Читать онлайн Ветер. Книга четвёртая. Иркутск бесплатно

Где-то багульник на сопках цветёт,

Кедры вонзаются в небо…

Игорь Морозов

1. Назад в будущее

Лайнер мягко приземлился, и Катя очнулась от дорожной дремоты. Скомканный тучами солнечный свет тускло падал сквозь иллюминатор. За бортом простиралось лётное поле иркутского аэропорта. В объявлении «капитан прощается с вами» прозвучало, что местное время семь часов тридцать минут, а температура за бортом минус восемь градусов Цельсия.

Днём обещали минус один… Сибирь, начало марта… Отлично! Для этого времени – очень тепло. Катя с удовольствием потянулась, разминая затёкшие плечи. Оттепель словно нежилась во всём её теле. Катя с трудом верила, что видит окружающее не во сне. Вот такие моменты живыми красками врывались в её мечты долгие годы, проведённые вдали от родных мест. Волнующие мгновения выскальзывали из крепко скованной памяти и, ударяясь о злую действительность, рассыпались. А теперь всё это, казавшееся потерянным, – здесь! Осязаемое, оно звенело обрывками русской речи, пахло меховыми шубами и духами сидящих рядом женщин. Такое вторжение из грёз в реальный мир и радовало и пугало.

Никита, провожая её в Москве на рейс до Иркутска, заметил:

– Ты уже совсем не по-русски выглядишь. Видно, что западная.

– Я могу быть разной, по обстановке. Там войду в роль.

– Уверен, не растеряешься. Обо всём договорились. Бывай… – тяжёлая рука Никиты легла ей на плечо.

Катя вспомнила их прощание и вынула из сумки мобильник. Три сообщения одно за другим разлетелись в разные концы света: Арине о том, что приземлились, Пьеру, что она уже в Иркутске и что очень любит его и Лизоньку, а третье – Никите.

День, ещё вчера упакованный жёсткими планами, начался с ликующего возгласа и трепетных объятий Арины. Таксист, пыхтя, закинул в багажник два чемодана и дорожную сумку. Не размыкая объятий, Катя с Ариной плюхнулись на заднее сидение машины и всю дорогу болтали. Ещё из Москвы Катя позвонила Арине и сказала, что в первый же день хочет встретиться с компетентными людьми и обсудить материалы для будущей книги, а всю следующую неделю собирается провести с дочкой.

Заходя в Колину квартиру, Катя с трудом успокоила колотящееся сердце. Она не была здесь с той самой ночи – их единственной, первой и последней любовной встречи. Уже не было того дивана, на котором Катьку обхватили руки любимого, медленно стягивая с её плеч халат… Теперь всё в этих комнатах выглядело по-новому: современная мебель, окна с пластмассовыми рамами и модными жалюзи, на кухне – сверкающие шкафы и посуда. Но это новое вдруг нагрянуло на Катю старыми воспоминаниями. На заднем плане её сознания всё ещё жили фрагменты их с Колей встречи и жар её былых чувств.

Арина накрывала на стол. Катя с восторгом смотрела на неё и упивалась мыслями о своей первой безалаберной любви, подарившей ей эту девочку.

– А папа думал, ты у нас остановишься, – наливая чай, щебетала Арина. – Моя комната просторная. Папа сказал, тебе нужен ключ от дачи, ну… от бабушкиного дома. Вот, – она положила перед Катей связку ключей. – Там и от сарая, и от бани тоже. Может, папу подождёшь? Он после шести приедет.

– Спасибо, доченька. Мы с Колей уж потом увидимся, а сегодня я на ферму поеду. Вы теперь этот дом дачей называете, а я ведь там выросла.

– И ты там одна будешь? – растерянно заморгала Арина. – Сейчас ещё холодно, печку топить надо. Дрова, конечно, есть. Но всё же… да и пыльно там. Мы последний раз в сентябре были.

– Коля сказал, там всё для жизни есть: и постели, и даже продукты. Он недавно туда заезжал, протопил. Не волнуйся. Друзья мои приедут. Приберёмся, – Катя нежно тронула кудри дочки и взглянула на часы. – Надо такси вызвать. Я только сумку с моими вещами возьму. А в чемоданах… ты потом глянь, там всем подарки, тебе, Свете и Коле тоже.

С трудом узнавая дороги, ведущие на бывшую ферму, Катя добралась туда к трём часам. Двор, крышу дома и сарая покрывал подтаявший снег, рыхлый и липкий, как сладкая вата. Глухо щёлкнули, открываясь, замки, и на Катю пахнуло дровами и мятой, которую баба Стёпа так любила добавлять в чай.

Катя обошла все три комнаты, её шаги мягко тонули в покрывающих пол коврах. Коля сказал, что недавно поменяли крышу и обновили внутри. Это и видно: новые обои, свежеокрашенные двери, дорогие занавески. Успокаивая горячее дыхание, Катя не спеша касалась взглядом каждого уголка дома, родного и уже по-новому далёкого.

Со стен фотографии в чёрных рамках с любопытством следили молодыми глазами Степаниды, Григория и Катиного деда за своей потерянной девочкой, вернувшейся под родной кров. В потолок дома будто стучался скрипучий голос бабушки: «Катька, ты ж неугомонная! Куда опять навострилась?» И она тихо шепнула: «Я вернулась, ба… Завтра к тебе на могилку схожу. К тебе и к маме…»

Катя растопила печь, вытерла пыль с массивного стола, обшарпанного комода и громоздких стульев. Иногда она опускалась на табуретку возле окна и глядела во двор, вспоминая, как они со Светкой лепили снеговиков и развлекали маленькую Арину. Порой Катин взгляд цеплялся за огромные лапы сосен и елей, они махали ей приветливо, без тени упрёка. Навязчивые мысли рисовали картинки, как бы она жила здесь, в Сибири, если бы её молодость не залапала война. Если бы, если бы…

Потом Катя помыла полы. Заметив под плетёной дорожкой на кухне щели подвального люка, она вспомнила про место их семейного тайника. Спустившись в подполье, Катя отодвинула от стены деревянную полку, заставленную пустыми коробками, и вдохнула пряный запах листьев смородины. В пору её детства здесь хранилось варенье и всякие разносолы. Тусклая лампочка на длинном шнуре бросала полоски света на еле заметное в стене отверстие. Вставив в него палец, она потянула на себя и со скрипом открыла небольшую дверцу встроенного шкафа. Катя бережно взяла свёрток промасленной ткани. Баба Стёпа за ним ухаживала. И так ушла… ни Коле, ни Арине про этот тайник не сказала. Знала моя бабуля, что я сюда вернусь… И знала, что только мне эта вещица дорога! Катя вдохнула запах ружейного масла и трепетно развернула аккуратно спелёнатое сокровище: «Моё ружьё! Первое, охотничье!». Причитая, она прижалась щекой к прохладному стволу.

