Читать онлайн Чистильщики пустошей – 3: Мэдмакс бесплатно

Пролог

Безумному Максу, Дню триффидов и Ветру демонов посвящается

Ох, да, нам же так много платят. Столько, что порой не унесешь. Деньги же все решают, абсолютно и полностью. Ну, а как еще-то?

Нет руки? Не беда, что ты. Заплатили, да хорошо, новую отрастишь.

Погибли друзья? Не стоит переживать, серебро покроет все, найдешь новых.

Как это, не беретесь? Вы же продаете себя за нашу оплату! Эй, эй! Куда, тварь?

Как-то так, все всё знают и все в курсе про нас. Купить? Легче легкого. Отправить сложить голову? Еще проще. Вернёшься калекой? За такую сумму любой согласится. Ага, да-да…

Нет, правда тут есть. Серебро решает многое. Серебро легко обменять на теплую квартиру зимой, на хорошие обувь с одеждой, натуральное мясо и настоящий табак. Никто не спорит. И кому какая разница – как мы зарабатываем на жизнь? Именно, никакой. Завидуют ведь не способу. Завидуют тому, что потом. Тому самому серебру.

Верит ли кто-то в глупые надежды нашего Братства на возрождение человечества и нормальной жизни? Вряд ли. Ведь нам так хорошо платят и радуются, что есть кому платить.

Из катакомб под городами или с заброшенных ферм возвращается треть ушедших? И что? Мы же сволочные жадные выродки, готовые убивать кого угодно за деньги. И наплевать, что никогда первыми не поднимем оружие против людей. Всем наплевать. Мы чистильщики, мы убиваем чудовищ. Нас любят кабатчики, продажные девки и оружейники. Они нам всегда рады, хотя и им накласть на мечту, общую для нас всех. Единую для каждой и каждого в наших редких рядах.

Хотите правду? Получите:

Нам, всем вместе и каждому по отдельности, наплевать на многое. Есть цель, важная и нужная. И Братство идет к ней. Какая цель? Сложная. Опасная. Тяжелая.

Нам хочется совсем немного. Возродить людей. Поднять нас с колен. Убрать всю грязь, мешающую жить спокойно. Хотя, кто знает, нужно ли это самим людям? Но… хотите совсем честно?

Люди частенько желают вовсе не правильное. Сладкое лечит, горькое калечит. Делать выбор между покоем и потрясением тяжело. Сниматься с места – тяжело. Рвать жилы ради неясного – тяжело. Как тут не понять обычных людей? Только деваться некуда. Можно есть сладкую кашку с клубникой и радоваться. И толстеть. Зато даже жевать не надо. А можно рвать зубами жесткий кусок мяса, зажаренного на костре и хрустеть найденной морковкой. Вопрос только в том, кому и что лучше.

Когда твой мир умирает, что сделаешь ты? Ответь себе на этот вопрос и поймешь многое. Может быть, поверишь в нашу мечту. Может быть, решишь уйти к Портам и сделаешь все, чтобы удрать отсюда. Только ведь не поможет. От Полночи не убежишь. Она найдет тебя везде. Скрутит, раздерет когтями, разжует клычищами и выплюнет кровавый сгусток, бывший тобой. Полночь окутала весь мир черной паутиной страха и смерти. Полночь, хозяйка душ и тел, выпивающая кровь нашего мира. Именно она.

Не пустоши с их зверьем и кочевниками. Не север с его монстрами и корсарами. Не Степь или Эмират с их жаждой рабов и чужой земли. Нет. Не они наш настоящий враг. Наш главный враг нигде и повсюду. Наш главный враг прячется во мраке ночи и крадется по мостовым городов. Наш враг кутается в темный плащ Полночи. Потому что это она и есть.

Полночь мира людей. Полночь, разорвавшая планету Последней войной и пытающаяся доглодать оставшееся мясо на костяке мира. А лекарство от нее, от новой чумы, известно давно.

Огонь. Сталь. Кровь. Кровь ее детей, умирающих на наших клинках. Смрад ее воинов, сгорающих на наших кострах. Хруст плоти ее порождений, разрываемой нашими пулями. Сталь и огонь, кровь и смерть, больше ничего не спасет людей. И раз так, то нужны руки, что сделают все это, руки, сжимающие сталь, руки, льющие черную кровь. И они, эти руки, наши. Чистильщиков пустошей. Братства.

Глава первая: белое солнце и спокойный наемник

Вечерело.

Солнце не хотело уходить с неба, лениво катясь по небу, белесому от жара. Облака еле-еле текли к северу. Ветер полз где-то у самой земли, прокаленной за день. Висели ветви трех старых вётел у почти высохшей речушки. Старики, сидя на бревне по-над берегом, угрюмо молчали, крутили самокрутки, рыхлили песок клюками. Пот катился по черным и выщербленным временем лицам.

За пока еще открытыми воротами села гомонила детвора, гоняя палками обручи от бочек. Бондарь Липа ругался, но не отбирал, обручи давно пришли в негодность. Пацанва и девчонки катали их, соревновались, кто быстрее, ловчее и дальше. Часовой на вышке не зевал, торчал черным мрачным силуэтом. Старики, глядя на родное и свое, ворчали и ругались.

Все, кроме деда Стаха. Дед Стах плевать хотел на все и всех. Чего уж там, даже пользовался именем, данным отцом-матерью. Многие ему завидовали, еще больше считали старым дурнем. Все же знают, нельзя просто так имя называть, нельзя никому говорить, нечистый да его дети услышат и все. А он?..

А дед Стах плевать на всех хотел. И на все. Клюкой он не пользовался. Опирался на тяжелую офицерскую трость, полученную на выпуск из юнкерского училища. Гербовой орел набалдашника почти стерся, но веса трость не потеряла, хотя сейчас, ненужная, лежала на самом краешке бревна. Дед Стах занимался вторым из своих неживых друзей.

«Слоновий» пятизарядный штуцер не блестел на солнце. Матовое покрытие выдержало больше гербового орла и не сдалось, лишь чуть посверкивали серебряные накладки приклада и ложа. Остальные деды косились на него и его хозяина, что-то там перешептывались между собой, бухтели. Кто-то незаметно крестился. Тяжело пахло стариковскими телами, потом и боязнью. Острый опасный запах страха чуть колыхался в тяжелом нагретом воздухе.

– Трусы, – дед Стах сплюнул желтой табачной слюной, – были ими и помрете также.

– Чего ты, а? – дед Кругаль виновато пожал плечами. – Чего ты, вашбродь, снова собачишься?

– Трусы потому как! – дед Стах дернул щекой и усом, седым, но все равно щегольски торчащим вверх. – И вы, и бараны ваши толстопузые. Детишек не жалко?

– Жалко. – легко согласился Кругаль.

Остальные закивали. Пусть Кругаль говорит за всех. Все равно не разговор, а прощание с покойником. Вроде вот он, живой сидит, ворчит больше обычного, и что? Завтра утром от только кишочки да косточки и останутся. Да и про ливер-то неизвестно. Тварь все подъедала, чего уж там.

– Так раз жалко, чего ночью сидите за тыном? – Дед Стах сплюнул совсем уж презрительно. – Не отсидитесь. Сама придет.

Кругаль лишь повел виновато плечами. Мол, да, придет.

– Люди-люди, как же вы так? – Стах провел масляной тряпкой по стволу. Достал и покрутил в руках патрон, один из пяти, дождавшихся своего времени. Больше у него не осталось, и эти-то сберег неизвестно как.

С тоской посмотрел на кроху Милашку, визжа гонявшую обруч лучше остальных. Ни семьи, ни внуков, кто его помянет если что, кто похоронит, кто на могилку ходить станет? Да, почитай, никто. Хотя бы нашлось кому похоронить оставшееся от него, поручика стрелкового батальона Его Императ… Дед Стах снова сплюнул. Где оно, время-то, когда страна была, люди были, жизнь была. Все Полночь сожрала в один единый мах. Прожевала зубищами, втянула в непроглядную пасть и проглотила. А что осталось, сами понимаете, через что вышло. Вот и люди, после Полуночной Войны, если уж вдуматься, одинаковыми стали. Ну, из дерьма сделанными… Или такими и были всегда, кто знает.

Вечер катился на лощину и село-городок неумолимо. Солнце, еле-еле тащившееся по небу, видно решило не жалиться над людишками. Палило так, что куда там твоей печке. Только одинокие острые крылья чертили раскаленное небо, кречет рыскал поживу. Стах усмехнулся: в такое палево какой суслик вылезет? Только люди взад-вперед, взад-вперед.

– Это чей там? – Кругаль приложил широкую кривую ладонь к глазам. – А? Идет кто?

Дед Стах покосился на него. Кто, где, пень ты старый, откуда кто в такую-то жа…

– Твою-то Мать Богородицу приснопамятную, да окладом золотым увесить… – он присвистнул. – Чтоб мне никогда бабьих сисек больше не видеть.

Старики, плюясь, отодвинулись. Вона чего, сиськи прямо вместе с Богородицей поминает почем зря, бес чертов, неймется ему на восьмом десятке. Дед Стах, покачав головой, прищурился, вглядываясь в марево горизонта и желтую дорогу-змею, вьющуюся посреди выжженной травы. Хм, а идет, и впрямь идет. Ну-ну, что за дурак там прется? Еще пожалеет.

Хотя…

Старики, чего-то шепчущиеся и смолящие одну за одной, разом выдохнули. Дед Стах, сукин кот, вытащил из специального поясного чехла предмет лютой зависти. Старинную, но на диво работающую, медную подзорную трубу. В селе биноклей-то две штуки и на каждый ровно по одному работающему окуляру. А тут целая труба. Тьфу, и все достается только таким вот, как Стах!

А тот, чего-то там подкрутив, уже не отлипал от трубы.

– Ты смотри, ты смотри… – Дед Стах усмехнулся кончиком рта. – А ведь не простой засранец какой-то.

– Неужто купец? – не веря и радостно ойкнул Кругаль. – Ох хорошо б…

– Торгаш?! Ну!

– Вот удача, откуда ж он!

– Бабам иголок надо, ниток там, да и дратву бы городскую.

– Табаку привозного, вкусного.

– Сахарок вдруг…

Дед Стах покосился, жучино шевеля жесткими острыми усами, сплюнул.

– Чей-то? – удивился Кругаль.

– Наемник, – буркнул дед Стах, – натурально, самый настоящий.

Старики замолчали. Сердито. Купца им хотелось куда больше и чуть меньше, чем спокойных ночей, ставших редкостью.

– Прям наемник? – Кругаль недоверчиво сморкнулся, покосился на липкие пальцы и долго стряхивал. – Чё, с кулеметом прям?

– И еще с гранатометом и ранцем на три выстрела. И с зениткой в тачке.

Деды замолчали сильнее.

– Да ну вас, – дед Стах убрал трубу и взялся за «слонобой». – Ни хрена не понимаете, ни умного чего, ни шутки. Пойду встречу. Крикните часовому, чтоб стрелять не вздумал.

Старики поворчали, но отрядили младшего, всего шестой десяток доедающего Сурка, к воротам. И остались сидеть, интересуясь и сверля глазами то крепкую, чуть косоватую спину Стаха, обтянутую оливой офицерского френча, то еле видного и спокойно идущего парнягу с животиной. Ишь, однако, наемник. Эвон, откуда да зачем он здесь?

Дед Стах шел, скрипя гравием под подошвами. В такт, пусть и тихо, скрипели сапоги. Хорошие сапоги, пятая пара, оставшаяся с самой Полуночи, и им конец приходит. А такие сейчас запросто так никто и не стачает. Разве в городе… только в город не ходок же. Жалко сапоги. Да и много чего жалко. Детишек вон, к примеру, жальче сапог.

Купец, ага, держи карман шире. Наемник, хоть и давненько Стах таких не видывал. Когда там?.. Ну да, как Альянс вроде сообразили создать, так попритихли этакие господа. Кто притихать не хотел, развесили вдоль дорог, или натыкали на колья, как жуков на булавках. И правильно. А то раньше-то… Раньше не продохнуть было. Туда-сюда, туда-сюда, банда за бандой, сволочи. Село это заново раз пять отстраивали, а сколь баб попортили, сколь пацанвы перебили?

«Слонобоя» дед Стах, дойдя до нужного места, положил на каменюгу, скрытую за густым колючим кустом и решил передохнуть. Понятно, один в поле не воин, пыли ниоткуда не видать, знать никакой отряд к ним не идет. Но мало ли, стоит выждать парня с кибермулом. Минут пять еще и выйдет тот на поворот, ведущий к селу.

Наемник… Дед Стах сплюнул. Этого брата он за версту отличит от других. Все при нем.

Когда кто кибермула видел? Шкура вытертая, но с латками, так положенными, что в трубу еле рассмотрел. Два приклада по бокам торчат, заводские, тут не перепутаешь. Кто другой подумал бы про новодел, но уж точно не бывший юнкер. Эти самые приклады Стах столько раз чистил, складывал, ломал, что не забудешь.

Куртка не наша, хотя с армейских запасов. Помнится, что с Северо-Американских Штатов такая темно-зеленая форма приходила перед самой Полуночью, как дружеский знак. Или подачка, тут не поймешь. Кожаные ремни с подсумками по груди, на бедрах по кобуре, из-за плеча тоже приклад. Оборуженный по самое не балуй, значит. Ну, надо же, каков серьезный парень.

Дед Стах взвел «слонобой», недовольно прищурился, все еще не видя наемника на дороге и… И так ничего не услышал, когда сзади, чуть мерзко холодя, в затылок уперся ствол.

– Моложе никого не нашлось? – голос неприятный, колкий, дерущий наждаком, такой… офицерский голос-то. – Руки убери с ружья.

Дед Стах руки убрал. Влип, черт бы его побрал. Старый стал, чего уж.

– Повернись.

Повернулся. Да, внешность у парня под стать. Неприятная наружность, даже очень.

Высокий, кожа да кости, хотя руки, видные из-за закатанных рукавов, крепкие, блестящие канатами из мускулов с сухожилиями. Глаза темные, злые. Волосы короткие, торчат еле заметными неровными прядями вверх. Весь он такой, похожий на ежа, колючего и острого.

Наемник покосился на «слонобой», оглядел деда Стаха и уверенно вытащил из потайного кармана френча плоский пистолетец. Но убрал собственный, серьезный такой револьвер, в кобуру.

– Здравствуйте.

Дед Стах подкрутил ус, сплюнул.

– По здорову.

– Нет никого моложе в селе? Или так уж вышло?

– Правильное замечание.

Наемник кивнул.

– Вы знаете Исаака Вайссмана?

А вот здесь пришлось удивляться. Но уж кого-кого, а Исаака Вайссмана, второго человека на селе, живущего со своим собственным именем, дед Стах знал.

– Зачем он тебе?

Наемник убрал револьвер, пожал плечами.

– Он меня позвал. Передал письмо, сказал, есть работа. Кто-то у вас здесь людей жрет.

Дед Стах сглотнул слюну, не веря услышанному и перевел взгляд на широкий пояс остро-колючего незнакомца. Туда, где ждали своего часа револьверные пули. И вгляделся в их головки. Выпуклые миндалины бликовали от уходящего солнца чистым прозрачным блеском, что бывает только у хорошего серебра.

– Не врали, значит, – дед Стах вздохнул, – и впрямь есть охотники за полуночными тварями, выходит. Так?

– Выходит так, – кивнул наемник, – проводите к Вайссману?

– Да. Пистолет отдай.

– Там отдам. Не обижайтесь. Нравы сейчас у всех простые, сами понимаете. Вернешь такую штуку, а ее хозяин тут же норовит тебе из нее мозги вышибить.

Дед Стах не стал спорить. Зачем? Прав по-своему человек, как не крути.

– Пойдем, что ли. Провожу к Вайссману.

Наемник кивнул. Выглянул из-за каменюги, щелкнул пальцами. Мул появился быстро, чуть скрипя механическим суставом задней левой ноги. Дед Стах уважительно кивнул головой, поглядев на инженерное чудо. Киберзвери появились на его памяти как раз перед Полуночью. И было-то их немало, но, чего уж, осталось не так и много. Хотя механика полезная, куда там порой колесным машинам.

А это зверь, кстати, совсем уж интересной модели. Дед Стах разглядывал настоящего мула и дивился гению человеческому. Ну, как еще, когда такое придумали? Сколько ему лет, механическому труженику? Чуть меньше, чем самому Стаху, а он-то довольно прожил на свете.

