Читать онлайн В мозг бесплатно

Часть I. Новые возможности

Глава 1. Стеклянные лучи

Суть в том, что иногда рождаются пророческие мысли. Нет, не то чтобы пророческие – я неправильно выразился. Такие мысли, которые что-то предугадывают, а ты потом говоришь со снисходительной ухмылкой: «А я предупреждал, это научный прорыв».

Оно ведь как происходит? Сначала ты не знаешь ответа, мучаешься в попытках сообразить и ничего не понимаешь, как будто стоишь перед каменной стеной, уходящей в небо. Преодолеть каменную стену – никакой возможности. И вдруг… Ну, вы поняли – происходит чудо. Неприступная стена сама собой рассыпается в прах. Ты делаешь первый, еще неуверенный, шаг, затем еще и еще. И вот находишься уже в новом сияющем мире, в котором минуту назад не чаял очутиться.

Это и есть то, что я называю пророческой мыслью. Такие мысли рождаются спонтанно, без предупреждения и как бы независимо от тебя. Но требуется соответствующая подготовка. С бухты-барахты пророческая мысль в голову человеку не придет – к этому нужно долго и целенаправленного готовиться. Ученым известно, как этого добиваться.

Дело в том, что процесс мышления фоновый: требует определенного сосредоточения, но все равно фоновый. То есть ты ходишь, общаешься, выполняешь механическую работу, а мыслительные процессы в твоей голове продолжаются. Главное – их нужно запустить, потому что мыслительные процессы ничем не отличаются от бытового прибора: точно так же повинуются кнопке включения-выключения. Запустил – и дожидаешься результата, который обязательно проявится. Правда, не факт, что положительный. Если ты действуешь верно, а именно: не отвлекаешься, тем самым прерывая запущенные мыслительные процессы, и при этом твой мозг способен решить поставленную задачу, – тогда рождается пророческая мысль. А если не рождается – извини, дружище: не в коня корм. В том смысле, что поставленная задача оказалась для тебя слишком сложной.

Со мной это случилось года через четыре после окончания института, когда я вплотную работал над экономической теорией. В тот день вернулся с работы, поужинал и взялся за теорию. То есть теория была практически готова, но что-то в ней не сходилось. Такое вот неуловимое ощущение неготовности присутствовало.

Процессы мышления, однажды запущенные, продолжали функционировать в фоновом режиме. Я чувствовал это по напряжению в голове. Когда мыслительные процессы запущены, в голове создается особое напряжение – не то, разумеется, которое в проводах под электрическим током, но заметное. Вообще, это первая степень фонового мышления. Вторая степень – это когда в голове начинают как будто бильярдные шары перекатываться. Бильярдные шары перекатываются, время от времени ударяясь друг об друга – тогда рождаются научные мысли. Удар бильярдного шара о другой – гарантированная научная мысль, в крайнем случае предощущение того, что мысль вскоре тебя посетит.

Самое смешное, что я не помню, в чем именно заключалась посетившая меня пророческая мысль. Ничего такого не было. Я просто сидел за компьютером и листал черновой файл, когда, что называется, наступило прозрение. Оказалось, что мои экономические идеи в целом верны, нужно только выкинуть несколько ошибочных звеньев, а еще в нескольких местах поменять акценты. И все в моей экономической теории сразу встало на места, будто сложилось из паззлов. Я даже удивился: как просто, оказывается! С трепещущим сердцем и перекатывающимися в голове бильярдными шарами я откинулся на спинку дивана, в попытках успокоиться.

Постепенно мне удалось. Бильярдные шары – генераторы научной мысли – прекратили столкновения, сделались прозрачными и полностью исчезли из сознания. После шаров в голове сохранился эффект, который очень сложно описать, ввиду отсутствия для этого подходящих изобразительных средств. Ощущение сложилось такое, что из моих глаз выходят невидимые лучи, рассеивающиеся на расстоянии метров в пять. Я понял бы, что лучи невидимы – но как при этом они могут рассеиваться?! Тем не менее ощущение было таким – в данный момент я говорю об ощущении и ни о чем другом.

Лучи оставались невидимыми, в то же время я их явственно ощущал. Когда поворачивал голову, лучи поворачивались вместе с головой – впрочем, с некоторым опозданием. Такое опоздание бывает, когда машешь тоненькой веточкой, которая свободным концом изгибается, тем самым вечно отставая в движении от твоей руки. Я специально помотал головой из стороны в сторону. Два пятиметровых, как бы стеклянных луча, выходящие из моих глаз, помотались вслед за моей головой, в конечных своих точках перехлестываясь.

Позднее я научился вертеть лучами вокруг головы безо всякого движения головой, но это случилось намного позднее – через два или три дня. А в самый первый день я решил, что получил нервный срыв от сделанного открытия – того, что в моей экономической теории все наконец состыковалось, – поэтому счел за благо прерваться. С головой шутить не следовало: она у меня основной орган для воспроизводства научных идей. Решил, что немного отдохну – и лучи из моих глаз исчезнут.

Время было позднее, завтра меня ожидал рабочий день, а сегодняшний план по научной работе был с блеском выполнен. Поэтому я с чистым сердцем пролистал файл с экономической теорией, внес в него последние коррективы и завалился спать, в надежде, что бильярдные шары в моей голове еще появятся – к ним я давно привык, – а вот непривычные стеклянные лучи исчезнут.

Когда я опустил голову на подушку, чтобы провалиться в счастливый сон, стеклянные лучи, льющиеся из закрытых глаз, пронизывали ночной сумрак. Впрочем, лучи были ненавязчивы и спать не мешали – с этой мыслью, также с радостным осознанием того факта, что экономическая теория наконец-то создана, я заснул.

Глава 2. Мозгомирье

Проснувшись на следующее утро, я, к своему удивлению, обнаружил, что стеклянные лучи из глаз не исчезли. Ощущение их присутствия сохранилось. Однако, чувствовал я себя на подъеме, поэтому о здоровье не сильно беспокоился. К тому же, стеклянные лучи оставались невидимыми: у меня наличествовало ощущение лучей, но зрение функционировало исправно. Если бы я и надумал обратиться в поликлинику, предъявлять врачам было нечего.

«Доктор, у меня чувство, что из моих глаз выходят два необычных луча, длиной по пять метров. Они, знаете, такие гибкие и извивающиеся».

«Какого цвета лучи?»

«Никакие, я их не вижу. Но они представляются мне стеклянными, то есть полупрозрачными. Пропишите мне глазных капель, пожалуйста».

«Глазные капли не помогут. Дайте-ка я вам, молодой человек, направление к психиатру выпишу».

Исход доверительной беседы с доктором представлялся очевидным, поэтому я решил не искушать судьбу, а отправиться на работу. Тем более что уже опаздывал.

После окончания института я устроился на фирму «Сигнал-Монтаж», занимающуюся продажами и установкой систем сигнализации.

Интересно, какая из современных фирм не занимается продажами?! Если быть точным, все они занимаются не продажами, а перепродажами, закупая товары у таких же перепродавцов, как сами. Цепочка посредников тянется от производителей к крупнооптовых фирмам, от них к мелкооптовым, завершаясь на банальной рознице. Капитализм в действии, блин! Каждый у каждого стремится урвать лишнюю копеечку, а сваливается вся эта ценовая вакханалия на голову потребителя. Но поскольку потребителями являются все люди до единого, приходится утешать себя мыслью, что выгрыз больше соседа. Тем самым взаимный обман нивелируется в твою пользу. Горе соседу, который выгрыз меньше, в результате чего оказался в большей степени потребителем, чем торговцем. Соседу придется сосать лапу.

У меня были возможности трудоустроиться в другую фирму, но к тому времени я уразумел свою судьбу: мне нет хода в большой бизнес. Но где-то необходимо кантоваться, поэтому я предпочел бизнес малый, а если быть точным – полусредний. Вот в этом полусреднем сигнализационном бизнесе я по окончании института и обитал.

Единственное, что могу сказать про фирму «Сигнал-Монтаж»: продавать системы сигнализации было безумно скучно. Я не мог дождаться окончания рабочего дня, чтобы вернуться домой, к экономической теории. Копаться в файлах непосредственно в офисе было опасно: могли ухватить за яйца. Замначальника по безопасности Пашутин мониторил, чем занимаются сотрудники в рабочее время, а отношения с этим суровым фэесбешником были не настолько радужными, чтобы доверять ему судьбу. Полагаю, мне бы не поздоровилось.

Больше Пашутина меня донимал только сам начальник, по фамилии Селедкин. Этот играл в демократию и предпочитал, чтобы его называли по имени: Сергей. Он был лет на десять постарше. Неприятный тип. Нет, в системах сигнализации Селедкин рубил здорово, хотя не больше других специалистов, но во всем остальном оставался неприятным типом. Вечно подсмеивается, вечно с подначкой. Любитель съязвить на мой счет – желательно, чтобы в присутствии других сотрудников, – а потом дожидаться ответной реакции.

Скажет на собрании, бывало:

– Прогресса в динамике продаж Ивана Юрьева не наблюдается.

И молчит, сука, стану я возражать или нет. Какой тебе прогресс, когда в прошлый месяц продажи были нормальными?! Я ж сам, по твоей просьбе, отчеты составляю, в красивом графическом оформлении – не только по своему сектору, но и по остальным тоже! И ты мне, гадина, еще выговариваешь, что прогресса в динамике не наблюдается?! Ты, который своими успехами обязан только тому, что родился с денежной печатью на лбу!

Я раньше об этом читал, а потом сам убедился: одни люди рождаются с денежной печатью на лбу, а другие без нее. Если денежной печати на лбу нет, считай пропало: ходить тебе всю оставшуюся жизнь без денег. Ничего не сделаешь, потому как печать. Без толку переучиваться, пыхтеть, стараться из последних силенок – не твое это. У тебя другое призвание – другая стезя. К примеру, моя стезя – научная деятельность по преобразованию хаотической вселенной в экономически обоснованную. Это высший пилотаж: призвания у других людей могут быть попроще – допустим, вскопать пустырь под грядки или продолжить род.

У моего начальника на лбу стояла денежная печать, в чем и крылась причина его карьерных успехов. Но сам он об этом не ведал – полагал, видимо, что служебным ростом обязан интеллекту. Какой интеллект, к чертовой матери?! Мне рассказывали, что в своем левом университете Селедкин на тройбаны учился, а развернулся только здесь, на перепродаже сигнализации. Интеллектуал, называется!

Но хрен с ним, с Селедкиным, и с его фирмой «Сигнал-Монтаж». Суть в том, что на следующий день после приобретения мной стеклянных лучей я с самого утра оказался в его кабинете: захотел начальник со мной увидеться, понимаешь.

– Присаживайтесь, Иван, – предложил мне Селедкин, по своей привычке посмеиваясь.

Я сел, в ожидании очередной каверзы. Но ожидания не оправдались: потребовалась информация по одному из контрагентов, у которых запоздал текущий платеж. Я к этой истории не имел отношения, поэтому просто выложил имеющиеся отмазки на стол, после чего собрался умыть руки.

Но суть опять-таки не в этом. За три часа, прошедших со времени моего подъема с постели, стеклянные лучи никуда не делись. Они продолжали торчать из моих глаз – впрочем, с каждой минутой смущая меня все меньше и меньше. За три прошедших часа я почти привык к лучам и с ними сжился.

На улице и в метро стеклянные лучи повели себя немного странно. Когда я вышел на улицу и оказался среди таких же, как я, прохожих, спешащих на работу, стеклянные лучи усердно изгибались, явно реагируя на живых людей. Они напоминали водоросли, плавающие по поверхности и тревожимые течением. Стеклянные лучи – напоминаю, они были длиной около пяти метров – категорически не желали пересекаться с живыми существами, поэтому при встрече с ними изгибались, чтобы увернуться. Но я не мог отделаться от ощущения, что лучи вожделеют встречи с людьми. Они не шарахались в рефлекторном испуге, а всего лишь уклонялись, причем с явным сожалением. При этом стеклянные лучи как бы посматривали на меня, в ожидании команды.

Только в кабинете начальника я понял, насколько верными оказались смутные утренние предчувствия.

Получив исчерпывающую информацию, Селедкин меня не отпустил. Вместо того, внутренне ухмыльнулся и спросил насчет улучшения отчетной графики. Как будто графика, исполненная стандартными профессиональными средствами, плоха!

Внешне Селедкин оставался абсолютно серьезен, но я-то видел его внутреннюю омерзительную ухмылку! Больше всего в этой ситуации меня бесило то, что он знает, что я вижу его внутреннюю ухмылку, и наслаждается моим бешенством, понимая, что никакого формального повода к бешенству у меня нет. И я понимал, что он наслаждается, но не мог с собой ничего поделать, потому что бешенство перехлестывало через край. Вместе с тем, нарушь я протокол официальной беседы, кара окажется неминуема. Конечно, Селедкин предпочел бы, чтобы нарушение произошло при свидетелях, но даже в отсутствие оных он окажется вправе применить ко мне меры административного воздействия.

