Читать онлайн Смертельное таро бесплатно

Все книги автора: Валерия Хелерманн

Цвет текста

Цвет фона

Шрифт

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации:

Используется по лицензии от Shutterstock.com

https://cloud.eksmo.ru/s/Y9G8tjfYQyJzNPM

Аркан 0

В костре вдруг что‑то треснуло, фейерверком рассыпались искры. Словно над алтарем взвился демон, стал лязгать зубами-иглами, трястись от довольного хохота. Тихо и гнусаво нашептывать: «Спасибо за душу и плоть, провидица».

Хелена вздрогнула, будто тело свело судорогой посреди ночи. Жар волнами расходился по телу. Пальцы же сводило от холода, хотелось сунуть их прямо в огонь. Греться, пока лопается волдырями и обгорает кожа: позволить чужой эфемерной челюсти прокусить их.

По ту сторону пламени со скучающим видом ссутулился Леонард. Поигрывая бокалом, губами он сжимал сигару. Он весь был окутан дымом, словно клочьями пыли: вытянутое лицо как бы парило в воздухе. Леонард молчал, и оттого чудилось, что кроме Хелены и танцующего в огне демона, придуманного ею же, рядом никого не было.

Вдали множеством свеч искрились окна поместья. Построенное в низине, оно выглядело особенно далеким и даже чужим. Оттуда доносились звуки оркестра и смех, в то время как Хелена с Леонардом молча стояли на небольшом холме вдвоем и не сводили глаз с неба. Им одним было совсем не весело.

Внезапно откуда‑то снизу раздался женский голос:

– Мадемуазель провидица! Мадемуазель, неужели это вы?

В недоумении Леонард изогнул бровь.

– Кажется, сегодняшний вечер так удался, что гости разбрелись от тоски.

К ним стремительно двигалась какая‑то дама: лично Хелена ее не знала, но, очевидно, та была среди приглашенных на праздник. По голосу и движениям читалось количество выпитого: незнакомка почти бежала, размахивая над головой веером.

– Мадемуазель, это большая удача, что я встретила вас вдали от шума! Недавно вы гадали моему брату, и я хотела бы лично выразить признательность!

Осторожно, но на удивление быстро она начала подниматься на холм.

Леонард с немым вопросом взглянул на Хелену, но она даже не повернулась. В голове у нее было пусто, не удавалось ухватить ни одной мысли. Нутро обуревала все та же жажда броситься в пламя. Чтобы череп покрылся обугленной дымящейся коркой, а от мозга остался лишь пепел. Сил придумывать оправдания у нее уже не было: от усталости даже ровно стоять на ногах удавалось с трудом.

– В поместье вас обыскались! Ваш отец заметно встревожен и теперь расспрашивает гостей, нам стоит вернуться вместе!

Наконец женщина обратила внимание на костер. Раскрасневшимся лицом она сунулась почти в самое пламя:

– Но отчего вы палите одежду? Эти наряды настолько вышли из моды? Только подождите… Я уверена, что сегодня видела на ком‑то эти вещи!

Дама отпрянула от кострища. Взгляд ее испуганно забегал по лицам.

– Там все в крови. Не говорите мне, что вы прямо сейчас… что там тело!

– Ох, мадемуазель, не волнуйтесь, здесь только ненужная ветошь. Иначе вы бы и сами определили по запаху. – Леонард стряхнул сигарный пепел. – Труп в другом месте.

Мгновенно протрезвев от услышанного, незнакомка прижала к груди задрожавшие руки и в испуге попятилась.

– М-мне нужно позвать месье де Фредёра!

Леонард устало вздохнул. Целый вечер он разбирался со всем в одиночку. Печально бросив в огонь сигару, которая сразу вспыхнула, смешавшись с горящим тряпьем, он расстегнул сюртук и потянулся рукой к внутреннему карману.

А потом выстрелил. Дама испуганно осела на землю.

Глаза все так же недоуменно распахнуты, а губы – расслаблены. Она потянулась было к лицу, почувствовав, как изо рта льется кровь, но не успела – рука лишь слегка приподнялась и опустилась вновь почти сразу.

Беззвучно женщина упала лицом в землю и скатилась вниз по холму.

– Никому ничего не нужно, – ответил Леонард все тем же холодным голосом.

Убрав револьвер, мужчина с прежним холодом сделал глоток из бокала. Вновь воцарилось молчание.

Теперь они вновь молча смотрели на танцующего в огне демона. На розовую пузырящуюся пену у его рта, на пальцы с ногтями – древесными щепками. Возможно, он существовал на самом деле. Хотя, быть может, это просто помешательство на двоих.

Внезапно Хелена затряслась от беззвучных рыданий. Не в силах повернуться к убитой, она прикусила губы и продолжала смотреть на костер. В отблесках пламени блестели крупные слезы.

– Я не хотела, чтобы кто‑то по моей вине умирал! – наконец не выдержала она. – Эту женщину я даже не знаю!

– Выходит, смерть знакомых дается вам легче? Ох уж нравы юных девиц.

– Прекратите нести эту чушь! – Хелена все не могла успокоиться. Ее голос срывался. – Сейчас можно было решить все иначе, я не просила сразу стрелять!

– Устроить исчезновение двух гостей проще, чем публично оправдываться за одно убийство. Жаль, что вы не понимаете этого. – Леонард вздохнул. – Или у вас появилась идея, почему мы избавляемся от вещей человека, который пропал во время праздника? Тогда можете сейчас же рассказать отцу. Только облегчите работу жандармам.

От слов Леонарда у Хелены перед глазами вновь пронеслись события последних часов: пустой коридор, мрачная душная комната. Смех, чужие холодные руки на собственной шее. А следом – кровь на стенах и одежде. И улыбка на искаженном смертью лице, которая преследовала ее даже сейчас, когда труп был надежно спрятан.

Страх, смешанный с отвращением, вновь подступили к горлу. Не в силах ни сглотнуть этот ком, ни ответить Леонарду на колкость, она молча запрокинула голову.

Прямо над ними луна склонила свою посмертную глиняную маску. Заплывшие пустые глазницы безжизненно смотрели куда‑то сквозь них. У Хелены были веские основания винить этот прибитый к небу труп во всех своих бедах. Ей хотелось услышать ответ хоть на один из своих вопросов прямо оттуда, сверху.

Но никаких ответов не последовало.

Аркан I

Попади мадемуазель де Фредёр к врачу своевременно, на вопрос «Когда у вас начались проблемы со сном?» она с уверенностью бы ответила, что ровно два месяца назад, семнадцатого июня. Если быть совсем точной, где‑то без десяти полночь – в то время она имела привычку ложиться особенно поздно.

Но едва ли был шанс предотвратить это вовремя. Поначалу новая жизнь походила на одну из тех романтичных историй, написанных размашистым почерком, что Хелена видела в альбомах знакомых девиц – по старой памяти их еще бездумно называли подругами.

Той ночью пламя свечей, тонкое и высокое, привычно подрагивало от ветра. Свет наполнял комнату скользящими бликами, попадая на стеклянные подвески на канделябрах, висящие на зеркале бусы, сосуды с маслами и туалетной водой. Это было похоже на озерную гладь с мелкой искристой рябью. Доска для шахмат с тонкой росписью лежала раскрытой на небольшом столике, и резные фигуры казались живыми.

Хелена подошла к трюмо и с будничной озадаченностью стянула сорочку в области талии. Вид привычно расстроил: округлостей, обещанных гувернантками в детстве, так и не появилось, а рельеф обтянутых кожей ребер сгодился бы для гипсового слепка. Зеркала Хелена никогда не любила: отражение вызывало в ней лишь чувство подавленности. Однако смотрелась в них девушка как можно чаще, с особым мазохистским удовольствием отмечая все изъяны и недостатки. Она понимала, что стала жертвой огромной природной несправедливости, так что жалость к себе была давно ей знакома. Какое чудо должно произойти, чтобы хоть кто‑то увидел в ней женщину? Ей не дано было это понять.

Тело. Фигура. Емкость. Она пыталась смириться с тем, что никогда не станет предметом чьей‑то влюбленности, но в душе это глубоко удручало ее. Временами Хелена сама себе казалась полой змеиной кожей – ей не хватало чего‑то настоящего и живого внутри высохшей змеиной трухи.

Уснуть не получалось. Казалось, из распахнутых окон веяло не свежестью, а опаляющим жаром, словно из печки. Хелена уже вся извелась, ей было неудобно и душно, а мятая простыня впечаталась в кожу.

Чтобы отвлечься от изнеможения, свойственного летним ночам, Хелена разлеглась на кровати и выдохнула. В голове возникли чудесные нечеткие образы: двое юношей навели друг на друга мушкеты, готовые стреляться за право быть ее спутником жизни. За их спинами шелестят красные клены, а сама девушка бежит в черном… нет, в белом шелковом платье, ведь ей одной по силам прекратить их вражду. И когда она останавливает их взмахом руки, мужчины бросаются в ноги и наперебой признаются ей в своих трепетных чувствах. Предаваться подобным фантазиям, различным вариациям одного и того же сюжета всеобщей любви, было приятно и спустя годы: по телу разливалась сладкая нега и от невольной улыбки подрагивали уголки губ.

Перед тем как наконец провалиться в сон, ей показалось, что люстра кружилась, как украшение над детской колыбелью, а дверь, отворяясь, скрипнула.

* * *

Не успев до конца проснуться, Хелена почувствовала, что ей очень холодно. Пальцы на ногах онемели, неприятно ныл копчик. «Чудесно, я застудила спину, нужно хотя бы закрыть окно», – подумала она сквозь ускользающий сон и перевернулась на другой бок. Голова заболела от столкновения с жесткой поверхностью. Подушка куда‑то пропала. Рукой она пошарила рядом с собой, но пальцы скользили по холодной твердой поверхности. Наконец она поняла.

Это не ее комната.

Хелена вскочила и тотчас схватилась за голову, чуть не упав обратно. Из-за резкого подъема в висках застучали музыкальные молотки, и с каждым движением саднящий аккорд повторялся.

От кривых черно-белых узоров плит на полу у Хелены зарябило в глазах. На расстоянии вытянутой руки стоял то ли бокал, то ли подобие маленькой вазы – асимметричная чаша, словно выдолбленная из куска хрусталя.

Девушка поджала ноги и попыталась собраться с мыслями. С одной стороны, непреодолимо хотелось улечься обратно и уснуть прямо здесь, позволив утихнуть шуму в ушах. С другой – она понимала, что нужно как можно скорее уйти из этого странного места. И чем дольше Хелена продолжала сидеть, тем сильнее происходящее пугало.

– Скорее бери кубок и подойди, чтобы выпить за прибытие короля! – Хелена вздрогнула. Откуда‑то издали донесся торжественный возглас, отразился от высоких сводов. На миг в нем зазвучали пугающе низкие ноты:

– …Пить за короля!

За окном тяжелые коричнево-серые тучи метались подобно поднятой ветром пыли. Звук шел откуда‑то из-за спины. Хелена повернулась.

На расстоянии шагов сорока высилось нечто среднее между восточным шатром и занавесом театральной сцены, с потолка свисали гирлянды из золотистых звезд, всюду были раскиданы подушки из дамасской ткани.

– Ну что, моя волшебная, ты наверняка в предвкушении?

На Хелену снизу вверх, прищурившись, смотрела смуглая темноволосая женщина, одетая на грани вульгарности. Расшитое золотом пестрое платье, длинные серьги с монисто и чудной головной убор вроде чалмы. Определить ее возраст было непросто: в уголках губ и глаз отчетливо виднелись тонкие нити морщин, кожа шеи уже была дряблой, но декольтированный бюст выглядел на зависть упругим и пышным. И подобное следу от удара, у самых ключиц красовалось родимое пятно размером с ладонь.

Хелена призналась, что ничего не понимает.

– Как же? Разве ты не рада приезду короля кубков? Разве это не предмет твоих грез? – Женщина отвернулась. – Какая ты все же странная! Ведь речь идет не о паже мечей или о рыцаре пентаклей. Король кубков всегда достойная партия. Особенно в том случае, если около него не окажется дьявола или нескольких мечей.

Хелена повторила, что по-прежнему не понимает ни слова.

Незнакомка расхохоталась, и зала наполнилась звуками, подобными звону бубнов, звуками восточного табора, цыганского каравана.

– Что ж, поверь, скоро ты все поймешь! И я имею в виду не только ближайшие новости, моя волшебная. Давай же выпьем за начало твоей захватывающей жизни! И за короля кубков! – женщина вытянула руку со своим бокалом и замерла.

Сверху закапало. От внезапных ударов капель по плечам Хелена задрала голову: свод затянуло мутноватой дрожащей пленкой. Красное море разлилось на потолке. Вдруг жидкость струями полилась по стенам, посыпалась крупными каплями. Запах стоял как у разбавленного цветочного меда и засахаренных восточных фруктов.

Бюст дамы напротив окрасился красным, разводы заструились по смуглому улыбающемуся лицу.

– Уже чувствуешь, как становишься верховной жрицей?

Хелена не ответила. Сорочка, липкая от сладкой жидкости, сковала тело, в глазах заколол стеклянный песок, будто она сейчас плакала. Сделать глоток. Только вот…

Вино ли это?

– Это неправда! – почти выкрикнула она. Затем резко выдохнула.

Хелена отбросила одеяло, в котором невольно запуталась ночью, и дышать стало легче. Все закончилось. Осознание неприятно кольнуло. Захотелось закрыть ненадолго глаза и увидеть, чем завершилось то странное, пугающее сновидение. Ей будто удалось избежать несчастья, к которому слишком долго готовился.

С наступлением утра сошла на нет и таинственная дымка, блики не шептались больше на стенах. Верещали за окнами птицы, а разбросанные шахматные фигуры создавали теперь лишь ощущение беспорядка. С улицы доносились запахи цветущего жасмина и крепкого, гудящего в носу табака.

Хелена не верила в вещие сны, но сейчас ощущала внутри беспокойство. Перед глазами вспыхивали отдельные образы – будто она пыталась вспомнить историю, произошедшую много лет назад. Свежо было только ощущение капель на коже.

Звать служанку не хотелось, поэтому девушка сама справилась со всем исподним бельем, нижней юбкой и платьем, проигнорировав ненавистные корсет и кринолин из ивовых прутьев. Отец проявлял снисходительность к ее внешнему виду дома, а сама Хелена, не считая себя от природы красивой, не видела смысла в попытках что‑либо исправить.

Мадемуазель де Фредёр спускалась к завтраку в растрепанных чувствах. Старая лестница от каждого шага тихо поскрипывала. Из гостиной раздались голоса – оказалось, уже с утра к отцу потянулись визитеры.

– …И на момент развода они были настолько «на ножах», что делили даже столовые приборы! Нам пришлось описывать каждую десертную вилку!

Раздался тихий, похожий на шипение смешок. Хелена беззвучно скользнула в гостиную и взглядом сразу столкнулась с гостем:

Напротив отца, который привычно вспоминал истории, связанные с работой, сидел незнакомый мужчина. Тот смеялся, прикрывая пальцами рот, отчего звучал глухо. Его словно душили. Высокий, костлявый; одежда вся черная – на фоне светлых тонов комнаты он выглядел приглашением на чьи‑то помпезные похороны. В руке незнакомец держал бокал с коньяком. Поодаль лежал старый цилиндр, бархат на нем выгорел пятнами.

– С поздним утром, дорогая! – поприветствовал ее отец, не меняя воодушевленного тона. Внешний вид дочери его, судя по всему, совсем не смутил. – Это моя любимая дочь, мадемуазель Хелена. Мадемуазель Хелена, это мой давний друг, месье Леонард Гобеле.

Гость с кресла не встал. Подхватив с пола шляпу, он на секунду водрузил ту на голову, приподнял и вальяжно откинул обратно. И улыбнулся, не убирая руки от лица.

Не найдясь, что сказать в ответ на вульгарность, Хелена демонстративно отвернулась к отцу.

– Можешь ли себе представить – мы с Леонардом не могли встретиться с конца января! Все это время он провел в Будапеште, чтобы помогать кузине после рождения первенца. Кажется, это были первые крестины, в организации которых вы принимали участие?

Мужчина слегка вскинул брови и, по-прежнему не отнимая руки, ответил:

– Признаю, я привык к торжествам другого толка.

– Ох, друг мой! – Отец на этих словах приобнял гостя за плечи. – Дети, эти цветы жизни… Чем больше работаю с людьми, чей брак распался, тем больше начинаю возвышать ценность семей.

Потупившись, Хелена заметила, что на манжетах перепутаны пуговицы, но поправляться уже было поздно.

– Да, это безумно интересно, – наконец не выдержала она. Сразу же вспомнилась сотня причин находиться где угодно помимо гостиной. – Но после долгой разлуки, думаю, вам многое хочется обсудить. Я вас оставлю.

Хотелось есть, мысли занимал только запах булочек с кухни. Она уже развернулась, но раздался голос отца:

– Если хочешь, милая. Но хорошо ли ты себя чувствуешь? Не знаю, в чем причина, но выглядишь слегка потерянной.

Месье де Фредёр не относился к наделенным интуицией людям, поэтому, посчитав это формальным волнением, выставленным напоказ перед гостем, Хелена промолчала и, тряхнув волосами, вышла.

Лишь после того, как в коридоре глухо застучали ее каблуки, раздалось саркастичное: «Я знаю, почему вам так показалось, месье, – дело в очаровательно небрежных манжетах!»

Сказав это, Леонард вновь глухо засмеялся себе в ладонь.

* * *

Пласид де Фредёр, отец Хелены, и в молодости отличавшийся ростом и шириной плеч, к своим пятидесяти годам стал выглядеть лишь мощнее и крепче; издалека его можно было с легкостью принять за циркового силача или боксера.

Младший сын в именитой семье, Пласид был лишен наследства, и потому уже двадцать семь лет служил адвокатом. Уважающий Наполеона III хотя бы за то, чьим племянником тот являлся, Пласид поддерживал его политику еще до формирования Второй Империи [1] и оттого пользовался расположением нынешних властей. За глаза его называли дворянином мантии [2], но вера Пласида в правоту императора была непреклонна, в лицо упрекнуть его в фарисействе никто не осмеливался. Говорил мужчина красиво, витиевато, глубоким и мягким голосом. Но речь его была подобна шелковой нити, что тянется, поблескивая на солнце, и все никак не заканчивается.

