Читать онлайн «В их руках». Девичье еврейское образование в Российской империи бесплатно

Итак, в образовании женщин заключается источник образования всякого народа: в их руках находится вся судьба будущих поколений.

Абрам-Яков Брук-Брезовский

In Her Hands

Eliyana R. Adler

The Education of Jewish Girls in Tsarist Russia

Wayne State University Press

Detroit

2011

Перевод с английского Александры Глебовской

© Eliyana R. Adler, text, 2011

© Wayne State University Press, 2011

© А. В.Глебовская, перевод с английского, 2022

© Academic Studies Press, 2022

© Оформление и макет. ООО «Библиороссика», 2022

Благодарности

Если вы начинаете со смутной и непроверенной идеи, черпаете материал из множества курсов и книг, а также из груды архивных документов, процесс превращения их в единую монографию наверняка окажется непростым, азартным и непредвиденно долгим. Меня этот опыт научил очень многому. Кроме прочего, я научилась рассчитывать на самую разнообразную помощь.

Мне повезло, что в Брандейском университете у меня был замечательный научный руководитель Энтони Полонски и прекрасные читатели Че-Ран Фриз и Грегори Фриз. Джонатан Сарна и Бернадетта Брутен научили меня ремеслу историка. Коллеги-студенты, в том числе Наоми Джейкобс и Йоханан Петровски-Штерн, помогали мне усваивать знания. Фонд памяти Рут Шпиц профинансировал мое обучение. Я очень признательна библиотекарям из фонда иудаики в Брандейском университете Чарльзу Каттеру, Джиму Розенблуму и Нэнси Зибман за их постоянное содействие.

Впервые к теме этого исследования я обратилась в ИВО – Институте еврейских исследований. Благодарю Лео Гринбаума, который показал мне собрание американских автобиографий. По ходу последующих научных поездок в ИВО – одну из них профинансировал фонд Авраама и Рахелы Мелезин – я многое узнала от опытных сотрудников Фрумы Морер и Марека Уэба.

Основную часть исследований я проводила в Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге. Разбираться в нем мне помогала Галина Ипполитова. Кроме того, в Петербурге я пользовалась фондами Российской национальной библиотеки. Советы Че-Ран и Грегори Фризов, равно как и петербургских ученых Дмитрия Элияшевича и Анатолия Хаеша, очень помогли мне по ходу первой научной командировки за границу. Гранты факультета исследований Ближнего Востока и иудаики и программы женских исследований Брандейского университета обеспечили ее финансово.

Впоследствии, по ходу поездки в Вильнюс для проведения исследований по смежной теме, я обнаружила несколько важных документов и текстов в Литовском государственном историческом архиве и библиотеке Вильнюсского университета. Хочу поблагодарить Галину Баранову и Сниегуле Мисюниене за их помощь по предварительному подбору материалов. Мой коллега Сарунас Лиекис оказал мне ценную логистическую поддержку. Щедрые средства на эту поездку выделил Мемориальный фонд Абрама и Фанни Готлиб-Иммерман, Абрахама Натана и Берты Даскал-Вайнштейн из программы восточноевропейской иудаики Института еврейских исследований (ИВО).

Большим счастьем было завершить работу над этим проектом в Центре еврейских исследований имени Джозефа и Ребекки Мейерхофф в Университете Мэриленда. За два года, проведенных там в докторантуре, плюс дополнительный год в качестве докторанта программы Эфраима Урбаха, а также по ходу последующих приездов туда в качестве приглашенного младшего преподавателя я имела безграничный доступ к библиотечным и человеческим ресурсам. Хочу выразить отдельную благодарность двум директорам того периода, Марше Розенблит и Хаиму Лапину, а также своим коллегам Максин Гроссман, Бенджамину Джейкобсу, Мириам Исаакс, Шейле Йелен и Рейчел Манекин.

Все эти годы друзья, коллеги, читатели и редактора журналов брали на себя труд читать отрывки из моей книги. Я особо признательна Кэрол Бейлин, Аврааму Гринбауму, Шейле Йелен, Джону Клиеру, Ребекке Кобрин, Тове Коэн, Рейчел Манекин, Марше Розенблит, Пауле Хайман и Бену Эклоффу за их замечания и предложения. Все возможные ошибки исключительно на моей совести. Благодарю издателей журналов East European Jewish Affairs, Polin: Studies in Polish Jewry и Studies in Jewish Civilization за разрешение включить в книгу материал, ранее опубликованный в той же форме на их страницах.

Притом что на первых стадиях получать внешние и внутренние рецензии было чрезвычайно сложно и они приходили куда медленнее, чем хотелось бы, мне тем не менее было приятно работать с сотрудниками Wayne State University Press. Я благодарна Катрин Уайлдфонг, а также другим штатным и внештатным сотрудникам издательства за тщательность, деликатность, терпение и энтузиазм.

