Читать онлайн Александр III. Заложник судьбы бесплатно

© Бойко Н. П., 2022

© Издательство «Родники», 2022

© Оформление. Издательство «Родники», 2022

Пусть меня ругают, и после моей смерти еще будут ругать, но, может быть, наступит тот день, наконец, когда и добром помянут.

Из письма Александра III К. П. Победоносцеву

I

Когда у будущего императора Александра II родился старший сын, названный Николаем в честь деда, с Петропавловской крепости прогремел сто один пушечный выстрел, Петербург и Москва расцветились праздничным фейерверком, молодые родители подарили двадцать тысяч рублей беднякам двух столиц, наследника русского трона крестили, – а дальше пошла привычная жизнь.

Ребенок рос тихим. Зато его брат, родившийся через два года, наверстал за двоих; и если наследника в царской семье называли ласкательно Никса, то брат его Саша надолго остался Сашкой. Росли они вместе, росли как все дети – без слез и без ссор не обходилось. Никса не дал Саше игрушку, хоть у него было две, Саша ударил его, воспитатель нашел, что оба вели себя плохо, и наказал того и другого. Саше купили трубу, чтобы умерить активность, но он так усердно дудел, что мать не смогла это вынести. «Одной из любимейших наших забав были «лошадки», а так как у меня были длинные локоны, то я изображала пристяжную. Саша вплетал в мои локоны разноцветные ленточки, садился на козлы, и мы с гиком летели вдоль дворцовой галереи, причем в пылу игры Саша нещадно хлестал “лошадей” по ногам. Цесаревич Александр Николаевич и цесаревна Мария Александровна приходили смотреть на наши игры, и помню, как Саша больно ударил меня хлыстом, я рассердилась и ответила ему толчком в спину, а цесаревич заметил ему: “И поделом тебе, Саша, не дерись”.

Особенно доставляло нам удовольствие, когда запрягали мы Александра Николаевича, а сами изображали кучеров и, нисколько не стесняясь, хлопали его бичом. Забавляло водить его на “водопой”, причем всегда упрашивали дать “настоящей воды”, и, в конце концов, сюртук его, пол и окружающие предметы были изрядно облиты. В Царском Селе возле сетки была устроена крепость для игр: воздвигнуты бастионы, выкопаны рвы, стояли пушки; и мы играли в войну. Играли мы и в охоту, я изображала зайца, а мальчики – гончих.

Когда я была уже замужем за тверским помещиком Бологовским, я еще раз имела счастье увидеть Сашу, впоследствии императора Александра III. Тверское дворянство устроило ему торжественную встречу, мне было страшно, что он не узнает в замужней женщине свою подружку детства, которая была ужасный сорванец, но в зале он прямо подошел ко мне и, протянув руку, сказал: “А помните, как мы с вами шалили и как нас постоянно бранили? Помните наши игры в Царском и как доставалось вашим локонам?”» (А. П. Бологовская).

Для обучения детей были приглашены лучшие педагоги. Учили молитвам и азбуке, первоначальному счету; приставленный дядька знакомил с военным делом. Никса в шесть лет уже бегло читал и писал, и мог развести караул. Наставник его отмечал: «Нрав Николая Александровича веселый, приветливый, кроткий, послушный. Для своих лет он уже довольно много знает, и ум его развит. Способности у него блестящие, понятливость необыкновенная, превосходное соображение и много любознательности».

А Саша был тугодум. Учителя находили в нем простодушие, честность, отзывчивость, однако на этом их положительные оценки заканчивались.

В 1850 году, когда Никсе исполнилось семь, а Саше пять лет, оба были зачислены в 1-й Кадетский корпус и вместе с ровесниками обучались строевой службе в Петергофских кадетских лагерях. Домашнее их обучение с этого года стало раздельным.

Любимым учителем Саши стал Яков Карлович Грот – милый и добрый, обладавший, в отличие от военных воспитателей, богатым педагогическим опытом. Саша встречал его радостными объятиями, и Грот уверял, что он когда-нибудь сломает ему шею. Случалось, Саша шалил во время уроков, прыгал по стульям, прятался под столом, но при этом всегда был ласков и приветлив.

Никсу готовили стать императором в будущем, и потому обучали его профессора Петербургского и Московского университетов, а наставником был сенатор Сергей Григорьевич Строганов. Обучение велось круглогодично, кроме отъездов семьи на отдых, чаще всего за границу. Там Никсу водили в музеи и галереи, знакомили с европейской историей и культурой. Но главный упор все-таки был на русскую почву, на знание своего государства. Его мать, чистокровная немка, шестнадцати лет приняв православие, считала, что в основу образования детей должны быть положены национальные русские ценности. Она одинаково принимала культурные достижения Запада и славян, полагая, что лучшее надо черпать повсюду, где оно есть, но не стремиться быть «обезьянами и попугаями», ибо не французские и не английские доктрины двигали Россию вперед, а те чувства и настроения, которые живут в православном человеке и которые во многом противоположны западноевропейским стремлениям и понятиям.

С двенадцати лет Никсу стал обучать русской словесности писатель Иван Александрович Гончаров, уроки которого так полюбились наследнику, что вместо положенных двух, он попросил три урока в неделю. Историю преподавал знаток государства российского Константин Дмитриевич Кавелин, но долго не задержался, поскольку составил «Записку» об освобождении крестьян. Шеф жандармов счел нужным удалить его от наследника.

Обстановка в России в тот год была сложной: умер Николай I, продолжалась Крымская война, о причинах которой историки высказываются по-разному. Одни уверяют, что царь, побуждаемый патриотизмом, решил дать свободу славянским народам Балкан, другие, что он размечтался расширить свои полномочия. Драка католиков и православных в месте рождения Христа – Вифлееме стала началом войны.

Россия оккупировала Молдавию и Валахию. Против выступили Турция, Великобритания, Франция и королевство Сардиния. Русская армия не была подготовлена: оружие устарело, пороховые погреба отсырели, император рассчитывал на благожелательный нейтралитет Австрии, но та, как всегда, предала. Боевые действия разворачивались на Кавказе, в Дунайских княжествах, на Балтийском, Черном, Азовском, Белом и Баренцевом морях, а также в низовьях Амура, на Камчатке и Курилах. Наибольшего напряжения достигли в Крыму, и война получила название Крымской.

Жертвы были неисчислимые, шли в Петербург вести, что Севастополь в руинах, флот уничтожен, враг на русской земле! Попытки отразить неприятеля кончались поражением.

«Находясь в столице близ государя и первенствующих лиц, я убедился в общем упадке духа в высшем кругу правления, в слабости правящих. Я видел своими глазами то состояние разрушения, в которое приведены нравственные и материальные силы России тридцатилетним безрассудным царствованием человека необразованного, надменного, мстительного. Он был предан более всего удовлетворению своих страстей, и, наконец, достиг, как в своем царстве, так и за границею высшей степени напряжения» (Н. А. Задонский).

Русские эмигранты в Европе почуяли: время пришло свести с императором счеты. Кому было выгодно их поддержать, поддержали. И Николай не вынес. Он разом свалился, и вместе рухнул державшийся им строй.

Позорный для России мир пришлось подписывать уже Александру II. Россия возвращала Турции крепость Карс, взятие которой стоило огромных человеческих жертв, а взамен получила южную часть своего Севастополя. Уступала Молдавскому княжеству устье Дуная и часть Южной Бессарабии, подтверждалась автономия Сербии и Дунайских княжеств; Черное море и проливы Босфор и Дарданеллы объявлялись открытыми для торгового мореплавания и закрытыми для военных судов.

«Драться надо! – кричали недальновидные, но благородные патриоты. – Драться до последней капли крови, до последнего человека!» Но большинство крикунов состояло из лицемеров. Были и те, кто о войне сожалел потому, что в мутной воде можно ловить крупную рыбу.

