Читать онлайн Книга 3. Ученик некроманта. По ту сторону Смерти бесплатно

Предвестье:

откуда пришла буря

С севера, обгоняя друг друга, под порывами резкого, колючего ветра мчали снеговые тучи. Они принимали разные обличия, и Алиса с интересом, радостно улыбаясь, разглядывала великолепные, причудливые метаморфозы, происходящие с ними. Вот серое, грязное облако растянулось по небосводу, в нем появились просветы: теперь туча выглядела не так мрачно, как прежде, и была похожа на грациозного скакуна в яблоках, за которым, скаля пасть, мчалась гончая с изогнутой, как дуга, спиной. Вот другое облако хищно запрыгнуло на скакуна, ударило его в бока и вдруг преобразилось, став иссиня-черным всадником.

Игривая детская фантазия находила в тучах все новые черты, наполняла небесную картину деталями, делала ее еще более интересной. Выдумка порождала выдумку, и разглядывание облаков становилось с каждой минутой все более увлекательным занятием.

В рисунки вплетались звуки. Гремели раскаты грома, пронзительно выл ветер, но казалось: звенела сталь, ржали кони, лаяли псы – мчал по небу Дикий гон во главе с Охотником, восседавшим на сером жеребце в яблоках.

Окно, у которого застыла Алиса, вдруг начало промерзать, быстро изукрасилось вязью витиеватых, неведомых никому, кроме зимы и холода, символов. Девочка радостно взвизгнула – витражи в храме, в котором она провела раннее детство, никогда не покрывались изморозью – и провела ладошкой по стеклу, теплом руки растопляя узоры. Отпечаток ее маленьких пальцев остался на окне, но в небольшие прорези было не интересно разглядывать мир, и Алиса, хохоча, помчалась на улицу, на ходу надевая нагольный полушубок и рукавицы.

Выбежав во двор, девочка закружилась, глядя на небо – тучи плясали, вертелись, их бесконечные превращения создавали все более красивые фигуры. Но неожиданно грянул гром, и Алиса, на секунду испугавшись, вздрогнула, сбилась с ритма и упала на землю.

– Зашиблась? – спросил чей-то звонкий, мелодичный голос.

– Чего? – пробормотала Алиса, с трудом справляясь с головокружением.

Сперва она увидела все то же небо, волчком вертевшееся над головой. Затем разглядела черноволосого, кучерявого мальчишку со смуглой, как шоколад, кожей. Он склонился над нею и внимательно посмотрел на Алису.

– Зашиблась, спрашиваю?

– Нет, – хмурясь, ответила девочка и, поднявшись, взглянула на любопытного собеседника. Он выглядел года на три старше нее, но ростом был невелик – лишь на полголовы выше Алисы. – Кто ты такой? Я тебя не знаю.

– Я Гоар! – улыбнулся мальчик и хитро сощурился: – А я тебя знаю. Ты – Алиса, дочь жрицы!

– А вот и не дочь, а ученица.

– Все едино! – отмахнулся Гоар. – А что вы со жрицей делаете на нашем постоялом дворе так долго?

– Ждем, пока в мир не прорвется зло.

– Да прям, – не поверил мальчик. – Какое еще зло? У нас, в Фиоре, жизнь такая спокойная – аж скучно. Никакое зло горожан не расшевелит.

– А о Хельхейме слыхал? – ехидно спросила Алиса и, покачав головой, как часто делала Матушка, наставнически погрозила пальцем: – То-то. Живешь тут и думаешь, будто все знаешь о завтрашнем дне. Ан нет. Только мы, Великие Видящие, можем знать заранее будущее и строить его так, как надо людям.

– Ага, и чего со мной случится завтра? Чего делать буду?

– Будешь искать клопов в постели хозяина! – вздернула носик Алиса, не желая признаваться в том, что не знает о будущем мальчишки ровным счетом ничего. Она – прорицательница снов. И пока Вёльва не накажет ей стимулировать видения, Алиса бессильна в предсказаниях.

– Всех клопов в кровати мастера Грегори не сыщешь, – вдруг рассмеялся Гоар. – Ладно, Великая Видящая, ты не серчай, расскажи лучше о том, чего вы со жрицей уж три месяца ждете? Что угрожает Фиору?

– Зябко тут, – поежилась Алиса. – Идем в дом. Там расскажу.

– Нельзя мне в дом, – заозирался Гоар. – Если хозяин увидит, что я без дела слоняюсь, отлупит.

– Тогда… спрячемся!

Двое детей, вооруженные безграничным интересом друг к другу, охваченные тем неведомым чувством предвкушения чего-то запретного и увлекательного, которое нередко появляется при игре в прятки, если, разумеется, прятаться от взрослых, помчались в сарай, по лестнице взобрались на крышу и там, за деревянным козырьком, укрылись от людских глаз и ветра.

– Рассказывай… – прошептал Гоар и от нетерпения поерзал, удобнее устраиваясь на прелой, промерзшей соломе, которую сам же сюда и натаскал: за этим козырьком он всегда прятался от хозяина и мечтал о новой жизни с путешествиями и приключениями! Сегодня Видящая, сама об этом не догадываясь, покажет Гоару путь в неизведанные уголки мира, откроет тайны и с новой силой разожжет в нем жажду к переменам.

– Видишь то облако? – Алиса указала на огромную серую тучу, которая закручивалась, клубилась на ветру. – Представь себе, что это дым. Так много дыма бывает только при пожаре. Вот и моя история начинается с огня. Как-то раз, было это в Хельхейме, в деревне загорелся дом. Жили в нем камнетес, Видящая и их десятилетний сын. В пожаре выжил только мальчик.

– Не может быть! – безапелляционно заявил Гоар. – Какая Видящая даст себя спалить? Не верю!

– И не верь! И вообще, молчи, пока я рассказываю. Потом все узнаешь.

– Ладно, ладно, молчу, – Гоар махнул рукой и разочарованно – его надежды не оправдались: девочка не знала занимательной истории – посмотрел на небо.

– Да, Видящая знала об опасности, но не стала калечить Судьбу. Знаешь, ведь каждое вмешательство в человеческую жизнь изменяет ток вещей. Стоит толкнуть один камень, и он вызовет лавину. Опасная, опасная доля у жриц, – сказала Алиса, скорчив такую трагическую гримаску, что Гоару показалось: нет в мире ничего более печального, чем жизнь прорицательницы. – Много времени надо потратить, чтобы оценить последствия своего поступка. А иногда знание не оставляет выбора. Мать Сандро посчитала, что так для мира будет лучше. Поступок достойный Великой…

– Ой, только не надо опять о величии Видящих. Будь у нее возможность спасти себя да мужа – спасла бы. А так… грош цена этой жрице…

Алиса нахмурилась, разозлилась от такого отношения к Видящим и, не сдержавшись, отвесила мальчишке подзатыльник.

– Не смей! Не смей говорить… перебивать меня. Хочешь услышать историю, молчи. Ежели лясы пришел точить, то беги в дом – работать.

– Да ты мне не указывай… – обиженно процедил Гоар, но не устоял перед разгорячившимся любопытством и тише добавил: – Рассказывай.

Ах, если бы взрослые были так же прямы и откровенны, как дети, в мире, вероятно, не было бы зла. Никто б не стал склочничать, кляузничать и погружаться в житейские дрязги. Только они, дети, их кристально чистые души, умеют так же быстро прощать, как и обижаться.

– Сандро, так звали выжившего мальчишку, – повинуясь просьбе Гоара, продолжала Алиса, – попал в рабство. Его хозяином стал злой некромант и колдун – Арганус.

Почувствовав сходство своей судьбы с судьбой Сандро, Гоар невольно скривился: мастер Грегори, пусть и не был колдуном, не отличался хорошими манерами – все и всегда объяснял угрозами и криком.

– Но рабство было далеко не самое страшное из того, что приключилось с Сандро. Он умер. По крайней мере, должен был умереть. Арганус его воскресил, воскресил еще до смерти и превратил в ужасное существо – полулича.

– А кто такой этот полулича? – удивился незнакомому слову Гоар.

– Эх, деревенские… – ядовито выдавила Алиса, сама лишь полугодом ранее узнавшая о некромантах от наставницы. – Лич – это мертвец, скелет без плоти, умеющий колдовать. Так вот, Сандро остался наполовину жив, наполовину мертв – полулич.

– Смотри! Смотри! Там облако с лицом, как у полулича, ополовиненным… – радостно выкрикнул Гоар и указал пальцем на небо.

– О! А вон то, что рядом, похоже на Энин.

– Кто такой Энин?

– Не такой, а такая. Но обо всем по порядку. В полном одиночестве Сандро пять лет прожил в замке некроманта: среди ходячих мертвецов и холодных стен. Все это время он занимался алхимией и свято верил, что в мертвой науке найдет для себя жизнь. День ото дня он погружался во тьму, но появилась девушка – ах, без девушек вы, мальчишки, никогда не можете найти правильный путь – и она повернула Сандро к свету. Он влюбился с первого взгляда, и вся жизнь его теперь вращалась вокруг Энин…

Облака, так похожие на девушку и полумертвого, накатились друг на друга, соприкоснулись, и Гоар радостно воскликнул:

– Они целуются!

– Не может быть: они никогда не целовались.

– Почем тебе знать, может, прямо сейчас и целуются…

Тем временем облака переплелись между собой, слились воедино. Знай Гоар, что такое любовные игры – непременно возвестил бы о том, чем занялись небесные странники, но он лишь горестно вздохнул, потеряв интерес к созерцанию, а Алиса продолжала:

– Энин тоже, наверное, полюбила Сандро…

– Полумертвого? – скривился Гоар.

– Он красив душой! – беззвучно стукнув маленьким кулачком по заиндевелой соломе, воскликнула Алиса. – Но была у Энин сестра, Анэт. Вот она так не считала, и все, что бы ни делал Сандро, казалось ей злом и обманом. Анэт говорила о полумертвом плохо, обвиняла во всех грехах. Энин долго спорила и не соглашалась сестрой, уверяла, что Сандро – хороший, но в игру вступил Арганус, известный забияка, и так все обкрутил и обставил, что Энин перестала верить влюбленному мальчишке. Сандро не успокаивался и искал взаимности. Эх, его надеждам не суждено было сбыться: Арганус заразил Энин чумой, да еще виноватым сделал во всем своего раба.

Обучение в Храме, долгое путешествие с Вёльвой наполнили маленькую головку Алисы знаниями, и сделали из девочки великолепную, красноречивую рассказчицу. Копируя речь наставницы, которой так страстно пыталась подражать, Алиса говорила все увлеченнее, и ее история наливалась все новыми красками, обрастала таинственной, интригующей красотой:

– Сандро поддался уговорам своего наставника, духа по имени Альберт, живущего в книге, и решился на отчаянный шаг: выпил эликсир, разрывающий рабскую связь с некромантом-создателем. И после этого похитил сестер, вместе с ними сбежал из замка. Помог ему вампир, Батури, который очень не любил Аргануса. Старый некромант отправил своих слуг в погоню, а сам вернулся к своим думам о том, как захватить власть в Хельхейме. Интригами он возвел на трон свою рабыню. Она подговорила короля отправиться в Залы Аменти, чтобы узнать будущее, и сама осталась властвовать. Арганус же собрал всех сильных магов на зрелища, но вместо зрелищ устроил бойню и убил всех. Ах, теперь Хельхейм содрогается от войн и чумы, но Валлии от этого только лучше.

– Ладно, ладно, хватит о Валлии, рассказывай, что было с Сандро… – вмешался Гоар и, вспомнив, что Алиса не любит, когда ее прерывают, заткнул рот рукой, но девочка ничуть не разгневалась:

– Погоня настигла Сандро у обрыва. Ему пришлось броситься со скалы, но он выжил. Разыскал сестер, которых спас Батури и Безликие… Безликие – это существа такие, могут принимать любой облик и менять ток времени. Там, в пещерах Безликих, Сандро узнал свое прошлое и то, что именно Арганус поджег его дом и убил родителей. Он решил отомстить и отправился наперерез армиям бывшего хозяина, наказав при этом вампиру вести девушек к границе с Валлией. Сандро ушел, а когда мимо пещер Безликих прошли войска Сиквойи – некроманта, которому было велено разыскать и вернуть беглеца, Батури и сестры отправились в путь.

Облака танцевали на небосводе, кружились, переплетались, создавая все новые замысловатые узоры и формы. Фантазия Гоара рисовала одну картину из жизни Сандро за другой. А Алиса, не умолкая ни на миг, нашептывала:

– С полуличем и Трисмегистом отправился один из Безликих. Вместе они пересекли Лес Мертвеца и вышли к Ущелью Безумных, где познакомились с тремя карлами. У Сандро созрел план, и уже вшестером они пошли обратно – навстречу погоне. Полулич не зря занимался алхимией: соединив два своих творения, он не только разорвал связь Сиквойи с Арганусом, но и сделал преследователя своим рабом – все скелеты Сиквойи теперь принадлежали Сандро. Но полумертвому этого было мало. На поле битвы он встретился с наместником Хельхейма и его тоже сделал своим рабом. Вот так-то: из ничего он раздобыл себе огромную армию и с нею двинулся к столице, чтобы сразиться с Арганусом.

Неожиданно тучи сгустились, засвистал свирепый ветер, от которого уже не спасал козырек на чердаке, и, громыхнув, небо разразилось мощным, тяжелым градом, немилосердно забарабанившим по крыше и небольшому, устланному соломой, парапету.

Алиса, взвизгнув, метнулась в сарай. Обгоняя девочку, за нею помчался Гоар и, ничего не видя перед собой, наткнулся на что-то твердое. Подняв взгляд, он увидел суровое лицо с густыми бровями, из-под которых едва виднелись осоловелые от выпитого глаза – они смотрели на мальчишку недобро. Гоар попятился, испугавшись своего хозяина, мастера Грегори, из постели которого, как уже известно, невозможно было вывести всех клопов.

– Ага, так вот ты куда запропастился, бездельник! – выкрикнул мастер Грегори, и глаза его налились жуткой, прожигающей насквозь злобой.

– Я… убирал за лошадьми… – бледнея, промямлил Гоар и виновато опустил взгляд.

– Гм, гм, – промычал мастер Грегори, хватая прислужника за ухо, – а эта маленькая особа тебе помогала? Сейчас выпорю, будешь знать, как обманывать старших.

С этими словами он потащил Гоара в другой конец сарая, где в пустующем стойле, среди принадлежностей для обихода коней, виднелся жесткий веник из тонких, туго перевязанных прутьев. Одной рукой мастер Грегори уже принялся вытягивать прут, но на его грубую, волосатую руку легла холодная, как ледышка, ладонь Алисы.

– Не надо его пороть, – мягко сказала девочка. – Гоар и впрямь убирал за конями…

– Ладно, ладно, прощаю тебя, бездельника, – на секунду замешкавшись, Грегори холодно взглянул на помощника и отпустил его ухо. – Но заруби себе на носу, бездельник: коль и впредь будешь отлынивать от работы, выпорю за все провинности сразу…

Град пришлось пережидать в сарае. Уловив момент, когда мастер Грегори, никогда не поровший, но не раз грозивший поркой, с радостной улыбкой на лице углубился в свои страшные мысли и уже не обращал на детей никакого внимания, Гоар жалобно посмотрел на Алису и тихо, едва слышно, прошептал:

– Доскажешь?

– Нет, дальше рассказывать нечего. Прошлое Сандро на этом заканчивается и начинается настоящее, – сказал Алиса, храня на лице суровое выражение, и, вдруг улыбнувшись, добавила: – но о его приключениях ты будешь узнавать первым…

Прорицание первое

На круглом столе в стеклянной трубчатой установке, испуская едкий, наркотический запах, лежал пепел прогоревшего муарима.

– Нет! – Назарин выпрыгнул из кресла и тут же свалился на пол. Ноги не держали, по телу расползлась ломившая суставы усталость. Дышалось с трудом, веки придавила свинцовая тяжесть. – Убейте! Его нельзя пропустить… – мучительно скривившись, выдавил он, схватился обеими руками за шею и потерял сознание.

Кроме Назарина, в комнате никого не было. Никто не мог помочь корчившемуся в муках прорицателю, которого даже в обмороке не покидали пугающие, катастрофичные видения из будущего…

Аарон несколько дней подряд приходил на крепостную стену и смотрел вдаль, словно ожидая чего-то. Вид у него был пасмурным, как черные тучи, окутавшие страну мертвых мраком. Что-то было там, за мостом, в вотчине некромантов, что-то, что не давало Аарону покоя. Он не знал, с чем связаны его гнетущие мысли и недобрые предчувствия, но точно понимал: их причина прячется там, в царстве Хель, в мире страха, ненависти и хлада.

Лютовала зима. В форте уже заиндевели мостовые, промерзла земля. Аарон кутался в суконный негреющий плащ, придерживал грузный шаперон с длинным шлыком и перебирал в мыслях все, что знал о Хельхейме. А знал он немного. Давно, больше пяти веков назад на Валлию обрушилась стена проклятой нежити, войскам которой не было числа. Командовал ею Трисмегист, друид, ставший на путь зла, выбравший стезю убийств, проложивший себе дорогу к бессмертию трупами. Горами трупов! Но даже бессмертные, как оказалось, не вечны. Люди победили, сковав неупокоенных в их владениях. Так закончилась война с некромантами. На этом закончились и знания Аарона.

Что стало с черными колдунами дальше? Что делают человеческие маги, волхвы альвов и друиды, чтобы поддерживать магический купол? Сколько эта защита выстоит? Всего этого он не знал. Впрочем, не знал никто.

Люди же, победив, стали беспечными. Забыли, что под боком у них поселился опасный сосед, полностью понадеялись на силу магов. Но теперь – Аарон это видел – чародеи слабели, в их защите появлялось все больше брешей. Конечно, виной этому были стигийцы, бежавшие из-под гнета некромантов, бежавшие из Хельхейма в надежде спасти свои жизни… их всех забирали солдатские стрелы и mors nigra, названная в простонародье «Черной смертью». Аарон мог помочь больным, но капитан Марк не подпускал к форту никого извне, никого, кто пытался спасти свою душу и покинуть страну мертвых. И был капитан в своем решении неумолим. В чем-то Аарон его понимал. Еще свежа была память о том, как солдат десятками сжигали на кострах, чтобы зараза не распространилась; еще приходили по ночам и не давали уснуть крики и стоны умирающих; еще не успели забыться дни голода, когда в форт перестали ходить караваны, узнавшие о бушующей в Лиоре чуме.

Сейчас все это было позади, Аарон сумел-таки вылечить больных. Помогли ему в этом обычные солдаты, которым пришлось выучиться на лекарей, чтобы спасти своих товарищей. Сейчас дело было сделано: кто мог – выжил, кто оказался слабее – ушел в иной мир, Аарон искренне надеялся, что лучший. Позже вернулись караваны, подоспели дополнительные войска из столицы Троегория. Все наладилось, но Марк так и не решился открыть для беженцев врата – убивал всех, когда они были еще на Великом мосту.