Короче, я гневно напрягся и спросил, по возможности бесстрастным голосом:

– Какие именно улучшения вы хотите видеть в предоставляемых мной графиках, Сергей?

Селедкин принялся пренебрежительно объяснять.

В этот момент один из стеклянных лучей, до того старательно избегавших моего визави, нервно вздрогнул и проник в его начальственную голову.

Я говорю «проник», потому что не знаю, как лучше охарактеризовать данный процесс. Можно сказать: пересекся. То есть стеклянный луч впервые пересекся с живым объектом, которым оказался мой непосредственный начальник Селедкин, а именно – его обритая до мелкого ежика голова.

Собственно, мне стало не до наблюдения за стеклянным лучом, потому что в момент, когда луч пересекся с селедкинской головой, в мозгу вспыхнуло новое изображение. Нет, это было не изображение – в том смысле, что имеющийся обзор оно не застило. Скорее, в мозгу возникло ощущение, яркое и незабываемое. Его сложно описать словами, но другого изобразительного средства у меня нет.

[Вспышка. Мириады разноцветных переплетающихся нитей. Нити образуют бугорки и уступы, по которым можно передвигаться. Хотя что значит «передвигаться»? В этом мире у меня нет тела. Но передвигаться возможно – я чувствую это. Неловко разворачиваюсь на месте и окаменеваю от увиденного.]

[Передо мной я сам, то есть я в реальном мире. Сижу в кресле напротив… Напротив кого? Если напротив Селедкина, то в настоящий момент я обозреваю себя из его мозга. Неужели это в самом деле я? Представлял себя как-то иначе. Вид у меня немного не такой, каким я кажусь в зеркале. Вид нахальный и презрительный. Не думал, что у меня такая противная улыбка. Странно, но я не улыбаюсь. Когда не улыбаюсь? Сейчас, разумеется.]

– Иван, вы меня слышите?

С трудом я переключился на реальный мир с…

Откуда, в самом деле, я переключился? Из мозга Селедкина. Мозг… Мозги… Мозгомирье – сокращенно ММ… С ММ я переключился на реальный мир, в котором начальник, уже всерьез обеспокоенный моим неадекватным поведением, спрашивал с явным, все возрастающим любопытством:

– Вы что, заснули? Иван, вам плохо?

– Нет-нет, – поспешил произнести я, сосредотачиваясь на реальности. – Я вас понял, Сергей. Постараюсь в следующий раз соответствовать требованиям.

После нескольких проверочных фраз Селедкин меня отпустил. И все это время я наблюдал за собой из его головы. Внимание мое без труда раздваивалось.

Когда я поднялся с кресла и повернулся, чтобы выйти из кабинета, стеклянный луч выскользнул из селедкинской головы, и контакт с ММ оборвался.

Слава те Господи, физически это происшествие никак на меня не подействовало. Хотя – разве могло подействовать? Стеклянный луч был невидим, он был ощущением – а может, воображением, кто знает?! Мне известно, ученый обязан обладать отменным воображением. Но на воображение такой силы и такой реалистичности даже мне, создателю единственно верной экономической теории, сложно было рассчитывать.

Глава 3. В чужом сознании

Я вернулся на рабочее место.

Строго говоря, все оставалось по-прежнему: при появлении сослуживца стеклянные лучи изгибались, не желая вступать в контакт. То есть они желали, но не желал я, не уверенный в том, что психика выдержит. Слишком многое на меня свалилось за последние полусутки: сначала завершение экономической теории, теперь вот это… непонятное ММ.

Что ММ вообще такое? Судя по всему, способность по проникновению в чужое сознание. А за что мне подобное счастье?

Простейший анализ показал, что стеклянные лучи – а с ними, очевидно, и способность проникать в ММ, – приобретены одновременно с завершением экономической теории. Недостаточно для полноценного вывода. Если бы, скажем, сначала я изобрел экономическую теорию, а через мгновение приобрел ММ, стало бы ясно: экономическая теория послужила причиной ММ. Равным образом наоборот. Как это ни странно, причина всегда разнесена со следствием во времени: между ними находится временный лаг – впрочем, только в том случае, если рассматривать время как перманентную величину. Если время – величина дискретная, тогда все в порядке: причина – значение, предшествующее последствию. В этом случае между причиной и следствием не располагается никаких промежуточных значений, ввиду их отсутствия. Однако, экономическую теорию и ММ я приобрел одновременно – по крайней мере, у меня не было данных о том, что одно предшествовало другому.

Позднее я сообразил, что здесь имеет место переход количества в качество: мысль, позволившая завершить экономическую теорию, стала последним шажком на пути к новой эволюционной ступени. Которая и воспоследовала.

Но в тот момент, возвратившись из начальственного кабинета, я не мог сделать вывода из-за отсутствия необходимых данных. Меня больше озадачивали новые способности… да и способности ли? Вместе с тем хорошее физическое самочувствие наводило на мысль, что все не так уж и плохо.

Я понимал, что нужно протестировать способность проникать в ММ: во-первых, для подтверждения самой способности, а во-вторых, для закрепления навыка. Вокруг меня находилось множество сослуживцев. Стеклянные лучи изгибались в их направлении, недвусмысленно предлагая: пожелай, и мы установим невидимую мозговую связь.

Насчет «пожелай» я немного сомневался, хотя понимал: если действительно захочу, связь будет установлена. В первый раз, в кабинете Селедкина, это получилось непроизвольно. На улице и в метро не получалось, потому что я не мог и не хотел сосредоточиться, а получилось при разговоре тет-а-тет, во время наивысшего эмоционального и психологического напряжения. Логические доказательства отсутствовали, но почему-то я был уверен, что смогу данное состояние воспроизвести. Но медлил.

Заниматься служебными обязанностями я, естественно, не мог – не до того было. Я имитировал чтение файла, но мои мысли пребывали далеко от взаимоотношений с клиентами.

Наконец, решился. Я поднял голову и попытался воспроизвести эмоциональное и психологическое состояние в момент мозгового контакта с Селедкиным. К своему удивлению, еще до выбора очередного реципиента я оказался в том иллюзорном мире, в котором побывал однажды. При этом четко ощущал, что оба стеклянных луча остаются свободными – ни к кому из моих сослуживцев не подсоединяются.

[Вспышка. Мириады разноцветных переплетающихся нитей. Очень похоже на предыдущее, но немного другое. Или мне только кажется?]

[Оборачиваюсь, чтобы, как в прошлый раз – в кабинете Селедкина – увидеть экран, а в нем собственное видео. Однако, никакого экрана нет. Действительно, я же ни к кому не подсоединен: кого я могу увидеть?]

[Где я в таком случае нахожусь? Абсолютно непонятно – нужно будет разобраться.]

[Что-то привлекает мое внимание. Ага, вот это. Среди переплетающихся разноцветных нитей бляшка, отдаленно напоминающая металлическую. Не металлическая, разумеется. То, что в ММ отсутствуют металлы, достаточно очевидно. ММ состоит из субстанции, не имеющей отношения к реальности.]

[Бляшка совершенно не похожа на узелки и выступы, образующиеся на переплетении нитей. Она привлекает внимание и что-то очень напоминает. Что именно? Заклепку? Канцелярскую кнопку? Внешне похоже, но разгадка не в этом. Я это даже не чувствую – я знаю.]

[Понял, с чем ассоциируется эта уникальная бляшка. Вы не поверите. Она ассоциируется у меня с моим начальником Селедкиным. Мне самому смешно, но ассоциация устойчивая. Необходимо проверить.]

– Иван, ты счет «Мормотресту» выставил?

– Выставил. Обещали оплатить через неделю.

Бестолковые сволочи, не дают ученому покоя, в самый ответственный момент. А ведь ученый об общем процветании печется, за все человечество отдувается. Изобретение-то его потом все человечество использовать станет. Впрочем, существовать в двух реальностях вполне допустимо – я бы даже сказал, комфортно, – поэтому мое путешествие по ММ практически не прерывается.

[Я приближаюсь к бляшке-Селедкину и…]

[[Что за черт?! Еще одна вспышка, и я оказываюсь в аналогичном мире, но каком-то другом. Или в том же? Ощущение такое, как будто сморгнула лампочка или экран монитора. Перезагрузка матрицы, блин!]]

[[Я пытаюсь сориентироваться, и передо мной разворачивается экран. Экран знакомый, такой я уже видел, во время пребывания в кабинете начальника. Кабинет, кстати, тот самый. Только в кресле напротив не моя язвительная физиономия, а рожа знакомого контрагента. ]]

[[Минуточку! Да ведь этот контрагент только что прошел мимо меня. Очевидно, он следовал к Селедкину. Это было не более десяти минут назад. Следовательно, контрагент в настоящий момент находится в кабинете Селедкина, в то время как я… наблюдаю за происходящим со своего рабочего места. ]]

[[Эврика!!!]]

В реале я сидел в своем рабочем кресле, уставившись в монитор – изредка даже шевелил губами, для полной имитации, – но на самом деле пребывал в ММ своего непосредственного начальника. При этом мысли крутились с бешеной скоростью. Как всегда в подобных ситуациях, крутящиеся мысли образовывали бильярдные шары, которые свободно перекатывались в голове под собственной тяжестью, как будто бильярдный стол находился на морском судне во время жесточайшего шторма.

«Почему доступна всего одна бляшка? – рассуждал я. – Почему отсутствуют бляшки других людей? Мыслимо два объяснения. Либо Селедкин каким-то образом совместим со мной, настолько, что у меня контакт только с ним. Нет, это полная чушь. Второе объяснение: бляшка возникает после конкретного мозгового контакта. Здесь возможны опять-таки два продолжения. Либо бляшка – следствие последнего контакта. Либо бляшка – следствие любого контакта, в этом случае в последующих контактах количество бляшек будет соответствующим образом увеличиваться. Интерес также представляет, является ли бляшка временной или же постоянной».

[[– Сергей Владимирович, мы рады были обсудить с вами предложения по дальнейшему сотрудничеству, – говорит контрагент, прощаясь. ]]

[[Владимирович – отчество Селедкина. Все это время, что я нахожусь в реале, я одновременно слышу, свободно воспринимаю и запоминаю конфиденциальный разговор в его рабочем кабинете. ]]

[[– Мы стараемся идти клиентам навстречу, – с улыбкой отвечает Селедкин. – Хотя запрошенный вами процент на грани наших возможностей. ]]

[[Мне он так не улыбается, сука! Впрочем, кто Селедкину я, заурядный исполнитель, и кто крупный контрагент. ]]

[[Сам разговор не представляет для меня существенного интереса: откат он и есть откат. Но возможность просматривать и прослушивать на расстоянии происходящее – еще как представляет! Интересно, на каком расстоянии действует мозговая связь. Тоже необходимо проверить. Но в первую очередь проверке подлежит количество бляшек, которые я могу получить в собственное распоряжение. ]]

[Из ММ Селедкина я возвращаюсь в собственное ММ. Теперь я понимаю, что мир после первой вспышки – это ничто иное как мое ММ, то есть моя собственная мозговая система. Являясь крупным ученым в области экономики, я ценю свои мозги, но с такой неожиданной стороны они еще не показывались. Какие невероятные открытия ожидают меня в будущем!]

Оказавшись в реале всеми своими – как теперь выясняется, многочисленными – сознаниями, я пришел к выводу, что необходимо выяснить количество и долговечность бляшек, с которых можно переходить с собственного ММ на чужие. Откладывать эксперимент не имело смысла: эффект мог оказаться временным – в этом случае мне предстояло горько сожалеть о каждой неиспользованной минуте. Вместе с тем некорректно проведенный эксперимент мог погубить дело.

В раздумьях я провел несколько часов, но под конец рабочего дня выбрал нового реципиента. Им оказалась Светлана из отдела маркетинга. Она…

В общем, Светлана была довольно симпатичной и незамужней особой, года на три меня моложе. Сразу после института девчонка пришла в отдел маркетинга. Место для работы, конечно, весьма сомнительное: будучи экономистом, я это прекрасно понимал, но почему-то не осуждал. В конце концов, Светлана женщина, а молодым женщинам, вследствие их природной функции, разрешается работать в любом месте, при наличии в этом месте подходящих самцов. Одним из которых являюсь я собственной персоной.

Нет, в альма-матер у меня была незабвенная любовь, с которой мы год прожили в любви и согласии, пока я не обнаружил, что избранница параллельно встречается с другим мальчиком. На этом, как понимаете, любовь завершилась. Гениальные ученые – люди с собственной гордостью, к ним нужен особый подход, которого у избранницы не оказалось. Ничего, будем искать.

Я взял со стола подходящую бумагу, по поводу которой мог задать вопрос маркетологу, и отправился в отдел маркетинга. Перед тем, как войти, погрузился в собственное ММ.

[Вспышка. Мириады разноцветных переплетающихся нитей. Может, это не нити, а синаптические связи? Впрочем, мне неизвестно, что такое синаптические связи, поэтому нити остаются просто разноцветными нитями. Но синаптическими.]

