Читать онлайн Костя в средней школе бесплатно

И снова здрасьте! Меня по-прежнему зовут Костя, и я перешёл в 9-й класс. И хотя 9-й класс относится к средней школе, в своих мемуарах я решил объединить его со старшей, а сейчас расскажу о том, что приключилось со мной с 5-го по 8-й класс. Так будет логичней и равномерней. (А если честно, то меня просто настигло вдохновение, а против вдохновения не попрёшь).

Маруся выросла

Для 1-го сентября 2019 года подходит единственное слово – катастрофа.

Погода стояла чудесная, настоящее лето. Я гнал в школу на самокате в нетерпении увидеть Никиту, Вергилию и, конечно, Марусю. Даже по Клещикам успел соскучиться. Новые предметы, новые учителя… Может, новые ученики. А ещё карман приятно оттягивал подаренный на день рождения смартфон.

Помню, как ворвался, запыхавшийся и счастливый, на школьный двор, выглядываю одноклассников. И вдруг вижу её, рядом с Натальей Сергеевной… И они одного роста. Наталья Сергеевна, конечно, не самая высокая, но всё-таки! Я моргаю, не желая верить глазам, но Маруся, заметив меня, улыбается, машет рукой… У меня всё внутри оборвалось – ещё хуже, чем тогда, когда она сообщила мне о переходе в другую школу: Маруся вымахала за лето так, что стала выше меня. Ещё она надела очки и постригла волосы, сделав каре, но это вообще не важно.

Я кивнул ей в знак приветствия, она перестала улыбаться и смутилась. Завидев Клещиков, я отправился к ним. Братцы обняли меня как родные. Они тоже выросли, но разница между нами осталась примерно той же. Пришёл серьёзный Никита. Перспектива девяти месяцев учёбы, как обычно, не вызывала у него энтузиазма. Вергилия впорхнула через калитку, обнялась с Марусей и к нам, всё такая же маленькая, тоненькая и в длинной пёстрой юбке.

– Что это все такие невесёлые? – нахмурилась она. – Вы чего?

– А чему радоваться-то? – пробурчал Никита.

– Встрече! – воскликнула Вергилия.

– Мы очень рады, – заверил я её.

Начали собираться по классам, я боялся оказаться рядом с Марусей. Я уже успел разглядеть, что никаких каблуков у неё в помине нет, а ещё она сутулится пуще прежнего. Значит, выпрямившись, станет на полголовы меня выше. Как дальше жить – вообще не ясно. Маруся выглядела расстроенной – ещё бы: рыцарь превратился в какого-то шпингалета – любая на её месте взгрустнула бы.

Первого сентября мы познакомились с новым классным руководителем – Игорем Ивановичем, учителем русского и литературы. Он нам сразу понравился – добрый, спокойный, иногда весёлый. Невысокий, с густой шевелюрой, мне он показался немного старомодным для своего возраста, сначала не мог понять, почему. Скорее всего, из-за того, что часто носит футболку под рубашку.

Маруся потихоньку взяла себя в руки, погрузилась в учёбу, да и Матвей тут как тут: заметил, что мы не общаемся, и подсидел Таньку, когда та на урок опоздала.

Я тоже пытался собраться, но я же не Маруся – я погружался лишь в размышления о несправедливости своей судьбы. Отвлекла меня не учёба, а новенькая девочка, Алиса. Это была натуральная кукла – миниатюрная, с большими голубыми глазами и густой светлой чёлкой. Она одевала каждый день новое платье, а в остальном вела себя очень скромно. Мне кажется, все мальчики класса, не сговариваясь, решили добиться её расположения. Клещики то и дело затевали перед её носом армреслинг, Никита вызывался к доске на алгебре, а я много шутил, пусть и не всегда удачно, но Алиса благосклонно смеялась. И вообще мне казалось, что каким-то непостижимым образом я побеждаю в этом забеге. Я приободрился и даже начал по-дружески общаться с Марусей.

Мама заметила, что я повеселел, и порадовалась за меня.

– Я уж испугалась, что Маруся всё-таки перевелась в другую школу – такой ты был хмурый в первую неделю.

– Да нет, никуда не делась.

Мама сощурилась – ей явно не понравился мой насмешливый тон.

– А ещё у нас новенькая появилась, Алиса, – поделился я.

Мама нахмурилась.

– Ты что хочешь сказать, Маруся тебя больше не интересует?

– Мы хорошие друзья, – пожал я плечами.

– У неё новый друг?

– Да нет, старый, Матвей.

– Давай выкладывай с самого начала, – потребовала мама.

– Да нечего выкладывать. Просто она выросла.

– В каком смысле – выросла? – не поняла мама.

– В самом прямом. Обогнала меня на полголовы.

– И что?

– И всё.

Хоть я упорно отводил глаза, мама догадалась о моих страданиях.

– Это нормально, – сказала она. – Девочки раньше вытягиваются. Потом мальчики догоняют. Я вообще в пятом классе была самой высокой, а в одиннадцатом – почти самой мелкой.

– Ты видела её папу? – уточнил я.

– Папа высокий, а мама моего роста.

– Но среднее арифметическое её родителей явно выше вашего с папой.

– Ох, Кость, – покачала головой мама. – Никто не знает, какими вы вырастете. Ни за что не поверю, что Маруся перестала с тобой общаться из-за этого.

– Она расстроилась, – с уверенностью сообщил я.

– Сомневаюсь. А дальше что? Ты переключился на новенькую?

Я неопределённо поднял брови.

– А если бы не рост?

– Мам, ты так говоришь, как будто это ерунда какая-то, – возмутился я.

– Именно.

– Я так не считаю. Я не могу смотреть на неё снизу вверх, понимаешь?

– И откуда только у тебя такие бзики… – Мама с досадой махнула рукой, прям как бабаня, и убежала на кухню, откуда донеслись шкварчащие звуки.

В общем, маме не удалось заронить во мне и зёрнышка сомнения в том, что новые обстоятельства положили конец нашей истории. Надеялся ли я в будущем догнать Марусю? Да, конечно. Каждое утро, когда я просыпался раньше мамы, я вставал спиной к стене и клал на голову тот самый, триумфальный томик Пушкина. Но за месяц он поднялся максимум на пять миллиметров. Придя из школы, я подолгу висел на турнике и подтягивался, отчего ладони обзавелись жёсткими мозолями, а плечи – нехилыми бицепсами. А ещё я частенько переедал, вспоминая бабанину присказку из раннего детства «надо хорошо кушать, чтобы хорошо расти». И всё равно меня грызли чувство бессилия, обида на судьбу, ревность, временами отчаяние. Я уже сам начал подумывать о переходе в другую школу. С Никитой только не хотелось расставаться.

В конце сентября я застал Вергилию плачущей в раздевалке после уроков.

– Эй, ты чего? Обидел кто?

Она помотала головой.

– Вот что вы все в ней нашли, а?

– В ком? – уточнил я, хотя сразу догадался.

– В Алиске этой. Кукла куклой.

– Ну да, она маленькая, – подтвердил я.

– А я что, большая? – заплакала ещё пуще Вергилия.

И тут же примолкла.

– Погоди, так это всё потому, что Маруся выросла, да?

Я промолчал.

– Из-за этого дурацкого роста ты променял её на куклу?

– Матвей высокий и умный, так что ей же лучше, – ответил я.

Вергилия разозлилась ни на шутку. Я раньше и не видел её в ярости.

– Разлюбить девушку из-за высокого роста – на это способны только мужчины! – возмущалась она.

– Да не разлюбил я её! – вырвалось у меня, и самому стало тепло от этих слов.

– Тогда что ж ты творишь?! За что ты ей сердце разбиваешь?

– Вечно ты преувеличиваешь, Вергилия!

– Ни капельки! Я же вижу, как ей плохо. Ни с того ни с сего такое предательство.

Я похолодел, не в силах понять: я совершил непоправимое или ещё поправимое.

