Читать онлайн Милицейские истории: невыдуманные рассказы о милиции и без милиции. Миниатюры бесплатно

© Смоленский М.Б., 2019

От автора

Уважаемые читатели!

Вы держите в руках книгу, состоящую из моих рассказов о милиции, рассказов моих товарищей милиционеров об их службе в милиции и обо всем, что с ней связано. В этих коротких рассказах уместилось достаточно много удивительных подробностей о службе в милиции и о жизни в стране, которая называлась Союзом Советских Социалистических Республик. Я тогда сам служил в милиции, и многое из написанного в этой книге произошло непосредственно со мною или с людьми, которых я хорошо знал. Мы тогда были очень молоды, полны сил и энергии, и нам казалось, что весь мир принадлежит нам. Мы жили под влиянием идей, которые нам вкладывали в голову с детских лет, а потом тщательно следили, чтобы они там оставались в неизменном виде до самого нашего последнего дня. Но мы быстро научились читать между уже написанных строк. Мы в совершенстве овладели искусством скрывать свои настоящие мысли и прятать серьезные чувства за иронией. Юмор был нашим спасением, позволившим сохранить в себе способность к состраданию и милосердию, а свою душу защитить от омертвения. Он стал нам защитой – и одновременно оружием в нашей борьбе за справедливость.

Книга снабжена фотографиями людей, чьи действия в ней описываются. Всмотритесь в эти лица. Многих уже нет с нами, но память о них живет в их поступках.

При написании этой книги очень хотелось, чтобы читатели, узнав из неё о нашей жизни, быте и мотивации наших действий, поняли нас правильно.

С уважением, Михаил Смоленский

Жизнь, подаренная дважды

Это было в апреле 1974 года. Участковый инспектор милиции Ленинского ОВД г. Ростова-на-Дону Анатолий Власенко находился на своем рабочем месте, в опорном пункте милиции по адресу ул. Шаумяна, 67 и работал с бумагами, составляя планы на следующий день. Было уже темно, время около 21–00. Вдруг к нему в комнату вбежал работавший в ЖЭУ сантехником Александр Гудков и сообщил, что из выгребной ямы дворового туалета в доме 74 на улице Шаумяна раздается детский крик. Анатолий подорвался с места и бегом туда. Во дворе указанного дома стоял туалет, построенный из кирпича. А полом служила бетонная плита с двумя небольшими круглыми отверстиями, куда и отправляли человеческие экскременты. Посветив себе фонариком, через это отверстие он увидел маленького человечка, который слабо попискивал и слегка шевелил ручками и маленькими ножками. Он не тонул, так как на фекалиях образовалась корка, и его вес не смог её пробить. Но все могло быстро измениться. Нельзя было терять ни минуты, но как его достать? Отверстие небольшое, человеку не протиснуться. И расширить его можно разве что только отбойным молотком. Так просто эту бетонную плиту не возьмешь. Вызвать кого-то на помощь? Но пока она появится, ребенок уже погибнет… Тут ему в голову пришла спасительная идея. Во дворе была натянута бельевая веревка. Он быстро срезал её и, сделав на конце петлю, стал опускать в отверстие. Участковому удалось накинуть петлю на торчащую ножку, затянуть, и он стал медленно поднимать малыша. Анатолий очень боялся, что ребенок зацепится за край отверстия и сорвется. Про себя он его попросил: мол, малыш, если жить хочешь, то проскользни, пожалуйста. И малыш как будто услыхал его. Он проскользнул. Это оказался мальчик. Очень маленький, с торчащей, плохо оторванной пуповиной. От слабости он уже не кричал, а тихо, жалобно попискивал. Но он был живой.

Анатолий Власенко

Кто-то из соседей принес простыню, и младенца завернули в неё. Тут подъехала вызванная кем-то из соседей бригада медиков, и ему сразу начали оказывать помощь. Спросили, как зовут спасителя, и он сказал: «Анатолий». И в бумаги записали мальчика Анатолием. И увезли. Через две недели Анатолий Власенко позвонил, поинтересовался, как его крестник. Оказался здоровеньким. Будет зарегистрирован, а впоследствии и усыновлен с именем Анатолий.

Анатолий Ефимович Власенко много лет проработал в милиции: и участковым, и в ОБХСС, и во вневедомственной охране. В милиции закончил службу полковником милиции, а затем служил в спецвязи и закончил службу там, уходя в отставку в звании генерал-майора. Но когда я попросил его вспомнить что-то героическое или просто памятное, с чем ему пришлось столкнуться за долгие годы службы и чем он мог бы гордиться как достижением, то он вспомнил именно историю спасения этого маленького человека, которому он второй раз подарил жизнь. «Спасением этого живого существа, – сказал он, – я горжусь больше любого своего достижения на службе».

Призрак мента

В ноябре 1982 года, после окончания Ростовского института сельскохозяйственного машиностроения, я поступил на службу в милицию и был направлен участковым инспектором милиции в Промышленный РОВД г. Новочеркасска. До прохождения специальных сборов, после которых присваивали звание лейтенант милиции, мне присвоили звание старшина милиции. Жил я в г. Ростове-на-Дону и каждое утро на электропоезде ехал к месту службы, а вечером возвращался домой. В 1982 году впервые в СССР ввели переход на зимнее и летнее время, да ещё и город Ростов-на-Дону перевели в другой часовой пояс, якобы для экономии электроэнергии. (Из другого часового пояса Ростов-на-Дону вернули уже через год, а вот от ежегодных переходов с летнего на зимнее время и обратно отказались только через тридцать лет, поняв всю бесперспективность и глупость этой затеи.) Но тогда благодаря этим новациям в зимнее время утром часов этак до 9-30 было ещё темно.

Михаил Смоленский в 1981 году

И вот где-то в конце ноября в одно «прекрасное», очень темное, холодное утро я, как обычно, сел на «семичасовую» электричку на станции «Сельмаш» и через несколько минут спокойно заснул, как делал это всегда, благо за окном была просто жуткая темень. Всё как обычно. И меня всегда какая-то неведомая сила буквально перед остановкой «Хотунок» будила, и я, проснувшись, быстро выходил. Но в этот раз меня эта чертова сила разбудила немного раньше. И, ещё толком не проснувшись, услышав: «Осторожно, двери закрываются», я подскочил как ужаленный и пулей вылетел из вагона на остановку. Двери закрылись, и электричка уехала. «Успел», – подумал я. Проснувшись окончательно, посмотрел перед собой, но местность какая-то незнакомая. Огляделся я вокруг и понял, что вышел на одну остановку раньше, чем мне надо. За моей спиной в темноте светилась проходная НЭВЗ (Новочеркасского электровозостроительного завода), а передо мной был сильно заросший парк, слегка запорошенный первым зимним снежком. И ни одного фонаря. Темень, ну хоть глаз выколи! Ни черта не видно.

