Читать онлайн Ледовые приключения Плавали-Знаем бесплатно
- Все книги автора: Виталий Коржиков
© Коржиков В. Т., наследники, 1981
© Оформление. АО «Издательство «Детская литература», 2021
Неожиданное открытие корреспондента Репортажика
Корреспондент Североокеанского радио Репортажик летел по срочному вызову с Камчатки в Океанск на совещание весёлых корреспондентов. Пристегнувшись к креслу крепкими ремнями, он осматривался вокруг – не подвернётся ли и здесь, на высоте 10 000 метров, что-нибудь весёленькое – и думал, чем бы удивительным потешить своих коллег. Мысли всплёскивали одна за другой, глазки Репортажика вспыхивали, как огоньки в табачной трубке, но тут же гасли.
Рассказать, как при извержении вулкана в воздух взлетела целая гора консервных банок? Уже рассказывали! Или про то, как юнга Рыбкин поймал на удочку кита? Так об этом трубили во всех столичных газетах!
Круглое лицо Репортажика растянулось в зевоте: вздремнуть бы. Он потянулся, взглянул в иллюминатор и приоткрыл в удивлении рот.
Внизу, у острова Камбала, среди растущего на глазах ледяного поля семечком торчало маленькое судёнышко, вокруг которого расторопными мурашами бегали несколько фигурок и толкали судно то спереди, то сзади. Кто-то пробовал ворошить лёд багром. Кто-то разогнался и с таким звуком врезался в борт лбом, что Репортажику показалось, будто по самолёту шлёпнули из зенитки. Но ледяное поле не дрогнуло.
– Всё! Сели! Зимуют! – крикнул Репортажик и потёр руки. – Вот это репортаж!
– Вот это репортаж! – повторил он и вытащил из-под кресла пишущую машинку.
Перед глазами, как на табло, мгновенно возникло название «Необыкновенная зимовка». Но тут же мысленно зачеркнув его, Репортажик заложил в машинку лист бумаги и стал энергично выстукивать указательными пальцами: «Ледовая эпопея у острова Камбала».
«Самолёт летел на высоте 10 000 метров. В салоне было тепло. Но за бортом стоял такой мороз, что хрустели отмороженные носы и уши…»
Тут Репортажик остановился. О себе в этом репортаже тоже не надо забывать. Стоило отметить, что хотя он и не участвовал в этой эпопее, но всё-таки присутствовал! Ему тоже хотелось броситься вниз с парашютом, толкать в борт судно, катать по льду бочки, и он начал так:
«Я летел на высоте 10 000 метров. Впереди змейкой колебалась стюардесса, разносившая обед. Из чашек с бульоном струился пар, а за иллюминатором выл ветер. И внизу, среди льдов, окруживших пароход „Светлячок“, разворачивалась настоящая эпопея».
Дальше снова затрещал мороз, захрустели уши и носы и началась героическая зимовка.
Репортажик перечитал корреспонденцию, и едва к приземлившемуся самолёту подали трап, мимо работников аэропорта пронёсся энергичный румяный колобок с пишущей машинкой под мышкой и, сев в такси, помчался в сторону Океанского радиоцентра.
Спасительное сообщение
Пока предприимчивый Репортажик мчался в сторону радиоцентра в Океанске, у маленького острова Камбала неожиданно нахлынувший мороз действительно вытворял чудеса. Волны застывали мгновенно, как холодец на блюде, вмораживая в лёд беззаботный пароходец, по мостику которого бегал капитан и, свешиваясь через борт, кричал на корму: «Дружно!», а глядя на нос: «Взяли!»
Полкоманды с разбегу бросалось на борт сзади, половина ухала спереди. Но морозец покрякивал, лёд поскрипывал, а поддаваться не поддавался: его становилось только больше – с мокрых матросских подбородков срывались капли и застывали у ног остренькими бугорками.
– Ну всё, – вздохнул капитан и махнул рукой. – Всё!
Он мрачно осмотрел горизонт. Льдина, разрастаясь, кружилась вместе с пароходом, будто готовилась к конкурсу бальных танцев, потом ткнулась краем в берег и примёрзла.
– Сели! – сказал капитан. – Плавали, знаем! – И загрохотал по трапу сапогами – теми самыми сапогами, в которых несколько месяцев назад с попугаем на плече топал по палубе знаменитого парохода «Даёшь!».
«Даёшь!», как известно, качался с Солнышкиным и Перчиковым у берегов Антарктиды, а Плавали-Знаем, подсчитывая выговоры, прогуливался по набережным Океанска. Правда, на какое-то время он забыл свою поговорку и даже согласился с тем, что кое-куда он не плавал, а кое-чего не знал, и купил себе стопку учебников…
Но в это время в пароходстве возникла суматоха. На остров Камбала срочно требовалось доставить партию свежего кефира. А в Океанске не было ни одного свободного капитана: тот – у берегов Африки, другой – в Арктике, третий – в Антарктиде. И ни единого матроса на горизонте!
И вдруг несколько инспекторов сразу увидели с балкона глядевшего в морскую даль бравого капитана! А в коридоре пароходства сошлись курсанты мореходного училища Барьерчик и Уточка.
– Ныряешь? – спросил Барьерчик. Он мечтал поскорей отправиться в кругосветное плавание, сдал досрочно экзамены, и его крепкий лоб и подбородок так и тянулись навстречу будущим штормам.
– Курсирую! – уточнил румяный Уточка, раскланиваясь налево и направо.
– Ну-ну! – усмехаясь, кивнул Барьерчик.
– Ну-ну! – с пренебрежением сказал Уточка и вскинул утиный носишко: в коридор влетел курсант Упорный, а из отдела кадров выбежал взъерошенный инспектор и, обхватив за плечи всех троих, закричал:
– Выручайте, ребята!