Члены моей семьи – неизменный источник поддержки и вдохновения; это касается как данной книги, так и жизни в целом. Книга посвящается моим родителям: маме, которая верила в меня и позволила мне выбрать собственный путь к знаниям, и отцу, который на своем примере научил меня любить историю и заниматься интеллектуальной деятельностью. Свекор и свекровь неизменно поддерживали меня в выборе необычного профессионального пути.

Быть мужем ученого – участь, требующая терпения. Спасибо, Стив, что выслушивал мои сырые идеи, вносил ценные предложения, поддерживал меня в моих решениях.

Если бы устроили всемирный чемпионат, «кто задаст больше всех самых разных и самых интересных вопросов», то я убеждена, что дети мои вышли бы из него победителями. Они – убедительный пример того, что значит держать собственное образование в своих руках.

Предисловие

Обучение и преобразование

Свою речь на открытии еврейского девичьего пансиона в Херсоне в 1856 году А.-Я. Брук-Брезовский начал с хвалебных слов в адрес истории еврейского образования: «Никто не вправе упрекать соплеменников наших в том, что они равнодушны к учению» [Брук-Брезовский 1861: 320]. Далее он указывает на контраст между ответственным отношением евреев к обучению своих сыновей и положением в девичьем образовании:

К сожалению, однако же, забота эта об учении до последнего времени простиралась только на мальчиков; на лиц женского пола не было обращено почти никакого внимания. Правда, в Библии и в талмуде упомянуто о некоторых ученых женщинах; но они служат исключением из общего правила среди нашего народа. История евреев не указывает ни на одно общинное учебное заведение для женского пола [Брук-Брезовский 1861: 320].

Брук-Брезовский признает, что определенные возможности у девочек имеются: «Есть люди, которые думают, что образование для женского пола, особенно же бедного класса, – излишне, и даже иногда вредно, потому будто бы, что, поощряя вкус, вместе с тем развивает наклонность к удовольствиям, к роскоши и т. д.», однако подобные воззрения он считает неверными. Напротив, в просвещении девочек-евреек Брук-Брезовский видит путь к преобразованию всей общины:

Итак, в образовании женщин заключается источник образования всякого народа: в их руках находится вся судьба будущих поколений. Для наших же евреев образование женского пола имеет еще другую важность: только через них можем мы мало-помалу вытеснить жаргон наш и нечувствительно усвоить себе правильный отечественный язык – чрезвычайно важное средство к внутреннему и внешнему сближению нашему с русским народом [Брук-Брезовский 1861: 321].

Притом что не один Брук-Брезовский возлагал ответственность за обучение детей на женщин, он принадлежал к достаточно ограниченному числу лиц, которые претворяли свои воззрения в жизнь, открывая современные школы для девочек-евреек. В этих школах – а их с 1831 по 1881 год существовало свыше 100 – тысячи евреек не просто осваивали светские и религиозные предметы; эти школы прокладывали путь к современным школам, возникшим позже. Тем не менее их история очень слабо отражена в исторической науке. Задача этой книги – вернуть им причитающееся место.

Ш. Перель открыл первый в России современный еврейский девичий пансион в 1831 году. Школа эта находилась в Вильне, центре раввинистического иудаизма всей Восточной Европы; девочек обучали европейским языкам, русскому, идишу и иудаизму. На двухгодичное обучение принимали уже с восьми лет. Пятьдесят лет спустя, в 1881 году, школа Переля все еще существовала; теперь ею руководил его зять В. Каган. Срок обучения был увеличен до четырех лет, в школе насчитывалось свыше 100 учениц, программа расширилась и углубилась. Обучение в пансионе Переля прошли тысячи девочек. Некоторые, например его дочь Флора, потом стали в нем учительницами; другие преподавали в иных местах или продолжили свое образование. Все ученицы Переля принесли знание русского языка и культуры, равно как и новый подход к еврейской религии, в свои дома. Влияние этих девушек распространилось из дома и школы на всю еврейскую общину Вильны и за ее пределы.

В этой книге рассказывается история школ Переля и Брук-Брезовского, а также многих других, возникших вслед на ними; рассматриваются учебные программы, преподавательский состав, финансирование, контингент учащихся, отношение общественности, педагогические нововведения, а также как все это менялось с течением времени. Частные еврейские женские училища, открытые во второй половине XIX века, одновременно и отражали в себе перемены в русско-еврейском обществе, и сами давали стимул для новых перемен. Именно в этом ключе – одновременно и как маркеры, и как катализаторы перемен – школы эти с особой четкостью высвечивают картину жизни русско-еврейской общины в период глубинных преображений.

И действительно, в России XIX века евреи постоянно жили под знаком перемен. Если говорить в более общем ключе, в начале века евреи обладали локальной автономией, говорили на идише, строго придерживались религиозных традиций, пребывали в социальной изоляции. К началу XX века общинная автономия сменилась политической активностью на мировой сцене, еврейская община раскололась на множество ортодоксальных и светски ориентированных групп, многие русские евреи интегрировались, как в социальном, так и в языковом плане, в окружающее общество, а миллионы других покинули свои дома и семьи в попытке построить новую жизнь за границей.

