Читать онлайн Черная Индия бесплатно

Глава 1

Два противоречивых письма

«Мистеру Дж. Р. Старру, инженеру,

30, Кэнонгейт.

Эдинбург.

Если мистер Джемс Старр пожелает отправиться завтра в Аберфойл, в каменноугольную копь Дошар, в шахту Яроу, то ему будет сделано интересное для него сообщение.

Мистера Джемса Старра весь завтрашний день на станции “Калландер” будет ждать Гарри Форд, сын бывшего старосты углекопов Симона Форда.

Мистера Старра просят никому не сообщать об этом приглашении».

Таково было содержание письма, которое Джемс Старр получил с первой почтой 3 декабря 18… года. На письме стоял штемпель почтового отделения в Аберфойле, находящемся в графстве Стирлинг, в Шотландии.

Любопытство инженера было сильно затронуто. Ему даже и на ум не пришло, что письмо могло быть мистификацией. Он давно знал Симона Форда, одного из бывших надсмотрщиков за работами в копях Аберфойла; Джемс Старр в продолжение целых 20 лет служил директором этих самых копей или, как говорят в английских копях, смотрителем.

Джемс Старр был человеком крепкого сложения, и, несмотря на его 55 лет, никто не дал бы ему больше сорока. Он происходил из старинного шотландского рода и являлся одним из самых видных жителей Эдинбурга. Его труды приносили честь почтенному сословию шотландских инженеров, которые добывают каменный уголь из богатой им почвы Соединенных Королевств, в Кардифе, Ньюкасле и нижних графствах Шотландии. Но особенно имя Старра пользовалось общим уважением в глубине тех таинственных копей Аберфойла, что находятся по соседству с рудниками в Аллоа и занимают значительную часть графства Стирлинг. Тут, в этих копях, прошла почти вся его жизнь.

Кроме того, Джемс Старр принимал участие в «Обществе шотландских антиквариев» и даже был его президентом. Он считался также в числе наиболее деятельных членов Королевского института, и в «Эдинбургском обозрении» часто появлялись замечательные статьи, подписанные его именем. Отсюда видно, что он был одним из тех ученых практиков, которым Англия обязана своим благосостоянием. Вообще он занимал очень видное положение в старой шотландской столице, что во всех отношениях заслуживала названия Северных Афин.

Известно, что англичане всей совокупности своих обширных каменноугольных копей дали очень меткое название. Они весьма справедливо нарекли их Черной Индией, и эта Индия, может быть, более, чем восточная Индия, содействовала возрастанию изумительного богатства Соединенных Королевств. Действительно, тут и день и ночь массы углекопов трудились над добыванием из британской почвы каменного угля, этого драгоценного топлива, являющегося положительно необходимостью в промышленной стране.

В эту эпоху оставалось еще очень далеко до того времени, когда, согласно предсказаниям специалистов, запас угля на всем земном шаре должен будет истощиться. Недостатка в этом минерале нечего было еще опасаться, и во всех концах Старого и Нового Света шла усердная эксплуатация залежей каменного угля. Различные фабрики, локомотивы, локомобили, пароходы, газовые заводы и тому подобное не имели недостатка в минеральном топливе. Однако потребление угля в последние годы возросло до такой степени, что некоторые залежи уже совершенно истощились. Они были покинуты, и пустынные копи с их мрачными шахтами производили грустное впечатление.

Такая именно участь постигла и копи Аберфойла.

Десять лет тому назад последняя тележка увезла отсюда последнюю тонну угля. Орудия, служившие для шахтерских работ, машины, предназначенные для передвижения по рельсам, проложенным в подземных галереях, вагоны для подземных железных дорог, корзинки, в которых вытаскивали уголь из шахт, одним словом – все, что необходимо при эксплуатации копей, было вытащено из глубины шахты и оставлено на поверхности земли. Покинутые копи походили на труп мастодонта фантастической величины, у которого отняли все необходимые для жизни органы, сохранив ему один только скелет.

Из всех этих орудий оставались теперь только длинные деревянные лестницы, служившие для спуска в глубину копей через шахту Яроу; с того самого дня, как прекратились работы, только эти лестницы давали доступ в нижние галереи копи Дошар.

Снаружи чернели здания, некогда кишевшие рабочим людом; по ним можно было судить о месте, где прорыты шахты копи Дошар, которую, наравне с другими копями Аберфойла, совершенно забросили.

В один печальный день углекопы оставили копь, где они проработали столько лет.

Инженер Джемс Старр созвал те тысячи скромных тружеников, составлявших деятельное и энергичное население копей. Все рабочие со своими женами и детьми, не исключая самых старых, собрались на обширном дворе копи Дошар, что некогда был переполнен углем.

Эти славные люди, которые должны были рассеяться в борьбе из-за куска насущного хлеба, – те самые люди, которые непрерывный ряд лет, поколение за поколением, прожили в старом Аберфойле, ожидали теперь своего инженера, чтобы распроститься с ним навсегда. Компания копей в знак благодарности уступила им весь чистый доход за текущий год. На самом деле этого оказалось сравнительно мало, потому что стоимость добытого угля немногим превосходила издержки по эксплуатации; но все-таки этих денег было вполне достаточно для того, чтобы рабочие могли на них прокормиться до нахождения себе новых мест на соседних копях или на фермах и заводах графства.

Джемс Старр встал у входа под обширный навес, где так долго работали тяжелые паровые машины, при помощи которых вытаскивали уголь из шахт.

Симом Форд, староста углекопов копи Дошар (ему тогда было 55 лет), и несколько других надсмотрщиков за работами окружили его.

Джемс Старр снял шляпу. Углекопы в глубоком молчании последовали его примеру.

Эта прощальная сцена носила трогательный и величественный характер.

– Друзья мои, – сказал инженер, – момент разлуки наступил! Копи Аберфойла, которые в течение стольких лет соединяли нас в общей работе, теперь истощены. Наши изыскания привели нас к тому убеждению, что угля здесь больше нет, и из копи Дошар только что вынули последний его кусок!

И в доказательство своих слов Джемс Старр указал рабочим на глыбу угля, лежавшую на дне находившейся подле инженера тележки.

– Этот кусок угля, друзья мои, – продолжал Джемс Старр, – походит на последнюю каплю крови, текшей по жилам наших копей. Мы сохраним его на память, как это мы сделали уже с первым куском угля, добытым из копей Аберфойла 150 лет тому назад. Сколько поколений работников переменилось за это время в наших копях! Но теперь… кончено! «Прощайте!» – говорит вам теперь ваш инженер. Это копи, в которых работали ваши руки, давали вам средства к существованию. Труд был тяжел, но он приносил вам пользу. Теперь наша громадная семья рассеется, и нельзя и думать, чтобы ее члены когда-нибудь опять соединились. И не забывайте, что мы долго прожили вместе и что долг углекопов Аберфойла – помогать друг другу. Ваши прежние хозяева также не забудут этого. Мы столько времени проработали вместе, что не можем быть чужими друг другу. Мы будем следить за вами, и на какую бы честную работу вы ни пошли, наши рекомендации всюду последуют за вами. Итак, прощайте, друзья мои! Небо да поможет вам!

Сказав это, Джемс Старр обнял самого старого рабочего копей, глаза которого были влажны от слез. Потом старосты углекопов подошли пожать руку инженера, в то время как углекопы махали шляпами и кричали:

– Прощай, Джемс Старр, наш начальник и друг!

Это прощание должно было оставить неизгладимое воспоминание во всех этих честных сердцах. Но наконец углекопы покинули обширный двор. Вокруг Джемса Старра образовалась пустота. В последний раз раздались шаги углекопов по черной тропинке, ведшей к копи Дошар, и то шумное оживление, которое до сих пор царило в копях Аберфойла, сменилось теперь угрюмой тишиной.

Один только человек остался около Джемса Старра.

Это был староста углекопов – Симон Форд. Рядом с ним стоял его сын Гарри, мальчик лет 15, который уже несколько лет работал в глубине шахт.

Джемс Старр и Симон Форд знали и взаимно уважали друг друга.

– Прощайте, Симон! – сказал инженер.

– Прощайте, мистер Джемс, – ответил надсмотрщик за работами. – Или лучше, позвольте мне добавить, до свидания!

– Да, до свидания, Симон! – сказал Джемс Старр. – Вы знаете, что я всегда с удовольствием увижу вас и поговорю с вами о счастливом прошлом нашего старого Аберфойла!

– Я знаю это, мистер Джемс!

– Мой дом в Эдинбурге постоянно открыт для вас!

– Эдинбург – это далеко! – ответил надсмотрщик, покачивая головой. – Да, далеко от копи Дошар!

– Далеко, Симон! А где вы рассчитываете поселиться?

– Да здесь же, мистер Джемс! Мы не оставим копи, нашу старую кормилицу, из-за того, что молоко у нее пропало! Моя жена, мой сын и я – мы устроимся как-нибудь так, чтобы не расстаться с нею!