Через полчаса, простучав чёрными ботинками по трапу «Светлячка», курсанты в чёрных бушлатах вытянулись перед неожиданно вышедшим навстречу начальником их училища.
– Товарищ начальник! – крикнул было Уточка, но начальник отмахнулся: «Начальник на судне один – капитан!»
В городе он был известен и как композитор, песни которого распевали все курсанты, под чьи марши выходил на праздники весь Океанск. И сейчас композитор выбрался в отпуск, чтобы на простом рабочем пароходике окунуться в шум ветров, грохот волн и весёлую музыку команд. Звуки вокруг так и просились в его будущие песни!
И через несколько часов, позвякивая бутылками, «Светлячок» торопился по океану. Сверкали спасательные круги, от борта к борту носились курсанты, а с мостика над морскими барашками весело раздавалось необыкновенно звонкое: «Плавали, знаем!» Рядом с капитаном, закатав рукава, поводил длинным носом бон, – ман, на левой руке которого синело: «Дружба – закон моря», а на правой лучиком сияло: «Вася». Оба смотрели то на карту, то на горизонт и иногда перебрасывались короткими фразами:
– Выгрузимся?
– В срок. И не только выгрузимся! Загрузимся!
– Чем?
– Пустыми бутылками! Заберём до единой! – сказал капитан и усмехнулся: – И мы ещё докажем кое-что этим Солнышкиным, Перчиковым и Моряковым!
Но последней бутылки пришлось ждать очень долго. Пока камбальчане попивали кефир, полетел первый снег, пока собирали бутылки, скрипнул первый мороз, а когда поднажал второй, оказалось, что одной бутылки не хватало. Детсадовец Соскин смотрел в неё, будто в подзорную трубу, как вокруг «Светлячка» нарастал сахарный лёд.
И когда последний ящик с бутылками звякнул в трюме, вокруг парохода приплясывало такое ледовое поле, что к нему примерзали подмётки.
Теперь Плавали-Знаем, спускаясь в кубрик, так грохотал сапогами, что бутылки в ящиках жалобно дребезжали. «Всё! Всё!» – качал головой капитан.
И вдруг он остановился.
Из маленького динамика на стене доносился бойкий знакомый голос:
«Внизу было так холодно! Но экипаж маленького „Светлячка“ вёл борьбу за жизнь судна. Он не сдавался! Я видел, как он готовится к небывалой зимовке, и надеюсь ещё когда-нибудь рассказать о его настоящей эпопее!»
Плавали-Знаем протёр ухо, глаза его сверкнули, как два восклицательных знака, и, щёлкнув пальцами, он рассмеялся:
– Ах, Репортажик! Вот это Репортажик! Ну молодец! «Небывалая зимовка»!
Это было спасение. И какое! В голове Плавали-Знаем пронёсся целый вихрь событий: зимовка на льдине! Самолёты! Встреча героев! Слава! «Челюскин», «Георгий Седов»!.. И «Светлячок»! Вместо выговора – настоящая слава!
И капитан тут же выбил на машинке приказ: «В связи с невозможностью вырваться из ледового плена, объявляю открытой зимовку».
Удивительное предложение Плавали-Знаем
«Светлячок» ещё вздрагивал от курсантских ударов, заиндевелые якорьки подпрыгивали в клюзах, а в кубрик к капитану бежали боцман и начальник училища. От обоих пахло морской травой, ветром, бодрым морозцем, но лица их были как две перепуганные тучки: сели!
И вдруг, споткнувшись о порог, они изумлённо посмотрели на капитана: лицо его сияло, он был полон загадочного величия.
– Ну, что? – спросил он ещё загадочнее.
– Вмёрзли! – выпалил Васька.
– Крепко? – спросил Плавали-Знаем.
– Ещё не совсем, – сказал начальник училища. Румянец на его щёчках засиял ярче. – Ещё не совсем, – повторил он. – И есть маленькая идея…
Плавали-Знаем перебил его:
– Идея есть у меня!
– Какая? – Васька пошмыгал носом в сторону камбуза.
Плавали-Знаем вскинул вверх указательный палец:
– Вмёрзнуть ещё крепче!
Васька и начальник ошалело переглянулись и снова посмотрели на сияющего капитана: странные шутки!
Плавали-Знаем с улыбкой наклонился к ним:
– Славы хотите?
– А кто не хочет! – Васька пожал плечами, хотя определённая слава о нём шла давно.
– Смотря какой, – осторожно сказал начальник училища. От славы воспитателя он бы не отказался, от славы композитора – тем более!
– Ну хотя бы славы зимовщиков! – сказал капитан.
У Васьки брови полезли вверх. А начальник училища усмехнулся: «Мужественный товарищ! Хорошо шутит!»
Но Плавали-Знаем многозначительно кивнул: «То-то…» – и вскинул голову:
– Зимовка! Нужна необыкновенная зимовка! Такая, о которой сообщило радио!
– А что! – согласился Васька. – Был бы компот!
Начальник училища озадаченно почесал в затылке. Он собирался что-то сказать, но капитан опередил его:
– Ваше дело – песни, моё – зимовка!
«И в самом деле, – подумал начальник, – конечно, моё дело – песни». Здесь он только гость, и вмешиваться в капитанские дела с его стороны было бы бестактно.
– Это может быть удивительная эпопея, – сказал Плавали-Знаем и подмигнул будущим зимовщикам: – Плавали, знаем! Может!
С льдины снова донеслось: «Раз-два! Взяли!»