Шкура аккуратно заштопана чуть ли не везде. Искусственная шерсть вытерта почти до основания. Глазные вставки давно заменены на матовые пластиковые, и сам мул вблизи совершенно не выглядел хотя бы чуток живым, но от того хуже не стал. А стволы, и впрямь, старые-добрые Стаховы знакомые. Автоматическая винтовка и дробовик с магазином на восемь зарядов картечи. Хорошее оружие.

Старики, так и сидевшие на бревне, заметно волновались.

– Это, Стах… – Кругаль привстал, почесывая ногу, – эт самое…

– Чего? – буркнул Стах. – Не мычи.

– Куда идете-то?

– К Исааку.

Наемник на стариков не смотрел и вряд ли слушал. А Стаху услышанное за спиной, давно стало знакомым. Люди, само собой, свиньи неблагодарные.

– Жид крещеный, что вор прощеный.

Дед Стах сплюнул. Свиньи и есть свиньи. Сколько их Вайсманну обязаны самым дорогим, а? Жид да жид, на веревочке бежит, сколько время – две еврея… скоты.

Часовой на вышке шума не поднимал, завидев чужака. Только кивнул деду Стаху, мол все хорошо? Дед мотнул головой, да-да, все прекрасно. Выругался еле слышно.

– Дисциплина… – протянул наемник. – Спокойно у вас.

– Куда как спокойно, – дед Стах неожиданно ощутил тяжесть «слонобоя» вернувшегося на плечо, – вот спасибо тебе, добрый человек.

– Да не добрый. Осторожный. И то, не особо. Любой бы другой на воротах мне бы голову снес, увидь чужое оружие у моих сумок. О, не часто у вас чужие, что ли?

Дети стояли кучкой сбоку от ворот. Глазели на чужака, на мула, на оружие, на пыль, покрывающую обоих от ушей и до земли. Не часто захаживают, верно. Но Стах этому даже радовался. А коли чего надо кому из села, то раз в месяц обоз ходит на рынок, верст за пятьдесят отсюда.

Лучше пусть вот так глазеют на незнаемого человека, чем бегают и истошно кричат из-за чужаков, гоняющихся за ними. Так дед Стах и думал… до поры, до времени. Совсем недавнего времени. Иногда, чего уж, думалось такое, что лучше бы и нагрянули чужаки, что малышню переловили и продали… Чем находить поутру кого-то из них растерзанных.

Чужак шел спокойно, головой по сторонам не крутил, хотя дед Стах не обманывался. Опытные незаметные взгляды, рыскнувшие несколько раз, подметил. Понятно, нового ничего, что тут нового?

Частокол из бревен пополам с притащенными бетонными столбами и толстыми трубами. Ржавая провисшая колючка. Дома, собранные из чего попало, только к площади, крохотной и узкой, становящиеся основательными. Дерева вокруг хватало, только к стройке-то не каждое пойдет. А вот остатки кирпича с бывшего завода местные возили долго, пока кто другой не нашёл да не забрал.

– Сколько людей живет? – поинтересовался наемник. – Больше двухсот? Триста?

Дед Стах вздохнул.

– Уже меньше. С позавчерашней ночи меньше на пять человек. На здорового мужика, красивую бабу, умного старика и двух детишек. И до этого тоже. Несколько раз.

– Ясно.

Дед Стах остановился. Дом Исаака Вайсмана прятался точно между домами головы и единственного бакалейщика. Бывшего бакалейщика, выпотрошенного и наполовину съеденного. У ворот, подпирая их, как всегда стоял Битюг, немой и кажущийся малахольным сирота, выпестованный Исааком. Стоял, полностью загораживая широкую калитку и почти доставая головой до самого верхнего края воротных створок.

– Подвинься. – буркнул дед Стах. Битюг, косясь на наемника, а может и на робомула, скрипнул открываемой створкой.

– Здесь. – чужак ткнул пальцем на угол, рядом с большим сараем. – Жди.

Механизм послушно встал и замер. Битюг восхищенно таращился на него, забыв закрыть ворота, уже облепленные детворой. Взрослые, совсем так нехотя и незаинтересованно, стояли поодаль. Смолили махру-самосад, гудели разговорами-пересудами и все такое. Ну да, совсем никто не удивлен, прямо каждый день тут всякие-разные хаживают.

Однородная жужжащая слепнями толпа. Знакомая, своя и… и так и не ставшая родной. Теснились, задевая друг друга вытертыми-выжженными белыми плащами-пыльниками, одинаковыми домоткаными рубахами, брезентовыми штанами, широкополыми шляпами. Смуглые до черноты, с широкими сильными руками, вислыми, ниже подбородка, усами, с прорехами в зубах, пахнущие потом, землей, навозом, табаком и постоянным перегаром от дымки, ядреного самогона. Селяне, чего уж.

Дед Стах куда больше уважал редких окрестных фермеров и ранчеров. Хотя и у тех хватало дурости и глупости. Но те хотя бы не напоминали стайку выросших отяжелевших детей, шушукающих за спиной и боящихся настоящих мужчин. А ведь он помнил их совершенно другими. Почти каждого. Он помнил.

– Пошли, – дед Стах толкнул широкую тяжелую дверь, – Исаак почти не ходит.

Наемник зашел за ним, огляделся чуть удивленно. Да уж, было с чего, дом Исаака Вайсмана отличался от многих в селе… Если не ото всех. Да и дом деда Стаха тоже, потому как жил тот именно здесь.

Глава вторая: деньги решают многое… но не все

В доме оказалось уютно и, отчасти, даже красиво.

Стены, оббитые опаленными и залакированными досками. Разводы от огня складывались в красивый неправильный узор черных полос. Ровный пол из плашек, подогнанных одна к одной. Дорожки, еле заметно зеленые и затертые почти полностью, но чистые. Вместо крючков для одежды – сайгачьи рога. Из остальных трофеев в глаза бросалась только башка огромного странного волка.

– Мутант? – кивнул наемник. – На что взяли?

– Жакан. – пожал плечами Стах. – Три пули всадить пришлось, пока подох. Двух последних собак мне порвал, курва. Забрел откуда-то с Пармы, не иначе. У нас таких никто и не видел. Куртку сними, взмокнешь.

Он показал рукой, куда идти. Поставил «слонобой» к стене и прошел следом. Чуть поднырнул под низкий косяк, заходя в натопленную, несмотря на жару за окнами, комнату. Исаак недавно стал мерзнуть постоянно, приходилось терпеть.

Наемник огляделся. Комнатой называть не хотелось… кабинет, больше никак и не скажешь. Тяжелые шторы-портьеры, совершенно неуместные в сельском, пусть и очень добротном, доме. Шкафы с книгами, высокие, до потолка. Дико смотрящаяся ИД-панель на стене. Низкий широкий стол с пепельницей, папиросными гильзами и початой пачкой табака. Дымящийся чайничек с чем-то травяным. Два низких, с высокими спинками, стула. И большое кресло на колесах, обшитых резиной. Кресло с хозяином, желтым и высохшим стариком, хитро и цепко смотрящим на вошедших.

– Прибыли… – Исаак Вайсман прищурился, сразу став еще хитрее.

Наемник кивнул. Дед Стах, показав ему на правый стул, налил себе отвара, бросил ложку меда из стоящей рядом сахарницы с отколотой ручкой. Сел, начал набивать папиросы. Разговор, судя по всему, складывался не быстрый.

– Меня зовут Исаак Моисеевич Вайсман, молодой человек, – представился хозяин, – а это мой компаньон, Евстахий Игоревич Лукашинский, поручик Его Величества Императорской армии. Заметьте, не бывший и не запаса, потому как таковым стать не успел, да и офицеры бывшими не бывают.

Наемник снова кивнул.

– А как обращаться к вам?

– Вы же знаете.

– Действительно.

– И давно ты послал за ним? – поинтересовался дед Стах. – Изя?

– Давно. Две недели назад. А перед этим, как смог, все вызнал.

– Чертов старый интриган.

– Я вам не мешаю? – поинтересовался наемник. – Господа?

– Простите. – Исаак Вайсман взял протянутую ему папиросу и закурил. – Угощайтесь.

– Спасибо, – наемник мотнул головой, – мне не стоит курить. Обоняние становится плохим.

– Разумный молодой человек, да, Стах? – Исаак уважительно покивал. Дед Стах не ответил, оскалился, сидя на стуле.

– Хорошо… – Вайсман кивнул, явно соглашаясь со своими мыслями. – Тогда я немного поговорю за вас. Тем более, приятно поговорить с новым человеком, когда встретить его у нас, в глуши, тяжело. Сами понимаете, к нам даже коробейникам тяжело добрести, или, к примеру, продавцам вроде как лекарств. А эти куда угодно дойдут.

– Изя! – дед Стах чуть было не сплюнул. – Хватит трепаться!

– Ох, простите старика… – лицо Исаака сморщилось сушеным яблоком с разбежавшимися морщинками, – скучно.

– Понимаю, – кивнул наемник, повернулся к деду Стаху, – меня зовут Мэдмакс.

Дед Стах хмыкнул.

– Интересное у вас… прозвище.

Наемник не ответил, пожал плечами.

– Вроде как в нашем детстве даже был какой-то старый-престарый фильм, да? – Исаак посмотрел на товарища.

– Не знаю, – мотнул головой дед Стах, – да и какая разница?

– Правильно, правильно…

– Перейдем к делу? – Мэдмакс перевел взгляд на Исаака. – Что у вас?

Старики замолчали. Тяжело и мрачно. Молчание было знакомым. Охотник уже сталкивался с ним, постоянно и везде, там, где приходилось работать. Это стало ясно сразу, как только вошел в село.

Взгляды цепляли со всех сторон. Колкие, острые, прямые. И испуганные. Страх плыл в селе плотной осязаемой пеленой.

– Могу попробовать угадать. – Мэдмакс посмотрел на стариков. – Да?

Вайсман согласно кивнул, состроив хитрую гримасу. Мол, друг Стах, посмотрим на молодого человека. Тоже, надо ж как, таких старых кремней и в городе не встретишь.

– Ночные постоянные, нападения, странные и не оставляющие следов.

– Прямо Шерлок Холмс, право слово, – хмыкнул Стах, – про ночные угадал. Прямо в точку.

– М-да… – вздохнул Вайсман. – Думаю, что чаще всего именно так все и происходит. Во многих прочих случаях. Вот только у нас…

– Что? – Мэдмакс всмотрелся, пытаясь уловить что-то странное в выражении лица нанимателя.

– Следы находят. Вот только после нападения они… Они не уходят к стене. Они пропадают здесь, на площади, где вымощено булыжниками. И их не обнаруживают за стеной. Никогда.

– Пытались отследить?

– Пытались. – Дед Стах сплюнул в пепельницу. – На ночь выливали дегтя, смолы. Сейчас жара, не застынет. Нет там следов, за стеной. Здесь она, тварь, у нас.

Мэдмакс не ответил.

– Убивает последние пару месяцев, без порядка и какой-то связи. Дети, женщины, старики, мужчины. На караульных не кидается, от патруля прячется. А утром, постоянно, труп, снова труп, опять труп…

Дед Стах сплюнул еще раз. Провел ладонью по рту и усам, всмотрелся в собственную слюну. Сердито кхекнул, удерживая кашель.

– Вот такие у нас дела, молодой человек, – Вайсман развел руками, – плохая ситуация, как думаете?

Мэдмакс кивнул, задумался. Плохая? Хреновая ситуация, если честно.

– Вы не предупредили меня.

Вайсман вздохнул и виновато пожал плечами.

– Соглашусь с вами, молодой человек. Ситуация такая, сами понимаете. Ну, не мог взять и не участвовать в этом. Не за себя же страшно, поймите, пожалуйста. Что я? Старый еврей-докторишка, не более. Стах? Он давно не боится смерти. Деток жалко. Я же многих из них принимал, лечил. Сколько их уже сами стали отцами-матерями, представляете? И тут такое…

– Подождите! – Мэдмакс помотал головой. – Дети, родители, кошки с собачками, это понятно. Переживания ваши, страх там, еще чего-то… Я не тупой и могу все уяснить. Вопрос другой. Вопрос в вашей ситуации.

– Сложность выше? Опасность? – Дед Стах покосился на него. – Что?

Мэдмакс почесал нос.

– Все. Ну… это самое, как его…

– Сколько тебе лет, сынок? – Дед Стах уставился на него. – А?

– Да какая разница?

Стах не ответил. Засопел, откинувшись на спинку, прижал ее к стене.

– Мне одному будет тяжело. – Мэдмакс покачал головой. – Если тварь внутри села, и ее ни разу не видели, ни разу не нашли следы, ведущее к ее дому, понимаете? Здесь нужна команда. Вся наша команда.

– Вы не возьметесь за дело? – Вайсман разом поменялся. Нет, он не собирался возмущаться, шуметь, ругаться. Старик, сухой и желтый, выпрямился. Гордо и независимо, готовясь принять выбор.

– Возьмусь, – буркнул Макс, – вопрос в оплате. В письме указали…

– Кхм… – откашлялся Вайсман. – Видите ли какое дело, молодой человек. Указанной в письме суммы у меня нет.

Мэдмакс выдохнул. И еще раз. Прикусил губу и покосился на старика. Тот смотрел честно, открыто и немного по-детски.

– Вы… – охотник покачал головой. – Даже не знаю…

– Знаете, – обрадованно кивнул Вайсман. – Точно вам говорю, молодой человек, что знаете. Более того, вполне понимаю, окажись вместо меня кто моложе и сильнее, вы сейчас били бы морду. Или морды, это уж как выпало бы. Но!

– Что?

Вайсман усмехнулся. Хитро, совершенно по-лисьи, перестав быть больным стариком и превратившись в опытного игрока.

– Я дам намного больше, молодой человек. Столько, что вам хватит. И я не про вас одного. Я про всю вашу команду, про всех мальчиков и девочек, живущих под крышей дома Братства. Хотите взглянуть?

Ночь пришла быстро. Как и всегда, впрочем. Смазала небо полупрозрачным серо-голубым покрывалом, моргнула сквозь него искрами звезд, разлила густое черное марево. Сухой трескучий воздух уходил, опускался к раскаленной за день земле. Ветер, пробившись через тягучее уснувшее марево, нес еле уловимую свежесть.

За стеной-заплотом, собранной из заостренных бревен, торопливо доделывали оставшееся люди. Село-форт стояло крепко, но не особо широко. Не из-за кого, народа в нем селилось не так и много. Не с чего, если честно: скотина, кожа, мясо, больше ничего здесь не водилось. Всего добра – луга за холмами, рядом с рекой. Само село там не строили, опасались речных жителей. То ли зря, то ли нет, за временем не разберешь.

По трем улицам, ведущим к площади, сторожа разжигали редкие факела и костры. Не для обогрева, для сбережения. Ночь здесь накрывала темнотой глухо, напрочь, а караулить стоило постоянно. Степь она и есть степь, кого в ней только не носит, особенно по нынешним временам.

Сторожей у сельского головы много никогда не случалось. Хорошо, хватало выставить на четыре вышки, торчавших по углам и оставить двоих бродить промеж домов. Еще лучше, что смог их вооружить. Может, в городе те карабины и за оружие б не сошли, то ладно. Здесь радовались любой нужной вещи. А уж настоящим нарезным, на семь зарядов, самовзводным железякам – в особенности. Только вот с патронами с недавних пор стало совсем не ахти. Одна надежда: Альянс все же наведет порядок, хотя верилось в то с трудом. Что должно снова случиться, Господи милосердный, чтобы города объединялись? Ох и брешут чать люди, чтоль, а?!

На вышках, натужно пялясь в тьму за стеной, стояли всяк по-своему. Кто вертел головой по сторонам, стараясь если не увидеть, так хоть услышать, а кто сидел смирно. Да и верно, чего уловишь человеческим-то ухом ночью посреди бескрайнего травяного моря? Скорее запутаешься, сам себя накрутишь и натворишь чего ненадобного. Но то всего на одной вышке, где елозил по узковатому коробу совсем зеленый Мураш. На остальных, хвала Всевышнему, голова сподобился найти нормальных взрослых мужиков. Что там тот Мураш, только-только пятнадцатую весну разменявший?

