Читать онлайн Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда бесплатно

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2023

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2023

Предисловие

Книга израильского разведчика Вольфганга Лотца «Шпион в шампанском» заполняет некоторую пустоту на книжной полке, где в последнее время появилось немало интересных книг о деятельности зарубежных спецслужб.

Относительно небольшая, но эффективная разведка Израиля пока еще мало известна российскому читателю. Это связано с тем, что израильские разведчики не склонны рекламировать свою деятельность, справедливо полагая, что в этой профессии молчание, несомненно, является золотом. В спецслужбе, которая существует уже около полувека, до сих пор почти не было «диссидентов» и перебежчиков, выступавших с громкими разоблачениями. Правительственные инстанции и общественность Израиля тоже не спешат делать из своих разведчиков козлов отпущения даже тогда, когда в их работе случаются серьезные провалы (например, арест в США израильского агента, сотрудника американской военно-морской разведки Джонатана Полларда) или когда те или иные операции израильских спецслужб получают нежелательную огласку, как, например, похищение агентами разведки Израиля в Риме израильского атомщика Вануну.

Вместе с тем, как и всякая спецслужба, разведка Израиля не всегда может устоять перед соблазном похвастаться успешно проведенной крупной операцией, которая может иметь большой международный резонанс, как, например, розыск и похищение в Аргентине нацистского преступника Адольфа Эйхмана.

Историю израильского разведчика-нелегала Вольфганга Лотца и его супруги Вальтрауд в Израиле, судя по всему, тоже считают примером успешной работы разведки. И это несмотря на то, что Лотц и его жена после четырех лет нелегальной работы в Египте были арестованы и приговорены к длительному сроку лишения свободы. В поведении супругов Лотц после ареста не было ничего героического: они полностью признали свою вину и отдали себя на милость правосудия.

Российскому читателю, знатоку и ценителю детективного жанра, книга Вольфганга Лотца будет интересна тем, что она приоткрывает одну из самых оберегаемых сторон деятельности разведывательных служб – нелегальную разведку. В мире найдется не так уж много разведок, которые, не ограничиваясь проведением отдельных операций с нелегальных позиций, создают активно и постоянно действующую нелегальную службу. На протяжении многих десятилетий пальму первенства в этой области прочно удерживала российская (советская) разведка, как внешняя (Первое главное управление КГБ и Служба внешней разведки РФ), так и военная (Главное разведывательное управление Генштаба вооруженных сил). Достойными нашими учениками оказались разведчики ГДР. Сейчас, после громких судебных процессов, в том числе и над бывшим начальником восточногерманской разведки, генерал-полковником Маркусом Вольфом, уже не только профессионалам, но и широкой публике известно, что наиболее значительные достижения этой разведслужбы были связаны именно с работой нелегального аппарата.

Нелегальная разведка возникает не на пустом месте и не по прихоти отдельных руководителей. Существуют объективные условия, которые вызывают ее к жизни. Прежде всего – это невозможность использования официальных учреждений своей страны для прикрытия работы разведки за рубежом в силу отсутствия дипломатических отношений с разведываемой страной или чересчур жесткого контрразведывательного режима, с чем постоянно встречалась советская секретная служба в предвоенный период и в годы «холодной войны». Другой фактор – нежелание правительства рисковать компрометацией своих официальных учреждений за рубежом вследствие их активного использования разведкой.

Книга Вольфганга Лотца свидетельствует о том, что в Израиле была необходимость в нелегальной разведке. Египет в шестидесятые годы, несомненно, являлся для израильской разведки особо приоритетной страной, которая требовала постоянного разведывательного освещения. В то же время отсутствие дипломатических отношений и полный бойкот Израиля арабскими странами крайне затруднял работу разведки в Египте. В страну не допускались не только израильские граждане, но даже иностранцы, посетившие Израиль, если у них в паспорте имелась соответствующая отметка израильских властей.

Оставалось единственное возможное решение: использовать разведчиков-нелегалов. У Вольфганга Лотца были хорошие данные для того, чтобы освоить эту экзотическую и опасную профессию: неизраильское происхождение, знание нескольких иностранных языков, военная подготовка, наличие престижных увлечений, которые должны были открыть ему дорогу в интересующие круги египетского общества, красавица жена, которая могла стать украшением любой мужской компании. Но самое главное, наверное, все-таки было в том, что Лотц, судя по всему, к этому времени уже проявил себя как человек долга, патриот своей страны, который готов был служить ее интересам, подвергая себя большому риску.

Насколько это Вольфгангу Лотцу удалось, пусть судит читатель, тем более что со времени описываемых событий прошло уже достаточно много лет; страсти, кипевшие в тот период вокруг Израиля и Египта улеглись, и теперь в ретроспективе можно спокойно сопоставить затраченные усилия и полученные результаты.

Книга Вольфганга Лотца производит впечатление искреннего повествования, написанного простым и ясным языком. Тут есть все, что требуется от современного документального детектива: картинки светской жизни, в которую удачно вписывается пара израильских нелегалов; эксклюзивный конно-спортивный клуб; ночные карнавалы на берегу Нила. Есть и более пикантные моменты, связанные с тем, что в какой-то момент работающие в Египте немецкие специалисты-ракетчики, деятельность которых особенно беспокоит Израиль, вдруг начинают получать по почте посылки с взрывными устройствами.

При всей остроте сюжета книга не перегружена ни политической риторикой, ни специальной терминологией. Можно лишь пожалеть о некотором привкусе высокомерия и даже расизма, с которым автор пишет о своих бывших помощниках, тех самых египтянах, которых он использовал в разведывательных целях, а также о своих противниках из числа сотрудников египетских спецслужб, которых он некоторое время успешно водил за нос. Хотя в конце концов разоблачили Лотца все те же египтяне, пусть даже и по подсказке своих советских коллег.

Ю. Кобяков, генерал-майор в отставке

Рождение разведчика

«Подсудимый Лотц, суд признал вас виновным по всем пунктам обвинения. Вы обвиняетесь в том, что в интересах разведки Израиля занимались шпионажем и саботажем против Объединенной Арабской Республики… Вы приговариваетесь к смертной казни… Подсудимая Лотц, суд также обвиняет вас…»

Я проснулся в холодном поту. Яркие лучи солнца проникали сквозь жалюзи. С улицы доносился шум автомашин, идущих в сторону Тель-Авива. Вальтрауд сидит на веранде, пьет кофе, просматривая утреннюю газету.

Наш судебный процесс начался 27 июля 1965 года и продолжался около месяца. На суде я утверждал, что я немец, завербованный израильской разведкой для работы против Египта. Я также утверждал, что принял предложение израильской разведки из материальных соображений. Я был убежден, что моя легенда выдержит любую проверку. Несмотря на то что я покинул Германию в 1933 году, я сохранил немецкое гражданство, и у меня имелись подлинные немецкие документы.

А родился я в 1921 году в Мангейме. Мой отец Ганс работал режиссером сначала Берлинского театра, а затем Гамбургского государственного театра. Моя мать Хелен была еврейской актрисой. От своих родителей я, кажется, унаследовал некоторые актерские способности, что оказалось очень полезным во время моей работы в Египте. Там я играл роль богатого и независимого человека, этакого светского денди, симпатичного и щедрого, с хорошими связями и чувством юмора.

Мои родители не отличались особой религиозностью, и в силу этого во младенчестве я не подвергся обрезанию, что существенно подтвердило мою легенду о немецком происхождении и в итоге спасло мне жизнь. Я вырос в Берлине, с 1931 года посещал престижную Момсеновскую гимназию. Вскоре мои родители развелись. Это произошло в 1933 году, когда к власти пришли нацисты. Мать понимала, что у нас, евреев, в Германии не было будущего, и мы эмигрировали в Палестину. Мать нашла себе работу в еврейском театре Хабима. Для нас, как и для большинства еврейских эмигрантов из Европы, жизнь в Палестине оказалась очень трудной. Мать привыкла к утонченной жизни берлинской интеллигенции, а в Палестине мы оказались в обстановке отсталой слаборазвитой страны, которая требовала от своих жителей качеств первопроходцев. Мать не говорила на иврите и никого здесь не знала. Мне было уже легче, чем ей. В двенадцать лет я поступил в сельскохозяйственную школу Бен-Шемен, где я полюбил лошадей, еще не зная, как это мне пригодится в будущем.

Годы шли, и напряженность в отношениях между палестинскими арабами и евреями нарастала. В 1937 году в возрасте 16 лет я вступил в организацию Хагана, подпольную армию палестинских евреев. В то время поселок Бен-Шемен был полностью окружен арабскими поселениями и проехать туда можно было только на автобусе под сильной охраной. Я принимал участие в охране таких автобусов, которые помимо еврейских поселенцев нередко перевозили тайный груз оружия, а также в охране самого поселка Бен-Шемен. Эту задачу мы чаще всего выполняли верхом на лошадях.

После начала Второй мировой войны, прибавив себе возраст, я поступил добровольцем в британскую армию и попал в лагерь для подготовки диверсантов. К тому времени я свободно владел ивритом, арабским, немецким и английским языками. Англичане это быстро оценили и отправили меня служить в Египет. Войну я провел в Египте и Северной Африке, закончив ее в звании старшины. В то время у меня были закрученные кверху рыжие усы, за что я получил прозвище Рыжий. Постепенно я набирался разнообразного жизненного опыта, который требовал более серьезного применения, чем это было нужно на посту администратора нефтебазы в Хайфе, куда я попал после окончания войны. И я занялся контрабандной доставкой оружия для Хаганы. Так началась моя двойная жизнь.

Этот период моей жизни продолжался около трех лет, пока не началась первая арабо-израильская война 1948 года. Я немедленно записался в армию Израиля добровольцем. Мне присвоили звание лейтенанта и поручили командовать ротой необученных эмигрантов. Моя рота принимала участие в ожесточенных схватках в районе Латруна, где перед нами была поставлена задача разблокирования так называемого «бирманского маршрута», который вел в Иерусалим. К концу войны независимость Израиля стала реальностью. Привыкнув к военной жизни и не видя особых перспектив в гражданской сфере, я остался в армии. Служил в строевых и учебных подразделениях, дослужился до майора. К моменту Суэцкой кампании 1956 года я уже служил командиром роты пехотной бригады, которая захватила город Рафах в пустыне Негев.

Годы шли, и военная служба, которая становилась все более рутинной и административной, стала мне надоедать. За прошедшие двадцать лет я дважды женился и разводился. И вот именно в этот момент, когда жизнь стала довольно скучной, со мной установила контакт разведка Израиля. Сделанное мне предложение сильно меня озадачило, и, прежде чем дать ответ, я решил посоветоваться со своим близким другом, занимавшим высокий пост в разведке. Я спросил его мнение, подойду ли я для этой службы.

– Судя по моему опыту, – несколько загадочно ответил мой друг, – с тобой может случиться одно из двух. Либо через пару недель ты вернешься домой со словами о том, что твои нервы не выдерживают такой нагрузки, либо почувствуешь себя как рыба в воде.

И я действительно почувствовал себя как рыба в воде. Оглядываясь назад, я думаю, что выбор израильской разведки не был делом случая. Это результат глубокого изучения потенциального кандидата. Несмотря на то что я был евреем-полукровкой, мои настроения носили глубоко патриотический характер, и я готов был служить своей стране. В силу своего происхождения я легко мог сойти за немца. У меня были светлые волосы и широкие плечи. Своей внешностью и манерой поведения я отвечал традиционному тевтонскому стереотипу. Я любил выпивать и вполне мог сойти за немецкого офицера-рубаку. Все эти качества вместе с некоторой способностью к актерству привели к результату, который нетрудно предсказать. Я умел командовать, умел подчиняться, был неробкого десятка и не склонен особо задумываться о риске, связанном с моей новой профессией.

Началась подготовка. Программа была исключительно насыщенной и целеустремленной. Мое предстоящее внедрение в Египет планировалось как серьезная военная операция. Прежде всего надо было хорошо изучить внутриполитическую обстановку, и первые же недели моего пребывания в Египте подтвердили, что затраченные усилия не пропали даром. Но это стало ясно позже. А в период подготовки мне надо было просто заучивать наизусть огромное количество сведений, которые нужно было знать для того, чтобы научиться добывать ту информацию, в которой нуждалась разведка Израиля.

Гамаль Абдель Насер пришел к власти в результате бескровного переворота 22 июля 1952 года. Я помню, что был изумлен той легкостью, с которой свергли прогнивший режим короля Фарука. Заговор превосходно спланировали, но его осуществление оставляло желать лучшего. Например, правительственная связь не была отключена, потому что ответственный за это старший офицер в то время смотрел кинофильм. По дороге к штабу заговорщиков Насер был остановлен полицией из-за неисправного стоп-сигнала его автомобиля. Позже его по ошибке чуть не арестовали его же сторонники. Эта была сумбурная ночь для всех, но на следующее утро один из ближайших сторонников Насера, Али Сабри, посетил американского посла Джефферсона Каффери и сообщил ему о бескровном перевороте, о свержении Фарука, о назначении Нагиба президентом, а Насера премьером. Посланец сообщил, что новый режим хочет поддерживать дружеские отношения с Соединенными Штатами Америки.

С внешней стороны все выглядело вполне прилично. Режим Нагиба – Насера, несмотря на отсутствие широкой народной поддержки, имел неплохой имидж. Все просто устали от Фарука и надеялись на выход страны из затяжного экономического кризиса. Новые правители обещали стабилизировать экономическое положение, улучшить жизнь крестьянства посредством проведения земельной реформы и довольно предусмотрительно воздерживались от враждебных заявлений по отношению к Израилю. Американцы с интересом наблюдали за первыми шагами нового режима. Меньше всего им хотелось, чтобы ситуация в Египте стала развиваться по сирийскому пути, где один переворот следовал за другим, одна открыто коррумпированная хунта сменяла другую. Кроме того, в Египте действовала довольно сильная, но политически не признанная коммунистическая партия, которая наряду с экстремистской организацией «Братья мусульмане» активно боролась с режимом Фарука. Соседние с Египтом арабские страны, несмотря на советскую и американскую экономическую помощь, постоянно находились в состоянии политического брожения и социальной напряженности. В регионе сохранялось состояние неустойчивого равновесия: монархистские режимы были непрочны, а революционные – неопытны. В этой обстановке американцы надеялись на то, что сильный египетский лидер станет примером для соседей и будет служить фактором стабильности в регионе, сумеет консолидировать египетское общество на прозападной основе.

Не было сомнения в том, что Насер получил исключительно тяжелое наследство. Человеческий материал, с которым ему предстояло начать работу, выглядел малоперспективным. Главная трудность заключалась в полном отсутствии национальной идеи и патриотического духа. Крестьянство и рабочие были абсолютно аполитичны и сами смотрели на себя как на людей второго сорта. Глубоко укоренившейся проблемой оставалась коррупция. Взяточничество стало неотъемлемой частью египетского образа жизни. Поэтому израильская разведка полагала, что по прибытии в Египет мне удастся использовать эти факторы для успешной разведывательной работы.

На первых порах лидеров египетской революции рассматривали как спасителей, которые избавили страну от ненавистного режима Фарука. Хотя Насер предпринял некоторые шаги по улучшению жизни трудящихся, существенной частью его стиля руководства стали репрессивные меры – аресты политических оппонентов без суда и следствия, создание концлагерей, что, конечно, вызывало недовольство населения.

В начальный период пребывания у власти Насер проявлял сдержанность в вопросе об отношении к Израилю, но постепенно его позиции ужесточились. Серия террористических рейдов против Израиля в районе сектора Газа довела ситуацию до точки кипения и явилась непосредственным поводом для начала Суэцкой кампании 1956 года, которая для Египта окончилась катастрофой. Затем последовали волнения в Сирии и Иордании, которые продолжались до 1958 года, пока, наконец, Насеру не удалось упрочить свои позиции благодаря заключению союза с Сирией. В тот момент Насер находился в зените своей славы, но египетские тюрьмы были заполнены до отказа противниками его режима. Условия содержания арестованных ужасали. Так народный вождь стал деспотом.

Тем временем положение евреев в Египте постоянно ухудшалось. Это стало еще одной из причин, которая побудила меня согласиться на работу в разведке. Веками в Египте евреи мирно жили бок о бок с арабами. Арабские бизнесмены были очень высокого мнения о деловых качествах евреев, которые считались отличными работодателями: они заботились о своих работниках, предусматривали конкретные меры социальной защиты в области здравоохранения. Подобно египетским пашам, евреи придерживались определенных этических стандартов в отношениях со своими работниками, которые несли на себе отпечаток феодализма и могли продолжаться на протяжении нескольких поколений. Значительная часть евреев работали ювелирами, несколько меньшая – торговцами. Среди евреев имелась довольно заметная прослойка интеллигенции: учителей, врачей, адвокатов. Межэтнические отношения были довольно гармоничными, несмотря на то, что по примеру большинства европейских стран в Египте имелись ограничения, не позволявшие евреем подниматься на государственной службе выше определенного уровня. Но даже эти ограничения нельзя было относить к проявлениям антисемитизма. Все принимали это почти как должное, и мало кто выражал этим недовольство, за исключением, пожалуй, некоторых представителей либеральной еврейской интеллигенции.

