Читать онлайн Элеанора и Парк бесплатно

Август 1986

Он больше не пытался вернуть ее.

Она возвращалась сама, когда ей того хотелось? – в снах, видениях и мимолетных дежавю.

Скажем, он ехал на работу – и замечал рыжеволосую девушку на углу. И на один краткий невероятный миг мог поклясться, что это она.

…А потом видел, что девушка не рыжая, а блондинка. С сигаретой в руке и в футболке с «Sex Pistols».

Элеанора ненавидела «Sex Pistols».

Элеанора…

Она стояла у него за спиной – пока он не оборачивался. Лежала рядом с ним – до той минуты, когда он просыпался. В сравнении с ней кто угодно казался блеклым, унылым, недостаточно совершенным.

Элеанора ушла.

И он больше не пытался вернуть ее.

1

ПАРК

«ХТС» были не настолько громкими, чтобы заглушить придурков на заднем сиденье автобуса.

Парк запихнул наушники поглубже в уши.

Завтра он возьмет «Skinny Puppy» или «Misfits»[1]. Или, может быть, соорудит специальную запись для автобуса – чтобы было побольше криков и воплей.

А «новую волну» будет слушать в ноябре, когда получит права. Родители уже пообещали, что разрешат Парку брать мамину «импалу», и он копил записи для нового плей-листа. Когда ездишь в школу на машине, можно слушать что захочешь. Или вообще ничего. И вставать на двадцать минут позже.

– Не бывает такого! – крикнул кто-то у него за спиной.

– Еще как бывает! – заорал в ответ Стив. – Стиль пьяной обезьяны, чувак, – это реально охрененная вещь. Можно вообще убить.

– Да ты гонишь.

– Завали пасть, – сказал Стив. – Парк! Эй, Парк.

Парк слышал его, но не ответил. Если игнорировать Стива пару минут, есть шанс, что он переключится на кого-нибудь другого. Осознание этого факта – восемьдесят процентов выживания, если Стив – твой сосед. Остальные двадцать – просто опустить голову и не отсвечивать.

Об этом, впрочем, тут же пришлось забыть: комок смятой бумаги шмякнул Парка по затылку.

– Это была моя домашка по анатомии и физиологии, мудила, – буркнула Тина.

– Прости, крошка. Я всему тебя научу в плане анатомии и физиологии. Что ты хочешь знать?

– Научи ее стилю пьяной обезьяны, – сказал кто-то.

– Парк!!! – взвыл Стив.

Парк вынул наушники и повернулся к задним сиденьям. Там царствовал Стив. Даже сидя, он едва не задевал головой потолок. Мебель рядом со Стивом всегда казалась кукольной. Он выглядел как взрослый класса с седьмого – и это было еще до того, как он отрастил нормальную бороду. Незадолго до того.

Временами Парк задумывался: не потому ли Стив выбрал Тину, что рядом с ней он смотрелся еще чудовищнее. Большинство девушек с равнин Огайо были невысоки, а в Тине едва набралось бы пять футов роста – вместе с пышной прической. Как-то в средней школе один парень прикалывался над Стивом, говоря: как бы Тине от него не залететь. Его гигантские дети ее порвут. Полезут из живота, как Чужие, сказал парень. Стив сломал мизинец о его рожу.

Когда об этом услышал отец Парка, он сказал: «Кто-нибудь должен научить мальчишку Мерфи пользоваться кулаками».

Парк надеялся, что никто этого не сделает. Парень, которого ударил Стив, неделю не мог толком открыть глаза.

Парк бросил Тине ее помятую домашку. Она поймала.

– Парк, – сказал Стив, – расскажи Майки о стиле пьяной обезьяны в карате.

– Я не особо в курсе. – Парк пожал плечами.

– Но он существует?

– Вроде бы слышал что-то такое.

– Вот! – сказал Стив. Он поискал, что бы кинуть в Майки, но не нашел ничего подходящего и просто ткнул его пальцем. – Я тебе говорил, ё-моё.

– Да блин, че этот Шеридан может знать о кунг-фу? – фыркнул Майки.

– Совсем тормоз? – сказал Стив. – У него мать китаянка.

Майки придирчиво осмотрел Парка. Тот улыбнулся и сощурил глаза.

– Да, вроде заметно, – вынес суждение Майки. – Я всегда думал, ты мексиканец.

– Блин, Майки, – сказал Стив, – ты долбаный расист.

– Она не китаянка, а кореянка, – вставила Тина.

– Кто?

– Мать Парка.

Мама Парка подстригала Тину с начальной школы. У них были одинаковые прически – длинные волосы со спиральной завивкой и скошенной челкой.

– Она охренительная, между прочим, – сказал Стив и заржал. – Без обид, Парк.

Парк выдавил еще одну улыбку и откинулся на спинку сиденья, снова воткнув в уши наушники и выкрутив громкость до отказа. И все же слышал трепотню Стива и Майки, сидевших в четырех рядах от него.

– Но какой, блин, в этом смысл? – спросил Майки.

– Чувак, ты хочешь драться как пьяный орангутанг? Они охренеть какие здоровенные. Видел «Как ни крути – проиграешь»?[2] Вот и прикинь, как этот говнюк может тебе вделать.

Парк заметил новую девушку одновременно с остальными. Она стояла на передней площадке автобуса, возле первого свободного места, но какой-то парень хлопнулся на него раньше, поставил на соседнее сиденье сумку и отвернулся. Все, у кого не было соседей, передвинулись на кресла рядом с проходом. Парк услышал хихиканье Тины – она обожала такие штуки.

Новенькая глубоко вдохнула и двинулась вперед по проходу. На нее никто не смотрел. Парк тоже постарался не смотреть, но приближалась катастрофа, и девушка должна была стать жертвой.

Не просто новенькая. Большая и нескладная. С ярко-рыжими завитками растрепанных волос. И она была одета так… будто хотела, чтобы люди оборачивались ей вслед. А может, просто не понимала, какой лахудрой выглядит. В клетчатой мужской рубашке, с полудюжиной ожерелий на шее и банданами на запястьях. Она напоминала Парку чучело или одну из этих дурацких кукол, которых его мать держала на туалетном столике. Девчонка – из тех, кто не выживает в агрессивной среде.

Автобус снова остановился и подобрал еще кучку ребят. Они протискивались мимо девушки, пихая и толкая ее, и плюхались на свои сиденья.

В том-то и штука, что у каждого в этом автобусе уже было собственное место. Они застолбили кресла в первый день школьных занятий. Людям вроде Парка повезло отхватить себе целую двушку, и теперь они не собирались от нее отказываться. Уж точно – не ради кого-то вроде этой девчонки.

Парк исподволь глянул на нее. Девушка все еще стояла.

– Эй, ты, – рявкнул водитель, – сядь!

Она двинулась к задней площадке автобуса – прямо в пасть зверя. «Боже, – подумал Парк, – стой. Вернись назад». Он чувствовал, как облизываются Стив и Майки. Парк снова попытался смотреть в другую сторону.

И тут девушка заметила свободное место – как раз по другую сторону прохода от Парка. На ее лице отразилось облегчение, и она поспешила к пустому сиденью.

– Эй! – резко сказала Тина.

Девушка не замедлила шага.

– Эй! – повторила Тина. – Ты, тупица!

Стив заржал. Через пару секунд к нему присоединились его дружки.

– Тебе нельзя сюда садиться, – заявила Тина, – это место Микаэлы.

Девушка остановилась, взглянула на Тину, а потом – снова на кресло.

– Сядь уже! – загремел водитель из кабины.

– Должна же я где-то сесть, – спокойно сказала девушка.

– Не мои проблемы, – фыркнула Тина.

Автобус накренился, и девушка качнулась назад, чтобы не упасть. Парк попытался увеличить громкость в плеере, но она и так уже стояла на максимуме. Он посмотрел на девушку. Та едва сдерживала слезы.

Еще не успев толком сообразить, что он делает, Парк сдвинулся к окну.

– Садись, – сказал он. Это прозвучало сердито. Девушка повернулась к нему, словно силясь понять, очередной ли это наезд – или что?

– Вот срань господня, – сказал Парк уже не так резко и кивнул на сиденье рядом, – просто сядь, и все.

Она послушалась. И ничего не сказала. Не сказала спасибо, слава те господи. И между ними двоими осталось еще шесть дюймов пустого пространства.

Парк отвернулся к окну. И принялся ждать, когда офигительная новость разнесется по всему автобусу.

2

ЭЛЕАНОРА

Элеанора прикинула планы на будущее.

Первое: после школы можно пойти домой. Плюсы: сделать уроки, привести себя в порядок, заняться своими делами. Минусы: она до сих пор не знает свой новый адрес и понятия не имеет, куда идти.

Второе: можно позвонить матери и попросить подкинуть. Плюсы: до фига. Минусы: у мамы нет телефона. И машины тоже нет.

Третье: можно позвонить отцу. Ха!

Четвертое: можно позвонить бабушке. Просто чтобы сказать «привет».

Она сидела на бетонных ступеньках у входа в школу, созерцая ряд желтых автобусов. Ее автобус тоже стоял здесь. Номер 666.

Даже если сегодня не придется садиться в автобус… Даже если перед ней вдруг появится фея-крестная со своей каретой из тыквы… Завтра утром все равно предстоит как-то добираться до школы. И едва ли эти адские детишки назавтра станут добрее. Нет, правда: Элеанору не удивит, если в следующий раз они разинут свои хищные пасти. Взять хотя бы ту девку с задней площадки – блондинку в куртке цвета «вырвиглаз». Приглядись – и заметишь рога, спрятанные под пышной прической. А ее парень вполне мог бы быть одним из нефилимов[3].

Эта девчонка – да и все они – возненавидели Элеанору еще до ее появления. Можно подумать, в прошлой жизни их всех наняли, чтобы ее убить.

Элеанора не знала, куда отнести того паренька-азиата, который в конце концов предложил ей место. Один из них – или просто тупой идиот?.. Ну, нет, не совсем тупой – он был в одном из классов с «углубленным изучением».

Мать очень хотела, чтобы в новой школе Элеанора попала хотя бы в одну «углубленку». Она просто взбесилась, увидев оценки Элеаноры за последний – девятый – класс. «Для вас это неожиданность, миссис Дуглас?» – спросил социальный педагог.

Ха, подумала Элеанора, вы бы офигели, узнав, какая это неожиданная для нее неожиданность.

Да пофиг. Элеанора могла точно так же без проблем смотреть на облака, сидя в классе с углубленным изучением чего-нибудь. Тут тоже много окон.

Если ей вообще суждено однажды вернуться в эту школу.

Если ей вообще суждено когда-нибудь попасть домой…

В любом случае мать ничего не узнает об истории с автобусом. Вчера про автобус уже была речь, и мама сказала, что Элеаноре вовсе незачем на нем ехать. Вчера – когда помогала распаковывать вещи…

– Ричи тебя подбросит. Ему это по пути на работу.

– Засунет меня в багажник своего фургона?

– Он пытается помириться, Элеанора. И ты обещала, что тоже попробуешь.

– Мне проще мириться на расстоянии.

– Я сказала ему, что ты готова вернуться в нашу семью.

– Ну, я член семьи. Формально, по крайней мере.

– Элеанора, пожалуйста…

– Да ничего страшного, я просто поеду на автобусе, – сказала Элеанора. А что ей оставалось?.. – Познакомлюсь с ребятами…

Ха, думала она теперь, три раза «ха»! Больше и прибавить нечего.

Ее автобус вскорости отправлялся. Несколько других уже выруливали со стоянки. Кто-то сбежал по лестнице, едва не задев Элеанору, и споткнулся о ее сумку. Элеанора дернула сумку к себе и собралась уже извиниться – но это был тот самый дурацкий парень-азиат. Он скорчил мину, узнав ее. Элеанора нахмурилась в ответ, и азиат удрал.

Вот так-то, подумала Элеанора, нечего детям ада на меня облизываться. Я настороже.

3

ПАРК

На обратном пути они не обменялись ни словом.

Парк весь день размышлял, как бы половчее избавиться от новенькой. Нужно куда-то пересесть – это единственный вариант. Но куда? Он не хотел никому навязываться. Тем более если он пересядет, Стив, конечно же, это заметит.

Парк полагал, что Стив начнет прикалываться, едва заметив, что Парк усадил девушку рядом с собой. Но Стив продолжал обсуждать кунг-фу как ни в чем не бывало. Кстати сказать, Парк отлично разбирался в кунг-фу. И вовсе не потому, что его мать была из Кореи. Просто отец увлекался восточными единоборствами; Парк и его младший брат Джош занимались тхэквондо с тех пор, как научились ходить.

Пересесть… Но куда?

Можно сесть рядом с парнем-старшеклассником на передней площадке, но его ретираду заметит весь автобус. А вдобавок Парк чувствовал себя почти предателем, оставляя эту чудаковатую новенькую одну – на растерзание обитателям задних сидений.

И ненавидел себя за это.

Если б отец узнал о сомнениях Парка, он бы назвал его ссыклом. Вслух назвал бы. А бабушка – та влепила бы ему подзатыльник. «Где твои манеры? – сказала бы она. – Разве можно так относиться к человеку только потому, что ему не повезло, как тебе?»

Впрочем, Парк не считал, что ему как-то особенно повезло. Уж точно везения не столько, чтобы поделиться с рыжей дурындой. Да, его не чморили. И да: поганое чувство, но он был рад, что на свете есть люди вроде этой девчонки. Потому что на свете есть и другие люди. Такие, как Стив, Майки и Тина. И им нужны жертвы. Если жертвой не станет рыжая, они найдут кого-то еще. Например, Парка…

Нынче утром Стив оставил его в покое, но это не значит, что так будет всегда.

…И снова Парк будто услышал бабушку: «Серьезно, малыш? Ты переживаешь из-за того, что сделал доброе дело и кто-то это заметил?..»

Не такое уж доброе, подумал Парк. Да, он позволил девчонке сесть. Но вызверился на нее. И когда они оказались вместе на уроке английского, Парк чувствовал себя так, словно новенькая преследует его…

– Элеанора… – сказал мистер Стезман. – Знаменитое имя… Королевское имя. Ты знаешь об этом?..

– И имя жирной бурундучихи[4], – прошептал кто-то за спиной Парка. Послышалось хихиканье.

Мистер Стезман указал на пустую парту в первом ряду.

– Мы сегодня читаем стихи, Элеанора, – сказал он. – Читаем Дикинсон[5]. Может, ты хотела бы начать?

Он открыл ее книгу на нужной странице.

– Читай, – сказал он. – Громко и четко. Я скажу, где остановиться.

Новенькая посмотрела на мистера Стезмана, словно надеялась, что он шутит. Но поняв, что он вполне серьезен – мистер Стезман всегда был серьезен, – стала читать.

– «Я вечно в голоде жила…» – начала она. Кто-то прыснул.

Боже, подумал Парк, только мистер Стезман мог заставить пухленькую девушку читать стихотворение о еде – в первый день ее появления в классе.

– Продолжай, Элеанора, – подбодрил мистер Стезман.

А она начала заново. Чего, подумал Парк, делать не стоило.

На этот раз Элеанора читала громко:

Мистер Стезман не останавливал ее. Так что она прочитала все стихотворение – ровным, холодным голосом. Точно так же она разговаривала с Тиной в автобусе.

– Это было чудесно! – сказал мистер Стезман, когда она закончила. Он сиял. – Просто великолепно! Я надеюсь, ты останешься с нами, Элеанора. Хотя бы до тех пор, когда мы займемся «Медеей». Именно такой голос и нужен, когда она прилетает на колеснице, запряженной драконами.

Когда новенькая появилась на уроке истории, мистер Сандерхоф не стал выделываться. Но, увидев ее имя на листке с письменной работой, все же сказал:

– О! Королева Элеанора Аквитанская!

Она сидела в нескольких рядах перед Парком. И, насколько он мог судить, провела все занятие, созерцая пейзаж за окном.

Парк так и не сумел придумать, как сбежать от нее в автобусе. Или – как сбежать от себя. Так что просто воткнул в уши наушники и выкрутил полную громкость еще до того, как девушка села на соседнее кресло.

Слава богу, она не пыталась заговорить с ним.

4

ЭЛЕАНОРА

Элеанора вернулась домой до того, как пришли младшие, – и отлично! Ей не хотелось их видеть. Прошлым вечером встреча обернулась полным идиотизмом.

Она столько представляла, каково это будет – наконец вернуться домой. Она так сильно скучала по ним всем – и думала, что ее возвращение станет праздником с конфетти и фейерверками. Грандиозной вечеринкой.

Но когда Элеанора вошла в дом, братья и сестра будто бы не узнали ее. Бен едва взглянул на нее, а Мэйси – та вообще сидела на коленях у Ричи. От этого зрелища Элеанора взорвалась бы, не обещай она матери, что будет вести себя идеально до конца своих дней.

Только Маус подбежал поздороваться с Элеанорой. Она с радостью взяла его на руки. Ему уже исполнилось пять лет, и он прилично весил.

– Привет, Маус, – сказала Элеанора. Его называли так с тех пор, когда он был совсем крошкой, – и она уже не помнила почему[7]. Ей он всегда больше напоминал большого взъерошенного щенка – вечно восторженного, вечно норовящего вскочить к тебе на коленки.

– Смотри, пап, это Элеанора, – сказал Маус, спрыгивая на пол. – Ты ее знаешь?

Ричи сделал вид, что не слышит. Мэйси смотрела на нее и сосала палец. Элеанора уже много лет не видела, чтобы Мэйси так себя вела. Теперь ей было восемь, но с пальцем во рту она выглядела как несмышленый младенец.

Мелкий не помнил Элеанору вовсе. Сейчас ему, должно быть, два года. Он сидел на полу рядом с Беном. Бену сравнялось одиннадцать. Он уперся взглядом в стену за телевизором.

Мать взяла спортивную сумку с пожитками Элеаноры и понесла ее из гостиной в спальню. Элеанора отправилась туда же. Спальня оказалась крошечной – там едва помещался шкаф и двухъярусная кровать.

Маус вбежал в комнату следом за ними.

– Твоя постель верхняя, – сообщил он, – а Бен будет спать со мной на полу. Мама уже предупредила его, и Бен плакал.

– Не бери в голову, – мягко сказала мать. – Придется потесниться, но ничего страшного.

Эта комната была слишком мала, чтобы тесниться еще больше, но Элеанора ничего не сказала, а просто побыстрее отправилась в постель. Что угодно, лишь бы не возвращаться в гостиную.

Проснувшись среди ночи, она увидела, что все трое братьев спят на полу. Нельзя было слезть с кровати, не наступив на кого-нибудь. И она понятия не имела, где тут ванная.

Впрочем, ванную она нашла. В доме было всего пять отдельных помещений, так что ванную удалось вычислить без труда. Она примыкала к кухне. Примыкала в буквальном смысле: двери между ними не было. Похоже, дом проектировали пещерные тролли. Кто-то – видимо, мама – повесил цветастую простыню между холодильником и туалетом…

Вернувшись из школы, Элеанора открыла дверь своим новым ключом. При свете дня дом выглядел еще более убогим – замызганный и обшарпанный. И все же это ее дом. И мама теперь была рядом…

Так странно – вернуться домой и увидеть маму, стоящую у плиты… вот просто стоящую у плиты, как что-то само собой разумеющееся. Она готовила суп и резала лук. Элеаноре захотелось плакать.

– Как дела в школе? – спросила мама.

– Отлично.

– Хорошо прошел первый день?

– Ну да. То есть да. Школа как школа.

– Много придется наверстывать?

– Да нет, вряд ли.

Мать вытерла руки о джинсы. Заложила за уши непослушные пряди волос. А Элеанора – в стотысячный раз – изумилась тому, какая она красивая.

Когда Элеанора была ребенком, она считала, что мама похожа на королеву или принцессу из сказки. Но принцессы – они просто хорошенькие, а ее мать была по-настоящему красива. Высокая. Статная. С широкими плечами и тонкой талией. Ничего чрезмерного или лишнего в ее теле – только необходимое. Резко очерченный нос, острый подбородок, высокие, чуть тяжеловатые скулы. Такое лицо могло быть вырезано у носовой фигуры драккара викингов, например. Или нарисовано на крыле самолета…

Элеанора во многом походила на мать, но не вполне.

Так выглядела бы мама через стекло аквариума. Более округлой, рыхлой и расплывшейся. То, что в матери назвали бы величественной статью, у Элеаноры превращалось в тяжеловесность. Если мама была великолепной картиной, то Элеанора – ее жалкой смазанной копией.

Родив пятерых детей, мать имела бюст и бедра как у женщин с плакатов сигаретной рекламы. Элеанора же в свои шестнадцать была сложена как хозяюшка из средневековой харчевни.

У нее было слишком много тела и недостаточно высокий рост, чтобы это скрыть. Грудь начиналась сразу под подбородком, бедра… ну, это просто смешно. А ее ярко-рыжие кудри были жалкой пародией на длинные, волнистые, золотисто-каштановые волосы матери.

Элеанора машинально коснулась своих волос…

– Я собиралась показать тебе кое-что, – сказала мама, закрывая кастрюлю с супом, – но не хотела, чтобы увидели малыши. Пойдем.

Элеанора пошла за ней в комнату детей. Мама открыла шкаф, достала стопку полотенец и корзину для грязного белья, доверху полную носков.

– Я не смогла привезти все твои вещи, когда мы переехали, – сказала она. – Здесь просто нет столько места, как в старом доме. – Она залезла в шкаф и вытащила черную багажную сумку. – Но я собрала, что смогла.

…И протянула сумку Элеаноре.

– Прости за то, что не влезло.

Элеанора была уверена, что Ричи выкинул все ее вещи в помойку еще год назад – через десять секунд после того, как вышвырнул ее из дома… Она взяла сумку.

– О, – сказала Элеанора, – спасибо.

Мать протянула руку и тронула ее за плечо. Это длилось один миг.

– Дети вернутся минут через двадцать, – сказала она. – Мы обедаем в половине пятого. К приходу Ричи все должно быть готово.

Элеанора кивнула. Она открыла сумку, едва лишь мать вышла из комнаты. Неужели есть нечто, что до сих пор принадлежит только ей?..

Сверху лежали бумажные куклы. Изрядно помятые, все в жирных пятнах от крошек. Элеанора не играла с ними уже много лет, но все же обрадовалась, увидев их здесь. Она разгладила кукол и сложила в стопку.

Под куклами оказались книги – дюжина или около того. Мама, похоже, сгребла то, что попалось ей под руку. Она не знала любимых книг Элеаноры. Хорошо, что мама взяла «Гарпа» и «Обитателей холмов». «История Оливера» попала в сумку, а «История любви» – увы, нет. Здесь оказались «Маленькие мужчины», а «Маленьких женщин» и «Ребят Джо»[8] не было.

Еще в сумке нашлась пачка бумаг. В прежней комнате Элеаноры под бумаги был отведен целый шкаф, и, видимо, мама выгребла оттуда большую часть папок. Элеанора попыталась втиснуть всё в узкий стеллаж – табели успеваемости, школьные фотографии, письма от приятелей…

Интересно, куда делись другие вещи из старого дома? Не только ее вещи, а вообще все? Мебель. Игрушки. Мамины растения и рисунки. Датские свадебные тарелки бабушки. Маленькая красная лошадь с норвежским орнаментом, которая всегда висела над раковиной.

Может, она и есть где-нибудь. Может быть, мама думает, что эта троллья пещера – только временное явление.

Элеанора надеялась, что и Ричи – только временное явление.

На дне сумки лежала коробка. Когда Элеанора увидела ее, сердце забилось в два раза быстрее. Ее дядя из Миннесоты был членом клуба «Ежемесячный фрукт» и на каждое Рождество присылал что-нибудь этакое. А Элеанора с братьями и сестрой всякий раз чуть ли не дрались за коробку из-под него. Глупо, да. Но это были отличные коробки – прочные и с красивыми крышками. Та, которую Элеанора сейчас держала в руках, была из-под грейпфрута. Малость измочаленная по краям…

Элеанора осторожно открыла коробку. Все было на месте – ее канцелярские принадлежности, ее цветные карандаши и маркеры «Prismacolor» (еще один рождественский подарок от дяди). Здесь же лежала стопка рекламных открыток из торгового центра, до сих пор пахнущих дорогими духами. И ее плеер… Никто его не тронул. Да, без батареек, но все же он здесь. Ее плеер. Иначе сказать – шанс услышать музыку…

Элеанора прижала коробку к лицу. Та пахла «Шанелью № 5» и карандашной стружкой. Элеанора вздохнула.

Она осмотрела все свое новообретенное имущество, но понятия не имела, что с ним теперь делать, – в шкафу не хватало места даже для одежды Элеаноры. Ничего не оставалось, как аккуратно сложить книги и коробку обратно в сумку и снова спрятать ее в шкаф. Как можно дальше – на самую верхнюю полку, за полотенца и увлажнитель воздуха.

…А потом Элеанора залезла на кровать и обнаружила в своей постели спящего всклокоченного кота.

– Брысь! – сказала Элеанора, сталкивая его. Кот спрыгнул на пол и исчез за дверью спальни.

5

ПАРК

Мистер Стезман задал домашнее задание: каждый должен выучить стихотворение. Любое, какое придется по вкусу. Ну, или любое, которое они осилят…

– Вы позабудете всё, чему я вас учу, – сказал он, поглаживая усы. – Всё. Возможно, запомните, что Беовульф сражался с чудовищем[9]. Возможно, усвоите, что «Быть иль не быть…» – монолог Гамлета, а не Макбета… Ну а дальше? Всё это вы забудете.

Он неторопливо прохаживался туда-сюда, обходя ряд за рядом все парты. Мистер Стезман любил такие штуки – театр с круглой сценой. Он остановился возле Парка и, словно невзначай, наклонился, положив руку на спинку его стула. Парк перестал рисовать и выпрямился.

– Итак, нужно выучить стихотворение, – продолжал мистер Стезман, помедлив мгновение и улыбнувшись Парку – как Джин Уайлдер в «Шоколадной фабрике»[10]. – Мозг любит рифмы. Это прилипчивая штука. Вы выучите его, а через пять лет мы с вами встретимся в «Вилладж-инн»[11], вы скажете: «Мистер Стезман, а ведь я все еще помню „Неизбранный путь“. Послушайте: „Две тропки вдруг в густом лесу открылись мне…“»[12]

Он перешел к следующей парте. Парк выдохнул.

– Кстати, «Неизбранный путь» лучше не берите, он мне до смерти надоел. И Шела Сильверстайна[13] тоже не берите. Он великолепен, но вы из него выросли. Вы уже взрослые. Выберите взрослое стихотворение. Выберите романтическое стихотворение – вот вам мой совет. Вам будет от него масса пользы.

Мистер Стезман приблизился к парте новенькой, но она даже не посмотрела на него, по-прежнему глядя в окно.

– Разумеется, дело ваше. Можете выбрать «Разбитую мечту»[14]. Элеанора?..

Она безучастно обернулась. Мистер Стезман наклонился к ней:

– Можно взять это стихотворение, Элеанора. Оно горькое, пронзительное и искреннее. Но сколь часто возникнет у вас повод его прочитать?.. Нет, лучше выберите стихотворение, которое будет говорить за вас. Стихотворение, которое поможет вам говорить с другими.

Что до Парка – он собирался взять самое ритмичное стихотворение с рифмами попроще. Такое легче всего выучить. Парку нравился мистер Стезман – правда нравился, – но, на его взгляд, Стезман слегка перегибал палку. Весь этот пафос и патетика приводили Парка в замешательство.

– Встречаемся завтра в библиотеке, – сказал мистер Стезман, возвращаясь к своему столу, – и срываем розовые бутоны.

Прозвенел звонок. Очень вовремя.

6

ЭЛЕАНОРА

– С дороги, ты, овца!

Тина резко оттолкнула Элеанору и влезла в автобус.

С ее легкой руки все на физкультуре уже называли Элеанору тупицей, но Тина на этом не остановилась. Так Элеанора стала овцой и Кровавой Мэри.

– …Да потому что она выглядит как овца в этих своих кудряшках, – сообщила Тина соседкам по раздевалке.

Ничего удивительного, что Тина и Элеанора оказались в одном классе по физкультуре. Ведь физкультура – это круг ада, а Тина определенно была демоном. Странным маленьким демоном. Миниатюрным. Словно игрушечным. Но у нее имелась целая свита помощников. Демонов-миньонов, облаченных в одинаковые спортивные костюмы…

Вообще говоря, все тут носили одинаковые спортивные костюмы.

В прежней школе истинной мукой Элеаноры были спортивные шорты – обязательная часть физкультурной формы. Она ненавидела свои ноги – больше, чем все остальные части тела. Но здесь, на севере, следовало надевать спортивный костюм. Низ красный, верх – красный с белыми полосками. Все это застегивается на молнию спереди.

– Красный – не твой цвет, Рыжуха, – сказала Тина, когда Элеанора впервые облачилась в спортивный костюм. Другие девочки заржали. Все – даже негритянки, ненавидевшие Тину. Смеяться над Элеанорой было новым модным развлечением.

…Тина влезла в автобус. Теперь и Элеанора вошла в салон – но быстро поняла, что ей снова придется сесть рядом с тем азиатом. А его место у окна. Значит, вдобавок ко всему надо будет встать, чтобы его пропустить. Отстой! Всё вокруг – полный отстой! И всякий раз, когда автобус попадал в выбоину, Элеанора едва не валилась на колени этому парню.

Может, кто-нибудь из автобуса переведется в другую школу? Или умрет. Или еще что-нибудь. И тогда, возможно, появится шанс пересесть на другое место.

Хорошо хоть, что азиат не пытался заговорить с ней. И не смотрел на нее. Во всяком случае, Элеанора ничего такого не замечала. Она, само собой, даже и не взглянула в его сторону. Разве что время от времени поглядывала на его ботинки. Отличные ботинки, надо признать… Да еще пару раз подсмотрела, что он там читает.

Комиксы. Всегда только комиксы.

Сама Элеанора никогда не читала в автобусе. Еще не хватало, чтобы Тина – или кто другой – застал ее врасплох.

ПАРК

Неправильно сидеть рядом с человеком изо дня в день и не разговаривать с ним. Даже если человек кажется странным. А она была странной. Боже, да: она была странной. Со всеми этими фигульками, приколотыми к одежде, всеми этими лоскутами ткани и лентами в неожиданных местах. Она выглядела как новогодняя елка!.. Автобус ехал уже не так быстро, и Парк с нетерпением ждал момента, когда можно будет сбежать от нее… И от них всех.

– Чувак, а где твой добок?[15]

Парк надеялся спокойно перекусить в своей комнате, но младший брат был тут как тут… Джош маячил в дверях, уже облаченный в форму для тхэквондо, – приперся на запах куриной ноги.

– Папа вот-вот приедет, – сказал Джош, обгладывая куриную косточку. – Если не будешь готов, он тебе даст пенделей.

Мама возникла за спиной Джоша и влепила ему подзатыльник:

– А ну не выражайся мне тут!

Маме пришлось потянуться, чтобы достать до затылка Джоша. Он пошел в отца – уже на семь дюймов выше матери – и на три дюйма выше Парка.

Это бесило.

Парк выпихнул Джоша из комнаты и закрыл дверь. Пока еще Парку удавалось поддерживать статус старшего брата, несмотря на возрастающую разницу в габаритах. Стратегия состояла в том, чтобы делать вид, что он все еще может надрать Джошу задницу.

Да, Парк пока мог побить его в спарринге тхэквондо – но лишь потому, что Джош быстро терял терпение в любом виде спорта, где размер не был очевидным преимуществом. Школьная футбольная команда уже начала превращаться для Джоша в команду коротышек.

Парк переоделся в добок, размышляя, не придется ли в скором времени донашивать обноски Джоша. Видимо, тогда можно будет взять маркер и переправить надписи на футболках Джоша – с «Husker» на «Husker Du»[16]. Впрочем, не исключено, что это и не понадобится. Возможно, Парк никогда не вырастет выше своих пяти футов и четырех дюймов. И его нынешняя одежда будет ему по размеру на всю жизнь. Он натянул кроссовки и отнес на кухню ужин, доедая на ходу. Мама орудовала посудной тряпкой, пытаясь стереть жирное пятно с белой куртки Джоша.

– Минди?

Так отец Парка каждый вечер возвращался домой – как папа из какой-то кинокомедии («Люси»?[17]). А мать отвечала, где бы она ни была:

– Я здесь!

Только в маминых устах это звучало как «Я здейсь!». Она до сих пор разговаривала так, словно только вчера приехала из Кореи. Временами Парку казалось, что мама нарочно сохраняет акцент, потому что он нравится отцу. Впрочем, мать прилагала немало усилий, чтобы соответствовать во всем остальном. Если б она могла разговаривать так, словно выросла на одной из здешних улиц, она бы делала это.

Отец ворвался на кухню и сгреб маму в объятия. Они делали так каждый вечер. Беззастенчивые проявления любви – и не важно, кто стоял рядом. Отец походил на Поля Баньяна[18], обнимающего куколку из «Маленького мира»[19].

Парк дернул брата за рукав:

– Пошли.

Они подождут в «импале». Отец выйдет через минуту – как только переоденется в свой гигантский добок.

ЭЛЕАНОРА

Элеанора никак не могла привыкнуть к такому раннему ужину.

Когда это началось?.. В старом доме они ели все вместе, даже Ричи. Нельзя сказать, что Элеанора скучала по его компании за ужином. Но создавалось впечатление, что мать хотела убрать детей с глаз долой до того, как Ричи придет с работы.

Даже еда была разной. Дети получат сырный сэндвич, а Ричи – стейк. Элеанора не возражала против сырного сэндвича – отличная перемена после бобового супа, бобов с рисом и huevos у frijoles…[20]

После ужина Элеанора уходила в комнату детей, чтобы почитать, а младшие шли на прогулку. Всегда. Каждый день. Что они будут делать, когда станет холодно и темнеть будет рано? Все набьются в детскую? Вот жуть-то начнется. Ужасы из дневника Анны Франк.

Элеанора взобралась на кровать и достала свое канцелярское богатство. Дурацкий серый кот опять спал на ее постели. Она столкнула его вниз.

Открыв грейпфрутовую коробку, Элеанора порылась в ней. Она собиралась написать несколько писем друзьям из старой школы. Уходя оттуда, она ни с кем не успела попрощаться. Мать свалилась как снег на голову и выволокла Элеанору из класса: «Собирай вещи, ты едешь домой!»

Мать была так счастлива!

И Элеанора тоже…

Они поехали прямо на север. По пути в новый дом завернули в «Бургер-Кинг». Мать сжимала руку Элеаноры, и та притворялась, что не замечает синяков на мамином запястье…

Дверь спальни распахнулась. Вошла младшая сестра, прижимая к себе кота.

– Мама хочет, чтобы ты не закрывала дверь, – сказала Мэйси. – Чтобы получился сквозняк.

Все окна в доме были нараспашку – но ни малейших признаков сквозняка. Теперь, когда дверь открылась, Элеанора увидела Ричи, сидевшего на диване. Она поспешно укрылась за бортиком кровати – насколько было возможно.

– А что ты делаешь? – спросила Мэйси.

– Пишу письмо.

– Кому?

– Пока не знаю.

– Можно к тебе?

– Нет.

Сейчас Элеанору беспокоило только одно: лишь бы никто не добрался до коробки. Еще не хватало, чтобы Мэйси увидела цветные карандаши и чистую бумагу. А еще… еще ей хотелось наказать Мэйси за то, что та сидела на коленях у Ричи.

Раньше такого не бывало.

До того как Ричи выкинул Элеанору вон, все дети были дружно против него. Возможно, Элеанора ненавидела его больше всех и не стеснялась это показать, но все они были на ее стороне. И Бен, и Мэйси, и даже Маус. Маус крал сигареты Ричи и прятал их. И именно Мауса дети отправили стучать в мамину дверь, когда услышали скрип матрасных пружин…

Когда за дверью раздалось нечто похуже скрипа пружин – вскрики и плач, они – все пятеро – собрались вместе на кровати Элеаноры (в старом доме у каждого была собственная кровать).

Тогда Мэйси сидела справа от Элеаноры. Маус плакал. Бен был бледен и задумчив. Элеанора закрыла глаза.

– Я его ненавижу, – сказала она.

– И я ненавижу. Хочу, чтобы он умер, – отозвалась Мэйси.

– Пусть свалится с лестницы на работе.

– Пусть его собьет фургон.

– Мусоровоз.

– Да, – сказала Мэйси, скрипнув зубами, – и весь мусор высыплется на труп.

– А потом его переедет автобус.

– Да.

– Хочу быть в этом автобусе…

Мэйси положила кота на постель Элеаноры:

– Ему нравится тут спать.

– Ты тоже зовешь Ричи папой? – спросила Элеанора.

– Он теперь наш папа, – откликнулась Мэйси.

Элеанора проснулась среди ночи. Ричи задремал в гостиной, не выключив телевизор. Пробираясь в ванную, Элеанора почти не дышала. И боялась спускать воду в туалете.

Вернувшись в спальню, она закрыла дверь. На хрен свежий воздух!

7

ПАРК

– Я подумываю позвать Ким на свидание, – сказал Кэл.

– Не стоит, – откликнулся Парк.

– Почему нет?

Они сидели в библиотеке. Предполагалось, что они разучивают стихи. Кэл уже выбрал короткое стихотворение о девушке по имени Юлия и о том, как тает ее одежда. («Пóшло», – сказал Парк. «Не может быть, – возразил Кэл, – этому стишку триста лет»[21].)

– Потому что это Ким, – сказал Парк. – Нельзя просто так взять и пригласить Ким. Ты глянь на нее.

Ким сидела за соседним столом в компании двух других девочек.

– Вот именно, глянь, – откликнулся Кэл. – Она просто отпад.

– Боже, – сказал Парк, – что за словечки.

– Какие? «Отпад»? «Отпад» – значит «офигенная».

– В «Трэшере» вычитал? Или типа того?

– Так люди узнают новые слова, Парк, – Кэл постучал по книжке стихов, – они читают.

– Слишком уж ты стараешься.

– Она отпадная, – сказал Кэл, кивая в сторону Ким. И достал из рюкзака пачку жвачки.

Парк посмотрел на Ким. Короткие светлые волосы и тяжелые завитки челки. Единственная в школе, у кого есть настоящие часы «Swatch». Чистюля. Она бы, пожалуй, даже встретиться глазами с Кэлом поостереглась – опасаясь, что его взгляд оставит на ней пятно…

– Это мой год! – заявил Кэл. – Хочу завести девушку.

– Но может, не Ким?

– Почему не Ким? Думаешь, высоко замахнулся?

Парк окинул его взглядом. Кэл недурен собой. Он походил на высокого Барни Раббла…[22] Кусочки жвачки уже прилипли к его зубам.

– Замахивайся где-нибудь еще, – буркнул Парк.

– А вот хрен, – отозвался Кэл. – Я начинаю сверху. И тебе тоже добуду девушку.

– Спасибо, не надо.

– Двойное свидание, – сказал Кэл.

– Нет.

– В «импале».

– Не разевай рот. – Отец Парка решил, что тот не получит права́ просто так. Вчера он объявил, что Парку сперва надо научиться водить машину с ручной коробкой передач… Парк открыл еще одну книгу со стихами. Все они были о войне. Он закрыл книгу.

– Тут у нас есть девушка, которой ты понравишься, – сказал Кэл. – Правда, она выглядит так, будто больна тропической лихорадкой…

– Это уже даже не расизм. – Парк поднял взгляд. Кэл кивал на дальний угол библиотеки. Ну да: там сидела новенькая. Казалось, она глядит прямо на них.

– Она немного большевата, – сказал Кэл, – но «импала» – серьезная тачка.

– Она смотрит не на меня. Просто смотрит, вот и все. Гляди. – Парк помахал девушке, но та даже не моргнула.

Они только раз встретились взглядами с тех пор, как она впервые вошла в автобус. Да еще на прошлой неделе на уроке истории – он посмотрел, но не выдержал ее взгляда…

Если не хочешь, чтобы на тебя оглядывались, – думал он, – не носи в волосах рыбью блесну. Ее шкатулка с украшениями, должно быть, выглядит как коробка с барахлом. Хотя… не все ее вещи казались такими уж дурацкими.

У нее были симпатичные кеды с нарисованными клубничинами и зеленый вискозный блейзер. Парк и сам бы такой носил, если бы думал, что блейзер ему пойдет.

Интересно, а она верила, что он ей идет?..

Парк напрягался всякий раз, когда Элеанора входила в автобус, но не мог заставить себя встретиться с ней взглядом.

– Вы знакомы? – спросил Кэл.

– Не особо. Мы ездим в одном автобусе. Она странная.

– Роман с шоколадкой – это прикольно, – сказал Кэл.

– Шоколадками называют черных. Это если речь о негре. И мне так кажется, это не комплимент.

– А твой народ из джунглей, – откликнулся Кэл, ткнув пальцем в сторону Парка. – «Апокалипсис сегодня»[23]. Типа того?

– Пригласи-ка ты Ким на свидание, в самом деле, – сказал Парк. – Пожалуй, это неплохая идея.

ЭЛЕАНОРА

Элеанора не собиралась сражаться за книгу Каммингса[24], словно это была последняя кукла-капустик[25]. Она нашла свободное место в секции афроамериканской литературы.

Вот еще одна гребаная фигня в этой школе. Большинство ребят здесь были чернокожими, но большинство в ее классах с углубленным изучением – белые. Они приезжали на автобусах из Восточной Омахи. А белые ребята из обычных классов ехали с другой стороны. Элеанора хотела попасть в еще какие-нибудь классы с углубленным изучением. Она мечтала, чтобы существовал такой класс по физкультуре.

…Можно подумать, ее взяли бы в этот класс. Скорее уж – в класс лечебной физкультуры. Со всеми прочими жирными девочками, не способными сделать приседания.

В любом случае отличники – черные, белые и азиаты – вели себя гораздо пристойнее. Может, в душе они и были такими же моральными уродами, но боялись угодить в неприятности. Или, возможно, они были уродами, но тренировали вежливость – и уступали места пожилым людям и женщинам.

Элеанора ходила в классы отличников по английскому, истории и географии, но весь остальной день проводила в психушке. В буквальном смысле. В школе для придурков. Похоже, нужно как следует вкалывать в «умных» классах, чтобы ее оттуда не выперли.

Элеанора начала переписывать в тетрадь стихотворение «Птица в клетке»… Отлично: там была рифма.

8

ПАРК

Она читала его комиксы.

Сперва Парк решил, что ему померещилось. Парк чувствовал ее взгляд, но всякий раз, когда он косился на нее, Элеанора сидела, опустив голову.

Наконец Парк сообразил: она смотрит на его колени. Не в пошлом смысле – она смотрела в комиксы. Парк видел, как движется ее взгляд.

До сих пор он не представлял, что у человека могут быть такие рыжие волосы и такие темные глаза. Да он и не знал никого с такими огненными волосами и такой белой кожей. А глаза новенькой были темнее, чем у матери Парка, – две черные дыры на лице. Звучит жутковато, но, вообще-то, это выглядело отнюдь не плохо. На самом деле, возможно, глаза – это самое красивое, что у нее было. Иногда она напоминала Парку Джину Грей[26] – когда та использует телепатию, ее рисуют со странными нечеловеческими глазами, сплошь залитыми чернотой.

Сегодня Элеанора надела необъятную мужскую рубашку с узором из ракушек. Ворот, видимо, был просто огромным, поскольку Элеанора отрезала его, и там все разлохматилось. Волосы она перевязала мужским шейным платком – словно длинной лентой. Элеанора выглядела нелепо.

И она заглядывала в его комиксы.

Парк не мог отделаться от мысли, что надо бы что-нибудь сказать ей. Пусть даже просто «привет» или «извини». Но он уже слишком далеко зашел в своем молчании – они не сказали друг другу ни слова с той первой встречи, когда Парк рассердился на нее. И теперь все было странно. Окончательно и бесповоротно странно… Час в день. Тридцать минут по пути в школу, тридцать минут обратно.

Парк ничего не сказал. Он просто раскрыл комиксы шире и стал медленнее переворачивать страницы.

ЭЛЕАНОРА

Мама выглядела усталой – гораздо более усталой, чем обычно. Суровой и подавленной. Младшие, вернувшиеся из школы, ввалились в дом, и мать разозлилась из-за какой-то ерунды: Бен и Маус не поделили игрушку. Она вытолкала всех через заднюю дверь – в том числе Элеанору.

Элеанора обалдела от неожиданности. Несколько секунд она стояла на заднем дворе, рассматривая ротвейлера Ричи. Он назвал собаку Тоня, по имени своей бывшей жены. Предполагалось, что она настоящий людоед, эта Тоня – собака, в смысле, но Элеанора никогда не видела, чтобы та хотя бы раз толком проснулась.

Элеанора постучала в дверь:

– Мам! Пусти. Я еще не приняла ванну.

Она всегда принимала ванну сразу после школы, до того, как Ричи возвращался домой. Очень нервирует ситуация, когда в ванной нет двери. Особенно учитывая, что кто-то порвал простыню.

Мать проигнорировала стук.

Младшие убежали на детскую площадку. Их новый дом стоял рядом с начальной школой, куда ходили Бен, Маус и Мэйси, и площадка была прямо за их задним двором.

Элеанора понятия не имела, что теперь делать. Так что она отправилась следом за Беном к игровому комплексу и села на качели. Было прохладно – пора надевать куртку. Жаль, у Элеаноры ее с собой не было.

– А что вы будете делать, когда станет холодно гулять? – спросила она Бена. Брат достал из кармана игрушечные машинки и поставил их на землю.

– В прошлом году папа загонял нас в постель в половине восьмого.

– Боже ты мой! И тебя тоже?.. Почему вы все зовете его папой? – Она подпустила в голос сердитые нотки.

Бен пожал плечами:

– Наверное, потому, что он женился на маме.

– Да, но… – Элеанора провела руками вверх-вниз по цепям качелей и понюхала ладони. – Мы никогда его так не называли. Ты чувствуешь, что он твой папа?

– Не знаю, – равнодушно отозвался Бен. – А как это чувствуется?

Она не ответила, и Бен вернулся к своим машинкам. Пора бы ему постричься. Пшеничные волосы почти касались ворота. Бен был одет в старую футболку Элеаноры и вельветовые штаны, которые мама обрезала, превратив в шорты. Он уже слишком велик для всех этих машинок и детских площадок – одиннадцать лет. Другие мальчишки его возраста играли в баскетбол или тусовались. Элеанора надеялась, что Бен не повзрослеет еще какое-то время. В этом доме слишком мало места, чтобы быть подростком.

– Ему нравится, когда мы зовем его папой, – сказал Бен, выстраивая машинки в ряд.

Элеанора оглядела площадку. Маус играл с детьми, гонявшими футбольный мяч. Мэйси, похоже, ушла с подругами, прихватив с собой мелкого.

Вообще-то, именно Элеанора должна была приглядывать за мелким. Она бы даже не отказалась – лишь бы чем-нибудь себя занять. Но Мэйси не требовалась ее помощь.

– Как это было? – спросил Бен.

– Что было?

– Жить с теми людьми.

Солнце почти коснулось горизонта. Элеанора посмотрела на него.

– Ну… – сказала она. – Ужасно. Одиноко. Лучше, чем здесь.

– Там были другие дети?

– Да. Трое. Совсем маленькие.

– А у тебя была своя комната?

– Вроде того. – Формально она обитала в гостиной Хикманов одна.

– Они были добрые? – спросил Бен.

– Да… вполне. Но не такие, как вы.

Сперва Хикманы были добрыми, да. Но потом они устали.

Предполагалось, что Элеанора поживет у них несколько дней, максимум неделю. Пока Ричи не остынет и не позволит ей вернуться.

– У нас будет вроде как вечеринка в пижамах, – сказала Элеаноре миссис Хикман в первый вечер, отправляя ее в постель.

Миссис Хикман – Тэмми – знала мать Элеаноры со старшей школы. На телевизоре стояло свадебное фото Хикманов. Мама Элеаноры была подружкой невесты – в темно-зеленом платье, с белым цветком в волосах.

Поначалу мама звонила Хикманам почти каждый день. Через несколько месяцев звонки прекратились. Выяснилось, что Ричи не оплатил счет за телефон и его отключили. Но Элеанора узнала об этом не сразу.

– Надо позвонить в социальную службу, – говорил мистер Хикман жене. Они думали, что Элеанора не слышит, но спальня располагалась аккурат за гостиной. – Так больше нельзя, Тэмми.

– Энди, она же не виновата.

– Я и не обвиняю ее. Просто хочу сказать, что на такое мы не подписывались.

– Она не мешает.

– Чужая девочка в нашем доме…

Элеанора старалась не создавать проблем. Входя в комнату – не оставлять там следов своего пребывания. Не включать телевизор. Не пользоваться телефоном. Она никогда не просила добавки за обедом. Она вообще не просила Тэмми и мистера Хикмана ни о чем, а у них не было детей-подростков, и они понятия не имели, что ей может понадобиться. Хорошо, что они не знали, когда у нее день рождения.

– Мы думали, ты не вернешься, – сказал Бен, вдавливая машинку в землю. Казалось, он изо всех сил старается не заплакать.

– О, ты маловер, – откликнулась Элеанора, раскачивая качели.

Она осмотрелась в поисках Мэйси. Сестра оказалась возле площадки, где старшие мальчишки играли в баскетбол. Среди них было много ребят из ее автобуса. И тот азиат тоже. Элеанора и не подумала бы, что он способен так высоко прыгать. На нем были длинные черные шорты и футболка с группой «Madness».

– Я пойду, – сказала Элеанора Бену. Она слезла с качелей и похлопала его по макушке. – Но я никуда не денусь, не бойся. И не переживай из-за всякой ерунды.

Она вернулась в дом и пронеслась через кухню, прежде чем мать успела сказать хоть слово. Ричи сидел в гостиной. Элеанора прошла между ним и телевизором, устремив взгляд вперед. Жаль, у нее не было куртки.

9

ПАРК

Парк собирался сказать ей, что она неплохо управилась со стихотворением.

И это было бы сильным преуменьшением. Все остальные в классе относились к стихотворению как к обязаловке, стремясь поскорее отбарабанить его. В устах же Элеаноры стихотворение оживало. Она словно пропускала его через себя. Читая, она притягивала к себе взгляд (гораздо сильнее, чем притягивала взгляд Парка обычно). Когда Элеанора закончила, многие зааплодировали, а мистер Стезман обнял ее. Что было совершеннейшим нарушением всех правил поведения.

«Эй, ты отлично выступила на английском» – вот что собирался сказать Парк.

Или, может, так: «Я в твоем классе по английскому. Ты круто прочитала стихотворение».

Или: «Ты же в классе мистера Стезмана, да? Я так и думал».

Парк купил комиксы в среду вечером после тхэквондо, но ждал утра четверга, чтобы почитать их.

ЭЛЕАНОРА

Дурацкий азиат отлично знал, что она заглядывает в его комиксы. Иногда даже посматривал на Элеанору, прежде чем перевернуть страницу. Как мило.

Он определенно не был одним из автобусных демонов. Не разговаривал ни с кем в автобусе (уж точно – не с ней). И все же он каким-то образом оставался среди них своим: когда Элеанора садилась рядом, все дьяволята оставляли ее в покое. Даже Тина. И потому Элеаноре хотелось сидеть рядом с ним весь день напролет.

Этим утром, когда Элеанора вошла в автобус, ей почудилось, будто он ждет ее. Он держал комикс под названием «Хранители». Комикс выглядел так убого, что Элеанора решила не подглядывать. Вернее сказать, не подчитывать. В общем, не суть.

Ей больше нравилось, когда он читал «Людей Икс», хотя она не всегда понимала, о чем там идет речь. «Люди Икс» были хуже, чем «Главный госпиталь». Элеаноре потребовалось несколько недель, чтобы понять, что Скотт Саммерс и Циклоп – это один и тот же парень, и она не врубалась в сюжет с Фениксом… Но в автобусе делать особо нечего, так что она пробежала взглядом непрезентабельные картинки… И стала читать. А потом они приехали в школу, и это был полный отстой, поскольку оставалась еще половина комикса. Элеанора бесилась, понимая, что он дочитает комикс в школе, а на обратном пути займется какой-нибудь ерундой.

Только все вышло не так.

Элеанора села в автобус, и азиат открыл «Хранителей» на том самом месте, где они остановились. И не закончили читать, когда Элеаноре уже пора было выходить. Там, в комиксе, происходило столько всего, что в каждую картинку им требовалось вникать по несколько минут. А когда Элеанора встала и направилась к дверям, он протянул ей комикс.

Она обалдела. И попыталась вернуть книжку, но азиат уже отвернулся. Элеанора спрятала комикс между учебниками, будто это было что-то секретное, – и вышла из автобуса.

Вечером она прочитала его три раза, лежа на верхнем ярусе кровати и поглаживая всклоченного кота. А потом убрала комикс в грейпфрутовую коробку, чтобы с ним ничего не случилось.

ПАРК

Что, если она его не вернет?

Что, если он не дочитает первый выпуск «Хранителей», потому что отдал его девчонке, которая не просила об этом и, может быть, даже не знает, кто такой Алан Мур?[27]

Если она не вернет комикс, он будет в расчете. Закончится вся эта фигня со «срань-господня-сядь-уже».

Боже… Нет, не закончится.

А если вернет? Что ему тогда сказать ей? «Спасибо»?

ЭЛЕАНОРА

Когда она села на свое место, азиат смотрел в окно. Она протянула комикс, и он взял его.

10

ЭЛЕАНОРА

Следующим утром, когда Элеанора вошла в автобус, на ее сиденье лежала стопка комиксов. Она взяла их и села. Он уже читал.

Элеанора засунула комиксы между книгами и уставилась в окно. Ей отчего-то не хотелось читать их при нем. Это… ну, словно позволить ему смотреть, как она ест. Как будто бы что-то признать.

Но она весь день думала об этих комиксах и, едва вернувшись домой, забралась на кровать и достала их. Они все назывались одинаково: «Болотная тварь».

Элеанора поужинала, сидя по-турецки на кровати. Она ела очень осторожно, чтобы не пролить что-нибудь на книжки. Все выпуски были как новенькие, ни один уголок не заломлен. Дурацкий азиат-аккуратист!

Вечером, когда младшие легли спать, Элеанора включила свет, чтобы почитать. Малыши спали очень громко: Бен разговаривал во сне, а Мэйси и мелкий – оба похрапывали. Маус написал в постель. Это не создало шума, но нарушило общее спокойствие. Впрочем, свет никого из них не напрягал.

Из соседней комнаты до Элеаноры доносился приглушенный звук телевизора, который смотрел Ричи, и она едва с кровати не свалилась, когда он рывком распахнул дверь в спальню. Ричи выглядел так, словно ожидал застать какую-нибудь оргию, но, увидев, что Элеанора всего лишь читает, заворчал и велел погасить свет, чтобы не мешать детям.

Он закрыл дверь. Элеанора поднялась и выключила лампу. Она уже наловчилась выбираться из постели, ни на кого не наступив, – очень кстати, учитывая, что по утрам она вставала первой.

Можно было оставить свет, но ей не хотелось рисковать. Не хотелось снова видеть Ричи.

Он был похож на крысу. Огромную человеко-крысу. Точь-в-точь злодей из мультика Дона Блута[28]. Черт знает, что мать Элеаноры в нем нашла. Отец Элеаноры, впрочем, тоже выглядел потасканно.

Изредка случалось, что Ричи ухитрялся принять ванну, прилично одеться и не напиться. В такие дни Элеанора в какой-то мере понимала, почему мать считает его красивым. Слава богу, такое бывало не слишком часто. И если бывало, Элеаноре хотелось пойти в туалет и сунуть два пальца в рот.

Ладно, не суть. Можно еще почитать: из окна, с улицы, было достаточно света.

ПАРК

Она прочитывала комиксы мгновенно – он едва успевал давать ей новые выпуски. И возвращала следующим утром, держа их словно что-то хрупкое. Что-то драгоценное. Можно было подумать, что она вообще не читала их, – если б не запах…

Каждая вернувшаяся к Парку книжка пахла вроде как духами. Не такими, какими пользовалась его мама («Имари»). И это не был запах самой девушки. От нее исходил аромат ванили. Но комиксы пахли розами. Как целое поле роз.

Она прочитала всего Алана Мура меньше чем за три недели. Теперь он давал ей «Людей Икс» сразу по пять выпусков, и, кажется, они ей нравились, потому что она писала имена героев в своих тетрадках, между названиями музыкальных групп и словами песен.

Они по-прежнему не разговаривали в автобусе, но молчание стало менее напряженным. Почти дружелюбным (но недостаточно).

Парк собирался заговорить с ней – сказать, что сегодня комиксов не будет. Он проспал и забыл прихватить стопку, которую приготовил для нее с вечера. Он даже не успел позавтракать и почистить зубы, и теперь ему было стыдно: ведь он будет сидеть рядом с ней.

Но когда Элеанора вошла в автобус и протянула ему вчерашние комиксы, он просто пожал плечами. Она отвернулась. Оба уставились в пол.

Она снова повязала эту нелепую ленту. Сегодня – вокруг запястья. Ее руки были испещрены веснушками, тысячи их – разных оттенков золотистого и розоватого, даже на ладошках. Руки маленького мальчика, как сказала бы его мама: с коротко подстриженными ногтями и торчащими заусенцами.

Элеанора глянула на тетрадки, лежавшие у нее на коленях. Может, она думала, что он разозлился на нее. Он тоже смотрел на эти тетрадки, изрисованные чернильными модерновыми завитушками.

– А что, – начал он, еще не зная, что скажет дальше, – тебе нравятся «The Smiths»?

Он старался быть острожным, чтобы она не уловила дыхания из его рта с нечищеными зубами.

Элеанора подняла удивленный взгляд. Или, может, растерянный. Он указал на тетрадку, где она написала большими зелеными буквами: «Как скоро наступит Сейчас»[29].

– Не знаю, – сказала она, – никогда не слышала.

– То есть просто прикидываешься, что они тебе нравятся?

Как он ни старался, это прозвучало пренебрежительно.

– Да, – откликнулась она, оглядывая автобус, – пытаюсь впечатлить местных.

Парк не знал, способна ли Элеанора вообще общаться без сарказма, но было ясно, что она и не пытается. Воздух между ними приобрел кисловатый привкус. Парк отодвинулся к стенке. Она отвернулась, глядя в окно через проход.

Парк ловил ее взгляд на уроке английского, но Элеанора упорно смотрела в другую сторону. Парк чувствовал, что она изо всех сил старается игнорировать его. Ее словно вообще не было в этом классе.

Мистер Стезман попытался вытащить ее из раковины. Он всегда обращался к ней, когда в классе царила сонная атмосфера. Сегодня предстояло обсудить «Ромео и Джульетту», но никто не рвался выступать.

– Кажется, вас не слишком огорчает их смерть, мисс Дуглас.

– Простите? – Она прищурилась.

– Вам это не кажется печальным? – спросил мистер Стезман. – Двое юных влюбленных лежат мертвыми. «Нет повести печальнее на свете…» Вас это не трогает?

– Думаю, нет, – сказала она.

– Вы так холодны? Так жестокосердны? – Он встал возле ее парты – словно адвокат в зале суда.

– Нет… Я просто не считаю это трагедией.

– Но это трагедия, – сказал мистер Стезман.

Элеанора округлила глаза. На ней была пара бус из старого искусственного жемчуга, какие бабушка Парка надевала в церковь. Отвечая, она крутила бусы в руках.

– Но очевидно же, что он просто развлекался, – заявила она.

– Кто?

– Шекспир.

– В самом деле?

Она снова округлила глаза. Теперь было ясно, что задумал мистер Стезман.

– Ромео и Джульетта – двое богатеньких детишек, привыкшие получать на блюдечке все, что они хотят. И вот теперь они думают, что хотят друг друга.

– Они влюблены… – Мистер Стезман приложил руку к сердцу.

– Да они даже не были знакомы.

– Это любовь с первого взгляда.

– Угу, что-то вроде: «О, он такой милашка на первый взгляд». Если б Шекспир правда хотел заставить читателя поверить, что они влюблены, то не писал бы в одной из первых сцен, что Ромео помешан на Розалине… Шекспир сам делает из любви фарс, – сообщила она.

– Тогда почему это произведение стало бессмертным?

– Не знаю. Может, потому, что Шекспир – очень хороший писатель?

– Нет! – сказал мистер Стезман. – У кого-нибудь еще есть идеи? У кого-нибудь, наделенного сердцем. Мистер Шеридан, бьется ли что-нибудь в вашей груди? Скажите нам, почему «Ромео и Джульетту» не забыли за четыреста лет?

Парк ненавидел выступать перед классом. Элеанора нахмурилась, покосившись на него, и отвернулась. Парк почувствовал, что краснеет.

– Потому что… – сказал он тихо, глядя в парту, – потому что люди хотят помнить, каково это – быть молодым. И влюбленным.

Мистер Стезман облокотился о классную доску и потеребил свою бороду.

– Это правильно? – спросил Парк.

– О, определенно, – отозвался мистер Стезман. – Я не знаю, потому ли «Ромео и Джульетта» стала самой любимой пьесой всех времен. Но да, мистер Шеридан, более верных слов никогда не говорилось.

На уроке истории она никак не реагировала на Парка. Впрочем, как и всегда.

После школы он вошел в автобус, и она уже была там. Встала, чтобы пропустить его на место у окна, а потом, к его удивлению, заговорила. Тихо. Почти шепотом. Но заговорила.

– На самом деле это что-то вроде виш-листа, – сказала она.

– Что?

– Ну, эти песни, которые я хотела бы послушать. Или группы. То, что мне кажется интересным.

– Если ты никогда не слышала «The Smiths», как вообще узнала о них?

– Не знаю, – ответила она, ощетинившись. – От старых приятелей, друзей… из журналов. Не знаю. Отовсюду.

– А почему не послушала?

Она посмотрела на него как на непроходимого тупицу:

– Не сказала бы, что «The Smiths» часто крутят по радио.

Парк не ответил, и она высоко вскинула свою темно-коричневую бровь.

– Боже!

Больше они не разговаривали в тот день.

Вечером, делая уроки, Парк записал все свои любимые песни «The Smiths», а еще – несколько песен «Echo & the Bunnymen» и «Joy Division»[30].

Он положил в рюкзак кассету и пять новых выпусков «Людей Икс», прежде чем пойти спать.

11

ЭЛЕАНОРА

– Что это ты такая тихая? – спросила мама. Элеанора принимала ванну, а мама варила суп «Пятнадцать бобов». «По три боба каждому», – хихикнул Бен чуть раньше, столкнувшись с Элеанорой.

– Я не тихая. Я принимаю ванну.

– Обычно ты поешь в ванной.

– Нет, – сказала Элеанора.

– Да. Ты поешь «Рокки Ракун»[31].

– Боже мой. Спасибо, что сказала. Больше не буду. Боже…

Элеанора поспешно оделась и попыталась проскользнуть мимо матери. Но та ухватила ее за руки.

– Мне нравится, как ты поешь, – сказала она. Взяла бутылочку с буфета за спиной Элеаноры и втерла по капле ванили за каждое ухо. Элеанора дернула плечами, словно ей было щекотно.

– Зачем ты так делаешь? Я воняю как кукла Земляничка[32].

– Потому что это дешевле духов, но так же хорошо пахнет. – Мама втерла немного ванили себе за уши и рассмеялась.

Элеанора рассмеялась вместе с ней. И несколько мгновений стояла рядом, улыбаясь. На маме были старые мягкие джинсы и футболка. Волосы собраны в конский хвост. Она выглядела так привычно. Как на фотографии с одного из детских праздников в день рождения Мэйси. Там у мамы был хвост вроде этого. И она ела мороженое.

– Ты в порядке? – спросила мама.

– Да… Да, я просто устала. Сделаю домашку и лягу спать.

Мама, кажется, понимала, что это не совсем так, но не стала настаивать. Она привыкла, что Элеанора рассказывает ей все.

«Что происходит вот тут? – говаривала она, постукивая Элеанору по макушке. – Что тут у тебя за странные мыслишки?»

Впрочем, мама не говорила ничего подобного с тех пор, как Элеанора вернулась домой. Кажется, она поняла, что утратила на это право.

Элеанора забралась в постель и сдвинула кота в ноги. У нее не было ничего почитать. Вернее сказать, ничего нового. Он больше не приносит комиксы? С чего он вообще взялся это делать? Она провела пальцами по названиям песен, написанным в тетрадке по математике. Названиям, которые приводили ее в замешательство: «Этот прелестный человек» и «Как скоро наступит Сейчас». Она подумала, не стереть ли их, но вдруг он заметит это и посмеется над ней?

Элеанора не врала: она и правда устала. Она читала почти всю предыдущую ночь. В этот вечер она уснула сразу же после ужина.

Она проснулась от криков. Кричал Ричи. Элеанора не могла разобрать слов. За криками слышались рыдания матери. Казалось, она плачет уже давно. Она, должно быть, совсем потеряла голову, если позволила услышать такие рыдания детям.

Элеанора знала, что в комнате уже никто не спит. Она свесилась с кровати и увидела в темноте силуэты детей. Все четверо сидели, сбившись в кучку, на брошенных на пол одеялах. Мэйси держала мелкого, неистово укачивая его. Элеанора бесшумно соскользнула вниз и села с ними. Маус немедленно залез к ней на колени. Он трясся и был весь мокрый и обвил Элеанору руками и ногами, как обезьянка. Через две комнаты от них снова закричала мать, и все пятеро разом подскочили.

Случись такое два года назад, Элеанора уже бежала бы туда – стучать в дверь и орать на Ричи, чтобы он прекратил. В самом (самом-самом) крайнем случае она позвонила бы в 911. Но сейчас все это казалось ребяческим и глупым. Сейчас все, о чем она думала, – что делать, если мелкий расплачется. Слава богу, он молчал. Даже он, казалось, понимал, что, пытаясь прекратить это, они сделают только хуже.

Наутро, когда прозвенел будильник, Элеанора не могла припомнить, как она уснула. И не знала, когда прекратился плач.

Жуткая мысль пришла ей в голову, и она вскочила, спотыкаясь о малышей и одеяла, распахнула дверь спальни… и почувствовала запах бекона.

Это значило, что мама жива.

А отчим, возможно, завтракает.

Элеанора с трудом перевела дыхание. От нее пахло мочой. Боже. Самая чистая ее одежда – та, которую она надевала вчера. Тина не преминет это заметить, потому что сегодня чертов урок физкультуры, вдобавок ко всем прочим бедам.

Она схватила одежду в охапку и решительно вышла в гостиную, твердо намеренная не встречаться взглядом с Ричи, если он там. Он был там. Этот дьявол, этот ублюдок. Мать стояла у плиты, гораздо более спокойная, чем обычно. Трудно было не заметить синяк у нее на лице. И красные пятна на шее. Черт! Черт! Черт!

– Мам, – быстро прошептала Элеанора, – мне нужно привести себя в порядок.

Мать медленно сфокусировала на ней взгляд:

– Что?

Элеанора показала одежду. Она вся измялась.

– Я спала на полу с Маусом.

Мать нервно покосилась в сторону гостиной. Ричи накажет Мауса, если узнает.

– Ладно, ладно, – сказала она, заталкивая Элеанору в ванную. – Дай сюда одежду, я присмотрю за дверью. Нельзя, чтобы он унюхал. На сегодня с меня достаточно.

Можно подумать, это Элеанора описалась.

Она вымылась – сперва верхняя часть тела, потом нижняя: ей не хотелось раздеваться полностью. Потом пошла обратно через гостиную, надев вчерашнюю одежду и надеясь, что не сильно воняет мочой.

Учебники остались в спальне, но Элеанора не хотела открывать дверь и выпускать наружу едкий запах. Так что она просто ушла – и оказалась на автобусной остановке на пятнадцать минут раньше. Она все еще чувствовала себя взъерошенной и перепуганной. Да еще в животе бурчало из-за запаха бекона.

12

ПАРК

Парк положил комиксы и запись «The Smiths» на соседнее сиденье – так что они будут просто ждать ее. И ему не придется ничего говорить.

Она вошла в автобус через несколько минут – и Парк сразу понял: что-то не так. Она выглядела потерянной и отрешенной. В той же одежде, что и вчера. Это не так уж страшно: она всегда носила одни и те же вещи в разных сочетаниях, но сегодня это было иначе. Шея и запястья обнажены, волосы спутаны: копна на голове, просто шар из рыжих завитков.

Она остановилась возле их сиденья и посмотрела на стопку, которую он приготовил (а где ее учебники?). Потом взяла все это – аккуратно, как всегда, – и села на свое место.

Парк хотел увидеть лицо девушки, но не мог. Он тогда стал смотреть на ее запястья. Она взяла кассету, где он написал на стикере: «Как скоро наступит Сейчас и другие песни».

…И протянула кассету ему.

– Спасибо. – Это что-то новое. Она никогда не говорила такого прежде. – Но я не могу это взять.

Парк не принял кассету.

– Она для тебя, бери, – прошептал он. И перевел взгляд с ее рук на опущенный подбородок.

– Нет, – сказала она. – То есть спасибо, но… я не могу.

Она попыталась сунуть кассету ему в руки. Он не шевельнулся. Зачем она усложняет простые вещи?

– Я не возьму ее назад.

Она стиснула зубы и пронзила его яростным взглядом. Похоже, она и в самом деле его ненавидела.

– Нет, – сказала она громко. Так, что все остальные вполне могли это услышать. – Я имею в виду: мне ни к чему. Мне не на чем это слушать. Боже, просто забери ее.

Он взял кассету. Она закрыла лицо руками. Парень, сидевший напротив, противный старшеклассник по имени Джуниор, уставился на них.

Парк вперил в Джуниора хмурый взгляд и смотрел, пока тот не отвернулся. Потом снова обернулся к девушке. Вынул свой плеер из кармана тренча и вытащил из него кассету с «Dead Kennedys»[33]. Сунул новую кассету, нажал кнопку и потом – осторожно – протянул наушники через ее волосы. Он был очень аккуратен и даже не коснулся ее.

Парк слышал, как вступает плавная гитара. И потом – первую строчку песни: «Я сын… и наследник…»

Она чуть приподняла голову, но не глянула на него. И не убрала рук от лица.

Они приехали в школу, и Элеанора вернула ему наушники. Из автобуса они вышли вместе – да так и пошли. И это было странно. Обычно они расходились, едва ступив на тротуар. На самом деле странным было именно это, подумал Парк. Каждый день их путь лежал в одну и ту же сторону, просто ее шкафчик был чуть дальше в холле. Как же они умудрялись каждый день идти порознь?

Парк остановился на миг, когда они поравнялись с ее шкафчиком. Не подошел к ней – просто остановился. И она тоже.

– Ну вот, – сказал он, бродя взглядом по холлу, – теперь ты слышала «The Smiths».

А она…

Элеанора рассмеялась.

ЭЛЕАНОРА

Надо было просто взять кассету.

Не стоило рассказывать всему автобусу, что у нее есть и чего у нее нет. Ей вообще не стоило ничего говорить этому странному азиатскому парню.

Странный азиатский парень…

Ей казалось, что он азиат. Трудно сказать на самом деле. У него были зеленые глаза. И кожа цвета меда, пронизанного солнечным светом…

Может, он филиппинец? Это в Азии? Не исключено. Азия неохватно огромна.

До сих пор Элеанора знала только одного азиата – Пола. Он учился в математическом классе в ее старой школе. Пол был китайцем. Его родители переехали в Омаху, убегая от китайского правительства. Не ближний свет, чего уж там. Словно они посмотрели на глобус и сказали: «Чем дальше – тем лучше».

Именно Пол научил говорить Элеанору «азиат», а не «восточный». Восточный – это про кухню, объяснил он.

«Как скажешь, повелитель лапши», – ответила она.

В любом случае Элеанора понятия не имела, что азиат делает в Огайо. Все белые здесь были белыми всерьез. Скажем так: белыми по умолчанию. Пока Элеанора не переехала сюда, она ни разу не слышала, чтобы кто-то вслух произнес слово «ниггер». Здесь же ребята в автобусе использовали его направо и налево, словно это был единственный способ назвать чернокожего. Как будто для этого не было других слов или выражений.

Элеанора не употребляла слова «ниггер» даже мысленно. Плохо уже то, что она привыкла (спасибо влиянию Ричи) называть всех кругом мудаками.

В школе было трое-четверо других азиатов. Родственники. Один из них написал эссе о том, что он беженец из Лаоса.

Ну и вот, был мистер Зеленые Глаза. Парень, которому она чуть было не решилась рассказать всю историю своей жизни. Может, по пути домой она поведает ему, что у нее нет телефона, или стиральной машины, или зубной щетки…

Вот насчет щетки… Элеанора подумывала, не поговорить ли об этом со своим куратором. В первый день в школе миссис Данн усадила Элеанору рядом и произнесла небольшую речь. Общий смысл: Элеанора может рассказывать ей все-все-все. Разглагольствуя, она крепко сжимала самую пухлую часть Элеанориной руки.

Если Элеанора расскажет миссис Данн все-все-все – о Ричи, маме, все, – черт знает что может случиться. Но если сказать о щетке… может, миссис Данн добудет ее? И тогда не придется бегать в ванную после обеда и чистить зубы солью (Элеанора видела такое в каком-то вестерне, но не факт, что это вообще работало).

Прозвенел звонок. 10:12.

Еще два урока перед английским. Она размышляла, заговорит ли он с ней в классе. Может, теперь они разговаривают?

В голове до сих пор звучал голос – не его, а вокалиста из «The Smiths». Даже когда он пел, можно было уловить его акцент. Песня звучала словно молитва:

Элеанора сперва не обратила внимания, что на физкультуре до нее почти никто не докапывался. Мысленно она все еще была в автобусе. На физкультуре играли в волейбол, и Тина только раз сказала: «Твоя подача, сучка».

Но это прозвучало почти добродушно.

Войдя в раздевалку, Элеанора поняла, почему Тина вела себя так тихо. Она просто предвкушала. Тина и ее подружки – все были там. И чернокожие девочки тоже – все хотели насладиться зрелищем, ожидая, когда Элеанора подойдет к своему шкафчику.

Он был уклеен прокладками «Kotex». Ушла целая упаковка, пожалуй.

Сперва Элеаноре показалось, что прокладки и впрямь в крови, но они просто были выкрашены красным маркером. На некоторых – надписи: «овца» и «рыжая жирдяйка». Но «Kotex» – качественные прокладки, так что чернила уже начали впитываться.

Если бы одежда Элеаноры не оставалась в шкафу, если бы на ней был не спортивный костюм, а что-то другое, она бы просто ушла. А так – ей пришлось пройти мимо девчонок, задрав подбородок как можно выше, и методично выкинуть прокладки из шкафчика. Несколько было прилеплено к одежде.

Элеанора немного поплакала – не смогла удержаться. Но она стояла ко всем спиной, так что зрелищность была не ахти. В любом случае все закончилось через несколько минут, поскольку никто не хотел опоздать на обед. Девчонкам тоже надо было одеться и причесаться.

Все ушли, кроме двух чернокожих девушек. Они подошли к Элеаноре и стали снимать прокладки со стенки.

– Не обращай внимания, – прошептала одна из них, сминая прокладку в шарик.

Ее звали Дениз, и она выглядела очень юной для десятого класса. Миниатюрная девушка, заплетавшая волосы в две косички.

Элеанора покачала головой, но ничего не сказала.

– Они просто пустоголовые дуры, – сказала Дениз. – Настолько ничтожные, что Бог едва ли их видит.

– Угу, – согласилась вторая. Вроде бы ее звали Биби. Она была из тех, кого мама Элеаноры называла «крупная девушка». Гораздо больше Элеаноры. Даже спортивный костюм Биби был не такого цвета, как у остальных, словно для нее имелись особые правила. При виде Биби Элеанора начинала стыдиться, что так переживает из-за собственного тела… И раздумывала, почему же именно она оказалась официальной толстушкой класса.

Они выкинули прокладки в мусорку и прикрыли мокрыми бумажными полотенцами, чтобы они никому не попались на глаза.

Не будь тут Дениз и Биби, Элеанора прихватила бы несколько прокладок с собой – те, что были без надписей. Ну потому что: как можно так бездарно переводить ценные вещи?..

Она опоздала на обед, потом опоздала на английский. И если бы до сих пор она еще не успела понять, что ей нравится этот дурацкий азиат, то наверняка осознала бы это сейчас. Потому что после всех неприятностей – и тех, что произошли за последние сорок пять минут, и тех, что случились за последние двадцать четыре часа, – Элеанора думала лишь об одном: ей хочется увидеть Парка.

ПАРК

Они снова сели в автобус, и на этот раз Элеанора взяла его плеер без возражений. И сама вставила наушники в уши. Подъезжая к своей остановке, она вернула плеер.

– Можешь взять его на время, – тихо сказал он. – Послушаешь остаток записи.

– Я боюсь его испортить.

– Не испортишь.

– И не хочу сажать батарейки.

– Плевать на батарейки.

Она подняла на него взгляд – может быть, впервые. Ее волосы выглядели еще более невероятно, чем утром: скорее мелкие завитки, чем кудри, – словно она сделала огромное рыжее «афро». Но взгляд был смертельно серьезен и излучал ледяное спокойствие. Любые банальности, какие вам доводилось слышать о Клинте Иствуде, сгодились бы сейчас для описания глаз Элеаноры.

– И правда, – сказала она. – Плевать.

– Это всего лишь батарейки.

Она вынула батарейки и кассету и вернула плеер Парку. А потом вышла из автобуса, не оглянувшись.

Боже, какая же она странная!

ЭЛЕАНОРА

Батарейки начали садиться около часа ночи, но Элеанора слушала еще целый час – пока голоса не умолкли окончательно.

13

ЭЛЕАНОРА

Сегодня она взяла учебники и надела свежую одежду. Джинсы пришлось стирать ночью, и они были еще влажными… но в общем и целом Элеанора чувствовала себя в тысячу раз лучше, чем вчера. Даже волосы стали послушнее. Она собрала их в пучок и перетянула резинкой. Будет чертовски больно ее снимать, зато сейчас резинка сидела как влитая.

А самое лучшее: в голове звучали песни Парка. И странным образом, в сердце тоже.

Было что-то эдакое в этой музыке на кассете. Она ощущалась по-разному. Будто бы прикасалась к легким Элеаноры и чуть-чуть к животу. В ней слышались восторженность и нервозность. Все это вызывало чувство, что мир не таков, каким до сих пор казался. И это было хорошо. Просто грандиозно.

Утром, войдя в автобус, она немедленно огляделась, чтобы отыскать Парка. Он тоже смотрел на нее, и она против воли улыбнулась. Только на миг.

Усевшись, Элеанора соскользнула пониже, чтобы отморозки с задней площадки даже по ее макушке не сумели понять, какой счастливой она себя чувствовала. Она ощущала Парка, сидевшего возле нее, хотя их разделяло не менее шести дюймов пустого пространства.

Элеанора протянула ему комиксы. Потом нервно потеребила зеленую ленту на запястье. Она не знала, что сказать. И забеспокоилась, что не сумеет сказать ничего – даже спасибо…

Руки Парка недвижно лежали на коленях. Идеально-совершенные. Руки цвета меда, с чистыми розовыми ногтями. Все в нем было сильным и гибким. Любое его движение имело причину. Они почти подъехали к школе, когда Парк заговорил:

– Послушала?

Она кивнула, позволив взгляду подняться на уровень его плеч.

– Тебе понравилось? – спросил он.

Она округлила глаза:

– О боже, это было… просто как… – она растопырила пальцы, – просто улет.

– Это сарказм?

Она посмотрела ему в лицо – хотя знала, какие это вызовет чувства. Как будто бы ее внутренности зацепили крючками и через грудь тащат наружу.

– Нет. И правда улет. Я слушала и слушала, без конца. Вот эта песня… вроде бы «Любовь разорвет нас на куски»?

– Да, «Joy Division».

– Боже, там лучшее вступление, какое я слышала.

Он сымитировал гитару и барабаны.

– Да-да-да. Мне хотелось слушать эти три секунды снова и снова.

– Тебе ничего не мешало. – Его глаза улыбались. Губы – только слегка.

– Жалко было тратить батарейки.

Он покачал головой.

– Да и вся остальная песня мне понравилась, – сказала она, – почти так же, как кульминация. Вот эта мелодия: таа, та-ти-та-та, ти-таа, ти-тааа.

Он кивнул.

– И этот голос в конце… когда он становится совсем высоким… и еще в самом конце, где барабаны будто сражаются за то, чтобы песня не заканчивалась…

Парк изобразил звук барабанов: т-т-т, т-т-т.

– Мне хотелось разобрать эту песню на куски, – сказала она, – и любить их все до смерти.

Это его рассмешило.

– А что насчет «The Smiths»?

– Я не знала, где кто.

– Я тебе напишу.

– Мне они все понравились.

– Хорошо, – сказал он.

– Я влюбилась в них.

Он улыбнулся, но отвернулся к окну. Она опустила взгляд. Автобус заезжал на парковку. Элеаноре не хотелось, чтобы это заканчивалось – то новое, что между ними возникло. Вот эта штука, когда они разговаривают, перекидываются фразами и улыбаются друг другу.

– И, – поспешно сказала она, – мне нравятся «Люди Икс». Только Циклопа терпеть не могу.

– Как так? Циклоп же капитан их отряда.

– Он меня бесит. Хуже Бэтмена.

– Чего? Ты не любишь Бэтмена?

– Боже. Просто бесит! Когда ты приносил «Бэтмена», я просто не могла его читать. Слушала Стива или смотрела в окно, жалея, что не могу впасть в гиперсон.

Автобус остановился.

– У-у, – сказал он, поднимаясь. Это прозвучало неодобрительно.

– Что?

– Теперь я знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь в окно.

– Нет, не знаешь. Я думаю о разном.

Остальные толкались в проходе, устремившись к выходу. Элеанора тоже встала.

– Я тебе принесу «Возвращение темного рыцаря», – сказал он.

– Это что?

– Всего лишь последняя история о ненавистном Бэтмене.

– Последняя история, да? На этот раз Бэтмен поднял обе брови?

Парк снова рассмеялся. Когда он смеялся, его лицо совершенно менялось. Не появлялось ямочек на щеках, но с обеих сторон возникали складочки, и глаза почти исчезали в них.

– Погоди, и увидишь, – сказал он.

ПАРК

Утром, на уроке английского, Парк заметил, что волосы Элеаноры доходят до нежной розоватой точки сзади у нее на шее.

ЭЛЕАНОРА

Днем, на уроке истории, Элеанора заметила, что Парк покусывает карандаш, когда думает. А девушка, сидевшая рядом с ним, по имени Ким, с огромным бюстом и оранжевой сумкой от «Esprit», похоже, неровно к нему дышит.

ПАРК

Вечером Парк делал запись с песней «Joy Division». Снова и снова. Он опустошил все свои портативные видеоигры и пульт дистанционного управления от машинки Джоша. А потом позвонил бабушке и сказал, что на день рождения – в ноябре – ему ничего не нужно, кроме пальчиковых батареек.

14

ЭЛЕАНОРА

– Не думает же она, что я прыгну через эту штуку, – сказала Дениз.

Дениз и вторая девушка – большая Биби – теперь общались с Элеанорой на физкультуре. Потому что сражаться с прокладками – хороший способ приобретать друзей и оказывать влияние на людей.

Сегодня в спортзале учительница физкультуры миссис Бёрт показывала, как прыгать через древнего гимнастического коня. И сказала, что в следующий раз они будут делать это сами.

– Вот еще выдумала! – заявила Дениз после урока, в раздевалке. – Я что, похожа на Мэри Лу Реттон?[34]

Биби захихикала:

– Скажи лучше, что ты мало каши ела.

На самом деле, подумала Элеанора, Дениз очень даже похожа на гимнастку – с ее девчоночьей челкой и косичками. Она выглядела слишком юной для старшей школы, не в последнюю очередь из-за того, как одевалась. Рубашки с пышными рукавами, широкие брюки, резинки для волос с шариками… Она носила свой широковатый спортивный костюм словно детский костюмчик. Элеанора не боялась прыгать через коня, но ей не хотелось бежать к нему по матам, пока весь класс будет пялиться на нее. Она вообще не любила бегать. От этого ее груди подпрыгивали и дергались так, словно вот-вот оторвутся.

– Я скажу миссис Бёрт, что мама не хочет, чтобы я делала упражнения, от которых может порваться плева, – сказала Элеанора. – По религиозным соображениям.

– Серьезно? – спросила Биби.

– Нет. – Элеанора хихикнула. – Или да…

– Вот ты язва, – сказала Дениз, натягивая брюки.

Элеанора просунула голову в вырез футболки и вытащила снизу куртку от спортивного костюма, используя футболку как ширму.

– Ты идешь? – спросила Дениз.

– Ну, думаю, не стоит пропускать школу только из-за уроков физкультуры, – сказала Элеанора, надеясь, что влезет в джинсы.

– Да нет, на обед идешь?

– О, – сказала Элеанора, поднимая взгляд. Они ждали ее возле шкафчиков. – Да.

– Тогда шевелись.

Она села с Дениз и Биби за их обычный столик возле окна. На перемене Элеанора увидела Парка, проходящего мимо.

ПАРК

– И почему ты не можешь получить права к школьному балу? – спросил Кэл.

Мистер Стезман разделил всех на группы. И дал задание – сравнить Джульетту и Офелию.

– Потому что не могу ускорить бег времени и изогнуть пространство, – откликнулся Парк. Элеанора сидела в конце класса, у окна. С парнем по имени Эрик, баскетболистом. Он что-то говорил, а Элеанора мрачно смотрела на него.

– Если б у тебя была машина, мы могли бы пригласить Ким.

– Ты и так можешь пригласить Ким.

Эрик был высоким парнем, из тех, которые ходят, сложившись пополам. Постоянно нагибаясь – словно боялся, что любая притолока будет для него низка.

– Ким хочет пойти с компанией, – сказал Кэл. – И потом, я думаю, ей нравишься ты.

– Чего? Я не хочу с ней идти. Она мне вообще не нужна. В смысле, ну, ты понял. Она ведь нравится тебе.

– Именно. Поэтому мой план сработает. Мы пойдем на бал все вместе. Тут Ким обнаружит, что она тебе не нравится. Итак, она несчастна – и угадай, кто стоит рядом, чтобы пригласить ее на медляк?

– Я не хочу, чтобы Ким была несчастна.

– Или она, или я, дружище.

Эрик еще что-то сказал, и Элеанора снова нахмурилась. Потом она посмотрела на Парка – и хмурый вид как рукой сняло. Парк улыбнулся.

– У вас еще минута, – сказал мистер Стезман.

– Блин! – сказал Кэл. – Что у нас?.. Офелия была стукнутая на голову, так? А Джульетта что? Шестиклассница?

ЭЛЕАНОРА

– Так Псайлок[35] – еще одна девчонка-телепат?

– Угу, – сказал Парк.

Каждое утро, когда Элеанора входила в автобус, она боялась, что Парк не вытащит из ушей наушники. Что перестанет разговаривать с ней так же внезапно, как начал… И если это случится – если она войдет однажды в автобус, а он не поднимет взгляд… Ей не хотелось, чтобы он видел ее отчаяние.

До сих пор этого не случилось.

До сих пор разговоры не прекращались. В буквальном смысле. Они говорили все время, пока сидели рядом. И почти каждая беседа начиналась со слов: «Что ты думаешь о…»

Что Элеанора думает об этом альбоме «U2»? Понравился!

А что Парк думает о «Полиции Майами»? Дурацкий сериал.

«Да», – говорили они, если соглашались друг с другом. Снова и снова: «Да, да, да!»

«Я знаю».

«Точно».

«Верно?»

Соглашались друг с другом по поводу чего-то важного и спорили из-за всего остального. И это тоже было хорошо, потому что, когда бы они ни спорили, Элеанора всегда могла победить Парка или поддаться ему.

– Зачем Людям Икс еще одна девушка-телепат?

– У этой фиолетовые волосы.

– Что за сексизм?

Глаза Парка расширились. Ну, если можно так выразиться. Иногда Элеанора задумывалась, влияет ли разрез его глаз на то, как он видит мир? Возможно, это был самый расистский вопрос всех времен.

– Люди Икс не сексисты, – сказал он, покачав головой. – Они эталон толерантности. Они поклялись защищать мир, который боится и ненавидит их.

– Да, – сказала она, – но…

– Никаких «но». – Он рассмеялся.

– Но, – настаивала Элеанора, – у них все девушки подпадают под один стереотип. Женственные и пассивные. У половины из них всего-то и дел, что думать. Потому что их суперсила в мыслях. А способность Призрачной Кошки еще хуже – она исчезает.

– Становится неосязаемой, – поправил Парк. – Это не одно и то же.

– И все-таки это тоже можно сделать, не отрываясь от чаепития, – возразила Элеанора.

– Только если не держишь чашку с горячим чаем. И потом, ты забываешь о Грозе.

– Не забываю. Она контролирует погоду мысленно. То есть тоже просто думает. Они все могут использовать силу, сидя на попе ровно.

– У нее отличный ирокез… – сказал Парк.

– Не принципиально.

Парк откинулся на спинку сиденья, улыбнулся и посмотрел в потолок:

– Люди Икс не сексисты.

– Пытаешься припомнить женщин-воительниц? – спросила Элеанора. – Как насчет Искры? Она – живая вспышка света. А Белая Королева? Она отличная телепатка – и притом всегда в белом, без единого пятнышка.

– А какую силу ты бы хотела? – спросил он, меняя тему. И повернулся к ней, прижавшись щекой к спинке сиденья. Он улыбался.

– Я бы хотела летать, – ответила Элеанора, отведя взгляд. – Знаю, это не так уж и круто, но… это полет.

– Да, – сказал он.

ПАРК

– Блин, Парк, ты у нас теперь ниндзя?

– Ниндзя одеваются в черное, Стив.

– Чего?

Парку нужно было зайти домой, чтобы переодеться после тхэквондо, но отец вернется не позже девяти, а значит, у него меньше часа, чтобы встретиться с Элеанорой.

Стив возле дома возился со своей «камаро». У него еще не было водительских прав, но он готовился их получить.

– Намылился к своей подружке? – спросил он Парка.

– Что?

– К подружке? Кровавой Мэри?

– Она не моя подружка, – сказал Парк. И вздохнул.

– Ну да, обрядился в ниндзю.

Парк покачал головой и побежал. «Ну, не была подружкой до сих пор», – думал он, пересекая аллею.

Он точно не знал, где живет Элеанора. Знал, где она садится в автобус, и понимал, что ее дом где-то неподалеку от школы.

Возможно, здесь. Он остановился возле небольшого белого коттеджа. Во дворе валялись сломанные игрушки, а на крыльце спал огромный ротвейлер.

Парк неторопливо пошел к домику. Собака подняла голову и пару секунд созерцала его, а потом снова погрузилась в сон. Она даже не шевельнулась, когда Парк поднялся по ступенькам и постучался.

Парень, открывший дверь, выглядел слишком молодо, чтобы быть отцом Элеаноры. Кажется, Парк видел его пару раз. Кого он ожидал увидеть на пороге? Кого-то более необычного. Более похожего на нее…

Этот чувак вообще ничего не сказал. Просто стоял в дверях и ждал.

– Элеанора дома? – спросил Парк.

– А кто спрашивает? – У него острый нос, похожий на лезвие ножа, и он смотрел на Парка в упор, сверху вниз.

– Мы вместе ходим в школу.

Парень созерцал Парка еще пару секунду, а потом закрыл дверь. Парк не мог понять, что ему делать. Он подождал несколько минут. Потом – когда уже собрался уйти – Элеанора открыла дверь. Только узенькая щелочка, чтобы выскользнуть наружу.

Она смотрела встревоженно. В темноте казалось, что у нее вообще нет радужек. Увидев ее, Парк понял, что не стоило приходить. Надо было подумать об этом раньше. Но очень уж хотелось ей показаться…

– Привет, – сказал он.

– Привет.

– Я…

– …пришел, чтобы вызвать меня на бой?

Парк сунул руку за пазуху добока и достал второй выпуск «Хранителей». Ее лицо прояснилось. Под светом фонарей оно казалось очень бледным и словно бы светилось. Он не мог рассмотреть выражения…

– Ты прочитал их? – спросила она.

Парк покачал головой:

– Я думал, мы могли бы… почитать вместе.

Элеанора оглянулась назад, на дом, потом быстро сбежала с крыльца. Он последовал за ней, вниз, по ступенькам, через засыпанную гравием подъездную дорожку, к заднему крыльцу и потом к веранде здания начальной школы. Там над дверью висел большой световой индикатор. Элеанора села на верхнюю ступеньку, и Парк – рядом с ней.

Они читали «Хранителей» в два раза дольше, чем любой другой комикс. А сегодня вечером это отняло еще больше времени, потому что было слишком странно сидеть рядом с ней где-то еще, не в автобусе. Или даже – просто видеть друг друга вне школы. Волосы Элеаноры были влажными и падали длинными темными завитками по обе стороны лица.

Они перевернули последнюю страницу, и теперь Парку хотелось просто посидеть рядом с ней и обсудить комикс. А на самом деле – просто сидеть и говорить, говорить, говорить с ней… Но Элеанора уже поднялась на ноги, оглядываясь на свой дом.

– Мне надо идти.

– О, – сказал он. – Ладно. Наверное, мне тоже.

Она оставила его на ступеньках школы. И исчезла в доме до того, как он успел хотя бы собраться с мыслями, чтобы сказать ей «пока».

ЭЛЕАНОРА

Она вошла в дом. В гостиной было темно, но телевизор работал. Элеанора видела Ричи на диване и маму – в дверях кухни.

Всего лишь несколько шагов до спальни…

– Это твой парень? – спросил Ричи, прежде чем она успела пройти эти шаги. Он даже не отвернулся от телевизора.

– Нет, – сказала она. – Просто парень из нашей школы.

– И что он хотел?

– Обсудить домашнее задание.

Она помедлила в дверях спальни. Но Ричи больше ничего не сказал, так что она вошла и закрыла за собой дверь.

– Я отлично знаю, кто ты, – послышался его голос. Как раз в тот момент, когда дверь закрылась. – Похотливая сучка. И ничего больше.

Элеанора позволила этим словам ударить ее в полную силу. Она забралась на кровать, зажмурилась, стиснув зубы и кулаки, и сжимала их до тех пор, пока не смогла дышать не плача.

До сего момента она полагала, что сможет оставить Парка только у себя в голове, куда Ричи не заберется. Ничего общего с этим домом и всем, что тут происходит. Это было довольно удивительное место, единственная часть ее головы, где можно было молиться.

Но теперь Ричи оказался там, внутри, и все обгадил. Из-за него все, что она чувствовала, выглядело таким же омерзительным и гнилым, как он сам.

Теперь она не могла думать о Парке! О том, как он смотрел в темноту, одетый в белое, словно супергерой. О том, что он пах сладким туалетным мылом. О том, как он улыбался, когда ему что-то нравилось, – и тогда уголки его губ приподнимались. Не могла думать об этом, не ощущая на себе злобного взгляда Ричи.

Она спихнула кота с постели – просто из вредности. Он мявкнул и запрыгнул обратно.

– Элеанора, – прошептала Мэйси с нижней кровати, – это был твой парень?

Элеанора стиснула зубы.

– Нет, – сердито прошептала она в ответ. – Просто парень.

15

ЭЛЕАНОРА

Следующим утром, пока Элеанора собиралась в школу, мама стояла в дверях спальни. «Вот так», – сказала она, взяв щетку для волос и собрав волосы Элеаноры в конский хвост. Ни одна прядь не выбивалась.

– Элеанора… – начала мать.

– Я знаю, зачем ты пришла, – сказала Элеанора, отступая на шаг. – Не хочу об этом говорить.

– Просто послушай…

– Нет. Я знаю. Он больше не придет – вот и все. Я его не приглашала. Но я скажу ему, и он больше не придет.

– Ну… ладно. Хорошо, – тихо сказала мама, сплетая пальцы. – Видишь ли, ты еще очень юная…

– Нет, – сказала Элеанора, – дело не в этом. Да и не важно. Он больше не придет, вот и все. В любом случае это совсем не то, что ты думаешь.

Мать вышла из комнаты. Ричи был еще дома. Элеанора прошмыгнула к выходу, услышав, как он открывает кран в ванной.

«Совсем не то», – думала она, шагая к автобусной остановке. От этих мыслей хотелось плакать – потому что Элеанора знала: так и есть. И желание плакать разозлило ее. Поскольку если уж и плакать о чем-то, так о том, что ее жизнь – полное дерьмо. А не о том, что какой-то клевый симпатичный парень в нее не влюблен. Тем более что даже просто дружба с Парком – самое прекрасное из того, что случалось с ней в жизни.

Должно быть, она выглядела очень рассерженной, войдя в автобус, потому что Парк не сказал «привет».

Элеанора смотрела в проход.

Потом он протянул руку и дернул за кончик шелкового шарфа, которым Элеанора обмотала запястье.

– Прости, пожалуйста, – сказал он.

– За что? – Ее голос звучал сердито. Боже, она ведет себя по-свински.

– Не знаю… Похоже, вчера у тебя были из-за меня неприятности.

Он снова потянул за шарф, и Элеанора обернулась. Она старалась не выглядеть разъяренной… хотя лучше уж так, чем то, как она выглядела нынче ночью, думая, какие красивые у него губы.

– Это был твой отец?

Она резко качнула головой:

– Нет. Это мой… это муж матери. Не «мой», ни в каком смысле. Разве что моя проблема.

– Так были неприятности?

– Вроде того. – Ей не хотелось рассказывать Парку о Ричи. Все, что ей было нужно, – выскрести Ричи из того места в голове, которое предназначалось для Парка.

– Прости, – повторил он.

– Все нормально. Ты не виноват. В любом случае спасибо, что принес «Хранителей». Хорошо, что удалось их прочитать.

– Скажи, они клевые?

– Ага! Там все немного жестковато. Я имею в виду эту часть – «Комедиант».

– Да… прости.

– Я не в этом смысле. Знаешь… думаю, надо их перечитать.

– Я вчера прочитал еще два раза. Можешь сегодня их взять.

– Да? Спасибо.

Он по-прежнему держался за кончик ее шарфа, потирая пальцами шелк. Элеанора смотрела на его руку.

Если б он глянул на нее сейчас, то увидел бы, как она оцепенела. Элеанора знала, какой беззащитной и растроганной сейчас выглядит. Если бы Парк поднял взгляд, он понял бы всё.

Но он не поднял взгляд. Он наматывал шарф на пальцы, пока рука Элеаноры не повисла в воздухе. А потом – коснулся шелком и пальцами ее раскрытой ладони.

И Элеанора разлетелась на куски.

ПАРК

Держать руку Элеаноры – словно держать бабочку. Или биение сердца. Что-то неимоверно, невероятно живое.

Коснувшись ее, Парк изумился: почему он ждал столько времени, почему не сделал этого раньше? Он провел большим пальцем по ее ладони и потом вверх – по ее пальцам. И ощущал каждый ее вдох.

Парку уже случалось держать девчонок за руку. Девушек на катке. Девушку на танцах – на школьном балу после девятого класса, в прошлом году. Они целовались, ожидая ее отца, который должен был подобрать их на машине. Даже Тину он держал за руку – давно, когда они вместе пошли в шестой класс.

И до сих пор это всегда было… мило. Но точно так же он брал за руку Джоша – в детстве, когда они вместе переходили улицу. И так же он держал руку бабушки, когда она брала его с собой в церковь. Никаких отличий. Разве что рука более потная и хватка немного неуклюжая…

В прошлом году, когда он поцеловал ту девушку, он не закрыл глаз и губы были сухими. Парк задумывался: может, с ним что-то не так?..

Да, он раздумывал, пока они целовались. Всерьез размышлял: может, он гей? С другой стороны, его никогда не тянуло поцеловать парня. А вот если он представлял на месте Дон (той девчонки) Женщину-Халк или Грозу – поцелуй получался гораздо лучше.

«Может, меня не привлекают реальные девушки? – думал он тогда. – Может, я извращенец, которого возбуждают героини мультиков?»

Или, возможно, думал Парк теперь, он просто не распознал всех тех других девчонок? Так же как дисковод на компьютере может выплюнуть дискету, если не распознает формат.

Притронувшись к Элеаноре, он распознал ее. Это не подлежало сомнению.

ЭЛЕАНОРА

Она разлетелась на куски.

Будто бы что-то пошло не так и она отправилась по лучу на крейсер «Энтерпрайз»[36].

Каково это? Это – словно растаять, но не так мягко и плавно.

Даже рассыпавшись на тысячи осколков, Элеанора ощущала Парка, державшего ее за руку. Чувствовала, как его большой палец исследует ее ладонь. Она сидела не шевелясь – потому что не могла шелохнуться. И пыталась припомнить, какие животные парализуют жертву, прежде чем ее сожрать…

Может, Парк парализовал ее своей магией ниндзя? Рукопожатием, как у Вулкана[37], и теперь съест?

Вот жуть.

ПАРК

Они разъединили руки, когда автобус остановился. Реальность обрушилась на Парка, и он нервно оглянулся по сторонам, пытаясь понять, не наблюдает ли кто за ними. Потом опасливо покосился на Элеанору, чтобы выяснить, заметила ли она, как он судорожно озирался.

А Элеанора смотрела в пол – даже тогда, когда, взяв свои учебники, шагнула в проход.

Если кто-то и наблюдал – как это выглядело со стороны? Парк не представлял выражения своего лица в тот миг, когда он прикоснулся к Элеаноре. Это было… словно впервые выпить диетического пепси. Неземное блаженство.

Он стоял в проходе, за спиной Элеаноры. Они были почти одного роста. Ее волосы собраны наверх, а шея покраснела и покрылась пятнами. Парк боролся с желанием прижаться к ней щекой…

Они шли вместе до ее шкафчика в раздевалке. Парк прислонился к стене. Элеанора ничего не сказала. Она просто открыла шкафчик, положила туда несколько книг и взяла другие.

Когда горячая волна, вызванная тем прикосновением, немного схлынула, Парк сообразил, что Элеанора – на самом-то деле – даже не попыталась притронуться к нему в ответ. Она даже не посмотрела на него. И сейчас не смотрела. Вообще не смотрела. Боже…

Парк осторожно постучал по дверце:

– Эй.

Она закрыла шкафчик.

– Что?

– Все в порядке?

Она кивнула.

– Увидимся на английском?

Она кивнула. И ушла.

Боже.

ЭЛЕАНОРА

Три часа кряду Элеанора то и дело потирала свою ладонь.

Ничего особенного.

Возможно ли, чтобы в одном месте было сразу столько нервных окончаний?

Они ведь всегда там? Или просто включаются, если ощущают нечто подобное? И если всегда – как ей до сих пор удавалось поворачивать дверные ручки, не теряя сознания?

Может быть, именно поэтому столько людей считают, что водитель лучше чувствует машину, если ездит с ручной коробкой передач?

ПАРК

Боже правый. Можно ли на самом деле похитить чужую руку?

Элеанора не смотрела на Парка. Ни на уроке английского, ни на истории. После уроков он подошел к ее шкафчику в раздевалке, но Элеаноры там не было.

Когда он вошел в автобус, она уже сидела на их месте, но на его кресле – у стены. Он был слишком смущен, чтобы выдавить хоть слово. Просто сел рядом, свесив руки между колен.

А значит, ее движение никак не могло быть случайным. Движение, когда она взяла Парка за запястье и потянула его руку к себе. И обхватила его пальцы своими. Мягкая подушечка коснулась его ладони.

Ее руки дрожали.

Парк поерзал на сиденье и повернулся спиной к проходу.

– Все нормально? – шепнула она.

Он сделал глубокий вдох и кивнул. Оба смотрели вниз. На свои сплетенные пальцы.

Боже правый.

16

ЭЛЕАНОРА

Суббота – худший день.

По воскресеньям Элеанора могла утешать себя тем, что понедельник уже близок. Но каждая суббота была длиной в десять лет.

Она уже сделала уроки. Какой-то урод написал на ее учебнике географии: «Хочешь меня крошка?» – так что она потратила немало времени, замазывая надпись черной ручкой. Она попыталась изобразить на этом месте нечто вроде цветка.

Элеанора смотрела с младшими мультики – пока не начался гольф. Потом играла с Мэйси в двойной пасьянс, пока они обе не одурели от скуки.

Затем она послушала музыку. У нее еще оставались две последние батарейки, подаренные Парком, а значит, она могла слушать записи, когда особенно сильно скучала по нему. Уже накопилось пять плей-листов от Парка. Иными словами – четыреста пятьдесят минут, которые можно провести вместе с ним, мысленно держа его за руку.

Глупо, наверное, но именно это Элеанора делала с ним даже в своих фантазиях. Даже там, где возможно все, что угодно. Для нее самой чудесной возможностью на свете было просто держаться с Парком за руки.

Впрочем, нет, не просто держаться за руки. Парк прикасался к ней так, словно ее руки были какой-то невероятно редкой драгоценностью. Так, будто ее пальцы были глубоко связаны со всем остальным телом. Ну, то есть они, разумеется, были связаны… в общем, сложно объяснить. С Парком она чувствовала себя чем-то большим, чем просто соединением частей тела.

Только одно плохо. Это новое занятие в автобусе сильно ограничивало их разговоры. Если Парк прикасался к ней, она не могла заставить себя взглянуть на него. А он, начиная фразу, сбивался на середине и никак не мог довести мысль до конца. Очевидно, это означало, что она ему нравится. Ха!

Вчера по пути домой автобус поехал в объезд из-за прорыва канализации, что увеличило путь на пятнадцать минут. Стив начал материться – он опаздывал на свою новую работу на автозаправке. А Парк сказал:

– Вау!

– Что? – Теперь Элеанора садилась у стены, поскольку там ей было комфортнее. Так она меньше была видна всему автобусу. Так можно было представить, что автобус принадлежит только им одним.

– Я могу разрывать канализационные трубы силой мысли, – заявил Парк.

– Так себе суперспособность, – откликнулась она. – И какое у тебя прозвище?

– Прозвище?.. Э-э… – Он рассмеялся и дернул ее за один из локонов. Новое офигительное развитие их отношений – прикосновение к волосам. Иногда он шел следом за ней после школы – и дергал за хвост. Или хлопал по пучку волос, если они были собраны.

– Не знаю, какое у меня прозвище, – сказал он.

– Может, Супер-Сантехник? – спросила она, кладя ладонь поверх его руки – пальцы к пальцам. Его рука была больше: кончики ее пальцев едва доставали до его последней фаланги. Возможно, единственная часть ее тела, которая была меньше, чем у него.

– Совсем как ребенок, – сказал он.

– О чем ты?

– Руки. Твои. Они так выглядят… – Он сжал ее кисть в ладонях. – Не знаю… беззащитными.

– Повелитель Труб, – прошептала она.

– Что?

– Прозвище для твоего супергероя. Или нет, погоди… Трубадур! Как в балладе Ленни Кюр[38].

Он рассмеялся и потянул за другую прядь.

Это был их самый длинный разговор за две недели. Элеанора начала писать ему письмо. Она начинала его тысячу раз, но всякий раз ей казалось, что она ведет себя как семиклассница. Нет, в самом деле: что она могла ему написать?..

«Дорогой Парк, ты мне нравишься. У тебя офигенные волосы».

Насчет волос, кстати, правда. Они офигенные. Сзади коротко острижены, но по бокам оставлены длинные, немного растрепанные пряди. Волосы абсолютно прямые и почти абсолютно черные. Это отлично вписывалось в стиль Парка: он почти всегда носил черное – с головы до ног. Черные футболки с логотипами панк-роковых групп поверх черной водолазки. Черные кроссовки. Синие джинсы. Почти все и почти всегда черное. Была у него одна белая футболка – но с надписью «Черный флаг». Большими черными буквами.

Если Элеаноре случалось надеть черное, мама уверяла, что она выглядит так, словно отправляется на похороны. В гробу. Короче, отпускала реплики о ее одежде… если случайно замечала, что там Элеанора надевает… Элеанора вытащила из маминой коробки для рукоделия все английские булавки, чтобы приколоть лоскуты шелка и бархата над дырами в джинсах. Мама не обратила на это внимания.

А вот Парк отлично смотрелся в черном. Он вообще выглядел так, словно был нарисован углем. Тонкие изогнутые черные брови. Короткие черные ресницы. Высокие золотистые скулы…

«Дорогой Парк, ты мне очень нравишься. У тебя реально очень красивые скулы».

Вот что ее смущало, когда она думала о Парке, – мысль о том, какой он видит ее…

ПАРК

…Фургон снова заглох.

Отец молчал. Но Парк понимал, что он раздражен.

– Попробуй еще раз, – сказал отец. – Просто слушай мотор, потом трогайся.

Самая простая инструкция, какую Парку доводилось слышать. Слушай мотор, отожми сцепление, давай вперед, расслабься, рули, смотри в зеркальца, включи поворотник, посмотри, нет ли мотоциклистов…

Фигня была в том, что Парк отлично сделал бы все это самостоятельно. Если б отец не сидел рядом и не бухтел. Мысленно Парк видел каждый следующий шаг. В чем-то похоже на тхэквондо на самом деле. Парк не мог освоить новый прием, если отец стоял над душой, указывая каждое движение.

Сцепление, газ, поехали…

Мотор заглох.

– Ты слишком много думаешь, – фыркнул отец.

Он вечно так говорил. В детстве Парк пытался спорить.

– Не могу я не думать, – говорил он на тренировках по тхэквондо. – Я не могу отключить мозг.

– Если будешь так драться, кто-нибудь отключит тебя.

Сцепление. Вперед, стиснув зубы.

– Начни заново… Не думай! Просто двигайся… Не думай, я сказал!

Грузовик снова заглох. Парк положил руки на руль – и на него же опустил голову, признавая поражение. Отец излучал раздражение и досаду.

– Черт возьми, Парк, что с тобой делать? Мы уже год бьемся. А твоего брата я научил за две недели!

Будь здесь мама, она бы окоротила отца. «Не надо так, – вот что она сказала бы. – Не сравнивай мальчиков, они слишком разные».

А отец скрипнул бы зубами в ответ.

– Просто Джош хорошо умеет не думать, – сказал Парк.

– Валяй, называй брата глупым, – буркнул отец, – но он отлично управляется с ручной коробкой передач.

– Но я собираюсь водить только «импалу», – пробормотал Парк, – и там она автоматическая.

– Это не повод! – гаркнул отец.

Если б здесь была мама, она бы сказала: «Эй, мистер, остынь. Выйди вон из машины и ори в небо, если уж тебе так надо выпустить пар».

Значило ли это, что Парк был маменькиным сыночком, неспособным прожить без ее защиты? Что он был размазней?

Видимо, так полагал отец. Не исключено, что об этом он и думал сейчас. Возможно, именно потому он замолк – чтобы не подумать чего-нибудь слишком громко.

– Попробуй еще раз, – проговорил он.

– Нет, я всё.

– Будет всё, когда я скажу.

– Нет, – отозвался Парк, – я всё уже сейчас.

– Я не повезу нас домой. Попробуй еще раз.

Парк завел грузовичок. Тот заглох. Отец шлепнул своей огромной ладонью по бардачку. Парк открыл дверь и выпрыгнул наружу. Отец окликнул его, но он просто пошел вперед. Они были всего в паре миль от дома.

Если отец и ехал за ним, Парк не заметил этого. Вернувшись в свой квартал – уже в сумерках, – он повернул не к дому, а на улицу Элеаноры. В ее дворе играли двое малышей с одинаковыми рыжевато-блондинистыми волосами. Играли – хотя, вообще-то, было уже довольно прохладно.

Парк не мог разглядеть, что делается в доме. Может, если он постоит тут подольше, она выглянет в окно?.. Парку хотелось увидеть ее лицо. Большие карие глаза, полные розовые губы. Ее рот в какой-то мере походил на рот Джокера – по крайней мере, в исполнении некоторых художников: широкий, с загнутыми кверху уголками. Нет, не настолько сумасшедшего вида… И Парк никогда не скажет ей ничего подобного. Это уж точно не покажется комплиментом.

Элеанора не выглянула. А вот дети во дворе то и дело поглядывали на него. Так что Парк пошел домой.

Суббота – худший день недели.

17

ЭЛЕАНОРА

Лучшим днем был понедельник.

Сегодня, когда она вошла в автобус, Парк улыбнулся ей. На самом деле. И улыбался, пока она шла по проходу.

Элеанора не отважилась улыбнуться в ответ. Не у всех на глазах. Но не улыбаться она тоже не могла, так что шла, опустив голову, и только вскидывала взгляд каждые пару секунд, проверяя, смотрит ли он на нее.

Он смотрел.

И Тина тоже смотрела, но Элеанора проигнорировала ее. Парк поднялся, когда она подошла к их креслам. А когда села – взял ее руку и поцеловал. Это случилось так быстро, что она не успела умереть от восторга или смущения.

Она осмелилась на миг прижаться лицом к его плечу и коснуться рукава его черного тренча. А Парк крепко стиснул ее руку.

– Я скучал по тебе, – прошептал он.

Элеанора почувствовала, как слезы заливают глаза, и отвернулась к окну.

Больше они не сказали ни слова до самой школы. Парк пошел следом за Элеанорой к ее шкафчику, и они тихо стояли там, прислонившись к стене, пока не прозвенел звонок. Холл был почти пуст.

Потом Парк протянул руку и намотал одну из ее рыжих прядей на свой золотистый палец.

– И опять буду скучать, – сказал он, отпуская прядь.

Она опоздала на классный час. А потом не услышала, как мистер Сарпи сказал, что ее вызывает социальный педагог. Он швырнул бумагу на ее парту.

– Элеанора, проснись! Возьми направление и ступай к куратору!

Боже, какой кретин. Хорошо, что он у них ничего не преподает. Шагая к кабинету куратора, она вела пальцами по стене и мурлыкала песенку. Одну из тех, что дал Парк.

Ей было хорошо. Так хорошо, что, войдя в кабинет, она даже улыбнулась миссис Данн.

– Элеанора! – сказала та, обнимая ее. Миссис Данн вообще была скора на объятия. Когда они встретились впервые, миссис Данн начала с того, что пылко прижала Элеанору к груди. – Как у тебя дела?

– Хорошо.

– Прекрасно выглядишь, – сказала миссис Данн.

Элеанора опустила взгляд, посмотрев на свой свитер (он, должно быть, прежде принадлежал какому-то очень полному человеку, купившему его для игры в гольф году этак в 1968-м) и дырявые джинсы. Боже. Интересно, насколько плохо она выглядела на самом деле?..

– Спасибо.

– Я говорила с твоими преподавателями, – сказала миссис Данн. – Ты знаешь, что получаешь высшие оценки почти по всем предметам?

Элеанора пожала плечами. У нее не было ни кабельного телевидения, ни телефона. У себя дома она жила словно под землей… Там была куча времени, чтобы делать уроки.

– Вот так! – объявила миссис Данн. – Я очень тобой горжусь.

Элеанора искренне порадовалась, что их разделяет стол. Миссис Данн явно была не прочь обнять ее еще разок.

– Но позвала я тебя не поэтому. Сегодня утром мне позвонил мужчина, спрашивал тебя. Сказал, что он твой папа, а сюда звонит, потому что не знает домашнего номера.

– Ну, у нас дома нет телефона, – объяснила Элеанора.

– А! – сказала миссис Данн. – Понимаю. Твой отец в курсе?

– Видимо, нет. – Элеанора искренне удивилась уже тому, что он вообще знает ее школу.

– Ты хочешь ему перезвонить? Можно отсюда.

Перезвонить ему?.. А с чего он-то решил позвонить? Может, случилось что-то ужасное? Взаправду ужасное. Может, бабушка умерла? Боже.

– Конечно… – сказала Элеанора.

– Ты же знаешь, что всегда можешь воспользоваться моим телефоном, если нужно.

Она поднялась и села на краешек стола, положив руку Элеаноре на колено. Элеанора снова подумала: не попросить ли зубную щетку, раз так. Но не исключено, что это приведет к очередной серии объятий и хватания за коленки.

– Спасибо, – сказала она.

– Отлично! – просияла миссис Данн. – Ну, я отойду тогда. Подправлю помаду.

Миссис Данн вышла, а Элеанора набрала номер отца – удивляясь, как он до сих пор сохранился в глубине ее сердца. Он поднял трубку после третьего гудка.

– Привет, пап. Это Элеанора.

– Привет, детка. Как жизнь?

Она на миг задумалась: не сказать ли правду?..

– Отлично.

– А как все?

– Отлично.

– Ребята никогда не звонят.

Нет смысла объяснять, что у них нет телефона. Или говорить, что сам он никогда не звонил – даже когда телефон был. Или, допустим, рассуждать о том, что ему самому стоило бы найти возможность поговорить. Учитывая, что у него есть телефон, и машина, и пристойная жизнь.

Бессмысленно говорить отцу что-нибудь в таком роде – это Элеанора поняла давно. Так давно, что уже не могла припомнить, когда именно.

– Слушай, у меня идея, – сказал он. – Я тут подумал: может, ты заглянешь к нам в пятницу вечером?

Голос отца – как у актера на телевидении. Типа того чувака, который пытается продать вам какой-нибудь альбом – хиты «Диско 70-х» или последнюю коллекцию «Time-Life».