Читать онлайн Физрук 8: Назад в СССР бесплатно

© Рафаэль Дамиров, Валерий Гуров, 2024

Глава 1

Корочки у него действительно были гэбэшные. Я посмотрел на администраторшу, и та потупила свиные глазки. Ага, понятно, откуда ветер дует. Сама, значит, лебезила, люкс на двоих предложила, и сама же и настучала. Впрочем, наверное, это ее обязанность стучать на постояльцев, которые вызывают подозрение. Может, она еще лет тридцать назад подписала согласие на добровольное сотрудничество с органами, вот и отрабатывает. Ладно, мы еще посмотрим, как она будет вертеться!

– А в чем дело? – спрашиваю я.

– Пройдемте в первый отдел, там и поговорим, – предложил мужик.

– Ну пройдемте, – пожал я плечами.

И он повел меня по коридору первого этажа, в то крыло, где располагались служебные помещения. Открыл ключом дверь кабинета, где и красовалась скромная табличка «ПЕРВЫЙ ОТДЕЛ», предложил мне стул напротив письменного стола, уселся сам. Вынул из выдвижного ящика стола пачку «Стюардессы», предложил закурить. Я отказался. На память пришла шутка из моего советского детства: «У тебя „Опал“, а у меня „Стюардесса“. Я невольно усмехнулся.

– Что вы нашли смешного, гражданин Данилов? – тут же прицепился ко мне товарищ из органов.

– Да так, вспомнилось…

– Не могли бы вы мне показать удостоверение, что предъявляли сегодня утром товарищу Пыльниковой?

Ага, ее фамилия Пыльникова, этой старой грымзы.

– Пожалуйста! – сказал я и вынул свою краснокожую книжицу.

Он взял ее, хмыкнул, повертел в руках, раскрыл. Ироническая ухмылка постепенно сползла с его лица. Аккуратно закрыв спецудостоверение, он поднялся и вручил его мне.

– Извините, Александр Сергеевич, ошибочка вышла, – сказал гэбэшник, вытягиваясь по швам.

Принимая у него заветные корочки, я не торопился. Мне хотелось, чтобы этот боров прочувствовал всю глубину своей ошибочки. Небось, окромя того, чтобы шпионить за интуристами, да горничных щупать, отродясь ничем полезным не занимался. А тут, видать, почуял, что можно медальку заработать и путевочку в Минеральные Воды заодно. Ну еще бы! Изловил мошенника, который прикрывается фальшивым удостоверением, завизированным самим Андроповым! И не вышло.

– Так из-за чего сыр-бор-то, любезный? – осведомился я.

– Поступил сигнал, я обязан реагировать.

– Вы, небось, таких удостоверений и в глаза не видали?

– Не приходилось, товарищ Данилов!

– Ничего, бывает, – кивнул я.

– Какие будут приказания?

– Пыльникову гоните из сексотов, – сказал я. – Нахрена вам такой осведомитель, который не отличает настоящие документы от фальшивых?

– Это приказ?

– Совет, – ответил я.

– Вас понял, товарищ Данилов.

– Ну тогда я пойду баиньки.

Поднявшись, я кивнул ему и покинул первый отдел. Ну что ж, мое спецудостоверение прошло проверку хотя бы на уровне низовой структуры КГБ. Поэтому я был доволен встречей с этим гостиничным держимордой. Проходя мимо стойки дежурного администратора, я не смог отказать себе в еще одном маленьком удовольствии. Подошел, облокотился, посмотрел на гражданку Пыльникову с искренним сожалением. От этого взгляда она побледнела и губы ее затряслись.

– Давно вы здесь работаете, гражданка Пыльникова? – спросил я.

– Со дня открытия гостиницы, – пролепетала она.

– И не научились разбираться ни в людях, ни в документах.

– Виновата, товарищ Данилов… – почти шепотом проговорила она. – Прошу вас, у меня семья…

– Я вам не начальник, так что не надо нюни разводить. Лучше распорядитесь, чтобы в номер принесли кофе и пирожные.

– Я постараюсь, я достану…

Не слушая больше ее бормотания, я потопал на второй этаж. Когда вошел в номер, то увидел Тигру. Она сидела в кресле, не сняв даже пальто. Ждала меня, волновалась. Услышала скрип двери, вскочила. Бросилась обнимать и целовать. Я не стал препятствовать. Надо же девушке снять напряжение. Наконец, она сама опомнилась. Отступила, юркнула в прихожую, сняла пальтишко. Потом кинулась в ванную, смывать расквашенную слезами косметику. В этот момент в дверь постучали. Я разрешил войти.

– Кофе и пирожные, как вы заказывали! – прощебетала администраторша, входя с подносом.

На нем стоял кофейник, две чашки, сахарница, молочник и тарелка с «картошкой». Видать, все, что она сумела достать ночью.

– Приятного аппетита! – пожелала Пыльникова и выметнулась из номера.

Из ванной вышла Разуваева – умытая и переодетая. Увидев пирожные и кофейник, всплеснула руками.

– Откуда такая прелесть?

– Здесь превосходный сервис, – ответил я. – Даже жаль утром уезжать.

– Ничего, у нас впереди еще столько интересного, – проговорила Антонина Павловна, усаживаясь за стол, разливая по чашкам кофе. – Тебе с молоком и сахаром?

– Я сам себе положу, спасибо!

– Ну как хочешь, – пробормотала она, беря «картошку».

Вымыв лицо и руки, я присоединился к ней.

– Мы хотели поговорить о наших ребятах, – напомнила Тигра.

– Да, была такая мысль, – согласился я, хотя мне хотелось на боковую. – Так получилось, что в восьмом «Г» собрались пацаны обладающие необыкновенными способностями. Ты видела кольцо-браслет. Его изготовил Антон Макаров. И это не единственное такое изделие. В Литейске я тебе покажу другие. Признаться, я и сам далеко не все видел. Другие пацаны тоже кое-что умеют. Не буду зря трепать языком, лучше попрошу их в свободную минутку самим тебе показать. Сейчас не так важны эти подробности, куда важнее, что нам с этими сверхчеловеками делать?

– Сверхчеловеки – это фашисты! – назидательно произнесла математичка.

– Ладно, – сказал я. – Не будем их так называть, хотя не мешало бы придумать какой-нибудь термин, чтобы он нам с тобой был понятен, а посторонним – нет.

– Можно воспользоваться терминологией Кастанеды, – предложила она. – Если они рыцари, значит, воины, а воин – это в учении Дона Хуана – нагуаль… Вернее – это не совсем так, но мы ведь и не собираемся использовать это понятие в его прямом значении…

– Нагуали, значит… – пробормотал я. – Ну что ж, звучит красиво. Принимается… Ну так вот, что нам с нагуалями нашими делать? Вот что меня мучает! Мы с тобой, конечно, много чего придумали и Орден и сказку и театр для прикрытия и разные там вылазки с походами, но пока это все поиски в темноте.

– Подожди!.. – остановила меня Антонина Павловна. – Давай рассуждать последовательно и логично. Ребята еще растут, а следовательно – нуждаются в образовании и воспитании. Наша задача дать им это, по мере наших возможностей, конечно.

– Ты права, конечно, – не стал спорить я, – но мы с тобой не Макаренки и не Песталоцци… Да и не в этом дело. Все теории и вся практика воспитания направлены на то, чтобы помочь детишкам максимально вписаться в существующее общество и никто не готовит их к переменам. А перемены будут, да такие, что мало не покажется.

– Ну, конечно, будут! – обрадовалась Разуваева. – Наступит коммунизм! И чтобы он наступил, каждый должен быть максимально честным и ответственным. Вот этому надо учить! К этому готовить!

– Да уж… коммунизм, – проговорил я, понимая, что спорить бесполезно.

Мистикой она увлекается, Кастанедой, а в ближайшее наступление коммунизма все равно верит. Вот оно воспитание. С детского сада, со школы. По себе сужу. Как ни клеймили дедушку Ленина в Перестройку, да и потом – тоже, ничего не могу с собой поделать, в глубине души отношусь к нему также, как в те далекие времена, когда крепили мне на рубашку рубиновый октябрятский значок с портретом кудрявого мальчика. И, думаю, это останется со мною до конца жизни.

Вот, что должно давать воспитание – идеал, к которому следует стремиться. Если его нет, то все остальное только дрессировка, муштра. И здесь не за какие игры и сказки не спрячешься. И не стоит себя обманывать. И как ни крути, источником этого идеала должен стать я сам. Ведь из книг его не возьмешь. Книги они могут и без меня прочитать. Следовательно, я должен дать им то, чего не найдешь в книгах, и в фильмах – тоже. И никто за меня этого не придумает и не сделает.

И тут мне почему-то вспомнились мои приключения в пансионате «Загородный». Не сами приключения, а именно место. Пансионат… За городом. Я, математичка и весь наш Орден. На все лето!.. Никаких поблажек. Ранний подъем. Зарядка. Купание. Завтрак. Вечером, песни у костра. И чтобы лунная дорожка на реке или озере. С этим понятно. А вот что днем? Занятия… Какие?.. Ну спорт – это само собой. А все оставшееся время нужно заниматься чем-то познавательным и созидательным. Вот самое сложное, что следует придумать. И главное – цель этого процесса.

Слово «процесс» вызвало в памяти игру, в которую мои «экспериментальные» пацаны играют с Илгой. А что если эту игру превратить в реальность? Без инопланетян, бандитов и контрразведчиков, конечно. Я же хотел со временем превратить Орден в корпорацию. Ну так чего тянуть? Надо начинать уже сейчас. Нет, корпорацией это дело нельзя называть. Не поймут. А вот чем-то вроде детско-юношеского научно-производственного объединения. Даже шире! Научно-творческо-производственного. А что! Звучит вполне по-советски.

Я чувствовал, что набрел на действительно стоящую идею. Надо дать возможность моим нагуалям проявить себя в реальном деле. В зависимости от способностей и склонностей. Вот только для этого пансионат не годится. Нужна постоянная база. Чтобы было где поставить станки, компьютеры, чтобы были – учебный класс, библиотека, бассейн, спортзал, кинозал, столовая, жилой корпус и так далее. И надо все это делать с нуля. Строить специально. Благо есть свой архитектор.

Увлекшись открывающимися перспективами, я и не заметил, что моя собеседница клюет носом. Пришлось отправить ее в спальню. Может, Тигра и была разочарована, но виду не подала. Я тоже завалился спать. Встали рано. Повели ребятню на завтрак, потом сдали номера и погрузились в автобус. Впереди было еще пять дней пути. Сейчас же наш путь лежал в Суздаль – древнерусский город, который когда-то, в паре с Владимиром, был столицей Руси. Да вот только, в отличие от областного центра, сейчас это тихий провинциальный городок, который привлекает туристов и киношников.

Об этом нам рассказала наша экскурсоводша. Она появилась перед самым отъездом, счастливо сияя глазами. Похоже, Клим Климович Климов мастер не только на халяву жрать и бухать, но и девок портить. Ну да ладно! Как я и хотел, математичка будет меньше нервничать в дороге. Следовательно, моральный климат в коллективе станет здоровее. Тем более, что теперь никаких ночевок в гостинице больше не предусмотрено. Спать придется в автобусе, на ходу. Ну не считая поезда на обратном пути.

Два города разделяет всего-то километров тридцать. Так что даже толком подремать не успеешь. Пришлось опять высаживаться и двигаться по монастырям и соборам. А дальше – обед и снова в путь. По плану у нас сегодня еще посещение Переславль-Залесского. По крайней мере, так сказала Завьялова, но водила, Егор Петрович, воспротивился, сказав, что до этого города 132 километра и до темноты все равно не успеем. Правильнее будет ехать до Иваново, оттуда до Костромы, Ярославля, Ростова Великого, далее – Переславль, Загорск и, наконец, Москва. Они с экскурсоводом слегка поспорили, но я, как старший группы, согласился с шофером.

На чем и порешили. Так что оттоптав ноги по дорожкам, ведущим к суздальским достопримечательностям и отобедав в ресторане туристического центра, вся группа с удовольствием погрузилась в «Икарус». По дороге Ираида Пахомовна опять разливалась соловьем, рассказывая об окрестных городках – Коврове, где делают мотоциклы, Гавриловом Посаде, где во время войны размещался коневодческий рассадник Наркомзема СССР, городе Юрьеве-Польском, существующем с XII века. Трещала без умолку.

