Читать онлайн Ариэль бесплатно
- Все книги автора: Сильвия Плат
Sylvia Plath
ARIEL
© The Estate of Sylvia Plath, 1965
© Сидемон-Эристави Н., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Утренняя песнь
- Как толстенькие золотые часы,
- заводишься ты любовью.
- Шлепнула акушерка тебя по пяткам —
- и дерзкий твой вопль
- Занял место средь прочих стихий.
- Эхо наших голосов – дань славному твоему
- прибытью. Новая статуя
- Встала в музее убогом. Твоя нагота оттенила
- Безопасность нас всех – и мы встали вокруг,
- равнодушные, словно стены.
- Я – не более мать тебе,
- Чем облачко, что мимо зеркала проплывает,
- в нем отражая свою
- Неторопливую смерть от руки ветра.
- Всю ночь мотыльковые вздохи твои
- Мерцают меж плоских розовых роз.
- Я слушаю, просыпаясь:
- В ушах шевелится далекое море.
- Крик – я срываюсь с кровати, этакая корова,
- в смешной, цветастой,
- Викторианской ночной рубашке.
- Разинутый ротик твой – чистый, как у котенка.
- Квадрат окна
- Белит, глотая, скучные звезды.
- Вот и попробуй теперь
- Вести заметки:
- Звонкие гласные вверх воспаряют,
- точно воздушные шарики.
Вестники
- Слово улитки на страничке листа?
- Не от меня. Не принимай.
- Уксусная кислота в запечатанной жестянке?
- Не принимай. Не настоящая.
- Золотое кольцо, в котором прячется солнце?
- Вранье. Ложь и горе.
- Лист замерзший, котел изобилья,
- Поющий себе трескучую песню
- На каждом черном пике
- Девяти Альп,
- В зеркальном стекле смута,
- Море, дробящее серую суть свою, —
- Любовь. Любовь – мое время года.
Овца в тумане
- Холмы отступили в туман.
- Люди иль звезды
- Глядят на меня печально:
- вот разочарованье!
- Поезд дохнул облачком пара.
- Медленно тащится лошадь,
- Цветом – как ржавчина,
- Копыта, печальный звон колокольцев —
- Прямо с зари
- Делалось утро темнее.
- Так и не съеден цветок.
- Стынут кости мои, а сердце
- Тянет к далеким лугам.
- Люди грозятся отправить меня на небо,
- Беззвездное и сиротское,
- Будто вода без дна.
Соискатель
- Для начала, насколько вы подходите нам?
- Есть ли у вас
- Стеклянный глаз, костыль иль челюсть вставная,
- Протез или крюк,
- Грудь или член фальшивый?
- Хоть шрамы, чтоб было ясно,
- что есть недостача? Нет-нет?
- И как же тогда мы вам предоставим хоть что-то?
- Плакать не надо.
- Вы покажите руку.
- Пустая? Пустая. Вот вам рука,
- Чтоб пустоту заполнить. Рука, что готова
- И подносить чашки, и прочь отгонять мигрени,
- И делать все, что прикажут.
- Возьмете ее в жены?
- Она вам с гарантией полной
- В миг смерти глаза закроет —
- И растворится в печали:
- Мы эту модель изготовляем из соли.
- О, да вы, я смотрю, совершенно голый!
- А как вам такой костюмчик?
- Да, черный и жестковат, но сидит ведь неплохо!
- Возьмете его в жены?
- Водозащитный, ударозащитный, огнезащитный,
- Также поможет от бомб с потолка.
- Уж вы мне поверьте: вас в нем еще похоронят.
- Далее: пусто, я вижу, у вас в голове,
- Но и для этого есть решенье.
- Эй, выходи, дорогуша, из шкафа!
- Что скажете вы на это?
- Сейчас она – нагишом,
- Но через двадцать пять лет серебряной станет,
- И золотой – через пять десятков.
- Живая куколка, как ни глянь!
- И шить, и стряпать умеет,
- И говорить, говорить, говорить.
- Это отлично сработает – что за беда?
- На ваши раны станет она бальзамом,
- Взор ваш украсит видом своим приятным.
- Мой мальчик, это для вас – идеальное средство.
- Возьмете, возьмете, возьмете ее в жены?
Госпожа Лазарь
- Я сделала это вновь,
- Как делаю раз
- В каждые десять лет —
- Ходячее чудо, как есть! Кожа моя
- Ярче нацистского абажура,
- Правая ножка моя —
- Изящное пресс-папье,
- Мое лишенное черт лицо —
- Гладкий еврейский лен.
- Лица платком не прикрывай,
- О, враг мой.
- Разве я так пугаю? —
- Нос, и глазницы, и полный комплект зубов?
- А гнилого дыхания запах
- Через день уж исчезнет.