Однако в 1954 году Насер решил начать кампанию антисемитизма. Она проводилась в форме секвестра еврейской собственности и имела своей основной целью пополнение государственной казны. Вместе с тем некоторые чиновники, занимавшие различные посты в государственных учреждениях Египта, стремились воспользоваться этой кампанией для того, чтобы свести на нет влияние еврейской общины в стране. Был разработан специальный план, который в общих чертах сводился к следующему: предполагалось в течение пяти лет провести постепенную конфискацию всех еврейских капиталов и имущества. Еврейские коммерческие предприятия подлежали национализации, а работавшие в них евреи – увольнению. От двух до двух с половиной тысяч евреев должны были быть подвергнуты аресту на несколько месяцев, затем их место должны были занять другие арестованные. К счастью для еврейского населения, в тот период Египет поддерживал дружеские отношения с Соединенными Штатами, и это служило весьма существенным тормозом на пути репрессий. Таким образом, эти репрессивные меры не были столь масштабны и жестоки, как в нацистской Германии или Советском Союзе.

К тому времени в Египте проживало около 100 тысяч евреев, но, естественно, с началом преследований началась массовая эмиграция евреев, особенно молодого поколения, в Израиль и европейские страны. Однако более зажиточные и обеспеченные евреи не спешили покидать страну, считая ее своей родиной. Это продолжалось около двух лет, но к началу войны 1956 года большинство коренных евреев оказалось в тюрьмах, а евреи европейского происхождения были высланы из страны с конфискацией имущества.

В ходе подготовки я не только детально изучил положение еврейской общины в Египте, но и получил довольно подробную информацию о деятельности в этой стране бывших нацистов, которых Насер пригласил для оказания помощи в военном строительстве и реформировании вооруженных сил.

Изучив обстановку в Египте, я занялся разработкой надежной легенды. По иронии судьбы мне предстояло снова стать немцем, и с этой целью я немного подкорректировал свою биографию. Так, по легенде вместо отъезда из Германии в 1933 году я «поступил» добровольцем в 115-ю дивизию Африканского корпуса Роммеля, в составе которой прослужил всю войну. После войны я «провел» одиннадцать лет в Австралии, где нажил неплохое состояние игрой на скачках и разведением лошадей. Потом тоска по родине якобы снова привела меня в Германию, откуда через год я выехал в Каир.

С этими фальсифицированными данными я должен был отправиться в Германию и зарегистрироваться в берлинской мэрии как репатриант из Израиля, заявив, что мне надоело жить в Израиле и что я вновь хочу стать немецким гражданином. Мои руководители в разведке полностью отдавали себе отчет в том, что эта легенда, как, впрочем, и всякая другая легенда, имела свои слабые места. Главная опасность заключалась в том, что если кто-то захочет проверить меня достаточно глубоко, то он может докопаться до моего заявления об отказе от израильского гражданства. Альтернативой этому могла стать работа по фальшивым документам на чужое имя, однако, взвесив все «за» и «против», мы пришли к выводу о предпочтительности первого варианта – подлинность документов перевешивала все остальные недостатки. В результате я оказался одним из немногих нелегалов, который действовал под своим подлинным именем.

Для того чтобы сбить с толку возможное расследование, я должен был сменить несколько адресов. Фактически, я провел в Германии целый год, занимаясь только изучением обстановки и обкаткой своей легенды.

До отъезда в Германию я ознакомился еще с одной информацией, которая имела для меня первостепенную важность. Она касалась структуры египетских спецслужб и контрразведывательного режима в стране.

Надо отметить, что уже с первых шагов режим Насера установил в стране обстановку тотальной шпиономании, которая постоянно нагнеталась. Разведывательные службы разрослись до невероятных масштабов. Существовала египетская военная разведывательная служба, которая занималась чисто военными вопросами армейской наземной и воздушной разведки. Помимо нее существовали еще две спецслужбы, которые пользовались огромным влиянием. Наиболее важная из них называлась «Мухабарат Эль-Амма», то есть Управление общей разведки (УОР). Кроме того, существовала «Мабахес Эль-Амма», или Тайная полиция. Управление общей разведки подчинялось непосредственно президенту и обладало почти неограниченными полномочиями. Оно могло без всякой официальной санкции арестовывать и пытать людей, конфисковывать их собственность и даже убивать неугодных режиму лиц. Полномочия и функции УОР нигде не были четко закреплены, и в руках диктатора это ведомство было ничем не контролируемым орудием произвола. Оно занималось разведкой и контрразведкой, выполняло многие чисто полицейские функции. Тайная полиция подчинялась министру внутренних дел и занималась вопросами внутренней безопасности, проверкой благонадежности государственных служащих и только в редких случаях занималась чисто уголовными расследованиями, которые входили в компетенцию обычной полиции.

Между этими двумя основными спецслужбами сохранялись натянутые отношения. Профессиональная ревность и стремление выслужиться перед руководством часто затрудняли их сотрудничество и даже простой обмен информацией. Были случаи, когда соперничающие службы прямо саботировали работу друг друга.

Каждая из спецслужб имела огромное число добровольных осведомителей. Практически каждый привратник, таксист, лавочник, официант или уличный нищий являлся реальным или потенциальным информатором полиции, который доносил на всех, с кем он вступал в контакт. Отказ от сотрудничества с полицией мог привести к потере работы и более серьезным последствиям. Через эту густую сеть осведомителей УОР и Тайная полиция могли контролировать деятельность любого человека. Понятно, что информация, полученная таким образом, не всегда соответствовала действительности. Нередко информаторы сами придумывали «сведения», чтобы добиться расположения полиции. В других случаях люди доносили друг на друга из чувства зависти или мести. Те, на кого поступал донос, арестовывались и подвергались пыткам без какой-либо проверки поступивших сведений.

Установка скрытых микрофонов и прослушивание телефонов практиковались в отношении всех европейцев без исключения. Хорошо помню, как я снял свою первую квартиру на улице Исмаила Мухаммеда в районе Замалек. На новоселье ко мне зашел вице-консул американского консульства. Он рассказал мне, что раньше занимал эту квартиру, и показал мне скрытый микрофон, установленный в моем телефонном аппарате. Я отключил этот микрофон, но на следующий день ко мне явился работник телефонной станции, который исправил «повреждение».

В другом случае мы с женой были приглашены в гости к голландцу по имени Ханк Венкебах, который служил в Египте генеральным директором нефтяной компании «Шелл». Когда мы зашли в его роскошную гостиную, он подвел нас к бару и со словами «Пока ничего не говорите» отодвинул в сторону большое зеркало за баром и показал нам скрытый микрофон. Он смачно выругался по-арабски и оторвал микрофон.

– Теперь мы можем поговорить спокойно, – сказал он, – но завтра кто-то поставит на это же самое место новый микрофон.

Во время пребывания в Египте мы с женой должны были постоянно помнить о скрытых микрофонах и периодически проверять нашу квартиру. Мы выработали набор кодовых фраз, которыми мы пользовались в разговорах дома для того, чтобы сбить с толку «слухачей». Так, например, мы всегда называли Израиль Швейцарией, а израильскую разведку дядюшкой Отто, радиопередача называлась прогулкой и так далее. Разговоры по важным и деликатным вопросам велись только на открытом воздухе, когда возможность подслушивания была полностью исключена.

Египетская служба внутренней безопасности была и остается одной из самых активных и жестоких спецслужб в мире. Без этого «всевидящего ока» система бы не выжила. Внешняя разведка Египта, с другой стороны, никогда не отличалась эффективностью. В ней всегда имелось подразделение, нацеленное на Израиль, подразделение, которое занималось подготовкой диверсантов для Адена, подразделение, в задачу которого входило похищение политических противников за рубежом и т. п. Огромные людские и финансовые ресурсы направлялись на подготовку заговоров и террористических актов видных политических деятелей, включая короля Саудовской Аравии Сауда, короля Иордании Хусейна, президента Туниса Бургибы, короля Ливии Идриса. Много сил и средств уходило на стимулирование революционного движения в арабских и африканских странах. Однако практические результаты работы УОР за рубежом во многих случаях приближались к нулю.

Деятельность службы внутренней контрразведки всегда оставалась для меня загадкой. Египет был наводнен не только своими собственными агентами, которые шпионили за своими собственными гражданами, но и буквально тысячами иностранных агентов, которые наблюдали за египетскими агентами, а также за государственными служащими и правительственными чиновниками вплоть до министров. Каир и даже Александрия были и продолжают оставаться гигантскими «разведывательными базарами». Каждый следит за каждым за деньги или по принуждению. Появившиеся в Египте германские авиаконструкторы и ракетчики прошли не только через руки египетской Тайной полиции, Военной разведки, Управления общей разведки, но также американского ЦРУ, британской СИС, израильской и многих других разведок. Но они были не единственными объектами внимания иностранных спецслужб. Все основные правительственные учреждения Египта были прямо-таки нашпигованы иностранной агентурой. Время от времени эти спецслужбы начинали «ухаживать» друг за другом. Офицеры ЦРУ приглашали офицеров УОР на ужин. На любом светском мероприятии высокого уровня всегда можно было лицезреть мирно беседующих другом с другом представителей ЦРУ, УОР и израильской разведки. Таков был мир, в который мне предстояло погрузиться, мир заговоров и контрзаговоров, утыканный глазами и ушами, от которых невозможно укрыться. Когда я готовился выехать в Германию, а оттуда в Каир, я только в самых общих чертах представлял себе, с какой многоголовой гидрой мне предстоит сразиться.

Светские разговоры

Год я провел в Германии, обкатывая свою легенду. Я играл роль националистически настроенного бывшего офицера вермахта, который весьма критически относился к новой Германии. Сначала я жил в Берлине, где вступил в местный конно-спортивный клуб, а затем переехал в Мюнхен. К концу декабря 1960 года я уже был готов приступить к выполнению второго этапа моего плана. На автомашине я отправился в Геную, а оттуда на пассажирском морском лайнере, первым классом, через шесть дней прибыл в Египет. Я выступал в роли богатого немецкого конезаводчика.

Я был рад оказаться наконец в Египте и приступить к работе, однако вскоре дала о себе знать одна проблема, которой в период моей подготовки не придавали значения, – одиночество. Остановившись в отеле «Захра», я чувствовал себя совершенно одиноким, и настроение мое падало с каждым днем. Я старался преодолеть это чувство и как можно быстрее включиться в работу – начать поиск полезных контактов.

В то время вся атмосфера Египта полностью соответствовала тому представлению, которое создалось у меня в процессе подготовки к нелегальной работе в чужой стране. Достаточно было выйти на улицу, как глаз невольно фиксировал элементы «всевидящего ока», на которых базировалась вся система местной внутренней безопасности. Соглядатаи сидели на каждом углу, у порога каждого дома, около каждой лавки и просто наблюдали. Эта гигантская коллективная «сетчатка» являлась неотъемлемой частью каирских улиц. Казалось, что весь город превратился в какого-то фантастического зверя, который внимательно наблюдал за своими потенциальными жертвами.

Для меня, как любителя верховой езды, первоочередной задачей стало установить контакт с каирскими конно-спортивными клубами, в чем менеджер отеля с готовностью вызвался мне помочь. Ближайшим и, кстати, самым лучшим был «Кавалерийский клуб» в Гезире. Его содержали египетские офицеры, но в него допускались также и иностранцы. Менеджер отеля сам вызвался отвезти меня в этот клуб, и сделал это с максимальной помпой. Выйдя из машины, я не спеша стал прогуливаться по территории клуба, рассматривая лошадей в стойлах и гарцующих всадников.

Вскоре ко мне подошел смуглый, чисто выбритый египтянин в костюме для верховой езды, который довольно чопорно представился генералом полиции Юсуфом Али Гурабом, почетным президентом клуба. Я объяснил генералу Гурабу, что я только что приехал в Каир и, как большой любитель верховой езды и ценитель арабских скакунов, решил воспользоваться возможностью посетить самый престижный клуб. Мимоходом я заметил, что в Германии я занимаюсь разведением лошадей.

Генерал был явно рад знакомству и после моего осмотра клуба пригласил меня на чашку кофе. Скоро к нам присоединились другие египтяне, некоторые в офицерской форме, и генерал Гураб представил их мне. Я едва мог сдержать улыбку, когда он на арабском языке, которого я, по легенде, не знал, пространно рассказывал им, что я самый известный конезаводчик и тренер Германии по верховой езде.

Одна из присутствовавших на этой встрече дам, Вигдан Эль-Барбари, которую все называли Дании, заметила, что вечером того же дня она устраивает у себя дома небольшой коктейль и была бы рада видеть меня в числе своих гостей. Я принял это приглашение, за которым вскоре последовали другие, особенно после того, как я намекнул, что могу надолго поселиться в Египте.

В дальнейшем я начал совершать ежедневные верховые прогулки с генералом Гурабом, и вскоре мы подружились. Без особого труда он уговорил меня купить нескольких лошадей и разместить их в клубе. Постепенно меня стали рассматривать как протеже генерала, и это способствовало расширению круга моих связей.

Вскоре я сделался регулярным гостем в доме Гураба и начал осторожно закреплять нашу дружбу подношением различных подарков, чаще всего тех, о которых он и его семья давно мечтали. Об этом нетрудно было догадаться, ведь египтян, как испорченных детей, надо было постоянно задабривать всяческими подношениями, иначе они могли доставить массу неприятностей. В ответ на мои подарки генерал Гураб в полной мере использовал свое влияние, чтобы как-то отплатить мне. Он представлял меня нужным людям, оказывал содействие в получении различных лицензий и разрешений, давал полезные рекомендации, чем в немалой степени способствовал упрочению моего положения в Египте. Он придерживался своего собственного кодекса чести, о котором напоминал мне при каждом удобном случае. Согласно этому кодексу, принятие подарков и одновременно оказание услуг служили актами дружбы и не имели ничего общего со взяточничеством или коррупцией. Занимая у меня время от времени деньги, Юсуф всегда их возвращал.

По мере того как я углублял знакомство с Гурабом, он все больше мне нравился – он казался гораздо порядочнее многих египтян. Вскоре я даже начал сожалеть о том, что мне в конечном счете придется использовать генерала в интересах израильской разведки, последствия чего было трудно предвидеть.

Через полгода, закрепив легенду и установив полезные контакты, я возвратился в Европу, где на конспиративной встрече в Париже отчитался перед своим руководителем, который выразил удовлетворение результатами моей работы.

Я подготовил для него подробный отчет, к которому приложил некоторые документы и фотографии. Взамен я получил инструкции на будущее, значительную сумму денег и миниатюрный радиопередатчик, закамуфлированный в каблуке сапога для верховой езды. Он также дал мне кодовую таблицу, ключ к которой находился в книге, посвященной разведению лошадей. Теперь я был готов к серьезной работе – моими главными задачами стали сбор информации о египетских оборонительных укреплениях, оценка темпов наращивания военной мощи, а также контроль за предстоящим приездом в Египет немецких и австрийских конструкторов авиационной и ракетной техники.

Утром 3 июня 1961 года я сел на поезд «Ориент-экспресс», где оказался в одном купе вместе с очаровательной голубоглазой блондинкой, высокой, с весьма рельефной фигурой, из тех, которые мне всегда нравились. Ничто так не сближает людей, как длинное скучное путешествие по железной дороге, и, хотя сначала блондинка реагировала на знаки внимания с моей стороны весьма сдержанно, между нами скоро завязался оживленный разговор. Оказалось, что она родилась в Хайльбронне в Южной Германии. Окончила школу гостиничных администраторов в Швейцарии и сейчас работала помощником менеджера в одном из отелей Лос-Анджелеса. Ее звали Вальтрауд. Она приехала навестить своих родителяй, оставшихся в Германии. О себе я рассказал, что живу в Египте и занимаюсь разведением лошадей, что было не так уж далеко от истины.

Одиннадцатичасовое путешествие пролетело как один миг, и, когда она выходила в Штутгарте, я понял, что я должен снова с ней увидеться. Через несколько дней, после моих настойчивых телефонных звонков, Вальтрауд приехала ко мне в Мюнхен, где мы провели две незабываемые недели. Мы безумно влюбились друг в друга, и при обычных обстоятельствах я немедленно предложил бы ей руку и сердце, но условия, в которых находился я, при всем желании нельзя было назвать обычными. У меня был приказ отправиться в Египет и заняться насеровскими вооруженными силами. В моей работе на первом месте стоял долг, а потом уж и все остальное, в том числе личные увлечения. Я даже думал позвонить своему шефу. Но что я ему скажу? Что влюбился в женщину, с которой познакомился две недели назад? И не разрешит ли он мне взять ее с собой в Каир? Я заранее знал ответ. И заведомо был согласен с ним – все это выглядело полным безумием.

Спустя три недели я мчался по автомагистрали через Баварию в Австрию. Я старался выжать из своего «фольксвагена» все возможное, но его пределом было 110 километров в час. Время от времени я задумывался над тем, чтобы купить себе автомобиль подороже, но я знал, что случалось с такими машинами в Египте. Они не могли работать на 60-октановом бензине, который там продавался как «Супер спешиал». Поэтому мне приходилось довольствоваться «фольксвагеном».

