Читать онлайн Неприкаянные бесплатно

Глава 1

Эйден Келли – следующий.

Крейг Томпсон был первым из списка. С ним уже покончено! Легко решенный и быстро закрытый вопрос. От его дома меня отделяла пара десятков футов. Никаких идиотских сомнений. Остановился лишь потому, что ноги окоченели. Колени горели огнем, а пальцы задубели. Ноль жалости к мудаку. Я печалился лишь о том, что перед выходом на дело не выпил чашечку горячего шоколада. с дюжиной тающих в кипятке маршмэллоу.

Задрот.

Такие, как я, любят, чтобы всё было разложено по полочкам. Рассчитать каждый шаг? Да на раз плюнуть! План расположения комнат в однотипных частных домах района. Детали, разные мелочи. Остальное, как говорится, дело техники. Томпсон. Его комната на втором этаже. Карабкаться по стене? Нет уж! Слишком много чести.

Дом.

Главный вход. Почти никаких заминок с вскрытием замка. Самодельная отмычка из толстой проволоки. Темная прихожая. Глаза после долгой ночной прогулки быстро привыкли. Я захлопнул дверью так, будто пришел в гости к корешу после школы. Этим честно дал шанс на спасение шкуры борова. Заметил на ботинках слякоть. Довольно громкое обстукивание обуви. Шарканье подошвами о коврик с надписью: «Добро пожаловать!». Радушный прием и поганый Томпсон со всей своей семейкой – нелепица, несовместимые понятия. Да уж! В отличие от них, я – благовоспитан. По этой причине не стал оставлять на паркете следов. А заодно и улик. Ох уж все эти чертовы манеры!

Тишина.

В ответ на шанс. Упущенная возможность. Дуболом-папаша, его затюканная женушка и двое отпрысков. Их крепкий сон. Сутулиться? Грызть от волнения ногти? Как бы не так! Ночь отказа от задротских привычек. Ночь похорон троих сволочей. И ботана, вечного лузера, который чертовски долго терпел.

Пустота.

Ни единой эмоции. Голова – одна из тех бутафорских тыкв, что грудой лежат на сцене во время спектакля в начальной школе к Хэллоуину. Овощи. Люди-невидимки, от таких не ждешь дурного. Зря! Я не собирался стучаться, протягивать хозяевам мешок для конфет и вопрошать: «Сласти или пакости?». Особенное «угощение» в нагрудном кармане давненько припасено.

Лестница.

Коридор. Настенный светильник. Он, как и я, был неисправен; одиноко мерцал в надоевшей темноте. Лампочка почти перегорела. Одобрительное подмигивание. Я – подмигнул в ответ. Коллеги по несчастью.

Дверь.

Табличка: «Убирайтесь! Мне не нужна ваша гребаная уборка!». Храп из глубины логова борова. Томпсону вторил из соседней комнаты его дуболом-папаша. Дуэт пивных пузырей. Незапертая дверь. Прекрасно! Меньше времени на возню.

Ария свиньи.

В исполнении Томпсона. Заливистое хрюканье. Он вбирал ноздрями затхлый, пропитанный потом воздух. Визжащий звук из приоткрытого рта. Будто резиновую детскую пищалку кто-то ему в глотку затолкал. Храп становился всё громче. Временной промежуток между выдохом и вдохом сокращался. Вот бы Томпсон насмерть задохнулся! Тогда часть «подарочка» можно было бы оставить про запас. Но нет, увы! Высшие силы не собирались делать за меня работенку. Хотя, казалось, что проще: один щелчок божественных пальцев – и готово.

Шоу.

Продолжение. Я даже улыбнулся. Внутренний поросенок Крейга, видимо, чуял нутром, что отправится на убой. В отличие от самого Томпсона. Инстинкт самосохранения. Такие, как боров, считают, что подобные штуки в жизни ни к чему. Очень зря!

Подушка.

Видимо, взятая с дивана в гостиной. Она валялась на полу возле лежбища. Уродливая бахрома. Мелкие, пестреющие надписи «Чайная пауза» в лже-английском стиле. Не время для пауз. Поскорее свалить из вонючего свинарника Томпсонов. Я плавно достал из нагрудного кармана дремавшего приятеля. Шестизарядный красавец. Триста пятьдесят седьмой калибр. Почему-то вспомнил, что этот мой приятель родом из штата Коннектикут. Не доводилось там бывать.

Три шага.

Кровать Томпсона. Я резко прижал подушку к его рылу. Внутренний поросенок успел лишь сдавленно взвизгнуть. Громкий хлопок, и маленькое дымящееся отверстие.

Глава 2

Почти на месте.

Еще один квартал. Затем повернуть направо. Эйден Келли – второй в списке. Ему явно не понравится мой далеко не дружественный визит. Волнение и покалывания. Никакой дороги назад.

Сатанинская ночь.

Густая, черная. Ночь моего рождения. Восемнадцатилетие. Неплохой возраст, чтобы начать жизнь с чистого листа.

Поздравления.

Обычно это какие-то добрые слова и вручение подарков. Тусовки с друзьями, посиделки с одноклассниками. Не мой случай. Кожаный блокнот от отца в серой оберточной бумаге. Он так меня и не простил. Уехал в командировку в Айову, сухо попрощавшись. Традиционный лимонный торт от мисс Эркин? Нет уж! Я запретил ей организовывать праздник. Обиделась. Хрен с ней! У меня была куча поводов отметить событие по-особенному, классно, с огоньком. Под оглушительные хлопки с чарующим ароматом пороха.

Блокнот.

Цвета собачьего дерьма. И подожженное собачье дерьмо в пакете перед главной дверью – вот что мне оставили «милые» одноклассники. Каждый чертов год одно и то же: вонь на весь дом. Дом, где и так затхло и тошно. Дом, набитый дорогим старым хламом.

«Прощай-прощай детка, детка прощай…» – весь день тихо напевал заевшую в голове песню.

«Прощай-прощай детка, не заставляй меня плакать…». Группа Bay City Rollers. Да уж! Сладкая «детка» Эйдена Келли. Третья и последняя в списке. Мой десерт.

Пальто.

Шикарное, из мягкой теплой шерсти. Приготовленное заранее. Когда отец заказывал его для меня в ателье, он, верно, и подумать не мог, что внутренний карман шмотки вскоре станет вместилищем ада. Не даром оно прошито темно-красными нитками. В том был заложен совершенно иной символизм. Вшиты долбанные семейные ценности.

Комбинация.

Не с первой попытки удалось набрать правильную. Пальцы плохо слушались. Вполне оправданное волнение. Зря всё-таки отец не поменял код. 171170. День моего рождения. Зря! Очень опрометчиво – для него. Я немного повозился с чертовой железной коробкой сейфа, чтобы добраться до другого железного механизма.

Револьвер.

Отцовский кольт «Питон». Чудесная, по-своему изящная вещь. Некий музыкальный инструмент. Быстро же, однако, я научился на нем играть! Вошел во вкус, наслаждаясь закладывающей уши музыкой. Револьвер и правда отлично поместился в нагрудном кармане пальто. Его металл холодил сердце. Не давал главной мышце слишком сильно колотиться.

Двор.

Там свежо и тихо. Ночные заморозки. Дорожки, покрытые тонкой коркой льда. Я намотал шарф, поправил шапку. Шаг к тяжелым кованым воротам, отделяющим вечно сонный фамильный особняк Грэйвзов от чертового остального мира. Ноль эмоций. Отец, прислуга, соседи, знакомые – всех в адское пекло!

Пустынная улица. Тишина. Темные деревья.

– Никаких чувств,

 Никаких чувств,

 Никаких чувств,

 К кому-то другому… – тихо напеваю песню.

Группа Sex Pistols. Обожаю! Жаль, что нескоро смогу послушать их музыку…

Забавно.

Топая к дому Крейга Томпсона, я размышлял всего о двух вещах. Первое: зря затянул со сдачей экзамена инструктору по вождению. На тачке было бы куда быстрее. И второе: чем сейчас занимаются два мудака? Боров-Томпсон наверняка готовится ко сну. У таких, как он, свои ритуалы: смятая в огромной ручище банка пива, брошенная под кровать. Журнал с порнухой. С Эйденом Келли всё сложнее. Он эстет. Совсем иные развлечения.

Ведьма Франк.

Чертов десерт. Красивый снаружи, но пропитанный ядом. Когда я шел мимо ее дома, промелькнула мысль: может, всё-таки не тратить время, делая потом крюк от дома Келли? Вроде как сейчас ведь по пути? Нет! Она достойна того, чтобы разобраться с ней в последнюю очередь.

Глава 3

В машине жарко, как в преисподней. Личной преисподней для случайно выжившей в ночь убийств. Снять куртку или приоткрыть окно? Никаких движений. Почти ноль энергии. Прею дальше.

Отец за рулем, мама – рядом, на переднем пассажирском. Разит успокоительными. Запах лекарств. Частный дом престарелых «Тихий уголок» на окраине Майнсити. Зависть к старикам. Почти прожитая жизнь. Им не надо думать о том, как бы побыстрее сдохнуть. Тишина. Беседы родителей со мной? Бессмысленно. Острый, как нож, язык, грязные ругательства, хлесткие фразочки – всё в прошлом. После кошмарной ночи я, Мэйси Франк, потеряла способность говорить.

Капли и запотевшее стекло. Майнсити, родной городок. Он – старик, который получил письмо. Конверт, небрежно шлепнутая печать почтового отделения штата Миннесота. Внутри – некролог.

Ни единого яркого пятна вокруг. Детство. Калейдоскоп с цветными стеклышками. Кажется, он мне наскучил. Отдала игрушку сестренке.

Джинн. Джинни. Джинни-Колокольчику. Мне четыре. Её рождение и моя радость. И убежденность в том, что все девочки с именем Джинн имеют магические способности. Лет до шести верила. Почему? Дядя Эдди тогда наплёл про джиннов из бутылок, три заветных желания и счастливые имена. Где теперь тот калейдоскоп? Гниет на помойке или пылится в одной из коробок на чердаке дома дяди? Разницы нет. Новый калейдоскоп. Осколки трех цветов: бурый, серый и белый. В такие цвета окрашено всё вокруг.

Отчаяние и горе. Гостевая комната, где редко оставался кто-то из знакомых или родственников. Беззвучный, сдавливающий грудь рев. Мокрая от слез подушка. Подъем с постели только для того, чтобы сходить попить или в туалет. Так – до сегодняшнего утра, 21 ноября.

Вспышки и бесконечно повторяющиеся кадры. Ночь ада. Я обещала прийти в одиннадцать. Как обычно, не сдержала слово. У Эндрю Вульфа время течет иначе. Середина первого, или около того. Мутное состояние по пути. Слишком много травы.

Изгородь, а за ней – дом. Место, куда не хотелось возвращаться. Боковая калитка. Мысли о Джинни. Эта дурочка наверняка не спит. Лежит в моей кровати, дуется.

Громкий хлопок! Я вздрогнула. И застыла как вкопанная. В доме взорвался газовый баллон? Несколько мгновений и душераздирающий женский крик! Рванула к дому. Ноги разъехались на льду. Падение корпусом вперед. Кожа на ладонях загорелась, коленки под джинсами больно саднили.

Порог, дверь. Ключи. Сумка! Она осталась лежать там, на жухлом газоне. Выругавшись, побежала обратно. Снова чуть не навернулась. Выпотрошенная Прада. Есть! Связка ключей с брелоком в виде расписной мексиканской черепушки. Прощальный «подарочек» от Хесуса, оставленный в моем школьном шкафчике. Глупая угроза. El Dia de Muertos1. Мехико и «Парад Катрин»2 – Роб хотел съездить туда.

Темнота в гостиной. Надрывный плач, доносящийся со второго этажа. Тетя Лиза. Что с ней? Лестница, коридор и… шок! Открытая дверь в мою комнату. Внутри, во полутьме – силуэты. Кто-то склонился над постелью. Папин голос из родительской спальни. Он диктовал адрес по телефону…

Моя комната несколькими часами ранее. Сборы к Эндрю Вульфу. Перепалка с Джинни. Она просила, нет, умоляла взять ее с собой. Потом затребовала, чтобы я вовсе никуда не ходила; осталась с ней, чтобы болтать, делиться глупыми секретиками. Я не могла, просто не могла выполнить ее просьбу. Отвлечься от мыслей об Эйдене Келли. Слишком большой соблазн увидеться. Срочно забыться в гостях у Эндрю!

Итог: «Детство закончилось, если ты не заметила, Колокольчик, повзрослей уже!» – кинула в раздражении. Она послала меня на хрен. Взять её с собой? Легко! Например, на посиделки с подружками. Но у меня их нет, а притон Эндрю Вульфа – не лучшее место для таких девочек, как Джинни.

Дядя Эдди не планировал ночевать у нас. Даже вызвал такси. Остаться уговорил папа. Тетя Лиза и мама накидались белым вином за семейным ужином и никак не могли вдоволь натрепаться. Восторг Джинни. Ее предложение устроить пижамную вечеринку. Мой жесткий отказ. Теперь всё это неважно…

Бурое пятно на топорщащемся одеяле. Моя спальня. Что было дальше? Какие-то обрывки. Гул сирен. Белый снег неслышно падал на фоне дымчатого неба. Копы, машина скорой. Дребезжащая каталка. На ней – бурый чехол, похожий на желчный пузырь выпотрошенной рыбы. Пара медиков толкали жуткий транспорт к открытым задним дверям скорой. Осознание: Колокольчика больше нет!

Вздрагиваю. Подъехали? Ломота в ногах. Их сводит от голеней и до щиколоток сводит. Прикосновение к плечу. Папа.

– Как ты, милая? Ты точно решила?

Киваю. Фокус на резиновом коврике. Логотип «Мерседес». Мама закашлялась. Ее пальцы тянутся к ручке. Как всегда, превосходный маникюр. Никаких обгрызанных в волнении ногтей, идеальная осанка. Поток свежего воздуха с ее выходом. Зябко. Звук? Поворот колесика зажигалки. Тянет табаком. При мне она никогда не курила. Сегодня день открытой демонстрации дурных привычек. И день похорон. Папа выходит, огибает машину. Открывшаяся дверь, протянутая рука. Ладонь теплая, а пальцы ледяные.

Все слезы выплаканы. Пустота. Вход на территорию городского кладбища и куча народу. Плевать на них. Причудливые трещины на кладбищенской ограде. Когда шлялась здесь с Дареном последний раз? Лет семь назад? Хотели пощекотать нервишки. При свете дня оказалось неинтересно. Какой-то музей под открытым небом. Чужие, навсегда уснувшие люди – его экспонаты.

Мама пытается взять меня под локоть. Отстраняюсь, сую руки по карманам. Противный хруст мелких камней под подошвами. Приближение к мрачной толпе. Большое черное пятно с вкраплениям белых лиц. Монстр-пожиратель душ. Вот-вот чудовище откроет пасть, покажет ряды гнилых зубов и с глубоким зловонным вдохом втянет вновь прибывших. Даже костями не подавится. А бледные лица фантомов расплывутся в улыбках и бесшумно расхохочутся. На том свете всегда рады новеньким. Я только «за». Ни одной причины продолжать жить.

Мы – часть монстра. Сколько отверстий для шнурков на моих дизайнерских дымчато-серых ботинках? Девять с одной стороны, девять – с другой. Умножение на два. Сколько это? Дурацкое умножение. Восемнадцать. Мой возраст. Годы – черные дыры, сплетенные меж собой тугим шнурком. От стоящих рядом мужчин разит потом. Перебитый утонченный звук маминого парфюма.

– Пойдемте? – предлагает кто-то.

Негромкие переговоры.

– Надо дождаться, нехорошо это. – Возражение.

Скрежет гравия. Подъехавшая машина. Линкольн Картье, мать твою! Мэр Ллойд собственной персоной! Так вот кого ждали лизоблюды. Урод даже сегодня прибыл с опозданием. Демонстрация статуса.

Движение колонны. Тесно, нечем дышать. Чернота траура и крик воронья. Территория старого городского кладбища. Кованые ворота. Могильные плиты и надгробия. Новые ли, старые – все когда-то были заказаны в похоронном бюро Грэйвзов. Дональд – отец хладнокровного убийцы. Три новых камня с именами, датами рождения и смерти, должно быть, единственные, что куплены в другой конторе ритуальных услуг.

Родители чуть ускорили шаг. Возможность незаметно выбраться из толпы. Притормаживаю. Спины горожан какие-то сгорбленные, сутулые. Один мэр Ллойд гордо возвышается над всеми. Вышагивает в самом центре колонны. Бурую шляпу с полями опоясывает переливающаяся серая лента. Ниже – кусок белой шеи и меховая оторочка дорогущего пальто. Путь до места короток. Люди, идущие впереди, смешались с частью горожан, что прибыли к месту проведения церемонии раньше.

«За что?» Чей-то крик. Вопрос в бездну, в никуда. Обезумевший Роб. Он, Келли, я – все трое безумцы.

Дядя Эдди и тетя Лиза где-то там. Как смотреть им в глаза? Побег! Добраться до трассы, поймать машину. Уехать навсегда, исчезнуть в Мексике, или Канаде? Мама взяла за запястье. Почувствовала этот мой порыв? Никакого сопротивления. Я заслужила самого худшего. Заслужила существование, что хуже смерти.

Мрачное кольцо и припорошенная снегом, белеющая полянка. Три могилы – три гроба. Лакированный ящик с закрытой крышкой. Там Томпсон с огнестрельным в голову. Не смотреть на Джинни! Только не на нее. Тягостная, нестерпимая атмосфера. Плач, стоны, причитания.