– Итак, прощайте, Симон! – ответил инженер, голос которого обнаруживал внутреннее волнение, хотя инженер и старался скрыть это.

– Нет, повторяю вам, до свидания, мистер Джемс, – ответил надсмотрщик, – а не прощайте! Я, Симон Форд, даю вам честное слово, что Аберфойл еще увидит вас!

Инженер не хотел лишать старика этой последней надежды. Он обнял молодого Гарри, который смотрел на него большими, взволнованными глазами, в последний раз пожал руку Симона Форда и окончательно оставил Аберфойл.

Вот что случилось десять лет тому назад, и несмотря на то, что староста углекопов выразил надежду увидеться еще как-нибудь впоследствии с инженером, Джемс Старр в течение всего этого времени ни разу даже и не слышал о нем.

И вот после десятилетней разлуки к нему пришло письмо от Симона Форда, которое убеждало его немедленно отправиться в бывшие копи Аберфойла.

«Интересное для него сообщение…» Что бы это такое было? Копь Дошар, шахта Яроу! Какие прекрасные воспоминания будили в нем эти дорогие имена! Да! То было хорошее время – время труда, борьбы, самое хорошее время в жизни инженера!

Джемс Старр перечел письмо. Он вдумывался в каждую строчку. Он сожалел, что Симон Форд не прибавил ни слова более. Он почти сердился на него за то, что тот прислал такое лаконическое письмо.

Может быть, старик открыл какой-нибудь новый слой угля? Нет, это невероятно!

Джемс Старр припомнил, с какой тщательностью копи Аберфойла были исследованы перед окончательным прекращением работ. Он сам присутствовал при последних изысканиях, когда, несмотря на все усилия, не было найдено ни одного слоя угля в почве, истощенной многолетней эксплуатацией. Итак, Джемс Старр покинул копи с полным убеждением, что в них нет более ни куска минерального топлива.

«Нет, – повторял он, – нет! Как допустить, чтобы Симону Форду удалось найти то, что ускользнуло от всех моих изысканий… Однако старик должен прекрасно знать, что в целом мире только это может меня заинтересовать, и это приглашение отправиться в копь Дошар, которое я должен сохранить в тайне…»

Джемс Старр никак не мог ничего понять.

С другой стороны, инженер знал Симона Форда как искусного углекопа, хорошо освоившего свое дело. Старр не видел его с того самого времени, как работы в копях Аберфойла были прекращены. Он не знал даже, что сталось с бывшим старостой. Он не мог бы сказать ни того, чем Форд занимается, ни того, где он живет вместе со своей женой и сыном. Он знал лишь, что старик обещал ему увидаться с ним в шахте Яроу и что Гарри, сын Симона Форда, весь завтрашний день будет ждать его на станции «Калландер». Итак, нужно было съездить в копь Дошар.

– Решено, я еду, – сказал Джемс Старр, чувствовавший, что его возбуждение от часа к часу увеличивалось.

Достойный инженер принадлежал к той породе страстных людей, ум которых постоянно кипит, как вода в котле, поставленном над жарким огнем. Иногда вода в таком котле бьет ключом, иногда она бурлит потихоньку. В этот день идеи Джемса Старра кипели ключом.

Но тут случилось совсем неожиданное происшествие. Оно было каплей холодной воды, попавшей на разгоряченный мозг инженера.

Дело в том, что около шести часов вечера с третьей почтой Джемс Старр получил второе письмо.

Оно было запечатано в грубом конверте, надпись на котором принадлежала руке, мало привыкшей к перу.

Джемс Старр разорвал этот конверт. В нем находился клочок бумаги, пожелтевшей от времени; казалось, его вырвали из какой-нибудь старой тетради, давно уже вышедшей из употребления.

На этой бумаге было написано следующее: «Просят инженера Джемса Старра не беспокоиться, так как письмо Симона Форда потеряло теперь всякое значение».

Подписи не было.

Глава 2

Доро́гой

Изумлению Джемса Старра не было границ, когда он прочитал второе письмо, так противоречившее первому.

«Что все это значит?» – спросил он сам себя.

Джемс Старр снова взял в руки разорванный конверт. На нем так же, как и на конверте первого письма, стоял штемпель почтового отделения в Аберфойле. Таким образом, оба письма отправлены из одного и того же пункта графства Стирлинг. Тем не менее второе, очевидно, было написано не старым углекопом. Не менее очевидным, однако, было и то, что автор второго письма знал тайну бывшего старосты углекопов, потому что он ясно говорил о том предложении отправиться в шахту Яроу, которое сделали инженеру.

Итак, надо ли было верить тому, что первое письмо потеряло теперь всякое значение? Может быть, просто хотели помешать отъезду Джемса Старра в копи? Не скрывалось ли тут какого-нибудь злого умысла расстроить планы Симона Форда?

Вот вопросы, которые представлялись Джемсу Старру по зрелом размышлении. Противоречие между обоими письмами возбудило в нем еще более страстное желание отправиться в копь Дошар. Если во всем этом не было ничего, кроме мистификации, то все-таки следовало самому удостовериться. К тому же Джемс Старр больше верил первому письму, чем второму, то есть более склонен был исполнить желание такого человека, как Симон Форд, чем послушаться предостережения анонима.

«В самом деле, если желают повлиять на мое решение, – сказал он себе, – то, значит, сообщение Симона Форда крайне важно! Завтра я отправлюсь по назначенному адресу!»

Вечером Джемс Старр сделал все приготовления к отъезду. Так как могло случиться, что его отсутствие продолжится несколько дней, то он предупредил письмом сэра В. Элфистона, президента «Королевского Института», что он не будет присутствовать на ближайшем заседании общества. Точно так же он распорядился насчет двух или трех дел, которые могли появиться у него на этой неделе. Потом, отдав приказание своему слуге приготовить чемодан, он лег спать, более озабоченный всем этим, чем, может быть, заслуживало того само дело.

На другой день, в 5 часов утра, Джемс Старр вскочил с постели, оделся потеплее, так как шел холодный дождь, и оставил свой дом на Кэнонгейт, чтобы успеть сесть на Грантонской пристани на пароход, который всего за три часа проходит расстояние между пристанью и Стирлингом.

Может быть, в первый раз в своей жизни Джемс Старр, проходя по Кэнонгейт[1], не обратил внимания на Гомруд, этот дворец прежних властителей Шотландии. Он не заметил у его входа часовых, одетых в старинный шотландский костюм, состоящий из зеленой юбки, клетчатого плаща и мешка из козьей шкуры, привешенного к бедру. Несмотря на свое фанатическое преклонение перед Вальтер Скоттом, – преклонение, отличающее всякого истинного сына Старой Каледонии, – инженер точно так же не взглянул и на гостиницу, где останавливался Вэйверли и куда портной принес ему тот знаменитый боевой костюм из тартана, которому так наивно удивлялась вдова Флокгарт. Вопреки обыкновению, инженер не удостоил и взглядом ту маленькую крепость, где после победы претендента горцы разрядили свои ружья, причем чуть не убили Флору Мак-Айнор. На тюремные часы он посмотрел лишь для того, чтобы удостовериться, что еще не опоздал. Нужно сознаться также, что, проходя через Нелхер-Боу, он не обратил никакого внимания на дом великого реформатора Джона Нокса, единственного человека, которого не могли прельстить улыбки Марии Стюарт. Но пройдя по Хай-стрит, этой многолюдной улице, с такой тщательностью описанной в «Аббате», он поспешил к гигантскому мосту Бридж-стрит, соединяющему три холма Эдинбурга.

Через несколько минут Джемс Старр был на станции «Общей железной дороги», а через полчаса поезд доставил его в Нью-Хейвен, прекрасную рыбачью деревушку, находящуюся в миле от Лиса, порта Эдинбурга. Волны прилива заливали черное и скалистое прибрежье и заходили даже на дамбу. Налево стоял на якоре у Грантонской пристани один из тех пароходов, которые совершают рейсы по реке Форт, между Эдинбургом и Стирлингом.

В этот момент из трубы «Принца Уэльского» (так назывался пароход) выходили клубы густого черного дыма. Через несколько мгновений раздались удары колокола, и запоздалые пассажиры бегом пустились к пароходу. Пассажиры были все больше купцы, фермеры или священники; последние легко узнавались по их коротким панталонам, длинным сюртукам и узкой белой полоске рубашки вокруг шеи.

Джемс Старр не последним еще сел на пароход. Несмотря на то что лил проливной дождь, никто из пассажиров и не подумал укрыться от непогоды в общей каюте парохода. Все они неподвижно сидели на палубе, закутавшись в свои дорожные плащи; временами кое-кто из них подкреплял себя глотком джина или виски, «одевался изнутри», как говорят англичане. Раздался последний удар колокола, и «Принц Уэльский» вышел из небольшого бассейна, защищавшего его от волн Северного моря.

Ферт-оф-Форт – так называют залив, северные берега которого занимает графство Файф, а южные – графства Линлитгоу, Эдинбург и Хаддингтон.

