Читать онлайн Стихи: История наша, Будущее, другие Миры бесплатно

История наша

Разгуля́лась исто́рия по плане́те

А исто́рия люби́ть нас бу́дет до́лго!

Смотрю́ в бу́дущее: ви́жу, как Во́лга

впада́ть уста́ла в Каспи́йское мо́ре,

рассо́хлись па́мятники ве́ку Петро́ву.

Земля́ сверну́ла с орби́ты,

хруста́льная ва́за разби́та

у тёти Ва́ли в подва́ле,

во́йны да́же мыше́й доста́ли —

се́рые пря́чутся по угла́м.

– Я никому́ не отда́м

свою́ роди́мую демокра́тию! —

ше́пчет дух партокра́тии,

облета́я вздыха́ющую плане́ту,

кото́рой вро́де бы уже́ не́ту.

Э́то про́шлое гологра́ммами ма́шет,

о том как зе́млю мы па́шем,

как Во́лга застря́ла на полпути́,

а до царя́ ника́к не дойти́.

И устака́нивается плане́та в орби́те:

нет ва́зы хруста́льной разби́той,

круго́м лишь се́рые мы́ши,

дома́ да протёкшие кры́ши,

кото́рые чи́нят ребя́та.

Говоря́т: «Исто́рия не винова́та!

Вино́вна во всём тётя Ва́ля,

она́ наме́дни укра́ла

чьё-то разби́тое се́рдце.»

Бред? Но от него́ никуда́ не де́ться!

Слы́шишь, исто́рия хо́дит

и никуда́ не ухо́дит,

она́ не уйдёт отсю́да

пока́ Во́лга … хруста́ль и посу́да.

Река́ вре́мени

Река́ Вре́мени – э́то ре́ченька.

Я пляса́ла для вас от пече́ньки:

от поро́га от са́мого ди́вного,

пе́ла пе́сни были́нные.

Ска́зками де́ло не ко́нчилось,

стиха́ми писа́лось, стро́чилось.

Наложи́ла на себя́ я, наве́сила

большу́ю, большу́ю отве́тственность:

пройти́сь – никого́ не оби́деть,

накорми́ть, напои́ть и отве́тить

за все грехи́ ва́ши тя́жкие,

ма́ленькие бедня́жки вы!

Всё вою́ете и дерётесь,

матере́й да с детя́ми жрёте.

Ни добра́ в вас, ни милосе́рдия.

И со́весть виси́т на ве́ртеле

в пусты́нной, печа́льной ме́стности.

Да за что ж я несу́ отве́тственность?

Бро́шу я род людско́й, ки́ну

и дале́че куда́-нибудь дви́ну —

на святу́ю звезду́ Андроме́ду.

Я на той плане́те пое́ду,

поплыву́ по Вре́мени-ре́ченьке

и у них запляшу́ от пе́ченьки:

от поро́га са́мого ди́вного,

путь проложу́ были́нами

для люде́й в тех края́х живу́щих —

вою́ющих, жру́щих и пью́щих.

Я мы́сли свои́ коси́ла

Како́й неви́данной си́лой

я мы́сли свои́ коси́ла

и брала́ города больши́е:

го́род А́страхань, го́род Акро́поль,

го́род совсе́м далёкий,

кото́рого нет на плане́те,

о кото́ром мечта́ют де́ти,

го́род са́мый краси́вый,

го́род са́мый счастли́вый

и беззабо́тный,

где нет гра́фиков пло́тных,

где поезда́ уно́сят лишь в ска́зку,

где ка́ждый жи́тель са́мый прекра́сный

на све́те!

Эх, ми́лые, ми́лые де́ти,

я тако́й го́род разру́шу:

не пущу́ в ва́ши ду́ши

пра́здность и лень.

Дребеде́нь, дребеде́нь, дребеде́нь.

Я брала́ города́ больши́е

свое́й неви́данной си́лой!

Я пла́кала на руи́нах

и рисова́ла карти́ны,

карти́ны совсе́м други́е:

метро́, рабо́та, забо́та,

как кто-то спасёт кого́-то.

Пото́м их рвала́ и топта́ла.

Чего́ хоте́ла? Не зна́ла.

А где́-то есть Наукогра́д,

там любо́й мне бу́дет рад.

