Читать онлайн Пани Зофья. Вы всё перепутали бесплатно

Komórki się pani pomyliły

Copyright © by Jacek Galiński, 2019

Copyright © by Grupa Wydawnicza Foksal, 2019

© Мария Крисань, перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2023

* * *

Глава 1

Жизнь – она как глупый сон. Мучает жутко, но, по крайней мере, когда-нибудь заканчивается. Обычно до того, как поймешь, в чем дело. В тот день было именно так.

Хенрик стоял передо мной на коленях с большим букетом роз в одной руке и огромной коробкой конфет в другой. Он что-то объяснял, извинялся, говорил, что пытался, хотел, сожалеет. Я слушала, но не могла сосредоточиться на его словах. Что-то отвлекало меня. Сначала я не понимала, что именно. Позже сообразила. Почему-то он тряс меня за руку.

– Ты зачем меня трясешь? – спросила я.

– Пора принимать лекарство, – ответил он мне женским голосом.

Я широко раскрыла глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спросила женщина в белом халате.

– Это еще что за вопрос? – возмущенно бросила я в ответ. – Как я должна себя чувствовать? Вы знаете, через что мне пришлось пройти? Ведь меня ограбили, затем безосновательно обвинили в убийстве соседа, который, как казалось, был несомненным виновником этой кражи, а когда из-за бездарных действий полиции мне пришлось самой выслеживать бандитов, меня похитили и держали в гнуснейших условиях.

– Удивительная история, – сказала женщина.

– Просто чтобы вы знали. Все это правда.

– И у вас получилось раскрыть это дело? Вы выследили бандитов?

– Конечно. – Я пожала плечами. – Почему у меня должно было не получиться? Я добралась до самой вершины этой пирамиды и встретилась лицом к лицу с главарем банды!

– Должно быть, это было отвратительно. Встреча с таким ужасным и жалким бандитом.

С минуту я глядела на нее.

– А вы любопытная. Явно считаете своего сына лучше всех?

Она заученно улыбнулась. Еще раз напомнила о лекарствах и удалилась.

Утреннее солнце било мне в глаза, в воздухе пахло свежим моющим средством. Я села на удобной кровати и потянулась.

Прежде чем заняться чем-либо, я должна была сделать то, что делает почти каждая женщина моего возраста, – в очередной раз попытаться дозвониться своему собственному ребенку.

Давно бы лишила его наследства, если бы не слова, сказанные им при нашей последней встрече. Он нашел Хенрика. Больше он ничего не объяснил. Он сказал, что спешит и перезвонит мне. Черт бы побрал этих мужиков! С самого утра умеют испортить настроение!

Я заглянула в свой сотовый. Он не перезванивал. Я позвонила ему. Он не ответил.

Ест с телефоном, в туалет ходит с телефоном, спит с телефоном, а как мать звонит, он не слышит!

Оставалось попробовать дозвониться через пятнадцать минут.

Моя соседка все еще спала, завернувшись в одеяло с головой. Я была рада, что живу не одна. Мне нужно было общество, потому что это давало мне возможность наслаждаться тем, как я выгляжу по сравнению с другими. Я тихонько встала, сунула ноги в мягкие тапочки и метнулась через тамбур к санузлу. Я не хотела, чтобы соседка проснулась и обогнала меня на пути в ванную. Никакого злого умысла. Она казалась немного замкнутой, поэтому я предположила, что она предпочтет быть второй.

В ванной все по высшему разряду. Горячая вода без ограничений и в любое время. Включаю кран, и вода не становится ржавой ни на секунду. Сразу идет чистая. Не знаю, как им это удалось, но наверняка это все новые «технологии». Иногда я удивлялась, как такой огромный центр со всем этим справляется. К счастью, мне не нужно было забивать себе этим голову. Для этого у центра были разные директора и очень большой штат сотрудников, единственной задачей которых было сделать все, чтобы мы чувствовали себя максимально комфортно.

Я набросила халат, потому что приближалось время завтрака. Мне полагалась доставка еды в палату, но, вероятно, по ошибке мне назначили диетический стол для худеющих, а я хотела нормально позавтракать. Обычно я ела в ресторане на первом этаже. На курорте это норма – можно поесть в любое время и в любом месте. Кто бывал там, тот знает.

Я вышла из комнаты и проследовала по коридору, ступая медленно, как будто тяжело, и шаркая тапочками. Здесь все так ходят. Именно так медленно и спокойно передвигаются счастливые и расслабленные люди. В конце коридора, за стеклянной дверью, находился шкафчик и гардероб. Я взяла белый халат, который требовалось носить в этой части комплекса. В тот день их было всего два. Один большой, мужской, с местом для живота. Другой облегающий, с драными рукавами, зато подчеркивал стройную фигуру.

Правда, я с трудом шевелила руками, но все равно была довольна.

Лифт находился на другом конце коридора. Прямо, через еще одни стеклянные двери, и я на месте.

Здесь было уютно, немноголюдно. Кофеварка, чай и самое главное – полный холодильник. За одним столиком сидели всего двое ужасно сонных мужчин в халатах вроде моего. Они обсуждали ночное дежурство. Усталые, немытые и опустошенные. Могли бы как-то лучше за собой ухаживать, что ли, но что мне за дело. Потягивали кофе и щелкали кнопками своих телефонов.

Сегодня я обнаружила в холодильнике несколько емкостей с салатами, которые меня совершенно не интересовали.

Спагетти и два готовых блюда, которые я уже пробовала и которые мне не понравились, я отложила. Мне гораздо больше нравились упакованные вручную с особой тщательностью наборы, каждый из которых был в оригинальной упаковке. Некоторые дамы, готовящие такие ланчи, были настолько увлечены, что даже давали им имена и фамилии. А иногда даже указывали научную степень. Мне это очень понравилось. Вчера, например, я съела котлету с картофелем под названием «Профессор Збигнев Ковальский» с милой запиской: «Приятного аппетита, дорогой!» Это было восхитительно.

Я достала бутерброд, завернутый в бумагу. Этот всегда с паштетом. Оба врача посмотрели на меня. Я долго выбирала, потому что не собиралась есть непонятно что.

– Разве это не твой бутерброд? – спросил один у другого.

Тот пристально посмотрел.

– Да, – ответил он.

– Вы, наверное, шутите! – возмутилась я. – Но я могу поделиться.

– Нахалка.

– Коновал!

Невоспитанные люди испортили мне удовольствие от пребывания в этом месте. Я взяла только что налитую кружку чая и вышла. Предпочла позавтракать у себя.

Я шла медленно, чтобы не расплескать кипяток. Все пробегали мимо, и если надо было к кому-то обратиться, то обращались ко мне: «А можно вас спросить», «А не могли бы вы подсказать», – хотя ведь было очевидно, что я занята. Сначала меня раздражало, что люди, работающие здесь, не очень-то самостоятельны – они постоянно просили о помощи, а мои медицинские знания не выходили за рамки домашней терапии, но я гордилась тем, что молодые врачи видели во мне наставника. Они явно не разбирались в своей работе, но хотя бы разбирались в людях. Я помогала им советом, как могла, исходя из принципа, записанного кем-то в туалете:

Когда я вошла к себе, настроение мое приятным образом изменилось. Толстая санитарка, с которой я раньше не очень ладила, явно изменила свое отношение ко мне. Я застала ее за сменой белья на моей кровати. Какой приятный сюрприз.

– Это очень мило, – обратилась я к ней. – Я прошу прощения за свои замечания по поводу вашего лишнего веса и общего вида. Не все должны выглядеть как супермодели. Есть много женщин, которые добиваются успеха, несмотря на то что выглядят не лучшим образом.

Санитарка посмотрела на меня так, словно извинения не произвели на нее никакого впечатления. Вытаращив глаза, она размашистым движением руки свернула постельное белье.

– Собирайте свои вещи поскорее, – сказала она, наклоняясь над кроватью.

– О чем это вы опять? – спросила я удивленно. – Вы срываете зло на мне, а я не виновата в том, что вы выглядите так, как выглядите.

– Вас выписывают, – ответила она, направляясь к двери. – Наконец-то.

– Это невозможно. Ведь я серьезно больна. Недавно я упала в обморок в коридоре. Все это видели.

– Этажом выше всему отделению сделали клизмы.

– Что в этом странного? Это обычная процедура.

– В клинике по лечению бесплодия?

– Я не понимаю, зачем вы мне это говорите.

– Кто-то видел вас, а у лифтов ведется видеонаблюдение. Советую поскорее собраться. – Она многозначительно посмотрела на меня.

Но я ведь только хотела помочь.

– Мне здесь никогда не нравилось! – объявила я, чтобы испортить ей удовольствие.

Но, по правде говоря, мой мир рухнул. Минуту я не могла собраться с мыслями. Все было так хорошо, и в мгновение ока какая-то завистливая санитарка разрушила все, что я с таким трудом создала.

– Уходите? – спросила моя соседка.

– Очевидно.

– Где же теперь брать еду?

Эта, как обычно, думала только о себе. Вот такой она была. Еще она завидовала моей кровати у окна из-за вида. А там было на что полюбоваться. Мусорные контейнеры были переполнены. Мусоровоз еще не приехал, и мешки постепенно выпадали на землю. Есть что-то особенное в работе этой машины. Все это знают. Часто по пути на работу я заставала Хенрика с нашим сыном стоящими у ворот и пялящимися на мусоровоз. Он объяснял, что не может отказать ребенку, но было видно, что и ему интересно, а может, даже интереснее, чем ребенку. Что-то притягивает мужчин к большим работающим машинам – мопедам, автомобилям, танкам, самолетам, кораблям. При этом им совершенно неинтересны маленькие машины – духовка, стиральная машина, пылесос, утюг.

Мне было жаль покидать это место. Не нужно было думать о том, что съесть и где это взять. Я не ходила по магазинам, не готовила. Постельное белье мне время от времени меняли, в телевизоре было несколько десятков каналов. По крайней мере, так мне сказали, потому что я не смогла его включить. К нему прилагались три пульта, все разные, и нужно было нажимать на кнопки в правильном порядке. Сложно сказать, кому пришло в голову так все устроить.

Мое пребывание в больнице обеспечивали налогоплательщики. Единственное, что нужно было делать, – это преодолевать свою застенчивость и открыто говорить о том, что у меня болит. Молодые врачи, которым нужны были оригинальные темы для кандидатских диссертаций, были в восторге от моего состояния здоровья. Они назначали анализы и наблюдали за мной. Мне ничего не стоило найти новый недуг, ведь меня едва спасли, и у меня болело почти все. Я даже не упомянула о своем бедре. Операция должна была состояться через десять дней, и такой короткий срок был совершенно неслыханным в стране, где молодые люди умирают после нескольких часов, проведенных в приемном покое.

Я собрала тележку и отправилась в путь. Хлопнула дверью, чтобы никто не подумал, что мне очень хотелось остаться в этой пропащей больнице.

Я могла примириться со всем, кроме одного – моей соседке достанется полагающаяся мне порция желе, которое в тот день ожидалось на полдник. Больше жалеть было не о чем. Кровать была жесткой, простыни воняли, вода была прохладной, и надо было изворачиваться, чтобы не умереть от голода. Телевизор не работал, а соседка храпела всю ночь напролет. Пользы от ее присутствия для меня никакой не было.

Такова наша служба здравоохранения, но с этим ничего нельзя поделать. Для начала налогоплательщики должны перестать быть такими скупыми. Они не понимают, что их налоги идут на оплату услуг здравоохранения, образования, полиции, администрации и армии. Очень многие люди пользуются этими деньгами. Не только семьи и любовницы министров, а те, кто в этом действительно нуждается.

Я остановилась посреди коридора. Люди шли мимо меня. Я хотела идти дальше, но не знала куда. Мне придется вернуться домой. К прежней нищете, которая настала с тех пор, как Хенрик вышел из дома и не вернулся. Когда-то было лучше. Работая учительницей, я жила неплохо. Крайне редко бывали такие дни, когда мне нечего было есть.

Толстая санитарка была права. В палату, где я лежала, влетело несколько взволнованных людей. Еще быстрее они выскочили из нее. Осмотрелись, разделились на две группы и разошлись в разные стороны, оглядываясь по сторонам.

Сразу было видно, что они о чем-то спорят, а я таких не любила. Я решила нанести внезапный визит врачу Маевской. К счастью, система здравоохранения в Польше устроена так хитроумно, что врачам приходится работать на нескольких ставках. Часто в разных больницах.

Я направилась к ее кабинету.

Врач Леокадия Маевская была демоном с золотистыми вьющимися волосами. Я боялась ее больше, чем самой операции, но время от времени приходила к ней, чтобы проверить свой номер в очереди и дать понять, что все остается в силе, поскольку я еще жива. Столько людей умирает, так и не дождавшись своей очереди.