Очень многие исследователи занимаются важнейшими интеллектуальными и религиозными течениями указанного периода, в том числе сионизмом, революционной деятельностью, эмиграцией, возникновением так называемых ультраортодоксов и невероятным расцветом литературы во второй половине столетия. Однако до последнего времени жизнь «обычных евреев», их активное и пассивное участие в катаклизмах эпохи пользовались куда меньшим вниманием.

Если в научном дискурсе и заходит речь об образовании, то, как правило, оно используется как иллюстрация или обоснование. В данном исследовании образование станет основной темой. Соответственно, возникновение частных школ для девочек-евреек здесь представлено не только как вторжение современной жизни в еврейскую общину, но и как своего рода горнило образовательных экспериментов. Такой подход позволяет показать важность интеграции этой главы в общий нарратив русско-еврейской истории.

Контуры русско-еврейских отношений

В конце XVIII века в результате разделов Польши границы Российской империи значительно расширились, и среди ее подданных оказались представители сразу нескольких новых этносов и вероисповеданий. Самую сильную обеспокоенность вызывали поляки в силу их внушительной численности, достаточно высокого уровня образования, недовольства потерей автономии, а также приверженности католицизму. Что касается евреев, то они, несмотря на куда меньшую численность, выделялись из общего ряда по причине ярких отличий в языке, одежде, культуре, религии, образовании и структуре занятости. До разделов Польши евреям было запрещено проживать на территории Российской империи [Klier 1986: 28–29].

Одной из первых мер российского правительства в отношении новообретенного еврейского населения стало ограничение права на перемещение. Екатерина II (годы правления 1762–1796) учредила черту оседлости, чтобы принудить евреев жить только там, где они жили и раньше. Кроме того, она попыталась структурировать еврейское население, введя систему сословий[1]. Большинство евреев оказались в числе мещан, однако некоторые представители богатой элиты вошли в купеческое сословие. Павел I (годы правления 1796–1801) запустил процесс объединения и кодификации всех законов, касающихся евреев. Его сын Александр I (годы правления 1801–1825) довел отцовский замысел до конца, а также принял в 1804 году «Положение о евреях». Этот законодательный акт был рассчитан на самые разные государственные ведомства и, как следствие, содержал статьи, одновременно и сдерживавшие, и стимулировавшие процесс аккультурации. Так, в нем содержались пункты, еще жестче ограничивавшие право евреев на расселение, и одновременно – приглашение евреям поступать во все учебные заведения империи[2].

Николай I (годы правления 1825–1855) и его сын Александр II (годы правления 1855–1881) инициировали и всячески поддерживали усилия по превращению евреев в полноправных российских подданных. Начиная с 1827 года на них была распространена воинская повинность[3]. В 1853 году была введена должность казенных раввинов. Официальные раввины, призванные обслуживать как духовные, так и бюрократические нужды общин, на деле оказались неспособны заместить собой раввинов традиционных; в итоге возникло два параллельных раввината[4]. С 1844 года еврейские мальчики посещали школы, финансируемые государством. В 1847 году был упразднен кагал – орган самоуправления еврейских общин. Все эти разнообразные законодательные инициативы имели долгосрочные и зачастую непредвиденные последствия[5].

Александр II, царь-освободитель, прежде всего известен благодаря отмене крепостного права и зачинанию «Великих реформ». В первые годы своего царствования он учредил земства – органы местного самоуправления, пусть и с ограниченными функциями, видоизменил судебную систему, провел давно назревшие реформы во многих других областях российской государственной жизни. Александр II не предложил радикально нового законодательства в отношении евреев, однако содействовал проведению важных реформ применительно к положению о черте оседлости, цензуре, воинской службе и системе казенных еврейских училищ. Эта относительно либеральная эпоха завершилась после убийства Александра II в 1881 году[6].

Личные реакционные взгляды Александра III (годы правления 1881–1894) усилились под воздействием широко распространившегося убеждения, что реформы его отца потерпели крах, и это привело к принятию в мае 1882 года «Временных правил» и ряда других ограничительных мер в отношении евреев. Вместо того чтобы превращать евреев в благонадежных российских подданных, государство перешло к политике жесткой дискриминации, подталкивая к крещению или эмиграции. С июля 1887 года во всех российских средних и высших учебных заведениях были введены жесткие процентные нормы – в средних школах, расположенных вне черты оседлости, число мальчиков-евреев не должно было превышать 5 % от общего числа учеников, а внутри нее – 10 % [Dubnov 1916–1920, 2: 379]. О девочках в законе отдельно не упоминалось, но на практике и девочек-евреек часто не допускали к обучению в гимназиях [Krieze 1994: 126]. Подобный антилиберальный подход сохранился и при последнем российском императоре.