Тем не менее я наслаждался этой поездкой, потому что рядом со мной, положив мне голову на плечо и напевая какую-то мелодию, сидела Вальтрауд, моя новая жена. Я старался трезво осмыслить то, что произошло, и понимал, что из всех моих инициатив эта меньше всего обрадует моего шефа. Из всех грехов, которые может совершить тайный агент, я, несомненно, совершил самый тяжкий. Произошла абсолютно банальная история. Я не только женился без разрешения своих руководителей, но я даже не поставил их об этом в известность. Я также рассказал моей избраннице, правда в общих чертах, чем я занимаюсь, но теперь она знала, кем я был в действительности, и согласилась связать со мной свою судьбу. Она даже с энтузиазмом отнеслась к тому, что ей тоже придется некоторым образом заниматься шпионажем. В период подготовки меня неоднократно предупреждали о том, какую опасность для разведчика представляют женщины. Приводились многочисленные примеры провалов, которые были связаны с женщинами. Причем такие провалы не обязательно являлись следствием каких-то провокаций. Иногда невинная болтовня женщины была достаточным поводом для того, чтобы отправить ее кавалера на виселицу. Суды в арабских странах были особенно щедры на смертные приговоры. Одно дело развлечение с представителем противоположного пола и совсем другое – вовлечение в разведывательную работу. Я понимал, что действовал вопреки всем правилам и всякой логике.

Я смотрел на Вальтрауд, которая безмятежно спала рядом со мной в автомобиле. Я ни минуты не сомневался в ней, и последующие события показали, что я в ней не ошибся. И все же нельзя было не признать, что я выбрал наихудший момент для женитьбы. Рано или поздно мой шеф узнает об этом, и я окажусь в «горячей» ситуации. Мне надо было выиграть время, чтобы убедить шефа в том, что женитьба пойдет на пользу делу, что женатый человек вызывает меньше подозрений, чем проживающий в Каире сорокалетний холостяк, что для семейной пары гораздо легче вести тот образ жизни, от которого зависит успех моей разведывательной миссии. Как только мне удастся убедить шефа, что моя жена уже стала моим помощником, он согласится с неизбежным. Так я тогда думал.

Медовый месяц мы провели в Вене, где Вальтрауд, которая никогда раньше близко не подходила к лошадям, просто влюбилась в прекрасных скакунов испанской школы верховой езды. Из Вены мы через австрийские озера добрались до Венеции, где мне предстояло сесть на пароход. Вальтрауд возвращалась в Германию, где ей надо было урегулировать свои дела и недели через три выехать ко мне в Египет.

В наш последний вечер в Венеции мы сидели на террасе отеля «Даниэли», смотрели на Большой канал и пили шампанское. Весь вечер меня не оставляло ощущение, что Вальтрауд что-то угнетает, и это что-то не только грусть от предстоящего расставания. Наконец она не могла сдержать себя.

– Вольфганг, мне надо спросить тебя о чем-то очень важном. Я помню, я обещала не задавать вопросов о твоей работе, и ты говорил мне, что будет лучше, если я буду знать меньше. Но есть одна вещь, которую я обязательно должна знать: на какую страну ты работаешь? Просто скажи мне – это Восточный блок? Россия, Восточная Германия?

– Нет, определенно нет. На эти страны я бы не стал работать ни за что.

– Милый, я верю тебе. Это все, что я хотела знать.

– А если бы я работал, например, на Россию, что бы ты мне сказала?

– Я бы ничего не сказала. Я просто ушла бы от тебя. Не забывай, я ведь из Восточной Германии, которая теперь называется Германской Демократической Республикой. Я знаю, что такое коммунизм, и, если бы ты работал на коммунистическую страну… это был бы для меня конец, несмотря на то, что я так тебя люблю.

– Ты можешь успокоиться. Я работаю на Израиль.

– Израиль! – Некоторое время Вальтрауд размышляла. А потом сказала: – Ты знаешь, это очень даже интересно. Я рада. В Лос-Анджелесе я встречалась с одной девушкой из Израиля. Она постоянно говорила о своей стране. Она так ею гордилась. Похоже, что это очень интересная страна. Послушай, как ты думаешь, стоит ли по этому поводу выпить еще одну бутылку шампанского? Давай выпьем за Израиль и за успех твоей миссии, нашей миссии, чем бы она ни окончилась.

Как только судно вошло в Александрийскую бухту, через громкоговорители разнеслось объявление: «Дамы и господа, позвольте обратить ваше внимание на то, что фотографировать бухту строго воспрещается. Любой, кто нарушит этот запрет, будет арестован полицией, а его фотокамера конфискована. Благодарим за внимание».

«Старый добрый Египет, – подумал я. – Вот я и дома».

Было семь пятнадцать вечера, и предстояло еще около двух часов формальностей, прежде чем сойти на берег. На борт поднялся лоцман, а с ним представители санитарных властей и паспортного контроля. Все мероприятия совершались очень медленно и тщательно. Только после того, как будет проверен последний пассажир, нам разрешат сойти на берег в объятия таможни! Я надеялся, что генерал Юсуф получил мою телеграмму и встретит меня в порту. Было бы очень кстати, если в момент прохождения таможни он окажется поблизости. Правда, у меня не было оснований особенно беспокоиться. Несколько специфических предметов вроде радиопередатчика в сапоге каблука были настолько хорошо замаскированы, что я за них не боялся – шанс на то, что их обнаружат, равнялся одному из тысячи. Больше меня беспокоило огромное количество подарков, которые я вез своим египетским друзьям. По крайней мере восемь из моих семнадцати чемоданов были забиты подарками. И мне было бы трудно объяснить таможеннику, зачем мне нужны пять электрических миксеров, девять электробритв, двенадцать швейцарских часов, три магнитофона и т. п.

По радио тем временем объявили: «Всем пассажирам пройти в столовую третьего класса для прохождения паспортного контроля».

К борту судна подошел полицейский катер с шестью офицерами полиции и несколькими гражданскими чиновниками. По штормтрапу они поднялись на борт, где их встретил помощник капитана нашего судна. Все направились в столовую третьего класса. Из полицейских один был подполковником, один – майором, остальные – капитанами. Все были одеты в белую форму, расшитую золотом. Подтянутые и элегантные офицеры с роскошными усами. Их гражданские помощники были одеты в плохо отглаженную и не очень чистую армейского фасона одежду цвета хаки и обуты в тяжелые солдатские ботинки. С собой они несли папки с «черными списками». В этих списках в алфавитном порядке перечислялись все, кому въезд в Объединенную Арабскую Республику был запрещен, а также те, кто подлежал немедленному аресту. В них помещались все, кто раньше подвергался аресту или просто находился на подозрении. Я надеялся, что моего имени в этих списках не было.

Я зашел в столовую сразу же после полицейских. Небольшая столовая вскоре заполнилась пассажирами, которые с нетерпением ждали начала процедуры. Система кондиционирования судна не справлялась с такой массой потной человеческой плоти, а снаружи напирали новые пассажиры, которые тоже хотели втиснуться в столовую.

Процедура паспортного контроля оказалась весьма непростой. Каждому выдавали бланки, которые нужно было заполнить в двух экземплярах: имя, национальность, профессия, религия, домашний адрес, номер паспорта, цель приезда, все предыдущие приезды, знакомые в Египте и т. п. Заполнив эту форму, пассажир отдавал ее вместе с паспортом капитану полиции, который сидел за первым столом. Капитан внимательно изучал документы, задавал несколько вопросов, ставил печать и передавал документы другому капитану. Второй капитан начинал читать форму с самого сначала, еще раз внимательно изучал паспорт, ставил на бланке свою подпись и передавал все третьему офицеру, перед которым лежали папки с «черными списками». Этот человек внимательно и долго смотрел пассажиру в глаза, потом так же тщательно изучал его паспорт, снова смотрел в глаза пассажира и спрашивал его имя. Потом вновь изучал паспорт, проверяя, правильно ли пассажир заполнил бланки. Потом он просил четвертого офицера передать ему одну из папок. Вместе они открывали эту папку и начинали читать все имена на первой странице – два указательных пальца медленно продвигались сверху вниз. Потом другая страница – пальцы ползут вверх и опять вниз. Ничего. Тогда четвертый капитан подписывал бланки, оставляя один из них у себя. Другой чиновник брал паспорт пассажира и нес его к майору, который, не вникая, ставил в него печать. Подполковник при этом ничего не делал, он только наблюдал. Наконец процедура окончена. Вы свободны. На все это уходило в среднем около пятнадцати минут.

Я решил прогуляться по палубе и подождать, когда толпа в столовой поредеет. В любом случае судно не подойдет к причалу, пока все пассажиры не пройдут паспортный контроль. Есть время проветриться и покурить. Буксир потихоньку двигал наше судно в глубину бухты в направлении главного причала перед зданием таможни. На причале толпились сотни встречающих. Среди них бригады грузчиков в лохмотьях, готовые ринуться на судно, как только будет спущен первый трап, всякого рода посредники, которые имеют связи среди таможенных чиновников и за небольшую плату помогают быстрее пройти таможенный досмотр, а также таксисты, носильщики отелей, агенты туристических бюро, фотографы, музыканты, акробаты – совокупное «всевидящее око», зарабатывающее себе на жизнь продажей товаров, услуг, самих себя или информации на других людей.

Неожиданно по радио объявили: «Сеньора Лотца просят пройти в салон первого класса. Повторяю. Сеньора Лотца…»

«Что-то узнали», – мелькнула первая мысль, но я тут же отогнал ее. Озадаченный и немного обеспокоенный я поднялся на верхнюю палубу и через бар прошел в салон первого класса. В салоне стоял помощник капитана, который пил виски с подполковником и одним из капитанов паспортного контроля. При моем появлении все встали, а подполковник обратился ко мне на довольно хорошем английском языке:

– Я имею честь говорить с господином Лотцем?

– Да, это я. Чем могу служить?

Подполковник вытянулся, отдал мне честь и пожал руку.

– Я подполковник Абдель Азиз Метвали. Только что я получил сообщение от генерала Юсуфа Гураба, который поручил мне приветствовать вас и оказать вам всяческое содействие. Я в вашем распоряжении, господин Лотц. Генерал встретит вас на причале. Он специально приехал из Каира. Должно быть, он ваш очень близкий друг.

– Да, мы уже давно знакомы. Большая честь быть в числе близких друзей генерала Гураба.

Подполковник уловил намек и щелкнул каблуками.

– Генерал приказал мне позаботиться о вас. Позвольте ваш паспорт. Поставьте печать, – обратился он к капитану.

Капитан аккуратно проштамповал мой паспорт и с поклоном вернул его мне.

– Альф шукр, я бей[1], – поблагодарил я капитана.

– О! Вы говорите по-арабски? Это замечательно!

– Немного, – скромно ответил я, – просто запомнил несколько выражений.

– Как у вас с багажом, – поинтересовался подполковник, – все в каюте?

– Там только небольшие чемоданы, остальное в трюме. Ну еще автомашина. Может быть, стоит поручить все это какому-нибудь агенту?

Подполковник отреагировал так, как я и предполагал:

– Об этом не может быть и речи. Мы все сделаем сами. Зачем тратить деньги на этих бездельников? Мы просто обидим генерала. Предоставьте все мне.

Он снова отдал честь и удалился. Спустя десять минут появился и сам генерал. Я наблюдал, как он поднимался по трапу в сопровождении офицеров в безукоризненной белой форме с четырьмя рядами орденских планок, в фуражке с золотым шитьем. За ним следовали три полковника в более скромной форме.

Юсуфу Гурабу было около сорока пяти лет, он наслаждался своим генеральским положением и превосходно играл эту роль. Он был известен как отличный администратор и строгий начальник, который держал своих подчиненных в страхе и почтении. Двадцать пять лет службы в полиции, главным образом на командных должностях, наложили на него свой отпечаток. Там, где другие просто шли, он шествовал. Если другие просто отдыхали, то он наслаждался отдыхом. Все, что он говорил, звучало как королевский рескрипт. Кроме того, у него была репутация честного человека, и поэтому он особенно мне нравился. Другие чиновники аналогичного уровня путем взяток и протекционизма наживали состояния, но Гураб жил на зарплату и часто испытывал финансовые затруднения. С другой стороны, как египтянин, он больше всего любил помпезные церемонии и подарки. Он выдавал себя за большого националиста, и его кумиром был Гамаль Абдель Насер, так же как раньше король Фарук.

– Рыжий, мой дорогой друг! Добро пожаловать в Египет.

Я уже знал, что за этим последует. Он обнял меня и поцеловал в щеки и в губы.

– Мы все очень по тебе скучали. – Он сделал широкий жест рукой, как бы желая показать, что все население Египта с нетерпением ожидало моего возвращения. – Наконец ты вернулся!

Не желая отставать от него, я ответил старой египетской пословицей:

– Тот, кто хоть однажды испил воды из Нила, всегда возвратится. – Говоря это, я едва мог сдержать ироническую улыбку, но это мне, кажется, удалось.

Юсуф расцвел в улыбке.

– Это я научил тебя этой пословице, и ты ее не забыл. Теперь позволь представить тебе моих спутников. Полковник Мистикави, комендант порта (честь, рукопожатие), полковник Рашиди (честь, рукопожатие), полковник Саид (честь, рукопожатие). Я предлагаю покинуть эту палубу и отправиться выпить по чашке кофе в офисе полковника Мистикави, пока позаботятся о твоем багаже. На разгрузку автомашины потребуется некоторое время.

По трапу мы спустились на причал и направились в сторону главного здания. Впереди нас передвигались двое полицейских, которые расчищали для нас дорогу. Как только мы расположились в просторном кабинете коменданта, он хлопком в ладоши приказал принести кофе.

– Полковник Метвали очень помог мне с багажом. – И с многозначительным взглядом добавил: – Я много кое-чего привез.

– Отлично. Отлично. Рад, что он помог. Багаж поместится в машину?

– Боюсь, что нет. Он довольно большой.

– Маалеш, – не беспокойся. Я отправлю его в Каир полицейским грузовиком.

– Благодарю. Мне, конечно, хотелось бы попасть в Каир уже сегодня.

– Тебе лучше поехать со мной в машине, а мой водитель доставит твою в Каир. Но прежде мы должны вместе поужинать в офицерском клубе Александрии. Кстати, утром мне звонил Абдо. Вечером он с друзьями устраивает прием в честь твоего приезда.

– Значит, грядет бурная ночь. Ты ведь знаешь Абдо и его друзей.

– Почему это тебя беспокоит? Завтра выспишься.

Легко ему было так говорить. А мне в шесть часов вечера надо передать короткое сообщение: «Прибыл нормально. Все в порядке».

Генерал достал свой серебряный портсигар с монограммой (подарок от израильской разведки через меня) и закурил.

– Очень рад, что ты возвратился. Расскажи о своей поездке. Что нового?

– Особых новостей нет, кроме того, что я женился. Через пару недель приедет моя жена. Ты пришлешь ей цветы?

– Вот это да! Просто фантастика. Но об этом ты расскажешь позже. Вот идет капитан с ключами от твоей машины и всеми документами. Пошли, за ленчем ты расскажешь мне о своей женитьбе.

Через три недели я встретил Вальтрауд в порту Александрии. Я очень скучал без нее и чувствовал себя гораздо более одиноким, чем до встречи с ней.

Расстояние от Александрии до Каира около 240 километров. После долгой езды по пустыне встреча с утопающим в зелени Каиром производит очень сильное впечатление. Резкая граница между безжизненной пустыней и богатой возделанной землей как будто проведена ножом. Справа от нас – пирамиды, слева, обрамленный пальмами, рощами и плантациями, лежал Каир с его древними куполами мечетей, башнями и минаретами, которые своеобразно сочетаются с современными небоскребами. Вальтрауд была просто поражена открывшимся зрелищем.

– Это тебе взамен Лос-Анджелеса, – сказал я.

– Таинственный Восток, – улыбнулась она в ответ. – Он выглядит заманчивым и опасным.

Оставив позади «Мена-Хаус», считавшимся когда-то одним из самых фешенебельных отелей, я свернул на Дорогу Пирамид, широкую автомагистраль, ведущую от пирамид в каирский пригород Гиза. Теперь Вальтрауд могла видеть и былую роскошь, и современную нищету города. Она также не переставала удивляться автомобильному движению. Машины самых разных марок и годов выпуска, большинство которых по европейским меркам можно было считать просто рухлядью, двигались во всех направлениях, оттесняя попадавшихся на пути пешеходов, осликов и буйволов. Казалось, что никто из них не имел ни малейшего представления о правилах уличного движения.

Вальтрауд была не на шутку встревожена.

– Слушай, это же опасно!

– Очень опасно, – усмехнулся я.

Мы проехали через Гизу, мимо зоопарка, по одному из мостов через Нил и въехали в Замалек. Дома здесь поновее, улицы почище и движение не такое плотное. Здесь можно увидеть вполне современные автомобили с иностранными номерами. Я подъехал к дому по адресу Шария Исмаил Мухамед, № 16. Навстречу нам бросились два суданских бавваба. Баввабы, или привратники, были традиционным элементом уклада местных богачей, возможно столь же древним, как и сам Египет. Они имелись в каждом приличном доме. В их задачу входило стоять у входа, не допускать в дом воров и попрошаек, служить в качестве носильщиков и курьеров, выполнять мелкий ремонт в доме. Они также были составной частью «всевидящего ока», то есть, как и большинство слуг, являлись полицейскими осведомителями. Не реже чем раз в неделю они доносили в полицию обо всем, что происходило в доме: чем занимались жильцы, что они покупали, о чем говорили между собой, какую получали почту, каких принимали гостей и т. п. Сообщалось все до малейших деталей. Многие из баввабов, особенно суданцы, которые известны своей преданностью, делали это только под нажимом.

