Читать онлайн «Не верь разлукам, старина…» бесплатно
- Все книги автора: Юрий Визбор
© Ю. И. Визбор (наследники), 2021
© М. Н. Пазий, фото, 2021
© Оформление, состав. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021
Издательство АЗБУКА®
* * *
Начало
«Поет пассат, как флейта, в такелаже…»
Поет пассат, как флейта, в такелаже[1],
Гудит, как контрабас, в надутых парусах,
И облаков янтарные плюмажи
Мелькают на луне и тают в небесах.
Чуть-чуть кренясь, скользит, как привиденье,
Красавец-клипер, залитый луной,
И взрезанных пучин сварливое шипенье,
Смирясь, сливается с ночною тишиной.
Вершится лаг, считая жадно мили,
Под скрытой в темноте рукой скользит штурвал…
Чу!.. Мелодично склянки прозвучали
И голос с бака что-то прокричал.
Но это сон… Волны веселой пену
Давным-давно не режут клипера,
И парусам давно идут на смену
Для тысяч труб поющие ветра.
Но отчего ж, забывшись сном в каюте
Под стук поршней и мерный шум винта,
Я вижу вновь себя на милом юте
И к милым парусам несет меня мечта.
1948
Гимн МГПИ[2]
Мирно засыпает родная страна,
И в московском небе золотая луна.
Ночью над Союзом и над нашим вузом
Медленно слетает тишина.
Пусть нам издалёка зачеты грозят,
Думать каждый час об этом все же нельзя.
С песней кончил день ты,
Мы с тобой студенты —
Это значит, мы с тобой друзья.
Много впереди путей-дорог,
И уходит поезд на восток.
Светлые года
Будем мы всегда
Вспоминать.
Много впереди хороших встреч,
Но мы будем помнить и беречь
Новогодний зал,
Милые глаза,
Институт.
Институт подпишет последний приказ:
Дали Забайкалья, Сахалин или Кавказ.
В мае или в марте
Взглянешь ты на карту,
Вспомнишь ты друзей, а значит, нас.
Но пока не кончен студенческий год,
Ждет нас не один еще серьезный зачет.
С песней кончил день ты —
Так поют студенты, —
Это значит, молодость поет.
Припев
1953
Веселый репортер[3]
Нет на земле человека такого,
Радио кто б не слыхал.
Но вам никто не расскажет толково
О том, как собрать материал.
Рассказать вам про жизнь репортера —
Это будет долгий разговор.
Под сырой землей, на гребнях диких гор
Он бывал – веселый репортер.
Мчатся экспрессы, автобусы мчатся,
Всюду нам надо поспеть.
И недоспать нам приходится часто,
И песен своих недопеть.
Если однажды ракета украсит
Лунный унылый простор,
Будет на ней не из песни «мой Вася»,
А будет наш брат – репортер.
Покажи мне того репортера,
Кто прожил спокойно жизнь свою,
Он найдет приют, конечно, не в раю,
Но возьмет у черта интервью.
1958
Командировка
Никто не ждет меня,
Не курит у огня,
Не дышит на окно,
Не бережет вино.
Стараюсь быть постарше,
Ведь знаю наперед —
Лишь Женя-секретарша
Отметит мой приход.
Ботиночки пылят,
В кармане ни рубля,
Спускаюсь с синих гор
Судьбе наперекор.
Печалью не окован,
Вдоль речки голубой
Иду, командирован
В себя самим собой.
А если вдруг песок
Не сдержит колесо,
Наследники мои
Не ринутся в бои.
Под нос мурлыча марши,
Несу я под плащом
Для Жени-секретарши
Финансовый отчет.
1963
Ты обычно стоишь в стороне[4]
Ты обычно стоишь в стороне,
И огни твои черные светятся.
По твоей персональной вине
Нам нельзя после лекции встретиться.
Я стоял, я смотрел, я глядел.
Ты стояла, смотрела, глядела.
У меня было множество дел,
У тебя вовсе не было дела.
Бросил я курсовую писать,
Не пошел я на три заседания…
Если хочешь – могу показать
Протокол курсового собрания.
Про меня уже все говорят,
Что тринадцать часов опоздания.
Ты учти, что уже деканат
На меня обращает внимание.
Значит, надо к декану прийти,
Обо всем самому позаботиться,
А не то разойдутся пути —
Институт улетит, не воротится.
1954
Вьется речка синей лентой
Вьется речка синей лентой,
Над Москвой встает рассвет…
Что сегодня мы – студенты,
Пусть узнает целый свет.
Нас сюда вели дороги
Изо всех концов страны,
Ведь недаром педагоги
Дружбой верною сильны.
Но настанет расставанье,
Годы быстро промелькнут,
И уйдут в воспоминанье
Пироговка, институт.
Над Москвою солнце всходит,
Золотит наш старый дом…
Пусть любой у нас находит
То, что счастьем мы зовем.
И кого печаль тревожит
Или, скажем, много бед,
Приходите – вам поможет
Наш веселый факультет.
Пусть нам в странствиях нелегких
Вечно светят, как маяк,
Институт на Пироговке,
Наша молодость, друзья.
1954
Мадагаскар[5]
Чутко горы спят,
Южный Крест залез на небо,
Поплыли из долины облака.
Осторожней, друг, —
Ведь никто из нас здесь не был,
В таинственной стране Мадагаскар.
Может стать, что смерть
Ты найдешь за океаном,
Но все же ты от смерти не беги.
Осторожней, друг, —
Даль подернулась туманом,
Сними с плеча свой верный карабин.
Ночью труден путь,
На востоке воздух серый,
Но вскоре солнце встанет из-за скал.
Осторожней, друг, —
Тяжелы и метки стрелы
У жителей страны Мадагаскар.
Южный Крест погас
В золотом рассветном небе,
Поднялись из долины облака.
Осторожней, друг, —
Ведь никто из нас здесь не был,
В таинственной стране Мадагаскар.
1952
Подарите мне море
«Вот вы тоже плавали когда-то…»
Вот вы тоже плавали когда-то.
Сделав ряд «решительных шагов»,
Протирали свой иллюминатор,
Ожидая новых берегов.
По ночам мигали города,
Новых стран красивые названья.