Джонбуль, из бывших наемников, уже с сединой в башке, Лешак, разменявший двадцать пять и Бредень, годившийся в свои тридцать с гаком, небольшим таким гаком, тому же Мурашу в батьки. Вот эти-то, становой хребет, на них селяне полагались как на самих себя. И уж ладно, что Бредень через день на вышку именно бредет, заплетая да еле волоча ноги.

Все знают, горе у него, три года назад из городских охранников выгнали. Страдает человек, не видно, что ли? Кто ж после такого в самый зад округи ехать захочет? Зато опытный, умелый, стреляет, когда трезвый – любо да дорого. А что руки каждый день трясутся, так то не страшно. Как что случись, уж не подведет. Точно вам говорю, ни за что не подведет.

Мураш, потихоньку становящийся опытнее, на себе понявший многое, ладил себе стульчак из обрубка бревнышка и прихваченного тулупчика. Знаем мы эту вот жару, ага. В мае жди-не жди, а холодину ночную проморгаешь легко. Точно, как пить дать, это Мураш помнил до сих пор ноющим пахом, куда отдавал воспаленный пару недель назад пузырь.

Факела, потрескивая, разгорались от ворот и до второго въезда, открываемого только для стада. Мураш, нахохлившись, ловил ртом воздух, становящийся все прохладнее. Ранняя жара, навалившаяся нежданно, выматывала. Чего уж, самому себе не наврешь, а в сторожа он пошел и из-за лени. Ну не любил днем работать, пасти, рыть, косить, таскать и остальное. Остального хватало по египецку макитру, а Мураш ей как-то пользоваться не хотел. Днем спишь, ночью торчишь. Раз в неделю выходной, делай чего хочешь, не жизнь, сказка.

Из степи, переливаясь длинными сбивками, накатил вой. Пронзительный, тоскливый, глухо затухающий злым рыком, ушедшим в еле слышное ворчание. Глухое, неожиданно низкое, поднявшее все волосы дыбом. Мураш, замерев, не уловил упавшее бревнышко, точнехонько жбякнувшее его по ступне. И смог удержаться от крика, лишь закусив рукав и ловя глазами блескучие белые звезды боли. Кто там, что, а?!

Уронив тяжело упавший тулуп, ухватил карабин, упер ложем между ошкуренных верхушек бревен, приложился к прицелу. Еле-еле работающий ночник, в половину ружья длиной, вспыхивал мерцающей зеленью, ловя обманные тени, падающие повсюду. Сопя, Мураш водил стволом, пытался поймать хотя бы что-то… Не выходило.

Сердце билось внутри как у кролика. Дыхдыхдыхдых, Мураш старался не шуметь, но не выходило. На соседней вышке Джонбуль еле слышно звякал ложкой и в ус не дул. Ну, как же так, а? Мураш злился, но ничего не говорил. Хотя вой вроде бы больше не повторялся.

– Эй, ты чего там елозишь?

Полторашка, старший караульных, стоял внизу, не поднимаясь наверх. Неужто тоже ничего не слышал?

– Вой слыхал?

Тот сплюнул, поправил кобуру с большим «люггером» на торчащем животе.

– Ну, слыхал. Волк, че уж.

Мураш закивал. Ну да, волк, чего ж еще-то?

В волка верить хотелось куда больше. Но как-то… не верилось.

Мураш хмуро посмотрел на старшего, топочущего дальше по улице. Да и ладно, и хорошо б, что бы там волк оказался. Но если чего…

Звезды кружились, нарезая хитрые кривые и закручиваясь спиралями. Ночная прохлада обернулась стужей, сковала пальцы, ломала дыхание острыми кристалликами, трещала деревом карабина. Нахлынувшую тишину разрезал странный свист, соловьино летающий где-то внизу. От него хотелось зарыться в густой и воняющий недавно выделанной овчиной тулуп, читать вслух молитовку и страшно жаждать хотя бы краешек рассвета. Хотя немного, хотя самую тонкую розовеющую полоску…

Мураш, скрипнув выстуженным горлом, ухватился еле слушающейся рукой за бортик. Скрипнул треснувшим деревом, охнул от щепок, впившихся под ногти. Кровь закапала тут же, не лениво, а совсем даже весело покатилась торопливыми темными шариками. Снизу, смешиваясь со свистом, поднимался вверх сопящий и ухающий хрип. Поднимался вместе со стуком от лестницы, ходившей ходуном. Ступени скрипели, прогибаясь под кем-то тяжелым.

Тело не слушалось, голова отдавала колоколом часовенки, колени тряслись, не давая встать. Мураш всхлипнул, ухватившись за валяющийся карабин. Оперся, подтягивая себя к краю площадки, как мог – нажал на предохранитель, боясь выглянуть вниз. Зубы стучали, дыц-дыц, друг о друга, с костяным противным звуком.

Он перевалился, нацелив ствол на пыхтящего кого-то. Заорал, почувствовав ледяной металл спусковой скобы и стараясь нажать, вдавить ее, потянуть сильнее. Но пока у Мураша получался только крик. Рвущийся из озябших до дрожи легких, из ледяного горла, рвущийся наружу, но никак не мешающий тому, кто старательно шел за ним.

Джонбуль, дрожа бледно-мучнистым лицом с плачущими кровью глазами, дергано полз вверх. Скалился белыми зубами провал рта, надсадно хлюпал горлом. Лестница тряслась, мертвец, недавно бывший товарищем Мураша, рвался к живому.

Карабин грохнул, еще, еще. Пламя высветило погибшего ярче, выхватило безумие, искорежившее лицо. Мураш кричал, давился слезами от страха, приклад снова вмазал в плечо. С лестницы несло кровью и гречневой кашей с мясом. Той самой, что Джонбуль только вот-вот ел на своей вышке. Мураш бормотал под нос, читал защитную, еле вспоминая слова. И, скрежеща латунью о сталь, поспешно заряжал карабин. Не-не, с поста он спускаться и не думал, ни за что. Хватит, здесь посидит, с высоты поглядит.

Лучше бы он…

Черную кляксу он рассмотрел сразу. Увидел метнувшуюся к тыну тень, подхватился углядеть ее в ночной прицел. Факелы по улице не горели, лишь ветер разносил остатки вонючего дымка. Тень прыгала ломаными быстрыми прыжками, пряталась в темноте у домов. И что-то несла. Что-то…

Когда Мураш уже захотел стрелять, «что-то» еле слышно пискнуло и заплакало. Спуск сторож так и не выбрал. А подруга «тени», как оказалось чуть позже, все это время пряталась под вышкой. Так что… не вышло у него дожить до рассвета.

Глава третья: каждый должен делать свое дело

Село гомонило на сотни разных голосов. Заполошенно визжали бабы, в тон им подвывали молодки и совсем молоденькие девчонки. Угрюмо перебрасывались матюгами хозяева и тут же, поддакивая, вступали наемные работники и приживалы. Село густо наливалось гулом и воплями. Село смердело страхом и недавней смертью. А уж запах крови разлился по накатывающей дневной жаре так, что не уловить оказалось невозможно.

Ох, как косились на него, ох и косились. Ну, как же? Кто смог узнать и растрепать по селу чем Мэдмакс на жизнь зарабатывает? Да хрен его знает. Но кто-то определенно пронюхал и растрезвонил. Чего уж теперь, остается только ловить взгляды, слышать шепотки за спиной и ждать, когда кто-то решится первым качать права. А как еще? Припорол, наглый, оборуженный, умелый и… и вот, снова трупы, снова кровищи размазано по земле. А он чево? Чаю пил у жида да спал. А? Каково, братки? А вот щас…

Щас… угу, вот прямо щас и будет. Сколько раз такое случалось? Сколько… столько, сколько нужно. Сами виноваты.

Это как с любой болезнью, разок решил, что само пройдет, на второй случай рукой махнул, а потом – доктор, доктор, обязательно из меня кусок вырезать?! Да, хотя можно это не делать, смотрите сами. Вариант, правда, не особо красивый, потому как помирать придется в гноище, агонии и соплях со слюнями. Ну, либо отрезаем. Не хотите без яиц жить? Варианты уже сказал, а на будущее, если есть сыновья, передайте им простую вещь – не пихай, куда попало.

Как можно терпеть рядом с собой убийцу? Убивающего или убивающую семьями? Трястись со страха, оставаясь на месте и ждать, ночью, не придет ли к ним? Как…

Мэдмакс вдруг сообразив, вздохнул и отправился в дом. Нечего ему тут ходить, искать и вынюхивать. С усталости вчера не понял, а старики, верно, побоялись сказать давно понятную им правду. Почему? Не суть, разбираться в этом не его дело. У него оно иное, пахнущее порохом, сталью и кровью.

– Жертвы приносили? – он уставился на деда Стаха.

Тот мотнул головой, стараясь не глядеть в глаза молодому да раннему. Стыд в них плескался, понятное дело, офицер, наверняка боевой, сам себя гложет, что постарел и справиться никак не может. Или в чем еще дело?

– Да. Оставляли на площади каждую неделю. Мужиков специально отправляли на тракт, бродяг ловить, пока старый голова был. Этот недавно, пару месяцев, а тварь не продержалась, начала в селе жрать. И ладно бы жрать, а то как наказывает, убивает больше, чем в нее влезло бы.

– Уверен?

Дед Стах пожал плечами.

– Не знаю я, кадет, что и как. Знаю, что меня как-то связывали и в холодную кидали, есть у нас тут избушка для выпивох забулдыжных. Да бока намяли, ладно, живым оставили и дом наш не спалили. И то, веришь-нет, все ж дело в Изиных шахер-махерах, без него селу в сев не выжить, они же за зиму вчистую подъедают все, даже семенную рожь жрут. И самогон курят из нее же, чтобы ночью было чего хлестать с горя-тоски. Привыкли, что как сеять, везут фуру зерна на посев. Твари, ненавижу.

– Ненавидеть мало. – Мэдмакс сплюнул. – Почему в город новый голова ничего не доложил? Альянс бы нас сам отправил, нанял бы от властей.

– Да потому как никто против них не пойдет.

– Против кого?

Дед Стах раздул орлиный нос, блеснул молодо-злыми глазами.

– Усадьба с дороги же не видна. Ложбинка идет у речки, вот там на берегу они и живут. Хозяева местные, знамо дело, Лисицыны. Лисами так и кличут, само собой. Не пойми кто и откуда, но документы честь по чести у них, в ратуше заверенные, с печатями и ярлыком. И появились же не сразу, приехали как село на ноги встало, вроде как старый дом восстанавливать. Довосстанавливались, как говорится, пиявками присосались, тянут и тянут себе.

– От усадьбы сюда ведет ход?

Дед Стах кивнул.

– А как еще-то? Ну, как, скажи на милость, сюда они попадают, коли все следы только тут и ведут к площади, ими же замощенной?

Мэдмакс почесал щетинистую щеку. Вот оно как, значит.

– Сегодня была не одна особь.

– Чего?!

– Зубы разные, те, что остались на расстрелянном и те, что на убитом мальчишке, разные. По размеру, по форме зубов, само собой. Я не эксперт, но это видно без специальных устройств с исследованиями.

– Вот так так… – дед Стах сел на лавку, хлопнув себя по коленям. – Как плохо то оно выходит, аяяй. Что думаешь, кадет?

Мэдмакс присев напротив него, подтачивал нож. Время есть – займись оружием, спасибо скажет.

– Мутант. Мой товарищ предложил называть таких высшими. Я не против. Вы против?

– Да мне…

– Хорошо. Почему мутант? Один караульный расстрелял другого, это же не просто так. Любой из двоих оказался под ментальным воздействием, и, скорее всего, застреленный. Не с чего тогда было бы убивать второго, разрывая ему глотку. Толку от такого не особо много, а создания некросферы не умеют поднимать миньонов так быстро. Единственный вопрос, имеющийся у меня – зачем им жертвы и вообще жрать плоть? Эти самые… Высшие, обычные люди со странными способностями, не более. Хотя, конечно, мало что мы знаем. Да и сумасшествие всегда имеет место быть, а когда убивает безумный мутант, то какая разница – какова причина? Надо останавливать и не более. Сколько Лисов?

Дед Стах закурил, задумавшись. А верно оно как выходит, вот ведь… И впрямь, как лисы в курятник, птицу душить, так и эти в село шастают.

– Пятеро было, если ничего не случилось. Двое, нет, трое в обслуге. Кухарка, дворник-сторож и механик, что за кучера работает. А Лисы, так-то, семья семьей, отец с матерью, трое детей, сыновья и дочурка. Неужто все же они?

Мэдмакс ухмыльнулся. Паскудно и мерзко.

– Все вы знаете, думаю. Верить не желаете, и немного боитесь, и то из-за возраста с неуверенностью в себе. Так-то бы, полагаю, тварь уже валялась бы на площади с простреленной башкой и вся недолго. Штуцер у вас уж больно знатный, товарищ поручик.

– Почем знаешь, что я из краснолентников?

– По отношению к людям и разговору. – Мэдмакс убрал нож и достал второй, из-за голенища. – С простыми те ваши, которые господа, через губу так и говорят, пусть страну наизнанку вывернули, как шкуру спущенную.

Перед Полночью, как говорили старшие, страна почти сошлась в схватке, деля правду, свободу и саму жизнь, красные против белых. Война остановила, смешав все карты, стало не до того, но старые обиды с убеждениями долго жили с остатками прошлого. С людьми, жившими перед Полночью.

– На площади дом головы, трактир и церковь?

Дед Стах кивнул. И хитро прищурился.

– Понял куда ведешь. Кабак Лисы строили на месте старого, только и храм они поднимали. Тот с нуля, с фундамента и остального. Неужто…

Поручик помотал головой.

– Ну, не мож…

– Еще как может. – Мэдмакс кивнул ему. – Интересно только, как умудрялись люди терпеть такое, а? Совсем совесть потеряли, одичали тут, зверьем стали?

Дед Стах не ответил. Прошлый голова держал село железно, крутил как хотел земляками, да нашлась и на него напасть. Удиравший от жандармов наемный отряд прошелся рядом, хотел припасы пополнить. Понятно, баб бы так и так помяли, коров, голов три, зарезали и погреба разорили. Он сам тогда только из-за Изи и не полез в драку, просидев все время, что трое бойцов шарили по закромам хитрого старого еврея.

– Эти, Лисы, неужели никто их не держит на подозрении, все же?

– Они да Исаак, вот кто село спасал, говорю же. Лисицины скрытные, на людях почти не показываются, выбираются, так пропадают в степи, никто их не видит.

– Интересно.

Интересно ему, ишь каков.

– Ночью пойду. – Мэдмакс хмыкнул. – Как все спать начнут укладываться.

– А я с тобой.

– Нет. Я отвечать за вас не смогу.

– Ой, ты мне еще тут попыхти, мелочь… – дед Стах ухмыльнулся не хуже самого Мэдмакса, заострил усы. – Да я с генетическими дрался, когда тебя и в помине не случилось. И даже против Прорыва стоял как-то. Указывать он мне тут вздумал. Ты лучше это, скорострелку свою не бери, а пошли со мной, покажу кое-чего.

Мимо кабака, гомонящего злыми пьяными людьми, они прошли быстро, кроясь в тени от домов. Круглая каменная площадка посреди обычного села смотрелась странно, никак не вписываясь, но сейчас Стах смотрел на нее иначе. Вот оно как, значит, повернулась щедрость Лисья, подлюки такой… эх.

Церковь, вернее, храм, в селе выстроили знатно. Поставили крестом, упрятав алтарь в дальний, короткий конец, в боковых пристроях разместили отца Петра и богадельную гостиницу, где останавливали перехожих добрых людей. Сложили здание из камня, вывозя тот из брошенных карьеров предгорий Камня. Его южные отроги проходили не особо далеко, Лис тогда нанимал немало возов с быками, несколько месяцев доставляя бело-крапчатые валуны. Дед Стах даже радовался, захаживал к отцу Петру частенько, пусть и придерживался чуть другой веры. Казался ему тот не просто умным, чудился в немолодом пузанчике добрый и хороший человек, и ошибиться оказалось обидным.

– Закрыто. – Мэдмакс вернулся от входа. – Даже не странно.

– У меня есть ключ от богадельни.

Мэдмакс скользнул в тень за храм, потянул за собой Стаха.

Патруль разжигал факелы, прошлой ночью никому не помогшие. От патруля остались рожки да ножки. Полторашка, трезвый как стекло Бредень и присоединившиеся трое батраков. Остальные заливали страх в трактире и по домам, стараясь не смотреть в окна. Приди сейчас со Степи кто из находников, так смерть селу, гореть в огне, а людям идти в рабство, или поливать землю своей собственной кровушкой, вот и все.

Ключ у деда Стаха образовался по просьбе самого отче Петра, как-то раз занемогшего и просившего его навещать. А назад тот его то ли забыл попросить, то ли еще чего, но если паренек с оружием прав, то сделал сельский батюшка изрядную ошибку. Если это, конечно, не ловушка.

Мэдмакс, впрямь оставив у Исаака винтовку, вооружился знатным обрезом, закрепив тот в кобуре за спиной, на патронташе, сплошь утыканном патронами. Те оказались непростыми, старый хитрец давно промышлял серебро, заставляя Стаха отливать из него картечь с жаканом. Ровно как начали на сельской площади жрать людей, так и повелось, регулярно покупать серебришко и делать из него оружие. Пригодилось, надо же.

Внутрь парень вошел со своим дробовиком, на семь зарядов и автоматическим. Стах даже не спорил, откопав в собственных закромах короткий штурмовой пистолет-пулемет и для начала предложив тот Мэдмаксу. Но он отказался, мол, если уж решил идти со мной, то хотя бы обезопасься. Вот и пригодились две последних пачки сберегаемых патронов, заряженных в рожки.

Церкву строили по странному канону, такая подошла бы на родине Стаха, с врезанными стеклами, витражами и окошечком под самой крышей центрального входа. Через приоткрытую дверь комнатки, где останавливали гостей, Стах пока разглядел только сизо-голубые полоски от луны, падавшие через проемы.

Дверь к Петру, в его небольшую конуру, темнела напротив.

– А какую ветвь Господней церкви тут держат? – поинтересовался Мэдмакс, на ухо и еле слышным шепотом. – Откуда скамейки?

Дед Стах пожал плечами. В эти дела он не совался и не думал, ходят селяне в церковь и ходят, ему какое дело?

– Эх и странности у вас тут. Хорошо, прикрывая мне спину, проведаю схожу вашего попа.

Двигался паренек легко, хорошо так, как егеря в части самого Стаха. Половицы даже не скрипнули, когда тот оказался у нужной двери и, ничуть немедля, ворвался внутрь. Сдавленно крикнул Петр, Стах похромал в ту сторону, озлившись на самого себя и тело, вдруг решившее подвести в такую нужную пору.

Но он доскакал-дочикилял, слыша, как пришедший охотник на нечисть уже начал свое дело. Отец Петр сдавленно мычал, так, как вопят от боли с кляпом во рту. Ох, верное ли дело они тут делают, а? Господь Бог все видит, чего уж, и достанется же потом старому висленскому поручику, конец жизни своей точно встретившего почти в киргиз-кайсацкой степи, ох, достанется.

Поп сидел на стуле у небольшого комода с откидной полкой, пользуемого им как письменный стол. Руки замотаны за спинкой, во рту кляп, глаза блестят в свете керосинки без колпака. И взопрел весь, пахнуло так, что Стах чуть не поперхнулся, залетая внутрь.

– Сейчас ему скажешь, на что ты мне башкой кивал, раб Божий. – Мэдмакс, убирая горячий, по запаху, нож в сторону, кивнул Петру на Стаха. – Так?

Петр замотал головой. Мэдмакс снял кляп, приставив нож обратно, к шее, где уже темнел вздувшийся ожог.

– Стах, прости уж меня, все верно, все так, я виноват, открывал демонам этим, запускал в село через храм. Господь накажет, он же все видит, Господь милосердный.

Стах, как стоял, так и сел, на узкую вдовью кровать попа. Вот оно как все обернулось, а ему переживалось, мысли в голове так и прыгали. Ошиблись, не ошиблись, безвинного вдруг заденут… Эх, ну как так?!

– Сволочь ты, Петр. Еще имя какое носишь, а такая гнида. Зачем оно им, ну?!

– Не знаю я, вот крест хоть поцелую, запугали, завели страхом к дьяволу. Слаба плоть, Стах, перепугался за себя, смерти боюсь.

– А чужой не боишься? – Стах задрожал пальцами, доставая сигаретку и прикуривая. – Когда отпевал их, бедных, ничего тебе не грезилось от него?!

И уставился пальцем вверх, в потолок. Петр не ответил, застыдившись, лишь хлюпал носом, плакал, комкая мягкое и почти безбородое лицо.

– В алтаре ход? – Мэдмакс толкнул его в плечо. – Ну?

Поп закивал, перебегая глазами с одного на другого.

– Почему тварей две? Откуда взялась вторая?

– Так сука эта, мать Лисенков, видно дочку подвела под себя. С ней и выходила в последний раз, когда мальчишку та загрызла.

Мэдмакс кивнул, странно нахмурившись.

– А остальные?

– Нет, эти две только. Девчонка в возраст вошла, самая ведьмина подлая порода и полезла.

– Чушь. – Мэдмакс сплюнул, наплевав на божий дом. – Хотя…

И поманил Стаха наружу, в темноту церкви, поговорить.

– Латентный мутировавший ген?

Стах криво дернул лицом:

– Я ж не знаю, сынок, что ты… Нас просто учили – увидел не человека, сомневаешься, так стреляй, не время гуманизмом заниматься.

– Хорошая практика. Надо идти. Может, один схожу?

– Их пятеро. Пусть две, как он говорит, те самые твои мутанты, верно. Но неужто трое мужиков своих баб в обиду дадут просто так?

– Верно. Хорошо.

Петра охотник сдернул рывком, перерезав веревку. Вывел к алтарным воротцам, кивнул на них.

– С нами пойдешь. Не обоссышься, отец святой?

Тот не ответил, косясь на него с явной злобой и прячущимся страхом. Плохой взгляд, Стах помнил такие у некоторых своих солдат, готовых всадить в спину из ствола или воткнуть нож под лопатку. Осторожнее надо с человеком, носившим крест с рясой, а по сути являвшегося привратником у самых настоящих бесов. Кем бы те не были с точки зрения официальной науки, почившей вместе со всеми Институтами ЕИВ.

– Веди.

Петр шагнул в алтарь, очень привычно подоткнув рукава и полы рясы. Видно, открывается не легко, а идти придется грязь меся. Хорошо, обул старые свои сапоги, не мягкие поршни, как думалось.

И не ошибся. В низком тоннеле, лишь кое-где выстланном досками, с бревнами крепей, то и гляди, задевающих за головы, под ногами чавкало и жидко перетекало. Река неподалеку, вспомнилось вдруг, оттуда, надо полагать как-то тянет, грунты здесь слабенькие, дырявые ровно сыр.

Усадьба началась каменюгами, оставшимися с храма и выстеленными тут понизу. Грязь пришлось счищать, иначе сам не заметишь, как поедешь аки корова на льду и все тут. Дверку, низкую и точно неприметную, Мэдмакс открыл сам, держа дробовик наготове.

Внутри хода запах Стаху не понравился, сырой и тяжелый. Но тут…

Тут пахло как у Белебея, в его молодость, после брошенных в мясорубку Прорыва двух батальонов плохо подготовленных мальчишек. Три дня на раскаленной сковородке под жарящим солнцем, три дня Стах пролежал в обнимку с Евгешей, умершим на второй. Когда его отыскали санитары, сбросившие тяжелые странные трупы и вытащив товарища поручика наружу, воняло также. Смрадом и тленом. Только там создания, выскочившие после разорвавшейся черно-масляной язвы, покрошили два батальона человек. А тут… А тут жили всего пятеро, если не считать обслугу. Только воняло так же.

– Назад. – Мэдмакс поднял дробовик, отступая.

– Поздно. – вздохнул Петр и ударил Стаха резиново выгнувшейся рукой.

Снизу вверх, выпустив из пальцев длинные черные лезвия.

Дед Стах глухо булькнул, когда те вспороли брюхо, рассекли кишки и, скользнув по грудине, распахали ему горло. Попросить прощения у Господа у него так и не сложилось.

Мэдмакс прыгнул вперед, чувствуя, как что-то рвется в щиколотке. Выстрелил из дробовика, неуклюже выставив вбок, но зацепив тварь, прятавшуюся за лицом священника. Та уже скакала в сторону, визжа от ярости, расплескивая черную жижу, плескавшуюся внутри вместо крови.

Дробовик стрелял патронами, что Мэдмакс набивал лично, чередуя обычную картечь с серебром. Сработало, доказав собственную ошибку: тварь оказалась не Высшим, тварь родилась в некросфере, никогда ранее не виданная и неизвестно, как с ней придется. Стах? Жаль деда, но сейчас важнее спасти себя.

Его спас первый выстрел, такой нелепый. Но Мэдмакс попал и смог догнать почти улепетнувшее тело, скачущее к лестнице на второй этаж, прямым попаданием с третьего выстрела. Серебряная картечь никого не делает здоровее, а паскудам, рождающимся в темной слизи некросферы, она прямо показана. Как летальный метод, само собой.

Он всадил еще один заряд прямо в жуткую голову, развернувшуюся на сто восемьдесят и ворочавшую глазами. Размазал ее, раскидав кость с мозгом, добавил еще один драгоценный заряд, не оставляя даже намека на башку. Без нее ни одно порождение странного мрака, дотянувшегося до людей, возродиться не сумеет.

Хозяева дома мертвы, обслуга тоже, ясно по запаху. Народившаяся среди них вторая тварь, извлеченная первой из некросферы, сожрала их. Глупая и очень опасная, жаждущая плоти для своего роста, потому и пришлось старшей находить жертвы, одну за другой, рвать их и потом нести плоть с внутренностями сюда, пока та не подрастет. Вчера, видно, выродок в первый раз выбрался на охоту.

Значит, надо его или ее и найти, прикон…

Светлое и бешено несшееся на него, Мэдмакс заметил в последний момент перед тем, как сволочь прыгнула на него, оттолкнувшись от балок потолка. Времени хватило лишь откатиться в сторону и выстрелить. Но картечь ушла в пустоту, подарив твари время и место для маневра. А еще дробовик заклинило.

Выстрел и боль пришли почти одновременно, ведь Макс очень дорожил своей жизнью и постоянно тренировался выхватывать пистолет как можно быстрее. Вот совсем как сейчас, лупанув в упор, добавив еще и еще немножко. Чтобы наверняка.

Только вот бедро ему распахали, кривыми черными когтями, очень хорошо. И глубоко.

Он успел сделать главное: после собственного ремня, затянутого на ляжке, выпустил вверх все оставшиеся патроны, надеясь, что сельские все же не полностью сыкуны и засранцы.

Глава четвертая: дом и его обитатели

Милый дом…

Мэдмакс подъехал к воротам, ведущим к кварталу с штаб-квартирой. На воротах стоял усиленный патруль, сразу шестеро вооруженных, в касках и нагрудниках. Седьмой, мрачный и лысый, тощий капрал косился на усталого молодого парня и явно хотел мзды. Но память старого служаки, воевавшего в Великий набег, не подвела. Узнавание мелькнуло кислой гримасой, но то ли жадность пересилила, то ли бдительность выросла, и Мэдмакса все же остановили.

– Пропуск, – – капрал покосился на мешки, висевшие на робомуле, – что везем?

Вот что с ними сделать? Ведь знает, что будет пропуск.

Так и вышло. И показывать груз Мэдмакс совершенно не собирался. Пусть корежит капрала от вида бляхи чистильщика, полученной в ратуше. Его проблемы.

– Смотри…

Вьюк, влажно и тяжело, упал на столешницу. Плотная мешковина, заскорузлая от крови, пропустила несколько никак не засыхающих потеков.

Доцент, удивленно подняв брови, повернулся к Максу.

– И что тут за…?

Тот пожал плечами, устало прошаркав к умывальнику в дальнем углу подвала. Ногу тянуло болью, острой, кусающейся изнутри.

– Это вот он тебя зацепил? – Доцент покосился на него, одевая толстый вощеный передник. Добротная кожа закрывала по подбородок, и даже порой отмывалась, хотя и не до конца. Бурые следы пятнали его повсюду.

– Она… – Макс покрутил вентиль. Засипело, зашкворчало, сердито плюнуло ржавыми каплями, но заработало. Вода пошла тугой сильной струей, чуть рассеиваясь понизу.

– Она?

– Да. – Мыла рядом с умывальником не оказалось. – Ты тут чем питался?

– Да как придется, – умело справившись с завязками, Доцент натягивал длиннющие, по плечи, перчатки. – А что?

– Ясно…

Мыло пришлось искать в собственной торбе. Кусок, завернутый в ткань, густо разлил жирным запахом по подвалу. Макс мылил ладони, шею, затылок, уставшее от пыли и ветра лицо. Разговор с Доцентом нужен… да толку? Не раз и не два обговаривали, а ему все равно. Наука, прочее. Придумать что серьезное, отремонтировать «ночные» очки – это Доцент легко и быстро. Спроворить пожрать или сделать бак под горячую воду – этим пусть кто еще занимается.

На столе захрустел заскорузлый брезент, разрезаемый Доцентом крайне нетерпеливо. Привезли дитю игрушку, теперь не оторвать пока всю не покромсает. О, добрался! Мэдмакс усмехнулся, услышав удивленный свист.

– Радуйся… – он вытерся мягким и вытертым полотенцем. – Все для тебя, лишь бы не скучно было.

Доцент внимания на ерничество не обратил. Не до того. Любоваться на художественную нарезку помершей твари Макс не стал. Чего он там не видел? Хотелось отдохнуть и отоспаться. Хотя, конечно, сперва надо отыскать Кошку и показать ей новую дырку на бедре. Новые шрамы, опять, да так глупо…

Кошка нашлась наверху, в бильярдной. Хозяин Берлоги, человек зажиточный, оставил хорошее наследство. Путь оно и приходило, все больше и больше, в негодность. Нет, стены, кровлю, полы, все это Братство ремонтировало и чинило. Но вот где взять денег на замену ковров? На заказ стекольщикам новых колпаков для ламп? А уж свинченное серебро, украшавшее буфет, давным-давно разошлось на картечь и пули для каждого из охотников.

Но кое-что еще держалось. Тот же самый бильярдный стол, благородный, зелено-суконный и палисандро-начищенный. Хотя порой на нем играли вовсе даже и не в бильярд. А вот именно сейчас, подложив под голову подушку с кистями, на столе изволила отдыхать именно Кошка. Мэдмакс покачал головой. Сукно жаль из-за модных острых клепок на поясе Кошки, а вот подушка… подушка-то от красивого дивана, стоявшего в огромной гостиной.

– Ба, кто это у нас вернулся? – томно и задумчиво мяукнула медик, кося на охотника зеленым глазом. – Никак мой очередной пациент? Чибис, как думаешь?

Чибис явно думал о другом. Ну, если судить по глазам, остановившимся точно на лодыжках Кошки. Мэдмакс понимающе хмыкнул. Лодыжки, что и говорить, хороши: тонкие, крепкие и, как ни странно, изящные. На месте Чибиса и сам бы засмотрелся. Вот только он на своем месте.

– Доктор, а доктор… – кресло под ним тяжело вздохнуло пружинами.

– М-да, один из моих самых любимых пациентов? – промурлыкала медик, перекатываясь на мелькнувший крепкий и белый живот. – Никак поломался и надо починить?

– Ой, и надо… Просто очень.

– Ни минуты покоя. – Кошка покосилась на него. – Покурить, думаю, успею? Кровью ты не заливаешься, признаков колик или температуры незаметно. М?

Пришлось махнуть рукой. Ну, что с ней поделаешь? А еще врач.

Кошка села по-турецки, достала из-за уха самокрутку. Долго искала спички, внимательно глядя на Мэдмакса.

– Ляжка?

Тот кивнул. Боль вернулась, кусая злее и больнее.

– Продырявили или подрали?

– Покромсали.

– Чем кромсали? Твою мать, да где ж они…

Чибис сидел с каменным лицом. Подметив это, Мэдмакс вздохнул. Видать, снова поцапались, иначе давно дал бы прикурить.

– Подожди.

– А? – Кошка смешно посмотрела на него. Смешно, потому что именно в такие моменты превращалась в саму себя, восемнадцатилетнюю девчонку, смешливую и добрую. Какой была до нападения на ее караван солдат Полуночи.

– У меня для тебя подарок, память по хорошему человеку. Хотя, думаю, ему не нравились курящие женщины.

Кошка прикусила темную губу, глядя на протянутые мундштук и зажигалку.

– Я ее заправил. Его звали Евстахием. Стахом. Хороший был дед. Офицер.

– Спасибо.

Она закурила, махнула Чибису в сторону операционной. Парнишка, явно недовольный, встал и отправился готовить необходимое. Кошка проводила его взглядом, странным, показавшимся Мэдмаксу разочарованным.

– Не зря ты его дразнишь постоянно?

– Ай, я тя умоляю… – она повернулась к нему. – Рассказывай. Все. Кто, чем, как давно, что сделал?

– Два дня. Не знаю кто именно, странная тварь. Думал мутант, но сейчас… сейчас не знаю. Отдал, что смог привезти, умнику. Вколол твой состав, прижег. Зашивала местная девчушка, училась у бабки-повитухи. Болит сильно, заражение… не уверен.

– Ясно. – Кошка неуловимо и мягко спрыгнула вниз. Засунула босые ноги в теплые войлочные тапки. – Быстро ко мне. Будем тебя ремонтировать, надеюсь, что справимся. А то звать слесаря по работе с гангренами сейчас неоткуда. Медсанбат Альянса уехал в пункт постоянной дислокации. А хирург из больницы в Стерле и кутит уже неделю.

Мэдмакс двинул за ней. Мешок пришлось практически тащить, силы неожиданно испарялись секунда за секундой. А трость деда Стаха пришлась как нельзя лучше. Постукивала в ритм шагу, становящемуся все более рваным.

– Эй, ты это чего? – Кошка повернулась к нему. – Эй, Макс?! Г-о-о-о-ль!!!

Боль била со скоростью и силой пулеметных очередей. Он оперся об стену, подхваченный Кошкой, скрипнул неожиданно застучавшими зубами. Гул становился сильнее, сливался с шумом и грохотом. Грохотал Голем, бегущий на вопли Кошки. Прибежал он вовремя.

– Лежи, бестолочь, – Кошка мыла руки, одновременно куря, – лежи, говорю.

Мэдмакс покосился вниз. Крови натекло, как из поросенка. Размазываясь по клеенке, криво и наспех подстеленной, текла себе тонкими струйками на пол.

– Лежи… – Кошка села на кривой трехногий табурет. – Вот дурак-то, а?

– Что случилось?

Голос выходил наружу еле слышно, чуть подрагивая. Да и дышалось чаще привычного.

– Заражение. Странно, что ты сюда прихромал.

– Ходить буду?

Кошка пожала плечами.

– Белый поехал догонять медсанбат. В банке негодуют, он снял все накопления.

Мэдмакс кивнул. Накоплений-то у Братства было… ровно на покупку, наконец-то, большого транспорта. И вот, на тебе, пришлось все снимать. Но это ничего, ничего.

– Наклонись…

Кошка наклонилась.

– В мешке, за внутренним карманом, документы. Спрячь и чтобы ни одна душа. Слушай, милая…

– Да?

– Это нормально, что я как в колодец падаю?

Кошка пожала плечами. А вот это точно плохо. Но закончить мысль он не успел. Красная карусель перед глазами завертелась быстрее и накрыла собой весь мир. Полностью.

– Живой, бродяга?

Голос очень знакомый. Голос Белого, старшего их команды.

– Шутишь? – Макс открыл глаза. Да, точно, сидит, сверлит своими белесыми буркалами. – Конечно мертв. Или скоро стану, если поспать не дашь.

– Ага, – Белый лениво раскинувшись в стуле, вытянул длиннющую тощую ногу и пнул Мэдмакса. – Сядь.

– Я тяжело ранен, Белый… Время не терпит? Чего ты пинаешься?

Белый сплюнул. Достал из кармана длинного кителя трубку, быстро набил ее пальцами. Задымил, косясь на Макса то ли со злостью, то ли с огорчением.

– Ранен он, угу. Привыкать что ли к тому, что ты ранен? Сам виноват, тебе ляжку вспорола какая-то дохлая тварь без признака интеллекта.

Макс нахмурился. Что-то эта самая тварь никак не тянула на глупую. Если не сказать наоборот.

– Ты ошибаешься.

– Ошибаешься… Ладно. Скажи-ка мне, брат, с чем ты вернулся из поездки? Совершенно не обнаружил у твоем мешке ни червонцев, ни кредитных билетов Альянса, ни, что стоило ожидать, хотя бы какого-то количества серебряных рублей. Я вообще там ничего не нашел.

Мэдмакс пожал плечами.

– У них ничего не было. В смысле, из денег.

Белый вздохнул. Недавно отросшие волосы торчали смешным снежным ежиком. Разве что смеяться из-за этого как-то не тянуло. Белый вообще не любил шуток в свой адрес.

– Макс…

– Что?

– Зачем ты взялся за это дело? Ты же знаешь, нам очень необходимы деньги. Хорошо, крыша есть над головой. А еда? Нормальная вода? Медикаменты, в том числе и для тебя, братишка. Я же отдал практически все военным, лишь бы мне дали хирурга и несколько ампул антибиотиков. Блин!

Белый покосился на Мэдмакса. На неуловимый миг стал тем, кем и являлся без суровости, шрама поперек лица и отсутствующей левой кисти. Двадцатитрехлетним парнем, пяток лет назад нашедшим самого Макса, умирающего в выжженных полях у Итиля.

– Чего скажешь?

Миг прошел и теперь напротив снова сидел старший их группы Братства. Непреклонный и строгий, жесткий и порой жестокий.

– Ну… Кошка молодец.

– Что? – Белый непонимающе посмотрел на него. Непонимание длилось недолго, секунд десять. А потом он развернулся, отодвинул шторку и выглянул в проход лазарета. И поманил кого-то пальцем. Хотя, почему кого-то? Как раз-таки и Кошку.

– Дай-ка мне, милая, вещи, отданные тебе на сохранение этим никак не сдохнущим подонком.

Кошка заглянула за занавеску, сморщила брови, уставившись на Мэдмакса. Тот кивнул: неси, сестренка, пришло время.

Белый аккуратно взял в руки кожаную укладку, развязал тесемки и… выдал такую руладу, что Кошка даже покраснела. На ладони альбиноса, матово отсвечивая, лежал полупрозрачный пластиковый пакет с печатью особого отдела Второй армии ЕИВ.

– Консерва? – Белый облизал губы. – Длительное хранение… чего?

Мэдмакс усмехнулся. Как легко поднять настроение товарищу, только-только горевавшему по почти полностью потерянным сбережениям.

– Скромная, на кадрированный батальон. Вроде как. Но…

– Ну?!

– Батальон тяжелой пехоты для борьбы с Прорывами. С техникой.

Белый покачал головой, не веря ушам. Склад длительной консервации на батальон… Батальон!!! Это же…

– Кто еще знает?

Мэдмакс пожал плечами.

– Никто. Вроде как точно.

Белый вскочил, сухой, смахивающий на богомола.

Где искать то, чего нет? По знакомым проверенным торгашам. Или на рынке, ведь там порой чего только не найдешь. Иногда, такое случается, даже свою собственную судьбу.

Мэдмакс, чуть прихрамывая, опирался на трость. Порой ловил странные взгляды. Скорее всего, знатоки вполне понимали, что трость-то офицерская. И у такого молодого ухаря она явно купленная или украденная. Не говоря о варианте похуже. Ну, так казалось, во всяком случае. Добрый взглядов как-то не ловилось. Да и какая разница? Вряд ли кто захочет что-то сказать… странную компанию, жившую в большом доме на Второй улице, знали хорошо. И побаивались, несмотря на возраст большинства ее участников и их малое количество.

– Пошли, братишка, – Ёж толкнул его в бок, – хорош пнем стоять. Тебе сказали – больше ходить, приходить в норму.

– Угу… – Мэдмакс оперся на трость и потопал в сторону кожевенного ряда. – Пойдем.

Когда идешь в чертовой куме на блины, что важно? Верно, важнее всего до нее добраться. Причем, полагаясь на самого себя и собственные ноги. А ногам, эт правильно, нужна хорошая обувь. А вот сапоги у него изрядно пообносились. И латали, и прошивали, меняли подметки, каблуки… в общем, умерли они, и вся недолга.

Хочешь-не хочешь, ищи замену. Хотя к вещам Макс привыкал накрепко, порой аж прикипая. Ну, сейчас этим никого не удивишь. И правильно, как еще-то? Заводов с фабриками нетути, да давно. А уж хорошие сапожники только-только появляться начали. Пришла беда, смекалка наружу и вылезла. Как мерку снимать, как колодку подбирать, как кроить, как клей варить. Да чего только после Полуночной войны не пришлось русскому человеку, да и не только русскому, заново вспоминать и учиться на собственных ошибках. И уж чему-чему, а будкам умельцев, тачающих обувь, Мэдмакс научился радоваться давно. Как только заработал на первые сапоги.

– Чего-то людей мало.

Кошка пожала плечами.

– Так и не с чего. Год как-бы снова не голодный выдался. Да и Итиль опять же…

Мэдмакс вопросительно уставился на нее. Когда он ушел, получив приказ Белого, никто про Итиль и не вспоминал.

– Нападения по всему фронтиру. – Кошка вздохнула. – Несколько деревень сожжено, людей увели. Осень же, урожай. Многие боятся выходить в дорогу, продовольствие везут караванами. Фермеры прижимают, на продажу еще и не выставили почти ничего. Торг слабый.

– Ясно. – Мэдмакс смахнул пот и поморщился. – Черт…

– Так, – Кошка понимающе скорчила рожицу. – Давай-ка, мил-друг для начала сделаем перерыв. Вон там, где продают явно вкусные, э-э-э, перепечи!

На нее уставилось сразу несколько пар глаз:

– Да ты, девка, видно не местная? – поинтересовался дедок, сидевший на телеге. – Это ж беляши!

– Сам-то, старый пень, откуд сюда причикилял? – фыркнула грудастая молодуха, переворачивающая щипящие и шкворчащие колобки с мясом. – Это вак-бялеш!

– Тьфу, – сплюнул самый натуральный улан с Итиля, если судить по вышитым верховым сапогам. – Все у вас не как у людей! Это балеш!

Мэдмакс, покачав головой, просто сел на освободившуюся лавку самого кончика обжорного ряда, выходившего на кожевенно-шорничный.

– Плохо живут, говоришь? – он усмехнулся Кошке, ну-ну…

Живой-1: намного позже

Голова стонала и почему-то звенела. Таким, ну… Настоящим и тяжелым звоном тех самых церковных колоколов. Д-до-о-он, д–до-о-он… ох, бывает же.

Нет худа без добра. Только вот думал, что нечему болеть будет после взрыва, обрушившего коридор. А раз думал и раз болит, то живой. Интересно, надолго? Интересно, а что дальше?

Ответы пришли сами. Притопали, отдавая жутким грохотам в голове, скрежетали чем-то, навалившимся на него сверху. Пыль, поднятая кем-то, оседала гуще, клубилась вокруг, забивала нос, сочащийся кровью. И даже успел испугаться, когда воздуха вдруг стало не хватать. Горло, перекрытое пробкой из сгустков крови, грязи, цементной крошки, хрипело, прогоняя его в легкие. Из обеих ноздрей при выдохе вылетали колкие и затвердевшие ало-серые сгустки.

В спину что-то упиралось, что-то твердое и тяжелое. Еще когда не опасался на жизнь, попытался разобраться. Показалось или нет… хотя нет, точно, нет. Не показалось. Балка перекрытия, стальная и негнущаяся, рухнула, упершись одним концом точно между стеной и полом. Не придавила, прижала его к плитам, защитила, приняв на себя вес рухнувшего перекрытия. И теперь не отпускала. Вон, только левая рука торчит куда-то между куском потолка и несколькими кирпичами. Не пошевелить, не вздрогнуть, ничего.

Ну, и где те самые грохоталы?! Дышать-то все сложнее…

Заскрипело, балка неожиданно пошла вверх и в сторону. Застучали, падая, обломки, куски штукатурки, осколки бетона и арматура. Пыли стало больше, зато получилось вдохнуть. От ведь, неужели он просто-напросто боится замкнутого пространства?!! В жизни бы не подумал.

– Быстрее, – пророкотало сверху, перекатываясь горным обвалом, – нужен ей живым…

В ответ рявкнуло, да даже сильнее. Его могильная насыпь затряслась, заходила ходуном.

– Аккуратнее! – обвал превратился в лавину. – Олухи!

Захрустело медленнее, осторожнее. Балку, с уханьем и руганью, не опускали. Держали, оберегая его, заваленного, от нечаянной возможности покалечиться. Хреново. Друзей здесь он не ждал.

Свет лег на лицо, заставил зажмурить и без того слипшиеся ресницами веки.

– Живой… – довольно пророкотал хозяин баса-лавины. – Вытаскивайте. А ты, человек, теперь пожалеешь, что не умер.

Ну да, это и так ясно. Он уже пожалел. Тут его рванули сильнее и получилось спрятаться от страха. Прямо в густую вязкую тьму беспамятства.

– … там вас встретят. Следите за ним, требуется живым.

Голос… женский. Красивый и страшный одновременно. Голос отдавал медом наслаждения и сталью боли. И почему-то думалось, что он его уже слышал. Где, когда?

Неважно. Все, случившиеся за последние сутки, наваливались непроницаемо-черной глыбой, вбивали мысли внутрь, не давали соображать. Все, что успел заметить, о хорошем не говорило.

Пристегнут к откидной лавке внутри КУНГа. Эт точно, ее ребра ни с чем не спутаешь. А машина явно стояла на консервации, не скрипит, не стучит, даже все ящики родные. Да что ящики… Краска на потолке родная, защитная до той степени, что никогда не забудешь. Сволочи, чего только у них нет.

Перед глазами появилось лицо. Рожа. Морда. Харя. Как хочешь назови, не ошибешься. Белесое, до синевы, местами точь-в-точь пластик, плавящийся пузырями. С медными контактами, вросшими вокруг левого, полностью искусственного глаза. Кто это? Странный вопрос для текущего года от рождества Спасителя.

Солдат Полуночи. Порождение человеческого гения, восставшее против создателей. В случае этого солдата – именно так. Иначе, взялся бы он за лицо прикованного человека именно таким макаром? Издевательски, стальной хваткой, до боли и хруста зубов?

– Пришел в себя, а? – Живой глаз плескался изнутри безумием. – Пожалеешь, что не умер.

Осталось только оскалиться. В курсе он, в курсе. Харя исчезла. Вместо нее появилось вторая. Этот смотрелся лучше. Хотя, чего уж, не был Солдатом. Мутантом – скорее всего. А вот каким… да какая разница. Выглядел самым обычным человеком с открытым и располагающим лицом. Без особых примет, так сказать.

– Мне дали указание подлечить вас, – откуда-то появились очки, тут же оседлавшие переносицу, – я это сделаю. Хотя, конечно, это хуже для вас. Пожалеете, что…

– Знаю, – слова вышли наружу с трудом, раздирая глотку, – но я не умер.

– Очень хорошо. – Очки довольно мотнулись вслед за лицом. – С разумом явно все в норме. Начнем.

– Куда меня везут?

Врач не ответил. Чем-то звенел, шелестел, изредка звякал. Краем глаза стали заметны два больших пузыря с прозрачной жидкостью. Ясно, сейчас внутривенно вольют чего-то для бодрости. Что тела, что духа. Значит, нужен. Кому?

Сверху снова забледнел рожей Солдат.

– Уже жалеешь?

Хотелось плюнуть прямо ему в харю. Только сил не было.

– Курить хочешь? – Солдат покрутил в руках толстую «гавану». – Ан хрен тебе.

Хрен так хрен. Захотелось закрыть глаза. Вместе с чертовыми лекарствами наваливалась свинцовая усталость. Солдат закурил. Дымок настоящей «кубинки» поплыл внутри машины, сладкий, густой, настоящий до жути. И откуда у них такая радость, интересно? Хм, тоже мне, загадка… Оттуда же, откуда и у остальных. Из Портов.

Порты, Архангелогородск и Романов-на-Мурмане сто лет назад, Архангельск и Мурман сейчас, северные ворота страны, ледяная прихожая Империи. Два города, выжившие и восставшие из пепла войн, вставшие на ноги и держащиеся до сих пор. Осколки державы, ставшие чем-то другим. Не пахло там остатками государства.

Пахло дельцами, огромными барышами, рабами в трюмах, апельсинами и табаком с Караибов, ароматными маслами Осама на чистых и гладких шлюхах, терпким темным ромом и соленой икрой, засахаренными лимонами и сталью бронепоездов, сторожащих Порты с суши, порохом и потом тяжелых артиллерийских комплексов, охраняющих оба города с моря.

Ровные улицы, чистые окна и стены домов, форты, вынесенные далеко за городские линии. Фонари, запитываемые электричеством и газовое отопление. Чистая публика, гуляющая по бульварам и яркие витрины магазинов морской торговли. Моряки, моряки, моряки. Всех цветов кожи, всех языков, всех флотских форм. Тех, что смогли выжить и заново открывать для себя океаны.

Если бы люди не выходили в море, что стало бы с ними? А они выходили. Тысячу лет назад, сто лет, сейчас, когда море стало смертельно опасным. Когда у сторожевика и рыбачьего баркаса зачастую равные шансы вернуться. Морские твари разные. И если хитрых среди них много, то тупых, жадных и голодных – куда больше. А ведь чем крупнее добыча, чем лучше пожива. И если рыбачья артель Моржа могла пройти на крохотном сейнере до Каниного Носа и вернуться, то экипаж Убера, идущий на эсминце «Разящий» к Кондопоге, мог остаться на дне. Морская русская рулетка, мать ее, выживет более везучий.

Но люди не сдавались. Не того покроя, не того крутого засола. Их деды выдержали Полночь, отвоевав Архангелогородск у стальной орды взбесившихся боевых автоматизированных систем. Их отцы выстроили города заново, назвали их Портами и наладили связь с остатками Империи, нашли таких же, несгибаемых людей моря и позвали к себе. А им, живущим сейчас и здесь, досталось продолжать воевать за два выхода в другой мир. Относительно удобных и безопасных. Порты стояли гордо, как оба ракетных крейсера первого ранга, «Аскольд» и «Рюрик» на рейде Мурмана. И пусть ржавчина видна даже с прогулочного бульвара… это не страшно. Куда страшнее ржа, проникшая в города с первыми же гостями.

Офицеры, мичманы и матросы Его Императорского Величества Военного флота держались дольше остальных. Некоторые, принявшие погоны по праву наследования, держатся до сих пор. Вот только есть нужно каждому. И если выпадает сопровождать транспорт с закованной рабочей силой, идущий под флагом Караибов на плантации тростника, везущий живой груз рядом с рудой, деревом, воском и пшеницей, то велик ли выбор? Хотя выбор каждый делает сам для себя. И выбор главных людей Портов совершенно не совпадал с выбором Братства.

Братство относилось к царящим в Портах порядкам… с пониманием. И принимало их. Слишком многое стояло на кону, слишком многое требовалось не имеющегося ни в Альянсе, ни в Итиле, ни где-то еще. Рогатинами и арбалетами, все чаще мелькающими на землях Фронтира, много не навоюешь. Особенно если против тебя, наливаясь огромным нарывом, вздувается непроницаемо черный пузырь Прорыва, готовясь выпустить своих чертовых детишек.

Так что, окажись кто-то из Братства в Мурмане в самом начале, ни за какие коврижки не стал бы коситься или провожать злым взглядом крепкие фигуры в черной, синей, коричневой или любой другой моряцкой форме. Выпендриваться и бороться за права человека – все потом. Сейчас за жизни бороться надо, за людей, за территории, вычищая их от всей дряни. От Солдат Полуночи, от некроформ, от созданий Прорывов.

Да и, чего там, рядовые мареманы и чистильщики друг друга уважали крепко. Также крепко, как лупили порой друг друга в кабаках на Портовой или Адмиралтейской, накидавшись не менее крепкого привозного пойла. Порой флотские даже выигрывали локальные схватки. Но, в целом, войну приезжим крутым перцам – проигрывали.

А так… парни и девушки Братства, не стоит врать, любили редкие поездки в Порты. За дорогущий, но такой настоящий и редкий комфорт настоящих гостиниц. За диковинные вещички и провизию, продающиеся только здесь за цену, что всеж таки доступна. За шумный многоголосый говор день напролет и толпы спокойных людей, снующих взад-вперед. Порты не спали, никогда. День равнялся ночи, а ночь переходила в день с легкостью рук карточного шулера. Также ловко и незаметно.

В Портах нужно смотреть и в оба и знать – кто здесь главный. Потому как обмишулить может любой прохожий. А главный здесь – его величество флот со своими людьми. Черно-белые строгие прямые фигуры и корабли. И не совсем ясно – кто главнее.

Камера смердела страхом и болью. Въевшимися в гладкие плитки пола, в камень стен, в нержавейку слива, идущего от поддона под креслом к стоку. От стока смердело еще гуще.

Кресло, вмурованное посреди поддона, воняло въевшейся, вовек не отмоешь, кровью. Бурые пятна пятнали полопавшуюся и аккуратно зашитую и вытертую кожу. Ремни на подлокотниках и на подножке добавляли оставшуюся навсегда густую ноту горячечного пота.

– Чаю хочешь? – поинтересовался Горпагон. – Не?

Человек в кресле сплюнул. Просто слюной, еще не красной. Или уже не красной, какая разница. Зуб не вылетел с плевком и то хорошо. Чай… от чая он бы не отказался, чего уж там. Да еще если бы тот сладкий…

– Хочет… – Горгона кивнула за него. – Распорядись, побалуем подопечного.

Интересно, кто им подбирал такие «мирские» имена-прозвища? Кто другой и повторить бы не смог. Человек в кресле таким умением мог похвастаться. На интеллект жаловаться не приходилось, как и на память. Интересовало одно: Горпагон из-за жадности? Или просто Горгона была первой и ему пришлось подыскивать что-то схожее?

Она села напротив, поставив стул спинкой вперед, оседлав его и положив руки на спинку. Ну, конечно, это же придает такой значимости во время допроса. Красивая сучка. Тут врать самому себе не приходилось.

Черные волосы, до плеч, прямые. Черные-черные, как вороново крыло. Колкие карие глаза, смотрящие кончиками игл, вгоняемых под ногти. Узкие губы вытянутого и чуть кривоватого рта. Бледные, почти неотличимые от кожи лица. Но и они нравились… было в них что эдакое… навевающее мысли о полной сдаче греху похоти. Тоненькая, в талии ладонями обхватить легко. Подвижная, гибкая, с дергаными ртутными движениями.

Вот такая выпала дознавательница КВБ. И не знаешь, плакать или радоваться. Женскую красоту он ценил.

– Храбрый ты человек… – протянула Горгона. – Или дурак?

Он пожал плечами. Какой смысл отвечать? Ей хочется совсем других ответов. Тех, что ему говорить совершенно не хочется.

Света в камере хватало. Здесь электричества не жалели, здесь электричество не только светило. Здесь оно еще и причиняло боль. Но пока до него еще не добрались. Пока.

Сапоги Горгоне стачал хороший сапожник. Талантливый, рукастый и не чуравшийся красоты. Блеск гладкого, в еле заметные складки, голенища чуть ли не слепил. Надо полагать, чистили их с вечера, а глянец наводили поутру. И уж точно не сама женщина. Денщик, да-да. Этих в последнее время стало все больше и больше.

– Ко-б-ее-е-ль… – с уважением протянула Горгона, проследив его взгляд. – Кобелина.

Он снова не ответил. Кобель. А что ей хочется? Чтобы сейчас человек напротив госпожи дознавателя сидел и трясся? Нет-нет, не про этот случай. Ни за что. Ни при каких раскладах. Лучше думать про ее ноги, длинные, тонкие, красивые и гладкие ноги. Без обуви, без тонких шерстяных брюк, скроенных у хороших швей. Как эти самые ноги могут обхватить его бедра, как…

Голова качнулась от удара, зубы щелкнули друг о друга. Ха, пропустил удар. Мастер был бы им недоволен. Очень недоволен.

– Мне нужны ответы. – Горгона потрясла ладонь. – Пожалей себя. Неужели не дорога собственная лысая башка? А, бородатый?

Дорога не дорога, не твое дело.

Дверь мягко стукнула, закрываясь. Горпагон, толкнув ее ногой, аккуратно поставил на стол три стакана. Настоящих граненых, в подстаканниках, одуряюще пахнущих недавно сваренным чаем. Именно сваренным, себя и нюх не обманешь. Чай из караулки, принесенный со столовой. Сваренный с сахаром в баке и только потом разлитый по чайникам. После двух недель воды и сухарей – просто манна небесная.

– Дерзил? – поинтересовался Горпагон.

Дерзил-дерзил, вон, левая сторона наливается тяжелым. Скоро глаз заплывет.

– Скорее делал комплименты, как я поняла. – Горгона подула на чай и отхлебнула. – Но переборщил.

– Дурак, – посетовал Горпагон, – так же нельзя.

А вот его удар он не пропустил. И подставил лоб, с радостью услышав хруст и чуть позже полную боли ругань. Посмеяться не пришлось. Ногу сломать никак бы не вышло…

В себя удалось прийти быстро. Прокашлявшись так, что чуть не вылетел тот самый единственный сухарь, скормленный ему утром.

Горгона, не оставшись в одиночестве, смотрела на него задумчиво и мечтательно. От ее фантазий поневоле вдоль хребта пробегали щекотные мурашки, мешаясь с холодным и погано пахнущим потом. От того самого страха, появившегося наконец.

В компанию к госпоже дознавателю добавили угрюмого детину со шрамом на половину лица. Тот пока сидел за столом, практически невидимый из-за ярко светившей лампы.

Горгона, задумчиво вертела в руках какую-то хитро выгнутую железяку. Кончики ее, острые и раздвоенные, заставляли нервничать и крепче вжиматься в спинку стула.

– Очнулся…

Он усмехнулся и сплюнул. Надеясь, что его бесконечные харчки выведут ее из себя и его просто изобьют. Задумка не удалась.

Глава пятая: военная хитрость, наглое красное и опасные мечты

На нем все и всегда заживало прямо как на собаке, быстро и качественно, ну, разве что не очень красиво. Но Мэдмакс не жаловался, собственные шрамы, не убившие его, полностью устраивали.

Нога расходилась к концу второй недели после потери сознания. Расходилась и даже перестала чесаться там, где Кошка давным-давно сняла швы и обходилась совсем редкими перевязками. Да и, если честно, она сама не удивилась, когда к десятому дню, вместе с бинтами и мазью, сняла струп и коросту. И обнаружила розовый и блестящий кусок кожи, уже превращающийся в очередное пополнение шрам-коллекции Мэдмакса.

– Просто казус какой-то. – заявила Кошка и выгнала его к чертям, разрабатывать мускулы с сухожилиями.

Сапоги он себе не купил, но зато заказал и срок устраивал – выдвигаться они собирались только к концу недели. Но готовились вовсю, только так, чтобы никому в глаза не бросалось, и уже начали разъезжаться, превращая в реальность хитрый план Белого.

План, так-то, не казался особо хитрым, но оказался необходимым. Причину Мэдмакс понимал явственно и старания старшего только одобрял.

«Консервы», секретные, либо позабытые из-за Полночи, объекты армии, полиции, пограничников или еще кого-то из силовиков, таили в себе разное. От несметных, по нынешним временам, богатств, до самой настоящей смерти.

Мэдмакс, натирая новые сапоги воском, смотрел перед собой и вспоминал недавно виденное в сельце у реки Белой:

Частокол, свежий и охватывающий сельцо неровным кругом. За ним, сразу в двух рвах, сжавших поселение еще больше, постоянно полыхало. Над дымом, поднимающимся вверх, чернело от перелетающих на ту сторону птиц. Их, правда, становилось все меньше, пернатые же не дураки лететь туда, где их стреляют при попытке выбраться обратно.

А внутри села? Он тогда пользовался стареньким биноклем, рассматривая серо-сизые вздувшиеся трупы, все село, от мала до велика.

Братство отправили в оцепление, как всех местных жандармов, егерей с границы Альянса и пехтуру. «Консерва», слава Богу, нашлась в самом сельце, откопанная кем-то из жителей. Да и не особо консерва, не подземные коммуникации бункера или выбитый в граните радиолокационный пункт. Контейнер, обычный железнодорожный контейнер с поезда, потерпевшего крушение в Полночь и приплывший по реке. Железяка вросла в берег, проспала сколько-то десятков лет, пока ее не нашли сельчане и не решили распаковать дома, сумев отыскать прицеп и залив горючку в один из двух тракторов.

Внутри… внутри оказалось что-то вроде полевой лаборатории. И парочка пробирок, случайно кокнутых деревенскими, пожалевшими об этом уже к утру. К следующему дню село оцепили, староста оказался умным и даже ответственным, воспользовался имевшимся почтовым вороном, отправив сообщение на заставу внутренней стражи. Ворона жандармы убили, спалили и сами засели в карантин, достучавшись до командиров с помощью семафора.

Село вымерло за три дня. Из него пыталось сбежать около десятка человек, до леса на самом горизонте не добрался ни один. Мэдмакс пристрелил молодого мужика и, стоя в стороне смотрел на санитаров, в громоздких костюмах, чиненых противогазах и с огнеметами. Мужику повезло, Мэдмакс попал тому в голову и убил сразу.

– Сибирская язва, – сказал позже Доцент, рекрутированный в небольшой лагерь умников, собранных по всему куску Альянса, где работал отряд. – Вроде бы не дали распространиться.

Так что… так что если уж отыскал следы «консервы», то лучше молчать. Даже перед КВБ, ну, конечно, рассказав обо всем уже потом. А пока – полная тайна с секретностью и имеющиеся попытки запудрить мозги. Вот прямо как сейчас у них.

Диспозиция выглядела вроде бы просто, делая все движения отряда обычными и привычными горожанам, шпикам КВБ, горожанам-шпикам КВБ и прочим интересующимся действиями чистильщиков. Группа разъезжалась по делам, снова дробясь и к концу недели в Доме планировалось оставить двух человек: Чибиса и Мастерка, недавно притащенного Мэдмаксом сироту.

Белый, Кошка и Дух, водитель единственного их грузовичка, уезжали последними. Уже убыли, по легенде куда-то в сторону Пармы, Бес и Еж. Доцент, сопровождаемый ради безопасности Големом, сегодня отправлялся с торговым караваном в Стерлю. Сам Мэдмакс, не особо радуясь такому сопровождению, убывал послезавтра в компании Рэд.

Сама Рэд этому факту тоже особо не радовалась, дружбы-то у них не сложилось. Но… это не страшно, можно и потерпеть.

– Макс? – Белый нарисовался в двери. – Ты долго будешь свои чуни полировать?

– Э? – Мэдмакс уставился на него.

– Надо помочь Доценту загрузить его барахло в кузов.

– Грузите, – он пожал плечами. – я только за. У меня это, реабилитационный период.

– Типа нельзя? – нахмурился Белый.

– Да, точно. Кошка сказала, что…

– Пошли помогать, лентяй! – Белый все хмурился. – Кто не работает, тот…

– Точно, – Мэдмакс понимающе кивнул, – а то я совсем от рук отбился и обленился.

Братство жило в бывшем купеческом доме, построенным сразу после Полуночи, о чем прямо говорило само здание, занимавшее почти четверть квартала и закрытое со всех сторон собственными стенами. Мэдмаксу такая идея нравилась, лишние глаза ничего не видели, а Братству было что скрывать. Всегда, несмотря на четко прописанные инструкции КВБ. Комитет Внутренней Безопасности обожал шмонать штаб-квартиры Братства в любое время дня и ночи, а уж присматривать за творившимся за стенами жаждал всегда.

– Постой. – Белый встал за штабелем ящиков у выхода в первый из пары внутренних дворов. Ящики давно пустовали, но хозяйственный куркуль Белый никак не делал с ними расставаться. Да и, к слову, армейская надежность толстых досок и металлических частей даже делала их хорошим товаром, если вдруг денег не будет хватать даже на воду с едой.

На черный день, так сказать.

– Переживаешь? – Мэдмакс уставился на него, ожидая, наконец-то, откровенности. Последние несколько дней Белый ходил сам не свой, хотя понимали это немногие. Понятное дело, когда на кону такой куш, начнешь и нервничать, и сомневаться, и черт-те знает, чего еще.

– Опасаюсь, – Белый закурил, глядя на Мастерка, катящего по утоптанной земле тачку с какими-то туго набитыми баулами. – У меня в первый раз такая удача, тут запереживаешь, блин. Как у твоего заказчика оказались документы и почему ничего не сдал?

Нормальный вопрос, не поспоришь.

– Исаак служил по линии Казначейства, – Мэдмакс хмыкнул, вспоминая единственный разговор после того, как его и Стаха обнаружили деревенские. – Стаха отправили командовать охраной при перевозке, они вдвоем и выжили, когда рядом вскрылся Прорыв. В Казначейство документы попали из-за обычной бюрократии, проводили какие-то дополнительные расходы и деньги шли со счета филиала Исаака. А он визировал и рассматривал все секретные переводы и тупо не забыл взять с собой портфель с последней корреспонденцией.

– Эт-то ладно, – Белый затянулся и кашлянул. – Почему не продал никому?

– Ты вот дымишь своей махрой и уже кашляешь, – посетовал Мэдмакс. – Тебе говори-не говори о вреде, от заболеваний до убитого обоняния, тебе накласть. Откуда я знаю, почему он на самом деле не продал никому? Не доверял, наверное. Проверим только на месте.

– Вот на месте меня очень сильно заставляет нервничать и думать, – Белый вздохнул, – время терять не стоит, с никем из наших не свяжешься, я дом заложил, Макс.

– Ты заложил Дом? Наш вот этот самый дом?!

– Да. – Белый засопел. – Горючка в машину, патроны, хотя бы по три комплекта на всех, даже аккумуляторы нашел к фонарям. Консервы, крупа, соль там и остальное.

– Так а зачем тогда нам разбиваться? – Мэдмакс присвистнул. – То мы играем в секретность, то ты закупаешься на экспедицию…

– Э-э-э, братишка, не считай меня за идиота. – Белый фыркнул. – Я все сделал четко, не подкопаешься. Это тут, то там, а что-то вообще далеко.

– Ладно. Значит, заложил и теперь вся надежда только на сохранность «консервы»?

– Именно, брат. А то придется нам валить куда глаза глядят и жить там среди пыли, соломы и мышей.

– О… – Мэдмакс покачал головой в немом восхищении от предусмотрительности старшего. – То есть «куда глаза» глядят ты тоже нашел?

– Да. Конюшни за городом, помнишь, где крысищ выводили?

– Там хорошо, несет сеном и очень романтично смотрится на луну через дырки в крыше.

– Не то слово. И дождем пахнет, если тот идет. И даже слышно, как капли звенят прямо внутри, а в лужах отражаются звезды.

– Ты сраный поэт, брат.

– Не то слово, – Белый усмехнулся, – думаешь, все у нас выгорит?

– Думаю, что да. Иначе Кошка тебе глаз натянет на… в общем, натянет.

– Грустно, но справедливо.

– Ладно, пошли грузить, раз уж позвал.

Мимо пропыхтел Мастерок, старательно кативший уже следующую тачку с новыми баулами. И какими-то баллонами, явно из хозяйства Доцента.

– Наш умник решил утащить с собой всю лабораторию? – Мэдмакс вздохнул. – Жесть, а не секретность.

– Везу на калибровку в Стерлю. – Белый ухмыльнулся. – Согласно требований КВБ все приборы, необходимые для анализа воздуха, почвы, воды и прочих компонентов необходимо регулярно проверять в специальных подразделениях Комитета.

– Ой-вей просто… – протянули из-за спины. – Надо полагать, везешь в первый раз?

Мэдмакс дернул щекой, прежде чем обернуться. Дружба – дружбой, служба службой, но Рэд начинала надоедать только появившись. И самое обидное… Ведь вроде бы не с чего. Рэд отлично делает все, за что берется, никогда не упускает ни одной твари, легко ладит с властями и жандармами, никогда не бросит своих, но… Но не ладится.

– О! – сказал Белый, уже обернувшись в ее сторону. – Смотрю, ты посетила недавно прикативший караван с Эмирата?

Мэдмакс глянул и чуть не прищурился, чтобы не так сильно резало глаза. Это да, сразу видно – побывала и вознаградила усилия с отвагой купцов, прошедших и проехавших немало миль по вновь ставшей опасной Великой Степи.

Рэд, полностью соответствуя англскому прозвищу, просто полыхала своей шевелюрой, краснела вставками короткой курточки и багровела ремнями портупеи. Рэд очень любили кожевенники, сапожники и шорники, ладившие ей новые ремни, туго обтягивающие ладную фигурку. Мэдмакс, как и большинство отряда, экономивший призовые, такую расточительность не понимал. И не принимал, хотя смотрелось, конечно, красиво.

– Привет, братцы, – Рэд подмигнула им обоим, – я вовремя, как понимаю?

– Вчера вернулась? – Белый в ее присутствии иногда чуть терял командирский запас, особенно когда та пристально смотрела на него чернющими цыганскими глазами.

– Ночью, – Рэд уставилась на Мэдмакса, – говорят, нам с тобой вместе отправляться.

– Это точно.

– Твой мул на ходу?

Мул был на ходу, другое дело, что для скорости животина подходила плохо. Да и нога еще…

– Я привела коней. – Рэд перестала играть стерву и вздохнула. – Макс, одно дело делаем.

Он не ответил, да и не стоило. Братство не может позволить себе неприязни к своим, свои – это свои, почти семья, если не больше. Стерпится-слюбится, чего уж там.

– Спасибо, Рэд.

– Всегда пожалуйста.

Рэд частенько работала в одиночку, пользуясь собственным даром, помогавшим почуять врагов издали. Она почти видела все, творящееся там, где прятались всякие разные твари, ощущала их, как радар, запускающий волны. Рэд гордился весь отряд, а ее заслуги давно догоняли сделанное самим Мэдмаксом, Ежом или Големом.

– Доцент, ты решил все с собой забрать? Кошка, вон там что такое лежит, носилки что ли? Дух, почему я вижу масло, капающее с машины? Мастерок, где два ящика, о которых сказал еще утром?! Голем, аккуратнее! Вы двое, что встали и бездельничаем, а?!

Белый, оказавшись во внутреннем дворе, выходившем на Вторую улицу стальными воротами, немедленно вошел в роль командира, ничего не скажешь. На взгляд Мэдмакса все шло как задумывалось, но старшему всяко виднее. Если считает, что пять баллонов, крашеных в защитный, должны стоять вдоль левого, а не правого борта прицепа, значит так и должны, чего уж.

Единственная машина отряда, трехосный армейский переделанный грузовик-вездеход, был загружен где-то на треть. Тент, ставший короче из-за кабины, удлиненной на пассажирскую скамью и небольшой отсек за ней, будет ждать остальных в условленном месте. Этакий дом на колесах, должный приютить чистильщиков в непогоду.

– Доцент тащит с собой все анализаторы? – Рэд прищурилась, рассматривая упакованные в брезенты конструкции. – А скажи-ка мне, дорогой товарищ, что же такое ты отыскал? Из-за чего весь сыр-бор и такой грандиозный марш-бросок в исполнении нашего крохотного слаженного коллектива?

– А ты где пропадала-то? – Не сказать, что Мэдмакс сильно скучал по ней, но поинтересоваться было правильно. Не так их и много в Братстве, чтобы игнорировать друг друга.

– Ловила по лесам непонятный ублюдков… Откуда вот, скажи на милость, на южных отрогах Камня здоровенные волосатые обезьяны, м? Хотя хрен с ними. – Рэд внимательно рассматривала светлые небольшие ящики, лихо забрасываемые Големом в кузов. – То ли мне кажется, то ли Белый расщедрился на покупку четырех цинков семерки?

– Расщедрился.

Ящики были стандартными патронными, не иначе как купленными Белым вместе с услугами хирурга для ляжки Мэдмакса. Не сказать, что предусмотрительность старшего удивляла, но даже стало чуть завидно. Хотя Белый всегда славился собственной схожестью с белками, так и таща в штаб-квартиру все возможное. И даже что плохо лежит, так что кто знает – как к ним попали нормальные боеприпасы с бывших заводов армии ЕИВ, теперь полностью контролируемых Альянсом.

– Едем вскрывать «консерву», дорогая.

– О! – улыбнулась Рэд. – Судя по шухеру – та знатная?

– Еще какая, милая, еще какая…

– Ты, Макс, настолько меня не любишь, что все эти твои дорогомилые звучат форменной издевкой. Давай, моя вторая половинка на несколько дней, колись уже и расскажи все как есть.

Мэдмакс покосился на нее и не удержался, улыбнувшись. Рассказать ему имелось чего, особенно после долгого обсуждения документации, наконец-то вытащенной из пластика.

Стандартный склад долгого хранения, рассчитанный на самый настоящий батальон тяжелой пехоты, тем более предназначенной для ликвидации Прорывов, это самый настоящий Клондайк по текущим временам. Для всех, от обычных горожан и до КВБ, само собой.

Где-то под землей, в рукотворных пещерах, оборудованных ходами и необходимыми фортификациями, сейчас спало сокровище. Комплекты амуниции, шлемы, бронежилеты и остальное, рационы питания, патроны, само оружие, густо смазанное и готовое к работе. Карты, медикаменты, средства связи, оптические приборы и много чего еще.

Включая специальные цистерны с топливом, обработанным реагентами для расконсервации через полвека после закачки. И, самое важное, надежные заводские автомобили высокой проходимости, бронированные и с установленным тяжелым вооружением.

Да, тут Мэдмакс не лукавил перед самим собой, все это богатство может быть вывезенным кем-то более удачливым, уничтоженным системой самоликвидации, запущенной по встроенному алгоритму или даже рукой кого-то из бывших владельцев, затоплено прорвавшейся водой из подземных рек, полностью оккупировано тварями Прорыва или обнаружено солдатами Полуночи.

Все возможно, верно… Но это все они выяснят уже скоро. И если повезет, то…

– Чума-а-а, – протянула Рэд, дослушав, – Макс, ты крут. Мне даже завидно.

Он не ответил, не успел. До них добрался Белый:

– Чего стоим, кого ждем, э? Рэд, помоги Кошке с укладками. Макс – иди перепроверь в кузове, что-то они там явно нахимичили.

Глава шестая: лишь только пыль…

Мэдмакс очень сильно не любил коней. Живых не любил чуть больше, чем киберов, живым постоянно нужно было искать жрать, отыскивать болячки, ухаживать и не давать запалиться. Жившие в селах, деревнях, фермах и прочих выселках, учились этому с детства. Макс, дитя пусть и полуразрушенного, но города, ничего такого в загашниках не имел. Потому и не любил.

– У меня какой-то буро-крапчатый уродский конь. Ты так специально сделала? – спросил он у Рэд в самом начале.

– Он чалый.

– Чалый, Рэд, если бы коняка оказался настоящий, ну, знаешь, ржет, постоянно валит яблоками и вечно голодный. А это – бурый, в пятнышко.

– Тебе не все равно?

Максу было все равно, на самом деле. Чалый, буланый, саврасый, в сущности все равно. Главное в другом: седло спокойно лежит на крепкой спине кибернетического организма, может, и доживающего свой век, но весьма ходкого и почти не скрипящего. Скрипят они внутри, и немудрено: отличная машинерия, без нормального обслуживания и запасных частей умирала. От года к году таких вот созданий оставалось все меньше. Эта парочка, найденная Рэд, вообще оказалась дивно хороша, с настолько хорошо функционирующей органической частью, что издалека коней легко принять за живых.

Из городка выбрались поутру, пройдя через северные ворота и сразу пошли по тракту, намеренно неторопливой рысью. Чистильщиков последнее время все чаще вызывают туда да сюда, все привыкли. Наверное, замысел Белого был продуман на самом деле хорошо, вряд ли двое из Братства, отметившись у специального сотрудника КВБ, вызвали подозрения.

Жарило, жарило так, что очень сильно хотелось добраться до первых лесов, до сих пор темнеющих на горизонте. Им в чем-то сильно повезло: «консерва» лежала в благословенных землях башкир, почти полностью покрытых лесами. Тень им там была обеспечена, если свернуть с тракта на одну из лесных троп, давно накатанных купцами, фермерами, людьми Альянса и остальными, катимыми «перекати-полем» темного века вокруг.

Рэд мурлыкала что-то под нос, умудряясь между делом полировать ноготки. Как она умудрялась пользоваться лаком и частенько сохранять его в отличном состоянии, оставалось загадкой для всех. Вот и сейчас, нет-нет да поглядывая вокруг, красноволосая ведьма вооружилась бархоткой и самозабвенно занималась правой рукой. Киберконь, красавец вороной, слушался одних колен, сжимающих бока и мерно трусил вперед.

Мэдмакс порой морщился, нога все же не пришла в норму полностью. Доцент, правда, полностью поддерживал Кошку, утверждая про соматический характер его боли. Макс не спорил, но иногда становилось совершенно неудобно держаться в седле. Но он старался, не терять же лицо перед коллегой, честное слово.

Город потихоньку превратился в темную полоску, оставшуюся позади. Стену вокруг него строили и строили, она-то и бросалась в глаза. Старой дорогой, серой полосой асфальта, они не пользовались, если не считать мостов. Да и, если совсем честно, за мосты Альянс только брался. Половина стояла полуразрушенная, а заниматься ремонтом железобетонных конструкций сейчас было особо и некому.

Впереди ждало немало речушек, но здесь бояться их не приходилось, особенно, когда верхом. После Полуночи все пошло кувырком, мир свихнулся, а вот природа потихоньку забирала свое. Но тут, в степях у седого гордого Яика, речки текли мелкие, броды имелись, а новые мосты из дерева и паромные переправы народец ставил сам. Хотя Альянс потихоньку и начал прибирать все к рукам, переправа, это деньги, а деньги новым государствам едва выжившего мира были нужны как никогда.

Копыта стучали по утоптанной сухой земле, кое-где уже потрескавшейся из-за палившего солнца. Лето с самых первых деньков оказалось адским, продирающим жаром до костей, причем не человеческих, а самой почвы.

– Макс.

– Да?

– Почему ты меня так сильно не любишь? Я ведь не особо новенькая.

Он покосился на нее, нацепившую защитную маску. Сам Макс надел плотную смазанную кожу с темными линзами сразу по выходу из города. А это чего-то форсила, мол, меня так просто не проймешь.

Ну и вопросец, если разбираться. Он пожал плечами:

– Ты не очень права. Мы с тобой просто взаимно не нравимся друг другу, это не страшно. Работе не мешает, а так…

– А так ты меня всегда и везде выручишь, потому что я своя, да?

– Да. – Макс согласился. Мысль правильная, он на самом деле выручит Рэд, если потребуется. Причина проста: Братство есть Братство, так должно.

Братство было крохотным. Они вот квартируют в Сороке, отряд Серого в городе Святой Екатерины, Черный в Челябе. Говорят, в Парме тоже есть Братство, но сам Макс с ними ни разу не пересекался, да и не особо стремился. Там, возле оружейных и пороховых заводов, поставивших Альянс на ноги, обреталась странная компания, лишь изредка присылавшая какую-то весточку.

У Черного самый большой отряд, почти тридцать человек, пять машин и настоящая лаборатория с тремя умниками из «научной» секции. У Серого также, как у них, бойцов пятнадцать, не больше.

Где-то по границе с Итилем шастает группа Ворона, бывшего брата, ушедшего на вольные хлеба и снова сколотившего тоже самое. Ворона Макс знал, они встречались несколько раз, когда отряды собирались и уничтожали зарождавшиеся Прорывы, Ворон ему нравился.

Вот и все, по сути, Братство, никого больше нет. Так что Макс на самом деле дорожил всеми и каждым. И каждой, конечно. Даже вот этой, алеющей гривой на версты вокруг и старательно наводящей красоту.

– Ты просто сама честность. – Рэд смотрела в сторону.

– Не обязательно любить друг друга, чтобы делать нашу работу. Доверять нужно.

– Ты мне доверяешь?

– Да.

Больше она не интересовалась мыслями, отношением и чем-то еще. Да и вообще замолчала надолго. Мэдмакс не имел что-то против, лишние разговоры совершенно ни к чему. Дорога, пусть и не на задание, длинная, нужно привыкнуть, взять темп и идти. Вернее, ехать. Они и ехали, до самого зенита, когда раскалились даже подпруги.

Пыль вилась у самых копыт, серая и горячая. Кони бухали копытами, поднимая ее, спокойно рысили дальше. Когда у горизонта показалась первая полоска молодого леска, Рэд погнала вороного галопом, все же устав от палящего солнца.

Рощица, на взгорке, тянулась из распадка, прятавшегося между двумя высокими курганами, один дальше поднимался взхолмьем, вытягивался неровной драконьей спиной и убегал дальше. Между двумя крепкими и странными для степи березками бил родник, собираясь в чашу, обустроенную кем-то камнями. Ковшики, вырезанные из пластика, висели тут же, на колышках. Пластика вокруг хватало, этого-то дерьма успели накатать до Полночи столько, что до Страшного суда не пропадет.

