. Где-то вдалеке кто-то фыркал, а ещё похрустывали ветки, но я здраво рассудила, что со мной рядом большая собака, которая унюхает хищника на расстоянии и предупредит, а то и защитит. Сколько хочешь имён… Ну, наверное, он имеет в виду клички?
– Клички, что ли?
– А как тебя кличет мать? Как подружки зовут? Как волхв нарёк?
– Э-э-э… У нас нет волхвов. Священники есть, но имя мне выбрала мама.
– Что оно означает? – поинтересовался Буран, вглядываясь в перелесок. Я подала плечами:
– Это имя богини охотницы, а так оно значит «посланница здоровья и благодеяния».
– А-а-а, так ты знахарка! Травница, – заключил пёс. – Я так и думал.
Думал он! Хм, знахарка… Да, будущий врач, но не заговорами лечащий, а по науке, лекарствами! Знахарка, пф!
Однако в голове всё вертелось и вертелось имя Руда. Поему так? Рудый это рыжий. Да, у меня волосы цвета меди, но отчего-то казалось, что у этого имени есть и другие значения. Не может же всё сводиться только к цвету волос?
Не знаю, сколько времени мы шли. Не было с собой мобильника, чтобы посмотреть, а часов я не носила. Только посматривала на солнце постоянно – как оно смещается по небу. Ноги начали тяжелеть. Князь держался. Дышал прерывисто, но дышал. Я про себя говорила ему: держись, держись, не умирай! И вытирала бисеринки пота с его высокого лба.
Наконец Буран поднял голову, нюхая воздух, и сказал:
– Город близко.
– Ура, – устало отозвалась я. – Мне холодно, и жрать хочу, блин!
– Тебе в город лучше не ходить, – бросил пёс и убежал вперёд. Как это не ходить? Чего это мне не ходить? Я оглядела себя и кивнула. Ну да, в джинсах, наверное, лучше не ходить туда, где все в сарафанах и холщовых «вышиванках»… Но где достать одежду?
Город и правда оказался недалеко. Примерно минут через десять перелесок закончился, мы оказались на опушке, и у меня захватило дыхание. Город был огромным. Не таким, конечно, как наши города, а с Москвой и вовсе не сравнить, но гораздо больше тех, которые я видела на картинах художников и представляла, читая книги о древней Руси.
За высоченным частоколом стояли деревянные терема. Их маковки возвышались над городом, сверкая золочёными шпилями в свете закатного солнца. Фигурки диковинных зверей, вырезанные из дерева, украшали крыши, а на фасадах темнели крупно нарисованные символы крестов и солнц. Там и сям между маленьких окошек смотрели на меня строгие лица вытянутые и узкие, в рогатых шлемах и с длинными, свисающими до бороды усами. А в центре стоял самый высокий терем – с солнечным диском на маковке, венчающем весь город. Небось, княжий дом…
Буран вернулся с высунутым языком и сказал довольно:
– Пускай Резвого, пусть везёт князя в город.
– А мне куда, интересно? – обиделась я. Ведь я спасла ихнего князя, а меня теперь могут и не пустить!
Собака встряхнулась и села. Сказала нерешительно:
– Как ты есть травница… Пойдём, отведу тебя.
– Куда?
– Есть одно местечко.
Загадочный ответ удовлетворил меня чуть больше, чем наполовину. Местечко, ишь! Я голодная, как волк, смогла бы сейчас съесть половину столовки нашего меда, а он мне – местечко… Ну, если меня там накормят, то ладно.
Устроив повод на шее коня, я похлопала его по шее и сказала:
– Вези князя в город, Резвый, пожалуйста.
– Хорошо, отвезу, – покладисто согласился тот и почапал медленным шагом на дорогу, ведущую к высоким воротам в город. А Буран тронул носом мою руку:
– Нам обратно в лес, Диана.
Я с волнением посмотрела вслед лошади. Только бы ремешки не отвязались, только бы князь не упал… Только бы довезли… И пошла за собакой вглубь леса.
