Новые времена

Читать онлайн Новые времена бесплатно

Mazo de la Roche

MORNING AT JALNA

© Гохмарк Э., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

I. Дом в новой стране

Дом «Джална» в Онтарио был построен незадолго до того, как в США разразилась Гражданская война. Владелец дома, офицер Уайток, поселился здесь с семьей, как только родился второй сын. Вместе с женой, ирландкой Аделиной Корт, он переехал сюда из Индии, в романтическом порыве назвав поместье в честь военного гарнизона, к которому там был приписан его полк. Офицер Уайток успел устать от запретов армейской жизни. Он стосковался по свободе и просторам Нового Света. Аделина Уайток всегда была легка на подъем. И теперь они чувствовали себя пусть не первооткрывателями, но прониклись духом открытий, при этом окружив себя многочисленными благами Старого Света.

Их дом внушительных размеров из кирпича приятного для глаз оттенка с зелеными ставнями и пятью высокими трубами стоял на участке земли площадью в тысячу акров[1] всего в нескольких милях от озера Онтарио, на густолесистых берегах которого обитало огромное число птиц. Девственная почва была богата и неистощима в своем плодородии. Что ни посади, все произрастало в избытке.

Дети Уайтоков не знали другой жизни, кроме вольготной и исправной смены времен года. Детей было четверо: Августа, Николас, Эрнест и самый младший, Филипп. (Отец семейства изменил данному ранее слову быть в семье единственным Филиппом.) Родители им потакали, хотя временами строго наказывали. Отец, когда был детьми недоволен, отдавал распоряжения по-военному твердым голосом. Мать, когда гневалась, бывало, поднимала на них руку – нрав у нее был вспыльчивый. Дочь Августа переносила наказания с безропотным благородством; Николас – с определенной долей высокомерия; Эрнест – со слезами и обещаниями впредь вести себя хорошо. На маленького Филиппа почти никогда не сердились, а если такое случалось, тот ложился на пол, сучил ножками и кричал.

В тот летний день муж и жена со смешанным чувством радости и озабоченности ждали гостей – американскую пару из Южной Каролины.

– Не понимаю, – начал Филипп, – почему ты так обеспокоена этим визитом. Синклерам придется принять нас такими как есть. Нам нечего стесняться, как мы живем. Ручаюсь, что во всей провинции не сыскать прекраснее дома и большего порядка в ведении хозяйства, чем у нас.

– Ты только подумай, к чему привыкли они! – вскричала Аделина. – Огромная плантация с сотнями рабов у них в услужении… Мы и знать ничего не знаем о настоящем изяществе. Следовало бы отдать им несколько комнат, а не крошечную спальню и каморку для горничной миссис Синклер.

– Нашу гостевую крошечной не назовешь. Прекрасная, богато обставленная комната. Не понравится – пусть терпят.

– А как ты собираешься развлекать мистера Синклера? – не унималась Аделина. – Поведешь смотреть на турнепсовое поле? Покажешь пару телят?

Разговор прервала шумная беготня их сыновей по коридору и топот на лестнице. Когда Николас обогнал Эрнеста, младший брат издал притворно испуганный вопль. Обычно родители не замечали таких проявлений веселья, но сейчас Филипп насторожился.

– Когда приедут гости, пусть ни в коем случае так себя не ведут.

– Не переживай, – ответила Аделина. – Старших я отправляю на три дня к соседям. Вчера договорилась с миссис Базби.

– Гасси-то умеет себя вести, – заметил Филипп.

– Ей будет не хватать младших братьев. Но мне нужно встретить Синклеров в обстановке полного покоя. В последнем письме Люси писала о плачевном состоянии своей нервной системы.

– А тебе известно, – продолжал Филипп, – что Базби полностью на стороне янки?

– А я им не сказала, кто именно к нам приезжает. Просто друзья, с которыми познакомились во время последней поездки в Англию.

Филиппа не покидало беспокойство.

– Илайхью Базби все это не понравится, это уж точно.

– Синклеры приезжают не к нему. – Аделина говорила взволнованно. – Пусть не сует нос в чужие дела.

– Дети проговорятся.

– Еще чего не хватало, – воскликнула она и подозвала к себе троих старших.

– Вы на три дня отправляетесь к Базби, – объявила она.

– Ура! – закричал Николас. – Мне всегда хотелось попасть к ним на ферму. Там все работают, но находят время и для развлечений.

– Послушайте, дети. – По тону Аделины было ясно, что сейчас прозвучит важное предупреждение. – Ни при каких обстоятельствах не упоминайте, что наши гости приехали с Юга и, возможно, привезли с собой парочку слуг.

– Темнокожие! – вскричал Николас. – Ни разу не видел, жуть как хочу взглянуть.

– А они опасные? – поинтересовался Эрнест.

– Да нет же, дурачок, – успокоила его мать. – Запомни: у нас в гостях друзья, с которыми мы познакомились в Англии. Августа, я надеюсь на тебя.

– Я запомнила, – пообещала та своим низким голосом, которому суждено превратиться в контральто, – но рано или поздно Базби все узнают.

– Конечно, узнают, но если это случится сразу, у них это вызовет такое отвращение, что они тут же отправят вас домой. К ним вас отвезет Пэтси. А теперь идите и помните: от вас требуется достойное поведение.

С этими словами она отпустила детей.

– Поведение, черт возьми, – сказал Эрнест.

Августа пришла в ужас:

– Эрнест, откуда ты взял это жуткое выражение?

– Не знаю.

– Пожалуй, лучше тебе его забыть. А теперь умойся и причешись. – Она взяла его за руку.

Пэтси О’Флинн, слуга-ирландец из дома, где раньше жила Аделина, который приехал вместе с ними в Канаду, ждал на подъездной дорожке, как и экипаж, запряженный коренастым пегим жеребцом. За бахромой усов и запущенной гривой отчетливо просматривалась его морда.

– Давайте, ребята, – торопил Пэтси детей, – нет у меня времени по округе шляться: работы по горло, на двоих хватит.

Филипп и Аделина вышли на крыльцо, чтобы проводить детей. Казалось, они собираются в путешествие, а не к соседям на три дня. Дети были в некоторой степени избалованы. Офицер Уайток сам вынес их дорожную сумку, хотя Николас был крепким парнем. Аделина достала носовой платок и утерла Эрнесту курносый носик, хотя у него самого в кармане куртки тоже лежал чистый носовой платок, притом с инициалом «E» на уголке.

– Смотри, чтобы у него из носика не текло, – наставляла она Августу. Офицер Уайток подсадил Эрнеста в экипаж. Их мать подняла свое красивое лицо и звонко поцеловала каждого ребенка.

– С чем бы вам ни пришлось столкнуться, – сказала она, – принимайте это с вежливым спокойствием, берите пример с меня. Пэтси Джо, – обратилась она к вознице, – если по твоему недосмотру лошадка забредет в канаву и экипаж перевернется, как уже было однажды, тебе конец.

Экипаж отъехал. Неро, огромный черный ньюфаундленд, побежал рядом. Солнечные лучи проникали сквозь самую густую листву деревьев и блестели на крупе пегого жеребца, чьи копыта глухо ударяли по влажной песчано-глиняной дороге.

Когда перед их глазами появились разрозненные сооружения фермы Базби, Августа сказала Эрнесту:

– А теперь – ни слова о темнокожих. Не забудь.

– О темнокожих, черт возьми! – отозвался Эрнест. Времени отругать его не оставалось. Все выбрались из экипажа.

II. Гости

– Этот малыш мог бы порядком надоесть, но пока он довольно мил, – заметила Люси Синклер, обращаясь к мужу.

– Он, безусловно, хорошенький, – согласился Кертис Синклер.

Каждый из них обратил свой усталый взгляд на маленького Филиппа, который расположился поблизости на траве и старательно строил из кубиков домик. У него только получалось положить один кубик на другой, но он сосредоточенно нагромождал их и решительно надувал свои детские губки.

– Он обожает папу, – продолжала Люси.

– Вот уж типичный англичанин. – В тоне ее мужа слышалось как восхищение, так и недовольство. – Упрямый, самонадеянный тип.

– Эти люди, – возразила она, – наши друзья, и нам сказочно повезло, что попали сюда.

– Они – сама щедрость, – согласился он. – Утром Уайток сказал мне: «Будьте здесь как дома – и вы, и миссис Синклер, и слуги, – пока война не закончится».

Она вытащила кружевной платок и промокнула глаза.

– Что же с нами будет? – всхлипнула она.

Малыш оторвался от кубиков и подошел к ней. Потрепал ее по коленке:

– Бедная тетя. Не плачь.

Она погладила его белокурые локоны.

– Какой ты милый малыш. Нет, я не буду плакать. Буду смелее, тебе на радость.

Ее муж положил руку на ее второе колено. Рука была необыкновенно красива. Особенно ее всегда восхищал большой палец. Почти такой же длины, как и другие пальцы, он был идеально закруглен и с лункой на ногте. Она перевела взгляд с руки на его бледный профиль, с профиля – на сильную коренастую фигуру с заметным горбом. Он был горбуном и из-за своего физического недостатка не смог остаться на Юге и сражаться за свою страну, а уехал в Канаду, как и его слабая здоровьем жена, надеясь, что сможет как-то повлиять на судьбу Юга. Вывезти Люси из страны было необходимо в любом случае. Теперь он был разорен, но по-прежнему считал себя независимым плантатором с Юга.

Синклеры и Уайтоки познакомились незадолго до Гражданской войны в Англии, где отдыхали Филипп и Аделина. Их знакомство быстро переросло в дружбу. Пары притягивало друг к другу из-за ярких различий между ними: Синклеры были типичными каролинцами, а Уайтоки – англичанином и ирландкой. Уайтоки пригласили Синклеров приехать к ним в Канаду, но визит состоялся только сейчас, при трагических обстоятельствах.

С их приезда прошло три дня. Синклерам все казалось странным, таким северным, но приветливым, от семьи Уайтоков веяло здоровьем и добродушием. Дни стояли теплые, ночи – прохладные. Они спали на пуховой перине, на огромной кровати под балдахином. Это отдаляло их от мыслей о развалинах собственного дома, от всего того, к чему они были привычны. Они привезли с собой трех рабов, так как считали, что не могут обходиться без них. Та, что была личной горничной Люси Синклер, была симпатичной мулаткой. В обязанности второй входило готовить еду, и она уже начала ругаться с кухаркой Уайтоков. Третьим был мужчина, молодой здоровый афроамериканец.

– Сейчас опять позовут пить чай, а ведь я вполне могла бы обойтись без него. Ах, это вечное чаепитие! – заметила Люси Синклер, обращаясь к мужу.

Тот сочувственно крякнул.

– Потише, Люси, – предостерег он. – По-моему, даже ребенок прислушивается к твоим словам.

Маленький Филипп неодобрительно смотрел на них своими голубыми глазами. Вот-вот заплачет. Люси нагнулась к нему, будто любуясь возведенным им домом из кубиков.

– Как красиво! – воскликнула она и захлопала в ладоши.

– Скажи спасибо, Люси, что мы здесь. Дай Уайтокам понять, что ценишь их доброту. Вон Филипп идет. Наверное, жаждет выпить три чашки чая со сконами[2] и ежевичным джемом. Люси, улыбайся.

Ее не надо было просить дважды. При виде красавца-блондина Филиппа Уайтока довольная улыбка сама собой появлялась на лице любой женщины.

– Надеюсь, миссис Синклер, вам лучше, и вы не прочь выпить крепкого чая, – начал он. – Говорят, он ждет нас в столовой.

Восхищенным взглядом он проследил за тем, как она поднялась и расправила на юбке складки. И отвел глаза от безобразной спины Кертиса Синклера. Тут на улицу выбежала няня. Она схватила издавшего недовольный крик малыша и унесла его в дом.

Возле накрытого к чаю стола собрались Аделина Уайток и трое старших детей: Августа с длинными темными локонами и густой челкой на высоком лбу, замкнутая девочка-подросток; следующим по возрасту был пылкий Николас с красивыми темными глазами и волнистыми волосами. В его облике угадывалась смелость и чувство собственного достоинства, даже самоуверенность, но и благовоспитанность. Голубоглазый и светловолосый Эрнест был на два года младше брата. Казалось, Аделина сознательно постаралась вместе с детьми предстать перед гостями в виде живописной группы.

– Мой выводок, – сказала она, – здесь все, кроме малыша. Они на несколько дней уезжали к друзьям. Я подумала, так вам будет легче устроиться – зная, как сильно вы устали.

Синклеры поздоровались с детьми с церемонной учтивостью, что было очень лестно. Николас весь подобрался, как положено мужчине. Эрнест радостно улыбнулся. Августа, опустив глаза, хранила выражение неопределенности. Она не могла решить, нравятся ей эти рабовладельцы или нет. Хотя они гости ее отца, в доме, где она только что гостила, высказывались против них. Но как прекрасна эта женщина и как элегантно одета! Августа хоть и смотрела в пол, но не упустила ничего важного.

– Слава богу, – воскликнула Люси Синклер, – у меня нет детей, которые бы унаследовали трагизм нашей жизни! Я бы этого не перенесла.

Муж решил разрядить напряжение, вызванное ее эмоциональным всплеском.

– Наверное, все дети родились здесь, в «Джалне»? – предположил он.

– Вообще-то нет, – сказал Филипп. – Дочь родилась в Индии, где стоял мой полк. Я продал свой чин. Сначала мы поплыли в Англию и Ирландию, чтобы повидаться с родней, а уже оттуда – в Канаду.

Аделине Уайток было несвойственно позволить кому-то превзойти себя в выражении чувств. И теперь, приняв позу трагической актрисы, она ударилась в воспоминания о путешествии.

– Это было душераздирающе! – воскликнула она. – Прощаясь с родными в Ирландии, мы боялись, что больше никогда не увидимся. Отец, мать, мои дорогие братья – все рыдали. А потом начались тяготы плавания. Наша няня-туземка умерла, ее похоронили прямо в море.

– А мне надо было качать младенца! Вот этого, – вставил Филипп, указав на Августу, которая стыдливо опустила голову. – Николас родился в Квебеке. Эрнест первым из Уайтоков появился на свет в этом доме. – Отец обнял младшего из присутствующих детей за плечи, а Эрнест обвел гордым взглядом стол, за которым все расположились.

Аделина разлила чай.

– Я любуюсь вон теми прекрасными портретами – вашим и офицера Уайтока, – заметила Люси Синклер.

– В гусарской форме, – уточнила Аделина. – Мы заказали их прямо перед отплытием в Канаду.

– В Ирландии? – поинтересовалась Люси Синклер.

Аделина кивнула, стараясь не встретиться глазами с Филиппом.

– Нет, – твердо сказал он, – их нарисовали в Лондоне, они принадлежат кисти очень модного художника. Вы находите, что есть большое сходство?

Синклеры считали, что сходство идеальное, и восхищенно смотрели на портреты.

– Когда я думаю о том, какая участь ждет портреты четырех поколений семьи у нас дома, у меня разрывается сердце, – призналась Люси Синклер.

– Вам ни в коем случае нельзя терять бодрость духа, – сказал Филипп, глядя уверенным подбадривающим взглядом. – Все обязательно изменится к лучшему.

Все сидели за столом.

– В доме, где гостили мы с братом и сестрой, – вдруг обратился Николас к Синклерам, – мистера Линкольна считают прекрасным человеком.

– Неужели? – спокойно отозвался Кертис Синклер.

– Один из их сыновей сражается с янки, – продолжал Николас. – В доме все молятся за него и за мистера Линкольна. Вы считаете, что это неправильно?

– Никому не интересно тебя слушать, – строго сказал Филипп. – Ешь хлеб с маслом и помалкивай.

– Наш друг мистер Базби говорит, что Линкольн – герой, – подал голос маленький Эрнест.

– Еще хоть слово от одного из вас, – отрезал отец, – и вон из-за стола.

Мальчишки умолкли, но, казалось, были не так подавлены нагоняем, как их сестра.

– Я слышала, – сказала Аделина Уайток, – что Линкольны знать не знают, что такое хорошие манеры.

– Ни они, ни их сыновья, – согласился мистер Синклер. – Четверка неотесанных.

– О человеке судят по манерам, – снова заговорил маленький Эрнест. – В школьной тетрадке написано.

– Дети, – вмешалась мать, – можете выйти из-за стола.

Все трое встали, чуть поклонились взрослым и степенно вышли из комнаты. Оказавшись на улице, они радостно запрыгали по траве. Как же это необычно, когда в доме гости, причем из Америки.

– Там идет гражданская война, – сказал Николас.

– Это значит, они сражаются за то, чтобы стать гражданами? – спросил маленький Эрнест.

– Нет, глупыш, – приобняв его, сказала Августа. – Они очень элегантные и с хорошими манерами, эти мистер и миссис Синклер. Но янки не дают им спокойно держать рабов. Вот они и воюют.

– А вот и раб, – сказал Николас. – Я, пожалуй, с ним побеседую.

– Нет, не надо, – взмолилась Августа. – Ему это может не понравиться.

Отстранив ее сдерживающую руку, Николас зашагал прямо к темнокожему. Гасси и Эрнест остались в стороне.

– Вам нравится в Канаде? – спросил старший мальчик.

– Да-а, сэр, здесь хорошо, – сказал мужчина, подняв непроницаемые глаза к вершинам деревьев.

– Хорошо, что здесь нет войны?

– Да-а, сэр, хорошо, что здесь нет войны.

Эрнест подошел к брату. Ухватившись за его руку, он тоненьким голосом спросил:

– Вам нравилось быть рабом?

– Да-а, сэр, нормально.

– Но теперь вы свободны, ведь вы в Канаде, не так ли? – настаивал Николас.

– Я об этом не думаю, – сказал темнокожий.

– А как вас зовут? – спросил Эрнест.

– Джерри Крам.

– Мальчики! – сурово позвала братьев Августа. – Вам же велели не задавать вопросов. Ох и достанется же вам от мамы. Немедленно прекратите, лучше пошли погуляем.

Мальчики неохотно отошли. Они увидели, как красивая молодая мулатка-горничная вышла из боковой двери и задержалась рядом с темнокожим.

– Ей не полагается с ним говорить, – сказала Августа.

– Как же им не говорить, если они живут в одном доме? – Николас с любопытством рассматривал пару.

– Он с ней заигрывает? – спросил маленький Эрнест.

– И где ты такое слышал, Эрнест? – Августа взяла братика за руку и решительно увела в сторону.

– Я расспросил и личную горничную миссис Синклер, – сообщил Николас.

– Что такое личная горничная? – перебил Эрнест.

– Глупыш! Личная горничная помогает женщине одеваться, расчесывает ее, пуговицы пришивает. Вот Аннабелль каждый вечер сто раз проводит щеткой по волосам миссис Синклер. Вы видели, как блестят ее волосы? Это от расчесывания.

– У мамы волосы рыжие, – заметил Эрнест. – Она радуется, что они не достались никому из нас. Интересно, почему?

– Считается, что это изъян, – сказала Августа.

– Почему?

– Не знаю, но, наверное, лучше иметь черные, коричневые или золотистые.

– Гасси, я слышал, как маме сказали «ваши красивые волосы, миссис Уайток».

– Кто сказал?

– Кажется, мистер Уилмот.

– И что ответила мама? – поинтересовался Николас.

– Она сказала «вот еще, глупости».

– Она всегда так говорит, – заметил Николас. – Это ничего не значит.

– Ты думаешь, ей понравилось это замечание? – недоуменно спросила Августа.

– Конечно. Женщины обожают комплименты. Когда вырастешь, тебе тоже будет нравиться.

– Мне? Ни в коем случае. – Казалось, она даже обиделась.

В это время из рощи, в которую уводили аллеи поместья, придавая ему дух первозданной уединенности и величия, появились две мужские фигуры. Одна из них принадлежала Илайхью Базби, соседу и владельцу дома, где гостили дети. Он родился в Канаде и был не в меру патриотом, чем очень гордился. В сравнении с ним все соседи считались новоприезжими и, по его мнению, должны были искать его совета в делах страны. Один из его сыновей сражался на Гражданской войне США на стороне Севера, и отец этим гордился. К рабству он испытывал отвращение.

Вторым мужчиной был другой сосед, Дэвид Вон.

– Говорят, у вас гости, – начал Базби.

– Да, – ответила Августа. – Они приехали, потому что у нас тут мирно.

– Идите, познакомьтесь с ними, дядя Дэвид, – вставил Эрнест, потянув Дэвида Вона за рукав. В родстве с Уайтоками тот не состоял, но дети к нему обращались именно так. – Они хорошие, дядя Дэвид.

Но ни Дэвид Вон, ни Илайхью Базби не выказали желания познакомиться с южанами.

– Ноги нашей здесь не будет, пока они в вашем доме, – заявил Базби. – Вы знаете, как мы относимся к рабству.

Николас хитро прищурился.

– Наверное, они здесь надолго, потому что с ними приехали трое рабов, – сказал он.

При слове «рабы» мужчины в ужасе отпрянули.

– Рабы? – повторил Базби. – Здесь? В «Джалне»?

– Да. А вот и одна из них. Та полная женщина, что развешивает белье.

Женщина средних лет и с очень темной кожей была от них совсем близко, но, похоже, не замечала, что за ней наблюдают.

– Бедняга! – с чувством воскликнул Базби. – Вот судьба!

– Рабы могли бы уйти, если бы захотели, – сказала Августа. – Но им, оказывается, по душе жить в неволе.

Как раз в это мгновение темнокожая звонко расхохоталась и позвала кого-то из полуподвальной кухни.

– Это Синди, – объявил маленький Эрнест. – Она умеет готовить вкусный торт – называется «ангельский бисквит». Завтра попрошу ее такой приготовить. – С этими словами он сорвался с места.

Августа и Николас тоже продолжили прогулку. Когда они отошли, Илайхью Базби спросил:

– А эта темнокожая замужем?

– Откуда мне знать? – ответил Вон.

– Ну, если нет, то это надо исправить. Возмутительно, что она живет в одном доме с детьми. Они удивительно наблюдательны. Все замечают. Особенно этот мальчишка, Николас.

– Он не был бы сыном своей матери, не будь он удивительным, – заключил Дэвид Вон.

Илайхью Базби посмотрел на него испытующим взглядом и сказал:

– Не понимаю, почему миссис Уайток смогла подружиться с этими рабовладельцами, пригласить их приехать в «Джалну» и привезти с собой рабов, в то время как их страна объята гражданской войной. Я возмущен тем, что офицер Уайток допустил такое.

– Им очень скоро станет известно, что мы обо всем этом думаем, – сказал Дэвид Вон. – Что касается меня, нога моя не переступит порог их дома, пока эти люди живут с ними под одной крышей. – От волнения его чувственные губы дрожали.

Входная дверь открылась, на крыльцо, побеленные колонны которого уже начинал обвивать зеленью молодой дикий виноград, вышла женщина. Аделина Уайток спустилась с крыльца и легким шагом направилась к мужчинам.

– Очаровательная походка, – сквозь зубы заметил Базби. – Она грациозна, как лань.

Вон промолчал. Его глубоко посаженные глаза смотрели прямо на Аделину. В них было суровое обвинение. Она это увидела, но отказалась признать.

– Как же я рада видеть вас обоих! Я этого так ждала. Вы обязательно зайдите и познакомьтесь с нашими гостями из Южной Каролины. Сами увидите, они просто прелесть.

– Я отказываюсь знакомиться с рабовладельцами, – резко ответил Базби. – Вам должно быть известно, что я душой и сердцем с Севером.

– Я тоже, – тихим от напряжения голосом добавил Вон.

– Да вы тут же передумаете, как только познакомитесь с ними. Они очаровательны. А как они говорят! Голоса мягкие, благозвучные.

– Да я скорее трону кобру, чем пожму руку рабовладельцу, – заявил Илайхью Базби.

– Так вы не зайдете? – спросила она, будто бы сильно удивившись.

– Вы же знаете, что мой сын Уэллингтон сражается на стороне Севера? Эти люди ему враги. Нам в любую минуту могут сообщить, что он погиб.

– Миссис Уайток, вы читали «Хижину дяди Тома»? – поинтересовался Дэвид Вон.

– Читала, и миссис Стоу вызывает у меня негодование. Она взяла единичные случаи и описала их как повсеместные. Миссис Синклер даже слышать не приходилось о таких жестоких хозяевах, как Легри.

– Почему же тогда, – неприязненно продолжал Базби, – эти Синклеры привезли с собой рабов?

– Да потому что рабы умоляли взять их с собой. Они боготворят землю, по которой ходят их хозяин и хозяйка. Ах как приятно все это видеть. Эти южане – настоящие аристократы. И служат им верой и правдой. Когда я оцениваю грубоватое, сумбурное обслуживание, которое сама получаю, мне становится жаль себя.

– Миссис Уайток, – обратился к ней Илайхью Базби, – вы бы хотели, чтобы вам прислуживали рабы?

– Конечно, хотела бы.

– В таком случае мне за вас очень стыдно, – взволнованно вмешался Дэвид Вон.

Илайхью Базби рассмеялся.

– Не верь ей, Дэвид, – пояснил он. – Ее слова ничего не значат. Пыль в глаза, да и только.

– Эту пыль мне лучше не видеть. – Вон театрально махнул рукой в направлении трех рабов, которые собрались вокруг малютки Филиппа и восхищенно наблюдали за ним. – Эти рабовладельцы хоть понимают, что теперь находятся в свободной стране? Что несчастные темнокожие могут в любое время уйти, а те пусть сами себе прислуживают?

На крыльце появились Синклеры в сопровождении хозяина дома. Аделина по аккуратно подстриженному газону с торжествующей улыбкой направилась к ним. Оглянувшись, она коротко попрощалась с соседями.

– Какая же у этой женщины красивая походка! – повторил Базби.

Она знала, что за ней наблюдают. Чувствовала это каждой своей горделивой косточкой. Оборки длинного пюсового платья из тафты касались травы. Она наклонилась понюхать чайную розу, что росла у крыльца, и поднялась по ступенькам.

В руках у Кертиса Синклера был свежий номер газеты «Нью-Йорк трибюн». Новости оттуда составляли основу его долгих разговоров с Филиппом Уайтоком на военные темы.

Сейчас каролинец описывал маршрут, которым его семья добиралась до Канады. Отчалив из Чарлстона, они ненастной ночью прорвали оцепление и двинулись к Бермудским островам.

– Там нам удалось обменять доллары Конфедерации на фунты стерлингов.

– С потерями для себя, это уж точно, – вставила его супруга.

– Там мы смогли попасть на английское пассажирское судно, на котором благополучно добрались до Монреаля.

– Вот это приключения! – Аделина чуть ли не взлетела по ступенькам крыльца. – В приключениях вкус жизни.

Происходящие события сильно затрагивали Базби и Уайтоков, как и все население той части провинции на границе с США. Но эти две семьи были лучше остальных осведомлены о существовании подпольной группы агентов Конфедерации, посланных в Канаду, чтобы совершать проверки на границе и препятствовать поставкам янки в районе Великих Озер.

В то время как Илайхью Базби был яростным сторонником Севера, симпатии Филиппа Уайтока были с Югом, а Синклеры их только подогрели, хотя развитие событий заставило его осознать всю безнадежность их дела. Как военный, он понимал значение этих событий и их важность для Канады, понимал гораздо лучше, чем Илайхью Базби.

III. Домашний учитель

Люциус Мадиган был ирландцем, приехавшим в Канаду, чтобы совершенствоваться, но любил говорить, что в новой стране оказался в худшем положении, чем был в Старом Свете. Месяцев за шесть до настоящих событий он нанялся домашним учителем в семью Уайтоков. Дважды за эти месяцы он не являлся на службу по причине запоев, но по возвращении вел себя так кротко и выглядел таким нездоровым, что был прощен. Он был выпускником Дублинского университета и поездил по Европе. И Филипп, и Аделина с большим уважением относились к его образованию. Так или иначе, его время в «Джалне» подходило к концу, так как детей в скором времени отправляли в школу-пансион в Англии.

Мадиган по природе был несговорчив. Ему было почти физически больно согласиться с любым человеком по любому вопросу. Однако с детьми он был мягок. Их увлекали противоречивые мнения учителя. Он умолял их простить ему недостатки, потому что они, все трое, были единственными в мире людьми, мнение которых он ценил. Однажды Николасу, повторившему услышанные от учителя крамольные речи как свои собственные, досталась сильная затрещина от отца.

Мадиган был очарован Люси Синклер. У нее была неординарная внешность, новая для него; его завораживали медлительные элегантные движения ее рук. Этому мужчине была необходима женщина, чтобы возвести на пьедестал и поклоняться, но если она приносила разочарование, то из объекта поклонения превращалась в объект презрения. Несколько ранее такой женщиной была Амелия Базби – она предпочитала свое второе имя первому, Эбигейл: он поклонялся ей, пока она его чем-то не оскорбила. Теперь ее пышная фигура и громко высказанные мнения отталкивали его. Она ценила его невысоко из-за привычки к выпивке, но он был намного умнее ее братьев, и ей было не только стыдно, но и жаль, что она его потеряла.

В Люси Синклер он нашел идеальный объект для поклонения. Если Кертис Синклер что-то и заметил, то виду не подал. Внешне он был спокоен и очарователен, как и положено джентльмену с Юга.

– Ах какие манеры у этого человека! – восклицала Аделина, обращаясь к Филиппу.

– А что не так с моими манерами? – требовал ответа ее муж.

– У него манеры офицера кавалерии, – уклончиво парировала она.

В начале Гражданской войны в США Люциус Мадиган был в согласии с Севером, то есть настолько в согласии, насколько позволяла его натура. Узнав, что в составе Северной армии были ирландцы, он с жаром заметил:

– О, эти парни будут сражаться за свободу!

Но когда он почувствовал ненависть Илайхью Базби к Югу, его мнение изменилось – он терпеть не мог Илайхью Базби. Все связанное с Люси Синклер должно было вызывать восхищение или по крайней мере нуждалось в его защите. Базби, можно сказать, восхищенно поклонялся Линкольну. Люциус Мадиган его высмеивал.

– Он относится к тем, – говорил Мадиган, – кто сидит с дружками в кладовке продуктового магазина, остругивает палку и отпускает соленые шутки.

Он прямо так и сказал младшим Уайтокам, когда в тот же день гулял с ними в роще. Последние слова заставили Августу отвернуться, ее щеки залил румянец.

– Моя дорогая, – виновато сказал учитель, – простите, с языка сорвалось. Мне не следовало при вас это говорить.

Николас подмигнул сестре, что только увеличило ее смущение.

– Не могли бы вы повторить, мистер Мадиган? – попросил маленький Эрнест. – Я не расслышал.

Учитель пропустил эту просьбу мимо ушей и начал в возвышенной форме говорить о красоте деревьев. Среди ветвей сновали желтые зяблики, изящные лазурные птички и черно-золотые иволги. Среди леса была заросшая цветами поляна. Августа и Эрнест бросились их рвать.

Николас обратился к Люциусу Мадигану:

– Будь я взрослым, я бы пошел воевать. Только вот не знаю, на какой стороне. Все наши друзья за Север, а мама с папой и вы – за Юг.

– Я вообще против войн, – заявил Мадиган. – В Ирландии жизнь не была сладкой. И в эту страну я приехал не для того, чтобы оказаться вовлеченным в дела, не имеющие для меня никакого значения.

– Но ведь принципы у вас есть?

– Ни черта, – ответил Мадиган. – Были раньше, да сплыли, когда я увидел в Ирландии голодающих крестьян.

Эрнест подбежал к ним с охапкой цветов.

– Мистер Мадиган, – начал он, – вы бы хотели освободить рабов?

– Они все избалованы, – сказал Мадиган. – Пришлось бы им в Канаде зарабатывать на кусок хлеба, тогда узнали бы, что такое настоящий труд.

– И все же они рабы, – заметил Николас.

– Только не после прокламации Линкольна. Могли бы уйти все как один, но понимают, что живут в изобилии.

Детей интересовали южане со своими темнокожими рабами, только о них и шел разговор. Мальчики искали повод, чтобы порасспросить рабов об их жизни, но те мнений не высказывали. Их темнокожие лица-маски ничего не выражали. Августа же была до того замкнутой, что ей даже и в голову не приходило выведывать, что чувствуют другие.

По пути к дому дети наткнулись на отца и миссис Синклер. Филипп не без гордости показывал гостье фруктовый сад, который посадил по приезде в «Джалну».

– Я заказал саженцы в Англии, и они уже принесли довольно приличный для молодых деревьев урожай. Какой у меня оранжевый пиппин «кокса»![3] Ничего вкуснее я в жизни не ел.

– Пиппин, вот как? – удивилась миссис Синклер. – Хотелось бы попробовать.

– У меня есть и отличные канадские сорта. Мелкие яблоки «сноу»[4] – настоящее лакомство. Красные, с белой мякотью, нежные, как груши, с тонкими красными прожилками. Они созреют только поздней осенью, но скоро появится ранний «белый налив». Из него получается чудесный соус, густой, как масло, отлично идет с уткой. Деревья наши болезнь не берет, а что касается насекомых-вредителей – их уничтожают птицы. – Филипп Уайток без умолку и с видимым удовольствием рассказывал о выращиваемых культурах.

– А сколько человек работает у вас на земле? – поинтересовался Кертис Синклер.

– Шесть. Все отличные работники.

– У меня на хлопковых полях трудится более сотни, и все они нужны, чтобы выполнить работу, для которой потребовалось вполовину меньше белых работников. А еще нужно одеть и прокормить их большие семьи.

– Боже мой! Я бы не мог себе такое позволить.

– Хорошо, если хлопок удается продать, но бизнесу вредят янки своими оцеплениями. Это те, кто сделали деньги и до сих пор делают. Именно они изначально и продали нам рабов. – В словах Синклера слышалась едва сдерживаемая горечь.

– Да, я знаю, – сказал Филипп, хотя на самом деле знал об этом очень мало.

Некоторое время они шли молча.

– Офицер Уайток, – наконец сказал Кертис Синклер, – кажется, ваши симпатии – на стороне Конфедерации.

– Да, именно так.

– Янки разрушили нашу страну. У моего отца большие земельные владения, более семисот темнокожих. Некоторые разбрелись, но подавляющее большинство осталось, чтобы их кормили и одевали. Все возрасты: старики, дети. – Нерешительно помолчав, он поднял ясные глаза и взглянул прямо в свежее лицо хозяина дома. – Офицер Уайток, у меня есть некий план. Я участвую в одном предприятии, которое, надеюсь, положит конец деятельности янки в районе Великих Озер.

Глаза Филиппа расширились от удивления.

– Никогда не слышал ничего подобного, – заметил он.

– Но это правда, и позднее я расскажу вам подробности. А сейчас хочу узнать, согласитесь ли вы, чтобы участвующие в нашем предприятии люди приходили сюда, чтобы обсудить со мной дела. Это бы меньше бросалось в глаза, чем встреча в отеле. Если вы хоть сколько-нибудь возражаете против того, чтобы я таким образом воспользовался вашим гостеприимством, скажите лишь слово, и мы вместе с женой покинем ваш дом.

– Я с радостью предоставлю здесь место для ваших встреч с друзьями. – Филипп говорил с осторожностью, до конца не осознавая возможных последствий подобного проекта.

– Они не то чтобы друзья, – заметил Кертис Синклер. – Просто не желают видеть, как страна погибает в руках янки.

Филиппу было невдомек, о чем идет речь, но, будучи по натуре оптимистом, он предпочел бы обезопасить своих друзей. Сейчас обоих прогуливающихся мужчин обогнали дети в сопровождении учителя. Эрнест вгрызался белыми зубами в твердое зеленое яблоко. Филипп тут же отобрал его у мальчика и смачно шлепнул ребенка по заду.

– Тебе хорошо известно, – сказал он, – что от незрелых фруктов болит живот. Ты же не хочешь, чтобы твои стоны ночью мешали гостям спать?

– Я забыл. – Эрнест опустил голову.

Ему хотелось загладить свою вину. Он вклинился между мужчинами, взял за руку отца и, секунду помедлив, Синклера.

– Гасси говорила Эрнесту, чтобы не ел, – сказал Николас.

– Наверное, он не слышал, – вступилась девочка.

– Я постоянно делаю то, чего делать не должен, – сказал Мадиган. – И от своих учеников иного не жду.

– Не самые подходящие для их ушей речи, – возразил отец.

– Простите, сэр, но если я водружу себя на пьедестал, разве они будут мне доверять?

Филипп повернулся к дочери:

– Гасси, ты доверяешь мистеру Мадигану?

– А как же иначе, – спросила она, – ведь он целый день у меня перед носом?

– Как невежливо, – сказал Филипп, – немедленно извинись.

– Я отказываюсь, – горячо возразил Мадиган, – чтобы передо мной извинялись. Я не замечаю невежливости. Более того, я ее одобряю.

– Если бы я назвал вас лжецом, – спросил Николас, – что бы вы ответили?

– Я бы сказал: умница, сообразил, что к чему.

Тут все переключили внимание на выбежавшего им навстречу Неро.

Это был огромный пес с черной волнистой шерстью и кротким выражением морды. Наследник Нерона уже сам старел и тяжелел, но пока был активным и теперь радостно прыгал вокруг детей. Они резвились вместе с ним. Мадиган и ребята с собакой отстали.

– Мои несмышленыши, – сказал офицер Уайток, – совсем от рук отбились. Слава богу, скоро отправим их в школу.

– Отправьте их лучше во Францию, – предложил Кертис Синклер. – Я учился именно там.

– Так вы говорите по-французски?

– Да.

– У меня франкоговорящий канадец работает. Он бы с удовольствием с вами поговорил на родном языке. Кстати, он отличный резчик по дереву.

Теперь к ним снова присоединились дети и Неро, и все вошли в залитый закатными лучами дом. Филипп направился в большую спальню с примыкающим холлом, которую занимал вместе с Аделиной. Она расчесывала свои длинные волосы. У него всегда вызывали восхищение эти волосы, которые были рыжее гладких спелых каштанов. Только ей он об этом не сказал – скромностью она и так не отличалась, – а только спросил:

– Что ты наденешь к обеду?

– Вот это платье из зеленой парчи.

– Надо же, одеваться к обеду, – сказал он, положив ладони на изножье расписанной кожаной кровати с изображением чудесной композиции цветов и фруктов, среди которых виднелись хитрые рожицы обезьян. Кровать они привезли из Индии, как и сидевшего на спинке в изголовье пестрого попугая. – Одеваться к обеду, – повторил он, понимая, что она не услышала его слов из-за закрывших уши волос, – это страшное неудобство. Зачем сельскому джентльмену одеваться к обеду?

Услышав его, она спросила:

– А хорошо, если бы ты вышел к обеду, окутанный ароматами конюшни? Нет, делая все возможное, мы поступаем правильно. Синклеры это ценят. То чудесное платье, что было на ней вчера, она купила в Париже еще до войны. Что касается остальной одежды, она говорит, что та вся превратилась в лохмотья, а обувь – дырявая.

– Может, отдашь ей пару своей обуви?

– Моей? Ты разве не заметил, какие у нее маленькие ножки?

Он сказал, что не заметил.

Она просияла. Обвила руками шею мужа, поцеловала его.

– Любимый мой, – воскликнула она.

Он не знал, чем так угодил ей, и даже не пытался понять. Она продолжала:

– Для Люси большое горе, что у нее нет детей. Сегодня она из-за этого расплакалась, хотя, как она говорит, они разорены – их землю захватили янки, и детям оставить будет нечего.

– И хорошо, что нет, – заметил Филипп.

– Хорошо ввиду его уродства, ты считаешь. А ты заметил, какие у него красивые руки?

– Не хватало еще твоих, Аделина, нежностей в его адрес. Я этого не потерплю.

Филипп снял верхнюю одежду и в одном белье расположился перед мраморным умывальником. Мрамор был черный с блестящим отливом, а большой кувшин, раковина, мыльница и полоскательница были кремового цвета с ярко-красными розами. Филипп налил в раковину воды, хорошенько намылил руки мылом жены «Кашемировый букет», вымыл лицо и шею. Раскрасневшись, красавец Филипп вскоре был одет и готов к выходу в столовую.

Их гости, Синклеры, спускались по лестнице, Люси поддерживала бархатный шлейф. Они проследовали в столовую, куда через открытые окна врывался теплый бриз. На столе не было привычной для южан пищи, но шотландская похлебка, жареная утка с яблочным соусом, молодой картофель, свежий горошек и спаржа были превосходны. Открытый малиновый пирог со сливками из молока джерсейских коров все признали очень вкусным. Кофе показался Синклерам ужасным, но они пили его и улыбались.

На обеде также присутствовала чета Лэси. Он был британским контр-адмиралом в отставке, но все называли его «адмирал». Они жили на скудные средства и дом имели маленький, и вела эта пара себя, как, по их мнению, подобало их чину. Оба были вежливы, хотя и немного холодны. Оба были небольшого роста, полноватые, светловолосые и, как говорится, «миловидные». Внешне они были разительно похожи, хотя и не находились в кровном родстве. Именно внешнее сходство изначально стало причиной их взаимного влечения, и они обрадовались, когда их дети тоже оказались похожи на родителей.

Прежде чем пригласить их, Филипп Уайток специально заранее удостоверился, кому симпатизируют Лэси. После первого бокала вина адмирал Лэси полушепотом, но горячо обратился к Люси Синклер:

– Мадам, я всю жизнь янки не выношу.

– Ах, адмирал, – откликнулась она своим мягким южным выговором, – я бы обняла вас за эти слова!

Это услышала миссис Лэси. Потрясение отразилось на ее лице, которое еще больше порозовело, а рот принял форму буквы О. Адмирал счастливо заулыбался, не придавая значения чувствам жены, и повторил:

– Всю жизнь их не выношу.

– Они наживаются на этой войне, в то время как мы все теряем, – сказала Люси Синклер.

Кертис Синклер считал, что тему разговора нужно сменить на что-то полегче, так как боялся, что жена вот-вот расплачется. Поэтому он принялся расхваливать жареную утку.

– Должен вам сказать, – начал он, – что незадолго до отъезда из Ричмонда миссис Синклер за индейку платила семьдесят пять долларов.

Послышались возгласы изумления, а Аделина воскликнула:

– Как бы я хотела попасть в Ричмонд! Меня очаровало само название. Такое романтическое, такое культурное, не то что здесь у нас – дебри, да и только.

– Но у вас все есть, – возразила Люси Синклер. – Красивая мебель, изысканное белье, великолепное серебро! Не могу передать, как мы всему этому удивились – ведь мы представляли себе, что здесь стоят бревенчатые домики, а вокруг шныряют индейцы и волки.

Уайтоки не знали, радоваться им или нет. Филипп сказал:

– Такие условия вы найдете лишь намного севернее или западнее.

– Если хотите увидеть дикую природу, миссис Синклер, поезжайте в Ирландию, – предложил Люциус Мадиган с дальнего конца стола, где сидел вместе с учениками.

– У нас в армии Каролины служит много солдат ирландского происхождения, – сказала она, – и лучше них не сражается никто.

– Мой дед, маркиз Килликегган, – вставила Аделина, – тоже отлично сражался. За свою жизнь он сражался на дуэли семь раз.

– Маркиз? – широко раскрыв глаза, выдохнула Люси Синклер. – Так ваш дед был маркизом?

– Да, именно, – ответила Аделина, – и пьяницей горьким, даже для ирландского маркиза.

– Удивительно, как мама до сих пор не рассказала вам о дедушке-маркизе. Обычно она рассказывает про него сразу, – подал голос Николас.

Аделина вполне могла бы рассердиться. Вместо этого она с довольным видом рассмеялась вместе со всеми.

Маленький Эрнест, решивший, что уже слишком долго пребывает в забвении, объявил тонким голоском:

– Пока не приехали гости, мы обедали в полдень, а ужинали вечером. А почему сейчас не так?

– Да потому, что так, как сейчас, намного изысканнее, глупыш, – пояснил Николас.

Аделина сердито взглянула на сыновей.

– Будете дерзить – пойдете вон из-за стола, – пригрозила она.

Филипп спокойно добавил:

– В «Джалне» мы ведем сельскую жизнь. Вообще, в этой непростой части мира по-другому нельзя.

Мадигана, похоже, рассмешила какая-то шутка. Он беззвучно смеялся, но никто не обращал на него внимания. Адмирал Лэси рассказывал о первых годах после переселения в Канаду. Ему никогда не надоедали ни эти воспоминания, ни звук собственного голоса. Хотя в Гражданской войне в США он твердо стоял на стороне Юга, все же считал, что они плохо вели кампанию, и Кертис Синклер был с ним согласен.

После десерта три женщины и Августа перешли в гостиную. Учителя с двумя мальчиками поглотил темный газон с отблесками лунного света. Оставшиеся за столом мужчины наполнили бокалы портвейном.

– Я восхищаюсь вашей выдержкой, мистер Синклер, – заметил Филипп Уайток, – сомневаюсь, что смог бы сам держаться как вы.

– И для меня такое было бы невозможно, – согласился адмирал Лэси. – Я бы порывался что-то сделать.

– Вы имеете в виду, – уточнил Синклер, – что не бросили бы свою страну на произвол судьбы, сбежав за границу.

Адмирал немного смутился.

– Вам лучше, чем мне, известны пределы ваших возможностей, – скользнув взглядом по горбу Кертиса Синклера, сказал он.

Красивая рука южанина сжимала хрустальную ножку бокала.

– Нам, южанам, – сказал Синклер, – есть за что поквитаться. Нам недостаточно, как некоторым, сжечь свой дом и покинуть пожарища плантаций. Среди нас есть те, кто способен на большее, чем просто разрушить свою собственность. – Он замолчал и испытующе вгляделся в лица собеседников.

– Не сомневайтесь, наши симпатии на вашей стороне, за что бы вы ни взялись, – заверил Филипп Уайток.

– За исключением вступления в ряды армии Конфедерации, – с жаром добавил адмирал и осушил свой бокал. – Я сделаю все, что в моих силах. Но я стеснен в средствах. Денег дать не могу.

– Мы не без средств, – заносчиво ответил южанин. – Прошлой весной в бою убили офицера армии Федерации, полковника Далгрена. При нем нашли приказ штаба отдать на разграбление и сжечь Ричмонд. Этого мы им не простили и никогда не простим.

– Как подло, – провозгласил адмирал Лэси. – Не лучше «железнобоких» Кромвеля.

– Даже хуже, – согласился Филипп. – Так каков ваш план действий?

Однако Кертис Синклер ретировался. Нервно барабаня пальцами по столу, он тихо произнес:

– Для того чтобы рассказать о наших планах, мне потребуется некоторое время, а миссис Уайток уже, конечно, ожидает нас в гостиной. – Было понятно, что он не собирался продолжать разговор. Вскоре трое мужчин присоединились к дамам.

Филипп Уайток заметил, что в комнате царила нерадостная атмосфера. Люси Синклер сидела на голубом атласном канапе, красивыми складками струилось парижское платье, из-под которого виднелся кончик крошечной туфли. Она радостно восклицала, любуясь красотой слоников, сделанных из слоновой кости, которых Аделина сняла с полки, чтобы показать. Миссис Лэси сидела в стороне и с неодобрением смотрела на остальных. Не взглянув на нее, муж подошел прямо к Люси Синклер. Кертис направился к стоявшей возле шкафчика Аделине. Филипп уселся рядом с миссис Лэси.

– Неужели, – возбужденным шепотом спросила она, – все южанки ведут себя так кокетливо?

– Тсс, – прошептал он в ответ, – она может услышать.

– О чем вы тут шепчетесь? – воскликнула миссис Синклер. – Надеюсь, не о нас с дорогим адмиралом.

– Я вот думаю, – сказала миссис Лэси, – что после всего вами пережитого ожидала бы от вас больше сдержанности.

– Ах, – возразила миссис Синклер, – если бы вы знали меня раньше, то увидели бы огромную разницу. Однако у меня веселый нрав, и когда попадаю в хорошую компанию…

Разговор удачно перебили вошедшие через французские двери с террасы в комнату учитель и дети. Легкий летний бриз раскачивал занавески, и в комнате вместе с ароматом хвои ощущалась темнота ночи, едва нарушаемая горсткой далеких звезд и взошедшей над ущельем молодой луной. Козодой в исступлении жалобно и настойчиво тянул три свои ноты.

– Эрнест, – воскликнула Аделина, – тебе пора спать.

– Я пришел, чтобы пожелать всем спокойной ночи, – вежливо и сдержанно произнес мальчик и подошел к матери.

Она раскрыла ему объятия.

– Иди же, поцелуй меня поскорее и на этом закончим. – Она намеренно говорила с ирландским акцентом и картинно вела себя с ребенком, будто защищая его от всевозможных опасностей, подстерегающих его в жизни.

– Прекрасные дети! – заметила Люси Синклер, обращаясь к адмиралу. – Как я завидую родителям! Для нас с мужем это большое горе – не иметь детей. Как бы я любила дочь!

– У меня две дочки, – гордо сказал адмирал, – и один сын. Он служит в Королевском флоте.

Аделина звонко поцеловала Эрнеста.

– А теперь, – сказала она, – попрощайся со всеми остальными.

Нисколько не сопротивляясь, Эрнест обнял и поцеловал всех по очереди. Ему очень хотелось подольше оставаться в гостиной, при свете люстры. Обняв Люси, он сказал:

– Я могу прочитать «Бинген на Рейне»[5].

Люси обдало сладким дыханием ребенка. Она прижала его к себе и сказала:

– Прочитай для меня, ладно? Я обожаю декламацию.

Миссис Лэси, увидев объятие, подумала: «Уже до маленьких мальчиков добралась».

– Можно, мама? – спросил Эрнест.

– Можно, – величественно ответила Аделина, – только слова не забудь, а то опозоришься.

– Не забуду, – уверенно пообещал он. Встав так, чтобы быть лицом к зрителям, он начал тонким голоском:

  • В Алжире умирал легионер, солдат,
  • Без женских слез, забот, что были нарасхват.
  • Жизнь в теле полумертвом теплилась едва,
  • Склонился друг над ним, чтоб разобрать слова[6].

И так далее, до конца, без единой ошибки.

Все зааплодировали, Эрнест покраснел и бросился к матери.

– Кто же в этих краях научил его декламировать так эмоционально и внятно? – поинтересовалась Люси Синклер.

– Жена нашего настоятеля, – пояснила Аделина, – женщина чрезвычайно одаренная. Она обучает детей декламации и игре на фортепиано.

– Фортепиано! – воскликнула Люси. – Кто же из них играет?

Оказалось, что Николас. Опущенные глаза и поджатые губы выдавали его смущение.

– Давай же, – велела Аделина, – сыграй нам ту красивую пьесу Шуберта.

– Нет, мама, – он замотал головой, – я не могу.

– Как же, ведь ты на днях играл ее мне и девочкам, – сказала миссис Лэси.

– Это другое дело.

– Сейчас же подойди к инструменту, – приказал отец.

Николас поднялся и с унылым видом уселся за фортепиано. Он сыграл пьесу почти без ошибок.

– Сколько огня, какой финал! – вскричала Люси Синклер.

– Моя жена разбирается, – сказал Кертис, – ведь она училась музыке в Европе.

– Пусть и она нам сыграет, – предложила Аделина.

– Если бы я выбирал, что мне больше по душе, так это музыкальный вечер, – объявил адмирал, который вообще не различал мелодии.

– Лично мне нравится декламация, – не согласилась миссис Лэси.

– Ах, вы еще не слышали, как читает наша дочь, – сказала Аделина.

Николас, который удостоился аплодисментов за свою игру, вернулся к учителю и молча сел на диван у двери.

– Гасси, – сказал офицер Уайток, – встань и прочитай нам «Атаку легкой бригады»[7].

Без тени улыбки и полная девичьего достоинства Августа встала и нашла подходящее место, вдали от зрителей, чтобы читать громко и с выражением. Несмотря на юный возраст, у нее была яркая внешность, бледное, но пылкое лицо и черные волосы аккуратными кольцами до талии. Произнося слова: «Долина в две мили – редут недалече… Услышав: “По коням, вперед!”» – она слегка взмахнула правой рукой и устремила взгляд вдаль – «Под жерла орудий подставлены груди – Но мчатся и мчатся шестьсот»[8].

Люси Синклер не выдержала и расплакалась. От ее эмоций глаза адмирала наполнились слезами. Аделина обняла Люси за плечи и погладила по спине. Люси рыдала:

– Какое благородство, какой героизм. Ты, Гасси, прочитала великолепно.

– Мне всегда хочется плакать, когда слышу эти стихи, – призналась Аделина, – но слезы мне даются трудно.

Люциус Мадиган, будто бы говоря сам с собой, произнес:

– Не понимаю, зачем славить трагическую ошибку. Лучше уж о ней забыть.

– А что бы вы сделали, если бы у вас был приказ? – спросил учителя Николас.

– Убежал бы подальше, и как можно быстрее, – без заминки ответил тот.

Так как он был ирландцем, ответ посчитали смешным. Все, кроме Люси, рассмеялись. Она утирала слезы. Миссис Лэси взглянула на нее без всякой симпатии. Какое имеет она, американка, право растрогаться стихами «Атака легкой бригады»!

– Вот бы мистер Мадиган, – сказал маленький Эрнест, – спел нам какую-нибудь ирландскую песню.

– Ах да, пожалуйста. – Аделина просила с сильным чувством. – Хотя у меня от них сердце разрывается. – Она всегда говорила так, будто ее разбитое сердце было в Ирландии, хотя на самом деле радовалась, что уехала из страны. Конечно, она любила семью, но не ладила с отцом. – Миссис Синклер, думаю, вам саккомпанирует. Она так хорошо играет. Пальцы бегают по клавишам, будто ручеек по камешкам.

Вскоре все зачарованно слушали превосходный ирландский тенор Мадигана, исполнявшего «Последнюю розу лета»[9].

IV. Ночь

Когда Лэси уехали, Филипп Уайток и Кертис Синклер вышли на улицу, в бархатную темноту летней ночи – луны больше не было видно. Они прохаживались перед домом и говорили, говорили. Дверь оставалась открытой, и свет лампы из прихожей освещал фигуры проходящих мужчин. Контраст был разительным. Оба были без головных уборов, и Филипп был на голову выше спутника. Его румяная кожа, выразительные черты, широкие плечи и прямая спина, внешность, выдающая привычку отдавать команды, – все это у многих мужчин вызвало бы желание оказаться на месте Филиппа. Он укорачивал шаг, приспосабливаясь к неуклюжей походке южанина. Однако, несмотря на горб, в облике Синклера были благородство и яркость. И еще у него было лицо человека проницательного и ранимого.

Когда они наконец повернули к дому, южанин протянул руку:

– Спокойной ночи, офицер Уайток, и спасибо. Надеюсь, что никаким своим поступком не заставлю вас пожалеть о вашей доброте. – Они тепло пожали друг другу руки, и Филипп отправился к себе в комнату.

Он думал, что Аделина уже спит, но стоило ему на цыпочках войти в комнату, она резко села на постели. Статная фигура была едва различима в свете ночника, стоявшего на тумбочке в изголовье кровати.

– И чем вы там занимались? – требовала ответа жена. – О чем говорили?

– Спи. – Он был категоричен.

– Спать я не собираюсь. Я должна узнать, о чем был ваш разговор.

– Зачем? – Он подошел к ней.

– Затем, – она повысила голос, – что я женщина и не усну, пока не узнаю.

– Не дури и ложись спать, – ответил он.

Нащупав в темноте его руку, она приложила ее к своей щеке.

– Я вся горю от любопытства, – объявила она.

Он в шутку ущипнул ее за щеку.

– Боже милосердный! – воскликнула она. – Разве ты не понимаешь, что я женщина с сильным характером и могу принять участие в том, что вы замышляете.

Взбудораженный повышенным тоном попугай, громко протестуя на хиндустани, широко раскрыл клюв, откуда показался темный язык.

– Что мне была за охота жениться на ирландке, уму непостижимо. – Филипп уселся на постели рядом с женой.

Однако его настолько переполняли детали плана Кертиса Синклера, что он не удержался и кое-что поведал ей. По правде сказать, ей было совершенно необходимо знать об этом. Она не была обычной женщиной – от нее не отделаешься полуправдой. Она была человеком, с которым приходилось считаться. Иногда он почти хотел, чтобы она была слабовольнее, но, глядя в ее ясные глаза, в которых не было ни грамма печали, видя ее гордый, смело глядящий в будущее профиль, он просто не мог пожелать себе другую. Белоснежная оборка ее ночной сорочки доходила до шеи. Он ласково взял ее за подбородок.

– Так вот.

– Что? – нетерпеливо выдохнула она.

– Кертис Синклер является одним из организаторов подпольной группы – агентов Южной Конфедерации. Их посылает в Канаду президент Джефферсон Дэвис. – Запнувшись, Филипп теребил галстук. – Не уверен, Аделина, что должен все это тебе рассказывать, – заметил он.

– Я все равно все узнаю от Люси, – парировала она.

Он продолжал, став вдруг очень серьезным.

– Этим людям предстоит провести вдоль границы рейды с целью помешать поставкам Севера в районе Великих Озер.

Аделина откинулась на пышные пуховые подушки и от волнения задрожала всем телом.

– Какая восхитительная месть! – воскликнула она.

– Ей-богу, как злобно ты ухмыляешься.

– Меня охватывает злоба, когда я думаю об этих подлых янки. – Она вдруг тоже посерьезнела. – Какова наша роль во всем этом? – не успокаивалась она. – Ведь Синклеры наверняка ждут от нас участия, иначе он бы тебе не доверился.

– Роль у нас пассивная, – пояснил Филипп. – Просто позволить Кертису Синклеру принимать в нашем доме некоторых членов подпольной группы и отдавать им приказы.

– Я сама буду их принимать. – Она снова села. – И никто не посмеет говорить, что я не сыграла свою роль.

– У тебя в этом деле нет роли, – твердо сказал он. – Все, что тебе нужно сделать, – закрыть глаза и рот.

– И эти храбрецы будут здесь! Ни за что.

Когда она повысила голос, попугай, издав возглас недовольства, спорхнул с изголовья кровати. Он приземлился в изножье, прошел вдоль ее тела и, добравшись до лица, прижался пернатой головой к ее щеке.

– Бони, дорогой мой, – тихо проговорила она.

Он, не зная другого языка, отвечал ей ласковыми словами на хиндустани.

Филипп начал раздеваться.

– Посади птицу обратно на насест. Я отказываюсь ложиться с ним в постель, – сказал он.

Аделина встала и отнесла Бони в клетку. Оказавшись внутри, он выругался в адрес Филиппа: «Жулик, мошенник!»

Аделина, казавшаяся в пышной сорочке выше ростом, подошла к окну.

– Сирень почти отцвела, – сказала она, – но какой божественный аромат! Подойди поближе.

Они вместе вдыхали аромат сирени и сладость нетронутого деревенского воздуха. Вокруг не было ни звука, кроме слабого шуршания листвы и плеска ручья в зеленых глубинах ущелья.

Этажом выше в комнате Синклеров двое южан обсуждали как прошедший вечер, так и ожидавшие их впереди трудности.

– Я просто влюблена в этих Уайтоков, – воскликнула Люси Синклер. – Они такие естественные, спонтанные и симпатичные. У нее изумительная масть, не находишь? Эти золотисто-каштановые волосы, сливочная кожа, глаза! Слава богу, я отношусь к женщинам, которые могут восхищаться женской красотой.

– Хороший парень этот Уайток, – сказал Кертис Синклер. – Он вполне готов позволить мне воспользоваться своим домом как штабом. Конечно, все будет совершаться втайне. Члены группы будут приходить, только когда стемнеет. И уходить, создавая как можно меньше шума. Думаю, соседи ничего не заподозрят.

В этот момент в комнату вошла горничная Люси Синклер.

– Я тут, госпожа, пришла расчесать вам волосы. Боже правый, спутались-то как. – При этом она размахивала щеткой, как боевым оружием. Лицо сияло благородной целью. Когда госпожа, закутавшись в шелковый пеньюар, опустилась в кресло, девушка принялась нежными движениями расчесывать длинные светлые локоны.

– Ну как, Аннабелль, тебе удается ладить с остальной прислугой? – спросила Люси Синклер. – Надеюсь, ты с ними всегда вежлива.

– Право, госпожа, я только и делаю, что улыбаюсь, когда толкую с ними со всеми. Кроме этого ирландца, Пэтси, – ведь я и половины его слов не понимаю. – Аннабелль скрючилась от смеха при одной мысли о Пэтси.

Тут с большой стопкой свежевыглаженной одежды появилась Синди, которая начала раскладывать вещи по ящикам шкафа, одновременно громко сетуя, что пришлось до самого вечера ждать свободный утюг.

– Мы все, госпожа, в лохмотьях ходить будем, – скорбно заключила она, – если не достанем новой одежды, да поскорее. Вы только гляньте на энтот туфель! – Она для наглядности подняла ногу. Подошва ее туфли износилась до дыр.

– Потерпи, – успокаивала ее Люси Синклер. – Будет у нас новая одежда, как только закончится эта жуткая война. И тогда, я надеюсь, мы поедем домой.

Темнокожая воздела руки к небу.

– Я только и делаю, что молюсь, госпожа, чтобы это случилось, пока зима не пришла – говорят, здесь жуть как холодно и снегу навалит по пояс. Мы, темнокожие, как пить дать околеем.

Кертис Синклер стоял у окна, спиной к остальным. Когда слуги ушли, он обернулся и спросил:

– Где спят эти двое?

– В маленькой комнате рядом с нами. А Джерри устроился где-то в подвале.

– Нам не следовало везти с собой рабов, – сказал муж. – Слишком уж многого мы хотим от Уайтоков.

– Но ты же не захочешь, чтобы я сама со всем справлялась! – В ее голосе слышались истерические нотки. Она произнесла это дважды, голос ее дрожал.

– Конечно нет, – ответил он.

– А также имей в виду, что обе женщины нуждаются в новой одежде. И Джерри необходимы новая одежда и обувь. Всех троих нужно срочно обеспечить чем-то новым.

– Пусть идут ко всем чертям, – спокойно ответил он. – У меня нет на них денег.

Он достал часы и принялся их заводить. Она промолчала.

V. Визит к Уилмоту

На следующее утро Аделина пешком отправилась в сопровождении Неро навестить Джеймса Уилмота, англичанина, приплывшего в Канаду на одном с Уайтоками корабле. Он приобрел у извилистой реки участок земли с бревенчатым домом и жил просто, но с комфортом. У берега реки стояла плоскодонка. На маленьком причале лежала удочка. Перешептывались камыши.

Обычно Аделина навещала соседей верхом на любимом жеребце, но сегодня был секретный визит. Пройдя по заросшей травой тропинке, она постучала в дверь. В ожидании ответа ее охватило чувство тайны, всегда связанное с Уилмотом. Начнем с того, что он не распространялся о прошлой жизни. Она считала его холостяком, пока, спустя какое-то время после его заселения в дом, не обнаружила в результате его собственного признания, что он тайно покинул Англию, чтобы скрыться от ненавистной жены. Он лишился средств, обеспечивая существование ей и ее ребенку.

Когда жена, узнав о его местонахождении, последовала за ним, именно Аделина Уайток пустила ее по ложному следу.

Аделина не вспоминала этот разговор уже почти двенадцатилетней давности без лукавой усмешки. При встрече с бывшей миссис Уилмот она сразу же поняла, почему от нее сбежал муж.

C того самого времени Уилмот вел осмысленно счастливую жизнь в компании своего слуги, компаньона, протеже и ученика, молодого человека по имени Тайт – полукровки с французскими и индейскими корнями. Именно он сейчас и открыл Аделине дверь. За годы жизни у Уилмота из загорелого юнца он вырос в мускулистого и стройного молодого человека. В тот год он сдал свой первый экзамен по курсу юриспруденции. Уилмот гордился им и относился почти как к сыну.

– Доброе утро тебе, Тайт, – сказала Аделина. – Дома ли мистер Уилмот?

– Он почти всегда дома, – почтенно склонив голову, ответил Тайт. – Я доложу ему о вас. Он как раз пришивает пуговицы к своим парадным брюкам. – Тайт выплыл из комнаты, и спустя пару мгновений появился Уилмот.

– Простите, Аделина, что заставил вас ждать. – Уилмот говорил официально, такая была у него привычка, но глубоко посаженные серые глаза смотрели на нее так пристально, что она залилась легким румянцем. – Не так уж часто вы меня навещаете, – добавил он, предлагая ей стул.

Садиться она не стала, а продолжала стоять лицом к нему.

– Я выполняю важную миссию.

Он успел привыкнуть к ее преувеличениям и терпеливо ждал продолжения.

– Да? – Он насторожился.

– Ах, не тревожьтесь, – вспыхнула она. – Я вас не прошу ничего делать. Мне просто нужно ваше сочувствие к тому, что затеяли мы с Филиппом.

– Вы с Филиппом? – удивленно повторил он.

– Мы с Филиппом хорошо ладим друг с другом, – объявила она, – когда мы заодно… Но сначала скажите мне, на чьей стороне ваши симпатии в американской Гражданской войне?

– Вы знаете: я ненавижу рабство.

– Как и наши гости с Юга. Но они унаследовали огромные плантации и сотни рабов. Эти темнокожие полностью от них зависят. Они были довольны и счастливы при своих хозяевах, но теперь на Юг вторглись солдаты янки, которые только и делают, что грабят и жгут все на своем пути. Ах, как же удручают рассказы о несчастьях, которые принесли эти негодяи той благополучной стране. Вы, конечно, помните, как ваша жена объехала всю Новую Англию, читая нотации и возбуждая ненависть к Югу. И ведь совала нос не в свое дело!

Уилмот не имел желания вспоминать ту женщину.

– Безусловно, эта война не наше дело, – отпарировал он.

И все же, выложив ему планы Кертиса Синклера, Аделина растрогала его – она ожидала, что сможет это сделать. Одного обстоятельства, что его бывшая жена сыграла роль в подогревании ненависти к Югу, было достаточно, чтобы пробудить в Уилмоте симпатию к той многострадальной земле.

Пока он раздумывал, она поймала его руку в свою и воскликнула:

– Ах, Джеймс, какой вы славный!

– Но я не давал никаких обещаний, – предупредил он. – И, надеюсь, вы не дадите вовлечь себя в какие-нибудь безрассудные действия.

– У нас с Филиппом нет в этом деле роли, кроме как закрыть глаза и рот. Не более как предоставить место для встреч.

– Встреч? – Он убрал руку и сурово посмотрел ей в глаза.

– Теперь, когда я вас переубедила, – сказала она, – вы должны сегодня вечером посетить «Джалну» и услышать подробности. Джеймс, вам это понравится.

– Вам известно, Аделина, что для вас я сделаю все, что угодно. – Его голос чуть дрожал. Но он по-прежнему имел суровый вид, так как вел довольно уединенную жизнь, и как только его простые черты начинали выражать настроение, менялось оно с большой неохотой.

Когда Аделина ушла, появился полукровка. Он стоял за дверью и слышал каждое слово, но лицо его ничего не выражало.

– Я думал, босс, вы попросите меня приготовить даме чашечку чая, – сказал он.

– Тайт, ты прекрасно знаешь, что принимать у себя дам не в моих привычках.

– Босс, но ведь миссис Уайток большая любительница выпить чаю.

– Нам до этого нет никакого дела, – отрезал Уилмот.

Оба помолчали, потом Тайт, искоса глядя на хозяина, спросил:

– Босс, вы рабов-то видели?

– Не видел. Сколько их?

– Три, босс.

– Как! – рявкнул Уилмот. – Как… это ведь так много. Мужчины или женщины?

– Мужчина и две женщины, босс.

– Ты говорил с ними?

– Я всегда приветлив с незнакомыми людьми, босс. Я говорил с ними. Та, что постарше, очень толстая; начнем с того, что она на сносях.

– Ого! – удивился Уилмот.

– Вот именно, босс.

– А этот мужчина – ее муж?

– Нет, босс. Мужа и троих детей она оставила на Юге, ведь она так предана своей хозяйке – ровно как я бы оставил жену и детей, если бы они у меня были, и уехал бы с вами.

– Должен тебя предостеречь, – сказал Уилмот, – не старайся распознать этих темнокожих. Лучше, Тайт, держись от них подальше.

– Я человек дружелюбный, босс. – Полукровка улыбнулся, обнажив белые зубы. – Кроме того, у меня нет классового сознания. Я и сам смешанных кровей. Белым меня не назовешь. Но мне белая девушка однажды сказала, что мой рот похож на цветок граната. Как думаете, босс, это был комплимент?

– Тайт, не напоминай мне о том романе, – грозно сказал Уилмот.

– Прошли годы, и теперь я стал благороднее. Вы, босс, слыхали о благородном краснокожем?

– Рад слышать о твоем благородстве, – сказал Уилмот, размышляя, пошло ли образование Тайту на пользу.

– Молодая рабыня, – продолжал Тайт беспристрастным тоном, – мулатка оттенка café au lait[10]. Видите, я немного знаю французский. Это очень красивая девушка, босс.

– Я требую, чтобы ты не смел подходить к той девушке.

– Да, конечно, – гордо согласился Тайт. – И все же она очень красива и зовут ее Аннабелль. У нее восприимчивое лицо – такое качество у женщин встречается нечасто.

– Не подходи к ней, – повторил Уилмот, – а то неприятностей наживешь.

– Неприятностей от кого, сэр?

– Видимо, от темнокожего мужика.

– Ой, нет, босс. Аннабелль даст ему сто очков вперед. Он безграмотный парень, ни читать, ни писать не умеет, правда, умеет считать в уме.

– Откуда ты все это знаешь, Тайт?

– Держу глаз и ухо востро. Это ведь и придает интерес жизни.

Тайт отошел. Отправился к речке, рыбачить в затененной заводи, где водилось много рыбы. Потом он почистил свой улов и приготовил обед. Умылся. Когда стемнело, он узкой тропинкой, по которой в то утро пришла Аделина, направился в «Джалну».

Появлялись ночные звуки и запахи, сначала будто бы неявно, украдкой, но постепенно заполняя темноту. Ароматы девственной почвы, кедра, ели, тополя бальзамического сладким облаком висели в ночном воздухе. Чирикали мелкие птицы, доверительно квакали лягушки, хором трещали едва пробудившиеся цикады – все они провожали день, встречали ночь.

Полукровка не предавался этим радостям сознательно, а впитывал их прямо через кожные поры – подошвы ног, кожу смуглого лица. Ночная прогулка явно была не бесцельна, так как он, резко свернув с ведущей в «Джалну» тропинки, перешел на другую – ту было бы сложно найти, не будь он так чувствителен к ощущению почвы и перемене в воздухе – и стал спускаться по ней в глубину ущелья. Там речка текла резво, невидимая, но четко выводящая свою ночную мелодию. Через нее перекинулся грубо сработанный мостик, по которому шел большой белый филин, чей слух, еще более острый, чем у Тайта, уловил появление молодого человека. Тяжело взмахнув крыльями, птица слетела с моста и скрылась в кроне большого дерева.

Тайт усмехнулся и, подняв воображаемый лук, отправил воображаемую стрелу в белую грудь филина. Будто бы удивившись, птица громко ухнула: «ха-а ха». Тайт остановился на мостике и прислушался. Ждать пришлось недолго. Из подлеска показался темный силуэт. Молодая мулатка молча взошла на мост и встала рядом с ним.

Он взял ее за руку, они постояли.

– Молодец, Аннабелль, что не заставила меня ждать, – сказал он. – Я ведь нетерпеливый парень, бросился бы на поиски, пока не нашел тебя, и тогда…

– Что тогда? – выдохнула она.

– Не скажу. Я совершаю поступки спонтанно. Иногда хорошие. Иногда плохие.

– Думается мне, Тайт, что ты хороший, – нежным голосом отозвалась Аннабелль.

– Почему же? – усмехнулся он.

– Ты такой образованный.

– Это значения не имеет. Нам вместе хорошо. А что до моего образования – что светит индейцу? Не больше, чем темнокожему.

– Я чуточку белая. У меня дедушка был белый. А бабушка – у него рабыней. Но красивая была.

– Как и ты, Белль, – красивая, как картинка.

Она сделала к нему шаг. Ему пахнуло теплым телом и дешевыми духами.

– Тайт, – прошептала она, – ты Боженьку любишь?

– А ты хочешь, чтобы я Его любил, Белль? – удивившись, спросил он.

– Конечно хочу. Я набожная. Мы все трое: Джерри, Синди и я – любим красивые богослужения. Ну и свадьбы с похоронами.

Секунду поколебавшись, Тайт произнес голосом, взволновавшим чувствительную девушку:

– Я тоже набожный.

– Но ты не католик, нет?

– Почему ты так подумала?

– Ты сказал, что в тебе есть французская кровь.

– А какую веру ты исповедуешь, Белль?

– Я баптистка. Но мне всякие религиозные мероприятия нравятся.

– И мне, – с жаром сказал Тайт.

– В этих краях нас, цветных, больше тридцати человек, – сообщила девушка с характерным выговором. – Есть и проповедник. Офицер Уайток – он позволяет нам устраивать богослужения в чистой и уютной сеннице. Следующее в это воскресенье. Будем петь и молиться за Юг – так хотим обратно домой. Придешь на богослужение, Тайт?

– С превеликим удовольствием, – подражая манере Уилмота, ответил Тайт и обнял девушку за плечи. Оба смуглые, щека к щеке, они сидели и слушали пение речки.

– А для тебя религия значит больше, чем любовь? – спросил он, проводя рукой по ее локонам – волосы девушки не были курчавыми.

– Куда больше, – прошептала она.

Он почувствовал себя чуть ли не отвергнутым.

– Почему? Ведь красивые девушки мечтают о любви.

– Я хочу любви мужчины, – был ее ответ, – но храню верность Боженькиной любви.

– Я тоже, – с жаром согласился Тайт.

На следующее утро, подняв глаза от рыбы, которую чистил, он объявил Уилмоту:

– Я поверил в Бога, босс. – Серьезный тон никак не подходил выражению глаз, а к длинным ресницам прилипла рыбная чешуя.

Уилмот посмотрел на него с сомнением.

– Что это на тебя нашло? – спросил он.

Тайт сморгнул чешую с ресниц.

– Я уже давно чувствую, что нуждаюсь в этом, – пояснил он. – И когда я бродил один в темноте, меня будто ярким светом ослепило.

– Надеюсь, это принесет тебе пользу, – неуверенно пожелал Уилмот.

– Уверен, что принесет, босс. Не рыбой одной жив человек.

– Ты бы лучше пошел и сообщил об этом мистеру Пинку, нашему настоятелю, – предложил Уилмот.

– А разве с вами посоветоваться нельзя, босс?

– Не считаю себя компетентным в этих вопросах. Лучше сходи к настоятелю.

– Но, босс, меня не крестили и конфирмации не проводили. Он же захочет сделать и то и другое.

– Делай как тебе угодно, – сказал Уилмот и вышел.

Наперекор опеке Уилмота, Тайт привык делать как ему угодно. И теперь с радостью отправился к мистеру Пинку, настоятелю маленькой церкви, построенной Уайтоками. Это была одна из двух сельских церквей на духовном попечительстве мистера Пинка. Здесь же, рядом с церковью, находился дом настоятеля, размером с нее, не меньше. Мистер Пинк сидел на крыльце и с удовольствием курил свою утреннюю трубку. Когда полукровка подошел поближе, он приветливо кивнул и сказал:

– Титус Шерроу, не так ли?

– Да, сэр, – вежливо ответил Тайт. – Явился, чтобы задать вам религиозный вопрос.

Настоятель посмотрел с интересом:

– Да, конечно.

– Скажите, пожалуйста, – продолжал Тайт, – является ли неверие грехом.

– Все мы в этом грешны, ведь никто из нас не верит так полно, как ему следует.

– Как полно верите вы сами, мистер настоятель?

– Этого я никогда никому не говорю.

– Я начинающий, – пояснил Тайт. – Вы рассказали мне все, что нужно.

– Присядьте, – предложил мистер Пинк, – я объясню подробнее.

Но Тайта уже и след простыл.

VI. Встреча

Вскоре сарай наполнится заготовленным в тот год сеном, которое пока золотилось под лучами утреннего солнца. Пол сенницы чисто подмели и, чтобы прибить пыль, побрызгали водой из лейки. Из чистых досок соорудили кафедру, на ней лежала Библия. Окно помыли и занавесили розовым ситцем. За все это отвечала мулатка Аннабелль. Когда-то, еще живя на Юге, она была на службе в церкви с витражами. Такие окна, она считала, придавали ощущение святости всему, что происходило внутри. В сеннице ощущение святости должны были придать розовые ситцевые занавески. Аннабелль молилась. И правда, когда сквозь занавеску пробивались солнечные лучи, сенницу заливал розоватый свет. По округе им удалось собрать тридцать кухонных стульев. Если молящихся собиралось больше, те, кому не хватало стульев, сидели в задней части сарая на куче прошлогоднего сена. Снизу доносилось мычание коровы, у которой забрали теленка.

Тридцать темнокожих ждали начала богослужения, их лица выражали предвкушение. Человек двадцать сидели на стульях. Остальные устроились на корточках на сене, оставив передний ряд стульев для белых участников. Ими были Аделина с Филиппом, чета Синклеров, Уилмот, Дэвид Вон и Илайхью Базби с женами. Эти две пары пришли подбодрить темнокожих, показать, что симпатизируют делу освобождения. Им было трудно сидеть рядом с Синклерами. Особенно безвкусной их элегантность казалась Илайхью Базби. Он диву давался их нахальству – явиться сюда им, рабовладельцам. Однако все трое их рабов умоляли их прийти, начистили им обувь, помогли одеться, как подобало по такому важному для них, темнокожих, случаю.

Темнокожие, из которых в основном состояло собрание, разными путями оказались в укромном уголке провинции Онтарио, где некоторые уже нашли работу и надеялись устроиться, в то время как другие только и ждали дня, когда смогут вернуться на родину. Среди тех, кто предполагал остаться в Онтарио, была пара таких, которые покинули разоренную плантацию хозяина, прихватив с собой то, что им приглянулось. На мужчине были золотые часы с цепочкой. Женщина по имени Олеандр облачилась в алое бархатное платье с бархатными оборками. На курчавую голову она надела розовый атласный чепец, завязанный под подбородком большим бантом. Синди едва сдерживала свое презрение к этой паре. А Аннабелль не было до них никакого дела. Сцепив руки на груди, она радостно предвкушала начало службы. Титус Шерроу наблюдал за ней из задней части сарая.

Среди темнокожих, нашедших убежище в этих краях, был человек, который раньше в родной деревне был проповедником. Это был мужчина лет сорока с низким выразительным голосом, широким плоским носом и влажными воспаленными глазами. У него был подвижный толстогубый рот, хорошие зубы.

Он взобрался на топорную кафедру и склонил голову в молитве. Титус Шерроу, стоявший уже почти снаружи, цинично, но с интересом обозревал происходящее.

Проповедник назвал псалом. Сборников церковных псалмов не было, но темнокожие знали их наизусть. От их мощных и проникновенных голосов на потолке сарая дрожала паутина. Целые месяцы, а иногда и годы прошли с тех пор, как они были на богослужении. Теперь они с восторгом изливали свои чувства.

После исполнения псалма проповедник тихим голосом прочитал «страдания Иова». Он произнес короткую речь, приветствуя собравшихся, и поблагодарил помогавших в организации службы. О войне Севера и Юга он не упомянул.

Аделина была разочарована, так как ожидала, что служба пройдет более эмоционально. Базби и Вон были разочарованы, так как ожидали вспышки эмоций, направленной против рабства. Темнокожие сдержанно ждали начала молитв.

Проповедник, пропев еще один псалом, сошел с кафедры и опустился на колени. Звучным голосом он начал молиться, сначала тихо, но постепенно продолжал все более страстно и менее разборчиво. Всплеск упоения прокатился по собравшимся темнокожим. Коленопреклоненные, они прижимали молящие руки к груди, поднимали глаза к потолку.

Теперь проповедник проговаривал лишь обрывки предложений: «О Боже… о Боже… Спаси нас… веди нас… из тьмы… спаси нас!»

Темнокожие раскачивались из стороны в сторону, по их лицам текли слезы. Аннабелль безудержно рыдала. Белым вдруг стало невыносимо жарко в этом сарае.

Такого Аделина вынести не могла и, к ужасу Филиппа, расплакалась. Она подалась вперед и закрыла лицо руками. Лента на чепце развязалась. Сам чепец чуть ли не упал с головы, выставив на всеобщее обозрение ее шелковистые рыжие волосы. Люси Синклер, пытаясь утешить, обняла ее за плечи. С другой стороны Филипп прошептал:

– Прекрати… возьми себя в руки! Аделина, ты меня слышишь? – Лицо его стало пунцовым. Он ущипнул ее.

– Ой, – громко произнесла она, затем выпрямила спину и поправила чепец.

Уилмот, чтобы скрыть сконфуженную улыбку, приложил ладонь ко рту.

Проповедник поднялся на ноги и объявил гимн. В нем был ликующий рефрен «Аллилуйя, мы спасены!». Эти слова повторялись снова и снова. Темнокожие восторженно прыгали и хлопали в ладоши. Они кричали: «Аллилуйя, Бог нас спас!»

Покинув пропитанную запахами сена и пота атмосферу сарая и оказавшись на свежем воздухе, Филипп почувствовал облегчение. Он не возвращался к сцене, которую Аделина устроила во время службы, пока они не оказались у себя в комнате с глазу на глаз.

– Мне еще никогда не было так стыдно за тебя, – сказал он.

– Почему? – рассматривая себя в зеркале, мягко спросила она.

– Выставить себя на всеобщее посмешище – и все из-за надрывной молитвы темнокожего проповедника.

– Меня это очень растрогало.

– А мне показалось нелепым. Что же касается тебя – все наши приятели наблюдали за тобой в недоумении.

– Неужели? – Ее это не расстроило. Она сняла чепец и поправила выбившуюся прядь.

Он припомнил ее сестру с мужем, настоятелем кафедрального собора Пенчестер в Девоне.

– Что бы подумали они, если бы стали свидетелями этой сцены? – настаивал он.

– Им бы пошло на пользу. Показало бы, что к молитве можно относиться серьезно, – отпарировала она и швырнула чепец на пол. – Ты осуждаешь – и даже высмеиваешь – мои глубочайшие чувства. Зачем тебе было жениться на ирландке? Тебе бы в подруги больше подошла флегматичная шотландка. Которая бы глядела на тебя, выпучив светлые глаза, и говорила: «Да ты, парень, славный боец».

Ее заплаканное лицо покраснело от гнева.

Филипп подобрал чепец с пола и надел на голову. Завязав ленты под подбородком, он игриво посмотрел на жену. Смеяться Аделина не собиралась – ведь она была страшно рассержена, – но ничего не могла с собой поделать. Комнату огласил сорвавшийся с ее губ звонкий смех. Филипп в чепце выглядел так нелепо, что она просто не могла не рассмеяться.

Из-за смеха они не услышали вежливого стука в дверь. Когда ее осторожно открыли, на пороге стояли трое детей. Они как раз отправлялись в церковь и сейчас, в парадной воскресной одежде, зашли узнать, как прошло богослужение темнокожих, на которое они бы пошли с большей охотой. В церкви они бывали уже сто раз. Не то чтобы они были нерелигиозные. Августа и Эрнест занимали особенно сильные позиции по этому вопросу и протестовали против современного легкомыслия.

Увидев отца с чепцом на голове и затуманенные слезами глаза Аделины – оказывается, она хохотала до слез, – мальчики пришли в восторг, но Августа смутилась.

– Не следует врываться к нам с папой, – сказала Аделина. – Почему вы не постучали?

– Мама, мы постучали, – хором сказали они.

Филипп бросил на детей суровый взгляд, но был так смешон в чепце с атласным бантом под подбородком, что мальчики прыснули со смеху, а Августа смутилась еще больше.

– Над чем это вы смеетесь? – потребовал Филипп ответа от сыновей. Он совершенно забыл о чепце.

– Над тобой, папа, – ответил Эрнест.

Филипп взял его за плечо.

– Потешаться надо мной задумали?

– Ты, папа, такой милый в этом чепце, – не моргнув глазом, ответил Эрнест.

Только тогда Филипп увидел в зеркале свое отражение и тоже расхохотался. Сняв чепец, он надел его на Августу.

– Ну-ка, посмотрим, какая девушка вырастет из Гасси.

– А что, неплохо, – заметил Николас.

Августа не увидела в глазах родителей ничего, кроме веселья. Она опустила голову и, как только осмелилась, сняла чепец и положила его на кровать. Попугай слетел с насеста и начал клевать чепец, будто задумав с ним разделаться.

Когда дети ушли, Аделина в изумлении сказала:

– Как вышло, что у меня такая невзрачная дочь?

– Честным путем, надеюсь?

– Что ты имеешь в виду? – Она сверкнула глазами.

– Ну, был же в Индии тот парень, Раджа?

Она не огорчилась.

– Какой Раджа? – невинно спросила она.

– Тот, что подарил тебе рубиновое колечко.

– Ах, что это было за время! – воскликнула она. – Какой цвет… какой роман! – Она задумчиво созерцала свое отражение в зеркале. Филипп же снял обмякший от жары воротничок и надел новый.

– Один Николас на меня похож. Слава богу, что не унаследовал мой цвет волос. Не выношу рыжих мужчин, – заметила она.

– У тебя отец рыжий.

– Я и его очень часто не выношу.

Дети тем временем вышли из дома на лужайку. Воскресная одежда придавала им налет солидности, но под ним угадывалась обида.

– Не понимаю, – пожаловался Николас, – почему нас не пустили в сенницу на службу. Там было бы намного веселее.

– Веселее, черт возьми, – вставил Эрнест.

– Мальчики, подумайте над своими словами. В церковь мы ходим не для веселья, – строго проговорила Августа.

– А мистер Мадиган как раз для этого, – сказал Николас.

– Пусть ему будет стыдно, – заключила Августа. – Но я не могу о нем так плохо подумать. Он ходит в церковь, потому что в его обязанности входит сопровождать нас.

– Тогда почему он улыбнулся, когда мы назвали себя окаянными грешниками? – спросил Николас.

– Возможно, он припомнил грехи, что совершил в Ирландии, и подумал, насколько лучше ему живется в Канаде.

Николас нахмурился и засунул руки в карманы.

– Я обязательно пойду на следующее их богослужение, – сказал он, – или хотя бы узнаю, почему не разрешают.

– И я, – вставил Эрнест. – Пойду или узнаю, почему не разрешают.

– Почему не разрешают, – заявила Августа, – можно узнать с помощью папиного бритвенного ремня.

Братья после этого замечания несколько приуныли. Однако тут же обрадовались, увидев Синди, которая им нравилась больше остальных темнокожих. Она приближалась к детям, неся на руках малыша Филиппа, в котором души не чаяла. Он Синди тоже обожал: обнимал полную шею, прижимался к ней нежным личиком и восторженно лепетал: «Добая Щинди».

– Он называет меня «добрая Синди», – воскликнула она, – ангелочек!

Старшие дети взирали на братика без энтузиазма. С ним, по их мнению, слишком носились.

– Синди, думаю, служба прошла успешно, – сдержанно сказала Августа.

– Успешно! Как же, мисс, слава тебе Господи, проповедник довел нас до того, что мы все глаза проплакали.

– И мама плакала? – спросил Эрнест.

– Конечно, плакала, да благословит ее Господь.

Дети смутились.

– Наверное, она хохотала до слез, – предположил Николас. – С ней такое случается.

– Если она и хохотала, – ответила Синди, – то над Олеандр, которая явилась на службу, вырядившись в наряды бывшей хозяйки. Выпороть бы ее хорошенько, эту дуру. Позор, да и только.

– Позор, черт возьми, – сказал Эрнест.

VII. Ночные пришельцы

Спустились сумерки. Луна еще не взошла, и наступила темнота. Удивительно, как троим мужчинам удавалось следовать к дому и не заблудиться. Однако дорогу им объяснили хорошо, и у одного из незнакомцев был фонарь. Въехав в ворота, они оставили коня и коляску, на которой прибыли. Дальше шли почти бесшумно, переговариваясь вполголоса. В речи слышался южный выговор.

Ньюфаундленд Неро имел чуткий слух. Когда мужчины подошли ближе, он глухо зарычал и величественно поднялся на крыльце, где любил сидеть теплыми вечерами. На него упал свет, льющийся из узких витражных окон по обеим сторонам от входной двери.

Дверь отворилась, вышла хозяйка. Проворно взяв Неро за ошейник, она потащила его в прихожую. Он не возражал и шел за ней, тяжело переваливаясь, но продолжая лаять и рычать на подходивших все ближе мужчин.

Увидев, что дверь закрылась, они поднялись на крыльцо – не украдкой, а с видом заглянувших вечерком приятелей. В дверь они не стучали, но ее открыла Аделина.

– Добрый вечер, – сказала она и улыбнулась, обнажив белые зубы, у одного из которых откололся уголок.

Мужчины степенно поклонились и утомленными с дороги глазами вбирали ее красоту, успевая взглянуть и на освещенную лампой прихожую, и ладную лестницу. Неро, запертый в комнатушке за прихожей, издавал булькающие рыки.

– Проходите, пожалуйста, – пригласила хозяйка, и все прошли в располагавшуюся справа от входа гостиную.

Ее освещала лампа с фарфоровым абажуром, разрисованным алыми розами. Здесь стоял стол из красного дерева, на нем в рамке фотография Уайтоков, сделанная в Квебеке, вскоре по приезде в Канаду. Они были изображены будто бы среди искусно сымитированной фотографом снежной пурги. Тяжелые шторы в этой комнате были плотно задернуты. Ни малейшее дуновение ветерка их не колыхало.

– Благодарим вас, мадам, – сказал один из пришедших.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала Аделина, – я скажу мистеру Синклеру, что вы уже здесь. – Она благодушно смотрела на мужчин своими темными глазами.

Ее снова поблагодарили. Оставшись одни, все трое вздохнули с облегчением и вытянули ноги. Они проделали долгий и трудный путь. И теперь добрались до цели. Несмотря на усталость, они, не произнося ни слова, напряженно ждали.

Аделина проворно взбежала по ступенькам.

Над перилами показалась голова Николаса.

– Подслушиваешь… ах ты, сорванец! – прошипела она. – Живо к себе в комнату.

– Кто эти трое, мама?

«Какой он сдержанный и дерзкий одновременно», – подумала она. Но разбираться с сыном времени не было. Придерживая рукой пышную юбку, она поспешно поднялась по лестнице и постучала в дверь Синклеров.

Ей открыл собственный сын, Эрнест.

Увидев ее выражение, он извиняющимся тоном пояснил:

– Я всего на минутку зашел, мама.

Он был такой милый в зеленой бархатной курточке и с кружевным воротничком, что она не удержалась: обняла и по-матерински поцеловала в щеку.

– Входите, входите, – отозвалась Люси Синклер.

– А где мистер Синклер? – как можно спокойнее поинтересовалась Аделина. – К нему пришли.

– Он с вашим мужем в курительной комнате. – Люси Синклер старалась ничем не выдать волнения.

– Я сбегаю и скажу ему, – выкрикнул Эрнест и понесся по коридору к маленькой комнате в самом его конце. – Мистер Синклер спустится немедленно. Ему что-нибудь передать?

– Нет, не надо, тебе давно уже пора в постель.

Аделина устремилась вниз и с заговорщическим видом вошла в гостиную. К ее большому изумлению, она обнаружила там Августу и Николаса, которые любезно беседовали с тремя посетителями. На лестнице послышались шаги Кертиса Синклера. Дождавшись его появления, она вывела детей из комнаты. Подталкивая их впереди себя, она через входную дверь вышла с ними на крыльцо. Августа шла неохотно, с обиженным видом. Николас подпрыгнул на месте и вызывающе взглянул на Аделину через плечо.

– Это что еще за дерзкие выходки? – воскликнула она и шлепнула его по уху.

Августа вспыхнула.

– Мама, ты нам всегда говорила, что гостям следует оказывать радушный прием, – заметила она.

– И ты не дерзи, – сказала Аделина, – не то получишь то же, что и Ник.

– Кто эти люди? – ничуть не смутившись, настаивал Николас. – На вид они опасные. Совсем не похожи на мистера Синклера.

– Не твоего ума дело, кто они такие.

– А ты сама знаешь? – спросил он с озорной усмешкой.

– Конечно, знаю. Они здесь по делам, связанным с земельными владениями Синклеров. Время сейчас военное, и их перемещения необходимо держать в тайне. Смотрите, об их приходе никому не говорите.

Они послушно пообещали так и сделать, и она с таинственным видом удалилась.

– Она в своей стихии, – сказала Августа, критически глядя вслед матери.

– Ты говоришь как мистер Мадиган, – сказал Николас. Обняв сестру за талию – та еще не носила корсета, – он повел ее вниз по ступенькам, пока они не оказались на подъездной дорожке. – Давай потанцуем, – предложил он. – Раз, два, три – бросок ногой влево. Раз, два, три – бросок ногой вправо.

Охотно, потому что ночной воздух и мерцание звезд сделали ее безрассудной, Августа подхватила цепочку танцевальных движений. Их гибкие тела совместились, они танцевали, как прелестные марионетки, вдоль подъездной дорожки до самых ворот, и длинные черные волосы развевались у девочки за спиной. У ворот они внезапно замерли, прислушиваясь: топот копыт, скрип колес. Лошадь остановилась. Титус Шерроу и девушка-мулатка Аннабелль спешились. Он сжал ее в объятиях и жарко поцеловал.

Потрясенная Августа предпочла бы убежать, но Николас схватил ее за руку.

– Нужно же нам узнать, что происходит, – прошептал он.

Но чуткое ухо полукровки улавливало любой шепот. Одним прыжком он оказался возле брата и сестры, то ли угрожая, то ли извиняясь.

– Вы что, следите за мной? – резко спросил он.

Аннабелль пряталась в кустах.

– Да, – смело заявил Николас. – Хотим узнать, что ты задумал.

Тайт заговорил мягче:

– Я вывел бедную лошадку на небольшой моцион. Кто-то привязал его к столбу ворот, и он с ума сходил, так как его всего облепили мухи. Вот я и взял его на прогулку. Лучше об этом никому не рассказывайте. Знаете, происходит много всего подозрительного. – В мягком голосе звучала завуалированная угроза.

Брат с сестрой повернули к дому. Они не отрываясь смотрели на задернутые шторы гостиной.

– Гасси, как ты думаешь, что они там делают?

– Тайт не имел права говорить, что происходит много всего подозрительного, – воскликнула она.

– Но кто же эти незнакомцы?

– Там у них идет война, и думаю, они ищут у нас убежища.

– Одно ясно, – сказал Николас. – Нам следует смотреть во все глаза и держать ухо востро, и о том, что мы сегодня видели, не рассказывать Эрнесту. Он, знаешь ли, не в состоянии хранить тайну.

– Она давит тяжким грузом, вот здесь. – И Гасси приложила руку к груди.

Когда они бесшумно вошли в прихожую, их мать как раз несла в гостиную поднос, на котором стояли бокалы и графин с вином. Это зрелище их поразило, так как она не имела привычки носить подносы.

– И что это вы здесь торчите? – потребовала ответа она. – Николас, пойди и принеси из буфета банку с печеньем, да поскорее, – тут же добавила она.

Она ждала с подносом в руках, а Гасси неодобрительно наблюдала за происходящим.

– Мама, – предложил Николас, – позволь, я помогу отнести поднос.

Она ни за что бы не позволила, но он вместе с фарфоровой банкой печенья пролез в дверь следом за ней. Южане встретили его появление недоверчиво.

– Мальчишка надежен, как скала. Скорее умрет, чем проболтается о вашем приходе, – важно объявила Аделина и с угрозой посмотрела на сына.

Вернувшись спустя пару минут к Августе, он весь сиял от возложенной на него ответственности.

– Ура! – вскричал он. – В этом деле я погряз по уши.

– Николас, – отозвалась Августа, – жаль, что ты не умеешь держать себя в руках. Ты ведь знаешь: мистер Пинк поучает, что нужен самоконтроль. Его последняя проповедь была как раз на эту тему.

– Пусть сам себя контролирует и не затягивает проповеди, – надменно ответил Николас.

На верхней ступеньке появился Эрнест в ночной сорочке до пола и с крахмальной оборкой у шеи.

– Поднимайтесь-ка сюда, – позвал он. – Мистер Мадиган улегся на кровать и поет, а рядом бутылка.

Николас и Гасси бросились наверх.

Теперь все было пронизано духом тайны. Как Филипп ни старался жить обычной жизнью, это оказалось невозможно из-за всех этих тайных приходов и уходов вокруг него. Временами он сожалел, что позволил себе ввязаться в дела подпольной организации. Он опасался, что, если всплывут тайные собрания, это будет стоить ему дружбы по крайней мере с двумя соседями. Аделина ликовала. Она хотела бы участвовать более активно, а не просто играть ту пассивную роль, что ей предназначалась. Она подслушивала под дверью гостиной, желая узнать, если получится, что конкретно затевали эти люди. Она не понимала, как Филипп может не знать всех деталей.

– Почему бы тебе не настоять, – говорила она, – чтобы Кертис Синклер рассказал тебе все начистоту? Имеешь право знать.

– В одном я совершенно уверен, – ответил Филипп, – я не хочу знать больше, чем уже знаю.

– А что ты знаешь? – бросила она.

Но его было не подловить.

– Я предоставляю свой дом в качестве места для встреч. В итоге все.

– Ты невыносим, – воскликнула она. – Не позволю так со мной обращаться! Что же, я должна носить этим опасным людям угощение и так никогда и не узнать, зачем они сюда приходят?

– А ты у Люси Синклер спроси, – сказал он. – Она наверняка знает.

– Спрашивала уже. Говорит, что дала священную клятву не разглашать тайны.

– Звучит очень напыщенно, – заключил Филипп.

С непокрытой головой она отправилась по узкой тропинке к дому Уилмота. Был август, и солнце уже не палило, как в разгар лета. Откуда ни возьмись появлялись полные белые облака, тень от которых падала на покрытую зеленью землю. Иногда облака темнели и проливался дождь. Именно так было в то утро, и теперь сырая тропинка чмокала под ногами Аделины. Репей пристал к длинной юбке и там остался.

Тропинка недолго вилась вдоль реки, пока не показался домик Уилмота. Река напоминала цветом грудку голубя, хотя то там, то здесь сквозь облака проглядывало солнце, и бледная серость вспыхивала ярко-синим. В одно из таких мгновений Аделина стояла на берегу, погруженная в созерцание синевы. Но не успела она насладиться ею, как на нее неумолимо надвинулся слой облаков, не ради сумрака, а будто бы спокойно принимая наступление осени. У самой кромки воды были заросли камышей, которые здесь называли «кошачьими хвостами». Аделина решила попросить Тайта срезать их для нее. Дома у нее была китайская ваза, в которой они бы очень хорошо смотрелись.

Как раз тогда она увидела на реке плоскодонку Уилмота – весла мягко входили в бесшумную воду. В лодке были Тайт и девушка-мулатка Аннабелль. Она сидела в кормовой части, откинувшись назад и ведя рукой по воде. «Как праздная дама», – подумала Аделина.

– Я вижу вас обоих! – крикнула она. – И предупреждаю тебя, Тайт Шерроу, будь осторожнее, что бы ты там ни задумал.

Тайт поднял весла, и с них в реку стали стекать прозрачные капли воды.

– Я всего лишь катаю Аннабелль, – мягко отозвался он. – Она никогда не каталась на лодке.

– Белль, а хозяйка знает, что ты здесь? – спросила Аделина.

Девушка рассмеялась:

– Я ей все доложу, мисс Уайток. И не думайте переживать. Все доложу.

Аделина вдруг почувствовала, как влага с земли уже дошла до пальцев ног. Туфли насквозь промокли, но она не обращала внимания. С любопытством следила глазами за лодкой, которая таинственным образом плыла между окутанными дымкой зелеными берегами вверх по реке. Полукровка и мулатка. Что между ними? Надо предупредить Люси Синклер и Джеймса Уилмота, что Аннабелль грозит опасность. Но как дерзко девушка отвечала – и смеялась во весь рот! Вот уж развязная девчонка!

Аделина и сама смеялась, пока шла по тропинке к дому Уилмота. Еще издали она увидела, что он сидит за столом и что-то пишет. Углубился в свое занятие и был совершенно спокоен. Услышав ее смех, он поднял голову. От ее вида и звонкого смеха его сердце забилось чаще.

– Доброе вам утро, – сказала она.

– Миссис Уайток, – воскликнул он, вскочив на ноги.

– Разве я не Аделина… Джеймс?

– Стараюсь вас так не называть, даже в мыслях.

– А я вот нисколько не чувствую своей вины, думая о вас как о Джеймсе или называя вас по имени.

– Это другое дело.

– Почему другое?

– Я никому не принадлежу.

Она задумалась.

– Я отказываюсь принадлежать кому-либо настолько полно, чтобы не обращаться по имени к другу – тем более если оно у него такое импозантное и мелодичное: Джеймс. – Она вошла в комнату. – Дорогой Джеймс, простите, что прервала ваши занятия. Что у вас за тетрадь?

– У меня привычка, – пояснил он, – переписывать в тетрадь отрывки прочитанного – те, что произвели на меня особенно сильное впечатление.

– Как интересно! – воскликнула она. – Можно посмотреть? – Она склонилась над страницей.

Уилмот изо всех сил старался не смотреть на ее молочно-белую шею. Однако любому мужчине при виде ее трудно было бы удержаться от желания коснуться этой белизны.

– Описанная часть жизни человека, мы не устанем повторять, относится к неописанной, бессознательной части в малой непознанной степени. Ему и самому она неизвестна, а тем более – другим.

– Томас Карлейль, – сказал Уилмот.

Аделина посмотрела на него восхищенным взглядом.

– Какой вы умный! – выдохнула она.

– Вы согласны с Карлейлем? – поинтересовался Уилмот.

– Я ничего не поняла. Где мне? – скромно сказала она. – Но если вы, Джеймс, согласны, то и я согласна.

– Вот это новость, – с иронией усмехнулся он.

Сложив руки на груди, она произнесла с заговорщическим видом:

– Дело близится к развязке, Джеймс. Наши планы увенчаются грандиозным успехом.

Уилмот прикрыл дверь в кухню.

– Не переживайте насчет Тайта, – рассмеялась она. – Он плывет по реке вместе с Аннабелль.

– Эта девушка, – сказал Уилмот, – оказывает благотворное влияние на Тайта. Раньше он был своего рода скептиком с этой его поверхностной манерой. Зато теперь изучает Священное Писание. Когда они вместе, то, по его словам, говорят исключительно о религии. Короче, мне кажется, у него происходит переоценка ценностей.

– Дорогой мой Джеймс, – сказала Аделина. – Какой же вы легковерный.

– Легковерный? – Он был в замешательстве.

– Я хотела сказать: хорошо, что есть я, которая вас защитит. – Она прошлась по комнате, назревающие планы так и рвались наружу. Она вся горела нетерпением, что Синклеры ее во все посвятили.

– Что касается защиты, – сказал Уилмот, – думаю, вы сама нуждаетесь в ней.

– Ах, я вошла во вкус, – весело призналась она. – Когда я взбудоражена, как сейчас, у меня все получается. Джеймс, а вы никогда не отдаетесь чувствам?

– Боюсь, что отдаюсь.

– Ой, хотелось бы на это посмотреть.

– Аделина, – сказал он почти резко, – не искушайте меня.

Он подошел к открытой двери и выглянул на тихую и туманную улицу. От дороги по тропинке шли двое мужчин. Высокие и угловатые, они решительно подошли к дому и вдруг спросили:

– Где мы находимся, мистер? Мы сбились с пути.

Уилмот указал им дорогу в соседнее поселение, но они мешкали, будто что-то высматривая.

– Опять ваши друзья с Юга, – обратился Уилмот к Аделине.

– Только не эти. Судя по акценту – янки. Явились шпионить. Надо предупредить мистера Синклера. Дайте-ка я сама с ними поговорю. – Но когда она вышла, тех двоих уже не было. Лес, пустынная дорога – они будто испарились. Уилмот невольно встревожился и немного проводил Аделину. Неро был чем-то занят на берегу и тех двоих просто не заметил.

– Тоже мне, сторожевой пес! – с презрением заметила Аделина.

VIII. Вверх по реке

Это была старая плоскодонка, которая пропускала воду, но сидящей в хвосте Аннабелль нравилось медленно скользить вверх по реке с Титусом Шерроу на веслах и вести по воде кофейного цвета рукой с розовой ладонью. Ржавые уключины скрежетали при каждом движении весел, что не нарушало, а только подчеркивало окутанную дымкой тишину. Для Аннабелль Тайт был загадочным, почти сверхъестественным существом. Он говорил, что его индейские предки были хозяевами этой огромной страны, пока французы не явились и не завоевали их. Но в нем текла и кровь завоевателей. Он был свободен как ветер, в то время как она была рабыней, как и вся ее родня, и всех их насильно вывезли из Африки.

Раньше ее устраивало быть рабыней. Она находила счастье в безопасности. Мечтала о том дне, когда Синклеры вернутся на Юг вместе с Синди, Джерри и ею, Аннабелль. Воображение рисовало ей плантацию в прежнем виде – разоренной она представить ее себе не могла. Она знала, что Джерри тоже хотел вернуть прошлую жизнь и, как придет время, жениться на ней. Но все эти безмятежные мысли о будущем разбивались о зародившуюся у нее любовь к Тайту.

Синди предупреждала ее:

– Будь осторожна, береги себя, Белль. Не доверяю я этому индейцу. Глаз у него плутовской, а улыбка дрянная. И губы тонкие-тонкие. Такой скорее укусит, чем поцелует.

Синди же не видела милого изгиба его губ, когда он, подняв весла, разглядывал красивое лицо Аннабелль, ее соблазнительные изгибы. Но мысли Белль были лишь о возвышенном.

– Тайт, любишь ли ты Бога? – спросила она.

– Конечно люблю, – отозвался он, – но не так сильно, как тебя.

Ответ был возмутительный, и ей следовало бы схватиться за голову. Но она не возмутилась. Наоборот, на душе у нее стало тревожно и радостно одновременно, нервы затрепетали. Она не удержалась и счастливо рассмеялась.

– Ты и вправду плутишка, Тайт, – сказала она.

– Тебе придется научить меня хорошему, Белль.

Она представила себя вдвоем с ним, они муж и жена, живут в домике – может быть, на берегу той же речки. Она научит его хорошему, а он научит ее любить, но никогда, никогда не забывать Господа.

Они приплыли к небольшой поляне, где кто-то наверняка собирался построить дом. Здесь даже лежали бревна одинаковой длины, часть которых было не видно из-за зарослей ежевики. К своему превеликому удивлению, парочка в лодке заметила на одном из бревен двоих мужчин, которые сидели и изучали что-то вроде разложенной на коленях карты.

– Этих двоих я уже видел, – сказал Тайт. – Они ходили, расспрашивали всех в поселении.

– Куда им надо-то, Тайт?

– Не знаю, но думаю, они друзья мистера Синклера.

– Не похоже, чтобы эти приходились друзьями нашему хозяину.

– Белль, у тебя больше нет хозяина. Ты свободная женщина.

– И вовсе не темнокожая, – добавила она.

– Ты такая же белокожая – если не светлее, – чем я, Белль. – Он опустил весла и, подавшись вперед, положил руку на ее колено. – Положи рядом свою, – предложил он, – сама увидишь.

Прикосновение его ладони обожгло ее, будто огнем. Она страстно положила руку рядом.

– Эй, там, в лодке, – крикнул с берега незнакомец.

Тайт с достоинством повернулся в его сторону.

– Мистер, вы обращаетесь ко мне?

– К тебе, к тебе. – Мужчина поднялся на ноги и подошел к берегу. – Не подскажешь, не живет ли где-то поблизости человек по имени Синклер?

– Он тут у друзей гостил, – сказал Тайт. – Но, насколько я знаю, уже уехал.

– Он рабовладелец, – презрительно заметил незнакомец. – Привез с собой рабов. Кстати, вы, ребята, не из них ли будете?

– Может, и будем, – сказал Тайт.

– Вот как! Теперь вы свободны, вам это известно?

– Спасибо, что сказали, – ответил Тайт.

Аннабелль содрогалась в бесшумном хохоте.

– А что смешного? – не понял мужчина.

– Этот парень вовсе не раб, – сказала девушка. – Он индеец.

Незнакомец расплылся в улыбке.

– Никогда раньше не видел, чтобы индеец с мулаткой зажигал.

– Век живи, век учись, – сказал Тайт.

– А вы, наверное, янки, – прямо спросила Аннабелль.

– Он самый, – сказал мужчина, – как и мой друг. Мы беженцы с Севера. Не хотим воевать. Не хотим, чтобы нас забрали в армию. Много таких перебираются в Канаду. Мы думали, мистер Синклер поможет нам с работой.

– Так вы не против Юга? – Аннабелль всматривалась в лицо мужчины.

– Хочу ли я воевать с братьями? – уточнил он. – Нет, я за мир и процветание.

Теперь подошел и второй мужчина.

– Подскажите нам, где живет мистер Синклер, – попросил он. – Мы не будем ему докучать, только совета спросим.

– Он остановился в имении «Джална», – гордо ответила Аннабелль. – Это в здешних краях самое красивое место, но до наших плантаций ему далеко.

– И в каком же направлении отсюда оно находится? – спросил мужчина с нарочито беззаботным видом.

Она показала, и незнакомцы ушли, коротко поблагодарив.

– Не надо было им ничего говорить, Белль, – заметил Тайт. – Вид их мне не нравится.

– Но ведь они не вояки, – воскликнула она. – А так, несчастные беженцы войны.

– Похожи на убийц, – не соглашался Тайт.

Он причалил лодку, привязал ее к поваленному дереву и выбрался на берег.

– Надо посмотреть, куда они пошли, – сказал он. – Жди меня здесь, Белль.

– Будь осторожен, – крикнула она ему вслед. Мощное желание оберегать его захватило ее всю, и она с кротким участием неведомого ангела наблюдала, как его фигурка скрылась в зарослях. К ней близко подплыла бесстрашная птица. Голубая цапля, позаимствовав цвет неба, промелькнула в вышине. Она поджала ноги, как будто никогда больше не согласится их использовать, а будет все лететь и лететь на самый край света. Ах, если бы им с Тайтом жить на этом берегу реки, любить друг друга, служить Богу! Бревенчатый домишко в одну комнату – это все, что нужно. Мысли о надвигающейся зиме, о снежной поземке больше ее не пугали. Ей нечего будет бояться, если Тайт всегда рядом. О женитьбе он пока не говорил, но еще скажет, это уж точно. Она не заглядывала в будущее, когда он сдаст заключительные экзамены и станет юристом. Просто не верила, что это возможно. Такое не укладывалось у нее в голове. Она всегда представляла его подвижным полукровкой, у которого в венах течет и французская кровь. Среди темнокожих не найти таких умных, и язык у них не так хорошо подвешен.

Тайт уже возвращался размашистыми шагами.

– Они ушли, – сказал он, – но не в направлении «Джалны». Черт возьми, как пить дать, шпионы янки.

– Я бы испугалась, не будь тебя рядом, – призналась Аннабелль.

– А как же Бог? Разве он тебя не убережет?

– Да у него дел невпроворот с этой войной. И времени на бедную девушку вроде меня не будет.

Тайт бросил на нее нежный взгляд.

– Не переживай, Аннабелль. Я буду тебя оберегать. – Он забрался в лодку.

– И как долго? – страстно спросила она.

– Пока тебе не надоем.

Она радостно вдохнула.

– Я люблю тебя, Тайт. – Счастливая Аннабелль снова вела рукой по воде, а лодка медленно плыла вверх по реке.

Берег казался голубым от обилия горечавок и астр. Золотарник вырос такой высоты, что за ним оказалось укромное местечко. Аннабелль не заставила себя уговаривать и пошла за Тайтом в цветочное убежище. Они опустились на траву, и он осторожно обнял ее за талию. Она положила голову ему на плечо, гордая, что волосы у нее совсем не курчавые. Взгляд томных глаз был устремлен на его округленную шею.

– Не надо бояться, – прошептал он и положил жилистую руку ей на живот.

Тишину прорезал детский голос.

– Я вас вижу! – крикнул Эрнест. Вместе со старшими детьми он бросился к ним через подлесок.

– У вас тут пикник? – спросил Николас.

– Пока нет, – сказал Тайт.

Николас осуждающе посмотрел на Аннабелль.

– Ты нужна дома, – сказал он. – Синди ребеночка родила.

Аннабелль вскочила.

– А меня нет, чтобы помочь! – воскликнула она. – Боже мой! Проводите меня, дети, я побегу до самого дома. Доктор был? Акушерка?

– Только мама, – ответил Николас. – Наши слуги ужасно испугались. – От волнения его красивое юное лицо светилось.

– Вас послали за мной?

– Нет, мне велели Эрнеста увести. Ему пока эти дела непонятны.

– Непонятны, черт возьми, – сказал Эрнест. Он был так взбудоражен, что кружился на месте.

– Короткую дорогу к «Джалне» знаешь? – спросил Тайт у Николаса.

– Знаю. Пошли, Аннабелль. Посмотрим, как быстро ты бегаешь. – Он пошел вперед, мулатка легко побежала за ним.

– Этот младенец, – вслед им крикнул Тайт, – родился в свободной стране. Какая у него кожа?

– Черная, как пиковый туз, – отозвался Николас.

– Мы с Эрнестом пойдем за вами, – сказала Августа. Ее бледное лицо было еще бледнее обычного, хотя она и бежала. Она крепко взяла Эрнеста за руку. Земля у них под ногами была влажной и мягкой. Тонкие лиственницы и густые заросли вплотную подступали к тропинке, по которой скользнула пятнистая змея, на секунду замерев лишь для того, чтобы выбросить в их сторону желтый яд.

– Если бы здесь был Николас, – сказал Эрнест, – он бы убил ее.

– Нам следует любить каждую тварь Божью, – не согласилась Августа.

– Гасси, а ты любишь ребеночка Синди?

– Пожалуй, буду любить.

– А откуда Николас знает, что он темнокожий?

– Наверное, мама сказала.

– Расскажи мне, Гасси, как рождается ребеночек? Это занимает много времени или происходит быстро? – Он яростно взмахнул правой рукой. – Вжик, и все?

Августа твердо держала его за левую.

– Тебе следует постараться не думать об этом, пока не подрастешь, – сказала она.

– Пока не будет столько лет, сколько тебе?

– Нет, намного больше. Тебе следует постараться.

– Я стараюсь быть храбрым, – сказал Эрнест, бесстрашно вглядываясь во влажные августовские заросли.

– Храбрым быть получится не обязательно, но хорошо себя вести тебе ничего не мешает.

– Нас вознаградят, если мы хорошо себя ведем?

– Так нам обещано.

– А Синди хорошо себя ведет?

– Не знаю.

– Значит, ты не знаешь, младенец ей награда или наказание?

– Откуда я знаю, какую жизнь она ведет? – Они уже добрались до парка, распростертого вокруг «Джалны». Августа выпустила руку брата, и он побежал вперед. Аннабелль нигде не было видно, зато Николас и Люциус Мадиган вышли им навстречу.

– Полагаю, вы уже слышали о новоприбывшем? – поинтересовался учитель.

– А пиковый туз очень черный? – спросил Эрнест.

– Я не различаю цвета, – сказал Мадиган.

– Поэтому вы и носите этот ярко-зеленый галстук? – спросил Эрнест.

Мадиган коснулся галстука как бы с любовью.

– Я ношу его в память о дорогой Ирландии, – пояснил он. – Слава богу, от нее остались одни воспоминания.

– Мистер Мадиган, – не унимался Эрнест, – а расскажите мне, сколько времени занимает родиться?

Августа удалилась.

– Мои родители, – сказал Мадиган, – были женаты десять лет, когда появился я. Можно сказать, у меня ушло десять лет на то, чтобы родиться. Но теперь все происходит быстрее.

Николас с любопытством наблюдал, как трое мужчин шли к дому по подъездной дорожке, по сторонам которой офицер Уайток посадил молодые ели и сосенки, которые разрастались в ширину и высоту.

Один из мужчин спросил издали:

– Не здесь ли живет человек по имени Илайхью Базби?

– Нет, – ответил Николас, – но я покажу где.

– А зачем он вам? – спросил Эрнест, который всегда жаждал новых сведений.

– Мы хотим приобрести землю и поселиться на ней, – сказал мужчина.

Николас подошел с ними к воротам и показал, куда идти.

– Лжецы, – заключил Мадиган, глядя вслед мужчинам. – Шпионы они.

Эрнест ликовал.

– Прямо как пишут в книжках, – сказал он и побежал по дорожке за незнакомцами.

Люциус Мадиган увидел, что по ступенькам крыльца спускается миссис Синклер. Ее медленные грациозные движения вызвали в нем страстное желание услужить ей. Однако она на него даже не смотрела. Боялась, как бы он не заговорил о недавнем постыдном происшествии – рождении ребенка. Постыдным оно для Люси было потому, что она в панике скрылась в решетчатой беседке, расположенной среди деревьев. Беседка была построена лишь той весной и облюбована лазурными птичками, которые устраивали там гнезда и растили птенцов.

А вот сильная духом Аделина помогала в родах, держала младенца за ноги и шлепала по спинке, пока не закричал. Молодой врач Рэмзи явился слишком поздно, и она встретила его с насмешливой улыбкой.

– Вот возьму и устроюсь акушеркой, – сообщила она. – У меня младенцы появляются на свет быстрее, чем у вас. С этим вот за десять минут управились.

Врач осмотрел ребенка.

– Хорошо, что темнокожий. Синди знает, кто отец?

– Дорогой мой святоша, – воскликнула Аделина. – Синди честная женщина. У нее на Юге муж и трое детей. Все живут с ее матерью.

– Постыдилась бы оставлять их там, – сказал врач.

– Ах, она так предана хозяйке! Это же замечательно, что есть такая преданность.

– Чем же хозяйка заслужила такое отношение?

– Ах, если бы мы только получали по заслугам, упаси нас Бог, – сказала Аделина.

Люси Синклер бросила мягкий, почти молящий взгляд на учителя.

– Мы с мужем, – сказала она, – испили чашу стыда до дна. То, что сегодня произошло, как сказал муж, это последняя горькая капля.

Пуританская жилка в учителе как-то изменилась вследствие такой откровенности.

– Но ведь это не его вина, дорогая моя, не его, – поспешил сказать он.

– Действительно, не его, – согласилась она.

Нагнувшись, Мадиган сорвал цветок со скудного розового куста, росшего у крыльца.

– Последняя роза лета, – поэтично заключила она, но он до крови укололся шипом, и пришлось приложить ко рту большой палец.

Она понюхала цветок.

– Последняя роза, – прошептала она. – Ах, если бы вы знали, с каким ужасом я жду здешней зимы. Она очень страшна? – Люси подняла на него свои огромные голубые глаза.

– Ну, – рассудительно сказал он, – я провел здесь лишь одну зиму и должен сказать, что она оказалась не такой неприятной, как ледяные туманы Ирландии. Начнем с того, что офицер Уайток следит, чтобы в доме было тепло. Камины топят во всех нужных комнатах.

– Если наш план удастся, – сказала она в порыве откровенности, – не исключено, что мы сможем вернуться домой раньше, чем ожидали.

– Это было бы счастьем для вас, – заметил он, – но мне день вашего отъезда принесет лишь грусть.

– Как мило с вашей стороны говорить так, мистер Мадиган. Но боюсь, что и в нашем возвращении не будет ничего, кроме сожаления.

– А что касается ваших планов, – сгорая от любопытства и огромного желания ей услужить, сказал он, – я беспокоюсь за них, когда вижу торчащих неподалеку незнакомцев.

Желание пооткровенничать взяло в ней верх над осмотрительностью. Она говорила приглушенно.

– Вам не следует беспокоиться по поводу этих людей. Это южане, которые приехали к моему мужу по… важному делу. Ах, вы, наверное, понимаете. Они здесь для консультаций в отношении нашего главного дела. Я знаю, вы на нашей стороне.

– Душой и сердцем, миссис Синклер. Но должен сказать вот что: торчат здесь и другие люди. Шпионы янки. Только сегодня они наводили здесь справки о том, где проживает мистер Базби.

От изумления она выронила розу из дрожащих рук. Мадиган поднял цветок и вдохнул запах позднего лета.

– Если бы мне до некоторой степени были известны ваши планы, я бы больше преуспел в том, чтобы сбить шпионов со следа.

– Что же скажет муж?

– Ему следует признать во мне друга, которому можно довериться.

Щеки у Люси Синклер горели. Ее переполняло чувство гордости за этих смельчаков с Юга. Из взволнованного потока слов Мадиган узнал, что более сотни их, одетых в гражданское, в соответствии с приказом президента Конфедерации находились сейчас в этой части провинции с целью нанести как можно больше ущерба янки, располагавшимся по ту сторону границы.

– Они будут совершать рейды, – продолжала она. – Поджигать здания. Вам, ирландцу, захочется во всем этом участвовать, особенно если хотите, как вы сказали, нам помочь.

– Дорогая миссис Синклер, – начал Мадиган, однако не смог передать словами те чувства, что она в нем возбудила. Протянув дрожащую руку, он положил ее на плечо собеседницы. – Я сделаю все, что могу, – продолжал он, – но на самом деле я мало что могу сделать, кроме как предупредить вас об опасности.

Аромат, исходивший от ее элегантной одежды, так не соответствовавший этой северной сельской жизни, пьянил его. Чувствуя свою власть, она улыбнулась ему своей осознанно милой улыбкой.

– С той минуты, когда я услышала, как вы поете, – сказала она, – я поняла, насколько вы отличаетесь от местных. Ирландия, должно быть, удивительно романтичная страна.

– Да, это так, – с жаром согласился он, на мгновение позабыв, как рад был покинуть ее.

Тем временем из дома вышел человек и решительно направился к ним – он был с заметным горбом.

– Доброе утро, – холодно поприветствовал он учителя. – Мне надо поговорить с тобой с глазу на глаз, дорогая, – обратился он к жене.

Нахмурившись, Мадиган отошел. Он почувствовал себя оскорбленным и бессильным. Хотелось выпить, чтобы забыть ощущение своей неполноценности перед этим гордым неприглядным человеком.

Кертис Синклер сердито заговорил с женой.

– Я не потерплю твоего флирта с Мадиганом. Я рассчитывал, что у тебя хватит здравого смысла этого не делать. Но, несмотря на все наши несчастья, ты, похоже, ведешь себя так же фривольно, как и прежде.

Продолжить чтение
Другие книги автора