Заботливо, как младенца, Катя вынесла свёрток из погреба. Окинув быстрым взглядом кухню, заметила старый сундук, вынула оттуда простынь и положила на неё свою находку. Ружьё, казалось, обрадовалось столь долгожданной встрече. Оно будто льнуло к крепким Катиным пальцам, чувствуя хозяйскую волю и заботу.

День растворялся в сером небе, а рыжее солнце уже съёжилось, собираясь нырнуть за горизонт. Катя почистила ружьё, наслаждаясь каждым прикосновением, потом дошла до леса и, прицелившись, сбила дрожащую на ветру макушку ели. Так они с мужиками из артели мерились охотничьей сноровкой. Вернувшись в дом, охотница положила ружьё на место в тайник.

К семи должен был подъехать Леонид. Они договорились организовать первую встречу в укромном месте. А Кате так хотелось скорее попасть в родной дом, что она и предложила для такого случая «дачу». С Лёней они связывались только через Никиту. И сегодня при первой личной встрече собирались наметить дальнейшие планы.

В печи, догорая, потрескивали поленья. Катя прикрыла на окнах ставни и напряжённо прислушивалась, стараясь угадать в шуршании ветра звуки машины. Ведь Леонид наверняка подъедет прямо к дому.

Мимо окна шмыгнула длинная тень. Катя вскочила и, нащупав в кармане брюк кинжал, с которым никогда не расставалась, притаилась за дверью. В это время на крыльце послышались быстрые шаги, звон ведра в сенях и приглушённый мат.

– Кать, ты здесь?

В кухню ввалился мужчина, высокий и крепкий.

– Дверь открыта, а свет нельзя было включить? – оглядевшись, он представился: – Я Леонид. Давай сразу на ты. Надеюсь, согласна? – его глаза задорно светились, не оставляя шансов на возражение. – Еле нашли… Я уж хотел Никите звонить. Он сказал, дача. Рядом дачный посёлок, коттеджи. Мы сначала туда…

Он скинул куртку и присел на стул.

Вытащив мобильник, Леонид нажал кнопку и резко скомандовал:

– Это место. Да, жди, – и, обернувшись к Кате, пояснил: – Там у меня водитель в машине у леса. Ну… давай знакомиться.

Леонид протянул сухую руку. Его цепкий взгляд как бы невзначай разом проглотил всю Катю, от русых локонов, туго собранных на затылке, до аккуратно вывязанных пяток шерстяных носков – она нашла их в комоде и надела вместо тапочек.

Говорил Леонид спокойно и чётко. Он, не раскрывая всей операции, в нескольких словах описал главные направления действия.

– Ты свежим взглядом по этому делу пройдёшься. И легенда у тебя есть. Нужных людей найдёшь и поговоришь с теми, кто про лагеря пленных японцев знает. И уже завтра, – он побарабанил длинными пальцами по столу, – мы с тобой на Ольхон едем. Первого информатора увидишь, глянешь, как он тебе…

– На Ольхон?!

Глаза Кати удивлённо сверкнули. «Вот уж не ожидала, – ёкнуло у неё внутри. – Я ведь туда летом собиралась с детьми и Пьером».

– Да, – он твёрдо кивнул. – Там интересный человек, много знает по нашему вопросу. Хотел я его в Иркутск вызвать, да здоровьем он слабоват. Придётся нам ехать. А после я прикину, куда тебе лучше съездить, с кем встретиться и что разузнать.

– А когда на Ольхон? Прямо с утра?

– Дорога неблизкая. До Байкала на машине и дальше… Если лёд крепкий, но сейчас там лодки на воздушных подушках по льду ходят. Завтра выясню, – Леонид встал и прошёлся по дому. – Дача, говоришь… А одной тебе здесь не страшно? До ближайшего дома километра полтора будет. Лучше сейчас с нами обратно в Иркутск. Если не хочешь своих беспокоить, возьму тебе номер в гостинице.

Катя пожала плечами.

– А, может, вы тут останетесь? А завтра все вместе?.. Три комнаты. Правда, вода в кране только холодная и удобства во дворе, но баня есть. Отец из лиственницы строил, – она вдруг смешалась от своего предложения и быстро добавила: – Разве что вас дома ждут, жёны беспокоятся…

Леонид на миг задумался, шевельнул светлыми бровями и провел рукой по гладкой щеке.

– А что… Спасибо! Насчёт удобств – так мы деревенские. Вот только бритвы у меня с собой нет. Завтра некрасивый буду.

Ухмыльнувшись в короткие усы, он достал мобильник и распорядился:

– Давай сюда. Крузак у дома поставь, – повернувшись к Кате, Лёня торопливо бросил: – У нас в машине омуль солёный и икра, да и ещё кое-что… А про жён, – он театрально развёл руками, – водитель мой для жены, наверное, ещё молод, а вот уже стар по второму разу начинать.

Вскоре, прогромыхав в сенях ведрами, появился невысокий плотный парень лет тридцати. По юркому взгляду чёрных глаз и акценту хозяйка поняла, что он, скорее всего, земляк Бадри. Катя принесла мужчинам полотенца и, набрав в кастрюлю воды, принялась чистить картошку. Гиви, так звали водителя, бросился ей помогать. Потом так же шустро побежал топить баню.

– А если в баню, то все вместе… и голышом, как на Западе, – хмыкнул Лёня, сверля Катины глаза пытливым взглядом разведчика.

– Вот на Западе вместе голышом и сходим! – кивнула Катя, с хрустом разрезая последнюю картофелину и прикидывая, как много Никита рассказал о ней этому проницательному чекисту.

– Я вижу, тебе палец-то в рот не клади, – усмехнулся Лёня.

– Это точно! – она лукаво сверкнула на Леонида огоньками глаз. – Если начнём шутить, я тебя перешучу, товарищ полковник.

После короткого застолья Катя, оставив мужчин на кухне, пошла спать. День, начавшийся для неё на другом материке, провалился в мягкий сон под пропахшим детством стёганым одеялом. Когда-то давно его заботливо сшила из кусочков атласа баба Стёпа. Собирая старьё на выброс, Арина оставила на память это одеяло и ещё несколько вещей.

Засыпая, Катя перешёптывалась со своими мыслями. Ольхон! Надо же… Завтра! Она и представить не могла, что самыми острыми воспоминаниями о той поездке станут летящий на неё кусок скалы и зловещая догадка: «Нас хотят убить!..»

