Читать онлайн Напрасная жертва бесплатно

Часть первая. Ультиматум

Глава 1

– Эдна, просыпайся! – проворчал Грегордиан, настойчиво прижимаясь к моей спине.

– Ни за что на свете! – огрызнулась я, натягивая на голову подушку и вытягиваясь на животе. – После вчерашней нещадной сексуальной эксплуатации мне требуется больничный. И отпуск! Два отпуска!

Архонт Грегордиан отсутствовал по своим суперважным делам больше суток, которые почти полностью я провела расчищая великолепный, но запущенный сад фаворитки-дриады, в стремлении изо всех сил не думать, какой опасности может прямо сейчас подвергаться мой мужчина. Лугус, получивший от меня строжайший запрет помогать, развлекал нас обоих лекциями о неподобающем для целой будущей жены архонта поведении. Я понимающе кивала и продолжала обрезать сухие ветки, вылавливать опавшие листья из каменной чаши бассейна и драть пожухлую траву, стаскивая все это к выходу из сада. Вымотав себя, я, наконец, смогла уснуть в пустой постели, но, кажется, успела проспать всего пару минут, как матрас заходил ходуном и в живот уткнулась тяжеленная башка Бархата. Мой зверь заурчал так мощно, что все внутренности затряслись, будто я сидела на стиральной машине в режиме отжима, и стал суетливо и нахально тереться всем телом, торопясь получить больше ласки до того момента, как деспот отнимет у него контроль. Я смеялась, срываясь на взвизги и придушенное хихиканье, когда Бархат мокрым твердым носом щекотно проходился по моим ребрам. Не открывая глаз в полной темноте спальни, обласкивала гладкую, как полированный камень, шкуру везде, где могла достать. Торопливо исследовала и ощупывала вздувающиеся мощными буграми и опадающие мускулы, терлась лицом об колючие усы, чесала широкую переносицу, скользила большими пальцами по огроменным, выступающим из-под губ клыкам, вызывая новые взрывы иступленного довольного мурлыканья. Грегордиан дал нам с Бархатом минут десять, что можно было счесть необычайной щедростью с его стороны, учитывая ту свирепую жажду, с которой он на меня набросился, едва вернулся в человеческую ипостась. Я слышала, что мужчин возбуждают сражения, и мой деспот и в обычное время обладал более чем превосходным сексуальным аппетитом, но этой ночью он устроил мне просто какое-то файер-шоу нон-стоп.

– Ты знала, с кем связываешься, – фыркнул Грегордиан, прикусывая кожу на затылке сквозь волосы. – К тому же что-то жалоб я от тебя ночью не слышал. Ни одной. Если, конечно, не счесть за них твои совершенно нахальные требования. Цитирую: «Прекрати изводить меня, жестокая ты зверюга, и засунь свой проклятый член внутрь немедленно, или я умру!»

Мои щеки обдало жаром от воспоминания, до чего же он меня каждый раз доводил, и я зарылась понадежней лицом в матрас. Грегордиан взобрался поверх меня, давая в достаточной мере ощутить легкую низкую вибрацию самодовольного смеха в его груди, соприкасающуюся с моей спиной, и горячую тяжесть утренней эрекции, уютно улегшейся между моих ягодиц, но не наваливаясь так, чтобы я не могла вздохнуть.

– Смейся-смейся! Когда-то и я найду способ заставить тебя жалко скулить и умолять позволить тебе оказаться во мне, – нарочито сварливо проворчала и, просто не будучи в силах себе отказать, приподняла бедра и потерлась о пульсирующую твердую плоть. Низкий урчащий стон, требовательный толчок, карающий за дерзость, дразнящее прикосновение волосков, щекочущих мою чувствительную кожу, и стремительно подскочившая температура тела моего деспота – и вот моей усталости и сонливости как не бывало. На лице сама собой расползлась улыбка от чистейшего наслаждения, источником которого было абсолютно все в этом мужчине. Даже то, что временами бесило и заставляло отчаянно желать удушить его.

Грегордиан стремительно отстранился, чуть не вынудив меня заныть, и, отшвырнув подушку, перевернул на спину. Зажав бедра между своими коленями, он навис надо мной устрашающе хмурясь. Ладно, это раньше мне показалось бы устрашающим, сейчас я знала, что это признак его полнейшего внимания и озабоченности, направленных целиком только на мою персону.

– Эдна, ты и правда считаешь, что выглядишь жалкой, когда молишь меня о большем наслаждении? – спросил он таким тоном, словно требовал покаяться в серьезном прегрешении.

Несмотря на черный и свинцово-серый цвета, преобладавшие в интерьере покоев деспота, утреннее солнце все равно оказалось слишком ярким для моих глаз, и я прищурилась, ненасытно поглощая вид этой нависшей надо мной бесконечно любимой мощи.

– Даже если и так, это не волнует меня. И не будет задевать и беспокоить ровно до того времени, пока это нравится нам обоим. – Я, сознательно избегая его пристального изучения, прошлась взглядом от толстой пульсирующей вздувшейся вены на его шее по широкой, испещренной старыми и новыми шрамами груди вниз, прямо к блестящей влагой головке зажатого между нами члена. Но, естественно, моя уловка не сработала – Грегордиан перенес весь вес на одну руку и, обхватив мой подбородок, вынудил смотреть в его льдисто-серые глаза.

– Женщина, ты даже не представляешь, что со мной творится, когда получается подвести тебя к той грани, за которой уже не существует ничего в мире, кроме неистового желания ко мне, – тихий, рождающийся где-то глубоко внутри рокот, сопровождавший эти слова, мгновенно сделал меня в сотни раз более обнаженной, чем до этого. Беззащитной, просто сгустком плоти и нервов, внимающей одному ему во всем мире. В краткие минуты, когда Грегордиан полностью открывался как сейчас, мне начинало казаться, что могу просто самовоспламениться или взорваться изнутри, не в силах перенести интенсивности его эмоций, направленных на меня. Это была стихия такой мощи, для описания которой даже самой себе у меня не находилось слов. Окунаться с головой в этот бушующий океан свирепых чувств моего деспота было величайшим, неистово желаемым благословением и одновременно смертельной опасностью. Каждый раз мне было безмерно мало и при этом настолько чересчур, что грозило разорвать на части. Были ли мои собственные чувства по силе сравнимы с его? Перестану ли я когда-то противиться этому ощущению тотального поглощения, бесследного растворения в нем, которое возникает в моменты откровенности Грегордиана?

– Когда? У тебя это получается всегда, – ответила, все еще предпринимая усилия спрятаться за улыбкой, хотя горло все сильнее перехватывало от всепоглощающего трепета, рождаемого глубинной страстной нежностью, что отражалась в пристальном взгляде деспота.

– Пусть так. Но это не делает каждый раз менее ценным и шокирующим наслаждением для меня, – Грегордиан понимающе усмехнулся и, уступив, скатился с меня, освобождая от дикого потока своей требовательной энергии. – Однако объяснять тебе этого подробно я не собираюсь, потому что тогда ты поймешь, до какой же степени мной владеешь.

Вскочив с постели, деспот бесцеремонно потянул меня за лодыжки к краю, обламывая мое намерение еще немного побаловать себя бесстыжим рассматриванием его великолепного тела. Господи, как же я все-таки люблю каждый его жесткий мускул, резкую впадину, каждый темный волосок, неповторимый рисунок белесых шрамов.

– Поднимайся, Эдна. Я хочу тебе кое-что показать. И прямо-таки уверен, что потом нам будет что обсудить.

– Это как-то зловеще звучит из твоих уст, а значит, вставать мне хочется еще меньше. – Я безуспешно пыталась брыкаться и выворачиваться. – Почему мне кажется, что то, что ты мне хочешь показать, мне не понравится?

– Потому что, скорее всего, так и будет, но я смогу тебя переубедить. – Грегордиану надоели мои жалкие лягания, и он просто закинул меня на плечо и зашагал в купальню.

– Наглая самоуверенная зверюга! – тихо пробормотала я, полностью захваченная открывшимся видом на его задницу, и по-хозяйски шлепнула обе ладони на ягодицы моего деспота.

Твердые, точно вырезанные из дерева, мышцы сокращались и расслаблялись под моими руками, вызывая настойчивое желание тискать их самым нахальным образом. А кто я такая, чтобы отказать себе в такой мелочи?

– Не пытайся меня отвлечь, женщина, – рыкнул на меня Грегордиан, переворачивая и бесцеремонно отправляя в бассейн.

– Можешь мне хоть намекнуть, что такого хочешь показать? – спросила, отплевавшись от воды.

– Намеки – это женская территория, Эдна, – ответил деспот, окунаясь рядом со мной. – Я тебе прямо скажу: мы идем смотреть на место проведения нашего обряда супружеского слияния, который состоится сегодня ночью. Хочу, чтобы ты была морально готова.

Да уж, чем дальше, тем больше это попахивает чем-то зловещим.

В коридоре мы столкнулись с Алево, и из-за его ехидного и слишком понимающего взгляда мне стало еще больше не по себе.

– А тебе обязательно идти с нами? – хмуро осведомилась я.

– Ни за что не хочу пропустить выражение твоего лица, когда ты поймешь, что тебе предстоит, Эдна, – ухмыльнулся белобрысый хитрец, но тут же сменил выражение лица на невинное, стоило архонту взглянуть на него предупреждающе.

Спустившись из башни, мы свернули в боковой коридор и очутились в одной из галерей с большими окнами, выходящими, как я уже знала, на некое подобие арены. Именно там проходили все поединки и тренировки в Тахейн Глиффе. Тут же и случилась моя истерика, когда во время воинского отбора мне показалось, что новобранцы асраи и хийсы буквально задавят моего деспота числом.

Гораздо позже, очутившись здесь во время одной из прогулок по замку, я долго стояла, глядя вниз и пытаясь представить, каким был Грегордиан в тот момент, когда добывал в бою право владения Тахейн Глиффом. Мне почему-то виделся гибкий, мускулистый, пока немного нескладный юноша, на гладкой загорелой коже которого еще не отобразилась эта сложная карта шрамов, говорящая о годах жестоких сражений и нелегких побед. В моей фантазии он стоял там под прицелом сотен недружелюбных и даже откровенно злобных взглядов, на песке, годами поливаемом кровью и потом, широко расставив ноги и гордо вскинув голову, взирая на окружающую толпу с дерзким вызовом, решительный и однозначно готовый сразить любого противника или умереть. Такой великолепный уже тогда, несгибаемый, свирепый и бесконечно одинокий. Сердце становилось каким-то огромным и едва могло биться от гордости за него и в то же время пронзительной боли.

Сейчас ранее пустовавшая галерея была заполнена суетящимися брауни, которые устанавливали вдоль окон столы и стулья. Выглянув наружу, я увидела, что примерно то же самое происходит и внизу. По всему периметру теперь были сколочены уходящие вверх ярусами помосты со столами и широкими лавками. Брауни покрывали их длинными скатертями насыщенного винного цвета с золотым шитьем. Такого же цвета покрывала и подушки укладывали на лавки со спинками. Но не это приковало мое внимание. В самом центре арены был установлен невысокий, щедро задрапированный тканью аквамаринового цвета подиум, и то, что располагалось на нем, невозможно было не опознать. Огромное шикарное ложе, вид на которое будет открыт любому, кто посмотрит хоть с ярусов со столами, хоть с галереи и вообще из любого окна, выходящего на эту сторону. Прямо-таки невыносимо белоснежные простыни буквально ослепили меня, отразив яркий свет местного солнца, когда брауни бережно взмахивали ими, застилая кровать. Я поморгала в тщетной надежде, что зрение подводит меня. Но нет. Роскошная постель, выставленная на всеобщее обозрение, по-прежнему была на месте. Медленно я повернулась к Грегордиану и ухмыляющемуся из-за его плеча Алево.

– Во имя Богини, Эдна, твое лицо сейчас следует запечатлеть для потомков!

Я показала асраи средний палец, неотрывно глядя в невозмутимое лицо деспота.

– Грегордиан, скажи мне, пожалуйста, что наше место на этом обряде будет за одним из столов, – обманчиво спокойно попросила я.

– Эдна, поверь, на постели вам будет гораздо удобнее, чем на столе, – продолжал ехидничать Алево, но я его стойко игнорировала, продолжая сверлить Грегордиана пристальным взглядом. Однако пробиться сквозь сплошную броню его непроницаемого спокойствия мне не удалось.

– Дорогая, за столами место для тех, кто придет засвидетельствовать наше слияние, – терпеливо объяснил деспот.

– Что-то мне подсказывает, что «засвидетельствовать» в этом случае не будет означать поставить подписи на документе, – прокомментировала, изо всех сил стараясь не начать психовать.

Но полностью не реагировать не удалось, тело само собой напряглось, будто готовясь к схватке. И Грегордиан тут же изменил свою нарочито расслабленную осанку, чутко отзеркаливая меня.

– Неужели ты думаешь, что смысл обряда в том, чтобы накарябать никчемные буквы на бумаге? Разве можно хоть что-то стоящее сотворить с помощью бумаги и чернил? – нахмурился он, явно начиная раздражаться.

Но я считала, что злиться – сейчас чисто моя прерогатива. И ему следовало это понимать, потому что наличие кровати посреди арены намекало явно не на сеанс оздоровительного сна. А заниматься сексом прилюдно – это для него нечто само собой разумеющееся, а не для меня!

– Ну, нет, конечно! – уже не сдерживаясь, огрызнулась я. – Разве могла бы ожидать, что в этом долбанутом мире мне не придется скрепить свой брак как минимум кровью!

– Часть с кровью будет, скорее всего, самой простой для тебя, Эдна, – теперь Алево уже не веселился, а выглядел озабоченным.

Да только черта с два я верила в то, что это искренне. Мерзавца все откровенно забавляло.

Воображение тут же нарисовало кошмарную картинку жертвоприношения и последующих манипуляций с кровью. Господи, мне же не придется ее пить, ведь правда?

– То есть кровь тоже будет? – практически взвизгнула я, отчаянно желая стукнуть по-прежнему стоящего как изваяние Грегордиана, в планы которого, по всей видимости, не входило сделать все для меня проще. – Насколько много и чья?

– Совсем немного. Твоя и моя, – вернулся деспот к спокойным пояснениям, и я тоже постаралась поймать стремительно ускользающее равновесие, сжав переносицу и пару секунд глубоко и размеренно подышав.

Ладно, в конце концов, я тут чего только не повидала и смогу перенести и еще одно испытание. Ведь смогу?

– Так, давай Алево сейчас уйдет отсюда, и ты мне четко и понятно расскажешь, что и как должно произойти.

– Эдна, сегодня ночью за тобой с деспотом будут наблюдать столько фейри, сколько сможет набиться сюда, а тебя волнует мое присутствие? – возмутился асраи.

– Оно меня не волнует, а бесит. Разные вещи. Убирайся!

Алево уставился на Грегордиана, но тот чуть пожал плечами.

– Ты ее слышал.

– Вот очень напрасно, потому как я мог быть очень полезен в том, чтобы заставить упрямую женщину увидеть все в нужном свете! – проворчал асраи, уходя.

Я отвернулась к окну, отвлекая себя наблюдением за брауни, которые, закончив с постелью, стали раскладывать по всей площади арены какие-то зеркально блестящие плоские камни, явно формируя некий рисунок.

– Итак, как все будет происходить?

– Тебе не стоит зацикливаться на процессе, Эдна. Гораздо важнее сосредоточиться на конечном результате. – Грегордиан развернул меня к себе и сжал лицо в ладонях. Так, как умел только он – сильно и властно, на грани причинения боли и в то же время бережно, будто пытаясь влить через это прикосновение шокирующую нежность, предназначенную мне одной. – Слияние соединит нас неразрывно навсегда, Эдна. Навсегда.

Он словно с усилием протолкнул беспощадную окончательность этого «навсегда» в мой разум, и внутри все вдруг заледенело от невесть откуда пришедшей вспышки страха. И, наверное, это отразилось на моем лице.

– Да, именно так, дорогая, – мрачно и торжественно подтвердил Грегордиан, и в этот момент его зрачки показались целыми черными безднами, в которые меня утягивало с неумолимой силой. Но вместо нового взрыва страха от падения родилось предвкушение. Оно росло с головокружительной скоростью, снова вытворяя с моими эмоциями эту потрясающую метаморфозу, как тогда в первый наш настоящий прямой контакт. Когда сила страха преображается, сплетается в единое целое с притяжением к этому мужчине, делая его фатальным и непреодолимым.

– Я не боюсь твоего «навсегда», – обхватила я его щеки в ответ, демонстрируя, что обладаю им так же, как он мною.

– А хочешь ли его?

– Больше всего в жизни. А ты?

– Ты не должна меня об этом спрашивать, женщина! И думать об этом тоже не должна! – резко перешел на приказной тон деспот.

– И почему же? – От этой перемены мои брови сами собой поползли вверх в изумлении.

– Потому что я уже буквально вижу, как ты начнешь сомневаться и домысливать за меня! – Грегордиан отстранился, разрывая наш контакт, и порывисто указал на продолжающиеся внизу приготовления. – А единственное, что тебе нужно четко осознавать, – ничего не происходило бы, если я не захотел бы этого так же больше всего в жизни и не отдавал себе отчет, насколько это верно. Это не импульс и не каприз для меня, не вынужденное решение, не помутнение, которое пройдет, Эдна. Уясни, что я не человек, чьи чувства изменятся с годами. В противном случае слияние стало бы для нас обоих тюрьмой, ловушкой без выхода.

– А что если… если мои чувства изменятся? – Страх снова противно заскребся внутри.

– А вот этому я уже не позволю случиться. – Боже, за эту до одури самоуверенную ухмылку так захотелось двинуть ему и зацеловать одновременно, потому что непостижимым образом его самоуверенность питала мою уверенность в нем. Ну как понять до конца собственные чувства, как обуздать их и упорядочить, чтобы каждый раз не оказываться на грани удушья от переизбытка?

– Ты такой… – Слов не нашлось, и я только судорожно выдохнула, стремясь хоть как-то вернуться мыслями к все еще актуальной теме. – Но все равно я совершенно не уверена, что готова подписаться на сам процесс этого слияния с закрытыми глазами. Мне всегда проще, когда я знаю все.

– Как пожелаешь, – новая ухмылка, и мои внутренности снова скрутило узлом. – Ближе к ночи здесь соберутся все фейри, находящиеся в Тахейн Глиффе, и те, кто успеет прибыть из окрестностей и у которых есть желание засвидетельствовать наше слияние.

Прекрасно, каждый местный житель завтра будет знать, как я выгляжу голой, и это минимум.

– Неужели это так необходимо? – кисло спросила я, обводя взглядом трибуны со столами и прикидывая, сколько же народа может туда влезть.

Брауни уже закончили с расстиланием скатертей и покрывал и расставляли серебряные пузатые кубки, сверкающие на ярком солнце так, будто откровенно насмехались надо мной. Рисунок, выкладываемый из каменных плашек на песке, тоже обретал законченный вид странных графических знаков, смыкающихся в сплошное зеркальное кольцо вокруг подиума с кроватью.

– Эдна, их присутствие необходимо. Энергия, которой поделится каждый свидетель, увеличит вероятность успешного исхода нашего слияния, а последующую связь сделает более гармоничной и полной.

То есть зрители будут некими батарейками, подпитывающими действо? Так, конечно, понятнее и логичнее, но логика в подобной ситуации не приносит особого облегчения.

– Насколько я знаю, фейри не большие любители чем-либо делиться. Может, никто и прийти-то не захочет, – со слабенькой надеждой предположила я.

– О, нет, поверь, женщина, они ни за что не пропустят обряд, – фыркнул Грегордиан насмешливо и глянул так, что я поняла – трибуны будут ломиться.

– Заставишь?

– И не подумаю, – на секунду на его лице промелькнуло нечто весьма похожее на обиду. – В слиянии нельзя заставить участвовать. Просто удовольствие, которое они испытают в момент создания нашей связи, должно быть непередаваемо. А учитывая, насколько редко фейри решаются на обряд слияния, только полный идиот упустит возможность испробовать его на вкус.

– Должно быть? Сам ты при этом никогда не присутствовал?

– При удачном слиянии – нет, – чуть скривился Грегордиан.

– Так, минуточку! – насторожилась я. – А оно может быть еще и неудачным?

– Если ты по какой-то причине не примешь меня в себе полностью, или вдруг Богиня отвергнет наш союз, то может, – Грегордиан проговорил это быстро и вдруг резко заинтересовался работами внизу.

Что-то мне подсказывает, что «примешь меня в себе» – не совсем про физиологию. Как и то, что мой деспот, похоже, тему развивать не стремится.

– Вот оно что, – постучала я пальцем по нижней губе. – То есть варианта, что это произойдет по твоей вине, ты не рассматриваешь?

Снова сердитый «что за ерунду ты городишь» взгляд.

– Вот мне интересно, если с этим обрядом столько заморочек, то как же ты грозил им Раффису? Не похоже, что Илве с Алево удалось бы его пройти.

Ха! Не похоже, что им и приблизиться к его исполнению даже светило бы!

– Но драконеныш-то всего этого не знал, – откровенно цинично усмехнулся деспот, абсолютно точно не испытывая ни капли раскаяния.

– Фейри! – покачала я головой. – Хорошо, с необходимостью присутствия гостей мне все понятно. Что дальше?

Грегордиан развернулся, возвращая все свое внимание мне.

– Сначала мы разделим особым образом приготовленную только для нас пищу и вино. Это первый этап, он тебе, в принципе, знаком и трудности составить не должен.

Я сильно сомневаюсь, что мне кусок в горло полезет, а вот вино может быть очень кстати. Вдруг оно поможет мне отыскать в себе невиданную смелость и раскованность?

– Потом я рассеку тебе кожу в определенных местах, а ты мне, чтобы наша кровь смешалась, когда мы станем ласкать друг друга, готовя к следующему, – Грегордиан прищурился и слегка напрягся, как если бы ожидал, что я кинусь бежать.

На секундочку такое желание меня посетило. Ой, боже ж мой, ну почему все это не может быть попроще!

– Где… где придется резать? – сглотнув поднимающийся из желудка ком, пробормотала я.

– Лоб, ладони, над сердцем, внизу живота и ступни, – спокойно перечислил Грегордиан и заверил: – Больно не будет, Эдна.

– Остается только верить в это, да и, скорее всего, какие-то порезы не будут волновать меня в тот момент, когда мы перейдем к главному.

Картинка наших перемазанных кровью потных тел, сплетенных на белоснежных простынях в ярком свете полыхающего вокруг огня мелькнула у меня в голове, пугая… но и тут же обжигая шокирующим возбуждением. Господи, а огонь-то откуда?

– Секс – не главное в обряде, Эдна, – развеял мои нездоровые фантазии деспот.

– Нет? А что же тогда? – Откуда это в твоем голосе, Аня, столько разочарования? Извращенка-эксгибиционистка, твою налево!

– Клятва-проникновение. Я произнесу ее слова, и ты повторишь их. Не просто повторишь, а примешь их в своем сердце, в душе, в сознании. Впустишь их в себя, во всю свою сущность, а с ними и меня. Ты навсегда отдашь мне не часть, а всю себя без остатка, а в ответ примешь меня всего, проникнешь во все, что является мною.

Подобие великолепной улыбки заиграло на губах Грегордиана, и странная ласкающая бархатистость пробилась в голосе, когда он перечислял все. Зрачки расширились, глаза подернулись чувственной поволокой, будто он уже прямо сейчас смотрел на то, как все будет происходить. Ноздри деспота затрепетали, и кожа покрылась четко видимыми мурашками, словно еще и все будущие запахи и прикосновения были реальны для него. Боже-боже-боже! Что же ты творишь со мной, Грегордиан! Я, видно, окончательно совершенно чокнулась, потому что страшусь уже не того, как все будет происходить, а того, что может ничего не выйти.

– А что если… вдруг не получится? – заикаясь, прошептала я.

– Получится! – отрезал деспот с такой яростной страстностью, что я аж подпрыгнула.

– А… а если Дану воспротивится? – продолжила нагонять пессимизма я.

– Не проблема, дорогая, – Грегордиан оскалился в такой устрашающей улыбке, точно заранее предупреждал: все способное встать у нас на пути должно исчезнуть, или будет обращено в пыль. – Мы учтем ошибки и попробуем снова. Не важно, в чем будет причина, но мы будем делать это до тех пор, пока не получится или пока Богиня не устанет отвергать наши попытки.

– И сколько же раз?

– Да хоть до бесконечности!

– Бесконечность – это долго. – И кто сказал, что она у меня есть?

– Не имеет значения, – рыкнул деспот, давая понять, что в этом вопросе непреклонен. – Ты никогда не покинешь меня и стены Тахейн Глиффа, пока не станешь моей супругой!

О, ну конечно! Как же архонт Грегордиан обошелся бы без ультиматума и мне, и самой судьбе!

– То есть ты не отпустишь меня в мир Младших с Илвой, если обряд сегодня не сработает?

Мне бы разозлиться, но разве я чего-то иного от него ожидала? Поступи он по-другому, и перестанет быть собой.

– Никуда и никогда, Эдна!

– Это называется «шантаж», милый! – усмехнулась я.

– Это называется «добиваться страстно желаемого любыми средствами и мотивировать к этому других».

– Какой же ты все-таки… фейри! – снова только и смогла сказать я.

– Причем очень скоро весь твой с потрохами фейри, Эдна! – Грегордиан в одно мгновение оказался рядом, захватывая, прижимая, притираясь теснее некуда, выдыхая в висок сразу жарко и требовательно. – Хочешь, сейчас вернемся в спальню и я еще разок продемонстрирую тебе массу плюсов к перспективе иметь меня своим?

Я хотела. Но еще больше нуждалась в некотором уединении для осмысления всего и сразу.

– В спальню, пожалуй, вернусь я одна. Мне необходимо время для того, чтобы перестать злиться на тебя, обряд этот и вообще устройство мира вашего в принципе. И это тебе продемонстрирует, каково это – иметь жену, и тоже даст возможность поразмыслить, пока есть время до ночи.

Я вывернулась из объятий деспота и практически сбежала, сопровождаемая его нахальным смехом.

Глава 2

– Как она все восприняла? – Алево появился в галерее, стоило лишь Эдне скрыться за углом, и Грегордиан был уверен, что асраи не отказал себе в удовольствии подслушать его разговор с ней.

– А как, по-твоему? – усмехнулся деспот.

– Думаю, лучше, чем могла бы. Если честно, я надеялся на большее количество трагизма и категорический отказ участвовать в подобном, на ее взгляд, кроваво-развратном непотребстве.

– Кто сказал, что этого не случится, когда дойдет до дела? – нахмурился Грегордиан.

– Очень может быть. «Рассечь кожу» – надо же, какое… хм-м… гениальное преуменьшение, мой архонт. Так и вижу, как она швыряет ритуальный нож и сбегает после того, как ты предложишь ей воткнуть его тебе в сердце.

– Не слишком ли тебя радует такая перспектива, друг мой? – настороженно прищурился деспот.

– Дело не в радости, а в логике. Все происходящее, – Алево кивнул на приготовления внизу, – кажется мне излишне поспешным. И это уже преуменьшение с моей стороны.

– Я не ты, асраи. Мой выбор сделан, и дополнительного времени не нужно, а вот тебе для того же самого, похоже, и всей жизни не будет достаточно.

– Вот уж точно! Я трахаю, а не обладаю, потому как желание обладать кем-то безраздельно и есть прямой путь к тому, чтобы захотеть еще и принадлежать этому кому-то. Это не мое абсолютно точно. Ревность, необходимость меняться, дабы сделать счастливым кого-то кроме себя, страх потери и прочие милые радости! Нет уж, это не моя лига, как говорят в мире Младших.

– Я что-то пока необходимости меняться не заметил, – пожал плечами деспот.

– Вот! Частичная слепота к очевидному – это тоже одно из неизбежных последствий! Нет-нет-нет! Чур меня! – Алево замахал раздраженно рукой, словно отгоняя от себя нечто готовое прилипнуть. – И вот, кстати, о мире Младших. Ты всерьез намерен сначала связать себя с женщиной, а потом взять и отпустить ее?

– Когда закончатся причины для задержек, то почему нет? – Грегордиану и самому эта мысль не нравилась, но жаловаться он не собирался. – Насколько я знаю, после слияния ее саму наизнанку выворачивать будет вдали от меня. Эдна и двух дней не продержится и примчится обратно.

– Не забудь, что и с тобой будет то же самое! – Да что творится с вечно невозмутимым асраи, если он позволяет себе эти гримасы?

– Я мужчина и воин – потерплю, – спокойно ответил Грегордиан, вглядываясь в лицо кривящегося Алево повнимательнее.

– Все равно… разве нельзя обойтись без столь экстремальных методов окончательного завоевания уже принадлежащей тебе женщины?! – выхватив идеально натертый кубок у накрывающего столы брауни, асраи взвился на пустом месте: – Ты что не видишь, что он в пыли?! Если приготовления идут в чрезмерной спешке, это еще совсем не значит, что вам позволено относиться к своим обязанностям спустя рукава!

Брауни шарахнулся от всегда невозмутимого ближайшего помощника архонта, изумленно разглядывая кубок, который тот в сердцах швырнул обратно на его поднос.

– Друг мой, а может, ты уже прямо скажешь? – усмехнулся деспот столь непривычной нервозности лучшего друга.

– И скажу! – сверкнул Алево глазами и вызывающе опустил голову, словно бодливый уриск, выставляющий огромные рожищи перед атакой. – Можешь меня потом швырять, сколько влезет! Буду только рад отсутствовать на обряде! Я еще кое-как могу понять моногамию и отказ от возможности иметь наследника, хоть по мне – логичнее избрать собственное потомство, а не женщину. Но я никак не могу понять то, что ты готов пожертвовать более чем половиной отпущенного тебе Богиней времени! Эдна – человек, Грегордиан!

– Я помню, Алево, – приподнял бровь деспот, будто подначивая помощника.

– Если Богиня соединит вас, представь, сколько лет, которые ты мог бы жить и здравствовать, уйдут к ней! – продолжил асраи безуспешные попытки накрутить его.

– И прекрасно! Так у меня будет гарантия, что мне не придется однажды начать жить лишь воспоминаниями о ней!

– Ар-р-р-р! – запрокинул голову Алево под взглядом деспота, которого его реакция неожиданно не выводила из себя, а забавляла. – Не понимаю я!

– Если несколько ударов об стену или полет из окна облегчат твой мыслительный процесс, я с удовольствием пойду тебе навстречу! – уже открыто веселился Грегордиан.

– Нет уж, лучше я пойду отсюда с твоего позволения, мой архонт! – продолжая хмуриться и раздраженно кривиться, преувеличенно поклонился Алево.

Грегордиан отпустил его жестом и, еще раз обозрев весь фронт приготовлений, отправился в башню. День стремительно катился к вечеру, и его тело тоже должно быть подготовлено. Сделав несколько быстрых шагов, он невольно замедлился. Может, Алево и прав насчет внутренних изменений. Ведь раньше ему бы и в голову не пришло подумать о том, что Эдне явно не понравится, что готовить его к ритуалу будут чужие женские руки.

Вернувшись, он как раз застал момент, когда брауни уводили Эдну в ее покои. Не было похоже, что за время своих раздумий она преисполнилась оптимизмом по поводу предстоящей церемонии. Скорее уж наоборот. Может, сейчас как раз и пришло время воспользоваться ее советом о пользе этого идиотского «тактического отступления»? Само собой, в сражении Грегордиан отвергал подобное однозначно и категорически, но слияние, через которое им нужно пройти, – это ведь полная противоположность сражению. Что если вернуться к этому вопросу попозже, потратив больше времени на моральную подготовку Эдны, будет умнее и приведет к удачному исходу гораздо эффективнее, чем его упрямое желание довести все до конца немедленно? Эдна, бледная и неприятно отстраненная, кратко взглянув на него, отвернулась и пошла мимо вслед за брауни, а в глубине его груди зародилась возмущенная вибрация, вылившаяся глухим рокотом наружу. Нет, они попробуют и сейчас, и, если понадобится, потом, тут же решил Грегордиан, настигая ее за пару шагов и разворачивая к себе. Он не оставит ей возможности отстраняться от него ни физически, ни душевно. Эдна еще не знает, но слияние со временем взрастит между ними связь, которая избавит его от необходимости угадывать ее эмоции. Каким же проклятым облегчением это будет. Грегордиану не придется насиловать себе мозг, подбирая слова для собственных к ней чувств. Вот где настоящая пытка для мужчины. Особенно для него, учитывая, что подобному он вообще не считал нужным уделять хоть каплю своего внимания. Женщины появлялись и исчезали по мере того, как он испытывал в них потребность, о чем тут говорить? Но с Эдной все было не так. Вопрос об ее исчезновении не стоял, пожалуй, никогда, но этой женщине все время надо с ним о чем-то говорить. Нет, не о чем-то. Об этих самых чувствах, об отношениях, что бы это ни значило. И самое парадоксальное, что он сам, чем дальше, тем больше втягивался, начинал потакать этому все с меньшей неохотой, потому что когда Эдна молчала вот так, как сейчас, Грегордиану становилось неуютно в собственной коже. Невесть откуда взявшаяся интуиция орала, что молчаливая Эдна – это плохо. И поэтому слияние жизненно необходимо ему. Он сможет читать Эдну, она же без всех этих каверзных слов будет ощущать его безошибочно. И, возможно, это позволит ей научиться не испытывать предел его терпения так часто. Оказаться перед ней слишком открытым Грегордиан не опасался. Эдна – человек, и у нее уйдут годы и годы на то, чтобы научиться улавливать не только те эмоции, что он захочет ей показать, но и те, что он пожелает скрыть. А пока же… пока придется открыть рот и что-то сделать с этим замкнутым выражением лица его женщины.

– Давай, сделай это, Эдна, – проворчал Грегордиан, с привычным удовольствием сгребая в кулак волосы на ее затылке, вынуждая посмотреть в лицо и бесстыдно проходясь по желанным изгибам второй рукой.

– Сделать что, Грегордиан? – упрямая женщина опять умудрялась говорить с его левым ухом или кадыком, но никак не прямо смотреть ему в глаза.

И еще опущенные уголки губ… Вот отчего ему от этого так плохо? Он вообще замечал ли такое раньше? Едва ли.

– Поговори со мной. Или обо мне. Можешь даже покричать, – провокационно щедро разрешил деспот и тут же внутренне усмехнулся, заметив гневный блеск глаз Эдны и две строгие морщинки между бровей. Жутко возбуждающие две морщинки, между прочим, так и поддразнивающие его превратить их во множество, то самое, которое возникает на лбу Эдны, когда экстаз уже неумолимо катится по ее телу, прошивая его самого от макушки до пяток удовольствием неизведанной прежде силы.

– Я не хочу разговаривать, – вместо того чтобы вспылить и высказать ему, Эдна мгновенно справилась с собой, оставив его ни с чем. Ну вот и что теперь? Что делать с открытым противостоянием он знал и даже предвкушал его, но вот как быть с полным уклонением от оного?

– А чего ты хочешь? – Деспот потерся лицом о скулу Эдны и с удовлетворением отметил дрожь опустившихся ресниц.

Но продлилось это недолго.

– Например, выйти замуж соответственно традициям того мира, который считала большую часть жизни своим! – Эдна мягко, но настойчиво попыталась вывернуться из его захвата, но добилась этим только того, что деспот плотнее вжал ее в себя, хотя и сдержал столь естественное желание толкнуться отяжелевшим членом в живот. – Никаких кровавых ритуалов и публичных порношоу. Скучно, понимаю, но я бы как-нибудь потерпела.

– Эдна, – Грегордиан не собирался оправдываться за устои и обряды своего мира, он просто хотел, чтобы она приняла все как есть.

– Я в курсе, что хочу невозможного, – спокойно кивнула Эдна, вроде бы с ним соглашаясь. – Но тогда хотя бы какая-то компенсация мне положена?

– Компенсация? – Основополагающий принцип жизни фейри – ничего не делать просто так. И, кажется, Эдна начала схватывать его суть прямо на лету. Грегордиан и сам не понял, нравится ему это или нет.

– Предложение! – провозгласила Эдна, и зрачки ее глаз торжествующе расширились. Вот это точно не к добру.

– Предложение? – нахмурился Грегордиан, ощущая себя глупым эхо.

– Именно. В мире Младших мужчина делает женщине предложение. Это своего рода тоже обряд. Чаще всего он выбирает какой-то особенный момент, становится на одно колено и говорит женщине о своих истинных чувствах и по какой такой причине ей стоит стать его женой. – Деспот ощутил как нечто, что он назвал бы весьма похожим на страх, если бы верил, что еще способен его испытывать, поползло противным ручейком от сердца по всему телу. Но, как ни странно, это была реакция чисто его человеческой ипостаси. Зверь… Эдна называла его дурацким именем Бархат, так вот он насторожился в готовности и внимании. Дурной скотине только дай возможность узнать, как порадовать эту женщину, и он его изнутри сожрет.

– Я не ожидаю, что ты встанешь на колено. – А вот это как раз было бы проще некуда, особенно учитывая, как удобно в этом положении закинуть ее ногу себе на плечо и заставить забыть о всякой ерунде. – И о чувствах говорить я не могу тебя просить. – Какое облегчение! – Но я хочу, чтобы ты сказал мне о том, почему именно я должна быть твоей супругой.

– То есть моих слов «я хочу этого больше всего на свете» было недостаточно? – недобро прищурился деспот.

– Достаточно. В принципе. Но, понимаешь ли, компенсация – она такая вредная штука… – Эдна закусила губу, будто искренне ему сочувствовала, но ничем помочь не могла. Ох, что-то тут нечисто! – Не мог бы ты повторить все то же самое, но романтичнее? Так, чтобы и я прослезилась и тут же решила, что выйти за тебя каким угодно образом – величайшее счастье в мире.

– А сейчас ты в этом сомневаешься? – Все это уже порядком начинало злить деспота.

– Нет. Но, в конце концов, больше выходить замуж мне не светит, так что это мой первый и последний шанс. – А вот это уже прозвучало как-то жалобно и наверняка бы заставило его устыдиться, если бы это вообще было возможно. Нет, не того, что других мужей и свадеб у Эдны больше не будет, а того, что эта их единственная не такая, как ей мечталось. Но разве он сам еще совсем недавно грезил о том, что все выйдет так и именно с ней?

– Это твое… предложение… оно нужно тебе прямо сейчас?

– Вовсе нет. Можешь сделать это на той долбаной арене, голышом, перед всеми собравшимися. Надеюсь, это не убьет романтику.

Деспот представил себя обнаженным, на одном колене, произносящем какую-то околесицу… Во имя Богини, чушь какая-то! Озадаченно нахмурившись, Грегордиан отпустил Эдну.

– Иди, тебе уже пора готовиться, и мне тоже. – Потирая переносицу, деспот пошел в сторону купальни, думая о том, что ему срочно нужен Алево.

– Грегордиан, милый! – окликнула его Эдна, и он отчетливо услышал в ее голосе веселье.

– Что? – рыкнул он, оборачиваясь к ней, стоящей в дверях.

– Я пошутила! Ничего мне не надо! – уже откровенно смеясь, Эдна быстро захлопнула дверь.

А вот теперь напросилась, дорогая. Получаешь все, что попросишь, и только от меня!

Не то чтобы его тело нуждалось в омовении, но раз уж полагается… Грегордиан тер кожу почти с озлоблением, не в силах выбросить из головы слова Эдны об этом дурацком предложении. Он знал, что она должна стать его супругой. Просто знал и все. С чего это, собственно, ему нужно придавать этому знанию какую-то словесную формулировку? Это может занять проклятую вечность!

– Мой архонт, прибыли монны, избранные тебя готовить, – прошелестел Лугус от двери.

– И кто это их избрал? – раздраженно рыкнул деспот, все еще погруженный в свои мысли.

– Э-э-эм-м, собственно, в основном асраи Алево, – промямлил брауни, явно не ожидавший его дурного настроения в такой момент.

– Ну кто бы сомневался. – Грегордиан мог поклясться, что сейчас перед ним предстанет его излюбленный ранее тип женских особей. Алево не поклонник полумер.

– Они готовы вымыть тебя как полагается и подготовить лучшим образом, – поклонился Лугус, и в купальню проскользнула первая девушка. Самовила, с прекрасными формами, светлыми волосами почти до колен и, естественно, почти без одежды. Когда она поклонилась ему, ее розовые торчащие соски, кажется, уставились на Грегордиана вместо глаз, посмотреть в которые он не потрудился.

– Я не младенец, чтобы меня купать! – грубо огрызнулся деспот и небрежно махнул рукой, давая знак всем убираться. – Я выйду, когда буду готов. Чаши с генной уже принесли?

– С минуты на минуту, мой архонт, – пообещал брауни, исчезая и настойчиво утягивая за собой явно недовольную самовилу.

Когда Грегордиан покинул купальню, самовила и не менее роскошная монна асраи, стоявшие у окна в ожидании его появления, мгновенно выпрямились, стараясь максимально выставить напоказ все свои и так очевидные достоинства. Ожидают, что если он прельстится последний раз поиметь кого-то, кроме будущей супруги, то вознаграждение избранной для этого окажется более чем щедрым? Деспот раздраженно поморщился. А ведь раньше он не находил это раздражающим и отталкивающим. Нисколько. Еще одна прелестница цепко наблюдала за ним, стоя поодаль от остальных у дверей балкона. Странно, что третьей Алево выбрал девушку расы фоет. Вот уж на кого Грегордиану не случалось польститься ни разу, в отличие от самого асраи. Лугус уже ушел, видимо стремясь охватить своим хлопотливым вниманием весь фронт приготовлений, но две одинаковые чаши размером чуть шире его ладони уже стояли в центре стола гостиной. Сделаны они были из покрытого искусной резьбой жамеро – абсолютно черного камня, часто используемого магами для создания ритуальных предметов. Идеально прозрачная густая маслянистая жидкость наполняла обе емкости до половины. При слиянии обязанность мужчины придать прозрачной генне цвета для обоих супругов, но только Богине известно, какими они будут.

Грегордиан решительно подошел к столу и поднял увесистую чашу, предназначенную для него. Самовила и асраи подступили ближе, с любопытством ожидая результата, и деспот бросил на них строгий взгляд, требующий соблюдать дистанцию, но тот натолкнулся на непрошибаемые соблазняющие улыбки. До чего же это отвлекало и раздражало! Осторожно коснувшись вязкой поверхности кончиками пальцев, деспот почти завороженно наблюдал, как прозрачная генна медленно стала приобретать цвет. Будто крошечный красноватый взрыв произошел от контакта кожи с маслянистой субстанцией, а потом стал распространяться, клубясь и приобретая вид жидкой бронзы. Так вот как он будет выглядеть к началу обряда. Словно одно из изваяний, столь любимых в мире Младших. Интересно, это понравится Эдне или позабавит ее? Стряхнув с пальцев краску, Грегордиан взял вторую чашу. Спокойное до этого сердце отчего-то зачастило в предвкушении, и Бархат нетерпеливо заерзал внутри. Сейчас он узнает, какой предстанет перед ним Эдна, и от этого деспот ощущал себя дико возбужденным во всех смыслах слова. Что, судя по вздохам и возне позади, не осталось незамеченным моннами. На самом деле ему плевать, каким будет цвет, главное, чтобы уже быстрее.

Коснувшись пальцами поверхности генны, деспот впился в нее глазами в ожидании нового цветового взрыва. Но ничего не случилось. Жидкость оставалась все такой же девственно-прозрачной. Нахмурившись, он вытащил пальцы и погрузил снова, уже глубже, доставая до дна чаши. Снова ничего. Обнаженных лопаток коснулось чье-то дыхание, и, оглянувшись, Грегордиан столкнулся с любопытным взглядом монны асраи, пытавшейся заглянуть через его плечо, и тут же взбесился.

– Убирайтесь! – рявкнул он так, что обе девушки в испуге шарахнулись от него. – Пошли прочь! Я не без рук и сам могу нанести эту проклятую краску!

Две девушки в испуге вылетели из его покоев, с грохотом захлопнув двери, а вот их крылатая товарка даже не шевельнулась. Она по-птичьи склонила голову набок, продолжая наблюдать за ним невозмутимо и даже нахально.

– Ты не слышала мой приказ? – зарычал Грегордиан, вкладывая в свой тон максимум угрозы, но это не заставило фоет даже отвести наглые шоколадные глаза.

– Слышала, но кто сказал, что у тебя есть право отдавать мне приказы? – усмехнувшись, она продемонстрировала ему крошечные, но острые передние клыки, и деспот вдруг не смог сделать новый вдох, так, словно неодолимая сила стянула его грудную клетку.

– Шоколадные… твои глаза… – прохрипел Грегордиан, понимая, кто перед ним.

– Ну да, у настоящих фоет они зеленые, подзабыла уже, – улыбнулась Дану еще шире и подошла к нему. Теперь все его тело ощущалось обездвиженным и онемевшим.

– Приветствую тебя, великолепная и устрашающая, – выдавил из себя Грегордиан. Как следует действительно приветствовать Богиню? Кто же мог это сказать, если она несколько поколений никого не удостаивала общением с собой? Ему же «посчастливилось» уже дважды за один лунный цикл.

Дану ткнула в его пальцы, все еще погруженные в чашу с генной, и ехидно спросила:

– Что, не работает? – когда он промолчал, она объявила: – И не сработает, пока я не захочу. А причин захотеть я не вижу, мой непокорный дини-ши.

Грегордиан готов был рухнуть на колени перед Богиней, но его тело по-прежнему ему было неподвластно. Все что он мог – это взмолиться взглядом и прохрипеть:

– Дану, прошу тебя…

– Замолчи! – оборвала его Дану, и Грегордиану показалось, что мистический захват на груди стал дробить его ребра, а рот оказался запечатан.

– Разве с этой женщиной тебе следовало соединиться? Разве она может дать тебе наследника? Разве ты получил от меня позволение прервать на себе свой род? Я разрешала тебе сделать расу дини-ши еще более малочисленной с твоей смертью? Которая весьма приблизится, если ты пройдешь слияние с человеком.

В собеседнике Богиня, очевидно, не нуждалась, как и в его возражениях, иначе не заткнула бы ему рот. Поэтому все, что оставалось Грегордиану, – это ждать и надеяться на то, что все свое недовольство Дану выместит на нем и решит не вмешивать в это еще и Эдну.

– Ты ведь даже не слушаешь меня, глупое высокомерное дитя! – Такая острая боль прострелила деспота от макушки до пяток, что только наложенная Богиней немота удержала позорный вопль.

Как любая женщина их Богиня умеет добиваться полнейшего внимания, когда ей нужно. Грегордиан намертво прилип глазами к хрупкой фигурке, безмолвно извиняясь за все, в чем бы ни провинился. Он повинится в чем угодно, только бы унять раздражение Дану и отвести удар от своей женщины. Дану выхватила из его обездвиженной руки чашу и почти швырнула ее обратно на стол. Потом, буквально взлетев, уселась между двумя сосудами на столешницу, поджав под себя ноги, и, опустив тонкие пальцы в жидкость, стала ими задумчиво вращать.

– Ты ведь не изменишь своего намерения соединить себя именно с этой женщиной, – Богиня не спрашивала, а утверждала, говоря скорее с собой, нежели с Грегордианом. – И кем я буду, если стану требовать этого любой ценой? Богиня – жестокая сучка? Бессердечная стерва? Так она меня называет?

Сердце снова замолотило, стократно усиливая боль в стиснутых невидимыми тисками ребрах. Дану не принято было считать обидчивой или ранимой, а вот мстительной – безусловно, и ничего не прощающей.

– Так что, я должна позволить это слияние? – И снова вопрос, адресованный себе или вселенной, но никак не ему, прямо заинтересованному лицу. – Возможно. Но не просто так!

Содержимое чаши с его генной стало бледнеть, а вот прозрачная густая жидкость, предназначенная для Эдны, наоборот, приобретала цвет, будто он перетекал через тело Дану из одного сосуда в другой.

– Ладно, непокорное дитя, ты получишь человека в вечные супруги. И раз уж я в это вовлечена, то собираюсь принять в вашей судьбе непосредственное участие. Вы получите от меня дар. Она будет жить столько же, сколько ты, но и твое время от этого не сократится. – Грегордиан не торопился радоваться, так как знал, что ничего не бывает просто так. – Но все это станет возможным только в том случае, если ты выполнишь одно условие. Мелочь, что займет лишь краткое мгновение из вашего общего времени. Разделишь ее тело с другим. Хотя бы единожды. Случится это весьма скоро, и препятствовать ты этому не смеешь.

Несмотря на онемение и дикую боль, Грегордиан неистово забился в магическом захвате, буквально раздирая собственные мышцы и надрываясь во внутреннем вопле.

«НЕ-Е-ЕТ! Не бывать этому ни за что и никогда!» – орала каждая клетка и каждая капля сознания деспота.

Когда-то, целую вечность, кажется, назад он сам толкнул Эдну в руки своих воинов, желая увидеть оскверненной чужой похотью и так избавиться от того влечения, что сжигало его с самой первой встречи. Но с тех пор все полностью и безвозвратно изменилось и в нем, и между ними. Эдна его, больше ничья, разделить ее немыслимо, противоестественно! Пусть Богиня требует чего угодно другого!

Дану поднялась и отряхнула пальцы, и в этот момент генна в чаше деспота стала снова цвета благородной бронзы, а вот в чаше Эдны сверкнула ослепительной белизной и приобрела яркий перламутровый отлив.

– Итак, решено! – довольно провозгласила она, совершенно не обращая внимания на его дикие попытки возражать. – Ты получаешь, что хотел, а я то, что нужно мне. И посмотрим, что из этого выйдет.

Нет! К проклятым созданиям слияние! Грегордиан найдет другие способы продлевать жизнь Эдны, но на условия Дану не пойдет ни за что.

– Нет-нет-нет, хитрое дитя! – будто угадав его мысли, покачала головой Богиня, плотоядно ухмыляясь. – Процесс запущен, и отказаться и повернуть назад ты не можешь! Отменишь слияние – и я отберу назад каждую частичку моей искры, которой ты делился с этой женщиной! И ты ведь знаешь, что тогда случится?

Сердце окончательно вскипело и оглушительно лопнуло, оставляя его опустошенным. Если Дану отменит действие собственного дара, которым он исцелял Эдну, то она умрет. Мгновенно. Неожиданно сила, удерживающая его тело одеревеневшим, исчезла, и Грегордиан повалился на пол кучей бессильной плоти. Дану же, мягко спрыгнув со стола, пошла в сторону балкона, покачивая бедрами.

– Дану, умоляю, отмени свое условие! – Горло казалось изодранным в кровь, каждая кость ощущалась сломанной, каждая мышца сотни раз пронзенной, но какое это имеет значение? Ноги отказывались держать, и Грегордиан пополз за Богиней, готовый молить сколько потребуется, но Дану небрежно отмахнулась.

– Нет! Решение принято, и я намерена наблюдать, к каким последствиям оно приведет. Причем весьма внимательно! – она раздраженно обернулась: – И вообще, чем ты не доволен, неблагодарное дитя? Ты получаешь эту женщину навсегда, как и хотел, всего лишь за то, что совсем недолго поделишься ею с другим. Неужели эта цена для тебя столь неподъемна?

– Да лучше бы ты моим телом так распорядилась! – рявкнул Грегордиан, на что Богиня звонко расхохоталась.

– Интересная мысль, но нет, это веселье было бы чересчур даже для меня! Так что смирись!

И прежде чем Грегордиан мог еще возразить или начать униженно просить, Дану истаяла.

Глава 3

– Ты ведь не можешь отвергнуть супружеское слияние. – Ану встала на пути Дану, как только та перешагнула грань, отделяющую разреженное пространство так называемого мира Старших от Изначальной гамады.

От Богини во все стороны полились волны удовлетворения и облегчения, едва она сбросила столь угнетающую физическую форму. Сдерживать свою сущность, заковывая ее в осязаемую плоть, чтобы просто не убить смертные творения мгновенно самим фактом своего присутствия – это чрезвычайно обременительно и даже где-то болезненно.

– М-хм-м. Могу, если сами о нем просящие не готовы.

– Это не тот случай, ты же знаешь, сестра, – Ану указала сквозь подрагивающую стену барьера перед ними на дини-ши, который продолжал неистовствовать, отчаянно умоляя свою Богиню, что уже совсем не слушала его.

– Может быть. – Дану едва удостоила взглядом мужчину.

– Ты зовешь его «дитя», Дану. Но разве пристало родителю лгать своему ребенку?

– Все родители лгут своим чадам, уж поверь, – отмахнулась Богиня.

– Пусть так. Но их ложь – попытка защитить от ненужной боли, от жестокой реальности, от возможных разочарований. Ты же делаешь прямо противоположное!

Дану сосредоточила все свое удушающее внимание на той, кого она решила теперь считать сестрой. Сущность Ану замерцала, выдавая дискомфорт, но уступать она явно не спешила.

– Много ли у тебя детей, чтобы знать хоть что-то об этом? – желчно спросила Богиня, зная, что вонзает воображаемый нож туда, где и так болит почти вечность. – Хм… а привыкнуть звать тебя сестрой не так просто, как я думала, Ану. И твоя привычка совать свой нос в мои дела совсем не способствует этому.

– Это угроза, сестра?

– Угроза – это то, что ты собираешься воплотить в жизнь при определенных условиях или их отсутствии. Остальное – лишь невинная манипуляция, дорогая.

– Невинная? Сказать мужчине, что отнимешь жизнь его возлюбленной, невинно?

Конечно, Ану не смела выплеснуть на нее свое негодование, но Богиня отчетливо чувствовала его яростное кипение.

– Тебе прекрасно известно, что искрой, дарованной ему или любому другому своему творению при рождении, я больше не распоряжаюсь.

– Мне – да, но вот этому дини-ши – нет.

– В том-то и состоит все веселье!

– Веселье, сестра? Это испытание, жестокое причем. Разве эти двое не заслужили того, чтобы хоть немного отдохнуть от них?

– И это ты мне говоришь о жестокости и бессердечных испытаниях, Ану? – приблизилась Дану, давая почувствовать силу дремавшего, но совсем не исчезнувшего гнева. – Не ты ли обрекла целую расу моих творений на уничтожение? И не твоя ли заслуга в том, что все дини-ши поколениями проходят через испытания?

Может, она и сделала эту странную вещь… Простила Ану. Но не забыла уж совершенно точно. Названная сестрой вся съежилась, излучая интенсивное чувство раскаяния и ничего не отвечая. Да и что ей возразить?

– Я намерена преподнести им дар, такой, о каком они и просить меня не смели! – отступила Богиня, освобождая собеседницу от тяжкого пресса своей энергетики. – Но пусть сначала покажут, что его достойны!

– Тогда это никакой не дар, а просто твоя милость, за которую будет заплачено с их стороны сполна! – возразила Ану.

– Пусть так! Какая разница! В любом случае вмешиваться тебе я запрещаю!

– А что если они не справятся без помощи?

– Значит, так тому и быть! – отрезала Дану.

– Ну почему ты просто не скажешь им или не разрешишь сказать мне? – Ану почти умоляла, приводя этим Богиню в замешательство. – Дини-ши живьем себя съест, пока поймет. Он ведь мужчина, а им свойственно сразу предполагать худшее и не видеть очевидного.

– Разве тебе не доставит удовольствия наблюдать, как он будет ломать себя и усмирять свою гордыню?

– Нет.

– А вот думаю, человек с тобой не согласится. Осознать, что мужчина должен переступить через себя, чтобы иметь шанс быть с ней всегда, разве это может не наполнить женщину удовлетворением?

– Она его любит. Его страдания никогда не смогут сделать ее счастливой, – упорствовала Ану, и это исчерпало терпение Богини.

– Страдания закончатся. И хватит об этом. Все будет так, как я задумала. Я хочу чего-то нового, и я это получу.

Ану застыла, тщательно всматриваясь в саму сущность Дану, а потом вспыхнула шокированным осознанием.

– Дану… Нет! Ты хочешь забрать его себе?

– Что значит «забрать»? – фыркнула небрежно Богиня. – Все в этом мире и так мое! Появляется на свет, живет и умирает по моим законам. Похоже, все стали об этом забывать, и ты в том числе.

– Значит, это месть за неподчинение?

– Дини-ши мне должен. И человек тоже. И я желаю стребовать долг так, как считаю нужным, при этом оставаясь еще и чрезвычайно щедрой и милостивой в целом.

– Что же, ты в своем праве, сестра, – неожиданно легко смирилась спорщица и стремительно стала убираться с пути Дану. Но поздно, Богиня заметила проблеск непримиримого несогласия в ее ауре и тут же выбросила поток энергии, надежно захватывая непокорную.

– Ты ведь не уймешься, сестричка? – рассмеялась она. – И испортишь мне все развлечение.

Ану молчала, не смея солгать, не тогда, когда Дану может читать ее всю из-за прямого контакта.

– Что же, тогда мне придется принять меры, – продолжила Дану. – Посиди-ка ты внутри Завесы, пока все не закончится!

Ану не делала попыток вырваться – не ей тягаться в силах с самой верховной Богиней – и просто наблюдала, как та создала в гамаде односторонний тоннель, который запрет ее в теле Завесы.

– Обещаю, это будет так недолго, что ты вряд ли успеешь соскучиться, сестричка! – убийственно ласково произнесла Дану, готовясь швырнуть ее в пределы временной тюрьмы. – И да, оставлю тебе возможность наблюдать, чтобы ты поняла, что я всегда права!

***

– И в чем же будет состоять подготовка? – Надеюсь, что хоть в этом обойдется без экстрима. Хотелось бы сохранить все силы и нервы для главного испытания.

– Твоя кожа и волосы должны быть тщательно очищены, затем на все тело нанесут краску и наденут украшения. – Я стояла в дверном проеме купальни, а Лугус озабоченно и деловито перебирал многочисленные инкрустированные баночки и бутылочки и сосредоточенно кивал, когда находил нужное и отставлял в сторону.

– Краску? Господи, это-то зачем?

Брауни неуверенно пожал плечами.

– Так нужно.

– Ясно. – Очевидно, для того, чтобы придать предстоящему эротическому шоу больше эксцентричности. Других версий у меня пока не имелось.

Представила нас с Грегордианом в крови и краске, барахтающимися на белоснежных простынях… Блин, чего уж тогда сразу не в яме с грязью, чтобы варварский антураж действа был полным? Ладно, я обещала себе и Грегордиану не зацикливаться на том, как все будет, а думать о том, что принесет в итоге. Хотя и тут мало ясности. Я могу храбриться перед деспотом, но пока осознать ту степень неразрушимой близости, на которую всячески намекал он, мне не удавалось.

– Сейчас прибудут девушки-фейри, изъявившие желание помочь тебе в приготовлениях, и ты сможешь выбрать из них, – «обрадовал» меня Лугус.

– В смысле – «помочь»? Я что, сама вымыться не могу или краской обмазаться?

– Монна Эдна! – закатил темные глаза брауни с таким видом, будто слышал подобное не впервые. – Так полагается!

– Лугус, ты уже мог бы уяснить, что «так полагается» – это никакой не веский довод для меня. Любому действию, даже самому дурацкому, должно быть хоть какое-то обоснование.

– Монна Эдна, – вздохнул мужчина, – я не знаю точно, но могу предположить, что обоим будущим супругам нужно максимально расслабиться и сконцентрироваться на своих чувствах и желаниях перед обрядом, а не на уходе за своим телом и созданием образа, в котором они предстанут перед всеми. Для этого и нужны помощницы, готовые обо всем позаботиться.

В моей голове выстроилось в одну цепочку «обоим», «расслабиться» и «помощницы», и все стало мне нравиться еще меньше, чем прежде.

– Погоди-ка, это значит, что Грегордиана тоже сейчас будут… – Нахально лапать какие-то девки фейринские. – Мыть и мазать эти самые помощницы, которых он сам выберет из, мать их, изъявивших желание помочь?

– Хм-м-м, наш архонт не счел нужным уделить внимание выбору помощниц, и асраи Алево сделал это для него.

– Да это же все офигеть как меняет! – Не знаю, что отразилось на моем лице, но Лугус счел за благо попятиться. – Если это Алево их выбирал, то я прямо могу с облегчением вздохнуть!

Я оказалась у дверей покоев раньше, чем сообразила, что творю. Так, словно тело действовало независимо от сознания, подталкиваемое в спину чем-то сродни стихии. Но схватившись за массивную ручку, я вдруг замерла, застигнутая врасплох неожиданным просветлением. Ну и куда я ломанулась? Убедиться в том, что мой будущий муж сейчас не наслаждается обществом фейринских монн? И это перед самым обрядом? Выходит, во мне недостаточно веры в Грегордиана уже сейчас, так о чем же говорить потом? Как я собираюсь оставить его, чтобы отправиться с Илвой, если, находясь буквально в паре десятков метров, перед самой свадьбой за мгновение придумала себе самое худшее?

– Боже, Аня, и в какой же момент ты успела развить такое богатое воображение, еще и одностороннее? – прошептала, прислонившись лбом к дверному полотну.

Когда-когда? С того момента, как столкнулась с Грегордианом впервые и стала пялиться на него в окно как чокнутый сталкер, выдумывая вечерами себе его жизнь, привычки, голос, женщину, к которой он возвращается. Но, на минуточку, Аня, ты эта женщина! Ты та, к кому он теперь всегда возвращается, та, кому он предложил союз, и не какой-то там формальный! В жизни и после смерти, навечно вместе! И после этого я рванула с места, едва услышала о каких-то девицах, что помогут ему подготовиться как раз к тому, чтобы стать моим навсегда? Окстись! Доверие и уважение – вот что тебе следует сейчас испытывать, а не оскорблять наши и без того сложные отношения подозрениями. И демонстрировать окружающим уверенность в собственной исключительности для Грегордиана, а не истеричную подозрительность.

– Монна Эдна? – позвал меня Лугус, и я, натянув маску невозмутимости, отошла от двери.

– Зови своих помощниц! Выбирать буду!

Илва вошла последней, вслед за почти десятком оживленных женщин-фейри разных рас, которые, не скрываясь, пялились на меня с нахальным интересом. На их фоне бывшая невеста деспота выглядела невозмутимой и безразличной.

– Ты? – удивилась я. – Хочешь помочь мне?

И тут же устыдилась своего недоумения. Конечно, ситуация почти анекдотическая, но неловкость между нами неуместна – делить нам некого и нечего.

– Мне стало любопытно, – едва заметно пожала плечами Илва. – Не к архонту же мне в помощницы набиваться.

Сказанное можно было счесть попыткой пошутить, но веселье не коснулось черт девушки даже намеком. А вот ее взгляд, кратко брошенный на остальных претенденток на участие в подготовке, сказал гораздо больше. Она как никто понимала, до чего я сейчас напряжена и не готова показать это кому-то постороннему.

– Помогать мне будет монна Илва. Всем остальным спасибо, и вы свободны!

Едкое разочарование и недовольство, отразившиеся на разнообразных лицах, принесли мне злорадное облегчение.

– Архонт Грегордиан выгнал выбранных для него помощниц, – ничего не выражающим голосом сказала Илва, едва мы остались одни.

Я не нашлась, что ответить, и не пустилась в торжествующий пляс, но с благодарностью на нее посмотрела, хоть и понимала, что выдаю себя с головой.

– Ты уверена, что хочешь пойти на слияние, Эдна? – спросила Илва, нанося на мои волосы какой-то состав, пока я развалилась в бассейне, пытаясь обрести то самое необходимое душевное равновесие.

– Я уверена, что хочу этого мужчину во всех возможных смыслах, – с закрытыми глазами ответила я. – Если это включает в себя обряд, то так тому и быть.

– Я не об этом спросила. Тебе… – она запнулась, подбирая слова или не желая выдавать собственных эмоций, – тебя не пугает перспектива навсегда быть связанной с одним мужчиной и быть зависимой от него так же, как он от тебя?

Я задумалась. Совсем недолго. Страха внутри не нашлось.

– Считай меня легкомысленной, но нет.

В этот момент раздался грохот, весьма напоминающий звук врезавшейся в стену двери, заставивший нас обеих подпрыгнуть от неожиданности.

– Эдна! – натуральным образом взревел деспот. – Эдна, где ты?!

Он влетел в купальню как вихрь, и смотреть на него сейчас было страшно даже мне. Некоторое время назад, когда я уходила, он выглядел, конечно, немного озадаченным и раздраженным моим требованием о предложении, но не полыхал же диким пламенем ярости, как сейчас, одновременно выглядя каким-то изможденным, как будто прошел через тяжкую затяжную болезнь. Щеки запали, и без того глубоко посаженные глаза словно ввалились и горели абсолютно четко читаемой жаждой убивать и разрушать и блуждали по помещению в поисках жертвы. Всегда загорелая обветренная кожа была бледной, на лбу пот, будто у него жар, а рот то и дело искривлялся в угрожающем оскале. Какого черта?

Я встала на ноги и краем глаза заметила, как Илва тоже поднялась и напряглась за моей спиной, словно готовясь или защищать меня, или убежать, как только вход окажется свободен. На ее месте я бы выбрала второе, единожды глянув на почти невменяемого Грегордиана. Длилась эта наша общая немая сцена считанные секунды, а потом деспот по-звериному молниеносно прыгнул, покрывая последнее расстояние и оказываясь прямо передо мной в воде.

– Во имя всех проклятых созданий, кто он, женщина?! – зарычал мужчина, хватая меня за плечи и приближая к лицу, будто намереваясь в него вцепиться зубами.

На долю секунды страх одолел меня. До такой степени, что все нутро заледенело до каменной твердости, будто я вдруг заглотила литр жидкого азота. Но тут же пришла ответная волна злости, возмущения и агрессии, которая махом смела паническое оцепенение.

– Кто «кто»? – выкрикнула я в ответ, упираясь в грудь рвано дышащему деспоту.

– Тот, кого ты хочешь! – выплюнул он, искривившись, как от непередаваемой мерзости, попавшей в рот.

Я открыла рот в шокированном изумлении, но вымолвить ничего не могла. Это что, какая-то идиотская шутка? Но чистое бешенство, изливающееся сейчас на меня от Грегордиана, было самым что ни на есть настоящим. Уж эту сторону его эмоций я имела возможность неплохо изучить. Тогда что? Новое испытание, которое необходимо пройти до чертова обряда? Подсказок я, очевидно, не дождусь, а все усиливающаяся хватка на моих плечах, уже почти дробящая кости, и стремительно нарастающая плотность его злости, мешающая мне даже вдохнуть глубоко, прозрачно намекали, что медлить с ответом не стоит.

– Ты вообще соображаешь, о чем спрашиваешь сейчас? – спросила, собрав все крупицы нашедшегося контроля.

Неверная реакция! Грегордиан тряхнул меня так, что я прокусила язык, и от этой грубости шок от всего происходящего многократно усилился. Куда исчез мужчина, который какой-то час назад ласкал меня, успокаивал, убеждал обрести уверенность в нем и в нашем будущем и ради этого преодолеть пугающие и смущающие меня препятствия? Передо мной стоял невменяемый, способный на любую жестокость чужак, и в его глазах не было и крошечной крупинки тепла ко мне, за которую я могла бы уцепиться как за опору.

Присутствия Илвы деспот, кажется, и вовсе не замечал, но это не значит, что я о ней забыла. Просто выяснение отношений – это одно. Наедине люди могут наговорить друг другу многое, позволить себе слова и действия, видеть которые посторонним не стоит, перекричать и переварить ситуацию и прийти к пониманию, пусть не всегда прямым путем. А то же самое при свидетелях – уже унизительное действо.

– Я задал тебе вопрос, женщина! – угрожающе прорычал Грегордиан. – Не смей увиливать от ответа!

– Я не увиливаю! – уже не скрывая ответной ярости, ответила и сглотнула соленую вязкую слюну. – Просто понятия не имею, как ты вообще можешь задавать мне такой вопрос! И когда? За несколько часов до нашего долбаного слияния!

– Эдна, это не ответ!

– Единственный мужчина, которого я хочу, стоит передо мной, орет и причиняет боль, хотя обещал этого не делать! И прямо в этот момент я вдруг задаюсь вопросом: такая ли удачная идея соединить свою судьбу с ним навечно?

Лицо деспота исказилось так, что я невольно рванулась из его захвата, стремясь увеличить между нами расстояние.

– Да неужели? Не потому ли что хочешь и любишь ты совсем разных мужчин? – вот теперь он не кричал, но от этого звучал не менее угрожающе.

– Это еще что должно значить?

– Женщины, не важно, фейри вы или люди, но ваши сердца коварны и расчетливы! Одних вы хотите ради власти и безопасности, а вторых любите и вожделеете ради самой порочной страсти!

Ухмылка, кривая, жуткая, полная бесконечного презрения ощущалась как прямой удар ножом в сердце. Он не мог этого сказать! Не мне и не сейчас!

Что за пафосная обвинительная речь?! И когда я успела так облажаться, чтобы стать ее мишенью?

– Ты потерял свой чертов разум, Грегордиан?! Ты со мной говоришь! Со мной! Я не все эти твои… – Слова у меня кончились, только и могла, что двинуть его по твердому плечу, вкладывая в удар всю охватившую обиду и разочарование. В ответ деспот схватил меня за горло и резко толкнул к бортику, отчего мои ребра и позвоночник взвыли о милосердии. И это мгновенно воскресило в голове картинку, как он бросается на меня в мире Младших и почти убивает в приступе неконтролируемого гнева. Захлебнувшись в собственной панике, стала неистово биться, пинаться и царапать его руку на шее.

– Вот именно, Эдна, с тобой! – Грегордиан как будто и не замечал моих жалких попыток освободиться, продолжая убивать меня взглядом и удерживать. Конечно, боль я причиняла сама себе сопротивлением, но от этого на него не меньше бесилась из-за того, что вынудил защищаться. Ведь так не должно было больше случиться. Никогда! Мы теперь вместе против чего бы то ни было, но только не друг против друга. – Хочу сию же минуту знать имя того, с кем должен буду делить свою супругу, и кто я для тебя в этом проклятом треугольнике. Кто? Облаченный властью идиот, которого ты обвела вокруг пальца и влюбила в себя ради того, чтобы выгрызть себе безопасное место в моем мире?

– Да ты реально рехнулся, Грегордиан! – Слезы злости и бессилия прорвались наконец, и, кажется, на долю секунды деспот дрогнул. Хватка его ослабла, а сквозь сплошную пелену гнева в его глазах мне почудились боль и даже надежда.

– Скажи мне, может, это месть, Эдна? – тяжело дыша, спросил он, и пальцы на горле задрожали, почти поглаживая, а не сжимая. – Ты так и не простила мне всех обид? На этом вы с Богиней сошлись, да? Она хочет покарать меня за своеволие, а ты за прежние унижения? Хочешь провести и меня через боль и бессилие, которые сама пережила?

Голос Грегордиана стал хриплым, почти болезненным. Он будто уговаривал меня согласиться с ним. Смотрел так, словно сделай я это, и все будет исправлено. И вот с этого чертова момента я вообще уже ничего не понимаю!

– Грегордиан, я ни с кем не вступала ни в какой сговор! И ни в этом, ни в каком другом мире нет никого, кого люблю и хочу, кроме тебя! Только ты! – Я сглатывала рвущиеся наружу рыдания и делала огромные усилия, чтобы говорить без истеричных ноток и не начать сыпать упреками. В конце концов, в этой дикой ситуации, кто и что ее бы ни спровоцировал, важно вернуть деспота в состояние, когда можно вести диалог. Потом я дам волю обиде и стану думать о долгосрочной перспективе наших отношений и возможных повторениях таких кошмарных инцидентов. Но все мои попытки успокоить Грегордиана и достучаться до его адекватности потерпели фиаско.

– Ты лжешь, женщина! – снова взорвался он и стиснул шею сильнее прежнего.

Ну все, с меня хватит этого параноидального балагана! Вдохнув полной грудью, я завопила что есть сил:

– Бархат! На помощь! – И тут же оказалась на свободе.

Грегордиан отшатнулся от меня, как от змеи. Его затрясло, серую радужку стало заливать чернотой, а дыхание все сильнее набирало обороты, как всегда, когда две его ипостаси сражались за контроль. Меня прошило болью за то, что пришлось это провоцировать, но передышка от неожиданного безумия была нужна нам обоим.

– Не смей! – жутким голосом прорычал мне деспот и снова метнулся ко мне.

– Бархат! Сейчас! – заорала я уже истерично и в следующее мгновение увидела перед собой моего зверя.

– Прости меня! – прорыдала, сползая в воду и цепляясь для опоры за его мощную шею.

Глава 4

Бархат толкнул меня своей широкой мордой и стал тереться мокрой шкурой, низко мурлыча и уговаривая успокоиться. Пару минут все его внимание было сосредоточено на мне, а я набиралась смелости взглянуть на Илву. Я знала, что увижу в ее глазах. Неоспоримое подтверждение того, что Грегордиан действительно снова был со мной груб и жесток, и нельзя малодушно сделать вид, что ничего этого не случилось или все не так, как могло показаться. Никаких отговорок и оправданий. Мужчина, с которым я была готова соединить свою жизнь и душу навечно, опять внушал мне страх. А так ведь не должно быть. Что же это за вечный союз, если теперь я только и буду думать о том, что в любой момент необъяснимый приступ ярости деспота обрушится на меня? Нет, роль вечно вздрагивающей и озирающейся жертвы не для меня.

– Во имя Богини, Эдна, что же ты натворила! – Шепот Илвы прервал набирающий силу поток моих невеселых мыслей, и однозначный страх в ее голосе заставил меня резко обернуться.

Но не я одна среагировала. Бархат мгновенно напрягся и, вскинув огромную башку, зарычал глухо и жутко угрожающе, буквально придавливая девушку к месту тяжелым взглядом.

Илва стояла в нескольких шагах от бассейна – глаза широко распахнуты, лицо застывшее и гораздо бледнее обычного – и одной рукой что-то судорожно нащупывала в складках платья. Тот самый кинжал, который приставила мне к горлу при первой нашей беседе? Не могла же она всерьез намереваться угрожать зверю им? Это же чистой воды самоубийство!

– Успокойся, Илва! Все нормально, Бархат не тронет тебя! – заверила ее, и в следующий миг зверь выпрыгнул из воды и жутко оскалился, полностью опровергая мои слова.

Илва стала очень медленно и плавно отходить назад, пока я, закричав от неожиданности, неуклюже карабкалась из бассейна, а Бархат рычал все громче и страшнее, опускаясь ниже на лапах, как перед атакой. Язык его тела был беспощадно понятным: Илва – враг, и сейчас она умрет.

– Нет, Бархат! Не смей! Свои! Нельзя! – Я в панике несла какую-то ахинею и бросилась ему на спину, обхватывая руками морду и закрывая ладонями глаза.

Бархат замер, но не расслабился ни капельки.

– Уходи отсюда! Сейчас же! – приказала я Илве.

– Ты с ума сошла, Эдна! Он не отпустит меня теперь! Ты подписала мне смертный приговор, а может, и себе самой! Почему не остановилась, когда еще могла?

Я мало что восприняла из ее тирады, как-то было не до того, потому как от звука ее голоса зверь опять вернулся в боевой режим и мягко попытался стряхнуть меня. Как бы не так! Эмоции придали мне сил, и я держалась словно клещ.

– Уходи! – завопила, когда Бархат тряхнул меня сильнее.

– Нет смысла! Я покойница! Из-за тебя! – Эти слова были последней каплей для зверя.

Он дернул всем своим мощным телом, и я слетела на пол, словно была невесомым листом, случайно приставшим к его шкуре, и тут же бросился на Илву.

В ужасе и бессилии я закричала, ожидая услышать кошмарные звуки убийства, но вместо этого вдруг наступила тишина. Илву я видеть не могла, Бархат сбил ее на пол в прыжке, и сейчас она полностью находилась под его здоровенной тушей. Совершенно неподвижной, надо сказать, тушей.

– Помоги мне, Эдна! – раздался хриплый и натужный голос Илвы, и я, поскальзываясь, метнулась к ним.

Бархат, не подавая никаких признаков жизни, лежал поверх тела Илвы, прижимая ее всей своей немалой массой.

– Боже, ты его…

– Усыпила! – перебила меня Илва, отбрасывая прочь удушливый ужас, схвативший меня за горло. – Ну помоги же!

Опомнившись, я стала толкать спящего Бархата в бок до тех пор, пока он не свалился с девушки. Упав, он вытянулся на полу и, дернув пару раз лапами, громко засопел, явно не собираясь пока просыпаться. Вся его переносица и половина морды были покрыты какой-то зеленоватой пылью, остатки которой Илва сейчас старательно оттирала с ладони.

– Как ты могла поступить так глупо?! – тут же накинулась она на меня вместо благодарности, едва оказавшись на ногах. – Тебе следовало согласиться с ним во всем, признаться, что хотела отомстить, да в чем угодно, но не вытворять такое! Да еще и при свидетелях! Как вообще ты умудрилась заполучить такую власть над зверем дини-ши?

Пережитый страх от ее слов обратился в возмущение. Она точно присутствовала при происходящем? Или у нее с головой непорядок?

– Ты что, ослепла? Архонт напал на меня и стал нести всякую безумную чушь!

– Напал он на меня, – ткнула себе в грудь Илва, указывая на разорванную ткань. – Причем по твоей вине!

– И в чем же я это виновата? Разве это я вломилась к нему с дикими обвинениями?

– Ты продемонстрировала ему собственную неоспоримую власть над ним, идиотка! И сделала это при мне!

– И что с того? Я защищалась!

– Ну не будь же ты такой дурой, Эдна! – Илва сжала кулаки, будто остро хотела мне двинуть. – Твой мужчина – архонт Приграничья! Приказы ему смеет отдавать лишь сиятельная чета, но даже у них нет власти заставить его обратиться просто потому, что они этого хотят! Ты соображаешь, какую огромную уязвимость показала мне, призвав его зверя, да еще и против воли самого деспота?! Он не успокоится, пока не прикончит меня, да и на твоем месте я бы не чувствовала себя в безопасности!

– Он остынет, и я все ему объясню, – даже для собственных ушей я прозвучала не слишком-то уверено.

Призывая Бархата, я не думала о последствиях и действовала чисто на инстинктах, но вот сейчас это мне действительно стало казаться очень плохой идеей, особенно когда вспомнила взгляд Грегордиана перед обращением. Будто я предала его.

– Остынет? – фыркнула Илва. – Сначала непонятно что привело его в бешенство, потом ты унизила, принудив обратиться, потом я отправила его вздремнуть от сонной пыльцы. Знаешь, на то, что он проснется в хорошем настроении и склонен будет тебя слушать хоть секунду, прежде чем в бешенстве свернуть шею, я бы не рассчитывала.

– И что ты предлагаешь? Сбежать в подземелье и запереться изнутри в одной из камер, чтобы иметь возможность высказаться в свое оправдание, пока он будет снаружи?

– Не будь наивной, Эдна. Никакая решетка тебя от архонта не защитит. И меня тоже, поэтому я покидаю Тахейн Глифф немедленно и тебе советую. – Илва обошла тело Бархата и стремительно двинулась из купальни, и я, с тоской взглянув на моего спящего зверя, последовала за ней.

– Что? Куда мы пойдем?

– Воспользуемся артефактом Короткого пути, Эдна, и уйдем в мир Младших. Ты ведь обещала помочь мне там освоиться!

Да, обещала, но не так же и не при таких ужасных обстоятельствах!

– Но если я убегу, то подтвержу все самые гадкие предположения Грегордиана обо мне. – Я остановилась в дверном проеме, не в силах выпустить Бархата из виду окончательно. – Считай, признаю себя виноватой!

– А если не убежишь, то вполне можешь лишиться жизни или подвергнуться такому наказанию, что больше никогда не сможешь взглянуть на своего мужчину без содрогания!

На самом деле, я уже где-то на полпути к тому, чтобы начать бояться любимого человека панически. Следует признать, что в гневе Грегордиан способен на что угодно. Последнее время я позволила себе поверить, что мне его опасаться больше не надо, но вот только что получила разгромное подтверждение обратного. Выходит, Илва права и нам следует скрыться, пока есть возможность? Хотя бы на время, пока Грегордиан не перебесится и не будет в состоянии выслушать мои оправдания. Боже, какой-то театр абсурда! Еще час назад я готовилась к свадьбе с мужчиной, которого люблю каждой своей клеточкой, а сейчас решаю, настолько ли он опасен для меня, чтобы бежать сломя голову. Ну почему все так? Выбор между угрозой жизни и любовью – что может быть противоестественнее в принципе?

– Решайся, Эдна! Сонная пыльца не заставит его спать вечно! Да и кто-то может отважиться войти и проверить в чем дело. – А вот в наличии таких смельчаков я сильно сомневаюсь.

И я решилась. Помчавшись в спальню, разыскала «походный» кожаный комплект и стала быстро одеваться.

– Артефакт же у тебя не с собой? – Илва покачала головой. – Ну и как мы тогда покинем башню?

– Пыльцы хватит на охрану, ну а прислуга в коридорах вряд ли посмеет остановить тебя. Да из-за свадьбы всем не до того, чтобы следить за тем, кто и куда идет.

Одевшись, я быстро разодрала одну из простыней и, разложив на полу, вывалила в центр содержимое одного из ларей с многочисленными, подаренными деспотом драгоценностями. Связав края, закинула импровизированную увесистую котомку за плечо.

– Зачем ты это тащишь? – удивилась Илва.

– Затем, что в мире Младших мы не сможем жить в моей квартире и будем скрываться. А это весьма недешевый образ жизни, уж поверь.

– Ладно, тебе лучше знать, – согласилась Илва и высыпала на ладонь горку зеленоватой пыли из мешочка, добытого из скрытого кармана. – Готова?

Я снова взглянула в сторону купальни. Нет, я не готова и никогда не буду готова расстаться с Грегордианом, но, похоже, это не меняет того факта, что прямо сейчас уйти придется.

– Готова, – выдавила я.

Илва, натянув свою обычную маску невозмутимости, подошла к двери.

– Выйдешь, только когда я позову, Эдна, – еле слышно прошептала она и выскользнула наружу.

До меня донеслись звуки вполне миролюбивого разговора, а потом один короткий тревожный выкрик и тишина.

– Идем! – крикнула девушка, и я выскочила в коридор, едва тут же не упав из-за лежащего ничком охранника-хийса, перегородившего часть пути. Рядом на спине лежал молодой асраи, успевший крепко обхватить рукоять кинжала. Очевидно, они совершенно не ожидали от хрупкой и вечно отстраненной бывшей невесты архонта такой подставы с этой сонной пылью. Да уж, не стоит недооценивать женщину, имеющую четкую цель, особенно если эта цель – выжить.

– Боже, я начинаю тебя бояться! – прошептала я, перешагивая через тела.

– Ты меня с самого начала боялась! – хмыкнула Илва, выглядя абсолютно по-другому из-за необычного оживления, я бы даже сказала, возбуждения на всегда бесстрастном лице. Это ее так угроза жизни завела или перспектива экстренного побега?

– Ну да, и поэтому пришла к тебе в одиночку, – ответила я рассеянно, стараясь не думать о том, как же трудно мне дается каждый шаг, отдаляющий от Грегордиана. Но я ведь поступаю верно? Инстинкт самосохранения не должен идти на поводу у сердца. Так что стоит сконцентрироваться на том, как мне обидно и больно из-за поведения деспота и что доверять теперь ему у меня не получится. Но почему-то тогда появлялось жгучее желание вернуться и выкричаться за каждое жестокое слово или действие деспоту в лицо, затопать ногами и, брызгая слюной от бешенства, потребовать объяснений произошедшей дикости. Вот только здравый смысл подсказывал, что это глупо. Ни к чему хорошему попытка поговорить и разобраться в любой форме прямо сейчас не привела бы. Меня уж точно.

Принца Раффиса я заметила еще с середины лестницы. Он стоял у ее подножия и явно нервничал в ожидании возвращения Илвы. Естественно, он тут топтался с того момента, как она поднялась в нашу с деспотом башню. Нет, теперь только в башню Грегордиана. Отчего даже такие дурацкие мелочи противно царапают и без того взведенные как тетива нервы? Заметив нас, принц коротко мазнул недоуменным взглядом по мне и тут же полностью сконцентрировался на Илве.

– Что случилось, филиа моя? – мгновенно встревожившись, спросил он, щуря свои огромные фиолетовые глазищи, словно в попытке прочесть ответ напрямую из головы девушки.

– Мы покидаем Тахейн Глифф. Сейчас же, – резко ответила Илва и пронеслась мимо дракона.

– Мы? – Он стрельнул снова глазами в меня.

– Да. Я и монна Эдна.

– Но как же обряд и архонт Грегордиан? – нахмурился Раффис и оглянулся на лестницу, будто ожидал, что деспот обрушится на нас сию же секунду с ее вершины, карая за непокорность.

– Монна Эдна решила, что она пока не готова к слиянию и хочет получить немного времени для себя на раздумья! Я составляю ей компанию, – говоря это, Илва и не думала притормозить, и мы все трое почти бежали по коридору в сторону ее покоев.

Выражение же лица принца ясно дало мне понять, что он думает об этом вранье.

– Не думаю, что архонт Приграничья сочтет эту идею удачной, – начал принц, но Илва на него зыркнула, и он тут же закрыл тему. Вот почему кому-то везет на сговорчивых и понимающих с полувзгляда мужчин, даром что дракон, а мне достался такой упертый и взрывной индивид?

– Что же, тогда я тоже составлю компанию монне Эдне, – только и добавил он и умудрился вежливо и грациозно поклониться мне прямо на ходу.

– У нас нет времени, если оно нужно тебе на сборы, – не заморачиваясь на вежливость, сообщила Илва.

– Единственное, что необходимо, прямо передо мной, филиа моя! – гордо вскинул голову Раффис.

– Запри дверь, принц! – приказала Илва Раффису, едва мы вихрем влетели в ее покои.

Метнувшись в спальню, Илва принесла артефакт и протянула его мне. Я, не теряя времени, отодвинула крошечную кулиску, обнажая острие, нуждающееся в моей крови.

– Ты можешь открыть проход в какое-нибудь место, где деспот не догадается нас сразу искать? – спросила Илва, и выражение лица принца стало более чем красноречиво. «Я так и знал!» – гласило оно. Но на этом все. Ни вопросов, ни возражений.

– Понятия не имею, но я постараюсь. – Я стала судорожно перебирать в голове места, где хотела бы оказаться. Тут же мозг взорвала куча вопросов. День будет или ночь в мире Младших? Насколько уединенным должно быть место выхода? На что будет похоже наше появление, и к каким последствиям может привести? Ни о чем из этого я понятия не имела, и, откровенно говоря, в голове образовалась какая-то каша из обрывков разных мыслей и эмоций. Из-за этого упорно не шел на ум хоть какой-то ориентир, но я уже поднесла ладонь к шипу на артефакте. Будь что будет. Я только что, кажется, совершила главное безумие в своей жизни, так что чуть меньше или больше – роли не играет.

– Погоди, монна Эдна! – неожиданно остановил меня Раффис. – Если наша цель – скрыться, то ты должна знать: воспользуешься артефактом тут, и преследователи пойдут по оставленному магическому следу и выйдут там же, где и мы.

Прекрасно, похоже, форы-то нам и не видать. Кажется, от этой новости моя бедная голова вообще собралась взорваться.

– И что делать?

– Я перенесу вас на себе отсюда. Мы перейдем в каком-нибудь другом, достаточно удаленном месте, и тогда поймать магический след будет нереально. Ты вообще можешь открыть портал прямо в полете, и тогда нас уж точно не выследят.

Я представила, как огроменный дракон неожиданно появляется в небе где-нибудь в средней полосе России. Да уж, тогда наш переход будет прям совсем беспалевным.

– Нет, в полете – это не совсем удачная идея, – нахмурилась я, задвигая металлическую завесу на артефакте.

– Я готова! – Илва закинула на плечо небольшую холщовую сумку, распихивая что-то по скрытым карманам, о существовании которых я теперь знала. Раффис сделал нам знак подождать и вышел из покоев.

– Путь свободен! – громко сказал он, и мы пошли теперь за ним.

Мое сердце грохотало все громче, и мне уже начинало казаться, что еще немного, и я упаду и умру от его разрыва. В голове истошно и заунывно вопило: «Не-е-е-т! Что ты твори-и-ишь?! Останови-и-ись!»

Раффис повернул в коридор с уклоном, ведущий к стойлам юд, и вскоре впереди замаячил выход во внутренний двор. И тут нас заметили.

– Она здесь! – заорал какой-то брауни, появившись в начале коридора, и ткнул в нас рукой. Сразу же послышался звук множества шагов, и Раффис, схватив нас обеих за руки, понесся вперед с огромной скоростью.

– Филиа моя, прошу прощения за прикосновение к другой, оно сугубо вынужденное! Монна Эдна, извиняюсь за необходимость дотрагиваться до тебя! – на ходу умудрился расшаркаться принц перед Илвой и мной, волоча нас так, что мы практически не задевали ногами пол. Драконы и их заморочки!

Мы выбежали на середину двора, когда наши преследователи показались в зоне видимости. К тому же все, кто по своим делам находился сейчас во дворе, тоже уставились на нас, очевидно еще не понимая, как реагировать.

– На землю! – властно рявкнул Раффис, без церемоний дергая обеих вниз.

Мы с Илвой повалились принцу под ноги, а он начал обращаться еще до того, как мы достигли земли. Если в прошлый раз он, скорее всего, пытался произвести максимум устрашающего эффекта в момент переворота, то сейчас главной была скорость, и спустя считанные секунды мы уже лежали у здоровенных когтистых лапищ дракона, а не у ног мужчины. Он – удивительно аккуратно для такой гигантской туши – повернулся к нам боком и расправил одно крыло по земле, предлагая взобраться по нему на спину, а вот вторым действовал абсолютно автономно, угрожающе махал и дергал, норовя ударить и снести голову неосторожным, удерживая всех выбегающих из замка на расстоянии.

Но это помогало только до появления Алево. Асраи, с искаженным яростью лицом, и не подумал притормозить и, увернувшись от метившего ему в голову удара, по-кошачьи прыгнул вперед с двумя кинжалами в руках и с размаху вонзил их в толстую перепонку крыла. Мы с Илвой уже успели взобраться на спину дракона, умостившись между двумя жуткого вида костяными выростами вдоль позвоночника, и, взревев от боли и ярости, Раффис рванул вверх. Илва непроизвольно навалилась на меня спиной из-за такого резкого старта, а я ощутимо приложилась затылком к боку шипа за спиной. Но стремительный взлет не заставил сумасшедшего асраи отцепиться.

– Эдна! Одумайся! – заорал он и, вырвав один кинжал, подтянулся и воткнул его выше, явно собираясь таким кошмарным способом добраться до нас. Из ран лилась потоком ярко-пурпурная драконья кровь, текла по его рукам и лицу, и выглядел от этого сейчас ближайший друг деспота не менее свирепо, чем сам Грегордиан.

Раффис попытался изогнуть шею и добраться до Алево зубами, но от этого его тело тут же накренилось, и мы с Илвой едва не слетели.

– Я просто пытаюсь выжить! – закричала я асраи и поразилась, что даже для собственных ушей это звучало дурацким глупым оправданием, а не осмысленно принятым решением.

– Эдна! Остановись! – продолжал орать Алево и повторил свою манипуляцию с ножом, подтягиваясь еще ближе, вырывая новый вопль у принца и создавая в крыле еще один кровавый ручей. Если так пойдет и дальше, то этот ненормальный точно до нас доберется.

– Эдна, не делай этого с ним! – надрывался Алево, нанося новые раны и упорно приближаясь, несмотря на то, что его швыряло вверх-вниз на крыле. – Я не позволю тебе так поступить с ним, женщина!

Илва все это время возилась передо мной, а потом, резко обернувшись, скомандовала:

– Держи меня, Эдна! – зажав что-то в руке, наклонилась и стала сползать в сторону асраи. Я изо всех сил ухватилась за широкий пояс на ее платье одной рукой, а другой вцепилась в шип и молилась, чтобы сейчас Раффис не вильнул снова и мы не рухнули в воду, над которой уже пролетали. Пойти на корм радужным змеям – нерадостная перспектива. Тогда уж проще было без особых усилий позволить прибить себя деспоту.

Вытянувшись максимально вперед, Илва размахнулась и швырнула какой-то красный порошок точно в окровавленное лицо Алево. Не знаю, что это было, но асраи тут же взвыл от боли почти по-звериному и, выпустив кинжалы, сорвался вниз. Я закричала от ужаса, представляя, какая участь может его там ждать.

– Что ты натворила! Если он уснет, то просто утонет!

– Он не уснет, Эдна! – огрызнулась Илва.

Дракон несся вперед на огромной скорости, мне пришлось напрягать все силы, втаскивая Илву обратно, и я даже не успела увидеть момент, когда Алево достиг воды, чтобы убедиться в том, правду ли сказала девушка. Густые кровавые капли при каждом взмахе раненного крыла окатывали нас с Илвой, тут же высыхая и противно стягивая кожу. Мы летели и летели, а у меня без остановки текли слезы. Алево, ты раздражающий и невыносимый засранец, но ничего такого я для тебя не хотела! Теперь уж точно Грегордиан меня не простит. Смерть его ближайшего друга и помощника – это не то, за что можно извиниться, сказав: «Прости, так уж получилось».

– Почему у него кровь не останавливается? – спросила я Илву, когда кровавый душ так и не прекратился спустя время и Раффис стал припадать на поврежденное крыло, раскачивая нас все сильнее.

– Настоящее железо, – озабоченно проворчала Илва и указала на кинжалы, так и торчащие в кожистой перепонке, а потом крикнула принцу: – Дракон, ищи место для приземления и побыстрее!

Грегордиан рассказывал мне, что раны, нанесенные настоящим, а не магическим железом, у фейри заживают так же медленно, как и у людей. Выходит, на драконах это тоже работает.

Раффис что-то пророкотал, давая понять, что Илву он услышал, но продолжил упрямо лететь вперед. Показалась береговая линия, и вскоре мы неслись уже над густым лесом. Принц все не останавливался, хотя заметно потерял скорость и раскачивал нас все сильнее с каждой минутой.

– Раффис, если ты немедленно не опустишься вниз, то угробишь нас всех! – пугающе грозно рявкнула Илва. – Ты потерял уже море крови и рухнешь в любую секунду!

И только тогда дракон стал стремительно снижаться, заметив среди деревьев небольшую поляну. Мы были почти на земле, когда произошло именно то, что и предсказывала Илва. Огромные крылья безвольно замерли, мощная шея с рогатой здоровенной головой обвисла, и последние метры мы просто падали, ломая сучья ближайших деревьев. Удар об землю скинул нас обеих с дракона. Я лежала на спине, хватая воздух и дожидаясь, когда боль чуть отступит, и снова и снова задавалась вопросом: правильным ли решением стал наш побег.

Глава 5

– То есть вы все просто стояли и смотрели, как дракон похищает мою будущую жену, и ничего не сделали? – Низкий голос архонта звучал обманчиво спокойно во внутреннем дворе Тахейн Глиффа, пока он пристально рассматривал засохшие пятна драконьей крови на древних камнях.

Крови, которой было возмутительно мало, на его взгляд. Он бы предпочел стоять в ней по щиколотку, наблюдая, как вероломный ящер бьется в конвульсиях, издыхая у его ног. Конечно, в глубине души Грегордиан знал, что драконьему ублюдку не было никакого дела до его женщины и насильно он ни ее, ни тем более Илву, перед которой благоговел, не забрал бы. Драконы и этот их до смешного неодолимый трепет перед своими единственными! Но прямо сейчас ему больше нравилось думать, что проклятый принц дерзко украл ту, что принадлежала ему, архонту Приграничья, нежели смириться с фактом, что Эдна сбежала от него по собственной воле. Потому как в противном случае деспоту придется признать и то, что он был в этом повинен. Хотя бы частично. А пока он не готов ощутить себя виноватым, несмотря на то, что его зверь беленился и буквально рвал его жесточайшими упреками изнутри. Если Грегордиан пойдет у него на поводу и допустит полное осознание совершенной отвратительной ошибки, то взорвется. Снова.

***

Вновь покои Эдны, недавно отделанные и обставленные, лежали в руинах. От дверей даже щепок не осталось. Ничтожный откуп его гневу. Вырванный из липкого густого оцепенения, вызванного сонной пыльцой, шумом, который устроили его воины, принесшие дурные новости, деспот, естественно, позволил своей злости излиться на все окружающее. Всего лишь вещи, ничтожное барахло, ни одной сломанной ничьей кости, ни капли пролитой крови. Алево не появился, чтобы, как всегда, стать громоотводом и усмирить его своими заумными речами, коих деспот, впрочем, никогда не хотел слышать, но по необъяснимой причине слушал. Лишь когда его неконтролируемая ярость частично иссякла, Грегордиан узнал, почему не пришел его ближайший помощник. Асраи – единственный, кто действительно пытался остановить Эдну и свести нанесенный своим архонтом ущерб к минимуму. Он всегда так делал. Хоть раз Грегордиан сказал вслух, насколько ценил это? Или произнес это осмысленно про себя? Какая сейчас, к проклятым созданиям, разница? У него были более срочные проблемы, чем запоздалое признание заслуг извечного укротителя его крутого нрава. Слияние не состоится в срок, а значит, жизнь Эдны повисла на волоске. И осознание этого моментально отодвинуло далеко в сторону его недавнюю ревность к неизвестному ублюдку, который, по сути, уже ходячий мертвец, и ярость за беспардонную манипуляцию Эдны его зверем. Не хотел бы ей подчиняться – не послушался бы ее призыва! Его сволочная вторая ипостась далеко не всегда ему самому полностью была подвластна и раньше, но с появлением Эдны это перешло все допустимые границы, и, похоже, она это прекрасно поняла, прибрав контроль над ним в свои, оказывается, совсем не слабые ручки. Долбаный, к дварфовой матери, Бархат, становящийся по единому слову Эдны покорным и дурашливо-ласковым, словно несмышленый детеныш, в одно мгновение и свирепым ее защитником – в следующее. Теперь он, выходит, больше ее зверь, нежели его собственный. Но с этим Грегордиан разберется позже. Как и с тем фактом, что Илва стала свидетельницей наличия столь мощного рычага воздействия на самого архонта Приграничья. Никто не должен был узнать, что по щелчку пальцев Грегордиан становится ручной собачонкой своей женщины. Сам он сейчас, находясь в адекватном состоянии, мог кое-как пережить подобное открытие. Его власти над Эдной куда больше, чем ее над ним, и деспот нашел бы способ навсегда отучить упрямую женщину от желания играть в повелительницу зверя. Но все это должно было остаться строго между ними. Впрочем, никуда бывшей невесте от него не деться, и никакой дракон не поможет. Он отплатит ей за вероломство и за проклятую пыльцу, от которой до сих пор трещала голова и сводило спазмами желудок. А если откроет рот и разболтает об увиденном – выследит и прикончит каждого, кто будет настолько глуп, чтобы услышать. Велев поднять всех до единого фоетов на поиски беглецов и Алево, Грегордиан выгнал воинов и слуг прочь из их с Эдной башни и стал взывать к Дану. Он звал и звал до хрипоты, не получая ответа, и без конца повторял одно и тоже:

– Дану, всемогущая и щедрая! Эдна сама отвергла слияние со мной! Наш с тобой договор мной не нарушен! Не отнимай у нее искру!

Но Богиня молчала и ничем не выдавала своего присутствия до тех пор, пока он не перешел от униженных просьб к отчаянным мольбам. И только тогда в пустоте покоев, в которой беспокойно метались лишь звуки его собственного голоса, раздалось:

– Ты услышан, неразумное дитя!

И на этом все. Ни пояснений, ни новых условий, ни наказания. Поняв, что больше ничего не добьется от потерявшей к нему интерес Дану, Грегордиан уже тщательно осмотрел разгромленные им покои и только тогда понял, что Эдна не просто так ушла. Она прихватила часть из подаренных им украшений. А значит, скоро возвращаться не намеревалась. Возможно, вообще никогда по собственной воле. Хотя, может, все дело в том, что она никогда и не планировала с ним оставаться? Женщины есть само воплощение коварства, притворства и непредсказуемости – уж это он усвоил прекрасно. Что если он все же прав в худших предположениях и все то тепло, которое он видел глазах, порывистость и непреодолимая тяга к нему в движениях, трепет и неутолимая жажда в прикосновениях и однозначная преданность в поступках Эдны – лишь издевательское отражение его собственного глубоко спрятанного неистового желания быть любимым ею? Нет, Грегордиан не собирался снова поддаться безумному приступу своего тотального недоверия ко всем вокруг. Только не сейчас. Или это точно приведет к жертвам и разрушениям, бесполезным по своей сути. Ничего из этого не имеет значения. Он вернет Эдну назад, хочет она этого или нет. В его жизнь, в его постель, не важно, в каком качестве, но иной судьбы у нее не будет. Сбежит – настигнет снова, предаст – накажет, а после с легкостью простит, но никогда, никогда не отпустит. Что касается условия Богини… если он сделает так, что Эдне просто в голову не придет желать другого, то и условия Дану он не нарушит. Грегордиан еще раз обвел взглядом разгромленные покои и решил, что восстанавливать их не будут, и только после этого спустился во двор.

***

– Совсем не было похоже на то, что дракон забирает женщин насильно, – подал наконец голос кто-то из воинов или слуг, столпившихся во дворе в смиренном ожидании неминуемого наказания.

– А на что же это было похоже? – прошелся архонт тяжелым взглядом по толпе, и желающих ответить не нашлось. – Ну же! Я жду!

– На то, что монна Илва и монна Эдна были напуганы и спасались бегством от кого-то в Тахейн Глиффе, а дракон помогал им, – выступил вперед молодой воин-асраи. Очевидно, он знаком пока с гневом Грегордиана лишь по местным сплетням, иначе молчал бы, как остальные.

Архонт поднял правую руку и сжал ее в кулак так сильно, что костяшки побелели, сдерживая желание размазать и этого юнца, чьи слова так близки к истине, и каждого здесь присутствующего. Эдне бойня точно бы не понравилась. «Ей и ты больше не нравишься!» – издевательски подначила кровожадная часть сознания, желающая получить свободу действий и излиться на всех без разбору. Ведь в их глазах он вдруг стал тем мужчиной, чья избранница предпочла бежать, почти прорываясь с боем, чтобы только не проходить с ним слияние. Делало ли это архонта еще большим чудовищем в их глазах, перед которым стоит трепетать и преклоняться пуще прежнего, или, наоборот, являлось признаком неожиданной слабости, неспособности даже женщину удержать подле себя? Грегордиан снова осмотрел всех собравшихся, видя лишь толпу, в которой многие выглядели так, будто готовы были прямо сейчас обратиться в бегство, даже учитывая, насколько тщетной была бы такая попытка. И вдруг он понял, что ему плевать на то, что все они и каждый в частности думают о нем. Боятся ли, преклоняются, сомневаются… Это совершенно не имело значения. Эдна едва успела покинуть его, и все вокруг, абсолютно все, что связано с тем, кто он для всех и каким должен всегда казаться, мгновенно стало ощущаться тяжким раздражающим бременем.

– Призовите абсолютно всех фоетов, пусть ищут день и ночь, – приказал Грегордиан, медленно разжимая кулак. – Биремы должны немедленно отплыть и начать обследовать острова и береговую линию. Асраи Алево наверняка постарался изрядно пустить кровь дракону, и слишком далеко он не улетел. Пусть ищут все и всюду. Призовите на помощь вольнонаемных охотников фоссегримм. Когда найдете – никто, слышите меня, никто не смеет касаться монны Эдны, угрожать или причинять боль! Шлете фоетов за мной! Ее статус моей будущей супруги неизменен! Любой, на кого она укажет как на обидчика, будет казнен мной. Тот, кто найдет монну Эдну, будет награжден, и все вы знаете, что скупостью я не отличаюсь. Но если не обнаружите ее след в течение трех дней – умрете все! Вперед!

Грегордиан отчетливо услышал коллективный вздох облегчения, и толпа воинов и слуг рассеялась почти моментально.

– Мой архонт, ты, как всегда, точно знаешь, чего хочешь, и более чем на щедр на разнообразные посулы своим подданным, – хриплый и бесконечно усталый голос Алево заставил деспота резко обернуться.

Асраи, прихрамывая и болезненно кривясь, ковылял к нему через двор. Он был почти голым, так как от его одежды остались лишь отдельные лохмотья, и сплошь покрыт мелкими кровоточащими укусами.

– Радужные змеи сочли тебя несъедобным, друг мой? – скрыл за насмешкой неожиданно сильную радость от его появления деспот.

– Точно. Чего не скажешь о мерзких мелких хоба, сварить бы их всех заживо на медленном огне! – скорчил страдальческую мину Алево.

– Они размером с мой мизинец, как смогли так тебя уделать? – фыркнул Грегордиан. – Ты что, не мог получше от них отмахиваться?

– Не мог! Потому что берег самое ценное! – в тон ему ответил асраи.

Деспот подошел к своему помощнику и подставил плечо, вынуждая опереться. Почему-то возвращение Алево показалось ему хорошим знаком.

– Не настолько уж я плох, мой архонт, – проворчал Алево, но с благодарностью принял помощь.

Медленно они двинулись в замок, оставляя за собой на камнях дорожку из мелких кровавых капель.

– Итак, она все же сбежала, – рискнул поднять тему асраи.

– Самое время об этом поговорить, – огрызнулся деспот.

– Почему нет? Даже у тебя, мой архонт, не поднимется на меня рука, пока я в таком состоянии.

– Не настолько уж ты и плох! – язвительно вернул Алево его же слова Грегордиан.

– Едва жив, уж поверь! – нахально повис на его плече хитрец.

– И кем я буду, если поверю асраи? – ответил деспот и нахмурился. – И да, она сбежала, как ты и предсказывал.

– Нет-нет-нет! – тут же неожиданно энергично открестился Алево. – Я предполагал, что Эдна психанет, пошлет куда подальше обряд слияния и максимум закроется в этом своем любимом саду, а тебе придется дверь выносить, чтобы до нее добраться. Но никак не предвидел то, что она сядет с Илвой на дракона и решит умчаться, как от пожара! И с какой такой стати в это все оказалась замешана твоя бывшая суженая? Ей-то для чего было в подобное ввязываться? О драконе я не спрашиваю – у этого ящера вообще своих мозгов, похоже, больше нет, в голове одна только Илва.

Первой мыслью Грегордиана было проигнорировать вопрос асраи, но он давно уже усвоил, что тот все равно не отстанет. И никакие проявления его гнева и угрозы и собственное состояние не будут в этом помехой.

– У меня два варианта ответа, – проворчал деспот. – Первый: Эдна и Илва давно об этом сговорились.

И от этой мысли внутри снова закипало нечто темное и неконтролируемо свирепое.

– Прости, мой архонт, но это чушь!

– Мне так тоже больше нравится думать. Тогда второй. Я… имел неосторожность напугать Эдну и попытаться прикончить Илву.

Алево даже остановился, недоуменно уставившись на него.

– Одномоментно? Обеих? – недоверчиво переспросил он.

– Почти. Так уж совпало, – Грегордиан, избегая его взгляда, посмотрел в сторону, злясь на то, что от вопросов асраи почувствовал себя полным идиотом.

– Мой архонт, ты в этот раз превзошел самого себя в… м-мхм-м… опрометчивости. А ведь я всего лишь отошел на пару часов снять напряжение!

Алево самостоятельно стал подниматься по лестнице, скрипя зубами и резко выдыхая при каждом шаге. Грегордиан же пошел следом, раздраженно думая о том, как глупо он выглядит сейчас, тащась вслед за другом, словно ожидая от него просветления для себя. Как будто ему это и правда нужно, и архонт Грегордиан вообще мог нуждаться в ком бы то ни было!

– Ладно, вопрос о неожиданном желании убить Илву не столь актуален. Каждого мужчину, наверное, хоть однажды посещает такое желание, когда дело касается бывших. Не ожидал от Эдны столь радикального поведения, – нарушил наконец молчание Алево. – Уж, кажется, она от тебя чего только не перевидела и не вытерпела. Да и бояться она всерьез вроде бы давно перестала. Что же ты такого сумел сделать?

Грегордиан закрыл плотно двери покоев Алево и развалился в кресле посреди гостиной, все еще размышляя, стоит ли рассказать ближайшему помощнику все как есть.

– Ко мне явилась Дану и сказала, что примет наше с Эдной слияние, только если я разделю ее с другим.

– И ты пошел сообщить ей сию радостную новость прямо перед обрядом? Или сразу нашел претендента, чтобы уже не затягивать?

– Асраи! Не путай меня с собой! – рыкнул Грегордиан, сжимая до жалобного скрипа подлокотники кресла. – Я захотел узнать, кто этот проклятый другой, с кем я должен буду разделить мою женщину. Мою!

– Надеюсь, ты не повредил ей ничем? – мгновенно нахмурился Алево, прерывая избавление от прилипших к коже окровавленных лохмотьев.

– Тебе-то что за дело? – ощетинился деспот.

– Мне-то никакого, мой архонт, но вот Эдна не кажется всепрощающей и поклонницей концепции «бьет – значит, любит».

– Я не бил ее! – вскочил Грегордиан и встал лицом к лицу с асраи. – Как ты вообще себе такое можешь представить? Она бы была мертва, а не сбежала! Я просто хотел получить ответ!

– Но что-то пошло не так, – невозмутимо констатировал асраи и похромал в купальню.

– Мой зверь взбунтовался и встал на ее защиту, – недовольно пыхтя, Грегордиан стал расхаживать по гостиной, слыша, как болезненно шипит Алево от попадающей на раны воды.

– Все еще не понимаю, как все это могло привести тебя к желанию прикончить Илву и мотивировать Эдну убежать сломя голову, – крикнул сквозь плеск «живого» душа он. – Эдна достаточное количество раз видела тебя… скажем, раздраженным и легко с этим справлялась.

– К проклятым созданиям Илву! – огрызнулся деспот. – Кого она сейчас волнует!

– И то правда – никого, – легко согласился Алево. – Сосредоточимся на Эдне. Если женщина ее характера вытворяет нечто столь опрометчивое, то, возможно, это не только сиюминутный испуг, а давно зревшая реакция.

– Реакция на что?

– На чрезмерное давление. На отсутствие контроля над ситуацией. На твое недоверие.

Обнаженный Алево проковылял в свою спальню и начал осторожно одеваться. Кровь перестала сочиться из его ран, но все равно движения причиняли массу мучений.

– Я изменил ее положение с бесправного голема на статус будущей супруги, отказавшись от выбранной Богиней суженой! Позволял ей вести себя так, как никому и никогда прежде! – взвился деспот. – Это называется «давление»? Отсутствие контроля? Или недоверие?

– Ты ни о чем ее не спрашивал. Ставил перед фактом. Сделав одному тебе понятные умозаключения, требовал каких-то ответов.

– Глупо с ее стороны было ожидать от меня иного. Эдна умная, принимает это и понимает.

По крайней мере, он был в этом уверен до последнего времени.

– Тогда – интимные проблемы или сексуальная неудовлетворенность, – криво ухмыльнулся асраи, отдавая себе отчет, как рискует. Но если архонт упрямо отвергает самое очевидное, то почему не подразнить его?

– У нас долбаная моногамия, идиот! – моментально нависнув над ним, заорал Грегордиан. – Нет никого более сверхудовлетворенного, чем моя единственная женщина!

– Тоже верно. Но, в конце концов, это может быть что угодно, мой архонт! Мы мужчины, и нам никак точно не узнать, что творится в голове у этих странных созданий противоположного пола.

– Ты сейчас не помогаешь! – обвинительно ткнул рукой в него деспот.

– А разве я обещал это сделать?

– Алево, не забывайся!

– Я просто пытаюсь размышлять логично и отстраненно. – С долгим вздохом асраи тяжело опустился в кресло. – Побег Эдны за несколько часов до обряда больше всего похож на некий ультиматум.

– Ультиматум? Мне? – от недоумения Грегордиан даже злиться перестал.

– Больше некому.

– Тогда в этом нет никакой проклятой логики! Ультиматум следует озвучивать четко и ясно, а не оставлять меня ломать над этим голову!

– Как часто ты и в самом деле готов был услышать ее? – асраи вытянул свои длинные ноги, пристраиваясь поудобнее.

– В последнее время – всегда! – вернулся к протаптыванию пола деспот.

– Поставить в известность о чем-либо, отвергнуть все возражения, вынуждая принять все как данность и вдогонку затрахать до разжижения мозга для закрепления результата – это не совсем похоже на процесс адекватного диалога, – перечислил мужчина и выдохнул откровенно утомленно. – Хотя, конечно, ты тут архонт и в своем праве поступать как вздумается.

– Алево, ты, вообще, на чьей стороне? – угрожающе уставился на него Грегордиан.

– А разве есть варианты?

– Мне начинает казаться, что да! Вместо того чтобы сказать что-то дельное, ты опять сворачиваешь мне мозг этими человеческими психоштучками!

– Самым дельным для меня в такой ситуации было бы сменить столь проблемную любовницу на другую. Но это решение не для тебя, мой архонт. Остается одно – ты должен убедить упрямую женщину в том, что можешь слышать ее и принимать во внимание мнение не от случая к случаю, а всегда. И тогда, возможно, из вашего слияния и выйдет что-то, кроме вечного противостояния.

– Если ты забыл, то напомню. Ее тут нет! – едко заметил Грегордиан. – Для того чтобы поговорить, нужно ее сначала найти и притащить обратно! И почему-то мне кажется, что какое-то время после этого именно она не будет готова меня слушать!

Перспектива нового раунда одностороннего общения через долбаного Бархата заранее бесила деспота. А ведь Эдна как пить дать ею воспользуется! Восхитительная, до зубовного скрежета желанная, коварная манипуляторша!

– Есть у меня один трофей, валявшийся до сих пор без дела, который может оказаться теперь весьма полезен, – сверкнул хитрыми зелеными глазами Алево и поднялся. – Самому интересно, что из этого выйдет.

Часть вторая. Свобода?

Глава 6

Отдышавшись и со стоном усевшись, я огляделась по сторонам. Судя по всему, далеко не мягкая посадка произошла где-то посреди фейри-джунглей, ведь перед падением мы какое-то время летели над сплошной зеленью. Учитывая драконью гиперскорость, мы могли углубиться в здешний лес на многие километры. В любом случае ни малейшего понятия, где мы находимся и покинули ли владения Грегордиана, у меня не было. Как и о том, что за чудища любого размера могут выскочить из непроходимых, на первый взгляд, зарослей вокруг и каким способом захотят нас сожрать.

– Эдна, ты жива? – Илва прокашлялась в нескольких метрах от меня, и, реагируя на ее голос даже в бессознательном состоянии, дракон глухо заворчал и дернул здоровым крылом, едва не угробив меня.

– Относительно! – ответила я, отползая от беспокойного громадного раненого и в то же время пытаясь держаться подальше от ближайших кустов, где вполне могла сидеть какая-нибудь желающая прикончить меня фейри-хрень.

– Почему Раффис не обращается? – спросила я, глядя на то, как Илва бесстрашно обошла своего дракона и с натугой вытащила из раны так и торчавший там клинок Алево.

– Наверное, не может, – пожала плечами девушка. – Если ты думаешь, что я очень хорошо разбираюсь в драконах, то вынуждена тебя разочаровать. Скорее всего, когда ты без сознания, безопаснее находиться в драконьей форме, нежели в человеческой. Для него безопаснее.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что его здоровенная туша на единственной поляне посреди леса – прекрасный ориентир, позволяющий легко найти нас, – нахмурилась девушка, явно что-то решая для себя.

– Не могу не согласиться. Но не можем же мы бросить его тут одного?

– Знаешь, еще совсем недавно я бы даже дважды не подумала. Никто не имеет значения, кроме тебя самой и твоих интересов. – Илва метнула на меня откровенно раздраженный и даже осуждающий взгляд сквозь шейные шипы Раффиса, напоминающие сейчас устрашающего вида разделяющий нас забор. – Но с твоим появлением, после всех разговоров и наблюдения за твоим странным поведением меня стали посещать несвойственные мысли. И прямо сейчас я действительно осознаю, что не могу уйти и бросить этого дракона. Не представляешь, как это злит и обескураживает. Но я стараюсь найти собственному нелогичному поведению практическое обоснование.

– И как, получается?

– Стараюсь убедить себя в том, что наличие столь сильного и преданного защитника, каким является Раффис, когда здоров, оправдывает тот риск, которому мы подвергаемся, оставшись рядом с ним.

– К тому же драконы летают в разы быстрее фоетов, и нас не могут найти так уж быстро, – добавила я свои «пять копеек», потому как в самом деле: уйти и оставить раненого дракона одного, спасая свои шкуры (пока в переносном смысле), тогда как он, не сомневаясь, уже пожертвовал целостностью своей ради нас – это нечестно и не по-людски. Ладно, я тут была лишь балластом, и рисковал он ради своей единственной, но нынешнего положения вещей это никак не меняло. А может, еще все дело в том, что сделать этот шаг – перейти в мир Младших – казалось мне чем-то пугающе окончательным, и теперь, когда горячка после побега стала отпускать, что-то внутри малодушненько заныло, что к такому я вовсе не готова. Еще денек, хотя бы несколько часов, и тогда конечно…

– И это тоже. – Илва быстро вернула себе обычное самообладание и стала рыться в своей котомке с сюрпризами. – К тому же, пока мы держимся рядом с ним, никакие хищники нам не страшны. Вряд ли найдутся среди них настолько ненормальные, чтобы рискнуть приблизиться к дракону. Но с выздоровлением нам придется его поторопить.

Отыскав в тайных глубинах какой-то мешочек, Илва позвала меня:

– Эдна, иди сюда, нужно остановить ему кровь и укрыть раны.

Укрыть? Интересное определение повязки. Я осторожно и с запасом расстояния обошла здоровенную рогатую морду – мои ноги обдало необычайно горячим дыханием дракона – и встала туда, куда кивнула Илва. Господи, а Алево постарался на славу, просто как какой-то чертов мясник… Хотя думать о нем плохо, даже глядя на эти жуткие повреждения, у меня не выходило. Как, впрочем, и представить, как можно перевязать ранения такой площади. Тут целые простыни нужны, никак не меньше!

– Держи это и понемногу, струйкой сыпь мне на руки, Эдна. – Вручила мне Илва тот самый увесистый замшевый мешочек с завязками.

Я развязала тонкий шнурок и заглянула внутрь, чтобы увидеть очередной порошок, на этот раз грязно-белого цвета.

– Не вздумай вдохнуть! – строго предупредила меня Илва. – Откачивать тебя мне нечем! Давай, не медли, время дорого!

Она сложила ладони лодочкой прямо над ближайшим глубоким, длинным, кровоточащим порезом и кивнула мне. Отстранившись на всякий случай подальше, я стала потихоньку сыпать порошок, а она экономно и аккуратно распределяла его по всей поверхности раны. Едва коснувшись крови, белая субстанция сначала шла голубоватыми мутными пузырями, а потом быстро приобретала консистенцию очень густого желе, которое прямо на глазах покрывало больное место сплошной пленкой, при этом заметно стягивая края раны и буквально запечатывая ее. Эффект просто потрясающий.

– Выходит, ты умеешь не только усыплять и травить, защищаясь, но и лечить, – пробормотала я, завороженная процессом.

– Умею, – не отвлекаясь, подтвердила девушка. – Вот только, когда вокруг одни фейри, этот навык выглядит бессмысленным и способным вызвать у них лишь насмешку.

Да уж, отношению к медицине в этом мире я уже успела стать свидетельницей. Интересно, если бы Илва вмешалась в ситуацию с Ерином, то, может, мне и не пришлось бы ощутить себя спиралью в лампочке накаливания, готовой лопнуть от чрезмерного скачка напряжения. Все же стоит как-то менять это категоричное отношение к лечению здесь. Что это за идеология – или выжил, или умер? Тем более что, оказывается, методы повысить шансы существуют. О-па! Стоп, Аня! Ты о чем сейчас? Мы уходим из этого чертова мира Старших, помнишь? Уходим, а не пытаемся изменить его к лучшему!

– Если фейри так к этому относятся, то почему этот… не помню, как называла, учил тебя целительству? – пробурчала я, немного ошарашенная непроизвольным поворотом собственных мыслей.

– А он и не учил, Эдна. – Илва вскинула голову, замирая, и посмотрела мне прямо в глаза, абсолютно не скрывая беспощадный смысл своих слов. – Он лишь рассказал мне о свойствах многих растений, минералов и даже частей тел или ядов некоторых животных, а у меня было слишком много времени и объектов для экспериментов в темницах Белых Дев. Они ведь имели обыкновение не сразу полностью употреблять свои жертвы, а часто подолгу наслаждались процессом игры с ними.

Меня передернуло, и к горлу подступила тошнота, и снова неимоверно захотелось прямо-таки избить Грегордиана за то, что он позволил ребенку расти в таком бесконечном кошмаре. Вот лишнее напоминание о том, какой же он эгоистичный, безразличный ко всему, что не входит в сферу его интересов, и навязывающий всем вокруг лишь свои собственные правила, наплевав на наличие либо отсутствие каких-либо желаний у окружающих! И почему, черт возьми, даже с учетом всего прочего составляющего, его образ является для меня одновременно столь раздражающе-отталкивающим и одновременно неодолимо-привлекательным? Почему я, совершенно ясно видя все его недостатки, грубость и жестокость, никак не могу повлиять на собственные эмоции, на это невыносимо тянущее, рвущее на части ощущение внутри, растущее с каждой минутой вдали от деспота?

– Эдна, не отвлекайся! – одернула меня Илва, и я вернулась к помощи в лечении дракона, просто в очередной раз смиренно констатировав для себя, что утратила способность к адекватному восприятию реальности во всем, что касалось этого мужчины. Ну что же, буду думать, что признание наличия проблемы есть начало пути к поиску ее решения. Ага, льсти себе, глупая Аня!

Когда мы завершили посыпание ранений Раффиса, волшебный порошок почти полностью закончился, а местное солнце стало клониться к закату. Неожиданно организм вспомнил, что он жив, и захотелось есть и пить. Весьма удачно, учитывая, что, наверное, никакая сила не смогла бы сейчас меня заставить пойти на поиски воды, и я понятия не имела, что из многочисленной здешней растительности пригодно в пищу. Покосилась на мой узел с драгоценностями, так и валяющийся неподалеку. Конечно, взять с собой хоть какую-то пищу и воду было бы гораздо полезнее, чем несколько килограммов никчемных в данной ситуации побрякушек, но особого-то выбора мне предоставлено не было. Оставалось только усесться под боком равномерно дышащего дракона и ждать. Что мы с Илвой, собственно, и сделали. От Раффиса исходил такой жар, будто внутри его огромного тела развели большой пионерский костер, и, по крайней мере, замерзнуть нам не грозило. А вот и без того измотанные последними событиями нервы стали подвергаться серьезному испытанию, когда в сгущающихся сумерках начали раздаваться всевозможные, отнюдь не способствующие приливу храбрости звуки и мерцать странные, хаотично передвигающиеся огоньки. Действовали они не только на меня, потому как Илва тоже даже не пыталась поддержать разговор, а только напряженно вслушивалась, синхронно со мной поворачивая голову в сторону очередного, особенно пугающего воя, уханья или светового всполоха. Сразу припомнилась моя первая ночь в мире Старших, весь тот страх, растерянность и шок от жестокости Грегордиана, одномоментно обрушившихся на меня тогда. Сколько всего произошло между нами за достаточно короткий срок, как изменились отношения, сделав несколько головокружительных поворотов, и, однако же, вот она я, сижу опять испуганная, потерянная в чужом мире, тревожно прислушиваясь к голосам бродящих поблизости неизвестных существ. А все почему? Потому что один упертый грубиян и самодур, может, и изменил в частности отношение ко мне, но их суть осталась прежней. Он ведет, давит, требует, даже угрожает, а я, хоть и трепыхаюсь, но в итоге все равно подчиняюсь. Да, признаю, что доминантность во всем для Грегордиана так же естественна, как и дыхание, и во многих аспектах она мне не просто нравится – я люблю это настолько сильно, что и слов не подобрать. Я люблю его! Но черт! Сколько могут прожить отношения на чистой любви и невероятной сексуальной химии, когда один партнер постоянно настаивает и добивается движения лишь в ему угодную сторону? И это при отсутствии достаточной степени доверия, что наглядно показала эта дикая эскапада деспота в купальне, ставшая последней каплей. Разве не правильнее будет сердце себе порвать, но отказаться от близости с ним, потому что суть этих отношений – мое саморазрушение. К чему мы придем в этом вечном супружеском союзе? К тому, что рано или поздно взорвемся оба, или к тому, что я окончательно в какой-то момент утрачу себя, а значит, и Грегордиана, и мы все равно скатимся к какому-то бесконечному самоистязанию? В общем, чем дальше я думала, тем более правильным мне казалось мое бегство, с точки зрения логики и самосохранения, но ни малейшего облегчения в душе от этого не приходило.

– Вот ты и попалась, Эдна! – Низкий голос Грегордиана с отчетливыми торжествующе-чувственными нотками раздался в темноте, и его ладони мягко, но абсолютно надежно обхватили мои лодыжки, предотвращая попытку испуганно рвануть с места.

– Боже, да ты с ума сошел, Грегордиан! – почти закричала я, поражаясь тому, как не заметила, что темнота вокруг превратилась в совершенно непроглядною. – У меня же чуть сердце не остановилось! Что у тебя за потребность постоянно запугивать меня?

– Я давно перестал добиваться твоего страха, Эдна! – ворчливо возразил деспот, и единственное, что я могла видеть, это собственное тело, руки Грегордиана на моих ногах и его запястья. Все, дальше опять тьма, похожая больше на плотную вату.

Неожиданно осознала, что я была обнажена и вместо сидения на твердой земле будто парила в некой невесомости. Судорожно начала оглядываться в поисках Илвы и Раффиса, но они исчезли. Тут только я и Грегордиан, к тому же было такое впечатление, что и он присутствовал частично, как-то удаленно, что ли.

– Я сплю! – выдохнула с облегчением.

– Да неужели, Эдна? – усмехнулся едва видимый деспот, и я неожиданно почувствовала прикосновение его губ на своде своей стопы и вздрогнула от остроты и отчетливости этого ощущения. – Похоже на сон?

Черты его лица – лишь основные резкие угловатые линии – проступали в темноте, словно схематический рисунок мелом на грифельной доске, но и этого было достаточно, чтобы внутри, как всегда, запустилась проклятая термоядерная цепная реакция, сантиметр за сантиметром поджигавшая каждую часть меня, пока не доберется до мозга. Грегордиан снова медленно потерся губами, теперь уже чуть выше, немного царапая мою кожу щетиной с таким знакомым до пронзающей боли звуком, что я пораженно всхлипнула от реалистичности ощущений. Он ослабил захват на моих лодыжках и начал дразняще поглаживать мои голени, но казалось, что горячие оковы его ладоней никуда не делись, оставшись на моей плоти неостывающим клеймом. Мои мышцы-предатели на бедрах и в низу живота тут же послушно задрожали, алчно предвкушая то, что вот-вот перепадет и на их долю, а дыхание и пульс мгновенно ускорились, приветствуя появление истинного повелителя каждой долбаной функции моего тела. Я не в состоянии была оторвать глаз от лица моего деспота, завороженная тем, как постепенно оно становилось отчетливее. Я уже могла проследить рисунок его шрама, различить каждую ресницу, а ничем не прикрытый жар вожделения от его взгляда просачивался внутрь меня, захватывая и подчиняя безраздельно, как было и останется уже навсегда, стоило нам лишь мимолетно соприкоснуться. Из сплошной пелены мрака появилась его шея, сводящие меня своей шириной плечи и мощные предплечья. И все это – чтобы дать мне еще больше чувственного контакта, взаимного воспламеняющего скольжения нашей кожи. Моя голова безнадежно кружилась, а разум, давно уже выдрессированный Грегордианом, без малейшего протеста устранился от контроля над процессом.