Пласид любил заводить знакомства и умел сквозь года пронести крепкую дружбу. Среди приятелей он слыл консервативным и старомодным, но и первая проседь у него появилась раньше всех остальных.

Тем же вечером они с Хеленой, не нарушая семейной традиции, пили чай перед отходом ко сну. Два кресла были повернуты к окну, занимающему всю стену, – на фоне ярко освещенных обоев оно походило скорее на зияющую пробоину. Чудилось даже, что стекла в нем тонкие, подобно пергаменту. Спустя всего миг они могли бы потрескаться и комната, словно водой, наполнилась бы густой ночной теменью.

– Отец, скажите, где вы познакомились с этим странным мужчиной?

– Это довольно долгая история. К тому же, честно говоря, – он вздохнул, – причина нашей первой встречи не очень приятна для меня.

– И все же? – не отступала Хелена. Уклончивость в ответе отца лишь распалила ее любопытство. – Не верю, что вы могли познакомиться в кругу общих друзей, у вас с тем неприятным господином не может быть ничего общего.

Пласид нахмурился, поджал ненадолго полные губы.

– Я познакомился с ним на похоронах твоей матери.

«Ну вот опять. Отвратительно».

Тишина в комнате резко стала натянутой. Отвернувшись, Пласид неловко закашлялся, а Хелена опустила взгляд.

Перед ними остывал чай, и тишину нарушало лишь назойливое щелканье резных часов на стене. Находиться в комнате хотелось все меньше.

– Знаешь, дорогая, завтра меня ожидает очень тяжелый день, я бы предпочел лечь пораньше. Да и тебе стоило бы.

Хелена с готовностью поцеловала отца в щеку и заторопилась к себе. Они затронули тему, которой она старательно избегала всю жизнь. Внутри перемежались раздражение и саднящее чувство вины.

Обернись она, увидела бы, как отец сгорбился, столь несвойственно для себя, а ведь минуту назад его возраст был почти незаметен. Не выдержав, мужчина все же закрыл лицо руками и отвернулся. Возможно, увидь его девушка в таком состоянии, она куда лучше поняла бы отцовские чувства.

Но Хелена не обернулась.

Аркан III

Семнадцатое августа того года многим запомнилось сильным, не прекращавшимся всю ночь градом: ветки стучали по окнам, словно покойники лишенными плоти костями. Листья на них царапали со звуком наждачной бумаги. Врача, за которым послали больше часа назад, все еще не было.

Ветер ломился в двери, подобно разъяренному мужу. Иногда даже чудилось, что на крыльце действительно кто‑то стоит. Каждый раз слуги спешно отпирали замки, но кроме сквозняка впускать было некого.

Говорят, она даже дочь подержать не успела. Лишь взглянула на нее стеклянным блаженным взглядом, отвернулась и выдохнула, чтобы никогда больше не двигаться. Комнаты, до того оживленные, наполнились в тот вечер тихими всхлипами. Только от дождя за окном слышно их почти не было.

Никому из гостей не захотелось сказать главе обедневшего семейства «поздравляю» вместо сердечного «соболезную».

Эту историю Хелена слышала десятки раз от незнакомых друг с другом людей, всю жизнь она видела немой укор в глазах окружающих, смесь сожаления и искренней неприязни. Казалось, все искали за ее спиной силуэт скончавшейся матери. Только вот там никто не стоял. Всю свою жизнь Хелена понимала: ей повезло, что не людям вокруг дано было решить, кто в тот вечер выживет.

Ведь в таком случае ее бы не выбрали.

Сама мадемуазель де Фредёр мать не любила. Возможно ли проникнуться чувствами к той, кого ни разу в жизни не видела? А что до благодарности за пресловутую жизнь, едва ли, не родись она вовсе, Хелена смогла бы расстроиться. Нельзя о чем‑то печалиться, если тебя не существует.

С блеклых фотографий на стенах смотрели совершенно чужие глаза. Рассказы о матери Хелена слушала как о какой‑то незнакомой женщине, почти что придуманной. Она знала, что отец любил покойницу до беспамятства. На этом все.

* * *

Еще в коридоре Хелена жестом отослала служанку, вбежала в спальню и сразу заперлась на замок.

Той ночью девушка не зажигала в комнате свеч, стены не покрылись перламутровым отблеском. Раздевалась она торопливо, ткань за тканью летела на пол. Лунный свет пробивался сквозь шторы, что делало кожу сероватой и матовой.

Она старалась себя не корить за последнюю неосторожную фразу.

Если отец познакомился с тем мужчиной на похоронах… они с матерью были знакомы? А если это дальний родственник? Хелена дважды обошла комнату в поисках кружевной сорочки.

«Было бы ужасно! Чай все‑таки слишком горячий, язык теперь занемел, завтра все выскажу… Нужно заказать новую шляпку, вспомнить бы, где я видела ту красивую».

Наконец она обнаружила искомую вещь в ящике одного из комодов, быстро завязала на горловине тесьму и накрылась с головой одеялом. Хелена в очередной раз огорчила отца и теперь чувствовала себя неуютно. Сном ей хотелось оборвать вечер, закончившийся столь неудачно.

Наутро после таких разговоров Пласид всегда делал вид, что ничего не случилось. Возможно, он в самом деле не помнил. Оставалось надеяться, что именно так он поступит и завтра.

Однако смогла бы Хелена полюбить погибшую родственницу, увидев ее хоть единожды? Возможно, она бы преисполнилась нежностью от ее голоса или почувствовав ладонь на своей голове? Девушка фыркнула – конечно же, нет. Любовь – даже к матери – не приходит за одну только встречу.

В конце концов мадемуазель де Фредёр пришла к заключению: это она здесь главная пострадавшая от циничной и жестокой судьбы. Разве можно к себе относиться без жалости?

От подобного вывода на душе стало легче. Расслабившись, она вскоре уснула, в странной позе на боку, будто позируя для художника. От мутноватого лунного света ее темные волнистые волосы походили на змей. Казалось, шипели и занавески на распахнутых окнах.

* * *

Хелена проснулась в кресле от невыносимого грохота. Ее донимала мигрень – боль перекатывалась между висков и пульсировала. С трудом разлепив веки, девушка попыталась сфокусировать взгляд.

Напротив висела половина женщины.

Кровь из нее не лилась, а взгляд был слишком осмысленным, так что фигура не походила ни на труп, ни на куклу. Руки, скрытые массивными складками платья, были расслабленно сложены на груди, ниже которой, впрочем, ничего не было. На высоком лбу дамы, окончательно сбивавшая с толку, выведена римская цифра три.

– Ну что, моя волшебная, каковы впечатления от короля кубков?

Рядом, облокотившись плечом о кресло, стояла дама из прошлого сна. Заметно уставшая, она держала влажное полотенце у лба.

Хелена честно ответила, что не поняла ее в прошлый раз.

– А тебе и не нужно понимать, я ведь помогу.

Тогда девушка вновь перевела взгляд на фигуру, вяло качавшуюся на веревках, и спросила, кто это.

– Как же! Разве ты не знаешь, о чем рассказывает Императрица? Эта женщина, Екатерина Медичи… Говорят, она была готова на все пойти ради своих детей. И я понимаю ее, ведь дети – это прекрасно, пусть и хлопотно. Из-за них всегда шумно, вот и сейчас, – дама вскинула руку вместе с рукавом, похожим на окорок, – этот шум в связи с тем, что скоро прибудут дети.

Грохот резко усилился, Хелене стало так больно, что захотелось отрезать свою гудящую голову.

В последние несколько секунд – именно их всегда запоминаешь лучше всего – дама вновь улыбнулась.

– Просто прими это и позволь главному в твоей жизни появляться неожиданно.

А затем все исчезло.

* * *

К утру сон забылся почти целиком. Остались лишь отдельные фразы и головная боль, от которой шестерни внутри черепа вращались скрипуче и медленно.

Несмотря на недомогание, Хелена приняла приглашение отца проехать по городу, а затем посетить его контору, где была назначена встреча. Ничем в общем‑то не интересующаяся, девушка главным и единственным своим развлечением считала прием гостей или разъезды по званым ужинам. Останься она дома, весь день прошел бы в тоскливых прогулках по саду и распитии чая в ожидании обеда, а затем ужина.

Сейчас она тряслась с отцом в экипаже. Волосы собраны под нарядную шляпку, по моде приколотую у самого лба. Пышная, шитая конусом юбка занимала все свободное место, и даже отцу (Хелена отмечала это почти со злорадством – не ей одной страдать от неудобного платья) некуда было вытянуть ноги.

Пласид читал последнюю книгу Габорио [3] и изредка крутил на пальце усы. Поняв, что отец не намерен в очередной раз расхваливать улицы за окном, Хелена выдохнула – проехаться в тишине ей удавалось нечасто.

Девушка не понимала причины подобного однообразия: начитанный и осведомленный о большинстве событий в стране, в разговоре с дочерью Пласид всегда выбирал восхваление градостроительной мысли или обсуждение редких совместных вылазок. Иногда Хелене казалось, что он придерживался невысокого мнения о ее уме, и потому в тайне держала обиду.

Обладай она более миловидным лицом и пользуйся спросом у юношей, Хелену сейчас могли бы зрелищно украсть. Какой‑нибудь господин в лаковом макинтоше угнал бы у случайного извозчика лошадь, бросился им вдогонку, и прохожие на его пути с криками разбегались бы. Только Хелене не повезло. Судьба лишила ее всех удовольствий.

Сквозь штору девушка выглянула из экипажа без особого интереса: на тротуарах теснились пухлые розовощекие торговки с лотками или букетами; какой‑то босоногий юнец, перекрикивая уличный шум, продавал ворох газет.

«Конечно, ведь я не какая‑нибудь де Монтихо [4]… – Она тяжело вздохнула. – За ее каретой наверняка увязалась бы целая вереница прохожих».

– Отец, отведи меня в ресторан.

– Успела проголодаться в дороге, моя милая? – поинтересовался Пласид, не отрывая взгляда от книги.

– Нет. – Хелена еще раз взглянула на улицу и, ничего там не найдя, резко задернула штору. – Мне грустно. Хочу пирожных.

* * *

Когда Хелена оказалась в кабинете отца, она не раз пожалела о решении проехаться с ним. В конторе было нестерпимо скучно. Уже несколько раз она пыталась начать какую‑то случайную книгу, но буквы плыли перед глазами.

От скуки она несколько раз донимала отца жалобами, которые остались без внимания. В конце концов Хелена драматично разлеглась на диване, демонстрируя тем, насколько неприятно ей здесь находиться.

Наконец вошел какой‑то худосочный мужчина лет сорока в котелке и с небольшим драгоценным камнем на шее. Кивнул в знак приветствия с легкой нервозностью и сразу перевел вопросительный взгляд на Хелену.

– О, месье Блан! Добрый день, рад вас видеть! – Перехватив взгляд вошедшего, Пласид пояснил: – Разрешите представить вам Хелену, мою дочь. Вас не потревожит ее присутствие?

Мужчина торопливо согласился, очевидно, успокоенный тем, что перед ним не возлежала малолетняя, утомленная ласками любовница. Когда они с отцом завели монотонный разговор о бумагах, Хелена почувствовала, как ее клонит в сон.

«Как же это осточертело».

Накатившее раздражение немного взбодрило. От гневливого жара, растекшегося по телу, она повернулась к одному из шкафов.

Стендаль, Потоцкий, «Оберман» де Сенанкура.

– …Нужно будет получить печать, это может занять определенное время…

Шарль Нодье, Голдсмит, «Фауст» Иоганна Гёте.

– Ох, месье, вы не представляете… обращаться именно к вам!

Оноре де Бальзак «О Екатерине Медичи».

Это оно. В голове Хелены что‑то щелкнуло. События сна накрыли ее, точно вода из прорванной дамбы.

«Та дама что‑то говорила о прибытии детей… Не понимаю, к чему это могло быть? Кто‑то должен скоро приехать?»

Прищурившись, Хелена стала рассматривать незнакомого господина – суетливый, взгляд тусклый, обручальное кольцо на левой руке, ничего выразительного. Хелена пыталась связать его и половину женщины с тройкой на лбу, но толком ничего не выходило. Вопреки своему скептицизму сейчас она старалась вычленить из той грезы некий сакральный, символический смысл. Хелена поверила, ей хотелось поверить, что он там был.

«Попробовать уточнить? Во всяком случае, буду знать, что все эти странные сны – просто мое воображение. Терять ведь нечего, в конце концов».

Девушка выпрямилась, пригладила выбившиеся из прически прядки. Кажется, имя клиента она запомнила.

– Месье Блан? – Оба мужчины повернулись в ее сторону. – А могу ли я поинтересоваться: как поживают ваши дети?

Лицо незнакомца на секунду скривилось – будто кто‑то с силой поставил трость ему на ногу, – затем он растянул уголки губ в жалком подобии улыбки.

– Мадемуазель, вероятно, не знала, но моя супруга больна. Мы не можем иметь детей.

Пласид, заметив перемену настроения клиента, положил руку ему на плечо и заторопился исправить ситуацию:

– Ох, месье, прошу простить мою дочь за бестактность! Хелене сегодня нездоровится, она не совсем понимает, что имеет в виду. Мне жаль, мне действительно жаль.

– Не волнуйтесь! – Блан все так же нервозно стал промакивать лоб. – Просто для меня эта тема довольно болезненна. Понимаете, семья – мое все.

– Что ж, прошу прощения. Мне тоже очень жаль, месье, но я была уверена в обратном.

«Не вышло. Хотя на что я вообще рассчитывала? Чепуха это все, зря надеялась».

Хелена досадовала на саму себя – не из-за стыда перед Бланом, а от обиды. Она ведь почти поверила во что‑то особенное и мистическое, но ее словесный выстрел закончился закономерной осечкой.

Пласид с укоризной посмотрел в сторону дочери. Поджав губы, девушка откинулась на спинку кресла. Отец еще раз принес извинения, и они продолжили заниматься документами, пусть уже не так живо.

Спустя где‑то полчаса мужчины наконец решили, как и подо что оформлять какой‑то участок, Пласид удовлетворенно постучал о стол стопкой бумаг.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась. От ударов створок о стену все вздрогнули.

– Месье! Месье, мне… – В кабинет влетела немолодая тучная женщина с характерным передником горничной. – Я прибежала… Сказали передать… Не могу, дайте отдышаться…

– Месье! – Пласид взволнованно привстал. Женщина замахала ему руками. – Нет, извините, не вы! Мой месье, месье Блан!

Хелена поморщилась. Служанка вела себя слишком громко.

– Врач сказал, что мадам ждет ребенка.

Хелена застыла.

«То есть… это оно? То, на что я боялась надеяться?»

Мужчины повернулись к креслу, в котором лежала Хелена. Блан привстал со стула, затем резко закрылся дрожащими руками:

– Боже мой, какое счастье!

В ушах Хелены мелодично звенело, и вот ей уже казалось, как в голове ее поздравляет чей‑то ласковый голос:

«Мои поздравления, провидица».

Комната, и без того небольшая, ощущалась теперь еще меньше, душнее и ниже. Блан из-за дрожи в руках не мог справиться со своим летним пальто, ему помогала служанка и даже Пласид.

Хелена молчала. Дыхание мерное, но сердце колотилось быстро и громко. Оно ломилось сквозь ребра, ему хотелось наружу, на воздух.

И пусть девушка еще не до конца осознала произошедшее, не до конца смогла поверить в него, она ощущала, как внутри стало теплиться нечто волшебное.

Помещение спешно опустело. И когда все выбежали на улицу, она рассмеялась.

* * *

Отчасти осмыслить произошедшее Хелене удалось лишь по приезде домой. Когда Пласид, усадив в карету своего внезапно осчастливленного клиента, вернулся в кабинет, она все еще не сдвинулась с места. Надев оставленную впопыхах шляпу, мужчина помог дочери подняться и, совершенно забыв произошедшую сцену, пошел к выходу, держа ее под руку.

Когда Хелена попала наконец к себе в комнату, то сразу достала последний «Красный экран» [5] и уселась перед трюмо. Пролистывая фотографии и акварели дам в красивых платьях, она то и дело подносила их к лицу в попытке понять, нужно ли выпрашивать у отца одно из них.

«Только вот… что это было? Можно ли считать это случайностью? Насколько велик риск, что мой сон и события из жизни того господина были лишь совпадением?»

– Но если…Если это не совпадение? – спросила она себя вслух. – Женщина говорила так отчетливо, будто диктовала, что говорить. Меня предупредили! То есть, то есть получается, что я…

В воодушевлении она отстранилась от зеркала.

– Если это не совпадение, то выходит, я это предсказала! Я предвидела будущее!

Чем больше Хелена об этом думала, тем сильнее ликовала: высшие силы наконец услышали ее просьбы, они наконец ее выделили! Подарили путь к жизни мечты вместе с даром провидения – нужно только открывать рот и повторять сообщенное свыше. Если эти сны продолжатся, все люди вокруг обратят на Хелену внимание, она станет наконец знаменитостью.

Девушка вновь подбежала к столику и схватилась за зеркальные створки так, что флакончики покатились на пол.

– Я избранная! Слышишь? – прокричала она себе, хохоча. – Я избранная, у меня открылся дар!

Закружившись со смехом на носочках, Хелена подняла с пола журнал, а затем рухнула на кровать. Посмотрев еще раз на одну из картинок, прикрыла голову.

«Если прославлюсь, все лучшие платья мира будут моими. И юноши тоже».

* * *

Пласиду удалось помочь тому мужчине с его проблемой – в детали вопроса Хелена уже не вдавалась. Истории отцовских клиентов для нее были лишь темой для праздного разговора за очередным ужином, подобные мелким речным жемчужинам, которые от скуки можно покрутить на свету. Но для Пласида каждый случай из практики был целым событием, где собственную роль он никогда не учитывал.

Перед тем как стать жемчугом из коробки, месье Блан заявил о себе еще раз: нанес к ним домой визит вместе с презентом. И привез выдержанное красное вино – целый ящик. Вручая его Пласиду, настойчиво повторял благодарности и в словах своих путался. Говорил о деньгах, потом о каких‑то бумагах, жене. Приглашение остаться на чай Блан все же не принял – рассеянно посмотрев за широкую спину Пласида и, никого там не найдя, приподнял котелок и откланялся.