Когда она выдохлась и дала аудитории переварить полученные исторические, географические и экономические сведения, я изложил Антонине Павловне, которая сидела рядом со мною, свой скороспелый замысел. Она слушала, удивленно тараща глаза, словно я ей рассказывал о высадке у нас, в Литейске, космических пришельцев. Впрочем, ее можно понять. Будь я какой-нибудь крупный партийный или хозяйственный деятель, удивляться было бы нечему, но я-то всего лишь физрук в средней школе!

– Думаешь, тебе пойдут навстречу? – спросила она.

– Думаю – пойдут!

– Хорошо бы, – вздохнула математичка. – Потому, что идея отличная!.. Детско-юношеский лагерь, дом пионеров, спортивная база и все – в одном месте!.. Вот только…

– Что – только? – переспросил я. – Ты высказывай свои сомнения, не стесняйся! Мне как раз нужна не похвалы, а возражения, чтобы отточить идею.

– Если горисполком выделит на это средства, ведь он же передаст это здание на баланс гороно, а тот подомнет под себя все и превратит в нечто уныло-образовательное. Фактически загубит всю идею на корню.

– Правильно мыслишь, подруга! – подхватил я. – Значит, надо обойтись без горисполкома.

– Да, но… у нас же не капитализм, а ты не дачку собираешься строить… Это же каких деньжищ будет стоить!

– О деньгах не беспокойся! – отмахнулся я. – Да и вообще, об организационных моментах… Это моя забота.

– Ну хорошо, – пробурчала Тигра обиженно. – Над чем же мне тогда думать?..

– Над вещами гораздо более важными.

– Например?

– Например, чем мы, с нашими нагуалями, в этом дворце творчества, спорта и прочего будем заниматься?.. Вот в чем от тебя требуется помощь! Годятся любые идеи, даже – самые дикие!

– Хорошо, я постараюсь, что-нибудь придумать, – пообещала Разуваева. – Хотя и у ребят неплохо бы спросить.

– Вот видишь, какая у тебя светлая голова! – искренне похвалил ее я. – Обязательно спросим. Устроим мозговой штурм.

– А это что такое?

– Это когда для решения сложной проблемы собираются специалисты и начинают выдвигать самые безумные идеи. И каждую обсуждают на полном серьезе. В итоге частенько находится решение проблемы.

– Хороший метод.

– Да.

И мы оба углубились в собственные мысли. За широкими окнами туристического автобуса проплывали колхозные поля, телеграфные столбы, деревеньки, леса. Громыхали под колесами мосты, поднимались шлагбаумы на железнодорожных переездах, проносились навстречу и на обгон легковушки и грузовики. День начал клониться к вечеру. Надежда, что мы успеем в Иваново до наступления темноты таяла, как дневной свет за окнами. Я уже начал подозревать, что-то ли маршрут спланирован без учета реальной дорожной обстановки, то ли наша экскурсоводша затягивает экскурсии в своем искреннем желании поделиться всеми своими знаниями об истории края. А скорее всего – и то и другое сразу.

Сумеем ли мы за оставшиеся дни объехать весь маршрут или придется срочно возвращаться, чтобы успеть к началу занятий. Правда, мне, кровь из носу, надо побывать в Москве. Вопрос жизни и смерти. Ну это ладно, с этим решим. Впереди показалось дрожащее зарево электрических огней. Похоже, мы приближались к городу невест. О чем нам не преминула сообщить Завьялова. Мои нагуали тут же захихикали, а девчонки принялись обзывать их дураками. Антонина Павловна строго потребовала прекратить перепалку.

«Икарус» въехал в центр города. Понятно, что в Краеведческий музей, как было запланировано, мы уже не попали, но Ираида Пахомовна предложила проехаться по главным улицам, чтобы мы могли узнать об истории города. Никто и не возражал. Все равно еще целую ночь ехать и кроме озаренных луною лугов и рощ, лишь изредка прерываемых огоньками редких деревень, ничего до рассвета не увидим. А тут все-таки город, светятся окна домов, витрины магазинов, уличные фонари, ползут светящиеся червяки трамваев и светляки автомобилей.

Глава 2

Шофер возражать не стал и припарковал автобус возле кафе «Березка» на улице Смирнова. Это была типичная «стекляшка», злачное заведение с прозрачными стенами. Внутренние интерьеры отличались простотой, а меню – скромностью. Ну так сейчас и не до разносолов. Заправиться до следующей большой остановки и ладно. Я попросил кассиршу посчитать за всех скопом, чтобы сразу и расплатиться. И хотя персонал кафе слегка был шокирован нашествием школяров, но быстро сообразил, что, считай, второй план сделали по выручке они сегодня сделали.

После ужина, мы снова погрузились в «Икарус», покружили по городу, выходя у памятников и слушая рассказы экскурсоводши о тех людях и событиях, в честь которых и были установлены эти монументы. Когда памятники закончились, автобус покинул Иваново. Утром мы должны были прибыть в Кострому. Наверное, можно было и раньше, но ночью там все равно нечего делать. Снова потянулись ночные поля и перелески. Луна бежала в небе, не отставая, только время от времени ныряя в облака. Иллюзия этого движения убаюкивала, и вскоре весь автобус уже похрапывал. Я не стал исключением.

И снова увидел странный сон. Мне снилось, что я сижу на берегу озера. Ночь. Светит луна, а в озерной воде плещутся мои подопечные. На берегу я не один, рядом со мною врач Голубев, пациентов которого мы с Пайчадзе и Сойкиным выручили в Чечне. На нем все тот же балахон. В очках отражается луна из-за чего врач кажется совсем слепым. Вдруг мимо нас проходит голая девушка, в которой я узнаю медсестру и по совместительству официантку из пансионата «Загородный». Она медленно походит к воде. Останавливается. Ее длинные светлые волосы и кожа отливают зеленью.

– Так вот для чего вы собрали здесь моих детей? – говоря я Голубеву, стараясь не смотреть на нее. – Если вы готовите своим пациентам смену, то я против…

– Какую еще смену? – удивляется тот.

– Вот и я спрашиваю: какую?

– Взгляните на них, – указывает врач на плещущихся школяров. – По-моему, они весьма довольны.

Я обвожу взглядом веселящихся пацанов, которые совершенно не обращают внимания ни на нас с Голубевым, ни даже на голую девушку.

– Мало ли что… – бурчу я. – Я и без вас вижу, что довольны, но чем именно?

– Тем, что они строят новый мир. Они ведь уже говорили вам об этом?

– Ничего они мне не говорили… Да и какой может быть новый мир, когда вокруг все по старому?

– Ну вот и сделайте так, чтобы стало все по новому.

– Как сделать? Как?!

– Вы ведь уже придумали – как. Даже с коллегой поделились.

– Ага, помню… Построить на берегу такого вот озера большой дом, вроде вашей усадьбы, только – без прокаженных.

– Дались вам эти прокаженные.

– Нет. Это я так, к слову…

– Главное не допустите бандитов… Ведь не всегда под рукой могут оказаться три бравых вояки, способных справиться с пятерыми матерыми моджахедами…

– Вы на что намекаете?

– На то, что вокруг вашего экспериментального класса слишком много нечистой возни.

– Вам откуда это известно?

– Так я уже проходил это… Сначала мой пансионат был чисто ведомственным учреждением. Потом, когда Союз развалился, пришлось искать спонсоров… Ведь болезнь не спрашивает, на какие шиши приходится приобретать лекарства и продовольствие… Я порыскал, порыскал и нашел спонсоров… А они оказались бандитами… И выяснилось, что это – не спонсорская помощь, а долг… Пришлось отдать главный корпус бывшей усадьбы под загородный клуб, куда лжеспонсоры и сами приезжали с девками и сдавали комнаты в аренду всем желающим отдохнуть на природе… Деваться мне было некуда, пришлось пустить… А когда война началась, моджахеды устроили в пансионате базу, которую сожгли наши же, русские, вертушки… Уцелел только флигель. Вот в него и вперлись те пятеро…

– Надо же не знал…

– Поэтому я и говорю, если задумали построить свой пансионат для одаренных детей, будьте осторожны, когда имеете дело с бандитами…

– Я тоже в некотором смысле бандит…

– Как так?.. Такой бравый старлей был и вдруг – бандит?

– А куда мне было деваться?.. Уволился из армии. В газетах и по телеку одни проклятия в наш, защитников Отечества, адрес… На груди медальки брякают, а одном кармане смеркается, а в другом заря занимается… Вот и пришлось заняться первичным накоплением капитала… Тут уж в рамках закона не удержаться…

– Да уж, вся страна превратилась в пристанище прокаженных… Гнойные язвы капитализма…

Стеша оборачивается, поблескивая в лунном свете рыбьей чешуей, манит меня рукой. Я, сразу забыв о собеседнике, поднимаюсь с травы.

– Куда же вы? – окликает меня собеседник. – Я еще не все сказал!

Но я только отмахиваюсь от него. Стеша, больше не оборачиваясь, входит в озеро. Тяжелый рыбий хвост, волокущийся за ней, оставляет в серебряной от росы траве темный след. С трудом сохраняя равновесие, я бреду за ней, стараясь идти точно по этому следу.

– Стеша, детка… куда же ты? Постой! Не бросай меня здесь!

Русалка не реагирует на мои слова. Она все дальше входит в воду, но не останавливается. Словно загипнотизированный, я иду следом. Через несколько мгновений на поверхности озера видна только голова девушки. Ее зеленые волосы плывут за нею, будто это и не волосы вовсе, а какое-то водяное существо. Погрузившись по пояс, ложусь на воду и плыву, несмотря на то, что на мне дубленка. Она быстро намокает, но я не сдаюсь, продолжая плыть. Вернее – барахтаться.

– Русалочка… Нимфа… – отчаянно бормочу я. – Погоди, не уплывай!.. Останься со мною, мне холодно…

Трудно дыша и тяжко шлепая по воде руками, нагоняю Стешу, протягиваю руку, чтобы схватить за волосы. Но в пальцах оказывается только пучок стеблей водяной лилии. От неожиданности и испуга, иду ко дну, но не тону, потому что вдруг оказываюсь в лодке. Тихий плеск. Скрип уключин. Яоткрываю глаза и вижу перед собой тушу врача Голубева, чернильным пятном расплывшуюся на фоне то ли рассвета, то ли заката. В руках у него весла. Откидываясь все корпусом назад, он налегает на них и лодка рывками движется по безмятежной озерной глади.

– Очнулись, утопленник?

– Это вы меня вытащили? – спрашиваю я. – А Стешу?

– Что – Стешу? – удивляется тот.

– Ее вы вытащили? Она ведь тоже была там, в воде…

– Это вам почудилось, Саша… Кроме вас, никого из утопленников в озере не наблюдалось.

– Значит, я утонул… Ну что ж, тем лучше. Теперь вы имеете полное моральное право мне все рассказать. Я буду нем как… как утопленник…

– Ладно-ладно, расскажу… Собственно, я это собирался сделать на берегу… Только вот примите для профилактики. Рекомендую как врач.

Я протягивает руку и Голубев сует ему мне бутылку джина. Откуда только взял? Я немедленно делаю изрядный глоток… И просыпаюсь. Никакого джина. И Голубева – тоже. Рядом посапывает Тигра, положив мне голову на плечо. Сквозь задернутую занавеску просачивается рассвет. Автобус подпрыгивает на неровностях – все-таки качество дорог в СССР оставляет желать лучшего. Позади нас с математичкой сидят Тоха Макаров и Володька Борисов – мой братишка. Им не спится. Болтают. Правда – шепотом. Я специально не прислушиваюсь, но отчетливо разбираю каждое слово.

– Вот ты его братан, ты хоть понимаешь, чего он с нами вошкается? – спрашивает Макаров.

– Ну как же!.. – бормочет Володька. – Он же – педагог, учитель…

– Ну так и чо? – хмыкает Тоха. – Татьяна Алексеевна – тоже учитель… Да и тетка не шибко вредная… Разница-то в чем?..

– Ну ты сравнил… Волобуева – просто учительница. Она книжки любит и хочет, чтобы мы их тоже любили, вот и старается… А Саша, он – учитель от Бога, как говорит наша сеструха… Ему надо, чтобы из нас люди вышли…

– Он твой родич, вот ты за него и заступаешься…

– А чо тогда спрашиваешь, если не веришь?

– Ладно… Забей… Я чо спрашиваю?.. Сейчас-то он с нами вась-вась, а когда мы… Ну ты знаешь, что мы сделаем… Думаешь, твой Саша, на нашу сторону встанет?.. Или как все, кинется меры принимать?..