Собственно, он представляет собой лиман[2] реки Форт. Эта река не имеет большого значения, но по глубине не уступает Темзе или Мерси. Спускаясь с западных склонов Бен-Ломонда, она впадает в море у Кинкардина.

На переезд от Грантонской пристани к концу залива не потребовалось бы много времени, если бы не приходилось то и дело высаживать пассажиров то на том, то на другом берегу залива. Берега Форта были покрыты городами, деревнями, коттеджами… Джемс Старр, укрывшись от дождя под широким кожаным навесом над палубой, не глядел на расстилавшийся перед ним пейзаж. Его больше интересовали пассажиры, и он старался подметить, не обращает ли он на себя особенного внимания какого-нибудь из них. Может быть, на самом деле анонимный автор второго письма был на пароходе. Однако инженер не мог уловить ни одного подозрительного взгляда.

Отчалив от Грантонской пристани, «Принц Уэльский» направился к узкому проливу, разделяющему два мыса – Южной Квинсферри и Северной Квинсферри; за этим проливом Форт образует озеро, очень удобное для судов в сто тонн. В туманной дали уже вырисовывались снеговые вершины Грампианских гор.

Вскоре пароход потерял из виду деревню Абердур, остров Кольн, украшенный развалинами какого-то монастыря XII столетия, полуразрушенный замок Барнбугл, потом Донибристл, где был убит зять регента Муррея, потом укрепленный островок Гервей. Он прошел через пролив Квинсферри, оставил слева от себя замок Розит, где некогда жила та ветвь Стюартов, с которой состояла в родстве мать Кромвеля, миновал замок Блэкнесс, постоянно укрепленный, согласно одной из статей договора о вечном союзе между Англией и Шотландией, и подошел уже к маленькой гавани Чарлстауна, откуда вывозится за границу известь из каменоломен лорда Эльджина. Наконец, «Принц Уэльский» прибыл на станцию Кромби-Пойнт.

Погода в это время стояла очень незавидная. Шел сильный дождь, и дул ужасный ветер.

Джемс Старр был в некотором беспокойстве. Встретит ли его в Калландере сын Симона Форда? Инженер знал по опыту, что углекопы, привыкшие к глубокой тишине своих шахт, не так легко переносят дурную погоду, как крестьяне. От Калландера до копи Дошар и шахты Яроу было не менее четырех миль, и это, в соединении с дурной погодой, легко могло удержать дома сына бывшего старосты углекопов. К тому же у инженера не выходила из головы мысль о том, что, может быть, второе письмо написано с ведома Симона Форда, и в таком случае приглашение, сделанное в первом письме, было действительно отменено. Собственно говоря, это-то главным образом и беспокоило.

Во всяком случае, Джемс Старр твердо решил, что если Гарри Форда не окажется в Калландере по прибытии туда железнодорожного поезда, то он и один отправится в копь Дошар и даже, если понадобится, в деревню Аберфойл. Там он, несомненно, получил бы какие-нибудь сведения о Симоне Форде и, уж конечно, узнал бы, где живет старый углекоп.

Тем временем «Принц Уэльский» продолжал рассекать тяжелые волны своими колесами. Густой туман и проливной дождь скрывали из виду пассажиров те местности, мимо которых они проезжали. Они не видели ни деревни Кромби, ни Торриберна, ни Торригауза, ни Ньюмилльса, ни Корриденгауза, ни Киркгранжа, ни Солтпэнса. Гавань Воунисс, гавань Грэнжмаут, старинный замок Кюлросс и аббатство Сито, Кинкардин и его лесные склады, Эрчкасл и его башня XIII столетия, Клакманним и его замок, построенный Робертом Брюсом, – тоже остались незамеченными.

«Принц Уэльский» остановился у пристани в Аллоа и высадил тут несколько пассажиров. Сердце Джемса Старра сжалось, когда он после десятилетнего отсутствия снова очутился вблизи этого маленького городка, в котором были значительные копи, кормившие несколько десятков тысяч рабочих рук. Воображение унесло его в глубину шахт, где неустанно работали кирки углекопов. Эти копи в Аллоа, находившиеся почти рядом с копями в Аберфойле, продолжали обогащать графство, между тем как в Аберфойле в продолжение уже стольких лет не насчитывалось ни одного рабочего.

По выходе из Аллоа пароход пошел по многочисленным извилинам реки Форт, что тянутся на протяжении 19 миль. В одно мгновение промелькнули развалины аббатства Кембескеннета, основание которого относится к XII столетию. Потом показались замок Стирлинг и королевский дворец того же имени. В этом месте через Форт перекинуты два моста, и суда с высокими мачтами не могут проходить дальше.

Едва «Принц Уэльский» причалил к берегу, как инженер поспешил выйти на набережную. Через пять минут он подходил к железнодорожной станции в Стирлинге. Через час он выходил из вагона в Калландере, большой деревне, расположенной на левом берегу реки Та.

Там, у железнодорожной станции, стоял какой-то молодой человек, который тотчас же подошел к инженеру. Это был Гарри, сын Симона Форда.

Глава 3

Под почвой Соединенных Королевств

Для более ясного понимания этого рассказа считаем необходимым напомнить читателю в нескольких словах о происхождении каменного угля.

В ту геологическую эпоху, когда земной шар находился еще в периоде формации, его окружала густая атмосфера, вся насыщенная водяными парами и угольной кислотой. Постепенно сгущаясь, эти пары пролились наконец на землю обильным дождем; о количестве влаги, упавшей тогда на землю, можно составить себе приблизительное понятие, если вообразить, что сразу разбилось несколько миллионов миллиардов бутылок с сельтерской водой. Вся эта масса воды, насыщенной угольной кислотой, попала на почву вязкую, мало окрепшую, находившуюся еще в полужидком состоянии, которое поддерживалось как извне – знойными лучами палящего солнца, так и изнутри – огнем, что бушевал под землей и не отошел еще к центру земного шара, где он находится теперь.

Внутренняя теплота земли свободно проникала тогда сквозь поры тонкого и незатвердевшего слоя земной коры. Следствием этого было существование на земле роскошной растительности, подобную которой можно бы теперь, пожалуй, видеть только на таких планетах, как Венера или Меркурий, находящихся не на таком далеком расстоянии от солнца, как Земля.

Итак, неотвердевшая еще почва обоих полушарий покрылась огромными лесами. Угольная кислота, в которой так нуждались растения, имелась в изобилии. Поэтому растительное царство на земле было представлено в то время одними деревьями. Ни травки, ни кустика нигде не росло. Повсюду высились огромные массивные деревья, на которых не было ни цветов, ни плодов, они утомляли глаз своим однообразием и не могли прокормить ни одного живого существа. Земля не была еще подготовлена к появлению на ней животного царства.

В состав этих допотопных лесов входили главным образом растения из класса сосудистых тайнобрачных. Каламиты, разнообразные древовидные хвощи, лепидодендроны, род гигантских плаунов высотой в 25 или 30 метров и в метр шириной у основания, астерофилы, папоротники гигантских размеров, чьи отпечатки нашли в копях Сент-Этьена, – вот те растения, из которых почти исключительно состояли леса той эпохи. Подобные этим растения можно найти и на теперешней земле, но только среди самых скромных представителей царства флоры.

Эти деревья погружали тогда свои корни в почву, глубоко пропитанную влагой. Они жадно впитывали в себя углерод, от которого мало-помалу освобождали атмосферу, и можно сказать, что они предназначались для того, чтобы перенести его под видом каменного угля в недра земли.

В самом деле это была эпоха землетрясений, тех сотрясений почвы, что обязаны своим происхождением внутренним переворотам или вулканической работе, которые в одно мгновение изменяли очертания земной поверхности. Тут холмы превращались в горы, там появлялись бездонные пропасти, которым предстояло обратиться в океаны или моря. Иногда целые леса проваливались сквозь тонкий слой земной коры и уходили вглубь до тех пор, пока не находили твердой точки опоры в виде каких-нибудь первобытных гранитных скал.

Геологическое здание в недрах земли рисуется в таком виде: на самом низу лежит первобытная почва, над ней расположены слои первичной формации; затем идут слои вторичной формации, нижнюю часть их составляют залежи каменного угля; затем слои третичной формации, и над ними наносная земля древнего и нового происхождения.

В эту эпоху во́ды, которые не сдерживало никакое русло и которые были в изобилии на всех пунктах земного шара, неслись повсюду, отрывая от едва образовавшихся скал то, что послужило впоследствии для образования шифера, песчаника, известняка… С течением времени – периоды времени тут надо считать миллионами лет – эти обломки затвердели и под тяжелой броней из шифера, твердого и рыхлого песчаника, гравия и кремня похоронили целую массу осевших лесов.

Что же случилось в этом гигантском горниле, где скопилась такая масса растительных веществ, провалившихся сквозь тонкий слой земной коры? Произошло настоящее химическое явление, нечто вроде дистилляции. Весь углерод, который содержали эти растения, скопился, и из него мало-помалу образовался каменный уголь, благодаря двойному влиянию огромного давления и высокой температуры, происходившей от близости подземного огня, еще не успевшего в эту эпоху отойти в центр земного шара.