Кто-то вскрикнул, врезавшись в борт лбом, – за иллюминатором вспыхнуло. И Плавали-Знаем рассмеялся:
– С такими ребятами всё может быть! Свистать всех наверх!
Надо браться за дело
Но свистать кого-либо не было необходимости. Уточка и Барьерчик выбивали ботинками по трапу известную курсантскую мелодию: «Семь часов – пора на ужин!», и с чёрных бушлатов во все стороны сыпался иней. Лобастый Барьерчик прикрывал ладонью фосфоресцирующую в темноте шишку, но бросал взгляд на дверь камбуза, откуда в морозную ночь уплывали дурманящие запахи щей, сваренных коком парохода «Светлячок» Супчиком.
Курсанты ввалились в столовую и, увидев в руках тоненького седого кока дымящуюся супницу, хотели броситься к столу, но услышали бодрый голос капитана:
– Ну как? Вмерзаем?
– Вмерзаем! – в один голос ответили курсанты.
Плавали-Знаем прошёлся по столовой и сказал:
– Отлично!
– Что отлично? – спросил суровый Барьерчик.
– Вмерзаем! – весело сказал капитан.
Курсанты посмотрели друг на друга, на энергично мазавшего горчицей хлеб Ваську, на озадаченного начальника, но прочитать на их лицах что-либо определённое было трудно. Васька ахал от горчичного огонька, начальник что-то прикидывал в уме, а Супчик сам застыл от неожиданности с дымящейся супницей. Слова капитана были куда удивительней, чем его, Супчика, щи.
– Всё отлично, – повторил капитан, принимая супницу из рук изумлённого кока. – Значит, зимуем!
Оба курсанта и Супчик разом спросили:
– Как?
– Необыкновенно! – сказал Плавали-Знаем. – Главное – необыкновенно. А остальное уже зависит от нас с вами. Надо вспомнить, как зимовали другие. Кого вы помните из зимовщиков?
Чёрненький кудрявый Уточка хотел было сказать, что зимовка ему не нужна: ему светит место штурмана в рыбкиной конторе – у рыбачков на юге; но из желания блеснуть перед начальством выложил:
– Ну, Амундсен.
Начальник – хоть и был в отпуске – одобрительно кивнул.
– Мало ли кого помним – Скотта, Седова, Нансена, – сказал Барьерчик.
– Какие имена! А?! – Плавали-Знаем поднял вверх палец. – Какие люди!
Не согласиться с этим было трудно. Это звучало!
– А без зимовки кем бы они были?
Уточка, присаживаясь к столу, мигнул: намёки капитана обещали кое-что поважнее штурманского места в рыбкиной конторе.
Барьерчик хмуро опустился рядом, и курсанты заработали ложками. А Плавали-Знаем, что-то замурлыкав, мечтательно посмотрел сквозь переборку, услышал, как похрустывает у курсантов за ушами, и захохотал:
– Хрустели от мороза! Да с такими носами и ушами мы выдержим любую зимовку! Выдержим! Плавали, знаем! – Он хотел было подцепить вилкой кусок мяса, но отодвинул тарелку и вслух подумал: – Надо браться за дело!
Необыкновенные планы
Обычно Супчик, сложив руки на фартуке, с удовольствием слушал весёлый хруст горбушек, посвистывание обсасываемых косточек, плюханье ложек, и не было для него в жизни музыки прекрасней, чем эта аппетитная симфония. Не было ничего дороже морской тельняшки и чести морского повара. Свои обеды он оценивал по особой штормовой шкале: аппетит 6 баллов, аппетит 8 баллов, аппетит 10 баллов! Нет, не было большего счастья, чем наблюдать, как вся команда дружно налегает на ложки-вёсла, как всё похрустывает в крепких молодых зубах, как поднимается настоящий флотский, штормовой аппетит.
Но сейчас кок только озадаченно мигал. Надвигался шторм совсем иного рода! Над Супчиком, над всей командой прогремели слова: «Надо браться за дело!»
– А мы чем заняты? – спросил Васька, посасывая кость.
Плавали-Знаем посмотрел на него с негодованием и, помолчав, повернулся к экипажу:
– Итак, что прежде всего нужно для настоящей зимовки?
На минуту в столовой воцарилась такая тишина, что стало слышно, как за иллюминатором думают звёзды, а с острова донёсся собачий лай.
Васька закричал:
– Собаки! Нужны собаки! Какая без собак зимовка?!
Супчик хихикнул, но Плавали-Знаем, торжественно загнув мизинец, сказал:
– Правильно, у всех зимовщиков были собаки!
– А что с ними делать? – спросил Барьерчик.
– Что делать? – с усмешкой спросил Плавали-Знаем. Он уже почти летел на собачьей упряжке в нерпичьей шубе – как Амундсен!
А начальник училища, тоже воскликнувший: «Что делать?!», услышал мелодию – звон упряжки, песню ветра и – шутить так шутить! – сказал:
– Меха нужны, полярные меха! Шубы, шапки, унты!
– Шубы, шапки, унты! – повторил Плавали-Знаем и загнул второй палец.
– Лёд! – подавшись вперёд, крикнул Уточка.
Плавали-Знаем с удивлением посмотрел на него. Но Уточка, задрав крепенький нос, объяснил:
– Настоящий лёд! Айсберги, глыбы, торосы!
И Плавали-Знаем, оценив всю важность предложения, загнул третий палец.
– Солонинка нужна! – язвительно подумал вслух Супчик. – Зимовщики ели солонинку. А я – на тебе! – он всплеснул руками, – как назло, перед рейсом получил свежую говяжью ногу. Может, обменяем?
Васька с тревогой посмотрел на него, и Супчик рассмеялся:
– Шучу, шучу!