Я э́тот го́род не возьму́,

лишь пи́сьма дли́нные пишу́:

«Како́й неви́данной си́лой

я мы́сли свои́ коси́ла

и брала́ города́ больши́е,

кото́рые ми́рно не жи́ли!»

Сто веко́в наза́д, я молода́я

А исто́рия была́ така́я:

сто веко́в наза́д, я молода́я,

ни печа́ли тебе́, ни тоски́,

лети́ себе́ и лети́!

Мой муж ненорма́льный немно́жко,

называ́я меня́ свое́й кро́шкой,

всё тяну́л и тяну́л куда́-то

к други́м мира́м во солда́ты,

в но́вые би́твы толка́я:

«Дери́сь хоть со мной, дорога́я!»

И ни печа́ли тебе́, ни тоски́,

к но́вым побе́дам лети́!

Мы в но́вые би́твы лете́ли,

пе́сни побе́дные пе́ли

и не возвраща́лись обра́тно,

а к но́вым мира́м! Невозвра́тным

во́йском себя́ называ́ли,

в да́льнюю даль уплыва́ли,

где ни тоски́, ни печа́ли.

Начина́й, мой ми́лый, снача́ла.

А исто́рия, де́ти, така́я:

сто ты́сяч веко́в наза́д, я молода́я,

муж мой и ве́тер,

вот он то за всё и в отве́те!

Про́шлое проща́ется

Про́шлое ка́к-то стра́нно с на́ми проща́ется:

то навсегда́ забыва́ется,

то опя́ть возвраща́ется.

Нам от э́того лишь ика́ется,

мере́щится, ка́жется, ка́ется.

А когда́ ка́яться надоеда́ет,

то сно́ва про́шлое забыва́ет

неприхотли́вый наро́д

и войно́й друг на дру́га идёт.

Ми́мо па́мяти прохо́дят собы́тия:

ду́рно па́хнут они́, не гляди́те!

Не гляди́те, вы там не найдёте

того́, что с собо́й унесёте

в далёкое далеко́ далёко.

Бо́ком выхо́дят, бо́ком

про́шлых лет междоме́тия.

Столе́тия прохо́дят, столе́тия,

столе́тия пла́вятся, как мета́лл.

Я за них не отда́м

ничего́, что мне бы хоте́лось.

Вот так потихо́нечку пе́лось

про́шлое, с на́ми проща́ясь,

то уходя́, то опя́ть возвраща́ясь.

Я гляжу́ в далёкие да́ли:

– Вы про́шлое не встреча́ли?

– Нет, – ше́пчет ве́тер.

– Нет! – говоря́т де́ти.

– Нет, – океа́н Э́льзы бормо́чет.

Никто́ про́шлого возвраще́нья не хо́чет.

И тебе́ о нём ду́мать не на́до.

Бери́-ка, дружо́к, прохла́ду

и кида́й её в мо́ре!

Ви́дишь ско́лько в нём го́ря:

корабли́, корабли́ и ко́сти.

Из косте́й ты вы́строишь мо́стик,

и мы по нему́ пройдём,

что-нибу́дь да найдём.

Ведь в черепу́шке ка́ждой две по́вести:

одна́ плоха́я, друга́я на со́вести

не люде́й, а сло́ва просто́го «про́шлое» —

звук пусто́й, а как печа́льно всё сло́жено.

А нас всё вро́де бы и устра́ивает

«По́здно, – сказа́ла воро́на. —

По́здно писа́ть повестя́,

сего́дня мы це́ркви сжига́ем,

а за́втра взорвём города́!»

Но и у пепели́ща найдётся

како́й-нибу́дь да дура́к,

напи́шет ди́вную по́весть,

как где́-то живу́т не так!

По́здно, воро́на, ка́ркать,

по́здно – уже́ горя́т.

А по́вести то́же пи́шут

о том, что везде́ не так:

не так, как нам бы хоте́лось,

не так, как нам бы жи́лось.

А е́сли тебе́ всё прие́лось,

то ка́ркай – де́ло твоё.

А меня́ всё вро́де бы и устра́ивает

«По́здно, – сказа́ла воро́на. —

По́здно писа́ть стихи́,

сего́дня мы кни́ги сжига́ем,

а за́втра взорвём мосты́!»

Но и у пепели́ща найдётся

ду́ра, вро́де меня́,

напи́шет свою́ поэ́му

о том, как светла́ звезда́!

