Читать онлайн Любовь с первого лайка бесплатно

Hannah Orenstein

Love at First Like

Copyright © 2019 by Hannah Orenstein

Cover design © Sinem Erkas

© Ракитина Е., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Часть 1. Апрель и май

Глава 1

Свидание сегодня вечером оказалось настоящей катастрофой, из-за таких свиданий люди навсегда отказываются от поисков любви. Для начала я прикинула, какого он роста, по фотографиям в Тиндере; вышло примерно метр восемьдесят, сантиметров на десять выше меня. Однако, когда я пришла в бар «Золотые годы», выяснилось, что он где-то метр шестьдесят пять. Когда я заказала виски, он стал надо мной прикалываться, дескать, я из тех девушек, которые заказывают виски, чтобы произвести на мужчину впечатление. (Было обидно, потому что он наполовину прав; именно из-за этого я начала пить виски, пока не полюбила его сама.) За напитками он устроил мне опрос: была ли я в том ресторане? а в этом музее? а в том новом клубе, который только что открылся в центре? Мой план извиниться и уйти рухнул, когда он заказал бармену еще по одной. Оказалось, что алкоголь он переносит гораздо хуже, чем я, и, когда наши бокалы снова опустели, он соскользнул с барной табуретки и поплелся к двери.

– Элайза, расплатишься? – бросил он через плечо. – Все феминистки вечно твердят, что им только этого и нужно!

И теперь, оставшись в баре одна, я таращусь в счет: шестьдесят долларов плюс чаевые – за вот это офигенное свидание. Я встречаюсь глазами с барменом, лохматым темноволосым парнем в сером худи с закатанными рукавами. Облокачиваюсь на стойку.

– Это как вообще? – бормочу я, качая головой. Игриво улыбаюсь бармену и скрещиваю руки под грудью, чтобы он получше рассмотрел ложбинку. – Привет, кстати, я Элайза.

Бармен поднимает взгляд от бокала, который протирает полотенцем.

– Радж. Привет. Сочувствую по поводу свидания, – отвечает он. На мгновение в его темных глазах появляется проблеск сочувствия. Потом он пожимает плечами. – В другой раз повезет, – говорит он и возвращается к работе.

Итак, я попала со счетом. Я подталкиваю по стойке кредитку. Дожидаясь, пока бармен ее прокатает, я вытаскиваю из сумочки телефон и начинаю убирать с домашнего экрана стройные ряды приложений для знакомства. Хватит, наигрались. Мышечная память заставляет меня проверить телефон: я просматриваю рабочую почту, личную почту и Инстаграм. Как раз пролистываю ленту, когда у меня обрывается сердце.

Холден обручился. Холден – и обручился? Холден, мой бывший, с которым мы то сходились, то расходились, которого вообще-то зовут Хейден, но он представляется как герой Сэлинджера, потому что считает, что так круче. Холден, который говорил, что моногамия противоестественна и что ему всегда будет нужна свобода, чтобы собраться и переехать на Борнео или в Мехико, или куда ему там приспичит. Холден, чувак, набивший себе татуху с Берни Сандерсом и забывший зарегистрироваться для голосования. Повторяю, ХОЛДЕН обручился.

Вот она, в самом начале моей ленты, фоточка, на которой он стоит на одном колене перед своей девушкой, Фей, которая выглядит так, словно всю себя собрала по каталогу Free People. С одного ее плеча нарочито небрежно соскальзывает платье в пол с бахромой, руку она прижимает ко рту, изображая удивление.

«Сегодня две души слились в одну», – написал Холден под фотографией на полном серьезе.

Я перехожу в профиль Фей, она вывесила не только эту фотку, но еще и кольцо с бриллиантом, крупный план на фоне густой зелени. Подпись: «Сегодня пошли в поход с любовью моей жизни… и я сказала ДА!!!» В геотеге стоит Аппалачская Тропа, написанная с ошибкой.

Я расписываюсь в счете и сваливаю из бара. Живу я прямо напротив. Идти всего ничего – вот только внезапно полило как из ведра. Я перехожу на трусцу, в туфлях у меня хлюпает вода. Сумочка колотит по боку.

Однажды мы с Холденом попали в такой ливень. Мы были в Нэшвилле, поехали на нашу первую годовщину (если не считать трех месяцев разрыва как раз посередине), и вдруг небеса разверзлись. Забились под крошечный навесик, пока Холден читал в Yelp отзывы на ближайшие рестораны. Я его умоляла выбрать ресторан, любой.

– Элайза, – медленно произнес он. – Я не могу есть где попало. Я же шеф, понимаешь?

Не был он шефом. Он летом работал поваром во второсортном гриле на Лонг-Айленде и искал постоянную работу в каком-нибудь ресторане в Бруклине. Туфли у меня так и не высохли до конца поездки.

Твою мать, Холден. Обручился. У меня есть друзья, которые в свои двадцать семь все еще впадают в шок, когда кто-то объявляет, что женится, но я не такая. Я признаю, что двадцать семь – вполне разумный возраст, чтобы Холден сделал Фей предложение. И – ну ладно, может, он изменился. Мы не то чтобы много общались с тех пор, как четыре года назад окончательно, со скандалом, расстались. И я в этом понимаю больше многих, я помолвками на хлеб зарабатываю. С тех пор, как мы с моей сестрой Софи открыли в прошлом году «Украшения Бруклина», бриллианты стали моей жизнью. Наверное, я всегда думала, что из нас двоих с Холденом я первая найду пару. Я плохо умею проигрывать; не привыкла. А его помолвка означает, что я официально потерпела поражение после нашего разрыва.

Добираюсь до входной двери, и вот я дома. Живу я на третьем этаже без лифта, над магазином. Нашариваю в сумочке ключи и вставляю ключ в замок. И, еще не войдя в квартиру, понимаю, что остаться тут не захочу. Судя по звуку, сосед устроил у себя самый многолюдный фестиваль электронной танцевальной музыки. Я чувствую, как у меня в грудине отдаются басы. Стены у нас такие тонкие, что мне для дома нужны шумоподавляющие наушники.

Я бросаю промокшую сумочку на пол в спальне, стаскиваю мокрую одежду и надеваю самые старые треники. Потом беру телефон, захожу в кухню за бутылкой «Джек Дэниэлс» и самым чистым стаканом в шкафу – и иду вниз, в тихий магазин.

Пусть у Холдена и Фей есть бриллиантовое кольцо, а у меня их полная лавка. Магазин небольшой, но витрина у нас в одном из самых популярных районов города, и шикарные покупатели шляются стадами. И он наш. Мы с Софи открылись в прошлом году, а до того год готовились; я веду дела, а Софи занимается дизайном украшений. Завести свое дело казалось таким естественным, ведь мы выросли у мамы с папой под ногами в их магазине, самом большом лодочном магазине Портленда, штат Мэн. Когда мы были маленькими, нам нравилось после школы болтаться в ювелирном магазине рядом с родительским. Его хозяйка, Хелен, была мне кем-то вроде все позволявшей, эксцентричной тетушки, о которой я всегда мечтала. Она позволяла мне примерять все блестящие штучки в магазине, рассказывала про два своих неудавшихся брака и романтические приключения в далеких странах. Потом я подросла и начала задавать вопросы посерьезнее, про украшения: про историю каждой вещи, которую она приобретала, про то, как работала с клиентами, чтобы создать исключительное произведение искусства, и про то, что делает каждый предмет таким ценным. Она научила меня, что драгоценности – не просто товар; чтобы клиент что-то купил, у него должна возникнуть к вещи эмоциональная привязанность, намного превосходящая цифры на ценнике.

Хелен ушла на покой и закрыла магазин, когда я училась в выпускном классе. Сказала, что уже слишком стара, чтобы вести дела, и я знала, что она права, но все равно расстроилась. Мне не хватало наших посиделок в магазине. Для меня то был решающий год; я подала заявления в несколько колледжей и изучала списки курсов, сочиняя себе в мечтах будущее. Тогда дали ростки первые зерна моих размышлений о том, чтобы открыть собственный ювелирный магазин. Восемь лет спустя на свет появились «Украшения Бруклина».

Дедушка с бабушкой завещали нам с Софи деньги. Мы вложили их в то, чтобы открыть магазин. В первый год любой малый бизнес проходит стадию пробейся-или-провались. Мы просто надеялись, что останемся на плаву. Мы никогда не рассчитывали на клиентов-знаменитостей или на то, что у нас будет столько подписчиков в Инстаграме (100 000, и постоянно прибывают). Я веду @brooklynjewels и как личный, и как профессиональный аккаунт – 90 % составляют фотографии украшений, к которым добавлено немножко личных фоточек. Софи никогда не хотела быть лицом фирмы, так что я с радостью взяла это на себя. Дела у нас идут настолько хорошо, что мы даже смогли себе позволить взять Джесс, нашего продавца-консультанта/завхоза/волшебницу на все руки. Она внучатая племянница Хелен. Когда ее уволили из ассистентов модного стилиста, мы позвали ее к себе, из уважения к Хелен.

В задней комнате магазина у нас мой кабинет и небольшая мастерская Софи. Мой любимый предмет в этой комнате – старое кожаное кресло Хелен, в него-то я и валюсь. Щедро наливаю себе выпить, потом снова открываю фотографию Фей с кольцом. По виду – камень старой европейской огранки на простом золотом ободке, небольшой, но неожиданно дорогой, поскольку так больше не гранят. Такие камни можно купить только у антикваров. Я пытаюсь увеличить фотографию, чтобы получше рассмотреть качество камня, но палец мой соскальзывает и случайно проезжает по сердечку. Твою мать. Я его лайкнула. Я лайкнула сообщение Фей о помолвке.

В такие отчаянные времена я люблю играть в одну игру. Я открываю один из сейфов TL-30 у дальней стены. (Без них в ювелирном бизнесе не дают страховку. Дверь сейфа толщиной двадцать сантиметров, он выдерживает полчаса непрерывного воздействия любым воровским инструментом, а когда опознает повреждение, подает сигнал в полицию.) Я выбираю кольцо с круглым бриллиантом в три карата, окруженным по бокам камнями помельче. Себе бы я такое не выбрала на настоящую помолвку (слишком шикарное, слишком тяжелое, слишком модное), но все равно надеваю его на левый безымянный палец.

Вот вам моя грязная тайна: когда иронию того, что я – одинокая девушка, продающая обручальные кольца, становится трудно выносить, я спускаю пар, сочиняя фальшивые объявления о помолвке. Снимаю кольца и снабжаю фоточки подписями вроде «Не могу дождаться, когда стану женой лучшего друга!» или «Ты не знаешь, сколько мне пришлось тебя ждать», – Стефани Мейер, «Сумерки», и ставлю кучу хэштегов вроде #помолвлена, #сказалада, #ждусвадьбы. Конечно, я это все не пощу; сохраняю в черновиках. Это как написать бывшему злое письмо, высказать все свои чувства, а потом порвать письмо в клочья.

Но мне нужен фон – в магазине как-то тухловато. Я распахиваю входную дверь, выхожу в мерцающую темноту. Вытягиваю вперед левую руку, а правой держу телефон. Дождь уже кончился, улица блестит. За моей рукой видна миленькая гирлянда. Фонари бросают на все райский отблеск. Идеально.

Я закрываю дверь и возвращаюсь в уютное кресло. Столько времени прошло, а от него все равно еле уловимо пахнет духами Хелен. Я отпиваю из стакана и открываю фотографию в Инстаграме. Подкручиваю контраст и насыщенность, пару секунд думаю над сиропной подписью: «Говорят, когда знаешь, то просто знаешь… а я знаю, что хочу всю жизнь провести с тобой». Добавляю рядок красных сердечек и тыкаю в экран, торжественно сохраняя пост в черновики.

Глупо, но то, что давило мне изнутри на глаза с тех пор, как я вышла из бара, немножко отпускает. Так нечестно: я провела три года после двадцатилетия в пародии на отношения, а следующие четыре совершенно одна. Нет, я не прокаженная. Просто веду бизнес, а это как-то не оставляет ни времени, ни сил, чтобы всерьез залипать в приложениях для знакомств. Когда я все-таки хожу на свидания, они или совсем не удаются, или не перерастают в настоящие отношения.

В лэптопе у меня есть вордовский файл, еще с колледжа, называется «Черная книжечка <3». В восемнадцать казалось, что это смешно. Это выстроенный по годам список всех парней, с которыми я ходила на свидания. Если мы спали, я выделяла его имя курсивом, если он мне нравился – то жирным шрифтом. Розовым выделено только одно имя: Холден. Это значит, что он на самом деле был моим парнем. Если долго смотреть на этот список, начинается депресняк, но я его пополняю, чтобы потом, в старости, замужем, листать и ностальгически вспоминать о приключениях юности.

Имен, выделенных розовым или жирным, там не было уже сто лет. Вместо этого среди последних свиданий у меня Тодд, инженер-стартапер, который пьет Сойлент вместо нормальной еды, потому что утверждает, что еда снижает его эффективность; Маркус, чувак, который трындел четыре часа, а потом написал, что не ощутил химии, потому что я «все время молчала»; и Зэкери, который после того, как мы заказали устриц на сорок долларов, сказал, что бережет себя до свадьбы.

А вот Холден, надо понимать, нашел человека, с которым хочет провести всю жизнь. Я его когда-то любила. Теперь это сложно вспомнить; прошло столько лет, что будто вспоминаешь смутные подробности фильма, который наполовину проспала. Думаю, у нас с Холденом все было по-настоящему, пока было. Но это не значит, что было хорошо, или правильно, или что это была такая любовь, которая должна длиться вечно.

Наверху уже не грохочет музыка. Я запираю кольцо обратно в сейф, плетусь в квартиру и падаю на кровать. Виски меня усыпляет.

Утро валится на меня, как тонна кирпичей. Я просыпаюсь рывком, не от жесткого света, льющегося в узкое окно, и не от горячего, липкого ощущения, что язык у меня приклеился к небу, но от того, что мой телефон вибрирует изо всех сил. Звонит Софи – а я не помню, когда она в последний раз брала телефон, чтобы кому-то позвонить. Мои мысли по порядку: кто умер? Мама, папа или кот Вафлик? Я тупая, раз из-за кота расстроюсь почти так же, как из-за человека?

– Софи? Ничего не случилось? – спрашиваю я. Голос у меня сонный.

– Что за хрень ты вчера запостила в Инстаграм? – рявкает Софи.

Я роюсь в памяти.

– Ничего я вчера в Инстаграм… – стойте. Черт. – Подожди секунду, ладно?

Я ее не вижу, но точно знаю, как она сейчас, наверное, высокомерно закатила глаза. Лив, наверное, похлопывает ее по коленке, как будто ее это может успокоить.