– Спроси чего полегче, – бурчит братишка. – Только вот ты ему «сторожа» своего отдал, и «пукалку» – через «Чапая»… А ведь ты никому из взрослых не доверил бы их, даже – Васькиному папаше, а тот мужик свойский…

– А ты хотел, чтобы его эти гады ухайдокали?

– Скажешь тоже… Я за брательника глотку перегрызу…

– То же мне, грызун нашелся… – бормочет Макаров. – Я тока знать хочу – он с нами до конца или соскочит в последний момент?..

В этот момент Разуваева зачмокала губами и что-то проговорила, не открывая глаз. Разговор позади нас оборвался. Я покосился в щелочку между подголовниками наших, с Тигрой, кресел и увидел, что оба пацана спят, прислонив друг к другу головенки в вязанных шапчонках. Притворяются или я опять задремал и весь их разговор мне приснился? Хорошо бы… Не, приятно, конечно, что Володька за меня горой, но вот что это они такое задумали, из-за чего я буду должен стать на их сторону, или – в последний момент соскочить?

Побег?.. Куда же они побегут?.. И на кого бросят родителей?.. Тоха – свою радикулитную бабку… Митька Ильин – разбитую параличом мать… Серега Зимин – мамашу, которая ради него сумела взять себя в руки… Да и другие… Нет, не смогут они своих бросить… Тогда, что они задумали? Бунт?.. Против кого? Учителей?.. Смешно… Что им учителя сделали?.. Особенно – теперь… Против – проекта?.. Да они же в Илге души не чают… И вряд ли хотят, чтобы у нее были неприятности. Нет-нет, здесь что-то более серьезное…

Что-то такое, что заставит меня сделать выбор, из-за которого все может пойти прахом. Хотя пацаны могут и просто так трепаться, чтобы меня потроллить слегка, с них станется. Однако надо держать ухо востро. Уже не раз я сталкивался с тем, что думал о них одно, а оказывалось что-то совсем другое. Я для них из кожи вон лезу, придумываю всякое, что позволит им раскрыть свои таланты, а у них уже есть свой Орден, только он полностью закрыт от посторонних. Включая меня.

И никакими словами мне не достучаться, чтобы они пустили в свой внутренний круг, только – делами. Причем, идти по пути подкупа, как это я делаю сейчас, устраивая им развлечения – кино, чаепития с тортиками, теперь вот турпоездка – по сути бесполезно. Привыкнут и будут воспринимать, как должное. Если уже не привыкли. Так что пора поломать эту практику и переходить к делу. Пусть сами заработают себе на развлечения. Больше ценить будут.

Насколько я знаю, в СССР не принято было приобщать школьников к заработку, все норовили эксплуатировать задарма, вот и вырастили сразу несколько поколений не готовых отвечать за свое благополучие. Потом пришлось учиться на ходу и часто эти уроки обходились слишком дорого. Некоторым они стоили жизни. Хорошо помню, в каких базарных баб превращались милые, образованные, интеллигентные советские женщины, вынужденные обстоятельствами мотаться челноками в Китай и Турцию.

А их мужики нередко продолжали ходить в свои уже бесполезные НИИ, или стишки писать, которые никто не печатал, или просто бухать за счет своих жен, из последних сил вкалывающих, чтобы прокормить и одеть семью. Не хочу, чтобы мои пацаны становились такими вот никчемными мужиками. Так что – сказка сказкой, романтика романтикой, а умение обеспечить себя и будущую семью – это обязательный пункт воспитательной программы. Пусть даже я сам стану их работодателем.

Солнце поднялось над горизонтом, когда «Икарус» въехал в Кострому. По плану поездки перед осмотром достопримечательностей группа должна была позавтракать в одной из столовых. Для этого у нас, с Антониной Павловной, имелись специальные талоны на всю ораву. Столовка только открылась и не могла похвастать обилием посетителей. Советские люди редко посещали перед работой злачные заведения. В лучшем случае по быстрому перехватывали дома или брали с собой тормозок.

Водила позавтракал с нами, а потом вернулся в салон автобуса и завалился спать. А мы отправились осматривать городские достопримечательности. Благо, что в Костроме, как и во многих других старинных городах, они были в основном сосредоточены в центре и на одном, левом, берегу Волги. Хотя теперь город занимал оба берега. Наш экскурсовод, похоже, прекрасно выспалась, потому что, когда все остальные отчаянно зевали, она принялась бодро излагать нам предысторию нынешней Костромы:

– Изначально Костромская область была заселена финно-угорским племенем меря. От него нам достались отголоски в названиях рек и населенных пунктов края. Даже само название реки и города «Кострома» – скорее всего содержит в себе элементы мерянского языка, потому что частица «-ма» – часто встречается в названиях рек. Скорее всего славяне стали заселять эти земли примерно в одиннадцатом— двенадцатом веках. Город был воздвигнут на левом берегу Волги, точнее – на берегу ныне не существующей реки Сула. Кстати, само название этой реки подтверждает южные корни местных жителей. Ведь другая, более крупная и известная, река Сула является левым притоком Днепра. Такой перенос южных названий в северные земли был весьма характерен для переселенцев того времени. Датой основания Костромы и поныне считается тысяча сто пятьдесят второй год. Эту дату предложил историк восемнадцатого века Василий Никитович Татищев, который связал это событие с деятельностью Юрия Долгорукого на северо-востоке Руси. Однако Татищев использовал источники, которые до нас не дошли и доказать правдивость этой версии или опровергнуть ее сейчас, к сожалению, невозможно. Хотя в целом, это событие вписывается в общую картину деятельности прогрессивного для своей эпохи князя Юрия Долгорукого в указанный период, и подтверждается данными раскопок, проведенных советскими археологами. Данные эти свидетельствуют, что первые поселения на левом берегу могут быть датированы именно двенадцатым веком…

Не знаю, как в XII, а в ХХ веке исторический центр Костромы выглядел не плохо. Особенно впечатлил Богоявленский собор, который в Смутное время пытались уничтожить сторонники Лжедмитрия II и памятник Ивану Сусанину, что завел польских интуристов, в смысле – интервентов в тогдашние непроходимые леса. Симпатичным оказалось здание Кукольного театра. Посетили мы и музей, посвященный истории города и края, само здание которого было выполнено в древнерусском стиле, хотя и построено в 1913 году.

В общем, как уже не в первый раз в нынешнем путешествии, перегруженные впечатлениями и историческими сведениями, мы с облегчением отправились на обед – тоже по талонам, выданным в молодежном туристическом бюро «Спутник», а после вернулись к нашему «Икарусу». Егор Петрович за время наших блужданий успел не только поспать, но и пообедать. Так что, как только вся наша ватага поднялась в салон, он немедля завел двигатель и покатил к следующей цели поездки.

До Ярославля нужно было проехать всего восемьдесят три километра. По дневному времени автобус шел ходко, так что у нас был шанс успеть не только посмотреть тамошние историко-архитектурные красоты еще при дневном свете, но может быть даже попасть в какой-нибудь музей. Экипаж чувствовал себя бодро. Как и в поезде, девчонки затеялись петь. Ираида Пахомовна и Антонина Павловна подхватили, заодно и организовав на это дело некоторых мальчишек.

Не избежал музицирования и я. Вадик Красильников захватил в дорогу гитару и подбил меня ему аккомпанировать. Артачиться я не стал. Не самому же горло драть. Так что вскоре в общий хор влилась музыка и красивый голос будущего актера. Если парень хотел покрасоваться перед девчонками, ему это явно удалось. Они даже не подпевали, чтобы не заглушать певца своими голосочками. В общем туристический «Икарус» на время превратился в концертный зал на колесах.

Глава 3

Ярославль встретил нас сияющими на солнце маковками церквей. Вообще, я уже заметил, что не смотря на борьбу с «религиозным туманом», в СССР гордятся «культовыми сооружениями», а также – иконами и другими атрибутами православия. Особенно в городах «Золотого Кольца», потому что иностранные туристы посещают их из-за храмов и монастырей, а не из-за памятников революционерам и героям Гражданской войны. Советских туристов к таким монументам вели в обязательном порядке.

Впрочем наш экскурсовод явно тяготела к старине, поэтому решила сосредоточить наше внимание именно на дореволюционных достопримечательностях. Прежде всего нас повезли на Стрелку. Под нею, как выяснилось, подразумевается мыс, возле которого речка Которосль сливается с Волгой. Именно отсюда и ведет свое начало Ярославль. В IX веке здесь обитали финно-угорские племена, поклонявшиеся медведю. Согласно самой распространенной версии, в 1010 году их поселение захватил Ярослав Мудрый.

Чтобы окончательно утвердить свою власть над язычниками, князю пришлось убить ни в чем не повинного мишку. Со времен правления Ярослава Мудрого на Стрелке возвышался местный кремль. Однако до наших дней это крепость не сохранилась. Один из главных туристических объектов Ярославля мы увидели в самом сердце города. Это древнейшее из сохранившихся в нем сооружений – Спасо-Преображенский собор – построенное еще в начале XVI века. В нем сохранились фрески времен Ивана Грозного. Кроме того, в окрестностях оказалось еще шесть храмов, но уже XVII века.

Побывали мы и набережной Волги, которая вытянулась почти на три километра вдоль правого берега великой русской реки. Приятно был после многих часов заточения в салоне автобуса прогуляться по ней. Тем более, что вдоль набережной, словно нарочно для туристов, выстроены и Митрополичьи палаты и Арсенальная башня и Дом Болконского и Ярославский художественный музей, до революции бывший губернаторским домом, да и многие другие достопримечательности.

Кроме Волжской, есть в Ярославле и Которосльная набережная, которая проходит по левому берегу одноименной реки. Гуляя по ней, мы смогли обозреть и Успенский кафедральный собор и церковь Николы Рубленого, скульптуру и церковь Спаса-на-Городу и Спасо-Преображенский монастырь, основанный в XII веке. По словам Ираиды Пахомовны он долгое время являлся духовным, культурным и экономическим центром Ярославля. Славен монастырский ансамбль своей звонницей, водяными воротами, домом ризничего, монашескими кельями, башнями и кучей других памятников архитектуры XVI–XIX веков.

На закуску мы осмотрели – снаружи – Ярославский театр драмы имени Волкова, известный как старейший драматический театр в Советском Союзе. Его история началась еще в 1750 году. Первые спектакли ставились в кожевенном амбаре купцом Федором Волковым. В здание на площади, названную в его честь, актерская труппа въехала в 1911 году. Свое нынешнее название, площадь получила в 1938, а в прошлом – 1980 году – рядом был разбит сквер. Здесь и завершилось наше знакомство с историческим Ярославлем.

Осталось только поужинать и в путь. Что мы и сделали, здесь же, на площади Волкова, в ресторане «Москва». Когда мы снова погрузились в «Икарус», на улице уже воцарились сумерки. Впереди была еще одна ночь в дороге. Завтра нам предстояло охватить Ростов Великий, Переславль-Залесский и Загорск – бывший и будущий Сергиев Посад. А послезавтра нас ждала Москва и поезд в Литейск. Ребята, да и взрослые настолько вымотались, что на вторую ночь спали в автобусе как убитые.

Утром мы въехали в Ростов Великий. Этот древний город, известный аж с IX века славится прежде всего своим кремлем, построенным в XVII столетии в подражание Московскому. Из храмов популярен у туристов Успенский собор, который был воздвигнут в конце Х века, но современный облик обрел в XVI. Его отдельно стоящая звонница прославилась тем, что на ней снимали сцены погони для фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Само сооружение воздвигли в 1682–1687 годах.

У колоколов звонниц есть даже имена собственные. Самый басистый называется «Сысой». Он весит около двух тысяч пудов, и отлит был Фролом Терентьевым в 1689 году. Другие колокола получили имена: «Иолиелей», «Лебедь», «Баран» и «Голодарь». Известен своими церквями и Спасо-Яковлевский мужской монастырь, основанный еще в XIV веке. С 1930 года в зданиях монастыря разместили воинские и продуктовые склады, а действующей остается только Яковлевская церковь.

Монастырь, кстати, стоит на берегу, крупнейшего в Ярославской области, озера Неро – главной природной достопримечательности Ростова Великого. Чтобы выйти на его берег, нам понадобилось всего несколько минут неспешной от ходьбы от Ростовского кремля. Экскурсовод Завьялова, которая и сообщила нам все эти сведения, поведала местную легенду, которая гласит, что будто бы Петр I хотел свой первый флот построить именно на Неро, но отказался от этой затеи из-за небольшой глубины водоема.