– Я ей расскажу, что ты просто дурак, а не предатель, – заявила Вергилия.

– Не смей ей ничего передавать! – предупредил я.

– Слушай, у неё же день рождения скоро, – вспомнила Вергилия, – сразу после дня учителя.

(«А ведь я забыл», – подумал я с горечью).

– И что?

– Подари что-нибудь. Особенное.

Особенное! Я и неособенное придумать не могу – мама обычно выбирает книжки на свой вкус.

– Мам, посоветуй, что подарить Марусе на день рожденья, – попросил я за ужином.

Мне хотелось показать ей, что она поспешила с выводами на мой счёт. Мама улыбнулась совершенно счастливой улыбкой.

– Я уж боялась, что ты забыл, – сказала она. – Я думала об этом. Книжек мы уже много дарили, хочется что-то особенное. – Я икнул. – Может, браслетик? Она носит украшения?

– Да вроде нет.

– Не хочешь написать стихи?

– Нет. Надо уметь вовремя остановиться, – философски заметил я.

– Может, смастеришь что-нибудь?

– Что, например?

– Подумаю.

– Слушай! – вдруг просветлела мама, а я автоматически напрягся. – Подари ей цветы!

– Что?!

– Небольшой букет.

– Зачем ей цветы? Завянут и всё, ещё в школе.

– А мы в корзиночке возьмём, – нашлась мама, – они долго не вянут.

– И что, при всех дарить цветы?

Мамино воодушевление напрягало всё больше. Я знал, что она теперь будет давить, пока не додавит.

– Да, при всех. Включая Матвея. Это многозначительный жест, это свидетельство смелости, решимости, свободы от чужого мнения.

– Не хочу я многозначительных жестов, – застонал я. – И у меня нет ни смелости, ни решимости, ни свободы. Я хочу просто сделать приятный подарок.

– Хорошо, – мама села напротив. – Реши сначала для себя – что ты хочешь сказать своим подарком: что вы остаётесь добрыми друзьями, что ещё не всё кончено или что ещё ничего не кончено?

Я вылупил на маму глаза. Папа, подслушавший из ванны, не выдержал:

– Что ты насела? Дарить девочке цветы в пятом классе – это явно перебор!

– Нет, не перебор! Потом это уже будет само собой, будет много букетов, а этот, самый первый, на всю жизнь запомнится.

Папа пришёл, качая головой.

– Я даже представить себе не могу, чтобы я при всём классе подарил девочке цветы!

– Вот именно, – вскочила мама. – Только это ты!

– Это я, – подтвердил папа. – А он чем лучше?

– Он лучше тем, что пораньше твоего разобрался в девушках!

Папа даже рот открыл.

– Пойдём, Кость, – обратился он ко мне. – Когда мамочка входит в раж, с ней бесполезно спорить.

– Иди-иди, Кость, – подхватила мама. – Папочка научит, что, когда нечего возразить, надо говорить «с тобой бесполезно спорить».

Я удалился вслед за папой.

– А ты как думаешь, что ей подарить? – спросил я, чтобы сгладить неловкость.

– А почему надо что-то дарить? Я ничего в школе девочкам не дарил, – ответил папа.

Я не счёл нужным настаивать.

Началась праздничная неделя. Подарки, поздравления, концерты… Маруся по-прежнему сидела с Матвеем и на меня не смотрела, хоть я и перестал подкатывать к Алисе. Но, видимо, сработал метод Пушкина, и Алиса стала сама подходить ко мне с вопросами. И что я мог поделать? Я отвечал. Дарить в такой ситуации цветы Марусе казалось сколь бредовым, столь и невыполнимым. «Подарю ей вкусную шоколадку», – решил я. И тут же в памяти всплыл мамин вопрос: «Что ты хочешь сказать своим подарком?» Что же скажет шоколадка? «Ничего хорошего», – ответил я сам себе. Что же делать? Не понятно.

– Ну что, придумал подарок? – справилась Вергилия.

– Нет ещё. Может, цветы? – обронил я невзначай.

Вергилины глаза расширились и исполнились восхищения.

– Как я ей завидую! Как я за неё счастлива!

– Думаешь, это нормально вообще? – спросил я. – Мы же почти не общаемся.

– Только не передумай. Это то, что надо! Это гениально!

– Меня засмеют!

– Нашёл, о чём волноваться! У него, может, судьба решается, а он на каких-то Клещиков оглядывается. Пора бы уже повзрослеть.

Мне на секунду показалось, что Вергилия сейчас снимет маску и окажется моей мамой.

Вергилина поддержка тоже не добавила мне ни решимости, ни свободы. Я мгновенно вспотевал при одной мысли о букете. А букеты, как назло, были в школе повсюду. Я их люто возненавидел. Почему я сразу не отказался дарить цветы? С чего вдруг понадеялся, что, раз мама больше не поднимает эту тему, значит, передумала? Да, я замечал за собой такую слабость – верить в то, во что хочется. В общем, мама сбегала за букетом прямо утром 8-го октября, отрезав мне все пути к отступлению. Последняя надежда была на папу, но между мной и мамой он сделал выбор в пользу мамы – не захотел с ней ссориться и лишь сочувственно похлопал меня по плечу. И я пошёл в школу с небольшой корзиночкой цветов наперевес. Не выбрасывать же её – дорогая небось. И в набитый рюкзак не запихнуть. «Поверь, ты мне потом миллион раз спасибо скажешь», – напутствовала мама. Хорошо хоть, не сказала, что никто не подарит такого подарка, но это и ежу понятно. Не понятно, как я на это согласился.

Вот и школа. Я спрятал корзинку под мышкой, насколько это было возможно. В раздевалке Маруси не оказалось, но её пальто висело, поэтому я поспешил в класс. Вдруг она там ещё одна или с Вергилией?

– Куликов, что за праздник? – донеслось из-за спины.

Сердце ушло в пятки. Это Клещики нагнали меня на нашем этаже.

– Мама попросила Наталью Сергеевну отдельно поздравить, – объяснил я.

– А-а. Вот и она. – И Венька широко улыбнулся кому-то.

Я обернулся – и правда, с другой стороны к нам шла Наталья Сергеевна.

– Привет, ребятки, – поприветствовала она нас.

– Это вам, – протянул я корзинку. – С прошедшим днём учителя.

– Какая прелесть! – изумилась Наталья Сергеевна. – Но не стоило.

Она была очень растрогана – это единственное, что утешало.

Я вошёл в класс совершенно уничтоженный. Маруся подняла на меня взгляд, в котором я прочёл последнюю надежду. Надежду, которую я только что трусливо обманул.

– С днём рожденья, Марусь, – промямлил я.

– Спасибо, – улыбнулась она.

Ребята потихоньку подходили. Пришёл и Матвей. Я будто увидел кошмарный сон, когда он вытащил из рюкзака коробочку, а внутри что-то блеснуло.

– Смотри-ка, – пихнул меня локтем Никита, – во даёт.

Я промолчал.

На перемене Маруся угощала всех конфетами и пирожными. Я незаметно выскользнул из класса и слонялся по коридорам. Вергилия меня нашла да как зашипит:

– Это что значит? Ты что делаешь?

– Всё, Вергилия. Не судьба – сама видишь.

– Да не нужна ей эта побрекушка, она даже не надела! Сбегай за цветами, тут лавка прямо за углом.

«О нет, – пронеслось в голове, – я уже смирился, успокоился. Дома папа поддержит».

– У меня денег только сто рублей, – отмахнулся я.

– У меня двести, – не отставала Вергилия. – Этого на розу хватит, но мы сейчас ещё настреляем.

Вергилия не пренебрегла возможностью обратиться к Никите, у которого обнаружились ещё двести рублей. Но до конца перемены я бы уже не успел, а следующая была короткая. На алгебре меня вызвали к доске, и я, глядя на сверкающий на Марусиной шее кулон, получил первую двойку в триместре.