Чавкающий под ногами влажный мох поглощал звуки моих шагов. Перелесок давно сменился еловым бором с редкими вкраплениями лиственных деревьев. Сумрак уже царил здесь, тогда как на равнине было ещё светло от заходящего солнца. Я шла на ощупь, едва различая в темноте серую шерсть на заду Бурана. Тот бежал быстро, возвращался, поджидая меня, потом снова скрывался между деревьями. Сердце ёкало, предчувствуя какую-нибудь вселенскую хуету, которая обязательно сейчас выскочит из-за ёлки и сожрёт меня без соли и специй!
И вдруг еловые лапы расступились, я шагнула на маленькую полянку – в десяток шагов туда и обратно, и увидела избушку. За многие года она втопилась в мягкую землю, и предыдущим обитателям пришлось углублять вход, чтобы дверь могла открыться. Над крышей торчала печная труба, но она была мёртвой – дым не шёл. И свет в крошечных окошках не горел. Избушка казалась заброшенной.
Я оглянулась на притихшего Бурана. Он сложил уши назад и сказал осторожно:
– Вот здесь никто не живёт уже давно.
– А кто жил?
– Ведунья-травница.
– Ха! – ответила я, снова окидывая взглядом врытый в землю и поросший мхом домишко. Поёжилась. Атмосферненько, конечно, но как-то… не по себе. Мне тут жить? Да фигу вам! Я в этом сарайчике, а некоторые в высоких теремах! Совсем уже какая-то вселенская несправедливость…
– Ты со мной? – спросила у собаки, выходя на полянку. Буран попятился:
– Не, мне туда нельзя. Там место такое… как раз для тебя. А я в город, там мой хозяин.
И он, поджав хвост, убежал обратно в лес.
Тоже мне, друг человека… Я фыркнула задорно, чтобы подбодрить саму себя. Да ладно! Я ничего не боюсь. Я девочка просвещённая, умная, я в нечисть и всяких богов не верю. Вот подойду, толкну дверь и войду…
Покосившаяся дверь поддалась не сразу. Я толкнула посильнее, глянувшись на молчаливый лес, толкнула ещё раз и ввалилась в избушку. Пахнуло затхлостью и травами – таким убойным коктейлем из трав, что чуть дурно не стало. Оставив дверь открытой, я окинула взглядом своё временное жилище. И едва не отдала душу тому богу, в которого не верила.
На топчане у закопченной печки лежал, заботливо укрытый покрывалом из множества цветастых кусочков, скелет с длинными седыми волосами.
Глава 4. Все ведьмы рыжие
Июнь 20 число
– Твою мать, – только и смогла сказать я, когда обрела способность говорить. Вот повезло так повезло! Попала в какую-то дыру миров, мило поболтала с лошадкой и собачкой, спасла человека и вот теперь мне придётся жить в пряничном домике с умершей неизвестно когда ведьмой…
Счастья привалило, Дианочка!
Так. Спокойно. В морге я уже была. Трупы видела. Трупы страшнее скелета. Чего мне бояться-то? Ведь не бросится на меня и не укусит! Надо взять себя в руки и осмотреться. Ночевать в лесу мне очень не хочется, в избушке со скелетом всяко безопаснее…
Прикрыв дверь, я сделала несколько шагов внутрь. Низкий потолок нависал над маленькой комнаткой, у противоположной от входа стены стояла печь – обычная, как в деревне, но поменьше. Топчан был единственной кроватью и был, к сожалению, занят. А на столе, на стенах и под потолком лежали и висели пучки трав. Сухие, свежие, перевязанные бечёвками или заботливо укутанные в тряпочки. Столько трав, что голова кружится от их запаха и в носу свербит. Ни одной книги. Ни одной бумаги с записями. Зато у окошка ещё один столик, а на нём склянки и горшочки. Я подошла к ним, заглянула в одну – какой-то серый порошок. В другой оказались кусочки чего-то коричневого и непонятного. В третьей… Я отскочила и зажала рот рукой – в баночке лежали склизкие маленькие глазки!
