Читать онлайн Гинекологическая проза бесплатно

Яслям пошли младенца, Господи Всеблагой,

Ясности мыслям, крик – молчащим устам.

Чтоб, как во тьме ступень нашариваешь ногой,

Вдруг все понять, на город глядя с моста.

Юлия Левитова

Теплый летний день. Московский сквер, укрытый в колодце домов – ряды скамеечек, песчаные дорожки и шелестящая зелень лип, детская площадка неподалеку и небольшой водоем – место несущественно, пусть это будут хоть Патриаршие пруды, важны лишь солнечный свет, тепло, ленивый покой и переливающаяся мозаика прозрачных теней от листьев под ногами.

На скамье у дорожки сидит молодая белокурая женщина в светлом платье. Она читает книгу, ногой в то же время автоматически покачивая стоящую рядом большую коляску. Иногда, зачитавшись, она прерывает монотонность качания. Тогда из-под марлевого полога, отделяющего купол коляски от внешнего мира, незамедлительно раздается сонное и недовольное кряхтенье просыпающегося младенца. Женщина, виновато спохватываясь, снова начинает качать, и дитя, для порядка немного похныкав, удовлетворенно смолкает…

Благостную тишину нарушают лишь крики играющих на площадке детей. После особенно громкого их вторжения женщина сама, не дожидаясь знака изнутри, приподымает полог, обеспокоенно заглядывает внутрь, что-то осторожно поправляет. Но обитатель коляски спит. Шум смолкает. Солнце мелькает в листве. Глаза женщины постепенно закрываются, ее тоже тянет ко сну – дают себя знать ночные бдения над младенцем. Качания коляски затихают…

Но новое кряхтение не заставляет себя ждать, и все повторяется, и длится снова – качание, плывущая тишина, солнечный свет…

Эта пастельная пастораль, или, вернее, городской пейзаж, не имеет непосредственной связи с какой-либо из героинь последующих рассказов. Это лишь взмах мимолетной вечности, полдневная мечта, если угодно, пролог, главная задача которого – добравшись до конца действия, стать эпилогом. Потому что любой из рассказов о рожденных и даже нерожденных детях должен иметь конец, и если он не похож на нашу картинку, повесть становится трагедией.

Картина кажется предельно незамысловатой, ибо что может быть естественнее, чем мать и дитя, но если приподнять полог, за простотой может открыться жизнь в таких ее проявлениях, которые порой невозможно бывает предположить за стерильностью завесы.

Но все равно нет ничего радостнее, и вместе с тем целостнее и завершенней этой картины. И когда она становится эпилогом, мы можем снова и снова читать рассказы, повторяющиеся так или иначе, всегда и ежедневно – рассказы о наших вымечтанных, зачатых, живых, рожденных и ожидаемых детях.

Рассказ первый

Страшно даже подумать

Ирочка была из тех, кого называют «мамина дочка» – тоненькая, беленькая, аккуратненькая. Она и действительно была маменькиной дочкой, ничем иным она стать и не могла бы – единственный, да к тому же поздний ребенок, плюс две бабушки-пенсионерки, которые пылинке упасть на нее не давали, плюс мамин характер в придачу.

Мамин характер, это, что называется, была отдельная песня. Лариса Викторовна изнутри и снаружи, до кончиков безукоризненно наманикюренных ногтей, была типичной редакционной дамой. Редакционная дама – есть такой женский тип – это внешность, это стиль жизни со всеми вытекающими манерами, повадками, ну и характером соответственно. Высокая и худая (не путать с дамой академической – те, как правило, слегка полноваты, что, впрочем, их не портит), как бы высохшая, с птичьим островатым носом и удивленно поднятыми, выщипанными в ниточку бровями. Волосы выкрашены в неопределенно-каштановый (не яркий, упаси Боже) цвет и подвергнуты химической завивке. Впрочем, однообразие цвета волос определялось, наверное, не столько личными пристрастиями, сколько техническими возможностями – в парфюмерных магазинах в те времена изобилия не наблюдалось, и, кроме извечной хны, выбирать было особо нечего. Одета всегда скромно и изящно одновременно – все тон в тон, ничего лишнего, никаких брюк, никаких вам – фи, моветон, – мини. Элегантная юбка-годе, шарфик на шее, ну, может, легкий излишек неброской бижутерии в стиле фольк – было одно время в моде, так и прижилось. Да, и непременно крупный оригинальный серебряный перстень на сухом длинном пальце, старинный ли прабабушкин, сделанный ли народными умельцами в подпольной мастерской из мужской запонки, тут уж кому как везло. У Ларисы Викторовны, естественно, был старинный.

Работают подобные дамы, как ясно из определения, в разнообразных больших и малых редакционных коллективах, занимая должности разных уровней – от машинистки до выпускающего редактора. Причем чем меньше коллектив, тем, как правило, характернее внешность дамы. Лариса Викторовна работала в некоем географическом издательстве средней величины, должность имела не самую важную, но и не из последних, и, таким образом, ничем из ряда собратьев (сосестер) по цеху не выделялась. Ничем, кроме одного, хотя именно это одно и сыграет ведущую роль в нашем повествовании. Редакционные дамы в большинстве своем бездетны (почему – Бог весть, но факт), у Ларисы же Викторовны была дочка Ирочка, родила которую она поздно – в тридцать шесть – и для всех, включая себя самое, неожиданно. Эта неожиданность и сопутствующее ей удивление легким, почти незаметным для постороннего глаза флером всегда присутствовали в отношении матери к дочке, не слишком мешая, впрочем, воспитательному процессу.

Процесс, о да, имел место быть. Ирочка с детства не мыслила себя иначе как под строгим материнским контролем, который ничуть не ослабевал даже тогда, когда та отбывала на службу. Две бабушки, живущие с ними, Ларисы Викторовны побаивались, все указания по поводу Ирочки выполняли беспрекословно, давая по вечерам подробнейший и детальнейший отчет в каждом детском шаге и помысле. Ни в какой детский сад Ирочка не ходила, в школу-из школы (а она посещала, кроме обычной школы, музыкальную, как положено девочке из хорошей семьи, и еще художественную в придачу) бабушки ее провожали до восьмого класса, пока не была слезно вымолена пятнадцатилетнею Ирочкой хоть эта небольшая вольность – самой переходить двор и два тихих арбатских переулка.

Не стоит думать, что Лариса Викторовна была жестока к Ирочке, ничуть, дочку она любила, другое дело, что сама любовь была для нее проявлением одной из форм обладания. Она была тираном, но тираном милостивым, кроме свободы – а зачем девочке свобода – Ира ни в чем отказа не знала, ее и одевали, и учили, и к морю вывозили, благо средства позволяли. Для Ирочки же мать всегда была и образцом для подражания, и главным советчиком, чьи мнения не подвергались ни оспариванию, ни, в сущности, осмыслению.

Училась девочка хорошо, отличницей, правда, не была, но, закончив школу без троек, без больших проблем поступила в средней руки институт технического профиля. Этот технический институт был выбран Ларисой Викторовной по нескольким существенным резонам: во-первых, поступить проще, во-вторых, от дома недалеко, а в-третьих (и именно так объясняла она выбор дочери коллегам в редакции) – «Девочка решила идти по стопам отца».

Отец – ведь был же у Ирочки и отец. Работал он инженером, или даже старшим инженером, или даже начальником группы в каком-то из многочисленных КБ, уходил на работу рано, приходил поздно, спать ложился по причине громкого храпа в отдельной комнате (еще в одной жили обе бабушки, а Ирочка, сколько себя помнила, делила с Ларисой Викторовной раскладную софу в самой большой комнате, которая называлась гостиной). В воспитательный процесс папа не вмешивался, регулярно приносил немаленькую по тем временам зарплату, каждый год по весне вывозил семейство на дачу на стареньких «Жигулях», и на этом его отцовские функции практически заканчивались, если не учитывать тех пресловутых «стоп», по которым его дочь вступила во взрослую жизнь.

Первое время Ирочкина институтская жизнь мало чем отличалась от школьной – разве что уроков побольше, и ездить подальше, а так то же самое – «школа-дом, дом-школа, Ира, принеси маме зонтик». Училась она и здесь довольно успешно, не блистала, конечно, у них в группе были очень яркие мальчики, очень способные, они и в институт-то этот попали только будучи «инвалидами пятой группы», провалившись сперва по этой же причине на вступительных в МГУ и прочие престижные вузы. Дружить Ира ни с кем особенно не дружила, отношения со всеми поддерживала ровные, но какие-то безличные, чуть больше, может, приятельствовала с Таней, старостой группы, старательной отличницей и зубрилой. Они вместе делали лабораторные, ходили обедать, да давали друг дружке списать конспекты пропущенных лекций.

А на втором курсе – новые законы – парней с их курса позабирали в армию. Поуходили юные гении, осталось только несколько уж самых способных, тех, что и армию «отмотали». Группа, на две трети состоявшая из мальчишек, сильно обмелела, слили ее с параллельной, столь же осиротелой, началось бабье царство. Ожидалось, правда, что к концу третьего курса начнут возвращаться отслужившие ребята предыдущих лет, да это когда еще будет… А пока – тоска…

Ирочка вместе со всеми возмущалась суровостью и нелепостью призывных законов, закатывала глазки, но, по сути, происходящее не очень ее волновало. Жалко, конечно, ребят, но что поделать, судьба. Никаких специальных чувств мальчики, как представители противоположного пола, у Ирочки не вызывали. А вот в аспирантуру потом попасть будет легче, среди всех этих девиц Ирочка оставалась едва ли не первой ученицей.

Так прошел второй курс, потом и третий, а осенью, в самом начале четвертого, в группу из академического отпуска пришла новая девочка, Соня.

Соня была яркой творческой личностью, до академки она блистала в институтской команде КВН, пела и играла на гитаре, была заводилой многих вечеров и капустников и имела массу поклонников на старших курсах, уцелевших от армейской потравы. С ее приходом сонная жизнь в группе слегка оживилась, главным образом за счет того, что к Соньке то и дело захаживали старшекурсники, тут только знай, лови момент, шептались девчонки. К ловле момента Ирочка относилась скептически, но сама Соня ей, пожалуй, нравилась. Правда, было неясно, хорошо ли она учится, все сколько-то сложные курсовые и коллоквиумы за нее писали те же поклонники, Соня только сдавала их, ангельски глядя на преподавателя из-под рыжей челки. Но сдавала успешно, ничего не попишешь.

В группе Соня сдружилась не с Ирочкой, к легкой досаде последней, а с Мариной, высокой нескладной девицей из общежития. За длинные унылые пряди волос, свисающие над ушами, Марину в глаза называли «Спаниелем», не обидно, но характерно. Под Сониным влиянием она в короткое время разительно преобразилась, коротко и стильно остриглась, перестала сутулиться, а в довершение всего уехала из общаги. Поговаривали, что Сонька познакомила ее со своим приятелем, тот Маринку и приютил. Как бы там ни было, из серой провинциалки Марина к Новому году стала самоуверенной москвичкой, не хуже самой Ирочки. С Соней они были не разлей вода, жизнь их была окружена какими-то событиями, историями и происшествиями, какими – неясно, но по отрывочным сведениям жутко интересными.

Ирочка подумывала присоединиться к этой паре, уж больно было заманчиво, и авторитет в группе у Соньки был бесспорным, куда там старосте Тане. Но просто так, с бухты-барахты, подойти: «Давайте дружить», казалось Ирочке нелепым и недостойным, и она сильно рассчитывала в этом смысле на начало следующего семестра. Новый семестр, новая жизнь, что может быть естественней.

Отшумел Новый год, навалилась сессия. По груп-пе ходили слухи о каком-то невероятном празднестве, устроенным, ясное дело, Соней, что только укрепляло Ирочку в ее замыслах. Странное дело, каникулы почему-то впервые показались ей длинными и скучноватыми, и (еще более странное дело) она, тоже впервые, не поделилась своими намерениями с мамой.

Маме, впрочем, как раз в это время было не до Ирочки с ее туманными планами, мама вся была обуреваема одной, но пламенною страстью – делала в квартире ремонт и меняла интерьер. Это занятие поглощало целиком не только ее – обе бабушки изо всех старческих сил строчили на машинке очередные шторки и занавеси, Ирочку гоняли отмечаться в очереди на мягкий гарнитур, и даже папа не смог уклониться от развешивания полочек и карнизов. Лариса Викторовна реяла посреди всего этого, как буревестник, то и дело намечая хозяйским глазом новые свершения. Завершающим штрихом стала покупка нового столового сервиза голубого цвета, который гармонировал с цветом кухонных стен, оклеенных заново немецкой клеенкой. На многочисленные полочки были расставлены многочисленные вазочки с собственноручно подобранными букетами из засушенных цветов, и Лариса Викторовна уже предвкушала завистливые восторги сослуживцев (не всех, конечно, а удостоенных быть приглашенными).

На фоне разноплановых дизайнерских работ необходимость идти наконец учиться показалась Ирочке таким облегчением, что она даже устыдилась внутренне своих мыслей. В самом деле, мама для нас же надрывается, сколько сил тратит. Но возможное начало чего-то нового в жизни было так заманчиво, что, отринув угрызения совести, на первые занятия Ирочка ехала вся в предвкушении новых событий.

Ожидания обманули. Соня на занятия не пришла, говорили, что свалилась с гриппом; Марина, отсидев как на иголках первую пару, мгновенно утекла, оставив Ирочку с носом и разбитыми мечтами. Казалось бы, днем раньше – днем позже, какая тут разница, но ведь всем знакомо это чувство внутреннего опустошения, когда к чему-то готовишься, готовишься, а оно в последний момент возьмет да и ускользнет от тебя неожиданно.

Словом, Ирочка была расстроена. Но виду показывать нельзя было. На перерыве, когда вся группа сидела в пустой аудитории, Ира, рассказывая Тане о потрясающем ремонте, которым занималась все каникулы, вдруг заметила незнакомую девушку с русыми кудрями ниже плеч, стоящую у окна и прислушивающуюся к разговору. Та, встретив Ирочкин взгляд, не спеша подошла к ним:

– Привет. Я теперь буду с вами учиться, из академки пришла. Зовут Алина, прошу любить и жаловать.

Ирочка, поглощенная внутренними переживаниями, большого значения этой Алине не придала – подумаешь, еще одна девица из академки, одета хорошо, но только-то. А зря.

Не будь Алины, вся жизнь Ирочкина могла бы по-другому пойти, но обо всем по порядку…

Если появление Сони внесло в жизнь группы оживление и свежую струю, то с Алиной пришло нечто совсем иное. В какой-либо общественной жизни она не участвовала напрочь, отговариваясь маленьким ребенком. Справедливости ради, она и занятия-то посещала далеко не все, только семинары и те лабораторные, без которых зачета не получишь. Но при этом непостижимым образом ей удалось очаровать всех мальчиков, находящихся в ближайшем окружении. Мальчики были те еще, юные гении, грезящие о науке, до сих пор вообще неясно было, какого они пола. А тут оказалось – мужского, ходят за Алиной табуном, носят ей коржики из буфета и спорят, кто будет с ней делать очередную лабу. И это замужняя девица! С ребенком! Подумать страшно…

В целом же Алина оставалась для народа загадкой, никто, включая мальчиков из свиты, ничего про нее толком не знал. Была вполне компанейской, могла потрепаться на общие темы, обсудить моды грядущего сезона, одевалась сама потрясающе, тряпки только импортные, и где достает, поганка. Была в курсе всех новинок, будь то выставки или книги, о многом знала даже раньше других. Но все это исключительно между занятиями, а чуть звонок – фр-р, и нет Алины. Унеслась куда-то в свою отдельную жизнь. Она вообще была стремительная, влетала в аудиторию, раскидывалась, сумка, куртка, тетрадки, быстро списывала у кого-нибудь из мальчишек конспекты, на одном занятии готовилась к другому, сдавала раньше всех лабораторные, быстро что-то такое рассказывала обществу и исчезала. «Дивное явление природы, вольное в своих прихотях», – сказал про нее кто-то из юных гениев, как припечатал.

Однажды, на каких-то замысловатых лабораторных, типа электротехники, старательная Таня болела, и Ирочка осталась без напарницы. Она было загрустила – вдвоем-то гораздо легче, но тут влетела запыхавшаяся Алина, плюхнулась на свободное место рядом с Ирочкой и стала озираться в поисках кого-то из ребят. Тут Ирочка и спроси ее:

– Хочешь со мной сегодня лабу делать?

– Да? А ты одна? А у тебя и конспект есть? Здорово! Давай будем вместе делать, ну этих мужиков к черту, вечно их нет, когда надо. Пошли допуск получать, конспект я потом, в процессе перепишу.

Ирочка от такого натиска и напора слегка опешила, идея получать допуск без тщательной подготовки ей претила, но Алина в ее сомнения даже вникать не стала:

– Да чего тут готовиться-то, пошли, у меня времени мало, мне еще две лабы сегодня сдать надо. Не дрейфь, я все отвечу, ты, главное, кивай вовремя и поддакивай.

Оказалось, не одна Ирочка столбенеет от Алины, преподаватель тоже долго не выдержал, подписав Ирочкин конспект к допуску минут через пять. У Ирочки с Таней этот процесс никогда меньше двадцати минут не отнимал. В конце, правда, он робко попросил взглянуть на Алинин конспект, на что та, ласково посмотрев на него, прощебетала:

– Ой, ну он у меня там в сумке, он точно такой же, чего за ним таскаться, я вам через полчаса покажу, когда работу сдавать буду, ну что сейчас время-то терять, мы лучше пойдем работать…

С лабораторной установкой Алина обращалась столь же решительно, но возиться ей скоро надоело, она вспорхнула, слетала в подсобку и привела оттуда лаборанта, аспиранта кафедры электротехники, угрюмого молодого человека. Щебеча нечто, с Ирочкиной точки зрения совсем несусветное, и переписывая одновременно Ирочкин конспект, Алина заставила лаборанта отладить установку, провести измерения и проверить данные по таблице. Строго спросила под конец:

– Все точно? А выводы отсюда какие? – Лаборант ошалело сделал выводы. – Ир, записывай. Это с учебником совпадает? Смотри, а то ведь ни в жизнь не зачтут, этот препод такая зануда. Записала? Ну все, пошли сдавать. Геночка, ведь ты уберешь тут, правда, солнышко?

Совсем ошалевшая Ирочка пошла за Алиной к столу преподавателя, а не менее ошалевший лаборант долго смотрел им вслед, как сомнамбула, не понимая, а что же тут такое…

Через полчаса Ирочка с Алиной, сдавшие три работы вместо двух, пили кофе в институтской столовке. Это Алина по выходе взглянула на часы, вздохнула, сказала: «Фу, все успела, даже время осталось. Пошли кофе выпьем?» – отказаться было невозможно. Пока они сидели, Ирочка, слегка пришедшая в себя, выразила Алине свое искреннее восхищение, на что та ответила:

– Ты понимаешь, ну некогда мне с ними возиться, у меня ребенок там со свекровью сидит, а я ее через час отпустить должна, а если делать, как все, так в жизни не успеть. Вот и приходится форсировать. Я и с парнями-то вашими общаюсь, потому что они толковые, лабу за меня могут сделать, учить опять же меньше нужно. У тебя конспекты хорошие, в них все понятно, хочешь, будем с тобой работать? От меня тоже польза есть, ты сама видела.

Ирочка согласилась, было в Алине что-то такое, из-за чего отказывать ей было нелегко. Но жалеть потом не пришлось. Так началась их дружба не дружба, скорее сотрудничество.

Вместе делали (Ирочкины конспекты, Алинино художественное исполнение) лабораторные, вместе писали курсовые. Соображала Алина прекрасно, любые задачи решала быстро и правильно, проблема была только ее поймать и усадить заниматься. Мальчики из их группы продолжали ходить за Алиной косяком, и Ирочка неожиданно обнаружила себя в центре притяжения. На вторых ролях, правда, но, когда Алина вспархивала и улетала, все лавры оставались ей по праву. Соня с Мариной, естественно, не смогли остаться в стороне; таким образом, к весне в группе сложилась вполне устойчивая компания, в которой Ирочка считалась едва ли не основателем, о чем раньше и мечтать не могла…

Как-то в начале апреля, после сдачи очередного коллоквиума, выходя из аудитории вместе с Мариной и ребятами, Ирочка с удивлением обнаружила, что Алина (сдавшая по обыкновению первой) не испарилась, как было ей свойственно, а дожидается их, сидя с ногами на подоконнике и оживленно болтая с незнакомым парнем. Увидев, что они вышли, Алина вскочила, и все закружилось в водовороте ее энергии. За последнее время Ирочка было попривыкла к стихийным бедствиям, но этот вихрь был сильнее прочих.

– Ну, наконец, а я вас жду-жду уже. Как сдали? Нормально? Слушайте, пошли в ЦДХ сходим, там выставка классная, и погода – шепчет. Да, кстати, знакомьтесь, Слава, когда-то мы учились вместе, с тех пор, правда, сто лет прошло, он успел в армию сходить, я детьми обрасти, а было время, они за мною ухаживали, да, Славочка?

Этот текст Алина выдавала уже на ходу, спускаясь по лестнице. Направлялись, естественно, в ЦДХ, вариантов не было. Незнакомый Слава все больше помалкивал. Чуть выше среднего роста, светлый шатен с серыми глазами, обычное дело, но почему-то во всем его облике читалась какая-то необъяснимая надежность, взрослость, что ли, отличался он от ребячливых юных гениев, просто хотелось пасть на грудь и приникнуть к плечу. Смотрел же он только на Алину, при этом с таким нескрываемым восторгом, что Ирочке стало завидно и чуть-чуть обидно.

– Аль, а ребенок у тебя с кем? – Спросила она в безотчетном желании отправить Алину домой, что ли, к ее повседневным обязанностям.

– У меня сегодня отгул, – засмеялась счастливая Алина. – Детеныша мама аж до завтра вечером взяла, а муж барахло на дачу перевозит, в кои веки палец о палец. Так что часов до семи я свободна, как птица. Гуляем!

По дороге компания наткнулась на Соню. Та со своим приятелем-старшекурсником стояла в холле у выхода из института, и, увидев Славу, страшно обрадовалась:

– Славка, какими судьбами? Вернулся? Давно?

– Сонечка, как здорово. Да, отпустили наконец, я уж восстановился, почти месяц учусь.

– И не появлялся? Совести нет.

– Да знаешь, одно-другое, вот Альку встретил, а вообще все как-то поразбежались за два-то года…

– Ну, это ты не там искал. – решительно сказала Соня и взяла его под руку. – Вы куда, люди? В ЦДХ? Я с вами.

– Сонька, не кидайся на народных героев. – Алина взяла Славу под руку с другой стороны. – Имей милосердие, человек еще не привык к нашим экспансиям, к тому же, чур, я его первая нашла.

Все расхохотались, и дружно тронулись к выходу. В дверях была обычная толкотня, трое в ряд пройти не могли, Соня отстала, а Алина так и шла со Славой всю дорогу до Центрального Дома Художника на Крымском валу.

Погода в тот день была дивная, солнце грело совсем по-весеннему, капали сосульки, под ногами текли ручьи, коллоквиум был сдан, и настроение было отличное. ЦДХ оказался закрыт по техническим причинам, плюнули и пошли через дорогу в парк Горького. Все отчего-то развеселились, мальчишки затеяли возню со снежками, Алина от них не отставала, вывозилась в снегу, запыхалась, как малое дитя. Ирочка смотрела на нее с удивлением, такое поведение казалось ей немыслимым для взрослой девушки, матери семейства к тому же.

Потом все пили горячий мутный кофе из бумажных стаканчиков в какой-то забегаловке, ели резиновые сосиски, болтали о разных разностях. Расходиться не хотелось, и Ирочке вдруг пришла в голову безумная идея.

– Ребят, а пошли сейчас ко мне? Это тут рядом, на Фрунзенской. Я только позвоню, предупрежу.

Тут она даже сама испугалась сказанного, представив себе всю эту шоблу в маминой изысканной обстановке, но слово не воробей. Все согласились с восторгом, в парке уже становилось холодновато, да и забавы на свежем воздухе себя исчерпали. Ирочка робко набрала номер в первом же попутном автомате, клянясь про себя, что все потом уберет, ничего не испортит, только бы мама разрешила.

Но Лариса Викторовна согласилась на удивление спокойно, была милостива и ласкова.

Встретила горячим чаем с печеньем, с интересом знакомилась, беседовала светски, словом, была на высоте. Прощаясь, предлагала всем заходить, благо от института недалеко, так удобно – на огонек. После, когда гости ушли, расспрашивала Ирочку обо всех подробно – кто, да что. Она и раньше обо всех слышала, Ирочка с ней делилась, но тут, когда сама всех увидишь, другое дело.

– А молодой человек этот, Слава, он откуда? Ты о нем ничего не говорила.

– Это Алина сегодня привела, они учились вместе до армии.

– Ну, что Алина, я заметила, он с нее глаз не сводил. Постой, ты ж рассказывала, она замужем. И сын, кажется? Однако… Бойкая девушка…

Лариса Викторовна поджала губы осуждающе, Ирочка хотела было заступиться за подругу, но что-то внутри говорило ей, что мама права. У Алины, действительно, и муж, и ребенок, и полгруппы за ней хвостом, и все мало. А у других вообще ничего, могла бы и поделиться. Вслух, впрочем, Ирочка этого не произнесла, промямлила что-то вроде, что ничего такого, Алина-де просто активная, но мысль в голове осталась.

Слава с того дня стал постоянным членом компании, и, странное дело, Алина тоже оставалась все чаще, не убегая по своим делам. Да и сама компания сдружилась плотнее, общались уже не только в институте, часто съезжались к кому-нибудь домой. К Соне, конечно, и к Марине, но те жили по окраинам, а Ирочка – в центре, два шага от института, так что у нее собирались даже чаще.

В конце мая Марина вышла замуж, свадьбу справляли всей толпой шумно и весело, набились в крошечную квартирку Марининого мужа, гудели чуть не до утра. Соня была свидетелем жениха, а Ирочку Марина вдруг попросила быть ее свидетелем. Та согласилась с восторгом, волновалась, наряжалась, сидела потом рядом с невестой во главе стола и вообще чувствовала себя весь вечер в центре внимания.

Часов в восемь Алина засобиралась уходить, ей-де пора ребенка укладывать, без нее некому. Расцеловалась с молодыми, и вдруг, кивнув Ирочке на Славу, который тоже поднялся, предложила:

– Слушай, Ир, я Славку тебе оставляю. Чего ему со мной тащиться, пусть посидит, потом лучше тебя проводит, а ты присмотри, чтоб он тут не грустил, ладно?

Не дожидаясь ответа, вспорхнула, пошептала Славе что-то на ухо, кивнула кому-то, махнула рукой и исчезла в двери, только каблуки процокали, да лифт загудел на площадке.

Впервые в жизни Ирочку провожал домой молодой человек. Пусть не свой, пусть попросили, пусть подруга на вечер уступила, но ведь не бабушка, не папа встречал от метро… Всю долгую дорогу Ирочка сама не понимала, что чувствует, старалась изо всех сил держаться светски, говорила на разные общие темы, судорожно стараясь казаться похожей на Алину и ненавидя себя за это. Поднялись из метро, дошли до подъезда. Ирочка, видя свет в окне и понимая, что мама не спит, предложила зайти, выпить чаю. Слава отказался, сказал «Пока», потрепал Ирочку по плечу и исчез в темноте двора.

Сославшись, что страшно устала и падает, хочет спать, Ирочка ускользнула от маминых расспросов, завернулась в одеяло, дождалась, пока Лариса Викторовна заснет, и попыталась еще раз прокрутить в памяти события вечера. Но память не давалась, перед глазами вертелась пестрая карусель, в которой там и сям мелькала почему-то Алина, и Ирочка так и не заметила, как заснула.

Налетела летняя сессия, пронеслась, как гроза, началась преддипломная практика. Всех рассовали по разным местам, загрузили работой. Но вечера оставались свободными, так что все равно собирались, чаще – у Ирочки (ехать всем близко), иногда у Марины, выбирались вместе в кино и на выставки. Соню же судьба занесла в какой-то подмосковный НИИ, полтора часа на электричке, она оттуда если и добиралась к вечеру, то было ей не до компании, а Алина, хоть и осталась в Москве, что-то не появлялась. Соответственно Слава тоже нечасто захаживал.

Практика кончилась; Лариса Викторовна тут же увезла Ирочку к морю, поправлять здоровье. Не то чтоб было оно очень хрупким, но все же болела девочка то тем, то другим, страдала от аллергии, а в Москве летом, сами знаете, дышать ведь совершенно нечем.

После югов планировали провести остаток лета на даче, куда заблаговременно вывезена была бабушка (другой бабушки не было к тому времени в живых) для заботы об урожае. В пересменке между приездом-отъездом Ирочка пыталась обзвонить приятелей, застала только Марину. Взаимные приветствия, рассказы о том-о сем, стали перебирать, кто где. Сонька уехала куда-то в археологическую экспедицию, пишет письма о древних скифах, а Алина…

– Слушай, вот ведь чуть не забыла, Алька-то… Ушла от мужа, забрала ребенка, представляешь, квартиру себе организовала. Они со Славкой теперь вместе живут. Молодец баба, слов нет.

Деталей Марина сама особых не знала, она столкнулась с Алиной около института, и та поведала ей все это, буквально стоя на одной ноге и не вдаваясь в подробности. Какие-то разборки с бывшим мужем, какие-то сложности с родителями Славы, но в будущее Алина смотрела с оптимизмом, обещая собрать всех после каникул, и уж тогда…

Не то что Маринин рассказ сильно Ирочку огорошил (от Алины еще и не того можно было ждать), да и сама она никогда ничего в виду не имела, но давняя мысль, что вот одним все, и этого мало, а другим…, пошевелилась где-то в душе, оставив неприятный осадок.

В самом начале сентября Алина созвала всех на новоселье. Жила она теперь в районе метро ВДНХ, новый кооперативный дом, двухкомнатная светлая квартира. Встречали гостей вдвоем со Славой, тот держался по-хозяйски, водил по квартире, показывая, что и как. Мебель была крайне простая, да и вообще ее было не много, только необходимое. Глядя на скромную обстановку, Ирочка не могла отделаться от чувства превосходства – то ли дело у них с мамой, но сама Алина была явно очень довольна:

– И главное, места много, простор, Петька может хоть на велике гонять.

Петька, Алинин двухлетний сын, находился тут же, озирал с удивлением незнакомых людей, пытался ловить за юбку Алину, которая сновала туда-сюда, накрывая в комнате стол. В какой-то момент она взяла малыша на руки, сказала озабоченно: «Раздавят тебя тут сейчас, вот что», – поманила к себе Славу и вручила ребенка ему:

– Солнце мое, подержи пока, не пускай на пол, я еще должна пойти вилки у соседей стрельнуть, а на него тут как пить дать наступят, народ-то все к детям непривыкший. Я мигом, а потом спать его загоню, и будем садиться.

Слава стоял среди комнаты с ребенком на руках, тот уютно устроился на локте, прижался к плечу, и Ирочка, которая против воли не выпускала Славу весь вечер из вида, внезапно испытала острое чувство зависти: «Ну почему, почему у нее – все и всегда». Сдержалась, подошла, хотела сказать что-нибудь легкое-ненавязчивое, и тут малыш цапнул пухлой лапкой кулон, висевший на золотой цепочке у Ирочки на шее.

Ирочка растерялась. С детьми она никогда дела не имела, знала вчуже, что на них надо умиляться, но тут было не до умилений, она страшно боялась, что дитя порвет сейчас тонкую французскую цепочку, где ее потом будешь чинить. Кричать тоже было как-то неудобно, но тут Слава спокойно разжал детский кулачок, подмигнул освобожденной Ирочке и передал ребенка с рук на руки вернувшейся Алине. Вечер тек дальше своим чередом, но к Славе Ирочка больше старалась не подходить, почему-то все чудились детские ручки, вцепившиеся в цепочку на ее шее.

Осень прошла незаметно, учились, развлекались, все как всегда. Алина, появлявшаяся в институте не чаще обычного, общалась теперь в основном с Соней, а Ирочка, наоборот, за это время ближе сошлась с Мариной. Ну их, обе они, что Алина, что Сонька, какие-то внезапно-непредсказуемые. Алину с ее вихрями Ирочка вообще побаивалась, Марина хоть нормальный спокойный человек, сегодня такая же, как вчера.

В конце декабря Алина совсем пропала, недели три ее никто не видел, она даже на контрольные перестала появляться, а телефона у нее теперь не было. Сонька на все расспросы только пожимала плечами. Уже перед сессией, идя с консультации, девчонки вдруг столкнулись с Алиной в институтском коридоре. Она прошла было мимо, но Ирочка ее окликнула, та повернулась, скользнула невидящим взглядом, встряхнула головой, пробормотала что-то бессвязное и быстро ушла. Так непохоже это было на Алину всегдашнюю, что Ирочка испугалась, сама не зная чего:

– Что это с ней? Как мешком пыльным стукнута…

– Будешь тут, – сухо сказала Соня. – Ладно. Я расскажу, но ты этого не слышала. Если Алька узнает… – и Соня махнула рукой, недоговорив.

Оказалось, Алина делала аборт. Почему, Соня и сама не знала, Славка любил Алину безумно, по Сониным словам, он спал и видел на Алине жениться, загвоздка была в ней, но и сама Алина была противницей абортов, тут им, казалось, сам бог велел в ЗАГС, но вот поди же. Аборт сделала поздно, тяжело, после болела и переживает ужасно.

– С чего ты взяла, что она такая уж противница? – спросила Ирочка. – Кто ж ее заставлял-то?

– Не знаю я ничего, – повторила Соня. – С ней сейчас вообще разговаривать трудно. А что противница, точно, она и Маринку в свое время отговаривала, они даже ссорились тогда.

– Было дело, – подтвердила Марина. – Алька в этом смысле очень правильная, это только с виду кажется, что ей все трын-трава. Для нее дети – святое.

– Она и от мужа-то своего раньше не ушла, потому что забеременела, она мне рассказывала эту свою историю, – сказала Соня. – Не знаю, Ирка, чего ты к ней цепляешься, она столько в жизни выхлебать успела, тебе и не снилось.

– Да не цепляюсь я, с чего вы взяли, – запротестовала Ирочка. – Подождите, я не поняла, а от чего она Маринку-то отговаривала?

– Ну, ты даешь, святая слепота, от аборта, от чего же еще.

– Как, Марин, и ты тоже? – поразилась Ирочка. – Ну, вы все даете! А чего еще я про вас не знаю?

– Да почти ничего, – засмеялись Соня с Мариной. – Это только ты, Ириш, так можешь, живешь, как под колпаком, а жизнь, знаешь, какая сволочная штука. Куда Маринке было рожать, не замужем, жила там на птичьих правах, и вообще…

– Но у Алины-то квартира своя. И Слава… Чуть на руках ее не носит, сами говорите.

– У Алины и ребенок свой уже есть. А насчет Славика ты не думай, что-то там да не так наверняка, мужики только с виду такие хорошие. Алька ведь хотела оставить сначала, уже на очень большом сроке сделала, месяца три. Ладно, хватит трепаться. И ты, Ир, никому ничего, ладно? Ей и так хреново…

Это было в начале января. Всю сессию Алина появлялась только на экзамены, сдавала быстро, и исчезала, ни с кем не общаясь. Потом потихоньку отошла. После каникул регулярных занятий уже не было, все писали диплом, встречались в институте от случая к случаю, да собирались иногда посидеть у Марины. Алина тоже там появлялась, иногда со Славой, чаще одна, и тогда Слава звонил ближе к вечеру, чтобы встретить Алину по темноте.

Уже перед самой защитой Ирочка, заехав к Марине на вечерок, встретила там Славу. Тот сидел на краешке дивана, глядел перед собой в одну точку и в общий разговор не вступал. Ирочка пыталась разговорить его, но Слава отвечал односложно, а после внезапно встал, и, не прощаясь ни с кем, быстро ушел.

Марина объяснила, что Слава неделю назад разругался с Алиной вдрызг. Алина нашла себе работу в какой-то инофирме, переводчиком (она свободно говорила и по-английски, и по-итальянски, когда что успевала), ей предложили кучу денег, она обеими руками ухватилась, и люди интересные, и вообще, а Славка ни в какую, там, говорит, только шлюхой можно работать, или он – или эта инофирма, а сам что – студент, стипендия крошечная. Алина, естественно, выбрала работу, ей еще ребенка кормить надо, вот и пришлось Славику дверью хлопать. Ходит теперь, страдает. Придет – и вот знай сидит-молчит, смотреть тошно. Надеется, Алька узнает, разжалобится, назад позовет.

– А что, думаешь, не позовет? – спросила Ирочка.

– С чего бы? У нее там, знаешь, какие мужики ходят. И вообще у них с зимы уже все как-то неважно шло, так что вряд ли она его позовет. Сам виноват, нечего было выпендриваться, Алина баба суровая.

– Господи, чего ей еще надо-то, – всплеснулась Ирочка. – Так мучается человек, а она?

– Она свое тоже отмучилась, не волнуйся, – заметила Марина, на чем разговор и закончился.

В начале лета Ирочка, защитив диплом, вздохнула свободно. Позади остались беготня, суета, нервотрепки и рисование бесчисленных плакатов к защите. Миновала грандиозная пьянка по поводу окончания, и Лариса Викторовна, как и каждое лето, засобиралась с Ирочкой на юг.

Но тут, одним вечером, папа, отложив за ужином газету, глянул на Ирочку из-под очков и задал странный вопрос:

– А что ты, Ира, собственно, собираешься делать?

– Как то есть что? – не поняла Ирочка. – В каком смысле что?

– Ну, в том, что ведь распределения у вас сейчас нет, верно? Надо же какое-то занятие находить. Я к чему, в нашей конторе, в отдел технического дизайна, человек нужен. Ты ведь, мне кажется, немного умеешь рисовать? Можно было бы попробовать.

Ирочка не успела ничего сообразить – идея была неожиданной – а Лариса Викторовна уже вскинулась со своего места:

– Ну что ты выдумываешь вечно, какой еще дизайн, к чему сейчас?! Девочка устала, мы едем на море, вернемся, ближе к осени что-нибудь подберем. Для чего ей ломать глаза и горбатиться в твоем заведении, у нее все пути открыты.

Во время этой тирады Ирочка получила время для размышлений и, когда мать выдохлась, сказала тихо:

– А знаешь, пап, я бы попробовала. Рисовать я могу, зря, что ли, художку кончала, а это все же лучше, чем схемы где-нибудь в ящике паять, – и быстро, пока Лариса Викторовна не успела снова включиться, – мамочка, ну пусть я попробую, не понравится – уйду, а на юг ты можешь поехать с Тамарой (материна подруга и сослуживица), вам даже интереснее будет, ты тоже устала тут с нами.

Лариса Викторовна, посотрясав немного воздух, уступила, всё же поездка с Тамарой – это был сильный ход, собрала чемоданы и отбыла во благовремении к теплым морям.

После маминого отъезда Ирочка впервые в жизни обрела свободу. Можно даже сказать, свободу и независимость, потому что бабушку свезли на дачу, на Ирочке осталось хозяйство, она работала, получала зарплату (и не такую маленькую по тем временам), готовила отцу ужин, со всем справлялась и чувствовала себя прекрасно в своем новом качестве взрослой и самостоятельной женщины. Про мамино же возвращение Ирочка старалась не думать, подспудно понимая, как тяжело будет сдавать пусть даже недавно занятые рубежи.

Говорят, беда не приходит одна, но положительные явления тоже имеют свойство ходить косяками. Как-то светлым июльским вечером, возвращаясь с работы, неся в сумке нехитрые продуктовые закупки, около метро «Парк культуры» Ирочка столкнулась со Славой. Привет-привет, как-дела-давно-не-виделись, Слава предложил, как положено, донести сумку, Ирочка согласилась. Шли не спеша по Комсомольскому проспекту, летний вечер был спокоен и мягок, во дворе Слава стал прощаться, но Ирочка, ужасаясь про себя собственной наглости, взяла его за руку выше локтя и уверенным (Алининым, вот ведь пакость) тоном сказала:

– Куда это ты? Что ж получается, сумку тащил-тащил, а взамен что? Нет, как хочешь, пошли, с меня причитается если не магарыч, то по крайней мере ужин.

Слава глянул удивленно, но возражать не стал. Ирочка, тайно замирая от чего-то неясного, готовила ужин, накрывала на стол, стараясь сделать все на высшем уровне, и, дабы не выдать душевного трепета, болтала, сама себя не слыша. Сели, поели. Пили чай. Слава рассказывал про свой грядущий поход (оказалось, он был страстным спелеологом, Ирочка и не знала, слышала от Алины когда-то мельком что-то такое, но не запомнилось), вспоминал походные байки, все было прекрасно, пока, прервавшись на полуслове, он вдруг не спросил:

– Ир, а ты о Ней что-нибудь знаешь?

Он так произнес это «о Ней», что Ирочка сразу, молниеносно поняв, о ком речь, чего-то вдруг испугалась, внутренне сжалась, помотала отрицательно головой (она и правда Алины сто лет не видела, да как-то и не рвалась), попыталась перевести разговор на другую тему, но все, беседа больше не клеилась, а тут и отец вернулся, загремел ключами в двери. Слава поднялся и начал прощаться.

Весь остальной вечер Ирочка просидела в своей (в отсутствие мамы) комнате, сравнивая и взвешивая на душевных весах два чувства – тихого счастья от Славкиного визита вообще и горечи в понимании того, что и зашел-то он к ней скорей всего ради этого вопроса об Алине, потому лишь, что Ирочка Алину знала, была не чужим человеком, а сопричастным. Давняя зависть-обида опять воспряла, залегла на душе плотным липким комком. Ирочка умом понимала, что Алина по большому счету ни при чем, что про Славу она скорее всего и думать забыла, а саму Ирочку вообще никогда всерьез не воспринимала, но от этого было ничуть не легче, а только досаднее.

Но время шло, Слава больше на появлялся – ушел, наверное, в свои пещеры. Где-то на краю сознания брезжила мысль, что эти походы вообще-то штука небезопасная, но разрастаться ей Ирочка не давала, ведь в крайнем случае, если что случись, все равно Алина будет виновата.

Ирочка работала. Работа с самого начала не казалась ей сложной; по первости, правда, от нее много и не требовали, но навык – дело наживное, рисовать Ирочка умела, с компьютером потихоньку справлялась, чего еще желать. Народа в отделе было немного, в основном женщины в возрасте за тридцать (Ирочке в ее двадцать два они казались глубоко пожилыми), начальник – представительный мужчина около пятидесяти, и практикант, студент-недоучка, тоже из юных гениев, который был, что называется, «с компьютером на ты» и реально работал за весь отдел. Ирочке, как близкой по возрасту, удалось подружиться с ним; она периодически обращалась за помощью, и старалась перенять какие-то компьютерные штучки, которые Олег (так звали практиканта) знал во множестве, а он уважал ее художественные таланты.

Как-то Ирочка даже привела его с собой в компанию (дескать, знай наших, и за мной есть кому поухаживать), но глубокого впечатления Олег не произвел, весь вечер рассказывал о последних программных свершениях в ЮНИКСовских сетях, девицы, многозначительно приподымая бровь, переглядывались и хихикали, а Ирочка чувствовала себя идиоткой. Больше подобных попыток она не делала, оставив общение с Олегом исключительно для рабочей обстановки. Компания, впрочем, тоже слегка потеряла в Ирочкиных глазах, не настолько, конечно, чтобы уйти совсем, заменить-то было и вовсе нечем.

Как-то осенью у Ирочки случился на работе некоторый затык. Компьютер вышел из повиновения, напрочь не желал делать, что от него хотят, издевательски выдавая что-то свое. Олег, как назло, был в отпуске (возможно, зловредный агрегат оттого и выпендривался, что чувствовал безнаказанность), больше рассчитывать было не на кого – тетки к машине вообще предпочитали не приближаться, Ирочке оставалось сражаться в одиночку. Промучившись пару дней без толку, Ирочка спинным мозгом стала чувствовать над собой сгущающиеся тучи в виде срока сдачи проекта, конца месяца, лишения премии и прочего в том же духе. Как раз вечером у Марины собирался народ, Ирочка тоже пришла, и среди прочего трепа посетовала на свои производственные несчастья.

– Да что ты мучаешься, – ничтоже сумняшеся ответила Марина, – позвони Славке, он в компьютерах сечет, как Бог, справится как-нибудь и с твоим.

– Ты уверена, что это удобно? – заколебалась Ирочка, и получила в ответ Маринино:

– Абсолютно. Мы все, если что, к нему пристаем, вполне нормально. У тебя телефон-то есть? Запиши и звони, не сомневайся. Что ты, Алька что ли, это только она никогда ему звонить не станет, у нее, впрочем, и без Славика помощников хватает.

– Вот так? – подняла Ирочка брови и услышала восторженный рассказ, что за Алиной безумно ухаживает замдиректора их фирмы, там роман по полной программе, цветы-конфеты-в театр билеты, даже замуж предлагает, с отъездом за границу, со всеми делами, но Алина пока не торопится, держит его на коротком поводке и только, не более того.

Странным образом у Ирочки этот рассказ зависти не вызвал, то ли потому, что все это относилось к иным мирам, то ли просто голова была занята предстоящим звонком Славе, но Лариса Викторовна, с которой Ирочка по возвращении поделилась информацией, просто пошла по потолку:

– Вот, нет, ну ты видишь? Ты видишь, как люди устраиваются! И ты бы так могла, чем ты хуже этой твоей Алины? Даже лучше, ты интереснее, а сидишь в этой отцовой дыре, света белого не видя. Слушай, ты должна позвонить Алине, она твоя подруга, пусть найдет тебе там какое-нибудь место, на фирмах с этим просто, тем более если этот начальник…

И так далее, все выше и вперед. Но Ирочка – новое дело – ответила коротко, но твердо:

– Нет, мама, этого не будет, забудь. – И вышла из кухни, оставив обескураженную Ларису Викторовну с открытым ртом.

Лариса Викторовна вообще последнее время была озабочена на предмет Ирочкиного замужества, тут просто разговор в руку пришелся. Действительно, институт закончила, самое время, мужа надо найти приличного, не студента какого-нибудь бесштанного, времена сейчас суровые, нужно же и о благосостоянии семьи подумать. О том, где искать этого достойного кандидата, Лариса Викторовна мало задумывалась, она предпочитала порождать идеи, реализацию же их охотно предоставляла другим. В конце-то концов и эта ее идея была претворена Ирочкою в жизнь, другое дело, что результат получился далек от ожидаемого Ларисой Викторовной.

Но не стоит забегать вперед. Ирочка созвонилась со Славой, тот согласился помочь, и на следующий же день, отпросившись с работы «за консультацией специалиста», Ирочка пришла к Славе в свой, теперь уже бывший, институт. На пальцах разрешить проблему не удалось, договорились, что завтра с утра Слава зайдет прямо на работу, а пока решили сходить на новый французский фильм в «Ударник».

На следующий день Слава зашел, как обещал, наладил компьютер, пригласил Ирочку пообедать. После обеда в соседнем с работой кафе Ирочка предложила съездить на выставку в Пушкинский: «Тут не очень далеко, а на работе они подождут, ничего, и так большое дело сегодня сделали».

Расставаясь, она предложила Славе заходить, из института к ним близко, в любой день, даже можно без звонка:

– После шести я всегда дома, а то ты вот опять меня выручил, я себя чувствую должницей, буду тебя за это ужинами кормить.

Слава действительно зашел через пару дней, просидел допоздна, потом как-то опять, потом еще раз… Куда-то они с Ирочкой выходили, одно-другое, словом, так и пошло…

Странные это были отношения. Слава все больше молчал, никаких чувств, в особенности нежных, не проявляя, просто приходил и был, а там поди гадай, что он думает. Ирочка же через какое-то время поняла, что любит этого молчальника таким, как есть, на все ради него готова, а не просто девичий каприз, и если он больше никогда не придет, то… Впрочем, даже думать об этом было так страшно, что Ирочка никогда не додумывала до конца, что же: то. Но он приходил регулярно, бояться было нечего. Почти нечего.

В этот период Ирочкино и без того непростое отношение к Алине трансформировалось из невнятной досады в отчетливую неприязнь, хуже того, просто в животный страх. Ирочка жутко боялась, что вот возникнет Алина вновь в ее жизни, погрозит пальчиком, скажет:

– Что ж ты, голубка, мужика-то моего пригрела… Ай-яй-яй.

Да даже и говорить ничего не станет, просто поманит этого мужика этим же своим пальчиком, и тогда… Вот тут Ирочка всегда четко отдавала себе отчет: как бы хорошо Слава не относился к ней, стоит мелькнуть на горизонте хоть сколько-то благосклонной Алине, и ничего здесь не удержишь. Никогда не видела Ирочка у Славы таких собачьих глаз, какими он всегда смотрел на Алину…

Но это все по ночам, наедине с собой… Днем Ирочка была спокойной, ласковой и деловитой, старалась держаться уверенно, с интересом вникала в Славины проблемы, всегда готова была помочь-накормить-обогреть и даже мамино сердитое шипение (ибо не такого зятя лелеяла в мечтах Лариса Викторовна) пресекалось Ирочкою безоговорочно и жестко.

Компанию Ирочка забросила, перезванивалась лишь иногда с Мариной, даже на дни рождения – святое дело – старалась не ходить. Не то чтобы она боялась афишировать отношения со Славой, дело не в этом, все и так знали, да потом – что тут плохого, нет, Ирочка просто не могла преодолеть свой безотчетный страх перед возможной встречей с Алиной.

Так прошли осень, зима и начало весны, а где-то в апреле Слава, проводив очередной раз Ирочку до дому и отказавшись зайти (в чем не было ничего необычного, чувства Славы и Ларисы Викторовны были взаимно-равнозначны), вдруг взял Ирочку за пуговицу и выдал:

– Слушай, у меня тут, кажется, появится квартира на время пожить, поедешь со мной?

– А далеко? – глупо спросила Ирочка.

– Надо спрашивать, не «далеко?», а «надолго?», – поправил Слава. – Насчет квартиры не знаю пока, типа на полгода, а насчет меня – что тут загадывать, поживем – увидим.

Так началась Ирочкина семейная жизнь. Реакцию родителей (а тут даже папа не молчал) можно не описывать, практически все родители реагируют схожим образом, когда послушные доселе отпрыски вырываются из-под опеки, но крики Ларисы Викторовны… Хотя, решили не описывать, так и не будем.

На самом деле с внешней точки зрения семейная жизнь немногим отличалась от прежней; Ирочка работала, Слава тоже, по вечерам ужинали, ходили куда-нибудь погулять, или Слава садился писать диплом (он защищался в этом году, его звали остаться в аспирантуре, но он отказывался, ссылаясь на необходимость зарабатывать деньги, и собирался всерьез заниматься «программизмом»).

Несмотря на кажущуюся жизненную стабильность, Ирочкины страхи не прошли, а, напротив, укрепились и дали корни – теперь тем больше было ей терять. Алинин дух продолжал незримо витать над жизнью – то Славина старая бабушка назовет, оговорившись, Ирочку Аленькой, то кто-то из приятелей Славы ляпнет что-то такое…

Ирочка дергалась при этом, как от удара, ей казалось, что все сравнивают ее с Алиной, и так как сравнение это явно не могло быть в ее, Ирочкину, пользу (Алина всегда всем нравилась), она начинала думать, что вот и Слава тоже постоянно их сравнивает и долго потом не могла заснуть, перебирая в памяти те и другие Славины слова, взгляды, жесты, трактуя их так и эдак… Хотелось быть такой же, как Алина, и одновременно ни в чем на нее не походить… Терзаемая внутренней борьбой, Ирочка не высыпалась, болела голова, почему-то даже на руках проступали иногда странные красные пятна. Ирочка несколько раз показывала их врачам, те говорили: «аллергия» или «крапивница, видимо, нервное», прописывали витамины и цинковую мазь.

Странным образом, при таких глубоких душевных страданиях, Ирочка никогда не пыталась поговорить со Славой на больную тему и выяснить напрямую, как и к кому он относится. За все время был у них лишь один такой разговор, когда-то на заре их совместной жизни, да и тот дал скорее обратный результат. Начался он случайно, Ирочке позвонила Марина, то-се, заболтались, в это время вернулся с работы Слава. Пока он переобувался в прихожей, Ирочка закруглилась быстренько, но Слава успел уловить, с кем она болтала, и за ужином спросил, как бы между прочим:

– Слушай, а Маринка тебе про Альку ничего не рассказывала, как она там живет?

Поскольку Ирочка уже заранее, с самого его прихода, была в напряге, врасплох Слава ее не застал, и она с готовностью, но без подробностей выдала рассказ об Алинином романе с фирмачом.

– Так я и знал, что пропадет она в этой конто– ре, – уронил Слава.

– Почему пропадет? Ей-то, по-моему, как раз неплохо, – подняла на него брови Ирочка.

– Погибнет. Петьку жалко.

– А что тебе Петьку-то жалеть, – сорвалась Ирочка. – Он ведь не твой.

– Верно. Но знаешь, я к нему очень привязался за это время. И он ко мне. Он меня папой звал, смешной такой. Да ладно, что говорить. – Тут Слава резко встал из-за стола, вышел из комнаты и больше за вечер не проронил ни слова.

У Ирочки разговор оставил, естественно, тяжелый осадок, но кроме всего прочего, следствием его явилось решение детей пока не заводить. Не то чтобы она вообще собиралась рожать в скором времени, ей казалось – рано пока, но тут она еще раз твердо про себя решила этого не делать. «Еще не хватает, – думала Ирочка, – чтоб он моего ребенка с Алининым сравнивал. Нет, ждать, ждать, чтоб забылось все получше». Вот, собственно, и все. Несложная мысль, рожденная привычным страхом.

В конце лета у Ирочки на работе произошли перемены. Перемены, довольно резкие подчас, происходили во всей окружающей жизни: как грибы, росли вокруг разные частные фирмы, совместные предприятия, валютные рестораны и магазины, но тут волна докатилась и задела непосредственно Ирочку.

Олег собрался уходить. Начальству он это свое решение объяснял как-то невнятно, мямлил что-то невразумительное о желании завершить учебу, но Ирочке, отозвав ее в уголок, сообщил нечто совсем другое:

– Я тут место одно нашел, они делают, примерно, что и мы, но у них партнеры в Германии, и такая база… Я таких машин даже не видал, а уж работать на них… Такие штуки можно делать, закачаться… Я, между прочим, им и про тебя сказал, что есть человек, рисует классно, в паре со мной работает. Дернули туда вместе, хочешь?

Ирочка, зная Олега, понимала, что того, кроме компьютеров, вообще в жизни ничего не волнует, но, будучи более прагматичной, не могла не думать о вещах грубых и земных:

– Машины, это прекрасно, а денег там платят? Или так только?

– Денег? Черт знает, платят, наверно, это ж нем– цы. Стой, что-то он говорил мне такое, вроде у них в валюте, марки какие-то, но я могу точно узнать, если хочешь. Ирка, брось, соглашайся, там такая техника, кайф.

Техника техникой, для Ирочки это было последнее дело, она перемен не любила, но то, что Олег уйдет, было ясно, как белый день, а работать без него было бы совсем не так радужно. К тому же, если правда платят в валюте… Стоит подумать.

Платили, действительно, в валюте, и не в марках, а в долларах, причем столько, что с учетом постоянно растущего курса думать тут было не о чем. Презрев законное возмущение начальства и отцовское бурчание: «Ну как ты не понимаешь, мне же перед людьми неудобно», Ирочка работу сменила.

Новая работа была недалеко от старого Ирочкиного жилья, несколько троллейбусных остановок. Поначалу было неясно, радоваться этому, или огорчаться. С одной стороны, такое соседство естественным образом предполагало частые визиты в родительский дом и плотное общение с Ларисой Викторовной, которое в последнее время Ирочку утомляло. Всякая же попытка избежать визита трактовалась как глубокое оскорбление и вызывало потоки упреков, что было ничуть не лучше. С другой стороны…

Другая сторона проявила себя не сразу. Примерно через две недели спустя ухода Ирочки со старой работы, Слава собрался в поход. Собрался и ушел, практически в одночасье. Он и вообще был легок на подъем, а тут позвонили, что-то где-то изменилось, кто-то куда-то не может, короче, послезавтра отъезд, человека не хватает. Слава сказал: «Понял», перезвонил себе на работу, договорился за свой счет, или чтоб подменили, или еще как-то. Подробности остались неизвестны. А в результате вернувшаяся вечером домой и ничего не подозревающая Ирочка обнаружила посреди комнаты исполинских размеров рюкзак с запиской на нем: «Буду поздно. Завтра уезжаю». Все. И никаких комментариев.

По Славином появлении комментариев не прибавилось. Тот искренне считал, что поход – дело настолько святое, что в пояснениях не нуждается, и Ирочкины слезы и упреки воспринимал с детским изумлением. Чего тут плакать-то, и поход всего недели на две, ну, может, чуть больше, залезем-вылезем, все дела. Почему заранее не сказал? Сам ничего не знал, и потом, вот же записка… Ну, может, и аврал, так что? Не ходить теперь?! Он, может, всю жизнь мечтал побывать именно в этой Малой Мухозасранской пещере и не откажется от такой возможности ни за коврижки. Ну и что, что с работы попрут, во-первых, не попрут, а и так – другая найдется, несерьезно.

Через сутки, проводив Славу с Павелецкого вокзала, Ирочка вернулась домой. Всю долгую дорогу (метро с пересадкой, автобус, там еще пешочком пройтись, жили они неблизко, в Сокольниках) она держалась, стараясь думать о чем-нибудь постороннем, но когда вошла в такую пустую и сразу почужевшую квартиру… Весь вечер проплакала, утром ушла на работу, там было полегче, но к концу дня стало ясно, что провести еще один такой вечер она не в состоянии. Вопрос, куда деваться, не стоял – конечно, к родителям, благо близко. Лучше уж слушать материны поучения типа: «Ну вот, я же тебе говорила», чем гулкую тишину пустоты и собственные мысли о том, что из этих пещер не всегда подымаются тем же целым составом. Впрочем, туда двое суток на поезде, еще не доехали, но все равно радости мало.

Вопреки ожиданиям, не очень-то Лариса Викторовна и причитала. Радость от возвращения блудной дочери была сильнее желания читать мораль, так что мама была милой и ласковой, и, проведя вечер в тихой семейной обстановке, Ирочка согласилась на эти две недели вообще перебраться сюда. Заодно и на работу ближе. Решено было завтра же съездить после работы и привезти какое-то нужное барахло на первое время.

Через пару дней, возвращаясь с работы, Ирочка решила не спеша пройтись пару остановок пешком, зайти, может, в магазин-другой, посмотреть что-нибудь этакое, замечательное… Прошла буквально сотню метров и нос к носу столкнулась с Соней.

Та куда-то бежала, скользнула по Ирочке взглядом, устремилась дальше, обернулась, узнала, всплеснула руками. Ирочка неожиданно для себя почему-то этой встрече была рада, с Соней они не виделись около года, почти с самой защиты диплома.

Привет-привет, надо-ж-так-встретиться, что-слышно-все-ничего… Бестолково протолкавшись посреди улицы минут десять, отошли в сторону и присели за столиком кафе. Оказалось, что Соня работает здесь же, в двух шагах от Ирочки. Совместная фирма, продай-купи, сейчас таких полно. Выглядела она не очень хорошо, отметила про себя Ирочка, была какая-то слегка поблекшая, да и в весе явно прибавила. О себе Соня рассказала, что вот полгода, как замужем, муж из этих, который из гениев, не то, чтоб юный, зато талантливый. Физик, кандидат наук. Соня все это говорила с легкой иронией, но видно было, что и мужа она любит, и статус его ей нравится.

– Ну и вот, – закончила она. – Так и живем. Собралась, видишь, размножаться в неволе, значит, кормят неплохо.

Тут только Ирочка поняла, что значат и мешки под глазами, и «лишний» вес. Было немного странно, что вот Сонька, веселая непоседа, никогда ничего серьезного, и вдруг. Стали вспоминать старых знакомых, правда, Соня, так же, как и Ирочка, почти ни с кем не встречалась, вот только с Алиной… Но заметив, как Ирочка помрачнела, Соня быстро перевела разговор на другое.

Сонин муж тоже был в отъезде, на конференции где-то в Италии (легкий укол зависти), и она предложила встречаться после работы почаще, пока никто не мешает.

– А то что мы, разбежались все, как бирюки. Дружили ведь, так было здорово. И Маринку надо найти, сто лет ничего не слышала. Давай хоть завтра, Ир, встретимся прямо тут, посидим. Сейчас мне пора уже, я там договаривалась…

Ирочка не имела ничего против новых встреч. Действительно, делать без Славы по вечерам нечего, и в конце концов интересно. В Славино отсутствие она не очень опасалась старых знакомств, было даже какое-то странное мстительное желание увидеть и Алину, дескать, вот уехал, упустил свой шанс, а я… Не то чтобы ей на самом деле хотелось встречаться с Алиной, но хотя бы в мыслях это было сейчас допустимо.

И накликала. Когда они с Соней, встретившись на следующий день, зашли к Ирочке выпить чаю, и щебечущая Лариса Викторовна расспрашивала, ахая и охая, Соню о том-о сем, разговор свернул на многочисленные отъезды знакомых за границу навсегда. Лариса Викторовна посетовала, что вот-де, у лучшей подруги в Канаде день рождения, и, представьте, такая беда: ни позвонить – дорого, ни по почте поздравить – всем известно, как в наши дни ходит почта.

– Да ничего проще, – сказала Соня. – Вот, я знаю, у Алины на работе что ни день, кто-то ездит, и как раз в Канаду, у них там центральное отделение, можно передать все, что угодно.

Если надо, она, Соня, может захватить, они с Алиной как раз завтра должны пересечься, никаких проблем.

Проблемы были, конечно же, с маминой стороны. У нее, несмотря на сетования, ни письма не было написано, ни подарка не готово. И вообще, ей неудобно обязывать Сонечку, той явно не до них в ее положении, она запишет телефончик, и уж сама, сама…

Не нужно было быть провидцем, чтобы по маминому горящему энтузиазмом взгляду догадаться, кто именно будет эта «сама». Так и вышло. Стоило Соне уйти, Лариса Викторовна коршуном накинулась на дочь с требованиями созвониться с Алиной немедленно и пристроить еще несуществующую передачу. Ирочка отбивалась, как могла.

– Не буду я ей звонить, мам, ты же говорила, что сама, и вообще, это рабочий телефон, по нему сейчас не дозвониться.

– Ну как я могу сама, что ты даже говоришь такое, она меня и не помнит, и потом, это неприлично, в конце концов ты, а не я – ее подруга, тебе сам Бог велел звонить, и это ведь так интересно, что ты упрямишься. Мне даже странно, ты не можешь для матери сделать такой пустяк, конечно, ты взрослая, у тебя своя жизнь, что тебе я с моими проблемами…

Подобные разговоры кончались всегда одинаково. Кляня все на свете, Ирочка взяла телефон с обещанием завтра же с работы позвонить и договориться о встрече. Вопреки ожиданиям, договорились быстро и безболезненно, по телефону Алина была очень деловитой, назначила время и повесила трубку, не было даже уверенности, что она вспомнила, кто такая Ирочка вообще.

И вот Ирочка шла на эту встречу с маминым пакетом в сумке и смятением в душе. Нечего сказать, спасибо родной матери за такие развлечения. Сама виновата, нечего было встречаться с Алиной в мечтах…

Офис помещался в роскошном высотном здании на Краснопресненской набережной, пропуска при входе, скоростные лифты, стены отделаны деревом, пол покрыт серым ковром. Нужная дверь, Ирочка постучала, бодрый Алинин голос крикнул: «Входите, открыто», Ирочка потянула на себя тяжелую дверь и вошла.

Небольшая светлая комната была заполнена людьми, натурально, мужеска пола. Кто-то разговаривал по телефону, кто-то что-то рисовал фломастером по стеклянной доске на стене, двое беседовали посреди комнаты, размахивая руками, высокий молодой человек в сером костюме сражался с ксероксом, еще один колдовал в отдалении над кофеваркой, другой ему ассистировал, мальчик в свитере и драных джинсах читал толстый английский журнал, сидя при этом на столе рядом с большим принтером… Все курили, галдели и махали руками.

Обалдевшая Ирочка с трудом отыскала в этом столпотворении Алину. Та сидела слева от двери за письменным столом, на котором верещал работающий факс и подмигивал экраном компьютер, разглядывала лежащую перед ней стопку бумаг и разговаривала одновременно по двум телефонам, прижимая одну из трубок плечом. Неизвестно откуда взявшейся свободной рукой она делала указующие жесты в сторону то ли ксерокса, то ли кофеварки. Над ней стоял, наклонившись и что-то говоря, еще один мужик в сером костюме с галстуком. Тут Алина увидела Ирочку, кивнула, то есть моргнула приветственно, продолжая разговаривать (Ирочка с ужасом осознала, что по крайней мере в одну из трубок Алина говорит по-итальянски), вытащила из факса лист, подколола к нему другой из стопки и вручила мужику с галстуком, крикнула: «Идиоты, не так!» изготовителям кофе, извинилась в трубку: «Нет-нет, простите, это я не вам, это у меня тут», повесила поочередно обе трубки, сказала Ирочке: «Садись-садись, я сейчас», метнулась в направлении кофейного стола, по дороге нажав кнопку принтера, отчего тот стал жужжать, как ненормальный, выплевывая отпечатанные листы, шуганула двух мужиков посреди комнаты, а тому, что с телефоном, нажала на рычаг, сказав: «Тебя, Юрочка, клиент полчаса ждет, совести нет». Юрочка вскинулся было, но, встретив Алинин взгляд, осел и исчез. Алина добралась до кофеварки, что-то пошуршала над ней, налила кофе в две чашки и пошла обратно. Остановилась, воздев руки с чашками, и возопила: «Мужики, ко мне человек пришел, будьте людьми, налейте себе кофе, кто хочет, и освободите помещение». В ответ на этот глас все, кто еще был в комнате, посрывались с мест и окружили Алину, явно каждому было что-то нужно от нее, но, тем не менее, когда она снова села за стол, протянув Ирочке чашку кофе, в комнате не осталось никого, кроме мальчика в джинсах. Тот как сидел на столе, так за все время и не шевельнулся, казалось, ни разу.

– Ф-фу, сумасшедший дом, – сказала Алина Ирочке. – И так тут всегда, я от них спячу скоро. Это, – кивнула она на мальчика, – наш аналитик, при нем можно спокойно разговаривать, он, когда думает, ничего не слышит. Как у тебя жизнь-то?

Видно было, что Алина будет последней, кто здесь спятит. Она явно наслаждалась всей этой атмосферой, а вот Ирочка ощущала себя вполне на грани помешательства.

Она отдала Алине мамину посылочку, та взяла, осмотрела, секунду подумала, сняв трубку, набрала номер, сказала: «Там Паша не убежал еще? Попроси, пусть заскочит на секунду ко мне. Как то есть зачем? А поцелуй на прощанье?» – засмеялась и повесила трубку. Обернулась к Ирочке: «Все в порядке, успели. Прямо сейчас и отдадим, через два дня на месте будет».

Ирочка стала мямлить что-то благодарное, Алина только рукой махнула, мол, не стоит. В комнату зашел Паша, взял посылочку, поцеловал Алине руку и исчез, столкнувшись в дверях с высоким красивым черноволосым мужчиной. Тот влетел по-хозяйски, положил на Алинин стол бумаги, спросил:

– Лина, ты все сделала? У меня две минуты. А вот это нужно через полчаса сдать в экспедицию.

– Да, Игорь, все в порядке, можешь забрать. А через полчаса я все равно не успею, у меня назначена встреча, и еще в Торонто звонить, если хочешь, я отдам Лене в обработку. Что там у тебя? – Взяла, просмотрела. – Я бы вообще с этим подождала, нарваться можно. Там в министерстве напряг, но ты сам смотри.

Пробурчав что-то, Игорь схватил папку и ушел. Ирочка, которую он, кажется, так и не заметил, засобиралась тоже, но Алина удержала ее:

– Да подожди, никакого пожара-то нет. Не обращай внимания, у него всегда так. Это наш замдиректора.

– За которого ты замуж выходишь? – вырвалось у Ирочки.

– Откуда ты знаешь? Я, правда, выхожу замуж, только не за него. Я выхожу замуж за другого, он сейчас как раз в Канаде. Он вообще там живет, это он все и придумал, что мы тут делаем.

– Как живет в Канаде? Он оттуда?

– Нет, то есть да. Он отсюда, но у него канадское гражданство, и мне тоже придется там жить.

– Но это же замечательно, – сказала Ирочка. – Поздравляю. А когда свадьба?

– Дней через десять, как у Марка приехать получится. А там оформлю документы и тоже поеду. Знаешь, мне иногда даже представить страшно, так все вышло неожиданно. Я…

Тут заверещали два телефона хором, кто-то ворвался в комнату, и Алина снова закружилась в своей круговерти. На ходу прощаясь с Ирочкой, она извинялась за сумбур, говорила что-то, что вот надо бы поболтать в спокойной обстановке, Ирочка поддакивала, и обе они при этом понимали, что встрече этой не состояться теперь никогда…

Всегда при расставаниях, особенно если они окончательны, уходящего бывает жаль, даже если до того и не испытываешь к нему привязанности. Ирочке тоже было немного грустно, все-таки с Алиной была связана существенная часть жизни, даже Славу можно было считать в какой-то мере Алининым подарком… Мысль о Славе Ирочку отрезвила. Нет, определенно, только к лучшему, что Алина будет жить в другом полушарии. Чувства чувствами, а расстояния – сильная вещь, так гораздо спокойнее. Конечно, при желании Алине любые расстояния нипочем, но все-таки океан, который будет теперь между ней и Славой, заметно обнадеживал…

С новообретенной этой уверенностью Ирочкина жизнь как бы вошла в иное, спокойное русло. Теперь, когда можно было не кусать по ночам подушку в страхе потерять любимого (потерять для Ирочки значило отдать Алине, почему-то иных возможностей, включая пещеры пресловутые, она никогда не принимала всерьез), Ирочка словно вынырнула из омута, встряхнулась и начала жить.

Страну сотрясали экономико-политические бури, но на Ирочке со Славой это отражалось не сильно, их семейное благополучие только укреплялось. Ирочке прибавили зарплату, Слава сменил работу (и очень выгодно), они сняли другую квартиру, ближе к центру, уже не в Сокольниках, а на Бауманской, в двух шагах от метро (на покупку своей все же не хватало, а размениваться родители, к Ирочкиной немалой обиде, отказывались категорически), обставили ее новой мебелью, купили холодильник, огромный телевизор, машину, словом, не миновали ни одного этапа большого пути к тотальному благосостоянию.

После отъезда Алины Ирочка пыталась было возобновить прежние связи с институтскими подругами, стала опять перезваниваться и наезжать в гости, но дружбы как-то не получалось. Зимой Соня ушла с работы, родила дочку, говорить с ней после этого можно было только о каких-то дурацких подгузниках-распашонках, детской сыпи и трудностях при кормлении. Ирочку это бесило страшно, она даже посетовала как-то Марине при встрече:

– На Соню просто смотреть жалко, она, бедняжка, так деградировала, не читает ничего, не смотрит, куда что девалось.

– Побойся Бога, Ир, она ж с грудным ребенком, когда ей. И муж у нее, как второй ребенок, даром, что умный очень. Кроме того, он все время за границу мотается, деньги зарабатывает, она вообще одна крутится. Это у тебя, если что, мать на подхвате, будет с дитем сидеть, только радоваться.

Ирочка представила себе Ларису Викторовну, сидящую с ребенком, содрогнулась внутренне. Нет, что угодно, только не это.

– Я и говорю, зачем было рожать сейчас, делала бы карьеру, заработали бы денег сначала, куда спешить-то, дурное дело нехитрое. А так, она просидит дома, все перезабудет, и кто ее после этого с ребенком на работу возьмет?

– Куда-нибудь устроится, не пропадет. Не так уж и страшно, подумаешь, ребенок. Вон у Альки всегда был ребенок, ей это хоть в чем-нибудь помешало? И устраивалась, и замуж выходила, и не раз, кстати, всем бы так.

Маринин выпад был ударом ниже пояса, она явно намекала на то, что Ирочка со Славой не были до сих пор формально женаты. Ирочка не понимала, что так достало обычно сдержанную Марину, с чего она вскинулась. Загадка разъяснилась только месяца через три, когда стало ясно, что и в Маринином семействе прибавление не заставит себя ждать.

Нельзя сказать, что Ирочку не волновал факт отсутствия штампа в паспорте, волновал, конечно, с ним было бы лучше, но сам Слава об этом не заговаривал, а Ирочка поначалу предпочитала не будить лихо (известно, Алину-то он как раз изо всех сил замуж тащил), а потом не то, чтобы забылось, уж Лариса-то Викторовна не давала дочери забыть о жизни «во грехе», но как-то повода не было, вроде живем и живем.

Повод появился, когда на новой работе Славу отправили в командировку в Париж. Они сделали программный пакет, французы его купили, надо было ехать, налаживать. Слава подал оформлять документы, Ирочка сунулась было тоже, в Париж попасть – мечта всей жизни, но тетка, ведающая выездами в Славиной конторе, только взглянула на нее холодно из-под очков:

– Вы жена? Нет? Чего же вы хотите, милочка, я же не могу здесь всю Москву оформлять?

Ирочка кусала локти, но делать было нечего. Зато по Славином возвращении вопрос был поставлен ребром. Собственно, даже вопроса никакого не было, Ирочка категорически заявила, что уж в следующую-то поездку они отправятся вместе, пусть Слава делает, что хочет. Слава пожал плечами, пошутил что-то такое, но возражать не стал. Они дошли до ЗАГСА, подали заявление, а через месяц поженились.

Свадьба была тихой, да, в общем, и свадьбой как таковой это трудно было назвать. Ни платья, ни колец не покупали. Ирочка приготовила светло-голубой деловой костюм, а кольцо она выбрала себе в Париже годом спустя. Сходили с утра, поставили подписи на распечатке из компьютера. Заехали к Ирочкиным родителям, там же были и Славины, распили бутылку шампанского. Вечером собралось несколько человек, в основном Славины друзья-спелеологи. Соня прийти не могла, не с кем дочку оставить, Марине было вот-вот рожать, она не выходила из дому, с работы Ирочка не позвала никого, даже Олега, она там давно считалась замужней дамой, а тут вдруг внезапно свадьба…

Непьющие спелеологи в момент смели все, что Ирочка успела среди дня приготовить, а потом завели бесконечные разговоры о том, как кто куда залез, да как потом вылез, да что есть вот и такая пещера, и где-то там еще разэдакая… Ирочке в какой-то момент надоело, она плюнула и ушла спать…

Вообще только эти спелеологические досуги и омрачали Ирочкину плавную жизнь. Летом, раз в год, а когда и дважды, Слава собирал рюкзак, который с годами похорошел и оброс разными буржуйскими примочками, садился в самолет и исчезал недели на две-три, как придется. В остальном жизнь текла, ничем не нарушаясь. Ирочка медленно, но неуклонно делала свою карьеру, дорастя за четыре года до начальника отдела дизайна. За границу они со Славой съездили, и не раз, сперва по командировкам, а там уже и по турпоездкам, купили видеокамеру, снимали с восторгом свои путешествия и демонстрировали потом всем родным и знакомым, среди коих Ирочка слыла большим знатоком искусств и вообще прекрасного. Собирали всех в изящно обставленной квартире, включали видео… Ах, Рафаэль, ах, Ренессанс…

Напасть, как это вообще им свойственно, возникла неожиданно. Среди Славиных походных друзей (ну откуда еще можно ждать всякой пакости) незаметно появилась девочка, вроде бы привел ее кто-то, стала с ними лазать, горячо во все вникала, тренировалась, как заводная. Ирочка видела ее пару раз в общей компании, ну и что, резкая такая, юная, порывистая, напоминала мимолетно Алину в молодости. Так-то оно все так, сперва поход, потом еще, потом тренировка, поучить чему-то просит эта Леночка, потом домой зашла, слайды пещерные ей покажи, перед Ирочкой рассыпалась просто в пух: «Ах, как у вас уютно, да как все вкусно, да какое платье красивое», – Ирочка сперва даже растаяла, благоволила к ней, а за этим еще что-то потянулось третье-десятое…

Спохватилась Ирочка, когда Слава среди зимы собрался в поход. На сей раз, видите ли, в лыжный. Выяснилось, что идут он и эта Леночка, и еще пара, ее же приятели. Узнав об этом, хорошо хоть, не накануне, Ирочка потеряла покой и сон, вернулись забытые мигрени и аллергия на руках. Главное, на все упреки Слава совершенно искренне делал невинные глаза, говоря, что ревновать тут не к чему, отношения у них чисто дружеские, просто хороший товарищ, ну, как младшая сестра. К чему может привести подобная «братская» привязанность, ни одной женщине объяснять не надо, но бороться в такой ситуации крайне трудно. Более невыгодной позиции, чем позиция «ревнивой попусту жены» в классическом треугольнике и представить себе невозможно.

Ирочка не выдержала постоянного нервного стресса, свалилась с гриппом, широко гулявшим по Москве. Температура сорок, потом бронхит, задыхалась в кашле так, что руки синели. Воспаление легких, уколы, антибиотики, врачи говорили что-то об астматических осложнениях, Слава, конечно, никуда не поехал, сидел около постели, терпел даже мать, носившуюся вокруг с безумными глазами. Ирочка же болезнь свою воспринимала как подарок, ни минуты не задумываясь собственно о здоровье, главное, муж был вот он, рядом, заботливый и нежный.

Болезнь понемногу отступала, хоть Ирочка и не торопилась поправляться, но жизнь берет свое. Лежа одна дома, она, борясь с приступами давнего страха, неотступно думала, какими же еще способами удержать ускользающее счастье, ведь нельзя все время рассчитывать на спасительный грипп.

Ответ подсказал сам Слава, как-то вечером сообщив среди прочего, что у его напарника, Кольки, на днях родился сын.

– Колька, представляешь, ошалел на радостях, говорит, завяжет с подземкой, не будет судьбу пытать. Не знаю, что прямо делать, мы с ним уже лет восемь вместе ходим, где я такого напарника возьму?

Эта информация вызвала у Ирочки сразу две непрошенных мысли: во-первых, что новым напарником станет, известное дело, Леночка, такой случай, сам Бог велел, а во-вторых, она усмотрела здесь для себя дивный, чудесный, спасительный выход из ситуации.

Ребенок! Родить ребенка, что может быть проще! Просто дура, что раньше сама не додумалась, только время потеряла. Классический же способ, нет ни сериала, ни дамского романа, где не был бы он описан.

Будучи существом практичным, Ирочка продумала, впрочем, идею всесторонне. И все, куда ни кинь, выходило прекрасно – карьера, можно считать, сделана, небольшая пауза даже на пользу пойдет, ценить больше будут, зарабатывает Слава сейчас прилично, на все хватит, никаких противоречий нет. И Алина со своим Петькой забыта, кажется, давно и прочно, и с этой стороны правильно получается. И нечего совершенно было спешить, разрываться в безденежье и безнадеге, как девчонки. Главное – все вовремя и как следует.

Претворяя мечту в реальность, Ирочка свела к нулю разнообразные защитные мероприятия и стала ждать результатов. Пока же, чтоб время не пропадало, кинула клич по детным знакомым, чтобы не раздавали никому барахло, всякие коляски-кроватки, сберегли для нее…

Результаты, однако, не проявлялись. Подождав месяц и другой, Ирочка не то, чтобы забеспокоилась, но как-то слегка озадачилась. Подумав, решила, что дело все-таки ответственное, если с бухты-барахты не получается, нужна теоретическая разработка. Пришлось изучить соответствующую литературу (ряд статей из подшивки журнала «Здоровье» трехлетней давности, взятой втихаря у мамы с антресолей). Вооружившись новым знанием, Ирочка с карандашом в руках рассчитала наиболее благоприятные для зачатия дни по календарику в своей записной книжке, и стала действовать соответственно.

Впустую. Ирочка, чувствуя досаду, опять перечитала литературу, и, скрепя сердце, приступила к фундаментальным исследованиям – измерению температуры по утрам. Славе, который заинтересовался ее манипуляциями, она наплела что-то витиеватое на женские темы, он подивился, но в подробности вдаваться не стал.

Через два месяца Ирочка обладала красиво нарисованным графиком и координатами удачного момента с точностью до шести часов – и только…

Ситуация стала ее раздражать. Близилось лето, а вместе с ним и очередной Славин поход, но дело было уже не только в этом, было просто как-то обидно, что такая простая и естественная вещь, как забеременеть – дурное дело нехитрое, казалось бы, а вот поди же – уже полгода не поддается целенаправленным усилиям. Ирочка не была большим знатоком всевозможнейших бабских историй на эту тему, но все-таки знала, что все всегда стремятся к обратному, и то проколы бывают нередки, а уж если кому надо, мать-природа не заставляет себя долго ждать…

Где-то на краешке сознания замаячила неприятная мыслишка, что что-то здесь не слава Богу, не поискать ли где-нибудь если не помощи, то совета, но думать так было неприятно и страшно, поэтому Ирочка отринула мысль в корне, как несостоятельную, и просто удвоила усилия. Признаваться кому-нибудь в подобных проблемах было ей, как нож острый, она всегда избегала даже чужих откровений на эту и породненные темы, а тут самой идти, рассказывать, да еще в собственной неполноценности признаваться… «Нет уж, подумаешь, большое дело, – думала Ирочка, – сама справлюсь».

Слава тем временем действительно отбыл в поход, и действительно с Леной в напарницах, но Ирочку раздосадовал не столько сам этот факт, сколько то, что вот теперь благоприятный момент будет упущен, целый месяц жди потом нового… С другой стороны, возможно, если отдохнуть друг от друга, то потом, с новыми впечатлениями…

Рассуждая так, Ирочка брела себе потихоньку с уже порядком обрыдшего ей Павелецкого вокзала (Слава чаще всего уезжал именно отсюда, и этот раз исключением не был), намереваясь сесть на Садовом в троллейбус, брела мимо многочисленных киосков, столиков и лоточков, пестревших товарами на любой вкус и цвет, остановилась на секунду перед книжным развалом… На глаза ей попалась книжка сентиментального розового цвета «Чего ожидать от беременности», их таких во множестве появилось в продаже, и Ирочка, все так же в раздумчивости, купила ее, сунула в сумку, увидев вдалеке свой подходящий троллейбус, побежала к остановке…

Про книжку она вспомнила только вечером, уже дома, когда, задев на ходу сумку локтем, уронила ее с подзеркальника в прихожей. «А что у меня там такого тяжелого?»– озадачилась она, подымая сумку и дивясь несвойственному данному предмету весу. Книжка. Надо же. Действительно, купила и забыла.

Начав читать книгу (из соображений отчасти познавательного, отчасти дисциплинарного характера – куплено, значит, надо прочесть), Ирочка не заметила, как увлеклась. Книга была переводная, с английско-американского, причем и перевод-то топорный, как это свойственно многим современным изданиям – неважно, как перевести, лишь бы скорей, но даже этот корявый перевод не мог изничтожить свойственного американцам, пожалуй, в наибольшей степени, трепетно-уважительно-восхищенного отношения к беременности и родам, а также материнству вообще.

Ирочка почувствовала себя приподнявшей краешек занавеси и заглядывающей в новый, неизвестный ей доселе мир. Только заглядывающей, но уже с пониманием того, что мир этот чист и чудесен, и хочется, нет, просто необходимо туда попасть, попасть как можно скорее, и не гостем, а полноправным жителем. Ощущение это было столь необычным, легкое и трепетное чувство причастности к чему-то большому так завораживало, что Ирочка начисто забыла о познавательно-дисциплинарных аспектах своего чтения, и с упоением читала, примеряя к себе то или иное описываемое впечатление, задавая и отвечая сама себе на вопросы, которые были после каждой главы.

Она так явственно – впервые – представила себе ребенка, растущего в ее теле, бывшего ею – и в то же время отдельным существом, что, когда она закрыла книжку и неизбежно встретилась с реальностью, которая состояла в том, что она-то пока не беременна, начисто отказалась эту реальность признавать. Не беременна, и что же? Пока – не беременна, но это ерунда, это только пока, вот вернется Слава…

Под свежим впечатлением Ирочка купила на следующий день еще одну книжку на ту же тему, за ней последовало еще несколько. К Славиному приезду она могла вполне считаться экспертом на любительском уровне по правилам поведения женщин в период беременности. Ирочка даже в порыве радости поделилась с мужем своей мечтой, встретив в нем своего рода понимание, хотя и без излишних восторгов. Сказано было:

– Тебе хочется? Давай, я не против, только с чего ты вдруг? Вроде и так было неплохо.

Но где им, мужчинам, понять всю подоплеку? Несчастные, им просто не дано. Ирочка, заново подкованная в вопросах мужской психологии, по этому поводу никаких иллюзий и не испытывала. В конце концов, не этого от них нужно, так что Славино равнодушие радости ее не омрачило.

Омрачило другое. Прошло почти три месяца после Славиного приезда, а никаких признаков наступившей беременности – ни тайных, ни явных, Ирочка в себе не обнаруживала. Каждый день она, просыпаясь, прислушивалась к себе – не тошнит ли, не тянет ли где поясницу, каждый месяц с содроганием ждала, вернее, не ждала основного признака – и в отчаянии каждый раз дожидалась.

С этим определенно надо было что-то делать, но что? Книжки, увы, этого вопроса не предусматривали, нужно было искать альтернативные источники, и Ирочка пошла к Соне.

Почему к Соне, а не, например, к той же Марине, которая была в свое время самой близкой Ирочкиной подругой, Ирочка не могла ответить однозначно. Соня и жила поближе, и детей у нее уже было двое, и потом Соня казалась ей как-то мягче, добрее, Марина, та могла при случае ответить резко, Соня же крайне не любила никого обижать.

Словом, Ирочка пришла к Соне. Она еще не решила про себя до конца, будет ли говорить здесь о сокровенном, просто зашла под предлогом поболтать-давно-не-виделись.

Вид Сониного жилья педантичную аккуратистку Ирочку слегка потряс. Соня открыла ей дверь, махнула приветственно мокрой рукой, и с кратким: «Привет, проходи пока в комнату, я две минуты», – унеслась в ванную, откуда доносился шум льющейся воды. Ирочка зашла в комнату, и первым же ее безотчетным желанием стало немедленно выйти оттуда, причем навсегда, ибо комната больше всего напоминала картину партизанского боя в лесу. Опрокинутые стулья, накрытые сверху скомканным пледом и мятой подушкой, торчащие оттуда непонятные палки и равномерно раскиданные вокруг игрушки всех сортов и мастей придавали помещению неповторимый колорит. Ирочка сделала было шаг назад, но тут за спиной ее раздался шум и пыхтение, она едва успела отскочить в сторону, как возле нее, едва не зацепив за ногу (новые итальянские колготки!) прокатился трехколесный велосипед, на котором восседал пухлый младенец в рыжих кудрях. Крепкие ножки бодро перебирали по полу, а пустые педали крутились сами по себе; уверенно держась за руль, всадник миновал Ирочку, даже не заметив, и устремился к груде стульев. Оттуда раздался воинственный визг, плед задергался, и из-под него вылетели два плюшевых зайца и полосатый тигренок.

Поймав тигренка, летящего ей в лицо, Ирочка начала было сомневаться, действительно ли дети – такое большое счастье, но тут вбежала на крик Соня, мгновенно оценила обстановку, схватила велосипедиста под мышки, причем малолетний бандит даже в этой подвешенной ситуации пытался не расстаться с велосипедом, крикнула в сторону блиндажа: «Я его держу, вылезай оттуда, только быстро».

Плед снова задергался, стулья раздвинулись, и из-за них вылезла девочка лет пяти, кудрявая и курносая, уменьшенная Сонина копия. Тряхнув копной всклокоченных волос и озорно блестя глазами, девочка метнула в брата белую плюшевую мышь, показала язык и выбежала из комнаты. Младенец на руках возопил негодующе и забрыкался, Соня выпустила его, и он унесся следом. Из глубин квартиры снова раздались вопли, но Соня махнула рукой, рассмеялась и сказала:

– Постарайся не обращать внимания, в крайнем случае они просто убьют там друг дружку, всего и делов. Ты не думай, обычно у нас не так. Обычно у нас гораздо хуже.

Говоря все это, она подняла стулья, встряхнула и сложила пледы, нагнулась и сгребла в кучу игрушки. Комната сразу приобрела гораздо более жилой вид, в ней обнаружились диван и мягкие кресла, куда хозяйка и предложила Ирочке сесть.

– Ты чаю какого-нибудь хочешь? Нет? Правильно, через полчаса я загоню ораву спать, и тогда мы пойдем на кухню, и там будем уже как люди. Рассказывай пока, как жизнь.

Но поговорить толком не удалось, дверь распахнулась, малыш влетел в комнату, подбежал к Соне и спрятал голову у нее в коленях, за ним по пятам вбежала девочка с криком:

– Мам, ну скажи ему! Он там опять брал мою Барби!

– Фу-у, – вздохнула Соня. – Знаешь, детка, давайте-ка я вас спать отправлю, вы что-то уж совсем сегодня развоевались.

– Только пусть Сашку первого, – упрямо сказала девочка.

– Договорились. – Соня встала, держа малыша за руку. – Я пойду его укладывать, а ты развлекай гостью, чтобы она не скучала. Ир, я недолго, вы тут пообщайтесь пока.

Соня вышла. Девочка присела на краешек кресла и стала с интересом разглядывать Ирочку. Та немного растерялась, не зная, как себя вести и что говорить, но малышка заговорила первой.

– Меня зовут Аня. – серьезно произнесла она. – Мне уже пять, а Сашке только два с половиной. Я умею читать, давно уже, и музыкой тоже занимаюсь. А как тебя надо развлекать?

– Не надо меня развлекать, – ответила Ирочка. – Скажи лучше, вы чего с братом деретесь?

– Мы не деремся. Это стратегические игры, у папы такие есть в компьютере, но без него мама не разрешает.

– Понятно, – Ирочка слегка оторопела от детской эрудиции, но тут Соня позвала: «Анюта, спать».

Девочка встала, сказала: «Пока», и упорхнула, а в комнату скоро вошла Соня, и позвала на кухню пить чай.

Дети еще какое-то время попискивали из своей комнаты, но вскоре утихли, Соня улыбнулась устало:

– Знаешь, так хорошо, как вот загонишь их спать, сядешь на кухне, тишина… Кажется, так бы и сидела, а бывает, свезешь обоих к бабушке, это, правда, редко, но все равно, так и не сидится, места себе не находишь. С детьми дом, конечно, бардак, а без детей – как могила… Слушай, а чего вы-то со Славкой не обзаводитесь? Вроде пора уже…

Так, не дожидаясь Ирочки, Соня сама попала на нужную тему. У нее вообще был этот человеческий талант, она интуитивно чувствовала своего собеседника, ненавязчиво располагая к себе и вызывая на откровенность. Выслушав Ирочкины сбивчивые жалобы, Соня посерьезнела, задала пару уточняющих вопросов, и покачала головой:

– Н-да… Год, говоришь. Ну, год-то ладно, это само по себе не так много, а раньше? Ты что-нибудь с собой делала?

– В смысле?

– Я имею в виду аборты. Было?

– Нет, ты что, никогда.

– А что ты делала? Таблетки пила? Или спираль ставила?

– Да нет же, Сонь, ничего я такого специального не делала, я же говорю.

– Вот это-то и нехорошо. Год, это черт с ним, это не время, даже врачи бесплодие считают после двух лет, а вот то, что раньше ничего… Вы же сколько женаты? Лет семь?

– Шесть с половиной.

– Неважно. За такое время, и чтоб ни разу не проколоться, да еще при твоих методах… Я вот с Анькой с одного раза попалась, да и вообще… И что ты думаешь делать? Ты пойми, тут уже всерьез надо думать, тебе и лет ведь уже… Не девочка, короче.

– Да я понимаю, Сонь, только я не знаю, что, собственно, с этим делают.

– С этим идут к врачу.

– Ага, прелестно. К какому врачу? Сонь, у тебя есть знакомый хороший врач?

Соня помрачнела.

– Была. Замечательная тетка, меня с моими обоими наблюдала. Умерла прошлым летом, светлая ей память. А больше у меня знакомых нет, я и сама неприкаянная хожу… Подожди, я где-то слышала, есть в Москве место, Центр матери и ребенка, где-то в Беляево, говорят, хорошее место, только туда так не попадешь, может, за деньги можно…

– За деньги сейчас везде можно.

– Везде, да не везде, такие бывают коновалы… За твои деньги тебя же и изуродуют.

Нет, это знать надо. Я еще попробую, поспрашиваю кого-нибудь. Может, Маринку? Ты Маринку не спрашивала?

– Нет. Знаешь, Сонь, ты не говори ей. Никому не говори, ладно?

– Не волнуйся, я же понимаю. Я не буду. Слушай, а ты в свою банальную консультацию женскую ходила? Это, конечно, тоже как повезет, но там иногда бывают отличные врачи. Вот у нас раньше чудный дядька работал, потом уехал, правда. Тогда Алинка и свела меня к этой тетке, это ж ее врач был, Алинкин. Жалко, ее нет. Вот кто такие проблемы решал на раз.

– Как она там, кстати, ты не в курсе?

– Почему, мы общаемся. Нормально. Сына еще родила, и с мужиком ей, кажется, в этот раз наконец повезло. Не работает, дома сидит. Вроде, довольна.

– Ну и хорошо, – сухо сказала Ирочка. Сухо скорее по старой памяти, былая неприязнь ее к Алине как-то померкла за эти годы, и потом, другое полушарие… Ей и в этом хватало проблем.

– Так ты сходи в консультацию, – напомнила Соня. – Ну, не помогут, так хоть скажут, в крайнем разе, куда обратиться. Не тяни с этим. Да, а что твой Славка про все это думает?

– Ничего не думает. Я ему не говорила пока. Незачем.

– Тебе виднее, – пожала плечами Соня. – Вообще дело такое. Не грусти. Все будет хорошо.

– Мы поженимся и дочку Васей назовем. – Грустно припомнила Ирочка шутку институтских времен. – Спасибо, Сонь. Только не говори никому.

– Да не переживай ты раньше времени, все образуется. Пока.

Ирочка вернулась домой. Славы не было, он часто сидел на работе допоздна, а если и приходил пораньше, то все равно сразу утыкался в свой компьютер. В квартире было темно, прохладно и отчего-то сыро.

Ирочка зажгла везде свет, прошла в комнату и опустилась на диван, спрятав руки между колен. Огляделась. Почему-то не радовали глаз ни изящная итальянская мебель, ни стильный, дорогой ковер на полу, ни во множестве книги и симпатичные безделушки, навезенные из разных путешествий. Ирочка так всегда любила свою обстановку, предмет восхищения всех гостей, но сейчас… Вспомнились Сонины слова про дом без детей. Действительно, могила… Глазам предстали Сонины дети, разносящие в пух и прах любимый интерьер. Ну и пусть. Лучше уж так, а то сидишь одна, а если еще и Слава куда-нибудь уйдет, а ведь запросто, найдется молодая хабалка, и привет, залетит от него, сманит из дому… Ирочке стало холодно, и закололо в груди. Стоп-стоп-стоп, так нельзя. Не надо думать о плохом. Она пойдет к врачу, вот хоть прямо завтра, и все будет нормально, Слава ее любит. Надо пойти в кухню, и выпить горячего чаю. Впервые она пожалела, что в доме нет ничего спиртного – Слава в рот не брал, она как-то тоже, вот и не держали. И правильно не держали, беременным женщинам подобные вещи крайне противопоказаны.

Завтра, конечно, не завтра – то на работе дел было полно, то еще что-то, текучка засасывает, но дней через десять Ирочка отправилась-таки по Сониному совету в женскую консультацию, отпросившись на день с работы. Где это заведение находится, она не знала, но зато районная поликлиника была от их дома в двух кварталах, и Ирочка решила начать оттуда, справедливо рассудив, что если эти два учреждения и не соседствуют в стенах одного здания, то, по крайней мере, расположены поблизости друг от друга. Не тут-то было. Выяснить адрес консультации труда большого не составило, подумаешь, десятиминутная очередь в справочное окно, но зато оказалось искомое место у черта на куличках, пусть не очень далеко, но ехать крайне неудобно, с пересадкой на двух автобусах.

На улице моросил серый мелкий дождик. Ирочка стояла на остановке, уныло сковыривая с сапога приставший лист, и размышляла, может, ну ее к черту, эту консультацию, тащиться еще неизвестно куда, да и там тоже ничего приятного ее заведомо не ждет… Но решила – нет, раз собралась, надо. Пусть путь будет тернист, надо бороться. Тут как раз, словно решив ей помочь, к остановке подкатил нужный автобус.

Консультация была когда-то белым, а ныне обшарпанным зданием, стоящим на отшибе и видным издалека. От остановки нужно было идти через какой-то то ли скверик, то ли просто заросший пустырь, по скользкой глиняной дорожке. У входа мокла уныло пара детских колясок. Покосившись на них, Ирочка потянула на себя стеклянно-алюминиевую серую дверь, и та, визгливо скрипнув, впустила ее внутрь.

Войдя в темноватый вестибюль и оглядевшись по сторонам, Ирочка встала в очередь к окошку регистратуры. Очередь продвигалась крайне неспешно, бабулька-регистраторша все делала медленно, путала адреса и фамилии, по многу раз переспрашивая одно и то же. Ирочка разглядывала висевшее над головой расписание приема врачей, нашла своего участкового – Белочкина В.М. Веселая фамилия ей понравилась, и она даже слегка приободрилась, тем более, что и время приема было сегодня с девяти до двенадцати, она отлично успевала.

Когда подошла ее очередь, бабулька взяла паспорт, уставилась в него, непонимающе помаргивая, перелистнула странички туда-сюда, и протянула Ирочке обратно со словами:

– Это у вас чего? Это вам не сюда, вы не нашего района. Следующий.

Ирочка, действительно, к этому району не относилась, квартиру здесь они снимали, а прописана она была у родителей, но она тут жила, и даже врача из здешней поликлиники несколько раз вызывала, поэтому такой вариант был для нее неожидан. Она попыталась что-то сказать в окошко, но бабка ее не услышала, а очередь сзади недовольно загудела.

Растерявшаяся Ирочка отошла в сторону, и стала думать, что дальше. Можно было, конечно, плюнуть, и поехать в консультацию по месту прописки, не так уж, в общем, и далеко, можно было плюнуть более радикально и поехать домой, но в ней взыграл то ли азарт, то ли чувство попранного достоинства, она огляделась вокруг еще раз, увидела указатель «Зав. консультацией» и решительно направилась туда.

Постучав, она слегка толкнула дверь, та приоткрылась, и Ирочка вошла в кабинет.

За столом сидела дородная дама без возраста, в белом халате, с высокой прической и ярким макияжем на лице. Она окинула вошедшую суровым взглядом, и строго спросила:

– Что вы хотели?

Решительность вдруг покинула Ирочку, слова все сразу куда-то поразбежались, она начала бормотать что-то от порога, но заведующая, не слушая, задала свой следующий убойный вопрос:

– Почему в верхней одежде?

Ирочка вздрогнула от этого громового окрика, но сама разозлилась на собственный страх, взяла себя в руки, шагнула к столу, села на стул для посетителей, закинула ногу на ногу, изо всех сил заставляя себя не торопиться, и плавно произнесла:

– Видите ли, у меня к вам вопрос скорее организационного плана. Дело в том, что я проживаю в данном районе, не будучи здесь прописанной, но в силу территориальных удобств… и далее по тексту.

Говоря все это, Ирочка сама про себя замирала от собственной наглости, но загадочным образом ее речь произвела на заведующую то действие, какое производит бочка китового жира, вылитая в бушующие волны. Та слушала молча, кивая прической, и, когда Ирочка, выдохнув, закончила: «И, понимая неосновательность моей просьбы, я бы тем не менее просила вас данной вам властью все же сделать для меня исключение и поставить на учет во вверенной вам консультации» – то, кивнув еще несколько раз, уже совсем другим, человеческим голосом, дама сказала:

– Конечно, я понимаю, действительно, но консультация у нас переполнена, мы фактически одни на три микрорайона, боюсь, что при всем желании не смогу вам помочь. Подождите, а вы, собственно, по какому поводу? На учет по беременности? Беременных мы без проблем берем под наблюдение.

Услышав отрицательный ответ, пожала могучими плечами.

– Тогда, увы, ничего не могу поделать. Обращайтесь по месту прописки. Единственно, что я могу вам сказать, у нас тут неподалеку, вот сразу через сквер за углом, работает медицинский кооператив. Если вас устроит, пойдите туда, у них есть гинекологическое отделение, и там, кажется, даже врачи неплохие. Одна доктор даже у нас какое-то время работала. Обратитесь к ним. Всего доброго.

Ирочка попрощалась, вышла на улицу. Дождь не переставал, настроение было паршивым, даже моральная победа над заведующей не грела душу, что толку в таких победах, к врачу-то все равно не попала. Приходила искать помощи и совета, готовилась, дура, уговаривала сама себя, и это-то было нелегко, а получила… Беременных они без проблем учитывают… Да будь она беременной, она сюда на пушечный выстрел не подошла бы… Ладно… Мысль о том, что теперь надо переться на Фрунзенскую, и там начинать все хождения по новой, вызывала отвращение. Взглянула на часы, время близилось к обеду, если сейчас поехать, как раз в обеденный перерыв и попадешь. С другой стороны, если вернуться домой, то выйти во второй раз точно сил не будет, а к матери заезжать тоже неохота, пристанет с расспросами. И все равно сегодня нужно что-то сделать, не может же она вечно с работы отпрашиваться.

Так, раздираемая противоречиями, Ирочка миновала пустырь, и направилась к остановке. Тут на память пришел совет заведующей о кооперативе, по ее словам, это было рукой подать, и Ирочка решила заглянуть туда, терять-то нечего, и потом, если эта тетка говорит, то, может, там и правда не такие уж коновалы сидят, и уж во всяком случае, разговаривать будут вежливо.

Отправившись на поиски, Ирочка довольно быстро в них преуспела. Действительно, почти сразу, через два дома от угла, она обнаружила трехэтажное кирпичное зданьице, яркая зеленая вывеска на котором гласила: «Гармония здоровья. Медицинские услуги».

Внутри оказался небольшой уютный холл с мягкими креслами и журнальным столиком. Улыбчивая девица за стойкой регистрации приветствовала Ирочку, предложила повесить пальто на вешалку, и затем вопросила:

– Чем могу помочь?

Ирочка сказала, что хотела бы проконсультироваться у гинеколога, девица тут же порылась в каких-то своих бумажках, что-то быстро записала и протянула Ирочке талончик со словами:

– Пожалуйста. Третий кабинет по коридору налево. Доктор Семенов ждет вас.

Слегка опешив от такой оперативности (уж больно разителен был контраст), Ирочка послушно пошла отсчитывать двери.

Доктор Семенов оказался высоким худым человеком лет этак сорока, с залысинами на лбу и улыбающимися глазами. Все было бы замечательно, не будь только он мужчиной. Ирочка, вообще боявшаяся предстоящего осмотра как огня, однозначно предпочла бы врача-женщину, да и разговаривать с женщиной на такие темы казалось ей проще. Но делать было нечего, она уже была здесь, а доктор Семенов, приветливо поздоровавшись и предложив ей присесть, теперь с дружелюбным интересом смотрел на нее через стол.

– Если не возражаете… Как, простите, ваше имя-отчество?

– Ирина Николаевна.

– Так вот, если не возражаете, Ирина Николаевна, я бы сначала покончил с формальностями, а потом перешел собственно к приему, – и, так как Ирочка, получившая отсрочку, нисколько не возражала, доктор повернулся вполоборота к компьютеру на своем столе, и бодро защелкал по клавишам, заполняя строчки и клеточки Ирочкиными анкетными данными.

Исполнив формальности, он снова оборотился к Ирочке и ободрительно кивнул:

– Теперь я весь внимание и слушаю вас.

Собравшись с духом, как перед прыжком в холодную воду, Ирочка на секунду зажмурилась и начала:

– Видите ли доктор, я даже не знаю, как это называется, но у меня… я… одним словом, я не могу родить ребенка. У меня не получается забеременеть.

Произнеся самое страшное, Ирочка немного успокоилась, и дальше рассказывала более связно, и о своих стараниях, и о графике (тут она даже вынула его из сумки и положила на стол), и обо всех опасениях… Доктор внимательно слушал, качал головой.

По окончании рассказа задал несколько вопросов, которые почти целиком совпадали с теми, что задавала Соня. Еще покачал головой, поцокал языком…

– Да, да-да-да… Ну что же… Видите ли, Ирина Николаевна, я понял вашу проблему. Могу вас успокоить, в настоящее время эта проблема достаточно частая, жизнь изменилась, напряженные ритмы, стрессы… Вы тоже, наверное, много работаете? Да? Ну вот видите… Я заметил, вы очень напряжены… Я понимаю, что вы волнуетесь, но я имею в виду нечто другое… Ваша энергия Ян полностью превалирует над Инь…

Тут доктор разразился долгим проникновенным монологом о восточной парамедицине, который Ирочка, с напряжением ожидавшая осмотра, слушала не то чтобы вполуха, но немного рассеянно, и из которого поняла только то, что у нее ничего не выходит только потому, что в ней много мужского начала Ян и не хватает женского Инь, которое именно необходимо для получения потомства, согласно учениям тибетских мудрецов.

Закончив, доктор Семенов посмотрел на Ирочку выжидательно, и она, собирающаяся уже с минуты на минуту получить приглашение пройти на кресло, которое, полускрытое ширмой, поблескивало в глубине кабинета своими металлическими рожками, спросила, имея в виду ровно это приглашение:

– Что мне теперь делать, доктор?

Восприняв ее вопрос по-своему, Семенов закивал, заговорил снова успокаивающим тоном, что это все победимо, что ей повезло, она попала как раз в то место, где подобные проблемы решают давно и успешно, что вот он выпишет ей сейчас травки для снятия напряжения, их надо принимать по такой-то схеме (схему он записал на листке), и еще свечи для поднятия тонуса (вот по такой-то схеме), и еще он рекомендует ежедневно делать определенные упражнения (приложил листочек с картинками), заниматься медитацией, и для полной уверенности он может рекомендовать определенные позы (еще листочек), и если она последует его рекомендациям, то он почти уверен в успехе.

Доктор явно собирался на этом закончить. Ирочка, не ожидавшая такого поворота, ошарашенно спросила:

– Простите, доктор, а осмотреть меня вы не хотите? И потом, может быть, какие-то анализы? Я не знаю, конечно, но мне казалось…

Нимало не смутясь, доктор Семенов посмотрел на нее укоризненно:

– Безусловно, Ирина Николаевна, всенепременнейше. Вы, наверное, подумали, что я тут морочу вам голову, и вообще шарлатан? Нимало. Вот Вы попринимайте то, что я вам дал, кстати, все это можно купить прямо тут у нас, в киосочке, спросите на выходе, я вам трехмесячный курс выписал, Вы попринимайте, а потом придете, и если проблема еще останется, в чем я лично сомневаюсь, то мы проведем всестороннее исследование, и ультразвук сделаем, и все остальное. У нас прекрасное оборудование, японское. Просто очень многие думают, что лечиться непременно надо таблетками, гормонами, приборами, а проблемы-то наши, они в нас самих, их не лечить надо, а просто увидеть. Тем более такие, как ваши, какая же это болезнь? Не волнуйтесь, слушайте меня, все у вас наладится. Придете через три месяца, я записал вас. До встречи.

Озадаченная Ирочка вышла. Кто его знает, может, он и прав, этот Семенов с улыбающимися глазами, во всяком случае верить ему хотелось. Вообще-то его слова совпадали с Ирочкиным внутренним убеждением, что с ней все в порядке, не может быть иначе, просто что-то где-то прощелкивает, не желая вставать на свое место. Может, это как раз и есть загадочный Инь, во всех восточных знаниях много такого, что просто нам недоступно, думала она. И, следуя наказу врача, подошла к девушке-регистраторше, заплатила за визит, сказала, что ей назначено через три месяца и купила требуемые средства. Стоило все это дай Боже, но деньги у Ирочки были, а жалеть их на такое благое дело казалось настолько кощунственным, что даже обдумывания не стоило. Да если это поможет, Господи, никаких денег не жалко, и больше бы отдала, только чтоб удалось, наконец, чтоб почувствовать внутри себя крохотные скребущиеся ручки, чтоб ощутить законную причастность к светлому, неизведанному миру, дающему новую жизнь… Только бы, только бы…