Читать онлайн Как все начиналось бесплатно

Пролог

Человеческая память слишком коротка и обладает счастливой особенностью стирать ужас великих трагедий.

Теперь, через столько сотен лет, никто и не вспомнит, откуда появился вечный туман – лимб, окружающий нашу Словению, никто не скажет, почему люди так ненавидят данийцев или сколько лет длилась война с ними. Только древняя «Данийская Книга Жизни» может поведать всю историю от начала до конца. Одна беда: не всем она покажется в своем истинном виде.

Когда в наш мир пришли эллиены – чужаки, стремящиеся уничтожить все живое, черви, саранча, сжирающая миры, – люди уже смирились с данийцами и перестали бояться их прекрасных крылатых Властителей. Но все-таки беда началась с них.

Война не на жизнь, а на смерть собрала в свои ряды всю Словению, нас всех. Казалось, победа была уже не за горами: воины готовились вернуться домой, а жены их с белыми платками стояли у околиц в ожидании любимых, – когда красавица данийка Властительница Асхирь из рода Бертлау заключила позорный договор с эллиенами. Они подарили ей великую силу – Бабочку и легендарный меч Фурбулентус, превращавший любого бездаря в талантливого воина.

Ужас и страх снова охватили города и веси. Асхирь вела свое смертоносное войско, разоряя земли и убивая всех на своем пути. Никого не боялась и ничего не жалела юная крылатая дева в своем стремлении к победе.

Решили тогда другие Властители и наши маги остановить Асхирь колдовством и отделили огромную Словению от остального мира туманной границей. Завоевательница легко попалась в эту ловушку, ведь нельзя перейти лимб, как невозможно переплыть океан на крохотной лодчонке. Она металась в своей дымной темнице не в силах выйти, теряя своих наперсников-пришельцев.

Страшными заклинаниями отобрали у нее меч и Бабочку и отдали их Анике из того же рода Бертлау. Смелая женщина, сражавшаяся плечом к плечу с мужчинами, поклялась, что не отдаст колдовскую силу прежней хозяйке. Только не знали маги, как сильна любовь Бабочки. Асхирь пела голосом Южного ветра, умоляя ее вернуться, и несчастная Аника, задурманенная этой песней, бродила по свету в бессмысленных поисках предательницы.

От матери к дочери передавался дар, ставший проклятием рода. И каждый год, когда в Бертлау рождались девочки, данийцы сеяли черные траурные цветы в палисадниках, и марры оглашали округу своим протяжным плачем.

Но недолго длился мир. Мы, словенцы, не пожелали быть пленниками лимба. Свою злость мы перенесли на данийцев и начали новую изматывающую войну, унесшую многие жизни. К несчастью, силы людей были на исходе, и мы проиграли главную Тысячную битву. Тогда данийцы забрали у нас лучшие земли cловенского юга и назвали новое государство Данийя Солнечная.

С тех пор прошло много столетий, мы смирились с действительностью и забыли об эллиенах и Асхири. Мы подпитывались своей ненавистью к данийцам и уже не помнили, с чего все началось…

Глава 1

На дворе стоял январь ХХХ года. Стольный град, столицу вотчины Московии, каждую ночь заносило снегом, и город становился похожим на приграничную деревню. По утрам вся Гильдия дворников выходила на улицы, рассматривала сугробы красными похмельными глазами, а потом, дыша на прохожих застарелым перегаром, пыталась расчистить дороги. Работали они слаженно до вечера, а за ночь город снова засыпало.

Сегодняшний день выдался небывало морозным. Огромное желтое солнце бессмысленно светило на землю, не давая тепла. Окоченевшие и покрытые белым инеем деревья, похоже, уже отдали Богу свою деревянную душу. Заледенели и двустворчатые окошки, заткнутые на зиму серой паклей, в маленькой лавке с гордым и звучным названием «У Марфы Травницы».

С самого утра сама хозяйка лавки Марфа Лукинична Фомина пребывала в отвратительном настроении. Она носилась по небольшой торговой зале на первом этаже подобно ужаленной под хвост фурии, гремела склянками и грозилась меня уволить. Я пряталась за кассой, стоящей на огромном прилавке. Стоило Марфе оказаться рядом, как я вскакивала и делала вид, будто переставляю баночки с мазями и травяными сборами в шкафу. Лукинична моих хитроумных маневров не замечала, а потому не знала, к чему придраться, и пыхтела как самовар, вымещая злость на склянках.

Тетка обладала замечательной внешностью, была, как говорится, во цвете лет и в самом соку. Пышнотелая и высокая, она привлекала мужиков, как варенье мух. Жаль, но стоило потенциальным мужьям лишь познакомиться с ней поближе, они тотчас тараканами разбегались в разные стороны, «нечаянно» прихватив с собой кто украшения, кто деньги. Последний ее ненаглядный и вовсе стащил со второго этажа торговой лавки старинный сундук весом в двадцать пудов. Признаться, мы обрадовались, давно мечтали выбросить этот гроб, только не могли сдвинуть его с места.

– Аська! – Голос у Марфы громкий, поставленный, не зря в юности мечтала артисткой стать.

Я вздрогнула и кинулась к шкафу со склянками, изображая напряженную работу. От вящего ужаса семь шестиконечных звездочек, следующих за указательным пальцем правой руки, загорелись ярко-красным цветом.

– Смотри сюда!

Я оглянулась с самым подобострастным видом. На полированной столешнице лежала маленькая потрепанная книженция, отпечатанная на дешевой папиросной бумаге. На серой обложке значилось большими буквами: «50 шагов, чтобы стать травницей столетия».

– Почитай, – кивнула хозяйка и, величественно развернувшись, направилась к лестнице на второй этаж.

«Началось!» – Я тоскливо покосилась на брошюрку и тяжело вздохнула.

Тетка была гениальная травница, может быть, лучшая в Московии, но совершенно не умела вести торговые дела. Натура увлекающаяся и обожающая любые нововведения, она приобретала в книжной лавке некие «инструкции» с бросающимися в глаза названиями: «Как обогатиться за три дня» или же «Как расширить свою лавчонку без дополнительных вложений». Согласно полученной в подобной книге установке она неслась в Стольноградский Гномий Банк за ссудой, дабы расширить свою торговлю «без дополнительных вложений».

Лукинична, естественно, прогорала и потом из последних сил откупала заложенную торговлю.

Теперь Марфа мечтала сделать из меня настоящую травницу. Печально. Я работала у нее уже три года, но так и не научилась отличать чабрец от мать-и-мачехи.

Я вообще талантами не отличалась: пыталась учиться на повара и на белошвейку, освоила сложнейшие процессы варки манной каши и штопанья носков, но каждый раз скоренько отчислялась за «профнепригодность». Потом по счастливому стечению обстоятельств меня занесло в Училище магов при Совете магов Словении, откуда я вылетела ровно через полгода за ту же пресловутую «профнепригодность».

То было черное время. Только что в проруби на реке утонул отец, и я осталась одна. В смысле, совсем одна. Кроме того, всем отчисленным студентам опечатывали силу. Я боялась и, не желая быть подвергнутой этой пренеприятной процедуре, почти неделю пряталась от Совета. Нашли меня на кладбище во время похорон, там же и попытались поставить печать.

Почему попытались? Просто у них ничего не вышло. Молодой стажер, накладывавший заклинание, очень волновался и не заметил, что сила моя продолжала по-прежнему течь по жилам. Я неописуемо обрадовалась нечаянному счастью, но делиться новостью ни с кем не захотела.

Тогда-то я и встретила Марфу.

Лукинична из светлой памяти к моему папаше, с которым у них по молодости случилась любовь, взяла меня в учение. Но уже через пару недель резюмировала: травницы из меня не выйдет.

Звякнул колокольчик. Отворилась дверь, в комнату вместе с пронизывающим ветром влетело облако белых снежинок. На пороге стоял давний знакомый – гном Яков. Он осторожно, бочком вошел и застыл, уставившись на меня маленькими, глубоко посаженными глазками. Невысокий, как и все гномы, – толстая душегрейка едва застегивалась на внушительном пивном пузе, огромные валенки доставали до колена – Яков помялся на пороге, снял высокую лисью шапку, открыв нечесаные вихры, а потом, оставляя мокрые следы на натертом до блеска полу, прошел к прилавку, неотрывно глядя на меня. Мы молчали. Я ждала. Клиентом этот милсдарь был неспокойным, в лавку наведывался через день – сначала за очередным лекарством, а потом с претензиями к нему. Гном достал из котомки пустой пузатый бутылек и стукнул о прилавок перед моим носом. Я понимающе кивнула и завопила во всю глотку:

– Марфа!!!

– Чего орешь как резаная? – недовольно донеслось со второго этажа.

– Яков Петрович пришел!

Заскрипела лестница, и вот Марфа вплыла в зал. Заметив пустую бутылку, она приосанилась и сразу пошла в наступление:

– Тебе чего?

– Марфа, – смутился Яков, – не помогло твое средство. Спина-то… это… и не прошла!

– Как не прошла? – изумилась Лукинична. – У всех проходит, а у тебя не прошла!

Гном стыдливо разглядывал деревянный пол и мял в руках шапку.

– Так… это – отрава какая-то.

Мы с Марфой недоуменно переглянулись.

– Чего?

– Ну, так это… Я ее глотаю, а она так воняет, будто вовсе со времен данийского пришествия стоит…

– Ты что с ней делал? – тихо спросила тетка, перебивая его несвязный лепет.

Глаза у Лукиничны стали большими, круглыми и, кажется, были готовы вылезти из орбит. Я почувствовала приступ хохота и уткнулась лицом в шаль, дабы окончательно не смутить и без того сконфуженного клиента.

– Как же что? – начал оправдываться Яков. – Как на бумажке написано: три раза в день.

– Что три раза в день? – с подозрением поинтересовалась тетка.

– Пил, – прошептал гном, шумно сглотнув.

Все, это была последняя капля. Я брякнулась на лавку и затряслась от хохота. Тетка переводила удивленный взгляд с Якова на меня, а потом заголосила во всю силу своего грудного сопрано:

– Где же это видано – лакать растирания?! Ты что там прочитал? Черным по белому написано: «Растираться на ночь, замотаться платком!»

Тетка обличительно тыкала в бумажку, приклеенную к бутылке. Внезапно ее палец застыл в воздухе, а сама она внимательно уставилась на инструкцию. Подавившись смехом, я мгновенно замолчала. Лицо у Марфы вытянулось и заалело от праведного гнева.

– Ася, – так ласково позвала она, что меня прошиб пот, – ну-ка, смотри сюда, деточка.

Я поднялась, а потом осторожно глянула на этикетку. На ней моим корявым почерком было нацарапано: «Пить после еды три раза в день». От страха я стала пунцовой. Над моей головой сгущались свинцовые тучи, ведь писать и приклеивать к баночкам инструкции было одной из моих немногочисленных обязанностей.

– Ну, я пойду, пожалуй? – тихо поинтересовался гном, уже жалея о своем приходе и с ужасом думая о том, как бы Марфа не перекинулась на него.

Она, надо сказать, баба серьезная, в запале и шарахнуть может. Рука у нее очень тяжелая. Яков сам проверял, когда в углу зажал да поцеловать попытался. Это было давно, но о той оплеухе гном помнил до сих пор.

– Стоять! – сквозь зубы прошипела тетка. Я онемела от страха. – Ты, Аська, его отравить, видать, решила?

Я поспешно замотала головой.

– Как он, горемычный, копыта не отбросил от этой смеси, сама не знаю! – Голос ее так и норовил сорваться на крик.

Я послушно кивнула.

– Чего смотришь? Дай ему травок, пусть желудок почистит, – приказала она и, обреченно махнув рукой, поднялась на второй этаж.

Мы с гномом одновременно выдохнули и переглянулись. Буря прошла мимо.

– Ничего, Аська, – почему-то радостно улыбнулся он, – жив ведь.

– Травки возьми. – Я положила на прилавок мешочек со сбором. – Деньги плати и отваливай!

– Да, нет, – Яков начал пятиться назад к двери, – я как-нибудь сам… того… вылечусь.

В долю секунды он выскочил за порог.

Снова зазвонил колокольчик, я нехотя подняла голову и растянула губы в заученной улыбке. Недавно Марфа прочитала в очередной «Инструкции по применению» странный совет: «Улыбайтесь, клиент всегда прав». У Марфы все клиенты были неправыми и дураками, но скалиться без повода она меня все же заставляла.

На пороге, закрыв собою весь проход, стоял Сергий. Тот самый маг, который трясущимися руками пытался поставить печать на мою силу. Однажды я открыла дверь своей маленькой съемной каморки в Гильдии магов и увидала на пороге сильно волнующегося Сергия с глупой улыбкой на устах и зажимающего в руках букетик увядших ромашек. Так началась наша дружба.

К сегодняшнему дню Сергий Фролович Пострелов глупо улыбаться перестал, деревенская шерстистость кое-как пообтерлась, но даже высокое звание Учителя не придало ему веса в глазах привыкших к изящным манерам городских учеников. Их взаимная ненависть казалась полной и абсолютно законченной.

Марфа втайне мечтала сосватать меня за Пострелова, считая его самым завидным женихом если не во всей Московии, то в Стольном граде уж точно. Сергий же, в свою очередь, неуклюжими намеками и откровенными разговорами лишь взращивал в Лукиничне надежду на скорое венчание.

Сейчас он стоял в дверях, щурился в потемках после яркого солнечного дня и широко улыбался:

– Аська, пойдем на санях кататься, а то всю молодость в этой лавке просидишь!

Тетка, заслышав его голос, слетела со второго этажа, забыв про больные ноги и ноющую поясницу, на что жаловалась все утро.

– Ась, иди, покатайся, – обрадовалась она, – развлекись немного!

Два раза мне повторять не пришлось. Я быстро накинула на голову шаль, надела короткий тулуп и выскочила за Сергием на улицу. Холод перехватил дыхание, а сверкающий снег ослепил. Я натянула рукавицы, вдохнула полной грудью ледяной воздух, закашлялась и поспешила к саням, запряженным четверкой жеребцов из конюшен Совета. Кони нетерпеливо перебирали копытами и выпускали из раздутых ноздрей струйки пара.

– Аська! – раздался звонкий голосок Динары, моей закадычной приятельницы. – Давай сюда! Ох и бледная ты!

Сергий пришпорил застоявшихся коней. Они с громким ржанием рванули с места. Ветер немедленно растрепал выбившиеся из-под платка кудри. Мелкие снежинки ударяли иголками по раскрасневшимся щекам. А внутри у меня все пело от странного предчувствия чего-то совершенно немыслимого.

* * *

Харчевня «Веселый поросенок» была излюбленным местом всех незамужних девушек Стольного града. Здесь каждый вечер собирались служки Совета магов Словении. Одинокие, но очень гордые девушки приходили сюда в надежде познакомиться со статным красавцем боевым магом и благополучно выйти замуж. К сожалению, подобные парни среди служек Совета попадались редко, а их браки с одинокими, но очень гордыми девушками случались еще реже.

Динара относилась именно к той категории незамужних кокеток, которые непременно желали захомутать как минимум минора – мага пятой ступени. Каждый вечер она прихорашивалась и шла в харчевню, надеясь на счастливое Провидение.

Сегодня я поддалась ее уговорам посетить «Веселого поросенка» и теперь сидела за крохотным грязным столиком, наблюдая, как гордость нации – служки Совета напиваются до поросячьего визга и просаживают в карты месячный заработок.

Маленькое помещение заполняли пьяные крики и шум. Под потолком висело облако удушливого папиросного дыма. Казалось, что даже тушеный кролик в моей тарелке пах отменной семидесятипятиградусной брагой.

– Ой, смотри, какой хорошенький, – охнула Динарка.

Я нехотя оглянулась. Через стол от нас сидели двое служек в том замечательном состоянии, что если один упадет лицом в салат, то другой, не увидав расплывчатого силуэта собутыльника, решит, будто он уже ушел, и сладко засопит под столом.

– Ты про сутулого или косого? – хмыкнула я. Динара, кажется, обиделась и замолчала.

– Да ладно тебе, – попыталась я помириться.

– Тебе хорошо говорить, Аська, – надулась подруга, – ты себе вон какого женишка отхватила!

– Зря завидуешь, – фыркнула я и поднялась, натягивая тулупчик.

– Домой, что ли? – охнула подруженька.

Ответить я не успела, мне под ноги, споткнувшись на ровном месте, осенним листом свалился сутулый. Несчастный стремился на мороз к уличным удобствам, но, к прискорбию, не дошел. Динара громко охнула и прижала ладони к горящим щекам. Я осторожно покосилась на его приятеля, косого. Тот уже сладко дремал на столе, лишь малость не дотянув лицом до тарелки с грибочками.

Служка бревном лежал на грязном полу, не подавая признаков жизни. Ванюша, Ваня, Иван Питримович Петушков – худой, длинный, сутулый, светленькие коротко стриженные волосы, выпирающий кадык, торчащие уши, сплошные острые локти и коленки.

Ванечка попал в Училище случайно и радовался оказии необыкновенно, ведь до этого вся его жизнь состояла из печальных стечений обстоятельств. Хоть колдовал Петушков вполне сносно, грамотку получил со сплошными тройками и с тоской представлял себе пыльную конторку в глухой провинции, где Стольный град видели лишь на лубяных картинках. Тут-то удача повернулась к бедняге лицом: в Совете перепутали документы. Отличник Андрейка отправился к черту на кулички, а Иван Петушков поступил на службу в должности теоретика.

Я рассматривала пьяного. Переступить через него было неловко, обойти неудобно. Стоило занести ногу, обутую в сапог, как полумертвый зашевелился и даже попытался подняться. Я с размаху наступила ему на голову и со страху подскочила на аршин, хорошенько приложившись о соседний столик. Зазвенели разлетающиеся приборы, тренькнул разбитый стакан, охнули от недовольства пирующие купцы. Воровато оглядев заинтересованно затихшую харчевню, я решила дать деру, но Петушков неожиданно очнулся:

– Стоять!

Схватившись нетвердой рукой за липкую столешницу, Иван тяжело поднимался на ноги. На его бледной выбритой щеке чернел след от моей подошвы со звездочками. Гробовая тишина сменилась невообразимым шумом. Народ, словно очнувшийся от зимней спячки, яростно обсуждал случившееся. «Веселый поросенок» такого еще не видывал. Петушков попытался сфокусировать на мне пьяный взгляд:

– Тощая, кудрявая!

Я тоскливо закивала, высчитывая в уме шаги до выхода:

– Ну я пойду?

– Гра… гра… грамоту! – с трудом промолвил тот.

Мы с Динарой испуганно переглянулись.

– Какую, к лешему, грамоту? – пролепетала я.

– Твою!

Мысли мои метались в поисках пути к отступлению. Грамотку показывать было никак нельзя. Уж очень сложно объяснить стражам, отчего в ней черным по белому написано «профнепригодна, опечатана», а у пальца звездочки светятся. Твердо решив спастись благоразумным бегством, я крутанулась на каблуках, моментально заметив развалившегося на стуле старшину отряда – страшного человека, надо сказать: за несоблюдение правил он мог и лицензии любого мага лишить, и в карцер на трое суток упечь. Прикинув в голове перспективу провести ночь на нарах, я сдалась и с тяжелым сердцем вытащила из поясной сумки помятую надорванную бумажку.

Ваня грамоту изучал долго, цокал языком и старательно фокусировался на двоящемся документе.

– Слушай, – изумился он, дыша мне в лицо перегаром, – тут написано, что ты за… за… запечатана, в смысле, оп… оп… опечатана, а это что тогда?

Он попытался поймать пятерней хотя бы одну звездочку, дабы представить ее мне в качестве доказательства. Покосившись на старшину, я бодро соврала:

– Это фокус такой, я циркачка! – И виртуозно выхватила грамоту из влажных пальцев служки.

Тот недолго думая потянул за потрепанный уголок. С тихим шорохом бумажка разорвалась, превратившись в две неровные половины.

– Ой, – буркнул Ваня и отчаянно до слез икнул.

Перед глазами мелькнула картинка маленькой конторки в Совете и ухмыляющееся веснушчатое лицо секретаря, шестой раз выписывающего мне новые документы. Я так расстроилась, что, позабыв про субординацию, заголосила во всю силу своих легких:

– Пьянчуга несчастный! Ты мне документ порвал!

– Ты кого пьянчугой назвала? – Служка выпучил глаза.

– Тебя назвала! Залил зенки по самые бровки и учиняешь безобразие!

– Я залил зенки? – Парень даже ткнул себя пальцем в грудь, выпятив нижнюю губу.

После напряженной паузы по харчевне разнеслось страшное слово «дуэль», которое превратилось в нарастающий гул. Пьяный Петушков рухнул на шаткий табурет, словно слово было материально и могло сбить с ног. Я оторопело озиралась по сторонам, плохо понимая, отчего все будто с цепи сорвались.

Дуэли были строго-настрого запрещены уже не один десяток лет, но до сих пор являлись излюбленным зрелищем падких до скандалов московичей. Горячие боевые маги в пылу спора начинали применять опасные заклинания друг против друга, калечили и себя и случайных свидетелей безобразия. В целях безопасности Совет издал закон со страшным вето и длинным списком наказаний для ослушников.

Мне драка сулила неделю исправительных работ где-нибудь на свиной ферме по колено в навозе, а Ивану и вовсе лишением лицензии на длительный срок. Ей-богу, он колдовать разучится, прежде чем ее восстановят.

Вокруг началось невообразимое: дверь заперли на засов, а окна закрыли ставнями. Пьяные в стельку служки, гордость всей нации, и одинокие, но очень независимые девушки делали нешуточные ставки. Весь процесс проходил быстро и слаженно, наводя на мысль, что сие безобразие повторялось здесь уже неоднократно.

– Бог с вами, господа, – попыталась перекричать я толпу, – я не ведьма и колдовать не умею! М-м-мне просто печать поставить забыли!

Я бессмысленно сотрясала воздух, а рядом со стойкой усатого хозяина харчевни, скрупулезно принимающего и записывающего на желтой бумаженции ставки, собралась толпа. Семьдесят восемь к одному – эта перспектива заставила мои глаза загореться алчным блеском. Сумасшедшей, отдавшей за меня погнутый медяк, оказалась Динарка, но ее женская дружеская солидарность вызывала сомнения – на победу Петушкова приятельница поставила золотой рубль. Не надо быть семи пядей во лбу и производить сложные математические вычисления, чтобы понять: завалю служку – озолочусь.

Нам с Ванюшкой расчистили пространство, нарисовали на полу мелом линии, и толпа обступила нас тесным кругом. Общее безумие, на долю секунды охватившее меня, уступило место накатывающей волнами панике.

– Ну Аська, – давала мне последние указания Динара, – глубоко вздохни и – как в прежние времена!

– В прежние времена?! – горячо зашептала я. – Я и в лучшие времена колдовать не умела, одни только светильники и могу делать!

– Сделай светильник! – предложила подруга. – Вехрова, если победишь, мы станем миллионщиками!

– Ты точно станешь миллионщицей, – отчаянно рявкнула я, – когда мой труп будешь на ярмарке за деньги показывать как тело самой глупой в мире бабы!

Пока я спорила со ставшей невменяемой подругой, Иван искал поддержку в бутылке с брагой, доведя себя до бессознательного состояния. Его сотрясал жестокий приступ икоты, длинные худые ноги не держали, а взгляд блуждал по беснующейся толпе.

– К черте! – услышала я команду.

«Может, помолиться?»

Молиться я не умела, креститься, кстати, тоже. Оставалось набрать побольше воздуха в легкие и заголосить дурным голосом: «По-мо-ги-те!»

Мы с Иваном встали напротив друг друга. Несчастного шатало, как юнгу, впервые сошедшего с корабля на сушу. Я ужасно испугалась, как бы «гордость нации» не покалечила себя ненароком. А «гордость нации», постояв некоторое время, громко икнула – вместо привычного запаха жасмина – боевого заклинания – пахнуло перваком. Я на всякий случай пригнулась, прикрывая голову руками, но ничего не произошло. Ванюшка постоял еще мгновение, а потом с грохотом рухнул ничком на пол. Я со всевозрастающим недоумением услышала равномерное сопение, а потом и откровенный хрюкающий храп.

– Мы что, выиграли? – обратилась я к Динаре.

– Мы богаты! – заорала та от радости.

Народ, ожидавший кровопролитной схватки, зашумел и недовольно разошелся по своим местам продолжать кутеж. Я, улыбаясь, поспешила за выигрышем к хозяину таверны.

– Будем делиться или за дуэль со служкой Совета в карцер отправимся? – услышала я голос и лениво оглянулась.

За спиной стоял старшина. От нечаянной победы кровь во мне бурлила, наполняя душу ощущением безнаказанности и порождая наглость.

– А ты докажи, что дуэль состоялась, – ухмыльнулась я.

Когда ночью Сергий забирал меня из карцера при Совете, я знала: надо было сразу дать старшине денег, потом обошлось дороже!

* * *

Внизу простиралась прекрасная изумрудная долина, река извивалась змейкой и казалась ярче синего неба, в котором парила я. Я взмахивала прозрачными крыльями, играла с ветром, с солнечными лучами, запутавшимися в волосах. Свежий, прохладный воздух омывал тело и кружил голову.

И каждый раз я понимала, что пришедшие сны не мои, они украдены мной. Сама мысль об этом причиняла мне нестерпимую боль, и слезы текли по щекам, удушая и выбрасывая из сладостного сонного бреда.

Я дернулась и проснулась, уткнувшись носом в мягкий кошачий зад, покоящийся на подушке рядом с моим лицом. Я попыталась скинуть хвостатую тварь на пол. Кот решительно не собирался покидать належанного места, вцепился когтями в наволочку и заорал дурным голосом. Битва была проиграна, так и не начавшись. Когда мой Кузя вопил, то будил всех соседей. Комнатку я снимала в Гильдии магов, а маги народ нервный и раздражительный. Два раза предупредят, на третий порешат. У кота уже было два предупреждения.

Каморка моя находилась в подвальном этаже, здесь всегда было темно и сыро. За ночь печь остывала и воздух пропитывался зимним холодом. Я потеплее закуталась в одеяло и уставилась в потолок, где чернело пятно от керосиновой лампы. В маленькое окошко падал серый свет. Каждый день через забрызганные снаружи стекла я видела ноги сотен спешащих людей. На облезлых стенах желтели водяные разводы. Чтобы скрыть особенно некрасивые, пришлось повесить на стену карту Словении с Данийей Солнечной. Пол был скрипучий, прогнивший. Иногда мне становилось страшно, что обрушится потолок и меня завалит в этом неуютном подвале Гильдии.

Я пыталась как могла скрасить убогость обстановки: положила на рассохшиеся половые доски домотканые половички, на окошко повесила шторку, на подоконник поставила цветочек и даже завела кота.

Пол оставался ледяным, кот оказался сущим наказанием, а старая каморка какой была, такой и осталась – мало подходящей для жизни.

Кто-то забарабанил в хлипкую дверь, грозя снести ее с петель. Тут шпингалет с грохотом открылся сам собой, и в комнату ввалилась Динара. Судя по лихорадочно раскрасневшемуся лицу и горящим недобрым светом глазам, подруга задумала совершить новую глупость.

– Ты что еще спишь! Мы же его пропустим! – выпалила она вместо приветствия.

– Ага, а что пропустим-то? – Я сладко потянулась, хрустя суставами.

– Как? Ты что, не знаешь? Концерт «Веселых Баянов»! – всплеснула руками подруга.

– Чего? – не поняла я.

– Не «чего», а кого, деревенщина! – поправила меня Динара, бросая на мою кровать одежду. – Давай быстрее. Единственное выступление в Стольном граде!

Непонятно откуда она выудила и развернула передо мной лубяной свиток. На нем были намалеваны страшные рожи четырех парней. Судя по всему, живописец, выполнивший это художество, или держал кисть впервые в жизни, или был под хорошей мухой.

– Ну как? – спросила она.

– Ужас, – отозвалась я, натягивая теплую рубаху.

– Ага, – согласилась подруга. – Пока все кресты не получим, с концерта не уйдем!

Подгоняемая Динарой, как новобранец старшиной отряда, я собралась в рекордный срок. Нас ждал охваченный праздничной лихорадкой город.

Ярмарочную неделю стали проводить после окончания войны с данийцами. Война закончилась так давно, что события тех дней безвозвратно стерлись из памяти простых обывателей. Мы, молодое поколение, знали о ней в основном из книг. Свидетелей, а тем более участников военных действий с каждым годом становилось все меньше и меньше.

К этой годовщине Тысячной битвы никто уже не помнил, с чего начался конфликт. Данийцы – прирожденные воины, обладающие практически нечеловеческой силой. От злости они превращались в уродцев с короткими мелкими клыками и черными глазами без белков. Их предводители – прекрасные Властители – парили в небе на прозрачных крыльях, сотканных из воздуха. Данийские войска возглавлял Аватар Фатиа, именно он заключил со словенскими магами «Пакт о перемирии и ненападении» и увел своих воинов в Данийю Солнечную.

Раз в году к «неверным», как мы их называли, отправляли делегацию и обратно возвращались, как правило, лишь две трети посланников. Что случалось с остальными, знали лишь Совет да сами данийцы. Простой народ утверждал и искренне верил, что все данийцы – демоны, посланные на землю как кара за людские грехи.

Нам, дворовой ребятне, о той войне рассказывал одноногий дед Кузьма, работавший за харчи сторожем в Училище магов. По вечерам мы прибегали в его каморку, грызли сухари, лежали на жарко натопленной печке и слушали, разинув рты, военные байки.

«Доподлинно мне известно, – шепелявил дед, – что все они людоеды! Сколько наших пожрали! Как-то, помню, мы их стоянку накрыли, а там костей человеческих – тьма!»

Дед был любителем крепкой, и чем больше он принимал на грудь, тем страшнее и фантастичнее становились его рассказы. Что, мол, ногу он потерял во время битвы с сотней данийцев, а потом – будто ее сам Аватар Фатиа оторвал. Мы были детьми и верили всем его россказням. Только повзрослев, я узнала, что Кузьма и на войне-то никогда не был, а ноги лишился после ее окончания. Будучи молодым, он сильно напился, уснул в сугробе и отморозил пальцы. В целях экономии он пошел лечиться к магу-самоучке, тот вроде бы брал гораздо дешевле дипломированного лекаря. В результате вместо выздоровления он заработал гангрену и протез. Трифон, тогдашний наставник Училища, в качестве отступных за горе-лекаря предложил Кузьме место сторожа за еду и ночлег. Дед с радостью согласился. С тех пор он стал «ветераном Тысячной битвы» и отмечал ярмарочный день, уходя в недельный запой.

Ярмарка проводилась на главной, мощенной красным кирпичом площади, рядом с Домом Совета магов.

Сегодня здесь была жуткая толчея. Вокруг шумели, ругались, наступали друг другу на ноги. Слышались выкрики зазывал на невиданные аттракционы, вертелись карусели.

Деловитые гномы торговали едой, оружием и украшениями из полудрагоценных камней. От разнообразия кружилась голова. Стоило прошмыгнуть около их прилавков, как поднималось оглушающее кудахтанье. Торговцы, надрывая глотки, предлагали товары и попутно переругивались друг с другом распоследними словами.

Сквозь толпу пробирались мальчишки-разносчики газет, выкрикивая новости.

– В Бурундии был пойман опасный ведьмак! – раздавался звонкий голосок, перекрывавший даже крики пирожниц. – Спешите, только в сегодняшнем номере новый указ Совета о продлении лицензий на магию! Вурдалаки устраивают акцию протеста! Купите газету, – уговаривал тоненький мальчишеский голосок. – Великая афера – сто человек обмануты! Купите газету! Великая афера – сто один человек обманут!

Рядом с эльфийскими рядами толклись беспрестанно хихикающие девицы. Красавцы с остроконечными ушками, кокетливо выглядывавшими из-под длинных волос, встречали заигрывания с ледяным равнодушием и лишь кивали на таблички с ценами. В общем, их торжественная презрительность объяснялась просто: эльфы в словенском языке не разбирали даже звуков, а потому общались все больше величественными жестами.

Но за свои товары эти скряги драли втридорога!

Хотя за приглянувшиеся мне сапожки из оленьей кожи я бы поторговалась. Да, пожалуй, займу у Марфы пару золотых до следующей получки.

– Аська, чего встала? – толкнула меня в спину Динара. – Пойдем, а то окончательно опоздаем!

Сильный, забористый морозец разрумянил щеки совершенно счастливой подруги. С редкой для хрупкой девушки силой она расталкивала народ и быстро пробиралась на Северную площадь, где давали концерт «Баяны». Я нехотя плелась за ней, наступая на ноги зевакам и получая тычки в спину.

– Вон они! – вдруг как бешеная завопила Динара.

Окружающие, завидев очередную сумасшедшую фанатку, быстро расступились, образовав вокруг подруги свободное пространство. Воспользовавшись общим замешательством, я наконец смогла ее догнать.

– Где? – прохрипела я, запыхавшись.

– Да, вон! – указала пальцем с острым подпиленным ноготком подруга.

Я задрала голову, разглядывая на звоннице городской колокольни хрупкие девичьи фигурки.

– Чокнутые!

Динара схватила меня за руку и, усиленно работая локтями, протащила сквозь толпу. Нам открылся вид на Северную площадь, где было настоящее светопреставление. Я никогда в своей жизни не видела столько девушек. Красивые и не очень, совсем молоденькие и уже зрелые, они визжали так, что закладывало уши, и тянули руки куда-то вперед. За всем этим гамом едва угадывалось еле слышное пение довольно фальшивых голосов:

– Что они поют? – смутилась я.

– Какая к черту разница? – заорала мне в лицо Динара. – Главное, их послушаем!

Толкаясь и ругаясь, как сапожники, мы с трудом протиснулись к центру площади. Сцену заменяли две телеги, соединенные вместе. Голоса у певцов были тихие, подкрашенные для громкости простейшим заклинанием, запах которого витал вокруг. «Баянов» оказалось четверо: худые и длинные как жерди, с новенькими дорогими лютнями в руках. Долго и напряженно прислушиваясь, я поняла, что один из них играет невпопад, а другой сильно фальшивит.

– Я что, ради этого в такую рань вставала? – возмутилась я. – Пойдем лучше на лучников посмотрим!

– Дура ты, Аська! – скривилась подруга. – Ты посмотри, какие женихи знатные! Да тебе все девки в городе завидовать будут, глядя на такого парня!

Я хотела было возмутиться и объяснить ненормальной, кто из нас дура, но не успела. Какая-то шибко влюбленная особа, потеряв остатки стыда, решила забраться на телегу дабы потрогать предмет своего восторга. Глядя на нее, разгоряченная визжащая толпа совершенно озверела. Вся женская масса стала наступать на бедных певцов, пытаясь оторвать кусочек их одежды или, на худой конец, вырвать из рук лютню как военный трофей.

Парни побледнели и сбились в кучку – такой горячей любви они явно не желали. От особо надоедливых и прытких поклонниц отбивались ногами. В это время туда же забрался толстый гном в невообразимом разноцветном полушубке, из-под которого торчали ярко-желтые порты. Он приложил маленькие ухоженные ручки к лоснящимся упитанным щекам и заголосил тонким голосом: «Стража! Стража! Касатиков убивають!» Стража конечно же не появилась. А несчастный захлебнулся собственным воплем, когда невменяемая девица выдрала клок из его штанов.

– Дура! – заорал как бесноватый гном. – Я всего лишь импресарио, на них одежду рви! – Он ткнул пальцем в сторону «касатиков».

Тут мне стало весело, я громко хохотала и прикрикивала: «Разденьте их догола! Нечего девок молодых смущать!», пока не поняла, что толпа наступает и нас с Динаркой подминают под себя не в меру влюбленные поклонницы «Баянов».

Мы находились у самой сцены, и пути к отступлению оказались перекрыты людской массой. Я схватила подругу за шкирку и хорошенько подтолкнула. Та шлепнулась и отползла в самое безопасное место – под телегу. Следом за ней и я. Каково же было мое удивление, когда мы обнаружили там всех четверых красавцев и несчастного гнома в разорванном полушубке. Зрелище было жалкое и уморительное, но подружка и здесь не растерялась. С совершенно безумным видом она протянула свиток со страшными рожами и прошептала: «Крестик поставьте!»

Парни шарахнулись из-под телеги, но разгоряченная толпа являлась лучшим аргументом для возвращения обратно. Гном закрестился и запричитал:

– Чур меня! Чур меня!

Я расхохоталась страшным голосом, как настоящая ведьма.

– Бесы! – охнул пискляво гном, хватая за грудки то одного парня, то другого. – За какие же грехи посланы? И чем я провинился-то?

Обтерев навернувшиеся слезы, я отдышалась и обратилась к нему:

– Обедом накормите, вытащу!

Тот недолго думая, замотал вихрастой башкой, и я вылезла обратно к толпе. Девицы аккурат сообразили, что «Баяны» самым чудесным образом исчезли, и решили громить площадь. Забравшись в самую гущу, я сложила ладони рупором и заорала во всю мощь своих легких:

– Вон они! Туда побежали! – ткнув пальцем в сторону Главной площади.

– Вон они! Вон они! – раздалось вокруг. Толпа озверелых поклонниц моментально двинулась в указанном направлении, сметая все и вся на своем пути.

Музыканты вылезли на мостовую, потом высунулся помятый гном, следом показалась моя подруженька, закусывающая от блаженства губы.

Пробирались мы как партизаны темными улочками, известными мне с детства. Я шла первая бодрым шагом, напевая скабрезную песенку. Мальчики бледнели от любого женского голоса, судорожно прижимая некогда шикарные лютни, и с ужасом ожидали нового появления орущей толпы поклонниц. Гном пыхтел и ковылял на своих коротких ножках, стараясь не отставать. Динара, едва не плача, завершала процессию. Она несла развернутое во всю ширину лубяное безобразие с лицами музыкантов. Через минут двадцать показался «Веселый поросенок»; не сговариваясь, все прибавили ходу.

– Дошли, слава богу, – проснулся гном, – а то я чуть не помер. Одышка, зараза, замучила.

– А вы приходите к нам в лавку травницы Марфы. Мы вам быстренько лекарство найдем, – не стала теряться я, зазывая выгодного клиента, – и ребятам, – кивнула я в сторону четверки, – что-нибудь от горла предложим, а то на морозе поют, голоса сажают.

Последнее предложение вызвало у них неподдельный ужас. Видно, перспектива быть вылеченными от чего бы то ни было, пугала всех до беспамятства.

– Но я не настаиваю, – быстро ретировалась я, решив, что еще слово – и обеда нам не видать.

– Ну ладно, девоньки, ладно. Обсудим потом, а сейчас кушать, есть или жрать. У меня после таких разборок всегда аппетит просыпается, – замял гном.

Всемером мы зашли в харчевню. Дородный усатый хозяин едва не обмер:

– Ох, какие гости, какие гости. Доченька-то моя, Аленка, на вас, касатиков, пошла полюбоваться, а тут вы сами и пожаловали. Честь-то какая, честь, – запричитал он, вытирая фартуком стол.

– Лучше дверь на засов запри и ставни закрой, – гаркнул совсем уже пришедший в себя гном, – а то весь твой сарай разберут на прутики. Ну девоньки, давайте знакомиться, – обратился он к нам, когда мы все расселись за длинным столом.

– Ася, а это Динара, – представила я оторопевшую от такого нежданного счастья подругу.

– Угу! – поддакнула она, съедая глазами четырех красавцев.

– Аспид, – важно представился гном. – Я импресарио этих орлов.

– Чего? – не поняла я.

Гном махнул рукой: дескать, неважно.

Мальчики дружно молчали.

– Бойцы, ну познакомьтесь же! – скомандовал Аспид. Очевидно, «бойцы» умели только петь, но не говорить, или же берегли горло для новых концертов.

Через несколько минут принесли закуски и выпивку. От вина мы вежливо отказались, а вот курочку в маринаде да огурчики уминали с удовольствием.

Динарка не сводила влюбленных глаз со своих кумиров, гном громко чавкал и икал. С улицы стали доноситься приглушенные голоса и стук поклонниц «Веселых Баянов» в закрытые ставни. К трапезе последнее обстоятельство не располагало, скорее наоборот, – кусок в горле застревал. От одной мысли, что удачливых у нас не любят, а потому сильно бьют, аппетит исчез. В понимании фанаток мы с подругой сейчас были самыми счастливыми на всем белом свете.

Я начала тянуть Динарку домой, но та упиралась и не хотела прерывать своего блаженства. Все же после того как парни нацарапали по кресту на своих лубяных изображениях, она обреченно сдалась.

* * *

Совершенно счастливая и окрыленная, с обновой под мышкой я влетела в лавку и заголосила с порога:

– Марфа, я купила!

Завернутые в коричневую хрустящую бумагу лежали эльфийские сапожки. О том, как я их приобретала, будут складывать легенды: такого хамства народ еще не видел. Эльфы по природе своей жаднее гномов, торговаться с ними бесполезно еще и потому, что языка они не знают.

Но со мной этот номер не прошел!

Желая заплатить хотя бы на медяк меньше, я орала до хрипоты, что меня обманывают, и этот хлам таких денег не стоит. Эльф от неожиданности едва не поперхнулся и, тыча пальцем в кульки, предлагал мне их вернуть. Через пять минут он еще молчал и пытался вырвать сапоги из моих рук, через десять – уже что-то орал мне в лицо на своем эльфийском.

Потом еще прохрипел пару слов и потерял от злости голос. Тут я проявила редкостное радушие и предложила ему купить в нашей лавке микстуру для горла с огромной, почти пятидесятипроцентной скидкой. Эльф, очевидно, ничего не понял, но как-то покраснел, осклабился. Недолго думая, я решила исчезнуть, пока он не набросился на меня с кулаками.

Звякнул колокольчик входной двери. Я спрятала в стол сверток с сапогами. На пороге стоял Иван Питримович Петушков. Выглядел он отвратительно. Помятое лицо радовало глаз разбитой губой и опухшей переносицей. Судя по всему, синяки он получил уже после нашей с ним дуэли. Глаза красные, похмельные. Он постоянно сморкался в платочек и кашлял в рукав.

– О, милая дэвушка, – прогундосил Ваня, потом замолк, посмотрел сквозь меня жалобным взглядом и громко чихнул мне в лицо. Я непроизвольно обтерлась шалью и постаралась отойти на шаг назад.

– Помогите! – прошептал он тихо. – Эта простуда. Кашель мучает. Спать не могу. Умру ведь, город без меня пропадет!

– Ну да. – Я изобразила на лице заученную улыбку и достала с полки бутылку с настойкой. – Вот. Три раза в день после еды.

Петушков буквально вырвал из моих рук лекарство и нежно прижал его к худой груди. Он уже полез в кошель за золотыми, и тут его взгляд уткнулся в семь ярких звездочек, сверкающих у моего пальца. Он вытянул губы трубочкой и сморщил лоб, пытаясь припомнить. Я быстро убрала руку с прилавка, но не тут-то было! Память к Ивану возвращалась семимильными шагами.

– Ты! – зло прохрипел он и закашлялся. – Ты мне губу разбила!

Явное несоответствие обвинения с фактами немало удивило меня.

– Сам виноват! – заявила я, вырывая у него бутыль с лекарством.

– Отдай! – Ваня потянул ко мне длинные худые руки и снова закашлялся. – Недоучка чертова! Я все про тебя знаю!

– Что ты про меня знаешь? – рявкнула я, разозлившись.

– Тебя из Училища с позором выперли!

– А ты был троечником!

– Что здесь происходит? – раздался со второго этажа Марфин голос.

– Ничего! – крикнула я в ответ.

Не хватало еще, чтобы Лукинична узнала о нашей дуэли и о проведенном в карцере вечере. Ну держись Иван Питримович Петушков! Я искренне улыбнулась служке, сконфузив того до слез. Достала с полки малюсенькую баночку с самым сильным имеющимся в аптечке слабительным и протянула ему:

– От кашля. Бесплатно. В знак примирения.

Ванятка так обрадовался бесплатному лекарству, что сам широко улыбнулся и принял подарок.

– Прощаю! – гордо бросил он через плечо и вышел из лавки, громыхнув дверью.

«Простишь меня, когда ни кашлять, ни икать, ни дышать не сможешь!» – ухмыльнулась я про себя.

Глава 2

Черный коридор, странные неровные тени от свечей где-то впереди. Холодный ветер и плач ребенка. Волосы прилипали к лицу, я пыталась убрать их дрожащей рукой. Я металась по этому коридору, ища выход, стремясь туда, откуда исходил крик. Где-то здесь малыш!

«Ты где?» – звала я его, но ребенок не слышал и продолжал плакать от страха. Я хваталась за холодные скользкие стены. Сердце сжималось от тоски и гнева, словно это крохотное рыдающее существо было тем единственным, которое я люблю. Поднялся ветер, заглушая плач. Кто-то приближался сзади, удар в спину…

И я проснулась. Обнаглевший кот, решив, что я занимаю слишком много места на кровати, упираясь спиной в стену, пытался лапами спихнуть меня. Мой Кузя был размером с добрую дворнягу, поэтому с ним не поспоришь. Я попробовала схватить его за шкирку, чтобы сбросить на пол, и тут же была пребольно укушена.

Рубаха стала мокрой от пота, я с отвращением стянула ее и швырнула на пол.

Что-то было не так с моим сном. Но что? Осознание пришло мгновенно: всю свою жизнь, каждую ночь во сне я летала над зеленой долиной, над синей рекой… Всю жизнь, но только не сегодня! От непонимания меня охватил страх. Что со мной случилось? Что произошло? Чей это был ребенок? Мне стало страшно и холодно даже в натопленной комнате.

За окном чернела холодная зимняя ночь. Я пялилась в пустоту не в силах уснуть.

Да уж, вот тебе и выходной!

* * *

Шел третий день ярмарки, и в город прибывало все больше и больше народу. Разгул достигал своего апогея. Стольный град разделился на две половины: одни кутили и развлекались и днем и ночью, другие отмаливали грехи первых в храмах.

Я толкалась среди веселой похмельной толпы, разглядывала заезжих циркачей. Юные, посиневшие от мороза девушки, одетые в легкие полупрозрачные туники, выделывали такие штуки, от которых у меня начинали ныть все мышцы. Клоуны на высоких ходулях жонглировали блестящими кеглями, и, конечно же, здесь имелся плешивый медведь. Молодой парнишка с трудом удерживал животное на цепи. Косолапый так устал от людской суеты, что начинал злобно реветь и ошалело кидаться на окруживших его плотным кольцом зевак.

На Главной площади перед зданием Совета на очередную акцию протеста собирались вурдалаки, простите, перевертыши. Пару десятков лет назад они пережили несказанный демографический взрыв, их численность дошла до тридцати тысяч, тогда-то все и началось.

Вурдалаки, коих вся Словения боялась не меньше данийцев, решили объявить себя цивилизованной и дружественной людям расой, для чего послали депешу в Совет магов Словении. Официальная власть едва не задохнулась от смеха, читая их требования, перечисленные по пунктам: изъять из учебников и прочих книг о нежити пункт о «вурдалаках» и «оборотнях»; переименовать название «вурдалак» в «перевертыш» и внести в перечень цивилизованных рас; выделить каждой семье перевертышей по земельному наделу, дабы они могли заниматься сельским хозяйством. В общем, требования их всерьез не приняли и внимания на них не обратили. Тогда доведенные до крайности перевертыши встали в оппозицию к власти. Теперь с завидной регулярностью они собирались у Совета с плакатами в руках: «Перевертышей в цивилизованное общество!», «Права перевертышам!» Судя по тому, как росла численность вурдалаков – образовывались новые селения, где даже некоторые люди не гнушались жить, – становилось ясно, что их действительно скоро легализуют. Ну держись тогда Словения, получат простые смертные замечательных соседей и будут шарахаться от гуляющих по улицам вурдалаков, свободных от сдерживающих печатей.

Я на ходу жевала горячий пирожок, с интересом разглядывала чернявых красавцев, марширующих по площади, а потом двинулась к торговым рядам. Тут мой взгляд упал на красивый эльфийский меч с тонкой ручкой и острым лезвием, блестевшим на солнце. Денег у меня не было, да и покупать его не имело смысла: единственное холодное оружие, какое я брала в руки, – нож кухонный обыкновенный.

Посреди Главной площади рядом со зданием Совета высился столб, куда вывешивали распоряжения и указы, сейчас здесь толпился народ. Замерзшие стражи, охраняющие вход в Совет, переминались с ноги на ногу и посмеивались над любопытствующими.

«Война, – слышалось со всех сторон. – Ироды, не живется им в мире-то! – шептали собравшиеся. – Арвиль Фатиа жестокий, всех поубивает!»

Я растолкала собравшихся и добралась до столба с прибитой гвоздем бумагой с гербовой печатью Совета магов.

«Второго дня из провинции Фатии в Данийе Солнечной был похищен ребенок мужского полу двух лет от роду. Мальчик тот – наследный Властитель провинции Бертлау, что рядом с провинцией Фатией. Имеет особую примету: украшение из чистого золота – гладкий круглый амулет на цепочке. Доподлинно известно: Наследник находится в Московии в Стольном граде. Просим горожан оказать содействие в поиске ребенка. Нашедшего ждет награда: 750 золотых из городской казны».

Далее шла подпись: «Советник Леонид. 23 января ХХХ года от пришествия данийского».

Ниже значилась приписка, накорябанная местным шутником: «Ребенок тот зело опасен: кто увидит, бежи без оглядки. В случае если не успел убегнуть, кидайся на землю, зарывайся в сугроб и закрывай башку руками, авось демон тебя не заметит».

Последнее замечание народ обсуждал с особой охотой. Всем было боязно, но огромное вознаграждение казалось лакомым кусочком. Предлагали собрать отряд добровольцев, найти маленького демона, выманить его и схватить при помощи сети, а деньги пропить всем миром. В качестве наживы предлагали взять девку помельче и похудее. Я поглядела по сторонам на разрумяненные радостные лица, на блестящие глаза и быстро ретировалась. Ну пока никто не заметил, что я мелковата и худа.

Если ребенка не найдут, то Словении это грозит новой кровавой бойней. Про «Пакт о ненападении», подписанный Аватаром Фатиа, все забудут. Данийцы защищают своих детей, как волчица-мать щенков, а этот ребенок – наследный Властитель! Арвиль Фатиа – Властитель Фатии не простит его исчезновения ни данийцам, ни людям, ни гномам, ни эльфам. Да он разберет Стольный град по кирпичикам, если Совет не сможет найти мальчишку.

Я задумалась о судьбах государства и уронила остатки пирожка на землю. Юркая маленькая дворняга схватила его и, поджав хвост, отбежала подальше, обливаясь слюной от предвкушения удовольствия.

– Чтоб тебя! – От злости я даже плюнула.

– Что ругаешься, красавица? – раздался знакомый сипловатый голос. Предо мной из ниоткуда появился Юрчик – местный юродивый и по совместительству известный стольноградский шарлатан.

Он был наряжен в потрепанный тулупчик, сильно прокопченный, кое-где дырявый и залатанный, теплые ватные штаны, заправленные в старые стоптанные валенки, на голове топорщилась шапка-ушанка из непонятного зверя. Подозреваю, из какой-то плешивой дворняги, хоть Юрчик клялся и божился, будто это песец.

– Хорошо выглядишь, краса, – сверкнул он хитрыми маленькими глазками, – на выданье уже.

– Скажешь тоже.

Вместе мы прошли к Южной площади. Он расспрашивал меня о тетке, с которой у него тоже когда-то была любовь. Не хочу хулить хозяйку, да и не ханжа я вовсе, только Марфа Лукинична хорошо погуляла по молодости, своего времени зря не теряла.

– Слушай, Аська, у меня к тебе дело есть, – вдруг заявил юродивый.

– Денег не дам, – сразу выпалила я. Ссудишь медяк, а бегать будешь, будто золотой в долг дала.

– Да что ты, девонька, – вроде как обиделся Юрчик, – работу хотел предложить тебе. Времени займет немного, а заплатят хорошо.

Я недоуменно глянула на небритую физиономию юродивого и проворчала:

– Ага, обворовать кого-то надо? Так это без меня. Я в прошлый раз в карцере насиделась, а ты все деньги заграбастал.

– Зачем обворовывать, воровать не будем, – отозвался тот, – так, пошалим. К тому же десять золотых заплачу.

Я заколебалась. После покупки новых сапог денег оставалось немного, а еще надо было заплатить за комнату в Гильдии.

– Хорошо, – неожиданно для себя согласилась я. – А что делать-то надо будет?

Юрчик приосанился и тихо спросил:

– Да ничего особенного. А бегаешь хорошо?

Я насторожилась:

– Смотря кто догоняет.

– Надо хорошо бегать, – продолжал юродивый, – а главное, очень быстро.

– А зачем? – Я была уже совсем не уверена, что хочу подработать, если с предполагаемого «рабочего» места придется улепетывать, не помня себя.

– Дык, – протянул тот, – мало ли что может быть. Да ты не пугайся раньше времени. – Он хлопнул меня по плечу. – Не обманут – сначала деньги, а потом работа!

Последнее заявление мне совсем не понравилось. Где ж так делают, что сначала платят, а потом просят отработать? Между тем мы подошли к маленькому замызганному шатру, с какими приезжает бродячий цирк. Юрчик, воровато озираясь, отогнул полог и пропустил меня внутрь первой, потом нырнул и сам.

Внутри шатер казался не менее потрепанным, нежели снаружи. Здесь находилась маленькая круглая сцена, в центре ее высилась железная ось, на которой держалась вся конструкция. Рядом стояло кресло, больше похожее на старый трон. Нас, тепло улыбаясь, встретил полный высокий мужчина с торчащей во все стороны бородой-мочалкой с налипшими на нее крошками – следами недавнего обеда.

– Юрчик! – пробасил он. – Ну наконец! Я думал, опоздаешь! Ты предупредил девушку?

– Ну конечно, Маэстро, – кивнул в ответ мой приятель.

С каждой минутой происходящее мне нравилось все меньше. Похоже, господа хорошие собираются облапошить доверчивый народ и подзаработать на этом денег. Участвовать в афере мне не хотелось. За подобное тоже бьют. Сильно.

Только я собралась удалиться с гордо поднятой головой и спасти от греха свою бессмертную душу, как в руках у нанимателя появился объемистый кошель, набитый под завязку золотыми. Слова застряли в глотке, а уши сами по себе стали внимать инструкциям.

Все было достаточно просто: в определенный момент Юрчик внесет меня в шатер, и я с предсмертным стоном произнесу: «Маэстро! Излечите меня от недуга страшного!» Тот накапает в стакан настойки, мое дело ее сглотнуть как-нибудь и прозреть.

Мне выдали «реквизит»: старую грязную душегрейку, воняющую за версту псиной, и рваный платок. Брезгливо морщась, я натянула тряпки поверх собственной одежды. После этого меня «загримировали» – перевязали глаза серым бинтом, оставив маленькую щелку, на ногу приладили дощечку-шину, а затем всучили огромный, не по росту, костыль. После чего мы сразу получили кошель и спрятались за шатром, ожидая своего выхода.

Рядом заголосил зазывала: «Подходите, подходите! Маэстро Владимир представляет свой волшебный эликсир. Панацея от всех болезней! Не пропустите, только сегодня! Вся Словения знает про нас! Узнайте и вы!»

Заинтересованный народ стал собираться в шатре. С непривычки мне было страшновато, и я тряслась, как промерзшая шавка, и даже изредка поскуливала.

– Не боись! – подбодрил меня Юрчик. – Впервой всегда страшно!

Он достал из внутреннего кармана своей душегрейки ополовиненную четвертинку с брагой и протянул мне:

– На-ка, глотни, сразу успокоишься!

Я с сомнением глянула на мутную, плескавшуюся в бутылке жидкость, а потом с закрытыми глазами, стараясь не вдыхать, сделала уверенный глоток. Горло обожгло, я закашлялась, на глаза навернулись слезы. И как папаша эту гадость мог пить ведрами? Юрчик кивнул и тоже приложился к бутылке.

Как ни странно, через некоторое время спиртное подействовало. Я согрелась, успокоилась, и мне захотелось улыбаться. Тут из шатра донеслось призывное:

– Кого излечить?!

Судя по тишине, царящей в шатре, желающих опробовать на себе диковинный эликсир не нашлось.

– Пора! – произнес Юрчик, перекрестившись. – Помоги нам господи!

Во всем теле у меня появилась непередаваемая легкость. Опираясь одной рукой на костыль, другой на плечо юродивого, я вошла в шатер.

– О, Маэстро! – вдруг завопил Юрчик как резаный. – Вылечите мою сестру! Ничего не видит! – В этот момент он толкнул меня в бок, требуя подыгрывать.

– Да, ничего не вижу! – заорала я в тон ему с надрывом в голосе.

– Говорить не может! – продолжал тот. «А что я тогда сейчас делаю?» – удивилась про себя я. Пока народ не заподозрил надувательства, я заорала:

– Говорю сейчас, а к ночи голос пропадает!

– И ходить не может! – выкрикнул юродивый, выбив из моих рук костыль. От неожиданности я плюхнулась на колени, разорвав по шву порты. – Вот видите, без костыля не стоит.

«Ну, Юрчик, – со злостью подумала я, – дай только выбраться отсюда! Ответишь мне за разбитые коленки!»

– Ползи! – зашипел юродивый.

– Куда? – отозвалась я. Повязка совсем спустилась на глаза, закрывая окружающее серой полосой.

– К нему!

– Больно здоровый румянец у нее! – услышала я недоверчивый женский шепот.

Я скрипнула зубами и поползла. Как передо мной выросла ось, держащая шатер, непонятно. Только я со всего маху приложилась головой. Раздался странный трубный звук. Меня откинуло на спину, а из перебинтованных глаз посыпались искры. Все звуки сразу отдалились, а потом нахлынули с тройной громкостью, и в голове установился равномерный шум. Кто-то рядом со мной ахнул.

– Спасите меня! – прохрипела я.

Сил подняться не было, я лежала на спине, мечтала оказаться дома в собственной кровати и думала, что точно покалечусь до конца представления…

Народ безмолвствовал, ожидая дальнейшего чудесного исцеления. Юрчик сориентировался быстро: подскочил ко мне и натужно поднял на руки. Роста он был небольшого, силенки оставил на дне бутылки. Пошатываясь, он пронес меня несколько саженей, потом не выдержал и уронил. Почувствовав удар об деревянный настил, я застонала и, наконец, услышала бас толстяка:

– О несчастная, ты пришла ко мне!

– Приползла! – буркнула я. – Прилетела!

– Гляньте-ка, она с ним говорит, – зашипел знакомый женский голос. – Они, верно, знакомы!

– Вы спасение мое, Маэстро! – заголосила я, почувствовав, как толстяк дернулся от неожиданности. – Сколько лет я вас ждала!

Мерзкого голоса я не услышала и удовлетворенно вздохнула. В это время к моим губам был приставлен стакан с воняющей полынью жидкостью. Затаив дыхание, я сделала маленький глоточек. Горло снова обожгло, во рту поселился вкус протухших яиц и подступила тошнота. Лучше бы это была дешевая Юраськина брага!

– Снимай повязку! – заголосил кто-то из толпы.

Я сдернула грязные бинты, долго моргала, привыкая к свету, а потом простонала:

– Я вижу! Люди, я вижу!

И снова раздался злобный голос:

– Быстро она чего-то прозрела, вон Манька…

– Я вижу правым глазом! – заголосила я. – О чудо! Мой правый глаз прозрел!

Войдя в раж, я выхватила из рук ошарашенного Маэстро стакан, даже не поморщившись, сделала большой глоток, обтерла рукавом рот, а потом заорала:

– Мой левый глаз тоже начинает видеть. – Я начала осматривать толпу, ища глазами источник мерзкого голоса.

– Не верю! – вдруг заявила патлатая баба.

– Ах, это ты мне мешаешь выздоравливать! – обвинительно ткнула я пальцем в нее. – Брат мой, дай мне мой костыль!

Я повернулась к Маэстро:

– Спасибо, вам! Век помнить буду! – И вдруг громко некрасиво икнула.

Ко мне подскочил Юрчик, подставил свое плечо и тихо просопел в ухо:

– Уходим! Тут, оказывается, Санька-карманник клиентов обчищал. Пусть толстяк сам с народом разбирается.

Стоило нам выйти на улицу, как шатер накрыл испуганный вопль:

– Кошелек! Кто-то спер мой кошелек!

– Бежим!!! – заорал мне в лицо юродивый, обдавая перегаром.

Перегоняя друг друга, мы кинулись вон с площади.

– Вон она, контуженная! – услышала я сзади и припустила еще быстрее.

Доска, привязанная к ноге, мешалась, но времени снять ее не нашлось. На полпути к Главной площади веревки ослабли, и деревяшка все-таки слетела, звучно ударившись об оледеневшие камни. За нами неслась бушующая, разгневанная толпа. Перед глазами встали испуганные лица «Баянов». Как я их сейчас понимала! Мы были уже в городских трущобах, когда голоса особенно стойких и обиженных горожан, преследующих нас, смолкли. Еле дыша, я остановилась, Юрчик схватился за бок и повалился на снег.

– Хорошо, Аська, бегаешь! – прохрипел он.

– Еще бы, – отдышавшись, подтвердила я, – жить захочешь – не так побежишь. Гони мои пятнадцать золотых!

– На десять договаривались! – возмутился юродивый.

– Я свою работу сделала, еле ноги унесла, а ты свой процент еще с Саньки-карманника получишь!

Юродивый скривился и достал кошель, который ему вручил толстяк; судя по величине мешочка, в нем звякало не меньше сорока монет.

– Ах ты, скупердяй! – воскликнула я. – Давай половину, а то глаз выбью! Ни один эликсир не вылечит.

Мужичишка, едва не плача, отсчитал двадцать два золотых рубля и протянул мне:

– Никогда с тобой, Вехрова, больше связываться не буду!

– Ха! Еще умолять станешь, чтобы я с тобой поработала! – расхохоталась я.

– Реквизит верни!

Я с готовностью стянула грязную одежонку, скомкала и бросила Юрчику.

– Лови свой реквизит. – Развернувшись и уже не боясь, что меня узнают, я направилась в сторону лавки Марфы. Сердце пело от радости. В кармане позвякивали новенькие блестящие золотые – двадцать две монеты. Жизнь, похоже, налаживалась!

Напевая под нос скабрезную песенку, я свернула на узкую улочку и тут услышала детский плач, как во сне, только сейчас он был вполне реальным. У меня мелко затряслись руки. Ребенок! Поддавшись порыву, я кинулась на звук и, завернув в один из переулков, увидала кроху.

Маленький мальчик, двух-трех лет от роду, босой, одетый в тонкие порты и льняную рубаху. Он съежился от холода и плакал, размазывая слезы по чумазому личику. Эти заплаканные глаза могли разжалобить даже самого закоренелого преступника.

Ощущая внутри незнакомое мне желание защитить его, я протянула руку:

– Малыш!

Трансформация в ребенке произошла незамедлительно: он поднял на меня черные без белков глаза и зарычал, обнажая короткие острые зубы. Я шарахнулась. Это был пропавший данийский мальчик! Я решила дать деру: этот ребенок был опаснее многих известных мне диких животных, но что-то остановило меня, что-то как будто подтолкнуло в спину.

– Эй, малыш, – удивляя саму себя, произнесла я как можно ласковее, – малыш, ну ты что, не реви. Я хорошая тетя. Ступай ко мне.

Внезапно мальчик обернулся в самого обычного ребенка и перестал реветь, а потом вдруг бросился ко мне, радостно смеясь:

– Мама!

Такого я не ожидала! «Мама?!» – это уже слишком! Какая я тебе «мама»? Я чужая тетка Аська! Удивление мое не знало предела. Надо было хватать ноги в руки и мотать побыстрее к дому, но данийский ребенок уже обнимал меня за колени и повторял, как сломанная шарманка:

– Мама, мамусечка.

Я расстегнула тулуп и, обняв его худенькое тельце, прижала к себе, согревая своим теплом, и что было духу бросилась к Марфе.

Когда я ввалилась в лавку с ребенком на руках, Лукинична как-то сразу все поняла и вопросов не задавала. После того как мы малыша отогрели, накормили, выкупали и уложили спать, собрались на семейный совет.

– Ты его должна была отнести в Совет сразу, – ругалась она, – где ж это видано: звереныша и в дом?!

– Не говори так, – оборвала я ее, – днем раньше, днем позже, ну не могла я его тащить туда. Ты же видела, в каком он был состоянии! Ну что, они бы его там холили и лелеяли?

– Больно ты знаешь, – буркнула Марфа, – чай не изверги, сберегли бы дитя. Вот что, – помолчав, сказала она, – не дело это. Как бы тебя, дуреха, в похищении не обвинили. Завтра возьмешь его и отведешь в Совет, оставишь там и расскажешь, как все было! Поняла?

– Поняла, – я ласково посмотрела на нее, – спасибо.

– Эх, девка, вечно ты себе неприятности на голову находишь. Люблю я тебя, вот душа за тебя и болит.

Марфа погладила меня по голове:

– Ну иди, посмотри, как он там. Вижу ведь, не терпится.

Я тихо открыла дверь в маленькую спаленку на втором этаже. Мальчик свернулся калачиком на огромной Марфиной кровати, обняв старого потрепанного зайца, и спокойно спал. Я осторожно присела рядом и ласково погладила малыша по темным волосам. Какое-то странное чувство раздирало меня изнутри. Смесь нежности и желания защитить, и еще что-то, какая-то дикая радость, будто это маленькое существо мне было самым близким человеком на свете. Собственно, это меня и конфузило. Мое отношение к малышу мне самой было не ясно. Материнский инстинкт у меня пока отсутствовал напрочь, и ни один ребенок не вызывал даже умиления. Но этот мальчик? Я нежно коснулась пальцем его курносого носика. Неожиданно малыш открыл свои огромные черные глаза и счастливо улыбнулся:

– Мама.

– Спи, малыш.

Мальчик резво подвинулся к стенке, предлагая мне прилечь.

– Мама? – вопросительно посмотрел он.

Я покачала головой.

– Я не мама, маленький, – попыталась объяснить ребенку, – я просто тетя. Тетя Ася.

И тут я увидела у него на шее тонкую золотую цепочку и осторожно потянула за нее, выуживая золотой медальон – тонкий кругляшок, величиной чуть побольше монетки. На нем было выгравировано мое лицо, а с другой стороны имя Анук. У меня по спине побежали мурашки.

– Тебя зовут Анук, малыш?

Мальчик кивнул и показал пальчиком на изображение:

– Мама, люблю.

– Спи, маленький. – Я поцеловала его в лоб и затушила свечи. Маленькие звездочки у указательного пальца загорелись ярким красным цветом. Анук увидел их и засмеялся:

– Звездочки.

Я улыбнулась. С этим надо было что-то делать. Все было совершенно несуразно и дико! Так не должно быть!

* * *

Когда на следующий день я появилась у Дома Совета магов Словении за руку с маленьким Наследником, начался настоящий переполох. Стражи у ворот уставились на нас так, словно перед их взором появилось чудище лесное в зеленом сарафане. Подобно рыбам, выброшенным на берег, они беззвучно открывали рты. Нас моментально препроводили в огромный круглый зал с высоким сферическим потолком. Через стеклянный витраж лился белый прозрачный свет. Я стояла, ослепленная, в ярком световом столбе, крепко прижимая к себе Анука, и ощущала внутри всевозрастающую панику. В Совете мне появляться ни разу не приходилось, так что лица наших Ипсиссимусов мне были знакомы лишь по гравюрам в газетных листах.

Вокруг нас собрались служки. Взрослые и сильные боевые маги пытались изобразить на лицах высшую степень озабоченности, но я различала лишь настоящий животный ужас, когда их взгляд падал на малыша, доверчиво прижимающегося ко мне. Перед ними был не маленький испуганный мальчик, а Наследник провинции Бертлау, будущий данийский Властитель, яблоко раздора, повод для нападения на Словению.

Где-то, тихо скрипнув, открылась дверь. Я поспешно оглянулась. Предо мной во всем своем величии стоял Ипсиссимус Ануфрий – пожалуй, самый известный маг Словении, Глава магического Совета. Он молча оглядел меня прозрачными голубыми глазами и кивнул, предлагая следовать за ним. Я рассматривала его прямую, как доска, спину и болтающуюся до самого пола, словно мешок, рясу, прикидывая возраст старика. В голове крутилась как будто приколоченная мысль, что старикан мог бы и поздороваться со мной. Как-никак я спасительница всей Словении и заслуживаю некоторых почестей.

Кабинет Ипсиссимуса светлый, с дорогой мебелью: один лишь огромный стол из мореного дуба, заваленный горами рукописей и свитков, стоил не меньше десяти моих месячных заработков.

Да уж, неплохо маги устроились. Мебель хорошая. Поди, за выплаты в Совет обычных горожан куплена. Скорее всего, за мои ежегодные отчисления приобрели этот миленький письменный прибор из настоящего серебра. От досады я прикусила губу.

Ипсиссимус Ануфрий сел за стол и указал на кресло. Анук еще до приглашения плюхнулся в него и теперь самозабвенно расковыривал в обивке крохотную дырочку. Я осторожно уселась на краешек, подвинув малыша.

– Так это вы нашли юного Анука Бертлау? – начал разговор Ануфрий. Голос у него был старчески скрипучий.

– Ну-у-у, – протянула я, почесала нос и выпалила все как на духу.

История не заняла много времени. События, приведшие меня в трущобы, я скромно опустила, зато в красках рассказала, как ребенок заливался плачем.

– А где ты была до этого? – последовал вопрос. Я смутилась и принялась лихорадочно придумывать правдоподобную ложь. Действительно, какая причина может заставить молодую девушку притащиться в городские трущобы, куда даже стражи днем по одному не суются.

– Ты участвовала в обмане более ста пятидесяти законопослушных горожан и гостей столицы, презентуя некий эликсир, – ответил за меня Глава Совета.

Я стала бордовой, даже уши загорелись, и осторожно покосилась на Ипсиссимуса. Он что, мои мысли читает?

Тот положил руки на стол и начал внимательно следить за мной. «Черт! Он действительно читает мои мысли!» – догадалась я и забавы ради стала про себя петь скабрезную песенку про неверную жену Магуса. У старика отвисла челюсть, и он поперхнулся. Я смущенно кашлянула. Похоже, я таки перегнула палку. Ануфрий помолчал и продолжил:

– По всему видно, что ребенок принял тебя за данийку. Они очень сильно реагируют на родную кровь. В твоем роду были данийцы? – Он внимательно посмотрел на меня из-под густых седых бровей.

– Нет. – Я не понимала, к чему Ипсиссимус клонит.

– Кто твои родители? – последовал вопрос.

Потупив взор, я едва слышно пробормотала:

– Моего отца звали Прохор Вехров, он был служкой Совета магов Словении.

Ну вот, он теперь знает мою фамилию. Сейчас станет припоминать все мои подвиги и подвиги папашки, отошедшего в мир иной по пьяному делу.

Ипсиссимус удивленно вскинул брови и как-то по-новому, с каким-то подозрительным интересом посмотрел в мое лицо.

– Так ты Асия Вехрова? – Батюшки, он и имя мое знает! Точно, наслышан о нашей неспокойной семейке! – Как я сразу не заметил, что ты похожа не нее.

У меня отвисла челюсть – про что он тут болтает, ядрена кочерыжка?!

– На кого? – выдавила из себя я.

– На свою мать. – Теперь он смотрел на меня почти с нежностью. Ага, мы просто страдаем старческим маразмом. Я-то полагала, маги не подвержены неприятному недугу. Ан нет, поглядите, и на старуху бывает проруха.

– Я не помню своей матери, – с натугой проговорила я, – она в родах умерла, а отец пить начал.

Казалось, старец вновь угадал мои мысли, усмехнулся и вынес вердикт:

– К вам с мальчиком мы приставим двух стражей. Ребенок пока будет с тобой. Сегодня свяжемся с Арвилем Фатиа и решим, что делать дальше. А сейчас идите.

Я кивнула и, взяв Анука за руку, поспешила к двери.

– Асия, – позвал тихо Ипсиссимус, я обернулась, – пожалуйста, береги его!

– Обещаю.

* * *

Больше всего Марфу раздражала охрана. Стражи, высказывая особое рвение в несении службы, обыскивали и входящих и выходящих покупателей. Тетка искренне переживала, что они распугают всю клиентуру, но народу в лавке толкалось как никогда много. В основном это были жаждущие увидеть маленького Наследника. Ребенок их разочаровывал: ни тебе страшных черных глаз, ни клыков и даже звериных когтей у него не нашлось.

Нам же Анук казался идеальным мальчиком: не капризничал, не плакал, а улыбался, ел с аппетитом и даже спокойно улегся днем спать.

– Красавец, – шептала Марфа. – Был бы твой сыночек, Аська, – вздыхала она, – была бы я счастливая бабка!

На следующий день, сопровождаемые отрядом охранников, мы с Ануком в закрытой карете прибыли в Совет.

Публика к нашему приезду подобралась колоритная. Там были два Советника Ипсиссимуса Ануфрия: один невысокий, с пивным животом и румянцем на круглых гладких щеках, сам напоминающий бочонок с пивом – Советник Леонид; второй его полная противоположность – длинный и худой, как жердь, со спутанными седыми вихрами, с фанатичным блеском в выпученных глазах – Советник Георгий. Я им смущенно кивнула и окинула быстрым взглядом остальных.

На диване развалился гном, закинув ноги в грязных дешевых сапогах на подлокотник. Как все северяне он являлся альбиносом и пугал бесцветными глазами под почти прозрачными ресницами.

Прислонившись к широкому подоконнику и задумчиво рассматривая вид из окна, стоял молодой человек. Этот субъект был, наоборот, яркий брюнет. Больше всего он походил на вурдалака, простите, перевертыша: волосы цвета вороньего пера, бородка клинышком и красные радужные оболочки глаз.

Кого же он мне напоминает?

«Он не напоминает вурдалака, он и есть вурдалак! – вдруг осознала я. – Мама!»

Помнится, мой папаша водил дружбу с одним так называемым перевертышем. Каждый раз тот приходил к нам в дом, смотрел на меня своими красными глазищами, но не приближался, а потом напивался как сапожник и засыпал на узкой лавке в горнице.

«Этот тип больно на того пропойцу смахивает. – Я нахмурилась. – Хотя кто их разберет, этих вурдалаков? Они все на одно лицо!»

Находящиеся в комнате господа напряженно переглядывались, будто в комнате собирался военный совет.

– А вот и вы! – нервно улыбнулся мне сидящий за столом Ипсиссимус, пытавшийся сохранить по крайней мере внешнее спокойствие. – Мы уже Анука… вас с Ануком, – быстро исправился он, – заждались.

Он продолжал улыбаться, отчего в мою душу закралось предчувствие надвигающихся неприятностей.

Я в нерешительности мялась на пороге. Кроха, перепугавшись незнакомцев, доверчиво прижался ко мне и осторожно исподлобья оглядывал собравшихся.

– Итак, господа, – начал Ипсиссимус, – мы обсудили с Арвилем Фатиа сложившуюся ситуацию. К нам уже вчера выехала делегация, возглавляемая его правой рукой Леоном Неаполи. – Ануфрий замолчал, проверяя эффект от сказанного. Присутствующие непроизвольно подались вперед. – Нет, это не объявление войны, визит дружественный, – довольный результатом, резюмировал старик.

Раздался всеобщий вздох облегчения.

– Кроме того, Арвиль Фатиа подозревает, что похититель мог быть человеком, поэтому вся человеческая община в Данийи попадает под подозрение. Боюсь, что некоторых вышлют на родину. Так что готовьтесь, господа, вероятно, начнется то, чего мы все так сильно опасаемся.

Новость о том, что данийцы людей не съедали, а просто позволяли им оставаться, жить и работать на их плодородной земле, для меня стала откровением.

– Чтобы обеспечить безопасность мальчика, мы с Арвилем пришли к общему решению отправить его обратно в Фатию без лишнего шума, инкогнито, под присмотром специально отобранной группы.

– Но как так? – удивился Советник Георгий. – Мы должны для выяснения всех недоразумений выслать делегацию. Ипсиссимус Ануфрий, что могут сделать для погашения конфликта девчонка, гном, вурдалак, простите, – он с искренним сожалением посмотрел на брюнета, – перевертыш и теоретик. Они же ничего не понимают в политике! Мы на пороге войны и высылаем к недругу развеселую гоп-компанию!

Я вытаращилась на Советника, все вышесказанное доходило до меня туго. Так, значит, я еду с маленьким Ануком в Данийю? Потом я покосилась на брюнета: еще и с настоящим вурдалаком. Они чокнулись всем Советом?! И потом мне что же, не спать все время и трястись, что вурдалак как-нибудь в полнолуние превратится в чудище, разорвет меня на куски и полакомится моей печенкой?! Если нежить требует независимости и признания себя цивилизованной расой, это не значит, что она впредь не намерена покушаться на беззащитных девиц! Да, я такая беззащитная, что меня сам бог велел сожрать!

Из горестных размышлений меня вывел голос Советника Леонида:

– А где, кстати, теоретик Петушков? – Ответа не последовало, и о нем сразу забыли.

– Выслушайте меня, не перебивая! – вдруг рявкнул Ануфрий. – Вслед за ними через несколько дней поедет и делегация, состоящая из магов во главе с Советником Леонидом. – Пухлый величественно кивнул. – Группа с Ануком тронется в путь на лошадях без повозок, а потому она будет двигаться быстрее. До Фатии они доберутся уже через неделю, не привлекая нежелательного внимания, а делегация будет ехать почти месяц, и ее увидят и заметят все. Если отправить ребенка с делегацией, то он может быть снова похищен или, хуже того, убит!

Последнее замечание нависло над головами спорщиков, как дамоклов меч.

План приняли после долгих и нудных обсуждений, со скрипом и перевесом «за» в единственный голос. «За» выступил только сам Ипсиссимус, но его слово стоило всех остальных. Впрочем, о моем участии в «крестовом походе» все, кроме Ануфрия, также высказали однозначное «против» (в том числе и я), правда, и здесь голос Главы Совета снова оказался решающим.

Я проголодалась, у меня устали ноги, свербело в носу от одеколона Советника Леонида, а чихнуть не получалось, сколько я ни выпучивала глаза. Анук освоился, от нечего делать потрогал все статуэтки в кабинете, отломал у одной мраморную руку, нарисовал какую-то каракулю на секретном документе у Ипсиссимуса Ануфрия и вызвал немое удивление всех окружающих. Я под шумок широко зевнула.

– Она не должна ехать, – уже в сотый раз произнес Советник Георгий, – она же была отчислена за профнепригодность из Училища магов. Девушка потенциально опасна. Как выяснилось, ее сила не опечатана. Недоученный маг не может управлять своими способностями.

– Не надо было выгонять, – буркнула я себе под нос. Все документы на отчисление согласовывались и подписывались Советом.

– Прецедент сохранения магии мы рассмотрим по ее возвращении. Поймите же вы, – устало повторил Глава Совета, – без нее Наследник никуда не поедет. Да вы попробуйте сейчас увести его в другую комнату, он сразу превратится в маленькое чудовище, разнесет весь кабинет и нападет на охрану.

– Это дочь Прохора Вехрова? – вдруг спросил вурдалак.

В его голосе слышался неприкрытый ужас. В комнате воцарилась гробовая тишина, давящая на уши.

Ипсиссимус то ли кивнул, то ли пожал плечами.

Я ничего не поняла из этого разговора, но вопрос мне сразу не понравился.

– Решено, – заключил Ануфрий. – Вот, Ася, познакомься, эти люди, – тут он запнулся, – эти господа будут сопровождать и защищать вас с Ануком. Это Виль – наемник по особо важным делам Совета магов. – Перевертыш величественно качнул головой. Я же уставилась на его тонкие аристократические пальцы с острыми черными звериными когтями. Голос Главы Совета снова отдалился.

«Значит, все же папашкин приятель! Вляпалась ты, Аська, по самые уши!»

– Это Пантелей – он изъездил всю территорию Словении вдоль и поперек и проведет вас самой безопасной дорогой. Он ваш проводник, – продолжал знакомить Ануфрий.

Гном махнул рукой и усмехнулся:

– Для тебя, милая, – обратился он ко мне, – можно просто дядя Пан. А вам, Ипсиссимус, я вот что скажу – за такие деньги я и василиска лично препровожу народ пугать и еще платочком ему вслед помашу.

Глаза Ануфрия недобро сверкнули. Гном не затыкался все утро и своими скабрезными шуточками и намеками довел его личного секретаря, премилую девушку Настюшу, до слез.

– А это Иван, наш лучший на сегодняшний день служка, – произнес Ипсиссимус, а потом осекся. Ивана в кабинете не оказалось. – А где Иван?

– Иван! – крикнул Советник Леонид, краснея как рак.

Этот самый Иван Петушков, горе луковое, вечно портил все показатели! То пьяный на сборы придет, то в караул с разбитым носом выйдет, а сейчас и вовсе на секретное совещание опаздывает!

В дверь заглянула чья-то круглая башка и, очень хитро улыбаясь, произнесла:

– Он через минутку будет.

В тот же момент, отталкивая доносчика, в кабинет ввалился мой давний знакомый. Выглядел он хуже прежнего. Губа зажила, и опухоль с переносицы спала, но кроваво-красные глаза свидетельствовали о бессонных ночах, проведенных в интересном месте после скрупулезного приема слабительной настойки. Горемыка готов был зайтись захлебывающимся кашлем, но сдерживался, мучительно скукоживаясь всем телом. Его затравленный вид вызвал во мне глухой приступ раскаяния. Может, напрасно я с ним так жестоко поступила?

– Что с вами, теоретик Петушков? – строго спросил Ипсиссимус.

– Я приболел, – прошамкал, едва дыша, тот. – Я последнее время себя очень, очень плохо чувствую!

Я не выдержала и хихикнула, тут Иван заметил меня. Глаза его засветились жаждой крови, а руки сами потянулись к моей шее.

– Она! Она! Это все она виновата! Ведьма! В костер ее! – заорал он дико и кинулся в мою сторону. – Задушу! Ненавижу!

– Теоретик Петушков! – закричал Ануфрий, но все было тщетно – парень его не слышал.

Тут передо мной появился Анук, поблескивая черными глазищами на пол-лица.

– Ой, мама, что это?! – тоненько заголосил Иван. – Спасите!!!

Он попытался выскочить в коридор, но принялся открывать дверь в обратную сторону. Та никак не поддавалась – чем яростнее Ваня дергал, тем печальнее скрипел косяк. И тут случилось страшное: Петушков чихнул с такой силой, что его отшатнуло, развернуло спиной, в его животе раздался булькающий звук, и служка сполз на пол, блаженно и виновато улыбаясь. Совещание пришлось отложить до момента, когда он приведет себя в порядок.

Через полчаса после того, как я принесла ему лекарство и свои извинения, мы тем же составом собрались в кабинете. Иван сверлил меня злобным взглядом, а потом заявил, едва не плача:

– Нет! Можете лишать меня лицензии, но я с ней никуда не пойду! Она меня или со свету сживет, или искалечит! Не пойду! Ведьма самая настоящая! Ну почему этого ребенка не нашла славная, милая девушка?!

– Я пойду! – пробасил знакомый голос. Я даже не заметила прихода Сергия. – Я эту пигалицу одну далеко боюсь отпускать, тем более с такой компанией. Ипсиссимус, вы посмотрите на нее. Посмотрите внимательнее! Видите? У нее на лбу написано: «Притягиваю все беды». И вообще, она мне без пяти минут жена!

Я на него вытаращилась, но с последним заявлением спорить не стала. Действительно, если рядом окажется хорошо знакомый человек, на кого я смогу положиться, будет гораздо легче.

– Нет, – отчеканил Глава Совета, – при всем моем к вам уважении, вы, Сергий, ученый. Вы с детьми возитесь. А нам нужен воин, которой практиковал боевую магию, а не учебники о ней писал. Поедете в составе делегации, там вы пригодитесь. Все. Сегодня вечер на сборы, завтра с утра отправляетесь в путь. Обсуждение завершено и решение окончательно!

* * *

Вечером Марфа, Сергий и Динара устроили мне проводы. За столом все молчали как на поминках. Тостов не говорили, и когда выпивали, не чокались. В конце концов эти трое стали говорить обо мне в прошедшем времени, будто я не сидела рядом, а уже сгинула где-то по дороге к Данийе Солнечной.

– Хорошая была девка, – причитала пьяная Марфа, – правда, глупая и все время в неприятности попадала.

– Ага, – сморкалась в льняную салфетку Динарка, – это ее и сгубило. А глаза, какие красивые и печальные!

– И звездочки, – вдруг всхлипнул Сергий, – эти звездочки у пальчика… Как они переливались… Какие были яркие. Я ей магию опечатал самым сильным заклинанием, а они горят.

Я не выдержала:

– Слушайте, вы меня уже умертвили, похоронили и цветочки на могилку посадили. Откройте глаза – я здесь, живая и здоровая!

Троица удивленно уставилась в мою сторону, а потом Марфа прошептала:

– Это пока! – И вдруг заголосила во весь голос: – На кого ж ты меня покинула?! Кто ж теперь в старости мне чай на травках будет подавать! – А потом замолчала и зло ткнула пальцем в глаз Сергию, он даже охнул. – Вот! Надо было замуж выходить! Никто бы мужнюю жену не потащил никуда!

– Да! – поддакнул тот. – Надо было за меня замуж выходить, я бы тебе купил платье из эльфийского шелка!

– Да ну вас! – разозлилась я. – Не нужно мне твое платье и замуж не пойду! Лучше уж и вправду помереть!

Сергий удивленно посмотрел на меня:

– Ты чего, Ась, я и не настаиваю! Можно подумать, ты одна девка в городе! У меня, к твоему сведению, и другие кандидатуры есть.

– Ну и вали к своим кандидатурам! – едва не плакала я от злости. – Больно надо! Иди, иди, прямо сейчас.

– Ну все! Аська с ума сбрендила, – констатировала Марфа, – то замуж не хочет, то гонит, как влюбленная дура!

– Да ладно, – примирительно прогудел Сергий, – не обижайся, просто на заметку возьми. Давай я лучше тебе про данийцев расскажу, чтобы ты врага в лицо знала!

– Рассказывай! – согласилась пьяная Динарка.

– Значит, так, Аська, злить их нельзя, если уж он превратился в демона, то можно спрятаться в сугробе, а можно попричитать: «Даниец, миленький, не кушай тетечку!»

Подружка залилась веселым смехом, Марфа прыснула в кулак.

– В Данийе сугробов нет – там вечное лето! – прошипела я. – Советчик безмозглый. Тебе, Сергий, вообще, стыдно такое говорить! Все-таки лекции в Училище читаешь!

* * *

И опять я летала во сне. Проснувшись среди ночи, я увидала, что мальчик не спит, а внимательно смотрит на меня.

– Ты видел, малыш, – шепотом спросила я, – ты знаешь, где это?

Тот серьезно кивнул и прошептал:

– Дома.

Глава 3

Наутро ветер принес с южной стороны тепло. Снег начал таять, улицы стали непроходимыми. Провожали нас со двора Училища. Там же мне выдали рыжую кобылку Буренку. То ли ее назвали от слова «буря», то ли по аналогии с коровой. Мне хотелось верить в первое. Закрепив дорожные сумки на лошадиных боках, я обняла Марфу, которая уже с ночи собирала в платочек слезы.

– Не плачь, Лукинична, – подбодрила я, – скоро вернусь.

Мы тронулись в путь. Надо сказать, что мы представляли собой весьма забавную компашку: опухший маг, перевертыш, гном-альбинос и маленькая девочка в моем лице с еще более маленьким мальчиком.

Все молчали, ощущая торжественность момента. Уже через десять минут стало понятно, что лошадь мою назвали в честь коровы. Она еле передвигала ноги от старости. Мои попутчики уезжали вперед, потом останавливались и ждали. Первым не выдержал гном:

– Нет, эту клячу пора либо пристрелить и сожрать, либо зарубить и тоже сожрать. Так что, милая, готовься: твой транспорт станет обедом!

Я хмуро посмотрела на него:

– А я пешком пойду? Умник!

– А давайте ее и звереныша прибьем здесь, а сами скажем, что на нас напали! – радостно предложил Иван, шмыгая заложенным носом. – Ты, Виль, человечину любишь?

– А давайте мы все помолчим!!! – неожиданно зло рыкнул перевертыш. Все сразу замолкли. Ведь он вурдалак, ему виднее, да и злить его не стоит.

Мы миновали пригород и выехали на дорогу, тянущуюся, казалось, бесконечно между двух кромок темного леса. Изредка нам встречались маленькие села. Побогаче – радовали ладными срубами, победнее – угрюмо косились заборами и темными от дождей и времени избушками.

Я никогда не выезжала дальше близлежащих деревень, куда мы, дети, отправлялись на заработки. Мне казалось, что я наконец-то выбралась из замкнутого маленького мирка и сейчас еду в большой, полный неожиданностей мир.

Неожиданности появились тут же и пробежали заячьей тенью прямо перед лошадиными копытами.

– Чтоб тебя! – в сердцах плюнул гном, останавливаясь. – Ох, ребятки, плохая это примета.

– А ты что, в приметы веришь? – удивилась я.

– Еще как!

И не зря. За зайцем из леса вышел худой облезлый волк. Голодным взглядом он уставился на несчастную кобылу и, обливаясь слюной, вожделенно высунул язык. Моя толстопузая кляча недобро покосилась на зубастого хищника и вдруг попыталась встать на дыбы. Такой резвости от нее я не ожидала. Судорожно прижав к себе Анука и тоненько заверещав, я свалилась в самую гущу ледяной дорожной жижи. Волк подскочил пуще лошади и умчался обратно в чащу.

Мои порты промокли до нитки, в сапогах хлюпала вода, а безуспешные попытки подняться вызвали у полоумного Петушкова острый приступ веселья. Тот хохотал как душевнобольной и тыкал в мою сторону трясущимся пальцем. Впрочем, Бог не Микишка – видит, на ком шишка: Иван так закашлялся, что сам едва не вылетел из седла. Пантелей покрутил пальцем у виска, глядя на него, крякнул и, спешившись, помог мне подняться:

– Нет, эту клячу надо сожрать! – буркнул он. – Говорил же вам, заяц на дороге к худу.

Меня водрузили обратно на лошадь, посадили ничего не понимающего со сна мальчика и снова тронулись в путь.

За три часа беспрерывной езды у меня заломило тело, а влажные порты задубели от ледяной корочки. Лошадь и вовсе стала припадать, превращая езду в невыносимую пытку.

– А давайте сделаем привал, – осторожно предложила я, – и что-нибудь покушаем.

– Женщины! – фыркнул Виль.

– И дети! – грозно добавила я. – Малыш, ты не замерз?

Мальчик поднял на меня совершенно счастливые глаза и звонким голосом чисто произнес:

– Лошадка. Мама. Кататься.

– Знает малец толк в развлечениях, – протянул гном. – Настоящий мужчина: жеребца ему, женщин и быстрой езды. Только на этой кляче, парень, далеко не уедешь, – между тем продолжал Пан со знанием дела, – да мы ее скоро сожрем!

– Пантелей, придержи язык, – грозно прошипела я.

– Ага, а закусим твоей мамой, – продолжил измываться Иван, – ты ведь тоже любишь человечину!

Я бросила на него уничтожающий взгляд. Идиот, право слово.

Мои путники, пока я раскладывала припасы, принесли хворост и попытались разжечь огонь, но ветки намокли и никак не хотели гореть.

– Дайте я. – Иван наклонился, сделал пару взмахов руками. Пахнуло жасмином, и нас окатила теплая волна магии, а потом мокрые дрова вспыхнули, весело пощелкивая.

После обеда, когда каша была съедена и чай выпит, мы сидели у костра, содрогаясь от одной мысли о слякотной разбитой дороге. Виль чистил свой и без того блестящий меч тряпочкой, Иван ковырялся в зубе тонкой палочкой, а я, обняв Анука, пыталась согреться. Пан вдруг спросил:

– Вань, а за что ты Аську так ненавидишь. Глянь, девка хороша, а ты ее то сожрать, то прибить.

Виль, явно заинтересованный сим разговором, оторвался от созерцания собственного меча.

– Ну э-э-э… – Петушков замялся.

– Я его сначала на дуэли победила, а потом слабительного вместо микстуры от кашля дала, – хохотнула я, вполне довольная собой.

– Что? – Гном и перевертыш переглянулись.

– Ага, – закричал Ваня, лицо его стало пунцового цвета, а на губах появилась пена, как у бешеного быка, – да знаешь ли ты, несчастная, что из-за тебя и твоих капель я не мог от туалета дальше чем на три сажени отойти?! Да меня гарнизон засмеял! Уже предлагали новый нужник выкопать рядом с прежним, что-де в этот все равно уже не попадешь, а если сделать рядом, то можно со мной разговаривать и перестукиваться через стеночку, чтоб мне не скучно было в одиночестве.

Гном с вурдалаком переглянулись, безуспешно пряча улыбки. Пантелей тяжело дышал, ноздри его раздувались. Виль пытался сосредоточиться на полировке меча. В это время Ванятка как-то странно всхлипнул и плаксиво произнес тонким голосом:

– Идиоты!

Именно это стало последней каплей. Перевертыш и гном загоготали на весь лес. Испуганная их смехом, с голых веток берез слетела стая ворон. Пан схватился за живот, Виль похрюкивал и утирал текущие по щекам слезы.

– Что вы ржете, дурачье!!! – едва не рыдал Ваня, хватаясь за свои светлые прозрачные патлы.

Он взмахнул руками и, поскользнувшись на талом снегу, свалился на спину, вызвав очередной приступ смеха у приятелей.

– Ох, Петушков, – причитал гном, – насмешил! Вот тебе как с ведьмами ссориться! Она девка серьезная, без пяти минут травница. Кстати, Аська, а за что тебя из Училища поперли? – вдруг спросил он.

Я было открыла рот, но Иван опередил меня. С детской непосредственностью он заявил:

– За профессиональную непригодность. – А потом, громко пыхтя, поднялся.

– Это официальная версия, – поморщилась я.

– А неофициальная?

Я помолчала и неохотно призналась:

– Мне кажется, они меня боялись.

Ваня громко и театрально расхохотался:

– Испугаться тебя?

– Почему ты так думаешь? – насторожился Виль, в его красных глазах вновь промелькнуло беспокойство.

– Поэтому.

Я хлопнула в ладоши, над нашими головами загорелся неяркий энергетический светильник.

– За это? – удивился Виль.

– Вехрова, это делает любой первокурсник! – Ваня иронично улыбнулся.

– А это? – Я покрепче обняла Анука, чтобы тот не испугался, вжала голову в плечи, а потом махнула рукой. Шар моментально метнулся в сторону леса. Поляну сотряс сильнейший взрыв, от грохота заложило уши, до нас долетели брызги мокрого снега и горящие щепки. Моих спутников, не готовых к такой развязке, снесло с насиженных мест на снег взрывной волной. Когда дым рассеялся, я быстро огляделась. Ваня выбрался из сугроба и тихо произнес:

– Этого не может быть! Светильники не взрываются, а просто тают!

– Именно это я и пыталась сказать! – буркнула я.

Виль и Пан поднялись на ноги. Перевертыш помрачнел еще больше, а потом произнес:

– Надо ехать, а то до темноты не успеем. Иначе женщинам и детям, – он бросил в мою сторону язвительный взгляд, – придется ночевать на снегу в чистом поле.

– Так. – Гном достал тряпичную карту, настолько потрепанную, что на краях появилась бахрома, а некоторые надписи стерлись. Больше всего она походила на план сражения или поля с магическими минами. Возле каждого города стояли разноцветные крестики, квадратики и кружочки, посередине зияла выжженная дыра, а сбоку желтело неровное пятно, обведенное черным карандашом.

– А что это? – заинтересовалась я.

– Это? Ну – гном замялся, – в общем, красный крест означает – в этом городе я пошалил, туда нельзя. Синий крест – хорошие шлю…. девицы и развлечения, а зеленый – злой надзор.

– А квадратики?

– Красный, что в этом городе есть харчевня, где наливают в долг. Но нас интересуют кружочки. Это постоялые дворы: красные – хорошие, зеленые – похуже, синие – туда лучше и не соваться.

– А где еще и крестик пририсован?

– Там, значит, у меня полюбовница была. И туда тоже лучше не лезть.

– Ага. – Я с интересом рассматривала карту, по всему получалось, что путь нам заказан в большую половину постоялых дворов. – А это что? – Я ткнула в пятно.

– Ох и любопытная ты, – не выдержал гном, – это я суп пролил и обвел просто так, для красоты.

– А-а-а.

Он резко поднял голову. Иван и Виль, с интересом рассматривающие сие произведение искусства, отшатнулись от его спины и со скучающим видом разошлись в разные стороны.

– А вы, болваны, чего подглядываете? Ладно, Аська – она баба, ей по природе положено, а вы-то? Да если хотите знать, эта карта на вес золота! Мне за нее эльфийского жеребца предлагали! Не отдал!

– Зря, – пожал плечами вурдалак.

До темноты мы, конечно, не успели. Дорога промерзла от вечернего мороза, студящего пальцы. Вокруг тянулись бесконечные засыпанные снегом поля.

– Да уж, – протянул Виль, – на тридцать верст ни одной избушки-развалюшки нет.

– Я есть хочу и спать, – вдруг простонал Иван.

– Стыдись, Ванечка, – пробурчал гном, – даже женщины и дети не ноют, а ты же мужик!

– Я в первую очередь че-ло-век! – огрызнулся тот.

Я посмотрела на него:

– Эх, Ваня, маловато я тебе капель дала, сейчас бы в наших рядах не было нытика!

Петушков замолк и, кажется, надулся.

– Что это? – вдруг подал голос Виль.

– Где, Вилли, дружок? – встрепенулся гном.

– Вон там, в поле. – Перевертыш ткнул пальцем в темноту. – Деревня?

Мы переглянулись и, не сговариваясь, дружно приподнялись на стременах. Действительно, посреди поля, в снегах, открытая ветрам, ютилась богом забытая деревенька.

– И вправду! – просопел Пантелей. – Давайте туда рванем. Мальцу нельзя ночевать на снегу.

Заброшенная деревня встретила нас покосившимися, вросшими в землю домиками. Окна их чернели, и нигде даже не сверкнул крохотный отблеск лучины. Тучи затянули луну, Ваня зажег над нашими головами энергетический светильник. В его прозрачном голубоватом свете чудились неясные тени, как будто за нами по следу шел кто-то невидимый. Стояла оглушающая тишина, на пустой улице не раздавалось даже собачьего лая, обычно предупреждавшего жителей деревни о ночных путниках. Мне стало жутко, сердце заныло от тревоги. Дорога вильнула и оборвалась, мы уперлись в ворота большой избы, выглядевшей обжитой.

– Не нравится мне здесь, – протянул Виль, рассматривая высокий забор, – поехали отсюда. Я что-то чувствую.

– Запихни свои обостренные чувства знаешь куда? – разозлился гном. – Глянь, Аська совсем устала, а малец уже спит.

Я не привыкла к долгой дороге верхом и была готова заснуть стоя, а потому бросила на Виля умоляющий взгляд.

– Как знаете, – проворчал тот, – но я предупредил.

– Эй, хозяева, – крикнул Пан, яростно колотя по воротам, – открывайте!

– Кто там? – послышался мужской бас.

– Странники, ночлег ищем. Мы с ребенком и женщиной, им надо отдохнуть.

Послышались шаги, ворота открылись, и мы увидали мужика в черном длинном тулупе, держащего фонарь.

– Ну заходь, коль не шутишь, – пробасил он. – Данилой меня звать.

Мы въехали в огромный пустой двор с какими-то постройками по углам.

– Где лошадей оставить? – спросил гном.

Мужик кивнул в сторону построек.

– Пойдем, а вы, – он посмотрел на нас с Ануком, – ступайте в избу. Жена моя, Клава, вас накормит.

Пан с Иваном повели лошадей в стойло, а мы с Вилем и малышом направились в дом, но в нерешительности остановились на пороге. Здесь пахло щами и жарко натопленной печью. Горница, застеленная домоткаными половиками, озарялась неяркой масляной лампой. Семейство не ждало гостей. На нас уставились восемь пар глаз. У печки застыла в настороженности молодая женщина с длинной косой пшеничного цвета и белым, будто восковым лицом. Дети, семеро, погодки с пшеничными волосами матери. У меня побежали мурашки по телу, а Анук прижался к моим ногам. Глаза у всех восьмерых были совершенно безжизненные, бледно-голубые с черными точками зрачков. Почему-то вспомнилась поговорка: «Нежданный гость хуже чумы». Малыши сидели на длинных лавках за столом и ужинали.

– Эх, говорю же, что нечисто здесь, – прошептал мне на ухо Виль. – Чует мое сердце: беда будет!

В этот момент в избу ввалились Иван, Пантелей и сам хозяин.

– Ну что, гости, встали на пороге, проходите. Клавдия, что ж как неживая, принимай, – пробасил он, посмеиваясь.

Мне очень не хотелось думать, что Клавдия действительно выглядит несколько мертвой. Данила разделся и снял шапку, открывая нашему взору пшеничные волосы. И глаза у него оказались безжизненно-ненавидящие. Меня заколотило.

Нас усадили за стол, налили полные миски щей. Хоть еда была вкусная, а хозяин гостеприимен и весел, меня не оставляла мысль, что мы попали не в избу, а в заброшенный склеп, где все мертвые поднялись, стали ходить, есть, разговаривать и ненавидеть всей душой живых. Я осторожно осмотрелась. Домашний иконостас в уголке был пуст, лишь одна потухшая лампадка пылилась на полочке. Меня охватило предчувствие надвигающейся, как лавина, беды. Я старалась бороться с ним, но беспокойство не проходило.

– Девушка с ребенком ляжет в избе. Клавдия постелет, – распорядился хозяин, когда закончился ужин. – А вы, – он кивнул моим друзьям, – на сеновале, там тепло, только самосад не смолите.

– Мы лучше в хлеву с лошадьми, – задумчиво протянул Виль, – и Ася с нами. Не хочется вас стеснять, вон какое семейство, самим, поди, места мало.

– Вы как хотите, – настаивал хозяин, – а мальчик и его мать должны спать в тепле и удобстве.

Казалось, переспорить его невозможно, и Виль под напором гостеприимства все же согласился. Нам с Ануком постелили в маленькой комнатке с одним окошком. Мальчик, уставший с дороги, моментально засопел, а я лежала без сна, уставившись в побеленный потолок. Этот дом и эта семья мне положительно не нравились, – что очень волновало. Уж больно странными выглядели хозяева, уж больно ненавистные взгляды бросали на хорошенького Анука дети. В конце концов я не выдержала и, решив посоветоваться с приятелями, встала. Натянула одежду, нацарапала на косяке каморки пентаграмму, защищающую вход от всей известной мне нежити, и через большую комнату, где спали дети, тихо прошла в сени. Деревня безмолвствовала, только где-то далеко в лесу завыл волк на показавшуюся из-за облаков луну. Я хлопнула в ладоши, зажгла светильник и, заметив в одном из сараев огонек, пошла на свет.

В конюшне было тепло, почти как в избе, снаружи она казалась темным великаном, внутри оказалась гораздо меньше. Освещая себе дорогу, я осторожно, чтобы не споткнуться, продвигалась рядом с пустыми стойлами. На другой половине слышались тихие голоса:

– Ох, не нравится мне все это, – шептал Виль. – Ребят, ну сами посудите: лошади только наши, а хозяйских нет. Куда они сгинули? Если только их съели.

– А может, их продали, – предположил Ваня. – Зима холодная, лето было дождливым. Вот и голодно на селе этим годом.

– Может быть, и продали, – вступила я в разговор, – только хозяева выглядят умершими дней пять кряду. Меня это наводит на весьма неприятные мысли.

Я уселась на оглоблю и осмотрела сидящих кругом приятелей.

– И ты оставила Наследника с ними в одном доме? – воскликнул Ваня.

Я почувствовала, что опростоволосилась, и неуверенно кивнула.

– Вообще, я нарисовала на косяке охранную пентаграмму. – Я осеклась, поймав на себе ироничный взгляд Виля. Он усмехнулся, обнажив приличные белые клыки:

– Если твои пентаграммы действуют так же, как светильники, то за здоровье маленького Властителя можно не беспокоиться.

– Эх, – протянул гном, пресекая начинающийся спор, – сейчас бы браги.

Пантелей мечтательно закатил глаза, вытянул губы трубочкой и громко сглотнул. Я фыркнула.

– Слушай, Ванятка, – вдруг просиял гном, будто колесо выдумал, – ты же маг! Можешь воду в брагу превратить?

Петушков печально покачал головой и снова тяжело вздохнул.

– А в вино?

Ваня отрицательно цокнул, извиняясь.

– Ну в пиво хотя бы? – уже горестно вздохнул Пан, качая головой.

– Не могу! Не умею! Был у нас один умелец, любую жидкость в брагу оборачивал. Про него до сих пор легенды ходят. Фирменный рецепт никому не открыл, так и сгинул, – ответил Ваня и после паузы добавил: – Прохор Вехров его звали.

Он замолчал, а потом оба, не сговариваясь, повернулись ко мне. В их глазах читалась такая надежда и всепоглощающая любовь, что я, потупив взгляд и ковыряя оглоблю пальчиком, смущенно улыбнулась:

– Ну умею кой-чего!

Это я, конечно, поскромничала. Брага у меня получалась великолепная, крепкая, с разными вкусами.

Очевидно, папаша ужасно боялся уйти из жизни и не оставить сей благостный дар потомству, поэтому все слова и жесты подробно описал на куске пожелтевшей газеты «Стольноградский вестник». Я случайно нашла записи – и получилось! Марфа была в восторге. Она сняла первую пробу, причмокивая губами от удовольствия, и, пьянея на глазах, пела мне дифирамбы.

Все-таки в ней умер великий комбинатор. Тетка открыла новый бизнес, доходный и практически без вложений. Вода, тара, конечно, мое колдовство и честно предложенные мне 25 процентов. Я наколдовала из колодезной воды браги, но вышел конфуз: ровно через 24 часа алкоголь улетучивался, и напиток становился обратно водой. То ли папочка не знал о таком побочном эффекте, потому что никогда ее так долго не держал, то ли он просто сделал ошибку, когда хотел передать рецепт, но факт остается фактом. Весь товар вернули, и это подорвало теткину репутацию винодела на корню. Пришлось мне дорабатывать технологию. В результате брага так и продолжала превращаться в воду, зато после колдовства пахла земляникой или вишней. Тетка мысль о винной лавке оставила, но больше никогда не покупала спиртное, заодно разругавшись с винным лавочником.

Оживившись, мои попутчики растопили снега и предложили мне поколдовать. Я сделала несколько взмахов руками, произнесла про себя заветные слова, и в котелке уже плескался первач. Гном понюхал:

– Ох, листиками смородиновыми пахнет!

Веселье началось. За отсутствием посуды пили по очереди прямо из котелка, закусывали черствым хлебом, завалявшимся в котомке Пантелея. Я вежливо отказалась.

– Аська, ты чего? Обижаешь, – надулся Пан, а потом махнул рукой: – Ну нам больше достанется.

К концу посудины Иван и гном нежно обнимались и клялись в вечной дружбе. Виль, попробовав глоток, закашлялся и сказал, что лучше уж он моей кровушки глотнет, раз я всех сегодня угощаю, за что получил подзатыльник. Я посмотрела на это безобразие и оставила их одних. Когда я выходила из конюшни, вслед мне неслась песня, исполняемая совершенно пьяными, а потому особенно фальшивыми голосами:

Уже с порога я поняла, что происходит что-то ужасное. По горнице разносился запах зловонного гниения. Раздавались крики и громкое кошачье шипение. Я вбежала в комнату и застыла от ужаса. Маленький Анук, превратившись в звереныша, яростно и остервенело отбивался от хозяйских детей. В первый раз в своей жизни я видела настоящих оживших упырей. Они оказались еще страшнее, чем на картинках! Белые, фосфоресцирующие в темноте клыки, горящие красным светом глаза…

Я заламывала руки, от страха не соображая, что делать. Очевидно, Анук проснулся и, не обнаружив меня рядом, принялся искать, а чудовища все время того и ждали. В комнату-то они не могли забраться.

Дурная моя башка! Зачем я вообще на улицу потащилась, не за пьянкой же следить?! Идиотка распоследняя!!!

Клыкастая, обернувшаяся в нежить мать прихлопывала и довольно кивала своему потомству, наблюдая за развернувшимся боем. Анук из последних сил старался отбиться от чудовищ, но слабел с каждой минутой.

– Малыш! – Я кинулась к ребенку.

Мальчик прижался ко мне всем телом, его трясло, а из черных глаз-лужиц катились слезы страха и отчаяния. Юные упыри, не ожидая моего появления, отпрянули в сторону и сбились в кучку.

– Дрянь! – завыла упыриха-мать и кинулась на нас.

В голове пронеслось заклинание щита. Нас накрыл энергетический купол, внутри затихли все звуки. Щит казался просто нагретым воздухом, но стоило одному из упырей дотронуться до оболочки, как его отбросило назад такой силы разрядом, что он ударился о стену и, укачивая обожженную руку, как куклу, горестно завыл. В другой момент мне было бы его, наверное, жалко – не виноват этот маленький мальчик, что его отец или мать принесли в дом страшную заразу, – но не сейчас. Сейчас я защищала самое родное существо и была готова прикончить любого из этих кровопийц.

– Стой! – завопила я очередному монстру, который хотел пересечь шар.

Упырь действительно остановился и, склонив набок голову, посмотрел на меня кровавыми глазами. Мной завладело странное чувство, будто я знаю, как избавить несчастных от проклятия.

– Я вылечу тебя, – обратилась я к Клавдии.

– Как? – вполне разумно прохрипела загробным голосом мать.

– Убери свой выводок!

Упыреныши отступили назад, жадно сверля нас с Ануком кровавыми глазами, но немого приказа матери ослушаться побоялись.

– Ты обещала, – напомнила я, сняла щит и подошла к Клавдии, поглядывая на малыша и готовая в любой момент броситься к нему на помощь.

Женщина была почти на голову выше меня. Что надо делать, я представляла смутно и совсем не была уверена, выйдет ли у меня. Но, повинуясь внутреннему порыву, приложила руку к ее лбу. Кожа ее была холодная, как мрамор, и такая же гладкая. Упыриха отшатнулась, но сдержалась. И тут случилось то, чего я даже не могла представить: маленькие звездочки у моего пальца загорелись ярко-красным светом и, потянувшись, оторвались. Дикая, ни с чем не сравнимая боль сковала мою руку. Меня отбросило, из горла вырвался стон. Между тем звездочки хаотично замельтешили вокруг головы больной, замедляя темп и образуя идеальный по своей форме круг, а потом с огромной силой припечатались к ее лбу. Клавдия издала страшный звериный рык и упала на колени.

И я стала ею, Клавдией. Ее жизнь промелькнула перед моими глазами, будто страница раскрытой книги.

… Мне двенадцать. Я бегу по лесу. Яркий солнечный день. Меня догоняют сестры. Они кричат, что пора уже обедать, а то батюшка будет гневаться, а мне все равно, меня переполняют счастье, радость и огромная любовь ко всем, даже к деспоту отцу…

… Мне четырнадцать. Бородатый, немного пьяный отец, гости. Мы с матерью угощаем их закусками. Они смеются и подшучивают надо мной. Я чувствую ужасное смущение и поминутно краснею. А потом мать показывает на какого-то лохматого мужика и говорит, что это мой будущий свекор, а это сваты, и через два года меня выдадут замуж, так отец решил…

… Мне 15. Я куда-то бегу, простоволосая и удивительно счастливая. Сердце тянет от страха и нетерпения. Что будет, если батюшка узнает про эти тайные свидания, пускай даже с будущим мужем?..

… Свадьба. Пьяная. Все веселятся, а я плачу, плачу навзрыд, плачу от счастья…

… Пожар, пламя, вся деревня тушит горящую церковь, но огонь разгорается сильнее и сильнее. Я бегу в дом, открываю погреб, где прячутся детки. Старшая, Маруська, держит на руках Коленьку, тот почти не дышит…

… Он лежит весь белый. Лоб покрыла испарина. Хочет пить. Даю воды…

… Гроб. Он умер. В душе огромная черная рана болит и кровоточит, и кажется, что если сейчас вздохнешь, то умрешь вместе с ним. Любимый, солнце в окошке, моя деточка и кровиночка…

… Он стоит. Я отшатываюсь, этого не может быть – он умер, завтра же хоронить будем. Ярко-красные глаза – видно даже в темноте. Он кидается на меня, я отбиваюсь, он кусает за руки, острые зубы больно распарывают кожу, я думаю об одном: что теперь будет с детьми? А дальше красная пелена и ничего…

У нее дальше нет памяти, поняла я. Она не умерла, у нее просто нет воспоминаний. Человек не может существовать без памяти, он теряет себя, свою сущность… Надо наполнить ее память, убрать эту дыру. Я так и не определила, когда случилось превращение, но на всякий случай начала представлять себе весну, потом лето, осень, очень стараясь не примешивать своих воспоминаний, а представлять пейзажи и птичек. Получалось с трудом: образы из моей жизни нахально лезли в голову. Особенно тот момент, когда я обманывала народ с юродивым и мимолетно целовалась с Сергием…

Внезапно Клавдия согнулась пополам, тело ее сотрясал жестокий приступ рвоты. Черная кровь лилась на грубые широкие доски пола, впитывалась в них и бесследно исчезала. Клавдия кашляла, давилась, изрыгая из себя зло. Продолжалось сие действо некоторое время и закончилось так же внезапно, как и началось. Маленькие звездочки выскользнули из ее лба и вернулись к моему пальцу. У меня тряслись руки и подкашивались колени. Женщина подняла на меня огромные зеленые глаза и глухо просипела: «Спасибо!»

Я кивнула и почувствовала совершенно не уместную в данной обстановке гордость за саму себя. Просто случилось первое в моей жизни большое волшебство, сотворенное магом, которому запретили колдовать.

Маленькие упыри между тем почувствовали в своей матери очередную жертву и обступили ее тесным кругом.

Все, пора было звать на помощь.

Я заголосила во всю силу легких, призывая единственного трезвого участника нашего похода:

– Виль! Виль!!! Помоги, Виль!

Перевертыш ворвался в дом и заорал с порога:

– Ася! Назад! Они все упыри!

– Женщину не трогай! – отозвалась я, схватив Анука на руки.

Виль быстро сориентировался в сложившейся обстановке, ухмыльнулся и вытащил блестящий меч, уже скорее для острастки, чем для сражения.

– Эй, ребятня, по-хорошему сдадитесь или как?

– Не трогай, – прохрипел старший, и упырята превратились в детей с холодными мертвыми глазами и отступили к стене.

Я вздохнула спокойно:

– А где отец?

– Привязан к оглобле заговоренной веревкой. Ванечка так расстарался, что упырь никогда не выберется. – Я бросила в сторону Виля удивленный взгляд. – Петушков хотел меня обезвредить и связать, чтобы я на него ночью не напал, – пояснил перевертыш, – да заснул в пьяном угаре. Вот тут-то веревка и пригодилась. А что ты с ней сделала? – Он кивнул на Клавдию, та без сил лежала на полу.

– Вылечила, – пожала я плечами.

– Как?

– Просто.

– Такого не бывает. Обращенных нельзя вылечить! – упрямился Виль.

– Слушай, умник, – рассердилась я, – сама знаю, что нельзя! Но ведь вылечила! Попробуй, предложи ей кровушки отведать, да она тебя чокнутым обругает. Эта женщина сейчас живее и человечнее нас с тобой! – Я подмигнула ему: – Ну тебя уж точно!

Клавдия выслушала нас молча, краски возвращались на ее лицо, и спросила то, чего я боялась:

– А Данилушку моего вылечите? Лучше умереть, чем без него жить.

Виль ухмыльнулся в мое растерянное лицо. Да уж, повторить такой фокус я вряд ли смогла бы. Да и, признаться, не знала как. Сказочное исцеление осталось загадкой, прежде всего для меня самой. Кажется, я с перепугу защищала Анука и не более того.

Собственно, так я и заявила перевертышу.

– Нет, Асенька, действуй, – давясь от смеха, выдавил вурдалак, – а я за нашими маленькими друзьями пригляжу.

Я выбралась на темный двор, крепко прижимая к себе трясущегося от напряжения мальчонку, и едва не заорала от ужаса. По двору метались тени, заполняя воздух потусторонними шорохами и шепотом.

Да здесь вся деревня была упырями, уж расстарался кто-то!

Хозяин Данила, привязанный к оглобле, лежал в сугробе и, обнажив длинные белые клыки, шипел в мою сторону, словно разозленный кот:

– Не подходи, ведьма!

Я злорадно ухмыльнулась, смело подошла к нему и, поставив Анука наземь, прислонила ладонь к холодному лбу упыря…

Когда все закончилось, звездочки еще раз ярко вспыхнули и вернулись к моему пальцу. Данила словно проснулся от долгого летаргического сна, часто заморгал и испуганным взглядом обвел двор. Завидев приближающихся к нам чудовищ, вскрикнул и провалился в беспамятство. У меня дрожали руки и подкашивались колени. Упыри, почувствовав нашу слабость, обступили нас плотным кольцом. От ужаса я зажмурилась и заорала что было духу:

– Виль, Виль, спаси меня!

Вурдалак явно не слышал, но тут на зов из конюшни вылез совершенно пьяный Иван.

– Ванечка!!! – закричала я. – Осторожнее! Везде упыри! Они сейчас нас с тобой растерзают, сделай же что-нибудь!

Ваня растерялся, услышав сие заявление, но тут же тоненько завизжал:

– Асенька, что делать? Ой, меня кто-то за руку схватил!

Он попытался найти висящий на поясе меч, но, видимо, во время пьянки оставил его в сарае.

– Где мой меч? – голосил он. – Ася, я потерял меч! Какой я страж без моего бедного мечика?! Что делать, Асенька?

– Да наколдуй чего-нибудь! – недолго думая посоветовала я.

И Ванюшка наколдовал. Я почувствовала теплую волну магии, сладко пахнуло жасмином боевого заклинания, раздались сдавленные стоны, а потом грянула пугающая пустая тишина.

В этот момент из дома вылетел Виль с перекошенным от гнева лицом с двумя горящими глазами-угольками.

– Где?! – орал он. – Куда вы, маги недоученные, всех дели?! Куда дети исчезли?

Мы уставились на него.

– Как исчезли? – пролепетал Ваня и попятился обратно в сарай.

– Леший знает как исчезли!!! – голосил вурдалак. – Их в Училище бы в Стольный град отвезти! Такие бы воины-перевертыши получились!

– И сожрали бы они тебя по дороге! – попыталась возразить я тоненьким голоском, чтобы вурдалак не дай бог не услышал.

Ругался он долго и со вкусом, но потом все же сдался, признавая, что из новообращенных упырей воинов-перевертышей воспитать все равно не выйдет. Хотя бы потому, что первые не могут контролировать свои рефлексы и инстинкты, а последние их не примут в свое, заметьте, цивилизованное общество.

– Ваня, а что ты с ними сделал? – спросила я, когда мы успокоили Виля, развязали Данилу и нашли потерянный меч, завалившийся за сложенные поленья.

– Да не помню, чего я со страху наколдовал, – промямлил тот неразборчиво и безнадежно махнул рукой. – Наверное, отправил туда… ну, куда-нибудь.

Мы с перевертышем тревожно переглянулись. Здесь упыри жили на отшибе, своей деревней, которую все объезжают стороной, и только мы, путники чертовы, завернули. Сейчас же, если они перенеслись в людный город не дай бог такое начнется!

– Ты, Ванюша, глупее нашей Аськи! – констатировал Виль. – Это ж надо додуматься! Мы почти добились, чтоб перевертышей признали цивилизованной расой, как он такой кульбит выделывает! Да нас теперь всех перебьют! Люди-то упырей от перевертышей не отличают! Мы для вас все – опасность вашей драгоценной жизни. Теперь же мор начнется! Они же от людского запаха все с ума сойдут!

Меня перекосило: получается, все время, пока Виль находился в нашем с папашей доме, он облизывался на мою сладкую алую кровушку?

– Ваня, немедленно вспоминай, куда ты их отправил! – потребовала я. – Тогда мы сможем предупредить власти.

Ваня долго чесал затылок, цокал языком, но все было тщетно. Куда он услал чудовищ, вспомнить не выходило.

За всеми треволнениями мы даже не заметили, как забрезжил рассвет. Еще не утро, а какие-то непонятные грязные сумерки позволили разглядеть и двор и дом. Да, при дневном свете я бы сюда вряд ли заглянула, уж больно жуткими казались постройки.

– А где Пан? – спросила я, передавая задремавшего малыша Ване.

– Съели! – отозвался тот, принимая маленького хрупкого человечка, закутанного в большую серую шаль. На щеке у крохи алели три длинные царапины.

Не сговариваясь, мы с Вилем бросились в конюшню. Я ожидала увидеть едва ли не обглоданный скелет, подвешенный на крюк к потолку, но не представшую нашим глазам картину. Гном спал, подложив руку под щеку. Он храпел так, что сотрясалась земля, а из открытого рта по подбородку стекала тягучая слюна.

– Пан! – позвала я. – Пан, проснись.

Гном не реагировал.

– Пан!!!

Недолго думая вурдалак хорошенько пнул его ногой.

– Деньги в правом голенище зашиты, – вдруг запричитал пьяный приятель, – забирайте, только не бейте сапогами в живот!

– Просыпайся, алкаш! – пробурчал перевертыш.

Пантелей постарался разлепить глаза.

– О, ребята, – отозвался он радостно, – что-то случилось, а я где? – Он огляделся вокруг, поцокал языком и снова упал лицом в кучу грязной соломы, на которой спал.

– Да, случилось, – рявкнула я, – нас едва не сожрали!

– Всего-то, – протянул разочарованно гном, – а я-то думал, что и вправду что-то интересное пропустил!

– А этого тебе мало? – взвилась я.

– Да ладно, Аська, ты расстроена, расслабься. Хочешь, ко мне вместе с мальцом ложись, а? У меня тепло, – примиряюще предложил Пан, открывая полу грязного кафтана.

– Да иди ты! – плюнула я и, резко развернувшись, вышла на морозный воздух.

– А что я такого сказал? – донеслось мне в спину.

Через некоторое время Данила и Клавдия пришли в себя и рассказали нам, что случилось пару месяцев назад.

Сначала в деревне начался повальный мор скотины. Животные заболевали и падали замертво всего за одну ночь. Люди, охваченные паникой, собирались в маленькой церквушке и просили Господа о помощи. Через несколько дней стали умирать и сами жители. Обозленные на весь мир и Всевышнего, люди сходили с ума. Тогда кто-то и поджег церковь вместе с пастором.

В эту страшную ночь в семье у Данилы случилось горе: заболел самый младший из мальчиков – Коленька. Мучился малыш недолго, к утру отошел в мир иной. Все думали, что отошел… а он превратился в упыря и все семейство обратил. Очевидно, зараза давно разошлась по деревне, но только когда упыри сожгли храм, коснулась семьи Клавдии и Данилы.

– Печальная история, – констатировал перевертыш, – но типичная. Все из-за того, что Совет магов совсем за порядком не следит! Сколько деревень в Словении так померло. На моей памяти уже штук шесть.

– Виль, – хохотнул Пан, – ты же работаешь на Совет! На того, кто деньги платит, не гавкают! Особенно вурдалаки.

– Были бы большие деньги, – фыркнул тот, отворачиваясь, и добавил погодя: – За лай ответишь по дороге!

Надо было торопиться, и мы решили продолжить путь, не обращая внимания на стенания похмельного Петушкова. Жалуясь на прострел в спине, слабость во всем теле и больную голову, он пытался запрыгнуть на лошадь то с одной, то с другой стороны, но ее рост оказался непреодолимым препятствием. В конце концов Ваня зацепился одной ногой за стремя, со всего маха ударил бедную кобылку. Та, в свою очередь, пошла, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, пока не перешла в галоп. От неожиданности мы разинули рты, а Ваня с бешеной скоростью скользил по земле и орал диким голосом, пугая животное еще сильнее:

– Стой, кобыла проклятая! Стой, кому говорю! Ой, люди, помогите! Ой, нелюди, что ж вы ничего не делаете!

Последнее замечание, видимо, относилось к нам. Первым очнулся Виль, он кинулся на помощь и, схватившись за повод, остановил перепуганное животное. Петушков пострадал.

Судя по его словам, у него была вывернута нога, сломана рука, помяты ребра и выбит зуб, не считая огромных синяков на всем худом теле.

– А зуб-то как вылетел? – заботливо ворковал гном, укладывая его в доме на кровать.

– Да шерт его знает, – шепелявил помятый Ваня, – камушек попал, ударил, он и вылетел.

– Что ж ты рот так широко открывал? – спросила я.

– Посмотрел бы я на тебя, – обиделся Ваня.

Роль помятого, но живого героя его вполне устраивала.

– Слушай, Ась, а вылечи его тоже, – вдруг предложил гном, – упырей лечишь, а ногу да руку что, не сможешь?

– Попробую, – согласно кивнула я.

Тут Ваня заголосил, напрочь забыв, что минуту назад жаловался на ушибы:

– Нет, не подпушкайте ее ко мне, она меня так вылешит, что шивым до дома не доберушь! Я еще шить хошу! Я так много не шделал в этой шизни. У меня даже шенщины еще не было!

Тут он сконфузился, покраснел и замолчал, потому как вчера на пьяную голову хвастал перед друзьями своими любовными похождениями, а сегодня проговорился, и скабрезные развеселые истории оказались лишь пьяным трепом.

– Знаешь, что, – отрезала я, – не хочешь и не надо. Дождешься здесь делегации, выздоровеешь и поедешь вместе с ними в Данийю!

– Ну уж нет! – Ваня подскочил на кровати, позабыв про увечья. – Хошешь всю шлаву шебе?

– Эх, жаль, – стараясь сдержать торжество в голосе, усмехнулась я, – а я-то думала, что твою лошадь возьму.

– Шо?! Во тебе! – Иван показал мне огромную дулю.

* * *

Ехали молча. Наоравшись за ночь, разговаривать нам не хотелось. Ванечка тихо клевал носом в седле. Под глазом его наливался отвратительный фиолетовый синяк.

Виль пребывал в глубокой задумчивости, сосредоточенно изучал колеи на раскисшей дороге и что-то бормотал себе под нос. Я заметила, как на его смуглом лице ходят желваки.

– Виль, – позвала я, – что-то случилось?

Перевертыш отрицательно покачал головой и не ответил.

– Да ладно тебе, братуха, – вступил в разговор гном, – видим же, что нервничаешь!

– Это упырь! – резко бросил Виль. – Я обязан его найти!

– Чего? – уставилась я на него. – О чем ты толкуешь?

– Мор в деревне начался не случайно! Где-то по окрестностям бродит упырь. Они всегда так, сначала сжирают скот, а потом звереют и нападают на людей. Но если коровы погибают от его укусов, то люди-то становятся такими же, как и он.

– И что? – не унималась я.

– Я должен его обезвредить! – заявил Виль.

– Что-что?! – изумилась я. – О чем ты? Ты никого не должен искать! Ты должен проводить нас с Ануком в Фатию, а с этим вурдалаком, прости, упырем пусть разбирается Совет!

– Я – Совет! – вдруг заорал перевертыш. От неожиданности я моргнула и непонимающе уставилась на него, а Ваня резко вскинулся просыпаясь. – Это моя работа вылавливать таких тварей! Люди – дураки. – Я хотела возмутиться. – Не принимай на свой счет, Ася, – быстро оговорился он, – они не понимают, чем цивилизованный перевертыш отличается от дикого упыря.

– По-моему, ничем, кроме магической печати, сдерживающей звериные порывы, – заметила я, стараясь посильнее его уколоть.

– Много ты знаешь! Мы – вурдалаки, оборотни, перевертыши, а они – ошибка природы! – фыркнул Виль. – На нас из-за этой нежити в любой момент могут начаться гонения, а нам и крыть будет нечем. Вот тебе и цивилизованная раса. Я хочу его найти и уничтожить!

– Герой! – буркнула я. – Я тоже, к примеру, хочу обратно в Стольный град, но ведь никто не спрашивает о моих желаниях!

Во мне клокотала ярость. Если Виль действительно оставит нас в самом начале пути, то я не ручаюсь за благополучный исход всего нашего путешествия. Из нас четверых он единственный воин. Мне колдовать страшно. Ване мучительно. Гном и вовсе только языком трепать горазд. Кто же нас защитит и Наследника в случае нападения? Правильно, никто.

– Знаешь, – вдруг задумчиво произнес Пантелей, – тебе все же стоит найти кровососа.

– Да что ты говоришь! – злобно рыкнула я. – Давайте вообще все разбредемся по Словении! Да наплевать, что Анука ждут, а на нас надеются!

Я перевела дыхание и уже хотела продолжить свою отповедь, как Виль резко развернул коня и направился обратно в деревню. До нас донеслось:

– Через сутки я вас догоню!

Я беззвучно открывала рот, потрясенная происходящим.

– Он в своем уме?! – заголосила я, обращаясь к гному. – Да Совет нас на кусочки искромсает, если с Ануком что-нибудь случится! Я требую! Слышишь?! Требую, чтобы он вернулся обратно!

– Догони и скажи ему об этом, – спокойно предложил гном, прикуривая папироску и затягиваясь вонючим дымком.

Глава 4

Шел мелкий холодный дождик, перемешанный с мокрым снегом. Порывы ветра кидали пригоршни капель и снежинок в лицо. Я подняла ворот душегрейки и покрепче прижала к себе замерзшего мальчика.

Впереди замаячила тонкая прослойка голого леса, худенькие березки сиротливо жались вдоль обочины, разграничивая дорогу и черные поля. В какой-то момент подумалось, будто время побежало вспять и наступил пасмурный ноябрь. В пути мы были только вторые сутки, а тепло, исходившее от Данийи, давало о себе знать. Петушков продрых в седле целый день, не замечая ни дождика, ни ветра.

– А где Виль? – первое, что спросил Ваня, когда проснулся.

– Нет больше Виля, – буркнула я, вымещая на нем плохое настроение, – был и кончился весь.

– Его что, шъели? – перепугался он.

– Нет, переманили.

Ваня ничего не понял и поскреб затылок. Я не выдержала:

– Вань, а ты знаешь, что дураки всегда затылок чешут, а умные лоб.

– Да? – ответил тот, почесывая уже шею. – Не шнал.

Гном расхохотался:

– Ох и язва же ты, Аська!

Невдалеке желтыми квадратами окон светился долгожданный постоялый двор. Подъезд растоптали лошади, перемешав грязь с навозом. Жижа доходила до щиколоток. Само здание, темное и давно не крашенное, было настолько старым и ветхим, будто его построили еще до Тысячной битвы. На первом этаже красовалось окно с разбитым стеклом, заткнутое подушкой. Из открытой двери черного входа шел тяжелый затхлый запах, перебивающий даже вонь самого двора.

По скрипучему крыльцу мы вошли в полутемный холл. Сюда из трапезной доносились приглушенные звуки лютни, смех и обрывки разговоров. За огромным столом сидел всклокоченный мужичок в дамском байковым халате, подпоясанном на плотном животике, и читал газетный листок. Он окинул нас недружелюбным взглядом. Видно, компания, состоявшая из маленького мальчика, довольно грязной девочки, опухшего гнома-альбиноса и избитого мужчины не вселяла доверия. Гном подошел к стойке, оставляя на пыльном полу неряшливые отпечатки сапог.

– Откуда такие? Деньги у вас есть? – пошел в атаку хозяин.

– Есть, есть, – буркнула я, доставая и демонстрируя мешочек с золотыми.

– А чей это ребенок? – опять насторожился мужичок.

– Мой. – Я покосилась на Анука, увлеченно сосущего палец.

– Ее, – подтвердил Пан, увидав недоверчивый взгляд хозяина.

– А отец где?

– Вон. – Я ткнула пальцем в Ивана, понимая, что при всем моем желании гнома за отца выдать не удастся.

– Чой-то не похож.

– Слушай, дядь, – не выдержал Пантелей, – с тобой родословной расплачиваться или деньгами? Золотые есть, что еще нужно? Если родословную предпочитаешь, так давай лист, нарисую. У меня древо ветвистое, кого в роду только нет! Думаешь, почему я такой белый?

Мужик крякнул:

– Да мне-то что. Это все наш священник настаивает, что одинокие женщины все шлюш… греховницы, – он виновато покосился на меня, – и что гномы рассадники чумки. Вот и спрашиваю, так, для порядку, а то жена съест. А вы, кстати сказать, какой веры? – вдруг сощурился, уже принимая деньги.

От нежданного вопроса я едва не выпалила: «А какой надо?» Но вместо этого очень дипломатично спросила:

– А ты?

– Я единому Богу поклоняюсь!

– Вот и мы ему! – обрадовался гном. – Ему, родненькому, молимся и днем и ночью. Поклоны бьем, образа целуем.

– А я своему молюсь: после обеда на заходящее солнце, поклоны не бью, и образов у него нет, – вдруг насторожился мужик, подозрительно посматривая на нас.

Тут голос подал Анук.

– Спать, мама, спать. – Мальчик начал хныкать и тереть глазки.

– Вот, – укорил хозяина Пан, – довел дитятко до слез. Не стыдно, а еще верующий.

– Женщина с мужем и с ребенком в большие апартаменты, а ты, – он, брезгливо морщась, протянул Пану ключи, – в маленькую комнату.

Потом он кивнул на сохраняющего молчание, дабы никого не пугать черной дырой вместо переднего зуба, Ивана.

– А чой-то он молчит?

– Глухонемой, – нашлась я, вырывая ключ из рук гнома.

– А откуда синяк?

– С лошади упал пьяный, – не покривила я душой.

– О, – последовала целая тирада, – так люди-то и погибают…

Но я уже ничего не слушала, а, неся на руках мальчика, поднялась по лестнице на второй этаж.

Очень хотелось помыться, уложить Анука и прилечь самой. Даже соседство Ванечки меня сейчас мало смущало. К моему огромному разочарованию хозяин гостиницы громким словом «апартаменты» называл крохотную темную каморку с двумя узкими кроватями, колченогими стульями и круглым столом, накрытым яркой скатеркой. На подоконнике стояла полузавядшая пыльная герань, на окне красовались дешевые занавески, на полу – вытертый коврик. Слава богу, постельное белье оказалось свежим, чистым и накрахмаленным до хруста. Снизу доносились женский визг и громкий смех. Я уложила Анука, умылась еле теплой водой из кувшина и, едва коснувшись подушки, погрузилась в блаженный сон.

Мне казалось, я только что закрыла глаза, когда в комнату со страшным грохотом ввалился пьяный Иван. Он уселся на свою кровать, громко икнул, скинул на пол грязные сапоги, а потом, завалившись, громко захрапел, перекрывая шум из трапезной.

Охранничек, блин! С такой охраной только на эшафот подниматься! Вот если сейчас нападут, кто нас с Ануком будет защищать? Да я только и способна, что щит поставить, пусть и очень замысловатый. Кстати, о щитах. Такого, какой я сделала в доме у упырей, нет ни в одном учебнике! Приятно, черт возьми!

Мои мысли лениво перетекли на гнома. Закрыв глаза, я думала, отчего он альбинос и кто действительно был в его роду. Потом в голову пришла удивительная мысль: Ванятка уже третий сон видит, а Пантелей никак до кровати не доберется. Дверь в его спальню уж точно не открывалась.

Я скоренько поднялась, натянула одежду. Надо срочно его отыскать. В конце концов, если и он натрескается крепкой, что мне тогда делать?

Гном нашелся в трапезной на первом этаже. Грязное и прокуренное помещение отталкивало своей неопрятностью. Маленькие замызганные столики с застарелыми темными кругами от вина и прожженными язвами от сигарных окурков да низкие стульчики. На закопченном потолке давно немытые керосиновые лампы с налипшими мухами. Вот и весь шик.

В углу маленькая сцена, сколоченная из неструганых досок. Здесь разместился ансамбль полупьяных эльфов, орущих пропитыми голосами песню и подыгрывающих себе на лютнях невнятный мотив. Публика собралась разношерстная, за одними столами кутили и люди и гномы, была даже пара перевертышей. Женщины с яркими карминными губами разгуливали в фривольных нарядах. Картину завершал хозяин сего заведения, разливающий по стаканам мутную жидкость. Он был в заляпанном фартуке, надетом на все тот же женский байковый халат. Свободных мест здесь не оказалось. Постоялый двор был единственным пристанищем для оголодавших усталых путников на много верст вокруг.

Гном обнаружился за дальним столом в самом углу трапезной. Он остервенело играл в карты и вид имел полубезумный. С алчным блеском в глазах он ударял по столу, поднимая ставки, и пыхтел вонючей папиросой.

– Пан, – позвала я, он не услышал. – Пан! – Гном не реагировал. – Пантелей, мать твою! – громко выругалась я, потеряв терпение.

– О, – обратил он на меня мутный взгляд и расплылся в широкой улыбке, – Аська, ты пришла принести мне удачу?

Все сидящие за столом повернули головы в мою сторону. Перед отборной компашкой я сконфузилась. Мужики выглядели сплошь разбойниками с большого московского тракта, скорее всего, ими и являлись. Одетые в потрепанную одежонку, они и не думали прятать дорогие мечи с гербом Совета магов на рукоятках, явно позаимствованные у незадачливых стражей.

– Пан!!! – громыхнула я, перекрикивая кошачье завывание эльфов. – Я не удача, а твоя совесть! Постыдись своего поведения, пойдем спать!

– Аська, волнуется и кудахчет, – обратился он к собутыльникам, осклабившись. – Ну иди ко мне, моя крошка, Пантелей тебя согреет.

– Гном чертов! – в ярости завизжала я, брызжа слюной. – Немедленно пошел спать!

– Ох, не гневайся, Вехрова, а то постареешь быстро! – опять обратился он к приятелям.

Он схватил меня за место чуть пониже талии. От возмущения я охнула, а мужики зашлись довольным хохотом.

– Да иди ты! – отпрянула я, а потом увидала в середине грязного стола золотые монеты и горячо зашептала: – Пан, вы играете на деньги?

– Да не переживай ты, Аська, я держу ситуацию под контролем. Уже три раза выиграл! Вот дам им отыграться и пойду спать! – ответил он. Шепот вышел нарочито громкий, один из собутыльников криво усмехнулся, насторожив меня. Уж неприятности я за версту чувствую!

– Слушай, – шепнула я опять, – они тебя надуют. Вот те крест, надуют! Я слышала, шулеры специально дают выиграть, а потом до трусов раздевают.

– Да нет, – махнул рукой гном, – я этих парней давно знаю.

Я сдалась и, покачав головой, отправилась обратно спать. В конце концов, я не собираюсь уговаривать гнома не проигрывать собственных денег. Стоило коснуться подушки, как меня сморил тяжелый успокаивающий сон.

Среди ночи совсем рядом с кроватью мне послышались какие-то легкие шаги и шорохи. «Скорее всего, Ваня», – подумала я и провалилась обратно в беспамятство.

Солнце заливало маленькую комнатку. Лучи падали на дощатый пол через небольшое оконце. Солнечный зайчик скользнул по моему лицу, и, поморщившись, я открыла глаза.

Иван зашевелился на соседней койке, потянулся всем телом до хруста в позвонках, ударился головой о железную дужку кровати, а потом широко улыбнулся всей своей щербатостью и произнес:

– Доброе утро!

Я удивленно уставилась на него и на всякий случай уточнила:

– Вань, ты сейчас сильно башкой ударился?

– Почему? – удивился тот и одним рывком встал с кровати.

От резких движений у несчастного закружилась голова. Он с трудом устоял на ногах и оперся рукой о стену. Умывшись, Петушков деликатно вышел, дав мне возможность одеться.

К тому времени как я разбудила Анука и привела себя в относительный порядок, в комнату с подносом в руках зашла маленькая быстрая старушка. Увидав счастливо улыбающегося Анука, она запричитала:

– Ой, девка, сыночек у тебя красивый. И в кого? Отец страшон, как смерть моя. Ты тоже так себе, а мальчик – ясно солнышко.

У меня отвисла челюсть от такого комплимента.

– Не родной, что ли? – покосилась она на меня. У меня полезли на лоб глаза, я откашлялась и с трудом выдавила из себя:

– Кто? Сын?

– Отец, – всплеснула руками старуха, усаживая себе на колени мальчонку.

– Родной, – соврала я, глядя на то, как бабка ловко кормит его жидкой кашкой.

– А как тебя звать, красавец? – сюсюкала старуха.

От неожиданности я прикусила язык.

«Эх, бабка, лучше тебе не знать его имя!» – пронеслось в голове.

– Анук Бертлау, – заученно отчеканил тоненький детский голос.

«Ну все, приехали! Давай, родной, еще и место проживания скажи!» – Я едва не подавилась от раздражения. Старуха посерела, сняла малыша с колен и пересадила на соседний стул, вручив большую ложку в детские ручки.

– Слушай, девка, – откашлялась она, – а имя-то у него какое-то данийское.

– А это я его в честь крылатого Властителя и назвала, – бодро соврала я, молясь, чтобы сплетница не догадалась, какую несу чушь, – они все красивые. Вот и сын красавцем вышел.

– Ясно, – протянула она, – все-то вас, молодежь, на екзотику всякую тянить. А муж твой пьет, че ли?

– Бывает, – осторожно отозвалась я. – Сейчас время такое, с кем не бывает.

– Обманыеть он тебя!

Я снова поперхнулась и сделала внушительный глоток молока.

– Не глухонемой он, – продолжала бабка тем же располагающим тоном, – вчера как надралси, так песни голосил с такой бабой, прости, Господи, мою душу. – Она поспешно перекрестилась.

В этом месте мне полагалось проявить праведный гнев. На беду на пороге появился Ванятка. Его почти фиолетовый синяк превращал вполне интеллигентное лицо в изуродованную физиономию. Увидишь такого – никогда не поверишь, что пред твоими очами маг в ступени «теоретика».

– Ах ты гад! – заорала я на него, вскакивая и грозя кулаком.

Петушков без лишних слов шарахнулся обратно в коридор, хлопнув дверью. У бабки в предвкушении скандала загорелись глаза.

– Ладно, вы идите, а мы с ним поговорим… – Я помолчала и добавила: – По-семейному.

Сгорая от любопытства, старуха покинула комнату. Через пару минут в дверях показалась Ванина башка.

– Ась, – позвал он, – ты уже пришла в себя?

Я махнула рукой:

– Извини, это все старуха.

Петушков старался ко мне не приближаться, подозревая в буйном помешательстве. Вид он имел задумчивый и очень расстроенный.

– Что-то случилось? – поинтересовалась я, собирая сумку.

– У Пантелея спроси, – буркнул он.

Провожали нас всей гостиницей. Науськанные любопытной бабкой, все с жадностью всматривались в Ванино лицо, ища в нем следы свеженьких синяков. Не найдя следов новых побоев, служки разочарованно разошлись по комнатам, понося старуху на чем свет стоит.

На улице распогодилось, солнце сияло как сумасшедшее. Пахло весной и сырой землей.

Гном казался чернее тучи, все время молчал и хмуро косился на Петушкова, отвечающего ему недобрыми взглядами.

– Что случилось? – не выдержала я. – Быстро отвечайте, пьянчуги проклятые!

Приятели снова недовольно переглянулись и промолчали.

– Я требую! – настаивала я. – Что это за тайны Совета магов? Пан, что ты натворил?!

Гном откашлялся.

– Ну э-э-э, вчера, – промямлил он и замолк.

– Что было вчера? – подтолкнула я его к откровениям.

– Ну в общем, ты была права насчет этих парней… Они меня до нитки обобрали.

– Молодец! – пожала я плечами, чувствуя внутри злорадное удовлетворение. – Я тебя предупреждала.

Вокруг пели птички, в лесу набухали почки, кое-где появлялась зеленая травка, по еще голым веткам деревьев прыгали маленькие шумные пичуги. Красота и благодать, я вздохнула полной грудью…

– Я проиграл нашу общую заначку! – скороговоркой выпалил гном.

– Что?! – заорала я и закашлялась. В глазах потемнело, воздух отказывался поступать в легкие. – Ты проиграл все наши деньги?! – прохрипела я.

Пантелей потупил взгляд и сделал вид, что рассматривает конскую гриву.

– Так это ты вчера забрался в комнату, своровал кошелек и все проиграл! – Я не могла поверить в происшедшее.

– Я был уверен, что выиграю! – лепетал Пан.

– Не оправдывайся! – заголосила я во всю мощь своих легких. – Вы не на прогулку вышли! Один уезжает в неизвестном направлении и больше не возвращается. – Я махнула рукой, имея в виду вурдалака. – Другой проигрывает все деньги. – Я ткнула пальцем в гнома. – Третий не просыхает. – Я кивнула на Ваню. – О чем вы думаете?! Как можно быть такими безмозглыми?!

Я почувствовала, как в горле встал комок, а на глаза навернулись слезы.

– Ну Асенька, – протянул Пан заискивающе.

– Не называй меня так, – просипела я, потеряв от крика и расстройства голос.

Собственно, это обстоятельство и спасло гнома от продолжения скандала.

– Мы заработаем, – предложил он. – Вон, Ванятка чудовище какое-нибудь словит…

Я промолчала и с иронией покосилась на парочку. Петушков? Чудовище? Умоляю вас, Иван Питримович кроме костров ничего больше не умеет.

Гном опустил голову и что-то хмуро прикидывал в уме.

– Завтра приедем в город Краснодол, – вдруг подал он голос. – У меня возникла гениальная идея! Мы заработаем денег!

– Держи свои идеи при себе!

Иван помалкивал, боясь, что и ему от меня достанется на орехи, а потом вдруг просиял:

– Вспомнил! У меня еще осталась пара медяков!

– Ага, – с трудом проговорила я, теряя остатки голоса, – как раз хватит на половинку краюхи хлеба! Анук будет счастлив!

Гном подъехал к приятелю поближе и громко зло зашептал:

– Так ты, каналья, мне вчера не все отдал?

– Ну так я забыл, – пролепетал Ваня испуганно.

– Иван, – нахмурилась я, – немедленно отдай мне эти монеты, пока они еще целы.

Тот очень недовольно протянул тощий кошель, и я спрятала его в своей сумке на поясе.

– Так-то лучше.

Места казались безлюдными, нам не встречалось ни деревень, ни поселков. Редкие постоялые дворы нам были не по карману, и все отчетливее вырисовывалась перспектива ночевки в чистом поле. Когда совсем стемнело, мы выбрали маленький лесок и решили разбить там лагерь. По мере приближения к югу становилось все теплее, и сейчас ночевка на свежем воздухе пугала не так сильно, как в первый день в заснеженной Московии.

– Мне казалось, что Словения у нас огромная, – удивилась я, усаживаясь на ствол поваленного дерева, – едем всего трое суток, а уже тепло, как в апреле.

Гном усмехнулся:

– Я просто тропки тайные до Данийи знаю. Завтра вообще как в мае будет, а послезавтра как летом.

– Да, – вздохнула я, – в Данийе вечное лето!

– Как в раю, – буркнул голодный, а оттого злой Ванятка.

– Не язви, – огрызнулась я, – сами все деньги пропили и проиграли, еще и недовольны!

Мы с Ануком собрали хворост, Иван развел костер. Я дала мальчику булку, купленную по дороге на последние гроши. Малыш с довольным видом принялся жевать. Ему ужасно нравилось ночевать на природе, и тяготы походной жизни его совсем не пугали.

– Почему он такой радостный? – возмутился Иван.

– А что ему не радоваться, – философски ответил Пан, – он-то покушал, а тут природа, свежий воздух…

– Хватит, – не выдержала я, – сами виноваты. Вот, Вань, раз хочешь кушать, то иди в лес, излови какую-нибудь птичку. Мы ее зажарим…

– Я маг, а не охотник, – перебил тот, возмущенно вытаращившись. Даже длинный острый нос покраснел.

– Ты в первую очередь добытчик! Как семью будешь кормить? – поинтересовалась я.

– Ну уж не уток в лесу ловить.

– В лесу нет уток, – встрял в разговор гном.

– А ты вообще помалкивай, – рявкнули мы хором. – Из-за тебя все беды! – А потом опять понуро замолчали.

Наступала ночь. Темнота подкралась из-за деревьев и, испугавшись костра, расступилась вкруг нас. В моем животе заурчало и забурлило.

– Все, Иван, иди на охоту! – заявила я, обнимая задремавшего малыша.

– Нет. – Петушков затравленно огляделся по сторонам. – Я что, дурак? Ведь темно! В лесу много диких зверей!

– Трус! – фыркнула я презрительно. – Давай свой меч – пойду сама на охоту.

– Аська, – хохотнул гном, – а ты его будешь в птичек кидать, как копье?

– Не твоего ума дело! Хоть бы и так, а не нравится, иди сам.

– Нет, нет, – замахал руками Пан, – твоя идея, тебе и воплощать ее в жизнь.

От удивления у меня отвисла челюсть. Признаться, я вообразила, будто затрону совестливые струны в душах этих мерзавцев. Куда там! Злобно выхватив протянутый меч, я отправилась в темноту.

Иван довольно крикнул мне вслед:

– Меч не потеряй!

В душе клокотало обиженное женское начало. От жалости к самой себе хотелось зареветь в голос. Как они посмели отправить в темный лес несчастную слабую женщину? «А если здесь бродят голодные волки и меня немедленно сожрут?!» – со страху подумалось мне, и действительно в сумраке как будто мелькнула неслышная тень.

Вдруг стало совсем жутко. Я громко хлопнула в ладоши, зажигая над головой светильник, нежно пахнущий жасмином, и быстро огляделась в поисках раззявленной волчьей пасти. Хищников не нашлось, впрочем, остальных представителей фауны тоже. Похоже, в такое время все живое в этом лесу храпело и видело двадцать пятый сон.

Под ногой тревожно хрустнула ветка. Шарахнувшись от резкого звука, я приложилась о ствол и едва не выронила ставший невероятно тяжелым клинок.

«Господи, – я глянула на плохо заточенное лезвие, – а с ним-то что делать? Действительно, только потерять».

Как это я могла вообразить, будто смогу убить живое существо? Ведь я даже тараканов только тапкой гоняла, не решаясь прихлопнуть! Следующая мысль, пришедшая в голову, оказалась фатальной. Поверьте, больше такой ошибки в жизни своей не повторю.

В общем, я решила, если животных нельзя убить, их можно усыпить, и, осмотрев место для колдовства, плавно взмахнула руками. Поднялся жасминовый ветерок, зашевелил мои волосы, заволновались кроны деревьев. Я на случай неожиданного взрыва съежилась. В общем, идея оказалась далеко не гениальной…

Началось невообразимое: отовсюду стали падать птицы, белки, сверху посыпались жуки. Закрыв голову руками, я пригнулась и тут же разглядела заснувшего худого зайчонка.

Ну наколдовала, ядрена кочерыжка!

Похоже, магия усыпила на добрые сутки всех жителей окрестностей, лишь бы потом проснулись…

Когда все успокоилось и наступила мертвая сонная тишина, я подхватила за крыло крупную птицу и потащилась обратно.

– Аська, – испуганно заверещал гном, завидев меня, – тут такое творилось! Мы чуть со страху не померли! Такой шум поднялся, ветер, отовсюду посыпались…

– Да знаю! – недовольно перебила я и кинула птицу в лицо гному. – Вот, жарьте!

– Ага, – охотно отозвался Пантелей. – Слушай, а что с ней? Она что, спит? – в недоумении уставился он на птичку.

– Ну да, – чувствуя себя полной дурой, пробормотала я.

Приятели переглянулись.

– А ты за ней на дерево лезла, что ли? – едва сдерживая смех, спросил Ваня.

– Да, – разозлилась я, – по веточкам прыг-скок, прыг-скок, как белка. Кстати, о белках. Одна там, на тропинке, тоже валяется. Можно и ее сожрать!

Приятели впервые поступили мудро – промолчали.

– Не нравится, сами бы пошли! – неожиданно для самой себя крикнула я, обнимая Анука.

Да, что-то со всей этой историей у меня расшатались нервишки. Еще бы, с двумя такими компаньонами можно психом стать, что мне и грозит, если мы как можно скорее не доберемся до Данийи.

Гном быстро ощипал птицу – как она называется, он так и не вспомнил – и, соорудив вертел, стал жарить. От еды шел такой аромат, что в глазах темнело.

– Хорошо, что хотя бы соль не пропили, – пробурчала я, уже не от злости, а так, для порядка. Впрочем, получив в ответ дружное молчание.

Абсолютная тишина начинала действовать на нервы.

– Слушай, Ась, разбуди зверье, что ли! – не выдержал Иван. – У меня ощущение, что мы на том свете, такая тишина.

– А ты привыкай, Ванечка, думаешь, в гробу как? Так же! – буркнула я.

Не признаваться же, в самом деле, что усыпить усыпила, но как обратно расколдовать, понятия не имею.

– Ты меня чего, хоронишь?! – взвился Петушков.

– Нет, предупреждаю, чтобы потом разочарования не было.

Внезапно где-то в звенящей неживой тишине пугающе громко хрустнула ветка. Гном застыл над огнем и с напряжением прислушался. Сердце мое на мгновение остановилось, а потом забилось с тройной силой. Оказывается, кроме нас здесь были люди, и не верилось, что им нужны лишь угольки для костра.

Они выступили на поляну все разом. Высокие плечистые мужчины в черных тканевых масках, полностью закрывающих лица. Но даже несмотря на это, я точно знала – среди них есть даниец. Да я пальцем могла на него указать.

Один заговорил приглушенным тканью голосом:

– Отдайте мальчишку, и мы сохраним вам жизнь.

Я с силой прижала кроху к себе и испуганно глянула на Пана. Тот поймал мой затравленный взгляд и осклабился:

– Попробуй, забери! Чего, малец, за масочкой прячешься? Личико стыдно показать?

– Ты, гном, не юродствуй! – гаркнул недруг. – Я смотрю, ты весельчак.

В прозрачном скудном свете пламени у него в руках блеснуло лезвие меча. Я охнула и закрыла Ануку глаза ладонью. Незачем ребенку видеть отвратительное зрелище.

Нападавшие молчали и не двигались с места, Пантелей приосанился, готовый обороняться.

Внезапно раздался страшный хриплый рев. На пришельцев, замахиваясь тупым клинком, кинулся Иван, который прервал продолжительную паузу. Бойня началась в один момент. Раздался звон мечей, громкий мат, чьи-то хриплые стоны.

Я сгребла малыша в охапку и кинулась прочь с поляны с единственной судорожной мыслью в голове, что если успею его спрятать, то, возможно, сохраню ему жизнь.

– Девчонка! Вон она! Держи ее!!! – услыхала я вопли за спиной и припустила еще быстрее по узкой ухабистой тропке.

Мимо мелькали темные силуэты деревьев, легкий туман тонким слоем вился по земле. Внезапно у меня звучно хрустнула ступня, ногу рассекла резкая боль – я вскрикнула и, прижав к себе ребенка, кубарем покатилась в закрытую полуголыми кустами яму. Дно ее застилали мокрые прошлогодние листья с торчавшими сучьями и сломанными ветками. Я шибанулась на спину и, закрыв ладонью рот мальчишки, постаралась не дышать.

Где-то над головой раздались шаги и басовитые голоса:

– Не могла же девка сквозь землю провалиться?! Да здесь она!

Шаги смолкли аккурат напротив моего убежища. От страха я зажмурилась, надеясь остаться незамеченной. Возможно, так бы и вышло, но Анук, окончательно перепугавшись, стал вырываться, зайдясь громким ревом. Ветви кустов раздвинулись, сильные руки потащили мальчика к себе, но я изо всех сил вцепилась в его курточку, не желая отпускать.

Мужчина недолго думая схватил меня за волосы, вынуждая вылезти. Я кричала и вырывалась, но мои попытки оказались тщетными.

– Я их нашел! – крикнул в темноту мой преследователь, дернув меня за косу. Он выволок меня с малышом обратно на тропинку, а потом, подгоняя тычками в спину, заставил тащиться к небольшой темной полянке, озаренной лишь прозрачным голубоватым лунным светом. Нас тесным кругом обступили преследователи. Кроха, превратившийся в маленького уродца, тихо всхлипывал и льнул ко мне, как котенок, не понимая ужаса происходящего и скорее чувствуя мое собственное напряжение и волнение.

– Отдай нам ребенка, – потребовал тихий голос.

Даниец.

– Не отдам! Что ты со мной сделаешь, даниец? Убьешь?! – заявила я, поражаясь собственной отваге и незнакомым твердым ноткам, прозвучавшим в голосе.

В нашу сторону ощетинились острия мечей, наточенная сталь которых поблескивала в призрачном свете. Стало страшно, даже в жар бросило. Меня затрясло еще сильнее, чем ревущего Анука. Я попятилась, оступилась и едва не уронила своего кроху. Поляну накрыл грубый мужской гогот, из лесной чащи доносились обрывки ругани. Взгляд мой в ужасе метался с одной фигуры на другую, подонки медленно приближались. Вот даниец уже протянул руки, чтобы забрать ребенка… и в голове моей вдруг щелкнула какая-то пружинка. Горячая волна окутала тело, и неизвестно откуда появилась странная диссонирующая мысль: «Да как посмели они загонять меня?! Как смеют трогать моего ребенка?!»

Медленно, не спуская глаз с противников, я поставила Анука на землю, тот заорал пуще прежнего и схватился за мои ноги…

Случившееся позднее вспоминалось как во сне. Оглушающая волна гнева накрыла все мое существо. Не осталось ничего, кроме тяжелого дыхания и стука сердца. Красная пелена встала перед глазами. Я резко развернулась, схватив мальчонку за шкирку, грубо, будто щенка, отбросила в кусты. Тот шлепнулся на ковер из мягких листьев.

Тело само приняло боевую стойку, а руки сложились в странную комбинацию.

– Страшно, девка? – прохрипел один из нападавших.

– Хочешь проверить? – прошипел за меня совсем чужой голос, даже горло запершило.

В моих пальцах, обжигая кожу, внезапно загустел воздух, яркий свет ударил в глаза, и вот я уже удерживала странный столб огня, напоминающий своими очертаниями меч. Мужчины застыли на месте. Вдруг, опустив клинки, они попятились назад, готовые к бегству.

– Не ожидали, мальчики? – осклабился кто-то внутри меня.

Я легко подпрыгнула вверх, будто взлетая, развернулась вокруг своей оси, застыв на мгновение и позволяя соперникам насладиться ужасающим зрелищем, а потом махнула огненным оружием. Вокруг меня плескалась кровь, вырываясь из перерезанных артерий, заливала кафтан. Крики боли несчастных не пробивались сквозь странный кокон, будто бы окруживший меня, и мне было совершенно наплевать, сколько их погибнет. Они хотели уничтожить меня и забрать моего кроху! Я просто защищаю то, что принадлежит мне. Разве должна Властительница отдавать кому-то свое, кровное?! Сердце пело от блаженства и восторга, словно что-то черное и незнакомое попало в кровь, заставляя меня визжать от счастья. Я сделала последний взмах и победоносно заорала:

– Ну кто кого теперь?!

Поляна превратилась в кровавую арену, покрытую мертвыми изуродованными телами, воздух был наполнен воплями раненых. Внезапно пламя в руках потухло, я вздохнула полной грудью и будто вышла из транса. От запаха крови меня согнуло пополам – даже отвернуться не успела, как вывернуло наизнанку.

Что со мной было?!

– Анук! – заорала я, оглядываясь, когда смогла наконец дышать.

Ребенка не было, данийца тоже. На ватных ногах я сломя голову бросилась в лес за ними, словно чувствуя их следы.

Сажень в темноте, еще сажень почти вслепую. Бесполезно. Мальчика нет, его похитили!

Упав на колени, я захлебнулась слезами безысходности. Я позволила украсть моего малыша, забрать моего маленького беззащитного птенчика, моего черноволосого ангела…

– Вехрова? – через пелену донесся до меня оклик гнома. – Вехрова?! – Мозолистые руки легли на мои вздрагивающие плечи. Пантелей прижал меня к себе.

– Его забрали!!! – заорала я, вырываясь. На страшную долю секунды мной завладело безумие. Я билась в агонии, колотила гнома, сжав руки в кулаки, что-то орала ему в лицо и пришла в себя лишь после звонкой обжигающей оплеухи.

– Они украли Анука, – с ледяным спокойствием повторила я в небритую колючую щеку, прижатую к моему лицу. От Пантелея тоже пахло кровью, потом и боевым жаром.

– Я понял.

– Где Ваня? – Гном молчал. – Где Петушков?!

– Ранен. Сильно.

Я так резко вскочила на ноги, что закружилась голова, и, не помня себя, кинулась напролом к Ване.

– Ася, что это? – заорал мне в спину гном, когда, спеша за мной, увидал кровавое месиво.

– Это мертвые, – отозвалась я, не замедляя шага.

– Кто это сделал?

– Что именно?

– Покромсал их?! Черт, да здесь и тел нет, одни куски! Кто мог такое…

Оглянувшись на ходу, я произнесла холодно и безразлично:

– Я.

Пантелей вдруг резко остановился, попятившись, и тихо прошептал:

– Ну да…

Мы шли сквозь темноту леса, до нас доносились громкие Ванины стоны. В душе у меня происходило странное кручение. Что-то неизвестное, но несомненно сладкое и родное проснулось внутри. Самое страшное – мне это нравилось до умопомрачения!

Иван лежал у потухшего остывающего кострища и, прижимая руку к животу, хрипел от боли. Я упала рядом с ним на колени и вгляделась в перекошенное мукой бледное лицо. Рубаха пропиталась кровью, казавшейся просто черными пятнами.

– Они меня ранили, – просипел он через одышку и кашлянул, брызнув кровавой слюной.

– Тихо. – Я ласково прижала палец к его губам, заставляя замолчать.

Отчего-то на глаза снова навернулись слезы, а к горлу подступил удушающий комок. Сегодня Петушков стал настоящим мужчиной. Не трусом теоретиком, рухнувшим на пол во время дуэли и опозорившим себя, а героем.

– Где Анук?

Я промолчала, Ваня откинулся, пытаясь расслабиться. Лихорадочно облизнув губы, я попросила:

– Иван, дай я посмотрю, что у тебя там.

Маг снова кашлянул, убрал руку от живота. Оттуда фонтаном брызнула кровь, меня затошнило. Ивану располосовали живот.

– Я мертвец, – прошептал он, вымученно кривясь в улыбке.

– Лежи, не шевелись.

Превозмогая отвращение, я положила руку на рану, чувствуя под ладонью горячую липкую жидкость. Ваня что было силы, сжал синеющие губы. Я закрыла глаза и почувствовала, как маленькие звездочки оторвались от пальца. Эта боль стала почти привычной, а потому не такой пронизывающей. Звездочки, блистая ярко-зеленым цветом, двигались над разрезом, как будто зашивали ниткой. Рана стала затягиваться, сначала медленно и неохотно, потом быстрее и быстрее. Через минуту от нее не осталось и следа, только кровь да прореха на рубахе напоминали о ней. Руки у меня затряслись, голову охватила тупая боль, будто череп стискивали железными клещами.

– Ась? – Ваня дотронулся до моей перепачканной кровью руки, я подняла на него глаза. – Спасибо.

– Угу. – Я завалилась на холодную землю рядом с ним и уставилась в небо бессмысленным взором. Высоко в черной глубине перемигивались крохотные желтые точки – далекие и недоступные, – им было наплевать на безобразия, происходящие на земле.

– Птенчика моего украли.

– А где Пантелей? – невпопад отозвался Петушков.

Действительно, где Пантелей? Я одним махом вскочила, как только появился гном. Он еле передвигал ноги, будто они были приделаны на несмазанные шарниры. Лицо его казалось застывшей маской.

– Я никогда такого не видел, – шевельнул он губами, взгляд его казался остекленевшим. – Только кровавые ошметки… – Он без сил осел на землю, разглядывая невидимую точку пред собой. – Вехрова, как ты могла сотворить такое? – подняв на меня измученное лицо, вопрошал он.

– Они украли моего птенчика, – упрямо повторила я, поджимая губы.

Я понятия не имела, как смогла перерезать столько народу и сейчас ничего не чувствовать: ни сожаления, ни мучений. Ведь убивала совсем не я, а кто-то странный, внезапно появившийся внутри. С ним, незнакомцем, мы совсем разные люди, два чуждых друг другу элемента.

– Мы можем попытаться найти похитителя, – заявил Петушков. – Я все-таки маг второй ступени и кое-чего умею. – Только нам, – осекся он, – нужна какая-нибудь вещь Анука и его кровь…

– Петушков, ты гениален, – зло проворчала я.

– Вот. – Пан вытащил из-за пазухи, очевидно, сорванную с шеи ребенка золотую цепочку с круглым кулоном. – Ее зажимала рука. Там, на поле. Я руку отрезанную нашел, в кулаке… – Он оборвал себя на полуслове.

– В принципе, можно кровь родственника. – Ваня покрутил в руке медальон и обратился ко мне.

– Названого, – добавила я, – и только попробуй схалтурить!

Я выхватила из его рук легкий меч и резанула себе ладонь. Кровь хлынула ручьем. У меня опять потемнело в глазах, и подступила тошнота. Странно, я сегодня перерезала стольких людей, что вид крови должен был уже перестать пугать.

– Ваня, колдуй, пока я не упала в обморок, – скомандовала я сквозь зубы.

Два раза повторять не пришлось. Иван, бормоча под нос заклинания, с быстротой молнии нарисовал на земле круг клинком и воткнул его в середину. Потом повесил цепочку с кулоном и, схватив меня за руку, обмазал его кровью.

– Да свершится то, чему суждено, да найдется тот, кого потеряли, – вдруг громко, подняв лицо к небу, произнес он.

«Высший уровень», – мимолетно оценила я про себя.

В этот момент из рукояти меча вылетел зеленоватый шар, напоминающий мыльный пузырь. Он вспыхнул, и через сияние мы увидали белокаменные стены города.

– Его потащили в Краснодол, – прокомментировал гном.

Потом шар оторвался, подлетел к моей груди и резко впечатался, проникая внутрь. От неожиданности меня отбросило назад. Я почувствовала странный холод и страх, только это был не мой страх, это был страх малыша.

– Ты теперь будешь знать, как он себя чувствует, и сможешь практически точно указать его местонахождение, – прокомментировал Ваня, вытаскивая из земли меч и обтирая его о рваную штанину.

Я неуверенно кивнула, в глазах потемнело.

– Ну вот и ладненько, – вдруг подал голос Пантелей. – А как вы думаете, нашу птичку мы еще сможем скушать?

– Лучше остановите мне кровь, уроды, – прошипела я и провалилась в беспамятство.

Глава 5

Область Пяти Островов раскинулась на восточных островах Желтого озера. Пять больших многолюдных городов, разделенных каналами, как будто возникли посреди первозданной природы: стоило отъехать от этого места на двадцать верст, как путника встречали непролазные леса и болота.

Краснодол – город вечного праздника, куда съезжались игроки всей Словении, был возведен на Пятом острове в начале этого века руками беглых рабов. Его называли «городом вечного праздника». Он был центром игорного бизнеса и сопутствующих ему пороков. Многие наивные авантюристы в одну ночь проигрывали сбережения, накопленные годами. Здесь разбились тысячи жизней, загубленных азартом, алчностью и распутством. Город кипел нечеловеческими страстями. Огни домов терпимости завлекали клиентов, а в темных подворотнях прятались торговцы дурман-травой и галлюциногенными грибами, что поставлялись из Петенок.

Тому, кто появлялся на Пятом острове в первый раз, казалось, будто его окружает абсолютный хаос.

Улицы кишели представителями всех известных рас. Сверкали яркие вывески питейных заведений. Шатались молодые люди с остекленевшими отсутствующими взглядами. Дороги являли собой невыносимое месиво из двуколок и карет. Мир здесь кружился калейдоскопом, менялся со скоростью ветра, и человек уже не понимал, как его засасывает страшная воронка – Краснодол.

Даниец, похитивший ребенка, выбрал самое удачное место, чтобы надежно спрятать кроху.

Утро вступало в свои права, и осознание потери ребенка накатилось на нас холодной волной. От мыслей, что с нами станется, если мы не сможем найти маленького Наследника, становилось жутко. Мне, наверное, приходилось хуже всех. После Ваниного колдовства что-то засело у меня внутри, я постоянно ощущала страх и холод Анука, и хотелось его обнять и успокоить. Гном и Петушков хмуро молчали, каждый про себя искал пути к отступлению, а потом вдруг стали рассуждать о запрещенных словенских городах, где без проблем уже не один год живут беглые государственные преступники. Потом они пригорюнились, осознав тщетность любой попытки укрыться. Не найдет Совет, это сделает Арвиль Фатиа, от него даже под землей не спрячешься.

– Ась, – вдруг подал голос гном, – я еду и думаю: а как даниец смог нас найти? Наш маршрут знали только я да Виль.

Сердце мое ушло в пятки, а живот свело. Страшная догадка рассекла воздух, мы хором выдохнули:

– Виль.

Прибавить к этому было нечего. Все сходилось как два плюс два!

Вурдалак заметил в темноте деревню с упырями. Видно, надеялся, что нас обглодают до костей, оттого и потащил туда. Для пущей убедительности он все время повторял, мол, не нравится ему обстановка. А когда мы счастливо выжили, то покинул нашу теплую компашку под дурацким предлогом, торопясь предупредить своих подельников. И на следующий день на нашу стоянку напали, нас едва не убили, а Анука и вовсе похитили.

– Когда перевертыш от нас уехал, то встретился с данийцем-предателем и указал, где можно нас найти! – подвела я итог собственных умозаключений.

– Вурдалак чертов, – прошипел Ваня, – нас подставили, а нам и крыть нечем!

Мы совсем сникли. Раскрытие предателя в наших стройных рядах не принесло никакого мало-мальского облегчения.

Спустившись с пригорка в низину, мы оказались недалеко от берега озера, облепленного домишками. Пахнуло свежестью, подул прохладный ветерок. С плохонькой проселочной дороги мы свернули на людный торговый тракт. Мимо нас пронеслась золоченая карета. Возница, размахивающий длиннющим хлыстом, с остервенением оглаживал им бока четверки скакунов и орал хриплым голосом: «С дороги все!!! Я сказал: с дороги!»

От испуга моя лошадка шарахнулась в сторону, я едва заставила ее вернуться обратно.

Впереди выросли белокаменные городские стены с остроконечными башенками. Открытые арочные ворота провожали гостей и принимали вновь прибывших. Через канал, разделяющий остров и «большую землю», был перекинут длинный мост. Мы последовали за толпой, и вот уже огромная арка впустила нас в нутро Краснодола. Нас встретила уставшая от созерцания бесконечного людского потока стража, окончательно потерявшая бдительность.

Город подавлял многообразием зданий и построек, пестрящими вывесками на языках всех цивилизованных рас, мельканием постоянно меняющихся лиц. Глазея по сторонам, мы ехали по широкой, выложенной брусчаткой мостовой.

Меня оглушили несущиеся со всех сторон звуки и запахи. Мы миновали пекарню, и я задохнулась от одуряющего сладкого аромата свежего хлеба. В животе до неприличия громко заурчало. Цветная вывеска с нарисованной пивной кружкой гласила: «Питейная на Наклонной».

Мой взгляд наткнулся на витрину лавки готового платья, где на деревянных манекенах красовались наряды из натурального шелка. Я никогда не видела такой роскоши – от изумления остановилась и с благоговением рассматривала маленькие произведения искусства краснодольских портных.

– Что, Ась, – крякнул гном, – нравится?

– Да, – выдохнула я.

– Заработаем денег, купим тебе сарафан.

Я сразу пришла в себя, словно на голову выплеснули ушат ледяной воды, и злобно глянула в сторону Пантелея:

– Интересно, как ты собираешься их заработать? Ограбить кого-нибудь? Тогда предлагаю тебе сделать это быстрее, иначе нам будет негде ночевать! Краснодол не деревня – на скамье спать не станешь! Вмиг в карцер загребут!

Гном, кажется, обиделся, поджал тонкие губы и пробурчал:

– Зачем грабить? Обманывать будем! Мы же не преступники!

Я фыркнула:

– Это типично, но я вся во внимании!

Сконфуженный и ошарашенный городом Иван неожиданно отвлекся от созерцания намалеванной на фанере голой девицы и с неподдельным интересом прислушался к разговору.

– Значит, так, – начал Пантелей, – у меня кузина дом терпимости держит. Она нам на часок комнатку уступит за гроши.

Я задохнулась от возмущения:

– И что ты предлагаешь мне? Заработать немного, продав свое тело?! Это твой гениальный план?!

– Мне нравится ход ваших мыслей, – задумчиво протянул Ваня.

– Заткнись! – рявкнула я.

– Да что ж ты будешь с этими бабами делать, – вздохнул гном, – ну слова не дадут сказать. Торговать по-настоящему не надо!

– Понарошку? – ехидно протянула я. – Расскажи мне, милый гном, как торгуют собой понарошку.

– Ты приоденешься, накрасишься, выйдешь на улицу, снимешь какого-нибудь простака, приведешь его в комнату, а тут я на пороге: «Ты почему, гад, мою женщину обижаешь?!» и тюк ему по башке. Деньги забираем, его на улицу выставляем. Вот. Как тебе план?

– Гениально! – обрадовался Ваня.

– Фиговый, – буркнула я, стараясь справиться с накатывающим волнами раздражением.

– Да? – удивился, вытаращившись на меня, гном. – А что тебе не нравится?

– Все! Мне нравится решительно все, – заорала я. – Не нравится слово «снимать», слово «приведешь в комнату», а больше всего слово «тюк». Может, ты его так тюкнешь, что мы на улицу будем выставлять не обманутого дурака, а его труп? И что тогда? Мало того, что потеряли Анука, так еще и человека убьем?!

– А девонька правду молвит, – снова подал голос Иван.

– Ну может, у тебя есть план лучше, – разозлился гном, – а я только это могу предложить. Не подходит, придумывайте сами!

Мы замолчали. Я начала размышлять.

А ведь это не такой уж и плохой план. В конце концов, меня здесь страхуют и Ваня и Пан. Когда мы с Юрчиком людей обманывали, то была одна надежда на быстрые ноги. После того случая свою бессмертную душу я все равно покрыла несмываемым грехом, а одним больше – одним меньше, – на Страшном суде рассчитаемся.

– Хорошо! – сквозь зубы прошипела я. – Ну если только что-то пойдет не так…

Гном, не дослушав меня, просиял:

– Вот и ладненько, поехали к Эллиадочке.

Дом терпимости название имел поэтичное – «Райское блаженство». Находился он на маленькой грязной улице, в обшарпанном двухэтажном здании: некогда яркий зеленый фасад облупился, оконные рамы посерели от пыли и дождей. Над входом кособочилась вывеска с витиевато начертанным названием. На крыльце сохли пальмы в кадках. Дом казался постаревшей, но отчаянно молодящейся дамой, под слоем грима тщательно прячущей морщины.

Сестру Пана звали Эллиада. Это была полная, некрасивая гномка с огромной родинкой над верхней заячьей губой. Она окинула меня цепким взглядом, как заводчик скаковую кобылу, и пожала плечами, словно оценивая мои шансы знаком «минус». Сообщать о своих истинных намерениях мы ей, конечно, не стали, прекрасно осознавая, что хозяйка не потерпит разбоя в своем маленьком королевстве. Пантелей придумал совершенно удивительную историю о том, как я решила раздобыть денег, продав свое хрупкое неразвитое тело какому-нибудь любвеобильному клиенту. На мои возмущенные взгляды во время рассказа гном внимания не обращал, к тому же стареющую Эллиаду уже ничем нельзя было удивить.

На панель, значит, на панель, лишь бы за комнату заплатили сполна.

Она поцокала языком, глядя на меня, а потом махнула холеной рукой и крикнула:

– Девочки, сделайте из нее человека!

На ее крик вышли весьма живописно одетые девицы. Они накинулись на меня, как стая голодных волков на молочного ягненка, и я уже не понимала, как оказалась на лестнице, ведущей на второй этаж. Они что-то щебетали о краске для ресниц и губ, но главное, я услышала волшебное слово «горячая ванна» и моментально расслабилась.

Через полчаса я стояла перед зеркалом и не могла узнать в отражающемся чудовище себя. Тонкие губки превратились в пухлый карминовый рот. Веки, намазанные синей краской для глаз, едва открывались. Кожа приобрела нежно-персиковый оттенок. Нарядили меня в чудной корсет, поверх него натянули ярко-красное платье из довольно неплохого шелка, а завершали картину туфли на высоком каблуке, поднявшие меня на три вершка над полом, отчего мне казалось, будто я лечу. Последним штрихом был пшик из пульверизатора духами прямо в мой открытый от изумления рот.

Кашляя и чертыхаясь, держась двумя руками за перила, я бочком спустилась по лестнице. Пантелей с Иваном вытаращились на меня с отвисшими челюстями, пытаясь узнать в ковыляющем уродце их наперсницу.

– Чего уставились? – рявкнула я. – Спуститься помогите!

– Отлично выглядишь, – с трудом очухавшись от шока, выдавил из себя Ваня.

– Помолчал бы уж! – огрызнулась я. – Знала бы, никогда в эту аферу не ввязалась. Ей-богу, лучше с Юрчиком по улицам бегать!

– Ты о чем? – не понял Пан.

– Ни о чем. – Я с трудом доковыляла до кресла и буквально упала в него. – Пантелей, я вся во внимании.

Гном никак не мог прийти в себя, хлопал белесыми ресницами и беззвучно открывал рот, как рыба, выброшенная на берег.

– По-моему, Эллиадка, твои девочки перестарались, – наконец, изрек он.

– А по-моему, она выглядит на сто золотых! – ощетинилась сестра.

– Выгляжу я как дура! – разозлилась я. – Да меня мама родная в этом наряде не узнала бы!

Эллиада фыркнула и удалилась в другую комнату, спрятанную за занавеской.

– Ладно, чего делать надо? – обратилась я к Пану.

– Значит, так, – начал гном, – сейчас мы проводим тебя до соседней улицы. Ванятка будет подстраховывать в подворотне, на всякий случай. Ты встанешь у какого-нибудь фонаря и начнешь строить глазки проходящим мимо мужчинам. Выберешь из них того, кто поприличнее, а главное – похилее, – понизил он голос, – и приведешь сюда, а дальше по обстановке. Все понятно?

– Значит, так, – я начала загибать пальцы, – «строить глазки» – поняла, «похилее» – поняла, но это твое «по обстановке» мне совсем непонятно! Что это значит?!

– Ну сымпровизируй, станцуй там чего-нибудь, погладь его где-нибудь… – Пан осекся, наткнувшись на мой разъяренный взгляд.

– Где? – прошипела я. – Где мне его погладить, ядрена кочерыжка? Может быть, мне еще и платье снять?

– Не возбраняется, – кивнул гном.

– Да пошел ты в баню!

Я встала и скомандовала:

– Иван, за мной! Пойдем осваивать старейшую профессию! А ты, – я повернулась к гному, – только забудь ввалиться в комнату вовремя! Пришибу заразу!!!

Высокие каблуки казались пыточным средством, идти на них было неудобно и больно. Колени не сгибались никоим разом, а ступни горели огнем. Горожане оглядывали нашу парочку с явным неодобрением. Полагаю, даже в Краснодоле заниматься «этим» в дневное время – просто неприлично. К моему облегчению, на другой стороне улицы я заметила ярко одетую девушку, тут же зачислила ее в коллеги и даже посочувствовала про себя горькой доле несчастной. Только дамочка уселась в шикарную карету и что-то недовольно буркнула кучеру. Тот подобострастно кивнул, а у меня моментально испарились все теплые чувства. Я постаралась распрямить плечики и завиляла бедрами, но лишь до хруста подвернула ногу и едва не рухнула на брусчатку, покрывая весь мир трехэтажным матом.

Ванечка плелся следом, изредка поскуливая:

– Ну Ась, ну стой уже здесь! Глянь, какая премилая подворотня, меня здесь никто не увидит.

– Зато меня все увидят! – зло отбрехивалась я.

– Ну а этот тебе чем плох? – опять канючил он.

Когда ноги окончательно отказались шагать, я остановилась, неловко обхватив дерево.

– Все, Вань, прячься!

Я взбила пышные волосы, скромно потупила взор, кокетливо прикусив губы… и почувствовала себя последней дурой. Мимо проходили господа, никак не реагирующие на мое присутствие. Тогда я решила поменять тактику. Уперла руки в бока, прислонила одну ногу к стволу дерева и энергично захлопала ресницами. Эффект от моих стараний получился нулевой. Мужики совсем уж быстро проскакивали мимо, а с ресниц осыпалась тушь. Я уже пригорюнилась, когда за моей спиной раздался надтреснутый бас:

– Сколько?

Передо мной возник гном в грязной тельняшке и стоптанных башмаках. Один глаз был закрыт черной повязкой, на руке красовалась татуировка: игриво выгнувшаяся русалка и подпись крупными буквами – «ГОША». Я решила, что одного гнома в лице Пана мне хватает под завязку, и демонстративно отвернулась. Так прошло два часа. Признаться, я сама распугала всех клиентов, проявляя слишком откровенный интерес к их кошелькам, и совсем заскучала. Ноги отваливались, в желудке заурчало.

– Сколько? – послышалось рядом.

Я повернула голову, и сердце пропустило один удар. Передо мной стоял даниец, я это поняла каким-то шестым чувством. Красивый молодой человек лет двадцати шести, с темными волосами и пронзительными черными глазами, очень похожими на глаза Анука. У меня заныло под ложечкой.

– А у меня сегодня в первый раз, – выпалила я, хлопая ресницами.

– Ну пойдем.

– Куда?

– К тебе! – заявил он.

– Зачем? – не поняла я.

– А зачем ты здесь стоишь? – разозлился парень.

– Загораю! – начала свирепеть я. Если я приведу этого товарища в номер, то он прибьет и меня, и Пана, и Ваню в придачу, да еще сам отнимет наш последний медяк.

– Не пойду!

– Двадцать золотых.

– Мало. – Я едва не обалдела от собственных слов.

– Сорок.

– Мало. – Моя совесть начала давать позывные, мол, не устою я перед такими богатствами.

– Шестьдесят.

– Мало! – Совесть заорала: «Побойся Бога, да это денежный мешок».

– Слушай, – не вытерпел он, – я тебе предлагаю шестьдесят золотых, а ты отказываешься?

– Да.

– Но почему?

– Я боюсь.

Парень вроде удивился и коротко кивнул:

– Сто.

– Идет!!! – как полоумный заголосил из подворотни Ванятка.

– А это кто? – вытаращился парень.

– Охранник.

– А-а-а, ну-ну. И что, помогает?

– Помогает, – разозлилась я, – каждый раз стоит в подворотне и орет, клиентов зазывает! Ну так ты идешь?

Мы побрели к «Райскому блаженству». Ноги налились свинцом и отказывались шевелиться. Оступившись, я схватила парня под руку и больше не отпускала, со злорадством повиснув на нем всем телом.

Зайдя в здание, я заметила, что на первом этаже никого не было, но семь пар глаз обитательниц дома, прятавшихся за портьерами, буравили наши спины любопытными взглядами.

– На второй этаж, – скомандовала я.

Мы поднялись и зашли в комнату, что делать дальше, я не знала. Теперь, наверное, я должна протянуть время, дожидаясь Пана. «Клиент» завалился на огромную кровать со спинкой в виде большого красного сердца, скрестил ноги, обутые в грязные сапоги, и недобро усмехнулся:

– Чего смотришь? Зарабатывай свои деньги. Кстати, в Краснодоле самая дорогая женщина стоит пятьдесят золотых, так что тебе придется расстараться.

Я почувствовала, как ладони вспотели, щеки залил румянец, а во рту пересохло. Самое время появиться Пану.

– А что, часто пользовался услугами? – поинтересовалась я, стараясь протянуть время.

– Танцуй.

– Что? – опешила я. – Может, давай, я тебе спою, у меня это лучше получается.

– Нет, танцуй и раздевайся, – потребовал парень.

– Ладно, – я тоненько захихикала, – только туфли сниму.

– Ну уж нет, на шпильках.

«Вот урод, – подумала я, пытаясь танцевать, получалось как всегда плохо. – Где этот проклятый гном?»

Я стала усердно крутить бедрами, поднимать ноги и приседать, выделывая премудрые гимнастические упражнения. Парень не выдержал:

– Ты танцуешь, как маршируешь!

«А что же ты хотел? – зло подумала я. – Я же предупреждала!»

Именно в момент моего окончательного провала в комнату ввалился запыхавшийся раскрасневшийся Пан.

Виват, я спасена!

– Как ты смеешь, подонок, прикасаться к моей женщине? – проорал он заранее выученный текст, но, разглядев моего спутника, вдруг мелко затрясся и пролепетал: – Ой, здравствуй, здравствуй, давно не виделись.

– Привет, Пантелей, – криво усмехнулся парень, поднимаясь с постели. – Все разбойничаешь?

Я переводила взгляд с сильно побледневшего гнома на довольного незнакомца. В голове не укладывалось, что из всех многочисленных мужчин я выбрала именно приятеля Пантелея.

– Ты его знаешь? – Я остановила взгляд на гноме, тот виновато молчал. – Так ты знаешь этого проходимца?!

Пан закивал. Что и следовало ожидать! С самого начала это был глупый план, приведший к глупейшему окончанию.

– Ну и где ты был? Куда пропал? Когда ты вернешь мне мои золотые? – дружелюбно поинтересовался «клиент».

– Лео, – фальшиво улыбнулся гном, – у меня проблемы с деньгами.

– Ты что, ему деньги должен? – ужаснулась я.

Все было еще хуже – я подобрала на улице не приятеля Пана, а его кредитора.

– Сто золотых, – подтвердил парень.

– Сто золотых! Ты что, проиграл их?

– Какая разница, – широко усмехнулся Лео. – Пантелей, я, пожалуй, возьму твою женщину на вечер. Она отработает твой долг, что ли…

– Что?! – заорала я, перебивая его. – Ты что, чокнутый, действительно принимаешь меня за девку? Да мы тебя обуть хотели, ядрена кочерыжка. Пан, скажи ему!

Гном затрясся еще сильнее:

– Ну э-э-э, Асенька, ты понимаешь?

– Что понимаю?!

– А-а-а-ся, – просиял Лео. – Гном, иди, а девушка остается. Ты же не хочешь, чтобы мы обратились к стражам. Они тебя уже давно ищут, твои портреты совсем недавно сняли с досок Краснодола.

Я не верила своим ушам.

– Ну уж нет, без меня! – Я крутанулась на каблуках и попыталась уйти. Мужчина, назвавшийся Лео, схватил меня за руку:

– Куда ты пошаркала?

– Я пошаркала? – От гнева мое лицо пошло красными пятнами. Секунду помедлив, я со всех сил ткнула кулаком по направлению лица мужчины. Удар пришелся в скулу. От неожиданности тот споткнулся о маленькую табуретку, рухнул на пол, ударившись со всего маху затылком об угол кровати и замер.

– Вот тебе! – Я гордо прошествовала мимо застывшего от удивления гнома, а потом вернулась и, содрав с пояса парня кошель, довольно произнесла: – Я заслужила за маскарад, каблуки и танец.

Парень застонал и стал приходить в себя. Недолго думая я снова засадила ногой ему в живот, едва не воткнув острый длинный каблук.

Пан стоял, разинув рот.

– Ну чего уставился, стервец, смываемся, – хмуро скомандовала я.

Мы кинулись в коридор, и я провернула ключ в замке. Дверь, конечно, преграда небольшая, но даниец все равно потеряет время, пока очухается и выбьет ее.

Поспешно спускаясь по лестнице и на ходу стягивая туфли, я заорала дурным голосом:

– Ваня, смываемся!!!

В холле собрались все немногочисленные жительницы гостеприимного дома, слышавшие дикие крики и жуткий грохот на втором этаже. Подозреваю, они решили, будто мы друг друга загрызли, а потому весьма удивились, обнаружив меня живой и даже здоровой. Выудив из сворованного кошеля два золотых, я небрежно бросила их на полированную столешницу:

– Девочки, займитесь им кто-нибудь, а то клиент остался недоволен, – и, подхватив свои ботинки, босая выскочила на улицу.

* * *

Мы отужинали в маленькой таверне, примыкающей к дешевой гостинице. Я тщательно следила за тем, чтобы Ванятка не принял ни грамма крепкой, но стоило мне отвернуться, как Петушков опьянел. Я так и не смогла понять, откуда он взял спиртное? Гном на мои расспросы только пожал плечами и продолжал меланхолично жевать. Когда Ваня окончательно окосел, нам пришлось, поддерживая его под белы рученьки, увести в снятую комнату. Он мешком рухнул на скрипучую койку и моментально захрапел.

Мы же с Паном отправились искать Анука. На город опускались сумерки, но Краснодол только просыпался. На ярко освещенных улицах начиналась ночная жизнь. Одетые в умопомрачительные сказочные наряды люди заполонили мостовые. Пивнушки и игорные дома засветились разноцветными огнями, зазывая посетителей.

Рядом с входом в дорогую таверну «Данийя Солнечная» собралась волнующаяся толпа зевак. Сюда к красной ковровой дорожке подъезжали шикарные экипажи с высокородными знаменитыми господами, лица которых казались смутно знакомыми по газетным листкам и рубрике «Их знают все». Тут же остановилась ярко-желтая с черными полосками пузатая карета, напоминающая тыкву, и из нее вылезли мои давние знакомые: четверо широко улыбавшихся красавцев, членов группы «Веселые Баяны» со степенным гномом-импресарио.

– Ты глянь, – ткнула я пальцем в певцов, – а я их знаю!

Пантелей посмотрел на меня как на слабоумную:

– Кто же их не знает?

– Да, но не каждый вместе с ними от диких поклонниц убегал, – усмехнулась я.

Мы обошли визжащих от восторга недорослей и продолжили поиски. Я точно знала, куда идти – каждую секунду плач ребенка, звучавший в моей душе, становился громче. Анук был где-то близко. Мой испуганный птенчик страдал от страха.

– Пан, а ты всегда был наемником? – вдруг спросила я, стараясь разговором заглушить раздирающие сердце всхлипы.

Гном моему вопросу не удивился, только пожал плечами:

– Нет, у меня когда-то были и дом и семья.

Я удивленно посмотрела на него.

– Да, – усмехнулся Пантелей, – жена и дочка. Мы жили на нейтральной земле, между Словенией и Данийей Солнечной.

– И что случилось?

– Ничего. Жена ушла, дочь повзрослела, вышла замуж, и теперь мы не знаемся… Я и пошел в наемники. Вот и брожу без рода и племени. Я ведь всю Словению и Данийю изъездил, но запомни, Ася, как молитву: «Каждый раз после работы наемник должен возвращаться домой, только тогда ему есть что беречь!»

– У меня нет своего дома. – Я усмехнулась и пожала плечами. – Мой дом отошел со смертью отца к Совету.

Пан насторожился и начал внимательно слушать мои откровения.

– Он всю свою жизнь пил и умер как собака. Утонул в проруби.

– А твоя мать? Ты о ней что-нибудь знаешь? – Гном уже не скрывал своего интереса.

– Только то, что она умерла при моем рождении. – Я замолчала.

Никогда эти воспоминания мне не причиняли боль, а сейчас было больно и хотелось плакать. Вероятно, Пантелей действительно прав: каждый наемник должен возвращаться туда, где тебя ждут, любят и не задают вопросов.

Мне не задают вопросов – просто их некому задавать.

– Случилась одна история лет двадцать назад в Стольном граде, – вдруг начал Пан, переведя тему разговора. – В Словению приезжала данийская делегация, возглавлял ее Ануш Фатиа, это отец Арвиля Фатиа, сегодняшнего Властителя провинций Фатии, Бетлау и Перекрестка Семи Путей. В делегации той была Амели Бертлау, дочь Властителя Бертлау, кстати, последнего Властителя этой провинции, с тех пор в их роду один только Наследник родился.

– И того сейчас похитили, – подсказала я.

– Так вот, эта самая Амели, худышка неприметная, на месте сидеть не могла, все время из Бертлау убегала. Ее случайно поймала делегация где-то между Бурундией и Московией. Ануш так хотел вернуть ее в Данийю к отцу, что глаз с нее не сводил, а та действительно как-то успокоилась, никуда не рвалась, все время была на виду. Через пару недель делегация собралась обратно в Данийю, а Амели нет. Кинулись искать, а девица, оказывается, сбежала со служкой Совета магов Словении. Что тут началось! Дым стоял коромыслом до небес. Ануш Фатиа обещал забыть про «Пакт» и разнести весь Стольный град с Московией вкупе, если беглянку не вернут, а змея, соблазнившего ее, не сошлют на каторгу. Амели не возвратилась, служке отказали от должности в Совете, а делегация уехала в Данийю. С тех самых пор от Амели, Наследницы провинции Бертлау, все отвернулись. Данийцы ее отказывались принять обратно, а люди не признали среди своих чистокровную Властительницу.

Я так заинтересовалась историей, что даже не заметила, как Пан замолчал.

– И что было дальше? – нетерпеливо спросила я.

Гном подозрительно осматривался вокруг:

– Ась, ты мальчишку чувствуешь?

Я прикрыла глаза, плач становился все громче.

– Да, он где-то рядом. Так что случилось потом?

– Не знаю, – пожал плечами Пан. – Поговаривают, она ребенка родила и умерла.

– А ребенок жив? – не отставала я.

– Ты лучше Анука ищи! – вдруг разозлился гном.

– И все же?

– Жив, еще как жив, что выяснилось совсем недавно. Только об этом знает узкий круг приближенных к Ануфрию, а данийцы даже ни о чем не подозревают. – Слова прозвучали зловеще и как-то очень двусмысленно.

У меня по спине побежали мурашки и на глаза навернулись слезы. Ну навел страху гном!

И тут что-то кольнуло у меня внутри, плач оглушил, боль сковала все тело. Я схватила Пана за рукав, с трудом удержавшись на ногах. В темном переулке мелькнул образ Анука, он появился на долю секунды и так же быстро растворился в воздухе.

– Он здесь, – прошептала я осипшим вмиг голосом.

– Кто?

– Наследник!

– Где?

Я махнула рукой в темноту маленького переулка.

Не сговариваясь, мы кинулись туда.

– Где? – кричал на бегу Пан. – Я ничего не вижу!

– Здесь, здесь, здесь! – повторяла как заведенная я.

Мы бежали между двух бесконечно длинных кирпичных стен, словно попали в какой-то лабиринт и пытались найти выход. Ни окон, ни дверей – одни красные, выложенные в виде высоких голых стен кирпичи. Я остановилась и посмотрела вокруг. Что-то здесь не так!

Я почувствовала нежный, едва уловимый запах колдовства, сладость жасмина щекотала ноздри. Я дотронулась до холодной стены, нежно провела по ней горячей ладонью, ощущая шероховатость камней. Морок, искусно наведенный морок. Я со всей силы ударила кулаком по камням. Внезапно картинка из красных кирпичей начала осыпаться крохотными кусочками мозаики. Я отпрянула, мы стояли рядом со свежевыкрашенным нежной голубой краской боком высокого здания. Прямо над нашими головами светились огромные окна. Мы дошли до конца стены и уперлись в парадный вход: высокие ступени были застелены красным торцом, перед дверью стояли два лакея в голубых фраках и белых париках.

– Он здесь, – убежденно кивнула я в сторону дома.

– Мы не можем туда идти, – возразил гном. – Без мага нам туда просто не пробраться, надо для начала разбудить Ваню.

Я почувствовала, как на меня накатила волна глухой злобы.

– Ваня сейчас не может колдовать! – рявкнула я. – Он в невменяемом состоянии, это первое. Второе, поверь, мы не сможем найти этот дом снова, не поможет даже Ванино заклинание. Я иду сейчас. Мой мальчик зовет меня!

– Он не твой мальчик! – вдруг заорал гном. – Он данийский Наследник провинции Бертлау! Он забудет про тебя через пять минут, как попадет к своим, а ты головой рискуешь!

– Да пошел ты! – буркнула я. Мы буравили друг друга ненавидящими взглядами.

– Прислуга должна быть у черного входа! – раздался возмущенный возглас. Я подскочила на месте и резко оглянулась: прямо перед нами стоял страж. Совсем мальчишка, над верхней губой только пробивались тонкие, еще полупрозрачные усики.

Я бросила на Пана злорадный взгляд и тоненько ответила:

– Мы заблудились.

– Пойдем, – прогудел мальчишка ломающимся юношеским голосом, – провожу, а то Петр увидит и голову мне снесет!

Мы двинулись куда-то за угол дома. Гном от отчаяния плюнул и поплелся следом. Рядом с черным входом стояли повозки со всевозможным скарбом. Вокруг суетились работники, разгружая мешки с мукой и перетаскивая их в подвал, куда вела темная каменная лестница с высокими ступенями. Я улыбнулась провожатому и смело вошла в дом.

На нас с Паном никто не обратил внимания. По огромному коридору, освещенному дешевыми восковыми свечами, мельтешили девушки-служанки в черных отглаженных платьях и белоснежных передниках. Вначале происходящее мне показалось хаосом, но потом я заметила строгую закономерность: девушки с огромными подносами, на которых были только бокалы, входили в одну высокую дверь, а другие, с цветами и вазами, в соседнюю.

Мы в растерянности стояли на пороге, стараясь никому не попасться под ноги.

– Есть какие-нибудь идеи? – злорадно поинтересовался гном.

К нам подошел мужчина в бордовой бархатной ливрее с узким лицом землистого цвета и влажными глазами. Его взгляд пробирал до костей, а сам дворецкий казался холодным и скользким, как рыба.

– Вы кто? – спросил он, в голосе просквозила неприкрытая неприязнь, словно он увидел муху, плавающую в его тарелке с супом, и теперь брезгливо гадает: доедать ли варево.

– Мы? – Я почувствовала, как у меня вспотели ладони, в этот момент к нам подбежала толстушка с круглыми румяными щечками.

– Вы от Марии? – не сказала, а пропела она.

– Да, – недолго думая соврал Пан.

– Петр, – обратилась она к тощему, – это ко мне. Девушка заменяет свою подругу и будет прислуживать за столом, а молодой человек, – она внимательно посмотрела на гнома, которого и в лучшие времена вряд ли можно было назвать «молодым», тем более «человеком», – станет помогать на кухне с корзинами и мешками.

Не дав вымолвить Петру и слова, она схватила меня за руку и потащила по длинному узкому коридору, весело щебеча:

– Этот Петр – старший дворецкий, мерзкий до жути. Мнит из себя большого господина, а сам попервости полы в уборной хозяйской драил! Не переживайте, я специально наврала про Марию, я знаю, что вы ищете работу, сюда так часто заходят, кому надо подзаработать. Меня зовут Елена, – добавила она, наваливаясь всем телом на тяжелую высокую дверь.

Меня ослепили тысячи свечей, я заморгала, глаза заслезились.

– Меня Ольга, а его, – я кинула взгляд на гнома, кроме имени Пантелей, я и не знала, как его назвать, – Пантелейка.

Гном бросил на меня полный недовольства взгляд, но промолчал.

Мы попали в огромную обеденную залу, открытую специально по случаю приема. Ноги разъезжались на натертых до блеска паркетных полах. Окна были закрыты воздушными занавесками, слегка колышущимися от сквозняка. Дрожащие свечи отражались в хрустальных бокалах, расставленных на длинном столе. Гном незаметно стянул десертную серебряную ложку и засунул в карман, отчего его порты стали многозначительно топорщиться. Я округлила глаза и покосилась на Пана, тот равнодушно рассматривал помещение и даже безразлично присвистывал.

– Ольга, будешь прислуживать господам. – Я поспешно кивнула. – Пантелейка, тебе на кухню мешки таскать.

Гном хмуро отвернулся, встретив предложение ледяным молчанием.

– Пойдем, я тебе выдам форму, – без продыха продолжала болтушка, – вернешь по окончании вечера, потом получишь деньги.

Она говорила быстро, вполголоса, чтобы ее услышать, приходилось напрягаться. Кроме того, мы все время куда-то двигались.

Толстушка отворила очередную дверь, и мы оказались на кухне. Это было суетливое анархическое царство с десятком безусых поварят и худым, как щепка, шефом. От больших очагов шел жар, огромные кастрюли исходили белым паром. Вокруг все бурлило, шумело и кипело.

– Мосье Обожрун, – прошептала Елена, – наш шеф-повар! Добрейшей души человек!

Она с умилением посмотрела на него. В это время «добрейшей души человек» размахнулся посильнее половником и опустил его на голову провинившегося поваренка, несчастный едва не ушел гвоздем в пол.

Пану было велено оставаться на кухне, он судорожно схватил меня за руку:

– Ты чувствуешь ребенка?

Я кивнула:

– Он где-то в доме.

Форма, которую мне выделили, болталась на мне как на вешалке. Рукава пришлось подогнуть, а завязки фартука обмотать два раза вокруг талии. Елена проводила меня обратно в обеденную залу. Не останавливаясь ни на мгновение, она всучила мне огромную вазу с сиренью и ткнула пальцем куда поставить. В висках стучала кровь, меня словно оглушили. В голове крутилась настойчивая, почти маниакальная мысль – Анук здесь, стоит протянуть руку и можно дотронуться до него. Ко мне подскочила какая-то девушка с маленьким подносом, на нем был стакан воды и баночка с белым порошком.