- Ждать уж недолго: плоть,
- Съеденная могилой,
- Вернется на место, ко мне.
- И стану я снова женщиной с милой улыбкой,
- Лет тридцати, не больше, а жизней —
- Девять, точно у кошки.
- Эта – третья по счету.
- Уничтоженье раз в десять лет —
- Право, такая морока.
- Миллионы лампочек горят: полный аншлаг.
- Толпа любопытных грызет орешки,
- Люди толкаются, жаждут увидеть,
- Как вынимают меня из пелен —
- руки и ноги —
- Что за шикарный стриптиз!
- Дамы и господа,
- Вот вам мои ладони,
- Вот и мои колени.
- Конечно, кожа и кости,
- Но все равно: жива я, и я все та же.
- Впервые это случилось, когда мне было
- лишь десять:
- Несчастный случай.
- А во второй раз, признаться, я очень хотела
- Все оставить как есть и вовсе
- не возвращаться.
- Замкнулась в себе,
- Захлопнулась, словно ракушка, —
- Пришлось им кричать и звать,
- И червей от меня отдирать,
- как прилипшие жемчуга нити.
- Умирать —
- Искусство не хуже прочих. В нем
- Я достигла изрядного совершенства.
- Я умираю весьма убедительно.
- Я умираю очень по-настоящему.
- Полагаю, можно сказать: истинно —
- дар Божий!
- Не очень трудно погибнуть в камере,
- Не очень трудно и быть погребенной
- в могиле.
- Но театральный процесс
- Возвращенья к дневному свету,
- В то же место и к тем же лицам,
- к тем же хамским
- Веселым крикам:
- «Чудо, какое чудо!» —
- Вот это, признаться, бесит.
- За все – отдельная плата:
- За то, чтоб взглянуть на мои шрамы,
- За то, чтоб сердце мое послушать, —
- Да бьется, конечно, бьется.
- И отдельная плата – большие,
- серьезные деньги —
- За слово из уст моих, за касанье,
- За капельку крови,
- За прядку волос, за малый клочок одежды.
- Вот так-то, герр Доктор.
- Так-то, герр Враг.
- Я – ваш шедевр,
- Сокровище, драгоценность,
- Дитя золотое,
- Что взрывается криком.
- Я в танце сгораю.
- Не думайте: я достойно ценю величие
- вашей заботы.
- Прах и пепел:
- Мешай его, тычь кочергой —
- Нет ни костей, ни плоти,
- Только брусочек мыла,
- Кольцо обручальное
- Да золотая зубная коронка.
- Герр Бог и герр Люцифер,
- Осторожнее.
- Берегитесь.
- Восстаю я из пепла, встряхнув
- Рыжими волосами, —
- И мужчин глотаю как воздух.
Тюльпаны
- Чересчур восхищают тюльпаны – теперь ведь зима.
- Посмотри, до чего все бело, как тихо и снегом покрыто.
- Я учусь душевному миру, лгу тихонько себе самой,
- И падает свет на белые эти стены, эту постель,
- эти руки.
- Я – никто. У меня и взрывов безумия —
- ничего общего.
- Имя мое и уличную одежду я отдала медсестрам,
- Анестезиологу – историю, ну, а тело свое – хирургам.
- Под затылком – подушка, край простыни —
- у подбородка:
- Голова – точно глаз меж белыми веками,
- не желающими сомкнуться.
- Глупая ученица – как много придется освоить!
- Медсестры выходят и входят, не раздражая, —
- Кружат, подобные чайкам, в шапочках своих белых,
- Делают что-то руками, одна – совсем как другая,
- Даже не скажешь, как их много на самом деле.
- Мое тело для них – точно галька, к нему они льнут,
- Как к гальке – вода морская, по ней пробегая,
- легонько ее касаясь.
- Их светлые шприцы приносят мне пустоту и сон.
- Я потеряла себя. Я от вещей устала —
- От чемоданчика лакированной кожи,
- что как таблетница черная.
- Муж и малыш улыбаются мне с семейного фото,
- И их улыбки впиваются в кожу,
- как веселые тонкие крюки.
- Я разрешила вещам ускользнуть, но тридцатилетний
- грузовой катер
- Пришвартован упрямо на канате имени, адреса моего.
- Меня отмыли. Очистили от любимых ассоциаций.
- Испуганная, нагая, на зеленой каталке,
- средь пластиковых подушек,
- Я следила, как исчезают из виду мой чайный сервиз,
- и груда белья, и книги —
- А потом надо мною сомкнулись воды.
- Теперь я – монашка. Я никогда не была чище.
- Я вообще не желала цветов. Я просто хотела
- Лежать и лежать, заложив за голову руки, и быть
- совершенно пустою.