[Собственно, зачем мне собственное ММ? Эксперимент состоит в том, чтобы проникнуть в ММ Светланы. Для этого мне нужно всего лишь направить стеклянные лучи ей в голову.]

Я вошел в отдел маркетинга.

– Света, привет. Посмотри, пожалуйста, эти ребята по вашему ведомству проходили?

Я протянул инвойс, а сам в это время направил лучи в голову реципиенту.

[Что-то в моем ММ меняется. Как будто смаргивает. Ага, это мы уже проходили! Другое – чужое! – ММ. За моей условной спиной – понятно, что на самом деле никакой спины нет – возникает экран. На экране проецируется мое изображение. Я стою, с инвойсом в руке, и ожидаю ответа. Я почти свободно устанавливаю мозговые связи, что не может не радовать.]

– Нет, Ваня, этот клиент по нашему ведомству не проходил. А что, должен?

Она красивая: стройная, а волосы на голове, в которой я орудую стеклянным лучом, заколоты в пучок. Очень красивая девушка.

– Нет, просто решил уточнить, – смутился я.

Отдел маркетинга – не самый дружественный отделу продаж. За нашей невинной беседой наблюдает несколько пар внимательных женских глаз, поэтому лучше удалиться. И, разорвав мозговые связи, со смущенным видом, а на самом деле преисполненный злорадного торжества, я удалился.

Еще в коридоре, возвратившись в собственное ММ, я проверил и обнаружил: бляшек памяти две штуки. Первая бляшка ассоциировалась у меня с Селедкиным, тогда как вторая – со Светланой. Я даже не проверил вторую бляшку на действие, в абсолютной уверенности, что все работает.

Придется дожидаться вечера, чтобы убедиться в работоспособности мозговых связей на расстоянии. Мне неизвестно, где проживают реципиенты, но в любом случае это больше пятидесяти метров – намного, несопоставимо больше.

Глава 4. Профессор

Рабочий день закончился, но попасть домой мне суждено было не сразу. Предстояло встретиться со школьным приятелем – я пару дней назад с ним договорился. Знать бы раньше, что так получится, перенес встречу, но сейчас отменять ее неприлично.

Приятеля звали Константином, а школьная кликуха у него была Профессор. Хотя какой он профессор?! На самом деле профессор я – как человек, разработавший новую экономическую теорию. А он всего лишь программист. Нет, программист-то Константин классный, никто не сомневается – универ по этой специальности закончил, – но профессорское звание предполагает определенные достижения в области преподавания. А какие у Профессора достижения в области преподавания?! Никаких. Как был программистом, так навсегда и останется. Разумеется, с переходом от юниора к сениору и так далее, согласно их программистской иерархии.

Встреча была назначена на выходе из Новокузнецкой. Профессор уже ждал.

Мы хлопнули по рукам и поспешили в ближайшую кафешку, в которой ранее несколько раз встречались. Это случалось нечасто, раз в несколько месяцев – но случалось. Иногда к нам присоединялась еще один-два человека из числа бывших одноклассников, но на этот раз встреча проходила в двухстороннем формате.

Меня распирало поделиться с Профессором сделанными открытиями, но разве ему оценить?!

Собственно, открытий было два.

Первое открытие – экономическая теория, завершенная мной не далее, как вчерашним вечером. Да, я понимал, что она не только не опубликована, но даже не оформлена в рукопись – над этим мне еще предстоит потрудиться. Однако, надежд на то, что Профессор сможет понять совершенный мной научный прорыв, тем более оценить, равнялись нулю. С тем же успехом я мог оценивать написанные им программные коды. Какие там коды, когда даже программистские анекдоты представляют собой нечто непонятное – для всех, кроме самих программистов?! Например, такой анекдот. Ложась спать, программист ставит на тумбочку два стакана: полный – на случай, если захочет пить, и пустой – на случай, если не захочет. Как вам? У меня не заходит.

Второе открытие – благоприобретенные возможности по проникновению в чужое ММ, то есть установление с другим человеком мозговой связи. Но этим я не хотел делиться с Профессором раньше времени. Что значит «раньше времени»? Ну… то и значит, что в моей голове начали зарождаться на сей счет определенные планы.

Фактически, один раз пообщавшись с человеком – нет, даже не пообщавшись, а оказавшись в пяти метрах от него, – я мог попадать в ММ этого человека. Тем самым я становился идеальным шпионом. Я понимал, что для шпионской деятельности не подхожу – у меня менталитет совершенно не шпионский, а естественнонаучный, – но ничего не мог с собой поделать. Услужливое воображение рисовало одну картину за другой.

Вот я случайно, в толпе, прохожу мимо важного, окруженного охранниками банкира. Стеклянные лучи, выходящие из моих глаз и невидимые никакой охране, проникают банкиру в голову, оставляя в ММ приметную бляшку. Теперь я могу проникать в голову банкира в любой момент, без малейшего труда. Я могу слышать все, что банкир произносит, и видеть все, что он делает – как бы его ушами и его глазами. Соответственно, все страшные банкирские тайны превращаются для меня в раскрытую книгу. Я проникаю в банк и снимаю с секретного банкирского счета…

Бля-я-я-я!!! О чем я мечтаю??? Что за ужас?!

Я вспомнил о собственной блистательной экономической теории, раскладывающей современный мир чистогана по полочкам, и усовестился. Тем более что связываться с банкирами совершенно не хотелось. Я не был знаком ни с одним из них, но доходчиво представлял, какими финансовыми возможностями банкиры обладают и на что готовы пойти, чтобы получить… как там по Марксу?… 300 % прибыли, если не ошибаюсь.

Я не был уверен даже в том, что желаю выведать коммерческую тайну Селедкина, чтобы потом его шантажировать. Хотя с Селедкиным могло забавно получиться. Нет, я всего лишь упивался своей избранностью. В конце концов, это я – а не Профессор или кто-то другой – приобрел способность проникновения в ММ. Я избранный – фактически супермен, хотя известно об этом исключительно мне.

В этот момент я задумался, могу ли раскрыть дар, не опасаясь внимания спецслужб. Очевидно, что, прослышав о способности к отслеживанию действий другого человека на расстоянии, спецслужбы мной заинтересуются и возьмут в разработку. После чего из крепких объятий не вырваться. До конца жизни придется выполнять тихие, но произнесенные требующим беспрекословного повиновения голосом просьбы либо… прожить яркую, но досадно короткую жизнь. А мне это нужно?

Получалось, что я должен скрывать приобретенный дар от всех, в том числе от Профессора. Который все то время, что я обдумывал свое новое нелегальное положение, рассказывал о программистских фичах – о каких именно, я не очень понимал. Хотя время от времени вставлял в беседу необходимые реплики.

В этот момент я подумал: а почему бы еще раз не протестировать обретенное ММ? Два эксперимента – мало практики, нужно добавить. Для полноценной научной верификации требуются тысячи экспериментов, результат которых должен быть устойчивым: только тогда можно говорить, что желанный эффект обнаружен.

Повинуясь моей воле, один их стеклянных лучей проник в голову Профессора.

[Вспышка. Мириады разноцветных нитей – синапсов. Или не синапсов? Впрочем, какая разница?! ММ настолько отличается от реальности, что подходящих слов для его описания не находится.]

[Оборачиваюсь и за условной спиной обнаруживаю экран с собственным изображением. Надо заметить, что на этом экране я выгляжу гораздо более симпатичным, чем на экране Селедкина. Вид у меня не такой язвительный – скорее, задумчивый. Плюс глаза, горящие, как у кота в полуночную пору. Я знаю, они озарены экономической идеей. Но Профессору наверняка кажется, что от излишней одухотворенности.]

Профессор в это время продолжает рассказ о наших общих знакомых, с которыми недавно пересекался. Я делаю вид, что слушаю – впрочем, я на самом деле слушаю, что не мешает мне наблюдать из профессорской головы за самим собой.

Внезапно меня отвлекают, из другого сознания…

[Вот эти узелки на пересечениях разноцветных нитей. Я чувствую, что они странным образом связаны с экраном, на котором продолжает демонстрироваться моя физиономия. В ММ отсутствует телесность, мне совершенно нечем воздействовать на узелки. Тем не менее я успешно воздействую…]

[Эффект более чем неожиданный. Мое изображение начинает прокручиваться назад – надо полагать, не само изображение, а пленка с записью. Впрочем, это обыкновенные слова. Суть в том, что изображение действительно прокручивается назад.]

[Воздействуя на узелки, мне удается остановить прокрутку. Потом снова запустить. Потом снова восстановить.]

[Через несколько попыток я понимаю, что могу управлять движением пленки, и запускаю ее на обратную перемотку. Пленка послушно перематывается. Я вижу себя в обратном движении. Кривляюсь – впрочем, не сильно смешно. Я же сижу за столом и разговариваю. А вот когда вытаскиваю изо рта вилку с закуской и размещаю ее на тарелке, тогда смешно. Хотя, как всякая дешевая клоунада, быстро приедается. Близится момент, в который я вошел в профессорское ММ. На этом, надо думать, перемотка, закончится.]

[Ша! Вот это номер!!! Перемотка не закончилась, а продолжается. Я вижу себя, входящего в кафешку – точнее, выходящего из кафешки задом наперед. Изредка мелькает профессорская нога или рука, в такт с моими телодвижениями.]

[Мы встречаемся возле метро, пожимая друг другу руки. Нет, в обратной последовательности: сначала пожимаем друг другу руки, а потом встречаемся возле метро. А перемотка все продолжается, продолжается.]

[Профессор съезжает по эскалатору, в толпе пассажиров. То есть самого Профессора не видно, но видно других пассажиров. Все едут задом наперед, естественно, – ведь пленка перематывается в обратную сторону. Пассажиры заходят в застывший вагон: спинами, не глядя, куда идут. Вагон подает задом, въезжая в туннель.]

По мере того, как я просматриваю записи в ММ Профессора, мои мысли в реале начинают судорожно крутиться вокруг осей. Еще немного, и из них образуются бильярдные шары. В таком состоянии я вряд ли смогу поддерживать беседу с ничего не замечающим Профессором. Бильярдные шары – не ММ: когда они начнут колотиться друг об друга, высекая научные искры, только успевай записывать. А не запишешь, кусай потом локти, какие чудесные научные идеи запамятовал!

[Так… А вот это уже интересно!.. Какой-то пьяный пытается доебаться до Профессора. Или что? В обратной перемотке не совсем понятно.]

[Я перематываю до начала конфликта, останавливаю и запускаю пленку в нормальном режиме. Да, именно с этого началось.]

[– Мужик, ты чего такой серьезный? – спрашивает пьяный.]

[– Отвянь, – тихо произносит Профессор.]

[Несмотря на кличку, парень он крутой и резкий.]

[– Нет, ты чего такой серьезный-то? – продолжает удивляться пьяный. – Зенки не прячь, мужик, я ж с тобой разговариваю.]

[– Пошел на три буквы, – дружески советует Профессор.]

[– Ты че, падла, такой стремный? – угрожающе дергается пьяный.]

[Дальнейшее видно плохо. Профессор смотрит пьяному в лицо, но тыкает ладонью поддых. Короткий удар на пленке еле заметен – скорее, ощущается. Изменения видны по лицу противника. Лицо приобретает изумленный вид, рот начинает открываться и жадно ловить воздух вспухшими губами. В метро воздуха мало, на всех не хватает, особенно если перебили дыхалку.]

[– Присядь тут.]

[Пьяный отлетает на сиденье, а Профессор показательно поворачивается спиной к сиденьям, лицом к дверям, которые открываются автоматически. Скоро Новокузнецкая, там выходить.]

[Да, это в стиле Профессора. Своими возможностями он не злоупотребляет, но пару раз я имел счастье наблюдать. Школьные годы – длинные.]

А в реале наш дружеский разговор продолжался.

– А у тебя, Ванька, как жизнь?

– Закончил экономическую теорию. Вчера вечером. Ты не представляешь, что она значит для человечества.

Я отвечал, а мои мысли – даже в реале, – витали на значительном отдалении. Возможность откручивать пленку назад открывало перед обладателем ММ такие перспективы… Собственно, какие перспективы? Видеть прошлое. Да, именно, не больше и не меньше – видеть прошлое. За которое первый же silovic, чье прошлое я озвучу, не поленится разрядить в меня обойму – из лучших государственных побуждений, естественно. Хорошо, что живут на свете приличные люди вроде Профессора, с которыми не страшно в разведку.

– Не сильно ты его? – поинтересовался я, неожиданно для самого себя.

– Кого его?

– Ну, того мужика в вагоне метро?

Наверное, я хотел удостовериться, что увиденное мной на пленке происходило в действительности. Хотя какие могли быть сомнения?! Не знаю, что на меня нашло…

– А ты откуда знаешь?.. Видел?..

Глаза Профессора чуть округлились от предположения, что я, находясь с ним в одном вагоне, не подошел. Но вскоре он сообразил и погасил удивление:

– Ехал в соседнем вагоне?

– Нет. Я приехал позже и с другой стороны.