Недавно один молодой человек, рискуя своим здоровьем и, возможно, даже жизнью, повлиял на Маевскую, чтобы ускорить дату моей операции на бедре. Ему удалось сократить время ожидания с нескольких лет до двух недель, что удивительным образом сделало возможным тот факт, что я доживу до операции. Зато он, выйдя от нее, выглядел так, словно поужинал с вождем каннибалов.

Я ворвалась в кабинет в тот момент, когда группа преследователей, состоящая из врача, администратора и охранника, почти настигла меня. Я ожидала, что с Маевской мне придется нелегко, но вышло иначе.

– Что случилось? – спросила я ее, сжавшуюся в комочек на стуле в углу комнаты.

– А вам какое дело? – ответила она, сморкаясь в носовой платок.

– Меня это немного волнует, потому что, если вы собираетесь оперировать меня через десять дней, я бы хотела, чтобы мой врач не был на антидепрессантах. В конце концов, это самое важное для меня. Я уже четыре года жду.

– Через десять дней, – повторила она.

– И ни днем больше. Я дождалась. Я не перехожу на красный свет, не хожу в солярий, не пью, не курю и не ем. Я проявила упорство и дожила до этого.

– Так это вы привели сюда этого козла. Он соблазнил меня! – Она повысила голос.

– Соблазнил? – спросила я удивленно. – Говорил, что хотел сбежать, но вы заперли дверь.

– Какая же вы мелочная. Допустим. Он спровоцировал меня. Ему не следовало так вызывающе одеваться. Брюки в тон и облегающая рубашка. Он должен был это предусмотреть. В любом случае это ваша вина!

Ой, возможно, лучше было не приходить. Теперь она может восстановить прежнюю дату или назначить еще более дальнюю. И тогда это уже будет не операция, а вскрытие.

– Но что произошло? Дорогуша… – заговорила я ласково и с теплотой, взяв ее за руку. – Что тебе сделал этот козел? Этот негодяй?

И тут из монстра с испепеляющим взглядом она превратилась в маленькую растерянную девочку, беспомощно прижавшуюся ко мне.

– Я была так добра к нему, – сказала она, стараясь не расплакаться. – Я не могу поверить, что больше не увижу его.

– Он умер? – испуганно спросила я.

Он пережил встречу со мной, с бейсбольной битой тоже, но у него явно было слабое место. Эта любовь оказалась для него слишком сильной.

– Нет, совсем нет, – ответила Маевская. – Это я бы ему простила.

– Вы были так добры к нему. Козел этого не оценил! Вот такие они, эти мужчины! И вы были так добры к нему… так добры… Я знаю, где он живет! – Я неожиданно обрадовалась. – Я была у него дома.

– В его квартире?! – возмутилась врач.

– Нет, ничего подобного. Он держал меня в основном в подвале.

– В подвале? Я думала, вы друзья.

– Это трудно объяснить. Мы очень быстро прошли все стадии взаимоотношений: от похищения и угроз убить до использования одних и тех же туалетных принадлежностей и совместного просмотра порно.

Она села.

– Вот он такой. Такой мужественный и в то же время такой чувствительный.

– Олицетворение мужественности и чувствительности.

– Полиция вытащила его с больничной койки в четыре часа утра в одних трусах.

– Возможно, без завтрака.

– У нас даже не было времени попрощаться. Я имею в виду, мы попрощались один раз, но что такое один раз?!

– Да, верно, что такое один раз? Просто ничего.

Она подошла к окну. Она была убита горем. От нее осталась тень того человека, которого я знала. Я бы предпочла, чтобы операцию на моем бедре делал человек, не страдающий депрессией.

– Он был идеален для меня. Вы понимаете?

– Конечно я понимаю. Отчего же не понять, доктор?

Я сосредоточенно смотрела на нее, пытаясь понять, что она имеет в виду.

– Он подходил мне во всех отношениях.

– Да, да, именно так. Во всех отношениях.

– И знаете… Мне стыдно сказать…

– Да, да, стыдно, стыдно. Нет, ну как же стыдно? Говорите смело!

Подготовка к операции уступила место пикантной истории врача, которая чуть не прибила мужчину, когда он пришел к ней по моей просьбе назначить более раннюю дату моей операции.

– Любая женщина требует от мужчины многого, – начала Маевская. – Но у него было то, что так важно для меня.

– Деньги!

– Ну знаете!

– Он был красив! Высок! Силен!

– Как это мелочно.

– Черт. Я знаю, конечно. В постели был хорош.

– Вы ничего не смыслите в мужчинах.

– Я ничего не смыслю в мужчинах?!

Я аж села. Уж в ком, в ком, а в мужчинах я разбираюсь. Я знала двоих. Одного я родила, и через сорок лет он даже не помнил о моем дне рождения, а другой был еще лучше – двадцать лет назад он вышел из дома за сигаретами и больше не вернулся. Так в ком я должна была разбираться, как не в мужчинах?

– Он всегда убирал за собой ванную! – Маевская наконец раскрылась.

– О, это. Тогда конечно. Вылетело у меня из головы. Действительно. Я думала, вы что-то еще имели в виду. Это так очевидно.

Действительно, ей попался исключительный человек. Убирался в ванной. Неординарная личность. Мои двое хорошо, если со стульчаком не промахивались.

– Я шучу, черт возьми! – Маевская расстроилась. – Он отвечал мне в интеллектуальном плане!

– Имеется в виду, что был умным? – Я удивилась. – Честно говоря, я не заметила.

– Что вы такое говорите? – сказала она, глядя в окно. – Он не усложнял жизнь. Он принимал ее такой, какая она есть. Он не пытался спасти мир, не беспокоился о глобальном потеплении, об американо-китайских отношениях, дефиците бюджета или урезании расходов на культуру. Мне этого хватает каждый день. Он заключал меня в свои сильные объятия! И брал меня так…

– Вы имеете в виду: он был просто глуп? – спросила я растерянно.

– Можно сказать и так, – ответила она, несколько смутившись.

Вдруг она посмотрела на меня, и ее глаза загорелись.

– Это ваша вина, – сказала она. – Поэтому вы должны помочь мне.

– Это будет довольно трудно.

– Вы не знаете, что такое любовь!

– Нет, дорогая. Я знаю, что такое любовь. Иначе я бы убила своих двоих при первой же возможности. На следующий день после свадьбы и на следующий день после родов.

– Ваши показания уличают его. Вы пойдете в полицию и откажетесь от своих слов.

– Но о чем вы говорите? Как я это должна сделать?

– Я прооперирую вас еще раньше. Я перенесу кого-нибудь на более поздний срок.

– Еще раньше?!

Она полезла в ящик стола, пролистала какие-то документы и достала пожелтевший от старости лист бумаги.

– Вы не можете этого сделать. Это важный документ, – возразила я. – Люди ждут месяцами, годами…

– Да какой важный? Мы все равно не сможем прооперировать всех. Нет ни специалистов, ни оборудования, ни контракта с Национальным фондом здравоохранения. Разве вы не знали? Что будет более несправедливо: попасть на операцию из начала списка, из середины или с конца?

Я стукнула кулаком по больничному шкафчику так, что лежавшие в нем инструменты зазвенели.

– Через четыре дня? – предложила Маевская.

– Это несправедливо. Я не согласна! Это отвратительно!

– Через три дня?

– Завтра!

Врач внимательно посмотрела на меня. Прошлась по кабинету. Остановилась и снова посмотрела на меня:

– Хорошо! Я как-нибудь уговорю главврача. – Она размашистым движением вычеркнула что-то на пожелтевшем листе бумаги. – Я уже записываю, – сказала она, вписав мое имя и фамилию вместо того, кому не повезло.

– Зофья Вильконьская, – повторила я, чтобы убедиться, что она не ошиблась.

– Сделано. Но если вы не сдержите свое слово… то я бы не хотела оказаться на вашем месте!

Я должна была поблагодарить, но все произошло так быстро и было так невероятно, что я боялась, вдруг это окажется неправдой. Я убежала, чтобы Маевская не передумала или чтобы я не сказала что-то необдуманное, хотя такого со мной никогда не случалось.

Как я могла сдержать слово, данное Маевской? Она должна понимать, что в обмен на излечение бедра я пообещаю ей больше, чем председатель партии перед выборами.

Я оглядела коридор. Больные шаркали тапочками, проклиная свои недуги, медсестры были ворчливы, а врачей и след простыл. Мир выглядел нормальным. Даже бедро стало болеть немного меньше, как бы говоря, что, возможно, операция и не нужна. Но бояться было нечего. Ничего особенного. Они вскроют, подтянут то, что нужно подтянуть, что-то вставят, что-то уберут, и если человек это переживет, то будет как новенький. Снова можно будет ходить по лестнице, залезать на табуретку и в ванну. Чего же еще желать?

В прекрасном настроении я пришла в регистратуру. Здесь меня не любили. Но в этом не было ничего личного. Они никого тут не любили. Дело в том, что если бы в том месте, где человек впервые сталкивается с больницей, персонал был приятным, то тогда каждый захотел бы попасть в эту больницу. Тогда бы у них прибавилось работы, стало бы тесно и еще больше не хватало бы еды. А так было достаточно взять на работу в регистратуру нескольких грубых и ленивых людей, которые довели до совершенства искусство создания препятствий пациентам, и сразу же у многих людей возникало стойкое отвращение к посещению этой больницы. Они уходят, ищут другое место, отказываются. И все довольны. Всем это выгодно.

– Выписываюсь, – сказала я медсестрам, которые делали вид, что не замечают меня. – Спасибо за приятное пребывание.

– Подождите минутку, мы проверим, готова ли ваша выписка, – ответила медсестра. – Но я могу сразу сказать, что это займет какое-то время, потому что программа зависла. Мы тоже этим недовольны.

Я понимала, в чем дело, и уважительно к этому отнеслась. «Программа зависла» означало, что единственный человек, работавший в то время в регистратуре, в рабочее время выскочил в город по каким-то своим делам, а заменить его некем. Те, кто помоложе, могли отправиться на свидание с водителем скорой помощи в отделении интенсивной терапии в соседнем крыле. Я видела его несколько раз. Высокий и довольно красивый, но уж больно стриженый. Поэтому я уселась на стуле у стены и вместе с остальными стала терпеливо ждать, когда программа отвиснет.

Рядом со мной сидела мать с маленьким ребенком. Я готова поклясться, что именно этот ребенок в костюме кролика снимался в рекламе батареек, которые никогда не разряжаются. Как и в телевизоре, он бегал по кругу без остановки. Он совсем не уставал. А у меня только от одного его вида снова разболелось бедро. Черт бы его побрал.

– Малыш, иди ко мне, – сказала я с теплотой в голосе.

– Зачем? – спросил он, остановившись и подозрительно глядя на меня.

– Я дам тебе красивое красное яблоко. – Я улыбнулась и протянула к нему руки. – А если ты не любишь фрукты, то пряничный домик.

Испугавшись, он побежал к матери.

Наступили тишина и спокойствие.

Долгие часы, проведенные в приемном покое, вымотали бы кого угодно, но только не меня. Я была уставшей с момента пробуждения до момента отхода ко сну. То, что других утомляло, было для меня отдыхом. Я направилась к выходу.

Свежий воздух меня опьянил. Я долгое время не выходила на улицу. Я привыкла к некоторой больничной духоте. Медсестры редко проветривали палату, чтобы все чувствовали себя как дома.

Я направилась к трамваю, ловко пробираясь со своей тележкой между припаркованными на тротуаре машинами. К счастью, тротуар перед больницей был настолько широким, что машины на нем помещались целиком. Они не выступали на дорогу. Кое-где даже оставалось немного места для пешеходов. Я восхищалась водителями, которые, несмотря на тяжелое состояние, в котором они обычно поступали в больницу, могли самостоятельно добраться до машины и при этом так ровно ее припарковать.

Голод сжимал мой желудок. Бутерброда оказалось недостаточно. Мысль о том, что паштет мог быть вегетарианским, не давала мне покоя. Я решила поехать к торговым рядам на улице Стефана Банаха. На местном рынке кипела жизнь. К счастью, он менялся немного медленнее, чем остальная часть города. Здесь еще можно было купить хлеб, мясо, фрукты и овощи, а не только открыть счет, оформить страховку или купить кофе в бумажном стаканчике по цене суточного питания в санатории.

Мясной ларек выглядел как роскошный салон. Очередь в несколько человек. В основном пожилые дамы с тележками.

– Что для вас? – обратилась ко мне толстая продавщица в белом халате, когда подошла моя очередь.

– Этот окорок не слишком соленый? – спросила я.