На длинной перемене Вергилия сопроводила меня к выходу, отвлекла охранницу, и я бросился в цветочную лавку. Так разогнался, что проскочил мимо и обрадовался, что лавки больше нет. Но на обратном пути страшные буквы Ц В Е Т Ы убили эту последнюю радость.

– Здравствуйте! – поздоровалась со мной продавщица с выбеленными волосами. – Желаете букетик?

– Желаю, – ответил я.

– Для девушки или учительницы?

– Как пойдёт, – усмехнулся я.

Продавщица подняла чёрные-пречёрные брови.

Я осматривал тесный, душный закуток, где запах сигарет причудливо смешивался с цветочными ароматами, и голова кружилась то ли от запахов, то ли от диких цифр на корзиночках типа той, что я подарил Наталье Сергеевне. Наконец взгляд зацепился за алые розы. Они стоили двести. Значит, на три не хватало.

– Отличные розы, – заметив мой интерес, сказала продавщица. – Сегодня привезли, понюхайте.

Я понюхал и невольно сделал такие жалостные глаза, что продавщице явно пришлось побороться с желанием отдать мне их задаром.

– Отдам за пятьсот, – сказала она.

– Спасибо, – поблагодарил я от всего сердца.

Я вбежал в школу со звонком. «Сейчас же естествознание», – вспомнил я с ужасом. Училка была пожилая и строгая, если не сказать вредная. Я стоял у входа в кабинет, протягивал вспотевшую руку к двери, но не решался постучать.

«Надо было вручить корзинку перед уроками, и уже всё было бы позади. Нет, я не пойду на урок и вручу потом».

– А где Куликов? – Слышу недовольный голос Галины Петровны. – Портфель здесь, а сам?

– Я тут, – говорю я, войдя в класс, – извините за опоздание, можно войти?

– А что у тебя за спиной?

Я вытаскиваю свои алые розы, в голове происходит окончательное помутнение, я молчу и не двигаюсь с места.

– Какой сегодня праздник? – приходит на помощь Галина Петровна.

– День рожденья Маруси Скворцовой, – рапортую я довольно бодро, хотя в глазах уже всё плывёт.

– Ну так вручайте и не задерживайте урок, – велит Галина Петровна.

Я смотрю на размытые лица одноклассников: вижу Никиту с разинутым от удивления ртом, Клещиков, на губах которых застыло синхронное wow, Вергилию со слезами в уголках глаз. Вижу раздосадованного Матвея и сердитую Алису. Только вот Маруси не вижу.

– Кость, я тут, – слышу знакомый голос где-то совсем рядом.

Она сидит за первой партой, у которой я и стою со своими розами.

Я кладу цветы на её стол, слышу тихое «спасибо» и молча следую за свою парту. Даже достаю нужный учебник и тетрадь. «Итак, три состояния вещества: твёрдое, жидкое, газообразное…» Вижу Марусины уши, которые приблизились по цвету к моим розам, и даже как будто слышу стук её сердца. Возможно, Вергилия не преувеличила: я определённо чувствую судьбоносность момента. Меня даже охватывает трепет перед его значимостью. И будущие насмешки Клещиков совершенно блекнут на этом фоне. И вот звенит звонок, и я снова не знаю, как быть. Как двигаться дальше по выбранному пути. Об этом я ведь совершенно не думал. Мне самому до последнего не верилось, что я это сделаю. Когда же закончится этот день! Я долго собираю портфель и что-то смотрю в телефоне в надежде, что Маруся уйдёт раньше меня. Но она тоже копается в рюкзаке. Сейчас мы останемся одни, и я потеряю сознание.

Венька, проходя мимо, хлопает меня по плечу.

– Ну ты… – он качает головой, не в силах подобрать слова. – Очуметь. Я б так не смог. Вот честно.

Я увязываюсь за ними.

– Счастливого дня рожденья, – говорю я тихо, проходя мимо первой парты. И успеваю украдкой заглянуть в серые глаза.

Вергилия догоняет меня на улице.

– Постой, Куликов! Представляешь, – рассказывает она, запыхавшись, – Маруся меня спросила: «Это ты подсказала?» А я: «Он сам, честное слово!» Никогда я не видела её такой счастливой. Молодец!

– Спасибо, – улыбнулся я впервые за этот день.

– Ну как? – набросилась на меня дома мама.

– Вручил, всё хорошо, – ответил я, в бессилии рухнув на банкетку.

– Вот молодец! Ей понравились?

– Конечно.

– А чего ж ты её до дома не проводил? Я специально не звонила сразу после уроков.

– МАМААА!

Вергилия

Одним из последствий того непростого дня стало непреодолимое желание помочь Вергилии. Подумать только – четыре года безответной любви! Это ж свихнуться можно. А ещё ужасно обидно: Вергилия – отличная девчонка, упустит Никита своё счастье, потом будет мне пенять, что я ему вовремя глаза не открыл! Но теперь-то я понимаю: мне просто хотелось, чтоб ничто не омрачало моего собственного счастья.

Взялся я за дело лихо.

– Смотри-ка, – говорил я Никитке, – какая у Вергилия сегодня оригинальная причёска.

Никита переводил недоумённый взгляд с Вергилиной причёски на меня и обратно, и я торопился сменить тему. Но через какое-то время я снова не выдерживал:

– Ты не слышал её последнее стихотворение? Всё-таки она очень талантлива. Я сначала тоже думал, что она просто с мамы пример берёт…

– А я ничего не думал, – перебивал меня Никита. – Что вообще с тобой такое? Шутишь с Алисой, даришь цветы Марусе, нахваливаешь Вергилию… Ты что – этот, как его, Донжуан?

И Никитка рассмеялся над собственной шуткой.

– С Алисой я больше не шучу, а Вергилия моя лучшая подруга, – огорошил я Никитку. – Мы могли бы и втроём дружить. Вот я и обращаю твоё внимание. Чем она тебе не нравится?

– Ты опять что-то задумал, – с подозрением сощурился Никита. – Я знаю, когда ты мне голову морочишь.

Пришлось искать другой заход. И я решил рискнуть. Вызвал на разговор Матвея.

– Слушай, – сказал я ему, краснея и потея. – Дело есть, деликатное. Ты знаешь Вергилию…

Матвей удивлённо поднял брови.

– Она с первого класса влюблена в одного мальчика из нашего класса. И я хочу помочь ей. И думаю, что если ты… если кто-нибудь… покажет… в общем, приударит за ней, то он обратит внимание.

Уф, самое сложное позади.

– А я тут причём? – не понял Матвей.

– Ну вот я решил попросить именно тебя, потому что ты, мне кажется, способен понять. И ты не станешь над ней смеяться. Ты понимаешь, что она отличная девчонка. Возможно, однажды и тебе понадобится её или моя помощь. Стих сочинить, например.

– И что я должен делать? – усмехнулся Матвей.

– Ну как с Марусей, – обрадовался я и прикусил язык. – Ну я имею в виду – сядешь рядом и просто пообщаетесь. Мне кажется, у вас много общего, и это не будет в напряг.

– А в кого она влюбилась?

– Секрет, – ответил я. – Но если всё пойдёт по плану, то ты и сам догадаешься.

Кажется, мне удалось пробудить в Матвее если не сочувствие, то любопытство.

И прям на следующем уроке он уже подсел к Вергилии. Я потирал руки, возомнив себя величайшим тактиком, стратегом, дипломатом и устроителем человеческих судеб. Расчёт оправдался на 100%: им явно не составило труда найти общие темы. Галина Петровна даже пару раз сделала им замечание за болтовню.

– Смотри-ка, – Никитка пихнул меня локтем, – Матвей к Вергилии сел. С Марусей не задалось, так он за следующую взялся.

– А тебе-то что?

– А вдруг он назло Марусе? А Вергилия вон уши развесила.

Я изобразил тревогу.

– Хм, не думал об этом. Но мне кажется, он не такой.

– А по-твоему, он ни с того ни с сего заинтересовался Вергилией?

– Почему нет? Она хорошая девчонка. И, кстати, классно выглядит сегодня.