Плыли мы неведомо куда
По путям надежды и познанья.
И когда вокруг полно огней
И не кончен рейс, на корабле
Мы не слишком помнили о ней —
Нами позаброшенной земле.
Мы ушли, и каждый – за своим.
Вот корабль форштевнем воду режет
К берегам пока еще глухим
И, наверно, к милым побережьям.
Но, причалив к вымышленным далям,
Перейдя условные мосты,
Мы однажды с горечью познали
Фикцию кричащей красоты,
Слабость деревянных пьедесталов,
Пустоту, ненужность громких фраз.
Господи! Какой нам показалась
Нами позабытая земля!
Мы рванулись к ящикам почтовым,
Мы в бреду курили по ночам,
Мы на все, на все были готовы,
Лишь бы увидать ее причал.
И ворвался ветер – чист и свеж,
Дней закуролесила вода.
Я держусь за поручни надежд
И до боли вглядываюсь в даль.
Вот она – знакомая земля.
Стукнет дверь подъезда. Час настал.
Я схожу на берег с корабля,
Про который слышали – пропал.
Про который думали – ушел,
Может быть, придет, а может, нет,
И который связи был лишен
Целый ряд серьезных долгих лет.
1958
Синий перекресток[6]
Ищи меня сегодня среди морских дорог,
За островами, за большой водою,
За синим перекрестком двенадцати ветров,
За самой ненаглядною зарею.
Здесь горы не снимают снегов седых одежд
И ветер – лишь неверности порука.
Я здесь построил остров – страну сплошных надежд
С проливами Свиданье и Разлука.
Не присылай мне писем – сама себя пришли,
Не спрашивая тонкого совета.
На нежных побережьях кочующей земли
Который год всё ждут тебя рассветы.
Пока качает полночь усталый материк,
Я солнце собираю на дорогах.
Потом его увозят на флагах корабли,
Сгрузив туман у моего порога.
Туман плывет над морем, в душе моей туман,
Все кажется так просто и непросто…
Держись, моя столица, зеленый океан,
Двенадцать ветров, синий перекресток!
1963
Океан
А мы сидим и просто курим…
Над океаном снег летит.
Мы перешли вот эти бури,
Которых вам не перейти.
Мы сквозь такие мчались беды,
Что отрывались от земли.
Мы не попали в домоседы,
Но и в пираты не пошли.
Лежит на скалах неудачник,
Вспоров обшивку о туман.
Листает ветер наш задачник —
Непостижимый океан.
И все мы знаем: вон оттуда,
Из-за причального плеча,
Встает бесформенное чудо
И семафорит по ночам.
Быть может, утро нам поможет
Дороги наши выбирать,
Искать дороги в бездорожье,
Неразрешимое решать.
Не утонуть бы нам сегодня!
Стакан грохочет о стакан,
И, как подвыпивший подводник,
Всю ночь рыдает океан.
1963
Остров Путятин
Снова плывут на закате
Мимо него корабли —
Маленький остров Путятин
Возле Великой земли.
Плаваем мы не от скуки,
Ищем не просто тревог:
Штопаем раны разлуки
Серою ниткой дорог.
Нам это все не впервые —
Письма с Востока писать.
Тучи плывут грозовые
По часовым поясам.
Свистнут морские пассаты
По городским площадям,
В старых домах адресаты
Почту опять поглядят.
Все мы, конечно, вернемся —
Въедут в закат поезда,
Девушкам мы поклянемся
Не уезжать никогда.
Только с какой это стати
Снятся нам всё корабли?
Маленький остров Путятин
Возле Великой земли…
1963
Курильские острова
Замотало нас невозможно,
Закрутило туда-сюда,
Оттоптали в ночи таежной
Забайкальские поезда.
А вообще-то, все трын-трава —
Здесь Курильские острова,
Что являют прекрасный вид
Бессердечности и любви.
Здесь дымит вулкан Тятя-яма.
Только черти и дураки
Не готовятся постоянно
Каждый час откинуть коньки.
Припев
Над вошедшим в гавань «японцем»
Пароходов несется крик,
Утро нас угощает солнцем,
Самолетами – материк.
Припев
Но сюда неизбежно манит
Это буйствие всех стихий,
И отсюда бредут в тумане
Наши песни и наши стихи.
Здесь не Рио и не Москва,
Здесь Курильские острова,
Что являют прекрасный вид
Бессердечности и любви.
1963
Командир подлодки[7]
Вот что я видел: курит командир.
Он командир большой подводной лодки,
Он спичку зажигает у груди
И прикрывает свет ее пилоткой.
Подлодка, скинув море со спины,
Вновь палубу подставила муссонам,
С подветренной цепляясь стороны
Антеннами за пояс Ориона.
Глядит он в море – в море нет ни рыб,
Нет памяти трагических походов,
Нет водорослей, нет солнечной игры
На рубках затонувших пароходов.
Глядит он в море – в море есть вода,
Скрывающая черные глубины,
А под водой – подводные суда:
Чужие лодки – черные дельфины.
Глядит на берег – нет цветов на нем,
Нет девушек, нет хариусов в реках.
Он видит там чужой ракетодром,
Чужую власть чужого человека.
Мой командир не молод, но не сед.
Он каждый день бывает в отделенье,
Где на сигарах атомных торпед
Ребята спят, поют, едят варенье.
Антенны ожидания полны,
Приказ несет нелегкую заботу,
Смыкаются две черные волны
Над кораблем, дежурящим по флоту.
И снова нет ни неба, ни земли,
И снова ситуация такая:
Дежурные по флоту корабли
Россию по ночам оберегают.
1963
Карибская песня
А начиналось дело вот как:
Погасла желтая заря,
И наша серая подлодка
В себя вобрала якоря.
И белокурые морячки
Нам машут с бережка платком:
Ни происшествий вам, ни качки,
И девять футов под килем.
А потопить нас, братцы, – хрен-то!
И в ураган, и в полный штиль
Мы из любого дифферента
Торпеду вмажем вам под киль.
Мы вышли в море по приказу
И по приказу – по домам.
Мы возвращаемся на базу,
А на дворе уже зима.
Мы так обрадовались стуже,
Мы так соскучились по ней —
И пьют подводники на ужин
Плодово-выгодный портвейн.