– Нет, не соленый.

– Вы уверены?

– Никто не жаловался.

– Знаете ли, мне нельзя соленое.

– Наши мясные изделия не пересолены.

– Это хорошо, потому что я вот только из больницы, а вы знаете, какие эти врачи. Они соль называют «белой смертью».

– Я ем и не чувствую, чтобы было солоно.

– Тогда сто граммов, пожалуйста.

– Пожалуйста.

– Только если можно попробовать кусочек… Я должна быть осторожна. Понимаете?

– Понимаю. Конечно.

Она приложила нож к окороку.

– Чуть больше, – сказала я улыбаясь.

Она сдвинула его на миллиметр.

– Еще немного.

Она передвинула нож еще на два миллиметра, отрезала значительный кусок окорока и протянула его мне в одноразовой перчатке. Мамочки, я прямо задрожала. Давно у меня во рту не было приличного куска мяса.

– Будете брать?

– Нет, спасибо.

– Но почему? Соленый?

– Жирный.

Продавщица громко выдохнула. Когда она откладывала окорок на место, было видно, что она удивлена тому, что он жирный.

– А вот эта ветчинка? – спросила я.

– Соленая, – ответила она.

Я посмотрела на нее. Она на меня.

– А краковская колбаса?

– Сплошная соль, – иронично улыбаясь, ответила она.

Я тяжело вздохнула.

– Попрошу четыреста граммов.

– Вы уверены? Потому что она чертовски соленая, и вы сами сказали…

– Четыреста граммов, и, пожалуйста, порежьте потоньше.

– Конечно.

Она схватила колбасу, повернулась и вложила ее в ломтерезку. Кусочек за кусочком, кусочек за кусочком. Когда она нарезала половину, я поблагодарила ее и ушла. Пусть ест сама, раз жалеет клиентам.

Следующие продавцы были более вежливы, и я перекусила в рыбной лавке и пекарне, после чего продолжила свой путь. И тогда я увидела его.

– Что за дрянь вы мне продали? – обратилась я к круглолицему продавцу.

– Слушаю? – Он посмотрел на меня, высунувшись из-за своей лавки со всяким хламом.

– Да вы не слушайте, а смотрите.

Я подняла тележку и указала на дефект:

– Колесо отвалилось. Разве не видно? Еле держится. Временно подвязала.

– Мне жаль. Такое случается.

– Жаль? Вы мне обещали, что она мне будет служить вечно.

– Так сейчас говорят. Иначе никто не станет покупать.

Я посмотрела на него. Он на меня.

– Почините, – потребовала я.

– Я могу продать вам новую. Она будет служить вам… вечно.

– Почините это колесо.

– Сейчас уже не чинят. Это старая тележка. Не лучше ли купить новую?

– Вы тоже уже не так молоды. Хотели бы вы, чтобы вас заменили?

Он развел руками в знак того, что ничем не может помочь.

Ну что ж.

Я сделала несколько шагов на середину прохода и огляделась. Было довольно много людей.

– Прошу внимания! – обратилась я громко к прохожим. – Я покупаю на этом рынке уже много лет. Этот жулик продал мне тележку якобы высокого качества! Смотрите, какой у него бракованный товар!

Несколько человек обратило на меня внимание; этого было достаточно, чтобы круглолицый продавец взмок и стал нервно оглядываться по сторонам.

– Хорошо, хорошо. – Он поманил меня рукой. – Может, стоит просто поставить новый винт и затянуть его как следует?

У него не было нового винта, но он выкрутил его из другой тележки.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал он через минуту и передал мне мою тележку. – Она как новая.

– И что? Так сложно было?

Глава 2

Со временем все портится и становится хуже.

Даже трамваи теперь без ступенек. Так быстро в них садятся, только успевай. Внутри так холодно, что летом приходится надевать свитер. Но самое ужасное – они идут так плавно и гладко, что забываешь схватиться за поручни.

Трамвай резко затормозил на площади Артура Завиши, и все полетели вперед. Такое торможение случается, когда автомобиль блокирует пути, но в этот раз для самого водителя трамвая полной неожиданностью стала его собственная остановка. У меня не было времени схватиться за поручни. И, чтобы не упасть, я задрыгала ножками, точно пятидесятилетняя на вечере встреч. Я протанцевала со своей тележкой несколько шагов вперед, несколько шагов назад, пока не приземлилась на колени пожилого мужчины.

Я быстро встала. Испугалась, что испортила ему книгу, которую он читал во время поездки. Он ничего не сказал. Двери открылись, и, выходя, я снова посмотрела на него. Я видела его раньше. Он всегда сидел один и всегда с этой книгой. Глупое название: «Иметь или быть?» Это, наверное, одна из тех книг, в которых абсолютно ничего не происходит, зато исследуется банально простой вопрос: как жить? Не надо быть философом, чтобы понять: надо жить так, чтобы не умереть в одиночестве со старой, потрепанной, давно прочитанной книгой в трамвае – морозильной камере без ступенек, – раздавленным пожилой дамочкой, не успевшей ухватиться за поручни. Вот как надо жить.

Трамвай с худым читателем уехал.

Я вернулась домой по улице Паньской. Орда обезумевших велосипедистов мчалась по недавно сделанной для них дорожке. Началась охота на пешехода, который хотел бы перейти на другую сторону. Пересечение велодорожки было более рискованным, чем пересечение трамвайных путей. В лучшем случае вагоновожатый позвонил бы в свой колокольчик и погрозил пальцем. Кроме того, видя рельсы, можно предположить, откуда приедет трамвай. Велосипедисты же возникают из ниоткуда. Смотри не смотри на тротуар, а так никогда и не узнаешь, когда окажешься на священном пути велосипедистов. Они добились у города этих дорожек и ведут за них ожесточенную борьбу. Только ступи на розовую плитку, как тебя смешают с грязью, покалечат или задавят насмерть.

Несмотря на наличие собственных транспортных путей, часть велосипедистов в поисках славы заезжает на территорию, которая уже сотни лет отведена для автомобильного движения. А там кулаками не машут и никого не обзывают. Велосипедист или пешеход, который замедляет движение, то есть нарушает священные принципы пропускной способности, может быть попросту сбит. Это происходит совершенно законно, а убийство человека при таких обстоятельствах называется несчастным случаем.

Я закрыла глаза, стиснула зубы и двинулась вперед. Треньканье велосипедного звонка, крик, одно торможение и два оскорбления – удалось проскользнуть практически незамеченной. Никто меня не ударил и не плюнул в меня. Я почувствовала почти неуважение к своей персоне.

Хорошо было вернуться к родным пенатам, чтобы не утратить последние социальные связи. К счастью, время от времени меня навещали распространители товаров. Они рассказывали длинные и интересные истории. В основном касавшиеся бытовой техники: пылесосов, кастрюль и сковородок. Большую часть можно было купить.

Я добралась до улицы Медзяной. Уже издалека я заметила деревянные заборы и экскаваторы. Они снесли типографию «Дом польского слова». Видно, так будет лучше. Город прекрасно развивается. Строят нам тут Будапешт.

Из-за деревянного забора выехал грузовик. Среди обломков лежали сломанные деревянные полки, с которых мы брали иллюстрированные сказки, когда приходили сюда с сыном. Хенрик часто читал вслух. Всем это нравилось, а ему нравилось рисоваться. Он читал до тех пор, пока дети не слетались на него, как бакланы на старое дерево.

Какое-то время я стояла и смотрела на то, как строители расчищают пространство от наших воспоминаний под новые инвестиции.

Перейдя на другую сторону, я заметила, что улица странным образом опустела. Чего-то не хватало. Исчез кирпичный дом! Целиком. По адресу улица Медзяная, четыре. Казалось, что улица Медзяная лишилась передних зубов.

Я сильнее сжала ручку тележки и ускорила шаг. Мне стало плохо. Как будто началось стихийное бедствие, ураган, сносящий целые дома. Меня переполнял страх. Мир внезапно начал исчезать. Мне захотелось как можно быстрее схватиться за что-то прочное. То, что останется. Чтобы и я не исчезла. Чтобы я не исчезла в истории, в небытии, в забвении. К счастью, наш кирпичный дом еще стоял. Там я почувствовала себя лучше. Вне досягаемости черной дыры.

Мое настроение улучшилось лишь на минутку, потому что в провонявшей мочой подворотне стояла странная группа людей. Они на что-то смотрели. Я подошла.

– Кто-то умер? – спросила я молодых людей.

– Надеюсь, что нет, – ответила девушка с розовыми волосами.

Я посмотрела на них. Камуфляжная одежда, крашеные волосы, капюшоны на головах. Они выглядели подозрительно, потому что стояли в подворотне, но у них не было ни пива, ни сигарет, и они не мочились.

– Что вы здесь делаете? – спросила я.

– Мы блокируем, – сказал молодой человек.

Посмеялся надо мной, думая, что я глупая и не понимаю, что происходит. Конечно, я не знала, в чем дело, но понимала, что те, кто стоял в подворотне без какой-либо четкой цели, наверняка хотели что-то украсть. У меня был на это нюх. Я прекрасно могла вынюхать вора и не собиралась спускать им это с рук.

Не успела я что-то сказать, как раздался страшный шум.

– Они внутри! – крикнул кто-то.

Молодые люди вскочили и побежали, чуть не задев меня.

– Сзади зашли!

– Суки!

Я пошла за ними, потому что мне не нравилось, когда меня вот так оставляли, и мне было немного любопытно, что там происходит.

Они побежали через двор к парадной. К счастью, не моей. Действительно, там было два входа, но только один был открыт.

Добравшись туда, я пережила шок. Женщина с первого этажа придерживала дверь и всех приглашала внутрь.

– Входите! Заходите скорее! – нервно подгоняла она всех.

– Что это за кошмарный заговор? – спросила я. – Что, черт возьми, здесь происходит?

Молодые люди бросились к лестнице, я последовала за ними. Еще несколько женщин пошли за мной. Хотя они были моложе, но выглядели ничуть не лучше меня. Я себя так не мазала. Я стремилась к естественности, как Аня Рубик[1]. Стройная фигура, экология, диета и половое воспитание молодежи. Все это очень интересно.

Женщины хотели обогнать меня, но я не дала. Крепко ухватившись за тележку, я расставила локти и заняла всю ширину лестницы. Они так сильно толкались, что буквально пронесли меня на руках полпролета. Я их поругала, но на самом деле без их помощи я бы не смогла преодолеть столько ступенек.

В парадной был полумрак. Шум. Люди толкали друг друга.

– Что здесь происходит? – спросила я женщину рядом со мной. – Пенсии выплачивают?

– Они вошли с черного входа и обманом проникли в квартиру.

– Кто?

– Как это «кто»? Судебный пристав и полиция.

– С полицией? – Я была удивлена. – Так это же хорошо?

Что-то мне не понравилось в логике этих людей. Они не были похожи на преступников. Может быть, бандиты находились в чьем-то доме, а отважные жители и значительная группа случайных прохожих произвели гражданский арест? Преступлений я насмотрелась по самое не могу.

Видимо, в толпе ждали подобного возгласа, потому что шум на минутку утих, люди посмотрели на меня, а невысокая женщина, почти со слезами на глазах, схватила меня за руку и закричала:

– Старушка права! Вперед! Давайте защищаться!

Я хотела объяснить, что не такая уж я и старушка, просто предпочитаю быть естественной, чтобы не испортить цвет лица, но толпа двинулась наверх, и мы вместе с ней.

– Здесь им не пройти! – добавила она уверенно.

Мы поднялись на этаж под шум и крики. Люди ужасно толкались.

– Оставьте ее в покое, бандиты! – крикнул кто-то.

При этих словах все замерли, и на некоторое время стало немного тише.

– В последний раз предупреждаю вас, – спокойным голосом произнес стоящий посреди коридора высокий элегантный мужчина. – Пожалуйста, разойдитесь. Вы нарушаете закон.

В этот момент старая дверь со скрипом открылась, и из квартиры вышли двое полицейских. Они что-то несли. Мне было плохо видно. Возможно, какую-то мебель. Во что бы то ни стало мне хотелось увидеть, из-за чего поднялась вся эта шумиха.

Я встала на цыпочки, но этого было недостаточно.

– Поднимите меня, – обратилась я к седовласому мужчине.

– Конечно, – ответил он. – Поднимите эту даму!

Он подхватил меня. Остальные помогли. Это была очень странная компания, потому что все помогали друг другу, ничего не прося взамен. Через минуту я уже была над всеми.

Я увидела, что несли полицейские, и сразу пожалела, что увидела это.

Это была… бабулька…

Свернувшаяся калачиком, испуганная и пристыженная. Лишенная достоинства. Я, конечно, знала ее. Однажды, когда я выбросила старый хлеб, который уже ни на что не годился, я заметила, как она несла его домой. Глупая, подумала я.

