Читать онлайн Грехи и молитвы бесплатно

Глава 1. Услышь мои слова.

Несмотря на поздний час, в доме никто не спал. Изредка половицы нет-нет, да вздыхали протяжным скрипом, оседая под весом человека. В окнах мелькали темные размытые тени: домочадцы ходили из комнаты в комнату, с этажа на этаж.

Наконец, входная дверь запела тяжелым металлическим кольцом: боммм! Пришел посетитель.

Ночной гость оказался невысоким и жилистым молодым человеком с ярко-зелеными глазами, очерченными темными кругами. Волосы его были коротко стрижены и торчали в разные стороны, припорошенные легкой моросью – на улице шел дождь.

Одет молодой человек был в просторные темные одежды. Когда он вошел в дом, домочадцы увидели, что он был в простой черной рясе, перетянутой шнурком. На плече у него висела потрепанная и видавшая виды кожаная сумка, из которой торчали свернутые в трубку бумаги и какие-то диковинные инструменты.

Едва молодой человек переступил порог дома, с верхнего этажа тут же раздался утробный вой, а вслед за ним – дикий, ни на что не похожий хохот. Хозяин дома, лысеющий мужчина в годах, вздрогнул и виновато посмотрел на ночного гостя:

– Святой отец… Она наверху…

Молодой человек поднял голову и внимательно посмотрел наверх, словно пытаясь что-то разглядеть сквозь деревянные доски. В ответ, будто почуяв его взгляд, наверху снова завыло и загрохотало.

– Мне очень жаль, – тихим хриплым голосом сказал клирик. – Вы позволите?

– Для этого я вас и позвал. Но кто бы мог подумать – демон в нашей глухомани… Моя бедная Эмма!

– Эмма, – словно пробуя имя на вкус, эхом отозвался молодой человек. – Эмма.

– Пройдемте.

Пока семья в безмолвном, траурном молчании стояла у дверей, мужчина повел клирика наверх, по скрипучей старой лестнице. Взгляд молодого человека выхватил осунувшееся заплаканное лицо уставшей женщины – наверняка мать. К ней жались два мальчика и девочка – братья с сестрой. Хорошая семья. Но несчастье не выбирает, к кому прийти.

Поднимались наверх медленно, почти торжественно. Взгляд клирика подмечал малейшие детали: бедное, но опрятное и чистое жилье. На стенах висят кресты – еще бы, каждая семья в стране была набожной, будь то крохотная деревушка или большой город. Кое-где на полу лежали раскиданные игрушки; под ноги молодому человеку чуть не угодила деревянная лошадка.

Наконец, достигнув второго этажа, мужчины остановились. За дверью комнаты стояла тишина.

– Извините, но я… не могу, – мужчина отводил глаза, не в силах смотреть в лицо священнику. – Я не могу видеть ее такой и не смогу видеть, как это… уйдет. Я хочу прийти, когда все кончится. Вы ведь поможете нам?

Он ухватился за руку молодого человека, словно та была веревкой, брошенной утопающему. По сути, так оно и было. Эту Богом забытую деревню не навещали экзорцисты из больших городов, и людям не на кого было уповать, случись в их семьях беда. Но Господь всемогущ, и потому, в соседнем городке Градара появился юноша, наделенный дивным даром исцелять души, на которые покусился Сатана. Он был единственным экзорцистом на всю округу, и, хотя Церковь даже не знала о его существовании, простые люди молились на него, словно на Сына Божьего.

– Я сделаю все, что в моих силах, – молодой человек тепло улыбнулся и крепко пожал руку мужчины. – А теперь уходите. Соберите семью на кухне и очертите круг из соли. Не выходите из него, пока я не скажу. Идите и побыстрее!

Мужчина спешно бросился вниз по лестнице, а молодой человек глубоко вздохнул, положил руку на ручку двери и мягко нажал.

Дверь распахнулась, и в уши молодому человеку тотчас врезался нечеловеческий вой. В нос ударила сильнейшая вонь от мочи, немытого тела и сгнившей еды.

С помощью слабого света луны, сочащегося в окно, молодой человек разглядел, что по всей комнате были разбросана мебель и одежда. В центре комнаты стояла кровать, на которой высилась груда тряпья, собранная в кучу подобно гнезду. А в центре этого гнезда, прижав колени к груди, сидела молодая девушка с копной спутанных светлых волос.

На ее бледной коже виднелись порезы и ссадины, словно кто-то поработал над ней ножом, но клирик не увидел ни одного острого предмета. В глазах девушки плескались нечеловеческие ярость и паника, изредка затмеваемые страхом – она знала, кто перед ней и была готова к встрече.

– Ca va, beau1? – спросила Эмма хриплым голосом и расхохоталась, а после содрала с себя ночную рубашку и легла на спину, поставив ноги на кровать. Перед глазами клирика было молодое обнаженное тело – и больше ничего. Девушка же изогнула шею под странным углом и поглядела на него прищуренными глазами.

– Gefällt es dir2? – снова спросила она, водя руками по телу и ухмыляясь. И только она собиралась было ухватить с прикроватного столика расческу, ее рука вдруг дернулась и опала.

Молодой человек даже не смотрел на нее. Вместо этого он производил какие-то странные для рядового экзорциста действия. Сперва юноша присел на корточки и внимательно осмотрел замочную скважину, а после извлек из кармана рясы кусочек воска и плотно залепил ее. Потом подошел к окну и проверил, чтобы снаружи никого не было, а после навесил на раму кусок плотной ткани.

Девушка на постели занервничала.

– Эй, что ты делаешь? – спросила она сиплым голосом и резко села, отчего светлые волосы всколыхнулись воздушным облаком, словно подсвечивая ее лицо. – Ты знаешь, кто я? Я вот знаю, кто ты. Сын священника, который сейчас горит в Аду! А хочешь, я и тебя отправлю туда, к папаше? Встретитесь и будете ублажать друг друга на потеху всем грешникам, которые там варятся!

Она захохотала и облизала губы длинным языком, но он все еще не смотрел на нее. Лишь закончив свои приготовления, священник, наконец, встал напротив кровати и впервые посмотрел ей в глаза.

– Я готов, – сказал он в пустоту, и это прозвучало похоронным набатом.

Она дернулась, как от пощечины.

– К чему? К чему ты готов, сукин сын?

Девушка поползла было к нему, жутко цепляясь скрюченными пальцами за грязную простынь, но он просто выставил ладонь перед собой, и она остановилась, будто зачарованная.

– Prohibere3, – сказал он глухо, и она в ужасе взвыла. Перед ней, казалось, стоял совсем другой человек – другое существо.

– Кто ты? – по ее щекам, помимо воли, вдруг покатились слезы.

– Ego sum ille qui ordines4, – ответил он на вопрос. – Что тебе нужно от этой девушки? Отвечай!

– Я хотел поразвлечься! – теперь голос девушки звучал совсем по-другому, глухо и испуганно. Она отползала назад, судорожно натягивая на себя ночную рубашку и пряча под ней худые коленки. – В ней были слабость и грех, она познала мужчину! Она так вкусно пахла раскаянием и страхом! Я и мужчину того не сильно помял – просто припугнул!

– Не тебе решать, что делать с жизнями людей, – молодой человек говорил отстраненно, размеренно. – Ты уйдешь.

– Ты не заставишь! – девушка попыталась кинуться на него, но упала на кровать и заскулила. – Du hast keine Macht5! Ecoutez-moi6!

Он подошел ближе наклонился к ней, и девушка в ужасе завыла. В его глазах она увидела не отражение себя, но что-то куда более жуткое.

– Habeo id7.

Он снова начал говорить, и она невольно слушала, рыдая, крича и раздирая на себе кожу. Девушка попыталась было заткнуть себе уши, но он перехватил ее руки и сжал стальными тисками, все это время не спуская с нее глаз. Юноша говорил и говорил, а она выла, плевалась и задыхалась, все больше и больше обмякая под его руками. Наконец, из последних сил, она выплюнула священнику в лицо вопрос:

– Кто ты?

И тогда он наклонился и так тихо, чтобы слышно было только демону внутри нее, ответил:

– Астарот.

И она закричала.

Едва в комнате тяжелым саваном осела тишина, на дверь посыпались удары.

– Откройте, святой отец! Откройте, я не могу больше это слушать! – хозяин дома стучал по двери и давился в рыданиях, отчего его голос звучал неестественно глухо.