1963
Якоря не бросать
«Якоря не бросать» – мы давно знаем старую заповедь:
Не бросать их у стенок, где эти сигналы горят.
Якоря не бросать… Не читайте нам длинную проповедь —
Мы немножечко в курсе, где ставить теперь якоря.
Мы бросаем их в море, в холодную льдистую воду,
Мы выходим в эфир, и среди этой всей кутерьмы
Нам пропишут синоптики, словно лекарство, погоду,
А погоду на море, пожалуй что, делаем мы.
Мы бросаем потом якоря в полутемных квартирах,
Где за дверью растресканной тени соседей снуют.
Не галантной походкой – привыкли ходить по настилам —
Прогибаем паркет никуда не плывущих кают.
Словно малые дети, кричат по ночам пароходы,
Им по теплым заливам придется немало скучать.
И волнуются чайки от неудачной охоты,
И всю ночь якоря на шинели сурово молчат.
Но потом им блистать под тропическим солнцем и зноем,
На военных парадах, на шумных морских вечерах.
Якоря не бросать – это дело довольно простое,
Ну а что оставлять нам – об этом подумать пора.
Мы не бросим и осень, не бросим и топких, и снежных,
Голубых, нескончаемых, вечно любимых дорог.
На чугунных цепях опустили мы наши надежды
У глухих континентов еще не открытых тревог.
1963
Окраина земная[8]
Я на земле бываю редко,
Ты адрес мой другой имей:
На карте маленькая клетка,
Вся в голубом, в цветах морей.
Там ветры волны нагоняют,
Там в шторм работают суда.
Гремит окраина земная —
Пересоленная вода.
Под самой северной звездою
И без луны, и при луне
Здесь тралы ходят под водою,
Разинув пасти в глубине,
И рыбы длинные не знают,
Какая движется беда.
Гремит окраина земная —
Пересоленная вода.
С бортов, ветрами иссеченных,
Мы зорче вроде бы вдвойне.
Вот фотографии девчонок
Качают штормы на стене.
Приснись мне, женщина лесная,
По облакам приди сюда…
Гремит окраина земная —
Пересоленная вода.
Мы словно пахари на поле,
И тралы родственны плугам,
Но только снегом дышит полюс,
Сгоняя штормы к берегам.
То вечный день, то ночь без края —
Свидетель нашего труда.
Гремит окраина земная —
Пересоленная вода.
И даже там, на теплом юге,
Где вроде создан рай земной,
Качают сны мои фелюги,
Качают койку подо мной.
Что красота мне расписная?
Мне корешей своих видать.
Гремит окраина земная —
Пересоленная вода.
1965
Три минуты тишины
По судну «Кострома» стучит вода,
В сетях антенн качается звезда,
А мы стоим и курим – мы должны
Услышать три минуты тишины.
Молчат во всех морях все корабли,
Молчат морские станции земли,
И ты ключом, приятель, не стучи,
Ты эти три минуты помолчи.
Быть может, на каком борту пожар,
Пробоина в корме острей ножа?
А может быть, арктические льды
Корабль не выпускают из беды?
Но тишина плывет, как океан.
Радист сказал: «Порядок, капитан».
То осень бьет в антенны, то зима,
Шесть баллов бьют по судну «Кострома».
1965, рыболовный траулер «Кострома»
«Кострома»
То ли снег принесло с земли,
То ли дождь, не пойму сама.
И зовут меня корабли:
«Кострома», – кричат, – «Кострома»!
Лето мне – что зима для вас,
А зимою – опять зима,
Пляшут волны то твист, то вальс,
«Кострома», – стучат, – «Кострома»!
И немало жестоких ран
Оставляют на мне шторма,
Что ни рейс – на обшивке шрам.
«Кострома», держись, «Кострома»!
Но и в центре полярных вьюг,
Где, казалось, сойдешь с ума,
Я на север шла и на юг —
«Кострома», вперед, «Кострома»!
Оставляю я след вдали,
Рыбой тяжки мои трюма,
И антенны зовут с земли:
«Кострома» моя, «Кострома»!
Привезу я ваших ребят
И два дня отдохну сама,
И товарищи мне трубят:
«Кострома» пришла, «Кострома»!
1965, Норвежское море
А море серое
А море серое
Всю ночь качается,
И ничего вокруг
Не приключается.
Не приключается…
Вода соленая,
И на локаторе
Тоска зеленая.
И тихо в кубрике
Гитара звякает.
Ах, в наших плаваньях
Бывало всякое.
Бывало всякое,
Порой хорошее,
Но только в памяти
Травой заросшее.
И молчаливые
Всю навигацию,
Чужие девочки
Висят на рации.
Висят на рации —
Одна в купальнике,
А три под зонтиком
Стоят под пальмами.
А море серое
Всю ночь качается,
Вот и ушла любовь —
Не возвращается.
Не возвращается…
Погода портится.
И никому печаль
Твоя не вспомнится.
1968, Арктика, дизель-электроход «Обь»
До свиданья, дорогие[9]
Вот как будто бы сначала
Начинается судьба
У бетонного причала,
У последнего столба.
Здесь вдали остались бури,
Здесь земля уже близка,
Здесь косынку голубую
Я, прищурившись, искал.
И забудутся едва ли
Эти несколько минут:
Здесь меня когда-то ждали,
А теперь уже не ждут.
Белой пеной, мягкой лапой
Бьются волны о маяк.
Я схожу себе по трапу —
Независимый моряк.
Но все время призывают
Отдаленные моря,
Все куда-то уплывают,
Выбирают якоря.
Так и мы от чьих-то судеб,
Как от пирса, отошли,
Так от нас уходят люди,
Словно в море корабли.
До свиданья, дорогие,
Вам ни пуха ни пера!
Пусть вам встретятся другие,
Лишь попутные ветра!
Море синее сверкает,
Чайки белые снуют…
Ни на что не намекаю,
Просто песенку пою.
1974
Подарите мне море[10]
Я когда-то состарюсь, память временем смоет.
Если будут подарки мне к тому рубежу —
Не дарите мне берег, подарите мне море,
Я за это, ребята, вам спасибо скажу.