Таким образом одно царство заменялось другим в этом медленном, но ничем непредотвратимом процессе. Царство растительное обращалось в минеральное. Все эти леса, прежде жившие растительной жизнью, теперь окаменели. Некоторые из существ, заключенных в этом обширном гербарии и не успевших еще окончательно обратиться в минералы, оставляли свой отпечаток на тех, которые минерализовались скорее и надавливали на них всей своей тяжестью гигантского гидравлического пресса. Точно так же раковины, различные зоофиты вроде морских звезд, полипов и спирифер, даже рыбы и ящерицы, увлекаемые водой, оставляли на угле, тогда еще мягком, свой отпечаток, в ясном и отчетливом виде сохранившийся и до наших дней[3].

Давление, как кажется, играло значительную роль в образовании залежей каменного угля. Действительно, именно ему обязаны своим происхождением различные виды каменного угля, употребляющиеся в промышленности. Так, в самых низких слоях каменноугольной почвы лежит антрацит, который, почти совсем не имея в своем составе летучих веществ, содержит весьма значительное количество углерода. Наоборот, в самых верхних слоях находятся лигнит и ископаемое дерево, то есть вещества, в которых количество углерода значительно меньше. Между антрацитом и лигнитом идет целый ряд слоев, где расположены – выше или ниже, смотря по степени бывшего давления – жилы графита и жирного или сухого каменного угля. Можно даже положительно сказать, что торфяные болота сохранились в их настоящем виде благодаря лишь отсутствию давления.

Итак, повсюду на земле залежи каменного угля появились таким образом: сначала земля поглотила гигантские леса геологической эпохи, потом с течением времени под влиянием давления и высокой температуры и под действием угольной кислоты поглощенные землей растения обратились в минералы.

Однако щедрая во многих случаях природа зарыла в землю лесов не так уж много, чтобы образовавшегося из них угля хватило для потребностей человека на целые тысячелетия. Наступит день, когда угля не станет, – это несомненно. Тогда машины всего мира принуждены будут прекратить свою работу, если только какое-нибудь новое топливо не заменит к тому времени уголь. В эту более или менее отдаленную эпоху не будет уже залежей угля, за исключением разве тех, которые покрыты вечными льдами в Гренландии и по берегам Баффинова залива и эксплуатация которых почти невозможна.

Это грозное будущее неизбежно. Богатые американские залежи, лежащие по берегам Большого Соленого озера и в Калифорнии, со временем истощатся. Та же участь постигнет копи Кан-Бретона и Св. Лаврентия, залежи Аллеганских гор, Пенсильвании, Виргинии, Иллинойса, Индианы и Миссури. Несмотря на то что залежи Северной Америки вдесятеро значительнее залежей всего света, не пройдет и ста веков, как прожорливое чудовище промышленности уже поглотит последний на всем земном шаре кусок каменного угля.

Разумеется, недостаток в угле почувствуется прежде всего в Старом Свете. Хотя минерального топлива довольно много в Абиссинии, в Земле Наталь, по берегам реки Замбези, в Мозамбике и на острове Мадагаскаре, но добывание его там сопряжено с большими затруднениями. Копи Бирмы, Китая, Кохинхины, Японии и центральной Азии будут истощены довольно скоро. Драгоценный минерал в изобилии содержится в почве Австралии, но англичане не дадут ему лежать там до того времени, когда его не станет в самой Великобритании. Еще раньше исчезнет он из континентальных государств Европы.

По следующим цифрам можно судить о количестве угля, потребовавшегося для человека со времени открытия первых залежей. Залежи России, Саксонии и Баварии занимают пространство в 600 000 гектаров, Испании – в 150 000 гектаров, Богемии и Австрии – в 150 000. В Бельгии каменный уголь встречается в окрестностях Льежа, Намура, Монса и Шарлеруа; в общем он занимает тут территорию в 4 мили длиной и в 3 шириной, то есть приблизительно тоже 150 000 гектаров. Во Франции углем изобилуют: бассейн рек Луары и Роны, Рив-де-Жье, Сент-Этьен, Живор, Эпинак, Бланзи, Крезо, Гар, Але, Гранкомб, Кармо, Кассак, Грессак, Анзен, Валансьен, Ланс и Бетюн; все эти местности составляют территорию почти в 350 000 гектаров.

Соединенные Королевства, бесспорно, страна, самая богатая каменным углем. Они, за исключением Ирландии, в которой почти совсем нет минерального топлива, владеют огромными залежами, но это богатство так же истощается, как и всякое другое. Самые большие из их месторождений находятся в Ньюкасле, в графстве Нортумберленд, и дают ежегодно до 30 миллионов тонн угля, то есть почти треть того, что требуется для Англии, и вдвое больше количества угля, добываемого во Франции. Копи Уэльса, который переполнен углекопами в Кардифе и Ньюпорте, дают ежегодно 10 миллионов тонн превосходного угля. Еще больше приносят в общем копи графств: Йоркского, Ланкастерского, Дерби и Стаффорда. Наконец, в той части Шотландии, которая расположена между Эдинбургом и Глазго, в том месте, где два моря так глубоко врезаются в остров, тоже расположены обширные копи. В общем в Великобритании каменным углем изобилует территория, занимающая не менее 1 600 000 гектаров и доставляющая ежегодно до 100 миллионов тонн черного топлива.

Но как бы велики ни были эти богатства, человек пользуется ими так расточительно, что наступит некогда день, когда они истощатся.

Не окончится еще третье тысячелетие христианской эры, как рука европейского углекопа уже опустошит те склады, где, по одному меткому выражению, сосредоточилась солнечная теплота первых дней мироздания[4].

Именно в ту эпоху, к которой относится этот рассказ, одна из важнейших шотландских копей оказалась уже истощена благодаря слишком усердной эксплуатации. Это была копь Аберфойла, работами в которой так долго руководил инженер Джемс Старр.

Работы в копях Аберфойла прекратились уже десять лет тому назад. Новых слоев каменного угля отыскать не могли, несмотря на то что рыли землю на глубину 1 500 и даже 2 000 футов. Джемс Старр оставил копи с полным убеждением, что в них нет ни куска угля.

Итак, читателю очевидно, что при таком положении дела открытие новых залежей в почве Англии было бы очень важным событием. Уж не удалось ли Симону Форду сделать это открытие? – вот о чем спрашивал себя Джемс Старр, вот на что он желал надеяться.

Он хотел верить, что его зовут на разработку нового уголка Черной Индии.

Правда, второе письмо сбивало его несколько с толку, но теперь он не хотел о нем и думать. Сын старого углекопа ожидал его на станции, следовательно, анонимное письмо не имело никакого значения.

В ту самую минуту, как инженер выходил из вагона, молодой человек подошел к нему.

– Ты Гарри Форд? – живо спросил его Джемс Старр.

– Да, мистер Старр.

– Ну, мой милый, я тебя не узнал бы. За эти десять лет ты стал настоящим мужчиной!

– А я вас узнал, – ответил молодой углекоп, сняв шляпу. – Вы, мистер, ничуть не изменились. Вы совершенно такой же, как в тот день, когда вы меня обняли в копи Дошар! Такие вещи не забываются!

– Надень же шляпу, Гарри! – сказал инженер. – Дождь льет как из ведра, и вежливость не должна доводить до простуды!

– Может быть, вы хотите переждать дождь, мистер Старр? – спросил Гарри Форд.

– Нет, Гарри! Ни к чему терять время! Дождь будет лить, пожалуй, весь день, а мне некогда. Идем!

– Как хотите, – ответил молодой человек.

– Ну, как поживает отец твой, Гарри? Здоров он?

– Да, мистер Старр.

– А мать?..

– Мать тоже.

– Это отец твой написал мне письмо, в котором приглашал меня в шахту Яроу?

– Нет, я.

– Но Симон Форд не присылал мне другого письма, в котором отменялось это приглашение? – с живостью спросил инженер.

– Нет, мистер Старр! – ответил молодой углекоп.

– Прекрасно! – сказал Джемс Старр, не касаясь более вопроса об анонимном письме.

Потом он продолжал:

– А ты не знаешь, чего хочет от меня старый Симон?

– Мистер Старр, мой отец решил сам сказать вам об этом.

– А все-таки ты знаешь?..

– Да, я знаю.

– Прекрасно, Гарри, я ничего больше не спрошу у тебя. Скорей же в дорогу, мне хочется поскорее увидать Симона Форда… Кстати, где он живет?

– В копи.

– Как? В копи Дошар?

– Да, мистер Старр! – ответил Гарри Форд.

– Как? Так твои родные не оставили старой копи после того, как прекратились работы?

– Ни на один день, мистер Старр. Вы знаете отца. Там, где он родился, там он хочет и умереть!