Позавтракали мы в Ростове, а обедать будем в Переславле-Залесском. Куда и отправились. Даже издалека этот город показался словно поднявшимся из озерных вод сказочным древнерусским городком Китежем. Озеро, кстати, действительно есть и называется оно Плещеевым. Сейчас, глядя на этот тихий, застроенный монастырями, отдельно стоящими храмами и старыми купеческими домами-магазинами город, трудно поверить, что когда-то он был крупнейшей, после Киева и Смоленска, крепостью Древней Руси.

Веками Переславль заслонял Владимир и Суздаль от нашествий с Запада, а Москву – с Востока. Помимо стен, естественными препятствиями для вражеских полчищ служили Плещеево озеро и река Трубеж. В Переславле-Залесском отметились Юрий Долгорукий, Александр Невский, неподалеку от него родился царевич Федор, сын Ивана Грозного и последний русский царь из династии Рюриковичей. Вплоть до Дмитрия Донского все московские князья носили титул Переяславские.

Из этого города поставлялась речная рыба к столу Великих князей Московских, а впоследствии и царей всея Руси. Именно здесь построил юный самодержец из династии Романовых, по имени Петр Алексеевич, свою первую «потешную» флотилию, которая стала прообразом могучего русского флота, вот уже триста с лишним лет не дающим покоя нашим врагам. Мне настолько понравился этот тихий городок, от которого когда-то зависели судьбы огромной страны, что я пожалел о том, что не могу здесь остаться.

Как ни жаль было с ним расставаться, а надо было двигаться дальше. После обеда мы снова погрузились в «Икарус» и поехали к предпоследнему пункту нашего путешествия, к городу в Московской области, который при советской власти переименовали из Сергиева Посада в Загорск. По словам нашей экскурсоводши, свое нынешнее название городок получил не от того, что находится за каким-то горами, а в честь революционера Владимира Загорского, погибшего в 1919 году.

Памятник ему мы и увидели, когда въехали в город, и автобус остановился на проспекте Красной Армии. Дальше двинулись пешком, торопясь посетить главную достопримечательность Загорска, монастырь Троице-Сергиева Лавра. Ираида Пахомовна завалила нас историческими сведениями, благодаря которым лично я узнал, что здесь был крещен Иван Грозный, что именно в этом монастыре находится самый большой действующий колокол, который весит семьдесят две тонны, что в Лавре побывал знаменитый Александр Дюма.

– «Трудно представить себе что-либо более ослепительное, чем этот огромный монастырь, величиной с целый город, в такое время дня, когда косые лучи солнца отражаются в позолоченных шпилях и маковках…» – в таких словах, в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, выразил великий автор «Трех мушкетеров» свое восхищение этой жемчужиной русской церковной архитектуры, – тараторила Завьялова, ведя нас к воротам в монастырских стенах.

И как будто по заказу красноватые лучи заходящего солнца и впрямь отразились в золотых куполах и это оказалось действительно восхитительным зрелищем. Экскурсоводша рассказывала об истории Сергиева Посада, но, само собой, ни словом не упомянула о том, что на его территории существует два закрытых секретных объекта – Загорск-6 и Загорск-7. В одном разрабатывается бактериологическое оружие, а в другом расположен физико-технический институт Министерства обороны СССР.

Солнце закатилось и мы погрузились в «Икарус», чтобы отправиться в Москву. Завтра я оставлю группу, потому что мне нужно решить проблему с моим бывшим будущим тестем. Если пока еще не старый дурак не одумается, все мои достижения и планы могут пойти прахом. Я в своей нынешней вариации могу в любой момент просто исчезнуть. И никто не заметит перемены. Потому что Сашок Данилов будет тихо преподавать в школе № 22 города Литейска. Может быть даже лучше меня, но уж точно без моих грандиозных до безумия планов.

Родичи останутся в своей хибаре. Гражданка Шульц-Эглите без всяких препятствий будет тихонько работать на благо проекта «УВ». А вот что будет с пацанами, никому не ведомо. Так что не могу я исчезнуть. Права не имею. «Икарус» катил по довольно оживленной трассе. По обеим сторонам проплывали огни деревень и небольших городов. Не освещенные ничем, кроме ущербной луны поля и перелески были скорее исключением. Чувствовалась близость столичного мегаполиса.

Наши с Тигрой подопечные не спали. Они предвкушали встречу с Москвой. Наверняка большинство из них никогда не видели столицу воочию. Егор Петрович не слишком торопился, но все равно, в черте города мы оказались немного за полночь. Он поставил машину на автостоянку и теперь можно было поспать хоть и полулежа в кресле, но все-таки без раскачивания и тряски. Постепенно разговоры в салоне затихали, сменяясь посапыванием и храпом.

Мне тоже было рано покидать автобус и я провел ночь во все том же кресле. А утром помог математичке и экскурсоводу сводить группу на завтрак, а еще договорился с начальством оказавшегося по близости спортивного комплекса, чтобы разрешили всем нам принять душ и поплавать в бассейне. Не пришлось даже прибегать к спецудостоверению. Бумажка с портретом Ильича решила проблему. Когда чистая и счастливая ватага вернулась на борт «Икаруса», я попросил водителя построить маршрут так, чтобы высадить меня на площади Дзержинского.

– Увидимся на вокзале! – сказал я Антонине Павловне, выходя возле метро из салона.

Наша тургруппа продолжила объезд достопримечательностей, на этот раз – столичных, а я не торопясь двинулся по известному мне адресу. На часах не было и одиннадцати утра, но был шанс, что я не застану Сергея Константиновича Арабова дома. Должен же он когда-нибудь ходить на службу! И все-таки я не спешил. Мне нельзя было сработать вхолостую. От Арабовых я должен уйти в полной уверенности, что достиг цели. Следовательно, действовать надо наверняка.

Войдя в знакомый подъезд, я поднялся на четвертый этаж. Дверь двенадцатой квартиры. Арабовым звонить два раза. Еще чуть помедлив, я нажал столько, сколько требовалось. Открыли мне буквально через минуту. Это был не сам майор Арабов, ни даже – его малолетняя дочурка. Это была Тереза Яновна – моя бывшая будущая теща. Такой я ее никогда не видел. На моей памяти это была пухлая, неопрятная, с дряблой от обилия косметики кожей почти старуха. А сейчас передо мною стояла элегантная моложавая дама в длинном лиловом бархатном платье и ниткой жемчуга теряющегося в глубоком декольте.

– Вы к кому, молодой человек? – поинтересовалась она.

– К Сергею Константиновичу, – ответил я.

– Его нет дома.

– Могу ли я его подождать? Дело в том, что я из Литейска.

Уверенности в том, что Тереза Яновна в курсе дел мужа, у меня не было, но тем не менее пароль сработал.

– Заходите, – сказала она. – Сейчас я приготовлю кофе.

Не надо – хотелось сказать мне. Знаю я, как она готовит кофе, но я промолчал. Бывшая будущая теща посторонилась, пропуская меня в прихожую. Пространства для маневра она оставила мне мало и чтобы протиснуться, я невольно задел плечом ее полную, но в эту эпоху еще довольно крепкую грудь. Мадам Арабова судорожно вздохнула и я невольно вспомнил один неловкий момент. Однажды на даче я столкнулся с тещей, выходящей из душа. В тот момент на ней был только халат, поверх голого тела, и полы его оказались распахнуты.

Помнится, это нисколько не смутило Терезу Яновну. Она даже подмигнула мне. Жена говорила мне, что мама изменяла Сергею Константиновичу, но я не собирался становиться объектом ее притязаний. Меня и без того тошнило от всего этого семейства. А сейчас мне тем более нужно было сосредоточиться на деле. Хозяйка трех комнат в коммуналке проводила меня в гостиную и ушла на кухню, готовить свой традиционно невкусный кофе. Ума ни приложу, как она умудрялась его испортить?

Через десять минут она вернулась с подносиком, на котором, кроме кофейника, двух чашек и сахарницы, ничего не было. Видать, хорошо знакомая мне скупость бывшей будущей тещи не была благоприобретенным качеством, а с нею же уродилась. Терпеть не могу лицемерия, но пришлось сделать вид, что напиток мне нравится. В квартире стояла мертвая тишина. Наверное, все соседи на работе, а восьмилетнюю Лизу забрала на каникулы бабушка. Так что, как ни крути, а мы мадам Арабовой здесь одни.

Она это тоже хорошо понимала, потому что не стала терять времени даром. Откинулась на спинку дивана и медленно положила нога на ногу. Обнажив, обтянутое шелком гладкое колено. Подол лилового платья сполз до бедра и со своего места я мог видеть то, что служит пищей для мужского воображения. Ноги у Терезы Яновны были хороши. Ни варикоз, ни целлюлит еще не испортили их. Мне сразу вспомнился недавний сон. Только там так сидела моя бывшая будущая жена. Сны начинают сбываться. Хорошо, что я не увидел продолжения.

– Вы первый раз в Москве? – по-светски осведомилась она.

– Нет, я уже был здесь, – ответил я. – В январе. В том числе и в вашей квартире.

– Ах да, – кивнула бывшая будущая теща. – Лиза говорила мне, что приходили какие-то дядя и тетя… От мужа ничего не добьешься…

– Лиза – это маленькая девочка, которая открыла нам в прошлый раз дверь?

– Совершенно верно, – с гордостью произнесла мадам Арабова, словно речь шла о невесть каком сокровище. – Наша, с Сергеем Константиновичем дочь. Правда, милый ребенок.

Я сдержанно кивнул. В этом вся суть семейства Арабовых – показуха и нежелание видеть вещи такими, какими они есть на самом деле.

– А сейчас она где?

– У бабушки в Рыбинске, – ответила Тереза Яновна и добавила: – Никого нет дома… Кстати, как вас зовут?

– Александр!

– Тереза, – опустив отчество, представилась она. – Вы, наверное, устали с дороги?.. Хотите принять душ… Сергей Константинович придет не раньше трех… Вы можете даже прилечь, отдохнуть.

Голос ее охрип. Видно, что вот-вот и она выскочит из платья. Обстановка стремительно накалялась. Самое смешное, что я не совершил бы ничего аморального. Ведь при любом раскладе эта сорокалетняя самка, похоже, не пропускающая ни одного мужика, попадающего в ее паутину, не станет моей тещей даже в теории. Нет, ничего проще задрать ей сейчас подол и без всякой прелюдии оприходовать. А когда придет ее супруг, мне будет проще с ним разговаривать, потому что по законам человеческой стаи он окажется в положении униженного.

– Ну чего ты ухмыляешься?! – теряя всяческое терпение, спросила она. – Я уже мокрая вся… Когда ты еще задарма отымеешь такую как я?..

И вскочив, она одним, видать, отработанным движением плеч сбросила с себя платье, представ в одном нижнем белье, которое включало и пояс для чулок. И вдруг в коридоре послышались тяжелые мужские шаги.

Глава 4

Так же ловко, как бывшей будущей теще удалось снять платье, надеть его у нее не получилось. Когда вошел Арабов, она все еще пыталась его натянуть. Увидев эту суету, Сергей Константинович только поморщился и указал ей пальцем на дверь спальной. Я наблюдал за этой семейной драмой, нарочито медленно потягивая кофе. Хотя лучше бы его совсем не пить. Стараясь не смотреть на меня, хозяин трех комнат в коммуналке, уселся напротив и выплеснул в чашку жены остаток кофе, выцедил. Хотя ему явно требовался напиток покрепче.

– Вы из Литейска, от Серушкина? – спросил он.

– Да, я из Литейска, – ответил я. – Серушкин просил меня к вам зайти, Сергей Константинович, это верно, но я не по этой причине здесь.

Вот теперь Арабов на меня посмотрел. И не просто – посмотрел. Уставился в полнейшем недоумении.

– Чем же тогда обязан? – спросил он.

Достав из кармана свое спецудостоверение, я раскрыл его и показал бывшему будущему тестю. Прочитав написанное в нем, он выпучил глаза еще больше. Губы его затряслись.

– Я арестован? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Цель моего визита иная.

Лицо его, побледневшее было, стало наливаться краснотой.

– Слушаю вас…

– Считайте это последним предупреждением. Если не бросите свое нынешнее занятие, за вами действительно придут… Участие в подпольных коммерческих операциях, связь с иностранными спецслужбами… Я не судья, но думаю, вышка с конфискацией вам гарантирована… Вы представляете, что будет с вашей семьей?.. Лишение столичной прописки и высылка на сто первый километр. Дочка продолжит обучение в провинциальной школе, после которой ее в лучшем случае примут в ПТУ. И вряд ли она сможет выйти удачно замуж.