Поплыву я по морю, свою жизнь вспоминая,
Вспоминая свой город, где остались друзья,
Где все улицы в море, словно реки, впадают
И дома, как баркасы, на приколе стоят.
Что же мне еще надо? Да, пожалуй, и хватит.
Лишь бы старенький дизель безотказно служил,
Лишь бы руки устали на полуночной вахте,
Чтоб почувствовать снова, что пока что ты жив.
Лишь бы я возвращался, знаменитый и старый,
Лишь бы доски причала, проходя, прогибал,
Лишь бы старый товарищ, от работы усталый,
С молчаливой улыбкой руку мне пожимал.
Я когда-то состарюсь, память временем смоет.
Если будут подарки мне к тому рубежу —
Не дарите мне берег, подарите мне море,
Я за это, ребята, вам спасибо скажу.
1974
Пиратская[11]
Железная нога, железная рука,
Четыре пистолета и серьги по бокам,
Бесстрашные глаза, огромные носы,
И ветер шевелит роскошные усы.
Когда мы вместе,
Тогда нас пуля не берет,
Тогда и песня,
Как черный парус, нас несет.
Не бойтесь, моряки, погони за кормой.
Не бойтесь, моряки, ни мелей, ни штормов.
Не бойтесь, моряки, туманов на морях,
А бойтесь, моряки, согласье потерять.
Когда мы вместе,
Тогда нас пуля не берет,
Тогда и песня,
Как черный парус, нас несет.
На дальних берегах который год подряд
Девицы слезы льют и на море глядят.
Ты к этим берегам, приятель, не спеши:
Для дела – океан, а берег – для души.
Когда мы вместе,
Тогда нас пуля не берет,
Тогда и песня,
Как черный парус, нас несет.
1974
Романтики
Романтики[12]
У романтиков одна дорога:
Обойдя все страны и моря,
Возвратясь, у своего порога
Отдавать навеки якоря.
И смотреть нездешними глазами,
Коротать с соседом вечера,
Слушать леса древние сказанья,
Подпевать бродяге у костра.
По глухой проселочной дороге
Он придет, минуя города,
Чтобы здесь, на стареньком пороге,
Доживать последние года.
Постоит он у забитой двери,
Никому ни слова не сказав:
Все равно рассказам не поверят,
Не поверят старческим слезам.
Много нас скиталось по чужбине,
Баламутя души на пути,
Много нас осталось там и ныне,
Не прийти им больше, не прийти,
Не смотреть нездешними глазами,
Не сидеть с соседом до утра,
И не слушать древние сказанья,
И не петь с бродягой у костра.
1957
Мама, я хочу домой[13]
Снова нас ведут куда-то,
И не ясен нам маршрут.
Видно, горы виноваты —
Не сидим ни там ни тут.
Снова в горы и по тропам
С рюкзаками за спиной.
Груз под силу лишь циклопам!
Мама, я хочу домой!
Дома все же как-то лучше,
Ну а здесь придется нам
Целый день бродить по кручам,
По ужасным ледникам.
Будем ползать постоянно
По веревке основной
И питаться кашей манной, —
Мама, я хочу домой!
Не хочу я каши манной,
Мама, я хочу домой!
Склоны круче, ближе тучи,
Камни сыплются гурьбой.
На пожарный всякий случай
Мы связались меж собой.
Мы идем по ледопаду,
Где, представьте, путь такой:
Хочешь, стой, а хочешь, падай, —
Мама, я хочу домой!
Не хочу я что-то падать.
Мама, я хочу домой!
Снова нас ведут куда-то,
Снова я несу рюкзак.
До чего же мне, ребята,
Надоело жить вот так!
Телеграмма уж готова,
Ни одной в ней запятой,
В ней всего четыре слова:
«Мама, я хочу домой!»
1958, Тянь-Шань
Взметнулась вверх рука
Взметнулась вверх рука:
«Прощай! Пока!»
Покачивают ночь
На спинах облака.
Мужчина, не дури —
Кури, кури
До синих петухов,
До утренней зари.
А утром был таков —
Шагай легко
И мимо петухов,
И мимо облаков.
Задышит горячо
В твое плечо
Распахнутый рассвет,
Разрезанный лучом.
1963
Велосипед
Пахнет луна сосной.
По тишине лесной
Катятся по тропе
Я и велосипед.
Медленно цепь кручу —
Еду, куда хочу.
Шины на колесе
Ширкают по росе.
То ли вдали лиман,
То ли вблизи туман,
То ли блестит костел,
То ли горит костер.
Кто же там, у костра?
Это ж моя сестра.
Нет уж, моя жена.
Нет, это просто весна.
Рядом сидит пацан,
Худенький сам с лица
И кандидат в мужья.
Боже, да это ж я!
Я на себя гляжу.
Нету чудес – твержу.
Нету чудес, а все ж
Я это, я – похож.
Дым от костра встает.
Парень обнял ее
Пальцами у лица,
Вот и целуются.
Я не пошел к костру,
Я зашагал к утру,
Мимо огня в крови,
Мимо своей любви.
1970
Полярная звезда[14]
Вы теперь к разлукам привыкайте,
К пуританству телеграфных строк.
Вы теперь, пожалуйста, на карте
Отыщите малый островок.
Там к своей мечте сквозь вьюги пламя
Мы шагаем в бесконечных льдах,
Там звезда высокая над нами —
Синяя Полярная звезда.
Лыжами истории касаясь
И в руке зажав меридиан,
Мы от одиночества спасаем
Этот Ледовитый океан.
Убегают тучи временами,
И маяк нам виден иногда —
Прямо впереди, почти над нами —
Синяя Полярная звезда.
Мы вернемся поздно или рано,
На вершине встанем в тесный круг.
Здесь материки и океаны
Круто опускаются на юг.
Нашей старой дружбе не забыться,
И теперь над нами навсегда
Гордо будет в облаках светиться
Синяя Полярная звезда.
1979
Речка Нара
Лучше нет для нас подарка,
Чем зеленая байдарка.
У костра сидит Тамарка,
Режет ножиком хлеба.
И волнует нас с тобою
Нечто очень голубое —
То ли речка, то ли ночка,
То ли общая судьба.
Так давай споем на пару
Про Тамару, про гитару
И про речку нашу Нару,
Что, как девочка, бежит
Через рощи, через пущи,
Через нас с тобой, плывущих
По смешному океану
Под названьем «Наша жизнь».