В лицо резко ударил колючий, стылый ветер, проник под одежду и ущипнул холодом тело. Аарон поежился и плотнее укутался в тонкий плащ. По хорошему счету, он сделал здесь, в форте, все, что мог, и пора было отправляться дальше, чтобы помогать другим людям. Таково было его призвание. Но Аарон медлил, каждый раз откладывал день своего отбытия. Марк не перечил, наоборот, всячески старался уговорить целителя не покидать Лиор, опасаясь, что мор вернется. Аарон делал вид, что соглашается, оставался, но причина его задержки крылась в другом – во снах, которые не давали уснуть и кошмарами преследовали по ночам. Аарон, в отличие от своего кровного брата, не был прорицателем, но все равно верил своим снам и ждал, когда видения исполнятся и воин, который в одиночку выступит против целого войска, воин, которого он должен спасти, пройдет по мосту через Ситх.

Целитель ждал… и его терпение было вознаграждено.

Потухающее холодное солнце, выглядывая из-за антрацитовых туч, медленно подбиралось к зениту. Ветер становился все холоднее, и стоять на наблюдательной башне было все неуютнее. Солдаты форта уже сменили вахту, чтобы дать промерзшим за долгое утро товарищам отобедать. Аарон уже собирался покинуть свой добровольный пост, когда увидел на мосту человека. Худощавого, скрывшего свой облик под серой хламидой. Он сутулился, пригибался и все ближе прижимался к каменным перилам, тщетно пытаясь защититься от ветра. Заметили его и лучники, взяли наизготовку свое оружие и застыли в ожидании, когда пришелец подойдет достаточно близко – на расстояние полета стрелы. Человек упал раньше, чем лучники успели отпустить тетивы.

Аарон встрепенулся, словно приходя в себя. Все было, как во снах, вот только одежда того, кто приходил в видениях, была матово-черной… но это нюансы, на которые не стоило обращать внимания.

– Не стрелять! – выкрикнул целитель, когда стрелки уже опустили луки, понимая, что пришелец умрет сам, так и не дойдя до форта.

Аарон поспешил к воротам. На ходу скинул плащ, который цеплялся длинными полами за ноги и мешал быстрому бегу. Молнией спустился по крепостным лестницам и застыл у запертой брамы.

– Открывай ворота! – приказал Аарон привратнику, стоявшему у ржавых цепей спускового механизма.

– По приказу капитана не велено, – замялся страж. Он помнил руки целителя, которые вытягивали из него болезнь, дарили жизнь, но пойти против воли коменданта не осмелился.

– У меня нет времени обсуждать слова Марка – человек умирает.

– Обратитесь к капитану, – вялым голосом посоветовал привратник.

– Коли ослушаемся, нас отдадут под трибунал, – поддержал сержант караула. – Мы и рады помочь-то, да не в силах.

– Только с позволения капитана.

Аарон понимал, что солдаты не лгут, понимал и то, что они не имеют права неповиноваться приказу. Для них это чревато судом, решение которого с учетом положения в лагере, приравненного к военному, может оказаться весьма неутешительным – казнь. Чтобы открыть браму, необходимо разрешение Марка, но капитан не даст согласия. Его не волнуют жизни тех, кто оказался за чертой, разделившей Валлию и Хельхейм.

Аарон под взглядами двух стражей подошел к открывающему механизму и без чужого вмешательства опустил рычаг. Под действием заработавших грузов створки ворот медленно разошлись.

– Скажите Марку, что я был вне себя, и вы не смогли меня остановить.

Сержант кивнул Аарону, позволяя пройти, и, посмотрев на стража, приказал:

– Доложить капитану! Немедля!

Привратник сперва всполошился, но тут же понял, что к чему, и стремглав побежал к резиденции Марка.

Аарон, сломя голову помчался к умирающему, думая только о том, что не имеет права опоздать, не должен дать смерти коснуться тела воина, иначе не выполнит своей миссии – воскрешать он так и не научился.

Мост через Ситх оказался на удивление огромным. Раньше Аарон видел его только с высоты крепостной стены и тогда он казался гораздо меньшим, чем был на самом деле. И все же целитель добрался до умирающего довольно быстро, даже несмотря на ветер, которой над пропастью бушевал, как сумасшедший.

Слава Симионе, пришелец был еще жив. Он валялся бесформенной грудой, погребенной под серой хламидой, но все еще перебирал пальцами, цепляясь за грубый камень моста – полз дальше.

– Замри и не двигайся, – приказал Аарон, опустившись над человеком. Властным, коротким, как удар меча, движением перевернул его лицом к себе.

Это был дряхлый седовласый старик. Его губы посинели, а мочки ушей уже стали разлагаться, словно он был ожившим мертвецом. Лицо его покрылось бубонами, многие из которых уже лопнули. Он зажмурился, напрасно стараясь избавиться от гноя, который заливал глаза. На лбу, перетягивая паклю седых волос, красовалась белая лента с едва заметными полосками синих нитей – знак священника из культа Эстера. Причем не самого низкого ранга. Но святость не уберегла его от чумы. Черная смерть уже давно облюбовала его тело. Вылечить мученика казалось невозможным, а сам Аарон уже сомневался, что перед ним тот самый воин, которого он должен спасти.

Но целитель не смог не вмешаться и обречь священника на верную гибель. Он потянулся к поясу, на котором неизменно носил тонкий врачевательский нож и лечебное зелье бледно-розового цвета. Отцепил эликсир и откупорил пробку, взялся за рукоять ножа и, полоснув себя по ладони, сцедил несколько алых капель в колбочку с лекарством.

Кровь поможет. Она усилит исцеляющий эффект, который в неконцентрированном зелье был слишком слабым для священника, уже ступившего одной ногой в могилу. Кровь поможет…

Марк удивлялся, что целитель употребляет так много вина и настолько пристрастился к сладкому, капитан не понимал, что этим Аарон восполнял недостаток крови в своем организме. Чтобы вылечить солдат форта, целителю пришлось пролить ее немало, но именно кровь обладала чудесными лечебными свойствами и только она могла избавить зараженных от смерти. Да и то не всех, а лишь тех, кто был достаточно силен, чтобы самостоятельно бороться с болезнью. Таких, слава Симионе, оказалось немало. Травы же, которые собирал Аарон, покидая форт, лишь успокаивали нервы, заживляли раны и исцеляли рубцы и шрамы, но спасти от чумы не могли – спасала кровь, которая была куда лучше любых сывороток и эликсиров.

Целитель приподнял голову чумного и, влив ему в глотку зелье, закрыл рукой рот священника, чтобы тот не смог выплюнуть лекарство. Эстерец с трудом проглотил эликсир, подавляя рвотные рефлексы, а после зашелся хриплым кашлем. Аарон убрал руку, и губы священника дернулись.

– У меня послание, – переводя из стороны в сторону мутный, невидящий взгляд, процедил священник, но не успел договорить и потерял сознание.

От потери крови во рту чувствовался привкус металла, жутко хотелось пить, а заунывный ветер, хлеставший по лицу, сушил кожу и вызывал еще большую жажду, словно выдувал из тела влагу. Аарон сам не заметил, как на мгновение погрузился в беспамятство, но довольно быстро пришел в себя. Он поднялся и взял священника на руки. Тот был неправдоподобно легким – болезнь, словно выела его внутренности, оставив только скелет, но даже эта ноша казалось Аарону непосильной. Если бы не этот проклятый ветер! Он сбивал с ног, сопротивляться его порывам становилось с каждым мгновением все сложнее. И все же Аарон без остановок и отдыха дошел до крепостных ворот, где его уже ждал Марк и десяток вооруженных солдат.

– Убейте чумного, но не раньте ненароком Целителя, – подходя, расслышал Аарон слова капитана. Воины подтянулись, некоторые взялись за рукояти мечей, готовясь в любой момент обнажить сталь.

– Стойте, – приказал целитель холодным уверенным голосом, и солдаты вняли его словам, послушно опустили руки, расслабились, будто и не готовились секундой раньше напасть.

Марк посмотрел на своих людей, и ему вдруг почудилось, что на них подействовала волшба, но капитан точно знал, что целитель не обладает магией внушения. Аарон смог бы заговорить одного, чтобы ослабить боль или ввести в транс, необходимый лечению, но одновременно влиять на сознания десяти человек он не мог, иначе перестал бы быть целителем, превратившись в обычного чародея.

– Нам надо поговорить, Марк, – продолжал тем временем Аарон. – И до конца разговора твои люди не должны трогать священника.

– О чем будет разговор?

– Догадаться не сложно – о его жизни.

Разговор вышел жарким. Марк лютовал, разъяренным вепрем носился по комнате и изрыгал проклятья. Аарон, сидя в кресле, попивал вино и был бесстрастен и тверд. На все крики и ругательства отвечал спокойным ровным тоном, чем лишь больше злил капитана. И все же, проклиная Аарона за глупость и недальновидность, Марк сдал позиции, когда целитель пригрозил немедленным отъездом. На такой шаг капитан пойти не мог. Слишком велик был авторитет Аарона, чтобы взашей вышвырнуть человека, спасшего разом всех солдат: кого от чумы, кого – от голодной смерти.

– Пусть остается, – махнул рукой Марк и предупредил: – но это последняя поблажка, на которую я иду. Ты спас форт, но повторно подвергать его опасности я не стану. Даже несмотря на твои заслуги.

Целитель молча кивнул, затем – так же не говоря ни слова – встал из кресла и вышел. Его ждал больной, отчаянный священник, решивший донести до людей из Большого мира мольбы своей паствы.

– Я должен сказать… – в полубреду твердил чумной. – У меня послание…

Целитель не слушал бессвязную речь больного, думая о том, что спасает сейчас не того, кого ждал вот уже несколько утомительно долгих недель. Это священник. Не воин. Значит, не он был так важен для Вельвы. Но это не уменьшает цену человеческой жизни. Если кого-то можно спасти, если есть хоть малейший шанс на успех, надо действовать. Аарон приготовил укрепляющий эликсир, смешал сонное зелье, чтобы приступы бреда не пожирали у больного драгоценные силы. Когда все было сделано, священник уже не стонал, выталкивая из слабого горла хриплые слова. Он спал, тихо и спокойно.

Аарон вздохнул, глядя на безмятежно лежащего священника. «Хорошо, что спит», – отметил про себя врачеватель. Так, когда больной лежит смирно и не дергается, кудесить гораздо проще. Аарон глубоко вздохнул и приступил к исцелению. Он взял священника за руку и закрыл глаза, представляя внутреннему взору чужой организм. Целитель проник внутрь умирающего тела, а проникнув, стал выжигать заразу всеми имеющимися в арсенале силами. Принятый больным за миг до магических пасов эликсир выполнял львиную долю работы, сделал тяжкий труд целителя несравнимо проще. Всего за несколько минут Аарон уничтожил почти всю заразу в теле священника, но доделать начатое не сумел – не хватило сил. Он и так совершил почти невозможное…

Всю ночь целитель провел у постели больного, аккуратно менял ему примочки, поил эликсирами и снадобьями. Эстерец, несмотря на видимую немощность, оказался весьма крепким малым и уже к утру открыл глаза.

– Как самочувствие? – устало спросил Аарон.

– Не знаю, как тебе это удалось, сын мой, – заговорил священник слабым, измученным голосом, – черная смерть вышла из моего тела, не оставив и следа. Это не иначе – магия…

– Так и есть, – улыбнулся Аарон. – Я – Целитель. Но речь не обо мне. Кто ты? Зачем пришел сюда? Что заставило тебя пойти на верную гибель?

– Я отец Манистье из григорианского ордена пресвятого Эстера. Пришел молить о том, чтобы вы пропустили женщин и детей, – несмотря на слабость, священник говорил уверенно, твердо. Чувство тревоги и негаснущая надежда отчетливо звучали в его голосе. Больной был готов на все, лишь бы его призывы были услышаны. – Мужчины не просят милости и готовы умереть от мечей неупокоенных, но хотят быть уверены, что их женам, матерям и детям не угрожает гибель. «Пощады и милости» – вот, что я хотел донести до ушей коменданта.

– Боюсь, тебе не удастся его убедить, – покачал головой Аарон. – Мне с трудом удалось выторговать у него твою жизнь. Чтобы спасти остальных, не хватит даже моего слова, не говоря уже о твоем.

– Неужели комендант настолько черств и беспощаден, что его не тронут слезы умирающих младенцев?

– Для него это ничтожно мало. И даже если все эти дети будут умирать на его глазах, Марка не смилостивиться. Ты зря пришел, падре.

– Нет, не зря, – сказал Манистье, ложа руку на плечо Аарону. – Ведь в мире нет ничего невозможного. Не доказал ли ты этого, избавив меня от смерти?

– Быть может, – вставая, чтобы избавиться от застывшей на его плече руки иноверца, ответил целитель. – Но есть вещи, перед которыми люди бессильны.

– Есть вещи, в которых бессильны даже боги. Иначе не было бы ни чумы, ни Хельхейма. Но вера… вера совершает невозможное – исцеляет и дарит жизни. Не тебе ли это знать?

– Я расскажу тебе о прорицательнице и о том, почему я здесь, – вместо ответа сказал Аарон. – И тогда ты поймешь все. Но прежде я хочу услышать о том, что происходит по ту сторону Смерти.

– Там, за рекой, мир, где люди не дороже скота, а временами – не умнее, – не задумываясь, начал Манистье. – Их растят, как животину, как стадо, чтобы потом сделать раба из тела и узника из души. Там нет могил, хотя вокруг – кладбище. Там нет радости, одна лишь – тоска. Там нет жизни, но есть живые. Там… царство Хель.

– Мы это исправим. Спасем людей, а мертвое царство разрушим, – заверил Аарон, сам не зная, как будет выполнять данное слово, но в душе надеясь на удачный исход, а умом понимая, что истинная вера исцеляет любые раны. Даже те, которые появились на теле мира.

Глава 1

По пути Бессмертия

Догматы утверждают, что имеет он два естества: божественное и человеческое, которые соединены «неслитно и неизменно, нераздельно и неразлучно». К обоим естествам относится понятие рожден, и к каждому из естеств применимо тождество: рожденное по естеству – одинаковое по природе с родившим.

Сандро Гайер «Записки молодого алхимика».

С первого взгляда этого не разглядеть, но, если присмотреться, то становится видно, как в его изумрудно-зеленых зрачках яростно пляшет дикий огонь. Сейчас в огне его глаз горели тонкие минареты башен, устремившиеся к угрюмым тучам; полыхали мрачные высокие стены, изваянные из почерневшего камня; трещал в пламени крепкий подъемный мост, сбитый из грубо обтесанных дубовых бревен; накалялись в огненном пылу донжоны, местами вынырнувшие из-за фортификаций и показывающие свои увенчанные зубчатыми коронами головы. В зрачках его отразились высокие, окаймленные инеем скалы, равнина, занесенная снегом, и голые, укрытые белым покрывалом, деревья, редколесьем раскинувшиеся под Лысой горой.

– Хельгард, – глядя не на крепость, а в глаза ученику, прошептал Трисмегист.

– Твое детище, – выдавил полумертвый. – Как зодчий ты должен знать его слабые места. Расскажи о них.

– Я создал его неприступным, – заверил Трисмегист и положил руку на плечо некроманту.

Почувствовав – проклятье: почувствовав! – его прикосновение, Сандро косо взглянул на друида. Чем дольше Альберт путешествовал, тем сильнее становился. Сейчас дух окреп настолько, что на вид ничем не отличался от человека. Хотя еще десять дней назад, когда столица Хельхейма была далека, а Сандро только получил власть над армией мертвых, Альберт был гораздо слабее. Но сейчас его сила заметно возросла. И полумертвый не знал, с чем можно связать сей факт: с близостью столицы, где хранились могущественные артефакты, или числом неупокоенных, у которых дух мог черпать энергию. Но волновало Сандро не это, а то, что Альберт становился все жестче, с каждым днем все меньше в нем оставалось от того наставника, который обучал его друидизму, и все больше дух походил на расчетливого и бескомпромиссного повелителя мертвых.

– Я не для того проделал весь этот долгий путь, – помолчав, вновь заговорил полумертвый, – не за тем собрал армию, чтобы все мои воины разбились о неприступные стены.

– К слову о стенах, – вмешался Синдри, который вот уже десятый день исполнял роль военного советника, – камень в восточной части крепости совсем новый, будто кладку делали еще вчера.

– Вероятно, так и было, – согласился Трисмегист. – Но немертвым не понадобилось много времени, чтобы залатать брешь. Вот только новая кладка может оказать крепче старой.

– Она слабее, – стоял на своем карла. – Уж поверьте моему опыту.

– Мы это учтем. Синдри, для штурма нам понадобятся катапульты. Много катапульт.

– Брок отличный механик…

– А немертвые – идеальные работники, – дополнил Сандро. – Твой брат составит чертежи, а скелеты выполнят все в точности, как там будет изображено. За несколько дней мы изготовим столько осадных орудий, что не выстоит ни одна крепость.

– Хельгард выстоит, – возразил Трисмегист. – Падет одна стена, откроется вторая, а за нею – непреступная цитадель. Арганусу неслыханно повезло: коннетабль выставил всех воинов на защиту первой крепости – и в этом была его ошибка. Арганус ее не повторит. Но у меня есть приятная новость. Через Мертвые горы в Хельгард ведут тайные ходы. Ими не пользовались несколько столетий, и некоторые туннели могли обвалиться, но, расчистив завалы, мы сможем открыть первые ворота.

– Что ж, не будем терять времени и приступим к работе, – решил Сандро. – Синдри, возвращайся в лагерь, скажи, чтобы Брок садился за чертежи. А мы с Альбертом проверим туннели.

Вскоре некромант и два десятка скелетов отправились в путь по горным тропам, а Синдри рассказал своему брату о планах, и Брок немедля приступил к работе. Младший Ивальди, привычно ворча, разложил на полу шатра холст из бычьей шкуры, письменные принадлежности и принялся чертить схемы катапульт, таранов и гелиполей* – передвижных штурмовых башен, при помощи которых нападавшие смогут без труда взобраться на стены. После десяти дней, проведенных в скучном и монотонном марше, Брок настолько обрадовался делу по ремеслу, что сутки напролет не отходил от чертежей и неизменно добавлял в традиционные схемы свои собственные идеи и усовершенствования. Не остались без дела и Синдри с Хемдалем. Пока старший Ивальди вил проволоку для будущих конструкций, его брат контролировал скелетов, занимающихся заготовкой древесины. Но столь простое занятие, как наблюдение за работой, когда потери среди рабов не страшны, а приказы выполняются с идеальной точностью, не требовало от Хемдаля много внимания, и он попутно обучал Дайреса искусству фехтования. Имитатор с невероятным рвением погрузился в учебу и не выпускал шпагу из рук даже в недолгие часы отдыха. Он продемонстрировал великолепные результаты, которыми даже требовательный Хемдаль был доволен.

#Гелеполь (осадная башня) – высокая передвижная многоэтажная деревянная башня. Применялась при осаде крепостей. Гелеполь представляла собой сложное инженерное сооружение, состоявшее из бревенчатого каркаса с междуэтажными перекрытиями и стен из дощатых щитов.