Я открываю Инстаграм и с ужасом вижу лавину уведомлений. Мою фотографию с кольцом лайкнули четырнадцать тысяч человек, то есть я ее, судя по всему, не сохранила в черновики, а запостила. Кошмар. Я проматываю пятьсот комментариев. Саша, старая подруга по колледжу, с которой мы несколько месяцев не виделись, написала: «Боже, ЧТО?!» Рейчел, девушка, с которой мы познакомились, когда стояли пьяные в очереди в женский туалет в баре три года назад и с тех пор не виделись, написала: «Плачу! Как прекрасно!» Кейт, кузина, с которой мы видимся пару раз в год, написала: «Не знала, что ты с кем-то встречаешься». Холден оставил коммент: «Просто прекрасная новость». Остальное – вариации на тему «Поздравляю!» и «Так за тебя рада!». Есть комментарии от подписчиков, чьи имена мне знакомы, но большинство от совершенно незнакомых людей. И, как будто это само по себе недостаточно дико, похоже, на наш аккаунт за ночь подписалось больше тысячи человек. Телефон горячий на ощупь, словно вся эта движуха раскалила нежное устройство.

Я сажусь в постели, приваливаюсь к горе подушек. Сердце мое колотится о ребра.

– Слушай, Софи, я поняла, что случилось… – Я рассказываю ей про свидание, про помолвку Холдена, про свою дурацкую привычку спускать пар в Инстаграме. Деталь про виски я опускаю.

– Мама с папой с ума сойдут, – говорит она. – Кейт, наверное, уже послала скриншот тете Линде, а та, наверное, уже позвонила маме.

Я проверяю уведомления в телефоне, их выше крыши. Разумеется, под сообщениями с кучей эмодзи, лавиной инстаграмных лайков и письмом от Хелен погребены три пропущенных звонка от родителей. А еще даже восьми утра нет.

– Ты ведь сейчас удалишь фотографию? – спрашивает Софи.

Ясно, что она на самом деле не вопрос задает. Потому что Софи меня на пять лет старше и убеждена, что во всем права.

– Я тебе перезвоню, – отвечаю я и отключаюсь, прежде чем она начнет возражать.

Я пялюсь в телефон, проматываю бесконечный поток похвал. Поразительно, сколько народу считает, что я на самом деле помолвлена, и более того, удивительно, как положительно на это реагирует. Люди рады, что я выгляжу счастливой. Никто не знает, как я была раздавлена вчера вечером, как мне было одиноко. Америка – больное место, где девочки по-прежнему растут, думая, что, если в них кто-нибудь влюбится, это вроде как достижение. Я знаю, что нет, потому что понимаю, что влюбиться может кто угодно и когда угодно; вот Холден, он не то чтобы заслуживает влюбленности, а ведь влюблен же. Несправедливо, что мы придаем отношениям столько значения; я не могла бы сосчитать, сколько обедов на День благодарения я высидела рядом с тетей Линдой, которая расспрашивала меня о личной жизни вместо, не знаю, допустим, бизнеса, который я выстраиваю. Я понимаю, что сама не без греха: я же продаю обручальные кольца, роскошные украшения мечты, а значит, я – часть проблемы. Если бы только все видели то, что вижу сейчас я: я могу казаться «помолвленной», но вместо счастья чувствую похмелье, желание защититься и панику.

Телефон гудит, принимая входящее письмо. Это Google Alert по поводу магазина. Нас упомянули в посте свадебного блога, который трубит о новостях: Элайза Рот – ваша покорная – обручена. «О таинственном мужчине пока ничего точно не известно, но ясно одно: он умеет выбирать камни», – говорится в посте. Всего несколько минут – а новые подписчики валят в Инстаграм валом. Судя по фотографиям в профилях, – все больше помолвочным, с парой, – они прочитали историю. Я хочу порадоваться рекламе; любое упоминание – это повод для празднования, а это очень популярный сайт. Но вместо этого я ощущаю, как паника нарастает у меня в груди и сжимает мне горло.

Приходит письмо от робота платформы, на которой мы держим интернет-магазин, сообщение о том, что у нас что-то купили. Мы обычно не продаем ничего онлайн без какого-то катализатора; наши клиенты предпочитают делать покупки в магазине, так что онлайн-продажи в основном случаются, когда мы устраиваем рассылку о внезапной распродаже или если одно из наших украшений надевает знаменитость. (Не хочу хвастаться, но в прошлом месяце Блейк Лайвли купила у нас для обновления обетов платиновое кольцо с пятикаратным камнем изумрудной огранки, а наши составные кольца с удовольствием носят Ариана Гранде и Карди Би.) Онлайн мы, как правило, продаем меньше, чем лично. Оно и понятно: прежде чем отвалить кучу денег за украшение, его как-то хочешь рассмотреть поближе. Так что, читая сообщение от робота, я ничего особенного не жду.

Новый клиент купил бриллиантовое ожерелье за 10 000. Если не брать в расчет обручальные кольца, это у нас самая дорогая вещь. И она продана.

Если то, что я помолвлена с загадочным мужчиной, хорошо отражается на продажах, то черт с ним, я буду помолвлена с загадочным мужчиной. Что плохого-то? Я перезваниваю сестре.

– Видела продажи? – спрашиваю я.

– Видела.

Голос у нее потрясенный.

– Эта фотография нам на пользу, – говорю я самым твердым своим голосом. – Я не буду ее удалять.

Глава 2

Я принимаю душ. Надеваю бюстгальтер на косточках и брюки с настоящим поясом. Стараюсь сделать вид, что у меня все под контролем, что в моем случае означает «облачаюсь в украшения, как в доспехи»: любимый набор тонких серебряных составных колец от «Украшений Бруклина», каждое – с зодиакальным камнем кого-то из членов нашей семьи; увесистый аметистовый кулон, который мне подарила на бат-мицву Хелен и с которого началась моя вечная любовь к украшениям; круглой огранки бриллиантовые гвоздики, которые для меня сделала в честь открытия магазина Софи; плюс хрупкая пара разных гвоздиков во вторые дырки – звездочка и полумесяц – от очень классного независимого дизайнера. Некоторые считают, что украшения – просто слишком дорогой аксессуар, но они значат куда больше. Когда их выбираешь с любовью, каждая вещь рассказывает что-то о тебе и о том, что для тебя важно. Без них я не чувствую себя собой.

Я покупаю в соседнем кафе большой кофе и успеваю в «Украшения Бруклина» к 8.30. Я люблю приходить сюда пораньше. Джесс подойдет к девяти, а Софи обычно приходит на двадцать минут позже. Отчасти потому, что по утрам она тормозит, отчасти потому, что едет из Парк-Слоуп, района, куда она и Лив переехали в ожидании детей, чье появление пока откладывалось на неопределенный срок. Не думаю, что после двух курсов ЭКО для ее здоровья полезно находиться в районе Бруклина, где самая высокая концентрация колясок на душу населения. Я ей все время говорю, чтобы переезжала в Уильямсбург или хотя бы поближе к магазину, но она утверждает, что если опять станет жить в радиусе десяти кварталов от бара бассейна Union, то покроется сыпью. Как человек, порядком пообжимавшийся в раздевалках бассейна, я ее понимаю на клеточном уровне.

При дневном свете все выглядит иначе, и магазин – не исключение. Я включаю подсветку, переворачиваю белую лаковую табличку на окне на «ОТКРЫТО» и открываю сейф, чтобы разложить украшения в витрине и стеклянном коробе. Рутина меня успокаивает, и сегодня я особенно аккуратна, я перекладываю товар, пока все не начинает выглядеть идеально.

Кольцо, которое теперь, надо понимать, «мое», я тоже должна бы выставить в витрине. Мы держим обручальные кольца и свадебные украшения у одной стены магазина, а остальные драгоценности у другой. Под него как раз есть место. Но вместо этого я надеваю его на палец и сгибаю руку под его тяжестью. Солнечный свет, льющийся в окна магазина, бьет в массивный центральный камень под воспламеняющим углом, и от моей руки разлетаются слепящие лучи. Жуткая цацка. Я себя всегда представляла в одном из наших двойных балетных колец в винтажном стиле, с россыпью камней, опоясывающих классический солитер, или грушевидный бриллиант – чтобы смотрелось посовременнее. (Невозможно выбрать всего одно кольцо мечты, когда зарабатываешь на жизнь их продажей.)

Я протираю стеклянные прилавки, когда в дверях появляется Софи. На часах 8.58. Она пришла рано, глаза у нее бешеные. На ней самые старые клоги и помидорно-красное платье-халат, из-за которого ее медно-рыжий пучок кажется еще ярче. Софи обычно одета с иголочки; такое ощущение, что мои новости лишили ее сил и она не смогла погладить шелковую блузку или нанести немного туши.

– Поверить не могу, что ты и правда это делаешь, – говорит она вместо приветствия.

– Ты же видела эту покупку на десять тысяч, – замечаю я. – Не думаешь же ты, что это совпадение.

– Понятно, что нет, но ты, наверное, спятила, если думаешь, что тебе это сойдет с рук.

Она скрещивает руки на груди и прислоняется к прилавку. Софи всегда была тревожнее и хуже относилась к риску, чем я. В дизайне она выражает себя; она расслабляется, когда рисует новую вещь. Я вижу, как она переключает передачу, чтобы перейти в режим сестры.

– Ты звонила маме с папой? Ты подумала о том, что будет, когда выяснится, что ты и не выйдешь ни за кого замуж? Ты что, так и собираешься бесконечно всех дурачить? И как, скажи на милость, ты собираешься изъять кольцо из магазина, не заплатив за него? Потому что, если ты его одолжишь неизвестно на сколько, мы потеряем деньги.

Я поднимаю руки в свою защиту.

– Что-нибудь придумаю. Я позвоню маме с папой. Все как-нибудь устаканится.

Она ссутуливается над прилавком, трет лицо рукой. Ее собственное (настоящее) обручальное кольцо, в стиле ар-деко, с изумрудом и бриллиантом, которое она отхватила на аукционе, сверкает у меня перед глазами. Они с Лив поженились три года назад на пляже в Мэне.

– Я беспокоюсь, как бы это по нам не ударило, – говорит она. – Ну, знаешь, не повредило бизнесу.

Это куда более обоснованное опасение. Но есть предприниматели – Уитни Вулф из Herd of Bumble, Эмили Вайс из Into the Gloss and Glossier, Леандра Медин Коэн из Man Repeller, – чей бизнес пошел в гору из-за того, что у основателей жизнь, которой можно позавидовать. Может быть, я могу быть одной из них. Может быть, в этом причина того, что сегодняшний день – уже один из самых успешных в истории нашей компании.

– Я сделаю так, что это сработает, – говорю я. – Обещаю.

И конечно, в магазине сегодня все просто зашибись. Поступают еще три онлайн-заказа; не таких крупных, как первый, но в сумме они покрывают мою месячную арендную плату за квартиру. Софи находит себе дело: пакует заказы и отправляет. Еще два блога подхватывают мои «новости» и пишут сиропные истории обо мне и о компании. Аккаунт @brooklynjewels разрывает от наплыва подписчиков. Настроение в магазине немного истеричное, но с надеждой на лучшее.

В полдень заходит девушка примерно моего возраста. Обычно клиентами занимается Джесс, но мы с Софи тоже можем при необходимости встать за прилавок. Так живет мелкий бизнес вроде нашего: всем приходится быть на подхвате. Джесс первой здоровается с клиенткой, но та бросает на меня робкий взгляд и подходит к моему концу прилавка.

– У меня обеденный перерыв, и я решила просто зайти, взглянуть на ваши украшения, – говорит клиентка. – Инстаграм показал вас в рекомендациях, и мне так понравились ваши работы.

– Спасибо! – отвечаю я.

Она заглядывает в витрину, и я пользуюсь случаем, чтобы многозначительно улыбнуться Софи: «Видала?»

– Мы с моим парнем только начали говорить о помолвке, пока ничего определенного…

Она умолкает, опускаясь на колени, чтобы рассмотреть круглый бриллиант с камнями по бокам, уменьшенный (и более демократичный) вариант кольца, которое сейчас на мне. Улыбается, поднимается.

– Мне бы так хотелось его примерить. Знаете, чтобы понять, что мне нравится, прежде чем начать намекать.

Я отпираю витрину и достаю кольцо. Она тихонько взвизгивает, надев его на палец. Посматривает то на свою руку, то на мою.

– Я утром увидела ваше и просто ума лишилась, – объясняет она.

Она примеряет еще два кольца, но все время возвращается к первому. Примеряет его еще раз, жадно смотрит, прежде чем снять.

– Я еще зайду – уже со своим парнем, – обещает она.

Я годами наблюдала, как Хелен работает с клиентами, и уже больше года занимаюсь этим сама и могу понять, когда возможный покупатель вешает мне лапшу на уши. Тут никакой лапши. Я знаю, она еще придет.

По дороге в ближайший веганский ресторан «У Хлои», за своей любимой пастой с песто и авокадо, я звоню маме с папой.

Трубку берет мама.

– Ты нам наконец расскажешь, что происходит? – требует она.

– Происходит вот что… – начинаю я.

Она меня перебивает, зовет папу.

– Пол? Пол! Иди сюда. Она нам наконец перезвонила, – и уже мне, – детка, я включаю громкую связь. Тебе многое предстоит нам объяснить.

Учитывая ситуацию, так могли бы сказать любые родители, но у моих куда больше оснований требовать объяснений. Когда мы с Софи рассказали родителям о своей задумке по поводу «Украшений Бруклина», они нам помогли и вложились в бизнес; у них десять процентов. Любое решение, которое я принимаю по работе, сказывается не только на мне, но и на них. А поскольку в паре кварталов от них несколько лет назад открылся еще один лодочный магазин, они тревожатся, как бы не пострадал их собственный бизнес. Я все утро думала, как объяснить им фотку и, кажется, придумала. Когда папа произносит: «Привет», – я делаю глубокий вдох.

– Это рекламный трюк, – говорю я, как будто это самое очевидное объяснение на свете. – Повышает интерес к бизнесу. Раз уж я лицо компании, будет хорошо, если моей жизнью будут интересоваться. На нас подписаны в Инстаграме в основном одинокие девушки, которые умирают от желания с кем-то обручиться, – так что это как раз в их вкусе. Это мотивирующий контент.

– Ох, детка, не знаю, – обеспокоенным тоном говорит мама.

– Как-то это опрометчиво, – добавляет папа.

– Все будет хорошо, – произношу я, кажется, в миллионный раз за сегодня. – Если не рисковать, не растешь! Вы мне сами это твердили.

– Да, но это все как-то… – Папа пытается найти точное слово.

– Креативно! – выпаливаю я.

Повисает долгая пауза.

– Пожалуйста, просто доверьтесь мне, – говорю я.

Я слышу, как папа вздыхает. Первой подает голос мама.

– Мы бы хотели… – говорит она.

– О, а я как раз дошла до ресторана, где обедаю. Мне пора, – говорю я и вешаю трубку, пока они не успели возразить.