По́здно, воро́на, ка́ркать,

по́здно – земля́ в дыму́.

Ви́дишь, уста́ла я чёркать

на ве́тке поэ́му свою́.

О том, как всё, вро́де, гла́дко,

о том, как жизнь хороша́,

да как у су́деб закла́дки

рвём и рвём не спеша́.

А е́сли тебе́, воро́на,

прие́лась така́я жизнь,

закро́й у́ши, не слу́шай зво́на.

Я ка́ркаю! Ты пиши́.

Ле́вый из Петрогра́да

– Она́ что, на смерть нарыва́ется?

– Да, да́, сме́ртью всё и конча́ется,

всё зака́нчивается три́зной,

когда́ нет уже́ ве́ры в отчи́зну,

а на́ши больши́е меда́ли

мы глу́пым врага́м раздава́ли.

Нет, жи́зни тако́й мне не на́до!

Эй, ле́вый из Петрогра́да,

ты пра́вого, что ли, оби́дел —

нож из карма́на вы́удил…

Я всё э́то проходи́ла,

всё э́то бы́ло, бы́ло

и повторя́ется вновь.

И ещё сто раз повтори́тся.

Ты забы́л, Мир в мир не влюби́лся,

Ми́ру мир не ну́жен, одна́ко.

Проща́й, мой во́ин, ты в дра́ке

поги́бнешь. Я ста́рой ста́ну,

ко́сти твои́ доста́ну

и напишу́, как бы́ло:

ты победи́л его́ —

пра́вого из Петербу́рга.

Вну́чка ку́шает бу́лку,

хлеба́ на поля́х сжига́ют,

заче́м-то все е́дут в Изра́иль.

Мы бо́льше не бу́дем ждать

Нет, ты бо́льше не бу́дешь

ждать уже́ ничего́,

э́ти порта́лы-по́рты

связь времён, вот и всё.

В стране́ каучу́ковой во́ли,

в стране́ бумера́нго-грёз

не́ было лу́чшей до́ли,

как оско́лки копи́ть из слёз.

Душа́ заче́м-то держа́лась,

за что́-то цепля́лась трава́.

Е́сли ты не взорвала́сь,

зна́чит, сего́дня жива́.

Мо́жет быть и недо́лго

нам всем тут оста́лось жить,

но мы собира́ем оско́лки

для того́ что́бы и́ми бить!

Нет, мы бо́льше не бу́дем

ждать уже́ ничего́.

Заче́м-то тверди́м: «Не забу́дем!» —

э́то всё, что оста́лось нам. Всё.

А не́бо сы́плет «пода́рки»

гра́дом из взры́вов и пуль,

мы кро́вью пи́шем рема́рки:

«Сего́дня я у́мер. Усну́л».

Кни́га ка́менных веко́в

Я напишу́ вам кни́гу ка́менных веко́в,

в ней ма́ло кто бу́дет жить без око́в,

в ней день на день ложи́тся.

Кто спит, тому́ ничего́ не сни́тся;

кто не спит, тот в око́вы влеза́ет.

В э́той кни́ге да́же госпо́дь страда́ет.

Жа́лость, помно́женная на уча́стие —

вот те ма́ленькое твоё сча́стье.

Пей его́ во́ду —

нету в ней бро́ду,

нет у воды́ берего́в!

В кни́ге мое́й лишь моря́ без око́в,

без берего́в. Без лесо́в леса́.

И дли́нные, дли́нные волоса́

у цари́цы Печа́ли.

Её грусти́ть отуча́ли,

а она́ всё пла́кала с не́ба.

И кто бы, где не́ был,

его́ накрыва́ли её дожди́:

«Дожди́сь, дожди́сь

ра́венства, бра́тства!»

– Мы в ра́бстве! —

крича́ли гра́ждане в не́бо.

В отве́т доноси́лось: «Не́быль».

И века́

каме́ньями ложи́лись пока́.

Ка́менные, ка́менные века́.

И дли́нные, дли́нные волоса́.

Вот и вся кни́га,

она́ не длинна́, она́ ди́ка.

Сно́ва я во́ин све́та

Е́сли есть на све́те

во́ины све́та,

то обяза́тельно где́-то

хо́дят во́ины тьмы.

И где бы они́ ни ходи́ли,

их во́ины све́та лови́ли,

лови́ли и ста́вили к сте́нке.