– А при чём тут шутки? Обменять, и никаких разговоров! – приказал капитан.
Кок, всё ещё не принимая приказания всерьёз, вздохнул:
– Ружьецо бы для охоты…
– Все великие полярники вели дневники, – заметил угрюмый Барьерчик, которому эта зимовка была как снег на макушку. Мечтал о кругосветке, а застрял у Камбалы!
– Дневники, обязательно дневники! – Плавали-Знаем собрал все пальцы в кулак и, поднявшись над столом, подмигнул: – И вы увидите, наш «Светлячок» когда-нибудь поднимут на пьедестал!
Он собирался сказать ещё что-то, но в это время дверь с грохотом распахнулась, и весь в клубах пара, стряхивая иней, в столовую ввалился курсант Упорный, который выполнял обязанности радиста, а сейчас в одиночку подталкивал «Светлячок» с кормы.
– Кажется, есть возможность! – крикнул он.
Но Плавали-Знаем широко улыбнулся и остановил его движением руки:
– Есть, есть возможность! Как следует закусить и выспаться.
– Но… – покраснел Упорный.
– И никаких «но»! Ужинать и спать. Завтра начинается… – Он не договорил, что начинается, и открыл иллюминатор. Золотой ободок сверкнул, как рамка будущего портрета.
В ночной синеве колыхалось ледяное поле. Рядом, на острове Камбала, помигивали наивные огоньки. Как спортсмены, по небесным дорожкам бежали спутники. Под ними торопились за рыбкой сейнеры. А над «Светлячком» пели ветры, и, сияя адмиральскими звёздами, поднималась Большая Медведица.
Где-то на берегу лаяли камбальские собаки, не зная, какие необыкновенные события ждут их завтра.
А на борту вмёрзшего в лёд пароходика человек в капитанской фуражке сказал:
– Завтра начинаем с собак.
Он сказал «завтра», хотя для себя и на сегодня оставил кое-какие необыкновенные дела.
Вода, вода, вода…
Едва команда «Светлячка» улеглась спать и в кубрике забулькала сонная тишина, Плавали-Знаем подошёл к Ваське и, тряхнув его за плечо, сказал:
– Шланги – наверх, брандспойты, – наверх, сам – наверх!
И всю ночь всей команде слышался сквозь сон шум воды, виделись штормовые волны.
Барьерчику снилось, что зелёная волна перекатывает его через горизонт. Уточку крутило в зелёном водовороте, и он сам тащил себя вверх за кудри.
А начальнику виделся океан. Он плыл по нему на новеньком пианино, одной рукой держа лакированный штурвал, а другой – выстукивал по клавишам какую-то булькающую мелодию. Ему страшно хотелось записать её на бумаге, но отпустить штурвал было ещё страшней.
Но больше всех неприятностей эта вода доставила Супчику. Сначала ему снилось, что в котёл налилось очень много воды, суп получается жидким и Васька кричит: «Это же не супчик, это бульончик!» А потом раздался голос капитана: «Для славы надо работать!» А ему не нужна была слава. Был бы погуще суп, чтобы не сказали, что Супчик кормит хуже Борщика!
А вода всё лилась, плюхала. И наконец, открыв глаза, Супчик скатился с койки и заорал:
– Братцы, мы на дне!
По иллюминаторам в самом деле катились зелёные струи, сквозь которые едва пробивались солнечные лучи.
Команда бросилась в коридор, вышибла дверь и, вылетев на палубу, с криком пронеслась под уклон по сверкающему льду и вывалилась на поле. Моряки от удивления вытянули шеи: вместо вчерашнего уютного «Светлячка» перед ними задирало нос обросшее льдами судно. На вантах качался лёд, с мачт свисали сосульки, и влажный ледяной бугор, как осьминог, расползался с рубки по всей палубе.
А на баке, рядом с мокрым Васькой, с брандспойтом в руках, стоял Плавали-Знаем и поливал судно водой.
– Ну как? – спросил он ошарашенный экипаж.
– Вот это да, вот это лёд! – воскликнул Уточка и пробежался вдоль «Светлячка».
– Грандиозно… – сказал начальник. Хорошо или плохо – он промолчал, но всё равно это было грандиозно. Это, что ни говори, пахло настоящей зимовкой!
Сбоку на льдине лежало стадо нерп и, задрав носы, таращило пуговичные глазки на небывалое зрелище. А вдали, на берегу, вокруг человека в милицейской форме толпился народ, смотрел на заледенелый фрегат, на пляшущую среди льда команду и качал головами.
Плавали-Знаем усмехнулся. Слава уже летала над палубой «Светлячка». Нужно было стараться дальше.
И через некоторое время толпившиеся на берегу жители Камбалы увидели процессию, которая направлялась от фантастического судна к острову.
Экипаж «Светлячка» приступал к операции «Собака».
Первые шаги мужественной экспедиции
Впереди экспедиции со свёртком костей торопился Васька. За ним деловито шагал Уточка. В бушлате, с маленьким рёбрышком в кулаке топал Барьерчик. А замыкал шествие Супчик, в белом халате и колпаке, с завёрнутой в простыню громадной, как дубина, говяжьей ногой на плече.
Снег хрустел под крепкими флотскими ботинками, а ветер перебрасывал на морозце крепкие морские слова.
– Живём! – подлетал Васькин голос. – С каждого двора по собаке – и «Светлячку» упряжка!
– А если на острове нет собак? – усомнился Барьерчик, которому эта затея не нравилась.
– Тогда кто ночью лаял? Я? – отозвался Уточка. – Собаки есть. На каждом порядочном острове свои собаки! – заверил он.
Не доходя до мыса Перчиков а, искатели удачи, махнув друг другу на прощанье, рассыпались вдоль побережья и скрылись в ближайших проулках.