Фу! Даже думать не хочу, чьи они и как их собирали!
– Гадость какая… – пробормотала, сев на край топчана. Ноги гудели, как неродные. Спать тоже хотелось. А тут скелет. Чёрт… Надо, наверное, озаботиться похоронами. Завернуть прямо в это покрывалко и отнести в лес, вырыть ямку… Яму. Сколько там надо по правилам? Метр или два? Я не смогу физически выкопать два метра земли…
– Я… ещё… не… померла…
Цепкая хватка за запястье заставила меня подскочить и заорать от ужаса. Меня держала рука скелета! Не кости, а рука, обтянутая кожей, пусть даже сухой и похожей на пергамент. Хватая ртом воздух, я пригляделась. Скелет вовсе ещё не скелет! Что-то среднее между трупом и мумией. Глаза открыты, полностью белёсые, вместо радужки – бельма. Губы шевелятся, старуха – а я отчего-то была уверена, что это женщина – силится что-то сказать. Мамочки… Живой труп, зомби!
Не кричала я только потому, что горло сдавило спазмом. Думала, удавлюсь на месте! А старуха прошептала:
– Давно… жду. Наклонись.
– Я бы предпочла отказаться… – прохрипела, пытаясь вырвать руку, но живой скелет выдохнула:
– Наклонись, сил нет…
С детства меня учили, прямо в голову вдалбливали, что старым, пожилым и людям старше себя нельзя перечить. Поэтому, превозмогая себя, я наклонилась пониже. Старуха широко распахнула невидящие глаза и сказала:
– Во имя Мокоши и Мары, Лады и Лели, Берегини и Живы, отдаю тебе то, что служило мне и людям, что нельзя потерять и другому отдать, только на погребальном костре. Живи с миром, Руда.
– Что? Что вы сказали?
Мне показалось, что я где-то уже это слышала, но думать сейчас и вспоминать было как-то не с руки. Что за белиберду она бормочет? Мокошь какая-то… Богиня, что ли? При чём тут славянский пантеон? И опять Рудой меня назвала… И эта цыганка, ведьма, наверное, они меня преследуют прямо!
– Всё, теперь можно и помирать, – мумия растянула губы в последней улыбке, а мне стало жутко. Я вежливо ответила:
– Ну, может, ещё поживёте…
Старуха выдохнула, прошептала:
– Погребальный костёр…
И закрыла глаза.
Я подождала немного, но она больше не шевелилась, грудь не вздымалась и не опускалась. Полагаю, признаки смерти проверять тут бесполезно, разве что глазное яблоко сдавить… Да и то. Нет, нет, это полное фу! Господи, за что мне всё это?
Костлявая рука отпустила моё запястье. Я отдёрнула руку и потёрла его. Кажется, мне нужно бухнуть, срочно. Вот прямо щас, стопарик чего-нибудь сосудорасширяющего… У ведьмы точно должно быть, пусть даже настоянное на глазках.
При мысли о глазках мне снова стало дурновато, и я поспешно встала, обмахиваясь ладонью. Хорошо, всё хорошо. Спокойно. Скелет помер, а перед этим сказал какие-то бессмысленные слова. Впрочем, всё, что произошло со мной после крушения электрички, уже бессмысленно само по себе, так что ведьма не дополнила ничего особенного. Однако надо продолжать жить. Помереть, как она, я всегда успею. А тут становится холодно.
Похоже, сегодня я лягу спать не скоро.
Мне нужен план. План – это последовательность, это организация, это хоть какой-то порядок. Я люблю порядок и планы. Итак, первое – найти спички и дрова. Второе – зажечь огонь в печи. Третье – похоронить скелетоподобную ведьму. Четвёртое – найти что-нибудь пожевать. Вот, уже легче. Теперь можно приступать.