Взаимоотношения русских и евреев складывались на фоне особой истории и культуры каждой из этих двух групп и в контексте наступления эпохи модерности. Новые представления о власти, гражданстве, политике, национализме, религии, разнице полов, образовании и иных сферах жизни потрясли все традиционные устои как среди русских, так и среди евреев. К этому добавлялась новая экономическая, стратегическая и политическая реальность. Крайне важно рассматривать эволюцию «еврейского вопроса» в России в контексте самых разных обстоятельств и лишь как малый компонент огромного числа проблем, стоявших перед стремительно модернизировавшейся империей; не менее важно трактовать растущий интерес евреев к русскому образованию как часть сложного процесса аккультурации[7].

Постепенное смещение от традиционного религиозного образования к более светскому и ориентированному на русский язык происходило вследствие не только государственной политики, но и смены экономических реалий, появления новых возможностей и идеологических траекторий. Русско-еврейская Таскала (Просвещение) приписывала самостоятельную ценность занятиям наукой и тому, чтобы быть добропорядочными гражданами родной страны. Да, в основном речь у последователей Гаскалы шла о мужском образовании, однако некоторые просветители, подобно Брук-Брезовскому, понимали, что и женщинам предстоит сыграть немалую собственную роль.

Изучение женского образования

До недавнего времени специалисты по еврейской истории и еврейскому образованию по большей части работали по отдельности. В трудах историков вопрос образования используется как иллюстрация традиционных паттернов или как доказательство перемен. Те, кто изучают еврейское образование, часто рассматривают свою тему изолированно, без оглядки на более широкие общественные тенденции. В рамках исследований по иудаике историю образования часто анализируют в отрыве от изучения истории[8].

При этом исследователи, работающие в обеих областях, прежде всего сосредотачиваются на мужском опыте. Авторитетный труд 3. Шарфштайна, посвященный еврейскому образованию в современный период, состоит из трех томов; в нем подробно описано получение образования мальчиками-евреями во всех основных еврейских общинах за последние два века. Есть несколько упоминаний о девочках, однако частью нарратива они становятся только в разделах, посвященных XX веку [Scharfstein 1960]. Во всех без исключения работах по еврейскому образованию рассматривается основное мужское образовательное заведение – хедер (занимающая одно помещение традиционная еврейская школа для мальчиков, повсеместно распространенная в Восточной Европе), девочки же во многих из них не упомянуты вовсе.

При этом весьма примечательно, что специалисты по истории еврейской жизни в Восточной Европе вообще не проявляют любопытства касательно женского образования. В 1896 году, когда женские еврейские частные школы все еще существовали, Л. Брамсон, и сам причастный к филантропии и образованию, написал одну из первых историй начального еврейского образования в России. Его прежде всего интересовали новые педагогические начинания, он сообщает важные сведения, касающиеся частных начальных мужских училищ и государственной системы еврейских школ. Ближе к концу он упоминает о том, что школы для девочек – это растущая индустрия, число их увеличилось с 40 до 100. Он отмечает, что школы эти изыскивают средства финансирования помимо тех, которые вносят родители, а также что преподавание еврейских предметов поставлено в них весьма слабо [Брамсон 1896:68–69]. Двухстраничному отчету Брамсона о деятельности частных еврейских женских училищ суждено было стать последним упоминанием о них в исторической науке на грядущие 100 лет.

Впоследствии если исследователи еврейской жизни в Восточной Европе и упоминали о женском образовании, то лишь мельком. Л. Гринберг в 1940-е годы открывает пространное описание системы хедеров следующим замечанием: «По сути, неграмотности среди российского еврейства почти не существовало, поскольку все мужчины – а в большинстве случаев и женщины – умели читать молитвенники и Библию» [Greenberg 1965: 56]. Как и большинство его коллег, Гринберг никак не объясняет, откуда у девочек брались эти навыки[9].

Из общей историографии складывается крайне гендерно предвзятое представление об образовании. Историки относят образование к сфере мужского опыта, в итоге обучение мужчин трактуется как нормативное, а женщин – как нечто маргинальное, из ряда вон выходящее, исключительное. Даже те авторы, которые признают, что и для еврейских девочек могли существовать нормативные образовательные паттерны, не считают эту тему достойной отдельного исследования. В результате авторитетные и дотошные исследователи упоминают о том, что девочки получали некое образование, однако дальше эту тему не развивают.

По сути, все рассказы о женском еврейском образовании в Восточной Европе сводятся к его «изобретению» С. Шенирер. Фрау Шенирер – так ее называли ученицы – открыла первую школу для девочек-евреек «Бейс-Яаков» в независимой Польше после Первой мировой войны. История скромной портнихи, хасидки, которая посвятила себя на первый взгляд безнадежному начинанию и в результате заложила основы успешной школьной системы, существующей и по сей день, действительно воодушевляет. История эта пересказана в целом ряде научно-популярных работ, а в последнее время ее пристально рассмотрели некоторые исследователи[10].