– Подзарядим лошадок? – поинтересовалась Рэд, почему-то уступив Максу место старшего. – Внизу…

Она потянула воздух носом, как собака, но дело было не в этом. Рэд чуяла живую, и не только, плоть всей собой. Если сейчас не найдет опасности, то предложение хорошее. Хотя осмотреться точно стоит.

Мэдмакс оглянулся, достал из чехла потрепанный бинокль, быстро поднялся по стволу наверх. Со стороны города не пылило, по дороге, убегавшей вдаль, тоже. Неудивительно, основной тракт, тащивший на себе купеческие фургоны, телеги переселенцев, патрули жандармов и просто путников, все же шел вдоль остатков трассы. А они ушли вбок, чтобы срезать и добраться на рандеву раньше.

– Да, раскатываем пластины.

Чистильщики порой беднее церковной крысы, а иногда богаче самого оборотистого купчины. Тут ведь дело как? Как карта ляжет, само собой. Если часто доводится ползать там, где наука с инженерией оставили много старого и чудесного, то все равно обрастешь всякими нужными вещами.

Гибкие и не боящиеся ветра, пыли с камнями, сучьев и падения с высоты, пластины отыскал как-то Ёж. Большой сверток, туго скрученный и не очень удобный, он тащил на собственном горбу вместе с мешком, где стукали друг о друга четыре не совсем человеческие головы.

Доцент, обычно хмуро и криво смотрящий на все находки братьев с сестрами, тогда чуть не подпрыгнул до потолка ото радости. Ёж, сам того не понимая, доставил домой настоящее сокровище – солнечные батареи последнего поколения, созданные перед Полночной Войной по специальному армейскому заказу и дождавшиеся своего применения.

Большая часть оказалась закрепленной на крыше, помогая добывать самое настоящее электричество. А из трех, применив все имеющиеся знания и талант, Доцент сотворил такие вот переносные штуки. Разложенные пластины, расчехленные их специальных вьюков, притороченных у сёдел, уже заблестели на солнце, впитывая полезный сейчас жар. Если уж светило так неумолимо, то стоит превратить его старания во что-то полезное. Как, впрочем, и все остальное, заново осваиваемое человечеством.

Полночь заставила людей ценить все, что недавно казалось обычным и привычным. Такой вот урок, полученный вполне заслуженно.

Кони стояли смирно, порты для подключения проводов, спрятанные под седлами, уже заработали, впитывая энергию. Рэд, усевшись на попону, вытянула ноги и снова мурлыкала что-то, спрятавшись в тени. Потягивала воду из походного кожаного стаканчика и явно наслаждалась жизнью.

Мэдмакс сел у соседнего дерева, привалился спиной и позволил прикрыть глаза. Вокруг стояла тишина и вряд ли стоило ждать напасти. Тишина и покой, редкое удовольствие по нынешним временам, заставляли наслаждаться ими при любой возможности.

Из распадка скрипели, трещали и даже рассыпались стуком какие-то живые и неопасные организмы. Мэдмаксу даже показалось, что услышал дрофу, нормальную большую дрофу, а не чудовищных хищных бескрылых птиц-форков, встреченных уже не раз. Если так, то здесь прямо настоящий оазис, голосящий о себе во все имеющиеся голоса. От сверчков и до сусликов, невозможно жирных по летнему времени и совершенно обнаглевших. Один, плевать хотевший на людишек с коняками, уже посвистывал неподалеку, почему-то не спускаясь в тень к товарищам.

– Молодой, – пробурчала Рэд, – хочешь – кокнем и поджарим. Мне тут один знакомый хэдхантер, настоящий горец со степей, рассказал интересный варварский рецепт. Берем, значит, мы этого суслика и…

– Степняки обычно берут сурков, – Мэдмакс улыбнулся, – и пихают внутрь раскаленные камни, вкус на любителя. Вяленое мясо будешь с галетами?

– Такого добра у меня у самой навалом. – Рэд сорвала травинку и начала жевать. – Отбил мне все желание заняться гастрономическими изысками.

– Угу. То-то тебя дома на кухне никогда не видно.

Рэд хмыкнула и улыбнулась.

– На самом деле это все ради вас, ведь если я возьмусь за дело, придется вам всем шляться на всякие дела в два раза больше.

– Это почему?

– Потому как настолько вкусно, что невозможно удержаться от добавки. А это лишний вес и двойные подбородки.

Макс хмыкнул в ответ. Им-то, да-а-а, лишний вес очень сильно грозит.

– Напомни вот что, Рэд…

– Что?

– Мы выбрались из города по заданию, полученному из Буздяка. Буздяк, так-то, ровно в той стороне куда нам нужно, все верно. Но ведь задание, как я понял, какое-то странное. Если не сказать, что глупое.

– Что ты в нем заприметил глупого?

Мэдмакс приоткрыл один глаз и уставился на нее.

– Нас отправили разобраться с, я даже не поверил, когда прочел, с лесным мужиком.

– И?

– Два момента, Рэд. Лесные мужики, комполены, это дальше к Камню, в аккурат возле Пармы, а не где-то у Буздяка. Вогульское название лесных людей, всего-навсего, а совершенно не то, что имеется на башкорте. Но это все, так, ерунда и возможный географическо-этимологический кретинизм, отсюда и путаница.

– Мне так нравится оказываться рядом со своими братьями и сестрами, м-да. – Рэд все же достала вяленую полоску и начала жевать. – Фтолько интефефнофо уфнаю.

– А?

– Ща… – Рэд запила сухое, как подметка, мясо. – Говорю, где еще услышишь такие дивные по текущим времени с ситуацией выражение, как этимология… Не говоря о географическом кретинизме. Вы, смотрю, вовсю стремитесь не потерять культуру и накопленный за века багаж знаний.

В чем-то Рэд была права. Порой Мэдмаксу приходилось сильно сдерживаться от применения выражений с определениями, получаемыми от Доцента с Белым целыми пачками. Причем цеплялись они намертво и вполне мешали общаться с обычными заказчиками. Тем, в целом, весьма сложно было произнести понятие «мутация», не говоря о «дезоксирибонуклеиновой кислоте».

Ёж, к примеру, вообще имел привычку издеваться над одной любимой проституткой, пытая ее лихо закрученными географическими понятиями вроде Гваделупы и Баб-эль-Мандебского пролива. Что поделать, когда стараешься сохранить остатки нормальной человеческой жизни, чего только не цепляется.

– А второй-то момент какой, а? – лениво протянула Рэд, прищурившись наблюдая за солнцем. – Торчать нам тут еще с час, потом жара на спад пойдет, а разговор вдруг клеится, братец, не находишь? Так чего там со вторым моментом.

– Никаких лесных мужиков-комполенов, равно как баб-комполених, не существует. Все заблуждения по поводу снежных людей, существовавшие даже в середине прошлого века, была развеяны чуть позже.

– Ну да, – Рэд кивнула, соглашаясь. – Но есть, Макс, одно крохотное, вот такусенькое, «но».

– И в чем оно заключается?

Рэд вдруг села, став очень серьезной:

– В пяти убитых бортниках у Буздяка. Два мужика-лесовика, полжизни проведшие среди дубрав с рощами и трое учеников-сродственников, найденные охотниками. Найденные разорванными на куски, не объеденными и не тронутыми никаким другим зверьем.

– Некросфера. – Мэдмакс садиться и открывать глаза не стал. – Солдаты Полуночи могли бы порезвиться, но если там оказались мальчишки – забрали бы с собой. Они всегда забирают молодежь, все пытаются создать себе потомство. А если рядом бы нашелся Прорыв, то никто бы ничего не донес, потому как там все бы сдохли. Раз так – некросфера и мертвяк.

– Ху..к! – сплюнула Рэд. – Эту новость переслал Аза, Азамат, я его знаю.

– Так… – вот тут Мэдмакс сел и уставился на нее. – То есть все правда, и где-то у Буздяка охотники отыскали место бойни, где топтались пара-тройка ублюдков с пятьдесят шестым размером ноги, волосатые и высокие, о чем все же свидетельствует рыже-пегая шерсть найденная на высоте в две метра? И ты доверяешь парню, приславшему новость, из-за которой сложился заказ и сейчас точно говоришь о том, что они там не перепились мухоморовки?

– Зуб даю, – сказала Рэд, – и это сильно хреново.

– Потому как мы туда не попадем и ты боишься, что помрет кто-то еще?

– Да.

– Ты знаешь ответ.

– Знаю. – Рэд вдруг отвернулась, явно злясь. – Наш путь важнее всего.

– Наш путь важнее всего, – отозвался Мэдмакс, – он ведет к возрождению.

Глава седьмая: кровь войны и жир земли

Они встретились там, где и было задумано – посреди давно брошенного поселка, умершего еще перед Полуночью. Мэдмакс и Рэд вышли прямо на вкусный запах мяса, жарившегося на угольях и уткнулись в старшего отряда, довольно грызущего ребрышко.

– А, – Белый, ткнул в их сторону едой. – Вот и наши опоздавшие. Наряд вне очереди обоим, как вернемся. По кухне, и не надо мне тут делать рожи, Рэд.

Спорить с ним не имело никакого смысла, старший и есть старший, наряд, так наряд.

– Нормально добрались? – Кошка, дремавшая подальше от костра, выглянула из аккуратно заштопанного спальника.

– Вполне. – Мэдмакс снял сумки, расседлал кибера и расстелил попону. – Рассуждали о комполенах и их фактическом присутствии на территории Альянса.

– Сошлись? – Белый заинтересованно рассматривал обоих вновь прибывших.

– Не особо.

Рэд, приглядевшаяся к угощению, уважительно кивнула:

– Кабанчик попался?

– Эт Голь, – Кошка зевнула и кивнула куда-то в темноту, накатывающую все гуще. – Не дал животине скончаться от грусти с тоской в одиночестве, переломал тому хребет, метнув кувалду.

– Голем сильный, – Рэд поцокала языком. – Все знают.

– Самый сильный, – согласился Мэдмакс, – от Сороки и до самого Камня. Или даже до льдов на севере.

Темнота, кружившая вокруг отряда, сгустилась и родила Голема, показавшегося на свет, довольно ухнувшего и снова скрывшегося. Громила очень любил признание своей силы и, из-за возраста, хотел, чтобы его хвалили.

Голему шел где-то, плюс-минус, четырнадцатый год, умственное развитие у него было странным, зато физическое перло неимоверно быстро и круто. Белый отыскал громадину в те времена, когда у него была целая рука. Отыскал, охотясь на стаю странных волков, чересчур умных для зверей. Волки оказались стаей хорошо выдрессированных метисов, убивших собственного хозяина, у Белого с собой оказался полный патронташ жакана и зверье померло. Вот только в самой чаще леса, на границе степи и огромного бора в бывшей Самарской губернии, Белый чуть не погиб из-за Голема, испугавшегося стрельбы. Но «чуть» не считается.

Голему тогда шел, согласно расчетов Доцента, одиннадцатый год, хотя выглядел, особенно в сумерках, он лет на двадцать. Пока не выбирался на свет. Великан с лицом не совсем полноценного ребенка вернулся с Белым в Сороку, прижился и сейчас отряд без него нормально не функционировал.

Плохо говорит? Случается. Читает еле-еле? Хорошо, что вообще читает. Любит сладкое и похвалы? А кто их не ценит, так-то. Выживал в лесу, действительно выживал, если читать по шрамам по всему, включая от медвежьих когтей, выживал и выжил. В лесу, степи и даже в руинах городов Голем переставал чувствовать себя неуклюжим слоном в посудной лавке, становясь самим собой – огромным и опасным хищником. И хорошо, что стайным, и еще лучше, что своей стаей считал Братство.

Как же его не похвалить?

– Сложно спорить с официальными выводами официальной науки до Полуночи, – заявил Доцент, попивая чаёк. – Реликтовые гоминиды, равно как персонажи мифов вогулов с остяками, никогда не находились. Но вот рассказы о встречах с ними распространены от южной части Камня и до Северного океана. Вот.

– В рот компот, – сказал Белый, – сам говоришь – никто и никогда их не видел.

– Что никак не доказывает их отсутствие.

– Да ну? – удивился Белый. – Вот сейчас, дружище, мне совершенно не по себе. Ты и говоришь такое?

– Я и говорю, да. – Доцент поправил походную маску с комплектами разных линз. – Я недавно ковырялся в останках твари, принесенной лично Мэдмаксом из степи. Тварь, имеющей полное отношение к некросфере и, одновременно, как-то связанной с Прорывами. Что мне после такого думать в случае с самым обычным снежным человеком? Что он миф, а вот непонятная фиговина, загрызшая целую семью и половину деревни – реальность? Не кажется тебе такое отношение несколько странным?

– Сейчас заведутся и проспорят до самого утра, – зевнула Рэд, – вы, мальчики, такие милые, спасу нет. Только давайте спать. В караул заступаем, Белый?

– Ёж с Бесом пришли на сутки раньше, они и заступят, я разбужу, а отоспятся в машине утром. Дрыхнете, черт с вами. И, да, Макс…

– Что?

Белый чуть помялся:

– Завтра едем к Масленке. Без нее наша машинка проедет с полсотни верст и все, у-лю-лю, гони гусей, бибика умерла.

Макс пожал плечами:

– Ну, хорошо. Масленка, так Масленка.

Они все сверлили ему дырку в затылке, когда Макс устраивался спать. Это нормально, он и сам также смотрел бы на самого себя, не подающего вида. А переживать имелось с чего, эт точно.

Ночь крутилась вокруг давно умершего поселка, рассматривая странных людей, спокойно расположившихся здесь на ночь. Ночь давно не видела здесь таких вот, ходящих на двух ногах и не боящихся ее темноты. Ночь считала этот кусок павшей страны своей, зная ему цену и не трогала нежданных путников, сама изумляясь своей доброте.

Тракт, с два десятка километров ранее делал виток, уходя на удивительно сохранившуюся дорогу из асфальта. Давно сдохли все магистрали, соединявшие города, губернии и уезды. Тонкая полоска серого покрытия, цеплявшая на себя, как бисер на нитку, несколько волостей, после Полуночи стала Дорогой. На ней частенько грабили поначалу, но потом, когда людские муравейники снова ожили, таких начали давить, совсем как клопов.

Там, двадцать километров на запад, стоял самый настоящий форт, выросший на месте блокпоста бывших военных ЕИВ. Жандармы, набрав силу и людей в подразделения Внутренней Стражи, превратили несколько бетонных плит и старенький вагончик-кафе в укрепление, с небольшой гостиницей, конюшней и даже загонами для скотины. Туда дети Ночи старались не соваться, там больно обжигали раскаленными выстрелами, там постоянно глухо лаяли огромные цепные псы, там даже имелось два прожектора и дизельный генератор, дававший электричество.

Здесь, посреди поселка, забывшего свое имя, ничего такого не имелось. Зато в нем самом и в округе хватало другого, такого, что заставило бы дрожать большую часть караванщиков, сейчас спящих или напивающихся в форте.

Но эти, разложившиеся вокруг небольшого грузовичка, собранного с бору по сосенке, плевать хотели на детей Ночи. И те не совались, чуя, что их мать сама удивлена и не собирается дарить деткам, со всеми их клыками-когтями, расположения. Этих людей не получится разодрать и сожрать, если не навалиться всей кучей. А дети Ночи такого не умели, ну, либо не хотели.

Здесь, в десятке домов, давно превратившихся в невысокие мохнатые холмики, скрывалось немало неприятностей.

Бывшая длинная коробка МТС, ставшая настоящим курганом, стоявшим поодаль, приютила медведя. Медведь пришел с далекого бора, проделав своими лапами путь в почти двести вёрст. Медведь заболел еще там, наткнувшись после прошлой спячки на странный чёрный волдырь у самой берлоги. От матово-непроницаемой блямбы, выросшей посреди прошлогодней травы, вкусно несло падалью, голодный мишка сунулся мордой и… Сейчас существо, не так давно бывшее самым большим хищником округи, умирало. Умирало для возрождения, свернувшись почти кошачьим клубком, сплошь в лентах кожи, сползавшей вместе с остатками шубы. Зверь, наткнувшийся на случайно занесенный ломтик некросферы, грозил округе большими бедами. Но сейчас спал.