Молодой человек заморгал и отошел от кровати. На ней без чувств лежала девушка, с лица которой ушла маска озлобленной одержимости. Руки ее, прежде беспорядочно сминающие простынь, теперь покоились на груди, которая равномерно вздымалась в такт спокойному дыханию.

«Мелкая сошка», подумал молодой человек, снимая с окна ткань и с наслаждением подставляя лицо свежему ночному воздуху. Краем глаза он заметил свет в домах вокруг. Соседи с любопытством и страхом ждали, чем обернется его визит.

Священник не спеша поднял с пола сумку и приладил ее на плечо, а после снял воск с замка и вернул в карман рясы. Пригладив волосы, он глубоко вдохнул и открыл дверь.

Отец ворвался в комнату, как раненый зверь, глядя по сторонам. Наконец, он увидел дочь на кровати и бросился к ней, заходясь в рыданиях. Эмма проснулась от его прикосновений и сонно заморгала, а поле тихо вскрикнула и заплакала. Тут же в дверях возникли мать с детьми, и вся семья, точно муравьи, облепила небольшую узкую кровать.

«Ослушались моей просьбы, но он все равно ничего бы им не сделал… Пускай радуются».

Молодой человек улыбнулся, глядя на семью, и собирался было уходить, но тяжелая рука легла ему на плечо:

– Благослови Вас Господь, – бормотал мужчина, а слезы катились по его красным щекам и терялись в густой бороде. – Я ослушался вас, простите, но видит Бог, мое сердце бы разорвалось, разорвалось прямо в груди. Прошу, скажите, как вас зовут? Я поставлю за вас свечку в церкви. Я хочу назвать будущего сына в вашу честь. Вы спасли мою Эмму. Сохранили семью.

Пока он говорил, мать подкралась сзади и сунула в ладонь молодого человека сверток. Он не возражал – увесистая тяжесть говорила, что, помимо меда и хлеба, там окажется еще и пара монет.

– Меня зовут Томас, – сказал священник, возвращая ему улыбку. – Томас Эккер.

Глава 2. Слова и поступки.

Когда Томас наконец прибыл в родной город и переступил порог дома, его мать, невысокая седая женщина с улыбчивыми глазами, тотчас бросилась ему на грудь.

– Томас, – всхлипнула она, – это правда ты? Все прошло хорошо?

– Мама, – он обнял ее в ответ, а затем мягко отстранился и вгляделся в ее лицо. – Я же просил тебя не волноваться. Со мной всегда все хорошо. За мной присматривает Всевышний.

«Шутник», хмыкнул голос в голове, но Томас привычно проигнорировал его.

– Но это так страшно, и твой отец… – женщина невольно заплакала, и Томас снова прижал ее к себе.

– Padre 8не хотел бы видеть тебя такой опечаленной, – проговорил он, гладя ее по волосам. – Прошу, не бойся за меня. Неужели ты думаешь, что отец умер напрасно? Моя жизнь – чудо, которое случилось только благодаря ему. Я уверен, он не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Ты же веришь, что он присматривает за нами?

Она, наконец, отстранилась от него и кивнула, но в ее голубых глазах все еще блестели слезы. Томас вздохнул.

Когда его мать Анна Эккер, в девичестве Тернер, сбежала из семьи с нищим английским священником, она понимала, что обрекает себя на трудную и полную лишений жизнь. Они обвенчались спустя неделю после знакомства, а венчал их капитан дряхлого судна «Роза-Мария», которое переправило их из Англии в новую жизнь. Там, на берегах Европы, новоиспеченная семья провела некоторое время во Франции, прежде чем осесть в крохотном итальянском городке Градара на самом берегу моря. И там, в Градаре, под шелест волн и крики чаек, родился Томас.

Анна никогда не рассказывала ему, что именно случилось с отцом Томаса. Единственное, что Томас знал – что он родился почти мертвым. Увидев неподвижное тело своего ребенка, Анна закричала и потеряла сознание. А когда она очнулась, на ее руках был истошно кричащий Томас, а на полу лежало остывающее тело мужа.

Уильям Эккер был выдающимся священником, и многие поговаривали, что у него был не просто талант, но дар. Едва он появился в Градаре, по городу тут же пронесся слух, что сам Господь благословил Уильяма. Он всегда знал, что тревожит человека и что не дает ему покоя. Знал, какие слова облегчают боль и какие принесут утешение. Паства любила его, а он искренне любил всех прихожан, и потому его смерть стала для города страшным ударом.

Отец Бернард, взявший на себя управление церковью после смерти Уильяма, верил в то, что благословение Божие перешло на Томаса.

– Смерть Уильяма – величайшее горе, но я уверен, что то была задумка Господа, ибо сыну его, Томасу, предначертано нести свет в людские сердца вместо отца. Ничто не случается просто так и на все воля Божья, поэтому помолимся за упокоение души Уильяма и за здоровье маленького Томаса, – сказал Бернард на поминальной службе.

Собравшиеся в маленькой церкви прихожане вытирали слезы и кивали. Кто-то, не скрываясь, громко рыдал, и все по очереди подходили к вдове, чтобы выказать соболезнования.

– Ты был так молчалив, – порой вспоминала Анна по вечерам, когда они с сыном коротали время вместе. – В церкви было столько людей, было так душно и жарко, и мне казалось, я потеряю сознание от всего происходящего. А ты просто сидел у меня на руках и глядел на всех своими огромными глазами, будто понимал каждого. Знаю, это неправильно, но в тот день ты поддерживал меня, Томас – хотя ты был совсем маленьким, и это я должна была оберегать тебя. Но ты с самого своего рождения давал мне силы, и мне кажется, я живу только благодаря тебе.

Томас ничего не сказал в ответ. Как и любой человек, он не помнил своего младенчества, но помнил что-то, о чем никогда не говорил ни матери, ни кому-либо еще.

Он помнил, что в детстве постоянно разговаривал с воображаемым другом. Этот друг, судя по его речи и рассуждениям, было гораздо старше его, и именно он обучал маленького Томаса устройству мироздания. У него были заготовлены ответы на все детские «почему», и именно от него Томас впервые услышал радикальную идею, что не бывает абсолютного зла – как не бывает абсолютного добра.

– А почему умер папа? – спросил как-то Томас, играя на заднем дворе. Его мать в то время развешивала белье и не могла слышать разговор сына с его другом.

– Потому что он обменял свою жизнь на твою, – воображаемый собеседник Томаса был, как всегда, отстраненно спокоен.

– То есть это я виноват в том, что он умер? – голос Томаса задрожал. Любой другой человек ответил бы, что его вины тут нет, но то, что разговаривало с Томасом, человеком не было. И ответ был предельно жестоким.

– Формально, да, – в голосе собеседника чувствовалась легкая ухмылка.

Маленький Томас разрыдался и побежал к матери. Она тут же выронила корзину и обняла его, а он, захлебываясь слезами, рассказал, что это он виновен в смерти отца, потому что он жив, а отец нет. Тут уж Анна сама расплакалась и, в обнимку с Томасом, осела на траву, и так они сидели, пока соседка не прибежала и не помогла Анне встать. Напоследок, прежде чем вернуться к прерванному занятию, Анна вдруг повернулась к сыну и непривычно строго спросила:

– Почему ты вообще так решил, Томас? Что тебе вдруг в голову взбрело, чтобы говорить такие страшные вещи?

И Томас понял: маме нельзя знать про его друга. Потому что мама может отругать его, и друг больше не придет. Вдобавок, Томас уже большой мальчик и больше не побежит к ней плакать. Потому что когда мама плачет, ей становится очень плохо, а он не хотел, чтобы маме было плохо.

Но она ждала ответа на свой вопрос, поэтому Томас молча поднял указательный палец и указал куда-то вверх, в небо, по которому бежали легкие воздушные облака.

Он хотел этим сказать, что голос друга шел к нему откуда-то извне, но Анна истолковала его жест по-своему. Она резко вдохнула, словно от испуга, а потом снова прижала сына к себе и принялась горячо его целовать. «Благословлен, благословлен», шептала она и Томас, не понимая значения этих слов, молча с ней согласился. Мама больше не была расстроена – наоборот, в ее словах ему чудилась скрытая радость.