Деятельность Шенирер стала откликом на то, что религиозные польские девочки-еврейки в ее время учились в польских школах и, соответственно, отходили от иудаизма. При этом посещение еврейками общеобразовательных школ само по себе требует объяснения. В XX веке польские евреи отправляли своих дочерей в общеобразовательные школы не только в свете тогдашних житейских обстоятельств, но еще и потому, что почву для этого подготовили евреи XIX века. Я в своем исследовании показываю, что частные женские еврейские училища вызвали ряд изменений во всей образовательной сфере, и в результате у девочек-евреек появилась возможность посещать светские и государственные учебные заведения.

В исследованиях евреев Восточной Европы, во многом благодаря новаторскому методу Я. Каца, преобладает социально-исторический подход; это сделало возможным многогранное обсуждение роли образования[11]. Прежде всего этой темой занимались М. Станиславский и С. Ципперштейн[12]. В последнее время более подробно о вопросах русско-еврейского образования писали С. Криезе, С. Раппопорт, Б. Нейтане и М. Залкин[13].

Исследования еврейского женского образования в Восточной Европе XIX века – еще более новый феномен. Важный вклад в них внесли Д. Вайссман, Ш. Стэмпфер, Ш. Пантел-Золты, А. Гринбаум [Stampfer 1992; Greenbaum 1999]. Историк П. Хайман и литературовед И. Паруш запустили процесс выработки целостного аналитико-нарративного подхода к этому вопросу [Hyman 1995, ch. 2; Parush 2001].

Я во многом опираюсь на их исследования, равно как и на исследования других ученых, описывавших важные элементы бытия восточноевропейского еврейства. Мне ничего не удалось бы написать, если бы после распада СССР в начале 1990-х годов не были открыты российские архивы. Разрозненные упоминания еврейских девичьих пансионов в мемуарах и книгах по истории, даже при сопоставлении с материалами тогдашних газет, не давали достаточного материала для работы. Криезе, вдумчивый читатель и неустанный исследователь опубликованных источников, в своей диссертации 1994 года смог показать, что частные женские еврейские училища действительно существовали, однако более глубинные исследования стали возможными только на материале из архивов [Krieze 1994].

Источники и методология

Мне повезло отыскать в архивах бывшего Министерства народного просвещения сотни единиц хранения переписки между потенциальными содержателями училищ и министерством. Там же есть документация, касающаяся содержателей, запросы разрешений на открытие частных училищ, рекомендательные письма от местных чиновников, финансовые отчеты, учебные планы, доклады инспекторов, просьбы о финансовой поддержке. Не все архивные файлы отличаются одинаковой полнотой; соответственно, во многих случаях информация касательно отдельных училищ и их содержателей неполна.

Заполнить эти пробелы мне до определенной степени помогли дополнительные исследования в архивах виленского департамента министерства, находящихся как в Литве, так и в Нью-Йорке, а также использование опубликованных альманахов государственных чиновников, которые хранятся в библиотеке Вильнюсского университета и в Нью-Йоркской публичной библиотеке. При этом сам тот факт, что ранние отчеты еврейских школ в Виленский еврейский учительский институт и публикации царского Министерства народного просвещения доступны только в Нью-Йорке, многое говорит о судьбах документов в этом регионе, истерзанном войнами и революциями. Данные, которые мне удалось собрать в северных регионах черты оседлости, сохранились лучше, и тем не менее неполны. Но даже если бы у меня появилась возможность провести дальнейшие исследования в архивах Киевской и Одесской областей, все равно полнота материала осталась бы неравномерной.

По всему тексту я тщательно провожу разграничения между фактами, касающимися конкретных училищ, и основанными на этих фактах допущениями. Там, где такое возможно, я составляла таблицы, основанные на параллельных сведениях, чтобы дать представление о масштабах и распространении тех или иных явлений. В некоторых случаях мне удалось получить доступ к сохранившимся экземплярам ежегодных альманахов, публиковавшихся местными или губернскими чиновниками, в которых указаны имена, образовательный статус, жалованье и срок службы государственных служащих – это дополняет сведения из иных источников. Однако полностью эти публикации не сохранились, информация отличается от губернии к губернии и даже от года к году.

Среди других использованных источников – периодические издания, учебные пособия, мемуарная литература. В периодических изданиях, которые выпускала русско-еврейская община, идеологическую позицию можно проследить через содержание и язык. Хотя в конце XIX века большинство этих изданий относились к прогрессивному лагерю, среди них все равно много различий. Репортажи об открытии новых училищ, программные статьи о еврейском образовании, мнения касательно роли женщин и рекламные объявления оказались для меня важным подспорьем.

На рубеже веков даже появились отдельные периодические издания, посвященные собственно еврейскому образованию. В эту эпоху новаторства еврейские педагоги создавали собственные учебники, пособия, научные труды. Помимо этого, некоторые еврейские организации собирали сведения касательно образования в еврейской среде. Хотя большая часть этого материала выпадает за хронологические рамки моего исследования, он полезен для обрисовки предыдущего периода и демонстрации преобразований в этой сфере.

