Убить наследников

Читать онлайн Убить наследников бесплатно

Часть 1. Кто-то среди нас

Кошмарное утро

Он проснулся от странного ощущения. В голове было тягуче и неуютно, как будто накануне пил.

Но он не пил.

Илья тяжело привстал и посмотрел поверх жены. На телескопической тумбе колыхался старый роман Акунина. Взъерошенные сквозняком, шевелились бумажные страницы. Рядом с книгой лежала выпавшая закладка, пластиковый календарик-фонарик 2035 года.

Алина испытывала слабость к бумажным книгам, говорила, что электронные и тем более голографические ее раздражают. Поэтому, несмотря на бешеную дороговизну арбатского бук-рума, она часто туда захаживала за «макулатуркой», как насмешливо называл архаичное чтиво в переплете ее муж.

Алина лежала, отбросив руку, словно на бегу. Илья мягко погладил ее прохладное плечо. Бедная, замерзла. Надо бы прикрыть. Но для этого пришлось бы выдирать из-под жены одеяло, а будить ее не хотелось. Он стал осторожно растирать ее кисть, хрящеватые впадинки, округлую подушку ладони.

Илья задумался об их жизни в общежитии Московского университета гуманитарного развития (МУГР) имени Первых выборов с участием роботов. Уже больше года им с Алиной приходилось мириться с противной неустроенностью.

У МУГР имелось все, кроме семейного общежития. Илья еле выпросил, чтобы их, мужа и жену, оставили в обычной студенческой общаге – съем квартиры они бы не потянули. Пришлось совать взятку сначала начальнику отдела регистрации студентов, потом коменданту по прозвищу Падлыч. И все это ради позорного логова с клопами и тараканьём, с обглоданными обоями и исцарапанной мебелью.

Единственным достоинством общаги был вид из окна – на Чистые пруды. Все остальное удручало.

Положим, клопов и тараканов они с Алиной вывели, шкаф поменяли, обои переклеили. Но куда было деться от прогорклого духа коммунальщины, от битой плитки на лестнице и в душе?

Эту общагу на улице Жуковского должны были снести давным-давно, но передумали. Сочли культурно-исторической ценностью из-за одного исторического деятеля, который здесь обитал сто лет назад.

В первые годы советской власти эту кубическую четырехэтажку строили как коллективистский дом. Предполагалось, что здесь будут жить поборники свободной морали, общие жены и мужья. Именно поэтому во всех комнатах были сделаны двери, ведущие к соседям.

Но это бесшабашное начинание привело к скандалам, стрельбе и вскоре затухло. А здание осталось – длинные коридоры и вереницы комнат с сообщающимися входами. В общагу загнали крикливых и потных студентов машиностроительного техникума.

Гибель советской империи и последовавший упадок отечественного машиностроения, казалось, поставили крест на сооружении. Вот-вот его должны были раздолбать ради офисно-делового центра.

Но за общежитие внезапно вступились защитники исторических зданий. Выяснилось, что на четвертом этаже в угловой комнате обитал сам Платон Збруев, один из первых передовиков страны, именем которого была названа машиностроительная фабрика в Подмосковье. Общество охраны памятников тут же открыло в общаге музей Збруева.

Громоздкий бюст ударника пятилетки торжественно установили на высокой тумбе. Кто-то притащил верстак, который служил «неистовому Платону», как его называли соратники, не только рабочим местом, но и постелью. На этом верстаке были бережно расставлены фотографии, среди которых особенно выделялся снимок на 17-м съезде партии, где на переднем плане широкозубо ярился рукоплещущий Збруев.

Несмотря на интриги девелоперов, прикрыть музей не удалось. Внучатая племянница передовика оказалась дальней родственницей министра правительства. Поэтому строительная мафия, глухо поскрежетав, оставила общагу в покое. К тому времени на ее стене уже красовалась гранитная доска с вихрастым профилем и высеченной надписью: «Здесь с 1923 по 1927 год жил и учился знатный машиностроитель П. И. Збруев».

Какое-то время общежитие пустовало. Но в конце 2020-х в Москве открылся Московский университет гуманитарного развития имени Первых выборов с участием роботов. Здание передали на его баланс. Правда, с условием – ничего не переделывать. Защитники старины продолжали бдеть.

Общага была обречена ветшать и хиреть.

Как студент истфака Илья усматривал в этом занятный символизм: изучать 20-й век и, по сути, в нем же и жить. Элемент полного погружения в предмет. Это немного успокаивало и даже примиряло.

Но как глава семьи, пусть и крохотной, он испытывал стыдливое чувство неполноценности.

«Да что ж такое», – беспокойно подумал Илья, отняв руку от Алининого запястья. Сколько его ни тер, оно оставалось холодным и каким-то неотзывчивым.

Он в тревоге навис над женой, затормошил. Алина со вздохом, как ему показалось, откинулась навзничь. На подушку осыпались завихренные волосы.

– Извини, я…

Он икнул, словно подавившись костью.

Во взгляде Алины не было ничего. По ее щеке ползла муха.

Несколько минут он сидел на кровати. Поверить в это было невозможно и противоестественно. Муха, шевеля крылышками, деловито переползла на подбородок жены. Ее широко раскрытые глаза даже не покосились на насекомое. Она ничего не чувствовала. Определенно ничего.

Илья нащупал на стуле 3D-реферат о немецкой революции. Замахнулся над Алиной. Что я делаю?

Слезы хлынули без спросу, со стиском горла…

Он сидел на полу, заплаканный, по-детски жалкий, ничего не понимающий.

Сколько времени прошло, он не знал. Просто видел, как исправно мигают точки на квазитронных часах. Задумчиво смотрела с репродукции девочка с персиками. Ухмылялась на плакате певица-трансвестит Сержося. За стеной буднично сморкалась соседка-гайморитница. За распахнутым окном урчали машины и стрекотали максидроны. Воскресенье 7 октября 2035 года флегматично позевывало и вяло чесалось.

Ему показалось, что протекли часы. На самом деле он просидел на полу чуть больше семнадцати минут. На часах моргало 10:07.

Илья попытался сосредоточиться. Как это могло произойти? От чего? Они вчера ели омлет. Алине было лень готовить что-то серьезное, она по-быстрому сделала омлет с помидорами.

Отравление?

Но он тоже ел этот чертов омлет. Чтобы не мыть тарелки, они лопали его прямо со сковородки, отковыривая пригорелые куски. Потом пили чай с сушками. ОБА.

На сердце Алина никогда не жаловалась. Да и какое сердце в 22 года? Правда, мерзла. Но это ерунда, вегетососудистая дистония – не смертельно, в наше время с этим можно жить до ста лет.

С трудом сдерживая дрожь, Илья снова нагнулся над Алиной. Вокруг ее лица танцевали уже две мухи. Он снова схватил трехмерный реферат и набросился на мразей. В исступлении заколотил по тумбе, по холодильнику, стенам, шкафу. Отбросил раскуроченный пластик.

«Что с тобой случилось, родная моя?»

Отраженный зеркалом шкафа, на Илью смотрел чужой, непохожий на него человек. Русые волосы бесформенной паклей. Глубокая мука в провалившихся глазах.

В полубезумной тоске ему захотелось прижаться к Алине, обезболить себя ее холодом. Он откатил одеяло.

На ее горле, в ложбинке между ключицами, чернело пятно. Большой синяк размером с большую черешню.

Очевидно, в этом месте чем-то надавили. Со страшным, нечеловеческим усилием.

Шок после прогулки

В оцепенении он ходил вокруг общаги и прудов. С иррациональной надеждой смотрел на небо, на деревья. По листьям буйно, как инфекция, рассеялась желтизна. Болезнь зашла далеко. Некоторые кленовые, осиновые, тополиные желтяки уже отклеивались и отваливались.

Илья тяжелым усилием заставлял себя думать рационально. Как убийца смог попасть в комнату? Дверь была закрыта на два оборота. Никаких следов взлома не было. Двери в соседние комнаты давным-давно были забиты гвоздями еще предшественником Падлыча, лютым поборником морали. Получается, единственный вариант ― окно.

Они с Алиной на ночь его всегда открывали. Без притока свежего воздуха у жены болела голова. Воров они не боялись. Конечно, на третий этаж при желании влезть можно. Но что воровать у пары студентов? Старый стул? Облезлую тумбочку? Холодильник с вмятиной на дверце?

Он подумал о полиции, но тут же отмел эту мысль. Ясно, что его загребут, не разбираясь, потом ничего не докажешь. На хорошего адвоката нужны деньги. А его студенческой стипендии и репетиторских грошей едва хватало на пропитание.

Был бы жив отец…

Отца Илья не знал, он родился через полгода после его смерти. Офицер-подводник Иван Муромцев сгинул в океанских глубинах вместе с несчастной субмариной «Святогор». Засекреченное происшествие, которое долго скрывали даже от родных моряков. Бедная мама.

При мысли о матери сердце сжалось. Надо бы ей позвонить. Но что он ей скажет?

Нет, он должен сделать все, чтобы весь этот ужас как-нибудь прошел мимо нее. Хватит с нее переживаний из-за школьных лоботрясов, путающих падежи и Муму с Каштанкой.

Надо скрыться. Тихо и незаметно, пока еще никто ничего не узнал. Особенно Падлыч, комендант.

С Падлычем отношения у Ильи Муромцева не заладились с первых дней. Не успел он поступить на истфак, как этот плюгавый плешивец заявил, что первокурсники должны убрать мусор за общежитием. Вся общага выбрасывала туда неимоверное количество дряни ― банки, объедки, сломанные суперфоны, нанопластиковую посуду, негодную мебель, стертые чипы-шпаргалки, рваные трусы, куриные кости, осколки стекла, куски пластыря, облезлые диктоушники, дохлых мышей…

Кто-то из первокурсников понуро подчинился и пошел на помойку. Илья отказался. С какой стати? Он приехал сюда учиться. Он студент исторического факультета, а не навозный червяк.

Комендант орал, брызгал слюной, угрожал деканатом.

Конечно, ни в какой деканат он не пожаловался: эксплуатация студентов была делом незаконным. Но стал гадить. К примеру, белье, которое Илье выдавала кастелянша, непременно оказывалось влажным или идиотски укороченным, а то вообще провонявшим черт знает чем.

Однажды ему досталась рваная простыня с медузной бахромой по краям, Илья это заметил не сразу. Пошел менять, кастелянша заявила, что это он погрыз. Попытался спорить, но с натасканным хамством бороться трудно. Пришлось топать в магазин, покупать простынку за свои деньги. С тех пор Илья рассматривал постельное белье с придирчивостью госприемки…

С пустым сердцем он вернулся в общагу. Миновал кабинку с нахохленной старухой-вахтершей по кличке Сова. Медленно поднялся на третий этаж.

Многие уже проснулись, общага оживала и побулькивала. Две знакомые третьекурсницы что-то жарили на кухне, маяча у плиты в голубом и желтом халатах. Желтенькая обернулась, бросила «привет». Он что-то процедил в ответ. Стараясь выглядеть спокойным, зашагал по коридору, нервно заскрежетал замком своей двери.

И почувствовал, что сходит с ума. Алины на кровати не было.

Все-таки не сон

Была только примятая постель и скомканное одеяло.

Ему вдруг страшно захотелось пить. Он плеснул холодной воды из кувшина, залпом выпил. Опустился на стул. Может, ему привиделось, что она мертва?

Он подумал об этом одновременно с радостью и ужасом. Он увидел то, чего не было. Алина на самом деле вышла за хлебом. Ха-ха, скоро придет.

Но в таком случае с его мозгом что-то не так.

Он взглянул на часы. Половина двенадцатого. Он схватил суперфон и набрал ее номер. Знакомая мелодия рингтона, хит звезды бульб-попа Анаконды запульсировал на полке. «Билив ми, плиз, билив ми…» Так банально и пошло, но музыка красивая, не отнять.

Значит, никуда она не ушла.

Чувствуя дурноту, Илья подошел к окну. И в ужасе отшатнулся. Алина лежала за кроватью. Худенькая девушка в завернувшейся ночной рубашке.

Как она, мертвая, могла скатиться с постели?

Он с надеждой припал к жене. Она не дышала. Тело как из холодильника.

Он тяжело опустился на кровать. Принялся крепко обдумывать свое положение. Оно было хреновей не придумаешь. По идее, нужно вызывать скорую. Но вслед за скорой неизбежно приедет полиция. Как ни крути, он единственный подозреваемый.

Скрываться у матери в Воронеже тоже бессмысленно. За ним вышлют оперативный автомобиль, а то и максидрон, он не успеет ее даже обнять.

Пока Илья перебирал в уме варианты, в дверь заскреблись. Послышался ноющий голос третьекурсника Коли, соседа слева:

– Илья, откро-о-й. Погано мне…

Илья открыл.

В свои двадцать лет Коля Сачко был законченным алкоголиком. Его долговязое тело часто валялось то на кухне, то в умывальнике. К этому все настолько привыкли, что воспринимали его как часть интерьера. Коля был незлобив, дружелюбен и по-детски искренен со всеми, включая даже зловредного коменданта и коварную кастеляншу. Не дать Коле на опохмел было все равно, что обидеть ребенка.

Как запойный Коля дополз до 3-го курса университета и до сих пор не вылетел, было непостижимой загадкой. Говорили, что Коля способен каким-то образом обаять самых злобных экзаменаторов.

– Опохмелиться бы, – жалобно проскулил Коля.

Илья с трудом сдержался, чтобы его не выставить. Сейчас ему было не до Коли. Он предложил скинуть деньги через суперфон.

– У меня карта заблокирована, – проныл пьянчуга.

Илья поскреб по карманам, нарыл Коле полторы тысячи.

– Все, что есть.

– На чекушку хватит, – благодарно затряс купюрами сосед. И тут же взъерошил свои волосы. – Что-то, Илюха, я совсем сдал. Мне привиделось, будто с твоей Алиной что-то случилось. Неужто «белочка» начинается?

Илья затащил его в комнату, закрыл дверь.

– У тебя потрясающий дар, Коля. С таким чутьем другому б цены не было.

– Ты о чем?

– Алина мертва. Да, да, ее кто-то задушил. Она вон там, за кроватью. Не перебивай. Мне надо скрыться. Да потом пойдешь за своей чекушкой! Слушай…

Рубленый рассказ Ильи произвел на Колю такое впечатление, что он даже деньги рассыпал.

– Мне нужно исчезнуть, Коля. У тебя есть кто-нибудь, у кого можно спрятаться? Хотя бы на время.

– Надо подумать. Гм. Ну, есть один такой человечек.

Коля поскреб щеку, косясь на Илью.

– Не смотри на меня так. Я не убийца, черт побери, – разозлился тот.

– Да верю. Просто мне чего-то выпить расхотелось.

– Ну и хорошо, ты мне сейчас нужен трезвым. В общем, я сейчас быстро соберу рюкзак, а ты выходи и жди меня у памятника Шухову. Через полчаса встречаемся.

В логове арабиста

Едва переступив порог квартиры, Илья чуть не ткнулся лбом во внезапное препятствие. Вместо коридора почти сразу за входной дверью путь преграждала стена.

– Налево, – сориентировал хозяин. И сам юркнул куда-то вбок.

Из глубин необычной квартиры тянуло неоднозначным душком сандалово-гвоздичных благовоний, с привкусом еще чего-то, мускусно экзотического.

– Где тут у тебя свет, Рич? Все забываю, – завертел головой Коля.

– Справа по ходу, – отозвался обладатель странного имени.

В давние советские времена это помещение было пристроено к первому этажу жилого дома на Алтуфьевском шоссе и числилось нежилым. Здесь, в большой подсобке жилконторы, хранили инвентарь дворники и спорадически выпивали сантехники.

Позже, когда жилконтору открыли в другом месте, здесь собирались подростки-картежники, вольнолюбивая молодежь с гитарами и портвейном. Замок с многострадальной двери сбивался бессчетное число раз. Домуправ сначала истерил. Потом умер. А вслед за ним умер и Советский Союз. Шпана окончательно пошла вразнос. Однажды наркоманы чуть не спалили эту подсобку вместе с домом.

Так продолжалось до тех пор, пока в квартире рядом с пристройкой не скончалась одинокая бабка. Ее жилплощадь стремительно захватил ушлый силовик, после чего урвал и пристройку. Он переделал ее в однокомнатную квартиру, провел воду, свет, газ, интернет, вставил новые окна с автоматической очисткой стекол. Но на серьезный ремонт поскупился. Когда его чуть не посадили, силовик сбежал во Францию и поселился на вилле в Монпелье, а московскую квартиру и эту неформатную однушку стал сдавать по сходной цене…

Коля слегка подтолкнул Илью, и они вошли в тускло освещенную комнату. Запах ароматического зелья усилился. Илья увидел на столе пузатый сосуд, над которым вился дымок.

На диване в позе лотоса сидел хозяин с ноутбуком на коленях. Это был маленький человек в очках, которого Илья принял за подростка. Но когда малыш глянул на него, Илья понял, что ему лет тридцать.

В облике очкарика было что-то индусское. Во-первых, природная смуглость. Во-вторых, у него были жгучие глаза, узкие губы и необычной формы нос с оттопыренными ноздрями.

– Рич, дашь пожрать? – спросил Коля.

Очкарик молча кивнул на холодильник.

Бесцеремонно в нем покопавшись, Коля выудил кастрюлю с макаронами и колбасу.

– А выпить есть?

Рич кивнул за спину. Коля, словно самонаводящаяся боеголовка, прянул в угол. И через секунду победно, как кубком, потряс бутылкой виски.

Налил себе и Илье.

– А Рич? – спросил тот.

– Он не пьет. Ну, будем!

Коля торопливо махнул стопку. Илья рванул за ним. С тех пор как не стало Алины, его преследовало желание поскорее опьянеть. Человек со странным именем Рич нацедил себе холодный зеленый чай.

Выпив еще по одной, Илья спросил, как они познакомились. Коля покатился пьяной улыбкой:

– Не поверишь: на презентации восточного искусства.

– Ты увлекся восточным искусством?

– Да нет, Наташка Белоконь с четвертого курса затащила. Она же у нас большая любительница всяких музеев. Я тогда в завязке был, маялся сильно. Вот Наташка и говорит: давай сходим, отвлечешься. Там мы из-за чего-то поругались, а тут рядом Рич. Я ему давай жаловаться, потом за ним увязался. Он не возражал, представляешь? Слова мне не сказал, хотя я всю дорогу его доставал. Правда, Рич? Помнишь, как ты мне потом читал этого… Али-бабу.

– Абу-аль-Аля, – поправил Рич.

– А откуда такое имя необычное? – спросил Илья.

Рич рассказал, что вырос в семье посла Нидерландов в России. Папа из Роттердама, мама из Багдада. Родители постоянно ссорились. Мирились, только когда забивали косяк. На Рича же забивали регулярно. В тринадцать лет он ушел из дома. Скитался по глухим деревням с подростками-бродягами. Своим смуглым лицом он смахивал на цыгана. Однажды прибился к табору. Его приняли за своего и даже завели разговор на ромском. Он ничего не понимал, но уже через неделю освоил. В таборе научился ездить на лошади и ловить рыбу сетями. Потом сбежал, не в силах терпеть грязь и бесприютность кочевой жизни.

Пока скитался, в его семье разыгралась драма. Отец с матерью были обвинены в шпионаже, и их в двадцать четыре часа выслали из России.

Рич узнал об этом в отделении полиции Пензы, где его сняли с поезда как безбилетника и задержали ввиду отсутствия документов. На вопрос «Кто твои родители?» он ответил: «Сирота». Кто он и откуда, местные органы опеки особо не допытывались. Когда же из Москвы пришел ответ на запрос о родителях, в Пензе только ахнули. Что делать с сыном шпионов? Высылать? Но куда, в Нидерланды или в Ирак? При этом ни один из горе-родителей так и не заявил свои права на сына.

Тем временем подростку стукнуло четырнадцать. Он получил российский паспорт на имя Ричарда Иванова и был отправлен в детдом. Оттуда он вскоре сбежал и снова пристал к цыганам. Но поругался с местным бароном и еле остался жив – увернувшись от брошенного в него ножа, кинулся в реку и вынырнул на противоположном берегу.

С тех пор Рич стал бродягой. Несколько лет он блуждал по деревням, где ему давали приют сердобольные тетки. Когда же выяснилось, что Рич хорошо знает арабский (первые десять лет он прожил у бабушки в Багдаде), ему посоветовали рвануть в Москву.

Знание языка неожиданно пригодилось. После кризиса 2032 года Россию наводнили беженцы из стран Ближнего Востока. На городских рынках развелось немало торговцев в чалмах.

Рич стал крутиться возле торгашей в качестве толмача. Быстро освоил арабские диалекты, а заодно аварский, киргизский и курдский.

Потихоньку он прирос к этой среде и стал в ней незаменим. Потребность в нем возникала постоянно. Случалась ли у торговцев разборка с бандитами, или полиция вдруг наезжала на них, требуя дань, Рич тут же мчался к месту конфликта. Несколько раз его чуть не убили.

Однажды взрыв прогремел ровно на том самом месте, где он только что стоял рядом с торговцами и помогал им писать на лазерных экранах названия товаров по-русски. Отлучился буквально на минутку в туалет, и в этот момент рвануло. Пятерых торговцев разметало в куски вместе с их лазерными экранами.

Отчего-то Рича хранила судьба.

При всей экстремальности работенки он за нее держался. К Ричу относились с уважением и неплохо платили. Он кропотливо копил на свою собственную «однушку». А пока был доволен и этой съемной дырой. Хоромы с евроремонтом ему были ни к чему. К тому же отсюда было рукой подать до рынка.

– Рич у нас арабист, Саади в подлиннике читает, – уважительно заметил Коля.