Поднимаясь на лифте, я сказал Вальтрауд, что вечером у нас, по-видимому, будет полный дом гостей. Большинство друзей уже знало о моей женитьбе и с нетерпением ждало ее прибытия. Это ее всполошило.

– Послушай, с такой прической… Как я смогу за такой короткий срок приготовить какое-то угощение для гостей?

Я успокоил ее, что этим займутся слуги, а она сможет проявить свои кулинарные способности позже. Я также сказал ей, что она может говорить спокойно, так как я проверил все комнаты на предмет наличия скрытых микрофонов.

Моя гостиная была похожа на цветочный магазин. Корзины всех форм и размеров с самыми разнообразными цветами стояли на полу, на диване и на креслах. Это наглядно свидетельствовало о том, что я не испытывал недостатка в связях.

– Давай посмотрим, кто это прислал, – предложил я Вальтрауд.

И мы начали вместе с ней рассматривать визитные карточки. Начали с самой большой: «Мы рады приветствовать невесту нашего уважаемого друга господина Лотца. Генерал полиции Юсуф Гураб и семья».

– Конечно, это дорогой Юсуф. Я уже рассказывал тебе о нем. Давай посмотрим следующую: «Тысяча приветствий сказочной принцессе нашего дорогого Рыжего. Вам понравится нильская вода, когда вы слегка разбавите ее виски. Генерал Абделъ Салям Сулейман».

– Этот большой шутник, но он мне нравится и мы дружим.

– Еще один генерал? – удивилась Вальтрауд.

– О, их в Египте миллионы. У этого, кстати, голова неплохо варит. Он несколько лет жил в Англии и кое-чему там научился. Он даже думает уже не как египтянин. Специалист по тылу – для меня это очень важно.

– Ты хочешь сказать, что он дает тебе военную информацию?

– Очень часто, но сам этого не подозревает. Давай посмотрим другие карточки. Вот эта от немца. Да, забегая немного вперед, ты познакомишься с Надей и Францем Кисов. Они тебе понравятся. Он представитель немецкой компании «Маннесман», готовит для компании доклады по экономическим вопросам. Живет здесь уже много лет и даже женат на египтянке. А вот еще один немец, Баух: «С уважением Герхард Баух». Очень похоже на него. Никогда не забывает, что он бывший офицер. Он вроде работает менеджером большого немецкого концерна. Имеет отличную виллу в «Саду пирамид». Имеет лошадь в клубе, отличный наездник. Но в нем есть еще что-то такое. Он вообще не похож на торговца, особенно крупного торговца. Слишком свободно тратит деньги, живет слишком элегантно, и у него слишком много свободного времени, которое он проводит в развлечениях. Вообще никто не может сказать, каким бизнесом он занимается. Тут что-то не так.

– Может быть, он шпион? – засмеялась Вальтрауд.

– Я тоже думал об этом. Тебе надо быть с ним поосторожнее. Мы не можем позволить себе дружбу со шпионами.

– Я надеюсь. Но ведь ты тоже живешь на широкую ногу. Это не вызывает подозрений?

– Нет, в этом я уверен. Как раз наоборот, мой стиль жизни отводит возможные подозрения. Разница между мной и этими иностранными представителями заключается в том, что они должны зарабатывать здесь деньги. Они живут на фиксированную зарплату плюс проценты со сделок. Египетские власти легко могут проверить их доходы. Если они станут тратить больше, чем зарабатывать, то возникнут вполне законные вопросы об источниках дополнительного дохода. Или они занимаются валютными спекуляциями, особенно сотрудники посольств, или еще как-то делают деньги. А это всегда вызывает подозрение. Со мной все по-другому. Я просто богатый человек. Если египтяне спросят любого из моих знакомых, он ответит им, что я богат. Но они не могут проверить мои банковские счета в Германии. У меня могут быть миллионы. Здесь я занимаюсь разведением арабских скакунов – вполне достойное хобби для богатого джентльмена. Я не только могу спокойно тратить много денег, но они как раз ожидают, что буду это делать. Кстати, сами египтяне страшно любят выставлять напоказ свое богатство.

Я внимательно наблюдал за Вальтрауд, стараясь определить, как она это воспринимает. Я старался объяснить ей основные правила игры, но в то же время не напугать ее. Заполненная корзинами цветов комната как нельзя более подходила для такого разговора.

Я перешел к следующей пачке визиток.

– Бригадный генерал Фуад Осман и полковник Мохсен Сабри. Да, они, наверное, придут к нам вечером. Оба из военной разведки. Мы частенько встречаемся.

Разговор с Вальтрауд успокоил меня. Она все понимала, задавала нужные вопросы, например, о том, как я получаю от своих связей информацию.

– Разумеется, я не спрашиваю их об этом напрямик. Это будет слишком грубо, так же как и пытаться подкупить человека – это слишком рискованно. Все египтяне от природы очень разговорчивы. А каждый, кто любит поговорить, рано или поздно скажет что-то, о чем лучше было бы молчать. Моя система заключается в том, чтоб собрать несколько человек, дать им хорошую еду и достаточно виски – большинство любит это, но не может себе позволить, – и скоро они начинают говорить между собой о своей службе. Просто удивительно, как много можно узнать из этих разговоров.

Я понимал, что в лице Вальтрауд я имел дело с новичком и мне предстояло научить ее азам жизни на Востоке и тонкостям моей профессии.

– Спиртное развязывает языки. Это очень просто. К тому же они не знают, что я владею арабским. Они думают, что я знаю только несколько простейших фраз, и свободно говорят в моем присутствии о том, о чем они не стали бы говорить в другом месте. Но иногда мне удается встретиться с кем-то из них наедине, и разговор тоже может зайти о секретных делах. Это потому, что они хвастливы. Большинство страдает комплексом неполноценности, и они постоянно должны доказывать другим и самим себе свою важность и осведомленность. Все они думают, что я был офицером Африканского корпуса Роммеля, поэтому мне нравится обсуждать военные проблемы. Тот факт, что я близко знаком с большими шишками, автоматически ставит меня вне подозрений. Некоторые даже советуются со мной по профессиональным вопросам. Естественно, я не принимаю на веру все, что мне говорят, но иногда это подсказывает мне, в какую сторону надо идти. В таких случаях мне надо попытаться поговорить с двумя-тремя людьми, которые располагают информацией по этому вопросу. В подходящий момент я перевожу разговор на эту тему и жду, что получится. Если они подтверждают информацию или хотя бы основные ее моменты, то я могу спокойно сообщать эту информацию в штаб-квартиру. Кроме того, если кто-то расскажет о расположении какого-то важного объекта, я могу сам выехать на место и проверить.

– Ты, похоже, получаешь огромное удовольствие от своей работы, – заметила Вальтрауд.

– Каждый получает удовольствие от того, во что он верит. Если бы я постоянно думал о том, что меня могут разоблачить, я уже стал бы неврастеником. Если солдат на фронте думает только о том, что в него может попасть пуля или снаряд, он ни на что не годен. Обычно таких убивают в первую очередь.

Я объяснил Вальтрауд, что в этой работе нельзя довольствоваться полумерами, нельзя проявлять чистоплюйство. Приходится делать то, что согласно обычным моральным стандартам может быть неприемлемо: прикидываться другом людей, которых ты презираешь и ненавидишь, иногда использовать людей, которые доверились тебе и которых ты любишь. Но что делать, это война, а не игра.

После десяти вечера начали прибывать первые гости. По египетским традициям званые вечера начинались поздно вечером и продолжались до раннего утра. Первой пришла Данни. Как всегда, она ворвалась подобно урагану, обняла и расцеловала нас обоих. Неплохо. Я немного беспокоился, как она воспримет мою неожиданную женитьбу, поскольку она сама, как мне казалось, строила в отношении меня вполне определенные планы с того самого момента, когда я познакомился с ней в «Кавалерийском клубе». К счастью, мне удалось избежать романа с ней.

Данни – мадам Вигдан Эль-Барбари – была женой известного и богатого врача. Типичный и, может быть, даже несколько гипертрофированный пример эмансипированной египетской женщины. Она была одной из первых, с кем я познакомился в Каире. Ее основным увлечением стала верховая езда, и она держала в клубе нескольких своих лошадей. Большинство ее друзей были европейцами.

Египтянам трудно воспринимать женщину, которая ведет независимый образ жизни, ездит верхом, ходит в гости без сопровождения и вообще ведет себя как иностранка. Ее личная жизнь ни для кого не являлась секретом. Ей было около тридцати пяти, лет пятнадцать она уже была замужем за египтянином, но этот брак носил чисто формальный характер. У нее с мужем не было ничего общего. Они даже не делали вид, что живут нормальной семейной жизнью. У них был разный круг знакомств, свои привязанности, и, хотя они жили под одной крышей, могли не встречаться неделями.

И вот я вернулся из отпуска за границей с новой женой, и Данни первая пришла меня поздравить. В других обстоятельствах это не имело бы для меня ровным счетом никакого значения. Но с учетом моей работы я должен был проявлять особую заботу о том, чтобы не отталкивать от себя людей. В ее поведении не было заметно признаков ревности, она даже немного переигрывала, снова и снова обнимая Вальтрауд и осыпая ее комплиментами.

По двое и по трое стали подходить другие гости. Большинство мужчины. Египтяне, как правило, не брали с собой жен на такие мероприятия. К тому же многие из приглашенных были холостяками. Гостиная скоро заполнилась гостями, которые оживленно говорили между собой по-арабски и по-английски, смеялись и приветствовали друг друга объятиями и крепким похлопыванием по спине. Мой слуга Заки с помощью двух нанятых специально для этого вечера официантов угощал всех коктейлями. Вальтрауд стояла в окружении моих самых близких друзей, среди которых выделялись Абдель Салям, по прозвищу Абдо и его закадычный друг, генерал Фуад Осман, отвечавший за обеспечение безопасности ракетных баз и заводов. Здесь же был Франц Кисов и его жена Надя. Проталкиваясь через толпу гостей, я подошел к ним.

– Не надо представлять нас друг другу, – весело сказала Надя, – мы уже познакомились. – Поцеловав меня в щеку, она продолжала: – Ты, старый рыжий пират, где ты подцепил такую красавицу? Ты просто не заслуживаешь ее!

– Я с тобой полностью согласен, моя любовь. Как дела, Франц?

– О, как обычно, а это значит, что все скверно, цены на виски опять поднялись. Надя швыряет деньгами налево и направо, в общем, обычная ситуация. Жаловаться не на что.

Все продолжалось в этом духе. Комплименты, шутки, тосты, снова комплименты, шутки и тосты. Но я ни на минуту не забывал о том, что в каждом даже мимолетном разговоре, после каждого нового коктейля могут попадаться частички полезной информации.

В комнату вошел Юсуф Гураб, приветствуя всех широким и полным достоинства жестом. Заметив нашу группу, он направился прямо к нам. Я приготовился к обязательному братскому поцелую. Пройдя через эту процедуру, я представил его Вальтрауд. Он элегантно поцеловал ей руку и, очевидно, чтобы доставить Вальтрауд особое удовольствие, стал цитировать на ломаном немецком языке слова одной довольно непристойной застольной песни, которой я когда-то научил его на одной пирушке. Его познания в немецком языке ограничивались одной строкой и еще парой строк из других, еще более фривольных песен. Франц Кисов уже слышал эти куплеты, но я видел, что Вальтрауд с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

Я вернулся к другим гостям. Раздвижные двери в соседнюю комнату, где был накрыт стол с холодными закусками, раскрылись, и все набросились на ростбиф, жареную индейку, фаршированных голубей и многие другие деликатесы, которые были доставлены из ресторана «Гроппи».

Вечер проходил, как обычно проходят вечера такого рода. Ко мне подошел Гураб под руку с Вальтрауд.

– Что вы делаете завтра? Мы увидимся утром в клубе?

– Обязательно. Моя жена получит первый урок верховой езды.

– Я буду там все утро и смогу представить госпоже Лотц членов клуба.

Он тут же пригласил нас к себе домой на следующий вечер, но я попросил его перенести приглашение.

– Понимаешь, мы уже приняли приглашение от фон Лееров. И мне бы не хотелось разочаровать их.

Разумеется, я не собирался игнорировать приглашение фон Леера, который в прошлом служил помощником Геббельса, о чем меня специально предупредили мои руководители. В его доме я мог рассчитывать на полезные контакты с бывшими нацистами.

– Я однажды встречался с профессором, – заметил Юсуф. – Очень культурный человек. Хорошо, Рыжий, мы будем ждать тебя дома послезавтра.

– А завтра вечером вы будете у нас, – вмешался Франц Кисов, который услышал последнюю фразу.

– Очень жаль, Франц, я только что говорил Юсуфу, что у нас завтрашний вечер занят. Приглашение от фон Лееров. Вы там будете?

– Я? Вряд ли! Я с ними не общаюсь, там слишком много нацистов.

Я промолчал. Юсуф болезненно поморщился. В это время к нам присоединился Герхард Баух. Он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой и щелкнул каблуками.

– Чудесный вечер, фрау Лотц. – И затем, обращаясь ко мне: – Я слышал, что вы знакомы с фон Леерами. Давно хотел с ними познакомиться. Не могли бы вы представить меня им? Буду очень признателен.

Этот Баух не пропускал ни одной возможности!

– О да. Думаю, что я смогу это организовать.

Мне просто неудобно было отказывать, но еще мне было интересно узнать, что ему нужно от фон Леера. Все другие представители немецких фирм в Каире бежали от старого нациста как от чумы.

Юсуф старался остаться в стороне от споров между немцами в отношении нацизма. Я знал, что он симпатизировал нацистам, но в силу своего положения должен был об этом помалкивать. Теперь он стал расспрашивать меня о том, что я прежде всего хочу показать Вальтрауд в Каире. Я ответил, что прежде всего она должна почувствовать себя хозяйкой в новом доме, а уж потом я постепенно стану показывать ей исторические достопримечательности.

– Это очень разумно, – согласился Юсуф. – Не надо спешить. У вас достаточно времени. Я бы хотел сопровождать вас в некоторых поездках и показать вам то, что обычным туристам никогда не увидеть. Старина может быть очень интересной, но я хотел бы показать вам современный Египет. Показать достижения арабского социализма, наш технический прогресс и военную мощь.

Он мог бы еще долго продолжать в том же духе, но к нам подошла Данни. Отвязавшись от Гураба, я пошел в направлении Фуада и его группы, откуда до меня донеслось слово «саботаж».

– Ну что вы все о серьезном, – с укоризной начал я, – вы просто антиобщественные типы. Я не помешал? Может быть, у вас что-то официальное?

– Нет. Просто я говорил Абдо… Ну, Рыжий, я могу и тебе об этом сказать, но держи это про себя. На одном из наших военных заводов произошел взрыв, пять человек погибли.

– Какой-то несчастный случай?

– Не думаю. Похоже, что это работа израильтян. Эта штука попала из-за границы в ящике с запасными частями. Но об этом не надо распространяться. Мы стараемся держать этот случай в секрете.

Алкоголь развязывал языки, и беседы становились все интереснее. Гости разбились на маленькие группы, и я оказался рядом с моим другом, генералом Абделем Салямом. Абдо отвечал за транспортировку войск и вооружений сухопутным, воздушным и морским путем. От него можно было узнать много интересного.

– Чем занимался в последнее время, Абдо? Что-то тебя не было видно.

– О, всю неделю мотался в Суэц и обратно.

– А что там интересного?

– Ничего. Ты же знаешь, это гиблое место. Но мы перебрасывали в зону канала танковую бригаду, и, как обычно, мне досталась роль няньки при некомпетентных штабных офицерах.

– Предупреди меня, Абдо, когда вы начнете войну, я сделаю запасы виски.

– Это можно делать уже сейчас, хотя с войной надо еще немного подождать. У нас хватит военных запасов, чтобы завоевать весь Ближний Восток, но этого еще недостаточно. Состояние вооруженных сил плачевное.

– Ну, этого не может быть, – наивно предположил я.

– Но это именно так. Беда в том, что Гамаль с Амером и большинство старших генералов не отдают себе в этом отчет. У них есть новые русские самолеты и танки, но они ведут себя просто как дети с новым футбольным мячом. Однако даже самый хороший мяч не спасет положения, если команда не знает, как надо играть. Конечно, у нас есть некоторые элитные подразделения, но одна ласточка не делает весны. В целом наши солдаты подготовлены плохо и их моральный дух низок. Управление погрязло в бюрократизме и действует крайне медленно и неэффективно. Наши полевые офицеры не имеют права принимать даже самые простейшие решения, а концепции применения войск вообще устарели.

Абдо знаком подозвал официанта, который проходил мимо с подносом, полным напитков. Мы взяли еще по бокалу шампанского, и он продолжил:

– Послушай, Рыжий, я служил в армии Фарука задолго до того, как появилась на свет наша прекрасная республика. Кавалерия и гвардия дефилировали на парадах с обнаженными саблями. Это было очень красиво, но все, включая самого короля, знали, что армия небоеспособна, и мы просто играли в солдатики. Я знаю, какой должна быть боеспособная армия. Я видел вооруженные силы союзников в действии во время Второй мировой войны, и я учился в английской академии. Ты ведь сам бывший нацистский офицер, и мне не надо тебе рассказывать, что такое боеспособная армия.

Я протянул ему портсигар, и мы закурили.

– Ну, Абдо, ты рисуешь слишком мрачную картину. Наверное, ты просто устал. Слишком много работал.