Хелена случайно пересеклась с ним в саду, когда тот уже спешил к экипажу. Заметив ее во время праздной прогулки, Блан почти подбежал и, склонившись, несколько раз поцеловал девушке пальцы.

– Мадемуазель! Добрый день, мадемуазель, я так боялся вас не встретить! – Мужчина все еще не мог отдышаться. – Сейчас разговаривал с вашим уважаемым отцом, месье де Фредёром, и…

Снисходительно улыбнувшись, Хелена посмотрела в его помутненные счастьем глаза. Наконец Блан продолжил:

– Я просто хотел поблагодарить вас! Вы ведь предсказали… Почти предрекли рождение нашего ребенка! Недуг супруги прошел благодаря вашему волшебству? Это безумно важно для нас обоих, я ведь говорил, что семья для меня смысл жизни. И мне трудно подобрать слова, чтобы выразить…

Его сбивчивый монолог замер со взмахом руки.

– Вам не нужно благодарить меня, месье. Все в нашей жизни случается из-за судьбы, а мой дар только в том, чтобы говорить об ее решении. – Она легко рассмеялась. – Я получила его, потому что особенная, и мне не пришлось никому говорить за это «спасибо». Зачем же вам благодарить меня за чужой подарок?

Еще некоторое время взглядом Хелена провожала его узкую спину. В голове она повторяла свою последнюю реплику, которой осталась очень довольна – ответ вышел под стать прорицательнице. Вокруг пели птицы, свисавшие ветви деревьев сходились наверху аркой. Тряхнув волосами, она наконец, невероятно довольная, направилась дальше.

На лице, которое совершенно точно забудется, она в тот день впервые увидела то, к чему совсем скоро привыкнет:

Благоговение.

* * *

После полудня дверь прихожей вновь распахнулась. Пласид отдыхал в гостиной, расположившись с конвертом в руках. Услышав хлопок двери и голос прислуги, он лишь слегка выгнулся, заглядывая в дверной проем.

– А, это вы, мой друг! Не ожидал вас так скоро, я совершенно не при параде. Да и с дочерью вы разминулись – с самого утра Хелена гуляет по саду, и, отобедав с полчаса назад, она вернулась к принятию воздушных ванн. Прекрасный отдых для юной особы, не находите?

– Я собрался сразу после вашей телеграммы. – Фраза про дочь была пропущена мимо ушей, в руки одной из служанок полетела трость с набалдашником в виде змеи. – Рад встрече.

Пласид восторженно всплеснул руками.

– Как стремительно течет время! Присаживайтесь, Леонард, как ваши дела?

В соседнее кресло опустилась фигура, похожая на колченогую вешалку. От цилиндра светлые пряди гостя выбились из хвоста.

– Спасибо, не жалуюсь. Расскажете подробнее о главном сегодняшнем блюде?

– Блюде? А, вы об этом? – Пласид звучно усмехнулся. – Я буквально сегодня утром неожиданно получил в подарок целый ящик красного вина. Только вот мы с дочерью предпочитаем белое.

– А какая выдержка?

– Лет двадцать. По крайней мере, так меня заверил вручивший его клиент. Чувствуйте себя как дома!

Положив ногу на ногу, Леонард осматривал комнату темным, болезненно-тусклым взглядом.

Когда принесли одну из бутылок, гость спешно протянул бокал прямо к лицу смущенной горничной. Ее руки задрожали, и жидкость потекла на пол.

«Уверены ли вы, что это вино?»

Темная лужа растеклась по паркету, и несколько капель попали на тонкие пальцы мужчины.

– Ничего страшного, – равнодушно сказал Леонард и прошелся по руке сухими губами.

«Вы можете говорить об этом без тени сомнения в голосе?»

Он сделал пару глотков, и его пронзительный взгляд затуманился.

– Это превосходное вино, месье, – усмехнувшись, произнес мужчина.

* * *

Поместье семьи де Фредёр располагалось в Мёдоне. Подобно многим богатым домам в этой коммуне, оно было симметричным и не слишком помпезным. Дорожки из дикого камня, беленые оконные рамы и поросль каприфоли на стенах – в каждой детали дома ощущалась сладкая богемная нега. Сад был тенист от множества плодовых деревьев, а в одичавшем кустарнике скрывались птичьи гнезда. В ветреные дни холодный воздух звучно проносился сквозь листья.

Говорят, покойной мадам нравился этот оживленный шум.

Хелена, измаявшись за день от безделья, решила занять себя чтением. Поджав ноги, она уселась на скамейке. В руках – книга с иссохшимся от времени корешком, рядом – вазочка со спелыми вишнями. В воздухе стоял сладкий запах последних майских цветов. Пьянил аромат винограда, начавшего гнить уже на лозе. Хелена, прищурившись, рассматривала липкие и блестящие от собственного сока плоды – вокруг них роились мошки и осы.

На обложке чуть стершееся название гласило: «Основы карточных гаданий». Девушка ощущала себя невероятно довольной, хотя и не могла объяснить, чем именно.

– Мадемуазель «Небрежные манжеты»?

Хелена вздрогнула и обернулась.

Прямо у нее за спиной, опершись руками на спинку скамейки, стоял Леонард. Лицо его вновь искривилось ухмылкой. Темные одежды, казалось, пропахли разлагающимися фруктами – среди букета кислых запахов именно винный читался не сразу.

– Что вы здесь делаете?

– Ничего. Вас отец ищет.

Немного расслабившись, девушка вновь откинулась на деревянную спинку. Рукава сюртука урезали садовый пейзаж, словно рама. На одном из них – тусклое красное пятно. Мужчина молчал и не двигался с места. Хелене казалось, она слышит его дыхание. Хотя, возможно, то шептал ветер. Над их головами дерево вяло шевелило листвой, и пятна теней танцевали на лицах.

– Вряд ли мои манжеты небрежнее ваших. – Девушка перевернула липкую страницу. – Скажите ему, я скоро приду. Хочется посидеть еще немного.

Костлявые пальцы, секунду помедлив, разжали деревянную перекладину. Хелене стало легче дышать. Рядом с этим мужчиной легкие сдавливало от тревоги.

Леонард сделал несколько шагов в сторону дома, но вдруг замер и обернулся.

– Я бы хотел задать, возможно, странный для вас вопрос. – Разрешения он не спросил, но Хелена промолчала. – Представьте, что ваш родственник, разводящий редких птиц, попросит присмотреть за одной, а потом надолго совершенно забудет о ней. Будет ли эта птица по истечении некоторого времени считаться вашей?

«Какая еще птица? Что он несет?»

Хелена нахмурилась и отложила книгу. Она сразу же представила себе павлина в золотистой напольной клетке.

– Конечно, будет. Я ведь заботилась о ней. Той частью жизни, которую эта птица проведет со мной, я буду владеть точно. Даже срок есть, после которого она начнет принадлежать мне официально. Отец скажет, наверное…

– Неправильно. – В тихом мужском голосе слышалось раздражение. – Она никогда не будет вашей. Не вы ведь ее взрастили.

На этих словах Леонард вновь развернулся в сторону поместья. Походка была плавной и совершенно беззвучной.

– В вашем обладании не будет ни истории, ни смысла. Да и нет гарантий, что вы будете заботиться о ней правильно. Так что птица в итоге должна вернуться к владельцу.

«Одному черту известно, что у него на уме».

Еще с четверть часа Хелена провела за книгой, но в ее голове не укладывалось, как картинка короля может подразумевать не человека, а день. Иногда даже место, причем не связанное с дворцом или замком. Почему одна монетка – это лучше, чем пять? Десятки римских и арабских цифр, людей и животных плыли перед глазами. Она захлопнула книгу.

«Свои сны и без этой книжонки пойму. Или скажу что‑нибудь загадочное, пусть сами разбираются потом».

Одернув складки платья, Хелена решительно направилась домой.

* * *

Когда мадемуазель де Фредёр вернулась в гостиную, между отцом и Леонардом шел оживленный диалог. Пласид, увлеченный беседой, даже слегка подался в сторону гостя.

– …Полностью разделяю ваш интерес, друг мой! Насколько я осведомлен, он вместе с Дюма и Гюго был вовлечен в составление путеводителя для идущей сейчас Всемирной выставки. Что и говорить, великое событие объединяет великих людей!

– Отец, вы опять про свою выставку? – спросила Хелена, успевшая оставить компрометирующее издание на полке в прихожей.

– О, моя милая, ты все же решила вернуться! Я уже начал беспокоиться, как бы тебя не выкрали прямо из сада.

– Когда я пытался выкрасть ее по вашей просьбе, ничего не вышло. Вырывалась, кричала и бранилась, – развязно пошутил Леонард, на что Пласид лишь раскатисто посмеялся.

– На самом деле мы обсуждали Готье, милая. Месье Гобеле посоветовал мне «Мадемуазель Дафну де Монбриан» [6].

– Это и впрямь довольно занятная книга. Про одну прожигательницу жизни. – Хелене показалось, что мужчина посмотрел на нее с издевкой. – Все хвалят его работу над «Жизель», но я не люблю балет. А вам, мадемуазель, нравится у него что‑нибудь?

– Не знаю, – ответила девушка рассеянно, – никогда работ этого композитора не слышала.

После этой фразы мужчины затихли и переглянулись. Пласид поспешил переменить тему разговора:

– К слову о выставке, мой друг, вы же наверняка в курсе майского происшествия? Мне выдался случай пообщаться об этом лично с Лашо [7], и, по его словам, симпатии были на стороне Березовского. Для меня же это возмутительно! Я против разрешения политических дрязг столь низкими способами!

– Я ничьей стороны не придерживаюсь, – задумчиво протянул Леонард. – Убийства меня никак не трогают, особенно неудавшиеся. Однако в случае с вашим Березовским все сразу было ясно: его план освобождения глуп и смешон.

Хелена чувствовала, как от монотонной политической болтовни у нее слипаются веки. Слушая о каких‑то неведомых людях, она незаметно для себя задремала. Неудачливый убийца предстал в костюме шута с одной из первых страниц книги, Готье – стоящим рядом с красавицей Жизель в роли героев с карты «Влюбленные».

– Ну вот, я окончательно утомил вашу дочь, – равнодушно заметил Леонард, прерывая дремоту.

– Нет, я слушаю, мне очень интересно, – пробормотала Хелена, не разлепляя век. – Я уже поняла, что этот Березовский, ммм… не столь умен…

– На этой мысли и закончим. – Леонард с жизнеутверждающим звоном поставил бутылку на пол. – Благодарю за чудесное вино, месье, но у двух из троих присутствующих здесь еще куча дел.

Хозяин дома поднялся проводить гостя и крепко обнял Леонарда в прихожей, отчего тот слегка отшатнулся. После Пласид вернулся, чтобы разбудить дочь и проводить в ее комнату.

Аркан II

С самого утра в гостиной стояла духота. Из распахнутых окон валил жар с запахом пыли и печеных яблок.

Скоро должны были подать кофе в любимом золотом сервизе месье де Фредёра. Где‑то на кухне стыли свежие булочки и нарезался творожный сыр.

Хелена сидела в кресле, поджав ноги. Расслабившись от сумрачной дымки, она пришивала монисто к рукаву любимого бордового платья. Пласид, расположившийся у окна, всматривался в газету сквозь золоченое пенсне.

– Если не секрет, дорогая, когда у тебя появилась любовь к подобным украшениям? К тому же почему бы не поручить эту работу одной из служанок?

– Прочитала, что это наудачу. Поэтому и делаю сама.

Мужчина мягко усмехнулся, прищурившись. Во взгляде читалась родительская снисходительность.

– Признаю, твои украшения на манжетах выглядят очаровательно, ибо отчасти подчеркивают твой собственный шарм. Однако, дорогая, мы сами вершим свою судьбу. Ни монисто, ни обереги не смогут принести тебе счастья.

Не поднимая головы, Хелена покосилась на отца и вновь погрузилась в шитье.

– Возможно. Но боюсь, что судьба может забрать мою удачу.

Вместе с блестящими украшениями она продевала в иглу свои мысли – хотелось, чтобы они наконец превратились во что‑то связное. Пока она только колола пальцы.

Из головы не выходили события минувшего сна. Она старалась запомнить его в мельчайших деталях, но тот казался бессмысленным.

Прошлой ночью странная дама с пятном на груди говорила найти королеву посохов. Всё в той же зале с узором из плитки Хелене пришлось бегать за хороводом девушек, у которых вместо голов были пышные охапки цветов. Поочередно их останавливая, Хелена подолгу смотрела в лепестки и бутоны, на месте которых предполагалось лицо. Наконец она вырвала из кольца еще одну женщину – напротив замер бесформенный букет черных лилий. И в этот момент все женщины-клумбы затихли, в воздухе стало неестественно звонко. Эта сцена должна была многое означать.

Но Хелене она ни о чем не говорила.

– К слову, дорогая, не обратила ли ты внимание, что Леонард к нам зачастил? – Интонация Пласида была странно-насмешливой, словно с легким намеком. – Однако не могу отрицать, что его общество меня радует. Приятно сменить ассоциации, связанные с ним, на менее… трагичные.

Очередное напоминание о похоронах матери вызвало лишь прилив раздражения. Хелена уколола палец особенно сильно. Тихо взвизгнув от боли, она бросила платье на пол. Осознание, что она «потеряла лицо», пришло достаточно быстро. Хелена спешно извинилась, а затем подобрала с пола одежду вместе с маской вежливой сдержанности.

– Отец, то вино еще осталось, верно? – Девушка начала с интересом разглядывать проступившую на пальце кровь. – Тогда и не удивляйтесь частоте его визитов.

Когда Пласид отвернулся, она приложила руку к губам, прошлась по алому пятнышку языком и потерла друг о друга пальцы. Во рту остался солоноватый привкус.

«Если кровь – символ жизни, почему моя такая невкусная? Странно, я ведь, кажется, слышала, что ее с вином сравнивают».

– Мадемуазель?

В комнату беззвучно вошла Люси, сухопарая женщина лет пятидесяти, занимавшая в поместье должность экономки. Пришедшая на службу совсем юной, еще до появления в доме покойной мадам де Мартьер, она постепенно взяла на себя все основные заботы по дому. Волнистые от природы волосы она зачесывала в столь тугой и гладкий пучок, что уголки глаз всегда были чуть приподняты. Хотя в ее обязанности это не входило, именно Люси накрывала на стол молодой госпоже: никто из остальных камеристок не мог сделать все безукоризненно.

– Прошу прощения, но на пороге стоят две женщины и просят вас. Пустить?

Хелена вопросительно переглянулась с отцом: они никого в этот день не ждали, особенно дам. Мужчина тотчас бросился надевать висевший на подлокотнике сюртук.

– Что за вопросы, Люси? Конечно, пустить. Кем бы ни были наши гостьи, они достойны радушия, особенно если знакомы с моей дочерью.

Оживившись, он резво вскочил и первым направился встречать таинственных посетительниц.

Гостеприимство всегда было визитной карточкой де Фредёра. Казалось, что с каждым новоприбывшим столы в доме становились длиннее, а спален – больше. Словно в его кармане была волшебная монета из сказок – ей мужчина мог оплатить каждое совершенное благодеяние.

И хотя после смерти супруги его любовь к приемам заметно утихла, принципы он пронес сквозь года.

* * *

– Мой брат, месье Блан, так восторженно говорил о вас, мадемуазель. Услышав о проблеме Джозетты, я поняла, что нужно обратиться именно к вам!

После этих слов Хелена в недоумении изогнула бровь. Уже долгое время она водила ложечкой в чашке с совершенно несладким чаем. Длинный стол был заставлен закусками, и лишь перед юной мадемуазель стояла пустая тарелка. Есть при чужих людях она не любила с детства – под пристальным взглядом приходилось постоянно прикрывать ладонями рот.

В желудке уже тянуло от голода. Назойливый женский щебет хозяйка дома почти не слушала – слишком много новых имен за последнее время, она и при желании бы их не запомнила. А желания вовсе не было. Хелену занимали лишь эклеры с заварным кремом, лежавшие напротив нее.

«И вообще, кто эти женщины?»

– Мадам Пэти, – кажется, Пласид, в отличие от дочери, пытался ухватить нить разговора, – вы не могли бы сказать точнее, что же произошло с вашей подругой?

– Мой муж наверняка изменяет мне, месье. И я хочу знать, с кем, – отозвалась вторая гостья.

Хелена слегка поперхнулась своим чаем, а ее отец лишь устало вздохнул.

Сколь мелочны были две эти женщины. Ни роскошные платья, ни блеск драгоценностей на груди и в ушах не могли теперь скрыть их душевной скудости. Из одной жажды сплетни или скандала они, возможно, провели в дороге весь день. Понять подобных людей Хелена не могла, да и не хотела.

– Со слов брата, у нас есть шанс на помощь со стороны мадемуазель. Вы не могли бы погадать Джозетте?

Ложечка тихо звякнула. Секундная вибрация в пальцах. Затем рука вновь расслабилась.

«Погадать?»

– Думаю, можно. Я гадаю, действительно… Только вот не припомню, куда я положила свои карты. Какая жалость. – Которых, как иронично, она в жизни в руках не держала.

Колода, правда игральная, нашлась у кучера, любившего коротать в ее обществе вечера. Пропахшая конюшней и дешевым табаком, истрепавшаяся у краев, в руках девушки она выглядела почти глупо. Хелена неловко повертела ее перед собой, постучала о столешницу. «Так ведь правильно, да?» Затем покрепче сжала, стала перетасовывать – почти все карты рассыпались перед ней кучей опавших листьев.

От нетерпения и любопытства гостьи подались вперед. В нерешительности мадемуазель де Фредёр застыла. Казалось, ее окружила стена из сердец, алеющих ромбов и лепестков черного трехлистного клевера.

«Что им говорить?»

Даже мельком прочитанное в книжке не удавалось вспомнить. Там говорилось что‑то про мечи и денарии, но ничего похожего перед собой она найти не могла. Кажется, ее затрясло – нужно не подавать виду.

Лоб начал гореть. Мысли Хелены находились где угодно: вспомнилось, как она потягивала кофе несколько дней назад. Вишневые пятна на книге. Странный вопрос про птицу. Девушка поджала высохшие губы.