– Невелико достоинство, – скромно заметил Рич.

– Представляешь, Илюха, он даже комментарии к Корану в какое-то издательство отсылал. Рич крутой.

– Да какой я крутой. Была бы у тебя мама из Ирака…

– Не скажи. Вот у меня мать чувашка, а папа чистокровный белорус. И что толку? Ни чувашского не знаю, ни в белорусском ни бельмеса.

Коля с философской грустью махнул очередную стопку.

– Ты мусульманин? – спросил Илья у Рича.

– Глупо связывать себя условностями, – ответил тот. – Мне просто интересна восточная культура. В детстве бабушка читала мне много арабских сказок. Они меня завораживали, но еще больше мне нравилась внешняя форма языка, все эти извилины, завитушки. Я их любил копировать. Мне они казались чем-то выхваченным из природы – изгибом ветвей, волнами с россыпью брызг…

– Понял, ты поэт, – протянул Илья.

– Не знаю, не пробовал. Зато я с малых лет почувствовал, что жизнь не так проста и прямолинейна, как кажется многим. Понимаешь, в моей семье все было странно. Мама была гораздо старше отца. Любовь между ними быстро прошла, они стали чужими. Терпели друг друга, видимо, исключительно из шпионской конспирации. Как сказал Хайям, «О, жестокое небо, едва распустилась – как уже осыпается роза моя». Было невыносимо оставаться дома. Когда бабушка умерла, я сбежал.

– Рич, расскажи про свой черный пояс по каратэ, – встрял Коля. – По этому, как его, кику… кеку…

– Кекусинкай, – дернул углом рта Рич. – Да ладно, потом.

Коля не отставал: расскажи да покажи. Рич отнекивался, но упертого пьяницу не переспоришь. Пришлось со вздохом подняться с дивана и показать «вертушку Кин Суна», чем-то похожую на балетное фуэте. Коля победно заулюлюкал. Рич еле сдержался, чтобы не выбить у него ногой бутылку.

Илья в ответ хотел рассказать о себе, но Коля его пхнул. И торопливо наплел, что Илья его дальний родственник, который приехал на заработки из Мурома. Мол, дома работы нет, а в столице можно хоть как-то устроиться. Но снимать квартиру ему пока не на что.

– Он поживет у тебя немного, а?

– Окей, – кивнул Рич. – Только лишней кровати нет, придется спать на матрасе.

Так Илья остался у арабиста.

Прошли две недели. Рич утром уходил на работу, вечером возвращался. Допоздна он сидел за комби-ноутом, задумчиво глядя в экран и поглаживая пупырышки клавиш.

Время от времени прибегал Коля, приносил из общаги свежие новости. Заведено уголовное дело по статье «Убийство». Илья объявлен в розыск. Комендант хотел кого-то вселить в опустевшую комнату, но следователь запретил.

Коля рассказал, что коменданта крепко пропесочили в ректорате, когда выяснилось, что в студенческой общаге жили муж с женой, пусть и студенты. «Ты нам молодежную среду разлагаешь!» – гремел на Падлыча проректор по воспитательной работе. И прислал батюшку с кадилом и кропилом, который степенно обработал сначала опечатанную дверь, а потом со строительной люльки – и окно.

– Где похоронили Алину? – тихо спросил Илья.

– Не знаю. Вроде какие-то дальние родственники тело забрали.

– У нее был брат. Сводный брат Дрон.

– Без понятия, Илюха.

Илья шумно выдохнул. Он застал живой маму Алины, худую жилистую женщину, страдавшую неврозами. К нему теща испытывала плохо скрываемую враждебность. Во время знакомства сверлила провокационными вопросами. Узнав, что Илья учится на историка, ехидно заметила, что он занимается «тем, чего нет». К счастью, у него хватило ума не затевать спор.

Илья видел Людмилу Руслановну всего трижды: в тот самый день знакомства, потом на росписи в загсе и, собственно, на ее похоронах (можно ли это считать третьим разом?)

Теща умерла внезапно, как перегоревшая лампочка. Илья сильно подозревал, что сама себе помогла. Но с Алиной он на эту тему не заговаривал, ей и так было тяжко.

Лежа у Рича на матрасе, Илья целыми днями вспоминал свою недолгую жизнь с Алиной. Пытался отвлечься ютуб-каналами и реалити-стримами. Пару раз в криминальной хронике мелькнуло его лицо. Давнишний уродский снимок со студенческого билета, где он, нехарактерно насупленный, был не похож на себя. «Ну и хорошо, что не похож», – злорадно подумал он.

Размышляя о случившемся, Илья все время пытался найти какую-то рациональную взаимосвязь, склеить события. Временами его бил озноб от страшной мысли: а вдруг это я убил?

Тогда он сидел как парализованный. Потом вставал и отчаянно экспериментировал – надавливал себе пальцем на горло и жал, жал сильнее, наконец изо всех сил, пока не начинал задыхаться и кашлять. Подходил к зеркалу и подолгу разглядывал след на горле.

Это могло случиться помимо моей воли, с ужасом думал он. Может быть, моя скрытая агрессивность так вырвалась наружу?

Он не знал куда себя деть. Хотелось выйти на улицу и бежать, нестись до какого-нибудь препятствия. Влипнуть в него и биться всем телом, орать. Если бы в этот момент его схватили и увезли куда-то, это было бы настоящим избавлением…

Но выходить он не мог. Срабатывал тормоз самозащиты. Его искали, и он должен был скрываться. Таковы были правила этой дьявольской игры.

Нападение

Следователь Пантелеев метнул дротик. Тот вильнул вправо и просвистел рядом с ухом следователя Суставина.

– Паша, идиот!

– Не попал же, – проворчал Пантелеев, откидываясь на спинку стула.

– Кто так бросает? Тут плавность нужна.

Выдернув дротик из стены, Суставин отошел от мишени. Прищурясь, качнулся на каблуках и метнул оперенное шило, нежно разжав пальцы. Будто воздушный поцелуй послал. Но рука предательски дрогнула (чертово похмелье!), и дротик полетел в сторону двери. В которую уже входил, маяча бульдожьей мордой, полковник Затворов.

Суставин застыл как соляной столб. Видя, как Затворов выхватывает из кобуры пистолет, он вспомнил о жене, которой так и не позвонил, чтобы объяснить, почему не ночевал дома. Его напарник Пантелеев юркнул под стол.

Забухали выстрелы. Свирепо, пулю за пулей полковник Затворов всаживал в мишень для дартса. Кучно, смачно. Зеленые лохмотья тряслись и болтались в клубах осыпающейся штукатурки.

– Вот как надо, – рявкнул полковник и вышел, бахнув дверью.

Несколько минут оба следователя приходили в себя. Курили, зло доламывали мишень и скармливали ее шипящему утилизатору.

Суставин принюхался.

– Паша, чем воняет?

– Порох, Серега.

– Нет, это что-то другое.

Пантелеев украдкой потеребил штанину, проклиная собачье обоняние напарника. Неимоверно стыдно было признаться, что под столом он мерзко обмочился.

Суставин ввинтил окурок в червячную груду бычков, забивших пепельницу. Его скулы все еще подрагивали.

– Что ты думаешь об этом деле, Паша? – кивнул он на папку.

– А что тут думать? Студент замочил свою подругу.

– Жену, – поправил Суставин.

– Какая разница. Обычная история.

– А зачем он ее с кровати спихнул? Экспертиза показала, что след на теле от падения появился уже после ее смерти.

– Следы заметал, – предположил Пантелеев, умащиваясь на стуле так, чтобы мокрая штанина не липла к мясистой плоти.

– Кто ж так заметает? Представь себя, Паша, на его месте. Как бы ты действовал?

– У меня нет жены. Лучше у себя спроси.

– Хм.

Суставин на удивление легко представил, как избавился бы от трупа своей супруги. В последнее время их отношения стали невыносимыми.

– Наверное, разделал бы тесаком на куски и вынес в сумке на помойку. Или скормил бы бездомным собакам. Вместо этого он просто сбрасывает тело с кровати. И зачем он после десяти утра выходил из общаги, прежде чем в двенадцать свалить окончательно?

– А если убийца не он?

– Маловероятно, но допустим. Тогда главный вопрос: как убийца попал в комнату. Первый вариант – входная дверь, – загнул палец Суставин.

– Отпадает. Следов взлома нет.

– А если убийца использовал отмычку?

– Муромцевы услышали бы и проснулись. Ты видел эти древние замки у них в общаге? Они же лязгают, как комбайн.

– Тогда второй вариант: двери из комнат соседей, – загнул Суставин второй палец.

– Я разговаривал с соседками из 32-й комнаты. Обе говорят, что через их комнату никто к Муромцевым попасть не мог.

– Не врут?

– Уверяют, что даже приближаться к этой межкомнатной двери никто не смеет. Мол, их застращали, что это дверь для общих жен и мужей, огромная историческая ценность и все такое. По документам все эти общесемейные двери вообще забиты намертво, чтоб неповадно было шастать.

– Ты проверял?

– Да, подергал. Похоже на правду.

– А что говорят соседи Муромцевых из 34-й комнаты?

– Их в ночь на 7 октября дома не было.

– Тогда получается, что если убийца – не Муромцев, а кто-то другой, то он мог попасть в комнату только одним способом – через окно, – Суставин скрючил третий палец. – Вопрос: каким образом он это сделал?

– Проще всего было взять напрокат максидрон и подлететь к третьему этажу.

– Нет, Паша. Я запросил записи видеокамер вблизи общаги. В ту ночь никто там на максидроне не пролетал.

– А камеры на самой общаге?

– Их там отродясь не было. Это же историческое здание, забыл? На нем запрещено камеры монтировать.

– Надо бы коменданта потрясти, Серега.

– Без тебя знаю. Как раз завтра снова собираюсь в общагу. Заодно еще раз допрошу соседей убитой. А ты, Паша, дуй с утра в университет, где учился Илья Муромцев. Поговори с его преподавателями. Все-таки он у нас пока главный и единственный подозреваемый.

Близился конец рабочего дня. Суставин попытался затащить Пантелеева в пивную, чтобы там еще раз все обмозговать. Но напарник неожиданно уперся. Мол, куча дел, какие-то отчеты надо доделать. Суставин сильно удивился. Паша Пантелеев никогда не страдал трудоголизмом, к тому же был не дурак выпить.

Выйдя в одиночестве на улицу, Суставин направился в свое излюбленное место, кабачок «На задворках», где его знали и наливали лучшее пиво.

Старательно оттягивая момент возвращения домой к жене и дочке, он в итоге выпил больше нормы. Ушел, пошатываясь.

Решил не вызывать таксидрон, побрел к метро пешком. Погода для второй половины октября была холодноватой. Пока шел, голова слегка прояснилась.

Он позвонил домой и постарался объяснить жене, почему сегодня поздно. «Очередной висяк, Надя, понимаешь…» Жена, не дослушав, отключилась. Суставин сунул суперфон в карман и побрел дальше.

«И все-таки странно, – думал пьяный следователь. – Староста группы говорит, что этот Илья уравновешенный, спокойный парень. Все приятели твердят, что у них была большая любовь. Ну да, иногда ругались. Но чтобы душить свою любимую?»

Суставин пересек маленькую улицу. Мимо сгорбленно проковылял косматый бомж, обдав тухлой вонью.

«Все говорят, что с комендантом Илья не ладил. А тот все равно разрешил им жить в студенческой общаге, – бормотал себе под нос капитан. – Это явное нарушение. Значит, комендант драл с них втридорога. Надо тряхнуть этого пройдоху покрепче, припугнуть статьей…»

– Мужик, закурить будет?

Качнувшись, Суставин уперся взглядом в двух невысоких хмырей в баскетбольных майках. Для промозглой осени те были одеты легкомысленно. Один из них, с рожей понаглее, завертел связкой ключей.

– Ты че, глухой?

«Попал», – подумал Суставин, с трудом включая периферическое зрение.

Улица была пустынна в оба конца. Ни намека на хотя бы отдаленный звук шагов или шум мотора. Бежать было глупо и бессмысленно.

«Черт, пистолет в сейфе оставил», – пожалел следователь.

Надеясь выиграть время, он медленно полез в карман за сигаретами. Достал пачку и раскрыл ее перед носом у хмырей. В тусклом фонарном свете сиротливо блеснула одна-единственная сигарета.

– Чем богаты, – прыснулось из Суставина.

На него напало неожиданное веселье, он подавился хрюкающим хохотком.

Отморозок с ключами вытаращился.

– Издеваешься?

Суставин захохотал еще пуще. И немедленно получил кулаком под ребра. А следом еще пару болезненных ударов. Закашлялся, зато протрезвел.

– Выворачивай карманы, – проблеял второй отморозок.

Из его кулака выщелкнулось лезвие. «Аргумент», – согласился капитан, пружинисто отскакивая. Уперся каблуками в асфальт. Ноги полусогнуты, костяшки пальцев зудливо покалывает.

Нож, которым в него ткнули, он легко выбил – тот со звоном отлетел в темноту, а парень взвыл, схватившись за кисть. Суставин размашисто добавил ему ногой, отправляя в пике.

Но тут кровь резко прихлынула Суставину в голову.

Второй гад ударил его в висок. «Кастет», – диагностировал следователь, падая. И с досадой подумал про удостоверение во внутреннем кармане пиджака.

Рич уловил булькающие колебания в безветренном воздухе. Шмяк падающего тела. Чуть погодя – глухой стон и тряпичное эхо еще одного падения.

Он резко повернул руль своего джампинг-ката и взлетел над бордюром, перепрыгнул через упавшую ветку. Включив четвертую передачу, прыжками понесся по шуршащему листьями газону.

Впереди маячил какой-то тип в баскетбольной майке, склонившийся над лежащим человеком. Похоже, рылся у того в карманах. Рич тормознул с резким визгом.

Тип поднял не испорченную интеллектом морду.

– Чего тебе, шибздик? Скакай отсюда, пока живой.

«Скакай», – поежился арабист. Соскочив с джампинг-ката, он оттолкнулся от асфальта и взлетел. С ударной силой около 350 кг рифленая подошва кроссовка впечаталась в корпус дебила. Тот не успел даже охнуть, просто улетел сквозь строй кустов.

Где-то сбоку послышалась возня. Там кряхтел и пытался подняться еще один тип в баскетбольной майке и бесформенных штанах. Почти брат-близнец первого. Рич тюкнул его ребром ладони. «Баскетболист» покорно рухнул.

Картина вырисовывалась ясная: двое придурков прицепились к подгулявшему мужику. Сивухой от того разило будь здоров. Рич пощупал пульс. Вроде живой. Но на виске набухала слива ссадины.

Рич сорвал с плеча рюкзак. В одном отделении он там тягал мини-аптечку. На всякий случай. Торговцы на рынке иногда такие разборки устраивали, что мама не горюй.

Рич вытащил из рюкзака нашатырь, сунул бедолаге под нос. Тот не реагировал. Арабист выхватил фриз-термос со льдом, выковырял из него замороженный кусок и прижал к виску бедолаги. Суставина передернуло, он охнул и наконец открыл глаза.

Неожиданный поворот

– С ума сошел. Зачем ты его к нам приволок? – шипел Коля Сачко, разглядывая «корочку» оперуполномоченного капитана Суставина С. В. – Только следователя нам не хватало. Илью подозревают в убийстве, а тут на тебе – полиция с доставкой.

– Откуда мне было знать, я у него карманы не обшаривал, – оправдывался Рич. – Ты сам виноват, надо было рассказать мне всю правду. А то «родственник из Мурома». Пойми, не мог я его бросить в таком состоянии. А скорая не захотела забирать. Они его подняли и тут же положили. Слишком пьян, говорят. Тех двух сволочей забрали, а его оставили.

Словно почуяв, что говорят о нем, Суставин очнулся и застонал. Тяжело заворочавшись, запросил пить, но снова отключился.

Встревоженный Коля проверил, как он там. Постоял у приоткрытой двери в комнату, неприязненно глядя на спящего следователя. Заскребло воспоминание о том, как однажды его, загулявшего ночью, подобрали менты и отвезли в отделение, попутно отделав дубинкой. После чего он обнаружил пропажу денег, а ссадина на затылке долго и противно гноилась.

От неприятных воспоминаний Колю замутило, и он засел в туалете.

А Рич включил свой комби-ноут и загрузил сайт столичного УВД. На экране выскочили данные о сотрудниках отделения полиции, в котором служил капитан Суставин С. В.

Рич покатал мышку-колобок, пролистывая страницы. Укрупнил изображение. Фото неважнецкое, но человек на нем был вполне узнаваем. Худое мизантропическое лицо. Выпуклый лоб, желваки.

Так, посмотрим его послужной список. Звания, награды…

Рич умостился на диване поудобнее и принялся внимательно изучать характеристику капитана Суставина. Документ был позапрошлогодний, зато обстоятельный. «…За 12 лет службы в органах внутренних дел Сергей Витальевич Суставин проявил себя как грамотный, ответственный работник. На его счету раскрытие 24 убийства, 17 грабежей и 39 изнасилований. Суставин С. В. зарекомендовал себя как сотрудник, который успешно справляется с наиболее ответственными и сложными заданиями…»

Дальше шла всякая ерунда, перечень каких-то благодарностей с цифровыми кодами. Ниже – бесконечные списки сотрудников, представленных к таким-то наградам, в которых всплывало и имя Суставина.

Рич захлопнул комби-ноут и нахмурился. По всему выходило, что следователь не липовый.

Стоп, у него в сумке что-то было. Где же я ее кинул? Отыскав видавший виды кожаный суставинский планшет с потертой лямкой, Рич извлек из него пластиковую папку с двумя угловыми резинками. Какое-то дело. Рич оттянул угловые резинки…

Чтобы убедиться в том, что он не во власти галлюцинации, арабист сделал несколько медитативных вдохов и выдохов. Забормотал под нос восточную мудрость: «Страсти ничто, расслабься и отрешись от желаний и волнений, все это не имеет никакого значения…»

На первой странице сверху крупным шрифтом было напечатано: «Дело № 182. Убийство на улице Жуковского в общежитии МУГР имени Первых выборов с участием роботов». И ниже: «Убитая – Алина Муромцева, пятикурсница очного отделения филологического факультета МУГР. Подозреваемый – её муж Илья Муромцев, пятикурсник очного отделения исторического факультета того же университета».

Дальше шел кривовато распечатанный текст, с безграмотными оборотами вроде «согласно отчета оперативной группы…» и «в соответствие с выводами криминалистов…» Там было подробное описание трупа, косноязыкое воспроизведение слов свидетелей, детали и специальные термины экспертиз.

Из душа, вытирая голову, вышел Илья. Прислушался к больному храпу Суставина, который тревожно выхлестывался из комнаты.

– Слушай, Рич, что это за мужик? Откуда он взялся, ты так толком не объяснил.

– Это следователь полиции.

– Не понял.

– Тот самый, который ведет твое дело.

Илья перестал вытираться. Рич протянул ему папку Суставина.

Перед глазами Ильи запрыгали буквы, загарцевали предложения. «Таким образом, подозреваемый Муромцев И. И.…» «Как установлено, подозреваемому…».

Он внимательно посмотрел на Рича. Интересно, за сколько эта тварь меня сдала? Сейчас, по всей видимости, в дверь позвонят и войдут деловитой гурьбой, скрепят запястья холодными наручниками. Надо поспешить. Хотя бы успеть набить этой сволочи морду.

Илья рванулся к Ричу. Но размахнуться не успел.

– Не волнуйся, я знаю, где тебя спрятать, – сказал тот.

Гостеприимная гигантка

Чайник свистел громко, и они не слышали, как следователь прокрался в умывальник и потом выскользнул в коридор. Среагировали только на стукнувшую входную дверь.

Рич выскочил из кухни, заглянул в комнату. Там был один матрас. Капитана Суставина С. В. не было.

Не хотелось, конечно, бросать обжитую квартирку. Пусть и не слишком уютную, но привычную, пропахшую благовониями. Досадно было уходить, не зная, когда вернешься. Безумных странствий Ричу хватило в мятежной юности.

Но ничего не поделаешь, надо было уходить с Ильей. Рано или поздно нагрянет полиция, и тогда гарантированы проблемы. Допросы, обыски. Возможно, помещение под арест.

Сиротско-приютский опыт и работа на рынке вытравили из него иллюзии в отношении государственной машины, в особенности правоохранительной. Сгребут и начнут прессовать. Не захочешь – выдашь адрес Ильи. Не от боли и страха, а просто ради того, чтобы вернуть себе спокойствие. А выдавать невиновного (почему-то Рич сразу поверил, что Илья невиновен) ему совсем не хотелось.

Одна беда – к утру Коля успел напиться. Как всегда, некстати. Распластался в кресле, как членистоногое.

Они с Ильей заволокли пьянчугу в ванную. Под ледяной струей тот хотя бы обрел способность держаться на ногах.

Ехать было неблизко – в Коньково. Брать напрокат максидрон не стали, так их могли легко вычислить. Поэтому быстро собрали сумки и поехали на метро, допрыгав до станции на джампинг-кате.

С тех пор как многие москвичи стали перемещаться на максидронах и таксидронах, в метро стало заметно свободнее. С ними в вагоне было всего человек десять – несколько студентов, два алкоголических деда в панамках и семейка приезжих с детьми, сгрудившаяся у паучьей схемы московской подземки.

Пока ехали, Коля крепко заснул. Еле его растолкав, они вылезли на станции Коньково и побрели мимо бетонных домов, кажущихся клонами друг друга. Еще и указателей не было. Мэрия затеяла менять обычные таблички на умные голографические. Старые давным-давно сняли, а новые все никак не могли смонтировать.

Троица быстро заплутала среди однообразных спальных каньонов.

Рич кинулся к собачнику с большеголовым бульдогом.