Я примерно понимал, что идти надо влево. Но куда? Парк как лес. Тут, на мое счастье, выглянула луна, и заросшие дорожки между кустами и деревьями, засыпанные первым снегом, стали хоть как-то просматриваться. И я не спеша пошел. Иду по парку, а куда – пока не ясно. Фонари все разбиты, ни одной горящей лампочки. Только луна. Очень красиво, но как-то тревожно. Больше всего в этой ситуации я боялся выглядеть смешным. Начнут в отделе вышучивать. Следопыт ростовский! Заблудился в трех шагах от милиции! Смех. И так в милицейском деле новичок, знаний ни черта, чувствуешь себя недоделанным каким-то, а тут ещё шуточки назревают.

Поэтому я очень обрадовался, когда впереди себя увидел спину идущего человека, который на правом плече нес небольшой картонный ящик, придерживая его рукой! Я устремился к нему, вытянув в его сторону руку, и негромко окликнул: «Эй! Товарищ! Подождите!» Но в ночной тишине это моё обращение прозвучало весьма громко. Мужчина всем корпусом повернулся, и его лицо исказила гримаса очень сильного страха! Я бы даже сказал, животного ужаса! Очевидно, он был так напуган увиденным, что я сам перепугался, даже оглянулся посмотреть, что он такое там увидел, кем или чем он так напуган. Никого сзади не было, и, повернувшись обратно, я с удивлением увидел, что этот мужик уже бежит от меня сломя голову, перепрыгивая через кусты. Инстинктивно я тоже побежал в его сторону и ещё раз крикнул: «Товарищ! Стой!» Внезапно этот «товарищ» отшвырнул ящик и вообще помчался как ветер. Миг – и его не стало!

Добежав до брошенного ящика, я остановился и открыл его. Там лежали аккуратно упакованные электроутюги. Десять штук. Несмотря на мою неопытность, я всё понял. Меня обуял дикий хохот. Я несколько минут хохотал как сумасшедший. Эти электрические утюги, видимо, тайком были вынесены из цеха товаров народного потребления завода НЭВЗ. Проще говоря, украдены! У государства. Судя по их количеству, дело тянуло на кражу государственного имущества, что обеспечивало от 3 до 7 лет лишения свободы. И тогда я образно представил, что увидел этот несчастный мужик, повернувшись на мой окрик. Он увидел «Мента». С ярко сияющей в свете луны огромной желтой кокардой и золотыми широкими старшинскими полосками вдоль всего погона, тот неумолимо приближался к нему с протянутой рукой, чтобы схватить его. А вместе с «ментом» надвигались как минимум лет пять лишения свободы. Он увидел камеру и тюремную решётку. А за решёткой он явно увидел себя. Вот что он увидел. Поэтому и рванул как сумасшедший… Меня опять обуял смех.

Отсмеявшись, я огляделся и увидел силуэты домов. Уже светало, и можно было сориентироваться, куда идти.

Взвалив ящик на плечо, я принес его на работу. Теперь я мог спокойно рассказать об этом событии. Конечно, о том, что, выйдя из электрички, я не сразу нашел дорогу к РОВД, скромненько умолчал. Зато в красках описал лицо мужичка, который на мой оклик обернулся. Ржали все! Да, это было смешно. Со временем я понял, что это не смешно, а скорее очень грустно. Простой утюг в стране уже был дефицитом, и его купить было нельзя, а можно было только украсть.

Обратная сторона славы убийцы

Когда я поступил на службу в Промышленный РОВД г. Новочеркасска участковым инспектором милиции, мне определили участок, в который входил поселок вокруг крупного городского предприятия – Новочеркасского электродного завода (НЭЗ). На участке проживало много ранее судимых и ещё больше алкоголиков всякого рода. Постоянные драки и скандалы, а отсюда и жалобы друг на друга. Но алкоголики оказались для меня не самой большой проблемой. Хуже было с самовольными переносами заборов. Просыпается утром сосед, а за ночь забор на 10–15 сантиметров перенесли. Крик, шум, угрозы. Судиться они не хотели – мол, хлопотно, да и непривычно для советского человека – ну и бегом с жалобой к участковому. А межевания ни у кого нет. И каждый о своей правоте кричит. Ищешь, на кого из двоих проще нажать, и – вперед. Или забор переносится назад, или остается как есть, но никто не жалуется.

А с одним типом просто беда оказалась. Он был своеобразной «легендой» поселка. Или скорее «антилегендой». Его боялись, ненавидели и, похоже, завидовали одновременно. Трижды судим за убийство. И трижды отсидел. Первый раз он убил соседа во время ссоры. Дали ему тогда 7 лет. (По Уголовному кодексу РСФСР в то время за убийство без отягчающих обстоятельств максимальный срок – 10 лет лишения свободы.) Через 4 года он вернулся домой по досрочному освобождению за хорошее поведение в местах лишения свободы. Через пару лет в ссоре с мастером на заводе ударил его трубой и убил. Труп утопил в речке. Судили его второй раз и дали уже 9 лет. Через 6 лет вернулся досрочно – за хорошее поведение в местах лишения свободы. И через три года опять в драке убил соседа. Получил 9 лет, которые уже отсидел полностью. Когда я прибыл на участок, он уже около трех лет был на свободе и делал всё, что хотел. То забор перенесет, то оскорбит кого-то. На замечания был один наглый ответ: «Четвертым быть хочешь?» Естественно, желающих не находилось. И он уходил, посмеиваясь. Лет ему было около 50. Здоровенный был такой мужик. И работал грузчиком на электродном. Там тоже его все боялись как огня. Жалобы на него письменные мне не поступали, но устно мне на него по очереди пожаловался, наверно, каждый житель поселка. Я его вызвал к себе повесткой, которую отнес посыльный, но этот тип не пришел. А моему посыльному сказал в присутствии нескольких человек, что если участковому что-то от него надо, то пусть сам и приходит. Я тогда молодой был, сильно обидчивый. Ах, ты так? Это он явно власть не уважает, решил я. А значит, и не боится. Надо это изменить. Из таких маленьких проблем появляются иногда очень большие проблемы. От событий 1962 года в Новочеркасске, когда неумелые действия властей спровоцировали заводских рабочих на восстание и пролилась кровь, нас отделяло всего двадцать лет.

Справедливость с топором

Конечно, точными сведениями об этих событиях мы тогда, в 1982 году, не располагали, но слухи по Новочеркасску ходили самые ужасные. Я себя тогда ощущал властью и не хотел, чтобы повторились кровавые события 1962 года. Я доложил всё о происходившем своему прямому начальнику, Николаю Ефимовичу Гончарову, который имел за плечами продолжительный срок службы в милиции и опыт работы, в том числе и в уголовном розыске. И он посоветовал мне найти нестандартное решение, так как доказательственная база по этому типу отсутствует: одни слова, а свидетелей, как всегда, нет. И еще я хорошо запомнил его слова о том, что убийцы, если они не сумасшедшие, в душе трусы и убивают, потому что боятся.