2. Призрак шамана

Гиви, мурлыча, звенел тарелками. На сковороде фыркала яичница. Ломти свежего хлеба, разложенные на круглом блюде, ароматно благоухали.

– Вставай, однако… – в приоткрытой двери показались густые усы и длинный нос. – Начальника приказал чукчу будить, на охоту снарядить, – скривившись и сузив глаза, паясничал Гиви.

– А по мне хоть чукчи, хоть грузины – всё одно, – подыгрывая шутке, прыснула Катя. – А где начальника-то?

– Леонид Харитоныч в бане, – отчеканил Гиви.

– Да ну? – хмыкнула Катя. – Опять? Слишком чистеньким хочет быть.

– Не, – шепнул Гиви, – он там работает, чтобы никто не мешал.

Скоро появился Леонид. Свежий, подтянутый, он энергично прошёлся по кухне, скрипнув полами.

– Позавтракаем и можем ехать.

Из окна машины Катя опять с удивлением замечала перемены. Она словно примеряла на себя новую действительнось. Казалось, прошла целая эпоха – эпоха войны, потерь, любви и множества дорог… А теперь ещё одна дорога ныряла и горбилась, унося Катю в новоё приключение.

Вот и Ольхон! Остров тайн, древних заклинаний, удивительных мифов и легенд.

Ступив на берег, Катя жадно втянула сырой колючий ветер. На его крыльях в сознание впорхнули картинки свежей, задорной юности. Здесь с давних времён живёт шаманизм, его не смог вытеснить даже популярный в этих местах буддизм, пришедший с монголами. Каждая гора, река и скала наделена своим эжином, то есть духом-покровителем. По преданию, они вселяются в зверей или птиц. Их фигуры из дерева, камня и металла трепетно хранятся в здешних лесах и степях.

Катя огляделась, с трудом сдерживая дрожь возбуждения. Обхватывая остров золотыми нитями, солнечные лучи празднично струились с высокого небосвода. На Ольхоне мрачный день – редкость. Именно яркие цвета неба, сосен, а зимой – искристого байкальского льда сглаживают вид местных убогих домишек, обнесённых зубастыми заборами, и разбитых неухоженных дорог.

Остров едва ли изменился за последние сто лет – этой дикой архаикой и лакомятся приезжие туристы. Девочкой Катя любила слушать, как бриз с озера гуляет по скалистым уступам мыса Хобой, словно с десяток трудолюбивых гномов стучат молотками, обустраивая свои пещерки.

Катя вспомнила свой последний приезд на остров. Им было по пятнадцать. Одна из одноклассниц, вездесущая и проворная Юлька, ворвавшись в класс, завопила:

– Через три дня на Ольхоне шаманы сходку устраивают, из разных мест приезжают. Едем!

В поездку собралось человек восемь – самые безбашенные и любопытные.

На пологой площадке мыса Бурхан, утыканной редкими пучками вросшей в песчаную почву травы, местные устроили импровизированную сцену. Вначале кто-то из администрации что-то проквакал в микрофон о народных традициях и о важности сохранения природных богатств, потом появились шаманы. Толпа собравшихся шумно приветствовала наряженных в расшитые атласные халаты представителей древнейшего культа. Барабаны, бубны, длинные палки, увешанные бахромой, дополняли яркую одежду шаманов. Они развлекали народ ритуальными плясками. Многие в свои мантры включали свист птиц, клёкот чаек и звуки, похожие на рычание волков.

Катя с одноклассниками решили сброситься по рублю и попросить благословения у Цырена, одного из шаманов. Вскоре пришедший на сходку народ вдоволь пообщался и между собой, и с помощниками шаманов, которые бойко торговали оберегами и шарфиками из синего атласа – цвета высшего божества. Когда поляна опустела, Катя с друзьями расселись на засаленные куски войлока.

Цырен, одетый в бархатный халат и высокую шапку с перьями, похожую на шутовской колпак или карочу времён инквизиции, уселся на табурет, поставив его между ног, как седло. Размахивая бубном и монотонно завывая, он энергично ёрзал на своём стуле, будто скакал на резвом скакуне. Позднее Катя узнала, что эти движения больше напоминают совокупление шамана с кедром или сосной. Ведь именно из цельного куска одного из этих деревьев был сделан его «трон». В языческих ритуалах много эротических посылов – люди издавна приписывали сексуальной энергии мистическую силу.

То лето на Ольхоне случилось особенно тёплым, даже в майский вечер было градусов двадцать. Гладко выбритое смуглое лицо Цырена лоснилось в лучах полуденного солнца. Он округлил тёмно-бордовые губы и зычно запел. Гирлянды непонятных слов и мишура гортанных звуков завораживали. Горьковато-пряно пахло травами, сосны источали свой тонкий смоляной аромат. Шаман закончил сакральный обряд. Отдышавшись, он обошёл всех и на несколько секунд задержал свою руку на склонившейся голове каждого. Когда он приблизился к Кате, повеяло затхлой одеждой и старой обувью.

Вдруг в этот момент сыпанул густой ливень. Цырен, радостно гаркнув, подставил лицо к небу и прохрипел, что теперь силы небесные защитят каждого из собравшихся от всех бед и тревог на всю жизнь. «От колдовства и зла, от болезней и обмана, от ножа и пули лихого народа…» – урчал голос Цырена. На войне Катя не раз слышала из глубины сознания тот оберег шамана: от ножа и пули… Видимо, выбирая богов, мы выбираем судьбу.

А тогда под причитания Цырена сердитые капли неистово хлестали по молодым лицам. Катя вздрагивала от ручейков, щекотавших её шею. Они стекали по волосам под воротник лёгкой курточки. Рядом сидела Юля, на ней была лишь тонкая блузка. Промокшая насквозь материя жадно прилипла к круглой, не по годам спелой девичьей груди. Через сетку тесёмок и бус шапки Цырена сверкнул его жгучий взгляд. Он впился в Юлькину шею и медленно скользил вниз по влажной девичьей коже…

Катя, вспоминая юность, размышляла, сохранила ли она в себе тот же азарт? Или время вычерпало и тот пыл, и ту любознательность?

Её мысли прервал разговор Леонида с крепким мужчиной средних лет. По его военной выправке, манерам и коротким репликам: «Здравия желаю, товарищ полковник!» и «Будет сделано, товарищ полковник!» она поняла, что встречавший был из системных.