– Будь ты проклят! Гори в аду! – низкий мужской голос.

Закашлявшийся пастор готовится к слову.

– Братья и сестры! В это тяжелое время мы должны найти утешение в любви и заботе друг о друге. Господь милостив. Помолимся вместе за души почивших…

Бессмысленные слова в пустоту. Так же, как и вопрос «За что?». Если б Господь правда был милостив, то сейчас родители оплакивали бы меня.

Мэр Ллойд потирает руки, облаченные в дорогие кожаные перчатки. Неужели уже успел подмерзнуть? На его идеальном кашемировом пальто ни единого катышка. Наверное, и ботинки блестят, хоть жмурься. Такие, как он, всегда выходят чистенькими. Даже с кладбища.

Отец Эйдена Артур Келли. Где же он? Ах да, кажется, говорили, что его разобрал инфаркт. Мама Эйдена. А она? Она ведь должна была прийти? Могила Келли. Он, Боже! Темно-серый элегантный костюм, сложенные на груди руки. Щемящая боль в груди! Всего восемнадцать. Слишком мало. Слишком много…

Женщина со светлыми волосами. Схожесть с Эйденом. Его мама! Ее придерживают под локти двое мужчин. Должно быть, какие-то родственники или знакомые. Изнемождённое лицо, пустые светлые глаза. Тихий, безропотный призрак. Никаких криков и стонов от горя. Принятие всего. Жизнь в тяжелейшей депрессии и неумение постоять за себя.

Что?! Лицо дяди Эдди на расстоянии в несколько дюймов! Дрожь по телу. Господи, забери меня! Дядины глаза какие-то чужие, блестящие, полоумные. Незнакомец со щетиной и взъерошенными волосами. Крепкий запах перегара.

– Джинни хочет с тобой попрощаться, Мэй!

Боже, «попрощаться»! Говорит будто о живой! Он тянет за рукав куртки. Хочет, чтобы я подошла к гробу. Только не это!

Эйден! Смотреть на тебя. Только не влево! Наши неправильные, сложные отношения. Почему ты кажешься таким щуплым? При жизни ты был выше и гораздо красивее. Мечта любой девчонки.

Головокружение, гул в ушах. Размытые силуэты. Шаг за дядей. Тепло! Чуть колючая ткань пальто и цитрусово-табачный аромат. Папа! Его защитные объятия. Он почувствовал, что могу не выдержать прощания. Не дал брату утянуть в ад. Дядя отпускает рукав куртки.

– Прошу, минуточку! – голос на фоне гула толпы.

Что происходит? Отрываюсь от папы. Помощник мэра знаками пытается утихомирить людей. Мэр на месте пастора. Бумажка. Он собирается толкнуть речь.

Часы, мать твою! Ллойд украдкой глянул на часы. Сволочь! Для него похороны – очередное мероприятие, на котором надо появиться для галочки. Побыстрее унести отсюда задницу – вот что он хочет. Тишина. Толпа готова слушать ублюдка. Ярость! Ллойд откашливается. Открывает рот:

– Сегодня мы…

Хлопок в ладоши. Еще хлопок! Мои аплодисменты, адресованные ему. Браво-браво! Толпа ахает. Отлично! Удалось привлечь внимание. Мэр. Округлившиеся глаза. Шаг, еще шаг к нему. Много сил в до этого слабых ногах. Хлопки до жжения в ладонях. Ллойд пятится? Еще мгновение, и он смоется. Времени нет! Разбег. Несколько футов. Еще…еще… Испуганная физиономия мэра близко. Кто-то хватает сзади за куртку. Его помощник? Поздно, урод! Плевок четко в цель, в морду Ллойду!

Глава 4

Звук.

Сирены полицейской тачки? Накидываю мешок на плечи. Убраться отсюда, да поскорей. Копы. Та еще у них работенка. Нервная. В любой момент могут звонком выдернуть из теплой постели, чтобы оформить три трупа. Мда! Город еще не скоро оправится от шока.

Лузер.

Роб. Роберт Грэйвз. Он умер во мне быстро, в одно мгновение. С третьим выстрелом. Слабак, трус, ничтожество. Он ничего не понимал в жизни, не мог постоять за себя. Отныне остался лишь безымянный Я. И шестизарядный Кольт «Питон» триста пятьдесят седьмого калибра. Три пустые гильзы – да три мертвеца.

Черт!

Не слова, а прям блестящий монолог для героя спагетти-вестерна. Поединки, возмездие и смерть. Лузер не любил кино такого жанра. Разве что «Хороший. Плохой. Злой», и то из-за Туко в исполнении крутого Илая Уоллака.

Особняк.

Фамильное гнездо Грэйвзов. Наведался туда прежде, чем отправиться в дальнюю дорогу. Ноль сложностей с попаданием внутрь. Ключи Грэйвза в кармане его дурацкого дорогого пальто. Старая прислуга мисс Эркин. Грэйвз дал ей выходной. Ну как дал, потребовал убраться вон! Пустой дом и быстрые сборы. Кабинет мистера Дональда Грэйвза. Ох и орал он тем проклятым вечером на опешившего Лузера! И поделом. Тот слабак еле сдержался, чтобы не пустить от обиды слезу.

Деньги.

Одна из очень важных вещей. Сейф. Кажется, папаша Грэйвза при случае любил сумничать: «Деньги – это всего лишь резанная бумага. Единственное, что есть хорошего в финансах, – приобретение новых возможностей». Да уж! Может, сноб ничего и не смыслил в жизни, но в этом как раз оказался прав. Примерно сто тысяч долларов в вещмешке. Этот груз мне точно не в тягость. Надеюсь, папаша Лузера не против того, чтобы подарить кому-то «новые возможности». Особенно учитывая тот факт, что он был скупердяем.

Духота.

Гостиная. Мисс Эркин явно разжигала камин, чтобы выгнать из дома сырость. Всё такое знакомое Лузеру и чужое мне. Ни одной причины задерживаться дольше положенного. По приезде из Айовы его папашу ждет сюрприз. Да не один…

Соблазн.

С такими-то деньжищами можно купить катер. По речным артериям можно пересечь границу с Канадой, а затем добраться до Аляски. На Аляске обитают исключительно конченные психопаты. Ни один нормальный человек добровольно не согласится жить в таком климате. Очень подходящее место для меня. Стоп-стоп! Есть план, и его надо придерживаться. Копы первым делом свяжутся с погранслужбой. Психология беглых преступников, убийц. Смыться из страны с кучей налички. Тем более что до границы с Канадой рукой подать. Рискнуть и быть пойманным? Как бы не так!

Вещи.

Немного съестных припасов. Бутылка воды, пара коробков спичек, взятых с каминной полки, механический фонарик. Удочка и упаковка ячменя для наживки. Найденные в хозяйственной пристройке старая дубленка и эскимосские унты дворника и по совместительству садовника, мистера Фиджи.

Гараж.

Канистра бензина для чертового Кадиллака папаши Грэйвза. Спички. Старый особняк со всем нажитым барахлом полыхнул мгновенно. Воистину прекрасная, чарующая картина! Лузер бы ее точно заценил.

Глава 5

Прощание папы с мистером Ченом. Их рукопожатие. Мозгоправ пытается изобразить сочувствующую мину. Брехня! Ему бы побыстрее избавиться от семейки Франков. Убрать моё «досье» подальше в шкаф и забыть, как страшный сон. Еще бы! Внимание назойливых писак из газет, расспросы местных. Даже рюмочку вечером после работы спокойно не опрокинешь в баре. Какой-нибудь подвыпивший тип наверняка полезет: «Слышь, мистер Чен! А что там с этой полоумной?». Врачебная тайна, но кому какое дело?!

Наконец-то путь на парковку. Я была частым гостем в кабинете Чена, но это, слава богу, последний визит. История с клиникой для наркозависимых «Спирит-Форс», затем погром и, наконец, плевок в физиономию мэра. Чен очень от меня устал. Другие его пациенты куда менее буйные. Семейные дрязги, депрессии всех сортов, подростковые комплексы, проблемы с личной жизнью или карьерой.

Мда! Таким, как я, и правда место в психушке на принудительном лечении. Вопрос решенный. Я только «за». Заслужила. Папа спрашивал про вариант домашнего лечения. Ни за что! По городу бы пошла волна возмущения. Как это, посмевшая выжить агрессивная психопатка – и не взаперти?! Мало ли, еще укокошит кого-нибудь. К тому же мамина изгаженная репутация. Одно дело – сочувственные взгляды из-за того, что в больная дочь в окружной больнице, а другое – дома в теплой постели. Вкусная еда, красивая одежда и всё такое… Теперь мамина жизнь и так без званых вечеров и дружеских посиделок. Ее подружки-светские дамочки. Они наверняка уже намекнули, что отныне никакого членства в женском клубе, никаких мест в попечительских советах.

Мозгоправ с упорством следователя пытался выяснить, почему плюнула в харю мэра. Даже карандаш с блокнотом подсовывал, когда отказалась кивать «да» и мотать головой «нет». Называл произошедшее «инцидентом». Терпеть не могу, когда люди не называют вещи своими именами!

Машина, пассажирское сиденье. Всего один день на сборы, нет, целый день. И тоскливая ночь, а утром – госпитализация. Никакого понимания родителей, как себя вести сегодня. Делать вид, что всё путём? Плакать горючими слезами? Нет! В моем родном доме будет стоять гробовая тишина. Последний ужин из нескольких блюд. Что-то привычное. Стейк из лосося с горошком для мамы, бефстроганофф для папы, паровые овощи и яблоко – для меня.

Побыстрее собраться, запомнить каждую мелочь в любимой комнате. Прощаться с ней, словно с лучшей подружкой. Репродукция Энди Уорхолла с английской королевой Елизаветой над косметическим столиком, облепленным яркой жвачкой. Справа – стеллаж с разной мелочевкой. Старые девчачьи шкатулки с коллекцией украшений. Напротив – классический шкаф-гардероб до потолка. Выкрасила его самой дешевой, ультра-черной краской на масляной основе. Блистательная вещь!

И, наконец, стены, оклеенные страницами из женских журналов моды 60-70-х годов. Выкройки нарядов и домоводство. Куча благовоспитанных элегантных дамочек в кренолиновых юбках и на каблуках. Лоснящиеся, безупречные жены в фартучках. То был демарш в сторону мамы. Два года назад она хотела навязать стильный, в ее понимании, ремонт. Каталоги с мебелью для «молодой современной леди». Назло ей накупила журналов на гаражной распродаже и сделала свой «дизайн». На, мол, смотри, мать твою! Будто не понимаю, кого ты хочешь из меня вылепить.

Папа остался в восторге от моего творчества, хоть и вида старался не показывать. Но за черный шкаф, ради приличия, немного поругал. Моя кровать, где не было парней. Балдахин сложного, насыщенного цвета: фиолетовая слива с розово-зелеными бочками. Моя обитель. Спроси сейчас: в каком стиле она, моя комната? «Гранж»3. Надрыв, пренебрежение, протест.

Глава 6

Лес.

До плотины «Левингтон» примерно полмили. Следующий ход. Скоро копам будет подкинута новая головоломка.

Звук.

Большая ночная птица вспорхнула и исчезла в вышине. Должно быть, филин. Однажды, когда Лузеру было лет восемь, он прогуливался в парке. Внезапно откуда-то сверху донесся истошный крик. Глянул наверх – в лицо полетели еловые иглы. Прямо над ним, между деревьев, пролетела невероятных размеров сова. Её гнало черное вороньё. «Подло лезть в гнездо к лесной красавице, да еще средь бела дня, когда та спит. Будь у меня пистолет, я б перестрелял свору к чертовой матери!» – шептал он в досаде. Мда! Револьвер-то у отца Лузера уже тогда дремал в сейфе, а вот смелости «одолжить», чтобы пригрозить пару раз мудакам в школе, – не было.

Дональд Грэйвз.

Дракула, гробовщик, могильщик. И владелец компании ритуальных услуг на территории нескольких северных штатов. Его особняк – фамильный склеп с нажитым старым барахлом – всё превратилось в тлеющие угли. Громадное пепелище, запах гари, пожарные машины, ахи и хватания за сердце мисс Эркин. И ни единого следа того, что деньги украдены. Побольше бензина, незапертый сейф. Языки пламени в кабинете. Горсть пепла, оставшаяся от каких-то важных документов и «денег».

Передышка.

Упавшее дерево. Толстый ствол еще долго будет гнить. Несколько лет, может, даже десятилетий. Люди превращаются в труху куда быстрее. Всё правильно. Они не берегут природу и молятся своим богам. Но фишка в том, что небожители не любят людей. Требуют от них лишь послушания и соблюдения универсальных правил. Ну и плевать. Буду жить по своим, первобытным законам.

Книги.

Музыка, кинематограф. Да уж! Чего-чего, а этого будет недоставать. Человечество напридумывало кучу разных способов развлекаться. В основном очень дрянных, но, конечно, случается, попадаются и ничего. Одна книга, одна видео- и аудио-кассета. Что бы выбрал? Ну, тут наши вкусы с почившим Грэйвзом совпадают:

Фильм «Brazil»4 Терри Гиллиама.

Альбом «Scary Monsters»5 Дэвида Боуи и одноименная любимая песня. Лузеру в последнее время больше нравилась композиция «Because you’re young».

Ну, и книга. «Множественные умы Билли Миллигана»6 авторства Дэниела Киза.

Миллиган.

Многоликий человек. Исключительный. Куча личностей, живущих в одной телесной оболочке. Это же надо было Лузеру напороться на подобную сущность! Ведьма Франк. Вечно в разных образах. Вечная скука и безудержное веселье. Зря Грэйвз с дуру одолжил книгу ей. Она не привыкла возвращать долги.

Плотина.

Отлично! Малая ГЭС «Левингтон» и водохранилище. Древняя рухлядь тридцатых годов постройки. Точная высота – сто десять футов. Жаркие споры вокруг закрытия махины. Зеленые активисты, шумевшие чуть ли не с десяток лет. Штраф владельцам компании и нерентабельность. Если бы не летние тусовки маргиналов и «экскурсии» чудаков, то здесь бы уже всё давно поросло травой.

«Левингтон».

Еще и магнит для влюбленных и самоубийц. Влюбленных самоубийц. Бред. Я не влюблен. И не самоубийца. Иная цель. Избавиться от последнего, что объединяет с Грэйвзом, а заодно немножко запутать копов и выиграть время.

Ржавая лестница.

Опасно. В любой момент держащие конструкцию ржавые болты могут вылететь из облупившейся бетонной стены. Глубокий вдох. Холодное железо. Выше. Еще выше… Всё будет окей! Сегодня – мой день. День больших дел и невероятного везения.

Кривотолки.

Местные считают плотину дурным местом. По слухам, первым здесь покончил с собой один мужик по имени Альфред. Или просто «Альфи-Половинка». Он вроде был дальнобойщиком. Колесил по Штатам, пока однажды не двинулся умом. Купил Альфи в строительном магазине то ли пилу-ножовку, то ли бензопилу, и отправился на ферму к бывшему однокласснику. Прикончил его из дробовика, затем распилил тело ровёхонько посередине и оставил на месте убийства записку. Типа приятель отбил у него в старших классах любимую девушку, его единственную любовь. Его половинку. Мда! Странные, бывает, мысли приходят людям в больные бошки. Зачем мудрить? Море кровищи, кишки, возня и пустая трата времени. Месть – есть месть. Простое действие без каких-либо извращений.

Цель близка.

Главное, половчее схватиться за округлые поручни. Чертов школьный бассейн – похожие были там. Прямоугольные крепежи совсем плохи. Сглатываю. Тревожно! Толстые дуги. Скрип! Скорее, скорее… Есть! Край бетонной площадки.

Вещмешок.

К делу! Ботинки. Швыряю в воду. Дубленка скинута, теперь – пальто. Аккуратно раскладываю на бетоне. Внутри дорогой вещи, на подкладке, бирка: «Р. Грэйвз. Ателье “Мейер и Левин”». Готово. Надо убираться. Одеваюсь. Вещмешок на плечах. Первый шаг в пропасть всегда самый трудный. Холодные мурашки по спине. Испарина на лбу. Вдох… Ну, погнали!

Скрип.

Черт, чер-р-рт! Бетонная серая мука сыплется из отверстий ржавых болтов. Премия Дарвина серийному убийце за самую нелепую смерть. Смешно.

Пальто.

Важная улика. Копы. Версии, поиски следов ДНК. Во внутреннем кармане обнаружится любопытная вещица. Типа предсмертная записка. Одно короткое предложение: «Я не раскаиваюсь». Уж что есть, то есть: ноль мук совести из-за тех мразей.

«Мейер и Левин».

Двое еврейских портных, прибывших в эти края одновременно с Грэйвзами. Хочешь – не хочешь, а когда семейство живет на одном месте больше двух сотен лет, возникают разные традиции. Байки о жизни предков. Как с этим чертовым пальто. Отец Лузера на день Благодарения рассказывал одну и ту же историю. Конечно же, поучительно-назидательную.

Семейная легенда.