– Послушайте, где-то здесь живет двухметровая девушка!

Натянув поводок, пес угрожающе зарычал. Но хозяин оказался дельный:

– В соседнем дворе. Она здесь по утрам бегает.

Парни припустили в указанном направлении.

Ну, наконец-то! Знакомый подъезд с облупленной дверью и выломанным интерфоном. Они поднялись на третий этаж и позвонили.

Нора открыла сразу.

– Я уж думала, тебя не будет, – пробасила она из-под потолка. – Так вас трое? Давайте бегом, мне на самолет надо.

Приятели просочились в коридор мимо здоровенной, как разложенная лестница-стремянка, дылды в спортивных штанах. Миниатюрный Рич мог бы без труда прошмыгнуть между ног.

С Норой он познакомился на курсах азербайджанского. Нора собиралась замуж за бизнесмена из Баку (так и не вышла), а Ричу язык понадобился для работы: на рынок тогда резко прихлынули коммерсанты с Каспия.

В перерыве между уроками, во время кофе-брейка с пахлавой, они и зацепились языками.

Ее полное имя было Элеонора, но она стеснялась его и, тихо злясь на родителей, представлялась Норой. Она оказалась известной баскетболисткой, играла за сборную.

Когда ночью Рич понял, что из съемной квартиры на Алтуфьевском шоссе надо сматываться, он прямо ночью позвонил ей. Повезло: Нора не спала, собирала вещи. Рано утром она уезжала в аэропрорт. Ее команда улетала на сборы, а потом на соревнования.

– Приезжай, дам ключи, – спокойно отреагировала баскетболистка на просьбу «немного перекантоваться».

С Норой было легко, она не задавала лишних вопросов. Все по делу. Как на спортивной площадке: проход, прыжок, бросок.

Это была миловидная и стройная девушка. Но из-за роста и 47-го размера ноги мужики от нее шарахались. И еще пугал ее гулкий голос, смахивающий на отзвук забиваемой сваи. Она умела докричаться до партнерши по команде даже в беснующемся зале.

Нора сунула Ричу ключи, забросила на плечо спортивную сумку и покосилась на полупьяного Колю.

– Кубки мне тут не побейте.

– А тебе без травм, – пожелал Рич и добавил по-азербайджански: – Угур (удачи).

Она немного помешкала и, согнувшись вдвое, звучно чмокнула Рича в щеку.

– Нам выйти? – игриво осклабился Коля.

Нора глянула на пьянчугу с добрым сочувствием. Представила, как тот летит в баскетбольное кольцо. Та-там (стук об пол), та-там (еще один) – бросок…

– Ладно, пошла.

Красная куртка с модным дизайном и надписью «Россия» (в виде медвежьих клыков) исчезла в дверном проеме. Ножки сорок седьмого размера энергично прогрохотали вниз.

Пропавшая папка

Будильник суперфона разбудил лейтенанта Пантелеева в тот самый момент, когда он проваливался в марево очередного сна.

Он разлепил один глаз. Посмотрел на мир с метафизической угрюмостью. Разлепил второй глаз и увидел полоску света, пробивавшуюся из коридора.

«Зачем же я так нажрался», – подумал лейтенант Пантелеев.

Тут же нашелся ответ. Уж больно ему вчера хотелось выпить с Суставиным. Но идти в кабак в мокрых вонючих штанах было немыслимо.

В метро он сесть не рискнул, вызвать таксидрон – тем более. Пришлось плестись домой, да еще украдкой. Шел дворами, продрог. Естественно, дома кинулся греться водкой, да еще резво форсировал, испытывая азартную злость…

«Ну что, согрелся? Доволен?» – укорил он себя.

Паше Пантелееву не повезло с организмом. Его обрюзглое тело любило водку, но при этом с трудом ее переваривало.

Он отвел одеяло и медленно, с трудом сел. В отвисшем животе что-то неприятно булькнуло. Встать он был не в силах. Какое там встать! Он сейчас завалится и будет спать дальше. Черт с ней, с работой.

«Позвоню Сереге. Он добрая душа, подстрахует», – решил лейтенант.

Резкий звонок будто вырвался из желудка. Болезненно икнув, Пантелеев решил вызов проигнорировать. Но потом подумал, что это может быть полковник Затворов.

– Алё…

– Ты где? – выстрелил в ухо голос Суставина.

– Серега, как раз хотел тебе позвонить, – пошевелил губами Пантелеев.

– Что с тобой, Паша?

– Я дома.

– Ты же должен быть в университете, разговаривать с преподавателями Муромцева. Какого черта?

– Извини, вчера перебрал малость.

– Значит, со мной вчера посидеть отказался, а сам взял и нажрался.

– Серега, не зуди. Я нынче на работу не ходок.

– Ладно, что с тобой делать. Уж подежурю за двоих, – хрустнул Суставин опорожненной пивной банкой.

– Спасибо, друг.

– Давай очухивайся. Чтоб завтра был как огурчик.

Суставин повесил трубку и озабоченно побарабанил по столу. Он так надеялся, что Пантелеев вскоре вернется из университета и посидит вместо него. Ему позарез надо было отлучиться.

Сегодня утром он очнулся в какой-то дыре на Алтуфьевском шоссе на матрасе. В закоулках памяти маячила спонтанная драка, мелькали отвратительные рожи. Ныл висок. Из кухни доносились чьи-то голоса. Он проверил карманы. Удостоверение, деньги, мобильник, все было на месте. Тихонько подхватив сумку-планшет (даже не заглянул в нее, идиотина!), он поскорее выскользнул из этой норы, захлопнул дверь и бросился к метро.

А на работе обнаружил, что в планшете нет папки с делом № 182. Похоже, он посеял ее в этой трущобе, в которой непонятно как очутился.

Суставин маялся, курил, постанывал от ноющей боли в травмированном виске. К тому же внутри свербело: надо сгонять за папкой, сгонять за папкой…

Он еле досидел до обеда. Заглянул в соседний кабинет к майору Росянкину, туповатому следователю, который всегда ходил в форме и имел сытое розовое лицо, украшенное ноздреватым носом. В отделе его между своими звали Поросянкиным.

Суставин уговорил Росянкина сходить вместе в столовую. Там он угостил прожорливого майора борщом с пирожками, сам за все заплатил. В курилке рассказал майору пару идиотских анекдотов, терпеливо выслушал его нытье по поводу дежурств. То да се, под шумок уболтал Росянкина присмотреть за его кабинетом. Мол, ему по делам надо срочно смотаться.

– А если Затворов спросит? – напрягся майор.

– Скажи, что я в засадной спецоперации.

Cуставин написал Росянкину краткую инструкцию, отдал ключ от своего кабинета и вынырнул на улицу через черный ход.

Убийство на рынке

Рич позвонил директору рынка Кемалю и предупредил, что будет немного позже. Он принял душ и оставил Илье инструкции: где у Норы какие вещи, чем можно пользоваться. Попросил присматривать за Колей. Быстро глотнул зеленого чая и заказал таксидрон.

Пока одевался и спускался, двухместный беспилотник уже прибыл. Подрагивал у подъезда на телескопических складных ножках, готовый к отлету. Рич приложил банковскую карту к дверце, она «съела» оплату и разблокировалась. Рич нырнул на левое сиденье. Правое было занято парнем в наушниках с густо татуированной лысиной.

– Добрый день.

– Здрасьте, – процедил парень.

– Мне на Алтуфьевку.

– Мне ближе.

Беспилотник взмыл над районом Коньково и в два приема достиг высоты 150 метров. Крутанулся, определяя направление, стремительно понесся над помельчавшей Профсоюзной, над детскими машинками, игрушечными пешеходами. Негромко стрекоча, помаргивая датчиками помех.

Татуированный парень в наушниках прикрыл глаза, погружаясь в свой транс. Ну и отлично, не будет мешать.

Рич спокойно раскрыл папку с делом № 182. Дрон резким толчком поменял направление, из папки вылетел желтый квадратный листок. На нем было что-то начеркано, но Ричу было не до этих каракулей. Он сунул листок в карман и углубился в изучение дела, которое до этого только пролистал.

На первых страницах шло подробное описание трупа девушки. Здесь имелись выводы судмедэксперта о причине смерти и предполагаемом времени ее наступления. По всему выходило, что Алина Муромцева была задушена ночью, между 2 и 3 часами.

Нашли Алину в тот же день в 16:45, после того, как до нее не смогла дозвониться ее подруга Варвара Чирковская. Алина собралась с ней утром в фитнес-клуб, но на многочисленные звонки и сообщения не ответила. Когда по просьбе Варвары в присутствии свидетелей взломали дверь в комнату, девушку нашли на полу. Та не подавала признаков жизни. На ее горле виднелось большое темное пятно.

Смерть наступила вследствие пережатия участка шеи между подъязычной костью и щитовидным хрящом, в результате чего поступление кислорода в легкие было полностью прекращено, – говорилось в экспертизе.

Единственным подозреваемым назывался исчезнувший муж Алины – Илья Муромцев. При этом в деле указывалось, что в 11:34 Илья зачем-то звонил на телефон Алины. Причем билинг показал, что он при этом находился в своей комнате.

То, что Илья в этот момент был у себя, подтверждала вахтерша Зязина М. В. По ее словам, где-то около 10:30 утра Илья в «странном состоянии» вышел из общежития. А примерно через час вернулся. И, выходит, тут же позвонил Алине.

Зачем, вернувшись домой, он звонил уже мертвой жене? Или он не знал, что она мертва? Но где она тогда была?

И еще эта прогулка. Очень странное поведение для убийцы.

Рич перевернул страницу. Углубился в обоснование версии, по которой главным подозреваемым был признан Илья Муромцев. Студентки Оксана Болдурец и Вероника Кузнецова из соседней 32-й комнаты рассказали, что накануне убийства вечером слышали за стенкой у Муромцевых раздраженные голоса и ругань. Якобы Илья выяснял с женой отношения. Правда, эти Оксана и Вероника путались в показаниях.

Первая говорила, что пара ругалась в десять вечера, а вторая – что около полуночи. При этом следствие делало вывод, что убийство случилось на почве ссоры. Дескать, Илья в состоянии аффекта набросился на Алину и задушил.

Но ведь ее задушили после двух часов ночи. Даже если Илья с Алиной ругались в полночь, как говорит Кузнецова, то между ссорой и убийством прошло два часа.

Допрос соседей из 34-й комнаты ничего не дал. Как следовало из материалов дела, там жили четверо первокурсников, которых в ночь с субботы на воскресенье дома не было. Они дружно разъехались по домам на выходные.

В районе Якиманки таксидрон спустился и высадил парня с татуированной лысиной. Его место заняла востроносая общительная тетка, которой надо было куда-то на Дмитровское шоссе. Рич со вздохом спрятал папку и всю дорогу до Отрадного отбивался от теткиных рассказов про ее дачу и урожай слив, из которых она делает варенья, настойки, соленья. Он уже выскакивал из дрона, а вдогонку ему несся рецепт какого-то соуса.

Но и на рынке ему поразмышлять не дали. Он там даже присесть не успел. Лоточники-курды обступили здание администрации и принялись галдеть, что их хозяин на месяц задержал зарплату.

Рич выскочил и попытался успокоить возбужденных бородачей. Те не унимались. Рич набрал номер держателя курдских лотков. Долго слушал гудки, прикрыв второе ухо. Курды орали, что им нечем кормить свои семьи, размахивали руками.

Трубку наконец взяли.

– Слюшаю…

– Алан, ты?

– Нэ, это Гасан.

– А где Алан?

– У хазяина на дачэ. А кто там шюмит?

– Курды хотят зарплату, которую вы им задержали.

Гасан разразился осетинской бранью.

– Ладна, скажи им, скоро буду.

Рич кое-как угомонил толпу. Но к торговле курды не вернулись. Они посбивались в кучки и стали о чем-то шептаться. Было видно, что без денег работать не будут.

Ну и хорошо. Значит, до приезда Гасана никто не будет его дергать к покупателям, чтобы перевести какую-нибудь мудреную фразу.

С этими курдами вообще не соскучишься. В торговле они до жути экспансивны. То ли дело азербайджанцы или афганцы, которые расхваливают товар чинно и нараспев, зря руками не машут.

Вернувшись в администрацию, достал из холодильника бутылку негазированной воды, сделал пару глотков. И снова погрузился в изучение уголовного дела.

Вскоре резко визгнули тормоза гасановского джипа. Рич прислушался. На улице снова заклокотала гортанная курдская речь. Гасан огрызался по-осетински. Cудя по всему, деньги он не привез.

«Надо бы выйти, разрулить», – подумал Рич, тревожно глянув в окно. Осетинский он знал, на курдском тоже мог объясниться.

Курды взмахивали руками, Гасан спокойно поплевывал на грязный бетон. Как всегда, уверенный в себе, в кожаной куртке с модными грязными разводами.

«Ладно, сам все уладит, не в первый раз», – решил Рич.

Однако шум за окном нарастал. Гомон и ругательства перекрывали друг друга, яростно сталкивались, обрастали новыми голосами. Обстановка накалялась. Причем курды уже орали не про зарплату, а жаловались, что работают без выходных, живут в скотских условиях в подвале, что на рынке нет туалета. Пригрозили пойти на прием к главе управы. Горбоносый Гасан заорал на них и затопал.

Нет, надо все же выйти. Рич открыл дверь администрации. И увидел, как Гасан брезгливо отталкивает кого-то из курдов и орет по-осетински: «Вонючка!»

Лезвие в руке курда блеснуло быстрее, чем осетин потянулся к своему кинжалу. Он икнул и ощерился, с губы соскользнула кровавая слюна.

Курды мгновенно рассыпались кто куда. А Гасан остался на месте, сжав пальцами рукоятку ножа, торчащего из паха.

Рич бросился к нему.

– Звоны! – прохрипел осетин.

Но звонить было поздно. Приехавшей скорой осталось лишь накрыть Гасана черной тканью. Беднягу увезли под стенания брата Алана и его брызгастые заклинания отомстить.

Полиция забрала с собой Рича и парочку случайных курдов – всех, кого сумела отловить. Остальные скрылись, побросав на рынке своё барахло.

Рича проводили к следователю Челебадзе. Но толку от его допроса было мало. Убийцу Рич толком не разглядел.

– Если понадобитесь, мы вас вызовем. Подпишите вот здесь, – устало сказал следователь.

Телефон Челебадзе прозвенел в тот самый момент, когда Рич ставил свою крохотную, чечеточно-муравьиную подпись.

– Да? Серьезно? – протянул следователь, изумленно косясь на арабиста.

Левой рукой он скомкал его временный пропуск. А губы стиснул так сурово, что усы встали дыбом.

Через секунду все разъяснилось. На рынке был произведен обыск, и в столе у Рича нашли дело об убийстве студентки Алины Барабаш.

– Откуда оно у тебя? – постукивая по столу пишущей ручкой, спросил следователь.

Рич молчал, ругая себя самыми последними словами.

– Пойдем за мной, – велел Челебадзе.

Пришлось плестись за ним, обреченно дыша густой прянью его туалетной воды. Они вошли в кабинет, на двери которого белели таблички «Суставин» и «Пантелеев».

Первая фамилия повергла Рича в уныние. Он со вздохом вспомнил о пьяном капитане полиции, которого он на свою голову вырвал из лап уличных грабителей.

Но самого Суставина в кабинете не оказалось. Они заглянули в соседний кабинет. Там сидел какой-то ноздреватый майор и читал комиксы.

– А где Сустав и Пантелей? – спросил Челебадзе.

– Сустав на спецоперации, Пантелей без понятия.

– Слушай, Росянкин, у этого типа нашли дело № 182, которое они ведут. Пусть они с ним сами разбираются, у меня своего геморроя по горло.

Челебадзе швырнул папку на стол Росянкина и тут же убежал, гася возражения.

Росянкин флегматично потер ладонью сытый загривок. Делать ему было нечего, так как почти никаких дел ему не поручали. Но и возиться с кем попало не хотелось. Он что, нанялся? Не для того дядя генерал его сюда пристраивал, чтобы он чужих подследственных допрашивал.

Росянкин сунул в рот матрешку-леденец. Хмуро ковырнул обложку папки.

– Откуда у тебя это дело?

– Нашел.

– А подробнее?

– Подробнее расскажу самому Суставину.

Росянкин насупился и стал расхаживать по кабинету. Он не знал, как вести допрос в такой ситуации. Перебирал в памяти обрывки лекций в школе полиции, эпизоды из детективов.

Рич тем временем разглядывал обшарпанный кабинет со старой мебелью. На одной стене был постер «Мисс МВД – 2032» – девушка в купальнике с автоматом. Другую стену украшали кадры из старого фильма со следователем Жегловым.

– Та-ак, – Росянкин строго взглянул на Рича. – А ну-ка покажи свои документы.

Рич протянул паспорт. Росянкин открыл и удивился.

– Рич? Что это за имя такое?

– Отец из Нидерландов.

– Не похож ты на нидерландца.

– А какие они, по-вашему?

Майор почесал ухо.

Вдруг комната сотряслась, словно дверь подорвали гранатой. В кабинет ввалился полковник Затворов.

– Росянкин, где твои соседи Суставин и Пантелеев? – проревел он.

– Н-на задании, – сглотнул слюну майор.

– На каком еще задании?!

– Это по нашей просьбе, – неожиданно встрял Рич. – Мы попросили срочно направить сотрудников полиции на наш рынок. Очень уж много там левых торговцев развелось.

Рич предъявил полковнику визитку со стильной гравировкой: Заместитель директора администрации Алтуфьевского рынка Иванов Р. Д.

– Так бы сразу и сказали, – проворчал Затворов. – Только зачем Суставина с Пантелеевым дергать? Не могли стажеров послать?

– Наш директор попросил, чтобы рейд был представительным, – не моргнул Рич. – Обстановка накаленная, нелегалы совсем обнаглели. Сегодня до поножовщины дошло, торговцы зарезали своего хозяина.

– Как только эти любители коммерции вернутся – сразу ко мне, – рыкнул Затворов. – Самое главное сейчас – дело убитой студентки, а не какой-то вонючий рынок. Пусть мне этого Илью Муромцева из-под земли роют!

Затворов умчался. Росянкин вытер пот.

– Ловко ты с рынком придумал, – пробубнил он. – Я уж думал, сейчас мне конец.

– Может, отпустите?

– Не могу, брат. Сам понимаешь, это самое… А может, мы с собой в картишки? Ты в очко играешь?

Напрасная слежка

Суставин в недоумении уставился на голый пол в прихожей, где еще утром валялась обувь. А теперь ничего не было, кроме пыли и комочков грязи на линолеуме. Вешалки для одежды пустовали.

Опорожнен был и холодильник. Кукожился там один йогурт, безнадежно просроченный.

Но самое главное – нигде не было его папки с уголовным делом. Капитан растерянно опустился на стул. «Допустим, они съехали. Но папка с уголовным делом им зачем?»

Он заметался от шкафа к дивану в нарастающем ужасе, представляя фатальные последствия случившегося, вплоть до изгнания из органов.

«Это прожженные хмыри, которым лишь бы стащить. Сейчас небось глумятся, вырывают листы», – колотился в нем паникер.

«Почему хмыри? Ни деньги, ни документы они не тронули», – отзывался здравый голос.

«Пока ты здесь торчишь, твоей папкой уже торгуют на черном рынке!» – не унимался паникер.

«Да кому она нужна, эта папка», – ехидно парировал голос трезвости.

С трудом капитан сумел взять себя в руки. Для этого, правда, пришлось расколошматить ни в чем не повинный стул и вонзить в пол кухонный нож. И еще выкурить подряд три сигареты.

Он повторно, на этот раз тщательно и въедливо обследовал квартиру. Внимательно изучил липкие следы посуды на кухне, темные разводы на линолеуме в коридоре. В квартире имелся диван, на котором, судя по его целлюлитным ямкам-примятостям, регулярно спали. Сложенная раскладушка тоже явно не простаивала – Суставин обнаружил на ней пару волосков.

Плюс в квартире имелись два матраса. Правда, свернутые в рулоны. Развернув один из них, Суставин его тут же узнал. Это на нем он провел минувшую ночь. Вот и клякса его запекшейся крови, напоминающая птичье дерьмо.

Второй матрас попахивал потом. Похоже, в квартире обитали трое.

Дотошно обследовав следы обуви на линолеуме, он убедился: здесь следы трех разных людей. Рифленые изогнутые (похоже, кроссовки) – самые маленькие. След побольше – плоский, вафельный (кеды?). А вот еще один отпечаток – пошире, явно от ботинка. Каблук достаточно глубоко впечатался в линолеум.

В шкафу одежды оказалось мало, причем только маленького размерчика. Выходит, смуглый жил постоянно, а двое других захаживали в гости?

Капитан обессиленно опустился на пол.

Почему они так спешно съехали? Зачем забрали его папку?

«Ладно, займемся установкой личностей», – наметил Суставин тактический план.

Он обошел соседей по подъезду. Днем почти никого дома не было. Лишь одна подслеповатая бабка открыла дверь, но она была недоверчива и разговаривала через цепочку. «Чаво? Жилец из пристройки? Не знаю, не видела. Как зовут, понятия не имею».

Суставин позвонил в жилконтору. Еле дозвонился. Ему посоветовали обратиться в Центр регистрации арендного жилья. Позвонил туда, назвал адрес. Увы, этот адрес не значился в их базе. Значит, квартира сдавалась нелегально.

Оставалось плестись в паспортный стол. Там ему дали информацию о собственнике квартиры. Некто Ершов Н. Н, уже три года живет во Франции.

Неужели запрашивать консульство? Тьму времени потратишь, к тому моменту папки и след простынет.