Ресторан «У Хлои» – тусовка потенциальных покупателей, которым могут понравиться наши вещи: все они состоятельные, сведущие в независимых брендах, о которых узнали на портале Refinery29, любящие искусство (ну или пытающиеся в этом убедить своих подписчиков в Инстаграме). Я знаю в лицо почти всех работников, я ведь обедаю тут минимум дважды в неделю. Заказываю как обычно, а когда протягиваю кассиру кредитку, она провожает глазами мое кольцо. Потом смотрит на меня с пониманием.

– Красивое, – говорит девушка, кивая в сторону моей руки.

Мы впервые говорим о чем-то личном.

– Спасибо, – отвечаю я.

Если уж я за это взялась, то сделаю все как надо. В ожидании пасты я топчусь у автомата с салфетками и вытаскиваю телефон. Загружаю вчерашнюю фотографию кольца на Фейсбук и в Твиттер. Обновляю ленту и смотрю, как на меня потоком льются десятки лайков и комментов. Все так быстро за меня радуются. Это немножко обидно. Даже мой пост про то, что мы открыли магазин, не собрал столько приятных откликов – и так сразу. Помолвка открывает новый этап в жизни, кто бы спорил, но это же не достижение.

Потом я открываю почту. По сути, я занимаюсь в нашей компании пиаром, так что у меня в списке контактов есть редакторы свадебных блогов, сайтов о свадьбах и женские журналы. Я составляю письмо для рассылки с историей о своей помолвке и спрашиваю, не хотят ли они осветить это событие.

Конечно, я рискую. Но ничего не делать тоже рискованно. Меня пока никто не уличил в обмане, и на счет нашей компании текут деньги. Это можно считать маленькой победой. Разве нужно что-то еще?

Глава 3

Каждый четверг мы с Кармен встречаемся в «счастливый час»[1] – с тех самых пор, как добыли поддельные документы на первом курсе университета, почти десять лет назад. Поначалу мы ходили в «Сигма Бургер Пай», бар студенческого братства за библиотекой, в котором волшебным образом позволяли платить за пиво университетскими купонами. Когда полиция его прикрыла меньше чем через семестр, мы переместились в «Крокодил Лаунж», где пиво стоило четыре доллара и с каждым заказом давали мини-пиццу. После выпуска мы перешли на новый уровень; сейчас мы в основном зависаем в винных барах и не вздрагиваем от цен на сырную тарелку. Так что не важно, что денек выдался адский – сегодня четверг. Время «счастливого часа». Традиция.

Ее очередь выбирать место, поэтому я бреду в Верхний Ист-сайд, чтобы встретиться с ней в «АОС Ист», французском винном баре. Мы там раньше не были, но у нас так всегда. Кармен не ходит в одни и те же заведения; ей слишком быстро надоедает. Этот бар нам обеим не по пути, но Кармен клянется, что винная карта того стоит.

Когда я захожу в «АОС Ист», мне кажется, что я перенеслась в Париж. Грязные кирпичные или выкрашенные в клюквенный цвет стены, вдоль них стоят книжные стеллажи с классикой, везде развешаны картины в золоченых рамах. На одной из стен гордо пестреет французский флаг, с потолка свисают лампочки на шнурах. За соседними столиками все говорят по-французски. Кармен за столиком у окна нельзя не заметить. Она в розовом комбинезоне и белых кроссовках, а в уши вдеты золотые серьги-кольца. В прошлом году она поменяла работу в отделе маркетинга древнего гиганта L’Oréal на относительно новый Тиндер и с тех пор придерживается расслабленного дресс-кода. Губы у нее накрашены малиновой помадой, она осторожно отпивает из бокала французское розе (единственное вино, которое признает достойным употребления). Когда она видит меня, ее брови взлетают вверх.

– Привет! Давай выкладывай подробности, – велит она.

Мы переписывались по поводу утреннего происшествия, но в личном разговоре все иначе. Сейчас она может изображать тошноту, когда я рассказываю, как Холден комментил меня в Инстаграме, может стянуть у меня с пальца кольцо, чтобы примерить. Официант приносит второй бокал розе, такого же, как у Кармен; по традиции мы заказываем друг для друга, если кто-то опаздывает, чтобы не пропустить предложение «счастливого часа».

– Так, но, если ты притворяешься, что помолвлена, разве тебе не нужен… жених? – спрашивает Кармен.

– У меня есть план! – объясняю я. – Что, если сделать вид, что я влюблена до безумия, но у него какая-то сверхсекретная работа и ему нельзя заводить аккаунты в соцсетях?

– Ну да, как тому консультанту, с которым ты ходила на свидание, – вспоминает она.

– Ну, по-моему, он это говорит девушкам, чтобы ни с кем из них не светиться в Инстаграме, но да, – говорю я. – Типа он работает на очень закрытый хедж-фонд, или на ФБР, или он миллиардер и считает, что он выше этого.

– Точно, их же кругом пруд пруди, – замечает она.

– А может, он пострадал при пожаре, лечится от тяжелых ожогов и пока просто не готов показать свое лицо? – спрашиваю я. – Нет, это, наверное, мрачновато. Может, он такой маргинал?

Кармен закатывает глаза.

– Ладно, ладно, серьезно, может, мне просто найти какого-нибудь молодого актера на роль жениха? – спрашиваю я. – Можно закинуть удочку, на Бродвее сразу найдется десяток подходящих кандидатов.

– Нет, – щурится Кармен. – Актеры ненадежные. И к тому же ты что, правда хочешь заплатить какому-то случайному чуваку с улицы?

Я пожимаю плечами.

– Можешь предложить что-нибудь получше? – спрашиваю я.

– Могу, – отвечает Кармен. Глаза у нее опасно поблескивают. – Я об этом думала сегодня на работе, меня вдохновило шоу «Холостяк».

– Не поняла?

– Соберем в одном месте десять, двадцать, сколько угодно подходящих чуваков, и ты сможешь из них выбрать.

– Нереально. Как ты собираешься это провернуть?

Она улыбается.

– Куда реальнее, чем кому-то платить.

План, насколько я понимаю, такой: Кармен хватает мой телефон, открывает Тиндер и ковыряется в моем профиле, пока я не начинаю выглядеть как приманка для будущего степфордского мужа, кошачья мята для парней, у которых в честь дедушек называют больницы и которые про Хэмптонс говорят «там, на востоке». Хорошо, что она мне все объясняет в процессе, а то я бы обиделась, что она удалила из профиля почти все мои фотографии. Свайпит она как гонщик: молниеносно принимает жизненно важные решения, расшвыривая холостяков. Она прагматична, никакого великодушия. Думаю, она знает, что делает. Наверное, она знает какие-то приемы, о которых я не подозреваю, потому что к тому времени, как мы приканчиваем сырную тарелку, у нее уже готов пул ухажеров, которые наверняка считают, что должны войти в тридцатку «Форбс» моложе 30 или в список 50 самых завидных женихов от журнала Town & Country. Я не так уверена в себе. Она пускается в лихой флирт. Телефон она от меня закрывает, но я вижу, с какой дьявольской быстротой она печатает; потом она прижимает телефон к груди, запрокидывает голову и ржет. Машет, чтобы принесли счет.

– Куда мы теперь? – спрашиваю я.

– К Дориану. Это в двух кварталах.

Я невольно строю гримасу.

– Вот поэтому я тебе и не говорила! – замечает Кармен. Она уже вытаскивает из кошелька двадцатки и собирает вещи. – Двое парней уже подтвердили, что будут там, а если они окажутся отстоем, поспорить готова, мы наберем еще кучу, у них там гнездо.

– А они как… огонь? Годные? Купятся? – спрашиваю я.

Она строит рожу.

– Увидим. «Огонь» – понятие растяжимое.

Я снимаю кольцо и кладу его в кармашек кошелька на молнии.

Надо отдать Кармен должное: «Дориан» – выбор удачный, хотя сама я туда бы не пошла. Старый бар в Верхнем Ист-сайде, ненадолго снискавший известность в 1986-м, когда его упоминали в таблоидах в связи с «убийцей-старшеклассником» – парень из выпускного класса сидел здесь со своей подружкой, потом затащил ее в Центральный парк, изнасиловал и убил. Бар, конечно, из прошлых времен, но сейчас здесь ничего особо мрачного нет: на столах веселенькие скатерти в красно-белую клетку, на стенах черно-белые фотографии в рамках, на которых всякие кеннедиподобные чуваки играют в поло или ходят под парусом, рядом висят войлочные вымпелы Лиги Плюща. Такой городской бар для тех, кто вырос в этом захлебывающемся деньгами районе и всю жизнь здесь живет.

Мой первый порыв – двинуться к стойке за выпивкой, но Кармен меня останавливает.

– Тебя кто-нибудь угостит, – уверенно говорит она.

Я больше не нервничаю по-настоящему на первых свиданиях; первые пятьдесят, или около того, меня от этого отучили. Но при мысли о том, что я сегодня могу встретиться со своим будущим поддельным женихом, у меня мурашки по телу. Кармен была права: я чувствую себя Холостячкой. Должен быть какой-то простой выход из этого бардака.

Первый претендент появляется в потертых деревянных дверях. Человек-хаки представляется Китом. Зачесывает блондинистые волосы со лба пятерней.

– Слышал, ты ищешь спутника на свадьбу кузины в эти выходные? – спрашивает он.

– Это она ищет, – мурлычет Кармен. – Может, расскажешь немного о себе?

Он разворачивается в мою сторону, пока Кармен шепчет мне на ухо:

– Я приведу подкрепление, – и ускользает.

– Ну, я сейчас получаю МВА, – начинает Кит.

– Круто, – киваю я.

Я не считаю, что это круто. Я изучала маркетинг и предпринимательство в бизнес-школе Нью-Йоркского университета, и студенты делились на два типа: первые, такие как Кит, хотели получить МВА, начать карьеру менеджера и всю оставшуюся жизнь трындеть на корпоративном птичьем языке; вторые, как я, хотели просто набраться знаний, чтобы запустить компанию и уйти из школы ко всем чертям.

– Да, неплохо, – говорит он.

– Ага.

– Ты не думала получить МВА?

Я уже готова бежать на поиски Кармен, когда она возвращается с двумя парнями в красных шортах. Они представляются Джорданом и Кайлом. Вскоре поступают три предложения угостить меня, а я отчаянно пытаюсь совместить почти одинаковые подбородки с именами. Не худший вечер четверга.

– Ты красивая, – говорит Джордан, придвигаясь ко мне на два дюйма ближе, чем позволено незнакомому человеку. – Знаешь, я кое-что понимаю в красоте. Мой дедушка был довольно крупным коллекционером живописи.

Кайл, сидящий рядом с ним, слегка сникает, словно уже слышал это раньше. Опускает голову и крутит соломинку в своем джин-тонике.

– В смысле, он задружился с Джексоном Поллоком, когда еще никто и не смотрел на то, что он там писал, – продолжает Джордан, не ожидая от меня ни ответа, ни вообще какой-то реакции. – Я бы мог тебя сводить в Мет[2] как-нибудь, показать, что подарила им моя семья.

– Ммм, – неопределенно отзываюсь я.

Есть что-то очень печальное в том, что чувак считает, что ему дадут, только если он станет распинаться про достижения своего дедушки полвека назад.

Кайл набирается смелости вступить в разговор.

– А когда, говоришь, эта свадьба?

– Э… В субботу? В субботу вечером, – говорю я.

– В городе? – спрашивает он.

– В Гринпойнт, – отвечаю я, просто чтобы проверить, как они отреагируют на предложение смотаться в Бруклин.

Чтобы добраться туда отсюда, нужно пересесть с шестой линии на L, потом на С – практически невыполнимо.

Джордан морщит нос.

– Далековато.

– Мы к субботе будем уже там, на востоке, – добавляет Кайл.

– Всегда можем вернуться на самолете твоего дяди, – замечает Джордан.

– Только если не будет дождя, – говорит Кайл.

Тут они оба, и Джордан, и Кайл, весомо кивают и молча тянут джин-тоник.

– Простите, мне нужно… – Я не договариваю.

Они, похоже, не замечают, что я не закончила предложение. Кармен разговаривает с двумя парнями возле двери, я оттаскиваю ее в сторону.

– Простите, господа, мы на секундочку, – говорит она.

– Так, Крис Харрисон, давай-ка поговорим. Эти чуваки – пустышки, и ты это знаешь.

– Они сууууперзавидные холостяки, которые потрясающе будут смотреться в Инстаграме, и они достаточно тупые, чтобы не задавать вопросов, что бы ты ни затеяла, – возражает Кармен. – Разве ты не этого ищешь?

– Но они такие… скучные, – подвываю я. – Киту, Джордану и Кайлу не достаются розы[3].

– Ага, потому что с твоим «художником в мучительном поиске, который три дня не мылся» у тебя всегда все зашибись.

Она насмешливо поднимает бровь.

Я мысленно оцениваю несколько своих последних свиданий. Чувак, который позавчера оставил меня оплачивать счет. Еще был гитарист, который меня заигнорил после того, как я в десять вечера выпила эспрессо, чтобы не уснуть на его полуночном выступлении в Бушвике. Потом был тот милый лохматый кинокритик, который повел меня в забегаловку у себя в квартале на вечер пива за доллар и попросил оплатить счет на четыре доллара. И шея у меня до сих пор болит от того, как я упражнялась с фотографом, спавшим на двуспальном матрасе на чердачке своей крошечной студии; туда надо было заползать на четвереньках.

– Слушай, ты успешный предприниматель и вообще огонь. Тебе совершенно не обязательно связываться со всеми этими немытыми уродами, которых ты неизвестно где выкапываешь. – Она с надеждой поднимает телефон. – Лучшие еще в пути, честно. Дай мне двадцать минут, а потом уйдем, если случится катастрофа. Договорились?

Я склоняю голову вправо.

– Договорились.

Я обещаю дать плану Кармен шанс, и вскоре вечер становится веселее. Я бы не назвала его прямо отличным, но по крайней мере мне не скучно. Я знакомлюсь с продюсером, у которого подкаст о подкастах; с рыжим, который сообщает про себя только то, что ездит верхом; с моделью, который, похоже, убежден, что у нас тут кастинг; и с анестезиологом, который сразу кладет руку мне на спину и объясняет:

– Вот сюда я бы ставил эпидуралку во время рождения наших детей.

Я отползаю к тому концу стойки, где потише, чтобы собраться с мыслями. Я бы не стала встречаться ни с кем из этих парней по доброй воле. Но, исходя из нынешней своей ситуации, представляю, что мне мог бы показаться не таким уж отвратительным продюсер подкастов Айзек или конник Финн. Они в этой толпе самые интересные, от них не стынет кровь в жилах, и у них достаточно квадратно-подбородочного шарма, чтобы собрать кучу лайков в Инстаграме, если наши отношения перейдут на этот уровень.

– Можно задать вам вопрос?

Слева от меня прислоняется к стойке мужчина с джин-тоником. Модный, в темно-синем костюме и сиреневой рубашке с расстегнутым воротником. Скулы торчат под отпадным углом, волнистые темные волосы оттеняют карие глаза. Он похож на диснеевского принца, заблудившегося в магазине Ральфа Лорена.