Лучше нет для нас призванья,
Чем бесплодные скитанья,
Чем наивные желанья
Собеседника понять.
Но, весну предполагая,
Томка веточкой играет,
Одновременно ругая
Невиновного меня.
Так давай споем на пару
Про Тамару, про гитару
И про речку нашу Нару,
Что, как девочка, бежит
Через рощи, через пущи,
Через нас с тобой, плывущих
По веселому проливу
Под названьем «Наша жизнь».
Лучше нету того свету,
Но туда охоты нету,
Если только кто «с приветом»,
То пожалуйста – вперед!
Были реки, были горы,
Будут новые просторы,
И закончится не скоро
Наш байдарочный поход.
Так давай споем на пару
Про Тамару, про гитару
И про речку нашу Нару,
Что, как девочка, бежит
Через рощи, через пущи,
Через нас с тобой, плывущих
По коротенькой речушке
Под названьем «Наша жизнь».
1978–1979
Пинозеро. Сентябрь
Здравствуйте! Я снова прибыл к вам,
Чтоб сказать вам теплые слова.
Я пришел, отделавшись от дел,
Вечерком на горы поглядеть,
С речкой глаз на глаз потолковать,
Разузнать, как чувствует трава,
И, оставив позади леса,
Поклониться этим небесам.
Здравствуйте! Уже в который раз
Я вот не могу уйти от вас.
Многие говаривали мне,
Что пустыня в этой стороне.
Место заключения. Тайга.
Север. Невозможные снега.
В тех словах, конечно, есть резон.
Вот я прибыл в местный гарнизон.
Ветер в сопках. Синева долин.
Белый замороженный залив.
Здесь учился жизни боевой:
Песни петь, чеканить строевой,
Надо – обходиться без воды,
Лес пилить и понимать следы,
Понимать значенье рубежа,
Сутками не спавши, связь держать,
Находить желанным дым костра
И прекрасным – отдых до утра.
И, шагая по глухим лесам,
Без наук я научился сам,
Чувствуя, что дело горячо,
Подставлять усталое плечо,
Резать гимнастерку на бинты
В неких положениях крутых
И смеяться через боль, когда
Нестерпимы больше холода.
И в ночах, далеких от Москвы,
Солнечных, дождливых, снеговых,
Я любовь, потерянную мной,
Вновь нашел нелегкою ценой.
Как же мне тебя благодарить
И какой подарок подарить,
Как же расплатиться мне с тобой,
Край мой, бесконечно голубой?
Я – не гость, считающий часы,
Я, москвич, представь себе – твой сын.
1957
Новая Земля
В голове моего математика
Вся Вселенная встала вверх дном,
А у Новой Земли ходит Арктика,
Ходит Арктика ходуном.
Ходят белые льды, как дредноуты,
Бьются, будто бы богатыри.
Ах давно бы ты мне, ах давно бы ты
Написала б странички две-три.
Написала б ты мне про Голландию,
Где большие тюльпаны растут,
Написала б ты мне про Шотландию,
Где печальные песни поют.
Но никак не приходит послание,
И от этого грустно в груди.
Ни тебя, ни письма, ни Голландии —
Только этот очкарик нудит.
Понудит он и все ухмыляется,
Блещет лысины розовый круг.
А под лысиной так получается,
Что Америке скоро – каюк.
А в Америке парни усталые
Всё хлопочут, чтоб мы померли.
Дайте землю, товарищи, старую!
Не хочу больше Новой Земли.
С математиком, серым, как олово,
Скоро бросим прощанья слезу.
Привезет он в Москву свою голову,
Я другое совсем привезу.
1970
Песня о подводниках
Задраены верхние люки,
Штурвала блестит колесо.
По поводу долгой разлуки
Нам выдан «Абрау-Дюрсо».
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
Под грустную музыку Верди
Компасы дают перебой,
Голодные ходят медведи
У штурмана над головой.
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
По многим известным причинам
Нам женщины все хороши.
Стоят на сугробе мужчины,
Но на полюсе нет ни души!
Прощайте, красотки!
Прощай, небосвод!
Подводная лодка
Уходит под лед.
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза.
1970
Чукотка
Мы стояли с пилотом ледовой проводки,
С ледокола смотрели на гаснущий день.
Тихо плыл перед нами белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде.
Там стояла девчонка, по-простому одета,
И казалось, в тот вечер ей было легко,
И, рукой заслонившись от вечернего света,
С любопытством глядела на наш ледокол.
Вот и все приключенье. Да и вспомнить – чего там?
Пароходик прошлепал, волнишка прошла.
Но вздохнул очень странно командир вертолета,
Философски заметив: «Вот такие дела».
Ледокол тот за старость из полярки списали,
Вертолетчик женился, на юге сидит.
Да и тот пароходик все ходит едва ли,
И на нем та девчонка едва ли стоит.
А потом будут в жизни дары и находки,
Много встреч, много странствий и много людей…
Отчего же мне снится белый берег Чукотки
И какой-то кораблик на зеленой воде?
1973
Я иду на ледоколе
Я иду на ледоколе,
Ледокол идет по льду.
То, трудяга, поле колет,
То ледовую гряду.
То прокуренною глоткой
Крикнет, жалуясь, в туман,
То зовет с метеосводкой
Город Мурманск, то есть Мурма́нск.
И какое б положенье
Ни имели б мы во льдах,
Знают наше продвиженье
Все окрестные суда.
Даже спутник с неба целит,
В объективы нас берет,
Смотрит, как для мирных целей
Мы долбаем крепкий лед.
И какой-нибудь подводник,
С бакенбардами брюнет,
Наш маршрут во льдах проводит,
Навалившись на планшет.
У подводника гитара
И ракет большой запас,
И мурлычет, как котяра,
Гирокомпас, то есть компа́с.
Но никто из них не видит
В чудо-технику свою,
Что нетрезвый, как Овидий,
Я на палубе стою,
Что, прогноз опровергая,
Штормы весело трубят,
Что печально, дорогая,
Жить на свете без тебя.
1973
Обучаю играть на гитаре
Обучаю играть на гитаре
Ледокольщика Сашу Седых.