Сандро тем временем, проделав долгий и утомительный путь через скалы, когда временами приходилось то карабкаться вверх, то ползти вниз по отвесным склонам, то пересекать насквозь природные пещеры, а иногда – расчищать ходы вручную, был уже у тех тайных туннелей, о которых говорил Трисмегист. Друид оказался прав: время не пощадило подземных коридоров. Под весом гор они во многих местах разрушились, и с первого взгляда казалось, что проще прорыть новые ходы, чем расчистить старые. Но Альберт заверил, что в таком состоянии пребывает лишь та часть коридоров, которая лежит под скалами, другая половина туннелей пролегала под крепостью и должна была уцелеть.

Закипела работа и уже спустя три дня, скелеты разгребли завалы и открыли путь к первой короне Хельгардских укреплений. Одна задача была выполнена. Вернувшись обратно в лагерь, Сандро обнаружил, что и другая часть плана близка к завершению. Вопреки ожиданиям, строительство осадных орудий заняло больше времени, и последнюю катапульту построили только через неделю.

Все это время Сандро провел в раздумьях. Еженощно он созывал совет из карл, спрашивал их о сегодняшних успехах, молча выслушивал доклады и переходил к разработке стратегии. Уставшие цверги возвращались в свой шатер за полночь, а Сандро еще долго сидел над схемами и картами Хельгарда, искал наиболее простой способ для штурма, но не находил его: даже проникнув за первое кольцо фортификаций, даже открыв ворота и удержав их до прихода основных сил, внутренние укрепления взять приступом было невозможно. Некромант не знал, как разгадать эту головоломку, план по захвату крепости казался ему дерзким и самоубийственным, но другого он так и не придумал и решил довольствоваться тем, что имеет.

Ранней ночью, когда плотная черная туча заволокла небо, поглотив звезды, Сандро в компании Трисмегиста брел к палатке карл, обходя стороной многочисленных немертвых, которые встали лагерем у подножья Лысой горы. Когда все скелеты, зомби, гули и драугры остались за спиной, некромант облегченно вздохнул и обратился к своему наставнику:

– Знаешь, Альберт, в последнее время я стал другим. От меня прошлого ничего не осталось. Теперь я зол, агрессивен, подозрителен. Альберт, ты не поверишь, но мне даже стало казаться, что ты, мой добрый друг и наставник, – предатель. – Сандро болезненно улыбнулся. – Видишь, Альберт, я не тот, кем был раньше. Я изменился. И мне эти изменения не нравятся… мне не нравится то, во что я превратился.

– Ты просто устал. Отвык от немертвых и не хочешь мириться с тем, что они везде, окружают тебя повсюду, куда ни глянь. Твое сердце желает избавиться от нежити, уничтожить ее. Ты сделаешь это, и внутренняя гармония придет, но сперва надо захватить Хельгард.

– Беспокоит меня вот еще что… С каждым днем ты все сильнее. Вот сейчас, Альберт, тебя не отличить от человека, разве что люди не умеют левитировать, а ты – ходить.

– Твой наставник по крупицам возвращает свое былое могущество, а тебя это беспокоит? Вероятно, ты спутал радость с тревогой.

– Мой наставник скрывает от меня нечто важное, – останавливаясь у шатра карл, ответил Сандро. – И не пытайся убедить меня в том, что это всего лишь дурные предчувствия и суеверное воображение.

– Я обещал тебе все рассказать и расскажу. Но еще не время, – проговорил Трисмегист и скользнул внутрь шатра, без труда проходя сквозь плотную ткань. Следом за ним вошел и Сандро.

– Когда будет битва? – тут же набросился на некроманта Брок, недовольный тем, что некромант медлит, несмотря на то, что уже все приготовления завершены.

– Битва будет. А вместо того, чтобы сидеть без дела, лучше бы обучал Дайреса военному ремеслу.

– Не учи меня жить, полумервтый! Я сам знаю, чего делать, а чего – нет. Так что со штурмом? Когда мы пойдем на приступ?

– Завтра, – коротко ответил некромант и обвел всех присутствующих суровым взором.

Сандро нервничал. Завтра, да, завтра настанет тот судьбоносный день, который откроет тайну: свершится ли месть, падет ли с плеч увенчанная диадемой голова Аргануса? От этой мысли у Сандро замирало сердце, и лишь огонь в изумрудных зрачках разгорался ярче.

– Завтра мне понадобится ваша помощь, – заговорил он глухо. – Когда неупокоенные пойдут на приступ, я приду за вами. Будьте готовы.

– Я родился готовым! – воскликнул Брок. – Только медлить устал…

– Что насчет тебя, Дайрес, ты уже научился орудовать мечом?

– Он делает большие успехи, – уклончиво ответил Синдри, поймав на себе умоляющий взгляд имитатора.

– Да-да, за столь короткий срок нельзя обучить воина, – заступился и Хемдаль, – но, думается мне, мальчик еще до встречи с нами увлекся фехтованием. Сразу видно: рука у него натренирована, боевые стойки он знает и двигается верно. Теперь ему не хватает опыта, который он сможет получить только в битве.

– Значит, пойдешь с нами, – решил Сандро. – Мне пригодятся твои таланты.

– Спасибо! – обрадовавшись, воскликнул Дайрес. – Спасибо тебе…

– Не стоит благодарностей. С этого дня ты воин, а воины, которые идут со мной в бой, рискуют не только сердцами, но и душами. Будь осторожен, – закончил Сандро и, не прощаясь, вышел из шатра.

В небе зависла унылая луна, которая чудом вырвалась из сетей туч и теперь с тоской глядела на землю, тускло ее освещая. Пройдя по призрачной дороге мертвецки бледного света, Сандро углубился в лагерь нежити и без особого труда разыскал в нем двух полководцев, которые вскоре поведут армии на штурм; он отдал им необходимые приказы и с чистой совестью удалился в свой шатер, который стоял вдали от всех.

В последнее время, с тех пор, как стал повелевать армией мертвых, Сандро полюбил одиночество. Тишина и покой были необходимы его утомленному сердцу, истерзанному мыслями разуму. Напоказ он выставлял каменную волю и твердую веру в себя, а изнутри его всегда одолевали сомнения. Он всю свою жизнь ненавидел неупокоенных, с неприязнью относился к некромантии, а теперь, став повелителем нежити, с каждым днем все ближе и ближе подбирался к той черте, за которой человеческая сущность погибает и сменяется немертвой. Сандро отгораживался от этих мыслей, старался убедить себя, что совершает малое зло во имя большого добра. Вот только зло всегда оставалось злом. И вместо того, чтобы уничтожить неупокоенных, некромант вел их на бой.

Уединившись в своем шатре, Сандро выложил перед собой артефакты, которые получил в недолгих странствиях. Змеиный крест, раздобытый в храме Сераписа, – этот посох дал ему силы, необходимые для бегства. Драконья перчатка, полученная в подарок от Синдри, – эта железка одарила таким могуществом, что сам Фомор не смог совладать с колдуном в поединке. И шлем с маской полумертвого вместо забрала.

Сандро чувствовал, что в этой вещи живет немалая сила, но никак не мог определить, откуда она черпает энергию. Где скрыт источник ее могущества? На что способен этот шлем? Какие преимущества дает? Для чего предназначен? Никто, кроме Трисмегиста, не знал ответов на эти вопросы, а друид все упорно скрывал.

Сандро взял в руки шлем и задумался.

– Сторона живая, сторона мертвая – как монета… – тихо прошептал он. – Вот только, подкинув монету, никогда не знаешь, на какую сторону она упадет – и эта неизвестность опасна. Если ты не хочешь рассказывать мне о его свойствах, Альберт, хоть посоветуй: стоит мне его брать в бой или нет?

– Возьми, он сослужит тебе добрую службу… Ничто не должно помешать твоей победе. Только подумай: убив Аргануса, ты разрушишь Хельхейм в том виде, в котором он существовал вот уже тысячу лет. Уже не будет некромантов, не будет их власти. Упокоив после победы и свою армию, ты уничтожишь почти всех немертвых в царстве Хель. Люди, став свободными, закончат то, что ты начал: добьют остатки неупокоенных, и в этих землях воцарится мир.

– Победа будет за мной, даже если небу придется низвергнуться, а крепости – провалиться под землю, – с твердой верой сказал Сандро, еще не зная о том, на что способен Арганус.

На этом беседа закончилась. Некромант улегся на теплую волчью шкуру и приготовился ко сну. Уже засыпая, он подумал о том, что не мешало бы сварить эликсир недоросли, чтобы завтра, когда начнется штурм, не упустить ни малейшего нюанса и прояснить мысли, очистив их от шелухи. Но отказался от этой затеи, решив, что справится и своими силами.

Неожиданно полы шатра распахнулись. Застывший на пороге Дайрес без долгих предисловий перешел к делу и попросил о странной услуге:

– Сделай для меня эликсир разрыва.

Сандро ничего не ответил, лишь взглянул на имитатора. Дайрес был взволнован, хоть и старался не показывать этого: держался расслабленно и не прятал взгляда. Но именно глаза и выдавали его, даже не глаза, а страх, изредка мелькающий, проносящийся серой тенью в его черных, как уголь, зрачках.

– Что тебя беспокоит? – потягиваясь, спросил Сандро и улыбнулся, но из-за отсутствия губ улыбка показалась ужасным оскалом, от которого Дайрес лишь больше стушевался. – Да говори же!

– Мне нужен эликсир, – твердо повторил имитатор, и страх вновь мелькнул в его глазах.

– Уходи, – вставая, обронил некромант, – и возвращайся с утра. Я сделаю то, о чем ты просишь.

Дайрес молча кивнул и, резким движением откинув полу шатра, вышел.

– И ты выполнишь его просьбу? – поднявшись из книги серой дымкой, быстро принимающей человеческое обличие, спросил Трисмегист.

– А почему бы и нет? У меня нет причин, чтобы не доверять ему.

– Ты, вероятно, меня не слушал, когда я говорил, что его поступки вызывают у меня сомнения.

– Как же? Слушал. Но, не создав эликсир, я не смогу развеять твоих подозрений…

В эту ночь, как часто бывало в первые годы после обращения в лича, Сандро забыл о сне и целиком отдался работе. Он опустошил дорожный мешок, педантично расставил вокруг себя колбы, реторты, собрал перегонный аппарат и приступил к Деланию.

Возвращаясь к алхимии, Сандро всегда ощущал душевную гармонию. Вероятно, именно потому он с таким трепетом относился к тяжкой науке и искал в ней новые знания. Погружаясь в преобразования, он отстранялся от мира, абстрагировался от всех невзгод и проникал в ту сферу реальности, в которой человеческая душа не чувствует ни злобы, ни ярости, ни агрессии, ни жалости – ничего, кроме жажды познания.

Сандро настолько соскучился по любимому делу, что, опьяненный работой, даже не слышал бесконечных призывов Альберта остановиться, обдумать все еще раз и поверить его мудрым словам о том, что страх не появляется в людях, или же иных существах, если им нечего скрывать.

В эту ночь ученик не слушал своего наставника, и когда Дайрес зашел с утра, всё было уже готово. Имитатор поблагодарил и с радостной улыбкой на лице покинул шатер некроманта.

– Вот и все, – пожал плечами Сандро.

– Вот и все, вот и все… – петляя по лагерю, будто пытаясь запутать следы, бормотал Дайрес, на ходу откупоривая флакон с эликсиром, переливая половину в другой сосуд.

Молнией промчавшись по биваку, имитатор тенью шмыгнул в шатер одного из генералов и набросился на него, как хищник на дичь:

– Пообещай мне, что не станешь его использовать, пока штурм не подойдет к концу. Пообещай! Иначе я не дам тебе эликсир, и можешь говорить Сандро обо всем, о чем только пожелаешь!

– Тише, тише, – мягким голосом, совсем не соответствующим внешности скелета, проговорил Сиквойя. – Конечно, я обещаю.

– Без лжи? – украдкой спросил Дайрес, не веря тому, что ему так легко удалось уговорить некроманта.

– Без тени лжи! Подумай сам: в одиночку мне не совладать с Арганусом, да и с Фомором, если быть откровенным. Я лучше выжду в стороне, пока два врага будут грызть друг другу глотки, и потом с легкостью прихлопну обоих.

– Сандро не трогай, – сказал Дайрес таким тоном, будто мог как-то помешать, если вдруг Дер'Итиль вздумает поквитаться с полумертвым за его обман.

– Своего спасителя? К чему мне это? – голосом мастерски изображая удивление, воскликнул Сиквойя, а потом изменил своему спокойствию и гаркнул: – Давай флакон! Сколько я могу ждать?

Дайрес дрожащей рукой протянул эликсир. Как только флакон оказался в костяной ладони Дер'Итиля, лич откупорил пробку и без остатка выпил свою свободу.

– Наконец-то, – протянул он, и глаза его стали голубыми из зеленых, что могло означать только одно: Сиквойя перестал повиноваться повелителю с темно-зелеными зрачками – перестал повиноваться Сандро.

– Что ты сотворил?! Теперь Двуликий почувствует, что не управляет тобой.

– Был бы он полноценным личем – почувствовал бы. А так – ничего не узнает, пока я сам того не захочу.

– Но ты обещал…

– Обещал! И даже не соврал. А теперь пшел вон отсюда, никчемный предатель! И не попадайся мне на глаза, иначе я могу передумать и все рассказать о тебе полуживому. Пшел вон, крыса!

Мысленно обвиняя себя во всех смертных грехах, Дайрес вышел из генеральского шатра и тут же услышал сигнал к наступлению.

Глава 2

Кровь младенца

Вера в ведовство проявляется сама по себе, внезапно и вне зависимости от какой-либо хронологической закономерности, она не является следствием длительных и постоянных преследований.

Подобное проявление не свидетельствует о чрезмерных религиозных предрассудках или полном отрицании разумного начала – они являются, как и иные формы паники, следствием того, что общественное мнение находится в смятении. Потому они происходят одновременно или непосредственно следуют за кризисами, происходящими в политической или религиозной сферах.

Приторий Вей «История магии».

Пятый день Анет жила в преисподней. Мгновения для нее превратились в вечность, а вечность – в муки. Ее сжигала лихорадка, жуткая слабость растекалась по телу, сковывая крепкими цепями. Не в силах сдерживать себя, Анэт опустошала желудок прямо на шею коня, падала на животное и несколько часов проводила в беспамятстве. На время превращения в вампира она перестала существовать. Единственной мыслью, приходящей в редкие минуты просветления, была мечта о смерти, но юная жрица даже не догадывалась, насколько близко она подошла к той черте, за которой заканчивается жизнь и начинается вампирская вечность.

Изредка пробуждаясь от ирреального бреда, Анэт рыдала, от боли рвала ногтями собственную плоть и молила:

– Убей меня! Прекрати эти муки! Умоляю!

– Ты должна жить, – говорил Батури. – От твоей жизни зависит слишком много…

– Убей! – не слушала Анэт и чувствовала… чувствовала, как жажда порождает в ней ненависть, злобу, отчаяние. – Убей…

Клавдий был глух к мольбам девушки. Он с бесстрастным видом ехал впереди, одной рукой прижимая к себе укутанного в пеленки младенца, другой – держа поводья. Жеребец, на котором безвольно валялась Анэт, плелся позади, привязанный к седлу вампира.

Когда процесс перевоплощения Анэт был на ранней стадии и солнечный свет не причинял девушке вреда, двигались беспрерывно: и день, и ночь. Местность вокруг была безлюдной, но временами попадались небольшие, в два-три дома, деревеньки. Там Батури добывал молоко для ребенка и живую пищу для своей спутницы.

Анэт отказывалась убивать, но Клавдий не спрашивал: гипнотизировал жрицу, быстро теряющую человеческую сущность, и силой магии заставлял пить кровь. Она пила. Избавляясь от транса и приходя в сознание, проклинала себя и вампира. Бесновалась. Впадала в беспамятство. Успокаивалась, теряя последние силы. Потом ее рвало. Организм ее отчаянно не хотел перестраиваться, привыкать к новой пище. Батури был молчалив, угрюм и взволнован: обычно перевоплощение проходило за день, в худшем случае – за два. Какие опыты Каэль ставил над девушкой в подземельях своего замка, Клавдий предпочитал не знать, но точно понимал: если мутация вскоре не завершится, то Анэт навсегда останется в промежуточной между человеком и вампиром стадии. Тогда ее гибель будет неминуема.

Будто бы девушке было недостаточно создаваемых перевоплощением проблем, так она еще несколько раз пыталась наложить на себя руки: на привалах методично резала, рвала, разгрызала зубами собственные запястья. Батури не мешал, молча следил за беснованиями спутницы и в нужный момент магией останавливал пущенную кровь. Сегодня вечером, перед отправлением, решив раз и навсегда устранить угрозу, он укусил Анэт и проник в ее сознание. Будучи непревзойденным мастером магнетизма, без труда подчинил волю девушки, сломал ее, как куклу, и сделал своей. Это помогло. Как оказалось позже – сняло все проблемы одним махом. Анэт пошла на поправку, организм ее быстро перестраивался. Глядя на нее, вампир отмечал для себя: еще день и мутация закончится.

Когда они дневали, скрывшись от солнечных лучей, столь сейчас опасных для нежной кожи Анэт, случилась дикая, грозная метель, которая замела следы и уничтожила запахи. Преследовавшие их вампиры отстали, но теперь Клавдию и жрице приходилось пробираться через снежные завалы и сугробы, отчего двигались они довольно медленно.

Батури натянул поводья и принюхался. Со стороны севера, где высокие скалы рвали островерхими вершинами белые кучевые облака, чувствовался запах человеческого поселения – достаточно крупного, если сравнивать с теми, которые встречались в последнее время. Здесь можно было задержаться.

Продолжив путь, вампир заметил небольшую тропинку. Вытоптали ее, вероятно, дровосеки: вела она от скал к далекому, широко раскинувшемуся лесному массиву. Батури свернул, обходя тропку стороной и поднимаясь в горы. Повел коней по покатому склону, обогнул горную вершину, увенчанную короной из стройных елей, и увидел то самое поселение, которое почуял еще на равнине. Спешившись, он примотал поводья к стволу дерева и, не выпуская младенца из рук, отправился на поиски пещеры, которая могла бы послужить временным пристанищем. На удивление подходящее место, в виде большой каверны, разыскалось довольно быстро. Здесь было пыльно, но сухо. Пористый гипсовый минерал образовал стены и свод, надежно защищавший от солнечного света; под ногами хрустели мелкая крошка гравия и белый песок.

Уложив у стены Долорис, уже проснувшуюся и заведшую свою привычную душераздирающую песню, Батури вернулся к коням и, взяв их под уздцы, отвел в пещеру. За это время Анэт, все еще пребывавшая в беспамятстве, так и не пришла в сознание. Но даже в забытье девушку бил озноб, и кожа на ее лице была мертвецки бледной.

Расчистив небольшую площадку от гравия, Клавдий осторожно снял Анэт с седла, уложил на попону и укрыл своим плащом. Девушка судорожно встрепенулась. Замерев на миг, открыла глаза, бессознательно взглянула на вампира и задрожала с прежней силой. Батури знал не понаслышке: от этого холода невозможно избавиться, от него не спасет тепло камина, не обогреет натопленная баня – он исходит изнутри, он вечен, как и жизнь бессмертного.