Никита посмотрел на меня как на умалишённого.

После уроков я догнал Вергилию и рассказал о своём мега-плане. Теперь, когда уже всё шло как по маслу, она бы не стала отказываться.

– Ну ты, Кость, даёшь! Вот не ожидала! – исполнилась благодарности Вергилия. – И что, помогает?

– Ещё как!

На следующий день в глазах Вергилии от печали и след простыл. Она заливалась смехом! Мне даже показалось, что я ослышался. Так как вообще не помнил, чтобы Вергилия смеялась. А после уроков я задержал Никиту в классе, и мы увидели, что Матвей её провожает.

– Слушай, ты вроде говорил, что это твоя лучшая подруга? – с упрёком напомнил Никита.

– Ну да.

Я ликовал: гениальный план сработал – Никитка клюнул. Я уже представлял, как они будут хором благодарить меня на свадьбе.

– Ну он же явно назло Марусе!

– Вообще нет.

– Я с ним поговорю.

– Да брось! Всё в порядке.

– Вот увидишь.

Но ещё пару дней не находилось подходящего момента. Или просто Никите не хватало решимости, и он всё давил мне на совесть и подбивал поговорить с Матвеем.

– Да не буду я с ним говорить! – отвечал я. – Я уверен, что он влюбился. Ты только посмотри на них.

Никитка качал головой. Я подумал было, что он уже отказался от своей благородной идеи, но тут мы остались втроём в физкультурной раздевалке, и Никита, видимо, решил, что это знак.

– Слушай, – сказал он Матвею. – А ты чего к Вергилии привязался?

– А твоё какое дело? – закономерно отреагировал Матвей.

– Мы с ней пятый год учимся и в обиду не дадим, – довольно угрожающе сообщил Никита.

И тут Матвея осенило. Он молча переводил взгляд с Никитки на меня и молчал. Мне показалось, что он расстроился.

– В общем, ты меня понял, – заключил Никитка, став вылитым Колей, и вышел такой же крутой походкой, как старший брат.

– Так что, – обратился ко мне Матвей, – миссия выполнена? Я больше не нужен?

– Ну зачем так сразу… – промямлил я. – Хорошо бы закрепить эффект.

– Ну сам и закрепи, – сказал Матвей и тоже вышел.

На физре он был очень зол, обыграл нас в баскетбол с разгромным счётом.

Чтобы поднять себе настроение, я поспешил осчастливить Вергилию пересказом всей разборки.

– Вергилия, – сказал я, – всё идёт по плану.

Вергилия подняла на меня обеспокоенный взгляд.

– Не совсем, Кость, – и она виновато улыбнулась. – Кажется, я влюбилась в Матвея.

Я так и сел.

– Да, – продолжала Вергилия, – я поняла, что зря зациклилась на Никите. Мы ж совсем друг другу не подходим, а с Матвеем у нас столько общего! Представляешь, он прочёл весь мой сборник, и ему понравились точно те стихи, которые я ценю больше всех… Как теперь быть? Мне так страшно, что он просто из жалости со мной общается. Но чем скорее это прояснится, тем лучше. Так что скажи ему, что забираешь свою просьбу и Вергилия поняла, что это глупая затея, и что она не влюбилась в того, в кого думала… Или как-то так… Не знаю, как лучше.

– Он уже сам решил, что миссия окончена, – сообщил я упавшим голосом. – Потому что Никитос с ним говорил, грозил…

– Что ж мне так не везёт! – всплеснула руками Вергилия. И я понятия не имел, как её утешить.

На следующий день Матвей отсел от неё, и Вергилия сидела все уроки с отрешённым взглядом.

– Воот, – шепнул мне довольный собой Никита, – я тебе говорил! Стоило пригрозить, и он сразу отстал. А она теперь слёзы льёт. «Он не такой, он не такой», – передразнил меня Никита.

– Всё не совсем так, – ответил я.

– Учись признавать свои ошибки, – посоветовал Никита.

И я не стал спорить.

После урока Никита неожиданно для меня подсел к Вергилии и, видимо, попытался развеселить её, как умел. Я даже понадеялся было на воскресение прежних чувств (всё-таки четыре года не шутка), но Вергилия лишь мотала головой. Я глянул на Матвея – тот смотрел на них, стиснув зубы. Я подошёл к нему:

– Слушай, она ведь из-за тебя плакала, а не из-за него.

– Отвали, Куликов, – жёстко попросил Матвей.

– А из-за чего ей тогда плакать? – не внял я.

– Не знаю и знать не хочу, – ответил Матвей. – Последний раз по-хорошему прошу – отвали.

Настаивать было бесполезно, и я отвалил. Что теперь делать, я не представлял. Вместо всеобщего счастья одни разбитые сердца.

Маруся в тот день догнала меня после уроков:

– Кость, постой, не знаешь, что с Вергилией? Она мне не стала рассказывать, но, может, ты знаешь?

Я недолго колебался.

– Долгая история. Ты не спешишь?

Маруся покачала головой. И мы свернули в сторону её дома. Это был самый длинный наш разговор после её дня рожденья, а, может, и вообще самый длинный. «Какое же счастье, – думал я, – что есть на свете человек, который всё поймёт как надо, не осудит, не посмеётся, посоветует…» И я пересказал Марусе всю историю.

– Да-а, – серьёзно протянула она, – ну и кашу ты заварил! Не зря мне никогда не нравились такие спектакли.

– Ты никогда их и не устраивала, – усмехнулся я.

– Ну вот на день рожденья, – смутилась Маруся.

– Что на день рожденья? – заинтересовался я.

– Я назло тебе надела кулон от Матвея, а потом чуть сквозь пол не провалилась, когда ты стоял у доски, уставившись на него, – она покраснела и договорила совсем тихо: – я тогда думала, что теперь уже точно всё.

«Что ж, откровенность на откровенность», – решил я.

– Я тоже так думал. Но Вергилия убедила меня сходить за цветами, а изначально идея – мамина, – признался я. – Я шёл в школу с букетом, но вручил его Наталье Сергеевне.

– Правда? – рассмеялась Маруся.

– Да, – кивнул я, – из-за Клещиков.

Маруся помолчала, набираясь смелости.

– А что вообще произошло? Тогда ещё, первого сентября. Почему ты даже не подошёл? Очки не понравились? Или причёска?

Хм, к таким откровенностям я, кажется, ещё не был готов.

– Ну как ты вообще могла такое подумать! – воскликнул я. – Мне нравятся очки. То есть мне вообще без разницы, в очках ты или без.

– А что я должна была думать?!

Я молчал.

– Так что тогда? – не отступалась Маруся. – Что случилось за лето?

– Ты выросла, – трагически сказал я.

– В каком смысле? Тебе не нравятся высокие? – Маруся стала пунцовой. Мы оба были как два помидора. Но это был нужный разговор.

– Ну как ты не понимаешь? – рассердился я. – Меня напрягло то, что ты стала выше меня.

– Разве я выше тебя? – Маруся смерила меня взглядом.

– Мне что, рядом встать? – уточнил я довольно грубо, а самого в очередной раз прошибло по́том.

– Но ты же ещё вырастишь!

– И ты ещё вырастишь!

Мы снова шли молча.

– Так что с Матвеем-то делать? – Я решил, что рост мы обсудили достаточно.

– Не знаю, – ответила Маруся. – Наверное, нужно время.

Мы уже дошли до самого её дома.

– Представляешь, розы ещё держатся! – поделилась Маруся.

– Я очень рад, – сказал я. – Ну, пока.

Время шло, Вергилия продолжала сидеть одна и много сочинять. Видимо, Матвей оказался не менее хорошим подспорьем для творческого процесса, чем Никита.

Я прочёл в лежащей на её столе тетради:

Я ошиблась, так бывает…

А со мною и подавно.

Наказанье принимаю,

На прощенье уповая.

Но тот, для кого была оставлена эта тетрадь, не задержался у неё.

– Покажи ему, – посоветовал я Вергилии.