Я запомнил его слова, два дня думал и придумал, что надо сделать. Литературные знания помогли, прочитанные в большом количестве детективы. Восточная пословица гласит: «Собаки боятся только тени орла». Философски сказано, но я понял мысль древнего философа. И пошел к «убивцу», как его соседи называли, с двумя дружинниками из рабочих. Оделся я не в форменную одежду, а в гражданскую. Да еще вид себе придал самый что ни на есть «хулиганский». И кепочку на голову. Оба дружинника – на вид солидные дядьки. Я им ничего о своих планах не рассказал, а просто попросил постоять во дворе. А сам зашел к нему в дом. Встретил он меня с ухмылкой, но по глазам вижу, что не такой он вдруг стал смелый. Неизвестность его, видно, озадачила, а возможно, уже и напугала. Я же, ничего не говоря, молча вытаскиваю из принесенной сумки завернутый в мешковину топор и, медленно развернув мешковину, кладу его на стол. Затем достаю из кобуры пистолет и, передернув затвор, навожу на него так, чтоб ствол пистолета смотрел прямо в его лицо. Никогда не забуду этого его лица. Наглость сменилась явным страхом. Мгновенно. Трудно даже описать.

Выдержав небольшую паузу, тихо так ему говорю: «Слушай внимательно. Ты на меня напал и хотел убить вот этим топором. Мои дружинники это подтвердят. Вон они за окном стоят, но уж поверь, что всё видят. И пришлось мне от тебя, урода, защищаться. В этом закон на моей стороне. Учитывая твои три убийства, свидетельские показания народных дружинников и многочисленные жалобы жителей, я думаю, что за то, что я тебя пристрелю, меня даже наградят. Уяснил?» Он молча кивнул.

А я продолжил: «Чтоб к вечеру забор стоял на месте, а первая жалоба на тебя будет последним днем твоей жизни. Ты меня хорошо понял?»

Он молча мне кивнул, а я, больше не произнеся ни одного слова, забрал топор, медленно завернул его опять в мешковину, положил его обратно в сумку, а пистолет – в кобуру и вышел из дома. И мы ушли, оставив калитку, ведущую во двор, открытой.

Утром ко мне прибежал его сосед и сообщил, что их «убивец» явно подвинулся рассудком: сказал, что ему ночью было «божественное видение», и он изменился. Обещал уже к вечеру перенести забор на место и попросил прощения. Мужик был так возбужден, что, уходя, стал кланяться, что сильно меня смутило. Когда посетитель ушел, я не удержался, чтобы не посмотреть на себя в зеркало. Прав был Гончаров, подумал я. И хотя мое имя Михаил в переводе с древнеиудейского языка означает «Кто как бог», но думаю, дело было не в боге. Думаю, что он понял: его слава убийцы имеет и обратную сторону. И он понял, что лучше ему туда не заходить, на ту сторону. Больше я об этом «убивце» не слышал и его никогда не видел до самого своего перевода в Ростов-на-Дону.

Коммунальная жизнь

Эту историю рассказал мне мой коллега Виктор Гуйда, бывший в то время участковым инспектором милиции. Весной 1987 года его товарищ, участковый инспектор милиции Анатолий Пригодич, как-то попросил его с ним сходить по одной жалобе в дом по адресу Семашко, 46, прямо напротив здания Ростовского областного комитета КПСС. Там в одной из коммунальных квартир, в которой жило шесть семей (примерно 25 человек), градус личных неприязненных отношений уже зашкаливал. Чувствовалось, что быть беде. И вот ребята пошли туда тушить пламя личной ненависти. Пусть тлеет, но хоть бы не вспыхнуло. И что они увидели на месте? На столах на кухне стоят кастрюли с замками. Закрыты были через отверстие в крышке и ручку с двух сторон. Два замка на каждой кастрюле… А почему вызвали? Одна из хозяек в такой кастрюле борщ варила, и, когда мясо сварилось, она кастрюлю заперла и пошла в комнату за картошкой. Все продукты: картошка, крупы, специи – всё хранилось в комнатах. Никто ничего на кухне не держал. Принесла, почистила картошку и, положив её в кастрюлю, вспомнила, что не посолила борщ. Быстро побежала за солью, не запирая кастрюлю, а когда вернулась, то обнаружила, что в кастрюле, кроме овощей и мяса, варится грязная половая тряпка, которая ещё минуту назад лежала на полу под ногами! И никого рядом. Тридцать секунд – и соседи уже успели нагадить! И вот так постоянно. И поймать никого не могут. Помогите нам, родненькая милиция, пожалуйста!

Виктор Гуйда

Посмотрели ребята на эту плачущую тетку, посочувствовали и, собрав соседей, прочитали им небольшую лекцию о правилах советского общежития. Но по их «одухотворенным» лицам поняли, что это явно бесполезная трата времени. Пообещав обрушить на них, при повторении подобного, всю силу советских законов, ребята ушли, спинами ощущая злые взгляды не поверивших ни одному их слову людей.

Коммуналку советской власти за 80 лет победить не удалось.

Арест кота

Коммунальная квартира. Несколько семей в своих комнатах, но общие коридор, кухня, комната для умывания, если она была. А если не было, то на кухне и мылись. Теснота, скученность и постоянные конфликты по любому поводу. Но особенно часто конфликты между соседями возникали из-за содержания домашних животных. Одна соседка заведет собаку или кошечку, а другим это не нравится. И всё. Скандалы каждый день.

Роман Дружинин

Жизнь превращается в кошмар. И обе стороны правы. И с утра до ночи пишут жалобы: друг на друга и на участкового, не принимающего мер. А какие меры предпринять? Убить их только. Или расселить в индивидуальные квартиры. И первое и второе реально было невозможно. И участковые выкручивались как могли. Уговаривали, увещевали, пугали. Иногда доходило до курьезов. Мой коллега по работе в уголовном розыске Рома Дружинин, бывший тогда участковым инспектором милиции, после очередной жалобы на гадившего в коридоре кота пришел к хозяйке и выписал постановление о привлечении кота к административной ответственности, а затем и постановление о мере наказания этому коту: содержание под стражей в течение 15 суток. Старушка была в шоке! А он принес кота в свой опорный пункт и посадил в клетку, оставшуюся там после съеденного котами попугая. Старушка куда только ни писала на него жалобы: начальнику ОВД, в райисполком и даже в райком КПСС, но регулярно приходила кормить кота и чистить клетку. Начальство крутило пальцем у виска, требовало вернуть кота хозяйке, но Рома был непоколебим! Наконец старушка сдалась и торжественно пообещала приучить кота к лотку, причем написала об этом расписку. Это было именно то, чего от нее и хотели соседи, а она ранее была на это категорически не согласна! И кот был освобожден досрочно, за хорошее поведение. Больше жалоб на эту хозяйку и её кота не поступало.

Сортирная рапсодия, или Выборы по-советски

1983 году я как участковый инспектор милиции дежурил на избирательном участке в период выборов, обеспечивая общественный порядок. Выборы шли в Верховный Совет СССР, а избирательный участок находился в здании НИИ «Стройдормаш» по адресу пр. Буденновский, 4. Открылся участок для голосования в 6:00, а выборы проходили до 24.00. Тогда так было положено по действовавшему в то время избирательному законодательству. Мой дедушка Яша мне в юности рассказывал, что во времена И.В. Сталина уже в 6.00 перед участком стояли толпы народа, готовые голосовать, со знаменами и песнями. К 8.00 практически все успевали проголосовать. Позже приходили только те, кого не сразу отпускали с предприятий и им надо было дождаться временной подмены. В мое время такого энтузиазма уже не было, но к 20.00, как правило, народ исполнял свой гражданский долг.