– Тогда не понимаю.

Профессор не склонен к юмору, при этом, в силу своего технического образования, любитель разгадывать загадки. Ступив на скользкий путь, я должен был объясниться.

– Понимаешь, я тут пытаюсь овладеть одной методикой, прорицательской. Хочу видеть прошлое. Как видишь, получается.

Видеть-то я видел, но совсем другое: мой ответ Профессора не удовлетворил. Более того, Профессор не поверил и немного обиделся.

– Методик прорицания не существует. Во-первых, прорицают будущее, а не прошлое. А во-вторых, любые предсказания – махровая лженаука.

Да, вот так: махровая лженаука. Профессор вынес вердикт, не подлежащий обжалованию. Разговор закончен – следующий, пожалуйста!

– Но я оказался прав? Ты конфликтовал с пьяным мужиком по пути сюда?

– Да. Поэтому и спросил, каким образом тебе стало известно. Но не хочешь, не отвечай, Ванька. Твое право.

Объединенными усилиями мы замяли неприятную тему и, в окончание ужина, заказали по чашечке кофе.

С нетерпением я ожидал возвращения домой, где смогу продолжить исследования ММ. Словно почувствовав мой дезертирский настрой, Профессор взглянул на время и объявил, что пора: обещал жене быть не позже девяти.

Я вышел из кафешки и профессорского ММ в полном удовлетворении. Мало того, что мои способности по проникновению в чужое сознание подтвердились – вдобавок я получил возможность видеть прошлое!

Мы распрощались у метро – чуть холоднее, чем обычно.

И да, в моем ММ появилась новая, соответствующая Профессору бляшка. Собственно, иного не ожидалось.

К тому моменту я окончательно убедился, что совершил эволюционный скачок. Пророческая мысль, которая недавно меня посетила, оказалась последним шажком на пути к эволюционному скачку. Если долго идти в нужном направлении, когда-нибудь обязательно дойдешь, верно?

Глава 5. Загрузка операционки

Ужин готовить не требовалось – я был сыт, – поэтому немедленно по приходу домой занялся наукой.

Прежде всего открыл файл с экономической теорией, чтобы еще раз полюбоваться. Поверьте, это была настоящая теория! По прочтении первых строк в голове начинали образовываться вихри, превращаясь в массивные бильярдные шары, которые гулко стукались друг об друга при пересечении траекторий. Такого эффекта редко удавалось достичь даже в чистовиках, и я был доволен.

Помимо того, я превратился в супермена, умеющего проникать в чужие ММ, в том числе в чужое прошлое. Тоже дорогого стоит! Однако, следовало установить, насколько мои возможности в подобных проникновениях ограничены. Для этого у меня, то есть в собственном ММ, хранились три бляшки: Селедкина, Светланы и Профессора. Мне было известно, где живет Профессор – а жил он в Свиблово, на другом конце Москвы, – местожительство других реципиентов оставалось неизвестным. Случайно могло получиться, что они проживают в соседнем районе или даже соседнем доме со мной, тогда чистота эксперимента была бы нарушена. Напоминаю, мне необходимо было выяснить расстояние, на которое распространялась мозговая связь.

Все указывало на то, что следует связаться с ММ Профессора, но почему-то не хотелось – возможно, потому что мы с Профессором расстались не более часа назад.

Уже не сомневаясь в выборе, но не озвучивая его даже для себя – по причине бесхребетности, разумеется, – я вошел в собственное ММ.

[Вспышка – я начинаю к ней привыкать. Вероятно, скоро вообще перестану воспринимать как таковую. Мириады разноцветных нитей, образующих клубки и узелки.]

[Передо мной три бляшки, соотносимые с Селедкиным, Светланой и Профессором. Я тянусь к средней. Разумеется, к средней, потому что Профессор отпадает и Селедкин тоже отпадает. Не хватало мне еще дома Селедкиным заниматься!]

[[Слабая вторичная вспышка. Я нахожусь в ММ Светланы. Работает, черт подери! Все работает!!! Правда, расстояние не известно – нужно уточнить. Но это завтра. Сегодня достаточно проверить качество связи, также возможность обратной перемотки – способность считывать прошлое. ]]

[[Условно оборачиваюсь и условно вижу экран. Он светится. Передо мной, то есть перед Светланой, пожилая женщина в халате. Наверняка мать. ]]

[[– Свет, рассольник разогревать? – спрашивает женщина. ]]

[[– Разогревай, – отвечает Светлана. ]]

[[Она мелькает, отражаясь в зеркале трюмо. Я успеваю заметить, что Светлана тоже в халате. Ничего – в халате она такая же симпатичненькая, как в платье. ]]

[[Экран демонстрирует продвижение по коридору. Распахивается окрашенная в белую краску дверь, и взгляд реципиента упирается в сливной бачок и уютно расположившийся на нем рулон туалетной бумаги. Над унитазом наклеена картинка с чебурашкой. ]]

[С проклятьями я возвращаюсь из ММ Светланы в свое собственное. Выждав для верности минут десять, вновь вхожу в ММ Светланы и…]

[[…обнаруживаю ее за ужином. На ужин Светлана кушает рассольник. После рассольника девушка ложится на диван и включает телевизор. Смотреть телевизор, да еще таким противоестественным способом, мне неинтересно. Я телевизор вообще не смотрю. Я принципиально против телевизора и ненавижу всех, кто в нем окопался. ]]

[[Намного больше мне нравятся голые ножки Светланы. Они обращены к телевизору. Ножки гладенькие и стройные, на них приятно смотреть, даже условно. Плохо то, что, начиная с колен, они прикрыты полами халата. Я бы посмотрел и повыше. ]]

[[Чтобы не терять времени, перематываю пленку назад. Все как в аптеке – исправно функционирует. Интересно, какое между нами расстояние? Ладно, завтра выясню. ]]

[[Остановив обратную перемотку, возвращаюсь на текущую точку во времени. Передача продолжается, ноги Светланы по-прежнему укрыты халатом. ]]

В этот момент мне сделалось скучно, и я обратился к своей замечательной рукописи, висящей на компьютерном мониторе. Бильярдные шары, вроде бы уже дематериализовавшиеся, ощутимо сгустились и принялись сталкиваться в голове, вызывая горячее желание подправить запятую или разделить слипшиеся слова. Но это был черновик – так сказать, черновая, хотя достаточно объемная схема экономической теории, – поэтому редактура не имела смысла.

Пора было брать быка за рога и писать чистовик. Вне всякого сомнения, я бы так и поступил, если бы не необходимость экспериментировать с ММ. Ничего, экономическая теория от меня никуда не денется – вот разберусь с обнаружившимися у меня способностями…

В этот момент Светлана поднялась с дивана. Я отвлекся от редактирования экономической теории и не прогадал, потому что Светлана направилась в ванную.

[[Голые руки или ноги в кадре. Струи льющейся из душа воды. Запотевшее зеркало, в которое, надо признать, ничего невозможно разглядеть. Отдельные фрагменты молодого тела – может быть, и подробные, в хорошем разрешении, но, черт возьми, совершенно несексуальные!]]

Через пять минут лицезрения я вернулся в свое ММ.

Нет, уважаемые товарищи, так порнуху снимать нельзя! Прошу прощения, но где крупные фронтальные планы? Где плавные наезды – или как там это называется? – камеры на обнаженное тело? Где виды сбоку и сзади? Где, в конце концов, медленный и вдумчивый стриптиз, составляющий обязательную увертюру любой порнухи? Вот нельзя же так запросто скидывать халатик и вставать под душ, упершись взглядом в облицованную кафелем стенку?!

Короче, от просмотра онлайн-порнографии вышло сплошное расстройство. Да любой порнографический сайт на порядок качественней такого, с позволения сказать, дилетантского подхода! Нельзя так обламывать зрителя – право слово, нельзя.

Не оправдав эротических ожиданий, зато полностью удовлетворив научные амбиции, я занялся научной теорией. Именно в этот момент – где-то в районе с одиннадцати до одиннадцати тридцати – произошло то, чего я никак не ожидал.

Я находился в самом разгаре свободного научного поиска. Бильярдные шары в моей голове исправно перекатывались и высекали научные искры. Я лихо уточнял некоторые параграфы своей теории и не думал на этом останавливаться, когда выходящие из моих глаз стеклянные лучи неожиданно сблизились и заискрили. Раньше за ними такого не замечалось – впрочем, раньше никаких лучей из моих глаз и не выходило.

Искры, образуемые сблизившимися лучами, немного напоминали короткое замыкание, но, как и сами лучи, были прозрачными. Я не видел их зрительно, но ощущал звериной интуицией.

Мало того, что закоротило – продолжающие искрить лучи протянулись к стоящему передо мной монитору и обволокли его голубоватой дымкой. В этот момент символы моего файла начали срываться с положенных им мест и устремляться по лучу в обратную сторону – аккурат в мои глазницы.

Я инстинктивно отдернулся назад, но не смог освободить из стеклянного луча свою голову. Стул подо мной опрокинулся, тело пало на паркетный пол, но голова оставалась в прежнем положении, будто зажатая стеклянным лучом в тиски.

Сами тиски явно не были стеклянными – стекло бы я разломал. Как и полагается, они были металлическими – по крайней мере, казались такими. Сдвинуть голову я не мог ни на миллиметр, поэтому разрозненные символы, устремляющиеся с компьютерного монитора в мою голову, лились широким и словно бы говорливым потоком.

Внезапно символы закончились – видимо, потому, что файл истощился: объединенный стеклянный луч перестал искрить и дрогнул. Еще через секунду он распутался и разъехался по двум сторонам в первоначальное положение. Тиски ослабли, и моя голова вывалилась из них к остальному туловищу, давно уже жаждавшему воссоединения.

Я свалился на пол, тяжело дыша. Полежал немного, потом переполз на диван, чтобы подсчитать понесенный урон.

К моему удивлению, долговременного урона не обнаружилось. Конечно, я был выбит из колеи, но вполне здоров и даже свеж, разве что шея после тисочного зажима побаливала.

Убедившись, что нисколько не пострадал, кинулся к заветному файлу. Хотя беспокоиться было не о чем. Если бы стеклянный луч в самом деле перемешал в файле все символы и невообразимую кучу-малу, и тогда бы ничего страшного не произошло. Копии файла хранились на паре хостингов: если что и будет потеряно, то лишь текущая редакторская правка. Представить, что стеклянному лучу под силу высосать файл не только с экрана монитора, но и с хостингов, при отсутствии открытых вкладок, было сложно.

Как я и подозревал, ничего не случилось – даже с основным файлом. Файл был на том месте, где я его оставил: на экране, в открытом Ворде. Оставалось только гадать, каким образом символы из него возвратились из моей головы на положенные им, исконные места – я сам видел, как символы срывало с экрана, словно тонкой искрящейся трубой пылесоса, а потом подавало по лучу в направлении моей головы. Не знаю – возможно, это было видение.

Оставалось проверить главное – способность проникать в ММ. Как только моя голова освободилась из стеклянных тисков, я инстинктивно выключил мозговую связь. Пытался и до этого, но не удавалось. Следовало убедиться, что приобретенные сверхспособности не утеряны. Я надеялся на благополучный исход, поскольку стеклянные лучи, символизировавшие для меня эволюционный скачок, находились в нормальном рабочем положении.

Без всякого труда я зашел в собственное ММ. Там все осталось по-прежнему. Хотя… Мне показалось, что разноцветные синаптические нити сделались немного ярче и начали пульсировать – совсем незаметно, с частотой в одну-две секунды, но начали. На размышления над произошедшим эффектом не оставалось сил.

Я принял душ, раздвинул диван и свалился на него, как убитый.

Глава 6. На ковре у Селедкина

На следующий день я сидел на своем рабочем месте, в фирме «Сигнал-Монтаж», и размышлял, что со мной такое случилось – имею в виду, прошлым вечером. На ум ничего не приходило, на работу не осталось сил. Просто сидел перед монитором и пролистывал, одну за другой странички раскрытого файла, не вникая в содержание и вообще опустив взгляд к клавиатуре.

Экспериментов не проводил – напротив, раздумывал над чистовиком экономической теории: пора было за него поскорей взяться.

Еще раздумывал над тем, как бы сподручней разузнать у Светланы из маркетингового отдела, где она живет. Ножки у девушки красивые, но в отделе кадров завязок нет – спросить адрес не у кого. Не насчет ножек, а насчет адреса, конечно.

Во второй половине дня начальник – он с утра крутился в нашем отделе, что, в общем, было для него не свойственно, – вызвал на ковер. Я сразу насторожился, почуяв опасность, и не ошибся – вид у Селедкина был в самом деле угрожающий. Так-то он сидел спокойно и, как всегда, внутренне ухмыляясь. Но стреляного воробья на мякине не проведешь: я видел, что начальник взбешен и разговор предстоит не из приятных.

– Чем сегодня занимались, Иван? – спросил Селедкин, оскаливаясь.

На элементарных вещах я не палился, поэтому отвечал без запинки.