- Какая свобода – нет, никогда вы не знали свободы
- подобной:
- Мир в душе настолько огромен,
- что даже ошеломляет,
- И он ничего не просит, лишь табличку с именем
- да пару прочих безделок.
- Вот чего достигают мертвые: я их себе представляю —
- Тишину хватающих ртами, точно облатку причастья.
- Тюльпаны, если вообще заметить,
- были уж очень красны. Они обжигали.
- Даже через обертку я слышала, как они дышат
- тихонько
- Сквозь белизну покровов, точь-в-точь —
- непослушные дети.
- Их алость с раной моей говорила, и рана ей отвечала.
- Они так легки – они будто плыли, меня же к земле
- прижимали,
- Тяготили своими яркими языками и цветом,
- Будто десяток маленьких, красных свинцовых
- грузил у меня на шее.
- Никто никогда раньше не наблюдал за мною —
- ну, а теперь наблюдают.
- Повернулись ко мне тюльпаны,
- а в спину смотрит окно —
- В нем ширится свет с утра,
- а к вечеру медленно меркнет,
- И я вижу себя – плоскую и нелепую тень
- из кукольного театра
- Меж солнечным оком и взором тюльпанов.
- У меня нет лица. Я хотела себя обезличить.
- Яркие тюльпаны пожирают мой кислород.
- Пока не явились они, был воздух вполне спокоен,
- Выходил и входил – вздох за вздохом – без суеты.
- Но тюльпаны его наполнили громким звуком.
- Воздух теперь их обегает и кружит, как речная вода —
- Вокруг затонувшей, заржавленной докрасна
- лодки моторной.
- Они обращают мое внимание: как хорошо
- Просто играть, отдыхая, ни к чему не тянуться душою.
- Похоже, от них греются даже стены.
- В клетку бы эти тюльпаны, будто зверей опасных;
- Они разевают пасти, как африканские хищные кошки,
- И я чувствую сердце свое: оно открывает и закрывает
- Свою чашу алых цветов из чистейшей ко мне любви.
- Вода, которую пью я, солона и тепла,
- точно волна морская,
- И бежит она из земли далекой, точно здоровье мое.
Порез
Посвящается Сьюзан О’Нил Роу
- Вот номер так номер —
- Свой палец вместо луковицы!
- Почти отхватила кончик,
- Не считая тонкого
- Лоскутка кожи,
- Макушки шляпы
- Мертвенно-белой,
- А ниже – кровавый плюш.
- Маленький паломник,
- Индеец содрал с тебя скальп томагавком.
- Твой турецкий молитвенный коврик
- Теперь развернулся
- Прямо от сердца.
- Я на него ступаю,
- Потрясая своей бутылкой
- Розового шампанского.
- Мне есть что отметить.
- Из пореза-окопа
- Выбегают миллионы солдат,
- И на каждом – алый мундир.
- На чьей они стороне?
- О, мой гомункул,
- Больна я.
- Проглотила таблетку – убить
- Чувство,
- Тонкое, словно бумага.
- Диверсант.
- Камикадзе юный —
- Пятно на твоем газовом,
- Ку-клукс-клановском,
- Старом платке,
- Растекаясь, темнеет. Когда
- Шарообразная мякоть
- Твоего сердца
- Вступает в битву с маленькой
- Мельницей тишины,
- Как ты подпрыгнешь,
- Раненый ветеран,
- Грязная девчонка,
- С пеньком вместо пальца большого.
Вяз
Посвящается Рут Фейнлайт
- Я знаю дно, так она говорит, я изучила его корнями:
- И этого ты боишься.
- Да не боюсь я – я там бывала.
- Ты море ли слышишь во мне,
- Рокот его недовольный?
- Или глас пустоты – безумье свое?
- Любовь – это тень.
- Как лежишь ты и плачешь после!
- Слушай подков ее стук – прочь унеслась,
- точно лошадь.
- Я буду скакать на ней ночь напролет, галопом,
- Пока голова твоя камнем не станет
- и тонким дерном – подушка,
- Звучащая эхом.
- Или мне подарить тебе звуки ядов?
- Дождь идет в тишине великой.
- Плод его – металлически-белый, словно мышьяк.
- Я страдала от зверств закатов.
- Сожжена до корней —
- Мои алые нити горят и топорщатся, точно проволока.
- Я рассыпаюсь в осколки, что парят,
- словно клубы дыма.
- Ветер подобной силы
- Не переносит свидетелей: придется кричать.
- Да и луна беспощадна: цеплялась,
- Волокла жестоко в бесплодье.
- Ее сиянье меня пугает. Или, может, ее я схватила?
- Я ее отпускаю. Да, я отпускаю ее —
- плоской и умаленной,
- Как пациентку – после операции трудной.