Человек приходил на избирательный участок, получал избирательный бюллетень и, часто даже не читая, бросал его в урну для голосования. Можно было их получить и на всю семью, и на соседей тоже. Даже паспорт не требовали. И в этот день все прикрепленные к участку граждане уже должны были проголосовать. 100 %. Или 99,9 %. Тогда только так. За единственного кандидата в списке. Демократия!

Михаил Смоленский в 1983 году

Но в этот раз жители одного дома идти на выборы отказались. О чем и прислали коллективное письмо. Нам, присутствующим членам избирательной комиссии и мне как представителю МВД, его зачитали. Жители дома в переулке Соляной спуск извещают избирательную комиссию, что туалет во дворе их дома развалился от ветхости и они остались без туалета уже почти шесть месяцев назад! Туалетов в их квартирах нет! ЖЭУ их района обещало быстро построить новый туалет, но пока не выполнило своего обещания. Они ходили в такой же туалет, расположенный во дворе соседнего дома. Однако несколько дней назад жители этого дома повесили замок на туалет и перестали их пускать. А в ЖЭУ и в исполкоме района обещали исправить ситуацию, но ничего не сделали. Поэтому на выборы они не придут! Зачем им кого-то выбирать, если советская власть их бросила!

После прочтения этого письма наступила гнетущая тишина. Семьдесят лет советской власти! Самой лучшей в мире, как мы свято верили тогда! И это в конце двадцатого века, когда шло активное освоение космоса, атомные ледоколы бороздили просторы Ледовитого океана и прочее, прочее, прочее! А тут жители двухэтажного, хотя и небольшого, дома в центре города ходят в туалет во дворе… И этот туалет к тому же развалился, и они, эти жители, вынуждены ходить в такой же туалет, но в соседний двор, а их туда ещё и не пускают! Женщины, мужчины, старики и дети… Вся комиссия минуту стояла молча. Потом рванулись к телефонам! Выборы были ведь депутатов в Верховный Совет СССР! Это достаточно высокий уровень.

Меня сразу направили следить за порядком в этом доме, и я своими глазами увидел «торжество советской власти и преимущества социалистического метода производства»! Мгновенно появилось множество рабочих, которые быстро и ловко снесли остатки старого туалета и за два часа возвели новый, подключив его, в отличие от старого, к городской канализации. В 22.30 всё было готово! Жители радостно благодарили комиссию и дружно проголосовали всем домом. И мы в 24.00 доложили руководству о 100 % явке и, после подсчета голосов, – о 100 % поддержке народом кандидата от «родной партии и нерушимого блока коммунистов и беспартийных». Но мне, находившемуся там, возле этой «стройки века», и видевшему слезы радости людей, чьи полугодовые «сортирные» мучения закончились за три часа, до сих пор стыдно перед ними. Стыдно за власть, стыдно, что мы их довели до такого практически скотского состояния. Они радовались, что их муки окончены. А ходить ночью, зимой, на улицу в туалет со второго этажа они уже и за муки не считали.

Тогда я впервые серьезно задумался: «А как мы живем?» Эти свои мысли тогда я запрятал очень глубоко! Но смотреть на всё это мне становилось всё тяжелее и тяжелее…

Очевидное – невероятное

Заступил я как-то утром дежурным по угрозыску на сутки. Только вышел с утренней планерки у начальника уголовного розыска и зашел в свой кабинет, как сразу раздался звонок телефона. Поднимаю трубку и слышу голос оперативного дежурного по отделу Николая Ивановича Окрошко: «Смоленский, ты не забыл, что сегодня по угрозыску дежуришь? Дедушку я к тебе уже отправил!»

– Девушку? – переспрашиваю, делая вид, что не расслышал.

– Не волнуйся! С девушками мы как-нибудь и сами управимся. А тебе де-ду-шка!

«Ага, – подумал я про себя. – Справятся они с "девушками"! Это или "бомжихи", или цыганки-гадалки. Можно только посочувствовать дежурной службе. Да и мне заодно».

Через минуту стук в дверь, и заходит ветеран Великой Отечественной войны. На улице жара, но он одет в темный костюм. На груди – колодки орденов, на голове – шляпа. Возраст на вид как минимум ветерана Бородинской битвы. А может, и участника сражения у Куликова поля. Несмотря на возраст, выглядит бодренько.

– Мне нужен этот… этот… – сбившись, он нетвердым движением вынимает из кармана скомканную бумажку и разворачивает ее, пытаясь понять, что на ней написано. Увы… разобрать собственные каракули оказывается ему не под силу. Решаю прийти ему на помощь:

– Я вам нужен! Заходите! – машинально бросаю взгляд на его обувь. Такие дедушки иногда бывают в разных ботинках. Но у этого все в порядке.

Дежурный ОВД Николай Окрошко

После воспоминаний о сладостных ветеранскому сердцу временах сталинской демократии в гулаговских застенках, когда, по его словам: «Порядок был! Шаг вправо, шаг влево – расстрел! Всех к ногтю!», мы наконец добираемся до сути дела. Мой собеседник проехал на автобусе несколько остановок от улицы Текучева до «Дома обуви». Перед тем как сесть в автобус, дедушка по старой, выработанной годами традиции сунул руку в карман и убедился, что все его документы на месте. Выйдя же из автобуса, он не стал нарушать традицию и вновь полез во внутренний карман. Увы… там ничего не было.

– Может, вы их потеряли? – спрашиваю с робкой надеждой в голосе. Дело в том, что отыскать и разоблачить по горячим следам квалифицированного «щипача», то есть вора-карманника, просто невозможно. Значит, очередной «глухарь».

– Да нет же! – как-то даже радостно возражает посетитель. – Не потерял! Украли!

– Откуда вы знаете?

– А вы смотрите, смотрите! – дедушка расстегивает пиджак, – карман-то разрезан! Значит, точно украли!

Похоже, он даже гордится внезапным приключением. Будет о чем рассказать партнерам по домино… «Вот такой пресс у меня был! – он показывает пальцами толщину. – Там же все было: паспорт, военный билет, удостоверение участника войны, пенсионная книжка». Представляю, как поначалу обрадовался вор. Подумал, наверное, что у этого колхозника, приехавшего в город за покупками, в такой пачке не меньше тысячи рублей. Но затем матерился не меньше двадцати кварталов, добираясь до ближайшей урны, чтобы опустить в нее эти «богатства». Но делать нечего. Начинаю заниматься утомительной и нудной работой по восстановлению утраченных документов. Пишу справки для паспортного отдела ОВД, райисполкома, собеса, военкомата, касс аэропорта (дед сегодня вечером улетает, а без паспорта пройти регистрацию билетов маловероятно). Все это подписываю у начальства, ставлю печати в канцелярии. Прощаюсь с дедушкой, советую на всякий случай не складывать справки в кошелек, а его не прятать во внутренний карман.

– Я уже ученый! За одного битого двух небитых дают! – гордо сообщает дедушка. – Сейчас я их положу в карман, а карман застегну булавкой, и все будет нормально!