«Может, снова сказать про события сна?»

Она принялась судорожно вспоминать танцующие визгливые клумбы. Ту, которая замерла перед ней в самом конце. Должно было получиться.

– Знаете, я вижу… – Для вида Хелена слегка передвинула из общего вороха несколько бессмысленных для нее карт. – Эта женщина, ммм… темноволосая. Кудрявая или с сильно вьющимися волосами. – Нужно было сказать что‑то еще. – Вижу на ней головной убор, похожий на небольшую корону. Вам это говорит о чем‑нибудь?

Воцарилось молчание. Хелену почти трясло от волнения. «Почему они молчат?!» Каждая секунда как пропасть. Вдруг одна из женщин вскочила и распахнула глаза, завизжав:

– Я знаю, кто это! – Ее лицо покраснело от натуги. – Эта профурсетка была с диадемой на последнем балу! Мадемуазель, вы… вы настоящая провидица!

Услышав это, Хелена снова откинулась на спинку стула. Обошлось. У нее получилось.

«Провидица».

Напряжение спало. Она правильно поняла. Отчего‑то в глазах стало покалывать, резко захотелось плакать.

Девушка, слегка качнувшись, встала из-за стола и смахнула несколько карт руками.

– Мадемуазель?

В ушах сами собой зазвенели, как в прошлом сне, цветочные визги и смех. Пелена перед глазами. Так спокойно.

– Мадемуазель!

Пол вязкий.

* * *

Маленькую Лени всегда заставляли носить черное в ее день рождения. Столы накрывали самой темной шелковой скатертью, даже коробки с подарками от гостей были мрачными и безрадостными.

Сколько девочка себя помнила, в этот день служанки приходили особенно рано. Заплетали ее черные волосы такой же черной непраздничной лентой.

Первым ее всегда поздравлял Пласид. Вручив неизменно большую коробку, он брал дочь на руки. Замирая так недолго, ставил обратно на пол и с болью в глазах отворачивался.

Лени желали быть хорошей девочкой. И до самого вечера просили где‑нибудь погулять.

Блуждая по словно опустевшему дому, Хелена чувствовала себя ничтожеством. Даже в солнечный день погода за окнами казалась ей хмурой, свет – посеревшим и выцветшим. Из года в год она позволяла себе в этот день садиться прямо на пол и подолгу наблюдать за небом из окон, напоминавших решетку.

Все равно никто не обращал ни на ее манеры, ни на нее саму никакого внимания.

В год, когда ей исполнилось десять, ее привычно усадили во главу стола. Напротив отца, который из-за сотен блюд и сосудов казался далеким. Они ведь даже не ее день рождения праздновали.

За все это время к девочке так никто и не обратился – лишь слуги несколько раз предлагали закуски и сладости, на что она лишь отрицательно качала головой.

Все всегда одеты, как на похороны.

Спустя несколько минут к ней все же обратилась какая‑то смуглая темноволосая женщина. Та сидела по правую руку от отца – слишком далеко, Хелена даже ее лица рассмотреть не смогла.

– Моя волшебная, может, ты хочешь что‑нибудь сказать?

Девочка хотела.

Хелена медленно встала, ножки стула протяжно заскрипели по дереву. Она оперлась руками о мягкие подлокотники и встала на стул.

Гости притихли.

– Я очень хочу сказать всем, что… – Она поджала на секунду губы, чтобы затем выпалить: – Что… Я вас ненавижу!

Присутствующие стали беспокойно шептаться, Пласид привстал от растерянности.

– Я вас всех ненавижу!

В этот день ей даже подруг не разрешали позвать, дабы те не шумели. Только на следующий вечер им накрывали праздничный ужин в детской, но никогда – за общим столом.

– Хочу, чтобы вы все умерли!

Слезы текли сами собой, брызнувшие внезапно, словно она прикусила ненароком язык. Девочка обхватила себя руками, медленно оседая обратно на стул.

Она ведь никому не нужна, правильно? Хелену никто не любит. Даже ее праздник им в тягость.

«Я вас ненавижу!»

* * *

По лицу Хелены стекали холодные капли. Приоткрыв глаза, она увидела Люси, машущую над ней веером. Боковым зрением мадемуазель заметила также нескольких камеристок, толпящихся в дверях, и отца, меряющего шагами спальню.

– Ну вот, я вам говорила, что это от переутомления, – обратилась к Пласиду экономка, – молодая госпожа из-за всех этих визитов с утра не ела.

– Я упала в обморок? – Хелена потрогала мокрую холодную тряпку на голове и попыталась привстать. – И где те женщины, уже уехали?

– Кажется, дамы почувствовали вину за случившееся, и как только мы перенесли тебя в спальню, обе откланялись, – вздохнув, произнес Пласид.

– И они ничего мне не передали? – Девушка поникла, понадеявшись на благодарность за оказанные услуги.

– Нет, почему же? – замялся месье де Фредёр. – В качестве извинения мадам Пэти предложила составить ей компанию в отдыхе на лодках. Но тебе ведь нездоровится, я думал сообщить об этом ближе к вечеру.

– Да прекрасно я себя чувствую! – Хелена подскочила. – Когда и где они начинают? Отец, я очень хочу покататься на лодках!

Несколько секунд Пласид стоял в замешательстве.

– Если ты уверена, могу дать телеграмму. Они даже предлагали прислать за тобой карету.

Девушка радостно взвизгнула и захлопала в ладоши.

– Нет уж, папá, пусть обязательно за мной пришлют! Я давно не ездила в чужих экипажах. Теперь нужно будет выбрать подходящий для прогулки наряд!

– Не забудьте предупредить меня о своем выборе, мадемуазель, – сказала Люси, – нужно будет успеть подготовить платье.

Все вышли из комнаты, казавшейся теперь еще более просторной и светлой. Хелена, не сдерживая восторженной улыбки, подумала, что к ней наконец приходит жизнь, о которой она мечтала с самого детства.

Аркан XIX

Во сне Хелена вместе с уже знакомой странной женщиной стояла по щиколотку в покрытой пламенем воде. Всюду плавали чайные блюдца, бокалы и цветочные лепестки. За спинами дам полукругом возвышались четыре горящих столба, увешанных тлеющими растениями.

Дама прижимала к груди античный кувшин и улыбалась.

– Тебе предстоит встреча с пажом жезлов, моя волшебная. – Женщина подлила им под ноги огня из сосуда. – Понимаю, тебе самой эта масть ближе. Однако надеюсь, что пламя не выжжет вас обоих, хотя решение принимать тебе. Лишь об одном предостерегу: не оставляй умеренности. От трагедии тебя отделяет единственное число. Прошу, не приближайся к порогу следующего.

После этих слов дама окунула палец в кувшин и, нарисовав Хелене на лбу число 14, толкнула девушку в воду.

И сон оборвался.

* * *

По словам Пласида (сама Хелена совершенно не ориентировалась даже на небольших расстояниях от дома), путь от Мёдона до Сены должен был занять от полутора до двух часов. Хелена не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она, одетая в белое платье с длинной вишневой мантильей, с горделивым удовольствием села в карету. Казалось, что монотонная тряска длится целую вечность. Девушка старалась отвлечься от мыслей о возможном опоздании, любуясь окрестными видами. Однако за окном почти всю дорогу тянулись унылые и однообразные оливковые поля.

Надеть одно из украшенных монистами платьев Хелена не рискнула – не до конца понимая, чего окружающие ожидают от ее амплуа ясновидящей, она боялась превратить свое появление в травестию. Ранее Хелена никогда не путешествовала в экипаже одна, было непривычно ехать в глухом безмолвии, нарушаемом лишь цоканьем копыт и редким треском камней.

Девушке вспомнились дни, когда отец брал ее на могилу матери. Он становился равнодушным ко всему, что происходило вокруг. Всю дорогу до кладбища Пласид с тоской смотрел в окно, задумчиво поджимая губы, пока дочь ерзала в неудобном траурном платье. Отказаться от поездок получилось, лишь когда детские истерики переросли в холодный взрослый отказ. Уже более пяти лет месье де Фредёр совершал эти паломничества самостоятельно.

От воспоминаний неприятно заныло в груди. Хелена потерла виски, стремясь отогнать подобные мысли. Сейчас ей не придется скучать на холодной скамейке одного из старых кварталов Пасси [8]. Не нужно мерзнуть в ожидании отца, склонившегося над крестом. Иногда к Пласиду подходил высокий седовласый мужчина в цилиндре, и Лени приходилось часами слушать их тихий разговор, переполненный долгими паузами.

«Меня ждут не мертвецы, а лодки, кавалеры и реки шампанского!» – решительно уверила себя девушка в момент, когда экипаж мягко остановился.

* * *

Место, выбранное семьей Пэти, оказалось на редкость пустынным: нигде в пределах мили не было видно ни домов, ни пастбищ, и лишь на другом берегу реки виднелись шпили собора. Равнинный участок земли, окруженный каштанами, был покрыт низкой, местами вытоптанной травой. Смесь речных запахов перекрывалась ароматом жареной дичи.

Как только лакей открыл для Хелены дверцу, до нее донеслось несколько приветственных возгласов. Повернувшись, девушка увидела, что у расстеленных на траве скатертей сидело не меньше десяти человек и еще несколько детей играли поодаль. Все вокруг громко смеялись и с аппетитом ели. От этой картины у Хелены приятно защекотало в груди.

Мадам Пэти, низкая и пышная женщина с копной светлых волос, была единственной, с кем из присутствующих девушка была отчасти знакома. Дама первая поздоровалась с Хеленой.

– О, мадемуазель де Фредёр, мы вас уже заждались! Не была ли дорога слишком тяжелой? Вам понравилась присланная карета? По мнению многих, она обошлась непомерно дорого, но мы с мужем подумали, что вполне можем себе это позволить.

– Доброго дня, мадам. – Хелена невольно поморщилась от сумбурного щебета. – Благодарю, все чудесно. Просто немного устала.

– Я знаю, что вас взбодрит! Ничто не помогает от утомления так действенно, как пара бокалов хорошего вина! – Мадам Пэти прикрылась веером и перешла на заговорщический шепот. Хелене пришлось сильно нагнуться, чтобы услышать его. – Ваше гадание Джозетте произвело настоящий фурор! Ее мужу, дабы избежать скандала, пришлось подарить ей кольцо с бриллиантом. Не таким роскошным, как мой самоцвет… – Женщина потянула к собеседнице изумрудный кулон размером с яйцо. – Но все же чудесное украшение, поверьте!

– То есть она спрашивала про любовницу только ради подарка? – Хелене вспомнилось ее падение в обморок от перенапряжения. Кажется, оно того не стоило.

Мадам Пэти рассмеялась.

– Нет, ну что вы! Отныне ту женщину не примут ни в одном доме. Однако пойдемте, я представлю вас собравшимся.

Когда мадемуазель де Фредёр подвели к компании, девушка почти физически ощутила на себе множество заинтересованных взглядов. Мужчины разглядывали ее с усмешкой, на лицах дам читался почти алчный интерес или, наоборот, страх соперничества. Хелена оказалась в центре всеобщего внимания.

Она еще не успела толком всех поприветствовать, как со стороны реки донеслось несколько женских выкриков:

– Провидица! Эй, провидица, сейчас лодка отойдет, бегите к нам!

– Маменька, ну скажите ей, что мы уже отплываем!

Выражение лица мадам Пэти стало восторженным. С обещанием продолжить разговор позже она приказала одному из слуг помочь Хелене сесть в лодку.

Сердце девушки забилось быстрее: к берегу было привязано судно наподобие ладьи, украшенное цветами по линии борта. Помимо гребцов, на деревянных скамьях уже сидели несколько девушек в пестрых платьях. Две из них почти втащили Хелену за руки, после чего лодка наконец отчалила.

– Так вы и есть провидица? Приятно видеть вас в нашем кругу!

Девушка, которая обращалась к ней, немного откинулась назад. Остальные сидели, повернув колени в сторону Хелены, что делало ее негласным лидером маленького общества.

– Мое имя Камилла Пэти, рада встрече. – В знак приветствия к юной провидице потянулась рука в перчатке.

– Хелена де Фредёр, взаимно.

В облике Камиллы все говорило о том, что она относится к светскому кругу: пышное платье цвета мадженты, драгоценные серьги, ниспадающие по плечам золотисто-медовые локоны. Она дружелюбно улыбнулась Хелене, но в ее взгляде читалось легкое недоверие.

Остальные девушки были примерно одного с мадемуазель де Фредёр возраста. Сначала ей показалось странным отсутствие знакомых лиц. Но потом Хелена сообразила, что все они – дочери нуворишей, из-за чего в те дома, где она регулярно бывает, им доступа нет, несмотря на дорогие наряды.

Сам господин Пэти, на чьи деньги был организован кутеж, внезапно разбогател около семи лет назад, когда заложил все имущество и удачно купил акции одной табачной фирмы. Сейчас его семья мертвой хваткой держалась за обретенное богатство.

– К слову, провидица, а вы что же, приехали без сопровождения? – В голосе Камиллы слышалось искреннее недоумение. – Вы разве ведьма-суфражистка?

– У отца сегодня заседание, так что он бы не смог поехать со мной. А отпустил он меня из-за обещания мадам Пэти, что она будет за мной приглядывать.

Камилла рассмеялась.

– Ну, если к вам приставили маменьку, то беспокоиться не о чем. Со своей внимательностью она бы и беса при встрече не узнала! К слову, мы так наслышаны о вас, не погадаете ли нам всем? – В голосе девушки звучал шутливый вызов. – Скажите, что нас ждет на сегодняшней прогулке?

– О некоторых вещах лучше не знать заранее, – уклончиво ответила Хелена, – но советую быть осторожнее с напитками. Рискуете что‑нибудь подпалить, – добавила она наобум.

Дамы недоуменно переглянулись, но ничего не ответили.

– Хотела сказать, мадемуазель провидица, – подала голос одна девушка, – я недавно видела вашу шляпку в «Красном экране», она мне очень понравилась!

Услышав близкое сердцу название, Хелена оживилась. Поправив плоскую соломенную шляпу с лентой, она с самодовольством ответила:

– Благодарю. Сама в нее влюбилась, как только увидела. Приказала своей камеристке не возвращаться без этой шляпы, и она объездила пол-Парижа за день. – Девушка блаженно вздохнула. – Я просто без ума от «Красного экрана». Будь моя воля, все стены в поместье обклеила бы работами Ворта.

– Ах, Ворт! – Камилла всплеснула руками. – Его наряды такие очаровательные, сама теряю голову! Я уже объявила родителям, что хочу его платье на Рождество. Как же чудесно, что существуют такие интересные и пестренькие журналы, как «Красный экран»! Помню, когда открыла однажды «Моду» [9], чуть не умерла от тоски!

– Соглашусь, – мягко улыбнулась Хелена, – помню, там была какая‑то писанина Оноре… Больё [10], кажется? Я прочитала несколько строчек и так утомилась, что уснула прямо за столом. Считаю, чем больше рисунков, тем лучше. Все эти длинные скучные тексты пусть оставят для газет.

В подтверждение умной мысли девушки одобрительно закивали. Камилла вполне искренне отметила, что Хелена «оказалась очень даже миленькой», а после разговор окончательно превратился в бессмысленный щебет о платьях, лентах и кружевах. Все эти юные дамы имели общие интересы и схожий в своей узости кругозор.

Солнце еще не достигло зенита, и водная гладь искрилась золотом. В голове мадемуазель де Фредёр ощущалась приятная легкость, и спустя какое‑то время она блаженно закрыла глаза, перекинув волосы на плечо.

– Какие хорошенькие кудри, и держатся отлично! Тяжело было завить?

– Я их никогда не завиваю. – Не любившая чужих прикосновений, Хелена уклонилась от тянувшейся к ней Камиллы.

– Не верю, дайте потрогать! – Камилла потянулась к прическе мадемуазель де Фредёр.

– Не трогай, испортишь прическу! – раздался другой голос.

– Я только локон один, мне же интересно!

Остальные юные особы, оживившись, стали вертеться, некоторые даже пробовали привстать. Лодка закачалась сильнее, кто‑то из гребцов безуспешно попытался осадить девушек. Корма предательски накренилась, и Хелена почувствовала, как ткань платья скользит по сиденью. Она попыталась нащупать точку опоры. Пальцы Хелены сжались, и сердце упало куда‑то вниз – в кулаке у нее был только смятый цветок.

Уже в следующую секунду она оказалась в воде.

* * *

Хелена умывалась над гранатовой чашей, дрожь волнами бежала по телу. Посмотрела в зеркало – все старания без толку. Едва сдерживая слезы, она вновь и вновь проводила по коже ладонями.

Липкие алые пятна повсюду. Красные сгустки тянулись за пальцами и лишь сильнее пачкали лоб, нос и губы.

Едва стоя на ногах, Хелена в отчаянии посмотрела на свое отражение. Но увидела только незнакомую рогатую женщину:

– Просто ты не умеешь останавливаться, провидица.

* * *

Когда девушка очнулась, то увидела десятки размытых силуэтов у себя над головой. Подняться ей не удалось. Голова вновь сильно ударилась о землю, и Хелена закашлялась, выплевывая остатки воды.

– Мадемуазель? Мадемуазель, как вы себя чувствуете?

Хелена несколько раз моргнула, и белесое марево слегка прояснилось. Она повернулась, но уже не пыталась встать.

Над ней нависал разрумянившийся юноша с миловидным лицом и светлыми кудрями, столь же мокрыми, как и у нее самой. В руке он держал трость с позолоченной львиной мордой.

Когда их взгляды пересеклись, он смахнул с лица капли воды и улыбнулся.

– Вы очнулись? Я рад.

– Очнулась? Слава Господу, мадемуазель, вы нас перепугали до смерти! – послышался где‑то недалеко голос мадам Пэти. – Ах, какое несчастье, какой позор, вы едва не утонули по нашей вине!

– Вы слышали под водой что‑нибудь? – непринужденно спросила Камилла.

– Милли! Как ты можешь беспокоиться о таких вещах?

– Маменька, а что такого? – Блондинка склонилась над Хеленой вслед за остальными. – Извините, что случайно столкнули вас с лодки, мы ненароком. – Она вновь повернулась к матери: – И вообще, ее спас мой брат, поэтому наша семья уже искупила вину!