О том, что она вряд ли удачно выйдет замуж даже если останется в Москве, я скромно умолчал. Мой собеседник тоже помалкивал. Уж не знаю, стало ли для него открытием, что его жена шлюха, но вот появление в его жилище «курьера» с мутными, но весьма крутыми корочками уж точно оказалось полнейшей неожиданностью. Моя осведомленность в его делах служила лучшим доказательством справедливости сказанного. Наверняка, он и сам об этом не раз думал, но одно дело мысли, в которых самому себе боишься признаться, другое – когда тебе об этом говорит посторонний.

– Что молчите, Сергей Константинович? – спросил я. – Или мои слова кажутся вам неубедительными?

– Нет, но… – замялся он. – Вот сразу так бросить все я не могу… Вы же знаете, завязаны другие люди…

– А вы напишите!

– Что – написать?

– Вот об этом и напишите – кто, кому, куда, сколько?

– Вы же сказали, что пришли меня предостеречь…

– А никто и не собирается использовать эту бумагу против вас. Наоборот, она может послужить для вас спасательным кругом. Вы меня понимаете?

– П-понимаю, – пробормотал он, открывая портфель, с которым пришел и вынимая из него листки бумаги, а из кармана кителя – авторучку. – Терезка! – рявкнул он. – Выпить принеси и закуси!

И он принялся писать. Минут через пять в гостиной снова появилась моя бывшая будущая теща. Теперь у нее на подносе были рюмочки, графинчик, надо полагать – с коньячком, а также – бутерброды с красной и черной икрой, нарезанный лимон и шоколад. Я наполнил рюмки, накатил, подцепил бутербродик. Арабов тоже опрокинул рюмаху, закусив ломтиком лимона. При этом он не отрывался от своей писанины. Исписал один листок с двух сторон. Взялся за другой. Исписав оба, он спросил:

– Подпись ставить?

– Нет, не нужно, – ответил я, отбирая у него листки и вставая. – Надеюсь, вы сделаете правильные выводы.

– Зачем вы это делаете? – спросил он.

– Что именно?

– Спасаете меня.

– Мне жаль вашу дочь. Милая девчушка… Кстати, если у вас есть, что передать Антипычу, так несите.

Совершенно сбитый с толку, он вышел из гостиной и вскоре вернулся с битком набитой сумкой. Я взял ее и направился к выходу. Не успел отворить дверь, ведущую на лестничную площадку, как позади раздался крик: «Терезка, сучка, а ну-ка подь сюды!». Я помедлил, но потом подумал, что вряд ли это их первая семейная разборка, так что до смертоубийства не дойдет. С чувством выполненного долга, я покинул коммунальный очаг, в который демобилизованного старлея Володю Данилова занесет нелегкая десять с лишним лет спустя.

Любопытно, когда он впервые объявился в семействе полковника Арабова, в нем царила вполне благопристойная атмосфера. О том что тесть давно и прочно рогат Владимир Юрьевич узнал из случайного разговора с супругой. А потом был тот случай на даче, когда к тому времени уже изрядно располневшая теща вырулила на него практически голой и только подмигнула, нисколько не смутившись. То есть, вся внешняя благопристойность была обыкновенной ширмой, за которой скрывалось лицемерие и взаимная ненависть. Так вот – неужели все это результат моей нынешней встречи с ними?

Хорошо бы. Конечно, они и до зятя друг друга ненавидели, но по крайней мере, благодаря участию тестя в махинациях, сумели кое-что накопить. А после нынешнего моего появления вынуждены будут экономить, потихоньку проживая сбережения. Так они и дотянут до того «счастливого» дня, когда их дочурка выскочила замуж за бизнесмена, которого они дружно станут доить почти десять лет. Покуда упомянутый бизнесмен не поймет, что пора разводиться.

Выходит, сегодня я устроил судьбу не только семейки Арабовых, но и свою собственную, спровоцировав цепочку событий, которые привели к роковому выстрелу, изменившему жизни двух Даниловых разом. Ну что ж, значит и все мои предыдущие поступки уже в теле физрука были правильными, иначе нынешняя беседа с бывшими будущими родственниками могла не состояться. Ну а теперь, обеспечив будущее обоих своих ипостасей, я был волен поступать так, как сочту нужным.

На плече у меня висела сумка с последней партией западных лейблов и я бы мог ее выкинуть, но следовало помнить, что бывшему будущему тестю и так придется нелегко, когда он начнет выходить из игры, зачем же ему нарочно усложнять это. Наоборот – следует помочь. Я решил заскочить в какой-нибудь ресторан, не торопясь пообедать – все равно до поезда еще несколько часов – а заодно почитать то, что Арабов накарябал. Его, так сказать, признательные показания. Я должен знать, каким образом эти кожаные нашлепки попадают в Союз?

Я отправился в ресторан «Узбекистан» на Неглинной. В него стояла очередь, но спецудостоверение и здесь сработало безупречно. Швейцар взял под козырек и пропустил меня внутрь. Опытный метрдотель и без корочек сообразил, что я гость непростой – что значит профессиональный нюх – провел меня к зарезервированному столику и вручил меню. Я заказал салат «Пахтакор», шурпу, шашлык по-узбекски, тандырные лепешки и чайник зеленого чаю. В ожидании заказанного, вынул из кармана, сложенные пополам листочки. Развернул.

«Лейблы мы получаем через американского культурного атташе Ричарда Донована, – писал Арабов. – Однако тот очень осторожен и все мои попытки выйти с ним на прямой контакт потерпели неудачу. Его имя я узнал случайно. Проговорился Гошик, по кличке «Торгаш», фамилия его мне неизвестна. «Торгаш» известный в определенных кругах фарцовщик и, скорее всего, валютчик. Он крайне заинтересован в том, чтобы лейблы шли через него, потому что имеет с этой операции немалый процент. Если бы мне удалось устранить его, как посредника, я бы зарабатывал раза в два больше, но Гошик неуязвим. У него есть мохнатая лапа и среди ментов и среди чиновников «Внешторга». Кроме того, он не жаден и сумел прикормить целую банду уголовников, которые за него и в огонь и в воду…»

Принесли салат, шурпу, лепешки, пришлось отвлечься. Некоторое время я все это с увлечением поглощал, не отвлекаясь на чтение. Потом подали шашлык, поедание которого тоже мало совместимо с чтением. И только перейдя к чаю я смог снова взяться за откровения бывшего будущего тестюшки.

«Мне с огромным трудом удалось сохранить свое присутствие в этой цепочке поставок, – признавался он, – думаю, только мои погоны удерживают «Торгаша» от более решительных мер, так что мое самоустранение его лишь обрадует. Однако следует понимать, что Донована интересуют не столько деньги, сколько наши государственные и военные секреты и он использует всю эту аферу с лейблами лишь как прикрытие своих истинных целей. Я никогда не передавал ему – вернее Гошику, как главному посреднику, – ничего, кроме денег, но подозреваю, что именно «Торгаш» через своих людей в органах и торгпредствах сплавляет американцу интересующие его сведения. Так что в любом случае надо трясти Гошика…»

Ну что ж, потребуется – потрясем. Пока что бумаге нельзя давать ходу, даже если я не назову, скажем в общении с полковником Михайловым или с Третьяковским, фамилии своего бывшего будущего тестя, его все равно может зацепить. В конце концов, и американец и его подельник фарцовщик все равно проколются на чем-нибудь. Я допил чаю, рассчитался с официантом и отправился на вокзал. Спешить мне было некуда и я потопал пешком, любуясь весенней Москвой, в которую тоже пришло раннее тепло.

У Казанского я увидел наш «Икарус». Из него как раз высаживалась ребятня, вытаскивая свой нехитрый багаж. За ними наблюдали Антонина Павловна и Ираида Пахомовна. Последняя с нами прощалась. Они с Егором Петровичем вернутся во Владимир своим ходом. Увидев меня, обе молодые женщины обрадовались. Видать, беспокоились. Я забрал из салона сумку, пожал шоферу руку, поцеловал экскурсовода, поблагодарив ее за содержательный рассказ о городах «Золотого Кольца».

И повел, вместе с математичкой, ребятню в зал ожидания. Здесь как всегда было шумно и многолюдно. Правда, чтобы попасть в него не требовалось проходить досмотр, как это будет сорок лет спустя. Все входы и выходы совершенно свободны. Конечно, от этого вокзал не становился чище и спокойнее, бомжи, алкаши, воришки так и шастали, но с ними вполне справлялись линейные отделы милиции, а терроризм для большинства советских граждан был пока лишь принадлежностью растленного Запада.

Объявили посадку на наш поезд. Построив группу, мы с Разуваевой повели ее к вагону. Перед посадкой, на всякий случай устроили перекличку. Слава богу, все оказались на месте. В вагоне уже никто не устраивал споров из-за верхних мест. Теперь даже девчонки из других классов стали считать моих пацанов своими. Да и парни уже не смотрели на спутниц, как на досадную помеху. Все-таки общее путешествие сплачивает. Глядишь, в Литейске начнутся совместные прогулки, походы в кино и в кафе «Мороженое». Ну и правильно! Что такое рыцарь без любви?

Кстати, о любви. Тигра заметно повеселела, когда мы распрощались с Заьяловой. Хотя та, после встречи с однокашником Сашка, вроде, не сильно строила мне глазки. Женщины – существа сложно и противоречиво устроенные. Сейчас, устраиваясь на нижней полке, Антонина Павловна выглядела совершенно счастливой. Ну и я с удовольствием вытянулся во весь рост – впервые за несколько дней. По вагону пробежала проводница, требуя, чтобы провожающие вышли из вагона и через пять минут состав тронулся.

Как только уютно застучали колеса на рельсовых стыках, меня сморил сон. Сказывался почти пятидневный недосып. Да и остальные, видимо, тоже уснули. Тем более, что уже сгустился вечер и за окнами поплыли огни подмосковных городов и сел. И мне приснилась драка. Обыкновенная драка в ресторане. Разница только в том, что почти никого из участвующих в ней я, кажется, прежде не видел. Какие-то молодчики ввалились в обеденный зал и начали цепляться к посетителям.

И будто бы я подловил одного из них, кажется главаря, одним старым нехитрым приемом. Сделал вид, что с озабоченным видом протянул руку к узлу его галстука – а хулиганы были одеты прилично. «Что это такое у вас?» – спросил я его, а когда юнец машинально опустил голову, чтобы взглянуть на свой галстук, крепко ухватил его за нос. Сдавленно вскрикнув, хулиган попытался вырваться, но нос его оказался надежно зажат между большим и указательным пальцами моей правой руки.

«Веди себя прилично, щенок блохастый, сукин сын, хамло…» – приговаривая, я выворачивал и выкручивал нос молодчика. Позиция у меня была чрезвычайно удобна. Между мной и хулиганом находился ресторанный столик, который мешал юнцу ударить меня ногой, а кулаки его не достигали цели, потому, что руки у меня длиннее. Несколько мгновений молодчик пробовал вырваться, он даже опрокинул столик, но я извернулся так, чтобы теперь между нами очутилось массивное кресло.

На выручку своему вожаку бросилась вся ватага в модных плащах из болоньи. Мне пришлось отпустить наглеца, чтобы отбиваться от остальных. Однако ко мне уже присоединились официант, швейцар и подоспевшая Таисия, которая тут же ударила одного из молодчиков по голове бутылкой в оплетке из тонких ивовых прутьев. Хулиган свалился как подкошенный. Официант успел сбить с ног одного из нападающих, но другой толкнул его в плечо. И когда официант начал падать, юнец перехватил его за ногу и с силой дернул ее на себя.

Нога оторвалась. Официант повалился на пол. Молодчик с глумливым хохотом, отшвырнул его конечность. Оторванная нога с деревянным стуком отлетела к стене. Покалеченный, чертыхаясь, начал шарить у себя за пазухой. Достал свисток и с силой дунул в него. Не раздалось ни звука, но «нога», которая оказалась искусно сделанным протезом, вдруг выпрямилась и подпрыгивая, устремилась к владельцу. Зрелище самостоятельно передвигающегося протеза буквально парализовала дерущихся…

Меня – тоже. Потому что даже проснувшись, почувствовал некоторое оцепенение. И не сразу понял, что рука, которую я положил под голову, затекла. Пришлось сесть и помассировать ее, чтобы вернуть подвижность. Проводница уже переключила вечернее освещение на ночное. Я сходил в туалет, потом прошелся по вагону, посмотреть, как мои подопечные. Большинство из них дрыхло без задних ног. Я взял у проводницы два стакана чаю. И угадал. Потому что когда я вернулся в наш с математичкой, брательником и начинающим актером отсек, Разуваева уже тоже проснулась.