После лакейского предисловия сопровождающий на дребезжащем уазике за полчаса довёз их до Хужира, самого большого посёлка на острове. Народу там живёт около тысячи. На самом деле Хужир – скопище унылых домиков, как правило, маленьких и сгорбленных, с покосившимися зубастыми изгородями. Недалеко от посёлка крутые обрывы ведут к Байкалу. На диких склонах громадные ветви сосен и кедров раскрыты мощными ветрами так властно и широко, будто для крепких объятий с Богом.

Машина, лихо лавируя между выбоинами грунтовой дороги, разогнав несколько тявкающих собак, остановилась возле низкого забора. Лёня по-хозяйски резко открыл скрипучую калитку.

– Сейчас увидишь нашего… – он мрачно улыбнулся, – внештатного агента. Мы его меж собой Гудвином называем. Умный мужик, я бы сказал, эрудит. Профессор биохимии.

Катя стрельнула глазами в лицо Лёни, вздрогнув от мысли: «А как же они меня называют меж собой? Я ведь тоже вроде внештатный агент?»

Бревенчатый дом с покосившейся крышей гордо сверкнул на гостей чистыми окнами и яркими резными наличниками. Украшая старые выщербленные стены, они смотрелись как накладные ресницы на глазах постаревшей примы. На крыше примостился выгоревший деревянный петух. Бесцветными глазами он взирал на кур. Те резво копошились в соломе на аккуратном широком дворе с множеством пристроек.

На крыльцо вышла пожилая женщина в полинялом платке и в старой куртке, молча кивнула и, распахнув дверь, пропустила гостей в узкие сени.

Три комнаты дома соединялись кухней. В ней за столом сидел старик, сухой, бородатый. Деревянные стол и стулья, грубые, тяжёлые, явно служили хозяину не одно десятилетие. Такую потёртую утварь Катя помнила по своему сиротскому детству. Как только Коля появился в доме бабы Стёпы, он обновил мебель, оставив лишь дорогие для бабушки вещи.

– Добрый день, Игорь Олегович! Я сегодня не один. Это Катя…

Его голос прошумел между старым шифоньером, комодом, покрытым вышитой салфеткой, и стенами, укутанными в выгоревшие ковры.

Леонид подошёл ближе к хозяину:

– У нас к вам разговор. Как вы себя чувствуете?

Не дожидаясь ответа, Лёня сел напротив старика и указал Кате на место рядом. В доме пахло дровами. Аккуратно уложенная горка поленьев возвышалась возле печки. Тёплая волна от её горячей кирпичной стены ударила в лицо.

– Я – нормально, – проскрипел Игорь Олегович. – Мне сказали, вы встретиться хотите. Всегда рад помочь.

Катя прощупала взглядом и ветхую обстановку, и старика, вписавшегося в неё, как в подходящий футляр. Его бледно-голубые глаза скользнули по её лицу и остановились на Лёне.

Женщина в платке проворно накрыла деревянный стол клетчатой скатертью и поставила тарелки с хлебом, колбасой и сыром, потом зазвенела чашками и бросилась к печке, где пыхтел большой эмалированный чайник. Нервно теребя платок, она присела в неудобной позе у края стола.

Старик вскинул на неё суровый взгляд и пробубнил:

– Иди-ка, Василиса, козам сенца подкинь.

Когда входная дверь бухнула, закрываясь, он горько вздохнул:

– Жена вас о сыне спросить хотела, видно, не решилась.

– Отбывает… – глухо вздохнул Лёня. – Я приглядываю, чтоб условия нормальные. Всё как обещал. Скоро переведём. Так давайте уже к делу.

Леонид шумно глотнул чаю, хлопнул по столу ладонью и повысил голос:

– Всё, что вы знаете о пленных японцах, которых в Сибирь в конце Отечественной пригнали. Об их трудовых лагерях здесь, в Сибири, – он подался вперёд и упёрся взглядом в смуглое морщинистое лицо старика. – И ещё… Что знаете о проекте отряда семьсот тридцать один?

Игорь Олегович вздрогнул и откинулся на спинку стула. Говорил он монотонно, будто читал лекцию студентам.

Пацаном бегал к тем лагерям, видел японцев. Рассказал даже, что в шестидесятых, когда он преподавал в Иркутском университете, приезжала делегация из Японии. Вроде они хотели кладбище посетить, где японцев похоронили, но расспрашивали о многом.

Оказалось, что некоторые из тех пленных работали в секретном отряде 731. В оккупированной Маньчжурии этот отряд занимался жуткими экспериментами над людьми. Кроме испытания биологического оружия, они тестировали зомбирующие препараты – те, что могут отключить сознание и сделать из человека покорного биоробота.

В этот момент в сенях скрипнуло, послышался шум и голоса.

Игорь Олегович прервался и напряжённо сгорбился. Через минуту в дверях показалось виноватое лицо Василисы.

– Простите, – она замялась. – Это Яшка, сына приятель. Вот, творога свежего принёс. Заботится.

Старик скривил бледный рот и кивнул жене:

– Скажи, не время теперь. Занят я. Пусть позднее зайдёт.

Он смутился и сжал сухие ладони, вслушиваясь в звук удаляющихся от дома шагов.

По его печальному лицу вдруг пробежала живая волна, и бледные губы прошамкали:

– Возможно, пленные, что в том отряде служили, некоторые тайные сведения сюда вывезли. Я прикину, где об этом может быть… – он замолчал, но вскоре кивнул, будто что-то вспомнив. – Вот что думаю, японцы ведь буддисты, а в тяжкие времена религия обычно сплачивает. В наших-то местах дацан лишь возле Тэгды.

Старик громко постучал ложечкой о край чашки, будто подтверждая свои слова.

– Да, да, – вздохнул он, перехватив удивлённый взгляд Лёни, – где знахарки Алимы дом. Именно там. И ещё, – он прищурил тусклые глаза, – ты ведь знаешь про «бурятское чудо»? Про ламу, что в Иволгинском дацане лет как сто лежит нетленно, словно в анабиозе? Так вот… Есть разные догадки и кое-какие работы биохимиков. Они исследовали, какие препараты так действуют на организм человека, чтобы его отключить и держать живым без воды и пищи, а потом опять включить. Некоторые считают, что и в Маньчжурии тоже проводили подобные эксперименты.

– Звучит как фантастика, – Леонид пожал плечами.

– Да оно ведь как… – Игорь Олегович качнулся на стуле, словно нахохлившийся филин на ветке. – Фантасты про подводные лодки и летающие аппараты в книгах писали, а народ потешался над теми выдумками, вот теперь этим никого не удивишь. Так и биохимия. Во многих травах и минералах такое содержится, что мы до сих пор и половины не знаем… Всё ведь может быть и ядом, и лекарством – в зависимости от дозы и сочетаний.