– У вас тут какой-то кастинг? – спрашивает он.

– Что-то вроде того, – отвечаю я.

Я его не узнаю; он не из набора Кармен.

– А на что пробуются? – спрашивает он, махнув рукой в сторону толпы мужчин, собравшихся у середины стойки.

Я задумываюсь.

– На роль моего парня.

Он громко смеется, потом смолкает.

– Ой, вы всерьез, да?

Он запинается и смотрит на свои ботинки, чтобы скрыть улыбку. В других обстоятельствах я бы уже покраснела. Но сегодня выдался насыщенный день – я уже не в силах смущаться. Он собирается и протягивает руку.

– Я Блейк, – говорит он. – Рад знакомству.

– Элайза. – Я пожимаю ему руку очень крепко, как поставщикам, которые пытаются задрать цену.

– Расскажите о себе, Элайза. Может быть, я тоже захочу попробоваться.

Я выпрямляюсь и перебрасываю волосы через плечо.

– У нас с сестрой ювелирный бизнес. Магазин в Уильямсбурге.

– Ювелиры? Я тоже, – говорит он.

– Правда? А чем вы занимаетесь? – спрашиваю я.

Наша отрасль невелика; я не удивилась бы, встретив знакомых в Алмазном районе или на Сорок седьмой улице, но не в этом понтовом баре.

– Я основатель Bond and Time, – просто отвечает он, словно в этом нет ничего особенного. – Это вроде…

– Интернет-проката дорогих часов, – подхватываю я, краснея.

– Так вы обо мне слышали, – отзывается он, поднимая бровь.

Я издаю углом рта один из тех звуков, которые, наверное, не пристало издавать истинной леди.

– Слышала о вашей компании. Может, на каком-то мероприятии. Или подписана на вас в Инстаграме, не помню.

Я совершенно точно подписана на него в Инстаграме.

Он пожимает плечами.

– Я к этому не имею отношения. Социальные сети – это не мое. У меня даже аккаунта нет. Этим занимается пиар-агентство. Как по-вашему, они справляются?

– Вы могли бы увеличить число подписчиков и вовлеченность, – говорю я.

Когда-то, несколько лет назад, – наверное, во время ретроградного Меркурия, – когда жизнь пошла кувырком, я недолго встречалась с несколькими парнями вроде Блейка – они носят костюмы, которые можно отдавать только в сухую чистку, и пользуются особенным парфюмом. Я поняла, что им в глубине души нравится, когда их тычут носом в недочеты. Так что я смотрю в оба и жду ответа.

Он медленно кивает.

– Принял к сведению. Так почему вы вдруг проводите кастинг на роль своего парня?

Я прикидываю, не сказать ли ему правду. Блейк не кажется похожим на придурков в шортах, собравшихся у стойки. К тому же он коллега, предприниматель. Уверена, он на все бы пошел, чтобы добиться успеха в бизнесе. Я почти готова рассказать, какой план мы с Кармен придумали, но потом теряю самообладание. Он слишком милый, чтобы все портить.

– Мне нужен кто-то, чтобы пойти в выходные на свадьбу к подруге, – выдаю я.

– Тогда очень жаль. Я на выходные уезжаю из города, – говорит он.

Отпивает из бокала, а когда убирает его от губ, я вижу, что он улыбается.

– Но в другие выходные я здесь. Надеюсь, меня это не исключает из числа претендентов.

У меня все обрывается в животе.

– Не обязательно.

Блейк вынимает из кармана жужжащий телефон, раздраженно смотрит на экран и переводит звонок на голосовую почту.

– К несчастью, мне пора, – говорит он. – Но знаете, я бы очень хотел, чтобы мою кандидатуру рассмотрели. Может, как-нибудь сходим куда-нибудь?

Улыбка у него самая искренняя из тех, на какие можно рассчитывать при таком нелепом сценарии. Я чувствую то же, что и любая девушка, ощутившая себя красивой, значимой и важной: как будто съезжаю с вершины американских горок – недосягаемая, победившая и безупречная.

Я беру его телефон и забиваю в контакты свой номер. Фамилию не пишу – слишком легко отследить. Пока я просто Элайза. Возвращаю телефон, и, когда Блейк его забирает, мне подмигивает блестящий циферблат часов.

– Рад знакомству, Элайза, – говорит Блейк.

На долю секунды я задумываюсь, не придвинется ли он ко мне, чтобы обнять или поцеловать, но он проходит мимо и смешивается с толпой. Коль скоро мне нужен поддельный жених, который не станет спрашивать, почему это я в Инстаграме помолвлена, Блейк может оказаться моим джекпотом. Теперь остается только убедить его.

Глава 4

Щелк. Полыхает вспышка. Щелк. Теперь другая. Щелк.

Я вцепляюсь в левую ягодицу, чтобы лучше чувствовать металлический табурет, к которому прислоняюсь, опасно балансируя на шпильках серебряных ботильонов. Невероятно, но письма, которые я разослала, сработали. Мою историю подхватили ювелирные блоги и свадебные сайты, а потом я поймала рыбу покрупнее: женский журнал. Все вышло само собой, я об этом и мечтать не могла. Онлайн-редактор Elle, судя по всему, подписана на «Украшения Бруклина» в Инстаграме и прямо загорелась идеей напечатать материал о моем бизнесе и, да, о моей помолвке. И вот, не прошло и недели, все воплощается в жизнь.

Я впервые снимаюсь для журнала, и, честно говоря, все совсем не так, как я себе представляла. Я понимаю, журналы сейчас переживают не лучшие времена, я и не ждала, что меня частным самолетом отвезут на уединенный пляж на Мальдивах, а моим макияжем по дороге займется Пэт Макграт, но я ожидала чего-то большего. Нас с фотографом и репортером засунули в комнатку, где раньше, наверное, был чулан. Стены ободранные, повсюду раскиданы фототехника и одежда. Прическу и макияж мне делала женщина, которую вызвала по телефону через Glamsquad редактор отдела красоты. Одежду мне, правда, подобрали ничего себе – редактор отдела моды ждала меня с полной стойкой, когда я приехала, и мне разрешили выбрать. Я спросила, почему все в белых, серых и серебряных тонах, и она пожала плечами, как будто это само собой разумеется: «Чтобы оттенить ваше кольцо, конечно». Я натянула серые кожаные легинсы, тонкий, как пух, белый топ и белый жакет, с которого свисали серебряные «молнии». С утра мы полчаса обсуждали, какие принести аксессуары. В итоге принесла свои любимые браслеты, плоские серебряные серьги-обручи и простой кулон с бриллиантом на серебряной цепочке, все от «Украшений Бруклина»; они мило смотрятся, не отвлекая внимание от кольца.

Фотограф, хрупкая женщина со сложной цветочной татуировкой, змеящейся по одной руке, отрывается от камеры.

– Можете передвинуть руку? Положить обратно на бедро?

Ох. Ладно. Она предложила, чтобы я небрежно положила левую руку на бедро, чтобы на фотографиях было видно кольцо. Я передвигаю руку. Фотограф улыбается. Щелк.

Я не модель; я никогда не мечтала стать моделью; никогда, ни на секунду не воображала себя моделью, честно, даже во время особенно сочных сезонов «Американской топ-модели». И все-таки что-то во всем этом – в съемке, в интервью, в редакции снаружи, где куча редакторов может создать тренд или запустить успешную марку одной статьей, – кажется неизбежным.

Меня всегда спрашивают, каково такой девушке, как я – выросшей среди яхт в самом живописном приморском городе, – было переехать в Нью-Йорк. В смысле: чего ради от такого отказываться? Когда я училась в школе, мама, папа и Софи в уик-энды ходили на нашей яхте в море, когда погода позволяла. Они это любили. Но дело в том, что у меня морская болезнь. Меня не просто мутит, меня тошнит до изнеможения. Поэтому, когда вся моя семья уплывала, я зависала в бутике Хелен со стопкой глянцевых журналов, тщательно изучая каждую страницу. Мне нравились модные развороты и интервью знаменитостей, но привлекало меня не это. Нет, я оторваться не могла от статей об интересных женщинах – о шикарных женщинах, делавших карьеру в городах вроде Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Как сказала Диана фон Фюрстенберг, вышедшая замуж за принца и создавшая многомиллионную компанию задолго до тридцати: «Я не очень знала, чем хочу заниматься, но знала, какой женщиной хочу стать».

Я знала, какой женщиной хочу стать. Знала, что хочу делать что-то значительное, что-то, что приведет меня на этот табурет перед фотографом, чтобы меня дожидался журналист, желающий взять у меня одно из тех интервью, которыми я зачитывалась, когда была подростком с морской болезнью в Портленде.

Когда я устраиваюсь поудобнее, фотограф подходит ближе, переходя от общих планов к крупным. Я глубоко вдыхаю, перекидываю волосы через плечо и улыбаюсь так широко, как только могу. Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк. Я выдаю то, что, надеюсь, сойдет за роскошный уклончивый сдержанный взгляд. Щелк. Касаюсь рукой с кольцом подбородка и игриво смотрю в сторону. Щелк. Женщина, которой я хотела стать. Щелк. Женщина, которой я становлюсь. Щелк.

Съемка заканчивается, и я запираюсь в кабинке туалета, чтобы переодеться в свое: в короткую черную юбку и самый Elle-вский предмет гардероба, который у меня есть, – белую блузку с высоким воротником и тонкой вышивкой. Я знала, что мне подберут одежду для съемки, но мне хотелось прийти стильно одетой, как будто я тут своя. Я стою босиком на холодном кафеле, и мне не хватает сверкающих ботильонов-небоскребов, которые на мне были во время съемки. Хотела бы я, чтобы мои обычные черные сапожки до щиколотки поднимали меня чуть повыше. Но потом я вижу свое отражение в зеркале, и ко мне возвращается уверенность: вид у меня такой, как будто меня пропустили через Фотошоп. Каким-то образом визажист вылепила мне скулы и заставила сверкать глаза. У волос есть объем.

Тейлор, репортер, ждет меня в коридоре. Одета она шикарно – винтажные джинсы Levi’s, леопардовые лодочки – и у нее афрокосички ниже лопаток. Когда она придерживает передо мной дверь на площадку перед лифтами, я смотрю на ее руку: кольца нет. Хороший знак. Будем надеяться, это означает, что она не станет задавать бесконечные вопросы о моем женихе. Может быть, речь пойдет исключительно о компании.

Она ведет меня вниз за кофе. Я прохожу за Тейлор по кремовому гранитному кафетерию с высоченными, вдвое выше обычных, потолками, мы наливаем себе по чашке и садимся за круглый столик.

Когда мы усаживаемся, она просит разрешения записывать разговор. Я напрягаюсь: вот-вот история моей «помолвки» впервые окажется в чужих руках. Я могу проконтролировать только то, что говорю сама, – мне придется тщательно выбирать слова.

– Конечно, записывайте, – говорю я.

К моей радости, Тейлор задает вопросы, которые, как мне всегда казалось, и должен задавать репортер. Я рассказываю ей, как мы с Софи путались у родителей под ногами в магазине, наблюдая, как они вели дела. Рассказываю, сколько нам дала Хелен: вдохновение, знания, представление о будущей карьере. Объясняю, что, когда не стало бабули и дедули, нам в наследство достались солидные деньги, которые мы получили в свое распоряжение, когда нам исполнилось по двадцать пять. И тогда у нас возник план – мы начнем совместный бизнес.

В ту осень я поступила в Нью-Йоркский университет, чтобы изучать предпринимательство и маркетинг. После выпуска устроилась на хорошо оплачиваемую, но убийственно скучную работу в продажах. Могла уходить из офиса ровно в пять, чтобы читать книги о стартапах, посещать лекции предпринимателей и закапываться по шею в изучение ювелирного дела. Я написала бизнес-план и подала его на конкурс, где предлагали начальное финансирование стартапов. Тем временем Софи работала графическим дизайнером в Портленде и жила с родителями, чтобы не тратить лишнего. Она переехала в Нью-Йорк изучать бриллианты и дизайн украшений в АГИ (Американском геммологическом институте). К тому времени, как нам исполнилось двадцать пять и тридцать, мы были готовы: Софи умела создавать прекрасные вещи, у нас хватало средств на два года, и мы подписали договор лизинга на магазин в Бруклине.

Тейлор задает умные вопросы – о трудностях открытия своего дела, о том, как Софи создает украшения и как мы так быстро собрали такую верную толпу поклонников в Голливуде и в Инстаграме. Я рассказываю ей свою любимую историю о том, как Меган Маркл однажды надела наш кулон, всего через месяц после того, как мы открылись. Как многие политики и королевские особы, она использует моду как инструмент дипломатии; когда они с принцем Гарри куда-то ездят, она надевает вещи от местных дизайнеров. Кулон от «Украшений Бруклина» висел поверх платья от Келвина Кляйна под пальто от Майкла Корса. Как только нашу марку опознали и назвали модные журналисты всего мира, наш бизнес взлетел. Жизнь изменилась навсегда.

– Теперь о вашем женихе. Как его зовут? – спрашивает Тейлор.

Она так гладко вставляет этот вопрос в разговор, что я бы тут же назвала имя, если бы оно было.

– О… он… я… – я запинаюсь и напряженно улыбаюсь. – Он очень оберегает свою частную жизнь. Я бы предпочла не упоминать его имя.

– Интересно. Вы кажетесь очень публичным человеком, – замечает она, сверяясь с заметками. – Раз уж делитесь своей жизнью с сотней тысяч подписчиков в Инстаграме.

– Мне нравится объединять клиентов и поклонников «Украшений Бруклина», и да, это отчасти означает, что я делюсь какими-то событиями своей жизни, – произношу я так спокойно, как только могу. – Я открываюсь ровно настолько, насколько мне комфортно.

– Но почему не открыть имя вашего жениха? – нажимает Тейлор.

Я отпиваю кофе, чтобы выиграть время.

– У него свои причины держаться в тени. Возможно, он покажется на публике, когда ему будет удобно, со временем.

Следующий шаг очень важен. Мне нужно направить разговор в правильное русло.

– Значение имеет только то, что я встретила чудесного человека, мы очень счастливы, и, кроме шуток, может быть, взглянете на кольцо? Серьезно, он не прогадал. Я бы хотела вам побольше рассказать об этом кольце…

Тейлор слушает, как я рассказываю, что на мне оригинальное изделие «Украшений Бруклина», которое Софи создала, используя камни израильского поставщика, он раз в сезон приезжает в Нью-Йорк с камнями, рассованными по карманам и примотанными к обеим ногам. Я отмечаю, что кольцо соединяет две особенности, так любимые нашими клиентами: три камня в оправе и классический бриллиант круглой огранки. Добавляю, что мы также предлагаем менее дорогие варианты таких колец для невест с ограниченным бюджетом. Я подталкиваю Тейлор к тому, о чем хочу прочитать в статье: о своей работе, а не о жизни.