Где те больши́е засте́нки,

где томя́тся во́ины све́та?

Отве́тите вы и за э́то!

А во́ины тьмы молча́ли,

ви́димо, заскуча́ли

и от ску́ки плева́лись то́лько.

Но во́инам све́та не бо́льно.

На то они́ и во́ины све́та,

чтоб лови́ть лета́ющих где́-то

во́инов тьмы:

– Что сиди́шь, поэте́сса, пошли́

не в кула́чном бою́ маха́ться,

а в бой вели́кий ввяза́ться:

в э́ти но́вые, но́вые во́йны,

от кото́рых тебе́ не бо́льно,

не бо́льно уже́ никогда́ —

така́я твоя́ «звезда́»!

И я шла в те бои́ и би́лась:

сама́ с собо́й матери́лась,

сама́ себе́ пи́сьма писа́ла,

сама́ себе́ задава́ла

больны́е, больны́е вопро́сы:

мо́жет, всё э́то бро́сить,

плю́нуть на жизнь и дви́нуть

туда́, где не смо́гут вы́нуть

ду́шу мою́ из те́ла?

На звезду́ Андроме́ду хоте́ла.

Ведь заче́м мне, во́ину све́та,

разгова́ривать с во́ином тьмы?

Говорю́, говорю́… Нет отве́та.

Да про́падом пропади́!

Про́падом я пропада́ла,

да и пропа́ла б совсе́м.

Но мно́го прошло́ и́ли ма́ло,

и вот я пишу́ за всех.

Сно́ва я во́ин све́та,

и́щущий во́инов тьмы,

и е́сли есть они́ где́-то,

то должны́ за мно́ю прийти́,

что́бы к сте́нке меня́ поста́вить

и ду́шу вы́нуть опя́ть.

Кто-то до́лжен э́то испра́вить!

Не хочу́ об э́том писа́ть.

Ду́ли мы де́тям в спи́ны

Бе́лые бедуи́ны,

чёрные города́,

ду́ли мы де́тям в спи́ны,

каза́лось бы, навсегда́.

Песо́к уходи́л в во́ду,

мозо́ля злы́е глаза́.

Де́ти по перехо́ду

шли в чужи́е края́.

Мо́лча со́лнце смотре́ло,

лука́вя хи́трый свой глаз,

чего́-то оно́ не успе́ло,

но э́то уже́ не про нас.

Ло́вко и́ли нело́вко

в уста́лые ду́ши гляде́ть.

Де́ти шли. Мы смотре́ли.

Им и э́то терпе́ть.

Бе́лые парохо́ды

мелька́ли где́-то вдали́,

де́ти шепта́ли: «Уро́ды!»

Куда́, куда́ ж они́ шли?

Па́мятники Вселе́нной —

де́тские э́ти следы́.

Мы их сотрём, несомне́нно,

куда́ б они́ ни вели́.

Наме́ренно и́ли про́сто,

про́сто текли́ года́.

Тебя́, малы́ш, тя́нет к звёздам?

Зна́чит, лети́ туда́!

Не́ было у них во́инов

Начало́сь всё с Еги́пта…

Не́ было у них во́инов,

не́ было ничего́,

бы́ли мужчи́ны из пле́мени

и же́нщины Вам-чего́.

Не́ было у них во́инов,

не́ было ничего́,

и поэ́тому прибы́вшим во́инам

сказа́ли они́: «Вам чего́?»

Не́ было у них во́инов,

не́ было ничего́,

уби́ли их всех те во́ины.

Пять ты́сяч веко́в прошло́.

И тепе́рь уже́ на́ши во́ины,

кре́пко держа́щие сталь,

вспомина́ют про́шлых Не-во́инов:

– Бы́ли Не-во́ины. Жаль.

И е́сли ты ны́нче не во́ин,

ты то́чно бу́дешь уби́т.

Времена́ наступа́ют тяжёлые.

Вспо́мни тех, кто забы́т.

Спи, тебя́ найду́т, себя́ просла́вят

Сни́лось мне, что родила́сь я на но́вой плане́те:

там бы́ли геро́и, ры́цари, пла́кали де́ти.

Там ре́ки чи́сты, озёра белы́ и лу́жи кро́ви,

бесконе́чные во́йны и го́ры,

го́луби, ку́ры, мя́со.

Плане́та Землёй звала́ся.

Я просну́лась от стра́ха.