Камилла продолжала безостановочно говорить, но Хелена ее уже не слушала. Она все не могла отвести смущенный взгляд от незнакомого юноши. Девушке не хватало воздуха, приходилось дышать очень часто. Внезапно ей стало неудобно лежать, захотелось вскочить и убежать подальше. Но душевных сил не хватало, чтобы хотя бы зажмуриться. От осознания нелепости своего вида Хелена почувствовала едкий стыд.

Повисшее между молодыми людьми молчание стало нестерпимым. Юноша улыбнулся и подал девушке руку.

– Мое имя Эмиль Пэти, мадемуазель.

Как выяснилось позже, Эмиль, брат-близнец Камиллы, первым бросился в реку и успел перехватить де Фредёр до того, как ее потянуло на глубину. Главным предметом обсуждений сразу же стала его прекрасная подготовка к будущей военной службе. Делая упор на героизме сына, месье и мадам Пэти в разговорах обходили стороной шалость дочери. Брат с сестрой в это время беззаботно искали теплые пледы.

Хелена осталась сидеть на берегу, обхватив руками замерзшие плечи. Ранее уложенные пряди волос теперь завивались в неопрятные кольца. Мысленно девушка утешалась тем, что не наносила макияжа – она могла бы выглядеть в разы хуже.

День был бесповоротно испорчен: попытка богемного отдыха чуть не закончилась трагедией, а новую шляпку унесло в реку. Мечта оказаться в центре внимания пусть и исполнилась, но совершенно не так, как хотелось Хелене.

На ее плечи упал теплый плед.

– А я первая предложила пледы сегодня взять. Эмиль, помнишь же, как я об этом говорила? – продолжала щебетать Камилла. – Видите, провидица, по вашим стопам иду, скоро станем вдвоем будущее предсказывать! Вы уже успели познакомиться с моим братом?

– Можно и так сказать, наверное, – понуро отозвалась мадемуазель де Фредёр, закутавшись в теплую ткань.

– Только не говорите, что вы расстроились! – Светлые брови вопросительно изогнулись. – Это не испортит сегодняшнюю поездку. Сейчас обсохнете, и мы продолжим веселиться!

Рядом с Хеленой присел Эмиль, закутавшийся в точно такой же плед. Трость, которую девушка мельком увидела после пробуждения, была брошена рядом. В мокрой, липнущей к телу одежде он, вопреки нелепому положению, выглядел довольным и даже веселым.

– Полагаю, маменька тебе нашу провидицу уже представила? – снова влезла Камилла.

– Благодарю за спасение. – Голос Хелены звучал тише обычного, а взгляд она отвела в сторону. Ей правда хотелось выказать признательность. Только делать это в столь неподобающем виде ей было неловко.

– Не стоит благодарностей. Я ведь даже не смог вернуть вашу шляпу. Я пару раз нырял за ней, но…

– Но это же опасно! Как можно так рисковать из-за какой‑то шляпы?

– Я как‑то и не задумывался перед тем, как нырять. – Эмиль беззаботно повел плечами.

– Напоминает историю с тростью, – отметила Камилла, остававшаяся на ногах из страха испачкать платье. Она уточнила, обращаясь к Хелене: – Один юноша поспорил на нее, что мой брат не сможет спрыгнуть со второго этажа его имения.

– И как видите, мадемуазель, теперь эта трость всегда со мной. Ни разу еще об этом не пожалел!

Хелена повернулась к Эмилю, не до конца понимая, стоит ли восхититься храбростью или упрекнуть за бездумность. Он так же пристально посмотрел на нее, повисло молчание. Еще несколько секунд они просидели в неловкой тишине, но откуда‑то со спины раздался шум, и все трое почти одновременно повернулись в его сторону.

Вокруг накрытых скатертей царила суматоха. Дамы разбегались в стороны, путаясь в пышных юбках; мужчины, наоборот, пытались подойти ближе к источнику беспокойства.

– Что стряслось? – обратилась Хелена больше к себе, нежели к спутникам.

– Думаю, нам стоит пойти и выяснить. – Эмиль уже успел подняться и теперь подал руку Хелене. Его ладонь была прохладной, от соприкосновения с ней по коже девушки прошла легкая дрожь. – Нас в любом случае уже обыскались, так что лучше присоединиться к гостям.

Мадемуазель де Фредёр встала в отдалении от скопления людей. Без особого интереса она наблюдала, как близнецы семейства Пэти смешиваются с толпой. Пару минут спустя показалась Камилла, поманившая Хелену рукой, и та со вздохом направилась в ее сторону.

– Я все уже узнала! Месье Жаккар и месье Робер случайно подожгли скатерть! Один из них разлил коньяк, а другой уронил пепел от сигары прямо на пятно! Ах, так жаль, – продолжала щебетать она, когда к ним вновь подошел Эмиль, – это был очаровательный китайский шелк, родители отдали за него целое состояние! Я слышала, жучки, которые сплели эту скатерть, болеют [11], а она так быстро пришла в негодность.

– А я вас предупреждала.

– Что? Что вы сказали, я не расслышала?

– Я всех вас еще на лодке предупреждала, – громче повторила Хелена. – Или вы забыли мои слова о пожаре?

Пока Хелена договаривала фразу, восторженно-радостное выражение лица Камиллы блекло, а глаза стекленели. Минуту простояв в ошарашенном молчании, девушка прикрылась руками и громко выдохнула.

– Я не могу поверить! – Она повернулась к недоумевающему Эмилю. – Провидица об этом говорила, она предвидела, что скатерть загорится!

– Мадемуазель Пэти, вы что‑то сказали о пророчествах? – спросил кто‑то из рядом стоящих.

– Она предсказала, что скатерть загорится! – вопреки всем приличиям Камилла ткнула в Хелену пальцем.

– Неужели? – откликнулась какая‑то дама. – Господи, выходит, это не просто слухи!

Толпа обрастала новым, уже не встревоженным, но полным восторга и удивления шумом. Мадемуазель де Фредёр вновь ощутила на себе множество взглядов. Внезапно ее начало гложить чувство, что подобное внимание незаслуженно. Однако Хелена держала лицо. Надела на себя маску самоуверенного равнодушия, в то время как от волнения у нее за спиной дрожали руки.

«Возможно, я и не настоящая провидица, раз не управляюсь с собственной головой. Или везение с тем, чтобы угадывать значения снов, рано или поздно кончится, – думала она. – Но тогда я должна быть хорошей актрисой. Страшно будет лишиться всего этого».

Постепенно всеобщее волнение поутихло. В припыленных летних сумерках дети играли в петанк [12], дымок поднимался от жареной на вертелах дичи. Хелена вернулась в общество девушек с лодки, но теперь они обращались с ней куда почтительнее. Советы об одежде, жизни и любви, которые Хелена отмеряла им с легкой руки, слушали вдумчиво. Девушки повторяли их друг за другом, словно пытаясь найти в посредственных истинах сакральные смыслы.

Под радостные возгласы одна за другой откупоривались бутылки с шампанским, и с каждым хлопком от пробки крики становились все веселее. Мадемуазель де Фредёр постепенно брал хмель – она не слишком привыкла к спиртному, и теперь пьянела даже от вин. Несколько раз она искоса смотрела на Эмиля – тот успел окончательно обсохнуть и теперь красовался перед другими юношами, обращаясь со своей тростью, будто со шпагой. Наблюдать за ним было приятно: в откровенном ребячестве сквозила та легкость, которой сама Хелена не ощущала и в детстве. На миг их взгляды пересеклись, Эмиль задел одного из своих приятелей тростью. А потом заливисто рассмеялся, держась за живот.

Следующий день обещал быть ветреным – вдалеке затухало красное закатное солнце, и тяжелые багряные тучи сливались у горизонта.

Хелене казалось, что общее настроение отчего‑то ее не касается. Словно вокруг нее возник стеклянный барьер, который мешает ей прикоснуться к внешнему веселью.

«А если могло случиться так, что способности достались мне по ошибке? В этом ведь… в этом есть что‑то странное. – Невидящим взглядом девушка посмотрела на реку сквозь бокал с шампанским. – Страшно представить, сколько мне, возможно, придется заплатить за это».

– Провидица! О чем вы задумались? – Камилла принялась шутливо обмахивать ее своим веером.

Мадемуазель де Фредёр безрадостно усмехнулась и обвела поляну рукой.

– О том, насколько дорого все это стоит.

Камилла, слегка пошатнувшись, поднялась с травы и протянула Хелене руку.

– Допивайте шампанское и пойдемте танцевать! Все это не будет стоить и сантима, если мы не повеселимся вдоволь!

Хелена залпом осушила бокал, и уныние рухнуло на дно желудка вместе с шампанским. Бежали минуты, и от спиртного сознание мутнело все больше. Спустя месяцы она так и не смогла ясно вспомнить окончание того пикника, лишь отдельные образы: раскрасневшееся лицо Камиллы; гроздья винограда у обугленного края скатерти; руки Эмиля, в танце влекущие ее за собой.

Вечер стал одним из самых радостных событий того лета. Уже впоследствии мадемуазель де Фредёр пыталась воссоздать ощущение подобного беспечного задора, но ей это никак не удавалось.

Уже сидя в карете, Хелена, слегка протрезвевшая от ночной свежести, смотрела в пустоту напротив себя. Девушку знобило от тревоги, возникшей из-за всплывшей в памяти фразы.

«Вы слышали под водой что‑нибудь?» – Беззаботный вопрос Камиллы, от которого Хелену теперь бросило в дрожь.

Она закрылась руками, не в силах более упираться взглядом во тьму. И тихо прошептала, как если бы напротив нее кто‑то сидел:

– Я слышала, мне показалось, что там…

Со дна реки звучал чей‑то смех.

Аркан IX

Вопреки прекрасному самочувствию возле реки, лихорадка скосила Хелену на следующее же утро.

Пэти прислали к ним домой слугу, дабы тот лично объяснил месье де Фредёру вчерашнее происшествие, подчеркнув героизм их сына и исключив любую причастность дочери. Также семейство выразило готовность выслать к Хелене семейного врача и оплатить все лечение. Пласид отказался, посчитав нелепой подачку от внезапно разбогатевшей, но так и не научившейся распоряжаться деньгами семьи.

Слушая, как Эмиль вытащил его дочь из воды, месье де Фредёр испытывал смешанные чувства: как бывший военный он испытывал гордость за то, что и среди молодежи есть столь отважные и самоотверженные сыны; как отец, за чьим ребенком не досмотрели, он кипел от беззвучной ярости.

Хелена не испытывала ни обиды на Камиллу, ни благодарности к Эмилю. Ее сознание превратилось в обитый мягкой, глушащей звуки тканью коридор. Когда приехал врач, о своем самочувствии девушка говорила обрывочно и несвязно. Грань между тревожным сном и действительностью для нее вдруг стерлась.

– Мадемуазель, мне нужно посмотреть ваше горло, – объяснял пожилой врач, настойчиво проталкивая ей в рот деревянную палочку, – будьте добры не смыкать зубы.

– Я шлишком уштала падать в… эту пуштоту, – проговорила девушка с деревяшкой во рту, а потом рывком откинулась назад и звучно закашлялась. – Уберите, этому в моем рту не место!

– У нее тяжелая степень бреда из-за поднявшейся температуры, – обратился к Пласиду старик, – боюсь, у вашей дочери развивается чахотка, месье.

Лицо Пласида скривилось, будто от боли.

– Она ведь могла простыть, почему обязательно чахотка?

– Изнеженные и хрупкие натуры больше остальных подвержены этому недугу, месье. – Врач снисходительно улыбнулся. – В жизни молодых барышень слишком много душевных страстей, а организм ослаблен спертым воздухом.

Врач, месье Шаброль, погладил Хелену по взмокшему лбу. Прикосновение чужих пальцев, показавшихся холодными, вызвало тихий стон и потребность сильнее укутаться в одеяло.

Исчерченное глубокими линиями морщин лицо доктора выражало мягкое сочувствие. Но взгляд выцветших голубых глаз оставался спокойным и безучастным. Пласид это прекрасно видел и испытывал по отношению к месье Шабролю все большую неприязнь. Но выразить ее он никак не мог – в эту минуту старик оставался единственным, кто мог помочь его внезапно захворавшей дочери.

– Когда жар спадет, давайте мадемуазель переписывать ноты и чаще берите ее с собой на прогулки. – Врач говорил все с той же мягкой улыбкой и почти нараспев. – Ей нужно отказаться от чая, кофе и спиртных напитков. Три раза в день поите больную молочным супом, желательно на ослином молоке или с тертыми раковыми клешнями. – От озвученных рецептов Пласид снова скривился, но уже с отвращением. – Если же вашей дочери это не поможет, придется прибегнуть к специальным пластырям, чтобы из ее легких ушел нарыв. Думаю, удалять его через язву в ребрах нам не придется [13]. По крайней мере, я на это искренне надеюсь.

Проскрипев стулом, Шаброль встал и с жизнеутверждающим «До следующего осмотра мне вам сказать пока нечего» распрощался с хозяином дома. В коридоре застучали каблуки, раздалась просьба передать старику шляпу. Как только внизу хлопнула входная дверь, Люси, стоявшая в течение всего времени приема в углу комнаты с привычно хмурым лицом, вышла вслед за пожилым мужчиной.

Уход врача остался Пласидом почти незамеченным: его прощание прозвучало глухо, после чего все голоса и вовсе утонули в пелене.

Здоровье самого месье де Фредёра всегда было крепким под стать его телу: и в лютый мороз он не отказывался от своего каждодневного ритуала и выходил по утрам на балкон в одном халате, чтобы выкурить трубку. Даже после самых ветреных и промозглых осенних дней не чувствовал и легкого недомогания. Сейчас воспоминания о холодах ощущались какими‑то неправдоподобными и надуманными: казалось, что солнце веками испепеляло землю своим жаром и духотой, не слабея ни дня. Тем страннее было видеть, как кто‑то в такую пору смог заболеть.

При взгляде на мучимую лихорадкой дочь у Пласида сжималось сердце. Хелена была тщедушной, подобно своей матери: покойная мадам также простывала от каждого сквозняка, а потом неделями лежала в постели, с умиротворенным спокойствием принимая тяжелую участь. Возвращаться к событиям восемнадцатилетней давности было больно. Пласид чувствовал – от накатывающих воспоминаний он делает первый шаг к тому, чтобы впасть в отчаяние. Снова.

Внезапно в комнату вновь решительно вошла Люси, голова которой скрывалась за пуховым одеялом в руках. Женщина при этом раздраженно ворчала.

– Никчемный популист. – Экономка накинула на Хелену еще одно покрывало. – Все статьи из известных газетенок привел, даже я их читала!

– О чем вы? – безучастно отозвался хозяин дома.

– О том, что не нужно было вызывать лучшего столичного врача, месье, – заметила она с искренним раздражением. – Нужно было обратиться к хорошему. Даже я вам скажу, что чахоткой за вечер заболеть невозможно, а молодая госпожа ни разу за это лето даже не кашлянула.

Затем она снова вышла и вернулась с подносом – на нем стояла одинокая рюмка с искристой коричневой жидкостью. Поставив поднос на трюмо, Люси надавила Хелене на щеки и решительно влила ей в рот содержимое.

– Но нам и вправду стоит выждать, пока у мадемуазель спадет жар. Я передам на кухню, чтобы они приготовили бульон, – обратилась она к месье де Фредёру с вернувшейся холодностью. – Но, уж извините, он будет не на ослином молоке.

* * *

Хелена очнулась внезапно. Пробуждение сопровождалось резким толчком, что обычно случается после кошмаров.

Рывком скинув одеяло, девушка попыталась встать с постели, но не вышло: ломота во всем теле сделала ее медлительной и неловкой. Девушка слегка размялась, закуталась в длинный черный халат и наконец вышла из комнаты.

Залитые солнечным светом переходы коридора пустовали. Увидеть кого‑то из камеристок девушка не рассчитывала: они пользовались коридором для прислуги. Но с первого этажа также не доносилось ни звука, что было очень странно.

«Сколько же я спала? – спросила себя девушка, вяло прогуливаясь вдоль закрытых дверей. – Наверняка больше суток, но почему никто не сидел у постели? Может, я пролежала настолько долго, что все решили, будто я умерла?»

От мысли о собственной смерти Хелена поежилась: в силу юного возраста она воспринимала себя как создание вечное.

Хелена сунула голову в темный лестничный проем для слуг. Тихо, как в колодце.

– Вы наконец проснулись! – раздался визгливый голос за спиной мадемуазель де Фредёр.

Хелена резко повернулась и выдохнула. Камилла, разодетая в черный бархат, появилась пугающе внезапно.

– Камилла? Что вы здесь делаете?

– Разумеется, мы все приехали вас навестить! Никто не оставит вас наедине с невзгодами. Идемте, вас все уже ждут!

Позволяя вести себя по коридорам собственного дома, Хелена пыталась хотя бы отчасти понять, что происходит в голове у Камиллы: та явно не была обязана ехать в другую коммуну, чтобы из чистой вежливости осведомиться о ее самочувствии.

«Неужели она приехала в качестве подруги? – подумала мадемуазель де Фредёр, искоса рассматривая румяное лицо гостьи. – Какая глупость, у Камиллы подружек целый выводок. Женщины друг с другом так быстро не сходятся, наверняка она преследует какие‑то свои цели».

На первом этаже было так же тихо. Внезапно мысли девушки прервал звук голосов. Не успела Хелена распознать их владельцев, как мадемуазель Пэти едва не втолкнула ее в столовую.

– Я никогда бы не поставил на тринадцать, месье. Я люблю риск, но не лишен религиозного страха!

– Иронично слушать от игрока слова о Боге. Не интересовались, на каком кругу за грехи страдать будете?

Стоило Хелене зайти в комнату, как ее взгляд наткнулся на голубые глаза Эмиля. Юноша в черной визитке сидел прямо напротив двери, сжав руки на коленях. С растерянно-смущенным выражением лица он улыбнулся.

– Доброе утро, мадемуазель. Рад, что вы чувствуете себя лучше.

К щекам девушки резко подступил жар. Сразу вспомнилось, в каком ужасном виде Хелена предстала перед ним в первый раз, да и сейчас она выглядела не лучше.