Стакану чая она обрадовалась и достала пирожки, которые купила еще в Москве. Два наших с ней соседа тоже почуяли еду, попросыпались и слезли с верхних полок. Я послал их еще за чаем. У пацанов с собой тоже нашлись съестные припасы. Оказалось, что по предложению Антонины Павловны вся группа закупилась в кулинарии, неподалеку от Бородинской панорамы. В соседних отсеках тоже зашуршали свертками. Видать, нашлось чем перекусить у всех. Ладно, пусть заморят червячка. Ну а утром я их поведу в вагон-ресторан.

– Ну и как вам поездка? – спросил я у своих соседей.

– Здорово! – откликнулся Володька. – Особенно – павильон «Космос» на ВДНХ… Я раньше только на картинках и в кино видал настоящие космические аппараты…

– А вся эта старина – храмы, монастыри, иконы – тебе не понравились? – спросила Разуваева.

– Красиво, конечно, – нехотя проговорил Борисов. – Только все это – прошлое… А будущее за освоением космоса…

– А я читал, что на многих древних фресках, мозаиках и даже иконах сохранились изображения контактов с пришельцами, которые случались в далеком прошлом, – сказал Вадик. – Просто в те далекие времена люди не могли понять, что такое инопланетяне, вот и думали, что это – боги!

– Может быть, – кивнул мой брательник. – Я видел в «Технике – молодежи» фотографии – рисунки в пустыне Наска, первобытные фрески в Сахаре, в пещере Тассили, японские статуэтки Догу… Странно, почему пришельцы посещали нашу планету в прошлом, их видели тысячи людей, а сейчас – только какие-то непонятные «летающие тарелки

Глава 5

Всласть наговорившись, разошлись спать. Я уснул не сразу. Выспался, видать. Мысленно я уже возвращался в Литейск. Снова начнутся занятия, тренировки. Надо как-то налаживать отношения с Виленой. Да и с преступным синдикатом придется разбираться. Ведь кто-то же напал на Графа, заминировав перед этим автомобиль бывшего трудовика? Если это не КГБ и не местные бандиты, то – кто? А если – местные, то ведь не сами по себе они действуют, значит, ими кто-то руководит. Кто?

Поезд стучал колесами и сон подкрался незаметно. А проснувшись, я отправился в вагон-ресторан и договорился о завтраке, обеде и ужине для всей группы. Поезд формировался в Москве, но при этом директором ресторана оказалась молодая приветливая женщина, видимо, еще не утратившая наивных институтских представлений о том, что клиент всегда прав, что советского человека нужно не просто вкусно кормить, но и быть с ним вежливым и обходительным. Как бы там ни было, но директорша с искренней улыбкой сообщила, что она и ее сотрудники будут рады юным туристам.

И не обманула. Когда выспавшаяся и умытая ватага ввалилась в это злачное заведение на колесах, столы были уже накрыты и улыбчивые, как их начальница, официантки рассадили едоков, открыли бутылки с газировкой и вообще внимательно отнеслись к просьбам юных клиентов. Приятно было видеть такое отношение, продиктованное не страхом перед вышестоящим начальством и не ожиданием чаевых, а лишь желанием честно выполнять свою работу. Вот если бы все так относились к делу, которому служили, глядишь Советский Союз не развалился бы.

После завтрака вернулись в свой вагон. Разговоры, песни. Если другие пассажиры, которых в вагоне было меньшинство, и намеревались продремать весь день, то вряд ли им это удалось. Впрочем, гама мои ребятки – а под «моими» я понимаю всех, без исключения участников группы – не допускали. И вообще не было бессмысленной беготни и рёгота, как это обычно бывает, когда ребятня собирается в больших количествах. Не, мои предпочли провести последний каникулярный день более интеллигентно.

Вагон-ресторан исправно накормил нас и обедом и ужином. С Тигрой мы ни о чем важном не беседовали, в основном трепались вместе со своими воспитанниками, которые набивались в наш отсек, делясь впечатлениями от поездки. После ужина улеглись спать. Завтра надо было рано вставать и сразу, после поезда, отправляться в школу. Я сам, перед тем, как лечь, прошелся по вагону, чтобы убедиться, что никто не колобродит. Ранним утром поезд подошел к Литейску. Даже у меня возникло чувство, что я вернулся домой. Что уж говорить об остальных?

Перед началом уроков я заскочил домой. Помылся и переоделся. «Волгу» заводить не стал. Так только осмотрел – все ли в порядке? Отправился на работу пешком. В учительской меня и Антонину Павловну окружили коллеги, стали расспрашивать о туристической поездке. Ну а потом прозвенел звонок и все разговоры закончились. Уроки прошли нормально. Детишки за каникулы малость разленились, конечно, но ничего, втянутся. По доброте душевной я их не стало особо гонять, наоборот, разрешил поиграть в волейбол.

На большой перемене позвонил товарищу инструктору райкома ВЛКСМ. Вилена не только взяла трубку, но искренне обрадовалась мне. По крайней мере – мне так показалось.

– Ну как прошла поездка? – спросила она.

– Великолепно! – не покривив душой, ответил я. – Жаль, что тебя с нами не было.

– И мне жаль, – вздохнула она.

– А как твоя поездка в обком партии?

И тут она замялась.

– Конечно, это была очень важная поездка, но…

– Что – но?

– Это не телефонный разговор.

– Хорошо, – сказал я. – Давай встретимся.

– Если можно – завтра.

– Ну завтра, так завтра. К часикам к пяти я заеду к тебе на работу.

– Я буду ждать!

– Вот и договорились.

Положив трубку, я отправился в столовку. Подсел за столик к Карлу. Тот радостно сообщил мне, что ремонт клуба практически закончен.

– Осталась разная мелочь, светильники надо установить. Ну и оборудование как-то приобрести.

– Приобретем, – сказал я. – Составь список.

– Хорошо.

– Кстати, у меня для Эммы Францевны будет еще один заказ.

– Ого! Интересно – какой?

– А вот пригласишь в гости, расскажу о своей задумке.

– Ты можешь прийти даже без всякого приглашения, – сказал Рунге. – Только захвати Вилену.

– Что, понравилась?

– Только как твоя невеста.

– Тогда, если не возражаешь, завтра, часиков в шесть.

– Не возражаю. Мы с Гретхен будем ждать.

– Слушай, все хотел спросить… Почему ты называешь супругу «Гретхен», если она – Эмма?

– А-а, это со студенческих времен повелось, – усмехнулся Карл. – Эмма играла в инсценировке «Фауста» Маргариту, по-немецки ласково это будет Гретхен… Вот я так ее с тех пор и прозвал.

– Понятно, – кивнул я. – По-моему, ей оно очень идет.

– Спасибо!

– Тогда – до завтра!

И мы с ним расстались. Прозвенел звонок. Последний на сегодня урок я провел у родного восьмого «Г». Все двадцать семь человек пришли. Ни один не притворился больным или не выспавшимся, после поезда. Молодцы.

– Ну что бойцы? – обратился я к ним. – Как самочувствие?

– Бодрое! – ответили они.

– Тогда готовьтесь. В воскресенье у нас вылазка к Чертовой башне. Если, конечно, погода не подкачает. А теперь давайте заниматься.

Не знаю, насколько правильный педагогический прием я применил, но предчувствие новых приключений воодушевило пацанов на исполнение рутинных обязанностей по учебе. После звонка ко мне подошел Кривцов.

– Сан Сеич, – сказал он. – Я хочу испытать Медный Ключ.

– Любопытно, а как?

– Да вот там же, в Чертовой Башне. Если там есть что-то ценное, он либо укажет, либо нет.

– А если – ценное есть, а Ключ все-таки не укажет?

– Значит – это не настоящий Ключ.

– Логично, а… нельзя его проверить ну на каких-нибудь колечках или сережках?

– Я проверял, – отмахнулся Толик. – Не срабатывает, но думаю, это потому, что я ведь точно знал, что они есть и где лежат.

– Возможно, – сказал я. – Тогда проверим в воскресенье. Я думаю, что теплофорный снаряд, ценнее даже золотых сережек. И уж если Ключ укажет на его местонахождение – это станет самой надежной проверкой.

– Вот и я об этом подумал, – проговорил Кривцов.

– Ну тогда до завтра! – сказал я. – Маме привет!

– Не буду я его передавать, – насупился пацан.

– Это еще почему?

– Мама сердится, а потом плачет…

– Надеюсь, ты не считаешь, что я в чем-то виноват перед ней?

– Нет, – угрюмо покачал головой Толик и добавил: – Хотя было бы клево, если бы вы стали моим папкой, пацаны бы усохли от зависти, но не срослось.

– А Володьке кто-нибудь завидует? – спросил я.

– Ну дык! – хмыкнул Кривцов. – У него такой брательник!

– Да вы все для меня, как братья, – пробормотал я.

Пацан поднял голову и посмотрел мне в глаза, словно спрашивая, не для красного ли словца я все это говорю? На такой взгляд надо было отвечать таким же – честным и открытым, без единой капли лукавства. Ну так я и в самом деле верил в то, что сказал. Они все были для меня младшими братьями. Толик кивнул, словно убедился в том, что я не вру и хотел было уже ускакать, но я его еще задержал немного. Был один вопрос, который не то, чтобы не давал мне покоя, но иногда всплывал в памяти.

– Осенью, во время похода, Макаров назвал тебя Тимохой… Почему? Ты же – Толик?..

– А-а! – рассмеялся он. – Я же – Тимофеевич, то есть – Тимохин сын… Отсюда кликуха такая…

– Понятно! Ну беги!

Он убежал, а я потопал следом. На сегодня дел у меня не было, надо было лишь заскочить в магазин и купить себе жратвы. Я вышел из школы и не успел сделать нескольких шагов, как рядом притормозила машина. Знакомый «Мерс». Из него вышел «автомобильный бог».

– Александр Сергеевич, – произнес он. – Вы очень торопитесь?

– Да не очень…

– Есть разговор.

– На тему?

– На тему наших общих дел.

– Это понятно, – кивнул я. – А конкретнее?

– У нас серьезные проблемы, – сказал Коленкин. – Говоря «нас», я имею в виду и вас – тоже.

– Ну что ж, почему бы не поговорить, – сказал я, открывая пассажирскую дверцу.

– Поедем в кабак, к хозяюшке, – проворчал Митрофаныч. – Там самое надежное место.

Он вдавил в пол педаль акселератора и иномарка, визжа не советскими покрышками, рванула вдоль улицы. Куда он спешит? На тот свет?

– Что стряслось-то?

– А ты точно не знаешь? – спросил «автомобильный бог», снова переходя к прежней манере общения.

– Знал бы – принял меры.

– Охотно верю, – пробурчал Коленкин. – Ну ничего, у тебя будет еще такая возможность.

Через пять минут мы вошли в обеденный зал кабака для городской элиты, заставленный столиками под уютными торшерами. Нас встретила Лиза – мать Толика. Она была приветлива, но холодна. Мне невольно вспомнился сегодняшний разговор с Кривцовым. Хозяюшка повела нас с Митрофанычем к столику возле окна, по которому стекала тонкая колеблющаяся пленка дождевой воды – погода все-таки испортилась. Кроме нас, других посетителей не было.

Вернее – я так поначалу подумал. Потому, что большинство торшеров, которые стояли возле каждого столика, для создания уюта, были погашены. И я не сразу заметил, что за нашим столиком сидит еще один посетитель. Не сразу – потому, что тот отогнул штору, словно спрятавшись за ней. А заслышав наши шаги – выглянул. У меня отлегло от сердца. Это был ни кто иной, как мой Покровитель, он же лжеписатель Третьяковский, он же куратор проекта «УВ», под оперативным псевдонимом Граф. Неужели его выписали из больницы? Выглядел он бледно, но уже сам факт его присутствия говорил о том, что врачи все-таки успели его подлатать.

– Здорово! – развязно, в стиле своего алкоголика-брата, которого вынужден был играть на публике, произнес он. – Я уж думал, мне одному придется…

И он показал на едва початую бутылку коньяку.