Я узнала хлеб, потому что весь его бок был в плесени. Из-за нее я перестала выбрасывать хлеб. Даже испорченный. Даже если бы я уже не стала его есть, я не видела причины, почему кто-то должен был нажиться на моей потере.

Она была в тапочках. В руке сжимала изображение Девы Марии и старую фотографию, вероятно свадебную.

– Она у них? – спросил седовласый мужчина, державший меня.

– Думаю, да, – с трудом ответила я.

Через минуту я спустилась на землю. Меня пронзила дрожь. Мне стало душно. Я бы не устояла на ногах, но меня так плотно сжимали люди, что шансов упасть не было.

– Подвинься! – Я оттолкнула стоящего впереди мужчину. – Плохо мне, задыхаюсь!

Он отпрянул, расталкивая стоящих перед ним людей. Толпа продвинулась вперед.

– Назад! – снова призвал нервный мужчина в костюме. – Это ни к чему хорошему не приведет! Прошу разойтись немедленно!

Но людям некуда было отойти, потому что те, кто находился на лестнице, вероятно, тоже хотели увидеть, что происходит наверху. Полицейские с бабулькой на руках и элегантный мужчина в костюме оказались прижаты к стене и обездвижены.

Я хотела немедленно уйти, но не могла даже повернуться. Давка была невыносимая. Они чуть не сломали мою тележку. Я не могла дышать. Все кричали и толкались. Напряжение росло. Казалось, что все закончится каким-то взрывом, прорывом плотины, всплеском агрессии или еще каким-то стихийным бедствием.

– Кто организатор этого несанкционированного сборища?! – крикнул нервный элегантный мужчина в костюме.

Ни у кого не было ответа на этот вопрос. Все посмотрели друг на друга. Я не успела ни на кого посмотреть, потому что почувствовала, как кто-то ухватил меня за плечи, а кто-то за ноги. Тот же седовласый мужчина, который дал мне возможность увидеть полицейских, схватил меня и попросил остальных сделать то же самое. Через минуту я снова была над всеми.

Мне хотелось быть менее заметной, но это было сложно, потому что я бросалась в глаза так же, как папамобиль.

– Пожалуйста, вразумите людей, – обратился ко мне элегантный мужчина в костюме, – и скажите им, чтобы они расходились, пока не поздно!

Я была до смерти напугана. В его глазах было что-то злобное. Какая-то демоническая безжалостность. Любой бы его послушался.

– Люди… – Мой голос дрожал, но я продолжила: – На что вы смотрите? Вы что, не видели бабульки в тапочках?

Большинство молчали. Кто-то засмеялся.

– Я предупреждаю вас! Это серьезно! – взволнованно произнес элегантный мужчина в костюме.

– Люди…

– Пожалуйста, разойдитесь! Это нарушение закона!

– Пожалуйста, не перебивайте меня! Я стараюсь! Думаете, это так просто?!

– Вы несете ответственность за этих людей.

– Люди… Этот элегантный мужчина в костюме нас всех одного за другим арестует!

Толпа взорвалась.

– Браво!

– Так и есть!

– Арестовывай!

– Давай, арестовывай всех!

– Хорошо! Очень хорошо!

– Законы только для богатых!

Элегантный мужчина в костюме взмок. Атмосфера настолько накалилась, что он оставил попытки взять ситуацию под контроль. Я чувствовала, что подвела его и что, возможно, он мне этого не простит. Шум усилился. Люди страшно толкались. Меня приперли к стене. Последнее, что я видела, – это как полицейские опустили старушку и отступили.

Элегантный мужчина в костюме с яростью крикнул мне:

– Мы еще увидимся! Я обещаю! Можете быть уверены! Вы еще очень сильно пожалеете об этом!

Я с горечью подумала, что он прав и что его слова сбудутся.

Было так душно, что можно было потерять сознание. Люди ликовали, кричали и аплодировали, но постепенно все стихло. Кто-то ударил меня локтем по затылку, но извинился. Потянуло свежим воздухом.

Собравшиеся принялись обсуждать произошедшее. Они улыбались. Благодарили друг друга. Меня тоже.

– Вы были очень мужественны, – сказала невысокая женщина. – Они бы выбросили ее на улицу.

Старушка вернулась домой. Кто-то ей помог, потому что идти она не могла. Так сильно дрожала, что фотографии постоянно выпадали из ее рук. Часть собравшихся вошла в квартиру вместе с ней. Я пошла к себе. Люди попрощались со мной так, как будто мы были знакомы.

Никто не помог мне подняться по лестнице, как несколько минут назад. Мои ноги дрожали от усталости и эмоций. Мои каблуки стучали по каменной лестнице, как у тощего чечеточника из черно-белого довоенного кино.

Плохо было дело. Я размышляла, достаточно ли на двери замков, чтобы я чувствовала себя в безопасности в собственном доме.

* * *

Мне потребовалось немало усилий, чтобы открыть дверь, которая давно требовала замены. Наконец удалось. Она издала пронзительный скрип, как колени какого-нибудь улыбчивого восьмидесятилетнего участника занятий по гимнастике в клубе для пенсионеров. Внутри все выглядело так, как будто я вообще не покидала квартиры. Возможно, имело бы смысл открыть окно, так как воздух несколько застоялся, но я не люблю сквозняков. Легко простудиться.

Наконец-то дома. Я отставила тележку. Достала из шкафа тапочки и села в старое удобное кресло. Я бы уснула, если бы не неприятное громкое бурчание, доносившееся из моего желудка. Я встала, хотя это было нелегко, и пошла на кухню.

Я открыла холодильник. Я боялась, что его содержимое испортилось, что я почувствую отвратительный запах гнили и мне придется долго его отмывать. К счастью, ничего подобного не случилось.

Холодильник был пуст. Остатки горчицы и засохшая петрушка, с которой я понятия не имела, что делать. Хлеб в контейнере заплесневел. Картошка под раковиной сморщилась и проросла.

Для меня, как и для всей земной цивилизации, весьма актуальной стала необходимость поиска новых источников энергии.

Я вышла на лестницу. Мне особо некуда было идти. Может быть, Голума еще не арестовали и у него есть лишние овощи? Его дверь была ближайшей.

Я нажала на звонок. Только через какое-то время я услышала скрежет замков, но дверь настежь не открылась. Ее удерживала цепочка, оставляя зазор в несколько сантиметров.

– Это я, соседка, – вежливо сказала я.

Приходя без предупреждения в дом убийцы, лучше быть спокойной и собранной. Я поставила ногу в щель, чтобы мой собеседник не смог закрыть передо мной дверь.

– Что случилось? – спросил женский голос.

– Я хотела приготовить суп, а у меня закончилась соль. Я вернулась из больницы и еще не была в магазине.

Через щель я увидела молодую женщину лет сорока. Не очень красивую, запущенную и уставшую. У нее был избыточный вес, типичный для ее возраста. Мне аж грустно сделалось при мысли, сколько же она всего съела, чтобы у нее отложилось столько лишних калорий и наросла такая красивая запаска на талии. Мне такая была бы к лицу. Свитер сидел бы лучше, а юбка не сползала бы на бедра. Соседка была даже немного похожа на Голума. В ее больших голубых глазах трудно было найти хоть капельку сочувствия к моей персоне.

– Так это вы? – спросила она, смерив меня взглядом.

Что я могла ответить на этот вопрос? Тот факт, что я – это я, был для меня более чем очевиден, и не требовал подтверждения.

– Не знаю, что отец в вас нашел, – сказала женщина. – Так дал себя окрутить. Бедняга.

– Что вы имеете в виду?

– Я дам вам эту соль.

– Одолжите. Я пришла одолжить. Я отдам, как только схожу в магазин.

Она вернулась в квартиру. Протиснувшись сквозь щель, я увидела, как она нагнулась к шкафчику, отставив довольно круглый зад.

Неожиданно передо мной появилась красивая светловолосая девица. Должно быть, ее удочерили.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Розалия. Для друзей Рози.

– Ага, тогда буду звать тебя Розалией.

– Дедушка рассказывал о вас, – сказала она. – Вы ему очень нравились.

– О тебе он ничего не говорил.

– Уберите ногу.

– Нет.

– Уберите ногу, потому что я не могу снять цепочку.

Маленькая, а соображает. Надо быть с ней поосторожней и не слишком ей доверять. Но у меня не было выбора. Я убрала ногу. Дверь на минутку закрылась, а затем полностью открылась.

Я вошла внутрь.

У Голума я была всего раз, еще с Хенриком. Теперь его квартира казалась очень маленькой. Расстояние между стенами уменьшилось, потолок стал ниже. Раньше здесь было просторно.

– Из чего вы готовите этот суп? – спросила краснолицая соседка, увидев меня внутри.

– Я еще не начала готовить, – ответила я. – Пока это только идея на стадии концепции.

Она тяжело вздохнула и с упреком посмотрела на Розалию. Та прижалась к матери и, по всей видимости, сняла нараставшее в ней напряжение.

– У меня есть несколько картошек. Возьмете? – предложила соседка.

– Раз вам они не нужны, могу их использовать. Еда не должна пропадать зря. Вам должно быть это известно.

– Я ребенку готовлю, так что могу дать вам половину головки цветной капусты.

Мы пошли на кухню. Светловолосая девица с лицом ангела пошла в гостиную и уткнулась в телефон.

– Какая-нибудь косточка тоже не помешает, – заметила я. – Суп должен быть наваристым, как вы понимаете.

Она посмотрела на меня вопросительно и на минутку задумалась.

– Поступим иначе. Я вам ничего не дам…

– Ах, вот оно как! – Я разозлилась, потому что с самого начала знала, что так оно и будет. – Думаете, это я в ответе за то, что сделал ваш отец-извращенец? Что это из-за меня он убил? Якобы из ревности? Нет уж. Он просто таким был. Старый набожный любитель подсматривать. Да еще и лысый!

Она вспыхнула, но сохранила спокойствие.

– Я хотела сказать, – сказала она наконец, – что все поделить не получится. У меня есть одна кость, которую я не разрублю. Я приготовлю больше и пришлю к вам дочь, когда суп будет готов.

Она оказалась куда хитрее, чем я ожидала. Притворилась вежливой, чтобы заставить меня чувствовать себя виноватой. Я не хотела попадаться на ее удочку и извиняться. Не говоря уже о том, чтобы меня вытурили и я вернулась домой ни с чем.

– Хорошо, хорошо, – ответила я, скрестив руки на груди. – Вот так бы сразу. К чему все эти нервы? Только не кладите в него слишком много зелени, а то я не люблю.

Она покачала головой и начала готовить.

– Я буду ждать в гостиной, – добавила я. – Мне не хочется сидеть одной дома.

Я пошла в гостиную и уселась на неудобном диване.

Соседка готовила долго и медленно. Она суетилась, зная, что я жду. Все мелко-мелко рубила.

– У меня есть зубы, – наконец сказала я. – Не обязательно рубить все подряд. Сгрызу.

Она не обратила на меня внимания. Ничего не ответила. Невоспитанная.

Я встала, потому что мне надоело ждать. Подошла к окну, но не могла смотреть на дыру, оставшуюся от типографии «Дом польского слова». Я надеялась, что, когда там построят еще одно офисное здание, в нем будет ужасно, так как его построят на книгах.

Я заглянула на кухню.

– Вам, наверное, все равно, что здесь происходит, – сказала я соседке, когда она что-то жарила на сковороде. – Грабят средь бела дня.

– Это вы о выселении? Здесь это обычное дело. Они захватывают район. Дом за домом. Сносят. Людей выгоняют. Что-то собираются строить. Некому их остановить. Они привели чистильщиков. Хотя ходят слухи, что стооднолетняя Стефания подала в суд на такого чистильщика. Можете себе представить?

– Кажется, я видела один сюжет по телевизору. Красивый, круглолицый, с большим животом и задом. Сразу видно, что он респектабельный бизнесмен. Богатый и важный.

– Вы так считаете? Знаете, что это за чистильщики? Их так с презрением называют. Самые грязные люди в мире. Их селят в дома, а через несколько дней канализация засоряется, перекрытия гниют, крысы плодятся, паразиты размножаются, на лестничных клетках все в экскрементах. Невыносимая вонь, фекалии, болезни. Жильцы не выдерживают и сами съезжают.

– Может, его за это приговорят к какому-нибудь страшному наказанию. Только важно, чтобы другие из тюрьмы не сбежали.

– Полагаете? Тогда я вас удивлю. Его уже выпустили, а судья, который вел дело, уволился.

С ней невозможно было спорить. У нее на все был ответ. Нервная спорщица.