Дай Бог, как говорится. А ко мне уже новый посетитель. Точнее, посетительница. Девушка лет 18. На вид простушка. С косичками. Одета очень скромно. Кто может ею заинтересоваться? А она тихонько шепчет:

– Беда у меня, помогите…

– Что случилось?

Ситуация оказалась самой банальной. Неделю назад ее остановила на улице цыганка и, посмотрев в глаза, тут же сообщила, что у девушки болеет мать, и предложила свою помощь. У Ольги П. мать действительно лежала в больнице с тяжелым заболеванием, и девушка испытала доверие к словам собеседницы. В принципе, в этом нет ничего удивительного. Цыганки – прекрасные физиономисты и психологи. Цыганка сказала, что поможет, но надо погадать на «зорьку», а для этого нужно золото. Конечно же, завтра она его вернет. Но назавтра выяснилось, что этого золота для спасения матери маловато. Ольга встречалась с цыганкой три раза подряд в течение трех дней. Отдала два золотых кольца, цепочку с кулоном, часы и 500 рублей – все семейные накопления. Поняв, что больше у девушки ничего нет, цыганка перестала приходить на встречи. Но маме за эти дни не стало легче, Ольга забеспокоилась и поспешила к нам. Я был в шоке. Невольно спросил:

– Девушка, вы из какой деревни приехали?

– Почему из деревни? – она даже обиделась. – Я с детства в Ростове живу!

– С детства? И никто никогда не говорил, что цыганкам нельзя верить и ничего нельзя давать?

Молчит. Принял заявление и отправил домой, ничем не обнадежив. Может, в следующий раз будет осторожнее. Правда, что-то мне в это не верится.

Только ушла она, как стук в дверь. Боже мой! Опять он! Ничего не понимая, гляжу на бодро входящего ко мне на правах старого знакомого ветерана.

– Что вам, дедушка? Забыли какую-то справку?

– Да нет! Нет! – он достаточно оживлен. – Украли!

По радостному блеску глаз понимаю, что он чувствует себя героем дня.

– Не сходите с ума, дедушка! Что у вас опять украли?

– Да справки, которые вы написали! – он театрально-эффектным движением распахивает пиджак, демонстрируя мне новый разрез, но уже другого кармана.

На этот раз дедушка прямо из отдела пешком дошел по улице Текучева до проспекта Буденновский и там сел на автобус в сторону Центрального рынка. То есть поехал тем же самым маршрутом: Текучева – «Дом обуви». И, выйдя из автобуса, вновь по старой, испытанной годами традиции на всякий случай запустил руку во внутренний карман. И… правильно, там было пусто. По уже проторенной дорожке он вернулся ко мне. Вновь приходится заниматься нудной бумажной работой по восстановлению утраченных документов. Но на этот раз, чтобы обезопасить себя от еще одного посещения дедушки, договариваюсь с Иваном Задорожным, нашим водителем, что он отвезет его домой:

– Ваня, только очень тебя прошу! Не в район дома, а к самому дому. И сам лично убедись, что это чудо вошло в подъезд!

Поглядев, как машина рванула от отдела, не спеша возвращаюсь в кабинет. Если дедушке все-таки суждено сегодня быть обворованным в третий раз, то пусть уж лучше это произойдет на территории его родного Кировского района. И пусть «кировчане» сами с ним «мучаются», выписывая кучу всевозможных справок.

Ну и страна: без милиции никуда

Дела семейные, как я считал, к работе милиции имеют мало отношения. Но оказалось, что нет. Страна такая. Мягко скажем, своеобразная. Без милиции – ну никуда! В январе 1988 года моя жена Галя вышла на работу из декретного отпуска, в котором она находилась после рождения Тани, нашей второй дочки. Нас уже четверо. Вышла на работу в очень радостном настроении, но, проработав несколько дней, почему-то «скисла». А в один вечер, когда я после работы пришел домой, застал её совершенно заплаканную. На вопрос, что случилось, рассказала следующее: по окончании института она была распределена на Ростовский завод нестандартизированного оборудования П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ» и 31 июля 1981 года зачислена в инструментальный корпус № 2 инженером-технологом. 13 февраля 1984 года она была переведена в технический отдел завода инженером 3-й категории, что являлось повышением. При этом её оклад со 110 рублей поднялся до 120.

Галина Смоленская (Проскурина)

Пока она была в отпуске, произошло существенное увеличение должностных окладов, но при этом, с целью экономии, многих сотрудников управления понизили в должностях или в категорийности, то есть понизили их категории. Например, инженер 2-й категории стал инженером 3-й, и так далее. Но при этом оклады на 20–30 рублей выросли у всех. Всё это было оформлено через аттестацию сотрудников приказом министерства машиностроения, в чьем ведении было П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ». На основании этого приказа министра генеральный директор издал свой приказ о проведении аттестации, утвердил аттестационную комиссию и порядок проведения аттестации на заводах. Все сотрудники обязаны были пройти аттестацию до 31 декабря 1987 года. В это день истекли полномочия комиссии и сроки действия всех приказов. Но Галя вышла из декрета в январе 1988 года и аттестацию не проходила. В соответствии с законом после выхода из декретного отпуска её обязаны были вернуть на ту должность, с которой она уходила в декрет. Но на этой должности оклад был уже 180 рублей, что на 60 рублей было больше, чем ранее она получала. Поэтому в отделе её попросили написать заявление о её согласии перейти на должность техника-технолога 1-й категории с окладом 140 рублей, что тоже на 20 рублей больше, чем она получала ранее. Она отказалась. Её испугал не вопрос оклада, а понижение в должности до техника, где требовалось не высшее образование, а только средне-специальное. В случае перехода на другую работу могли возникнуть вопросы: почему такое понижение? Не справлялась? Когда она отказалась, её руководство вручило ей предписание о том, что через неделю будет проведена её аттестация. При этом её начальник отдела намекнул: лучше написать заявление, иначе вообще не аттестуем и уволим. Отсюда и слезы.

На следующий день я поехал в управление П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ». Показал служебное удостоверение и попросил копии приказа министра и приказа генерального директора о проведении аттестации. Получил их и внимательно изучил. После этого сел и написал от имени Гали заявление, которое попросил её зачитать в день, который они назначили для проведения аттестации. Когда в отдел, где Галя работала, пришел представитель заводоуправления и пригласил её на заседание аттестационной комиссии, она в присутствии сотрудников отдела встала и зачитала следующее: она не согласна на прохождение аттестации. Для начала пусть ей покажут приказ министра о проведении дополнительной аттестации её лично, так как действие старого приказа о проведении аттестации на всех заводах министерства закончилось в новогоднюю ночь с 31 декабря 1987 на 1 января 1988 года. Но этого мало. Нужен ещё приказ генерального директора П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ» о новом составе аттестационной комиссии, так как срок полномочий действовавшей истек в то же время, что и приказ министра. А после предоставления этих приказов положен месячный срок на подготовку к процессу аттестации. Этот месяц она потратит на написание жалобы уже на эти приказы, так как по закону в отношении женщин, находившихся в декретном отпуске, после их выхода на работу в течение года проводить аттестационные испытания запрещено, о чем прямо говорится в КЗоТ РСФСР. Зачитав это заявление, она вручила его посланнику и гордо вернулась на свое рабочее место. Немая сцена. Я там, к сожалению, не присутствовал, но думаю, что сценка была ещё та. Как говорится, Н.В. Гоголь отдыхает, нервно куря в сторонке.