Из обеденной убрали стол, так что визуально комната казалась пустой. По кругу было расставлено пять стульев – один из них поспешила занять Камилла, и лишь одно место осталось свободным. Хелена настороженно заняла его, придерживая створки халата.

– Мне тоже стало интересно, не успели ли вы умереть от своей болезни.

Слева от нее, закинув ногу на ногу, сидел Леонард. В сторону девушки месье Гобеле даже не смотрел.

– Что это все значит? – Хелена окидывала взглядом знакомые лица. – Как вышло, что вы все собрались здесь?

– Вас сегодня весь день удивляют простые вещи! – Камилла разлеглась на стуле, будто это по меньшей мере роскошное мягкое кресло. – Здесь те, кто о вас беспокоится! Можно сказать, мы все в одной лодке!

– Чудесный каламбур, – холодно сострил Леонард. – Ведь это вы мадемуазель де Фредёр с лодки и столкнули.

– Месье, прекратите попрекать мою сестру! Вы выставляете ее в дурном свете, я не готов мириться с подобным! – Эмиль вскочил, от внезапно накатившего возмущения его лицо раскраснелось. – Мадемуазель провидица, скажите этому господину перестать, он вас послушает! – обратился он уже к Хелене, лицо его оставалось гневливо-обиженным.

– С ваших слов я и вправду выгляжу очень неуклюжей! – Камилла, не меняя вальяжной позы, кончиками пальцев потянула брата за полу сюртука.

Проигнорировав выпад юного Пэти, Леонард повернулся к его сестре. Тон голоса оставался холодно-язвительным, будто никто и не кричал на него секундой ранее.

– А разве это не так?

– Вовсе нет, смотрите!

Камилла вскинула кисти рук и стала плавно ими вращать. Так часто танцуют цыганки. На лице гостьи читалось смешливое кокетство – она действительно либо пропустила упрек, либо не поняла его. Понаблюдав недолго за ее движениями, Леонард рассмеялся и стал хлопать ладонями, задавая ритм.

В доме все еще было слишком тихо. До безумия тихо – эхо от хлопков разносилось по всем коридорам, залитым светом и лишенным следов хоть чьего‑то присутствия. Хелена посмотрела на Эмиля, растерянно застывшего все в той же позе. С каждой секундой внутри Хелены нарастал страх.

– Почему? – прошептала она, но все проигнорировали. – Почему?! – прокричала она с надрывом. – Почему вы не сказали, что я сплю?!

И впервые за все время Хелена посмотрела направо. Потому что стульев, черт возьми, в комнате пять, и все они заняты.

Там сидел некто с черной тканью, полностью скрывающей лицо. И рогами.

– Когда же это закончится?!

Внезапно все разом хлопнули в ладоши с резко помрачневшими лицами.

И Хелена почувствовала, как по ее щекам заструились слезы.

* * *

Семейство Пэти, пусть и не в полном составе, действительно приехало справиться о состоянии больной: спустя несколько дней после злополучного пикника у поместья де Фредёр вновь остановилась карета с претензией на версальский стиль. Из двери с вензелем вышел Эмиль и подал руку сестре, которая сразу же приказала их слуге передать ей большую коробку.

Появление вышло до неуместного шумным. Камилла, поверхностно освоившая за семь лет правила поведения в высшем обществе, так и не переняла свойственных аристократкам снобизма и чопорности. Сейчас она громко подзывала всех слуг чужого поместья в стремлении найти месье де Фредёра.

Пласид в это время занимался бумагами в своем кабинете на втором этаже. Он искренне наслаждался работой, когда услышал сначала цоканье копыт, а затем – визгливые указания найти его самого. Со вздохом он прикрыл окно и вышел встречать визитеров. Все сильнее в нем поднималось чувство, что прекрасное буйство летней жизни проходит мимо него из-за бесконечных визитов и забот.

– Добрый день, месье де… – начал было Эмиль, когда Пласид вышел к ним на крыльцо.

– Мы к вашей дочери!

Из-за пышного банта на коробке Камилла не увидела, как выражение лица мужчины похолодело от ее выкрика. Никогда до того их не встречавший, месье де Фредёр сразу решил, что брат с сестрой приехали ради очередного глупого предсказания Хелены. По возможности вежливо он ответил:

– Очень прискорбно об этом говорить, но моя дочь больна, в связи с чем вынужден…

– Нам об этом хорошо известно! – снова не дослушала девушка. – Мы поэтому и приехали!

– Мое имя Эмиль Пэти, а это – моя сестра, мадемуазель Камилла, – наконец подключился к разговору юноша. Еще не успевший огрубеть голос на всех подействовал успокаивающе. – Наши родители недавно присылали лакея, но мы бы хотели сами навестить вашу дочь. А еще у Камиллы есть для мадемуазель Хелены подарок.

Плечи Пласида от этой фразы расслабились, но во взгляде все равно читалось легкое недоверие. Особенно к девушке, раздражавшей своим несдержанным поведением. Почувствовав на себе строгий взгляд, та опомнилась и сделала почтительный реверанс.

Месье де Фредёр все же смягчился и приглашающим жестом указал на дом.

– Что ж, в таком случае пройдемте для начала в мой кабинет. Отрадно будет ближе узнать друзей дочери.

«Особенно этого молодого человека», – отметил мужчина про себя, когда после разрешения войти лицо Эмиля озарила лучезарная улыбка.

* * *

Камилла, осознавшая вклад брата в то, что их все же приняли, смешливо шепнула:

– Если бы ты еще периодически не делал глупостей, цены бы тебе не было.

– Уныла жизнь без риска, – так же шепотом отозвался Эмиль, а затем бесхитростно улыбнулся.

Убранство поместья де Фредёр не отличалось помпезностью и нарочитой роскошью, к которым стремилось семейство Пэти: стены палевого цвета не украшала ручная роспись, а картины не обрамляли массивные золоченые рамки. Однако в каждой мелкой детали было заметно сдержанное величие, дороговизна исходила изнутри. В поведении хозяина дома, пусть и гостеприимном, читалось ощущение своего высокого статуса. Мужчина не пытался выглядеть аристократом, подобно месье Пэти. Он им являлся. Поняв это, брат с сестрой почувствовали себя более скованно. Эмиль тревожно осматривался, а Камилла перестала громко болтать без умолку.

– Тебе не кажется, что в этом доме есть что‑то пугающее? – вновь прошептала Камилла, проходя вслед за Пласидом по одному из затемненных коридоров. – Будто тут кто‑то умер.

– Маменька говорила, что мадам де Фредёр здесь умерла, просто очень давно.

Камилла удивленно посмотрела на брата, после чего Пласид наконец открыл перед ними дверь кабинета и пригласил присесть на небольшой диванчик с бордовой обивкой.

– Прошу меня простить за некоторый беспорядок. – Мужчина озадаченно обвел рукой стол. – Ко мне должны были приехать по рабочему вопросу.

Чувствуя все большую неловкость от общества месье де Фредёра, брат с сестрой молчали. Все то время, пока хозяин особняка давал указания одной из горничных, Эмиль жался к подлокотнику, а Камилла возилась с юбками.

– Полагаю, именно вам мне стоит выказать свою искреннюю благодарность за спасение моей дочери, месье Пэти? К счастью, случай предоставил столь превосходную возможность сделать это лично.

– Ну что вы, совсем не стоит! Любой бы на моем месте поступил так же.

В комнату вошла горничная с подносом, на котором стояли чайник, вазочка с колотым сахаром и несколько фарфоровых чашек. Водрузив его на столик, она подбежала к Пласиду и что‑то торопливо зашептала, прикрыв рот ладонью. Разобрать ее слова не удавалось, но мужчина одобрительно кивал головой и посмеивался. Наконец, отправив служанку за дверь, он вернулся к своим посетителям.

– Нет, поверьте, молодой человек, отнюдь не любой! Далеко не каждый обладает храбростью, дабы рисковать жизнью ради спасения другого человека!

– Но и со второго этажа ради пари не каждый спрыгнет, – шепнула Эмилю сестра. Затем она проговорила уже громче: – Мой брат довольно скромный, но это еще одно его достоинство.

Камилла стала деловито один за другим бросать в свою чашку кусочки сахара. Пласид добродушно усмехнулся, и ненадолго воцарилась тишина. Затем снова хлопнула дверь.

– Месье, что это за торт на колесах стоит у вас около ворот?

– О, а вот и наш посредник в конфликте поколений! Друг мой, как видите, вас опередили в нанесении визита. Только вот мои сегодняшние гости прибыли по иному поводу.

В комнату вошел Леонард с бокалом вина в руке и толстой связкой бумаг под мышкой. Он окинул молодых людей холодным, чуть ли не брезгливым взглядом. Выдавив подобие извинения и стерпев все приветственные формальности, месье Гобеле бросил документы на рабочий стол, а затем уже сам рухнул в стоящее в углу кресло.

– Как и оговаривали, я принес бумаги на землю. Надеюсь, ваше предложение их проверить все еще в силе – не хотелось бы бегать по инстанциям, пока покупка не потеряет актуальность.

– Вы собираетесь расширять свое поместье? – елейным голосом полюбопытствовала Камилла.

В ответ на ее вопрос Леонард нарочито искусственно растянул губы в подобии улыбки:

– Я серийный убийца, нужно где‑нибудь спрятать трупы. Вот сейчас куплю участок леса и закопаю их под соснами. Забот больше не будет.

Пласид гулко рассмеялся, принимаясь за изучение бумаг. Девушка обиженно раскраснелась. Внезапно Эмиль, побагровевший даже сильнее сестры, резко вскочил с дивана. Столик заскрежетал о деревянный пол, тревожно качнулся чай в чашках. Никто не успел ничего предпринять – за секунду юноша оказался перед креслом.

– В-вы бестактны и невежественны! – Голос его слегка дрожал от волнения и злости. – Я не позволю вам так обращаться с моей сестрой!

Губы поджались, и без того светлые глаза Эмиля подернулись белесой пеленой от накатившего гнева. Секунда. Еще секунда. Он успел сделать два рваных выдоха, а затем…

– Брат! Что ты делаешь?!

Леонард замер с поднятой вверх рукой. Лицо его оставалось спокойным, а взгляд – холодным и презрительным. Пальцами он сжимал над своей головой направленную на него трость.

– Месье, прошу прощения, я не понимаю, что на него нашло! – Камилла вскочила вслед за братом, не зная, к какому из троих мужчин ей подбежать. – Это просто ошибка, не принимайте это близко к сердцу!

– Не волнуйтесь. Я не собираюсь стреляться с глупым юнцом из-за его столь же глупой истерики.

– Да как вы… – начал Эмиль, но Леонард при этих словах сильнее сжал руку.

– Успокойтесь, если не хотите, чтобы вас выгнали в первый же визит, – тихо отметил месье Гобеле. – Я не воспринимаю вас как соперника в чем‑либо. На ваше же счастье.

Он притянул к себе трость и рывком отбросил ее – Эмиль от неожиданности отступил на несколько шагов.

Заметив, что обстоятельства больше не предвещают трагедии, Пласид облегченно выдохнул. Все это время он стоял, вцепившись в край стола и не понимая, как поступить. Мужчина уселся за рабочее место и попробовал отшутиться:

– И все же, Леонард, вы слишком строги к строптивости молодых лет. Неужели вы сами в эту пору не стремились к приключениям?

– Нет, я тщетно пытался не спиться.

– Друг мой, я уверен, вы недооцениваете себя! – Месье де Фредёр напряженно рассмеялся.

– Полагаю, в день нашего знакомства вы самостоятельно смогли убедиться в моей честности.

Радость быстро ушла с полного лица, а карие глаза устремились в пустоту. Леонард, наоборот, улыбнулся, и в этой тонкой линии губ было нечто надменно торжествующее. Будто месье Гобеле владел чем‑то, что недоступно всем остальным в комнате.

Все это время Камилла металась вокруг Эмиля, помогая тому взять себя в руки. Она чувствовала смущение за его резкий всплеск гнева, и потому повисшую между Леонардом и Пласидом тишину приняла на их с братом счет. Не в силах в очередной раз поправлять его манжеты и воротник, она спросила:

– Месье, так мы скоро пойдем навестить Хелену? Нам очень хочется ее увидеть!

– Да, разумеется! – Мужчина явно был рад переменить тему. – Я лично вас к ней проведу, самому хочется осведомиться об ее самочувствии.

– Я пойду с вами, нет желания сидеть здесь в одиночестве. Дела без вас все равно не сдвинутся.

Эмиль успел перехватить у сестры коробку, а Леонард забрал с собой бокал с недопитым вином. Когда они небольшой процессией покидали кабинет, Люси со стопкой постельного белья в руках метнула в сторону месье Гобеле полный неприязни взгляд.

* * *

Прикрыв веки, Хелена рассматривала потолок над кроватью. Она уже оставила попытки отслеживать вереницу неясных пробуждений и внезапных провалов в сон. Мозг ощущался тяжелым и горячим; в уголках сухих губ скопилась слюна. Сейчас она могла бы чувствовать себя особенно некрасивой: волосы лоснились от корней и почти до висков, а от пота к телу липла сорочка. Но девушка об этом не думала, ей тяжело удавалось собирать мысли воедино. Она смотрела на молочного цвета потолок и представляла, как вся эта сливочная патока течет ей прямо на лоб.

– Сюрприз! Провидица, мы к вам в гости!

Камилла влетела в спальню вперед месье де Фредёра и едва не подбежала к постели больной. Не обращая внимания на болезненный вид, она звонко чмокнула Хелену в щеку и стала жестами поторапливать брата.

– Смотрите, что мы вам привезли! – Отбросив крышку, она достала из коробки плоскую шляпку, украшенную цветами. – В мастерской только одна такая оставалась, да и объездить ради нее пришлось пол-Франции. Правда, чудесненькая?

Но Хелена смотрела на подарок невидящим взглядом и молчала. Отголоском сознания она понимала, что ее приехали навестить, но в голове было слишком туманно для радости. Гостья еще несколько раз покрутила шляпу, а потом разочарованно скривилась.

– Провидица, если вздумаете умирать, передарите эту шляпу обратно мне! Я сама очень бы хотела себе такую, но решила вас порадовать.

– У нее уже несколько дней не спадает жар, мадемуазель Пэти, – тактично отозвалась Люси. По просьбе Леонарда ее уже успели отправить за новой бутылкой вина. – Она сейчас вряд ли сможет искренне порадоваться подарку.

Эмиль внимательнее всмотрелся в лицо девушки, будто в надежде, что на нем появятся еще более явные следы болезни. Но их не было. Юноша аккуратно убрал приставшую к ее лбу прядь, и пальцами ощутил, насколько тот горячий.

От прикосновения Хелена перевела взгляд на гостя, в глазах у нее промелькнуло блеклое подобие испуга.

– Почему… оно у вас за спиной, это черное? – тихо спросила она и постаралась отодвинуться.

– Мадемуазель, кажется, бредит: ей уже сущности видятся, – заметил Леонард, который сидел у трюмо и листал один из журналов.

При виде знакомой обложки Камилла просияла и вновь потянулась к коробке с возгласом:

– Тогда я знаю, как скрасить ее болезнь!

Со свежим, еще пахнущим краской выпуском «Красного экрана» она уселась в изголовье кровати и, тихо прокашлявшись, начала читать вслух.

Мадемуазель де Фредёр не совсем помнила события того дня – уж слишком плохо себя чувствовала. При иных обстоятельствах он вполне мог бы стать для нее одним из самых теплых за все лето.

Пласид мерил комнату широким беспокойным шагом и время от времени задерживал взгляд на дочери:

«Не был ли прав доктор, точно ли у нее нет чахотки? Не потеряю ли я еще одного члена моей семьи?»

Камилла старалась читать звучно и выразительно. Она показывала фотографии и рисунки в упрямом стремлении вызвать у больной интерес. Опершись руками о спинку кровати, над головой Хелены нависал Эмиль. С любопытством он рассматривал ставшее неестественно бледным лицо и сравнивал его с цветом хмельного румянца, который видел на тех щеках ранее. В какой‑то момент ее глаза начали слезиться в попытке посмотреть на молодого человека. Тот расторопно промокнул капли шелковым платком, но девушка заботливого жеста будто и не заметила.

Только вот слезы текли по ее лицу не от простуды. Хелена тихо плакала, потому что для нее в воздухе повисло что‑то зловещее.

Аркан VIII

Об одном диалоге, произошедшем во время недолгого визита к мадемуазель де Фредёр, ни она сама, ни ее отец так и не узнали. Да и вряд ли кто‑то поверил бы, что эти люди способны общаться между собой по-человечески.

Эмиль, оставив с Хеленой сестру, извинился и выбежал в сад. Пусть гневная краснота уже спала с лица, внутри продолжало клокотать раздражение. У юноши были определенные проблемы с эмоциями. И он готов был бы принести извинения за свое поведение, как это случалось обычно. Но при других обстоятельствах.

Чуть дрожащими пальцами он достал из внутреннего кармана сигареты отцовской марки. Сломав три спички, с четвертой попытки молодой человек наконец закурил.

Сложно сказать, попробовал бы Эмиль табак, не будь его отец промышленником с заводами по производству сигарет. Но при сложившейся ситуации юноша считал курение дополнением к свалившемуся на их семью богатству. Частью роли будущего наследника отцовского дела, которую он старательно отыгрывал. Ведь в конечном итоге Эмиль унаследует это дело со временем, а некурящего производителя сигарет никто всерьез воспринимать бы не стал.

Он затягивался торопливо и рвано, будто на скорость. Дым едким облаком клубился в горле. От недостатка кислорода в голове быстро стало мутнеть, и Эмиль закашлялся.

– Вы где так паршиво курить научились? Такими затяжками себя можно только наказывать.

– Найдите другое место для высказывания колкостей, – отдышавшись, заявил юноша.

– Какая грубость. Между прочим, вы меня пытались покалечить, жертва здесь я.

Леонард, язвительный тон которого Эмиль и в гробу теперь бы узнал, стоял на расстоянии шагов четырех. Проигнорировав слова юного Пэти, он подошел и расслабленно встал рядом – до молодого человека донеслись запахи крепкого одеколона и винных паров.

– И часто вы лезете топиться ради незнакомых девушек?