Не бо́йся, дева́ха,

за́втра сно́ва в полёт

в бесконе́чные де́бри.

И поко́й тебе́ обеспе́чен:

се́рый волк во́зле до́ма ры́щет,

поли́ция тебя́ и́щет,

медве́ди в две́ри ломя́тся!

Спи, не́чему бо́льше меня́ться.

На э́той и той плане́те

гру́стные, гру́стные де́ти

пуска́ют кора́блики в лу́жах крова́вых.

Спи, они́ са́ми себя́ просла́вят.

Я его́ у зла не укра́ла

Истори́чески так сложи́лось:

я влюби́лась, влюби́лась, влюби́лась

в во́ина сме́лого, но больно́го.

Он мне: «Ты к сме́рти гото́ва?»

Я ему́ отвеча́ю:

«Пока́ жива́ и стира́ю

с со́вести тёмные пя́тна:

боль, зло, фаши́стские ла́тки.

Но они́ ника́к не стира́ются.

Ви́дно, вре́мя с на́ми проща́ется.

Ты там си́льно уста́л и́ли хо́чешь

на меня́ взгляну́ть? Ну как хо́чешь».

Он опя́ть мне: «Ду́ра дурна́я,

спи́ну кру́тит? Ходи́ больна́я.

Ни письма́ от тебя́, ни стро́чки».

Говорю́ я: «Стро́чек не хо́чет

на́ша исто́рия зла́я.

Зна́ешь, она́ хрома́я

и горба́тая да́же.

Мы улети́м одна́жды

в мир свой све́тлый».

– В пога́ный!

– Ла́дно, туда́. А пра́вый

тот, кто смеётся по́сле.

У меня́ к тебе́ есть вопро́сы:

ты пра́вда ве́ришь в побе́ду?

– А ты?

– Я к тебе́ прие́ду

когда́-нибудь, о́чень ско́ро.

– Побе́да бу́дет!

– Да, э́то здо́рово! —

и на э́том исто́рия па́ла,

я его́ у зла не укра́ла.

Песо́чное мы́ло и сла́дкая са́жа

Мы те века́ ещё зна́ли,

когда́ си́дя на восто́чном база́ре,

торгова́ли мы́лом песо́чным —

торг шёл восто́чный.

Мы́лом песо́чным мы торгова́ли,

и когда́ мы́лились им, зна́ли:

грязь уйдёт, песо́к в во́ду ка́нет,

а вре́мя нас всё равно́ обма́нет!

Вот так и текла́ неспе́шно

жизнь у туре́цкого побере́жья:

песо́чные часы́, песо́чное мы́ло

и гаре́м у султа́на са́мый краси́вый.

Но мы в гаре́мах тех не быва́ли,

мы мы́лом песо́чным лишь торгова́ли,

торгова́ли мы́лом, на база́ре сиде́ли

и зага́дочно вдаль гляде́ли.

Там, и́з-за си́него океа́на

поднима́лось и́з-под тума́на

о́блако-рай,

а в нём карава́н-сара́й

на верблю́дах несёт покла́жу —

сла́дкую, сла́дкую са́жу.

Куда́ уж до неё мы́лу на́шему из песка́!

Ведь сла́дкая са́жа – мечта́.

Неисто́рия

Я исто́рикам писа́ла:

не исто́рия нас не проща́ла,

не исто́рия загуби́ла

на корню́ всю челове́чинку,

не исто́рия во зле тут подме́чена.

Не исто́рия от кра́я до кра́я

чу́вство го́рдости у всех укра́ла,

не исто́рия лети́т, куроле́сит,

не исто́рия по во́йнам и по ме́ссам!

Не исто́рия – тео́рия. А что же?

Не исто́рия, а то что мно́го стро́же,

мно́го стро́же, мно́го га́же, мно́го зле́е.

Неисто́рия – она́ всех веселе́е,

неисто́рия весёлая така́я,

что тако́е грусть-печа́ль не зна́ет.

Неисто́рики лепи́ли э́ти тро́пы,

неисто́рики, а мы у них – холо́пы.

Ска́зки и исто́рия на́ша

Ска́зка ложи́лась на ска́зку.

Каки́е-то злы́е приска́зки

вокру́г ска́зок кружи́лись,

в ска́зки они́ не сложи́лись,

они́ сложи́лись в расска́зы —

ска́зочные переска́зы.