Жили в стародавние времена Грэйвзы. Нищета. Скотские условия. Отец семейства по имени Патрик и два его старших сына – все скончались в один год от лихорадки или, может, тифа. Тогда люди вообще мерли, как мухи. Осталась вдова с последним сыном и тремя мелкими дочерьми. Звали того парнишку, ясен перец, Дональд. В общем, ничего не оставалось тому бедолаге-предку, как устроиться на кладбище. Могилы копать. Грэйвзы были такими бедными, что не могли позволить себе купить нормальной еды и одежду. Ходили в лохмотьях. Поэтому этот Донни даже зимой работал в одном свитере. Зато он оказался очень усердным, работящим. В день семнадцатилетия начальник того кладбища подарил ему старый поношенный китель. В те дурацкие времена это считалось великой щедростью, потому что люди не то чтобы раскошеливались на подарки. Скорее было нормой дать пинка с работы не заплатив. Никаких профсоюзов и стачек рабочих. В общем, Донни растрогался. И поклялся, что подарит своему сыну на семнадцатилетие пальто от «Мейер и Левин» из шотландской шерсти, а прошито оно будет бордовыми нитками, чтобы сын помнил: папа работал до кровавых мозолей, чтобы тот жил лучше. Дональд открыл собственное дело, и жизнь потихоньку начала налаживаться.

Мораль.

У Грэйвзов она всегда на первом месте. Смысл этой истории в том, что потомок обязан достичь большего, чем его предшественник. Тогда типо как бытие имеет смысл. Очень логично. Эх! Вот бы глянуть теперь на физиономию мистера Грэйвза-старшего. Хотя…Подумаешь, руины дома и «сгоревшие» сто тысяч долларов. Всё наверняка застраховано. Единственное, что папаша похерил – землю в Оук-Хиллс. Ну и Лузера. Не велика потеря.

Корни.

Черт! Как же он гордился всей этой мутью. Грэйвзы – выходцы из восточной Англии. Происхождение фамилии – от древне скандинавского «граф», а вовсе не от «яма, могила». Просто злая усмешка судьбы и отдельная тема для издевательств в чертовой школе. Похоронным бизнесом Грэйвзы начали заниматься после переезда в Штаты.

Род.

Много разных кровей. Датские викинги, шотландские гэлы, саксы и даже английские цыгане. Черная магия и проклятия. Чушь! Лузер был, как и я, атеистом и не верил во всё это…

Земля!

Приятно чувствовать ее под ногами.

Глава 7

Постельное белье пахнет дешевым отбеливателем. Новая узкая кровать скрипит при малейшем движении. Матрас, подушка – жесткие, как камень. Ворочаюсь. Поспать, что ли? Всё равно делать нечего…

Лечащий врач мистер Хендрикс. О да! Он сухо поздоровался, что-то записал в мое «личное дело» и смылся, сказав «До встречи, мисс Франк». Красивый мужчина, похожий чем-то на Эйдена. Аристократические черты, статность.

Врачи в белых халатах. Спасатели тел и душ. Одна из самых сексуальных профессий. Немного обидно, что Хендрикс даже не глянул в мою сторону. Надо бы отвыкать от мужского внимания… С другой стороны, а что такого? Страсть между доктором и невменяемой пациенткой. Прям отличный сюжет для какого-нибудь эпического любовного романа или киношной мелодрамы. Эх, нет! «Вы нормально устроились?» и «Как самочувствие?» – дежурные фразы и безразличие доктора.

Что ждет впереди? Неделя за неделей здесь. Сплошная тоска и маета. Хорошо еще, что Хендрикс выписал какие-то таблетки. И посещение дурацкого церковного хора, мать его. Это звучало больше, как издевательство. Ничего не хочу! Забыться, стать овощем. Лучше бы смерть, перед которой нет никакого страха. Вовсе не седая с косой уже наведывалась ко мне, а древний бог Морус7 в человеческом обличии. Ошибка бога. Он забрал Джинни. Боль! Одна сплошная боль! Всё разрушено. Больше ничего нет.

Что? Зовут на обед? Урчание в животе. Когда ела в последний раз? В гостях у Эндрю в ночь ужаса. Поднимаюсь. Тапочки. Дверь. Коридор. Вереница дамочек-психов. Все сплошь возрастные и какие-то запущенные. Безнадега одна! Неисправные роботы, которых списали в утиль за неспособность нормально выполнять работу. Никому не нужные, брошенные в темный чулан. Их батареи еще не сели, но, когда это случится, всем будет плевать.

Помещение столовой. Ну и вонь, боже! Даже в школьной столовке пахло приятнее. Раздача. Страшные сосиски и переваренные макароны, гадкого вида рис. Нет уж! Указываю тетке на кастрюлю. Суп-пюре, похоже, что из цветной капусты. Сойдет.

Место рядом с толстухой, которую тут зовут Пончик Ди за столом. Боковое зрение. Пончик пялится на мою тарелку. Свою порцию она уже прикончила. Ну и скорость.

– Бу-у-удешь? – тянет.

Палец в моем супе! Что? Она правда ткнула в мою еду? Отвратительно! Никакой культуры и уважения к личным границам. Аппетит пропал. Двигаю к ней тарелку. Ладно, жри на здоровье. Пончик Ди громко чавкает. Хоть бы «спасибо», что ли, сказала…

– Всем психам доброго денька!

Вздрагиваю! Голос звонким эхом прорезал сонное пространство столовки. Кто это?

– Джинн! Опять устраиваешь? – строгий тон санитара.

Джинн, Джинни-Колокольчик! Гул в ушах и дрожь в пальцах. Страшное, многослойное наваждение! Какой-то сумрачный мир. Тени и призраки из прошлого.

– О! Кто тут у нас? Новенькая?

Призрак явно говорит обо мне. Шаги. «Джинн» быстро приближается. Леденящий ужас!

– Сядь на место и начинай обедать! Ты оглохла, что ли? Эй! – повышает голос санитар.

Призрак за спиной! Его сбивчивое, короткое дыхание. Топот. Санитар бежит? Зажмуриваюсь. Возня, сопение.

– Отвали, слышь! – отчаянно отбивается призрак.

– В карцер захотела? – пыхтит санитар.

– Я еще до тебя доберусь, паскуда!

Борьба закончена. Хлопок дверью. Санитар вывел призрака. Капли холодного пота стекают за шиворот. Шок.

Жуткий сон? Или я умерла, но просто не осознаю этого? Вот как, оказывается, выглядит ад. Ни чертей, ни демонов с рогами и копытами. Никаких раскаленных сковородок, котлов и щипцов. Для грешных душ есть куда более чудовищные пытки.

Обед в аду. Поднимаюсь на ватных ногах. Туман и размытые силуэты заблудших душ и работников царства мертвых. Коридор. Дверь. Палата. Кровать. За окном сереет небо. Головная боль.

Глава 8

Кемпинг.

С дурацким названием «Лапа медведя». По расчетам, осталось топать недолго. Сомнения. Не сбился ли с пути? Лес – не город с табличками и дорожными указателями. Природе всё это не нужно.

Живот.

Урчание с голодухи. Примерно в это время мисс Эркин начинала готовить завтраки. Дональду Грэйвзу – сэндвич с тунцом. Забавно, что раньше это несложное блюдо называли «Вкус дома для работающих женщин». Ну а для Лузера – яичницу с беконом или омлет с ветчиной. Кофе. Обязательно молотый. Из медной чеканной турки его матери. Съесть сухарь из заначки, что ли? Нет. Пора привыкать к тому, что вскоре придется тщательно следить за припасами. И в прямом смысле умерить аппетит.

Добыча.

Охота. Рыбалка. Дональд Грэйвз не был любителем природы. Он не научил Лузера ничему. Предпочитал всему работу, а в короткие перерывы на отдых – книги, газеты и, изредка, новости по телеку. Трудоголик. У таких, как он, свои, специфические представления об отдыхе. Энергетически экономные.

Память.

Полезная штука, особенно когда она исключительная. Это дает весомое преимущество перед другими. Процитировать любую из прочитанных книг? Ноль проблем! Дать четкое определение – да на здоровье. Инструкции, схемы, графики, иллюстрации и картинки. Чего только нет в моей голове. Наверное, в ней больше информации, чем в публичной библиотеке города. Изготовление ловушек и капканов, способы строительства временных укрытий и землянок, изготовление индейского «Пеммикана»8. Да уж! Кто бы мог подумать, что такие знания могут пригодиться…

Ель.

Притормаживаю. Ствол. Надвое разломленный сучок. Застывшие золотистые капли. Сковыриваю. Бесподобный запах смолы. Мягкая горошина во рту. Черт. Прилипла к зубам. Вкус прикольный. Чувство голода перебито. В лесу много чем можно поживиться даже зимой: замороженные грибы, ягоды, желуди и отвар из хвои для иммунитета.

«Отшельник».

Чем не название для книги? Проверка на прочность и отличный новый опыт. Отрастить бороду, окрепнуть физически и душевно, в общем, измениться до неузнаваемости, а затем с кучей налички тайно свалить в любую точку мира. Купить поддельные документы. Раствориться на чужбине.

Аргентина.

Родина Че. Эрнесто Че Гевары. Врача, революционера. Человека с интереснейшей, но трагической судьбой. Южная Америка. Путешествие от жаркого Мехико до суровой снежной Ушуайи.

Мехико.

Отметить с огоньком «День мертвых». Вырядиться в черта, дьявола. Подцепить сладкую мулатку на «Параде Катрин». А лучше двоих. Безостановочно, жадно брать их всю ночь. Шептать на испанском приятные слова под их стоны. А что? Вполне ведь могу сойти за местного.

Знак.

В просвете меж деревьев. Схематичное изображение палатки на желтом фоне. Супер! Узкая дорога. Почти на месте. Испарина, жар. Это адреналин. Поворот. Вот и асфальтированная стоянка для машин. Вдали – поляна для домов на колесах и пустые палаточные зоны. Место точно такое, как на фото из буклета для автотуристов. Только зелени лета не хватает. Не сезон. Поздней осенью сюда могут наведаться разве что озабоченные парочки и какие-нибудь наркоманы… Что?

Лай?

Черт! Собака! Ищейка копов? Не похоже. Уж больно тоненький голосок. Скорее тявканье мелкой шавки. Не тянет на овчарку или боксера. Какая-нибудь бродяжка, любительница рыться по мусоркам после свинарника, что оставляют после себя «любители природы»?

Тишина.

Собака заткнулась. Карман. Пальцы на рукояти револьвера. Сердце колотится! Лишние проблемы ни к чему. Не охота задерживаться тут дольше необходимого.

Цель.

Сарай. Догадки, теории. Там должен храниться инвентарь, сдаваемый в аренду палаточникам и пожирателям барбекю. Эти вещи мне крайне необходимы. В хозпостройке Грэйвзов не нашлось ничего стоящего. Да и опасно. Следователи после опроса мистера Фиджи легко бы догадались, что самоубийство – инсценировка. Ложный след. Версия с побегом в другую страну. Пересечение границы в какой-нибудь фуре или багажнике? Нет. Для этого убийце не нужно походное снаряжение.

Строение.

Большое, убогое, мрачное. Сколочено из самых дешевых тонких досок, потемневших от времени. Плачущие ржавчиной гвозди. Крыша – в зеленых проплешинах мха… Ого!

Дом?

Так и есть. Он за углом сарая. Одноэтажный, крохотный. Место дежурства сторожа? Холод, а дым из печной трубы не идет. Тихо. Ни единого намека на то, что там кто-то находится. Сторожка, скорее всего, надежно заперта на осень-зиму. Залезть, что ли, еще и дом? Наверняка там есть чем поживиться. Нет. Не по плану. Дверь сарая. Дешевенький хлипкий замок. Да уж! Владелец кемпинга явно тот еще жмот.

Карман.

Револьвер. Клац! Сбитый замок. Ручка. Скрип просевшей двери… Что за звук, черт?

Черт!

Чер-р-рт! Кто-то вышел из сторожки и спускается по лестнице? Шарканье. Тяжелая поступь. За углом сарая его не разглядеть. Мороз по позвоночнику. Оторопь! Как можно тише прикрываю дверь. Бежать или оставаться на месте? Мало времени, черт. Без вариантов! Спрятанный за спиной револьвер. Ненавижу неожиданности!

Человек.

Толстяк лет двадцативосьми-тридцати. Мда, явно не гений! Хлопанье коровьими глазами, мягкая улыбка. Такие, как он, готовы одаривать дружелюбием всех подряд. Это главная проблема наивных людей.

Безобидный.

Облегчение! С ним точно проблем не будет, если, конечно, он здесь один. Если в домике нет вооруженного охотничьим ружьем дружка. Изучение незнакомца. Красная кепка с надпистью: «Coca-Cola», потертая желтая куртка, походит на шар для жонглирования, под ней – замызганная футболка «Star Wars». Лазерные мечи, Люк Скайуокер, Дарт Вейдер. «Да прибудет с тобой сила, толстяк!». Но это заклинание едва ли тебе поможет.

Молчание.

Незнакомец явно пытается откопать в голове какие-то подходящие слова на случай неожиданной встречи. Тугой мыслительный процесс. Смешно. Улыбаюсь. Сказать, что ли: «Дурень! Беги отсюда и не оборачивайся»? Нет, его судьба предрешена. Будь он поумнее, то сидел бы сейчас в сторожке и пил пиво. Увы, такие, как я, не оставляют следов. И свидетелей.

– П-привет! – тянет толстяк, чуть заикаясь.

Шаг ко мне. Зря! Сильнее сжатый револьвер.

– Что ты тут делаешь, п-п-приятель? Машина заглохла? Или застряла где? П-помочь?

Он чем-то похож на одноклассника Лузера Айзека Ковальски. Парня сильно чморили. Впрочем, как и самого Грэйвза.

– Так что случи…

Беглый взгляд толстяка на то место, где валяется сбитый дверной замок. Сошедшая улыбка. До него что-то начало доходить…

Взведение курка.

Щелчок. Толстяк вздрагивает. Открытый рот и частое моргание. Не торопиться – честно дать ему шанс в пару секунд на спасение; метнуться за угол или броситься на меня. А вдруг осечка? Мда! Кто-то поотчаяннее, попроворнее мог бы рискнуть. Но нет. Чувак, словно дубовый шкаф, который и вчетвером не сдвинуть с места. Трясущиеся губы, жалкий вид. Попытка произнести что-то через приступ сильного заикания…

Скрип!

Что? Строжка? Там есть кто-то еще! Это всё осложняет. Три патрона. Всего три!

Дыхание.

Сиплое, прерывистое. Кто-то бежит. Очень легко, еле касаясь грунтовой шероховатой поверхности. Спортивный, подтянутый человек? Дуло револьвера в сторону угла сарая.

Собака!

Мелкая, безродная. Два асимметрично оттопыренных уха. Розовый язык. На короткошерстном коричневом боку белое пятно. Вместо хвоста – обрубок. Толстяк неплотно запер дверь, и животное просочилась в узкую щель, словно мышь. Почуяла, значит, опасность. Псина рядом с хозяином. Суетится, поскуливая подпрыгивает.

– У-умоляю! – жалобный скулёж толстяка в унисон. – Забирайте всё, что х-хотите.

Легкое чувство жалости к обоим. Нет! Это иррационально. Но однозначно данное убийство не доставит никакого удовольствия.

– К-к-клянусь! Я буду держать рот на замке, видит Бог!

Черт!

Как же банально и предсказуемо. Обещание держать «рот на замке» и упоминание бога. Природная нелюбовь к замкам. Они, как показывает практика, весьма ненадежны. Один точный удар, или умелая работа отмычкой, и заходи кто хочешь. Храпящее рыло Крейга Томпсона. Ария свиньи. Смешно! Должно быть, это нервное. Толстяк замечает легкую улыбку. Тоже поднимает уголки губ как-то вымученно, через силу. Странные же бывают люди. Думает, розыгрыш, что ли? Решил, что меня тронула его мольба? Ну, довольно!

Питон.

Дуло прямо в лоб толстяка. Вышибить ему мозги. Интересно: он испытает какие-то мучения? Похолодевший палец на спусковом крючке и потная горячая ладонь…

Стон!

Что за черт? Побледневшее лицо, закатанные глаза. Пухлые руки на груди в районе сердца. Толстяк падает на землю! Он на боку. Что происходит? Это попытка изобразить приступ? Нет, не похоже… Судороги, белая вспененная слюна изо рта. Еще один хриплый стон.

Хирургия.

Калифорнийский. Украденное будущее Грэйвза. Наши с ним знания. Всё тлен. Но всё же по симптомам несложно диагностировать ишемическую болезнь сердца. Если так, то толстяку осталось жить примерно минуты три-пять. Недолгие мучения и коронарная смерть.

Реанимация.

Непрямой массаж сердца. Дыхание рот-в-рот. Только теория. Практику я пропустил из-за Элис Ньюман. Что-то предпринять? Нет. Клятву Гиппократу не приносил. Револьвер в кармане. Толстяк с трудом переворачивается на спину… И обмякает. Всё! Застывший взгляд в точке на небе. Сейчас он видит бога, которого упоминал? Будет ли тот добр к толстяку? Надеюсь, да, но это навряд ли.

Преданность.

Ценная вещь. Далеко не все на нее способны. Собака суетится. Крутится у бездыханного тела хозяина. Тыкается в небритую пухлую щеку, лижет лицо. Наверное, толстяк многое позволял ей. Считал за лучшего друга, точнее, подругу.

Смерть.

Удостовериться, что она точно наступила. Собака отпрыгивает, типа как пытается рычать. Безобидная козявка. Пальцы к шее толстяка. Пульса нет. Рукав свитера и никаких отпечатков на коже.

Цель.

Сарай. Один сэкономленный патрон и ноль желания напороться на кого-то еще. Дверь. Темнотища внутри. Фу! Запах гнилой картошки и плесени. Фонарик. Так, что тут есть? Коробки по углам. Некогда в них копаться. О! Стеллаж. Нижняя полка. Походные топорики и лопатки в чехлах. Штук тридцать, не меньше. Туристы и отдыхающие часто теряют такие вещи. Можно брать без опасений. Полка выше. Дальний угол. Пыльные ножны и роговая рукоять. Есть! Охотничий нож. Разжиться бы еще спичками. Двух коробков маловато. Дурак! Кто станет хранить такое в сыром, неотапливаемом помещении?! Наведаться всё-таки в сторожку?

