Читать онлайн Девушка из стекла бесплатно

© Юлия Кот, текст, 2024

© Макет, оформление. ООО «РОСМЭН», 2024

* * *

Посвящается двум самым сильным женщинам, которых я знаю: маме и бабушке.

Я люблю вас

Пролог

Прошло три дня с тех пор, как мой брат пропал. Это случилось пасмурным воскресным утром. В такие дни люди спокойно просыпаются в уютных постелях, неспешно завтракают и отправляются по самым обычным делам, которые откладывали всю неделю. Кто-то идет в церковь, а кому-то совершенно необходимо навестить тетушку в соседнем городе.

Мой брат Майки по воскресеньям любил кататься на велосипеде. Его маршрут никогда не менялся. Однажды он нарисовал себе карту нашего городка, это не составило большого труда даже для десятилетнего мальчика, ведь Лейквилл считается самым маленьким в округе. В нашем городке всего три тысячи жителей, сами понимаете, негусто, и потеряться здесь невозможно. На карте Майки стрелочками обозначил маршрут и всегда его придерживался, несколько раз я отправлялась кататься вместе с ним, но мне быстро надоело. Каждый раз смотреть по пути на одно и то же наскучит любому, но только не моему брату. Он умеет открывать для себя новое даже в тех местах, которые видел несчетное количество раз.

Отправная точка на его карте – это наш дом. Одноэтажный, выкрашенный краской лимонного цвета, немного облупившейся от времени и влажности, он стоит в самом конце улицы, возле широкой тропы, ведущей к автобусной остановке. Отсюда мы каждый будний день отправляемся в школу на желтом автобусе с водителем по имени Даг. Мы думаем, что ему уже лет сто, потому что он возил в школу даже наших родителей. Крыша дома увита плющом, почти как у всех домов в этом маленьком городке, ведь он стоит у самого озера. Именно поэтому место, в котором мы живем, называется Лейквилл. Город у озера, и все такое. Вот только от города здесь лишь название, так, поселок городского типа.

Озеро, конечно же, есть на карте Майки, небольшой овал, аккуратно обведенный синим карандашом. Единственная местная достопримечательность. Вода в озере удивительного лазурного оттенка, а летом весь город почти каждый день приходит к нему, чтобы спастись от жары. Я же никогда не хожу на пляж. В книжках по медицине, которые я читаю, пишут об исключительном вреде ультрафиолета, поэтому, обмазавшись СПФ с головы до ног, жаркие дни я предпочитаю проводить с книгой на чердаке.

Рядом с нашим домом разбит небольшой сад, всего несколько деревьев и цветы, которые мама когда-то очень любила. Отец каждую весну дарил ей новые семена, а она с любовью и трепетом ухаживала за ростками. Мама могла часами копаться в земле, иногда она даже забывала пообедать – так ей нравилось проводить время в своем зеленом королевстве. Но это было до того, как отец бросил нас. Мне тогда было шесть лет, а Майки только родился.

– Дорогая, сегодня вернусь поздно, – сказал отец, чмокнув меня в щеку и помахав жене.

– Не опаздывай, милый, на ужин будет лазанья, – ответила мать и улыбнулась той самой улыбкой, которая когда-то могла осветить половину улицы.

Он просто ушел на работу и не вернулся, мама сказала, что папа уехал в соседний город и скоро будет дома, но этого не произошло. Полагаю, она так говорила, чтобы я не расстраивалась, но я-то слышала, как они ругались вечерами, и знала, что больше мы его не увидим. Взрослые часто думают, будто дети ничего не замечают, только обычно все оказывается совсем наоборот.

Вторая точка на карте Майки – дом тети Мэри. Она – мамина кузина, и ей уже много-много лет (так говорит сама тетя Мэри). Она не выглядит совсем уж старухой, но тетя Мэри старше мамы лет на двадцать уж точно.

– Вероника, неприлично спрашивать о том, сколько лет женщине, – несколько дней назад заметила тетя Мэри, выходя на крыльцо своего домика.

– Мне вот шестнадцать лет, и я не вижу в этой информации ничего неприличного, – парировала я.

– Подрастешь – поймешь. Придешь еще к своей совсем не старой тете Мэри на чашечку кофе или чего-нибудь покрепче, – подмигнула она.

Тетя Мэри всегда подмигивала, глаза ее лучились таким озорством и непосредственностью, что я совершенно не удивлялась тому, что, несмотря на почтенный возраст, у нее все еще было достаточно ухажеров, которые присылали ей цветы с любовными записками.

Дом тети Мэри стоит ровно в середине улицы, и вы его точно не пропустите, если вдруг решите посетить Лейквилл. В основном дома здесь выкрашены в серые, бежевые и лимонные тона, но дом тети Мэри из красного кирпича. Большие арочные окна смотрят на улицу, витой позолоченный заборчик украшен коваными птичками, лепестками и бутонами роз, а за домом невероятный сад и большие качели, а также гамак и гриль. С левой стороны дома гараж, в котором стоит красный, видавший виды, но все еще горячо любимый тетей кабриолет.

Тетя Мэри живет одна уже давно. Когда-то она была очень богатой женщиной, вела бизнес в большом городе или что-то вроде того и постоянно присылала нам сладости и открытки. В один из вечеров, когда я навещала тетю Мэри, мы играли в покер и пили кофе. Я подозревала, что в свою чашку тетя подливает не сироп, но никогда не спрашивала. Внезапно она разоткровенничалась:

– Я устала от жизни в большом городе. Этот шум и грязь, и опять же, понимаешь, я так скучаю по вам и вашей маме… Нет, такая жизнь теперь не по мне.

Если учесть, что почти каждую неделю она наряжается и отправляется в город встречаться со старыми подружками и друзьями, а после приезжает под утро или вообще на следующий день, я в этом сильно сомневаюсь. Майки заезжает к тете каждое воскресенье, а раз в месяц мы всей семьей приходим к ней на барбекю.

В день пропажи моего брата эти точки он проехал вовремя, так как все его путешествие отмечено на карте, а также рассчитано по времени. Мой брат не только смышленый, творческий и мечтательный, но еще и самый пунктуальный десятилетний мальчик, которого вы могли бы встретить. Майки никогда никуда не опаздывает. И если я выхожу из дома в то время, когда уже должна была бы быть на месте, и постоянно опаздываю в школу, то брат – полная моя противоположность. И не только в вопросах пунктуальности. Он гораздо умнее и рассудительнее меня, шестнадцатилетней.

Место, где все пошло не по плану, – третья точка. Конец улицы, дом Доусонов. Здесь живет школьный друг Майки, Джером. Его родители – странная парочка дантистов: на все праздники они дарят Майки зубные щетки, пасты и нити для чистки, а еще запрещают своему сыну есть сладкое, смотреть мультики и играть в компьютер. Но вряд ли они в курсе, что в школе Джером с моим братом поедают шоколадные батончики, а у нас дома часами играют в приставку. Да, они действительно думают, что мальчики делают уроки.

На третьей точке к Майки присоединяется Джером, он всегда сопровождает брата на велосипеде, а если Джером не может отправиться с ним, то путешествие отменяется и Майки возвращается домой. Но в день, когда Майки пропал, после отказа Джерома ехать с ним, он почему-то не прекратил свою поездку. У друга заболел живот, так бывает, когда вы запрещаете детям есть сладкое и в один момент они объедаются им до отвала. И Майки почему-то не повернул обратно. Впервые он поехал дальше один, к четвертой точке на карте.

Конечная, четвертая точка – это лес, он находится прямо за второй улицей Лейквилла, а всего у нас этих улиц три. Чтобы туда попасть, нужно свернуть от дома Джерома направо, проехать по узкому проулку между домами, а также объехать болотце, которое прячется между началом второй и третьей улицы. Далее вы сворачиваете на соседнюю тропинку, едете прямо, и вот он – лес.

Потеряться здесь, конечно, почти невозможно, а для Майки и вовсе не представляется реальным, он знает этот лес как свои пять пальцев. Брат часами может кататься по лесу, собирая разные, как он их называет, «артефакты». Обычно это металлические крышки от бутылок колы, значки, которые случайно откололись с рюкзаков таких же, как и он, любопытных детей, или этикетки от пачек чипсов, которые Майки использует для коллажей. Но самая большая удача – это монетка. Брат любит придумывать истории о том, кому эти монеты принадлежали, где побывали и сколько людей могли держать их в руках.

Однажды он притащил ржавую монету и с восторгом протянул мне:

– Как ты думаешь, эта монетка могла побывать в руках президента? – Майки буквально светился от счастья.

– Насчет этой не уверена, – улыбнулась я, – но какая-то из тех сотен монет, что лежат в обувной коробке у тебя под кроватью, точно могла повстречаться с президентом.

В прошлом году Майки даже принес мне розовую шариковую ручку, на конце которой висел брелок в виде белки с розовым же пушистым хвостом. Она была немного потрепанная, но я до сих пор ее храню в жестяной банке из-под печенья, куда кладу вещицы, с которыми связаны лучшие воспоминания.

Обычно Майки тратил на прогулку в лесу не более двух часов, а после возвращался домой. Так было каждое воскресенье, поэтому, когда его не оказалось дома спустя три часа, мы с мамой заволновались. Майки очень умный мальчик, он никогда не попадал ни в какие передряги. Переходил дорогу, только когда был уверен в безопасности; знал, что нельзя разговаривать с незнакомцами, а тем более что-то у них брать, а если за тобой кто-то идет, нужно бежать и звать на помощь. Майки всегда был со всеми вежлив, помогал пожилым людям. Его все любили.

Наши соседи знали: если по улице катится красный велосипед, значит, сегодня воскресенье и Майки едет на прогулку. Уверена, иногда кто-нибудь из живущих неподалеку вставал с утра и, расстроенный очередным будним днем, начинал собираться на работу. А после, ненароком глянув в окно, видел велосипед и понимал, что сегодня выходной и можно отдыхать. Тогда сосед облегченно вздыхал и отправлялся в постель полежать еще часок-другой. Сами знаете, иногда взрослые забывают не только о том, какой сегодня день недели, но и куда они положили ключи от машины. Порой и белье может лежать в стиральной машине полдня, пока они не вспомнят о том, что пора бы его развесить.

Такое часто случается с нашей мамой. Она достаточно рассеянна и вечно забывает о родительских собраниях в школе, поэтому на собрания Майки хожу я, а на мои собрания не ходит никто. Я вообще не то чтобы хорошо учусь, а могу и вовсе не появляться в школе целую неделю. Когда маме звонят сообщить об этом, она не берет трубку, потому что почти каждый день забывает мобильник, уезжая на работу на своем корыте 1980 года выпуска.

Когда, спустя три часа отсутствия Майки, мы позвонили Доусонам, в трубке послышался гнусавый, чопорный голос мистера Доусона:

– Джером сегодня приболел, поэтому не поехал вместе с Майклом. А что случилось?

– Нет… ничего, спасибо, – пробормотала мама и положила трубку.

Я тут же почувствовала неладное, Майки никогда не катался по воскресеньям без Джерома, и причина продолжить путешествие, несмотря на отсутствие лучшего друга, должна была быть весомой. Мама пока что не осознала пропажу сына и, как обычно, закрылась от меня, усиленно делая вид, что ничего не происходит.

С того дня, как отец от нас ушел, мама совсем изменилась. Она стала меньше улыбаться, а когда я немного подросла, вообще отдалилась от нас с братом. О том, чтобы поделиться с ней переживаниями или подробностями из жизни, не могло быть и речи. Сначала она постоянно пропадала на работе, но это было необходимо, ведь мы остались почти без средств к существованию. Позже нам стала помогать тетя Мэри, и дела пошли на лад – мама стала меньше работать, но вместе с тем начала отчаянно искать поводы проводить дома меньше времени. Теперь она постоянно уезжает в большой город на встречи с подругами, прогулки и, по-видимому, ищет себе новое увлечение, но с нами она ничем не делится.

Когда Майки не вернулся и через четыре часа, я поняла, что нужно отправляться его искать, взяла свой желтый, поржавевший велосипед и поехала в тот самый лес. Земля была влажная и рыхлая после вчерашнего дождя, и снова начинало моросить. Когда мне за шиворот упала уже третья холодная капля, я натянула капюшон своей толстовки и постаралась крутить педали активнее.

Пока я добиралась, у самого леса дорогу уже размыло начинающимся дождем, и надежды найти хотя бы какие-то следы колес велосипеда Майки пошли прахом. Но искать их мне не пришлось, потому что на первой же тропинке я увидела лежащий на боку красный велосипед в каплях дождя. Рядом валялся открытый рюкзак Майки, из которого будто вытряхнули все содержимое, включая ланч, который брат взял с собой, чтобы перекусить в лесу. На белеющем среди темной травы сандвиче я увидела грязный отпечаток огромного ботинка, который вдавил несчастный тост в землю. Рядом лежал обрывок его синей ветровки, как будто Майки зацепился за велосипед, а кто-то пытался его с него сдернуть и потащить в лес. Я прошла чуть дальше по тропинке и начала звать Майки так громко, как только могла. В нескольких шагах от велосипеда, у торчавшего из земли корня, я обнаружила кроссовку – видимо, брат сопротивлялся похитителю и отчаянно хватался за любую возможность спастись и задержать преступника. Больше никаких зацепок, как и самого Майки.

Я упала на колени и громко закричала, то ли звала Майки по имени, то ли просто плакала от шока и бессилия. Я чувствовала, что брата здесь нет, он где-то далеко.

Меня нашли уже поздно вечером в глубине леса, в перепачканной одежде и с сорванным голосом. Живущие поблизости от леса сказали, что слышали, как кто-то непрерывно кричал и звал Майки несколько часов кряду, и вызвали полицию. Они-то за мной и пришли, вывели из леса к небольшому фургону скорой помощи и автомобилю с мигалками. Там ждала заплаканная мама, полицейские с собаками и все соседи, готовые отправиться на поиски брата. Я отключилась, как только оказалась внутри машины скорой помощи, наполненной запахами медикаментов.

Это было три дня назад, в воскресенье. Мой брат, Майкл Уилкинс, мальчик 10 лет, ростом 4 фута 9 дюймов[1], с непослушными рыжими волосами, веснушками и родинкой на левой щеке, пропал.

Глава 1. Утро добрым не бывает

Я проснулась от звука будильника и хлопнула по нему рукой со всей силы.

– Надоедливое ты изобретение, – простонала я, переворачиваясь на бок.

Понимаю, вам кажется странным, что девушка-подросток заводит обычный будильник, а не ставит его на смартфоне, но будильник достался мне от отца, это одна из немногих вещей, которые он оставил после себя.

Даже если бы будильник когда-то не принадлежал человеку, который решил бросить своих детей и жену, я бы все равно его оставила, так как выглядел он очень необычно. Сам будильник был в форме золотой птички, на грудке у нее располагался циферблат. Чтобы его завести, нужно поочередно нажимать на когтистые и довольно большие для такой птички лапки. Правая отвечает за часы, а левая за минуты. После выставления времени следует дважды нажать на хохолок. Чтобы выключить прозвеневший будильник – один.

Я полежала в кровати еще немного и сама не заметила, как провалилась в сон. Мне снова снился Майки. Сегодня была среда, третье утро со дня его пропажи.

Когда я снова открыла глаза, циферблат на золотой птичке показывал 8:30. Я опаздывала в школу. Сегодня должна была быть важная контрольная по математике, которую вел мистер Пинс. За глаза все в школе называли его «мистер Пинок», так как ничего, кроме пинков, ждать от него не приходилось. Это был самый черствый и строгий преподаватель в старшей школе Локпорта. В Лейквилле своей школы нет, я же говорила, что это «вилл» к названию нашей деревни приставлено слишком оптимистично.

Мистера Пинса вовсе не волновало, что мой брат пропал.

– Контрольная есть контрольная, – проворчал он в трубку, когда я позвонила в учительскую спросить, нельзя ли мне пропустить эту неделю.

Я хотела быть во всех поисковых отрядах, которые ежедневно прочесывали местность вблизи Лейквилла. Сам мистер Пинс, конечно же, в этих отрядах не числился, хотя большинство учителей вызвались помогать в поисках Майки.

Майки все любили. Почти все преподаватели в его школе были от него без ума. Он учился на отлично по всем предметам, более того, всегда хотел узнать что-то вне школьной программы. Учитель естествознания давал ему самые сложные проекты, и Майки с ними справлялся, по математике брат получал высшие отметки, а учитель литературы отправлял его сочинения на конкурс штата. Однажды брат написал сочинение и про меня. Миссис Локус, учитель литературы, дала задание написать о человеке, которым ты больше всего гордишься. В конце очередного родительского собрания она показала мне его работу. Стоит ли говорить, что листок, исписанный крупным, детским почерком Майки, лежит в моей коробке с самыми лучшими воспоминаниями. Хотя я бы собой гордиться, конечно, не стала.

Только тренер Картер не видел в Майки потенциала, и в этом мы с братом похожи. Он, как и я, ненавидит занятия физкультурой. По моему скромному мнению, более бесполезное времяпровождение, чем бег с мячом, придумать сложно. На поле я превращаюсь в истукана.

– Опять опоздаю, – пробормотала я и села в кровати, окинув комнату взглядом.

Персиковые стены, не видевшие свежей краски со времен постройки дома, были увешаны плакатами рок-групп «старой школы»: AC/DC, Twisted Sister, Led Zeppelin, Pink Floyd и другие показывали козу, кривлялись и высовывали языки. Комната была маленькой, поэтому плакаты висели почти на всех стенах, а мама за это даже не ругалась. Она вообще старалась сюда не заходить, чтобы не прикасаться к моему миру.

Я опустила ноги и скривилась, почувствовав холод паркета. Наш дом одноэтажный и низкий, а на улице только вступала в свои права осень, поэтому пол был ледяным. Я на носочках подошла к столу у противоположной стены, который был завален барахлом. Здесь были и книжки, которые я читала в невероятном количестве, стараясь скрыться от серых, унылых будней, и тетради, в которых не было ни одного выполненного домашнего задания, грязные кружки и ложки.

Королем моего письменного стола был проигрыватель для виниловых пластинок. Я никогда не слушала музыку в наушниках, с компьютера или на обычном магнитофоне, в который можно было вставить флешку. Мне нравилось мягкое звучание пластинок, и все свои небольшие карманные деньги я тратила на них. На эту дешевенькую виктролу из магазина уцененных товаров я копила два месяца. Пластинки лежали грудой на стуле возле стола, и я присела, чтобы аккуратно вытащить одну из них, при этом не уронив на пол остальные. Я поставила пластинку, музыка полилась с мягким треском, и я начала собираться в школу.

Первым делом схватила потрепанный и выгоревший на солнце рюкзак. Недавно я зашила уже не первую дырку на его днище.

– Вероника, давай купим тебе новый рюкзак, – взмолилась однажды тетя Мэри, – этот выглядит хуже, чем я после вечеринки длиной в несколько дней…

– Он еще хороший, – запротестовала я. – Я к нему привыкла.

Несмотря на сопротивление, тетя Мэри всучила мне деньги, но я потратила их на муравьиную ферму для Майки. Он очень хотел ее, а я еще могла продлить жизнь этому рюкзаку, тем более меня интересовали только его функции, а не то, как он выглядит. Так я относилась ко всем вещам. Если их еще можно использовать, зачем покупать новые?

Маму наш внешний вид не интересовал, она выдавала карманные деньги, покупала продукты, если не забывала об этом, и иногда оценивающе осматривала одежду Майки. По мне она предпочитала скользить невидящим взглядом и поспешно отворачиваться.

В рюкзак я бросила несколько учебников из груды на столе, оттуда же выудила парочку карандашей и ластик.

У самой входной двери моей комнаты стоял шкаф из фанеры, дверца которого не закрывалась, пока хорошенько по ней не стукнешь. Я потянула на себя дверцу, и та со скрипом поддалась. Держу пари, такого беспорядка вы еще не видели. На перекладине в центре висело несколько стареньких плечиков, а полки слева были забиты разнообразными вещами, среди которых совершенно невозможно идентифицировать какой-либо предмет одежды, до того они перепутаны между собой. Я никогда не умела складывать вещи и не собиралась этому учиться.

На самой нижней полке шкафа царил удивительный порядок, так как там стояла одна-единственная вещь – жестянка из-под печенья. Моя коробка чудес. В ней хранилась розовая ручка, принесенная Майки из леса; фотография папы до того, как он встретил маму; мамина старая школьная фотография; кусочек ластика, разрисованный сердечками; пара блокнотиков, которые в детстве служили личными дневниками; камешек с берега моря, пластиковая карта на имя папы, лист из старой книги сказок, что читала по вечерам мама, и значок группы Kiss, который мне подарила в пятом классе моя бывшая лучшая подруга. Теперь она со мной не водилась, ее новая компания самых популярных девчонок в школе этого бы не одобрила. Раньше она жила по соседству, и мы все делали вместе: ездили в школу, гуляли, готовились к урокам, ее папа учил нас играть на гитаре, а потом мы включали записи рок-концертов и представляли себя солистами, прыгая на ее кровати. Теперь она живет в Локпорте и ездит в школу на новенькой небесно-голубой машине, подаренной ей отцом. Ей не нужны друзья вроде меня.

Я протянула руку и вытащила из шкафа наугад штаны и что-то светлое. Это оказались черные джинсы и обыкновенная белая футболка. Сверху я накинула красную толстовку с капюшоном, которая лежала в углу комнаты на полу. Неужели вы никогда не разбрасывали свои вещи по комнате?

Найти одинаковые носки не удалось. Я вытащила белый носок из-под стола, а синий – из-под кровати, выключила проигрыватель, закинула рюкзак на плечо и пошла по узкому коридору.

– Вероника, выглядишь убого. Впрочем, как обычно, – обратилась я к своему отражению в маленьком зеркале на стене.

Одевалась я во что придется, а выдающимися чертами лица не блистала и подавно. В моей внешности я находила красивыми только голубые мамины глаза и россыпь еле заметных веснушек на носу, они казались милыми. В остальном ничего особенного: тонкие губы, небольшой нос и щеки, которые постоянно заливаются румянцем, выдавая эмоции, будь то злость, радость или смущение.

Дверь рядом с зеркалом вела в мамину комнату. Туда мы с Майки никогда не заходили, потому что уважали ее личное пространство. А может, и потому, что она нас не приглашала. Когда отец еще был с нами, мы часто сидели в этой комнате, тогда она была их общей, и мама читала сказки, а папа слушал и мечтательно смотрел на мамин большой живот, в котором скрывался еще не родившийся Майки. Но после ухода отца все изменилось. Мама часами плакала в этой комнате и больше не читала мне сказок. Она вообще больше мне никогда не читала.

Я прошла еще пару шагов и остановилась рядом с комнатой Майки. Его дверь находилась рядом с моей, она была такой же тонкой и дешевой, как остальные двери в нашем доме, но Майки выделил ее.

Прямо в центре филенки была нарисована ракета, которая, казалось, вот-вот полетит в космос. Вокруг ракеты вращалось несколько планет, светили звезды, неловко нарисованные белой, голубой и желтой краской, а к ручке летела большая оранжевая комета. Это изображение не претендовало на оригинальность или художественность, но оно было живым. Рисунок вышел из-под моей руки. Я отчетливо помнила тот день два года назад, когда Майки прибежал в комнату, держа в руках несколько баночек с красками и кисти. Они почти вывалились из его маленьких ладошек, и я поспешила забрать часть его ноши.

– Вероника, нарисуешь ракету и космос? – попросил брат.

– Конечно, – улыбнулась я.

Отказать Майки было невозможно. Пока я рисовала, он сидел на полу у стены и ни на шаг не отходил, иногда вставая, чтобы подать другую баночку с краской или поменять воду для кистей. Когда я закончила, в его глазах светился такой восторг и радость, что если бы они были осязаемыми, я бы положила их в мою жестяную коробку. Перед глазами возникла его счастливая улыбка, и слезинка предательски покатилась по щеке. Смахнув ее, я взялась за дверную ручку.

Я не хотела заходить в комнату Майки и видеть пустую, идеально заправленную постель, шеренги книг на полках, белый стол, за три дня успевший покрыться тонким слоем пыли.

– Ну как вы тут, малыши? – спросила я у муравьев, ползающих внутри большой стеклянной камеры.

Как бы ни было больно заходить в эту опустевшую светлую комнату, кто-то должен следить за муравьями. Майки очень расстроится, когда вернется и увидит опустевшую ферму, если я не позабочусь о его питомцах. У нас не было кошки или собаки, потому что брат страдал аллергией на шерсть. Тот день, когда он прочитал, что муравьи гипоаллергенны, стал одним из самых счастливых для него. В интернете он нашел муравьиную ферму, которая ему понравилась, и прожужжал мне все уши. Поэтому, когда тетя Мэри дала деньги на новый рюкзак, я без раздумий потратила их на это приобретение и ни разу не пожалела. Майки часами мог наблюдать за жизнью муравьев, сидя на стуле у большого комода, на котором и установил конструкцию.

Я проверила уровень семян на ферме и досыпала немного из пакетика, лежащего на верхней полке комода. Муравьи не нуждаются в ежедневном кормлении, и меня это радовало. Я налила немного воды в формикарий – эту процедуру также нужно было проводить раз в три-четыре дня, уж с этим я должна была справиться. Напоследок я постучала по стеклу. Не знаю, какой реакции ожидала, может быть, что муравьи встанут на задние лапки и хором скажут: «Привет». От этой мысли я немного повеселела, еще раз окинула взглядом комнату Майки и вышла за дверь, аккуратно закрыв ее.

Я пробежала по коридору и выглянула из кухни в окно – маминой машины на дорожке уже не было, значит, она уехала на работу. С тех пор как пропал Майки, она не пропустила ни одного рабочего дня. Мама не была ни на одной утренней поисковой операции. Конечно, она каждый день звонила шерифу Томпсону справиться, как обстоят дела, но не собиралась принимать в этом прямое участие. Она переживала за Майки, вы не подумайте, что она совершенно бессердечная, и глаза ее стали еще более грустными, чем обычно. Но все-таки родители, которые не знают, где находится их ребенок, по моему скромному мнению, выглядят иначе и уж точно не могут, как солдатики, каждый день отправляться на работу как ни в чем не бывало.

Я лишь мельком заглянула на кухню, выкрашенную в желтый цвет. У дальней стены стояла плита, покрытая разводами грязи, и холодильник, а также несколько тумб со столешницей. На ремонт посудомоечной машины денег у нас не было, поэтому в углу комнаты виднелась когда-то белая, а ныне грязно-желтая раковина. Посередине комнаты выросла барная стойка и несколько высоких стульев, которые смотрелись комично среди всего этого беспорядка и ветхой утвари на кухонных полках. Завтрак сегодня отменялся.

Надев кроссовки и накинув куртку, я на минуту замерла, раздумывая, не будет ли быстрее доехать до школы на велосипеде. Я подошла к заборчику. К нему одиноко прислонился мой желтый велосипед с низкой рамой и следами ржавчины. Красный велосипед Майки находился в полиции как улика. Сотрудники полиции надеялись найти на нем отпечатки пальцев человека, который, по их версии, утащил брата. Я сомневалась, что наш шериф справится с этим, какие-то подвижки в деле брата были возможны только при передаче дела федералам.

С тех пор как Майки пропал, я ни разу не садилась на велосипед, даже прикоснуться к нему не могла. Я выдохнула и вышла за калитку. Закрывать ее не было смысла, в нашем городке никогда не было воров, потому что все друг друга знали и даже не допускали мысли, чтобы в дом кто-то пробрался. Но в Лейквилле никогда раньше не пропадали мальчики. До прошлого воскресенья.

Глава 2. Эта кошмарная школа

Я порылась в кармане куртки и вытащила старый ключ. Калитка никак не хотела закрываться, пришлось с силой потянуть ее на себя, только после этого раздался долгожданный щелчок замка. Я вернула ключ на место и зашагала по тропинке к дороге, выходившей на шоссе. На наручных часах светились цифры 9:03. До занятия у мистера Пинса и контрольной оставалось меньше получаса, а пешком до школы идти минут сорок пять. Я набрала побольше воздуха в легкие, выдохнула и побежала. Вроде уже говорила, что со спортом я была на «вы»?

Я выбежала к шоссе, по которому обычно ходил школьный автобус. Безопаснее было бы выбрать путь через соседнее поле, а после небольшой перелесок, но у меня совершенно не хватало на это времени. К тому же движение на шоссе не было оживленным, редкие машины проносились в сторону Локпорта, а по другой полосе – в сторону Рокфорда.

Спустя пятнадцать минут бега – а для того, чтобы выплюнуть легкие, этого было более чем достаточно – я поняла, что больше не смогу поддерживать такой темп. Я остановилась, чтобы отдышаться, и опустила голову, упершись руками в колени.

Повернув голову, я увидела, что нахожусь как раз напротив дома в поле. Эту постройку мы всегда старались обходить стороной. Полуразрушенный сарай некогда был большим фермерским домом, однако с тех пор прошло более полувека, и сейчас выглядел он плачевно. Полусгнившие доски являли редким любопытным зияющую черноту, и было почти невозможно разглядеть, что осталось внутри дома.

Крыша местами обвалилась, и острые зубья ветхой черепицы торчали возле особенно больших дыр. Детей пугали этим домом, говорили, что там водятся ведьмы и призраки и что ни в коем случае туда не стоит забредать, а уж после наступления сумерек и подавно. Но я считала, что эти байки вызваны только естественной заботой взрослых о детях. В этом доме давно не жили, и никто не знал, насколько он разрушен.

Может быть, там и пола-то не осталось, и можно запросто провалиться в темень подвала и переломать себе в лучшем случае несколько костей. Подвалы в таких фермерских домах раньше строились очень глубокие, для хранения в прохладном месте множества припасов, и чем больше был подвал, тем лучше.

Вдруг за одной из пустых оконных рам я заметила какое-то движение. Оно было мимолетным, и его можно было бы принять за движение занавески. Но очевидно, занавесок в этом доме быть не могло.

Я прищурилась и даже сделала пару шагов от шоссе в сторону поля. Нужно было непременно убедиться, что мне показалось, что это всего лишь игра света и тени или что зрение немного затуманилось после невиданной для организма физической нагрузки.

Я подождала примерно с полминуты и уже собиралась облегченно вздохнуть, но снова увидела то же движение. Что-то белое промелькнуло сначала в том же окне, потом в соседнем и скрылось из виду. Сердце забилось о ребра, норовя вырваться из груди, я затрясла головой, стараясь отогнать странный образ, но он как будто отпечатался на внутренней стороне век. Белое пятно.

Я сорвалась с места и побежала так быстро, как только могла, ни разу не остановившись до самой школы.

* * *

– Вероника Уилкинс, от тебя несет хуже, чем от нашего учителя музыки после бурных выходных, проведенных с бутылкой, – прошипела Бриджит Десфиладо, морща нос.

Отец Бриджит Десфиладо был мексиканцем, от него ей досталась фамилия и яркая внешность: длинные темные кудри, спадающие по плечам, бронзовая кожа и манящий взгляд. Что насчет меня? Мои волосы не были густыми, я часто стригла их, потому что экспериментировала с окрашиванием, и бывало, оно не удавалось. Обычно я красила кончики в какой-нибудь яркий цвет, например розовый или фиолетовый, тем самым вызывая насмешки Бриджит и ее компании, в которую теперь входила и моя бывшая лучшая подруга Сара.

Бриджит частенько донимала меня. В голове я снова и снова проигрывала сценарии, где вместо того, чтобы потупить взгляд, я отвечаю оскорблением на оскорбление, или, когда она выбрасывает мой обед в мусорную корзину, я замахиваюсь пустым подносом и… Но это были только мечты.

Я уставилась в листок с тестом, выданный мистером Пинсом. Он был ужасно зол, когда я ворвалась в класс спустя пятнадцать минут после начала урока, едва в силах произнести хоть слово. Как обычно, он назначил мне наказание в виде дополнительных часов после уроков с мадам Сюр. На них она всегда спала, а храп учительницы раздавался на всю школу. Только вот покидать кабинет было нельзя, она запирала дверь с внутренней стороны на ключ, и провинившиеся ученики вынуждены были сидеть по меньшей мере два часа или пока мадам Сюр не проснется.

– Ты что, оглохла, ненормальная? – повысила голос Бриджит.

– Отстань от нее.

Этот голос вызывал трепет где-то в груди. Гарри Томпсон собственной персоной. Рыцарь, который во снах раз за разом спасал меня от дракона. Только теперь Гарри пытался спасти меня от собственной девушки, и вряд ли такой поступок был вызван благородством, скорее, никто не хотел получить неуд. Такие парни, как Гарри Томпсон, никогда не обращали внимания на таких, как я. Он был симпатичным блондином с карими глазами. Самой интересной частью его лица был аристократичный нос с горбинкой. В свои семнадцать он уже вымахал до шести футов трех дюймов[2], плечи его были широкими, а смех таким громким и заливистым, что, когда он хохотал в одном конце школьного коридора, на другом все невольно улыбались. Он играл в бейсбол за школьную команду и подавал надежды. Его отец Джо рассчитывал, что на финальный матч с соседней школой приедут тренеры из колледжа и пригласят Гарри учиться. Я часто ходила смотреть, как он играет, но всегда старалась спрятаться в самом углу нижней трибуны, чтобы никто меня не заметил.

Мистер Пинс ненавидел перешептывания и награждал такое поведение самой низкой отметкой. Вот и сейчас наш диалог не ускользнул от его острого слуха.

– Уилкинс, вы не только опоздали на контрольную, которая, заметьте, важна в первую очередь для вас, но и решили, что недостаток знаний вы можете компенсировать за счет подсказок мисс Десфиладо?

Бриджит злобно сверкнула глазами и поспешила скрыть довольную усмешку в кулачке, поднесенном ко рту, но так, чтобы не смазать помаду.

– Мистер Пинс, я не… я не пыталась… Точнее, не получала никаких подсказок… – замямлила я.

У меня никогда не получалось разговаривать на публике, а отвечать на нападки и оправдываться – тем более.

– Довольно! – Голос мистера Пинса зазвучал визгливо. – Несите сюда вашу работу, мисс Уилкинс. Немедленно. После этого вы покинете класс. Видимо, дополнительных часов после уроков для вас недостаточно.

Опустив голову, я поднялась с места, попутно уронив карандаш, ластик и книгу, лежавшую на самом краешке стола. Бриджит и две ее подружки, одной из которых была Сара, противно захихикали. Мистер Пинс покачал головой, насупившись. Он начинал тяжело дышать, как бык, готовящийся к нападению на тореадора.

– Но она даже не успела выполнить работу, мистер Пинс, – услышала я, раздавшийся позади голос Гарри Томпсона.

Глаза Бриджит округлились, она уставилась на Гарри, подавая ему знаки и призывая замолчать. Никто не смел оспаривать решения учителя математики, это знали все. Лицо мистера Пинса побагровело, поросячьи глазки налились кровью, а в уголке губ начала собираться слюна, походившая на пену бешеного животного. Иногда я думала, что он совсем не любит детей, и никак не могла найти причину, по которой он продолжал преподавать в школе. Разве что ему доставляли удовольствие наказания.

– Томпсон! – прорычал он. – Наказание! Отбываете дополнительные часы у мадам Сюр вместе с… – он посмотрел на меня, скривившись, – вместе с Уилкинс. И вашу работу я тоже немедленно жду на столе.

Гарри вскочил со стула, ножки которого издали ужасный скрежещущий звук по паркету. Он прошел мимо, выхватив листок с контрольной из моих рук, и, хлопнув по учительскому столу большой ладонью, которая без перчатки могла поймать бейсбольный мяч, положил пустые листы с нашими тестами перед носом Пинса.

– У нее же брат пропал, – с сожалением произнес Гарри, – а вы…

С этими словами он пружинистым шагом направился к выходу из класса и захлопнул за собой дверь, да так, что со стены свалилась таблица с формулами.

– Уилкинс, вам требуется особое приглашение? – Мистер Пинс смотрел на меня, не скрывая презрения.

Голос его стал заметно тише, и, судя по удивлению, отразившемуся на его лице после ухода Гарри, он впервые столкнулся с такой реакцией ученика.

Я торопливо смела вещи в рюкзак и засеменила к выходу, стараясь не думать о глазевших на меня одноклассниках. Гнетущая тишина не придавала уверенности. Только схватившись за дверную ручку, я осмелилась обернуться. Кто-то опустил голову, делая вид, что усиленно размышляет над тестом, кто-то уделял внимание ногтям или рассматривал собственные ботинки, показывая, что для них мое присутствие несущественно, а кто-то, вроде Бриджит Десфиладо, сверлил меня взглядом, который не предвещал ничего хорошего.

– Мисс, мы долго будем ждать, пока вы соизволите покинуть класс? – снова начал закипать Пинс.

Я повернула дверную ручку и тихо выскользнула вон. Оказавшись в коридоре, я зажмурилась и сползла вниз по стене, силы покинули меня. Закрыв лицо руками, я старалась выровнять дыхание. Это было слишком. Сначала кросс на пределе физических возможностей по пути к школе, теперь эта эмоциональная казнь от мистера Пинса, которой он откровенно наслаждался, пока не вмешался Гарри.

Кстати о Гарри. Я с трудом разлепила веки и обнаружила его стоящим напротив. Он поднял брови, будто ожидая от меня ответа на немой вопрос, и на его лице отразилось искреннее непонимание. Вероятно, Бриджит никогда не реагировала подобным образом, да и вообще трудно представить, чтобы она попала в такую ситуацию. С минуту мы молча смотрели друг на друга, после чего, тяжело сглотнув, Гарри произнес:

– Я, конечно, понимаю, что сидеть на полу прямо у кабинета, может быть, круто, но если кто-то откроет дверь… – он издал нервный смешок, – сама понимаешь.

Глава 3. Как Бриджит испортила мне жизнь

Он протянул руку, а я уставилась на нее, будто видела впервые. Но так и было, впервые парень подавал мне руку, хоть бы и для того, чтобы я просто встала с холодного пола под дверью кабинета. В нерешительности я подняла глаза на Гарри, беззвучно спрашивая у него, действительно ли он хочет, чтобы мои пальцы коснулись его.

– Вероника, – нетерпеливо тряхнул он кистью, – мне совсем не нравится здесь стоять.

Я потянулась и неуклюже схватилась ледяными пальцами за его теплую и мягкую ладонь. Я ожидала тех самых разрядов тока, невероятного влечения, притяжения и всего того, что показывают в романтических фильмах. Но этого не произошло. Гарри, напрягшись, резко потянул меня наверх, я покачнулась, но смогла восстановить равновесие. Он отпустил руку и, к величайшему удивлению, похлопал меня по спине, как своего старого друга или товарища по бейсбольной команде. Гарри искренне ухмыльнулся, обнажив ряд идеально белых и ровных зубов, а его тяжелая ладонь несколько раз опустилась на мою лопатку, и я невольно содрогнулась под ее весом. Так хлопают по бокам лошадь после хорошей скачки, но я лошадью уж точно не была, по крайней мере надеялась на это.

– Пойдем, – сказал Гарри, – еще успеем на завтрак в столовой.

Он скользнул по мне взглядом, развернулся и бодрым, пружинистым шагом, насвистывая какую-то известную мелодию, направился к концу коридора в сторону лестницы, ведущей в столовую. Гарри даже начал напевать, немного фальшиво, но достаточно громко, чтобы его могли слышать в соседних кабинетах. Он вообще вел себя так, будто ничего не произошло и не нас только что едва не сожгли на костре ненависти мистера Пинса. Гарри ни разу не оглянулся, уверенно следуя к арке, затем повернул направо и скрылся из виду. Я слышала его удаляющиеся шаги по ступеням, гулко отражающиеся от стен, а затем прыжок, означавший, что он достиг первого этажа.

Я переминалась с ноги на ногу, не зная, следовать за ним или, как обычно, спрятаться до следующего урока в женском туалете, а может быть, и отправиться домой. Последнюю мысль пришлось с сожалением отогнать, ведь сегодня мне еще предстояло отбывать наказание на дополнительном уроке у мадам Сюр. Подняв рюкзак, валявшийся на полу, я отряхнула его от пыли и натянула на плечо. Собрав всю волю в кулак, я засеменила за Гарри, стараясь не издавать лишнего шума и ни в коем случае не привлекать к себе внимание преподавателей, которые могли бы услышать шаги. Я скользнула в арку и начала спускаться по лестнице. Снизу раздался громкий насмешливый голос.

– Вероника, ты там не потерялась? – спросил Гарри.

Я сглотнула, безуспешно пытаясь промочить сухое, словно наждачная бумага, горло, и еле слышно сказала:

– Иду.

– Вероника? Ты там? – снова позвал парень.

– Я иду. – Голос прозвучал хрипло и неуверенно, и я решила больше ничего не говорить, даже если Гарри и в этот раз ничего не услышал.

К счастью, эхо донесло мое тихое карканье, а я думаю, прозвучала реплика именно так, и Гарри ответил:

– Тогда встретимся в столовой, пойду погляжу, что там осталось.

Я остановилась посередине лестничного пролета и прикрыла глаза, стараясь выровнять дыхание. Это был первый раз, когда я разговаривала с Гарри Томпсоном, если не считать драку в песочнице, когда нам было по пять лет. В школе он, как и большинство сверстников, делал вид, что меня не существует, будто я призрак, который витает в воздухе, и все сквозь него проходят. Иногда я замечала его сочувствующий взгляд, когда меня задирали девочки из компании Бриджит, но обычно он длился не более нескольких секунд, и, возможно, мне просто казалось, что Гарри смотрит.

В конце прошлого учебного года, в один из необычайно теплых дней, тех, когда солнце полностью прогревает воздух и освещает верхушки уже ярко-зеленых деревьев, Гарри, бегая по лужайке школьного двора, сшиб меня с ног. Он не смотрел на меня, ведь для него я не существовала, но столкновение явно почувствовал, удивившись, что воздух может иметь такую силу сопротивления. Он помотал головой и прищурился, приложив ладонь к глазам козырьком. Было заметно, что Гарри силится меня разглядеть сквозь закатные ослепляющие лучи, освещающие маленькие веснушки, появившиеся на его светлой коже. В таком свете обычно темные глаза Гарри приобрели орехово-медовый оттенок и оттого нравились мне еще больше.

– Все нормально? – спросил он больше пустоту, чем обращаясь конкретно ко мне.

Гарри до сих пор не мог понять, кто распластался у его ног.

Я кивнула, и он, обезоруживающе улыбнувшись, поднял бейсбольный мяч, выпавший из его рук, помахал друзьям, ожидавшим на другом конце лужайки, и побежал. Не думаю, что он вообще понял, что той бесформенной кучей, растянувшейся на школьном дворе и просидевшей на траве с полчаса после столкновения с самим Гарри Томпсоном, была я.

Именно поэтому сегодня я несказанно удивилась тому, что Гарри вообще знал и помнил, как меня зовут. Компания его была довольно обширной, да и все в школе здоровались с Гарри, когда он проходил по коридору. Парни протягивали ему кулачки и пятерни в приветствии или для выражения признательности за выигранный бейсбольный матч, а девчонки томно вздыхали, хлопали ресницами и аккуратно наматывали локоны на пальцы, проговаривая: «Привет, Гарри». Но он никогда не запоминал имен. Я часто видела замешательство на его лице, морщинку между бровями и нахмуренный лоб, когда он просил списать, но никак не мог вспомнить, как зовут того парня, что сидит слева от него. Гарри, конечно, был красавчиком, но не отличался умом и сообразительностью, да и вряд ли запоминал имена всех девчонок, которые кружили вокруг него, словно пчелы у улья. Королевой пчел, конечно же, была Бриджит.

Интересно, как она отреагирует, когда, спустившись на перемене в столовую, чтобы вместо нормального ланча похрустеть морковными палочками или яблочными дольками, увидит меня, сидящую рядом с ее парнем, а по совместительству самым популярным парнем в школе. Я представила перекошенное лицо Бриджит, глаза, мечущие огни, и это добавило мне уверенности, чтобы продолжить спуск следом за Гарри.

Откуда у Бриджит такая неприкрытая ненависть ко мне, я гадала до сих пор. Вместо того чтобы, как большинство, делать вид, что я пустое место, она обозлилась и настроила против меня всех своих подруг и знакомых.

По правде говоря, мои отношения с одноклассниками, да и вообще положение в школе, были абсолютно нормальными до пятого класса. Мы дружили с Сарой, которая ныне бегала за Бриджит, словно собачонка, и заезжала за ней по пути в школу, практически превратившись в ее швейцара и водителя. Я посещала художественный кружок, играла в школьном театре, пусть не близко, но общалась с одноклассниками, и меня абсолютно не тяготила необходимость каждое утро вставать в семь часов по любимому будильнику с птичкой и отправляться на остановку, чтобы ожидать неизменно желтый автобус с неизменным водителем в лице Дага.

Родители Бриджит тогда еще не разбогатели, ее отец был обычным работником автосалона, где он продавал машины не самой премиальной марки, и каждый день мистер Десфиладо завозил дочку в школу по пути на работу. Затем в течение года он несказанно разбогател и совершенно удивительным для всех образом открыл свой собственный автосалон, в котором ему больше не приходилось работать обычным продавцом. Тогда семья Десфиладо переехала поближе к школе, купив большой белый дом с колоннами и лепниной на главной улице Локпорта, а родители Бриджит после этого головокружительного успеха почему-то разошлись. Я подозревала, что это стало большой трагедией для нее, и даже хотела поддержать, но она будто обозлилась на весь мир и поспешила спрятаться в своем коконе. Она собрала армию подружек, которых напустила на меня, словно рой безжалостных ос. Бриджит Десфиладо, будто феникс, восстала из пепла родительского развода, стала носить еще более дорогую и модную одежду, наносить вызывающий макияж и своим огнем почему-то решила сжечь меня.

Все бы ничего, но одновременно с этим и моя подруга Сара переехала из Лейквилла, ее родители купили дом в одном квартале от особняка Десфиладо. Она перестала со мной общаться и переметнулась на сторону врага. Поначалу она просто делала вид, что меня не замечает, но после всецело встала на сторону Бриджит и перешла в открытое наступление, не пропуская ни одного повода сморщить нос и отпустить колкость в мой адрес.

Это повергло меня не только в шок, но и в состояние перманентного уныния. Из веселой девочки я превратилась в тусклое нечто, слонявшееся по коридорам и не находившее, чем себя занять без лучшей подруги. Мама отдалялась от меня все больше, Майки было всего четыре годика, и я не могла проводить с ним много времени. Я осталась совершенно одна. Я перестала существовать для мира, а он перестал существовать для меня. Преподаватели все реже и реже вызывали меня к доске: кому-то стала безразлична сидящая за последними партами тень, и они выставляли оценки по результатам тестов или проверочных работ; кто-то вызывал меня раз в месяц и скорее торопился посадить обратно, чтобы не всколыхнуть омут забытья, в котором я тонула.

Со временем Бриджит и ее компания стали самыми популярными девчонками в школе. Они продолжали меня донимать и выдумывали все более изощренные способы унижения, которые опускали мою самооценку, и без того находившуюся в плачевном состоянии, на уровень морского дна. Однажды подруга Бриджит, Колли, утащила мой рюкзак и разбросала все вещи по мусорным бакам школы. Мне пришлось весь день перебирать содержимое урн, чтобы найти тетради и учебники, а также ключи от дома, без которых я не могла вернуться. Следующие полгода все называли меня не иначе как бездомной или попрошайкой и предлагали покопаться в мусорном баке или отдать остатки обеда.

В другой раз Бриджит подговорила Сару вынуть мою спортивную форму из шкафчика в раздевалке, вымочить ее в унитазе, а затем вернуть обратно. Форма пролежала в шкафчике неделю, и, когда я открыла его, чтобы переодеться к занятию, я почувствовала такое зловоние, что меня едва не стошнило, как и стоявшую рядом одноклассницу. По такому случаю в раздевалку даже пожаловал тренер Картер. Войдя, он тут же зажал нос двумя пальцами и поморщился.

Бриджит, его любимая ученица, тут же начала жаловаться, что я совершенно не моюсь, и моя форма воняет так, будто ее носила не девочка, а горный тролль, и что ей тяжело находиться одном помещении с такой грязнулей. Закончила она свою тираду тем, что этим запахом можно даже отравиться, будто слезоточивым газом или чем-то вроде, и вообще она пожалуется отцу. Лицо тренера Картера во время монолога Бриджит оставалось бесстрастным, он лишь иногда делал короткие вдохи ртом, продолжая придерживать ноздри пальцами, и чем больше Бриджит развивала тему, тем плотнее он зажимал нос. В конце концов он строго посмотрел на меня и, попросив принимать душ после тренировки, пулей вылетел из раздевалки. Хохот одноклассниц разносился по всему полю, и я не сомневалась, что его услышали даже в главном здании школы.

Никто не хотел ощутить на себе гнев самопровозглашенной принцессы школы и ее свиты. И если кто-либо не хотел открыто вступать со мной в конфликт – читайте, просто обзывать и смеяться, – им приходилось просто делать вид, что меня не существует. Так продолжалось несколько лет, вплоть до старшей школы. Я очень надеялась, что с возрастом в красивой голове Бриджит Десфиладо увеличится количество извилин и она перестанет меня донимать, но мечты имеют противное свойство не сбываться. Так произошло и с нашей враждой. Если большинство учащихся и одноклассников продолжили меня не замечать по инерции, но прекратили открытые оскорбления и насмешки, то Бриджит и ее компании это не касалось.

В воображении я часто рисовала картины возмездия: как колко отвечаю Бриджит на оскорбления, остроумно парирую очередную нелепую сплетню или надеваю ей на голову рюкзак, в очередной раз выброшенный в урну. Но ни на что из этого мне катастрофически не хватало смелости; казалось, это качество умерло вместе с надеждой на возвращение отца и поддержку мамы в трудную минуту. А возможно, я не была смелой с самого начала? Может быть, я была рождена для того, чтобы стать тенью, пылинкой, отзвуком в пустой комнате.

Единственный человек, который поддерживал меня, – брат Майки. Достигнув того возраста, когда он мог понимать, что с его сестрой произошло что-то нехорошее, он утешал меня. Говорил, что все образуется, забудется и что самое прекрасное, что есть на белом свете, – это моя улыбка, и он будет безмерно счастлив, если я прямо в эту минуту перестану плакать, подарю ему этот легкий изгиб уголков губ, и мы пойдем играть во двор или кататься на велосипедах. Так и происходило.

При воспоминании о Майки в душе защемила тоска, я старалась как могла спрятать эмоции в самый дальний ящик, ни за что их не выпускать, не давать надежде на его возвращение померкнуть. Я знала, что он справится, и не давала себе даже секунды в этом усомниться, раз за разом затыкая навязчивый голос в голове, который нашептывал: «Может, ты никогда больше его не увидишь?»

Я мотнула головой, отгоняя неприятные мысли. Что бы сейчас сказал Майки, если бы узнал, что я позволяю неуверенности, будто червю, заползать в мысли? Он бы велел отбросить их. Что бы он сказал, если бы я сообщила ему, что у меня спустя годы унижений и гонений появилась одна-единственная, чуть забрезжившая на горизонте возможность утереть Бриджит нос, разозлить ее, пусть и на несколько минут? Он бы посоветовал сделать это немедленно.

Я выпрямилась и преодолела последние ступеньки на пути к первому этажу. Так тому и быть, стоит хотя бы раз в жизни не потерять возможность пообщаться с парнем мечты, а между делом разозлить главную задиру, портившую мне жизнь с пятого класса.

По пути в столовую я прошла мимо большого зеркала и даже решила заглянуть в него, чтобы немного привести себя в порядок. На меня смотрела перепуганная девушка с большими, красными от недосыпа глазами, красными же щеками, которые предательски выдавали эмоции. Красная толстовка помялась, хотя я сомневалась, что это случилось только сегодня, страшно предположить, сколько она пролежала на полу в углу комнаты. Я потянула кофту за ворот и принюхалась, мне же еще рядом с Гарри сидеть, не хотелось подтверждать кличку вонючка, данную мне после того происшествия в раздевалке.

Я вздохнула, понимая, что внешний вид, за которым я не следила уже несколько лет, уж точно не улучшится, если я попытаюсь пригладить торчащие в разные стороны русые волосы и стряхнуть пылинки с черных джинсов. Ссутулившись, я побрела по узкому коридору к закрытым дверям столовой. Я подумала, что Гарри решил просто уйти домой и даже не заходил сюда, это облегчило бы мою участь, избавив от необходимости в смущении завтракать вместе с ним. Чем ближе я подходила к столовой, тем больше таяла моя решимость, она, как кубики льда на солнце, растворялась, превращаясь в текучую лужицу прохладного и липкого страха.

Я услышала голос Гарри за дверью и схватилась за ручку одной из створок, заставляя себя войти. Но кто-то опередил меня. Дверь резко распахнулась навстречу, потные и холодные пальцы соскользнули с ручки. Я почувствовала мощный толчок тяжелой деревянной двери, который пришелся аккурат в район груди.

Глава 4. Сам Гарри Томпсон идет со мной в столовую!

Тело по инерции совершило полет к противоположной стене, и я врезалась позвоночником в бетон. Шея, расслабившаяся в непроизвольном полете, отклонилась назад, и я стукнулась затылком. По ощущениям череп будто раскололся надвое, в глазах потемнело, и я уже второй раз за день сползла на пол.

– Вероника! – услышала я голос Гарри Томпсона в окружавшей меня темноте.

В ушах звенело, и я пыталась поднять отяжелевшую голову, чтобы посмотреть на него. Но та будто налилась свинцом, и я уронила ее на грудь, стараясь дышать спокойно.

– Вероника!

Я услышала осторожные шаги и шорох одежды, будто кто-то присел рядом. Затем мягкая, теплая рука отодвинула волосы с моего лба, и темнота вокруг начала рассеиваться. Я попыталась открыть глаза.

– Посмотри на меня, пожалуйста, – попросил парень.

Я покачала головой. Сейчас даже такое простое действие представлялось совершенно невыполнимым. Он осторожно взял меня за подбородок и приподнял его, я снова попыталась разлепить глаза и сфокусировать взгляд, на этот раз получилось гораздо лучше. Я увидела лицо Гарри Томпсона, нависшего прямо надо мной, и ту самую морщинку, которая пролегала между его бровями, когда он задумывался.

– Так, сейчас мы проведем тот самый тест, который много раз видели в фильмах. Я буду показывать тебе пальцы, а ты скажешь, сколько их, договорились?

Я мотнула головой, надеясь, что он поймет мой знак согласия, и это действие отозвалось неприятной пульсацией внутри черепной коробки. Гарри показал три пальца:

– Сколько пальцев я показываю? – Он засмеялся: – Ты не представляешь, как я мечтал это когда-нибудь сказать.

– Три, – прохрипела я.

Он удовлетворенно кивнул и поднял всю пятерню, широко расставив пальцы:

– А сейчас?

– Пять, – ответила я, эти слова дались немного легче предыдущих, но горло жутко саднило. Срочно нужно было выпить стакан воды.

– Отлично, – просиял Гарри. – Я, конечно, не врач, но, похоже, все в порядке. Давай я помогу тебе встать. Подозреваю, в этот раз будет немножко труднее, чем десять минут назад, но ты справишься, верно?

Он наклонился, подавая мне руку. Я бессильно протянула ему ладонь. В этот раз сил или желания заглядывать ему в глаза и искать ответы не было. Голова все еще раскалывалась, позвоночник отзывался тупой болью где-то в районе крестца, и я чувствовала себя полнейшей развалюхой, как те старые ржавые машины на свалке по переработке металла.

Гарри крепко сжал мою кисть и потянул на себя. Хмурясь, он с сомнением оглядел меня, потрогал за плечи, будто я была сломанной игрушкой, которую можно привести в порядок, подкрутив несколько винтиков.

– Идти сможешь? – поднял брови он. – Я могу тебя понести и все такое, но…

Я прервала его взмахом руки и нетвердым шагом направилась к входу в столовую, благо дверь уже была открыта, и сражаться с ней еще раз не пришлось. Не хватало еще, чтобы после всех сегодняшних происшествий Гарри Томпсон нес меня на руках.

Гарри в недоумении постоял несколько секунд позади, будто в его голове совершались сложные вычислительные процессы, вроде перевода в двоичный код, и заспешил ко мне. Он подхватил меня под локоть, видимо все еще сомневаясь в том, что я способна добраться до ближайшего столика на своих двоих.

– А ты любишь падать, да? – добродушно заметил Гарри, провожая меня к стулу и помогая сесть.

– Не то чтобы очень, так получилось.

– Я уж вижу, что ты не в ладах с этой, ну, координацией, – махнул рукой Гарри и посмотрел в сторону буфета.

– Вообще-то это ты только что сбил меня с ног… – начала я, но он не дал мне договорить:

– Ты что будешь? Повариха сказала, что есть еще омлет и пирожки с разными начинками. Они уже начали приготовления к ланчу, так что сама понимаешь, от завтрака мало что осталось.

Я пару раз открыла рот, будто рыба, хватая воздух, а после захлопнула и уставилась на Гарри. Есть совсем не хотелось; Гарри, открыв дверь в столовую, чуть не выбил из меня весь дух, а сейчас делал вид, будто ничего не произошло. Хотя для него, может быть, именно так все и было. Дурочка Вероника сама встала под дверью и получила по заслугам.

Он уловил изменения в моей мимике, и я подозревала, что раскрасневшиеся щеки могли выдать негодование и вместе с тем разочарование. Я постаралась привести нервы в порядок и сделала несколько глубоких, шумных вдохов носом.

– Слушай, ты извини, что я тебя сбил и все такое, ладно? Я ведь не хотел совсем, наоборот, шел тебя искать, думал, вдруг тебе плохо на лестнице стало или что-то вроде того. Я же понимаю, что у тебя не все хорошо. – Он виновато посмотрел на меня. – Так что ты будешь? Я сбегаю сейчас, все принесу, а то и урок скоро кончится, столько народа набежит.

Сердце бешено стучало в груди, а мозг отказывался воспринимать информацию. Гарри Томпсон извиняется передо мной? Сочувственно смотрит? Похоже, сегодня на школу упадет гигантский метеорит и сотрет в порошок не только учебное заведение, но и город в целом. Может быть, ушибленный затылок и позвоночник того стоили?

– Я ничего не буду, – ответила я и поспешила добавить: – Только воду.

Он кивнул и заторопился к поварихе. Гарри взял поднос и зашагал к зоне выдачи. Я смотрела, как он принимает из ее рук тарелки с едой, и не понимала, как вообще оказалась в столовой с Гарри Томпсоном, парнем, с которым я боялась заговорить, на которого смотрела лишь украдкой, но подмечала абсолютно каждую деталь его внешности, настроения и эмоции. Если бы в нашей школе объявили тест на знание Гарри, я бы написала его на высший балл.

Скоро действительно прозвенит звонок, и столовая наполнится учащимися, включая, конечно, Бриджит и ее свиту. Вероятно, сейчас я выглядела еще хуже, чем двадцать минут назад, когда нас с Гарри выгнал из кабинета Пинс. Я никогда не задумывалась о внешности, но внезапная перемена в поведении Гарри и сегодняшние стечения обстоятельств побуждали найти какое-нибудь зеркальце и снова взглянуть на себя.

Я вытянула шею, изо всех сил стараясь найти хотя бы одну отражающую поверхность, но тщетно. Чего я боялась, так это того, что у меня всклокоченные волосы, еще более безумное выражение лица, чем обычно, а на затылке какая-нибудь кошмарная рана. Я решила ощупать затылок, чтобы убедиться в отсутствии жутких повреждений, которые успела придумать за последнюю минуту. Едва дыша, я поднесла руку к голове, отодвинула волосы и скривилась – ощущения не из приятных. Я попыталась надавить пальцами на место предположительного столкновения со стеной и зашипела, побудив нервные окончания выдать еще большую порцию боли. Почувствовав под пальцами внушительный бугорок, я почти что с облегчением вздохнула. Да, это была шишка размером с грецкий орех, но я не разбила голову, а это было уже кое-что.

Гарри вернулся к столу. Из того, что лежало на подносе, четыре слоеных пирожка с вишней выглядели наиболее аппетитно, и я даже взяла один из них и надкусила. Гарри поставил рядом с подносом две банки колы и два стакана с водой. Я с благодарностью посмотрела на него и, отложив пирожок, залпом осушила полстакана.

– А говорила, что не голодная, – кивнул на пирожок Гарри.

– Они показались мне слишком привлекательными. – Я позволила себе улыбнуться краешком губ.

– Ну вот, так-то лучше, – пробубнил Гарри, набивая рот пиццей, – а то ты совсем никакая. Глядишь, поешь и станешь выглядеть лучше, тебя совсем не кормят, что ли?

Он тут же замолчал и осекся, продолжая пережевывать пиццу. Гарри подвинул к себе баночку с колой и открыл ее тихим щелчком, газ с шипящим звуком вырвался наружу. Гарри сделал несколько больших глотков, аккуратно отставил банку и взглянул на меня исподлобья.

– Извини, я совсем не то хотел сказать. Ты просто такая, ну, худенькая и все такое, понимаешь?

Я видела Гарри Томпсона насквозь. Он вовсе не был закрытой книгой, скорее наоборот, слишком открытой, слишком легкой, как для дошкольного чтения. Я охотно верила, что он совсем не хотел меня обидеть, просто не умел контролировать слова, вылетавшие изо рта, не давал себе времени обдумывать сказанное. Зато я, наоборот, слишком много все обдумывала. Вот и сейчас я сидела совершенно обескураженная сложившейся ситуацией, не имея представления, как реагировать.

– Ничего, бывает, – ответила я и опустила глаза, разглядывая ногти.

Любая другая девушка на моем месте была бы вне себя от счастья: сам Гарри Томпсон пригласил ее в столовую, угостил завтраком и вел беседы. Но меня словно парализовало, я была неспособна на диалог. Серая мышь, никто и ничто, мечтавшая о самом популярном парне в школе, получила шанс, но не могла удержать его в руках. Он выскальзывал, будто дым растворяясь в воздухе.

– Вероника, – сказал Гарри, – я понимаю, что у вас в семье сейчас трудное время, и хочу, чтобы ты знала, мы, ну, скорее, мой отец, делаем все возможное, чтобы найти Майки. Он славный парнишка, папа очень переживает. Весь город на ногах, и я тоже завтра пойду на поисковую операцию.

Я замерла. Так вот почему Гарри заступился за меня сегодня утром в кабинете мистера Пинса и прервал Бриджит. Конечно! Его отец – шериф местной полиции, он головой отвечает за спокойствие в Локпорте и Лейквилле, и такое неслыханное событие, как пропажа ребенка, в захолустье, подобном нашему, не могло не всколыхнуть горожан.

Гарри просто пожалел меня, да и как сын человека, который непосредственно занимался поисками моего брата, не мог подвести шерифа и уронить свое и его достоинство. Оскорбление сестры пропавшего мальчика – это же просто кошмар. Поэтому Гарри пришлось заступиться. Не потому, что он благородный принц, или не потому, что внезапно в нем проснулось чувство справедливости. Все было до банального просто – он должен. Возможно, шериф даже велел ему приглядывать за мной, чтобы с бедной сестричкой пропавшего Майки ничего не случилось. Сейчас я уже не сомневалась, что до пропажи моего брата Гарри Томпсон и представления не имел, как меня зовут, а сегодня повторил мое имя почти что десяток раз, будто сам не верил в его реальность и пробовал на вкус.

Я медленно встала из-за стола, насколько позволяли ушибленная спина и пульсирующая болью голова. Приходилось опираться на стул, координация пока что подводила.

– Ты куда? – спросил он неуверенно.

Отвернувшись, я неторопливо сняла со спинки стула рюкзак и накинула на плечо, тем самым вызвав еще один приступ тупой боли в позвоночнике, будто что-то со всей силы давило на кости.

– Вероника? Все нормально? Ты же даже не поела, – окликнул меня Гарри.

Я неопределенно кивнула, просто чтобы он отвязался. Довольно с меня на сегодня приключений, а особенно этой непрошеной жалости. Я справлюсь сама, как бывало всегда. Я привыкла к одиночеству, а Гарри Томпсон хоть и был мечтой, совсем не входил в мои планы, особенно когда его, вероятно, заставил приглядывать за мной отец.

Размеренным шагом я направилась к выходу из столовой, умоляя тело не шататься, чтобы не нужно было придерживаться за стену. Я чувствовала на спине взгляд Гарри. Он замер в нерешительности, растерянный, совершенно искренне недоумевающий, что он сделал не так и как исправить ситуацию. К тому же он не знал, бежать ему за мной, пытаться проводить или просто сидеть на месте. Гарри никогда не имел дела с такими странными девушками, как я, он их попросту не замечал.

Внезапно дверь столовой открылась, и на пороге появилась Бриджит Десфиладо, Сара и еще одна их подруга, кажется, Лили. Я замерла, будто примерзла к полу, и не могла шевельнуться. Это были последние люди в мире, которых мне бы хотелось сейчас встретить.

Глава 5. Почему от томпсона столько проблем?

Бриджит просверлила меня взглядом. Я почти видела, как шарики в ее голове крутятся, придумывая новую мерзкую фразочку, которой меня можно было бы унизить. Казалось, еще немного, и ее волосы завьются змеями, как у горгоны Медузы, настолько у Бриджит был воинственный вид. Только воевать было не с кем, от меня осталась лишь оболочка, полностью разрушенная душевными страданиями, одиночеством, пропажей брата, а сегодня еще и очередной пыткой от мистера Пинса и физическими повреждениями после встречи со стеной.

Я немного пошатывалась, хотелось телепортироваться домой, в постель, укрыться одеялом с головой и больше никогда их всех не видеть. Даже Гарри. Я хотела раствориться, исчезнуть, испариться – все что угодно, только бы больше не чувствовать. Я дошла до предела, разваливалась на кусочки. Если бы только Майки был рядом… Он всегда придавал мне сил.

Это было последней каплей, взгляд затуманился, глаза жгло от подступивших слез. Но я просто не могла позволить себе расплакаться перед ними, Майки точно не одобрил бы такое.

К счастью, Бриджит заметила сидящего позади меня Гарри, и молнии в ее глазах тут же метнулись к нему. Я быстро вытерла мокрые щеки рукавом кофты.

– А ты что здесь делаешь? – воскликнула Бриджит, уставившись на Гарри.

Тот пожал плечами, но не ответил. Я знала, куда он смотрит, ведь чувствовала спиной его обжигающий взгляд. Беспокоится? Вряд ли, Гарри не было до меня никакого дела, кроме того, что Майки пропал, а шериф вынужден был его искать.

Я подождала несколько секунд и приняла решение двигаться к выходу, в надежде, что Бриджит и компания подсядут к Гарри за стол и дадут мне спокойно уйти.

– Куда ты собралась? – визгливо спросила Бриджит. – Я еще не выяснила, чем вы тут занимались.

Голова уже не просто пульсировала, в ней будто били бубном, да с такой силой, что перед глазами поплыли круги.

– Отстань от нее, Бриджит, – примирительно сказал Гарри. – Вероника неважно себя чувствует, пропусти ее.

– Вероника? – громче прежнего взвизгнула Бриджит; мои барабанные перепонки завибрировали, а череп отозвался новой вспышкой боли. – Ты уже и по имени ее называешь? Решил помогать убогим? Это новая фишка такая, я просто не в курсе. Посвятишь меня?

Гарри не отвечал. Напряжение в помещении нарастало, – казалось, воздух наполнился электрическими разрядами, готовясь взорваться в любой момент. Бриджит все так же стояла в проеме столовой, ее подружки заняли положение справа и слева от нее. Сара скрестила руки на груди и, склонив голову набок, настороженно смотрела на меня, как смотрят на зверя, готовящегося совершить прыжок. Уголки моих губ поползли вверх, прыжков они точно сегодня не дождутся, разве что от Сары, которая будет скакать, словно дрессированная псина, вокруг своей хозяйки Бриджит.

– Я сказала что-то смешное, ты, жалкое создание? – осклабилась Бриджит.

В горле снова пересохло, я попыталась сглотнуть – тщетно. Меня пронзила мысль, что если я не выпью сейчас глоток воды, то больше никогда не смогу разговаривать.

– Она совсем не в себе, да, разговаривать не умеет? – Бриджит повернулась к Саре: – Скажи ей, пусть ответит, это же твоя подружка. – Последнее слово она буквально выплюнула, словно в нем содержался яд.

– Она мне не подружка, – быстро возразила Сара, отводя взгляд.

– Бывшая подружка, какая разница, – проворчала Бриджит. – Она всегда была такой тупой или это с возрастом проявляется? – уже более скучающим тоном добавила она.

– Бриджит, достаточно! – прикрикнул на нее Гарри.

Та лишь ухмыльнулась и стала подкрадываться ко мне, будто пантера. Она обошла кругом, готовясь к нападению и точно выискивая слабые стороны, за которые можно схватиться и потрепать как следует. Я не смотрела на Бриджит, лишь чувствовала волны ненависти, вперемешку с исходившим от нее запахом приторно-сладких духов. Каждый шаг Бриджит, стук каблуков, ударяющихся о кафельный пол, отдавался в груди вспышками страха и злости. Сейчас я не могла понять, чего во мне больше.

Внезапно прозвенел звонок, коридоры наполнились шумом, топотом ног и звуками дверей, повсеместно открывающихся и закрывающихся на трех этажах школы. Краем глаза я заметила, как совсем рядом со мной промелькнуло несколько силуэтов, а затем в столовую постепенно начали входить люди, пока еще не замечая меня и Бриджит, стоявших посередине помещения.

Я ощутила теплое дыхание прямо у своего уха.

– Ты воняешь, как мокрая псина. Мерзкая, мокрая псина, Уилкинс, – прошипела мне на ухо Бриджит. – Вали из столовой, и чтоб я тебя сегодня в школе не видела.

Она легонько толкнула меня плечом, так, чтобы этот уничижительный жест остался только между нами. Я заковыляла к выходу, и стоявшие у дверей, как часовые, подруги Бриджит расступились, морща свои носы.

– Увидимся на дополнительном занятии у мадам Сюр! – как ни в чем не бывало крикнул Гарри.

Я потерла переносицу, чувствуя спиной, как в меня впился взгляд Бриджит, и готова поклясться, что, если бы не прозвенел спасительный звонок, она разорвала бы меня на клочки. Я думала, Гарри сказал это нарочно или из своей детской непосредственности и абсолютного непонимания масштаба моего конфликта с Бриджит.

Гарри Томпсон, какой же ты дурак.

* * *

Редкие солнечные лучи пробивались сквозь неплотно закрытые жалюзи в кабинете мадам Сюр. Звук ритмично бьющихся пластмассовых звеньев о приоткрытую оконную раму убаюкивал, а прохладный осенний ветер, врывавшийся в класс мягкими порывами и шелестевший листами в открытых тетрадях задремавших учеников, легонько развевал мои волосы.

Я сидела за задней партой, то и дело клюя носом над учебником истории, иногда приходя в себя и машинально переворачивая страницы. Мадам Сюр уже начинала посапывать, и самые находчивые ученики бросали полные вожделения взгляды на связку ключей, одиноко лежавших на самом краешке стола.

Время близилось к пяти вечера; хотя осенняя пора только начиналась, день уже стал заметно короче, и закатный свет пробирался сквозь щели жалюзи, нагоняя тоску. Я уже жалела, что не пересилила себя и не поехала на велосипеде, идти домой пешком в сумерках не представлялось увлекательным приключением. Шоссе в такие моменты становилось особенно пустынным, редкие автомобили проезжали, освещая желтыми фарами дорогу, будто стараясь отогнать подальше холодный вечер. Среза́ть путь сквозь гущу темнеющего перелеска, мимо поля, а в особенности того жуткого старого дома казалось самоубийством, особенно сегодня, после увиденного белого нечто, пролетавшего в окне.

За день я успела себя убедить, что мне просто показалось, что это была игра пылинок на свету и ничего более, но во тьме, которая обещала через несколько часов накрыть город, мнение начинало меняться. Я почувствовала непреодолимое желание развеять страхи как можно быстрее и видела только один выход – нужно узнать настоящую историю того дома. Нечто реальное, приземленное поможет привести мысли в порядок, разложить их по полочкам, словно папки в картотеке, и успокоить некстати расшалившиеся нервы.

Несчетное количество мифов, сплетен и загадок об этом доме бродило по нашему городку, но у истоков этих суеверий и выдумок должна быть реальная история, которая в таких случаях всегда оказывалась гораздо прозаичнее, чем байки, рассказанные в скаутском лагере у костра.

На длинных письменных столах в конце класса стояло несколько компьютеров, их экраны мерцали приятным голубоватым светом, как большие светлячки, и будоражили, манили скорее сесть и узнать интригующую историю.

Вдруг в дверь резко забарабанили, да с такой силой, что мадам Сюр подскочила в кресле и распахнула глаза, непонимающе моргая слипшимися от туши и сна ресницами. Кресло жалобно скрипнуло и опасно накренилось вправо, грозя мадам Сюр и ее полным телесам скорой встречей с паркетом. Преподавательница успела восстановить равновесие в последний момент и неуверенно уселась в кресле, поглядывая на нас и пытаясь сообразить, чем или кем был произведен разбудивший ее шум.

– Кто из вас… – начала она, растягивая гласные.

Но не успела мадам Сюр закончить предложение, как стук повторился, и она снова содрогнулась. Казалось, глазные яблоки вот-вот вылезут из орбит ее выпуклых лягушачьих глаз.

– Мадам Сюр, можно войти? – послышался за дверью голос Гарри Томпсона.

Женщина вздохнула и почти что растеклась в кресле от облегчения. Покачнувшись, она встала и, схватив весело брякнувшие ключи, направилась к двери. Мадам Сюр напоминала утку, ведущую свой выводок к водопою, такая же медленная, с раскачивающейся походкой. Подойдя к двери, она не с первого раза смогла попасть ключом в замочную скважину, руки все еще немного тряслись после внезапного пробуждения и появления Гарри.

Наконец-то справившись с замком, мадам Сюр толкнула дверь и врезалась в Гарри Томпсона, стоявшего за ней.

– Томпсон, опять опаздываете? Помнится, в прошлый раз вы задержались не менее чем на сорок минут, – проворчала она, прищурившись и глядя на Гарри снизу вверх.

Мадам Сюр едва доставала ему до плеча.

– Прошу меня простить, о великая и неподражаемая мадам Сюр! – ухмыльнулся Гарри и театральным жестом прислонил руку к сердцу. – Я совсем не хотел причинить вам неудобства и отвлекать от таких важных дел, как…

– О, Томпсон, давай заходи скорее, – махнула она рукой. – Того и гляди ваш проклятый мистер Пинс увидит, что ты опоздал, назначит еще больше дополнительных часов, а мне не то чтобы очень нравится просиживать тут с вами штаны…

Мадам Сюр осеклась, понимая, что сболтнула лишнее. Я прикрыла рот рукой, пытаясь сдержать смех. Гарри уже вовсю улыбался и одарил мадам Сюр искристым взглядом.

– Вы ничего не слышали, понятно? – обвела она класс толстым пальцем с ярко-фиолетовым маникюром, указывая на всех и каждого. – Вы занимаетесь своими делами, а я – своими. Скажите спасибо, что не даю никаких дурацких заданий. Я и дверь-то закрываю, чтобы какой-нибудь преподаватель, отправивший вас сюда, не вздумал заглянуть и проверить, что вы тут делаете, да, Гарсон? – прикрикнула она, вытянув короткую шею и уставившись на парня, сидевшего на среднем ряду.

Он в этот момент был занят поджиганием шариковой ручки, которая уже начинала дымить и источать вонь паленого пластика по всему кабинету.

– Убери эту дрянь, сколько раз я повторяла, ничего здесь не поджигать! Сработает пожарная сигнализация и зальет все к чертовой бабушке, что мы тогда будем с вами делать? – мадам Сюр вздохнула и покачала головой.

Гарри скользнул в класс и направился к моей парте, стоявшей в самом конце.

– Можно? – кивнул он на соседнюю парту, и я, торопливо кивнув, убрала рюкзак с места.

Скрестив руки на груди, я уставилась перед собой, изображая такую сосредоточенность, будто могла прожечь взглядом дырку в доске на противоположной стене.

Мадам Сюр тем временем снова заперла дверь и засеменила к учительскому столу, что-то бормоча себе под нос. Проходя мимо Гарсона, она приостановилась и погрозила ему пальцем. Жест этот был настолько комичным, что я не удержалась и прыснула в кулак. Мадам Сюр тяжело рухнула в свое кресло, посмотрела на часы на письменном столе, вздохнула и прикрыла глаза. Через несколько минут в кабинете раздалось размеренное сопение, означавшее, что она снова уснула и, если какой-нибудь Гарри Томпсон не решит внезапно явиться, проспит до окончания назначенного наказания.

Я вспомнила о своей идее поискать информацию о том старом доме в поле и уже хотела встать с места и направиться к компьютеру, как Гарри произнес вполголоса, почти шепотом:

– Слушай, ты извини меня за то, что произошло в столовой. Бриджит, она…

Я прервала его взмахом руки, во мне кипело раздражение.

– Ты извиняешься в десятый раз за сегодня, – резко сказала я.

Похоже, Гарри не ожидал такой жесткости в моем голосе, даже я поразилась этим ноткам, никогда прежде не звучавшим в адрес кого-либо. Вряд ли меня можно было назвать самой общительной девушкой в классе. Дюжину слов, и это с натяжкой, я могла произнести за семестр, и обычно мой голос походил на блеяние овцы или шелест листьев, никто не слышал его и не замечал.

Пока Гарри сидел с открытым ртом, не в состоянии подобрать слов, я продолжила уже мягче:

– Гарри, ты можешь не присматривать за мной, не думаю, что твой отец узнает. Я точно ему не скажу, а если хочешь, могу даже соврать, что ты не отходил ни на шаг, только избавь меня этой жалости и бог знает чего еще. Я не нуждаюсь в эскорте, который к тому же меня сегодня чуть не прикончил… – Я машинально потерла все еще саднящий затылок. – Я справлюсь сама, без няньки, даже если это входит в обязанности сына шерифа.

С этими словами я раздраженно вскочила и, схватив рюкзак за одну из лямок, которая тоже требовала починки, переместилась за компьютерный стол.

Экран мигал, то вспыхивая синим, то снова становясь угольно-черным и отражая картину за спиной. Я посмотрела в левый верхний угол, где отражалась широкая фигура Гарри Томпсона в голубом бомбере с большой эмблемой нашей бейсбольной команды.

Монитор проснулся от шевеления мышки и показал рабочий стол без единого ярлыка. Я нашла иконку браузера и кликнула по ней два раза. Компьютер зашумел, включился вентилятор. Техника в этом кабинете была списанной, из кабинетов информатики, в которых сейчас использовалось новое оборудование.

Я молилась, чтобы этот старичок смог загрузить хотя бы страницу поисковика, и мольба была услышана. Спустя полминуты на экране замелькала поисковая строка, и я задумалась, как лучше ввести запрос, чтобы не тратить время на байки. Требовалась только сухая, сжатая информация, и ничего больше.

Я прикусила губу, втайне ругая себя за эту привычку, и провела пальцами по клавиатуре, как будто спрашивая у клавиш разрешения напечатать то, что вертелось в голове, но никак не могло облечься в слова. Приказав себе собраться, я начала набирать в поисковике: «Дом в поле Лейквилла…» Тут же выпал список с вариантами продолжения фразы: «Дом в поле Лейквилла легенды», «Дом в поле Лейквилла ужасы» и, наконец, «Дом в поле Лейквилла реальная история». Я кликнула на последний, наиболее подходящий вариант и принялась листать ссылки, выбирая, на какую из них нажать.

Стул слева от меня со скрежетом отодвинулся. Повернув голову, я увидела Гарри и тяжело вздохнула:

– Гарри, неужели я непонятно выразилась, попросила же тебя…

– Зачем ты ищешь информацию о том страшном доме в поле? – перебил он.

Я опешила от такой наглости. Он бесцеремонно влезал в мое личное пространство, будто мы были лучшими друзьями и каждый день справлялись о делах друг друга. Я приоткрыла рот, пытаясь найти слова, чтобы донести до Гарри, что его общество меня тяготит. Этот бейсболист нравился мне все меньшее и меньше. Оказывается, так легко обмануться внешностью и думать, что парень действительно тебе нравится, совсем его не зная.

– Гарри, пожалуйста, прекрати меня преследовать, мне это совсем не нравится, – отрезала я и впервые в жизни посмотрела ему в глаза дольше пяти секунд.

Он нахмурился, будто все еще не понимая, чего я от него хочу, и ткнул пальцем в экран.

– Я и так знаю реальную историю этого дома, – сказал он.

Глава 6. Тайна заброшенной фермы

Я оживилась, раздражение понемногу начало уступать смущению и растерянности. Гарри был абсолютно бесхитростным, пусть и недалеким.

– Расскажешь? – спросила я уже более спокойно.

– Да, но сначала я хочу, чтобы ты кое-что уяснила. – Голос его стал твердым, будто сталь. – Отец не просил меня приглядывать за тобой. Не знаю, откуда ты взяла эту глупость, может быть, выдумала или еще что, никогда не понимал, что у вас, девушек, в голове.

Я не смогла сдержаться и фыркнула:

– Уж ты-то не понимаешь…

Брови Гарри поползли вверх, теперь он выглядел по-детски обезоруживающе.

– Ты можешь хотя бы раз меня не перебивать? – вспылил он.

Я подняла руки в примирительном жесте. Вывести Гарри Томпсона из себя второй раз за пару минут? Да, этот день уже не кажется таким плохим.

– Никто не просил следить за тобой, да я бы и не стал этого делать. Что мне, заняться больше нечем? Или ты думаешь, что мы, бейсболисты, умеем только мяч бросать да бегать по полю как ненормальные? – спросил Гарри.

Я покачала головой, давая парню время собраться с мыслями и продолжить фразу. Он одобрительно кивнул, его широкие плечи чуть опустились, и только сейчас я заметила, что все это время Гарри был напряжен. Ему было тяжело со мной разговаривать, он не чувствовал себя так же уверенно, как всегда. В этот момент показалось, что Гарри Томпсон не так прост, – возможно, он не просто гора мышц и симпатичное личико, а что-то большее.

Что скрывается за этой вечно добродушной и открытой улыбкой? За бесконечными тренировками и подготовкой к поступлению в колледж по спортивной стипендии? Знал ли вообще кто-то обратную сторону медали Гарри Томпсона? Ответов на эти вопросы у меня не было.

Гарри закинул руки за голову и вытянул ноги, насколько позволяла глубина письменного стола, на котором стоял компьютер. Он снова попытался надеть на лицо маску уверенности и ухмыльнулся, отчего мои щеки запылали, и я мысленно прокляла эту суперспособность тела выдавать все эмоции. Заметив мое изменившееся настроение, Гарри улыбнулся еще шире. Он был невероятно обаятельным и сейчас сидел рядом. Похоже, эта мысль заставила лицо стать совершенно пунцовым, и теперь даже Гарри смутился. Посмотрев на экран компьютера, он пошевелил мышкой, чтобы тот не вернулся в спящий режим.

Гарри продолжил:

– Так вот, Вероника, шериф здесь совершенно ни при чем. Он сотрудничает с твоей матерью, уведомляет ее о ходе поисков и старается оказать посильную поддержку. О тебе мы с ним никогда не разговаривали. – Он прочистил горло и нажал на вкладку «картинки», указав пальцем на одно из старых фото того самого дома: – Только посмотри, какой красивой была ферма! Позади дома располагался большой хлев, а вот тут, – он увеличил картинку, – амбар, в нем хранились сено и кукуруза. В этом доме жил очень успешный фермер, Эдмунд Митчел. Он занимался скотоводством, а также выращивал овощи, фрукты и кукурузу. Эдмунд мастерски возделывал почву и ухаживал за растениями, а со скотом ему помогала жена – Маргарет.

Я в недоумении смотрела на Гарри и никак не могла понять, откуда у него эта информация. Он мог придумывать все на ходу, просто смотря на картинку, но в таком случае Гарри был чертовски хорошим сочинителем, а я никак не могла в это поверить. Вряд ли вы когда-нибудь встретите Гарри Томпсона в коридоре, читающим книгу или, на худой конец, комикс.

Он продолжил повествование:

– Односельчане – тогда Лейквилл даже городком назвать было невозможно – считали Маргарет ведьмой. – Губы Гарри изогнулись в подобии грустной улыбки. – Люди вечно пытаются найти что-то потустороннее в том, чего не могут понять. Тебя бы наверняка тоже посчитали ведьмой, уж слишком ты угрюмая, сторонишься всех…

Он осекся, замолчал и виновато уставился на свои кроссовки. Спустя пару безмолвных минут Гарри поднял голову и нахмурился, в попытках распознать реакцию на моем лице, но оно не выражало ничего, кроме спокойствия. Он набрал побольше воздуха в легкие, словно готовился надуть воздушный шар.

– Так вот, соседи, односельчане, покупатели, которые часто приезжали к ним за товаром, – все открыто или за спиной называли Маргарет ведьмой, уж очень хорошо все шло на ферме Митчелов. Люди завидовали, и их злые языки распускали всякие слухи. Однажды они даже явились на ферму и потребовали, чтобы Эдмунд отдал жену: видите ли, колдовством она занимается, и нужно ее прогнать из деревни. Эдмунд, естественно, отказался и послал их куда подальше, с некоторыми из пришедших даже пришлось прекратить сотрудничество, до того он обиделся. Детей, кстати, у них не было, и это стало еще одним поводом для односельчан выдумывать небылицы о семье Митчел. Роковой день наступил, когда Эдмунд вернулся с рынка и не нашел дома Маргарет. Долго бродил он по кукурузным полям, в перелеске за домом, по деревне, звал жену, спрашивал, не видел ли кто ее, но никто не признался.

Гарри замолчал. Я видела, что он собирался с мыслями, чтобы продолжить, и заметила, как трудно давалась ему эта история. Я пролистнула несколько страниц в браузере и заметила два черно-белых фото, на которых были запечатлены не только большой дом и виднеющиеся за ним хлева, огород и поле, но и сияющий мужчина в соломенной шляпе, держащий в руках корзину, полную овощей. Он был красив, черты его лица чем-то напоминали Гарри. Такой же ровный, правильный нос, будто высеченный из мрамора; острые углы челюсти и высокие скулы; живые, улыбающиеся глаза. На мужчине была клетчатая рубашка и комбинезон, какого он цвета на самом деле, к сожалению, узнать нам не удастся никогда.

Я указала на фото и повернулась к Гарри:

– Это Эдмунд?

Он кивнул и мимолетно коснулся пальцев моей руки, забирая компьютерную мышку, чтобы еще немного пролистнуть страницу вниз. Я ожидала, что меня, как в фильмах, пронзит током, но ничего не случилось. Его пальцы были теплыми, но на этом всё. Гарри увлеченно листал страницу в браузере.

– А вот Эдмунд вместе с Маргарет, – указал он на другое черно-белое фото.

На изображении все тот же фон: фермерский дом, хлева, поле, но теперь красивый мужчина был не один, рядом с ним стояла женщина… Теперь я поняла, почему односельчане считали ее ведьмой: она была ослепительна. Темные волосы острижены в каре, челка, ниспадающая на лоб и немного прикрывающая брови и глаза. Лицо же…

Это лицо не обычной женщины, а феи. Даже ее уши были необычайно маленького размера, при этом будто немного заостренные кверху. Подбородок также был острым, губы полными и растянутыми в самой очаровательной улыбке, которую мне доводилось видеть. Нос Маргарет Митчел, маленький, тонкий и будто прочерченный по линейке, не смог бы повторить ни один пластический хирург современности. На Маргарет красовалось платье простого кроя, со светлым поясом на талии.

Любая женщина рядом с такой писаной красавицей почувствовала бы себя дурнушкой, а уж какие дамы жили в пятидесятых годах в глуши, где вряд ли могли разжиться косметикой или модной одеждой, оставалось только гадать.

В руках Маргарет держала маленькую курочку, та спокойно примостилась в ее объятиях и даже немного прикрыла глазки, ощущая тепло и заботу хозяйки.

Я не прекращала удивляться неземной, даже немного потусторонней красоте. Внешность Маргарет Митчел вызывала трепет, будто смотришь на что-то величественное, а не на жену захолустного фермера, запечатленную подле мужа, с хохлаткой в руках. Эта женщина не могла принадлежать нашему миру, будто она случайно вышла в паутине времени не в том месте и не в тот момент, а может, и не в той Вселенной.

– Да, она была великолепна, – выдохнул Гарри и продолжил: – Ее так и не нашли. Как будто в воду канула, но Эдмунд думал, что это все проделки односельчан, что кто-то уж точно похитил его жену. Так прошло полгода. Ферма зачахла, животные умирали, некому было за ними ухаживать, ведь раньше ими занималась Маргарет. Эдмунд не мог сам поддерживать такое большое хозяйство, да и сил у него будто поубавилось. Говорили, он совсем иссох, превратился в живой труп. Еще бы, потерять жену! – внезапно воскликнул Гарри и замолчал.

Гарри не торопился с финалом истории. Он погрузился в свои мысли и несколько минут просидел уставившись на фото, светящееся на мониторе. В классе становилось темнее, сумерки опускались на город и школу. Ветерок, залетавший в класс сквозь щель в приоткрытом окне, становился все прохладнее, и я невольно поежилась.

– Что было дальше? – нерешительно спросила я, кивком указывая на изображение некогда счастливой пары.

– Он тоже исчез, – ответил Гарри.

– Просто исчез? Что это значит?

– То и значит, – шепотом ответил парень. – Спустя полгода, в день, когда один из немногих оставшихся покупателей приехал на ферму к Митчелам, он постучал в дверь. Но никто ему не ответил. Время было раннее, и он решил, что Эдмунд еще спит, ведь в последнее время он подолгу не мог встать с постели. Но когда покупателю не удалось дозваться его в течение десяти минут, он заподозрил неладное, подумал, что Эдмунд, ну, ты понимаешь… Он толкнул незапертую дверь и вошел в дом. Но никого там не обнаружил, только сквозняк, гулявший по пустынной гостиной.

– И что случилось с Эдмундом? – спросила я, удивленная таким поворотом событий.

– Говорю же, исчез. Не нашли его, как и его жену. Был – и не стало.

Как два человека могли пропасть? Исчезнуть, кануть в небытие? Полиция и шериф тогда имели гораздо меньше возможностей для поиска пропавших, да и людей исчезало и погибало в разы больше, но для такой, мягко говоря, не густо населенной местности это был настоящий нонсенс. Вот почему вокруг этой истории так много домыслов, сказок и слухов. Таинственное исчезновение семейной пары неизбежно породило череду деревенских баек, которые дошли и до нас, хотя случилось это около семидесяти лет назад.

Я хотела найти подтверждение словам Гарри, закрыла вкладку с фотографиями, нажала на поисковую строку и написала: «В Лейквилле пропала супружеская пара. Статья в газете». Если это правда, местная газета не пропустила бы подобный случай. Я лихорадочно листала страницы, пока не нашла ссылку, перейдя по которой увидела большой скан ветхой желто-кремовой газетной вырезки. На ней большими буквами было напечатано: «ЗАГАДОЧНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ФЕРМЕРОВ ИЗ ЛЕЙКВИЛЛА».

Пробежавшись глазами по вырезке, я поняла, что все сказанное Гарри – абсолютная правда. Я откинулась на стуле и повернулась на нем вокруг своей оси, прикрыв лицо руками и тяжело дыша. Теперь мне было вдвойне страшно возвращаться домой.

– А ты откуда знаешь эту историю? Вряд ли ты штудировал местный архив, – пробормотала я и торопливо добавила: – Не хочу сказать, будто не верю, что ты вообще читаешь, но…

– Эта ферма перешла в наследство моему дедушке, так как у Митчелов не осталось детей. Дед был единственным родственником Эдмунда, его кузеном, – просто ответил Гарри.

– Получается, сейчас этот жуткий старый дом принадлежит тебе?

– Нет, он принадлежит отцу, но с тех пор, как пропал Эдмунд, никто туда не заходил, – Гарри погрустнел, – до того, как пропал твой брат Майки. Отец пошел туда в первую очередь, думал, может, мальчик забрел поиграть и провалился сквозь ветхий пол. Там же лет семьдесят никого не было, постройка практически превратилась в труху.

Я кивнула. Вспомнила о том, что вернусь сегодня в пустой дом, в котором не зазвучит смех Майки. Гарри увидел, как подействовали его слова о брате, и легонько толкнул меня кулаком в плечо.

– Эй, не переживай, он найдется, – сказал Гарри ободряющим тоном. Но вряд ли он сам верил в то, что говорил.

Я закрыла вкладки и почистила историю браузера – старая привычка прибирать за собой, будто меня тут и не было. Мадам Сюр уже оглядывала класс осоловевшими глазами, пытаясь сфокусировать зрение. По всей видимости, она только что проснулась.

Мадам Сюр постучала пальцем по часам на столе и объявила:

– Наказание закончится через десять минут, можете отрывать пятые точки от стульев и собирать вещи. И, Гарсон, – она метнула опухшие ото сна глаза к средней парте, – упаси тебя Господь оставить ту подожженную ручку под столом или не стереть нацарапанные похабные словечки, над которыми ты трудился все два часа, проведенные в моей, пожалуй, самой приятной в этой школе компании. Но я вам этого не говорила.

Оглушительно прозвенел звонок, ознаменовавший окончание заточения в башне. Мадам Сюр гордо прошествовала к двери и распахнула ее во всю ширь, встав с левой стороны от проема.

– На выход, и поживее, – скомандовала она, и ученики ринулись к спасительному свету ламп в коридоре.

В кабинете окончательно стемнело. Все были слишком увлечены смартфонами или просто спали, последовав примеру мадам Сюр, никто и не думал зажигать свет. Меня передернуло, когда я представила путь домой мимо того самого дома, из которого пропали без вести два человека. Даже не пропали, просто испарились.

Я подождала, пока все, кто особенно торопился, покинут класс, и неохотно зашагала к выходу. Мадам Сюр лишь машинально кивнула на прощание, как обычно, не заметив меня.

Коридор светился желтым. Некоторые лампы назойливо жужжали, будто мухи, прилипшие к липкой ленте и яростно пытавшиеся освободиться. Гул голосов и шаги постепенно стихали. Раз за разом хлопала входная дверь, пока звуки совершенно не стихли, оставив после себя лишь звенящую пустоту.

Я шла вдоль шкафчиков с металлическими дверцами, выкрашенными в серо-голубой цвет. В этом желтом свете подобное сочетание имело какой-то болезненный, жуткий вид. Мои шаркающие шаги раздавались по всему коридору и отражались от стен, вместе с жужжанием и миганием ламп они пробуждали какое-то тревожное чувство.

Позади послышались шаги. Кто-то быстро и уверенно приближался. Я хотела побежать, сорваться с места и припустить прямо к выходу из школы, единственной мыслью было оторваться от преследователя иначе… Иначе что? Я попыталась успокоить дыхание. Что могло произойти со мной в стенах школы? В пустой школе со зловещими темными коридорами, в которых потихоньку гасили свет. Казалось, тени удлинились, и кто-то по пятам следовал за мной, жаждал схватить. Я ускорила шаг, но тут тяжелая ладонь легла на мое плечо. Страх захлестнул волной, кровь застыла в жилах, ноги стали тяжелыми, будто каменными. В оцепенении я приросла к полу, боясь повернуться и посмотреть на преследователя.

– Ты чего? – прозвучал удивленный голос Гарри Томпсона.

Я обернулась и со всей силы, которая только нашлась в напрочь лишенных мышц руках, толкнула его в грудь. Он немного пошатнулся, но устоял.

– Эй! – обиженно воскликнул Гарри, потирая грудь.

– Ты! Напугал! Меня! До чертиков, Томпсон! – закричала я, мой возглас негодования разнесся по всей школе.

– Ого! – засмеялся Гарри. – Да в тебе есть какие-то эмоции.

Я насупилась и, резко развернувшись, заспешила к выходу. Гарри постоял несколько секунд и поторопился следом.

– Да ладно тебе, не обижайся, я совсем не хотел напугать, ты просто странно реагируешь. К тому же убежала куда-то, – развел руками он.

– Я не обижаюсь, просто отстань от меня, – пробурчала я, не сбавляя темпа.

Мы подошли к выходу, и Гарри галантно распахнул дверь, жестом, какие обычно исполняют дворецкие. Я вышла, демонстративно не глядя на парня, и как только оказалась на улице, замерла. Солнце почти зашло, на улице стало ощутимо прохладнее. Если бы я жила не в сорока пяти минутах ходьбы от школы, точно успела бы до темноты, но такая возможность таяла на глазах. Меня трудно назвать смелым человеком.

Я порылась в рюкзаке и достала телефон. Отчаянно не хотелось демонстрировать очередную слабость, но выбора не было, нужно позвонить маме. Возможно, она сейчас ехала домой и могла захватить меня по пути.

Я разблокировала смартфон, порылась в телефонной книге и, найдя нужный номер, стала ждать ответа. Гудки тянулись, а мама все не торопилась отвечать. Дозвонилась я только со второй попытки.

– Алло, – быстро проговорила мама.

– Мам, тут такое дело, – начала было я, но она прервала меня:

– Вероника, я сейчас не могу разговаривать, мы с тетей Люси едем в одно место… Что-то случилось?

– Нет, – я провела пальцем по красной кнопке на экране.

Гарри уже стоял внизу лестницы и смотрел на меня с беспокойством. Он кивнул в сторону парковочных мест, где у перекладин было привязано несколько велосипедов. Парочка железных коней сиротливо стояла на опустевшей парковке, ожидая своих припозднившихся хозяев.

– Ты разве не на велике? – спросил Гарри.

– Нет, – буркнула я.

Сцепив руки на груди, чтобы сохранить остатки тепла, которое явно должно было пригодиться, я спустилась с крыльца и по дорожке направилась к воротам школы.

– И как ты будешь добираться домой? – снова возник рядом Гарри.

– Очевидно, пешком.

– Тогда мне придется тебя проводить, – безапелляционно заявил парень.

Я остановилась и тупо уставилась на Гарри, в его глазах плясали озорные искорки. Для него это все было не более чем очередным приключением. Возможно, он даже чувствовал себя героем, готовым защищать убогую чудачку от зла, протянувшего к ней лапы.

– Мне идти сорок пять минут.

Этот аргумент должен был убедить Гарри отвалить и оставить меня во власти собственных страхов и страданий. Но он упрямо следовал по пятам.

Я чувствовала, что эмоции, испытанные сегодня, переполняют, мне необходимо их куда-то выплеснуть. По пути домой я планировала как следует дать волю слезам, которые сдерживала весь день. Назойливая муха в лице Гарри, очаровательного в своей детской непосредственности, никак не входила в эти планы.

– И как ты потом доберешься домой? – спросила я, надеясь, что это вопрос его окончательно приведет в чувство.

– Ну наверняка твоя мама приедет к тому времени и подкинет меня обратно, – ответил Гарри.

– Без вариантов, она вообще, может, сегодня не появится.

– Тогда позвоню отцу, – пожал плечами Гарри. – Он знает, что моя тачка в ремонте, и наверняка допоздна засидится в участке, он точно сможет сделать небольшой крюк.

Похоже, от Гарри никак не отвязаться.

Тьма сгущалась, редкие фонари зажигались на противоположной от школы стороне улицы. Я знала, что на шоссе отсутствует освещение, линии электропередачи сломались несколько месяцев назад, и никому не было до них дела. Редкие машины, проезжающие этой дорогой, вполне довольствовались светом фар. Мурашки побежали по спине при мысли о другом варианте – пути через перелесок, мимо поля и старого дома. Такая дорога еще более жуткая, особенно в свете открывшихся фактов и увиденного утром.

В конце концов я с облегчением поняла, что иду не одна, и хотя Гарри раздражал, отрицать пользу его внезапного порыва невозможно. Идти вдвоем, а не в одиночестве куда безопаснее и легче.

Гарри, насвистывая какую-то песенку и засунув руки в карманы, следовал за мной, как личный телохранитель. Его небесно-голубой бомбер со светлыми рукавами был расстегнут, и он расслабленно смотрел по сторонам. Мне бы хоть каплю его уверенности.

Когда мы прошли освещенный участок улицы и свернули на соседнюю, ведущую к развилке, нужно было решить, каким путем идти. Правая тропинка выходила к шоссе, откуда по прямой можно было дойти до моего дома, а левая вела к небольшой насыпи. С нее следовало спуститься, чтобы выйти к заросшей поляне у перелеска, за которым начиналось кукурузное поле и стоял тот самый дом.

Остатки решимости покидали меня вместе с последними редкими фонарями, стоящими у дороги. Впереди ждала только тьма.

Глава 7. Призрачный автомобиль

Мы шли молча, если не считать насвистывания Гарри, которое со временем мутировало в фальшивое пение. Кажется, было всего две вещи, которыми природа обделила его, – это голос и интеллектуальные способности. Когда мы дошли до развилки, я остановилась, врастая ногами в асфальт, который в этом месте превращался в сухой грунт. Гарри едва не врезался в меня, но чудом успел остановиться.

– И чего стоим? – Лицо Гарри освещалось экраном смартфона, с которым он не расставался всю дорогу.

– Как пойдем? – чуть подрагивающим голосом ответила я вопросом на вопрос.

– А есть какая-то разница? Я, если честно, редкий гость в ваших краях, обычно езжу в город по шоссе, да и все. Или ты хочешь срезать по полю? – На его лице не дрогнул ни один мускул.

Гарри не любил стоять на месте, да и, скорее всего, хотел поскорее попасть домой после этой вынужденной прогулки в качестве сторожевой собаки. Я все еще сомневалась, что его отец не велел ему приглядывать за мной. Каким бы Гарри ни был простым и искренним, кому доставит удовольствие тащиться по темной дороге в соседний городок, в котором из достопримечательностей только кошка, сидящая посреди улицы и пристально изучающая редких прохожих?

Я покачала головой, и Гарри пожал плечами:

– Тогда выбор очевиден – идем по шоссе.

На этот раз он двинулся вперед, не дожидаясь, пока мои ватные ноги снова обретут способность двигаться. Гарри включил фонарик на телефоне, и маленький островок света начал быстро удаляться от меня, заставив поспешить следом.

Тропинка была сухой, присыпанной гравием в самом ее начале, по обе стороны от нее росла невысокая трава, едва достающая до середины голени. Я осторожно шла за Гарри, уговаривая колени перестать трястись. Парень напевал песенку, но шум в ушах мешал расслышать слова. Казалось, будто тьма вокруг стала такой плотной, что протяни руку – почувствуешь ее на кончиках пальцев. Она сгущалась и давила, грозя перекрыть кислород.

Такое состояние было мне незнакомо. Назвать меня смелой ни у кого не повернулся бы язык, но и совсем трусихой я точно не была, а темноты или дороги домой в сумерках не боялась уж точно. Мы с Майки часто оставались одни дома, гуляли по вечерам и иногда возвращались затемно.

Нет, причина крылась в другом. Возможно, эта тьма, что клубилась вокруг, поглотила Майки, и теперь она внушала ужас. Возможно, этот дом, из которого исчезла некогда счастливая пара и в котором сегодня утром я заметила непонятное движение, прямо в этот момент смотрел пустыми глазницами на шоссе и ждал, когда мы с Гарри пройдем мимо.

По спине побежали мурашки, и я корила себя за любопытство, которое побудило искать информацию о ферме и ее хозяевах.

А вдруг Гарри обманул? Может быть, он специально напугал меня, чтобы теперь, провожая домой, выкинуть какой-нибудь фокус или злую шутку. Эта идея и разочаровывала, и обнадеживала одновременно. Несомненно, такая ситуация ранила бы меня, но она подарила бы долгожданное успокоение и уверенность в том, что никакой мистики здесь нет.

Приободрившись, я в несколько широких шагов догнала Гарри.

– Ты обманул меня сегодня, – заявила я.

– Вероника, я же уже сказал, что отец не заставлял меня следить за…

– Я не об этом, – торопливо прервала я, – а о том, что произошло в доме Митчелов.

Гарри резко остановился и, обернувшись, скрестил руки на груди.

– И каким же образом я мог обмануть? – нахмурился он. – Ты же сама видела вырезку из газеты, подтверждение моим словам.

– Ну, может быть, там и пропали люди, но ты-то откуда знаешь все подробности, насчет того, кто и во сколько к ним пришел, что увидел и что вообще думали о них соседи и покупатели? Откуда тебе знать, что люди считали Маргарет ведьмой? Если ты, конечно, не экстрасенс, в таком случае я бы немедленно заставила тебя расстелить карту и искать моего брата с помощью маятника. – Я была так возбуждена и обрадована своей внезапной догадкой, что не заметила, как мы подошли к выходу на шоссе.

– Потому что Эдмунд Митчел был кузеном моего дедушки, – проворчал Гарри. – А насчет твоего брата, если бы я мог его найти, то давно бы это сделал.

Он отвернулся, показывая тем самым, что разговор окончен, и пошел дальше, туда, где по обе стороны от тропинки стояла пара деревьев и, повернув налево, можно было выйти на шоссе.

У дороги росли невысокие кусты и одинокие деревья, которые даже рощей назвать было трудно. Сквозь них просматривался перелесок, который сейчас выглядел иссиня-черным, едва различимым пятном.

Немного погодя я пошла по обочине следом за Гарри. Мне стало стыдно за глупые претензии, что я на него вывалила.

Гарри шел, не отрываясь от смартфона. Он бесконечно набирал сообщения.

– Извини, – пробормотала я, – не хотела тебя обидеть, просто…

Гарри отвлекся от телефона и прищурился, изучая мое лицо в слабом свете фонарика. Он молчал, и я поняла, что простым «извини» здесь не обойтись. Целый день я подвергала его действия и слова сомнениям, не доверяла, да и не могла этого сделать. Мы никогда не общались, не проводили время вместе. С чего бы мне выворачивать душу наизнанку для Гарри Томпсона?

Как и все остальные, он не обращал на меня внимания, а я только и делала, что смотрела на него, практически следила за ним, присутствуя на всех его играх, а иногда и тренировках. Его девушка Бриджит и ее подруги всячески цеплялись ко мне и унижали, загоняя мою и без того низкую самооценку в самый дальний угол. Бриджит не останавливало даже то, что мой брат пропал.

В конце концов, как я должна относиться к внезапному проявлению доброты со стороны Гарри? Это было странно, и не будь он таким бесхитростным, он бы это понял. Но, видимо, в эмоциональном плане развитие Гарри оставалось на уровне чайной ложки.

– Я не хотела тебя обидеть, просто эта история слишком странная, – задумчиво проговорила я.

– Согласен, – кивнул он, и взгляд его снова приобрел ту живость и открытость, что были ему присущи. – Я сам бы не поверил, расскажи мне кто-то подобное. Но вряд ли отец стал бы выдумывать такое, все-таки он взрослый человек, к тому же полицейский. Папа сам не верит в то, что они испарились или что были связаны с магией и всякими потусторонними штуками. Но, так как дело произошло давно, судить не берется, ему необходима, как это называется… – он потер затылок, – доказательная база. А сейчас узнать, что там произошло на самом деле, нереально, даже дедушки уже нет. Но отец предполагает, что либо их устранили конкуренты, либо они сами сбежали искать лучшей жизни. Я очень на это надеюсь: думать о том, что в прошлом веке люди все еще верили в ведьм и всю эту муть, жутковато. Это должно было исчезнуть еще… В каком там веке сжигали ведьм?

– Гонения на ведьм длились несколько веков вообще-то, – уточнила я.

Мои познания в этой области были обширными, тема колдовства и ведьм увлекала, но только с исторической и научной точки зрения. Я интересовалась историей, особенно средневековой. Сколько фолиантов, вызывающих восхищение, теснилось на полках школьной библиотеки, в которую я частенько захаживала! Все карманные сбережения обычно уходили на покупку тяжелых многотомников по истории.

Художественную литературу я читала редко, рассказы о выдуманных людях казались смешными и бессмысленными. Какой толк читать о том, чего никогда не было и не случится?

Особенно меня раздражали романтические произведения, где герои страдали от неразделенной любви или автор посвящал читателя в тайны человеческой души.

Другое дело – исторические книги, факты, собранные на листах бумаги, приоткрывающие завесу неизвестности в туманном прошлом, а при должном любопытстве и сообразительности – и в будущем. История циклична, и для меня нет ничего более интересного и упоительного, чем пытаться разгадывать ее тайны. Раньше я делала многочисленные пометки в толстой, скрепленной металлическими кольцами тетради, выписывала информацию об интересных мне личностях и изучала их жизненный путь.

Также меня увлекала история колдовства и магии. Я особенно тщательно изучала гонения на ведьм в Средние века, причины, мотивы и последствия этого продолжительного процесса, когда практически любую женщину могли объявить ведьмой и жестоко наказать. Подтверждение ведьмовства при необходимости находилось быстро – любую родинку инквизитор мог счесть дьявольской меткой и объявить женщину виновной в связи с потусторонними силами.

– Об охоте на ведьм известно с древности, но особого размаха она достигла с конца пятнадцатого века и продолжалась до конца семнадцатого, – добавила я.

– А ты умная, – ухмыльнулся Гарри и тут же смутился: – То есть я не хотел сказать, будто считал тебя глупой…

– Я поняла, можешь не объясняться, – отмахнулась я. – Все нормально.

Кусты по левую руку шевелились от легкого дуновения ветра, который становился все прохладнее. Небо приобретало черно-синий оттенок, на котором ярко выделялся тонкий полумесяц, значит, вот-вот должна была родиться новая луна. Я с облегчением втянула ноздрями воздух, напоенный запахами осеннего вечера, и на несколько минут расслабилась. Хорошо, что сегодня не полнолуние, иначе моя нервная система уж точно не справилась бы со стрессом, и огромная полная луна стала бы вишенкой на и без того невкусном торте.

Кроме шелеста травы и глухих звуков наших шагов, поглощаемых сухим и мягким песчаным грунтом, тишина вечера ничем не была нарушена. Никто не хотел продолжать разговор, а Гарри надоело петь, поэтому мы безмолвно следовали за синевато-белым светом фонарика на его телефоне. Спустя пятнадцать минут мы прошли чернильную темноту перелеска. В слабом свете луны колыхались кукурузные листья на поле, за которым высился мрачный силуэт полуразрушенного фермерского дома. От хлевов и сараев остались только полусгнившие доски, да и тех было ничтожно мало – все, что сохранилось, уже давно растащили на дрова или выбросили. Постройка неумолимо приближалась с каждым шагом.

Вдруг темноту разрезал яркий свет оранжевых фар. Обернувшись, я сощурилась и поднесла к лицу ладонь козырьком, силясь разглядеть в слепящем свете приближающуюся машину. Но тщетно, только яркие круги плясали перед глазами.

Свет озарил нас, машина оказалась так близко, что я могла бы протянуть руку и дотронуться до ее гладкого корпуса. Затем автомобиль с низким урчанием быстро проехал мимо, разметав мои и без того запутанные волосы по плечам.

Гарри выругался:

– Вот черт, ничего не вижу из-за этих фар.

И снова лучи выхватили нас из тьмы. Я удивилась, что в такое время целых две машины проезжают по шоссе, но это был тот же автомобиль. Он развернулся, пока мы пытались восстановить зрение, и теперь мчался обратно. Я застыла, сердце застучало в груди, да так, что я слышала его в ушах и ощущала в горле, будто оно готово было вырваться наружу.

Гарри приблизился на несколько шагов, а затем встал прямо передо мной, прикрыв плечом. Грудь судорожно вздымалась, но я старалась успокоиться. Возможно, это кто-то из знакомых, а может быть, даже шериф. Увидели нас, спустя время узнали и решили вернуться. Но почему-то внутренний голос кричал: «Что-то здесь не так!»

Машина, визжа тормозами и скрипя колесами, остановилась в нескольких ярдах. Свет фар не позволял разглядеть водителя. Я увидела, как плечи Гарри напряглись, он сам вытянулся в струну и словно стал еще выше. Гарри был похож на льва перед прыжком, такой же собранный и в любой момент готовый броситься в атаку. Значит, это точно не шериф, его машину Гарри бы узнал, даже если бы тот ехал на личном автомобиле. Друзей Гарри тоже мог различить, они часто ездили вместе на одной машине. Иногда всех возил его товарищ по бейсбольной команде, иногда наш одноклассник, который был соседом Томпсонов, а иногда и сам Гарри.

Зрение начинало привыкать к свету, и я увидела вытянутые квадратные фары и силуэт на водительском месте. Зубы застучали, меня знобило и бросало в холодный пот.

Машина, словно дикий затаившийся зверь, стояла. Мотор урчал, иногда прерываясь и всхрапывая, будто лошадь, бьющая копытом перед скачкой. Водитель не спешил покидать салон, создавалось ощущение, что он просто наблюдал за нами. Казалось, его силуэт сгущается, вздрагивает. Я смогла различить широкополую шляпу на его голове, которая склонилась набок в изучающем жесте.

– Эй! – неожиданно крикнул Гарри. – Что вам нужно?

Ответа не последовало. Тень просто сидела, а шляпа вернулась в прямое положение. Мрак, клубившийся в машине неизвестного, рябил и шел волнами.

Гарри сделал несколько нерешительных шагов к машине, пытаясь идентифицировать сидящего за рулем. Мотор предупредительно заревел. Гарри остановился, я видела, как он прислушивается и фокусируется. Такое сосредоточенное выражение лица у него обычно бывало во время бейсбольных матчей.

– Сэр? – еще раз настойчиво спросил парень.

Плечи фигуры в автомобиле затряслись, из салона донесся ужасный каркающий смех, больше походивший на скрип несмазанных петель дряхлой двери. Звук становился все громче, едва ли не заглушая шум мотора. Секунды, проведенные на пустынном шоссе в свете зловещих фар, казались вечностью, я не могла пошевелиться, лишь тяжело дышала.

Облачка пара вырывались изо рта. На улице значительно похолодало.

Вдруг машина забуксовала на месте, заревела, выхлопная труба начала испускать клубы вонючего дыма. Газы, до этого скапливавшиеся только у задней части машины, как призраки, поползли к нам, окутывая туманом. Я невольно начала отступать, стараясь нащупать локоть Гарри во мгле, становящейся все более непроглядной. Мускулы его предплечья напряглись под пальцами, он отдернул руку, но только затем, чтобы перехватить и крепко сжать мою кисть.

– Я не понимаю, кто это, – прошептал Гарри так тихо, что я едва его услышала.

– Или что это, – отозвалась я.

Скрипнула коробка передач. Машина была достаточно старой, это я успела определить, когда глаза немного привыкли. Колеса закрутились, и медленно, словно крадущаяся кошка, автомобиль двинулся вперед.

Гарри шагнул назад и случайно наступил мне на ногу, отдавив пальцы. Я вскрикнула, и он пробормотал очередные неловкие извинения. Но это не имело никакого значения, – только не сейчас, когда эта дьявольская железяка двигалась на нас.

Мы развернулись и ускорили шаг, оглядываясь через плечо. Гарри вырвался вперед и тащил меня за руку, не отпуская ни на секунду. Ноги заплетались, несколько раз я едва не упала на ровном месте. Автомобиль, словно конвоир, следовал по пятам, сопровождал нас по темноте, рассеивая ее перед нами светом фар.

Я пыталась разглядеть дорогу, но мгла, плотно окутавшая нас, словно сахарная вата, лишала такой возможности. Если бы не Гарри, я наверняка уже растянулась бы посреди шоссе и попала под колеса этой консервной банки, рычащей за спиной.

Мотор взревел снова, на этот раз я услышала в этих клацающих, металлических звуках не предупреждение, а угрозу. Тот, кто сидел за рулем, преисполнился решимости напасть.