– Я понимаю это, Гарри… Я понимаю это! Его родная копь! Он не хотел ее оставить! Ну, а вам там нравится?..

– Да, мистер Старр, – ответил молодой углекоп. – Мы друг друга так любим, да и потребности наши очень скромны!

– Прекрасно, Гарри, – сказал инженер. – Так в дорогу!

И, следуя за молодым человеком, Джемс Старр направился по улицам Калландера.

Через десять минут оба они находились уже вне этого городка.

Глава 4

Копь Дошар

Гарри Форд был молодым человеком двадцати пяти лет, высокого роста, здоровым, стройным и сильным. Немного серьезная физиономия и обычно мечтательная наружность резко выделяли его уже в раннем детстве среди его товарищей-углекопов. Правильные черты лица, глубокие и кроткие глаза, довольно жесткие, скорее каштановые, чем белокурые волосы, природная грация – все это делало из него самый совершенный тип настоящего lowlander’а, то есть жителя равнин Шотландии. Привыкший с самого нежного возраста к тяжелому физическому труду в копях, он в настоящее время был надежным товарищем, славным и добрым малым. Руководимый своим отцом и побуждаемый собственными инстинктами, он работал над собой и учился во всякую свободную минуту. Благодаря этому он еще в годы учения успел выдвинуться и стать одним из первых в своем сословии в той стране, где так мало невежд, потому что она употребляет все усилия для искоренения невежества. Если рука Гарри Форда в годы его ранней юности и не выпускала кирки углекопа, то все-таки молодой человек успел приобрести достаточно познаний для того, чтобы со временем занять более видное место в иерархии копей, и, уж конечно, он унаследовал бы от своего отца его звание старосты копи Дошар, если бы работы в копях не прекратились.

Джемс Старр был еще хорошим ходоком, но все-таки не поспевал бы за своим провожатым, если бы тот не замедлял шаги.

Дождь шел в это время уже не с прежней силой. Его крупные капли, еще не долетев до земли, превращались в мелкую водяную пыль под действием ветра.

Гарри Форд и Джемс Старр прошли по левому берегу реки около мили. В руках молодого человека находился легкий багаж инженера. Оставив потом реку в стороне, они двигались по местности. Перед ними повсюду расстилались обширные пастбища, окружавшие уединенные фермы. Там и сям спокойно паслись стада на вечнозеленой траве этих лугов южной Шотландии. То оказались большей частью безрогие коровы или маленькие овечки с шелковистой шерстью, очень похожие на детские игрушки. Не было видно ни одного пастуха, потому что, вероятно, все они укрывались от дождя в дуплах деревьев; но зато колли, эти пастушьи собаки особой породы, которая так славится своим умением присматривать за стадами, были видны всюду на пастбищах.

Шахта Яроу находилась от Калландера на расстоянии почти четырех миль. Джемс Старр внимательно рассматривал местность, по которой он теперь шел и которой он не видел с того самого дня, как последняя тонна угля из копей Аберфойла была отправлена по железной дороге в Глазго. Тихая земледельческая жизнь заняла тут место прежней промышленной, более шумной и более деятельной. Контраст казался тем поразительнее, что зимой полевые работы прекращаются. Но тогда во все времена года масса углекопов, находившихся и на земле, и под землей, оживляла эту местность. Большие телеги развозили тут уголь и день и ночь. Рельсы, глубоко ушедшие теперь в землю благодаря гнилым шпалам, тогда скрипели под тяжестью вагонов. В настоящее время шоссейные дороги и простые тропинки заменили трамваи, бывшие в употреблении во времена эксплуатации угольных копей; Джемс Старр думал, что он идет по пустыне.

Итак, инженер печально смотрел на окрестности. По временам он останавливался, чтобы перевести дыхание, и прислушивался. В воздухе не слышалось уже былого шума и свиста машин. На горизонте не виднелось черного дыма, на который всякий инженер смотрит с любовью. Не было видно ни высоких цилиндрических или призматических труб, из которых выходил бы дым густыми клубами, ни предохранительных клапанов, что со свистом выпускали бы белый пар. Сама земля, некогда черная от насевшей на нее угольной пыли, теперь была чиста, на что непривычный глаз Джемса Старра смотрел лишь с сожалением.

Всякий раз, как инженер останавливался, останавливался и Гарри Форд. Молодой углекоп молча ждал. Он прекрасно понимал, что происходило в душе его спутника, и разделял его чувства. Он тоже был сыном копей и провел в них большую часть своей жизни.

– Да, Гарри, все это переменилось, – сказал наконец Джемс Старр. – Но должны же были, конечно, истощиться эти копи, из которых взяли такую массу угля, их сокровища! Ты жалеешь о прежнем времени?

– Да, я жалею о нем, мистер Старр! – ответил Гарри. – Работа была тяжела, но она была интересна, как всякая борьба.

– Без сомнения, мой милый! Тут происходила ежеминутная борьба: здесь постоянно грозили обвалы, пожары, наводнения, взрывы… Нужно было предотвращать эти опасности! Ты верно сказал! Это была борьба и, следовательно, настоящая жизнь!

– Углекопы Аллоа более счастливы, чем углекопы Аберфойла.

– Да, Гарри, – ответил инженер.

– Не шутя, я начинаю сожалеть, – вскричал молодой человек, – что земной шар не весь составлен из угля! Тогда угля хватило бы на целые миллионы лет!

– Без сомнения, Гарри, но нужно сознаться, однако, что природа оказалась очень предусмотрительной, составив наш сфероид главным образом из песка, известняка и гранита, которых огонь не может истребить!

– Вы хотите сказать, мистер Старр, что люди кончили бы тем, что сожгли бы свой земной шар?..

– Да, они сожгли бы его весь, мой милый, – ответил инженер. – Земля до последнего куска исчезла бы тогда в печах локомотивов, локомобилей, пароходов, газовых заводов. – И вот чем бы кончил наш мир в один прекрасный день!

– Теперь этого нечего бояться, мистер Старр, но зато надо думать, что угольные копи истощатся скорее, чем того ожидает статистика!

– Так и будет, Гарри, и вот почему я думаю, что Англии следовало бы продавать свое топливо другим нациям дороже, чем на вес золота!

– И правда! – ответил Гарри.

– Я хорошо знаю, – добавил инженер, – что ни гидравлика, ни электричество не сказали еще своего последнего слова и что со временем человек широко воспользуется этими двумя силами. Но что ж из этого?! Уголь тоже очень удобен и удовлетворяет всем нуждам промышленности! К несчастью, люди не могут производить его по своему желанию. Если леса, что находятся на земле, беспрестанно разрастаются под влиянием теплоты и влаги, то этого, к сожалению, не происходит с подземными лесами; и нельзя ожидать, чтобы земной шар когда-нибудь снова пришел в такое состояние, в котором количество их могло бы увеличиться!

Разговаривая, Джемс Старр и его проводник пошли быстрее. Через час после того, как вышли из Калландера, они уже подходили к копи Дошар.

Даже самый равнодушный зритель был бы тронут печальным видом, который представляли покинутые здания. Они походили на скелет некогда живого существа.

На обширном пространстве, окруженном несколькими тощими деревцами, почва пока еще исчезала под черным слоем угольной пыли, но уже не видно было ни куска угля. Все давно подобрали и пустили в дело.

На невысоком холме рисовался силуэт огромного сруба, который медленно разрушали лучи солнца и капли дождя. На верхушке этого сруба крепился огромный блок, ниже него шли толстые переборки; через них некогда были перекинуты канаты, по которым корзины с углем поднимались на поверхность земли.

В нижнем этаже располагалась полуразрушенная комната с испорченными машинами, стальные и медные части которых некогда так блестели. По земле валялись бревна, покрывшиеся мхом от сырости, остатки насосов, сломанных шестерён, подъемных машин, длинных лестниц, так похожих на ребра ихтиозавров, рельсов на сгнивших шпалах, которые теперь не выдержали бы веса пустого вагончика, и тому подобного. Такова была картина, представшая перед инженером и его спутником.

Наружные отверстия поросли мохом. Вблизи них виднелись остатки корзин, а там дальше тянулся большой угольный парк, в который некогда складывали уголь с тем, чтобы рассортировать его потом, смотря по его величине и качеству. Обломки бочек, кривые поршни, мостики, дрожавшие при малейшем ветре, длинные коромысла, наклонившиеся над отверстиями шахт, треснувшие стены, полуразрушенные кровли – все это представляло собой яркую и печальную картину запустения, производившую такое тяжелое впечатление, какое не получается ни при виде развалин древнего рыцарского замка, ни при виде разрушенной крепости.

– Какая жалость! – сказал Джемс Старр, взглянув на молодого человека, который ничего не ответил.

Потом они оба вошли под навес, прикрывавший отверстие шахты Яроу. По лестницам этой шахты еще можно было спуститься в самые нижние галереи копи.

Инженер наклонился над шахтой.

В былое время оттуда с шумом выходил воздух из вентиляторов, но теперь шахта походила на немую пропасть. Казалось, что стоишь у кратера какого-нибудь потухшего вулкана.