– Бесполезно, – отмахнулась она.

– Странный тип – разве он не видит, что Никита ни при чём?

– Видит. Ну и что из этого? Я ему я уже не интересна, – вздохнула Вергилия с глазами на мокром месте.

– Вот только не выдумывай! – сказал я строго.

– Слушай, Кость, у меня скоро турнир по бальным танцам. Ты не хочешь прийти с Марусей? Она говорит, ты её никуда не приглашаешь…

– Так и говорит? – не поверил я.

– Ну-у… Я спросила, приглашаешь ли ты её куда-нибудь. Она сказала, что нет. С сожаленьем сказала, – добавила Вергилия.

– Мы и так каждый день видимся. Зачем мне её куда-то приглашать?

Вергилия с упрёком покачала головой.

– Но на турнир я готов, – сказал я. – Можно ведь и ещё кое-кого позвать? – Кажется, я раскусил Вергилину задумку. – Да? Я в чатик напишу, типа «кто хочет поддержать Вергилию…» Только скинь мне время, место, всё такое. Вход свободный?

Вергилия кивнула.

– Вот и отлично.

В результате болельщиков собралось человек десять, включая нас с Марусей, Никиту (я его даже не уговаривал), Матвея (ура!) и Клещиков с Алисой. Братцы взяли Алису в натуральные клещи, сев по обе стороны от неё. Мы с Марусей оказались в следующем ряду над ними, Матвей рядом с Марусей, Никита – рядом со мной. Я с удовлетворением отметил, что наши с Марусей плечи на одном уровне. Значит, это ноги у неё так выросли и должны уже остановиться.

Наконец ведущие что-то там огласили, и в зал вышли около восьми пар. Клещики захлопали и засвистели как сумасшедшие. Они же не только футболисты, но и футбольные фанаты, ходят с отцом на настоящие матчи. Ведущая сделала им замечание.

Я тем временем разглядел Вергилию – у неё была высокая причёска, белое платье и золотые туфли на каблуках. Она тепло нам улыбнулась. Я даже по старой привычке чуть не сказал Никите что-то вроде «посмотри, какая Вергилия сегодня красивая», но вовремя спохватился. Партнёр её мне сразу не понравился – чересчур серьёзный. Будто не танцевать сейчас будет, а штангу тягать.

Заиграла музыка, начался первый танец.

– О! Вальс! – обрадовался Сенька. – Это мы умеем!

– Батман тандю, – со знанием дела шептал Венька в одно ухо Алисе.

– Рондежам, – комментировал Сенька в другое.

Я старался не упустить Вергилию из виду. Мне показалось, что она танцует легче других, не выгибает чересчур спину и вообще очень грациозна.

Клещики опять не сдержались и засвистели, когда судьи объявили оценки и у Вергилии оказались самые высокие.

Никита осилил только первый танец, а затем углубился в телефон. Матвей же смотрел безотрывно. Потом был какой-то латинский танец, и я чуть со стыда не сгорел, когда Вергилин партнёр начал активно вихлять попой. Она была и то сдержанней и вообще затмевала его по всем статьям. Их пара снова получила самые высокие оценки, хоть и с небольшим отрывом. Клещики радовались так, будто их любимый «Спартак» забивает голы в финале чемпионата.

Но во время последнего танца, танго, Вергилия с партнёром оказались прям напротив нас, она бросила выразительный взгляд на Матвея и… сбилась. То есть я бы ничего и не заметил, но Маруся ахнула, а партнёр изменился в лице. В результате они заняли второе место, что, на мой взгляд, большое достижение. А Клещиков чуть не выгнали за свист и крики «судью на мыло». Вергилия с трудом сдерживала слёзы, а её партнёр хмурился, отчего мне хотелось пойти и дать ему в нос. «Если б не она, тебя бы вообще на пьедестале не было!» – сказал бы я ему.

– Всё, что ли? – с облегчением выдохнул Никита.

И мы направились к выходу. Я предложил дождаться Вергилию, но она написала Марусе, что ждать её не нужно. Тогда мы разделились, а я, входя в метро, заметил, что Матвей направился в сторону цветочного магазина, а не автобусной остановки.

На следующий день Вергилия сидела уже не одна.

– Гляди-ка, – сказал мне Никита, – Матвей опять за своё.

– Я понял – ты ревнуешь! – сказал я довольно громко.

И Никита так перепугался, что больше и не смотрел в их сторону.

Футбол

Возможно, вы обратили внимание, что в моих рассказах о начальной школе нет ни слова о дополнительных занятиях. Дело в том, что маму, когда она была маленькой, помимо обычной школы, водили в музыкальную, художественную и спортивную. И она решила, что своего ребёнка, то есть меня, от этого избавит – пусть лучше читает книжки и мяч во дворе гоняет. Предполагаю, что это решение далось ей непросто, и время от времени, узнав от соседок об очередном чудо-тренере, она предлагала мне попробовать. Обещая, что не станет даже уговаривать, если мне не понравится, и что я могу ходить лишь туда, куда буду сам стремиться всей душой. В результате такого подхода чего только я ни испробовал за эти годы: самбо и капоэйра, лепка из глины и вокал, хип-хоп и настольный теннис… Не то чтобы мне ничего не нравилось, кое-где я даже месяц продержался, хотя бы ради того, чтобы побыть как все и после уроков спешить на секцию. Но в каждом из коллективов я чувствовал, что не могу разделить всеобщее воодушевление, горение, преданность делу, из-за чего испытывал что-то вроде чувства вины. И кружок закруглялся для меня с очередной простудой или просто каникулами.

Со второго класса я начал мечтать о футбольном клубе, но мама была против. Во-первых, травмоопасный спорт, считала она. Особенно ей не нравились удары головой по мячу. Она не сомневалась в отрицательном влиянии подобных соприкосновений на мозг. Во-вторых, ей не нравилось, что там принято ругаться. В качестве компенсации мне подарили бутсы и настоящий мяч. И я ходил с ним на ближайшую футбольную коробку. Она до сих пор пользуется большой популярностью у любителей футбола. Здесь проводят матчи дворники с курьерами, солидные мужчины в пижонских бутсах и даже негры. Две команды полностью чернокожих дядек. Кроме цвета кожи, они отличаются тем, что играют с улыбками и много смеются вместо того, чтоб ругаться. С тех пор, как мы с папой это заметили, мы говорим друг другу «играй как негр», если кто-то начинает ворчать.

Я играл на этой площадке с папой, с мамой (лёгким мячом), со знакомыми ребятами и, чаще всего, один. В последнем случае я долбил по воротам из самых разных точек и достиг определённого уровня точности ударов. Я воображал, что мимо проходит тренер какого-нибудь «Ливерпуля» и приглашает меня в молодёжную команду. Ведь если тут играют негры, то почему бы и тренеру «Ливерпуля» не пройти мимо? В моей голове звучал диалог на английском:

– Hello! – говорил радостный тренер. – I like how you play, do you want to go to Liverpool with me?1

– Thank you very much,2 – отвечал я, потупив взор. А дальше разговор стопорился.

Чтоб подготовиться к судьбоносной встрече, я подналёг на английский, осчастливив своим запросом маму. Она надавала мне текстов, а потом слушала мои пересказы.

В результате через пару месяцев я уже смог ответить уважаемому тренеру, что

– Your offer makes me happy, but here in Moscow I have my family and they can`t go to Liverpool. May be you want to open a club here? There are a lot of talented players in Moscow.3

– I will think about it,4 – отвечал тренер.

А через некоторое время в Москве открывается молодёжный клуб «Ливерпуль», и я на правах вдохновителя и первого игрока прошу позвать туда Никиту и Клещиков. А потом мы играем товарищеский матч с молодёжной командой английского «Ливерпуля», и московский филиал побеждает.

И вот, в сентябре 2019 года, играя в одиночестве, я заметил краем глаза дяденьку, остановившегося около коробки. Я продолжил бить по воротам с утроенным усердием, срочно восстанавливая в памяти свой английский пассаж.