Я по мере возможности использовала статистические данные из мемуаров и даже беллетристики. Уже существует целый корпус работ, посвященных сложностям прочтения автобиографических текстов[14]. В последнее время исследователи поднимают ту же тему и в области иудаики[15]. Я в своей работе использую мемуары в качестве иллюстраций или подтверждений, но не в качестве доказательств. Кроме того, некоторые использованные здесь мемуары были присланы на конкурс автобиографических работ и не являются опубликованными и отшлифованными текстами – а следовательно, свободны от недостатков, присущих этому жанру[16]. Беллетристикой я пользуюсь редко и в основном с целью подкрепить, а не опровергнуть мнение авторов.

Моя задача – на протяжении всей книги соблюдать прозрачность в использовании исторических источников. В подобной монографии, основанной прежде всего на неопубликованных и малоизвестных документальных данных, крайне важно снабдить читателя – как в тексте, так и в сносках – информацией об источнике, типе и качестве материала. Я старалась следовать этому принципу, но не в ущерб связности текста.

Структура

Повествование строится в хронологическом порядке, притом что главы носят тематический характер. В части I (главы 1–5) прослеживается возникновение и развитие новых частных еврейских женских училищ. Вначале описаны исторические обстоятельства, сделавшие их возникновение возможным, далее речь идет о подборе педагогического состава, финансировании, структуре обучения; в этих главах рассматриваются отдельные училища и показывается, как они менялись со временем. В главе второй показаны взаимоотношения между этими новыми учебными заведениями и обществом, в котором они функционировали. Мы увидим, как школы откликались на изменения внешней реальности и как сами в свою очередь влияли на окружающую среду.

Современные учебные заведения возникли в русской еврейской среде в результате как внутреннего, так и внешнего давления. В первой главе описывается еврейское Просвещение (Гаскала) в его российской разновидности, а также законодательные и общественные силы, которые и дали толчок соответствующим изменениям. Россия в целом и еврейская община в частности подверглись по ходу XIX столетия радикальным преобразованиям. В главе обрисован прогресс в педагогике, коснувшийся трех категорий: русских, женщин и евреев.

В главе второй рассматривается внедрение государственной системы казенных мужских еврейских училищ и то, какое это оказало влияние на систему частного еврейского образования. Притом что ни маскилы (просветители), ни российское правительство не ставили просвещение девочек-евреек во главу угла, их соединенные усилия и схожие приоритеты создали условия, которые способствовали развитию современных частных школ для еврейских девочек.

Однако даже в идеальных условиях не обойтись без конкретных деятелей. В главе третьей представлены биографии педагогов, открывавших новые школы для девочек. Мы увидим, что в сферу еврейского женского образования этих очень непохожих друг на друга людей, мужчин и женщин, евреев и неевреев, толкала целая совокупность идеологических и финансовых факторов. При колоссальной разнице в образовательном, религиозном и профессиональном статусе все они работали над тем, чтобы обеспечить многим поколениям девочек-евреек новые возможности для обучения.

Помимо самоотверженных педагогов и прилежных учениц, новые частные училища нуждались в регулярном финансировании. Чаще всего того, что большинство семей готово было и могло платить, на содержание училищ не хватало. В результате содержатели постоянно искали источники местного финансирования, равно как и доступ к другим источникам средств. В главе четвертой показывается, каким образом гибкая система оплаты, дополнительный свечной сбор и еврейские общинные дотации влияли как на развитие школьной системы, так и на еврейскую общину в целом. Притом что в первые частные училища в основном принимали лишь дочерей состоятельных, прошедших аккультурацию евреев, впоследствии взгляды становились шире, и возникали новые возможности: нужно было искать способы предоставления образования куда более неоднородному контингенту учениц.

Последнее относилось как к финансовой, так и к педагогической сфере. В главе пятой рассматриваются учебные программы новых школ и их изменение с ходом времени. Если на раннем этапе набор предметов был достаточно скудным и вместо иврита девочкам преподавали идиш, со временем количество предметов увеличилось, а иврит вошел в обязательную программу. Кроме того, постепенно расширялось и совершенствовалось преподавание Закона Божьего и ремесел. Хотя в каждой школе был свой уникальный контингент учащихся и преподавателей, а сама она действовала в рамках своей общины, тем не менее в их совокупности можно проследить более общие тенденции.

Глава шестая посвящена ученицам частных еврейских училищ. Помимо рассмотрения состава учениц и их происхождения, предпринята попытка проследить, по мере возможности, как девочки впоследствии использовали полученные знания. Особую значимость этой теме придает весьма заметное участие женщин-евреек в российской политике и образовательной деятельности рубежа веков.

Тогдашние комментаторы не могли не заметить новых образовательных возможностей, предоставленных женщинам-еврейкам, равно как и их очевидного присутствия в общественной жизни. В главе седьмой речь идет о том, как прогрессивные и традиционные представители русско-еврейской общественности реагировали на эти преобразования. Озабоченность религиозных лидеров не вызывает удивления, а вот крайне неоднозначное отношение к этому вопросу тогдашней русско-еврейской прессы обнажает сложность гендерных проблем в эпоху модерности.