«Но теперь хоть понятно, почему они съехали. Раз квартира сдавалась нелегально, их могла напугать моя полицейская корочка», – решил Суставин.

Наскоро пожевав в первом попавшемся фаст-фуде, он посмотрел на часы. Возвращаться в отдел было уже поздно. Ничего, пусть хоть раз без него обойдутся. Не рассыплются.

Суставин решил подождать пару часиков до вечера, после чего снова наведаться в поганую квартиру. Была отчаянная надежда, что парни вернутся за какими-нибудь вещами.

Все эти два часа Суставин прошатался в окрестностях дома, как бы невзначай посматривая по сторонам. Чтобы не казаться подозрительным, он купил три розы и шесть хризантем. Мол, свидание у него. Попытался включить на лице романтическое нетерпение.

Закурив, подумал, что давным-давно он не покупал цветы. Жена не просила. Да и у него в последнее время не было желания ее радовать.

Может, он сам виноват в ее сварливости и занудстве? Капитан Суставин погрузился в невеселые размышления…

Он встрепенулся поздновато. Знакомая тщедушная фигурка приближалась к подъезду.

Вынырнув из-за дерева, Суставин пружинисто понесся за ней. В голове уже проворачивались разные варианты атаки: «Где папка, сволочь?» Или: «Любезнейший, давайте не будем тратить попусту время…»

Щупляк испуганно обернулся. Веснушчатый подросток. Над губой набух, разросся и бахнул пузырь жвачки.

«Извращенец!» – презрительно брякнул отрок и шмыгнул в подъезд. Суставин стоически отступил обратно за дерево. На всякий случай прикрылся цветами. Теперь соглядатайствовал сквозь бутоны.

Когда стемнело, он воткнул букет в клумбу. Улучив момент, проник в подъезд вслед за толстоногой теткой с сумками. Повторный рейд по соседским квартирам был его последним шансом избежать катастрофы.

В четырех квартирах Суставину не открыли. Еще двое захлопнули дверь перед его носом, обозвав мошенником. У прочих Суставин буквально вымаливал информацию.

О жильцах квартиры-пристройки никто ничего не знал и не хотел знать. Впрочем, как и об остальных обитателях дома. Соседи не общались друг с другом, были подозрительны и немногословны. Приходилось все время показывать удостоверение. Но и оно не помогало, на корочку зыркали без почтения.

В последние годы имидж правоохранителей был основательно подпорчен. Аукались «Дело о генеральских дачах», очередной скандал с Росгвардией и безобразные обстоятельства недавнего ареста блогера Федорецкого.

Лишь один пенсионер вспомнил, что да, «живет такой мелкий парень в той квартире, где раньше подсобка была». Но что за парень, дед не знал.

– А еще двое? – жадно насел Суставин.

– Какие двое? Он один живет.

Его сосед блеснул было путеводным огоньком: «Имя у него необычное… э-э-э… Роберт, что ли, но не Роберт». Так и не вспомнил, задница.

Суставин обошел почти всех. Устало ткнулся в очередную дверь, богато обитую. Долго звонить не пришлось, ему сразу открыли. На пороге чавкал жвачкой тот самый подросток с веснушками.

– Извращенец? – весело протянул тинейджер и обернулся: – Пап, это он!

В перспективе прихожей замаячил шкафоподобный бородач, загудел басок:

– Тот самый?

Капитан не стал тратить времени на махание корочкой. Шустро слетел по лестнице и покинул треклятый подъезд. Забежал в соседний двор, отдышался, прислушался. Погони вроде не было.

Он посидел грустно на лавочке, в очередной раз покурил. Отдал бычок соткавшемуся из тьмы бомжу. Тот проскрипел что-то благодарственное и волшебно растворился.

Это был провал. Суставин со вздохом представил, как он пишет объяснительную Затворову по факту утерянного дела. Как с него перед строем срывают погоны. Как он коленопреклоненно плачет, уткнувшись в суровые руки жены.

Жена… Надо бы помириться, что ли?

Суставин вернулся в опостылевший двор. В темноте не сразу отыскал, где приткнул цветы. Розы и хризантемы сиротливо торчали из клумбы. Он осторожно вынул букет из земли. Отряхнул стебли, понюхал бутоны. Розы почти не пахли, хризантемы отдавали кислятиной.

Он отправился к метро, на ходу нащупывая суперфон.

Замуровали

Внезапный звонок из Главка заставил майора Росянкина бежать на учения по гражданской обороне. Он отвел Рича в кабинет Суставина и Пантелеева, сказал «немного посидеть», запер его дежурным ключом и умчался.

Эти «немного» растянулись на полтора часа. Рич стал наматывать круги по комнате. Вот идиотская ситуация. Если сейчас явится Суставин, что он ему скажет? Как объяснить, что у него, Рича, обнаружили уголовное дело убитой студентки?

Он попытался придумать какую-то убедительную легенду, но быстро понял, что опытного следователя не проведешь.

Стал искать ключ от кабинета. Но нашел лишь маленький ключик, похоже, от какого-то шкафа. А в тумбе отыскал лишь древнюю пожелтелую подшивку газеты «Полицейские будни», которая уже давно не выходила в бумажном виде. Там на фотографии был изображен курсант школы полиции Суставин С. В., принимающий присягу.

От нечего делать Рич стал разглядывать плакат с актерами из криминального сериала (один угол отклеился и загнулся). Потом обратил внимание на большой гвоздь, торчащий справа от двери, с хороводом дырок вокруг. Явно следы пуль. Можно было подумать, что здесь кого-то хотели повесить, но потом передумали и расстреляли.

Рич поежился.

Чтобы успокоиться, он кинул подшивку «Полицейских буден» на пол и уселся в позе лотоса. Несколько минут сосредоточенно медитировал.

Потом начал бродить по кабинету, повторяя про себя выученные накануне азербайджанские существительные: «гайната», «гялин», «кясмик», «хама»… Стал вспоминать идиомы. Всплыл в памяти стих Самеда Вургуна. «Севийорум чинку онлар, бирчедефе йашайамам чюнку гюлюм…»

Красиво.

От нежной лирики в груди шевельнулась старая любовная язва. Заныла. Думал, что уже давно прошло, перегорело. Оказалось, не до конца.

Уже почти три года прошло с тех пор, как Света со своим мужем уехала в Калининград. Вроде должен давно забыть. Тем более что переписку он сразу же оборвал. Но внутри, как стафилококк, продолжало жить что-то недобитое, недодушенное…

Рич сел за стол Суставина. Подумал, не позвонить ли Коле. Как они там с Ильей обустроились у Норы?

Но тут же передумал. Наверняка тут в кабинете не только «жучки» натыканы, но и современные «клопы» с «блохами». Его шеф с рынка Анвяр Алиханов активно такими пользовался: качество аудио- и видеозаписи отменное, угол обзора – максимальный.

Рич заозирался по сторонам, пытаясь угадать, где эти умные букашки могут располагаться. Махнул рукой: да где угодно. Вот хотя бы здесь. Он тронул рамку объемного 3D-снимка на столе Суставина. Крупная миловидная блондинка на рельефной фотографии казалась еще мощнее. Как и девочка лет 14, которая была ее копией. Хотя нет, не совсем. Торчащий нос и кривоватая линия рта были точь-в-точь как у Суставина. К тому же, в отличие от улыбающейся матери, девочка угрюмо смотрела мимо объектива. Позади них виднелось море.

Рич повернул фото спиной. На выпуклых 3D-попах виднелась гравировка: «Геленджик, 2031 год».

Рич вздохнул, погружаясь в воспоминания, на этот раз ни к чему не обязывающие. Давным-давно, в начале 2020-х ему довелось побывать в Геленджике с цыганским табором. Он плескался в море, нырял за рапанами и до полуночи целовался с юной Адой, самой маленькой и самой разбитной в таборе.

Сколько же ему тогда было? Шестнадцать? Семнадцать? Где сейчас эта Ада?

Рич задумчиво оглядел стол Суставина. Стационарный суперфон со спецвыходами и оперативными функциями. Подставка для ручек и карандашей, квадратики липких бумажек для срочных записей.

Внезапно дверь задергалась, в нее по-свойски затарабанили.

– Пантелей, ты здесь?

– Да нет Пантелея. Его вроде на задание услали, – послышался другой голос.

– А Сустав?

– Хрен его знает. С утра был, потом куда-то делся.

– Ладно, без них обойдемся. На двоих больше будет. Верно, Саня?

– Золотые слова, Геша.

Послышались удаляющиеся шаги, всплеснулось интимно-братское похохатывание людей, предвкушающих нехитрое удовольствие.

Подойдя к двери, Рич на всякий случай дернул за ручку. Озадаченно перед ней постоял. Зачем-то взглянул на часы. Похоже, о нем попросту забыли.

Арабист поежился. Солнце зашло, в кабинете следователей резко посвежело. Отопление еще не включили, и ночка обещала быть студеной.

Где-то за дверью снова послышались чьи-то шаги. «Может, заорать?»

Да нет, глупо. Ну, прибегут, взломают дверь. Хорошо, если просто изумятся. А если возмутятся или, чего доброго, разъярятся? «Ты кто такой и что здесь делаешь?»

Зная о непредсказуемости людей в форме, Рич решил не поднимать шум.

Тем временем холод ощутимо наползал. Арабист уже не мог усидеть на одном месте. Походил по комнате, сделал зарядку.

Захотелось есть. Он попытался отогнать голод своим любимым Саади. Замаршировал по кабинету, бубня в такт шагам:

  • Презренье обжорам! С утробой пустой
  • Быть лучше, по мне, чем с пустою душой.
  • О горе! Их участь тяжелая ждет —
  • Как скот, заблудились. Нет, больше, чем скот…

Помогло, но ненадолго.

Рич пошуровал в ящиках столов Суставина и Пантелеева, надеясь урвать хоть что-нибудь.

В столе у Пантелеева нашелся бывалый бутерброд. Развернув пакет, Рич с тоской взглянул на затверделую инсталляцию «хлеб с сыром в коконе плесени». Сунул ее обратно в ящик.

В другом ящике что-то елозисто каталось. Оказалось, коньяк.

Вообще-то Рич не любил крепкие напитки, которые быстро сшибали его с ног. Но сейчас он обрадовался. Главное, помнить предостережение Абу-аль-Фараджа и остаться на первой стадии павлина. В крайнем случае, обезьяны.

Без всяких сомнений и угрызений совести он отвинтил крышку.

От маленького глотка внутри приятно потеплело. Отпив из бутылки еще немного, он почувствовал, как отмокают конечности, как прокатывается в недрах тела бархатистая волна.

В сумраке он походил по кабинету, подмурлыкивая себе под нос «Knocking on Heavens door» Боба Дилана. Поразглядывал плакат, на которой красовались актеры из дурацкого сериала. В полутьме на глянцевитой поверхности поблескивали самонадеянные рожи детективов.

Похулиганить, что ли? Встав в боевую стойку, Рич расслабленно запрыгал перед плакатом. Сфокусировался. Крутанулся пару раз вокруг своей оси и на волне третьего разворота выбросил ногу. Подошва кроссовки гулко припечатала сериального мачо.

Рич чечеточно притопнул: добрый удар!

Вскоре в комнате стало совсем темно. От холода коньяк из головы быстро выветрился. Но пить больше не хотелось.

Рич сделал дыхательную гимнастику. Ежась и потирая руки, забегал по комнате. Было понятно, что всю ночь так не пробегаешь. Но и спать в таком холоде казалось немыслимо.

Он закружил по комнате интенсивнее, часто дыша. На одном из виражей чуть не врезался в большой сейф. Смерил его взглядом. Вспомнил про найденный ключ. Всунул его в дверь сейфа – подходит.

Он заглянул внутрь. Никаких ценностей в стальном чреве не было, лишь какие-то папки, бумаги. Но, главное, там было тепло. Сперто, затхло, зато МОЖНО ЖИТЬ.

Рич быстро оценил габариты и полез внутрь. Уютно умостился, поджал ноги. Что-то твердое вжалось в голень.

Оказалось, пистолет. Рич осторожно отгреб его ногой. После чего плотно закрыл дверь, сунув в щель сложенную бумажку.

«Как хорошо-то», – подумал он, сворачиваясь кренделем и успокаиваясь. Быстро растаяли переживания последних дней, хулиганы и следователь, бегство из дома, курды с рынка. Все теперь было неважно…

Рич по-собачьи горласто зевнул и мгновенно канул в сон.

Ему снились торговцы на рынке и Гасан, живой и невредимый. Он ходил по рынку, крутя в руках полицейской фуражкой. За ним трусил Суставин и обмахивал его веером. Но что-то было не так. Рич присмотрелся и увидел, что из Гасана выливается кровь. А тот лыбился как ни в чем не бывало. «Это не кровь, – услышал Рич от кого-то из торговцев, – это кетчуп». «Ага, кетчуп», – подмигнул ему Гасан и прошел мимо. А Суставин зверски оскалился.

Спасибо, вампир!

Рич проснулся от голосов. Но они совсем не походили на рыночный гомон торговцев. Повернув затекшую шею, он ткнулся макушкой в стенку сейфа.

Снаружи что-то происходило. По облачку, лизнувшему тьму внутри сейфа, Рич понял, что в кабинете следователей зажгли свет.

– Гаси, – хрипло скомандовал кто-то.

– Извини, Жага, не подумал.

Свет погас.

– Советую думать, Бара, – заметил хриплый.

Вновь пришло дуновение света, теперь тусклого и мерцающего. Фонарь включили, смекнул Рич.

Неизвестные люди продолжали перебрасываться скупыми репликами. Тип по имени Жага был явно за главного. Бара ему безропотно подчинялся.

Почти сразу стало ясно, зачем они пришли.

– Как его звать, все забываю? – прогудел Бара. – Му… Мо…

– Муромцев Илья. Да не по фамилии ищи, а по номеру. Дело № 182. Папка где-то сверху должна лежать.

У них был странный акцент. С виду правильная речь имела непривычный привкус. Как у иностранцев, которые в совершенстве выучили русский, но не до конца приручили пару-тройку чуждых звуков.

Стараясь не шуршать, Рич включил на своем суперфоне диктофон. Настроил дальнее усиление.

Где-то рядом пророкотал голос Бары:

– Будем сейф ломать?

– Лишний шум ни к чему. Для начала посмотри в столах, – отозвался Жага.

У Рича немного отлегло. Свет фонаря сделался тусклее. Послышались звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков.

– Ничего.

– Посмотри еще вон в том.

Понимая, что рано или поздно эти двое доберутся до сейфа, Рич стал готовиться к вторжению. Развернулся ногами к двери, головой уперся в заднюю стенку. Только попробуйте сунуться – шарахну так, что зубы по всей комнате искать будете.

Тем временем ночные визитеры обыскали все ящики столов. Судя по шуршанию пакета и звяку бутылки, они добрались до заплесневелого бутерброда и коньяка.

– Початый. Причем пили недавно, – проскрипел Жага.

– Откуда знаешь?

– Как только мы вошли, я сразу запах учуял.

– Глотнем? – гыгыкнул Бара.

– Нет.

Кто-то из них шумно испортил воздух.

– Тьфу ты, вонючка, – возмутился Жага. – Открой окно, смерд.

Рич даже в сейфе почувствовал, как потянуло холодком.

– Теперь глянь, что здесь на плакате.

– Артисты какие-то.

– Я не про то. Видишь грязь? Вон, на лбу у мордатого.

– Ну, грязь, Жага. Давай лучше папку с делом искать.

– Я сам решу, что надо делать, ахат расхат! – непонятно выругался Жага.

– Извини, не подумал.

– А ты думай. Это не просто грязь, а след от подошвы. Да и земелька больно свежая.

– Не пойму, к чему ты клонишь.

– А ну-ка, Жагушка, где твой ломик? Чую, пора таки сейфом заняться.

Рич напрягся, как гоночный болид перед стартом. Но выскочить не успел. Странный звук полоснул тьму и завибрировал, ввинчиваясь в нее истошным клекотом.

Бесформенно заорали неведомые Жага и Бара. Загрохотала входная дверь, отрыгиваясь уносящимся топотом.

Что за чертовщина? Отчего они сбежали?

Минуту в кабинете следователей пульсировал звук, который Рич никак не мог опознать. Он осторожно приоткрыл дверцу сейфа. Нечто металось в темноте, издавая ужасающий визг, противный физиологически, до выверта желудка.

Рич резко выпрыгнул, сделал кувырок и зажег свет. Замер в боевой стойке.

Об оконную раму отчаянно билась летучая мышь. Очевидно, она влетела в открытое Барой окно и теперь не могла выбраться обратно. Перепончатые крылья были слишком велики, бестия бестолково билась в стекло. Пронзительный визг разносился по всей округе, где-то слышались ответные клики ее сородичей.

В отчаянии мышь взмыла под потолок, сокрушила мульти-лампу. Рич еле увернулся от дождя осколков и ринулся прочь из кабинета следователей. Сбежал по лестнице вниз.

Ночных визитеров нигде не было. Теперь все его мысли были заняты тем, как проскочить мимо охраны.

Рич осторожно подкрался к прозрачной кабинке. Невиданная удача! Дежурный капитан спал, опустив голову на стол.

Опустившись на четвереньки, Рич осторожно пролез под турникетом, стараясь не задеть цилиндрические железки. Украдкой оглянулся на дежурного.

Тот не спал. Рядом с головой офицера на столе расползлось красно-бурое пятно. Алые капли повисли на краю стола.

«Жага и Бара», – отчетливо понял арабист. И выстрелил в холодную осеннюю ночь.

Два километра он стремительно бежал. Потом шел как пришибленный, пока не заметил огонек проката максидронов…

Возвращение

Квартира баскетболистки Норы производила впечатление. Паркетный пол из дуба, дизайнерская мебель. Модная посуда из морского камня, тяжелая, как гири. Зато это вам не одноразовое барахло из супермаркета. Эксклюзив.

А еще у Норы были всякие ультрасовременные штуковины. К примеру, пылеглотатели на обоях, замаскированные под узоры. Или роботизированное помойное ведро. Как только оно заполнялось, срабатывал датчик, и ведро с жужжанием выезжало из квартиры, открывая входную дверь с помощью специальной программы «вход-выход». Это ведро могло реагировать и на запах: если какой-то из отходов начинал пованивать, оно выдвигалось на помойку, не дожидаясь стопроцентной заполненности. Доехав во дворе до контейнерной площадки, ведро останавливалось. Из его стенок вываливались сортировочные клешни, которые методично разбрасывали отходы по разным бакам согласно их назначению: пластик – к пластику, стекло – к стеклу и т. д.

Это было очень кстати. Ричу и Илье не приходилось лишний раз выходить во двор.

Как многие большие спортсмены, Нора была тщеславна. Все стены в квартире были увешаны объемными кадрами из матчей с ее участием. Вот она с мячом. Вот зависает в пружинистом прыжке – жилы вздулись, лицо мучительно искажено. А на этом фото она уже в объятиях партнерш (белые и черные руки переплелись, как лианы). Снимки с кубками и ошалелыми болельщиками, с тренерами и функционерами федерации. Отдельный снимок – с президентом страны, достающим ей до подмышки…

Вся отделка в квартире была желто-зеленая, то есть соответствовала цветам Нориного клуба. Охристо-изумрудным был ковер, растянувшийся между велотренажером и баскетбольным кольцом. Шторы в гостиной отливали болотцем. Обивка стульев золотисто сияла. Обои и кафель в ванной тоже были попугаистыми.

Как-то Рич спросил у подруги, что она будет делать, если перейдет в клуб с другими цветами. И получил увесистую затрещину. После чего раздалось назидательное мурлыканье: «Команда молодости нашей…»

Илью мало трогала обстановка в квартире баскетболистки. Почти все время он мучительно думал над тем, кто и почему задушил его жену. Он где-то читал, что подобным способом бескровного убийства пользовались некоторые тюркские племена. Но кому могла помешать Алина?

В последнее время она подрабатывала репетитором (русский, английский), не забывая при этом писать диплом. Часто пропадала вечерами. Илья ревновал. Из-за этого они ругались. «Всех денег не заработаешь», – злился он. Она извинялась, спешила приготовить на ужин что-нибудь особенное.

Но потом все повторялось. Она могла сорваться на уроки к ученику поздно вечером. Не раз он предлагал встретить ее у метро или хотя бы у пункта проката максидронов. Алина категорически отказывалась.

Илья ревновал сильнее. Однажды он проследил за ней, ругая себя последними словами. Оказалось – в самом деле уроки с учеником. Разгуливая по Сиреневому бульвару, сутулый подросток бубнил вслед за ней: «go-went-gone, give-gave-given…»

Что он упустил в отношениях с Алиной? О чем она думала в последние пару месяцев? Почему с таким остервенением ринулась в работу, пропадая днями и вечерами? Конечно, деньги им всегда были нужны, но для Алины они никогда не стояли на первом месте.

Щурясь от горечи крепкого кофе, он много думал о способе проникновения убийцы в комнату. Алина любила свежий воздух и настаивала, чтобы окно на ночь оставалось открытым. Так было и в ту ночь.

Вероятно, убийца проник в окно, подлетев на максидроне. «Но почему ни я, ни Алина не услышали его стрекота?» – мучительно думал Илья.

Это можно было выяснить только одним способом – расспросив соседей.

Илья посмотрел на часы. Пять часов. Темнеет, но народ с работы еще не потек…

В натянутом поглубже капюшоне он удачно затерялся в толпе метро. Вынырнул к общаге с тыла. Постоял несколько минут перед горящими окнами. Четыре этажа. Четыре длинных коридора, вдоль которых шли двери.

На вахте сидела Лариса Петровна, скуластая тетка неопределенного возраста с крашеными под лису волосами. Она подозрительно посмотрела на человека в капюшоне.

– Куда?