Газеты.

Целая стопка в углу. Отличная штука для розжига. Ну, и хоть что-то можно почитать на досуге. Пары изданий достаточно. Тут, пожалуй, всё. Прикрытая дверь. Свежий воздух.

Тело.

На прежнем месте. Черт! Не по плану… Но спички. И эта дурацкая собака. Как долго она тут проведет одна, без воды и корма? Чер-р-рт! Ладно. Обувь толстяка. Никаких следов в доме. Но сперва замок. Положить покойнику в карман при помощи рукава. Пусть копы и хозяин базы думают, что сторож не смог открыть сарай и пришлось взламывать.

Заимствование.

Резиновые тапки с закрытыми мысами. Размер не мой. Маловаты. Боже, носки! Протертые, в дырах. Мда, он, наверное, и с девушками-то не спал. Если только с дешевыми проститутками.

Сторожка.

Порог. Ступени. Дверь. Микроскопическая прихожая и одна-единственная комнатка за ней. Ну и дубак! Толстяк явно был очень ленивым. И неряшливым. Ну и свинарник, боже! Крошки от чипсов или хлеба, пустые пивные банки, ошметки грязи на полу. Замызганный старый диван. Из постельного белья – засаленная наволочка на подушке. Пара скомканных пледов. Гора одежды в углу. Жесть! Полная деградация. Уважающий себя человек не смог бы прожить тут и дня.

Спички.

Есть! Черная печка и куча упаковок рядом. Пропажи одной с дюжиной коробков точно никто не заметит. Теперь собака. Собачий корм. Шкафчик у плиты. Ого! Консервы, чай в пакетиках, сахар-рафинад, чипсы, банки с арахисовой пастой. Да уж! С таким питанием толстяк точно не протянул бы до пенсии. Ему теперь еда уже не нужна. Мне – еще как. Набрать бы побольше, но рискованно. Вещмешок. Три супа «Кэмбелл», несколько пакетиков чая и чуток сахара. Рукав свитера. Никаких отпечатков. Где же чертов корм?

Миска.

Рядом – довольно дорогая плюшевая лежанка с бортиками. На боковой части надпись: «Люси». Вот как, значит, зовут козявку. Мешок корма на подоконнике. Насыпать с запасом. Вода есть. Тут всё!

Коридор.

Что это? Коробка с… Черт! Бутылки. Бурбон? Водка? Сглатываю. Сколько не пил? Два или три дня? Взять – не взять? Черт с ним! Толстяк, походу, тоже был пьяницей или продавал алкоголь туристам. Есть! Вот теперь порядок. Мешок прилично потяжелел. Выход. Щелка в двери для Люси-козявки.

Покойник.

Стал белее и меньше? Надо вернуть ему обувь…

Лай!

Что за черт! Рычание движка тачки? Парковка. Голоса! Чер-р-р-рт! Сука! Да налезете вы на вонючие ноги или нет? Унты. Есть! Мелкая сука Люси-предательница. Она настойчиво требует от кого-то прийти сюда поскорее.

– Берни! – развязный тон какого-то мужика.

– Эй, Бернард, детка, ты где? – скрипучий бабий голос.

Шарканье и стук каблуков. Они близко. Убить обоих? Нет, бежать! Бешеный стук сердца!

– Берни, твоя подруга с цепи, что ли, сорвалась?

Еще немного.

Чуть-чуть. Пролесок. Кусты и деревья. Канава. Черт! Ледяная грязь в лицо. Дубленка, джинсы – испачканы сзади. Фигня! Есть ли преследование? Нет. Лишь лай собаки. Кто же те двое? Ага. Появляются. Боже, как же вовремя слинял! Пузатый рыжий мужик средних лет и стопроцентная шлюха. Дешевый белый парик, куцая шуба, мини-юбка, колготки в сетку, блестящие сапоги до колена. Увлеченность беседой. Ноль внимания на лежащего перед ними покойника.

– Мамочки!

Заметили. Шлюха заметила первой. Закрытое руками лицо от ужаса. Мужика парализовало. Предательница-Люси наматывает круги, прося помощи у этих двоих. Слишком поздно! Мужик приходит в чувства. Хватает бабу и с силой тащит за собой в сторону парковки.

– Заткнись! Поняла? Чтобы никому, или прибью тебя!

Всё ясно.

Этот козел не собирается вызывать копов или скорую. Наверное, он женат или просто боится изгадить репутацию. Ну и сволочи! Теперь лежать их приятелю Бернарду незнамо сколько. Если погода будет такой же, как сегодня, то уже на третьи сутки тело начнет гнить, синея. Да и дикое зверье, хищные птицы запросто могут обглодать ему нос и уши. Впрочем, Берни уже всё равно, а его жизнь, похоже, была полным, беспросветным дерьмом.

Свобода.

Теперь ее можно даже потрогать. Вот она – лежит грузом в вещмешке. Выдох. Как хорошо немного полежать. Рев движка. Двое слиняли. Тоже отлично! Верхушки деревьев покачиваются на ветру. Зевок. Так, не время расслабляться.

Глава 9

За ночь ресницы покрылись корками. Веки, наверное, теперь красные, распухшие. Губы потрескались. Сейчас бы крем и увлажняющую помаду. Мама с раннего детства призывала ухаживать за собой, следить за внешним видом.

Неподражаемая Долорес Франк. Соверши она какое-нибудь тяжкое преступление с приговором в виде электрического стула, то, уверена, первым делом потребовала бы перед казнью косметичку и лучшее вечернее платье, а вовсе не библию и бургер с жареной картошкой.

Кто-то стучится. Заходит медсестра с подносом. Хмурая бабёнка лет тридцати. Плоская, как доска. Жидкие волосы, забранные в косичку. Мда. Про таких говорят – серая мышь.

– Поднимайтесь! – зло цедит.

Командирша хренова. Хоть бы поздоровалась. Ну и манеры. Ладно, сажусь-сажусь. «Мышь» – так теперь буду ее называть. Подходит, протягивает бумажный стаканчик. На дне – одна капсула и пять таблеток. Почему так много? Что это за колёса такие? В клинике «Спирит-Форс» нас, в основном, пичкали антидепрессантами и литием.

– Живе-е-е!– тянет Мышь, глядя на наручные часы.

Какая занятая, мать твою! Мало того что пришла так рано, да еще воды не предложила запить. Ладно, твое здоровье, Мышь!

Блин! Оболочка капсулы предательски прилипает к нёбу. Горсть таблеток застряла в горле. Горечь и рвотный позыв.

– Это что за фокусы? – раздраженный голос Мыши. – Быстро глотайте!

Слюнявые таблетки на ладони. Сжатые кулаки и взгляд такой, чтобы она поняла: сейчас отхватит. Мышь вздрагивает, пятится к двери. Она испугалась. Тянет руку к кнопке экстренного вызова. С этой дамочкой всё ясно. Такие, как она, специально устраиваются на подобную работу, чтобы каждый день отыгрываться на других. Помыкать слабыми, борясь с собственными комплексами.

– Что тут у тебя, Мэри?

Санитар на пороге. Ну и скорость! Тот самый чувак, что вчера обезвреживал таинственную «Джинн». Крепкий, коренастый. Руки – что лопаты. Деревенщина. Мэри-Мышь с самодовольным видом скрещивает тонкие бледные ручонки на груди.

– Мисс Франк не соблюдает правила и отказывается принимать лекарства. Но она сейчас всё сделает, верно?

Вроде как к санитару обращается, но на деле – ко мне. Издевка такая. Санитар занимает ту же выжидательную позу. Как же они оба надоели! Ладонь у рта, запрокинутая голова. Готово. Со второй попытки получается куда лучше.

– Вот та-а-ак… – скрипит Мэри-Мышь.

Оглядывается на санитара. С настороженным видом приближается ко мне. Правильно делает, что боится.

– Теперь скажите «А».

Открываю рот, высовываю язык. Мэри-Мышь внимательно изучает полость. Наверное, подсчитывает, в какую сумму обошлись идеальные зубы «богатеньким родителям». Вблизи Мэри-Мышь выглядит еще страшнее. Тонкая морщинистая кожа похожа на папиросную бумагу для косяков. Острый нос с выпирающей венозной горбинкой. Всё! Шмон наконец закончен. Эти двое уходят. Господи, дышать даже стало легче!

– Завтрак…

Повариха зовет пациентов к столу? Аппетита как не было, так и нет. Но это еще полбеды. Самое хреновое, что в этой поганой лечебнице не наливают кофе. Видимо, чтобы психи не стали слишком бодренькими и не начали чудить. Ладно. Можно и прогуляться до столовки.

В коридоре несколько дамочек той же, что и я, ленивой походкой двигаются в сторону столовки. Пахнет гадко: химией, что начищен пол, чем-то варёным и потом. Помещение приема пищи. «Приём пищи» – самая подходящая формулировка. Звон столовых приборов и хлопанье подносов о линию раздачи. У входа дежурит деревенщина с руками-лопатами.

Выбор «изысканных» блюд невелик, мягко говоря. Дегустировать то, что в кастрюлях? Да ни за что. Но всё же что-то съесть надо, блин. Подсохшая булка – сойдет. И стакан сока неестественно оранжевого цвета.

Место, где сидела вчера. Пончик Ди тут как тут. Покачивается взад-вперед на стуле. Склонившись над тарелкой, что-то бурчит под нос. Ужас, какая горечь во рту от таблеток! Срочно перебить неприятный привкус. У напитка привкус мела и ноткой лимонной кислоты. Где только ответственные за провизию закупают эту дрянь?

Рука-окорок Пончика Ди тянется к моей тарелке. Мать твою! Она снова хочет присвоить мою еду. На этот раз даже не спрашивая. Отстраняюсь. Да хрен с ней, пусть ворует. Лишь бы не касалась меня. Видимо, таким, как она, вечно всего мало: еды, выпивки, секса.

Что-то начинает происходить. Муть, легкое головокружение. Кислота от сока и принятых натощак лекарств в желудке. Спазм. Блин, больно-то как!

– О, тёлочки! Всем доброго утречка!

Боже, тот самый звонкий голос и нахальный тон! Этот страшный сгусток энергии снова в столовой. Джинн, Джинни-Колокольчик. Боязнь? Нет. Прежнего страха нет. Тут вовсе не ад, а мрачная реальность.

Ой-ё-ёй! Таблетки пошли в победоносную атаку. Штормит и скулы сводит от металлического привкуса. Хватаюсь за край стола. Звук в ушах— помехи телевизора. Мелкая дрожь в ледяных руках и ногах.

– Ты опять нарываешься? – приглушенный голос санитара-деревенщины.

Этот приход совсем не по душе. Какая-то центрифуга. Может, два пальца в рот, чтобы избавиться от колес? Нет, за это будет наказание.

Мелодия? Свист и громыхание посудой на раздаче. Эта Джинн продолжает баловаться. Конец музыкального шоу. Какая-то нечленораздельная болтовня с персоналом столовки.

Как же хреново, блин, испарина и стук в висках. Что? Ветерок пробегается по взмокшему лбу и волосам. Кто-то стоит передо мной? Джинн? Скрежет ножек стула о кафельный пол. Поднос напротив и руки по его краям. Какие-то детские, с россыпью конопушек.

– Эй, Ди! Тебе на диету бы сесть. Стул скоро сломаешь. – Злая насмешка призрака.

Обиженный всхлип Пончика Ди. Она поднимается, уходит. Всё, что оставила обжора от моей булки, – крошки на подносе. Глянуть на призрака? Нет! Вдруг он примет облик сестренки?

– Последнее предупреждение, Джинн! Не задевай других пациенток. – голос санитара будто из подземелья.

– Ладно-ладно, отстань уже!

Призрака слышно в сто раз лучше. Звонкий, чеканный голосок.

– Эй! – бледная рука тянется к рукаву моей пижамы.

Божечки!

– Э-э-эй…

Тонкие пальцы на серой ткани.

– Как тебя зовут, новенькая?

Призрак совсем близко. Он пахнет детским яблочным шампунем.

– В какой ты палате? Хочешь вишневой Колы или кофе? Или, может, закинемся?

«Закинуться». «Кола, кофе». Это бред?

– Ты глухая, что ли? – Треплет рукав.

Недовольное сопение. Призрак раздражен?

– Мда! С виду вроде нормальная. В чем твоя проблема?

«В чем проблема?». Это уже наезд. Ну, хватит!

Совсем не моя! Вовсе не Колокольчик. Какое облегчение, боже! Прическа – короткое каре, копна темных прямых волос. Курносый конопатый нос, остренькие лисьи глазки. Обиженно поджатая нижняя губа. Девчонка с круглым, кукольном личиком. Ей, лет пятнадцать, не больше.

– О-о-о! Походу, тебя накачали, подруга. Вот звери! – сочувственно качает головой.

Прикосновение Джинн к моей щеке холодными сухими костяшками. Отстраняюсь. Она придвигается ближе.

– Иди-ка, полежи. К вечеру, как отойдешь, навещу тебя, окей?

«Иди, полежи» – команда к действию. Ноги вроде слушаются. Встаю. Дорога к выходу. Деревенщина совсем близко. Пройти мимо незамеченной, чтобы не привлекать внимание – укоренившаяся привычка не спалиться перед предками.

Длинный, как два направленные друг на друга зеркала, коридор. Магия, гадания, зазеркалье. Множество дверей. Которая из них моя? Номер палаты. Номер палаты… Восемь. Перевернешь – знак бесконечности. Бесконечность коридора и комнат. Нескончаемое безумие.

Глава 10

Берни!

Как ты там? Молчишь. Почему? Ты ведь наверняка какой-нибудь католик или баптист. Если так, то по твоей вере предполагается, что душа еще не покинула мир. Поэтому можем пообщаться. Видишь ли, я обычно малоразговорчив, но одному как-то скучновато. А-а-а! Ты, наверное, в обиде. Понимаю. Слушай, ты помнишь Люси? Думаю, тебя порадует новость, что я позаботился о ней.

Как смог, конечно.

Хочешь открою тайну? Если не тормозить, то к концу дня можно добраться до одного озерца, напоминающего по форме треугольник. Там я собираюсь заночевать. Но до главной цели далековато. Кристиновы топи. Слышал про них? Да-да. Слухи, разная там болтовня про ведьм, проклятия и темных духов. Херня всё это. Ну исчезла пара-тройка ротозеев и охотников. Нечего шляться в опасных местах без знаний и навыков.

Стародавние времена.

Берни, ты ведь, наверное, за жизнь ни одной книжки не прочел? Ладно, без обид, прости. Я часто бываю высокомерен. Но что интересно: когда-то в тех местах добывали торф. Вычитал в одной архивной вырезке с фото. Домишко для отдыха работяг – вот куда я направляюсь. Минимальные удобства, вроде как даже печка есть. А что? Места глухие. Никаких вандалов и пьяной молодежи. Понимаешь, о чем я? Логика и немного везения. Мне, знаешь ли, в последнее время везет. Был у меня один знакомый. Я зову его просто «Лузер» или «Грэйвз». Вот он-то был чертовски неудачлив. Напоролся на такие проблемы, что не разгрести. Ну, речь не о нем. Это в прошлом. Если дом не сохранился, то есть план «Б». Построить землянку. Придется, конечно, изрядно повозиться. Что?

Вещмешок?

Да, Бернард. Я – вор. Прихватил у тебя из сторожки кое-что ценное. Ты ведь не против? Вот ответь: почему ты жил в таком дерьме? Как скатился до такого уровня? Ладно-ладно, извини. Не мое это дело. А ведь тот Лузер не лучше тебя. Тоже пошел по наклонной. Он тоже кое-что один раз украл. Так, по мелочи. Но главного ты не знаешь: мы с ним – убийцы. Если бы не сердечный приступ, то я б и тебя грохнул. Без шуток!

Рыбалка.

Ты когда-нибудь ловил рыбу, Берни? Я – ни разу. И Грэйвз тоже. Знаешь почему? Лузер ведь даже удочку складную лет в десять купил. Типа хотел намекнуть отцу, что не мешало бы проводить больше времени вместе, на природе. Тот сказал, что «как-нибудь», «в другой раз, сын». Тот «раз» так и не наступил. Удочка долго валялась в чулане. По иронии, теперь ей воспользуюсь я, а не Лузер. Недалеко от болот есть неплохое местечко. Два лесных озера. Там, должно быть, полно рыбы. Пробей топором прорубь и хоть голыми руками лови. Вру? Придумываю? Эх, Берни! Ты правда мало читал. Когда лед полностью сковывает озеро, его обитатели начинают задыхаться от нехватки кислорода. Сделал отверстие, и хоп! Рыба сама начинает выпрыгивать на поверхность. Простая физиология и никаких сказок.

Урчание.

Живот сводит от голода. Съесть что-нибудь или нет? Точно! Сахар-рафинад.

– Ох, Берни, Вкуснотища-то какая! Знаешь, а ведь меня уже, наверное, объявили в Федеральный розыск. Круто ведь? Чертовски лестно! Беглый убийца, опасный психопат. «Libertad o Muerte»9. Свобода или смерть. Нравится лозунг? Мне – да. Очень в тему. Я выбрал свободу, а Лузер – смерть. Пить хочется…

Бутылка.

Точно, черт! Дружище, ты не против, если я выпью чуток? Что-то замерз. Так, что тут у нас? Боже, вот это совпадение! Лузер тоже пил такое. «Муншайн»10. Времена «Сухого закона». Бутлегеры11. Тачки. Мощные моторы.