Придя в тот день с работы, Галя рассказала, что лица у присутствовавших при этой сцене после прочтения письма были «удивленно-обалделые», не хуже чем в сцене «Ревизора». И ещё она сказала, что в конце рабочего дня её вызвал главный инженер и попросил пригласить к нему мужа побеседовать. Я мог не поехать, но надо было как-то урегулировать сложившуюся ситуацию, тем более что Гале там ещё работать. Я выбрал время и поехал к нему. По полной милицейской форме. В портупее с наружной кобурой с пистолетом, в сапогах и с резиновой дубинкой на боку. Просто, изящно, устрашающе. Я ещё участковым заметил, что люди милиционера в сапогах почему-то боятся больше, чем милиционера, обутого в туфли. Психологическая, внутренняя какая-то установка.

И я по глазам этого главного инженера увидел, что сапоги – великая вещь. Сразу по приходе я ему заявил, что о переводе жены из инженеров в техники не может быть и речи. Очень вежливо он мне сказал, что мы ставим завод в тяжелое положение. Деньги бухгалтерией давно посчитаны, и повышение не должно быть более 20–30 рублей на человека. А тут целых 60 рублей. На что я ему уверенно ответил, что мы с женой понимаем это и готовы на компромисс. Отказываемся от должности инженера 3-й категории и становимся инженером без категории. Дополнительные же 10 рублей, я думаю, вы найдете. Но перехода в техники не будет. Не инициировать же мне проверку на вашем заводе, у кого и какой стал оклад и кому и на какую сумму вы предыдущий повысили. А я уже знал, что есть достаточное количество людей, кому повысили не на 20–30 рублей, а значительно больше. Вот тут он как-то сразу со мной и согласился. Я вышел из его кабинета, нарочито громко стуча каблуками сапог. Это тоже тогда производило на людей особо сильное впечатление… Инцидент был исчерпан.

Чудо в холодильнике

Как-то беседовал я с Александром Витальевичем Федоровым, служившим в 80-х годах в службе ОБХСС транспортной милиции. И поведал он мне следующую историю. Мол, к ним в ОБХСС начали поступать жалобы родителей на качество питания их детей в одной из средних школ, подшефных СКЖД. Было принято решение устроить комплексную проверку в школьной столовой с привлечением санитарного врача и телевидения. Прибыли утром в школу, опечатали столовую и сняли остатки. Сравнив по документам количество продуктов питания, оставшихся на вечер предыдущего дня, с фактически обнаруженными продуктами утром, установили, что из 8 кг печени в наличии имеется только один. На вопрос заведующей столовой, где ещё семь килограммов печени, последовал ответ: «Вымерзли! В холодильнике температура ниже нормы оказалась, а печень подвержена вымерзанию. Чудо природы». Ответ А.В. Федорова ей вызвал смех у всей телевизионной бригады, а после показа репортажа – и у всей Ростовской области: «Говорите, что мы имеем явление чуда. Так значит, по-вашему выходит, что если бы вы получили не более 7 килограммов печени, то утром не обнаружили бы в холодильнике вообще ничего? А по-моему, это не печень подвержена вымерзанию, а кто-то подвержен страсти к хищениям и воровству у детей, а у вашего чуда мы сейчас установим фамилию, имя и отчество и чудесным образом его посадим года на три. Вот это и будет настоящим чудом».

Абдусаттар Магрубджанов, Александр Пересунько и Александр Федоров

«Вот такая была история, – подытожил А.В. Федоров. – В то время было крайне необходимо не только создавать материальные блага, но и решительно их защищать. И очень много сотрудников ОБХСС были настроены именно на защиту социалистической экономики. Тогда мы ещё верили в её высокую эффективность и преимущества перед экономикой капиталистических стран. Увы. Не получилось. Время все расставило по своим местам».

Мертвая голова

Встретил как-то своего старого знакомого по совместной службе в милиции Ленинского района г. Ростова-на-Дону, Юрия Николаевича Балыкина, и услышал от него интересную историю. В 80-х он был начальником ОБХСС Ленинского ОВД г. Ростова-на-Дону, и, видно, его работа на этой должности была достаточно эффективной, так как ему предложили повышение по службе – стать заместителем начальника Ленинского отдела милиции по оперативной работе.

Юрий Балыкин

Заманчиво, но очень ответственно. Работу ОБХСС он хорошо уже знал, но в должности заместителя по оперативной работе надо было руководить не только ОБХСС, но и уголовным розыском. А это уже другой мир и другая система, в которой он никогда не работал. А ведь ему пришлось бы давать подчиненным указания – что делать, а иногда – и как. И если по линии БХСС все было ясно и понятно, то по линии уголовного розыска все было просто как в тумане. Это его первоначально сильно смущало, так как, по его словам, он не привык чувствовать себя дилетантом. А тут начальник отдела управления ОБХСС УВД Ростовской области В.Г. Гордиенко предлагал ему, в порядке поощрения, перейти к ним в управление БХСС области, обещая карьерный рост… Но, как сказал Юрий Николаевич, его все же уговорили стать замом по оперативной работе отдела.

Вначале было тяжело, но он старался вникать во все скрупулезно, не стеснялся спрашивать, если что-то было непонятно, и через некоторое время он заметил, что не только оперуполномоченные ОБХСС, но и оперуполномоченные уголовного розыска стали приходить с различными вопросами и, получив четкий ответ, уходили довольные. И на месте происшествия он стал авторитетом уже не только по должности, но и по умению организовать там работу четко и правильно, что стало приносить результат.

Однажды поступило сообщение, что возле Дворца спорта на Халтуринском обнаружен труп мужчины без головы, и Ю.Н. Балыкин выехал на место происшествия и возглавил оперативную группу, которая там уже находилась. Труп был замотан в мешковину и лежал за афишной тумбой. Они там все осмотрели, но голову его не нашли. Медицинский эксперт на месте осмотрел тело, и затем его увезли в морг, а эксперт-криминалист, следователь прокуратуры и оперуполномоченный УР осматривали само место страшной находки, но ничего подозрительного не нашли. Свидетелей тоже не было.

Юрий Николаевич присоединился к осмотру. Была глубокая осень, земля была сырая, и следы на ней были хорошо видны, но большое количество людей, проходивших возле Дворца спорта, практически всё затоптали. Но он обратил внимание, что очень много было следов от детских колясок. Следы были неглубокие, и на их фоне один след выглядел глубже, чем другие. Это запало ему в память.