После интервью Тейлор провожает меня в вестибюль. Мне осталось разыграть последнюю карту, чтобы сделать так, чтобы она написала ту статью, на которую я надеюсь. Я вынимаю из сумочки черный бархатный мешочек.

– Я вам принесла небольшой подарок, – говорю я, протягивая ей мешочек.

Она развязывает черный шнурок и вытряхивает содержимое мешочка на ладонь. Я подарила ей тоненький браслетик из золотой цепочки с маленьким опалом.

– Это же ваш камень по гороскопу? – спрашиваю я.

Я подготовилась.

Она тронута.

– Да, какое чудо. Спасибо огромное, – выдыхает она.

Я помогаю ей застегнуть браслет, и мы обнимаемся на прощание. По-моему, мне сегодня все удалось: от фотосессии и интервью до подарка. Я выдыхаю, впервые за два часа. Толкаю вращающуюся дверь величественного вестибюля и выхожу на оживленную Восьмую авеню. В двух кварталах слева виднеется Центральный парк; деревья покрылись свежей зеленью. Справа ко мне движется толпа туристов. Я прижимаюсь к стене здания, чтобы просмотреть уведомления в телефоне: поток писем, лайков в Инстаграме и сообщений – два от Кармен, одно от Блейка.

«Привет, незнакомка. Нашла пару на свадьбу подруги?»

Я ничего не могу с собой поделать – губы у меня разъезжаются в довольной улыбке. Когда-то моим первым порывом было бы написать: «Да! Как прошли выходные? Как съездил?:)». Но почти десятилетие свиданий в этом городе научило меня растягивать интерес, как ириску: чем меньше энтузиазма демонстрируешь, тем дольше сможешь удерживать внимание мужчины. Я строго отмеряю ответ.

«Да».

«Так кастинг сработал?»

«Ха. Вроде того».

«Облом. Это значит, я не могу тебя никуда пригласить?»

Обожаю свою жизнь.

«Я этого не говорила», – набираю я.

Сегодня первый за эту весну день, который уже намекает на приближение лета. Солнце льется сплошным золотым потоком на мои голые ноги. Я нажимаю «Отправить». И смотрю, как всплывает ответ.

Глава 5

Я жду не дождусь свидания с Блейком в субботу днем – и все-таки зеваю. То есть во весь рот. Я на ногах с шести утра, обвешивалась украшениями – уши, запястья, пальцы, – снимала их для нашего Инстаграма. Большую часть фотографий и видео я снимаю сама, на iPhone. Я тщательно забочусь о руках – каждую неделю делаю маникюр, не обдираю заусенцы, как бы ни нервничала, – именно для того, чтобы не нанимать для таких съемок модель. Путем проб и ошибок и после изучения наших конкурентов я выяснила, что хотят видеть наши подписчики. Так что я напяливаю на руку три таких же кольца, как мое, только с бриллиантами разной величины, чтобы потенциальные покупатели могли сравнить; огромные камни, пусть посетители поохают-поахают, круглая огранка, как на том, что на мне в объявлении о помолвке. Утром я сняла сотни фотографий, отобрала пару десятков и принялась за утомительную обработку. Добавлю подписи и хэштеги и стану выкладывать по одной в ближайшие недели.

Обычно я не работаю по субботам с утра, но сейчас я с ума схожу. Вчера я получила от арендодателя письмо – плохие новости. Когда в середине ноября закончится наша двухгодичная аренда, плату поднимут на двадцать процентов. А поскольку квартира у меня в том же здании, плата за студию тоже взлетит на двадцать процентов в месяц. До конца октября мы должны решить, продлевать аренду или нет. Я всегда знала, что первоначальную цену – она тоже заоблачная – мы надолго не сохраним, но не решилась подписать договор дольше, чем на пару лет. Тридцать процентов мелких бизнесов прогорает в первые два года. Я нервничала, что если мы свяжемся с настоящим, из кирпича и штукатурки, магазином на дольше, то непременно прогорим.

Все это объясняет, почему Блейк меня застает посреди зевка, с разинутым ртом и скошенными вверх глазами прямо у выхода из Центрального парка на Восточную Семьдесят девятую улицу. Повезло еще, что я додумалась прикрыть рот ладонью, и, глядя на меня, не сразу видишь мои коренные зубы во всей красе. Помолвочное кольцо я снять не забыла.

– Прости, тебе со мной уже скучно? – шутит Блейк.

Боже, он просто прелесть. Сегодня он одет не так строго – в оливковые чиносы и тонкий темно-синий джемпер с поддернутыми рукавами.

Я игриво толкаю его кулаком.

– Нет, я рано встала. Работала.

– Сочувствую, – кивает он. – Помню, как оно.

– Тебе больше не приходится работать по выходным?

Он дипломатично пожимает плечами.

– Сейчас все идет более-менее по накатанной, хотя, конечно, легко никогда не бывает. Но вообще я могу освободить день в субботу, если оно того стоит.

Он так флиртует, что я невольно улыбаюсь. Блейк позвал меня в парк на пикник, и я согласилась, несмотря на то, что мне далеко идти. Он сказал, что принесет одеяло, багет и какую-нибудь нарезку. Я тут же вызвалась принести сыр и вино. Если нам предстоит провести вместе хоть какое-то время, Блейк должен кое-что знать: я не могу без сыра.

Я поднимаю пакет из Бедфордской сырной лавки, свисающий с моего запястья.

– Это того стоит?

Он с любопытством заглядывает в пакет.

– Там гауда, козий сыр и бри с трюфелем, – поясняю я.

– Отлично, – говорит он.

Мы бредем в парк по извилистым дорожкам под тенистыми деревьями.

– Так ты уезжал из города на прошлые выходные? – спрашиваю я.

– К брату в Бостон, – сообщает он. – У них с женой в феврале родилась дочка. Я ездил, когда она только появилась, и хотел еще раз их навестить.

– Очень мило, – говорю я.

Я не могу не думать о Софи. Я же знаю, что у нее каждый раз, как она слышит о младенцах, сердце разрывается – и у меня что-то вроде боли, вызванной сочувствием.

– Она такая крошечная. Такая славная. Белль, так ее зовут.

– Бэби Белль. Бэбибелль. Как сыр, – не подумав, произношу я.

Едва эти слова слетают у меня с языка, мне хочется умереть от неловкости.

Блейк останавливается и хохочет.

– Ты что, только что сравнила мою племянницу с сыром? – изумленно спрашивает он.

– Мозг с односторонним движением, – отвечаю я, снова поднимая пакет из сырной лавки.

Мы доходим до Большого луга, моей любимой части парка. Это овал пышной травы, гладкий и залитый солнцем посередине, с бейсбольными полями по краям. Каждые несколько шагов попадаются группки людей: женщины проверяют новое тепло босоножками и открытыми платьями, растянувшись на полотенцах с книжками; пары отдыхают, положив друг другу головы на колени; кто-то играет с собаками и детьми во фрисби; парень с голым торсом занимается йогой в тени дерева; две команды Младшей лиги в ярких формах стоят друг против друга. Блейк указывает на открытое место.

– Туда? – спрашивает он.

– Конечно.

Он вытаскивает из синего холщового рюкзака большое клетчатое одеяло для пикников. Мы устраиваемся: я раскладываю сыр, украдкой откупориваю розе, разливаю его по пластиковым стаканчикам и сую обратно в сумку, пока полиция на краю парка не заметила; Блейк устанавливает маленький динамик, чтобы проигрывать музыку со Spotify, выкладывает на одеяло упаковки индейки и салями, начинает резать багет. А потом… тишина. Я улыбаюсь ему. Он улыбается мне. Ненавижу эти первые свидания, когда или обмениваешься с кем-то деталями биографии – где вырос, сколько у тебя братьев и сестер, – либо неловко молчишь. Не хочу, чтобы так было.

Он берет козий сыр, который я принесла, и изучает этикетку – дольше, чем нужно.

– Хорошо, что это не камамбер, – говорит он.

Я тут же хватаюсь за то, что он сказал, слишком быстро, хочу, чтобы неловкий момент быстрее прошел.

– А чем тебя не устраивает камамбер?

– Когда я учился за границей, в Париже, мы с приятелем снимали квартирку в Шестнадцатом округе, – говорит он. – В первый день купили камамбер, и, не успели опомниться, она вся провоняла сыром. Первую неделю прожили с окнами нараспашку. В январе.

– Ха.

– Ты училась за границей?

– Нет.

– Ох. Извини.

Новая пауза.

– Я хотела. В смысле, поучиться за границей. Но курсы, которые меня интересовали, не совпадали с городами, которые мне нравились, так что я решила, что оно того не стоит.

– Да, разумно.

Снова пауза. Мы оба возимся с едой и прихлебываем розе.

– Ты взяла стаканчики Solo? – говорит он, подняв бровь.

Я смотрю на свой пластиковый стаканчик.

– А что?

– Не помню, когда я последний раз из них пил. Может, в выпускном классе, весной, когда влюбился?

Он улыбается своим воспоминаниям.

– Да ладно, а из чего еще пить в парке?

– Из прозрачных пластиковых стаканчиков, – просто отвечает он, как будто это само собой разумеется. – Из пластиковых винных бокалов. Не из стаканчиков Solo.

Еще одна пауза. Меня накрывает привычной волной разочарования. Я это уже проходила: милый парень, на бумаге всем хорош, флиртует в сообщениях, в реальной жизни – ноль химии. Я вижу, как день раскручивается передо мной скучной чередой пустых разговоров, уничтожая то, что должно было стать первым чудесным весенним выходным. Сама того не желая, я отчетливо вздыхаю.

– Прости, это не должно было превратиться в одно из таких свиданий, – говорит Блейк, поморщившись.

От уголков его карих глаз разбегаются морщинки.

Мне неловко, что он понял, что мне неинтересно.

– Ты о чем? – спрашиваю я с притворным недоумением.

– О том, что незачем нам разговаривать о всякой студенческой ерунде типа семестров за границей и стаканчиков Solo. Расскажи мне что-то важное. Расскажи больше о том, чем ты занимаешься.

Меня восхищает, как он прямо говорит о нашем натянутом настроении. Все как-то оживает. Блейк откидывается, опершись на локти, я полулежу на боку. Я рассказываю ему о том, как мы с Софи запустили свой бизнес, а он в ответ делится своими историями об ужасах стартапа. Он улыбается, хвалит меня за целеустремленность; говорит, что она производит впечатление. Мы беседуем о том, какие персонажи встречаются среди маклеров старой школы из Алмазного района, и я смеюсь, когда он неожиданно точно изображает неприятного чувака, чья семья владеет крошечным магазином на Сорок седьмой с тех пор, как они сбежали из нацистской Германии. Блейк так здорово изображает его грубый выговор, что становится ясно: он тоже немало с ним торговался, как и я. Потом разговор гладко течет прочь от рабочих тем, перескакивая с моей мрачной привязанности к документальному криминальному кино к пожилому жильцу, который каждую пятницу выгуливает возле дома ручную черепаху.

– Не верю! – упираюсь я.

– Тогда, наверное, придется нам устроить засаду возле моего дома в следующую пятницу вечером, – говорит Блейк, поглаживая мое колено.

У меня прыгает сердце. Я пока не готова завести разговор о втором свидании. Блейк мне нравится. Он всем хорош, хотя неуловимой электрической искры я между нами не ощущаю. Но сейчас я не ищу любовь всей жизни – хотя когда-нибудь хочу найти. Мне нужен поддельный жених. Кто-то, кто хорошо будет смотреться на бумаге, а может быть, и через фильтр. Было бы так удобно и легко, если бы им мог стать Блейк, но я не уверена, что чувствую химию.

Блейк тянется через клетчатое одеяло для пикников меня поцеловать. Я слегка разворачиваю голову, подставляя ему щеку. Если его это огорчает, он не показывает вида; отстраняется и улыбается мне.

– Ну что, идем? – спрашивает он. – Холодает.

Я благодарна за выход.

Остатки сыра я приношу в тот вечер в квартиру Софи и Лив. Он немножко подтаял из-за того, что целый день лежал на солнце, но сойдет. Если нам с Софи предстоит тяжелый разговор о деньгах, я лучше проведу его над тремя кусками сыра. Я с удовольствием иду три квартала вдоль домов из бурого песчаника до их квартиры. Этот район похож на Нью-Йорк Норы Эфрон: классический, шикарный, дорогой. Софи сама не смогла бы себе позволить Парк Слоуп, но юридическая зарплата Лив очень кстати. Подойдя к их дому, я делаю глубокий вдох, прежде чем позвонить в домофон.

Мы с сестрой всегда были близки. Я не хочу сказать, что мы не буксуем временами на пассивно-агрессивных ухабах, как другие сестры; еще как буксуем. Но нам обеим так хочется, чтобы наша общая мечта сбылась, что мы отбрасываем мелкие драмы. С самого начала у нас был четкий план: будем делать то, в чем сильны. Я могу высказаться по поводу украшения, а она может поделиться своим мнением по поводу того, как нам расходовать бюджет, но последнее слово в творчестве за ней, а за мной – последнее слово в деловой сфере. Из-за этого предстоящий разговор становится только тяжелее. Она может оценить наше финансовое положение, но окончательное решение будет за мной. И мне нужно, чтобы она поучаствовала.

Домофон сигналит. Я открываю дверь и поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Лив ждет меня у двери, я чувствую, как в коридор доносится запах того, что готовит Софи – что-то пряное, хотя я не могу понять, что именно. Я обнимаю Лив. Она в старой растянутой футболке университетского оркестра, в руках у нее библиотечная книга в пластиковой обложке (Софи западает на ботанов).

Если воспользоваться определением из любого буклета риелтора в Нью-Йорке, квартира у них «уютная». Но им удалось сделать ее еще и жилой. Стены в гостиной покрашены в цвет бледного заката и увешаны картинами – в основном написанными их друзьями. На твидовый диван наброшен плед, который связала мама Лив, пара полок ломится от книг, расставленных по цветам радуги.

– Не помню, когда ты в последний раз по доброй воле проводила субботний вечер с нами, дома, – кричит Софи из кухни.

Она в фартуке, что-то мешает в воке на плите.

– Да, кстати… – Я забираюсь на один из барных табуретов возле острова, который отгораживает тесную кухню от гостиной, и выкладываю куски сыра. – Я здесь не ради веселого субботнего вечера.

– Ну спасибо, – произносит Лив, поднимая очки на лоб.

– Нет, нет, я к тому, что получила от Роя не совсем хорошие новости.

Рой – наш арендодатель.

– Ох, – Софи прекращает помешивать.

Поворачивается спиной к плите и опирается локтями на кухонный остров.

– Наша арендная плата, – говорю я, вываливая все сразу: подъем платы, сроку до конца октября, чтобы принять решение.

Мои слова повисают в воздухе.

Первой заговаривает Лив. Я полюбила ее с годами, но терпеть не могу, когда она вмешивается в нашу работу. Я же не прихожу в ее юридическую фирму и не обсуждаю вместо нее условия разводов. (Разумеется, она адвокат по разводам. Софи говорит, что противоположности притягиваются.)