Она вышла из кухни.

– Дочь, оладьи со сковороды сними! Мне в туалет надо.

– Хорошо, – ответила девочка, не отрывая глаз от экрана телефона.

На сильном огне в масле оладьи мгновенно начали шкварчать, наполняя помещение божественным запахом, а желудок – пищеварительным соком. Прямо слюнки потекли.

– Не надо. Я помогу, – сказала я Розалии. – Еще обожжешься. Или еще хуже.

Дети могут быть такими неуклюжими, и от них больше проблем, чем пользы. Я поставила тарелку на место, взяла вилку и подняла сковородку. Вдруг я почувствовала что-то странное. Покалывание в руке. Сковорода начала трястись. Я удивленно смотрела на происходящее. Никогда раньше ничего подобного со мной не происходило. Я схватилась за сковороду другой рукой, но это нисколько не помогло.

В долю секунды с накренившейся сковороды на конфорку капнуло немного масла, и понеслось.

Сковорода вспыхнула. Я отшатнулась, а то сожгла бы себе ресницы. И как бы я выглядела? Людям бы на глаза не смогла показаться. Когда-то с Хенриком мы ездили на Зегжинское водохранилище, всего-то на полдня, но мы взяли с собой плитку и массу всего остального. Было ветрено, и, когда топливо в плитке закончилось, Хенрику не хотелось снова поджигать ее, поэтому он подлил в бак денатурата при все еще зажженной горелке. Какой был взрыв! Хорошо, что он себя не сжег, бедолага. Но несколько недель ему пришлось носить шапку, потому что выжег себе одну бровь. Несмотря на шапку, выглядел он странно, потому что казалось, что эта бровь приподнята и он все время чему-то удивлялся.

– Мама, пожар! – крикнула Розалия.

Я схватила тряпку и уже собиралась потушить сковородку, которая непонятно когда успела вовсю разгореться. Но прежде чем я успела что-либо предпринять, на кухню вбежала испуганная соседка. Мамочки, какой шум она подняла! Тоже мне проблема! Огня она, что ли, никогда не видела!

– Что вы делаете? – крикнула она с порога.

Я совершенно ее не интересовала, а ведь со мной могло что-то случиться.

Она накрыла сковороду крышкой, которая сразу же погасила пламя.

– Ручка разболталась, – укоризненно сказала я.

– Это новая сковородка.

– Я бы потушила ее, – ответила я. – Ничего страшного не произошло. Подумаешь, огонь – обычное дело.

Соседка прислонилась к столешнице и обмахивалась рукой, словно великая княгиня после самостоятельного подъема по лестнице.

– Почему бы вам не открыть окно? – предложила я. – Здесь можно задохнуться. Подумайте о ребенке. Дышать нечем.

Дыма было не так много, как это иногда случается, когда какой-нибудь негодяй поджигает мусорный бак, но я хотела чем-нибудь ее занять. Чем-то даже самым простым. Чтобы ей было о чем подумать, а не доискиваться причин, проводить расследования и вообще бессмысленно и без необходимости ругаться.

Она пошла, но через секунду уже вернулась.

– Оладьи сгорели, – сказала она дочери. – Суп будешь?

– ОК, – кивнула дочь.

Меня и не спросили. Пошел воздух.

Расставили тарелки. У соседки это заняло столько времени, что, наверное, все уже должно было перевариться. Я пообещала себе, что в таком случае есть не буду.

Я села на скрипучий стул и погрузила половник в супницу, чтобы зачерпнуть гущу. Через минуту хозяйка, пожелав приятного аппетита, дала сигнал к началу приема пищи.

Я твердо решила не жалеть замечаний по поводу низкой калорийности супа и вредного влияния зелени на его вид и вкус. Все это, конечно, делалось ради поварихи, чтобы она знала, как готовить в будущем. К сожалению, мне не удалось поступить так, как я задумала, потому что мое ослабленное тело подверглось безжалостной атаке. Эндорфинами. Они нанесли удар по центральной нервной системе, головному мозгу и речевому центру. Поэтому вместо серии реплик мне удалось только пробормотать:

– Сойдет.

– Спасибо. Хотите еще?

Я воспользовалась предложением, но вторая порция меня не удовлетворила, как я и ожидала. Она не произвела уже такого впечатления, как первая, и третью тарелку я съела действительно только из вежливости, почти безо всякого удовольствия. Именно поэтому суп мне запомнился средненьким.

Не в духе и отяжелевшая, я встала из-за стола. Задержалась у двери.

– А что там с вашим отцом? – спросила я. – Не думайте, что меня это как-то интересует. Я спрашиваю из вежливости.

– Не очень хорошо.

– Он ведь больше никого не убил?

– А вот это вы зря. Вы думаете, он специально убил того злодея? Даже если он это заслужил? Он мучил моего отца в течение многих лет, но все началось еще раньше. Когда он по пьяни напал на мою мать. Они подрались тогда. Отец выдвинул обвинения, и того посадили. Он отсидел два года, но, когда вышел, стало еще хуже. Как напивался, так устраивал скандалы, несколько раз избивал моего отца, угрожал ему смертью и однажды пытался поджечь квартиру.

– Я этого не знала. Признаюсь, история очень интересная.

– Мой отец много раз обращался в полицию. Это не помогло. Когда он увидел сломанную дверь в вашей квартире и этого мерзкого человека, выходящего с вашими вещами, что-то внутри у него дрогнуло, он не смог этого вынести, и случилось самое худшее.

– Я не знаю, что и сказать, но вы же не ждете, что я буду благодарить вас?

– Прокурор держит его под арестом. Без суда, без приговора, без свиданий, без врача и без возможности досрочного освобождения.

– Так можно? Это ведь не отель с бесплатной едой и крышей над головой. Пусть или судят, или гонят в шею! А не откармливают его сутками за госсчет. В конце концов, кто-то же за это платит!

– Прокурор хочет быть уверен, что отец будет осужден. Он должен признать его виновным, в противном случае ему придется выплатить компенсацию за время, проведенное под стражей. Он не может себе этого позволить.

Я посмотрела на двух грустных женщин.

Я всегда считала, что убийц должна постигнуть самая страшная участь. Что им надо пустить кровь, затем расчленить и по частям отдавать в больницы для пересадки органов. Однако из-за Голума, который под влиянием эмоций оборвал жалкую жизнь гниды, пьяницы и вора, грустили два, возможно, даже не самых плохих человека. Для них он всегда был отцом и дедом. Неважно, что он сделал со злым подлым человечишкой. Они надеялись на весточку от него, ждали, что встретятся, что он снова обнимет их своими некогда сильными руками, прижмет к себе, как всегда это делал. Что он вернется к ним. Если вернется.

Какая это была неприятная ситуация! Как они могли так поступить со мной? Я пришла во вполне хорошем настроении, а уходила в плохом. Суп того не стоил.

– Приходите к нам еще, – предложила соседка. – Мы будем очень рады.

– Опять на суп? – спросила я. – Может, какое-нибудь мясо приготовите?

Она улыбнулась, открывая передо мной дверь.

Я вышла, невольно поклонившись. Вяло я подошла к своей двери и положила руку на ручку. Перед моими глазами промелькнула череда ужасных картин. Все они связаны были с бабулькой в тапочках. Мог ли кто-нибудь прийти и за мной? И вынести меня в коридор в ночной рубашке и тапочках? И сказать, что я больше не живу здесь, потому что подорожало электричество или квартплата? Окажусь ли я из-за этого на улице, чтобы в ближайшую зиму замерзнуть на автобусной остановке, на лестничной клетке или на ветхой дачке?

Нет, это невозможно… В конце концов, когда я подписывала документы у нотариуса, я подала исковое заявление. Это означало, что до суда с домом ничего нельзя было сделать. Если только не нашелся кто-то еще, кто претендовал на него. Сама мысль об этом привела меня в ярость. Неужели мой сын нашел Хенрика, чтобы завладеть домом? Это было слишком! Доигрался мой сыночек! Его ждет хорошая взбучка! И все равно этого было недостаточно! Я просто не могла в это поверить!

Глава 3

У меня был отличный план для этого негодяя. Сначала призвать его к порядку, а потом… Ха! Потом он пусть, наконец, мною займется! Кстати, заодно будет у меня под присмотром, потому как явно еще не повзрослел. Он постоянно совершал какие-то глупости и попадал в неприятные ситуации.

Правда, он уже несколько раз предлагал мне свою помощь, а я отказывалась, но пусть не надеется, что я всегда буду отказываться! О чем, черт возьми, он думает? Ведь я уже давно не должна жить одна! Сколько можно терпеть такую нищету и постоянно недоедать? Кости на моей заднице так сильно выпирают, что меня запросто возьмут на показы мод, чтобы ходить по подиуму! Однажды в парке Лазенки молодой человек в укороченных брюках сказал мне знаете что? Мол, я такая тощая, что даже утки у меня хлеб не возьмут!

Идя по Медзяной в направлении площади Завиши, я еще раз оглянулась на дыру, оставшуюся от кирпичного дома под номером четыре. Улица выглядела как беззубая, некогда красивая женщина, которая теперь вызывает всеобщее презрение. Ее выносили почти голой из собственной квартиры. Поправ достоинство. Молодые полицейские вырвали ее из жизни, как дерево, корни которого засохнут прежде, чем кто-нибудь попытается посадить его обратно в землю.

Интересно, куда они собирались нести ее в этих тапочках?

К черту все! С меня хватит. Мне нужен отдых и покой. А ведь я еще не была в том новом доме, куда переехал с окраины мой сын, хотя он говорил, что там есть комната лично для меня. Вроде бы он подготовил для меня кровать со специальным шведским матрасом. Как будто я не могла спать на обычном, китайском.

Раз в неделю к нему даже приходила какая-то женщина убираться. Мы могли бы с ней мило поболтать за чаем. Раз она ходит по домам, то могла бы рассказать, как другие живут. Это было бы довольно приятно.

На автобусной остановке стояла толпа. Пожилые и молодые. Брюнеты и блондины. Низкие и высокие. Толстые и еще толще. Каждый что-то искал в телефоне. Неудивительно, ведь телефоны теперь делают все более сложными, да я и сама уже ничего не могу найти.

Наконец автобус показался из-за поворота, однако резко затормозил, потому что какие-то люди вышли на зебру. Чтоб их! Можно было бы уже сесть, но нет, этим приспичило так медленно тащиться через дорогу.

Когда автобус подъехал к остановке, настал ключевой момент веселья. Нужно было хорошенько подготовиться к посадке, иначе можно было остаться на ступеньках или, в худшем случае, вообще не попасть внутрь. Я заняла неплохую позицию во втором ряду за женщиной с авоськами. Я предположила, что она, скорее всего, двинется вперед, а я пристроюсь за ней.

Двери открылись. Старт. Я не ошиблась. Она пошла как таран. Авоськи вверх, локти в стороны и вперед! Я бы не смогла за ней угнаться, но, к счастью, люди сжали меня так плотно, что мне оставалось лишь крепко держать тележку и поднимать ноги, чтобы они без труда затолкали меня внутрь. Несколько человек не поместились, но боком протиснулись какие-то проходимцы.

Давка в общественном транспорте бывает очень кстати, не нужно держаться за поручни. Раньше всегда было за что ухватиться. Теперь в новых трамваях и автобусах если и найдется какой-нибудь поручень, то только для того, чтобы врезать пассажиру по голове.

Культурные люди спокойно стояли и смотрели в свои телефоны. Только три проходимца громко болтали. Один в трениках был настолько пьян, что лыка не вязал. Как-то изъяснялся с двумя другими, а они, казалось, понимали его. Второй наверняка неофашист. Бритоголовый здоровяк с ужасной рожей. Третий какой-то мелкий, спокойный, но со злыми глазами. Мутный. Такие хуже всех.

По мере того как люди выходили на остановках, эти трое, казалось, всё приближались. И наконец, когда автобус резко свернул с Груецкой на Влодажевскую, этого пьяного в трениках качнуло на поручне так, что он чуть на меня не свалился.

– Не могли бы вы отодвинуться? – спросила я вежливо.

– Это почему? – пробормотал он едва разборчиво.

– Так перегаром несет, что хоть святых выноси.

– Мадам, прошу прощения.

Бритоголовый здоровяк заржал, но вскоре посерьезнел. С минуту все трое молча на меня глядели. Спокойно, без каких-либо эмоций. Обиделись. Чувствительные.

– Извинения принимаются? – спросил пьяный в трениках.

– Да, – ответила я.

– Точно? Хочу, чтобы ваша поездка была абсолютно комфортной.

– Хватит, – вмешался спокойный.

Его взгляд был холодным и неприятным.