«Часто», – пронеслось у Эмиля в голове, но вслух он ответил:

– Вас это не касается.

– Конечно, на что я только надеялся.

Из черного сюртука возник резной футляр для сигар, и, подобно собеседнику, Леонард закурил.

Над их головами щебетали садовые птицы. Раньше, когда семья Пэти еще жила в Альмон-ле-Жюни [14], Эмиль часто видел среди листвы аккуратные головки пеночек, поползней и дроздов. В этом городе они будто бы растворились, остался лишь звук.

Юноша редко задумывался, изменилось ли в нем с тех пор что‑нибудь, помимо нового костюма и кожаных туфель, – на это просто не осталось времени. Однако стоя под раскидистым деревом, он неосознанно чувствовал себя лишним, выбивающимся из общей картины пятном. В детстве такого не было.

– Знаете, ни в жизнь не поверю, что вы без подтекста приехали к девице после дня знакомства. Вам это нужно лишь для того, чтобы позднее залезть в кошелек к ее отцу.

– У моей семьи достаточно средств, чтобы по крайней мере не ходить в поношенном цилиндре. А приехали мы проведать ее из чувства долга!

Леонард усмехнулся.

– И часто вы наживали семье проблемы из-за своего «чувства долга», о благородный ребенок?

– Послушайте… – Эмиль подошел к месье Гобеле вплотную. Юноша чувствовал, что вот-вот сорвется. – Сейчас месье де Фредёра поблизости нет, а моего желания вас ударить не убавилось!

– Ну, тогда попробуйте отходить меня тростью. Я же вижу, вам не терпится. – Мужчина сжал сигару двумя пальцами и выдохнул Эмилю в лицо облако густого дыма. – У вас потом будут проблемы, не у меня.

Схватившись было за чужую рубашку, Эмиль недолго подержал ткань в руке. Рывком он оттолкнул оппонента, а сам отвернулся. По трости уже стекали капельки его пота, а сердце оглушительно колотилось. И все же нужно было сдержаться. Молодой человек понимал, что усилие над собой не будет напрасным. Нужно решать свои проблемы по-взрослому.

– Вам больше пошла бы фамилия «Gober» [15], месье. Своей вы не соответствуете, – процедил Эмиль сквозь зубы. – я бы хотел видеть вас как можно реже. Не знаю, кто вы и что вам здесь нужно, но уверен, что этой семье вы принесете одни беды… Мне кажется, вы ужасный человек, месье Гобеле.

Юноша умолк и поджал губы. Под конец небольшого монолога голос стал дрожать, от волнения в груди закончился воздух. Но он хотел хоть как‑нибудь выказать неприязнь, иначе сам себя бы счел трусом. Выпрямившись, молодой человек ровным, почти прогулочным шагом направился в сторону дома.

– Какие остроты! Очень похвальная игра слов для юнца, который рос в поле. – Эмиль напрягся всем телом, чтобы не развернуться и не влезть в потасовку. – Но признаю, в отличие от этой новоиспеченной гадалки, вам не занимать проницательности.

Между ветками что‑то пошевелилось, но Эмиль перестал видеть мир вокруг себя в стремлении поскорее убраться от мужчины в черном. Единственное, что занимало его внимание – шипящий смех за спиной.

* * *

Когда Хелена спустя неделю пошла на поправку, от мадам Пэти вновь пришло письмо. Дама предлагала их семьям увидеться в воскресенье на площади Согласия, сходить в ресторан и просто дать детям возможность пообщаться. Вероятно, она предчувствовала отказ месье де Фредёра в случае, если вновь предложит отдых на природе.

Перечитав дочери содержимое письма, Пласид посмотрел на нее с вопросительным ожиданием. Семья нуворишей явно не была обществом, которого мужчина жаждал; в его мнении о брате с сестрой тоже сохранились противоречия. Но именно Хелене он предоставил право решать.

В некотором смысле ее слова должны были показать реальное отношение к этой семье: приняла ли Хелена желтоволосую взбалмошную девицу в качестве своей подруги и присматривается ли она к ее брату настолько, что этим же стоит заняться и ее отцу. Но девушка этой тонкости не почувствовала – несмотря на постепенное выздоровление, чужие слова она все еще воспринимала с трудом.

Сидя у себя в постели, она вяло пожала плечами и ответила без особого интереса:

– Мне бы не помешал свежий воздух, я давно не была в городе. А важно ли, с кем гулять? А еще… – Несколько секунд она смотрела в стену. – Профитролей так хочется.

– Что ж, в таком случае я напишу об этом мадам Пэти. Полагаю, ей будет приятно удостовериться, что общество их семьи тебе не претит. – Мужчина выглядел утомленным, но сложно было понять, сказалась ли на нем болезнь дочери, работа или необходимость проводить выходной с неинтересными ему людьми. – Набирайся сил, дорогая, у тебя есть еще два дня до встречи.

Как только за отцом закрылась дверь, Хелена аккуратно встала с постели и подошла к зеркалу: она потеряла в весе, а цвет лица теперь имел много общего с мякотью вяленой рыбы.

Впервые за долгое время внешний вид интересовал ее не только как повод унизить себя – Хелена оттягивала кожу на щеках с чисто практическим интересом. Успеет ли она привести себя в порядок за столь короткое время?

Реакция Камиллы не слишком заботила мадемуазель де Фредёр, ровно как и перспектива провести с ней воскресенье. Безусловно, девушка была милой, да и вкусы у них схожи. Но ее персона была интересна Хелене только в качестве компаньонки для совместного отдыха. А вот с Эмилем ситуация обстояла иначе. Молодой человек – симпатичный и очень вежливый. Его уклончивость в разговорах лишь добавляла почвы для приятных фантазий о загадочном прошлом и хорошо скрываемой сердечной боли. Чем поверхностнее человеческое нутро, тем проще мысленно создавать вокруг него новый образ.

«Еще ни разу я при нем хорошо не выглядела… Проклятье! Меня будто недавно похоронили!»

Рывком выдвинув один из ящиков комода, девушка извлекла оттуда баночку красной помады. Она досталась ей от одной из подруг, а та, в свою очередь, выпросила несколько штук у какой‑то актрисы. Приукрашивать природную красоту было не принято, косметикой пользовались тайком. Хелена не разделяла рьяного стремления к естественности, но помаду до текущего дня не трогала. Еще недавно она полагала, что лиса умрет в собственной шкуре [16], и ее это в общем‑то устраивало.

А теперь она зачерпнула вязкую алую пасту с запахом яблока и мазком положила на губы[17]. Когда девушка вновь посмотрелась в зеркало, на нее смотрело заметно посвежевшее, но отчего‑то незнакомое лицо.

* * *

– Провидица! Провидица, ну обернитесь же! За вашей спиной!

Хелена стояла под руку с Пласидом возле Луксорского обелиска [18] и тщетно крутила головой по сторонам. Вокруг пестрели парадные костюмы и платья сотен людей, в воздухе смешивался дамский парфюм; звенело от цоканья копыт и шума голосов. Иногда у мадемуазель де Фредёр начинала кружиться голова, и тогда она налегала отцу на плечо.

– Обернитесь же вы наконец, мы здесь!

Источник звука был найден – Камилла махала им поднятым вверх веером на расстоянии где‑то в пол-ярда. Поодаль стоял Эмиль вместе с их родителями. Стоило девушкам пересечься взглядами, как Камилла едва не побежала навстречу.

«Милли, душенька, больше сдержанности!» – крикнула мадам Пэти в сторону дочери, когда та уже целовала Хелене щеки. Жест вызвал у всех неловкость, так что представители старшего поколения поспешили начать знакомство. Для мадемуазель де Фредёр это стало возможностью лучше их рассмотреть, – во время пикника ее мысли занимали совершенно иные вещи.

Жислен Пэти – мужчина лет сорока с беспокойным взглядом, который он не мог долго задерживать на одном предмете. Он выглядел особенно сухопарым на фоне Пласида, который был крепче и выше почти на голову. Месье Пэти носил пышные, но грустно опущенные усы, отливающие рыжим, а веснушки на его щеках напоминали вкрапления ржавчины.

Его жена, Аглае, была, как всегда, дорого разодета. Из-за тугого корсета вкупе с большой грудью и пышными бедрами, которые Камилле посчастливилось унаследовать, фигура мадам Пэти напоминала цифру восемь.

Мужчины обменялись рукопожатиями, после чего месье Пэти обернулся к обелиску и заметил:

– Сейчас мы могли бы стоять на Площади Революции, и тогда ничего этого не было бы.

– Полностью солидарен с вами, месье! Будь мы наказаны тем, чтобы родиться несколькими десятилетиями ранее, наш взор радовала бы лишь стоящая здесь гильотина…[19] – Пласид покачал головой собственным мыслям. – Да уж, об ужасах этого времени можно слагать романы…

И разговор пошел – подобно неторопливому прогулочному шагу, коим двигалась их небольшая компания. Вместе с близнецами семейства Пэти Хелена слегка отстала от взрослых.

– Удивительно, как наши родители быстро поладили!

– Ничего удивительного. – Хелена прикрылась веером и наклонилась к Камилле. – Ваш отец мог бы полчаса говорить «Наполеон – молодец» с разной интонацией, а моему было бы так же интересно слушать.

Девушки захихикали. Проходя мимо фонтана, мадемуазель Пэти отвлеклась на одну из фигур тритонов у основания и продолжила уже более мечтательно:

– Но время и правда очень быстрое! Кажется, совсем недавно я проходила мимо этого фонтана, когда он был усыпан снегом. Каждым летом мне так тяжело поверить, что в мире случается зима.

– Я об этом никогда не задумывалась. – Мадемуазель де Фредёр также прошлась взглядом по бронзовому торсу статуи. – Сейчас в календаре меня интересует только мой день рождения.

– Ох, а когда? Если вы будете устраивать бал, то нас с братом пригласите? Это было бы так чудесненько, я была бы очень рада! – Внезапно засуетившись, девушка сняла с руки перчатку и хлестнула ей по руке Эмиля. – Брат! Перестань идти с зашитым ртом, ты постоянно путаешь разговоры, где лучше молчать и где нужно говорить!

Уже довольно привычно Эмиль изобразил на лице извиняющуюся неловкость и усмехнулся. Минуя взглядом сестру, он посмотрел на профиль Хелены.

– Дни летят очень быстро. Вам совсем недавно нездоровилось, а сегодня на щеках уже свежий румянец, это ведь чудесно.

Хелена горделиво приосанилась, но ничего не сказала. Комплимент вызвал в животе легкий приятный спазм, будто ее лицо вовсе не было покрыто слоем растертой помады.

Подобно большинству людей на площади, две семьи не столько шли, сколько плыли вместе с толпой, как по течению равнинной реки. Медленный шаг и постоянные остановки с целью похвалить ажурную лепнину, которую сотню раз уже видели ранее, – все это дало мадемуазель де Фредёр время для размышлений.

Отношение к Камилле она вновь оставила для себя за скобками, ведь оно никак не влияло на форму общения. От Хелены в любом случае требовались лишь вежливость и толика дружелюбия. Но если же девушка влюблена в Эмиля, то должна выражать свою симпатию внешне, давая понять свои чувства как самому юноше, так и в свете.

«Только не могу понять, влюблена ли я в него? – подумалось Хелене, пока она тщательно всматривалась в веснушки на переносице молодого человека. Его улыбка и ямочки на щеках все еще вызывали приятный трепет где‑то внизу живота. Но теперь, в будничной обстановке, не припыленной романтическим флером спасения, девушку не бросало в жар от одного его присутствия. – Думаю, да… С таким началом у нас вполне могла бы получиться красивая история любви, которую бы обсуждало полгорода».

Кокетливо заправив прядь за ухо, Хелена ответила:

– Думаю, так сказывается на мне приятное общество.

Разговор родителей о бесчинствах революционеров наконец сменил русло.

– Позвольте спросить, не сложно ли вам управляться сразу с двумя детьми? Полагаю, что их воспитание требовало немало времени.

– Близнецы всегда хлопотные, особенно пока они еще дети. – Аглае рассмеялась, и ее монументальная прическа угрожающе затряслась. – Но Милу и Милли еще и сами по себе довольно шумные! И все же, знаете, возиться со своими малышами очень чудесно, хотя временами и непросто.

– Кто здесь шумный, маменька? – Камилла нахмурилась и обиженно выпятила нижнюю губу. – Между прочим, я совсем не доставляю никаких проблем, в отличие от…

Внезапно Эмиль споткнулся и выронил трость. Остальные Пэти обернулись на шум почти разом; Камилла вздрогнула, а Жислен смерил сына ледяным взглядом. Напряжение прошло как неожиданно вспыхнувшая и так же быстро потухшая искра. Юноша извинился, и компания двинулась в прежнем ритме.

У мадемуазель де Фредёр едва не вырвался вопрос, что произошло между членами семьи, но она осмотрительно закусила губу.

– А вот мы и на месте! – с напряжением в голосе воскликнул месье Пэти и махнул рукой в сторону вывески ресторана «Гранд Вефур» [20].

Ожидать от двух этих семей выбора менее помпезного ресторана было бы странно. Из-за обилия росписи и золотых панелей на стенах помещение напоминало ларец или музыкальную табакерку, в которой даже шестерни были покрыты тонким сусальным слоем.

Беленые колонны украшали рисунки умиротворенного вида женщин, на головах которых стояли огромные подносы с фруктами. Мельком Хелена взглянула на одну из них и сразу же отвернулась – изящные тела напоминали античных богинь и били по ее самолюбию.

Довольно скоро мадемуазель де Фредёр заметила, что все в семействе Пэти чувствуют себя неуютно. Жислен постоянно то промокал платком лоб, то мял ткань в ладонях. Покрасневший Эмиль сидел, потупившись. Камилла постоянно ерзала на своем стуле. Аглае громко восторгалась названием каждого блюда.

Первое время девушке не удавалось взять в толк причину подобной скованности – по нажитому состоянию Пэти явно не уступали капиталу ее отца. Лишь потом она поняла, что в корне проблемы была разница происхождения.

Хелена никогда особо не увлекалась историей своей семьи и мало расспрашивала отца о его родственниках (не говоря о линии матери, с которой Хелене вообще не хотелось иметь ничего общего). Но она точно знала, что ее прадед носил титул барона. От него Пласиду перешла самая заметная реликвия – запечатленная на сотнях бумаг частица «де», ценившаяся больше денег и драгоценностей. Статус шевалье [21] помогал отцу Хелены при обучении в университете, в продвижении по службе, добавлял авторитета среди коллег и клиентов. А сейчас внушал робость сидящей рядом семье.

В манере держаться Камилла невероятно походила на свою мать. На пикнике они не так часто находились рядом, в связи с чем Хелена не заметила сходства. Теперь же перед ней сидели две дамы, которые, улыбаясь, одинаково морщили нос, а в размышлении над вопросами закатывали глаза и приоткрывали губы. Но у дочери в качестве козыря была молодость, из-за которой провинциальность ее была не столь заметна.

«Наверняка уже половина присутствующих косится в их сторону», – невольно отметила про себя Хелена, когда мадемуазель Пэти в очередной раз принялась заливисто смеяться над шуткой своего отца.

Мадемуазель де Фредёр незаметно повернула голову в сторону зала, и ее щеки опалило завистливым жаром. На Камиллу действительно посматривали несколько юношей, и на их лицах читалось не осуждение, а граничащий с наглостью интерес.

Когда Камилла смеялась, грудь в ее декольте тряслась, словно спелые персики на дереве, а высокий голос звучал мелодично и звонко. Осознание, что на фоне новоиспеченной подруги Хелена всегда будет выглядеть более тускло, накатило со слезным комом в горле. Ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов и переключить внимание на пирожные.

– Вы уже бывали здесь? – нарочито вяло спросила мадемуазель де Фредёр.

– Да, несколько раз! Помню, в детстве я часто проходила мимо этого здания и думала, как бы я хотела оказаться внутри! У вас никогда не возникало подобных мыслей?

– Нет, я здесь обедаю начиная лет с пяти. Контора моего отца находится неподалеку.

Камилла сразу сникла. На ее лице замерла улыбка, но теперь она была виноватой, натянутой. Увы, подобная колкость – единственная месть, которую можно было позволить себе в этой ситуации. Как только Хелена поняла, что у нее получилось задеть чувства Камиллы, она мягко ей улыбнулась и добродушно добавила:

– Но ваша история показывает, что мечты все же сбываются.

Говорили по большей части родители. Несколько раз мадемуазель де Фредёр поглядывала в сторону Эмиля, но тот весь вечер сидел с печально склоненной головой. Ощущение, что день проходит совершенно без пользы, не покидало девушку.

– Эмиль! Какими судьбами?

Окрик раздался со стороны дальнего столика. Несколько молодых людей махали юному Пэти и жестами звали к себе. Один из них встал со стула, и в глаза Хелены сразу бросился алый цвет его брюк. Она не разбиралась в отличиях формы разных войск, однако мундиры и высокие сапоги даже ей говорили о принадлежности к армии.

Возник вопрос, как солдаты могли оказаться в столь дорогом заведении. Хелена взглянула в глубь залы: на их столике – самая дешевая закуска из имеющейся в меню и несколько кружек пива. Одними только напитками служащие создавали внутри роскошного ресторана дешевый кабак.

– Неужто вы теперь чураетесь нашего общества? Даже не поздороваетесь?

На лице Эмиля – безысходность попавшего в западню животного. Он несколько секунд нерешительно кусал губы, впиваясь пальцами в скатерть. Затем резко выпрямился. Извинившись перед своими спутниками, юноша почти бегом устремился к дальнему столику; солдаты встретили его одобрительным улюлюканьем.

– Разве Эмиль когда‑нибудь служил? – не сдержалась Хелена, продолжая откровенно рассматривать группу мужчин в форме.

– Нет, Милу ведь только девятнадцать… – отозвалась Аглае, устремившая взгляд в ту же сторону.

– Однако если он собирается это сделать, то совершит поистине мужской поступок, – заметил Пласид, который все это время элегантно разделывался с перепелом. – Я никогда не поддерживал этой несуразной возможности выкупа [22], должен признаться. Прошлый год наглядно показал, насколько пруссы обошли весь континент в организации военной системы. Я убежден, что в случае конфликта с ними все эти денежные подачки покажут свою несостоятельность разгромом наших войск.