На следующий день мать отвела Томаса к отцу Бернарду, велела быть хорошим мальчиком и сказала, что вернется за ним к вечеру. Томасу было немного страшно оставаться одному в холодной пустой церкви, но он был знаком с отцом Бернардом и надеялся, что тот не сделает ему ничего дурного. А старый священник наклонился, погладил Томаса по голове тяжелой теплой ладонью, улыбнулся и сказал…

«In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen9», пробормотал Томас, и что-то внутри у него кольнуло.

«Прости», мысленно покаялся юноша.

«Ты уже девятнадцать лет бормочешь «прости», вот только мне от этого не легче», сказал голос у него в голове. «Обязательно было вспоминать этого старого дурака? Он так и не понял, кто мы. Хорошо, что ты унаследовал приход. Какие души приходят – загляденье».

«Placere tace10», прошептал Томас, «Я устал. Дай мне отдохнуть».

– Томас, ужин готов! – позвала мать из кухни.

– Иду, мама, только помою руки, – отозвался он, проходя к умывальнику.

Зайдя в маленькую комнатку, где они мылись, он уставился в мутное, покрытое трещинами зеркало, висевшее на стене. В нем отразились уставшее лицо, взъерошенные волосы, темные мешки под глазами. Томас отнюдь не был похож на своих ровесников, которые уже обзавелись семьями, выходили с отцами в море и путешествовали по стране. Он был подобен растению в оранжерее: его мир ограничивался церковью и приходом, заботами о матери и о прихожанах, работе с бумагами и книгами. Нельзя сказать, что это был предел его мечтаний, но здесь было его место, и он прекрасно это понимал. С его даром, с его знаменитым «благословением», он был нужен именно здесь, нужен всем тем, кто просил его о помощи. И таких людей становилось все больше и больше день ото дня.

Томас хорошо помнил свой первый самостоятельный обряд экзорцизма. Тогда ему было всего четырнадцать лет, и в то время он вовсю помогал отцу Бернарду с церковными заботами: чистка алтаря, уборка, расстановка свечей перед службой. Иногда Томас присутствовал на исповедях, а иногда (но крайне редко) и сам проводил их. Отец Бернард говаривал, что Томас вскоре дорастет до своей первой службы, и, надо признать, Томас с нетерпением ждал этого дня. Внутри у него было так много всего, что он хотел сказать людям: радость и боль, терпение и спасение, вера и надежда. В нем был целый мир наивного и верящего в справедливость юноши, и он был готов поделиться им со всеми.

В тот день Томас, как обычно, готовился к службе, пока отец Бернард был внизу, в подвале. Закончив с расстановкой свечей, он принялся за чистку купели. Все то время, что он работал, у него слегка пощипывали руки – но Томас давно привык к этому ощущению. Для него это не было чем-то странным: не знающий иного, он искренне верил, что во время работы в церкви, кожа зудит у всех священников. И в тот момент, когда он отложил тряпицу на край купели, со двора вдруг раздался приглушенный вопль, а вслед за ним – тонкий жалобный плач.

Ни секунды не думая, Томас выбежал наружу. Он уже чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы самому общаться с прихожанами, а вдобавок, все знали его как сына покойного Уильяма и выказывали ему должное уважение. И, едва Томас показался на улице, в его рукав тут же вцепилась женщина с заплаканными красными глазами – жена рыбака София. Ее покрасневшее опухшее лицо обрамляли растрепанные каштановые волосы, а на светлой одежде проступали неровные темные пятна пота.

– Святой отец! – надрывно и глухо крикнула она, а потом снова сорвалась на плач. – Помогите, прошу!

Юноша только хотел спросить, в чем нужна его помощь, но откуда-то сбоку снова раздался крик, и он тут же все понял.

Катерина, сестра Софии, сидела на земле и глядела перед собой невидящими глазами. Томас увидел, что она была босой, и ее ступни были перепачканы землей. Платье Катерины, прежде нежно-голубого цвета, теперь казалось грязной тряпкой, которую по ошибке накинули на тощее тело женщины. Ее волосы торчали в разные стороны, а левой рукой она непрерывно скребла себе грудь, раздирая кожу до крови.

Катерина вдруг посмотрела прямо перед собой, увидела Томаса и снова заплакала. Тут же в унисон зарыдала и София. Мальчик хотел было бежать за отцом Бернардом, а мысли в его голове роились перепуганными жужжащими пчелами, но вдруг зычный и знакомый голос разом перекрыл все происходящее:

«Подойди к ней».

Томас осторожно, бережно снял с рукава Софию и не спеша подошел к Катерине. Та глядела на него затравленно, как зверь в капкане, но не делала попыток бежать.

– Не надо, – вдруг сказала она ломким голосом, почти с мольбой. – Я сама хотела.

– Mendax11, – сказал голос губами Томаса, пока юноша с ужасом наблюдал, как его тело действует само по себе.

«Я помогу ей».

Томас хотел было закричать, позвать на помощь, но чужая воля подавила и смяла его.

«Ее время на исходе, она одержима. Неужели ты не видишь? Какой же ты дурак, если не понял этого. Но я изгоню демона из ее тела. Просто не мешай».

Краем глаза Томас уловил отца Бернарда, который грузно бежал к ним из церкви. Томас хотел было открыть рот, позвать его, но не смог – ни одна мышца его тела не слушалась.

«Смотри внимательно, Томас, смотри и запоминай, что мы сейчас будем делать».

Его тело почти вплотную приблизилось к Катерине и присело на корточки, чтобы глаза Томаса оказались вровень с ее глазами. Сам Томас наблюдал за происходящим, наблюдал отстраненно и холодно, понимая, что не сможет ничего сделать – а самое страшное, что ему и не нужно было ничего делать.

– Услышь своего Повелителя, – тихо, почти ласково начал он говорить на латыни, и лицо Катерины исказилось судорогой. – Услышь своего князя и склони голову, ибо я обращаюсь к тебе и повелеваю тобой.

И с этими словами Томас положил ладонь на голову кричащей девушке.

В это же время, отец Бернард, удерживающий в объятиях бьющуюся в истерике Софию, с благоговением и ужасом наблюдал за тем, как его послушник изгоняет демона из женщины. Он не слышал, что именно говорил молодой человек и что именно он делал; Бернард видел лишь спину, обтянутую рясой, да руку на голове Катерины. Но он прекрасно слышал крики девушки и видел, как бьется в судорогах ее тело. А после, Катерина неожиданно обмякла и осела на землю. Когда Томас обернулся, Бернард заметил на бледном лице юноши крупные капли пота.

– Святой отец, – тяжело дыша, проговорил Томас, также опускаясь вниз рядом с девушкой – эта добрая женщина более не одержима. Помогите ей встать, прошу. А мне нужно немного отдышаться, только и всего…

– Мальчик мой, – старый священник кинулся к нему, неловко присел рядом и внимательно осмотрел его. – Как же ты… Как ты смог?

Томас вдруг осознал: он не сможет рассказать священнику про голос внутри себя. Не сможет рассказать, что сам он не произнес ни единой формулы, зато голос, назвавшийся князем, одним своим именем изгнал демона из одержимой. Не сможет еще и потому, что, за мгновение до того, как отец Бернард приблизился, голос сказал кое-что, что впечаталось в рассудок Томаса огненным клеймом.

Поэтому мальчик принял единственно верное решение, как когда-то давно в детстве. Он молча указал пальцем в небо, желая сказать, что им управляла сила извне. И, как когда-то его мать, отец Бернард растолковал этот жест по-своему.

– Благословлен, Господи, – слезы полились по лицу старого священника, и он крепко обнял Томаса. – Благословлен, мой мальчик.

«Ха», пронесся в голове Томаса смешок. «Начинаешь со лжи, молодчина».

Мальчик прикусил губу, чтобы не разреветься. Все произошедшее казалось дурным сном, кошмаром, и не более. Последующие воспоминания путались и смазывались, но он навсегда запомнил глаза Софии, которая обнимала успокоившуюся сестру. В выражении этих глаз было что-то, что запустило колесо жизни Томаса, пустило ток по его венам. Это было предназначение – и он был готов следовать ему, используя любые средства.

Откуда-то издалека, уже из настоящего, на кухне загремела посуда. Томас моргнул – и отражение в зеркале подмигнуло в ответ. Он потряс головой, отгоняя воспоминания прошлого, и плеснул на горящее лицо холодную воду.

– У них у всех одинаковые глаза, – вдруг прошептал он сам себе, не надеясь на ответ. Но он последовал.