– Я не устал, мне все это опротивело. Я уже три раза просился на пенсию. У меня ведь старая рана. Теперь мне отказали в третий раз. Я нужен в администрации.

– Неудивительно. Ты ведь так много работаешь. Но я со всех сторон слышу, что вооруженные силы постоянно укрепляются. У вас в армии есть иностранные советники, и войска получили боевой опыт во время Суэцкой кампании.

– О да. У нас есть иностранные советники. Раньше это были немцы, теперь русские. У нас есть лучшие в мире советники по целому ряду вопросов, но в реальности мы сами пытаемся учить их, что надо делать и как это надо делать. Таков египетский менталитет. Посмотри на авиационную и ракетную промышленность, которыми наш президент так гордится. Истрачено сотни миллионов фунтов, а что мы имеем за это?

– Не много. Я знаю.

– Это все знают! Так же как знают и о нашем боевом опыте и так называемых победах в 1956 году. Я был на Синае и видел, что происходило. Никакой координации, никаких приказов или противоречащие друг другу приказы, а потом мы просто побежали, и офицеры бежали впереди всех. Теперь мы думаем, что две-три дополнительные танковые дивизии и пятьсот самолетов смогут в следующий раз обеспечить нам победу. Мы стремимся к количественному, а не к качественному превосходству. И мы за это поплатимся.

– Когда, ты думаешь, это может случиться?

– О, на следующей неделе или в следующем месяце мы не собираемся воевать. Но это должно случиться. – Он встал и со смехом добавил: – Это так же верно, как то, что я почти пьян и должен идти домой.

Я тоже поднялся и, слегка ткнув его под ребро, постарался его утешить:

– Не принимай это близко к сердцу, старина. Если тебя выгонят из армии, я всегда смогу найти для тебя теплое место в Германии. Если ты, конечно, можешь прожить без своих золотых нашивок.

– Что ты имеешь в виду, сумею или нет? Если мне понадобятся нашивки, я поступлю швейцаром в берлинской отель «Хилтон»!

Абдо собрался и снова стал, как всегда, веселым и независимым.

– Хорошо иметь жилетку, в которую иногда можно поплакать, – с усмешкой добавил он. – У себя на службе я не могу так говорить. Критику не любят.

Он попрощался со мной и с Вальтрауд, пригласив нас к себе домой в Гелиополис, и ушел, помахав всем на прощанье рукой. Его хромота – последствие ранения на Синае, когда его джип наскочил на мину, – сегодня была особенно заметна.

Наконец гости разошлись, и мы с Вальтрауд уже собирались спать, как я вспомнил, что мне еще надо поработать.

– Работа? – удивилась Вальтрауд. – В такой-то час?

– Мне понадобится минут двадцать, но это надо сделать сегодня. Сегодня я узнал кое-какие сведения, которые пригодятся нашим ребятам. Переброска танковой бригады на Синай – это очень важно. Через пару дней мне надо будет съездить туда и самому посмотреть все. Я подготовлю и зашифрую сообщение для передачи завтра в шесть утра. Это займет совсем немного времени.

– Я могу поехать с тобой на Синай?

– Почему бы нет? Хорошая мысль. Возьмем удочки и купальные костюмы, и для всех мы будем просто парой туристов, которые собираются отдохнуть на Горьких озерах. Никто нас ни в чем не заподозрит.

Написав и зашифровав сообщение для передачи следующим утром, я вкратце рассказал Вальтрауд о фон Леере.

– Он старый нацист, один из главных военных преступников. Был правой рукой Геббельса. Он не может возвратиться в Германию, так как там его упрячут в тюрьму. А в Египте ему предоставлено убежище, но египтяне не считают его важной птицей. Ему дали пост советника в каком-то министерстве и платят ничтожную зарплату. Он принял ислам и взял имя Омара Амина, но никто не принимает это всерьез – все по-прежнему зовут его фон Леером.

– А чем он для тебя интересен? И кажется, даже для Бауха?

– Для меня он не важен. Кем бы он ни был в прошлом, теперь это выживший из ума старый дурак. Меня совсем не интересуют его бесконечные воспоминания о Третьем рейхе, где он был полковником СС, но меня интересуют люди, которые бывают у него в доме. А к нему приходят важные специалисты по ракетам и авиации – немцы и австрийцы, такие, как Бреннер, Шонманн, Швамм, Фогельзанг. Скоро ты с ними познакомишься. У фон Леера также бывают такие важные фигуры, как Пилц и Штенгель. Некоторые из них не очень интересны. Например, неотесанный Бреннер, который начинает рыгать и петь непристойные немецкие песни после третьего стакана виски; но, поддерживая с ним хорошие отношения, я могу получать надежную информацию о том, как у них идет работа. Ради этого я даже готов рыгать и петь вместе с Бреннером.

Я объяснил Вальтрауд, как важно следить за работой немецких специалистов и получать через них информацию об успехах египтян в области авиации и ракетостроения, а также более общие данные о передвижении войск, их вооружении, боевой подготовке, о состоянии дорог и военных аэродромов и т. п. От них же удавалось получать интересную политическую информацию о том, что происходило за кулисами египетской политики.

– Знаешь, – в заключение сказал я Вальтрауд, – любопытно, что то же самое интересует и Бауха. Я тебе говорил, что он какая-то темная лошадка. Меня давно уже интересует, чем он в действительности зарабатывает себе на жизнь.

– Может быть, он твой коллега, который работает на другую организацию. В таком случае вам, может быть, следует объединить свои усилия?

В ответ я засмеялся и поцеловал Вальтрауд.

– Мой девиз очень прост – не доверять никому.

– А мне? Как же я?

– Ты – счастливое исключение.

Я поцеловал ее и пожелал спокойной ночи.

Шпион в седле

Нади эль-Фарусся – «Кавалерийский клуб» – располагался неподалеку от ипподрома спортивного клуба «Гезира» на нильском острове того же названия в пяти минутах езды от района Замалек, где находился мой дом. На следующий день в восемь часов, чуть позже обычного, мы с Вальтрауд приехали в клуб. Въезжая в узорные чугунные ворота, я сразу заметил, что все завсегдатаи клуба уже были здесь – одни уже верхом, другие еще пили утренний кофе на безупречном английском газоне перед входом в клуб.

Слева от нас на манеже генерал Гураб отъезжал превосходную арабскую кобылу серой масти по имени Бульбуль, которую клуб содержал специально для этого высокопоставленного члена. Юсуф Гураб великолепно смотрелся верхом на лошади. Он считался одним из лучших наездников в стране и действительно являлся отличным спортсменом, хотя его манера управлять лошадью, на мой взгляд, была излишне жесткой. Увидев нас, Юсуф спрыгнул с лошади, похлопал ее по вспотевшей спине и подошел к нам.

– Я жду вас, – сказал он. – Надеюсь, мы сможем взять с вами несколько барьеров. Хотя, может быть, вам не удалось как следует отдохнуть прошлой ночью. Ну что, поедем?

– Не думаю, что нам надо торопиться, – ответил я. – Моей жене нужно взять первый урок, а после этого будет слишком жарко, чтобы упражняться в прыжках через барьеры, и нам останется только сидеть в тени.

– Хорошо, – согласился Гураб. – Тогда пусть урок начнется прямо сейчас, а потом она сможет осмотреть клуб и познакомиться с его членами.

После первой тренировки мы с Гурабом и Вальтрауд осмотрели стойла. Когда я показывал ей одного из моих серых жеребцов, я вспомнил одну историю, которую не мог рассказать в присутствии Гураба. Вскоре после моего прибытия в Каир я узнал в клубе, что один хорошо известный владелец скаковых лошадей по имени Аль-Шараи распродает часть своей конюшни. Я дал знать, что ищу хорошего жеребца, и один из членов клуба, доктор Махмуд Рагаб Фахми, старший советник в министерстве сельского хозяйства, предложил отвезти меня на ферму, где Аль-Шараи держал своих лошадей. Один из жеребцов привлек мое внимание, и я поинтересовался его ценой. Хотя я свободно говорил по-арабски, мне было важно, чтобы у окружающих сохранялось впечатление, что мне известны только несколько фраз. Поэтому доктор Фахми выступал в роли переводчика.

– Сколько вы хотите за эту лошадь? – спросил я.

– Сто двадцать фунтов, – последовал быстрый ответ.

– Она не стоит больше ста, – вступил в разговор Фахми, – но, поскольку ты мой друг, а этот проклятый иностранец набит деньгами, я раскошелю его на сто двадцать фунтов. Я уверен, что ты меня отблагодаришь.

Потом он обратился ко мне по-английски:

– Он хочет очень дорого, но я позабочусь, чтобы вас не ограбили. Предоставьте это мне, господин Лотц. Платите сто семьдесят фунтов, и ни одного пиастра больше.

Что мне оставалось делать? Я мог продолжать торговаться, мог приехать в другой раз с кем-то другим, более честным. Но мне было нужно дружеское расположение этого чиновника, если я хотел заняться разведением и экспортом лошадей. Ничего не оставалось, как с улыбкой выложить сто семьдесят фунтов.

Осмотрев стойла, мы втроем отправились в клуб. Было уже около десяти, и жара становилась невыносимой. Никто уже не ездил верхом, члены клуба отдыхали в плетеных креслах на тенистой веранде, попивая кофе и лимонад со льдом. Некоторых Вальтрауд уже знала. Данни объясняла, каким должно быть настоящее седло. Тут же находилась Надя Кисов в необычайно элегантном костюме для верховой езды. Рядом с ней стояла небольшая, бурой масти кобыла, к которой она боялась подступиться. Рядом с Надей располагался Баух, у которого, как всегда, была масса свободного времени. Юсуф начал представлять Вальтрауд тех, с кем она еще не была знакома. Присутствовали полковник Камаль Хадили, начальник полицейской академии; полковник Мохсен Сабри, который прислал Вальтрауд цветы, но не смог приехать к нам вечером; доктор Рауф Мегалли, хирург-окулист, женатый на австралийке Вин. (Мне удалось убедить Вин, что мы встречались в Австралии, и с тех пор она рассказывала об этом всем и каждому.) Там было также пять кавалерийских офицеров, членов национальной сборной, которые после утренних упражнений целыми днями болтались в различных спортивных клубах, курили гашиш или проводили время с девушками в отелях «Хилтон» и «Семирамида».

Мы заказали себе кофе, все придвинули к нам свои стулья, и завязался общий разговор.

– Вы собираетесь постоянно поселиться в Египте? – спросил полковник Мохсен Сабри. Я точно не знал, к какой конкретно разведывательной службе он принадлежал, но он имел отношение к контролю за иностранцами и редко задавал праздные вопросы.

– Постоянно – это, пожалуй, слишком сильно, – ответил я, – но если моей жене Египет понравится так же, как и мне, мы можем прожить здесь несколько лет. Конечно, если это понравится властям.

– А почему это может им не понравиться? – быстро отреагировал Сабри. – Наоборот, мы все вас любим. Только вчера вице-президент Хуссейн эль-Шафеи очень высоко о вас отзывался.

– Очень любезно с его стороны. Пожалуйста, передайте ему мою признательность. Я с ним уже давно не виделся.

С эль-Шафеи я познакомился через конноспортивную ассоциацию, почетным президентом и активным членом которой он был. В политическом смысле он был полный ноль. Он лишь поддакивал Насеру, хотя официально занимал пост вице-президента республики. За глаза его часто называли «аль гахаш аль гумхури» – осел республики.

– Я сегодня уже видел таблицу заездов, – заметил майор Алви Гази, один из кавалерийских офицеров. – Там ваша лошадь в пятом заезде. Может быть, мне поставить на нее пятерку?

– Ну, Алви, это не самый плохой выбор, хотя я ничего не могу гарантировать.

– А кто ваш тренер?

– Моррис. Первоклассный специалист.

– Да, я был в его конюшнях в Гелиополисе. Они расположены как раз рядом с танковым корпусом.

Это было, конечно, не простым совпадением. Я вдумчиво подошел к подбору тренера. Если не считать нескольких танковых частей, которые находились в зоне канала, египетская армия сосредоточила все свои бронетанковые силы на огромной базе в пустыне около Гелиополиса. Любое сколько-нибудь значительное перемещение бронетехники началось бы с этой базы. Трек, на котором Моррис тренировал лошадей, был расположен рядом с базой. В центре овального трека была построена пятиметровая деревянная смотровая башня, откуда тренер и гости могли наблюдать за лошадьми.

Каждое утро я забирался на эту башню с мощным биноклем и наблюдал за лошадьми, и не только за ними. Стоило повернуться чуть вправо, и передо мной открывалась панорама базы. Если бронетехника покидала базу, то я мог четко видеть направление ее движения, а затем на машине по следам гусениц мог точно установить пункт ее назначения. Этот пример еще раз наглядно показывал, как важно было израильской разведке иметь здесь наблюдателя, обладающего военной подготовкой и боевым опытом, который мог с одного взгляда определить состав военной колонны, оценить, была ли это рутинная тренировка, транспортировка техники в мастерские для ремонта или боевое развертывание.

– Ты собираешься покупать еще лошадей? – спросил меня Баух.

– Конечно, в будущем. Ты же знаешь, я хочу заняться разведением этих прекрасных созданий. На прошлой неделе я видел пару настоящих красавиц на ферме паши Хамзы. Он вроде готов их продать, но только после того, как я приобрету свою ферму и у меня будет место, где их содержать. Ведь здесь в клубе нет ни одного свободного стойла.

– А почему бы тебе, Рыжий, не поместить их в нашей армейской конюшне при казармах в Абассии? – спросил майор Гази. – Омар, ведь это можно организовать?

Полковник Омар эль-Хадари, командир кавалерийского подразделения в Абассии и начальник армейской команды наездников, с достоинством погладил свои усы.

– Я не вижу к этому никаких препятствий, – ответил он после небольшой паузы. – У нас есть много свободных мест. К каждой лошади будет приставлен солдат для ухода. Это можно организовать.

Я тепло поблагодарил его, однако тут же сказал, что, поскольку в Абассии расположен большой военный гарнизон, я не смогу туда часто приезжать, мне всегда нужен будет сопровождающий.

Мой собеседник засмеялся.

– Рыжий, ты просто неисправимый немец! У тебя что, не найдется простой фотографии, твоей и мадам? Передай их мне, и для вас будут сделаны постоянные пропуска. Будете приезжать, когда вам захочется.

Вот так все просто! Я уже давно искал подходы к гарнизону в Абассии.

Алви Гази посмотрел на часы.

– Пора идти. В спортивном клубе «Гезира» меня ждет одна шикарная блондинка. Американка.

Четверо других офицеров тоже встали и, отдав честь, последовали за Алви.

– Веселые ребята, – заметила Вальтрауд.

– Это не серьезные офицеры, – с усмешкой заметил Юсуф. – Их интересует только выпивка и женщины. Никогда, Рыжий, не одалживай им денег, ты их больше никогда не увидишь.

– Старина Юсуф! Не беспокойся, меня они не проведут. Но как тебе нравится предложение Омара для моих лошадей?

– На первое время это неплохое решение, но тебе нужна своя ферма. Я наведу справки.

– Отлично! Может быть, ты поищешь и приличную виллу? Теперь я женатый человек, и мне нужен приличный дом.

Юсуф, Данни и Надя – все с энтузиазмом вызвались помочь нам найти дом, и, проведя еще полчаса за кофе и светской болтовней, мы собрались уезжать. Герхард Баух проводил нас до машины, жалуясь на то, что с его лошадью в клубе плохо обращаются. Он, конечно, преувеличивал, но мне было интересно, куда он клонит.

– Я слышал, полковник Хадари предложил тебе конюшню в Абассии. Может быть, ты сможешь замолвить и за меня словечко?

Вот в чем дело! Я чуть не расхохотался.

– Это не так просто, Герхард, – заметил я. – Хадари может подумать, что я хочу его использовать. Ты знаешь, какие они щепетильные. Ты должен понять.

На этом мы расстались и уехали, довольные проведенным утром.

– Это как в рыбной ловле, – сказал я Вальтрауд, которая едва сдерживала свое изумление. – Ты насаживаешь на крючок насадку, забрасываешь удочку и ждешь. Если повезет, то можешь поймать крупную рыбу. Фридрих Великий как-то сказал: «Удача важнее хороших генералов». Будем надеяться, что удача нас не оставит и на сегодняшних скачках.

Славное прошлое

Когда мы подъехали к двухэтажной вилле фон Леера, там уже скопилось много автомашин. Привратник дирижировал расстановкой автомашин на парковке.

– Ваше имя, сэр? – вежливо осведомился он.

Такая проверка посетителей частного дома была довольно необычной процедурой. Так же, как необычным был и короткоствольный автомат, который скрывался под белой галабеей[2] привратника. Тайная полиция, несомненно, относилась к охране фон Леера крайне серьезно. Другой слуга, который, судя по его манерам, уже не был переодетым полицейским, провел нас в дом.

У входа нас встретили супруги фон Леер. Хозяин дома – уже глубокий старик с редкими прядями седых волос и водянистыми, ничего не выражающими глазами.

– Входите, мой дорогой Лотц. Хайль Гитлер! – приветствовал он нас дрожащим голосом.

Его жена, на несколько лет моложе своего супруга, бросилась навстречу Вальтрауд, которая была шокирована формой приветствия ее мужа.

– О! Какая очаровательная молодая леди, госпожа Лотц! Проходите, пожалуйста, моя дорогая. Мы просто счастливы с вами познакомиться.