– Что ты здесь делаешь, Миня? – спросил «автомобильный бог», удивленный куда сильнее, чем я. – Ты же в больничке должен валяться?.. Я слыхал, что тебя хулиганы ножичком пырнули!

– Может, конечно, и хулиганы… – не стал спорить лжеклассик, даже не глядя в мою сторону. – Только в былые времена никакой хулиган не стал бы связываться с… – Он осекся и вдруг исподтишка подмигнул мне. – С ножичком… Весело, с матерком запустить в прохожего камнем – это еще куда ни шло, но хватать, тащить… В смысле, втыкать в гордость литейской литературы финарь…

А ведь он не пьян – догадался я. Просто еще не совсем оклемался, но все-таки пришел. Значит, встреча эта чрезвычайно важна. И сейчас эти его «пьяные» рассуждения о хулиганах – лишь сигнал мне: будь осторожен, сегодня здесь должно произойти нечто важное!

– Ну все-равно, Миня, шел бы ты… за соседний столик, – брезгливо пробурчал Коленкин. – Мне с физруком потолковать надо… Пересядь и пузырь свой прихвати… Да и можешь еще у хозяюшки закуси какой-нибудь попросить, я все оплачу.

– А вот приближается мой… самый строгий критик, – перебив его, возвестил Третьяковский. – Виноват – товарищ Стропилин, Иннокентий Васильевич!

К нашему столику приближался Кеша в блестящем от дождевой воды плаще.

– Добрый вечер! – сказал он улыбаясь и стряхивая капли с фетровой шляпы. – Прошу прощения, я немного вымок и мне надо срочно согреться чем-нибудь крепким. Во избежание простуды.

– Вечно от тебя болотом воняет, – тихо, но отчетливо произнес Граф. – Совсем как у нас в Крапивином Долу…

Стропилин сделал вид, что на слова пьяницы-литератора ему плевать, и он прежним веселым голосом поинтересовался:

– А что вы пьете?

– Кто – мы? – теряя терпение, произнес Митрофаныч. – Писака как всегда глушит коньяк, а мы с Даниловым пока еще ни капли не приняли. И не собираемся, потому что у нас важный разговор и нам посторонних не треба!

Лжеклассик снова мне подмигнул и пробормотал:

– Сущий срам… Чума на оба ваших дома…

– Слушай, Кеша, добром прошу, – почти простонал Коленкин, – забирай этого бумагомараку и лечитесь от простуды за другим столом. Все оплачу!

Предложение было щедрым, но Стропилин посмотрел на меня, словно ожидая моего решения. Третьяковский – тоже, но сейчас я смотрел только на дурака и неудачника, школьного приятеля Санька Данилова, и не узнавал его. Куда только подевалось вечное идиотское выражение напыщенного болвана, которое не сходило с его лица. Для прихлебателя и кретина, который постоянно вляпывается в авантюры с неизменно позорным исходом уж больно спокойное у него сейчас лицо. Словно он не из убогой какой-нибудь комнатенки выполз, а прямиком с военного аэродрома.

Черт знает, почему мне втемяшился в голову этот аэродром, но я словно наяву представил ночь, поле аэродрома, очертания огромного четырехмоторного самолета. Под фюзеляжем его возятся солдаты, поднимают что-то тяжелое. У короткого откидного трапа группа офицеров в длиннополых плащах и фуражках с высокой тульей. Они слушают летчика в кожаном шлеме и зашнурованном комбинезоне. Смеются. И вот подъезжает автомобиль. Из него выходит человек в штатском – в таком вот плаще, а еще в шляпе. И военные, включая летчика, вытягиваются во фрунт и козыряют ему. А лицо у штатского… Кешино.

– Отдайте мою русалочку… – вдруг жалобно пролепетал Третьяковский и уткнулся физиономией в столешницу.

Эта нелепая фраза вдруг вырвала меня из оцепенения.

– Пойдем, Митрофаныч за другой столик, – сказал я.

Однако тот лишь упрямо покачал головой. А Стропилин тем временем уже уселся за стол, выдергивал из кольцевого зажима одну за другой бумажные салфетки, вытирал ими свое изменившееся лицо, комкал использованные и бросал прямо на пол. Я обратил внимание, что костяшки пальцев правой его руки сбиты. Кеша дрался?!

– С кем это ты махался? – спросил я.

– С малолетками… – как будто бы во сне пробурчал Граф.

– Да пока ни с кем, – пристально на него посмотрев, откликнулся Кеша: – но ничего не обещаю…

Он вдруг схватил пустую рюмку лжеписателя, вытер ее салфеткой, налил коньяку, медленно выцедил и поднялся.

– Пойду-ка я в сортир, умоюсь, – сказал он. – За городом я был, а там – грязь…

И отвалил.

– Нет, ты понял? – недоуменно глядя ему вслед, пробурчал «автомобильный бог». – Наглый стал, а давно ли на халяву выпить норовил… И этот еще привязался…

Он ткнул пальцем в захрапевшего Третьяковского.

– Так какого черта мы торчим за этим столиком? – спросил я. – Весь кабак свободен!

– Нельзя за другой сесть, понимаешь!

– Это еще – почему?

– Я ведь тебя сюда почему притащил? – перейдя на шепот, заговорил Митрофаныч. – Сказано мне было – прийти сюда к пяти вечера, сесть за столик, к которому проводит Лизка и ждать!

– Кем сказано?

– Да хрен его знает! – выдохнул Коленкин. – Письмецо я получил, без обратного адреса. Мне его секретарша, вместе с утренней корреспонденцией, вручила… Я ее как раз хотел поутрянке рачком поставить, для бодрости, а когда письмецо вскрыл, всякое желание, веришь, пропало… Там все грешки мои перечислены и не только – мои… И сказано, что отныне все перечисления будут идти на один лицевой счет и чтобы ни копейки Данилову, тебе то есть, и его, твоим, значит, соплякам… И это только предварительное, типа, условие дальнейшего сотрудничества, а основные будут обсуждены вот за этим столиком…

– Интересно, кто это такой борзый?

– Вот и я подумал, – кивнул «автомобильный бог». – И тебя решил взять… А тут – эти… Что если тот тип из-за них к нам не подойдет?

– Ну не подойдет, тебе-то какое горе?

– Он обещался список наших прегрешений в ментовку снести.

– Письмо при тебе? – спросил я. – Покажи!

– Да не могу я тебе его показать!

– С чего вдруг?..

– Да понимаешь, я через пять минут, как только прочитал его, спохватился, а на столе…

И он вдруг осекся.

Глава 6

– Опять он!

– Кто? – спросил я, не оборачиваясь.

– Пусть русалку отдаст! – пробормотал во сне лжеклассик.

Похоже, он не притворялся, а действительно спал.

– Да Стропилин этот твой! – злобно пробормотал Коленкин. – Гони ты его, Санек! Чего он сует нос не в свои дела?!

Я все-таки оглянулся. К нашему столику опять приближался Кеша. И в самом деле послать его, что ли, куда подальше? Он, конечно, набивался ко мне в ассистенты, но мало ли кто о чем мечтает? Правда, меня смущало два обстоятельства – уж очень уверенное сегодня у него выражение лица, а вот Митрофаныч его явно боится. Лицо – что! За него бывшего комсомольского деятеля всегда пощупать можно, а вот непонятный страх «автомобильного бога» иное дело. Выходит, директор СТО знает о Стропилине что-то такое, чего не знаю я.

– Он все еще здесь? – презрительно осведомился Кеша, указывая пальцем на Третьяковского?

– Слушай, чего ты к нему привязался? – не выдержал я. – И вообще – надоел! Вали отсюда, пока цел!

Стропилин обратил на мои слова ноль внимания.

– А письмецо превратилось в горстку пепла, не правда ли, гражданин Коленкин? – спросил он, обращаясь к ошеломленному директору городской СТО.

Тот судорожно дернул головой, соглашаясь и бормоча:

– Так неужто это ты… вы..

– Да, это мое письмо, специальным образом обработанное, – кивнул Кеша. – Так что мы еще посмотрим, кто отсюда уберется?

Это он уже в мой огород метнул камешек.

– Ты не понял, братан, – откликнулся я. – Мне насрать на твои игры, но ты сунулся на мою делянку и твои дешевые понты здесь не канают.

– Это ты им можешь голову дурить, чувак! – огрызнулся Стропилин. – Я-то знаю, кто ты на самом деле?

Рука моя сработала рефлекторно. Еще мгновение и это дешевый понтярщик снес бы в элитном кабаке пару столов, но в запястье мое кто-то вцепился железной хваткой. Я бы и вцепившегося стряхнул сейчас, как пушинку, но увидел вымученную улыбку лжеписателя, который сделал вид, что ухватился за мою конечность, чтобы подняться. Митрофаныч наблюдал за этой сценкой в полном обалдении, а наглый Иннокентий – с насмешкой. Я помог Третьяковскому подняться.

– Проводи меня до дому, дружище, – попросил он заплетающимся языком и взглядом показал – не спорь.

– Ладно, пойдем! – пробурчал я.

– Саня-Саня-Саня! – принялся канючить «автомобильный бог». – Куда ты! Погоди!

– Ни на что не соглашайся и ничего не подписывай, – напутствовал я его. – Это дешевый фраер – не более.

Директор СТО сник, а – Стропилин лишь хмыкнул. Я подхватил Графа под руку, довел до его до гардероба. Мы оделись и вышли из кабака.

– Вон те «Жигули»! – сказал мой спутник, указывая на скромную машинку, приткнувшуюся неподалеку от «Мерседеса». – Только за руль сядешь ты. Я и сюда-то еле доехал.

И он кинул мне ключи. Усадив его на пассажирское место, я занял водительское. Вывел «копейку» со двора.

– Я же вижу, что тебе хреново, – сказал я. – Зачем ты удрал из больницы?

– Хотел тебе показать истинное лице Стропилина.

– Да, лицо у него сегодня занимательное, – проговорил я. – А повадки по-прежнему – шакальи.

– Ты верно описал его сущность, – проговорил лжеклассик. – Он и есть шакал.

– Ты что – давно его знаешь?

– Прилично. Ты думаешь, он твой ровесник? Как бы не так. Он лет на десять старше. Боле того – он даже не твой друг детства Стропилин, Иннокентий Васильевич. Тот живет по-прежнему в Тюмени и ведать не ведает о своем литейском двойнике.

– Вот это уж действительно – охренеть! Кто же он на самом деле?..

– Не торопи, я все тебе расскажу и даже – очень художественно, в лицах и картинах… Я же все-таки – писатель, хоть и не настоящий… Кстати, а куда это ты меня везешь?

– Как – куда? К тебе домой, в Крапивин Дол!

– Нет, там я загнусь с гарантией… Вези меня лучше в «Загородный», к Стеше… По пути я буду рассказывать… Было это лет пять назад… Я тогда ни о каком КГБ и не помышлял… А был, ну скажем, свободным философом… Кстати, в СССР занятие не поощряемое… Жил я тогда в Москве. И вот однажды весенним утром я почувствовал, что предстоящий день чреват неприятностями, которые повлекут кардинальную перемену в моей судьбе…

…Неприятности ожидали меня в конце липовой аллеи, сдержанно шумевшей намокшими кронами. Морщились свежие лужи на дорожке. Арбузный уголок солнца высунулся из-за туч. На лаковом капоте черного лимузина, преградившего мне путь, не было ни капли, да и широкие заграничные шины были сухи и чисты, словно их только что поменяли. На всех четырех колесах сразу.

– Третьяковский, Евграф Евграфович?

Плоское равнодушное лицо. Оттопыренные уши. Глаза как две стеклянные, неровно пришитые пуговицы. В углу толстогубого рта изжеванная беломора. Что ему «Мальборо» или, там, «Кэмела» забугорного не достается из конфиската? А может он патриот? Второй, почти невидимый за затененным лобовым стеклом, остался за рулем. Отважные ребята. Бойцы. Впрочем, ерунда. Я застенчиво переступил в своих стариковских ботиках с калошами с ноги на ногу и, как бы невзначай, переложил трость в левую руку.

– С кем имею честь?

– Капитан Жихарев. Комитет государственной безопасности.

– Ага, – озадаченно проговорил я. – Ну и чем могу…

– Вам придется проехать с нами.

– Простите, не могли бы вы показать документик?

Едва уловимый жест, и в воздухе мелькнули красными крылышками «корочки».

– Благодарю, – сделал я церемонный поклон, – а теперь я хотел бы увидеть постановление о…

– В постанолении нет необходимости… Ведь это ненадолго, просто поговорить, ну может – задать некоторые вопросы.