– Мне надо уйти, – тихо, чтобы не потревожить обострившийся слух девушки, сказал Батури. – Долорис плачет – требует молока.

– Иди, – проскрежетала Анэт сквозь зубы, вдруг напряглась, изогнулась в приступе боли и потеряла сознание.

Превратившись в кожана, Клавдий выпорхнул из пещеры. Настал час охоты.

Анэт проснулась в ужасном угаре. Лихорадка пожирала ее тело, желудок скручивали одновременно и голод, и жажда. Неведомо откуда, но Анэт знала наверняка: если она насытится, ее мучительное состояние пройдет, и наступит блаженство, равное которому еще не испытывал ни один из смертных.

Откуда-то, усиленный многократным эхом, доносился страшный, разрывающий барабанные перепонки плач. Анэт стонала в унисон этому плачу, пронзающему всё тело ядом боли и беспомощности. Перебарывая слабость во всех мышцах и ломоту в суставах, она встала на четвереньки и, подволакивая ноги, на трясущихся руках подползла к источнику звука – к Долорис. Размотав пеленки, Анэт скривилась от противного запаха испражнений и с трудом удержалась, чтобы не опорожнить желудок. Увидев рыдающего, кричащего ребенка, который стал причиной болезненной агонии, жрица с каким-то остервенением, забыв о том, что всем сердцем любила детей и даже мечтала о двойне, подумала, как славно было бы свернуть девочке шею. Но подумав о шее, Анэт вспомнила о жажде и новым взглядом посмотрела на Долорис.

Она не увидела ни плоти, ни мышц, ни костей, но различила маленькое сердце, разносящее по крохотному организму тонкие струйки багряной, душистой, дурманящей крови. Анэт страстно захотелось присосаться к одной из этих струек, сполна напиться ароматной, живительной влаги. Но что-то незримое останавливало ее, какое-то неведомое внутреннее противостояние не позволяло пронзить чужую плоть вмиг удлинившимися клыками. Все же девушка не смогла долго противостоять жажде и, разинув рот, начала медленно опускать голову к Долорис. Младенец, испугавшись, зарыдал с новой силой, забил маленькими ручками по перепачканным пленкам, но это ни на миг не остановило жаждущей крови вампирши.

Анэт казалось, что цель уже близка, и вскоре она выпьет чужую жизнь, сделает себя сильнее, как вдруг что-то тяжелое ударило ее прямо в зубы. Жрица рухнула навзничь, ощутила во рту вкус собственной крови и поперхнулась, одновременно испытывая и боль, и наслаждение. А в следующее мгновение ее слух пронзил свирепый, металлический голос:

– Не смей! Слышишь? Никогда не смей прикасаться к этому ребенку! – и уже тише, вкрадчиво Клавдий продолжил: – Я не могу тебя убить, но, поверь, у меня в достаточно средств, чтобы ты не смогла передвигаться… да что там передвигаться – даже пальцем пошевелить несколько столетий.

С этими словами Батури схватил девушку за волосы и потащил по режущему плоть гравию в другой конец пещеры. Остановившись и отпустив жрицу, бросил к ее ногам закоченевшего, будто заколдованного, ягненка и жестко приказал:

– Пей.

Он отвернулся, зная наверняка, что девушка не ослушается его, и отправился обратно к ребенку. За неимением воды лишь обтерев и перепеленав Долорис, Клавдий закрутил тонкую тряпицу в небольшой узелок и, макнув его в молоко, принялся кормить младенца.

А забившаяся в угол пещеры Анэт, рыдая взахлеб от осознания своей изменившийся, ужасной сущности, облизывала разбитые губы и пила кровь молодого, временами вздрагивающего, ягненка. Боль и слабость уже не мучили ее, донимали лишь жажда и свирепый, сковывающий всё тело холод – она стала вампиром.

* * *

Вестфален издавна вмещал в себе огромное количество людей, и даже яростная, жестокая чума, бесконечные рейды церковников и подушная подать повелителей мертвых – все это не сломило горожан, не лишило надежды на славное будущее.

Выжившие вестфальцы, собирая селян со всей округи, наводнили широкую грунтовую дорогу, соединившую Стигию и лиорскую крепость. Человеческое море бесконечной вереницей растянулось по тракту. Лошади поднимали высокие, до небес, облака пыли. Скрипели телеги, колесами месившие конский навоз. Многие люди гибли в пути от голода и бессилия. Тех, в ком распознавали больных или зараженных, святые братья кололи мечами и отбрасывали на обочину. И чем дальше продвигалась колонна беженцев, тем больше трупов оставляла она позади себя.

Ужасом сопровождалось вестфальское бегство, ужасом и страхом, но это не останавливало людей, жаждущих жить, жаждущих стать свободными, и они шли, колесили по тракту их телеги, вяло тянулись навьюченные кони.

– Дочь моя, – устав от бесконечного молчания, заговорил отец Бенедикт, сидевший на козлах небольшой, крытой тентом повозки. – Я вот гляжу на тебя и все никак не пойму: что столь очаровательное дитя делало в компании вампира?

Энин ничего не ответила, с ужасом наблюдая за тем, как священник, которому показалось, что ребенок одной из идущих пешком женщин заражен, схватил младенца, бросил на обочину и под дикие крики и проклятья матери одним ударом лишил его жизни. Женщина набросилась на церковника, вцепилась зубами ему в щеку, но, получив эфесом по голове, рухнула наземь и замерла.

– Да, жизнь удивительная штука, – не обращая внимания на творимое братьями насилие, продолжал священник. – Не знал, что неприятное для меня общение с лордами вампиров подарит столь очаровательную спутницу.

Повозка Бенедикта заколесила дальше, и Энин так и не поняла: дышит ли эта несчастная, увидевшая смерть собственного чада, или же отправилась следом?

– Эх, дочь моя, тебе, наверное, и невдомек, как сейчас трудно найти интересного собеседника. Вокруг лишь безразличные ко всему мещанки. Ужас. Ужас творится вокруг…

Энин вдруг спрыгнула на землю, взяла под руку женщину, которая несла плачущего ребенка, потянула за собой и без единого слова усадила в повозку. Безмолвно прошла к козлам и села рядом с Бенедиктом.

– Не стоило бы… – начал было священник, но замолчал, уловив на себе гневный взгляд рыжеволосой девушки.

С каждым мигом она нравилась Бенедикту всё меньше, но в противовес всяческой логике, сам не понимая, что с ним творится, он всё больше хотел завоевать ее сердце, украсить свою коллекцию этим неграненым алмазом. Но Энин, как и прежде, не обращала на святого отца ни малейшего внимания. Она рассматривала толпу и, находя в ней немощных и изможденных, всякий раз усаживала их в повозку. Сперва Бенедикт показывал своё недовольство, шипя и угрюмо покусывая губы, а позже смирился и вновь заговорил привычным ласковым голосом:

– Ах, девушки, столь самозабвенно помогающие ближним, всегда вызывали во мне уважение. А вы как ярчайшее создание из всех…

Порывистый ветер вздымал тент, как парус. Повозка подпрыгивала и кренилась на ухабах, и казалась крохотным яликом, одиноко белеющим парусиной посреди пешего зловонного человеческого моря. До вечера, подхваченный медленным, унылым течением, этот ялик мужественно торил путь, а к сумеркам, завязнув в трясине людской усталости, остановился, чтобы дать отдых своим пассажирам: раздраженному священнику и молчаливой ведьме, которая за долгие часы пути битком забила всю повозку роженицами, детьми и стариками, оказав медвежью услугу двум запряженным в ярмо откормленным меринам.

За несколько часов до заката стройная вереница телег замерла. Люди в панике ринулись в разные стороны. Голосили женщины, дети надрывались от плача, всюду слышались вопли. И смерть кружилась вокруг толпы, унося одну жизнь за другой. Энин почувствовала присутствие нежити. На обоз напали блуждающие мертвецы, а малочисленные церковники, обладающие магическим Даром, не могли справиться с превосходящим противником.

Реакция подвела Бенедикта: скрывая свою сущность от церкви, он не так часто прибегал к вампирским талантам и не успел задержать Энин, уберечь ее от опрометчивого шага. Разжатой пружиной она спрыгнула с повозки и, расталкивая обезумевших от страха мирян, направилась туда, где неупокоенных было больше всего.

Люди мешали, едва не сбивая с ног. Кричали и вопили, не давая расслышать шум сражения. Это чуть не стоило Энин жизни. Она с разгона напоролась на зомби, не удержалась на ногах и рухнула прямо на него. Лежа на мертвеце, упокоила прикосновением руки и, поднявшись, схлестнулась сразу с двумя скелетами. Враги наседали, орудуя ржавыми мечами, и колдунье несколько секунд пришлось пятиться, подбирая формулу упокоения. Расправившись с ними, Энин огляделась в поисках новых целей. Их было полно, но люди, все еще спасающиеся бегством, не давали применить массовые заклинания. Приходилось наносить точечные удары.

Неупокоенные бесконечным потоком валили из прилегающего к тракту леса. Миряне бежали в разные стороны, но мертвецы, то ли намеренно, то ли случайно, сжимали людей в тиски. Почему бездействуют святые братья и где они вообще, Энин не задумывалась и продолжала колдовать.

От напряжения руки ее тряслись, пот застил глаза, легкие жгло огнем, как после изнурительного бега, но она продолжала кудесить на переделе возможностей. Черная магия напиталась такой силой, что стала осязаемой. Видно было, как мрачные тени носятся от одного бродячего мертвеца к другому, врываются в оживленные тела и освобождают души. У Энин носом пошла кровь, в ушах загремело и загрохотало. Колдунья с трудом держалась на ногах, а треклятых мертвецов не становилось меньше. Еще и миряне, которые от паники оглупели настолько, что даже не пытались освободить пространство, необходимое для волшбы. Окончательно ослабнув, Энин решилась на отчаянный шаг: применила мощное заклинание, которым украла энергию у живых, высосала ее, как вампир, чтобы самой стать сильнее. Магический резерв был частично восстановлен и этого запаса хватило некромантке, чтобы закончить.

Святые братья подоспели как раз вовремя, когда Энин уже расправилась со всеми мертвецами и, с трудом удерживаясь на ногах, вытирала кровь, обильно вытекающую из носа. Она не отказалась бы от помощи, оперлась бы на чью-нибудь руку, чтобы не рахнуть наземь, но не нашлось никого, кто бы предложмл ей свои услуги. Энин ничего не оставалось, кроме как, собрав последние силы, вялой поступью отправиться к повозке Бенедикта.

– Ведьма…

– Колдунья…

– Некромантка…

– Ведьме – пламя… – шептали люди за ее спиной.

Энин явственно почувствовала, как на нее устремились сотни ненавидящих взглядов, будто не этих людей она спасала минутой назад, а была той причиной, по которой немертвые пришли сюда. Колдунья не отвечала, не желая лишний раз привлекать к себе внимание, но ужасная новость тихими перешептываниями уже облетела весь обоз.

– Ты поспешила, дочь моя, – сказал Бенедикт, беря девушку за руку и отводя подальше от места схватки. – Братья справились бы и без твоей помощи, а теперь твоя жизнь под угрозой. Люди не любят тех, кто не таков, как они.

– Они мне ничего не сделают. Я спасала их жизни…

– Миряне этого не запомнят. Зато страх, который вызвали в них твои умения, навечно отпечатается в их сердцах. И когда Орден придет за тобой, никто не встанет на твою защиту…

Предсказание Бенедикта сбылось на следующий же день. Когда Энин пыталась помочь людям, они отводили взгляды, уходили прочь, опасаясь девушку, словно чуму. От отчаяния у нее прорезался голос, и она уговаривала матерей, едва не моля, усадить в повозку их перепачканных в пыли детей и дать им хоть крохотное мгновение отдыха, упрашивала стариков, уже падающих от изнеможения, но все они предпочитали смерть, нежели помощь ведьмы. К обеду, когда холодное зимнее солнце показалось в зените, Энин бросила безуспешные попытки и недвижимым изваянием застыла рядом с Бенедиктом. Ей было невдомек, что люди боятся церковников и именно поэтому старательно избегают всяческих контактов с ведьмой, ведь за пособничество силам тьмы грозили костром и ленивым пламенем.

– Столь очаровательное дитя… – прервал длительное молчание священник. – Как же тебя угораздило ввязаться в ту бойню? А я, как последний мирянин, не сумел тебе помочь, не предугадал твой нелепый поступок…

– Я все сделала правильно, – отчеканила Энин. – И, если будет необходимо, сделаю так снова.

– Не стоит, дочь моя. Ох, не стоит. Если ты повторишь свою ошибку, тебя сожгут на костре.

– Я не боюсь смерти.

– Как глупо, дочь моя, как глупо…

Вампир причитал и наставлял всю дорогу, пока, наконец, не опустились сумерки и люди не начали располагаться на ночлег. Но даже лежа у костра, укутавшись в шерстяные пледы, он продолжал что-то неразборчиво ворчать. Лишь поздней ночью, когда высоко в небе встала полная луна, священник перестал читать свои проповеди, целиком и полностью отдавшись мыслям, но не сновидениям.

Бенедикт думал о герцоге Ливаузье и о том, что Веридия больше нет. Гибель Мастера не была для вампира секретом, их неразлучно связала магия смерти. Теперь у священника, как у единственного представителя дома Атис, не осталось никаких клятвенных обязательств, а честное мужское слово Бенедикт привык с одинаковой легкостью как давать, так и забирать. Ответственность за жизнь девушки, которую он обещал отвести к границе с Валлией, упала с его плеч: дойдет она до цели или умрет в пути, уже не должно было его волновать… Но волновало. Что-то незримое притягивало Бенедикта к этой рыжеволосой молчаливой колдунье. Вероятно, та стена, которой она отгородилась от окружающего мира; та стена, которую вампир-священник как завзятый ловелас хотел преодолеть – в доказательство своих умений. Бенедикт твердо решил для себя: после того, как эта птичка окажется в его силках и тут же, как часто это бывало, перестанет интересовать как женщина, он от нее откажется. Только Энин не спешила в любовные сети, расставленные святым отцом, а служители Эстера, пришедшие ночью, когда все спали, разрушили замыслы вампира.

Полноватый, начинающий лысеть церковник в белоснежной рясе подошел к лежащему на боку Бенедикту и потряс, желая разбудить. Вампир открыл глаза, посмотрел на человека, чье лицо в отблесках огня походило на маску кровожадного демона, и без труда узнал в нем Притория, главу Ордена.

Удостоверившись, что брат по вере проснулся, эстерец тихим, скрипучим голосом сказал:

– Люди взволнованы. На рассвете приведи ведьму в главный лагерь. Ее ждет пламя…

Глава 3

Врата мертвых

• И день обернулся ночью,
• И ночь стала смертью,
• И встречались неживые на остроге мира,
• И гремела сталь,
• И шла битва,
• И падали головы,
• И рушились башни.
• Но павшие вновь поднимались,
• А за рухнувшей башней вставала новая…
• И гремела сталь,
• И не было конца яростной битве.
• И смеялась Хель: сражался мертвый с мертвым…

Имгырская надпись.

В темном кабинете, который заменил для короля мертвых тронную залу, под тихий треск догорающих в камине дров за широким дубовым столом сидел Арганус. Он всецело погрузился в привычные для себя изыскания, при помощи которых надеялся разрушить купол и ворваться губительным смерчем во владения живых, чтобы мечом и магией погрузить Валлию сперва в забвение, а затем – в бессмертное процветание. Хельхейм уже был в руках Кровавого лорда, но что нужно тому, кто обладает властью? Безусловно, еще больше власти. А для того, чтобы ее получить, необходимы новые горизонты, земли, куда всеобъемлющая длань некроманта еще не дотянулась.

К великому своему сожалению, Арганус ни на йоту не приблизился к заветной цели. Секрет, способный открыть врата в Большой мир, был все так же недоступен. Кроме этого навалились и другие проблемы. С юга пришла весть о том, что люди, собравшись в дружное стадо, двинулись к границе с Валлией. Сейчас, когда армии покинули гарнизоны, чтобы принять участие в войне, это было чревато дурными последствиями: живым ничто не могло помешать вырваться из-под купола. Такой исход сулил Хельхейму невероятный до сего момента упадок, ведь без подушной подати не удастся восстановить утраченные в междоусобице силы. Живых не трудно было остановить и вернуть их существование в привычное русло, но появлялась другая проблема: вот уже девять дней под прикрытием редколесья, почти у самых ворот Хельгарда, стояла армия Фомора и своим присутствием мешала Арганусу отправить карательные отряды. Если бы только недальновидный наместник пошел в наступление, отдал приказ к штурму, тогда Арганус пришлепнул бы его, как жирную муху. Но Фомор медлил и этой своей нерешительностью рушил все планы.

Проклятье! В такой атмосфере мысли о покорении Валлии меркли, а решение задачи по разрушению купола, столь сейчас необходимое, никак не шло на ум – тяжкие думы не давали сосредоточиться. Это выводило Аргануса из себя. Всего один треклятый поступок, один приказ о нападении и все пойдет своим чередом, мир – власть над этим миром! – стремглав перетечет в руки Кровавого лорда. Всего одно решение, которого безмозглый Фомор никак не мог принять… Арганус и сам напал бы, спровоцировал бы наместника к решительным действиям, но не делал этого, опасаясь утратить выгодное положение и вместе с ним – военный перевес. Одна беда – время играло на чужой стороне…

– Мой повелитель! – в кабинет Хозяина без стука ворвался Барклай. – Фомор пошел в наступление! Наш час пробил!

– Великолепно! – воскликнул Арганус, вставая из-за стола. Глаза его хищно засверкали оттого, что судьба, рок, провидение сменили гнев на милость. – О лучшей новости я не мог и помыслить. Иди и неотступно следуй моим приказам.

– Все будет исполнено, повелитель, – рыцарь смерти, развернувшись на пятках, вышел из кабинета. Арганус, взяв драконий посох, так же покинул свою обитель, чтобы подняться на верхний ярус дворца и с высоты птичьего полета проследить за ходом битвы.

Но прежде чем говорить о грядущем сражении, следует заглянуть на минуту в прошлое и поведать о том, что делал в это время Сандро.

* * *

Надвинулись хмурые низкие тучи, сковали солнце, не позволяя ни единому лучу прорваться сквозь мрачную завесу и осветить многострадальную землю. Всё застыло в немом ожидании. Небо вот-вот готово было разразиться дождем, а войска неупокоенных – в любую секунду отправиться в бой.

– Пора, – сказал некромант, войдя в шатер карл. – Доспехи не надевайте, сложите в мешки и возьмите с собой. Мы пойдем через скалы, а сталь на теле потянет вниз.

Когда полумертвый, карлы, имитатор и два десятка скелетов оказались у скалы, Сандро на миг задержался, обернулся к спутникам и сказал:

– Следуйте за мной и делайте, как я.

Полумертвый специально прошел этой дорогой четырежды, чтобы запомнить каждый уступ, каждый выступающий из отвесной скалы камень, и, несмотря на это, боялся, что его товарищи не смогут взобраться. Опасения оказались напрасными. На долгом пути вверх, сорвались лишь двое скелетов, чьи жизни – или жизнеподобия – никак не могли повлиять на исход вылазки.