Коронация Александра II состоялась 26 августа 1855 года. По этому поводу Высочайшим манифестом были дарованы льготы и послабления ряду категорий подданных, приостанавливались на три года рекрутские наборы, ликвидировались жестокие военные поселения, созданные Аракчеевым, были помилованы декабристы, которых Николай I не выпускал из Сибири и даже их детям не разрешал вернуться на родину. Помилованы петрашевцы, не совершившие преступлений и осужденные лишь за то, что читали и обсуждали письмо Белинского к Гоголю:

«Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми, не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр – не человек; страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Стешками, Васьками, Палашками; страны, где, наконец, нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей».

С воцарением Александра II в общественно-политической жизни России началось потепление. «Александр II не любовался собой, как Александр I, не играл в великого государя, как Николай I. Он оставался самим собой. Говорил как ни попало, первыми подвернувшимися словами, не заботясь о впечатлении, действовал, как находил нужным в данный момент. Он не хотел казаться лучше, чем был, и часто был лучше, чем казался». (Историк В. О. Ключевский).

«Удивительно, но льготы, какими мы ныне пользуемся, важные вопросы, какие выступили на нашу общественную сцену, не породили между нами ни благородных характеров, ни людей с сильною волею, устремленною на добро, а только привели в движение множество маленьких страстей, мелких самолюбий, ничтожных и эгоистических стремлений» (Профессор Петербургского университета А. В. Никитенко).

II

Императрица Мария Александровна не прекратила деловых отношений с Кавелиным. Ценя его ум и глубокие знания истории, она вместе с ним и Горчаковым, лицейским товарищем Пушкина, подготовила программу обучения своих детей. Первый период – с семи до шестнадцати лет – гимназический. Второй – с шестнадцати до девятнадцати – университетский. Третий – до двадцати одного года – практический.

Вскоре Саша и братик Володя, который был младше его на два года, уже занимались по этой программе. Предметов было много, вводились они постепенно, с каждого года новый предмет. Закон Божий, русский и церковнославянский языки, чистописание, история всеобщая и русская, немецкий язык, математика, английский язык, французский язык, география, рисование, игра на фортепиано. Всего набиралось 45 учебных часов в неделю. Кроме того, гимнастика, танцы, фехтование, верховая езда, ружейные приемы и маршировка.

Разработанная императрицей программа образования и воспитания была обязательна и для других членов царской фамилии. Двоюродный брат Саши, тоже Саша (его называли Сандро), так вспоминал: «Радости беззаботного детства оборвались для меня, когда мне исполнилось семь лет. Впервые в моей жизни я узнал о существовании различных грехов – семилетним ребенком я должен был каяться в своей причастности к делам дьявольским. Не глядя в мои полные ужаса глаза, священник поведал мне о проклятиях и вечных муках, на которые будут осуждены те, которые утаивают свои грехи. Господь Бог, который беседовал со мной в шепоте пестрых цветов, росших в нашем саду, внезапно превратился в моем сознании в грозное, неумолимое существо.

До пятнадцатилетнего возраста мое воспитание было подобно прохождению строевой службы в полку. Особое внимание было обращено на практические занятия по артиллерии, для чего в нашем саду стояло орудие. В возрасте десяти лет я мог бы принять участие в бомбардировке большого города».

Никса радовал своих педагогов прилежанием и успехами, а Саша был совершенно иного склада, он предназначался отцом к военной службе и не обременял себя лишней нагрузкой. В семь лет, произведенный в прапорщики, он надел мундир Финляндского стрелкового батальона, получил собственного камердинера и сопровождал императора во время военных церемоний. В 12 лет вместе с Никсой находился в военных лагерях под Петергофом.

В 1859 году вокруг шестнадцатилетнего наследника русского трона собрались самые сильные педагоги. Закон Божий читал протоиерей Рождественский, курс русской истории преподавал профессор Московского университета Сергей Михайлович Соловьев, историю русского слова читали Грот, Гончаров и Классовский. При этом за профессорами сохранялись кафедры.

31 декабря 1860 года гимназическое образование Никсы закончилось, а уже с января он изучал философию, богословие и церковную историю. Схватывал всё налету. «Если бы мне удалось хоть раз за десять лет подготовить студента, равного по развитию великому князю Николаю Александровичу, я считал бы, что исполнил свою профессорскую задачу», – признавался С. М. Соловьев.

Обсуждался вопрос о дальнейшем обучении Никсы в одном из российских университетов. Сделали пробу: он выслушал несколько лекций по математике в Пажеском корпусе, где сидел на одной скамье с пажами. Это бы первый случай подобного рода.

Саша боготворил Николая, выделял его из семьи, но не стремился за ним угнаться, что подтверждается дневниковыми записями Николая Павловича Литвинова – молодого помощника воспитателя.

«1861 год. 13 марта, понедельник. Сегодня на гимнастике я заметил признак пробуждения в Александре Александровиче, в первый раз ему пришла фантазия добиться сделать довольно трудную штуку, и действительно он ее сделал, хотя с грехом пополам. Натура добрая, но шероховатая, впрочем, есть надежда ее обтесать. Он очень мил со мною, очень послушен, но ужасно любит фамильярничать, и я решительно недоумеваю, как мне избавиться от этой короткости. Его любимое обращение ко мне: “Ты – дитя, поручик”. Если промолчишь и угрюмо отвернешься, он сейчас заметит это и скажет: “Ну вот и рассердился”. Если же при повторении той же выходки попросишь его перестать, он торопливо заговорит: “Ну не буду больше, господин поручик”, – и в самом деле перестает до первого удобного случая. Я еще не успел заметить, когда наступают эти удобные случаи, если замечу, постараюсь их избегать.

14 марта, вторник. Александр Александрович употребил более получаса на музыку, опять-таки по собственному побуждению. Посмотрим, будет ли знать ее завтра. Вечером были у Рихтера; в первый раз мне случилось видеть великих князей в обществе. Владимир Александрович ведет себя нисколько не стесняясь, так же как дома, а Александр Александрович видимо старался вести себя порядочнее, хотя это ему и не совсем удалось.

15 марта, среда. Александр Александрович отвечал свои уроки хорошо. Вечером я читал с Владимиром Александровичем из “Сида”. Никак не могу добиться какого-нибудь чтения от Александра Александровича, он его боится как огня.

18 марта, суббота. Говорят, я хорошо сделал, что начал журнал со времени моего поступления, а не позже, потому будто бы, что со временем я мог бы втянуться в привычки и недостатки великих князей, и мне всё казалось бы так, как оно должно быть… Уж не успел ли я втянуться… Боже упаси. Между тем нет еще месяца, как занял свою должность, а Александр Александрович, мне кажется, уже во многом успел, сделался прилежным и толковым, заметно наблюдение за собою и вообще много утешительного.

20 марта, понедельник. Сегодня уроки Александра Александровича шли очень хорошо, не понимаю, когда он успел их приготовить.

21 марта, вторник. Александр Александрович по-прежнему вдруг ни с того ни с сего сделает глупую гримасу… В два часа отправились в красильную и сукновальную фабрику на Гутуевский остров; Александр Александрович и Владимир Александрович были внимательны и вежливы. На фабрике нас совсем не ждали, хозяин был несколько растерян, зато его помощники вели себя молодцами, нисколько не унижаясь, что весьма полезно для князей, особенно для Владимира Александровича.

25 марта, суббота. После обеда отправились в Конногвардейский полк. На обратном пути мне ужасно не понравилась манера Владимира Александровича держать себя перед народом в то время, когда ему кричали “ура”. Полное равнодушие и ни следа приветливости на его физиономии. Проезжая мимо одной группы, он сказал даже очень выразительно: “Дураки”.

16 августа, среда. После обеда Александр Александрович пошел с нами играть в кегли; он был очень мил, любезен, и почти ни разу мне не пришлось делать ему замечаний, что бывает очень редко. По возвращении домой Александр Александрович продолжал работать над утренним переводом, беспрестанно роясь в лексиконе, чего он терпеть не может. Дай бог не сглазить.