Джемс Старр и Гарри ступили на первую площадку лестницы.

Во время эксплуатации копи Аберфойла были обильно снабжены различными остроумными снарядами, приспособлениями для спуска в шахты. Тут находились корзины с автоматическими парашютами, скользившие по деревянным рельсам, движущиеся лестницы, называющиеся engine-men и так устроенные, что давали углекопам возможность безопасно спускаться и без труда подниматься и тому подобное.

Но все эти усовершенствованные аппараты были унесены, лишь только прекратились работы. Только в шахте Яроу оставался целый ряд лестниц, отделенных узенькими площадками через каждые 50 футов. Тридцать таких лестниц давали возможность спуститься в нижние галереи копи, на глубину 1500 футов. Только таким образом происходило сообщение между глубиной копи Дошар и поверхностью земли. Что касается вентиляции, то она производилась через шахту Яроу. Галереи той сообщались с другой шахтой, у которой отверстие находилось на более высоком уровне. Таким образом, получался сифон, из которого и выходил испорченный воздух.

– Я следую за тобой, мой милый, – сказал инженер, давая знак молодому человеку, чтобы он шел вперед.

– Как вам угодно, мистер Старр.

– У тебя есть лампа?

– Да, и дай Бог, чтобы мы опять стали пользоваться предохранительными лампами, с которыми мы, бывало, работали!

– В самом деле, – ответил Джемс Старр, – теперь тут нечего опасаться взрывов газа!

У Гарри имелась простая маленькая лампа, фитиль ее он и зажег. В копях, лишенных угля, не могли образоваться струи углеводородного газа. Поэтому нечего было опасаться взрыва и ни к чему отделять пламя от окружающего воздуха металлическим колпачком, который мешает соединению газа с огнем. Усовершенствованная лампа Дэви теперь тут не нужна. Но если опасности и не было, то лишь потому, что исчезла ее причина, а вместе с этой причиной исчезло и минеральное топливо, некогда составлявшее богатство копи Дошар.

Гарри сошел по первым ступенькам верхней лестницы. Джемс Старр последовал за ним. Вскоре они оба очутились среди глубокой тьмы, которую слабо озарял лишь огонек лампы, которую молодой человек держал над головой, чтобы лучше осветить путь своему спутнику.

Инженер и его проводник мерным шагом, столь обычным для углекопов, прошли уже десять лестниц. Все они находились пока в довольно хорошем состоянии.

Джемс Старр с любопытством смотрел на все то, что слабый свет лампы позволял ему видеть на стенах мрачной шахты, которые были еще обшиты досками, наполовину уже сгнившими.

Дойдя до пятнадцатой площадки, то есть пройдя половину дороги, наши путники остановились, чтобы немного перевести дух.

– Решительно у меня нет твоих ног, мой милый, – сказал инженер, глубоко вдыхая в себя воздух. – Но все-таки я могу еще ходить!

– Вы еще очень сильны, мистер Старр, – ответил Гарри. – Вот что значит прожить много лет в копях.

– Ты прав, Гарри. Если бы мне было 20 лет, я в один миг очутился бы на дне копи… Ну, теперь в путь!

Но в этот самый момент, как они оба собирались оставить площадку, где отдыхали, далеко в глубине шахты раздался чей-то голос. Голос приближался подобно рокоту волны, которая ежеминутно растет, и становился все яснее и яснее.

– Э! Что это там? – спросил инженер, останавливая Гарри.

– Не знаю, – ответил молодой углекоп.

– Это не отец твой?..

– Он? Нет, мистер Старр!

– Так какой-нибудь ваш сосед?..

– У нас нет соседей на дне копи, – ответил Гарри. – Мы там одни, совершенно одни.

– Однако нам надо пропустить этого незнакомца, – сказал Джемс Старр. – Те, которые спускаются, должны уступать дорогу тем, которые взбираются.

Оба они остановились в ожидании.

Голос звучал в это время так красиво, как будто он раздавался в обширном акустическом зале, и вскоре до слуха молодого углекопа довольно ясно долетело несколько слов из одной шотландской песни.

– Песня озер! – вскричал Гарри. – А! Так это идет Жак Риан.

– Кто такой этот Жак Риан, который так прекрасно поет? – спросил Джемс Старр.

– Мой бывший товарищ по копям, – ответил Гарри.

Потом он закричал:

– Эй! Жак!

– Это ты, Гарри? – раздался ответ. – Подожди меня, я сейчас приду!

И снова полилась песня.

Через несколько мгновений высокий молодой человек лет двадцати-пяти, с веселым лицом, улыбающимися глазами и белокурыми волосами, показался из глубины и ступил на площадку пятнадцатой лестницы.

Его первым движением было крепко пожать руку, которую протянул ему Гарри.

– Как я рад, что тебя встретил! – вскричал он. – Но, клянусь святым Мунго, если бы я знал, что ты был сегодня на поверхности земли, то не спустился бы в шахту Яроу!

– Мистер Джемс Старр, – сказал тут Гарри, осветив своей лампой инженера, который стоял до тех пор в тени.

– Мистер Старр! – воскликнул Жак Риан. – Ах, господин инженер, я вас не узнал бы! С тех пор как я перестал работать в копи, мои глаза отвыкли видеть в темноте.

– А! Я припоминаю теперь мальчугана, который постоянно пел. Это было десять лет тому назад, мой милый!.. Так это был ты?

– Я самый, мистер Старр, и, как видите, я хоть и переменил свое ремесло, но не переменил характера. Ба! Смеяться и петь – гораздо лучше, как я думаю, чем плакать и охать!

– Без сомнения, Жак Риан!.. А что ты поделываешь после того, как оставил копь?

– Я работаю на ферме Мельроз, возле Ирвина, в графстве Ренфру, за сорок миль отсюда. Ах, это далеко не то, что наши копи в Аберфойле. Кирка больше шла мне, чем лопата или соха. И потом в старой копи эхо весело повторяло песни, между тем как там, наверху… Но вы, кажется, идете к старому Симону, мистер Старр?

– Да, Жак, – ответил инженер.

– Извините, так я вас задерживаю…

– А зачем, Жак, – спросил тут Гарри, – приходил ты сегодня в наш коттедж?

– Я хотел повидать тебя, товарищ, – ответил Жак Риан, – и вместе с тем пригласить тебя на праздник Ирвинского клана. Ты знаешь, я там играю на волынке! Будут петь и танцевать!

– Спасибо, Жак, но я не могу.

– Не можешь?

– Да. Мистер Стар, может быть, поживет у нас, а я должен снова проводить его в Калландер.

– Э, Гарри! До праздника остается еще целая неделя. К тому времени, я думаю, мистер Старр уедет, и, следовательно, ничто тебя не задержит!

– В самом деле, Гарри, – заметил Джемс Старр, – тебе не мешало бы воспользоваться приглашением твоего товарища Жака!

– Хорошо, я согласен, Жак, – сказал Гарри. – Через неделю мы увидимся с тобой на празднике в Ирвине.

– Прекрасно! Так через неделю! – ответил Жак Риан. – До свидания, Гарри! Ваш покорный слуга, мистер Старр! Я очень рад, что снова увидел вас! Я сообщу всем друзьям, что вы живы и здоровы. Никто не забыл вас, господин инженер!

– И я никого не забыл, – сказал Джемс Старр.

– Большое вам спасибо, мистер, – ответил Жак Риан.

– До свидания, Жак, – сказал Гарри, еще раз пожимая руку своего товарища.

И Жак Риан с прежней песней вскоре скрылся из виду.

Через четверть часа Джемс Старр и Гарри спустились с последней лестницы и очутились на самом дне копи.

Вокруг той площадки, которая составляла дно шахты Яроу, шли во всех направлениях галереи, служившие при эксплуатации копей. Они были прорыты в слоях шифера и песчаника, и стены их покрыли или толстыми бревнами, слегка обтесанными, или камнем. Тьма царила теперь в этих галереях, в былое время освещавшихся лампами углекопов или даже электричеством, которое стало употребляться в копях в последние годы их эксплуатации. В мрачных тоннелях не слышалось теперь ни скрипа вагончиков, бежавших по рельсам, ни голосов углекопов, ни ржания лошадей или мулов, ни стука кирки…

– Не хотите ли отдохнуть немножко, мистер Старр? – спросил молодой человек.

– Нет, мой милый, – ответил инженер, – я спешу увидать коттедж старого Симона.

– Так идемте, мистер Старр! Я пойду впереди, хотя уверен, что вы сами нашли бы дорогу в этом мрачном лабиринте галерей.

– Да, конечно… Я еще представляю себе весь план бывших копей.

Держа лампу над головой, чтобы лучше осветить путь инженеру, шедшему сзади, Гарри углубился в высокую галерею, похожую на притвор кафедрального собора. Ноги обоих путников то и дело задевали за деревянные шпалы, на которых во время эксплуатации лежали рельсы.