– Молодой человек, – обратился он ко мне на чистом русском. – А вы в каком клубе занимаетесь?

– Ни в каком, – ответил я с гордостью.

– Приходите в наш. «Буран» называется, тут недалеко. Нам как раз не хватает забивного нападающего.

– I will think about it, – хотел сказать я, но ограничился скромным «Спасибо».

Маме пришлось покориться судьбе. Я пообещал беречь голову и другие конечности, а также не ругаться. И стал нападающим футбольного клуба «Буран».

Как я до этого жил без футбола – загадка. Я считал дни до следующей тренировки, а каждые выходные мы играли матчи с другими командами – матчи я любил больше всего. После удачной игры я жалел, что Маруся её не видела, а после неудачной радовался, что её не было на трибунах. После нашего примирения я стал усиленно вычислять, когда пригласить одноклассников – противники намечались то слишком сильные, то слишком слабые, то погода нелётная, то у Маруси занятый день.

И вдруг Венька Клещ пишет в классный чатик: «В эту субботу мы с братом играем важнейший футбольный матч, приглашаем желающих поддержать». А время и стадион – те же, что у нашей команды. Я бы упал, если б не сидел за столом.

И тут Aliska пишет: «Обещаете победить?»

«Обещаем», «Зуб даём» – пишут одновременно Клещики.

А их команда как раз из сильных. «Но зуб давать всё-таки рискованно», – усмехаюсь я.

«Приду!» – пишу я. И за мной вереница «+» Вот будет сюрприз Клещикам.

Никитка мне позвонил, спросил, что это я так резво собрался за Клещиков болеть, я ему объяснил, он тоже плюсик поставил.

Победить команду Клещиков при всём классе это ж просто мечта! А вот проиграть с разгромным счётом – позор на оставшиеся шесть лет. Они не упустят ни одного подходящего случая, чтоб не напомнить мне об этом. В общем, я по полночи не спал, воображая то один, то другой сценарий. Кроме Никиты, никому свой секрет не открыл.

Вдруг на одной из перемен Никита идёт к Клещикам.

– А соперник-то как, силён? – спрашивает.

– Да не, слабаки, – проговаривается Сенька.

– Ну я так и думал, – разочарованно качает головой Никита.

– Да не знаем мы, – спешит поправить брата Венька, – в прошлом году только встречались. Кто их знает…

– Понятно, – кивает Никита. – А вы, значит, оба нападающие?

– Само собой, – разводят руками братцы. – Мы круче, чем Кавани и Суарез.

– Ну хоть посмотрим, кто из вас больше им накатает, – говорит Никита довольно громко.

– Я за Веньку буду болеть, – оборачивается к ним сидящий перед ними.

– Я ставлю на Сеньку, – заявляет другой.

– Так, – потирает руки Никита, – ставочки значит…

И берёт листочек записывать, обходит болельщиков, подходит к Алисе – смотрю – Клещики уши навострили, на кого поставит.

– Я за сильнейшего, – подумав, говорит Алиса.

Никита возвращается ко мне довольный-предовольный и зовёт меня выйти.

– Ты чего творишь? – возмущаюсь я. – Ради Алисы они нас просто порвут.

– Эх ты! Футболист называется! Да я ж вам только что победу обеспечил!

– В смысле?

– Они ж теперь пасоваться не будут, каждый сам за себя. Ты вратарю скажешь, что бить будет тот, кто с мячом, и дело в шляпе.

Я помолчал, обдумывая.

– Ты только эти свои любовные тактики мастер строить, – усмехается Никита, – а как настоящее дело, так не бум-бум.

– Посмотрим, – сказал я.

Наступила суббота. Я жутко волновался. Завтрак вообще не смог запихнуть, отчего к двенадцати часам у меня в животе образовался вакуум, который не позволял как следует выпрямиться. Приехал я сильно заранее, посмотрел на чужую игру, немного отвлёкся. Наш вратарь подошёл, я ему пересказал Никитину задумку. Он даже вспомнил Клещиков! Оказалось, что в прошлый раз они выиграли у нашей команды 10 : 1.

Потом я издалека заметил братцев и спрятался от них за раздевалку. Наконец команды вызвали на поле. За Клещиков полкласса пришло поболеть. За меня – Никита и Коля с Настей. Маруся, смотрю, улыбается без намёка на удивление. А я чувствую себя настоящим рыцарем перед битвой. Только вместо того, чтоб опустить забрало, я гетры подтягиваю и шнурки проверяю. Лишь бы не подвести.

Клещики на меня во все глаза уставились.

– Куликов! Какими судьбами?!

Я, довольный произведённым эффектом, пожимаю плечами.

– Ветром занесло.

– Ой, смотрите, Куликов! – слышу я Вергилин голос. – Я за Куликова буду болеть.

Свисток, понеслось. «Армада», команда Клещиков, – просто кони. Я даже оглянуться не успел, как они уже у наших ворот пасуются. Венька забирает мяч и по воротам хрясь! Вратарь молодец! Схватил и на середину выкинул. Но мы опять тут же потеряли. Такое ощущение, что противников не восемь, а, как минимум, тринадцать человек: куда бы мяч ни летел, там уже трое армадовцев. Причём крепких таких, высоких. Я включаю гиперактивность, по-другому, чувствую, никак. Добываю мяч и хрясь издалека – прям в крестовину. Трибуна ахнула. Если б попал, то можно было бы попросить замену и спокойно досидеть на скамейке. Но я не попал. Вижу, Сенька советует самому длинному защитнику крепче меня держать. Но мои ребята воодушевились, бодрее забегали. А Клещики не перестают при любой возможности по воротам лупить. Снова мяч у меня, несусь по кромке с такой скоростью, что ног под собой не чую, тем более наш класс как раз тут стоит. И вдруг – бах, этот защитник как въедет мне сзади по ногам. Полетел я кубарем, Маруся с Вергилией вскрикнули, но я вскочил так резво, что судья даже свистнуть не успел. Делаю вид, что в порядке, но наступать-то больно, аж мутит после падения. Никитка с Колей орут судье, что фолл. Ну и тренер мой тоже. В общем, назначили штрафной. Разыграли, у их ворот какая-то суматоха случилась, и мы им затолкали первый гол. То-то радости было! Но, как обычно бывает, тут же расслабились. И рассвирепевший Сенька чуть не пробил нашего вратаря. Если б он дал пас, шансов бы не осталось. Венька на него как набросится!

Свисток на перерыв.

Подходим к тренеру – он чуть не плачет от счастья. «Играйте как играли, даже менять никого не буду». А тот тренер, смотрю, Веньку с Сенькой распекает почём зря, прям слюной брызжет. Жалко мне их стало. Пошёл я, слегка прихрамывая, к классу.

– Костя, ты как? – беспокоится Маруся.

Я лишь отмахиваюсь и подхожу к Алисе:

– Ты им скажи, пусть пасуются, и не важно, кто больше забьёт, а то ж они так и проиграть могут.

И Алиса, победив смущение, отправляется к Клещикам. Те её чуть не расцеловали. «Переживает, значит, за братцев», – умилился я.

– Ну, теперь вам конец, – ворчит Никита. – Вечно ты мои гениальные идеи запарываешь.

Вернулся я к команде, сообщил вратарю, что лафа кончилась, защитникам велел братцев не отпускать. А у самого нога ещё болит.

Клещики, избавившись от ига конкуренции, такое устроили в нашей штрафной! Я окончательно убедился, что тренер московского «Ливерпуля» мне за такую парочку будет по гроб жизни обязан. Если б не три штанги, то за десять минут второго тайма стало бы 5 : 1, а не 2 : 1. Но в какой-то момент надоело мне на них любоваться – ворвался я, куда бомбардирам и не следует, и погнал к их воротам. Одного обвёл, другого, третьего. Четвёртого не смог. Ну хоть что-то изобразил да угловой заработал.