Вернувшись в отдел, Юрий Николаевич что-то места себе не находил. Перед глазами так и стояли эти две глубокие полоски на сырой земле. А что если этот труп на коляске и привезли? Труп взрослого мужчины намного тяжелее маленького ребенка. Именно поэтому один след и глубже. Взяв с собой двух сотрудников уголовного розыска, он с ними выехал опять на место обнаружения трупа, нашел этот след, и они двинулись по нему. След то пропадал, то вновь появлялся и привел их к 9-этажному дому. Они начали поквартирный обход, ища женщину с маленьким ребенком и с коляской. Казалось вначале, что пустая затея. Подумалось, что не найдут, – но они нашли. Вначале были установлены все квартиры, где есть дети, которых родители вывозят гулять в детских колясках, и прошли их практически все. И одна квартира привлекла их внимание. Зайдя в квартиру, один из оперов опытным взглядом сразу обнаружил на полу признаки замытой крови. Запиралась эта женщина недолго. Семья глухонемых. Ссора, и она убила мужа. Голову отрезала и выбросила в один из четырех мусорных жбанов недалеко от дома. А тело завернула в мешковину и вывезла к Дворцу спорта. Всё.

Осталось найти голову раньше, чем вывезут мусор. Они бегом к жбанам, перевернули их все четыре и ищут голову, перебирая мусор. И вдруг Юрий Николаевич видит, что идет В.Г. Гордиенко, который там недалеко жил. Увидев Юрия Николаевича, тот со вздохом сказал: «И ты, Юра, отказался от работы в областном аппарате БХСС, чтобы по мусорным ящикам лазить?» Балыкин не знал, что ответить, но тут один из оперов нашел кулек с головой и вытащил её. Торчащие усы, широко открытые глаза и страшный оскал. Это выглядело так жутко, что у Гордиенко дар речи пропал и он шарахнулся в сторону, только его и видели. Потом он позвонил Юрию Николаевичу и сказал, что никогда не мог представить, что работа по раскрытию преступлений такая тяжелая. Но Юрий Николаевич был очень собой доволен. И по взглядам сотрудников уголовного розыска понял, что он для них уже стал своим. Впоследствии, руководя Ворошиловским ОВД г. Ростова н/Д, он сразу почувствовал, что уголовный розыск видит в нём не бывшего сотрудника ОБХСС, а опытного и авторитетного оперативника. Опыт работы заместителем начальника ОВД по оперативной работе ему очень пригодился.

Телефонное право в действии

Советское время было непростое. Много было в нем такого, что позже будет признано ошибочным, а иногда даже преступным. Чувство юмора, молодой задор и здоровый оптимизм нас тогда сильно выручали. Запомнилась мне моя командировка в город Калининград. Нами в уголовном розыске была получена информация, что интересующий нас преступник находится в этом городе, и нам указали кое-какие адреса. Время поджимало, и решили меня туда командировать, чтобы на месте с помощью местных сыщиков я организовал проверочные мероприятия. Самолет из Ростова-на-Дону вылетал в Калининград раз в неделю. Рано утром в понедельник вылетал, а вечером этого же дня летел обратно. Мы так и рассчитали, что прилечу туда, за неделю управлюсь – и домой. Время декабрь, и там очень холодно. Настоящая зима. А в Ростове-на-Дону в это время было достаточно тепло. Я ходил в кожаной куртке и в кожаной фуражке. Не промокает, но для настоящей зимы не подходит. Беру у брата дубленку и меховую шапку – и полетел.

Прилетел в Калининград и от аэропорта добрался на Советский проспект. Иду по проспекту в УВД Калининградской области и вижу гостиницу. Захожу и спрашиваю номер. У меня никто не спросил, кто я и зачем. Администратор, симпатичная женщина лет 35–40, сразу сказала, что мест нет и в ближайшее время не будет. При этом весь её вид говорил: твое место, торгаш, в гостинице на рынке. Выходя из здания, я увидел себя в зеркале. Черноволосый, кучерявый, с двумя передними золотыми «фиксами» во рту под черными густыми усами, в дубленке и шикарной меховой шапке. Типичный торговец цветами из Азербайджана. Она явно ждала, что предложу за поселение «червонец» сверху. Ухмыльнувшись, я вышел из гостиницы и пошел по улице дальше. Через несколько минут я подошел к зданию УВД Калининградской области и, войдя в него, подошел к дежурному с погонами подполковника милиции. Ему я предъявил служебное и командировочное удостоверения. Он мои документы проверил и очень внимательно выслушал, что мне в Калининграде надо. После этого сразу позвонил в уголовный розыск. Фамилию его я не помню, но что-то очень крутое и решительное, ну типа «Бахтин». Мощная фамилия. Он так в трубку и произнес: «Дежурный УВД Бахтин». С ударением на «УВД». Мол, выше только Бог. И дал указание, не выполнить которое собеседнику на другом конце провода было, наверно, невозможно. Тоном, не терпящим возражений, но достаточно вежливо произнес: «Необходимо, чтобы к 12–00 прибыл сотрудник уголовного розыска и помог приехавшему из Ростова-на-Дону товарищу». А мне он сказал: «Идите в гостиницу, она тут рядом, и поселитесь. А потом к 12–00 подойдете сюда, и вам окажет содействие наш сотрудник». Я говорю ему, что уже был там, в гостинице. У них мест нет. Дежурный опять поднимает трубку и звонит. Опять заклинание: «Дежурный УВД Бахтин». Он называет администратора по имени и отчеству. И тоном, не терпящим никаких возражений: «Вселите, пожалуйста, нашего сотрудника, командированного из Ростова-на-Дону». Причем явно его «пожалуйста» звучало мощнее любого приказа. У меня сложилось впечатление, что этого властного человека, наверно, знает весь Калининград. И знает, что обязательно надо сделать то, что он говорит. Дежурный, положив трубку, мне говорит: «Идите вселяйтесь».

Возвращаюсь в гостиницу. Опять та же администратор и те же слова: «Мест нет». А я ей заклинание: «Вам дежурный по УВД Бахтин звонил». И удостоверение под нос: капитан милиции, уголовный розыск. Её чуть удар не хватил. И через минуту у меня одноместный номер на втором этаже. Принимаю душ и иду опять в УВД. Там меня ждал уже сотрудник местного уголовного розыска, и мы с ним за два дня все проверили, все документы собрали, но, к моему большому сожалению, никого не нашли. Тот, кого мы искали, совершив новое преступление уже в Калининграде, рванул дальше, но куда – было пока неизвестно. Делать мне там было уже нечего. Но самолет в Ростов-на-Дону из Калининграда летел по понедельникам. А сегодня только утро среды. Позвонил своему начальству и получил разрешение лететь домой через Москву. Это очень хорошо. Погуляю пару дней в Москве, куплю, может, что-то необходимое. Обрадованный, я отметил командировочное удостоверение и, быстро собравшись, поехал в аэропорт. Все.

Михаил Смоленский в дубленке с женой Галиной

Но оказалось, что рано радовался. Возникла проблема. Вылететь мне надо было в Москву сегодня, но в кассе не было билетов. Ближайшие билеты были только на рейс через три дня. Я кассиру показал служебное удостоверение, сказал, что очень срочно надо, но она сказала, что не сможет мне ничем помочь. Но может дать совет. У них есть «бронь», которой может распорядиться дежурный милиции в аэропорту. Идите к нему. Если он даст команду, то мы всё сразу и оформим. Я пошел искать дежурную часть милиции в аэропорту. Нашел, но, подойдя к ней, через приоткрытую дверь услышал: «Вас много сотрудников по всему Союзу мотается, и мы всем не можем помочь улететь». И из комнаты дежурного вышел или, я бы даже сказал, почти выбежал сотрудник милиции в форме, с чемоданом в руке и с очень злым лицом. Ругнулся этак от души и ушел. Я заходить к ним в дежурку не стал, а вернулся в зал и задумался. Обратно в гостиницу меня, я думаю, пустят. Ведь им САМ «Бахтин» велел. Но что я буду делать в Калининграде четыре дня, ума не приложу.