После того как я поцеловал руку хозяйке дома и произнес все, что от меня в таком случае ожидалось, нас провели в просторную гостиную, где уже находилось человек тридцать. Они пили коктейли и разговаривали между собой по-немецки, по-английски и по-арабски.

– Сегодня вы увидите немало старых друзей, – сказала фрау фон Леер. – Сейчас я познакомлю вас с теми, кого вы еще не знаете. Но сначала расскажите, как прошла ваша поездка? Как Германия? Она, наверное, так изменилась.

– Поездка была замечательной, – ответил я. – Но я рад возвращению.

– О, конечно, мы тоже рады. Мы так любим Египет. Если бы не тоска по родине, которая иногда так мучит Иоганна. Если бы мы могли съездить туда хоть на короткое время, хоть один раз!

– Для профессора это будет связано с большим риском, – осторожно заметил я.

– Да, да. Об этом не может быть и речи! Евреи бросят его в тюрьму.

– Евреи?

– Конечно! В Германии власть снова захватили евреи. Никому бы и в голову не пришло навредить такому пожилому и безобидному человеку, как мой муж. Господин Лотц, вы сами разве не рискуете, так часто посещая Германию?

– Рискую? Чем?

– Ну, я просто подумала… не обращайте внимания. Вы знаете, вчера у нас был замечательный гость. Я поклялась никому о нем не рассказывать! Он приехал инкогнито. Из Южной Африки. Они с Иоганном без умолку говорили два дня. Боже, это было как в добрые старые времена.

– Меня зовут Омар Амин, – представился Вальтрауд престарелый нацист.

– Перестань говорить глупости, мой дорогой, – вмешалась его жена. – Тебя, как и прежде, зовут Иоганн фон Леер, и нет никаких оснований стыдиться этого имени. Это честное имя, и когда-нибудь немецкий народ снова будет им гордиться.

К нам подошел высокий седой мужчина с морщинистым лицом.

– Мое почтение, уважаемая фрау и герр профессор.

– Хайль Гитлер, герр доктор, – скрипучим голосом отозвался хозяин дома.

– Я думаю, в этих условиях более уместно было бы сказать «добрый вечер», – поморщился доктор, оглядываясь по сторонам.

– Ах, не обращайте внимания на Иоганна, он любит снова переживать прошлое. Доктор Эйзель, позвольте представить вам очаровательную пару, господин и госпожа Лотц. Доктор Эйзель, официальный врач авиационных заводов. Он заботится о немецких специалистах.

Так вот какой он, доктор Эйзель. Я заметил, как у Вальтрауд перехватило дыхание. Этого убийцу разыскивала полиция по меньшей мере дюжины европейских стран. Как врач в нацистских концлагерях, он проводил медицинские «опыты» на узниках, обрекая тысячи мужчин, женщин и детей на медленную и мучительную смерть. Я слышал, что он жил в Египте, что правительство предоставило ему убежище и хорошо оплачиваемую работу, но я впервые лично с ним встретился. Я предостерегающе взглянул на Вальтрауд, опасаясь, что она может выдать себя. Нам нужно было играть свою роль, и это было частью нашей игры. Отказавшись от рукопожатия и нескольких дежурных слов вежливости, мы обратили бы на себя внимание всех гостей. Я кратко пожал ему руку и сказал несколько ничего не значащих слов, что-то вроде того, что я рад с ним познакомиться. Вальтрауд достала носовой платок и стала тереть глаза.

– Извините, кажется, мне что-то попало в глаз. Фрау фон Леер, могу я пройти в ванную?

– Разумеется, дорогая, – сочувственно ответила фрау фон Леер. – Я вас провожу.

«Очень элегантно, молодец, Вальтрауд», – отметил я про себя.

Я хорошо понимал отвращение, которое вызвала у моей жены перспектива пожать руку убийце. У меня у самого от этого мурашки забегали по коже. С другой стороны, некоторые немецкие специалисты занимались здесь созданием бактериологической начинки для египетских ракет, и их надо было остановить любой ценой.

К нам подошел египтянин, которого фон Леер представил как какого-то Ахмеда, который завел с Эйзелем разговор о новейшем рентгеновском оборудовании. Тем временем фон Леер взял меня под руку и отвел в сторону.

– Пойдемте, дорогой Лотц, присядем на веранде, выпьем по чашечке кофе или бокалу вина. Хотите верьте, хотите нет, но у меня есть бутылка настоящего мозельского!

Он подозвал слугу и на медленном, академическом арабском языке приказал принести бутылку. Мы устроились в плетеных креслах в углу веранды. Дневная жара прошла, уступив место прохладному бризу. Фон Леер предложил мне сигару и зажег ее. Сам он не курил. Слуга принес бутылку вина и бокалы.

– Прозит, мой дорогой мальчик!

– Ваше здоровье, профессор.

– О, какое прекрасное вино. Просто физически ощущаешь себя на юге Германии.

– Да. Прекрасно. А как там хорошо!

– Как хорошо, что ветерок отгоняет москитов.

Мы еще отхлебнули из бокалов.

– Вы раньше встречались с доктором Эйзелем?

– Нет. Он редко бывает в каирском обществе.

– Я имею в виду, вы не встречались с ним в Германии во время войны?

– Нет, я его никогда не встречал. Германия очень большая, профессор.

– О да. Но она была еще больше в дни нашего величия. Я думал, что вы с ним встречались во время войны. А где вы служили?

– Я служил в Африканском корпусе, 115-я дивизия. Я уже, кажется, рассказывал вам.

– Да, помню, вы говорили мне. И я понимаю, почему вы это всем говорите. Это очень предусмотрительно. Было бы глупо говорить всем правду. К тому же это опасно.

– Не понимаю вас, профессор? Это действительно правда.

– Ну-ну, Лотц. Вы достаточно умны. Но вам не надо играть со мной в эту игру. Разве мне нельзя верить? Фюрер мне верил, доктор Геббельс мне верил, и я никогда не подводил их.

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите. Никто не сомневается в вашей порядочности, профессор, но какое это имеет отношение к теме нашего разговора?

– Хорошо, хорошо, – понимающе улыбнулся фон Леер. – Если вы не хотите выкладывать все карты на стол, никто не заставляет вас делать это. Во всяком случае, уж я-то вас, дорогой оберштурмбаннфюрер, никогда не выдам.

– Оберштурмбаннфюрер? Не выдам? Это шутка?

– Нет, не шутка. Пожалуйста, дорогой Лотц, не считайте меня полным идиотом. Я старый человек, и кое-кто говорит у меня за спиной, что я выжил из ума, но у меня отличная память на лица. Я встречался с вами на одном собрании в Ванзее. Я уже не помню точно повод и дату этого собрания, но это происходило ближе к концу войны. Вы были в шикарной форме оберштурмбаннфюрера. Не отказывайтесь, мой дорогой мальчик. Я рад, что вы один из нас и храните наши секреты. Никто, кроме нескольких избранных, не узнает об этом, я вам обещаю.

– Несколько избранных, профессор, вы ошибаетесь! Вы меня путаете с кем-то, и, пожалуйста, не говорите об этом никому. Вы хотите разрушить все. Неужели вы не понимаете, какой вред это может причинить мне, если не здесь, то в Германии.

Я был не на шутку расстроен, но постепенно верх взяло чувство изумления. Я общался с довольно неприятными людьми, но сам не являлся частью этой компании. Постепенно у меня созрело определенное решение.

– Хорошо, – сказал он с обидой в голосе. – Я понимаю, почему вы не хотите, чтобы об этом стало известно. Вы должны быть счастливы тем, что можете бывать в Германии. И я, конечно, не хотел бы лишать вас такой возможности.

На веранду вышла Вальтрауд в сопровождении полковника Мохсена Сабри. Сабри отвел меня в сторону и спросил, как мне понравились сегодняшние скачки.

– Очень, – ответил я. – А как ты? Как обычно, выиграл?

– Нет. Проиграл последнюю рубашку. В самом деле, я абсолютно на мели. Послушай, Рыжий, не мог бы ты снова дать мне взаймы некоторую сумму? Мне срочно нужны деньги. Ты окажешь мне большую услугу.

Итак, речь шла еще об одной «ссуде». До нее уже было три или четыре подобные «ссуды». Естественно, что вопрос о возврате денег никогда не возникал. Для таких лиц богатые иностранцы представляли собой естественную добычу. Отказывать ему было определенно не в моих интересах.

– Сколько тебе надо, Мохсен? Пятьдесят фунтов хватит?

– Дай семьдесят пять. И пожалуйста, Рыжий, можно в долларах, а не в египетских фунтах. За них я получу больше.

Ничего не поделаешь, подумал я, доставая свой бумажник. Израильским налогоплательщикам придется взять на себя это бремя.

Взяв Вальтрауд под руку, я прошел с ней в конец большой Г-образной комнаты, где около фортепиано собралась веселая и шумная компания, в которой выделялись немецкие специалисты Бреннер и Шонманн. На верхней крышке инструмента стояли несколько бутылок шампанского и бренди. Бреннер, с более, чем обычно, раскрасневшимся лицом, размахивал своим бокалом перед носом Шонманна.

– И я утверждаю, что испытание прошло успешно! – повторял он на повышенных тонах. – С лопатками все было в абсолютном порядке. Если бы не твои гении, которые ухитряются сделать г… из всего, к чему они прикасаются, мы бы уже через полгода запустили бы эту штуку в массовое производство. Из-за твоих болванов мы все еще на стадии экспериментов.

Этот спор, подумал я, может прояснить многое.

Бреннер, откинув голову назад, залпом осушил свой бокал и снова его наполнил. Шонманн отхлебнул бренди и стряхнул сигаретный пепел с рукава своего костюма.

– Вам легко так рассуждать, Бреннер, – промурлыкал он на своем мелодичном австрийском диалекте, – а еще легче перекладывать вину на других. Вы знаете не хуже меня, в чем причина неудач. Это качество работы местных так называемых инженеров, задержки с поставкой запасных частей и миллион других причин. В довершение ко всему власти сковывают нашу инициативу своими бюрократическими препонами. Месяцы уходят только на то…

– Бросьте! У меня на заводе все в полном порядке! Всегда! Почему бы вам не приехать и не убедиться? Вы увидите кое-что, чему стоит поучиться.

– Семейная ссора, господа? – вмешался я. – Я думаю, восьми часов в день на заводе достаточно, чтобы наговориться о производстве. Господа, я хочу познакомить вас со своей женой.

– О, новая госпожа Лотц! – воскликнул Бреннер. – Это большая честь, милая фрау. Должен признать, что у нашего наездника отличный вкус.

– Пожалуйста, садитесь, мадам, – сказал Шонманн после того, как я представил его Вальтрауд. – Вам принести что-нибудь выпить?

– Только не шампанское, – сказала Вальтрауд. – Пожалуйста, немного виски и много содовой.

– Один момент. А что для вас, Лотц?

– Я знаю, чем он травится, – засмеялся Бреннер. Он налил джин в стакан со льдом и протянул его мне. – Опрокинь это, дружище. Тебе надо нас догонять.

– Прозит! – поднял я стакан. – За ваши болты и гайки, или чем вы еще там целыми днями занимаетесь, ребята. Похоже, что даже по ночам. Надеюсь, что я не прервал ваше производственное совещание.

– К черту. П-п-ростите, милая фрау, – не унимался Бреннер. – Я не верю ни в какие совещания. Это все трепотня. На своем заводе я отдаю приказы, и их вы-п-п-олняют без всяких совещаний и подобной чепухи. Если кто делает шаг в сторону, я разрываю его на куски. Только так! Вот в этом ваша беда, Шонманн, – никакой дисциплины. Все вы слишком мягкие. Прежде чем принять кого-то на работу, я смотрю на его военный послужной список. Это говорит все о человеке. Самые лучшие – из люфтваффе. Пилоты, инженеры, некоторые из них летали в эскадронах самоубийц перед концом войны. Это замечательные ребята. Помните их песню? Та-ра-ра рам-та-та… – Он опрокинул еще один стакан, сел за фортепиано и ударил по клавишам. – Помните слова? Давайте споем вместе!

Подошел улыбающийся фон Леер, покачивая головой в такт песне.

– Я вижу, веселье идет по-настоящему, – сказал он старчески дрожащим голосом. – Господин Бреннер у нас всегда душа компании. Надеюсь, господин Лотц, это напоминает вам прежние дни, когда молодые были готовы умереть за идеалы в своем сердце. Сегодняшняя молодежь интересуется только транзисторами и декадентской американской музыкой. Когда я вспоминаю наших аккуратных немецких мальчиков и девочек в форме, марширующих под настоящую музыку… Давайте вспомним какую-нибудь из тех прекрасных песен. Может быть, «Мы маршируем дальше» или «Наше знамя зовет вперед». Я уверен, что Лотц еще помнит слова, – добавил он с заговорщической ухмылкой, которую заметили все присутствующие.

Большинство гостей подошло к нам, пение и питье продолжалось. Мы спели две песни, которые заказал фон Леер, и, войдя во вкус, с большим подъемом исполнили песню «Хорст Вессель» – песню штурмовиков, а также «Когда наступает золотой закат»[3] и дальше в том же духе. Я пел вместе со всеми, изображая высокий душевный порыв и лихорадочно стараясь вспомнить слова.

Все это, конечно, убедило фон Леера, что он не ошибся в отношении моей биографии, но мне ничего не оставалось делать. Все присутствовавшие и так знали меня как немецкого националиста, бывшего офицера вермахта и большого любителя подобных пирушек. Многие египетские гости слушали и наблюдали этот концерт с большим интересом. Более молодые немцы, которые во времена нацистского рейха были еще детьми, чувствовали себя не в своей тарелке. Вальтрауд, уловив мой взгляд, последовала примеру других немецких женщин, которые присели за ближайшим столом и с нескрываемым восхищением наблюдали за веселящимися мужчинами.

Бреннер вполне прилично играл на фортепиано. Не желая терять время на наполнение своего бокала, он теперь отхлебывал прямо из горлышка бутылки. Такое веселье продолжалось еще около часа, но затем гости стали уставать, вытирать платками вспотевшие лица и посматривать на часы. Мы уехали вместе с основной частью гостей.

По пути домой Вальтрауд спросила о моем разговоре с фон Леером.

– О да, он узнал меня. Точнее, ему кажется, что он узнал меня.

– Узнал тебя! Значит, он знает, кто ты?

– О, упаси Боже. Это был бы конец. Просто он обознался. Интересно и смешно, но в конечном счете это может даже принести мне пользу. Я намеренно пытался обратить это в шутку. Он думает, что видел меня двадцать лет назад в форме оберштурмбаннфюрера СС. Я отрицал это, но старый дурак настаивал на своем.

– Фантастика! Вот почему он все время каркал: «Хайль Гитлер»! Но почему ты думаешь, что это может принести тебе пользу?

– Хотя бы потому, что бывшие высокопоставленные нацисты пользуются успехом у египтян, особенно у представителей власти. А некоторые нацисты из числа немецких специалистов, когда они узнают об этом, будут принимать меня с распростертыми объятиями. А я уверен, что слух об этом быстро разнесется в немецкой колонии. Фон Леер самый большой сплетник в городе. Конечно, я не буду выдавать себя за бывшего офицера СС. Наоборот, если кто-то напрямую меня об этом спросит, я буду отрицать это и держаться того, что в войну служил в Африканском корпусе. Но для некоторых я не буду уж слишком категоричен в своих отрицаниях. Здесь многое зависит от фон Леера.

И в самом деле, как я и ожидал, вопреки своему обещанию фон Леер разнес по всему Каиру слух о том, что я бывший эсэсовец. И чем больше я опровергал это, тем больше люди верили слухам. Египетские офицеры, с которыми я заговаривал, вытягивались и с заговорщической улыбкой намекали на мое славное прошлое. С другой стороны, некоторые представители немецких фирм, вполне приличные люди, заметно ко мне охладели и даже перестали со мной встречаться. Наконец я довел дело до логического конца и получил некоторые документы, которые подтверждали открытие фон Леера. Это была великолепная фальшивка.

Я положил эти документы в большой пакет и однажды утром, прежде чем оправиться с Вальтрауд на верховую прогулку, оставил его на столе в гостиной. Когда мы вернулись с прогулки, пакет по-прежнему лежал на столе. Я спросил слугу, как пакет оказался на столе. Он, естественно, твердил о том, что ни в чем не виноват. Чем больше он оправдывался, тем больше я распалялся. Как он посмел оставить мои самые секретные документы на столе, где каждый мог их похитить. После этого я демонстративно, у него на глазах, запер пакет в один из шкафов.

Четыре дня спустя я открыл шкаф. На пудре, которой я посыпал пакет, были видны отпечатки пальцев. Исчез и волос, который я приклеил к пакету и стенке шкафа. Несомненно, египетская разведка сфотографировала документы. Теперь они точно знали, кто я такой и какую цену имели мои опровержения.

Рыжий-бей

– Легче, малыш, легче!

Я натянул поводья и перевел лошадь в легкий галоп. Мой бурый жеребец Доктор четко отозвался на мою команду. Я оглянулся назад. За мной по пятам ехала Вальтрауд. За прошедшие два года она стала настоящей наездницей. Каждый день она проводила в седле по нескольку часов, не обращая внимания на боль в мышцах, обветренную кожу и периодические вывихи колена или локтя. Ее любимый жеребец Снежок сдох полгода назад, и теперь у нее была норовистая англо-арабская кобыла, которую сама тренировала.