– Дайрес, лети и прикажи полководцам трубить наступление, – сказал Сандро, когда путь закончился, и вся компания собралась на широком уступе у входа в бездонную пасть пещеры. – Генералы предупреждены, что весть принесешь ты. Выполнив указание, возвращайся. Мы все будем ждать твоих слов. И запомни: с момента нашей встречи ты окреп настолько, что тебя уже нельзя назвать юношей. Теперь ты мужчина, воин. И сегодня докажешь это в бою.

– Я мигом! – воодушевленно воскликнул Дайрес и преобразился в орла.

– Зачем парня с собой потащил? Рано ему шпагой махать, – уронил Брок, когда орел скрылся в поднебесье.

– Ты молчал раньше, молчи и теперь, – тем же тоном ответил Сандро.

– Какой он, к фоморам, мужчина? – не унимался карла.

– Но, но! – возмутился Хемдаль, которого Синдри наряжал в доспехи. – В своих скалах, брат, ты стал черствее камня! Сегодня парнишка тебя удивит.

– Ладно, – отмахнулся Брок и глянул вниз, на широкую равнину перед Хельгардом, которой предстояло стать полем брани. – Вот и армия пошла в наступление.

Вдруг странное чувство закралось в сердце Сандро. Ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Он резко взглянул в сторону Хельгарда и с трудом разглядел точку, зависшую на балконе самой высокой во всей столице башни. Что-то подсказывало ему, что эта едва различимая точка устремила свой взгляд именно на него.

– В бой, друзья! – возвратившись, радостно воскликнул Дайрес.

– В пещеру! Быстро! – выкрикнул некромант, срываясь с места.

– Что стряслось? – раздался в сознании Сандро голос Трисмегиста, а затем этот же вопрос, но вслух повторили Дайрес и Хемдаль.

– Мы раскрыты, – на бегу ответил Сандро. – Теперь скорость – наш единственный шанс на успех.

Двадцать пар ног, при каждом шаге разнося вокруг гулкое эхо, неслись к заветной цели. Шум выдавал лазутчиков, но сейчас скорость была важнее скрытности.

Сандро мчал первым, задавая темп остальным. Справа и слева мелькали неведомые фрески, украсившие стены; неглубокие ниши, из которых до сих пор веял едва ощутимый запах благовоний. Свод становился все ниже, и вскоре пришлось пригибаться, чтобы не задевать затылком потолок. Сандро не сбавлял скорость. Отталкиваясь от стен, влетал в повороты на полном ходу, сбивал полуразрушенные, стоявшие по углам статуи с изъеденными временем лицами, но продолжал двигаться вперед и, спустя бесконечно долгие десять минут беспрерывного бега, выскочил в широкий зал, который разветвлялся на десятки идущих в разные стороны коридоров.

– За мной! – приняв видимый облик, выкрикнул Трисмегист и скользнул в один из проходов.

Сандро направился следом. Карлы с имитатором, добравшиеся в зал секундой позже, лишь мельком заметили некроманта, скрывшегося в тени туннеля, и помчались за ним. Пробежав цепью коридоров, полумертвый оказался у монолитного камня, преградившего путь, и только здесь, дожидаясь друзей, позволил себе перевести дух и отдышаться.

– Чего стоим? – буркнул ничуть не запыхавшийся Брок.

– Приготовьтесь, – не утруждая себя ответом, сказал Сандро. – Альберт, открывай.

Карлы вскинули оружие. Дайрес бережно взялся за шпагу. А дух уже спустил рычаг, активировавший древний механизм, и монолитный камень начал неспешно сдвигаться в сторону. Некромант первым рванулся в образовавшуюся щель и тут же окунулся в сражение.

Сперва Сандро мог не разобрать, что происходит. Вокруг носились немертвые, сверкала сталь и огненные заклятья крошили камень рядом с чародеем; он отбивался всевозможными заклятиями, ставил блоки и щиты, которые тут же ломались, не выдерживая натиска. Наконец, сориентировавшись в хаотическом мельтешении и увидев цель, Сандро, размахивая посохом, рванулся вправо, по-над стеной прокладывая дорогу к воротам.

На некроманта обрушивались страшные заклинания, сотворенные соединенной волшбой двух десятков драугров, но чародей вовремя выбрасывал змеиный крест и успевал защититься, крупицу сил оставляя для того, чтобы раскидать в разные стороны окружавших его скелетов. Дайрес, крепко сжимавший шпагу и что было мочи размахивавший ею, бежал позади, забирая жизни тех неупокоенных, которых уже обезвредил Сандро. Тем временем карлы рванулись в гущу боя и за считанные минуты, благодаря помощи скелетов, участвовавших в вылазке, сумели расчистить от врагов небольшой участок внутренней крепости и теперь не подпускали к некроманту и имитатору напирающую нежить.

Сандро прибежал к браме. Отыскав потайную дверь, по крутой лестнице взобрался на второй этаж, в комнате с механизмом уничтожил несколько неупокоенных и спустил рычаг, открывающий врата. Заскрипели лебедки и тросы, гулко застучали железные цепи, и створки начали медленно расходиться, впуская внутрь крепости войска наместника.

Сиквойя и Фомор стояли плечом к плечу и молчаливо глядели на выстроившуюся перед ними армию. Когда имитатор принес на крыльях приказ идти в бой, повинуясь воле некромантов, безмолвное море неупокоенных сперва засуетилось, а затем волной покатилось к хельгардской крепости. Катапульты дали последний залп, выплевывая в небо сотни валунов и зажигательных амфор. Их оказалось так много, что драугры Аргануса не сумели полностью отвратить удар, и некоторые снаряды местами раскрошили камень, местами – воспламенили алхимическим огнем*.

#Алхимический огнь, так называемое негаснущее пламя. Точный состав этой смеси неизвестен. Наиболее вероятными компонентами были негашеная известь, сера и сырая нефть. Также в состав мог входить фосфид кальция, который при контакте с водой выделяет газ фосфин, самовоспламеняющийся на воздухе.

Пока неупокоенные в раскаленных докрасна доспехах, умирая последней смертью, боролись с пламенем, войска наместника достигли подножья крепости и по штурмовкам поползли на стены. Защитники, уже совладавшие к этому времени с «негаснущим огнем», принялись рогатинами сбрасывать лестницы, но неупокоенные без каких-либо увечий поднимались на ноги и вновь взбирались вверх.

Драугры перестали помогать защитникам, все их внимание приковало к себе неисчислимое множество гелиполей, которые, несмотря на все старания полумагов, уверенно торили путь по настилу из бревен – их защищали могущественные чары двух полководцев, двух верховных некромантов Гильдии. Вскоре осадные башни достигли вражеских фортификаций, и орды неупокоенных, быстро взбираясь по ступеням гелиполей, повалили на стену. Несколько зомби, кативших огромное окованное сталью бревно, уложенное на телегу, добрались до ворот и принялись бить по ним. Но крепкие створки разошлись сами, их открыл полумертвый, и волна неупокоенных тут же ринулась в образовавшуюся брешь.

Защитники все еще хаотически отбивались, продолжали закидывать нападавших камнями, длинными рогатинами сбрасывать лестницы, поливать магическим огнем, но всех этих усилий оказалось мало, чтобы первая полоса укреплений не пала.

Подровняв катапульты, Фомор дал решающий залп, и каменные ядра, все, как одно, ударили в восточную часть крепости, разрушая свежую, некрепкую кладку. Это было последним словом в атаке.

Половину врагов погребли под собой обломки стены, с выжившими быстро расправились нападавшие. И лишь защитники второй крепости, выстроенной выше, так, чтобы нижние фортификации легко простреливались, продолжали бессмысленные, разрушаемые драуграми Фомора, атаки.

Сандро, защищавший внутреннюю площадь между двумя вратами, даже не ожидал, что первая крепость падет так быстро. Но время праздновать победу еще не пришло. Превосходящие в числе полумаги Аргануса, находящиеся на более высоких укреплениях, беспрерывно поливали войска наместника огнем. И было ясно, что рано или поздно они выбьют нападавших обратно за главные стены. Первый успех следовало закрепить.

– Тащите таран, будем брать вторую браму! – приказал Сандро тем скелетам, которые участвовали в вылазке: контроль над ними он взял себе, хоть поддержание связи и расходовало силы. Некромант чувствовал, что быстро теряет магическую энергию – вскоре от помощи неупокоенных ему придется отказаться. – Дайрес, лети к генералам и прикажи им бросить все силы на штурм. Но прежде доставь меня за вторую стену.

– Но как? – опешил имитатор.

– Теперь ты знаешь, что такое полет, и без труда выдержишь вес моего тела. Вперед!

Не медля, Ди-Дио преобразовался в орла, дождался, пока Сандро взберется на него, и взмыл высоко к небесам. Резко спикировав, имитатор пошел в опасной близости от скал, рискуя разбиться, но добился желаемого эффекта и был едва различим на фоне серого камня.

– Туда, – сказал Сандро, ткнув пальцев в сторону крохотного плато.

Дайрес был не согласен с выбором некроманта: слишком высоко от земли располагался этот уступ и, сорвавшись, можно было легко лишиться жизни. Но, принимая облик животных, имитатор терял дар речи и безропотно последовал приказу.

– Опустимся ниже, – доставив полумертвого в указанное место и приняв человеческий вид, предложил Ди-Дио. – Там безопаснее.

– Нет времени. Скорей к генералам!

Когда Дайрес улетел, Сандро взглянул вниз, прикидывая шансы на удачный исход штурма. Но судя по бесчисленному множеству врагов, большую часть которых составляли полумаги, эти шансы были ничтожно малы.

С высоты скал Сандро видел, как принадлежащие ему скелеты приволокли ко вторым воротам таран и, даже единожды не успев ударить, истлели в огненных заклинаниях; видел, как из королевской цитадели выбегают вражеские драугры и выстраиваются в плотную шеренгу на второй стене. Полумертвый еще никогда не видел такого числа полумагов. Это была непобедимая сила. Арганус позаботился о том, чтобы максимально укрепить свою армию.

К брошенному тарану подоспели карлы и, падая замертво от чужой волшбы, но тут же воскресая и возвращаясь к начатому делу, принялись бить по крепким створкам. Те не поддавались – у братьев Ивальди не хватало времени и сил, чтобы достойно приложиться к воротам, но на помощь низкорослым воинам уже мчали скелеты наместника.

Сандро ждал подходящего момента, чтобы вмешаться и, ударив с тыла, обеспечить прорыв. Это был, пожалуй, единственный шанс пробиться за вторую линию укреплений. Но защитников-драугров становилось все больше. Они бесконечной вереницей выбегали из королевской цитадели, выстраивались на крепостной стене и огненной магии не давали нападавшим даже приблизиться ко второй линии стен.

Сандро понимал, что ему необходимо изменить тактику, иначе все его воины познают последнюю смерть, так и не вступив в бой. Юный некромант достал из-за пояса короткий ритуальный нож и приложил его к сердцу, раздумывая: ударить ли себя в грудь – сделать полноценным личем, или трубить отступление? Убив в себе живое, Сандро сумел бы на расстоянии повелевать Фомором и Сиквойей, забрал бы командование над всем воинством в свои руки и, несомненно, одержал бы победу. Но окончательная смерть – слишком большая цена за месть. Сандро так и не решился на опасный шаг. Он прокричал формулу, замедляющую падение, которую уже дважды успел проверить на практике, и прыгнул вниз.

Приземление оказалось не самым приятным. Последние несколько метров Сандро кубарем катился по крутому склону, получая увечья. Оказавшись на земле, он мигом поднялся и, игнорируя боль в суставах, хромая на левую ногу, помчал к воротам.

Часть драугров оторвалась от уничтожения штурмующих, обратили взгляды на Сандро, и в некроманта полетели заклинания. Полумертвый отчаянно отбивался, в голове прокручивая тяжелую, энергоемкую формулу, при помощи которой рассчитывал одним магическим ударом разрушить ворота. Защищаясь, умело лавируя в бесконечном потоке чужой волшбы, Сандро уверенно торил путь к победе. Врагов было не счесть. Некромант при всем желании не мог дотянуться до драугров, но менее защищенных скелетов и зомби неизменно превращал в прах, выжигая и гниющие тела, и кости. От запаха паленой плоти слезились глаза, отчего казалось, что Сандро плачет, провожая противников в последний путь. А путь полумертвого не прекращался, и он следовал вперед, презирая препятствия.

Когда до цели оставалось всего несколько шагов, а необходимая формула уже была выстроена, солнце неожиданно прорвалось через плотную пелену туч, и на мир опустилась изрезанная кусками света, страшная тень. Сандро переметнул взор к небу и замер, одновременно испытывая и страх, и восхищение – в его сторону медленно пикировал костяной дракон.

Не задумываясь, некромант выпустил так тщательно подготавливаемое заклинание в летящую на него тварь, но дракон лишь взмахнул крыльями, без труда уходя от опасной волшбы. Сандро продолжил отбиваться от драугров, неуверенно следя, как вальяжно на него опускается костяной исполин. Шансов на победу уже не осталось. Сейчас могла спасти лишь молитва, но Сандро не верил в богов и точно знал: гибель неминуема.

Чувствуя, как один за другим гибнут его воины, Фомор уже несколько раз порывался отправиться в бой и своими собственными недюжинными силами изменить ход сражения, но каждый раз его останавливал Сиквойя:

– Не дело генералу марать руки. Ты должен повелевать, а не биться.

– Если не вмешаться, мы проиграем, – возражал Фомор.

– Не мы, друг мой, а полумертвый. И знаешь, я устал от этой битвы и отзываю своих солдат. Дальше тебе придется сражаться без меня.

– Но приказ Хозяина…

– Мне надоели чужие приказы! Отныне я сам себе Хозяин! Прощай, друг мой, – Сиквойя отсалютовал и, развернувшись, под недоумевающим взором Фомора пошел прочь. За ним отправились и его воины. Теперь исход сражения зависел лишь от Сандро.

Некромант смотрел на приближение своей смерти и не мог пошевелиться. Но неожиданно рванувшись в сторону, дракон в один миг прекратил свой горделивый полет и закружился в каком-то диком, конвульсивном танце. Присмотревшись, Сандро увидел огромного орла, который набросился на дракона, пытаясь выцарапать ему глаза. Но исполин избегал рокового удара, то мотнув костяной головой, то взмахнув крыльями.

С пронзительным стоном рухнула магическая защита чародея. Ему пришлось оторваться от завораживающей сцены и, восстановив щиты, вновь лавировать, огибая чужую волшбу. Сандро уже начал думать, что его вылазка потерпела крах, но случилось неожиданное. Ворота второй крепости охватило пламя. Из этого пламени вырвались три карлы и Фомор. Цверги ворвались в поток выбегающих из цитадели драугров, за считанные секунды ломая ровную колонну, сея в ней суматоху и хаос. Наместник остался позади братьев Ивальди, обеспечивая им защиту. Вскоре внутренняя площадь за вторыми воротами наполнилась нападавшими, но полумаги Аргануса уверенно держали последний рубеж и не давали атакующим подступиться к лестницам, ведущим на крепостную стену.

Продолжая защищаться, Сандро пробился к Фомору, спросил его о текущем положении дел и получил неутешительный ответ:

– Сиквойя ушел, – на краткий миг отрываясь от боя, сказал наместник. – Просто развернулся и ушел. Не знаю, как он сумел избавиться от магии Хозяина.

– Проклятье! – простонал некромант, понимая, что все дело в неправильно сформулированных приказах и в пустышке, которую он под видом эликсира разрыва готовил накануне. – Нам надо прорваться в цитадель, иначе – смерть.

– Смерть там, – перехватив алебарду, заметил Брок и указал на небо.

Дайреса нигде видно не было, и его судьба оставалась неизвестна, а костяной дракон, избавившись от надоедливого орла, уже делал круг, прицеливаясь. Сандро максимально уплотнил свои щиты и, взмахнув змеиным крестом, отправил в исполина сгусток тьмы с множеством тонких щупалец. Опасная тварь легко ушла от магии и прянула вниз, быстро приближаясь к беспомощному, исчерпавшему запас времени и сил чародею. Сандро уже не успевал ни сбежать, ни защититься и наделся лишь на Провидение. И оно пришло на помощь в лице Брока. Рыжебородый, бранясь, сильно размахнулся своей чудовищной алебардой и опустил ее на грудь полумертвого стороной «молота». От удара некроманта резко отбросило назад, и несколько метров он кубарем прокатился по мостовой, но все же спасся от когтей костяного исполина. Дракон тяжело приземлился, топча разом и драугров, и карл.

Терпя боль в груди, Сандро вскочил на ноги и рванулся навстречу смерти, выкрикивая одно заклинание за другим – тщетно, ни одно из них не могло упокоить костяного монстра. Дракон уже не пытался взлететь; извиваясь хищной змеей, он пополз в сторону полумертвого, одновременно и пугая своим ужасным видом, и завораживая невероятной грацией. Будто сомнамбула, Сандро мчал навстречу смерти и уже не атаковал – красота немертвого его пленила, сковала разум и поглотила сознание.

– Эта костяшка помяла мои доспехи! – выпрямляясь, взорвался праведным гневом Брок.

В последний момент, когда клыки дракона уже готовы были разорвать Сандро на части, некромант, пробудившись от гипнотического транса, рванулся в сторону и услышал, как справа от него клацнула пасть. Не мешкая, чародей ударил, истратив на магию последние силы.

Заклинание сработало, и дракон превратился в ледяную статую. Он проползла еще несколько метров, теряя свои части, как шелуху, а уже через несколько секунд от грозного исполина осталась лишь груда льда и воды.

Сандро уже не мог защититься от волшбы драугров. Его щиты пали. Но на помощь пришел Фомор, который закрыл Хозяина непроницаемой сферой, а мигом позже Дайрес подхватил некроманта когтистыми лапами и взмыл вместе с ним в небо.

– В цитадель! Всем в цитадель! – закричал Сандро, увидев, как на карл и наместника обрушивается неисчислимое множество врагов.

Братья Ивальди сумели выполнить последнее приказание некроманта, умудрились без потерь добраться до цитадели и закрыть браму. Помог им в этом Фомор, который ценой своей жизни прикрывал отход до тех пор, пока за беглецами не захлопнулись врата. Карлы были спасены, но королевский замок кишел нежитью, и мнимая безопасность оказалась капканом.

– Я задержу их так долго, как смогу, – Сандро услышал в своей голове голос наместника. – Дальше моя помощь не пригодится. Только запомни: с моей гибелью ты потеряешь контроль над моими воинами. Будь осторожен.

Чародей не знал, чем обязан самопожертвованию наместника. Быть может, Фомор решил, что полумертвый на троне лучше Аргануса. Быть может, что-то еще. Как бы там ни было, Сандро хотел поблагодарить своего помощника, но не мог общаться с ним на расстоянии, а необходимость быстро действовать увела мысли некроманта в другое русло.

– Дайрес, в окно! Бей витраж!