Васька взбежал на курносый пригорок и осмотрелся. Восточный ветер развевал его сингапурские в клеточку брюки, прокуренные гаванской сигарой, и доносил носораздирающие запахи жареной рыбы. Аппетит разыгрывался на все десять баллов. Но необходимость подсказывала совсем другое направление – туда, где запахов было поменьше и любой порядочный Бобик, увидев щедрую кость, мог бы дружески повилять хвостом.
Васька посмотрел налево, направо: посёлок состоял из одной длинной улицы с проулками, отгороженной сетями, на которых ещё болтались заскучавшие морские звёзды и старые рыбьи хвостики. Вдоль сетей двигались Барьерчик и Уточка. Нужно было торопиться: всем собак могло и не хватить.
Васька увидел каменный дом, с порога которого смотрел большой серый мопс.
– Настоящий вожак! – обрадовался Васька и уже зашуршал газетой, но пёс предупреждающе зарычал, и Васька махнул рукой: «Дурак, от собственного счастья отказывается!» И тут он заметил деревянный домик с собачьей будкой и, прохрустев по снежку, стал вытаскивать из свёртка приманку. – Ну и кость! – сказал он, привлекая к себе внимание. – Вот это кость!
Он перенёс через забор ногу и вдруг, дёрнувшись изо всех сил, заорал во всю боцманскую глотку: «Кость! Коо-ость!», потому что ему в голень вцепился гревшийся под забором пёс, которому Васька наступил на хвост.
– У, развели собак! – взвыл Васька и, услышав лязг зубов, бросился бежать. Вылетая из дворов, за ним катилась лохматая собачья свора. Васька пригнулся. На бегу, на минуту замешкавшись, он заметил застрявших в сетях Барьерчика и Уточку, услышал крик: «Помогите!», подумал: «Ну нет, каждый спасается как может». И, представив себе, что сейчас здесь будет твориться, припустил ещё сильней.
Для кино – что угодно!
Неожиданно для самого себя Васька проскочил в распахнутую калитку, из которой внимательно смотрел на гостя маленький чёрный кобелёк. А ещё внимательней – на кость в его руке.
– Вот это умница, – сказал Васька, – вот это я люблю! – И протянул кость псу: – Самое вкусное отдаю!
Едва кобелёк взял кость, боцман схватил его под мышку и бросился со двора.
Но, не сделав и шага, он увидел приближающуюся фигуру в милицейской форме и, завертевшись волчком, влетел в стоявшую во дворе единственную на весь остров красную телефонную будку, которую на Камбале выгрузили по ошибке.
К будке подходил единственный на весь остров сержант милиции Молодцов. И, побледнев от волнения, Васька стал набирать застрявший в памяти телефонный номер и усердно кричать:
– «Светлячок»! «Светлячок»? Дайте капитана.
Красный от мороза сержант остановился. Глаза его широко раскрылись от удивления.
– Работает? Говорит?
– А как же! – сказал Васька.
– Так проводов-то нет! – сказал Молодцов.
– Так беспроволочная, – сообразил Васька, – через спутник!
Молодцов поднял глаза, посмотрел вверх и качнул головой:
– Ну, кино!
Сегодня он произнёс эту фразу уже второй раз. В первый раз она вырвалась у него, когда, заступая на пост, он увидел обрастающий льдом «Светлячок». А сейчас – у молчавшей десять лет телефонной будки.
– Кино, и всё! – повторил он. И вдруг, обратив внимание на странный груз под мышкой у Васьки, спросил: – А зачем у вас мой кобелёк?
Васька смущённо закрутил носом и вдруг выпалил:
– Так для кино!
На что Молодцов изумился уже бесконечно:
– Так что, и вправду у нас на Камбале снимают кино? Вот зачем на пароходе устраивали такие декорации!
– А вы не знали! Цветное, фантастическое, в двух сериях!
Молодцов рассмеялся: «Вот это да! Кто бы подумал!» И замахал руками:
– Берите Бобика! Если надо, мы вытащим всех бобиков в посёлке.
Но почти все собаки острова сидели уже вокруг Васьки, высунув языки, и прислушивались. Теперь-то они кое-что поняли! И на мордах у всех было написано одно: почему это берут в артисты милиционерского Бобика? Сниматься в кино хотела каждая собака! Даже без косточки. Даже даром.
– Берите, берите! – сказал Молодцов, счастливый оттого, что его Бобик станет первым на острове киноартистом, взял под козырёк и вдруг, насторожившись, быстро направился к замаячившей вдали какой-то подозрительной фигуре.
Ошибка сержанта Молодцова
Фигура с громадной дубинкой на плече росла с каждым шагом. И Молодцов на всякий случай решил зайти в тыл. Он обогнул дом, перепрыгнул через забор и налетел на Супчика, у которого со лба падали крупные капли, будто он целый день плясал у раскалённой плиты!
– Супчик?! – сказал Молодцов. Супчика знали на Тихом океане так же хорошо, как Борщика.
– Ага! – сказал кок.
– А это что у вас? – Сержант с любопытством посмотрел на дубинку.
– Нога! – сказал Супчик.
– Что?!
– Говяжья нога!
– Так что вы с ней здесь делаете? – с интересом спросил Молодцов. Заподозрить в чём-нибудь кока, который приносил для команды даже собственную петрушку и укроп, не могли бы на тысячу миль вокруг.
– Меняю на солонину! – сказал кок. – Нам на «Светлячке»…
– На «Светлячке»? Для кино? – Молодцов приподнял фуражку, хлопнул себя по лбу. – Для кино будет всё!