Но едва они прошли шагов 50, как вдруг огромный камень упал к ногам Джемса Старра.

– Берегитесь, мистер Старр! – вскричал Гарри, схватив инженера за руку.

– Камень, Гарри! А! Так эти старые своды не очень прочны…

– Мистер Старр, – ответил Гарри Форд, – мне кажется, что камень был брошен… и брошен рукой человека!..

– Брошен! – вскричал Джемс Старр. – Что ты хочешь сказать, мой милый?

– Ничего, ничего… мистер Старр, – уклончиво ответил Гарри, взгляд которого, сделавшийся серьезным, казалось, хотел проникнуть внутрь этих толстых стен. – Будем продолжать наш путь. Держитесь за меня, пожалуйста, и не оступитесь.

– Хорошо, Гарри!

И оба они пошли дальше. Гарри все время смотрел вперед, стараясь направить свет своей лампы в самую глубь галереи.

– Скоро мы придем? – спросил инженер.

– Минут через десять.

– Прекрасно.

– Но, – пробормотал Гарри, – это очень странно! Со мной такое в первый раз случается. Нужно же было, чтобы этот камень упал как раз в тот момент, когда мы проходили!..

– Это просто случай, Гарри!

– Случай!.. – ответил молодой человек, недоверчиво покачивая головой. – Да… случай…

Гарри остановился. Он прислушивался.

– Что там такое, Гарри? – спросил инженер.

– Мне показалось, что кто-то идет позади нас, – ответил молодой углекоп, внимательно прислушиваясь.

Потом он прибавил:

– Нет, я ошибся. Крепче опирайтесь на мою руку, мистер Старр! Представьте, что это трость…

– Прочная трость, Гарри, – смеясь, ответил Джемс Старр. – Лучшей я не знаю!

Потом они молча продолжали свой путь по мрачной галерее.

Часто Гарри, очевидно, чем-то озабоченный, оборачивался, словно стараясь уловить где-нибудь в отдалении шум или подметить мерцание огонька.

Но и впереди, и позади были лишь угрюмая тишина и мрак.

Глава 5

Семейство Фордов

Через 10 минут Джемс Старр и Гарри вышли наконец из галереи.

Молодой углекоп и его спутник очутились на лужайке, если только так можно назвать обширную и мрачную рытвину. Эта рытвина, однако, не была совсем уж лишена дневного света. Несколько солнечных лучей доходили до нее через отверстие одной оставленной шахты. Таким же путем достигали сюда и струи свежего воздуха.

Итак, немного воздуха и света проникало на лужайку через толстый слой шифера.

Вот тут-то, в подземном жилище, в котором во время эксплуатации копей работали гигантские машины, и жил уже 10 лет Симон Форд со своей семьей.

Старый углекоп любил называть свое скромное жилище громким именем «коттедж». Обладая довольно порядочным состоянием, приобретенным ценой долгой трудовой жизни, Симон Форд мог бы жить в любом городе королевства, под яркими лучами солнца и посреди деревьев; но ни его семья, ни он не хотели покидать копи, где они были так счастливы, благодаря сходству своих понятий и вкусов. Да! Им нравился этот коттедж, находившийся под землей на расстоянии почти 1 500 футов от ее поверхности. Жизнь в нем имела уже то преимущество, что здесь нечего было опасаться прихода агентов государственной казны, обязанных взимать земельные налоги!

В эту эпоху Симону Форду, бывшему старосте углекопов копи Дошар, исполнилось уже 65 лет. По своему высокому росту и крепкому сложению он выдавался среди жителей даже этого кантона, который доставлял самых видных солдат в полки горных шотландцев.

Симон Форд происходил из старинной семьи углекопов и вел свою генеалогию с того самого времени, когда началась эксплуатация угольных копей в Шотландии.

Не вдаваясь в археологические исследования о том, знали ли каменный уголь греки и римляне, пользовались ли им до начала христианской эры китайцы и действительно ли он получил свое французское название (la houille) от имени Гульо (Houillos), который жил в Бельгии в XII столетии, можно считать достоверным, что впервые правильная разработка угля началась в Великобритании. Уже в XI столетии Вильгельм Завоеватель разделил между своими рыцарями весь доход с залежей Ньюкасла. В XIII столетии Генрих III дал кому-то право эксплуатировать залежи «морского угля», как его тогда называли. Наконец, к концу того же самого столетия упоминается о залежах в Шотландии и Уэльсе.

Именно около этого времени предки Симона Форда стали углекопами, и данное звание переходило потом в их роде от отца к сыну. Они были простыми рабочими и, как каторжники, трудились над добыванием из земли драгоценного топлива. Существует даже мнение, что все углекопы той эпохи, равно как и солевары, стали настоящими рабами. Действительно, даже в XVIII столетии это мнение было до такой степени распространено в Шотландии, что во время войны претендента серьезно опасались, как бы 20 000 углекопов Ньюкасла не подняли оружие с целью завоевать себе свободу, которой они, по общему мнению, не имели.

Но как бы там ни было, а Симон Форд гордился тем, что принадлежал к древнему роду шотландских углекопов. Он работал там же, где и его предки применяли кирку, лом и заступ. В 30 лет он стал старостой копи Дошар, самой значительной из копей Аберфойла. Он страстно любил свое ремесло и в течение долгих лет старательно исполнял свои обязанности. Он страдал, видя, как угля в копях становится все меньше и меньше, и с ужасом ожидал наступления того грозного часа, когда уголь из Аберфойла совсем исчезнет.

Он ревностно стал искать новые залежи угля во всех копях Аберфойла, которые под землей соединялись друг с другом. Несколько таких слоев ему удалось открыть в последние годы эксплуатации. Им руководил удивительный инстинкт углекопа, и инженер Джемс Старр высоко ценил Форда. Можно сказать, что старый рабочий с такой же точностью определял, где находятся залежи угля в копях, с какой гидроскоп указывает источники воды, скрытые в земле.

Но наступил наконец момент, когда драгоценного ископаемого совсем не стало в копях. Новые изыскания не привели ни к каким результатам. Было очевидно, что залежи истощились, эксплуатация кончилась. Углекопы удалились.

И поверили они? Большинство из них ушло в отчаянии. Всякий, кто знает, что человек, в сущности, любит свой труд, не удивится этому. Симон Форд, бесспорно, пострадал больше всех. Он являлся типичным углекопом, существование которого было неразрывно связано с существованием копи. Со дня рождения он жил в ней и не захотел из нее удалиться по прекращении работ. Итак, он остался. Гарри, его сын, заботился о снабжении провиантом подземного жилища; что же касается его самого, то в течение 10 лет он едва ли больше 10 раз был на поверхности земли.

– Идти туда наверх! К чему? – говорил он обычно и не выходил из своего черного жилища.

Здесь не случалось резких перемен температуры, и старый углекоп не знал ни летнего зноя, ни зимних холодов. Его семья имела отличное здоровье. Чего ж ему надо было больше?

Но, в сущности, он глубоко страдал. Ему было жаль оживления, движения, царившего в копи во время работ; ему было жаль всей прежней жизни. В голове его крепко засела одна неотвязная мысль.

– Нет, нет! Копь не может быть истощена! – все повторял он.

И плохо пришлось бы тому, кто в присутствии Симона Форда усомнился бы в том, что копи старого Аберфойла снова заживут былой жизнью! Старого углекопа не покидала надежда на то, что он откроет когда-нибудь новые залежи угля, которые возвратят копям их блестящее прошлое. Да! Если бы понадобилось, он с величайшим удовольствием снова взял бы кирку углекопа, и его старые, но еще крепкие руки опять стали бы рубить скалы. И вот каждый день он то один, то в сопровождении сына отправлялся на свои поиски в эти мрачные галереи и каждый день возвращался в коттедж усталым, но все еще не потерявшим надежды.

Достойной женой Симона Форда была Мэдж, высокая и сильная старуха. Мэдж, как и ее муж, не хотела оставлять копи Дошар. Она разделяла все его надежды и желания. Она постоянно поддерживала его мужество.

– Ты прав, Симон! – говорила она ему. – Аберфойл не умер, а только спит!

Мэдж точно так же не любила уходить из темного коттеджа на землю, и они все втроем вели счастливую, уединенную жизнь.

Вот к каким людям пришел Джемс Старр.

Инженера ждали. Симон Форд стоял у двери, и лишь только заметил лампу Гарри, как тотчас же поспешил навстречу бывшему директору копей.

– Добро пожаловать, мистер Джемс! – закричал он ему, и его голос громко зазвучал под сводами галерей. – Добро пожаловать в коттедж старого углекопа! Дом Фордов по-прежнему гостеприимен, хотя и находится под землей на расстоянии 1 500 футов.

– Как поживаете, мой добрый Симон? – спросил Джемс Старр, пожимая руку, протянутую ему хозяином.