– Ку-ли-ков! Ку-ли-ков! – скандирует моя группа поддержки.

То ли защитники Армады на них отвлеклись, то ли я вовремя ушёл, но оказался я один и головой забил прям в «девятку». Вместо того, чтоб радоваться, оглядываюсь – нет ли мамы, чтоб за мои мозги поволноваться.

Товарищи обнимают, Колька свистит… Уф, ну уже не позор. Да, с Марусей на трибунах находит такое вдохновение, без которого так играть не получается.

2 : 2 и ещё пятнадцать минут матча, бесконечных пятнадцать минут.

Активности я не сбавил – я был в центре, в защите и на острие атаки почти одновременно. Пустой желудок создавал иллюзию, что я ничего не вешу и могу полететь, стоит только захотеть. Кажется, мои товарищи заразились боевым настроем, и даже вратарь будто победил земное притяжение. Никогда нам не забыть эту упоительную уверенность в собственных силах. Результат мне лично был уже не важен. Главное – игра получалась красивая. Каким образом в наших воротах оказался третий мяч, мы даже не поняли: летал-летал по штрафной и залетел. Так как Венька с Сенькой потом говорили, что забили по одному, то этот забил кто-то другой. Но мы и тут не сбавили оборотов. И на последней минуте заработали пенальти, благодаря фоллу со стороны того же долговязого, который срубил меня.

Бить пенальти поставили меня, потому что на тренировках я не промазал ни разу. Я как-то хвастался Никите, что забиваю пять из пяти с закрытыми глазами. И вот, настал мой звёздный час. «Вратарь правша, буду бить в правую (для меня) девятку», – решил я. Красивый матч и закончиться должен красиво. Сколько таких девяток я забил на своей футбольной коробке – не счесть. Установка мяча, сосредоточенный взгляд, гробовая тишина, свисток, красивый разбег, замах, удар…

Почему же я не забил в этот раз? Из-за травмы? Или, может, виноваты известные мне примеры гениев футбола, которые не реализовали пенальти в решающий момент? Как бы то ни было, мяч просвистел над воротами – я не верил своим глазам и в то же время заранее знал, что так случится. Я упал на колени, схватившись за голову. Я не хотел драматизировать – ноги сами собой подкосились.

Товарищи бросились меня поднимать, а Клещики чуть не задушили в объятьях – всё-таки я им позволил сдержать слово. Никитка махнул рукой типа «забей!». На Марусю я почему-то не взглянул. Естественно, я понимал, что никакого разочарования у неё не случилось, но из вредности или гордости не позволил себя поддержать.

Я сидел в раздевалке дольше всех и надеялся, что она дождётся. Но, когда вышел, обнаружил лишь верного Никиту.

– Что, все ушли?

– Так ты полчаса там просидел!

– Правда? Не заметил.

Я страшно расстроился из-за того, что Маруся меня не дождалась, в миллион раз больше, чем из-за незабитого пенальти.

– Ну что, пойдём напьёмся? – пошутил Никита.

– Уже напился, – я показал на бутылку из-под воды. – Мне бы теперь наесться. Я со вчерашнего дня ничего не ел.

И мы поплелись в сторону моего дома.

– Да не убивайся ты так! – Никита хлопнул меня по плечу. – Обидно, конечно. С другой стороны, Бэкхем не забивал, Месси не забивал…

– Да я не расстраиваюсь, – улыбнулся я с благодарностью, – устал просто.

– Да-а, ты носился, прям как Соник!

– Алиса была довольна? – Мне хотелось вернуться к теме зрителей.

– Ага, она с Клещиками ушла, – ответил Никита. – Смешная троица. Жаль, у Алисы нет близняшки. А тебе Маруся просила передать, что ты круто играл.

– Могла бы и сама сказать, – пробурчал я.

– Скажи спасибо, что она вообще пришла. У её сестры сегодня ДР, причём загородом отмечают, а она сюда отпросилась, потому что знала, что ты будешь играть.

– Откуда?

– Я рассказал.

– Она же с самого начала собиралась идти.

– Ну, может, забыла про ДР…

– Как же ты узнал, что она передумала?

– Вот пристал! В чём ты меня подозреваешь, не пойму? Когда ставки на Клещиков собирал, тогда и узнал. Можешь у неё спросить, если мне не веришь.

– Верю-верю.

– В общем, после матча её уже машина ждала.

– Ясно.

Жизнь налаживалась.

В тот ясный ноябрьский день (оказалось, и такое бывает на свете!), когда солнце зажигало на деревьях последние жёлтые фонарики, а лёгкий ветерок не спешил их сорвать, я полюбил ноябрь всей душой.

Придя домой, я съел тройную порцию обеда, но перед этим написал Марусе: «Спасибо, что пришла. Только благодаря тебе мы так хорошо сыграли». Она, наверное, не поверила, но это была чистая правда.

Пандемия и день рожденья

А потом началась пандемия. Помню, как воскресным вечером еду за картошкой на ярмарку выходного дня и вижу, что дворники оцепляют полосатыми лентами детские площадки, мою футбольную коробку и даже небольшой сквер. Но я-то знал от мамы, что на свежем воздухе вирусы практически не распространяются, и мне ужасно хотелось сообщить об этом дворникам. Или тем, кто им приказал. Родители тоже не одобрили этих мер. К счастью, погода в последующие дни была ужасная, и я с удовольствием посидел несколько дней дома за книжками. Правда, мама иногда выпихивала меня на балкон. Детские площадки пустовали, и даже на балконы никто не выходил. Всё это казалось таким странным. Я не мог отделаться от ощущения, что жизнь остановилась.

Логичным продолжением безумства с детскими площадками стало дистанционное обучение. Бестолковое – самое подходящее для него слово. Несмотря на холод, мы переехали на дачу, потому что поползли слухи, что выезд из Москвы закроют. Но дача у нас отапливается только печкой, и вот я сидел около этой печки с компьютером и в валенках.

Бабушка, чтоб не замёрзнуть, осталась в Москве, пообещав не ходить по магазинам и в гости к подругам. Вообще, пандемия её мало заботила. Единственное – она волновалась, что закроют храмы. А на мамины уговоры «пропустить месяцок» она лишь сокрушённо качала головой.

– Жешечка, мне 95 – самое время начать бояться за свою тушку и забыть о душе́!

– А что, дома нельзя думать о душе?

– Можно, но она-то просится туда! – и бабушка указывала костлявой рукой в сторону окна, за которым сверкал золотой купол храма.

– Если о себе не заботишься, подумай о тех, кому в больнице места не хватит! – заходила с другой стороны мама.

– Сдалась мне ваша больница – только попробуйте меня туда отправить! – грозила пальцем бабушка.

– А что нам прикажешь делать, если тебе плохо будет? – не отставала мама.

– Прикажу читать канон на разлучение души от тела! Только разве вы, олухи, послушаетесь?

И она, махнув на маму рукой, уходила в свою комнату.

Я не мог понять, на чьей я стороне в этом споре: по логике права, как обычно, мама, но бабушкина правда мне почему-то нравилась больше. И я радовался, что с нашим отъездом на дачу она сможет вздохнуть свободно.

Возвращаясь к дистанционному учебному процессу. Пол-урока обычно уходило на то, чтоб впустить в конференцию всех желающих, и ещё пол-урока – на то, чтобы заставить Клещиков включить камеры. Они упражнялись в смешных аватарках – ставили свои фото на фоне пальм, потом котов вместо себя, а на урок естествознания поставили настоящих клещей, причём напитых. Галина Петровна, которой и так тяжело давалась компьютерная наука, пришла в исступление. Так как отправить Клещиков к директору не представлялось возможным.

Учителя пробовали жаловаться на Клещиков за то, что они злостно не включают камеру, а отвечают через раз и будто издалека. Но Анна Клещ пообещала подать в суд на школу, департамент образования и самого мэра за весь этот дурдом, и учителя от неё отстали. Ясное дело, запертые в четырёх стенах со своими буйными отпрысками, родители Клещиков были способны на многое.