«Это боль, мальчик. Боль и потеря веры».

Мать снова позвала его, и Томас, поспешно вытерев лицо, направился к ней. Но и во время ужина и после, лежа в постели и загасив свечу, он все не мог избавиться от мысли, которая вертелась у него в голове, не давая покоя:

«Что именно нас ломает и что не дает сломаться мне?»

Глава 3. Надежда

Абеле Грассо, епископ архиепархии Флоренции, отодвинул от себя стопку смятых бумаг и тяжело вздохнул.

Во всех письмах говорилось одно и то же: количество одержимых демонами людей растет, и священники епархий не успевают с ними справляться. В каждом письме была мольба о помощи, каждый священник возлагал надежды как на архиепархию, так и на Ватикан, но что Абеле мог сделать? Церковь пробовала обучать молодых клириков таинству экзорцизма, но им просто-напросто не хватало веры и опыта, чтобы справляться с самыми низшими демонами, не говоря уже о существах старше рангом. Сам Абеле не мог бросить архиепископа Витторио, и все, что ему оставалось – отдавать указы и надеяться, что в этот раз среди молодых священников найдутся те, у кого в душе горит истинный огонь веры.

В дверь постучали, и епископ вздрогнул. Он настолько ушел в свои мысли, что не заметил, как часы пробили полдень.

– Войдите.

Тяжелая дверь бесшумно отворилась, пропуская внутрь Карла Марино, священника. Он прошел к столу и почтительно поклонился.

– Высокопреподобный…

Абеле махнул рукой:

– Оставь, Карл. Я знаю, ты не станешь тревожить меня по пустякам. Говори.

Карл смущенно кашлянул. По его лицу было заметно, что мужчина волновался.

– Я долго думал, как начать… Дело в том, что это слухи, рыбаки судачат в порту, но… Высокопреподобный, говорят, в каком-то городке на побережье живет священник, благословленный Господом! Он практикует экзорцизм уже много лет, а ему еще нет и двадцати лет!

Абеле выпрямился в кресле и замер, напоминая гончего пса, взявшего след. Карл невольно отшатнулся. Несмотря на почтенный возраст, в глазах Абеле Грассо сразу угадывался живой ум и несгибаемая сила духа, с которой считался любой, имевший неосторожность вступить с епископом в дискуссию.

– Продолжай,– велел он спокойным твердым голосом.– Откуда нам знать, что это не слухи? Люди склонны придумывать пророков и спасителей во все времена, особенно в такие тяжелые, как сейчас.

Карл опустился на колени и снова заговорил, даже не пытаясь скрыть дрожь в голосе:

– Утром, когда я принимал продукты от прихожанина, он завел речь о том, что слышал, будто бы моряки в порту болтают о каком-то чуде, которое произошло в городе Градара. Будто бы в этом городе живет священник, который очистил души десятка людей от демонической одержимости. Говорят, этот священник совсем молод, а его отец погиб, едва мальчик родился на свет. Говорят, что со смертью отца на него снизошло благословение Господне. Едва он касается одержимых, они становятся смирными, будто ягнята, и не шевелятся, покуда он не закончит читать молитву.

Карл проговорил последние слова на одном дыхании и, наконец, осмелился взглянуть епископу в глаза. Абеле смотрел прямо перед собой, словно не видя Карла. Сложив руки под подбородком, он будто решал в уме сложную задачу, где каждая переменная была неизвестна.

«Довериться слухам – большой риск. С другой стороны, мы ничего не потеряем, если решим их проверить. А если слухи вдруг окажутся правдой, у Церкви появится могущественное орудие против демонических сил».

– Карл, – наконец произнес Абеле, разжимая руки и кладя их на стол.– Подойди и выслушай, что я тебе скажу. Запомни: никому ни слова.

Священник послушно подошел, и Абеле тихо заговорил. Когда он закончил, Карл молча кивнул и быстро вышел. Спустя некоторое время во дворе раздался цокот копыт.

«Господи, пусть эти слухи окажутся правдой», подумал Абеле. «Помоги Карлу на его пути и направь его, прошу тебя. Аминь».

***

В то время как Карл мчался по пыльным дорогам Коверчано, Томас как раз закончил проводить службу в своей церкви. Он прощался с последним прихожанином, когда в дверях возник незнакомец в потрепанной одежде с запавшими покрасневшими глазами.

– Святой отец,– при виде Томаса мужчина упал на колени, словно ему подрубили ноги.– Святой отец, я так давно искал вас.

– Встаньте,– Томасу всегда было неловко смотреть на то, как люди гораздо старше его склоняются перед ним в поклоне. Он верил, что все люди едины, а потому внутренне сопротивлялся тому, чтобы прихожане кланялись и становились перед ним на колени.

«Отчаяние и потеря», сказал голос внутри Томаса, «Какая прекрасная комбинация».

– Я слушаю вас,– Томас за руку провел мужчину в церковь и усадил на скамью, а сам подошел к небольшому фонтанчику и набрал в стоявшую рядом кружку воды. Подал воду мужчине и внимательно наблюдал за ним, но тот жадно осушил все до последней капли и облегченно вздохнул. Томас тоже вздохнул с облегчением – в кружке была святая вода.

– Я приехал к вам из Ареццо,– сказал мужчина,– меня зовут Дарио. Святой отец… Помогите нам!

– Нам? – Томас присел на скамью рядом с мужчиной и посмотрел ему в глаза. – Послушайте, но до Ареццо много дней езды… Вы проехали весь этот путь, чтобы встретиться со мной? Неужели у вас нет священников в округе?

Дарио сглотнул слюну.

– Сеньор, но они не умеют творить чудеса, а вы можете! Слухи про вас скоро дойдут до Ватикана! Священник, изгоняющий демонов дланью – вот как вас называют.

«Это нехорошо, Томас», голос внутри звучал спокойно, но Томас отчего-то понял, что это вовсе не так. «Нельзя, чтобы про тебя узнали другие. Если они узнают, ты умрешь».

«Я знаю. Но этот человек в беде».

«Тебя больше волнует его жизнь, чем собственная?»

– Святой отец? – Дарио с волнением заглянул ему в лицо.– Вы в порядке?

– Да, просто я задумался… кое о чем. Продолжай, прошу,– Томас заставил себя улыбнуться.

Дарио с облегчением выдохнул.

– Все началось с гибели скота в Тортильяно. Мы торгуем с ними, и когда к нам пришли торговцы с пустыми руками, мы подумали, что это какой-то мор, неизведанная болезнь. Чтобы разом слегли все овцы и коровы? Крестьяне были опустошены и подавлены, сеньор, ведь это означает голод!

– А потом?

– Потом зацвела вода. Это длилось недолго, но нас это испугало, признаюсь вам откровенно. Когда в церквях появились крысы, нас это уже не удивило. А потом произошел случай… С Маркусом.

– Кто такой Маркус? – Томас подобрался.

– Маркус – сын местного плотника, ему недавно исполнилось десять. Мы все его знали с детства, он всегда был добрейшим мальчиком, радостью родителей. А потом он… Простите, святой отец,– по лицу Дарио начали течь слезы.

«Убил их».

– Убил их,– эхом отозвался Томас, и Дарио потрясенно уставился на него.

– Как вы узнали? Да, он прирезал их – собственных мать и отца, как свиней в сарае! Сперва он повесил их щенка на стропилах в сарае, а когда отец увидел это, Маркус схватил пилу и…и… сделал это! – Дарио выплюнул последние слова, словно желая навсегда избавиться от этой горечи.– А потом поднялся наверх, в спальню матери…

– Тише,– Томас положил ему руку на плечо.– Не продолжай. Но что случилось с ребенком?

– Его нашли на пороге дома,– эти слова явно давались мужчине с трудом. – Со вскрытой грудью и с собственным сердцем в руке.

– Пресвятой Боже,– Томас тихо выдохнул.

– И это не единственный случай,– Дарио вскочил на ноги и принялся расхаживать по узкому проходу церкви взад-вперед.– Несколько человек в Ареццо, несколько человек в округе… Святой отец, они все одержимы! И церковь ничего не может сделать! Их молитвы не помогают, их экзорцисты не справляются. Прошу, помогите нам!

Дарио снова упал на колени, но в этот раз Томас не стал его останавливать. Вместо этого, он напряженно думал.

«Это действительно одержимость? Ты имеешь к этому какое-то отношение?»