И, взвалив дубинку себе на плечо, зашагал прямо к маленькому дворику. Там вокруг высокого очкастого чудака ходили десятка два румяных ребятишек.
– Привет детсаду! – крикнул Молодцов.
– Привет! – закричали ребятишки. А один, вцепившись в шинель сержанта, закружился на нём, как на карусели.
– Отставить, Соскин! – сказал Молодцов и, протянув чудаковатому директору детского сада руку, стал, к удивлению Супчика, что-то рассказывать про кино, про своего Бобика и про солонину. Он потряс в воздухе говяжьей ногой, и заведующий детсадом, который очень любил фантастические фильмы, сказал:
– Поменять могу, только солонины не держим. Мясо – на консервы или на детскую питательную смесь. Есть «Малыш», есть «Крепыш». Что угодно?
– Ну? – спросил Молодцов у кока.
И Супчик, что-то обдумав, согласился:
– Давайте смесь! «Крепыша» с «Малышом» вместе.
Взвалив мешок с детским питанием на плечо, кок потопал к славному пароходу.
«Конечно, аппетит будет балла на три», – думал он, но для общего дела он был готов и на это.
Кто сыграет главную роль…
Нужно сказать несколько слов и о курсантах, которых Васька заметил в самом неуютном положении.
Лай прокатился, как цунами, и курсант Барьерчик, выбираясь из сетей, отряхиваясь, краснел от стыда: «Ничего себе, нашёл горизонт!» – и недоумевал, как это он влип в такое пёсье дело.
А курсант Уточка переживал, что не может его выполнить. Во-первых, когда думаешь, как бы собаки не достали тебя, не очень-то думается, как достать собаку. А во-вторых, все лучшие собаки достались Ваське!
Хоть бы увидеть одного порядочного пса!
Но тут распахнулось окно и какая-то юркая старушка со словами: «Пшёл, артист! Ишь блох нахватался!» – вышвырнула маленького курносого пса прямо Уточке на голову.
– Пёс! – чуть не захлебнулся от радости Уточка. – Пёс!
«Если поторопиться, и такая собака может сыграть в деле не последнюю роль!» – подумал он. И, подхватив бобика под мышку, уже выбрался из дыры, когда, выбежав на крыльцо, старушка пропела:
– А котика не возьмёте? Тоже артист! – И вытащила из-под крыльца глазастого чёрного кота. Но Уточка отмахнулся: хватит артистов!
Барьерчик промолчал. Он хмурился и краснел, и ему казалось, что вместе с ним хмурится и краснеет солнце.
А Уточка бежал вприпрыжку, и ему казалось, что солнце бежит и подпрыгивает вместе с ним, словно и у него под мышкой ворочается и тявкает славный бобик.
И никто не заметил, как насмешливо улыбнулся чёрный кот:
«Посмотрим, кто ещё сыграет главную роль!»
Самые прекрасные замыслы
Проводив задумчивым взглядом экспедицию, начальник училища вышел на лёд и спортивным шагом стал прохаживаться вдоль «Светлячка». Его делом были песни! Щёчки его попыхивали морозцем, надраенные ботинки издавали музыкальный скрип, а пуговицы на кителе сияли, как музыкальный взвод на праздничном параде. Воздух был полон звуков, и каждая снежинка – искрящихся нот.
Бархатную мелодию излучали холмы Камбалы, загадочными нотками мерцал горизонт, хвостиком какой-то неясной мелодии казалась удаляющаяся экспедиция, а ветер носил вокруг столько звуков, что его можно было резать ножницами, как магнитофонную ленту: чик – и песня! чик – и другая!
Весёлый композитор был сам полон музыки. Он подхватывал ноты на лету и записывал их прямо на снегу. А ветер, вырывая из-под рук, тут же начинал насвистывать. Композитор сиял от удовольствия.
Искоса он поглядывал на берег – там собралась толпа камбальчан, и начальник думал: слушают!
Более того, на краю льдины он заметил стадо нерп, которые, подняв головы, тоже подхватывали рождающуюся мелодию! Что нерпы музыкальны и любят слушать музыку, начальник знал, но, чтобы они пели, музыка должна быть очень стоящей! От гордости медные пуговицы на кителе композитора засияли чистым золотом.
«А что, если создать „Концерт для нерп“? Вот так!» Он провёл по воздуху пальцем, тихо запел, но и эту мелодию мгновенно подхватил ветер.
«Э, так не годится, все мелодии на ветер и ни одной в руках», – подумал начальник. Он протестующе вскинул руку и тут же смущённо убрал её за спину: на руке голубел маленький якорёк, вытатуированный по глупости в детстве. Начальник побежал к трапу, чтобы кое-что записать на бумаге, но остановился. На берегу кто-то крикнул:
– Слышали? На «Светлячке» будут снимать кино!
Щёки композитора от волнения вспыхнули, как брусничины.
– Какое? – спросили в толпе.
– Двухсерийное.
– Ну да?!
Начальник посмотрел на борт. Там, вытянув шею и оттопырив ухо, ловил каждый звук Плавали-Знаем.
«Вот это новость! – думал начальник. – Кино!» В это верилось и не верилось! Не верилось, но хотелось верить! Но раз объявили по радио о зимовке, то почему про зимовку не снять кино?!
«А раз кино, – подумал начальник, – значит, должна быть музыка, которую может написать он! Какое кино без музыки! А если хорошая, смотришь, могут дать премию. Какую? Будущую!»
И начальник засмеялся, потому что сам себе вдруг придумал звание: «Лауреат будущей премии».
И, взмахнув перед собой якорьком и улыбнувшись нерпам, будущий лауреат отправился в кубрик записывать песни – для нерп, для кино и для своих курсантов, которые возвращались из нелёгкого похода.