– Район у вас просто запредельный, – говорит она. – Платите кучу денег, чтобы жить в рекламе Urban Outfitters. Нельзя плюнуть на эту хипстерскую ерунду и переехать в другое место?

– Район – большое дело, – настаиваю я. – Там все наши клиенты. К нам просто заходят толпы, ногами.

– Но мы и так уже на пределе, – стонет Софи, зачесывая волосы назад. – Мы и сейчас каждый месяц едва набираем на аренду.

– В последнее время у нас выросли продажи, – замечаю я.

– Да, конечно. В этом месяце. А что будет в следующем?

Ответ крутится у меня на языке, но я не уверена, что его стоит произносить вслух.

– Что, ты думаешь, что твой рекламный трюк поднимет нам продажи на веки вечные? – спрашивает Софи.

Лив входит в кухню и устраивается рядом с Софи. При этих словах она поджимает губы.

– Слушай, может, это и дико, но оно же работает. Не говори мне, что не заметила, сколько у нас новых подписчиков и покупателей. И со временем все станет только лучше.

– Элайза…

Софи смотрит на меня большими умоляющими глазами.

– Что?

Она вздыхает.

– Я правда не уверена, что мы сможем себе позволить повышенную аренду. Это куча денег. Может оказаться непосильно. Смотри на вещи практичнее.

Я представляю себе, как мы закрываем магазин, теряем бизнес, как я переселяюсь на этот твидовый диван. От одной мысли об этом у меня начинает звенеть в голове. Я сжимаю пальцами переносицу, подбирая слова.

– Мы можем найти выход. Урежем себе зарплаты!

Софи и Лив обмениваются тяжелыми взглядами.

– Нет, – просто говорит Лив.

– Мы не можем этого сделать, – помолчав, произносит Софи. У нее вытягивается лицо. – Нам очень нужны деньги.

– Вы пошли на новый протокол ЭКО, – догадываюсь я.

Лив обнимает Софи за талию.

– Мы хотим, – объясняет она. – Но наши страховки не покроют еще один протокол. На этот раз все обойдется в полторы тысячи долларов, все за наш счет.

– Поэтому мы дома, готовим стир-фрай, вместо того чтобы пойти в ресторан, – говорит Софи.

У нее округляются глаза.

– Черт! Стир-фрай!

Она вихрем разворачивается, гасит конфорку и прихватками переставляет вок на край плиты.

– Может, расстаться с Джесс? – предлагает Лив.

Мы с Софи морщимся.

– Она родственница Хелен, мы так не можем, – напоминаю я.

Софи колеблется.

– Да, но…

– Кидать родных Хелен – это не обсуждается. Если бы не Хелен, нас бы здесь просто не было.

– Но надо думать и о своих родных, – замечает Лив.

– Знаю! Знаю, – говорю я. – Но все равно. Джесс уже один раз уволили. Мы не можем снова с ней так поступить. Это ее так расстроит и огорчит.

– Да, но тут ничего личного, – возражает Софи. – Это бизнес. Джесс поймет – а если не поймет, это не твоя проблема.

– Да мы ей не так много и платим, – спорю я.

– Перестань, Элайза, – говорит Софи. – Двадцать два доллара в час. Это не так мало.

Я морщусь. Она права. Но Джесс прекрасно справляется, и будет несправедливо вот так взять и уволить ее. Я готова экономить самыми разными способами: снять квартиру с кем-то пополам; поднять цены; чаще есть и пить дома, не ходить по ресторанам. Но выкинуть Джесс – это не метод.

– Слушай, – говорю я. Я прижимаю ладонь к столешнице и как можно спокойнее обращаюсь к спине Софи. – У нас еще целых полгода, чтобы принять решение. Дай мне полгода. Все получится.

Софи поворачивается ко мне лицом. У нее твердо сжаты зубы.

– Пусть лучше получится.

Глава 6

Наш магазин посетил самый непробиваемый и самодовольный на свете клиент, и Джесс уже готова его обломать. Я сижу за прилавком, отвечая на вопросы и обмениваясь комментариями в Инстаграме, это занимает до часа в день. Но я не могу не наблюдать за тем, как Джесс управляется с посетителем. Этот тощий бородатый чувак во фланелевой рубашке в клетку думает, что он гений, потому что вытащил из шкатулки с украшениями одно из колец своей девушки и настаивает, что ему нужно кольцо точно такого же размера.

– На каком пальце она его носит? – терпеливо спрашивает Джесс.

Он упирается.

– Ну, это кольцо. У нее кольцо такого размера.

– Пальцы немножко отличаются по размеру, – объясняет Джесс. – Если она носит это кольцо не на левом безымянном, нельзя гарантировать, что кольцо точно такого же размера ей подойдет.

Это на самом деле довольно распространенная ошибка. Когда мы только открылись, я поразилась тому, сколько парней – умных, со сложными работами, даже врачей! – не понимают, что пальцы отличаются по размеру. Это было бы смешно, когда бы не было так удручающе.

Пока Джесс предлагает парню различные выходы (выяснить, на каком пальце его девушка носит это кольцо; взять с собой наш измеритель и померить ей палец; купить любое кольцо и подогнать его после предложения – за огромные деньги), мой телефон вибрирует, принимая сообщение за сообщением. Уведомления из Инстаграма сыплются сплошным потоком, и я проматываю список, чтобы понять, откуда они взялись. Такие всплески не бывают случайными. И точно, выясняется, что десять минут назад Elle опубликовал статью.

Я просматриваю ее, затаив дыхание, не смея расслабиться, пока не закончу, – вдруг я сказала что-то идиотское или Тейлор вызнала, что я мошенница. Но все хорошо. Я выдыхаю. Тейлор упоминает, что я недавно обручилась, но не хочу называть имя жениха, и она видит в этом похвальный феминистический жест, призванный поставить в центр внимания мои профессиональные достижения. Статья большей частью посвящена моему пути к предпринимательству, и, честно говоря, Тейлор сделала из меня какую-то рок-звезду. Да я и похожа на рок-звезду в этих серебристых ботильонах на шпильке. Все даже лучше, чем я мечтала. Я публикую статью на Фейсбуке, в Твиттере и в Инстаграме.

Когда я возвращаюсь на землю, выясняется, что парень сдался.

– Я не знаю, – тупо повторяет он. – Не знаю, на какой палец оно подходит.

– Вы всегда можете у нее спросить, – предлагает Джесс.

Она умеет обращаться с клиентами – куда лучше, чем когда-либо научимся мы с Софи. У нее бесконечное терпение, она от природы приветлива и шестым чувством угадывает, когда поднажать с продажей, а когда отступить.

Парень в ужасе.

– Но тогда сюрприза не будет!

Я знаю статистику. Среди натуралов почти девяносто процентов мужчин делают предложение, преподнося кольцо, и меньше половины из них советуются по поводу этого решения со своей девушкой. Не хочу отнимать у себя хлеб, но, по мне, бессмысленно посылать обычного бестолкового мужчину в ювелирный магазин, чтобы он выбрал самое дорогое украшение, которое когда-либо будет у женщины – и которое она, хочется надеяться, будет носить всю оставшуюся жизнь. Я не считаю, что помолвочное кольцо должно быть сюрпризом хоть в чем-то. Я бы точно не хотела, чтобы мне устроили сюрприз. Но с другой стороны, я-то выбрала свой здоровенный бриллиант, не имея на примете жениха.

Парень бормочет, что «все сам выяснит», и уходит.

– Ы, – говорит Джесс, когда за ним закрывается дверь.

– Ты сделала все, что могла, – замечаю я. – Он сейчас не был готов что-то купить.

– Это точно. – Она вздыхает. – Его невесте будет с ним зашибись как весело всю жизнь.

Джесс умеет меня рассмешить. Я показываю ей статью на elle.com.

– Господи, как я по этому всему скучаю, – говорит она, проматывая до фотографий.

В прошлой жизни, до «Украшений Бруклина», Джесс подбирала аксессуары для таких вот фотосессий. В ее обязанности входил подбор обуви и украшений – вернее, помощь женщине, которая подбирала украшения и обувь. Из того, что она мне рассказывала, можно сделать вывод, что она в основном упаковывала и распаковывала коробки с аксессуарами, которые присылали рекламщики со всего города, и молилась, чтобы ничего в процессе не потерялось. Наверное, поэтому она такая аккуратная и организованная.

– Ботильоны просто отпад, – вздыхает она. – Джанвито Росси?

– Не знаю, – признаюсь я.

Она увеличивает картинку, чтобы посмотреть титры, и подтверждает:

– Джанвито Росси.

У нее хороший глаз. Она говорила мне, как благодарна нам за эту работу, но я знаю, что ее заветной мечтой всегда было работать стилистом в модных журналах. С тех пор как Glamour и Seventeen полностью ушли в онлайн, а остальные стоят на пороге, мечта эта кажется все более и более несбыточной.

– Отличное интервью, – дочитав, произносит Джесс. – Позиционирует нас как ювелирный бренд с офигенной перспективой. Класс.

Знала бы она, как шатко наше нынешнее положение.

– Ну да, – отвечаю я, забирая телефон и резко меняя тему.

Вскоре заходит еще одна клиентка. Ей, судя по всему, чуть за двадцать, у нее безупречные малахитовые стрелки и две аккуратные французские косы.

– Здравствуйте, что вам показать? – спрашивает Джесс, отрываясь от витрины с застывшей на лице улыбкой.

– Здрассьте, – отвечает девушка. – Я просто смотрю. У меня никого нет. В смысле, я правда просто смотрю.

– На здоровье. Обращайтесь, если будут вопросы.

Девушка заглядывает во все витрины, понемногу приближаясь ко мне.

– Вы ведь Элайза, да? – спрашивает она.

– Да.

Она бросает быстрый взгляд на мою руку. Кольца на мне нет. Я кладу руку на поясницу, и она отводит глаза.

– Можно с вами сфотографироваться? – робко спрашивает она. – Мне так нравится ваш Инстаграм.

Пока я обхожу прилавок и встаю от нее в нескольких дюймах, мне кажется, что я смотрю на себя со стороны, словно вышла из тела. Она обнимает меня одной рукой, привстает на цыпочки и вскидывает подбородок, чтобы дотянуться до моего роста, потом вытягивает вперед руку с телефоном. Щелк. Раньше никто не просился со мной сфотографироваться.

Она почти полчаса топчется перед витринами с самыми недорогими нашими вещами. Выходит в прямой эфир в Инстаграме, выбирая, что ей нравится больше всего, и нервно примеряя. В итоге останавливается на тоненьком обруче из розового золота, трижды проверив цену. Пока Джесс заворачивает ее покупку в бумагу, покупательница тихонько рассказывает мне, что решила сделать себе подарок после того, как с ней в прошлом месяце расстался парень.

– Поверьте, с украшениями меньше сложностей, чем с мужчинами, – говорю я ей.

Джесс смеется. Последнее, что я слышала о ее личной жизни, – это что она три месяца тискается с одним и тем же парнем, но боится ему сказать, что хочет большего.

У меня опять жужжит телефон. Сегодня не день, а просто клад: проверив сообщения, я вижу длинный пост от только что ушедшей покупательницы, полный похвал статье на elle.com, – и как результат новый поток подписчиков, две продажи в интернет-магазине и кучу писем. Одно мне приходится прочитать дважды, чтобы полностью его осмыслить.

Нора Мизрахи, маркетолог, пишет, что представляет несколько первоклассных площадок для мероприятий, в том числе отель «Уит», снобское заведение в нашем районе, у которого на крыше офигенный бар с панорамным видом на Манхэттен. Я там была на днях рождения и «счастливых часах». Судя по всему, в отеле проводят и свадьбы. И, если я правильно понимаю смысл письма – а я вроде бы его понимаю, – Нора пишет, что у них внезапно отменилась свадьба в октябре и они смогут принять мою свадьбу на крыше «Уита» совершенно бесплатно. Есть небольшое условие, как без них: я должна буду усиленно рекламировать отель в соцсетях и в интервью. Я перечитываю письмо в третий раз, просто удостовериться, что не брежу, но, кажется, Норины слова не растекаются. Она предлагает мне бесплатную свадьбу. Я понимаю, у меня сто тысяч подписчиков, я в каком-то смысле инфлюэнсер. Если я захочу, то, наверное, смогу получить бесплатную одежду, макияж, обеды. Но свадьба? В голове не укладывается.

Я никогда не была особенно осторожной. У меня на коленках по-прежнему видны шрамы от падения с первого двухколесного велосипеда, на котором я скатилась с холма возле нашего дома. В колледже я всегда первой вставала в очередь за еще одной рюмкой текилы. Да и сейчас я занимаюсь ювелиркой, хотя знаю, что миллениалы, по общему мнению, «убивают» бриллиантовый бизнес. Меня не то чтоб не волнуют последствия. Поверьте, волнуют. Но преимущества – прилив адреналина, который переживаешь, когда идешь на риск, вознаграждение от принятия смелого решения – всегда окажутся у меня в уме весомее. Жизнь не продвинется вперед, если сидеть дома и говорить «нет».

Поэтому, еще не успев толком обдумать, что следует из предложения Норы, я говорю «да» и нажимаю «Отправить». Она тут же отвечает, спрашивает, есть ли у меня сейчас время обсудить подробности по телефону. В течение часа мы обо всем договорились по телефону, она прислала мне контракт, я его подписала и отправила обратно. Хорошо все делать быстро; я боюсь, что иначе пойду на попятную. Я выкладываю в Инстаграм улыбающееся селфи и объявляю в подписи, что только что забронировала место своей мечты на 19 октября. Тридцать секунд спустя я обновляю фото, и там уже десятки комментариев, все меня поздравляют. Моя свадьба ровно через полгода. Все, что мне остается, – это найти жениха.

– Так, у меня отличные новости и, эээ, не совсем отличные, – час спустя говорит мне Кармен. – С чего начать?

На этой неделе «счастливый час» мы проводим в Le Boudoir, баре, посвященном Марии-Антуанетте в Бруклин Хайтс. Мы заходим через потайной книжный стеллаж из ресторана наверху, на уровне улицы, и спускаемся в зал с красными бархатными диванами и бюстом самой королевы, который служит краном. Обе заказываем коктейль «Гильотина» из мескаля с медом.

– Выкладывай хорошие новости, – говорю я, отпивая коктейль.

Она выпрямляется во весь свой стопятидесятисемисантиметровый рост и перебрасывает волосы за спину.

– Новость о-го-го, – предупреждает она.

– Я справлюсь, – отвечаю я.

Глаза у нее блестят, губы сжаты, словно она едва может молчать. Она делает паузу, словно осознавая, что, если произнести все вслух, оно станет настоящим.

– По-моему, я хочу создать собственную компанию, – говорит она.

Я ничего не могу с собой поделать – мои руки сами перелетают через стол, чтобы схватить за руки Кармен. Я чуть не опрокидываю наши напитки.