«NASCAR»12

Бернард, ты знаешь, кто такой Джуниор Джонсон? Молчишь. Понятно! Боишься, что опять пристыжу тебя, начну умничать. Да уж, это часть говеного характера. Придется тебе какое-то время меня потерпеть, пока душа твоя еще здесь. Так вот, про Джонсона: его отец, как и многие, был бутлегером. Этим ловким дельцам требовались быстрые машины. Компания Форд в тридцатых создала движок V-8. Тачка – идеальный инструмент для доставки алкоголя. Бойкие ребята гоняли, как проклятые, от копов и заколачивали кучу налички на подпольном алкоголе. Соревновательный дух. В итоге это вылилось в гонки «NASCAR». Представляешь? Джонсон с четырнадцати лет помогал отцу и тоже гонял, а затем стал победителем пятидесяти этапов гонок серийных автомобилей. Член «Зала Славы», между прочим. Вот такие причудливые вещи случаются. Алкоголь и машины. Риск и горячая кровь настоящих мужиков. Так! Созрел тост.

Берни, старичок!

Не верю я в рай. И в ад не верю. Но, надеюсь, что, где бы ты ни был, тебе нормально. И хотя твоя жизнь была бессмысленной, уж извини, если не прав, я благодарен. Благодарен за сэкономленный патрон, консервы, этот самый сладкий в мире сахар! И горячительный «Муншайн».

За тебя!

Глава 11

– Эй! Встава-а-ай, слышишь?

Черная глубина сна. Полумрак палаты. Кто-то легонько тормошит за ляжку. Переворот на бок под скрип кровати. Психушка, а не дом. Еще непривычно. Таблетки, капсула и отруб. Затем бесцельные хождения из угла в угол по комнате в забытьи.

Силуэт на краю койки. Она, Джинн. Аромат яблочного детского шампуня. Слишком уютный, жизнеутверждающий запах для психбольницы.

– Привет! – шепчет. – Так как тебя зовут?

Она, наивная, что, до сих пор думает, что я не заговорила с ней в столовке из вредности?

– А у меня дурацкое имя, – продолжает, будто я ей только что представилась и можно вести полноценный диалог.

– Хочешь знать какое?

Вообще-то я в курсе, что ты – Джинн. Блин, какая же навязчивая! Явилась в ночи, да еще докапывается.

– Меня зовут Джина. Скажи, бред?

Ого! Не Джинн, а просто Джина. Никакой она не призрак. Никакого мистического страха и совпадений.

– Ладно! – цокнув языком, отмахивается просто Джина. – Пока не выяснила, буду звать тебя Барб, слышишь, молчунья?

Мать твою, издеваешься? Барб! Да Барбара – еще хуже, чем Джина. Кукла ей, что ли? Сама такая. Отворачиваюсь в знак протеста.

– Да не похожа ты на куклу Барби, успокойся! Персонаж Барбара Фишер из «Обнаженного аромата»13. Слыхала про этот сериал? Ты напоминаешь ту актрису, как ее, м-м-м, Донну Миллз.

Оправдывается. Решила, значит, подмаслить сравнением с актрисой. Брехня! Не похожа я на Донну Миллз. Только если чуть-чуть, глазами.

– Ну ты чего? Обиделась?

Прикасается к плечу. Накрываюсь одеялом с головой. Достала!

– Слушай, Барб…

Что ж это такое! Ей хоть бы хны!

– Хочешь кофе? Или вишневой Колы?

По-моему, она уже предлагала. Такие вещи в психушке в цене. Как сигареты и травка в тюрьмах. Чертовски заманчиво! Не врет ли? Кофе. Пусть даже растворимый, самый дешевый. Эх, ладно! Приспускаю одеяло с лица.

– Ура! – взвизгивает Джина и подпрыгивает.

Придвигается ближе, склоняется, упершись тощими ручонками в матрас.

– Завтра, после отбоя. Палата номер двадцать. Та, что за углом, слева.

Чмок! Ее влажный след на моей щеке. Джина юркает к выходу, словно мелкий зверёк. Бурая куница. Мастерски, очень тихо приоткрывает дверь. Она знает всё о том, в каком моменте внутри механизма, связывающего дверную ручку, железный язычок и неработающий замок, может что-то предательски заскрипеть или щелкнуть. Высовывает голову. Чисто? Да, Джина исчезает. В деле тайных перемещений по этой тюрьме она опытная. Наверное, девчонка здесь давно.

Протираю краем пижамы щеку. Странно. Совсем даже не брезгливо. Отпечаток чистоты, детской непосредственности и невинности. Снисходительное отношение к ней. Джина ведь чем-то больна, раз находится здесь. Самообман. Нежные сестринские чувства. Джина – как продолжение Колокольчика. Стоп, спать! Слишком тяжело…

Глава 12

Тяжесть.

Опоясывающая боль. Чер-р-рт! Сумерки. Адский холод. Дубленка внутри сырая. Снаружи покрыта тонкой коркой льда. Пальцы на ногах и руках околели. Изо рта – белый пар.

Где я?

Боже! Боль в башке. Вкус перегара. Зачем, почему нажрался, да еще на голодный желудок?! Чертов алкоголик, кретин!

Пустая бутылка.

Вещмешок. Шум воды. Река. Так не должно быть! Цель – озеро треугольной формы. Я заблудился. Резь, позывы. Мочевой пузырь вот-вот лопнет! Почки, черт! Получить переохлаждение с моими-то недавними проблемами. Срочно отлить!

– Черт-т-т! Мать твою ж, больно!

Реки.

Да их в штате не счесть. Идиот! Где теперь искать ночлег? Как сориентироваться? Если срочно не согреться, то хана. Жар? Лихорадка? Да уж, знакомо. Антибиотики в доме Грэйвзов? Конечно же забыл про них. Чтоб мне сдохнуть!

Смерть.

Мучительная и страшная. Нет! Всего лишь день в пути. Слишком короткое путешествие. Река – это неплохо. Есть где набрать воды. Костер и укрытие. Прочие проблемы – завтра. Так! Идти по течению или против? Против. Это слово всегда больше нравилось.

– Эй, Берни! Ты чем занимаешься? Наверное, ржешь надо мной? Ну смейся-смейся. А я пока подыщу уютное местечко. Знаешь, я – крайне жестокий человек. А сейчас еще и взбешенный. Понимаешь ли, на то есть куча причин. Ненавижу, когда что-то идет не по плану. Злорадствуешь? Окей. Знаешь, что произойдет после того, как найдут твое бездыханное тело? Легко спрогнозировать. Интересно? Да ты и сам всё скоро увидишь с небес.

Труп.

Рано или поздно кто-то найдет тебя. Затем – морг. Могила или крематорий. Ты что предпочитаешь? Лично я – кремацию, поскольку атеист. Так вот, похороны… Ноль, ну или почти ноль провожающих в последний путь. Угадал? Да ладно тебе, на правду не обижаются. В общем, в отличие от моей кончины, твоя точно не станет сенсацией. Всего лишь строчка в некрологе местной газеты.

Бывшие одноклассники.

Они соберутся на тупую встречу выпускников какого-то мохнатого юбилейного семьдесят восьмого года. Эй, Берни, скажи: кто-то из них вспомнит о твоем существовании? А? Без обид, но если и так, то это будет какая-нибудь бывшая проныра-староста. Скажем, по имени Мойра. Она разнюхает, что ты на том свете. Выйдет эта Мойра в центр и скажет: «Внимание, ребята!», и все со вздохом закатят глаза, типа, да заткнись ты уже! Но такие, как эта проныра, не унимаются.

«Бернарда нет!».

Народ пристыдится. А староста с гордым видом выложит суть. Понимаешь, приятель, минута сомнительной славы для нее. Погоди, мне надо отлить…

Что дальше?

После паузы первыми поднимут бумажные стаканчики с пуншем дуболомы и звезды школы. Те, кто больше всех тебя гнобил. Как их звали, а? В общем, поднимут чертов пунш не потому, что их заела совесть, а по привычке перетягивать на себя внимание при любом случае. Что, Берни? Будь ты жив, то не пошел бы на сборище из принципа? Я понимаю. В тебе явно говорит обида. Знаешь, у тебя с Лузером много общего. Но, видишь ли, разница между вами в следующем: хоть о нем тоже никто не вспомнил бы, но ему бы было насрать. Блестящая карьера, красивые бабы, много секса. Но, увы, не сложилось… Он прикончил тех, кто не давал ему житья. И умер сам. Так вот…

«За Берни!».

«Он был славным парнем!» – забасили бы дуболомы. Притворно скорбные рожи остальных. «За Берни! Классного парня!». Выдержав паузу минут в пять, все они продолжили бы веселиться, лицемерить, брехать об успехах и шептаться о том, кто с кем трахался в старших классах. Да-да, приятель. Скоро и проверим, прав я или нет. Можем даже поспорить на что-нибудь…

Ого!

Глянь-ка, корень. Здоровенный-то какой! Поваленное со склона стихией дерево. Ветер выдул почву, а ураган доделал работенку. Оно рухнуло под тяжестью собственного веса.

Интересненько…

Берни, а тут, внутри, довольно сухо, хоть и попахивает гнильцой. Так что ты рано радуешься. Я не собираюсь подохнуть в этой чертовой глуши. Ты читал книжку под названием «Золото Чейза»? Конечно же, нет. Приключенческий рассказ. Там чувак по имени Йен Чейз отправился искать золотую жилу. По порядкам тех времен ему надо было вернуться в город и застолбить официально тот участок. По дороге он встретил каких-то проходимцев и спьяну похвастался находкой.

Да-да, Берни.

Ты припомнил-таки мою пьяную выходку. Молодец! А у тебя неплохое чувство юмора, приятель. Я не обижаюсь. Так вот, бандиты скрутили Чейза, избили и хотели заставить показать то место. Чувак смекнул, что ему в любом случае хана, и бежал. Без всего. В одной рубахе и штанах. Книга – скучища одна. За исключением одной темы. Там описывалось, как Йен Чейз ночевал в корнях упавшего дерева. Прятался, чтобы преследователи его не обнаружили. Собираюсь использовать пару трюков, благодаря которым он не замерз насмерть. Каких? Увидишь.

Список.

Мне понадобятся небольшие камни, жерди из щуплых деревьев, еловые лапы. Ну и дрова и хворост для костра. Глянь: тут на берегу полно разных палок. Знаешь, пора бы заканчивать болтовню и приниматься за работу. Кроме того, страшно охота есть.

Глава 13

Клумба с увядшими цветами. Пасмурно, зябко. Психушка – старый, облупившийся краской круизный лайнер, севший на мель. Асфальтовые потоки дорожек выбиваются из-под его проржавевшего бурого днища, чтобы попасть в штормовой океан. Сумасшедшие пассажиры после кораблекрушения вывалили на неприветливый серый пляж. Осматриваются. Мисс Пончик Ди стоит и нервно грызет ногти, а другая дамочка кружится вокруг своей оси. Она думает, что оказалась на райском острове?

Персонал «лайнера» тоже тут. Следит, чтобы туристы-пациенты не разбежались. Лови потом их по всему острову. Как меня угораздило купить билет на это «судно»? Почему обменяла авиабилет бизнес-класса в будущее на путешествие в компании психов? Сама виновата…

Карибский остров Мартиника. Вот бы сейчас оказаться там! Этим дамочкам тоже понравилось бы. Переодеться в легкие цветастые парео, отправиться пить ледяную «Маргариту»14 на пляж. Лагуна, пальмы, покачивающиеся на теплом ветру. Неподалеку – гостиницы с уютными номерами, где, впрочем, не хочется засиживаться. Море, крики чаек, парусники в бухтах. Экзотические фрукты. Кусок сочной папайи. Так бы и вгрызлась в сочную мякоть.

Как же смешно было наблюдать, как мама отмахивалась от жуков на Мартинике. В каком году случилось то нашествие? В восемьдесят четвертом? Точно. Насекомые залезали под шезлонги, одолевали владельцев прибрежных кафе. В итоге мама распсиховалась и потребовала у папы отчалить домой раньше срока. Самая умора в том, что не успел Боинг сесть в Миннеаполисе, как она начала жаловаться на комаров и мошку, которые летом правят бал в северных штатах.

Сегодняшнее первое свидание с родителями. Ожидание с неприятными чувствами. Никакого желания их видеть. Их жизнь без меня. Лучше бы они вовремя родили еще одного ребенка. Девочку или мальчика – неважно. Хоть какое-то утешение и надежды.

Приход мисс Гилберт – главной надсмотрщицы. «Франк, к вам посетители, собирайтесь!» – приказной тон, ледяной взгляд. Да что, мать твою, я ей такого сделала? Или она так ко всем пациентам относится? Всё-таки родители жертвовали на больницу. Несправедливо!

У входа в комнату для посетителей – две страшные искусственные пальмы. Белые стены. На больших окнах – жалюзи. Всё для эффекта нормальной, дружелюбной атмосферы. Довольно корявый реверанс дирекции в сторону «нормальных» людей. Мол, у психов жизнь почти ничем не отличается. Просто есть кое-какие правила и распорядок. Нелепость.

Гнусная лицемерка Гилберт была с родителями куда любезнее. Предки расположились в самом углу, за крайним столиком. Они будто притаились, нашли укромное местечко. Без обид! У них нет причин гордиться дочерью. Зато есть куча поводов испытывать стыд и неловкость.

Какой-то измученный, но улыбающийся папа. Крепкие объятия и его запах. Цитрус и табак. Объятия с мамой. Холодность друг к другу. Мы никогда не были близки. Папа спросил, как я, и назвал Медвежонком. Еле сдержалась, чтобы не зареветь. Пожала в ответ плечами, мол, да так, всё нормально, потихоньку обживаюсь.

– А Остины завели собаку, – сказала мама.

Они всеми силами пытались создать непринужденную атмосферу. Будто приехали навестить меня в лагерь скаутов. И мне лет шесть-семь.

– Взяли из приюта. Большая, лохматая. Вечно лает. – продолжала беседу ни о чем мама.

Неподражаемая Долорес Франк. Затея Остинов с собакой ей, естественно, оказалась не по душе. В прежние времена я бы наверняка съязвила, спросив: собака – сука или кобель? Если сука, то Остинам стоило назвать ее Долорес. «Лори-Лори! Фу! Хватит брехать!» – слушала бы она каждый божий день через забор. Папа, услыхав злой подкол, в начале бы прыснул, а затем состроил серьезный вид и сказал что-то типа: «Следи за языком, Медвежонок!». Колкие, но семейные междусобойчики. Всё в прошлом…

Какой-то шум. Правое крыло здания больницы и отдельный вход. Ого! Здоровенный коренастый санитар идет впереди колонны из мужчин-психов. Ну и персонажи, мать его! Один занятнее другого. Бородатый дядька, похожий на Санту, ржет в голос, что-то очень громко рассказывая соседу-доходяге. Ну-ка, ну-ка?

– Чтоб его, этого Карла! Обрюхатил мою сеструху. И родила она семь близнецов. Нет, восемь! Все страшные, как черти. Чертов Карл!».

Во заливает-то! «Восемь близнецов». Пожалуй, это тянет на «Книгу рекордов Гиннесса». С другой стороны, этот дядька – псих. Может, он верит в то, что болтает. Рядом с ними ковыляет дед. Бакенбарды, грязные патлы серых, очень длинных волос. Наверное, в молодости он был певцом кантри. Кожаной куртки с бахромой, шляпы и ковбойских сапог не хватает. Колонна уже у угла здания. Мда, в мужском корпусе явно гораздо веселее.

Что? Движение сбоку. Пончик Ди делает мужикам недвусмысленные намеки: виляет толстыми бедрами, водит рукой по грудям. Всё-таки хорошо разбираться в людях. Эта дамочка и правда неуёмная.

– Эй, Ди! А-ну заканчивай стриптиз! – окрикивает ее одна из санитарок.

Пончик не слышит. Она посылает воздушный поцелуй…

Воздушный поцелуй, посланный папой на прощание в комнате для посетителей. Слава богу, свидание с родителями длилось недолго. Мама издали завела шарманку, мол, в городской церкви новый пастор. Очень «современных взглядов». Да уж! Судя по всему, не только новая собака Остинов ей не по нраву. Она считает себя католичкой. Любит всё традиционное.

– Слышала, тут тоже есть часовня…

Ее эти намеки на становление на истинный путь и спасение души молитвами. Они прям с этим мистером Хендриксом сговорились! Да лучше б папа рассказал, как продвигается расследование. О том, что сейчас творится в городе. Лезут ли к мистеру Дональду Грэйвзу с расспросами журналисты, нападают ли на него местные с обвинениями и проклятиями?! Он, хоть и так себе человек, но не заслужил такого.

Увы, папа никогда не выдал бы информацию. Он – адвокат, и прекрасно знает всю эту кухню. Наверняка осведомлен лучше прочих. Папа не стал бы травмировать новостями. Когда близкий болен, лучше говорить о чем-то совсем отстраненном. Фиг с мистером Грэйвзом, фиг с горожанами и назойливыми журналистами!

Жив ли Роб? Его поймали? Дал ли он показания? Его чудовищный поступок. Почему он решился на такое?

Глава 14

– Берни, слушай, что-то мне хреново, чувак! А? Сам виноват? Мда уж, что есть – то есть. Вырубился от тепла камней в укрытии. Но ведь ловко же вышло повторить эксперимент Йена Чейза? Нагретые в костре камни, еловый настил, дубленка сверху. Хорошее лежбище. Не каждый сможет пережить ночь в лесу на морозе.