- Будто твои ночные кошмары владеют мною,
- одаривая меня!
- Во мне поселился крик.
- По ночам он рвется наружу,
- Ищет, сверкая когтями, в кого бы влюбиться.
- Меня пугает темная тварь,
- Что спит у меня внутри:
- День напролет ощущаю шевеленье крыл ее мягких
- и тихую злобу.
- Мимо бегут облака, исчезают.
- Бледные, невозвратные – они не любви ли лики?
- И этим вот я занимаю свое сердце?
- Большее знание мне недоступно.
- Что это, что за лицо —
- Лицо убийцы в путаной рамке ветвей?
- Шипит кислотой змеиного яда,
- Парализует волю. Это – отдельные, тихие неудачи.
- Они убивают. Убивают. Убивают.
Ночные танцы
- В траву упала улыбка.
- Необратимо!
- Как затеряются твои танцы ночные —
- В математике, может?
- Так изящны прыжки и спирали —
- Они, конечно же, неустанно
- Бродят по миру, и мне не придется сидеть здесь,
- Навеки лишенной дара лицезреть красоту, дара
- Вздохов твоих легких, промокшей травы,
- Аромата твоих скольжений и лилий, лилий.
- Их плоть кровных уз не знает.
- Холодные личности складки, каллы,
- Себя украшающий барс —
- Пятна на шкуре и вихрь лепестков жарких.
- Сколько пространств должны
- Пересечь кометы,
- Сколько прощаний и слов равнодушно-холодных!
- Твои движенья спадают с тебя, осыпаясь, —
- Человечные, теплые, – после их розовый свет
- Трескается, как корка, и кровью исходит
- Сквозь забывчивость черных небес.
- За что мне даны
- Эти светочи, эти планеты,
- Что падают, будто благословенья
- и снежные хлопья,
- Белые шестиконечные звездочки —
- На веках моих, на губах, волосах.
- Касаются. Тают.
- Нигде.
Октябрьские маки
- Совладать с такими юбками не под силу даже
- солнечным облакам —
- Что ж говорить о женщине в «Скорой помощи»,
- Чье алое сердце сияет через халат гордо
- и откровенно.
- Дар, дар любви,
- Совершенно
- Не прошенный небом,
- Поджегшим газ угарный, что бледно горит,
- И глазами,
- Застывшими под шляпами-котелками.
- О Боже, да что я такое,
- Чтоб эти недавние рты все вскрикнули разом
- В лесу морозов, на васильковой заре!
Берк-Пляж
(I)
- Вот, значит, море – великое отступленье.
- Как помогает солнца бальзам моему жару?
- Неоновые шербеты, вынутые из морозилки
- Бледными девушками, странствуют сквозь эфир
- в опаленных руках.
- Почему тут так тихо? Что они все скрывают?
- У меня есть ноги, я двигаюсь и улыбаюсь…
- Убивают звуки движенья песчаные дюны;
- Их – мили и мили. Приглушенные голоса —
- Дребезжащие и потерянные, вполовину
- былой силы.
- Линии зренья, обожженные лысым пейзажем,
- Стреляют назад, как резинка рогатки,
- и владельцу же делают больно.
- Что ж удивляться, что он – в темных очках?
- Что ж удивляться, что он предпочитает
- черную рясу?
- Вот он идет, меж сплошных рыбаков,
- охотников на макрель,
- И те к нему обращают спины, как стены,
- И сжимают в руках черно-зеленые ромбы,
- как новые части тела.
- И море, покрывшее их кристаллами соли,
- Прочь ускользает, как тысяча змей,
- с долгим и злобным шипеньем.
(II)
- Черный башмак не ведает жалости ни к кому —
- Да и с чего бы? То – гроб для мертвой ноги,
- Большой, лишенной жизни и пальцев ступни
- Святого отца, что измеряет глубину своей книги.
- Узор купальника, изгибаясь, перед ним
- склонился, как декорация в театре.
- Дерзновенные бикини кроются среди дюн, —
- Груди и бедра, кондитерский сахар
- Кристалликов белых, мерцающих
- в солнечном свете,
- Пока открывает глаз свой зеленая заводь,
- И тошнит его от всего, что уже заглотил он, —
- От всех этих ног и рук, и обличий, и криков.
- За кабинками из бетона
- Двое влюбленных сдирают с себя
- липучки застежек.
- О, белизной обрамленное море,
- Я вдыхаю тебя, точно чашу, —
- и сколько же соли в горле…
- Зритель тянется, трепеща,
- Длинный, будто рулон ткани,
- Сквозь тихую злобу и травы,
- Волосатые, точно интимные части.
(III)
- На балконах отеля сверкают предметы.
- Предметы, предметы —
- Инвалидные кресла стальные,
Продолжить чтение
Другие книги автора