Повинуясь просьбе друга, орел влетел в многоцветную мозаику, и во все стороны полетели кристаллики битого стекла. Конвульсивно взмахивая крыльями, птица сделала полукруг у высокого свода и, трепыхаясь, упала на пол, преобразовываясь в двуликое существо. Некромант вскочил на ноги, обвел комнату быстрым взором и, убедившись, что врагов нет, помог имитатору подняться.

– Теперь надо найти братьев Ивальди, – сказал Сандро. – Надейся только на себя, Дайрес, у меня не осталось сил.

– Ты не прав, – возразил Трисмегист, – у тебя еще есть необходимый резерв – шлем полумертвого. Пришло время использовать его.

Сандро последовал совету наставника и, достав из заплечного мешка последнюю часть своих доспехов, надел реликвию. Он содрогнулся от нахлынувшей на него энергии и, не устояв на ногах, припал на одно колено. Силы, потерянные в тяжком сражении, возвращались непомерно быстро, даря и боль, пронзающую все тело, и наслаждение, дурманящее разум.

– Я готов, – минуту спустя сказал полумертвый. – Найдем братьев Ивальди!

Поиски закончились, так и не начавшись. В дальнем конце залы распахнулась дверь, и из широкого провала повалили драугры, теснимые тремя низкорослыми воинами. Сандро успел упокоить лишь двоих, а карлы, мастерски орудуя зачарованным оружием, поражающим защищенные магией тела так же легко, как обычную плоть, совладали с остальными.

– Какого фомора мы тут делаем? – вознегодовал Брок и, покачивая алебардой, начал приближаться к Сандро. – Ты заманил нас в ловушку! Отсюда нет выхода!

– Выход есть всегда, – возразил некромант. – Мы можем закончить то, ради чего пришли. Убьем Аргануса, и его рабы нам будут не страшны.

– Да? – задумчиво протянул Брок и воинственно захлопнул забрало. – Тогда нечего стоять! Вперед!

– За мной, – приказал Трисмегист. – И будьте осторожны: цитадель переполнена нежитью.

– Я впереди, – заявил имитатор.

Дайрес еще ни разу в жизни не прибегал к частичным преобразованиям, которые были доступны лишь могущественнейшим Ди-Дио, но сегодня был особенный день и, рискуя погибнуть, имитатор, оставаясь человеком, изменил зрение, сделав его орлиным, силу мышц позаимствовал у йотуна, а лапы взял у рыси, даже хвост добавив – для удобства перемещения. В таком нелицеприятном обличии он рванулся вперед, на ходу оголяя шпагу и дробя ее на две.

Сандро и карлы держались позади, поражаясь тому, как грациозно и ловко имитатор убивает одного неупокоенного за другим, пронзая шпагами их глаза, горящие красными огнями. Трисмегист, единственный из всех, кто знал королевскую цитадель, отправился вперед и маячил перед Дайресом, указывая ему путь к тронной зале.

Вскоре, разящим смерчем пройдя по бесконечным коридорам, друзья были у цели. Оказавшись в великолепном помещении, Сандро залюбовался изумительной колоннадой. Каждая колонна была выполнена в виде рыцаря смерти, закованного в литой, сияющий тьмой, доспех. Что-то завораживающее было в этих воинах гибели, и выглядели они так, будто были способны в любую минуту сдвинуться с места и пойти в бой, круша все вокруг и разя врагов наповал. В дальнем конце залы размещался огромный трон, сложенный из множества черепов. С первого взгляда несуразное строение, чем ближе подходил к нему Сандро, казалось все более великолепным и тщательно обдуманным, выверенным до малейшей детали. Трон являлся накопителем силы и по своим свойствам во стократ превосходил и змеиный крест, и шлем полумертвого. Воистину произведение некромантского искусства.

Когда до пустующего трона оставалось не более пятнадцати метров, позади него открылась потайная дверь, из которой вышел Арганус. Лич, не изменявший себе в привычках, был одет в ярко-красный плащ и начищенные до блеска доспехи, при каждом движении издававшие противный скрежет. В руках, закованных в латные перчатки, он держал посох – могущественный накопитель, тюрьму для детеныша красного дракона.

– Я пришел за тобой, – переполняемый гневом и жаждой мести, с трудом гася в себе желание тут же напасть, прошипел полумертвый и, не подавая вида, принялся анализировать защиту Аргануса. – Теперь ты в моей власти…

Д'Эвизвил лишь презрительно расхохотался.

– Ученик, твоя смелость поразительна! Ты прошел долгий путь. Сумел дойти до самого трона Хельхейма, но здесь твое шествие оборвется. Тебе как и раньше не хватает сил, чтобы противостоять мне. И даже артефакты Трисмегиста не помогут тебе. Без драупнира они – лишь накопители, не более. А кольцо короля покоится вместе с Балор Дотом в зале Аменти.

– Слишком много слов! – выкрикнул Сандро и, закончив свой анализ, атаковал.

Его магия невидимой змеей соскользнула с посоха и помчалась к Арганусу, но, достигнув цели, лишь обогнула лича, не причинив ему ни малейшего вреда. Сандро повторил попытку, но она закончилась тем же.

– Тебе не хватает опыта, чтобы проанализировать не только скорлупу, но и содержимое. Ты не сможешь разрушить мои щиты.

– Я не смогу, – легко согласился Сандро, – но у меня есть тот, кто не обращает внимания на магию.

– У тебя? – изумился Арганус. – Не об имитаторе ли ты говоришь? Благодаря эликсиру подчинения – твоему изобретению, мой дорогой ученик, – я поработил и его, и его семью. Он – мой. Да, молодой Ди-Дио, – переметнув взор на удивленного Дайреса, сказал Д'Эвизвил, – именно твой друг сделал тебя рабом. Ему ты обязан гибелью своих родителей…

– Они живы! – выкрикнул имитатор.

– Увы, они погибли при штурме Хельгарда. Знаешь, Диомед всегда хотел ослушаться приказа, но Сандро знает толк в алхимии, и его работа не дала твоему отцу шанса.

– Ты умрешь… – прошептал Дайрес и, не заставляя себя ждать, рванулся в сторону лича.

– Стой! – приказал Арганус, и имитатор против собственной воли остановился.

– Но почему? – удивился Дайрес. – Я же выпил эликсир разрыва…

– Полумертвый никогда тебе не доверял, именно поэтому дал вместо свободы пустышку.

– Это так? – ошеломленно спросил Дайрес.

– Ты справишься без помощи эликсира, – пообещал Сандро, – он тебе ни к чему…

– Ты не ответил!

– Не будь ребенком! – взмолился Сандро. – Он пытается на тебя повлиять, не клюй на его удочку.

– Ты не дал эликсир, потому что мне не доверяешь? Это так?

– Так, но…

– Я считал тебя другом, – презрительно вымолвил имитатор и, превратившись в орла, взмыл к своду.

– Ты и есть мой друг…

Дайрес уже не услышал слов некроманта, он сделал над головами товарищей прощальный круг и вылетел из тронной залы через витражное окно.

– Теперь у тебя нет козыря в рукаве, – противным голосом, будто скрежет стали по стеклу, уронил Арганус. – И ты снова станешь моим.

– Этого не будет, – заверил Сандро, опуская забрало.

Собрав все силы, чародей ударил, а братья Ивальди, не желая стоять в стороне, напали, но Арганус одним взмахом перенаправил волшбу полумертвого в стену, а вторым взмахом – разметал карл по залу. Сандро беспрерывно продолжал свои попытки пробить магические щиты учителя, желая найти в них брешь, но все его заклинания натыкались на непроницаемую преграду. Цверги быстро пришли в себя, вскочили на ноги и замерли без движения, уже не спеша нападать – из многочисленных входов в тронную залу повалили полумаги, а следом за ними вышли Морена и Барклай.

Не прекращая атаковать, Сандро попятился, теперь понимая, насколько самоуверенной была его затея. Обыграть Аргануса непросто, победить его в бою – еще сложнее. И юный чародей не справился ни с тем, ни с другим.

– Мы проиграли, – опуская посох, прошептал Сандро, – вам лучше уйти, – сказал он, обращаясь к карлам, а, когда увидел братьев Ивальди, обмер: низкорослые воины превратились в каменные статуи. – Но они же бессмертны…

– Да, они бессмертны, – отсмеявшись, согласился Арганус, – как камень. Бой проигран, но я великодушен и еще раз предложу тебе вернуться под мою власть. Так велит Провидение! Высший замысел в том, чтобы ты стал великим магом, но только я могу дать тебе это величие.

Кольцо драугров вокруг чародея уплотнялось. В одиночку с ними было не справиться. Сандро не знал, что делать, но для себя уже решил, что никогда по своей воле не вернется в рабство.

– И не смотри на невидимых друзей, – проследив за взглядом полумертвого, сказал Д'Эвизвил. – Трисмегист не способен дать тебе то, что могу дать я. Он использует тебя, желает твоими руками собрать реликвии, которые некогда дали ему огромную силу. Большая часть из них уже на тебе, но, думаю, он умолчал о том, что станет с тобой, когда в твоих руках окажется последний. Не так ли?

– Беги, Сандро, – приказал Альберт, вставая между Арганусом и своим воспитанником. – Сейчас моих сил хватит, чтобы выстоять несколько минут.

– А как же ты?

– Пока целы филакретии, я не умру. Беги же! Беги!

И Сандро рванулся прочь из тронной залы.

Глава 4

Зверь

Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится.

Иоанн Богослов «Откровение» [17:8]

– Как есть говорю вам: повадился к нам в хату кровопийца по ночам шастать, – широко жестикулируя, вещал сухощавый низкорослый мужичок. Люди, собравшиеся вокруг него, скалили зубы в улыбках, крутили пальцами у висков, но другие прислушивались, веря. – Прихожу, значится, домой, – продолжал Ибрагим, – глядь, а на шее моей дочки две точки кровяные. Спрашиваю: откуда, мол. А она проводит рукой по шее-то и сама диву дается. Я в церковь, да бить челом перед святым отцом. А он мне и говорит: «Вомпер, сталбыть, пожаловал; глядь, почуял, что власть некромансеров слабину дала». Клавка моя на колени и в слезы: помоги, мол, свят отец, спаси дочку. Он и отвечает: «Набери чеснока. Обвешай им окна и двери. Девку – под замок и не выпускать из дома, от закату и до третьих петухов».

– И что? – вопрошал удивленный люд.

– И ничего! Сделал, как велел святой отец – сошли точки. Как есть говорю: ночью были, а наутро – ничего, кожа гладёханька, аки у младенца.

– Сталбыть, нету у нас кровопийцев?

– В моей хате – нету, – кивнул Ибрагим и заговорщицки сощурился. – Но Зверь-то не сгинул, в другую хату перебрался. В какую – неведомо.

– Хватит лясы точить, почтенные, – встрял в беседу солтыс.

Это был статный седовласый мужчина с морщинистым лицом и грубым, орлиным носом. Он зашел в шинок недавно и стоял поодаль, внимательно слушая чужие разговоры и едва заметно улыбаясь.

– Сплетни – дело бабское, – заметил он, обводя цепким взором собравшихся.

– И никакие енто не сплетни! – возмутился Ибрагим.

– Шли бы вы ратушу строить, – не обращая внимания на визг недовольного рассказчика, продолжал солтыс. – Остов выгнан, леса стоят, а работать некому. Неровен час буря взыграется, сметет разом и леса, и балки – до весны ратуши не выстроим.

– Работа не волк… – начал было Ибрагим, но заметив на себе ледяной взгляд Вышеготы тут же присмирел. – Идем, солтыс, а как же не пойтить, коль общий долг кличет? Токмо не сказывайте, мол, соврал я про кровопийцу-то. Как есть говорю: вомпер у нас в селе объявился.

– Эх, хватит страху-то нагонять, чай не в юбках ходим, – сказал здоровенный детина с пышной рыжей шевелюрой и громогласно расхохотался. Схватил кружку, которая потерялась из виду в его огромной лапище, и утопил смех в пиве. Выпив и оттерев с молодецких пушистых усов пену, детина громко крякнул и, улыбаясь, добавил: – Пуганные. А солтыс прав: веры в твои россказни – ни на грош.

– Верить, аль нет – дело твое, – с обидой сказал Ибрагим. – Да не говори опосля, что не упреждал.

– Довольно! – не выдержал солтыс и ударил кулаком по столу. – Подымайте свои зады, бездельники, и дуйте к ратуше, пока не велел вас гнать туда батогами. Когда придет час над своими посевами бдеть, вот тогда сколь угодно будете по шинкам шастать и пиво цедить. А сейчас – всем работать! Да пошустрее…

Погоняя других, где словами, а где и затрещинами, солтыс вытолкал всех из шинка и вышел сам.

– Бездельники! – уже на крыльце продолжал негодовать Вышегота. – Вомперов навыдумывали и сидят, пиво хлещут, байками один другого почуют.

И тут краем глаза – из-за столпившихся было плохо видно – он заметил, как его дочь в компании какого-то неизвестного человека, закутанного в черный, не по погоде легкий плащ, шмыгнула за оградку чужого дома. Вышеготу пронзил страх, дурное предчувствие кольнуло сердце, и он со всех ног, расталкивая тех, кого сгонял на работу, рванулся вдогонку. С нечеловеческой скоростью солтыс добежал до забора, перемахнул через него, зацепился тулупом, упал лицом в снег. Вскочил на ноги, сбросил тулуп и помчался дальше.

Забежав за дом, оказался в яблоневом саду. Вокруг никого не было. Тихо, пустынно. Даже следов на девственном снегу не нашлось. Вышегота замялся, выругался: неужто привиделось? Не может такого быть! Он же сам, своими глазами видел дочь и человека в черных одеяниях.

– Наслушался сплетен, – сплюнул солтыс. – С такими работягами и в фоморов поверишь.

Он уже собирался вернуться к шинку, но в терновых кустах, по краям поросших молодым орешником – там, где заканчивался сад – заметил тень. Она стрелой вылетела из зарослей и тут же исчезла, будто ее и не было вовсе. В другой день Вышегота не придал бы этому значения: «Мало ли что за тени? Ветка шелохнулась, и вся недолга». Но сейчас, наслушавшись страшных сказок, он стремглав бросился к кустам терновника. И там, в зарослях, на небольшой утоптанной полянке, разыскал свою дочь. Паллания стояла неподвижно, как статуя, стеклянным взором глядела в неведомую даль и тяжело дышала, будто рысь, чудом убежавшая от облавы. Теплый меховой полушубок на ней был распахнут, сорочка – разорвана. Вышегота остолбенел. Долго не мог даже пошевелиться, не зная, что и думать, не веря собственным глазам. Спустя минуту, совладав с собой, подошел к дочери, аккуратно отодвинул ворот полушубка, проверил, нет ли на шее ран от вампирского укуса.

– Ничего, – с облегчением выдохнул солтыс и тут же посуровел: – Прикройся! – сказал он, зверея. – Спрячь, говорю, свой срам! Нечего его на свет божий вываливать.

Девушка не реагировала. Продолжала стоять, заворожено глядя куда-то в даль, за границы яблоневого сада, и не чувствовала ни холода, ни стыда. От злости Вышегота зарядил дочери пощечину. Паллания вздрогнула, приходя в себя. Взгляд ее приобрел осмысленность. Она испугано огляделась, будто не понимая, куда и как ее занесло. Ойкнув, принялась укутываться в полушубок, пряча под одеждой нежную, еще помнящую недавние прикосновения, грудь.

– Очухалась, значит, – сплюнул Вышегота и отвернулся. Он дождался, пока дочь приведет себя в порядок, взял ее за руку и с силой потянул за собой: – Сейчас вернемся домой, мать напоит тебя шиповником, – приговаривал он. – А как память вернется, так возьму розги и научу тебя уму-разуму. Будешь знать, дура, каково оно, с чужаками по соседским огородам ошиваться…

* * *

– И что? Бил розгами-то?

– Не, откуда ж им взяться? Сорвал с нее подранную сорочку и ентой же сорочкой лупил Плашку по лицу, пока она, коза дранная, визжать не начала и бегать от меня по всей хате, аки от фомора. Она все трусит своими телесами, а я лютую. Думал, всю душу из нее, окаянной, выбью. И выбил бы, да мать вмешалась. Эх, давай краше выпьем, святой отец, – Вышегота махнул рукой, взялся за кружку и, не дожидаясь здравницы, жадно пригубил церковного вина. От крепости напитка его скривило – так, что слезы из глаз пошли. – Ну и ядреное ж оно у тебя, Плавий. Ты его из фоморов гонишь?

– Вы, кодубцы, толка в вине не ведаете – всё яблочное настаиваете. А какой вкус от яблок-то? Я за храмом, на южной его сторонке, которую солнышко облюбовало, посадил виноград. Пять лет за ним слежу, как сына оберегаю – от холодов, да от людей, а токмо в прошлом годе урожай добрый получил. Жаль, не даем вину настояться…

– Ты мне, отче, не о вине толкуй. Скажи, что с дочкой делать?

– Говоришь, о случае том ничего припомнить не смогла?

– Ничего, – развел руками солтыс.

– Не смогла, аль не захотела?

– Кто ж разберет? Молчит Плашка, нечто воды в рот набравши, ничего не говорит. Даже с матерью ни словом не обмолвилась.

– Стало быть, околдовал ее Зверь. И следов, говоришь, на снегу не оставил? Значит, на себе тащил. Силен упырь ваш. Ох, силен! С таким ни круг Эстера не совладает, ни вода святая, ни молитва. Старше этот Зверь самой веры нашей. Бежать тебе надо, Вышегота. Бежать вместе с Палланией. И подальше, на юг, туда, где солнышко светит ярче. Чесноком дочь обвешай, чтоб по запаху не отследил – нюх у него волчий. И беги день ото дня. По ночам запирай ее, просьб не выполняй. Пока колдовство сильно, будет ее к Зверю тянуть. Да так тянуть, что сердце твое трижды кровью изойдет, пока отказывать дочке в ее мольбах будешь…

– Неужто нет от него спасения? – ужаснулся Вышегота.

– Беги, сын мой. Другого совета не дам, не в моих силах.

– А как же Ибрагим? Зверюга его дочь и вовсе покусал. И ничего – жива, здорова. Ты сам ему посоветовал чесноком весь дом обвешать. И сошли пятна на следующее же утро.

– У Мильвы-то сошли, а у Ибрагима – появились, – помрачнел святой отец. – Ходил я к нему в дом, углы святил, дочку оглядывал. Как пятна сошли, так похорошела: прыщи с лица спали, плечи от коромысел кривые были – распрямились, волос погустел – королевна, ни дать, ни взять. А души нет и взгляд Зверя.

– Погодь. Что ж выходит… теперь у нас два Зверя? Чего же мы ждем? – воскликнул Вышегота, вскакивая со стула. – Пока все село кровососами станет?

– Сядь, сын мой, сядь, – потребовал Плавий и осушил кружку вина, даже не поморщившись. – Нет у нас супротив него оружия. Воля крепкая и вера – все, что имеем.

– Припомни, святой отец, чего в семинарии про таких гадов толковали? Как его изжить?