«К сожалению, нет», сказал голос. «Но это не обычные случаи. Мелкие сошки не заставляют людей вырезать себе сердца. Даже я в лучшие времена не позволял себе такого».

«А что тогда? Ты должен знать!»

«Мальчик», голос в голове зазвучал грубее и тяжелее, и Томас почувствовал, как его виски сдавил раскаленный обруч. «Ты имеешь хоть малейшее представление, сколько внизу обитает князей, герцогов, духов и прочих чинов? Ты представляешь, сколько душ находится в услужении у самого мелкого герцога? И ты считаешь, что вправе указывать мне, что я знаю, а что нет? Будь это хоть сам Белиал, я не могу этого знать, пока не увижу».

– Святой отец? – Дарио осторожно потрогал его за рукав.– Вы поможете?

Томас поморгал, словно возвращаясь в реальность из тяжелого сна. В подсознании, он чувствовал раздражение и недовольство Астарота – словно в голове ворочалась огромная глыба льда с острыми краями.

– Конечно,– медленно проговорил он, отчаянно пытаясь сфокусироваться и вернуть себе контроль.– Я только приведу в порядок дела, и можем выдвигаться. Остановишься пока у меня – матушка будет рада гостям.

– Слава Господу! – Дарио схватил руку Томаса и горячо поцеловал ее. – Я верил, что вы не откажете! Благослови вас Господь!

– Пока еще рано меня благодарить,– Томас рассеянно вывел мужчину на улицу. – Пройдите вверх по этой улице, пока не упретесь в дом с красной крышей. Спросите Анну и скажите, что вы от меня. Она примет вас. Я пока останусь здесь.

Дарио глубоко поклонился и спешно зашагал по дороге, а Томас все стоял на крыльце и смотрел ему вслед.

Только когда силуэт мужчины стал совсем маленьким, священник вернулся назад, в прохладную тень церкви. Томас медленно, будто в первый раз, обошел все вокруг, бережно прикасаясь к священным реликвиям и алтарю, словно прощаясь.

«Ты боишься», голос не спрашивал, но утверждал.

– Да,– сказал Томас вслух,– я правда боюсь. Мне кажется, это что-то очень плохое. Отец Бернард даже не успел рассказать мне все, что знал, до своей гибели. Этот сердечный приступ…

«Это вправду была случайность. Никто не виноват».

– Странно слышать такое от тебя,– Томас сел на скамью и прикрыл глаза. В полуденную тишину вплетались отдаленные разговоры людей, щебетание птиц, скрип колес повозок, которые то и дело проезжали по дороге. Все так спокойно и тихо, настоящая идиллия, если не считать пары тех случаев за последние несколько недель.

«Не всегда во всем стоит винить демонов. Тебе ли не знать, сын священника? Сколько темных душ ты встречал на своем пути? И все они, заметь, все до единой молили о прощении, обвиняя в своих грехах кого угодно, кроме себя. Это ли не обнажает суть человеческой натуры?»

– Каждый достоин спасения,– упрямо ответил Томас. Эту мантру он твердил с того самого момента, как впервые познакомился со своим воображаемым другом, и именно она помогала ему не сбиваться с пути.

«Даже ценой чужой жизни?»

Томас плотно сжал губы. Этот вопрос терзал его каждый день, и голос знал об этом, потому что обладатель голоса был частью его самого, и Томас просто-напросто не мог существовать без него.

– Скажи…– голос молодого священника надломился,– он… долго мучился?

В этот раз, голос взял паузу прежде, чем ответить.

«Нет. Все произошло быстро».

Глава 4. Душа

Когда Уильям Эккер впервые увидел новорожденного сына, его сразу же захлестнуло ощущение чистого, незамутненного счастья и любви.

Он так давно мечтал об этом дне: с тех самых пор, как Анна вложила свою руку в его и доверила ему свою судьбу. Но он понимал, что будет эгоистично заводить ребенка, не имея крыши над головой, поэтому терпеливо ждал, когда у них появится свой дом – свой островок безопасности и надежды. И вот, спустя несколько лет, Уильям наконец увидел долгожданного сына.

Но его счастье длилось всего несколько мгновений – ровно до того момента, как Уильям осознал, что ребенок не дышит. Анна была слишком слаба, чтобы понимать, что происходит, и практически сразу потеряла сознание. Уильям остался один на один с умирающим младенцем, и счастье в его душе уступило место леденящему ужасу.

Сперва он, в естественном порыве служителя Господа, упал на колени и принялся истово молиться о спасении жизни сына – но секунда шла за секундой, младенец синел, а спасения не было. Тогда Уильям решил попробовать кардинально другой способ.

Он сорвал с шеи крест и закинул его подальше, в угол комнаты. Зубами надкусил ладонь и указательным пальцем принялся выводить на полу спальни сигил с пятиконечной звездой внутри. А после, завершив круг, Уильям пролил в центр свою кровь и прошептал:

– Астарот, услышь меня.

Не было всполохов огня, вспышек света и запаха сера. На секунду Уильяму почудилось, будто вся комната погрузилась во тьму, а затем он услышал за спиной холодный голос.

– Я слышу и слушаю тебя.

«Что я делаю», пронеслась в голове священника мысль, но он задавил ее, как назойливое насекомое.

– Астарот, князь Ада, я прошу тебя – верни жизнь моему новорожденному сыну,– произнес Уильям, глядя на тело ребенка на руках матери.– Я отдам тебе свою душу, но верни Томасу жизнь.

– Интересно,– Уильям не видел, но почувствовал, как ледяная тень пронеслась по комнате.– Мальчик еще жив. Ему осталось буквально две-три минуты, может быть, пять, но он цепляется за жизнь… Какой упрямый! Весь в отца. Но вот что я скажу тебе, священник…

Тень отделилась от кровати и нависла над Уильямом. Ему показалось, что перед ним два огромных зияющих колодца, а за ними – бесконечная пустота.

– Он все равно не жилец. Твой ребенок родился смертельно больным. Даже я не способен исцелить его – а жаль. Твоя душа была бы занятным подарком.

Голос начал рассеиваться, будто его обладатель понемногу растворялся. Тогда Уильям крикнул:

– Погоди! Вселись в него!

– Что?!– теперь голос не шептал вкрадчиво и сухо, но грохотал в порыве истинного изумления.

– Твоя сила будет поддерживать в его теле жизнь, ведь так? – Уильяма трясло, и кровь из прокушенной ладони все капала и капала на нарисованную звезду.– Просто… не подавляй его. Сосуществуй с ним. Позволь ему жить.

– Хм,– тень заколыхалась черным саваном.– Жить в мире людей и наблюдать их пороки и отчаяние? Питаться их страхами и надеждой? И при этом получить в обмен твою душу? Что ж, Уильям Эккер… Сделка принята!

Тень пролетела стрелой через тело Уильяма, а затем так же стремительно вонзилась в тело новорожденного Томаса. Еще пару секунд Уильям неподвижно стоял на коленях, а затем рухнул, и его остекленевшие глаза все так же смотрели на сына. В ту секунду, когда труп мужчины коснулся пола, звезда на полу вспыхнула и исчезла, а Томас истошно завопил. Сделка состоялась. Томас стал одержим одним из величайших князей Ада.

***

– Он любил меня,– сказал Томас, расправляя скатерть на алтаре. – И меня, и маму. А помнишь, что ты сказал мне тогда, перед экзорцизмом Катерины?

«Что ты не сможешь жить, если меня изгонят из твоего тела».

– Верно. Я помню, как я тогда испугался. Я думал, что схожу с ума, что еще секунда – и мое тело откажется мне повиноваться. Но почему ты решил вмешаться? Почему ты помогаешь мне?

Этот вопрос Томас хранил в себе с тех пор, как осознал, кем является его таинственный воображаемый друг. Узнав правду, Томас впал в истерику и даже заболел: мать винила во всем лихорадку, и ей даже в голову не могло прийти, что горячка у сына была вызвана нервным потрясением.

«Потому что могу». На Томаса накатила такая волна раздражения, что он еле устоял на ногах. «Когда ты думаешь выходить в Ареццо?»

– На рассвете. Я пошлю кого-нибудь к отцу Симону в соседний город и попрошу его приглядеть за приходом, пока меня не будет. Надеюсь, мы не слишком задержимся.

«Хорошо, если ты вообще вернешься домой».