Любая собака знает
Уточка торопился к фантастическому судну, от которого на всю Камбалу разлетались лучи будущей славы и разжигали воображение. Курсанту казалось, что если поторапливаться, то можно оказаться не только штурманом у каких-то рыбачков. Кем, Уточка вслух не говорил, но представлял себя на мостике вместо важно прогуливавшегося Плавали-Знаем. «Удачу нужно ловить на лету!» – думал он.
И вдруг на глазах у всей экспедиции Уточка как-то странно отбросил бобика в сторону и, дав себе звонкий подзатыльник, со всех ног припустил к «Светлячку».
– Вот торопится! – усмехнулся Барьерчик.
– Лучше помог бы! – крикнул Супчик, вскидывая поудобней мешок.
И только Васька, окружённый толпой заискивающих мохнатых актёров, не обратил на Уточку никакого внимания. Он смеялся над тем, как ловко околпачил этого простака Молодцова.
– Кино! – хихикнул он. – Беспроволочная связь! Вот чудак!
Васька всю дорогу не закрывал рта, но вдруг рот его сделался ещё шире, потому что с борта «Светлячка» раздался голос бравого капитана:
– Ну что? Что я говорил!
– А что? – спросил Супчик.
– О нас будут снимать кино.
– Кто сказал? – спросил Васька, озираясь.
– Все! – сказал Плавали-Знаем. – Любая собака на Камбале знает! Весь берег гудит!
С берега действительно доносился гуд, и капитан сказал точь-в-точь Васькиными словами:
– Фантастическое, две серии.
Мохнатые артисты залились восторженным лаем.
– Так что дел по горло, – сказал Плавали-Знаем и хотел добавить что-то ещё, но тут на палубу влетел Уточка, за которым прыгал чёрненький пёс.
Подцепив его за шкирку, капитан восторженно сказал:
– Какой пёс, какой прекрасный полярный… – вдруг он перекосился, крутанув ногами на месте, шлёпнул себя пониже спины, и от бобика оторвалось и бросилось по ветру на юг колючее чёрное облачко.
Держись, Вася!
Каким путём (по воздуху, через какой-нибудь спутник или при помощи телепатии) разнеслась весть о съёмках фильма – значения не имело. Главное, что она наэлектризовала весь экипаж так, что между его членами потрескивали искорки.
– А кто будет исполнять главную роль? – спросил Уточка.
– Фильм фантастико-документальный, – уклончиво ответил Плавали-Знаем.
– Какая разница! – воскликнул подпёкшийся на морозце композитор. – Главное – будет фильм!
Он уже слышал, как с экрана летит его героическая музыка о льдах и штормах.
А Васька подумал: «Кино! Теперь все дружки в Океанске ахнут. В какую забегаловку ни зайди, только и услышишь: „Васька-то, а!“»
Вспомнив про забегаловку и Пирожковую площадь, Васька потянул носом и сказал:
– А есть хочется!
– До пупиков! – подтвердил Уточка.
И все собаки, вытянув морды, азартно зевнули. Всем хотелось за стол, и все смотрели на Супчика. Даже молоденький месяц, висевший в посёлке над заступившим на вечерний пост Молодцовым, казался худеньким, проголодавшимся – Молодцов-то поужинал, а он нет, – и тоже смотрел вниз: ну скоро, Супчик?
– Через полчаса! – пообещал кок.
– Полчаса, – усмехнулся Плавали-Знаем. – За полчаса можно совершить что-нибудь и повеселее.
– Что? – спросил с готовностью Уточка.
– Одеть команду в меха!
– Это в полчаса-то? – засмеялся Барьерчик. – С избы по шубе?
– Зачем?! – сказал Васька и, подмигнув капитану, посмотрел на северную сторону острова, где на вертолётной стоянке, посинев от мороза, таращили окошечки три вертолёта и откуда пахло крепкими щами. – Могу сбегать! Три минуты!
Там жили помощники рыбаков, дружные вертолётчики – любившие шутку люди.
– Сбегать, когда рядом рвутся в бой прекрасные ездовые собаки? – с укоризной сказал Плавали-Знаем.
– Так нет упряжи! – сказал Васька.
– Есть идея, – сказал капитан и выдернул из-под бушлата ремень. – Снимай ремни!
И через несколько минут вся – кроме Барьерчика – команда, поддерживая штаны, смотрела, как упряжка весёлых бобиков тащила к острову Ваську и капитана в компотном бачке, привязанном вместо нарт. Ездоки покрикивали:
– Держись, Вася! Живей, братец! – не замечая, что, сидя на снегу и дыша то на одну, то на другую лапку, с явной усмешкой фотографировал зрачками эту компанию чёрный кот, будто говоря: «Посмотрим, посмотрим…»
Почему мелкие?
На вертолётной станции сквозь заиндевелое окошко сразу заметили приближение упряжки, в которой гарцевали два субъекта. И один из механиков сказал:
– На бобиках, а как жмут!
– Штаны держат. Одежду будут просить, – сказал другой. – Я этих киношников знаю. Как где съёмки, так им унты давай, шубы давай – хоть с себя стаскивай.
– Выдать! – приказал приземлившийся командир. Он любил фантастические фильмы.
И не успел Васька затормозить, а Плавали-Знаем крикнуть: «Здорово, орлы!», как открывший дверь механик спросил:
– Декорации? Для двух серий?
– Ага! – сказал Васька.
– Сколько угодно! – сказал механик. – Только музейные!
– Почему музейные? – спросил Плавали-Знаем.
– Мамонты! – И механик кивнул в угол, где лежали списанные в расход лохматые, как мамонты, тулупы и унты.