– Осину боится Зверь, света солнечного, серебра, воды свяченой, – загибая пальцы, стал перечислять Плавий, но расправил ладонь и положил ее на стол, как раз на четки из можжевельника. – Да токмо не тот нам ворог попался – не убить нашего Зверя ни осиной, ни светом, ни серебром, ни святой водицей. В Кодубы явилось зло древнее, могучее, беспощадное. О нем нам святое писание глаголет, – вспомнил Плавий и стал нараспев читать заученные строки:

«Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира»…

– Тут Зверь, средь нас, – налив себе вина и коротко отхлебнув, продолжил Плавий. – И есть он, и нет его. Каждый им стать может. И станет, коль не сбежит отсюда за тридевять земель. Посему, собирайся в дорогу, сын мой, и мчи без оглядки. Спасай себя и семью свою.

– А люди? Как с ними?

Святой отец не ответил.

– Ты же божий человек, – садясь, прошептал Вышегота. – Сколько тебя знаю, ни разу не усомнился в твоей вере. А тут… Как так, неужто беды не отвратить? Неужто конец нам настал?

Плавий молча допил вино, отставил кружку, взял со стола четки и стал медленно перекатывать бусинки из можжевельника.

– А Плашка? – не унимался Вышегота. – Зверь ее отметил. Теперь не будет ему покоя, пока он мою Плашку не изведет. Чего молчишь, святой отец?

– Чего говорить-то? Сам все уразумел, на что мои слова? Ты, солтыс, совет мой слыхал: беги из Кодуб. Далее – поступай, как знаешь.

– Народ, выходит, под клыки Зверя бросить и бежать? Гляжу на тебя, святой отец, и диву даюсь. Не знай я тебя, решил бы, что трусишь. Аль и впрямь трусишь?

Плавий не нашел, что ответить.

– Погодь, – встрепенулся Вышегота и уголки его губ изогнулись в кривой улыбке. – Бежать, говоришь? Плашка моя – меченная. Мы сбежим, и Зверь за нами увяжется. Моей семьей пожертвовать решил, чтобы паству спасти? Так? – солтыс, поморщившись, допил вино и встал. – Трус ты. Божий человек, а трус. Бывай, и пусть Эстер тебя простит.

Вышегота ушел. Плавий не попрощался и даже не взглянул вслед уходящему солтысу. Он долго сидел, молча перебирая отполированные пальцами рук кругляшки четок, и думал о том, что так и не закончил духовную семинарию, так и не нашел в себе искры божьей и поклонялся скорее не Эстеру, а силе знаний и пытливости человеческого ума. А сейчас ни знания, ни ум не давали ровным счетом ничего. Людей могла спасти лишь искренняя вера, которой у Плавия отродясь не было. Кодубы были обречены.

* * *

– Я боялась… – со слезами радости она бросилась к нему в объятья. – Боялась, что ты не придешь… после того, как отец… – она всхлипнула, забыла, о чем говорила, плотнее прижалась к нему и заговорила вновь, с трудом выталкивая непослушные слова. – Ты так быстро скрылся… был передо мной… глядь: и нет тебя… – Паллания дрожала, гнала дурные мысли, которые нагло вторгались в сознание: «Человек не может исчезнуть. Не может испариться бесследно». Она не слушала саму себя, говорила дрожащим плаксивым голосом: – Хорошо… хорошо, что отец тебя не увидел… не застал нас… ты бы знал, как он негодовал!

Батури молчал. Паллания льнула к его груди, смотрела на молочно-белое ледяное лицо, заглядывала в хрустально-голубые глаза и тянулась к вишневым губам, чтобы сомкнуться с ними в горячем поцелуе. Дотянись она, ей бы больше не пришлось искать слов – все слова мира стали бы бесформенны, безвкусны, ничтожно малы по сравнению с тем блаженством, которое Паллания испытывала, сливаясь с таинственным незнакомцем в огне страсти и желания. Но он отвернулся, взял ее за плечи и отстранил от себя.

– Палла, мне нужно молоко, – тихо прошептал Батури.

Слезы пересохли. Вздернув курносый носик, Паллания повернулась к нему спиной и холодно, с обидой, произнесла:

– Порой мне кажется: не будь в этом хлеве коровы, ты бы ходил к другой девушке. Неужели я тебе совсем не интересна?

Батури не ответил. Молча разглядывал ее золотистые волосы, которые ниспадали к крепким, возбуждающим ягодицам.

– Ответь! – она резко развернулась и посмотрела на него горячим, томным взглядом. – Скажи, что это не так.

– Это не так, – сухо повторил он.

– Значит, ты меня любишь? – просияла Паллания. Ей казалось, что сердце, окрыленное неведомым ранее чувством, вырвется из груди и взмоет к черному, усеянному россыпью звезд небу, загорится там новым светлячком. И будет сиять вечно, даря людям свет и радость.

– Я не знаю такого чувства.

Грубые слова вернули ее на землю.

– Выметайся и не приходи сюда боле! – выкрикнула Паллания и тут же пожелала о произнесенных словах. – Молоко не забудь, – тихо прошептала она и больше не нашла что добавить: слова застряли в горле, когда она подумала о том, что незнакомец исполнит ее желание.

Батури взял кувшин за горловину, туго перетянутую выделанной кожей, и направился к выходу из хлева.

– Я приду завтра, – не оборачиваясь, бросил он и скрылся в ночи.

Паллания, сама не зная, почему, разрыдалась, и на душе стало тепло и солнечно: завтра он вернется. Он вернется! Завтра…

* * *

Две ночи весь люд носился по селу с факелами – искал вампира. Никого, разумеется, не нашли. Зато, не выспавшись, наутро ходили сонные, как мухи. На третью ночь пришло вдвое меньше людей. На четвертую – солтыс ходил один. Тогда-то беда и случилась.

На закате дня Вышегота пришел к ратуше, работу над которой так и не закончили, и она до сих пор представляла собой остов без крыши с наполовину выгнанными стенами. Простояв с полчаса и не дождавшись людей, солтыс с мольбой посмотрел на небо, словно прося у Эстера помощи, но великий бог не остановил течение времени.

Блеснув красными закатными лучами и окутав заснеженную равнину малиново-алым покрывалом, солнце опустилось за частокол елей, и вокруг разлился мягкий сумрак – предвестник тьмы и вампирской охоты.

Солтыс горестно вздохнул и в одиночку отправился в обход по деревне. Делая новый круг, он надолго задерживался у своего дома, заходил в калитку, проверял висит ли замок на дверях сарая, в котором была заперта Паллания, прислушивался, боясь различить внутри здания голоса, но каждый раз удостоверялся, что все в порядке, и возвращался к поискам Зверя. А тем временем вампир, за которым бессонно охотился Вышегота, преспокойно коротал ночь в компании его дочери.

– Откуда ты к нам пришел? – поинтересовалась Паллания, до сих пор не знавшая имени своего возлюбленного и почему-то боявшаяся у него об этом спросить.

– Издалека.

– Хорошо, что пришел. Не будь тебя, я б не знала, как жить, не узнала бы любви, и до сих пор ходила бы в девках… Я и сейчас еще в девках, но уже скоро мы с тобой будет у алтаря говорить друг другу клятву. Только представь, как это будет красиво: все село соберется для ритуала, мы оденемся в праздничные одежды, накроем на стол… – захлебываясь словами, говорила Паллания, – я уже жду не дождусь этого дня.

– Я за тебя рад, – бесстрастно заявил Батури.

– А я рада за нас обоих! Ведь это будет наш праздник! Скажи, а почему ты покинул родные места? Тебе там чего-то не хватало?

– У меня было и есть все: власть, деньги, бессмертие… и бессмертное же чувство вины.

– Кто ты? – отшатнувшись, спросила Паллания. – Ты… бессмертен?

– Я – ночь, ужас, кровь, смерть и забвение. Я – вампир.

– Я люблю тебя… – разрыдалась Палла, не веря своим ушам, не желая верить, и страстно обняла убийцу. – Это не правда. Скажи, что это неправда.

– Это правда, – улыбнулся Батури. – Правда в том, что я люблю смертную.

В эту ночь она отдалась ему. В минуты любви и страсти она жила для него и только для него. И с болью к ней пришло истинное, неповторимое счастье.

Лежа на сене, наслаждаясь запахом чужого тела, столь сейчас близкого и родного, Паллания перебирала волосы возлюбленного и была рада тому, что отдала свою невинность именно ему. Юная девушка всем сердцем и душой верила, что ее чувства взаимны, и она всю оставшуюся жизнь проведет рядом с ним, с этим таинственным, белолицым незнакомцем. Ее даже нисколько не смущал тот факт, что он – вампир, продлевающий свой век за счет чужой крови и бесконечных убийств. Паллания даже была готова сама, если он предложит, разделить с ним судьбу ночного охотника. Но у Батури имелись свои планы на будущее.

– Завтра я покидаю Кодубы и больше никогда сюда не вернусь, – сказал он негромко.

– И ты берешь меня с собой? – не сомневаясь в ответе, спросила Паллания.

– Конечно же, нет. Мне хватает того балласта, который уже есть.

– Но ты же говорил, что любишь меня…

– И не соврал. Я люблю тебя.

Паллания измученно улыбнулась и, коря себя за те чувства, которые испытывала к нежити, прижалась к нему всем телом. Она не знала, что делать, ведь уже не могла представить себе жизни без него и предпочла бы вечному ожиданию быструю гибель.

– Как пищу, – будто прочтя ее мысли, неслышно добавил Батури и впился в шею девушки мертвым поцелуем. Перед долгой дорогой ему нужны были силы, и лишь чужая жизнь могла их дать.

Последним, что запомнило затухающее сознание Паллании, были слова признания. Она умерла, улыбаясь. Умерла в блаженстве. В любви. Приятная, надо думать, смерть.

Утолив голод, весь испачканный в крови Батури одним ударом выломал дверь сарая, сорвав с петель крупный амбарный замок, и вывалился на ледяной, занесенный снегом, огород.

Вокруг уже светало, и зарево, туго натянутым золотым пузырем сковавшее восток, уже было готово прорваться и показать миру огненный светоч.

Батури уже достаточно долго прождал в Кодубах и сегодняшней же ночью собирался покинуть здешние места. Теперь ему незачем было таиться от селян. Тыльной стороной руки вытирая липкую, застывающую на морозе кровь, Батури, не скрываясь, поплелся в сторону колодца.

– Эй, монстр! – раздался голос за спиной.

Клавдий не обернулся, продолжил идти в сторону колодца, но путь преградил огромный детина в сажень ростом и в два аршина – в плечах. В руке он держал топор.

– Не чуешь, что ль? Тебя кличут, – сказал здоровяк, и его маленькие глазки блеснули презрением, а изо рта пахнуло застарелым перегаром, чесноком и гнилью.

– Хм, – вампир задумчиво коснулся подбородка. – Глядя на тебя, я решил, что монстр – это ты. Знаешь, что такое бритва? Без нее ты выглядишь, как волосатый йотун. Еще и шлейф перегара за тобой волочится хвостом.

– Ты мне тута не этого, – промычал детина и шагнул вперед, – зубы не заговаривай. А то быстро башку снесу.

– А мы подмогем, – справа и сзади подошли двое.

Один из них был одет в толстый, мешающий движениям тулуп, подбитый заячьим мехом, и шапке, скрывшей большую часть лица. Взгляд его излучал ненависть. Второй, бритый наголо, стоял в одной рубахе, а от его тела исходил пар, от которого веяло запахом дегтя, гари и пота. «Кузнец, – догадался Батури. – Выбежал, в чем был, когда услышал о травле монстра».

Тем временем число желающих поучаствовать в расправе над кровопийцей быстро росло. Появлялись и зрители. Среди образовавшейся вокруг него толпы Клавдий заметил уже знакомого седовласого мужчину и, взглянув ему в глаза, криво улыбнулся. Некогда крепкий и статный солтыс быстро сдал: на лице появились новые морщины, спина согнулась, грудь впала, во взгляде поселилась печаль и нежелание жить – нежелание жить без своей дочки, которую он держал в строгости и покорности, но любил всем сердцем, самозабвенно.

– Дорогу, – потребовал Вышегота, и толпа перед ним расступилась. Он подошел ближе к вампиру и посмотрел ему в глаза тяжелым, упорным взглядом: – Ты Плашку мою загрыз?

– Я, – не моргнув, ответил Батури.

– Почему ее? – спросил Вышегота сухим, измученным голосом.

– Плашка, хм, – вампир едко ухмыльнулся: – с таким именем я б давно удавился – на той самой плахе. А убил потому, что в жилах вашей Плашки текла чистая кровь, которая сводила меня с ума. Я ненасытен и не смог остановиться, вкусив столь лакомую пищу.

– Какая пища! Она мне невестой была! Зарублю, строховидлу! Бей его, хлопцы! – во все горло заорал детина с топором в руке и ринулся на Батури.

Вампир напрягся, нащупал на поясе кинжал и приготовился убивать.

– Стой, Дюк! Стойте все! – воскликнул солтыс, и люди замерли, повинуясь его приказу. – А ты, Зверь, ступай, – устало выдохнул Вышегота. – Выметайся из моего села и больше не приходи. Никогда не приходи.

Батури кивнул:

– Мудрое решение. Я бы вырезал все селение – никого б не пощадил. Но теперь ухожу. Живите! – заклял на прощанье вампир и, больше не сказав ни слова, ничего не страшась, ринулся через толпу, разделяя ее надвое.

Люди быстро расступались, шарахались в стороны, падали наземь и отползали с дороги. Боялись смотреть на Зверя, отводили взгляды, будто, встретившись с его ледяным взором, могли тотчас умереть или лишиться зрения. И лишь огромный детина, выронив из рук топор, не скрывая выступивших слез, с ненавистью глядел Зверю вслед и нашептывал слова проклятья, нашептывал те слова, которые рано или поздно претворит в жизнь.

Глава 5

Высший замысел

Однажды ученик спросил у своего учителя:

– Живя в Хельхейме, я понял, сколько смысла в смерти, но почему тогда жизнь так бессмысленна? Вот и я, познавший и жизнь, и смерть, задаюсь вопросом: Зачем? Зачем жить? Неужели для того, чтобы переродиться в мире мертвых и рабски служить не только от рождения, но и после гибели?

– Жизнь – это лишь оковы желаний, которые держат людей в мире живых, – отвечал учитель. – Когда человеку нечего желать, когда он перестает видеть в небе журавля, которого долгие годы безрезультатно пытался поймать, тогда приходит смерть – если не телесная, то духовная. А с ее приходом, человек становится бесплотным скелетом, который пополняет армию Хельхейма. В нём засыпает рассудок и истлевают таланты. Для него открывается новый смысл – смысл мертвый.

– А как же я? – вновь вопросил ученик. – Как я могу быть скелетом, если всё еще жив. Во мне человеческий рассудок соседствует с мёртвым познанием. Как такое возможно?

– Ты забываешь первую истину, – снисходительно сказал учитель, убивший в ученике одну часть, но сохранивший другую. – Когда за дело берется Высший Замысел, возможно все: жизнь и смерть смешиваются в одном флаконе, Добро пожимает руку Злу, а Тьма и Свет порождают Серость…

Ученик ничего не ответил, лишь резко взмахнул рукой, вгоняя в глазницу учителя серебряный кинжал. И когда уже никто не мог его услышать, тихо сказал:

– Иногда Высший промысел ошибается.

Морена Дот эр Кайре «Размышления вслух: Даже невинный, придя к власти, станет порочен».

Бегство казалось бесконечным. Одна комната сменялась другой, за каждым коридором открывался новый. Очередной поворот, и перед Сандро встали ожившие трупы. Заклинание. Огонь прожег мертвую плоть, превратил тела в пепел. Новый виток замкового лабиринта, и теперь путь некроманту преградили драугры. Заклинание. Тьма разрушила магию Хозяина, упокоила древних скелетов. Комната. Снова враги. Сандро сотворил волшбу и побежал дальше, ни о чем, кроме спасения, не задумываясь. И не было битве конца, и не было вражеской армии края.

Но вскоре жилые комнаты королевской цитадели закончились, сменились пустынными и черными, как безлунная ночь, туннелями. Врагов уже не было, все они остались за спиной. И лишь осознав это, Сандро задумался над тем, куда его все-таки занесло. В подземельях, в которых он оказался, не было ни свечей, ни факелов. Кишкообразный туннель выглядел так, будто в незапамятные времена его прогрыз исполинский червь. Стены представляли собой грубый, необработанный камень. Потолок был низким, утыканным штыками сталактитов. Сандро остановился в замешательстве, не зная, что делать дальше, но далекие, приглушенные шаги за спиной заставили его вновь рвануться с места и побежать без оглядки.

Туннель вывел юношу к обрыву, дно которого невозможно было рассмотреть даже при помощи некромантского зрения. Черную пропасть стрелой пронзил изящный мост с резными перилами, изрезанный сизым дымом, который мириадами щупалец опускался от свода необъятной каверны. Этот мост вел к высокой башне, а за нею он разветвлялся на три пути, каждый из которых уползал в пугающую темноту.

Если бы не шум шагов за спиной, который звучал с каждой секундой все отчетливее, некромант не сдвинулся бы с места. Но в стуке железа о камень изредка можно было услышать голоса: преследовали либо личи, либо рыцари смерти – Сандро не раздумывая побежал по мосту.

Когда до башни оставалось рукой подать, воздух стал густым и тяжелым. Юноша ощутил невероятное сопротивление, которое не позволяло ему сделать и шага вперед. Не отчаиваясь, он выставил перед собой змеиный крест, желая магией расчистить путь. Но посох даже в маленькой толике не ослабил тот пресс, что отталкивал некроманта от башни. А на мосту уже появились преследователи: Арганус, Морена и Барклай. Худшие опасения подтвердились.

Страх перед неизбежной гибелью, добавил сил. Воспользовавшись внутренней энергией, некромант увеличил напор. Будто по мановению руки, натянутая до предела пелена, не дающая пройти, растаяла без следа. И уже другая сила, подхватив чародея, поволокла его вперед, пронося прямиком через закрытые двери башни. А дальше произошло то, что Сандро не смог бы объяснить при всем своем желании: в одно мгновение он растроился и, словно бестелесный фантом, оказался на каждом из трех путей моста.

– Проклятье! – будто стон тетивы, проскрипел за спиной голос Аргануса. – Залы Аменти… его приняли…

У Сандро уже не было времени вникать в смысл слов, ведь враги подобрались опасно близко. И он, не понимая, что делает, помчался сразу по трем дорогам. В голове, как обрывки воспоминаний, проносились картины из прошлого, а порой, хотя Сандро не был уверен наверняка, ему открывалось будущее. В один из таких моментов, перед его внутренним взором предстала Энин. Она стояла на мосту, под которым шумела быстротечная река, и ее пламенно-рыжие волосы развивались на ветру, будто знамя огненной богини. За ее спиной застыло многотысячное войско людей с вилами и топорами наперевес, но они не преследовали колдунью, а, напротив, шли под ее командованием на приступ крепости. Вот в сторону Энин полетели сотни стрел, опасно нависли над хрупкой, беззащитной девушкой, и на этом видение угасло, так и не открыв некроманту тайну: спаслась ли его возлюбленная? А в следующий миг Сандро увидел на этом же мосту уже себя – на вороном роверце, в полном доспехе, шлеме полумертвого и с посохом в руке. Позади не было людей, лишь стелился густой, непроницаемый туман, который не рассеивался даже под порывами свирепого ветра.