Спички в древней Руси это я, конечно, загнула. В голове возник образ огнива. Впрочем, как оно выглядит, я всё равно не знала, но знала – огниво должно быть. Кресало какое-то… А к нему камень. В общем, что-то для высекания искр. Оглядев печку, всё, что возле печки, под печкой и на печке, я нашла массу разных предметов. Но что из них служило для разведения огня – не была уверена. А может…
Травки-то зажигались зелёным от моих вопросов – озвученных или мысленных. Вдруг и огниво так смогу найти? Я встала напротив печки и спросила вполголоса:
– Чем зажечь огонь?
Почти не удивилась, когда два предмета легонечко засветились зелёным. Даже как-то слишком легко. Подозрительно легко.
Я взяла в одну руку камешек с ребристыми краями, в другую – железку в форме бычьих рогов. Надо одной штукой бить по другой, от этого появятся искры. Это пирит. Откуда я это знаю? Наверное, когда-то видео смотрела по ютюбу… Память странная вещь. Вытаскивает какие-то знания, которые, думала, никогда не пригодятся. А вот и пригодилось!
Так, печь. Немного другая, чем привычные нам сложенные из кирпича. Эта была слеплена из глины и была в форме пузатого кувшина с широким горлом. Туда я положила несколько полешек, которые ждали своего часа у стены. Потом обложила их соломой, найденной в том же углу. Занесла своё огниво, или по-русски кресало, и вдарила несколько раз. Сноп искр осветил внутренности печи, и больше ничего не случилось. Я озадачилась. Из глубин ютюбо-памяти всплыло новое предположение: надо раздуть.
Ну, надо, значит, раздуем. Я вытащила пучок соломы и положила его на край горла, высекла ещё один сноп искр и, как только они упали на сухую траву, принялась дуть изо всех сил. Сейчас гипервентиляцию как заработаю…
Тлеющие стебли задымили. С торжествующим видом я подбросила пучок к остальным в печь и продолжила дуть. Нет, теперь хватит. Поправила солому, чтобы и другие стебли вспыхнули. Через пару минут в печи уже весело трещал огонь.
Я победила! Ура!
Сунув кресало и камень в карман, приложила ладони к теплеющему глиняному боку и закрыла глаза. Русский человек нигде не пропадёт! Но как же тяжело-то… Я ничего не просила, ничего! Никакой особенной силы… Не хочу быть здесь, не хочу жить в этой глуши и лечить травами, я не травница, я врач… Я хочу домой. Хочу к бабушке! Пусть она топит печку, пусть печёт в ней пирожки и сырники, ой, ещё драники! И картошечку хрустящую… Жрать охота! Я же не обедала, думала: к бабушке приеду и наемся вкусняшек, а тут апокалипсис. А в этой избушке разве что травы пожевать можно…
Блин!
Я открыла глаза. Надо же ведьму похоронить! Но как? В темноте копать могилу? Это я до утра копать буду… Нет, стоп. Я вспомнила последние слова старухи: «Погребальный костёр». Правильно, раньше же не закапывали в землю, а жгли! Как я могла забыть? Откуда я могла знать? Да и мороки с костром не меньше. Дрова надо найти, сложить, место выбрать…
Может, в лес? В лес. Конечно, надо идти в лес, там всё должно быть готово. А куда идти? А, ну да, там тропиночка есть. Она меня и приведёт.
Что за хрень? Откуда бы мне это знать? Я же пришла с другой стороны! Глянула на тело ведьмы и усмехнулась. Ну конечно. Как бы дико это не выглядело, но это она мне посылает такие мысли. Я никогда не верила в телепатию, в жизнь после смерти, во всякие мистические вещи, но… Оказалась тут. А тут поверишь, даже если ты конченный материалист. Ладно, тропиночка так тропиночка… Поехали.
Стрёмно шо пипец! Это же надо её, старуху умершую, в руки брать, нести куда-то… Бывать в морге это одно. А манипулировать покойников – совсем другое. Я прижалась спиной к печке, пытаясь набраться смелости и сделать шаг вперёд. Давай, Диана. Ты же будущий врач… Давай.