Он сдернул клобук.

– Это я, Лариса Петровна.

Вахтерша золотозубо оскалилась.

– Проходи, дорогой!

– Спасибо, Лариса Петровна. Значит, не верите, что это я… Алину?

Она мотнула головой.

– Не выдадите?

– Стукачкой я никогда не была. Иди давай!

Кажется, обиделась.

В волнении он поднялся на третий этаж. Стараясь не смотреть в сторону своей комнаты, постучал в соседнюю 32-ю, к Оксане и Веронике. Никто не открыл. Прислушался – тихо. Черт, эти крали могли шататься где угодно.

В 34-й тоже не открыли.

Он прошел до конца коридора. Была приоткрыта 42-я комната, свет горел. Он вошел без стука, было не до приличий.

Полураздетая пятикурсница Зоя прыгнула за штору.

– Куда прешь?!

– Свои.

Зоя высунулась из-за шторы, близоруко щурясь.

– И-лья?

– Да. Одевайся, я отвернусь.

Он повернулся лицом к двери, заодно ее закрыл. Зоя торопливо зашуршала.

– Ты тоже хороша, дверь не закрыла.

– Пашку жду, – пробормотала она.

Чувствовалось, что напугана.

– Не бойся, я тебе ничего не сделаю. В смерти Алины я не виноват. Иначе бы сюда не пришел. Сам хочу узнать, кто это сделал.

– Можешь поворачиваться.

Зоя устроилась на кровати нога на ногу, завернувшись в пестрый халат. Подправила прическу «воронье гнездо».

– Давай быстрее, чего тебе надо. Если Пашка нас застанет, обоих убъет.

– Вспомни ночь на седьмое октября. Ты ничего не слышала?

Зоя закатила глаза.

– Господи! Нет, я спала. К тому же где моя комната, а где твоя. Пришла от Пашки пьяная и завалилась.

Илья задумчиво опустил взгляд. Уставился на хвост веревки, торчащей из-под Зоиной кровати. Толстая, сантиметра два в диаметре. Нагнувшись, он потянул канат на себя.

– Что ты делаешь?

Илья выудил веревку, та оказалась длинная, как змея. И явно прочная.

– Прекрати!

– Тихо, – шикнул Илья. – Уже ухожу. Но ты должна сказать, откуда у тебя этот канат.

– От верблюда!

– Не уйду, пока не скажешь.

– Ладно, так и быть. Эту веревку притащил Падлыч из своей подсобки.

– Падлыч?

Илья был сильно удивлен. Хотя…

Он вспомнил, как Зойка погуливала с комендантом. Потому и жила в комнате одна, как королева. Она вообще девка симпатичная, только на голове черт знает что устраивает.

Илья пощупал веревку. Вспомнил, как кто-то рассказывал, что Падлыч раньше занимался альпинизмом.

– Зачем он тебе ее принес? Как это объяснил?

– Да никак. Просто сказал, чтобы я спрятала.

– Прямо так и сказал?

– Ой, только не говори ему, что я рассказала, – спохватилась Зоя. – Скажи, что сам догадался.

Илья переваривал информацию. Приподнял веревку, зачем-то ее понюхал.

Неожиданная догадка толкнулась в нем беременно. Он жадно уставился на Зою. Та даже испугалась, отсунулась подальше к спинке кровати.

– Вспомни, когда он тебе эту веревку принес?

– Да-давно.

– День?

Зоя медленно выпрямилась.

– Слушай, это ж было в тот самый день, когда нашли Алину. То самое воскресенье. По телику еще «КВН» показывали…

«КВН», – подумал Илья. Кто-то в тот день смотрел КВН. Или футбол. А кто-то пошел на Чистые пруды кормить уток. Воскресенье, можно понять.

Зоя еще что-то говорила про своего Пашку, как он в тот день напился и грозился прибить коменданта. Илья ее уже не слушал. Вышел из комнаты, на ходу набрасывая капюшон. Спустился на второй этаж, удачно ни с кем не столкнувшись.

21-я комната оказалась не заперта. Илья толкнул дверь и быстро вошел.

На полу комнаты валялись обертки и пластиковые бутылки. На столе громоздилась грязная посуда. На кровати пузом кверху лежал хозяин комнаты. Переваривал ужин, три десятка пельменей со сметаной, мурлыча припев из попсовой джин-группы: «Поспали – можно и пожрать, пожрали – можно и поспать…»

Петя Зайцев был тучным детиной с жидкими усами и кареглазой хитринкой. Похож он был скорее на прораба или на проводника поезда, но никак не на студента. Как и Илья, он учился на пятом курсе истфака и писал диплом.

Петя постоянно терся рядом с комендантом Падлычем. Услуживал, выполнял разные поручения. Подай, принеси. У каждого коменданта есть такой угодник. На этом стоит любая общага.

Поговаривали, что Зайцев стучит. Но ни разу не ловили. Поэтому просто снисходительно посмеивались, понимая, что Петина сервильность – это плата за отдельную комнату и прочие послабления от главного по койко-местам.

Услышав шаги, Зайцев с кряхтением сел. Удивленно уставился на Илью.

– Ты?

– Тсс, меня здесь нет.

Петя понизил голос:

– Поесть хочешь? Я пельмешек сварил.

– Ничего не хочу. Что в общаге творится?

– Ничего особенного. В первые дни немного погудели и затихли. Комнату твою опечатали.

– Видел. Что народ обо мне говорит?

– Некоторые думают, что это ты Алину убил. Но в основном сомневаются. Падлыч следователям про тебя наплел, что ты хулиган, нарушитель режима и вообще асоциальный тип.

– Сволочь.

– Зачем ты вернулся?

– Хочу найти убийцу. Думаю, он залез в нашу комнату с крыши.

– Почему ты так решил?

– Веревка.

– Какая еще веревка?

– Альпинистская, которая хранилась у коменданта в подсобке. Я обнаружил ее у Зойки Дымовой под кроватью.

– Что за бред?

– Послушай, в тот самый день после убийства Алины Падлыч принес эту веревку Зое и приказал, чтобы она ее спрятала. Я думаю, именно по ней он спустился с крыши. Помнишь, кто-то рассказывал, что Падлыч бывший альпинист?

– Ерунда какая-то. Ну, хорошо, допустим, это он. Не проще ли было эту веревку… ну, уничтожить как-то? Закопать, спалить.

– У него просто не было на это времени. Он понял, что следователи могут обыскать его подсобку и найти там веревку. И если всплывет, что он бывший альпинист, он попадет под подозрение.

– Но это же рискованно: сама Зоя могла его заподозрить, – возразил Петя. – Да и зачем Падлычу убивать Алину?

– Не знаю.

– Ладно, что ты предлагаешь?

– Вымани Падлыча под каким-нибудь предлогом. Он тебе доверяет.

– Куда я его выманю?

– Да хоть на крышу. Мне надо поговорить с ним с глазу на глаз.

Комендантские штучки

Комендант общежития Николай Павлович Кашин, он же Падлыч, был неприятен. Еще учась в институте, он доносил в деканат на однокурсников. Специально для этого научился пить, чтобы улавливать крамолу в разговорах, жужжавших за беспечным столом.

Кашин приложил руку к тому, что из университета был изгнан талантливый Леша Кислов, всуе обругавший президента страны. Потом вылетел с пятого курса Сашка Сидорчук, нарисовавший карикатуру на любовницу ректора МУГР.

Стукача в конце концов вычислили. Всем курсом отправились лупить, но Кашина кто-то предупредил, и он успел смыться к родителям своей будущей жены.

Его жена, как и положено, была стервой. Считая себя красавицей, она была уверена, что сделала Падлычу больше одолжение, выйдя за него замуж.

На посту коменданта любимым занятием Кашина было ходить по этажам и выслеживать, кто чем занят. Он присматривался к подвыпившим студентам, прислушивался к нецеломудренному скрипу кроватей, принюхивался к запаху курева, пытаясь уловить запах травки. Как только он выявлял криминал, тут же затевал разговор по душам. В результате которого к Падлычу перекочевывала определенная сумма денег – в обычной валюте, криптокойнах или интерпэях. Он не брезговал ничем. Это могли быть и два мешка картошки. Или свиной окорок. А то и ящик вина. По обстоятельствам и в силу возможностей уличенного.

В юности комендант увлекался альпинизмом. Это помогло ему усовершенствовать слежку за студентами. Пользуясь веревкой и профессиональным снаряжением, он спускался с крыши и тайком подглядывал в окна, записывал сомнительные разговоры.

В тот самый момент, когда Илья разговаривал с Петей, Падлыч тенью просочился в общежитие, даже не взглянув на вахтершу Ларису. Свернул направо и заперся в своей подсобке. Выудил из сейфа две папки.

Насвистывая «Песню индийского гостя», он принялся изучать ведомости платы за общежитие. Первую, официальную ведомость, просмотрел бегло и хмуро, отметив про себя, что Мамонов и Григорьянц так и не сдали деньги за сентябрь. «Прижать гадов», – убористо вывел он особенной ручкой, в чернила которой была встроена специальная звуковая «напоминалка», срабатывающая в определенное время.

Отложив эту папку, он с посветлевшим лицом раскрыл другую, неофициальную. Здесь Падлыч вел учет тех, кто жил в общаге нелегально и сдавал деньги втемную. Когда студента отчисляли из института, он автоматически вылетал из общаги. Но комендант продолжал вписывать его в официальную ведомость. А сам тайком вселял на это место совершенно постороннего человека, какого-нибудь мозолистого работягу или дистрофического лаборанта, а то и хмурого мужа, ушедшего из семьи. И драл за нелегала втридорога, гораздо больше, чем с законных студентов. Своим наваром он делился с начальником отдела регистраций студентов Мукло. Отстегивая ему треть выручки, Падлыч мог спать спокойно: Мукло его прикроет. Ну а то, что вместо давно уволенного студента Фомина в 22-й комнате живет гастарбайтер Казым Магомедов, а на кровати изгнанного первокурсника Харченко спит инженер Ёжиков ― кого это должно волновать?

Единственное, что портило настроение коменданту, – это опечатанная полицией 33-я комната. У него даже мелькала дерзкая мыслишка, не сорвать ли эту бумажку с тесемками. «Вон Вагиз с Бахытом давно просятся, хоть сейчас заселяй. Заодно они бы мне тут кабинет подновили».

Задумавшись над папками, комендант задремал. Во сне ему привиделось, будто он, озираясь, аккуратно отклеивает печать на двери комнаты № 33 и впускает в нее двух улыбчивых узбеков. «Тихо, тихо, только не высовывайтесь», – говорит он им. После чего закрывает дверь и снова ее опечатывает…

Падлыч блаженно откинулся на спинку стула. Губы плотоядно выпятились.

Началась следующая фаза сна. В ней он бродил ночью по коридору, следя, чтобы Вагиз с Бахытом не выбрались из комнаты. Его ухо время от времени улавливало за дверью подозрительную возню. Наконец до него дошло, что проклятые узбеки пытаются вылезти в окно.

Лихорадочная смена кадра: улица, отвесная стена. Азиаты лезут по веревке вниз. «Куда, сволочи? Назад!» – кричит он им, задрав голову.

Один из узбеков срывается вниз. Комендант поднимает голову, ожидая увидеть второго. Но это не он. Это Алина Муромцева. Она выглядывает из окна собственной комнаты. Живая.

Его сон прервался стуком в дверь. Комендант очнулся и быстро убрал обе папки в сейф.

Стук повторился.

– Кто?

– Я, Николай Павлович.

На волосок от смерти

Петя протиснул живот в кабинет.

Комендант потер глаза, вычесывая остатки сна. Плюнув на ладонь, пригладил плешь драгоценными ниточками волос.

– Что случилось?

– Николай Павлович, у нас ЧП: кто-то залез на чердак. Там следы бродяг – драный матрас, вонючая одежда, несколько сумок с объедками.

Лицо Падлыча исказилось.

– Как они попали в общежитие?

– Не знаю.

– Пойди их и прогони!

– Э, нет. Я на такое не подписывался – вонючее шмотье в руки брать.

– Обнаглел ты, Зайцев, – прищурился Падлыч. – Как постороннего приводить, так ты с удовольствием. А как бомжару выгнать, тебе сразу противно.

Петя побледнел.

– Вы о чем, Николай Павлович?

– Я все помню, – погрозил пальцем комендант. – Шагай за мной!

Падлыч ненавидел бомжей по-особенному, лютой классовой ненавистью. Эти твари, как он их называл, так и норовили просочиться в общагу, особенно когда начинались холода. Лезли в открытые окна, прорывались сквозь турникет. А прорвавшись, пытались угнездиться в общежитии надолго.

Вдруг в каком-нибудь умывальнике или туалете обнаруживалась бурая одежда, густо пропахшая дымом, посреди которой мирно сопел косматый клошар. Его приходилось гнать пинками, а потом еще объявлять дезинфекцию.

Через пару минут комендант, сжимая в руке ножку от стула, вылез на чердак. Обойдя огромную кучу мебельной рухляди, он оглянулся на Петю.

– И где эти твои бомжи?

– Может, на крышу перебрались, – развел руками Зайцев. – Вроде оттуда пованивает.

Комендант нервно вскарабкался по приставной лесенке на крышу. Вглядываясь в темноту, прогулялся по кровле.

Никакого намека на бомжей. «Что этот болван Зайцев наплел?»

Услышав шорох, Падлыч обернулся. У спуска на чердак маячил силуэт в ветровке. Этот человек сделал пару шагов, откинул капюшон.

«Муромцев, – узнал комендант. – Господи, я на крыше с убийцей».

– Что ты здесь… д-делаешь? – пролепетал он, тиская потную ножку стула.

Илья медленно приблизился к нему. По жилам Падлыча струнным перебором, каменистым перескоком прокатилась паника.

– Что тебе надо? – прошелестел он.

– Поговорить.

– О чем?

– Вы были на крыше две недели назад?

– Н-н-нет.

– В ночь на 7 октября.

– Не помню!

– А если хорошенько напрячься?

– Чего ты хочешь?

– Признания.

– Какого еще признания?

– У нас мало времени. Ночь на 7 октября. Где вы привязали веревку? Здесь?

– Какую еще веревку?

Илья схватил его за плечи и зло потряс.

– Ту самую, по которой ты, сволочь, спустился в нашу комнату и задушил Алину. Которую ты потом спрятал в 42-й комнате у Зои Дымовой.

Падлыч замахнулся на него ножкой стула. Илья вырвал ее и отбросил, кровля раскатно громыхнула. Комендант дернулся к лестнице на чердак, Илья сбил его с ног.

– На помощь! – завыл Падлыч, выхватывая суперфон.

Илья выбил его ногой, схватил коменданта за воротник.

– Тихо, гнусняк. Вставай и иди к краю крыши.

Падлычу пришлось повиноваться. Альпинист-разрядник, он не боялся высоты. Но он боялся убийцы.

– Чего ты от меня хочешь?

– Правды.

– Я все скажу, – забормотал комендант. – Я кое-что знаю.

– Что именно?

Услышать ответ Илья не успел. Какая-то могучая сила отбросила его в сторону. Он ударился головой о кирпичную трубу и на секунду потерял сознание. А открыв глаза, увидел огромное существо, которое словно укачивало непослушного строптивого ребенка. Но это был не ребенок. Это комендант корчился и извивался в лапах у невиданного гиганта.

Монстр метнул Падлыча с крыши, как легкоатлетический снаряд. Глыба канувшего вопля сдавила уши.

Незнакомец навис над Ильей. Тот был настолько потрясен, что даже не сопротивлялся. Лишь когда громила больно сжал его в удушающих объятиях, Илья впился зубами в его руку. Что-то острое ужалило десны, словно он укусил кактус.

Монстр воздел руки и запустил Илью в осеннюю глубь. Перед его глазами мелькнула змея, он рефлекторно поймал ее руками и заскользил мимо окон пятого этажа.

Наверху грохотнуло. Кажется, он потянул за собой интернет-кабель с комби-роутером. Защелкали отрывающиеся крепления.

Это на миг тормознуло его падение. Увидев перед собой окно четвертого этажа, Илья бросился в него макушкой. Стекло обрушилось дождем.

Какое счастье, что в общаге МУГР запретили менять старые окна на ударопрочные. Слава вам, защитники исторических зданий!

Илья влетел в чью-то комнату, в кровь обдираясь о стеклянные зазубрины.

Надежда и боль

Его встретили живописным визгом. В комнате испуганно зажегся свет.

Три девичьи головы торчали над одеялами. «Первокурсницы», – определил Илья по выражению лиц.

– Простите, – пробормотал он.

– У тебя что-то торчит, – прошептала одна из голов, кудряво-кукольная.

Илья вынул изо рта клочок. Колючая шерсть, которую он выгрыз из руки этого дьявола.

– Ой, кровь на лбу! – воскликнула та же девушка.

Забыв про стыд, она выскочила из-под одеяла в ночнушке и заметалась по комнате. Вытащила из тумбочки аптечку. Дрожа от холода (из разбитого окна адски дуло), она запрыгала вокруг Ильи с ватными тампонами и перекисью.

Одной ваткой она вытерла кровоподтек, другую прилепила к ране.

– Держи.

Илья покорно прижал лекарство ко лбу.

Она тем временем занялась его руками. От перекиси в ранах покалывало. Он присел на стул. Тот крякнул, предупреждая о хлипкости.

«Падлыч, скотина, подсунул первокурсницам списанное барахло», – подумал Илья. Но тут же вспомнил, что Падлыча больше нет.

«Что он хотел мне сказать на крыше? Он что-то знал. Откуда взялся этот жуткий человек? Да и человек ли?»

С улицы донеслись встревоженные голоса. Кто-то там завизжал. Уже обнаружили тело, значит.

Накинув халаты, девушки высунулись в разбитое окно.

– Это Падлыч, – сказал Илья.

Девушки не среагировали, взбудораженные суетой на улице.

– Там труп Падлыча, – уточнил Илья.

– А? Что ты сказал?

Илья попросил их сесть. Сжато, без прикрас рассказал о том, что случилось на крыше. Разумеется, опустив, зачем он туда поперся и что там делал сам комендант.

Кудрявая Люда и толстушка Ира трагично заахали. Симпатичная шатенка Лена иронично скривилась, то ли не веря, то ли это была разновидность защитной реакции.

А по комнате меж тем уже гулял нешуточный сквозняк. В разбитое окно залетел листик клена. Илья смущенно затоптался у окна.

– Надо что-то делать, вы тут задубеете.

На него замахали:

– Не надо ничего делать. В соседней комнате живет Вася, наш земляк, рукастый до ежиков! Он нам мигом стекла вырежет и вставит.

Люда хотела тут же бежать за соседом, но Илья ее остановил: не надо никакого рукастого Васи. Потом.

Он взял покрывало и кое-как заткнул дыру. Галдеж с улицы становился более дельным, кто-то уже вызвал полицию. Надо было срочно уходить.

Илья осторожно выглянул в коридор. Мимо протопал в свою комнату третьекурсник Валя Рябинин. В воздухе рассеялся дух аммиака. Валя Рябинин был страстный поклонник уринотерапии и калорастирания.

Немного выждав, Илья выскользнул в коридор. Чувствуя себя идиотским персонажем боевика, он пружинисто прокрался вдоль стены. Быстро прошел мимо пустой (к счастью) кухни и скользнул на лестницу, зашустрил вниз.

Впереди был самый опасный отрезок пути, лестничная площадка родного третьего этажа. Напротив лестничного пролета находилась кухня, с которой доносились голоса. Кто-то там переговаривался и возился с едой. Тянуло дымным чадом.

Илья прислушался к кухонной болтовне.

– Падлыч доигрался.

Помешивание ложки в кастрюле.

– Все-таки жаль мужика.

– Козел он был. Попробуй, хватает соли?

– Хватает. И чего его на крышу понесло?

– Какая разница.

– Чер-те что творится: сначала эта пятикурсница, теперь Падлыч.

– Говорил я тебе, давай хату снимем.

– На какие шиши?

– Так возьмем Виталика в долю. Впишемся.

– Втроем в однушке?

– Нормально.

Их спор заглушил заливистый свист чайника. Воспользовавшись тем, что они отвлеклись, Илья метнулся через лестничную площадку – и вниз по ступенькам. Если они кого-то и заметили, то стремительного незнакомца в капюшоне.

Илья завернул на второй этаж. К счастью, здесь в кухне никого не было. Вернее, был один. Полосатый кот Тишка на подоконнике игрался с придушенной крысой. Илья быстро дошел до 21-й комнаты и ввалился внутрь.

– Петя, меня чуть не убили!

Зайцев смотрел в окно.

– Падлыч?

– Нет, какой-то жуткий тип.

Илья схватил чайник, похлюпал – есть вода? – и жадно присосался к носику. Глотал так, что аж кадык свело.

Петя грузно опустился на кровать.

– Жуткий тип, говоришь? Это он тебя? – Зайцев кивнул на прилепленные тампоны.

Илья отмахнулся.

– Падлыч мертв, Петя. Эта тварь сбросила его с крыши.

– Что еще за тварь?

– Не знаю, нечеловеческих размеров громила. Он появился в тот самый момент, когда я прижал Падлыча. Еще немного, и он бы мне все рассказал. Но не успел. А потом этот монстр чуть не убил меня.

– Ты его запомнил?

– Смутно. Все было как в карусели: удар, вопли Падлыча, тут же этот зверь набросился на меня. Жуткое существо. Огромные скулы, ноздри.

Петя усмехнулся.

– Не веришь? Смотри, это я из его руки выгрыз.

Илья вытащил из кармана платок, в который был завернут кусок колючей шерсти. Петя уставился на него без интереса. Похоже, в самом деле не верил. Или решил, что его приятель сбрендил.

– Что это за существо, Петя? Откуда он здесь взялся?