Старые газеты.

Они меня подвели. Сморило. Вовремя не надел дубленку… Погоди, приятель. Надо отлить…

Черт!

Да знаю, что бегаю каждую секунду! Знаю, что лихорадка и озноб. И что прикажешь делать? Сдаться копам? Нет уж!

Позитив.

Давай лучше о чем-нибудь хорошем. Форд Мустанг шестьдесят шестого года. Ночное чтение. Объявление в несвежей газетенке «ТаузендЛейк Пост». Наверное, тачку продали быстро. Жаль! С таким количеством нала ее легко мог бы купить я. Но что теперь об этом говорить. Время назад не отмотаешь. Кто был владельцем машины? Какой-нибудь старик, а в прошлом – лихой гонщик, как думаешь? Двести семьдесят кобыл под капотом, представляешь? Черт. В жизни бы не продал такого красавца. У тебя была тачка, Берни?

Лузер.

У него даже прав-то не было. Хотя из него вышел бы неплохой водитель. Отличные навыки. Автошкола. Так и не сданный экзамен. Почему? А на хрена? Но давай не будем о грустном…

О новостях.

Похоже, я сориентировался, приятель. Карта в умной башке, подсчеты. Ноль паники утром и собранность. Приток речки Натс. Правильно вчера сделал, что пошел против течения. Интуиция. Еще пара миль. Свернуть в лес. К вечеру добраться до Кристиновых болот. Как тебе такое? Неплохо? То-то.

Бернард.

Всё забываю спросить: как выглядит душа? Это сгусток светящейся энергии? Или часть космической темной материи? Тайна, понимаю. Знаешь, у меня есть просьба: если случайно столкнешься с духом по имени Роберт Грэйвз, то привет ему. А Крейгу Томпсону, Эйдену Келли и Франк… В общем, передай этим троим ублюдкам, что мир стал без них гораздо лучше, чище.

Глава 15

Как же адски медленно тянется здесь время! Ад – это когда совершенно нечем заняться, кроме как лежать и гонять мысли. Когда уже объявят отбой? Приглашение странноватой Джины. Может, она просто так ляпнула про кофе и вишневую Кока-колу? Если так – сильное разочарование.

Вишня – любимая ягода. Школьная форма была такого цвета. Она всё еще висит в глянцевом черном шкафу, как напоминание о школе. Ждет меня. Зря! Прости, милая, тебе нашлась замена – серая невзрачная пижама. Еще и наверняка с чужого плеча…

Пижамные вечеринки, сплетни, мэйк-апы, попсовая музыка. Подружки. Нет, не так. Дружба – вообще странное понятие. Особенно женская. Это такой тип отношений, когда выгодно общаться. Выгодно держаться стадом.

Надин, Кимми, Сара, Алекса, Рита, вместе – красивое, туповатое стадо. Как мама ни пыхтела, пристраивая меня в их компанию, они не принимали. Я не вписывалась. Портила бы картинку. Не больно-то и хотелось.

Самый лучший друг Дарен. Мы отлично проводили время. Он – добрый и умный, всегда давал списывать, я – смешила его до икоты. Тощий и нескладный Дарен, и я – «вредная пампушка». Дарен так необидно называл. Иронизировала, мол, вредная, потому что пампушка. Замкнутый круг, мать его.

Мои комплексы и вечные мамины придирки. Лишний вес и щекастое лицо – непрезентабельная внешность. Её пристальное наблюдение за обедами и ужинами. Смотри, мол, не съешь чего лишнего. Спасибо хоть, что изо рта еду не выковыривала. Семейные приемы пищи – как тяжкое гнетущее испытание. Постоянные напоминания: «Поменьше сладкого и мучного». Я покупала шоколадные батончики, чипсы и уплетала их с особой страстью. Ей назло. Дарен тоже ел будь здоров, но не поправлялся ни на унцию. Наглость уровня космос с его стороны. В шутку несильно щипала его, пихала локтями. Вымазанные шоколадом губы – он с улыбкой говорил, что плевать хотел на мои жирки. Мол, людей не за внешность любят и ценят. Мой добряк-Дарен.

Нам по тринадцать. Чудовищная новость! Его семья переезжает в Австралию. Шок! В запале кричала, что ненавижу эту далекую страну и желаю всем австралийцам сгореть в озоновых дырах. Дарен ничего не мог поделать. Ему, как и мне, было больно и страшно. Проводы в аэропорту. Я подарила ему на прощание защитный крем от загара. Чтобы он не сгорел вместе с дурацкими австралийцами. А еще конверты, чтобы не забывал писать. Мы оба плакали навзрыд.

Первое лето в одиночестве. Попросилась в лагерь. Всё равно в какой. Лишь бы не находиться дома. Не слышать мамины комментарии о моем виде. Бассейн. Жгучая ненависть к лазурной, прохладной водичке. Прыгнуть бы с разбега, забрызгав модные журналы на мамином шезлонге. Нет! Спасательный круг из жира на животе и боках, обтянутый тканью розового закрытого купальника. Неповоротливая хрюшка, а вовсе не папин Медвежонок.

Море разновозрастных ребят и девчонок на автобусной стоянке лагеря «Томагавк». Шум, неразбериха, чемоданы, цветные панамки и бейсболки. Дружеские приветствия. Новенькая. Сразу поняла, что, скорее всего, не впишусь.

Глен – самый красивый парень среди сверстников. Дискотека в первый вечер. И первый в жизни танец. Не считая, конечно, бешеных плясок с Дареном под песни Майкла Джексона и Мадонны. Приглашение от него, от Глена!

Волнение, дрожь в поджилках. Почему я, когда вокруг столько смазливых девчонок? Потные ладошки на его плечах. Глен держал руки на том месте, где у стройных популярных девочек находятся талии. Отблески дискотечного зеркального шара в темноте. Я не могла видеть колких, насмешливых взглядов. Романтичный хит группы Culture Club «Ты действительно хочешь причинить мне боль?». Куда уж там различить злой ехидный хохот. Подумаешь, разгоряченные от танцев ребята смеются. Полночи я не спала, ворочалась. Приятные, искристые чувства. Как хорошо, что придумала приехать в самый классный в мире лагерь «Томагавк»!

Следующее утро, завтрак. Неожиданное появление Глена. Он подсел. Я чуть не подавилась куском булки. Благо выпечка была намазана толстым слоем сливочного масла. Красавчик придвинулся ближе и шепнул: «Пойдешь со мной вечером к озеру?». Рассеянно кивнула и тут же стала похожа на свеклу.

Глен вдруг поднял высоко над головой руку. Громкий щелчок пальцев. Топот! Нарастающий громкий топот десятков ног. Гул из голосов. Шок! Я поняла, что попала в осиное гнездо. Сотни насекомых готовы были жалить до смерти. Глен с королевским видом поднялся. Развел руками и, словно дирижёр, начал плавно махать. Поганый осиный оркестр в унисон его движениям прожужжал: «Ууу! Сначала похудей! По-худ-де-е-ей!». Вибрации по полу от молотящих по полу подошв кед и кроссовок. Хрюканье, взвизгивание – они изображали свиней. Расплакалась лишь тогда, когда захлопнулась дверь, что отделяла меня от обитателей самого ужасного лагеря в мире!

Потом соседка объяснила, что в лагере такая традиция – выбрать девочку, мягко скажем, не вписывающуюся в понятие «красивая», и унизить публично, пока двое-трое ребят отвлекают вожатых. Это у них называлось «Завтрак с уродиной». Уродина! «Человека ценят и любят не за красоту» – слова Дарена. Окажись он рядом, точно бы защитил. Набил треклятому Глену морду.

– Почему никто не прекратит это? – спросила в жуткой досаде.

– Да ты что, Мэйси! Большинству это нравится. А кто против – молчат. Не хотят проблем.

– Прелесть какая, мать твою! – хмыкнула. – Прямо замкнутый круг.

Сжатые в ярости кулаки и никаких слёз. Порвать чертов круг в клочки! Вспороть острым ножом, чтобы оттуда со свистом вышел смердящий гнилой воздух. Показать всем! Доказать!

Еда? Она не лезла всю смену. Никаких булок, конфет, макарон и жареной картошки. Яблоки, ненавистные паровые брокколи и брюссельская капуста. «Мэй, ты немножко похудела», – сказала мама, пробежавшись холодным критическим взглядом при встрече. На деле мне удалось сбросить целых десять фунтов. Прилично, учитывая тогдашний невысокий рост.

По возвращении в город торговый центр встретил меня с распростертыми объятиями, а не привычным: «Купи что-нибудь объемное и проваливай, толстуха!». Зеркало примерочной. Приятное удивление. Нормальная. Даже очень ничего. Выцветшие волосы, загар. Еле заметная грудь появилась. Полгода–год, и надо будет покупать бюстгалтер. Стройные ноги, выпирающие коленки. Может, купить юбку или шорты покороче?

Конец сентября. Мой День рождения. Дядя Эдди и папа заперлись в кабинете, а мама и тетя Лиза делали последние приготовления. Колокольчик примеряла в комнате мои нарядные платья и клянчила в конце праздника отрезать ей самый большой кусок кремового торта. Мне было немного не до нее, ведь мама, не посоветовавшись, пригласила Надин, Кимми, Сару, Алексу и Риту. Дочки ее подруг из женского клуба. Их появление. Все такие манерные. Постные, скучающие лица и никакого дружелюбия. Больше смотрины, оценивание. Достойна ли пригласительного билетика в компанию? Девочки принесли примерно одинаковые подарочные наборы косметики. Почему согласилась дружить? Первое – корысть. Желание понять, как устроен их мир. Инструментарий популярных точно не лишнее. Второе – от скуки. Лишь одно тянущее, неприятное чувство не давало покоя при общении с ними. Высокомерие от богатства. Маленькие копии родителей-снобов. Поверхностность во всем и пустая болтовня. Полное одиночество.

Год пролетел стремительно. Еще минус восемь фунтов. Водное поло в любимом бассейне. Изучение привычек и повадок подружек. Заинтересованные взгляды парней. Ежедневная, изнурительная работа над собой. Боль от молочной кислоты, забивавшей мышцы. И вечный голод, особенно донимавший по ночам.

Уяснение важных вещей: Первое – никого нельзя подпускать слишком близко, чтобы не обмануться и не потерять с болью в сердце. Второе – люди, в основном, так себе. Любят быть частью общей управляемой массы. Внушаемые и трусливые. Третье – никакого доверия. Особенно к парням. Уж тем более к красивым парням. И, раз так вышло, что я – ничего, да еще и с новым инструментарием, то не стоит ждать, когда тебя размажут по стенке. Наносить удар первой. Всегда! Мда, в те годы я была куда умнее…

Культивирование нужных качеств. И план мщения. Глен. По приезде на эмоциях думала отравить его. В кои-то веки пошла в школьную библиотеку. Попросила у очкастой хмурой тетки какую-нибудь книжку про ядовитые растения. Ее подозрительный взгляд и настойчивое предложение немедленно отправиться к школьному психологу. Еле отвертелась.

Пришлось хорошенько пошевелить мозгами. Включить логическое мышление. Сделала вывод, что далеко не дура. Просто надо анализировать и больше читать. Местный центр поддержки ветеранов войск. Тамошняя тетка оказалась куда сговорчивее. Наплела ей, мол, хочу стать «машиной для убийств врагов государства». Она рассмеялась. И одолжила-таки «Пособие по выживанию армии США» со списком особо опасных растений. «Болиголов пятнистый» – классное название! Глен, покрывающийся зелеными пятнами. Закатившееся глаза, пена изо рта. Его голова взрывается от боли на «Завтраке с уродиной». Мозги в разные стороны. Гениально!

Позже сообразила, что копы начнут вынюхивать. Опрашивать свидетелей. Составят список «уродин». Школьная библиотекарша и тетка из центра ветеранов… И хана! Сесть из-за мудака-Глена в тюрягу? Вот уж хрен!

Новый план вынашивала весь учебный год. Готовилась. Долгие уговоры предков, чтобы ехали в Доминикану без меня. Нужная смена, как назло, совпадала с дурацкой поездкой. Перед отъездом походила в солярий. Для конспирации сделала другую прическу. Почти не жалела укороченных наполовину волос. Новые летние наряды.

Лагерь «Томагавк». Глен, конечно же, не узнал меня. Полное преображение. Цокот каблуков босоножек. Дребезжание колесиков маминого чемодана Луи Виттон, взятого без разрешения. Предки отчалили на курорт несколькими часами ранее. Присвисты парней, заинтересованные взгляды. Вот вам и уродина!

Первая дискотека и бесперебойные приглашения на танцы. Дала всем от ворот поворот. Шпионство, тайные наблюдения. Кого Глен позовет на медляк? Его «избранница». Невзрачная девчонка с тощей косичкой на затылке и двумя огромными, как у зайца, передними зубами. Она так широко улыбалась Глену, что ее эти зубы аж светились в темноте.

Ранним утром разыскала ту девчонку. Вывела из домика под каким-то предлогом. Довольно бойкая она оказалась. Мириам – так ее звали. Ее ярость и обида от темы «Завтрака с уродиной». Она материла Глена на чем свет стоит.

Столовая, завтрак. Возбужденные от предвкушения злого розыгрыша подростки. Намеренно села так, чтобы Мириам видела меня. Видела поддержку и не струсила в час Х. Внутри покалывало от дичайшего волнения и азарта!

Глен появился и подсел к Мириам. Зашептал ей в ухо про озеро. Точь-в-точь как мне. Никакой фантазии, мать его!

Щелчок пальцев. Моих пальцев! Раскрасневшаяся Мириам подскочила так резко, что Глен дернулся. Она расставила руки, словно дирижер, махнула кистями и срывающимся, писклявым голосом выпалила: «Сначала отрасти член!». Секундная тишина. Я затопала ногами и начала гудеть, сложив руки в трубочку. У-у-у! Мириам повторила за мной.

– Глен – маленький член! – крикнула я.

Зал взорвался от неистового ржача! Порочный, замкнутый круг разорвался навсегда! То была наша с Мириам общая победа. Глен стремглав удирал. На следующий день он испарился. Король оказался голым, да еще без яиц. Настоящий трус. Мы с Мириам неплохо общались всю смену. Жаль, что жила она в штате Юта…

Шум? Кто-то идет по коридору. Так и есть. Команда – отбой.

Глава 16

Температура.

Слабость. Тянущая боль в пояснице и внизу живота. Еще примерно одна миля, и поворот в лес.

– Эй, Берни! Что это ты не интересуешься моим самочувствием? А-а-а… Мы с тобой не друзья, ясен перец. Знаешь, мне правда херово. Померить бы температуру. Я горю, приятель. Так что насчет того света? Как он выглядит? Ну раскрой ты чертову тайну. Грэйвз был атеистом. Я придерживаюсь тех же взглядов. Но есть такие моменты, ну вот как сейчас, когда хочется порассуждать о потустороннем, неведомом. Так ты католик, Берни?

Вера.

Знаешь, из всех религиозных культов мне наиболее симпатично язычество скандинавов. Наверное, это генетическое. Ты, конечно, ничего о северных богах не знаешь. И ты, приятель, не воин, павший в бою, чтобы пить с богом Одином15.

Вальхалла16.

Местечко, куда попадают настоящие бойцы. Вечный пир за столом с убийцами, революционерами и прочими отчаянными типами… А хочешь, спою тебе что-нибудь? О! Песня чилийских партизан. М-м-м, сейчас… Берни, слова вылетели из башки. Наверное, от температуры. Погоди-погоди… ага.

De pie cantar, que el pueblo va a triunfar17.

Millones ya imponen la verdad;

Знаешь песню? Нет? Ну как же…

de acero son, ardiente batallón,

sus manos van llevando la justicia y la razón.

Mujer, con fuego y con valor

ya estás aquí junto al trabajador18.

Ну ты даешь, Бернард! Не слышал такую известную песню. Что? У меня недурной испанский? Спасибо, приятель. Я для тебя переведу. Этот куплет о том, что народ победит, так как миллионы требуют справедливости, честного правосудия и всего прочего. Ну, и как же без женщин. Женщины поддерживают левое движение.

Mujer19.

Девушка, женщина. Красивое слово, правда? Интересно, когда Ортега сочинял этот свой гимн, он представлял кого-то конкретного? Может, какую-нибудь смуглую даму с шикарными бедрами. «Женщину с огнем и решимостью»20.

Франк.

Огонь и решимость. Наверное, из нее могла бы выйти неплохая партизанка. Хитрая, изворотливая, как сам бес. Она могла бы стать Грэйвзу боевой подругой. Но не в этой жизни. Ей просто не повезло родиться в исторический период, где нет приключений. Нечего открывать, не с кем бороться. Некого побеждать. Одна сплошная пресыщенность и праздность. Мда. В песнях женщины всегда музы. Какими стервами они бы ни были.

Грэйвз.

Поведаю тебе про него, Бернард. Это был парень с кучей проблем. После смерти матери он закрылся. Глупец. Он вполне мог выглядеть лучше, подстроиться под общество. Лузер недолюбливал людей. Был высокомерным, чересчур гордым. Кстати, Берни, ты не знаешь, но он нравился девушкам. Конечно, не самым смазливым, но некоторые были очень даже ничего.

Олимпиада.

Штат Колорадо. Два года назад. Анья Миллер. Одна из его главных соперниц. Симпатичная девчонка с копной кудрявых каштановых волос. Лузер пялился на ее выпуклую попу, когда Анья стояла перед ним в очереди на стойке регистрации. Эта девчонка знала, что задроты пускают на нее слюни. Выездная олимпиада по математике – небольшой мирок, где всё устроено иначе. Место, где появляются разные возможности. Умникам, приятель, нечасто предоставляется относительная свобода. Родители таких подростков и детей, как правило, жесткие психи. Круглосуточно держат отпрысков в ежовых рукавицах.