Ледокол по торосу ударит —
Саша крепче прихватит лады.
Ученик мне достался упрямый,
Он струну теребит от души.
У него на столе телеграмма:
«Разлюбила. Прощай. Не пиши».
Улыбаясь на фотокартинке,
С нами дама во льдах колесит.
Нью-Игарка, мадам, Лос-Дудинка,
Иностранный поселок Тикси.
Я гитарой не сильно владею
И с ладами порой не в ладах:
Обучался у местных злодеев
В тополиных московских дворах.
Но для Саши я бог, между прочим, —
Без гитары ему не житье.
Странным именем Визбор Иосич
Он мне дарит почтенье свое.
Припев
Ах, коварное это коварство
Дальнобойный имеет гарпун.
Оборона теперь и лекарство —
Семь гитарных потрепанных струн.
Говорит он мне: «Это детали.
Ну, ошиблась в своей суете…»
Обучаю играть на гитаре
И учусь у людей доброте.
Улыбаясь на фотокартинке,
С нами дама во льдах колесит.
Нью-Игарка, мадам, Лос-Дудинка,
Иностранный поселок Тикси.
1979, Арктика – Москва
Абакан – Тайшет
Мы не турки и не янки,
Просто каски белые.
По горам идем саянским
И дорогу делаем.
От Тайшета к Абакану
Не кончаются туманы,
По туманам до Тайшета
Тянем мы дорогу эту.
Мы всегда, всегда готовы
И к удаче и к беде.
Разгоняем тихим словом
Подгулявших медведей.
От Тайшета к Абакану
Не кончаются туманы,
По туманам до Тайшета
Тянем мы дорогу эту.
И дорога, словно сам ты,
Рубит мощь любой стены.
Ну-ка шляпы, экскурсанты,
Скидывайте с лысины.
От Тайшета к Абакану
Не кончаются туманы,
По туманам до Тайшета
Тянем мы дорогу эту.
1962
Не устало небо плакать
Не устало небо плакать
Над несчастьями людей.
Мы идем сквозь дождь и слякоть,
Через грохот площадей.
Мы идем, несем печали,
Бережем их под пальто.
Ни хирурги, ни медали —
Не поможет нам ничто.
Мы с тобой уедем в горы,
К перевалам голубым
И к вершинам тем, с которых
Все несчастья – просто дым,
Все законы – незаконны!
Ну а память – заживет.
Только жены будут – жены
Даже с этаких высот.
Там сойдет одна лавина,
Встанет новая заря,
И на солнечных вершинах
Наши бедствия сгорят.
Горы, мудры и туманны,
Встанут выше облаков
И залижут наши раны
Языками ледников.
1963
Дочка Большой Медведицы
Ночью вершины светятся,
Влез на Домбай Сатурн,
Чаша Большой Медведицы
Черпает черноту.
Странная невесомая
Синяя бирюза.
Над ледниками сонными
Видятся мне глаза.
Звезды по небу мечутся,
Словно их кто зовет.
Дочка Большой Медведицы
Свита из света звезд.
Звякает полночь струнами,
Гаснет огонь в печи.
Под проливными лунами
Мы всё молчим в ночи.
Дочка Большой Медведицы,
Можешь спросить ребят:
Через года и месяцы
Выдумал я тебя.
Вот уж рассветом метится
Розовый небосвод —
Дочку Большой Медведицы
Мама домой зовет!
1963
Азиатская песня
Ты как хочешь: пиши не пиши,
Только вслед мне рукой помаши.
Самолет, мой отчаянный друг,
Высоту набирает звеня.
Самолет улетает на юг,
Где давно ожидают меня
Азиатские желтые реки,
Азиатские белые горы,
Раз увидел – так это навеки,
А забудешь – так это не скоро.
Азиатские пыльные тропы,
Азиатские старые люди,
И кусочек моей Европы
У пропеллера в белом блюде.
Мне закаты читают Коран,
Мне опять – вечера, вечера.
Вот налево разлегся Тибет,
И виднеется справа Сибирь,
И тоска по тебе, по тебе,
И разлучные версты судьбы.
Припев
Я с друзьями хожу и пою,
Я зарю бирюзовую пью,
И вот здесь, посреди ледников,
Что висят перед нами стеной,
Я плыву к тебе, как ледокол,
Оставляя, представь, за спиной
Азиатские желтые реки,
Азиатские белые горы,
Раз увидел – так это навеки,
А забудешь – так это не скоро.
Азиатские пыльные тропы,
Азиатские старые люди,
И кусочек моей Европы
У пропеллера в белом блюде.
1966
Таллин
Покидаю город Таллин,
Состоящий из проталин,
На сырых ветрах стоящий,
Уважающий сельдей,
В море синее глядящий,
Работящий и гулящий,
И отчасти состоящий
Из невыпивших людей.
Что мне шпили, что мне тальи —
Я уехал от Натальи.
С морем борется гремящий
Пароход мой, как Антей,
Переборками скрипящий,
Как большой и старый ящик,
И отчасти состоящий
Из несломанных частей.
Где ты, милый город Таллин?
Я плутаю без Натальи.
Это было настоящим,
Остальное – небольшим.
И на палубе гудящей
Я стою, во тьме курящий
И отчасти состоящий
Из нераненой души.
Возвращусь я в город Таллин,
Состоящий из Натальи,
По сырым ночам не спящей,
Ожидающей вестей.
И всецело состоящей,
И всецело состоящей,
И всецело состоящей
Из любимых мной частей.
1978
Хамар-Дабан
Забудь про все, забудь про все,
Ты не поэт, не новосел,
Ты просто парень из тайги —
Один винчестер, две ноги.
Тайга вокруг, тайга – закон.
Открыта банка тесаком,
А под ногами сквозь туман
Хрустит хребет Хамар-Дабан.
И жизнь легка – под рюкзаком
Шагай, не думай ни о ком,
И нету славы впереди,
А впереди одни дожди.
За перевалом умер день,
За перевалом нет людей,
И вроде нет на свете стран,
Где нет хребта Хамар-Дабан.
В мешочек сердца положи
Не что-нибудь, а эту жизнь,
Ведь будут тысячи столиц
Перед тобою падать ниц,
И будут тысячи побед,
А снится все-таки тебе
Одно и то же: сквозь туман
Хрустит хребет Хамар-Дабан.