Вскоре видения истаяли. Закончив путь, слившись с собой воедино, Сандро оказался у входа в мавзолей, из открытых настежь дверей которого исходили потоки тяжелого, душного воздуха, переполненного прелым запахом сырости и смрадом разложений. Страх парализовал, не позволял сдвинуться с места, а ощущение чего-то ужасного и неизбежного холодило полумертвое сердце. Сандро мялся перед входом в мавзолей и не мог найти в себе силы, чтобы войти внутрь. Но любопытство и манящее желание открыть тайну неизведанного все же заставили чародея сделать этот решающий шаг.

Оказавшись в мавзолее, Сандро ощутил головокружение и, качаясь, как пьяный, на подкашивающихся ногах добрался до усыпальницы, которая представляла собой не саркофаг, а лишь огромный трон с высокой, под потолок, спинкой. На троне располагался скелет невиданного существа: строением древние останки походили на человеческие, но костяные крылья за спиной доказывали родство этой твари то ли с драконами, то ли с вивернами. Самое поразительное заключалось в другом. Стоило Сандро взглянуть на скелет магическим зрением, как он понял, что в этом создании еще теплится некромантская жизнь, а мавзолей, да и весь подземный комплекс в целом, беспрерывно питает драконида колоссальной энергией.

– Куда меня занесло? – пятясь, прошептал чародей.

– Это Залы Аменти, а перед тобой – истинный король Хельхейма, – прозвучал в голове Сандро голос Трисмегиста. – После битвы с Арганусом, я ослаб и не смогу проделать ритуал сам. Ты должен пробудить Балор Дота и… постарайся выжить…

Альберт не договорил. После битвы с Арганусом дух был настолько истощен, что даже ментальный контакт давался ему с трудом. Как бы Сандро ни просил наставника поведать о ритуале, Трисмегист уже не ответил. Так ничего и не узнав, чародей решил действовать по наитию. Защитившись змеиным крестом, он встал под одну из силовых линий и тут же ощутил, как могущественная энергия, пульсируя, будто бьющееся сердце, врывается в посох, давит, выворачивая магическое оружие из рук. Пресс становился с каждым мигом все мощнее. Сандро сопротивлялся из последних сил, держался до тех пор, пока энергетические потоки все как один не устремились на него. Чистая, грубая сила вонзилась в полумертвого, с головой окунула его в водоворот накопленных многими поколениями некромантов знаний, приоткрыла тайны, к которым никто не имел права прикасаться. Невероятная энергия накатилась огненной волной, поглотила чародея, накалила его кровь, да так, что казалось: еще мгновение и внутренности закипят, сгорят, оставив от полумертвого тела лишь горстку пепла. Но вскоре нестерпимый жар сменился приятной прохладой и силовые линии, огибая Сандро, поплыли к пустующему ныне трону.

Не успел юноша облегченно вздохнуть, как его, словно кнутом, ударил резкий, властный голос:

– Ты пробудил меня! Что ж, прими мою благодарность… По собственному желанию я бы не стал отрываться от Силы Аменти, но без меня власть в Хельгарде пошатнулась. Пришло время восстановить ее. И в этом ты мне поможешь…

Больше не сказав ни слова, Балор Дот чеканным шагом вышел из мавзолея. Поборов мимолетное оцепенение и секунду поразмыслив, юноша отправился следом. Выбравшись из усыпальницы, он увидел свергнутого короля уже идущим по мосту. В отличие от полумертвого Балор Дот не стал разделять свою сущность, выбрав центральную дорогу из трех. Сандро и рад был бы последовать разумному примеру, но ситуация, произошедшая с ним накануне, повторилась один в один: когда он подошел вплотную к черте, неведомая сила попыталась его оттолкнуть, а после, словно передумав, разорвала на части сознание и против воли поволокла через прошлое, настоящее и будущее.

Невообразимый поток событий, как минувших, так и тех, которые еще должны произойти, смешавшись в невероятный сумбур, калейдоскопом картинок молниеносно пронесся в голове Сандро. В себя некромант пришел, стоя в центре широкой круглой башни, по периметру которой, уносясь к высокому потолку, спиралью закручивалась лестница. Сперва юноша даже не сообразил, куда его занесло, но быстро восстановил в памяти недавние события и рванулся к выходу. Распахнув деревянную дверь, Сандро извернулся и отпрыгнул в сторону, с трудом уходя от заклинания Стужи Хель.

Балор Дот не стал разводить ненужные дискуссии и сразу вступил в бой, не обращая внимания на то, что ему пришлось сражаться в одиночку против троих. Король вытянул костяную руку, из которой выросла энергетическая линия золотого свечения и обвилась вокруг шеи Барклая. Она держала рыцаря смерти на привязи, как беспородную псину, и даже пошевелиться ему не давала. Морена и Арганус то объединенной волшбой, то поодиночке атаковали короля, но он отбивался без видимых усилий, изредка отправляя в противников ответные заклинания.

Очистив разум и сконцентрировавшись, Сандро ударил бывшего Хозяина сложным колдовством, о существовании которого не подозревал еще днем раньше, а уже сейчас, пройдя Залы Аменти и впитав в себя древние знания, владел в совершенстве. Белая точка вырвалась из змеиного креста и понеслась в сторону Аргануса, быстро разрастаясь в крупный шар, способный похоронить в своем светящемся чреве добрый десяток воинов. Волшба лишь едва коснулась Д'Эвизвила, прежде чем разлететься вдребезги, но и этого легкого касания было достаточно, чтобы отбросить лича назад на несколько метров.

Быстро оправившись, Арганус контратаковал. Сандро, до предела переполненный энергией, легко увел чужую волшбу в сторону, и Плеть Хель, наколдованная личем, оставив после себя едва заметную черную линию, скрылась в туманном своде каверны. Чародей ответил заклинанием, которому еще не придумали названия: вокруг него образовался кокон, сплетенный из молний, и каждый раз, когда Арганус пытался достать своего ученика магией, этот кокон огрызался разрядом. Вдогонку Сандро посылал простые заклинания, напитывая их такой силой, что противостоять им было невозможно – они непременно рушили защиту лича. Арганус восстанавливал щиты и отступал, уже и не думая о контратаках. Отступала и Морена. А Барклай, все еще связанный золотой нитью, стоял без движения и был в полной власти Балор Дота.

Сандро уже решил, что победа близка, а гибель его врага неминуема, но случилось неожиданное: силы начали быстро покидать его, словно к энергетическому каналу присосался неведомый вампир. Юноша растерялся, потерял концентрацию и разглядел тонкую змейку связующего заклинания слишком поздно, когда Арганус уже выкачал из него большую часть резерва. Оказалось, что лич не просто защищался, а все время поединка сплетал сложную магическую формулу. Старания мертвеца дали результат, и теперь Сандро вместе с энергией потерял весь свой перевес. Он все же сумел разрушить капкан, в который угодил, но вернуть утраченные силы было уже невозможно, и ситуация на поле брани изменилась с точностью до наоборот. Теперь полумертвый отбивался, с трудом сдерживая волшбу Аргануса. Беспрерывно пятился и все чаще поглядывал в сторону Балор Дота, надеясь получить от него поддержку. Но король был занят сражением с Мореной, которая воспользовалась юбер-орбами и уже приготовилась праздновать победу, завидев, что магнитные шары нашли свою цель. Балор Дот неведомым образом сумел справиться с угрозой, но помогать полумертвому все же не спешил, все силы растрачивая на атакующие заклинания.

Над головой Сандро кружил детеныш красного дракона, неожиданно спорхнувший с посоха Аргануса, и поливал чародея огнем. Лич беспрерывно атаковал, и защищаться одновременно от двух противников с каждой секундой становилось все труднее. Щиты не выдерживали натиска и таяли, опасно пульсировали, готовые в любую минуту разрушиться. Отступая, Сандро уперся спиной в стену башни и вдруг подумал, что уже некуда бежать, настало время идти ва-банк.

Максимально уплотнив щиты, юноша шагнул вперед, выставил перед собой змеиный крест и начал чертить в воздухе одну руну за другой. Глаза кобры в оголовье посоха полыхали огнем, оставляя после себя вязь пламенных символов. Чародей погрузился в подобие транса, отстранился от всего, что происходило вокруг, и, искренне надеясь на крепость щитов, продолжал волшбу, пока сигил не был завершен. После его активации на миг все вокруг замерло, будто время погрузилось в глубокую спячку. Заклинания истаяли. Магия умерла. Золотая цепочка, сковавшая Барклая, угасла, но рыцарь смерти все еще возвышался над мостовой, не падая. Не падал и окаменевший детеныш дракона, ставший серым из огненно-красного.

Волшба полумертвого, казалось, заморозила всех, кроме него самого. Сандро выиграл для себя лишь несколько мгновений и постарался использовать их с максимальной пользой. Разжатой пружиной рванувшись с места, он поспешил в сторону замершего Аргануса. И все же двигался слишком медленно. Расстояние почти не сокращалось. А секунды таяли. Время играло против Сандро. Шаг за шагом теряя мгновения, чародей приближался к личу. А заклинание уже начало рассеиваться. Вот Барклай, крича нечто неразборчивое, повалился на мостовую. Вот дракон, не издав ни звука, рухнул на мост и раскололся в мелкое каменное крошево. Вот Морена медленно, будто на ее иллюзорные плечи рухнул тяжкий груз, вскинула руку, но не смогла воспользоваться магией и недоуменно взглянула на своего Хозяина. Вот сам Арганус, клацнув челюстью, попытался что-то сказать, но змеиный крест ударил его по костяной голове. Лич оступился, не удержался на ногах и сорвался с моста, в последний момент уцепившись за посох ученика.

– Некроманту не доступен салютарис… Ты пожертвовал душой? – пытаясь подтянуться, вопросил Арганус.

– Твоя смерть восполнит мою утрату, – отрезал Сандро.

Заклинание полумертвого уже исчерпалось, время вновь вернулось в привычное русло, и магия была доступна колдунам. Но ни Морена, ни Барклай не спешили вступать в схватку, понимая, что одно неверное движение убьет их Хозяина.

– Моя смерть освободит моих рабов. Их слишком много. Вы погибнете, – попытался выторговать свою жизнь Арганус.

– Я что-нибудь придумаю, – безуспешно стараясь скинуть лича, проскрежетал сквозь сомкнутые зубы Сандро.

– Ах, так? Учти, слизняк, если я умру, то королем, а не пешкой!

Арганус собрал все доступные ему силы и попытался атаковать полумертвого, но Сандро оказался проворнее и в упор ударил противника энергетической волной, кроша череп лича на мелкие части. Безголовый скелет разжал костяные пальцы и медленно поплыл в бездну.

– Скатертью дорожка, – сплюнул Сандро, глядя, как сверкающая доспехами точка скрывается в черноте провала. Полюбовавшись, юноша обернулся и остановил взгляд на Морене и Барклае. Спросил: – Каково оно, быть свободными?

Ни некромантка, ни рыцарь смерти не ответили, но нападать уже не спешили, понимая, что шансы на победу равны нулю. Сандро с облегчением вздохнул. Он истратил на заклинание всю энергию, и сейчас даже деревенский маг смог бы без труда справиться с ним. Но силы вернутся. Главное – месть свершена, Арганус уничтожен. Этого всем сердцем желал Сандро и его мечта, наконец, осуществилась.

Но что он чувствовал теперь, отомстив? Частичную пустоту души или полную опустошенность? Мучили ли его угрызения совести? Осознание того, что месть не принесла избавления от боли утрат?

Нет, ничего этого не было. Сандро ощущал небывалый до этого подъем, и с удовольствием еще раз свершил бы свою месть, чтобы вновь увидеть огоньки глаз Аргануса, переполненные страхом и ожиданием скорой гибели. Это были, пожалуй, самые лучшие мгновения в жизни Сандро, и он сожалел, что не может повторить умерщвление своего учителя. Юноша упивался местью и понимал, что теперь для него открыта дорога в будущее, которую прошлое неумолимо скрывало, подкидывая тяжкие, невыносимые воспоминания. Теперь Сандро был открыт для новых свершений, его не сдерживали тяготы давно минувших дней. Он стал свободен. Истинно свободен от всех слабостей и предрассудков. Он стал собой!

– Я дам тебе фору, полумертвый, – сказал Балор Дот, отрывая Сандро от сладостных мыслей. – А после – начну за тобой охоту и затравлю до смерти.

Глава 6

Очищающее пламя

Следуя учению святого, где он говорил о вредительстве ведьм, некоторые пытались утверждать, что чародейства на свете не существует и что оно живет лишь в воображении людей, приписывающих махинациям ведьм естественные явления, причина которых скрыта. Другие признают существование ведьм, но полагают, что они своим колдовством действуют лишь на воображение и фантазию. Третьи утверждают, что чародейство – вообще фантазия, хотя бы дьявол и помогал ведьме. Эти лжеучения будут в нижеследующем выявлены и опровергнуты.

Яков Шпренгер, Генрих Крамер «Молот ведьм».

Святые братья пришли за час до рассвета, когда безликая все еще стояла высоко над землей и устало смотрела вниз, окутывая людской лагерь холодным, призрачным светом. Пока колдунья спала, они сковали ее неведомой волшбой, отрезав все магические каналы и сделав Энин совершенно беззащитной, и лишь после этого разбудили ее.

Девушка не понимала, что происходит. Спросонья ее потащили в неведомом направлении, а коренастый, широкоплечий священник, обладающий недюжинной силой, несколько раз приложился к ее лицу крепким кулаком, всего двумя ударами изуродовав привлекательную внешность.

– Во, теперича точно ведьма, – противно скалясь, ухмыльнулся он.

Колдунья хотела превратить негодяя в пепел, но магия не отзывалась.

«Все кончено» – осознав простую истину, Энин вдруг почувствовала близкое избавление от мучительной жизни и даже улыбнулась, отчего с новой силой заболели разбитые губы, а кровь обильнее потекла на подбородок.

Когда ее дотащили до четырех столбов, окруженных вязанками мокрых дров и сухим хворостом, колдунья уже не сопротивлялась. Она полностью смирилась со своей участью и даже не глядела на людей, которые собрались вокруг, чтобы полюбоваться казнью. Энин привязали к одному из столбов, а уже секунду спустя она увидела своих подруг по несчастью – трех девушек, которых ждало аутодафе. Колдунья, обладающая некромантским зрением, хорошо сумела разглядеть их в предрассветных сумерках. Первая из ведьм шла к эшафоту сама, гордо выпрямив спину и надменно вздернув подбородок. Святые братья брели по обе стороны от нее, не прикасаясь к девушке, но и не давая сбежать. Вторая, беловолосая, с простоватым деревенским лицом, усыпанным веснушками, в нелепом чепчике, дрожала в руках церковников, как мышь в кошачьих лапах. Она опасливо озиралась по сторонам, ловила на себе презрительные взгляды и захлебывалась в рыданиях, моля о прощении и тщетно пытаясь убедить святых братьев, что она невиновна и никогда за свою пятнадцатилетнюю жизнь не якшалась с силами тьмы и нечистью. Но ее просьбы и заявления лишь разгорячали толпу, и люди бешено кричали, суля ей пламя. Последняя – коротко стриженая брюнетка со страшно, до неузнаваемости, изуродованным побоями лицом безумно смеялась, билась в руках эстерцев и кричала:

– Глупцы! Пламя не страшит рожденную в огне! Дайте мне пламя, и я покараю вас за насилие! Глупцы! Вы все! – обводя толпу ненавидящим взглядом, вопила она. – Все вы на своих шкурах ощутите мой гнев и гнев огненной королевы!

Энин одарила ее сочувственным взглядом: кто-то так сильно поработал над сознанием несчастной, что она, не обладающая и маленькой толикой магического Дара, вовсю завывала о своём всемогуществе. Только безбожные изверги могли измучить беззащитное создание до умопомрачения, только изверги, называющие себя святыми.

Энин давно считала, что не страшится смерти, ведь жизнь уже не значит ровным счетом ничего, но, оказавшись на эшафоте, в кругу таких же ни в чем неповинных девушек, обреченных на мучительную гибель, она изменила решение. Теперь она жаждала жизни, с которой уже не раз прощалась, боялась огня, не желала умирать именно так, никому не сказав прощальных слов и ничего, кроме горстки пепла, после себя не оставив.

– Суда! – громко потребовала она у эстерца, который с факелом в руках уже подошел к мокрым поленьям.

– На суд вы не имеете права, милейшая, – криво улыбнулся священник, и в его глазах на миг мелькнули бесовские искорки.

Перед порогом неминуемой гибели, Энин вспомнила о всепрощающей Симионе и, вылавливая из памяти давно забытые слова, принялась читать молитву. И непонятно: то ли Богиня, услышав призыв, вмешалась в судьбу Энин, то ли само Провидение защищало ее, но маленький мальчик, которого она спасла во время нападения блуждающих мертвецов, всхлипывая и указывая на рыжеволосую колдунью, взмолился:

– Не убивайте ее! Она защитила меня. Защитите и вы спасительницу!

– Она не ведьма, – заступилась старуха, которую двумя днями ранее приютила в своей повозке Энин.

– Пусть будет суд! – раздался голос из толпы.

– Суда!

– Суда!

Подхватили другие миряне, пришедшие посмотреть на казнь. Но Приторий, не любивший долгих разбирательств, остался верен своему решению.

– Делайте свое дело, брат мой, – сказал он долговязому кату, лицо которого было покрыто уродливыми буграми оспы. – Жгите.

Тихий ропот и просьбы, волнами пробегавшие по толпе, быстро переросли в громкое требовательное гудение. Люди опасно подались вперед и, когда палач, не обращая внимания на вопли мирян, поджег хворост у столба Энин, где-то на краю сборища разыгралась драка – били святых братьев.

– Изверги, хватить карать невинных! – взревел кто-то и замолчал.

Приторий был удивлен, но, не желая раздувать горн недовольства, тихо приказал святым братьям:

– Отвяжите.

Эстерцы граблями и крюками растащили подожженные поленья и хворост, перерезали веревки. Один церковник подвел колдунью к Приторию.

– Не празднуй победу раньше времени, ведьма, – негромко сказал глава Ордена. – Миряне глупы и не видят твоей истинной сущности. Но завтра тебя будут судить, и мы расправимся с тобой тихо, без лишнего шума.

Энин посмотрела в глаза Приторию надменным, ненавидящим взглядом, от которого даже у церковника похолодело в груди, и, не сказав ни слова, вырвалась из рук конвоира. Ушла в толпу, где ее приветствовали радостными криками.

– Жгите остальных, – приказал Приторий, и святые братья, похватав факелы, принялись за дело.

На этот раз благодарные зрители ликовали, наблюдая за тем, как ленивое пламя, медленно разгораясь, лижет голени трем мученицам, взбирается выше, к бедрам, поднимается к бюстам и под дикие крики, стоны, мольбы о помощи и проклятья с головой охватывает ведьм бушующим огнем.