В главе восьмой описано, как сильно и разнообразно частные еврейские женские училища влияли на дальнейшую судьбу еврейских школ, их учеников и преподавателей. Будучи свободными от жесткого надзора, в отличие от хедеров и казенных еврейских училищ, частные женские школы служили уникальной лабораторией для педагогических экспериментов. Методики преподавания иврита и рукоделья, равно как и интеграции учащихся, разработанные в этих школах, затем нашли широкое применение в учебных заведениях более позднего периода.

Если говорить в целом, то данная монография открывает новую главу в повествовании о еврейской жизни в царской России, причем эта новая глава одновременно и вливается в стандартный нарратив, и видоизменяет его. Сосредоточившись на разговоре о том, как возникали и развивались такие школы и как их деятельность влияла на окружающее общество, мы приходим к выводу, что Брук-Брезовский, слова которого вынесены в заглавие книги, был прав, говоря, что образование евреек способно изменить весь еврейский народ.

Часть I

Образование

Глава 1

Образование в эпоху перемен

В 1804 году, вскоре после того, как среди российских подданных появилось значительное число евреев, амбициозным Положением им был дарован беспрепятственный доступ во все образовательные учреждения Российской империи [Klier 1986: 135]. Там же содержалась смутная угроза: отказ евреев от изменения своего подхода к образованию может привести к государственному вмешательству в этот вопрос. Если учитывать, что глубоко традиционная еврейская община не проявляла никакого интереса к светскому образованию на русском, а Россия мало что могла предложить в смысле начальных и средних школ, Положение действовало скорее в теории. Однако со временем ситуация изменилась. В этой главе рассматривается, какие факторы привели к возникновению современных еврейских школ, созданных евреями и для евреев. Чтобы проанализировать эти факторы, необходимо рассмотреть динамику взаимоотношений между российским государством и евреями, тенденции в российском образовании в целом и изменения в подходе к образованию внутри еврейской общины.

Теория и практика образования в царской России

В XIX веке в России, как и в остальной Европе, произошли кардинальные сдвиги в области образования. При этом определенные факторы сделали российскую ситуацию уникальной. Историк Д. Макклелланд метко назвал эти изменения «эрратическим динамизмом» [McClelland 1979: 29]. Как будет показано ниже, даже при отсутствии рационального и упорядоченного подхода позитивные сдвиги были значительными и в итоге открыли новые возможности перед различными слоями населения.

Когда в XVIII веке Петр I (годы правления 1682–1725) запустил свой масштабный проект европеизации и модернизации России, он решил действовать сверху вниз. В области образования это привело к тому, что Россия стала единственным европейским государством, где при Академии наук существовали собственный (первый) университет и академическая средняя школа [Alston 1969: 7]. Однако даже при постоянном росте числа средних школ, предназначенных для состоятельной элиты, система образования оставалась отчетливо ориентированной на верхи.

Для мелкого дворянства, у которого давно существовала традиция нанимать домашних учителей, это не представляло особой проблемы. Однако отсутствие образовательных учреждений для представителей низших сословий затрудняло доступ в систему образования для прочих классов. Ситуация дополнительно осложнялась тем, что за развитие образования отвечало несколько государственных ведомств, зачастую между собой не связанных. Например, в церковно-приходских школах, существовавших под эгидой Святейшего Синода, давали лишь самое базовое образование и не преподавали предметов, необходимых для поступления в престижные академии, которыми ведали разные военные ведомства. Даже в муниципальных школах, находившихся в ведении Министерства народного просвещения, не преподавали латынь, без знания которой невозможно было поступить в частные гимназии, которыми ведало Министерство финансов.

И все же, несмотря на то что система была рассчитана лишь на обеспеченные слои населения и на поддержание социальных различий, несмотря на усложненную организацию структуры учебных заведений, подчинявшихся четырем разным государственным ведомствам, по ходу XIX века возможности получения образования для всех слоев российского населения неуклонно возрастали. До определенной степени тенденции образовательных реформ лежали в русле общих принципов правления того или иного императора XIX столетия, однако даже этот организующий принцип не всегда полностью соблюдался. Министерство народного просвещения действительно было создано в достаточно либеральный период – ранние годы правления Александра I. Однако подлинное развитие образования началось только при его куда менее оглядчивом брате, Николае I. Николай совместно с министром народного просвещения князем С. С. Уваровым, крепким профессионалом, очень долго занимавшим свой пост, провел консолидацию контроля над образовательными учреждениями всех уровней и значительно увеличил число таких учреждений. Так, если число учащихся гимназий выросло с 5569 человек в 1809 году до 7682 в 1825 году, то за первую декаду правления Николая оно достигло 15 476 человек [Alston 1969: 35].