19 августа, суббота. Встали в пять часов, приготовлялись к отъезду в Москву, и выехали из Царского в четверть седьмого. Поезд тронулся ровно в семь. Александр Александрович читал “Искусителя”, Владимир Александрович ничего не читал. Великие князья много разговаривали с полковником путей сообщения Зуевым, который рассказывал им весьма интересные вещи о постройке Московской железной дороги. В Москву приехали в половине девятого.

20 августа, воскресенье. Александр Александрович с особенным удовольствием смотрит на то, что носит отпечаток старины; видно, что оно делает на него впечатление. Он особенно жалел о том, что многое возобновлено и, следовательно, утратило прелесть старины. На Воробьевых горах мы долго любовались прелестной панорамой Москвы и ее окрестностей. Нас окружили несколько крестьянок, предложив вишен. Владимир Александрович держал себя с ними очень мило и много разговаривал, но Александр Александрович чувствует себя очень неловко и потому кажется мало любезным.

Великие князья разорились на покупку разных коробочек и папиросниц фабрики Лукутина. Для Владимира Александровича это не удивительно, но от Александра Александровича я не ожидал решимости истратить на это 24 рубля; правда, что он выбирал такие вещи, которые подешевле, и потому он их купил очень много числом[1].

21 августа, понедельник. После завтрака отправились в Архангельский собор; там нас ожидал священник, назначенный митрополитом для объяснения достопримечательностей. Александр Александрович восхищался стариною и наивною живописью на внутренних стенах храма, т. е., значит, тем, что именно составляет характеристическую особенность древнего византийского стиля.

22 августа, вторник. Сегодня поехали в Воскресенский монастырь. В святой обители нас совершенно не ожидали, так что мы успели осмотреть часть храма прежде, нежели успели собраться игумен и священнослужители для совершения молебствия. Старичок игумен начал было нам показывать храм и ризницу, но, не желая его затруднять всюду ходить за нами, Александр Александрович откланялся ему, и мы докончили осмотр храма под руководством генерала Исакова. Обед заказан был в гостинице, находящейся недалеко от монастыря. Простые щи, каша и жаркое показались великим князьям очень вкусными.

27 августа, воскресенье. В семь с четвертью мы выехали из Кремлевского дворца, заехали к Иверской Божьей Матери и уже оттуда на железную дорогу. Всё время дороги великие князья были очень веселы, хотя и уверяли, что им жаль так скоро оставить Москву».

Поклонение чудотворной иконе Иверской Божией Матери и мощам кремлевских святых являлось официальным долгом каждого члена императорской фамилии, приезжавшим в Москву. Об этом писал Александр Михайлович Романов (Сандро): «Иверская часовня, представлявшая собою старое, маленькое здание, была переполнена народом, который хотел посмотреть на нас. Мне казалось невозможным, чтобы Господь Бог мог избрать подобную обстановку для откровения своим чадам святых чудес. Потом мы поехали в Кремль и поклонились мощам святых. Пожилой монах в черной рясе водил нас от одной раки к другой, поднимая крышки и показывая место, куда надлежало прикладываться. Еще немного в этой атмосфере, и я упал бы в обморок».

Вероятно, что это и было причиной не слишком печального расставания с Москвой царских детей.

«5 сентября, вторник. Александр Александрович встал в шесть с четвертью. Был особенно в духе, что он выражал, испуская дикие горловые звуки. Прилежно приготовлял уроки до восьми часов. Утром были классы французского языка и математики; как в том, так и в другом Александр Александрович был очень хорош. Ф. Ф. Эвальд сказал даже, что он за счастье считал бы, если бы все ученики были бы так внимательны и понятливы.

6 сентября, среда. Александр Александрович был не в духе с самого утра, заспорил с Владимиром Александровичем о том, кому очередь читать вслух Священное Писание. Вероятно потому урок от восьми до девяти из русского был так нехорош, что учитель почти в взбешенном состоянии вышел от него. От девяти до десяти у великих князей был протоирей Рождественский и жаловался на ветреную голову Александра Александровича.

9 сентября, суббота. Александр Александрович приготовил урок Ф. Ф. Эвальда: ни одна задача не была решена верно. Немецкий язык был еще хуже математики, Александр Александрович не только не знал урока, но стал прибегать к своим обыкновенным замашкам: ребяческим капризам и детским жалобам не было конца; он все это делал как будто бы с намерением выиграть время до конца урока.

11 сентября, понедельник. От восьми до девяти у Александра Александровича был урок французского. Он знал свой урок, но был рассеян и невнимателен, как, к сожалению, с редкими исключениями почти всегда. Его натура при явно практическом направлении способностей не поддается теоретическим умствованиям, теряем только дорогое время. Ученого из Александра Александровича никогда не сделаем. Зато из него можно бы сделать практически развитого человека и человека в его положении полезного со временем для общества; но для этого нельзя, как в монастыре, жить уединенно от людей, как мы живем в Царском Селе. После чаю Александр Александрович занялся очищением внутренности тыквы, слушая в то же время m-r Remy, который читал ему путешествия Геродота по Египту.

15 сентября, пятница. От часу до двух у Александра Александровича была география, здесь он был очень хорош, в особенности по ответам, они были очень скоры и совершенно толковы. После обеда великие князья играли в крокет. За игрой все они входят в такой азарт, что со стороны ничего не слышно, кроме ругательств и насмешек.

19 сентября, вторник. За обедом у Александра Александровича были опять неуместные выходки с Николаем Александровичем, которому он беспрестанно делал замечания, несмотря на увещевания с моей стороны. Я имел с ним об этом серьезный разговор; он, по обыкновению, сначала делал различные возражения, не имеющие смысла, но потом выслушал молча всё, что я ему говорил, и обещал исправиться.

21 сентября, четверг. У Александра Александровича первые часы была история; он отвечал урок довольно порядочно; но, когда Эвальд стал объяснять подробности о персах в образе ведения войны, то Александр Александрович начал свои ребяческие выходки. После чаю отправились к Д. Б. Рихтеру. Великие князья там очень мало стеснялись, болтали вздор. Александр Александрович кривлялся и, наконец, кончил тем, что очень грубо толкнул Владимира Александровича за то, что он довольно грубо подсмеялся над ним.

24 сентября, воскресенье. Великий князь наследник жаловался на Александра Александровича, что во время игры в крокет он больше ничего не делал, как ругался. Я вызвал Александра Александровича в особую комнату и при Николае Александровиче же довольно долго распекал его за это, обещая, что его другой раз не допустят до игры. Он отговаривался, как и всегда делает, что ничего особенного не говорил, а, напротив, к нему приставали больше, нежели он к другим.

1 октября, воскресенье. Сегодня Александр Александрович опять начал обнаруживать желание делать разные глупости; его так и подергивало, но только он, видимо, воздерживался.

2 октября, понедельник. День у Александра Александровича начался весьма хорошо, урок истории он знал, но делал странные рассуждения, или, лучше сказать, не рассуждая совсем.

15 октября, воскресенье. Великие князья обедали со мною и Дмитрием Борисовичем Рихтером, причем Александр Александрович выказал ужасное упорство в разговоре на французском языке; он всё уверял, что в воскресенье следует говорить по-русски.

23 октября, понедельник. В два часа мы пошли гулять. Заметили, что Александр Александрович был очень расстроен; вероятно, государь дал ему опять нагоняй. Александр Александрович долго шел молча, несколько в стороне, но Моська как-то смешно перевернулась, Александр Александрович расхохотался и уж потом все время был в прекрасном расположении духа.

31 октября, вторник. Становится страшно за Александра Александровича, когда подумаешь, что переставление запятой в десятичных дробях представляет ему до сих пор еще трудности непреодолимые. Он не мог одолеть сегодня самого пустого примера десятичных дробей, уверяя, что это для него слишком трудно.

