Читать онлайн Цион бесплатно

Изображения на обложке и в тексте использованы по лицензии Shutterstock

© Анастасия Евлахова, 2022

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2023

* * *

Пролог

НИИЛ СМОТРЕЛ НА ЦИОН из последнего, в руинах, солнечного купола. Зеркальные панели энергоустановки, битые и побуревшие, торчали вокруг, как лепестки подсохшего цветка, но Ниилу казалось, что купол держит его над руинами в своей оправе, как драгоценность. Как короля на троне. В конце концов, кто он здесь, если не король? Король помойки, император руин.

Облокотившись о покореженную балюстраду, Ниил разглядывал серую ленту городской стены далеко впереди, а за ней – букет острых, как зубочистки, высоток. Живых еще высоток Циона. Башни Циона мало отличались от той, на верхушке которой Ниил находился теперь. Но этот солнечный купол в руинах был последним, а в Ционе таких было не перечесть. В Ционе бурлила жизнь, а в руинах Ниила царила смерть. И скоро к нему выпустят новую жертву. Придется, конечно, дождаться заката, но потом можно спуститься и собрать урожай. Как же Ниил любил такие дни…

Не то чтобы Ниил не выжил без этих жертвенных податей Циона. Они вносили разнообразие в его будни, а это было даже ценнее самой добычи. С высотки с солнечным куполом можно было наблюдать за путешествием новой жертвы, как за театральным представлением, а таких развлечений Ниил был лишен уже давно. Правда, он всегда знал финал очередной пьесы заранее. Путь маленькой фигурки в лабиринте из полуразрушенных улочек всегда заканчивался одним и тем же – смертью.

Ниил невесело усмехнулся, стоило площадке под его ногами содрогнуться. Когда отпирали ворота в Цион, земля сотрясалась. И вот теперь – теперь все начиналось.

Глава 1. Церемония исключения

НА ПЛОЩАДИ ПЕРЕД ВОРОТАМИ уже собралась толпа, и мне пришлось встать на цыпочки, чтобы разглядеть осужденного. Это был совсем еще молодой парень. Может, моего возраста, может, чуть младше. Я как-то видела его у киоска на раздаче дневных рационов: бледноголовый, долговязый, по-птичьему угловатый, с землистым лицом и сальными прядями, закрывающими лицо, он невольно вызывал жалость. А представить теперь, как за стенами Циона его тело за считаные сутки сожрет тетра, было вообще жутко.

Я знала, что так думать нельзя, и ущипнула себя за руку. Если бы я призналась в том, что сочувствую преступнику, или в том, что церемонии исключения мне не нравятся, меня бы оштрафовали. И даже не на сотню баллов, как за бранное слово или короткую юбку, а на всю тысячу. Последнюю тысячу баллов я копила целый год.

От щипка у меня в голове не прояснилось, и я принялась крутить на запястье браслет с коммуникатором. На коже от непрерывной носки комма отпечатывался след, но снимать его было запрещено: в браслете были зашиты и система личной идентификации, и система связи, и кошелек баллов. Подать бы в уличный терминал предложение, чтобы в коммы добавили и электрошокер… Легкий, конечно. Так, чтобы можно было напоминать себе, какие мысли допустимы, а какие нет. А если предложение примут, мне перечислят сто баллов вознаграждения. Только вот если у меня же потом начнут снимать баллы каждый раз, когда я решу, что заслуживаю удар током… Нет, спасибо. Боль – это ладно, но баллы – это совсем другая история.

В последние семьдесят два месяца я не заработала ни одного штрафа. Шесть лет без единого минуса. Даже за мятый воротничок, зевок на уроке или невзначай задравшуюся юбку. Не стоит портить такую статистику.

– Вот ты где! – Из толпы вынырнула Овия. – А я думала, ты будешь в первом ряду.

Она приобняла меня, обдав сладким ароматом духов, коснулась своим коммом моего и тут же отвернулась. От ее прикосновения экран моего браслета мигнул. За час каждой дружеской встречи нам обеим полагалось по баллу. Счет пошел.

– Такая толпа, а смотреть не на кого…

Огненные кудри Овии уже привлекли внимание двух парней справа, но она все оглядывалась, выискивая кого получше. Выбора у нее сегодня было предостаточно: площадь была забита до отказа. Церемонии исключения проводили нечасто. Мало кто решался на преступление, за которое могли бы присудить высшую меру, и, когда объявляли о новом исключении, собирался весь Цион. За посещение давали целую сотню баллов, и квартал на краю города когда-то снесли специально для того, чтобы вместить всех желающих.

Под ногами можно было рассмотреть линии старых улиц, где бетон замурованных подвалов сменялся брусчаткой, а брусчатка – новым грязным бетоном, а еще можно было представить себе дома, которые возвышались здесь раньше. Снесенные здания, скорее всего, ничем не отличались от тех имперских высоток, которые подступали к площади с другой стороны: длинные, как колонны, они подпирали облака, сверкали арками окон и золотой геометрией декора. Цион, конечно, подобного украшательства не поддерживал, но вся эта роскошь осталась ему в наследство от империи, и по решению Сената на переделку фасадов тратиться не стали. Мне, если признаться, эти золотые линии нравились, но рассказывать об этом я, конечно, никому не собиралась. Не дура.

– Как думаешь, за что его?..

Риина появилась незаметно. Я протянула ей комм и улыбнулась. Хорошо, что Риина отвлекла меня от разглядывания высоток. Если бы кто-то заметил, как я пожираю их глазами, у меня были бы проблемы. Мне вдруг захотелось обнять Риину, но она в отличие от Овии прикосновений не любила. Да и я, честно говоря, не всегда знала, как вести себя с ней. Фразы, которыми мы друг с другом перекинулись за три года нашей дружбы, можно было перечесть по пальцам.

К тому же эти ее перчатки… Я бросила взгляд на руки Риины: да, и сегодня она тоже их надела, эти плотные темные перчатки, которые следовало бы носить зимой или осенью, но никак не летом. Они меня настораживали и, пожалуй, даже пугали. Как-то я попыталась выведать, почему Риина носит их не снимая, но она только спрятала руки в карманах и отвернулась.

С ее платьем – тщательно отглаженным школьным платьем из легкой летней синтетики, на котором, как обычно, не было ни пушинки, ни волоска, ни зацепки, – перчатки смотрелись странно. За неизменно безукоризненный внешний вид Риина могла бы получать регулярную надбавку баллов. Но перчатки летом, конечно, не положены, а за нелогичный подбор элементов одежды баллов, разумеется, не давали.

Обменявшись прикосновениями браслетов и с Овией, Риина взглянула поверх толпы на осужденного:

– Так за что его изгоняют?

Мне показалось, что и голос ее, и плечи дрогнули. Дело в церемонии или в том, что Риина в принципе говорила нечасто?

– Не объявляют же, – напомнила я.

Возможно, волнение Риины мне и правда почудилось: стояла она ровно и лицо ее теперь казалось, как обычно, непроницаемым.

– Разве?

– Ты же не первый раз на исключении?

Риина не ответила. А я тут же вспомнила: три года назад, когда мы с ней только познакомились, исключали какую-то женщину. Я ходила на эту площадь вдвоем с Овией, а Риина написала мне, что нездорова. Правда, она тогда болела или нет, я уже не помнила. Представить, что за сотней баллов можно не пойти намеренно, я не могла.

– Но почему ты…

Риина меня будто не слышала.

– Как думаешь, что все-таки там снаружи?

Она смотрела на ворота. Отделенные от людей шеренгой солдат, гигантские, в высоту всей стены, они приоткрывались на считаные секунды только на церемонию исключения, и рассмотреть за ними обычно ничего не удавалось. Тонкая щель и без того нарушала изоляцию, которую берег Цион. Ветра за его пределами носили тетру, и стены, пусть и не защищая от нее на сто процентов, все же ее сдерживали. В Ционе многие болтали о том, как хорошо бы просто взять и построить купол, но город был огромен, и никаких технологий бы не хватило, чтобы возвести над ним такую махину, да еще и наладить фильтрацию воздуха. К тому же в Ционе была сыворотка, и в периоды ежегодных эпидемий она справлялась прекрасно. Чаще всего.

Разглядывая грубые бетонные глыбы ворот, которые готовились вот-вот распахнуться, я сглотнула. Маме и эпидемия никакая не понадобилась: она слегла с тетрой внезапно. Случилось это уже месяц назад, а сыворотка все никак не справлялась с болезнью.

– Да что там снаружи, – махнула рукой Овия. – Одна тетра.

И почему в Ционе никак не удавалось забыть про тетру?..

Я поглубже вдохнула, задержала дыхание и досчитала до десяти. Потом выдохнула и повторила. В Ционе считалось, что для душевного здоровья о крупных жизненных проблемах стоит думать не чаще раза в день, и я решила, что о тетре и о маме пока больше волноваться не буду.

Вообще-то я каждую церемонию – а эта была для меня девятой – задавалась вопросом: что там, за пределами Циона? Что там, в мире, захваченном тетрой? Простирается ли город за пределы стен или там пустоши, по которым смертоносный ветер гоняет сухие листья? Есть ли там вообще листья, деревья, цветы или все давным-давно не только высохло, но и перегнило, превратившись в новый слой почвы? А может, природа цветет, как и прежде, – да и что ей сделается, если тетра поражает только человеческий организм?

– И ни воды, ни электричества, ни теплых постелей, – продолжала, загибая пальцы, Овия.

Риина, не глядя на нее, буркнула:

– А тебе бы только постель потеплее.

Овия обернулась:

– Ну чего ты ледышка такая? Влюбись – хоть оттаешь немного.

Риина хмыкнула:

– Ага. Ты-то так и таешь. Скоро испаришься.

Я видела, как дрогнули у Овии ресницы и как изменилось что-то в ее лице, будто улыбаться ей стало труднее.

– Слушай, вот. – Овия запустила руку в карман платья. – Возьми. Носи с собой. Или положи под подушку. Очищенный, заряженный, все как положено. Парни перед тобой будут штабелями падать.

– Опять ты… Дура совсем? Не надо мне этих штучек.

Риина оттолкнула руку Овии. Блеснул гранью розовато-белый камешек. Я вздрогнула. Наблюдать за перепалкой подруг было забавно, но только до этого самого момента.

– Овия, – зашипела я, – убери сейчас же! Нашла место… Хочешь, чтобы нас всех троих?..

– А что? – Овия пожала плечами, неохотно сунув камешек обратно в карман. – Это же безделушки.

Для Овии это были безделушки, но не для Циона. К счастью, сами по себе камни в реестре запрещенных атрибутов не значились, но если начать разбираться – а если уж полиция начнет, то докопается и не до такого, – то касались они материи тонкой и очень для Циона неприятной.

Верить в Ционе полагалось только в Цион. А Овия верила в камешки. Какой штраф грозил за подвеску с «магической» силой, можно было только догадываться. Я до сих пор не понимала, откуда она их берет. Драгоценные камни больше не носили, а если и могла она где-то раздобыть старые имперские украшения, то… где? Да нигде. Но Овия все равно их откуда-то регулярно таскала.

– Это ты им будешь рассказывать. – Я указала взглядом на солдат. – Еще и с собой носишь!

Овия широко улыбнулась и выудила из-под воротника школьного платья цепочку:

– Еще и на себе ношу, ага.

На конце цепочки красовался такой же камешек, как и тот, что Овия предложила Риине, – маленький продолговатый осколок розового кварца. Я бы и названия этого не знала, если бы не Овия.

Я прикрыла камень ладонью, пока никто не увидел:

– Спрячь.

Терминал раздери, и как она не понимает?

– Просто безделушки, – подмигнула мне Овия.

Я сжала зубы. Овия не боялась: может, она верила в защиту своих «волшебных» камней, а может, ей недоставало мозгов. За такие мысли я тоже себя ругала, ведь Овия моя подруга, за встречи с ней мне идут баллы. Но ее увлечение могло стоить ей немало. И не только ей. А если уж дело дойдет до полиции… Неужели я не скажу им правду?

Овия все же спрятала подвеску под платье. Чтобы не думать о том, успел кто-то увидеть камни или нет, я отвернулась и стала следить за тем, как приговоренному вручают рюкзак «выживания».

Осужденных всегда снабжали набором вещей, призванных помочь за стенами Циона. Но никто не сомневался в том, что все эти спички, веревки, ножи и спальные принадлежности не спасут, а только оттянут неминуемую гибель. Можно ли вообще найти за пределами Циона дичь, топливо и убежище, никто не знал. Если и снаряжали в прошлом за стены экспедиции, то не возвращался никто. Рюкзак был просто символом, ритуальным атрибутом, и от одного его вида бежали по спине мурашки.

На мешковине рюкзака горел желтый ярлык – знак работы Второго швейного кружка. Эти девчонки, словно доказывая, что они вовсе не вторые, вечно лезли во все, что в Ционе касалось тряпок, – шили костюмы для театра, одежду на праздники, платья для выпускных вечеров, а теперь, выходит, сшили и рюкзак осужденного. Этого парня могли бы пристрелить тут же, на площади, а рюкзак положить ему в гроб – все было только подношением мертвому.

Я сглотнула. Иногда мне казалось, что церемонии исключения придуманы не только для того, чтобы воспитывать любовь к закону. Они отвлекали. Маскировали праздником смерть.

…Смерть от тетры.

Я зажмурилась. Мысли опять затягивало не туда.

…А что, если мама не выживет? Но она болела тетрой не впервые. Как и большинство, она успела перенести ее трижды еще до совершеннолетия. А потом еще раз до моего рождения. Это было естественно. Жить в Ционе и не подхватить тетру ни разу было странно – об этом она в последний месяц напоминала мне снова и снова. И все же ее пребывание в лазарете затянулось. Овия не раз совала мне простые кварцевые кристаллы («Для здоровья», – шептала она мне), но я, как и Риина, от камней отказывалась.

Даже работай они на самом деле – а это все, конечно, чушь, – я бы тоже их не взяла. Против тетры есть сыворотка с доказанной эффективностью. Но что, если в этот раз она не поможет?.. Я сжала руку в кулак так, чтобы ногти посильнее впились в ладонь. Нельзя больше об этом думать. Все, о чем мне полагалось сейчас думать, – это изгнание осужденного.

– Смотри.

Овия толкнула меня в бок. Но указывала она не на ворота.

– На что смотреть?

Овия машинально поглаживала воротничок платья, под которым пряталась цепочка. «Розовый кварц – для любви», – как-то объяснила она мне. О том, что и без кварца все парни вокруг сворачивали на нее головы, Овия и слышать не хотела.

– Не на что, а на кого. Да тихо ты! Не пялься так.

Я наконец его увидела – офицера, который смотрел на Овию. Высокий, статный и правда довольно красивый. Но взгляд у него был непонятный. Чего-то в нем не хватало – какой-то теплоты, что ли… Я поежилась:

– Ну… Не знаю, Овия.

Но глаза у нее уже затуманились. Она не сводила взгляда со своего офицера, он – с нее, и я отвернулась.

Овии исполнилось восемнадцать уже три месяца назад, и теперь она имела полное право заводить романы с кем угодно. Конечно, поощрялись романы долгие. Но надбавки за отношения с одним и тем же человеком были не такими уж большими, а Овии нравилось очаровывать. Вернее, так она обычно говорила. На самом деле она просто не умела удерживать рядом с собой парней дольше недели, так мне казалось.

– Начинается.

Риина сжала мою руку. Ткань ее перчаток была грубой, но я тут же пожала ее ладонь в ответ. Наверное, церемония и вправду взволновала Риину – жаль, что за дополнительную поддержку вроде такой не дают баллов сверху. Но на сердце вдруг стало тепло. Как странно. Я привыкла, что самое лучшее, что я получала от общения нас троих, – это баллы.

Ворота на том конце площади дрогнули и с грохотом пришли в движение. Осужденный прижимал свой рюкзак к груди, так и не закинув его за плечи. На его запястье не виднелось знакомой полоски комма: браслет у него конфисковали, когда удаляли из базы данных Циона его личное дело. Теперь этого парня не существовало даже в документах.

Что осужденный испытывал? Ужас? Облегчение? Если он преступник, то ненавидит Цион. Значит, выбирая между Ционом и смертью, он выбирает лучшее для себя… А может, за стеной Циона он все же не погибнет? За очередную бестолковую мысль я прикусила себе побольнее язык. Пусть этот парень надеется сам за себя. Мое дело – мои баллы. И я уж свою жизнь под откос не пущу.

По площади прокатились первые ноты гимна Циона. Усиленные динамиками и искаженные эхом звуки казались чужими. Потом мелодию оборвало, и зазвучал бесплотный голос диктора «М»:

– Граждане Циона! Поприветствуем друг друга на событии сколь печальном, столь и торжественном. Сегодня мы теряем названого брата и сына, который, к нашей печали, выбрал путь, несовместимый с идеалами нашей с вами общины…

Я слушала вполуха. Голоса этих дикторов синтезировали машины, и для разных событий выбирали разных. «М» звучал торжественно и угрожающе, еще был «Н» – его голос был выше и жизнерадостнее, и «О» – это был скорее женский голос, и использовали его для событий, которые касались женщин. Вероятно, в архиве Циона хранились и другие, но я знала только этих троих. «М» из них мне нравился меньше всех: от его темного, низкого тембра леденели пальцы. А может, так и было задумано? Нет, конечно, нет. Ционом управляет Сенат – он же, по сути, народ, а пугать самих себя нам незачем. Просто церемониям вроде сегодняшней требуется придать веса.

– Да давайте уже, – пробормотала Овия, пощипывая себя за рукав.

Она не сводила глаз с офицера, он – с нее, а толпа, которая их разделяла, для них двоих, кажется, вообще не существовала. Как быстро он на нее запал… С таким-то холодным взглядом, кажется, никто не может заинтересовать. Но Овия ведь такая красавица…

– Чего вы тянете? – заныла она. – Гоните его к черту, и все…

Я наступила Овии на ногу, и она охнула:

– Тесса!

Я сжала Овию за локоть и зашептала ей прямо в ухо:

– Смотри, с офицером своим такого не скажи. Он тебе не то что минус сто баллов выпишет… Может, даже под надзор поставит.

– Я опять сказала?.. Черт. В смысле не черт… Ох!

Овия прижала ладони к губам, оглядываясь, но людям в толпе до нее дела не было.

– Вот именно, – поморщилась я.

Если кристаллы были увлечением осознанным, то запрещенные словечки у Овии проскальзывали сами собой. Все из-за ее прабабки – та к концу жизни из дома не выходила и за языком следить перестала. Оштрафовать ее дома, конечно, не могли, да и на «излишества» она никакие баллы не копила. Сладкие фрукты поверх дневного рациона, платья из мягких тканей или развлечения – все это, как она говорила, «для молодых и безмозглых».

Овия утверждала, что ее прабабка и сама не особо понимала смысл религиозных терминов и крепких словечек: когда-то она слышала их от своей бабки, жившей еще во времена империи, и эти слова въелись в ее память крепко. Но, как ни странно, только слова и въелись. Как я ни расспрашивала Овию, что еще рассказывала об империи ее прабабка, она только пожимала плечами.

Теперь вместо прабабки ругалась сама Овия, но вовсе не в пику Циону и, уж конечно, не из-за пренебрежения к баллам. Овия просто впитала эти слова, сама того не заметив, а теперь они сыпались из нее, как зерно из дырявого мешка.

– Ломаный терминал… – пробормотала Овия неуверенно, как будто пытаясь запомнить новую фразу. – Ломаный терминал…

Ругательство из «ломаного терминала» было не самое емкое, но «черта» Овии точно следовало забыть. Риина тем временем придвинулась ко мне поближе, как будто искала у меня поддержки. Она смотрела на преступника перед воротами не отрываясь, и я чувствовала: чтобы и Риина не сболтнула какой-то опасной ерунды, нужно что-то сказать первой.

– Он выбрал свой путь, – сказала я. – Он сам виноват.

Риина не ответила. Конечно, он виноват. Не Цион же?

Динамики стихли, и мгновение тишины тут же сменилось грохотом бетонных ворот. От мысли, сколько они могут весить, если от движения механизма сотрясалась земля и дрожали сами высотки, у меня сдавило голову. Один из солдат толкнул осужденного в спину прикладом, и тот, споткнувшись, полетел к воротам. Слава Циону, он удержался на ногах, иначе выглядел бы совсем несчастным, но времени у него было мало. Он должен был уйти, или его расстреляют на месте: ворота держать открытыми могли не дольше нескольких секунд.

– Сейчас, – пробормотала Риина.

Осужденный сделал шаг, другой – он все еще прижимал рюкзак с желтой эмблемкой швейного кружка к груди – и оглянулся. Сквозь патлы обвел взглядом площадь, потом распрямился, отвернулся – и шагнул меж створок вон.

Мгновение, и ворота стали сползаться, а я снова ощутила вибрацию через подошвы туфель. Ничто за стенами Циона проглотило осужденного, и теперь на площади воцарилась тишина. Ни шепотка, ни шелеста, ни кашля, ни даже всхлипа ребенка. Все стояли, отбывая единогласную минуту молчания по ушедшему «названому брату и сыну». Потом толпа зашевелилась.

– Наконец-то! – Овия встряхнулась. – Разделались. Ну что, разбегаемся?

Она прикоснулась своим коммом к моему, чтобы отметить конец встречи, и счетчики баллов на наших экранах обновились. Встреча вышла короткой, но в учет шла каждая минута.

– Послушай, может, все же возьмешь?

Овия быстро наклонилась к Риине и попыталась всунуть Риине розовый камешек, но та спрятала руки за спиной.

– Иди уже. Смотри, еще соскочит твой воздыхатель.

– Куда он денется! – расцвела Овия.

Она мягко шлепнула своим коммом по комму Риины, чтобы отметить встречу, спрятала камень себе в карман и убежала. Риина только скривилась.

– Еще увидимся? – спросила она, повернувшись ко мне с какой-то надеждой.

Неужели церемония настолько ее взволновала?

– Наверное, – неопределенно отозвалась я. – Сейчас я в лазарет, а потом буду готовиться к экзаменам…

– А, точно. Экзамены… Да, нужно что-нибудь полистать.

Я осторожно улыбнулась. Риина колебалась, как будто хотела сказать еще что-то, но я переступила с ноги на ногу.

– Тебе же нужно в лазарет, – опомнилась Риина. – Иди скорее.

Я кивнула и протянула Риине комм. Она тихонько коснулась своим браслетом моего, и мы распрощались. Меня не отпускало ощущение, что Риина хотела от меня что-то еще, но встречу мы по счетчикам баллов отметили, а мне и правда нужно было идти.

Толпа на выходах с площади рассасывалась медленно. Нужно было еще приложить свой браслет к сканеру уличного терминала и получить баллы за посещение церемонии, и я покорно встроилась в очередь, которая змеилась в один из боковых переулков. Стены здесь были словно по чьему-то умыслу обклеены одними и теми же плакатами. Черные, согнутые силуэты бредут друг за другом, а на фоне – красно-бордовое, будто омытое кровью небо.

«Обнуление – последний рубеж перед исключением. Не стремитесь к нулю. Избегайте штрафов».

Меня передернуло. В жизни я ни одного обнуленного не видела: у всех, кого я знала, были хоть какие-то баллы. Законопослушный гражданин Циона со стабильной работой и крепкими социальными связями просто не может оказаться без баллов. Что вообще нужно сделать, чтобы слететь до нуля? Да и что с ними происходит, с этими обнуленными? В очередях за рационом рассказывали байки про непосильные исправительные работы, на которых ломают шеи вовсе не случайно, но я в эти россказни не верила. Если обнуленных и отправляли на исправительные работы, то какое же исправление в сломанной шее?

* * *

Я никому бы не призналась (меня бы за такую трусость оштрафовали), но лазарет меня пугал. Высокое массивное здание из темно-серого камня подавляло и само по себе, а если знать, что внутри содержится целое отделение больных тетрой, то хотелось обходить его за несколько кварталов.

За свои семнадцать с половиной лет я не подхватила тетру ни разу, и, хотя само по себе это было странным и почти чудесным, было это так ровно до поры до времени. Я знала: так не бывает. Тетра меня тоже когда-нибудь накроет. И теперь, вынужденная ходить в лазарет каждую неделю, я сглатывала ком в горле и боялась лишний раз вдохнуть, даже одетая в защитный костюм с ног до головы. Первый раз, говорят, болеют тяжелее всего. Хотя вот мама подхватила тетру уже вовсе не в первый…

Лазарет был одним из зданий, которые строили уже во времена Циона на месте домов, разрушенных бомбежками. Свинцово-серый, тяжелый, он так и бросался в глаза на фоне затейливо украшенных, стройных имперских высоток. Он казался куском бетона в шкатулке драгоценных камней – лишний, чужой, уродливый. Наверное, и в нем можно было рассмотреть свою суровую красоту. Мне присматриваться, правда, не хотелось, но если большинство граждан Циона проголосовали за такую архитектуру, то спорить было нечего. В конце концов, такие здания, скорее всего, строить было дешевле.

Внутри лазарет был бесцветный, скользкий от антисептика, и в нем даже воздух, казалось, скрипел от чистоты. У меня сразу запершило в горле – то ли от запаха стерильности, то ли от нехорошего предчувствия. Хотя с чего бы, ну правда?..

Я кивнула медсестре за стойкой и пронесла запястье с браслетом над сканером, чтобы системы меня идентифицировали.

– Здравствуйте. Я к маме.

Медсестра наклонилась над своим визором:

– Подождите минутку, пожалуйста… Идентификация никак не проходит. Вчера вы уже навещали пациентку?

– Вчера? Нет, вчера меня тут не было.

– Не было? Как странно. – Водя пальцем по экрану, медсестра нахмурилась. – Вчера отмечен визит члена семьи.

– Нет, это точно не я и не к моей маме. – Я сжала край стойки. – К ней никто, кроме меня, приходить не мог.

Конечно. Ведь наша семья – только я и мама… Тетра уже забрала отца, причем так давно, что я его даже не помнила. А после того как наша семья стала «неполной», нас с мамой мотали по тесным комнатушкам без ванных для тех, кто мог перебиться без излишеств. Мы жили бок о бок с разведенными женщинами (минус пять тысяч баллов за развод), одинокими мужчинами (взгляды у них были странные, и мама уводила меня в комнату побыстрее) и стариками (а вот их взгляды были совсем потухшие, и смотреть мне на них не хотелось). Конечно, после совершеннолетия я и сама должна была получить комнату в одном из подобных домов-общежитий, но одно дело – съехать от родителей и зажить самостоятельно лишь бы в каких условиях, и совсем другое – тесниться в таких конурах всю жизнь. А теперь болезнь, и без того сожравшая половину моей семьи, угрожала еще и маме.

Не подавится эта тетра, нет?

– Какой-то сбой. – Медсестра подняла взгляд от экрана и улыбнулась. – Прошу прощения. Что-то не так сегодня у меня с визором… Я вас отметила вручную. Больной получше. Проходите скорее.

Она протянула мне серебристый защитный костюм, аккуратно сложенный в стопку, и улыбнулась еще раз, как будто извинялась. Сердце у меня колотилось как бешеное. Сбой? Как странно. Но разве важно? Маме лучше…

Путаясь в штанинах, я принялась натягивать костюм в пустой раздевалке. Школьная юбка комкалась, никак не хотела укладываться в штанины ровно, и я запихала ее как попало… Все хорошо. Я зря тревожилась. Все обошлось. Маме лучше.

Дышать было сложно. Молния заела, зажевав защитный клапан, и я провозилась еще неизвестно сколько, пытаясь вытащить этот несчастный клапан, не порвав… Если маме лучше, я смогу сосредоточиться на экзаменах с чистой совестью. Они ждали меня на следующей неделе, все пять основных дисциплин: язык, математика, естествознание, история и этика. После них останутся только медицинский осмотр и собеседование, а потом финальный аккорд: Распределение. Мамина болезнь сильно отвлекла меня, и на последних занятиях я едва слушала. Но теперь я смогу взять себя в руки. Сосредоточусь и сдам свои экзамены блестяще. Ведь за каждую высшую отметку дают больше баллов, чем средний ционец зарабатывает за месяц. Путевка во взрослую жизнь – вот что это такое.

Под потолком в углу раздевалки мигала одна из ламп, а в раковине за ширмой капал кран. Я сделала себе мысленную пометку кинуть жалобу на эти неисправности в уличный терминал. Посетители в отделение для больных тетрой приходили редко, и поэтому, наверное, непорядок с лампой и краном заметить было некому. Даже члены семей появлялись здесь нечасто, ведь можно было связаться с пациентом через браслеты-коммы, а чтобы снизить риски распространения тетры, за каждый личный визит снимали по сто баллов. Такую сумму, да еще и несколько раз за болезнь родственника, позволить себе могли немногие.

Честно говоря, когда мама заболела, я надеялась, что ее выпишут быстро. Тогда я могла бы к ней вообще не ходить. Шутка ли – трястись от страха подхватить тетру и платить за это по сотне баллов! Но болезнь затянулась, а когда я приходила, мама так расцветала, что у меня ныло сердце. Ну кто придумал эти дурацкие правила выбирать между баллами и семьей?

– Нечего тебе тут делать, – отрезала мама, когда я пришла к ней в первый раз. – Раз в неделю – и хватит.

Тогда она еще могла сидеть на постели. Еще не слишком бледная, глаза не запавшие, выглядела она тогда неплохо, но сил у нее было уже мало. Дома она по утрам вставала раньше, чтобы привести себя в порядок – уложить светлые вьющиеся волосы в прическу, легко накраситься и починить одежду, если вдруг с кофты отрывалась пуговица или на воротничке платья обнаруживалась зацепка. В волосах у мамы уже пробивалась седина, но ей нравилось выглядеть хорошо. По мере сил. Но с тетрой у нее сил больше не было – я поняла это, когда увидела ее волосы, заплетенные в косу. «Усталая прическа» – вот как называла косу мама. Прическа для дней, когда не хочется вставать с постели… К счастью, таких дней выпадало мало. Но в лазарете вид этой косы у мамы на плече меня поразил.

– Давай я и завтра приду? – спросила я тогда осторожно.

Даже сама тетра меня не пугала так, как эта мамина «усталая» коса здесь, в лазарете.

– Ну вот еще. – Мама улыбнулась. – Мы же с тобой договорились. Жду тебя не раньше чем через неделю.

И я кивнула. Ну конечно, зачем паниковать. Все будет хорошо. Маме же тоже важно мое будущее. Если я не наберу десять тысяч баллов до Распределения, я упущу свой шанс. А десять тысяч до Распределения – это не просто почетная цифра, это рубеж, за которым возможность выбора. Не покорно согласиться на то место, куда меня распределят по результатам экзаменов, собеседования и медицинского осмотра, а выбрать. Всего из двух-трех вариантов – не терминал весть что, но по сравнению с единственным и это много. Ну а дальше я могла потратить свои накопленные тысячи как хочу. И вот здесь я мечтала совсем осторожно. Строго про себя, и никому ни словечка, даже шепотом.

«Неполной» семье полагалась комнатка без ванной – и только. Получить что-то получше могла только женатая пара или семья из троих. Но можно было и доплатить. Тысяча баллов в месяц – и можно было притвориться, что моя семья совсем не неполноценная. Конечно, такая сумма при обычных условиях была неподъемной. Но я же скопила…

Десять месяцев – почти год – в комнате с собственной ванной. В жилье, которое полагалось бы семье из трех человек без всяких доплат. Или…

…Или всего один месяц, но в квартире, о которой даже мечтать больно. Изображения небесных апартаментов я видела на уличных плакатах – просторные комнаты, ковры, шелковые подушки и окна во всю стену. Такое жилье могли позволить себе члены Сената, и плакаты так и кричали: работай на благо Циона – и сможешь жить как они. Представить себе, что я тоже могу поселиться в такой роскоши, пусть и всего на месяц за грабительские десять тысяч баллов доплаты, было и жутко, и головокружительно.

Конечно, маме я о своих планах не рассказывала. Она думала, что я потрачу баллы на платья или туфли на каблуке, на кино или шоколад. Про комнаты она бы мне и думать не позволила. Она считала, что это мать должна беспокоиться о таких «глобальных» и «неразвлекательных» вещах. Но мама со своей средней зарплатой откладывать ничего не могла, а кожаные туфли развлекли бы меня куда меньше, чем ванная без очереди и хоть на три часа кряду – с пеной или солью, да еще и без осуждающих взглядов раздраженных соседок. Потому я и согласилась приходить всего раз в неделю. В конце концов, я копила не только ради себя, но и для всей нашей семьи, а для нее я хотела лучшего.

Шурша защитным костюмом, я шла по коридору тетра-отделения и отсчитывала двери палат. В круглые окошки видны были букеты на тумбочках больных – от простеньких махровых гвоздичек до прихотливых орхидей, которые заказывали из дальних оранжерей, и то только по хорошему знакомству – так мне рассказывала мама. А мне казалось странным выбрасывать такие баллы на то, что так быстро завянет. Но теперь, к счастью, цветы больше носить будет не нужно.

Я миновала восьмую дверь (в окошке показались белые розы), седьмую (охапка ноготков), шестую (лилии) и остановилась у пятой. Тюльпаны, которые я принесла в прошлый раз, я на тумбочке почему-то не увидела – и очень странно, потому что бутоны я тогда взяла свежие, тугие, как кулачки.

Я перевела дух. Надо будет не забыть спросить, когда маму выпишут. Скорее бы. Надоело сюда ходить и потеть в этих защитных костюмах. Я взялась за ручку, повернула и толкнула дверь. Плексигласовая маска покрылась испариной: фильтр не справлялся. Дышала я быстро.

Воздух в палате был даже не прохладный, а ледяной. Я ощутила это даже сквозь защитный костюм: пластик прилепился к спине мокрой тряпкой, и меня забила дрожь. Палата была пуста.

– Мама?

Грудь сдавило. Я обернулась – держатель с историей болезни, прикрепленный у двери, был пуст. Я взглянула обратно на койку. Она была не застелена: матрас смотрел в потолок слепыми глазами-пуговицами. Тумбочка тоже стояла чистая: ни тюльпанов, которые я принесла три дня назад, ни пузатой вазы.

Я отступила и выглянула в коридор. На двери висела табличка с номером «5». Значит, не перепутала. И тут я выдохнула. Ну конечно! Маму перевели. Ей стало лучше, и ее перевели. Сердце колотилось так, что я еле дышала. Ну перепугалась…

Маму перевели, потому что тетра в ее организме уже, наверное, не обнаруживается. Мама теперь незаразная. Значит, она в отделении общей терапии. Я вышла, притворила за собой дверь пятой палаты, а потом остановилась. Разве переводят незаразных в другое отделение? К тому же оно в другом корпусе. Да и зачем бы мне тогда выдали защитный костюм? Сердце тяжко ухало в груди.

Чтобы возвратиться к стойке регистрации, мне пришлось пройти через другую раздевалку, для выходящих. Здесь лампа горела без перебоев и кран в углу не капал. Но когда я выбрасывала защитный костюм в отверстие приемника, эта комната показалась мне самым жутким местом во всем Ционе.

Когда я вернулась к стойке, медсестра взглянула на меня с недоумением.

– Где моя мама? Пятая палата. Линна ла’Дор.

– Ла’Дор? – переспросила медсестра, моргнув. – Ла’Дор, ла’Дор…

Я уже хотела выпалить, что совершенно ни к чему повторять мамино имя – от этого она точно быстрее в списках не появится, – но медсестра привстала мне навстречу, не отрывая взгляда от экрана своего визора:

– Прошу прощения. Боюсь, с этим сбоем произошла ошибка…

Ошибка?

– …Ваш браслет почему-то не читался, и я отметила вас вручную. Вернее, похоже, не вас. Вы же…

– Тесса ла’Дор.

– Ла’Дор, – снова повторила медсестра.

Я смотрела, как подрагивают ее пальцы, занесенные над экраном визора за стойкой, пухлые и мягкие. Кольцо, единственное украшение, которое, видно, разрешали на службе в лазарете, сидело на ее безымянном пальце, туго врезаясь в плоть.

– Понимаете… – пробормотала медсестра, двигая туда-сюда строки таблицы на экране.

Кажется, у нее было мучительно мало опыта в таких ситуациях.

– …В тетра-отделении у нас были всего две женщины-больные. Ваше имя не высветилось, сканер не сработал… А поскольку вы сказали, что вчера к пациентке не приходили, я решила, что вам нужна Тара ла’Шин из шестнадцатой палаты…

Защитный костюм я сняла, а липкое ощущение пластика на коже так и осталось. Мое тело как будто не могло дышать.

– …Очень жаль, что я вынуждена вам сообщить это вот так, – доносился до меня голос медсестры. – Вы совсем немного опоздали. Сегодня днем… Оповещение на коммы членам семьи приходит сразу. Но этот сбой… Вы же ничего не получали, верно?

Я машинально вскинула запястье с коммом. Строка уведомлений на его экране была пуста.

– …Хотела бы вас обнадежить, но увы… Все этот сбой…

На курсе техники и технологии нам объясняли, что коммы и сканеры для браслетов настолько просты, что работают безошибочно. Что сбоев в их работе быть не может, потому что от них зависит вся балльная система, а это основа Циона. Сложно представить себе, что случилось бы с Ционом, начнись в нем технические неполадки. А здесь раз – и ошибка?

Правда, курс техники и технологий был короткий и экзаменов по нему не сдавали. Разбираться я в коммах и визорах после его прохождения не стала и теперь вполне могла чего-то недопонимать. И все же… Сбой?

Слова медсестры долетали до меня обрывками. Значит, сегодня моей маме стало хуже, а потом… потом ее палату освободили и от нее самой, и от ее постельного белья, и от карты с историей болезни, и от моих тюльпанов, свежих и полных жизни. А я в это время смотрела церемонию исключения и мечтала о том, как наберу десять тысяч баллов и мы с мамой заживем в новой просторной комнате, как полноценная семья.

– Мне жаль.

Я смотрела на медсестру и понимала: единственное, о чем она жалеет, так это о том, как трудно ей сейчас все это разъяснять. Как просто было бы, не перепутай она все еще полчаса назад. Спроси она сразу фамилию и не строй догадки по данным из журнала посещений.

Не помню точно, что я делала дальше. Кажется, бросилась обратно в отделение, чтобы убедиться, что мамина палата и вправду пуста, но меня схватили под локти и долго держали – наверное, это были санитары, их светло-синяя форма плясала у меня перед глазами пятнами. В тетра-отделение нельзя без защитного костюма. И комм, нужно приложить комм, чтобы сняли сто баллов! Но я не хотела прикладывать комм. Не хотела надевать костюм. Я просто хотела еще раз взглянуть на пятую палату.

Медсестра все подсовывала мне какие-то бумаги, и я никак не могла понять зачем. Потом только я увидела листок с печатью лазарета – подтверждение смерти пациента, слышала, как билась в ушах кровь, а медсестра спрашивала про моих родных.

Я мотала головой.

Глава 2. Сбой

НА ТО, ЧТОБЫ СОБРАТЬ ВЕЩИ, мне дали двадцать четыре часа. Через сутки за мной придут из опеки и переправят меня в приют, ведь жить одна, без присмотра уполномоченных взрослых, я права не имею – так мне сказали. Какая разница, думала я, между мной семнадцати с половиной лет и восемнадцати?..

По потолку двигались полосы уличных огней – слева направо. Слева направо. То медленно, то быстро. То быстро, то медленно. Я никогда не замечала, какой странный у нас с мамой в комнате потолок. Вот имперский лепной узор идет по карнизу, а вот вдруг обрывается, врезавшись в стену. Словно комната – это хлеб, а одна из стен – утопленный в него нож. Вряд ли комнату так украсили сначала, еще во времена империи. Эта стена, конечно, новая, времен Циона. Недаром меня всегда удивляло, какая она тонкая и как хорошо слышно наших соседей – мальчонку с шумным суровым отцом. Скорее всего, это помещение и комнатой раньше не было, а целым залом – соседские два окна плюс наши с мамой…

Базовые потребности в Ционе удовлетворяли рационально. За символические три балла в день каждому полагалось по три ежедневных рациона. Дома готовить было негде, да и ни к чему: сбалансированными порциями весь город снабжали общественные кухни. Жилье тоже давали за символическую плату – какие-то сто баллов в месяц, но так, чтобы, спаси терминал, ни один квадратный метр не оказался лишним. Семье в два человека ни к чему целый зал.

Я вздохнула и уткнулась щекой в подушку. Она пахла мамиными духами: придя домой, я капнула себе на ключицы из сиреневого флакона, который мама держала на комоде. Зачем? Чтобы стало еще хуже?

Застонав, я перевернулась на спину. Снова уперлась взглядом в полосатый потолок, в обрезанный лишней стеной карниз, в темное окно. Наша с мамой комната располагалась на девятнадцатом этаже, но сюда все же долетал рассеянный свет фонарей и транспорта. Нас с мамой переселяли трижды, и это жилье мне нравилось больше всех.

Авеню ли’Фош – вот как звалась эта улица, и в этом названии, кажется, было больше имперской позолоты, чем во всех здешних зданиях. Еще бы! Ционский Сенат не тронул только фасады: слишком много сложностей. А вот деревянные панели, золоченые двери лифтов и люстры перекрасили в серый. О том, как все выглядело раньше, можно было догадываться, только расковыряв краску ногтем. Не то чтобы я такое делала… Только разок. Из интереса. Потом я, конечно, мысленно себя отругала – и за любопытство, и за порчу имущества.

Я вскочила с постели, сбросив жаркое одеяло на пол, и принялась мерить комнату шагами. Куда я ни бросала взгляд, везде утыкалась в мамины вещи. Тюбик помады на комоде («Зачем мне помада в лазарете?»), недочитанный журнал о гидропонике («Не буду еще и работу с собой брать. Хоть отдохну пару дней»), кофточка с крупными пуговицами, перекинутая через спинку стула («Ты носи ее пока. Она и теплая, и красивая – все сразу»). Мамин голос звучал в голове, как запись. «Все сразу» – мама это любила. Чтобы и практично, и симпатично.

Сглотнув комок в горле, я тронула экран комма и вызвала голографическую клавиатуру, чтобы набрать номер Овии. Иногда я жалела, что у меня нет сестры – вот и сейчас я была бы не одна. Но в Ционе в одну семью выдавали разрешение только на одного ребенка.

Овия не отвечала долго, а потом вызов оборвался, и вместо него по экрану побежало сообщение: «Прости, очень-очень занята. Обязательно тебе перезвоню позже!» Ну конечно, Овия «занята» с тем офицером.

Когда я набирала номер Риины, слезы уже текли по щекам сами собой. Я даже не поняла, что плачу, пока не зазвучал знакомый голос:

– Тесса?

Приехала она быстро. Наверное, вывалила целую кучу баллов за такси – в ночи она ни на чем другом ко мне бы и не добралась. Не говоря ни слова, она уложила меня обратно в постель, легла рядом и, обняв меня, укутанную в одеяло, пролежала так со мной, пока за окном не начало рассветать, а меня вдруг уколола мысль: мы ведь не отметили встречу на коммах… Потом я сразу провалилась в сон.

* * *

Утром Риина нашла меня в женской ванной. Я приняла душ, экономно отмерив по счетчику воды полминуты, а потом так и осталась стоять в кабинке, тупо смотря на обклеенную бурой плиткой стену.

– Простудишься же. – Риина накинула мне на плечи полотенце и вытянула из душевой кабинки.

С соседками по этажу я обычно стеснялась своей наготы – старалась справиться с банными процедурами раньше, чем набегут другие, а если не успевала, то старательно отводила глаза. Женщины постарше надо мной посмеивались. «Чего стесняться? У всех все одинаковое!» – говорили они. Я так не думала: двух одинаковых тел я не видела даже у женщин одной комплекции. Но сегодня мне было все равно.

– Ну и ладно.

– Ничего не ладно. Ты посмотри на себя.

Я глянула в зеркало. Там отражалось окно – по низу оно было забрано матовым стеклом, а по верху открывало вид на шпили высоток – и я, мокрая, растрепанная, с синюшной кожей, покрытой мурашками.

– Горячей воды, что ли, не было?

– Я ставлю минимум.

– Всегда?

– Ага.

– И что, стоит оно того?

Я пожала плечами:

– Гигиена – базовая потребность. Не удовольствие.

На это Риина ничего не сказала. Я все стояла, укрытая полотенцем, и Риина принялась растирать мне спину.

– Ну? Надо вытереться. Или сама не справишься?

Я пожала плечами. Сейчас мне было все равно: я чувствовала себя тряпичной куклой, с которой могли делать что угодно.

– Давай-ка одевайся.

Риина подтолкнула меня к стулу у окна, на котором я оставила стопку одежды. Я оглянулась на душ, из которого только что вышла. Если бы не баллы, я включила бы ледяную воду и стояла бы под ней еще часа полтора. В этом была бы грубая, понятная телу физика, и сейчас мне хотелось именно такого. Не думать, не чувствовать ничего внутри, не мочить подушку слезами.

– Давай так: будешь говорить мне, что брать, а я буду складывать.

Мы вернулись в комнату, и Риина встала над чемоданом, который я еще вчера вытянула из-под своей кровати, распахнула и бросила открытым.

Я махнула рукой:

– Ничего не возьму. Пусть новые жильцы забирают.

– Ну вот еще.

Риина стала ходить по комнате и собирать вещи. Потрепанные учебники, пара тетрадей, пижама, туфли на плоской подошве…

– Лучше бы они дали мне у тебя пожить. Или у Овии.

Обеим уже исполнилось восемнадцать, обеим уже дали по комнате. По крошечной коробочке, куда втиснется один человек с таким вот чемоданом, но я бы уместилась где угодно, лишь бы не ехать в приют.

– Сама знаешь, нельзя.

– А я вот против. Пойду напишу в терминал предложение…

– Да успокойся ты с этими терминалами.

Я глянула на Риину. Обычно она молчала и уж тем более не спорила. Максимум, который могла себе позволить Риина, – морщиться или отворачиваться.

– А ты разве не веришь в терминалы?

Сенат утверждал, что сила Циона – в его людях, что всего сверху не увидеть, и пожелания, жалобы и предложения, которые ежедневно подают через терминалы, помогают управлять городом лучше, чем что-либо.

Риина ходила по комнате, даже не оборачиваясь.

– Эти терминалы – полная туфта.

Я фыркнула:

– Они работают, Риина. А как, по-твоему, вообще тогда Цион узнает о наших нуждах? Ведь Цион – это мы сами! А если мы не можем говорить…

– Ты правда думаешь, что все эти писульки кто-то читает?

Риина распахнула платяной шкаф и принялась перебирать одежду.

– А почему бы и не читать? – Я развела руками. – В Сенате полно народу. Думаешь, там некому заняться чтением этих, как ты говоришь, «писулек»? Сама вспомни: на прошлой неделе отремонтировали асфальт на ла’Триде, месяц назад открыли балетный класс на площади ли’Гор… А школьная форма? Жаловались же на юбки, теперь и брюки разрешили. И все это – из терминалов.

– Это всего три жалобы. А сколько их каждый день сыпется, как ты думаешь?

– Много, наверное.

– Ну вот.

– А что «вот»? А вознаграждения? Сто баллов за предложение, которое утвердят в Сенате?

– А ты когда-нибудь их получала? Ты ведь строчишь эти предложения одно за другим.

Я не ответила. Риина была права: я и сама не считала, сколько запросов я подала за свою жизнь через терминалы.

– Может, предложения у меня банальные.

– Не знаю.

– К чему ты, Риина?

– Неважно.

– Нет уж, говори.

Риина помедлила, а потом все же тихо заговорила:

– Ты никогда не получала крупных штрафов. У тебя не списывали баллы по ошибке. У тебя в семье никого не исключали.

Я почувствовала, как раздуваются у меня ноздри.

– Я за собой слежу. Я только и делаю, что слежу за собой, чтобы не получать штрафов, и пашу, чтобы получать эти… терминаловы баллы. И если бы у меня что-то списали по ошибке, я бы все пороги в министерстве подсчетов оббила. И ты серьезно…

Я осеклась. Риина не ходила на церемонии исключения. Вот в чем дело.

– У тебя кого-то исключили, да?

Риина ответила не сразу:

– Отца.

– Отца… – эхом повторила я.

Что хуже – умереть от тетры в лазарете или быть изгнанным за стены и скончаться от нее уже там?

– Это было давно. Восемь лет назад.

– Но за что?

– Ты же сама сказала: причин не объявляют.

– Но ты же его дочь… Тебе и маме – вам-то должны были сообщить!

– И семье тоже ничего не объясняют.

– Не может быть.

Риина на меня покосилась:

– Может, Тесса, может. Это тебе повезло, ты встроилась в систему, и она гладит тебя по головке. Но так не у всех.

Слова сочувствия застряли в горле. К щекам у меня так и прилила горячая кровь.

– «Повезло»? Мне повезло?

– Я имела в виду…

Риина прикрыла глаза:

– Твоя мама… Я… Прости.

– Ага, мама. А еще отец. Тоже тетра. Вот уж повезло, а?

Я сжала зубы. Риина не могла знать про моего отца, как я не знала о ее семье. Но внутри меня все равно так и полыхнуло. Повезло…

Повезло мне всю жизнь глазеть на чужие обвисшие груди в душевых. Повезло, что мама умела штопать, а не сдавала нашу старую одежду в переработку, чтобы тратиться потом на новое. Повезло, что я лезла в каждую дырку, где давали баллы, только бы у мамы не просить на новые туфли. Ах да, еще повезло, что про результаты своего Распределения я маме уже не расскажу.

– Тесса, я… – пробормотала Риина.

Я мотнула головой. Ни мама, ни отец тут были ни при чем. Риина была права: я встроилась в систему Циона, как идеально подходящий фрагмент в мозаику. Но перед кем, кроме себя, мне теперь этим хвастаться?

Мне хотелось пнуть что есть дури чемодан на полу, глупо и уродливо раззявивший пасть в ожидании моих юбок и блузок.

– Тесса…

Риина оставила платяной шкаф распахнутым и подошла ко мне. Она сжала мою руку, и я в который раз тупо подумала о том, как это, наверное, Риине неудобно – всегда и везде ходить в этих ее перчатках.

Она так и стояла рядом со мной, неловко взяв мою руку в свою, а я вдруг поняла, что снова плачу.

– Она перепутала. Медсестра. Представляешь? – забормотала я, чувствуя, как злость внутри сдувается в бессильное отчаяние. – Перепутала меня… Говорила, что я уже приходила к маме вчера вечером… А это была не я… Или это вообще не к ней? Она сказала, это был какой-то сбой…

Не знаю, зачем я стала все это говорить. Просто не могла удержать в себе: слова сами рвались наружу. Наверное, я ждала, что найду сочувствие, но Риина почему-то вдруг спросила:

– К твоей маме кто-то приходил?

Я смахнула слезы. Нужно было взять себя в руки, в конце-то концов. Все верно: мне не нужно сочувствие Риины. Она мне не сестра.

– Да нет же, не к ней.

– Но ты же сама…

– У них там все перемешалось. И регистрация визитов тоже.

– Но если к ней вчера кто-то приходил… Неизвестно кто… А потом твоя мама…

Я заморгала. Нет, я ждала совсем не такого.

– Ты о чем?

– Кто-то приходил к твоей маме вчера вечером. А сегодня ей стало хуже…

– Да я же говорю: у них все перепуталось. Не мог к моей маме никто приходить. В системе было отмечено: член семьи. Единственная ее семья – это я.

– Но…

– Риина, я не понимаю, – вскинулась я. – Ты хочешь сказать, что моя мама… умерла из-за кого-то? Кто-то вчера пришел и… не знаю… отключил ее от капельниц? Или, может, впрыснул что-то в ее лекарства? Ты об этом?

Риина чуть отступила:

– Тесса, я не…

– Откуда это? С чего ты вообще такое взяла?

– Тесса, я не говорю, что твою маму… кто-то убил.

Я вспыхнула:

– Ну конечно!

– Я просто говорю, что это странно. Что к ней кто-то приходил, а потом…

– Да никто к ней не приходил! У них там тот еще бардак, и мне даже уведомление о ее… о ее…

Слова встали в горле комом. Глаза в который раз наполнились слезами. Я помотала головой:

– Это бред. Полный бред. Если к ней кто-то и приходил, то уж точно не для того, чтобы навредить.

– Но ты подумай… – мягко продолжала Риина.

Я выпрямилась:

– Зачем ты мне все это сейчас говоришь? Зачем такие предположения?

Риина нехотя кивнула:

– Хорошо, ты права. Сейчас не время. Давай потом, хорошо?

– А потом зачем? Потом о чем? – воскликнула я.

Риина смотрела на меня не моргая, а потом снова заговорила:

– Понимаешь, это странно. Смотри сама. Сейчас не сезон тетры, больных можно по пальцам одной руки пересчитать.

– Двух рук, – машинально поправила я, вспомнив занятые палаты в лазарете.

– Ну двух, – согласилась Риина. – Но ты же понимаешь, что при эпидемии все места забиты под завязку?

Я молчала.

– Дальше. Твою маму понизили. Ты же сама рассказывала… Из оранжерей в подземные огороды…

Еще пару месяцев назад в школе, когда нас еще не отправили на подготовку к выпускным экзаменам, я и правда жаловалась Овии с Рииной на то, что мою маму перевели из цветущих, ароматных оранжерей в подземные гидропонные теплицы (да еще и платили там не семьсот баллов в месяц, а пятьсот). Овия тогда крепко меня обняла, за что я была ей очень благодарна, а Риина вообще ничего не сказала. Но она, выходит, все прекрасно запомнила.

– В гидропоны, – машинально поправила я.

– Все одно. Ее понизили. Из-за возраста, да?

– Она проработала в оранжереях тридцать лет.

– Ну вот… Посчитали, что уже не справляется… Но ты сама подумай: лучше там, под землей, пожилому человеку?

Я не ответила.

– Может, там работа легче? – предположила Риина.

– Работы там было меньше, – неуверенно отозвалась я.

– Или она была просто дешевле. Платили ей совсем не так, ты тоже говорила.

– Говорила…

– Ну вот. А тут твоя мама долго болела…

– Риина, какого терминала, а? – оборвала я.

Тетрой болели всегда – и при эпидемиях, и без них. Не повезти могло любому. Маму понизили, но это и правда из-за возраста, а уж выбирать работу в Ционе без особых привилегий не приходилось. А остальное… Ну кому нужно «добивать» ее в лазарете лишь потому, что она уже не так молода и сил Циону может отдавать все меньше? Теория заговора, достойная антиутопии.

– Риина, – повторила я и перевела дух. От негодования меня так и лихорадило. – Ты злишься на Цион из-за своего отца. И я бы тоже злилась. Я бы, наверное, просадила все баллы, мне было бы вообще на все плевать. Но у тебя это уже не злость, не обида. Это уже другое. Это паранойя. Тебе так не кажется?

– Тесса… – Риина протянула ко мне руки.

– Нет. – Я отстранилась. – Я серьезно. Тебе, может, и голоса слышатся? Или что там еще бывает? – Я опустила взгляд на ее протянутые руки. – Зачем тебе перчатки, а? От чего ты прячешь свои руки? Тоже какая-нибудь мания? Боишься бактерий? Боишься тетру с поручня подхватить?

Риина замерла. Голос ее зазвучал тихо:

– Ты сейчас не в себе, Тесса. Ты готова кидаться на всех и вся. Но отталкивать меня не нужно. Я на твоей стороне.

– На моей? И поэтому ты рассказываешь мне все эти вещи? Чтобы я тоже позлилась на Цион? Этого ты добиваешься?

Я шагнула к шкафу. От предположения, что в понятную, расчерченную на клеточки правил повседневность могла закрасться ошибка, горло сдавило. Риина была права в одном: я хорошо играла по правилам Циона. Я знала, что делать так, чтобы Цион меня вознаграждал, и знала, как избегать штрафов. Иначе на моем счету не значилось бы больше девяти тысяч баллов, накопленных еще до Распределения. И я любила эту понятную, подконтрольную мне жизнь всем сердцем.

– Мне нужно собраться, – бросила я. – Нужно подумать, какая одежда мне нужна, а какую можно сдать на переработку. За это же хоть сколько-то баллов дадут, нельзя здесь ничего оставлять.

Я принялась стягивать блузки с вешалок и швырять их в чемодан. Мне точно понадобятся как минимум три белые: их нужно часто стирать, одной тут не обойдешься. И выходное платье, конечно: темно-синее и сидит хорошо, и смотрится прекрасно. «Все сразу», как говорила мама.

– Тесса, послушай. – Риина подошла сзади и тронула меня за плечо. – Я правда не хочу, чтобы мы рассорились. И я вовсе не хотела сделать тебе больно. Прости. Я понимаю, как это все звучит. Не стоило об этом всем говорить…

– Конечно, не стоило! Это чушь какая-то.

– Хорошо, пусть будет так. Возможно, я и правда притянула что-то за уши.

Риина отошла, сгребла со стола мои учебники и принялась складывать их в чемодан.

– Вот именно.

Я скинула белье с полки прямо на пол и тупо смотрела на груду тряпок, не зная, за что браться. Бело-бурые пятна тканей плясали перед глазами.

Маму не могли отключить от капельниц. Не могли ее списать, как отработавшую железку. Цион так поступить не мог. Ведь Цион строили на благо людей. Для защиты от тетры. И – конечно! – чтобы была на свете справедливость. Риина и правда не в порядке. Ей давно уже следовало сходить к врачу – теперь я в этом убедилась окончательно. Эта ее маниакально аккуратная одежда, странные эти перчатки, привычка молчать и держаться подальше от людей…

Только когда я опустилась на колени, чтобы разобрать чулки (две пары шитых-перешитых сдать на переработку, а одну пару новых взять с собой), в моей голове мелькнула предательская мысль: сбой в лазарете был и правда какой-то странный.

Глава 3. Рюкзак осужденного

Я МОРГНУЛА, И СЕРЫЙ РЮКЗАК исчез в толпе. Это был непримечательный и довольно обычный серый рюкзак, только вот на лицевом кармане из него торчали желтые нитки – ровно там, где раньше красовался желтый ярлычок Второго швейного кружка. Наверное, показалось…

Одежду в Ционе обычно шили из серой или неокрашенной бурой ткани. На синтетические красители тратиться целесообразным не считали, а если и попадалась в толпе одежда «интересных» цветов, то было сразу понятно: ее добыли особо. Накопили органических красителей – ягоды, свеклу или капусту – или заказали окраску у какого-нибудь умельца, и тоже не за пару баллов, конечно. Так что в основном вокруг царил серый.

Швейным кружкам немного красителя все-таки выделяли – как знак одобрения Ционом. Но было его так мало, что тратили его обычно на ярлычки – проставляли свой «знак качества». Хотя и прикрепляли их обычно, конечно, изнутри. Это на «жертвенном» рюкзаке девушки, видно, хотели отличиться. Был в ярлычке, пришитом поверху эмблемой, какой-то извращенный символизм: работницы из Циона настолько усердны и самоотверженны, что готовы трудиться даже ради тех, кто Цион отверг. Были ли те желтые нитки, которые привиделись мне на рюкзаке, нитками из-под отпоротого ярлычка?

Проталкиваясь меж прохожих по улице, я вздохнула. Голова была мутной с тех пор, как я вышла из приюта. Сам приют, как я и ожидала, оказался одним из приземистых массивных зданий, которые отстроили на месте снесенных развалин. Он размещался на окраине, и окна спален смотрели прямиком в городскую стену. Поскольку здание даже крышей не доходило до ее верхушки, такое близкое соседство не возбранялось. Окна приюта и стену разделял похожий на выбритую макушку газон, и свет в спальни, конечно, проникал. Но вид на бетон был удручающий, и после синего неба, которое встречало меня каждое утро на девятнадцатом этаже имперской высотки, перемена была разительной.

Ко мне приставили длинную, сухощавую девушку по имени Сора. На вид ей было немногим больше восемнадцати, она помогала новичкам и должна была проследить за тем, как я обустроюсь. Сора провела меня по пустым гулким коридорам – серые отштукатуренные стены, серый бетонный пол – и показала комнаты отдыха. Диванчики с жесткими спинками, шкафы с бестолковым ассорти книг, которые, наверное, жертвовал весь Цион, крепкие и явно нетронутые коробки с настольными играми – кажется, развлечениями в приюте не увлекались, а может, игры просто боялись затрепать. Потом Сора показала мне спальни:

– Дальше можешь делать что хочешь. Но в девять – комендантский час. Двери закроют до утра.

На этом Сора ушла, бросив напоследок:

– Возиться с тобой не буду.

Наверное, при других обстоятельствах я побежала бы знакомиться с другими девушками. Может, разговорила бы стайку девиц, которые жались в углу спальни номер шесть, или присела бы к парням в учебной комнате – я видела их спины, склоненные над домашними заданиями, когда проходила по одному из коридоров. За быструю адаптацию на новом месте не могли не поощрять.

Но сейчас мне не хотелось думать о том, как близко я к заветным десяти тысячам. Если бы можно было за баллы избавиться от необходимости ночевать в приюте! Жить в общей спальне с толпой девчонок? А я-то думала, комната в общежитии – теснота несусветная.

Я распахнула чемодан, вяло поперебирала вещи и выложила на прикроватную тумбочку пару учебников и жестянку с кремом для рук. Оглянувшись, я не нашла ни платяного шкафа, ни комода, так что оставила всю одежду как была, в чемодане, и испытала почти что облегчение. Возиться с тряпками безумно не хотелось. Потом я сверилась с коммом – до девяти еще оставалось два часа, нужно было придумать, на что их убить, – и взгляд скользнул под циферблат, к строке со счетчиком баллов.

Когда я смотрела на эту строку в последний раз, на ней значилось: «9154». Сто сняли за вчерашнее посещение лазарета, и еще один ушел на утренний душ, а про еду я сегодня вообще не вспоминала – кусок в горло не лез, так что я ожидала увидеть «9053». Но теперь на экране высветилось «8543».

Восемь тысяч? Куда ушло целых пятьсот десять баллов?

Задвинув чемодан под койку, я присела на ее край и вызвала историю транзакций. Экран мигнул, выплевывая расширенную голографическую выписку. В последней строке значилось: «– 510 б.: ритуальные услуги».

Я сидела на незастеленной койке, и пружины матраса впивались мне через ткань в ягодицы. Сидеть было неудобно, но я не шевелилась. Только теперь наверху экрана я заметила мигающее уведомление: «Церемония прощания состоится…» Открывать не хотелось. Как будто это сообщение поставило бы точку: да, все правда, тетра забрала маму и я ее больше не увижу.

Незаметно рядом со мной присела девушка. Она была рыжая, как Овия, но медью у нее отливали не только волосы: лицо у нее было так густо усыпано веснушками, что кожа казалась рябой.

– Хреново, да? – спросила она.

Я попросила бы ее уйти – мне совсем не хотелось говорить, – но во взгляде ее читалось сочувствие. Я просто кивнула.

– Ты скоро выпустишься, – сказала рыжая.

Я пожала плечами.

– Я не про школу. Я про приют. Ты тут ненадолго, я вижу. Выглядишь взросло.

Я снова неопределенно повела плечом. Я все смотрела на комм, и рыжая заметила мигающее уведомление:

– У тебя как?

– Что «как»?

– Ну как у тебя умерли?

– Мать. Тетра.

– Это нестрашно. Я про церемонию. Ты просто придешь к назначенному времени, поставишь урну в ячейку, и все. Если тетра, то тело уже сожгли.

От того, как легко об этом всем болтала рыжая, в животе неприятно екнуло.

– А ты откуда знаешь? – спросила я. – У тебя тоже?..

– Да нет. – Она махнула рукой. – Я вообще родителей не знала. Это мне другие ребята рассказывали. Тут много полезного рассказывают.

Полезного…

– Спасибо, – все же ответила я.

При мысли, что я не увижу маму, заныли ребра. А если все это неправда и мама жива? Мне нужно доказательство, нужно попрощаться на самом деле… Но одновременно с этим мне было как будто легче. Я не хотела видеть ее мертвой – хотела запомнить ее волосы, даже переплетенные в «усталую» косу, ее ласковые глаза, ее тонкие нежные руки.

Рыжая потянулась ко мне, неловко погладила по плечу, поднялась, заставив матрас подо мной упруго спружинить, и ушла.

От заботы незнакомой девчонки я заерзала. Она мне даже не подруга. А Риина? Сколько я ей утром наговорила? Мы с ней расстались, когда за мной зашла женщина из опеки – дородная, крепко затянутая в ярко-красный костюм (и сколько она в этой опеке получает?), – и прощание с Рииной вышло скомканным. Захочет ли она меня еще видеть? Так или иначе, не хотелось терять баллы за наши уже привычные встречи.

А теперь это уведомление о церемонии… Я собралась с духом и нажала на сообщение. Через три дня. Я чувствовала, как слезы снова текут по моим щекам, быстро и беззвучно. Потом я встала и, утерев лицо, ушла. Думать я больше не могла – нужно было просто что-то делать.

И вот серый рюкзак с обрывками желтых ниток мелькнул в толпе во второй раз. Теперь я была уверена на все сто двадцать процентов: это он.

Обычно улицы на окраинах многолюдными не были, но на этой аллее стояли лотки с разномастными частными товарами за дополнительные баллы. А там, где можно было чем-то поживиться, толпы собирались всегда, в особенности сейчас, в конце рабочего дня. Подобная частная торговля облагалась гигантским налогом, стоили «интересные» вещи немало, и в основном их приходили порассматривать, понюхать и пощупать. Вообще-то и одежду, и косметику, и книги можно было взять за небольшие баллы в торговых узлах, одобренных Ционом, но там все было серое, словно из переработанных вещей выжали все соки. Здесь же попадались и вязаные разноцветные свитера, и крашеные сумки, и выпуски журналов ручной работы, и еда: приготовленные на личных кухнях закуски и десерты, а иногда и фрукты. Где выращивали фрукты и на каких кухнях готовили еду, я не представляла, и пробовать мне их особо не хотелось. К тому же еда в стандартных ежедневных рационах была сносная, а особым аппетитом я никогда не отличалась. Но у лотков со съестным самая тесная толпа и собралась – там я рюкзак и заметила.

И не просто рюкзак – над ним мелькнула светлая макушка. Ведь у исключенного тоже были светлые волосы… Меня аж встряхнуло. Не может быть. Того парня исключили из жителей Циона, и ворота за ним захлопнулись навсегда. Он не мог вернуться. Перелезть стену высотой в несколько этажей было просто невозможно, а ворота за эти сутки не открывались: уж этот грохот слышно даже на том конце города.

Я продвинулась среди прохожих вперед, прямо за парнем, и стала смотреть, как он склоняется над лотком и выбирает фрукты. На левой руке его поблескивал комм. Но браслет ведь должны были конфисковать…

Да и сама рука была совсем другой. Осужденный, худой и долговязый, казался типичным дохляком. А у этого парня запястье было крепким и жилистым. Я подняла взгляд. Потрепанная бурая куртка, широкие плечи, волосы даже не светлые, а странного цвета, пепельно-седые, и не падают на глаза сальными прядями, а зачесаны наверх. Нет, это не он.

Парень вскинул на меня взгляд, и я замерла. Точно не он. Но откуда же тогда у него этот рюкзак? Я отвернулась и сделала вид, что заинтересовалась плакатом на стене дома напротив. С изображения смотрел бурый плюшевый заяц: его шерстка основательно пообтрепалась, а левый глаз-пуговица отвалился и висел на нитке.

«Переработка и повторное использование – ключ к процветанию», – утверждали алые буквы под изображением. В детстве у меня был такой же бурый заяц с зелеными глазами-пуговицами. И когда мне исполнилось двенадцать, я тоже принесла его в центр переработки и повторного использования. Но не потому, что он износился, а потому, что так полагалось. В двенадцать лет кончалось детство, и все игрушки, сколько бы они ни стоили, необходимо было сдать.

«Чтобы шагнуть в новое, нужно избавиться от старого» – так тогда сказала мама, а я только насупилась: «Не нужно мне новое». – «Еще как нужно. Без нового нет жизни». – «В Ционе же все старое. Мы здесь как суп в кастрюле варимся». – «Именно поэтому и нужна переработка. Иначе у нас все давным-давно кончилось бы. А хорошо переработанное все равно что новое». – «Ничего не новое. Если суп долго кипятить, он выкипит». – «И откуда же ты такое знаешь?» – «В очередях говорят». – «А они откуда знают?» – «Ну… Наверное, на общих кухнях работают?» – «Ну вот на кухнях, может, супы и выкипают. А с Ционом все будет хорошо. И с тобой тоже. Сейчас поплачь хорошенько, а потом станет лучше».

Я встряхнулась. Дурацкая игрушка, дурацкий плакат. Слова мамы звенели в ушах, будто я слышала ее голос вживую. Не хватало еще расплакаться на улице. На сколько оштрафуют за публичное выражение негативных эмоций?

Я чуть развернулась, словно рассматривая один из рыночных лотков – на подложке из колотого льда красовались эскимо из замороженного фруктового сока, – а сама покосилась на парня.

Он протянул левую руку, чтобы человек за лотком засчитал баллы с его браслета, при этом в правой он держал сразу три крупных яблока. Я снова невольно залюбовалась его рукой, жилистой и крепкой. Наверное, он был намного старше меня: я в своей ладони целых три таких яблока удержать бы не смогла. Или дело просто в том, что это мужская рука? По спине невольно побежали мурашки. Ну почему пальцы могут быть такими красивыми?

Парень резко развернулся и уставился прямо на меня. С вызовом, раздраженно – в его взгляде так и горел вопрос, какого черта мне от него нужно. То есть, конечно, не «черта» – это из словаря Овии… Встряхнув головой, я шагнула в сторону, чтобы спрятаться за спину пожилого мужчины в шляпе. Дородный, в свободном пиджаке, он прекрасно скрывал меня от взгляда парня.

Какая странная все-таки реакция. Я, конечно, не могла сравниться по миловидности с Овией, но уродиной тоже себя никогда не считала. Такой неприкрытой враждебности в ответ на то, что в принципе можно было принять и за романтический интерес, я не ожидала. В конце концов, с чего бы еще обычной девчонке пялиться на обычного парня? Но то, что этот парень вовсе не обычный, мне стало очевидно еще до того, как он, высыпав яблоки в рюкзак, воровато оглянулся и принялся протискиваться из толпы прочь.

Откуда у него, терминал раздери, этот рюкзак? И если он оплатил яблоки, то почему ведет себя так, будто он их украл?

Преследуя парня по улице, забитой прохожими, я почти забыла о том, что со мной случилось за эти сутки. Наверное, именно это мне и было нужно. Загадка, которая, скорее всего, имела банальную отгадку, увлекла меня всерьез. Да что там, крупные жилистые руки, широкий разворот плеч и враждебный взгляд исподлобья – все это заставило что-то во мне перевернуться. Правда, что именно, я не особо думала. Куда больше меня интересовал рюкзак со значком Второго швейного кружка.

Аллея с лотками кончилась, и вслед за парнем я выскользнула в узкий боковой проулок. Отсюда дорога меж задних стен высоток шла прямиком к стене – ее бетонные блоки громоздились в конце прохода за переполненными мусорными баками. Какая халатность… Нужно написать об этих баках в терминал – неужели здесь не соблюдают график вывоза мусора? И как странно, что улица здесь упирается прямо в стену. Обычно высотки так близко к стене сносят… Или фасады по ту сторону глухие?

– Ты чего ко мне прицепилась, а?

Парень выскочил из-за пожарной лестницы и преградил мне дорогу. Я потеряла его из вида, едва завернув за угол, а он, очевидно, прекрасно знал, что я его преследую.

Я встала как вкопанная и инстинктивно обняла себя руками. Взгляд у парня был колючий, на скулах ходили желваки… Широкие, резко очерченные скулы, эти странные пепельные волосы и глаза серые, как будто из стали. Под ребрами заныло. Красивый до одури.

Я вздернула подбородок. Он меня не тронет. Не посмеет. Нажму кнопку тревоги на браслете, и, стоит мне только прикоснуться своим коммом к его, запустится экстренный протокол, и у парня снимут сотню баллов.

– Это у тебя откуда? – кивнула я ему за спину, на рюкзак.

– Тебе-то какая разница?

Я вдруг поняла, что голос парня меня почти завораживает – низкий, с хрипотцой, но при этом мягкий, почти бархатный. Это как вообще? И почему меня волнует его голос?

– Мне-то никакой. Только вещь эта принадлежит не тебе.

– «Повторное использование – ключ к процветанию». Забыла?

Он тоже видел тот плакат. Еще бы! Те красные буквы только слепой не заметит. Но если этот парень решил сбить меня с толку цитатами с улиц Циона – или этим своим голосом, терминал бы его побрал, – не на ту напал.

– Этот рюкзак выдали вчера исключенному.

– Ах вот что. Именно этот?

– Именно этот.

– Очень интересно. Ты именно поэтому за мной увязалась?

– Именно поэтому.

Парень фыркнул и, не сказав больше ни слова, развернулся и пошел прочь. Не тронул меня, не прикрикнул на меня – просто взял и двинулся прочь.

– Постой!

Я бросилась за ним, но парень вдруг развернулся, и в руке его что-то сверкнуло. Я на полном ходу остановилась и тупо уставилась на складной нож в его руке. Целил он мне прямо в живот.

Первая мысль: такие ножи обычно носят рабочие, чтобы удобный инструмент всегда был под рукой, в кармане. Вторая мысль: а еще ножи кладут в рюкзаки «выживания» для осужденных. Точно ли такие или не совсем, я не знала, но ножи были уж точно не столовые.

– Вали отсюда. Поняла?

Парень сверкнул глазами, и я задрожала. Не всадит же он этот нож мне в живот, правда? Так не бывает. Такого в Ционе не случается. Даже если я от этой раны не погибну, за нападение парня вышвырнут за стену даже раньше, чем он моргнуть успеет.

– И не подумаю. – Я двинулась прямо на парня. – Ты скажешь мне, откуда у тебя и рюкзак, и этот нож, или я сейчас же о тебе доложу.

Я подняла руку с коммом, готовая в любой момент вызвать экстренную службу.

– Ну докладывай, – хмыкнул парень.

Я легко нажала на экран комма и смахнула вверх. Парень даже не шелохнулся, но вот странность: окошко вызова загорелось и тут же потухло. Я нажала на экран снова, но он почему-то никак не включался. Я давила на экран опять – и опять в ответ тишина.

– Что за… – шепнула я.

– Удачи тебе.

Парень развернулся и, подтянув лямки рюкзака, трусцой бросился прочь. Я на ходу уже пыталась вернуть свой комм к жизни, но все тщетно. А парень, даже особо не спеша, нырнул в арку между высотками и испарился.

Я пробежала за ним до конца прохода, потом по проулку и следующему. На этих задворках было пусто – ни души, ни одного случайного прохожего. Случись здесь что-то, никто и не заметит. Разве что когда мусор наконец приедут вывозить…

В проулках гуляло эхо, пахло влажным бетоном, а на подоконниках темнел намокший от дневного дождя мох. Я никогда не ходила по таким окраинам, никогда не подбиралась так близко к стене (разве что у приюта, но там я бродить не хотела), и теперь эти пустые темные переходы меня пугали. Да и сам приют здесь, совсем недалеко, отодвинутый подальше из центра города. А ведь новые поколения, особенно покинутые родными и сироты, – это будущее. Почему же от этих мест и самого приюта, серого и холодного, веет могильной сыростью?

Я вернулась по переулку в поисках дверей, за которыми парень мог скрыться, а потом осмотрела пожарные лестницы. Но вскарабкаться с земли по ним было трудно: нижние их ступени были подняты до второго этажа, а если бы парень до них и дотянулся, я непременно увидела бы его где-то наверху: металлические лестницы прекрасно просматривались. Ничего не дала и прогулка вдоль стены: гладкий бетон взмывал ввысь неприступной твердыней, и ни трещины, ни подкопа я не нашла. Парень просто пропал. И исчез он, конечно, в городе, а не за его пределами.

Моя фантазия с этим рюкзаком перешла все границы. Может, в конце концов, он и правда вовсе не принадлежал исключенному? А о том, что связываться с незнакомцем не стоило, нож – откуда бы он ни взялся – говорил красноречиво.

И все же мне следовало сообщить об этом парне: если его поймают и осудят, мне полагаются баллы за содействие, но с коммом, который никак не хотел включаться, сделать было ничего нельзя. Я бросила взгляд наверх: солнце уже, видимо, зашло и небо начало тускнеть. Скоро в приюте объявят комендантский час.

* * *

– Ну и где тебя носило?

Сора стояла в дверях женской спальни, уперев руки в бока. «Повесили тут на меня малолетку» – вот что читалось в ее взгляде. Из-за ее спины выглядывали две рыжие девушки. Одну из них я уже сегодня видела: она утешала меня, когда я читала уведомление о церемонии прощания, а вторая… Вторая была похожа на первую как две капли воды. Я сморгнула: показалось, что в глазах двоится. Но нет: рыжих было двое. Сестрами они, конечно, по правилам Циона быть не могли, но от одинаковости их лиц мне стало тревожно.

– Сейчас без двух девять.

Я успела посмотреть на часы еще в вестибюле – мой комм так и не заработал.

– Весьма недальновидно с твоей стороны гулять до последнего. Особенно в твой первый день, – парировала Сора.

Она все еще возвышалась в дверях, не давая мне пройти, и я встала к ней почти вплотную. Во взгляде Соры горело не раздражение – ликование. Да, ей нравилось отчитывать…

– Весьма недальновидно с вашей стороны читать мне неоправданные нотации, – не сдержалась я. – Вы же не хотите, чтобы я подала на вас жалобу?

Я ничего не нарушила. Я имела на это полное право. Какого терминала, в конце концов, эта девица себе думает?

Сора сделала ко мне шаг, и я почти уперлась носом в ее нос. От Соры пахло неожиданно – цветами. То ли мыло, то ли даже духи… Нет, духи вряд ли: в ее возрасте много не зарабатывают, а духи стоят дорого. Но и душистое мыло тоже нужно было покупать отдельно: стандартные бруски, которые производили на ционской химической фабрике и продавали по баллу, не пахли ничем. Так откуда у простой девчонки, недавно прошедшей Распределение, средства на такие излишества?

– Права качать, значит, решила, – прошипела она. – Только вот стукачей здесь не любят. Будешь из себя строить умненькую, устрою для тебя надзор. А от надзора, сама знаешь, прямая дорожка к нулю.

У меня похолодели кончики пальцев. Штрафы – одно, и даже надзор – дело поправимое. Но ноль? Вот уж чего я в жизни не заслужу, даже если очень постараюсь.

А комм у меня, как назло, не работает. Ни звонков, ни сообщений. Кому я с таким браслетом сообщу о превышении полномочий? До уличного терминала до утра не добраться. Разве что искать кабинет управляющей, но где он? И как эта управляющая отнесется к «стукачке»? Я видела эту женщину какую-то минуту, когда меня привела сюда служащая из опеки. Я не успела понять, какая она из себя. Скорее всего, она, конечно, за соблюдение правил. Но Сора здесь работает. С чего бы управляющей верить мне, а не своей подчиненной?

– А нет, так проснешься ночью оттого, что твое одеяло полыхает, – прошипела Сора, наклонившись к самому моему уху. – А ты вместе с ним. Привязать-то тебя с одеялом к койке – дело минутное.

Сора отстранилась. Я кинула взгляд через ее плечо: на меня глазели не только рыжие девчонки, похожие друг на друга, как сестры, но и вся спальня. Девушки постарше, девочки помладше и совсем еще малышки – они, возможно, еще даже учиться не поступали. Одетые кто как – кто в школьную форму, кто в универсальные серые юбки с белыми блузками, кто в бурые ночные рубашки, – они сверлили меня глазами.

– И комм свой почини, – бросила мне Сора уже громче. – Я за тобой бегать не собираюсь.

– Откуда вы…

– Меня назначили твоей патронажной сестрой, – напомнила она. – Теперь все шишки, не долетевшие до тебя, будут сыпаться на меня. А мне это нужно? Вот сама и думай. Одеяло. Надзор… Что лучше?

Она хотела уже развернуться, но на ходу бросила:

– Тебя искали. Из министерства просвещения. Ждут тебя завтра на какую-то там беседу.

– Министерство просвещения? С чего бы им со мной беседовать?

По спине пробежал холодок. Я что-то нарушила? С меня хотят снять баллы? Но штрафы обычно списывают автоматически. Для этого не нужно приходить в министерство. Да и почему именно министерство просвещения?

– А мне почем знать?

– Но откуда…

– Я же говорю, ты под моим патронажем. И пока твой комм в отключке, все сообщения переадресовываются мне. На, смотри сама.

Сора скривилась и, тронув свой браслет, продемонстрировала экран мне.

«Уважаемая Тесса ла’Дор… явиться для личной беседы… – выхватила я. – 12:00, ул. ли’Крон, 10».

Я даже не шевельнулась. Это шутка такая? С чего бы я могла им понадобиться? Да и адрес странный: ли’Крон находится на другом краю Циона, на границе с фабричным кварталом. Почему меня вызывают не в центр города, а в один из министерских департаментов?

Сора прокрутила письмо до конца. Под последней строчкой стояла печать министерства. Не шутка.

– Все равно не понимаю…

– Не понимает она, – передразнила Сора, и за ее спиной захихикали. – Ну как раз. Завтра просвещать тебя, дремучую, будут. Министерство же просвещения.

По спальне прокатилась уже явная волна смешков. Смеются из подобострастия? Или тут и правда не женская спальня, а змеиное гнездо? Я поискала глазами рыжих девушек – кажется, они единственные не смеялись, – но они уже разошлись по разным концам спальни. С какой из них я познакомилась сегодня днем, я не знала.

– Все, закончили. По постелям!

Сора махнула рукой, и девочки разбежались по комнате.

* * *

Обычно все походы в город у Ниила заканчивались успешно: он ни с кем не заговаривал. Исключением служили разве что лоточники, да иногда он еще захаживал в мастерскую к ли’Марру, но тот, кажется, обществом Ниила тяготился все больше и больше. Ниил знал, что он все еще ценное знакомство для ли’Марра, но и для него ли’Марр становился чуть ли не единственным источником живых новостей из Циона, а это было плохо. Не стоит делать ставки на одно поле.

Так или иначе, обычно Ниил разговоров избегал. Старался выглядеть как можно незаметнее и одевался в серое, но не самое затертое, двигался быстро, но не слишком поспешно. Однако в этот раз к нему прицепилась какая-то девчонка, и он сразу понял, в чем прокололся. Его выдал чертов рюкзак последнего изгнанного.

Он, конечно, заранее содрал приметный желтый ярлычок – хоть об этом подумал. Но девчонка оказалась глазастой и, вероятно, разглядела желтые нитки. Уже потом, закрывшись у себя, Ниил рассмотрел рюкзак и повыдирал злополучные нитки, но его все равно следовало выбросить.

Ниил никогда не закупался в городе по-крупному, но другую сумку все же стоило раздобыть. Старый рюкзак прохудился, этот оказался слишком приметным – придется пошарить по лавкам, чтобы найти что-то непримечательное. Имперская мода все-таки сильно отличалась от ционской, да и непросто будет найти что-то не тронутое плесенью и молью. Если бы не эта девчонка…

Какой ужас загорелся в ее глазах, когда он вытащил нож! Обычно он резал им яблоки, куриные тушки, сушеную говядину – все то, что теперь наполняло его злополучный рюкзак осужденного и что он набрал себе на несколько предстоящих ужинов, – но держал Ниил нож, конечно, на непредвиденные встречи вроде такой. Хотя против патрулей Пустых, которые ходили по руинам в полдень и на закате, конечно, никакой нож не помог бы. Но мало ли. На крайний случай не стоит отказываться и от складного ножа.

А угрожать ционской девчонке в чистом платьице? Это было почти забавно. Девчонка смотрела на Ниила как перепуганный зверек – глазищи огромные, блестящие. Воротничок ее платья загнулся, пряди лезли в глаза, и девчонка в своем страхе казалась почти свирепой. Ниилу это тоже понравилось.

Если бы у него было право остаться в Ционе, он бы непременно с ней замутил. Девчонка была как трава у перелеска за чертой столицы – свежая, нетронутая, зеленая-зеленая. Даже гнев ее – в общем-то, праведный – казался забавным. И внешность у нее была какая-то особая, как со старых, еще имперских фотокарточек, которых Ниил насмотрелся вдоволь. Волосы, убранные назад по-старинному, в свободную прическу, светлые чистые глаза (голубые или зеленые, Ниил не рассмотрел), очень чистая кожа и тревожная, неуловимая геометрическая гармония между линиями губ и скул.

Черт побери, она была ожившей фотографией времен империи – тем самым типажом, что навязчиво преследовал Ниила со страниц старых альбомов, которыми он растапливал камины.

Впервые за долгое время Ниил пожалел, что ему нужно убираться из Циона.

Глава 4. Отбор

Я НИКОГДА РАНЬШЕ не бывала на востоке Циона, в фабричной зоне. Сюда ходило довольно много электробусов со всех концов города: здесь, на линиях химико-фармацевтического комбината, в цеху по сборке электроники, на перерабатывающем заводе работала большая часть жителей Циона. Но станция электробусов размещалась чуть раньше, на последней улице, той самой нужной мне улице ли’Крон.

Здания складов, невысокие, совсем непохожие на золоченые башни центра, смотрели отсюда своими закопченными стеклами на фабрики – на все эти металлические конструкции, которые сплетали свои этажи и переходы в гигантскую паутину. Чуть дальше, за узлами мостков, ведших к фабрикам, поблескивал купол водоочистного сооружения, рядом – купол солнечной накопительной станции.

В это время, когда смены уже давным-давно начались, на улице было безлюдно. Ветер гнал по бетонной мостовой кусок полиэтилена, грохотали в отдалении цеха, в нос ударял запах паленой резины. И почему министерство вызвало меня сюда?

Дом десять по ли’Крон когда-то был, вероятно, одним из складов, но над дверями кирпичного здания с гигантскими, в три этажа, окнами теперь висела вывеска: «Павильон № 1». На ступенях перед ним курил мужчина. Его костюм, чистый и гладкий, казался слишком аккуратным для этой темной пустой улицы, пропахшей горелой резиной.

– Ты на отбор? Давай быстрее, уже начинают.

Мужчина затянулся, оглядывая меня с головы до ног.

– На отбор? Но я получила сообщение из министерства…

– Ну и чего ждешь?

Я помялась.

– Передумала? Ну смотри.

Мужчина усмехнулся, бросил окурок на землю, раздавил его носком ботинка, и начищенная кожа сверкнула на солнце. Такая обувь стоит не одну сотню. А разрешение на курение, да и сами сигареты – вообще неизвестно сколько.

Я бросила быстрый взгляд на вывеску. Павильон № 1 соседствовал с павильонами № 3 и 5 – здания смотрели на улицу одинаковыми темными окнами. Неужели это и есть те самые павильоны, в которых снимали немногие фильмы, что выходили иногда в центральном кинотеатре? Больших помещений в Ционе было очень мало, и съемки были вынуждены проводить на окраине. Где именно, я не знала, но сейчас ответ напрашивался сам собой. Но не в кино же меня приглашали сниматься! Да и при чем здесь министерство просвещения?

Мужчина скрылся за дверями, а я все стояла у ступеней, не зная даже, который час. Комм не работал, добиралась я сюда пешком: без браслета я даже зайти в электробус не смогла бы и действительно могла опоздать. Хотя обычно, конечно, я себе ничего такого не позволяла. Не поверну же я назад? За неявку могут и оштрафовать.

Я толкнула дверь, и фабричные шумы остались позади. Глаза не сразу привыкли к полумраку. В небольшой передней было пусто и черно: выкрашенные темной краской стены, черные бархатные драпировки и окна, затянутые такими же черными жалюзи. За драпировками угадывался проход, оттуда же доносились приглушенные голоса, но дорогу мне преградил турникет с мигающим сканером.

Я приложила комм, но турникет, конечно, не среагировал. Только мигала красная лампочка на сканере. Я сжала холодную металлическую пластину, преграждавшую мне путь, и бессильно огляделась. В передней было все так же пусто. Тот мужчина, которого я встретила на ступенях, давно исчез в павильоне. У него, конечно, комм работал.

Если бы не приглашение министерства, первым делом с утра я побежала бы в ремонтную мастерскую. Я никогда там не бывала: единственная на весь Цион мастерская на ла’Валл пользовалась дурной славой, потому что в норме браслеты ломаться не должны. И разрядиться до нуля они тоже не могут, вернее, не могут у добропорядочного гражданина. Коммы заряжаются от солнечных панелек, вделанных в браслеты, и неработающий комм может означать только одно: его хозяин не проводит положенного минимума на свежем воздухе. А это, в свою очередь, указывает на пренебрежение к собственному здоровью.

Что, если я увижу штраф, когда разберусь наконец со своим коммом? Первый за шесть лет… Я опустила взгляд на турникет. Не приложив работающий комм к сканеру, я не отмечу свой приход. Как я потом докажу, что не проигнорировала приглашение министерства? Но перелезть через сам турникет ничего не стоило. Правда, перескакивать через заграждения в Ционе не принято…

Я погладила металл турникета и зачем-то одернула подол. Я надела стандартное серое платье с круглым белым воротничком, но серьезности и спокойствия, которое такая одежда должна была сообщать, больше не чувствовала. Штраф за неявку или возможность объясниться? За нарушение общественного порядка – а прыжки через турникет, конечно, именно нарушением общественного порядка и являются – меня вряд ли кто-то оштрафует. Здесь же никого. Вот терминал подери, как так выходит? Никогда я не нарушала одних правил для того, чтобы следовать другим правилам.

Я перекинула ногу через турникет и перебралась на другую сторону. Высвободила зацепившийся подол и оправила платье. Проверила, что юбка сзади не задралась, и огладила волосы. Утром в приютской ванной для девушек я привела себя в порядок по привычной схеме: пока никто не проснулся. Душ я принять все равно не смогла, счетчик запускался только по команде комма. К счастью, вода из раковины текла без всяких счетчиков, но только ледяная. Но мне было не привыкать. Я ополоснула лицо, а потом, стоя перед мутноватым зеркалом в свете болезненно-желтой лампочки, расчесалась и уложила волосы в свободный низкий пучок.

Вытянуть несколько вьющихся прядок из пучка, чтобы они свободно обрамляли лицо, – и изгиб губ удивительно сочетается с линией скул, а светло-зеленые глаза кажутся еще зеленее… Такую прическу любила делать и мама, а меня, и без того похожую на нее как две капли воды, с такими волосами было бы от нее в молодости и не отличить. Я шмыгнула носом. Нет, нельзя думать про маму.

Я замерла перед портьерами, а потом, откинув полу, шагнула вперед. С утра у меня было слишком много времени на размышления. Прошлая я потратила бы эти два часа до выхода на подготовку к экзаменам. Первый уже на следующей неделе, и эти выходные – отличный шанс пробежаться по основным темам. Но, очевидно, «прошлая я» осталась в комнате на девятнадцатом этаже имперской высотки на авеню ли’Фош.

Зал за портьерами тонул в том же полумраке, что и передняя. Но мои глаза сразу разобрали ряды занятых стульев, а далеко впереди в пятне света – женскую фигуру.

– …Выражает благодарность всем, кто сегодня откликнулся на наше приглашение. Министерство зачислит вам за вашу явку по десять баллов в самое ближайшее время.

Голос у женщины был мягкий, но прохладный – почти такой же прохладный, как ее льдисто-голубое платье с переливом, какой бывает у натурального шелка. Сколько же стоит это платье?..

Я пошарила глазами в поисках свободного места, но все было заполнено до отказа. Пара свободных стульев виднелась в первом ряду, но привлекать к себе внимание мне не хотелось: так мое опоздание становилось еще очевиднее. Поэтому я просто встала в углу за последним рядом.

В полумраке было трудно разобрать, но приглашенные казались девушками и парнями примерно моего возраста. Ни старше, ни младше: все, как и я, скорее всего, выпускники перед Распределением. И все взгляды прикованы к женщине в голубом.

– …А теперь несколько слов о том, зачем вы здесь, – продолжала женщина. – Во-первых, представлюсь. Меня зовут Вия ла’Гарда, и я возглавляю отдел внутренних коммуникаций в министерстве просвещения Циона.

Ее голос легко, без всяких динамиков и усилителей, разносился по всему помещению. Было ли дело в удачной акустике или в гробовой тишине, которую хранил зал? Я все пыталась рассмотреть место, куда я попала, но ничего, кроме черных портьер, которые окружали ряды стульев, и женщины, в круге света не видела.

– Во-вторых, уверена, каждый из вас осознает всю важность потенциально возложенной на вас миссии…

Я принялась снова бессильно шарить взглядом по залу. Я не осознавала важность возложенной на меня миссии. Осознавали ли ее другие?

– …И я очень хорошо это понимаю. Уверена, многие из вас с детства мечтали увидеть свои снимки на плакатах Циона.

Я вздрогнула и уставилась на женщину в голубом, назвавшуюся Вией ла’Гардой. Плакаты… Отбор… Съемочный павильон… Внутренние коммуникации и министерство просвещения…

Терминал побери! Неужели меня пригласили на отбор для съемок на плакаты? Ведь именно министерство просвещения занимается уличными плакатами… И не только теми, на которых горбятся фигуры обнуленных. Конечно, сейчас речь о тех, где девушка в фартуке улыбается на общей кухне, которая сверкает хромом, женщина огромными синими ножницами обстригает округлый бок снежно-белой овце, девочка с ямочками на щеках бросает заплатанную блузку в приемник терминала по переработке, а румяный парень демонстрирует на своем комме сообщение о зачислении тысячи баллов…

– И дело, конечно, не только в вознаграждении, которое получат те, кого мы выберем, – продолжала ла’Гарда, а на губах ее играла все такая же прохладная, вежливая улыбка. – Напоминаю, что этом году вознаграждение составит тысячу баллов.

По залу прокатились вздохи.

– Но важно понимать, – ла’Гарда повысила голос, – что достойный соискатель мотивирует себя другим. Плакаты поднимают дух и помогают не забывать о самом важном. Они напоминают о ценностях. Служат путеводными звездами. И каждому из вас, уверена, хотелось стать одной из таких звезд.

Только сейчас я заметила, как перебирают складки своих черных юбок девушки, как сжимают зубы парни, одетые в отглаженные костюмы. Бледные лица, полные решимости взгляды, продуманная строгая одежда… Здесь все и каждый мечтал оказаться на плакатах. А я – со своим сломанным коммом – даже не предполагала, куда пришла.

Горячая кровь прилила к щекам. Если бы я знала! Я бы подготовилась. Я бы продумала речь о том, как важно мне увидеть себя на плакатах, как почетно мне было бы представлять ценности Циона. Я бы оделась в белую блузку с черной юбкой, пригладила бы волосы…

– История от нас ускользает, – продолжала ла’Гарда, сделав два шага перед первым рядом слушателей, а потом еще два назад. Ее движения были сдержанными, неторопливыми, как и сама речь. – Прошлое теряется в тумане. Темные века, Средневековье, век технического прогресса… Былое отступает. Ваши учебники уже едва ли помнят про империю, которая рухнула всего полтора века назад. Но Великая гражданская война не только уничтожила архивы, которые империя хранила на таких ненадежных виртуальных носителях. Да, война наложила лапу на саму историю. Но она сделала и кое-что похуже. Она породила тетру и поставила под угрозу существование человеческой цивилизации. Осталось ли нам что-то, если прошлое стирается, а будущее туманно? Да, конечно. Настоящее. А настоящее – это Цион. Наш мир. Небольшой и безопасный мир, который стал нашим ковчегом в океане тетры. Как вы знаете, когда-то, конечно, существовали и другие города, которые изолировались после войны по примеру Циона. Но связь с ними давно утеряна. И все, что мы сейчас можем, – это смотреть внутрь себя. Внутрь своей души. Воспитывать в себе добропорядочность, законопослушность, честность и трудолюбие. Если Цион – последний оплот человеческой цивилизации, то он должен нести это звание с честью. И помочь ему можете вы.

Я стояла затаив дыхание и пришла в себя, только когда ла’Гарда замолчала. Ее невысокий вкрадчивый голос, кажется, проникал прямо под череп, и, оглянувшись, я поняла, что так было и с другими. Девушки и парни сидели не шелохнувшись.

– Именно поэтому, – тише и еще медленнее заговорила ла’Гарда, – я возлагаю на наше сегодняшнее собрание большие надежды. Я очень хочу отыскать сегодня среди вас тех самых.

Она обвела зал взглядом, а потом сложила ладони и улыбнулась:

– А теперь приступим к нашей основной части. Мой помощник будет вызывать вас по одному. Пожалуйста, сохраняйте тишину и ждите своей очереди в этом зале.

Ла’Гарда развернулась и исчезла за драпировками, а на ее место вышел мужчина – тот, которого я встретила у входа. Сверившись с порто-визором, он объявил:

– Лия ла’Нура.

Вокруг заволновались. По проходу уже бежала девушка с темными волосами, зачесанными в плотный узел на затылке. Девушка скрылась за драпировками, мужчина тоже. По залу потянулись шепотки, но несмелые. Большая часть приглашенных сидела напряженно выпрямившись.

На каждого приглашенного уходило по несколько минут, но время тянулось мучительно и места освобождались медленно. Вызывали не по алфавиту, и мое имя могло прозвучать в любой момент. Кто-то вставал с места, разминался и снова садился. Кто-то делал круг по залу.

– А ты во всю эту хренотень веришь? – прозвучал вдруг голос прямо у меня над ухом.

Я не заметила, как один из парней подошел ко мне. Я так и стояла, не чуя под собой ног, но теперь подумала, что и мне стоит пройтись. Кто знает, что от меня потребуется на отборе? Вряд ли затекшие ноги мне помогут.

– В эту хренотень? – переспросила я.

Большая часть приглашенных заметно нервничала, этот же парень – растрепанная косая челка и насмешливый взгляд – явно забавлялся.

– Ну да. Про нашу миссию и вот это все. Они же просто промывают нам мозги. Чтобы мы были послушными котиками. И чтобы, смотря на плакаты, другие тоже такими котиками становились.

Я пожала плечами:

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы быть, как ты выразился, послушными котиками.

Бравада парня мне не понравилась. Это же просто показуха. И ради чего? Чтобы впечатлить девчонок? Нет уж, меня таким точно не возьмешь.

– Она очень правильно сказала одно. – Парень наклонился ко мне и понизил голос. – Будущего у нас и правда нет. Перерабатывать до бесконечности нельзя. А чипы для коммов кончатся. Их же не могут у нас делать. Ты знала? Это все остатки империи. А лекарства? Они тоже на веточках не растут. Вот когда пережуем это ее «туманное прошлое», тогда запоем совсем по-другому. Тетра или нет – все равно придется выйти за стены и послать наш любимый сладенький Цион к черту.

Я сделала шаг в сторону:

– Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь. Кажется, я ясно дала понять: твою позицию я не разделяю. И попрошу рядом со мной не сквернословить. Я с радостью подам на тебя жалобу.

Выйти за стены… Сыворотка могла вылечить тетру, но долгого иммунитета не давала. Даже если забрать с собой весь запас сыворотки, никакой жизни за стенами не устроишь. Разве что вывезти и ученых, и их лаборатории. Но если бы это было возможно! Вряд ли синтезирование сыворотки от тетры возможно в походной палатке…

– Ага-ага, – парень усмехнулся. – Не разделяешь… Поэтому ты и приперлась сюда в чем была и даже волосы не убрала.

Я спешно заправила прядки за уши и огладила складки платья.

– Ты ошибаешься. Мой вид ни о чем таком не говорит.

– Ну смотри.

Парень хмыкнул и отошел. Я смотрела ему в спину, снова и снова лихорадочно заправляя выбившиеся волоски за уши.

Может, когда-то Цион и умрет. Но точно не при мне. И я за свою жизнь точно сделаю все, чтобы Цион, а вместе с ним и я жили хорошо и у всех нас была надежда и цель. И сейчас я докажу этим людям в министерстве, что, какое бы простое на мне ни было платье, я достойнее остальных претендентов в тысячу раз.

Парень исчез в толпе, опустившись на свое место с краю зала, а в моей голове все звучал его голос: «Послать наш любимый сладенький Цион к черту…» Я зажмурилась, силясь выкинуть эту дурацкую фразу из головы, но теперь перед моими глазами появился тот парень, с которым я столкнулась вчера в переулке. Одетый в неприметно-серое, с неприметным же, хотя и хорошо очерченным лицом… Кем он был? Складной ножик говорил о том, что уж он точно послал Цион к черту.

Я ущипнула себя за руку и невольно охнула. Вышло больнее, чем раньше, да и вообще в последнее время я, кажется, перебарщивала с телесными наказаниями. Но как быть, если в голове такой бардак? Сейчас – в голове, через секунду – на языке…

Я вдохнула поглубже. У того парня из переулка и правда было симпатичное лицо. Высокие скулы, прямой нос и светлая, будто выцветшая прядка, спадавшая на глаза, – от всего этого замирало сердце. Но я все правильно сейчас сказала: альтернативные взгляды я не разделяю. Моя жизнь – Цион. А Цион – это его правила. Уж кто-кто, а я по этим правилам играть умею. И маме мое лицо на плакатах понравилось бы. Правда, она его не увидит…

В зале снова появился мужчина с порто-визором:

– Тесса ла’Дор!

Как я прошла по проходу, я даже не запомнила. Сердце колотилось так сильно, что я только его и слышала. Мужчина легко, очень равнодушно мне улыбнулся и кивнул на проход меж драпировками, где исчезали все предыдущие претенденты. Может, он меня не узнал. А может, это было и неважно. Я шагнула за занавеску.

Большую часть второго зала занимало круглое, ярко освещенное возвышение. По сторонам от него громоздились софиты и съемочная техника. Я пыталась выхватить взглядом объективы, ручки, штативы – все это стоило целое состояние, но министерство, конечно, могло себе все это позволить. И мужчина, куривший на ступеньках такую дорогую для Циона сигарету, очевидно, тоже занимал в министерстве не последний пост.

– Сюда.

Ко мне шагнула ла’Гарда. Она указывала на круг света, но я не могла отвести взгляда от ее идеальных, будто пластиковых ногтей.

– Ну? – поторопила она меня. – Нужно понять, как ты смотришься в кадре.

Я подняла взгляд. Прямая челка и идеально ровная, параллельная ей линия каре. Глаза подведены тончайшей чертой, и кончик стрелки остро смотрит из-под ресниц. Голубое платье и правда, скорее всего, из натурального шелка, хотя я видела шелк в своей жизни нечасто. Вия ла’Гарда казалась совершенной, так что дух захватывало.

– Солнышко мое нежное, – ла’Гарда прикрыла на мгновение глаза и тут же открыла, – мы не можем тебя ждать вечность. Будь так любезна, встань в круг.

Я опомнилась и поднялась на возвышение. Свет ослепил меня, и я инстинктивно заслонилась рукой.

– Посмотри в объектив, будь так добра.

В голосе ла’Гарды не было тепла, и вежливость ее звучала скорее раздраженно. Но я сделала, как она просила, и, умоляя про себя собственные глаза не слезиться, уставилась туда, где блестело округлое стекло объектива.

– Ох, ну ради всего святого…

Ла’Гарда вступила на возвышение вслед за мной, дернула за плечи и заставила выпрямиться. «Ради всего святого» – как легко это слетело с ее языка.

– Не горбись. Да что с тобой такое? Это не плаха, в конце-то концов.

Я старалась не сутулиться, но в безжалостном ярком свете больше всего мне хотелось сжаться и обхватить себя руками. Ла’Гарда отступила, прищурившись, снова подошла, развернула меня боком и приказала:

– Живот втяни. И зад тоже. Ну держи же спину!

Она сошла с возвышения, оставив меня гадать, как одновременно втянуть и зад, и живот.

– Делайте снимки. А ты… – Ла’Гарда сверилась с порто-визором в руках мужчины. – Ты, Тесса, сделай одолжение и встань как следует. Ты как будто и не хотела сюда приходить.

Я распрямилась:

– Нет, что вы, я очень…

Ла’Гарда вскинула руку:

– Молчать.

Я почувствовала, что краснею, и машинально обняла себя за плечи. Волосы выбились из-за ушей. Послышались щелчки камер, и я попыталась выпрямиться. Краем глаза я видела свои снимки, которые тут же выводились на экраны визоров по краям зала.

– Вот эту, эту. И эту тоже. – Ла’Гарда кивала техникам, указывая на фотографии.

Снимки, видимо, сразу же отсылали ей на порто-визор: я увидела несколько кадров, которые ла’Гарда тут же уменьшила, прикладывая к какому-то документу.

– Черты симметричные, равноценные. Овал лица очерченный, четкий. Губы не слишком пухлые, но изгиб решительный, графичный, – перечислял мужчина, рассматривая одну из моих фотографий на визоре. – Нос аккуратный. Глаза зеленые.

Ла’Гарда прищурилась, заглядывая мне в глаза.

– Даже слишком зеленые. Очень красиво. Можно было бы подумать… – Она запнулась, обрывая себя же улыбкой. – Но нет, конечно. Все свое, все натуральное, правда же? – Она подцепила пальцем прядь моих волос. – Ты же их не завиваешь?

Я осторожно мотнула головой.

– Мне нравится твой образ. Очень нежный. Очень невинный, даже наивный. Думаю, на такой типаж найдется… отличная роль. В ней что-то есть, да? – Ла’Гарда обернулась к мужчине.

– Посмотрите на ее баллы. – Вместо ответа он протянул ла’Гарде свой порто-визор.

– Сколько? Ничего себе. – Она развернулась ко мне с улыбкой. – Восемь тысяч четыреста девяносто баллов. А ты целеустремленная, да?

Я куснула губу:

– Но у меня должно быть восемь тысяч пятьсот сорок три балла…

– Ну, милая… Может, сегодня утром у тебя столько и было. Но ты, я смотрю, почему-то даже не отметилась на входе. И комм твой…

Ла’Гарда подхватила прохладными пальцами мое запястье и провела по экрану моего браслета.

– Сел? Ну да, ты бледновата. С таким цветом лица свежий воздух нужен как… воздух.

Она мягко, но без особого дружелюбия улыбнулась своей собственной шутке, а я мучительно подсчитывала цифры. Как с меня сняли пятьдесят три балла, за что? Неужели это все простой выключенного комма, который в норме должен быть включен всегда?

– Разберись, – бросила она мне, кивнув на браслет.

Да уж разберусь… Я сжала руки в кулаки. Так за пару дней у меня не останется ни балла.

– Смотрите, – позвал ла’Гарду мужчина. – На нее уже разместили ставку.

Какую еще ставку?

– Покажи.

Ла’Гарда взяла порто-визор из его рук и огладила экран:

– Но я выслала ее дело всего минуту назад. И уже?.. Неплохо. Я бы даже сказала, очень неплохо. Так. А это что?

Она двигала какие-то строки на порто-визоре, но мне было ничего не разглядеть.

– Приютская, значит. Так. А тут что?..

Ла’Гарда задержала взгляд на одной из строк, потом обернулась ко мне:

– Где твой отец, солнце?

Я распрямилась:

– У меня его нет.

– Я вижу. – Она качнула порто-визором. – В твоем личном деле пробел. Так не бывает. Если бы твоя мать нагуляла тебя без брака, ей пришлось бы от тебя избавиться.

Я стиснула зубы. Да какое ла’Гарде дело? Неужели для съемки на плакаты все это важно?

– Мой отец умер от тетры. Мне не было и года.

– Ах, умер от тетры. Интересно.

Ничего интересного я в этом не находила, но ла’Гарда отвернулась и вопросов больше не задавала.

– На нее еще две ставки, – объявил мужчина.

– Покажи. Да чтоб тебя… А это уже любопытно. Неужели сиротки и обездоленные снова в моде? Странно. Я думала, слезовыжималками уже никого не удивишь. Или дело в баллах? Да, баллы, конечно, очень неплохие… А что, если подогреть интерес еще немного? Поднимем архивные версии ее дела… – Ла’Гарда отвернулась и прошлась вперед-назад. – Да-да, отличная идея… Покопаемся в архиве… Отца нужно найти. А если нет, подашь ее на срочное удочерение. Срочное, понял?

Помощник кивнул.

– Приютская брошенка – это очень трогательно, но новая семья – это еще лучше… Да-да, именно так. Срочно найдем ей новую семью. Тогда и цена возрастет.

Ла’Гарда ходила по залу. «Приютская брошенка», «сиротка», «слезодавилка»… Какого терминала? А цена – какая еще цена? Цена чего?

Сверкнула линзой повернутая камера, и я поняла, что на меня уже никто не смотрит.

– Прошу прощения, – сказала я вежливо, но очень твердо. – Я бы не хотела, чтобы вы всем этим занимались. Я пришла на отбор и совершенно не нуждаюсь в помощи. Мне не нужна новая семья.

Еще позавчера я ждала выздоровления мамы и мечтала о том, как мы переедем в комнату получше. Вчера я ночевала на койке в спальне среди других сирот. А что сегодня? Новая семья еще до прощания со старой, и все это для того, чтобы «подогреть» какой-то там интерес? Какого терминала они вообще творят?

Ла’Гарда развернулась ко мне, и, прежде чем она могла бы что-то сказать, я осторожно добавила:

– Я очень благодарна за то, что вы рассмотрели мою кандидатуру. Но я не очень понимаю, как связаны моя потенциальная роль и мое семейное положение…

Ла’Гарда чуть наклонила голову набок, и мне вдруг стало холодно.

– Милое мое солнышко…

Она подошла и при мне развернула на визоре мое личное дело. Нажала на какую-то кнопку, и счет на экране мигнул.

– Минус пятьдесят баллов.

– Но…

Не сводя с меня взгляда, она нажала на еще одну кнопку, и счетчик мигнул снова.

– Еще сто. Хочешь поспорить? У тебя неплохие баллы, и потому ты здесь. Но что будет дальше, зависит не от них. Ты шла на десять тысяч до Распределения? Могу скинуть сразу тысячу. Ни у кого из нас здесь уже нет выбора. Дело решенное. Под твои истерики тут подстраиваться не будут. Поняла?

Я закрыла рот и машинально кивнула. Сто пятьдесят баллов штрафа на пустом месте… «Истерики»… Я же старалась звучать как никогда вежливо!

– Молодец. А теперь свободна.

Ла’Гарда, махнув рукой, отвернулась, а потом, не оборачиваясь, бросила:

– С тобой свяжутся. И почини свой комм. Не явишься или опоздаешь на съемку – обнулю.

Глава 5. Овия

ГОЛОВНАЯ БОЛЬ ПРИХОДИЛА нередко – раз в неделю, а иногда и чаще. Но так сильно голова у Ниила не раскалывалась уже давно. Он уже пожалел, что потратил столько сил на встречу с девчонкой в переулке, а теперь лежал на продавленном матрасе, уставившись в проеденный влагой потолок, и боялся пошевелиться.

Он знал, что к полудню нужно будет отсюда двигать. Он бы и не остался тут на ночь: эти убогие кварталы на окраине столичных руин его угнетали. Но он застрял здесь вчера из-за того, что провозился в Ционе с девчонкой. Пришлось запереться и сидеть тихо, пока патрули Пустых маршировали мимо, слепо шаря по его цифровым защитам. Здесь же Ниил провел и ночь, и все утро, когда Пустые уже ушли. Они вернутся на очередной регулярный обход после полудня, и оставаться здесь не стоит – таково правило. Чтобы обводить Пустых вокруг пальца и дальше, сидеть на месте нельзя. Но пока время есть.

Боль не утихала, но Ниил держался до последнего. На прошлой неделе он обобрал последнюю аптеку в Золотом квартале у самой стены Циона, но лекарств с неистекшим сроком годности ему больше не попадалось. С войны прошло больше полутора веков, и иногда он еще находил «вечные» порошки, которыми так славилась империя, но и они теперь подошли к концу. В аптеках теперь царствовали лианы кудзу – хотя что там аптеки, они покрывали целиком иные проспекты. А капсулы, на которые Ниил обменял три тысячи баллов у странного типа в ционской подземке, только смягчали боль. Настоящий анальгетик, синтезированный в лабораториях Циона по всем правилам, он мог бы купить в официальной аптеке Циона и за куда меньшие баллы. Но туда соваться он не хотел. Ниил был уверен в своем комме, но под нос Циону лезть не стоило. Так что теперь Ниил лежал, зажав в ладони последнюю капсулу того торгаша из подземки, и мечтал, что боль уйдет сама и сегодня последнее болеутоляющее тратить не придется.

В углу из трещины в стене струилась влага. Через комнату, ловко перебираясь через куски кирпича, перебежала крыса. Из окна, прикрытого ломаными жалюзи, проникал приглушенный свет, и Ниил считал полосы на стене напротив: сначала сверху вниз, а потом снизу вверх. Сверху вниз получалось двенадцать, а снизу вверх почему-то одиннадцать.

Несмотря на то что Ниил застрял в этой дыре из-за светлоглазой девчонки из переулка, мысли о ней приносили ему облегчение. Плевать, что мозг снова не справляется и даже до двенадцати досчитать нормально не может. Девчонка! Светлоглазая девчонка – вот что хорошо. Ниил прикрывал веки и представлял ее фигурку. Скромное платьице по всем ционским канонам – длиной до колена, с воротничком, который застегивается крошечной пуговкой прямо над ключицами…

Перед глазами пульсировали алые круги.

…Нежный, но отважный взгляд. Да, именно так – отважный. Ведь так она хотела выглядеть, эта глупая девчонка. Бросалась на него с одним коммом в пустом переулке и совсем не думала головой.

В висках застучало острее.

…Хотя что с нее взять, с этого уютного ционского цветочка, взрощенного на сладких подкормках Сената.

Голову сдавило, и Ниил распахнул глаза. По виску и прямо в левое ухо побежала предательская слеза. Черт его побери, он рыдает от головной боли! Слабак… Да нет же, это просто рефлекс. Конечно, рефлекс. Но как же унизительно, когда тело выходит из-под контроля и ведет себя как хочет. Увидь его сейчас девчонка, рассмеялась бы. Ниил сжал зубы.

Стоило уже наконец признать, что операция Новых прошла плохо – ткани в его мозгу не приживались. Но возможность представилась, и Ниил сбежал. О том, что ему нужна была вторая процедура, без которой первая считалась незавершенной, и чем это могло обернуться, ему тогда хотелось думать меньше всего.

Хотел бы он вернуться от Новых в Цион, под нежное крылышко Сената, в теплый синий свет уличных терминалов, в тесные объятия комнаток, которые раздают парням его возраста. Но и в Цион дорога ему была заказана. Все, что он мог себе позволить, – это нечастые гостевые визиты. За едой, лекарствами, иногда одеждой. Хотя в иных гардеробных Золотого квартала еще можно было отыскать вещи, не рассыпавшиеся от времени.

Ниил привстал, зажмурился и, запрокинув голову, бросил в рот последнюю капсулу. Сглотнул три раза, борясь с комом в горле, и пожалел, что нечем запить. С собой у него ничего не было: он не планировал застревать тут на сутки.

Вообще-то запасы очищенной воды в помятых пластиковых бутылках были рассованы у него по всем руинам. Ниилу нравилось говорить про себя, что у него целых восемь штаб-квартир. В зависимости от перемещений патрулей Пустых перемещался по своим апартаментам и Ниил. Одна ночь – в уютном коттеджике на дамбе у самой окраины, другая – в роскошной, но слегка уже, конечно, потрепанной квартире в Золотом квартале, третья – в комнатушке над книжной лавкой, четвертая – на колокольне затопленного храма, пятая…

У светлоглазой девчонки был дом, и Ниил ей завидовал. Ей не нужно было каждый вечер прислушиваться к сигналам Пустых и шарахаться по руинам старой имперской столицы, проверяя и перепроверяя собственные цифровые защиты, ведь если Пустые поймают хоть одно лишнее дуновение в эфире, то не помогут ни тишина, ни запертые двери, ни крепкие стены. Они доберутся до Ниила, как добираются до каждого исключенного. Только вот он не тупой исключенный, и так запросто сдаваться он не собирается. Продержался три года – продержится еще тридцать три.

Капсула подействовала только через час. Ниил приподнял отяжелевшие веки и понял, что в висках больше не пульсирует. Двенадцать полос света на стене исчезли, и Ниил понял, что солнце поднялось уже слишком высоко. Где-то далеко, на самой-самой периферии своего цифрового слуха, он ощутил движение.

Патруль Пустых начинал обход.

* * *

Когда я вышла на улицу, солнце ударило мне в глаза, а горячий ветер принес запах дыма. После прохладных залов павильона меня встретило влажное летнее пекло, и я запоздало поежилась. Я замерзла там, за турникетом и портьерами, и только лицо горело как в огне.

Безумно хотелось встать под душ – под прохладные тугие струи – и смыть с себя это утро. И оценивающие взгляды, и бесцеремонные прикосновения, и разговоры – про отца, про «сиротку», про приемную семью. Кровь так и закипала – я казалась себе каучуковым мячиком, который с радостью полетит туда, куда его пнут. Ведь ноль на счету я не хочу, а поэтому никаких «истерик». Вот только… Я прикрыла глаза и подставила лицо солнцу.

Вот только я знаю, чего я хочу. И все эти эмоции нужно просто проглотить. Я способна на большее. Способна вытерпеть и не такое. Ведь на плакаты попасть совсем не просто. А тысяча баллов и слава – все это стоит и не такого. Так в чем дело? Почему меня так мутит?

Я встряхнулась. Мне нужно разобраться с коммом. А для этого – понять, как я доберусь до мастерской. Ведь ла’Валл на другом краю Циона, и пешком я туда просто не дойду. Отправиться к Риине? Она живет ближе. Но не пугает ли меня она?.. Или куда хуже: не пытаюсь ли я подозрением в ее психическом нездоровье вытеснить мысль о том, что Риина может быть права и в Ционе может твориться что-то совсем не вписывающееся в мой привычный, распределенный на баллы мирок?..

Нет, нет. Дело в Риине. И слепому очевидно: нормальный человек не носит перчатки не снимая. Правда, именно она, не сказав ни слова, приехала ко мне глубокой ночью после того, как я узнала о смерти мамы… А до Овии я доберусь всего за час – не быстрее, но зато никаких сомнений.

Ноги в тесных выходных туфлях разнылись. Раньше я бы ни за что не надела их для такой долгой пешей прогулки, но теперь в основном носила именно их. Мои стандартные черные матерчатые туфельки на плоской подошве совсем износились, и новые я планировала купить только после Распределения, чтобы не портить себе статистику баллов.

Безумно хотелось просто взять и скинуть эту дурацкую обувь, но за хождение по асфальту босиком патрульные сняли бы с меня баллы – холод или жара, нужно держать себя в рамках приличий. Раньше мне даже нравилось, что за пристойный вид, даже противоречащий погоде, можно было получить поощрительные баллы, а теперь я перебегала из тени одного здания в тень другого, стиснув зубы, и провожала взглядом электробусы, которые то и дело проезжали мимо, обдавая меня потоками горячего воздуха. Улицы были почти пустынны: мне встретились только девушка, пожилой мужчина в соломенной шляпе и два патрульных.

Дом, в котором Овии выделили комнату, от соседних имперских высоток отличался. В нем было всего девять этажей и роскошный лепной фронтон треугольный формы – правда, подпорченный сколами и трещинами. Лифт не работал. Я помнила, как Овия жаловалась на то, что чинить его, видимо, и не собираются, и как ей надоело подниматься на последний этаж пешком. Убедившись, что в прохладном вестибюле пусто, я проскочила на лестницу и сняла туфли. Тут тоже было тихо, только с верхних этажей доносились звуки домашней ссоры.

На дверной звонок Овия не отвечала долго. Я уже решила, что субботу она проводит не дома – уж с Овии станется, – но тут в комнате за дверью раздались шаги.

– Тесса? Вот так сюрприз.

Овия широко зевнула, лениво прикрывшись краем ладони. В расшитой ночнушке с кисточками-завязками (и где она такую взяла?), даже растрепанная, с припухшими от сна глазами, она смотрелась красоткой. Впрочем, она могла бы нацепить и стандартную бурую пижаму без узора – ей все было к лицу.

– Ты что, до сих пор валяешься?

– Ага.

Овия зевнула снова, на этот раз даже не потрудившись прикрыться.

– Вчера поздно легла. Вернее, уже сегодня. Который час? – Она дернула запястьем, чтобы разбудить браслет. – Пять? Ну ты даешь, подруга.

– Это ты даешь.

От вида Овии – такой расслабленной, разнеженной, счастливой – мне вдруг стало противно. И как такие чувства вообще может вызывать красивый человек? Это было странно. Кажется, я никогда не задумывалась, что именно я чувствую к Овии. Или, может, дело в моих собственных эмоциях? Немудрено сейчас раздражаться от чего угодно…

– Риина тебе не звонила?

– А должна была?

Я заглянула Овии через плечо. Она переехала в эту комнату недавно, и я здесь уже пару раз бывала. Но с каждым моим визитом помещение приобретало новые и новые детали.

Сейчас, к примеру, по углам комнаты были расставлены банки с водой – на дне их темнели уродливые черные камни. Что это за банки и зачем они, я могла только догадываться. Впрочем, зная страсть Овии к разномастным камням, можно было легко предположить, что эти уродцы тоже что-нибудь очищают или защищают. Но это что: в прошлый раз я вступила в соль, которой Овия пересыпала порог, она же была насыпана на подоконник. Я пыталась объяснить, что уж к этому придерется любой проверщик, вздумавший заглянуть к Овии в комнату, но та и слушать не хотела. Утверждала, что от недоброжелателей нет ничего лучше соли, а проверщики – те же недоброжелатели. Так или иначе, соль исчезла, зато появились перья и обгоревшие пучки зелени, рассованные по полкам. Зачем это все хранила Овия, где и зачем жгла зелень, я даже спрашивать не хотела. Как-то я спросила, почему она ставит графин с водой на подоконник, и Овия объяснила мне, что это не просто какая-то там вода, а вода лунная. На вопрос, зачем она, Овия только выпучила глаза. Да, я ничего не понимала в вещах, так очевидных для Овии, но это же было и хорошо: значит, случайный наблюдатель тоже не сразу заподозрит во всех этих вещицах запрещенную атрибутику.

Хотя в хаосе, в котором тонула комната Овии, можно было все эти «волшебные» штучки углядеть не сразу. Стены покрывали вырезки из журналов, этикетки, переработанные крышки от рационных контейнеров – от этого многоцветья перед глазами плясали круги. На вопрос, зачем Овия все это собирала, она обычно пожимала плечами: «Красиво же!» На сбитой постели валялось сшитое из разноцветных лоскутов покрывало, из-под него выглядывали ярко-красные подушки и лиловая простыня. Таких постельных принадлежностей в Ционе, конечно, за стандартные баллы не выдавали. Значит, Овия или раздобыла их на частных лотках, или замачивала в красителе самостоятельно. Хотя мне было трудно представить себе Овию, которая делала бы грязную работу собственными руками. Ведь наверняка все эти красители страшно въедаются в кожу, а представить себе нежные пальцы Овии в ожогах невозможно. На нее же ни одни парень не посмотрит, и тут никакой розовый кварц не поможет.

Мне вдруг расхотелось рассказывать подруге о том, что случилось. Все эти картинки, небрежно вырванные из журналов, безделушки, разбросанные по комоду, алая блузка, переброшенная через спинку стула, с рукавом, вяло съехавшим на пол, – все это была жизнь бессовестная и беззаботная, а про мамину смерть мне вспоминать не хотелось. Ну а про отбор на плакаты и угрозу обнуления и подавно.

– А ты зачем, собственно, пришла?

Овия вернулась обратно в комнату, принялась шарить в груде вещей, сброшенных на пол в углу, и выудила порядком пожеванный серый халат. Уж он-то нормативный, и идти в таком до общей ванной комнаты – точно не привлекать лишних взглядов. Хоть в чем-то Овия мыслит здраво.

– А я, собственно…

Я вошла вслед за ней, и меня задел шлейф ее духов. Овия пользовалась очень сладкими ароматами – они кричали почти так же, как краски в этой комнате, и у меня вдруг засосало под ложечкой.

Положила ли Риина в мой чемодан мамин флакончик лавандовых духов? Они такие легкие, такие свежие, такие родные, ничуть не похожие на этот приторный тяжкий аромат.

– Можешь со мной кое-куда съездить? – спросила я. – И баллов одолжить?

Овия уже накинула на плечи халат, скрыв свою причудливую ночнушку. Я до сих пор не понимала, за какие баллы Овия находит такие вещи. Скорее всего, конечно, все это подарки ее ухажеров, и оставалось только надеяться, что им-то она про камни не рассказывает. Стоит ли делиться такими вещами с тем, кто сегодня рядом, а завтра гуляет с другой?

– И съездить, и занять? Подруга, что за дела вдруг такие с утра пораньше? Я только встала, я не соображаю. Мне нужен кофе. Хочешь со мной?

Овия сладко потянулась. Я вдохнула поглубже. Объяснять что-то Овии мне хотелось все меньше и меньше.

Мы сошлись с ней три года назад, и тогда мне показалось, что лучшего выбора подруги быть не может. В средней школе с дружбой у меня не складывалось. Обо мне шептались, посмеиваясь над моей «балльной манией», которая даже отличникам казалась чрезмерной. Как я ни старалась себя пересилить, улыбалась я одноклассникам фальшиво и отталкивала их только сильнее. В конце концов я решила, что убиваться ради социального одобрения, даже в балльном эквиваленте, – дело неблагодарное, и сосредоточилась на других, более выгодных способах подзаработать.

А потом, после перевода в старшую школу, я оказалась в новом классе и там-то с Овией и познакомилась. Она ни разу не посмеялась над моими баллами и даже наоборот: она записывалась в каждую группу внеклассной активности, в которую записывалась я, – спектакли, музыкальный кружок, дополнительная литература. Она охотно садилась со мной рядом что в школьной столовой, что в классах. Она легко смеялась со мной, хотя забавной я себя никогда не считала. Я уже тогда замечала ее любовь к ярким деталькам, но увлекаться «странными штучками» – всеми этими банками с камнями-уродцами и травами – она еще тогда не начала. За дружбу давали баллы, а еще Овия одобряла и принимала меня.

Правда, все это работало ровно до тех пор, пока на горизонте Овии не появлялся интересный парень. Тогда я теряла ее – быстро, но, к счастью, ненадолго. Все ее истории заканчивались болезненно, и там уже я одобряла и принимала Овию, чтобы она, утерев слезы и шмыгнув носом, говорила мне, что я «самая лучшая подруга во всем Ционе».

В целом схема выходила неплохая. Так или иначе, Овия возвращалась ко мне, а я с каждым новым баллом за наше общение чувствовала себя все лучше.

– Ты все же познакомилась с тем офицером? – спросила я.

Судя по тому, какой невыспавшейся выглядела Овия в пять часов дня в субботу, ночь она провела не у себя.

– А как же! – Глаза у Овии загорелись. – Спрашиваешь! И сегодня мы с ним тоже встречаемся. Ну-ка отойди. Мне нужно сбегать умыться, а потом пойдем пить кофе. Все тебе расскажу.

– Овия… Мне, честно говоря, некогда пить кофе.

И неинтересно слушать про очередного мужчину, который очень скоро разобьет Овии сердце.

– У меня комм не работает, и мне позарез нужно его починить, – объяснила я. – Сама понимаешь, без браслета никуда.

– А как ты тогда собралась ехать в мастерскую?

– Поэтому я и прошу тебя съездить со мной. Чтобы ты использовала свой.

– Тесса, но эта чертова мастерская на другом конце Циона. Мы туда полтора часа с пересадками будем ехать. Нет уж, извини, подруга, не сегодня. Мне еще нужно накраситься, причесаться и платье забрать – мне одна знакомая за десятку баллов шьет. А в семь уже кино.

Я сжала зубы.

– Кино.

Мне даже не захотелось поправить Овию с этой ее «чертовой» мастерской. Дверь в коридор была приоткрыта, и ее легко могли услышать, но мне сейчас было все равно.

– Ну кино, Тесса! С Ганном! Он меня пригласил. Сначала кино, потом мороженое, потом к нему.

Ну ясное дело, Ганн. Овия сейчас далеко. Сейчас в ее мире ничего, кроме того парня, нет. Мороженое… Офицер, вероятно, считает Овию совсем еще девчонкой.

– Понятно, – буркнула я. – Ладно. Тогда я пойду.

– Уже? И даже кофе не выпьем? – заныла Овия.

– Нет, спасибо. И жарковато вообще-то для кофе.

– Ну так со льдом. Там на углу дают. И не очень дорого. По двадцать баллов за шарик. Ну?

– У меня комм не работает, помнишь?

– Ах да, точно… Ну иди тогда, конечно…

Овия потянулась ко мне, чтобы обнять на прощание, и я невольно поморщилась: ее волосы насквозь пропахли табаком.

– Это твой Ганн, что ли, курит?

– Ага. Ну и я тоже с ним немножко. За компанию. Иначе нельзя, Тесса.

– Надеюсь, он тебя за табак платить не заставляет?

Табак выращивали в гидропонных теплицах в очень ограниченном количестве, а с учетом его вреда для здоровья стоил он каких-то сумасшедших баллов, особенно для женщин.

– Нет-нет, что ты. Он щедрый. И очень заботливый. И вообще… – Овия мечтательно прикрыла глаза. – Ну почему ты так быстро убегаешь? Посидели бы, поболтали…

– Нет, Овия, не могу. Мне пора.

По прохладной лестнице я спустилась, все так же зажав туфли в руке. В вестибюле я столкнулась с пожилой дамой – лицо у нее было худое и сморщенное, как пересушенная изюмина, – и под ее негодующим взглядом я натянула туфли тут же, прыгая на одной ноге. Какой непорядок – ходить босиком!

Я кивнула даме на выходе:

– Хорошего дня.

Про себя я от души пожелала ей обратного, и от этой мысли внутри странно защекотало. Как же хорошо…

Скажи я, что думаю, вслух, меня бы могли и оштрафовать. Но всего на пару баллов, не сравнить с моим сегодняшним рекордом. Неужели я не заработала бы эти жалкие два балла потом? За то удовольствие, которое я испытала бы, заставив эту старуху засунуть эти ее осуждающие взгляды куда подальше…

Я тряхнула головой. Где один балл штрафа, там и другой. Штрафы недопустимы. Волновали ли штрафы Овию? Да, она накидывала на плечи серый халат, чтобы пробежаться до ванной, и в школу одевалась в стандартные оттенки серого. Но под платьем носила камешек на цепочке. Овия умела жить как хочется. Жить ради себя, а не каких-то там баллов.

Под ребро словно впилось что-то острое. «Каких-то там?..» Да что со мной такое? Опять я думаю терминал знает что… С каких это пор беспорядочная жизнь Овии вызывает во мне зависть? Разве мне хочется заваливать свою комнату ритуальными принадлежностями, за которые меня могут в любой момент поставить под надзор, или спать с парнями, которые ни во что меня не ставят?

Я фыркнула и быстро сбежала по ступенькам на улицу.

Глава 6. Корневая база

РИИНА ЖИЛА СОВСЕМ не так, как Овия. На открытых полках, на комоде, даже на прикроватной тумбочке – ни пылинки, ни предмета. Все спрятано или расставлено по местам в идеальном порядке. Постель укрыта темно-серым покрывалом, и на нем ни морщинки, только топорщатся в изголовье две подушки – а там и под одеяло заглядывать нечего, они тоже серые, это ясно. На стенах ни вырезки, ни плаката, ни фотографии, потому что кнопки и липкая лента, конечно, портят штукатурку. Комнату Риины можно было бы экспонировать под табличкой: «Образцовое жилище примерного гражданина Циона». Только сейчас я понимала, что от прямых углов и стерильности веяло чем-то тревожным, а совершенство жилища Риины рассыпалось, как рассыпается на нити ветхая ткань.

– Ты как? – только и спросила меня Риина, открыв дверь.

Она была аккуратно причесана, одета в темную юбку с серой, хорошо выглаженной блузкой. Казалось, Риина вышла из шкафа, где до этого момента бережно хранилась, как пластиковая кукла.

Смотрела она на меня без улыбки – хотя когда вообще она улыбалась? – но в ее голосе не звучало ни упрека, ни раздражения.

– Риина…

Я помялась. Не стоило приходить к Риине. Только не после того, что я ей наговорила. А она – мне. Но помощи мне ждать было больше не от кого.

– Я пойму, если ты больше не хочешь меня видеть, – выдавила я. – Мы с тобой расстались на не самой мирной ноте…

Риина повела плечом, аккуратно пряча руки в карманах юбки:

– Да, было такое.

Я опустила взгляд. Никогда бы не подумала, что мне придется вот так изворачиваться. Если бы не комм, не баллы, не угроза обнуления, я бы сюда не пришла.

– Но я не злопамятная. – Риина пожала плечами. – И понимаю, почему ты так себя вела. Почему сказала все, что сказала. Это я должна попросить у тебя прощения.

От спокойного тона Риины мне вдруг стало паршиво.

– Ты?

– Да. За то, что на тебя вывалила. В такой день…

Я опустила глаза.

– Так ты как? – Риина протянула мне комм, наверное, чтобы засчитать встречу, но я качнула головой.

– Риина, я…

Ее слова про извинения меня тронули и – поэтому же – испугали.

– В общем…

– В общем?

– Мне жутко стыдно, – проговорила я, пряча глаза, – но мне снова нужна твоя помощь. Я пойму, если ты мне откажешь, но…

Я осеклась. Говорить то, что, скорее всего, следовало говорить в этой ситуации, было и просто, и почему-то противно. Я обманывала Риину, обманывала себя – если мне и было стыдно, так только за то, что, даже накопив почти десять тысяч баллов, я не могла ими никак себе помочь сама.

– И какая тебе нужна помощь?

Риина смотрела на меня прямо, но иронии на ее лице не читалось.

Я вообще никогда не понимала, о чем она думает. Риина всегда держалась одиночкой. Говорила мало, на занятиях отвечала кратко и даже о погоде в школьных коридорах не болтала. Три года назад, в наш первый месяц в старшей школе, Риина проходила мимо меня в столовой со своим дневным рационом – одетая во все черное, как тень, и такая же молчаливая. Я бы даже не заметила ее и ни за что бы не узнала ее имени, даже несмотря на то, что учились мы на одном и том же потоке. Но Риина, зацепившись юбкой за угол стола, запнулась и уронила бы свой поднос, если бы я машинально не подхватила ее за локоть. Свободных мест в столовой было мало, и я легко подвинулась, тесня на скамье Овию.

– Садись с нами, – предложила я.

Риина явно сомневалась, но все же села. Мы обменялись прикосновениями коммов, а я подумала, что иметь двух подруг куда лучше, чем одну. В два раза больше баллов.

– Давай рассказывай, – позвала меня Риина, возвращая в реальность. – И заходи.

Я потерла бровь. Мы были знакомы с Рииной три года, но сколько слов мы друг другу за это время сказали? Разговоров по душам между нами никогда не случалось.

– Ну, в общем… – Я шагнула в комнату. – У меня отключился комм. Нет, он не разрядился. Вообще не работает.

– Не работает, – повторила Риина.

– Ага… Я сяду?

Я кивнула на кресло, придвинутое к окну. Ноги в узких туфлях так и горели.

– Конечно. Давно не работает?

– Со вчерашнего вечера.

Я плюхнулась в кресло и стянула туфли. На пятках краснели волдыри.

– Ого!

Риина покосилась на мои ноги, присела на пол у кровати, откинула край покрывала и вытащила из-под матраса пару простых матерчатых туфель на каждый день.

– Держи.

– У меня уже есть такие, – почему-то вырвалось у меня.

– Ну вот и вернешь потом.

Риина пододвинула ко мне туфли.

– А тебе что надевать?

Она пожала плечами. Сейчас на ней были мягкие домашние туфельки, в таких по улице не ходили.

– Что-нибудь придумаю.

– Да ну зачем, – запротестовала я. – Вот еще!

Буду Риине должна, придется как-то эти туфли возвращать…

– Как знаешь. – Риина встала. – Хоть это возьми.

Она выдвинула ящик стола и вытащила рулон пластыря. Я нехотя его приняла и оторвала себе две полоски. Но, даже наклеив их на волдыри, я едва не зашипела от боли, когда снова натянула свои выходные туфли.

– Тесса, ну не дури.

Риина пододвинула мне свою пару. Немного подумав, я все-таки кивнула:

– Спасибо.

Пока я стягивала свою обувь и надевала туфли Риины – к счастью, у нее размер был чуть больше, – у меня жалобно сжался и заурчал живот.

– Ты и рационы не брала?

– Не брала. Как-то не до того было.

Я пропустила вчерашний ужин, сегодняшний завтрак и обед. Я вообще о еде не вспоминала. А если бы и вспомнила, мне бы все равно ничего без комма не выдали.

– Понятно, – бесстрастно отозвалась Риина. – Разделим мою порцию. Или нет: я возьму еще одну, ничего.

Если обязательный рацион можно было взять по символической цене в один балл, то добавка уже стоила десять. Аппетит было принято контролировать.

– Да ну ты что! – запротестовала я.

Десять баллов за стандартный обед, которые я все равно буду должна Риине, – это ограбление!

– Не надо. Попозже поем. Когда комм починю. Кстати, я поэтому и пришла. Хотела попросить со мной съездить в мастерскую…

– Да я уже поняла, – повела плечом Риина. – Съездим, о чем разговор? Но сначала пообедаем. Надеюсь, еще не все разобрали…

Она глянула на свой комм: почти шесть. В такое время обеденные рационы в киосках выдачи уже заканчивались, а ужин выдавали только с восьми. Но можно было что-то перехватить в уличных кафе. Не за один десяток баллов, конечно.

– Слушай, Риина, – колеблясь, спросила я, – а ты когда-нибудь бывала на ла’Валл? Правда, что за отключение там могут вкатить штраф? Ну, в дополнение к плате за ремонт…

Риина сложила руки на груди:

– Сама я там не бывала. Но про штрафы тоже слышала.

– И… большие они?

– Я не знаю, Тесса.

Я помялась и неловко улыбнулась:

– Хоть вообще не чини.

Риина присела.

– Но не чинить нельзя.

– Это да. Но мне столько вкатили за пару дней… Почти тысячу, – нехотя призналась я.

– Не может быть!

– Может, – усмехнулась я. – Похоже, я пошла по кривой дорожке.

– Да ну. – Риина едва не рассмеялась. – Штрафы бывают у всех.

– Но не у меня… Что мне делать, а? – бессильно спросила я.

Вопрос был риторический. Но мне так хотелось поныть, как любила делать Овия…

Риина смотрела на меня не моргая, как будто взвешивала все за и против. Наконец сказала:

– Ну… Теоретически кое-что сделать можно.

Я выпрямилась:

– Правда?

– У меня есть один знакомый… Он может посмотреть твой комм.

– Да? Он разбирается?

– Еще как! Но об этом лучше молчать.

В Ционе была только одна официальная мастерская. Коммы чинили только на ла’Валл.

– Это… незаконно?

– В законе про починку коммов у себя дома ничего не говорится.

– И правда… Слушай, а они ведь могут сказать, что это я в комме поковырялась, – вдруг подумала я вслух. – Пыталась перепрограммировать. Добавить себе баллов, например… Коммы же просто так из строя не выходят. И тогда… Может, и под надзор поставят…

Риина повела плечом:

– Я не знаю, Тесса. Все возможно.

Я поежилась. И почему при полной моей невиновности для сохранения баллов мне снова и снова приходится прибегать к каким-то странным полулегальным путям?

– Так что за знакомый?

Риина чуть подалась ко мне:

– Ты должна пообещать мне, что никому про него не расскажешь.

– Да… Да, конечно! Обещаю.

– Хорошо.

Риина подняла комм и что-то на нем набрала. Зазвучал отрывистый сигнал вызова.

– Привет, Ланс. Я зайду к тебе через час?

Из комма донесся смешок:

– Риина, ты всегда сразу к делу. Ну через часок, может, и приму. Погоди, посмотрю в своем ежедневнике. Сегодня, значит, суббота? Тебе сказочно повезло. Всю субботу я свободен.

– Ну и отлично. Жди.

Риина отключилась и опустила руку.

– А он… – Я кашлянула. – Сколько он возьмет?

– Нисколько. Это же по дружбе.

– А… Ладно. – Я помолчала, а потом все-таки не сдержала улыбки. – Не знала, что у тебя кто-то есть.

– А у меня никого и нет.

* * *

– Ага. Значит, с подружкой.

Ланс подмигнул мне, пропуская внутрь. Его комната очень напоминала жилище Риины: такой же порядок и все серое. Но пыли, пожалуй, побольше – как у любого нормального человека.

– Ну, рассказывайте. Что у вас стряслось?

Ланс плюхнулся на рабочее кресло и крутанулся. Длинный и худой, с крупными ладонями, будто снятыми с чужих рук, он казался удивительно непропорциональным. Его голова ходила на шее с крупным кадыком подвижно, как игрушечная.

Симпатичным Ланс не был, но держался легко и уверенно, и от этого мне машинально стало спокойнее. Я все же предпочла бы починить браслет в официальной мастерской на ла’Валл. Но и Ланс, похоже, знал, что делает, а его жилище мало напоминало нору уголовника.

– У Тессы что-то с коммом, – объяснила Риина. – Посмотришь?

Ланс протянул мне квадратную ладонь. Я стянула с запястья браслет и осторожно протянула Лансу.

После простенького обеда в закусочной на углу мы сели в электробус, и Риина потратила баллы на нас обеих. Если в закусочной я еще могла выбрать что подешевле, то стоимость проезда выбирать не приходилось. Подсчитав в уме расходы и содрогнувшись, я попыталась отвлечься и расспросила Риину о Лансе. Рассказала Риина мало – что они знакомы с детства и жили напротив. А еще что Ланс был на год старше нас обеих и уже работал: его распределили в одну из электротехнических лабораторий, где он занимался визорами.

– И как тебя угораздило?

Ланс вложил мой комм в короб, установленный по левую руку от визора на его рабочем столе, и вывел на экран программу. Я только смотрела, как ловко он перемещается между зонами экрана, то вводя данные, то удаляя их. Интересно, он арендует этот визор по стандартной ставке или у него скидка из-за работы в лаборатории? Владеть устройствами, кроме коммов, в частном порядке не полагалось никому, но и аренда стоила немало.

– Если честно, история очень странная, – призналась я.

Мы с Рииной присели на край застеленной кровати: других мест в тесной комнатушке просто не было.

– Верю, – кивнул Ланс. – Коммы просто так не отключаются. Даже севший комм отреагирует на запрос идентификации. А у тебя даже резерв вылетел. Это как?

Я не очень понимала, о чем говорит Ланс. Похоже, он и правда разбирался в коммах.

– Как, не знаю, но…

– Но?

Пальцы Ланса летали над клавиатурой. На меня он не смотрел, но работа его, кажется, от разговора нисколько не отвлекала.

Я еще немного помедлила, а потом решилась:

– Может ли кто-то отключить комм дистанционно?

– Я же говорю. Комм вырубить вообще довольно сложно. А он у тебя просто мертвый.

Я опешила:

– Значит, его не восстановить?

– Ну что ты, – ухмыльнулся Ланс. – Сейчас реанимируем. А ты продолжай, с темы не съезжай. Кто тебе там его дистанционно вырубил?

– Да я, честно говоря, и не уверена, что это он вырубил, – пробормотала я. – Может, просто совпадение…

– Он? – переспросила Риина.

– Долгая история, говорю же.

Вообще говоря, я уже слабо верила в то, что видела за плечами того парня рюкзак приговоренного. Все это было слишком безумно. Через стены Циона не перемахивают по щелчку пальцев. Да и не по щелчку пальцев тоже. Но в том, что парень был подозрительным, я как-то не сомневалась. Но мог ли он отключить мой комм? Да как?

– А я не тороплюсь, – отозвался Ланс, все так же не оборачиваясь. – Я же говорю: у меня вся суббота свободная. И воскресенье, кстати, тоже. Риина вот в кино со мной идти отказалась… Так, может, с тобой сгоняем?

– Тессе не до кино. Надо разобраться с коммом. И вообще, у нас экзамены начинаются уже в понедельник, некогда, – оборвала Риина. – Ты лучше в визор свой смотри.

– А я и смотрю. Давай, Тесса, свою долгую историю.

Я замялась:

– Я столкнулась с одним парнем…

Озвучивать историю с рюкзаком было странно, и я решила ее опустить.

– У него был нож, и я…

Глаза у Риины округлились:

– Нож?

– Да, нож… Думаю, он просто хотел меня припугнуть. Ничего такого…

– «Ничего такого!» – Риина качнула головой, а я почувствовала себя последней дурой.

Про себя я уже оправдала этого парня из переулка – и почему? Потому что он мне понравился. Потому что широкие плечи и прядь волос, которая падает на глаза так, что сердце колотится чаще.

– Я хотела вызвать экстренную службу, – поспешно объяснила я. – Но не смогла. Комм просто выключился. А парень ушел.

– А комм отключился, – повторил Ланс.

– Да… Но это только половина проблемы. Меня пригласили на отбор для уличных плакатов…

Ланс присвистнул, Риина хмурилась.

– И если я не починю комм, меня могут обнулить… В общем, браслет мне нужен позарез, – закончила я.

– Твой комм никто не трогал? – спросил, не оборачиваясь, Ланс.

– Никто.

Ланс кивнул:

– Угу. Ну ладно. Но история, конечно, странненькая.

Он переключил программы, и экран моего комма в коробе слева от его визора вспыхнул. Я выпрямилась.

– Следов взлома никаких. Как будто он сам рубанулся. А может, и правда погрешность? – размышлял Ланс вслух. – Одна на десять тысяч или как-то так…

– Погрешность? Такое бывает?

Экран браслета в коробе зажегся окончательно, и Ланс вытащил комм. Задумчиво покрутил его в пальцах, пожал плечами и, крутанувшись на стуле, протянул его мне.

– Ну как… Редко. Очень.

– И меня бы отпустили без штрафа?

– На ла’Валл? О, ну на это не надейся. Любят они припугнуть. А у меня никаких проблем. Минута – и как новенький. По-моему, неплохо.

Ланс улыбнулся и блеснул глазами.

– Да-да, конечно… Ты в этом всем прямо… разбираешься, – выдавила я.

Я защелкнула браслет на запястье – металл с непривычки холодил кожу – и провела пальцем по экрану. Часы, личный файл для идентификации и счетчик баллов. В животе екнуло: «8329». Я потеряла за пару суток почти тысячу баллов.

Великий же терминал, да теперь мне просто необходимо сняться на плакаты, чтобы покрыть все эти штрафы… Штрафы! Я не получала их шесть лет. Ни одного балла. Я просто обязана получить свои десять тысяч до Распределения, а потом просадить всю эту чертову десятку за месяц в каких-нибудь небесных апартаментах. Я их точно заслужила.

Сердце от этой мысли забилось как бешеное. Я и сама не заметила, как промелькнуло у меня в голове неположенное – чертова десятка, – но мне было все равно.

Небесные апартаменты… Мама не одобрила бы. Мама сказала бы, что тратить все десять тысяч на один-единственный месяц в какой-то там красивенькой квартирке – дурное расточительство. Есть миллионы способов потратить баллы с умом и пользой.

Но теперь мамы нет, и если уж я и горбатилась на эти баллы, то потрачу их только на то, что хочу я.

Я и не заметила, как шмыгнула носом.

– Ты чего там? – заинтересовался Ланс. – Сезонная аллергия? Надеюсь, не тетра. Последний раз я от тетры еле оклемался.

– Ланс! – рявкнула на него Риина.

– Не тетра? Ну и хорошо.

Я встретилась взглядом с Рииной. Она одернула Ланса, чтобы не напоминать мне про маму… Я отвела глаза. Столько заботы, так и задохнуться недолго.

– Кстати, теперь можно.

Я подняла руку с браслетом и протянула Риине. Жаль, что за эту встречу баллов засчитается куда меньше, чем надо, ведь на самом деле моя встреча с Рииной началась несколько часов назад.

– Ланс…

Я протянула комм и ему.

– Э-э, не. Я пас.

– А баллы?

– Уж как-нибудь по-другому заработаю. Предпочитаю оставаться в тени.

Я убрала руку. Терминал побери… Все-таки не стоило сюда приходить. Что, если теперь у меня на комме следы несанкционированного переподключения? Если Ланс предпочитает «оставаться в тени», значит, не такие уж его делишки легальные.

Я оглянулась. Как бы тактично уйти? Нужно, конечно, сначала поблагодарить Ланса, а потом…

Но в голове уже билась другая мысль.

– Ланс, а твой визор… Что еще он умеет?

Ланс усмехнулся:

– Какой интересный вопрос. Ну вообще-то сам по себе мой визор ничего не умеет. Тут важно, кто за этим визором сидит.

Я мотнула головой:

– Ты же понял.

– Да понял. Что ты хотела?

– Ты можешь открыть личное дело человека?

Ланс свел брови, но улыбаться не перестал:

– Из базы?

Я сглотнула:

– Да, наверное.

Публичный доступ к личным делам был закрыт, но я видела, как Вия ла’Гарда читала мое дело прямо со своего визора. Значит, как-то эти документы просмотреть все-таки возможно.

– Так можешь?

Ланс уже развернулся к визору:

– Не вопрос. Кого будем искать?

– Это… не опасно?

– Опасно? Уж я-то знаю, как шифроваться. Так чье ищем дело?

Я перевела дух. Риина молчала, и по ее лицу сложно было понять, что она думает о моей просьбе.

– Ла’Гарда, – сказала наконец я. – Вия ла’Гарда. Это женщина из министерства. Кажется, руководит отбором на плакаты.

– Вия ла’Гарда…

Я смотрела, как на экране Ланса программы сменяют одна другую. Хотела ли я узнать о женщине, которая считала, что «сиротки» и «слезодавилки» уже больше не в моде, а судьбами людей можно управлять как вздумается? Терминал закороти, да.

– Вот она. Глава департамента внутренних коммуникаций…

Ланс вывел поверх черно-зеленой страницы текста фотографию.

– Точно, она.

Прямая графичная челка, гладкая идеальная кожа и холодный взгляд.

– И на посту эта цветущая дамочка уже… – Ланс наклонился к экрану поближе. – А тут непонятки. На, смотри сама. Глава департамента эта ла’Гарда то ли пятнадцать лет, то ли… Не понимаю.

Он ткнул в цифру, которая то пропадала, то появлялась.

– Это что значит? – Я подалась к визору.

– А вот и не знаю. В базах обычно все четко. А если нечетко, значит, кто-то что-то пытался подтереть. Только зачем?

– Может, она хочет казаться младше, чем она есть?

– Может, и так. Но не в личном деле. И уж точно не в той версии, которая хранится в корневой ционской базе. Это оригинал, понимаешь? С ним точно ради такой ерунды морочиться никто не будет. За такое недолго получить надзор. Да к этой базе вообще доступ есть только у Сената и еще пары шишек. Ну и у меня кое-какой.

Ланс широко улыбнулся. Я содрогнулась. Не опасно? Нет, за такие дела Ланса могут не просто обнулить… За такое, скорее всего, исключают. Ломаный терминал, да во что я ввязалась?

– А даты рождения там нет? – наклонилась поближе Риина.

Я быстро покосилась на нее. Я ожидала, что Риина оборвет нас и потребует, чтобы мы с ней ушли. Но она, кажется, нисколько не боялась.

– Не-а. – Ланс убрал фотокарточку и крутанул строчки вверх. – Этого мне не видно. И баллов тоже. Я же говорю: к корневой базе я доступ пробил, но он неполный.

Риина продолжала смотреть на экран.

– Если эта ла’Гарда работает на своем месте уже пятнадцать лет, то ей должно быть ну никак не меньше сорока. А ей по виду и тридцати нет.

Я еще размышляла, не лучше ли все же встать и просто уйти, но фотография ла’Гарды на экране Ланса меня словно загипнотизировала.

– Может, снимок старый? – предположил Ланс.

– Она в реальности как на фото, – машинально отозвалась я, все так же не сводя взгляда с личного дела ла’Гарды. – Ни годом старше.

– Она в своем департаменте, наверное, зашибает такие баллы… Уверен, на нее одну пол косметической фабрики работает, – пожал плечами Ланс.

Я неохотно кивнула. Звучало логично. Ла’Гарда, наверное, могла позволить себе самые передовые процедуры.

– Хотя вот без обид. – Ланс снова открыл фото ла’Гарды и, сощурившись, посмотрел сначала на нее, а потом на меня. – Кожа у нее даже лучше, чем у тебя. А у тебя очень даже ничего. Свеженькая.

Я хмыкнула, силясь скрыть смущение от полукомплимента Ланса. «Свеженькая»!

– Думаешь, дело не в кремах? – спросила Риина.

Ланс повел плечом:

– А вот и не знаю. Я не очень-то в курсе ваших девчачьих дел. Но…

Он увеличил кадр так, что кожа на скуле ла’Гарды стала видна до последней поры.

– Это еще что такое? – Я пододвинулась ближе.

– Странная какая-то симметрия, – пробормотала Риина.

В этот раз я с ней была согласна. Поры размещались на коже равноудаленно. Так, будто их рисовали на каком-нибудь визоре.

– Думаешь, пересадку синтетики все-таки стали делать?

– Ничего не думаю. Но выглядит странно. Неестественно.

Я переводила взгляд с Риины на Ланса и обратно:

– О чем вы? Какая еще синтетика?

– Только ты об этом не распространяйся. – Ланс понизил голос. – Я тут пару лет назад в одном архивном деле кое-что раскопал… Вообще-то это дело уже давно удалили, но я кое-как похимичил…

– Это еще имперская разработка, – перебила его Риина. – И дело старое, имперское. Все подобные документы удалены.

Я смотрела на нее во все глаза. Значит, Риина об этом знала… Знала о делах Ланса и не такое.

– Но я смог кое-что восстановить и сопоставить, – продолжал он. – Если говорить метафорически, я собрал пепел и воссоздал ту бумагу, которую когда-то сожгли. Не думаю, что кто-то таким занимался… В общем, об этом ты должна молчать.

Я все смотрела то на Ланса, то на Риину. Может, сейчас самое время все же встать и уйти? О некоторых вещах лучше не знать. И если Риина знает, то это вовсе не значит, что в эти все дела нужно втягивать и меня.

Но взгляд сам скользнул на экран визора. Эти странные симметричные поры на коже ла’Гарды… «Синтетика»…

– У нее пересаженная кожа, – прошептала я.

Ланс кивнул:

– Видимо, да. Это имперский проект. Замена органических тканей синтетическими.

– Но как же… Как это возможно?

– Этого я не знаю. Говорю же, восстанавливал по крупицам. Из того, что я понял, в империи создали какую-то технологию, которая позволяла синтетике приживаться. Сама понимаешь, просто так в теле ничего не заменишь. Отторгнет. Но они создали.

– И что же… – Я ахнула, не сводя глаз с уменьшенной фотокарточки ла’Гарды. – Ей может быть и сорок, и шестьдесят?

– Вероятно. Говорю же: она в своем положении может и не только кремами пользоваться.

– Но ведь… Ведь это, наверное, незаконно? – прошептала я.

Ланс цокнул языком:

– Для таких, как глава департамента внутренних коммуникаций министерства образования Циона, все законно.

– Но это старая имперская технология? И данные про нее удалены?

– Именно так. Но, думаю, ционские шишки балуются и не такими благами старой цивилизации.

Я зажала ладони между коленями – так крепко, что стало больно. Какое мне дело до того, как живет ла’Гарда? Это ее баллы. Ее дело. Ее… идеальная синтетическая кожа. Что я хотела узнать? Насколько могущественна женщина, которая решила, что может крутить мной как хочет? Узнала.