– Ну что ж, – сказал рассудительно я, – если только поговорить, то можно и без ордера…

В стекляшках капитана Жихарева что-то блеснуло. Было видно, что он колеблется, и это внутреннее колебание неожиданно передалось его ледащему, с виду, телу. Неловко откачнувшись, он поспешно ухватился за никелированную ручку задней дверцы, будто боялся упасть.

– П-прошу!

Отказаться от такого приглашения, разумеется, было невозможно, поэтому я медленно, словно бы сохраняя стариковское достоинство, полез в кожаное нутро салона. Жихарев сел рядом с водителем, сердито хлопнув дверцей, и велел трогать. Переваливаясь, как гигантская утка, автомобиль пополз вдоль мощеной мокрым скользким гравием аллеи, чудом не задевая широкими бортами стволы деревьев. Я без всякого интереса смотрел по сторонам, лишь изредка поглядывая на крепкий стриженый затылок Жихарева

Даже если капитан врал, и меня все-таки арестовали, боятся мне, было совершенно нечего. Сейчас не тридцать седьмой год и даже не сорок девятый. Вот тогда меня арестовывали по-настоящему, без церемоний. Хлесткий удар по зубам. Завернутые назад, до хруста в суставах, руки. Мат в четыре этажа – эхом сквозь лестничные пролеты. А потом, изматывающий конвейер допросов, методический мордобой и, наконец, расстрел, который в последний момент почему-то отменили… Аллея кончилась и, диковинный в наших краях, автомобиль набрал скорость. За стеклами потянулись унылые, крытые толем, стрехи рабочего поселка. Скоро переезд, а после него, почти сразу, начнется черная стрела проспекта, и так до самой площади, где и стоит этот их модерновый особняк.

Не доехав до заветной площади каких-нибудь триста метров, лакированный мастодонт, почти не снижая скорости, резко свернул в переулок, где доживали свой век бывшие доходные дома. Когда-то в одном из них я снимал квартиру в три комнаты с ванной и прислугой, и всего за полста рублей в месяц. Теперь в этой квартире ютилось три семьи. Лепнина под потолком обвалилась, у амурчиков, поддерживающих перила балкона, озорные детишки – потомки победившего пролетариата – отбили не только крылышки, но и фиговые листочки, просторная ванная комната вся заставлена каким-то лоханями и завешана вечно не просыхающим бельем. А вот прежде…

Я ладонью, словно сигаретный дым, разогнал сгущающийся призрак минувшего. Мало ли, что тогда было – было, да бельем поросло. Меня начал беспокоить маршрут, которым меня везли два молчаливых стража. Почему сразу не к себе в столь памятные мне купеческие апартаменты, или теперь у них принято беседовать на конспиративных квартирах? А, может быть, они хотят меня завербовать, сделать штатным стукачом дачного поселка? Господи, это даже не смешно. Если бы мне лишь намекнули об этом, я бы разочаровался в наших доблестных органах окончательно. В любом случае, разъяснить эту сову требовалось немедленно.

– Товарищ капитан, – сказал я самым проникновенным голосом, на который способен, – вы случайно киднэпингом не промышляете?

Жихарев нервно обернулся.

– Чем?

– Похищением людей, – охотно объяснил я, – точнее, правда, будет – детей. По-английски…

Жихарев молча выслушал эту мою тираду, не отводя тревожного пуговичного взгляда.

– Нет, – ответил после некоторой паузы, почти испуганно. – Имейте терпение, Евграф Евграфович!

По имени отчеству, а не «гражданин Третьяковский» – хороший признак. Хотя, когда имеешь дело с органами, никакие признаки не следует считать надежными. Взвизгнув шинами, как будто мчался бог весть с какой скоростью, лимузин остановился. Жихарев проворно выбрался со своего места, отворил дверцу «пассажиру». Выставив вперед трость, чтобы капитан госбезопасности не попытался помочь «румяному старичку», я вышел наружу. Неторопливо осмотрелся. И в самом деле – доходный дом. Ступеньки, некогда ведущие вверх, к роскошной двери парадного, а теперь – на полметра ниже мостовой. На двери – утратившей былую роскошь под многими слоями казенной оливковой краски – скромная стеклянная табличка: ГОСПРОМСНАБ, или что-то в этом роде. Не конспиративная квартира, а целое фиктивное учреждение. Что же – масштаб. Впечатляет.

Жихарев уже спешил отворить дверь перед пока не арестованным, и все еще – не гражданином. Новые времена. Вежливость и предупредительность. За дверью – узкий вестибюль, вытертые мраморные ступени лестницы на второй этаж, а на втором этаже – казенный коридор, с выкрашенными все той же оливковой краской панелями. Сухой пыльный воздух. Два ряда обитых дерматином дверей. Некоторые распахнуты, простреливают коридор пулементыми очередями пишущих машинок. Капитан предупредительно двинулся вперед, указывая дорогу. Наконец, решительно открыл одну из дверей. Ничем от прочих не отличающуюся.

– Разрешите, товарищ майор?

Видимо, разрешение последовало. Шаг назад и в сторону, приглашающий жест, выдающий генетическую связь с предками – лакеями или половыми. Я, постукивая палочкой – въевшаяся в кровь привычка изображать старика – прошел в кабинет товарища майора. Ничего не неожиданного – шкафы, сейф, полированный, но ободранный стол, мягкие стулья. Сам майор – выправка, широкие плечи, ручища, проницательный, впрочем, умный взгляд. Седая щеточка усов. Залысины. Цивильный костюм, который изо всех сил старается не выглядеть кителем без погон. Майор поднялся из узкого для него кресла, протянул ладонь, заскорузлую, рабоче-крестьянскую.

– Зорин, Константин Павлович.

– Третьяковский, Евграф Евграфович.

– Прошу вас, садитесь, Евграф Евграфович, – откликнулся майор и уже другим тоном пробурчал подчиненному: – Ты пока свободен, капитан.

Жихарев хрустнул каблуками, испарился, не слышно притворив дверь. Я опустился на предложенный стул, сложил руки горкой на рукояти трости, вопросительно воззрился на майора.

– Может быть чайку? – осведомился тот.

– Не откажусь, – отозвался я и не удержался, ввернул: – Чайку мне в вашем учреждении еще не предлагали.

– Да, да, – рассеянно покивал майор. Поднял трубку одного из трех телефонов. – Раечка, принесите нам чаю. Спасибо.

– Пока суть да дело, Константин Павлович, я хотел бы знать, почему меня задержали?

Морщины на широком лбу майора прижались друг к дружке, словно детишки в грозу.

– Не задержали, а пригласили, Евграф Евграфович.

– Могли бы пригласить повесткой. Я гражданин законопослушный.

– По ряду причин – не могли, – сообщил майор. – Через некоторое время, вы узнаете – почему.

Я поерзал, поудобнее устраиваясь на стуле – мне стало интересно. Вновь бесшумно распахнулась дверь – вошла девушка, видимо, та самая Раечка. Я привычно охватил ее взглядом с головы до ног и привычно разочаровался – не похожа на мою покойную жену. Раечка выставила на стол две чашки на блюдцах, розетку с конфетами, благосклонно выслушала благодарность начальства, и ретировалась.

– Угощайтесь!

Кивнув, я подвинул чашку к себе, бесцельно поболтал ложечкой. Запах был хороший, значит, и чай не из продмага.

– Ну так я слушаю вас, Константин Павлович.

Майор госбезопасности с великокняжеским именем, выложил перед собой пухлую папку – поверх чашки я полюбопытствовал: не мое ли, гражданина Третьяковского, дело? – но не разобрал то, что бы написано на клапане. Ладно, все что мне надо знать, с точки зрения товарища майора, до моего сведения доведут, а то, что не надо – я все равно не узнаю. Зорин делиться со мною чем-то ни было, не спешил. Открыв папку, он мучительно долго листал ее и, наконец, сказал:

– Я предлагаю вам, Евграф Евграфович, сотрудничать с нами.

Мне показалось, что я ослышался. Мне, опытному зэку с двумя отсидками предлагают стать стукачом? Да не рехнулись ли в этом ведомстве часом?

– Вот именно мне?! – произнес я вслух. – С моей биографией?

– А что не так с вашей биографией? – спросил Зорин. – Возьмем, например, список ваших профессий… – Он снова полистал папку, которая, оказалась все-таки моим делом. – Актер второго состава в Художественном театре, инженер на строительстве Днепрогэса, редактор газеты «Кузница и пашня», преподаватель физики и истории в школе, препаратор палеонтологической экспедиции, приемщик утильсырья, натурщик во ВХУТЕМАСе… Хорошая советская биография!

– А то, что я, так сказать, подвергался?

– Ну и что? – спросил майор. – Мой отец, например, тоже был арестован в тридцать седьмом и получил пятнашку, это не помешало ему впоследствии выйти в отставку в звании генерал-майора КГБ.

– Тогда вы тем более, должны понимать, что предлагать бывшему зэку стучать – это мягко говоря неосмотрительно…

Зорин покачал головой.

– Боюсь, вы неверно меня поняли, Евграф Евграфович, – сказал он. – Рядовой сексот или, выражаясь вашей терминологией «стукач» Третьяковский нам не нужен. Тем более, что в моем ведомстве таковых не держат.

– Пилюлю пытаешься подсластить, начальник, – с усмешкой произнес я.

– Нет, – ответил он. – Я лишь прошу отнестись к моему предложению серьезно.

– Я постараюсь, но мне нужна дополнительная информация.

– Разумеется. Мы потому к вам и обратились, что вы умеете осмысливать информацию разной сложности и делать из нее удивительные выводы…

– Благодарю, но если можно – ближе к делу.

– Вы знаете о существовании такого города, как Литейск?

– Конечно, – не стал отрицать я. – С некоторого времени там живет мой родной брат-близнец Миний Евграфович. Он считает, что лучше быть литературным классиком в провинции, чем третьеразрядным литератором здесь, в Москве.

– Разумный подход, – сказал майор, от которого не укрылось раздражение в моем голосе. – И нам он более чем на руку.

– Если вы копаете под моего братца, которого я, да, недолюбливаю, то вам я ничем помочь не могу. Родная кровь не водица, какие бы внутри семьи ни возникали разногласия.

– Нет-нет, к вашему брату мое предложение отношения не имеет. Говоря о том, что факт его проживания в Литейске нам на руку, я имел в виду совсем иное.

– Что же?

– Если нам с вами удастся договориться, может понадобиться ваше присутствие в городе, где живет ваш брат.

– Туманно, но допустим.

– Впрочем, не это главное, важнее то, что происходит в самом Литейске.

– А что там происходит?

Глава 7

– Чтобы ответить на этот вопрос, мне нужно время, а вам допуск к совершенно секретной информации.

– Старый трюк, гражданин майор, – отмахнулся я. – Чтобы получить допуск, я должен дать согласие на сотрудничество. Не дождетесь. Так что, если у органов к бывшему зэку вопросов не имеется, разрешите откланяться.

– А ведь у вас в трости, Евграф Евграфович, обоюдоострый клинок, тридцать пять сантиметров длиной, вынимается поворотом рукоятки по часовой стрелке, – сказал Зорин. – Это опасное холодное оружие и пользуетесь вы им виртуозно. В качестве доказательства могу привести результаты судмедэкспертизы, по делу об убийстве гражданина Дылдина, сорока лет, бывшего рецидивиста, насильника и педофила. Бывшим сделали его вы. А я пустил следствие по ложному следу. Удивлены?

– Не очень, – пробурчал я.

– И я не удивлен, – продолжал он. – Ведь у вас большой опыт. Осиротев в шестнадцать лет, вы отправились вольноопределяющимся на фронт Первой Мировой, участвовали в Брусиловском прорыве, дослужились до чина поручика, награждены солдатским Георгиевским крестом, побывали в австрийском плену, бежали. Приняли Октябрьскую революцию, воевали в Гражданскую, были взводным в Первой конной, сам легендарный командарм Буденый вручил вам именной маузер. В тридцать седьмом вас арестовали, приговор Особой тройки – десять лет без права переписки. Расстрел отменили специальным указом товарища Сталина. Выпустили как незаконно репрессированного. Участвовали в Великой Отечественной, были командиром артиллерийской батареи, дошли до Берлина, награждены медалями, в том числе и «За отвагу». В сорок девятом снова арест, на это раз вы получили двадцать пять лет, но попали под Бериевскую амнистию.