20 ноября, понедельник. В два часа пошли копать снег лопатами. Я всегда удивляюсь, смотря на Александра Александровича, и думаю, как юношу в 16 лет могут занимать детские игры, как, например, перекидывание снега лопатой?

21 ноября, вторник. За завтраком Владимир Александрович с обычною своею неуклюжестью уронил на пол вилку. N, сидевший подле него, поднял ее, но Владимир Александрович даже не поблагодарил. Александр Александрович приведен был в такое негодование невежливостью Владимира Александровича и так его распушил, что мне оставалось только подтвердить его слова и запретить Владимиру Александровичу грубо возражать брату, который был в этом случае совершенно справедлив.

2 декабря, суббота. Мне кажется очень странным отношение великих князей к девицам в обществе; они почти с ними никогда не говорят, а если случится перемолвить слово, то совершенно также как с каким-нибудь товарищем, как с Гришей Гогелем, например, разве что немного покороче, чтобы скорее отделаться. Когда великие князья собираются вместе, то редко обходится без того, чтобы не покричать на них. Сколько они говорят и делают вздору, какие неуместные выходки и шутки не по летам! А всех больше всегда отличается Александр Александрович.

18 декабря, понедельник. Так как у меня сильно болела голова, то я лег спать вчера в десять часов, а великие князья вернулись домой без четверти одиннадцать, и я слышал только, как они ложились под одеяло. Утром сегодня я узнал, что они раздевались в соседней комнате, чтобы меня не потревожить.

24 декабря, воскресенье. Поехали в Таврический сад. Там на катке было много посетителей. Александр Александрович значительно изменил свою манеру здороваться. Подойдя к князю Мещерскому, он поспешно снял перчатку, чтобы дать ему руку, и поклонился, не прикладываясь к козырьку, а сняв фуражку».

По результатам экзамена, проведенного в конце года, Саша имел:

География и естественные науки – 3

Русский язык – 3

Иностранные языки – 3

Закон Божий – 3−

Зато усердно перегонял вино по рецепту, который ему присоветовал Гофман, занимался гальваникой, рисовал на пленере, научился играть на корнете-пистоне, и впоследствии под руководством известного корнетиста-виртуоза стал прекрасным исполнителем на духовых инструментах.

III

Желание императора и императрицы обучать Николая в университете не осуществилось: в августе 1861 года в Петербурге начались студенческие волнения, поддержанные Киевским, Харьковским, Московским и Казанским университетами. Казанская духовная академия начала еще раньше, весной, после восстания в селе Бездна, причиной которого стал манифест об отмене крепостного права.

Народ многие годы ждал волю и землю, но волю дали, а землю – нет; надо ее выкупать у помещика барщиной или оброком. Дворовые люди и приписные к заводам крестьяне еще на два года остались в неволе.

Начавшиеся в Бездне волнения, охватили свыше 75 селений Казанской губернии. 12 апреля в Бездну вступили две роты под командованием Апраксина, который потребовал выдать зачинщика смуты – Антона Петрова. Люди схватились за колья. По приказу Апраксина, солдаты открыли огонь, было убито 91 человек и свыше 350 ранено. Телеграфным распоряжением царя в ответ на донесение Апраксина велено было «Антона Петрова судить по полевому уголовному уложению и привести приговор в исполнение немедленно». 19 апреля Петров был расстрелян. Студенты Казанской духовной академии демонстративно отслужили панихиду по убиенным.

Александр II понимал, что восстание – это предел человеческим нервам. Но подготовка крестьянской реформы шла тяжело, крупнейшие землевладельцы сопротивлялись, и в результате реформа прошла в пользу помещиков. Единственное, что государь смог предпринять – это частично переселяя крестьян на казенные земли в Башкирию и за Урал. На семью выделялось 500 рублей – деньги немалые. В планах имел создание Крестьянского банка – государственный выкуп земель у помещиков с продажей крестьянам по твердым ценам, – именно то, о чем говорилось в «Записке» Кавелина. Для осуществления плана нужны были годы, ибо помещик был разный: один понимал государство, другой понимал наживу.

Манифест об отмене крепостного права был подписан царем 19 февраля, впервые зачитан 5 марта, до губерний дошел с опозданием, до деревень – еще позже, бунт в селе Бездна случился в начале апреля. Один человек, да при этом крестьянин, не смог бы поднять столько народу в короткое время, – была подготовка, кто-то был в курсе, знал, что крестьян обойдут, и этот таинственный «кто-то» был не один человек – организация. (Вряд ли членов ее опечалила трагедия в Бездне).

В Москве и Петербурге появилось анонимное воззвание «К молодому поколению», в котором земля признавалась общим достоянием народа, говорилось, что если бы «пришлось вырезать до сотни тысяч помещиков, то этим не испугались бы».

С началом учебного года в университетах начались сходки. Зачитывались прокламации подпольного общества «Земля и воля», призывавшего к крестьянской революции, выдвигались требования студентов об отмене «поголовной обязанности платы за слушание лекций», о «праве» объясняться с начальством через депутатов, и прочее. Студенты Петербургского университета устроили протестное шествие, поддержанное студентами медицинской академии. Университет был закрыт.

26 сентября Литвинов записал в дневнике:

«За обедом зашла речь о беспорядках в Петербургском университете. Николай Александрович рассказал Рождественскому подробности вчерашнего случая и весьма справедливо карал студентов за их неприличное поведение, но вместе с тем не оправдывал и начальство, которое, не предупредив, ни профессоров, ни студентов, как бы тайком закрыло двери университета. Это умное суждение Николая Александровича не понравилось Александру Александровичу, который только и твердил, что следовало «высечь их всех», то есть студентов. На чье-то возражение, что так говорили и лавочники в Петербурге, Александр Александрович сказал, что лавочники самые умные люди!! Эти слова лучше всяких баллов показывают – на какой низкой степени развития стоит наш добрый Александр Александрович».

Как ни кощунственны были слова Александра, но он оказался прав. Лидеров высечь, и этим всё кончится. Стыд не позволит им дальше учиться в Санкт-Петербурге, переведутся в Москву или Киев. Теперь либеральная пресса раздула из мухи слона. В Европе раздули еще того больше. Все вдруг признали: студент первых курсов имеет семь пядей во лбу и может решать государственные вопросы. Якобы шествие было в несколько тысяч, офицеры стреляли в студентов, а власти дрожат перед праведным гневом.

«Не стреляли, конечно, не стреляли! Не кончив ничем, не получив никакого ответа, студенты разошлись. Артиллериста Энгельгардта и еще трех офицеров арестовали за грубость, а студентов брали за все и везде; их брали ночью с постели, с улицы днем, по нескольку человек и по одному. Общество пришло в восторг от студентов, бранило правительство, говорили много о просыпающейся жизни, о шаге вперед. Некоторые лица написали адрес государю и стали собирать подписи. Адрес этот проникал, размножался в копиях, но подписи? История с подписями просто прелесть! Пятьсот человек подписались! На четыреста тысяч жителей – пятьсот! Да как еще? Подпишут сегодня, а завтра придут просить, нельзя ли вычеркнуть. Адрес оставалось только сжечь, так и сделали» (Студентка Елена Штакенштейд).

Арест в Петербурге был воспринят московским студенчеством как произвол. У дома генерал-губернатора началась драка с полицией, которая уверяла потом, что студенты держали в руках кинжалы и палки (не было), студенты же демонстрировали повязки, крича, что под ними глубокие раны (были всего лишь царапины и синяки).

Волнения стихли только в конце декабря. «Произведено несколько арестов. Говорят, взят и великий проповедник социализма и материализма Чернышевский. Боже мой, из-за чего только эти люди губят себя и других! Уж пусть бы сами делались жертвами своих учений, но к чему увлекать за собой это бедное неразумное юношество!» (Профессор Петербургского университета А. В. Никитенко).