– С утра просмотрел пару договоров. Форс-мажора сегодня не предвидится, срочной текучки тоже нет, поэтому решил поизучать инструкцию по технике безопасности, на предмет повышения квалификации.

– И долго вы ее изучали?

– Несколько часов, а что?

Селедкин пропустил мое наглое «а что» мимо ушей, зато поинтересовался, как бы между прочим:

– Почему так долго, Иван?

– Что долго?

– Изучали инструкцию.

Я понял, что дело тухло – за мной шпионил Пашутин, замначальника по безопасности. Было известно о софте, позволявшем видеть экран проверяемого сотрудника. Но именно на этот случай я время от времени скролил файл, переворачивая страницы. Чтение инструкции, несмотря на немалый объем, заняло бы гораздо меньше времени, чем я просидел за инструкцией, но я знал ответ.

– Я в нее вчитывался, Сергей. Старался не просто прочитать, а представить, каким образом действовать на практике. Изучал самым внимательнейшим образом.

– Ах, внимательнейшим…

Я молча ждал, что мне будет предъявлено. Старался при этом быть мужественным, но выходило не очень. В конце концов, я ученый, а не Кожаный Чулок, привыкший встречать краснокожих разбойников лицом к лицу.

– А по моим данным, – продолжал рассерженный Селедкин, – вы несколько часов просидели, ничего не читая, в просто упершись носом в клавиатуру.

– Кто вам такое сказал? – выдавил я из себя.

В это время Селедкин пристально смотрел на меня, пытаясь проникнуть в самые задушевные глубины. И я смутился. И Селедкин увидел, что я смутился, и воспарил надо мной адским кондором с размахом крыльев более трех метров, если я правильно цитирую «Википедию». И я устрашился и приник к земле, пытаясь спастись от его смертельного взора. Короче, херня какая-то получилась.

В общем, Селедкин понял, что предъявленные обвинения правдивы. А я понял, что Селедкин в моей вине заранее уверен. Но я не смог изобразить что-либо спасительное – такое, что привело бы начальника к противоположному мнению. Единственное, я не понимал, каким образом спалился? Рабочее место расположено в углу офиса и заслонено монитором: никто из сослуживцев не мог ни увидеть экран монитора, ни определить наклон головы. Ко мне никто не подходил. Если предположить то, что я заподозрил с самого начала – шпионаж со стороны Пашутина, – то экран монитора жил своей жизнью. Время от времени на нем мелькали договоры, а инструкция по технике безопасности, открытая с самого утра, исправно скролилась – не очень быстро, но постоянно. Я попросту не мог спалиться.

– Если один такой рабочий день, и вы будете уволены, – сообщил Селедкин. – Запомните, Иван, с этого момента мне будет известно о каждом вашем шаге, каждом телодвижении, совершенном в рабочее время.

В глазах начальника плясали иронические чертики.

Я вспыхнул.

Сука начальственная, да он знает, с кем разговаривает?! Хотя откуда ему знать? Моя экономическая теория существует только в черновике. Но когда-нибудь, в отдаленном светлом будущем, внуки Селедкина станут изучать экономику по моим учебникам. А деда, известного откатчика и проходимца, поминать недобрым словом.

– Рад, что вы стараетесь идти клиентам навстречу, Сергей, – сказал я, поднимаясь со стула. – Хотя запрошенный процент на грани возможностей.

Как вы уже поняли, я повторил слова, услышанные во время прослушивания селедкинского ММ.

Это было наитие! О да, это было самое настоящее наитие, возможное только экспромтом и в самой экстремальной ситуации. И наитие подействовало. Я понял – нет, ощутил – это по тому, что Селедкин открыл рот, чтобы выговорить что-то, но из его горла донеслось лишь непривычное клокотание.

Я развернулся, чтобы выйти из кабинета, но услышал в спину, уверенное:

– Подождите, Иван.

Кажется, Селедкину удалось овладеть собой. Я остановился на полпути к двери.

– Присядьте.

Я присел, боясь проронить хотя бы слово. Любое неверное слово могло обратить ситуацию не в мою пользу, а мне этого не хотелось. С другой стороны, противоборствовать своему непосредственному начальнику в интригах казалось опасным: я относился не только к другой весовой категории, но и к другому виду спорта.

– Что вы сейчас сказали, Иван?

– Вы слышали, Сергей.

– Я немного не понял. О каком проценте вы говорили?

– О проценте на грани наших возможностей. Точнее, ваших.

Для верности я повторил несколько приметных фраз, которые запомнил из разговора Селедкина с контрагентом.

Начальник молчал, в тяжелых раздумьях – молчал и я. Внезапно Селедкин понял и вздрогнул от изумления. В этот же момент, с запозданием разве что в пару мгновений, очевидное дошло до меня.

Неужели этот урод тоже путешествует по ММ?! Быть того не может! Однако, объяснить осведомленность Селедкина о моей маленькой хитрости можно было только таким способом – никак иначе. Только находясь внутри меня, Селедкин мог точно знать, что мой взгляд в течение нескольких часов устремлялся вовсе не на экран монитора, а на клавиатуру. Отсюда уверенность в том, что теперь-то меня можно вывести на чистую воду.

Но Селедкин оказался смышленым, начальственный гад.

Придя к определенному выводу, он бросил на меня единственный взгляд – этого оказалось достаточно, чтобы понять: предположения верны. Более того, Селедкин догадался, что я в свою очередь догадался о источнике его сведений и сейчас эту информацию мучительно перевариваю.

– Шнуры? – спросил он.

Я искренне изумился.

– Синие, красные, зеленые шнуры? Перепутанные. Мир, состоящий из цветных шнуров. Мозговая иллюзия.

Я понял, что он называл шнурами то, что я именовал разноцветными нитями. А мозговой иллюзией начальник называл мое ММ. Вероятно, это отразилось на моем лице, потому что Селедкин кивнул и быстро сказал:

– Запомните, что я скажу, Иван. Никакой самодеятельности, только с моего разрешения. Нет, вы все равно меня не послушаете. Давайте так. Творите, что пожелаете, но только в отношении нижестоящих сотрудников. Вышестоящих персон, начиная с начальников отделов, не смейте сканировать – ими занимаюсь я. Особенно владельцев нашего предприятия. Вы меня хорошо поняли, Иван?

– Понял, – пообещал я.

Потому что: а что мне было еще говорить?

– Зарубите себе на носу и ступайте работать. В ближайшее время мы с вами еще пообщаемся на эту тему.

Я вышел из селедкинского кабинета и в задумчивости побрел по коридору. Вот не люблю выходить от начальника в задумчивости: нехорошая примета. Наверняка и вы не любите, но что поделаешь, если начальники постоянно расстраивают подчиненных. И ладно бы нормальные начальники попадались, так ведь мудаки, как на подбор. А если еще сообразительные, пиши пропало. Не трогай вышестоящих персон, начиная с начальников отделов – раскомандовался, понимаешь!

По пути меня окликнули.

– Ваня, привет!

Светлана из маркетингового отдела пробегала мимо, с пачкой документов в обеих руках.

– Света, погоди.

Она остановилась, в ожидании, приязненно улыбаясь.

– Ты где живешь?

Я хотел добавить, что адрес нужен мне для проверки научной гипотезы, но счел это нетактичным.

– В Химках.

«Километров сорок минимум, – мелькнула у меня радостная мысль. – Более чем достаточно. Не исключено, что дальнодействие мозговой связи вообще бесконечно.»

– Хочешь проводить? – добавила Светлана, помогая преодолеть мою нерешительность.

– Да, конечно, – сказал я покорно. – Ты не против?

– Встретимся после работы?

– На выходе.

И мы разбежались.

Оказавшись на рабочем месте, я принялся думать о том, что же со мной происходит. Какое-то наваждение. Бессмыслица. Абсолютный абсурд. Единственным заслуженным мной итогом казалась экономическая теория – остальное было ирреально. Возможность проникать в чужое ММ, причем не только в текущий момент, но и в прошлое – посредством обратной прокрутки кинопленки реальности. Сдвоенный искрящийся луч, по которому в мои глазницы устремлялись разрозненные символы с экрана монитора. Но наиболее абсурдным мне представлялся тот факт, что на всей планете, из всего человечества только я и Селедкин способны проникать в ММ. Два, так сказать, господствующих во вселенной существа – я и мой начальник Селедкин. Это шутка такая, Господи?!

У меня возникло желание посетить ММ Светланы – возможно, прокрутить назад несколько часов, просто чтобы увидеть, чем она занималась, что наблюдала. Но я не стал этого делать. Зачем, если через полтора часа мы встретимся на выходе, и я провожу ее до дома? Если захочу, Светлана навсегда останется со мной – это в моей власти.

Глава 7. Интерфейс

Ближайшие два дня, которые пришлись на выходные, я занимался происходившими с ММ изменениями. Я не знал, чем они вызваны, но честно пытался разобраться. Тем более что изменения странным образом оказались завязаны на мою научную деятельность, то есть на экономику.

Начну с того, что пульсация разноцветных нитей ММ постепенно нарастала. Нет, сама частота, с которой разноцветные нити пульсировали, оставалась прежней, но нити при этом как бы разгорались изнутри – начинали светиться, словно их намеренно подсвечивали. Через пару дней ММ представляло собой фантастическое зрелище, немного напоминающее парк аттракционов – очень большой парк, занимающий поверхность огромной, вроде Юпитера, планеты. Со временем я привык, но восторженное впечатление от неземной красотищи сохранилось.

Свечение разноцветных нитей составляло далеко не все из появившихся эффектов. Помимо того, ММ начало накладываться на визуальную картинку реальности – не всегда, но в определенных ситуациях. Стоило сосредоточиться на какой-либо вещи: например, остановить на ней взгляд и… не знаю, как вам понятнее объяснить… этот взгляд как бы углубить, в ММ возникало то, что я назвал для себя интерфейсом.

Интерфейс очевидным образом соответствовал вещи, в которую ты «углубился». Положим, я останавливал взгляд на ботинке. Немедленно – разумеется, при активированном ММ – возникал интерфейс, соответствующий данному ботинку. Интерфейс был невидим – он отображался в иной, чем ботинок, реальности, – при этом явно с ним соотносился. То есть не возникало ни малейшего сомнения в том, что данный интерфейс соответствует именно данному ботинку, и ничему другому. Так – в отношении любой другой вещи.

Но это было полдела.

Можно сказать, что наш мир состоит из вещей. В определенном смысле это правда: если наш мир состоит не из вещей, то из чего еще?! Но это неполная правда. На самом деле вещи, из которых состоит наш мир, обладают свойством вложенности, то есть в свою очередь состоят из более мелких вещей. А весь мир в таком случае – просто одна большая вещь, интегрировавшая в себя все остальные имеющиеся в наличии вещи.

Я это к чему? К тому, что сосредоточить взгляд можно не только на целом ботинке, но и на любой его части, например на каблуке. При этом в ММ появлялся точно такой же, как в первом случае, интерфейс, но относящийся уже не к целому ботинку, а к его каблуку, или шнурку, или подошве – короче, к любой части ботинка.

Любопытно, что отдельный интерфейс не появлялся в отношении произвольной части ботинка – допустим, только ботиночного переда или ботиночного зада. В этом случае вообще никакого интерфейса не возникало, и ты как-то сразу – явственно, хотя ненавязчиво – понимал: «углублять» взгляд нужно применительно к целому ботинку или любой его целой части.

Поскольку и ботинок, и любая его составная часть являлись вещами, можно было констатировать, что интерфейс возникал лишь в отношении цельных вещей. Ведь и ботинок, и каблук, и шнурок, и подошва, и стелька являются цельными вещами, хотя все они – каблук, шнурок, подошва, стелька и ботиночная основа – вместе составляют то, что принято называть ботинком.

По сути, интерфейс представлял собой отчетное табло с показателями – да-да, в десятичной системе, как это ни удивительно – и ссылками. Элементов на интерфейсе имелось множество: столь запутанных, что разобраться в них не представлялось возможным. Там были цифровые показатели. Были бляшки – кнопки, что ли, – отдаленно напоминающие бляшки перехода в чужие ММ. Имелись составленные из бляшек башенки.

О, это был вызов судьбе! Я оказался перед величайшей загадкой своего времени – интерфейсом человека на новой эволюционной ступени развития. Кому, как не мне, предстояло разобраться с этой загадкой? Не Селедкину же, в самом деле?! Селедкин хорош тогда, когда требуется впарить клиенту дорогущую систему сигнализации или вежливо откатить, но в научной деятельности он никто – полный и беспросветный нуль. Для научной деятельности нужен не бизнесмен, а прирожденный ученый вроде меня.

Воодушевившись этой очевидной идеей, я приступил к более детальному изучению интерфейса. И что вы думаете? Буквально с первых часов исследовательской работы сильно в этом продвинулся – так, как менее талантливый ученый продвигается на моем месте за годы кропотливых трудов.