Я шагнула к топчану, быстро обвернула тело покрывалом, закрыв его полностью, даже волосы внутрь убрала. Подняла его на руки. Тело оказалось лёгким, будто новорождённого младенца взяла. Вышла из избушки и огляделась. Тропиночка была, была она! О как! На лес опустилась темнота, и я почти сразу перестала видеть. Куриная слепота какая-то случилась. Но, как по волшебству, я знала, куда идти. Ни светлячков, ни огоньков…
Поёжившись, собралась с духом и зашагала по тропинке, которую не видела, но словно ощущала всей кожей. А тут коряга, надо переступить. Ветка торчит, надо нагнуться. Как будто меня вели за ручку и подсказывали. Ну, ведьма! Как она так умеет? Значит ли это, что и я так сумею?
Хочется ли мне так уметь?
Шум воды я услышала издалека. И прохладный ветер, и туман. Река… Мы идём к реке. И такое спокойствие на душе появилось, будто все мои проблемы уже решились. Наверное, опять ведьма воздействует. Ладно, а теперь-то куда?
Я вышла на берег и сразу поняла, куда. На волне качалась лодка. Обычная плоскодонка, а внутри дровишки и солома. Ведьму надо положить в лодку, поджечь и пустить по воде. Откуда я знаю? А, пофиг! Надо – сделаем.
Тело, закутанное в покрывало, легло на дрова, я подоткнула солому под цветастую ткань и пожалела – эх, хорошее покрывало, чем мне потом укрываться? И снова мысль пришла: там же другое есть, в сундуке! Я усмехнулась. Спасибо, добрая женщина, хоть и втянула ты меня в историю, спасибо за заботу. Всё сделаю, как надо. Раз так надо.
На этот раз солома загорелась с первого раза. Я, присев на корточки возле лодки и боясь соскользнуть в воду, раздула огонь, и он охватил сухую траву в один момент. Подождала, пока займётся кора на полешках, и оттолкнула лодку от берега, отвязав верёвку. Отражение огня в воде, эти всполохи красного и жёлтого завораживали, и я села прямо на траву, провожая лодку взглядом. Что мне теперь делать? Ведьма! Скажи, объясни! Но мыслей больше не было. Я видела, как горит покрывало, и понимала – она ушла, её больше нет. Подсказать больше некому. Я одна в этом чужом мире, совсем одна без помощи и советов.
Вокруг лодки вдруг закружились водоворотики, всплеск воды, и я увидела вынырнувшую молодую женщину. А потом ещё одну, и ещё, и ещё… Длинные волосы – светлые, тёмные, рыжие – мокрыми тряпками липли к щекам, а тонкие длинные руки ухватились за борта лодки. Я замерла, боясь пошевелиться. А девушки вдруг запели – тоскливо, протяжно – какую-то песню, слова которой я едва понимала. Но чётко поняла: это погребальная песня, и они провожают близкого человека.
Что за команда синхронного плаванья?
Я встала, чтобы разглядеть пловчих получше, но они, заметив меня, пронзительно закричали, как неизвестные науке большие птицы, и разом нырнули. Чёрт, я их напугала… О господи, да это же русалки! Я видела туеву хучу русалок! Мамочки…
Снова плюхнулась на травку, чувствуя ночную росу на жопе джинсов. Да куда же я попала-то? Это фэнтезийный мир? Я всегда презирала эти фантазии, предпочитая фантастику. В принципе, я могла принять путешествие во времени, если считать таковым моё приключение. Время не линейно. Оно может разветвляться, зацикливаться, как писали фантасты. А вот русалки – это уже из области бреда. Я брежу?
Вполне возможно. Я и с собакой разговаривала, и с лошадью. Галлюцинации? Да, но тогда надо признать, что это очень качественный глюк – в цвете, в звуках, в запахах… Я не пила, не ширялась, не нюхала. Значит, или какая-нибудь опухоль, или нервное расстройство. Может быть, посттравматическое… После крушения электрички. Да, скорее всего.