Я огляделась. В автобусе было еще много народа, так что кто-нибудь мог бы за меня вступиться. Я на многое не рассчитывала. Но люди разошлись, а те, кто остался на своих местах, смотрели в противоположную сторону.

Я прошла в конец автобуса, потому что на следующей остановке стало посвободнее, а я хорошо знала, что с пьяными лучше не связываться. Я также решила перестать лезть в чужие дела и уткнула взгляд в окно. Смеркалось. Почти не было видно горки в Щенсливицком парке.

Черт возьми! Из-за этих баранов, забулдыг, бомжей я пропустила свою остановку!

Я встала у дверей. Теперь мне предстояло пройти через весь парк. Плохо, плохо, плохо… Черт возьми! Я уже достаточно находилась.

К счастью, следующая остановка была недалеко. Водитель затормозил так резко, что я сердито глянула в его сторону. Я бы ему все высказала, если бы в тот же момент не увидела этих троих, вставших у других дверей. Спокойный посмотрел на меня. Я отвернулась.

Двери открылись, я спустилась по ступенькам, и через минуту вечерняя тишина наполнилась скрипом колес моей тележки. Скверный райончик, одни только семейные домики и современные жилые комплексы. Все здания огорожены. Люди заезжают на машинах внутрь, а на улице ни души. А еще этот парк. Заросший, отвратительный, а в нем одни извращенцы. Псу на прогулке негде поссать, за каждым кустом стоит трансвестит или насильник, поджидающий молодую бегунью в обтягивающей спортивной одежде.

Далеко впереди я увидела пару молодых людей. Хотела догнать их. Так мне было бы спокойнее, но они перешли улицу, набрали код на домофоне и исчезли за стеклянной дверью. Когда я краем глаза за ними наблюдала, то обнаружила, что за мной кто-то идет. На приличном расстоянии. Нечеткие фигуры.

Я незаметно оглянулась. Три фигуры в полумраке. Не разглядеть. Остановились и закурили. Я надеялась, что они пойдут в другую сторону.

Я пошла быстрее. Кошмарная улица.

Вскоре услышала их шаги и тихий разговор.

Я снова обернулась.

Это были те, из автобуса. Не нужно было к ним приставать!

Черт! Они догоняют!

– Помогите! Полиция! – закричала я.

Обернулась. Они были в двух метрах от меня.

Я сжала ручку тележки и замахнулась на самого большого.

БАХ! Прямо по лбу.

– Ой! – громко завыл он.

– Помогите! Полиция! – Я снова закричала.

– Едрить твою налево! Держи чокнутую, – сказал спокойный пьяному, схватившему меня за плечи.

Остальные полезли во внутренние карманы своих курток, откуда достали полицейские значки. Пьяный в трениках тоже, когда я успокоилась.

– Все нормально? – спросил он. – Вы бы поосторожней были.

– Вам повезло, что мы не при исполнении служебных обязанностей, – сказал бритоголовый здоровяк.

Они сурово поглядели на меня и продолжили свой путь.

– Что за район, – прокомментировал спокойный.

– Как стемнеет, так на улицу не выйти… – добавил пьяный в трениках.

– Такое время, – подвел итог последний.

Вскоре они исчезли за поворотом.

Я не могла в это поверить! Они даже не сказали «извините». Подкрадываются такие, пугают, а потом совершенно не умеют себя вести! Я бы все им высказала, но была так взволнована, что еле могла собраться с мыслями.

– Хулиганы! – крикнула я им вслед. – И на вас управа найдется.

Так мне подумалось. Внезапно.

Немного поостыв, я пошла дальше.

* * *

Улица Усыпискова. Интересно, при чем тут усы… Темная и настолько узкая, что из домов на одной стороне улицы можно было заглянуть внутрь тех, что были на другой. Я нашла номер двадцать семь.

Не дворец, но я и не ожидала ничего лучшего. Невысокое белое строение, ничего особенного, к тому же состоящее из трех частей, достраиваемых, вероятно, в разное время. Такой архитектурный шашлык.

Сломанный домофон и незапертая калитка убедили меня в том, что я не ошиблась домом. Так же как и тротуар. Перед другими зданиями было в меру чисто, а перед этим валялись маленькие разноцветные пластиковые половинки от капсул и две баночки от лекарств. Кетонал.

Бардак, как будто кто свиней выпустил. Не в обиду животным будет сказано, они вроде умные, ранимые и чуткие.

Лекарства сейчас такие дорогие, а тут кто-то целых две упаковки сожрал! Может быть, какая-нибудь знаменитость, бизнесмен или политик. В любом случае наркоман или все сразу, потому что теперь все перемешалось. Правда, на мой взгляд, это не очень вяжется с моим сыном, но кто знает? Разные пороки проявляются у людей. Ничего особенного он в жизни не добился, так что мог и в политику пойти.

Одна капсула казалась полной. Кто-нибудь чрезмерно любопытный наверняка бы проверил. Но зачем? Бессмысленно. Кем должен быть этот кто-то, чтобы есть чужие лекарства с земли?!

Я наклонилась и выковырнула капсулу из трещины в асфальте. Кетонал – слишком дорогое и слишком хорошее обезболивающее средство, чтобы вот так пропадать.

Пустая. Черт!

Ни одной не оставил. Жмот!

Я бросила капсулу на землю и толкнула металлическую калитку. Она открылась с грохотом. Одновременно над входом включился свет. Мило.

Я позвонила в дверь и огляделась, но смотреть было не на что. Цветы в сумерках были блеклыми.

Живая изгородь давно не стрижена. Двор маленький даже для города.

Тишина.

Я позвонила снова. Ничего.

Черт возьми! Столько раз приглашал. Говорил, что я могу приезжать когда захочу, только надо позвонить заранее. И что? Я звоню уже несколько дней, и ничего.

Я обошла дом вокруг. Со стороны заднего дворика двери не было. Просто бардак. Доски и мешки с мусором. Я не собиралась слоняться там в темноте, так и ногу сломать недолго. Я вернулась к двери, достала телефон и набрала номер сына.

Он не ответил.

Прибила бы!

Можно было впасть в отчаяние. Вот так не иметь никакой поддержки и помощи? Единственный раз я хотела на кого-то положиться и воспользоваться помощью, а оказалось, что почти в ночи мне негде спать!

Я заметила, что одно из окон было слегка приоткрыто. Под ним находилась лестница, по которой, в воображении амбициозного садовника, должно было виться прекрасное растение. В печальной действительности ее оплетал отвратительный засохший сорняк. Я подошла и поставила ногу на первую перекладину. Она заскрипела, а сама лестница крепко уперлась в землю, но не сломалась. Хорошо. Я толкнула окно раз-другой, пока оно не открылось чуть шире.

Я подкрутила аппарат на максимум. Вокруг ни души.

Тележку я закинула внутрь.

Ухватившись за подоконник, я взобралась на него с ловкостью кошки, которой всего несколько лет как исполнилось семьдесят. Бедро сказало однозначное НЕТ. Я стиснула зубы и переждала, когда пройдет острая боль. Обратного пути не было. Я заползла на подоконник, но окно было заблокировано, и я застряла, как Винни-Пух в норе Кролика. Ситуация сложилась немного неловкая, потому что наполовину я была внутри дома, но зад и ноги болтались снаружи. Я несколько раз дернулась, выиграв тем самым скромные несколько сантиметров. Пообещала себе, что никогда не потолстею. К счастью, лишний вес мне не грозил, потому что у меня был лучший диетолог в мире. В течение многих лет мой вес контролировало Управление социального страхования.

Дрыгая и болтая ногами, мне удалось повернуться боком так, что мои бедра прошли. Какое-то время этот этап казался мне самым трудным, но потом я поняла, что не так-то просто будет броситься вниз головой с подоконника в квартиру.

Но уж лучше это, чем продолжать свисать из окна. Я рухнула внутрь. Вышло лучше, чем я предполагала. Я угодила на диван, от которого отскочила и упала на табуретку, но боком, так что было не так больно. Конечно, я не могла встать, но в принципе была уверена, что ничего себе не сломала. Говорят, что при переломе такая боль, что трудно удержаться от слез. А мне удалось.

Я решила не спешить со вставанием. Полежала какое-то время с неестественно вывернутыми конечностями, прежде чем собралась с силами, чтобы пошевелиться. Когда я выпрямилась, то выглянула в окно и увидела, что через дорогу какой-то прохожий остановился и смотрит на меня. Неужели и правда ему не на кого было больше смотреть? Стыдобища.

Кому видно, тому стыдно. Да что уж там! Я махнула на него рукой.

Я двигалась осторожно, на ощупь, чтобы не наступить на что-нибудь в темноте. Целью был выключатель. Удалось. Я щелкнула им и наконец-то смогла увидеть, где я нахожусь.

Черт! Я ожидала, что мой сын будет жить скромно, но то, что я увидела, поразило даже меня.

На полу старые, неровные коричневые доски. Стены из голого кирпича, ни штукатурки, ни краски. Никаких тебе штор или занавесок, даже самых дешевых. Под потолком каркас из необработанных балок. Стол в виде доски на куче металлолома. Мебель старая, вся в трещинах и царапинах, и заляпана разноцветной краской. Если бы мне навстречу вышло стадо свиней, я бы ничуть не удивилась.

Я схватилась за голову. Отопления у него тоже не было. Даже самого маленького обогревателя. Дровяной камин, как в Средневековье.

Не хватало тут женской руки. Придется кое-что поменять. В первую очередь украсить интерьер несколькими папоротниками и красивой шторой. Я чувствовала, что справлюсь.

Я пошла в ванную комнату, полная опасений после увиденного, и не ошиблась. Там была каменная чаша на деревянной тумбе вместо умывальника. Отдельно стоящая ванна, медная, как сто лет назад. Две зубные щетки, две бритвы. На сушилке – немодные мужские рубашки, среди них одна с какими-то идиотскими якорями.

Я направилась в сторону кухни, чтобы проверить наличие самой важной техники в доме.

Остановилась, потому что на полу у комода лежала большая серебряная рамка с черно-белой фотографией. Я подняла ее. Тяжелая. На фотографии сын в шортах, улыбающийся и счастливый, потому что с Хенриком, хотя Хенрик даже не сводил его в кафе-мороженое.

Не отрывая взгляда от фотографии, я толкнула дверь. Внезапно я кого-то увидела.

Я не знаю, что случилось.

Боль.

Сжало грудь.

Алая вспышка.

Какой-то звук.

Мне казалось, я тону.

Давление воды сдавило мои виски.

Приглушенные слова.

Я опускалась на дно.

Тишина.

Спокойствие.

Передышка.

Я увидела свет.

Я поплыла к нему. Хотя я не умела плавать.

Вдруг я нормально задышала!

Проснулась!

Была на полу.

Встала.

Села.

Кто-то лежал рядом.

– Сыночек! – крикнула я.

Это не он!

Мой сын не читает книг, а у этого неизвестного на лице лежала раскрытая книга.

Мамочки, как же я испугалась!

Что случилось?

Должно быть, я упала. Точно, я споткнулась о лежащее тело, поскользнулась в луже крови. Ударилась головой. Потеряла сознание. Пережила шок.

Я думала, это мой сын.

Это был не он!

Я медленно приходила в себя. Кто оставляет труп посреди прохода?!

Я снова посмотрела на тело.

Кто это?

Женщина.

Мой сын убил женщину. Наверно, любовницу.

Так это и есть «сюрприз»?! Чтоб ему! Действительно, произвел на меня огромное впечатление!

Матерь Божья… Что мне делать?

Я обошла тело. Я не могла винить сына. Женщина была ужасно некрасивая. Волосы редкие и растрепанные. Тесный пиджак, большая задница, волосатые руки и большие ступни. Кошмар.

Преодолевая страх, я подняла книгу с ее лица. «Преступление и наказание».

Еще один шок. Даже больше. Это мужчина!

Я прислонилась к стене.

Это для меня было уже слишком!

Мой сын гей?

А может, этот человек на полу был еще жив?

– Ау, уважаемый… – обратилась я к мертвецу. – Вы придете в себя?

Я боялась дотронуться до него. Лучше бы он не был жив, потому что, если бы он сейчас пошевелился, я бы точно умерла. А из нас двоих лучше, чтобы жила я!

Я не знала, что делать, поскольку на нервной почве мне в голову не приходило ни одного фильма, из которого я могла бы почерпнуть что-то полезное и как-то со всем разобраться. Всякие кулинарные шоу, один сериал о природе и, как всегда, одна и та же серия «Агробизнеса» о выращивании огурцов.

Я могла бы сбежать, и это казалось лучшим вариантом. В конце концов, я здесь не живу. Все, что мне нужно было сделать, – это выйти на улицу и, шаг за шагом, по узкой улице шмыгнуть на Влодажевскую, а там, у парка, который был вовсе не таким уж и страшным, сесть на автобус. На нем доехать до остановки у торговых рядов Банаха, там трамвай сейчас не ходит, поэтому пешочком, пешочком, и через два-три часа оказалась бы дома.

Только что будет с этим несчастным? Беднягой, ни в чем не повинным бедолагой… Какая же я мать, если не защищу его?!

А он тут мертвый на полу. Что ж, я не хотела его обвинять, но кем надо быть, чтобы причинить столько неприятностей старому, больному человеку?

Я присмотрелась к нему более внимательно. Его голова выглядела ужасно. Мамочки, неудивительно, что он так и не оправился от случившегося! Рана с запекшейся кровью и большим отеком. На его опухшем, гладко выбритом лице виднелся синяк от небольшой руки. На внутренней стороне волосатой лапы глубоко впечатались в кожу загадочные знаки, расположенные по кругу, словно оттиск штампа. Они напоминали следы от ожога, выгравированные символы, вырезанные на человеческой коже. Ритуальное убийство! Я слышала о них много плохого, но и интересного. Я подошла ближе, чтобы попытаться расшифровать древние сатанинские иероглифы. Я поразила саму себя остротой ума, достойной папского посланника, открывающего самые мрачные тайны Средневековья. Надпись гласила «Mazoviecka Club». Я перевела с латыни как «Мазовецкий клуб». Что это могло означать, я не имела ни малейшего представления, но знала, что прикоснулась к великой тайне, которая может навсегда изменить мою земную жизнь.

Я ухватила труп за тесный пиджак и потянула. Я даже присела, а он и не шелохнулся. Необходимо было уменьшить его вес. Возможно, у него было слишком много вещей в карманах.

Я осторожно залезла во внешний карман пиджака. Какой приятный сюрприз! Семь злотых монетами. Зачем ему семь злотых? Чтобы дать перевозчику Харону? Пусть картой заплатит. Теперь везде терминалы.

Я засунула руку в другой карман. Вдруг что-то дрогнуло под моими пальцами.

Я вскрикнула.

Это был всего лишь вибрирующий телефон. Я достала его из любопытства, чтобы посмотреть, кто будет настолько глуп, чтобы звонить мертвецу. Как труп мог бы ответить? Не говоря уже о беседе. Я нажала на зеленую трубку, но вместо культурной беседы услышала писклявый визг.

– Где ты?! Почему не отвечаешь?! – кричала какая-то истеричка. – Что происходит? Почему ты ко мне не приезжаешь?

– Отцепись от меня, глупая баба! У меня дела поважней тебя! – ответила я.

Прежде чем я успела сказать что-то еще, телефон пискнул и погас. Включить его не удалось.

Мне надоело рыться в карманах. Следовало избавиться от тела. Я ухватилась за полу пиджака, присела на корточки и откинулась назад, потянув изо всех сил. Я напряглась, как грузинский штангист, и, наверное, покраснела, как министр культуры на спектакле о Христе в варшавском театре[2]. Я думала, что лопну.

И тут, неожиданно, передо мной появился мужчина. Он ничего не говорил, просто смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Я тоже ничего не говорила, потому что тащила ужасную тяжесть. Моя шея и лицо раздулись, а глаза почти вылезли из орбит.

– Что вы сделали?! – сказал обеспокоенный незнакомец. – Я звоню в полицию.

Через минуту я поняла, что это был тот прохожий с другой стороны улицы.

– Ууууу! – Я громко выдохнула и отпустила своего потенциального зятя… или невестку… невестовца… невестяра. Просто труп, я отпустила труп.

Незнакомец отступил на несколько шагов и достал телефон.

– Стойте. Как вы сюда попали? – спросила я.

– Дверь была открыта.

– Черт. Почему я не подумала об этом?

Я улыбнулась незнакомцу. А он мне нет.

Он прижимал сотовый к уху и уже сообщал полиции, по какому адресу нужно приехать.

– Может, чаю? – предложила я.

Он закончил телефонный разговор.

– Полиция скоро приедет, – заявил он.

– Я скажу, что это вы его убили. Вы похожи на убийцу. Мое слово против вашего.

– Вы можете сказать это. Безусловно. Но могу вас заверить, что судьи в отставке очень редко убивают.

– Вы судья? А где ваш свисток?

– Я был судьей окружного суда.

– Тогда скажите мне что-нибудь по-судебному.

– Окружной суд Варшавы признает подсудимую виновной в инкриминируемом преступлении и назначает наказание в виде восьми лет лишения свободы.

– Хорошо, хорошо, хватит. Ишь, нос задрал.

– Дело простое: я все видел.

– Как же мне везет на тех, кто хочет за мной подглядывать. Раз вы меня видели, надо было подойти и помочь мне, а не смотреть, как я мучаюсь, влезая в окно.

– Что вы сделали с этим беднягой?

– С каким беднягой? Вы не знаете, сколько денег было у него в карманах.

– Значит, дело было в деньгах?

Старому пердуну было скучно дома, а теперь он почуял главное событие сезона и не собирался его упускать. Это определенно выше моих сил. Хотя больше всего мне хотелось задушить сына голыми руками, я знала, что должна как-то замять это дело.

Я стояла и смотрела на судью в отставке. Он был в таком же замешательстве, как и я. Я чувствовала себя ужасно беспомощной. Вдруг он схватил меня за руку.

– Что вы делаете? – спросила я. Его хватка была слишком сильной.

– Я произвожу гражданский арест.

– Тогда я предприму необходимые оборонительные действия.

– Будьте осторожны, чтобы не преступить границы самообороны. Это большая ошибка. Действительно, так часто бывает.

– Спасибо. Я буду осторожна.

Я следовала своим инстинктам.

Крепко сжала ручку тележки и хорошенько размахнулась.

– Что вы делаете? – крикнул судья. Он бросился бежать. – Помогите!

Судья оказался довольно шустрым, и мне пришлось гоняться за ним по гостиной. Он упал и ударился головой. Я думала, ему конец, но он сразу же встал. Ишь, терминатор.

Прошмыгнул в ванную и повернул замок. Я бы вмиг с ним разобралась, если бы не стук в дверь.

– Это полиция, – сообщил он из ванной.

– Невозможно, – ответила я. – Слишком быстро.

– Поблизости находились сотрудники полиции не при исполнении служебных обязанностей.

– Глупости!

– Угроза жизни высокопоставленного чиновника!

Ах, он подлец! Вероятно, задействовал связи. Я вернулась в гостиную и повернула ключ в стеклянной двери. Сразу же увидела силуэты, услышала голоса и стук.

– Откройте! Полиция!

Я была в ловушке. Заперта в гостиной. Казалось, совершенно не желая того, я попала в сложную ситуацию. Не было никакой возможности выкрутиться. Нужно было бежать, но как?

Полицейские за стеклянной дверью теряли терпение – всего несколько секунд отделяло их от того, чтобы войти в гостиную. У меня заболели все кости при одной мысли, но другого выхода не было. Я тяжело вздохнула, схватила тележку и выбросила ее из окна в траву. Взобралась на диван, а оттуда на подоконник. Повернулась спиной к улице. Я надеялась, что больше не найдется соглядатаев. Я сползла вниз настолько, чтобы ногами нащупать хлипкую лестницу. Это было нелегко. Некоторое время я так болталась, пока не удалось достать мыском туфли до какой-то опоры. Я встала на лестницу. Нет, я не упала, хотя прогнившая древесина и прогибалась, а каждая последующая ступенька была длиннее и поэтому менее крепкая. Последняя действительно треснула, но падение с такой небольшой высоты вообще не считается, хотя я и упала на спину, но это произошло скорее из-за потери равновесия и неровной поверхности. Побег прошел, на мой взгляд, гладко, дерзко, и ничто не могло мне испортить этого впечатления. Никакие беспредметные, обидные и неадекватные оценки. В кино супергерои тоже иногда падают на спину, но при финальном монтаже такие моменты ловко вырезают.

Минуту спустя, когда я все еще лежала на траве, раздался треск взламываемого замка. Полицейские вошли в гостиную.

– Здесь никого нет, – произнес мужской голос.

– Как вы это объясните? – спросил другой.

– Прошу прощения, Бог свидетель, всего минуту назад здесь стояла тощая бабулька и тащила покойника! – залепетал судья в отставке.

– Бабулька, говорите? Такого здорового мужика? Расскажете это в отделении.

Замечательно все удалось. Судья в отставке что-то объяснял и ссылался на свои связи в прокуратуре, но это еще больше раздражало полицейских.

Задело лишь то, что они меня недооценили. Конечно, я смогла бы утащить этого покойника, но соглашусь, это можно было бы объяснять в другой раз.

Я поднялась с газона. Все болело. Я пообещала себе никогда больше не повторять подобных эксцессов.

Узкая, заставленная машинами улочка тонула в темноте. Я отправилась домой, хотя была уже не вполне уверена, в какой он стороне.

По пути к автобусной остановке я размышляла. Что там могло произойти? Кем был тот мертвый человек? Имел ли к этому отношение мой сын? Конечно имел, черт возьми! Было ли это убийство? Может, просто несчастный случай? Убийство – это серьезно. Полицейские, безусловно, захотят прояснить ситуацию, наказать виновных, восстановить справедливость и порядок.

А вот и они. Еще одна полицейская машина. Около меня замедлили ход.

Водитель открыл окно и посмотрел на меня.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Добрый вечер, – ответила я, хотя у меня было несколько иное мнение на этот счет.

– Вы не видели ничего подозрительного?

– Конечно видела.

Он остановил машину.

– Где?

– В телевизионных новостях.

– До свидания, – сказал полицейский, отъезжая. – Будьте аккуратнее. Темнеет, может быть опасно.

– А, спасибо, спасибо. Я прислушаюсь к вашим словам.

Бравые ребята приступили к делу. Преступник должен был почувствовать серьезную угрозу. Его уже практически поймали.

Я все стояла и стояла на остановке. Автобуса не было видно. Когда он наконец-то пришел, я обрадовалась, что в нем довольно много свободных мест. Подпитая молодежь села сзади, а двое пожилых – спереди. Я, не в силах принять решение, села посередине салона.

С минуту я смотрела на сидящую неподалеку молодую пару. Она прижималась к его плечу. Он, с банкой пива в руке, что-то писал в сотовом. Ему было, простите, насрать на нее, но ей это не мешало. Мне бы тоже это не мешало, если бы только Хенрик ехал со мной в том автобусе и я могла бы прижаться к его плечу, а он бы тоже держал банку пива и щелкал кнопками в сотовом. Может, я бы снова сказала ему, что он пьянь и свинья, но он столько раз прощал мне это. Будь все так, мне бы не мешало, если бы за мной наблюдала милая старушка. Красивая, стройная и напоминающая многим известную актрису.

– Чё пялишься, бабка? – спросила девушка.

– Молодость проходит, милая, – ответила я. – Очень быстро. Я старой не родилась. Не так давно я была такой, как ты.

– Сдурела!

– С кем это ты? – очнулся юноша.

– Вон с этой, – ответила она ему.

– Вы знакомы?

– Да, – вмешалась я. – Я ее мать. Все время хожу за вами. Она тебе не сказала?

Он удивленно посмотрел. Спрятал пиво и выпрямился. Она ему потом что-то объясняла, оглядываясь на меня. На следующей остановке оба вышли. Неважно. Я была не в настроении. Люди живут так, будто течение времени их не касается. Они относятся к пожилым людям так, будто те больны экзотической болезнью, которой они сами никогда не заразятся. Да что там.

Я прислонилась головой к стеклу. Задумалась, может ли мой сын быть убийцей. Нелепая мысль. Он не был честным или трудолюбивым, он не был порядочным или морально безупречным, он не следовал никаким законам, правилам или заповедям, он не умел сочувствовать, сострадать или заботиться, но, к счастью, слава богу, у него также были качества, которые полностью и абсолютно исключали его из круга подозреваемых. Он был кошмарно ленив, хил и неуклюж, и это не позволяло ему убить кого бы то ни было.

Глава 4

Я боялась возвращаться домой. Сын обещал мне антивандальную дверь, красивую, деревянную с обеих сторон и с панорамным глазком, но что толку, если на него вообще нельзя рассчитывать. Он только впутывался во все более серьезные неприятности и меня втягивал. Труп в квартире? В голове не укладывается! Негодяй, одним словом. Хоть бы трубку брал. Но он нашел Хенрика! Так он сказал. Я была уверена в этом. Хорошо слышала. Хорошо помню.