Министр просвещения был снят с должности. Вероятно, что и других надо было снимать – занимались они чем угодно, но не своими делами. Еще в январе уходящего года министр МВД записал: «Слушалось дело о воскресных школах. Панин доказал присутствие опасности, приведя пример, что в одной школе на вопрос: “Кто был Авраам?” – ответили: “Миф”. А вечером в квартире Ростовцева было верчение столов и вызывание духов. На вопрос: “Не Яков ли Иванович?” послышался троекратный стук в дверь. Потом магический карандаш дал на следующие вопросы следующие ответы: “Что тебе нужно?” – “Огонь”. – “Для чего?” – “Воевать”. – “Кому воевать?” – “Министрам”. – “С кем?” – “С коварным князем Константином”. – “Какой конец?” – “Вседержитель! Могила!”».

IV

С нового, 1862 года Николай Литвинов продолжил дневник:

«2 января, вторник. У Александра Александровича сильно пошла кровь из носу. Кровотечения эти с ним случаются теперь что-то очень часто. В семь часов великие князья пошли к родителям, а вернувшись оттуда, мы поехали в балет. Мне кажется, великим князьям еще рано ездить по балетам. У Александра Александровича опять шла кровь. Мы приехали в одиннадцать часов и тотчас же легли спать.

6 января, суббота. В конце одиннадцатого часа мы отправились на церемонию. Александр Александрович встал на левом фланге 1-го взвода лейб-гвардии Гусарского полка, а Владимир Александрович на том же фланге того же взвода лейб-гвардии Драгунского полка. Оба были в соответствующих мундирах в полной парадной форме, с пистолетами, без лент.

7 января, воскресенье. После обедни ходили в Эрмитаж смотреть собрание мраморов и этрусских вещей, купленных в музее Кампана. В семь часов Александр Александрович стал одеваться на бал. Он оставался на балу до половины первого и ушел оттуда без ужина.

8 января, понедельник. За завтраком Александр Александрович отличился. Когда я стал ему выговаривать за его манеры, то он с самым дерзким видом начал презрительно пофыркивать, прикидываясь, что не понимает, за что я к нему привязываюсь. Я рассердился и сильно на него прикрикнул. От двенадцати до двух у Александра Александровича были уроки русской словесности и английского языка. Он из обоих предметов получил по четыре балла. Дай бог не сглазить.

20 января, суббота. В восемь Александр Александрович с наследником поехали к великой княжне Марии Николаевне. Не могу сказать, чтобы я остался доволен вечером; пряток не было, но зато выдумали костюмироваться, и великие князья, нисколько не стесняясь присутствием дам, надевали при них штаны, снимали и выворачивали куртки и т. п.

24 января, среда. В десять часов пошли к императрице. Великие князья скоро вернулись от нее, и Александр Александрович пошел к Рихтеру, чтобы не пропустить урока музыки на трубе, он как-то стал дорожить этим.

28 января, воскресенье. Великие князья сели читать – Александр Александрович “Письма Боткина”, а Владимир Александрович «Письма Яковлева». В семь часов я вошел с Владимиром Александровичем в комнату Александра Александровича и застал его спящим крепким сном, облокотившись на руку.

21 февраля, среда. Когда великие князья кончили читать Евангелие, я сказал Александру Александровичу, что не худо бы было во время говенья читать его по дням. Нужно было видеть, какая поднялась буря возражений, с примесью, конечно, слов, не совсем идущих к делу. Александр Александрович дошел до того, что сказал, что это вздор!

12 марта, понедельник. В два часа мы поехали в Таврический дворец. Погода была не особенно хороша, а лед и горы совершенно были занесены снегом; но Александру Александровичу это-то именно и понравилось. Он сначала покатался на коньках, а потом вооружился лопатой и деятельно стал помогать дворникам очищать каток и горы.

27 марта, вторник. После обеда Александр Александрович и Владимир Александрович поссорились друг с другом. Владимир Александрович спрятался в камердинерскую и боялся оттуда выходить, потому что Александр Александрович угрожал ему. Я велел Владимиру Александровичу выйти из засады и обещал, что никто его не тронет.

28 марта, среда. Великие князья кончили читать по-немецки к девяти часам, после этого переоделись и пошли на музыкальный вечер к Рихтеру. Александр Александрович принимал несколько раз участие в оркестре.

2 апреля, понедельник. Рождественский читал вслух “Земную жизнь Иисуса Христа”, великие князья внимательно слушали. По окончании чтения они надели мундиры и пошли к императрице. В восемь часов была всенощная в Золотой гостиной.

3 апреля, вторник. В два часа мы отправились гулять. Прогулка была хорошая, только Александр Александрович был не совсем в духе. На возвратном пути домой мы зашли к Вольфу, чтобы купить “Земную жизнь Иисуса Христа”. От пяти до трех четвертей седьмого Иван Васильевич опять читал Великим Князьям «Земная жизнь Иисуса Христа».

5 апреля, четверг. Сегодня встали в половине седьмого, и в семь часов великие князья пошли на половину великого князя наследника на исповедь. Они вернулись назад в 10 минут девятого, что, мне кажется, слишком скоро для исповеди. Перед обедом мы пошли пешком по Дворцовой набережной и встретились с великим князем наследником, гулявшим с Рихтером. Нас сошлось, таким образом, пять человек, а в ряд можно было идти только вчетвером. Так как я умышленно не поторопился занять место, то и оказался один назади. Александр Александрович заметил это и предложил разделиться так, чтобы я шел не один. Обедали у родителей, слушали чтение “Земной жизни Иисуса Христа”. В восемь часов пошли ко всенощной.

6 апреля, пятница. После чаю великие князья слушали чтение “Земная жизнь Иисуса Христа”. Вечерня была в час. Обедали дома, а после обеда отправились к родителям. Вернулись около половины шестого и начали красить яйца.

7 апреля, суббота. Великие князья сделали мне подарок, который несказанно обрадовал меня (“История цивилизации Англии” Бокля, на английском языке).

28 апреля, суббота. Обедали сегодня у родителей. Возвращаясь от обеда, великие князья Александр Александрович и Николай Александрович начали приставать к маленькому брату Алексею Александровичу; дело началось шуткой, а кончилось очень неприятно для старших братьев: Алексея Александровича так облили водой и измучили, что он пожаловался императрице и государю».

На этом дневник Николая Павловича Литвинова заканчивается. Начинаются воспоминания князя-анархиста Петра Кропоткина:

«13 июня 1862 года наступил, наконец, день, которого кадеты и пажи дожидались с таким нетерпением. Александр II произвел нам род короткого экзамена в военных построениях. Мы командовали ротами, а я гарцевал на коне в должности младшего “штаб-офицера”. Затем нас всех произвели в офицеры. Когда парад кончился, Александр II громко скомандовал:

– Произведенные офицеры, ко мне!

Мы окружили его. Он оставался на коне. Тут я увидел Александра II в совершенно новом для меня свете. Во весь рост встал предо мною свирепый укротитель Польши и вешатель последних годов. Он весь сказался в своей речи, и он стал после этого дня противен мне. Начал он в спокойном тоне:

– Поздравляю вас. Вы теперь офицеры. – Он говорил о военных обязанностях и о верности государю, как это всегда говорится в подобных случаях. Но затем лицо его стало злое, свирепое, и он принялся выкрикивать злобным голосом, отчеканивая каждое слово: – Но если, чего боже сохрани, кто-нибудь из вас изменит царю, престолу и отечеству, я поступлю с ним по всей строгости закона, без малейшего попущения!. – Его голос оборвался. Лицо его исказилось злобой и тем выражением слепой ярости, которое я видел в детстве у отца, когда он кричал на крепостных и дворовых: “Я с тебя шкуру спущу!” Даже некоторое сходство между отцом и царем промелькнуло. Александр II сильно пришпорил коня и поскакал от нас. На другой день, 14 июня, по его приказу в Модлине расстреляли трех офицеров, а рядового Щура засекли шпицрутенами до смерти».