Вечер.

Анья выгнала очкастых соседок по гостиничному номеру за порог. С Грэйвзом они пили всё подряд из бутылочек мини-бара. Недоработка горничной – их везение.

Первый секс.

Берни, ты спал с женщинами? Ладно. Можешь не отвечать. Это дело интимное, понимаю. Так вот, дружище, Анья не была девственницей. Она оказалась из тех, кто любит пожестче. В позе спаривания животных. Грэйвз немного повозился с презервативом. Всё закончилось довольно быстро. Эта Анья, скажу тебе, оказалась той еще чертовкой! Представь…

Завтрак.

Склонившись над столиком, она с упоением шептала тем двум подружкам о вечерних приключениях. Периодически поднимала глаза и мерила Грэйвза каким-то насмешливым взглядом. Он всё больше наливался краской и желал выдрать ее прямо там, в зале ресторана. А затем вырвать болтливый длинный язык. Ее эти подружки отклячивали широкие зады, приподнимаясь со стульев. Лишь бы расслышать все подробности. Заучки то и дело оборачивались, хихикали, кокетливо прикрывая рты ладонями. В конце сцены Анья повысила голос: «Да клянусь вам!». И отмерила невидимые дюймы. Грэйвз не видел, сколько бесстыдная девка показала. Много, мало или объективно. В любом случае соседки разом выдохнули и заверещали: «Да брехня!». Грэйвз вышел из столовой со смешанными чувствами. С одной стороны, он знал, что хорошо сложен физически и у заучек был повод удивиться, а с другой – ощущение неловкости от публичности момента.

Бетти.

Так звали не очень симпатичную девчонку из тех двоих любительниц сплетен. В таком возрасте всем хочется секса. Она пришла. Немного помялась в дверях. Даже дураку понятно, чего ей надо. Раздеваясь, Бетти сказала, что «это» было у нее один-единственный раз. С каким-то троюродным кузеном. Лишняя информация для Грэйвза. Белая-пребелая кожа. Казалось, Бетти всю жизнь продержали в темнице без доступа света. Рыхлое тело, не знавшее физических нагрузок. Бетти лежала снизу и издавала звуки, похожие на крики раненой птицы.

Дорис.

Почти копия Бетти. Только волосы не русые, а темные. Она не решалась прийти, сомневалась до последнего. Девственница. Дорис очень смущалась, выдавая эту почти ненужную информацию Грэйвзу. Что, Берни? Мы с Лузером жестоки? Неправда. Она знала, на что шла. Ей было охота избавиться от «постыдного знания». Дорис завидовала Анье и Бетти. Грэйвз не являлся ее парнем, ничего ей не обещал. Так вот, не отвлекай меня, черт. Он с ней не особо-то церемонился. Никаких поцелуев, предварительных ласк, комплиментов. Дорис старалась не кричать. Терпела, зажмурившись.

Потайной мир.

Мир умников. Он такой. Это тебе, Берни, не яростный бой олимпийских богов и титанов. Соревнование интеллектов днем и ночные тихие проделки, чтобы помнить: жизнь есть. Она идет. И Грэйвз собрал в тот год неплохой урожай в тенистом саду. Пусть и не из самых сочных, спелых плодов.

Элис Ньюман.

Горячая Элис. Сочный плод. О, да! Лузеру было шестнадцать. В то лето он проходил практику с группой школьников в местном госпитале, чтобы набрать дополнительные баллы для поступления. Элис. На год старше него. Знаешь, Берни, есть такой тип девушек. Очень сладострастных. Они рано начинают вести половую жизнь. Вечная жажда секса – их бремя. Ньюман сразу смекнула, что Грэйвз может быть довольно неплох. Она оценила его опытным взглядом: раздела, изучила, одела и ринулась в атаку. На третий день знакомства предложила провести вместе время. Берни, слышишь? Тебе бы она наверняка понравилась. Пышная грудь, узкая талия, широкие бедра. Фигура – песочные часы. Ноги, правда, полноваты, ну и ладно. Это не мешало ей быть гибкой, словно гимнастка.

Да-да, приятель!

Знаю, что меня плющит от температуры. Нашел, тоже, время думать о сексе. Но ты представь: закрытый изнутри кабинет. Кушетка. Стонущая Элис сверху. Ей точно нравилось. Она учила Грэйвза разным штукам. Где и как надо касаться, чтобы ей было классно, как довести ее до оргазма. Такому в школе точно не научат. Грэйвз – неплохой ученик. Благодаря Элис у него поднялась самооценка. Он спал с самой вкусной, страстной девушкой, которая всем тем уродам из школы даже не снилась.

Увы.

Элис Ньюман уехала внезапно. Вроде у нее в семье случилось что-то серьезное. Лузер мучился, скучал. Потом сообразил, что тоскует вовсе не по ней. Он совсем не знал ее. Слишком мало разговоров. Никаких свиданий вне госпиталя. Но Грэйвз вошел во вкус. Ему хотелось близости с девушками каждый божий день, желательно по несколько раз. Но, как ты понимаешь, дружище, такие, как Элис Ньюман, – редкие райские пташки.

Проститутки.

Грэйвз даже хотел пойти к мотелю, где обычно дежурят жрицы любви. Но передумал. Побоялся подцепить болячки. Знаешь ли ты, Бернард, что великому ученому-физику Льву Ландау приписывают «классификацию женщин»? Вещь, конечно, очень спорная. Даже оскорбительная. Элис Ньюман относилась скорее, к «Хорошенькой», не более. По версии Ландау, женщины самой высшей категории – те, от кого «невозможно оторвать взгляд». Я, знаешь ли, не согласен, при всём уважении к его гению. Скорее разделяю мнение почившего Грэйвза: самые притягательные девушки в душе неугомонные, переменчивые, как ветер, непредсказуемые. Вот так, дружище! Отношения с такими всегда заканчиваются очень скверно. Из таких невозможно сделать примерных домохозяек и верных, тихих жен. Они, как ураган, хоть на вид иногда и не скажешь.

Франк.

Она подошла к Грэйвзу первой. Ни с того ни с сего. Это случилось в мае. На последней неделе учебного года. Минутой ранее его закончил метелить Томпсон под злой шепот: «Ах ты чертов лузер!». Губа разбита, бок ноет от гематомы – ничего приятного, знаешь ли, Берни… Да что там, тебя, наверное, тоже поколачивали. Короче, эта Франк подсела к нему на лавку. И принялась пялиться. Лузер терпел, терпел, а затем сказал: «Вали отсюда!». Ей – хоть бы хны.

– Больно? – спросила она типа сочувственно.

Он буркнул, что не ее это дело. Тогда Франк показала коленки. Да-да, задрала юбку чуть ли не до трусиков.

– Видишь болячки?

Лузер не удержался, посмотрел. Размозжила колени она знатно, что и скрывать.

– Слушай, давай залечим раны? – быстро проговорила она.

«Залечим раны». Грэйвзу в голову полезли пошлые мысли. Вспомнилась Элис Ньюман в белом халате, больница, кабинет и кушетка для пациентов.

Ужас один!

Он всё еще не мог выкинуть из головы подробности прошлого лета. Но Франк вообще-то имела в виду совсем иное. Она предложила «напиться вдрабадан». А еще обещала поведать тайну о том, как расквасила коленки. Грэйвз ответил, что ему насрать на ее ноги. Хотя ноги у нее были что надо. Даже с заживающими, будто поджаренными корками болячек. Лузер припомнил ее в младшей школе. Мелкая. Пухлая. На концерте в День Благодарения она стояла на сцене с кислой миной. Ее заставили играть индейку. Драчливая. Ругачая. Вечно колотила тех, кто дразнил ее из-за лишнего веса. Мать одевала ее стильно, дорого. Франк не думала о нарядах, когда боролась с обидчиками на пыльном или мокром асфальте в школьном дворе.

Заброшенный дом.

Лузер пришел в назначенное время. Жилье стояло на отшибе и выглядело в темноте угрожающе. Грэйвз даже подумал, а не розыгрыш ли это. Может, там, внутри, его поджидала пьяная компания отморозков? Но тут услышал голос Франк.

– Эй, это ты?

Он ответил «да».

– Тогда заходи, чего телишься? Напугал до чертиков, блин!

Франк подготовилась основательно. Принесла фонарь, бутылку Самбуки21, дорогие коньячные бокалы и низкие стаканы, салфетки и упаковку коктейльных трубочек. Она деловито раскладывала всё это на пыльных строительных лесах, подсвечивая фонариком, который зажимала в зубах. Наконец она подняла голову. Лузер стоял в дверном проеме и оценивал обстановку. Как я уже сказал, Берни, она подняла голову. И нарочно ослепила его. Направила свет прямо в лицо. Он зажмурился.

– Фто фы фам фтоиф? – пробурчала она.

И тут же прыснула! Вынула фонарь, по-пацански сплюнула на пол и произнесла четко:

– Грэйвз, мать твою, что ты там стоишь? Особое приглашение нужно?

Лузер подошел к лесам.

– Умеешь? – спросила она, протягивая зажигалку.

– Что? Курить?

– Балда! Крутить Самбуку.

Лузер помотал головой и смутился.

– Ладно! Говорят, ты умник. Тогда гляди и мотай на ус.

Она сделала паузу.

– Кстати об усах: ты бреешься?

– Да-а-а… – протянул он.

– Значит, волосы везде растут. Ясно, – бесцеремонно заключила Франк. – Люблю волосатых мужиков!

Грэйвз вспыхнул, а она ударила ладонью по строительным лесам, подняв пыль, и расхохоталась.

– Да я прикалываюсь!

– Не смешно, – буркнул Лузер.

– Ладно, ладно. Мне больше нравятся гладко выбритые, если ты понимаешь, о чем я. – Она подмигнула, а затем смеялась почти до икоты.

– Не задохнись! – съязвил он.

– Слушай, сходи во двор, – наконец успокоившись, сказала она, утерев слезы смеха.

– Зачем?

– Ну как! Может, там ты похерил чувство юмора?!

Лузер стоял совершенно растерянный. И раздосадованный.

– Пошла ты в жопу, Франк! – бросил он и направился к выходу.

– Да погоди, ладно тебе! Я буду паинькой. Ну прости!

Он развернулся. Франк изобразила, что закрыла невидимым ключом рот. Бросила его Лузеру.

«Ну и ведьма! – подумал он. – Правильно о ней говорят».

Она показала, как поджигать и крутить коктейли. Зрелище, скажу я тебе, Берни, завораживающее. Вроде ничего такого, обычная химия, а как эффектно! Вдохнув пары при помощи трубочки из перевернутой коньячной рюмки, Лузер почувствовал, как шарахнуло по мозгам. С первой же порции он захмелел.

– Где научилась? – больше из научного интереса спросил он, когда перевел дух.

– А-а-а, это? – Франк кивнула на бутылку. – Пришлось дать бармену из «Гризли» в обмен на магический тайный рецепт.

– Господи! – покачал головой Лузер. – Ну ты и дура!

– Не упоминай имя Господа всуе, Грэйвз. Ты улыбаться вообще умеешь?

– Нет.

– Жаль. Тогда еще по одной…

Лузер первый раз в жизни напился в такой хлам, Берни. Наутро он проснулся с диким перегаром и головной болью. С трудом припомнил, как Франк травила смешные байки, а когда он, пошатываясь, провожал ее до дома, рассказала, что своровала Самбуку в супермаркете. Охранник ее спалил. Потом была погоня. Франк не заметила выбоину на дороге, кувыркнулась. Руки не выставила вперед, потому что прижимала к груди украденную бутылку. Потом она пряталась в парке и кляла дорожную службу за криворукость.

Тебе смешно, Берни?

Вот и Грэйвзу тоже было уморительно, хоть он и не смеялся в голос. Он сказал Франк, что ей бы в команду регби с такими-то навыками. Она рассмеялась, сильно хлопнула его по плечу. Похвалила за «сносную шутку». В конце вечера Франк ловко перемахнула через ограду своего дома и шепнула:

– Эй! Не спи на спине, Грэйвз. Если насмерть захлебнешься рвотой, я к тебе на похороны не приду.

Глава 17

Безлюдный темный коридор. Шум воды? В душевой кто-то есть. Что с того? Теперь ждать, пока кто-то намоется? Нет уж, слишком сильно хочется газировки.

Поворот за угол. Вот и комната Джины. Почему боюсь? Не доверяю ей. Ладно, глубокий вдох… Ручка чуть скрипит. Заглядываю. Что-что? Детский ночник в виде единорога на столе, рядом – какие-то книжки, тетрадки, фломастеры. Стоп-стоп! Какое-то зазеркалье. Вроде это не тот мой, старый мир, но и не совсем психушка. Кто такая Джина? Сказочное существо? Плод воображения?

Открываю дверь шире. Джин на постели. Она рыщет под матрасом. Не услышала меня. Что же делать? Не хочется напугать ее до чертиков. Может, постучать? Плохая идея. Делаю шаг, прикрывая дверь. Джина вздрагивает и резко оборачивается.

– Тьфу ты ж, блин! – махнув, произносит она. – Чуть не обкакалась!

Она улыбается. Рада мне. Жестом подзывает сеть рядом. Подхожу. На ее кровати плед с рисунком серых облаков, плывущих по белому небу. Боже, какой мягкий, приятный, очень домашний. Ого! Да у Джины не одна казенная подушка, а целых три пуховых. Кто же ты такая?

– Теперь я в курсе, тебя зовут Мэйси, – шмыгает носом Джина. – Но я всё равно буду звать тебя Барб. Мне так больше нравится. Если ты набрала в рот воды, то имею право.

Вот наглая, издевается! А это что такое? Ее запястье на руке замотано. Джина торопливо, с какой-то стыдливостью одергивает край рукава пижамы.

– Ты, Барб, ничего такого не подумай. Я добрая и других не трогаю. Только себя.

Так! С одним вопросом разобрались. У Джины склонность к суициду. Это серьезно. Гораздо серьезнее, чем мое молчание и выпад в сторону мэра Ллойда.

– Только никак не возьму в толк, ты-то что здесь забыла? – шепчет.

Смотри-ка, прочитала мысль. Я тут ничего не забыла. Я хочу тут забыться.

– Я у папы пыталась разузнать, но он не раскололся.

Кто же твой отец? Санитар, доктор, криминальный авторитет?

– Бахнем по кофейку?

Джина тянется к тумбочке. Открывает ящик. Ничего себе! Сколько всего там припрятано. Пакетики кофе «3 в 1», пачки мармеладок, плитки шоколада, соленые крендельки, чипсы «Раффлс». Сглатываю слюну.

– Извини, Барб, с Кока-колой вышла нехорошая история, – повернувшись, говорит она и кивает в сторону запястья. – Папа иногда теряет бдительность. Идет на поводу.

Она, значит, навредила себе при помощи жести банки или ушка-замочка. Ясно, с газировкой проехали. Итак, что мы имеем? Сладкие напитки и конфеты. Уютная обстановка. Поблажки. Ее отец – главный врач мистер Хендрикс. Уверенность на девяносто девять процентов.

Джина принялась готовить кофе. Это больше смахивает на ритуал, нет, на игру. Два бумажных стаканчика. Она зубами открывает пакетики. Медленно, будто заговаривая волшебное снадобье, высыпает содержимое. Пахнет бесподобно! Сухим молоком и некрепким кофе.

Люблю кофе лучших сортов. Арабику. Черный, очень горячий, без сахара. Способный взбодрить слона. Джина подливает воду из бутылки. Понятно! Мы будем пить холодную, сладкую жижу. Ну и пусть! Не в моем положении кочевряжиться. Джина идет к столу, берет карандаш. Вид у нее очень сосредоточенный. Перемешивает напитки. Сегодня она какая-то более спокойная, уравновешенная. Наверное, потому что нанесла себе увечья. Таким образом она выпускает из души боль и страх?

Она совершенно не похожа на отца. Хендрикс привлекательный для женщин, а Джина больше напоминает куклу, которая, по задумке маркетологов и производителей, должна была затмить Барби и Синди, стать любимицей и лидером продаж. Но что-то пошло не так. Кукла получилась неплохой, но странной. Со слишком характерными чертами. Такую игрушку обычно хочется изрисовать фломастерами, побрить отцовской бритвой наголо, одеть в пекарскую фольгу вместо красивого платья и запустить в космос. Космическая Джина.

– Маме, говорят, лучше. Если я не подведу, то на Рождество мы поедем на водопады. Ты была на водопадах?

Джина протягивает стаканчик. Киваю в знак признательности.

– А на какие ездила?

Она меня не так поняла. Не была я на водопадах, хотя их полно в штате. Мне не нравится бывать в таких местах. Там появляются гнусные ощущения, будто люди используют созданные природой шедевры. Вытаптывают траву, мешают животным и птицам устраивать водопой и всякое такое. Уж лучше картинные, скульптурные галереи и показы мод. Это хотя бы плод труда человечества.

– Да, мы с мамой одинаковые. Правда, у нее болезнь проявилась позже. После родов меня, – отхлебнув, произносит она.

Повторяю за ней. Глоток. Ну и гадость! Как ни крути, а напиток дерьмовый.

– Знаешь, что меня мучает?

Не знаю. Что?

– Как так вышло, что папа лечит больных, а на самого свалилось такое несчастье? Как считаешь, это злой рок? Насмешка судьбы?