– Что ты имеешь в виду? – пальцы священника стали неприятно холодными, несмотря на августовский жар и духоту.

«Кто-то вселился в тело ребенка и заставил его убить кровных родственников, а после принести собственное сердце в жертву. Разве это похоже на случаи, с которыми мы сталкивались раньше? Разве обычному демону нужно заходить так далеко? Думай, мальчик, думай».

– Ритуальное убийство,– Томасу показалось, что в церкви стало темнее.

«Не так уж плохо для сына Уильяма. А теперь ответь вот на какой вопрос: кто в иерархии демонов прибегнет к ритуальным убийствам, чтобы набрать силу?»

– Высшие чины,– слова слетали с губ, словно юноша читал учебник.

«Я сам никогда к ним не прибегал. Следовательно, велика вероятность, что это кто-то выше меня. Архигерцог. Сам Белиал. Я не могу сказать».

– Viri civitatis illius filii Belial id est absque iugo12, – Томас вспомнил слова из Библии. – Неужели это правда может быть он?

«Я не знаю», Астарот становился все более раздраженным. «И не узнаю, пока лично с ним не встречусь. Хочу ли я этой встречи? Другой вопрос. Я могу управлять твоим телом и заставить тебя пойти на что угодно, только бы не идти в Ареццо. И не забывай, что мой контракт подразумевает поддерживать в тебе жизнь – сложновато будет это делать, если тобой заинтересуется Принц Ада. Но ты ведь найдешь способ поступить наперекор, правда?

Я слишком хорошо тебя знаю, Томас Эккер, потому что твоя плоть – моя. Твой разум – мой. Я предугадываю каждую твою мысль и желание. Я сосуществую с твоей душой и каждый год наблюдаю, как она крепнет и становится сильнее. И я также знаю все твои тайные желания – я знаю, о чем ты подумал на мгновение, когда смотрел на ту девочку, Эмму, как она лежала на кровати».

– Tace13! – Томас крикнул так громко, что эхо его голоса испуганной птицей забилось о стены церкви.– Я не отрицаю своих мыслей и несу за них ответственность, потому что я – человек, и у меня есть инстинкты. Но умение их подавлять и делает меня человеком, а не животным. Я не отказываюсь от своих мыслей, но ты не можешь попрекать меня ими, потому что я одержал над ними власть. И я пойду в Ареццо, и ты направишься со мной и будешь помогать мне выжить любой ценой. Ты слышишь меня?

«Какая пламенная речь», обруч, сжавшийся на висках Томаса, чуть ослаб. «Я буду сопровождать тебя в Ареццо согласно соглашению. Но запомни, мальчик: я не твой отец. Я не отдам свою жизнь за твою. И если над твоей головой зависнет топор, я буду первым, кто толкнет тебя под него».

– Как великодушно,– фыркнул Томас.– Постараюсь не попадать под топор.

«Ты можешь не знать про него, пока он не опустится на твою шею, мальчик».

– Скажи, – Томас пропустил замечание мимо ушей.– А почему Ватикан ничего не делает?

«Они могут не знать, либо у них может не хватать людей. И сам подумай, к кому люди в первую очередь кинутся за помощью? К абстрактной фигуре Церкви, расположенной где-то далеко, или к местному священнику, за которого поручился твой брат-рыбак? Людям нужно чудо, а единственное чудо на всю округу – ты».

Томас вышел во двор. Он провозился в церкви уже несколько часов, и скоро должна была начаться вечерняя служба. Он проведет ее как обычно, а потом – домой, к матери и к ожидающему его Дарио. Анна наверняка перепугается и попробует отговорить его, а напротив, за столом, будет сидеть поникший мужчина с запавшими глазами и терпеливо ждать, пока Анна выплачет все слезы.

Поначалу его матери было трудно смириться с тем, что ее сын – экзорцист, изгоняющий демонов из одержимых. Она пыталась не пускать его, рыдала и цеплялась за его одежду, делала все, что было в ее силах, чтобы сын не подвергался риску и не погиб, как когда-то его отец. И каждый раз, Томас терпеливо и мягко объяснял ей, что это его дар, и что пока она плачет над ним, живым и здоровым, кто-то плачет над своим ребенком, который страдает и причиняет себе боль.

Постепенно, Анна привыкла к тому, что такова участь ее сына – избавлять других от страданий. Когда отец Бернард терпеливо объяснял ей про Божье благословение, она лишь молча кивала и пыталась обуздать собственные чувства, взять верх над материнским инстинктом, который отчаянно кричал: «Спаси своего сына!» Но Томас каждый раз возвращался домой, целый и невредимый, и это успокаивало ее и давало ей надежду.

Томас почти не удивился, когда, подходя к дому после вечерней службы, услышал из него крики. Он различил голос матери и тихий, но настойчивый голос их гостя. Вздохнув, юноша открыл дверь и прошел в дом.

Едва он переступил порог, Анна кинулась к нему, пунцовая от волнения.

– Это правда? – она схватила его за руки и так крепко сжала их, что ему стало больно. – Ты правда отправишься в Ареццо? В это гнездо… гнездо одержимости?! Вот так ты ценишь дар жизни, который отдал тебе отец?

Она стояла перед ним, сотрясаясь от злости и горя, и на мгновение ему показалось, что она сейчас его ударит.

– Мама,– он бережно, но твердо снял ее руки,– ты знаешь, что так нужно. Что Господь направил этого человека ко мне, потому что он нуждается в моей помощи. И ты понимаешь, что будь отец жив, он принял бы то же решение, что и я.

Анна отвернулась, и Томас увидел, что ее хрупкие узкие плечи трясутся в безмолвном плаче. Он укорил себя за то, что вспомнил отца, но ему было необходимо привести ее в чувство, пусть и таким жестоким способом. Затем он вспомнил, что в доме был еще и гость.

Дарио стоял у входа, бледный и растерянный, но на его лице оставалось решительное выражение.

– Я спасаю свой город, сеньора,– сказал он, и Томас понял, что он повторял эти слова много раз, и каждый раз Анна не слышала их.– Я спасаю наших детей, наших матерей и жен. Ваш сын – чудо Божье, так почему вы не позволяете ему спасти нас?

– Я позволяю,– глухо ответила она, не поднимая на них глаз.– Я позволяю, но пойми и ты меня – мне страшно за него. Я чувствую, что он не вернется. Я чувствую это вот тут!

Она развернулась к ним, и темные волосы разлетелись вокруг ее лица, будто поднялась буря и затмила собой все вокруг. А руки ее были надежно сцеплены в замок на груди, оберегая самое ценное, что у нее оставалось после сына. Ее сердце – трепетное, нежное и любящее, билось в груди перепуганной птицей, словно стремилось вылететь наружу и заслонить собой Томаса от любой беды. Он почувствовал ее боль, и она передалась и ему.

– Я вернусь, мама,– он обнял ее, и она, уже не сдерживаясь, зарыдала во весь голос.– Я вернусь, ибо Он наставляет меня, а отец приглядывает за мной сверху. Ты слышишь?

Он ожидал, что Астарот ввернет свою привычную колкость, но князь Ада был непривычно молчалив. Дарио снова кашлянул.

– Святой отец, так что же… С утра мы выдвинемся в путь?

– Да, Дарио,– Томас устало потер лоб ладонью.– На рассвете.

Анна отстранилась от него и, махнув рукой, ушла в кухню. Спустя время, до мужчин донеслись запахи трав и оливкового масла.

– Простите, святой отец,– Дарио смущенно потер затылок.– Я не хотел досаждать вашей матери и приносить несчастье в наш дом… Но Ареццо и люди…

– Оставь,– Томас махнул рукой.– Она все понимает. Просто ей нужно время, чтобы смириться с этим. Все будет хорошо.

Дарио посмотрел ему прямо в глаза, и выражение их было необычайно серьезным:

– Вы правда так считаете?

«И что ты ему скажешь?»

– Я верю,– твердо ответил Томас.– А значит, так будет.

Глава 5. Дорога

В ночь перед отбытием в Ареццо, Томасу Эккеру впервые приснился его отец.

Уильям Эккер стоял перед ним, одетый в такую же простую черную рясу, которую носил его сын. На груди Уильяма висел простой деревянный крест на шнурке, а в руке у него были четки. Лицо Уильяма, одновременно незнакомое и такое родное, выражало глубочайшую озабоченность, и, вместе с тем, любовь.