Вначале я сильно расстроился. На 150 граммов водки в буфете, что для меня, не сильно пьющего, было очень прилично. Но выпив, я подобрел и почти смирился с пребыванием в Калининграде. Внезапно меня посетила мысль, от которой мне стало как-то весело и, я бы даже сказал, радостно. Быстро поднявшись с места, я пошел к дежурной по аэровокзалу и попросил номер телефона дежурной части милиции в аэропорту. Показал свое удостоверение, и она мне его дала. Потом я вернулся в буфет, выпил ещё кофе с булочкой, подождал, пока до вылета останется минут сорок-сорок пять, и, найдя телефон-автомат, набрал данный мне номер. Услышав в трубке: «Дежурный милиции в аэропорту, лейтенант такой-то», приложил носовой платок к мембране трубки и твердым голосом произнес уже известные мне волшебные слова: «Дежурный УВД Бахтин. Сейчас к вам прибудет сотрудник сводной бригады уголовного розыска МВД СССР, капитан Смоленский из Ростова-на-Дону. Немедленно отправьте его в Москву, пока он тут чего-нибудь лишнего не нарыл. Понятно?» И услышав «Да», сразу повесил трубку.

Выждав минут пятнадцать – двадцать, я пошел к дежурному. Когда я вошел в комнату дежурного, он с недовольным видом посмотрел на меня, но, услышав, что я «тот самый Смоленский из Ростова-на-Дону», схватил меня за руку, и мы с ним просто бегом к кассе. Времени перепроверить меня, если бы у него и мелькнула такая мысль, я ему не оставил. Там он дал указание выделить место за счет брони милиции и лично проводил меня к самолету. Только что рукой на прощание мне не помахал. Вот и так бывало.

Вредная старушка и польза «карательной» медицины

Конфликты между соседями часто возникали вообще на пустом месте. Например, одна старушка, жившая на улице М. Горького, заваливала меня жалобами на то, что ее соседи по двору сжигают бытовой мусор. Я ей пытался объяснить, что это не правонарушение. Но она предъявила мне вырезку из газеты, что сжигание опавшей листвы запрещено. Какая связь между опавшей листвой и старым деревянным диваном, набитым клопами, который изрубили и сожгли, – я так и не понял. Но старушка с маниакальной упорностью заваливала своими жалобами сначала моё начальство в отделе, затем вышестоящее начальство, райком КПСС, исполком, и когда пришла её жалоба в обком КПСС, то меня вызвал начальник милиции А.М. Шевченко и сказал: мол, он не знает, что я буду делать, но надо, чтобы поток жалоб этой сумасшедшей прекратился, пока она, эта сумасшедшая, до ЦК КПСС не добралась и меня не уволили вместе с ним.

Что делать? Я был у этой старушки уже раз пять. Вся квартира завалена стопками газет, в которых она выискивает то, что подтверждает её очередную выдумку, и пишет жалобу на соседей. Те просто от нее в бешенстве, но сделать ничего не могут. Я грустно сидел и выслушивал её очередную претензию: мол, мимо её комнаты соседи уж больно часто ходят, что весьма подозрительно.

И тут меня осенило. Я вспомнил слова начальника из его разговора со мной: «..Эта сумасшедшая». И я бегом к районному психиатру. Всё ему рассказал и привел его к старушке домой под видом своего дружинника. Мило мы с ней побеседовали, даже чайку попили. Она ему про всех соседей рассказала, про направленный на неё телескоп, который лишает её сил, и много чего еще. Через пару недель я получил у него справку, что старушка больна. Диагноз – вялотекущая шизофрения. Всё! Как гора с плеч свалилась. Как только поступала очередная её жалоба на соседей, я тут же без проверки списывал её в архив, приложив справку психиатра. А на поступавшие жалобы к вышестоящему начальству мы отвечали, что старушка сумасшедшая, состоит на учете у психиатра, и прилагали об этом справку – и нас больше по этому вопросу не беспокоили.

Сегодня никакой врач-психиатр не возьмет на себя смелость поставить подобный диагноз. Слишком часто во времена советской власти такой диагноз ставили тем, кто в чем-то был с нею, с этой самой советской властью, не согласен. Конечно, во времена правления товарища И.В. Сталина всех несогласных просто расстреливали или сажали на длительные сроки, но после его смерти, при руководстве страной Н.С. Хрущева и Л.И. Брежнева, террора уже не было, а несогласные были. Им ставили этот диагноз и закрывали в больнице для умалишенных. Запретили подобные действия в СССР в конце 80-х годов XX века. Но мне тогда это здорово помогло. Ну, явно эта старушка была сумасшедшая.

Случай в трамвае

В 80-х годах проблема с транспортом в милиции была просто ужасающая. На весь уголовный розыск района одна машина, незабываемая ВАЗ-2113 «Жигули»! Всё. Даже личных автомашин не было. Время от времени инспекторы ГАИ предлагали нарушителям правил вместо штрафа подежурить в милиции. Иногда те соглашались. Но это не каждый день бывало. Обходились.

Помню, однажды на улице Пушкинская, возле общежития автодорожного техникума, задержал подозреваемого в краже, надел на него наручники и повел в отдел на ул. Текучева пешочком. Полчасика – и мы на месте. Неоднократно так, в наручниках, задержанных я поначалу и на трамвае возил. Однажды в трамвае с Сашей Савиным мы везли задержанного наркомана, подозреваемого в краже. Так он вдруг стал кричать, что «менты» его, «невинного», задержали, и призывал на помощь ехавших в трамвае граждан. Граждане, среди которых много выпивших было, стали опасно на нас с Сашей надвигаться, возник ропот. Лица злые. Милицию ведь народ «горячо любил» и помогал только в кино. Как, впрочем, и полицию сегодня. Это я довольно быстро понял. Что было нам делать? Задержанный наш хоть и был в наручниках, но если ему дадут выскочить из трамвая, то явно сбежит. Причем вместе с наручниками. Такое не часто, но бывало. А нам с Сашкой бока намнут, не посмотрят в этой толчее на Сашкины боксерские навыки. И ещё неприятности по службе обеспечены. Тогда я, сразу скажу честно, с испугу возьми да и скажи на свою голову, что задержан этот тип не просто так, а за изнасилование ребенка. Сами, мол, еле сдерживаемся, чтобы шею ему не свернуть. Боже мой, как мгновенно изменилось настроение людей! Хорошо, что мы уже почти возле отдела были. Его чуть не убили прямо в трамвае. Мы его из трамвая еле вытащили. И, несмотря на то что он с испугу нам все о краже рассказал, но этотурок мне запомнился навсегда. Больше в трамваях я задержанных не возил.