1962
Серега Санин
С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке.
Жуем мороженое мы без остановки —
В тайге мороженого нам не подают.
То взлет, то посадка,
То снег, то дожди,
Сырая палатка,
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь – счастливо!
Приходишь – привет!
Идет на взлет по полосе мой друг Серега,
Мой друг Серега, Серега Санин.
Сереге Санину легко под небесами,
Другого парня в пекло не пошлют.
Припев
Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
Два дня искали мы Серегу.
А он чуть-чуть не долетел, совсем немного
Не дотянул он до посадочных огней.
То взлет, то посадка,
То снег, то дожди,
Сырая палатка,
И почты не жди.
Идет молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь – счастливо!
Приходишь – привет!
1965
Река Неглинка
Трактора стоят среди дороги,
Замерзают черти на ветру,
И размеров сорок пятых ноги
Жмутся к придорожному костру.
На снежинку падает снежинка,
Заметая дальние края.
Как ты далеко, река Неглинка —
Улица московская моя.
Здесь другие реки, покрупнее,
Прорубей дымятся зеркала.
Тросы на морозе каменеют,
Рвутся тросы, словно из стекла.
Припев
И любая малая былинка
Мерзнет посреди сибирских льдов.
Реки, реки – ни одной Неглинки,
Только лишь названья городов.
Припев
Ой, да что столица мне, ребята,
Мне шагать бы с вами целый век,
Чтоб сказали где-то и когда-то:
«Вот москвич – хороший человек».
На снежинку падает снежинка,
Заметая дальние края.
Как ты далеко, река Неглинка —
Улица московская моя.
1965
Знаком ли ты с землей?
– Знаком ли ты с Землей?
– Да вроде бы знаком.
– А чей тут дом стоит?
– Да вроде общий дом.
А может, это твой.
Внимательно смотри,
Ведь нет земли такой
В других концах Земли.
Вот крыша в доме том —
Ледовый океан,
Вот погреб в доме том —
Хакасии туман.
И дверь за облака,
И море у ворот,
В одном окне – закат,
В другом окне – восход.
Он твой, конечно, твой —
И крыша, и крыльцо
С звездой над головой,
С могилами отцов.
И реками пьяна
Непройденная ширь,
Страны моей весна —
Желанная Сибирь.
1966
Белая сова
Ну что ж, давай прощаться, тундра пестрая,
Держим курс на северо-восток.
Но прежде, чем проститься с этим островом,
Взглянем на него еще разок.
И в памяти воскреснут другие острова,
Которые нам видеть довелось…
Кружит над нашим островом полярная сова,
Сонная, как вахтенный матрос.
Прощай, но эту встречу не забудь, не зачеркни.
Путь наш – в отдаленные края.
Но ты, будь человеком, раз в полгода мне черкни:
Север. До востребования.
И «Капитан Сорокин» – наш красивый ледокол —
Скворешник наклоняет свой едва,
И снялся со швартовых этот остров и ушел,
Белый, как полярная сова.
Не ходим мы налево – в иностранные моря:
Нам морей со льдом хватает тут.
Послали нас сюда и дали роль поводыря,
А дальше ледокола не пошлют.
Любите нас, девчата, чтоб кружилась голова,
Чтоб полюбить нам Север не пришлось.
Над нашею судьбой кружит полярная сова,
Серьезная, как вахтенный матрос.
1979, Арктика, ледокол «Капитан Сорокин»
Синие горы
Теберда[15]
Теберда, Теберда, голубая вода,
Серебристый напев над водой.
Теберда, Теберда, я хотел бы всегда
Жить в горах над твоею волной.
Серебрей серебра там бурунная рать
По ущелью бурлит, не смолкая,
Там в туманной дали бастионом стоит
Синеватая Белалакая.
Теберда, Теберда, голубая вода,
Нет красивей твоих тополей.
Я б остался всегда коротать здесь года,
Если б не было русских полей.
Я б остался, поверь, если б как-то в метель
Я б одну не довел бы домой.
Теберда, Теберда, голубая вода,
Серебристый напев над водой.
1952
«Лишь утром снега берегут…»
* * *
Лишь утром снега берегут
Остатки ночной тишины.
Стоял альпинист на снегу
У скал красноватой стены.
И, кончив вязать на себе
Веревку, ведущую к другу,
Пожал он багровой Ушбе
Холодную скальную руку.
1952
«Где небо состоит из тьмы и сне…»
* * *
Где небо состоит из тьмы и снега
И не приходит радостью для глаз,
Я вспоминаю острый скальный гребень,
Нахарский лес, вечерний Учкулан.
Бушующую пену Гондарая.
Лазурь Бадук. Глухой Кичкинекол.
Рассветы Теберды. Девчонку Раю.
Вершин далеких снежный частокол.
Забытый кош в туманной Гвандре где-то,
На ледниках – пустые диски мин.
Большую Марку в золоте рассвета.
Большую дружбу сорока восьми.
1952
Каракая
Камень чуть качнулся вперед
И ринулся вниз, к реке.
Двадцать один непутевый год
Повис на правой руке.
Только удара черная плеть
Да пустота позади,
Только пальцы на рыжей скале
И цифра – двадцать один.
…Я долго курил над пропастью снежной,
Теперь я не мог не понять:
Ночь, любимая спит безмятежно,
Но втихомолку молится мать!
1953
«Ночь. За дальним перевалом…»
* * *
Ночь. За дальним перевалом
Встал кровавым глазом Марс,
И с тревогой смотрят скалы
В тишину ледовых масс.
Ночь. Запрятав в камни воды,
Притаившись, тек поток.
И боялся до восхода
Приоткрыть глаза восток.
Гулко грохнули громады,
Закачался перевал,
Застучали камнепады
По обломкам мокрых скал.
Из-за гребня, дико воя,
Понеслись снега в налет.
И казалось, все живое
Этой глыбою снесет.
В эту ночь под перевалом
На морене Джаловчат
Восемь парней ночевало
И одиннадцать девчат.
Утром серые туманы
Вновь полезли узнавать,
Где мы там, в палатках рваных,
Живы, что ли, мы опять?