Понятия не имею. В жизни вообще всё устроено крайне несправедливо.

– Чем больше думаю об этом, тем становится хуже. Иногда мне очень хочется удалить этот ужасный сбой. Отмотать время назад. Чтобы папа не шел в медицинский, не встретил маму, а женился на другой женщине. Они родили бы здоровую, вот так ты, девочку. И жили спокойно.

Не по себе. Похоже, Джина раскусила меня. Но хуже всего, что я – именно здоровая. Но жестокая и злая. У меня было всё, чтобы жить счастливо и долго. Джина рушит себя, я – рушу и свою жизнь, и чужие.

Ее добродушный взгляд.

– Да ты не унывай, Барб! Мне бы в палату телевизор. Тогда и житуха, возможно, наладилась бы.

Вряд ли. По телеку показывают одну муть и глупости, а мое существование и без ящика – одно сплошное шоу.

Джина придвигается ближе.

– Хочешь закинуться?

Что? Повтори!

Она достает из-под пледа прозрачный пакетик. Внутри какие-то капсулы. Крупные, как личинки. Значит, она не шутила. Но откуда?

– Так! Мне семь штук, а тебе и пяти для начала хватит.

Высыпает капсулы в горку на пледе. Начинает отсчитывать.

– Одну мне, одну – тебе. Две… три… – шевелит губами, словно первоклассница, которая только недавно научилась счету.

Вечер перестает быть томным! Искорка неистовства. Чем бы я ни занималась, это ощущение всегда было наиболее будоражащим. Побег от скуки, уход от болезненных мыслей. Черная магия, хаос.

Интересно, что это за препарат? Я не фанат химии, но, как и в случае с кофе, выбирать не приходится. Джина кладет горсть в рот, отхлебывает из стаканчика, запрокидывает голову. Была не была! Следую ее примеру.

Джин ложится ну кушетку. Хлопает по постели, мол, не стесняйся, располагайся рядом. Ложусь, подоткнув мягкую, классную подушку. От нее пахнет кондиционером. Похоже, «Морозной свежестью».

– Хочешь открою тайну?

Джина переворачивается на бок, лицом ко мне. Она очень близко. Я на спине, но чувствую ее теплое дыхание. К аромату «Морозной свежести» примешивается запах яблочного шампуня. Кивок – пусть расскажет об этой ее тайне.

– Помнишь санитара?

Мотаю головой. Которого?

– Бабр, ну ты что? Того, с которым я дралась в столовке.

Да, я помню этого деревенщину. Что с того? Боковое зрение. Джина смешливо прикрывает рот ладошкой.

– У нас с ним любовь!

Поворачиваюсь, чтобы глянуть ей в лицо. Это что, мать твою, за розыгрыш?

– Клянусь, Барб! Мы с ним специально устраиваем эти шоу. Чтобы никто не догадался о нашей любви.

Ну-ну, любовь, как же. Ладно, расскажи мне про любовь, девчонка. Удиви.

– Угадай, как его зовут?

Какая мне разница? Наверняка имечко у него еще глупее, чем физиономия. Чандлер? Грэнт? Барри? Не знаю.

– Его зовут Вуди.

Ну и?

– Он такой горячий после наших «ссор». Трогает меня за грудь, целует.

Ясно. Извращенец. Сочувствую!

– Вуди достает для меня колеса… Только, умоляю, никому ни слова! Он говорит, что мне от них лучше. Мне и правда лучше. Скоро ты почувствуешь приход. Вуди говорит, как только я достигну совершеннолетия, он заберет меня отсюда. Мы отправимся путешествовать по стране. Первую брачную ночь проведем в дорогой гостинице. А потом будем заниматься сексом без конца. Вот бы попробовать, что это – любовь с мужчиной. У тебя был секс, Барб?

Джина ударяет себя по лбу. Тихо смеется.

– Конечно был. Ты ведь красотка. Черт! Да тебе даже эта пижама к лицу, – заканчивает она с грустным вздохом и горькой, завистливой ноткой.

Что-то происходит. Тело словно зависает в воздухе. В футах двух над кроватью. Джина тоже парит. Аромат «Морозной свежести». Легкие покалывания, будто мы в ней на зимней прогулке. Плед. Облака мерно проплывают на белом фоне. Невероятно! Джина не обманула. Ее лицо, шея – покрыты мерцающей пылью. Мои руки. Я тоже свечусь.

Джин, милая, ты тоже красивая. Очень! Гони этого мерзавца Вуди. Он пошлый, поганый человек. Он будет делать с тобой грязные вещи, а затем бросит в таком же грязном мотеле. Мне хочется защитить тебя, но я не знаю как. Да и кто я такая, чтобы нравоучать.

Ее искрящаяся ледяная ладошка в моей.

– Тебе хорошо, Барб? – тихим эхом разносится по палате. Этот звук густой. Его можно потрогать. Узнать, чем он наполнен. Он наполнен вьюгой и звездами, украшен морозными узорами.

Мне отлично, Джина! Сильнее сжимаю ее ручонку. Любовь, секс. Да, дорогая Джин. У меня это всё было. Ты заслуживаешь прекрасного рыцаря, который подарит тебе спокойствие и добро. Не бросит…

В темноте звездная пыль рисует зимнюю вьюгу. Горнолыжный курорт. Закрываю глаза…

Я там, возле дровницы на лавке. За спиной – арендованный дом в стиле «Шале». Зимние дутые сапожки и выпирающие колени, скрытые под кашемировыми лосинами. Мне недавно исполнилось шестнадцать. И мне очень скучно! Родители где-то там, на склоне. Разрумяненные и бодрые от катания на лыжах. Подъемник напоминает странное приспособление для доставки людей на космический корабль, что спрятался под снегом на самой верхушке. Вот бы все отдыхающие сели на этот корабль и улетели куда подальше! На Плутон…

– Вуди отвезет меня на водопады… – доносится издалека. Голос космической богини Джины.

Бар в шале. Налила водки в стакан. Фу, как невкусно! Непонятно, в чем прикол крепкого спиртного, ладно еще пиво…

Звук, доносящийся снаружи. Снегоуборочная машина? Выхожу со стаканом. Трактор с ковшом. Уборка выпавшего за ночь мокрого снега. В кабине – двое парней лет двадцати трех. Местные! Их сразу видно. Они намеренно одеваются иначе, как лесники или суровые лесорубы. Плевок в сторону приезжих разряженных «кошельков».

Головы, повернутые в мою сторону. Транспорт остановился, но мощный двигатель продолжает работать. Бухтение трубы, запах выхлопных газов. Настежь открытая дверь. Четыре глаза. Взгляды с какой-то издевкой. Как на дорогую игрушку богатого соседа, которой хочется свернуть голову. Страшный дискомфорт! Красивые парни. Не смазливые, как школьные звезды, а мужественные. Животная сила. Мое чувство полной растерянности. Мгновенно покрасневшие щеки. Большой глоток из стакана. Показать парням, что взрослая и опытная.

Нет! Не опытная и не взрослая. Девственница…

– Барб, поедем с нами на водопад? Ты, я и Вуди… – голос божественной Джины.

Нет, я не хочу на водопад. Мне хочется убежать от двух парней, но ноги подкашиваются.

– Привет! – громко произносит тот, что за рулем.

Второй парень, на вид, менее добродушный. Какой-то хмурый.

– Привет, – с трудом выдавливаю.

– Ты только приехала? – кричит он.

– Да.

– Я – Лукас, а это, – кивает вправо, – Мартин.

Тот, который Мартин, пихает Лукаса в бок. Он явно недоволен. Их спор. Лукас глушит двигатель, вылезает из кабины. Боже, идет ко мне! Рост. Не менее шести футов. Широченные плечи, распахнутая дубленка. Прическа – очень короткий русый ежик. Загар от круглогодичной работы на свежем воздухе. Мне нехорошо! Кажется, на его фоне я смотрюсь как сморчок, которого сверху, для красоты, присыпали золотой пудрой.

– Так как тебя зовут?

Огромная ручища, протянутая мне.

– Мэй.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – вру.

Не хочется выглядеть пьющей водку малолеткой.

– Эй, поехали!

Суровый голос. Мартин. Вроде погожий солнечный день, а он выглядит словно мрачная тень. Призрак в кабине.

– Да погоди! – отмахивается Лукас. – Слушай, а приходи вечером к нам тусоваться? Оторвемся нормально, гарантирую. Бордовый дом, что возле леса.

Согласно киваю. Зачем, блин?! Местные парни. Взрослые и красивые. И я – скукоженный, чуть пропитанный водкой позолоченный сморчок.

Вечером мама достала с придирками! Понукала тем, что я, мол, недостаточно радуюсь отпуску. С нами приехали еще несколько человек. Две семьи. Друзья родителей. Одни – бездетные. Другие – с мелким сыном Гарри, который меня бесил непоседливостью и вечными капризами. Не собиралась быть ему нянькой. Решение принято. Пойду в бордовый дом.

Взрослые начали пить с обеда. Где-то к семи захмелели. Попросилась на дискотеку. Набрехала, мол, познакомилась с ребятами из Нью-Гэмпшира. Мама поинтересовалась, достаточно ли они благонадёжны. В переводе на простой язык – «достаточно ли богаты и статусны». Брехать я всегда умела качественно. Не подкопаешься. Даже имена им придумала «статусные». Бенджамин, Жаклин, Теодор, Хилари, Франклин.

Дом, где по вечерам собирались местные, стоял на отшибе. Темнотища. Плохо очищенные дорожки, точнее – тропинки, вытоптанные в сугробах. Пока шла, несколько раз зачерпнула снег. Носки вымокли. У логова пришлось остановиться, чтобы немного подышать. Волнение, страх.

Логово – именно так и выглядела большая бревенчатая изба с заснеженной крышей, которая, казалось, вот-вот рухнет и придавит постройку. Внутри – звери, повадок и намерений которых я знать не могла. Такая мелкая, глупая и добровольно пришедшая к ним.

Слышалась музыка. Постучала в дверь ногой. Наверное, именно так, небрежно, по-свойски сообщали о приходе другие звери.

Открыл Мартин – главный зверюга. Хоть и видела его издали и могла перепутать, но сразу поняла, это он. Угрюмый, злой человек. Точнее, парень лет двадцати четырех-пяти. Не такой высокий, как Лукас, но складный. Физически крепкий. Его глаза. Черные, как два уголька. Шрам на коротко стриженной голове. Он тянулся от виска до самого затылка. Разглядела эту отметину, когда он повернулся и крикнул:

– Эй, Лукас! К тебе!

Он кивком пригласил зайти, явно не радуясь приходу незнакомки. Он меня презирал. Маленькую, избалованную и богатую. Стало горько! Хотелось доказать, что он ошибается.

Лучезарный, по сравнению с Мартином, Лукас помог раздеться, проводил в комнату. Он уже немного выпил, но проявлял внимательность, гостеприимство. Кто на ковре, кто на разношерстных старомодных диванах, сидели ребята и девчонки. Они встретили меня довольно доброжелательно. Под пиво мы болтали, выясняя, кто откуда и чем занимается.

Лукас находился рядом. Постоянно норовил дотронуться. Каждый раз по телу шли мурашки. Мартин расположился поодаль, за подобием барной стойки, и читал книгу. Спросила у Лукаса, почему его друг такой грустный. Лукас ответил, что это его двоюродный брат. А затем крикнул на весь дом:

– Эй, Тин-Тин! Мэй интересуется, почему у тебя такая скорбная рожа?

Я вспыхнула, а остальные рассмеялись. Мартин поднял глаза. Сначала стрельнул молниями в Лукаса, затем – в меня. Лукасу всё нипочем. Он привык. Меня чуть не вырвало от собственной глупости!

– Не парься, Мэй, Тин-Тин у нас за главного. Следит, чтобы мы не сильно косячили. Кстати! – Лукас встал. – Может, по косячку?

Никогда не курила траву. Страшновато! Вдруг закашляюсь или начну чудить под кайфом? Так и вышло. Лукас передал пущенный по кругу слюнявый косяк. Сухой кашель. Мартин иногда отвлекался от чтения. Смотрел на всех осуждающе. Лукас всё навязчивее лез. И ближе к концу вечеринки мы целовались. Да, я чудила! Он шептал, что нравлюсь. Мол, я – неиспорченная. Не то, что прочие.

Мне захотелось на воздух. Лукас был не в состоянии составить мне компанию. Он вальяжно разлегся на диване, заложив руки за затылок. Вышла – и сразу почувствовала облегчение. Внутри – слишком душно, насыщено взрослым запретным духом.

Села на порог. Всматривалась в точку, где притаился шале. Такой далекий. Дом под названием «Детство», который родители снимали многие годы.

Где-то за избой захрустел снег. На несвежую голову почудилось: сейчас появится медведь и сожрет! Оторопь, боязнь шелохнуться. Мартин вышел из-за угла с вязанкой дров.

– Ты напугал меня, блин! – пропищала.

– Не сидела бы ты тут одна, – буркнул он. – Лучше иди домой. К себе домой.

Дом под названием «Детство». Я поняла. Он не ненавидел меня, а просто хотел загнать обратно. Обидно!

– Зачем ты так? Я ведь ничего тебе не сделала. И ничего не должна. Что за тема нравоучать других?

Мартин вздохнул, положил дрова на ступеньки и сел рядом. Помолчав немного, сказал:

– Лукас – урод. Ясно тебе?

Строгий взгляд. Разряд тока по телу! Мартин. Никогда не встречала парней с такой внешностью. Словно высеченный из камня древний воин. Суровый, бескомпромиссный. Что-то назревало в душе. Мне он нравился! Немножко, самую малость.

– Ясно мне! – довольно дерзко передразнила. – А кто не урод, в твоем понимании?

Он хмыкнул. И первый раз еле заметно улыбнулся.

– Ты точно не урод.

– Откуда знаешь? – огрызнулась, не сразу догадавшись, что это – подобие комплимента.

– Оттуда. Знаю, и всё.

– Ну а ты-то чем лучше брата?

Выдала – и испугалась! За такое и получить можно. Тем более от зверя. Однако Мартин и ухом не повел. Невозмутимость уровня космос.

– Ты когда-нибудь посещала с экскурсией колонию для подростков?

– Нет… – протянула, заморгав чаще.

– Ну и хорошо. Не влипай в истории, чтобы потом не пришлось выяснять на практике, кто урод, а кто – нет.

Холод в теле. Дрожь. Он говорил о каких-то вещах. О страданиях. Об изнанке жизни. Мартин снял черную дубленку и накинул мне на плечи. Пошел с дровами в дом. Его запах. Им был пропитан широкий кудрявый воротник. Аромат горькой полыни, русской бани с дубовыми вениками. Мне не хотелось оставаться в той избе.

Вернулась из вежливости, чтобы попрощаться. Оставила дубленку на крючке. Лукас уговаривал побыть еще, а затем поцеловал меня в щеку и шепнул, мол, придет утром.

Условная дорожка, и моя шаткая походка. Снег в сапогах – да пусть, неважно! В душе – пустота. Никакой радости. Там, внутри, скребли кошки.

– Эй! Погоди…

Обернулась – он, Мартин!

– Я провожу, тут небезопасно.

Горячий укол в самое сердце!

Неторопливая молчаливая прогулка. Я шла по тропинке, он – пробирался прямо через сугробы.

– Почему ты так относишься к брату? – не выдержав, спросила.

– Он приносит много страданий. Он – бедоносец.

– Бедоносец… – повторила за ним странное слово.

– Он портит таких, как ты.

– Это каких же?

– Глупых девчонок.

Остановилась. Обиженно скрестила руки на груди.

– Что-что? Кто глупая?

Мартин сделал шаг навстречу. Он оказался так близко, что стало трудно дышать!

– Будь ты поумнее, дождалась бы другого парня.

Подняла глаза. Что за намеки? Внутри всё чертыхалось. Мартин вел к тому, что я – девственница. Неужели так заметно? От таких, как я, исходит какой-то особенный запах?

– А если этот «другой» тоже окажется бедоносцем? – выдавила через силу.

– Тогда лучше переспи с другом. Он хотя бы будет с тобой нежным и, на короткое время, любящим.

Никогда в жизни не встречала таких, как Мартин! На любой каверзный вопрос с издевкой у него находился взвешенный, спокойный ответ.

– У тебя есть друзья-девушки? – выскочило из моего болтливого рта.

Еще немного, и я бы добавила: «Давай дружить?!». В этой фразе таился особенный смысл, ведомый только нам. Два секретных, будоражащих воображение слова.

– Дорога близко. Давай уже вылезем из этого чертового сугроба.

Оказывается, он еще и шутить умел. И грязно выражаться. Я почти пропала! Даже удивительно, насколько быстро может пропасть человек.

Когда мы оказались на широкой, хорошо вычищенной полосе, ведущей к шале «Детство», у меня подкашивались ноги, а в груди болело от скорого расставания. Ну не могла я вот так, в лоб, сказать Мартину, что он мне нравится! Так не делается. С ним все эти тупые штучки и ужимки, которые подглядела у Надин, Кимми, Сары, Алексы и Риты, точно не сработали бы. Только дурой выглядела бы. Но просто так уйти, не услышав ответа, тоже не могла.

– Так что насчет друзей?

– У меня вообще нет друзей. Ну а ты еще слишком маленькая для таких вещей. Сколько тебе?

Боже, он всё знал!

Резко остановилась и засопела. Мартин сделал несколько шагов, прежде чем понял, что я отстала. Обернулся.

– Ты чего, Мэй?

– Ничего, – пролепетала дрожащими губами. – Ты… ты ужасный!

– Так сколько тебе на самом деле?