– Отец?

Томас приподнялся на кровати. Его охватило небывалое волнение. Но что еще более удивительно, юноша чувствовал, что полностью владеет своим телом и разумом. Астарота в его сне не было.

– Мальчик мой,– Уильям улыбнулся, и на Томаса накатила волна тепла.– Я так тобой горжусь. Прости, что я не могу быть рядом, но поверь, я всегда наблюдаю за тобой и мамой. Я…

– Отец, почему ты это сделал? – на языке Томаса вертелось так много слов, но первым вырвался именно этот вопрос, который он старательно хоронил как можно глубже в себе.– Почему ты позволил демону овладеть мной? Неужели это лучше честной, праведной смерти?

По лицу Уильяма пробежала дрожь.

– Ты спасаешь жизни,– тихо ответил он.

– А моя жизнь? Она разве может быть спасена?– глаза Томаса предательски защипало.

– Прости,– Уильям присел на краешек кровати и сцепил руки пере собой; четки качнулись, и отблеск луны отразился на бусинах.– Но послушай, у меня мало времени. Не езжай в Ареццо. Я молю тебя, Томас, не езжай туда. В Ареццо смерть.

– Ты знаешь, кто там?– Томас задал этот вопрос помимо собственной воли, несмотря на то, что на уме у него был десяток других.

– Знаю. Знаю и не могу тебе сказать. Но верь мне, Томас, тебе не справится с ним. И Астарот тебе не поможет.

– Отец,– Томас подался вперед, чтобы коснуться отца, но его рука прошла сквозь густой туман.– Отец!

– Я люблю тебя,– сказал Уильям прежде, чем растаять в воздухе.– И всегда буду любить.

Томас проснулся и резко сел в кровати, хватая ртом воздух. Его ночная рубашка была мокрой от пота и неприятно липла к телу. Он нащупал на тумбочке кружку с водой и залпом осушил ее до дна. Во рту неприятно горчило, а сердце бухало в груди так, что казалось, оно перебудит весь дом.

«Поздравляю с семейной встречей», ехидный голос Астарота в его голове звучал на удивление привычным и даже родным.

– Tace14,– привычно огрызнулся Томас.

«Видимо, в Ареццо и вправду творится что-то настолько плохое, что душа твоего папаши каким-то образом нашла путь в наш мир, чтобы предупредить тебя», Астарот не обратил внимания на ненавистную латынь. «Ты точно хочешь туда отправиться?»

– Ita est15,– Томасу удалось немного успокоиться, и голос его звучал тверже и увереннее. – Кто, как не я?

«Святоши из Ватикана».

– Но Дарио обратился именно ко мне. Я не знаю, кто вел его: Господь, мой отец или кто-то еще, но я точно знаю, что это не просто так.

«Как скажешь. У вашей семьи поразительная тяга к самоубийству».

– Я попробую поспать еще немного перед дорогой. Прошу, не мешай мне своими… замечаниями.

Астарот ничего не ответил, но Томас все равно проворочался в кровати почти до рассвета. В его голову лезли тяжелые мысли, которые он никак не мог отогнать. Что означает страшный ритуал, который совершил маленький Маркус, и кого этот ритуал призвал? Хватит ли ему, Томасу, сил справиться с этим? И что, если Астарот… предаст его?

«Не предам», вдруг раздалось у него в голове. «Ты, кажется, собирался спать, а не заниматься самобичеванием».

– Grazie16,– прошептал Томас.– Grazie.

Рассвет залил комнату Томаса теплым солнечным светом. Выглянув в окно, он с наслаждением вдохнул пока еще прохладный утренний воздух, полный сладких и свежих запахов цитрусов и моря.

Анна уже возилась на кухне, спешно собирая им в дорогу припасы.

– Доброе утро,– он поцеловал ее в щеку и ничего не сказал про ее заплаканные глаза.– А где наш гость?

Она неопределенно махнула рукой в сторону двора, и Томас вышел наружу, с удовольствием подставляя лицо солнцу.

Дарио обнаружился неподалеку – возился с невысокой и худой кобылой мышиного цвета. Кобыла то и дело хлестала хвостом по бокам и недовольно фыркала, кося на хозяина темным глазом. При виде Томаса, кобыла тонко взвизгнула и прижала уши к голове. Дарио тут же обернулся.

– Святой отец, вот и вы,– он слегка поклонился, прижав руки к груди.– Ваша мать была очень добра этим утром. Я предлагаю отправляться, как только мы позавтракаем.

Томас хотел было ответить, но кобыла снова взвизгнула и попыталась укусить его. Дарио выглядел озадаченным.

– Прошу прощения за нее,– пробормотал он, хлопая животное по холке.– Обычно Белла очень дружелюбна. Не знаю, что на нее нашло.

– Животные не очень-то меня жалуют,– ответил Томас, стараясь не встречаться с раздраженной кобылой взглядом.– Как вы могли заметить, собственной лошади у нас нет.

– Если вы не ездите верхом, это здорово нас задержит…– озвучил Дарио мысль, которая тревожила и Томаса.– Может, вы все же попробуете?

«Лошади – не мой профиль, я предпочитаю пресмыкающихся», раздался в голове Томаса раздраженный голос. «Но, раз это необходимо… Давай найдем какую-нибудь клячу. Я справлюсь с ней».

Кляча нашлась у соседа Эккеров. Старый Джузеппе, ведя своего мерина под уздцы, предупредил:

– Вы с ним построже, святой отец. Он у меня норовистый.

Мерин по кличке Каштан и правда оказался с норовом: укусил зазевавшегося Томаса за ногу и попытался цапнуть кобылу Дарио. Томас весь извелся, ведя его к себе во двор.

Анна уже ждала их. Она помогла уложить еду и воду в седельные сумки и молча и отстраненно наблюдала, как мужчины проверяют подпруги. Наконец, Томас подошел к ней прощаться, и она, не сдерживаясь, порывисто обняла его.

– Ты только вернись, мой мальчик,– шептала она, не обращая внимания на слезы, льющиеся по ее щекам.– Ты только вернись, пообещай мне.

– Обещаю,– он поцеловал ее в макушку и вдохнул теплый сладкий запах ее волос. – Совсем скоро я снова буду читать проповеди в нашей церкви и помогать тебе по хозяйству. Все будет хорошо.

– Спасибо за ваше гостеприимство, сеньора,– Дарио, уже сидевший в седле, поклонился ей. – Я обещаю сделать все возможное, чтобы вашему сыну ничто не угрожало.

Она промолчала, только слегка поджала губы. Для нее этот мужчина был предвестником беды, ангелом смерти, что пришел за ее сыном. Но она также понимала, что и у него была своя цель, достойная уважения. Поэтому она слегка склонила голову в ответ. Он все понял.

– До встречи, мама,– Томас развернул коня в сторону дороги.– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, Томас,– отозвалась она, наблюдая, как две лошади постепенно растворяются на дороге.– И твой отец тоже.

***

Карл остановился на ночь в монастыре города Сан-Донато-ин-Коллина. Святой отец Никола, главенствующий в монастыре, радушно предоставил кров представителю флорентийской архиепархии и, к радости Карла, не задавал вопросов, что понадобилось священнику такого ранга в таком маленьком городке.

– У нас нечасто бывают гости, – заметил Никола, придвигая к Карлу кружку молока.– Могу я спросить, куда вы направляетесь? Я мог бы подсказать наилучший путь.

– В Градару,– Карл не видел нужды это скрывать.

– А я уж подумал, в Ареццо,– отец Никола выглядел почти расстроенным.

– А что в Ареццо? – Карл, разумеется, знал о таком городе, но ни разу там не бывал.

– Страшная трагедия, страшная,– отец Никола сел напротив, и Карл заметил, что у него дрожат руки.– Мальчик, его звали Маркус, он… Господи, помоги нам… Не могу это сказать вслух…

Карл подобрался. До этого, одержимостью страдали в основном взрослые мужчины и женщины. Неужели демоны теперь начали охотиться и на детей?

– Он был одержим? – осторожно спросил Карл, накрывая своей ладонью руку отца Никола. Старого священника затрясло еще сильнее, и он уронил голову в руки.

– Напишите,– осенило Карла. Он поднял свою дорожную сумку и извлек из нее лист бумаги. – У вас ведь есть чернила?