– Возможность отправлять кого‑то вместо себя на службу не лучше [23], – сказал Жислен и сделал большой глоток вина из бокала. – Я по молодости так служил за одного человека и знавал тех, кто делал так по несколько раз. Если эти ваши пруссы на нас нападут, выяснится, что армия на деле раза в два или три меньше.

Месье де Фредёр с жаром закивал головой. Возможность поговорить на близкую тему заметно оживила его, и мужчина быстро переключил внимание на общегосударственные проблемы. Хелена не прониклась его энтузиазмом и постоянно крутилась. Расписной потолок, кривое отражение на поверхности клоша, золоченые вензеля. Потом взгляд вновь упал на столик солдат. За которым ни военных, ни Эмиля уже не было.

«Куда они исчезли? Уйти из ресторана незамеченной столь шумная компания не могла».

Девушка осмотрела членов семейства Пэти, но, к ее изумлению, никто пропажи юноши пока не заметил. Камилла, завесившись кудрявыми волосами, ковырялась в тарелке, а ее мать с сонливой нежностью наблюдала за мужем – тот рассказывал историю из своей фронтовой жизни.

От ощущения предстоящего скандала волнение охватывало мадемуазель де Фредёр все сильнее. Вот-вот Эмиля хватятся, и тогда все вокруг наполнится суетой. Вероятнее всего, молодой человек попадет в неприятности. Если он будет подавлен, она утешит его, но это все после. Сейчас она всем своим существом жаждала, чтобы случилось хоть что‑то захватывающее. Хелене было чертовски скучно.

«Казалось, если теперь ничего не произойдет, она пойдет и удавится».

Но время шло, а отсутствие Эмиля не замечали.

– Власти уже давно знают об этой проблеме и решают ее, могу говорить об этом наверняка, – продолжал Пласид. – Я слышал, Ньель [24] по распоряжению Наполеона уже разрабатывает новый закон, однако мы все знаем о прискорбной неповоротливости законодательного процесса…

«Когда же все они умолкнут».

Не выдержав, Хелена встала с места и извинилась за необходимость отойти.

– Ох, дорогая, у тебя все в порядке?

Сердито девушка опустила взгляд на юбку, будто необходимость отойти вызвали женские проблемы. Пласид заметно смутился и вернулся к разговору уже не столь патетично.

Лавируя среди гостей и официантов, Хелена устремилась в затемненный коридор. Отражаясь от позолоченных стен, свет становился болезненно ярким и слепил глаза, поэтому смотреть приходилось преимущественно под ноги. Но Хелену захлестывало приятное предвкушение, и оттого огромный зал она преодолела за считаные мгновения.

Шагнув в темноту, она несколько раз моргнула, дабы быстрее с ней свыкнуться. Десятки плотных, достающих до пола штор уходили в глубь коридора и постепенно растворялись в густом мраке. За тканью размещались кабинки для влюбленных или иных гостей, не желавших находиться среди незнакомцев в главной зале. Отовсюду доносились приглушенные голоса, смех, отдельные восклицания. Голоса Эмиля среди них слышно не было.

Мадемуазель де Фредёр стала двигаться медленнее. Задумчиво поворачиваясь то к одной, то к другой занавеси, она надеялась неведомым ей самой способом вычислить местонахождение юного Пэти.

Девушка не знала, почему ей так хотелось найти Эмиля самостоятельно. Мысленно она пыталась связать это с влюбленностью и потребностью побыть с ним наедине. Получить нерешительный комплимент, увидеть, как румянец расходится пятнами по его лицу.

Но, в сущности, она надеялась, что вместе с обнаружением молодого человека произойдёт нечто, что сможет быстро ее взбодрить. Оттого, что он ушел вместе с группой солдат, в голове появлялось все больше предположений.

«Может, они уже перерезали друг друга? Найду нужную кабинку по кровавой луже… Об этом могли бы даже написать в газете, а меня бы расспрашивали, как главного свидетеля». – Мысленно смакуя подобный сценарий, Хелена дошла до тупика. Дальше столиков быть не могло.

– Мадемуазель! Мадемуазель, как вы здесь очутились?

Эмиль, взмыленный, но без следов ножевых ранений, возник у нее за спиной. Умерив свой пыл, Хелена приняла застенчиво‑томную позу.

– Вы так внезапно пропали, я начала беспокоиться. Мне очень хотелось вас увидеть и убедиться, что вы в порядке.

– Меня уже хватились?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет, поэтому я и старалась вас найти. Но скоро все заметят ваше отсутствие, лучше вернуться.

– Я не хочу возвращаться. – Эмиль оперся о стену и понурил голову. – Не хочу чувствовать вину только за то, что сижу со всеми за одним столом.

«Значит, скандал все же будет», – подумала девушка. Промолчав, она прижалась к стене рядом с Эмилем. С заметным внутренним усилием юноша продолжил.

– У вас никогда не было ощущения, что вы перестали жить по-настоящему? Будто абсолютно каждый день проходит впустую, и таких дней сотни?

– Нет, не приходилось, – ответила Хелена довольно искренне.

Они не смотрели друг на друга. Девушка, щурясь, наблюдала за тенями официантов, которые мелькали в освещенном конце коридора. Эмиль сжимал трость и рассматривал носки своих лаковых туфель.

– Пока мы не переехали в город, у меня такого не было. Я чувствовал себя на своем месте, и во всем был какой‑то смысл, а сейчас… – Он тихо выдохнул. – Мне кажется, что я живу, только когда делаю что‑то безрассудное и рисковое! Несколько секунд, которые потом просто… просто тонут в однообразии, и меня это душит!

Хелена продолжала молча всматриваться в коридор. Компания молодого человека все еще была довольно приятна, только вот томление в груди куда‑то ушло. Эмиль не улыбался, не оказывал никаких знаков внимания, его мысли и эмоции были направлены не на Хелену, а на самого себя. Все обаяние и привлекательность оттого затухали. Беспокойство юноши, столь очевидная жажда поддержки теперь разбивались о скалы ее равнодушия. Она действительно не могла проникнуться его отчаянием. Еще никогда она не ощущала себя столь черствой и безразличной – возможно, потому как ни разу еще у нее никто не искал сочувствия. От холодного вида девушки Эмиль переживал лишь сильнее.

– Извините, что рассказываю вам все это. – Он прикусил губу и ненадолго умолк, будто собираясь с мыслями. – Никто из семьи меня точно не поймет, а вы ведь такая проницательная и чуткая!

С этими словами молодой человек нерешительно взял Хелену за руку. Его ладонь была влажной и теплой, а пальцы с волнением проходились то по ее ладони, то по запястью.

– Я совершенно не понимаю, что мне делать со своей жизнью. – Постепенно его голос опускался до шепота. – Мне нужно исправиться ради своих близких, но временами я готов совершить любое безрассудство ради секундной радости.

– Не понимаю, зачем тогда вам жертвовать этой радостью ради кого бы то ни было, – все так же спокойно ответила девушка.

Юноша невесело усмехнулся и чуть сильнее сжал ее руку.

– Провидица, вы можете назвать какое‑нибудь число от нуля до тридцати семи?

– Тринадцать.

– Это очень нехорошее число. – Тут Хелена почувствовала, как чужие губы с нежностью проходятся по костяшкам ее пальцев. На секунду в ней все вновь всколыхнулось. – Умоляю вас, выберите любое другое.

– Тогда оно будет уже не любым. И мне, наоборот, оно очень нравится, я не хочу ничего менять.

Она выхватила у Эмиля руку. Юноша, не ожидавший таких действий с ее стороны, так и остался стоять, чуть склонившись. Уже направляясь обратно в сторону главной залы, Хелена бросила через плечо:

– В жизни все решено судьбой задолго до нашего рождения. И зачем переживать о том, как мы поступаем, если на деле ничего не изменится? От нас ничего не зависит, так пусть и ответственность берет на себя кто‑то другой.

И она решительно направилась к столику, оставив Эмиля, закрывшего руками лицо, в одиночестве.

* * *

Выскользнув в главную залу, Хелена некоторое время металась по павильону вместе с большими компаниями. Это позволило подойти к столику со стороны, противоположной коридору с кабинками. Пласид уже искал ее взглядом, развернувшись на стуле по направлению к дамским уборным.

– Извините, что заставила ждать, но в толпе я потеряла наш столик.

– Ох, дорогая! – От неожиданности месье де Фредёр слегка подскочил. – Мы тебя уже обыскались, ты точно не испытываешь недомогания?

– Нет, все в порядке. – Хелена с несвойственным ей аппетитом принялась за оставленное пирожное.

– К сожалению, мы обыскались не только вас, мадемуазель, – аккуратно заметил Жислен. – Скажите, вы не встретили нашего сына? Минут десять не можем понять, куда он мог исчезнуть.

– К сожалению, нет. Но было бы странно встретить его в дамской уборной. Может, просто вышел выкурить трубку со своими знакомыми?

Члены семейства Пэти переглянулись с читаемым беспокойством. Хелена понимала, что за опасения их охватили.

«Вот-вот произойдёт что‑то захватывающее!» – От мысли об этом в груди девушки поселилось приятное волнение. Прямо как тогда, на берегу реки.

– Скажите, откуда у Эмиля столько храбрости? Я не перестаю думать о том, как он меня спас в день нашего знакомства.

Вновь пауза. Еще более неловкая, подчеркивающая угловатость повисшего над столиком напряжения.

«А ведь теперь, привлекая к себе столько внимания, ты действительно мне интересен».

Наконец Камилла нашла в себе силы выдавить уклончивый ответ, но в сторону мадемуазель де Фредёр она не смотрела.

– Наверное, дело в его жажде приключений.

– Стремление к подвигам свойственно многим юношам, – подхватил разговор ни о чем не подозревающий месье де Фредёр, – но оно может стать бóльшим благом, если направить его в нужное рус…

Договорить Пласиду не дал внезапно обрушившийся на ресторан гул мужских голосов. Радостный басовитый рев заставил всех посетителей испуганно вздрогнуть и засуетиться в поисках источника шума.

Он доносился из глубины того самого коридора.

Хелена тихо хмыкнула. С любопытством она осмотрела поочередно всех оставшихся за столом: недоумевающий отец, замерший со вскинутой во время разговора рукой; Жислен – тот старался выглядеть спокойным, но на лице его сразу отразилась тревога; Аглае, распахнувшая в испуге глаза и казавшаяся оттого еще более круглой; Камилла, поджавшая дрожащие губы, будто готовая вот-вот сорваться. Камилла резко вскочила со стула и, подхватив пышные юбки, побежала к кабинкам. Ее родители, извинившись, последовали за ней. Постепенно все больше людей подтягивались к источнику возгласов, из-за чего в коридоре образовалась небольшая толпа.

– Полагаю, нам не стоит оставлять наших спутников: все они выглядели очень обеспокоенными.

– Если вы так считаете, отец, то разумеется.

Хелена позволила отцу взять себя под руку, и они направились к проему, из которого девушка вышла всего несколько минут назад.

Пласид, придерживая дочь ближе к себе, быстро скользил между чужими локтями и юбками. На секунду у Хелены захватило дух. За несколько мгновений перед глазами пронеслись десятки лиц, потом ее развернули, и она наконец увидела своих знакомых. Месье и мадам Пэти замерли за Камиллой, сжимавшей в ладонях край шторы. Тонкая полоса света будто рассекала ее лицо надвое. При появлении Пласида с дочерью вся семья повернула головы, и в глазах Камиллы мадемуазель де Фредёр увидела назревавшие слезы.

В кабинке вновь загудели какие‑то мужчины, и девушка раздвинула занавесь.

Воздух мутноватый и сладкий от табачного дыма, всюду лица солдат, пьяные и взбудораженные.

Эмиль стоял спиной ко входу, расправив плечи и с силой сжав в руках трость. Он закрывал собой овальный красного дерева стол, заставленный все теми же закусками и кружками пива. Сидящие одобрительно уставились на Эмиля, а в самом центре столешницы…

«Ну конечно же».

Покерная рулетка.

– Эмиль, что ты здесь делаешь?!

Юноша вздрогнул и резко обернулся. За его фигурой Хелена различила кипу мятых купюр и гору разноцветных фишек. Эмиль улыбался, стараясь быть привычно приветливым. Потом внутри него будто что‑то надломилось.

С грохотом упала на пол львиная голова, пальцы зацепили стопку с деньгами, и тысячи франков рассыпались по полу. Вслед за этим ноги Эмиля начали подкашиваться. С каждой секундой в его улыбке сквозило все больше боли.

– Камилла…

И молодой человек разрыдался. По его красному лицу беззвучно сыпались крупные прозрачные градины, а кожа покрылась некрасивыми складками. Он смотрел на сестру, и уголки его губ были все также приподняты, но вместо смеха горло издавало только рваные громкие выдохи.

– Прости, Милли. Но я не могу остановиться.

Момент духовного единения близнецов оборвался: Камилла резко закрылась руками и поспешила спрятаться за родителями. В кабинку устремились зеваки, не сумевшие что‑то увидеть за чужими спинами. Но Эмиль не вставал. Он склонил голову до самой груди и, продолжая сотрясаться плечами, перебирал пальцами пару банкнот – то немногое, что осталось на полу.

Солдаты галдели уже с издевкой, гости громко возмущались, а месье и мадам Пэти пытались успокоить дочь. Но Хелена этого уже не слышала – подхватив юбки, она незаметно выскользнула на улицу через центральный вход.

Стоя рядом с вывеской, она наблюдала, как тускнеет солнце. День, быстро пролетевший за прогулкой, близился к завершению.

На сердце Хелены было тихо и спокойно. Сделав несколько глотков свежего воздуха, она развернулась и перед тем, как вернуться в ресторан, задумчиво отметила:

«А ведь я угадала».

Аркан XI

Камилла всегда чувствовала, что рождена для жизни в достатке и роскоши, хотя ей никогда не удавалось этого объяснить. Просто еще с детских лет для нее это стало подобием аксиомы.

Этот ребенок будто попал в собственную семью по ошибке – иначе сложно было объяснить врожденное сибаритство. Пушистые детские локоны просили шелковых лент, а руки были слишком нежными для грязной домашней работы. Из ее опрятного, но скромного облика никогда не уходил диссонанс. Будто даже грубоватой ткани передалось ощущение: она на этой коже – лишняя.

Трепля круглые румяные щечки, соседи говорили семейству Пэти, что их дочь подобна принцессе, но те и сами прекрасно все видели. Только миловидность Камиллы не вызывала в них гордости – в голубых глазах Жислен видел для себя недоумение и даже укор. «Почему мы не можем жить богато, если на роду мне написано одеваться в пурпур? Разве ты совсем ничего не можешь здесь сделать?» – Вопросы, которые вечно крутились у него в голове ее голосом. Но разве он не мог?

Довольно быстро девочка поняла: лучшее, что она может сделать для улучшения своего положения – стать завидной невестой. Однако ее попытки работы над собой всегда были довольно спорны. Видя проезжающий мимо дорогой экипаж, она высматривала за шторами лица аристократок и пыталась понять, как те держатся на людях. К одиннадцати годам Камилла уже научилась с томным видом возлежать на кровати, но все еще не знала, как пришить пуговицу.

– Знаешь, братик, я вот думаю, как было бы здорово, найди мы у нас под яблоней клад, – часто размышляла маленькая Милли, лежа на траве рядом с Эмилем. – Мы бы продали все эти старинные монетки, а потом накупили всего, чего пожелаем. Скажи, было бы миленько?

Эмиль лишь кивнул. В жаркие июльские дни мальчику хотелось просто молчать, подставлять лицо свету и слушать бесконечную болтовню сестры.

– Я мечтаю разбогатеть и купить себе платье, похожее на тортик! А еще песцовую шубку, чтобы красиво поднимать ее ворот, как та барышня, которую мы недавно видели, помнишь же? – Камилла приподняла голову. Не заметив реакции, она обиженно скривилась и толкнула брата локтем. – Ты меня никогда не слушаешь. И вообще, вот у меня есть очень хорошая мечта, а ты будто и не мечтаешь ни о чем совсем. Во всяком случае, я еще ни разу от тебя ни о чем подобном не слышала.

– Наверное, я мечтаю, чтобы каждый день был таким же чудесным, как сегодняшний.

Эмиля нельзя было назвать человеком пассивным, что доказывали те неприятности, в которые он бездумно и очень охотно ввязывался. Скорее, он был беспечным и инфантильным, что на момент их одиннадцатилетнего возраста еще не составляло весомой проблемы. Да и жизнь в деревне мальчику искренне нравилась: в общении с остальными детьми из села не нужно держаться выученного почтения, а собираясь на улицу – надевать на себя кучу помпезной, но столь неудобной одежды.

В детстве ему удалось ощутить эту свободу, кружащую голову, почти пугающую своей необъятностью. Когда стоишь посреди залитого утренним солнцем поля, а вокруг ни души, и лишь из леса доносится шепот деревьев.

Не имеющие последствий драки за право прокатиться на чьей‑то телеге, поиски птичьих гнезд на непрочных древесных ветках, содранные во время поимки соседского гуся колени – все это дарило ему чувство простого приземленного счастья и причастности к жизни.

Круглогодичная греза омрачались лишь мыслями о сестре. Эмиль, не перенявший ее великосветского обаяния, испытывал сходные родительским чувства: Камилла выглядела жительницей роскошного богатого иномирья. Он испытывал близкую к отцовской, пусть и не до конца осознаваемую вину.

Брату с сестрой странно было наблюдать друг за другом. Для Милли, в свои одиннадцать существующей в вечной тоске по городской жизни, Эмиль был слишком простодушным, не имеющим никаких планов и мечт. А в восприятии Милу сестра иногда представала плаксивой брюзгой, пытавшейся перенять чужую судьбу.

И все же они невероятно дорожили родством. Ровно настолько, насколько ценят друг друга люди, проведшие вместе всю жизнь с самого первого дня. Камилла прекрасно знала, что, будь она чем‑то расстроена, брат бросит все свои глупые игры и придет поддержать. Эмиль довольно быстро заметил, что сестра вполне способна ребячиться с остальными детьми, если он позовет ее сам. Близнецы стояли по разные стороны зеркала и были близки, насколько позволяло стекло между ними.

Продолжить чтение