Однако я не повторила своей прошлой ошибки, когда элегантный мужчина пришел ко мне домой со стильным набором кастрюль, заявив, что это мне. Я подумала, это какой-то курьер от сына, который прислал мне запоздалый подарок, так как он не помнил ни о моем дне рождения, ни об именинах, и сразу поставила вариться суп в одной из этих кастрюль. Это нормально: если вам нравится подарок, то сразу надо его развернуть и начать использовать. Но того милого человека сразу как подменили. Прежнее выражение лица исчезло, и он потребовал от меня денег.

За ту кастрюлю, которая была для меня. Говорил, что, конечно, она для меня, но только если я приму участие в лотерее. Я подумала, что это полная глупость: где это видано, чтобы такой элегантный мужчина в костюме продавал лотерейные билеты. Может быть, я бы и согласилась, но он настаивал на том, чтобы я заполнила целую кипу документов. А мне ужасно не хотелось, потому что это напоминало мне проверку контрольных в школе. У меня сразу же разболелась голова. Тем более что прежде вежливый мужчина уже начал скандалить. Мне очень хотелось от него избавиться, но он и не думал уходить. Даже угрожал полицией.

Я уже понимала, что мне ничего не остается, как подписать эти бумаги. Я взяла ручку. Мою любимую. Я увела ее у одной девушки, которая проводила тренинг в клубе для пенсионеров. Он был трудный и не очень интересный. У нее плохо получалось. Слишком много всего она пыталась нам объяснить и была совершенно не подготовлена. Ей не хватало терпения. Нельзя было ей задать ни одного вопроса, потому что она очень нервничала и говорила, что так никогда ничему нас не научит. В конце концов, когда она уже расплакалась и за ней приехал муж, поскольку она была слишком расстроена, чтобы возвращаться домой самостоятельно, она сказала, что больше к нам не придет и чтобы мы в знак уважения к ее труду запомнили хотя бы одну простую вещь: «Только глупый подписывает документы на дому!»

Не подписала. Элегантный мужчина не хотел уходить, но все же ушел. Даже очень быстро – сразу после того, как я выбросила его кастрюли в окно. Вот уж грохот был! На весь двор. Все из окон выглянули. Хорошо, что внизу не было ни одного соседа, а то бы я убила его кастрюлей. Вот была бы идиотская смерть. Неизвестно, что писать на надгробии. Умер трагической смертью. Как бессмысленно.

О чем вообще думал этот человек с кастрюлями? Что я подпишу ему эти бумаги? Глупой меня считал?!

Я редко езжу на автобусе, они теперь стоят в пробках. Раньше не стояли. Тогда я ездила чаще. Мой сын тогда был маленьким. Он любил автобусы. Я уже не помню, чем они его привлекали. Он смотрел в окно и всегда видел что-то интересное. Он возбужденно вскакивал и показывал мне пожарную машину или «скорую помощь». Все его радовало. Это было хорошее качество. Жаль, что утерянное.

Его радовали встречи, новые места, да всё. У нас с Хенриком были знакомые на Черняковской, к которым мы иногда заходили на ужин. Сыну они тоже понравились. Они жили в запущенной многоэтажке – тогда все в таких жили. В подъезде воняло, но сыну, конечно, это не мешало. Дети, кажется, вообще вони не чувствуют. Мужчины тоже. Сыну нравилась лестница, перила, трясущийся лифт, мусоропровод и то, что знакомые жили высоко. Парнишка знакомых лупил и пинал нашего. Тогда я этого не знала. Но и это ему не мешало. Они играли в настолки, войнушку и прятки. Ему все нравилось, и все радовало. Такие были времена, и он таким был. Потом он вырос. Так вырос, что теперь ему ничего не нравится и ничто не радует. Такие настали времена, и он таким стал.

Я очнулась, когда автобус затормозил. Черт возьми! Я доехала почти до конца маршрута. Едва узнала улицу Новый Свет в ночной иллюминации. В такое время я никогда не шаталась по городу.

Я схватила тележку и вышла. Темнело. Я плохо себя чувствовала. Сонная, замерзшая и вялая. Я шла медленно, из последних сил. На улице людей было немного. Обнимающаяся пара. Группа бритых подростков, пинающих мусорное ведро. Одно такси. Ноги у меня болели ужасно. Ближайший автобус в сторону дома ожидался через сорок минут. Я решила дойти до автобусной остановки на улице Свентокшиской, там проходило больше автобусных маршрутов.

Ходьба – это не про необходимость и здоровье. Разные ДТП случаются. Лучше не слоняться без нужды, на остановках не стоять и не искать проблем. Не втягивать невинных водителей в неприятности. Я присела на скамейку, потому что ступни распухли, и мне нужно было хоть на минутку снять туфли. Это, конечно, была ошибка, и я знала, что не смогу потом надеть их обратно, но они мне так жали, что я была не в состоянии идти.

– Добрый вечер, уважаемая, – хриплым голосом сказал заросший, лохматый медведь в длинном зимнем пальто.

Они подсели ко мне втроем.

– Простите, но я не нуждаюсь в компании, – сказала я вежливо.

– Не исключено, что и мы тоже, королева ты наша, – сказал второй в меховой зимней шапке. – Так уж вышло, что мы тут живем. Пока тепло, конечно.

– Правда? Где? На этой скамейке? Втроем?

– Именно так, как вы, прекрасная королева, любезно заметили, – ответил человек в зимнем пальто. – Я с правой, а приятель – с левой стороны скамейки.

– А этот третий где? Снизу?

– Пожалуй, нет. – Он засмеялся. – Пока не знаем.

– Он с нами недавно.

– Приехал к сестре и заблудился.

– Бред. Ерунда какая-то. – Я посмотрела на них и поняла, что в мире подобных людей, наверное, нет таких вещей, которые не могли бы произойти. – Вы не можете ему как-то помочь? Проводить? Что вы за люди? Где эта сестра живет?

– Вот этого не знаем. Он не говорит.

– У него еще и проблемы с памятью.

– Мы пытаемся ему помочь, но не исключено, что он останется с нами.

Говоря это, они смотрели прямо перед собой и кивали головами в знак признания нелегкой судьбы этого человека.

– А чем вы, уважаемые, вообще занимаетесь? – спросила я. – Меня это всегда интересовало.

– Мы подобны буддийским монахам. Нет у нас вещей и желаний, наш разум чист и пребывает в безмятежном спокойствии.

– Нирвана, понимаешь!

– Извините, мы не представились. – Тот, что был в зимнем пальто, внезапно встал и низко поклонился. – Меня называют Генералом, потому что мой отец был военным.

– Меня называют Епископом, – сказал, поклонившись, тот, что в меховой шапке.

– Твой отец – священник?! – засмеялась я.

– Нет. Просто я из Епископска.

– А новый приятель?

– Назовем его Министром, – сказал Генерал. – Потому что он не сказал еще ни слова правды.

Я посмотрела на них. До чего же они были противные.

– А вы, уважаемая, может, проголодались? Давно в рядах бездомных? – спросил тот, что в зимнем пальто.

– Кто, я?!

Меня прямо в жар бросило! Кровь во мне закипела, и если бы я только могла встать и набить мохнатую морду этому подонку, то сделала бы это не задумываясь!

– Что вы несете, черт вас раздери? Каких еще бездомных?! У меня есть квартира! Да мне весь дом мог бы принадлежать!

– Ну не стоит нервничать. Стесняться тут нечего.

– Да, нечего стесняться. Нечего!

– Ну, знаете! Не нервируйте меня, меня сейчас удар хватит! – огрызнулась я в ответ Генералу. – Я что, на голодающую похожа? Я так обожралась, что из меня аж верхом выходит. Могу показать, какой у меня надутый живот. Я съела три тарелки супа! Еще в банках получила.

– Хорошо, хорошо. Как королеве будет угодно. Никто ничего плохого не имел в виду. И суп мы тоже любим. На улице Медовой такой дают, пальчики оближешь.

Он несколько раз причмокнул, делая вид, что облизывает пальцы. Это было уже слишком!

– Ну все, с меня хватит!

– Да, королева.

– И прошу меня так не называть!

– Конечно, королева… Простите, это случайно. Для нас вы – самая что ни на есть королева.

– Что это вам в голову взбрело?! Разве я выгляжу или веду себя как королева, черт возьми! Зарубите себе на носу, я никакая не королева!

Они послушно кивнули.

– Ну а теперь наденьте мне туфли!

Они опустились на колени и схватили мою обувь.

– Конечно, королева!

Пока они возились с туфлями, мне позвонили. Я уже собиралась заорать в трубку, думая, что это мой сын, но оказалось, что звонили из полиции. Не очень сметливый офицер, которого я обозвала Боревичем, героем из телесериала. Совершенно не могла вспомнить, в чем я тогда углядела их сходство. Позже ничего подобного я не замечала. Полицейскому из участка на улице Вильчей не хватало многих качеств: смелости, ума, хитрости, силы, скорости, выносливости, отваги, настойчивости, решительности, напористости, харизмы, бравады, нестандартности, а главное – красоты, роста, прически и красивого голоса, которыми обладал непревзойденный кинопрототип и без которых раскрытие криминальных тайн просто невозможно.

– Чему я обязана звонком? – спросила я.

– Я не смог найти вас ни в больнице, ни дома, – ответил Боревич. – И мне нужно встретиться и побеседовать с вами.

– Я сейчас очень занята.

– Я бы не хотел сообщать вам это по телефону.

– Пожалуйста, говорите.

– Только прошу вас не нервничать.

– А из-за чего я должна нервничать? Вы хоть раз видели, как я нервничаю?! С чего вы вообще это взяли?!

Любопытные бездомные смотрели на меня, заинтересовавшись моей беседой. Они только и ждали, чтобы прервать работу и сунуть свой нос в чужие дела. Я дала им знак рукой, чтобы они продолжили заниматься туфлями. Они поняли.

– Скажу прямо, не стоит с этим затягивать. У нас есть подозрение, что ваш сын был убит.

– Что?! Мой сын?! – крикнула я в ужасе от известия о смерти моего единственного ребенка. – Что вы говорите?! Убит?! Мой сын?!

Взволнованная этим известием, я случайно ударила Генерала по голове. Я хотела извиниться, но он показал мне жестом, что ничего не произошло. Быстро простил меня. Либо его сына тоже убили, и он узнал об этом по телефону, либо его уже много раз били по голове, пока он надевал туфли.

– Мы еще не уверены, – продолжил Боревич.

– Как вы можете сообщать такие новости по телефону! Совести у вас нет?!

– Мы нашли его на полу в его доме на улице Усыписковой. Без документов, поэтому вам придется приехать в Бюро судебно-медицинской экспертизы для опознания тела.

Как же меня напугал этот бестолковый полицейский! Как обычно, он ничего не знал. Как он вообще мог раскрыть хоть какое-то уголовное дело?

– О, мой сын, мой сын… – причитала я уже гораздо спокойнее. – Кто мог это сделать? Он был таким честным, трудолюбивым, порядочным, сочувствующим и сострадательным. Он заботился обо всех. Это невозможно. Невозможно, слышите?

– Мне очень жаль.

Этот Боревич совсем с ума сошел? Ведь он познакомился с моим сыном в больнице!

– Вы видели тело? – спросила я.

– Это не мой район. Я видел только фотографии в системе.

– Убитый мужчина на фото – это такой с редкими волосами, в обтягивающем пиджаке, с большой задницей? – выпытывала я. – Одним словом, не очень привлекательный?

– Возможно, – смущенно ответил он. – Вы должны прийти в Бюро судебно-медицинской экспертизы на улице Войчеха О́чки для опознания тела.

– Он лежал в коридоре в луже крови?

– Откуда вы знаете?

– Откуда-откуда? Ниоткуда не знаю! Догадываюсь. Какой бы я была матерью, если бы не знала, как умер мой сын? Да, это, должно быть, мой сын, – продолжала я. – Умер, бедолага. Бывает. Он был хорошим мальчиком, но все когда-нибудь умирают, и он умер именно сейчас. Спасибо, что сообщили мне об этом. А теперь, пожалуйста, давайте закончим разговор, мне нужно побыть одной. Я хочу как можно скорее погрузиться в свою боль, отчаяние и горе.

– Я хотел бы задать вам еще несколько вопросов. У вашего сына были враги? Кто-нибудь угрожал ему?

– Нет, откуда? Хотя, знаете, был один такой. Я только что вспомнила. Сосед через дорогу. Подлый тип. Судья в отставке, любитель подглядывать. От сына о нем знаю. Такие самые ужасные, потому что их никто не подозревает. Вы понимаете? Они ведь такие праведные. У него были напряженные отношения с моим сыном. Я не удивлюсь, если именно этот человек убил его. И какой самоуверенный, какой напыщенный! Можно подумать! Старый пердун, и думает, что он бог знает кто!