«Это у нее отлично получается», – подумал я, когда Вальтрауд поравнялась со мной на своей Изиде.

Мы выезжали из пустыни легким галопом по твердой песчаной дороге, которая вела вдоль возделанных полей в тени раскидистых пальм. Здесь, в уединенном уголке дельты Нила, примерно в десяти милях от Каира, я снял довольно большую ферму вместе со стойлами, кругом для выгула, выставочным рингом и беговой дорожкой. Мы разводили арабских лошадей и каждое утро проводили верхом на лошадях. Помимо того что работа на ферме доставляла нам огромное удовольствие, сюда очень часто приезжали многие наши египетские и немецкие друзья. Некоторые вместе с нами совершали прогулки верхом или получали уроки верховой езды, другие просто отдыхали, наслаждались природой и свежим воздухом.

– Все в порядке? – спросил я Вальтрауд, которая теперь ехала за мной по узкой тропинке.

– Прекрасно. Галоп всем нам на пользу.

Мы отпустили поводья и позволили лошадям идти рядом. Они знали дорогу и не нуждались в управлении. В Германии считалось опасным ездить рядом на жеребце и на кобыле, но я пришел к выводу, что после соответствующего воспитания арабские жеребцы вели себя безупречно в дамской компании.

– Ты знаешь, мне никогда не надоедает любоваться здешней сельской природой, – сказала Вальтрауд.

Мы медленно ехали стремя в стремя и курили, что тоже никак не вязалось с немецкой школой верховой езды. Неожиданно за спиной послышался сильный рев, напоминающий шум взлетающего реактивного лайнера. Мой жеребец Доктор вздрогнул, но я быстро успокоил его легким сжатием боков и посмотрел на часы, зафиксировав время.

Большим достоинством этой фермы была ее близость к экспериментальной ракетной базе, расположенной на 33-м километре шоссе Александрия-Каир. Пуски ракет производились довольно часто, и мне было важно фиксировать время и частоту пусков.

– Да, – сказал я Вальтрауд после небольшой паузы, когда стих рев двигателей очередной ракеты. – Я рад, что мы арендовали эту ферму. Это прекрасная сделка во всех отношениях.

– Это превосходное прикрытие, – отозвалась Вальтрауд. – Посмотри, как они все сюда тянутся.

– Да, похоже, что египетскому генеральному штабу и немецким специалистам просто негде обсуждать свои проблемы.

Это было действительно так. И чем больше гостеприимства мы проявляли, тем больше гостей появлялось у нас. Сначала Валырауд изумлялась тому, как открыто я занимался своим делом. Но я объяснил ей, что шпионы бывают разными, от серых и незаметных людей, которые стараются ничем не выделяться, до экстравертов вроде меня, которые постоянно на виду. Никому не могло прийти в голову (во всяком случае, я на это надеялся), что богатый и эксцентричный немецкий коннозаводчик Лотц, разъезжавший по своей ферме в красно-зеленом национальном баварском костюме и тирольской шляпе, который решительно и публично высказывается по различным вопросам, может быть не тем, за кого он себя выдает. А в Египте, если тебя однажды приняли за кого-то, ты можешь делать чудеса. Так, например, мне удалось получить от генерала Абдель Саляма пропуск на въезд в некоторые закрытые районы зоны канала под тем предлогом, что на Горьких озерах самая хорошая рыбалка. Ему бы никогда в голову не пришло оскорбить отказом такого близкого друга, который был хорошо знаком со многими влиятельными людьми.

– Смешно, – заметил я Вальтрауд, – но немцы убеждены, что я не смогу отличить авиационный двигатель от кофемолки. И чем меньше я интересуюсь их работой, тем с большей настойчивостью они рассказывают мне о своих достижениях. Посмотри, что нам удалось сделать за последние шесть месяцев: получить информацию о двух ракетных базах, точные данные о производстве самолетов на двух заводах, персональные сведения на всех немецких специалистов на военных заводах, данные на военно-морские силы в Красном море, сведения о передвижении войск на Синае, не говоря уже о политической и экономической информации. Совсем неплохой улов.

– Продолжайте в том же духе, оберштурмбаннфюрер, – пошутила Вальтрауд, – и вы получите медаль.

Кроме того, через Абдо и другие свои связи я регулярно получал ценную информацию о передвижении войск и воинских перевозках в Йемене, где армия Насера вела затяжную и бесперспективную войну с местными племенами. Всем уже стало ясно, что он не сможет победить в этой войне, несмотря на массированные бомбардировки и использование химического оружия. Естественно, Израилю было очень важно знать, какие египетские силы скованы в Йемене, каков моральный дух этих войск.

– Кстати, – прервала мои мысли Вальтрауд, – ты высказал какие-нибудь предложения в отношении Хорста Вассера?

– Я, конечно, сообщил о нем, но пока не делал никаких предложений. За ним надо еще понаблюдать. Есть еще пара моментов, которые меня беспокоят.

В мою задачу входило подбирать кандидатов для возможной вербовки в качестве источников информации. Естественно, сам я по соображениям безопасности никогда не пытался вербовать кого-то. Я просто сообщал о возможных кандидатах, давал им характеристики, выяснял их положение и характер сведений, к которым они могут иметь доступ. Остальное должны были делать другие ребята. Если кандидат окажется подходящим, они подойдут к этому человеку, и мне даже ничего не будет об этом известно.

Мы пересекли асфальтовую дорогу у въезда на ферму.

– Не давай Изиде бежать сразу в стойло. Поводи ее, дай отдохнуть, – посоветовал я Вальтрауд. – А вот и Абдулла идет за нашими лошадьми.

Вальтрауд скорчила недовольную гримаску:

– Кажется, это опять Баух на ринге, пытается имитировать испанскую школу верховой езды.

– Бедная лошадь, – заметил я. – Наверное, я слишком предубежден в отношении этой школы, но то, что он делает, может испортить мне настроение на целый день.

– Но ведь ты сам разрешил ему держать здесь свою лошадь.

– А что я мог сделать? Он знает, что у нас много места и я разрешаю другим держать здесь своих лошадей. Как я мог отказать ему?

Мы с Вальтрауд спешились и передали поводья нашему главному конюху Абдулле, который угостил лошадей морковкой и ласково потрепал их по холке.

– У вас была хорошая прогулка, эль-паша? – спросил он.

С тех пор как я увеличил ему жалованье до пяти фунтов в месяц, он перевел меня из ранга «бея» в ранг «паши».

– Великолепная, Абдулла. Скажи, господин Фогельзанг приезжал сегодня утром?

– Да, он пьет кофе на террасе. Он сказал, что должен уехать на несколько дней, и просил меня прогуливать его кобылу. Он дал мне очень хороший бакшиш.

– Я рад за тебя, Абдулла, – сказал я, похлопав его по плечу. – Теперь возьми лошадей и хорошенько их вычисти.

Вальтрауд и я сняли шпоры и пошли на террасу к Фогельзангу.

– Как дела, Гарри? – спросил я, опускаясь рядом с ним в плетеное кресло. – Абдулла говорит, что ты собираешься уезжать?

– Да, Рыжий, я буду очень признателен, если ты поручишь своему конюху выводить мою лошадь, пока я буду в отъезде.

– Хорошо. Ты едешь в отпуск?

– К сожалению, нет. Просто совещание в Мюнхене. Бреннер и все остальные тоже едут. Очень высокий уровень.

– Ты лучше позаботься о бронировании мест в хорошем отеле. Я слышал, что в Мюнхене проходит какая-то конвенция. Могут быть трудности.

– Спасибо, об этом уже позаботились. Как раз сегодня утром пришло подтверждение брони.

С этими словами он вынул из кармана листок бумаги и протянул мне. Читая короткое письмо, я еще не знал, зачем мне может понадобиться эта информация, но я отметил про себя название отеля и номер комнаты.

– Кстати, Рыжий, где тут можно купить хороший «дипломат»? Мой разваливается. К тому же он маловат для бумаг, которые мне предстоит взять с собой.

– Зачем тратить лишние деньги? У меня дома есть совершенно новый кейс, который я практически не использовал. Я дам его тебе в поездку. Завтра же пришлю.

– О, ты очень любезен. Не знаю, как тебя благодарить.

Пока все шло нормально. Старый скупердяй отреагировал так, как я и ожидал от него.

Вернувшись домой, я наскоро пообедал. Нужно было срочно передать информацию о сегодняшнем запуске ракеты. Недавно я получил новый радиопередатчик, более мощный, чем тот, который был закамуфлирован в каблуке сапога. Этот был спрятан в напольных весах, которые постоянно находились в ванной комнате.

Мой первый радиопередатчик оказался слишком слабым и через несколько месяцев вообще перестал работать. Об этом я сообщил в штаб-квартиру тайнописью, которая была дана мне как запасное средство связи. В ответ мне приказали уничтожить радиопередатчик. Но это было легче сказать, чем сделать. Я разбил передатчик молотком, но, разумеется, не мог выбросить его остатки в мусорную корзину. Даже выкинуть их в Нил было не так-то просто, так как за многими иностранцами велась слежка, особенно когда они передвигались пешком. В конце концов нам с Вальтрауд пришлось нанять лодку и отправиться на речную прогулку. Целый день мы провели на реке, а под вечер я выбросил в воду передатчик вместе с остатками ленча.

– Десять минут второго, – улыбнулся я Вальтрауд, вспомнив этот инцидент. – Я поднимусь наверх и немного поработаю.

Обычно я проводил радиосеансы из ванной комнаты в утренние часы по заранее согласованному расписанию. Мы с Вальтрауд уже переехали из района Замалек в прекрасную виллу в пригороде Гиза. Она была со вкусом обставлена дорогой мебелью в английском стиле. Вилла имела большой сад, окруженный высоким забором. Наша спальня располагалась на втором этаже и идеально подходила для радиопередач. Помимо всего прочего, это была единственная комната, в которой я мог закрыться, не вызывая любопытства слуг.

Только я поднялся на второй этаж, как внизу прозвенел звонок.

– Посмотри, кто это, – попросил я Вальтрауд. – Меня не беспокоить.

Она поднялась вслед за мной на второй этаж и выглянула в окно.

– Это Абдо и Фуад. Садовник уже открывает им ворота. Что делать?

– Спускайся вниз и угости их коктейлями, – предложил я. – Скажи, что я принимаю душ и скоро выйду к ним. Я быстро управлюсь.

Я закрылся в ванной, развернул радиопередатчик и ровно в два часа вышел в эфир. Закончив сеанс, я опять «превратил» радиопередатчик в обычные весы для ванной комнаты, смочил и причесал волосы и спустился в гостиную, где Абдо и Фуад пили виски и разговаривали с Вальтрауд.

– Какой сюрприз! – воскликнул я. – Неужели вы, ребята, в это время дня можете не работать, или сегодня праздник?

– Мы отмечаем вторую годовщину твоего первого купания, – пошутил Абдо. – Ты выглядишь очень свежим, Рыжий.

– Вообще-то мы ехали к Алексу, – уточнил Фуад, – но решили по пути заглянуть к вам.

– Абдо как раз рассказывал мне о том, что было после нашего вечернего купания, – сказала Вальтрауд.

Пару дней назад Абдо был у нас со своей женой и двумя детьми. Незадолго до полуночи к нам заглянули Шонманн и Фогельзанг, которые после двух крепких коктейлей предложили поехать на виллу к Шонманну в районе «Сада пирамид», выкупаться в бассейне и поужинать. Вечер удался, всем было весело и легко.

– Ну и что, ты простудился? – невинно спросил я.

– Нет, я не простудился, – ответил Абдо, – но люди из госбезопасности подняли меня из постели в шесть утра.

– Ты хочешь сказать, люди Фуада? – спросил я с изумлением.

– Нет, конечно нет. Совсем из другой службы. Два вежливых господина в штатском, которых интересовало, что я делал в доме Шонманна.

– Ну это уж чересчур! Какое им до этого дело? Я знаю, что Шонманна хорошо охраняют, но вы же генералы…

– Вот именно поэтому, Рыжий. Они напомнили мне о правилах, согласно которым ни один офицер вооруженных сил не может встречаться с иностранцами, особенно с иностранными специалистами, без предварительного разрешения госбезопасности. Это строгое правило.

– Мне казалось, что Насер говорил о том, что его режим защищает свободу, прогресс и демократию? Это проявления такой защиты?

– Не торопись с выводами, Рыжий, – поспешно прервал меня Фуад. – Конечно, глупо вызывать такого человека, как Абдо, на ковер за то, что он выпил с Шонманном, и я им так и сказал, но не забывай, что мы в состоянии войны. Мы должны защищать себя, и, даже если некоторые меры не популярны, поверь мне, они необходимы.

– Думаю, что вы правы, – согласился я. – У нас в Германии во время войны тоже было много ограничений. Но продолжай, Абдо, что случилось дальше? Что ты им сказал?

– Я объяснил им ситуацию, – продолжил Абдо. – Сказал, что встретился с Шонманном и другими специалистами у тебя в доме и мы просто не могли уйти сразу после их приезда. Мы также не могли отказаться от приглашения, не обидев их.

– Они приняли это объяснение?

– О да. Они вошли в мое положение, но попросили впредь помнить о правилах поддержания контактов с иностранцами.

– Значит ли это, что ты должен и нас избегать? Мы ведь тоже иностранцы.

– О нет! О тебе, Рыжий, они знают все, так же как знают и о нашей дружбе. Тебя проверили уже несколько лет назад, – подмигнул мне Фуад. – Поверь мне, это была очень тщательная проверка. Но теперь они знают, что ты симпатизируешь режиму и ненавидишь евреев. Они даже знают, что некоторые немцы недолюбливают тебя за это.

– Те, кому я не нравлюсь, могут не утруждать себя визитами в мой дом. Еще коктейль?

– По маленькой. Нам уже надо ехать. Какие у тебя планы, Рыжий? Давай встретимся на следующей неделе.

– Девятнадцатого мы едем в Мерса-Матрух, мы уже давно собирались навестить Юсуфа Гураба.

– О, я совершенно забыл, что он там, – сказал Фуад. – Какой-то пост в службе безопасности?

– Да. Он начальник службы безопасности Западного района и одновременно исполняющий обязанности губернатора.

– Ну, старый Юсуф пошел в гору! Теперь эта старая ж… совершенно зазнается.

– Фуад, ты несправедлив к нему. Я уверен, что он превосходно справляется со своими обязанностями, чего, кажется, нельзя было сказать о его предшественнике.

– Вот потому-то его и сделали заместителем министра в каком-то министерстве. Дуракам всегда достается самый жирный кусок барана.

– Ты просто завидуешь, Фуад, – усмехнулся Абдо. – Рыжий, ты рассказывал Фуаду историю о том, как тебя обокрали в Мерса-Матрух?

– Какую историю? – оживился Фуад.

– Прошлым летом мы с Вальтрауд отправились на пикник в Мерса-Матрух. Юсуф предоставил в наше распоряжение целую оливковую рощу, а также слугу и охранника, который никак не мог понять, почему мы предпочитали свою палатку губернаторским апартаментам. Но с нами были другие люди, и мы не могли разбивать компанию. Был Баух и…

– А, этот умник господина Гелена[4], – вставил Фуад.

– Умник Гелена? Что ты имеешь в виду?

– Рыжий, неужели ты действительно не знаешь? Господин Баух не кто иной, как резидент германской разведки в Каире. Нам это уже давно известно. Этот ваш соотечественник не очень умен, но мы позволяем ему резвиться. Пусть лучше будет он, чем кто-то, кого мы не знаем. Естественно, он постоянно находится под наблюдением. Но продолжай, Рыжий, выкладывай свою историю.

– Ну, мы пробыли там около недели и однажды, когда мы вернулись с пляжа, обнаружили пропажу некоторых вещей. Ничего ценного – блок сигарет, купальный костюм, кое-какое белье и тому подобное. Вечером, когда мы ужинали у Гураба, я упомянул об этом инциденте. Надо было его видеть. Боже мой, как он рассвирепел! Он приказал арестовать всех в радиусе одной мили, допросы задержанных продолжались три дня. Я пытался успокоить его, говорил, что украденные вещи не стоили того. Но он был непреклонен. Ограбление гостя было для него личным оскорблением. Наконец пришло время нам уезжать, и, расставаясь, я упомянул, что мы переночуем в Александрии, хотя и не сказал, в каком отеле. Едва мы остановились в отеле, как мне позвонили из штаб-квартиры полиции. Дежурный офицер попросил меня утром явиться к генералу Бишбиши по очень важному делу.

– Ты, наверное, подумал, что тебя хотят арестовать, да?

– Ну, я не совершал каких-то преступлений, но утром в отеле появился офицер, чтобы сопроводить меня в полицию. Он не знал, в чем дело, но знал, что меня разыскивали по всем отелям Александрии. Всем полицейским патрулям был сообщен номер моей автомашины, а также мой и Вальтрауд словесный портрет. И как ты думаешь, в чем была причина этого переполоха?

– Нашли вора?

– Совершенно верно! Генерал Бишбиши рассказал мне за тремя чашками кофе, что вор, бывший чемпион Мерса-Матрух по плаванию, был задержан и наши вещи найдены. Он также упомянул, что Юсуф-бей уже говорил с судьей и тот согласился дать вору пять лет тюрьмы.