Мелкий дождик пискнул тонко,
И туман разинул рот:
Деловитая девчонка
Открывала банку шпрот.
1955
Синие горы
Я помню тот край окрыленный,
Там горы веселой толпой
Сходились у речки зеленой,
Как будто бы на водопой.
Я помню Баксана просторы,
Долины в снегу золотом…
Ой горы, вы синие горы,
Вершины, покрытые льдом.
Здесь часто с тоской небывалой
Я думал, мечтал о тебе.
Туманы ползли с перевалов
Навстречу неясной судьбе.
Звенели гитар переборы,
И слушали их под окном.
Ой горы, ой синие горы,
Вершины, покрытые льдом.
Пусть речка шумит на закатах
И блещет зеленой волной.
Уходишь ты вечно куда-то,
А горы повсюду со мной.
Тебя я увижу не скоро,
Но счастлив я только в одном:
Ой горы, ой синие горы,
Вершины, покрытые льдом.
1956
Домбайский вальс
Лыжи у печки стоят,
Гаснет закат за горой.
Месяц кончается март,
Скоро нам ехать домой.
Здравствуйте, хмурые дни,
Горное солнце, прощай!
Мы навсегда сохраним
В сердце своем этот край.
Нас провожает с тобой
Гордый красавец Эрцог,
Нас ожидает с тобой
Марево дальних дорог.
Вот и окончился круг —
Помни, надейся, скучай!
Снежные флаги разлук
Вывесил старый Домбай.
Что ж ты стоишь на тропе,
Что ж ты не хочешь идти?
Нам надо песню запеть,
Нам надо меньше грустить.
Снизу кричат поезда —
Правда, кончается март…
Ранняя всходит звезда,
Где-то лавины шумят.
1961, Кавказ
Шхельда
Кончилось лето жаркое,
Шхельда белым-бела.
Осень, дождями шаркая,
В гости ко мне пришла.
Снова туманы, вижу я,
Свесились с гор крутых…
Осень – девчонка рыжая,
Ясная, словно ты.
Что ты так смотришь пристально —
Толком я не пойму.
Мне, словно зимней пристани,
Маяться одному,
Тихие зори праздновать,
Молча грустить во тьме…
Наши дороги разные,
И перекрестков нет.
Ты ж ведь большая умница —
Вытри с лица слезу.
Горы снегами пудрятся,
Вот и сидим внизу.
Снова дожди тоскливые,
А наверху метет…
Песни, как версты, длинные
Парень один поет.
1960, Кавказ
Волчьи ворота
Через скальные Волчьи ворота
Мы прошли по высокой тропе.
В них самих было мрачное что-то,
И хотелось идти и не петь.
Вверх ушли мы по снежному следу,
И остались ворота вдали.
Мы прошли через многие беды,
Через эти ворота прошли.
Снова ветры нас горные сушат,
Выдувают тоску из души.
Продаем мы бессмертные души
За одно откровенье вершин.
Все спешим мы к тому повороту,
Где пылает огонь без причин.
Так заприте ж вы Волчьи ворота
И в ломбард заложите ключи.
Дружбой мы, слава богу, богаты
И пока еще крепки в беде.
Но смотри – поднял руки заката
К небесам умирающий день.
Все зовет он на помощь кого-то,
Ну а кто-то не может помочь.
Открываются Волчьи ворота,
Пропуская к созвездиям ночь.
1961
На плато Расвумчорр[16]
На плато Расвумчорр не приходит весна,
На плато Расвумчорр все снега да снега,
Все зима да зима, все ветров кутерьма,
Восемнадцать ребят, три недели пурга.
Мы сидим за столом, курим крепкий табак.
Через час вылезать нам на крышу Хибин
И ломиться сквозь вой, продираться сквозь мрак,
Головой упираясь в проклятье пурги.
А пока мы сидим за дощатым столом.
Курит старший механик столичный «Дукат»,
Привезенный сюда сквозь жестокий циклон
В двух карманах московского пиджака.
Он сидит и грустит неизвестно о чем,
Мой милейший механик, начальник дорог.
Через час ему биться с плато Расвумчорр,
По дороге идя впереди тракторов.
Потому что дорога несчастий полна
И бульдозеру нужно мужское плечо,
Потому что сюда не приходит весна —
На затылок Хибин, на плато Расвумчорр.
По сегодняшний день, по сегодняшний час
Мы как черти здоровы, есть харч и табак,
Мы еще не устали друзей выручать,
Мы еще не привыкли сидеть на бобах.
Нас идет восемнадцать здоровых мужчин,
Забинтованных снегом, потертых судьбой, —
Восемнадцать разлук, восемнадцать причин,
Восемнадцать надежд на рассвет голубой.
Что вам снится, девчата, в неведомых снах?
Если снег и разлука, то это не сон…
На плато Расвумчорр не приходит весна —
Мы идем через вьюгу, надежду несем.
1961
Горнолыжная
А кто там в сером свитере
И в шапочке такой,
Подобно искусителю,
Нам знак дает рукой?
А взмах руки со склона,
Со склона, со склона,
Как будто бы с балкона
Испанского дворца.
А горы, как сеньоры,
Сеньоры, сеньоры,
Глядят на нас с укором,
Судачат без конца.
А кто там в красной курточке
Собой не дорожит?
Рисует, словно шуточки,
На склонах виражи.
Припев
Лечу по краю тени я,
По краю синих льдов,
Через переплетения
Сверкающих следов.
Припев
Найду себе другую жизнь
У северной воды —
Там не такие виражи
Откалывают льды.
А взмах руки со склона,
Со склона, со склона,
Как будто бы с балкона
Испанского дворца.
А горы, как сеньоры,
Сеньоры, сеньоры,
Глядят на нас с укором,
Судачат без конца.
1965
Поминки
Памяти А. Сардановского
– Ну вот и поминки за нашим столом.
– Ты знаешь, приятель, давай о другом.
– Давай, если хочешь. Красивый закат.
– Закат – то, что надо, красивый закат.
– А как на работе? – Нормально пока.
– А правда, как горы, стоят облака?
– Действительно, горы. Как сказочный сон.
– А сколько он падал? – Там метров шестьсот.
– А что ты глядишь там? – Картинки гляжу.