Но почему? Почему русалки, мёртвая ведьма, говорящие животные? Я никогда не читала фэнтези, даже фильмы не смотрела и Толкиена не боготворила. Значит…
Я встала. Да ничего это не значит. Кто знает, какие монстры таятся в человеческом мозгу… Ладно, сидеть тут не стоит, надо возвращаться в избушку. Мало ли, вдруг дикие звери? Бросив последний взгляд на пылающую лодку, которая медленно плыла вниз по течению, я развернулась и пошла обратно по тропинке.
Тёмный лес угнетал. И есть хотелось страшно. Магазинов, полагаю, тут нет и не предвидится ещё долгое время. Ведьма что-нибудь выращивала? Картошку какую-нибудь… Чёрт, нет, картошку привёз кто-то из царей! Пётр Первый, что ли? Хрен с ним. Главное, что картошки на этом континенте пока ещё нет. А что есть? Репка, редька и тот же хрен? Господи, что же мне есть придётся? И пить! Из реки, что ли? Нет, я всегда могу прокипятить воду в котелке…
Я сдохну.
Я умру от дизентерии, от аппендицита, если он вдруг случится, от банального воспаления лёгких, если простужусь!
Я домой хочу!
Споткнувшись, упала на колени. Чёртова коряга! И подсказать некому! Что же мне здесь делать одной?! Уткнулась лбом в землю, закрыв лицо руками. Слёзы сами полились из глаз, как будто лишнее напряжение стравила. И сразу стало легче – поплакалась, выпустила пар, пора дальше жить.
Как?
А как получится.
В избушке было тепло. Когда я открыла дверь, на меня дохнуло простым уютным теплом, пахнущим сладким дымом и терпкой древесиной. Захотелось расслабиться, прислониться к печке и посидеть так, чтобы слышать только треск коры в объятиях огня и собственный пульс в венах на висках. Но расслабляться было рано. Оглядев небольшую комнатку, я заметила сундук. Это как раз то, что мне надо, чтобы развеяться. Откинула крышку, разогнав ладонью взметнувшуюся пыль, и вытянула серое тяжёлое покрывало. Ого, да это, похоже, козья шерсть! У нас такое покрывалко стоило бы полпочки…
Его надо вытрясти снаружи. Отложила в сторону, с любопытством взялась за следующую тряпку.
Выложив всё, что лежало в сундуке, осмотрелась. Три длинные холщовые рубахи очень простого покроя, все с тонкой красной вышивкой по вороту, подолу и запястьям. Две типа юбки – длинное полотнище плотной ткани, сшитое из трёх кусков, с завязками по поясу. Две накидки – не сшитые по бокам с круглым разрезом для головы. Пояса в количестве семи штук, все разные, расшитые бисером или нитками, плетёные тесьмой, с кисточками и без, с висюльками, с кольцами. Чёрный плащ, подбитый потёртым серым мехом – на первый взгляд беличьим. Серый плащ с тесьмой по подолу и с капюшоном. Маленькая круглая шапочка из той же белки. Пуховый платок, вязаный платок, белый платок, десяток серых платков и один, видимо, парадный – покрытый вязью вышивки и с бахромой. Десять длинных и широких плотных тканевых лент, сложенных попарно. Кожаные сапожки без подошвы размера Дюймовочки. Кожаные подошвы с трёхметровыми кожаными же шнурами – две пары. Десяток холщовых полотнищ, назначения которых я не уловила. Возможно, простыни. Или просто ткань про запас.
Ещё в сундуке лежали шкурки с хвостиками, бесчисленное количество длинных и коротких бус из разных камешков и стекляшек, какие-то вычурные серьги из бляшек и колечек, тяжёлые броши, отлитые из металла, пряжки с изображением непонятных зверей и много камней – маленьких полудрагоценных голышей россыпью. Богатое приданое, ничего не скажешь…
Весь сундук пропах полынью. Мешочки с этой сухой травой служили, вероятно, против насекомых. Перебрав вещи, я оставила себе одну рубашку и одну тунику, две пары лент, которые сочла онучами, и подошвы. С сожалением глянула на джинсы. Ох ты ж! Совсем забыла, что у меня на щиколотке завязаны ремнём листья лопуха! Развязав, пошевелила ногой, восстанавливая кровоток. Не болело. Совсем ничуточки не болело! Какие лопухи классные! Надо запомнить. И надо научиться доверять красно-зелёному сиянию контуров. Уж не этот ли дар мне отдала старая ведьма?