Никола кивнул, все еще пытаясь совладать со слезами. Карл заметил чернильницу и перо в дальнем углу дома, на небольшом столе, и принес их святому отцу. Тогда отец Никола дрожащей рукой вывел на листе аккуратные буквы:

«Он убил своих родителей и вырезал себе сердце».

И тут же, едва только Карл закончил читать, отец Никола схватил лист бумаги, смял его и кинул в камин. Огонь тут же обжег края бумаги и в один миг уничтожил ее, потрескивая и искря. Последним словом, которое разглядел в огне Карл, было «сердце».

«Безумие», забилась в голове Карла мысль, «безумие».

– Этого не может быть,– прошептал он пересохшими губами. Отец Никола поднял на него глаза, и Карл ужаснулся, насколько усталыми и потухшими они выглядели.

– Но это случилось,– тихо сказал священник.– И случится вновь. Скажите, брат мой, вы понимаете, что это значит?

– Что это ритуал,– так же тихо, почти благоговейно отозвался Карл. – Ритуал призыва.

– А кто обладает такой силой, что жертвой ему служат сердца невинных?

У Карла закружилась голова. Ему казалось, что помещение плывет, вращается и размывается, превращаясь в классную комнату, в которой юный Карл Марино, тогда еще совсем неопытный клирик, провел столько утомительных часов. И голос, который теперь долетал до его ушей, был голосом не отца Никола, а преподобного Уберто, который размеренно говорил:

«И было их четверо: Люцифер, что утренней звездой именовался, Левифан, что повелевает морями и морскими тварями, Сатана, препятствующий замыслам Божьим, и Белиал, что есть суть всего зла. И подчиняются им все твари демонические, включая князей Асмодея, Астарота, Маммона, Вельзевула и иже с ними. И сеют они великие хаос и разрушение и пожирают сердца невинных, дабы преумножать свою силу…»

– Святой отец? Карл? С вами все в порядке? – отец Никола тряс Карла за плечо и чуть не плакал.– Что же с вами такое?

– Мне нужно в Ареццо,– прошептал Карл.– Мне нужно туда. Я должен хоть что-то сделать, помочь людям.

– Один? – на лице Никола было выражение священного ужаса.– Но, брат мой, вы один…

– Послушайте, вы сможете отправить письмо во Флоренцию? Я расскажу архиепископу, что случилось, а сам отправлюсь в Ареццо.

«Высокопреподобный Абеле, простите, но я должен быть там. Градара подождет, и этот странный мальчик тоже. Но если я не попаду в Ареццо, я не прощу себя».

Так думал Карл, пока наспех сочинял письмо архиепископу. Все это время отец Никола сидел подле него, сжимая в руках четки, и тихо молился. Наконец, Карл закончил и вручил письмо священнику, а тот, в свою очередь, бережно спрятал его в карман.

– Я передам письмо на рассвете,– сказал Никола.– Но послушайте, не стоит вам выдвигаться в дорогу на ночь глядя. Я прошу вас, останьтесь. А утром вы сможете выехать с первыми лучами солнца.

Карл кивнул, молча соглашаясь. Отец Никола рассуждал верно: мало от Карла будет толку, если на первой же кочке его конь сломает ногу. Но невозможность действовать в сей же миг жгла его хуже каленого железа. Карл был человеком порывистым и импульсивным, и предпочитал действовать сразу, как только того требовали обстоятельства. И ему было невыносимо мучительно думать о том, что прямо сейчас в Ареццо могли раскрываться адские врата, а он был так далеко.

– Не вините себя,– вдруг сказал отец Никола, словно угадав его мысли.– Я понимаю, как вас мучит мысль о том, что вы так далеко от того места, где гибнут люди.

– Дело не только в этом,– Карл запнулся, не уверенный, что стоит продолжать, но решил идти до конца.– Меня мучит не только это. Я боюсь не справиться.

Отец Никола посмотрел ему прямо в глаза, и Карла вновь поразило его сходство с преподобным Уберто.

– Все чего-то бояться, но не все пробуют делать что-то вопреки страху. В вас великая сила веры, брат мой. Помните об этом.

Старый священник поднялся и ушел в спальню, а Карл еще некоторое время сидел на стуле и смотрел в окно, в темноту. Где-то там, в ее глубине, разгорался адский костер, и Карл был готов на все, чтобы его остановить.

Глава 6. Потухшие свечи

Томас провел в седле уже несколько часов, и с непривычки у него разболелись ноги и спина. Дарио, заметив, что попутчик едва справляется, остановил свою кобылу, и Томас с благодарностью последовал его примеру.

Они еще даже не добрались до Пезаро, хотя был уже полдень. Тем не менее, Дарио настоял на том, чтобы они расположились под раскидистым дубом и сделали привал. Едва Томас попал под сень дерева, он тут же опустился на землю и со стоном начал массировать мышцы на ногах.

«Потому я и не терплю лошадей», Астарот не преминул ввернуть замечание. «Вонючие, неуклюжие, и после них невозможно прямо стоять на ногах».

Томас промолчал. Ему не хотелось признавать, но в этом случае, он был абсолютно согласен с демоном.

– Как вы, святой отец? – Дарио обеспокоенно заглянул ему в лицо, присаживаясь рядом.– Может, мы все же поищем телегу?

– Не стоит,– Томасу стало чуть легче.– Я в порядке, правда. Просто мне нужно привыкнуть. Давай лучше перекусим.

Они достали из сумок припасы и растянулись на траве. Несмотря на жару, их обдувал приятный свежий ветерок, а горячие солнечные лучи не пробивались сквозь густую крону. Томас прикрыл глаза и блаженно вздохнул. Ему раньше не доводилось выбираться за пределы Градара, поэтому все для него было в новинку: дорога, люди, встречающиеся им на пути, дома и сельские угодья. И, если бы не причина, по которой он отправился в путешествие, он чувствовал бы себя абсолютно счастливым.

– Извините, что спрашиваю,– Дарио кашлянул,– но я хотел спросить… Вы живете вдвоем с матушкой?

– Мой отец умер, когда я появился на свет,– Томас не видел нужды лгать или скрывать от Дарио правду.– Моя мать верит, что это была жертва во имя Господа, чтобы Он наделил меня силой.

– А вы сами в это верите?– неожиданно спросил Дарио.

– Нам не дано узнать, что случилось на самом деле,– у Томаса был заготовлен привычный ответ.– Нам остается только принять реальность таковой, которой она является, и уповать, что все происходящее – часть Его плана.

– И вы с детства знали, что будете священником? Простите, если я задаю слишком много вопросов,– смутился Дарио, прихлебывая вино из фляги.

– Пожалуй, да. – Томас провел глазами облака, бегущие по голубому небу.– Мама всегда рассказывала мне про отца, а наш местный священник, отец Бернард, взял меня под опеку и с раннего возраста приучал к работе в церкви. И я искренне полюбил ее. Но знаешь, что меня радует больше всего? Мои прихожане.

Когда я помогаю им обрести спокойствие или решить какой-то вопрос, будь то дележ скота или признание в измене, неважно – меня переполняет радость. Я радуюсь за них так, будто решил не их проблему, а свою. И когда я читаю для них молитву, я верю, что делаю что-то хорошее.

– Таким и должен быть священник,– задумчиво сказал Дарио.– Святой отец в церкви Ареццо и вполовину не так добр и набожен, как вы.

– Уверен, что ты не прав. А что насчет тебя, Дарио? Расскажи о своей семье.

Мужчина допил вино и лег на спину, заложив руки за голову. На его лице появилась блаженная счастливая улыбка.

– У меня жена и две прекрасные дочери. Я каждый день благодарю Бога за них, потому что я – воистину счастливый человек. Моя Карла – красивее женщины я не встречал. Знаете, у нее состоятельная семья – а она все равно выбрала меня.

– Моя мать тоже в свое время сбежала с отцом,– с улыбкой сказал Томас.– Я слышал от нее истории, как ее отец проклинал моего отца на чем свет стоит, а ей было все равно.

– Так же, как и Карле,– согласился Дарио.– Моим малышкам-близняшкам шесть лет. Прекрасный возраст. Сказать по правде, я очень скучаю по ним, ведь раньше я не покидал Ареццо. Но мы голосовали, и выбор был сделан. Да и я не мог сидеть сложа руки. Карла поначалу поплакала – женщины! – но потом поняла меня. Конечно, вы можете сказать, что лучше бы я оставался рядом с ними, но что сделано, то сделано.