– Живём! – сказал капитан.
– Берём! – крикнул Васька, обхватывая всю кучу.
А ещё через несколько минут вертолётчики бросились вдогонку улепётывавшей упряжке, от которой разлетался весёлый парок. Унюхавший съестное Васька схватил вместе с одеждой куртку, в которой грелась кастрюлька с ужином для начальника станции. Механики кричали вслед про щи с косточкой и баранью отбивную, но крик этот терялся среди спокойных звёзд и посвистывающего морозного ветра. Упряжка летела изо всех сил к «Светлячку».
– Налетай! – крикнул Васька, осадив прямо у трапа. – Расхватывай!
Но начальник училища вежливо отказался. Современная форма сидела на нём как нельзя лучше и была привычней. И курсантам, несмотря на разницу во взглядах, она тоже добавляла гордости и самоуважения.
– Ну как хотите! – крикнул Васька. – Было бы предложено! – И, взбежав по трапу, уже в унтах и шубе, просунул нос в столовую: – Ну что?
– Порядок, – отрапортовал Супчик и метнул на стол семь оловянных тарелок, которые точно знали, где им остановиться.
– А почему только мелкие? – спросил Васька.
Но не всё на необыкновенной зимовке могло быть крупным. Вместо большого котла кок вытащил с камбуза маленькую кастрюльку и стал наляпывать на тарелки какую-то жижу.
– Это что? – спросил Васька, и лицо его вытянулось.
– Смесь! – сказал Супчик.
– Какая смесь? – вскочил Васька.
– «Крепыш», – сказал кок. – Питательная.
– А говядина?
Плавали-Знаем описал выпученными глазами вопросительный знак. Но кок пожал худенькими плечами:
– Зимовка.
– А что, – спохватился Плавали-Знаем. – Супчик прав! Ведь действительно – зимовка!
Все почувствовали, что необыкновенная зимовка и в самом деле вот-вот начнётся, и кто-то из механиков сказал:
– А скоро кончится топливо. Осталось до Океанска!
– Нарисуют! – съязвил Барьерчик.
– Как папа Карло! – захохотал Васька. – Дровишки и котелок.
– А что, – вылизывая тарелку, сказал Уточка. – Я читал в каком-то журнале: у нарисованного костра становится теплей.
– Если у художника есть настоящий огонёк, – заметил начальник.
– Можно попробовать! – Уточка с готовностью кивнул.
И Плавали-Знаем, прислушиваясь к вою ветра, сказал:
– Валяйте! Проверим! – Идея ему понравилась.
И Уточка пошёл в подшкиперскую выбирать самые горячие краски.
Первое выступление чёрного кота
Поблагодарив Супчика за прекрасный полярный ужин, Васька поспешил в каюту и, вытащив из куртки кастрюльку, вылизал пюре и съел отбивную. Достав дневник, он прикусил карандаш, думая, что бы такое историческое записать сегодня.
А Плавали-Знаем вышел на покрытую инеем палубу.
Она сверкала. Стараясь изо всех сил, над мачтами «Светлячка» сияли звёзды. Внизу на привязи ворочались собаки. И великий зимовщик улыбнулся: сутки, только сутки со времени выступления Репортажика, а уже столько сделано! «Светлячок» – во льду. Собаки – в упряжке. Шубы – на плечах. А всего только сутки! И, обдумывая необыкновенные планы, капитан постукивал по льдине каблуком: держится!
Вдруг он тревожно наклонился и постучал по ней пальцем – трещина? Завтра же поставить для прочности клёпки! Но улыбнулся: нет, царапина. И, поплевав на лёд, быстро её замазал.
Всё звенело, потрескивало – казалось, сам мороз ставил над необыкновенными планами крепкие восклицательные знаки.
«День, другой, третий – и мы ещё посмотрим, Солнышкин, чья Антарктида лучше», – рассмеялся Плавали-Знаем, вспомнив своего бывшего матроса.
Но прошёл только день. А впереди была ещё ночь. Она гудела, посвистывала, поскрипывала от мороза. Ночь трудилась. И экипаж тоже не мог уснуть в предчувствии скорых событий.
Курсант Уточка рисовал. Начальник училища ворочался с боку на бок, пытаясь поймать мелодию. Он уже уловил важный начальный звук и почти держал в руках следующий, но вместо этого вдруг на всю округу проскрипело: «Мяу!» И автор будущей песни смутился: какая-то ошибка!
Но никакой ошибки не было. Именно в тот момент, когда композитор уловил счастливую ноту, ничего не записавший в дневник Васька швырнул в иллюминатор косточку отбивной. Она пролетела над упряжкой, отскочила от льдины и стукнула по лбу торчавшего на снегу чёрного кота, который тут же издал протяжное: «Мяу!» – и, схватив кость, с таким усердием впился в неё зубами, что заждавшиеся съёмок псы с лаем рванулись в погоню!
Раздался лёгкий треск. Судно дрогнуло. Не совсем проснувшийся курсант Упорный схватился за ключ и под завывание ветра стал настойчиво выбивать:
«SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. „СВЕТЛЯЧОК"».
Прилёгший отдохнуть в своей каюте Плавали-Знаем заворочался под тулупом. До его слуха донёсся стук морзянки, но он отмахнулся: «Какой SOS! Какое „Бедствие“!» И скоро к завываниям метели прибавилось начальственное посвистывание, посапывание и похрапывание.
Приключения будут, Солнышкин!
В это самое время из далёкого антарктического рейса, пропахший всеми ветрами и штормами, возвращался известный читателям бывалый пароход «Даёшь!». Бока его были потёрты льдами и плавниками акул, палуба посвечивала свежей краской. Экипаж торопился домой.