Нет, не сходится. Князя я лечила до ведьмы и уже видела его насквозь. Ха-ха, это единственный мужчина, о котором я могу сказать, что знаю его внутренний мир! Тогда кто? Цыганка с вокзала? Я ей отдала свой крестик, а взамен получила возможность лечить и видеть органы через кожу? Откуда у неё-то такая способность?
В общем, сплошные вопросы и ни одного ответа. В голове круговерть, ноги гудят. Как там говорится? Утро вечера мудренее. Я разделась, даже почти не думая, что кто-то может подглядеть в окошко, натянула пахнущую горькой полынью рубаху, дивясь её мягкости, после надела через голову тунику и подвязала одним из поясов – красно-синим с ненавязчивым орнаментом. Ногам стало холодно, и я решительно взялась за ленту ткани. Вон, в армии портянки наматывают, а я что, рыжая?
Чёрт, вообще-то да, рыжая, неправильно выразилась. Ладно, тогда так: я что, лысая? И я смогу. С тренировкой, со сноровкой. Как знать, на сколько я тут задержусь…
Пыхтя, отдуваясь, ругаясь тем матом, который я знала, бинтовала ногу портянкой, как могла. На пятый раз получилось сносно – плотненько, но не слишком, и без складок. Кожаные подошвы с маленькой зацепкой на носке приладились сами, а я обвернула голень шнурком, как на модных в одно время греческих сандалиях. Мне даже понравилось. Тепло и мягко. Свои вещи я сложила в самый низ сундука, прикрыв их остальными тряпками, а потом решила пошариться в поисках еды. Но ни еды, ни воды в избушке не оказалось.
Ну и ладно.
Я приготовила себе постель – на топчане разровняла соломенный матрас, застелила неопознанной простынёй из запасов ведьмы и даже подушку кое-как сформировала из подручных средств. Потом легла и завернулась в козье одеяло.
Утро вечера мудренее.
Завтра сориентируюсь – как жить, что есть и на что надеяться.
Глава 5. Пособие для начинающей травницы
Июль 5 число
Две недели. Две недели я уже торчала здесь, в этой глухомани, в сыром лесу, в крохотной избушке, где надо было каждый день топить печку и за водой топать до ключа за тысячу шагов. Я всё пыталась высчитать, сколько километров составляли тысяча шагов, но каждый раз у меня получалось разное число. В конце концов плюнула и применила шаги.
Две недели… Это так много! Я жутко скучала по дому, по родным, по всему! Иногда такая тоска накатывала, что не хотелось даже вылезать из-под одеяла. В такие моменты я хныкала от жалости к себе, скорчившись на топчане, а потом всё же вставала, потому что нельзя всё время ныть. Да и постель моя оказалась твёрдой и неудобной. Матрасов нормальных в этом мире ещё не изобрели, как и электричество, водопровод и канализацию. Можно было бы набить матрас сеном, но я не имела ни малейшего понятия, где взять сено. А косить я не умела.
Две недели – это так мало, когда ты в совершенно неизвестном мире, да ещё и с даром, который не мог не восхищать. Чтобы скрасить одиночество и унять жгучий недостаток информации, я упражнялась. Надо было разобрать базар старой ведьмы. Я решила, что нечестно будет делать это в одиночку, и привлекла к работе свой новоприобретённый дар. Поначалу это было непросто, но я приспособилась.
Открыв дверь избушки, я потянулась и глянула на небо. Солнце уже встало и готовилось подняться над деревьями. А пока оно только пыталось просветить сквозь плотный покров листьев. Поёжилась. Сыровато с утра… А корзинка уже на месте. Интересно, они каждый день будут мне приносить еду?