Почему же об этом никто не писал, кроме Кропоткина? Где и кого Александр II вешал? За что и когда? История это обязана знать. Кропоткина он не повесил. Князь-анархист пожелал нести службу в Сибири, и, возвратившись, нашел, что за 4 года «Петербург изменился к худшему, это стал город кафешантанов». То есть уже не вешали, не расстреливали, не засекали шпицрутенами, а только плясали и пили.

V

В 1863 году девятнадцатилетний Николай с отличием сдал экзамены за университетский курс. Учителя восхищались им: «Он нас превосходит. Если бы он обладал вдобавок нашим опытом и начитанностью, он был бы гением». Предполагалось его путешествие по Европе, но после двухмесячных лагерей вместе с Володей и Сашей, Николай сказал матери: «Как-то совестно ехать за границу, не объехав родной земли».

Он отправился в путешествие по России, жалея, что Саша не может поехать с ним – они были очень дружны. Маршрут пролегал по Мариинской водной системе, Волге и Дону. Николай любовался Россией, писал Александру серьезные письма, и Саша решил, что пора отказаться от детского «Никсы». Начал ответ с обращения: «Милый Николай!» Тотчас же получил отповедь: «Ну-с, покорно благодарю! Это еще что выдумал: “милый Николай!” Уж почему тогда не “почтенный Николай Александрович!” Пожалуйста, пиши просто, если хочешь, чтоб я тебе отвечал».

Монастыри и храмы, которые Никса в первую очередь посещал по прибытии в города, казались ему воплощением русского духа. Поддерживал в нем это чувство и сопровождавший его Константин Петрович Победоносцев. В Ярославле, в старинной церкви Иоанна Богослова Николай пришел в восторг от изящества древних изразцов, но узнал, что епископ в коммерческих целях хочет закрасить их, чтобы церковь не выделялась среди других. Не раздумывая, поехал к епископу, тот перетрусил, и церковь была спасена. Похожая история произошла и в Костроме.

«Сильное впечатление на народ производило усердие высоких путешественников к храмам Божьим и их внимание к памятникам родной старины и к самой жизни народа. Оставляя свой пароход, они пешком или в простом тарантасе отправлялись в соседние села, где их совсем не ожидали, чтобы поближе посмотреть, как живут люди, и познакомиться с их нуждами» (В. В. Назаревскй).

Николай заходил в крестьянские избы, в дома сельского духовенства, в приходские школы. В Симбирске ему показали бег рысаков, гонку троек и скачку крестьянских лошадей, во время которой два всадника столкнулись друг с другом. Из скромности он промолчал в письме к Саше, что бросился к ним, крича на ходу: «Что с ними, что?!!» К счастью, жестоких увечий не оказалось.

Николай побывал в станице Ветлянской, где с 1855 года являлся атаманом всех казачьих войск, но это была первая станица, которую он видел воочию. Любовался станичниками: «Казаки большею частью видный, молодой народ!»

Сопровождавшая его свита не скрывала проблем астраханского казачества: «Кругом степь и степь, растительности никакой. Земли у них много: сорок тысяч десятин». Однако перспективы развития государства наследник связывал с промышленностью. Год назад, конспектируя лекцию А. И. Чивилева по политэкономии, он вписал в нее свои собственные соображения о преимуществах машинного производства. Одобрял выгоды туэрного пароходства, о котором ему рассказали в Рыбинске. Осуществление этого проекта заменило бы бечевую тягу, для которой использовались лошади и бурлаки. «На дно реки, – излагал Николай в письме к Саше, – кладут цепь и прикрепляют в двух пунктах: здесь и в Череповце. Это больше двухсот верст. Вообрази, что за цепь! Потом пароход с особенным устройством выбирает цепь и по ней тянет и буксирует суда».

Самым любопытным днем путешествия показался Николаю день осмотра волжских проток близ Каспийского моря. Интерес вызвали не только работы в каналах, но и знакомство с морем, которое, как сообщили ему офицеры, имеет большую будущность. На обратном пути в Астрахань цесаревич участвовал в рыбном лове. «Это был настоящий рыбный праздник, но, конечно, не праздник для рыб», – похвастался Саше.

Познакомившись с красивой молодой вдовой калмыцкого нойона, он попросил у нее фотографию, вложив ее фото в альбом, где хранил фотографии петербургских красавиц – к ужасу графа Перовского, который не понимал «какое можно иметь удовольствие в этих карточках дикарок». Следующей симпатией Николая стала монахиня Анастасьиного монастыря. «Когда мы садились в коляску, чтоб ехать, я вынул из кепи дикий жасмин и, отдав ей, просил сохранить на память, – написал брату. – Не правда ли, наивно! Но она сама романтична и оценила мой поступок… Но ты понимаешь, что все это чичайно секретно?»

Саша в то время был вместе с отцом в Финляндии, где Александр II открывал сейм. Великое княжество Финляндское не бунтовало, в отличие от Польши, и потому получило разрешение (впервые после 1809 года) созвать парламент. На открытии сейма император сказал по-французски: «Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого либеральные учреждения делаются гарантией порядка и безопасности». Саша стоял рядом с отцом, одетый в мундир лейб-гвардии Финского стрелкового батальона. Тогда же последовало распоряжение Александра II по инициативе Снельмана о введении финского языка в официальное делопроизводство, для чего был установлен двадцатилетний срок.

Николай просил Сашу подробно описать эту поездку: «Теперь Финляндия переживает любопытную эпоху, я думаю, обнародование манифеста о сейме должно было придать особенный характер этой поездке». Однако то, что интересовало цесаревича, не сильно трогало его брата. По крайней мере, описывая ему посещение Финляндии, Саша политических вопросов не затронул. А между тем, после манифеста жизнь этого княжества повернулась в сторону национальных интересов: в 1865 году финская марка будет отвязана от российского рубля, финляндский банк будет преобразован и поставлен под контроль и гарантии земских чинов; в 1866 году будут преобразованы народные школы, в 1869 году будет издан Сеймовый Устав – конституция.

Известный дипломат, публицист и историк С. С. Татищев, написавший монографию, посвященную юности Александра III, отмечал: «По свойствам своего ума и нраву он представлял полную противоположность старшему брату. В нем не замечалось быстрого понимания и усвоения, но он обладал замечательной сообразительностью, которую называл смекалкой».

Под конец путешествия Николай побывал в Севастополе и Ливадии, и осенью вернулся в Петербург. «Радости не было конца! Все братья выросли и имеют здоровый вид. Саша великолепен в полковничьих эполетах, с новою прическою без пробора назад». В полковники Александр был произведен за полтора месяца до приезда Николая, теперь состоял флигель-адъютантом в свите отца. Он стал богатырем: плотный, почти двухметрового роста, вручную гнул рубли, кочерги, одним движением разрывал колоду карт, развлекая друзей. Минувшей зимой дворники удивлялись, как он выворачивал снежные глыбы: «Ишь, силища-то!» Как многие крупные, здоровые люди, был добрым, немного застенчивым, имел открытую душу, спокойный нрав, но когда выводили из себя, мог послать и по матушке, – сказывалась офицерская среда. Он и курить научился в этой среде, и за девицами волочиться. Летом был увлечен графиней Кушелёвой-Безбородко, к осени – фрейлиной Марией Мещерской, не ожидая, что на этот раз увлечение будет сильным.

После долгой разлуки братья могли наконец вдоволь наговориться, особенно Никса. Впечатленный поездкой, влюбившись в Россию, которую раньше почти не знал, он с восторгом рассказывал Саше о своем путешествии. И, словно подслушав его, в это самое время студент Академии художеств Иван Крамской пылко говорил товарищам: «Пора нам, пора становиться на собственные ноги!» Вместе с Крамским четырнадцать лучших учеников, не дрогнув перед начальством, отказались писать дипломную работу на традиционный сюжет из скандинавской мифологии. Лишились медалей, заграничной поездки, оборудованных мастерских, наняли в складчину помещение и взялись за картины, рассказывающие о России.