Прежде всего, изучив бляшки на интерфейсе, я пришел к выводу, что они, внешне являясь более миниатюрными, полностью соответствуют уже известным мне бляшкам перехода. При желании сквозь них можно было проваливаться в чужие ММ. Однако, люди, в которых я попадал, провалившись по интерфейсной бляшке, оказывались незнакомы. Некоторые не были даже русскими. Больше всего попадалось китайцев и таджиков – я не ожидал, что таджики являются столь распространенной нацией, – но и представители других национальностей попадались.

Путешествовать по ММ незнакомых людей быстро приелось. Вообще, удивительно, насколько быстро – буквально за несколько дней, – я привык к открывшимся передо мной перспективам. Вскоре я начал воспринимать их как само собой разумеющееся. По настроению или для проверки той или иной гипотезы изредка заходил в чужие ММ, но, получив желаемое, быстро и без всякого сожаления их покидал. Всюду было одно и то же: люди общались, занимались хозяйственными или служебными делами, отправляли естественные потребности. Рассматривать красивые пейзажи, или читать художественные произведения, или общаться в чатах, да хотя бы просматривать порнографию было сподручнее привычным способом – в сети. ММ для этого не годилось.

Выяснив, что что бляшки различных видов идентичны по своему назначению, я продолжил изучать интерфейс.

Что-то в нем смущало: какая-то едва заметная привычность, обыденность. Как будто ты давно, еще в прошлой жизни, пользовался этим интерфейсом, сжился с ним и довел пользование до автоматизма, но теперь, вследствие изменившихся обстоятельств, подзабыл. Допустим, вследствие амнезии. И вот теперь мучительно пытаешься вспомнить, но не можешь.

Помогло вспомнить – даже не вспомнить, а понять – то подмеченное обстоятельство, что бляшки перехода часто указывали на людей, существующих в очевидной близости, то есть в одной социальной и производственной среде. Это особенно становилось заметным, когда бляшки составляли башенки, тем самым были объединены в группы. При взглядах из этих людей я несколько раз замечал одинаковые пейзажи, то есть люди проживали в территориальной близости друг от друга. После того, как я понял: да это же производители вещей, в которых я «углубляюсь», – меня пробило.

Интерфейс был экономическим! Я сам – ага, как в том анекдоте про корову в проруби, – офигел, но сущая правда: накладываемый на вещи интерфейс ММ был экономическим.

Произошло невероятное стечение обстоятельств! Сначала я, автор экономической теории, обрел способность проникать в чужое ММ. После чего выяснилось, что ММ обладает экономическим интерфейсом. Если, к примеру, подобную способность обрел один Селедкин, тайна интерфейса навеки осталась бы неразгаданной, но мое участие в мероприятии гарантировало успех.

Дело в том, что интерфейс ММ по многим позициям коррелировал с моей экономической теорией. В отношении тех же самых производителей, в частности. Согласно моей теории, истинными владельцами любой изготовленной вещи являются ее первоначальные производители, а вовсе не юридические собственники, в том числе последующие приобретатели. Если человек изготовил вещь, она принадлежит ему – это естественное, не отчуждаемое право производителя на вещь, которого современная антиэкономика не признает. Интерфейс ММ указывал на истинных производителей вещей, а вовсе не на их ложных, согласно современной антиэкономике, владельцев.

Когда я «углублял» взгляд на ботинке, интерфейс выдавал башенку в сотню бляшек – переход на чужие ММ. Это были истинные производители ботинка. В противном случае, при указании на юридического владельца, я должен был получить ссылку на самого себя. Но ММ игнорировало ошибочные экономические теории, останавливая выбор на единственной верной теории – моей. Маркс что-то вякал по поводу того, что верна его экономическая теория, но он постыдно заблуждался. Заблуждения сделались совершенно очевидными после появления моей экономической теории: не так давно, собственно – всего несколько дней назад. Поэтому оставим Маркса в покое, а возвратимся к бляшкам, указывающим на истинных производителей вещей.

То, что бляшки указывают на производителей, а не на кого-то еще, я догадался после того, как обнаружил: интерфейс появляется при «углублении» взгляда далеко не на все вещи. Появление интерфейса вызывали вещи только искусственные, то есть изготовленные человеком. Выросшие в дикой природе деревья, также дождевые капли, также дикие птицы не давали аналогичного эффекта. Проживание в городе, где все окружающие вещи искусственные, первоначально сбивало с толку, но прогулка в выходной день в Сокольники, вместе со Светланой, дало новую питательную пищу для разума.

В Сокольниках имелось множество диких деревьев, травинок, былинок и прочее. При «углублении» взгляда на эти вещи, интерфейс возникал, но в обнуленном состоянии: цифровые показатели, равно как бляшки перехода, отсутствовали. Так я догадался, что интерфейс выдает данные исключительно по искусственным вещам – остальное было делом техники.

Я свою экономическую теорию долго разрабатывал, на протяжении нескольких лет – о многом за прожитое время передумал. Как видно, не напрасно. То, что интерфейс Мозгомирья совпал с моими представлениями об экономической сущности явлений, свидетельствовало о научной прозорливости. Я всегда догадывался о том, что являюсь научным гением, а сейчас получил объективное подтверждение. Это как охотник, много лет догадывавшийся о существовании диковинного животного. Охотнику никто не верит, все над смеются и указывают пальцем. А охотник отправляется на очередную охоту в джунгли и – что бы вы думали? – первым встречает диковинного зверя, тем самым закрепляя за собой научный приоритет. При наличии фотографий, чучела и свидетелей научное открытие состоялось.

Всем перечисленным я располагал. Я обладал совершенно объективным явлением – Мозгомирьем. Существовал и свидетель, в лице непосредственного начальника. Имелся ботинок, установить производителей которого было, конечно, сложно, но совершенно не нужно. Достаточно было знать, что люди, на которых ведет переход, являются производителями ботинка – но именно в этом я и не сомневался. Личности китайцев-таджиков меня не интересовали.

Нет, я точно был экономическим гением! Сама природа указывала на меня как достойного толкователя и исследователя.

Глава 8. В зоопарке

Помимо исследования ММ, в выходные я занимался Светланой. В пятницу проводил ее до дому, в субботу мы гуляли в Сокольниках, а в воскресенье отправились в зоопарк. Не знаю, что на меня нашло – впрочем, должен же я был ее куда-нибудь пригласить?! Договорились сначала, для моциона, прогуляться по зоопарку, потом пообедать.

Мы гуляли по зоопарку – вокруг пруда, смотрели зверушек и птичек и болтали. Ради забавы, я проник…

[…сначала в свое ММ, а из него…]

[[…в ММ Светланы. ]]

[[Сейчас я нахожусь в светланином ММ и наблюдаю сразу из двух точек: из себя самого, также из Светланы. Когда я произношу фразы, они раздаются одновременно и в реальности, и в ММ. Правда, в ММ фразы не звуковые. Вероятно, за счет этого фразы параллельных реальностей не накладываются друг на друга, а существуют как бы по отдельности. ]]

– Свет, тебе нравится работа?

Это я произнес в реале.

[[Одновременно парень, которого я вижу перед собой произносит: ]]

[[– Свет, тебе нравится работа?]]

[[Этот парень – я сам, разумеется. Если смотреть на себя глазами Светланы, я неплох. Обычный парень – по виду, и не скажешь, что гениальный экономист. С этой точки зрения Светлана посимпатичней: вот у нее какие ножки стройные и сиськи выпирают. Очень привлекательная девушка. ]]

– Работа меня устраивает. Маркетингом интересно заниматься. Только платят мало, хотелось бы побольше.

[[То же самое произносит мой реципиент в ММ.]]

[[Я согласно киваю, беру девушку за руку и увлекаю вперед…]]

…проделав то же самое в реальности.

В таком необычном раздвоении наша беседа и продолжалась – пока мы не добрались до вольера с орангутангом.

Орангутанг произвел на меня неожиданно сильное впечатление. Он слишком походил на человека: массивный, обросший длинными рыжими волосами, с выдвинутой вперед мордой и грустный.

Зачарованные, мы остановились напротив. Орангутанг – за время пленения, видимо, привыкший к неволе, а может, в ней родившийся – смотрел сквозь нас ровно, не обращая внимания.

Я протянул стеклянный луч к его волосатой голове и установил мозговую связь.

[Вспышка – но не такая, как обычно, а наполненная темным пламенем. Мириады разноцветных нитей, но среди них преобладают багровые и фиолетовые.]

[Взглядом из-под свисающей со лба шерсти я осматриваю окружающий мир. Этот мир искажен, то есть перспектива у его искаженная. Мир как будто сдвинут набок. Смещены акценты: в том смысле, что окружающая обстановка вроде та самая – московского зоопарка, – но взор нечеловеческий. Да, теперь я хорошо понимаю, что нечеловеческий. Из-за этого, наверное, странная перспектива.]

[Что такое вообще перспектива? Перспектива – это наклон в пространстве. Если пространство наклонить, образуется перспектива. Лучше всего наклонять пространство, сидя на ветке. В этом случае перспектива зависит от того, в какую сторону наклонена ветка. Если ветка наклонена в правую сторону, то перспектива правая, а если в левую – то левая. Если же ветка никуда не наклонена, то перспектива средняя. Средняя перспектива – это когда ни правая, ни левая.]

[Здесь веток мало, поэтому иногда приходится сидеть на земле. Сидеть на земле можно – это не возбраняется. Когда сидишь на земле, перспектива средняя. Если, конечно, не склонять голову набок. Если склоняешь голову на правый бок, то перспектива… Какая, правая или левая? Не могу сообразить. Но точно знаю, что, когда склоняешь голову на левый бок, перспектива… Другая или такая же? А, какая разница?!]

[Если в твою перспективу включен созревший съедобный фрукт, это хорошо. Хорошо – потому что вкусно. Съедобные фрукты оттого и съедобные, что их можно есть. Вы бы ни за что не догадались, но мне известно. Кроме фруктов, попадаются вкусные листья. Еще вкусными бывают птичьи яйца, но здесь их не достать. Птицы летают на другой территории, а на эту территорию не залетают. На этой территории мало деревьев и много чужаков, и нельзя выбраться на другую территорию, потому что эта не отпускает. Если бы птицы залетали на свою территорию и стали нестись – тогда появились бы яйца. Но яиц нет, поэтому приходится принимать фрукты от чужаков.]

[Фрукты вкусные, а чужаки не вкусные. Чужаков вообще не едят, потому что они слишком крупные. Но при этом не агрессивные. Просто существа – крупные, но не агрессивные. Чужаков всегда много толпится на чужой территории, на границе с моей. Как будто кого-то рассматривают. А кого рассматривать, когда, кроме меня, никого на моей территории нет?! Или хотят, чтобы я их рассмотрел? Так мне не интересно: они чужаки, чего их рассматривать?!]

[Конечно, чужак чужаку рознь. Я это к тому, что некоторые из чужаков бывают полезными. Полезные чужаки – те, которые приносят фрукты и воду. Зачем они это делают, неизвестно. Возможно, у них такой инстинкт: приносить разумным существам фрукты и воду. Странно, ведь чужаки неразумные. А инстинкт, получается, разумный? Что-то тут не так – сейчас соображу. Ну, конечно, я-то ведь разумный! Чужаки со своим разумным инстинктом приносят фрукты и воду, поэтому их инстинкт разумный. Потому что я разумный. А сами чужаки не разумные, кто бы сомневался?!]

[Вот на границе территории стоят двое: самец и самка. Особо не разберешь, потому что волосы у них странные. У разумных существ волосы как волосы – рыжие и свисают во все стороны, – а у этих только на макушке. А остальное тело не пойми какое: то ли волосы скатались в один сплошной покров, то ли слой грязи. Грязь не серая, как обычно бывает, а разноцветная. У самки ноги голые, безволосые. Одно слово – чужаки. Стоят, а в лапах ничего не держат, даже фруктов. Потому что отсутствуют у них фрукты в лапах, я же вижу. Странные эти чужаки. Чего стоять на границе территории понапрасну? Эй, вы же на другой территории – где птицы летают! Чем без дела стоять, можете поискать птичьи яйца. Проходите, проходите, чужаки, подобру-поздорову!]

[Кажется, самка что-то говорит своему самцу.]

– Ваня! Ваня! Что с тобой?

[Самочки у чужаков хорошенькие, кстати. Во-первых, у них на голове много волос, как и полагается. А в-третьих, ноги тоненькие. Жалко, что безволосые – были бы волосатыми, совсем бы нормальной самочкой могла стать. Взял бы ее с собой на дерево повыше, нормально бы устроились. Ах да, на моей территории нет высоких деревьев. Пришлось бы тогда сидеть нам вдвоем на земле, с бананами в руках, как на дорогом эмиратском курорте, и глядеть на проходящих мимо чужаков.]

– Да что с тобой такое, в конце концов?

[К кому это она обращается, к своему самцу или ко мне? Почему-то мне кажется, что я одновременно являюсь и самим собой, и этим чужаком. И могу наблюдать из головы этого чужака за происходящим, совсем как из своей головы. Только перспектива непривычная.]