– А я почем знаю. Лучше скажи, как тебе удалось спастись?

– Схватился за интернет-кабель. Кажется, сорвал с крыши роутер.

Зайцев булькающе захохотал, его брюхо мелко затряслось.

– То-то я смотрю, Сети нет.

– Ты еще можешь веселиться. По общаге убийца-великан разгуливает, а ты ржешь.

– Успокойся, скоро здесь полиция будет.

– Только полиции мне не хватало.

– Погоди, все будет хорошо.

Все еще хихикая, толстяк полез в карман. Там звенел суперфон.

– Да, – сказал он в трубку и нахмурился. – Хорошо, сделаю. Не волнуйтесь… Отчитаюсь, конечно.

Он отключился.

– Кто это?

– Мой научный руководитель. Достал, гад.

– Петя, что мне делать? Валить? Там внизу толпа.

– Я тебя спрячу, никто не найдет. А потом выведу. Погоди, у тебя на виске кровь. Дай посмотрю.

– Где?

– Да вот же.

Зайцев подался к Илье и ударил его в живот. И еще раз, туда же.

Страшная боль рассекла внутренности Ильи Муромцева. Он рухнул, успев зацепить туманящимся взглядом блинообразное лицо приятеля.

Тот что-то поднес к его носу. Сильный запах шибанул в ноздри. Закружились стены, и все ушло, даже боль.

Вне игры

«Хорошо получилось. Удачно, – думал Петя, глядя на оглушенного хлороформом Илью. – Можно даже сказать: лучше не придумаешь».

Он довольно потер руки и даже почувствовал шевеление голода. Как обычно в момент приятного возбуждения. Нашарив на столе нож, он отсек толстый кусок вареной колбасы и слопал прямо так, без хлеба. Обсосал залоснившиеся пальцы.

«Отличный вышел расклад. Надо только следствие в сторонку от Ильи увести, раз уж начальство передумало его топить. Теперь это легче легкого – Падлыч мертв, на него все грехи и повесим».

При мысли о коменданте на секунду тюкнула жалость. Петя даже вздохнул. Что ж, Падлыч сам виноват. Нечего было вынюхивать что не надо.

С недавних пор Падлыч усовершенствовал слежку за студентами, которые в последнее время держали ухо востро. Бывший альпинист, комендант повадился спускаться по веревке с крыши и заглядывать в окна. Фиксировал на камеру выпивающих, морально разлагающихся, ведущих крамольные беседы, приводящих посторонних.

Так он поймал и Петю, который привел к себе незнакомца. «Кто такой? Что чужой человек делает в общежитии?» – насел он на Зайцева. Петя как-то выкрутился, наплел, что это его родственник. Пришлось, конечно, заплатить и повиниться, мол, больше не повторится.

Вроде обошлось. Но после убийства Алины комендант стал борзеть и шантажировать – мол, он многое знает. На что-то стал намекать. То ли блефовал, то ли и в самом деле о чем-то догадывался.

В общем, допустить провала было никак нельзя. Так что извини, Николай Палыч. Ничего личного, как говорится. И вообще, не будь ты таким трусом… А то перепугался, что заподозрят в убийстве Алины, и сдуру спрятал свою веревку у Зойки, своей бывшей крали. Это ж надо было додуматься. Когда Илья эту веревку нашел, разумеется, он решил, что Падлыч – убийца Алины…

«Но как же удивительно ложится карта. Невероятно, что Илья спасся, просто невероятно. И вдруг выяснилось, что его нужно оставить в живых. Ох и повезло же, что он уцелел, иначе не сносить головы», – покачал этой самой головой Петя Зайцев, жмурясь.

Так, хватит наслаждаться удачей. Встряхнувшись, он выглянул в окно.

Вокруг тела коменданта собралась толпа. Он лежал ничком, свет из окон общаги освещал его ноги.

Петя дважды дунул на экран суперфона. Вызов исправно дошел до цели, кто-то тихо спросил:

– Ну?

– Хапуга мертв, Олух у меня в комнате, – доложил Петя.

– В каком он состоянии? – спросил бесцветный голос.

– Усыплен.

– Хорошо.

– Еще раз прошу уточнить: Олуха оставить в живых?

– Да. И надежно спрятать.

– Понял. Надолго?

– До получения необходимых инструкций.

– Слушаюсь.

Когда его собеседник отсоединился, Зайцев быстро вышел из комнаты, запер дверь и с неожиданной для своей комплекции резвостью взбежал вверх по лестнице. Открыл дверь на чердак, пробрался между балками и подошел к огромной куче списанного мебельного хлама, который хранил здесь крохобористый комендант.

Минуту он постоял перед этой горой, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Улыбнулся про себя: знатная выдержка. Постучал по облезлой спинке стула – как и было условлено, три отрывистых стука с паузами.

Гора рухляди зашевелилась, и из пыльных клубов вынырнула скуластая голова с тяжелыми надбровьями. А затем и весь громила.

Он выглядел впечатляюще. Огромная шея, невероятная грудная клетка, широченная арка плеч. Детина имел яйцеобразный череп и нависший над бровями лоб. На ногах его были просторные джинсы, а сверху что-то похожее на бурый ворсистый свитер. Но если приглядеться, это был никакой не свитер, а шкура, напяленная на голое тело.

– Как настроение, Бара? – подмигнул Зайцев человеку в шкуре.

– Как всегда, боевое, Петр Сергеевич.

Странный тип с диковинным именем выдал улыбку, больше похожую на оскал. Петю слегка передернуло. Вроде уже давно должен был привыкнуть к этой мимике, а поди ж ты. Как не мог привыкнуть и к его необычному акценту, какому-то механическому, что ли. Это было похоже на то, как человеческую речь воспроизводит робот – какой-нибудь чат-бот или спик-сет.

– Это хорошо, что боевое, – пробормотал Петя. – Вот только лопухнулся ты крепко, Бара. Чуть все не испортил.

– Как это? – оторопел здоровяк.

– Всего полдела сделал. Коменданта укокошил, а вот Муромцев уцелел.

– Петр Сергеевич, я его вот этими самыми руками с крыши сбросил.

Громила потряс своими лапами.

– Ладно, проехали. Сверху поступили новые инструкции: Муромцева не убирать и под полицию не подставлять. Обошлось. Считай, в шкуре родился, – хмыкнул Зайцев.

– И что теперь с ним делать?

– Позже скажу. А теперь прячься. Хватит нам того раза, когда Падлыч нас в комнате засек.

Громила что-то забормотал.

– Что ты там мямлишь?

– Осталась минута до мертвого молчания, – еле шевельнул губами Бара.

– Тьфу, опять этот твой ритуал. Снова на два часа заткнешься, как в прошлый раз?

– Да, перехожу на шепот.

– Понял, – буркнул Петя. – Еще раз, чтобы было понятно: Илью велено не трогать. Что делать дальше, я сообщу.

Бара молча кивнул. Вынул суперфон и ткнул в него пальцем. Мол, шлите сообщения, если что.

– Шизик, – хрюпнул смешком Петя. – Ладно, ныряй обратно, скоро полиция нагрянет.

Спустившись в свою комнату, он первым делом проверил Илью. Тот был надежно оглушен хлороформом, но Зайцев на всякий случай сделал ему укол снотворного. Закатил тело под кровать и одернул до пола край покрывала.

Прибыла оперативная группа. Следователь Суставин поглазел на L-образный комби-роутер, вонзившийся в асфальт и разворотивший бордюр. Как еще никого не убил. Он обошел труп коменданта и махнул судмедэксперту: исследуй.

Сам поднялся на крышу. Побродил по крякающей кровле. Что-то в этой общаге творится неладное. За две недели два трупа. Сначала задушенная студентка, теперь разбившийся в лепешку комендант. Как сговорились.

Суставин снял показания у всех, кто мог что-то видеть или слышать.

Первым делом он поднялся на четвертый этаж, методично обошел все комнаты. Несколько человек слышали грохот на крыше. Звон разбитого стекла уловили двое. Оба указали на комнату 47, в которой обитали первокурсницы Надя, Ира и Лена.

Суставин решительно вторгся в скромную девичью келью, перебудил всех. И что же? Оба стекла оконной рамы оказались целехоньки. Земляк Вася не подвел и вставил их с виртуозной быстротой.

Суставин вяло выудил из кармана фото Ильи, показал девушкам. Те дружно замотали головами: не видели такого.

Суставин опросил всех, кто открыл дверь. Заглянул и к Пете Зайцеву, присев на кровать, под которой лежал Илья Муромцев.

– Как думаешь, что случилось с комендантом?

– Вы сами видели, – заметил Петя.

– Это связано с убийством студентки Муромцевой из 33-й комнаты?

– Откуда я знаю?

– Вопросы я задаю. Говорят, ты с комендантом чаще других общался.

– Да какое там общение. Просто иногда его на крыше страховал, когда она по веревке вниз спускался, – как бы невзначай обронил Петя.

– По какой еще веревке? – уцепился Суставин.

Петя рассказал, что у коменданта в подсобке прочная полиамидная веревка имеется.

– Он же бывший альпинист. Не знали?

– Что ж ты в прошлый раз об том не рассказал!

– А вы не спрашивали.

Суставин покусал губы.

– Зачем он здесь на веревке спускался? Что за дурная блажь?

– Он так за студентами следил.

Словно бы нехотя Петя рассказал о системе шантажирования и вымогательства, которую выстроил в общаге комендант.

Мысли в голове Суставина завертелись. Неужели комендант? А что, спустился по веревке с крыши в 33-ю комнату и… Но какой у него был мотив? Допустим, Алина что-то узнала о темных делишках этого жука, все коменданты общежитий феерические пройдохи. Но убивать ее за это? И почему он теперь, две недели спустя сиганул с крыши? Раскаялся? Смешно.

– Где комендантская подсобка? Показывай.

Петя провел Суставина на первый этаж. Открыли. Суставин бегло оглядел обстановку, Петя изобразил растерянность.

– Нет веревки. Всегда вон там в углу лежала.

Суставин посмотрел в пустой угол. Покосился на Зайцева. За свою практику он насмотрелся на всяких типов. Можно ли верить этому, он еще не раскусил.

Еще в прошлый раз, опрашивая Зайцева, он подивился его простодушию. Но сейчас Суставин уже сомневался в своих первоначальных впечатлениях.

Суставин поводил ладонью по полу.

– Кому он мог ее отнести?

– Ну-у, – протянул Петя, – наверное, кому-то из знакомых. Кому он мог полностью доверять.

– И кто у него такие знакомые? Кстати, почему он не тебе ее принес? Не доверял?

– Почему, доверял. Но у нас были не те отношения.

– А у кого те?

Петя помялся. Сделал вид, что ему неприятно об этом говорить.

– Давай не темни, – подстегнул следователь.

– Да как-то неловко про покойника. Но раз вы настаиваете…

Петя рассказал про плотские нравы Кашина. Про то, как он подлавливал студенток на разных грешках и потом склонял их к постели, грозя выселением.

– И соглашались?

– А куда им деваться. Снимать комнату дорого, а тут хоть какой-то угол.

– Мерзкий тип. Не удивлюсь, если кто-то из этих девиц его скинул. А может, и несколько. Заманили на крышу – и куку. Ладно, эту версию мы потом проверим. С кем из этих краль у него были, так сказать, особеннные отношения?

– С Зоей Дымовой из 42-й комнаты. Втихаря от жены он за ней активно ухаживал, что-то дарил. В ресторан водил. За это он Зойке отдельную комнату обеспечил.

Зоя оказалась не одна, а со своим Пашкой. Суставин на него шикнул, тот ворча убрался.

Суставин приготовился к длительным поискам и расспросам. Но едва сев на стул, он засек веревку профессиональным взглядом. Ее узловатая шея выглядывала из-под Зоиной кровати.

Короткий допрос расплакавшейся Дымовой прояснил многое. Веревку ей действительно принес комендант Кашин. Произошло это 7 октября, вскоре после того, как обнаружили убитую Алину Муромцеву. Как призналась Дымова, комендант был очень напуган и строго-настрого приказал об этом молчать.

Суставин позвонил криминалисту, который возился на крыше. Тот спустился, они сунули веревку в большой пакет для экспертизы.

Выйдя на улицу, капитан поежился. Подуло ледяным ветерком, предвестником скорой зимы. Неприветливая осенняя ночь сунула холодную лягушечью лапу ему за шиворот и противно заелозила по груди.

Суставин поднял воротник пальто. Труп коменданта уже увезли. Лишь подсохшее пятно, подсвеченное зловещим фонарем, напоминало о случившемся…

Под утро Петя Зайцев и гигант Бара снесли Илью на первый этаж. Здесь при свете мерцающего фонарика Петя открыл подсобку, в которой хранились электровеники, лопаты, тряпки и прочее хозяйственное барахло.

Они втащили Илью в подсобку коменданта. В дальнем углу Петя разрыл тряпье, отодвинул в сторону мешки с цементом и ящики с кирпичами. Они с Барой подняли несколько половиц.

Этот импровизированный погреб был устроен Падлычем. Здесь он хранил дань, собираемую с обитателей общаги, – спиртное, соленья и прочую снедь. Об этом тайном хранилище не знал никто, кроме покойного коменданта и Пети.

Они с Барой опустили Илью в подпол.

«Ничего, с голоду не подохнет. Там и колбаса есть, и конфеты», – подумал Петя, отряхивая руки от пыли.

Они положили половицы на место, заставили сверху ящиками, завалили мешками и заперли дверь. Илью Муромцева замуровали.

Владимир Баев

72-летний начальник отдела регистраций иногородних студентов Арсений Сергеевич Мукло был подагриком со стажем. Он сильно волок ногу и был сутул. Его мешковидное лицо было исковеркано неблагородными морщинами, кляксами порока.

Мукло уже много лет оформлял регистрации студентов, живущих в столичных общежитиях. Все документы у него были в полном порядке, отчетность ничуть не хромала. Любая комиссия или ревизия нашла бы, что А. С. Мукло на редкость добропорядочный и аккуратный клерк.

Лишь немногие посвященные знали, какую витиеватую преступную сеть создал этот сгорбленный старичок с палочкой. Коменданты всех студенческих общежитий делились с Арсением Сергеевичем процентом от своих левых доходов. Он их покрывал, позволяя селить в общагах кого попало. Кроме того, с наиболее предприимчивыми комендантами он затевал в зданиях незаконную перепланировку. Перестраивал подсобные помещения в жилые, после чего сдавал их налево.

Мукло наладил контакты со студентами, которые подрабатывали наркоторговлей и проституцией. Он замахивался на трансграничные проекты, вынашивал идеи с контрабандой.

Доходы Мукло безудержно росли. Он купил пятикомнатную квартиру в центре Москвы, построил большую дачу и обзавелся шикарным макс-кроссом «БМВ». За эти деньги вместо автомобиля можно было купить представительский максидрон, но Арсений Сергеевич боялся летать. Зато подумывал о большой яхте.

При этом Мукло продолжал ходить в старой рубашке с истрепанным воротником и в обтерханном сером свитере. Шифровался. «Деньги любят тишину», – любил повторять Арсений Сергеевич, промакивая ветхим платком венозный нос, похожий на ножку червивого гриба.

И вдруг мир его безмятежного благоденствия в одночасье рухнул. Его неожиданно вызвал к себе проректор МУГР Солодовников. И познакомил с человеком, который вернул его, могущественного начальника отдела регистраций, на грешную землю.

Придя домой, Мукло предпринял попытку напиться и мертвецки заснуть. Но было уже полвторого ночи, а сон все не шел к Арсению Сергеевичу. Вместо сна перед его глазами мельтешили видения, мутные сполохи. Глухая осенняя ночь висла за окном. Где-то выли собаки, пытаясь перекрикивать ветер. Ох, недаром всю последнюю неделю Арсения Сергеевича терзали нехорошие предчувствия.

Едва он переступил порог кабинета проректора Солодовникова, как эти предчувствия усилились. Андрей Ильич не поплыл ему навстречу с привычной маслянистой улыбкой, не раскинул уютно руки. Лишь буркнул короткое приветствие из кресла. Напротив него развалился другой человек. Модная идиотская прическа с ободком косичек, черные брови, мощный загривок. «Бык», – мысленно окрестил его Мукло.

Зазудел бок. Арсений Сергеевич, кряхтя, почесался сквозь пижамную рубаху. Повернулся на спину, хмуро уставился в потолок. В темноте поблескивала хрусталиками венская люстра.

На душе было тягостно. Залитый светом кабинет Солодовникова неотступно стоял перед глазами, преследовал.

– Баев Владимир Романович, – представил незнакомца проректор.

От плотной широкоплечей фигуры Баева веяло уверенностью и снисходительной силой. Аспидные глаза холодно нанизывали собеседника на воображаемую иглу.

Рука у Баева оказалась широкая и крепкая. Даже не рука – лапа. Арсений Сергеевич скривился. Его дряблая клешня на секунду онемела в этих тугих жерновах. «В юности боксом занимался, был чемпионом Москвы 99-го года», – как бы между прочим уронил Баев.

– Мразь, сукин сын, – прокряхтел Мукло в темноту, снова поворачиваясь на бок.

Было противно вспоминать эту самодовольную сволочь, которая обращалась с ним, как с тряпкой. И Солодовников тоже хорош. Ни слова поддержки. Даже когда этот депутатишка стал орать и унижать его, ветерана труда, проректор молча попивал водичку, глядя в окно.

А поначалу-то ничто не предвещало беды. Баев вежливо, даже как-то вкрадчиво расспросил его о жизни, о работе. Секретарша прицокала с подносом, одарила всех глянцевой улыбкой и чаем с лимоном. Стало совсем хорошо и покойно. Арсений Сергеевич разомлел.

«Потерял бдительность», – стиснул он одеяло.

Еще и попал на удочку обаяния Баева (дурацкий каламбур!)

«Не стоило панибратствовать с этим щенком, – вздохнул Арсений Сергеевич. – А я зачем-то начал его поучать жизни, вякать про идеалы, про наше поколение, про принципы, которых нынче не осталось. Только раздразнил его. Кто ж знал, что он не просто депутат, а целый олигарх?»

Арсению Сергеевичу было невыносимо вспоминать жесткое напутствие Баева:

«Я прекрасно знаю, старый хрен, какие ты в своей конторе дела проворачиваешь. Поднимай все свои связи, делай что угодно, но Илья Муромцев должен быть найден. Если отыщешь мне этого студента, спокойно воняй дальше. Но если нет – пеняй на себя, Мукло. В асфальт закатаю».

И все это – с широкой улыбкой. Хищной, плотоядной.

И хохот. Ууууу, этот невыносимый хохот. Еще этот гнида Солодовников начал подхихикивать.

Арсений Сергеевич подпрыгнул в постели, тыча кулаком в ватную тьму, в которой ему мерещилось сытое, мордастое, холеное хайло проректора.

Опал на постель. Трагически вперился в поблескивающий во тьме золоченый датчик кибер-сигнализации.

«Что-то здесь нечисто, – пробормотал он. – Ну, убил этот поганый Илья свою жену. Пусть полиция его и ищет. Я-то здесь причем? Чего он ко мне прицепился?»

Мукло вздохнул. Он чувствовал, что его втравили во что-то мутное и опасное.

Толстуха-жена заплямкала рядом, заворочалась. Повернулась к нему задом и захрапела с залихватским присвистом.

Он покосился на нее завистливо. Сам хотел спать страшно, глаза вспухли от усталости, было то жарко и потно, то, наоборот, пробирало стылым холодом, он поджимал ноги, ерзал, подворачивал под себя край одеяла.

Под утро провалился-таки в подобие сна. Проректор Солодовников в этом зыбком мареве изворачивался, юлил, уходил от ответа. Вместо него на сознание наплывала, все загораживала широкая, как луна, бритая голова Баева с колышущимися косичками.

Утром Мукло позвонил Солодовникову. Плаксиво забрюзжал о своей обиде, заявил, что не потерпит такого отношения к себе.

– Кто он такой, этот ваш депутат, чтобы меня с дерьмом смешивать? Если он будет меня унижать, я найду на него управу. У меня наверху тоже есть свои люди, я ему не мальчик! – истерил начальник отделения регистрации студентов.

Выговорился. Немного полегчало.

Но Солодовников отключился, и смутная тревога превратилась в пожар паники.

Смертельный визит

Невзирая на поздний час, Петя обильно поел. Сварил себе любимых пельменей и уписал две тарелки с горкой, основательно погружая их в сметану.

Полежав и завязав жирок (как он любовно это называл), Зайцев задумался. Не нравились ему все эти шарахания начальства. Изначальный приказ гласил: убить Алину Муромцеву таким образом, чтобы не наследить. Идеальным вариантом было подставить ее мужа Илью. Сделали.

Когда Илья исчез, его велели найти и ликвидировать. Принято.

Совершенно случайно Илья сам явился к нему в лапы. Но уцелел. И тут сверху прилетела третья указивка, отменяющая обе предыдущие: Оставить Муромцева в живых и надежно спрятать.

Здрасьте. Что бы это все значило?

Как бы тут крайним не оказаться. Петя машинально облизал губы и даже немного их погрыз.

Ситуация беспокоила еще и тем, что Илья уже третий день торчал у него в подсобке под полом. По-хорошему, переправить бы его куда-нибудь. Чем они там думают, начальнички? У него тут что, Бутырская тюрьма?

Пельмени нехорошо заворочались в туго набитом желудке.

Мало ему было печали, так подоспело новое поручение от Солодовникова. Теперь речь шла о Мукло. Это было неожиданно, неприятно. Даже досадно.

Ох, что-то под ребрами слишком тянет. Переел, кажется. Несмотря на мягкие круговые поглаживания по животу, гнетущее ощущение в подреберье не отпускало.