Ты их понима́й как хо́чешь,

но исто́рию не перело́жишь:

в исто́рии всё ка́к-то се́ро,

лишь на по́двиги сме́ло

ры́цари в бой пуска́лись!

Ры́цари не сдава́лись

и куса́ли наро́д голо́дный:

ко́нный и пешехо́дный.

Не проходи́те ми́мо,

мы разы́грываем пантоми́му,

как шут отрави́л царя́!

Вот и исто́рия вся.

А ска́зки кружи́лись, ска́зки

стро́или де́тям гла́зки.

К ска́зкам мы их приучи́ли,

на ска́зках и са́ми учи́лись.

Ска́зки – де́ло хоро́шее,

в них проста́я исто́рия, сло́жная,

лишь бы зака́нчивалась чуде́сно!

За́йцы, руса́лки, принце́ссы,

чудо́вища и драко́ны.

Чита́й, подраста́й, мой во́ин,

чтоб победи́ть царя́.

Вот и исто́рия вся.

Добро́ гуля́ющее

Добро́, гуля́ющее по дере́вне и го́роду,

седина́ и бес ему́ в бо́роду,

недо́брыми занима́лось дела́ми,

злове́щими му́чило сна́ми,

беспросве́тной накрыва́ло тоско́й

и по́датью, как пелено́й:

пода́ть ни́щим, по́дать в казну́,

пода́ть си́рым, по́дать попу́.

Добро́, гуля́ющее по дере́вне и го́роду,

седино́й обеля́ло бо́роду,

прикрыва́ло людски́е по́хоти,

грехи́ отмыва́ло от ко́поти

и скла́дывало в рядо́к:

грех за взя́тку, грех за стишо́к,

грех за уби́йство, грех за тира́ду.

– Не на́до добра́ нам, не на́до! —

крича́л уста́вший наро́д. —

Засу́ньте себе́ его́ в рот,

и ра́дости нам не на́до!

Покла́дистая покла́да.

Уходи́ло добро́… Провожа́ем,

дела́ свои́ обеля́ем —

вы́белили на́бело.

Бес в ребро́! Не на́до нам

бо́жьей ми́лости от приро́ды,

Не к добру́ добро́ наро́ду,

хорошо́ и так жить в ко́ем ве́ке,

мы ж не лю́ди, а всего́ лишь челове́ки.

Го́ре разлива́нное

Когда́ немно́го наро́ду,

то э́то уго́дно бо́гу,

а е́сли наро́ду дохре́ни;

то э́то уго́дно ве́ре:

мол, всё хорошо́ у нас бу́дет,

госпо́дь про нас не забу́дет

и приро́да ла́ской ода́рит,

дождя́ми то́лько и вда́рит,

а дожде́й тех бу́дет дохе́ри,

и э́то вы́годно Ве́ни —

спаса́телю из Дальноре́чинска.

Пла́кала и́хняя ре́ченька

и проси́ла у не́ба разли́ться,

да так чтоб слеза́ми зали́лся

ка́ждый жи́тель того́ Дальноре́чинска:

«Плоха́я у нас, де́скать, ре́ченька,

нехоро́шая, разливна́я

до о́строй бо́ли больша́я,

а все москвичи́ – э́то сво́лочи,

у них не во́дится ме́лочи

на да́льние регио́ны,

они́ в газ уга́рный влюблённы!»

– Ну да, – Москва́ отвеча́ет

и то́рфом горя́щим встреча́ет

но́вый век тако́й молодо́й. —

Для помо́ек не́дра откро́й,

мать родна́я приро́да!

«Да чтоб вы сдо́хли, уро́ды! —

приро́да зло́бно пуга́ет

и лы́сой кро́ной кача́ет

захере́вшего ду́ба. —

Жаль, нет у меня́ на вас зу́ба».

Но зря она́ так отвеча́ет,

потому́ как зу́бы крепча́ют

у самого́ свети́ла.

Лишь бы оно́ не уби́ло!

Бу́дем вре́мя вороши́ть

Бу́дем жить, бу́дем жить,

бу́дем вре́мя вороши́ть,

а во вре́мени песо́к

лишь сквозь па́льцы… Занемо́г

гро́зный дя́дька постово́й,

отпаха́в свой срок. Не мой

вы́мпел на суку́ пови́с.