Сунув ноги, обёрнутые онучами, в деревянные башмаки, которые я нашла в углу избушки, я взобралась по просевшим ступенькам на траву поляны и неспешно пошла к плоскому камню, стоявшему на трёх вертикальных. Там рано поутру всегда появлялась прелестная корзинка, плетёная из ивовых прутьев. В первое утро, когда я проснулась и не сразу поняла, кто я и где, пошла обследовать окрестности и наткнулась на подношение. Под льняной тряпицей лежали куриные яйца, полбуханки домашнего душистого, чуть почерствевшего хлеба и стоял кувшинчик молока. Помню, я обрадовалась этой находке, как ребёнок, обнаруживший под новогодней ёлкой долгожданного щенка. Голодная была, как волк, поэтому слопала сразу половину хлеба и выпила почти всё молоко. Потом уже стала экономить…
Сегодня к обычному набору мне положили большой чёрный корнеплод, которого я никогда в глаза не видела, пару белых и несколько морковок с ботвой. Правда, морковки были белыми и фиолетовыми, но ботва пахла именно так, как настоящая морковная. Вот радость-то какая! Праздник, небось, вот и подарочки…
Подняв корзинку, я понесла её в избушку. Кто ж это мне такие подношения делает? Горожане? Прознали, что новая ведьма поселилась в избушке, и пытаются задобрить? А, да хоть бы кто. Всё равно. Пока мне не приходится беспокоиться о пропитании, пусть бы даже и сам чёрт лысый!
Толкнула неприкрытую дверь и вошла, поставила корзинку у печки. Глянула на стол и заорала от неожиданности.
На столе сидела и баюкала правую ручонку маленькая тощенькая женщина, похожая на ребёнка. Лицо у неё было серым с зелёным отливом, а из одежды на теле – что-то вроде рыболовной сети, обмотанной в несколько раз вокруг груди и бёдер. Впрочем, ни грудью, ни бёдрами там и не пахло. Женщина была худющей, остроносой и лохматой. На макушке у неё гордо сидел грязный и порванный, но когда-то очень красивый кокошник.
– Т-ты кт-то? – запинаясь, спросила я. Правильно, что ещё оставалось делать? Не бить же её корзинкой!
Гостья уставилась на меня испуганными глазищами, каждый размером с пять рублей, и пропищала мультяшным голоском:
– Сама-то ты кто?
– Я травница, – ответила осторожно. Гостья энергично замотала головой:
– Травницу я знаю! Ты не она!
– Она умерла, а я за неё, – буркнула, отвернувшись к корзинке. Тоже мне, следствие ведут знатоки… Припёрлась тут, возражает! Ну, как пришла, так и уйдёт, если не буду обращать на неё внимания.
– Как это? Умерла?! Ох, Морена-мать… Как так-то? – запричитала гостья, но я резко оборвала её надрывные стоны:
– Чего надо?
– Травку бы мне… матушка, – робко ответила та. – Оказия со мной приключилась.
Я шагнула к ней, сама не понимая, зачем мне это надо, и увидела застрявший в мякоти предплечья рыбацкий крючок. Застрял он весьма красиво – насквозь! Из ранки сочилась густая зелёная кровь, и меня чуть не стошнило, стоило только подумать о том, как это похоже на сопли. Пришлось взять себя в руки и дышать ртом, чтобы не блевануть. Когда желудок успокоился, я взяла тоненькую ручонку в пальцы и принялась рассматривать уже с врачебным интересом. Жало огромного острого крючка прошило руку и вышло с обратной стороны. Тут только обрезать надо! А чем? Пассатижи тут изобрели? Может, у ведьмы и был какой инструмент, но я его не нашла.
– И как же это случилось? – спросила с искренним любопытством.
– На болоте напоролась, – пожаловалась гостья. – Выбрасывают куда попало, там же и рыбачить-то не на кого…
– Ладно, сиди спокойно, сейчас вытащу. Продезинфицировать надо…
– Чево-о-о? – подозрительно вытаращилась на меня гостья. Я пояснила, копаясь в нагромождении всяких мелочей под столом:
