Читать онлайн Изъян в сказке бесплатно

Глава первая. Дороги Шеана

Шенаские дороги построил Радовик Третий – чтобы было сподручней перевозить товары. Зианские, лиррийские и остеррадские товары потекли в Шеан, а стенийские рыба, лес и меха – в соседние страны. Другие короли иногда распоряжались подложить по краям камней, но основы трактов оставались неизменными с лишком пятьсот лет.

И все эти годы дороги топтали бродяги. Среди них встречались опустившиеся нищие, которых гнали от города к городу, жулики всех мастей, беглые монахи, ленивые студенты, младшие сыновья, странствующие поэты и прочий сброд. Они не могли позволить себе лошадь или даже осла, поэтому стирали в кровь ноги, если только не попадался какой-нибудь доброхот, готовый пустить бродягу к себе в телегу.

В этот раз двоим бродягам повезло – они с комфортом устроились на деревянном настиле, привалились спинами к мягким тюкам с тканями. Мужчине на вид было около тридцати – в тёмных волосах серебрились одинокие прядки, бородка весьма щегольского вида тоже начинала седеть. Однако зелёные глаза смотрели молодо и живо. Мужчина носил ярко-красный малиновый дублет из крепкой кожи, крепкие тканые штаны и превосходные сапоги. На такие могли бы позариться и бродяги, и разбойники. Но из-за голенища сапога у мужчины торчал нож, и складывалось впечатление, что он там отнюдь не для красоты. Мужчина держал в руках довольно старую цитру с новыми струнами и задумчиво перебирал их.

Рядом сидела, внимательно глядя на руки музыканта, юная девушка, едва-едва вышедшая из детского возраста. Очень хорошенькая: золотистые волосы, голубые глаза, милое личико. Если бы не стоптанные ботинки, её легко было бы принять за девицу благородных кровей.

– Сыграй про леди Майлу! – попросила девушка.

Музыкант по имени Рей недовольно помотал головой и сообщил:

– И не подумаю. Благородным леди о подобном даже думать нельзя!

– Раньше было можно! – надулась девушка.

Рей выругался себе под нос и, кажется, нарочно заиграл самую нудную песню из своего репертуара – что-то там про красоты полей и благодать дождя. Мэгг состроила ещё более недовольную рожицу и демонстративно повернулась к музыканту спиной. А потом перебралась через тюки к детям торговца детям – играть в ладошки. Из-за тюков после паузы донеслись переливы – вступление к её любимой балладе.

– Всегда он так! – пожаловалась Мэгг и тут же пропустила хлопок, из-за чего дети залились звонким смехом.

– Он твой папка?

Раньше Мэгг отвечала на этот вопрос: «Почти», – а теперь решительно помотала головой.

Действительно, Рей не был её отцом. Но он был единственным близким ей человеком во всём огромном мире. Она знала, что её настоящие родители умерли, но совсем не помнила их. Всё, что хранилось в её памяти, это бесконечные дороги. И всегда – Рей рядом. Они обошли всю огромную Стению, прежде чем три года назад не осели в маленьком городке на юге страны.

Там Рей, превосходный музыкант, устроился учителем к дочкам богатого купца, а Мэгг определил в школу при монастыре Серых сестёр. Он ещё прежде научил её читать и писать, заставив затвердить Святейшую книгу наизусть и вызубрить длинный список королей и королев. В монастыре Мэгг научилась рукоделию, молитвам и домашнему хозяйству.

Всё это, на самом деле, было бы совершенно бесполезно для нищей девчонки. Но у Мэгг была одна тайна. Рей открыл её, когда Мэгг исполнилось семь. Они тогда остановились на ночлег в лесу, Рей присел на корточки, заглянул девочке в глаза и серьёзно сказал:

– Однажды ты станешь богатой леди.

Мэгг тогда уже немного знала, как всё в мире устроено. Она рассмеялась, подумав, что музыкант так шутит. Он, бывало, придумывал и смешнее игры.

– Это серьёзно, Мэгги! Я говорю правду. Тебя ждёт блестящее будущее. Ты будешь сиять на балах в королевском дворце Шеана, а потом выйдешь замуж за какого-нибудь милорда, владельца огромных земель. Это – то, чего хотели для тебя твои родители. То, чего ты заслуживаешь по праву.

Мэгг ему поверила, хотя Рей больше не ответил ни на один вопрос.

И вот, теперь, после трёх лет спокойной оседлой жизни, они снова снялись с места. В один из вечеров поэт вернулся на их маленький скромный чердак позже обычного. Вместо малинового дублета на нем была чёрная тонкая рубаха, а на шее повязан чёрный же платок.

Мэгги вскочила со своей узкой кровати и взволнованно спросила:

– В чём дело?

– Завтра мы уходим отсюда!

– Куда?

Рей, кажется, собирался напомнить ей о послушании, но передумал.

– В Шеан. Моя леди, вам нужно успеть на бал в честь Дня окончания года, – и шутливо ей поклонился.

Они собрались в один день, простились с теми, кто дал им приют и ушли – пешком. На городской площади в центре Харроу Мэгг засмотрелась на громадную статую, изображавшую рослого лорда в доспехах и маленькую леди в пышном платье. Спросила:

– Кто они?

Рей пожал плечами:

– Завоеватель Остеррада и его жена, наверное – кому бы ещё ставить здесь памятник?

– Остеррад завоевал Эйрих Первый, я помню, – почти с гордостью заявила Мэгг, а Рей щёлкнул её по носу:

– Плохо помнишь, иначе знала бы, что король потерпел поражение и отступил, а Остеррад завоевал королевский брат, милорд Дойл. Правда… – Рей оглянулся на оставшуюся позади статую, – я читал, что он был не рыцарем, а горбуном, так что, может, это и не он вовсе.

Мэгг внимательно вгляделась в мужественное лицо рыцаря, и по спине у неё прошёл холодок. Горбуны – они к несчастью, все знают. Она постаралась себя убедить, что это памятник кому-нибудь другому – не хотелось, чтобы взгляд медного на-самом-деле-горбуна смотрел ей в спину в такой сложной дороге.

Кажется, действительно, там на площади был вовсе не горбун. Во всяком случае, Мэгг и Рею повезло – они почти сразу нашли воз, который согласился довезти их до поворота на Стин за несложную помощь. Потом немного прошлись по сухому пыльному тракту, Рей заработал несколько медных монет и плотный ужин, спев в трактире. А утром им снова повезло – телега крестьянина с женой и ребятишками ехала аккурат в предместья столицы.

***

Внешние стены Шеана показались к полудню шестого дня пути – тонкая каменная резьба издалека напоминала кружево, а громадные золочёные стенийские орлы на воротах, кажется, готовые ожить и взлететь – так искусно были сделаны.

В Шеане Мэгг бывала ещё совсем ребёнком и почти не помнила его – сейчас он представал перед ней во всём величии и великолепии. Дорога поползла в гору, орлы всё приближались, и вот до слуха Мэгг уже начали доноситься крики, смех, ярмарочные кличи, клёкот, а следом навалились и запахи: копчёной рыбы, яблочного самогона, свежих раков и ещё чего-то совершенно неизвестного, от чего становилось щекотно в носу.

У главных ворот, распахнутых настежь, стояли два рослых стражника в рыцарских доспехах, а вокруг крутились подвижные, суетливые Жёлтые плащи – городская служба охраны. Каждый обоз и каждую корзинку на въезде в столицу они осматривали, а каждому гостю, будь он пеший или конный, задавали вопросы.

Когда подошёл черёд Мэгг и Рея, Жёлтый плащ – безусый ещё мальчишка с горящим взором, – спросил строго:

– Зачем прибыли в столицу?

– Полюбоваться празднованием, – ответил Рей, – и спеть свои лучшие песни во имя короля и Всевышнего. Я Рей из Грейл-Кора, поэт и музыкант, а это мой подмастерье.

Жёлтый плащ без особого любопытства глянул на показанную Реем бумажку и махнул рукой, разрешая войти.

Внутри города Мэгг ожидала увидеть дворец или богатые дома, но вместо этого сразу же попала на огромный рынок. Он тянулся от ворот до самых старых стен, и многие сотни людей роями пчёл носились от прилавка к прилавку. «Пирог, пирог!», – раздавалось с одной стороны. «Кожа, лучшая кожа Стении», – кричали с другой.

– Рей! – воскликнула Мэгг, едва удержавшись, чтобы не ткнуть пальцем: мимо прошел разряженный в разноцветный костюм человек с совершенно чёрной кожей.

– Это эмирец, – шепнул Рей, – не разевай рот и держись возле меня.

Эмирцев было много: чёрные, как головешки, они важно ходили между обычными белыми людьми или сами стояли в лавках, от которых пахло сладко-острым или медово-горьким. Рей тихо пояснил, что они продают восточные специи. У одного из эмирцев над палаткой висела громадная пятнистая шкура.

– Огненная леопарда, – объяснил Рей, – эмирцы ловят её по пятеро-шестеро, и не всегда даже один выживает. Леопарда похожа на кошку, только клыки у неё длиннее человеческой руки, а взглядом она может поджигать предметы.

Мэгг некультурно, но восторженно присвистнула: шкура у леопарды и правда была гигантских размеров, как три бараньих.

Лишних денег у них не было, так что мимо продавцов Мэгг шла, крепко сжав зубы и не давая себе канючить. Хотелось всего на свете: и шкуру леопарды, и бусы из наполненного солнцем золотого камня, и пёстрый вытканный платок, а ещё – сладких пирогов, которыми так нестерпимо пахло, и кислых мочёных слив.

– Станешь богатой леди – скупишь себе половину ярмарки, – тихо рассмеялся Рей, отлично видя, как бегает её взгляд с предмета на предмет.

– Обязательно, – серьёзно сказала она.

Между тем они достигли вторых ворот – в стене старой крепости, – и без труда прошли внутрь.

Ярмарка осталась позади, её как будто отрезало. В старом городе тоже было людно, но как-то иначе: никто не кричал, не сновал туда-сюда, и пешие, и конные двигались чинно. Бегали только мальчишки в ярких красных рубахах. Для себя Мэгг решила, что это какие-нибудь гонцы или посыльные.

Рей крепко взял её за руку и повёл по мощёной булыжником улице мимо аккуратных домов в два или три этажа, каждый балкон которого был усажен цветами.

Вывеску «Жёлтый плащ» Мэгг увидела издалека и совсем не удивилась, когда Рей свернул туда. Это оказалась большая и очень чистая корчма, не переполненная, но и не пустующая. Молоденькие разносчицы в белых передниках сновали между столами.

– Садись, – Рей отпустил её руку, и Мэгг быстро заняла место у окна.

Интересно, что, похоже, корчма помещалась как бы в полуподвале – из окна была видна не вся улица, а только её часть, точнее – ноги повыше колена и конские копыта. Здесь гуляла знать. В основном, конечно, верхом или в носилках, которые правильно именовать паланкинами, но иногда и пешком. Важные леди в дорогих платьях и отделанных мехами плащах семенили по широкой улице, опираясь на руки высоких широкоплечих лордов с подкрученными усами и гордо вскинутыми головами. Туфли у всех были чистыми, с пряжками, в которых поблёскивали драгоценные камни.

Представилось на минуту, что она, Мэгг, рано или поздно станет одной из них. Будет, как, например, та леди в зелёном, свысока поглядывать на пыльную дорогу и морщить нос, завидев кучку конского навоза.

Мэгг хихикнула – как раз в тот момент, когда подошёл Рей вместе с разносчицей. Румяная девушка опустила на стол две кружки: одну, с пенистым пивом, Рею, другую, с квасом, Мэгг.

– Посмотри на них, – девушка отпила немного и кивнула в сторону улицы, – ты хочешь, чтобы я стала такой же?

Рей тоже перевёл взгляд за окно и едва улыбнулся, отчего его лицо как бы осветилось изнутри и стало особенно приятным:

– Я обещал тебе, что ты станешь леди, малышка. И вот увидишь…

Разносчица поставила между ними блюдо с жирным жареным востриком в меду и с яблоками, и Рей не договорил и кивнул:

– Налетай!

«Налетать», правда, всё-таки приходилось как подобает леди, то есть отламывая кусочки вилкой и не помогая себе руками, но к этому Мэгг уже привыкла. Рей смотрел одобрительно, сам обходясь одним ножом, но умудрившись ни единой капли соуса не уронить на стол.

Когда от птицы остались только кости да немного шкуры с недопалёнными перьями, Рей сыто и довольно откинулся к стене, положил руку на подоконник и подмигнул Мэгг. Она фыркнула – точно знала, что означает это подмигивание и эта сытая улыбка.

Рей поднялся и пошёл к стойке, наклонился, что-то шепнул хозяину – и вот уже снимает со спины любимую цитру. Прислонился к одной из деревянных подпорок почти в центре зала, взял на пробу несколько нот и тут же, без предупреждений и объявлений, заиграл простой мотив знаменитой песенки.

Мэгг прикрыла глаза, подтянула к себе кружку с водой и замерла, вслушиваясь в его удивительный голос.

Она не знала других близких людей, кроме Рея. Он стал ей отцом, братом, другом. И в то же время – гораздо большим. Он был для неё всем. Сейчас, когда расставание делалось всё ближе и всё неотвратимей, ей стало страшно потерять своего поэта. Если бы можно было кинуться ему на шею и выкрикнуть: «Рей, я тебя люблю! Тебя, а не какого-то там лорда!» – она бы сделала это сразу же. Но Рей только рассердится, вне всяких сомнений.

«Может, – подумала Мэгг, – у меня не получится стать леди, и я вернусь к нему». Тогда Рей перестанет твердить, что должен дать ей деньги и титул, которых она заслуживает по какой-то удивительной причине, и они станут жить действительно счастливо.

Пока же Рей пел, но его песня совсем не подходила грустному настроению Мэгг. Он пел о юной девушке, полюбившей прекрасного юношу, который оказался – вот незадача! – подлецом и прохвостом. Рей то мурлыкал высоко и тонко, сетуя на горести и тяготы судьбы и повествуя о любви к красавцу, то басил, рассказывая о злодейских планах похитить у девицы честь и рубиновый перстень в придачу.

Посетители начали озираться, а найдя взглядом певца, принимались хлопать ему в такт, и к последнему куплету Мэгги со своего места уже не слышала переливов лютни, только шумные стройные хлопки.

– Браво! Браво!

– Ещё! Пой, музыкант!

– Эй, налейте ему!

И Рей, рассмеявшись и глотнув пива, запел снова.

Через час его всё ещё не желали отпускать, но он всё-таки прервался, получил от хозяина кивок, подтверждающий, что стоимость обеда он отработал сполна, и вернулся к Мэгг. Она вздрогнула, когда он сел напротив: заслушалась и задумалась.

– Я заказал нам комнату, сегодня отдохнём, а завтра утром привезу тебе платье. Тебе надо выглядеть хорошо, – Рей протянул руку и сжал пальцы Мэгг. – Да, ты покоришь столицу, поверь мне.

После еды и песен Мэгг разморило, и она только согласилась. Вставать не хотелось, у подоконника было удобно, а солнце, ещё летнее и тёплое, приятно грело плечо и спину. Допив кто воду, а кто пиво, они вдвоём поднялись в маленькую светлую комнату под крышей – их, как сказал Рей, последнее совместное пристанище.

Глава вторая. Родственные узы

Первым, что увидела Мэгг, проснувшись, было пышное светло-зелёное платье. самое красивое из всех, которые она когда-либо видела.

– Рей, – прошептала она и неверяще переспросила: – Это мне?

– Я-то точно носить это не стану, – хмыкнул Рей откуда-то из угла и скомандовал: – Вставай и умывайся, да пошустрей, хочу посмотреть на тебя в этом.

Второй раз просить не пришлось. Мэгг немедленно соскочила с постели, наклонилась над жестяным тазом и как следует умылась в ставшей за ночь тёплой воде. Хотела было заняться волосами, но Рей не дал, сказав:

– Надевай это, – протянул белоснежную рубаху из тончайшей ткани и такие же панталоны, а сам отвернулся.

Мэгг быстро переоделась и смущённо охнула: одежда оказалась почти прозрачной.

– Не смотри! – пискнула она, но Рей уже повернулся, как-то странно дернул углом рта и пробормотал:

– Что я там нового увижу? Теперь это.

Поверх белья крепился корсет, но не такой, как на гравюрах, затягивающий талию до семи пальцев в обхвате, а достаточно свободный. Рей без труда завязал его на спине. Далее последовали юбки одного цвета, но разных оттенков, всего шесть штук, причём все – с разрезами и подворотами. И, наконец, Рей помог девушке надеть верхнюю часть платья, у которой, кажется, было своё название, но Мэгг не помнила его.

Мэгг попыталась осмотреть себя со всех сторон, но Рей не дал – усадил её на табурет, быстро расплёл её косу и принялся расчёсывать пряди, как делал это давно, пока она была совсем маленькой.

– Умельцы крутят некоторым леди на головах целые замки и корабли, – заметил он, ловко распутывая мельчайшие узелки, – но ты у нас девушка деревенская, тебе такого не полагается пока.

– Я бы не стала ходить с замком на голове, даже если бы мне за это платили, – ответила Мэгг, а Рей ощутимо дёрнул её за волосы и напомнил:

– Ты леди, тебе никто ничего не платит, кроме податей, – а потом прибавил мягко: – Следи за тем, что говоришь, малышка. Провал может стоить нам с тобой голов.

От этих слов радостное настроение, вызванное переодеванием в платье, улетучилось.

– Если нас раскроют, то казнят?

– Меня – наверняка, – спокойно сказал Рей, – а тебя, скорее всего, остригут и вышлют за город, предварительно выпоров кнутом.

По спине Мэгг прошли мурашки.

– Тогда зачем? Если тебя за это могут убить…

При одной мысли о том, что кто-то может убить Рея, стало жутко. Он был слишком живым для того, чтобы умирать!

– За всё, что я натворил в этой жизни, меня должны дважды повесить, один раз четвертовать и ещё один – сжечь на костре. Чему быть… – он рассмеялся, а Мэгг не рискнула спросить, что он мог такого сделать.

Скорее всего, это было художественное преувеличение, так им любимое – музыкантов и поэтов никто не вешал, не четвертовал и не сжигал.

– В любом случае, – продолжил он, – мы не попадёмся. Я всё выяснил точно. План превосходный. Ну-ка…

Он отошёл в сторону, а Мэгг подняла руки и осторожно ощупала прическу. Кажется, Рей сплёл ей что-то сложное из нескольких кос. Она встала с табурета и покружилась, так что юбки зашуршали вокруг, и спросила, попутно разглядывая, как причудливыми складками ложится ткань:

– Что за план?

– Сегодня тебя ждёт встреча с дедом.

Если бы Мэгг действительно была настоящей леди, на этих словах ей следовало бы рухнуть в обморок или хотя бы пошатнуться и схватиться за грудь, но она только спросила:

– С каким ещё дедом?

Всевышний, зачем ей дед, когда есть Рей? Тем более что он много раз говорил: родни, которая хотела бы её знать, у неё не осталось.

– Лорд Кэнт. Похоронил всю семью, наследника. Не знаю, поверил ли он моим бумагам и рассказам, но, кажется, сообразил, что лучше фальшивая двоюродная внучка, которую можно удачно выдать замуж, а её детям завещать титул, чем переход земель под управление короны и конец славного имени Кэнтов. В общем, – Рей нервно облизнул губы, – он согласился вывести тебя в свет.

Мэгг замерла посреди комнаты. Сказка становилась реальностью. С богатым родственником она легко произведёт впечатление настоящей леди, войдёт в свет и отыщет себе знатного мужа. Всё так, как Рей обещал ей много лет назад. Ещё немного, и отступать будет поздно. Она повернулась к Рею, подошла к нему и крепко обняла за шею, пряча лицо на груди, не в силах понять, какие чувства её обуревают. Была ли это любовь воспитанницы к наставнику или девушки к мужчине – она не разбирала и сама, но знала, что её сердце стучит, полное самого волшебного чувства из всех, что ей доводилось испытывать.

Рей обнял её в ответ, прижал к себе, аккуратно погладил по голове и сказал:

– У тебя будет всё, о чём ты мечтаешь, малышка. Всё, чего заслуживаешь.

Мэгг простояла бы так вечность, но Рей быстро оттолкнул её от себя, потянулся было, кажется, взъерошить ей волосы, но передумал и осторожно щёлкнул по носу.

– Пора.

За свою жизнь Мэгг повидала множество дорог и придорожных канав, широких полей и пролесков, бывала не раз в корчмах и гостиных дворах, однажды они с Реем заглянули в настоящий театр с огромной сценой, но ни разу ей не приходилось оказываться в домах лордов.

Когда слуга – лысый мужчина в ярко-алом камзоле и узких белых штанах – распахнул перед ней и Реем огромные деревянные двери, Мэгг отчётливо ощутила желание сбежать, подхватив юбки ставшего вдруг очень тяжёлым платья. А оттого, что Рей расстался со своей цитрой и малиновым камзолом, перестав походить на самого себя, было ещё страшней.

Он, похоже, угадал её мысль и крепко сжал её локоть, не то поддерживая, не то давая понять, что никуда не отпустит. Пришлось, ступая по очень чистому блестящему полу запачканными в пыли новыми ботинками, идти по огромному холлу и пытаться не крутить головой из стороны в сторону.

А посмотреть, между тем, было на что. Потолок казался выше, чем в святейших домах, и с него спускались на толстых цепях две огромные люстры, утыканные свечами, как ёж иглами. На стенах висели картины: портреты важных лордов и достойных леди. Леди были разные, а лорды походили друг на друга и отличались хорошим здоровьем и крепким сложением. На гостей, как показалось Мэгг, все смотрели неодобрительно.

– Лорд Кэнт ожидает вас, сюда, пожалуйста, – сообщил уже другой слуга, одетый точно так же, как и первый, и такой же лысый.

Как знать, может, слугам в богатых домах положено брить головы? Мэгг о таком не слышала и не читала.

– Подбородок выше, – шепнул Рей, и она подчинилась, хотя сердце норовило выскочить из груди.

Второй слуга распахнул следующие двери, за которыми начинался огромный зал с высоченными стеклянными окнами наверху, тоже с люстрами и полом, собранным из тысяч кусочков разноцветного дерева. «Мозаичный», вспомнила она подходящее слово.

Наступать на пол было страшно, он казался едва ли не красивее картин, но Рей слишком крепко держал Мэгг за руку, поэтому она сделала шаг, затем ещё и ещё. Наконец, зал закончился, и они оказались в небольшом полутёмном кабинете. Позади них со стуком захлопнулась дверь.

Пахло смолой и чем-то горьким. Мэгг бросила вокруг быстрый взгляд и увидела зелёную бархатную обивку на стенах, деревянные тёмные рамки картин – и хозяина кабинета. Он сидел в широком низком кресле, ноги его покоились на небольшой зелёной подушечке, голова, совершенно седая, была откинута на спинку. Лорд Кэнт оказался глубоким стариком. Его кожа – жёлтая, сухая, – висела складками на лице и шее, как старая растянутая рубаха. Кустистые брови низко нависали над прикрытыми глазами.

– К вам посетители, лорд Кэнт, – объявил слуга.

Лорд открыл глаза, и Мэгг удивилась их живости. Не было ни пелены, ни затуманенности. Взгляд лорда был ясным и очень осмысленным, более того, он, кажется, проникал в самое нутро.

– А, господин Рей, – произнес старик сухим голосом, шкворчащим, как кусок свиного бекона на жаровне. – Значит, это и есть та девица?

– Верно, лорд Кэнт, – Рей, которого Мэгг до сих пор ни разу не видела заискивающим или напуганным, очень низко поклонился и слабо улыбнулся. – Я только недавно привез её в Шеан, она не до конца здесь освоилась.

– Подойди, девица, – велел старик.

Мэгг на негнущихся ногах приблизилась к нему. Лорд Кэнт подался вперёд в кресле, желая рассмотреть её получше.

– Плечи и руки – вот главный показатель. У неё руки леди. Покажи ладонь! – Мэгг подчинилась, и лорд цепко схватил её за запястье и принялся разглядывать пальцы, изучать ногти. – Да, истинной леди. Я думал, вы просто шулер и подлец, сударь музыкант, но теперь вижу, что ошибся.

Он выпустил её руку, и Мэгг непроизвольно прижала её к груди, где сильно колотилось сердце.

– Значит, никакого приданого и содержания ей не оставили?

– Боюсь, нет, господин.

Лорд пожевал сухими губами.

– Что ж, я посмотрю на её поведение. Вы, сударь, – он мотнул головой, – обождите за дверью, а ты, девица, садись.

Мэгг не видела, как вышел Рей, перед глазами мелькали чёрные мухи. Если бы только смела, она кинулась бы за ним. Но вместо этого медленно опустилась на указанную низкую скамеечку, пытаясь крепче сжать зубы, чтобы не было слышно их стука.

Лорд о чём-то задумался и некоторое время смотрел куда-то поверх её головы, но потом перевёл на неё взгляд. Пожевал тонкими сухими губами.

– Моя внучка погибла, – сообщил он медленно, – и я это знаю точно. Этот проходимец неплохо решил нажиться на моём горе. Но… да, ты выглядишь так, словно в тебе есть кровь Кэнтов. Магичишь?

Мэгг сначала быстро помотала головой, потом мелко закивала.

– Что трясёшься! – тут же разозлился старик. – Говори ясно!

– П-п-почти нет, – пискнула Мэгг, – совсем чуть-чуть.

– Что можешь?

В детстве Мэгг, конечно, мечтала стать ведьмой. И с первой кровью у неё действительно открылся дар. Но он был такой слабенький, что Рей запретил об этом болтать. Объяснил: лучше уж пусть будет крошечное преимущество, если вдруг что случится.

– Костёр разжечь… только медленно. Прореху в рубахе заштопать. И царапины на мне заживают быстро.

Старик вздохнул.

– В моём роду женщины всегда отличались способностями к магии. Но, положим, не уродилась. Помолчи-ка, девица, и послушай.

Он потёр подбородок.

– Ты слишком слабая и субтильная для рода Кэнтов, это очевидно. Но ты из благородных. Я похоронил родных детей и внучку, остались только троюродные племянники, те ещё паскуды. Раздерут моё состояние в клочья, стоит мне лечь в гроб. Тебе не понять, – он дернул углом рта. – Выйдешь замуж за подходящего человека – получишь приданое. Будут платья, карета, вкусная еда. Ты голодала?

Мэгг нервно мотнула головой. Кэнт кивнул, кажется, одобрительно.

– С мужчиной связь имела?

– Нет!

Это его тоже порадовало, хотя и выразил он одобрение словами: «Повитуха проверит».

– На земле спала?

– Бывало…

– Будешь спать на мягкой постели. Будут слуги, горничные всякие. Как выйдешь замуж – родишь сына. Я сам его воспитаю. А если… – он снова наклонился вперёд, – попытаешься мне перечить, отдам страже как мошенников обоих, и тебя, и твоего музыканта. Поняла?

– Да…

– Да, дедушка. Или да, лорд Кэнт, – исправил он её. – Ну-ка, попробуй. Итак, ты поняла мои слова, леди… Как тебя? Магарет.

– Да, дедушка, – послушно пробормотала девушка дрожащим голосом.

Старик слегка улыбнулся, самыми краями губ, и произнёс:

– Так лучше, – он тронул маленький колокольчик, который Мэгг сначала не заметила, и тут же явился новый, тоже лысый слуга. – Терри, отведи эту леди в голубые покои и позови к ней Милку или Фанни, пусть помогут ей вымыться или переодеться. Потом лекаря и ведьму, пусть осмотрят.

– Что… – начала было Мэгг, но лорд оборвал её:

– Негоже моей внучатой племяннице жить со всякими проходимцами.

– Ваша внучатая племянница изволит надолго у нас остаться? – спросил слуга, низко поклонившись.

– До моих особых распоряжений. Леди Магарет, следуйте за Терри. И ещё, Терри, пусть человека, который ожидает в холле, проводят за ворота и отсыплют пятьдесят, нет, восемьдесят золотых. И скажут, что я больше не желаю видеть его и слышать его имя.

– Будет исполнено, лорд.

Мэгг вскочила. Она не собиралась расставаться с Реем – ни за что. Пусть к Врагу и его приспешникам катится такая сказка, где она разлучается с Реем.

– Не забывайте, что я сказал, дорогая внучка, – жёстко напомнил лорд. – Ты, кажется, меня поняла хорошо.

«Пойдёшь против моих слов, и я сдам вас обоих страже как мошенников», – да, Мэгг поняла эти слова. Если она будет спорить, этот старик сделает так, что Рея повесят. И, возможно, её вместе с ним.

– Я помню, дедушка, – сказала она, а про себя решила, что поступит просто.

Сходит на один бал, одним глазком взглянет на сказку Рея, заодно и успокоит старика, а потом магией поднимет запор на окне и сбежит, пусть Кэнт ищет их по дорогам Стении, сколько хочет – найдёт разве что ветер в поле.

От этого решения на душе стало хорошо и светло. Рей не оставит её, будет ждать возле дома Кэнта и постарается дать ей знать, что всё хорошо. И очень скоро она сбежит от пугающего, неприятного лорда.

– Спасибо за вашу доброту, лорд Кэнт, – сказала она и сделала низкий реверанс, как учил Рей.

Кэнт улыбнулся чуть шире, кажется, довольный ею, и она поспешила за лысым Терри вглубь дома.

***

Бальный зал городской ратуши появился перед Мэгг неожиданно. Вот только перед глазами трепыхались пышные перья в причёске рослой дамы, идущей впереди – и вдруг Мэгг замерла, не смея вдохнуть от восторга.

У лорда Кэнта зал был великолепен, но он казался просто склепом в сравнении с этим храмом цветов и кружева. Узкие высокие колонны из белоснежного камня, украшенные вырезанными листочками и ягодами, поддерживали расписанный потолок, в центре которого юная нагая богиня любви Аори протягивала неизвестный плод смущённому юноше в одежде древних лет. Вокруг них парили на маленьких стрекозиных крылышках эльфы, спутники Аори, а по краям и в углах расположились огромные разноцветные бабочки. За всю свою жизнь Мэгг ещё не видела настолько искусной картины.

Но даже этот потолок, достойный королевского дворца, уступал по красоте витражным стёклам в пять, а то и шесть человеческих ростов. Вечернее низкое солнце ударялось в кусочки разноцветного стекла, и по залу плясали яркие огоньки, то и дело путавшиеся в дамских прическах.

– Не стойте на пороге, дорогая моя! – железная рука старого Кэнта сжала её локоть, и Мэгг очнулась от наваждения.

– Лорд Кэнт с внучатой племянницей, – провозгласил высокий слуга в алом камзоле, тоже бритый наголо.

Девушка уже выяснила, что эту моду на бритых слуг завёл нынешний король Эйрих Четвёртый, которому однажды в суп упал волос его камердинера. На месте короля, правда, Мэгг лучше позаботилась бы о том, чтобы слуги-мужчины убирали волосы, как женщины, но его величество решил подойти к решению проблемы радикально.

Кэнт и нанятая дуэнья госпожа Сиан, значительного объёма дама лет пятидесяти, в зелёном платье, похожая на перепрелый капустный кочан, повели Мэгг дальше в зал, где уже стайками сбивались почтенные леди и их дочери.

Позади зазвучал голос церемониймейстера, объявлявшего следующих гостей, а Мэгг невольно вспомнила любимую сказку Рея.

«Ты войдёшь в зал, – говорил музыкант, наигрывая неторопливый мотив на потёртых струнах цитры, – освещённый светом тысячи свечей». И правда, кругом были свечи – в высоких канделябрах, в громадных, спускающихся с потолка люстрах.

«В первое мгновение ты забудешь, как дышать, запахи и звуки ошеломят тебя, а от удивления закружится голова». Мэгг пошатнулась и была вынуждена сама схватиться за госпожу Сиан, чтобы не упасть: у неё действительно зашумело в ушах.

«Но потом первый приступ волнения пройдёт, ты обернёшься и встретишься взглядом с благородным лордом».

Идя сюда, на первый и (почти наверняка) последний в своей жизни бал, Мэгги была уверена, что никакой лорд не привлечёт её внимания. Что ей лорд, когда старик Кэнт угрожает Рею? И одеваясь сегодня с помощью доброй девушки Фанни и толстой ворчуньи Сиан, она собиралась просто танцевать до упаду, так, чтобы стёрлись подошвы новеньких туфелек, а потом убежать прочь, унося с собой память об одном сказочном вечере.

И всё-таки она обернулась – и едва снова не пошатнулась, в глубине души надеясь, что причиной её сегодняшней странной чувствительности стал корсет. Ей в глаза, словно не замечая больше никого вокруг, смотрел молодой человек, темноволосый, белокожий и печальный. Синий камзол сидел на нём как влитой, пояс выделял стройную талию, а белые чулки и бриджи подчёркивали крепкие ноги. Он едва улыбнулся ей, и Мэгг невольно покраснела – такая чудесная у него была улыбка.

Молодой человек медленно поднял руку, затянутую в белую перчатку, к лицу и коснулся указательным пальцем угла рта. Мэгг читала про знаки, которыми общаются знатные леди и лорды на балах, но не могла сходу вспомнить значение этого жеста, однако на помощь ей пришла госпожа Сиан.

Она тоненько зашептала ей на ухо:

– Вы приглянулись милорду Эскоту, леди Магарет, смотрите, он желал бы иметь право говорить с вами.

Госпожа Сиан вдруг показалась Мэгг на диво приятной особой. Девушка шёпотом спросила:

– Что мне ответить?

– Коснитесь пальцем правого виска, ну же!

Мэгг подчинилась, Эскот неторопливо склонил голову – и тут его закрыла громадная причёска из цветов и фруктов, а когда её владелица посторонилась, Эскота уже не было. Мэгг отвернулась с досадой – конечно, лорд её не интересовал, ведь у неё был Рей, но ей ужасно понравилось играть в эту игру, общаться жестами. Госпожа Сиан покачала головой и заметила:

– Эскоты не в ладах с вашей семьей уже лет двести, а после того ужасного происшествия наш лорд чуть не убил отца милорда Эскота. Но вчера ваш почтенный дедушка сказал мне особо, что союз с Эскотом покончил бы разом с половиной бед на Юге.

Мэгг вздохнула – вот была бы шутка, если бы оказалось, что тот мужчина, за которого её желал выдать замуж Кэнт, и есть лорд Эскот.

Между тем, гости всё прибывали, и Мэгг даже засомневалась, смогут ли все эти люди здесь танцевать, но вот откуда-то сверху раздались первые звуки музыки – нежно запела виола, и оркестр подхватил её песню. Разговоры стали еще оживлённее, и Мэгг снова почувствовала на локте цепкие пальцы Кэнта, обернулась и тут же присела, по его знаку, в реверансе перед солидным усатым мужчиной.

– Позвольте, лорд Харроу, представить вам мою внучатую племянницу леди Магарет.

Мэгги подняла глаза и быстро глянула на владельца земель, на которых они с Реем ещё недавно жили. Он выглядел здоровым как бык, а вместо парадного камзола был облачён в военную форму, только плечи его покрывал не жёлтый, а голубой плащ.

– Почту за честь, лорд Кэнт, – ответил Харроу очень подходящим ему баском, а потом обратился к ней: – Рад знакомству, леди Магарет. Где прятал вас этот старый плут?

– Почтенный лорд, я росла в деревне, мой дорогой дедушка считает, что для ребёнка и юной девушки деревенский воздух полезнее городского.

Харроу рассмеялся и сказал Кэнту:

– Она прелестна, просто цветочек, – но на комплимент эта похвала совсем не была похожа. – Вы оставите для меня второй и шестой танец, леди Магарет?

Мэгг бросила взгляд на Кэнта и поняла, что отказаться будет смерти подобно, так что снова присела в реверансе и заверила лорда Харроу, что это будет для неё огромным счастьем, а про себя подумала: «Не так уж важно, с кем танцевать. А про большее можете и не мечтать, почтенные лорды».

Мимо прошёл слуга с подносом, уставленным высокими бокалами с вином и блюдами с какой-то снедью, но госпожа Сиан тут же сказала Мэгг, чтобы та и не думала засматриваться на еду и закуски.

– Это замужние, вдовые и старые девы могут лопать, сколько им захочется, – она выпрямилась, демонстрируя свой громадный бюст, которому позавидовала бы иная молочница, и весьма объёмный живот. – А вы, дорогая, девушка на выданье, так что вам об этом и думать нельзя.

– Что же, – хмыкнула Мэгг, – женихи разбегутся, узнав, что девушка может есть, как все прочие?

А про себя добавила: «И не только есть, но и испражняться, и даже ветры пускать», – и ей это показалось очень забавным. Она подумала, что обязательно расскажет об этом Рею, когда вернётся к нему.

– Мы поговорим об этом позже, – угрожающе пообещала госпожа Сиан и тут же заулыбалась – к ним подошли сразу трое.

Главе семьи, высокому и очень худому мужчине в чуть коротковатых панталонах, могло быть и сорок, и шестьдесят. Волосы у него были совершенно поседели, как и торчащая вперёд узкая бородка, но морщин почти не было, только лоб перерезала длинная складка, да у губ лежали глубокие угрюмые тени. Его жена – маленькая и немного испуганная, напомнила Мэгг монашку из храма Серых сестёр. Их дочка, надменная, но красивая девица, Мэгг не понравилась совершенно.

– Лорд Кэнт, – произнёс глава семьи и первым отвесил поклон.

– Лорд Трил, – и далее повторилась церемония приветствий и знакомства, в точности похожая на знакомство с лордом Харроу, с той лишь разницей, что Мэгг не просили оставить танец.

Зато дочка Трила, леди Элиз, нарочито заботливо спросила:

– Вы впервые оставили деревню и попали в общество?

Ответить Мэгг не успела, потому что неожиданно все голоса стихли, музыка прервалась. Тяжёлые двери бального зала вновь распахнулись, и вошла самая прекрасная женщина, которую Мэгг когда-либо видела в своей жизни.

Возможно, Рей и сумел бы воспеть её красоту в песнях и стихах, но Мэгг могла только заворожённо смотреть, как она идет по залу, не удивляясь тому, что гости расступаются и дают ей дорогу. У неё было совсем простое тёмное платье без кружев и пышных юбок, но сама она как будто сияла, а пышная копна рыжих кудрей, не сколотая никакими украшениями и не убранная ни в какую прическу, напоминала застывшее пламя, готовое вот-вот разгореться снова.

Мэгг моргнула, потом ещё раз, но женщина никуда не исчезала, она не была видением. Более того, она шла не одна, а опираясь на руку молодого человека, и что-то говорила ему. Мэгг видела, как она поворачивает голову, как вспыхивают огненные локоны.

– Какая она красивая, – прошептала она, не в силах сдержать восторга.

– Рыжая сука, – так же шёпотом произнес Кэнт, и Мэгг дернулась.

Ей показалось кощунством оскорблять эту женщину, даже думать о ней плохо. Она была совершенством – и те, кто смел говорить о ней мерзости, просто жалкие завистники.

Женщина дошла до середины зала, обернулась к гостям и отпустила руку спутника. Церемониймейстер от двери торжественно объявил:

– Его высочество наследный принц Стении Афран и её милость верховная ведьма Стении леди Майла.

Мужчины тут же замерли в низких поклонах, а женщины присели в реверансах. Мэгги последовала общему примеру, а про себя подумала, едва справляясь с волнением, что не ошиблась, решив, что эта женщина – необыкновенная.

Верховная ведьма – та самая, которая спасает страну от засух и ливней, которая одним движением руки унимает нашествие саранчи, останавливает чуму и мор. Рей редко говорил о ведьмах, зато про них часто болтали случайные попутчики или циркачи. Иногда кто-нибудь, молодой клоун или студент говорил то же, что лорд Кэнт, мол, эта рыжая сука… Но тут же получал подзатыльник от старших, будь то хозяин цирка Сэм или владелец зверинца Ричи, или управляющий певучего дома Арни, или кто-то из их людей. «Молод ещё, – говорили они, – про её милость языком трепать. Поди, останови град на Юге, опосля и ругайся».

– Высокочтимые лорды и леди, – сказал звонким голосом принц, выдернув Мэгг из воспоминаний, – я рад приветствовать вас на балу в городской ратуше, который предваряет череду больших и малых балов и празднеств по случаю Дня конца года. Что бы ни было печального в уходящем году, отриньте это, а с собой забирайте только смех, радость и благополучие. Да хранит нас Всевышний!

Лорды и леди начали подниматься, а верховная ведьма улыбнулась и добавила (голос у неё оказался низкий, певучий как виола):

– Пусть в ваших мыслях и сердцах будут царить добро, благородство и верность нашему славному королю. Да будет здравствовать его величество король Эйрих Четвёртый!

– Да будет здравствовать его величество король Эйрих Четвёртый, – эхом пронеслось по залу, и тут же снова заиграла музыка, очень торжественная, и принц, изящно поклонившись, протянул руку леди Майле.

Она присела в реверансе, тряхнула кудрями, вложила пальцы в его ладонь, и они пошли вперёд, чинно делая шаги и повороты, не сбиваясь с такта и словно бы общаясь взглядами. Следом за ними в центр начали выходить и другие, как объяснила Сиан, согласно титулу и положению.

– Королевскую павану танцуют только члены королевской семьи и Совета лордов, – сказала она.

Мэгг хотелось бы потанцевать, но даже смотреть на то, как двигались танцоры, все одинаково искусные, оказалось увлекательно. Все они как один тянули мыски, все низко кланялись и наверняка учились этому многие месяцы, если не годы, с лучшими учителями. Мэгг подумала: хотя с ней занимался только Рей, да ещё немного – учитель танцев в доме у лорда Кэнта, она бы станцевала ничуть не хуже.

Музыка смолкла, и танцоры начали раскланиваться и расходиться, лорды провожали своих дам, а к лорду Кэнту подошёл церемониймейстер и обратился:

– Глубокоуважаемый лорд Кэнт, я имею честь пригласить вашу внучку на следующий танец с милордом Эскотом, если на то будет ваше изволение.

Мэгг уже хотела сказать, что согласна, но Кэнт опередил её:

– Леди Магарет уже приглашена на следующий танец, но, если милорд Эскот желает, она будет танцевать с ним куранту.

Церемониймейстер удалился, но успел вернуться прежде, чем лорд Харроу протянул Мэгг свою здоровенную руку, и она услышала ответ:

– Милорд Эскот благодарит вас и леди Магарет за оказанную ему честь.

Зазвучали первые такты, и Мэгги начала танцевать свой первый бальный танец.

– Не скучно вам было в провинции, леди Магарет? – спросил лорд Харроу после первого поворота.

– Ничуть, мой добрый дедушка хорошо позаботился обо мне, у меня были учителя и воспитатели, – ответила она так, как ей велел отвечать лорд Кэнт, а потом спросила сама, понимая, что не удержит своего любопытства:

– Почему его высочество и её милость пришли на бал вместе?

Лорд Харроу едва не сбился с шага и засмеялся, громко, но всё-таки прилично:

– Воистину, провинциалка. Наверное, только в глуши и не знают, что его высочество, вопреки запретам отца и многовековым традициям, помолвлен с верховной ведьмой.

Мэгг ахнула, но всё-таки не забыла о шагах и не сбилась. Ведьмы никогда не становились королевами, так уж повелось – а принц Афран когда-нибудь унаследует трон, следовательно, его жена будет королевой.

– Значит, поэтому её не любит мой дедушка? – уточнила Мэгг, заставив лорда Харроу снова засмеяться:

– Не любит? Милое дитя, не будь у леди Майлы такой охраны, каждый, кому хоть немного дорога судьба Стении, с радостью отрубил бы ей голову.

Мэгг задумалась. Рей терпеть не мог разговоры об интригах и тайнах королевского двора, и она сама знала об этом очень мало. Ведьма ей понравилась с первого взгляда, было видно, что она сильная, могущественная, а ещё добрая, и уже несколько лет она бережёт Стению – так что плохого в том, что она станет королевой?

– Не берите этого в голову, леди, – сказал лорд Харроу, – женщинам не стоит думать о таких вещах.

«Рей сказал бы, что у некоторых женщин голова варит лучше, чем у иных мужчин», – мысленно фыркнула Мэгг, но ничего не ответила.

Танец закончился, и лорд Харроу проводил её обратно к Кэнту и Сиан. Мэгг незаметно вытерла ладонь о юбку: у лорда Харроу оказалась очень потная рука. И в это же мгновение позади раздался негромкий приятный голос:

– Рад приветствовать и свидетельствовать вам мое почтение, лорд Кэнт.

Мэгг резко обернулась и увидела, как старик первым кланяется, а ему отвечает задумчивый милорд Эскот.

***

Рей больше всего любил весёлые и заводные песни, но иногда пел что-нибудь грустное, про несчастных рыцарей или бедных поэтов, к которым судьба была неблагосклонна. И Мэгг представляла себе их очень похожими на милорда Эскота. Только они совсем не умели улыбаться, в отличие от лорда, лицо которого озарила приятная и очень светлая улыбка, как только Мэгг протянула ему руку.

Быстрая куранта напоминала Мэгг народные танцы, на которые она ещё совсем девчонкой бегала глядеть, когда Рей бывал чем-нибудь занят. И пусть в деревнях из всей музыки находилась иногда одна гундосящая дуда и три-четыре колотушки, не узнать этот ритм было невозможно.

Милорд Эскот вывел её в круг из десяти других пар и, едва заиграли первые такты, ловко сделал высокий подскок. Мэгг повторила за ним, и они затанцевали. Из них вышла самая легконогая пара, в этом не было сомнений, к тому же милорд Эскот был самым красивым мужчиной в зале, и вскоре у Мэгг закружилась голова.

Ещё никогда она не чувствовала себя такой хорошенькой, как в эти мгновения танца, когда в глазах милорда светилось восхищение ею. Она сердцем чувствовала, что он от неё в восторге.

Конечно, до этого ей не было никакого дела – она не собиралась оставаться в доме старика Кэнта и изображать из себя леди, что бы там Рей не говорил, но сейчас от этого решения ей стало грустно.

Эскот уловил её грусть и спросил, сделав очередной поворот:

– Леди Магарет, вас что-то расстроило? Вы улыбались и вдруг погрустнели.

Мэгги улыбнулась снова:

– Нет, милорд, я просто задумалась.

Эскот хмыкнул:

– Леди, поверьте моему слову, не стоит предаваться размышлениям во время танца, – ещё поворот и два подскока, – лучше отложите их на потом. Сидя на веранде среди цветов, размышлять приятнее, чем в переполненном душном зале.

– Вы правы! – согласилась она и решительно выбросила посторонние раздумья из головы.

Что бы там ни было дальше, этот вечер её и только её, и она проведёт его так весело, как ещё никогда в жизни.

Эскот снова угадал её настроение и больше не расспрашивал, только лихо танцевал и смеялся, а когда последние аккорды смолкли, отвел к Кэнту и госпоже Сиан, поклонился и обратился к старому лорду:

– Лорд Кэнт, благодарю вас за оказанную честь и доставленное удовольствие.

– Не слишком радуйтесь, милорд Эскот, – зло ответил Кэнт, прищурившись. – Вам известно, что я не допущу на своем пороге ноги человека, носящего вашу фамилию.

Мэгг напряглась, а госпожа Сиан цепко схватила её за запястье и сделала страшные глаза, показывая, что надо молчать.

Казалось бы, Эскот должен был оскорбиться и уйти, но он ответил кротко:

– Лорд Кэнт, ваши разногласия с моим покойным отцом меня печалят, но они остались в прошлом, отец забрал их с собой в могилу. Стоит ли продолжать войну, когда враг уже мёртв?

Кэнт размышлял очень долго, прежде чем сказать:

– Стариков не переделать, – и добавил: – Завтра утром я собираюсь осматривать лошадей для упряжки моей внучки, мне привезут отличных эмирских трёхлеток. Не желаете и себе кого-нибудь присмотреть?

Эскот ещё раз поклонился:

– Главное, чтобы наш выбор не пал на одну и ту же кобылу.

Кэнт оскалился наполовину беззубым ртом:

– Если падёт, вы мне её уступите.

– Если она будет возить леди Магарет, у меня не останется иного выбора.

На этом лорды раскланялись, Эскот подарил Магарет долгий внимательный взгляд и удалился. Госпожа Сиан шепнула:

– Видно, вы ему очень сильно приглянулись, раз он решился пойти против воли отца и помириться с нашим лордом, – и хихикнула, как девчонка, очень довольная этим фактом.

А дальше бал всё набирал и набирал обороты. Мэгг не пропустила ни одного танца, меняя партнеров по решению Кэнта и по указанию церемониймейстера. Одни лорды были пожилыми и медлительными, другие – молодыми, резвыми и смешливыми, Мэгг едва сдерживалась, чтобы не хохотать во весь голос от восторга, её пышная причёска угрожала вот-вот рассыпаться, а юбки взметались так широко, что напоминали причудливые крылья.

Когда музыканты доиграли последний танец, девушка не чувствовала под собой ног, у неё кружилась голова, а счастье бурлило в груди, как кипящая вода в котле.

– Как вы раскраснелись! – укоризненно покачала головой госпожа Сиан, а потом тихо сказала: – И какая хорошенькая!

Мэгг рассмеялась, ей захотелось обнять эту женщину, сперва показавшуюся ворчливой и злой. На Кэнта она не смотрела, чтобы не портить себе настроение. Пусть он зыркает своими страшными глазами, на кого хочет – ей его взгляды не страшны. Уже сегодня ночью она сбежит к Рею и…

От этой мысли вдруг защемило сердце. Волшебная бальная ночь, которая длилась так долго, всё-таки осталась позади, и других уже не будет. Если она сбежит, то им с Реем придётся прятаться, скрываться. Второй раз провернуть подобный фокус не выйдет даже у волшебника-Рея, а значит, ей придётся навсегда отказаться от пышных платьев и парадных залов.

Перед её глазами как наяву встал унылый осенний пейзаж стенийских полей, по коже прошла дрожь от воспоминаний о ледяных каплях, сыплющихся с небес без остановки, а во рту загорчило, слово она прямо сейчас жевала мерзкие коренья, защищающие от лихорадицы.

Мэгг прожила так почти всю жизнь, не считая последних трёх лет. А сколько бродил Рей? Мэгги не знала, сколько ему лет, полагала, что около тридцати пяти. Он редко говорил о своем детстве и о юности, разве что обмолвился однажды, что был подмастерьем, но у какого мастера – не упомянул.

Она мечтала стать его женой и жить с ним долго и счастливо, но – в этот момент она откинулась на бархатную спинку сидения кареты – это счастье вдруг показалось ей призрачным и ложным. Рей хотел, чтобы она стала леди, чтобы вышла замуж за богатого лорда. И, разумеется, он знал, что она никогда его не забудет и не бросит. Мог ли он желать не любви (которая существовала только в её сердце), а комфортной и спокойной жизни – награды за ту заботу, которой окружал её с детства?

– О чём задумалась, дорогая внучка? – проскрежетал лорд Кэнт.

Мэгг вздрогнула, отбрасывая в сторону размышления, и ответила как подобает:

– О бале, лорд Кэнт. Я благодарна вам за сегодняшний вечер и заново вспоминаю его.

– Леди Магарет сегодня была чудо как хороша, – проворковала Сиан, – и не скажешь, что провинциалка. Особенно в танцах! Тут просто выучить повороты и па недостаточно, надо иметь талант!

Кэнт покивал, и на этом разговор стих. А много позже, оставшись одна в огромной комнате, которую временно должна была называть своей, Мэгги снова вернулась мыслями к Рею. Она хотела его увидеть во что бы то ни стало, и пусть он сам скажет, что желает её брака с кем-то из лордов. Пусть ещё раз, глядя в глаза, произнесёт: «Я хочу, чтобы ты вышла замуж и была счастлива с богатым знатным мужчиной». И пусть расскажет, чем займётся сам, пока она будет строить из себя высокую леди.

В холодном голубом свете, пробивающимся сквозь плотные шторы, спальня казалась неуютной и страшной. Пламя свечи легко прогнало бы глупый детский страх, но без него Мэгг то и дело виделись тёмные голые ветви деревьев, страшные фигуры разбойников и кто-то призрачный, бледный, сулящий гибель.

Между шторами осталась щель шириной в ладонь, и к ней все ближе подбирался этот бледный. Мэгг затаила дыхание, зажала себе рот рукой, чтобы не закричать, её сердце колотилось с безумной силой. Вот он подходил всё ближе, уже стали видны белые худые руки с длинными темными ногтями, показались широкие манжеты, заляпанные кровью. Мэгг вжалась спиной в кровать, и вдруг скрипнула доска.

Сон резко сгинул, Мэгг открыла глаза и встретилась взглядом с Реем. Он поднёс палец к губам и прошептал:

– Тш-ш!

– Рей! – одними губами произнесла Мэгг и кинулась ему на шею, крепко обняла, вдыхая его запах, ни на что не похожий и родной.

Рей пах и потом, и травами, и лесом, и выделанной кожей, и ещё чем-то неуловимым.

– Тихо, малышка. Меня здесь быть не должно, – он отцепил её руки от своей шеи, бесшумно подошёл к двери и что-то сделал с ручкой, потом вернулся, сел на край постели и стал совершенно невидим в темноте.

– Ты странно одет, – заметила Мэгг. Он был полностью в чёрном, даже шею и подбородок закрывала чёрная косынка, а на руках были перчатки.

– Сюда не так-то просто пролезть, – отозвался Рей, – и чёрная одежда – хороший помощник. В юности у меня волосы были посветлей, приходилось носить платок и… – он не договорил, но Мэгг нахмурилась и спросила:

– Зачем носить платок?

Рей издал звук, похожий на лошадиное фырканье, и сменил тему:

– Как твой бал? Я слышал болтовню слуг – говорят, ты была сказочно хороша.

От похвалы Мэгг зарделась и отозвалась:

– Я никогда в жизни так не веселилась, Рей. Бальный зал – огромный, как три храма Всевышнего в Харроу, и очень нарядный. И я…

Она не заметила, как увлеклась рассказом. Даже в темноте ей виделось, что Рей с улыбкой слушает её слова, а когда он подсел к ней и обнял за плечи, обжигая прикосновением сквозь тонкую ткань ночной рубашки, она почувствовала себя действительно счастливой.

– Рей, – прошептала она, перебив саму себя на полуслове.

Он сидел так близко, что она слышала биение его сердца, и все лорды на свете, даже благородный Эскот, показались ей страшно далёкими и чужими. Весь мир сжался до крохотного пятнышка света, падающего Рею на щёку.

– Рей, – повторила она, прижимаясь к нему всем телом и закрывая глаза, надеясь поймать и навсегда сохранить то щемяще-светлое, болезненно-сладкое, что чувствовала.

Он погладил её по волосам, заплетённым в косу служанкой Фанни, отвёл за ухо выбившуюся прядку, провёл пальцами по щеке и коснулся губами её лба нежным поцелуем.

– Рей, – снова позвала она и открыла глаза.

Она теперь видела его лицо отчётливо, несмотря на темноту. От больших глаз, чуть прищуренных и хитрых, расходились смешливые лучики морщинок, у крыльев носа намечались складки, тонкие губы немного потрескались от ветра и шелушились. Бородка потеряла привычную аккуратность, на щеках пробивалась щетина. Мэгг осторожно коснулась её – колючей, неопрятной, – и задрожала. «Всевышний, пошли мне смелости», – подумала она и потянулась к его губам.

В глазах Рея зажглось что-то незнакомое, жаркое, ресницы затрепетали, он шумно сглотнул – и отстранился, отвернулся и сделал вид, что пытается в темноте рассмотреть комнату.

Мэгг всхлипнула. Внутри неё как будто что-то оборвалось, и стало пусто и холодно.

– Я пришёл проститься, малышка, – сказал поэт спустя долгие несколько минут, – друзья рассказали, что меня ищет стража.

– За что?

– Я многое натворил в юности, когда мне было столько, сколько тебе сейчас, и ещё меньше. Как бы там ни было, из Шеана мне лучше убраться.

– Я с тобой! – быстро сказала Мэгг, но Рей решительно ответил:

– Нет.

Что он мог совершить – человек, который даже кроликов, попавших в силки, убивал с сожалением? Который носил с собой нож и метко попадал им в сухие стволы деревьев, но ни разу не обнажил его против человека? Мэгг не решалась спросить.

Рей обернулся, из его глаз уже исчезло то незнакомое и волнующее, он был снова безмятежен и спокоен.

– По молодости и бедности можно совершить много того, о чём потом станешь жалеть, – пожал он плечами, – и о чём не захочешь вспоминать. На рассвете я покину город, хотя и искренне желал бы посмотреть на твою свадьбу и на твоего мужа.

– Ты хочешь, чтобы я вышла замуж?

Они говорили об этом много раз, но после того, что едва не произошло несколько мгновений назад, Мэгг должна была спросить снова.

– Больше всего на свете, – решительно ответил Рей. – Я хочу видеть тебя женой богатого лорда и хорошего человека, который будет любить тебя всю жизнь и которому ты ответишь такой же любовью.

– И жили они долго и счастливо?

– В этом мире и в садах Всевышнего, – кивнул поэт.

– А ты… Рей, ты… – она не успела выразить свой вопрос, останется ли он жить с ней и её будущим мужем в поместье, Рей угадал его:

– Я найду чем заняться. Стению мы с тобой исходили вдоль и поперёк, так что теперь, наверное, подамся в Эмир. Если я останусь рядом, всегда нужно будет опасаться того, что правда о тебе выплывет наружу.

– Не хочу так, – пробормотала Мэгг, сжимая в кулаки вспотевшие руки.

– Я всё равно не усижу на одном месте, хотя денег у меня пока предостаточно, спасибо твоему новому деду, – Рей поднялся с постели, поправил покрывало, снова погладил Мэгг по голове и добавил: – Может, мы ещё и встретимся, но сейчас я за тебя спокоен. Кэнт тебя обижать не станет. Хотел бы я…

– Что?

– Остаться до свадьбы и посмотреть на твоего избранника, но, похоже, не выйдет. До свидания, малышка.

Мэгг успела перехватить его руку, сплести свои пальцы с его – сильными, длинными, – и прижать к груди, где бешено колотилось сердце.

– Эй! – Рей высвободился и тронул кончик её носа. – Не вздумай разреветься! Леди это не к лицу, а моей смелой малышке – тем паче.

Эти слова помогли Мэгг удержаться от слёз и почти твёрдым голосом сказать:

– Храни тебя Всевышний, Рей.

В конце концов, она давно уже приучилась не спорить с ним. И если он сказал, что должен идти, значит, должен. Когда она станет знатной леди, она, несмотря ни на что, отыщет его, узнает, за что его хочет арестовать стража и снимет с него все-все обвинения. И тогда он будет совершенно свободен, захочет – будет странствовать, а нет – поселится в её поместье или в собственном доме.

«Я тебе это обещаю, Рей», – мысленно сказала она.

Рей отошел к подоконнику, еле слышно скрипнуло что-то на окне, на миг луч лунного света заслонила тень.

– Забыл, – раздалось из-за шторы, – если смогу, передам через кого-нибудь весточку, скажу, что от Соловья, – снова скрипнуло, и тень исчезла.

– Буду ждать, – произнесла Мэгг, но в пустоту.

В спальне она снова была одна.

Глава третья. Кони, короли и женихи

Наутро она проснулась если не больной, то, во всяком случае, разбитой. Ей всю ночь снилось что-то мутное и пугающее, а думать при свете дня о том, что Рей уже далеко и неизвестно, увидятся ли они снова, было тяжело и больно.

Ни Фанни, которая, помогая Мэгг причесаться, взялась петь народную песенку, ни госпожа Сиан, хвалившая её осанку и цвет кожи, не могли её развеселить. Но долго унывать ей не позволили. За завтраком лорд Кэнт сообщил:

– Вчера я был порядочно зол на то, как ты вертела хвостом перед Эскотом. Мы во вражде с его семьей уже добрых полтора века. Но сейчас думаю, что всё складывается неплохо. Земли Эскотов – лакомый кусок, а род насчитывает добрых четыреста лет. Даже мой младше.

– То есть вы хотите, лорд Кэнт…

– Не перебивай, – старик отпил ещё отвара, – я думал отдать тебя за старшего сына лорда Харроу, его не было вчера на балу. Или за Грейсона.

Грейсона Мэгг помнила смутно – хрупкий и болезненный юноша, дважды сбившийся с ноги в танце.

– Но Эскот – зверь покрупней. И раз уж он вышел на охоту… Я пригласил его смотреть лошадей. И думаю, что тебе стоит взглянуть на них тоже – разумеется, с балкона.

– Буду счастлива, дедушка, – согласилась Мэгг, не испытывая на самом деле никакого счастья.

Даже мысль о том, что она увидит милорда Эскота, не могла порадовать её: слишком больно было думать о расставании с Реем. Но вызывать недовольство Кэнта она не желала, поэтому заставила себя улыбнуться и взбодриться, а к тому моменту, как Сиан и Фанни одели её и вывели на балкон, Мэгг уже почти готова была улыбаться и радоваться, как требовал старик Кэнт и как желал бы Рей.

Лошади были великолепны – Мэгг никогда в жизни таких не видела. Тонконогие, с гнутыми шеями, с лоснящимися чёрными шкурами, они казались не животными, а волшебными существами. Их удлинённые тёмные глаза горели задором.

Из дома вышли, переговариваясь и посмеиваясь, как добрые друзья, Кэнт и милорд Эскот. К ним тут же подлетел тощий вертлявый человечек в зелёном камзоле, низко поклонился и что-то протараторил, помогая себе руками и двигаясь всем телом, словно не разговаривал, а собирался пуститься в пляс.

Кэнт ответил недовольно, а Эскот, наоборот, обрадовался и дал человечку монету из кошеля на поясе, потом обернулся, взглянул на балкон и отвесил Мэгги учтивый поклон, сняв свою роскошную шляпу и едва не подметя двор её длинными белыми перьями. Госпожа Сиан ткнула Мэгг под рёбра, и она, спохватившись, помахала в ответ. Эскот ещё раз поклонился и вернулся к лошадям.

Почему-то Мэгг думала, что выбор будет недолгим, но ошиблась. Сначала всех семерых кобыл конюхи по очереди провели перед лордами. Потом каждую пустили по кругу рысью, затем медленным галопом. Но и этого оказалось мало: Кэнт и Эскот подходили к нервным кобылам, приподнимали им губы, касались зубов, щупали грудь и ноги, о чём-то ожесточённо спорили, ругали человечка на все лады и спорили снова.

Солнце уже поднялось высоко, во дворе стало жарко и душно, когда конюхи увели четырёх кобыл прочь. Осталось три, и лорды заспорили снова, но теперь уже ненадолго – Эскот согласился быстро, указав головой на балкон, и Сиан шепнула Мэгг:

– Видите, милорд Эскот уступил нашему лорду двух кобыл.

Мэгг невольно улыбнулась – вспомнила, как Эскот вчера сказал: «Если кобыла будет возить леди Магарет, у меня не останется иного выбора».

– Почему не понравились остальные? – спросила Мэгги. Сиан поджала губы:

– Не нашего ума дело. Женщине в лошадях разбираться нет нужды.

– Я слышала, – осторожно заметила девушка, – что в Остеррии девочек с ранних лет учат ездить в седле.

На самом деле, она не просто слышала, а видела статных смуглых остерриек верхом – они держались не хуже мужчин, хотя и сидели боком, на особый манер.

– Остеррийки пусть хоть нагишом бегают, – Сиан стала ещё мрачнее, – а девушкам благородных кровей это неприлично. Ваше дело – карета и паланкин.

Больше спрашивать Мэгг не отважилась, и вскоре Сиан увела её в дом. До обеда ей позволили почитать – к счастью, чтение дуэнья не считала неприличным. У Кэнта была большая библиотека, в которой Мэгг овладевало чувство непонятной робости. Книг было так много, и всё такие учёные, что она, оказавшись здесь впервые, даже прикоснуться к ним боялась, но потом всё-таки вытащила с нижней полки «Благие деяния волшебницы Леи», решив, что Рей не возражал бы против такого выбора.

Дочитав «Деяния», Мэгг выбрала себе новую книгу, не менее благочестивую и достаточно увлекательную, но начать не успела: позвали обедать, а после пришло время собираться к балу.

Вчера Мэгг думала, что сборы были долгими, но она ошиблась: сегодняшний бал в королевском дворце и представление Его Величеству были в разы важнее, поэтому Фанни и ещё две служанки под бдительным надзором госпожи Сиан добрых три часа создавали причёску Мэгг и ещё два часа одевали в персиковое платье, лёгкое, но очень объёмное. Наконец её подвели к зеркалу на мгновение, показали незнакомую девушку с огромными горящими глазами и с осанкой настоящей леди и отвели вниз, где уже ждала новенькая карета, запряжённая двумя кобылами из тех, которых выбирали сегодня Кэнт и Эскот.

– Красавицы! – не удержалась Мэгги, но, конечно, не отважилась погладить лошадей по бархатным носам – госпожа Сиан точно не одобрила бы испачканных перчаток.

– Лорд Кэнт поедет отдельно и встретит нас во дворце, – сказала Сиан, когда они разместились на сиденьях.

Кучер свистнул, и карета покатила. Сквозь узкую щёлку между задёрнутыми занавесками едва ли можно было как следует рассмотреть город, виднелись только огни в домах, волшебные фонари вдоль дороги, другие кареты и всадники.

– Не вертитесь, – одёрнула её Сиан, а потом прибавила ласково: – Вы будете самой хорошенькой юной девушкой сегодня на балу. Даже не сомневайтесь!

Мэгг улыбнулась, а дуэнья снова приняла строгий вид и визгливым голосом прикрикнула на кучера, который, по её мнению, слишком быстро гнал. Наконец, карета остановилась, лакей открыл дверцу, Сиан выбралась первой и позволила выйти Мэгг.

О, Всевышний!

Они стояли перед королевским дворцом, шпили которого она часто видела издали. От парадных дверей в обе стороны тянулся ряд золочёных статуй – рослые, крепкие мужчины в одних набедренных повязках поддерживали тяжелый дворец, заменяя колонны. Их волевые благородные лица были обращены вперед, как будто они желали знать всех, кто приходит во дворец. От их сильных рук вверх по светлому камню вился золотой цветочный узор. Виноград, вьюнки и шарлины обвивали окна, обхватывали основания колонн. Если бы не цвет, растения казались бы живыми, настолько точно и мастерски они были сделаны.

Сиан дала своей подопечной немного полюбоваться, но потом ткнула в бок острым локтем и велела:

– Не зевайте. Вы хоть и провинциалка, но из благородной семьи. Вам такой вид не пристал.

– Это просто невероятно, – пробормотала Мэгг, позволяя Сиан подвести себя к Жёлтым плащам у входа.

– Дворец украсили по приказанию Тордена Второго к свадьбе нашего короля. Он пожелал, чтобы Шеан поразил всех иностранных гостей и чтобы никто из них не смог сказать: «Наш дворец великолепнее вашего», – пояснила Сиан.

Жёлтые плащи осмотрели их приглашения и с почтением пропустили внутрь, передавая в руки церемониймейстеров, управлявших всё растущей толпой гостей. И пока Мэгг продолжала вертеть головой, восхищаясь словно бы живыми птицами на стенах и потолках огромного холла и хищными золотыми орлами на лестницах, дуэнья продолжала:

– Восемь самых знаменитых скульпторов и пятеро художников семь месяцев трудились над убранством дворца. И когда гости прибыли на свадьбу, они едва ли дышать могли от восторга. Но… – Сиан сделала паузу, – эмирский посол даже бровью не повёл. Когда его спросили, видел ли он дворец красивей, он невозмутимо ответил, что видел. Он похвалил и статуи, и орнамент, и плафоны, но отметил, что в столице Эмира есть не менее красивые дворцы и замки, и в них каждый гипсовый завиток, каждая золотая птичка оживают, если на них посмотреть, а статуи отвешивают гостям поклоны.

Мэгг про себя подумала, что со стороны эмирского посла это было очень невежливо, но ничего не сказала, а госпожа Сиан продолжила:

– Его величество, говорят, побледнел от злости, но тут позапрошлая верховная ведьма, леди Кэнт, сделала взмах рукой, и весь замок ожил. Парадный зал наполнился щебетанием птиц, листочки и цветочки заколыхались от дуновения невидимого ветра, орлы расправили крылья, а статуи начали кланяться гостям, и не только тогда, когда на них смотрели, а всё время, словно действительно стали живыми. Эмирский посол потерял дар речи и ещё несколько минут не мог сказать ни слова, пока прочие гости славили величие короля и мастерство ведьмы. «Что вы скажете теперь, многоуважаемый посол? – спросила его ведьма. – Есть ли на свете дворец великолепнее Шеанского?». Посол был смущён и заверил и её, и короля, что никогда не видел ничего подобного.

– Леди Кэнт? – переспросила Мэгг.

– Стыдно вам! Не знать, кем была ваша двоюродная бабушка! Скажу лорду, он вас засадит учить семейные летописи! Она пятнадцать лет оставалась верховной ведьмой при его величестве Тордене Втором. Какая прекрасная женщина! – и госпожа Сиан с искренней печалью подняла глаза к потолку.

Между тем вместе с прочими гостями они поднялись по огромной широкой лестнице (причём Мэгг не могла отделаться от ощущения, возникшего, наверное, под влиянием легенды, что каменные орлы наблюдают за людьми), и в величественном холле церемониймейстеры разделили толпу. Большая часть гостей вошла в бальный зал, а Мэгг и Сиан вместе с ещё тремя десятками юных девушек и их дуэний и столькими же юношами остались ждать. Все они должны были предстать перед королём и получить от него лично разрешение бывать при дворе.

Сиан осмотрела Мэгг внимательно, расправила на её платье несуществующую складку, провела пальцем по щеке, видимо, растирая румяна, и сообщила: «Вы прекрасны, дорогая».

Мэгг осторожно разглядывала других молодых девушек, и они все показались ей удивительно хорошенькими. Пышные светлые платья делали их похожими на маленькие облачка, их лица были чистыми, улыбчивыми и нежными, волосы – густыми и блестящими, а голоса, которые изредка доносились до слуха Мэгг, звонкими.

«Неужели я выгляжу так же, как они?», – подумала она с восторгом. Она, бродяжка, приёмная дочь нищего музыканта, похожа на этих красавиц? Воистину, это был сбывшийся сон.

Мэгг улыбнулась этой мысли, и Сиан рядом довольно вздохнула:

– Улыбайтесь так почаще, дорогая, и милорд Эскот едва ли дождётся окончания бального сезона, чтобы сделать вам предложение.

Мэгг хихикнула от охватившего её смущения, получила выговор за неуместное хихиканье, и в этот момент церемониймейстер в красном одеянии распахнул перед ними двери зала и объявил громко:

– Перед Его Величеством Эйрихом Четвёртым, милостью Всевышнего королём стенийским и остеррийским, владыкой Заггерских островов и Белой земли, склоните колени!

Мэгг не видела происходящего в зале – другие девушки закрывали обзор, – но вместе со всеми опустилась на колени, оглушённая шорохом сотен юбок.

Некоторое время все молчали, а потом церемониймейстер заговорил снова:

– Прошу предстать перед Его Величеством леди Элизию, дочь лорда Росса.

Первая из девушек, сопровождаемая высокой женщиной в чёрном, впорхнула в зал.

– Лорда Тария, племянника милорда Грейвза.

Имена потянулись списком, девушки чередовались с юношами, и, хотя Мэгг и ждала своего имени, она всё-таки вздрогнула, когда было объявлено:

– Леди Магарет, внучатую племянницу лорда Кэнта.

Сиан ухватила её за локоть и повела ко входу, но в этом не было нужды. Всё волнение исчезло, и Мэгги легко вошла в зал, под множество взоров. Сделала глубокий реверанс, опустила голову, не успев рассмотреть убранства, и услышала:

– Подойдите, леди Магарет!

Она выпрямилась и встретилась взглядом с его величеством. Это был гордый, с прямой спиной и широкой грудью, старик. Его голова была совершенно седой, но держала корону так, словно та ничего не весила. У него оказались седая короткая бородка и воинственно накрученные усы. Золотой камзол слепил. За его спиной на кресле с высокой спинкой расположилась верховная ведьма в тёмно-синем платье, её рыжие волосы были уложены наподобие короны. С другой стороны стоял, опёршись на спинку трона, принц Афран.

Мэгги почувствовала, что Сиан осталась у входа, и, не позволяя волнению вернуться, приблизилась к подножию трона, где снова опустилась в реверансе.

– Как давно вы в столице, леди Магарет? – спросил король очень ласково.

– Два месяца, ваше величество, – ответила Мэгги так, как было давно решено.

– Лорд Кэнт напрасно скрывал вас в провинции, – заметил король.

– Да, это преступление – прятать подобный цветок в глуши, – низким, немного насмешливым голосом прибавила верховная ведьма. – Как вам столица?

Мэгги отважилась посмотреть на ведьму, едва сдерживая бешено застучавшее сердце. Эта женщина говорила с ней, смотрела на неё – и почему-то это казалось куда более важным, чем внимание короля.

– Очень нравится, леди Майла, – с трудом выговорила Мэгг.

Ведьма прищурилась.

– Вы, пожалуй, дочь леди Эни, жены некоего господина Тука, адвоката?

– Простите, ваша милость, я дочь леди Диары, жены младшего сына лорда…

– А, – прервала её леди Майла, – действительно, я о них забыла. Сочувствую вашей утрате.

Мэгг поблагодарила, как полагается, и на этом разговор был окончен. Ей пожелали наслаждаться пребыванием при дворе, и Мэгг осторожно спиной отошла к толпе, а в зал пригласили следующую девушку.

Представление длилось ещё около часа, но гости не проявляли никаких признаков скуки или усталости – напротив, каждого входящего, девушку или юношу, внимательно разглядывали и шёпотом обсуждали. Госпожа Сиан, пробившаяся к Мэгг через толпу, объяснила, что многие высматривают потенциальных невест и женихов своим родственникам, а то и себе.

Мэгг разглядывать дебютантов было скучновато, так что она на время ушла в свои мысли и вздрогнула, когда вдруг оркестр заиграл фанфары. Король встал с трона и раскинул руки. Мэгг охватило странное волнение, птицы на потолке ожили и защебетали, и все гости как один запрокинули головы вверх – и вовремя. Облака, изображённые на плафоне, расступились, и в вышине божественным светом засияло Око Всевышнего. Полилась нежная, светлая музыка, от которой захотелось заплакать, и в неё удивительно стройно вплёлся голос его величества.

– Восславим же здесь, собравшись вместе, милость Всевышнего, даровавшего нам благо в уходящем году.

– Слава Всевышнему! – отозвались гости, и Мэгг вместе с ними.

– Восславим короля Эйриха Четвёртого, милостью Всевышнего, короля Стении! – проговорил звонко принц Афран.

– Слава королю Эйриху!

– Восславим наследного принца Афрана, дарованного Стении Всевышним! – сказала леди Майла.

– Слава принцу Афрану! – губы Мэгг выговаривали эти слова как будто сами, а её сердце бешено колотилось.

– Восславим силу магии, оберегающую Стению милостью Всевышнего! – произнёс король.

– Слава верховной ведьме!

– Да будет новый год благополучным для Стении и для каждого из моих подданных!

– Ура! – разнеслось по залу, ударилось в потолок, отдалось в каждом сердце.

– Бал в честь наступающего года открывает его величество Эйрих Четвёртый, – произнёс распорядитель, – и верховная ведьма Стении, её милость леди Майла.

И действительно, король встал, подал руку ведьме и вывел её в середину зала. Раздались первые звуки уже знакомой Мэгг королевской паваны.

Бал начался.

В какой момент рядом оказался милорд Эскот? Мэгг не поняла, просто вдруг услышала рядом его голос, обернулась и покраснела от смущения, увидев в его глазах ничем неприкрытый восторг.

– Леди Магарет, – проговорил он, кланяясь.

– Милорд Эскот, – Мэгг сделала реверанс и улыбнулась.

Госпожа Сиан придвинулась поближе, задевая своими юбками платье Мэгг, но ничего не сказала.

– Как вам нравится дворец?

– В отличие от эмирского посла, я никогда не видела ничего великолепнее, – ответила Мэгг, надеясь, что рассказ дуэньи был не её же собственной выдумкой.

Судя по тому, как хмыкнул Эскот, не был.

– Золото и магия способны поражать. Возможно, именно поэтому мы и стали чтить ведьм – чтобы они сделали блеск богатства ещё более великолепным.

– К счастью, ведьмы приносят Стении куда больше пользы, – ответила Мэгг и едва не вскрикнула: госпожа Сиан наступила ей на ногу – по её мнению, девушка должна была говорить в основном «да» и «нет».

Эскот, впрочем, ничуть не рассердился, напротив – его лицо оживилось, глаза засверкали.

– Рад, что вы так считаете. Не многие юные девушки способны думать о чём-то постороннем, оказавшись в этом дворце.

Мэгг обвела взглядом роскошную обстановку и произнесла, надеясь, что Сиан не убьёт её на месте:

– Сначала все эти чудеса завораживают, но потом я вспоминаю о том, что леди Майла одним желанием останавливает град и возвращает плодородность землям, спасая тысячи людей от голода, и понимаю, что это и есть настоящее чудо.

Каблучок дуэньи вонзился в ногу, и Мэгги послушно опустила глаза, ещё раз сделала реверанс и добавила:

– Извините.

– Не извиняйтесь, леди! – воскликнул Эскот даже чуть громче, чем было пристойно в частном разговоре. – Мне чрезвычайно интересно вас слушать.

К счастью для ног Мэгги, павана закончилась, и распорядитель объявил менуэт. Эскот поспешил обратиться к госпоже Сиан с просьбой разрешить подопечной танцевать с ним, и та согласилась. Милорд подал Мэгги руку и повёл в центр.

В прошлый раз они танцевали быструю куранту, и на разговоры времени не оставалось, едва удавалось переводить дух между прыжками и подскоками. Менуэт был совсем другим. Задумчиво-плавный, чуть менее торжественный, чем отзвучавшая павана, он напоминал хороводы остеррийских крестьян и их же песни. В нём не было нужды спешить, ловить такт – его было так же легко танцевать, как дышать. И разговор ему не мешал.

Эскот сделал первый грациозный поклон, снова подал ей руку, выстраиваясь за прочими парами, и произнёс:

– Я видел вас сегодня на балконе, леди. Надеюсь, вам понравились лошади, которых выбрал ваш дядя.

– Которых выбрали вы, милорд, не так ли? – уточнила Мэгг чуть насмешливо, хотя и помнила, что насмешливость не пристала благородной леди.

Кажется, Эскот был рад её замечанию, во всяком случае, ответил:

– Так вы заметили наш маленький спор? Признаюсь, я положил глаз на одну из кобыл в вашей паре, но не мог не уступить. Я бы подарил её вам, если бы не был уверен, что лорд Кэнт проткнёт меня за это фамильным мечом.

– Вам стоит не меньше опасаться вязальных спиц госпожи Сиан.

– «И оставил на страже зверя чёрна, грозна, и даровал ему о восьми глаз», – процитировал Эскот, и Мэгг добавила ему в тон:

– «И четыре глаза не спали днем, а четыре – ночью, и не укрыться от взора его», – впервые в жизни она порадовалась тому, что Рей заставлял её учить Святейшую книгу наизусть.

– Ваши учителя и наставники времени даром не теряли, – непритворно восхитился Эскот.

Если бы он знал, что этим учителем был безродный музыкант, вынужденный скрываться от внимания стражей закона!

– Боюсь, я слишком часто ленилась на занятиях, – ответила Мэгг, одновременно следуя правилам хорошего тона и обращаясь к собственным мыслям о том, что, возможно, она и правда недостаточно прилежно слушала Рея и не всегда выполняла его указания, потому что не верила, что когда-нибудь и правда станет леди.

– Если это так, то я боюсь и думать, что было бы, учись вы прилежно. Нашим академикам пришлось бы опасаться за свои места.

– Женскому уму никогда не достанет силы и глубины мужского, – вздохнула Мэгг, хотя и не была с этим полностью согласна.

Рей, к примеру, всегда говорил, что иные женщины умнее любого мужчины будут, хоть мужика, хоть вельможи. Да и неприятно было думать, что она от природы глупее даже самых глупых мужчин.

– И поэтому природа одарила женщин красотой, которая даже умнейшего из мужчин лишает разума, – Эскот снова поклонился, как того требовал танец, но посмотрел так пристально, что Мэгги невольно подумала о том, насколько её собственная красота лишила разума его, и покраснела.

После менуэта, увы, Эскот был вынужден откланяться, и дальше танцы приносили куда меньше удовольствия. Лорд Кэнт поздравил её с представлением ко двору и отправил танцевать с каким-то толстым лысым лордом, а когда она вернулась, уже собирался передать в руки худого юноши из дебютантов, как вдруг рядом раздалось:

– Лорд Кэнт! Вы опять желаете спрятать этот цветок?

Мэгг обернулась первой и оторопела – к ним шли рука об руку принц Афран и леди Майла. Ведьма была удивительной. Мэгг не могла бы сказать, насколько она красива, но от неё исходило особое сияние, а каждый её шаг отдавался где-то в душе волшебной музыкой. Она приблизилась, Кэнт начал кланяться, Мэгги поспешила опуститься в реверансе, а ведьма улыбнулась ей и сказала:

– Поздравляю вас, лорд Кэнт.

– С чем, ваша милость? – неуверенно переспросил старик.

– С тем, что побеги вашей семьи снова расцветают в Шеане, – леди Майла вздохнула. – Мы все помним о вашей утрате, лорд, и нам отрадно видеть, что у рода Кэнт есть надежда.

Кэнт помрачнел:

– Я никогда не оправлюсь от гибели детей и внучки, ваша милость.

– В те годы не вы одни понесли утраты, – вставил принц Афран, – настоящее проклятие! Но вам пришлось тяжелее прочих.

– Я благодарю Всевышнего за то, что он оставил мне Магарет.

– Кажется, она – что-то вроде чуда, – заметил принц, – и сотворила невозможное: примирила два враждующих клана.

Лицо Кэнта словно бы почернело, подбородок закаменел, но ответил он любезно:

– Я слишком стар для ссор, ваше высочество, и не хочу уносить их в могилу. Признаюсь, я ненавидел покойного Эскота и был бы рад своей рукой всадить в его сердце кинжал, но Всевышний меня опередил. Мальчик же ни в чём не виновен передо мной и перед моим родом.

Мэгги не понимала, почему старика так разозлили слова принца и леди Майлы, но даже в его ответе она чувствовала едва сдерживаемую ярость.

– В таком случае, – ласково заметила леди Майла, – мы будем рады видеть соединение двух старинных ветвей. Счастливого вам года, лорд Кэнт, – потом повернулась к Мэгги и прибавила: – Желаю тебе счастья, дитя.

– Спасибо, ваша милость, – едва сумела выдавить из себя Мэгг, не пытаясь даже понять, почему один взгляд на верховную ведьму наполняет её таким восторгом.

Принц и леди Майла ушли, а Кэнт прорычал себе под нос:

– Подавись, рыжая кошка!

Мэгги хотела спросить, в чём дело, но Сиан удержала её. Позднее, уже в карете, Мэгг снова вернулась мыслями к этому разговору, вспомнила каждую фразу и каждый жест, но так и не сумела его разгадать.

– Почему лорд Кэнт так разозлился на принца и её милость? – спросила она у Сиан.

Та поджала губы, как делала всякий раз, стоило Мэгг сказать что-то неподобающее.

– Не вашего это ума дело, дорогая, – сказала она и отвернулась к окну. А потом неожиданно ответила: – Принц известен ненавистью к знатным владыкам вроде нашего лорда. Будь его воля, он сровнял бы с землёй каждую крепость в Стении. Говорят, это по его милости пять месяцев просидел в крепости милорд Гай! А в прошлом сезоне дочь лорда Риенса выходила замуж за милорда Грейвза. И принц едва не разрушил их брак.

– Что он сделал?

Этого явно не подобало знать молодым леди, Мэгг не сомневалась. И действительно, госпожа Сиан сказала:

– Этого не подобает знать молодым леди. Но я вам скажу, чтобы вы были настороже. Леди Орионе в бокал подлили любовного напитка, а потом друг принца увлёк её с собой на балкон. Если бы они остались вдвоём хоть минутой дольше, Грейвз ни за что не взял бы её в жёны. Лорд Риенс вовремя заметил неладное и вместе с лордом Грейвзом спас бедняжку.

Мэгг охнула и пробормотала:

– Но зачем это было принцу?

Сиан вздохнула:

– Земли Грейвзов и Риенсов граничат, это очень крупные владения. И если у милорда Грейвза будет только один сын, а лорд Риенс не оставит других наследников, то этот мальчик сможет унаследовать оба имени. Принцу это не по нраву.

Больше Сиан ничего не сказала, и Мэгг ещё некоторое время размышляла о странных мотивах лордов и принцев, думая, что бы сказал на это Рей. «Не забивай себе голову тем, в чём не можешь разобраться, малышка», – сказал бы он. И добавил бы: «Нам лучше держаться подальше от игр королей».

Так и стоило поступить, и всё же Мэгг задала ещё один вопрос:

– О каком проклятье говорил принц, когда сочувствовал утрате дедушки?

– Вам бы быть чуть менее любопытной! – воскликнула Сиан. – Что за натура у молодых девушек? Что за время?! Нет никакого проклятья и не было, это так… болтают. Но, правда, в один месяц много знатных семейств лишились разом и дочерей, и внучек. У кого пожар, у кого болезнь, да только Шеан стоял весь в трауре. Но дело это давнее, так что не думайте. Или у вас появятся ранние морщины!

Мэгг рассмеялась и, действительно, выбросила дела давно минувших дней из головы. Тем более что у неё было о чём поразмыслить. Милорд Эскот. Тео Эскот – у госпожи Сиан она узнала его полное имя. Сегодня на балу он смотрел на Мэгг так проникновенно, что её бросало в жар. И его слова о красоте женщин, которая лишает ума мужчин – ей показалось, или он говорил о ней?

Эта мысль не оставляла её до самой ночи. В своей комнате, уже отпустив служанок и забравшись в постель, Мэгг в полутьме попыталась рассмотреть свои руки. Они были маленькие и бледные, с чистой кожей – никаких веснушек или пятен. Ногти очень ровной формы были лишь чуть темнее кожи и поблескивали от полировки. Она никогда не думала о себе как о красавице, но взгляды Эскота и что-то ещё неясное, но ощутимое, заставляли её спрашивать себя: «Неужели я действительно красива?»

Руки были красивыми. Знакомыми и в то же время незнакомыми. Мэгг смотрела на них сейчас как будто со стороны и удивлялась – неужели они принадлежат ей?

Правой рукой она провела от кончиков пальцев вверх, до плеча, по левой, и хихикнула – было щекотно.

Вдали загудел колокол, оповещая о наступлении полуночи, и Мэгг вздрогнула от его низкого рокочущего голоса. Когда он затих, она робко вылезла из постели и подошла к большому стеклянному зеркалу, установленному в углу её спальни. В ночном полумраке оно отобразило не девушку, а мираж – из-за плотных штор пробивался бледно-голубой лунный свет, в котором самой себе Мэгг показалась ненастоящей. Она подошла к зеркалу так близко, что почти коснулась носом его глади, и уставилась в глаза самой себе.

Глаза были большие, широко распахнутые, с очень широкими зрачками. Мэгг дотронулась до своих волос, заплетённых на ночь в длинную, до пояса, косу. Коса была толстой и шелковистой на ощупь. Надо лбом волосы вились смешными кудряшками. Мэгг распрямила один из завитков, но тот снова свернулся в колечко. Она опустила глаза чуть ниже – через ночную сорочку едва заметно угадывались очертания её тела – грудь, живот, бедра. Неужели однажды её муж (воображение нарисовало на его месте Тео Эскота) когда-нибудь увидит её такой, в одной сорочке, с заплетёнными волосами? От этой мысли на спине выступили капельки пота, щёки запылали, и Мэгг опрометью кинулась обратно в постель, накрылась одеялом, зажмурилась и громко рассмеялась, а потом, обхватив подушку руками, заснула.

Наутро вспоминать о том, как она рассматривала себя в зеркало, было немного стыдно, но долго размышлять об этом не пришлось: сразу после завтрака в спальне Мэгг отвели в малый зал, и с ней два часа занимался учитель танцев. Как пояснила госпожа Сиан, в этом сезоне в столице появилось несколько новых танцев, и рано или поздно они обязательно прозвучат.

***

Кто-то мог бы назвать жизнь Мэгги однообразной, но это было упоительное однообразие. Каждый её день походил на предыдущий, то есть был таким же приятным, лёгким и увлекательным. И каждый вечер она встречалась с милордом Эскотом, который, не выходя за рамки пристойности, всё яснее показывал ей своё расположение, всё приветливее общался со стариком Кэнтом и всё легче вытанцовывал сложные фигуры модных танцев.

– Не сомневаюсь, – часто повторяла Сиан, – ещё до конца зимы он попросит вашей руки, а если не успеет, так непременно сделает это по возвращении с Малой весенней охоты.

Мэгг отмахивалась от этих слов, но внутри у неё все замирало, и сладко-болезненно начинало стучать сердце. В глазах Эскота она видела признания, которые не сходили пока с его губ.

Жизнь в столице, сытная здоровая пища и неустанное внимание служанок сделали её из просто хорошенькой девушки настоящей красавицей, а то, как мало она осознавала свою красоту, придавало ей особое очарование. Вдали от неё нет-нет да и вспыхивали ссоры между молодыми лордами или старшими сыновьями, не поделившими право танцевать с леди Магарет Кэнт следующий танец.

И так же вдали, незаметно для её глаз, эти ссоры утихали, стоило милорду Эскоту показаться в бальной зале. Он не заявлял ещё своих прав, но общество даровало ему их заочно. И, пожалуй, даже самые строгие матроны не упрекнули бы Мэгг, решись она станцевать с Эскотом лишний танец помимо допустимых двух за вечер. Их называли «Южной парой», лорды хмыкали в усы, рассуждая о том, как повезёт их сыну унаследовать почти весь юг Стении, самые плодородные земли страны. «От Эсков на границе с Лиррией остались одни воспоминания. Пожелай Эскот женить своего кузена на одной из девиц Эск, и они преподнесут ему свой клочок земли на блюдце, – говорили знатоки и прибавляли: – И тогда мы посмотрим на единый Юг и поглядим, как рыжая сука попытается ставить Эскоту свои условия».

Дамы, слух которых подобные приземлённые речи оскорбляли, говорили о другом – о том, как хорошо смотрятся рядом высокий, с тонкой, почти девичьей талией и широкими плечами черноволосый милорд Эскот и маленькая светленькая леди Магарет.

Впрочем, Мэгг не слышала ни одних, ни других сплетников, наслаждаясь каждым мгновением новой жизни. Единственным, что омрачало её счастье, было отсутствие известий от Рея. «Смогу – передам весточку, скажут, что от Соловья», – пообещал он на прощанье, но шёл уже третий месяц, а весточки не было, и Мэгг скучала по другу.

Теперь, вдали от него, рядом с милордом Эскотом, она смогла разобраться в своём сердце и не нашла там страстной любви к Рею, только огромную нежность. Будь он рядом, она желала бы прижаться к нему, спрятать голову у него на плече и рассказать обо всём – об Эскоте, о балах и танцах, о платьях, об уроках танцев и этикета, об огромной библиотеке и о красавицах-кобылах в карете.

Но Рея не было, и она довольствовалась тем, что каждый вечер прибавляла к обычным молитвам: «Всевышний, храни моего Рея, где бы он ни был».

Одним утром лорд Кэнт пригласил Мэгг позавтракать с ним – такое бывало нечасто, обычно старик предпочитал проводить утро в одиночестве. Мэгг спускалась в малую столовую с некоторым опасением. Кэнт неизменно пугал её, потому что именно он мог в любой момент разрушить её жизнь. Впрочем, в этот раз он выглядел вполне добродушным, пожелал ей доброго утра и спросил, как спалось.

– Отлично, лорд Кэнт, благодарю вас, – ответила она вежливо, – а как ваш сон?

– Как у всех стариков, – без злобы покачал головой Кэнт, – его всё меньше, а подагра всё сильнее. Но это пустяки, дорогая племянница.

Он молча съел несколько ложек жидкой каши, которую ему подавали к завтраку, и снова обратился к Мэгг:

– Знаешь ли ты, что до Весенней охоты лорды обычно устраивают балы и приёмы у себя в домах?

– Я слышала об этой традиции, дедушка, – осторожно отозвалась Мэгги, – и позавчера мы были у лорда Харроу.

– Да, верно, – покивал Кэнт, – в моём доме уже четырнадцать лет как не даются приёмы – с тех пор, как погибли мои дети. Пора закончить траур, тем более что теперь есть женщина, которая может взять на себя все хлопоты.

Если бы не выучка госпожи Сиан, Мэгг охнула бы вслух. Неужели он хочет, чтобы она организовала приём? Она ведь ничего не знает и не умеет! Кэнт, между тем, продолжил:

– Я выделю известную сумму на расходы – наймёшь дополнительных слуг, возьмёшь повара, чтобы приготовил ужин не хуже королевского. Госпожа Сиан тебе поможет – она была когда-то домоправительницей у лорда Грейвза и знает, как это делается.

Мэгг сглотнула, но не показала своей растерянности, только спросила:

– На какой день вы желали бы назначить приём, дядя? И кого хотели бы видеть в числе гостей?

– Список гостей передаст Тэрри. Сегодня у нас четвёртое, – Кэнт пожевал сухими губами, – думаю, к двенадцатому ты управишься.

К себе в комнаты Мэгг вернулась ошарашенная и напуганная, и госпожа Сиан тут же кинулась к ней, опасаясь, что ей сделается дурно. К счастью, Мэгг была не такой слабой, как обычные леди, так что решительно отмахнулась от нюхательных солей и сказала:

– Лорд Кэнт желает, чтобы двенадцатого в этом доме состоялся приём и бал.

Женщина заохала, сама приложилась к флакончику с солями, опустилась на диван, а после воскликнула:

– Какая радость! Какая честь! Ох, дорогая, у меня так бьётся сердце! И вы будете хозяйкой бала – подумать только!

Мэгг дорого бы дала за то, чтобы и самой так же радоваться.

***

Немного справившись с волнением, Мэгг задумалась: что бы посоветовал ей Рей? Для начала, он, конечно, запретил бы ей метаться, как курице с отрубленной головой: «Перво-наперво, если дело кажется трудным, определи в нём начало, середину и конец».

Так и следовало поступить. С чего начинается приём? Мэгг полагала, что сначала нужно знать, сколько ожидать гостей.

Потом на любом приёме должны подаваться кушанья – значит, нужно найти повара и сговориться с ним об оплате. Так как сейчас сезон, поваром надо озаботиться пораньше, чтобы не остаться вовсе без него к урочному часу.

Вводить гостей в старый дом, где убираются изредка две служанки и одна поломойка, неприлично – так что нужно подыскать ещё рабочих, которые отмоют и отчистят все полы, люстры и плафоны, а чтобы они не поворовали серебро и золото из буфетов, госпоже Илин, домоправительнице, надо поручить внимательно за ними смотреть. А раз она будет за ними смотреть, так пусть сама и наймёт из знакомых служанок, достаточно дать ей денег и потребовать потом отчёт.

Так как будет бал, потребуется оркестр, им может заняться домоправитель. И, конечно, нужно будет не забыть о приглашениях, иначе гости о приёме не узнают. Их она сможет написать сама, а госпожа Сиан подскажет, в какой день приличнее их будет послать.

Мэгг слабо улыбнулась и сказала:

– Мы подождём от лорда Кэнта список гостей, а потом примемся за работу, – и коротко пересказала свой план.

Госпожа Сиан всплеснула руками и сказала:

– Какая вы умница!

План Мэгг выглядел хорошо, пока оставался у неё в голове, а в жизни обернулся сумасшедшими хлопотами. Дважды она даже пропустила бал, на которой её приглашали, потому что к вечеру валилась с ног от усталости, хотя в её распоряжении были все слуги и баснословно огромная сумма – двести золотых. Лорд Кэнт пожелал видеть у себя всё высшее общество Шеана, более полутора сотен человек, в том числе и принца Афрана – королю слать приглашение на подобные мероприятия не полагалось, он приходил по своему желанию, если имел на то время.

Когда закончились основные хлопоты, были наняты все слуги, повар и два его помощника, выбран оркестр, когда были разосланы приглашения, началась новая морока – нужно было решить, как кого рассадить за столом.

Мэгги готова была плакать от бессилия, когда госпожа Сиан в очередной раз вздыхала, качала головой и замечала: «Эх, не дело это – старуху Трил сажать рядом с лордом Харроу. Она когда-то была влюблена в его покойного батюшку, а тот взял и сбежал от неё на войну, так что ей теперь имя Харроу – что красная тряпка быку», – и приходилось снова переписывать план.

Когда-то в детстве Рей загадывал ей загадку про волка, зайца и пучок моркови, а также безумного лодочника, на утлой маленькой лодочке решившего переправить их всех на другой берег реки так, чтобы волк не съел зайца, а заяц – морковь. Попытка рассадить гостей напоминала эту загадку, только волков, зайцев и морковок было две сотни, и все друг друга норовили сожрать.

Однажды утром, когда отчаяние Мэгг достигло высшего пика, слуга передал ей корзину цветов, а госпоже Сиан вручил записку. Та с любопытством развернула её и прочитала:

«Досточтимая госпожа, засвидетельствуйте леди Магарет мое почтение и передайте, что я с нетерпением жду приёма в доме лорда Кэнта и благодарен за приглашение. Пусть эти цветы порадуют леди и напомнят ей о весне, которая наступит уже совсем скоро. С поклоном и наилучшими пожеланиями, и т. д., и т. п., милорд Тео Эскот».

– Эх, проказник! – рассмеялась она так, что её необъятная грудь заколыхалась. – Не имея права писать вам, он вздумал написать мне!

Мэгг выхватила записку и вчиталась в ровные строчки, написанные твёрдой рукой благородного вельможи. У Эскота был изящный почерк с длинными хвостиками букв, широкими росчерками и твёрдыми линиями.

Госпожа Сиан снова взглянула на записку и заметила:

– Пишет скорее по-военному, обратите внимание – ни завитушек, ни виньеток.

– Он человек решительный, – проговорила Мэгг и рассмеялась.

Всю её хандру как рукой сняло, цветы были прекрасными, а рассадить гостей за столом показалось простейшим делом. Она схватила свой исчёрканный лист, перевернула его, взялась за перо и в десять минут составила идеальный план, в котором госпожа Сиан не нашла ни единой ошибки.

Наконец, последнее, о чём следовало подумать, это собственный наряд. Но здесь Сиан и Фанни постарались на славу, замучив указаниями портниху. В результате вечером двенадцатого Мэгг облачили в светло-голубой наряд, который Сиан назвала «похожим на летнее облако, укрывающее солнце», а сама Мэгг, уставшая, а потому менее поэтичная, «воздушным чудом». Платье изготовили из светло-голубого эмирского шёлка с пышной юбкой из лиррийских кружев того же цвета. Плечи и грудь Мэгг оказались низко открыты, а руки – закрыты почти до середины предплечья. Её волосы зачесали наверх и закрутили во множество локонов, а сверху перехватили жемчужной сеткой.

Лорд Кэнт уже ждал её в зале, и они вместе вышли в холл, встречать гостей. Старик оделся в тёмно-синий камзол и держал спину так ровно и прямо, что нельзя было догадаться о его немощи и многочисленных болезнях. Мэгг едва ощутимо опиралась на его руку, приветствуя каждого гостя и приглашая в дом.

Гости всё прибывали, холл и зал для приёмов наполнялись смехом, слуги сновали с бокалами вина и закусками, оркестр играл лирические мелодии. Появление лорда Эскота Мэгг почувствовала сердцем: оно забилось чаще ещё прежде, чем слуга объявил его имя.

– Лорд Кэнт, леди Магарет, – милорд грациозно поклонился, – для меня большая честь получить приглашение в ваш дом.

– Забудем прошлое, милорд Эскот, – проговорил старик, – ради будущего.

– Ради будущего, – повторил за ним Эскот и прибавил: – Лорд Кэнт, я желал бы иметь с вами частный разговор. Если вам будет угодно, я мог бы навестить вас завтра утром.

– Моя племянница сегодня устроила всё так хорошо, что мне не осталось никаких дел в собственном доме, – хмыкнул Кэнт, – если ваш разговор не займёт много времени, сегодня после ужина, до начала танцев, я мог бы побеседовать с вами.

– Вы сделаете меня счастливейшим человеком на свете, – Эскот снова поклонился и обратился к Мэгг: – Леди Магарет, не соблаговолите ли вы оставить мне первый и последний танцы?

Мэгг смущённо улыбнулась и заверила его:

– Они ваши, милорд Эскот.

– Догадываюсь я, о чём этот молодчик желает со мной говорить, – пробормотал Кэнт, а потом снова обратился к приходящим гостям.

Принц и верховная ведьма прислали письмо с сожалением, что не могут присутствовать, но остальные были в сборе. Большая столовая заполнилась по мановению руки домоуправителя, и Мэгг заняла место во главе стола, напротив Кэнта – она сегодня была хозяйкой, а не просто родственницей.

Повар расстарался: стол был уставлен лебедями, запечёнными целиком и так умело украшенными, что они казались живыми и готовыми вот-вот взлететь; блюдами с заячьим жарким – густым, под прозрачной плёнкой застывшего чистейшего бульона; в центре расположился крупный поросёнок, напичканный яблоками в меду, а возле него в узких поддонах лежали полупрозрачные форели с лимоном и эмирскими пряностями. По краям в многоярусных менажницах высились горы из слив, персиков и груш. Не было недостатка ни в соусах, поданных в широких чашах, ни в вине, которое из больших кувшинов разливали проворные слуги, ни даже в оливках, засоленных особым образом и выписанных из имения Кэнт.

Мэгг видела, что гости не разочарованы, ничто не оскорбляет их утончённые вкусы. Старик Кэнт выглядел гордым: пожалуй, Мэгг ни разу не замечала подобного выражения у него на лице.

После ужина дам пригласили в бальный зал, отмытый сверху донизу и украшенный живыми цветами, а мужчины остались за столом – говорить и курить. Когда они закончили и оркестр заиграл вступление к первому танцу, лорд Кэнт подошёл к Мэгг, взял её за локоть и сказал:

– Поговорим, дорогая племянница.

– Лорд Кэнт, я обещала этот танец…

– Милорд Эскот удовольствуется вторым.

Мэгг подчинилась и последовала за ним на балкон, пока пары начинали собираться на танец. Кэнт облокотился о перила и произнёс:

– Ты удивила меня, Магарет, – кажется, он впервые обратился к ней по имени, – удивила в хорошем смысле. Ты лучше меня знаешь, как много у тебя прав на то, чтобы быть хозяйкой в этом доме, и не скрою, я опасался, что приём будет провалом. Но я так стар, что меня уже этим не смутить и не испугать.

Мэгг не возразила, только молча наклонила голову.

– Я ошибся. Ты действительно настоящая леди, и не важно, чья в тебе кровь. К тому же, есть в тебе хватка… Наша, Кэнтовская. По правде сказать… – взгляд его, обычно ясный, на мгновение затуманился, – когда я увидел тебя во главе стола в этом голубом платье, я как будто оказался в прошлом. Ты напомнила мне жену, такой, какой она была сорок пять лет назад, – сморгнув, он продолжил твёрже: – Я не верю в россказни твоего барда и не знаю, где он тебя нашёл или выкрал, и с какими целями. Но я не жалею, что дал тебе своё имя. Сегодня милорд Эскот просил у меня твоей руки. Ты согласишься на этот брак?

Сердце Мэгг чуть не выскочило из груди, но она сдержала радостный возглас и ответила так, что госпожа Сиан наверняка бы её похвалила:

– Мне самой это будет приятно, но я поступлю так, как решите вы, лорд Кэнт.

Старик кивнул, словно такого ответа и ждал.

– Прежде я обещал тебе достойное приданое, если ты выйдешь замуж за подходящего человека. Я изменил своё решение. Если ты выйдешь за Эскота, то получишь всё, что получила бы моя родная внучка и единственная наследница. Деньги, земли, в том числе те, которые будут принадлежать только тебе, а не твоему супругу. После моей смерти управление всеми владениями Кэнтов перейдёт в руки твоего мужа, а ваш старший сын унаследует всё – земли двух лордств, и именоваться станет милордом Эскотом. Лордом Кэнтом станет ваш второй сын, но земли его будут неотчуждаемы. Так мы решили с милордом Эскотом.

Мэгг всё-таки тихонько охнула.

– Прав мальчишка… Лучше сохранить имя и объединить Юг, чем ждать, пока нас добьют по одному. Но не будем об этом. Я поздравляю тебя, дорогая внучка. – Кэнт улыбнулся беззубым ртом и добавил добродушно: – Не благодари. Я рад, что род Кэнтов не прервётся на мне, старом пне. Иди в зал и присоединись к танцующим, а вечером я сам объявлю о вашей помолвке.

– Спасибо, дедушка! – вырвалось у Мэгг, старик снова хмыкнул и показался ей на удивление приятным и заботливым.

В зале её уже ждал Эскот, и его взгляд обещал Мэгг множество счастливых дней в будущем. Долго и счастливо, навеки, в этом мире и в садах Всевышнего.

Глава четвёртая. Свадьба

Свадьба, назначенная на конец светского сезона, неумолимо приближалась.

Тео Эскот был именно тем мужчиной, о котором можно мечтать: он был галантен, но без пошлости, мил, но без глупости, и каждый раз, когда он обращался к Мэгг, она чувствовала в его взгляде и интонациях глубокое восхищение и нежность.

«Какая красивая пара», – вздыхала госпожа Сиан, утирая глаза белоснежным кружевным платочком, а Мэгг невольно краснела. Она и сама видела, как хорошо они смотрятся вместе с милордом Эскотом – высоким, стройным и темноволосым.

Когда до свадьбы остался всего месяц, лёгкое волнение Мэгг вдруг превратилось в настоящую панику: среди веселья и предвкушения будущего счастья она почти забыла о том, кто она такая и как мало прав имеет на титул и деньги. Госпожа Сиан решила, что она переживает из-за церемонии обручения и предстоящей брачной ночи, поэтому усадила её как-то вечером на кушетку в малой гостиной и обстоятельно, хотя и высокопарно принялась разъяснять, в чём состоит долг настоящей благородной леди в постели мужа.

Мэгг слушала, сдерживая смех: объяснения вышли уж больно путаными. Тем более, что сама она отлично знала, как бараны покрывают овец и почему крестьянские парни уводят девиц на сеновал. Правда, потом она вообразила саму себя в одной комнате с милордом Эскотом, ойкнула и чуть не сбежала прочь – Сиан едва её остановила и успокоила, бормоча под нос: «Бедная девочка».

Часто видеться с милордом Эскотом не удавалось: приличия требовали, чтобы они всё время оставались на виду, не уединяясь ни на минуту, к тому же, у него было достаточно дел, которые нужно было решить перед свадьбой. Не раз и не два Мэгг видела, как он проходит в кабинет лорда Кэнта и сидит там по нескольку часов.

Госпожа Сиан поясняла, что всё дело в больших земельных владениях и в сложности наследования.

На людях, да ещё и под присмотром госпожи Сиан, они с милордом Эскотом говорили либо о балах, либо о погоде, но изредка, чуть забывшись, он вдруг начинал живописать лето в своём имении, бурную игру красок природы, глубины вкуса местного мёда и сияние солнечных лучей на водной глади озёр и прудов. Тогда сердце Мэгг замирало, и она отчаянно желала, чтобы рядом не было никого, чтобы они говорили открыто и прямо, только вдвоём. Ей казалось, что он желает того же. Она представляла себе жизнь в этих чудесных местах, которые знала отлично, и верила – это будет не сказка, а нечто ещё более прекрасное.

Впрочем, у неё тоже было не много времени на пустые разговоры: когда закончили собирать её новый гардероб, пришло время шить свадебное платье. До сих пор Мэгги видела только деревенские свадьбы, где невеста шла к Всевидящему Оку в прямой и лишённой всяческих украшений рубахе на голое тело и простоволосая, но, как оказалось, в столице это было уже лет двести как не принято. Леди выходили замуж разряженные в пух и прах, в белоснежных пышных нарядах, усыпанных жемчугом. Портной и три швеи две недели чуть ли не каждый день прибывали в дом Кэнта, ставили Мэгги на низкий табурет и крутились вокруг, так и эдак подшивая многочисленные слои тончайшего эмирского шёлка и лёгчайших кружев.

Стоять на табуретке неподвижно было тяжело, у Мэгг болели ноги и затекала спина, но спорить ей не позволяли. После примерок наступала череда обязательных занятий – этикета, танцев, да ещё и ведения домашнего хозяйства. Госпожа Сиан каждый день рассказывала ей, как нанимать и рассчитывать слуг, как проверять, не ворует ли домоправитель, и ещё о множестве мелочей, о которых Мэгг раньше даже не думала.

До свадьбы оставалось четыре дня.

Всё уже было собрано, сундуки с платьями Мэгг связали и составили один на другой, чтобы сразу после свадьбы уложить в карету, которая увезёт молодоженов в Эскот. Свадебный наряд тоже был готов и теперь висел в гардеробной, одновременно смущая и волнуя.

Именно о нём размышляла Мэгг, пытаясь уснуть. Он казался ей то символом будущего счастья, то – вестником чего-то страшного. Едва она закрывала глаза, как он начинал маячить перед её внутренним взором, белоснежные юбки колыхались, подобно одеяниям призраков, встающих на полях перед неосторожными путниками.

В окно через не до конца задвинутые шторы бил лунный свет – тоже призрачный и неясный. Все сомнения Мэгг ожили, поднялись в душе и нарушали её покой, пугали. Что если свадьба не состоится? Что если милорд Эскот узнает о ней правду?

Если бы рядом был Рей, он, конечно, успокоил бы её, велев выкинуть вздор из головы, а потом запел бы ей одну из своих замечательных песен, и от смятения не осталось бы и следа.

Мэгг села на кровати и обхватила себя руками за плечи. Всё это время она заставляла себя поменьше думать о Рее, но сейчас дала бы дорого, чтобы увидеть его. Где-то он бродит? Кому поёт песни?

Он говорил что-то про Эмир – возможно, он уже там. Наверняка зиму он провёл в какой-нибудь людной корчме или в фургончике бродячих артистов – в тепле, среди добрых и отзывчивых людей. Но с первыми лучами весеннего солнца двинулся снова в дорогу, закинув на плечо любимую цитру и поплотнее застегнув малиновый дублет.

Понимая, что, если продолжит думать о Рее, позорно разревётся, Мэгг надела домашнее платье поверх ночной рубахи и решительно вышла из комнаты, прошла по полутёмным коридорам и спустилась в малую гостиную, где никогда не тушили камина, в надежде, что его свет и жар развеют лихорадку.

Толкнула дверь, сделала шаг вперёд – и, ойкнув, отскочила назад.

В гостиной на диванчике сидел с бокалом вина милорд Эскот. Услышав вскрик Мэгг, он поднялся на ноги, обернулся и замер. Мэгг осторожно выглянула из-за двери.

Эскот выглядел растерянным.

– Леди Магарет, – пробормотал он.

– Милорд, – ответила Мэгг, почему-то не в силах развернуться и уйти, – я не думала встретить вас здесь.

Время было уже позднее, дело шло за полночь.

– Я… – проговорил Эскот, – только вышел от лорда Кэнта, он предложил мне выпить вина перед отъездом, а сам пошёл спать. Простите…

По всем правилам приличия Мэгг должна была немедленно вернуться в спальню – ей не следовало оставаться наедине с женихом. Но она не могла этого сделать. Осторожно вошла в гостиную и призналась:

– Я не могла уснуть.

Эскот улыбнулся ей очень тепло:

– Все девушки нервничают перед свадьбой. Матушка упоминала, что за неделю до бракосочетания с моим отцом не могла ни есть, ни спать, – он хмыкнул, – поэтому упала в обморок прямо на церемонии.

То, с какой нежностью он произнёс это «матушка», тронуло Мэгг и заставило сказать:

– Мои родители умерли так давно, что я совсем их не помню.

Эскот опустил голову:

– Мне жаль… – он сглотнул и облизнул губы.

Осторожно поднял взгляд и спросил:

– Леди Магарет, как вас зовут дома?

– Мэгг.

– Мэгг, – повторил он, как будто пробуя её имя на вкус, – вам идёт.

– А вас, милорд?

Её сердце бешено стучало в горле, и голос едва не сорвался.

– Тео, – сказал он, – просто Тео. У меня короткое имя.

– Тео, – сказала она медленно. Это имя подходило ему. Оно было благородным, как он, достойным, стремительным, изящным. – Мне стоит уйти.

– Стоит, – согласился он, но Мэгг не двинулась с места, и тогда Тео сделал несколько шагов к ней, остановился совсем близко, ближе, чем подходил во время танцев.

Мэгг резко вдохнула, но не сумела выдохнуть: его запах, не похожий ни на какой другой, ошеломил и парализовал её.

– Время позднее, – сказал Тео низким, словно бы охрипшим голосом.

Мэгг могла разглядеть даже крапинки в его светлых зелёных глазах, чуть пробивающуюся на гладком подбородке щетину, капельки пота под чёрными усами. Она слышала его сбитое, неровное дыхание. Мгновение – и Тео, наклонившись, прижался губами к её губам, но тут же отстранился, словно испуганный. Мэгг отступила назад и дотронулась кончиками пальцев до губ, охнула и слабо улыбнулась.

– Спокойной ночи, леди Магарет, – проговорил Эскот, отводя глаза, и прибавил: – Спокойной ночи, Мэгг.

– Спокойной ночи, – Мэгг задержала дыхание, как будто собралась прыгать в воду, – Тео.

И постыдно сбежала из гостиной.

Удивительно, но все сомнения развеялись, и она заснула, едва её голова коснулась подушки.

Оставшиеся дни пролетели незаметно, и свадьба из чего-то отдалённого, хотя и ожидаемого, превратилась в реальность. Вечером накануне Фанни под наблюдением госпожи Сиан как следует оттёрла Мэгг мочалкой, а потом, игнорируя протесты, маленькими щипчиками вырвала все волоски с её тела, даже из промежности. Было больно и невыносимо стыдно, но Сиан только сообщила:

– Негоже леди выглядеть крестьянкой, – и позвала на помощь Фанни ещё двух горничных.

Волосы Мэгг тщательно вымыли в трёх водах и надушили, тело вымазали пахучим маслом, ногти отполировали до блеска, зубы отбелили соком кислицы, а наутро подняли почти на рассвете и облачили в платье.

– Вы красавица, моя дорогая, – ласково сказала госпожа Сиан, расправляя жемчужные нити в волосах Мэгг, пока она сама разглядывала отражение в зеркале. – Милорду Эскоту повезло, что он берёт вас в жёны. А какие у вас выйдут красивые детки!

Мэгг обернулась к госпоже Сиан и вдруг вспомнила, что в этот момент они расстаются. Дуэнья ещё будет на свадьбе, но уже завтра её обязанности закончатся, и она уедет в какой-нибудь другой дом, к другой девице. Стало грустно – толстая ворчливая женщина сделалась ей за эти месяцы близкой и почти родной.

Кажется, она угадала её мысли, потому что едва ощутимо потрепала за подбородок и сказала с улыбкой:

– Будет вам, дорогая. Кто грустит в день свадьбы?

– Если у меня родится девочка, – сказала Мэгг робко, – вы станете её воспитывать и учить?

Госпожа Сиан прижала руки к объёмной груди и прослезилась:

– Ох, дорогая, вы меня так тронули! Конечно, только напишите – ваш почтенный дедушка знает, как меня найти, и вам скажу: письма мне шлют на улицу Эльзы в Шеане, дом четырнадцать.

Мэгг пожала ей руку и пообещала:

– Обязательно напишу!

Постучали, Фанни открыла и впустила в комнату лорда Кэнта – он был в синем камзоле с лиловыми, в цвет герба Кэнтов, вставками, белоснежные волосы ему зачесали назад, в руках он держал увитую серебром деревянную трость. К сожалению, без неё он ходил последнее время с большим трудом.

Оглядев Мэгги с ног до головы, он объявил:

– Дорогая внучка, вы выглядите прекрасно, как и подобает наследнице благородного дома Кэнтов.

– Спасибо, дедушка, – Мэгг сделала реверанс, а старик приблизился, наклонился, поцеловал её в лоб сухими губами и сказал тихо:

– Вы – надежда моего рода, в вашем браке с Эскотом – спасение нашего имени, счастливое будущее для всего Юга. Будьте достойны его.

– Буду, дедушка, – пообещала Мэгг, и Кэнт предложил ей руку.

Фанни набросила на голову и плечи девушки белый покров, настолько плотный и длинный, что он скрыл её полностью. Вместе они спустились вниз и вышли к карете, которую уже окружали многочисленные гости. Не приветствуя никого и как будто никого не видя, Мэгг и Кэнт сели в карету, опустили шторы. Кэнт стукнул тростью в потолок. Кучер засвистел и пустил коней вперёд. Зазвенели колокольчики, затрещали трещотки, загудели в рожки слуги на козлах – по поверьям, шум отпугивал злые силы и не позволял им коснуться невесты.

***

В этот день Всевышний благословил Шеан теплом и безоблачным небом. Безо всяких усилий ведьм с самого утра светило яркое и неожиданно жаркое для ранней весны солнце. Под его лучами таяли остатки снега и уже начинали зеленеть первые былинки молодой травы.

Главный храм внутри старого города сиял в лучах солнца особенно ярко – золото шпилей отбрасывало тысячи бликов на окрестные дома, а увитые волшебными цветами, не боящимися ни снега, ни холодов, колонны придавали ему сходство с весенним садом Всевышнего – тем самым, в котором души обретают счастье за гранью этого мира. Вокруг храма теснились кареты и паланкины, знатные лорды и леди пёстрыми стайками влетали под цветочную сень и располагались на подготовленных скамьях. Шептались, что даже его величество собирается заглянуть.

Это была самая ожидаемая свадьба сезона, та, о которой больше всего говорили в коридорах дворца, в гостиных и спальнях. Сегодня не девчонка Кэнт становится женой щёголя Эскота – сегодня старый Юг заключает союз с молодым. И когда будущая миледи Эскот родит сына, милорд Эскот сможет потягаться во влиятельности с самим королём.

Святейший дом наполняли звуки сакральных мелодий.

Сидя в карете, Мэгг вслушивалась в оглушительный звон колокольчиков, сопровождавший их всю дорогу. Вдруг звон смолк. Карета остановилась.

Лорд Кэнт протянул Мэгги руку и, пока ещё они не оказались перед любопытными взорами, ободряюще сжал её пальцы. Даже в полутьме она видела, какой гордостью горят его глаза. Он смотрел на неё так, словно она действительно была его внучкой, самым близким человеком в мире, воплощением его чаяний и надежд.

Мгновение – и лорд снова посуровел и стукнул тростью в потолок. Тут же слуги распахнули дверцы и помогли выйти Кэнту, а уже он протянул руку Мэгги.

Она тихонько охнула, увидев, сколько человек собралось на её свадьбу. Знать уже была внутри, но вокруг мельтешили, создавая длинный живой коридор от кареты до громадных дверей, купцы, горожане и прочий люд в светлых, праздничных нарядах. Сотни ртов что-то кричали, сотни рук ей махали, в воздух то и дело взлетали шляпы. Мэгг ступила на золотую ковровую дорожку и ровнее выпрямила спину. От волнения стало трудно дышать, платье показалось тесным в груди, а слабая дрожащая рука Кэнта, на которую она опиралась, ощущалась совсем ненадёжной опорой. Сколько-то шагов – и они ступили под своды храма.

В тот же миг разговоры и восклицания и вторивший им гул труб и рожков затихли. Над огромной площадью и по всему храму наступила тишина, но она была недолгой.

Из-под сводов нежно запела одинокая свирель, и в её голосе слышались и птичий щебет, и девичьи напевы. Она рассказывала свою историю: это была история любви и радости. Вот к ней прибавила свой голос задумчивая виола, она соглашалась со свирелью, но при этом твердила: «Подожди, ты ещё не знаешь настоящего счастья, оно ожидает тебя, но ещё не наступило». Свирель сомневалась, а виола насмешливо убеждала её и пророчила радость, которой ещё не было на свете. Несколько тактов – и к их разговору присоединилась труба, но не одна из тех грубиянок, которые оглушали собравшихся ещё недавно, а музыкальная, нежная. Её голос – скорее мужской – вторил свирели и тоже пел о радостях, но уже о других. В нём не было легкомыслия или кокетства, только искренняя прямота и сила. Виола стала умолкать, и, когда она почти пропала, из последних звуков её полушёпота возникла флейта. И виола вернулась, и четыре голоса запели хором. Все они пели о ней, о Мэгг. О её любви и её счастье.

Мэгг чувствовала, что её сердце в груди готово остановиться от восторга, на глаза навернулись слёзы, и она не пошла, а почти полетела вперёд по зелёной с золотом дорожке навстречу сияющему Всевидящему Оку.

Святейший отец в белой сутане и с белой длинной бородой ждал её и протягивал к ней руку, приглашая. Мэгг остановилась, не видя, но чувствуя, что гости последовали за ней и заполнили собой весь просторный зал. Её взгляд метнулся в левую часть храма, ко второй двери, тоже открытой, и она уже не сумела отвести его.

Дорожка от этой двери была красной, и всю её покрывали металлические шипы, гвозди, а кое-где между рядами сидений натянули грубые веревки. Музыка оборвалась. На пороге этой негостеприимной двери появился милорд Эскот.

Он был одет в жемчужно-серебристый костюм, казавшийся издалека белым, его чёрные смоляные волосы спускались на гордо развёрнутые плечи. Не оглядываясь, он лёгким шагом направился вперед, словно не замечая преград и насыпанного на дорожке сора, с ловкостью перешагнул через все верёвки – и оказался перед алтарём.

Кэнт крепче сжал локоть Мэгги, и рядом заговорил святейший отец:

– Дети Всевышнего, – произнёс он ласково, как будто Эскот и Мэгг были его собственными, горячо любимыми детьми, – вы стоите перед Оком Его, которое всё видит и всё замечает, которое читает истину в ваших сердцах, как строчки в раскрытых книгах. Пусть истина будет и на языках ваших, – Святейшая книга лежала перед ним, но он не опускал в неё глаз. – Кто эта женщина и в чьих она руках?

– В моих, – в гулкой тишине храма голос Кэнта прозвучал слабо и со старческим дребезжанием, – я, лорд Рион Кэнт, привёл в храм Всевышнего свою внучатую племянницу, леди Магарет Кэнт, мою законную наследницу.

– Кто ты, стоящий здесь мужчина?

– Тео, милорд Эскот, законный властитель земель Эскот.

Святейший отец посмотрел сначала на Мэгг (его заботливый, проницательный взгляд смутил её), потом на Эскота, и взял их обоих за руки.

– Тео и Магарет, – заговорил он, – мужчина и женщина, ваш грядущий союз освящён Всевышним в день творения и благословляем им.

Мэгг задрожала – в голове закружились роем глупые мысли о том, что она совсем не ожидала выйти замуж так скоро, сомнения, достаточно ли она красива, чтобы стоять здесь, страхи, что вдруг откроется правда. Милорд Эскот, наверное, заметив её волнение, чуть повернулся к ней и, не нарушая хода церемонии, ободряюще улыбнулся.

Уже сегодня, подумала Мэгг, она будет принадлежать этому мужчине, он станет её защитником и опорой, а она посвятит всю себя, все свои помыслы и стремления, его благополучию. Страх пропал. Вот-вот её назовут «миледи Эскот». Она была этому рада.

– Мужчина суть есть огонь, – продолжал между тем святейший отец, – женщина суть есть вода. Союз их может быть губителен, когда он неразумен, а может…

Мэгг ощутила, как сладко и нежно сжалось сердце, и поняла не разумом, а душой, что в храм вошла леди Майла. Повеяло грозой и свежестью, и она не сумела сдержать улыбки. Ей было радостно, что верховная ведьма присутствует на свадьбе.

– … есть единство двух противоположностей…

Наверное, и принц Афран здесь – он почти всюду сопровождал леди Майлу, и, в отличие от многих других, Мэгг, как ни старалась, не находила в этом ничего дурного.

– … в котором вода укрощает бешеное пламя…

Если бы Рей был рядом, он порадовался бы за неё и загордился бы – он дал ей эту сказку, подарил чудо, имя которому было Тео Эскот. Как бы она хотела, чтобы он видел её сейчас!

– … а огонь заставляет бурлить сонную воду…

У Мэгг дрожали пальцы, сердце всё громче стучало в груди, а музыка, в которой уже нельзя было различить голоса отдельных инструментов, звучала всё громче, постепенно вознося к вершинам блаженства.

– … так пусть ваш союз, Тео и Магарет…

Где-то на краю сознания мельтешили мысли о том, что уже ночью она станет женщиной и познает мужчину.

– … будет благословлён Всевышним. Здесь и сейчас, в присутствии свидетелей, – святейший отец выпустил их пальцы и поднял руку вверх, готовясь осенить их знаком Всевидящего Ока, – я объявляю вас…

– Довольно.

Музыка смолкла мгновенно, рука святейшего отца замерла в воздухе, Мэгг резко обернулась на голос, и так же крутанулся Эскот. В проходе в нескольких шагах от алтаря стоял принц Афран. У него в руках был свиток пергамента, а лицо, обычно приветливое, кривила неприятная, злая гримаса.

– Ваше высочество, – проговорил осторожно святейший отец, – во время священного таинства бракосочетания…

– Простите, святейший отец, что нарушаю ритуал, но этот брак состояться не может.

– Что это значит, принц? – спросил Эскот раздражённо.

Мэгг окаменела.

– Милорд Эскот, я надеюсь, что вы не причастны к гнусному обману, которому мы все свидетели, – отчеканил принц, – лорд Кэнт, я был бы рад сказать, что верю также и в вашу непричастность, однако она возможна лишь в том случае, если вы страдаете старческим ослаблением ума и были введены в заблуждение. В любом случае, расследование будет проведено со всей тщательностью.

Никто не смел сказать ни слова, ни единого шепотка не прозвучало в огромном храме. Лорд Кэнт вцепился в свою трость так крепко, что, кажется, готов был её вот-вот сломать. Его пальцы побелели. Эскот недоуменно хмурился. А принц, хоть и стоял ниже алтаря, был подобен возвышающемуся над миром гиганту, и глаза его метали разящие молнии.

Мэгг чувствовала себя одиноким деревцем посреди поля в грозу. Вот-вот божественный огонь должен был обрушиться на неё во всей своей мощи, а она не имела возможности скрыться или даже упасть на колени и обратиться с молитвой к Всевышнему.

– Девица Магарет, – принц Афран даже не взглянул на неё, обращаясь к Эскоту, – самозванка и аферистка, в жилах которой нет ни капли благородной крови Кэнтов. Лорд Кэнт, вы признаёте, что участвовали в подлоге документов и намеренно ввели в заблуждение его величество, перед которым ручались за неё и подтвердили её личность?

Дед только что ещё стоял ровно, опираясь на свою трость, но едва прозвучали эти слова, как он захрипел и осел на пол. К нему кинулись слуги, Мэгг тоже рванулась помочь, но не успела – рука в черной перчатке её остановила. У неё за плечом выросла мрачная фигура Тени – одного из легендарных стражей короля. Дедушка Кэнт хрипел, и слуги проворно оттащили его, кто-то крикнул про лекаря, и деда забрали куда-то волшебным порталом. И, едва он покинул храм, принц Афран обратился к Мэгг:

– Девица Магарет, ты обвиняешься в присвоении чужого имени, подлоге документов, незаконном использовании титула, преступлении против крови и рода Эскот и обмане его королевского величества Эйриха Четвёртого. Ты будешь дожидаться решения короля в шеанской тюрьме.

– Подождите! – Мэгг чуть не задохнулась, когда Эскот вскинул руку.

Неужели он спасёт её? Сделает что-то?..

– Милорд Эскот, – принц кивнул, давая ему слово.

Эскот повернулся к Мэгг, его губы были совершенно бескровными, и она не могла прочитать выражения его лица. Глаза почернели.

– Я требую суда в Эскоте.

«Всевышний, пусть будет так!» – в отчаянии подумала Мэгг. Милорд Эскот будет добр к ней, она объяснит ему всё. Принц раздул хищные ноздри.

– Нарушены законы Стении. Её судьбу решит король. Увести.

Мэгг потянули от алтаря, хотя она даже не сопротивлялась. Её разум и тело будто оцепенели, и только раз она встрепенулась, когда её протаскивали мимо леди Майлы. Мэгг невольно кинулась к ней, попыталась поймать её взгляд. Ведьма равнодушно посмотрела в сторону и растворилась в воздухе, оставив после себя тонкий аромат грозы.

А потом стало темно, холодно, серо.

Глава пятая. Падение

Если есть на свете сила, которая раскрывает у человека орлиные крылья, то имя ей, бесспорно, надежда. Как бы отвержен, презрен, жалок ни был человек, пока его сердце горит надеждой, у него достанет сил на борьбу.

Мэгг в одночасье лишилась всего, что долгие месяцы питало её душу. Где все её роскошные платья? Их нет, они растаяли, как утренние сновидения, и вместо них её тело прикрывают жалкие лохмотья. Где богатые апартаменты, громадные бальные залы, толпы слуг? Дуновение злого ветра уничтожило красивую сказку, разбило мечты и обратило роскошные покои в убогую, пронизанную могильным холодом каморку. Где её жених, её дорогой милорд Эскот, Тео, как она решилась назвать его однажды и как мечтала называть всю жизнь? Он не пришёл, не утешил её, не вызволил из цепких лап закона, оставил на милость равнодушным палачам.

Но всё-таки её сердце согревала надежда. Пусть любовь оказалась обманом, а мечта – всего лишь сказкой, у неё осталось настоящее, реальное. У неё остался Рей. Выбравшись из тюрьмы, она обойдет сто дорог, заглянет в каждый город, в каждое село, чтобы в одном из них отыскать Рея, обнять его за шею, прижаться к нему и уже никогда не отпускать.

Эта сладкая мысль поддерживала её, когда зубы стучали от холода, а тело, привыкшее к мягким постелям, нещадно ныло на жёсткой соломенной лежанке, когда живот подводило от голода, который не способна была утолить скудная пища, когда к горлу подкатывала тошнота от запаха собственных нечистот.

Дни и ночи слились воедино, в каморке не было даже жалкого оконца, и время удавалось следить только по коротким визитам угрюмых стражей, носивших еду. А ещё – по тому, как иссякали её магические силы в попытках хоть немного согреться. Кажется, прошло пять дней.

Внезапно лязгнул замок (неурочно, обед только принесли).

Сердце Мэгг забилось в предвкушении – что, если её спасут, оправдают или хотя бы отпустят? И тут же замерло от ужаса – что, если её приговорят к смерти?

Дверь отворилась, и вошёл человек, которого никто бы не ожидал увидеть в стенах тюрьмы. Это был монах. Он был облачён в грубую серую рясу, его голову покрывал глубокий капюшон. На груди висел не золотой, не серебряный, а деревянный знак Ока.

Стражники внесли два факела.

– Оставьте нас, – прошелестел монах.

Двери закрылись. В безотчётном ужасе Мэгг вжалась спиной в ледяной камень. Она не знала, почему, но её напугал этот монах. Словно она видела когда-то во сне эту фигуру, этого жуткого предвестника бед.

А потом монах опустил капюшон, и Мэгг увидела его лицо. Всевышний, что это было за лицо!

В нём не было ничего уродливого, но каждая черта только усиливала животный ужас. У монаха были очень высокие скулы, узкие, западающие щёки и глубоко посаженные глаза, в глубине которых горел какой-то жуткий огонь. Чёрные волосы были, наверное, острижены уже очень давно, и теперь отросли и опускались почти до плеч. Губы были настолько бледными, что едва выделялись.

Он посмотрел Мэгг в глаза так, словно хотел изучить её душу.

– Девица Магарет, – произнёс он тихо, голосом, который напомнил о шорохе крыс где-то в углах камеры, – это ваше настоящее имя?

– Да, ваше святейшество, – пролепетала Мэгг.

– Кто ваши родители?

– Я их не знаю. Я… – она поняла, что нельзя называть имени Рея.

Проговорится – и его будут искать как преступника.

Монах молчал. Мэгг ждала допроса, но вместо него прозвучало:

– Уважаемый лорд Кэнт скончался от сердечного удара. Обман или его раскрытие надорвало и без того утомлённое сердце. Да примет Всевышний его душу в Саду своём.

Мэгг не сумела даже шелохнуться, но в носу захлюпало, а глаза заволокло пеленой слёз.

– Может, – после паузы произнёс монах, – это и настоящие слёзы. Было признано, что он ничего не ведал и был обманут. Тебе также следует знать, что милорд Эскот покинул город. У тебя нет в столице больше ни друзей, ни покровителей.

Слёзы всё же хлынули, как ни пыталась Мэгг удержать их. Монах не рассердился. Он просто ждал, глядя на неё, такую жалкую.

– Не знаю, знакома ли ты со стенийскими законами, но то, что ты совершила, называется мошенничеством. Подлог документов, ложь знатным лордам и, главное, его величеству. Вскройся твой обман после свадьбы, тебя ждала бы смертная казнь, но, к твоему счастью, ты не успела завладеть состоянием Кэнтов и Эскотов, поэтому закон велит просто выпороть тебя на площади, заклеймить как преступницу и выкинуть из города.

Мэгг видела их. Этих бедных изувеченных женщин, спины которых превращались в сплошное месиво. Как они брели за городские стены, и никто не отваживался подать им воды. Рей однажды сказал: «Боятся. Поможешь – кто-то решит, что ты тоже преступник». Если им некуда было идти, они не доживали до утра. С ней будет так же? Её магия слишком слаба, чтобы помочь. И у неё совершенно никого нет.

– Скажи, девица, имеешь ли ты отношение к семье Кэнт?

Она не знала, что сказать вернее. Да – а значит, не так уж виновна? Нет – и, может, она окажется никому не нужна? Монах стоял неподвижно, его взгляд не отрывался от лица Мэгг и она поняла: он прочитает ложь по глазам.

– Нет.

– Кто твои родители?

– Я их не помню, меня воспитывали… бродяги. Музыканты, артисты… разные люди.

– Как звали того, кто решил продать тебя старику?

– Рич. Мы… давно были знакомы, – она облизнула губы, всем сердцем стараясь поверить в эту ложь, – он сказал, что меня ждёт сказочная жизнь, а сам получил от лорда Кэнта восемьдесят золотых.

– Немалая сумма, – заметил монах. – Где ты жила?

– В основном, нигде, бродила. Последнее время… в Харроу.

Она боялась даже вздохнуть. И всё равно казалось, что монах не до конца поверил её словам. Но она никогда не назовёт имя Рея!

– Король не желает огласки и суда для тебя, девица Магарет, – продолжил монах, и Мэгг затряслась сильнее.

Не желает огласки – то есть её убьют прямо здесь? В этой камере? Даже не дав вдохнуть воздуха, увидеть солнечный свет…

– Тебе поставят клеймо и вышвырнут за стены. Если ты ещё раз войдёшь в Шеан – будешь казнена. Если попадёшься как преступница – будешь казнена вне зависимости от тяжести преступления.

Мэгг готова была упасть на колени и целовать подол рясы в благодарность. Они сохранят ей жизнь! Монах тонкими белыми пальцами, похожими в свете факелов на голые кости, накинул обратно капюшон и пропал – растворился в тенях. Мэгг заворожённо смотрела на то место, где он только что стоял. А потом её ноги подломились, и она рухнула на пол, обхватила себя за плечи и зажмурилась.

Наверное, она задремала, потому что от лязга замков резко проснулась, вскочила на ноги – к ней вошли двое стражников. Они схватили её за руки, сорвали рубаху. Мэгг взвизгнула. Её повернули, прижали грудью и животом к стылой влажной стене. Сзади повеяло горячим.

Мэгг забилась в руках стражников, забормотала бесполезное: «Не надо, пожалуйста».

Сначала показалось, что к спине прижалось что-то нестерпимо холодное, но в мгновение ока холод превратился в жар. Мэгг закричала, завыла, срывая горло, а от лопатки по всей спине расходились волны невыносимой боли.

Плеснула ледяная вода, и из горла девушки вырвался ещё один крик, отразившийся о стены камеры, звоном отдавшийся в ушах теней, палача и принца.

Хватка ослабела, и Мэгг, как была, нагая, упала на грязный пол.

Голова у неё кружилась, а кожа на спине горела. В лёгкие проникал густой запах палёной плоти.

Потом ей сунули в руки куль, в котором оказалось чёрное крестьянское платье, башмаки платок и бумага на имя девицы Маргарет из Харроу-хила. Под равнодушными взглядами она оделась, хотя спина и правая рука болели нестерпимо, замотала голову платком – и побрела на свободу.

Её вывели за городские стены, к реке, и там оставили на размытом грязном берегу. С трудом найдя сухой камень, Мэгг присела на него, подняла ноги, так отвыкшие от сырости, и бездумно уставилась на лениво текущую воду, несущую ветки, щепки и обмылки после крестьянской стирки.

Уже вечерело, желудок подводило от голода, но она не двигалась: силы оставили её, отчаяние и страх накрыли с головой. Никогда в жизни она не оставалась одна. Сначала с ней всегда был Рей, а после – внимательная госпожа Сиан и множество слуг. Мелькнула мысль о том, чтобы разыскать кого-то из них, хотя бы Фанни, и попросить о помощи, но потом она вспомнила о смерти лорда Кэнта и поняла, что наверняка все домашние винят в этом горе её. А если бы не винили – разве достало бы ей смелости показаться им на глаза, признаться в обмане? Ни за что.

Мысли в её голове текли так же медленно, как грязная вода, но спустя какое-то время (видимо, долгое: стемнело окончательно) апатия отступила. Нельзя было вечность просидеть на этом давно остывшем камне – нужно было разыскать Рея, где бы он ни был, а ещё раньше – раздобыть какой-нибудь еды. Хотя денег не было – ни единой гнутой медной монетки.

Она встала, отошла к земляному валу под внешними стенами, отёрла башмаки о траву, поправила платок и побрела прочь от столицы. Про себя бормотала, как в детстве, когда ушибалась: «Пусть плечо не болит! Пусть плечо не болит!» И казалось, что боль действительно слабеет.

***

Если бы Мэгг действительно была нежной леди, она бы погибла. Но она ходила по Стении почти всю жизнь и легко влилась в толпу таких же бродяг. С ней поделились куском хлеба, за помощь со штопкой дали переночевать в шатре циркачей и не задавали лишних вопросов.

За ночь она немного отдохнула. Спина болела всё меньше, и Мэгг сумела решить, что делать дальше. Найти Рея – больше она ничего не желала. Она долго думала, по какой дороге он бы пошёл. Карту Стении и приграничных земель Рей вдолбил ей в голову, кажется, раньше алфавита, и она отлично помнила, что дорога к Стину, просторная и лёгкая, ведёт в конечном счёте к Эмиру и проходит через два охраняемых стражей моста. В Стине часто останавливались эмирские купцы – там будет легко пополнить дорожные запасы, а в тавернах аккуратно поспрашивать про музыканта в малиновой куртке и с цитрой за плечами.

Лиррийский тракт был оживлённее, но и опаснее – по нему часто ездили крестьяне с обозами и мелкие торговцы, а ещё по нему можно было дойти до земель Грейвз, за которыми начиналось лордство Харроу – их с Реем недавнее пристанище, и Остеррия.

Поколебавшись немного, Мэгг решительно свернула в сторону Стина: если Рей боялся, что его ищут, он ни за что во второй раз не пошёл бы в город, где прожил несколько лет.

«Молодец, малышка», – прозвучал в её сознании родной голос, и она улыбнулась принятому решению.

Для того, кто никогда в жизни не бродяжничал, долгий путь по дорогам, почти без цели, без возможности отдохнуть, согреть ноги у огня, – это испытание. А Мэгг вскоре поняла, что её ноги за полгода сытой и благополучной жизни не забыли, каково это – шагать и шагать, свободно, без чужих наставлений и запретов.

Пока постепенно под ногами разматывалась лента дороги, Мэгг думала обо всём, что с ней произошло: о неожиданном возвышении, о доброте лорда Кэнта, о сказочных балах и приёмах и, конечно, о милорде Эскоте.

Осуждала ли она его за то, что он не пришёл к ней на помощь?

Сначала, в первые дни в камере, да. Вспоминая его внимательный взгляд и редкие, но такие проникновенные разговоры, тёплые прикосновения его руки, она была готова проклясть его за то, что он больше любил внучатую племянницу лорда Кэнта, нежели девушку Мэгг.

Но теперь на смену злости пришла печаль – куда более мягкое и светлое чувство, уже не раздирающее в клочья её сердце. Да, Тео, внимательный Тео, был очарован обманкой. Но ведь она и показывала ему только ложь. Знал ли он её, настоящую Магарет? Никогда. Если бы не злой случай, они стали бы мужем и женой, и тогда, в ежедневном совместном досуге, во множестве разговоров, они открыли бы друг друга. Она увидела бы в нём нечто большее, чем красоту, спокойный нрав и высокий титул, а он разглядел бы её – живую.

Но их разлучили слишком рано, и милорд Эскот уехал в свое имение, оскорблённый в лучших чувствах, преданный и едва не ставший невольным участником преступного сговора. Мэгг подозревала, что он рад тому, что все открылось у алтаря, до конца бракосочетания, и что его имя не запятнано позором. Она не злилась на него, только грустила, что больше никогда не увидит его ласкового взгляда и что больше никогда он не обратится к ней с почтением и восхищением. Если они и встретятся однажды, то он не заметит её – простую бродяжку.

А потом Мэгг стало не до размышлений – она наткнулась на старых знакомых, труппу одноухого Сэма. И, хотела того или нет, была немедленно вовлечена в шумную жизнь странствующих артистов. Ей предложили небольшую долю от выручки, если она будет играть танцорам, шить и помогать толстой мамаше Лиз с готовкой. Они направлялись в Стин, и Мэгг сразу согласилась на все условия. Было безопаснее и легче путешествовать в компании.

Только на второй день Мэгг решилась спросить про Рея. К её удивлению, Сэм протянул:

– Видал… под зиму. Сторожкий был, как шуганный пёс.

– Он не говорил, куда пойдёт?

– Не-е, – отозвался Сэм, а один из клоунов-близнецов вдруг воскликнул:

– Говорил! Ещё как говорил, только голова твоя, Сэм, дырявая, забыла всё.

– А вот и не говорил он ничего! – оскалился на него Сэм.

– А вот и говорил!

– Что говорил? – не выдержала Мэгг, и клоун тут же осёкся.

Сэм скривился и махнул рукой, тогда клоун сказал:

– В Эмир он метил, говорил, ежели горы перейдёт, так ничего ему не страшно будет.

Мэгг посмотрела на Сэма и догадалась почти сразу, почему он ей этого не сказал: думал позвать к себе в труппу насовсем. Если бы ей некуда было пойти, она бы согласилась. И Сэм понял, что она догадалась, потому что беззлобно отвесил клоуну подзатыльник и спросил:

– Ну, хоть до границы с нами останешься, всё выгода?

Ей выдали видавшую виды лютню. Струны Мэгг привычными быстрыми движениями подтянула и смазала, решив купить новые, как только представится возможность, и в тот же вечер уже аккомпанировала двум плясуньям, которые вместе с волосатым нелюдимым мужиком разыгрывали комедийный номер про богатого купца, который в постели оказался настоящим зверем. Купец не произнёс за всё время ни слова, но публика хохотала.

Пальцы Мэгг, совсем не такие проворные, как у Рея, всё-таки вполне справлялись с незатейливой, бравурной, разбитной мелодией, а деревенские зеваки добавляли ритма хлопками и топотом. Потом она играла для клоунов, затеявших жонглировать морковью, потом – для мамаши Лиз и Сэма, которые со всей возможной серьёзностью изображали принца Афрана и леди Майлу. Толстые, неповоротливые, нарочито грубые (хотя, как ни странно, сценка была хоть и шуточной, но скорее доброй), они вызывали у черни приступы громового хохота и лавину медных и серебряных монет, а Мэгг на них смотреть было грустно.

Она раньше редко бывала на представлениях и теперь не могла не думать о том, как страдал Рей, проводя день за днем в обществе людей, настолько уступавших ему по уму и настолько не подходивших по склонностям. И всё-таки он работал на Сэма и на других – зачем? Ведь не ради денег – во времена, когда они оставались одни, он зарабатывал куда больше, она это помнила. Сердце подсказывало, что ради неё – для того, чтобы она всегда была под защитой и под присмотром.

Труппа двигалась по дороге к Стину медленно, заворачивая почти в каждую деревню и в каждый городишко. Проволочки злили Мэгг, но она заставляла себя не переживать: Рей и так опережает её не на несколько дней, а на добрых пять месяцев, так что лишняя неделя дела не сыграет.

Клеймо на её спине поджило, но неимоверно чесалось, а ещё создавало неудобство – из-за него она не могла мыться в речке с остальными, и её считали гордячкой. Мамаша Лиз её оправдывала, а вот плясуньи смотрели косо и не упускали случая обозвать «леди», причём таким тоном, что титул превращался в оскорбление. Но она пропускала его мимо ушей.

Всюду, куда они заезжали и где давали представления, Мэгг заходила в самую крупную корчму и спрашивала про Рея – не везде, но во многих местах ей отвечали утвердительно: да, был музыкант в малиновой куртке, играл заводно, а пел – заслушаешься. И каждый такой ответ наполнял душу Мэгг едва поддававшимся описанию безграничным счастьем.

Интуиция или здравый смысл не обманули её, она верно угадала, куда пошёл Рей, и труппа Сэма не соврала. Он действительно продвигался к Эмиру через Стин, и, если только ей немного повезло, в городе он остался на зимовку – никто в здравом уме не пойдет по эмирским горам до схода снега. А если так…

Она боялась даже думать об этом «если так», потому что оно было слишком прекрасным и означало, что не пройдёт и месяца, как она снова будет обнимать Рея. И в этот раз она ни за что не позволит ему уйти. Она будет ему женой, сестрой, подругой, дочерью – кем он захочет, лишь бы только больше не разлучаться.

Стин был большим городом без крепостных стен – их недавно снесли по приказу короля. Застроен город был крепкими каменными домами. Над многими крышами развевались бело-золотые штандарты милорда Роя, владельца земель.

Выбравшись из фургончика и увидев их вдалеке, Мэгг вспомнила, как ещё недавно танцевала с наследником Роем гавот на одном из балов, но вместо привычной печали ощутила только трепет предвкушения – здесь, перед этими стенами, она, кажется, окончательно сбросила с себя маскарадный костюм знатной леди. Долой его, если совсем скоро она увидит Рея!

– Думаешь, он там, да? Твой поэт? – неожиданно спросили её из-за спины.

Обернувшись, Мэгг увидела мамашу Лиз, подошедшую к ней и часто моргающую от ветра.

– Я надеюсь, – ответила она. – А если не там, я пойду дальше.

– Я говорила ему, что жёнку себе растит, а он всё не верил, носом крутил, – рассмеялась она. – Ты, малышка, не думай, что он старый какой – найдёшь, и тут же в храм волоки. Он что надо мужчина.

– А если он не захочет? – неожиданно для себя спросила Мэгг.

Было удивительно говорить об этом с мамашей Лиз, но вопрос сорвался с её губ сам собой и прозвучал невероятно легко.

– Хо, – тёплая рука легла ей на плечо, – кто ж от такой красавицы отказывается? Рей хоть и поэт, но в штанах у него всё как полагается, не то, что у прочих. Он тебя как увидит такую, тотчас же согласится, и ты смотри, не тяни да не конфузься. А хочешь, – она вдруг заулыбалась счастливо, – я тебя сама к Оку подведу? И платье тебе сошью, белое?

Вместо ответа Мэгг крепко обняла женщину и несколько раз кивнула, пытаясь сдержать щиплющие глаза слёзы.

– Ну-ка-сь, девчонки, – окликнул их Сэм с добродушной насмешкой, – чой-то реветь вздумали? Я вас с-час взбодрю враз.

Мэгг быстро вытерла слёзы и вместе с мамашей Лиз обернулась. Сэм буквально лучился довольством.

– Я сговорился с хозяином «Жирного петуха», самой большой корчмы в Стине – он нанимает нас на два дня и платит три золотых разом.

Новость была замечательной для труппы и не менее прекрасной для Мэгг – Рей наверняка заходил в этого «Жирного петуха», а раз хозяин не скупится на музыкантов и артистов, то мог и запомнить его.

В город входили в приподнятом настроении.

В отличие от Шеана, Стин был куда свободнее: не мелькали на каждом углу жёлтые плащи стражи, да и народ смотрел более приветливо и открыто – спасибо эмирским купцам, город уже несколько столетий процветал и богател.

Пройдя через бурлящую шумную торговую площадь, вся труппа вышла к городской ратуше – и Мэгг непроизвольно сморщилась, увидев на виселице уже старые, обезображенные дождями и птицами трупы.

– Почему их не снимут? – спросила она у мамаши Лиз, а та сделала неприличный жест:

– Жути шоб нагнать.

Жуть и правда нагоняли: Мэгг почувствовала, как от взгляда на пустые глазницы одного из трупов у неё по спине прошла дрожь, отвернулась и поспешила за Сэмом, который работал локтями, прокладывая труппе дорогу сквозь толпу.

Корчма «Жирный петух» оказалась большой и богатой, полной разного люда – но только хорошо одетого. Нищих и попрошаек было не видать. Корчмарь, завидев Сэма, тут же пожал ему руку и заулыбался – он был лысый и усатый, одетый в цветной эмирский костюм, а говорил мягко, чуть пришёптывая и пришлёпывая губами.

– Выделю вам комнату, как дорогим гостям, – сказал он, только получилось у него «виделю» и «гостиам». – А к вечеру – прошу вниз, играть, танцевать и петь до упаду!

– Добро, – ответил Сэм и махнул рукой, чтобы шли за ним в комнату, а Мэгг задержалась и подошла к корчмарю.

– Простите, господин!

Он оглядел её, улыбнулся, показав почти неестественно белые ровные зубы и спросил:

– Что угодно моей госпоже? – она вместе с ним подошла к стойке и спросила, набравшись храбрости:

– Скажите, не выступал ли у вас – может, пять-шесть месяцев назад, может, недавно, музыкант по имени Рей?

– Ай, – покачал головой корчмарь, – у меня что ни день, то выступление, всех не упомнишь.

– Он был в малиновой куртке, играл на цитре и пел, как… – она замешкалась, выбирая нужное слово, – как соловей.

Мигом сладкое выражение исчезло с лица корчмаря, улыбка пропала.

– Соловей… Сказала бы сразу, что ищешь Соловья!

«Передам весточку, скажу – от Соловья», – вспомнилось Мэгг, и она повторила:

– Да, Соловья.

Корчмарь взял со стойки стакан и начал натирать чистым полотенцем, долго натирал, а после сказал:

– Был здесь Соловей. Пел у меня, и кой-чего другое мне сделал ещё, в середине зимы. Потом пропал, хотя я его звал перезимовать – он в горы собирался, – снова мучительная пауза. Мэгг хотелось прикрикнуть на него, чтобы не медлил! Но она держалась, и, вытерев второй стакан, корчмарь заговорил снова: – Снова я его увидел, только как сошёл снег, недели, почитай, три назад, и где увидел, там он до сих пор и остаётся.

Рей в городе! Всевышний, чудеса возможны!

– Где? – в нетерпении спросила она, едва унимая колотящееся в горле сердце.

Корчмарь посмотрел на неё странным взглядом и проговорил неясно:

– Говорят, он перед походом в Эмир решил пойти на дело… Ловкости ему всегда было не занимать, а уж фантазии, как у него, ни у кого больше не сыщешь. Оно понятно, конечно – кто ж в Эмир с пустыми карманами идёт. Я бы тоже не пошёл. Но просчитался он маленько… Ему б товарища взять – я бы подсказал, кого, да и другие люди есть понимающие. Но Соловей, он всегда один работал, кого хочешь спроси.

Смысл его слов совершенно не доходил до Мэгг – она наморщила лоб, пытаясь в этой тарабарщине разобрать хоть каплю смысла. Рей, конечно, всегда работал один – при его ловких пальцах и божественном голосе любой другой музыкант только помешал бы.

Словно вторя её мыслям, корчмарь продолжал:

– При его ловких пальцах это и не удивительно. Да только тут куш ему не по зубам оказался, – наградив Мэгг очень тяжелым взглядом, корчмарь резко сказал: – На площади перед ратушей его ищи. Там он висит.

***

В ушах шумело, перед глазами мелькали цветные пятна, а ноги горели, когда Мэгг летела обратно на площадь. Глупая шутка, жестокий розыгрыш – вот что она скажет мерзкому корчмарю, когда вернётся. А потом залепит знатную пощёчину – ей уже можно, она больше не леди!

Проталкиваясь сквозь рыночную толпу, проныривая чуть ли не под ногами праздных зевак и деловитых горожанок с корзинами, она выскочила обратно на площадь, остановилась и перевела дух.

Виселица никуда не исчезла, и три безобразных трупа всё так же болтались на верёвках. Мэгг остановилась возле них.

Лица всех троих было едва ли можно различить: птицы склевали глаза вместе с веками, кожа под дождями посерела и обвисла.

У Мэгг затряслись губы.

Первый повешенный при жизни был, похоже, толстяком и богачом: на нём остались обрывки дорогой одежды, покрытой пылью и грязными бурыми разводами. Табличка гласила: «Кут Обин, купец-мошенник».

С другой стороны с краю болтался совсем худенький мальчишка, «Терри из Остер-лина, конокрад и убийца».

А в центре – нет, она не видела этого! не видела! – в центре покачивался на слабом ветру мужчина в вылинявшей малиновой куртке. К его рукам, опухшим и уродливым, была примотана поломанная подгнившая цитра. Волосы вылезли клоками. Лицо было синим, раздутым, неузнаваемым. На табличке значилось: «Рей из Грейл-Кора по прозвищу Соловей, вор».

Она читала табличку снова и снова, удерживая в горле вопль ужаса и отчаяния, а её взгляд невольно соскальзывал с ровных казённых строк на безобразное тело. Не может это быть её Рей! Как они смели? Как они могли?

И это обвинение: «Вор», – за что они так его назвали?

– Эй, жениха себе присматриваешь? – её грубо толкнули в плечо, а потом рассмеялись. Она резко обернулась и увидела двоих Жёлтых плащей. – Так живые всяко получше будут.

– Эти… – она с трудом выговаривала слова, которые застревали в горле. Ей хотелось кричать, выть, кататься по площади, а потом кинуться к виселице и стащить с неё Рея, но она сумела устоять на ногах и спросить: – Как долго они будут… здесь?

– Почитай, до первых всходов ещё будут болтаться, – ответил один из них, щёлкнув языком. – Чтобы неповадно было.

– А ты чья, девица? – спросил второй, тот же, который говорил про женихов.

– Сэма я, – мёртвым голосом ответила Мэгг, – из актёрской труппы. Мы в «Жирном петухе» сегодня поём и пляшем.

– Фью, – покачал головой стражник, – а чего тогда на висельников пялишься?

– Так… поглазеть решила, – и, не дожидаясь ответа стражников, она повернулась к ним спиной и побрела в корчму.

Вернее, пошло её тело. Оно переставляло каким-то неведомым образом, милостью Всевышнего, ноги, оно напрягало руки, чтобы не быть смятым толпой, оно крутило головой, выискивая дорогу в переплетении улиц. А сама Мэгг осталась на площади. Там были её мысли, там умерло её сердце.

Слёз не было – не могла она плакать. Рей, милый Рей, обезображенный смертью, выставленный напоказ, изуродованный – стоял у неё перед глазами, а в ушах разливалась нежная мелодия его цитры, теперь сломанной и сгнившей.

Он не походил на себя, он был чудовищен. И всё-таки он был её Реем.

До «Петуха» она дошла, даже не заблудившись. Осторожно прокралась мимо корчмаря и, боясь показаться на глаза Сэму, не желая видеть никого из труппы, забилась под лестницу, натянула на голову платок, чтобы не светить волосами, и там замерла.

Но и в темноте перед её внутренним взором раскачивался на верёвке серый труп.

Она медленно повела головой. Было бы лучше никогда его не видеть, чтобы он, этот труп, не вставал в памяти при имени Рея. Чтобы не затмевал светлого, чудного образа. Чтобы скрип верёвки на ветру не перекрывал звучания мелодий.

«Рей из Грейл-Кора по прозвищу Соловей, вор».

Однажды, только один раз она видела, как он вернулся домой в чёрной рубахе, с обвязанной платком головой, а спустя десять дней в бедной комнате в трактире появилось великолепное платье. Она знала, сколько такое стоит – все пятнадцать золотых. Спросила ли она, откуда у него взялись деньги на эту роскошь? Конечно, нет, да и спроси – он только пожал бы плечами. «Раньше, когда волосы были светлее, приходилось закрывать их платком», – обмолвился он в их последнюю встречу, а потом сменил тему, смущённый этой оговоркой.

Корчмарь говорил про его ловкие пальцы. Она видела их летающими по струнам, но не могла представить их же, вскрывающих какой-нибудь замок.

«Если он был вором, – подумала она, – если гнусные обвинения правдивы, то почему он был так беден?»

Эта мысль была болезненна и сладостна в одно и то же время. Болезненна, потому что никакие оправдания не могли вернуть ей доброго, никому не причинившего зла Рея. А сладостна, потому что позволяла ей любому, хоть корчмарю, хоть стражнику закричать в лицо: «Он ни в чём не был виноват!»

Они не голодали, конечно, и никогда не побирались, но они не были богаты. Всё, что Рей имел, он зарабатывал своими песнями и тут же тратил на еду, обувь, одежду и ночлег. Если он был известным вором, то куда он девал украденное?

В этот момент запоздалые слёзы всё-таки потекли по щекам. Рей был не виноват. Она закусила ладонь, чтобы её не услышали, но рыдания всё равно рвались из груди. Отчаяние, сознание того, что Рей ничего плохого не сделал, и постыдная, почти эгоистическая мысль: «Куда я теперь пойду?» – разрывали Мэгг изнутри. Слёзы жгли, горло горело, голова кружилась. В глазах потемнело.

Она не слышала, как её звал и искал одноухий Сэм, у которого вот-вот должно было начаться представление.

– Да где ж она! – воскликнул он так громко, что привлёк внимание корчмаря. Тот поманил его пальцем и сказал:

– Твоя девчонка, что ли, искала поэта?

– Рея? – переспросил Сэм. – Неужто нашла? Ба…

– В петле ваш Рей. Я казнь-то проморгал, только недавно на виселице увидал.

Сэм уставился на свои грубые ботинки, поскрёб в затылке и, махнув рукой, пробормотал:

– Эх, паря…

Выступление прошло без Мэгг – и если кому-то из зрителей и не хватало музыки, то шутки и пляски быстро их отвлекали. Труппе хлопали, швыряли монетки, заказывали пива, как водится, чтобы промочили горло.

А уже ночью девушку нашла мамаша Лиз – заохала было, но тут же замолчала, погладила по горячей голове и вместе с близнецами-клоунами перетащила в общую комнату.

Наверное, для Мэгг было бы благом подхватить лихорадицу, чтобы в яростной борьбе за жизнь, в бреду и страданиях тела перегорела душевная боль. Но Всевышний одарил её крепким здоровьем – поэтому наутро она была совершенно здорова, а жар, вызванный слезами, сошёл на нет.

Спустившись вниз, она подошла к корчмарю и спросила, пользуясь тем, что по раннему времени посетителей почти не было:

– Это правда? Что он был… вором?

Корчмарь взглянул на неё удивленно:

– Неужто не знала? – поцокал языком. – Вот так дела, – его смягчённое «дьела» резануло по ушам.

Помолчав немного, она отважилась на ещё один вопрос:

– Как его поймали? – она бы спросила, как его казнили, если бы только ей достало смелости.

– Знал, что ты спросишь, – корчмарь подкрутил ус, – узнал для тебя у людей. Ходят слухи, что его словили Жёлтые плащи, когда он решил взять казну. Взяли прямо на деле.

Мэгг поблагодарила корчмаря и отошла – больше она, пожалуй, ничего знать не хотела.

Она так стремилась в Стин, так ждала встречи с Реем и даже не думала, что с ним что-то может произойти. Теперь у неё не было цели, ей некуда больше было идти и, главное, не было никакого желания идти куда-то.

Она села на лестнице, обхватила руками коленки и замерла так, безучастно глядя на редких посетителей. Больше всего ей хотелось остаться здесь навсегда, окаменеть.

Но постепенно (она не знала, сколько прошло времени), к ней вернулась жизнь. Рей не должен оказаться закопанным в общей яме – его нужно похоронить как следует, и она сделает это во что бы то ни стало.

Стражник сказал, тела будут висеть до первых всходов – ещё дней десять, не меньше. Значит, нужно найти, где остаться на эти дни, после того, как труппа Сэма уйдёт.

Она встала и, не выходя из полусонного оцепенения, приблизилась к корчмарю.

– Сколько стоит пожить у вас? Хоть на сеновале.

Он окинул её взглядом и сказал:

– На сеновал тебе не стоит. Быстро, – ухмыльнулся в усы, – конюшие оприходуют. Если хочешь, постелю на чердаке, там у меня кухарка и поломойка спят. За… – он снова поцокал языком, – два медяка в день.

Мэгг порылась в кошеле и достала треть всего, что успела заработать в пути. Спустя полчаса она оказалась обладательницей тонкого матраса недалеко от лестницы, под самой крышей корчмы. Там её и нашла мамаша Лиз, за которой вскоре поднялся Сэм.

Оба переминались с ноги на ногу, у обоих заплетался язык, а от Сэма ещё и несло выпивкой, но они горевали искренне.

– Хороший он парень был, – всхлипнул Сэм. – А пел так, что соловьи завидовали. Голос, что твоя флейта.

Мамаша Лиз вытирала слёзы грязным подолом, а Мэгг только тихо сглатывала горькую густую слюну, не в силах произнести ни слова.

Сэм достал из-за пазухи мех с вином и приложился к нему, снова начал всхлипывать, раскраснелся, закашлялся, а потом спросил, утерев слёзы:

– Ты сыграешь сегодня, Мэгги?

Мэгг отвернулась, смяла пальцами подол платья и покачала головой:

– Я не смогу, дядя Сэм.

Он закряхтел, но уговаривать не стал.

На следующий день труппа покинула Стин, и Мэгг осталась одна.

Каждое утро и каждый вечер она ходила на площадь и, прячась в тени, смотрела на виселицу. Иногда от этого зрелища по её щекам начинали течь слезы, иногда, наоборот, всю её охватывало оцепенение, такое сильное, что нельзя было даже пошевелиться. Раз или два её замечали Жёлтые плащи, тогда она старалась побыстрее убраться с площади, прежде чем они подойдут.

Вечерело, она пришла к виселице в очередной раз и сразу же увидела вокруг неё оживление.

Под надзором Жёлтых плащей два мужика в плотных штанах и серых рубахах снимали тела. Мэгг кинулась к ним, крепко сжимая в кулаке мешочек с половиной своих скудных сбережений.

Её остановил Жёлтый плащ, грубо толкнул в плечо и рявкнул:

– Куда прешь!

Она собрала в кулак всё свое мужество и сказала:

– Там… мой друг. Можно его похоронить?

– Охота с костями возиться… Этим безбожникам и так не поздоровилось на том свете, – он сплюнул на землю, причём слюна у него оказалась чёрная.

– Но хотя бы он будет лежать в своей могиле. Господин, – она раскрыла ладонь, показывая кошель, – возьмите это, и позвольте мне его забрать, пожалуйста.

Жёлтый плащ обернулся, прикрикнул на своего товарища и на работавших мужиков, чтобы не зевали, снова глянул на Мэгг и спросил:

– А до кладбища сама его потащишь, на руках? – и хохотнул, видя исказившееся лицо девушки. Взял кошель, открыл, посчитал деньги. – Вот что. Добавишь ещё серебряный, и я разрешу тебе остаться, пока мы их будем закапывать. Твоему парни выроют отдельную могилу, даже камень положат, честь по чести.

Мэгг не колебалась, доставая из ботинка последнюю монету. Плащ посторонился и подпустил её к виселице, уже пустой. Все три тела лежали на телеге, а то, что раньше было одеждой, валялось кучей рядом. Не найдя в себе сил дотронуться до костяных пальцев Рея, она наклонилась и подняла сломанную цитру. Жёлтый плащ не запретил – видимо, считал, что ненужный ему вонючий хлам вполне стоит полутора серебряных.

Цитру, кажется, ударили о землю – она треснула в нескольких местах. Струны порвались и прогнили от дождя и снега. Мэгг прижала её к груди и так, обнимая её, как родную, дошла вслед за телегой до городских стен, за которыми мужики тут же начали копать ещё мёрзлую землю.

Для Рея (она с трудом смогла показать, который из троих – Рей!) действительно вырыли отдельную могилу, небрежно швырнули туда тело и принялись копать могилу для оставшихся двоих, а Мэгг присела на край ямы и прошептала:

– Пусть ты будешь счастлив в садах Всевышнего, Рей.

Её пальцы ослабели, руки задрожали: цитра выпала, ударилась о землю и скользнула в могилу, к своему хозяину.

Глава шестая. Милости

Если бы это была песня, Мэгг, покинутая и одинокая, бросилась бы в могилу, упала бы вслед за цитрой на изуродованное тело дорогого поэта и приняла бы смерть, лишь бы не оставаться в опустевшем, холодном мире.

Но живая Мэгг стояла, стуча зубами от напавшего вдруг озноба, растирала закоченевшие плечи и смотрела на плоский, безликий холмик, скрывший Рея навсегда.

Жёлтые плащи и могильщики давно ушли. Вечерело. Желудок подводило от голода, а в голове вместо молитв и воззваний к Всевышнему крутилась всего одна эгоистичная, недостойная мысль: у неё нет денег, и ей негде заработать себе на еду и ночлег.

Она зажмурилась, пытаясь прогнать эту мысль и подумать о Рее, но его образ как будто затуманился, скрытый в толще земли. Голод, холод и усталость ощущались явственней, чем душевная боль.

Нужно было вернуться в город, только что там делать? У неё не было денег, и в ней не осталось радости, чтобы играть или плясать.

Повернувшись к могиле спиной, Мэгг медленно побрела обратно к стенам. Она не узнавала дороги и едва ли понимала, как идёт – мир вокруг покачивался, звуков не было, как и запахов, и цветов. Серо-чёрные контуры и силуэты окружали её. Изредка их расцвечивали обжигающе-жёлтые пятна света в домах и лавках. Они напоминали чьи-то голодные глаза.

Без виселицы площадь стала неузнаваемой. Лишившись уродливых трупов на жуткой перекладине, она стала голой и пустой, будто потеряла самую свою суть. Мэгг подумала, что не знает, что есть ещё на площади, кроме виселицы. Все эти дни она простаивала здесь часами, всматриваясь в узлы и потёртости старых верёвок и вслушиваясь в мерный, точный, как тиканье часов, скрип.

От виселицы остался помост.

Мэгг поднялась на него, присела на колени и дотронулась пальцами до грубых досок, заляпанных чем-то тошнотворным, и вдруг впервые её воображение с неумолимой ясностью нарисовало последние минуты жизни Рея.

Как наяву она увидела его – с поломанными, болящими руками, в разорванном, но ещё крепком малиновом дублете, со встрёпанными, но по-прежнему чёрными и густыми волосами, – идущего первым к эшафоту. Увидела и палача, и толпу, ждущую казни, почувствовала ни с чем не сравнимый запах жареных колбасок, которыми так часто завлекают зевак на площадях во всех уголках Стении. Услышала шепотки, шорохи, смех и всхлипы. Вопли детей, которых не подсадили на плечи отцы. Молитвы святейших отцов.

Почему-то ей виделось, что Рей улыбался. Наверное, ей просто хотелось в это верить, но она отчётливо различала на его лице улыбку. Может, он даже помахал толпе, как будто собирался петь. А потом улыбка пропала, и на лице появилось выражение смертного ужаса. Неотвратимая близость петли лишила его мужества. У него задрожали колени, по спине прошла судорога, рот открылся в беззвучном, но отчаянном крике. Помощники палача подхватили его под локти и поволокли к лестнице. Он не упирался, просто повис на них безвольной куклой из марионеточного театра, его ноги волочились за ним. Его подняли на лестницу, поставили, удерживая. Накинули на шею грубую петлю.

Где-то закричала женщина – из тех, кто слышал его песни. Потом другая. Но их слёзы и крики быстро затихли. Вышел мэр города, или судья, или кто-то другой важный, в длинном плаще, с жезлом в руках. Перед ним мальчишка развернул свиток, и важный принялся читать приговор, не выпуская ни одной буквы, без шепелявости или оговорок. Рей прислонил голову к столбу, но, несмотря на слабость, не закрыл глаза, а неотрывно вглядывался в голубое небо над головой и в лица людей под ногами. Он хотел унести с собой каждую частичку этого мира, вобрать его в себя целиком, проникнуться им, прежде чем уйти.

Приговор закончился – как оборвался.

Свистнул палач. Лестницы с глухим стуком попадали вниз, и три тела заплясали омерзительную пляску, задрыгались, засучили руками и ногами, открыли рты и выпучили глаза.

Не в силах выдержать это зрелище, Мэгг обернулась и увидела жуткое лицо: впалые щёки, сухую пергаментную кожу, горящие неистовые глаза из-под чёрного капюшона. Страшный монах раздвинул тонкие бескровные губы, показывая зубы, испачканные в чьей-то свежей алой крови. И стало ясно, что кровь эта – её. Она была покрыта ею вся. Разорванная шея не болела, но крови становилось всё больше, она заливала и промачивала насквозь платье, ледяными потоками растекалась вокруг, затапливала и людей, и виселицу.

Монах зачерпнул пригоршню крови и отпил, а потом развернулся и пошёл прочь, и с ним из Мэгг уходила жизнь.

– Нет! – она вскрикнула и очнулась.

Лил дождь, от которого её платье и волосы промокли насквозь. Виселицы, Рея, толпы, ужасающего монаха – ничего не было. Зато над ней склонялся какой-то человек.

– Что у тебя случилось, дитя? – услышала она немолодой мягкий голос.

На неё смотрел святейший отец. Его лицо расплывалось перед глазами Мэгг, но она разглядела облачение и очень явственно выделяющийся на фоне светлой рубахи знак Ока.

Она не могла ответить и испугалась, что святейший отец сейчас уйдёт. Но он протянул руку и осенил её Оком, а потом коснулся лба. От простого касания Мэгг зарыдала, не в силах объяснить ничего внятного.

– Ну, будет! Пойдём, дитя, укроемся в том доме, который открыт для каждого.

Они вошли в храм, и святейший отец ушёл за алтарь. А Мэгг, глядя на Всевидящее Око, опустилась на колени и принялась молиться так отчаянно, как никогда прежде. Она молила Всевышнего даровать Рею покой и прощение, принять его в Садах своих. И не бросать её – потому что кроме Всевышнего никого у Мэгг не осталось.

Она не знала, сколько времени заняла молитва. Но когда открыла глаза, то поняла, что святейший отец смотрит на неё.

– О чём ты так жарко молилась, дитя?

– О… своём друге. Чтобы он был счастлив в Садах Его. И… и я просила помощи. Мне некуда пойти.

Святейший отец был ещё не стариком, но уже давно перешагнул порог зрелости. Он коротко стриг тёмную с сединой бороду, морщинки и складки уже сложились в узоры на его лице. В нём не чувствовалось ни капли властности или жесткости. Он был мягкий, округлый и очень напоминал святейшего отца из книжки о грешнике и праведнике.

Он покачал головой:

– Всевышний милосерден. В Садах Его счастливы все, кто жил достойно и праведно. А те, кто грешил, смогут раскаяться и искупить свой грех – им даруют прощение, когда второе Око Всевышнего откроется.

«Или их испепелит его праведный взгляд», – додумала про себя Мэгг строки из Святейшей книги.

– О мёртвых есть кому позаботиться, поэтому нам надлежит думать о живых. Расскажи мне о себе, дитя, и не стесняйся, не бойся. И сядь, прошу тебя, ты едва стоишь на ногах.

Она опустилась на лавку и рассказала почти всё, умолчала только про мошенничество, про клеймо на спине и про позорную смерть Рея. Святейший отец слушал её внимательно и не перебивал, только качал головой и вздыхал, а потом сказал: