Читать онлайн Шёл по городу волшебник бесплатно

Иллюстрации Сергея Спицына («Шёл по городу волшебник»), Юрия Бочкарёва («Карусели над городом», «А, Б, В, Г, Д и другие…»)

© Ю. Г. Томин (наследник), 2023

© Ю. К. Бочкарёв (наследник), иллюстрации, 2023

© С. Н. Спицын (наследник), иллюстрации, 2023

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбук^®

Шёл по городу волшебник

Часть первая

Мелкие чудеса

1

Милиционеры очень любят детей. Это каждый знает. Любят они не только своих детей, а всех подряд, без разбору. Не верите – посмотрите детские фильмы. В фильмах милиционеры всегда улыбаются детям. И всё время отдают честь. Как только постовой увидит мальчика, так сразу же бросает свои дела и мчится, чтобы отдать ему честь. А если девочку увидит – тоже мчится. Наверное, ему всё равно – мальчик или девочка. Главное – успеть отдать честь.

Если же кому-нибудь попадается милиционер, который не улыбается и не отдаёт честь, то это ненастоящий милиционер.

А всё-таки хорошо, что ненастоящие милиционеры иногда встречаются.

В Ленинграде вот есть один такой. И если бы его не было, то ничего не случилось бы с Толиком Рыжковым…

А случилось вот что.

Шёл Толик по проспекту.

Рядом с ним, по мостовой, медленно ехала сине-красная «Волга». Из динамиков, установленных на крыше «Волги», на всю улицу гремел оглушительный и радостный голос диктора:

«Граждане, соблюдайте правила уличного движения! Несоблюдение этих правил часто приводит к несчастным случаям. Недавно на Московском проспекте гражданин Рысаков пытался перебежать дорогу впереди идущей автомашины. Водитель не успел затормозить, и гражданин Рысаков был сбит автомашиной. С переломом ноги он был доставлен в больницу. Граждане, помните: несоблюдение правил уличного движения ведёт к несчастным случаям…»

Толик шёл рядом с «Волгой» и сквозь боковое стекло видел лейтенанта милиции с микрофоном в руках. Лейтенант был молодой и какой-то очень чистенький. Было странно, что у него такой оглушительный голос, хотя бы и по радио.

Толик внимательно, насколько было видно вперёд, оглядел мостовую, стараясь угадать, в каком месте произошло всё это с гражданином Рысаковым. Но угадать было невозможно. В обе стороны, одна за другой, катились машины. Здоровенный самосвал, шлёпая шинами по асфальту, быстро отставал от вертлявого «москвича», а их обоих, пренебрежительно пофыркивая, обгоняла тяжёлая чёрная «чайка». И все они проезжали, может быть, над тем местом, где «недавно» лежал неосторожный Рысаков…

«А что, – подумал Толик, – если бы это случилось не „недавно“, а сейчас! Только чтобы машина объехала Рысакова… И – чтобы врезалась в трамвай… Но только чтобы водитель остался цел… А трамвай – сошёл с рельс… Но – чтобы пассажиры все остались целы. А движение по всей улице – остановилось… И тогда нельзя было бы перейти улицу… И я не пошёл бы в школу…»

Толик остановился и стал разглядывать пешеходов, которые перебегали улицу, ловко увиливая от автомобилей.

Сине-красная «Волга» ушла далеко вперёд. Толик опасливо покосился на неё и тоже побежал. Он юркнул между двумя автобусами, пропустил трамвай, «скорую помощь» и влетел на тротуар перед самой булочной. Толик направился было к двери и вдруг прямо перед собой увидел милиционера. Тот стоял и смотрел на Толика. Он не отдавал честь и не улыбался.

– Ну, иди сюда, – сказал милиционер.

– Зачем? – пробормотал Толик.

– Иди, иди.

Цепляясь носками за асфальт, Толик подошёл ближе.

– Вам в школе объясняли, как нужно переходить улицу? – спросил милиционер.

Голос у него был не сердитый и не насмешливый, а какой-то скучный.

– Нам не объясняли, – на всякий случай сказал Толик.

– А ты сам не знаешь, где можно переходить улицу?

– Мне в булочную надо, – тихо сказал Толик.

Милиционер молчал.

– Я очень торопился…

Милиционер молчал.

– У меня мама больная, – уже увереннее сказал Толик. – А в школу я вообще не хожу никогда. Я за мамой ухаживаю. Мне просто некогда ходить в школу.

– Чем же она болеет? – спросил милиционер.

– У неё раны… – сказал Толик и вздохнул. – От снарядов… и от бомб… и от пуль… Она на фронте воевала. Раньше она мало болела, а теперь – каждый день. И папа – тоже в больнице. Он в милиции работает. Его преступники ранили.

– Как фамилия-то? – спросил милиционер уже не скучным голосом.

– Павлов.

– Вроде слышал про такого, – сказал милиционер после раздумья. – Значит, и в школу тебе ходить некогда?

– Совсем некогда, – вздохнул Толик.

– Ну, беги в свою булочную.

Понурясь, Толик медленно направился к дверям. Вид у него был очень печальный.

В булочной Толик так же медленно ходил между прилавками, шаркал ногами, горбился и думал, что, наверное, многие замечают, какой у него несчастный вид, и догадываются о том, что у него больная мама и отец ранен преступниками.

Опустив батон в сумку и чуть не волоча его по полу, Толик вышел из булочной. Милиционер стоял на прежнем месте. Он всё-таки не отдал честь и не улыбнулся, но слегка кивнул. Мотнул головой и Толик. Теперь он ничуть не боялся милиционера.

Прежде чем перейти улицу, Толик посмотрел налево. Он ступил на мостовую и посмотрел направо. И в этот момент увидел Мишку Павлова. Мишка бежал прямо к нему и орал на всю улицу:

– Толик! Анна Гавриловна сказала, чтобы нам с тобой сегодня в школу прийти на час раньше!

Толик отвернулся, как будто Мишка кричал кому-нибудь другому. Но Мишка налетел на него и опять заорал в самое ухо:

– Я сам её видел! Она сама сказала!

Толик посмотрел на милиционера. Тот уже не стоял на месте, а медленно шёл прямо к ним.

Тихонечко, боком Толик двинулся по тротуару. Милиционер пошёл быстрее. И тогда Толик бросился бежать со всех ног.

Мишка, разинув рот, постоял, посмотрел, как убегают от него милиционер и Толик, и тоже побежал за ними.

Толик ничего не видел. Если бы ему в эту минуту подвернулась машина, он, наверное, сбил бы машину. Если бы на пути оказалась река, он, конечно, перепрыгнул бы через реку. Он старался изо всех сил, потому что на свете нет ничего хуже, чем убегать от милиционера.

Мишка давно уже отстал, а Толик ещё и не разогнался как следует. Милиционер, наверное, тоже ещё не разогнался. Он бежал далеко, но догонял понемножку.

На улице останавливались прохожие. Их удивлённые лица мелькали мимо Толика быстро, как фонари в метро.

Стук сапог сзади становился всё ближе. Толик метнулся к дому и вбежал в парадную. Тут была ещё одна дверь – во двор. Он открыл её, и в этот момент сзади зацокали по ступеням сапоги милиционера. Толик захлопнул дверь и услышал, как она тут же открылась за спиной. Он уже совсем было хотел остановиться, как увидел слева несколько низеньких домиков – гаражей. Между двумя домиками была узкая щель. Толик бросился в эту щель и почувствовал, как что-то схватило его и потащило назад. Но тут же он выскочил из щели, и почему-то бежать стало легче.

Мальчишки, столпившиеся по другую сторону гаражей, так ничего и не поняли. Они видели, как промелькнуло что-то и вслед за ним промелькнуло ещё что-то, а теперь во дворе стоял милиционер и, разглядывая, вертел в руках сумку с батоном. Он постоял немного и пошёл к воротам. Мальчишки посмотрели ему вслед и снова принялись рисовать на дверях гаражей звёзды и писать мелом, что «Тоська + Вовка = любовь».

А Толик долго ещё не мог остановиться. За его спиной уже никто не топал, но он на всякий случай пробежал ещё четыре двора, пролез сквозь какую-то трубу, спрыгнул с какой-то крыши и оказался в маленьком дворике.

Лишь теперь он понял, что за ним уже никто не гонится. Толик осматривался, ища дверь или ворота, через которые можно было бы выйти, но видел только гладкие стены. Это был очень странный двор. Высокие стены – без окон и балконов – уходили вверх, под самое небо. Двор был круглый, как колодец, и посреди него стояло что-то большое и круглое, как консервная банка.

Толик завертел головой, стараясь найти сарайчик; с которого он спрыгнул, но никакого сарайчика не было.

В здании, похожем на консервную банку, оказалась дверь. Толик отворил её и очутился в просторном помещении. Это было очень странное помещение. Откуда-то сверху, с невидимого потолка, один за другим медленно опускались голубые шары. У самого пола они вспыхивали голубым светом и гасли, как будто проваливались. Один за одним плыли они сверху вниз и лопались, освещая всё вокруг мерцающим светом.

2

Потом он увидел мальчика.

Мальчик сидел за длинным столом. На одном конце стола высилась груда спичечных коробков. Мальчик взял один коробок, внимательно осмотрел его и переложил на другой конец стола.

– Триста тысяч один, – сказал он.

Толик подошёл поближе.

Мальчик, не глядя на Толика, взял ещё один коробок.

– Триста тысяч два.

– Эй, ты чего тут делаешь? – спросил Толик.

– Триста тысяч три, – сказал мальчик.

– Как отсюда выйти? – спросил Толик. – Где тут ворота?

– Триста тысяч четыре, – сказал мальчик.

Толику стало не по себе. Он даже подумал, что это не живой мальчик, а какой-нибудь электрический, вроде робота. Такой был в кинокартине «Планета бурь». Там робот, похожий на человека, ходил на двух ногах и даже разговаривал дребезжащим, как будто железным голосом.

Толик протянул руку к плечу мальчика и тут же отдёрнул её, словно испугался, что его ударит электрическим током.

– Триста тысяч пять, – сказал мальчик.

Толик начал сердиться. Он был не робот, а живой человек. И потому он умел сердиться. А этого, как известно, не умеет делать даже самый лучший и самый электрический робот.

– Триста тысяч шесть, – сказал мальчик.

Толик почувствовал, что он уже не просто сердится, а прямо-таки злится.

– Триста тысяч семь, – сказал мальчик.

Толик почувствовал, что он уже не просто злится, а прямо-таки лопается от злости.

– Триста тысяч восемь, – сказал мальчик.

«Ну ладно, – подумал Толик. – Сейчас ты у меня замолчишь». Толик вытянул руку и провёл ладонью по спине мальчика, стараясь найти кнопку, которой он выключается. Спина оказалась тёплой и совсем не железной.

– Триста тысяч девять, – сказал мальчик, поднял голову и посмотрел на Толика странными голубыми глазами.

– Ты что, оглох?! – крикнул Толик. – Ты, может быть, глухой, да?

– Я всё слышу, – ответил мальчик. – Триста тысяч десять…

– Сейчас ты у меня получишь! – рассвирепел Толик. – Я тебе покажу, как дразниться. Я тебе покажу триста тысяч! Получишь раза два, тогда узнаешь, где триста тысяч!

– Не мешай, – сказал мальчик. – Ты же видишь – я только что начал новую тысячу.

– Мне всё равно – новую тысячу или новый миллион! – сказал Толик. И вдруг остановился, увидев, как при слове «миллион» глаза мальчика засветились странным голубым светом.

Внезапно у Толика прошла вся злость. Он вдруг подумал, что всё это очень странно: и двор без ворот, и комната без окон, и какие-то тысячи, и этот мальчик, хоть и не электрический, но, наверное, ненормальный. И как только он подумал об этом, ему снова стало страшно.

– Миллион… – повторил мальчик. – Это важнее всего на свете. Но это так трудно… У меня очень мало времени. Но если ты знаешь про миллион, я могу поговорить с тобой две минуты. А потом ты уйдёшь. Ладно?

– Я могу и сейчас уйти; ты покажи, где ворота, – сказал Толик.

– Не знаю… – вздохнул мальчик. – Зачем нужны ворота? Мне они совсем не нужны. Мне нужно набрать миллион.

– Какой миллион?

– Миллион коробков. Ровно миллион. И тогда у меня будет больше всех в мире.

– Зачем тебе столько? – спросил Толик.

– Так у меня же будет больше всех в мире.

– Ну и что из этого?

– Вот и всё, – сказал мальчик. – Больше всех в мире! Понимаешь?

– Понимаю, – послушно ответил Толик.

Он ничего не понимал. Он просто боялся молчать. Если он замолчит, то мальчик снова начнёт считать коробки.

– А сколько ты уже набрал? – спросил Толик.

– Триста тысяч десять.

– Здо́рово! – сказал Толик, стараясь показать, что ему не страшно. – Набрал – и хорошо. Теперь пойдём во двор, и ты мне покажи, где ворота. Знаешь, я от милиционера удирал… Ох и бежал здóрово! Но ты тоже молодец: сколько коробков набрал. Теперь можешь показать, где ворота?

– Зачем мне ворота… – грустно сказал мальчик. – Мне нужен миллион коробков. Тогда мне хватит их на всю жизнь.

– На какую жизнь? – спросил Толик и, взяв коробок, повертел его в руках. – Обыкновенный коробок. Зачем тебе на всю жизнь?

Но едва Толик прикоснулся к коробку, мальчик вскочил из-за стола, и глаза его снова вспыхнули странным голубым светом.

– Не трогай! – закричал он. – Это не твоё. Это всё мои коробки. Уходи отсюда! Две минуты кончились. Уходи! Оставь коробок!

Толик попятился от стола. Он хотел повернуться и бежать, но глаза на лице мальчика разгорались всё ярче, они становились всё голубее и прозрачнее, а Толик пятился и пятился, но не мог отвернуться, словно боялся, что его ударят в спину.

Толик отступал, и стол казался ему всё меньше и меньше. Около стола прыгала и бесновалась маленькая, будто игрушечная, фигурка мальчика. Она размахивала тоненькими ручками и грозила кулачками величиной с горошину. А на её лице, будто две звезды, мерцали два холодных голубых огонька.

– Оста-а-а-вь коробо-о-ок… – донёсся до Толика далёкий голос.

Этот голос словно подтолкнул его. Толик зажмурился и бросился бежать не разбирая дороги. Мимо него мелькали какие-то стены и дома. Потом стали мелькать улицы и города. Затем, уже внизу, поплыли реки и горы. Солнце торопливо бежало по пустому тёмному небу. Но вот и солнца не стало: всё вокруг слилось в одну серую полосу, беззвучно уносящуюся назад.

«Я, наверное, сплю, – подумал Толик. – Я видел тёмное небо… Значит, уже ночь и я сплю… Нужно проснуться. Нужно попробовать шевельнуть рукой, и тогда сразу проснёшься…»

Толик шевельнул рукой и открыл глаза.

На синем небе, как приклеенное, застыло солнце. Оно больше никуда не мчалось. И улица была та же самая. И булочная. Пристально глядя на Толика, подходил тот самый милиционер. А рядом стоял Мишка Павлов и орал:

– Я сам её видел! Она сама сказала!

«Я ещё не проснулся, – подумал Толик. – Наверное, плохо шевельнул рукой. Ведь бывает же так: думаешь, что ты проснулся, а на самом деле ещё спишь и во сне видишь, будто проснулся».

Толик снова дёрнул рукой. Что-то зашуршало, застучало у него в кулаке. Толик разжал кулак и глянул вниз. На ладони лежал спичечный коробок. Он был настоящий.

И Мишка был настоящий, потому что он заорал ещё громче:

– Ты что, оглох? Неси свой батон домой и бежим в школу!

И милиционер был настоящий. Он взял Толика за руку и сказал:

– Если ты с такого возраста врать научился, что же из тебя дальше вырастет? Ну-ка, повтори, чем болеет твоя мама?

Толик молчал. А Мишка, хоть и не понял пока ещё ничего, во всё же решил заступиться за друга. Он насупился и сурово глянул на милиционера.

– У него мама и не больная совсем. Чего вы её больной обзываете? Она совсем здоровая.

– Вот и мне так кажется, – ответил милиционер и потянул Толика за рукав. – Пойдём со мной, мальчик.

3

Когда человек идёт по улице рядом с милиционером, то всем ясно, что его ведут в милицию. И когда его ведут, то понятно, что ничего хорошего он не сделал.

Толик шёл по улице рядом с милиционером, и ему казалось, что на него смотрят все прохожие. Конечно, они думали, что он разбил окно, подрался или украл чего-нибудь. И Толик боялся встретить кого-нибудь из знакомых.

А прохожие смотрели на Толика с любопытством и почему-то улыбались. Особенно не понравился Толику один толстый дядька. Мало того, что он сам был толстый! Мало того, что он нёс под мышкой расстёгнутый толстый портфель, набитый толстыми апельсинами! Мало даже того, что улыбаться он начал чуть ли не за сто метров до Толика! Он ещё и сказал, проходя мимо:

– За что забрали, товарищ старшина? Отпустите. Его мама ждёт.

И засмеялся, очень довольный своей толстой шуткой.

Старшина буркнул что-то непонятное. А Толик подумал: «Вот хорошо, если бы забрали сейчас этого толстого дядьку в милицию. И отобрали бы апельсины. И сидел бы он за решёткой, и плакал, и просился, чтобы его отпустили. А дома сидели бы у окна и плакали его толстые дети, потому что им никогда в жизни уже никто не принесёт апельсинов».

Толстяк уже прошёл, а Толик, выворачивая шею, всё ещё смотрел ему вслед. Вдруг произойдёт чудо и толстяка всё-таки заберут. Толику очень хотелось этого. А когда очень хочешь, то ведь может случиться и чудо… Вот он сейчас пойдёт через дорогу и будет переходить её неправильно – немного правее или немного левее белых кнопок на асфальте или пойдёт по красному свету. Тогда – свисток, и… толстые дети никогда не получат апельсинов.

А толстяк между тем подошёл к краю тротуара и… Чудо! Произошло чудо, о котором мечтал Толик! Толстяк переходил улицу между двумя рядами белых кнопок. И тут всё было правильно. Но он шёл по КРАСНОМУ свету! Вот оно, чудо, которое всегда может случиться, если его очень хочешь!

Но оказалось, что вышла только одна половина чуда. Вторая, главная половина, не получилась. Напрасно Толик ждал свистка. Толстяк спокойно перешёл улицу и протиснулся в двери продуктового магазина. И Толику стало до слёз обидно. А тот, кто должен был забрать толстяка, в этот самый момент легонько подтолкнул Толика в спину и сказал:

– Не задерживайся, мальчик, не задерживайся. Мне на пост нужно возвращаться.

Уже в третий раз попадался навстречу Мишка Павлов. Каждый раз он забегал вперёд и проходил мимо, подмигивая левым глазом. Всем видом он старался показать, что он с Толиком заодно. Но помочь Мишка, конечно, ничем не мог. Даже тем, что, отойдя на безопасное расстояние, строил рожи спине милиционера. Возле милиции Мишка отстал, и Толику стало совсем тоскливо. Вдвоём было как-то веселее.

В отделении милиции за барьером сидел капитан и писал что-то в толстом журнале. Увидев Толика и старшину, он усмехнулся:

– Вы зачем, Софронов, ребёнка привели? Разве забыли, что у нас детская комната на ремонте?

– Так точно, забыл, товарищ капитан, – сказал старшина.

– А может, вы не забыли, а просто на посту стоять надоело? Решили прогуляться?

– На улице – погода, товарищ капитан, – сказал старшина. – Это не зима. Сейчас на улице одно удовольствие. А вот мальчик, товарищ капитан, очень странный. С одной стороны, говорит: мать у него на фронте погибла…

– Не погибла, – едва слышно возразил Толик. Но его никто не услышал.

– С другой стороны, – продолжал старшина, – отец, говорит, преступниками ранен. А сам, между прочим, неправду говорит. Это и товарищ его подтвердил. Как фамилия товарища-то? – повернулся старшина к Толику.

– Павлов… – совсем тихо проговорил Толик.

– Вот-вот, – сказал старшина, – а сам, между прочим, тоже Павловым назвался. И через дорогу ходит, где ему вздумается.

Услышав последние слова старшины, Толик вздрогнул и жалобно шмыгнул носом. Лишь сейчас он вспомнил, что назвал старшине не свою, а Мишкину фамилию. Какое за это полагается наказание, он не знал, но уж, наверное, самое маленькое – тюрьма или в школе поставят двойку за поведение.

– Хорошо, товарищ Софронов, идите, – приказал капитан. – Только больше мне тут детский сад не устраивайте и пост по пустякам не бросайте. Не первый месяц служите. Пора привыкать. Ясно?

– Так точно, – сказал старшина и ушёл.

– Ну-ка, Павлов, – сказал капитан. – И объясни, пожалуйста, где тебя так врать научили.

– Почему… врать… – запинаясь, пробормотал Толик.

– Потому что никакой ты не Павлов. Верно?

– А как моя фамилия? – спросил Толик.

– Это ты сейчас мне и скажешь.

Капитан, усмехаясь, смотрел на Толика, и было понятно, что фамилию сказать всё-таки придётся.

– Рыжков.

– Ну вот, теперь ты говоришь правду. Это сразу видно, когда человек правду говорит, а когда врёт. Молодец. Твоя мама когда на работу уходит?

– К двум часам, – ответил Толик и победоносно посмотрел на капитана. Сейчас-то он уж точно говорил правду, и капитан ни на чём не мог его поймать. Кроме того, судя по выражению лица капитана, тот вовсе не собирался сажать Толика в тюрьму.

– К двум часам мама ходит на работу, – задумчиво повторил капитан и спросил: – Та самая, которую на фронте убили?

– Я не говорил, что убили! – возмутился Толик. – Это он всё выдумал. Я говорил, что её ранили и она дома лежит.

– Так она, значит, лёжа на работу ходит?

Толик ничего не ответил, лишь вздохнул. Чего тут говорить. Не была мама на фронте. А если ещё про папу спрашивать, то совсем плохо дело. Папа, наверное, ни одного преступника в жизни не видел.

– Насчёт папы и преступников, – сказал капитан, – мы лучше и говорить не будем. Вдруг ещё какая-нибудь неприятность выйдет. Верно?

Толик опять ничего не ответил. Он поднял руку и сдвинул кепку на затылок, потому что ему вдруг стало жарко.

– Что у тебя в руке? – спросил капитан.

Толик разжал кулак и протянул капитану коробок со спичками, о котором он давно уже забыл. Капитан взял коробок, раскрыл, вынул одну спичку, повертел её в руках. Спичка была какая-то странная – без головки. Капитан переломил её и бросил в пепельницу.

– Куришь?

– Честное слово, нет! – испуганно сказал Толик. – Хоть у кого спросите.

– Верю, – сказал капитан. – На этот раз верю. Врать ты, Рыжков, любишь. Но не умеешь. Улицу переходить, как полагается, ты, конечно, умеешь. Но не любишь. Говори-ка мне быстро номер школы и класс, в котором ты учишься. Я позвоню директору. А может быть, и не позвоню, если с этого дня ты будешь вести себя как полагается.

– Я больше не буду, – всхлипнул Толик.

– Вот я и посмотрю, будешь ты или нет. Говори номер школы и беги домой. А то мама уже думает, что ты пропал вместе с батоном.

Капитан взял ручку и приготовился записывать. Но едва Толик раскрыл рот, за дверями отделения раздался какой-то шум, затем топот. Дверь отворилась, и два милиционера втащили в комнату здоровенного парня, который изо всех сил упирался. Милиционеры с трудом подтащили его к барьеру, и он встал, покачиваясь и утирая лиловую рожу рукавом пиджака.

– Распивал водку в кафе «Мороженое», – доложил один из милиционеров. – Принёс с собой и наливал из-за пазухи.

– А твоё какое дело? – заорал парень и рванул на себе пиджак. – Если и выпил – так на свои. Где хочу, там и пью! Я, может, с горя пью.

– Тихо, гражданин Зайцев, – спокойно сказал капитан. – Вы не к приятелю в гости пришли, а в милицию. Причём в нетрезвом виде. А горе ваше мы хорошо знаем. Работать не хотите, бездельничаете и пьянствуете – вот и всё ваше горе. Не знаем только, откуда вы на водку деньги берёте.

– Это моё дело, – неожиданно спокойно сказал парень. – Вы, гражданин начальник, свои деньги считайте. А мои на том свете сосчитают.

– Может быть, – согласился капитан. – Но вот то, что мы вам поверили, когда вас из заключения выпустили, – это уже наше дело. Вас на работу устроили – вы трёх дней не проработали. Вам, понимаете, прописку дали в городе, а вы только город позорите. Устраиваете, понимаете, скандалы и пьянство. По старой дорожке пошли?

– Да я… да я ведь… Эх! – дурным голосом крикнул парень и снова рванул на себе пиджак. Он нелепо замахал руками, лицо его перекосилось. Милиционеры придвинулись поближе к нему. Толик подумал, что он сейчас бросится на капитана, и на всякий случай отодвинулся в угол. Но парень никуда не бросился. Он схватился за воротник рубашки и несильно дёрнул. Отлетела верхняя пуговица. Затем покосился на капитана и дёрнул ещё раз. Отлетела ещё одна пуговица.

– Бросьте спектакли устраивать, Зайцев, – сказал капитан. – Это я уже видел.

– Да я… – всхлипнул парень. – Я, может быть, целый день работу ищу. Я, может, оттого и пью, что работы нет. Может, у меня руки горят. Я – ч-человек! Понятно, начальник?

Капитан нахмурился. Он машинально вынул спичку из коробка, переломил её и швырнул на стол.

– Послушать вас, Зайцев, – не человек вы, а прямо голубь. Хотелось бы мне, чтобы вы таким голубем стали. Да не получается…

И тут произошло такое, чего не случалось ещё ни в одном отделении милиции. Не успел закончить капитан фразу, как посреди комнаты что-то вспыхнуло и сразу же превратилось в крутящийся серый вихрь. Тёплая волна воздуха ударила Толика в лицо. Он зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что на том месте, где только что стоял Зайцев, никого не было.

Оба милиционера смотрели на пустое место.

Капитан вскочил из-за стола и замер, широко открыв глаза. И в ту же секунду с пола взвился белый голубь. Он заметался по комнате, ударяясь головой в окна и дверь, отчаянно хлопал крыльями, шарахался от стены к стене, пока случайно не влетел прямо в форточку и, скользнув между прутьями решётки, оказался на улице. В окно было видно, как он круто взмыл вверх и исчез.

Капитан растерянно посмотрел в угол. Там стоял Толик.

– Твой голубь?

– Н-нет… чес-с… сло… – дрожащим голосом сказал Толик.

Капитан выскочил из-за перегородки и подбежал к милиционерам.

– Где задержанный?!

– К-к-кажется… у-у-шёл… – запинаясь, проговорил один из милиционеров.

– Догнать! – закричал капитан. – Догнать немедленно!

– Е-е-есть… – отозвался второй милиционер, и все трое, вместе с капитаном, выбежали на улицу.

Толик из своего угла со страхом оглядывал комнату. Никогда ещё не приходилось ему переживать столько приключений в одно утро. Сначала он даже не подумал, что теперь можно спокойно уйти и капитан никогда уже не узнает номера его школы. Толик боялся пошевелиться. Кто его знает… Может быть, стоит шевельнуться, и в комнате снова появятся милиционеры и пьяный Зайцев. Сегодня всё может случиться. Толик посмотрел на окно. Может быть, это всё-таки сон? Разве не бывает, что человеку снятся милиционеры, голуби, пьяные и даже мальчики со странными голубыми глазами? Бывает. Конечно бывает. Только почему на одном из прутьев решётки за окном прилепилось и дрожит белое пёрышко? Оно как раз на уровне форточки, в которую вылетел голубь. И что это за куча тряпья на полу у самого барьера?

Наконец Толик решился выйти из своего угла. Осторожно, боком, он подошёл к барьеру. На полу лежала одежда. Сверху был пиджак, из-под него выглядывали две брючины. Из рукавов пиджака торчали обшлага рубашки. Это была одежда Зайцева. Она лежала так, как будто ещё хранила форму человеческого тела. Удивительно, что её не заметили милиционеры. Наверное, очень торопились.

Пока ещё ничего не понимая, Толик тронул пиджак носком ботинка и отскочил в сторону. Он боялся, что из-под одежды выскочит пьяный Зайцев. Но никто не выскочил. Пиджак сдвинулся в сторону, и показались ботинки, не чищенные, пожалуй, лет сто.

Сомнений не было. Всё это принадлежало Зайцеву.

Но даже если Зайцев был фокусником, если он умел выскакивать из одежды за одну секунду, всё равно он не мог убежать без ботинок. Это уж Толик знал точно. Ботинки были зашнурованы. И на всём свете нет такого человека, который умеет снимать ботинки не расшнуровывая. Даже если он пьяный или фокусник.

Внезапно Толик снова вспомнил мальчика со странными голубыми глазами и его отчаянный крик: «Оста-а-авь коро-о-бо-ок!..» Почему он так кричал, если у него было ещё триста тысяч таких коробков? Неужели ему жалко одного коробка? Ведь Толик и взял-то его случайно.

И опять Толик подумал, что всё это ему снится. Только сон какой-то уж слишком длинный, и непонятно, почему он никак не может кончиться.

Толик подошёл к барьеру и, просунув руку, дотянулся до коробка, который отобрал у него капитан. Он потряс рукой, и спички забрякали в коробке. Да, это был тот самый коробок. И значит, сон тут ни при чём, потому что Толик никогда не носил с собой спичек.

И вдруг Толику всё стало ясно. Это было невероятно, сказочно, необыкновенно и в то же время совершенно просто, если допустить, что на свете ещё могут случаться чудеса.

Зазвонил телефон на столе капитана. Толик вздрогнул и, словно очнувшись, бросился к двери. Он выскочил на улицу и пустился бежать со всех ног. На этот раз Толик быстро устал: слишком много приходилось ему сегодня бегать. Он свернул в какую-то подворотню и остановился, тяжело дыша. Мимо прошла незнакомая женщина и подозрительно, как показалось Толику, взглянула на него.

– Не набегался ещё? – спросила она.

– Извините… – робко сказал Толик, пряча руку с коробком за спину.

Женщина ушла. Толик поднёс коробок к самым глазам и стал внимательно его рассматривать. Коробок был обыкновенный. Вернее, он казался обыкновенным. И во всём мире лишь Толик да, может быть, ещё мальчик со странными голубыми глазами знали, что коробок был ВОЛШЕБНЫЙ!

Зайцев никуда не исчез. Он ПРЕВРАТИЛСЯ в голубя. «Хотелось бы мне, чтобы вы стали голубем…» – сказал капитан. И Зайцев СТАЛ голубем. Он стал голубем потому, что капитан в это время переломил спичку из коробка, принадлежавшего мальчику со странными голубыми глазами. И если бы капитан знал, что это за коробок, он сразу понял бы, что Зайцев никуда не убежал, а на его глазах вылетел в форточку. Теперь они до вечера будут ловить Зайцева, а Зайцев, распушив хвост, будет прохаживаться по тротуару перед самой милицией и подбирать крошки.

Так думал Толик. Но чем больше он уверял себя в том, что коробок волшебный, тем страшнее ему становилось. Если этот коробок может превратить человека в птицу, то неизвестно, что он может выкинуть с ним, с Толиком. Хорошо, если ещё превратит в голубя, – хоть полетать можно. А если, например, в свинью? Придёт Толик в класс. Анна Гавриловна начнёт его спрашивать, а он будет только хрюкать! Толик на минуточку представил себе, как ребята таскают его за хвост, а он вырывается и визжит поросячьим голосом. И нельзя никому пожаловаться, потому что ни один человек не станет разговаривать со свиньёй.

Чем больше думал он о своей будущей поросячьей жизни, тем опаснее казался ему коробок. И ещё показалось Толику, что коробок в его руках как будто стал нагреваться. Что произойдёт дальше, Толик дожидаться не стал. Он решил, что на сегодня приключений хватит, швырнул коробок на землю и пошёл прочь.

Пройдя один квартал, он снова вышел к булочной. Видно, сегодня все дороги вели к этой булочной, возле которой прохаживался знакомый постовой.

Толик быстро перебежал на другую сторону улицы и уже хотел свернуть в свой переулок, как вдруг чуть не столкнулся с толстым дядькой. Тот выходил из магазина. Кроме портфеля, в руках у него были теперь ещё и толстые свёртки. Из одного кулька выглядывали толстые сардельки, и дядька придерживал их толстыми пальцами, чтобы они не выпали. Да и сам он стал как будто ещё толще и ещё противнее улыбался своими толстыми губами. Он не заметил или не узнал Толика, и от этого Толику стало ещё обиднее.

И тут Толик подумал: теперь ничего не стоит отомстить толстяку. Ему так захотелось отомстить, что он, позабыв страх перед милиционером, бросился бежать через улицу. Он очень торопился. Он боялся, что толстяк уйдёт прежде, чем он успеет вернуться.

Пулей Толик ворвался в подворотню. Коробок лежал на прежнем месте. Толик схватил его и помчался обратно.

Толстяк уже заворачивал за угол. Толик отвернулся к стенке дома, сломал спичку и шёпотом сказал:

– Хочу, чтобы этого толстого забрали в милицию.

Толстяк уже почти скрылся за углом. Постовой спокойно прохаживался по улице. Вдруг он остановился, подозрительно посмотрел вслед толстяку, поднёс к губам свисток и, отчаянно свистя, побежал наискосок через улицу. Он быстро догнал толстяка и сказал:

– Гражданин, пройдёмте в отделение.

Толстяк, ничего не понимая, повернулся к нему:

– Это вы мне?

– Вам, гражданин.

– Но за что? Что я сделал?

– Ничего не знаю, гражданин. Пойдёмте со мной.

Толстяк тяжело вздохнул, поправил расползающиеся свёртки и покорно пошёл вслед за милиционером.

4

Дверь Толику открыла мама. Ничего хорошего в этом не было. Он думал, что мама уже ушла на работу. Она возвратится вечером. А вечером можно было лечь спать пораньше. Никто не станет будить единственного сына, чтобы выругать его за утренние дела.

– Так… – сказала мама.

Мамино «так» тоже не предвещало ничего хорошего. Толик молча шмыгнул мимо неё в ванную. Там он открыл сначала горячую, потом холодную воду, потом сделал среднюю и долго мыл руки. Мама стояла в дверях ванной и молча наблюдала за Толиком. Пришлось мыть и лицо. С мылом. Но мама не уходила. Тогда он стал чистить зубы. И тут мама не выдержала.

– Ты где был? – грозно спросила мама.

– У-гр-р-р… бул… кр-р-л… – ответил Толик, не вынимая изо рта зубную щётку.

– Положи щётку.

Толик вынул щётку и набрал в рот воды.

– Ты где был? – снова спросила мама.

– Очень холодная вода, – сказал Толик и пустил погорячее.

– Я спрашиваю: ты где был?

– Я?

Мама взяла с вешалки полотенце, вытерла Толику рот и вытолкнула его из ванной. Толик хотел удрать в комнату, но мама взяла его за шиворот. Притащила на кухню и усадила на табуретку. Перед Толиком стояла тарелка остывшего супа. Толик схватился за ложку, надеясь оттянуть расплату.

– Не смей есть! – сказала мама.

– А я как раз не хочу есть, – тонким голосом отозвался Толик. – Знаешь, мама, у меня аппетита нет.

– Я тебе покажу «не хочу»! Ешь немедленно!

Толик запустил ложку в суп. Но мама быстро поняла свою оплошность.

– Положи ложку! Отвечай, где был.

– Знаешь, мама, – сказал Толик, – я по улице шёл, а там такое большое движение…

– Я опоздала на работу, – сказала мама. – Я всё время стояла у окна. Я думала, ты попал под автобус.

– Это не я попал, а Русаков. Но ты не бойся, его отвезли в больницу.

– Я боюсь, что ты растёшь бессовестным негодяем, – сказала мама, и в глазах её появились слёзы.

Теперь Толику на самом деле расхотелось есть. Он очень не любил, если мама плакала. Тогда он просто не знал, что делать. Ему было жалко на неё смотреть. И хотелось убежать из дому, чтобы не видеть, как она плачет. Но сейчас убежать было невозможно.

Толик посопел, повздыхал и принялся утешать маму.

– А знаешь, чего я на улице видел! – сказал он. – Там на улице один дяденька купил сардельки. Толстый такой. А один мальчик украл у него сардельку и побежал. А милиционер за ним погнался. И я тоже погнался. Я его первый догнал. А милиционер сказал мне спасибо и записал адрес, чтобы позвонить в школу. Этого милиционера преступники ранили. А я…

Но мама не дала Толику рассказать про преступников.

– Замолчи, врун, – сурово сказала мама. – Почему-то ни с кем другим ничего не случается. Только у тебя всё время какие-то преступники. Мне давно надоело твоё враньё. Три дня не пойдёшь на улицу!

Толик беспокойно завозился на стуле. Конечно, он виноват. Расстроил маму. Но три дня – это уж слишком.

А мама в это время пристально посмотрела на ноги Толика. Толик тоже посмотрел, но ничего особенного не увидел. Впрочем, и мама не увидела. Она услышала. Просто удивительно, до чего у всех мам чуткие уши. Кроме того, у них ловкие руки.

В одну секунду рука мамы оказалась в кармане брюк Толика и вытащила коробок со спичками.

– Толик, ты куришь! – с ужасом сказала мама.

Толик взглянул на коробок. Он совсем забыл про него, как только мама заплакала. И в ту же секунду он понял, что надо делать. Он выхватил коробок из маминых рук, бросился в ванную и сломал спичку.

Когда Толик вернулся в кухню, мама встретила его радостной улыбкой. Она обняла его, погладила по голове и поцеловала в щёку.

– Славный ты у меня мальчик.

– Угу, – ответил Толик.

– Как ты ловко выхватил коробок, – сказала мама. – Я так обрадовалась. Ты просто настоящий спортсмен.

– Мама, ты на работу пойдёшь? – спросил Толик.

– Нет, мальчик, сегодня не пойду. Как же я могу пойти на работу, если тебе нужно погреть суп? Ты ведь устал, бедный, на четвёртый этаж поднимался с этим батоном. А я, глупая, сама не догадалась сходить. А батон-то тебе дали какой грязный! Я сейчас сбегаю за новым.

– Не надо, мама. Я сам его испачкал. Я этим батоном в футбол играл, – сказал Толик, решив до конца выяснить могущество коробка.

– Батоном? В футбол? – спросила мама и засмеялась счастливым смехом. – Смотри, какой молодец! Я догадалась: у тебя не было мяча и ты играл батоном. Я всегда говорила, что ты сообразительный ребёнок. Но я куплю тебе мяч. Может быть, тебе иногда захочется поиграть мячом. Только ты не думай, что я тебя заставлю играть мячом. Если хочешь, играй батоном.

– Купи два мяча. И канадскую клюшку. И две шайбы, – сказал Толик.

– Обязательно, – сказала мама.

Между тем ловкие мамины руки делали всё, что нужно, и вскоре на столе появился подогретый суп, второе и даже банка консервированных ананасов, которые берегли к празднику.

Мама села напротив Толика и с доброй улыбкой наблюдала за тем, как он вылавливает пальцем кружочки ананасов.

– А почему ты не ешь суп и второе? – озабоченно спросила мама.

– Не хочу.

– Правильно, – сказала мама. – Всегда нужно делать только то, что тебе хочется.

Толик доел ананасы и сунул руку в карман – проверить, на месте ли коробок. Мама внимательно за ним следила. Она услышала бряканье спичек и тяжело вздохнула.

– Когда я увидела спички, Толик, – сказала мама, – я очень расстроилась. Я сразу догадалась, что ты начал курить. И я расстроилась потому, что во всех магазинах висят эти глупые объявления: «Детям до шестнадцати лет табачные изделия не отпускаются». А ведь тебе всего одиннадцать. Это просто ужасно, что ты не можешь купить себе папирос. Я теперь сама буду для тебя покупать.

Толик посмотрел на маму. Может быть, она всё-таки шутит? Чего-чего, а уж курить Толика не заставишь. Подумаешь, удовольствие – дышать всяким дурацким дымом!

Но мама, кажется, не шутила. Её доброе лицо просто светилось от удовольствия, что она видит Толика и разговаривает с ним. Сейчас она была готова выполнить любое желание сына. И Толик подумал, что если он вдруг поцелует маму, то она снова заплачет, но на этот раз уже от радости. На какое-то мгновение ему стало неловко, как будто он заставил маму сделать что-то нехорошее. И мама, словно маленький ребёнок, поверила обману и сделалась послушной, ужасно доброй, но перестала быть прежней мамой.

Однако Толик подумал, что всё это не так уж плохо. Ананасы, в конце концов, гораздо приятнее получать, чем подзатыльники. Два мяча и канадская клюшка тоже не помешают. А если искать виноватых, то Толик здесь ни при чём, а виноваты спички и мальчик со странными голубыми глазами.

Всё же, чтобы доставить маме приятное, Толик сказал, что он вовсе не курит и курить никогда не будет. И мама обрадовалась так же, как раньше, когда думала, что Толик начал курить.

Затем мама пошла в комнату и сложила в портфель учебники и тетради Толика. Она специально проверила по дневнику расписание уроков, чтобы положить всё нужное и ничего не забыть.

На прощание она ещё раз поцеловала Толика, открыла ему дверь и всё время махала рукой, пока он спускался по лестнице.

А Толик, спустившись вниз, остановился. Он засунул руку в карман, нащупал коробок и засмеялся от удовольствия.

Началась новая, совершенно сказочная жизнь.

5

Когда Толик вошёл в класс, все уже сидели на местах. Анна Гавриловна показывала что-то на карте. Она обернулась на скрип двери.

– Добро пожаловать, Рыжков. Ты почему опоздал?

– Я? – спросил Толик.

– Ты, – сказала Анна Гавриловна.

– Я… – произнёс Толик и задумался.

Учительница улыбнулась:

– Не успел ещё придумать?

– Я… нет… – сказал Толик.

– Садись на место, Рыжков.

Анна Гавриловна повернулась к карте и стала объяснять дальше. Толик сел на своё место.

– Отпустили? – спросил Мишка.

– А ты никому не говорил?

– Нет.

– Теперь можешь говорить, мне всё равно, – прошептал Толик и похлопал себя по карману.

– Чего там у тебя? – спросил Мишка.

– Ничего. Много будешь знать – скоро состаришься, – ответил Толик.

– Рыжков и Павлов! – сказала Анна Гавриловна, не оборачиваясь.

Мишка и Толик притихли и стали слушать. Анна Гавриловна рассказывала о том, как изменится карта нашей страны через десять лет. Она говорила о плотинах, которые построят за это время. Говорила о реках, как они разольются шириной чуть ли не с море.

– Я теперь могу любую реку переплыть, – шепнул Толик.

Мишка посмотрел на него и молча постучал по лбу согнутым пальцем. Но Толик даже не рассердился. Мишка ведь не знал ничего.

Потом Анна Гавриловна стала рассказывать о том, какие богатства скрываются на дне океанов: всякие водоросли, которые можно есть, нефть и что-то ещё такое, чего Толик не расслышал, потому что в этот момент говорил Мишке:

– Я теперь и океан любой могу переплыть.

Мишка снова постучал пальцем по лбу. На этот раз Толик обиделся.

– Сам дурак, – сказал он. – Не знаешь ничего – и молчи.

– Рыжков, – сказала Анна Гавриловна, – повтори, что я говорила.

Толик вскочил с места.

– Вы говорили про плотины и про водоросли.

– Что я говорила про плотины и про водоросли?

– Их можно есть.

– Плотины можно есть?

Ребята дружно засмеялись. Мишка тоже засмеялся. Толику стало совсем обидно. Если бы они знали, что у него в кармане, то не смеялись бы, а плакали от зависти.

– Плотины нельзя есть, – буркнул Толик. – Они железные.

– Они бетонные, – сказала Анна Гавриловна. – Ставлю тебе двойку за невнимательность.

Двойку Толику получать не хотелось. Двоек у него в этой четверти не было. Это не очень приятно – в первый раз получать двойку. И Толик сунул руку в карман.

– Ой, Анна Гавриловна, можно выйти на минутку?

– Что случилось?

– Мне… мне плохо…

Анна Гавриловна пожала плечами:

– Иди.

Толик выскочил за дверь. Пока он ходил, учительница открыла журнал и поставила против фамилии Рыжков двойку.

Толик вернулся почти сразу. Он скромно сел на место рядом с Мишкой и уставился на Анну Гавриловну. Учительница подняла голову.

– Рыжков, – сказала она, – я поставила тебе двойку за невнимательность. А теперь… я… переправлю её… на… пятёрку. Я делаю это потому, что… потому… Я не знаю почему. Так нужно. Ты… очень… хороший… ученик… Рыжков.

Анна Гавриловна подняла руку и устало потёрла лоб.

– На сегодня закончим, – сказала она и быстро вышла из класса.

Ребята все как один посмотрели на Толика. Они ничего не понимали. Они знали Анну Гавриловну с первого класса. У неё никогда не было любимчиков. Двойки она всегда ставила за дело. Пятёрки – тоже за дело. Ответил плохо – двойка, хорошо – пятёрка. Толик почти всегда отвечал хорошо. Но сегодня он, конечно, заслужил двойку.

Наконец Лена Щеглова не выдержала.

– Эй, Рыжков, – сказала она. – Отличник Рыжков. Расскажи ещё про железную плотину.

И сразу ребята повскакали с мест и окружили парту Толика.

– Отличник! – закричали они. – Отличник! Плотину съел.

– Она, может, пошутила, – отбивался Толик. – Может быть, у неё голова болит, вот она и ушла.

– Ни чуточки она не пошутила, – сказала Лена Щеглова. – Она переправила двойку на пятёрку. И даже кляксу поставила. Я сама видела. Она из-за тебя ушла.

А Лёня Травин – мальчик, который умел играть на скрипке, – сказал:

– Ты должен извиниться перед Анной Гавриловной.

– Чего мне извиняться! – возмутился Толик. – Я сам себе, что ли, поставил? Она сама поставила! Я за неё отвечать не буду.

– Тогда мы сходим и попросим, чтобы она тебе опять на двойку переправила. Потому что это нечестно, – сказал Лёня.

– И пожалуйста, – засмеялся Толик. – Всё равно она тебя не послушает. Ты лучше на скрипке играй.

– Кто пойдёт со мной к Анне Гавриловне? – спросил Лёня.

Но идти почему-то никто не захотел. Даже Лена Щеглова, хотя она и считала себя самой справедливой девочкой в классе. Наоборот, ребята один за одним стали отходить от парты Толика и рассаживаться по местам. И Лена отошла. Только напоследок она сказала:

– Трусливо и нечестно.

– После уроков получишь, – ответил Толик.

Возле парты остался один Лёня.

– Тогда я один пойду, – сказал он.

– Ха-ха-ха, – сказал Толик. – Ни капельки не страшно.

В этот момент открылась дверь, и в класс заглянул директор. Ребята вскочили. Четвёртый класс здорово боялся директора. Его и пятые классы боялись. И шестые, седьмые, восьмые – тоже. Потому что он мог исключить кого угодно в два счёта.

– Какой у вас урок? – спросил директор.

– Природоведение, – ответила Лена Щеглова.

– А где Анна Гавриловна?

– Она… ушла.

– Куда ушла?

Ребята молчали. Им не хотелось выдавать учительницу. Если директор узнает, что она поставила вместо двойки пятёрку, то может и её исключить в два счёта.

Наконец Лёня, который собирался уходить в музыкальную школу и потому немножко меньше других боялся директора, сказал:

– Очевидно, у неё голова заболела.

– Гм, – сказал директор и вышел.

И сразу все опять набросились на Толика. Ребята кричали, что из-за него теперь попадёт Анне Гавриловне. Может быть, её даже исключат из школы. Тогда Толик пускай лучше в класс не приходит. А Лена Щеглова предложила пойти и всё честно рассказать директору и попросить, чтобы он простил Анну Гавриловну. Тогда все набросились на Лену. Потому что если рассказать, то директор наверняка всё узнает. А так, может быть, и не узнает. В классе стоял такой шум, что никто не услышал, как вошла Анна Гавриловна.

– Почему вы так шумите? – сказала она. – Вас на одну минуту нельзя оставить. Садитесь по местам.

Ребята быстро расселись, поглядывая на Анну Гавриловну. Всем было интересно узнать, что сказал директор. А может быть, директор её и не встретил? Лучше, если бы не встретил.

Учительница сидела за столом, наморщив лоб. Она как будто хотела что-то вспомнить и не могла. И молчала.

Первой не выдержала Лена Щеглова.

– Анна Гавриловна, – сказала она, – а сейчас директор приходил.

– Я знаю, – кивнула Анна Гавриловна.

– А мы сказали, что у вас голова болит…

Анна Гавриловна обвела взглядом класс. Она увидела сияющие лица. Всем было приятно, что они так ловко обманули директора. Анна Гавриловна улыбнулась, и сразу исчезли морщины на её лбу.

– Вот вы какие заговорщики, – сказала она. – А я и не знала…

– Конечно, – ответила Лена. – Вы не бойтесь, Анна Гавриловна. Мы никому не скажем.

– Что же вы не скажете?

– Что вы Рыжкову пятёрку поставили.

– Ничего не понимаю, – сказала Анна Гавриловна. – Конечно, я поставила ему пятёрку. Почему это нужно скрывать? Он очень хорошо отвечал. Я ДОЛЖНА была поставить ему пятёрку.

Ребята переглянулись. Они никак не могли понять, что случилось с учительницей. На время все даже забыли про Толика. А Толик съёжился и сполз немного под парту, чтобы стать незаметнее. Уж он-то знал, в чём тут дело.

– Ничего не понимаю, – повторила Анна Гавриловна. – Почему вы на меня так смотрите? Что случилось, Щеглова?

– Я… я не знаю, Анна Гавриловна… – растерянно сказала Лена и села.

Учительница в недоумении посмотрела на Толика.

– Рыжков, может быть, ты объяснишь, в чём дело? Почему все так волнуются из-за твоей отметки?

– Я… я не знаю…

Толик поднялся за партой и склонил голову набок, будто и ему самому всё было удивительно. В этот момент комок жёваной промокашки стукнул Толика по уху.

– Громов, выйди из класса, – сказала Анна Гавриловна.

Женя Громов молча направился к двери. Его не в первый раз выставляли из класса. Но сегодня все понимали, что Громов пострадал ни за что. Все с сочувствием смотрели на Женю и потихоньку показывали кулаки Толику. Даже Лёня Травин показал кулак, хотя он никогда не дрался. Лёня боялся повредить пальцы. Тогда из него не получится великий скрипач.

Дверь за Громовым закрылась.

– Я жду, Рыжков, – сказала Анна Гавриловна.

Толик покраснел и завозил руками. Он очень жалел, что поступил так неосторожно. Он уже понял, что пятёрки надо получать совсем по-другому. С завтрашнего дня у него будут одни пятёрки. А сейчас… Сейчас надо что-то отвечать.

– Я, Анна Гавриловна, – начал было Толик, но тут же как-то странно дёрнулся и плюхнулся на скамейку. Это Саша Арзуханян, дотянувшись ногой под партой, стукнул его под коленку.

– Арзуханян, сядь на переднюю парту, – сказала Анна Гавриловна.

И Саша Арзуханян, который не боялся спорить даже с самой учительницей, на этот раз молча прошёл по классу и сел на переднюю парту.

– Сядь, Рыжков, – сказала Анна Гавриловна. Она обвела взглядом класс и добавила: – Я всегда думала, что мы с вами друзья. И у нас был уговор: всё честно рассказывать друг другу. Пока я выходила, что-то случилось. Но вы не хотите со мной разговаривать. Я вижу, что вы ко мне стали плохо относиться…

– Нет, Анна Гавриловна! Нет! – закричали ребята.

Но учительница продолжала:

– Подумайте и сами решите, будем мы с вами дальше дружить или нет. А наказывать я никого не буду. Ни Громова, ни Арзуханяна. Можете вести себя как хотите.

Раздался звонок. Анна Гавриловна взяла журнал, указку и вышла из класса. Ребята молчали. Потом Саша Арзуханян сказал:

– Ну ладно, Рыжков, пусть только уроки кончатся…

6

После уроков Толик вышел из класса последним. Он не пошёл сразу на улицу. Он походил по пустым коридорам, заглянул в спортзал. Там старшеклассники играли в баскетбол. Толик прокрался в зал и сел в уголке на скамейку. Несколько минут его не замечали, но потом мяч откатился к самым его ногам. Потный и свирепый десятиклассник подобрал мяч и закричал на Толика:

– Ты чего под ногами путаешься!

– Я не путаюсь, – сказал Толик.

– Ты ещё у меня поговори! – зарычал десятиклассник.

Толик встал со скамейки и тихонько пошёл к дверям. Бесполезно спорить с десятиклассником. Особенно если он проигрывает. Когда проигрывают, всегда злятся не на того, на кого нужно.

Толик поднялся на второй этаж, заглянул в пионерскую комнату. Там уже никого не было. На третьем этаже тоже никого не было. Лишь в дальнем конце коридора слышалось какое-то поскрёбывание.

Толик побрёл туда. Там была нянечка. Она вытирала пол сырой тряпкой. Она покосилась на Толика, но ничего не сказала. Толик стал смотреть, как она вытирает пол. Наконец нянечка не выдержала.

– Ты чего домой не идёшь? – сказала она. – Сегодня телевизор детский.

– Детский уже кончился, – ответил Толик. – Его в пять показывают.

– Ну всё равно – иди. Не мешайся, – сказала нянечка.

– А хотите, я вам помогу?

– Чего это с тобой сегодня случилось? – удивилась нянечка.

– А я вообще люблю помогать.

– Сказано тебе – иди, – рассердилась нянечка. – Ещё наработаешься.

Делать нечего. Толик медленно спустился по лестнице. Осторожно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. За оградой школы, на тротуаре, стояли ребята. У Толика похолодело в животе. Он надеялся, что они уже ушли. Но они не ушли. Они ждали Толика. И вовсе не затем, чтобы пригласить его поиграть в футбол или шайбу.

Там были Женя Громов, Саша Арзуханян, Лёня Травин. Немного в стороне от них стоял Мишка Павлов. Мишка драться не будет, скорее всего – он заступится, потому что Мишка всё-таки друг. Травин тоже не в счёт. Если он придёт домой с поцарапанными пальцами, его за это не похвалят. Зато уж Громов и Арзуханян времени терять не будут. Они всегда ходят вместе, заступаются друг за друга. Их побаиваются даже пятиклассники.

Толик вздохнул и сунул руку в карман. Очень уж ему не хотелось тратить спичку на такие пустяки. Но ничего не поделаешь. Шишки получать ему не хотелось ещё больше.

Толик достал коробок. Прежде чем сломать спичку, он ещё раз выглянул за дверь. Может, ушли? Ну ладно, пускай стоят. Им же хуже. Теперь Толик знал, что загадать. Он сейчас такое загадает, что они не обрадуются.

Толик переломил спичку. Второпях он забыл про Мишку. Конечно, про него не надо было загадывать. Мишка, наверное, остался, чтобы помочь Толику. Но Толик об этом просто не подумал. Он загадал про всех сразу и вышел на улицу.

Ребята увидели его.

– Иди, иди, – сказал Арзуханян. – Иди, не бойся. Из-за тебя Анна Гавриловна с нами поссорилась. Сейчас ты получишь.

– Толик, не бойся! – крикнул Мишка.

– А ты, Павлов, лучше отойди, – сказал Громов. – А то и тебе попадёт.

– Не вмешивайся, Павлов. Я же не вмешиваюсь, – сказал Лёня Травин и засунул поглубже в карман свои драгоценные руки.

– А я и не боюсь! – крикнул Толик. И, чтобы ребята ещё больше разозлились, добавил: – Чихать я на вас хотел. Понятно?

Толик подошёл и встал напротив Арзуханяна. Тогда Мишка тоже подошёл и встал сзади Толика. А Женя Громов встал сзади Мишки.

– Да ты не бойся, – сказал Арзуханян и сплюнул на ботинок Толика, но не попал.

– Да я не боюсь, – ответил Толик и сплюнул на ботинок Арзуханяна и попал.

– Ах так? – сказал Арзуханян.

– Да, так… – ответил Толик.

– Ну, тронь… – сказал Арзуханян.

– А ты тронь, – ответил Толик.

– Я-то трону.

– Попробуй.

– Я-то попробую.

– Чего же ты не трогаешь?

– Я-то трону, – сказал Арзуханян, размахнулся и стукнул Громова.

– Ты чего дерёшься! – закричал Громов и стукнул Мишку.

– Ты чего пристаёшь! – закричал Мишка и стукнул Лёню Травина.

Лёня Травин очень удивился. Он подумал немного, вынул из кармана свои драгоценные руки и стукнул Арзуханяна. Началась свалка. Громов, Арзуханян, Травин и Мишка колотили друг друга, а Толик стоял рядом, но они как будто не замечали его. Они кричали:

– Вот тебе за Анну Гавриловну!

– Вот тебе за пятёрку!

В общем, поднялся такой шум, что ворона, примостившаяся на ночь под крышей школы, проснулась, посмотрела вниз, каркнула и полетела досыпать на другую улицу.

Интереснее всего было то, что Арзуханян всё время пытался стукнуть Громова, хоть они и дружили с первого класса. А Травину, который вообще уж ни в чём не был виноват, больше всего доставалось от Мишки. А сам Травин не обращал на Мишку внимания. Он вцепился в Арзуханяна и выкручивал ему ухо своими музыкальными пальцами.

Всё это продолжалось до тех пор, пока к ним не подошёл какой-то гражданин с веником под мышкой. Наверное, он шёл из бани, потому что лицо у него было красное, распаренное. Недолго думая, он хлестнул Травина по спине веником, затем оттащил Арзуханяна от Громова и сказал басом:

– А ну, кто хочет в милицию?

Больше он ничего не успел сказать. Через секунду на месте драки никого не осталось. Травин, Арзуханян и Громов удирали через проходной двор. Они бежали очень быстро, хотя за ними никто не гнался. А Мишка и Толик улепётывали на другую сторону улицы. Они пробежали квартала два и пошли шагом.

– Ничего себе дела, – сказал Мишка, когда немного отдышался. – Я даже не понимаю, чего я с ними драться стал. Я думал за тебя заступиться. А они тебя даже не тронули. Я драться не хотел. Только знаешь чего… – Мишка оглянулся и прошептал: – У меня руки будто сами размахивались. Честное слово! Я хочу в сторону отойти, а меня будто кто-то не пускает. И руки сами размахиваются… И я – бац! бац! А сам даже не хочу вовсе.

– У тебя, Мишка, руки правда сами размахивались, – подтвердил Толик. – Ты не виноват. Это я виноват. Я про всех загадал, а про тебя забыл загадать, чтобы тебе не драться.

– При чём тут «загадал»? – удивился Мишка.

– При том. Знаешь, у меня чего есть?

– Чего?

– А ты никому не скажешь?

– А я про милицию сказал? – обиделся Мишка.

– Тогда слушай, – сказал Толик. – Сначала ты не поверишь. Но я тебе докажу. У меня есть…

Но тут Толик замолчал. Он вдруг подумал, что Мишке не надо рассказывать про коробок. Конечно, Мишка – друг. Он никому не проболтался про милицию. Но одно дело милиция, а другое – коробок. За этот день Толик так привык к чудесам, что ему казалось, будто он всю жизнь живёт с этим коробком. А Мишка может кому-нибудь проговориться. Тогда у Толика коробок отнимут. Или стащат. Можно сказать, один раз в жизни повезло. Зачем же болтать об этом первому встречному? Конечно, Мишка не первый встречный. И Толик обязательно с ним поделится. Он даст Мишке пять спичек. Или даже десять. А может быть, половину. Но не сейчас. Потом. Завтра. Или послезавтра.

– Так чего у тебя есть? – нетерпеливо спросил Мишка.

– Да ничего у меня нет, – сказал Толик. – Просто я пошутил.

– А ты не врёшь? – подозрительно спросил Мишка.

– Нет. Когда я тебе врал? – спокойно ответил Толик.

– А за что тебя в милицию забрали?

– Дорогу перешёл неправильно.

– Я хотел с тобой вместе в милицию пойти, а потом испугался, – признался Мишка.

– Всё равно ты бы ничего не сделал, – сказал Толик. – Они же сильнее.

– Сильнее, – согласился Мишка.

Некоторое время приятели шагали молча. Они уже подошли к переулку, где жил Толик. И тут Мишка спросил:

– Толик, а почему тебе Анна Гавриловна пятёрку поставила? Ты же плохо отвечал. Я ведь сам слышал.

– Я неправильно загадал… – начал было Толик и спохватился. Конечно, загадал он неправильно. Нужно было загадать, чтобы хорошо ответить. А он сломал спичку и сказал: «Пускай мне поставят пятёрку». Анна Гавриловна ничего не могла поделать. Ей пришлось поставить пятёрку за плохой ответ.

А ребята всё заметили. Про них Толик ведь не загадывал. Больше он такой глупости не сделает. Но Мишке пока знать об этом совсем не обязательно.

– Чего ты неправильно загадал? – спросил Мишка. – Ты уже второй раз говоришь про «загадал».

– Я же не виноват, – сказал Толик. – Она сама поставила. Ты же сам видел.

– Я видел, – согласился Мишка. – Только я ничего не понимаю.

– До свиданья, Мишка, – сказал Толик. – Меня папа ждёт.

– Завтра придёшь? Будем самолёт доделывать.

– А хочешь, я тебе настоящий самолёт подарю? – засмеялся Толик.

Но Мишка, конечно, не догадался, что Толик говорит всерьёз. Он уже привык, что Толик любит сочинять небылицы. И, как всегда в таких случаях, Мишка постучал по лбу согнутым пальцем. И на этот раз Толик не обиделся. Ведь он говорил правду.

Через две ступеньки Толик взлетел на четвёртый этаж.

– Здоро́во, приятель, – сказал папа, открывая дверь.

– Телевизор кончился? – спросил Толик.

– Для вас кончился, для нас начался, – ответил папа. – Двоек много нахватал?

Толик швырнул портфель на стул.

– Одну пятёрочку нахватал, – сказал он небрежно. – Мама дома?

– Мама на работе. Есть будешь?

– Открой баночку ананасов, – попросил Толик.

– Я тебе дам ананасов, – пригрозил папа. – Я уж тут видел одну пустую банку. Твоя работа?

– Мама сама дала.

– Напрасно дала, – сказал папа. – Договорились же – к празднику. Я вообще не понимаю, что с ней сегодня случилось. Она звонила мне на работу и просила купить тебе два мяча, канадскую клюшку и две шайбы. Зачем тебе два мяча и две шайбы?

– Просто так, – сказал Толик. – Я пошутил. Можно один мяч и одну шайбу. Купишь?

– Посмотрим на ваше поведение, – сказал папа. – Ты, старик, на кухне сам справишься? А то у меня второй тайм начинается.

– Ты смотри, – согласился Толик. – Я сам погрею.

– Молодец, старик, ты у меня уже совсем взрослый, – сказал папа и убежал к телевизору.

У папы сегодня было хорошее настроение. Наверное, его команда выигрывала. Он всегда называл Толика «старик», если ему было весело. А маму тогда называл «старуха». Маме это не нравилось. А Толику было всё равно – старик так старик.

На кухне Толик допил остатки ананасного сока из банки. Затем он поставил на плиту кастрюлю с супом, достал из кармана спички и… сразу забыл про суп. Зато вспомнил, как глупо он израсходовал сегодня столько спичек. Эх, если бы начать день сначала. Ведь если говорить всерьёз, то почти все спички были истрачены почти зря.

Первую капитан сломал и выбросил в пепельницу, но ничего не сказал, и она пропала, как самая обыкновенная спичка.

Второй спичкой капитан превратил Зайцева в голубя. Зайцев не понравился Толику. Но оттого, что на свете стало одним Зайцевым меньше, а одним голубем больше, Толику не было никакой пользы.

Третья спичка отправила толстяка в милицию. Это ещё ничего. В другой раз не будет смеяться. Пусть поплачет вместе со своими толстыми детьми.

Четвёртая – маме. Хорошо это или нет, ещё неизвестно. Если купят мяч, клюшку и шайбу, тогда ещё ничего.

Пятая – совсем глупая. Ведь из-за неё пришлось потратить и шестую. А главное, ребята всё равно не забудут про пятёрку. Про них ведь Толик не загадывал. Ещё из этого дела придётся выкручиваться. Вот явится завтра Толик в школу, а его снова начнут спрашивать про пятёрку…

Толик вздохнул. Ничего не поделаешь. Надо потратить ещё одну.

Толик переломил спичку и сказал:

– Пускай ребята забудут про пятёрку.

Толик с сожалением разглядывал обломки спички. Это были мячи, клюшки, отличные отметки, банки ананасов и сотни порций мороженого. Всё это пропадало вместе со спичкой.

«А может быть, я могу загадать ещё какое-нибудь желание?» – подумал Толик и крикнул первое, что пришло в голову:

– Хочу сто сливочных тянучек!

Толик посмотрел на потолок, откуда, как он думал, свалятся тянучки. Но на потолке тянучек не было. Там сидела первая весенняя муха и потирала ладошки.

Одна спичка могла выполнить зараз только одно желание.

Толик выложил на стол все спички и принялся их пересчитывать.

В этот момент в комнате, где сидел папа, раздался оглушительный рёв телевизора. Затем выбежал папа и крикнул:

– Старик, наши ведут два – ноль! Будет тебе клюшка!

Толик быстро прикрыл спички руками, но папа не обратил на них никакого внимания и снова скрылся в комнате.

А Толик моментально собрал спички и отправился спать. Он очень устал сегодня и заснул сразу. Ему снилась прекрасная жизнь, в которой исполняются все желания. Ему снилось всё сразу: горы клюшек, тысячи мячей и ещё, как они с Мишкой летят на космическом корабле «Восток-1», а снизу стоит Гагарин, грозит им пальцем и кричит, чтобы они скорее спускались.

7

Утром Толик проснулся рано. Он долго лежал с открытыми глазами и всё старался понять, отчего ему сейчас так хорошо и приятно. Он чувствовал себя так, будто сегодня был первый день каникул, а впереди – длинное лето, когда можно каждый день купаться и не ходить в школу. В общем, что-то радостное было впереди, но никак не вспоминалось, что именно.

В коридоре слышались осторожные шаги. Поскрипывал паркет. Это мама тихонько пробиралась на кухню. Тихонько, чтобы не разбудить Толика. На кухню – чтобы приготовить ему завтрак.

Толик слышал, как зашумел газ и звякнуло что-то железное. Потом всё стихло. Наверное, мама прикрыла дверь.

Толик закрыл глаза и стал вспоминать всё в обратном порядке. Вот он летит на спутнике, а внизу – Гагарин. Мишка – рядом. Он в космическом костюме. А Толик – в школьной форме. И как будто он не внутри кабины, а снаружи. Но дышится ему легко, и он видит Гагарина, который приказывает им спускаться. А Толик кричит: «Всё в порядке. Самочувствие отличное!» – и увеличивает скорость. Это, конечно, сон.

А вот – канадские клюшки, сложенные кучами, как дрова. И это сон.

Папа вбегает на кухню и кричит, что наши ведут: два – ноль. Это уже не сон, потому что перед этим было… И тут Толик вспомнил, что было перед этим, и похолодел. Он быстро сунул руку под подушку. Коробок был там. «Ура!» – крикнул Толик. Конечно, крикнул он мысленно, про себя. Кричать вслух не стоило: мама могла услышать и поинтересоваться, почему он кричит «ура», вместо того чтобы чистить зубы.

Коробок лежал под подушкой. И теперь было понятно, отчего Толику так легко и совсем не хочется спать. Всё это было оттого, что коробок не приснился. Он был настоящий. Он был волшебный. А Толик был теперь самый счастливый человек на свете.

Дверь чуть приоткрылась. В щёлке показался настороженный мамин глаз.

– Ты не спишь? – послышался шёпот.

– Я давно проснулся, – ответил Толик, засовывая спички поглубже под подушку.

– С добрым утром! – сказала мама, входя в комнату. – А я уже приготовила тебе завтрак – твои любимые оладьи с вареньем. Иди скорее умывайся.

– Можно, я не буду умываться? – спросил Толик.

– Конечно, – охотно согласилась мама. – Ходи грязный, если тебе хочется.

Толик подозрительно взглянул на маму. А мама ласково смотрела на Толика. И лицо её сияло таким доброжелательством, что сомнений не оставалось: коробок продолжал действовать.

– И зубы чистить не буду, – сообщил Толик.

– Ну разумеется, – сказала мама и нахмурилась. – Я всегда возмущалась матерями, которые принуждают своих детей чистить зубы. Но я не из таких. Дети должны делать, что им хочется. А матери должны выполнять все их желания. Иначе – для чего бы мне жить на свете? Конечно, только для тебя – самого дорогого и любимого моего мальчика.

Пока немытый Толик уплетал оладьи с вареньем, мама не сводила с него глаз. Она следила за каждым его движением, подкладывала на тарелку варенье, подвигала поближе стакан с кофе и, казалось, была вне себя от счастья, наблюдая, как Толик пережёвывает оладьи нечищеными зубами.

– Спасибо, – сказал Толик, прожевав девятую оладью.

Мама смутилась:

– Ну что ты, Толик… Это я должна сказать тебе спасибо.

– За что?

– За то, что ты так хорошо покушал.

– Не стоит, – сказал Толик. – Мам, я пойду уроки учить.

– Ты у меня умница, – сказала мама. – Учи хорошенько. Будешь учёным.

– Или пойду лучше погуляю? – спросил Толик.

– Конечно, лучше погуляй, – обрадовалась мама. – Зачем тебе уроки учить! Не всем же быть учёными. Расти лучше неучем.

Засунув коробок поглубже в карман, Толик вышел во двор.

Утро было солнечное, но во двор солнце ещё не пришло. Оно гуляло где-то над крышами, с которых свесились уже маленькие, истекающие последними слезами сосульки. В этот двор солнце приходило лишь к концу дня. И это было очень хорошо. Только поэтому сохранилась ещё в дальнем конце двора площадка с утоптанным снегом, на которой ребята гоняли шайбу.

Они были там и сейчас. Ровесники Толика и ребята поменьше, и даже совсем малыши. Первыми выходили гулять малыши: им не нужно было учить уроков. Они приносили палки, обломки дедовых тросточек, доски от ящиков и прочее деревянное барахло. У них не было ни одной настоящей клюшки, а шайбу заменял резиновый мячик. Малыши кучей носились по площадке, орали, били друг друга по ногам своими палками и воображали, что играют в хоккей.

Попозже, выучив уроки, выходили ребята из третьих, четвёртых и пятых классов. Малышей прогоняли с площадки, и начиналась игра уже посерьёзнее. Настоящих клюшек и у них было немного, но зато была шайба, а самодельные клюшки всё-таки походили на взаправдашние, потому что состояли из двух палок, прибитых друг к другу под углом.

Когда Толик вышел из дому, час малышей уже кончился. Некоторые, правда, пытались робко дотронуться своими палками до настоящей шайбы, прыгающей по площадке, но их «слегка» подталкивали, и они вылетали с площадки быстрее шайбы.

Играли без коньков. Воротами служили два ящика, поставленные набок.

– Иди сюда, Толик, – позвали ребята.

Толик нехотя подошёл. Играть ему хотелось. Но он знал, что никто не отдаст ему клюшки, а свою Толик сломал два дня назад.

– У меня клюшки нет, – сказал Толик.

– Становись на ворота.

– На воротах тоже клюшка нужна.

– А ты вон у него возьми.

Толик хмуро взглянул на последнего малыша, чудом уцелевшего на площадке. В руках у него было что-то вроде обломка костыля. Не очень-то большое удовольствие играть такой закорючкой! Но всё же это лучше, чем стоять в стороне.

– А ну дай сюда! – приказал Толик.

Малыш жалобно взглянул на Толика своими ясными глазами и протянул ему закорючку.

– А ну беги отсюда! – грозно сказал Толик.

Малыш понял, что до конца игры клюшки ему не видать как своих ушей. А если её сломают, то и вообще не видать. Но ничего не поделаешь. Малыш вздохнул и отошёл в сторону, мечтая о том времени, когда он вырастет и ему купят настоящую клюшку и он этой клюшкой огреет Толика по затылку.

Игра началась стремительно атакой на ворота Толика. Нападающие и защитники столпились возле ящика и молотили клюшками по шайбе. И так как они ударяли почти одновременно, то шайба не продвигалась ни назад ни вперёд, а лишь слегка подпрыгивала на месте. Наконец кому-то удалось вытолкнуть её на свободное место. Толик заметался в воротах, встал на одно колено, как это делают настоящие вратари. Бросок! Шайба попала Толику в колено и отскочила в поле. Тут же её подхватили защитники и помчались к другим воротам. Толик потёр ушибленное колено, но, увидев, с каким восхищением смотрят на него малыши, выпрямился и небрежно сплюнул.

Тем временем шайба застряла у чужих ворот. Её гоняли с края на край, швыряли по воротам издалека и с близкого расстояния, но никак не могли попасть. Там не было вратаря, и вместо ворот поставили совсем маленький ящик.

Наконец один нападающий из команды Толика вывел шайбу за ворота и забил её с другой стороны в щель между досками. Игра прекратилась. Ребята сгрудились в кучу и спорили, считать гол или нет. Толику было скучно. Не очень большое удовольствие торчать в воротах и ждать, пока к ним подкатится шайба. Может быть, ещё целый день будут гонять на серединке. Тем более, что скоро придут шестиклассники и семиклассники и погонят с поля всех до единого. У них своя игра.

Скучая, Толик оглядывал двор. Он увидел, как из парадной вышла мама и направилась на улицу. Она торопилась, наверное, в магазин.

Но вот шайба снова вернулась к воротам Толика. На этот раз его огрели клюшкой по другому колену и забили гол. Потом снова надолго застряли на противоположном конце площадки. Шайбу, забитую сквозь щель, не засчитали, и, значит, противник вёл один – ноль. От этого становилось ещё скучнее. Толик любил забивать, а не пропускать голы.

Снова появилась мама. Она что-то несла в руках. Нет, не что-то! Толик бросил ворота и побежал маме навстречу. Ребята остановили игру и с завистью смотрели, как мама Толика протягивает ему новенькую канадскую клюшку.

– Ты просил две, – сказала мама, – но в магазине осталась одна-единственная. Я уж с ними ругалась, ругалась… Говорят, одна, больше нет. И мячей нет. Просто безобразие! Я сейчас поеду в универмаг.

– Ничего, – сказал Толик, – потом купишь. Тебе ведь на работу надо.

– Ну, работа – не важно, – отмахнулась мама. – Важно, чтобы у тебя было всё необходимое для этой замечательной игры, хоть я и не знаю, как она называется.

– Мама, иди, пожалуйста, на работу, – нервно сказал Толик. Он видел, что ребята прислушиваются к их разговору. Он боялся расспросов.

– Если ты меня отпускаешь, я иду. До свиданья, мальчик, – сказала мама.

Ребята засмеялись. Толик небрежно швырнул клюшкой обломок сосульки, и ребята сразу позабыли, чему они смеялись. Тут было не до смеха. Настоящая новенькая полированная клюшка была просто замечательна.

– А ну-ка дайте шайбу, – сказал Толик.

Ему подвинули шайбу.

– А ну-ка отойдите от ворот, – сказал Толик.

Все послушно посторонились.

Толик поправил шайбу клюшкой, приладился и швырнул. Шайба с грохотом влетела в ящик. Клюшка, так хорошо спружинившая во время броска, нервно подрагивала в руках Толика. Толик ногой отшвырнул закорючку, с которой он стоял в воротах.

– Забирай свою палку! – крикнул он малышу. – Давайте, ребята, поехали.

Играл Толик ничуть не лучше других. Но все так почтительно расступались перед ним, боясь повредить новую клюшку, все так подсовывали ему шайбу, чтобы посмотреть, как такая клюшка бросает по воротам, что Толику без особого труда удалось забить две шайбы. После этих шайб ему стало казаться, что он и на самом деле играет лучше всех. Он стал командовать.

– Пас! – орал Толик. – Кому даёшь, мазло? Мне давай!

И ему давали. И он швырял по воротам. И мазал. И попадал. И у него была новая клюшка.

Толик носился по двору, орал на своих и на противников и не замечал ничего вокруг. А замечать стоило. Во двор помаленьку собирались старшие школьники. Среди них был Олег Чичерин по прозвищу Чича. У него тоже не было клюшки.

– Пас! – заорал Толик, выбегая на край площадки.

А на краю площадки Толик кого-то задел плечом. Он на секунду остановился, поднял голову и замер. Прямо на него, мерзко улыбаясь, смотрел Чича.

– А ну покажи, – сказал Чича, протягивая руку к клюшке.

– Это моя клюшка, – тихо сказал Толик.

– А ну дай сюда! – приказал Чича.

Чича постучал клюшкой о снег, попробовал её на изгиб и подошёл к шайбе. Рисуясь, он поплевал на перчатки, толкнул шайбу носком ботинка и с ходу бросил её в ящик. Бросок был сильный. Ящик даже чуть не опрокинулся.

– Поехали, – сказал Чича.

Толик и его ребята стояли в сторонке и смотрели, как носилась по площадке банда старшеклассников. У них почти у всех были настоящие клюшки. И поэтому клюшку Толика никто не жалел. По ней лупили точно так же, как и по остальным. Каждую секунду она могла превратиться в обломки. И Толик не выдержал.

Он выбрал минутку, когда Чича оказался рядом, и попросил:

– Чича, отдай.

– А ну иди отсюда! – грозно сказал Чича и треснул по шайбе изо всей силы.

В эту минуту Толик ненавидел Чичу. Он помнил про коробок и понимал, что может отнять клюшку в любой момент. Но ему не хотелось тратить волшебную спичку на такие пустяки. Уже и так много спичек было истрачено совершенно напрасно. И Толик попробовал последнее средство.

– Я маме скажу, – пообещал он и направился к своей парадной.

– Стой, – приказал Чича, которому вовсе не хотелось связываться ни с какой мамой. – Давай тогда так. Собирай свою команду. А я соберу свою. И мы сыграем. Если проиграем мы, то отдадим вам свои клюшки. А если проиграете вы, то отдадите свои клюшки нам. И всё будет честно.

Чича подмигнул своим. Старшеклассники дружно заржали. Каждый из них был чуть ли не на голову выше Толика. Выиграть у них было невозможно. Толик понимал, что его подначивают. Но именно потому, что его подначивали, ему стало особенно обидно. Тем более что вся эта банда старшеклассников смеялась так нахально, будто играли они сильнее всех в мире. Уж наверное, они были не сильнее волшебного коробка!

– Ну и сыграем! – сказал Толик, внезапно решившись.

– Один период – десять минут, – сказал Чича. – По нашему уговору – на клюшки. Не забудь про уговор.

– Сам не забудь, – отозвался Толик. – Давай, ребята, кто со мной?

Но приятели Толика благоразумно жались в сторонке. Никому не хотелось расставаться со своей клюшкой. В этот момент Толик увидел Мишку, которому наскучило ждать дома.

– Мишка, иди сюда! – крикнул Толик. И обернулся к Чиче. – Мы с ним вдвоём сыграем.

– Давайте двое на двое, – согласился Чича, ставший вдруг очень покладистым. – Уговор тот же. Если у него нет клюшки, на одну твою сыграем. А выиграете – обе наши заберёте.

Старшеклассники снова заржали. Они просто чуть не валились на землю от хохота. Пока они смеялись, Толик объяснил Мишке, в чём дело. Верный Мишка согласился сразу, хотя и не умел играть. Он считал, что друзья должны помогать друг другу в любом случае. У него не было клюшки, но он согласился играть ногами.

– Ты им, главное, мешай побольше, – сказал Толик. – А забивать я буду.

– Ну, скоро вы там? – сказал Чича, выбрав у своих приятелей самую лучшую клюшку.

Толик, не отвечая, бросился в парадную, сломал спичку и произнёс:

– Хочу забить двадцать голов. – Он был уверен, что двадцати хватит.

Толик и Мишка встали на середине поля. Против них стояли Чича и самый здоровый из старшеклассников.

– Команде младших – физкультпривет! – сказал Чича.

– Команде старших – физкультпривет! – сказал Толик.

Он понимал, что хитрый Чича нарочно старался сделать вид, будто всё идёт по правилам. Но не ответить было нельзя. И всё действительно получилось будто бы по правилам. Теперь только последний негодяй мог не отдать клюшку после проигрыша.

Один из старшеклассников вбросил шайбу. Толик и Чича одновременно опустили клюшки, одновременно коснулись шайбы и…

Никто ничего не понял. Шайба, словно оттолкнувшись от клюшки Толика, со свистом понеслась по воздуху и грохнула в ящик. Старшеклассники разинули рты. Они подумали, что Чича случайно бросил по своим воротам. Даже сам Чича недоумённо вращал головой и соображал, как же это его угораздило швырнуть шайбу не в ту сторону.

– Ноль – один, – сказал наконец Чича. – Вбрасывай.

И снова шайба забилась в ящике.

Семь раз вбрасывал Чичин приятель шайбу, и семь раз, прежде чем игроки успевали сделать хоть один шаг, она оказывалась в ящике старшеклассников.

Чича так и не понимал, в чём дело. После каждого гола он оглядывался на своих приятелей. А приятели теперь уже думали, что Чича решил дать фору. Сначала они посмеивались, но после седьмой шайбы перестали смеяться. Они кричали, что довольно валять дурака – пора играть по-настоящему.

После десятого гола Чича нахально оттолкнул Толика прежде, чем шайба коснулась земли, завладел ею и повёл к воротам. Не ожидавший такого приёма, Толик даже не пытался его догнать. И счёт стал 10:1. Ещё девять раз повторил Чича тот же приём. 10:10. Толику никак не удавалось прикоснуться к шайбе. Старшеклассники задыхались от смеха, им казалось ужасно остроумным, что Чича сперва дал такую фору, а теперь запросто выигрывал.

Не до смеха было только Чиче. Десять шайб достались ему с трудом. Он забивал их один, не обращая внимания на своего приятеля. А тот напрасно бегал к воротам и ждал паса. Чича не доверял ему, потому что играл лучше. Но всё же Чича заметно устал. Да ещё Мишка путался у него под ногами, и его приходилось обводить.

При счёте 11:10 в пользу старших Мишка перешёл к решительным действиям. Играть он не умел, но старался изо всех сил. Он бросался Чиче в ноги, пинал его клюшку, преграждал ему дорогу. Он знал, что в хоккее разрешаются силовые приёмы, и поэтому не очень обижался, когда после сильного толчка летел на землю. Мишка готов был расшибиться в лепёшку. И он помаленьку расшибался: ушиб локоть, колено и даже каким-то образом умудрился получить шишку на затылке. В общем-то, Мишка был тихим человеком. Но он очень хотел помочь Толику. И это ему удалось. Во всей этой суматохе Толику удалось четыре раза прикоснуться к шайбе. И неизменно шайба оказывалась в ящике Чичи. 11:14 в пользу младших.

– Зажми его! – крикнул Чича, показывая на Мишку. – Возьми его на корпус!

Чичин приятель подбежал к Мишке и «взял его на корпус». Вполне законный силовой приём. Да, вполне законный… Только Мишка был килограммов на пятнадцать легче и после «законного» приёма покатился по земле и влетел головой в собственные ворота-ящик. А вслед за ним влетела шайба, брошенная Чичей.

Так оно и пошло: один «брал на корпус» Мишку, а другой обводил Толика и забрасывал шайбу. И когда до конца игры оставалось две минуты, счёт стал 19:16 в пользу Чичи.

И вот уже старшеклассники придвинулись поближе, чтобы дать Толику по шее, если он не отдаст свою клюшку. И вот уже Толик мысленно простился с этой клюшкой, недоумевая, почему коробок его так подвёл. А Чича, утирая со лба пот, хищно поглядывал на клюшку, беспокоясь о том, чтобы Толик не сломал её за последние две минуты.

И вдруг Толик почувствовал, что тело его стало необычайно упругим и лёгким, как пружина. Страх перед Чичей пропал. В руках ощущалась какая-то необыкновенная сила. Ноги перестали скользить по снегу. В одно мгновение он догнал Чичу, отнял у него шайбу, развернулся и швырнул не глядя. Гол!

Снова судья ввёл шайбу в игру. И снова Толик шутя отнял у Чичи шайбу. Гол!

Приятель Чичи бросился ему на помощь, но на дороге у него самоотверженно лёг Мишка. Чича, выпятив грудь, бросился на Толика. Он здорово разозлился. Он уже не думал о шайбе, а думал лишь о том, как бы сбить с ног, смять и даже р-р-растоптать Толика, который опозорил его перед всем двором.

Чича обрушился на Толика всей своей восьмиклассной тяжестью. А Толик, с неизвестно откуда взявшейся смелостью, легко и свободно «взял его на корпус». Он подставил плечо и тут же ловко вильнул в сторону. И Чича грохнулся на землю вместе со своим восьмилетним образованием.

Пока он лёжа болтал ногами и ругался, Толик устремился к шайбе.

Гол!

19:19.

Судья поднял шайбу. Он подошёл к центру площадки, подождал, пока Чича займёт своё место, и посмотрел на часы.

– Осталось пять секунд, – сказал он.

Судья тоже был приятель Чичи. Он держал шайбу над клюшками Толика и Чичи, но не выпускал её из рук. Он нахально затягивал игру, ожидая, пока кончится время. Старшеклассники уже мечтали о ничьей.

– Осталось три секунды, – подлым голосом сказал судья и крепче сжал шайбу, чтобы случайно не выпустить её из рук.

– Две секунды…

И в этот момент шайба шевельнулась в его кулаке. Она выпрыгнула из его рук и упала на клюшку Толика.

– Гол! – заорал Мишка.

20:19!

Победа!

Малыши, отойдя на всякий случай подальше, издавали радостные вопли и стучали по мусорному баку своими костыликами. Им было приятно, что младшие набили старшим.

А старшие радостных воплей не издавали. Они молча смотрели на Чичу и ждали.

Чича облизнул сухие губы.

– Давай ещё сыграем, – хрипло сказал он.

Толик, не отвечая, ковырял клюшкой снег.

– Ну, – сказал Чича.

– Мы же договорились: десять минут. Я твою клюшку не возьму. Мне не надо, – примирительно сказал Толик.

– А я говорю – сыграем ещё! Понял?

Толик растерянно оглянулся. Хромая, к нему подходил Мишка. Но что мог сделать Мишка? У Толика вся смелость вдруг куда-то пропала. Он уже не чувствовал себя лёгким и сильным.

– Давай идти на центр! – приказал Чича. – Ещё десять минут.

И Толик поплёлся на центр поля. Он очень боялся Чичи. Так боялся, что даже забыл про коробок. Но тут его остановил Мишка. Мишка ничего не знал про коробок, забывать ему было нечего. И он хорошо помнил, что игра окончилась со счётом 20:19.

– Чича, – сказал Мишка, – мы же договорились на десять минут. Ты лучше отдай клюшку, а то у меня ещё не все уроки сделаны. Мне домой нужно.

Чича даже рот раскрыл от такого нахальства.

– Чего?.. – изумлённо проговорил он. – Это кто тут Чича? Ты кому сказал Чича, клоп несчастный?!

И Олег Чичерин, по прозвищу Чича, поднял руку, чтобы ударом по Мишкиному лбу показать, в чём разница между восьмым и четвёртым классом.

– А ну стой! – послышался негромкий голос.

Рядом с площадкой, прислонившись к стенке дома, стоял высокий человек в синей с помпоном шапочке. Он давно уже стоял тут, наблюдая за игрой. В особенности пристально он следил за Толиком. К Толику первому он и обратился:

– Подойди ко мне, мальчик.

Чича опустил руку и насупился. Он не любил, когда посторонние вмешивались в его дела. Толик подошёл к незнакомцу.

– Как тебя зовут?

Толик сказал.

– Хоккей любишь?

– Люблю, – ответил Толик, – а что?

Незнакомец написал что-то на листке блокнота и протянул листок Толику.

– Приходи в пятницу на летний каток. Будешь играть в детской команде. Согласен?

Толик торжествующим взглядом посмотрел на старшеклассников. На глазах всего двора его приглашали играть в настоящей команде. Ещё бы тут не согласиться!

– Согласен, – сказал Толик.

– А теперь иди ты сюда, – незнакомец поманил пальцем Чичу.

– Ну чего? – недовольно спросил Чича.

– Ничего. Отдай ему клюшку. И запомни: настоящий спортсмен не играет ни на деньги, ни на клюшки. Но ты хотел без труда забрать клюшку у младшего. Теперь отдавай твою.

– А вам какое дело… – начал было Чича, но вдруг поперхнулся, внимательно вгляделся в незнакомца и воскликнул:

– Вы товарищ Алтынов, игрок сборной СССР?

– Это не важно, кто я, – сказал незнакомец. – Ты лучше клюшку отдай.

– Да я с удовольствием отдам, – сказал Чича, одной рукой протягивая Мишке клюшку, а другой показывая ему кулак. – Пусть берёт. А вы меня в команду запишете?

– Нет, не запишу.

– А мне клюшки не надо, – сказал Мишка. – Я всё равно играть не умею. Пусть лучше у него останется.

Незнакомец внимательно посмотрел на Мишку и улыбнулся.

– А ты тоже приходи. Ты очень смело играл. А хоккей – игра для смелых людей.

– Да я же играть не умею, – сказал Мишка.

– Это не важно, – сказал незнакомец. – Играть можно научиться, а вот мужеству – трудновато. Приходите оба. Я буду ждать.

8

Когда за час до школы Толик пришёл к Мишке, тот всё ещё сидел за арифметикой.

– Два примера осталось, – сказал Мишка. – Столько уроков задают. Учишь, учишь целый день – погулять некогда.

– А я теперь не буду учить, – сообщил Толик.

– Ну и будешь двойки получать.

– Буду пятёрки получать, – сказал Толик. – Могу поспорить. Давай поспорим. Если я хоть одну четвёрку получу, можешь мне сто щелчков по лбу дать. А если не получу – тебе сто щелчков.

– Ну да, – сказал Мишка, – ты, наверное, на сегодня всё выучил, а я должен тебе лоб подставлять.

– Я даже и не думал учить.

– Честное слово?

– Честное слово.

– Ну и получишь двойку, если вызовут.

– Ну давай поспорим. Слабо?

– Давай, – согласился Мишка. – Только я всё-таки арифметику доделаю. А ты посиди пока.

– Я посижу, – сказал Толик. – Я посижу и подумаю, в какое место твой лоб щёлкать.

Мишка ничего не ответил. Он уткнулся в тетрадку. А Толик принялся расхаживать по комнате. Пять минут тому назад он истратил десятую спичку. И на этот раз желание было загадано что надо. Теперь Толик знал все уроки до конца года. До самого лета он мог не прикасаться к учебникам. Дома у него лежали тетрадки с заданиями, приготовленными на месяц вперёд. А голова Толика была просто начинена ответами на любые вопросы. И всё это – без труда, всё сделалось само собой, стоило лишь сломать спичку.

Толик расхаживал по комнате и думал о том, как здорово ему повезло. Он может сделать всё, что угодно, и потребовать всё, что угодно, – хоть Ту-104. Можно стать Героем Советского Союза. Или – чемпионом мира. Или – знаменитым артистом, вроде Олега Попова. Или пожелать тысячу банок консервированных ананасов. Только делать всё надо осторожно, чтобы не получилось, как на уроке Анны Гавриловны.

Толик покосился на Мишку, который дописывал свою арифметику. Стоило истратить спичку, и Мишка тоже знал бы уроки хоть на десять лет вперёд. Толик обязательно поделится с ним спичками. Но не сейчас. Может быть, завтра, когда придумает все свои желания. А что останется – Мишке. Ведь всё-таки он – друг и с ним нельзя не поделиться.

Наконец Толику надоело молчать. Он подошёл к Мишке и заглянул через его плечо в тетрадку. Мишка аккуратно выводил цифры. Толику стало смешно, что он так старается.

– Ну что, выучил? – спросил Толик. – А сколько будет дважды два?

– Не остроумно, – сказал Мишка. – Ты лучше не мешай.

Толик походил ещё немного. Он услышал, как за дверью кто-то скребётся, и открыл дверь. В комнату вошла Майда – большая овчарка. Толика она знала, но не обратила на него никакого внимания. Она подошла к Мишке и положила передние лапы ему на плечи.

– Толик, отстань, – сказал Мишка.

Толик засмеялся. Мишка обернулся, и Майда лизнула его в щёку.

– Лежать! – приказал Мишка.

Майда вздохнула и улеглась возле Мишки.

– Стоять! Майда! – грозно сказал Толик.

Майда покосилась на него.

– Сидеть!

Но Майда и ухом не повела. Она слушалась одного Мишку. Толик давно завидовал Мишке. Теперь он мог завести себе хоть сотню собак, даже почище Майды. Но Толику было обидно, что Майда – старая знакомая – не обращает на него никакого внимания. Ему очень хотелось, чтобы Майда его лизнула или хотя бы положила лапы на плечи. Ведь собаки никогда не подлизываются и не врут. И если к тебе хорошо относится собака, значит и сам ты неплохой человек.

Толик встал на четвереньки и подполз к Майде. Он подставил ей щёку, чтобы она лизнула его, как Мишку. Майда отвела морду в сторону. Она даже закрыла глаза, как будто ей было противно смотреть на Толика.

– Дура, – сказал Толик.

Майда вздохнула, поднялась, потянулась и вышла из комнаты с таким видом, будто ей надоело слушать глупости.

– Мишка, – сказал Толик скучным голосом, – сколько будет трижды три?

Мишка дописал ответ последней задачки и встал.

– Всё, – сказал он. – Можно идти в школу.

– Нет, ты скажи, сколько будет трижды три.

– Девять.

– Воображала, – сказал Толик. – Профессор арифметики.

Но Мишка не стал ссориться, потому что он был человек добрый, и ребята вместе пошли в школу.

Пожалуй, не стоит рассказывать, как прошёл этот день. Потому что главное случилось не на уроках, а после них. Во время уроков Толика вызывали три раза, и он получил три пятёрки. И это не стоило ему никакого труда. Язык сам собой болтался у него во рту и говорил то, что нужно. Он отвечал точно как написано в учебнике. Толик даже не слушал, что произносит его язык. Он знал, что всё будет правильно.

Учителя его похвалили. Анна Гавриловна тоже похвалила, но сказала, что напрасно он говорит слово в слово по учебнику, как будто у него своих слов нет. Всё же пятёрку она поставила. А ребята про вчерашний день ничего не напомнили и ничего Толику не сказали.

После уроков Толик вместе со всеми вышел на улицу.

– Эй, ребята, – сказал он, – подождите, я сейчас Мишке буду щелчки давать. Он мне проспорил. Мишка, иди сюда.

– Я-то проспорил, – сказал Мишка. – Может быть. Только ты врёшь, что уроки не учил. Если бы не учил, ты бы на пятёрки не ответил.

– Честное слово, не учил!

– Честное слово, врёт, – сказал Саша Арзуханян.

– Очевидно, врёт, – заключил Лёня Травин.

– Кто врёт?! – возмутился Толик.

– Ты, – сказала Лена Щеглова. – Ты, ты, ты… И ещё раз: ты, ты, ты…

– Я вру?! А хочешь, докажу?

– Не докажешь, – сказала Лена. – Не докажешь, не докажешь…

– Я не докажу? Да я… Да у меня… – сказал Толик и сунул было руку в карман, но вовремя опомнился.

– Ну, чего у тебя?

– Ничего, – ответил Толик. – Мишка, подставляй лоб.

И хотя ребята были на стороне Мишки, никто за него не заступился, потому что всем было интересно посмотреть, как он получит сто щелчков. Да Мишка и не допустил бы, чтобы за него заступались. Он подошёл к Толику и подставил лоб.

– Бей.

Первый раз Толик щёлкнул на совесть. Даже ногтю стало больно. Ребята, обступившие их, засмеялись, потому что удар вышел звонкий, а Мишка зажмурился.

После двадцати ударов на Мишкином лбу появилось красное пятно.

– Теперь в другое место бей, – посоветовал Лёня Травин. – А то нечестно.

– Куда хочу, туда и бью, – сказал Толик, – правильно, Мишка?

– Ты давай бей, – ответил Мишка. – Ты меня лучше не спрашивай.

Толик ударил ещё три раза.

– Хватит, – сказал Толик. – Остальное я тебе прощаю.

Мишка покраснел. Он пошире расставил ноги, как будто хотел лучше укрепиться на земле.

– Мне твоего прощения не нужно, – сказал Мишка. – Семьдесят семь осталось. Бей дальше.

– А я не буду! – заупрямился Толик.

– Тогда я вообще с тобой не разговариваю, – сказал Мишка.

– Всё равно бить не буду!

Мишка исподлобья взглянул на Толика, поднял с земли свой портфель и молча пошёл прочь. Ребята, поняв, что представление закончилось, тоже разошлись. Толик остался один. Он видел, как, сгорбившись, будто неся на плечах большую обиду, удаляется от него Мишка. Толику вдруг стало нехорошо и тоскливо, словно он остался один во всём мире. Он убеждал себя, что спор был всё-таки честный. Уроков он на самом деле не учил. И щелчки, которые получил Мишка, тоже были честными. Но на душе у него было по-прежнему противно, а Мишка уходил всё дальше и дальше.

– Мишка, подожди! – крикнул Толик и бросился вдогонку.

– Мишка, ведь ты же проспорил, – сказал он, дёргая друга за рукав. – Чего ты обиделся, если сам проспорил?

– Отстань, – сказал Мишка. – Я не обиделся. Я с тобой не разговариваю.

– А хочешь мне щёлкнуть? – предложил Толик.

Мишка наклонил голову и зашагал ещё быстрее. Он больше ничего не отвечал и не оборачивался, и Толику вдруг стало жалко Мишку и обидно, что они поссорились. Почему-то было жалко и себя тоже и очень хотелось придумать что-нибудь, отчего всё стало бы по-прежнему.

Конечно, Толик мог сломать спичку, и Мишка побежал бы к нему обниматься. Сначала Толик так и хотел сделать. Но тут же он подумал, что таких друзей коробок мог наделать сколько угодно. А Мишка всё-таки был один.

Внезапно решившись, он выхватил из кармана коробок, подбежал к Мишке и протянул ему спички.

– Мишка, – сказал он, – ладно, давай мы их пополам разделим. Можешь сам разделить. Ты ведь ещё ничего не знаешь. Ты сам раздели, а потом я тебе расскажу.

Но Мишка молча оттолкнул его руку. Спички рассыпались по тротуару. А пока Толик их подбирал, Мишка скрылся за углом дома.

9

На летний каток Толика отпустили неохотно. Не мама, конечно, а папа. Вечером мама и папа долго спорили о том, можно ли Толику играть в хоккей. Папа говорил, что при игре в хоккей ничего не стоит поломать ноги или в лучшем случае потерять один-два зуба.

– Я не хочу, чтобы мой сын стал калекой. А хоккей очень грубая игра, – сказал папа.

– То-то ты и сидишь целый вечер перед телевизором, – ответила мама.

– Там играют взрослые. И они вовсе не мои дети, – сказал папа.

– А Толик мой сын. И он имеет право делать всё, что ему хочется, – сказала мама, нежно поглядывая на Толика.

– Кажется, он и мой сын тоже, – сказал папа, сердито глядя на маму.

– Ты его совсем не любишь!

– Я вообще не понимаю, что с тобой случилось, – сказал папа. – Ты разрешаешь ему всё, что угодно. А он этим пользуется. Он всё время от нас что-то скрывает. Он даже врать стал больше, чем обычно. Или ты хочешь, чтобы он вырос лгуном?

– Да, – с гордостью сказала мама. – Он милый, маленький, славный лгун. За это я его и люблю…

Папа подозрительно посмотрел на маму. Потом Толика выслали из комнаты, и он не слышал, о чём они говорили дальше. Наверное, мама всё же сумела переспорить папу – утром Толика отпустили без всяких разговоров.

Теперь, по дороге на стадион, он мечтал о том, как здо́рово он будет играть в хоккей и как его покажут по телевизору. Папа перестанет сердиться, когда увидит, что Толик забьёт десяточка два шайб в ворота какой-нибудь заграничной команды. А что так будет, Толик не сомневался. Недаром перед уходом из дому он сломал спичку и загадал, чтобы играть сегодня лучше всех в мире.

Когда Толик пришёл на каток, на ледяном поле играли взрослые. На пустых трибунах сидели десятка три ребят. Среди них был Мишка. Толик подошёл к ребятам и поздоровался. Все ответили, а Мишка даже не посмотрел в его сторону. Мишка разглядывал небо, на котором в эту минуту не было ничего, кроме маленького облачка.

«Вот сломаю сейчас спичку – сразу целоваться полезет», – подумал Толик. Но пока он раздумывал, стоит ли тратить спичку на такие пустяки, подошёл тренер. Это был тот самый человек, который пригласил сюда Мишку и Толика.

– Меня зовут Борис Александрович Алтынов, – сказал тренер. – Сегодня у нас первое занятие. Майки, трусы и тапочки у всех есть?

Ребята переглянулись, пошептались, и самый храбрый спросил:

– А зачем майки и тапочки? Разве мы будем играть в тапочках?

– Играть мы пока не будем, – сказал тренер. – Займёмся физической подготовкой. Потом будете учиться правильно держать клюшки, правильно стоять на коньках. Играть начнём не скоро. А теперь – марш в спортзал. Он под трибуной.

– А кто уже умеет играть? – спросил Толик.

– Играть из вас никто ещё не умеет, – сказал тренер. – Вам ещё надо на льду стоять научиться.

– А я умею, – сказал Толик. – Вот честное слово!

– Это тебе кажется, что умеешь, – усмехнулся тренер.

– А вот умею, – настаивал Толик.

Тренер оглядел погрустневших ребят. Им тоже хотелось играть на ледяном поле, а не заниматься «физической подготовкой». При чём тут подготовка, если хоккей – игра и нужно играть и забивать шайбы. На лице тренера появилась загадочная улыбка.

– Володя! – позвал он судью, носившегося по полю вместе с игроками. – Владимир Васильевич, подойди сюда, пожалуйста.

Судья остановил игру и подъехал к бортику.

– Вот тут у меня игроки собрались, – сказал тренер. – Все играть хотят. Не возьмёшь ли одного попробовать? – И, наклонившись к уху судьи, добавил шёпотом: – Мальчишки способные, но воображают, что уже всё умеют. Особенно вот этот. Между прочим, как раз самый способный. Только скажи ребятам, чтобы не толкнули случайно, понимаешь?

– Всё понятно, – судья подмигнул тренеру и сказал Толику: – Иди переодевайся. В раздевалке тебе всё дадут.

В раздевалке Толик провозился минут пятнадцать. Он никак не мог разобраться в груде снаряжения, которое ему дали; спасибо гардеробщик помог.

– Кем же ты будешь играть? – спросил тренер.

– Нападающим.

– Очень хорошо. Будешь играть вон за тех, синих. Иди на место.

Толик вышел на площадку. Игроки, улыбаясь, разглядывали маленького хоккеиста. Даже не хоккеиста, а так… хоккеистика. Рядом с высокими игроками Толик казался очень маленьким и щуплым. А «синие» и «зелёные», с их квадратными спинами, широченными плечами, шлемами, выглядели как настоящие роботы. Все они были мастерами спорта.

Игра началась. Шайбой завладел игрок «зелёных». Толик быстро откатился назад, в оборону. «Зелёный» вёл шайбу, не глядя на Толика. Он даже и не старался обвести мальчишку, а просто ехал и лишь возле самого Толика круто свернул в сторону, чтобы не задеть его плечом.

Толик вытянул руку с клюшкой, и… «зелёный» промчался мимо, а шайба осталась у мальчишки. Толик ни о чём не думал. Всё делалось само собой. Руки и ноги тоже двигались сами. Не теряя ни секунды, Толик, набирая скорость, помчался к воротам противника. Он обвёл защитника, бросившегося ему навстречу, вышел один на один с вратарём и сильнейшим броском послал шайбу в ворота. Вратарь упал. В последнее мгновение он успел подставить клюшку, и шайба грохнула о борт с такой силой, словно ею выстрелили из пушки. Её тут же подхватили «зелёные» и повели к противоположным воротам.

Вратарь, лёжа на льду, с удивлением смотрел на Толика. Такой сильнейший бросок мог сделать мастер, но никак не мальчишка. Впрочем, вратарь не знал, что этот мальчишка сегодня – сильнейший игрок мира. Не знали этого, к несчастью, и остальные «зелёные».

Поначалу они играли, не обращая на Толика внимания. Или, вернее, они старались как-нибудь случайно не задеть его или не стукнуть. Они вовсе не думали, что мальчишка может им помешать. Они хотели только доказать ему, что он не умеет играть. Но это им дорого обошлось. Пока они деликатничали, Толик несколько раз отобрал у «зелёных» шайбу. Почти не глядя, он передавал шайбу своим «синим», сам выходил к воротам и бросал. Отобрать у него шайбу было почти невозможно.

Через две минуты Толик забил первый гол.

Через четыре минуты ещё два гола забили «синие» с его подачи.

Но ни «синие», ни «зелёные» ничего не понимали. Этот мальчишка, который вихрем носился по площадке, отнимал шайбы и забивал голы, играл как мастер. Он играл лучше всех. Это было совершенно ясно.

Взгромоздившись на трибуну, на поле смотрел изумлённый тренер Борис Александрович Алтынов – игрок сборной СССР – и щипал себя за ухо, чтобы проверить, не снится ли ему всё это. Он был готов поклясться, что мальчишка играет лучше его самого. И более того. Он готов был поклясться, что ещё никогда в жизни не видел такого великолепного хоккеиста.

Тем временем по стадиону уже разнёсся слух, что на поле происходят какие-то чудеса. Спортсмены, закончившие тренировку, повылезали из раздевалок на трибуны. Из своей комнатки прибежал директор стадиона. И даже гардеробщик поднялся наверх, потому что в раздевалке никого не осталось.

Все смотрели на Толика и подсмеивались над «зелёными» мастерами, которые ничего не могли поделать с мальчишкой.

«Зелёные» начали понемногу злиться. Они уже не объезжали Толика, а вступали с ним в борьбу, толкали его на борт, старались отнять у него шайбу. Но это удавалось очень редко. Толик ловко увёртывался, и клюшка в его руках была как живая. Когда Толик забил второй гол, судья чуть не выронил изо рта свисток, потому что шайба была брошена издалека, а вратарь даже не успел шевельнуться.

На трибунах ревели, хохотали, свистели и топали от восторга ногами развеселившиеся спортсмены. Уж они-то понимали кое-что в хоккее. И они видели, как мальчишка чуть ли не один обыгрывает команду мастеров.

Наконец судья, не выдержав, раньше времени дал свисток окончания игры.

– Я больше не могу, – сказал он тренеру. – Я сейчас сойду с ума. Или, может быть, я уже сошёл с ума? Откуда ты выкопал это чудо?

– Я, кажется, сам сойду с ума, – сказал Борис Александрович. – Этот парень стоит целой команды. Мне нечему его учить. Он играет лучше меня.

– А он сам-то нормальный? – спросил судья, подозрительно поглядывая в сторону Толика. – Ведь этого же просто не может быть. Может, у него какое-то особое сумасшествие – хоккейное?

Тренер почесал в затылке, подумал и пошёл к Толику, которого обступила большая толпа. Он растолкал «зелёных» и «синих» мастеров, молча взял Толика за руку и повёл его в медицинский пункт.

– Нормальный ребёнок, – сказал доктор, выслушав, выстукав и осмотрев Толика. – Вполне нормальный мальчик. Ещё не развился физически, но у него всё впереди. Наберёт и вес, и мускулатуру. Вы говорите, обыграл «зелёных»? Простите, не верю. Ему лет одиннадцать-двенадцать. Его не допустят играть даже за юношескую команду.

– Я сам не верю, – сказал тренер. – Он игрок мирового класса. Я хоть сейчас поставил бы его в сборную СССР.

Идя вдоль трибуны к выходу, Толик чувствовал себя героем. Краешком глаза он видел, что все поглядывают на него, а краешком уха слышал удивлённый и восторженный шёпот: «Это он. Смотрите, вот он идёт. Этот мальчик играет лучше любого мастера». Уже у самого выхода Толик обернулся и показал язык мальчишкам и Мишке Павлову, которые остались заниматься «физической подготовкой».

10

Никогда ещё ни у одного школьника в мире не было такой прекрасной жизни. В школе Толик получал одни пятёрки. При этом ему не нужно было тратить на уроки ни одной минутки. Времени свободного было очень много, и Толик по два раза в день ходил в кино – на десятичасовой сеанс и на одиннадцать тридцать. Мама с удовольствием давала ему деньги. А вечером Толик смотрел телевизор, все передачи подряд. Даже те, которые детям до шестнадцати лет смотреть не полагается. Самое противное было, конечно, сидеть в школе. На уроках Толик скучал, потому что знал всё наперёд до самых каникул. И ему приходилось придумывать себе разные занятия: то помечтает, какое бы ему ещё загадать желание, то почитает потихоньку книжку, а то начнёт в этой книжке разукрашивать рисунки: мужчинам пририсовывает усы, а женщинам бороды. Хорошо было бы вообще не ходить в школу. Но Толик понимал, что этого делать нельзя. Объяснить это было очень трудно. Нельзя же попросить у коробка, чтобы все не обращали на Толика внимания. Тогда и жить будет неинтересно.

Один раз Толик совсем было собрался рассказать всё Мишке и помириться с ним. Конечно, придётся дать Мишке половину спичек. Но разве для друга жалко! И разве Толик – жадина? Конечно нет. Толику так захотелось поделиться с Мишкой, что он даже не стал досматривать телевизионную передачу и заперся в ванной, чтобы разложить спички на две кучки. Он клал их перед собой: одну – налево, другую – направо. Спичек оставалось тридцать девять. Одна оказалась лишняя. Толик подумал немного и положил её к себе. У него стало двадцать, а у Мишки – девятнадцать. «Какое-то глупое число, ни на что не делится», – подумал Толик и прибавил себе ещё одну спичку. Теперь у Мишки стало восемнадцать. Прекрасное число: делится на два, на три, на шесть и на девять. «Вот и хорошо, – снова подумал Толик, – вот и нужно его разделить на два». Ещё девять спичек перекочевали направо, а у Мишки осталось девять. Правая кучка стала большой, а левая совсем маленькой. «Это несправедливо, – размышлял Толик. – Если Мишка узнает про такую делёжку, он обидится. А не сказать ему нельзя, потому что это будет нечестно. Нечестно поступать нельзя. Но обижать Мишку тоже нельзя. Значит, не нужно делить, тогда и говорить будет не о чем».

И Толик смешал все спички в одну кучу. Мишка ни о чём не узнает. И значит, всё будет честно и не обидно.

Толик спрятал спички как раз вовремя. В дверь ванной постучала мама.

– Толик, – сказала она извиняющимся голосом, – прости, если я тебе помешала. Но уже поздно. Можно, я лягу спать? Или тебе ещё что-нибудь нужно?

– Мне… ничего, – ответил Толик, но тут же спохватился. – Нет, мама, подожди. Мне нужен велосипед. Купишь?

Мама схватилась за голову.

– Бедный мальчик! – сказала она. – Как же я раньше не подумала! Ты у меня такой скромный: сам попросить стесняешься. А мне даже и в голову не приходило. Идём скорее!

Мама взяла Толика за руку и повела в комнату, где папа досматривал телевизионную передачу.

– Евгений, – торжественно проговорила она, – ребёнку нужен велосипед.

– Что значит – нужен?

– Это значит, что он хочет велосипед!

– А пароход он не хочет?

– Это неуместные шутки, Евгений.

– Я не шучу. Ты же знаешь, что у нас сейчас мало денег. Велосипед может обождать.

– Нет, не может! – возмутилась мама. – Как это можно откладывать, если наш славный мальчик хочет кататься на велосипеде?

– Не такой уж он славный, – сказал папа. – А ты его за последнее время совсем избаловала. Вот я сам возьмусь за его воспитание.

– Ты это десять лет обещаешь.

Папа встал и с треском выключил телевизор.

– Толик, выйди из комнаты, – громко сказал он. – Немедленно ложись спать. Никакого велосипеда тебе не будет.

– Толик, не ходи, – звонко сказала мама. – Не ложись спать. У тебя будет два велосипеда. Самых лучших.

Толик переводил взгляд с папы на маму, сопел и очень жалел, что затеял этот разговор. Он вовсе не хотел, чтобы папа с мамой ругались. Раньше они иногда спорили, но не ссорились. А теперь начиналась самая настоящая ссора.

– Ты могла бы не обсуждать этого вопроса при ребёнке! – кричал папа.

– А что тебе ребёнок! – кричала мама. – Ты его совсем не любишь!

– Я не люблю?!

– Ты не любишь! Ты его ненавидишь!

– Ты просто дура! – сказал папа.

Мама ахнула. Толик увидел, как она побледнела. Папа вдруг замолчал и растерянно посмотрел на маму. А мама быстро повернулась и убежала на кухню.

Папа схватился за голову и зашагал по комнате. Он ходил, как будто не замечая Толика. А Толик стоял посреди комнаты и не знал, что делать. Наконец папа остановился и посмотрел на Толика. Лицо у него было виноватое.

– Что же мы с тобой натворили, старик, – тихо сказал он.

Толику было жалко папу. И маму тоже было жалко. И ещё ему было жалко спички, которая могла всё уладить. Если мирить всех, кто ссорится, то никаких спичек не хватит. Но всё же теперь поссорились папа и мама. Толик вздохнул и поплёлся в ванную. Там он сломал спичку и загадал, чтобы папа и мама помирились.

И тут же мимо двери ванной простучали каблуки мамы. А затем послышались в коридоре тяжёлые шаги папы. Толик выглянул за дверь.

Папа и мама стояли посреди коридора и смущённо улыбались друг другу.

– Ты на меня не сердись, пожалуйста, – говорил папа.

– Это ты на меня не сердись, – говорила мама.

– Я, конечно, виноват.

– Это я виновата.

– Нет, нет, – сказал папа. – Ты ведь так устаёшь. И дома, и на работе. Разве я не вижу? И я… я ведь тебя очень люблю.

– Я тебя тоже люблю, – ответила мама. – А мы можем купить Толику велосипед?

– Попробуем, – согласился папа.

Толик потихоньку вышел из ванной и направился спать.

11

В воскресенье утром Толик выкатил во двор новенький «орлёнок». У парадной он постоял немного, проверил, как работают ножной и ручной тормоза, позвонил в звонок. Конечно, можно было ничего не проверять – всё проверили в магазине и ещё раз дома. Но Толику хотелось, чтобы вокруг него собралось побольше ребят.

Ребята обступили его и тоже попробовали тормоза и звонок. Те, у кого был свой велосипед, ничего не сказали. А те, у кого велосипеда не было, сказали, что «орлёнок» – ерунда, потому что «турист» лучше: у него три скорости.

А потом Толик поехал кататься. Он три раза проехал мимо Мишкиных окон и всё поглядывал. Но Мишки всё не было. Тогда Толик поехал на площадку, где на асфальте ковырялись малыши со своими клюшками-закорючками. Он разъезжал между ними и мешал играть. Малышам это не понравилось, но они понимали, что Толик большой и сильный и ничего с ним не поделаешь. Они даже не обижались, и Толику вскоре надоело задираться.

Толик снова поехал к Мишкиной парадной. Он знал, что Мишка всё равно выйдет гулять с Майдой.

Так всё и получилось. Минут через пять Мишка с Майдой на поводке вышел из парадной. Толик разогнался и проехал совсем рядом. Но Мишка будто ничего не заметил. Только Майда, натягивая поводок, покосилась на хозяина, будто спрашивала: разорвать этого нахала или не стоит?

– Рядом! – сказал Мишка, и Майда успокоилась.

Тогда Толик снова разогнался и помчался навстречу Мишке, будто хотел его сбить. Он знал, что Мишка не выпустит Майду. Но он немного не рассчитал. Он затормозил слишком поздно. Майда прыгнула, заслоняя хозяина. Поводок натянулся. Майда присела на задние лапы, но Толик уже не мог удержаться и налетел на неё. Велосипед выскользнул из-под Толика, и Толик упал. Он лежал на асфальте, а над ним, растопырив лапы, стояла Майда и грозно рычала.

– Ко мне! – скомандовал Мишка. Майда села у его ног.

Толик поднялся, едва не плача. Он ведь просто хотел пошутить. Может быть, он даже хотел помириться с Мишкой. И если он чуть-чуть не рассчитал, то это не значит, что на него нужно набрасываться с овчаркой.

– Ты чего собак напускаешь? – сказал Толик.

– Ты сам налетел, – сказал Мишка. – Скажи ещё спасибо, что она в наморднике. А то бы от тебя одни кусочки остались.

– Это на тебя надо намордник надеть, – ответил Толик. – Если я захочу, от тебя самого и от твоей Майды одни кусочки останутся.

– Захоти.

– Ну, посмотришь, – сказал Толик и сунул руку в карман.

Мишка спокойно смотрел на Толика. Он был под защитой Майды. Кроме того, он привык, что Толик всегда придумывает всякую ерунду, и не боялся его угроз. Он даже не подозревал, что через секунду может превратиться в какого-нибудь голубя или червяка и потом ему всю жизнь придётся жить в земле и выползать на поверхность лишь дождливой ночью, как это делают все черви.

Толик нащупал в кармане коробок и на несколько секунд задумался. Это и спасло Мишку, потому что как раз в эту минуту подошёл Чича.

– Новенький велосипед, – сказал Чича. – Люблю новые велосипеды. Дай прокатиться.

– Я ещё сам не катался, – сказал Толик.

Чича усмехнулся:

– Тебя и не спрашивают, катался ты или нет. Я говорю: прокатимся?

Не дожидаясь ответа, Чича протянул руку, чтобы поднять велосипед. Толик растерянно смотрел на Чичу и чувствовал себя, наверное, так же, как малыши, когда он мешал им играть в шайбу. Конечно, он мог и Чичу превратить в червяка. Но Толик даже не подумал об этом, потому что Чича был большой и сильный и Толик его боялся.

И вдруг Толик услышал Мишкин голос:

– Не трогай велосипед. Не твоё – и не трогай.

– Это ещё что за мастер спорта, – ухмыльнулся Чича. – Давно банок не получал? Я могу…

Но Мишка не стал спорить с Чичей. Он подошёл к велосипеду, показал на него рукой и сказал Майде:

– Охраняй!

Майда немедленно улеглась рядом. Она высунула язык и, склонив голову набок, спокойно и равнодушно поглядывала на Чичу, будто он был не большой и сильный восьмиклассник, а какой-нибудь жалкий малыш. Чича покраснел. Ему не хотелось отступать на глазах всего двора. Он снова протянул руку к велосипеду. Майда сморщила нос и легонько заворчала, показывая зубы.

– Ты лучше уйди, Чича, – сказал Мишка. – Мы же тебя не трогаем.

И Чича сдался. Он заложил руки за спину и отошёл насвистывая, будто ничего не случилось и будто он просто поговорил немного с приятелями.

Мишка поднял велосипед.

– Смотри, у него педаль сломана, – сказал он Толику таким тоном, словно они никогда не ссорились.

И Толик тоже ответил ему так, будто никогда не хотел превращать Мишку в червяка:

– Ну и пускай. Мне теперь мама хоть десять велосипедов купит.

Всё же Мишка решил проводить Толика, чтобы его не очень ругали. Он отвёл Майду домой, а потом они вдвоём втащили велосипед по лестнице.

Дверь открыла мама. Это было очень кстати. Мама первая увидела сломанную педаль и прошептала:

– Вот и умница! Не успел во двор выйти – уже педаль сломал. Ты просто замечательный мальчик. Только папе не говори. А велосипед мы починим завтра.

Мишка с удивлением уставился на маму Толика. Он ещё никогда не слышал, чтобы родители хвалили детей за сломанные велосипеды.

На шум в передней вышел из комнаты папа. Мама заслонила от него велосипед, и папа ничего не заметил.

– Здоров, Михаил, – сказал папа. – Ты почему давно не заходил?

– Так… – замялся Мишка. Ему не хотелось говорить, что они с Толиком ссорились. – Так просто, дядя Женя… Уроков много. И я ещё на каток хожу, в хоккейную школу.

– Поломают вам в этой школе все ноги, – сказал папа. – Вы поосторожней играйте. Как там Анатолий играет, ничего?

– Он просто здорово играет. Тренер говорит: лучше всех.

– Ну уж и лучше всех, – засмеялся папа, и было видно, что он доволен. Он даже крикнул в кухню: – Старуха, слышишь, наш Анатолий лучше всех играет!

– Я никогда в этом не сомневалась, – сказала мама, высовываясь из кухни. – Но я ещё раз прошу тебя не называть меня старухой.

– Ты, старуха, шуток не понимаешь, – засмеялся папа. – Все же видят, что ты молодая и красивая.

– Ладно, старик, иди обедать.

– Пойдёмте, старики, – сказал папа. – Сегодня наши с Америкой играют. Я ещё хочу хоккей посмотреть.

После обеда мама, как обычно, принялась за мытьё посуды. Папа постоял около неё минутку и поговорил о том, что теперь, когда пустили горячую воду, мыть посуду – одно удовольствие. Затем он пошёл настраивать телевизор, чтобы посмотреть матч с Америкой.

Мишка и Толик вышли на улицу. Ещё в парадной они сняли галоши и запрятали под лестницу. Во дворе они размотали шарфы и засунули их в карманы. Теперь они шли по улице, перепрыгивали через лужи, и им было приятно оттого, что сегодня так тепло, и оттого, что они помирились.

– Пойдём в зоопарк, – предложил Толик.

– Денег нет, – вздохнул Мишка. – Я-то давно хотел жирафу посмотреть. Её недавно привезли.

– Не беспокойся, – сказал Толик и показал рубль. – Мне мама сколько хочешь денег даёт.

– Я тебе потом отдам, – пообещал Мишка.

Но Толик лишь улыбнулся. Откуда же было Мишке знать, что Толик мог достать денег сколько угодно. Просто он ещё не придумал, как сделать так, чтобы никто не заметил, что у него много денег.

В зоопарке Толик купил два билета и два эскимо, которые ребята тут же скормили медвежатам на площадке молодняка, хотя это и строго запрещалось делать. Впрочем, на это запрещение никто не обращал внимания. Все кидали медвежатам конфеты, печенье и даже яблоки. За барьером ходила уборщица и ругалась, и уговаривала, но всё было напрасно. За всеми она уследить не могла. Как только она уходила на один конец площадки, сейчас же начинали кормить медвежат в другом. И уборщица говорила, что посетители ведут себя хуже медведей, а ума у них вообще меньше, но её никто не слушал.

Толик и Мишка долго простояли возле площадки. Они видели, как затеяли возню два медвежонка. Медвежата боролись, вставая на задние лапы, и сопели совсем как люди. Потом они оба набросились на львёнка и принялись его тормошить. Львёнок терпел, терпел, но затем не выдержал и закатил медвежонку такую оплеуху, что тот два раза перевернулся через голову. От такой оплеухи восьмиклассник Чича, наверное, сразу же помер бы. А медвежонок только почесался и побрёл к решётке выпрашивать конфеты.

Затем ребята отправились смотреть слона. Он был всё такой же, как и раньше, – старый, морщинистый и умный. Слону бросали монетки, а он подбирал их хоботом и совал в карман сторожу. За это сторож давал слону морковку или капустный лист. Слона было немного жалко. Он казался слишком большим для своей тесной клетки. И смотрел он как-то по-человечески грустно, будто знал что-то своё, о чём не хотел рассказывать людям, которые ему давно надоели.

Толик бросил слону монетку, и ребята пошли к белым медведям.

Медведи плавали в большом бассейне, огороженном барьером с высокой сеткой. Родители поднимали своих детей и ставили их на барьер, чтобы они лучше могли разглядеть медведей. Одна мама рассказывала своей маленькой дочке, как однажды, когда не было сетки, в бассейн свалилась девочка.

– Она была непослушной, – говорила мама. – И она всегда капризничала. Вот как ты иногда капризничаешь.

– Она убежала от медведей? – спросила девочка.

– Нет, она была непослушной, и её разорвали на куски.

Девочка смотрела на маму, и глаза её наливались слезами. А мама говорила:

– Видишь, как важно быть послушной? Если ты будешь слушаться свою маму, то тебя никогда не съедят белые медведи!

Тогда девочка заплакала и стала проситься домой, потому что ей больше не хотелось смотреть никаких зверей. Мама стала её уговаривать, но девочка не слушала и плакала ещё сильнее. Тогда Толик потихоньку скорчил ей рожу. Девочка очень удивилась и замолчала. А мама повела её дальше.

Около клетки со львом толпился народ. Мишка и Толик тянулись на цыпочках, чтобы разглядеть, что делается возле барьера. Там разговаривали, смеялись и было почему-то очень весело.

Ребята с трудом протиснулись к барьеру и увидели Чичу. Он стоял, окружённый приятелями, и рычал на льва.

– Рррр… – говорил Чича. – Ну, позлись, позлись… Укуси меня. Чего же ты меня не кусаешь? Иди сюда… Не бойся, не трону.

Приятели покатывались со смеху. А Чича, очень довольный и очень храбрый, потому что лев находился за толстой решёткой, разошёлся ещё больше.

– Выходи из своей клетки, – говорил он не то льву, не то приятелям. – Я с тебя шкуру сниму и пущу голым в Африку.

А приятели просто заикались от смеха. Они раньше и не знали, какой Чича остроумный парень.

– Я из тебя компот сделаю, – сказал Чича и, подобрав щепку, швырнул её в сторону клетки.

Лев даже не шевельнулся. Он лежал на брюхе и, прищурившись, сонно смотрел на Чичу. Ему как будто не было никакого дела до Чичи. Но когда Чича протянул за барьер руку, веки льва чуть дрогнули, а пушистый кончик хвоста чуть шевельнулся… Затем он снова равнодушно прикрыл веки.

А храбрый Чича продолжал смешить приятелей.

Толик хотел уже отойти от клетки, пока Чича их не заметил и не рассчитался за старое, но неожиданно его остановил Мишка. Мишка любил животных и не любил Чичу. Он пролез вперёд и сказал:

– Чичерин, а зачем ты его сюда зовёшь? Ты сам к нему зайди.

Чича с изумлением глянул на Мишку.

– Это что ещё за голос из подземелья! – сказал он. – Ах, товарищ Павлов, здрасте. Вам сейчас морду набить или после?

– Ты ему набей, – сказал Мишка и кивнул на льва. – Ты же из него хотел компот сделать, вот и сделай. Зайди к нему в клетку и сними с него шкуру. Ты же обещал снять с него шкуру.

– Я вот с тебя сейчас шкуру сниму, – пригрозил Чича, оглядываясь по сторонам.

Какой-то мужчина, стоявший рядом, нахмурился и сказал Чиче:

– Вот что, молодой человек, иди-ка ты отсюда. Хватит паясничать. Мальчик тебе правильно замечание сделал. Он хоть и меньше тебя, да умнее.

– Точно. Он умнее, – сказал Чича, выбрался из толпы и остановился в сторонке, ожидая, пока выйдут Толик и Мишка. Приятели, посмеиваясь, стояли около него. Толик понял, что на этот раз им не уйти от Чичи.

– Мишка, – прошептал Толик, – давай выйдем – и бежать. Может быть, он не догонит.

Мишка упрямо повёл плечом.

– Не буду я от него бегать.

– Надаёт.

– Пускай.

– Нет, не пускай, – сказал Толик, внезапно разозлившись. – Если уж так, то никому он не надаёт. Я из него самого сейчас компот сделаю. Он мне тоже давно надоел.

Мишка взглянул на здоровенного Чичу и, хоть ему было не очень весело, засмеялся и постучал пальцем по лбу.

– Опять хвастаешь.

– А вот посмотришь, – сказал Толик. – Идём, не бойся.

Они выбрались из толпы. Чича, переглянувшись с приятелями, направился к ним медленной походочкой. Он шёл прямо к Мишке. На Толика он внимания не обращал. И совершенно напрасно. В эту секунду Толик доставал из кармана спичечный коробок.

Чича лениво подошёл к Мишке и протянул к нему руку.

Толик переломил спичку и прошептал несколько слов.

И в то же мгновение толпа ахнула и отпрянула от барьера. В клетке льва, вытянув вперёд руку, стоял неизвестно откуда взявшийся парень. Это был Чича.

Несколько секунд все глядели молча. Никто не двигался с места. Лев медленно повернул голову и смотрел на Чичу, изумляясь такому нахальству. Он уже немало лет прожил в зоопарке и привык видеть людей по ту сторону решётки, но никогда ни один человек не заходил к нему в клетку.

Лев шевельнул ноздрями, принюхался, и хвост его нервно застучал по полу. Он узнал человека, который его дразнил.

Чича стоял раскрыв рот и выпучив глаза.

Он зажмурился на мгновение и снова открыл глаза. И тогда от страха у него задрожали ноги, потом руки и, наконец, даже уши. Он понял, что лев настоящий.

Лев медленно поднялся на ноги. И тогда люди, стоявшие возле клетки, закричали страшными голосами. Одни побежали прочь, закрывая глаза руками, чтобы ничего не видеть. Другие, посмелее, стали бросать во льва землёй и песком. От дальних клеток уже мчался сторож, размахивая железным крюком. Бежали работники зоопарка с огнетушителями и железными пиками в руках.

В этой суматохе никто, даже Мишка, не обратил внимания на то, что Толик достаёт из коробки ещё одну спичку.

Лев присел для прыжка. Чича снова зажмурился; ему легче было умереть с закрытыми глазами.

И вдруг все снова ахнули и замерли.

Рядом с Чичей в клетке неожиданно возник мальчик. Он снял с головы шапку и взмахнул ею. И лев, приготовившийся к прыжку, вдруг поджал хвост и, пятясь задом, скрылся в дверце, которая вела в зимнее помещение.

В этот момент подбежал один из работников зоопарка, пустил из огнетушителя струю и окатил Чичу с головы до ног. Чича открыл глаза, поморгал и глупо улыбнулся. Затем он посмотрел на колоду, о которую лев точил свои когти, и хлопнулся в обморок.

Подбежавший сторож трясущимися руками отпирал засов клетки. А со всех концов зоопарка сбегались посетители, узнавшие о происшествии. Они на бегу расспрашивали друг друга о случившемся, и когда собралась громадная толпа, все уже знали, что какой-то сумасшедший парень забрался в клетку льву, а какой-то безумный смельчак вскочил в клетку и спас парня.

Чичу выволокли из клетки и положили на скамейку, и доктор стал приводить его в чувство.

Толика обступили со всех сторон. Всем хотелось взглянуть на мальчика, который не испугался дикого льва. Все называли его на «вы» и хвалили наперебой.

Тут подоспел директор зоопарка и стал целовать Толика в обе щеки и жать ему обе руки. Но директора оттеснил высокий человек с фотоаппаратом и стал фотографировать Толика, директора и сторожа. Когда же наконец директор опомнился и захотел сдать в милицию главного виновника – Чичу, то возле скамейки он увидел одного лишь доктора.

– Странный случай, – сказал доктор, разводя руками. – Юноша почти не подавал признаков жизни. Я уже думал, что придётся вызывать «скорую помощь». Но стоило мне отвернуться на секунду, чтобы достать шприц из сумки, как он вскочил и бросился бежать…

– Ничего странного, – нахмурился директор. – Хулиган, а отвечать за свои поступки не хочется. Вот и удрал.

– Я имею в виду не это, – сказал доктор. – Он побежал не к выходу, а прямо к забору и перепрыгнул через него…

– Вполне понятно – испугался, – сказал директор. – Тут некогда искать выход.

– Я имею в виду и не это, – сказал доктор. – Взгляните на забор. Высота его примерно метра три. Если не ошибаюсь, мировой рекорд по прыжкам в высоту значительно меньше.

– А ну вас с вашими рекордами, – сказал директор. – Мне сейчас не до рекордов. Идите, пожалуйста, в мой кабинет. Нужно составить акт. Наверняка будет расследование. Человек в клетке – за это, знаете ли, меня по головке не погладят.

А вокруг Толика по-прежнему гудела толпа. Человек с фотоаппаратом снимал Толика и сверху, и снизу, и с боков, расспрашивал его о родителях и об отметках и записывал ответы в книжку. Толик сиял. Впервые в жизни он почувствовал, как приятно быть героем. Мальчишки смотрели на него с завистью. Мужчины хлопали его по плечу и жали руки. Женщины смотрели на него с восхищением и жалели, что у них нет таких сыновей. Они переговаривались шёпотом, и Толик слышал, что у него волевое лицо, мужественный взгляд и горделивая осанка. Такие вещи можно, конечно, слушать хоть до вечера. Но, к несчастью, вмешался директор зоопарка. Подойдя к Толику, он ещё раз поцеловал его в обе щеки и повёл к себе в кабинет, сопровождаемый большой толпой.

– Подождите! – закричал им вслед высокий фотограф. – Я корреспондент газеты. Мальчик мне ещё фамилии не сказал.

– Зайдите потом, – ответил директор. – Мы составим акт. Будет там и фамилия.

Когда Толик и директор вошли в кабинет, там уже был доктор.

– Вот полюбуйтесь на нашего героя, доктор, – торжественно произнёс директор.

Доктор взглянул на Толика. А Толик взглянул на доктора и заморгал глазами. Перед ним в белом халате сидел толстяк, который покупал толстые апельсины своим толстым детям.

Доктор шевельнул толстыми бровями, и на лице его появилась толстая удивлённая улыбка.

– Я где-то видел вашего героя, – проговорил он. – Постойте! Ну-ка, скажи, тебя забирали когда-нибудь в милицию?

– Меня? – спросил Толик.

– Тебя.

– Ни разу в жизни, – сказал Толик.

– Странно… – протянул доктор.

– Ничего странного! – возмутился директор. – Неужели вы можете допустить, что такой отважный мальчик мог сделать что-нибудь плохое.

– Я имею в виду не это, – сказал доктор. – Я уверен, что я видел его. И каждый раз, как я только его встречаю, случаются чудеса. В тот день, когда я встретил его в первый раз, меня совершенно ни за что забрали в милицию. Сначала этот мальчик шёл с милиционером, а потом этот же милиционер задержал меня и привёл в милицию. Самое интересное, что милиционер даже не мог объяснить своему начальнику, за что он меня задержал. Сегодня я встречаю этого мальчика во второй раз, и оказывается, что он каким-то образом проник в клетку со львом и спас человека, который тоже попал туда неизвестно как. Всё это очень странно…

– Ничего странного, – возразил директор. – Вы просто обознались. А что касается клетки, то я сейчас же уволю сторожа, который забыл её запереть.

Но только директор произнёс эти слова, дверь отворилась и вошёл взволнованный сторож.

– Товарищ директор! – сказал сторож. – Я вот всё хожу и никак понять не могу. Вы уж извините… Как они туда попали? Клетка-то на засове была, а засов – на замке. На два оборота заперто было.

– А вы уверены? – спросил директор.

– Не я один, все видели, – ответил сторож. – Спросите хоть у кого.

– Странно… – сказал директор и повернулся к Толику. Но он увидел лишь, как мелькнули подмётки его ботинок, и услышал, как они простучали по ступеням.

Директор высунулся в окно и увидел, что храбрый мальчик улепётывает со всех ног к воротам.

– Держите героя! – закричал директор.

Посетители, гулявшие по аллеям, обернулись на его крик, но так как вокруг не было никого похожего на героя, подумали, что кто-то шутит.

– Это очень странно, – проговорил директор, вытирая вспотевший лоб и опускаясь на стул.

– Ничего нет странного, – отозвался доктор. – Просто мы с вами сошли с ума. Позовите скорее доктора.

Уже около самого дома Толика догнал Мишка.

– Ты почему убежал? – спросил он.

– А разве я бежал? – спросил Толик.

– Ты как ненормальный бежал.

– Просто я очень бегать люблю, – сказал Толик.

– Толик… – нерешительно спросил Мишка. – Толик, ты правда был в клетке? И Чичерин был в клетке? Или мне всё это показалось?

– А чего особенного? – сказал Толик. – Всё так и было.

– Но ведь он стоял рядом со мной. И ты стоял рядом со мной… А потом вдруг – ты в клетке… И я ничего не заметил…

– Я очень быстро прыгнул, – сказал Толик. – Если бы я прыгнул медленно, лев его разорвал бы на кусочки.

– И ты совсем-совсем не боялся?

– А чего тут бояться! Что я – львов не видел?

– А зачем ты убежал от директора зоопарка?

– Они мне тысячу рублей хотели дать за подвиг. Ну, я и убежал из скромности.

– А почему ты сказал, что отец у тебя дрессировщик? Он же не в цирке работает, а в институте.

– Да чего ты всё спрашиваешь: «Почему, почему?» Говорят тебе: потому что потому – и всё.

Мишка с сомнением посмотрел на Толика. Он ещё хотел спросить, когда это Толик научился играть в хоккей лучше мастеров спорта. Но в этот момент ему пришла в голову странная мысль. А может быть, Толик – это не Толик? Настоящий Толик не то что в клетку со львом, но и в клетку с мышью не полез бы. И в хоккей настоящий Толик играл не лучше других ребят. И ещё вспомнилась Мишке мама Толика, которая сегодня совсем не была похожа на прежнюю маму. Прежняя не стала бы хвалить Толика за сломанный велосипед и прятать его от папы.

Чем больше вспоминал Мишка, тем яснее становилось ему, что этот мальчик не Толик, а может быть, какой-нибудь шпион, и мама его тоже не мама, а шпионка или переодетая воровка. Пожалуй, не следовало говорить Толику о своих подозрениях, а нужно было позвать милиционера и задержать Толика, и спросить его, где настоящий Толик, с которым Мишка дружил с первого класса. Но Мишка был человек прямой, хитрить не любил, и он спросил прямо:

– Слушай, ты Толик или не Толик?

Но Толик совсем не удивился, как будто давно ждал этого вопроса. Он закатал штанину, и Мишка увидел на его ноге бородавку, которую они в прошлом году пытались остричь ножницами.

Толик был настоящий.

12

В один из дней недели Анна Гавриловна пришла на урок с газетой в руках.

– Прежде чем начать урок, – сказала она ребятам, – я хочу прочитать вам одну заметку о случае в зоопарке.

Ребята положили руки на парты, закрыли тетради и приготовились слушать. Особенно довольны были лодыри, которые не сделали уроков. Они готовы были слушать хоть целый день.

Анна Гавриловна села за стол и раскрыла газету:

– Заметка называется: «Герой остался неизвестным».

Ребята смотрели на неё, широко открыв глаза. Один лишь Толик, скромно опустив голову, ковырял пёрышком парту.

Анна Гавриловна кончила читать, положила газету на стол и оглядела притихший класс.

– Вот это да! – сказал наконец Саша Арзуханян.

– Исключительно мужественный поступок, – согласился Лёня Травин. А Лена Щеглова вздохнула и сказала:

– Вот если бы у нас в классе были такие мальчишки…

– Тут есть фотография, – сказала Анна Гавриловна и лукаво взглянула на Толика. – Как знать, может быть, этот мальчик и на самом деле из нашего класса.

Ребята дружно засмеялись. Они подумали, что учительница шутит. Они стали оборачиваться друг к другу и спрашивать: «Может быть, это ты?» И каждый отвечал: «Ну конечно, это я». А Саша Арзуханян пнул Толика ногой под партой и спросил: «Может быть, это ты, Рыжков?»

– Это я, – сказал Толик.

В классе поднялся дружный хохот. Все знали, что Толик боится даже белых мышей. И Анна Гавриловна тоже смеялась. Но если бы ребята внимательнее на неё посмотрели, то увидели бы, что она всё время переводит глаза то на газету, то на Толика.

– Покажите портрет Рыжкова! – смеясь, кричали ребята. – Анна Гавриловна, Рыжков говорит, что это он!

Учительница подняла над столом газету.

Те, кто сидел поближе, сразу перестали смеяться. Постепенно замолчали третьи и четвёртые ряды. И вот уже на задней парте кто-то хихикнул в последний раз и умолк. Лишь один близорукий Лёня Травин продолжал веселиться. Тогда Женя Громов хлопнул его по макушке.

В классе наступила полная тишина. А с газетной страницы на ребят смотрело улыбающееся круглое лицо Толика.

– Рыжков… – в ужасе прошептала Лена Щеглова.

– Значит, это в самом деле был ты, Рыжков? – спросила учительница.

– Да, Анна Гавриловна, это я, – сказал Толик.

– Почему же ты не назвал свою фамилию?

– Я боялся…

Ребята засмеялись, но тут же сами зашикали друг на друга. Они не хотели пропустить ни одного слова Толика.

– Чего же ты боялся?

– Я боялся, что меня мама заругает.

Класс просто взорвался радостным хохотом. Это было действительно смешно: человек совсем не боится льва, но ужасно боится мамы. Герой оказался ещё и остроумным.

Ребята повскакали с мест и окружили парту Толика. Всем интересно было, как это случилось и кто был человек, которого спас Толик. И каждый хотел дотронуться до Толика и хлопнуть его по спине, потому что не часто удаётся хлопнуть по спине такого великого человека, победителя львов. Анна Гавриловна будто и не замечала беспорядка. И ребята расшумелись так, что их услышал в коридоре директор.

Дверь отворилась. Ребята обернулись на скрип. Строго глядя на класс, в дверях стоял директор, который в любую минуту мог исключить кого угодно, даже Анну Гавриловну.

– В чём дело? – спросил директор.

– Я прочитала им газету, – ответила Анна Гавриловна.

– Ага, – сказал директор. Он посмотрел на Толика и строго сказал: – Молодец, Рыжков! Зайдёшь ко мне после уроков.

Дверь за директором закрылась.

– Ну, мальчики и девочки, садитесь по местам, – сказала учительница. – Давайте начнём урок. А Рыжков нам потом всё расскажет.

Но ребята видели, что говорит она больше для порядка и ей самой не терпится послушать Толика.

– Пускай сейчас расскажет, Анна Гавриловна! Мы потом сами выучим! Ну один только раз, Анна Гавриловна! Ну один только маленький урочек, Анна Гавриловна!

– Хорошо, – сказала учительница. – Пусть Рыжков рассказывает, если, конечно, он сам хочет. Такие случаи бывают не каждый день.

Толик поднялся за партой, откашлялся и заговорил, честно глядя в глаза Анны Гавриловны:

– Мы в воскресенье ходили с Мишкой в зоопарк. Он говорит: «Пойдём, пойдём». Вот мы и пошли. Я Мишке билет купил. Потом мы ещё эскимо купили. Эскимо медвежата съели, а мы пошли на слона смотреть. А он мне говорит…

– Слон говорит? – спросила учительница под смех ребят.

– Мишка говорит, – невозмутимо ответил Толик. – Он говорит: «Толик, ты бы мог слона съесть?» А я ему говорю: «Не задавай глупых вопросов. Анна Гавриловна нам всегда говорит, что нельзя задавать глупые вопросы». Верно, Анна Гавриловна?

– Верно, верно, ты про льва рассказывай…

– Ничего ты не говорил, – прошептал Мишка, дёргая Толика за штанину. Но Толик будто ничего и не заметил.

– А потом мы пошли к медведям. Там такой бассейн и белые медведи плавают. Туда одна девочка упала, и её на кусочки разорвали…

– Когда?! – дружно ахнули ребята.

– Недавно, – небрежно сказал Толик. – Я уж не помню. Меня там не было. А то бы я её спас. Я вообще люблю детей спасать. Вы же знаете, как я преступника задержал?

– Нет! – воскликнули ребята.

Толик пожал плечами с таким видом, будто каждое утро ловил по одному преступнику.

– Толстый такой преступник, – сказал он. – С сардельками. Он сарделек украл килограммов сто…

– Рыжков, – перебила Анна Гавриловна, – мы давно уже знаем, как ты ловишь преступников. Я слышала об этом ещё в прошлом году. Ты что, и со львом так же сражался?

– Нет, честное слово, в газете правда написана! – возмутился Толик. – Верно, Мишка?

– Правда, Анна Гавриловна, – подтвердил Мишка. – Я сам видел.

– Ну, тогда не отвлекайся, – сказала Анна Гавриловна.

– Тогда я сразу про льва буду, – согласился Толик. – А про преступника потом расскажу. Сначала лев один в клетке сидел. Там народу много было. Но никто близко не подходил. Все боялись. Лев на всех рычал. Мне сторож по секрету сказал, что его давно не кормили. Вот он и злился. Не сторож, конечно, а лев злился. А потом один человек взял и к нему в клетку заскочил. Мне директор зоопарка говорил, что этот человек с товарищем поспорил: кто в клетку войдёт. А лев на него как бросится! И схватил его когтями…

На этом месте рассказа Мишка снова дёрнул Толика за штанину и прошептал:

– Чего ты врёшь!

Но Толик видел, что ребята слушают его, затаив дыхание, и верят каждому его слову. И он продолжал, не обращая внимания на Мишку:

– Тогда все испугались и бросились от клетки. А я не испугался. Мне ни капельки страшно не было. Мне было очень жалко этого человека. Я вообще не люблю, когда львы на людей бросаются. Ну, я и решил его спасти. Взял да как бросился в клетку! А лев на меня как бросится! И схватил меня когтями…

– Оцарапал! – ахнула Лена Щеглова.

– Конечно, – сказал Толик. – У меня вся спина когтями изодрана. Мне потом доктор всю спину йодом смазал. Но я не испугался и тоже на него как брошусь! И тоже его ногтями оцарапал. Тогда он разбежался и опять как бросится! А я отпрыгнул. Он головой в стенку – бемс! А я на него как прыгну и ногой – бемс! Он так и покатился. Тогда я схватил песку и ему в глаза – бемс!..

– Откуда же ты песок взял? – не выдержала Анна Гавриловна.

– А львам в клетку специально песок насыпают – зубы чистить, – не растерялся Толик.

Анна Гавриловна покачала головой, но ничего не сказала.

– А лев стал глаза тереть лапами, – продолжал Толик. – Тогда я опять ему ногой – бемс! Он испугался и убежал в зимнее помещение. Тогда прибежал сторож и открыл дверцу. А я вышел.

– Как же ты попал в клетку, если она была закрыта? – спросила Анна Гавриловна.

– Я не говорил «закрыта».

– Ты сказал: «Сторож открыл». Но для того, чтобы открыть дверцу, нужно, чтобы она сначала была закрыта.

– Ну, может, она сама захлопнулась. Я на дверцу не смотрел. На меня ведь лев бросался, – ответил Толик и сел.

Анна Гавриловна улыбнулась. По лицу её было видно, что она очень сомневается в правдивости рассказа. Но зато ребята, кроме Мишки, ни в чём не сомневались. Им ведь никогда не приходилось драться со львами. Они не знали, как это делается. Они поверили каждому слову Толика. Тем более, что фотография в газете была настоящая.

На первой же перемене вся школа знала о подвиге Анатолия Рыжкова из четвёртого класса. Малыши смотрели на него с восторгом. Старшеклассники здоровались за руку. И даже учителя, как бы нечаянно, заходили на третий этаж, прогуливались по коридору, и Толик ловил на себе их любопытные взгляды.

Это был день великой славы!

В киоске около школы были мгновенно раскуплены все газеты. Вырезанные фотографии Толика весь день ходили по рукам и к концу уроков истрепались до дыр. В пионерской комнате срочно писали заметку под заголовком: «В нашей школе есть герой». А председатель совета дружины ходил к директору и предлагал назвать их школу именем А. Рыжкова.

В этот день Толик пожал столько рук и выслушал столько поздравлений, что, придя домой, даже не стал ужинать, а повалился на диван и сразу уснул. Он не слышал, как мама осторожно сняла с него ботинки, одежду и перенесла его на постель. Мама укрыла Толика одеялом и долго ещё стояла около постели и смотрела, как её сын улыбается во сне, и радовалась. Она знала, что улыбаться во сне могут только очень хорошие люди.

13

На катке дела у Толика шли блестяще. По правилам, ему ещё не разрешалось играть за взрослых и даже за юношей. Толик играл за детскую команду. Но это была не игра, а избиение младенцев.

Мишка тоже приходил на каток. Тренировался он вместе с остальными ребятами. Поиграть им давали редко, они всё больше занимались физической подготовкой. И очень часто Толик замечал, что Мишка с завистью поглядывает на него, когда он мчится на коньках, умело ведя шайбу. Мишку тренер тоже иногда похваливал. Но не за хорошую игру, а за смелость. Мишка не боялся лезть в самую жестокую свалку. Его часто сбивали с ног, и он грохался на лёд, но поднимался и, не обращая внимания на синяки, снова бросался в атаку. Если, конечно, это можно было назвать атакой. Играл Мишка ещё неважно. И хотя тренер говорил, что со временем из него может получиться неплохой игрок, никакого сравнения с Толиком даже и быть не могло.

На каток ребята приходили вместе. Но до конца занятий они уже не встречались. Мишка отправлялся в спортзал заниматься физической подготовкой, а Толик надевал хоккейную форму и носился по льду, показывая чудеса. И получалась странная вещь. Чем больше разрасталась слава Толика, тем меньше становилась его дружба с Мишкой. Мишка как будто и не особенно завидовал. Наоборот, он смотрел на Толика с уважением. Но уважения было, пожалуй, слишком много. Уж очень знаменитым становился Толик, чтобы с ним можно было разговаривать запросто.

Толику хотелось, чтобы Мишка восхищался им, как и все остальные. А Мишка держался немного в сторонке, будто ему было неловко заговаривать с таким знаменитым человеком.

Однажды Толик совсем было решил истратить одну спичку и сделать так, чтобы и Мишка играл не хуже его. Но тут же он подумал, что тогда славу тоже придётся делить поровну. Это было уже совершенно не обязательно. И Толик не стал тратить спичку.

Наконец во время тренировки тренер Алтынов вызвал Толика с поля, повёл его в медицинский кабинет.

– Я хлопотал, чтобы тебе разрешили играть за взрослых, – сказал он. – Приехала специальная комиссия. Они тебя хотят осмотреть. Ты там держись как следует, понятно?

– Чего тут не понять? – ответил Толик. – Пускай они лучше посмотрят, как я играю.

– Они уже смотрели, но ты их не видел, они потихоньку смотрели.

За столом в медицинском кабинете сидели четыре человека. Один из них был врач стадиона. Остальных Толик не знал, но было сразу видно, что это профессора или даже ещё почище, потому что все были в очках.

Когда Толик вошёл, он увидел, что профессора смотрят на него с нескрываемым удивлением.

– Здравствуйте, – сказал Толик.

Профессора закивали головами.

– Разрешите мне? – спросил один из профессоров, у которого были очки с двойными стёклами. Он показался Толику самым главным.

– Пожалуйста, коллега, – ответил профессор, у которого были очки с простыми стёклами.

– Прежде всего, молодой человек, – сказал главный профессор, – ответь мне: где ты научился так хорошо играть?

– Я во дворе играл, – ответил Толик.

– Ты хочешь сказать, что, играя во дворе с мальчиками твоего возраста, ты научился играть в силу мастера спорта?

– Ещё и получше, – сказал Толик. – Я лучше всех в мире играю.

– Гм, – сказал главный профессор. – Отсутствием скромности молодой спортсмен не страдает. Теперь слушай меня внимательно. Я буду говорить тебе разные слова, а ты отвечай первое слово, которое придёт тебе в голову. Это игра такая. Понял?

– Чего тут не понять? – сказал Толик.

– Я начинаю. Слушай внимательно. Груша!

– Яблоко.

– Петух!

– Курица.

– Ложка!

– Вилка.

– Кошка!

– Собака.

– Коробок!

– Волшебный.

– Как ты сказал? – удивился главный профессор. – Почему волшебный? Что значит волшебный?

Толик испугался. Он понял, что нечаянно проговорился. Он подумал: сейчас профессор отнимет у него волшебный коробок и выгонит вон. И тогда все поймут, что Толик не такой уж замечательный человек, каким кажется с первого взгляда. Толик попятился к двери, прижимая руку к карману, в котором лежал коробок.

– Ты меня боишься? – спросил профессор.

– Нет, – сказал Толик. – Я просто так… Мне уже в школу пора.

Профессор наклонился к остальным профессорам, и они зашептались. Толик тоскливо поглядывал на дверь, соображая, как бы получше удрать. Он думал, что неплохо было бы их всех превратить в червяков, чтобы они не задавали неудобных вопросов.

– В общем, психика в норме, – сказал наконец главный профессор. Хотя и не понимаю, при чём тут волшебный коробок. Пойдём дальше.

Теперь Толик перешёл в распоряжение профессора с простыми стёклами. Ему послушали сердце и лёгкие. Заставили подуть в резиновый шланг. Затем ему здорово намяли живот – так, что больно стало. Засунули в рот ложку и заставили сказать «а-а-а». Толик чуть не подавился этой ложкой. Но он видел, что профессора одобрительно покачивают головами, и терпел.

– Ну что ж, – сказал главный профессор. – Всё прекрасно. Нормально развитый мальчик.

– Спасибо, доктор, – обрадовался тренер Алтынов, – теперь мы включим его в тренировочный состав сборной СССР.

– К сожалению, это невозможно, – покачал головой профессор. – Я сказал: «Нормально развитый мальчик». Это вовсе не значит, что ему можно играть со взрослыми. Он не выдержит напряжения. Для взрослых команд он недостаточно физически развит.

– Он играет лучше любого взрослого! – сказал тренер.

– Да, – отозвался профессор, – это, конечно, чудо. Это просто необъяснимо. И всё же придётся несколько лет обождать. Я не имею права. Мне самому очень жалко, но ничего не поделаешь.

– Что такое «недостаточно физически развит»? – спросил Толик, когда они вместе с тренером вышли из кабинета.

– Это значит, у тебя силы мало, – сказал тренер и вздохнул. – Не разрешают тебе играть за взрослых.

– А чего мне с малышами делать?!

– Это верно, – согласился тренер Алтынов. – Но раз комиссия решила… Вот если бы у тебя силёнки побольше было…

– Я, может быть, сильнее всех в мире! – рассердился Толик.

– Не хвастайся. Побольше скромности.

– А чего мне скромность, – сказал Толик, – я вот им сейчас докажу.

И Толик побежал назад к лестнице. У двери кабинета он на минуточку задержался. Что он там делал, тренер не видел. Но вот отворилась дверь, и на лестницу вышла комиссия.

Впереди важно шёл главный профессор. За ним гуськом шли остальные. Толик остановился у них на пути.

– Дяденька, – сказал он главному профессору, – вы не верите, что я очень сильный?

– Верю, верю, – улыбнулся главный. – Разреши пройти, мальчик.

И тут тренер Алтынов увидел, что его ученик легко поднял одной рукой главного профессора, а другой рукой поднял профессора с простыми стёклами и понёс их вниз по лестнице. От удивления они даже не сопротивлялись. Лишь в самом низу лестницы главный профессор опомнился и лягнул Толика ногой. Но Толик даже не почувствовал удара. А у профессора на пятке появился синяк.

Внизу Толик поставил их на землю. Затем он взял железную балку, которую привезли для починки трибуны, размахнулся и швырнул её вверх. Со свистом, как ракета, балка взвилась в синее небо и исчезла. Она упала далеко за городом, но этого никто не видел. Зато профессора видели, как Толик поднял кирпич, сжал его в кулаке и раскрошил на кусочки. Потом он взял трёхметровую статую хоккеиста, стоявшую у входа на лестницу, покидал её с ладошки на ладошку и аккуратно поставил обратно. В завершение всего Толик выбрал из кучи брёвен одно, самое толстое, и без усилия, словно щепку, переломил его об колено. Затем он подошёл к профессорам и спросил:

– Видали, какой я сильный?

Главный профессор растерянно смотрел то на сломанное бревно, то на тяжеленную статую, которая мирно стояла на своём месте.

– Вы что-нибудь видели, коллега? – спросил он.

– А вы что-нибудь видели, коллега? – ответил профессор с простыми стёклами.

– Мне что-то показалось.

– И мне что-то показалось.

– Возможно, нам только показалось? – неуверенно сказал главный профессор.

– Да, это нам только показалось, – вздохнул профессор с простыми стёклами. – Ведь этого не может быть.

– Не может, – согласился главный профессор.

Профессора, испуганно поглядывая на Толика, сели в свою машину и уехали, так и не разрешив Толику играть за взрослых. Толик вздохнул и побрёл в раздевалку переодеваться.

– Рыжков! – окликнули его сзади.

Толик остановился. Вытирая вспотевший лоб, к нему быстро подходил тренер.

– Что это значит, Рыжков? – спросил тренер, кивая на сломанное бревно.

– Я нечаянно, – скромно ответил Толик.

– Нечаянно?! – закричал тренер Алтынов. – Ты говоришь, «нечаянно»?! Хотел бы я видеть человека, который может сделать это нарочно!

– Я же не виноват, что я такой сильный родился.

– Слушай, Рыжков, – тихо спросил тренер. – Объясни мне, пожалуйста, кто ты. Ты человек? Или ты бог? Или ты сумасшедший? Я слова даю – никому не скажу. Как ты это сделал?

– Это очень просто, – усмехаясь, сказал Толик. Он взял ещё бревно и так же легко переломил его о другое колено. – Нужно только нажать посильнее – и всё.

– Иди домой, Рыжков, – устало сказал тренер. – Я ничего не понимаю. Приходи послезавтра. Мы с тобой поговорим. А сегодня я очень устал.

Схватившись за голову, тренер побрёл обратно в медицинский кабинет, чтобы спросить у доктора, нет ли каких-нибудь порошков от сумасшествия. Тренер думал, что у него начинаются галлюцинации. Хорошо ещё, что он не видел, как Толик, рассерженный тем, что ему всё-таки не разрешили играть за взрослых, подошёл к груде брёвен, пнул её, и она рассыпалась, как будто была из спичек.

Тренер не знал, что он только что разговаривал с самым сильным человеком в мире.

14

После собрания, на котором Толик уже в десятый раз рассказывал о своей победе над львом, к нему подошла Лена Щеглова. Теперь она разговаривала с Толиком очень уважительно.

– Рыжков, – сказала Лена, – у нас к тебе есть просьба. Мы хотим выставить твою кандидатуру в старосты класса. Ты как на это смотришь?

– Валяйте, – согласился Толик. – Могу и старостой.

– Кроме того, – сказала Лена, – к Первому мая мы готовим концерт для родителей. Ты обязательно должен выступить.

– А чего я буду делать?

– Ничего. Просто расскажешь про свой мужественный поступок. Ну, про льва.

– Я уже сто раз рассказывал.

– Ну и что же, – сказала Лена. – Каждый будет делать, что умеет. Лёня Травин, например, будет играть на скрипке.

– Я и сам могу на скрипке, – небрежно сказал Толик. – Даже почище твоего Травина.

– Ты?!

– Я. Могу ещё танцевать. Могу петь. Всё, что угодно, Фмогу.

– И на пианино играть?

– Хоть на двух пианино.

Лена с сомнением посмотрела на Толика. Но спорить с героем ей не хотелось. Ещё обидится и выступать не будет.

– Тогда приходи на репетицию, – сказала Лена.

– Я и без репетиции могу.

– А как тебя объявлять?

– Объявите, что выступает Рыжков, – и всё.

– Спасибо, – сказала Лена. Она протянула Толику руку. Толик взял её ладонь в свою, и вдруг Лена закрутилась на месте и завизжала. Толик сначала не понял. А Лена, чуть не плача, трясла рукой и дула на побелевшие, слипшиеся пальцы.

– Сумасшедший! – кричала она. – Что я тебе, лев, что ли! Чуть руку не раздавил!

Толик совсем забыл, что он был теперь самым сильным человеком в мире.

До конца дня Толик неплохо повеселился. Он ходил по школе и пожимал руки. Это было очень интересно. Особенно если пожимать руки старшеклассникам. Встретит какого-нибудь десятиклассника. Тот скажет: «А-а-а, победитель львов…» Толик скажет: «Да, это я» – и протянет руку. Десятиклассник небрежно протягивает ему ладошку, а в следующую секунду начинает корчиться и плясать на месте.

После третьей перемены все уже знали, что у Толика Рыжкова стальное рукопожатие, и никто не рисковал протягивать ему руку. Бороться с ним тоже никто не хотел, потому что любого Толик швырял на землю одним мизинцем. Слава Толика росла с каждой минутой.

Правда, были тут и некоторые неудобства. Играя на большой перемене в пятнашки с мячом, Толик чуть не насквозь пробил мячом Сашу Арзуханяна. Не то чтобы очень насквозь, ни синяк под лопаткой получился здоровенный. После этого никто не захотел играть с Толиком. Все боялись. И Толик ходил по двору один со своей славой. А ребята поглядывали на него с почтением, но близко не подходили.

Лишь один Мишка, которому жалко стало, что Толик ходит один, подошёл к нему и сказал:

– Ну, давай поиграем во что-нибудь.

– Чего с вами играть! – ответил обиженный Толик. – Трусы вы все, вот что.

– Никто не трусит, – сказал Мишка. – Просто ты очень сильный. С тобой неинтересно. Тебе же вот со мной в хоккей неинтересно играть. И с Ботвинником тебе в шахматы тоже было бы неинтересно играть. Он тебя в два счёта обыграет.

– Я сам могу хоть трёх Ботвинников обыграть, – сказал Толик, – да мне не хочется.

По старой привычке Мишка постучал пальцем по лбу, но вышло это у него как-то невесело.

– Ладно, – сказал он, – ты сначала со мной сыграй.

В шахматы Толик играть не умел. Но за последнее время он привык к похвалам и даже не представлял себе, что у него может что-то не получиться. Сам того не замечая, все подвиги, которые он совершил с помощью коробка, Толик приписывал одному себе. Он, конечно, помнил о коробке, но ведь он и на самом деле стал самым сильным и самым ловким. А из-за чего это произошло – это уже не важно.

Толику было просто смешно, что Мишка осмеливается спорить с таким великим человеком.

– Я тебя левой рукой могу на Луну забросить, – сказал Толик.

– Ты сначала меня в шахматы обыграй.

– Да я могу… Я всё могу!

– Ну а в шахматы?..

– С закрытыми глазами! – гордо сказал Толик.

– Тогда приходи ко мне после уроков. Можешь даже с открытыми.

После уроков Толик, не заходя домой, отправился к Мишке. Мишкина мама покормила их ужином, и они сели за шахматную доску.

Первый ход сделал Мишка. Толик закрыл глаза и двинул пешку. Мишка усмехнулся и двинул слона. Толик двинул ещё пешку. Мишка передвинул какую-то совсем неизвестную Толику фигуру.

– Можешь открывать глаза, – сказал Мишка. – Тебе мат. Называется «детский мат».

– Почему это «детский»! – возмутился Толик.

– Потому что на такой мат попадаются одни малыши. Которые совсем играть не умеют.

– Уж ты молчи, – сказал Толик. – Ты вот ко льву в клетку не полез!

– А я ничего и не говорю, – ответил Мишка. – Я и не говорю, что полез. А ты говоришь, что меня обыграешь. Вот и обыгрывай.

– Я могу и к тигру полезть!

– Я не про тигра, – сказал Мишка. – Я про шахматы.

Следующую партию Толик играл с открытыми глазами. Она закончилась ровно через пять ходов. Толик снова получил мат. Всё ещё надеясь на случайное чудо, Толик проиграл и третью, и четвёртую. После пятой партии Толик начал злиться.

– Дурацкая игра! – объявил он. – Клеточки всякие, фигурочки.

– Обыкновенная игра, – возразил Мишка. – Только тут думать надо.

– А я что – не думаю?

– Плохо думаешь.

– Значит, я дурак?

– Просто ты играть не умеешь, а хвастаешься.

– Я хвастаюсь?!

– А то я, что ли!

– Да я могу к трём тиграм в клетку залезть!

Мишка усмехнулся и стал собирать фигуры. А Толик – великий и могучий Толик! – почувствовал, что ещё одна секунда – и он разорвёт Мишку на мелкие кусочки. И очень хорошо, что эта секунда не настала. Толик быстро сообразил, что если он разорвёт Мишку на кусочки, то ему не с кем будет рассчитаться. А как рассчитаться, Толик уже придумал. Он не позволит, чтобы над ним смеялся бывший друг, а теперь – жалкий, мелкий и слабосильный Мишка Павлов, который не может даже переломить бревно о колено. Толик сам над ним посмеётся.

Толик сунул руку в карман.

– Чего ты там шепчешь? – спросил Мишка.

– Сейчас узнаешь! Ставь шахматы.

Первую партию Мишка проиграл на четырнадцатом ходу. Вторую – на пятнадцатом. Третью – на двенадцатом. Толик ходил не задумываясь. За него всё само думалось.

– Толик, ты же раньше никогда не играл в шахматы, – с удивлением сказал Мишка.

– Я притворялся, – небрежно ответил Толик. – Давай ещё партию!

Мишка внимательно посмотрел на Толика и как будто хотел что-то спросить, но не спросил, потому что в эту минуту в комнату вошёл Мишкин папа.

– Сражаетесь, молодёжь? – сказал папа. – Одобряю. Это гораздо лучше, чем в футбол гонять. Ну и кто же кого?

– Он меня всё время обыгрывает, – сказал Мишка.

– Что-то я не помню, чтобы Толя увлекался шахматами, – сказал папа.

– Я потихонечку, – пояснил Толик. – Я всё время сам с собой играл.

– Ты сыграй с ним, – предложил Мишка. – Он здорово играет.

– Боюсь, что ему будет со мной неинтересно, – сказал папа. – Всё-таки у меня – первая категория.

– Ничего. У меня категория ещё меньше, – подбодрил папу Толик, который не знал, что первая категория вовсе не самая слабая, а самая сильная.

Мишка ещё раз расставил фигуры.

После пятого хода Мишкин папа сказал:

– Гм…

После десятого хода папа сказал:

– Ого!

Толик двигал фигуры молниеносно. И после каждого его хода папа надолго задумывался и почёсывал подбородок. Мишка с тревогой следил за папой. Он знал, что, в отличие от остальных людей, в трудных положениях шахматисты скребут не затылок, а подбородок.

После семнадцатого хода папа несколько оживился и сказал:

– Ну-ка, ну-ка, тэк-с, тэк-с, тэ-э-эк-с…

Мишка знал, что на языке шахматистов, в отличие от языка остальных людей, это означает: «Вот тут-то ты, братец, и попался». Очевидно, до полной папиной победы оставалось всего несколько ходов.

После двадцать первого хода папа сказал:

– Ну и ну!

А после двадцать третьего хода папа потерял фигуру и сдался, потому что, в отличие от остальных людей, шахматисты сдаются при первой возможности.

– Толик! – торжественно сказал папа. – Ты знаешь, что ты талант?

– Знаю, – ответил Толик.

– Когда ты так научился играть?

– Понемножку, – сказал Толик. – Хотите ещё сыграть?

– С удовольствием, – сказал папа, расставил шахматы и быстро проиграл ещё одну партию.

– Это просто невероятно! – воскликнул папа. – Ты расправляешься со мной как с ребёнком. Тебе обязательно нужно участвовать в соревнованиях.

– Некогда, – скромно ответил Толик. – Уроков очень много.

– Знаешь, папа, он вообще очень способный, – сказал Мишка, как-то странно глядя на Толика. – Он и в хоккей лучше всех играет, и сильнее всех в школе, и даже диких зверей не боится.

– Вот ты и бери с него пример, – посоветовал папа. – Всегда надо брать пример с лучших.

– Я-то беру… – начал было Мишка, но замолчал, увидев, что Толик грозит ему кулаком. Мишка не испугался кулака. Он просто подумал, что рассказывать папе про чудеса будет нечестно, раз Толик сам этого не хочет.

Всё же, провожая приятеля до лестницы, Мишка не мог не думать над тем, почему он не рассказывает ни своим маме и папе, ни вообще близким о своих подвигах. Мишка не мог этого понять. Впрочем, объяснить этого не мог никто, кроме самого Толика. А он молчал.

15

Чем ближе праздник, тем лучше у людей настроение. Особенно если такой праздник, как Первое мая. Ведь это праздник весенний, и значит, после него ещё будет долгое, весёлое и свободное лето.

По городу уже развесили флаги и гирлянды разноцветных лампочек. На площадях стояли гигантские глобусы, вокруг которых бегали маленькие спутники. Уже плакали во дворах малыши, раздавившие свои первые шарики; но слёзы эти были недолгие и какие-то праздничные.

Во всех школах ребята тоже готовились к празднику. Они сочиняли стихи, разучивали песни, готовили самодеятельные концерты и писали на досках: «Последний день – учиться лень, и просим вас, учителей, не мучить маленьких детей». Учителя не обижались на такие надписи: им тоже хотелось, чтобы скорее наступило Первое мая.

Один лишь Толик побаивался этого дня. Великий человек Анатолий Рыжков – победитель львов, непревзойдённый хоккеист, сильнейший человек в мире – трусил, как самый ничтожный дошкольник. Он мог переломить бревно о колено и обыграть в шахматы Ботвинника. Но рядом с Толиком жили обыкновенные люди. Они умели делать обыкновенные вещи. И если кто-то из них после десяти лет упорного труда становился знаменитым шахматистом, то это тоже было вполне обыкновенно. Но Толик умел делать одни лишь чудеса. Это становилось опасным. Толик начал беспокоиться.

Конечно, коробок был у него. Можно было потратить несколько спичек, и все забыли бы, что есть на свете такой волшебник Толик Рыжков, и перестали бы обращать внимание на его чудеса. Но ведь чудеса только тогда и хороши, когда на них обращают внимание. Что толку от твоей силы и смелости, если её никто не видит и не удивляется. Что толку от твоих пятёрок, если тебя за это не хвалят. Ведь как приятно, что Чича теперь боится подходить к Толику ближе чем на сто метров! А если Чича всё забудет, то в первый же день Толик получит от него по шее.

Нет, всё-таки хорошо быть волшебником! Хорошо, если одним движением пальцев можно сделать то, на что другой потратил бы годы! И пускай все завидуют!

Вот только что делать на школьном концерте? Первое мая уже на носу, но ещё ничего не удалось придумать. Хорошо бы посоветоваться с Мишкой, но тогда ему нужно всё рассказывать. Кроме того, в последнее время Мишка как-то странно стал поглядывать на Толика – наверное, завидует. Так ему и надо! Пусть завидует. А на концерте Толик выступит, как и обещал Лене Щегловой. Он не будет делать никаких чудес, а прочитает какое-нибудь стихотворение из «Родной речи».

Стихотворение Толик учил два дня. Он совсем отвык учить и подолгу бессмысленно глядел на строчки. Стихотворение не запоминалось. Но спичку он всё же тратить не стал, выучил сам половину. Дальше никак не училось. Толик решил, что половины будет вполне достаточно.

И вот наступило двадцать девятое апреля. К шести часам вечера в школе собрались принаряженные родители. Пока ребята таскали в зал стулья, родители степенно прохаживались по коридорам, знакомились друг с другом. Папы потихоньку, совсем как старшеклассники, бегали курить в уборную. Папа Толика быстро нашёл какого-то любителя футбола, и они вдвоём пинали ногами воздух, показывая, как нужно бить мяч резаным ударом «сухой лист».

Лена Щеглова, похожая на парашют в своём капроновом платье, утащила Толика за кулисы.

– Ты с чем выступать будешь?

– Стихотворение, – ответил Толик. – Законное. «Широка страна моя родная».

– Это же песня!

– Ничего, – сказал Толик. – Законно будет.

Лену позвали, и она убежала. Толик покосился на Лёню Травина, стоящего рядом со скрипкой.

– Скрипеть будешь?

Лёня с презрением посмотрел на Толика и затряс кистями рук, разминая свои музыкальные пальцы.

– Ты не очень долго скрипи, – посоветовал Толик. – А то все мухи сдохнут.

– Мне перед выступлением волноваться нельзя, – сообщил Лёня, – а то бы я тебе дал.

– А ты после выступления дай, – посоветовал Толик, но тут же вспомнил, какой он великий человек, и перестал задираться. Стоило ли тратить слова на какого-то ничтожного Травина.

Когда открылся занавес, родители дружно зааплодировали, хотя сцена была ещё пустая. Затем вышла Щеглова-парашютик и радостно объявила:

– Начинаем концерт учащихся младших классов, посвящённый празднику Первое мая.

Дальше Щеглова не успела ничего сказать, потому что на сцену выбежали четыре первоклассницы. Они стали танцевать польку. Одна первоклассница всё время путала. То она отставала от подруг и кружилась одна, а то вдруг останавливалась и смотрела, как будто не понимая, что делают остальные. В зале смеялись. И только под конец все поняли, что она делала это нарочно, изображая артистку-растеряшку.

Первоклассницам хлопали очень долго. Одна женщина хлопала так, что свалилась со стула. Потом оказалось, что это была мама растеряшки.

Следующим номером выступал Лёня Травин. Он вышел на сцену и поклонился. За это ему похлопали. Затем он провёл смычком по струнам, и все затихли, думая, что он уже начал играть. Но оказалось, что он пиликал просто так, настраивая скрипку. Но вот наконец он заиграл. Это была протяжная и грустная музыка. И сам Лёня стал сразу какой-то грустный и тонкий. От его вида и от его музыки у Толика вдруг пересохло горло и задрожали колени. Он вспомнил, что следующий номер его. Уж лучше бы этот несчастный Травин играл что-нибудь другое. Например, песню из кинофильма «Человек-амфибия»: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…» Эту песню знали в школе даже первоклассники. Она страшно весёлая. От неё настроение улучшается. Но Травин играл совсем не то. Тем не менее после окончания ему долго хлопали. А один мужчина кричал «бис!» так громко, что с потолка сыпался мел. Потом оказалось, что это папа Лёни Травина.

И вот на сцену вышел Толик. Он сразу увидел своего папу, который сидел в первом ряду и о чём-то переговаривался с директором. Толику стало нехорошо. Ведь директор мог рассказать папе про льва и про всё остальное. Толик стоял и глядел на папу, стараясь услышать, о чём он говорит. Толик совсем забыл, что стоит на сцене. Тогда в зале, подбадривая его, стали дружно хлопать. Толик с недоумением посмотрел в зал и вспомнил, что ему нужно читать стихотворение.

– Широка страна моя родная, – дрожащим голосом сказал Толик и замолчал.

В зале выжидающе затихли.

– Много в ней… в ней… Много в ней!.. – крикнул Толик и снова замолк. Он забыл слова.

– Лесов, – подсказали из зала.

– Лесов… – повторил Толик.

– Полей!

– Полей… – повторил Толик.

– И рек! – громко и озорно подсказал тот же голос.

– И рек… – согласился Толик.

В зале засмеялись. Папа перестал разговаривать с директором. А Толик с ужасом понял, что остальные слова он забыл. Проще всего было бы убежать со сцены. Но тогда одним ударом была бы сметена слава Толика, которая досталась ему с таким трудом. Толик пытался вспомнить хоть какое-нибудь стихотворение, но то, что он учил раньше, уже забылось, а домашние задания вспоминались ему только тогда, когда нужно было отвечать урок.

В общем, Толик стоял с открытым ртом на ярко освещённой сцене, за кулисами металась растерянная Лена Щеглова, около рояля хихикал Травин, прикрывая рот своими музыкальными пальцами, а в зале взрослые шикали на ребят, чтобы они не смеялись и не смущали Толика.

И вдруг Толик вспомнил! Он вспомнил стихотворение, которое они когда-то сочинили с Мишкой. Правда, они не всё написали сами. Они немного поглядывали в стихотворение Пушкина. Но сейчас Толику было всё равно – лишь бы не молчать.

– У лукоморья дуб зелёный… – сказал Толик.

В зале затихли.

– Златая цепь на дубе том.

И днём и ночью кот учёный

Котёнка кормит молоком…

По залу прокатился шёпот. А Толик, ничего не замечая, читал строчки, которые уже сами собой лезли ему в голову:

– Над златом чахнет царь Кощей,

И ловит слон в лесу лещей.

Там на неведомых дорожках

Верблюды пляшут в босоножках…

Первыми не выдержали ребята. Они захохотали, и вслед за ними засмеялись взрослые. В зале поднялся ужасный шум. А Толику казалось, что все смеются потому, что он такой остроумный, и он, чтобы его было слышно ещё лучше, закричал изо всех сил:

– Там в облаках перед народом

Лягушка стала пешеходом…

Но в зале стоял такой шум, что Толика уже никто не слышал. И взрослые, и ребята хохотали изо всех сил. Не смеялся лишь папа Толика. У него было очень растерянное лицо. Он оглядывался по сторонам с таким видом, будто искал дверь, в которую можно было удрать. И лишь теперь, когда взглянул на папу, Толик понял, что все смеются над ним, Толиком.

Покраснев от обиды, Толик бросился со сцены. За кулисами он как вихрь пронёсся сквозь толпу первоклассников, готовящихся к выступлению, сбил с ног одного мальчика и одну девочку, оттолкнул Лену Щеглову, которая хотела его задержать. Лена пролетела метра три по воздуху, упала на большой барабан и заплакала. А Толик выбежал в коридор.

Он свернул за угол и, уткнувшись во что-то мягкое, остановился.

Перед ним, морщась от боли, стояла Анна Гавриловна.

Толик подумал, что теперь, когда он сорвал концерт и чуть не сбил с ног Анну Гавриловну, его уже ничто не спасёт. Он быстро сунул руку в карман, где побрякивали в коробке спички. Но Анна Гавриловна сказала:

– Не надо так расстраиваться, Толя. Ничего особенного не случилось.

Толик поднял голову и взглянул на Анну Гавриловну недоверчиво, думая, что и она над ним смеётся. Анна Гавриловна и вправду улыбнулась, но как будто бы через силу. Наверное, было всё-таки больно. Ведь Толик головой угодил ей прямо в живот.

– Ничего особенного, – говорила Анна Гавриловна. – Ты просто позабыл всё от волнения. Это хоть один раз в жизни обязательно случается с любым человеком. Я, когда проводила свой первый самостоятельный урок, тоже всё позабыла и убежала из класса так же, как и ты со сцены.

– Они смеются… – насупившись, проговорил Толик.

– А ты сам бы разве не смеялся? Вот представь себе, что ты сидишь в зале, а на сцене пляшут в босоножках верблюды.

Толик улыбнулся и вытащил руку из кармана.

– Всё равно я туда не пойду.

– Тебя никто и не заставляет. Иди домой, успокойся. И помни, что я сказала: ничего особенного не произошло.

– А мне не попадёт, что я концерт сорвал?

– Ты ничего не сорвал. Там уже идёт следующий номер.

Толик смотрел вслед Анне Гавриловне и думал, что не всё прошло бы для него гладко, если бы она знала, что Лена Щеглова пролетела три метра по воздуху. Но тут Толик виноватым себя не считал. Всё вышло совершенно случайно, просто потому, что он был самым сильным человеком в мире. А вспомнив, что Лена никогда не жаловалась учителям, он совсем успокоился.

И всё же какое-то тоскливое и неприятное чувство возникло у него после разговора с Анной Гавриловной. Как будто он был в чём-то виноват и никак не мог избавиться от этой вины. И как будто оттого, что учительница не стала его ругать, а посочувствовала, становилось ещё тоскливее. Спускаясь по лестнице, Толик старался вспомнить, в чём же он провинился перед Анной Гавриловной, но так и не вспомнил.

Всё же на нижней ступеньке лестницы он, поколебавшись, сунул руку в карман, переломил спичку и прошептал:

– Пускай у Анны Гавриловны всё пройдёт, если я её ушиб.

Но Толик не был уверен, что это его главная вина. Главной так и не смог вспомнить. Впрочем, это не так уж важно. Пока в кармане есть коробок, ошибки исправлять так же легко, как и делать.

Толик распахнул дверь на улицу и застыл на месте.

Перед школой, заложив руки за спину, прохаживался папа.

– Иди сюда, – сказал папа.

– Зачем? – растерянно спросил Толик.

– А вот узнаешь зачем, – загадочным тоном сказал папа.

16

В комнате было очень тихо, и, когда папа замолкал, Толик слышал, как на его руке тикают часы. Они тикали назойливо и нахально. В эту минуту Толику очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не нужно было отвечать на папины вопросы. Коробок тут помочь не мог. Отвечать всё равно когда-нибудь пришлось бы.

– Я разговаривал с директором. Он рассказал мне про какую-то историю со львом. Что это за история?

Толик молчал.

– Очередная ложь?

– Это правда, – тихо сказал Толик.

– Я тебе не верю!

– Честное слово!

– Твоё слово редко бывает честным.

Толик молча достал из своего портфеля газету и показал папе.

– Ну и что же? – сказал папа. – Тут ясно сказано: «…о стался неизвестным». Просто какой-то мальчик, очень похожий на тебя. А ты воспользовался этим сходством. Ведь ты даже белых мышей боишься. Ни о каких львах и речи быть не может!

– Честное слово, это я!

– Толя, ведь ты уже взрослый мальчик, – устало сказал папа. – Разве ты не видишь, что мы с мамой хотим тебе добра? Мы хотим, чтобы ты вырос честным человеком. Разве мы тебе враги, что ты нам всё время лжёшь?

– Я не лгу. Вот я сегодня совсем не лгу! – с обидой сказал Толик.

– Хорошо. Оставим льва в покое. Как ты считаешь, разбираюсь я немного в хоккее?

– Разбираешься.

– Так вот, я не могу понять, каким образом одиннадцатилетний мальчик вдруг начинает играть в силу мастера спорта. Это тоже правда?

– Правда.

– Толик, подумай, прежде чем ответить. Мы с тобой уговорились, что будем разговаривать честно. Ведь я тебя никогда не наказывал. Я и сейчас не собираюсь тебя наказывать. Но, пожалуйста, говори правду.

– Это правда! – сказал Толик. – Правда! Правда! Правда!

– Тогда объясни, как это у тебя получается.

Толик молчал. Снова громко и назойливо затикали часы.

– Или ты просто над нами издеваешься – надо мной и мамой?

– Я не издеваюсь.

– Так где же ты научился играть, чёрт возьми?! – закричал папа.

– Я не учился…

– А что же?

– Всё само получилось.

– Как это «само», по волшебству, что ли?

– По волшебству.

Папа схватился руками за голову и заходил по комнате. Толик видел, что он изо всех сил сдерживается, чтобы говорить спокойно. И Толику было жалко папу и жалко себя, оттого что ему не верили, хотя сегодня он говорил чистую правду.

Наконец папа немного успокоился. Он сел на стул прямо напротив Толика и спросил:

– Ты выиграл первенство школы по шахматам. Мне об этом сказал директор. Я знаю, что ты никогда раньше не играл в шахматы. Это так?

– Так.

– Значит, ты теперь быстро научился?

– Нет.

– А как же?..

– По волшебству.

– Ты очень жестокий человек, Толя, – тихо сказал папа. – Я хотел бы, чтобы ты сейчас оказался на моём месте. Но я бы не стал над тобой смеяться, как это делаешь ты.

– Но я совсем не смеюсь. Честное слово!

Папа грустно посмотрел на Толика, махнул рукой и отошёл в сторону. Он сел на диван. Лицо у него было очень расстроенное. Никогда ещё Толик не видел, чтобы папа выглядел таким печальным. Толику очень хотелось, чтобы папа, как раньше, улыбнулся и сказал: «Ладно, старик, не будем спорить. Давай лучше посмотрим телевизор». Но папа ничего не говорил. Он сидел и смотрел в одну точку, на пустую стену.

Одно лишь движение пальцев – одна спичка – и папа всё бы забыл, и у него появилось бы прекрасное настроение. Но Толик почему-то не хотел прибегать к помощи спичек. Он боялся, что и у папы, как это было с мамой, вдруг станет ненастоящее лицо и он будет говорить не своим голосом. Толик даже был доволен, что мама ещё не пришла с работы и не слышит этого разговора. Она обязательно заступилась бы за Толика и поссорилась бы с папой.

Толик понимал, что папа обиделся по-настоящему и надолго. Это было особенно неприятно потому, что как раз сегодня Толик не врал. Он всё время говорил правду. Но папе, как и всем остальным людям, даже и в голову не приходило, что на свете ещё могут совершаться такие чудеса.

Сейчас Толик жалел, что он раньше не рассказал обо всём Мишке. Вдвоём они обязательно что-нибудь бы придумали. Но Мишки рядом не было. Был папа. И он очень обиделся на Толика.

«А что, если рассказать всё папе? – подумал Толик. – Папа очень обрадуется. Он перестанет сердиться. Мы загадаем, чтобы у нас было много денег. И пойдём в кино вместе с папой и мамой. А потом купим папе и маме праздничные подарки. Папе – мотоцикл, а маме – большую банку земляничного варенья; она его очень любит. А потом… потом всё будет тоже прекрасно: спичек осталось ещё много, но я скажу, что их всего четыре или пять… Остальные истрачу сам, когда придумаю, что с ними делать».

Окончательно решившись, Толик повеселел. Он подошёл к папе:

– Папа, хочешь, я расскажу тебе всю правду?

Папа повернулся к Толику. Он смотрел недоверчиво, но постепенно лицо его прояснилось. Он видел, что Толик говорит очень серьёзно и лицо у него очень честное.

– Ну и хорошо, старик, – сказал папа и положил Толику руку на плечо. – Давай скорее кончим этот разговор и пойдём купим тебе и маме подарки. Я на тебя сегодня немного покричал, но ты не сердись. Я, знаешь ли, очень расстроился. Ведь ты уже большой и можешь это понять. Да и на концерте мне было не очень приятно…

– Там ничего особенного не было, – сказал Толик. – Я просто слова позабыл.

– Ну да, – согласился папа, – это со всяким может быть… Ладно, старик, ничего страшного. Говори свою правду.

– Так вот, – сказал Толик. – Ты помнишь тот день, когда ты обещал мне клюшку?

– Ну ещё бы! – воскликнул папа. – Тогда наши выиграли: три – один…

– Так вот, в тот день меня забрали в милицию.

– Этого ещё не хватало!

– Ты не бойся. Никто ничего не узнает. Как раз в тот день я нашёл волшебный коробок.

– Какой коробок?

– Волшебный.

– Это в каком смысле? – спросил папа. – Очень красивый, что ли?

– Нет. На самом деле волшебный. Если переломить спичку и загадать желание, оно сразу исполняется.

– Это у вас игра такая? – спросил папа.

– Нет, это на самом деле.

– Ну, хорошо, – согласился папа. – Волшебный так волшебный. Что же ты мне хотел рассказать? Ты обещал говорить правду.

– Вот я и загадал. Чтобы в хоккей играть лучше всех в мире. И чтобы меня лев испугался. И чтобы в шахматы играть лучше всех.

– И это всё?

– Всё.

– Толик, – сдерживаясь, сказал папа. – Ты обещал рассказать правду. Я тебе поверил. А ты опять сочиняешь небылицы.

– Это не небылицы! – обиделся Толик. – Вот коробок, смотри.

Толик сунул руку в карман и вытащил коробок. Папа машинально взял его в руки, повертел и швырнул на диван. Он покраснел, и лицо его снова стало очень сердитым. Ни слова не говоря, он быстро вышел в коридор.

– Папа, я не вру! – закричал Толик. – Не вру! Не вру! Почему вы все мне не верите?!

В передней хлопнула дверь. В квартире стало тихо.

Толик стоял посреди комнаты и плакал, держа в руке коробок.

Толик был самый сильный человек в мире. Он лучше всех играл в хоккей и в шахматы. Но он никак не мог сделать так, чтобы папа хоть на минуточку ему поверил. Если, конечно, не прибегать к помощи коробка. И это было очень обидно, потому что получалось, будто Толик уже ничего не может добиться сам, даже если будет говорить лишь одну правду.

17

На улице было очень много народу. Все шли с сумками и свёртками, все торопились. Все говорили громко и смеялись, потому что перед праздником у людей всегда особенно хорошее настроение. Трамваи, разукрашенные флажками, отчаянно звеня, протискивались сквозь толпы людей, которые сегодня расхаживали по улицам как попало. Постовой милиционер не обращал внимания на беспорядок. Он всё равно не смог бы справиться. Да его сегодня как-то и не особенно боялись.

Впрочем, один человек, увидев постового, заблаговременно перешёл на другую сторону. Ему не хотелось попадаться на глаза именно этому постовому.

Конечно, постовым был старшина Софронов, а осторожным человеком – Толик.

Трудно было надеяться, что в этой толчее удастся разыскать папу. Но вдруг повезёт! Толик знал, что папа будет гулять по улицам, пока не успокоится. Толик шёл, озираясь по сторонам, и держал руку в кармане. В кулаке была зажата спичка. Как только он увидит папу, то сразу сделает какое-нибудь чудо, и папа поверит. А потом они вместе будут обсуждать, как истратить остальные спички.

Но папы всё не было.

У киоска, где продавалось мороженое, стояла очередь. Вертя головой, чтобы случайно не пропустить папу, Толик встал в самый хвост. Очередь двигалась быстро. У самого прилавка Толик обнаружил, что не взял денег. Это его не испугало. Сунув руку в карман, он прошептал несколько слов, и тут же в его ладони зашуршала бумажка.

– Два пломбира, – сказал Толик.

– У меня нет сдачи с таких денег, – сказала продавщица, взглянув на сторублёвку. – Удивительно, как это тебе мама такие деньги доверила. Беги домой, пока не потерял.

– А я мороженого хочу, – сказал Толик.

– Ну что он там копается! Давайте побыстрей! – зашумели сзади.

– Граждане, кто сто рублей разменяет? – спросила продавщица.

Очередь засмеялась.

– Чего там сто, давай уж сразу тысячу!

– Ещё надо проверить, откуда у мальчишки такие деньги, – произнёс кто-то сердитым голосом.

Толик попятился от прилавка.

– Держи его! – шутливо сказал тот же голос.

Но Толику было не до шуток. Он быстро отошёл от прилавка и нырнул в толпу, проклиная себя за то, что не догадался назвать хотя бы пятёрку. С этой сотней теперь и в магазине показаться опасно.

Пробежав на всякий случай с полквартала, Толик увидел, что навстречу идёт Мишка с Майдой. Он снова хотел перейти на другую сторону, но Мишка его уже заметил.

– Ты зачем наши стихи читал? – без всякого предисловия спросил Мишка.

– А твоё какое дело!

– Потому что это нечестно.

– Да чего вы ко мне со своей честностью пристаёте! – возмутился Толик. – Честно, нечестно… Надоели!

– Никто к тебе не пристаёт, – сказал Мишка. – Ты лучше руку из кармана вынь. Майда не любит, когда руки в карманах держат.

– Чихал я на твою Майду!

– Ты очень много воображать стал.

– Сколько надо, столько и воображаю. Не учи учёного.

Толик глянул поверх Мишкиного плеча и съёжился. Ему хотелось стать как можно незаметнее. Навстречу ему, отдуваясь и пыхтя, с толстой улыбкой на толстом лице шёл толстый доктор из зоопарка. Как всегда, он нёс множество свёртков, которые расползались и стремились упасть на тротуар.

Доктор был уже близко, когда Толик стремительно бросился на другую сторону улицы. Нечаянно он задел какую-то женщину, а та задела доктора, и свёртки посыпались на асфальт.

Мишка кинулся собирать свёртки. А доктор даже не взглянул на женщину, которая его толкнула. Наверное, он привык к тому, что он толстый и его всё время толкают.

– Большое спасибо, молодой человек, – сказал доктор Мишке, когда все свёртки снова оказались у него в руках. – У меня, видите ли, жена в больнице, и приходится всё делать одному. Могу я угостить сарделькой вашу замечательную собаку?

– Спасибо. Она не возьмёт.

– Значит, она тем более замечательная, – улыбнулся доктор и пошёл дальше, протискиваясь сквозь толпу.

Мишка огляделся по сторонам. Толика не было. Он исчез внезапно, будто растаял. Он не ушёл, не убежал, не спрятался, а просто ИСЧЕЗ. Как тогда, у клетки со львом.

Мишка стоял посреди тротуара. Его толкали прохожие. Но он не замечал ничего. Он вспоминал. Перед ним, как на экране кино, проплывали чудеса Толика. Чудеса расплывались и сталкивались, но вот наконец они собрались в одну кучу, и тогда Мишка подумал, что этого просто не может быть. И ещё он подумал, что всё это было. Всё это не приснилось, не показалось, потому что не может ни казаться, ни сниться разным людям одно и то же.

«Значит, Толик – это не Толик, – подумал Мишка. – Но где же тогда Толик?»

И тут же впервые он понял, что с настоящим Толиком что-то случилось и нужно искать его немедленно.

Мишка подобрал поводок и вместе с Майдой прямо через газон побежал к знакомому дому.

Дверь Мишке открыла Анна Гавриловна. Она с удивлением посмотрела на Майду, на Мишку и спросила:

– Что случилось, Павлов?

– Анна Гавриловна, мне нужно вам что-то сказать.

– Это срочно?

– Не знаю, – сказал Мишка. – Может быть, и срочно.

– Ну, проходи.

Анна Гавриловна толкнула дверь в комнату. Мишка, придерживая Майду за ошейник, вошёл. За столом, стоящим посредине, сидели два малыша. Они были совсем одинаковые, наверное близняшки. Малыши размазывали по тарелкам манную кашу. Увидев собаку, они замерли. Глаза их стали круглыми от восторга.

– А вот собачка, – сказала Анна Гавриловна. – Собачка любит, когда дети хорошо кушают.

Близняшки дружно засунули в рот пустые ложки.

– Я слушаю, Павлов, – сказала Анна Гавриловна.

Мишка вздохнул. Он не знал, как начать. Совсем не просто говорить про такие вещи. Особенно если приходится рассказывать про друга.

– Я слушаю, – повторила учительница.

– Я про Рыжкова хочу… – сказал Мишка. – Только я не хочу на него жаловаться.

– Ну, не жалуйся, – улыбнулась Анна Гавриловна.

– А вы его не будете наказывать?

– За что же его наказывать?

– Я сам не знаю, – вздохнул Мишка. – Понимаете, Анна Гавриловна, он всё время хвастается…

– Но ты же дружишь с ним не первый год. Он всегда любил похвастаться. Ты знаешь это не хуже меня.

– Я совсем про другое, – сказал Мишка. – Раньше он хвастался – и всё было неправда, а теперь он хвастается – и всё правда.

– Ничего не понимаю. Вы что, с ним поссорились?

– Я не знаю, – с отчаянием сказал Мишка. – Я не про это хотел. Я сначала хотел его папу спросить. Но тогда Толику бы попало. Потом я хотел своему папе рассказать, но он всё равно бы Толикиному папе сказал. И всё равно бы Толику попало. А я не могу никому не рассказывать! Я не понимаю ничего…

Анна Гавриловна уже не улыбалась. Она встала со стула и пересела на диван.

– Садись ко мне, – сказала она. – Успокойся. Я не буду тебя ни о чём спрашивать. Садись и расскажи сам. А потом мы вместе подумаем. А сейчас и я ничего не понимаю, Миша. Что-то случилось с Рыжковым? Очень плохое, да?

Мишка сидел рядом с Анной Гавриловной. Мысли его бегали сами по себе, не подчиняясь ему. Мишка поднял голову и посмотрел на Анну Гавриловну.

– Может, его убили… – прошептал он.

– Как… убили… Кто? – тоже шёпотом спросила учительница. Лицо её стало белое и чужое. – Что ты говоришь, Миша?!

– Вы не волнуйтесь, Анна Гавриловна, – заторопился Мишка. – Я его сейчас видел. Он живой. Он гуляет. Я совсем не про то думал. Я вам сейчас всё расскажу. Вы помните, как он в клетку залез?

Анна Гавриловна торопливо поднялась с места, подошла к вешалке и стала надевать пальто.

– Где ты его видел? – спросила она чужим голосом. – Идём сейчас же! Покажи, где ты его видел. Идём искать. Немедленно!

– Да я совсем не про это! – закричал Мишка. – Он живой. Ничего с ним не сделалось!

Анна Гавриловна прислонилась к двери.

– Вы помните, как он в клетку залез?

– Помню.

– Ну, так он не лазил. Я рядом стоял и всё видел.

– Ты хочешь сказать, что это не Рыжков прогнал льва?

– Рыжков.

– Значит, он был в клетке?

– Был.

– Ты что, издеваешься надо мной, Павлов? – тихо спросила Анна Гавриловна.

– Я не издеваюсь! – снова закричал Мишка. – Он не лазил в клетку. Он просто там ОКАЗАЛСЯ. Он был рядом со мной и вдруг СТАЛ там…

– Что значит «стал»?

– Он ногами не шёл! Понимаете? Ногами не шёл. Он не перелезал ни через чего. Он сразу ОКАЗАЛСЯ там.

– Дальше… – сказала Анна Гавриловна, как-то странно взглянув на Мишку.

– Потом он обыграл меня в шахматы. Потом он обыграл моего папу. А у папы первый разряд.

– Ну и что же тут особенного?

– Он раньше никогда не играл в шахматы! – сказал Мишка. – Он совсем играть не умел.

Анна Гавриловна с интересом взглянула на Мишку. Она сняла пальто и снова села к нему на диван.

Близняшки за столом не сводили глаз с Майды. Они сидели тихо как мыши. Каша давно остыла на их тарелках, но Анна Гавриловна не обращала на них внимания. Она слушала. А Мишка рассказывал про хоккей и про то, как они дрались возле школы, когда руки у него размахивались сами собой.

– Но ведь этого не может быть, – сказала Анна Гавриловна, когда Мишка закончил.

– Не может, – согласился Мишка. И снова та же мысль пришла ему в голову, и он опять сказал шёпотом: – Вот я и подумал, что Толика украли или убили. А ОН совсем не Толик! Он другой, вместо Толика…

– Ерунду ты говоришь! – сказала Анна Гавриловна. – Что же его и мама, и папа не узнают?

– У него и мама другая… – сказал Мишка. – Она ему всё разрешает и не ругает. Она совсем другая. Они оба другие…

– Где он сейчас?

– Он, наверное, в парк побежал.

– Ты можешь его найти? Скажи, чтобы он сейчас ко мне пришёл.

– С Майдой я его сразу найду.

Мишка, придерживая Майду за ошейник, пошёл к двери. Близняшки слезли со стульев и, взявшись за руки, как зачарованные заковыляли вслед за Мишкой, не сводя глаз с собаки.

Тем временем Толик шёл по улице и озирался чаще, чем обычно. Сегодня ему явно не везло. Он всё время, как нарочно, встречал тех, с кем вовсе не хотел встречаться, и никак не мог найти папу. Толик нервничал. Он вертел головой и всё ждал, что из-за ближайшего угла выйдет директор зоопарка или капитан милиции. Сегодня всё могло случиться.

Далеко стороной Толик обошёл место для кормления голубей. Там было два белых голубя. Среди них мог очутиться и голубь-Зайцев, с которым Толику тоже не хотелось встречаться.

Наконец Толик подошёл к парку. Здесь было поспокойнее. На длинных аллеях издали было видно любого человека. В случае чего, рядом – кусты, в которых можно скрыться. Кроме того, где-то в парке ходит папа. Он всегда уходил в парк, если ему нужно было о чём-нибудь серьёзно подумать.

И вдруг Толик вспомнил, что ведь совсем не нужно искать папу. Стоит переломить спичку, и он очутится рядом с папой, где бы тот ни находился в эту минуту.

Толик сунул руку в карман.

– Руки вверх! – раздался из кустов негромкий голос.

Толик быстро выдернул руки из карманов и застыл на дорожке.

– Иди сюда!

Толик как зачарованный послушно шагнул к кустам, раздвинул ветки и оказался на небольшой поляне. И тут он увидел того, о ком почти уже забыл и с кем ему больше всего не хотелось встречаться.

Перед Толиком стоял мальчик с очень голубыми и очень холодными глазами. В руке он держал пистолет. Он смотрел на Толика презрительно, словно на какую-то козявку, и улыбался загадочно и неприятно.

Заметив, что Толик с испугом поглядывает на пистолет, мальчик усмехнулся и швырнул пистолет в кусты.

– Не бойся, – сказал он. – Я с тобой и без пистолета что угодно сделаю. Я давно за тобой слежу. Да ты всё с Мишкой ходишь… Никак было тебя одного не поймать.

«Откуда он знает, что Мишку зовут Мишкой?» – с ужасом подумал Толик. А мальчик, словно угадав его мысли, сказал:

– Я про тебя всё знаю. Дурак ты порядочный, вот что. Сколько спичек потратил, а всё без толку. Дай сюда коробок!

– Это мой коробок!

– Лучше отдай по-хорошему.

– Не отдам.

– Хорошо, – согласился мальчик. – Теперь смотри.

Лишь сейчас Толик заметил, что мальчик левую руку держит в кармане. Быстрым движением Толик сунул руку в карман. Но было уже поздно. В ту же секунду коробок выскочил из кармана Толика и мягко опустился на ладонь мальчика.

– Ясно? – сказал мальчик и засмеялся, и глаза его ещё ярче засветились голубым огнём. – Теперь ты никакой не волшебник. Ты самый обыкновенный школьник. А волшебник – это я! – с гордостью сказал мальчик и даже стукнул себя кулаком по груди. – Мне не нужны твои спички. У меня осталось ещё девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять коробков. Недаром я полтора года без перерыва считал эти коробки. Иначе я давно бы уже учился в шестом классе. Но теперь мне не нужны никакие классы. Я – волшебник. И, кроме меня, во всём мире нет ни одного волшебника. И я могу превратить тебя в червяка. И ты будешь жить под землёй. Но я не сделаю этого, потому что ты жадина и мне нравишься.

Больше всего на свете Толик хотел бы сейчас очутиться дома. Ему уже не нужно было никаких спичек. Он с радостью расстался бы со своей силой и со своим хоккейным мастерством. Он хотел, чтобы всё было по-прежнему. И очень хорошо, если бы рядом сейчас стоял Мишка. Но рядом стоял не Мишка, а этот странный мальчик с очень странными голубыми глазами. Он смотрел на Толика с любопытством, но в этом любопытстве не было дружелюбия. Он разглядывал Толика, будто какого-нибудь зверька.

За кустами послышался смех. По дорожке, переговариваясь, прошли девушки. Толик с надеждой посмотрел в их сторону. Он даже сделал шаг по направлению к ним, будто они могли его защитить.

– Стой на месте! – приказал мальчик.

И Толик послушно остановился. Он понимал, что убегать бесполезно. Никто не мог его защитить от волшебной силы спичек. Никто! Даже Мишка, если бы он был сейчас рядом.

– Можно, я пойду домой? – робко спросил Толик.

– Нет, – засмеялся мальчик. – Стой здесь, пока я тебя не отпущу. А может быть, я тебя и вообще не отпущу.

– Меня папа будет ругать…

– А зачем тебе папа? У меня вот нет никакого папы. И всё-таки я волшебник.

Как ни напуган был Толик, он всё-таки удивился.

– У всех есть папа… – растерянно сказал он. – У тебя, наверное, папа умер?

– Меня это не интересует, – ответил мальчик. – Я потратил целых десять спичек, чтобы забыть всех. Я – волшебник. А они мне только мешали. Мне не нужны ни друзья, ни родственники. Но ты – жадина. И ты мне нравишься. Хочешь, будем дружить?

– Можно, я лучше домой пойду?

– Ты отказываешься от моей дружбы?!

– Нет… – дрожащим голосом сказал Толик и незаметно пощупал свою спину, чтобы проверить, не превращается ли он в червяка.

– Тогда мы с тобой будем дружить. Ты будешь мне во всём подчиняться. Называть меня будешь Волшебник. Жить мы с тобой будем в одном месте. Нас там никто не увидит. У тебя будет всё, что ты захочешь. Но если ты меня не будешь слушаться, я превращу тебя в червяка.

– А мои папа и мама?

– Ты забудешь их, – сказал мальчик и похлопал себя рукой по карману.

Откуда-то из глубины парка донеслись шесть коротких писков – проверка времени. Толик подумал, что мама, наверное, уже дома. Может быть, и папа уже пришёл. Мама поставила разогревать ужин и каждую минуту бегает смотреть к окну, не идёт ли Толик. Папа тоже беспокоится и жалеет, что они с Толиком поссорились, и даёт себе обещание никогда его больше не ругать. Так всегда бывает, если Толик опаздывает неизвестно почему. Мама и папа всегда дают такие обещания, лишь бы Толик не попал под трамвай или с ним не случилось бы чего-нибудь другого. А когда Толик благополучно возвращался домой, его, конечно, ругали.

Сейчас Толик готов был слушать нравоучения хоть всю ночь. Лишь бы его отпустил этот мальчик.

– Я не хочу забывать маму и папу, – сказал Толик.

– Да это же ерунда, – небрежно сказал мальчик. – Всего одна секунда. Ты даже ничего не почувствуешь.

– Всё равно не хочу!

Мальчик пожал плечами:

– Твоё дело. Тебе же будет хуже.

– Я не хочу «жить в одном месте». Я хочу с ними.

– Зато я хочу! – Мальчик сверкнул голубыми глазами. – Ты будешь всё делать, как я хочу. А если не будешь слушаться… – И мальчик снова похлопал рукой по карману.

Толик с тоской глянул в сторону аллей. Там ходили и смеялись невидимые отсюда люди. И Толику казалось, что смеются они над ним. И он снова, сегодня уже во второй раз, заплакал.

– Не реви! – строго сказал мальчик. – У меня есть дела поважнее, чем твои слёзы. Садись сюда и слушай. Я хочу, чтобы ты всё знал. Но если ты всё будешь знать, то ты меня выдашь.

– Я не выдам, – сквозь слёзы сказал Толик. – Честное слово, не выдам!

– Я никому не верю, – сурово сказал мальчик. – А ты – жадина. И ты мне нравишься…

– Я не жадина, – робко возразил Толик.

Мальчик засмеялся.

– А кто пожалел для Мишки даже одну спичку?

Толик с ужасом посмотрел на мальчика и умолк. Мальчик знал всё. И возразить было нечего.

– Ты меня не бойся, – сказал мальчик. – Мы ещё с тобой будем дружить. Я ведь раньше тоже был такой, как ты. И я первый нашёл этот коробок. Просто я умней тебя. На второй спичке я загадал сто порций мороженого. Но уже на третьей я понял, что так я быстро истрачу все спички на пустяки. И тогда я загадал, чтобы у меня было ровно миллион таких коробков. Я никому не верю, даже волшебным спичкам. И я сам взялся отсчитывать эти коробки. Я считал их полтора года. Зато я теперь самый могущественный человек на земле. Я могу сделать всё, что угодно. И для этого мне не нужно будет работать. Тебе просто повезло, что ты попал туда, где я считал коробки. Только я не понимаю, как ты туда попал. Ведь я был во вчерашнем дне.

После всех событий сегодняшнего дня Толик уже не мог ничему удивляться. Вчерашний день так вчерашний. Ему было уже всё равно. Но мальчик заметил, что Толик не понял, что такое вчерашний день.

– Это я сам придумал! – с гордостью сказал мальчик. – Ты жадина, но ты глупее меня. Тебе бы никогда не придумать про вчерашний день. А я придумал, и поэтому я теперь такой великий волшебник. Вчерашний день – это и есть вчерашний день. Ведь то, что было вчера, уже прошло. И никто никогда не увидит того, что было вчера. Потому что всё это уже было, а на следующий день будет всё новое. И если я уйду во вчерашний день, то меня тоже не будет видно. Люди будут ходить совсем рядом и ничего не будут замечать. Но всё-таки я не понимаю, как ты попал во вчерашний день. Твоё счастье, что я не имел права истратить хотя бы одну спичку, пока не отсчитаю миллион коробков. А то я тогда ещё превратил бы тебя в червяка.

– Лучше бы я никогда не брал коробка, – уныло сказал Толик. – Я же не знал, что он волшебный. Я и не хотел ни в какой день попадать…

– Я думаю, что ты попал во вчерашний день потому, что ты жадина, – задумчиво сказал мальчик. – Я очень люблю жадин. Я сам жадина. Я теперь самая главная и самая умная на свете жадина.

Понемногу в парке темнело. Кроны деревьев и кусты стали почти чёрными. На их фоне ярко-голубые глаза мальчика вспыхивали маленькими, какими-то злыми и жадными светлячками.

– Ну довольно, – сказал мальчик. – А теперь мы с тобой уйдём.

– Куда?! – с ужасом спросил Толик.

– Во вчерашний день. Ты увидишь, как я там всё хорошо устроил.

– Я не хочу! – закричал Толик. – Отпусти меня. Я пойду к маме. Она уже пришла с работы.

– Если ты ещё раз произнесёшь слово «мама», ты забудешь её навсегда!

– Я не буду, не буду произносить! – умоляющим голосом проговорил Толик, озираясь по сторонам. У него ещё оставалась маленькая надежда, что кто-нибудь заглянет в кусты, быть может милиционер, или хотя бы толстый доктор, или пускай хоть профессор с двойными стёклами, и спасёт его. Но кругом было тихо.

– Приготовиться! – скомандовал мальчик.

И в этот момент Толик увидел Мишку. Впрочем, он даже не знал, Мишка это или нет. Просто в просвете между кустами мелькнули две фигурки, похожие на человека с собакой.

– Мишка! – в отчаянии крикнул Толик. – Мишка! Спаси меня!

Вслед за тем он услышал топот ног и собачий лай. И вот, протиснувшись сквозь кусты, на полянку выбежал Мишка, держа на поводке Майду.

Тяжело дыша, Мишка осадил Майду. Он взглянул на мальчика и спокойно спросил:

– Он чего, пристаёт к тебе?

– Он не пристаёт. Он ещё хуже… – сказал Толик и умолк, видя, как ещё ярче вспыхнули глаза мальчика.

– Ну-ка, иди отсюда! – сказал Мишка.

Мальчик презрительно усмехнулся, но ничего не ответил.

– Идём, Толик, чего с ним связываться, – пожал плечами Мишка. – Мне даже его бить жалко.

Мальчик захохотал. Мишка посмотрел на него и сплюнул.

– Ненормальный какой-то. Идём, Толик, не связывайся.

– Теперь и ты никуда отсюда не уйдёшь. Немедленно проси прощения…

– Тьфу ты! – сказал Мишка. – Иди отсюда, пока цел.

– Проси, Мишка, проси, – умоляющим голосом произнёс Толик. – Может быть, он нас отпустит.

Мальчик, не обращая внимания на слова Толика, сунул руку в карман. Майда, не спускавшая с него глаз, заворчала и рванулась, но Мишка удержал её. Он вовсе не любил натравлять собак на людей.

– Не держи её! Отпусти! Ты ничего не знаешь! – закричал Толик. Он подбежал к Мишке и вырвал у него из рук поводок. Майда с рычанием прыгнула. Но было уже поздно.

В ту же секунду Толик, Мишка и Майда почувствовали, как будто их подняло в воздух и понесло неизвестно куда.

Часть вторая

Чудеса поневоле

20

Толик проснулся в большой комнате. Было утро. Солнце ярко светило сквозь окна, и большой цветистый ковёр на полу как будто горел под этим ослепительным светом.

«Откуда у нас этот ковёр? – подумал Толик. – Вчера его не было».

Переведя взгляд на спинку кровати, Толик увидел красивую стеклянную табличку с надписью: «Умываться по утрам не обязательно».

«Это, наверное, всё папины шутки», – подумал Толик. Он скинул одеяло, соскочил с постели и полез под кровать за тапочками. Вместо тапочек там стояли новенькие ботинки. Толик вытащил их, и, попав под солнечный луч, ботинки вдруг засверкали так, что смотреть на них можно было лишь прищурившись. Сверкали подмётки и шнурки, которые были почему-то жёлтого цвета. И вообще ботинки были какие-то ненастоящие, как будто их сняли с новогодней ёлки.

«Чужие ботинки», – подумал Толик и задвинул их опять под кровать.

Рядом с кроватью на белом стуле лежала одежда. Удивляясь всё больше, Толик развернул рубашку и брюки. Они оказались удивительно лёгкими, но пуговицы были большими и сделаны из того же металла, что и подмётки. Одна пуговица на рубашке весила, наверное, столько же, сколько вся рубашка. Костюм тоже был каким-то маскарадным. Толик понял это окончательно, когда разглядел на рубашке золотую звёздочку Героя Советского Союза.

В недоумении Толик огляделся по сторонам и лишь сейчас понял, что он находится вовсе не в своей комнате.

Комната была просто огромная. Под потолком висела гигантская люстра с тысячами стекляшек, которые переливались на солнце. Вдоль стен до самого потолка тянулись колонны. Возле колонн стояли большие вазы. Всё было очень большое, массивное. Толику показалось, что он где-то уже видел эту комнату, а вернее, не комнату, а целый зал. Ни у кого из папиных и маминых знакомых не могло быть такого зала.

Толик подошёл к вазам. Первая ваза была доверху наполнена конфетами «Белочка». Во второй лежали плитки шоколада. В третьей – пирожные. Все сорок четыре вазы были наполнены какими-нибудь сластями. Но Толик не обрадовался этим сластям. Наоборот, с каждой минутой ему становилось всё тревожнее. Это уже не было похоже ни на маскарад, ни на шутку. В комнате было очень тихо. И снаружи тоже не доносилось ни одного звука, несмотря на то что окна были открыты. Не было слышно шума автомобильных моторов, людских голосов, шарканья метлы дворника – не было слышно ничего.

Как был, в трусах и рубашке, Толик побежал к окну и выглянул наружу. Он увидел пустынную площадь, залитую асфальтом. Вокруг площади стояли здания, которые тоже показались Толику знакомыми. Они были двух- и трёхэтажными, с колоннами, башенками, громадными зеркальными окнами – здания старинной постройки, похожие одновременно и на дворцы, и на магазины.

«Гостиный двор», – прочитал Толик надпись на одном из длиннющих зданий. На другом было написано: «Детский мир», на третьем – «Лакомка». Это была площадь магазинов. Толик не узнал эти магазины потому, что они стояли все подряд, вместе, хотя должны были находиться на разных улицах города.

И теперь стало понятно, почему ни одного звука не доносилось из раскрытых окон. На площади не было ни одного человека, ни одного автомобиля, ни даже хотя бы голубя – не было ничего, что могло разговаривать, шуметь или двигаться. В зеркальных витринах безмолвно застыли манекены, протягивая неизвестно кому яркие полотна материи. На мёртвой площади манекены и сами казались мертвецами. Но Толик даже обрадовался им, потому что они хоть чуточку походили на людей.

Больше на площади ничего не было. Даже ветра не было.

Толик оглянулся. Кровать и стул стояли посредине комнаты. Отсюда они казались маленькими и одинокими. И Толику тоже показалось, что он остался совсем один в целом мире, один на всей земле, откуда вдруг по неизвестной причине ушли все люди.

По старой привычке Толик закрыл глаза, чтобы проверить, не сон ли это. Он долго, минут пять, стоял с закрытыми глазами. Когда же он осторожно приоткрыл один глаз, то увидел, что ничего не изменилось.

Толик пересёк комнату-зал и подошёл к двери. Тяжёлая, украшенная розочками и завитушками дверь распахнулась перед ним сама, и Толик попятился. Он постоял немного в раздумье, внимательно посмотрел в щель между дверью и косяком, думая, что там кто-то спрятался, но никого не увидел.

Втянув голову в плечи, Толик шагнул за порог, ожидая, что его сейчас ударит током или произойдёт ещё что-нибудь страшное. Но опять ничего не случилось.

Вниз спускалась широкая лестница с мраморными ступенями и мраморными перилами. Эта лестница показалась Толику знакомой. Он где-то видел её, но никак не мог вспомнить где. Чего-то не хватало на этой лестнице, кажется ковра. Во всяком случае, ступать босыми ногами по холодному мрамору было не очень приятно.

Поёживаясь, Толик спустился вниз. На улицу вела ещё одна дверь: толстая, с зеркальными стёклами и большими золотыми ручками. Она также открылась сама, едва Толик подошёл к ней. На этот раз Толик уже не удивился. Он решил, что у дверей есть какой-нибудь скрытый механизм, который начинает работать, если к нему приблизится человек. В конце концов, при теперешней технике это уж не так трудно сделать.

Толик вышел наружу. Перед ним лежала уже знакомая площадь. Снизу она казалась ещё больше и ещё пустыннее.

– Э-эй! Кто тут есть! – крикнул Толик.

Никто не откликнулся. Лишь через некоторое время, отразившись от безмолвных домов магазинов, голос Толика вернулся к нему слабым эхом:

– Тут-ут-ут есть-есть-есть…

Сбоку послышался какой-то шорох. Толик обернулся, и у него, как когда-то у Чичи, задрожали сначала ноги, потом руки и, наконец, даже уши.

Перед Толиком стоял и смотрел на него своими большими глазами Железный Человек. На нём не было никакой одежды, но его нельзя было назвать голым, как нельзя назвать голым, например, камень. У него были руки, ноги и голова. У него были даже нос и рот, который улыбался неизвестно чему. Улыбка как будто застыла на его лице. На безволосой железной голове рос один-единственный волос, тоже железный. Волос был длинный, с шариком на конце.

Всё это Толик разглядел в одну секунду. В следующую секунду он отпрянул назад и прижался к стене, ожидая немедленной смерти.

Железный Человек молча смотрел на Толика и не шевелился.

Толик медленно, едва заметно, вжимаясь спиной в стену, передвинулся на несколько сантиметров. Всё так же улыбаясь, Железный Человек чуть-чуть повернул голову.

И тогда, не помня себя от ужаса, Толик оторвался от стены и бросился бежать наискосок через площадь. Но сразу же за его спиной возник металлический звук тяжёлых шагов. Кто-то бежал за ним, не догоняя и не отставая. Собрав последние силы, Толик побежал ещё быстрее. Шаги за спиной загремели ещё громче. Тот, кто бежал сзади, не произносил ни слова. Но Толик чувствовал, что он уже не в силах бороться со своим страхом. Ноги у него подкосились, и он упал на асфальт посреди площади, закрыв голову руками. Он знал, что на него обрушится сейчас удар железной руки и это будет последнее, что он успеет почувствовать. С какой-то не очень сильной обидой, почти равнодушно, Толик подумал: «За что? Что я ему сделал?» – и закрыл глаза, приготовившись к смерти.

Но вокруг было тихо. Шаги смолкли. Лишь где-то рядом громко и часто стучали невидимые молоточки. Толик не сразу понял, что слышит стук своего сердца.

Наконец Толик решился открыть глаза. Он выглянул из-под руки и увидел Железного Человека. Тот стоял метрах в трёх. Он был совершенно спокоен, как будто и не бежал только что. А на его железном лице сияла всё та же улыбка.

– Вы… чего… – сказал Толик, еле шевеля губами от страха.

– Непонятно, – немедленно отозвался Железный Человек.

– Я… боюсь… – сказал Толик.

– Пожалуйста, – ответил Железный Человек. – Ты можешь делать всё, что хочешь. Ты не можешь делать того, что не разрешается.

Толик заметил, что, когда Железный Человек говорил, на его лице ничего не менялось. Даже губы не шевелились. Они застыли в вечной улыбке.

Постепенно страх Толика стал проходить. Нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя совсем хорошо. Но он видел, что пока Железный Человек не собирается его убивать. Во всяком случае, когда человека собираются убить, с ним особенно долго не разговаривают.

– Вы настоящий? – спросил Толик уже посмелее.

– Я настоящий.

– Почему же вы такой железный?

– Я настоящий робот.

– Почему же вы разговариваете?

– Я умею разговаривать.

– Можно, я буду вас спрашивать?

– Ты можешь делать всё, что хочешь. Ты не можешь делать того, что не разрешается.

– А кто это мне не разрешает? – спросил Толик, уже совсем оправившись от испуга.

– Волшебник.

Толик вскочил на ноги. Он вдруг всё вспомнил. Он понял вдруг сразу то, о чём смутно догадывался ещё раньше. Это было вчера… А быть может, и не вчера, а тысячу дней или тысячу лет тому назад… Но это уже не важно, потому что мальчик с голубыми глазами ему не приснился.

Толик Рыжков, бывший ученик четвёртого класса, бывший сын папы и мамы, находился сейчас во вчерашнем дне.

И как будто в подтверждение этих мыслей, на дальнем конце площади послышался шум мотора. Толик увидел большую чёрную автомашину, которая мчалась прямо к нему. Машина была без шофёра. Она двигалась сама собой. А на заднем сиденье, развалившись, сидел тот, кого Толик и ожидал увидеть.

Машина сама остановилась возле Толика.

– С добрым утром, – насмешливо сказал мальчик.

Толик ничего не ответил.

– Почему ты ходишь босиком? – спросил мальчик. – Разве тебе не понравились ботинки с золотыми подошвами и шнурками? Они такие же, как и у меня. Смотри.

Мальчик задрал ногу, и перед глазами Толика ослепительным блеском вспыхнули точно такие же ботинки, которые он оставил под кроватью.

– А разве тебе не понравился костюм с золотыми пуговицами? Я сам придумал такой фасон.

– Там золотая звёздочка, – угрюмо сказал Толик.

– Это я тебя наградил, – хвастливо сказал мальчик. – Я же знаю, что ты мечтал стать героем. Вот я хотел сделать тебе приятное. Ведь ты мне всё-таки нравишься.

– Я не совершил никакого геройского поступка, – сказал Толик. – Мне всё равно нельзя носить звёздочку.

– А лучше всех играть в шахматы тебе можно? И разве ты заслужил звание лучшего игрока в хоккей?

Толик промолчал. Сказать было нечего.

Мальчик засмеялся.

– Не бойся. Как раз за это ты мне и понравился. Я для тебя изо всех сил стараюсь. Я уже на тебя не одну спичку истратил. Даже стул сделал серебряный. А спал ты во Дворце пионеров. Разве тебе там не понравилось?

«Ну конечно, – подумал Толик. – Как это я раньше не догадался. Зал и лестница – всё это я уже видел раньше. Они из Дворца пионеров».

– Что же ты не благодаришь меня?

Толик никак не мог понять, говорит мальчик серьёзно или смеётся.

– Спасибо, – сказал он, решив, что пока не стоит ссориться с мальчиком. Ведь нужно ещё как-то выбраться отсюда.

– Не стоит, – ответил мальчик. – Я уверен, что мы станем большими друзьями. Здесь ты получишь всё, что угодно. Мы будем самыми счастливыми людьми в мире. Ведь нам совершенно не надо работать или учиться. Ты просто ещё не привык. Для начала я советую тебе забыть папу и маму.

– Не надо, – попросил Толик. – Пожалуйста, не надо.

– Как хочешь. Тебе же хуже. Ведь ты всё равно отсюда не уйдёшь. И твой Мишка тоже никуда не уйдёт.

– А где Мишка? – обрадовался Толик.

– Об этом знаю один я! – сердито сказал мальчик. – Я! Я – Волшебник! Тебе об этом знать не обязательно. Твой Мишка – грубиян и невежа. Он не хочет жить во дворце. Он не хочет со мной разговаривать! Он отвратительный человек – в нём совершенно нет лени и жадности. И если он не исправится, я превращу его в… Я ещё придумаю, во что его превратить. Я – Волшебник!

Мальчик, кажется, не на шутку рассердился. Он кричал, и глаза его вспыхивали недобрыми голубыми огоньками. Толик испугался, как бы мальчик в гневе не вздумал и его превратить во что-нибудь. Толик отступил на шаг от машины и съёжился, чтобы казаться тихим и безобидным. Мальчик заметил это.

– Не бойся, – сказал он гораздо тише. – С тобой ничего не случится. Ведь ты жадина. И я о тебе позабочусь. Ты видишь этого Железного Балбеса? Он тебя охраняет. Он повсюду будет ходить за тобой.

Толик взглянул на Железного Человека с тайной надеждой, что тот обидится на слово «балбес» и огреет мальчика своей железной рукой по уху. Но Железный Человек даже не пошевелился. Зато мальчик, перехватив взгляд Толика, захохотал.

– Он не обижается, – сообщил мальчик. – Эй, ты, как тебя зовут?

– Железный Балбес, – ответил Железный Человек.

– Разве тебе не обидно? – усмехаясь, спросил мальчик.

– Непонятно.

– Балбес – обидное имя.

– Я – робот, – ответил Железный Человек. – Я не умею обижаться.

– Каковы твои обязанности?

– Он может делать всё, что хочет, – сказал Железный Человек, указывая на Толика. – Он не может делать того, что не разрешается. Я всегда нахожусь рядом.

– Понятно? – спросил мальчик. – Он всегда рядом. Тебе нельзя делать того, что не разрешается. Но ты быстро привыкнешь. Ходи и смотри. Тебе понравится. А когда тебе понравится, мы станем друзьями.

Мальчик откинулся на сиденье, и сразу же машина сорвалась с места и быстро скрылась из виду.

Толик повернулся к Железному Человеку. После того как уехал мальчик, Толик подумал, что неплохо было бы завести дружбу с этим роботом. Какие бы железные мозги ни были у него, они не могут быть умнее человеческих. Во всяком случае, думал Толик, обмануть его будет нетрудно.

– Где Мишка и Майда?

– Непонятно.

– Мишка… и с ним собака.

– Человек и собака здесь.

– Где? В каком месте?

– Нельзя делать того, что не разрешается.

– Я ничего и не делаю.

– Ты можешь делать всё, что хочешь.

– Тогда скажи, где человек и собака.

– Здесь.

– В каком месте?

– Нельзя делать того, что не разрешается.

– Затвердил: «Не разрешается, не разрешается», – сказал Толик, рассердившись. – Дурак ты!

– Я – Балбес, – поправил Железный Человек. – Я – робот.

– А что мне не разрешается?

– Выходить до рассвета.

– Куда выходить?

– Всюду.

– Робот, миленький, – сказал Толик ласковым голосом. – Я никому не скажу. Объясни, что значит «выходить до рассвета».

– Не разрешается.

– Я никогда не буду звать тебя Балбесом. Я тебя очень прошу.

– Я понимаю.

– Ну-ну, – обрадовался Толик. – Тогда скажи.

– Не разрешается.

Толик понял, что договориться с Железным Человеком не удастся. Его железные мозги не знают жалости. Ну что ж, так и полагается Железным Людям. Для этого они и существуют.

Толик вздохнул и побрёл через площадь к магазинам. Железный Человек топал за его спиной, не отставая ни на шаг.

В длиннющих галереях Гостиного двора было пусто. Не было ни продавцов, ни покупателей, ни кассиров. На полках и на витринах лежали товары. Всё было так, как и в настоящем Гостином дворе, даже таблички с ценами и будочки с кассовыми машинами. На лестницах стояли телефоны-автоматы. Толик снял трубку и нажал кнопку бесплатного вызова. Он надеялся, что автоматы работают, и хотел позвонить в милицию и попросить о помощи. Но гудка он не услышал.

Толик сердито бросил трубку, и она заболталась на цепочке. Железный Человек подошёл к телефону и аккуратно повесил трубку на рычаг. Очевидно, он во всём любил порядок. Если, конечно, Железные Люди способны любить что-нибудь.

Толик шёл между двумя рядами прилавков и довольно равнодушно смотрел на витрины, где лежало столько замечательных вещей. В отделе фототоваров он всё же подошёл к полке, снял с неё самый дорогой фотоаппарат и с вызывающим видом посмотрел на Железного Человека. Тот молчал. Толик положил фотоаппарат на место. Ещё два дня назад он мог лишь мечтать о таком фотоаппарате. Сегодня же это было совсем неинтересно. Да и фотографировать было некого, разве что Железного Человека.

В спортивном отделе Толик немного оживился. Здесь лежали прекрасные мячи, клюшки, стояли гоночные велосипеды. Толик подержался немного за велосипед, но не взял и его. Он представил себе, как едет по площади, а за ним, не отставая, топает Железный Человек. И получалось, что Толик будет вроде собачки на прогулке. Разница лишь в том, что без верёвочки.

И прекрасный ниппельный мяч Толик не взял тоже. Играть было не с кем, разве что с Железным Человеком.

Но вот в охотничьем отделе Толик увидел ружья. Десятки ружей и патроны к ним. Толик пошёл за прилавок и стал прохаживаться вдоль стойки. У него мелькнула мысль, что неплохо было бы обзавестись каким-нибудь оружием. Кто знает, что может случиться. И что ещё придёт в голову этому мальчику с голубыми глазами? Во всяком случае, Толик не будет теперь беззащитным.

Толик протянул руку к стойке и взял ружьё-двухстволку.

Железный Человек, до сих пор безмолвно стоявший рядом, беспокойно шевельнулся.

– Оружие брать не разрешается.

– Я же могу делать всё, что хочу! – возмутился Толик.

– Ты можешь делать всё, что хочешь.

– Я хочу ружьё.

– Оружие брать не разрешается.

– А мне наплевать на разрешается и не разрешается! – громко сказал Толик. – Я не просил, чтобы меня сюда уносили.

– Оружие брать не разрешается.

Железный Человек говорил без всякой злости, очень ровным и спокойным голосом. Но когда Толик попытался с ружьём выйти из-за прилавка, Железный Человек шагнул к нему и легко, без всякого усилия выдернул ружьё из его рук. Затем он поставил ружьё на прежнее место и замер.

– Дурак! – крикнул Толик.

– Я не дурак. Я – Балбес.

– Это одно и то же!

Железный Человек промолчал. Он, как и все Железные Люди, обладал железными нервами. Его невозможно было вывести из себя. Он не мог ни обидеться, ни рассердиться. И это было вполне естественно. Иначе он был бы хоть немного похож на настоящего человека.

А вот Толик рассердился. Он стал хватать с витрины всё подряд и швырять на пол, чтобы хоть как-то досадить Железному Человеку. На пол летели майки, лыжные костюмы, теннисные ракетки. Но всё напрасно. Железный Человек молча и невозмутимо подбирал всё это и возвращал на место. Через минуту в отделе спортивных товаров не было заметно никакого следа разгрома, учинённого Толиком.

Из спортивного отдела Толик захватил тапочки. На каменных ступенях сильно мёрзли ноги. Толик шёл мимо витрин, на которых сверкали всевозможные часы, золотые портсигары и драгоценные камни. Около каждого предмета стояла табличка с ценой. И если бы сложить все цены вместе, то получилась бы одна, общая цена – сколько-то там рублей и копеек, – цена разлуки с папой и мамой и со всеми остальными, даже с Чичей, который казался теперь Толику вовсе неплохим парнем. А за спиной громыхал железными ступнями Железный Человек. У него не мёрзли ноги на каменной лестнице.

Толик вышел на площадь. Она по-прежнему была пустынна.

Железный Человек остановился рядом, улыбаясь своей вечной железной улыбкой.

– Время принимать пищу, – сказал он.

– Я не буду есть, – сказал Толик.

– Ты можешь делать всё, что хочешь.

– Я лучше умру с голода!

– Непонятно.

– Умру. Меня не будет.

– Ты уйдёшь?

– Навсегда, – злорадно сказал Толик. – Я уйду, а Волшебник оторвёт тебе голову за то, что ты плохо меня охраняешь.

– Уходить запрещается.

– Тьфу на тебя! Замолчи, – сказал Толик. – Шпион!

– Я – робот. Я – Балбес, – отозвался Железный Человек.

– Вот и я говорю то же самое, – подтвердил Толик, которому вовсе не хотелось умирать и очень хотелось есть.

И Толик пошёл к зданию, над которым висела большая вывеска: «Лакомка». Толик уже был здесь с папой и мамой. Тут он в первый раз попробовал ужасно вкусный блинчатый пирог и мороженое с воткнутыми в него ягодами вишни.

Зал, конечно, был пуст. На столах стояли блюда с самой разнообразной едой. Почему-то они были горячими и на вид очень свежими, как будто их только что поставили. И вообще зал нисколько не изменился. Те же колонны, эстрада для оркестра, разноцветные столики и разрисованные стены. Конечно, это было то самое кафе, где они были когда-то с папой и мамой. Толик вдруг подумал, что, наверное, на тех местах, где стояли Гостиный двор, «Детский мир» и «Лакомка», теперь ничего нет. И конечно, милиция будет искать, куда пропали эти дома, и, может быть, найдёт Толика и арестует мальчика с голубыми глазами. Но тут же Толик вспомнил, как он сам заставил старшину арестовать ни в чём не повинного толстого доктора, и понял, что милиция тут не поможет.

Толик взял кусок пирога и съел его, не присаживаясь к столу.

21

Далеко от площади магазинов стояло высокое здание, выстроенное прямо на песчаном пляже. В нём было ровно сорок четыре этажа. Морские волны подкатывали к самым ступенькам. У подъезда покачивались на волнах тридцать новеньких катеров и морской теплоход, выкрашенный белой краской. С другой стороны дома на асфальтовой дорожке расположились тридцать новеньких легковых автомобилей.

На каждом этаже дома было по сто комнат.

В этом доме жил мальчик с голубыми глазами.

По утрам, когда мальчик выходил из дому, тридцать новеньких катеров выстраивались у подъезда, и моторы их начинали работать, словно любой из этих катеров только и мечтал о том, как бы покатать мальчика.

Тридцать новеньких автомашин приветственно гудели и в нетерпении подпрыгивали на месте, словно застоявшиеся лошади.

А мальчик, не обращая ни на что внимания, раздевался и входил в воду. Ему даже не нужно было шевелить руками и ногами. Море само держало его на поверхности.

Затем мальчик принимался ловить рыбу. Каждую секунду на его крючок попадалась большая рыбина. Он снимал рыб и бросал их на берег.

После рыбной ловли мальчик завтракал. Он сидел один в громадном, похожем на вокзал павильоне и, прежде чем приняться за еду, не меньше получаса раздумывал, что бы съесть такое, чего он ещё не пробовал.

После еды он бродил по этажам своего дома. Он пока ещё осмотрел не все комнаты. И в каждой комнате его ждали удивительные и прекрасные вещи. Там были комнаты с заводными игрушками, электрическими игрушечными поездами и самолётами. Были комнаты с редчайшими коллекциями марок, аквариумных рыб и всевозможных монет. Была специальная комната с автоматами газированной воды, которые совершенно бесплатно наливали двойную порцию. Было пятнадцать комнат с различными играми. Комната с каруселью. И даже специальная комната с соевыми батончиками, которые очень нравились мальчику.

Если же встречалась пустая комната, то мальчик вынимал из кармана спичку, переламывал её, и тотчас же комната наполнялась всем, чего он только пожелает.

Пустых комнат было ещё много, и мальчику работы хватало. Но он уже подумывал о том, что скоро придётся рядом поставить второй дом и начать заполнять его комнаты.

Лишь на двадцатом этаже комнаты пустовали. Вернее, пустовали все, кроме одной. Там жили Мишка и Майда. И прежде чем войти на этот этаж, мальчик переламывал спичку и шептал что-то, известное ему одному.

На другой день после того, как Толик познакомился с Железным Человеком, мальчик ещё раз поднялся на двадцатый этаж. Он вышел из лифта, на цыпочках прокрался по коридору и заглянул в замочную скважину. За дверью раздалось грозное ворчанье. Тогда мальчик распахнул дверь и вошёл в комнату.

В ту же секунду от окна метнулась какая-то тень. Она пролетела по воздуху и, словно ударившись обо что-то, остановилась на полпути и упала на пол.

Мальчик засмеялся, но глаза его не смеялись. Они горели холодным голубым светом.

– Я говорил тебе, чтобы ты привязал собаку, – сказал мальчик. – Она не может меня укусить, так же как ты не можешь меня ударить.

Майда, ощетинившись, напрягшись изо всех сил, рвалась к мальчику. Но её словно что-то держало на месте. Майда не понимала, что с ней происходит. Она обернулась к Мишке и беспомощно посмотрела на него. Но Мишка тоже не мог ей помочь. Всё же он встал, взял собаку на поводок и привязал её к столу, чтобы она не билась грудью о невидимую преграду.

– Ты ещё не передумал? – спросил мальчик.

– Я не хочу с тобой разговаривать, пока ты не скажешь, где Толик.

Мальчик презрительно усмехнулся:

– Толик давно о тебе и не думает. Ему понравилось у меня. И мы скоро будем друзьями. Он сам сказал. А про тебя он сказал, что лучше всего, если бы я превратил тебя в червяка.

Мишка ничего не ответил.

– А ведь ты меня боишься, – сказал мальчик. – Меня и нужно бояться. Я – Волшебник. Я самый могущественный человек в мире!

– Слыхали уже, – буркнул Мишка.

– Одна только спичка – и ты будешь просить у меня прощения!

– А без спички ты ничего не можешь. Ты – ноль без палочки.

– Я всё могу! – закричал мальчик. – Я – Волшебник. Но я хочу, чтобы ты сам попросил у меня прощения.

Вместо ответа Мишка сложил фигу и показал её мальчику.

– Ты что, с ума сошёл? – удивился мальчик. – Ты понимаешь, что я с тобой могу сделать?

– Понимаю.

– Я тебя даже отпустить могу, – неожиданно сказал мальчик. – Хочешь, я тебя отпущу? Пойдёшь к папе с мамой.

Мальчик как будто перестал сердиться. Но всё же было в его лице что-то такое, отчего Мишка ему не поверил. Может быть, тому виной были злые голубые огоньки, вспыхивающие в глазах мальчика.

– Никуда я без Толика не пойду.

– Я тебе тысячу рублей дам.

– Подавись ты своей тысячей!

– Миллион рублей!

– Подавись ты своим миллионом.

Глаза мальчика разгорались всё сильнее. Они выдавали его. Было видно, что он во что бы то ни стало хочет сломить Мишкино упрямство. И он хочет сделать это без помощи спичек, а сам, и тогда победа его будет настоящей победой.

Неизвестно, понимал ли это Мишка. Но он понимал, что в любую секунду может превратиться в червяка. Мишка держался из последних сил.

– Хорошо, – сказал мальчик. – Я даю тебе три дня сроку. Если за это время ты сам не откажешься от Толика и не попросишь у меня прощения, то я превращу тебя… – Мальчик подошёл к окну и задумчиво взглянул на море. У берега на лёгкой волне покачивались катера. – Я превращу тебя в катер! – радостно сказал мальчик. – И я буду на тебе кататься вместе с Толиком. Толик – жадина, и из него выйдет хороший товарищ.

Мальчик сунул руку в карман, и на стене неожиданно возникли часы с секундной, минутной и часовой стрелками и календарём, который показывал дни недели.

– Смотри, – сказал мальчик. – С этой минуты часы начинают счёт. Тебе осталось ровно три дня.

Мальчик пошёл к двери, но на пороге остановился и взглянул на часы.

– Осталось двое суток двадцать три часа пятьдесят девять минут сорок пять секунд, – хихикнул мальчик и вышел из комнаты.

Мишка посмотрел на часы. Потом он подошёл к Майде, сел возле неё на пол и обхватил руками её мохнатую голову. Майда лизнула его в лицо, и на щеке Мишки осталась мокрая полоса. Издали могло бы показаться, что Мишка плачет. Впрочем, может быть, так оно и было. Это бывает, если приходится долго сдерживаться, если не хочется показать, что тебе страшно. Мишке очень не хотелось превращаться в катер. Но ещё больше ему не хотелось оставлять в беде друга. Так уж он был устроен.

22

Ночевал Толик всё в том же зале. Проснувшись, он подбежал к окну и выглянул наружу. За ночь ничего не изменилось. Перед ним расстилалась всё та же пустая площадь, и двери магазинов были открыты – двери, в которые никто и никогда не войдёт.

Толик перевесился через подоконник и взглянул на подъезд. Железный Человек был там. Он стоял неподвижно, нелепо, неизвестно кому улыбаясь.

Толик пересёк зал и выглянул в другое окно. Перед ним расстилался громадный парк. Среди зелени виднелись поляны. На полянах стояли качели, но на них никто не качался. В разных местах возвышались парашютные вышки, с которых никто не прыгал. На лодочной станции лодки неподвижно стояли у причала. Всё это было в точности похоже на Парк культуры и отдыха, с той разницей, что ни одного человека не было видно на его аллеях.

Толик подумал, что если спуститься с этой стороны, то можно удрать от Железного Человека и поискать выход. Ведь должен же где-то быть выход из этого мира. Ведь расположен он на Земле и где-то вокруг живут люди, которые почему-то не могут сюда попасть. Но неужели они ничего не замечают?

Толик разулся и бросил вниз тапочки. Затем он вылез на карниз и уцепился за водосточную трубу. Второй этаж в доме был очень высокий. Толик глянул вниз и ясно представил себе, как у него разжимаются руки и он летит и ударяется спиной о каменные плиты тротуара. Толик зажмурился и ещё крепче вцепился в водосточную трубу. Постояв немного, он осторожно опустил одну ногу, и пятка его встретила пустоту. Тогда Толик опустил вторую ногу и носком коснулся трубы. Он крепко обхватил трубу ногами и руками и стал сползать, обдираясь о давно не крашенное железо.

Пожалуй, это был первый подвиг, который Толик совершил без чьей-либо помощи. Но совершил он его напрасно.

Едва ноги Толика коснулись тротуара, за углом послышалось громыхание, и Железный Человек, выйдя из-за угла, остановился рядом с Толиком.

– Ты зачем пришёл? – сердито спросил Толик.

– Я – всегда рядом.

– Ты хоть бы поздоровался, невежа!

– Тебе это нужно?

– Ничего мне не нужно!

– Это противоречиво, – сказал Железный Человек. – Ты просишь, чтобы я здоровался, и говоришь, что это не нужно.

– Больно ты умный! – огрызнулся Толик.

– Я – робот. Я – Балбес.

Толик махнул рукой и поплёлся в парк. Железный Человек, всё так же улыбаясь, зашагал за ним.

Едва Толик вступил на дорожку парка, она двинулась с места и поехала, словно лестница эскалатора. Но ехала она не вниз и не вверх, а в ту сторону, куда направлялся Толик.

– Это ещё что! Почему она едет? – удивился Толик.

– Это удобно, – ответил Железный Человек. – Не нужно двигать ногами. Не нужно затрачивать энергию. Это экономично.

Толик повернулся и пошёл в обратную сторону. Дорожка тоже поехала в обратную сторону. Толик направился к качелям, и сейчас же дорожка изогнулась и понесла его к качелям. Толик снова переменил направление. Дорожка сделала то же самое.

– Останови её! – сказал Толик. – Я хочу идти своими ногами.

– Это не разрешается. Это не экономично. Тратится много сил. Усталость. Человек не должен работать. Человек отдыхает.

– Много ты понимаешь, – ехидно сказал Толик. – А тебя кто сделал, свинья, что ли?

– Непонятно.

– Свинья – такое животное.

– Это противоречиво, – сказал Железный Человек. – Меня сделал Волшебник. Он не животное. Свинья – животное. Значит, Волшебник не свинья.

– Самая настоящая свинья, даже ещё хуже, – сказал Толик и направился к парашютной вышке. Железный Человек затопал вслед за ним, объясняя своим ровным голосом, что человек не может быть свиньёй и что это противоречиво. Но поскольку Толик ему не отвечал, Железный Человек скоро умолк.

Толик подъехал к парашютной вышке. Он хотел забраться на самый верх и осмотреть окрестности. Может быть, он где-нибудь увидит выход. Едва Толик шагнул на первую ступеньку лестницы, как она сама поехала вверх. Железный Человек молча примостился сзади.

Толик поднялся на верхнюю площадку. Перед ним раскинулся громадный зелёный парк. Тут было полно всяких аттракционов. Повсюду виднелись карусели – простые и воздушные, гигантские шаги, павильоны смеха. Было похоже, что этот парк взяли и просто перенесли сюда из города. Толик снова подумал о том, что в городе, наверное, вместо парка осталось пустое место вроде дырки.

А за парком Толик увидел море. Оно было очень спокойным и очень странным. У этого моря был берег и не было горизонта. Море просто кончалось километрах в десяти от берега. Дальше не было ничего. Ни неба, ни воды, ни суши. Это было ни на что не похоже, потому что это было не что-то, а ничего. Ничего ведь и есть ничего. Объяснить это очень трудно.

– Что там такое? – спросил Толик, показывая рукой в сторону моря.

– Вода.

– А дальше?

– Это не разрешается.

– Что не разрешается?

– Приближаться ближе чем на два километра.

– К чему приближаться?

– К Черте.

– А что за Чертой?

– Не знаю.

Толик с удивлением взглянул на Железного Человека. Это было, пожалуй, первое человеческое слово, которое Толик от него услышал.

– Что за Чертой? – повторил Толик.

Железный Человек ответил не сразу, как обычно. Внешне он был совершенно спокоен, но Толику показалось, что внутри у Железного Человека что-то поскрипывает. Быть может, это скрипели его железные мозги, которые напрягались и не могли найти железного ответа.

– Н-не знаю, – как будто бы с усилием произнёс Железный Человек.

Толик понял, что Железный Человек не врёт. Впрочем, вряд ли он умел врать. В этом было его единственное преимущество перед Толиком.

– Почему нельзя приближаться к Черте?

Железный Человек ответил быстро и как будто с облегчением:

– На закате можно УВИДЕТЬ. На восходе можно…

Железный Человек замолчал.

– Что можно увидеть на восходе?

– Не знаю.

– Ты сказал: «На восходе можно…» Что можно на восходе?

– Н-не знаю.

Железный Человек как-то странно напрягся, и внутри у него заскрипело, теперь уже совершенно отчётливо. Он не мог ответить на вопрос и как будто бы мучился этим. Если, конечно, предположить, что железные люди могут мучиться.

– Тебе что, нездоровится? – спросил Толик.

– Я – робот. Я всегда здоров, – ответил Железный Человек, мгновенно успокаиваясь. – Я не могу ответить на вопрос. Я не знаю. Мне нельзя задавать вопросы, которых я не знаю.

Странно, но Толику в эту минуту было вроде бы даже немного жалко Железного Человека. Быть может, оттого, что Толику раньше тоже приходилось мучиться, если в классе нужно было отвечать на вопрос, который он не знал. Всё-таки было что-то человеческое в этом роботе. Толику показалось даже, что сейчас Железный Человек перестал быть таким железным. И Толик решил воспользоваться этим.

– Где человек и собака?

– Здесь, – спокойно ответил Железный Человек.

– В каком месте?

– Нельзя делать того, что не разрешается.

Нет, видно, что Железный Человек запомнил, то запомнил он это навсегда. Толик прекратил бесполезные вопросы. Он снова внимательно оглядел море, но никакой Черты не увидел, а увидел воду и за ней – ничего. Там скрывалась какая-то тайна. Может быть, там скрывалось что-то страшное.

Но что может быть страшнее, чем жить в этом мире, где тебя ожидает «друг», который в любую минуту может превратить тебя в червяка, где ты можешь забыть своих папу и маму, где дурацкие дорожки не дают тебе ступить ни шагу, где ты богат вещами и удовольствиями и лишён главных богатств – свободы и дружбы.

И всё же Толик понимал, что неспроста ему многое не разрешается в этом мире. Не разрешается знать, где Мишка, не разрешается куда-то выходить с рассветом, не разрешается ходить одному, без Железного Человека. Что это за Черта, к которой нельзя подходить ближе чем на два километра? Вот если бы удалось удрать от Железного Человека…

Взгляд Толика упал на лямки парашюта, который висел у самых перил вышки. А что, если прыгнуть с парашютом? Другого парашюта нет, и пока Железный Человек будет спускаться с вышки, Толик будет уже далеко. Он побежит к берегу моря и, может быть, увидит эту самую Черту.

Толик подошёл к перилам и нерешительно взялся за лямки. Он взглянул вниз и отшатнулся. Внизу было метров пятьдесят пустоты. Толику показалось, что вышка качается под напором ветра и сейчас рухнет. Но, взглянув на неподвижные листья деревьев, он понял, что качается не вышка, а он сам. Ведь он никогда ещё не прыгал с парашютом.

Неожиданно Железный Человек пришёл на помощь. Не говоря ни слова, он приблизился к Толику и принялся надевать на него лямки и затягивать пряжки. Он делал это так спокойно и равнодушно, что Толик понял: ничего плохого с ним случиться не может. Он прыгнет и приземлится, и убежит от Железного Человека.

А Железный Человек делал своё дело. Ничего не подозревая, он сам помогал Толику убежать. Видно, он не мог сообразить такой простой вещи своими железными мозгами.

Толик подошёл к краю вышки. Железный Человек спокойно стоял рядом.

«Сейчас ты перестанешь улыбаться своей дурацкой железной улыбкой», – подумал Толик и прыгнул.

Трос, на котором висел парашют, натянулся. Толика дёрнуло, и он плавно стал спускаться на землю.

Но Железный Человек не стал колебаться. Спокойно и хладнокровно, словно делал это каждый день, он шагнул вперёд и полетел вниз вслед за Толиком. Он летел вниз с высоты в пятьдесят метров, летел без парашюта, и на губах его замерла всё та же улыбка. Воистину он был Железным Человеком.

Ноги Толика коснулись земли. Он упал на бок и, втянув голову в плечи, замер, ожидая, что сейчас на него обрушится Железный Человек. И тут же раздался скрежет. Затем всё смолкло.

Толик поднял голову и увидел Железного Человека. Тот болтался головой вниз в полуметре от земли. Нога его запуталась в каком-то тросе, свисающем с вышки. Железный Человек тихо раскачивался, улыбаясь.

Толик вскочил на ноги и сбросил лямки. Железный Человек изогнулся, дотянулся до петли, в которой запуталась его нога. Но даже его железным рукам оказалось не по силам распутать петлю. Она затянулась намертво. Толик был свободен.

Не слишком даже торопясь, Толик пошёл прочь от вышки. Железный Человек беспокойно заворочался в петле.

– Я должен быть рядом, – сказал он.

– Пожалуйста, – ответил Толик. – Иди сюда. Я же тебя не держу.

– Меня держит трос.

– А я тут при чём? – усмехнулся Толик.

– Ты можешь отпустить трос до земли. Для этого нужно подняться на вышку.

– А я не хочу отпускать трос!

– Ты можешь делать всё, что хочешь.

– Вот я и хочу, чтобы ты повисел тут, а не шпионил за мной.

– Тогда я не смогу быть рядом.

– А ты мне и не нужен, – сказал Толик и зашагал прочь.

Железный Человек неистово завертелся. Его железные пальцы скрежетали о трос, но ничего не могли поделать. На какую-то секунду Толику даже стало его жалко, потому что всё это он проделывал молча, не ругаясь и не плача. Но освобождать Железного Человека Толик и не подумал. Иначе он, и Мишка, и Майда навсегда могли остаться в этом мире.

Толик уходил всё дальше. И вдруг он услышал, как Железный Человек сказал своим обычным голосом:

– Пожалуйста…

Толик остановился как вкопанный. Уже во второй раз за этот день Железный Человек произнёс нормальное человеческое слово. Может быть, не такие уж железные мозги у этого Балбеса? Может быть, с ним стоило попробовать договориться?

– Я тебя освобожу, если ты скажешь, где человек и собака, – крикнул Толик.

– Это не разрешается.

– А висеть вниз головой тебе разрешается?

– Нет.

– Вот и выбирай, что тебе больше не разрешается.

Со стороны вышки послышался какой-то скрип. Железный Человек думал своими железными мозгами. Он выбирал, что ему больше не разрешается.

– Человек и собака в доме у воды. Двадцатый этаж, – сказал он наконец.

– Он жив?

– Это противоречиво, – сказал Железный Человек. – Я должен был ответить на один вопрос.

– Ну и виси тогда тут, а я пойду.

– Это противоречиво, – повторил Железный Человек. – Я должен быть освобождён, если отвечу на вопрос, где находятся человек и собака. Я ответил. Ты должен отпустить трос.

Толик понял, что Железный Человек больше ничего не скажет. И ещё понял, что ему как-то не хочется обманывать. За свою короткую жизнь Толик уже успел достаточно налгать. И, кроме того, если говорить честно, Железного Человека было немного жалко. Ведь он не виноват, что мальчик заставил его шпионить. Мальчик мог сделать и не такое со своими спичками.

И Толик, поднявшись на вышку, отпустил трос.

Железный Человек быстро развязал петлю. Он не удивился и не обрадовался. Он спокойно поднялся на ноги и встал рядом с Толиком.

– Тебе больно было? – спросил Толик.

– Я – робот. Мне не бывает больно.

– А вот мне бывает. Ещё и как, – вздохнул Толик.

Железный Человек промолчал.

– Скажи, что находится за Чертой? – попросил Толик.

– Не знаю.

– Совести у тебя нет! – сказал Толик.

– Я – робот. У меня не бывает совести.

Толик посмотрел на его улыбающийся неподвижный рот, на большие глаза, которые ничего не выражали, и подумал, что всё-таки зря он освободил этого Балбеса.

23

День уже клонился к вечеру, когда Толик и Железный Человек вышли к берегу моря.

Это было очень тихое и грустное море.

У самого берега высовывали из воды головы тихие рыбы и смотрели на Толика грустными глазами. Тут же на песке были разложены красивые лакированные удочки. Их было очень много – с золотыми и серебряными крючками. Рядом с каждой удочкой стояли золотые банки, в которых ползали ленивые червяки.

Толик машинально взял одну удочку. И тотчас же из банки выскочил червяк и сам нацепился на крючок. Толик не удивился. Он уже привык к тому, что здесь всё делается без малейших усилий.

Толик забросил удочку, и в то же мгновение у него клюнуло. Впрочем, даже нельзя сказать – клюнуло, потому что Толик даже не почувствовал поклёвки. Просто одна из рыбин подплыла к крючку, аккуратно проглотила его и спокойно улеглась кверху брюхом, ожидая, когда её вытащат.

Толик подтянул рыбу к берегу. Она была большая, килограмма на три, но совершенно не сопротивлялась. Она даже помогала Толику плавниками, как будто считала, что её тащат слишком медленно.

Толик снял рыбу с крючка и швырнул обратно в море. Рыба удивлённо взглянула на Толика из-под воды. Она стояла у самого берега и виляла хвостом, словно раздумывала, не совершила ли она какой-нибудь ошибки. Затем она медленно отплыла от берега метра на четыре и остановилась.

Толик подумал, что это какая-то больная рыба, и снова закинул удочку. Но и вторая рыба вела себя точно так же. Ловить было неинтересно.

– Почему эти рыбы как дохлые? – спросил Толик.

– Непонятно.

– Ну, как мёртвые.

– Непонятно.

– Ну, почему они не сопротивляются?

– Это удобно, – сказал Железный Человек. – Не нужно двигать руками. Не нужно затрачивать энергию. Это экономично.

– «Экономично, экономично»! – передразнил Толик. – Помереть тут у вас можно со скуки.

– Непонятно, – сказал Железный Человек. – Ты говоришь: дохлые, мёртвые, помереть. Что значит дохлые, мёртвые, помереть?

– Помереть? Это значит: раз – и нету.

– Чего нету?

– Меня нету.

– Это не разрешается.

– Попробуй не разреши! – возмутился Толик. – Возьму вот и помру. Это лучше, чем у вас жить!

– Ты должен быть здесь. Я – рядом.

– Слушать мне тебя тошно, – сказал Толик. – Идиот ты железный, вот кто.

– Я – Балбес, – поправил Железный Человек.

Толик махнул рукой и зашагал прочь по берегу. Железный Человек двинулся за ним.

Берег повсюду был песчаный, гладкий, как будто его разгладили утюгом. Песок не проваливался под ногами. Идти очень легко. Очевидно, это тоже было «экономично».

Толик вглядывался в морскую даль, но нигде не видел никакой Черты. Отсюда, с низкого берега, не было видно даже того, что удалось разглядеть с вышки, – того места, где кончалось море и начиналось ничего. Обыкновенное солнце, приближаясь к обыкновенному горизонту, готовилось утонуть в море.

Минут через пятнадцать ходьбы вдоль бесконечного ряда удочек, разложенных на берегу, Толик подошёл к небольшому прогулочному катеру. Это был очень красивый катер, выкрашенный голубой и красной краской. Он стоял, приткнувшись к берегу носом.

Но едва Толик подошёл поближе, катер развернулся носом в море и мотор его заработал. Видно, катеру очень хотелось, чтобы Толик на нём прокатился.

Лучшего случая нельзя было выдумать.

Толик прыгнул в катер. Железный Человек молча шагнул за ним. Очевидно, пока ещё Толик не совершил ничего такого, что не разрешается.

Толик взялся за штурвал, и катер сразу двинулся с места.

Тихие рыбы высунулись из воды и закивали головами, словно провожая Толика.

Толик направил катер в море, к горизонту, держа курс прямо на заходящее солнце. Железный Человек стоял совершенно спокойно. Он даже не сел. Наверное, он просто не умел сидеть. Ему это было не нужно. Он не знал усталости.

Катер шёл очень ровно, не вздрагивая на мелких волнах. Волны расступались перед ним. Управлять было легко. Толик даже попробовал бросить штурвал. Но катер всё равно шёл ровно, как по ниточке.

Берег быстро удалялся.

Толик, закусив губу, вёл катер, каждую минуту ожидая, что Железный Человек ему помешает. Ведь он приближался к какой-то Черте, к которой нельзя было приближаться на два километра. За этой Чертой можно было увидеть что-то такое, о чём не знал даже Железный Человек. Может быть, там страшное… Но сейчас Толику было всё равно. Он боялся мальчика с голубыми глазами, ему надоели движущиеся дорожки и тихие рыбы. Он хотел вернуться к папе и маме. Он хотел снова учиться в школе. Он даже готов был каждый день получать подзатыльники от Чичи, лишь бы выбраться из этого странного и ленивого мира. И он думал о том, что даже если сейчас увидит выход, то всё же придётся вернуться, чтобы выручить Мишку.

Железный Человек шевельнулся.

– Через восемьсот метров поворот, – сказал он.

– Куда поворот?

– К берегу. Нельзя приближаться на два километра.

– Я поверну, – сказал Толик и ещё крепче сжал штурвал.

Катер нёсся по спокойному морю. И впереди был отступающий горизонт, и было солнце, уже окунувшее один краешек в воду.

– Четыреста метров, – спокойно сказал Железный Человек.

Толик застыл у штурвала, глядя вперёд. Там ничего не было, кроме воды.

– Двести метров.

Толик не обернулся.

– Сто метров.

Толик вцепился в штурвал так, что побелели пальцы.

– Ноль метров. Поворот.

Толик втянул голову в плечи, но не повернул штурвала. Катер продолжал идти прямо.

– Поворот. Поворот. Поворот, – несколько раз повторил Железный Человек.

Не обращая на него внимания, Толик пристально вглядывался вперёд. Там ничего не было, кроме воды и большого солнца, уже наполовину перерезанного линией горизонта. На одну секунду Толику показалось, что вода впереди начинает как бы вспухать, образуя линию. Но, может быть, это были волны?