– Рассказывай! Что ты придумала?

Она делает глубокий вдох.

– Мне нравится мое нынешнее место, правда нравится. Но мне не хватает работы с косметикой, – объясняет она.

Это видно: Кармен может провести прекрасный вечер пятницы, пробуя маски для лица и изучая активные вещества в увлажняющем креме.

– А в последние несколько месяцев эта работа в относительно молодой компании меня столькому научила. Зарядила энергией.

– И… – подсказываю я, взмахивая рукой. – Что ты придумала. Выкладывай. Хочу все знать.

Она улыбается.

– Ладно. Но только честно скажи, что ты думаешь. Я тебе верю.

– Конечно, конечно.

– Уходовое приложение. Загружаешь селфи крупным планом, и оно сразу анализирует тип кожи. Потом каждый месяц присылает коробку средств, подобранных с учетом твоих потребностей. Фото надо будет обновлять каждый сезон, когда кожа меняется.

В ее глазах читается страх, и мне так хочется ее крепко обнять. Потому что я понимаю, какой это ужас: предлагать свои мысли миру. Кажется такой наглостью, что у тебя есть годный бизнес-план, когда вокруг каждый год возникают – сколько? – тысячи или миллионы новых компаний?

– Кармен. По-моему, офигенно. Невероятно круто. И уход за кожей сейчас на пике!

Она кивает. У нее светятся глаза.

– Думаешь, у меня есть шанс?

– Думаю, да.

Она облегченно выдыхает и откидывается на спинку дивана. Когда мы с Софи запускали «Украшения Бруклина», она нас поддерживала, но ясно дала понять, что собственный бизнес – это не ее; сказала, что лучше будет безупречно выполнять работу для компании и получать стабильную зарплату. Я и не думала, что она решится начать свое дело.

– У меня к тебе куча вопросов по поводу всего, – предупреждает она. – Ну, как найти денег, как все организовать, когда уйти с постоянной работы. Но… это со временем. Может, по имейлу, когда не будет алкоголя.

– Ты же знаешь, я всегда помогу, – говорю я.

Я подношу свой бокал к ее бокалу и произношу тост. Я так ей горжусь, моей совершенной, прекрасной, блестящей подругой.

– Так, плохие новости тебя интересуют? – спрашивает она, поморщившись.

– Стреляй.

– Сначала предисловие. Я хочу, чтобы ты знала: то, что я сделала, абсолютно противоречит политике Тиндера, и меня могут уволить, поэтому – ни единой живой душе, никогда.

Я смеюсь.

– Рот на замке!

– Это на самом деле был лучший фильм Мэри-Кейт и Эшли, – задумчиво говорит Кармен.

– Ну так?!

Она делает вид, что давит банку газировки о лоб, как в фильме, но я ее прерываю:

– Эй. Не зависай. Что там?

– Я влезла в базу Тиндера, чтобы взглянуть на того парня, с которым у тебя было свидание, Блейка, – морщась, говорит она. – Он вовсю свайпит и пишет… ну, десятку девушек в день. И назначает встречи.

– И что? Мы сходили на одно свидание, – говорю я.

– Да, но это было до того, как ты назначила свадьбу через полгода, – замечает Кармен.

Я написала ей про бесплатную свадьбу, как только все произошло. Теперь от того, что она это произносит с таким нажимом, я тревожно вздыхаю.

– Я только о том, – продолжает Кармен, – что, если он тебе нужен для твоей затеи, или для фальшивой свадьбы, или для чего там, тебе, наверное, лучше со всем разобраться, пока он с кем-то всерьез не замутил.

Да, конечно, я не ощутила особой химии, когда мы были в Центральном парке, но все равно обидно, что он на этом закруглился и решил ничего со мной не продолжать. Я как-то не понимала, что все это значит, – я, на минуточку, была немножко занята, пытаясь разобраться с повышением аренды и со своей сестрой, – но так и есть. Блейк мне не писал после пикника.

Не то чтобы я хотела, чтобы Блейк был Тем Самым. Нет. Я не влюбилась с первого взгляда, – он отличный чувак, красавчик, здорово смотрелся бы в моем Инстаграме, хотя искра и не проскочила. Но теперь у меня часики тикают: свадьба в октябре, роскоши выбирать я лишена. Химия может возникнуть со временем, разве нет? Мой папа впервые увидел маму на семинаре первокурсников в университете штата Мэн; встречаться они стали только на последнем курсе, когда, как говорит мама, папа наконец вырос.

От новостей Кармен у меня щелкает в мозгу: если я отказываюсь от какого-либо подобия нормальной личной жизни ради компании, то делать это надо ради правильного парня. Блейк кажется разумным выбором. Вместе мы были бы сильной парой: я занимаюсь ювелиркой, он – дорогими часами. Я почти вижу колонку с объявлениями в «Нью-Йорк таймс». Нужно найти способ заинтересовать Блейка – надолго.

Глава 7

Сначала я прыгаю в метро до района Блейка, а потом прикидываю, что я вообще собираюсь делать. Коктейли с Кармен подтолкнули меня к действию. Пока поезд несется в Верхний Ист-сайд, мой дикий порыв остывает и приобретает черты плана. Мне хочется постучаться в дверь Блейка и попросить его стать моим фальшивым женихом в Инстаграме, но даже я понимаю, что это полный бред по множеству причин – например, мы всего один раз сходили на свидание, это дурацкая просьба, а еще я не знаю, где он живет. Вместо этого я отправляю ему сообщение, спрашивая, свободен ли он.

«Привет, ты сегодня дома? Я тут оказалась неподалеку».

Я колеблюсь, добавлять ли смайлик. Добавляю. Выглядит жалко. Удаляю смайлик и нажимаю «отправить».

Проходят мучительные тринадцать минут. Я обновляю Инстаграм, сдерживаю желание пообдирать заусенцы, громко вздыхаю, глядя на мужика, расставившего колени на сиденье напротив. Начинаю играть в судоку на телефоне и бросаю на половине. Проверяю, отправилось ли вообще сообщение, – конечно, отправилось.

А потом, о чудо, Блейк отвечает.

«Да, только что пришел. А что?»

Я стараюсь не переживать по поводу того, откуда он только что пришел. Со свидания? Выжидаю ровно три минуты, прежде чем ответить, чтобы не показалось, что я вся горю. Важно все сделать правильно. С Блейком у меня только одна попытка.

«Можно я зайду? Мне нужно тебе кое-что сказать».

Он отвечает, на этот раз быстрее.

«Конечно».

Он пишет свой адрес.

Остаток поездки на метро как в тумане: я сую в рот освежающую конфетку, рассматриваю свое отражение в телефоне, убираю пинцетом, который ношу в сумочке, выбившийся из брови волосок, принимаю противозачаточную таблетку, когда в девять срабатывает напоминалка. Стараюсь не циклиться на нервах, сворачивающихся в клубок в животе.

Когда поезд останавливается на Шестьдесят восьмой улице, я выхожу. Перекресток Блейка мне приходится искать на карте в телефоне; я плохо знаю Верхний Ист-сайд, в этом районе полно кремовых гранитных зданий, дизайнерских магазинов и иностранных посольств, гордо увешанных разноцветными флагами. Увидев винный магазин, я тут же покупаю бутылку вина; по-моему, это минимум, который я могу предложить Блейку. Потому что дело в том, что мой план не очень-то пока похож на настоящий план. Для начала можно его соблазнить за вином, а там посмотрим.

В сверкающем вестибюле дома Блейка царит швейцар в форме. Он спрашивает, как меня зовут, и звонит Блейку, чтобы получить подтверждение, прежде чем указать мне дорогу к лифту. От телефонного звонка мне почему-то становится неловко, точно швейцар понимает, как недостойно я себя веду, вот так навязываясь Блейку. В лифте среди зеркал я нажимаю на четырнадцатый этаж – не пентхаус, но и не дешево, нет, – и опускаю голову, чтобы взбить волосы у корней. Этому приему меня научила мама перед первой вечеринкой в школе; она говорит, что узнала о нем, когда ей было столько же лет, как мне, из интервью Фары Фосетт в журнале. Я смотрю на свое отражение: глаза диковатые, лохматая, в черных брюках, с большой сумкой – ну, не Фара Фосетт. Двери, звякнув, открываются. Пора.

Я нахожу дверь Блейка в конце коридора и стучу. Он тут же открывает. Меня снова поражает, насколько он хорош. Он в темно-серых костюмных брюках, галстук слегка приспущен. Мне хватает одного взгляда на него, чтобы офигеть: как это я в субботу уклонилась от его поцелуя? Он, слегка помедлив, тянется через порог и обнимает меня одной рукой. И тут, здрасте-пожалуйста, меня поражает то, как нам неловко друг с другом. Что-то неестественное есть в наших разговорах, в том, как мы друг с другом держимся.

Я это исправлю.

– Привет! – произношу я теплым голосом, источающим обаяние, которое я обычно приберегаю для клиентов. – Так приятно тебя видеть. Спасибо, что, ээээ, разрешил зайти.

Он отступает назад, пропуская меня в квартиру.

– Такое загадочное было сообщение. Стало любопытно.

Я смеюсь, чтобы выиграть время. Квартира у него роскошно мужская. Вдоль одной стены стоит коричневый кожаный диван, на подлокотник которого брошен зеленый клетчатый плед. Угловатая медная лампа освещает тщательно организованную барную тележку и полированный деревянный кофейный столик. Пиджак Блейка висит на спинке стула. По сравнению с квартирой Холдена это существенный шаг вперед: у того был, в общем, матрас на полу и засохший суккулент на подоконнике. Я ставлю на пол вино в черном пакете из магазина и свою сумку и поворачиваюсь к Блейку. Сую руки в задние карманы, чтобы не задергаться и не показать, как нервничаю.

– Я подумала, не выпить ли нам вина, а я попрошу прощения, что не поцеловала тебя позавчера в Центральном парке, – говорю я.

У него на лице мелькает смущение, но потом его сменяет озадаченная улыбка.

– Так ты и правда от меня увернулась?

– Да, но просто потому что нервничала, – говорю я. – Потому что ты мне нравишься.

Когда я слышу собственные необдуманные слова, у меня напрягается живот. Может, было дурацкой ошибкой рвануть через весь город и явиться сюда с сиропными затасканными словами, как вечный герой романтической комедии, который гоняется за девушкой. Может, Блейк уже перевернул страницу.

Но вместо этого он делает три шага, преодолевая разделяющее нас расстояние, и целует меня. Пропускает мои волосы сквозь пальцы, твердо кладет руку мне на талию. Адреналин, копившийся во мне с тех пор, как я спустилась в метро, захлестывает меня с головой. У меня получилось. Мне нравится, что, когда мы наконец отрываемся друг от друга, Блейк по-настоящему улыбается.

Поцелуй как по волшебству устраняет напряжение. Я не нервничаю, когда он открывает вино своим штопором, взятым с барной тележки, и наливает нам по щедрому бокалу. Мы устраиваемся на диване, я поджимаю под себя ноги, он уверенно вытягивается. Он хвалит лихость, с которой я сюда явилась; я что-то выдаю про то, как ему идет рабочая одежда; он передвигает руку по зернистой коже дивана и проводит пальцем по моему колену. Так приятно быть смелой. Между нами просыпается химия.

Естественно, это всего только второе наше свидание, но мне нравится ощущение новизны. Мы оказались вместе не потому, что оба свайпнули вправо во время вызванного одиночеством запойного сидения в приложениях для знакомств. Мы не сидим, ссутулившись, на барных табуретках в какой-то забегаловке или в баре, куда уже приходили в этом году на десяток других свиданий. Мы не переписывались неделю, типа, а ты можешь во вторник? Нет? В четверг? В шесть тридцать? В восемь? Сейчас совсем другое ощущение – спонтанности и электричества.

Разговор разматывается, как лента. Мы спорим о том, дурной ли вкус мой выбор коктейля «Гильотина» в баре, посвященном Марии-Антуанетте (он говорит, что да, я – что он создан в честь культурного феномена), Блейк мне рассказывает про свою поездку в Портленд прошлым летом. Когда его бокал пустеет, он не доливает. Вместо этого аккуратно ставит его на кофейный столик и склоняется поближе ко мне.

Поначалу он целует меня нежно, одной ладонью обхватив мою щеку, а вторую положив мне на бедро. Я прижимаюсь к его груди и провожу рукой по его твердому бицепсу. Мне нравится, какие у него широкие плечи и как чувствуются мышцы под его белой накрахмаленной рубашкой. Он целует меня крепче – и тут раздается звон.

Блейк подлетает с дивана. Наверное, он сшиб винный бокал ногой; на столике лужица, она стекает на ковер. Блейк бросается на кухню, хватает рулон бумажных полотенец и опускается на колени перед столиком, чтобы все убрать.

– Прости, – бормочет он, кривя лицо.

– Красавчик, – дразнюсь я, ероша ему волосы.

– Видимо, пора подлить? – шутит он.

Мой бокал в любом случае почти пуст. Я наливаю нам еще вина.

– Погоди, принесу, чем оттереть, из чулана в прихожей, – говорит Блейк.

Меня охватывает внезапный порыв. Винные бокалы такие высокие, на изящных ножках, и они так шикарно смотрятся на фоне гостиной. Недолго думая, я делаю снимок. Такая фотография – два винных бокала на мраморных подставках в интерьере, достойном Пинтереста, – конечно, очень романтическая. Потом выложу в Инстаграм. Блейка нет в соцсетях, он и не узнает. Я сую телефон обратно в карман, как раз когда Блейк возвращается с бутылкой чистящего средства и влажной губкой.

Он встает на четвереньки и вытирает пятно с ковра, перебросив галстук за плечо. Есть в этом эпизоде нечто странно домашнее. Я невольно представляю, каково было бы жить здесь с Блейком, заниматься всякой обычной работой по дому, мыть тарелки и застилать постель. В реальность я возвращаюсь, когда пятно очищено и Блейк снова садится рядом со мной на диван. Он осторожно отпивает вина.

Какой бы бурной ни была между нами химия минуту назад, все испарилось. И ясно, что никто из нас не знает, как ее вернуть. У меня в голове крутятся мысли о плане по поводу помолвки, об увеличении арендной платы за магазин, о других свиданиях Блейка, и я их отгоняю. Я ищу тему для разговора, любую, лишь бы мы продвинулись вперед.

– Ты так… – произношу я, как раз, когда он начинает:

– Я просто…

– Давай ты, – говорю я.

– Нет, ты давай, – отвечает он.

Я краснею. На самом деле я ведь не хочу, мне не нужно задавать ему тупой вопрос, который я придумала, чтобы проскочить неловкий момент. Так что я придвигаюсь к нему, перекидываю ногу через его колено и сажусь верхом, чтобы его поцеловать. Глажу его плечи, привлекаю его к себе. Не прекращая меня целовать, он тянется и ставит бокал на столик. Окончательно развязывает галстук, давая ему выскользнуть из-под воротника. Когда я вожусь с верхними пуговицами его рубашки, он слегка прикусывает мою нижнюю губу.