Катя, чутко следившая за беседой, напряглась. Она вспомнила рассказы бабы Стёпы о местных травах, таинственных рецептах, что наперекор диагнозам медиков отменяли суровый приговор судьбы. Знахарки приходили к ним на ферму за песцовой желчью, её использовали в мазях от многих недугов. В детских ночных разговорах Светка порой с дрожью рассказывала страшные истории: «Я слышала, бабки шептались, что сатанисты туда, в эти настойки, кровь умерших людей добавляют…»

А бешень-трава… Сама ведь когда-то напоила Колю заговорённым отваром. Что это было? Колдовство? Действие трав? Или то и другое вместе?

– Ну что ж, – Лёня встал. – Подумайте и опишите полнее, что знаете. И про те лагеря… Где и с кем об этом можно поговорить. Вы поняли, что мне надо. Лишней никакая информация не будет. А нам пора.

Он пожал Игорю Олеговичу руку, кивнул Кате и порывисто открыл дверь в сени. Оттуда повеяло кислым молоком – Василиса что-то переливала из ведра в банки.

Выйдя на крыльцо, Катя махнула Лёне, мол, иди, а сама вернулась в дом. Бесшумно войдя в сени, она прислушалась. Обрывки слов Василисы толкались в стены: «менты проклятые», «гады», «вынюхивают».

Открыв дверь, Катя извинилась и указала на забытый ею шарф. Она подхватила его со стула и с невинной улыбкой удалилась.

– Зачем возвращалась? – Леонид остановил на ней удивлённый взгляд.

– Да шарф забыла, – бросила Катя, – а ещё хотела услышать, что они о нас говорят. Пара слов о гостях – обычно первая реакция сразу после их ухода. А вот почему такой образованный человек живёт в убогом домишке? Профессор ведь, в универе преподавал.

– Это печальная история, – Лёня пожал плечами. – Его сын биохимический окончил. По стопам отца, как говорят. Толковый был, да занялся не той химией. Таблеточки начал делать, экстази и разную наркоту. Вот на десятку и залетел. Я помогаю, чтобы перевели на поселение, чтоб не в камере, – Лёня указал в конец улицы. – Машину мне там оставили. Сейчас пообедаем и глянем на здешние красоты… Места тут сказочные!

Он подошёл к потёртому жигулёнку и жестом фокусника вынул из кармана ключи. Разговор продолжался под урчание мотора.

– А у Гудвина квартира в Иркутске хорошая, да и пенсия пристойная. Но любит он этот медвежий угол, может, себя аскетизмом наказывает. Да и характер у него своенравный, как погода на Байкале или природа на Ольхоне. Тут ведь всё смешано: песчаные дюны и сосновые рощи, степи и непроходимая тайга… В общем, нашли они друг друга, Ольхон и Гудвин. Игорь Олегович-то у местных шаманов от депрессии лечился. Помогло.

– Да, – подхватила Катя, – они многое знают. И ведь всё своё умение лишь по наследству передают, без записи и без всяких других подсказок.

– Наверное, помогают Гудвину избавиться от тяжёлых мыслей про сына. Вот уж родительская голгофа.

После обеда решили пройтись. Катя, долгие годы мечтавшая окунуться в объятия родных просторов, размышляла, куда сначала пойти: на мыс Хобой или на мыс Бурхан.

Леонид выглядел озабоченным.

– На днях мы с тобой съездим в горы недалеко от Тэгды, про это место Гудвин-то и говорил. Там бурятская знахарка живёт, я её с детства знаю. Последний раз года два назад видел. Так вот. Выясним, кто к ней недавно приходил о травах расспрашивать. Тут некоторые под видом туристов или травников рецептики вынюхивают. А то ли они ищут и за тех ли себя выдают – тоже пробить надо. Да и про японцев разведаем…

Степь плавно перетекла в тайгу, и они с Лёней уже шли в сторону Байкала через лес. Там пахло весной. Когтистые ветки сосен трепетали на ветру, источая тонкий аромат, а стебли багульника, ещё не ожившие, но уже оттаявшие, тянулись к яркому небу.

Вдруг Катя резко остановилась и прислушалась.

– Кто-то идёт за нами, – не оборачиваясь, шепнула она.

Рука Лёни метнулась к кобуре, он быстро обернулся – тихо. Не дыша, застывшие, словно на фото, они простояли секунд двадцать. Невдалеке резко хохотнула птица, и снова всё замерло.

– Это издержки, – ухмыльнулся Лёня, – профзаболевание. Те, кто часто был под огнём, чувствует себя целью. А потому мы привыкли и двигаться, как бегущая мишень, так, чтобы не совпасть с прицелом. Мы ведь даже спим в такой позе, чтобы моментально вскочить. Уловив в глазах Кати молчаливое согласие, Леонид ещё раз напряженным взглядом проскользил вокруг.

– Понимаю – согласилась Катя. Нас сознание защищает, подсовывает то шорохи, то недобрые взгляды.

Катя понимала, что беспощадная игра мысли заставляла её насторожиться даже при мелких знаках тревоги. Порой Катя даже ругала себя за болезненную подозрительность. Особенно, когда рука человека из толпы резко падала в карман и казалось, что вместо пачки сигарет оттуда появится оружие…

– У меня слух чуткий и зрение такое, что и в темноте вижу.

– Это как кошка, что ли?

– Почему кошка? – хохотнула Катя. – Как пантера или тигрица. Будем думать по-крупному.

– Согласен!

Лёня бросил на попутчицу горячий взгляд, про себя заметив: «А девка-то – огонь! Хочет сразу в тигрицы!»

Они спустились с таёжной горы вниз к озеру. Берег хрустел галькой под тяжёлыми ботинками. Чуть припорошенный снегом, он сливался с ледяной коркой Байкала. Макушки таёжных великанов трепетали на ветру, кланяясь его величеству царь-озеру.

Угрюмые скалы бросали рваную тень на прибрежные валуны, лёгкий бриз снежной крошкой рисовал на льду узоры. Вверху что-то скрипнуло, зашуршало, колыхнулось…

Внезапно над головой ухнул порыв воздуха, будто взмах крыла огромной птицы. Катя жёстко толкнула Лёню, и они вместе повалились на землю. Рядом, обдав их едкой пылью, рухнул кусок скалы. С гомоном взлетели растрёпанные чайки, а на упавших могильно пахнуло сырой землёй.

Лёня вскочил, яростно оглядываясь. Держа наготове пистолет, он пронизывал взглядом каждый клочок ландшафта. Сверху на него скалился утёс с отколотым краем, похожим на дырку от вырванного зуба. Вокруг ещё дымилась пылью рассыпанная груда каменных осколков.