Я сижу́, лата́ю стих:

«Бу́дем жить, бу́дем жить,

бу́дем вре́мя вороши́ть!»

А во вре́мени стена́,

о́чень про́чная она́,

туда́ сме́рду нет пути́!

Ты стихи́ свои́ пиши́

и не ду́май о было́м.

Ве́чность в ве́чность соберём

и рассы́плем Зе́млю в прах,

а во всех твои́х слова́х

мы найдём изъя́н могу́чий!

Смо́трит де́мон вниз из ту́чи

и внуша́ет: «Бу́дем жить,

бу́дем вре́мя вороши́ть

и не ду́мать о дела́х

вседержи́телей. За страх!»

Рот заше́й

Я сиде́ла, зашива́ла

Ни́ткой бе́лою свой рот.

Дай мне, ма́ма, покрыва́ло,

я укро́ю им наро́д,

что́бы бо́льше не проси́л он

пирого́в и калаче́й,

чтоб на власть он не гундо́сил,

говорю́ им: «Рот заше́й!

Рот заше́й и не проси́,

ти́хо си́дя на печи́.

Ты закро́йся в покрыва́ло,

чтоб тебя́ я не вида́ла,

не вида́ла никогда́!»

Улети́т моя́ душа́

в бе́здну си́нюю наве́чно.

Рот зашью́ там неизбе́жно

у больно́й свое́й души́.

Све́рху кри́кну: «Не кричи́,

не проси́, наро́д убо́гий,

калаче́й, рубле́й… И что́бы

не ора́л ты никогда́,

напущу́ я холода́!»

Скинь мне, ма́ма, покрыва́ло

с поднебе́сья. И уста́ло

облете́в вокру́г земли́,

я прове́рю ва́ши рты.

Я там, где бой идёт

Не смотри́ ты на меня́, как на исто́рию,

я глаза́ закро́ю, аквато́рию

нарису́ю на прибре́жной полосе́,

в свою́ ду́шу не пущу́, иди́ ко мне!

Не ходи́ ко мне, не слышь меня́,

услы́шь меня́, я скорбь твоя́

я боль веко́в,

месть городо́в!

Не люби́ меня́, я не твоя́,

люби́ меня́,

я ма́мина и па́пина.

Никому́ не скажу́, как тра́тила

свои́ века́ на пустоту́.

Счита́й года́, а я не тут.

Тут круго́м города́,

а мои́ глаза́

в дре́вней Руси́

где калачи́,

где труд и пот,

где бой идёт!

Нет к исто́рии вопро́сов

Я исто́рию писа́ла,

говори́ла: «Всех люблю́!»

Я исто́рию писа́ла

чёрным ме́лом на полу́.

Ах, кака́я исто́рия получа́лась:

в ней добро́ совсе́м не встреча́лось,

там, хорошо́ и́ли пло́хо,

но ка́ждый из нас прохло́пал

в её дви́жущей си́ле уча́стие.

– Неприча́стие, неприча́стие! —

гуди́т исто́рия парово́зом,

и нет у люде́й к ней вопро́сов.

Разгово́р с антиПри́зраком

антиВре́мя антима́шет

антиА́нгела крыло́м,

антиПри́зрак антипля́шет

и кричи́т: – Антиумрём!

Анти-анти-анти-анти,

антура́ж, тако́й уж век.

В э́том ве́ке был бы с на́ми

анти, антиЧелове́к.

Ну вот и всё. Моё серде́чко

расщепи́лось на куски́,

потому́ что на крыле́чко

се́ла тень антиТоски́

и сказа́ла: «Как же ску́чно

ку́шать ва́ши пирожки́!

Ты б взяла́, подру́жка, ру́чку,

разорва́ла на куски́

э́ту пы́льную плане́ту

бо́йкой по́вестью свое́й!»

Я вздохну́ла: «Коне́ц све́та,

не пишу́ я повесте́й».

Не писа́ть бы ни о чём и никогда́

Не писа́ть о сча́стии в ко́и бы ве́ки!

Да стра́нные рожда́лись вокру́г челове́ки:

чего́-то им не хвата́ло.

И у них большо́е хвата́ло

отросло́ до самого́ не́ба.

Хвата́й звезду́ и ко мне бы!

Так нет же, звёзд бы́ло им ма́ло,

о сча́стии ду́ши крича́ли!

А где́ я его́ вам встре́чу?