Александр II (годы правления 1855–1881) уже в первое десятилетие своего правления начал эпоху Великих реформ. Либерализация в ряде ключевых областей, в том числе и ослабление цензуры, создала в обществе ожидания дальнейших реформ. Например, введение ограниченного местного самоуправления через систему земств, равно как и «Положение о народных училищах» 1864 года, сделали начальное образование куда более доступным [Eklof 1986, ch. 2]. Однако в итоге Александр отказался от принятия иных столь же смелых решений, а после его убийства в 1881 году в правительстве произошел раскол по целому ряду вопросов, и в особенности – по вопросу образования.

Еще одной достойной упоминания общей особенностью российской системы образования было то, что к 1870-м годам учебные заведения, прежде всего университеты, стали центрами политических брожений. Именно поэтому те или иные правительственные органы, вне зависимости от их теоретических взглядов на образование, постоянно стремились урезать как доступ к высшему образованию, так и объем учебных программ[17]. Особенно явственно эта тенденция проявилась в период реакции, последовавший за событиями 1881 года[18].

Во второй половине XIX века несколько министров народного просвещения пытались лавировать между курсом на просвещенное население, способное обеспечивать экономический рост, и курсом на сохранение невежественного населения, неспособного осмыслить колоссальные противоречия, отсталость и неравенство, существовавшие в Российской империи. Д. А. Толстой, занимавший пост министра народного просвещения с 1866 по 1880 год, выделяется своим стремлением сохранить существующую систему, но одновременно и пониманием огромного потенциала образования. Он решительно выступал за сохранение классической программы обучения, предлагавшейся в гимназиях, и сурово карал за студенческие собрания в университетах[19].

Хотя для того, чтобы обеспечить образование огромного населения, катастрофически не хватало ни человеческих, ни финансовых ресурсов, а правительственная поддержка просвещения была нерегулярной и неэффективной, на протяжении XIX века у граждан Российской империи из самых разных сословий появились новые образовательные возможности. Если в 1856 году на каждые 7762 учащихся в государстве была лишь одна начальная школа, то к 1896 году уже одна на каждые 1499 [Elkof 1986: 287].

Женское образование в Российской империи

О сложности с вычленением последовательной образовательной политики в Российской империи лучше всего говорит тот факт, что к концу XIX века в российском высшем образовании было задействовано больше женщин, чем в какой-либо другой европейской стране, но при этом в России был самый высокий уровень женской неграмотности [Hutton 2001: 47, 49]. Впрочем, несмотря на препятствия и откаты назад, диапазон возможностей на обоих концах образовательного спектра значительно вырос по ходу столетия.

До начала XIX века российские аристократки получали домашнее образование. Несмотря на существование нескольких монастырских школ и Смольного института в Санкт-Петербурге, детища императрицы Екатерины II, большинство девочек из состоятельных семей осваивали грамоту и науку домоводства в менее формальной обстановке[20]. К XIX веку медленное, но верное увеличение числа женских школ происходило по большей части вне государственной сферы. Обучение в частных пансионах становилось для девочек из обеспеченных семей нормой.

Чем дальше, тем активнее женщины, получившие образование, стремились дать к нему доступ и другим женщинам. К моменту начала Великих реформ Александра II в 1850-е годы женское образование широко обсуждалось как в прессе, так и в гостиных русской интеллигенции [Stites 1978, ch. 2]. Возникли надежды, что после отмены крепостного права царь проведет реформу российской системы образования, расширив при этом права и возможности женщин.

Однако и здесь в реальности существовали нюансы. Правительственные указы периода реформ открывали для женщин широкие образовательные возможности. На эти указы откликнулись как частные лица, так и самые разные правительственные ведомства, в том числе и Министерство народного просвещения, и Ведомство учреждений императрицы Марии – они стали открывать школы в крупных городах. К середине 1870-х годов в государственных и частных школах обучалось свыше 60 тысяч девочек [Stites 1978: 51–52; Satina 1966: 44–50]. В то же время попытки предоставить женщинам доступ к высшему образованию сталкивались с активным противодействием.

Первая известная вольнослушательница появилась в российском университете в 1859 году. За ней во множестве последовали другие женщины, которые, уже получив среднее образование, стремились расширить свои образовательные и профессиональные горизонты. Многие студенты и преподаватели с энтузиазмом или как минимум с терпимостью относились к пришествию женщин в науку. Однако ужесточение законодательства после неудачного польского восстания 1863 года урезало свободы университетов, и к мнению преподавателей особо не прислушивались. Хотя женщины и не были замешаны в беспорядках, устроенных студентами университетов, посещать занятия вольнослушателями им было запрещено [Johanson 1987: 22].

Основными факторами, способствовавшими росту женского движения, стали большие надежды, зародившиеся в ранние годы правления Александра II, и разочарование в связи с резким сворачиванием первого эксперимента по доступу женщин к высшему образованию. Аристократки начали тратить силы и средства на создание школ и училищ для бедных. В то же время некоторые молодые образованные женщины становились профессиональными учительницами, а другие изыскивали способы продолжить образование в России или за границей [Stites 1978, ch. 2]. Образование служило объединяющей задачей зарождающегося женского движения, пока радикализация не привела к расколу в его рядах [Dudgeon 1975: 60–61].