Почти все домашние задания состояли из тестов на компьютере. Их делала мама, потому что опасалась за моё зрение. Так что период дистанционки стал чуть не самым славным в моей учебной карьере. Но сами занятия ужасно нервировали: то связь прерывалась, то ссылки путались, и я стучался совсем не туда, куда следовало. Я призывал на помощь маму, а когда она приходила, по пятьсот раз проверял, выключены ли камера и звук. У нас даже стишок сложился:

Я пришёл к тебе с планшетом

Рассказать, как всё достало:

Перебои с интернетом,

Зумы, ЭЖД, вотсапы…

В конце концов я придумал отличный способ успокоения – закреплял в качестве основного окно с Марусей и просто смотрел на неё: как она морщила заборчик, слушая новый материал, как закусывала губу, готовясь дать ответ на вопрос учителя, как задумывалась о чём-то своём. Один раз получилось забавно. Она зевнула, хоть и прикрыв рот рукой, а зевание, как известно, заразно, и я тоже зевнул. И она еле заметно улыбнулась, хотя на уроке в это время ничего смешного не происходило. И хотя я не рассчитывал на то, что она сделала моё видео основным, но на экране я у неё явно присутствовал. Я подмигнул, и она, покраснев, уткнулась в тетрадь. Это единственный из дистанционных уроков, который мне запомнился.

Хотя нет, был ещё один – по русскому, перед которым нам задали дать словесный портрет кого-то из знакомых, используя средства художественной выразительности. На уроке мы зачитывали свои заметки, и «звездой программы» неожиданно стал Никита. Потом я узнал от него, что портрет взялся составить его папа, который подрабатывал в молодости копирайтингом – описывал разные товары, активно привлекая средства художественной выразительности. В прозе он оказался куда более велеречивым автором, чем в поэзии. Никита сам впервые увидел текст на уроке и поначалу слегка удивился:

«Его небольшие мешковатые глаза, сверкающие из-под раскидистых бровей, удивят вас своим непередаваемым чёрным цветом и проникнут до самой глубины. И не зря говорят, что глаза – зеркало души. Его орлиный нос умеет морщиться, как у кролика, и обладает чутким обонянием. Мощные бескомпромиссные усы цвета полуденного солнца окаймляют волевые губы». Мы начали хихикать вместе с Никитой уже на втором предложении, а под конец опуса, когда образ завершили «аккуратные, грациозно оттопыренные уши», готовые порадовать нас своей упругостью, все дружно роняли слёзы смеха на клавиатуры.

– Кто же это? – давясь от смеха, поинтересовался Игорь Иванович.

– Мой дедушка, – с трудом выговорил Никита.

Последующие описания показались совершенно бледными на его фоне. Даже Вергилии со её портретом в стихах не удалось переплюнуть Никитиного дедушку.

Я ужасно скучал по школе. «А вдруг это навсегда?» – этот вопрос не давал покоя. В новостях уже показывали онлайн-свадьбы, так что про учёбу и говорить нечего. Да, все секции само собой тоже позакрывались. Папа поставил за забором ворота, которые соорудил из труб, и я лупасил по ним в любую погоду – отпускало.

Учёба закончилась раньше обычного, установилась хорошая погода. Я гонял по округе на велике, читал книги, лёжа в гамаке, помогал маме перекапывать огород, а папе – разбирать сарай, что он делает каждое лето. Вскоре приехала бабаня: в страшной досаде на то, что московские храмы всё-таки закрылись. Она рассказала мне по секрету, что на Пасху всё-таки пробралась в церковь, а теперь собирается ходить здесь, так как в Подмосковье они открыты. По её просьбе я нашёл на заборах объявления с телефонами такси на тот случай, если папа откажется возить её на машине. Я, конечно, помучился сомнениями относительно того, правильно ли я поступаю, и даже несколько раз представил, как бабушка заражается коронавирусом, мама проводит расследование, как она нашла таксиста, и я становлюсь виновником непоправимого. Но, к счастью, папа после долгих переговоров и уговоров, не отказался её возить, а бабушка ничем не заразилась. Наверное, именно из-за этих переживаний за бабушку даже загородом ощущалось какое-то напряжение. Близких друзей у меня здесь не было, и мама попросила меня пока не заводить новых знакомых. Люди сторонились друг друга. Мне это напоминало фильм, где инопланетяне вселялись в людей и никто не знал, кто ещё человек, а кто – уже нет. При одной мысли о продолжении дистанционки в новом учебном году мне становилось худо.

Я часами болтал с Никиткой по телефону, и мы даже умудрялись играть в какие-то игры.

– Скучаешь по друзьям? – сочувственно спросила мама.

Я кивнул.

– Может, пригласишь их на день рожденья?

Я открыл рот от удивленья.

– А ты не боишься заразиться? – уточнил я.

– Мы будем праздновать на улице, так что риска нет.

– Думаешь, кто-то поедет? – усомнился я.

Мама пожала плечами. Я подозревал, что она не слишком расстроится, если никто не приедет. С замирающим сердцем я разослал приглашения Никитке, Вергилии и Марусе, указал адрес. За последующие полчаса никто не прочёл мои сообщения. Потом пришло лаконичное «Спрошу у родаков» от Никиты. И ещё час телефон молчал и потел в моих руках. Я извёлся.

«Спасибо большое за приглашение. Сестра, скорее всего, сможет меня привезти». От Маруси. Сердце натурально чуть не выпрыгнуло из груди. «Ну давай, Никитос, не подведи! Если она единственная сможет, я, пожалуй, отменю».

Я не рассказывал, что на протяжении многих лет мне снился повторяющийся кошмар: мы остаёмся с Марусей наедине в небольшой комнате, и я, не вынеся мучительного молчания, начинаю нести какую-то пургу; Маруся смотрит на меня круглыми глазами, я понимаю, что пора остановиться, но вместо этого пытаюсь вырулить так, чтобы эта околесица приобрела видимость глубокого смысла. В результате поток бреда становится всё более бредовым, и в конце концов я просыпаюсь. Из каких глубин моего подсознания всплывали красные жучки-инопланетяне, о которых я толковал Марусе, понятия не имею. Как и о том, почему от одного взгляда на них у человека вырастает на лбу третий глаз, который, хоть и выглядит жутко, но позволяет читать чужие мысли, и с какой стати вся эта ситуация символизирует процесс взросления. В результате, остаться с Марусей наедине мне и наяву представлялось кошмаром.

К счастью, Никитос, а, точнее, его родаки не подвели. Более того, Вергилия сказала, что привезти её некому, а вот с Матвеем отпустят на электричке, если я встречу на станции. Ещё б не встретить!

Я не мог поверить в своё счастье. Маме, кажется, тоже не верилось. Бабушка очень обрадовалась грядущему празднеству:

– А то я уж боялась, что мамочка совсем ку-ку, – поделилась она.

До дня рождения оставалось десять дней. Десять дней мучительного ожидания. Я везде ходил с телефоном, чтоб не пропустить сообщение о том, что кто-то из приглашённых не сможет приехать. Я выбирал мороженое в местном магазинчике, когда оно-таки пришло. От Никиты. У его родителей изменились планы. У меня опустились руки, мир рухнул. Я положил мороженое обратно в холодильник и вышел. Какая дурацкая затея с днём рожденья! Теперь получатся две сладкие парочки, а Вергилия с Матвеем того гляди смоются пораньше – вот будет жесть!

– Привет! – сказал кто-то. – Чего пригорюнился?

Я поднял голову – этим кем-то оказался Витечка, мальчик на год младше меня, живущий через два участка от нашего. Давным-давно мы играли с ним в одной песочнице. Уже тогда он казался мне странноватым. «Хороший мальчик, – говорила про него мама, – просто очень непосредственный». Витечка был и остаётся довольно упитанным, а ноги у него расходятся от коленей Эйфелевой башней. Он носит очки и волосы до плеч. Чёлка закрывает ему пол-лица.