Надо прекращать столько жрать. А то еще, хм, придется делать эту… как ее… ну, когда жир откачивают.

Его мысли съехали в сторону. «Интересно, что с этим откачанным жиром потом делают. Просто выбрасывают, или он потом как-то используется?»

Петя представил, как умывается мылом, сделанным из чужого жира. Как эта пена пузырится, лопается на его брюхе. Тьфу ты!

Немного отлежавшись, он вытащил из-под половой доски смартфон с сенсорным экраном. Такие уже давным-давно не выпускали. Сдув с него пыль, Зайцев набрал номер Арсения Сергеевича.

Долго не было ответа. Наконец Мукло хрипло отозвался:

– Чего тебе?

Паскудный старикан никогда не отличался вежливостью.

– Почему долго не отвечал? – ответил Петя той же монетой.

– Срал, – захохотал Мукло.

Он был пьян. По-своему это было неплохо.

– Мы ж договаривались, что ты всегда должен быть на связи.

– А я на связи.

– Ты на работе? – спросил Петя.

– Где ж еще? Дома жена не даст расслабиться. Дуй сюда, Петруха!

– Жди.

Зайцев вытащил из допотопного телефона сим-карту и смыл в унитаз, заодно сам опорожнился. По пути к паспортисту он заскочил в продуктовый магазин, взял маринованных грибков. Пока отстаивал очередь в кассу, кликнул в суперфоне приложение «Прокат максидронов». Выбрал одноместный, но с полуторным сиденьем. Иначе его заднице было бы тесно.

Едва Зайцев вышел на улицу, как дрон вычислил его координаты и замигал зеленым сигналом над соседней пятнадцатиэтажкой. Изящно спланировав, он дугой обошел ряд деревьев и со стрекотом спустился прямо к выходу из магазина, на лету растопыривая опоры. С большими габаритными фарами и двумя вибрирующими пропеллерами он был похож на жука. Петя в него втиснулся и сказал, куда лететь. Приняв голосовую команду, дрон круто взмыл.

Петины пельмени подскочили к глотке. «Чтоб тебя!» – выругался про себя Зайцев.

На экране бортового компьютера поспешно высветилось сервильное: «Извините, сударь, погорячился». В качестве сатисфакции из окошка выехала чашечка кофе с шоколадкой на блюдце. «Дело», – улыбнулся Петя. Кофе он не пил, а вот шоколадку сунул в рот, моментально забыв про тяжесть в брюхе. Сладкое он любил.

Тем временем дрон крутанулся на 90 градусов, оглушив горстку шарахнувшихся ворон, и со скоростью 170 км в час помчал на юго-запад.

Через считанные минуты он уже был в самом сердце города. Пронесся над Кремлем и набережными, подмигнул глазком навигатора куполам Храма, проскочил над макушкой Петра. «Привет, тезка», – кивнул в иллюминатор Петя, дожевывая шоколад.

Дрон спустился и высадил его в Хамовниках. Остаток пути Зайцев решил проделать на метро. Так надежнее для дела. Он сел на «Фрунзенской» и через перегон вышел на «Воробьевых горах».

Отдел регистраций иногородних студентов располагался в сквере. В теплое время года здесь хватало гуляющих. Но в промозглом октябре народ предпочитал более комфортные места. Поэтому Пете почти никто не встретился на пути к беленой одноэтажке, хорошо заметной во тьме.

Он заглянул в светящееся окно. Дернул ручку двери – закрыто. Постучал. Еще раз дернул. Неужели старый черт так упился, что заснул?

К счастью, внутри что-то скрипнуло и зашевелилось. «Иду-г, иду-г», – послышался пьяно-икающий голос Мукло.

Старикан дошаркал до двери и стал возиться с замком. Ковырялся долго, целую вечность. Петя успел сплюнуть, рыгнуть (шоколад непросто умащивался на пельменях) и даже витиевато пукнуть. А Мукло все боролся с замком, звякая железной связкой ключей.

Наконец отпер.

– Сделай нормальный магнитный замок. Прошлый век же!

Зайцев раздраженно вошел и закрыл дверь, повернул щеколду.

– Петруха, – расплылся в улыбке Арсений Сергеевич. – Я думал… иг…ты уже не придешь.

– Арсений Сергеевич, что с тобой? Куда так налакался?

Старик хотел что-то ответить, но лишь вяло махнул рукой.

– Пойдем лучше выпьем, Петенька.

– А не хватит тебе?

– Идем-идем, – подтолкнул Мукло.

Они вошли в его кабинет. Пока Арсений Сергеевич разливал водку, Петя подошел к окну и надернул внахлест одну штору на другую. Оглянулся – на столе его ждал почти полный стакан.

– С ума сошел. Хочешь, чтоб я тоже заикал?

– Так штрафная, – осклабился регистратор студенческих душ.

Морщась, Петя опустошил стаканяку и выставил на стол банку с грибами. Но закусывать не стал. Был сыт по горло.

Мукло жадно полез в грибы сальными пальцами. Перебаламутил весь рассол, зачерпнул горстку опят. С чудовищным сербаньем, слюнисто их заглотил и зачавкал. Петя посмотрел на него с омерзением.

– Думаешь, почему я так пью? – спросил Мукло, выхватывая из банки новую порцию грибков.

Петя подумал, что сейчас начнется обычная бодяга – про душу, про Россию-матушку. Но нет. Вместо пафосных завихрений Мукло вдруг заговорил про свою встречу с Солодовниковым, про какого-то депутата Баева.

– Ты представляешь, он мне-е-е-е-е, ветера-а-ану труд-а-а, заявляет: в асфальт, говорит, закатаю, если не найдешь мне этого студента, – застучал кулаком Мукло.

– Что за студент?

– Илья какой-то из общаги на Жуковского.

– А фамилия?

– Да черт ее знает, на «эм» что-то. Не помню, Петюша.

– А Баеву какое дело до этого студента?

– Откуда я знаю! Представляешь, хамло какое. Найди студента, говорит, и воняй себе дальше… Депутат вшивый! Пацан. Да я таких в советское время…

Мукло в возбуждении встал. И резко откинулся на стул, отключенный быстрым тычком в горло.

Склонившись над ним, Зайцев повторно вжал палец в трахею Арсения Сергеевича, придержал трепыхающееся тело. Контрольно посчитал до ста. Отпустил.

Старик опал на спинку стула. Петя внимательно всмотрелся в его посеревшее лицо. Проверил пульс. Вернее, его отсутствие. Легонько подтолкнул Мукло к столу – тот мешком обвалился рядом с недопитым стаканом. Словно уснул.

Убийца оглядел комнату. Банку с грибами старательно обтер. Тщательно вытер свой «пальчик» на горле старика и везде, где он мог касаться. А стакан, из которого пил сам, сунул в рюкзак. Пользуясь носовым платком, погасил везде свет, открыл дверь на улицу. И отшатнулся от накатившей на него приторной волны:

– Мукленыш, вот и я! Как и договаривались!..

В лицо Пете пахнуло, даже бахнуло косметикой, мятной жвачкой, лавандово-розмариновыми отдушками. Оглушило захлебистым щебетом.

Он отступил во мрак отдела регистраций. На него с удвоенной силой обрушилась деваха с лоснящимся лицом и помадными губами, которые глянцево плескались в темноте.

– Мукленыш, миленький, – захихикала она, обвивая его шею.

И замерла, осознав свою ошибку. Хотела выскользнуть, но поздно, Зайцев втащил ее внутрь. Подавил зачаток крика, зажав глянцевый рот. И тут же совершил еще одну инъекцию смерти – пальцем в горло.

Девушка дернулась несколько раз, как рыба, попавшая на крючок. Повисла безжизненно. Он опустил ее, в темноте слившуюся с полом. Блестело только лицо с кривым провалом рта.

Горючая тоска задушила его, душителя. «Зачем ты пришла? Какой черт принес тебя в это время?» Бедная дурочка, связалась с таким ничтожеством.

Это ты виноват, Мукло. Пьяный идиот, маразматик. Почему не предупредил, что ждешь девку?

Переступив через ее тело, Зайцев пошел прочь. Долго шагал к реке, навстречу холодному, отрывистому ветру. На ходу набрал номер проректора МУГР Солодовникова.

Тот, конечно же, не спал.

– Старик? – спросил без всяких приветствий.

– Готов, – ответил Петя.

– Все чисто?

– Возникли непредвиденные обстоятельства.

– При встрече, – сказал Солодовников и отключился.

Сплошные загадки

Отдел полиции пребывал в пришибленном состоянии. Патрульные, участковые, опера, канцелярский планктон, все ходили словно контуженные.

Даже Затворов ни на кого не орал. Сидел у себя в наглухо запертом кабинете. Очевидно, бухал.

Шутка ли: ночью дежурному Воловику зверски размозжили голову. Сигнализация отключена, дверь нараспашку.

Видеозапись, которая велась в дежурке, ничего не дала. На ней была видна лишь метнувшаяся тень, после чего камера колыхнулась и перестала работать.

Особую зловещесть происшествию придавало то, что по всему отделу носилась летучая мышь, вопя и посвистывая. Лейтенант Булкин хотел ее пристрелить, но уборщица тетя Клава не дала. Отпихнула Булкина и выгнала животинку с помощью веника и тряпки.

Загадочное появление бестии породило дикие предположения. Кто-то из дознавателей на полном серьезе выдвинул версию, будто это она убила несчастного Воловика. Майор Челебадзе вспомнил историю, как его двоюродного брата из Кутаиси укусила летучая мышь, и тот едва не зачах. Все стали наперебой рассказывать детские страшилки про вампиров.

Но в ходе предварительного осмотра установили, что Воловика убили диким ударом в голову. Никакая летучая мышь на такое не способна.

Далее выяснили, что тварь влетела в распахнутое окно кабинета Суставина и Пантелеева, где разбила лампу и нагадила. Замок в их кабинете оказался аккуратно выломан. Именно так, не выбит, а выдавлен.

Проверив свой стол, Пантелеев присвистнул: кто-то приложился к его коньяку. А Суставин обнаружил, что в сейфе несколько документов безобразно измяты и изгвазданы. На полу валялась старая газета «Полицейские будни» с его старой фотографией.

Для прояснения картины позвали майора Росянкина. Тот путано заговорил про какого-то посетителя, которого он тут вчера сторожил. И вдруг брякнул, что у него нашли уголовное дело убитой студентки.

– Ваше дело, – многозначительно прибавил Росянкин.

Суставин и Пантелеев переглянулись: бред какой-то.

– А где оно?

– У Челебадзе.

Суставин с Пантелеевым метнулись к грузину. Уже через минуту они сжимали дело № 182, родное, целехонькое. Передавали его бережно друг другу, как новорожденного, листали, не веря своему счастью.

Опомнившись, они накинулись на Челебадзе: как оно у тебя оказалось? Откуда?

Челебадзе рассказал, как допрашивал свидетеля убийства на Алтуфьевском рынке. Убили некоего Гасана Ибрагимова, дважды судимого, кличка Бур. Свидетель – Рич Иванов, помощник директора рынка.

– Да вот показания, можете сами убедиться. Я хотел его отпустить, но тут позвонили наши дознаватели и сообщили, что на рынке в столе у этого Рича нашлась папка с вашим делом. Мне это показалось подозрительным. Ну, я и отправил этого чувачка к вам в кабинет. Тебя с Пантелеем не было, я попросил Поросянкина присмотреть за ним.

– И где этот Рич Иванов?

– Так у Поросяныча спросите.

Они помчались обратно к Росянкину. Тот испуганно замямлил, что запер свидетеля убийства в их кабинете.

– А дальше что?

– Я его, наверное, здесь забыл.

– То есть как?

– Меня на учения по гражданской обороне вызвали. А потом все из головы вылетело, вчера новый сезон «Упыря» начался, – пробубнил Росянкин.

Скрипнув зубами, Суставин рванул в отдел пропусков. Пропуск на имя Рича Иванова был выписан накануне в 15:17. Но сдан не был.

Суставин прокрутил видеозапись до нужного места. Вгляделся в смуглую физиономию в очках. «Где же я его видел?»

Брезжило, что этот Рич как-то связан с теми чертовыми хулиганами, на которых он нарвался в безлюдном сквере. Одновременно мелкий очкарик ассоциировался с однокомнатной «конурой» на Алтуфьевском шоссе.

Суставин закурил. Зажмурился, пытаясь ухватить ускользающий хвост событий. То ли этот Рич его избил, то ли спас.

От нехорошего воспоминания висок Суставина запульсировал и заныл. Он вынул из кобуры холодный пистолет, приложил к ссадине.

По логике выходило, что Рич Иванов вскрыл дверь и ушел. Но замок-то выломали снаружи. Значит, Рича кто-то выпустил.

Кто тогда убил дежурного Воловика? Там был совершенно жуткий удар, полчерепа вдавлено в мозг. Этот щуплый Рич совсем не похож на человека, способного на такие подвиги.

Так, вернемся к Ричу. Базовая версия: он за мной следил. Потому и папку с делом стащил. Почему? Уж не засланец ли он из управления собственной безопасности? Там таких как раз держат, с виду невзрачных, а на деле умеющих просочиться в любую щель. Надо прозондировать через Челебадзе, у него в УСБ есть свой человечек.

Хорошо. Допустим, Рич из УСБ. Но что он тогда делал на рынке? Какого черта там околачивался? Помощник директора. Якобы. Это нужно еще проверить.

Расставив приоритеты, капитан Суставин подмигнул героям сериала на постере. И нервно вскочил. С грохотом продрался между столом и стулом, не отрывая глаз от киношных физиономий. Их бороздил грязный отпечаток.

– А эт-то чьих рук дело?

– Скорее ног, – заметил Пантелеев.

Свои счеты

От жгучей воды тело Рича быстро покраснело. Он любил адски горячую воду, на грани с кипятком. Упругие струйки колотили его по плечам и затылку, отплевываясь в желто-зеленый канареечный кафель Нориной ванны.

Горячий душ был хорош тем, что позволял ни о чем не думать. После бредового дня с кучей страшных событий льющаяся сверху вода была как успокоительное.

Вывалившись из ванной в прохладу постели, он проспал одиннадцать часов подряд. Спал бы и дальше, если бы не звонок владельца рынка Анвяра Сапаровича Алиханова.

– Ты уволэн, – сказал Анвяр.

Рич был к этому готов. Его вина, не погасил конфликт. Гасан, конечно, идиот, но Ричу надо было вмешаться. Поэтому спорить он не стал.

– Когда сдать дела?

– Нэ трудысь, бэз тэбя справимся. Трудовую и расчет тэбе пришлют онлайн.

Не прощаясь, Анвяр отключился.

Ты смотри, сам позвонил. Высшая степень злости.

Рич отбросил суперфон и пошел варить кофе. Нарезал хлеб, включил тостер. Попробовал снова набрать номер Ильи. Тот упорно молчал. Вернее, нудно пиликал одну и ту же фразу про недоступного абонента.

«Куда он мог запропаститься?» – подумал Рич, искоса глянув на Колю. Тот только проснулся и с трудом продирал глаза.

– Коля, где Илья?

– Без понятия. Я в универ ходил, а потом в кино на «Кубо-гнома-3». Пришел поздно, Ильи уже не было.

– Что ты знаешь про них с Алиной? Они ссорились?

– Бывало.

– Он мог ее ударить?

– Д-дурацкий вопрос, – ответил Коля и завернулся в одеяло.

Рич сел медитировать. Но никак не удавалось настроиться на нужную волну. В голову лезли неуместные мысли.

Он рывком вышел из позы лотоса, вспомнив о листке бумаги, который вывалился из уголовного дела. Полез в куртку, расправил маленький прямоугольник. Желтая липучка для заметок.

Он пошевелил губами, разбирая беглую угловатую запись:

Надо погуглить этого Баева: кто такой. Затворов пугает, что дело на его личном контроле, требует найти Илью Муромцева кровь из носу.

Рич повертел бумажку. Очевидно, это написал следователь. Похоже на напоминалку самому себе. Рич иногда писал себе такие. К примеру: Уладить конфликт между торговцами из сектора В1 и В2… Или: Напомнить сирийцам о необходимости продлить регистрацию…

«Баев, Баев. Где же я слышал эту фамилию?»

Он поставил ирландскую музыку с завываниями волынки. Закрыл глаза.

Но помедитировать не удалось. Некстати загремел кастрюлями проголодавшийся Коля. Откуда-то извне, из мира эмалированных обыденностей донесся его голос:

– А где макароны?

Пришлось встать, чтобы открыть шкафчик и сунуть Коле пачку с тоненькими, похожими на лучины спагетти.

– Надо на рынок сходить, продукты почти закончились, – просипел Коля, взвешивая пачку.

Рич хотел отмахнуться, но в голове при слове «рынок» словно что-то щелкнуло. «Я вспомнил тебя во дворце аз-Захра – стояла прекрасного лета пора».

Это было знойным летом прошлого года. Правда, в отличие от любовных перлов Ибн Зайдуна, та история была далека от романтики и возвышенных чувств.

У владельца рынка Анвяра Сапаровича Алиханова возникли проблемы с неким олигархом, который захотел отжать у него Алтуфьевский рынок. Рич хорошо помнил, как к ним нагрянули бандиты на черных квадра-джипах. Без всяких «здрасьте» вторглись в домик администрации и наставили дула автоматов на директора рынка Кемаля, Рича и бухгалтершу Нину. «Звоните своему хозяину», – прохрипел самый главный разбойник с дергающимся глазом. В этом зрачке гнездилась вся злоба мира.

Анвяр приехал бледный и хмурый. Рич никогда его таким не видел. Они заперлись с предводителем бандитов и вышли только через полчаса. Главарь победно ухмылялся.

– Кто они такие? – спросил у Алиханова директор рынка Кемаль, когда они уехали.

– Люды Баева, – сплюнул Анвяр.

– Что еще за Баев? Почему они так себя ведут?! – разжегся экспансивный Кемаль.

Анвяр высокомерно скосил на него маслиновые ассирийские глаза.

– Заткнысь и забудь. Это мои проблемы. Всэ забудьтэ это имя.

Он был спокоен. С виду. Но говорят, в тот вечер он крепко лютовал в своем центральном офисе.

Сейчас Рич все это вспомнил. Фамилия Баева, подзабывшаяся и почти стершаяся, всплыла в записке.

– Так мы на рынок пойдем? – вклинился в его мысли Коля.

– А?

– Я тебе уже полчаса талдычу, что нам жрать нечего.

– Макарон тебе мало?

– С маслом и сыром хочу.

У Коли болели почки, поэтому он пребывал «в завязке». Из-за этого был придирчив и вообще невыносим.

– Сходи сам, я кину тебе денег, – сказал Рич.

Ворча, Коля уплелся за покупками.

Рич влез в интернет, пошарил информацию на сайтах. В открытом доступе не нашел ничего сенсационного.

«Депутат Мосгордумы Владимир Баев открыл мемориальную доску герою-хакеру…» «По инициативе депутата Баева принята законодательная инициатива о запрете на обратную смену пола…» «Баев оценил работу робота-помощника во время заседании городского парламента…» «Владимир Баев выступил на открытии кинофестиваля…»

Все не то. Рич запустил антиблокиратор сайтов. Комби-ноут загудел, словно самолет. На экране замелькали цифры и картинки, запустилась специальная программа.

Пока ноут завывал, Рич успел сварить кофе. Когда вернулся, на экране висел ярлык браузера Doors с картинкой приоткрытой двери. Рич щелкнул по ней, предвкушая множество открытий.

Он не ошибся. Даже тех разрозненных фактов, которые ему удалось выудить из российских и иностранных ресурсов, оказалось достаточно, чтобы составить впечатление о могуществе Баева.

Во-первых, его состояние было намного, намного больше официально заявленного депутатского. Судя по всему, оно исчислялось многими десятками миллиардов долларов. А если прибавить активы в криптокойнах и интерпэях, то и сотнями миллиардов. Если же учесть вероятные вложения в акции и ценные бумаги, то даже страшно представить, насколько Баев был богат.

Во-вторых, все экономические аналитики и финансовые эксперты дружно отмечали феноменальное чутье Баева. Все его структуры – холдинги, корпорации, фонды, банки – поразительно удачно маневрировали на мировых рынках. Они идеально выбирали момент, когда надо броситься на добычу, и вовремя отступали, когда надвигался шторм. Они ловко обходили все кризисные «рифы» и «мели». Четко знали, как продавить конкурентов и с кем войти в альянс. Там, где другие финансовые монстры совершали роковые ошибки и рушились, управляющие Баева лишь увеличивали его состояние.

Наконец, в-третьих, в одном расследовании утверждалось, что не только все правительственные структуры России наводнены людьми Баева, но и в силовых органах на ключевых постах сидят его ставленники. Там же было написано, что Баев возглавляет некую организацию, параллельную государственной, но об этом в расследовании было сказано зыбко, полунамеками. Очевидно, автору не хватало информации.

Рич погуглил автора материала. Оказалось, что два года назад он исчез. Также совершенно затерялись следы бывшей жены Баева, с которой тот развелся пять лет назад, а также всех ее родственников. Они все словно растворились, дружно перестали существовать.

Ощущая возбужденную прохладцу, Рич сварил еще кофе.

«Чем могло зацепить могущественного депутата Баева убийство какой-то студентки из общежития? Рядовой криминал, а он зачем-то наседает на полицию. Дело на его личном контроле».

Что значила убитая Алина Муромцева для Баева?

Еще и Илья пропал куда-то. Как бы с ним не случилось чего.

Измерив сотнями шагов коридор, Рич забрел в большую комнату с желто-зеленым ковром. Здесь Нора тренировалась. Переступив через гриф штанги, он обошел велотренажер. Рассеянно подхватил с пола рыжий пупырчатый мяч и почти не глядя швырнул в кольцо, привинченное к стене. Сетка затрепыхалась. Попал!