Катя сидела на берегу и, хрипло дыша, вытирала окровавленные губы. Падая, они с Лёней ударились друг о друга лицами. Теперь его щёку и подбородок покрывали алые отпечатки. Было что-то интимное и роднящее в том случайном кровавом поцелуе. Катя вынула из кармана кинжал, когда-то подаренный Русланом. Она отколола несколько кусков от прибрежного льда и поднесла один из них к разбитым губам. С озера дунуло холодно и колюче. Жадно сглотнув свежую волну, Катя продолжала крошить наледь.

– Знатный клинок, – сдерживая дыхание, Лёня кивнул на кинжал.

– Приложи к лицу, – Катя протянула ему кусок льда.

Распахнутые глаза Лёни сверкнули как грозовое небо.

– Это же… – он грубо выругался и махнул на скалу, – это покушение на полковника ФСБ! Завтра же расследование!

– Тихое… – сквозь опухший рот процедила Катя. – Расследование со спецами. Может, этот камень сам откололся? Место тут лихое. Здесь с древних времён духи живут. И души шаманов.

– А ведь ты меня спасла, тигрица!

– Да, – буркнула Катя, пряча ухмылку, – и теперь часть твоей души – моя!

Лёня, задрав голову и зло щурясь, смотрел на скалу.

– Ты права. Надо по-тихому. Сначала я сам изучу. Возьму ребят из альпинистского клуба. Поднимемся и глянем, какие версии… Я же лет этак десять по горам лазил, в спасательных бригадах работал.

У Кати ныли зубы, в голове шумело. «Порой от себя бы спастись… Надеть бронежилет, который защитит от обломков бывшей любви, или спасательный круг, чтоб не утонуть в своей памяти!»

Лёд у её губ растаял, и в руках снова блеснул кинжал. Его лезвие кололо сосульки. Зить-зить-зить… И этот щемящий звук отдавался во всём Катином теле. Руслан… Забыть, забыть!

3. Спасательный круг

– Конечно, Женечка! Тем более что родственники там. А Израиль! Ох! – Лиля сложила густо напомаженные губы в алый цветок и звонко причмокнула: – Там столько красот! Тут-то у тебя что? Если бы ты хоть в Иркутске жила. Да и маму там подлечишь.

После смерти отца и неудачной попытки поступить в мединститут жизнь казалась Женьке беспросветно тусклой. А тут ещё и мама заболела. Артроз бедра позволял ей теперь передвигаться лишь с костылем или тростью.

– Так вы ж евреи! – заверещала соседка, выслушав печальные девичьи откровения. – То есть мама твоя. Значит, и ты тоже… Чё тут сидеть? Я бы уж давно укатила, – она мечтательно подняла глаза. – Езжай, Жека! Ни снега, ни холодищи этой. Я к тебе в гости приеду, замуж за местного выйду, и заживём мы опять рядом!

Из всех взрослых, окружавших Женю, самой умной она считала тётю Ульяну, сестру отца. Вот к ней в Иркутск и рванула за советом единственная племянница.

– А что, – Ульяна распрямила крупные плечи, – едет народ, и довольны все. А ты ведь у нас, Жека, не по годам мудрая, я бы сказала, прозорливая. Будто не ты Сонина дочка, а она – твоя. Вот и Вася такой же был, царствие ему небесное! – она торопливо перекрестилась. – Он с детства, как маленький старичок, всё понимал.

Ульяна суетливо перебрала кипу мятых газет.

– Я недавно тут объявление заметила: «Бесплатная консультация для репатриантов». Давай-ка, Жень, съездим. Недалеко.

В скромном тесном офисе им выдали пачку форм и брошюр для желающих уехать на землю обетованную. Вскоре Жене позвонили. Женщина, назвавшаяся Лилей, представилась консультантом по вопросам эмиграции и через день уже распивала чай с Женей и её мамой на их просторной, сверкающей модными шкафами кухне.

Визит Лили поставил жирную и непоколебимую точку в размышлениях «быть или не быть» переезду в Израиль на ПМЖ.

В Ангарске, где отец Жени работал директором леспромхоза, их семья считалась благополучной и обеспеченной. Убеждённый холостяк Василий в свои пятьдесят с хвостиком как-то поехал в Биробиджан по делам сбыта древесины и без памяти влюбился в Сонечку, учительницу младших классов. Возраст не остановил страсть Василия, вдруг разбуженную взглядом чёрных глаз местной Суламифи. Да и Сонечке был уже сорок один… Так София Яковлевна стала преподавать в одной из начальных школ Ангарска, а в сорок два родила девочку.

– А я вот, – волнуясь, протянула Софа, – так к лесам привыкла! А в Израиле, говорят, пустыня и жара, жара…

– Да что вы! – всплеснула холёными руками Лиля. – Там разные места есть. Хайфа, например, чудный город. Самый русский город в Израиле. Там полно наших, – она сделала мягкое тягучее ударение на слове «наших». – Леса, зелено, много деревьев. Есть дома на возвышенности, балконы на море выходят, всё в цветах!

Лиля с азартом описывала прелести разных районов Израиля, рассказывала о помощи государства новым поселенцам, об отличной медицине и перспективах образования для Жени. Гостья умело оперировала терминами и цифрами. О таких, как она, говорят: женщина без возраста. Ей могло быть и тридцать пять, и пятьдесят. Узкое смуглое лицо Лили украшали глаза, спокойные и тёплые. Она и сама была гражданкой Израиля, но жила то в Москве, то в Иркутске, так же, как и её муж. Да и был ли он ей мужем – непонятно. Рассказывая, она то и дело мурлыкала: «Ох, Женечка, мне бы твою молодость да красоту!»

– По снегу всё же скучать будем, – качнула своей ухоженной головкой София. – Женька-то у меня спортивная, биатлонистка. Она ведь столько километров на лыжах намотала. Да и по стрельбе одна из лучших.

Глаза Жени вспыхнули:

– А скалы? Горы высокие ведь есть в Израиле?

– Ну… со скалами мы закончили! – сурово отрезала мама.

Женя вздохнула.

Это случилось два года назад в Восточных Саянах. Самовольно сбежав из турлагеря, они с друзьями решили совершить дерзкое восхождение. Очнулась Женя от треска рации и прикосновения шершавой ладони к её шее. Рука и обе ноги жгуче ныли, а правый бок пульсировал нестерпимой болью.

Мужской голос пробасил: «Двое в минусе, а одна жива…». Запах крепкого табака ударил Жене в лицо.

– Ты как? Позвоночник вроде у тебя цел. Я сейчас куртку с тебя сниму… тяжелая. Держи меня за шею… привяжу.

