Быть Корелли

Читать онлайн Быть Корелли бесплатно

Глава 1. Неверная жена

-1-

– Мы взяли их.

Голос Лео Фалани – вот уже пятнадцать лет как бессменной правой руки Семьи – звучал как всегда сухо и отрывисто. Алессандро крепче сжал корпус телефона, прежде чем обрубить так и не начавшийся доклад кратким «Я понял». Он глубоко вдохнул, в надежде, что порция холодного воздуха сумеет остудить разгорающийся под грудью пожар. Кондиционер не помог – внутри всё полыхало. Алессандро встал с кресла и, сделав шаг, уткнулся лбом в прохладное стекло панорамного окна.

Вид с девяносто первого этажа офиса «Корелли Консалтинг» был превосходным – над пыльно-серыми, стеклянными колоннадами чикагских небоскрёбов словно бы сверху лежало бирюзовое полотно озера Мичиган. Много и много раз вид безмятежной воды успокаивал нервы. В минуты, когда точка кипения достигала пика, глядя на озеро, Алессандро Корелли думал о том, что всё в мире преходяще. Ничего не вечно, кроме воды, земли и неба над ними. Удивительно, но это простое, очевидное умозаключение работало. Работало с тех самых пор, как отца начал пожирать рак. С тех пор, как младший брат заявил, что хочет отойти от дел и жить нормально. С тех пор, как на него самого обрушилось бремя управления делами Семьи в полной мере. Ему недавно исполнилось тридцать четыре. Отец всю жизнь готовил его к тому, что он рано или поздно займёт место главы Семьи. Это должно было случиться не раньше, чем через двадцать-тридцать лет – Глава покидает свой пост лишь после смерти. Отцу, в лучшем случае, оставался год, и Алессандро понимал, что всё ещё не готов.

Какой из него к чёрту глава семьи, если он даже за собственной женой не сумел уследить?!

– Мистер Корелли, ваш кофе.

Тщетно пытавшаяся достучаться в дверь секретарша вошла с подносом, так и не дождавшись разрешения войти.

– Спасибо, – Алессандро задержал взгляд на вольном вырезе её блузки. Пар, исходящий от чашки огненного, как он всегда любил, американо, кокетливо скрывал краешек красного бюстгальтера, будто бы случайно выглянувшего наружу. – Я уезжаю. До конца дня меня не будет.

В Семье не ходят налево. В семье чтут честь и достоинство жён. За десять лет брака Алессандро откинул тысячи возможностей, одна из которых – эта приятная рыженькая секретарша-американка. Она не знала, на кого работает на самом деле, для неё Алессандро Корелли – гендиректор консалтинговой фирмы, принадлежащей его отцу Руссо Корелли – выходцу из Сицилии, Габриэле же была прекрасно обо всем осведомлена, и это её не остановило. Он уже не был уверен, что эта её измена первая.

Застегивая на ходу пиджак, Алессандро обошёл секретаршу, растерянно стоящую с подносом посреди кабинета, и направился к лифту. В этот раз он обойдётся без водителя, дело слишком деликатное, чтобы допускать к нему третьих лиц, даже если они останутся за воротами семейного особняка.

–2-

– Их взяли в «Парк Хайят». В президентском номере.

Лео встретил его на крыльце дома. Алессандро едва сдержался, чтобы не выругаться. Она будто бы даже не скрывалась.

– Кто-нибудь видел?

– Нет. Она вписалась под другим именем. Мы вывели их через служебную лестницу, постояльцы ничего не видели. С персоналом остались наши люди. Они подробно объяснят, что будет, если кто-то из них откроет рот.

Лео Фалани – чистокровный сицилиец – выглядел на добрый десяток лет моложе своих пятидесяти пяти. Высокий, жилистый, быстрый – во время тренировок он не раз укладывал степенного и чуть медлительного Алессандро на лопатки. Лео посвятил жизнь Корелли, вкладываясь в молодое поколение, как в собственных детей, и так и не обзавелся своей семьёй, но он всегда держал дистанцию, не допуская ни панибратства, ни перегиба в детско-родительские отношения. И сейчас, когда над домом Корелли сгустились тучи, он держался по-деловому отстранённо. Лишь по поджатым губам и седой, несбритой вовремя щетине Алессандро видел, что Лео испытывает такое же гадкое чувство, что и он сам. Предательство. Наверное, хуже этого нет.

Лео пропустил его вперёд. Спускаясь по лестнице вниз, в подвал, Алессандро чуть отпустил галстук, ставший похожим на висельную петлю. Кирпичная кладка под старину, кованые светильники, где вместо свечей тускло горели матовые лампы, решетчатые ворота с засовом и массивным навесным замком, эстетично проржавевшим в нескольких местах, за которыми располагался богатый винный погреб – этот подвал с детства казался Алессандро средневековой пыточной, и в этом он не ошибался. В этом подвале часто проводились казни. С тех пор, когда детям исполнялось двенадцать, они были обязаны присутствовать на них. Алессандро помнил одиннадцать казней, но впервые это касалось его лично. Он толкнул дверь. Дубовая снаружи, обшитая звукоизоляцией внутри, она чуть скрипнула, извещая присутствующих о приходе почти-главы Семьи.

Они стояли на коленях, в чём были: мужчина – в полотенце, обернутом вокруг бёдер, Габриэле – в алом шёлковом халате. Мужчина дрожал не то от подвального холода (похоже, его выдернули из душа), не то от страха. Его голая грудь с редкими волосами будто бы свернулась внутрь, как у рахитика. Кожа на ссутулившихся плечах покрылась пузырями мурашек. Стандартный рост, стандартная комплекция. Курносый блондин с бесцветными ресницами и лицом техасского фермера. Что она в нём нашла?

– Кто он?

– Американец. Не из местных. Брокер, – ответил Лео.

Алессандро перевёл взгляд на Габриэле. Разительный контраст. Прямая спина, гордо вскинутый подбородок, упрямо сжатые в уточку губы – Габриэле смотрела перед собой, но почувствовав на себе взгляд мужа, подняла глаза и резким, полным пренебрежения взмахом головы откинула с плеча прядь своих блестящих чёрных волос. Семейная черта Фальконе – выглядеть достойно, даже когда жизнь размазывает тебя тонким слоем по земле. Стоя на коленях, в неглиже, под взглядами и дулами пистолетов нескольких мужчин, Габриэле будто сидела на троне. Стоя на коленях, она умудрилась отравить своим высокомерием и гордыней всё узкое, низкое помещение подвала – к запаху гниения и сырости примешался запах её резковатых, древесных духов. Гниль, надёжно скрытая ароматом дорогого парфюма. Так пахла её душа.

Когда-то Алессандро даже нравилось это в ней. Нравилось покорять её каждый раз – такую холодную, неприступную, красивую до рези в глазах. Нравилось перехватывать восхищенные взгляды, обращенные на неё, и понимать, что она его. Но то были мысли мальчишки. Сейчас, глядя на ту, с кем десять лет делил постель, он не понимал, что чувствовал. Знал ли её? Любил ли её хоть день в своей жизни? Да, любил. Он любил её, как отец любил свою чистокровную арабскую скакунью Долорес, как Лео любил свой винтажный «Кадиллак Фаэтон». Это была радость обладания статусной вещью – его брак с наследницей влиятельной семьи Фальконе сулил обеим семьям укрепление влияния в городе и успех в бизнесе. Он знал это, она тоже. Но знали ли они друг друга?

– Как давно?

– С пару месяцев, – невозмутимо ответила Габриэле. Алессандро отвёл взгляд в сторону, избегая смотреть в её самодовольное лицо. «Я тебя сделала» – читалось в каждой черточке её безупречного лица. Он снова ощутил, как внутри полыхнуло.

– Тебе есть, что сказать? – спросил он и, поморщившись, будто проглотил пригоршню стальной стружки, добавил. – Габи.

– А тебе?

Она вскинула голову и прищурила глаза, совсем чёрные в блеклом свете электрических ламп, умело врезанных в кованую люстру семнадцатого века. Алессандро непонимающе нахмурил брови.

– Ты помнишь, какое у меня любимое вино? Помнишь, когда ты в последний раз был на моём дне рождения? Весь праздник, не только под конец? Ты помнишь, когда сам в последний раз выбирал мне цветы? Сам, а не твоя секретарша? Кстати, у неё отвратительный вкус.

Она поморщилась, словно вспоминала все присланные букеты, которые на следующий же день бросала в мусорное ведро, ссылаясь на внезапный приступ аллергии. Она никогда не была искренней – у Алессандро словно открылись глаза. Габриэле Фальконе-Корелли всегда играла роль Габриэле Фальконе-Корелли, а он и не пытался узнать её настоящую.

– Кто я для тебя? Обложка? Шлюха из эскорта? Инкубатор?! – вскинулась она, словно прочитав его мысли.

За десять лет они так и не обзавелись детьми. Сначала Габриэле говорила, что не готова, потом, что у неё проблемы со здоровьем. Но однажды Алессандро нашёл у неё в сумочке противозачаточные. Тогда у них состоялся первый крупный скандал. И Фальконе, и Корелли ждали наследника, давление с обеих сторон было немыслимым – старший Фальконе на одном из приёмов в шутку предложил Руссо отправить Алессандро на обследование. В тот день, когда Алессандро нашёл эти проклятые блистеры, он впервые сорвался. Он взял жену силой, он брал её в ту ночь ещё и ещё, пока запал не иссяк, сменившись горечью и отвращением к самому себе. Позже он отправил её вместе с сестрой Бьянкой, тремя их подругами и платиновой кредиткой на месяц в Париж, скупил ей, наверное, полбутика «Шопард», даже встал на колени, после чего посчитал инцидент исчерпанным. Но она ему этого не забыла.

– Мы могли бы поговорить и не доводить до этого.

– Сандро, у тебя есть удивительная способность слышать лишь то, что ты хочешь слышать, это было бы бессмысленно, – хмыкнула Габриэле, закатив глаза, а после взглянула на него так, что Алессандро захотелось шагнуть назад. Ненависть чистым концентратом плескалась в непроглядной черноте её взгляда, в чуть подрагивающей, словно у оскалившейся волчицы, верхней губе, подправленной ботоксом. Её ненавистью можно было отравиться, Алессандро даже представить не мог, что всё настолько запущено. Он ведь делал для неё всё.

– Мне надоело. Мне надоело жить в этом доме, мне надоело спать с тобой в одной и той же позе, мне всё надоело. Я лучше умру, чем останусь под вашей проклятой фамилией ещё хотя бы на один день…

– Габриэле Лидо де Карло Фальконе Корелли. За измену семье вы приговариваетесь к смерти через выстрел в сердце.

Алессандро вдруг понял, что они с Габриэле не одни в этой комнате. Твёрдый голос Руссо Корелли донесся откуда-то сбоку, кажется, из ниши, образованной двумя мраморными колоннами. Отец сидел в инвалидной коляске, бледный, ослабевший, с почти лысой головой, но несмотря на это, по-прежнему суровый, строгий и требовательный, как и подобает главе клана. Позади него стояла мать. Взгляд её был рассеянным, черты лица заострились не то от резкого, контрастного освещения, не то от излишней худобы, которая скрадывала её статную фигуру, не хуже, чем рак облик отца. Она с силой сжимала ручки его кресла – лишь это выдавало её волнение, в остальном она выглядела бесстрастно, сдержанно, как истинная хранительница чести фамилии. Джулиано – средний сын Корелли – стоял по левую руку от Руссо. Данте – младший – отсутствовал, как и его жена Лита. Ещё двое человек из самой надёжной охраны стояли позади пленников.

– А что будет со мной? – подал голос американец.

– Вы ведь католик, верно? – уточнил Лео и, не дождавшись ответа, словно ответ ему не был важен или он знал его и без того, продолжил. – Не беспокойтесь, ваше тело будет передано земле по всем канонам…

– Да вы спятили! Это что, розыгрыш? Это моя бывшая устроила, да?! Где камера? Ребят, серьёзно, кончайте, а?!

Мужчина завертелся на месте, попытался встать с колен, но один из охраны, жёстко сцепив ему плечо ладонью, пригвоздил его обратно к полу.

– Господи, закрой ты уже рот и прекрати ныть! Прими смерть, как мужчина, а не его подобие! – подала голос Габриэле, добавив в этот дурной спектакль ещё больше нелепого пафоса. Процесс действительно начинал напоминать балаган. Суд и без того затянулся, а отцу требовался покой. К чувству стыда и гнева примешивалось чувство вины перед родителями – Алессандро боялся поднять на них глаза. Будто ему снова было двенадцать.

– Слушайте, я – свободный американский гражданин, мы в цивилизованной стране. Что за, мать вашу, каменный век?! Убери пушку, эй, ты!

Два выстрела в грудь заставили американца замолчать навечно. Его тело грузно шлепнулось прямо к коленям Габриэле. На её лице не возникло ни тени отвращения, когда тягучая бордовая кровь потянулась к полам её халата, она лишь вздрогнула на звук первого выстрела. В американца стрелял Лео. Убить жену Алессандро предстояло лично.

– Если хочешь, давай я, – шепнул в его сторону Фалани. Правилам это не противоречило.

– Пусть сам! – рявкнул Руссо, и Лео, вложив оружие в руку Алессандро, отступил назад, в тень.

Чуть теплая рукоять плотно легла в ладонь. Алессандро взглянул на Габриэле. На её губах мелькнула торжествующая улыбка: если он оставит её в живых – проиграет, убьёт – проиграет тоже. Фальконе ему этого не простят. Габриэле расставалась с жизнью с радостью, она выходила из этого порочного круга, внутри которого ей не посчастливилось родиться, и Алессандро вдруг поймал себя на мысли, что отчасти завидует ей.

«Есть только одна причина уйти из семьи – смерть».

И он выстрелил. Жгучий взгляд Габриэле Фальконе-Корелли потух. Её яркая, южная красота за какие-то жалкие секунды поблекла, будто истерлась. Она упала на своего любовника, крест на крест, и на её ярко-алом, шелковом халате расцвели тёмные пятна. Ей было всего двадцать восемь.

Глава 2. Загадочная незнакомка

-1-

– Приберите здесь, – скомандовал Лео своим людям.

За воцарившейся суетой – заворачивали и выносили тела, убирали кровь – Алессандро не заметил, как к нему подкатилась отцовская коляска. Руссо, собравшись с силами, поднялся на ноги, резко отринув помощь и жены, и обоих сыновей. Он выпрямился и, расправив худые плечи, встал напротив старшего сына. Алессандро показалось, что отец будто бы стал ниже ростом – проклятая болезнь съедала его день за днём – но несмотря на это, ему казалось, что отец возвышается над ним грозной скалой, с которой вот-вот сорвётся камнепад.

– Посмотри на меня.

Наверное, единственное, чего Алессандро Корелли боялся в своей жизни – это смотреть отцу в лицо. Он выдохнул, закрыл глаза и открыл их снова. Звонкая пощёчина и стыдная, острая боль в правой щеке – Алессандро дёрнул рукой, чтобы дотронуться до пылающего лица, но усилием воли оставил её висеть вдоль тела.

– Я должен был научить тебя, как обращаться с собственной женой, чтобы она не пошла налево?! – отец тяжело дышал в приступе гнева, метнувшуюся было к Алессандро мать Руссо остановил резким жестом руки. – Не стоит, Гарделия. Не жалей его. Это целиком и полностью его вина.

Люди вокруг делали вид, что ничего не видят и не слышат. Алессандро опустил голову, не в силах бороться с обжигающим чувством стыда. Вдруг нахлынули воспоминания, добавляя в топку под грудью больше угля. Ему едва исполнилось двенадцать, когда Руссо впервые пригласил его на казнь. Это был кто-то из обслуги, кажется электрик – по заданию полиции он установил в каминном зале прослушку. Тогда Алессандро расплакался, за что был жестоко наказан – отец отлупил его свежими ивовыми ветками. Бугры рубцов сошли только через месяц. Мать каждый вечер смазывала ему спину, приговаривая «Всё в мире преходяще, пройдёт и это». Наверное, с тех пор эта фраза в связке с тяжёлыми моментами жизни плотно впечаталась ему в память.

– Будут последствия. Придётся отвечать за них.

Руссо тяжело опустился в кресло, его лицо на миг исказило болью. Он кивнул жене и та, жалостливо взглянув на старшего сына, покатила коляску к лестнице – там её приняли охранники и, подняв, потащили наверх. Отец наотрез отказывался устанавливать в доме пандусы, словно не желал расписываться в своём бессилии.

Джулиано, проводив отца гневным взглядом, подошёл к брату, встал с ним плечом к плечу.

– Он перегнул.

– Он прав.

Прав, как и всегда. Алессандро проще было принять сторону отца, чем всю жизнь мучиться от несправедливости к себе. Так было проще. И сложнее одновременно.

– Останешься сегодня дома?

– Нет, к себе поеду. Где Данте?

Присутствие всех сыновей на казни было обязательным. Данте уже второй раз пропускал это событие.

– Сказал, на работе, – Джулиано вздохнул, покачал головой. – Опять проигнорировал. Ему тоже скоро достанется. Отец уже злится, говорит, Лита его с толку сбивает.

Данте вряд ли достанется. В этой семье всегда доставалось только Алессандро. Только к Алессандро у Руссо Корелли были неизмеримые требования. Джулиано не обладал ни большим умом, ни характером, он был мягким, как пластилин, чутким, как мать, и не слишком инициативным, он не нарушал правил, но и не делал ничего выдающегося, Данте же всегда был сам по себе. Несмотря на строгий кодекс, он всегда искал пути выйти из жёстких рамок семьи, и даже почти нашёл их, женившись на американке. Руссо всегда закрывал глаза на его проступки, думая, что Данте ещё юн и глуп. Многое из того, что Руссо никогда не простил бы Алессандро, Данте часто сходило с рук, оттого между старшим и младшим братьями Корелли не случилось дружбы. Джулиано был тем самым клеем между ними, он сглаживал острые углы и находил для них точки соприкосновения. Он всегда мог найти верные слова. Жёстким руководителем он бы не смог стать, но он сумел стать любящим братом.

– Алек. Мне жаль.

Джулиан тронул брата за плечо. Алессандро начал забывать физическое ощущение близости и принятия. Из материнской ласки он давно вырос, а Габриэле была слишком суха на эмоции. От этого братского прикосновения, от чувства поддержки в горле заворочался предательский комок жалости к себе. Алессандро поспешил отстраниться.

– И это пройдёт, – выдал он заученную фразу и сухо улыбнулся.

–2-

Алессандро Корелли покинул семейный особняк, когда уже стемнело. Оседлав свой представительский седан от «Линкольн», Алек нетерпеливо посигналил, чтобы ему скорее открыли ворота. Район «Маленькая Италия» быстро остался позади. Алек любил быструю езду – его сделанное на заказ авто давало разгон до сотни за четыре секунды. Переливающийся начищенными боками цвета бургунди и хромированными вставками «Линкольн» гнал вдоль озера до «Золотого Берега» – района, где располагалась небольшая, но светлая квартира Алессандро будто бы в противовес родительскому особняку отделанная в стиле лофт – на предельной скорости, словно старался выветрить из себя недавние события. Всё проходит. Пройдёт и это. Иначе быть не могло.

Он увидел её, бредущую вдоль дороги. В сгустившихся сумерках, в глухом, бессветном пространстве между только-только загоревшимися фонарями, она казалась тенью – Алессандро мог бы сбить её, если бы взял чуть правее. Он намотал уже полсотни миль, но огонь в груди не переставал полыхать ни минуты. Стоило бы хорошенько выпить и лечь спать, а не гонять вдоль побережья, едва смотря на дорогу. Могло бы случиться непоправимое. На сегодня с него довольно трагедий.

Он резко ударил по тормозам, и машина застыла на обочине шоссе. Алессандро бросил взгляд в отражение зеркала заднего вида, игнорируя свои красные от долгого напряжения глаза. Женщина всё так же шла по кромке дороги. Она словно не заметила, что в дюйме от её безвольно болтающейся вдоль тела руки только что пронёсся автомобиль. Корелли чуть сдал назад и торопливо распахнул дверцу машины.

– Мисс, эта часть дороги не предназначена для пешеходов. Здесь опасно.

Он сказал это грубее, чем собирался. Алессандро услышал в своём голосе злость, словно это она, а не он сам, виновна в его рассеянности. Словно это она виновна в том, что сегодня он убил собственную жену. Что получил при всех по лицу. Словно это она виновна в том, что все (а сегодня он был в этом уверен) абсолютно все женщины – подлые, лживые змеи, готовые ужалить исподтишка, стоит лишь чуть продавить слабину.

Она ничего не ответила ему, только замедлила шаг и споткнулась. Её нога завернулась набок, слетев с высокой шпильки. Женщина неловко замахала руками, но выстояла. Алессандро заметил, что каблук у неё сломан. Он оглядел её снизу доверху: её темно-бордовое платье было измято и испачкано, бретель на правом плече была надорвана, и платье то и дело соскальзывало вниз, обнажая высокую полную грудь – девушка постоянно поправляла ткань, пытаясь сохранить приличный вид. Он увидел тёмные пятна на её коленях. Подойдя поближе, понял, что это ссадины – наверное, она уже не раз падала сегодня. У неё были синяки на плечах, на лице – чёрные разводы туши, из истрепавшейся причёски выбились локоны. Затравленная, напуганная, избитая, она не выглядела бродяжкой или женщиной из низов. Дальше по дороге располагался весьма приличный Кенвуд – район, где в своё время обитал Барак Обама. Она шла оттуда. Наверное, она из местных. Кто-то из этих зажравшихся американских коммерсантов, вконец озверевший от безнаказанности, поднял руку на женщину. Безотчетным жестом руки Алессандро потёр шею, словно на ней всё удавкой висел галстук, валяющийся теперь на сиденье машины. У них так не поступают. У них женщин не бьют. Женщин убивают выстрелом в грудь…

– Мисс?

Она остановилась, но так и не подняла на него взгляда.

– Что случилось?

У неё вдруг мелко затряслись плечи. Её рот, слишком крупный для такого маленького лица, скривился в подступающих рыданиях. Она всхлипнула и, поднеся ладони к губам, подломилась, словно сухая ветка. Алессандро поймал её почти у самой земли.

– Мисс?!

Она была удивительно лёгкой, но в то же время неудобной – длинные руки, ноги, болтающаяся голова – она словно разваливалась на части. У неё, как в лихорадке, пылала кожа. Корелли подхватил её за подмышки и талию, тщетно пытаясь заставить её подержаться на ногах хотя бы секунду, чтобы перехватить её тонкое тело поудобнее. Но её колени подгибались, как у куклы, ткань платья проскальзывала и собиралась в складки, Алессандро дважды едва не упал вместе с ней в дорожную пыль, пытаясь сохранить её платье на месте.

Корелли, наконец, совладал с ней: её голова упала ему на плечо, его шея взмокла от горячих слёз, от влажной дымки рваного дыхания. Лямка платья с треском порвалась окончательно, Алессандро прижал её оголившуюся грудь к себе, чтобы не видеть и не испытывать чувства неловкости, насколько это вообще было возможно. Она вздрагивала в его руках, доверчиво комкая лацканы его пиджака длинными пальцами, увенчанными острыми пиками наманикюренных, пепельно-розовых ногтей, и в этот самый момент Алессандро Корелли ощутил, как внутри нарастает тревога. Этот вечер по праву мог считаться одним из самых сложных в его жизни, и он не собирался заканчиваться. Откуда только взялась эта странная девица? От неё не пахло алкоголем, от волос тянулся лёгкий аромат цветочных духов с оттенком мандарина. При ней не было сумочки, а значит, не было ни документов, ни телефона. Алессандро судорожно соображал, что делать с ней дальше, ведь просто высадить её на стоянке такси с сотней долларов в руках, тем самым скинув с себя любую ответственность, он просто не мог. И что делать с ней, если она не заговорит?

– Что с вами случилось?

Он взял её за плечо, удивительно тонкое, в обхват его ладони, ещё раз изумившись, как на такое хрупкое существо кто-то сумел поднять руку, и попытался посмотреть ей в лицо. Затихшая и обессиленная после рыданий, девушка не могла держать голову – она запрокинула лицо, открывая его взгляду беззащитную тонкую шею, окруженную россыпью блестящих камней. Её прикрытые веки, густо накрашенные перламутровыми тенями, дрожали. Дрожали удивительно густые, тяжёлые ресницы, с капельками слёз на самых кончиках.

– Давайте в машину.

Так и не дождавшись ответа, Алессандро аккуратно погрузил её на переднее сиденье машины и набросил на неё пиджак. Поёжившись, девушка укуталась в него, как в одеяло. Алессандро сел за руль, завёл мотор и выехал на шоссе.

Глава 3. Её имя

-1-

Присутствие в машине неизвестной пассажирки не вписывалось в его планы, оттого Корелли был растерян и взбудоражен. Запах мандарина – чужой запах – удушающим, сладким туманом растекался по салону, вытесняя из головы все мало-мальски связные мысли. После Габриэле в машине всегда оставался тяжёлый, резкий древесный флёр, почти мужской, от которого Алессандро сразу же проветривал салон. А, может, этот странный выбор аромата был всего лишь искусной шифровкой? Чтобы замаскировать запах других мужчин? Алессандро зло усмехнулся своим мыслям. Габриэле получила своё, но ему не стало легче. Свой позор он будет помнить до седых волос…

– Зря вы остановились. Было бы лучше, если бы меня сбила машина.

Низкий, хрипловатый голос, донесшийся справа, выдернул Корелли из глубокой задумчивости. Его мысли о пережитой сегодня семейной трагедии восходили по спирали на новый виток, и не было им конца, но её слова выдернули его в реальность, переключили на «здесь и сейчас». Чувство отвращения и жалости к себе одномоментно сменилось злостью на её беспечность, на её неразумное желание так распорядиться собственной жизнью и  жизнью того, кому выпало бы исполнить её желание.

– Так вы за этим вышли на дорогу? А о водителе вы подумали?!

– В жизни бывают такие моменты, когда меньше всего хочется думать о других.

Снова этот странный, царапающий слух тембр, который так не шёл её очень юному, утонченному лицу. Она говорила, как заядлая курильщица, только вот табаком от неё не пахло. Алессандро повернул в её сторону голову. Она повернула тоже. Их взгляды встретились, и Алессандро почувствовал, что его будто толкнули в грудь. На вид ей было чуть больше двадцати, но глаза выдавали в ней вековую старуху.

– В бардачке влажные салфетки и фляжка. Там виски. Выпейте, вам не повредит.

Он спешно отвёл глаза. Корелли следил за дорогой, прислушиваясь, как она зашуршала в недрах бардачка, открутила крышечку, сделала глоток и часто задышала раскрытым ртом, стараясь унять огонь крепкого напитка, наверняка опалившего ей горло с непривычки. Потом она сделала ещё глоток, а после раскрыла салфетки и принялась стирать с лица остатки макияжа.

– Кто вас так?

– Мужчина, – ответ был очевиден. – С которым я сплю, – дополнила она с откровенностью, которая обычно лезет наружу после порции крепкого спиртного. Алкоголь разогрел её и чуть расслабил – закончив с умыванием, она откинулась на спинку кресла и чуть склонила голову набок, прикрыв глаза.

– Раньше я думала, что он просто любит пожестче. Мне не особенно нравились все эти связывания, плетки, кляпы, но было терпимо. – Она пьяно жестикулировала, водя в воздухе ладонью (как же мало ей было нужно!), говорила медленно, нараспев чётким, хорошо поставленным голосом, словно она училась ораторскому мастерству или вокалу, и тем самым занимала собой всё больше места, заполоняла собой весь салон, становилась неудобной. Наверное, дело было в деликатной теме, совсем не подходящей для малознакомых людей. В салоне собственной машины Алессандро ощущал себя чудовищно неловко. – Сегодня, после ужина, он заставил меня изображать собаку. Надел поводок, заставлял лаять и бегать на коленях по саду, по камням. Если я бегала недостаточно быстро – бил. По-настоящему…

– Да уж, умеют люди развлекаться.

 Он не был готов к откровениям такого рода. Корелли вдруг захотелось поскорее избавиться от неё, пока его благородные стремления помочь ближнему не зашли слишком далеко. Алессандро взглянул на её исцарапанные колени и в красках представил себе, как сажает на поводок того ублюдка, посмевшего вытворить такое с этой хрупкой девушкой. А ведь его это не касается, совершенно не касается…

– Вы такое не любите? – просто и как-то даже с удивлением спросила она.

Алессандро не был ханжой, но со своим традиционными отношением к семье и к сексу в частности решил оставить вопрос без ответа.

– Вам стоит обратиться в полицию.

– О, нет. Не в моем случае, – усмехнувшись, пропела она. Полицией этого «героя» не напугать, это предельно ясно и без подробностей. Но на любое действие найдётся противодействие как в рамках закона, так и вне его. Ему – члену одной из самых влиятельных мафиозных семей, берущей начало ещё в двадцатых годах прошлого столетия – это известно очень хорошо.

– Вам нужно уйти от этого мужчины.

– Я уже ушла…

– У вас есть деньги?

Она выставила вперёд руку и повертела запястьем – длинная цепочка застежки прозвенела по ячейкам с крупными прозрачными камнями, после дотронулась до ушей и шеи, демонстрируя колье и серьги.

– Это бриллианты. На первое время хватит. Жаль только, что документы у него в сейфе.

– Можно выправить новые. У меня есть один человек…

– Нет-нет, не нужно! – резко оборвала его она. – Я сейчас не в состоянии отрабатывать вашу доброту, синьор.

Синьор. Она – итальянка. Землячка. Странно, почему это не сразу бросилось в глаза. Лишь после до него дошёл смысл её слов. Она думала, что он захочет взять с неё плату тем же варварским способом, что и её обидчик.

– О чём вы? – сухо уточнил он, силясь унять по новой забурлившую внутри злость.

– О том, о чём думают все мужчины. Абсолютно все.

– В мыслях не было. – Сегодня он стал вдовцом. Сегодня он понял, что такое измена. Сегодня он начал холодную войну с кланом Фальконе – кланом, с которым отец двадцать лет пытался добиться перемирия. Предаваться похоти – последнее, чем бы он хотел сегодня заняться, тем более с особой, от этой самой похоти пострадавшей. – У меня сегодня тоже, знаете, день не задался…

– Сочувствую, – вдруг выдала она.

Алессандро тщетно пытался услышать в её словах хотя бы намёк на сарказм, но она была искренна, и это отчего-то злило ещё сильнее.

– На вашем месте я бы не стал разбрасываться сочувствием, оно вам самой не помешает. Сейчас мы едем в больницу, потом отвезу вас в отель, переночуете, разберемся с вашим паспортом и вы уедете.

Она будто протрезвела от его резких слов. Девушка опустила голову и замолчала. Алессандро ощутил, как больно кольнула совесть.

– Как ваше имя?

– Изабелла. Изабелла Бланко.

Казалось, ее голос охрип ещё сильнее. Она отвернулась к окну и украдкой смахнула со щеки слезу. Корелли захотелось извиниться, но он не мог подобрать слов. Остановившись возле госпиталя, он снял с манжеты платиновую запонку и протянул ей.

– Вот, закрепите платье.

Изабелла приняла её, чуть задев его палец острым кончиком ногтя, торопливо оттянула несколько нитей с каждого края, вставила в них кончики запонки и застегнула её. Вышло вполне сносно.

– Спасибо, – оно кротко улыбнулась одними уголками губ. Глаза её остались печальными.

Она сбежала из больницы, когда Алессандро отошёл к кофейному автомату. Вместе с запонкой стоимостью примерно три тысячи долларов. Наверное, её «бриллианты» были не настоящими, разве разглядишь в темноте? Он не стал заявлять в полицию, три тысячи – не слишком большая потеря, но он запомнил и, кажется, запомнил навсегда её большие, подёрнутые влажной пеленой глаза и имя, сладко-пряное, как ореховый ликёр. Изабелла Бланко.

Глава 4. Благочестивая содержанка

-1-

Он встретил её снова на ежегодном мэрском балу. На ней было платье цвета шампанского, оно сияло, искрилось в свете тысяч свечей, оттеняя её смуглую кожу, и она сама сияла – на ту себя, плачущую, избитую, утопающую в отчаянии – она была совсем не похожа. Рядом с ней был прокурор Хамфри Осборн – приземистый мужчина за пятьдесят с залысиной, лоснящимся от пота лицом и огромным брюхом. Алессандро вспомнил, что Габи в шутку называла его помесью бладхаунда и старого, разжиревшего мопса, но тогда Корелли не придавал значения его внешности.

 Потому что тогда он не знал, с кем прокурор спит.

Изабелла скромно держала руку у него на плече. На своих огромных шпильках она была выше его на голову, наверное, поэтому господину прокурору удобнее было держать её за зад, а не за талию. Его вполне можно было представить с плетью в руке – Хамфри Осборн слыл заядлым охотником и любителем необычных экспериментов, но этим слухам Алессандро ровно так же не придавал значения.

Потому что тогда он не знал, с кем прокурор спит.

Осборн находился на прикорме у Фальконе, но в Семье не состоял. Мир оказался чертовски тесен.

Наверное, Корелли слишком долго её разглядывал – Изабелла почувствовала, что на неё смотрят, повернулась, врезалась взглядом в толпу. И замерла, когда увидела Алессандро. Пристально глядя ей в глаза и криво улыбаясь, Корелли отсалютовал полупустым бокалом шампанского. Изабелла спешно отвернулась. Ему показалось, что она покраснела, даже несмотря на толстый слой грима.

– Надеюсь, ты не собираешься просить моей руки взамен Габриэле?

Алессандро пришлось сфокусировать взгляд – перед ним, закрыв собой Изабеллу Бланко, стояла Бьянка Фальконе, младшая сестра его покойной жены. У неё было круглое лицо, лоб сердечком и вздернутый, маленький нос. Бьянка всегда напоминала ему поросёнка. В ярко-розовом платье с юбкой-пачкой она походила на свинью ещё больше, несмотря на то, что была тощей, как плеть. Характером она вышла куда мерзее Габриэле – Алессандро никогда не мог найти с ней общего языка, и даже простое обсуждение погоды порой перерастало в обмен колкостями. Следуя этикету, она приятно улыбалась (насколько могла быть приятна улыбка на её неприятном лице), но глаза её горели злобой, и в словах её открыто угадывалось истинное отношение к нему. Она ненавидела его за то, что он выбрал Габриэле. И, конечно же, за то, что убил её.

– Нет, я не совершу такой ошибки.

Его ответная улыбка была похожа на оскал. Алессандро покинул зал, оставив розовое облако, состоящее из многих метров ткани и одной Бьянки Фальконе, наедине со своей ненавистью.

Он вышел на балкон, поставил тонкий хрустальный бокал на парапет, ослабил бабочку и вдохнул свежего вечернего воздуха.

Балы проводились в недавно отстроенном коттедже на левом берегу Мичигана. Его окружал самый настоящий ров и искусственно высаженный лес. К тонко выкованным воротам высотой в два человеческих роста прилагался изящный мост и богато украшенные кареты с ряжеными лакеями, на которых гостей довозили прямо до парадного входа. Коттедж больше напоминал Алессандро дворец и отчасти родительский дом. Он никогда не понимал, отчего старшее поколение так тяготеет к доцивилизованным временам. Наверное, оттого, что тогда законом была сила…

Изначально коттедж и территория вокруг него должны были отойти под клинику для онкобольных, но в один момент в каких-то документах нашли какое-то несоответствие каким-то нормам (Алессандро хорошо знал, как такое бывает) и земля вместе с постройками оказалась на аукционе, откуда ушла в руки Луке Фальконе – владельцу многих тысяч квадратных метров коммерческой недвижимости Чикаго и по совместительству близкому другу мэра. Фальконе, в свою очередь, сдавал площадку в аренду мэрии по рискованно завышенным расценкам. В процесс никто не вмешивался, все были сыты и довольны.

На мэрский бал обычно приглашали крупных чиновников и видных бизнесменов. Члены самых влиятельных итальянских семей – Винчи, Корелли, Фальконе и Понтедра – а так же их приближенные, давно и крепко внедрившиеся в официальные структуры, были как среди тех, так и среди других. Руссо по понятным причинам присутствовать не мог, Данте не хотел, Джулиано опаздывал, общаться с кем-либо из «друзей» Семьи – судьёй Савойей, начальником таможенной службы Ксандером, управляющим банка «Чикаго» Нессером – у него не было никакого желания. Он надеялся, что это не связано со страшным разочарованием, которое настигло его при виде Изабеллы Бланко.

– Я должна вернуть вам это.

Казалось, тяжёлый, хриплый, пробирающий до нутра голос Изабеллы Бланко обрёл плоть и коснулся его со спины, но то был лишь порыв ветра. Алессандро ощутил горьковатые нотки рассеянного в воздухе аромата мандарина. Он повернул голову. Возле бокала блестела его запонка. Изабелла стояла у парапета, всматриваясь вдаль.

– Я вижу, далеко вы не ушли, синьорина Бланко, – криво ухмыльнувшись, Корелли взял бокал и осушил его до дна. Запонку он спрятал в карман брюк. Она всё ещё хранила тепло её пальцев.

– Всё не так просто.

Она так и не посмотрела в его сторону. Ресницы её дрогнули, но голос остался ровным – казалось, его слова задели её, но она старалась сохранить лицо. Решительно сказанное ею тогда в машине «Я уже ушла» оказалось пустым, бессмысленным набором звуков. Ненадолго её хватило. Алессандро бросил на неё короткий, оценивающий взгляд – платье, прическа, бриллианты в ушах. От красивой жизни так легко не отказываются. Ради красивой жизни можно и собакой полаять, верно, Изабелла?

– Ваш мужчина – эта свинья?! – он вспыхнул, развернулся к ней всем корпусом, подался вперёд. Сам не зная почему, повысил голос. Алессандро подобрал самый благопристойный эпитет для господина прокурора – в его голове крутилась одна нецензурщина на всех четырёх языках, которые он знал в совершенстве.

– Я надеялась полюбить его не за внешность.

– А за кошелёк? Или за изобретательность в постели?!

Воображение вдруг нарисовало красочную сцену: эта нимфа грациозно скачущая на члене, точнее на брюхе этого пса; утопающая в жировых складах и паховых зарослях; кричащая какую-нибудь пошлость.

«Мой пухленький котик». «Возьми свою собачку на поводок».

 Захотелось сплюнуть. Да какое ему, собственно, дело?! Сплошь и рядом здесь такая «любовь», отчего его так заедает? Наверное, потому что всё это отдаёт какой-то дикой, жизненной несправедливостью. Алессандро Корелли не мог отделаться от мысли что он – лакомый кусок, красавец, миллионер – примерил рога, а Осборн – этот недомужчина – имеет в любовницах, наверное, самую красивую женщину в городе.

– Послушайте! – Изабелла дёрнулась, резко развернулась к нему, приблизилась. Вырвалась из сковывающего её по рукам и ногам образа светской львицы: манерной, горделивой, манкой. Её глаза пылали. Аромат мандарина стал густым, почти удушливым. Алессандро словно схватили за шею и сдавили – и это лишь один её взгляд. В котором слишком много боли злости и отчаяния. – Это мой крест, и я несу его, и вас это не касается!

Она не сказала – прорычала, и тут же будто бы смутилась своего порыва. Её на мгновение ожившее лицо вновь окаменело, превратилось в маску благочестивой дамы. Она сделала шаг назад и нервно замотала головой в поисках выхода.

– Алек! Я тебя везде ищу.

На балконе появился как всегда лучезарный Джулиано, и Изабелла, пользуясь моментом, проскользнула за его спину и растворилась в толпе.

– Все в библиотеке. Пойдём.

Джулиано кивнул в сторону выхода.

«Все» означало, что представители всех четырёх семей собрались в библиотеке для обсуждения текущей ситуации и решения наболевших вопросов. Сегодня ему предстояло увидеться с бывшим тестем впервые после смерти Габриэле. Алессандро сорвал бабочку и сунул её в карман, ослабил ворот рубашки и нырнул в толпу следом за братом. В горле стояла навязчивая цитрусовая горечь.

Глава 5. Конец мира

-1-

Темой вечера стали вездесущие китайцы, которые были либо слишком смелы, либо слишком глупы, без спроса влезая в подконтрольный Семьям бизнес. Должна была пролиться кровь, и эта перспектива выливалась если не в проблему, то, как минимум, в череду лишних и весьма нудных действий. Настали времена, когда необходимо тщательнее убирать за собой – так часто любил повторять Руссо.

 Алессандро поймал себя на мысли, что стал чаще думать об отце в прошедшем времени – подтачиваемый болезнью, его мозг медленно умирал, а характер безвозвратно портился. Конец был близок, но Алессандро пугала не столько ответственность перед кланом, которая уже и так лежала на нем в полной мере, сколько то, что Руссо Корелли никогда не был и уже не станет для него настоящим отцом. Алессандро стремился заслужить похвалу или хотя бы добрый взгляд за свои успехи, но вместо них получал лишь вновь возрастающие требования. Но Алек не мог его ненавидеть, наверное, потому что всё же любил. Болезнь и осознание близости смерти не сделала Руссо мягче, отец не собирался меняться, глупо было на что-то надеяться, но Алек надеялся. Вопреки здравому смыслу, наивно, по-мальчишески. Он давно вырос, но это жалкое, гадкое чувство недолюбленности, казалось, преследовало его по пятам. Может, Габриэле была права, он не умел любить, потому что просто не знал, как это бывает?

– Как здоровье уважаемого Дона Руссо?

– Вашими молитвами, синьор Лука.

Лука Фальконе – крепко сложенный мужчина за шестьдесят с белыми, курчавыми волосами, уложенными на пробор всегда казался Алеку моложе, чем есть на самом деле. Фальконе подошёл к нему сбоку и, тронув за локоть, увёл чуть в сторону, к столику с батареей разносортных сигар. Алессандро, следуя негласному закону старшинства, откусил ножничками кончик у одной и, поднеся огня, помог бывшему тестю прикурить. Прикурил сам. Глоток крепкого дыма, следом два глотка шотландского виски в полнейшем молчании. Алессандро знал, о чём это молчание, но не спешил нарушать его первым.

Он огляделся. Цельные деревянные панели на стенах, музейные фолианты на полках, старинные витражи в створках книжных шкафов, зеркала в массивных серебряных оправах, зелёное сукно на столах, где играли партию-другую в покер или блэкджэк с чисто символическими ставками – старинным перстнем, небольшой яхтой или парой бутылок «Шато Лафит». Несмотря на современность постройки, здесь всё было напитано духом старых традиций, ощущением монолитности, чувством того, что их дело – дело «Коза Ностра» – будет продолжаться вечно. И пусть никто из Семей давно не называет себя так, дух Сицилии веял здесь, клубился, как плотный табачный дым. Кровь Сицилии, пусть порой и в разбавленном виде, была в каждом присутствующем здесь.

– Методы твоего отца устарели, – Лука, наконец, заговорил, вырвав Алека из пространных, философских размышлений, вызванных порцией алкоголя, табака и безотчетного нервного напряжения, вызванного предстоящей, неприятной беседой. – Полиция не дремлет, нельзя просто так брать и убивать публичных людей, Алессандро. Стоило вернуть мне мою дочь. Я бы наказал её со всей строгостью.

Габи, кажется, числилась руководителем каких-то благотворительных фондов, через которые Фальконе часто перегоняли деньги. Она никогда ими всерьёз не занималась, потому Алессандро не брал этот факт в расчёт, да и, честно признаться, забыл о нём. Да и что бы изменилось? Этот факт не отменил бы приговора. Но он услышал, как при слове «дочь» у Луки Фальконе дрогнул голос. Он любил её.

Любил.

А как это вообще?

– Она предала мою семью, не вашу. Не вам вершить над ней суд, – бесстрастно ответил Корелли.

Упрямство Руссо перешло к нему в полной мере. Будь у него возможность отмотать время вспять, вряд ли он поступил бы иначе. Практика разводов в их семье неприемлема, несмотря на то, что другие давно не гнушаются менять постаревших жён на новых, посвежее. Времена меняются, но что-то должно оставаться незыблемым. Он не собирался отступать от правил, которые ему вдалбливали с самого детства. Иначе всё, вся его жизнь не имела бы смысла.

– Ты рассуждаешь, как Руссо, и это выйдет тебе боком, Сандро, рано или поздно.

Фальконе словно услышал его мысли, считал их с его лица. Алек вдруг ощутил странное покалывание в груди – раскаленные спицы, вонзающиеся в пространства между рёбер. Что-то закипало внутри, занималось пожаром. Эйфория? Гордость? Его наконец-то сравнили с отцом. Неужели это всё, к чему он стремился в жизни?!

– Я знаю тебя десять лет, Сандро, этого оказалось достаточно, чтобы понять тебя. Ты – раб своего отца, раб его принципов, ты не можешь воспринимать его со стороны. Воспринимать критически. То, что он бывает не прав, для тебя невозможно, это не вписывается в твою картину мира. Пора учиться думать своей головой, парень. Это последнее, что я скажу тебе, как твой тесть. Как твой почти отец.

Фальконе произнёс это медленно, чётко, словно вворачивая в мозг свёрла, проговорил каждое слово. Сделал затяжку. Его лицо на мгновение исчезло за густыми, белыми хлопьями дыма.

– Наши соглашения аннулируются, – продолжил Фальконе. – Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я хочу, чтобы ты убрал своих людей с западных железнодорожных линий. Считай, это ультиматум.

Корелли ничему не удивился, это было ясно с самого начала. С того самого дня, когда Лео Фалани сообщил ему об измене Габриэле.

– Не могу вам этого обещать, дон Лука.

Алессандро устало потёр лицо и плеснул себе ещё виски. Круглые шарики льда с плеском отправились в стакан – Алек взял их прямо руками, без щипцов. Пальцы закололо от холода. Боль была приятной, отрезвляющей.

– На другое я и не рассчитывал, – ответил Фальконе.

Алессандро не пойдёт на уступки. Руссо бы точно не пошёл. И пусть ради этого придётся снова пролить кровь своих земляков, позиций новоявленный Дон Корелли сдавать не станет.

Глава 6. Новая встреча

-1-

Он снова увидел Изабеллу Бланко на выходе из библиотеки. Она спускалась по лестнице. Её изящные, тонкие, музыкальные пальцы скользили по мраморным перилам. Они словно ласкали камень. Алессандро подумал что под такими пальцами ожил бы любой… Нет, он определённо пьян. В груди ещё ворочались раскаленные угли, а сердце стучало в висках – после разговора с Фальконе адреналин зашкаливал не на шутку, эмоции, которые по этикету принято было тщательно скрывать, требовали выхода. Алеку вдруг захотелось дать кому-нибудь по роже. Или заняться сексом. Хотелось выскоблить, вычистить из себя эту липкую, чёрную копоть, мешающую ему ясно соображать, и после, с пустой, свежей головой, подумать, что теперь делать. За десять лет мира с семьёй Фальконе он успел порядком расслабиться, растерять хватку и сосредоточиться на развитии легального бизнеса, ведь тылы были прикрыты. У него не было плана на подобный исход. Нужно обратиться к отцу за советом. Испоганить ему и без того вечно поганое настроение, получить обвинение в недальновидности… Нет, фигура у Бланко просто божественная. Таких вообще не существует, она ему кажется.

– Что, понравилась? Я видел, вы уже успели почирикать? Доброго вечера, мистер Корелли.

Прокурор Хамфри Осборн тёрся у дверей библиотеки, словно пёс, которому хозяева сколотили будку на улице и не пускали в дом, чтобы не наследил грязными лапами и не попачкал постели. Осборн ожидал новостей, как объедков со стола. Он улыбнулся, уцепившись короткими, округлыми, как сосиски, пальцами за край смокинга в раздумьях – подавать руку или нет. Алессандро взглянул на него так, что Осборн понял – не стоит. Но Корелли задержался, вместо того, чтобы удостоив его сухим приветственным кивком, пройти мимо. Ведь речь шла об Изабелле Бланко.

– Девчонка хороша, даже слишком, – щелкнув языком, добавил господин прокурор.

Они оба смотрели, как она сходит с лестницы, едва касаясь пола, лишь с той разницей что Корелли смотрел с восхищением, а Осборн – с предвкушением. С предвкушением того, что вечером свалит её лицом в подушку и…

– И поэтому вы её избили? – невозмутимо уточнил Алессандро, с удовлетворением наблюдая, как на его толстой, блестящей от пота, изрытой ямами от оспин шее расцветают красные пятна. Корелли явно застал его врасплох, но прокурор, очевидно, не страдал муками совести.

– Ох, птичка успела разболтать наши секреты? – сунув нос в пузатый бокал с виски, усмехнулся Осборн. Сделал глоток, причмокнул губами, гаденько осклабился. – Вы знаете, Алессандро, она ведь шлюха. Я серьёзно. Это вовсе не метафора. Я подобрал её с улицы. Она была как тощий котёнок, вечно голодная. Я её за руку поймал, когда она на моей кухне объедки жевала. Зато взгляните, какая она сейчас! Это я сделал её такой. Она моя. Я имею на неё полное право собственности. Хотите, дам вам её в аренду? На ночь, на недельку? Обкатаете, потом поделитесь впечатлениями.

– Котик. Тебе, кажется, хватит.

Котик. Черт, надо же, угадал!

Изабелла подошла к прокурору со спины, положила ему на плечи обе руки, красноречиво заглянула в его бокал. Она слышала весь разговор – Алек видел, как она побледнела и спала с лица. Бланко тщетно пыталась сдвинуть Осборна с места, увести подальше. Она спрятала глаза и не поднимала их выше лацканов его пиджака. Ей было стыдно. Ей было страшно, что он согласится.

Алессандро зло усмехнулся, не сдерживаясь, не прячась. Неловкость от предложения Осборна сменилась отвращением к этой сцене – сцене, где нимфоподобная Изабелла Бланко, пинком под зад спущенная на грешную землю, изо всех сил старалась соблюсти приличия. Отвращение сменилось яростью. Захотелось ударить. Ощутить, как кулак входит в мягкую, обрюзгшую щёку, ощутить как лопается кожа на чужой скуле, ощутить, как сила инерции гонит его вперёд, а потом вниз, следом за опавшей на пол прокурорской тушей. Замахнуться для нового удара…

– Милая, не лезь в мужские беседы. Сходи, скушай ещё бутербродик.

– Котик…

– Нет, ну а что? Посмотри, какой красавчик! Неужели не нравится?!

Но кто он такой, чтобы осуждать её выбор?

Корелли развернулся и ушёл. Поискал глазами брата, сделал знак, что пора бы закруглиться. Формальности соблюдены, пища для размышления получена, пьяные выверты и чужие женщины его не интересуют. Глухой, журчащий, как водопад, голос Бланко растворился в сонме других голосов, Алессандро попытался не обернуться, и у него получилось.

-2-

Служащий вывел его машину из «конюшни» особняка, припарковал её возле выхода и с поклоном протянул ему ключи. Алек на автомате сунул ему в ладонь двадцатку. Последние десять минут он всё делал на автомате: перебрасывался с кем-то не обремененными смыслом любезностями, улыбался, продираясь к выходу, пил мимоходом виски. Осознал, что садится за руль сильно подшофе – и всё на автомате. Алек усмехнулся – у Корелли не бывает проблем с полицией. Он воткнул рычаг передач и собрался было гнать с места да так, чтобы шины визжали погромче, как пассажирская дверь распахнулась, и в салон влетело создание в искрящемся платье цвета шампанского. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но у него, кажется, получилось – Изабелла Бланко снова, как в ту злополучную ночь, сидела у него в машине.

Глава 7. Против воли

-1-

– Послушайте, я – шлюха, ясно?! Он вам не солгал.

Она бросила это ему в лицо с каким-то отчаянным вызовом. Так, словно ему должно быть до этого дело. Словно она разочаровала его и сейчас пытается оправдаться – глупо, истерично.

– Скажу вам по секрету, Изабелла, все женщины в этом зале за редчайшим исключением – шлюхи. Но ни одна из них в этом не признается, напротив, будет страшно оскорблена. У вас хватает силы духа и честности называть вещи своими именами. Браво. Что-то ещё?

Алессандро чувствовал, как сарказм закислил на языке. Он старался сохранять бесстрастность, но внутри колючим комом ворочались ярость, отвращение и, что странно, влечение – низменное, подспудное чувство к женщине, которая только что сама назвала себя шлюхой. Прежде он не испытывал ничего подобного, наверное, потому что почти всю сознательную взрослую жизнь был женат. Ошибки юности, мимолетные интрижки – всё то, что было до Габриэле – стёрлось из памяти. Он вдруг почувствовал себя чудовищно старым. Стариком, так и не успевшим пожить.

– Я хочу, чтобы вы знали мою историю. Выслушайте! – она перебила его, заметив, что Корелли пытается возразить. – У моего отца был бизнес, а моя мать была довольно успешной певицей. Она научила меня петь и играть на фортепиано, в старшей школе я даже играла на сцене. Потом я поступила в колледж, собиралась стать дизайнером одежды, открыть сеть магазинов. Через год мама умерла, отец потерял бизнес и покончил с собой. У меня ничего не осталось, ничего, даже вшивой двадцатки, которые вы с лёгкостью швыряете швейцарам! Мне пришлось уйти из колледжа. У меня больше не было будущего, мне негде было жить, я работала официанткой, мыла по ночам посуду, но мне едва хватало на комнату, понимаете?! Я жутко, я всё время жутко хотела есть.

Изабелла перевела дыхание. Алек услышал, как рвано она хватала воздух, словно пыталась сдержать слёзы. Корелли не выносил на дух женских истерик, предпочитая скрыться из виду, пока не минует буря, но здесь он ничего не мог поделать. Не выкидывать же её из машины? К тому же – Алек с неохотой себе в этом признался – ему было любопытно, чёрт, любопытно, что представляет из себя эта странная, полная противоречий, вызывающая у него неизведанные ранее чувства Изабелла Бланко.

– Я познакомилась с ещё одной такой же неудачницей, её взяли официанткой на вечернюю смену. Она подрабатывала – оказывала «небольшие услуги», как она сама выразилась, проезжим водилам. Уговаривала меня. Однажды я согласилась сделать одному клиенту минет за завтрак. Самое обидное, что потом я этот завтрак выблевала. Кто знал, что надо было делать минет до, а не после? – она горько усмехнулась, шмыгнула носом. – Она говорила, ты привыкнешь, а я умереть хотела, понимаете?! Потом мне повезло. Сменщица рассказала, что для выездного обслуживания требуются официантки с опытом. Это был дом в Кенвуде. Район престижный, безопасный, оплата хорошая. Я отработала смену, и да, я съела пару закусок на кухне. Хамфри засёк меня. Он вообще всегда всё видит, всё замечает, даже сейчас он знает – я уверена, знает! – что я здесь, с вами! Это был его дом. Вместо того, чтобы уволить… – она замолкла, закусив верхнюю губу, задумалась о чём-то своём. Опомнившись, провела языком по зубам, убирая с них отпечатки кофейного цвета помады. – В общем, так всё и началось. Я подумала, что он один лучше, чем десяток разных каждый день. Чем мытьё посуды по ночам. Чем адская боль в ногах после двенадцатичасовой смены с подносом в руках. Можете считать меня слабачкой, дурой, кем угодно. Но я больше не хочу голодать.

Алек провел рукой по лицу, потёр подбородок с наметившейся вечерней щетиной, приоткрыл окно. В салон ворвался свежий вечерний воздух с ароматом хвои и приближающегося дождя. Его машина стояла на узкой подъездной дорожке, среди густых голубых елей, клёнов и посаженных в ряд кустов мелких диких роз и туи. Ров с водой, кажущейся в ночи совсем чёрной, блестел чуть вдали – в нём отражался свет уличных фонарей, звёзд не было видно. Алессандро расслышал чей-то приглушенный смех и далекие отзвуки музыки – на террасе, под открытым небом играл джаз-оркестр. Послышался рокот мотора. Автомобиль Джулиано поравнялся с его. Брат нахмурился, жестом руки и выражением лица спросил, всё ли нормально. Алек ровно так же молча, жестом руки ответил, что всё в норме и указал ему пальцем вперёд, на дорогу. «Встретимся дома». Джулиано кивнул и двинулся дальше. Средний брат всегда понимал его без слов. Чего не сказать о младшем.

– Зачем вы всё это мне рассказали?

Этот вопрос всплывал в его голове через каждое услышанное от неё слово. Он понятия не имел, почему, зачем, с какой целью Изабелла вывалила на него эту историю. Её откровенность сбивала с толку, Алек снова, как в ту злополучную ночь, не знал, как реагировать. Он взглянул на неё. Она сидела, обняв себя руками и вжавшись в кресло, её взгляд потух, и сама она словно сдулась, притихла. Его вопрос смутил её. Алессандро смутился тем, что смутил её.

– Не знаю. Я не знаю, – она затрясла головой, потёрла виски. На запястье звякнул золотой браслет с подвеской. – Вы помогли мне тогда. Я вам обязана…

– Не стоит. Вы слишком много берете на себя, в этом ваша проблема.

– Я обязана, как минимум, быть с вами честной, – твёрдо завершила она, прямо и откровенно взглянув на него. Её кошачьи глаза были густо подведены чёрным, в них плескался скотч со льдом. Алек вдруг отчётливо вспомнил, как держал её на руках – жаркую, дрожащую, невероятно тонкую и хрупкую – и отвёл взгляд.

– Синьорина Бланко, люди имеют гнусную особенность пресыщаться. Вы ему наскучите, и он вас просто убьёт. Вы понимаете это?

Хотелось ослабить галстук, но его не было. Что-то стягивало ему глотку изнутри.

– Да. Пусть так. Я устала бороться.

Она отвернулась к окну, закинула ногу на ногу. Тонкая искрящаяся ткань натянулась на её сочном бедре, обняла крепче стройную, длинную ногу. Блеснули тончайшие ремешки босоножек, острым лезвием ножа из-под шлейфа показался высокий, как ножка фужера, каблук. У Алека помутился рассудок – захотелось дотронуться до её узкой ступни, провести ладонью вверх до колена, огладить бедро… Предложение Осборна показалось ему чертовски заманчивым.

Зазвонил мобильный.

– Прошу прощения.

 Алек не сразу попал по кнопке ответа. Это был Данте. Его голос звучал напряжённо.

– Час назад в доме Фредерико Романо провели обыск. Ничего не нашли, но нервы попортили знатно. Ордер выдал Осборн, значит, Фальконе начинают рыть под нас. Лита готовит встречный иск.

Фредерико Романо был одним из ближайших друзей семьи – успешный бизнесмен, владеющий сетью логистических компаний, благодаря поддержке Корелли почти монополист в железнодорожном бизнесе штата – он выступал в роли консильери Семьи. Услугами его транспортных компаний Корелли пользовались при перевозках вещей и средств, которые нельзя было декларировать, а также людей, которые находились на территории страны нелегально, и, кроме того, тех, кто отправлялся в своё последнее путешествие в чёрных пластиковых мешках. Это был весомый риск. Фальконе продумал всё задолго до их сегодняшнего разговора. Но Алессандро не предполагал, что те самые пресловутые последствия, о которых говорил отец, начнутся ещё до того, как он покинет мэрский бал. Алек вспомнил фальшивую улыбочку господина прокурора.

Вот же тварь.

– Я понял.

Его ждали дома. Он положил телефон и повернул голову. Изабелла так и не покинула его машину. Она словно бы ждала чего-то, какого-то логического завершения разговора.

– Черт! – он выругался, осознавая и одновременно не осознавая, что собирается делать. – Если он снова будет бить вас, звоните. В любое время.

Сейчас, здесь, в салоне его авто творилась какая-то магия. Он достал визитку и протянул ей. Их ладони соприкоснулись, когда она нерешительно взялась за чёрный, гладкий кусок пластика. Изабелла робко взглянула на него из-под густых, чёрных, как гладь озера, ресниц. Алек увидел в её глазах, кроме благодарности и удивления, кое-что ещё…

Глава 8. Семья

-1-

Алессандро нравилось подниматься до рассвета. Окна его квартиры выходили на парк, и ему нравилось смотреть, как солнце вставало над ним. В этот самый парк он выходил на ежеутреннюю пробежку, глубоко надвинув на голову капюшон толстовки и невзирая на погоду – летом дожди шли едва ли не через день. После Алек шёл в свою минималистичную ванную и принимал душ в кабинке, похожей на простую усеченную пирамиду из стекла – домработница, проходящая трижды в неделю, по его просьбе натирала её до блеска. Стенки кабинки становились настолько прозрачными, что чужой, ранее никогда не бывавший в квартире гость, легко мог с налёту вписаться в них. Стекло и белый мрамор – Алессандро нравилось дизайнерское решение этой части квартиры. Спальня, кухня и гостиная – дерево, металл и каменная кладка; ничего лишнего, голые стены, функциональная мебель, минимум декора; единственным исключением был барельеф в спальне над кроватью с лицом печальной женщины – она будто бы олицетворяла собой всех молчаливо страдающих женщин Корелли, а других в их семье и не было. Сегодня утром Алессандро решил снести его.

Алеку здесь легко дышалось. Здесь всё было чисто, честно, выпукло и даже как-то голо, но именно здесь ощущал себя самим собой. Родительский дом был похож на музей:  роскошь снаружи – дряхлый, совершенно непригодный для жизни хлам внутри. В их семье никогда не было поддержки, ощущения сопричастности, искренности – каждый носил маску, отрабатывал свой долг, пытался соответствовать роли, отведённой каждому из них отцом. Даже братья порой смотрели друг на друга с недоверием, словно пытались просчитать, кто кого подставит перед отцом за грешки и промахи. Со временем это ушло, и не потому что братья стали друг другу ближе, а потому что дистанция увеличилась. Алек становился жёстче, бескомпромисснее, он становился Руссо, иначе семью было не вытянуть. Даже в Джулиано Алек не видел родственной души, хотя тот всегда был к нему расположен и ни разу не заставил Алека сомневаться в своей искренности. Одному было проще, и со временем одиночество стало частью его существа, срослось с ним, как вторая кожа.

После душа Алессандро медитативно варил себе кофе, сам готовил себе завтрак, мыл и вытирал посуду, выбирал костюм, рубашку, подбирал к ним галстук, часы и запонки – педантично, не спеша, в тишине и молчании, так он набирался сил для долгого рабочего дня. Иногда он спускался в барбершоп, расположенный на первом этаже соседнего дома, освежал маникюр, стрижку, глядел, как его буйно разросшаяся щетина превращалась в снобистскую бородку, с которой он сразу же становился на пяток лет старше. Здесь, в этой квартире его уединение никто не нарушал. Вход в его квартиру был закрыт даже для жены. Только Данте плевать хотел на его заскоки.

Он завалился к нему в шесть утра, в беговых кроссовках и с сигаретой в зубах – младший брат всегда состоял из одних противоречий – бросив короткое «Привет» он без спроса плюхнулся в его любимое серое кресло и сцапал с подноса стакан для виски, чтобы использовать в качестве пепельницы. Вчера Алессандро так и не явился в отцовский особняк. Испугался. До боли в стиснутых зубах не хотел снова получать тычки и укоры от Руссо. До отвращения, до протеста не хотел снова видеть его надменный взгляд. Воспоминания о пощёчине всё ещё были свежи. Поэтому младший брат явился к нему сам.

– Дела не очень, если честно, – с ходу начал Данте. – Иск Литы отклонили. На Романо клепают дело, мы стараемся повернуть всё так, чтобы о его более тесных связях с нами никто не пронюхал.

Повеяло табачным дымом. Алек с брезгливостью подумал, что ему придётся сутки выветривать эту навязчивую вонь, но промолчал. Иск Фредерико Романо – консильери их семьи – выдвинула администрация города, а конкретно Департамент землепользования Чикаго. В этом Департаменте у Фальконе были крепкие дружеские связи. Алессандро не нравилась линия, которую выстраивала Лита – она подала на администрацию встречный иск. Нагло, по-хамски, она дразнила злую собаку, тыча её палкой в морду, вместо того, чтобы бросить ей кость, и он неоднократно говорил об этом брату. Но брат доверял своей жене. Так, как Алек никогда не смог бы доверять своей.

– Зато мне нравится, как идут дела с Осборном. Ему грозит лишение лицензии за взятку. Он сейчас, как уж на сковородке. Если Лита выяснит, что иск против Фредерико проплачен, дело примет другой оборот.

– Откуда информация?

Имя прокурора, сказанное в таком контексте, разбудило хищный азарт, взбудоражило. Шанс подложить свиноподобному Осборну свинью покрупнее, чем он сам, здорово бы потешил самолюбие, но Алессандро знал – по опыту жизни и «семьи» – что у всего есть цена.

– Один доброжелатель подкинул компромат.

– Пусть будет осторожнее с доброжелателями, – Алессандро нахмурил брови, обойдя кресло, он стряхнул с обивки невидимые пылинки. Ему не нравилось, с каким хамским – «американским» – нахрапом невестка взялась за это дело. – Мне интересно, почему Лита, а не ты занимаешься Романо.

– Ну, Лита… Ты ведь знаешь её…

– Ни черта я её не знаю.

Она не слишком нравилась ему, но Алек не был так категоричен, как отец – скорее, его отношение к ней можно было обозначить, как лёгкая неприязнь. Алессандро считал, что Лита слишком много берет на себя и что Данте слишком много ей позволяет, называя это равноправием. На самом деле, Алеку всё больше казалось, что невестка перетягивает одеяло на себя. Он с удовольствием указал бы Лите на её место, но он был ей, по сути, никем, а Данте всё устраивало. Почти у всех американок, которых Алек встречал по жизни, был какой-то бзик на этом самом равноправии плюсом к поднебесным амбициям – такие не годились в жены, оттого Корелли всегда женились на землячках. Но Данте и здесь пошёл всем наперекор.

Никто не думал, что Данте Корелли –  циничный, свободолюбивый раздолбай –  женится так рано, никто не думал, что он так скоро заделает двоих детей и станет так ревностно оберегать свою семейную идиллию. Что после своих дебильных увлечений – то автогонками, то скайдайвингом, то путешествиями автостопом без цента в кармане к черту на рога – вернётся к учёбе и станет высококлассным юристом, ведущим юристом «Корелли Консалтинг». И что однажды он принесёт заявление на увольнение, заявив, что открывает свою фирму. «Корелли Консалтинг» он взял на аутсорсинг, но скрывать то, что в принципе желает отойти от дел мафии, не стал. Руссо не имел мнения на этот счёт, а если и имел, то не озвучивал. Наверное, ему было достаточно крепко привязанного к семье старшего сына и Джулиано, несшего на себе бремя главного финансиста, да и слова Данте пока ещё оставались словами. «Выход из мафии возможен только через смерть», старое правило, стоявшее у истоков Коза Ностра, по прошествии времени теряло силу, но всё ещё изрядно действовало на нервы.

– Она классный юрист и… у неё пунктик. Она хочет доказать отцу, что у неё тоже есть яйца.

– Пусть не заигрывается.

Алек был уверен, что юриспруденции и адвокатура – не женское дело, и пусть его тысячу раз обвинят в мизогинии и приведут миллион обратных примеров. Дела мафии не терпят эмоций, а женщина, любая женщина, состоит из них на девяносто процентов. Учитывая то, что неприязнь свёкра задевала её, и она из кожи вон лезла тому назло, Алессандро всё больше укреплялся в своей правоте. Ещё один жирный минус Данте за то, что он ей спускал всё это.

– Алек. Пообещай мне одну вещь, – Данте вдруг взглянул ему прямо в глаза. Серьёзно и пристально, как никогда раньше не делал. Алессандро увидел в его глазах тревогу. – Что бы ни случилось, Лита не должна пострадать.

Алессандро молча кивнул. Через силу. Его одолевало поганое чувство, что он дал обещание, которое не сумеет сдержать.

Глава 9. Звонок

-1-

Алек всегда приходил на работу раньше всех. Каждое утро он отслеживал по внутренней программе, во сколько система отщелкивает пропуска сотрудников на входе в здание: Джулиано приходил за сорок-сорок пять минут до начала рабочего дня, руководитель отдела безопасности – за полчаса, главный программист – за три минуты, секретарша всегда опаздывала ровно на пятнадцать минут, уверенная в том, что Алек либо не замечает, либо не придает значения, ведь что такое пятнадцать минут для дамы, которая едва ли не каждый час поправляет на рабочем месте макияж? В свете множества гораздо более серьёзных проблем Алек не придавал значения этим ничтожным цифрам, но они почему-то упорно откладывались в голове, словно там у него – бездонная чёрная дыра, жадно поглощавшая любую информацию.

Алек выходил ровно в шесть тридцать утра, чтобы в семь уже быть на рабочем месте, но сегодня что-то пошло не так. Он застегивал кожаный браслет часов, когда экран его смартфона вспыхнул и следом взорвался пронзительной, непривычной трелью – так ему приходили звонки с неизвестных номеров.

– Корелли, – резко охватил Алек, напряжённо вслушиваясь в трубку.

Ему ответила тишина. Алек посчитал про себя до трёх и сбросил звонок, положил телефон на столик. Досадная, не вписывающаяся в привычный ритм мелочь – Алек ощутил лёгкое раздражение не то от звонка, не то от намертво застрявшего в карабине ремешка часов.  Через мгновение звонок раздался снова.

– Говорите, иначе моя охрана вычислит ваш номер, и мы с вами встретимся лично…

– Простите…

Алек оторвал трубку от уха и взглянул на экран, будто на нём вместо бессмысленного, неизвестного набора цифр надеялся увидеть звонившую. Этот низкий, царапающий нервы и слух голос невозможно было спутать ни с каким другим.

– Простите. Я…

– Изабелла.

Он не дал ей закончить, произнёс её имя сам, словно бы «Изабелла» – это сочетание букв, произнесённое вслух – возвращало ему чувство реальности, неумолимо ускользающей. Она умела застать врасплох. Алек подошёл к окну, взглянул на парк, смахнул пальцем невидимую пылинку с панорамного стекла, прозрачного изнутри, но абсолютно непроницаемого снаружи. Взял паузу, словно готовился нырнуть на неизведанную глубину.

– Что-то случилось?

– Нет-нет. – Ему почудилось, что она виновато улыбается. Алеку живо представилось её зардевшееся лицо, стыдливо опущенные ресницы, изогнутая линия чуть подрагивающих в нерешительности губ. В деталях. Как на том злополучном балу. – Мне просто… просто совсем не с кем поговорить.

– Он вас обидел? – Алек прекрасно помнил, зачем дал ей свой номер. Ему казалось, что Изабелла лишь тянет время, пытаясь подобрать слова.

– Нет! – Бланко вскрикнула. – Нет, – добавила мягче, но Алек почуял в её голосе фальшь. Она слишком рьяно протестовала. – Он просто… Просто у него проблемы на работе. И он разозлился. Он запер меня в комнате, запретил выходить, забрал телефон – я звоню с номера моей горничной – и уехал.

Алек был почти уверен в том, какие именно проблемы преследовали господина прокурора и что эти проблемы – дело его рук, рук Корелли. Он готов был проклинать своё богатое воображение, которое подкидывало ему неприятнейшие из картин. Он будто бы своими глазами видел, как чёртов прокурор волочет её за локоть по лестнице, как швыряет её – такую тонкую и хрупкую – в комнату и запирает дверь, плюя на её плач и протесты. Это из-за него. И определённо ещё и из-за того, что она тогда села к нему в машину…

– Я позвоню в полицию. У меня есть там надежные люди.

– Пожалуйста, не надо, – она взмолилась. Алессандро почудилось что он видит, как она трепетно прижимает руки к груди, подаётся вперёд, смотрит на него снизу вверх, полными слёз глазами…

– Если хотите, я пришлю за вами своего человека.

– Это будет вторжение на частную территорию. У вашего человека и у вас будут проблемы. Пожалуйста, Алессандро. Просто поговорите со мной…

Она просила. Не с гонором, не с пренебрежением, как Габи просила пополнить кредитку, вкладывая между строк «ты мне должен» одним лишь взглядом. Она просила, как просит слабая женщина сильного мужчину. Просила так, что невозможно было сказать «нет».

– И как часто он предлагает вас своим друзьям? – съязвил Алек в последней попытке скинуть с себя путы.

– Ни разу, никогда. Понимаете, он очень жаден… жаден до таких вещей. Мы вместе уже три года, и за эти три года… – она сделала паузу, словно раздумывая, и наконец, словно бы уговорила сама себя. – Он просто напился.

 Отчего-то всплыла в памяти фраза «Любовь живёт три года». Наверное, очередной модный романчик, которые Габриэле читала перед сном. Так ли это на самом деле, Алеку узнать так и не удалось – их отношения с женой были такими же ровными и безжизненными, как кусок пустыни, прозванный Долиной Смерти. Отношения Данте и Литы напоминали американские горки: они могли всерьёз поцапаться даже на семейном обеде, однако, спустя час Данте выходил с красной, довольной рожей и сбитой набок бабочкой откуда-нибудь из библиотеки или гостевой ванной. Джулиано на работе порой мечтательно улыбался и посылал кому-то цветы. Алеку порой казалось, что в своих личных отношениях его младшие братья за свои двадцать восемь и тридцать один пережили по отношению к женщинам весь спектр эмоций, кроме равнодушия. Равнодушие, видимо, было его уделом. Да, черт возьми, он был чудовищно одинок и несчастлив в своём браке, почему-то только сейчас Алек признался в этом самому себе, но тогда он не давал себе права даже мысли такой допустить. Пример отца и матери всегда вдохновлял его, но он никогда не задумывался, что там, внутри. Может быть, там тоже пусто?

– Вы ему надоели.

Изабелла, казалось, не слышала в его словах издевки – она отвечала прямо, честно и просто, словно ребёнок, ещё не познавший науку лжи. Отвращение, недоумение, злость и дьявол знает откуда взявшаяся ревность – эти чувства, словно градины, навязчиво барабанящие по жестяной крыше, пробивали брешь в его броне. Алек привык воспринимать всё с холодной головой, сдержанно и отстранённо, привык жить, мыслить и действовать по давно обкатанному алгоритму, а сейчас он блуждал в собственных ощущениях, терялся, словно слепой. Её голос хотелось слушать. Хотелось бросить трубку и не слышать, не воспринимать ужасающий смысл слов, этим голосом сказанных. Он не хотел ничего знать о ней и хотел знать всё одновременно.

– Знаете, ведь я на самом деле хотела уехать в ту ночь. Тогда, когда вы встретили меня на дороге. Но я вернулась. Сама. Потому что однажды я уже уходила и, Хемфри… он нашёл меня… сказал, что куда бы я ни ушла, он всегда найдёт… и тогда… тогда я пожалею, что родилась на свет. Поэтому я не стала дожидаться, когда он вернёт меня сам. Я, правда, надеялась, что меня собьёт машина…

– Чего вы хотите? – устало произнёс Алек. Он вдруг ощутил себя измотанным, словно Изабелла только что переложила на его плечи часть своих горестей, и груз этот оказался тяжёл.

Алек никогда не задумывался, каково живётся в их мире женщинам, каково быть безвольным объектом чужих желаний, безропотным исполнителем чужих прихотей. Каково это потерять себя в угоду другим. Взгляд Габриэле, полный ненависти, тот взгляд, которым она смотрела на него во время «суда» – тревожный звонок, превратившийся вдруг в пожарный набат. До сегодняшней минуты ему было плевать…

– Не знаю. Я уже ничего не хочу. Ничего. Я уже забыла, каково это, что-то хотеть…

Она подтвердила его мысли.

– Вы потеряли жену. Мне очень жаль. Наверное, вам очень одиноко…

– Моя личная жизнь не обсуждается, – он резко осадил её. Этот внезапный переход, как ведро ледяной воды, остудил его, вернул в реальность. Реальность, в которой он был свободен. В которой одна женщина, сидя в заложниках в собственной комнате, пыталась ему сочувствовать.

– Простите меня. Алессандро, простите, – она снова взмолилась. Алек услышал, как в её голосе дрожат слёзы. Почувствовал себя последней тварью. – Можно я вам просто спою?

Не дожидаясь ответа, она тихо затянула. Алек узнал эту песню с первых слов. «Любимый мой» Эллы Фицджеральд.

У Изабеллы был удивительный тембр – хрупкая итальянка, поющая, как дородная чёрная женщина. Она была рождена, чтобы петь блюз. Рождена, чтобы её слушали, чтобы ею восхищались. Изабелла казалась ему певчей птицей, запертой в высокой башне, там, где её пение больше никто никогда не услышит. Её голос удивительно правильно скользил по нотам, лишь на верхних он срывался на шёпот – Изабелла плакала или старалась не шуметь. Казалось, она пела о своих несбывшихся мечтах. О большом и сильном мужчине, который возьмёт её за руку, который построит ей дом, который будет любить. Слишком пронзительно, так, что внутри снова вспыхнуло, и языки пламени жадно поползли вверх, подбираясь к горлу. Становилось жарко, корпус телефона раскалялся в ладонях, Алек уткнулся лбом в прохладное стекло окна. Он был не в силах нажать на отбой. Он впервые опоздал на работу.

Глава 10. Вожделение

-1-

Когда он явился в приёмную, секретарша подскочила со стула и, звонко пропев «Доброе утро, мистер Корелли!», бросилась к кофемашине. После Изабеллы её голос показался ему гудением газонокосилки. Сосредоточиться сегодня не выйдет – Алек включил ноутбук и тут же захлопнул крышку, письма на столе оставил нетронутыми – вести о скоропостижной смерти его супруги от удара током расползлись быстро, его не интересовали десятки одинаковых соболезнований. Он повернулся к окну, взглянул на далёкую гладь озера Мичиган. Она казалась серой, словно подернутой пылью – собирался дождь.

– Мистер Корелли, ваш кофе.

Секретарша вошла без стука. Поставила поднос, проходя мимо, как бы невзначай коснулась бедром его плеча. Алек повернулся, посмотрел на неё – её блузка была расстёгнута уже на три пуговицы, а не на две, в чёрном кружеве прозрачного бюстгальтера читался призыв к действию – она тоже, вероятно, очень желала посочувствовать его утрате. Ощутив на себе его взгляд, она задержалась. Улыбнувшись, притворно стыдливо опустила глаза в пол, красноречиво взглянула на дверь, которую она предусмотрительно закрыла за собой. Она молчала, но гудение в голове лишь усиливалось, в ушах застучала кровь. Алек подался вперёд, взял её за руку и дёрнул на себя; охнув, секретарша упала ему на колени. Она первая вцепилась ему в губы и перед этим – Алек услышал отчётливо – победоносно ухмыльнулась. Она ждала этого почти год, с самого первого её рабочего дня. Это её победа, пусть наслаждается.

Алек бесцеремонно расправился с её блузкой – чёрный кружевной бюстгальтер, почти прозрачный, едва скрывавший полные, крупные полукружия сосков, предстал во всей своей соблазнительной откровенности. Алек не стал его трогать, оставляя себе место для фантазии. Алек не стал ни ласкать её, ни целовать в губы – сработала внутренняя брезгливость к дешёвым женщинам. Ей этого было и не нужно – секретарша мечтала скорее насадиться на член, словно исходила возбуждением от одного только его вида и ни в каких дополнительных стимуляциях не нуждалась. Алеку даже ничего не пришлось делать, она сама ловко расстегнула ему брюки и сползла вниз, пристраивая свою ярко-рыжую голову ему между ног. Она делала это с таким усердием и с такой преданностью заглядывала в глаза, словно этот акт – всё, к чему она в этой жизни готовилась, апофеоз всего её существования – сидеть скрюченной на полу с нелепым, почти смешным выражением лица, с раздутыми щеками, издавая гнусные звуки крайнего удовольствия и истекая слюной, пытаясь протолкнуть его член глубже в глотку. Алек не хотел смотреть на это лицо – он резко поднял её за подмышки, развернул к себе спиной, уложил на стол и задрал ей юбку. Под юбкой обнаружились кружевные чулки – ну как же иначе? Белья на ней не было – ещё одно подтверждение тому, что секретарша готовилась именно к этому. Не хуже, чем к международной конференции.

Он взял её прямо на рабочем столе. Он толкался в неё грубо, быстро, ничуть не заботясь о её удовольствии и стараясь при этом не запачкать полы рубашки – Корелли не радовала перспектива пахнуть кислой женской смазкой до конца рабочего дня. Едва растянув процесс на две минуты, он кончил ей на ягодицы и скрылся в небольшой туалетной комнате, спрятанной в нише своего кабинета, оставив её разбираться со своим внешним видом самостоятельно.

После, в обеденный перерыв, она явилась снова, чтобы повторить.

– Вы уволены.

Алессандро не собирался превращать свой рабочий кабинет в траходром.

– Простите?

Присевшая на краешек стола, в довольно фривольной позе, она казалась ему дешевой шлюхой. Он больше не видел в ней сотрудника «Корелли Консалтинг».

– Суммарное время ваших опозданий составило шестьдесят шесть рабочих часов. Это неприемлемо.

Причина была более чем неоспоримой. Он плевать хотел на возможные обвинения в домогательствах – видео- и аудиофиксация всего, что происходило в его кабинете при случае докажет обратное, а нет – пара миллионов американских денег способны заткнуть любой рот. Он больше не желал её видеть, она стала ему омерзительна. Он сам себе стал омерзителен. Контакт с секретаршей принёс лишь физическую разрядку, а пустота внутри свалилась ещё глубже. Корелли старался не допускать эту мысль, заталкивал её на самое дно подсознания, туда, где гниёт бессмысленный хлам из непозволительных эмоций – эмоций, которые так тщательно выбивал из него Руссо – но мысль эта лезла наружу, как убегающий из турки кофе. Мысль о том, что пустоту эту могла заполнить только женщина с медовым голосом. Чёртова Изабелла Бланко.

Глава 11. Необдуманный героизм

-1-

Она позвонила ему в пятницу, поздним вечером, спустя два дня после их первого, до боли странного телефонного разговора. Всё тот же номер – номер её горничной, значит, Изабелла Бланко всё ещё наказана. Он всё ещё был на работе, и его новая секретарша – полноватая мулатка, аккуратная и исполнительная – спешно собиралась домой. Она боялась уйти вовремя, хотела, чтобы новый начальник оценил её рвение. Корелли её рвение ценил, потому что оно касалось исключительно работы и не было частью хитрого плана по поиску доступа к его ширинке – он чувствовал такие вещи за милю. Увидев её вопросительный взгляд сквозь стеклянное полотно двери, он кивнул – иди.

– Я могу ещё спеть вам?

Корелли молчал. Молчал и стискивал зубы так плотно, что, казалось, их скрежет слышен на том конце провода. Двое суток взаперти. Дело прокурора Осборна застопорилось – обвинению оказалось мало улик. Сколько ещё она так просидит? Сколько ещё он будет издеваться над ней?

– Меня больше некому слушать, – сухо, обречённо произнесла она.

Алессандро вдруг отчётливо понял, что ему не всё равно. Его должен волновать лишь скользкий, как уж, адвокат Осборна, щедро оплаченный из кармана Фальконе, но его беспокоит Изабелла Бланко, будь она трижды неладна. Она и её сладкий, густой, как мёд, голос. Его изматывало чувство вины за то, что в этом противостоянии Корелли-Фальконе она оказалась девочкой для битья – прокурор просто вымещал на ней злобу. Не мужчина – подобие…

– Что вам спеть?

– «Летняя пора». Луи Армстронг, Элла Фицжеральд.

В трубке послышался лёгкий вздох. Этот вздох прошёлся невесомой дрожью вдоль позвоночного столба, поднял волосы на загривке. Ладонь, державшая телефон, вспотела, и сам аппарат, казалось бы, нагрелся от возбуждения, когда Изабелла запела.

Её голос, легкий, прозрачный, как вуаль, на высоких нотах, опускался, словно тяжёлый, меховой плед Алеку на плечи, когда она брала низкий тон. Это было похоже на спуск с горнолыжного трамплина: сначала плавный, а потом всё ускоряющийся до свиста в ушах. Это было похоже на погружение к коралловым рифам – давящая сверху глубина и невероятная красота иной реальности, непригодной для человеческой жизни. Когда-то давно Алессандро играл на фортепьяно – отец заставлял, утверждая, что через пальцы развиваются мозги – у Алека не было ни слуха, ни голоса, но сейчас ему захотелось вдруг аккомпанировать ей, чтобы отвлечься от горячего желания залезть самому себе в трусы. Нет, это чёрт возьми, было невыносимое испытание. Надо либо заканчивать, либо…

– Синьорина Бланко! Синьорина…

В трубке зазвенел голос её прислуги, а следом послышался грохот и вскрик.

– О, боже, – шепнула Изабелла. – Харви вернулся. Он понял про телефон. Простите меня, простите.

Она отключилась, и Алек вскочил с кресла, словно получил по роже. Тайна мобильника служанки перестала быть тайной – наверное ушлые охранники просекли.

Алек не выпускал из рук нагретый аппарат. Он подошёл к панорамному окну, прислонился к прохладному стеклу лбом. Озеро Мичиган словно обсыпало ржавчиной – закатное солнце касалось его безмятежной воды, окрашивая в рыжий глубокую тёмно-серую гладь и бедную узкую полоску пляжа. Эта удивительная гармония природы больше не успокаивала Алессандро. «И это пройдёт» растеряло свой волшебный эффект. Нужно принимать какое-то решение, и Алек уже знал, каким оно будет. Набирая номер Лео Фалани, Корелли полностью отдавал себе отчёт в том, что за его поступком последует.

-2-

Лео Фалани был мастером своего дела. Пятнадцать лет, отданных Сухопутным войскам Италии в составе Второй альпийской бригады в разведывательном полку он закончил в звании Primo capitano. После была частная военная компания, где он получил обширный опыт подготовки операций захвата, легальных и не очень, а после – официальная должность начальника службы безопасности в «Корелли Консалтинг» с теми же функциями, разумеется, неофициальными. Лео Фалани не составило труда найти план особняка прокурора округа Чикаго Харви Осборна, как и не составило труда выяснить состав охраны и расположение видеокамер, и пусть при этом паре человек пришлось пожертвовать здоровьем. Лео Фалани был верен Семье и главе её Руссо Корелли долгих пятнадцать лет и никогда не осмеливался ставить под сомнение приказы её членов. Даже сейчас.

Его парни на гражданских автомобилях бизнес-класса (чтобы не слишком выделяться среди местных Роллс-ройсов и Ламборгини) прибыли в Кенвуд ранним утром. Дождавшись, когда прокурор в сопровождение водителя и телохранителя уедет на работу, они без лишнего шума, словно тени, пробрались в особняк, заглушили по пути всю электронику, уложили всю охрану и домашнюю прислугу, взломали дверь, где сидела, забившись в угол, испуганная девушка в длинном атласном халате. Она была измотана страхом и ожиданием нового страха – эта синьорина с огромными раскосыми глазами, полными слёз, даже не закричала, когда в её комнату ворвались четверо вооруженных мужчин в балаклавах. Она не сопротивлялась, когда к ней подошли двое из них и взяли её под руки. Она упала в обморок, спускаясь по лестнице, и один из ребят, забросив её тело себе на плечо, хмыкнул в переговорное устройство, что, мол, от голода, наверное, на ногах не держится, лёгкая, как пушинка. Когда его парни сгрузили Изабеллу Бланко на заднее сиденье его винтажного «Кадиллака Фаэтон», Лео Фалани, лично возглавлявший столь щекотливую операцию, взглянул на неё и понял всё.

– Куда её? – спросил он в телефонную трубку.

– Ко мне, – сухо ответили ему на том конце.

Глава 12. Птица в клетке

-1-

Изабелла Бланко была в полубессознательном состоянии, когда Лео занёс её в квартиру. Она пришла в себя на лестнице, робко оглянулась по сторонам и тут же снова провалилась в небытие. Её маленькая тёмная голова болталась на его сгибе его локтя, словно тряпичная, на скуле тёмным провалом зиял синяк, зажившая трещина пересекала ей нижнюю губу багровым полумесяцем.

– Вызови врача, – скомандовал Алессандро осипшим от злости голосом.

Ему хотелось убивать. Ему хотелось убивать, когда он принял маленькое едва живое тело из рук Лео Фалани и осторожно перенёс в свою спальню. Он уложил Изабеллу на постель, застеленную графитовым покрывалом из венецианского шёлка и заметался по спальне в поисках того, чем бы её накрыть. Она была босой, её длинные, тонкие и стройные ноги виднелись в распахнутых почти до талии полах халата, треугольник светло-сиреневых кружевных трусиков светился на загорелой, оливковой коже, невольно притягивая взгляд. Под тонкой тканью атласного халата угадывался плоский живот с мягкими впадинками тренированных в спортивном зале мышц. Она притягивала взгляд, и чем дольше Алек смотрел на неё, тем сильнее закипал в нём гнев. На Осборна – за то, что посмел поднять на неё руку, за то, что посмел терзать это тело, иметь его самыми извращёнными способами, на себя – за то, что поддался слабости, на неё – за то, ворвалась в его жизнь тёмной, призрачной фигурой с обочины хайвэя, и так и застряла в ней, словно глубокая нарывающая заноза.

 Алек метнулся в гардеробную, вынул с нижней полки клетчатый шерстяной плед – подарок матери, метнулся обратно, набросил его на Изабеллу. Словно скрыл улики. Плотная ткань спрятала соблазнительные до тянущей боли внизу живота изгибы её тела, и Алек вернулся в гостиную, к Лео, по-военному вытянувшемуся у порога.

– Всё нормально прошло?

– Да, всё чисто, – отчеканил Фалани. Алессандро заметил, как едва различимая тень осуждения мелькнула на его лице, смуглом, с острыми, яркими, как у всех сицилийцев, чертами. Наверное, ему показалось – Корелли ни секунды не прекращал сам себя терзать, и видел теперь своё терзание в чужих взглядах. Его поступок был далёк от обдуманного: он пошёл вслед за своей яростью, за порывом, словно в нём – в тридцатичетырёхлетнем взрослом мужчине, без пяти минут главе клана Корелли – проснулся бешеный семнадцатилетний юнец с горячей кровью. Узнал бы об этом отец… Сколько он выбил из него юной дури, готовя себе в преемники! И как удивился бы, узнав, что выбил не всю.

– Её нужно проверить на предмет отслеживающих устройств, – сказал Алек.

С Осборна станется чипировать Изабеллу, как собаку, недаром же он находил её, где бы она ни была.

– Док будет через пару минут, он её осмотрит, – ответил Лео, хмуро глядя перед собой. Он жевал губы, кончик его пальца отбивал нервную дробь по ладони. Лео порой спохватывался и снова изображал камень, но взгляд выдавал его.

– Говори, – Алек сел на диван, нарочито небрежно откинулся на подушки, почти утонул в них, плеснул себе виски. – Вижу, тебе что-то покоя не даёт.

Фалани бросил на него долгий, испытующий взгляд.

– Как долго ты собираешься держать её здесь?

– Я не собираюсь держать её здесь. Я хочу обеспечить ей безопасность, – Алек выпил. Виски обожгло горло, обдало горячими парами пищевод, разлилось теплом в желудке. Но не успокоило. Алек ровно так же, как Лео, словно в треморе отстукивал носком ботинка азбуку Морзе – получался набор слов. Мышцы окаменели, напряглись, как перед броском, по венам ещё гулял адреналин. Алек пригубил ещё глоток. Потом ещё. Изабелла Бланко спасена. Теперь она здесь. Алек с удивлением отметил, что мечтал, чёрт возьми, увидеть её в своих владениях. Пусть не при таких обстоятельствах, но так даже лучше. Жаль, что не для неё…

– Я надеюсь, ты осознаёшь все риски.

Проникновение в частные владения? Причинение лёгкого вреда здоровью? Похищение? И у кого?! У федерального прокурора Чикаго, протеже семейства Фальконе! Алек «вляпался» – так любят говорить его американские коллеги. Он прекрасно осознавал, что может повлечь за собой его поступок. Осознавал и принимал неоспоримый факт того, что за него придётся отвечать, и при этом умудриться не бросить тень бесчестия на семью. Выкрасть женщину у прокурора и друга Фальконе – дерзкий акт, ещё одна брошенная в лицо перчатка. Ведь труп Габриэле – его жены и дочери Фальконе – ещё не остыл в могиле…

Алессандро сжал челюсти, а после залпом выпил обжигающий напиток. Тепло разошлось по груди быстрее, чем обычно – так бывало, когда он нервничал или возбуждался. Наверное, сейчас он испытывал и то, и другое. Алек не успел ответить – в дверь зазвонили. Синьор Альдо – именно так, без фамилии – сухой, малорослый старичок с большой красной лысиной и курчавыми, седеющими висками вошёл в квартиру, неся перед собой кожаный, видавший виды чемоданчик. Алек помнил его с юных лет – синьор Альдо латал подстреленных «солдат» Корелли в убогих, захолустных времянках, подальше от любопытных, жадных до взяток американских копов и официальной медицины.

– Синьор Корелли, – он низко поклонился. Алек ответил ему сухим, коротким кивком головы.

– Лео, проводи синьора Альдо.

Фалани довёл его до приоткрытой двери хозяйской спальни, толкнул её. Алессандро невольно бросил внутрь взгляд. Изабелла Бланко сидела у изголовья, укутавшись в плед и поджав под себя ноги. Длинная, узкая ступня с мерцающим кристаллом на ногте большого пальца виднелась из-под него, и на тёмно-сером покрывале казалась похожей на голую кость. Без броского макияжа, без украшений и дорогих платьев она выглядела иначе – моложе. Сколько же ей лет? Надо дать распоряжение Фалани проверить всю её подноготную, странно, что Алек не додумался до этого раньше. После знакомства с этой женщиной «странно» стало слишком часто возникать в его жизни.

Когда дверь распахнулась, Изабелла зябко поёжилась. Алек перехватил её взгляд. Испуганный и в то же время обречённый. Прокурор, будь он проклят, довёл её до полного безразличия к собственной судьбе. Так же почтительно раскланявшись с ней, Альдо положил на прикроватную тумбу свой истёртый чемодан, раскрыл его. В нём было всё: от стетоскопа до хирургического набора.

– Позвольте осмотреть вас, синьорина Бланко? Я – врач, я не причиню вам вреда.

– Делайте, что хотите, – немного помолчав, ответила Изабелла. Её терпкий, как мёд, тягучий голос раздался в его спальне – спальне, в которую Алессандро никогда не водил женщин. В этой спальне он от женщин скрывался – от их интриг, козней, ожиданий и требований, и именно в этой спальне была сейчас Изабелла Бланко, словно нечисть, которая не могла переступить порог без приглашения. А он рад был пригласить.

Синьор Альдо поставил ей капельницу с глюкозой и витаминами, вколол антидепрессант и успокоительное, не ленясь объяснять каждое своё действие и успокаивать Изабеллу – она вздрагивала и провожала нервным взглядом каждую иглу, которую синьор Альдо готовил по её душу.

– Синьорита Бланко, вам делали операции? – осторожно спросил врач. Алессандро прислушался.

– Да. Две. Пластические.

– Позвольте уточнить, где.

– Нос и грудь.

Осборн даже под нож её положил, перекроил по своему вкусу. Чёртов ублюдок! Лучше бы брюхо себе уменьшил, свинья.

Продолжить чтение
Другие книги автора