Разве могли они тогда знать, что их покровителем будет… Саша.

VI

Николай взялся за лекции по военной администрации и финансовому праву. Кроме того, генерал Тотлебен преподавал ему курс фортификации, генерал-майор Платов – артиллерийское дело. Но главным являлось управление государством, и Николай настойчиво вникал в его особенности. В коротких поездках по городам он общался со всеми сословиями, вплоть до крестьян.

Год прошел быстро, профессор Б. Н. Чичерин, преподававший наследнику государственное право, был уверен, что Николай способен стать самым образованным и либеральным монархом не только в русской истории, но и во всем мире. Мария Александровна гордилась сыном, с особенной нежностью относилась к нему. Они были схожи по духу и внешне. «Николай Александрович был худощав, строен, грациозно гибок. Продолговатое лицо его с античными и тонкими чертами было замечательно красиво. Окруженный лицами, ему знакомыми и располагающими к себе, он был оживленно разговорчив, часто очень весел, охотно шутил, разговор его временами делался весьма интересным, проступала начитанность, вдумчивость, иногда, впрочем, впадавшая в односторонность, которая, надо полагать, обусловливалась неизбежной односторонностью дворцового воспитания. Впрочем, это не мешало ему внимательно относиться к мнениям, противоречащим его взглядам. Случалось, что увлеченный разговором, он словно вовсе позабудет о своем высоком положении. Однако достаточно было, чтобы ему доложили о каком-нибудь официальном посетителе, и он преображался. Его на редкость красивые, выразительные глаза становились бесстрастны, серьезны. Он обыкновенно вставал, разговаривая с посетителем, слегка склонившись вперед, выслушивал данное лицо. Как только такой посетитель удалялся, великий князь обращался опять в симпатичного собеседника» (Н. П. Литвинов).

Весной, в сопровождении большой свиты, Николай отправился в годичное путешествие по Европе, а Саша – в Красное село на лагерные сборы, командуя стрелковой ротой учебного пехотного батальона. Военному делу он обучался с большой серьезностью. Курс артиллерии, курс тактики, курс фортификации, курс огнестрельного оружия… Но экзамен за гимназический курс сдал на трояк. Единственное, что в нем ценили учителя, это его доброту и отзывчивость. Прощаясь со своим учеником, подарили ему коллективную фотографию, подписав: «Великому Князю Александру Александровичу. Благодарим, что за любовь заплатили любовью».

Европейское турне Николая должно было, с одной стороны, познакомить монархов с наследником русского трона, с другой – дать ему представление о загранице. Накануне поездки отец вручил Николаю письменное напутствие: «Многое тебя прельстит, но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не все заслуживает подражания и что многое достойное уважения там – к нам приложимо быть не может; мы должны всегда сохранять нашу национальность, наш отпечаток, и горе нам, если от него отстанем; в нем наша сила, наше спасение, наша неподражаемость. Но чувство это отнюдь не должно тебя сделать равнодушным или пренебрегающим к тому, что в каждом государстве или крае есть любопытного или отличительного. Напротив, вникая, знакомясь и потом сравнивая, ты много узнаешь и увидишь полезного. Везде ты должен помнить, что на тебя не только с любопытством, но даже с завистью будут глядеть. Скромность, приветливость без притворства и откровенность в твоем обращении расположит к тебе всех, даже нехотя. Будь везде почтителен к государям и их семействам, не оказывая малейшего различия в учтивости к тем, которые, к несчастью, не пользуются добрым мнением; ты им не судья, но посетитель, обязанный учтивостью к хозяевам».

«Мы путешествовали, – пишет Чичерин, – как кружок друзей разных возрастов, различных положений, но все соединенные общим чувством и общими стремлениями. Центром этого маленького мира был прелестный юноша с образованным умом, с горячим и любящим сердцем, веселый, приветливый, обходительный, принимающий во всем живое участие, распространяющий вокруг себя какое-то светлое и отрадное чувство».

Первая остановка была в Киссингене, где императрица Мария Александровна лечилась на водах. Здоровье ее никогда не было крепким, а рождение семерых детей еще усугубило его. Муж находился в расцвете сил, окружая себя фаворитками, она рядом с ними казалась старухой, и больно переживала свое положение нелюбимой жены.

Вместе с матерью Николай навестил герцога Веймарского, женатого на великой княгине Марии Павловне, побывал у прусского короля, который был впечатлен его спокойным характером и рассудительностью, а затем, по совету врачей в Петербурге, для укрепления здоровья отправился в курортный городок Схевенинген на Северном море, где в летние месяцы температура воды не превышала 17 градусов. Там Никса пробыл целый месяц, но стала болеть застуженная спина. В 17 лет он упал с лошади, ушиб позвоночник, появились боли, однако не сильные, теперь же они обострились.

А тут еще горе – умер сын Строганова; граф вынужден был выехать в Псков. Нехорошие мысли преследовали Николая. Рассеяло их лишь перемирие между Данией и Пруссией, открывавшее возможность посетить Данию и познакомиться с датской принцессой Дагмар. В минувшем году она очень понравилась Александру II. Император тогда привез ее фотографию, и Николаю она тоже понравилась.

Брак Николая с Дагмар был одинаково выгоден Дании и России. Дания, потерявшая в этом году целых три герцогства в ходе войны, надеялась с помощью России умерить аппетиты Пруссии, а Россия была заинтересована в беспрепятственном выходе в Балтийское море и чтобы проливы Эресунд, Большой и Малый Бельт находились под контролем Дании.

По прибытии в Копенгаген цесаревич остановился в доме российского посланника, от которого узнал некоторые подробности о датском королевском доме. У короля Кристиана IX, вступившего на престол год назад, и королевы Луизы было три сына и три дочери. В августейших домах эту королевскую чету называли «европейскими тестем и тещей». Старшая дочь вышла замуж за будущего короля Великобритании, средний сын женился на великой княгине Ольге Константиновне (племяннице Александра II), став греческим королем. Впоследствии через своих детей Кристиан IX породнился еще с целым рядом европейских дворов.

Пока что наследник о браке не думал, он сильно скучал по России: «Давно ли я выехал, а уже тянет домой: тоска по родине, без Саши как-то скучно…» Из Копенгагена вместе со свитой прибыл в замок Фреденсборг – летнюю резиденцию датских королей; встречать его вышла вся королевская семья. Бытом, вкусами, интересами это монаршее семейство не слишком отличалось от собственных подданных, вело скромную, вполне буржуазную жизнь, считая пороком показную роскошь, праздность и высокомерие. Обязательная публичность рассматривалась ими как неизбежное бремя.

«Принцесса Дагмар была одета чрезвычайно просто, в светлом летнем платье с черным передником. Прическа была простая, гладкая коса поддерживалась сеткою. Маленькая головка чрезвычайно грациозно покоилась на стане невысоком, но необыкновенно пропорционального сложения. Глаза поразили нас всех выражением ласки и кротости, а между тем взор пронизывал человека, на которого они были обращены» (Секретарь цесаревича Федор Оом).

Друг королевского дома, сказочник Ганс Христиан Андерсен был нежно привязан к Дагмар – он словно с нее лет тридцать назад списал пленительную Русалочку. Девочка хорошо рисовала, немного играла на фортепиано, любила романы Жорж Санд и лошадей. Веселый характер, доброта, отсутствие вычурности и церемонности сделали ее популярной среди датского общества, где королевская семья постоянно была на виду.

В такую принцессу было нельзя не влюбиться – и Николай влюбился. К тому же она походила на Сашу: хотела смеяться – смеялась; случалось грустить – не лукавила. Отправил письмо императрице, признавшись, что любит принцессу и счастлив: «Она так симпатична, проста, умна, весела и вместе застенчива. Она гораздо лучше портретов, которые мы видели до сих пор. Глаза ее говорят за нее: такие добрые, умные, бойкие глаза».