Потом их двоих медленно поднимали из расщелины. Девушка лбом упиралась в колючую щёку спасателя и прижималась озябшими плечами к его крепкому телу. В какой-то момент трос визгливо скрипнул и качнулся. Женькины губы заледенели от кошмарной мысли. «Трос лопнул!» Девичье тело ответило мелкой дрожью, но тут ухо обдало горячим шёпотом: «Страховка удержит, не шевелись. Вытянут. Я вот пацаном тоже в лесную яму упал. Наверх не смотри».

Потом Женю встретила больница, рыдания мамы, а несколько дней спустя и визит её спасителя. Он зашёл неслышно. Стянутая бинтами Женька узнала его по запаху того же крепкого табака и по хриплому голосу: «Сказали, поправляешься уже. Это хорошо. Вот тут смородина протёртая, да не простая, а с лечебными травами. Мама моя из семейских. Рецепт старинный, секретный. Быстро тебя на ноги поставит».

Она лишь молча кивнула и опять забылась беспокойным сном.

Отыскать спасителя оказалось несложно. Уже окрепшая после потрясения Женя нашла в иркутском управлении полиции капитана Леонида Симакова. Она встретила его у входа и, волнуясь, протянула сумку с двумя аккуратно обёрнутыми в газету бутылками коньяка.

– Ну… это ты, конечно, напрасно, Женечка! – буркнул Лёня. – Спасибо. Как себя чувствуешь? Подвезти?

В машине разговорились, заехали в тир, досыта настрелялись. Потом ели на скамейке мороженое. Вокруг, шурша и наполняя горечью прохладный воздух, опадала осенняя листва. И так же томно в девичьей груди замирало дыхание, когда острый взгляд Лёни вдруг останавливался на Женькиных ярких пухлых губах.

У Леонида оказался большой опыт скалолазания и прыжков с парашютом, а ещё разряд по самбо. Их долгую беседу он сдабривал занимательными историями о горных походах и соревнованиях. Немея от восторга, Женя неотрывно смотрела на своего героя. На несколько дней она даже осталась у тётки в Иркутске, сочинив для мамы оправдание.

Ночами она металась без сна, а днём из парка напротив следила, как Лёня подъезжал к управлению, как выходил из машины… Конец сентября блестел серебром первых заморозков, но Женька горела изнутри непонятным жаром, ломившим её бёдра.

– Люблю его! – неожиданно выпалила она обалдевшей от такого заявления Софии. – Надо продумать, как с ним стать поближе…

– С ума ты сошла, дочка! Он ведь для тебя старый!

– А вы с отцом? Такая же разница!

– И женатый он вроде…

– Я когда его в управлении искала, сидя в коридоре, услышала… Бабы шушукались, что он разводится.

– Ты, Женечка, остынь, – София мягко взяла дочку за руку. – Вот если через месяц его не забудешь… А так – это девичья дурь, поверь мне.

Через месяц суровый взгляд секретарши подозрительно сверлил карие Женькины глаза: «Капитан Симаков переведён в другое ведомство. А куда перевели – секретная информация. Вы ему кто? Не занимайте время, девушка!..»

Вспомнив свою первую любовь и бесплодные попытки найти Леонида, Женя горько улыбнулась.

– А ехать, конечно, надо, Софочка, – нежно пропела Лиля, оборвав печальные Женькины мысли. – Дочке-то двадцать один. Подумаешь, в институт не поступила, зато на медсестру выучилась. В ульпан пойдёт, подучится. А иврит уже с завтрашнего дня учите! – Лиля указала на принесённые книги и кассеты. – Женя там свою жизнь устроит. Да и мой дядя Хаим советом поможет.

Лиля, помедлив, откинула с округлого плеча пушистую рыжую прядь и продолжила по-деловому уверенно:

– И вот еще. Это важно! Квартира у вас, я вижу, шикарная, и дача, вы говорили. Есть что продать. В новой стране деньги нужны немалые. Вы послушайте, – она убедительно кивнула, – а потом обдумаете. Есть у меня клиент. Хочет в Израиль, но не еврей. Выехать может по еврейской линии лишь с женой. Это – коммерческий брак.

Не отрывая глаз от застывших в удивлении лиц Жени и Софии, Лиля с энтузиазмом принялась описывать Сергея, молодого инженера. Ему никак не удаётся развить свой талант в России. По возрасту, в двадцать восемь, он как раз подходит на роль мужа для Жени. И деньги за такой брак платит немалые. Лиля назвала сумму, а также взаимовыгодные условия от такого замужества. Ведь по закону молодые женщины призываются в Израиле в армию – за исключением религиозных и замужних.

– Зачем вам та армия? – не давая опомниться оторопевшим женщинам, продолжала гостья. – В армии ведь всякое может случиться. А замужество – и деньги, и от армии отмазка. Я всё устрою. Для подтверждения свадебные фотки надо сделать. Но это у меня отлажено: и актёры есть, и фотограф.

– Замуж? Фиктивно? Нет! – София пожала узкими плечами. – У Женечки и парней-то не было, а здесь такое!

Лиля театрально махнула рукой:

– Не спешите отказываться. Познакомитесь с Серёжей, и тогда… Порой то, что в шутку, серьёзным оборачивается, – она игриво рассмеялась. – Да и как вам без мужчины в такую дорогу ехать? Контейнер надо собрать и на новом месте устроиться. А там и развод, и свобода!

Сергей оказался домашним и уютным. Лиля привела его в гости как бы невзначай, ну так… проходили мимо. София Яковлевна, припадая на костыль, ловко расставила на столе чашки и быстро нарезала принесённый гостями торт.

Женя угрюмо молчала. Её глаза исподтишка ощупывали плотное тело предполагаемого мужа. Он походил на бурундучка, подаренного ей в детстве отцом. Круглое лицо с мягкой бородкой и лукавые миндалевидные глазки точь-в-точь напоминали пушистого зверька.

Однако будущий зять моментально обаял Софию. Они тут же нашли массу общих тем, общались легко и непринуждённо. Женя заметила, что давно мама не выглядела такой радостной. Лиля же, плотоядно следя за их беседой, с досадой думала, что вот лучше бы он подходил по возрасту Софии, тогда уж точно срослось бы… и не фиктивно. Из Серёжиного рассказа о семье женщины узнали, что вырос он с мачехой, и эта подробность растрогала Софию ещё больше.

– А парень-то славный! – вздохнула она после ухода гостей. – Вот бы такого зятя!

– Да уж, – хмыкнула Женя, – Вини-Пух или Карлсон, без пропеллера только. У меня, помню, пупсик на него похожий был, я его в ванночке купала. Ему бы скинуть кило этак десять, Сергею-то.