Он снял очки, подошел к штанге. Судя по цифрам на блинах, 60 кило. Рванул до груди. Попытался выжать над головой, но понял, что не стоит. Руки могли, но в спине уверенности не было. Надо вообще заняться спиной, что-то стала побаливать в последнее время.

Немного покрутил педали на велотренажере. Кинул еще несколько раз мяч в кольцо, но ни разу не попал. Уселся на полу, скрестив ноги.

Снова прокрутил в памяти ту историю на рынке. Дергающийся глаз бандюка. Злая гримаса Анвяра. «Люди Баева…»

Рич взял суперфон и пару раз ткнул пальцем в экран. Через несколько гудков веско отозвался знакомый голос:

– Слюшаю.

– Анвяр Сапарович, решил позвонить, чтобы извиниться.

В динамике послышалось пыхтение. Анвяр пытался решить, как реагировать.

– Дэвушка я, что ли? – клокотнул рыночный олигарх. – Извыняться он тут будэт. Засунь свои извынения…

– И все-таки прошу у вас прощения. Искренне. Был неправ. Не держите на меня зла.

Анвяр снова запыхтел, но уже вопросительно.

– Чего тэбэ надо?

– Вы, как всегда, проницательны, Анвяр Сапарович. Я не просто так звоню. Всегда восхищался вашей интуицией.

– Лстун паршивый.

– Льстец, – поправил Рич.

– Еще и дэрзкый! – театрально возмутился Анвяр.

– Анвяр Сапарович, помогите мне найти депутата Баева, – серьезно сказал Рич. – Мне нужна хотя бы ниточка, дальше я сам. Уверен, что вы знаете, как к нему подобраться.

Даже ухом Рич почувствовал, как его бывший босс надулся индюком.

– Зачэм?

– Нужно.

– Я же говорил вам, чтоб вы и думать забыли про этого чэловека! Я самому себе думать запрэтил. А ты кто такой? Считаешь себя круче Анвяра?!

– Не считаю. Но у меня есть… Короче, я хочу с ним разобраться.

– С ума сошел. Ты меня в это дело не путай.

– Вам ничего не придется делать.

– Точно сюмасшедший, а.

Анвяр возбужденно зачмокал. Но наживку все-таки заглотил.

– Чэго ты хочэшь?

– Мне нужно увидеть Баева.

– Сходы в Думу. Он же дэпутат, слуга народа.

– Издеваетесь? Меня к нему на пушечный выстрел не подпустят. Нужен гарантированный доступ к телу.

– Вай, хочэшь его грохнуть?

– Нет, просто поговорить.

Анвяр снова зачмокал. Может, просто ел.

– Приезжай на рынок, – милостиво сдался воротила.

– Сегодня? – встрепенулся Рич.

– Нэт, я занят.

– А когда?

– На слэдующей нэдэле позвоны.

– Обязательно!

«Ай да Рич!»

На рынке стоял привычный гомон. Суетились грузчики с лязгающими телегами, крича «Дорогу, дорогу…» Торговцы высовывались из-за прилавков и махали всем подряд – прохожим, друг другу. Кто-то ел из дымящейся тарелки. Человек в тюбетейке промчался с ремнем, преследуя человека в феске. Повсюду звучала игриво-монотонная пряная музыка.

Алиханов в сопровождении телохранителей прогуливался вдоль рядов. Разминал ноги. Врачи посоветовали ему побольше гулять – дескать, при вашем большом весе, глубокоуважаемый Анвяр Сапарович, это очень полезно.

Торговцы приветствовали его как шаха. Склонялись в почтительном поклоне, некоторые молитвенно перебирали пальцами. Владелец рынка усмехался.

Только что уехал Рич, было приятно с ним пообщаться. Хоть и пришлось его выгнать, а человек он достойный: Саади декламирует, шаурму любит, кальян уважает.

Он не держал на Рича зла. Но порядок есть порядок. Ошибся – ответишь. И будь благодарен, что нынче не времена Саади, за мимолетные просчеты на кол не сажают. Пока.

В последние годы Москва, обильно наводненная людьми с востока, все сильней кренилась к лайт-деспотизму, благоволила к носителям рассудительной суровости. Анвяр Алиханов был как раз из таких. Сентиментальный, но жесткий. Хитрый, но твердый. Никогда ничего не забывал. Ни хорошего, ни плохого. Особенно плохого. Помнил все мельчайшие обиды, как свои бородавки на груди и шее.

Обида, нанесенная Баевым, раздражала его особенно. Поэтому Алиханов обстоятельно рассказал Ричу, где Баев бывает по вечерам. Слил ему один человечек такую информацию. Самому Анвяру она была ни к чему, он в казино не ходит, предпочитает клуб с кальяном. Ну а мальчишке, может, пригодится. Если хоть немного попортит кровь Баеву, уже хорошо. Если жив останется, возьму его к себе назад, усмехнулся Алиханов.

Сам он связываться с Баевым не хотел. Упаси Аллах.

Он погладил себя по бородке и удивленно вытаращился. К Алтуфьевскому рынку подъезжала полицейская машина.

«Эти еще зачем?» – подумал Анвяр Сапарович. Степенно направился к домику администрации. Один из охранников забежал вперед и услужливо распахнул дверь.

Новый директор Садык и бухгалтерша Нина настороженно переглядывались. В окне уже маячили, приближаясь, два правоохранителя, один жердеобразный, второй приземистый, как тумба.

– Видимо, это связано с убийством Гасана, – предположил Садык.

Анвяр поморщился. Неприятные воспоминания саднили душу. Перед глазами встало лицо матери Гасана, иссохшее и носатое, как у птицы.

Но когда полицейские вошли, он расслабился. Обычные земляные черви. За долгие годы общения с силовиками всех мастей он с полувзгляда научился вычислять, где серьезный зверь, а где так, мелюзга.

Нина налила полицейским кофе.

– Господин Алиханов, этот человек у вас работал? – спросил жердеобразный с четырьмя звездами, капитан Суставин.

Он показал фото Рича.

– Работал, – кивнул Анвяр Сапарович. – Это Рыч Иванов.

– Где он сейчас?

– Уволылся.

– Почему?

– Э, начальник, допрос, а?

– Да нет, что вы, – смутился капитан.

– Слюшай, дорогой, – зажурчал Анвяр бархатисто, – я многих серьезных ребят из вашей конторы знаю, и они мена знают. Я их уважяю, и они мена уважяют. Один звонок – и вас тут не будет.

Второй, упитанный низенький лейтенант, торопливо заулыбался.

– Мы же не просто так, Анвяр Сапарович. У нас дело особой важности…

– Ладно, что Рыч натворил?

– Он причастен к убийству студентки. И, вероятно, имеет отношение к смерти дежурного офицера полиции. Вот расскажите нам, любезный Анвяр Сапарович, что у вас тут с Ричем Ивановым приключилось? Почему он уволился?

Алиханов решил не юлить. Еще не хватало – изворачиваться перед этими несчастными дурачками. Он изложил все как было. Кто-то из торговцев убил уважяемого Гасана Ибрагимова (скорбный взмах руки). Допустивших это пришлось уволить. Жалко, но ничего не поделаешь. Но, Аллах свидетель, они это заслужили.

– Они – это кто?

– Дыректор рынка Шамсалов, начальнык службы безопасности Сергиенко и пэрэводчик Иванов. Кстати, уважяемые, когда убийцу Гасана поймаете?

– Коллеги ищут, – сжал губы Суставин. – Вернемся к Ричу, если позволите. Странно, что вы его уволили. Вы же сами говорите, что Рич у вас работал переводчиком. Он же не отвечал за безопасность, верно? За что же его увольнять?

– Рычу я платыл не только за перевод. Я платыл, чтобы он конфликты разруливал. Туда-суда, понимаешь? А он нэ справылся!

Суставин переглянулся с Пантелеевым.

– Знаете, где живет Рич?

– На каком-то шоссе.

– Припомните?

Анвяр знал, что Рич жил на Алтуфьевке. Но подыгрывать этим чмырям не хотелось.

– На Каширском, – мурлыкнул он.

Суставин постучал суперфоном по столу.

– Торговцы на вашем рынке имеют разрешение на работу в Российской Федерации?

– Обижаешь, начальник, – расплылся в улыбке Анвяр.

– Медкнижки, регистрация, челночные визы, отпечатки пальцев, сканеры зрачков?

– Все есть, дорогой. Желаешь проверить?

– Нет.

Когда они ушли, Алиханов покачал головой:

– Ай да Рыч! А какого тихого малчыка изображал!

– Недаром русские говорят: «В тихом арыке шайтаны водятся», – заметил директор рынка Садык.

Анвяр захохотал.

– Врут они все, – запальчиво бросила бухгалтерша Нина. – Я уверена, что ничего он там не натворил. В полиции одни жулики.

Тем временем следователи сели в машину, Пантелеев завел мотор.

– Ты ему веришь? – спросил Суставин, закуривая.

– Рассказ про убийство на рынке выглядит правдоподобно. Можем попросить материалы у Челебадзе, сравнить показания.

– А про Каширку-то он соврал, Паша. Причем сознательно соврал, барыга чертов. У Рича квартира на Алтуфьевском, недалеко отсюда.

– Может, он просто перепутал?

– Не думаю.

Суставин высунул сигарету в окно.

– Думаешь, этот Алиханов с Ричем в сговоре?

– За дорогой следи, – кивнул Суставин на огромную фуру. – Не знаю, Паша. Вопросов много, а продвижения в деле никакого. Когда тебя не было, Затворов снова прибегал, пистолетом махал. Если он еще раз прибежит, я за себя не ручаюсь… Нервы ни к черту. Жена постоянно пилит. Уволюсь, наймусь в секьюрити. Буду роботов-охранников охранять.

– Как это?

– Ну как: робот охраняет олигарха, а я – робота.

– В чем смысл робота-охранника охранять?

– Чтоб из него чипы не вынули. Там этого добра на сотни долларов. За последний месяц уже троих таких роботов распотрошили. Вот туда и уйду!

– Серега, не скули. Прорвемся. Нам бы только…

– Погоди, звонок.

Суставин вытащил суперфон.

– Да, товарищ полковник! Что?.. Вы уверены?.. Понял, слушаюсь… Никак нет… Едем!

Суставин выругался.

– Что там еще?

– На Воробьевых горах убит начальник отдела регистрации студентов. Некто Мукло.

– А мы тут при чем?

– Затворов считает, что это связано с убийством Алины Муромцевой.

Охота на Зайцева

На полу отдела регистрации студентов кривился меловой силуэт, в котором угадывались формы грузного человека. Рядом суетился юный белобрысый дознаватель.

– Хорошо он жрал, – сказал Пантелеев, с трудом переступая через фигуру. – Больше меня.

– Это не он. Девушка, – ответил белобрысый.

– Не понял. Тут два трупа? – вздернулся Суставин.

– А вы что, не знали?

«Что за идиоты в дежурной части сидят, даже информацию нормально передать не могут», – скрипнул зубами капитан. Дремучий непрофессионализм вызывал в нем оскомину.

– Нарисовали хоть корректно? – кивнул он на кривые линии. – Она что, такая толстая была?

– Беременная, – пояснил дознаватель.

Суставин с Пантелеевым перешли из приемной в кабинет Мукло. На столе тарелка с объедками, заляпанный жирными пальцами стакан, почти порожняя бутылка водки «ноль-семь». Еще одна пустая бутылка, литровая, лежала на полу.

– Где был найден Мукло? – обернулся Суставин.

– Сидящим на стуле, – доложил белобрысый дознаватель.

– Что стало причиной смерти?

– Оба умерли от удушения. Сдавливание трахеи.

Суставин с Пантелеевым переглянулись. Толкаясь плечами, громоздко вывалились на улицу. Сосредоточенно задымили.

– Покойный комендант отпадает. Муромцев? – спросил Пантелеев.

– Не знаю, Паша. Зачем ему убивать Мукло и эту беременную?

– Возможно, он маньяк.

– Ага, маньяк в горло тык.

Они вернулись в помещение.

– Кто их обнаружил? – спросил Суставин у дознавателя.

– Жена Мукло. Она встревожилась, что муж не вернулся домой. Стала ему звонить. Под утро не выдержала, взяла такси и приехала сюда. Дернула дверь – открыто. А тут…

– Где она?

– Увезли в больницу с приступом.

– Про убитую девушку что-нибудь известно?

– При ней нашли паспорт и студенческий билет. Виктория Минаева. Учится… Вернее, училась на историческом факультете МУГР имени Первых выборов с участием роботов.

– Что известно об этой Минаевой?

– Двадцать лет, не замужем.

– Но беременная, – заметил Пантелеев.

– И при этом ночью является на работу к престарелому чиновнику, – добавил Суставин.

– Да вы что! – возмутился белобрысый дознаватель. – Ему было за семьдесят, а выглядел он еще хуже.

– Наивный, – ухмыльнулся Пантелеев. – Мукло же был начальником отдела регистрации приезжих студентов. Это ж король для золушек из провинции.

– А где она жила? – спросил Суставин.

– В общежитии № 20 на улице Жуковского.

Суставин выхватил из своего планшета дело Алины Муромцевой и залистал список обитателей общаги.

– Вот, Виктория Минаева, 2015 года рождения. Комната 32. Это же через стенку от 33-й, где жили Муромцев с женой. Почему-то стоит пометка: «не опрошена». Почему мы ее не опросили, Паша? Смотри, ее соседки по комнате Оксана Болдурец и Вероника Кузнецова дали показания, а эта нет.

– Так ее не оказалось в комнате.

– Надо было найти, Паша. И вообще, мы кретины, – глядя в дело, медленно проговорил Суставин.

– Почему это?

– Смотри, мы не обратили внимания на нестыковку в показаниях Оксаны и Вероники. Обе рассказали, что накануне убийства слышали из комнаты Муромцевых шум и ругань. Но Оксана сказала, что это было в десять вечера, а Вероника – что примерно в полночь. Два часа разницы, Паша.

– Какая-то могла забыть. Плохо сориентировалась.

– Придется их снова навестить.

– Серега, больше двух недель прошло! – взмолился Пантелеев. – Они тем более ни черта не вспомнят.

– Паша, их соседку убили. Поехали!

Пантелеев не стал возражать. В возбужденном состоянии его напарник был неудержим.

Глянули в суперфон: проспект Вернадского весь алый. Пробки, аж три аварии подряд. Поэтому машину бросили, вызвали максидрон. На нем долетели до Чистых прудов за семь с половиной минут, ворвались в общагу.

Взбудоражив вахтершу, гулко протопали по первому этажу. Как в лучшие юные годы взбежали на третий. Решительно постучали в дверь. Кто попало так не стучит, соседи обычно скребутся, мурлыкают.

– Кто там? – тревожно прогундосили из комнаты № 32.

– Полиция.

Открыла конопатая Оксана Болдурец.

– Вы нас уже допрашивали, – с вызовом заявила она.

И села расчесываться. Полетели рыжие волосины, перхоть.

– Что вам еще надо? – изобразила возмущение носатая Вероника Кузнецова. Подбоченясь, выставила из халата голую ногу.

Суставин взял быка за рога:

– Когда вы в последний раз видели свою соседку Викторию Минаеву?

– Ой, да сто лет, – Оксана откинула копну рыжих волос. – Она ж здесь не живет.

– Ей хату «папик» снял, – пояснила Вероника.

– Арсений Мукло?

– Понятия не имеем.

– Адрес съемной квартиры?

– Откуда мы знаем!

– Проверим, – черкнул в блокноте Суставин.

И резко перешел к их свидетельским показаниям 7 октября.

– Вы, гражданка Болдурец, утверждали, что ссору в 33-й комнате слышали примерно в 10 вечера. А вы, гражданка Кузнецова, заявили, что ссора была в 12 ночи. Как вы можете это объяснить?

Девицы недолго отпирались. Стоило припугнуть уголовной статьей за лжесвидетельство, как их фрондерство ветром сдуло.

– Это Пе-Петька нас науськал, чтобы мы на Илью наговорили. А на самом деле мы ничего такого не слышали, – всхлипывала носатая Вероника. – Не было там никакой ссоры. И вообще Илья с Алиной жили хорошо-о-о.

– Зачем же вы согласились соврать?

– Петька припугнул, что настучит в деканат, как мы сюда мужиков водим. Он сказал, что ничего страшного не будет, если мы наврем про дверь.

– Про какую дверь?

– Ой, – побледнела Кузнецова.

И затряслась, поняв, что сболтнула. Суставин хотел насесть, но и так все понял. Резко подошел к двери в соседнюю комнату 33.

– Про эту? Которую давно забили?

– На самом деле Петька давно из нее гвозди вынул. Она открывается, у него ключ есть, – прошептала Вероника.

– В ту ночь он ее открывал?

Кузнецова кивнула.

– Ох и дура ты, Верка, – сплюнула Оксана. – Учтите, я спала и ничего не видела.

– Зайцев был один? – не обращая на нее внимания, спросил Суставин.

– С ним еще один был, огромный такой в толстом свитере.

– Студент?

– Нет, я его раньше никогда не видела.

– Как Зайцев это объяснил?

– Сказал, что Илья должен ему денег и не отдает, вот он и пришел с другом. Мол, Илья им дверь не открыл, потому они пошли через нашу комнату.

– Ночью?

– Петя сказал, что днем Илью не застать.

– Понятно. Петя Зайцев – это который со второго этажа? Правая рука покойного коменданта?

– Да, из 21-й комнаты.

Следователи спустились на второй этаж, забухали в дверь. Полиция!

Никто не отозвался. Они уже хотели ломать замок, но снизу вдруг пахнуло холодом, что-то гулко хлопнуло. Окно!

Ругая друг друга, следователи понеслись вниз. Выскочили на улицу и завернули за угол общаги. Из окна комнаты № 21 юбками свисали две скрученные между собой простыни. Зайцева нигде не было.

Суставин с Пантелеевым обрыскали все кусты и пригорки вокруг общаги, дотошно осветили их фонариком. Заглянули даже в канализационный люк, с пыхтением отвалив чугунную крышку. Пантелеев нервно орал в подземную глубь: «Зайцев, сдавайся, стрелять будем!»

От безысходности они разгребли, разметали помойную кучу, высившуюся под окнами. Изгадились, испакостились, но так и не поняли, куда этот негодяй мог исчезнуть. Зайцев как сквозь землю провалился.

«Делайте ставки, господа…»

Центр Москвы переливался огнями и бурлил звуками. В темном небе стрекозами мерцали зеленые огоньки максидронов. По дороге вдоль Тверского бульвара катили массивные корпоравэны и важные мультивагены. Между ними сновали юркие спортлеты.

А по самому бульвару дефилировали гуляки – группами и парочками. Их то и дело окликали разносчики снеди, люди и роботы обоих полов. Люди были скромнее, роботы напористее. Зато, в отличие от людей, в ответ на грубость человекоподобные киборги неизменно отвечали «спасибо» и желали «хорошего дня».

В последнее время у молодежи появилось новое развлечение – копировать роботов. Изображаешь механическую вежливость, деревянную походку. И вдруг: «Ребята, закурить будет?» Шутка пользовалась гарантированным успехом. Клиенты шарахались под истерическую икоту девичьего смеха.

Рич посмотрел на часы. Лишь половина одиннадцатого вечера, можно не спешить.

– Где это подпольное казино находится? – спросил Коля.

– Мне Анвяр подробно объяснил. На Большой Бронной за синагогой.

– А Баев точно там будет?

Рич не ответил. Привык к идиотским вопросам завязавшего Коли.

Они свернули с Тверской и едва не столкнулись с парочкой девушек. Их фосфорно татуированные лица пугающе сияли. Одна из них прыснула, увидев Рича.

Он в очередной раз критически оглядел себя: не перестарался ли? Да нет, все нормально.

На нем был фирменный комбинезон в шахматную клетку (последний писк, между прочим). А сверху черный плащ, как у Зорро, только из перерабатываемого пластика. На ногах красовались красные лакированные кроссовки. Пришлось изрядно потратиться, чтобы так приодеться.

Коля выглядел антиподом. Он брел в кедах с въевшимися полосками грязи. Затасканная фланелевая куртка, джинсы с надорванным карманом. Впрочем, Коле не обязательно красоваться, ему была отведена другая роль в этом спектакле.

Они свернули на Большую Бронную, неспешно миновали три дома, один из которых был затянут в зеленую ремонтную сетку. Из полутьмы раздалось злобное взлаивание и раздраженное «фу!»

За глыбой синагоги притаилось старинное здание с потухшими огнями. К нему-то они и направились. Подошли к безмолвному фасаду с колоннами.

Здание выглядело мертвым и заброшенным. Но подходы к нему были вылизаны, да и темные стекла поблескивали подозрительно глянцевито.

Когда-то давно на этом месте находился старинный особняк. В 19 веке им владел некий князь, которого сгубила страсть к рулетке. Дом пользовался дурной славой, легенды о его привидениях и слухи о тайных кладах будоражили Москву.

В двадцатом веке особняк сгорел, и на его месте построили административное здание. После распада СССР кто-то из скороспелых миллионеров вспомнил историю бывшего владельца бывшего особняка. И, вдохновившись, азартно перестроил унылую советскую громаду в пафосное казино с бронзовыми коньками и иллюминацией, которое назвал «Княжеский куш».

Но вскоре креативного богатея нашли с перерезанным горлом неподалеку отсюда, в тине Патриарших прудов. Казино стало приносить прибыль другому владельцу. И прибыль, надо сказать, бешеную. Поговаривали, что сюда захаживали даже воры в законе. Не говоря уже о министрах правительства и иностранных дипломатах.

Продолжить чтение