Минни, как ласково звали Дагмар в королевской семье, тоже его полюбила. Династический брак с кем бы то ни было, должен был все равно состояться, никто не спросил бы ее: любит она жениха или нет; а тут ей судьба улыбнулась. И Николай месяцем позже признался отцу, что, наверное, Бог свел его и Дагмар.

Он поехал в Дармштадт, где находились сейчас мать и отец, просить разрешения на брак. В Дармштадте пробыл несколько дней. Император взял с собой сына в Потсдам на маневры, где Николаю пришлось по десять часов ездить верхом. Боли в спине обострились, но отлежался, поехал к Дагмар, поскольку родительское благословение было получено.

Как совершалась помолвка, можно узнать из записок Оома. «Цесаревич сперва обратился к королю и королеве с вопросом: согласны ли они вручить ему судьбу дочери? Королева отвечала, что, насколько ей известно, сердце принцессы свободно, но что она все-таки не может поручиться за ее согласие. Цесаревич попросил позволения лично сделать принцессе предложение». Принцесса Дагмар согласилась. Пока шли приготовления, жених и невеста проводили время в живописных окрестностях Фреденсборга. Дагмар, обожавшая верховую езду, увлекла Николая, впрочем, и он был отличным наездником. Молодость мчалась навстречу счастью!

«Ах, если бы ты только видел и знал его, то мог бы понять, какое блаженство переполняет меня при мысли, что я могу назвать себя его невестой!» – делилась Дагмар в письме к брату. А Николай сообщал своей матери, что даже не знает, кого больше любит: Сашу или Дагмар.

В это время просочились сведения, что два датских княжества будут аннексированы Пруссией. Дагмар была настолько уязвлена, что, не соблюдая субординацию, в нарушении всех правил обратилась с письмом к русскому государю: «Извините, что я обращаюсь к Вам с прошением. Но, видя моего бедного отца, нашу страну и народ, согнувшихся под игом несправедливости, я, естественно, обратила мои взоры к Вам. Я умоляю Вас употребить Вашу власть, чтобы облегчить те ужасные условия, которые вынудила моего отца принять грубая сила Германии. От имени моего отца я прошу у Вас помощи, если это возможно, и защиты от наших ужасных врагов».

Александр II был обескуражен. Сыну отправил письмо, полное недовольства тем, что король Кристиан IX использует дочь, которая еще не стала его родственницей, чтобы в своих целях влиять на политику российского государства! Никса его уверял, что король ни при чем, он даже не знает об этом письме, что Дагмар слишком открытая и честная, чтобы заниматься интригами, что она безоглядна в душевных порывах… Он еле выгородил ее.

Обручение состоялось 28 сентября. В честь такого события прогремел в Петербурге 101 пушечный выстрел, а в Копенгагене был фейерверк. Молодой князь Мещерский приехал из Англии, чтобы поздравить наследника. Николай поделился с ним радостью:

– Я предчувствую счастье. Теперь я у берега. Бог даст, отдохну, укреплюсь в Италии, затем свадьба, а потом новая жизнь, семейный очаг, служба и работа. Пора… Жизнь бродяги надоела… В Схевенингене всё черные мысли лезли в голову. В Дании они ушли, живу мечтами будущего: мне рисуется наша доля и наша общая жизнь труда и совершенствования.

Мещерский признался, что везде за границей лучше, чем дома, в смысле порядка и отношений между людьми. Николай возразил:

– У России вся будущность впереди. Здесь – «лето», а в России – «весна» с ее неурядицами, но и с ее надеждами в пробуждающейся жизни.

– Надежды надеждами, а государственных людей в России нет.

– Да, это правда.

(«Странное, дикое время! – писал профессор А. В. Никитенко. – Разладица всеобщая: административная, нравственная и умственная. Деморализация в народе и в обществе растет и зреет с изумительною быстротою. Умы серьезные тщетно стараются противодействовать злу. Да и много ли их, этих умов? Власть никем не уважается. О законе и законности и говорить нечего: они и прежде имели у нас только условное своеобразное значение, т. е. настолько, насколько их можно было обойти в свою пользу»).

Николай и Владимир Мещерский знали, что в высшем кругу правления лица ничтожные, доставшиеся Александру II от отца, что среди них с десяток бездарных великих князей, но он не решается их убрать.

– Да, это правда, – повторил Николай. – Но до известной степени. Люди такие есть, их просто не ищут. Сколько дельных мне довелось встретить в прошлом году, когда путешествовал по России! Я думаю, что если земские учреждения пойдут у нас с толком, то получится отличная школа. Вот дайте мне только жениться! Как бы то ни было, а до сих пор я жил за китайской стеной. Мы выезжали в свет в эту зиму с Сашей, а много ли толку было? Все сплетни да сплетни. Когда я женюсь и у меня будет свой дом, китайская стена провалится, мы будем искать людей с государственным мышлением. Некоторые говорят, что таких создает конституционный образ правления. Я об этом не раз думал; по-моему, вряд ли это верно. Посмотрите век Екатерины… Ведь это был век богатейший государственными деятелями не только у нас, но во всей Европе. Во всяком случае, это доказывает, что образ правления тут ни при чем. Это мое твердое убеждение. И я надеюсь, что никто меня в этом отношении не разубедит. Мне представляется, что неограниченный монарх может гораздо более сделать для блага своего народа, чем ограниченный, потому что в каждой палате гораздо более интересов личных и партийных, чем может их быть в самодержавном государстве.

Весть о помолвке цесаревича стала в Петербурге важной новостью. В аристократических салонах обсуждались политические последствия данного брака. Многие искренне радовались, что наконец-то женой цесаревича и в будущем русской царицей станет не очередная немецкая принцесса из захудалого княжества, а дочь короля Дании, страны, никогда не вредившей России, в отличие от родственно кровной Германии. На имя императора шел поток поздравлений от его подданных. Фотографии датской принцессы поступили в продажу в нескольких фешенебельных магазинах Петербурга и пользовались у публики большим спросом.

Свадьба была назначена на будущий сентябрь, когда Николаю исполнится 22 года, а Дагмар – 18 лет. А пока на одном из оконных стекол дворца жених и невеста процарапали свои имена.

VII

Маршрут дальнейшего путешествия цесаревича проходил через Германию, Швейцарию и Италию. В Милане, обедая у принца Гумберта, Николай поинтересовался конституцией Италии, в частности судебными учреждениями. Гумберт ответил: «Вы меня спрашиваете о вещах, о которых я не имею никакого понятия. У вас в монархической стране князья обязаны знать законы и государственное устройство страны, у нас – это дело палат».

После Милана была Венеция, затем Турин, где Виктор-Эммануил II в честь русского цесаревича дал большой обед. Николай так умно, тактично вел разговор с итальянскими министрами, что один из них признался: «Молодой великий князь – совершенство». Из Турина поехали в Геную, оттуда отплыли в Ниццу, где императрица с младшими детьми собиралась провести зиму.

Саше в то время брат не писал, и он был обижен, жалуясь матери: «Ничего не пишет с тех пор, как жених, так что я не знаю ничего про время, которое он провел в Дании… Теперь он меня окончательно забудет, потому что у него только и на уме, что Дагмар, конечно, это очень натурально».

Императрица ждала Николая на вилле Вермонт. Сказала ему, что Саша обижен, и Николай тотчас отправил брату письмо: «Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят также! Грустно быть так далеко в разлуке с моей милой Минни, моей душкой, маленькою невестою. Если бы ты ее увидел и узнал, то верно бы полюбил как сестру. Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне. Как мы горячо целовались, прощаясь, до сих пор иногда чудятся эти поцелуи любви! Хорошо было тогда – скучно теперь вдали от милой подруги. Желаю тебе от души так же любить и быть любимым».