– Я рад, что ты пришла, – говорит он.

Я на минутку отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Я тоже, – отвечаю я.

Блейк оценивающе проводит руками от моих бедер, по талии, к груди. Руки у него теплые, он пахнет смесью кожи и пряного парфюма, который я не могу опознать. Подол моей блузки как-то закатался у меня на животе. Когда Блейк касается моего тела, кожу покалывает от предвкушения. Я не помню, когда мне в последний раз было так хорошо.

Я совсем растворяюсь в поцелуе, когда вдруг чувствую, как его руки отпускают мою талию. Внезапная потеря контакта резко приводит меня в чувство. Я отстраняюсь.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

У него блестят глаза.

– Идем в спальню, – говорит он, гладя мои бедра.

Я старюсь соскользнуть с его колен как можно изящнее, не свалившись с дивана. Он протягивает мне руку и переплетает пальцы с моими. Встает, ведет меня по темному коридору, открывает дверь в спальню и заводит меня внутрь. Я наполовину чувствую, что свечусь, что я соблазнительна, что меня озаряет желание. Я его хочу. Другая половина торжествует победу. Мой план работает.

Глава 8

У Блейка потрясающие простыни. Ослепительно-белые, такие хрустящие, мягкие, как зефир, как прикосновение ангела. Еще у Блейка потрясающее тело, как я узнала прошлой ночью, и потрясающий солнечный вид из окна четырнадцатого этажа – он меня в данный момент и пробуждает от сладкого сна. Я шевелюсь, чтобы расправить шею, затекшую за целую ночь, проведенную в объятиях Блейка, а он подтаскивает меня еще ближе к себе, обвивая руку вокруг моей талии.

– Не уходи, – бормочет он в полусне.

Я переворачиваюсь в его объятиях и кладу голову на его теплую широкую грудь. Внутри у меня точно жидкое золото. Я четыре года прожила одна, и из всех плюсов отношений – приятнее делить на двоих стоимость доставки еды, а еще, да, можно же всю жизнь провести с кем-то рядом, – больше всего я скучаю именно по этому. Я наслаждаюсь уютным чувством, прижимаясь к Блейку, тем, как он легко проводит пальцами по моему бедру, тем, как моя щека прилегает к его ключице. Он гладит меня по голове, заправляет за ухо выбившуюся прядь. У меня болит плечо, на которое я навалилась всем своим весом. Но я не смею пошевелиться и разрушить волшебство, пока не звонит будильник в телефоне Блейка.

Он стонет, приподнимается на локте и сонно тычет пальцем в экран, чтобы заткнуть телефон. Падает обратно на кровать и перекатывается, оставляя между нами вежливое расстояние. Я смотрю ему в глаза, но он отводит взгляд.

– Хорошо спала?

Да. Волшебство разрушено. Чем бы ни была прошедшая ночь, – рожденная опьяняющим сочетанием адреналина, мескаля и каберне совиньон, – все ушло. При свете дня нам немного неловко друг с другом. Спокойная легкость, которая расцвела прошлой ночью, улетучилась.

Блейк предлагает мне белый пушистый банный халат и отводит глаза, когда я его надеваю. Варит мне кофе, предлагает пожарить яичницу и спрашивает, может ли вызвать мне Uber до дома. Вопрос застает меня врасплох. Последний мой партнер, графический дизайнер, учившийся на мастера тату, просто попросил, чтобы я ушла, чтобы он мог «расслабиться».

Я соглашаюсь на кофе, отказываюсь от яичницы – это как-то чересчур – и ускользаю в ванную, побыть наедине со своими мыслями. Прислоняюсь к раковине. Блейк такой добрый, такой внимательный, такой милый. Он хороший парень, простой и ясный. Неправильно, что я здесь, неправильно так его преследовать, раз мои мотивы не совсем невинны? Я пытаюсь перевернуть ситуацию в уме, чтобы понять, мерзко ли она будет выглядеть, если поменять гендерные роли. Мужчины безжалостно выстраивают любые схемы, чтобы добиться успеха в бизнесе или выгоды, разве нет? Но как я ни ломаю голову, придумать ситуацию, в которой парень вроде Блейка бездушно устроит фальшивую помолвку с девушкой вроде меня, я не могу.

Волосы у меня растрепаны. Халат Блейка соскальзывает с плеча. По контрасту с белой махровой тканью моя кожа кажется загорелой. Я не очень похожа на себя, особенно в этой мраморной ванной с лампочками вокруг зеркала. У меня все еще неспокойно на душе, но выгляжу я бомбически. Я опираюсь на раковину, развернув запястье так, чтобы не было видно отражение пальца без кольца. Надуваю губки в зеркало. Щелк. Делаю селфи, которое потом можно будет запостить в Инстаграм.

Я выхожу из ванной, собираю одежду, раскиданную по углам жилища Блейка, и быстро одеваюсь. Блейк поднимает бровь, когда я возвращаюсь в кухню.

– Уже уходишь? – спрашивает он, разбивая яйцо в стеклянную миску.

– Мне пора на работу, – отвечаю я, тыча большим пальцем в сторону входной двери.

Он бросает яичную скорлупу в мусорное ведро, вытирает руки кухонным полотенцем и тянется ко мне.

– Разве тебе пора не тогда, когда ты сама решишь? – спрашивает он. – Привилегии владельца?

– У меня куча работы, – объясняю я. Чешу пальцами ноги пятку другой.

Склоняю голову набок и мягко целую Блейка.

– Скоро увидимся, – обещаю я.

Я собираю вещи, выхожу из его квартиры и устремляюсь к лифту. Все это время у меня колотится сердце. Выходя из здания, осторожно встречаясь глазами со швейцаром и идя к метро, я все пытаюсь обдумать, что произошло. Мои отношения с Блейком – нет, мой контакт с Блейком; встреча в баре и два свидания – это даже близко не «отношения» – только начинают наклевываться. Он мне достаточно нравится, чтобы увидеться с ним снова, тут без вопросов. Но достаточно ли он мне нравится, чтобы возложить на него все свои надежды и молиться о том, чтобы он однажды стал моим настоящим женихом или мужем? И эта уловка со свадьбой – можно ли ради нее вовлекать какого-то ни в чем не повинного парня в мои планы? Четких ответов у меня нет. Хотелось бы, чтобы были. Все, что я сейчас знаю, – охотиться за Блейком лучше, чем просто сидеть и ждать, пока фальшивая помолвка не лопнет прямо у меня перед носом.

Я опаздываю на работу. Я никогда не опаздываю на работу. Вернувшись в Уильямсбург, я взбегаю по лестнице к себе в квартиру, залетаю в душ и быстрее-быстрее мчусь вниз в магазин. Софи сидит на высоком табурете за прилавком и что-то читает с лэптопа. Она поднимает глаза, видит мои мокрые волосы и вскидывает голову.

– Ты где была? – спрашивает она.

Из задней комнаты выходит Джесс с коробкой в руках.

По утрам в магазине почти всегда пусто. Нам, конечно, есть чем заняться – полировать украшения, оплачивать счета, заказывать товары на следующий квартал, – но все это пока может подождать. Пора сесть рядом с сестрой и рассказать о прошлой ночи. Я не против, если и Джесс послушает; мы сблизились с тех пор, как она начала у нас работать.

– Я опоздала, да, но есть причина… – начинаю я.

Я объясняю, кто такой Блейк, – Софи меня прерывает, она знает все про Bond & Time, – и почему он может оказаться идеальным кандидатом, чтобы вытащить меня из этой истории. Я рассказываю, как вчера вечером пришла к нему в квартиру.

Софи не всегда легко рассказывать про мою личную жизнь. Иногда кажется, что между нами не пять лет, а больше. Я уже давно училась в колледже, когда она начала спокойно выслушивать рассказы о моих свиданиях. По-моему, ей отчасти тревожно из-за того, что мы разные от природы: она острожная, а я рисковая. Она бы никогда не выкинула такую штуку, как я вчера с Блейком. Ей не нужно хранить в лэптопе «черную книжечку», поскольку она, наверное, сможет перечислить всех по памяти меньше чем за десять секунд.

Софи качает головой, слушая меня, но на лице у нее явное одобрение. Она прикусывает губу и улыбается.

– Ты с ума сошла, – говорит она. Щеки у нее краснеют уже от рассказа о моих приключениях. – Знаешь, ты просто береги себя, вот это все. Будь умницей.

Днем я выхожу купить еды. Я не могу не думать о прошлой ночи с Блейком. У меня загораются щеки, когда кассир обрывает мои мечты, чтобы спросить, что я возьму. Когда я возвращаюсь в магазин, в зале только Джесс. В голове у меня эхом отдаются слова Софи: будь умницей. Если я хочу сохранить Блейка как рабочий вариант, мне нужен план, чтобы объяснить объявление о помолвке у себя в Инстаграме.

– Эй, у меня к тебе вопрос, – говорю я, сунув пакет с едой под мышку и барабаня пальцами по стеклу витрины перед Джесс.

– Да? – отзывается она.

Я нервно оглядываюсь на дверь. На пороге нет клиентов – мы одни.

– Если кто-нибудь спросит, кто ведет наш Инстаграм, можешь сказать, что ты? – спрашиваю я.

– Ты о чем? – морщит лоб Джесс.

– Ну, если Блейк вдруг станет искать меня в сети и увидит мое объявление о «помолвке». Я когда-нибудь скажу ему правду – просто до этого еще не дошло. А пока, если он станет спрашивать, можешь сказать, что фотку запостила ты?

Ужасно неловко просить Джесс о таком. Вид у нее растерянный, а может, и расстроенный – сложно понять, что значит смятение в ее глазах.

– Но у меня же, типа, запредельно никого, – говорит она.

– Знаю, знаю. Я тебя прошу просто притвориться – только ради Блейка и только если он спросит.

Может быть, я прошу слишком много. Может быть, перешла черту.

Она тяжело вздыхает.

– Ладно, – говорит она. – Если мое имя не появится под этими фотками. Я просто не хочу, чтобы узнали друзья или родня.

– Поверь, это я прекрасно понимаю, – с облегчением говорю я. – Спасибо огромное, Джесс.

Я выдыхаю и иду в заднюю комнату, чтобы пообедать. Ем я глядя в телефон, и тщательно редактирую вчерашние фотографии. «Когда надела его халат…» – пишу я под селфи, публикуя его. Фотографию с двумя бокалами я подписываю: «Свидание дома», ставлю хэштег и сохраняю в черновики, чтобы запостить завтра.

Я поглощаю свою пасту с песто и авокадо и смотрю, как сыплются лайки и комменты. Меня бурно хвалят («так держать, девочка», «#ЦелиЛичнойЖизни», «так рада за тебя, детка») и заваливают эмодзи (розовые сердечки и поцелуйчики). А потом несколько человек пишут об одном: «Кто он?»

Первое мое желание – стереть комменты, чтобы они не привлекали внимания. Если избавиться от вопросов, не придется иметь с ними дело. Но я нутром чую, что это неверный ход. Так только станет очевидным, что мне есть что скрывать. Поэтому вместо этого я пишу старательно подобранные слова: «Мы очень тронуты позитивным откликом на нашу помолвку! Для нас так много значит ваша поддержка. Но он ценит неприкосновенность частной жизни – и я хочу это уважать». Теперь, когда у меня было еще два свидания с Блейком, я чувствую себя более виноватой; на интервью для elle.com было куда легче, я едва его знала.

Через пару минут под моим комментарием два лайка. Третий юзер отвечает эмодзи со скептической рожицей – черт. Мне нужно убедить своих подписчиков, что все это правда. Но куча народа спрашивает про кулон, который на мне на фотографии в ванной. Я отвечаю, что его можно купить на нашем сайте. Десять минут спустя, когда я доедаю пасту, мне приходит несколько уведомлений из онлайн-магазина. Кулон? Все восемь, выставленных на сайте, проданы.

Трудно праздновать победу, когда она окрашена страхом. Остаток дня я провожу в тихой панике, меня бросает от торжества – кулоны распроданы! кажется, я нравлюсь Блейку! – к полному раздраю: мой план могут в любой момент раскрыть, публично, унизительно; что, если у нас с Блейком в итоге не получится? Трижды за день Софи бросает на меня убийственные взгляды, потому что я слишком громко барабаню пальцами по стеклянному прилавку. Я ничего не могу с собой поделать. Когда я дергаюсь, мне хотя бы есть чем заняться.

Я говорю Софи и Джесс, что все сама закрою. Софи счастлива освободиться пораньше – она говорит, что им с Лив не терпится попробовать новый рецепт лапши с цукини. Мне нужно побыть одной по-настоящему, и я тихо наслаждаюсь бездумной физической работой: убираю украшения, протираю стеклоочистителем витрины. Я устраиваю себе маленький праздник, включив за работой электронную музыку. Замки входной двери я поворачиваю с усилием, радуясь основательному щелчку, с которым каждый встает на место.

Я могла бы сразу подняться к себе и лечь, но мне не сидится на месте. Я иду через улицу в «Золотые годы», бар, где выяснила, что Холден обручился. (Я не могу выбросить это из головы.) В «Золотых годах» нет ничего особенного, простой местный бар: блестящие полы темного дерева, лампочки над стойкой, потертые кабинки с черно-белыми плакатами на стенах. Но это мой всегдашний бар, потому что он рядом и потому что там спокойно: не приходится перекрикивать громкую музыку или толкаться в мерзкой толпе. В нашем районе это плюс. Дешевые, но идеальные палочки из моцареллы – просто приятное дополнение.

Открыв дверь и ощутив приятную волну от кондиционера, я смотрю на кабинки, но сажусь к стойке. На барную карту я даже не смотрю – это не то место, где стоит заказывать замысловатые коктейли или вино. Обычно я беру пиво. Я просматриваю в телефоне Инстаграм, пока не подходит бармен.

– Привет, что вам принести? – спрашивает он.

Вид у него смутно знакомый: лохматые темные волосы; милые карие глаза; худи с закатанными рукавами. У меня уходит пара секунд на то, чтобы понять, откуда я его знаю – отсюда же и знаю, конечно. Он меня обслуживал во время того жуткого свидания. Зовут его Радж.

– Привет, «Бруклин Бель Эйр», пожалуйста, – заказываю я.

Он кивает и уходит за пивом. Вернувшись, он наливает мне пива в бокал, глядя строго на него, потом спрашивает:

– И что, сегодня никакого виски?

Так, не я одна помню тот вечер. Радж придвигает бутылку и бокал по стойке ко мне и наконец поднимает глаза, слегка улыбнувшись.

– По-моему, вы меня в прошлый раз обслуживали, – говорю я.

– Вы были тут с пьяным злым коротышкой, который скинул на вас счет, да? – спрашивает он, прищурившись.

Я отпиваю большой глоток пива. От кисловатых фруктовых ноток вся тревога этого дня улетучивается.