– Прекрасно, мистер Старр! Да и как же может быть иначе, когда мы здесь защищены от всех резких перемен погоды? Ваши леди, которые каждое лето отправляются подышать воздухом в Нью-Хейвен или в Портобелло[5], сделали бы гораздо лучше, если бы пожили несколько месяцев в копях Аберфойла! Здесь они, по крайней мере, не простудились бы, от чего не убережешься на сырых улицах вашей старой столицы.

– Вполне с вами согласен, Симон, – ответил Джемс Старр, радуясь тому, что нашел углекопа таким, каким он был прежде. – Признаться, я частенько себя спрашиваю, почему не ухожу из своего дома на Кэнонгейт, чтобы поселиться в каком-нибудь коттедже по соседству с вами.

– Если хотите, мистер Старр, то… я знаю одного из ваших бывших углекопов, который будет очень рад жить рядом с вами.

– Ну, как здоровье Мэдж? – спросил инженер.

– Старуха еще здоровее, чем я, если только это возможно! – ответил Симон Форд. – Она будет очень рада видеть вас у нас за столом. Я думаю, что она превзойдет себя, чтобы только хорошенько угостить вас.

– Увидим, Симон, увидим! – сказал инженер, который после долгой ходьбы был не прочь отведать хорошего завтрака.

– Вы не хотите поесть, мистер Старр?

– Очень даже хочу. Аппетит у меня разыгрался. И потом такая скверная погода!..

– А! Там наверху ведь дождь! – заметил Симон Форд.

– Да, Симон! И Форт разбушевался, как море!

– Ну вот видите, мистер Джемс! А здесь никогда не бывает дождя! Впрочем, к чему я вам это говорю? Вы сами знаете все не хуже меня! Вы в коттедже. Это – самое главное, и еще раз скажу: добро пожаловать!

Симон Форд, сопровождаемый Гарри, ввел Джемса Старра в свое жилище. Старр очутился посреди большой комнаты, освещенной несколькими лампами, одна из которых оказалась висящей.

На столе, накрытом чистой скатертью, было уже все готово для завтрака; вокруг стола стояли четыре стула, обитых кожей.

– Здравствуйте, Мэдж! – сказал инженер.

– Здравствуйте, мистер Джемс! – ответила шотландка, которая поднялась со стула, чтобы поздороваться с гостем.

– Я с удовольствием вас вижу, Мэдж!

– Всегда приятно, мистер Джемс, видеть тех, кому оказывал только добро.

– Ну, жена, суп на столе, – перебил тут Симон Форд, – и ни к чему заставлять мистера Джемса ждать. У господина инженера аппетит сейчас, как у углекопа, и нам приятно будет показать, что наш мальчик не заставляет нас голодать в коттедже. Кстати, Гарри, – добавил старый рабочий, обращаясь к сыну, – Жак Риан приходил к тебе сегодня.

– Я знаю, отец! Мы встретили его в шахте Яроу.

– Это прекрасный и веселый товарищ, – сказал Симон Форд. – Но мне кажется, ему нравится там, наверху! Значит, у него нет настоящей крови углекопа в жилах. Прошу за стол, мистер Джемс; завтракать надо хорошенько, потому что обедать нам сегодня не придется, да и ужинать будем довольно поздно.

Но прежде, чем сесть за стол, инженер обратился к своему хозяину со следующими словами:

– Да, Симон… Вы ведь желаете, чтобы я поел с аппетитом?

– Вы окажете нам этим величайшую честь, мистер Джемс, – ответил Симон Форд.

– Прекрасно, но для этого нужно отбросить всякие заботы… Вот почему я теперь же хотел бы предложить вам два вопроса.

– Пожалуйста, мистер Джемс.

– В вашем письме вы говорите, что сделаете мне интересное сообщение?

– Оно на самом деле интересно.

– Для вас?..

– Для вас и для меня, мистер Джемс. Но я хотел бы сообщить вам это после завтрака и на самом месте, а то, пожалуй, вы мне не поверите.

– Симон, – заметил инженер, – посмотрите мне… прямо в глаза. Интересное сообщение?.. Да?.. Хорошо! Я не спрашиваю вас больше об этом, – добавил он, как будто бы во взгляде старого углекопа он прочел ответ, на который надеялся.

– А второй вопрос? – спросил хозяин.

– Вы знаете, Симон, кто мне написал это? – ответил инженер, показывая анонимное письмо, что он получил.

Симон Форд взял письмо и с большим вниманием прочитал его.

Потом он подал его своему сыну.

– Ты знаешь эту руку? – поинтересовался он.

– Нет, отец! – ответил Гарри.

– И на этом письме тоже был штемпель почтового отделения в Аберфойле? – спросил Симон Форд у инженера.

– Да, как и на вашем, – сказал Джемс Старр.

– Что ты думаешь обо всем этом, Гарри? – произнес Симон Форд, лоб которого несколько нахмурился.

– Я думаю, отец, – ответил Гарри, – что кому-то нужно было помешать тому, чтобы мистер Джемс Старр к нам приехал.

– Но кому же это? – вскричал старый углекоп. – Кто мог разгадать самые сокровенные мои мысли?

И Симон Форд впал в задумчивость, из которой его вскоре вывел голос Мэдж.

– Сядемте, мистер Старр, – сказала она. – Суп остынет. Не будем больше думать об этом письме!

Все последовали ее приглашению и заняли свои места за столом. Джемс Старр сел напротив Мэдж, отец и сын – друг против друга.

Завтрак в шотландском вкусе был очень хорош. Сначала ели hotchpotch – суп, в котором мясо плавало посреди великолепного бульона. По словам Симона, его жена не знала соперниц в искусстве приготовления hotchpotch’а.

Впрочем, то же самое можно было сказать и относительно следующего блюда, рагу из курицы, которое заслуживало одних лишь похвал.

Все запивалось превосходным элем, купленным в одной из лучших пивоварен Эдинбурга.

Но главное блюдо оказалось еще впереди. Это был хаггис, национальный пудинг, который готовят из мяса и ячменной муки. Замечательное блюдо, внушившее поэту Бернсу одну из его лучших од, имело участь всего прекрасного на этом свете: оно исчезло, как мечта.

Гость чистосердечно поблагодарил Мэдж.

Завтрак закончился десертом, состоявшим из сыра и отлично приготовленного пирожного из овсяной муки. Десерт запили отличной наливкой, которой было 25 лет, то есть ровно столько же, сколько Гарри.

За столом сидели больше часа. Джемс Старр и Симон Форд не только досыта наелись, но и досыта наговорились, главным образом о прошлом старых копей Аберфойла.

Что касается Гарри, то он все время молчал. Два раза он выходил из-за стола и даже из дома. Было очевидно, что случай с камнем внушал ему некоторое беспокойство, и он хотел немного покараулить около коттеджа. Анонимное письмо только усилило его тревогу.

Когда он в первый раз вышел таким образом из дома, инженер сказал Симону Форду и Мэдж:

– А славный у вас мальчик, друзья мои!

– Да, мистер Джемс, он очень добрый и послушный сын! – с живостью ответил старый углекоп.

– Нравится ему с вами в коттедже?

– Да, он нас не оставляет.

– А вы не думаете его женить?

– Женить Гарри! – вскричал Симон Форд. – Да на ком? На девушке сверху, с земли, которая будет любить балы да танцы, которая предпочтет свой клан нашим копям! Гарри сам этого не захочет!

– Симон, – возразила Мэдж, – ты, однако, не потребуешь, чтобы наш Гарри никогда не женился…

– Конечно нет, – ответил старый углекоп, – но это не так настоятельно! Кто знает, может быть, мы и найдем ему…

Гарри вернулся в этот момент, и Симон Форд замолчал. Когда Мэдж поднялась из-за стола, все последовали ее примеру и потом присели на минуточку у дверей коттеджа.

– Ну, Симон, – сказал инженер, – я слушаю!

– Мистер Джемс, – ответил Симон Форд, – тут дело не в ваших ушах, а в ваших ногах. Вы отдохнули с дороги?

– И отдохнул, и подкрепил свои силы, Симон. Теперь я готов сопровождать вас всюду, куда хотите.

– Гарри, – сказал Симон Форд, обращаясь к сыну, – зажги наши предохранительные лампы.

– Вы берете предохранительные лампы! – вскричал Джемс Старр. Его сильно изумило это, так как нельзя было опасаться взрыва газа в копи, совершенно лишенной каменного угля.

– Да, мистер Джемс, мы берем их… из предосторожности!

– В таком случае, мой добрый Симон, уж не надеть ли и мне одежду углекопа?

– Ну, этому-то еще не время, мистер Джемс, еще не время! – ответил старый землекоп, и глаза его как-то странно сверкнули.

Гарри, который ушел в коттедж, почти тотчас же вернулся оттуда, неся три предохранительных лампы.

Одну из них Гарри отдал инженеру, другую – своему отцу, а третью оставил у себя в левой руке; в правую же руку он взял длинную палку.

– Так в путь! – сказал Симон Форд, взяв кирку, находившуюся у дверей коттеджа.

– Так в путь! – повторил инженер. – До свидания, Мэдж!