[Вообще, что такое перспектива? Трехмерная проекция от точки наблюдения, как-то так. Термин употребляется в архитектуре и искусстве. И еще будущее, но это второе значение, так должно быть записано в толковых словарях.]

[Где я и что со мной происходит? Начинаю постепенно припоминать. Кажется, я… Кто такой я? А, тот парень, застывший с каменным лицом напротив тоже меня, оглядывающего меня с другой территории. Я – тот, который парень, – нахожусь в ММ орангутанга – того, который за толстыми прутьями клетки. И что же мне теперь делать? Возвратится в самого себя? В того, который парень, или того, который орангутанг? Наверное, в орангутанга. Мне он нравится больше – он такой рыжий, такой шерстистый и наверняка мускулистый. Если лазает по деревьям, точно мускулистый.]

[Нет, что я делаю? Скорее, отключаться! Где здесь выход?]

[Ах, да, я же в ММ орангутанга! Нужно скорей отключить мозговую связь! Все, отключаюсь…]

– Ваня! Тебя плохо?

– А? Что?

– С тобой все в порядке, спрашиваю?

– Не совсем. Что-то нашло. Сейчас, дай отдышаться.

Мы присели на скамеечку.

Я был сам виноват, конечно: погружаться в ММ незнакомого орангутанга – это ли не верх безумия?! Хорошо еще, удалось выбраться без особого урона. Или урон имелся? Действительно, в моей голове гудело: проносились мысли о левой перспективе и том, как замечательно, держа в руках спелый фрукт, сидеть на высоком дереве. По крайней мере, я себя контролировал и мог связно отвечать на вопросы недоумевающей и слегка взволнованной Светланы. Я понимал ее: пришла на свиданку, а парень ведет себя не вполне объяснимо.

– Что с тобой было, Ваня?

– Ах, это? Ничего страшного, не обращай внимание. Я иногда задумываюсь над экономической теорией.

– Над какой теорией?

– Света, я ученый, понимаешь?! Разрабатываю экономическую теорию – можно сказать, разработал, сейчас привожу в порядок. Когда задумываюсь, забываю обо всем. Это не аномалия, ученые все такие, практически без исключений. Немножко психи. Если, конечно, они настоящие ученые, а не кандидаты экономических наук. А у тебя никогда не бывало так, как будто в голове бильярдные шары перекатываются? Вот буквально перекатываются, а когда соударяются друг о друга, высекают научные идеи. Научные идеи могут и спонтанно в голову приходить, безо всяких бильярдных шаров, но с бильярдными шарами надежней.

– Бильярдные шары в голове? Нет, не бывало. У меня…

– Что у тебя?

– Не важно. Ты уверен, что тебе не нужна помощь?

– Я похож на беспомощного?

– Нет.

– Едем ко мне, я покажу тебе рукопись.

Почему одни ребята легко уламывают девушек на секс, а некоторым это дается с трудом? Я не нахожу в этом справедливости. Я бы понял, если бы скорость уламывания зависела, скажем, от размера члена или толщины кошелька, тогда все понятно. Предъявил член и: Ой, вы мне подходите! – или наоборот: Извините, но хотелось бы еще пару сантиметров. То же с толщиной кошелька. Впрочем, в жизни это сплошь и рядом случается, поэтому к дамам никаких претензий. Но почему дамы реагируют на определенные кодовые слова? И почему эти кодовые слова доступны немногим? Даже в том случае, если записаны в популярной брошюре «Как соблазнить девушку за пять минут?», их произнесение в реальной жизни не сопровождается должными эффектом. Слово в устах другого человека теряет волшебную силу? Не так, как полагается, на психологию воздействует? Впрочем, в некоторых случаях кодовые слова срабатывают, как надо – даже в том глупом случае, когда они представляют собой предложение показать рукопись с экономической теорией.

Не знаю, что послужило тому причиной, но Светлана согласилась. Мы взяли тачку и поехали ко мне на квартиру.

Глава 9. В постели со Светланой

Час спустя мы лежали в постели, в том расслабленном после секса состоянии, при котором только и бывают возможными истинно доверительные отношения, и разговаривали.

– Ваня…

– Что?

– Я хочу тебе кое-что сказать.

– Что ты не девушка? Нет тебе прощения. Ты разбила мою судьбу, за это будешь наказана. Я задушу тебя, как Отелло Дездемону.

– Ну, я действительно не девушка.

– Я догадался. В твоем возрасте это было бы странным.

– Мне всего двадцать три!

– Успокойся, я шучу.

Я положил руку ей на грудь.

– Если хочешь, я расскажу тебе.

– Не нужно, мне все известно. Ты его любила, а он тебя бросил.

– Странно, но ты угадал.

– Потому что у меня было похоже.

– Правда?

– Правда. Только с той разницей, что бросать пришлось мне. Когда женщина бросает мужчину, это выглядит паршиво. Логичней, если наоборот.

– Ты сильно переживал?

– Еще бы! Это же было в первый раз. Потом стало легче.

– Потом?

– Ты же не думаешь, что у меня была одна женщина?

– Ты прав, не думаю.

– Я всегда прав.

– Но я не думаю, что у тебя было слишком много женщин. Ты не похож на ловеласа.

– Позволь оставить это замечание без комментариев.

– А еще ты заносчивый.

– С чего ты взяла?

– С того, что ты сказал: я всегда прав.

– Ну и что?

– Ничего. Наверное, это хорошо – быть заносчивым. Значит, ты чувствуешь за собой определенное преимущество. Но дело не в этом…

– А в чем?

– Я хотела тебе кое в чем признаться.

– Надеюсь, не в том, что у тебя венерическое заболевание?

– Прекрати или я обижусь и уйду.

– Извини, я не хотел.

– Я… Понимаешь… Я не совсем обычная.

– В каком смысле? Психопатка? Оборотень? Вампирша?

Я обнял ее и прижал к себе.

– Нет, просто я… могу переселяться в другого человека.

– Что???

– И еще я вижу прошлое.

А вы не находите, что в последнее время чересчур много расплодилось прорицателей и путешественников по прошлому?! Может, все объясняется проще – девушке хочется замуж?

– Хм… – сказал я, продолжая прижимать обнаженную Светлану к себе. – И как это у тебя получается? Гадание на картах? Бабушка-цыганка?

– Сначала скажи, ты мне веришь?

– Верю.

В последнее время я был готов поверить во что угодно, тем более в путешествие по времени.

– Я бы могла не рассказывать. Но я не такая. Если ты меня взял, должен же ты представлять, что я за человек?

– Уже представляю.

– Еще не полностью.

– Хорошо, и что же ты за человек?

– Понимаешь, Ваня, два дня назад…

– Всего два дня?

Я начал догадываться о том, что сообщит мне Светлана, и у меня нехорошо, с донельзя гадким чмоканьем, засосало под ложечкой.

– Да, позавчера, перед тем как ты предложил проводить меня до дому… Со мной что-то произошло… Я не поняла, что именно. Но теперь я могу проникать в сознание других людей. Как будто нахожусь в их черепной коробке и гляжу оттуда. А если захочу, могу посмотреть, что эти люди делали в прошлом. Как будто кинопленку назад перемотать.

Я лежал, как оплеванный. Второй в моем окружении человек, способный проникать в чужое Мозгомирье – не слишком ли?! Интересно, как так могло случиться? Если способность привязана к территории, то источник находится на территории… фирмы по впариванию охранных сигнализаций. Что за хрень?! Логичней предположить временный фактор – допустим, в виде космического луча. Космический луч упирается в землю. Те люди, которых он осветил, приобретают сверхспособности. Такая ситуация, даром что описана во множестве фантастических произведений, представима на раз.

Я уже принялся соображать, в какой момент я, Светлана и Селедкин могли находиться вместе – так, чтобы оплодотворяющий космический луч задел нас троих, а больше никого из сотрудников. По всему выходило, что такого пространственного положения не существовало. Оставалось предположить, что остальные сотрудники тоже получили от космического луча могучие дарования.

Вскоре я сообразил, что впервые стеклянные лучи из моих глазниц проявились в тот момент, когда я находился не в офисе, а дома – и вся логическая конструкция рассыпалась. Я окончательно прекратил что-либо понимать и затих, обнимая Светлану, которая продолжала повествовать об открывшемся перед ней мире Мозгомирье.

– Понимаешь, я сначала испугалась. Думала, со мной что-то не в порядке. Хотела даже отпроситься, а потом передумала. Чувствую-то себя нормально, и температуры нет. Только перед глазами два прозрачных щупальца. Если их направить в чью-нибудь голову, сознание раздваивается. Туда переносится. То есть я остаюсь в своем сознании, но одновременно начинаю воспринимать мир из чужого сознания. Но это можно прекратить, если хочешь. Только прозрачные щупальца остаются.

– Лучи.

– Да, можно назвать их лучами. Они странные. Я их не вижу, но чувствую. Вот совершенно ясно чувствую – могу пространственное положение определить в каждый момент времени.

– И ты с такими щупальцами согласилась на мои ухаживания?

– Да, я давно обратила на тебя внимание.

– Ты мне льстишь.

– Не только из-за этого…

– А из-за чего еще?

– Понимаешь, Ваня… Можно не только по чужим головам гулять, но и в свою забраться. Своя голова как чужие, только немножко другая. Точнее, все головы разные – своя тоже. И вот там, в своей голове, я нашла одну таблетку…

– Таблетку?

– Что-то вроде таблетки. Сложно описать: такое округлое и чуть продолговатое. И вот когда я попыталась схватить эту таблетку, то… Ты не обидишься?

– Постараюсь.

– Пообещай мне.

– Обещаю.

– Так вот, когда я схватила эту таблетку, то оказалась в твоей голове.

Я мысленно вздрогнул, и Светлана это почувствовала.

– Ты обещал, что не обидишься.

– Я не обиделся. Продолжай.

Возможность того, что мою собственную голову можно посещать, как общественное заведение, уже приходила в обсуждаемую голову – но я надеялся, что в качестве единственного посетителя. Не единственного, конечно. Мою голову посещал Селедкин: но он был начальником и посещал мою голову как бы по служебным обязанностям. И вот теперь выясняется, что мое Мозгомирье популярно среди женского населения. В данном случае я получил достойную компенсацию, но, как знать, много ли девушек расхаживает во мне без всякой компенсации и вообще регистрации.

Насчет регистрации я еще в пятницу усек. То, что никак не почувствовал пребывание в моем Мозгомирье Селедкина, и наоборот, то, что Селедкин заранее не определил мое пребывания в своем Мозгомирье, могло означать одно: определить это невозможно. Скажем так, на текущий момент не представляется возможным. Соответственно, я не сумел установить, что в моем Мозгомирье ошивается Светлана. Обладающие соответствующими способностями могли невозбранно путешествовать по чужим Мозгомирьям, но в свою очередь были уязвимы для чужих путешествий. Этим способности уравнивались.

Однако…

– Подожди, – сказал я. – Ты говорила про таблетку. Она появилась после того, как ты проникла в мое Мозго… то есть в мою голову?

– Нет, таблетка была там с самого начала. Понимаешь, проход к тебе. Меня это озадачило больше всего. Почему именно к тебе? И через несколько часов после того, как это со мной случилось, ты подходишь и спрашиваешь, где я живу.

– Ты решила, что я твой избранник?

– Да.

– А где ты приобрела свои способности? Я имею в виду, прозрачные щупальца. Дома? Или на работе?

– На работе.

– И ты сразу начала путешествовать по чужим головам?

– Нет. Сначала я испугалась. Потом наткнулась на твою таблетку, совершенно случайно. Перешла по ней и… Сильно удивилась. А потом вернулась назад. Оказалось, это легко. Можно заходить в голову любого человека, который находится близко от тебя. Но это первый раз. Потом в твоей голове проявляется таблетка этого человека, и ты можешь заходить в чужую голову, когда захочешь.

– Ты заходила в мою голову еще раз? В пятницу вечером? Вчера? Сегодня утром?

Светлана покраснела.

– Ты обещал не обижаться.

– Я не обижаюсь, я только спрашиваю.

– Ну… Да, заходила, один раз… Вчера вечером. Почему-то захотелось тебя еще разок увидеть, хотя бы в зеркало.

– Увидела?

– Нет. Ты не смотришься в зеркало. Я очень быстро из тебя вышла.

Мне оставалось непонятным, каким образом моя таблетка – то, что я называл бляшкой перехода – оказалась в Мозгомирье Светланы без предварительного перехода в меня. В моем Мозгомирье на начальное состояние никаких бляшек не значилось: господствовала стерильная чистота.

Впрочем, начальное состояние Мозгомирья не казалось существенным. Гораздо более насущным представлялся вопрос, а что, собственно, со всеми этими сверхспособностями делать? Раньше, полагая себя уникумом, я мог исходить непосредственно из сверхспособностей. Обнаружив аналогичные способности у Селедкина, я растерялся и передал инициативу начальнику: так на моем месте поступил бы каждый. За выходные Селедкин никак себя не проявил, поэтому данный фактор во внимание не принимался. Но теперь, в усложнившихся исходных условиях, тактика и стратегия требовали кардинальной переработки.