– Вот такая у нас полиция! – сказал Фуад. – Представьте себе: поднять на ноги всю полицию Александрии из-за купального костюма и пачки сигарет.

– Это дело принципа, мой друг, – шутливо возразил Абдель Салям. – Нельзя воровать у гостей губернатора трусики, лифчики…

– Довольно, – вмешалась Вальтрауд с напускной скромностью, – ты просто невыносим, Абдо!

– Подождите, дальше будет еще интереснее. Пока я пил кофе с генералом Бишбиши, вошел офицер и спросил, нужно ли продолжать мои поиски. Дело в том, что приказ, отданный генералом Бишбиши, мог отменить только он сам, несмотря на то что меня уже нашли.

Абдо смеялся от души. Фуад чувствовал себя несколько неловко.

– Пожалуйста, Рыжий, не рассказывай эту историю никому в Германии, – попросил в заключение. – В армии ничего подобного не могло случиться.

Абдо иронически улыбнулся, но пропустил комплимент по поводу армии мимо ушей.

– Нам, кажется, пора ехать, – напомнил он своему другу.

– По одной на дорожку, ребята?

– По маленькой. За нашего друга Гураба!

Как только они уехали, я вскочил в машину и промчался в «Риволи», один из самых фешенебельных каирских магазинов. Там я купил превосходный и очень дорогой «дипломат», который отправил Фогельзангу.

Вечером того же дня я зашифровал сообщение для утреннего сеанса, в котором сообщил время прибытия Фогельзанга в Мюнхен, название отеля и номер забронированной для него комнаты. Кроме того, я сообщил, что Фогельзанг любит развлечься в обществе женщин и вечерами вряд ли будет корпеть в номере над своими чертежами. Запасной ключ для кейса я оставил у себя и через два дня сумел переправить его своим коллегам.

Оглянись назад

Наступила весна 1964 года – время для очередной нашей шестимесячной поездки в Европу. Я только что продал двух породистых арабских лошадей, жеребца и кобылу, одному помешавшемуся на лошадях итальянскому миллионеру, который побывал в Египте. Моим клиентом оказался барон Энрико де Портанова, зафрахтовавший специальный самолет, на котором мы с Вальтрауд должны были лично доставить лошадей. В Риме мы оказались гостями барона, и каждое утро, по его просьбе, выезжали лошадей на превосходном треке в районе виллы Боргезе. Вечерами барон устраивал в нашу честь приемы с шампанским.

На этот раз у нас появился превосходный повод для выезда в Европу, и нам не пришлось прибегать к легенде о том, что у Вальтрауд была небольшая, не злокачественная опухоль в голове, которая требовала периодических консультаций у немецких врачей. В то время было не так просто не только въехать в Египет, но и выехать из него. Туристские визы выдавались иностранцам сроком на три месяца, и если по истечении трех месяцев иностранец хотел продлить свое пребывание в Египте, он должен был получить вид на жительство, а обладатель вида на жительство для того, чтобы получить разрешение на выезд за границу, должен был, в свою очередь, пройти другую бюрократическую процедуру.

Естественно, что я не хотел привлекать особое внимание властей к моим поездкам в Европу. К счастью, Гураб пришел мне в этом вопросе на выручку, когда я сказал ему, что волокита с выездом начинает действовать мне на нервы и отрицательно сказываться на здоровье Вальтрауд.

– В чем проблема? – спросил он с сочувствием. – Мы предоставим вам статус постоянных туристов. Это не совсем обычно, но кому какое дело. Просто приноси мне ваши паспорта каждые три месяца, и через пару часов в них будут все необходимые печати.

На том и порешили.

Из Рима мы вылетели в Париж, где я встретился со своим руководителем. Оставив Вальтрауд в отеле, я отправился к ближайшему телефону-автомату, опустил несколько монет и набрал определенный номер. На мой звонок немедленно ответили, и после того, как я назвал пароль, предложили встретиться с моим другом в три часа в определенном кафе. На самом деле фраза о встрече в три часа в кафе «X» означала встречу в два часа в кафе «Y». Телефон мог прослушиваться, и нужно было принимать меры предосторожности.

Оперативные встречи организовывались следующим образом. Ты прибывал в определенное место и ждал там ровно три минуты. Если кто-то из участников встречи опаздывал, то встреча переносилась на один час и проходила уже в другом месте. Если кто-то подозревал слежку, то он просто не выходил к месту контакта.

Я прибыл к месту встречи точно в назначенное время, занял столик в глубине кафе и заказал себе перно. Прошло две минуты, но мой связник не появлялся. Я начал уже беспокоиться и вспомнил, как в мой прошлый приезд в Париж мой коллега не вышел на встречу не из-за слежки, а потому что застрял в автомобильной пробке.

Я снова посмотрел на часы и в тот же момент боковым зрением увидел, что ко мне идет мой старый друг. Мы тепло поздоровались, он тоже заказал себе перно, с наслаждением его выпил и повел меня на встречу с шефом.

Затем последовали два напряженных дня отчетов и консультаций. Шеф был особенно доволен моими сообщениями о различных ракетных базах.

– Кстати, – сказал он, – у нас есть хороший аэрофотоснимок ложного аэродрома около шоссе Каир – Александрия.

– Ложного? – недоуменно спросил я. – Он совсем не ложный. Там настоящие самолеты.

– Это невозможно! – воскликнул шеф. – Для чего египтянам выстраивать самолеты в два ряда вдоль взлетной полосы? Только для того, чтобы ввести нас в заблуждение. Они просто должны быть деревянными.

– Заверяю вас, что это не так, – не сдавался я. – Один из моих друзей из египетских ВВС не далее как две недели назад возил меня на этот аэродром. Я находился всего в нескольких метров от этих самолетов. Поверьте мне. Они настоящие!

– Тогда в Египте все возможно, – рассмеялся шеф. – Неужели они не слышали о рассредоточении? Да, – продолжил шеф, вновь становясь серьезным, – у меня есть другая фотография, которая мне очень не нравится. Скажи, Вольфи, ты совсем сошел с ума?

С этими словами он протянул мне номер немецкого спортивного журнала для любителей верховой езды. В журнале было опубликовано несколько моих фотографий верхом, в том числе одна, где я с гордостью позирую после одной выигранной скачки.

– Как ты мог позволить появиться этим фотографиям? Ведь достаточно одного болтуна в Израиле – и тебе крышка!

Конечно, шеф был абсолютно прав, но как я мог помешать публикации этих фотографий? Недавно в Египет приезжал президент Немецкой конноспортивной ассоциации, а поскольку я был уважаемым членом этой ассоциации, то провел с ним достаточно много времени. Естественно, что он меня фотографировал, но я не мог предположить, что он передаст эти фотографии для публикации в журнал.

Я постарался объяснить все это шефу и после того, как он немного поостыл, представил ему свой полугодовой финансовый отчет, который он бегло просмотрел и утвердил.

– Думаю, что тебе еще понадобятся деньги, – сказал он. – Я переведу их в твой немецкий банк обычным путем. Вольфи, дорогой, – смеясь добавил он, – говорят, что хороший разведчик стоит целой бригады. И твои расходы это наглядно подтверждают… Но я думаю, что пока мы все-таки должны время от времени ублажать твоих генералов, – задумчиво заключил он.

Потом мы перешли к новым заданиям. Шефа особенно интересовали новые специалисты, которых вербовал в Германии Карл Кнупфер, новый руководитель египетской ракетной программы.

– Это очень срочное задание. Когда ты возвращаешься?

– Примерно через три недели, – ответил я. – Мы с Вальтрауд должны немного отдохнуть и расслабиться. Кроме того, мне надо закупить подарки для моих египетских друзей. Но если это так срочно, мы можем возвратиться самолетом.

– Только не это! – вскликнул шеф. – Я тебе уже говорил, что быстро летают только шпионы, а порядочные люди не спеша плывут пароходом. И вы должны возвращаться пароходом.

Перед расставанием шеф рассказал мне любопытную историю. Израильской разведке все труднее становилось организовывать прикрытия для своих сотрудников, выводимых в Египет на продолжительное время. И вот, когда одному из них предложили подобрать для себя хорошее прикрытие, он заявил:

– Почему бы мне не купить лошадиную ферму, как у этой нацистской сволочи Лотца? Посмотрите, как к нему липнут высшие египетские офицеры и прочие шишки. Его ферма просто притягивает их как магнит.

– О нет, – ответил я. – Зачем нам связываться с лошадьми, с нас достаточно египтян!

Через три недели мы с Вальтрауд на «Асонии» отбыли из Триеста в Александрию. Через несколько часов мы уже были в Венеции. Сидя на верхней палубе, я наблюдал за пассажирами, которые поднимались на борт по трапу. Большинство из них я знал, особенно немцев, которые возвращались в Египет после отпуска в Европе, но мое внимание привлекли два человека, которых я раньше не видел. Они подъехали на двух больших «мерседесах» и никак не походили на туристов. Один был с женой и тремя детьми, другой был без семьи.

В тот же вечер я увидел одного из них сидящим в баре в одиночестве за кружкой пива. Я присел рядом, и мы вскоре разговорились. Я спросил его, бывал ли он раньше в Египте. Оказалось, что это его первая поездка.

– Я полагаю, вы турист? – спросил я.

– О нет. Предстоящие шесть лет я буду работать в Египте.

– Где?

– Пока не знаю.

Египтяне всегда старались довести до немецких специалистов важность соблюдения секретности, и такой ответ собеседника меня сразу насторожил.

– Вы хотите сказать, что собираетесь проработать в Египте шесть лет, но пока еще не знаете где? – недоуменно спросил я с некоторым нажимом.

– Ну, это не совсем так, – замялся он в ответ. – Это правительственный контракт, его детали станут известны мне только на месте. В порту Александрии меня встретит один из моих коллег.

Я дал ему свою визитную карточку и выразил надежду на встречу в Каире. Ему не оставалось ничего, как дать мне свою карточку, на которой было напечатано: «Эрих Траум, инженер-электроник».

На следующее утро я увидел группу пассажиров, которая слушала радио около плавательного бассейна. Это был какой-то особенно дорогой радиоприемник, и они обсуждали его достоинства. Я обратился к Трауму, который находился среди них, и поинтересовался его профессиональным мнением.

– Почему вы меня об этом спрашиваете? – неожиданно всполошился он. – Я в этом ничего не понимаю.

– Но вы же инженер-электроник. Так написано на вашей визитке.

– Да, написано, – пробормотал он. – Но почему вы решили, что я специалист по радиоприемникам?

– Я просто подумал, – миролюбиво ответил я и переменил тему разговора.

Через несколько дней после возвращения в Каир мы с Вальтрауд были приглашены к Кнупферам на чай. С тех пор как Кнупфер стал новым руководителем ракетной программы, я использовал малейшую возможность для сближения с ним и его женой.

Фрау Кнупфер заметила мои новые золотые запонки и, отведя меня в сторону, стала расспрашивать, где я их купил. Она объяснила, что на следующей неделе у ее мужа будет день рождения и она хотела бы сделать ему аналогичный подарок. Я рассказал, что мои запонки были изготовлены на заказ в маленькой лавочке в старой части Каира. Поскольку самостоятельно она это место никогда бы не нашла, я любезно согласился отвезти ее туда.

Через пару дней я после обеда заехал за нею на машине. По дороге она расспрашивала о нашей поездке в Германию, какая там была погода, где мы побывали и т. п.

– Что нам несомненно понравилось, – заметил я, – так это обратное плавание на пароходе. На судне я даже познакомился с двумя коллегами вашего мужа.

– О, – воскликнула она, – вы имеете в виду Траума и Эберхарда! Они живут недалеко от нас в Насер-Сити. Они работают старшими помощниками у Карла.

И без всякой паузы она принялась мне о них рассказывать.

Ракеты и шампанское

Сеанс радиосвязи закончился. Я выключил приемник и снял наушники. Из спальни донесся сонный голос Вальтрауд:

– Ты закончил?

– Почти. Прием был хороший. Но теперь надо расшифровать сообщение. На это уйдет минут пятнадцать. Можешь спать.

Я взял записную книжку, выписал ключ к шифру и принялся за работу. Перечитав несколько раз расшифрованное сообщение, я прошел в ванную комнату, сжег бумагу и смыл пепел.

В спальне меня встретила Вальтрауд:

– Что-нибудь важное?

– Да, боюсь, что это очень важно. Речь снова идет о ракетной базе в районе Шалуфы.

В последнее время мы затратили немало сил на ее поиски. Штаб-квартира располагала материалами аэрофотосъемки этой базы, но имелось подозрение, что она может быть ложной, а настоящий объект находится совсем в другом месте. Очень важно было любой ценой проверить эти сведения.

– База расположена между Суэцем и Исмаилией, – объяснил я Вальтрауд. – И у меня нет другого выхода, как поехать туда самому и увидеть все своими глазами. Это единственный способ, которым можно проверить эту информацию.

– Я смогу поехать с тобой?

– Конечно, подруга. Мы возьмем удочки и сделаем вид, что едем на рыбалку.

– Ты знаешь, мне нравится, когда ты зовешь меня подругой.

– А разве ты не подруга? Ты же знаешь, что для меня жена больше чем домохозяйка или партнерша по постели. Она должна делить со мной все. Вот почему два моих первых брака расстроились.

– Ты можешь на меня положиться. Но где мы будем искать эту чертову базу? Мы уже дважды там были.

Я достал карту района к югу от Суэца и разложил ее у себя на коленях.

– Давай попробуем двигаться методом исключения, – предложил я. – Вот здесь дорога, идущая в направлении с севера на юг между Суэцем и Исмаилией. Параллельно дороге идет железнодорожная линия. В одних местах они сближаются, в других расходятся. То место, которое мы ищем, должно располагаться где-то между дорогой и железнодорожной линией, так?

– Так-то оно так, но мы проехали по всей этой дороге туда и обратно, а потом ты еще ездил на поезде, чтобы проверить подозрительные участки с другой стороны, и мы так и не увидели ничего, что напоминало бы ракетную базу.

– Правильно. Значит, мы можем исключить все участки, где шоссейная дорога хорошо просматривается из поезда и наоборот. Ракетную базу нельзя спрятать в болоте или под пальмовыми деревьями. Она должна занимать довольно значительную территорию. Судя по карте, там есть три таких места. И туда должна вести какая-то дорога.

– Я помню две дороги, которые ответвлялись от шоссе, – сказала Вальтрауд. – Одна дорога ведет на свалку, а у съезда на другую дорогу стоит часовой и есть знак: «Въезд и фотографирование запрещены».

– В Египте тысячи таких мест, особенно в зоне канала.

Я запомнил это место. Мы не поехали туда из-за часового и надеялись просмотреть это место с какой-нибудь другой точки. Но ничего не нашли. В конечном счете мы с Вальтрауд решили поехать туда еще раз под предлогом купания в Горьких озерах.

Одевшись в легкие брюки, желтую спортивную рубашку и спортивную кепку с козырьком, я вместе с Вальтрауд отправился в разведывательную поездку.

От Гелиополиса до Суэца не более часа езды. Не доезжая самого города, мы свернули налево, пересекли железнодорожную линию и по дороге, идущей через пустыню, направились в сторону Исмаилии. Время от времени я останавливал машину и сверялся с картой.

– Почему бы мне не сесть за руль? – предложила Вальтрауд. – Так ты сможешь лучше следить за местностью.

– Отличная мысль.

Мы поменялись местами. Вальтрауд села за руль, а я сосредоточился на наблюдении. Проехали небольшую деревушку, затем какой-то военный лагерь и снова выехали в пустыню.

– Замедли скорость, – попросил я после того, как мы проехали по пустыне километров десять. – Мы уже почти на месте. Вот дорога к свалке, до следующего перекрестка остается километра два.

– Давай поедем напрямую по пустыне, – предложила Вальтрауд.

– Нам нужно подходящее место для съезда, но кругом сыпучий песок – мы моментально застрянем. Проедем еще немного вперед.

Подходящего места так и не попадалось, а мы уже приближались к перекрестку, от которого направо отходила другая дорога. На съезде стояла будка для часового, но никакого шлагбаума не было видно.

– Что делать? – спросила Вальтрауд. – Съезжаем?

– Нет, едем прямо. Переключись на более низкую передачу и замедли ход. Я хочу рассмотреть пост и сколько там часовых.

В будке находился только один часовой с нарукавной повязкой военной полиции, который лениво прислонился к стене будки. На ремне у него висела кобура с револьвером. Часовой не обратил на нас никакого внимания, и мы на небольшой скорости проехали мимо. Как только мы скрылись из вида за ближайшим холмом, я попросил остановить машину.

– Давай развернемся и попытаемся въехать. Надо что-то придумать. Инсценируем поломку машины и попросим помощи. Что-то в этом роде.

Вальтрауд развернулась, и мы поехали в обратном направлении.

– Остановись около перекрестка и изображай поломку, – приказал я. – Мы с тобой выйдем из машины и начнем копаться в моторе.

Мы остановились прямо напротив будки часового.

– Подожди! Не выходи! – воскликнул я. – Нельзя упускать такой прекрасный случай!

Сцену, которая открылась перед нашим взором, вряд ли можно было назвать прекрасной, но в тот момент мне не надо было ничего другого. Солдатский ремень с револьвером висел в будке на гвозде, вбитом в стену. Сам часовой отошел от будки метров на двадцать и, спустив штаны, присел по естественной надобности.