– Да он не толстый совсем, животик немного. У Васеньки тоже был.

– Был, – кивнула Женя, – после шестидесяти.

Лиля с энтузиазмом режиссёра взялась за постановку свадьбы и оформление контракта для передачи денег «за услуги» – так эзоповым языком назывался фиктивный брак. Дело закрутилось, и вскоре под громкое «горько» подвыпивших актёров мясистые губы Сергея впились в Женькин рот. От жениха пахло чем-то сладким, как от младенца, и сам он, бело-розовый и курчавый, вызывал у Жени волну умиления.

Спокойный и весёлый Серёжа не лез с объятиями и относился к двум женщинам, как к деловым партнёрам. Он лихо организовывал скорый отъезд. Порой, помогая укладывать вещи, Сергей задерживался допоздна и оставался ночевать. Женя уходила к матери в родительскую спальню, а «муж», проснувшись утром в её просторной кровати, бежал на кухню, жарил омлет и делал гренки. Для друзей, одноклассников и немногочисленных родственников, провожавших Женю с Софией, он так и остался «Женькиным ухажёром, который навязался за ней в Израиловку».

Израиль показался Жене другой, чудесной планетой. Заснеженный сибирский март обернулся ласковым солнцем, зеленью и гомоном дурманящего запахами специй Шук ха-Кармеля. Софии уже в аэропорту выдали удобное инвалидное кресло, и Женя с Сергеем возили её, как ребёнка в коляске. Они по-щенячьи радовались теплу и комфорту. Жадно исследуя интересные места, семья новых репатриантов провела три первых дня в экскурсиях.

На время их приютили дальние родственники в скромном районе Нетании. Через неделю надо было снять отдельную квартиру и расстаться с Сергеем. Хотя он предлагал жить вместе, ссылаясь на экономичность, но Женя была непоколебима.

– Мама, шутка слишком затянулась! Деньги мы получили, парня в Израиль вывезли. Как говорят, все точки над и…

– Я думала, – с грустью протянула София, – может, притрётесь и по-серьезному…

Перехватив гневный взгляд дочки, она осеклась, вспомнив, что вот так же и Вася смотрел, когда что-то было не по нему.

На следующий же день, поручив маму заботам родственников, Женя отправилась в Тель-Авив к Хаиму. В голове у неё звенели слова Лили: «Как приедете, сразу к моему дяде. Он на машине, давно в этой стране, многое знает, объяснит и покажет. А квартиру смотреть только с ним, а то обманут ещё…»

«Племянница» Хаима умела, как говорят, делать бизнес.

Хаим встретил Женю широкой улыбкой. В шестьдесят с небольшим он выглядел довольно подтянуто и бодро. Сразу заботливо спросил, не хочет ли она перекусить или пройтись по городу. Женя удивила его своей деловой хваткой, с ходу выпалив шквал вопросов.

В уютной квартирке старого холостяка от пушистого декоративного букета в высокой узкой вазе пахло лавандой, а модерная обстановка – лёгкие столики и яркая мягкая мебель – не очень вязалась с возрастом хозяина. В разговоре выяснилось, что вся начинка квартиры выбрана Лилей, ей нравились и этот запах, и эта расцветка.

Женя осмотрелась и, потягивая кофе, выслушала почти двухчасовую лекцию о ценах на съёмное жильё в Израиле, перспективах обучения и трудоустройства. Хаим несколько раз кому-то звонил, и на завтра уже были назначены просмотры квартир в Хайфе. Этот город Женя выбрала ещё до приезда в страну, видимо, под влиянием Лилиных комментариев: «самый русский город», «не так жарко», «леса и сады», «многое в Шаббат открыто».

Вечером Хаим сам позвонил Жениным родственникам:

– Вы не волнуйтесь, София, Женечка у меня переночует. И вторая спальня есть… удобно… я человек ответственный…

В маленькой комнате, задрапированной розовыми шторами, теснились белая кровать и такой же белый, похожий на детский, шкаф. Хаим принёс отороченный страусиным пухом халатик и тапочки и с гордостью заметил: «Это всё Лиличка оставила. Я постирал. И простыни, и одеяло тоже её любимые».

Утром Женя пила из «Лилиной чашки» и ела «Лилины любимые» блинчики. Покидая «музей Лили» и залитую всеми оттенками цвета фламинго комнату куклы Барби, Женя раздумывала над талантом женщин, которые играючи умеют использовать сразу несколько мужчин, при этом делая их всех счастливыми.

Весенняя Хайфа благоухала Бахайскими садами и морем. Хаим провёз девушку по лучшим местам города, не утаив и дешёвые неряшливые районы. Из пяти квартир Женя категорично отказалась от трёх, остановившись на двух в дорогой части города, в Дении. Тем же вечером в разговоре с мамой Женя заявила:

– Мы с тобой сюда для лучшей жизни приехали. Зачем нам по норам скитаться?

София, с детства не привыкшая шиковать, хотела было возразить, но не посмела спорить с дочкой. На следующий день София вышла на просторную лоджию их новой квартиры и обомлела. Её дыхание сбилось в груди от ошеломляющего вида на море. А деревья, зелёной волной шумевшие напротив дома, подхватывали плавный ритм морских волн и сшивались лучами солнца с полотном неба.

Несколько раз заходил Серёжа. Однажды он явился радостный и сообщил, что встречается с девушкой и они даже собираются жить вместе. «Надо же! – усмехнулась про себя Женя. – Оказывается, есть любительницы мягких игрушек!»

И вдруг опомнилась:

– Тебе, наверное, развод нужен? Мы в этой суете как-то и не успели…

– Да, уже пора, – кивнул он. – Свяжемся, на днях займёмся.

Он не позвонил. София несколько раз пыталась ему дозвониться, но Серёжа не отвечал. А Женя его благополучно забыла, как поношенный свитер, который был нужен, согревал даже, а теперь его срок вышел… Порой в молодёжной компании она ловила на себе пристальные взгляды молодых мужчин, но в девичьих грёзах возникал другой, когда-то привязавший её к своему мускулистому телу, словно к спасательному кругу…

4. Высший разум

День, мелькавший длинными и короткими дорогами, становился похожим на устье реки со множеством притоков. Они несли путников то по шумным стремительным трассам, то по деревенским улочкам, покрытым скрипящим гравием. Ранним утром Катя с Леонидом выехали в Иркутск, потом летели до Улан-Удэ самолётом, а после тряслись по бугристой проселочной дороге.

– А вот теперь, – торжественно объявил Лёня, – мы уже не едем, а идём… и через тайгу. Километров пять.