Чего, собственно, я добиваюсь? Как намерен пользоваться свалившимся на меня эволюционным богатством? Насколько готов делиться им с партнерами – учитывая, что таких партнеров уже двое, а может оказаться неопределенное количество? Кто знает, скольких человек этот эволюционный скачок еще затронул?

– Ваня…

– Что тебе?

– Как думаешь, это пройдет?

– Не думаю. Скорее всего, останется.

– Откуда ты знаешь?

– У меня не прошло.

– Что не прошло?

– То же самое, что у тебя. Прозрачные щупальца. Посещение чужих сознаний. Мозгомирье.

– Что?

– Я называю это Мозгомирьем.

– Не шути, пожалуйста. Для меня это очень серьезно.

– Я не шучу.

– Нет, шутишь.

– Я могу доказать. Во-первых, ты живешь с матерью.

– Да, с матерью. Отец умер, когда я была маленькой. Откуда ты знаешь?

– Я тоже посещал твою голову. Как и ты мою.

Увы, я не интриган – всегда играю в открытую. Полный мудило. Все равно, ненавижу интриганов вследствие того, что перед ними беспомощен. Да и как можно не ответить девушке доверием на доверие в тот момент, когда она – обнаженная и искренняя – находится в твоих объятиях после удавшегося секса? На такое способен только самый подлый и конченый человек.

– Ты посещал мою голову? Не смеши. Наверное, я обмолвилась вчера, во время прогулки по Сокольникам.

– У тебя в туалете, над унитазом, висит Чебурашка.

– Что… Ты…

– Только не обижайся. Я же не обиделся, что ты путешествовала по моей голове. А я путешествовал по твоей. Всего на день раньше – мы почти не отстали друг от друга.

– Но зачем было смотреть, когда я…

– Я сразу отключился.

– А потом, когда я принимала душ…

– Тогда, естественно, включился. Я же мужик, в конце концов.

– Вижу.

Мы сцепились в объятиях в нераздельное целое. Что, конечно, ни в коей мере не снимало стоящих передо мной вопросов, но давало определенную надежду на то, что эволюционный скачок в развитии человечества не приведет ко всеобщей гибели.

Что за дурацкая ситуация, когда трахаешься, а в твоей голове перекатываются тяжелые бильярдные шары?! Хуже не придумаешь.

Глава 10. Хитрые цифры

Вечером я совсем оклемался и отправил Светлану домой на такси – оставаться у меня она категорически отказалась, из-за матери, которая будет волноваться, – а сам занялся текущими делами. Их накопилось много.

В первую очередь, единоличное мировое господство в ММ отпадало. Нас становилось слишком много – оставалось выяснить, насколько. Каким образом выяснять, я пока не придумал, поэтому продолжил исследовать интерфейс.

Прежде всего меня интересовал основной цифровой показатель. Я решил, что он основной, потому что этот показатель выделялся на фоне остальных. Чем – описать не могу, ввиду отсутствия подходящих терминов, но выделялся отчетливо.

Размерность у него отсутствовала – в том смысле, что не была указана в интерфейсе, – однако я быстро сообразил, что данный показатель выражает. Он выражал трудозатраты. Сообразил я так быстро по одной причине: моя экономическая теория также предполагала трудозатраты в качестве главного экономического показателя. Окажись на моем месте другой экономист – за исключением, разве, представителей школы трудовой стоимости, – ох, пришлось бы помучиться! Но я раскусил задачку, как дважды два.

Подтверждением моего вывода послужил ботинок, давший пищу первоначальным размышлениям. Я заметил, что основные показатели каблука и других ботиночных частей в сумме дают основной показатель целого ботинка. Этого я и ожидал. Правда, суммирование ни в коем случае не доказывало то, что показатель выражается в единицах времени, но давало основания полагать: это затраты. А затраты, согласно моей экономической теории, могли выражаться только в единицах времени.

Вы можете спросить, почему не в деньгах. Да потому, блин, что деньги являются зависимой категорией! Нельзя сказать: экономика служит для того, чтобы зарабатывать деньги, – такой фразой вы не докажете ничего, кроме собственного идиотизма. Нужно говорить: экономика служит для удовлетворения материальных потребностей человека, а деньги при этом играют такую-то и такую-то роль. И эта роль, можете поверить мне на слово, заключается никак не в измерении производственных затрат. Для измерения затрат необходим объективный измеритель! В противном случае возникнет вопрос: если затраты измерять в деньгах, в чем тогда измерять деньги? Понятно, блин? А… кому я объясняю? Вы наверняка в экономике не рубите, поэтому сделайте вид, что со всем согласны, и молчаливо поддакивайте.

Короче, Склифосовский: в полном соответствии с разработанной мной экономической теорией, я установил, что основным показателем интерфейса ММ являются трудозатраты – затраты, измеряемые временем изготовления вещей. Помимо основного показателя, в интерфейсе наличествовали и другие, причем немаловажные. Показателей много, и они некоторым образом градуированы, то есть располагались в ряд по значимости.

Следующим за трудозатратами показателем оказался… Но сначала о том, как я данный показатель обнаружил. Вы же не думаете, что я «углублял» взор только на неодушевленные вещи?! Разумеется, я пытался рассматривать с этих позиций также вещи одушевленные, в частности людей. И обнаружил, что интерфейс при наведении на человека меняется, то есть приобретает совершенно иной вид, чем при наведении на неодушевленные вещи типа ботинка, шариковой ручки или банана. Банан – это превосходно, лучший фрукт из имеющихся. О чем это я?.. Ах, да! При наведении на человека трудозатраты из интерфейса исчезали, зато появлялся иной показатель, в зависимости от того, на какого человека наведен взгляд – положительный или отрицательный. То есть величина «человеческого» показателя могла быть либо положительной, либо отрицательной.

Вооруженный гениальной экономической теорией собственного изобретения, я легко определил, что этим показателем является долг, дебиторский или кредиторский. У меня данный показатель – аналог лицевому счету. Любой человек одновременно является и производителем, и потребителем: производя вещи и передавая их в потребление другим людям, человек увеличивает размер своего лицевого счета, а принимая вещи в потребление от других людей – уменьшает. Плюс-минус – все достаточно просто.

Таким образом, глядя на людей, я с помощью интерфейса ММ мог определять, кто из них живет, так сказать, в долг – потребляет больше, чем производит, а кто совсем наоборот. К моему удивлению, большинство людей, казавшихся мне зажиточными: одетые в дорогую одежду, пользующиеся престижными иномарками, – жили в долг, тогда как скромно одетые, а то и вовсе бедствующие сограждане имели солидную дебиторку. По крайней мере, так показывал интерфейс ММ. Согласно моей экономической теории, примерно так и должно было быть, поэтому я не удивлялся. Удивляло то, что ММ, являясь чертовски сложной системой, совпадало с моими постулатами до мельчайших деталей – во всяком случае, в отношении основных элементов интерфейса. Я в очередной раз поразился собственной прозорливости, убедившись в том, что являюсь истинным сыном науки – в чем, впрочем, никогда не сомневался.

Помимо лицевого счета, «людской» интерфейс имел стопку бляшек особого вида – таких я ранее не встречал. Попытка перейти по ним привела к интересному результату: переходы удавались, но в итоге я оказывался не в чужом ММ, как в обычных случаях, а… Меня как бы отправляло к какой-либо вещи, при этом я оставался в родном ММ. После такого перехода путь вперед отсутствовал – оставался путь назад, на исходную позицию. После недолгих размышлений я пришел к выводу, что данные особые бляшки служат указателями на неодушевленные вещи, тогда как обычные бляшки – на одушевленные, то есть на людей, в ММ которых попадаешь после перехода.

Особые бляшки вели к вещам, но что это были за вещи? Каждому человеку соответствовала огромная, из тысяч наименований, стопка. Вещи, на которые я попадал в результате экспериментов, были самыми разнообразными, вместе с тем ничем не примечательными.

Решение пришло после того, как я догадался «углубить» взор на самого себя. В стопке моих бляшек оказались вещи, которыми я ежедневно пользовался: одежда, бытовые приборы и механизмы, и прочее, прочее, прочее. Теперь стало понятно: показатель отражал вещи, полученные мной в потребление – опять-таки, в полном согласии с моей экономической теорией. Буквальные совпадения ММ с теоретическими выкладками продолжали радовать, но уже слегка озадачивали. Без сомнения, я экономический гений – но кто мог заподозрить, что настолько!

Гуляя со Светланой по парку или возвращаясь после прогулки, я «углублял» взоры то на одну, то на другую вещь, пытаясь проанализировать замеченные отличия. В первую очередь меня интересовали отличия в интерфейсах, а не в самих показателях, заняться которыми я рассчитывал в дальнейшем.

После ряда экспериментов я обратил внимание на то, что интерфейсные показатели некоторых вещей изменяются, что называется, на глазах, тогда как аналогичные показатели других вещей остаются в неизменности. Взять тот же ботинок. Когда ботинок стоял в прихожей, один из показателей – не самый главный, но достаточно значимый – пребывал в фиксированном состоянии. Но стоило мне надеть ботинок на ногу и сделать шаг, как показатель оживал: его величина начинала увеличиваться. Ассоциация была однозначной – тут и дурак бы догадался, что показатель представляет собой счетчик времени. Формат показателя – в часах, минутах, секундах, миллисекундах – развеивал последние сомнения в том, что показатель отражает время использования вещи.

Я мог бы рассказать во всех подробностях, почему время использования вещи так важно для экономики, да вы все равно не поймете.

Естественно, я сидел не только в ММ, но одновременно в инете: краем глаза отслеживал любимые ресурсы, изредка комментировал и раздавал от щедрот душевных лайки. Не уходишь же навеки в ММ при наличии такой реальной крутизны, как инет?!

Там-то я и заприметил забавный ролик. Публикатор уверял, что запись произведена сегодняшней датой, с одного из телевизионных каналов. Ролик длился секунд шесть, вероятно. Это был выпуск новостей. Дикторша зачитывала текст: «Руководитель канала (далее следовала фамилия) заявил, что считает это морально недопустимым…», – после чего прыснула и, не выдержав, свалилась со стула от хохота. Далее следовала заставка о технических неполадках. Публикатор уверял, что трансляция была прямой, но я сомневался, что телевидение практикует прямые трансляции. Скорее всего, фейк, причем с длинной бородой, берущей начало от схватки двух якудзон.

Не знаю, почему, но ролик заставил меня задуматься о том, что обладать сверхспособностями по проникновению в чужие ММ может, в принципе, любой человек. То есть совершенно любой, независимо от наличия гениальной экономической теории, деловой хватки по продвижению систем сигнализации или пережитой по молодости любовной трагедии. Вообще, выбор из всего человечества меня, Селедкина и Светланы по меньшей мере странен. Нет тут никакого оплодотворяющего космического луча, а есть что-то другое, ухватить что я пока не в состоянии.

Будучи – к сожалению, очень недолгое время – единственным человеком, способным проникать в ММ, я был счастлив. Я считал, что всецело обязан экономической теории, что прекрасно согласовывалось с интерфейсом ММ. Ход рассуждений был таков: моя экономическая теория верна, поэтому ММ во многом с ней совпадает. Иными словами, я гениально предвидел объективность экономических принципов, что получило блестящее практическое подтверждение. Однако, принадлежность Селедкина, да даже Светланы, к касте блистательных экономистов вызывала сомнения – становилось неясным, по какому принципу происходит эволюционный отбор.

В конце концов, я удостоверился в том, что стал инициатором эволюционного скачка: оказался, так сказать, первым проснувшимся. Селедкин со Светланой проснулись позже меня – в отношении Светланы я был уверен, а в отношении Селедкина обоснованно предполагал, – поэтому для их пробуждения оказалось достаточно контакта со мной. Тогда – в случае, если ММ распространяется контактным путем, наподобие эпидемии, – следует ожидать повсеместного развития у людей сверхспособностей.

Ну что тут сказать? Н-да. Я надеялся, что моя экономическая теория приведет к эволюционному скачку человечества – и не исключено, что своего добился.

Глава 11. Профессор обвиняет

В понедельник Селедкин так и не удосужился со мной побеседовать, зато связался Профессор, чтобы договориться о новой встрече. Мы недавно виделись, поэтому попытка выглядела подозрительной. Впрочем, Профессор так и сказал в трубку:

«Нужно поговорить».

Разговор состоялся вечером того же дня, после работы, в той же кафешке.

Я ломал голову, о чем может пойти речь и почему приятелю потребовалась срочная встреча. Единственное, чего не хотелось обсуждать с Профессором, это ММ – но речь пошла именно о нем, разумеется.

По своему обыкновению, Профессор был задумчив и сосредоточен – на этот раз иначе, чем всегда: с некоторым оттенком угрюмости. Предстоящий разговор явно тяготил его. Под глазами темнели круги: то ли жену всю ночь трахал, то ли бессонница замучила.