Читать онлайн Тёплое безразличие. Как любить с умом и без боли бесплатно

© Данила Дунаев, текст, 2024

© Алексей Андреев, иллюстрации, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

Вашему вниманию предлагается поток сознания некоего Данилы Леонидовича Дунаева, одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения, город Москва.

Для своего удобства и вашей вовлеченности я не стал изобретать велосипед и написал эту книгу в основном от первого лица. Призываю вас не относиться к прочитанному слишком серьезно и напоминаю о том, что мы живем в мире постправды, когда любая правда относительна и воспринимается с точки зрения истинности и достоверности индивидуально. Хотя многое из того, что я опишу, вполне можно проверить через приводимые мною первоисточники.

В биографической части я воспользуюсь методом ауторефлексии. Другими словами, буду писать о себе в третьем лице, что хоть и отдаленно, но покажет вам мой комплексный взгляд на мир и на себя в нем.

Ауторефлексия – это практика выхода сознания из тела, которая давно ценится среди мистиков, мыслителей, шаманов, целителей, священников и других людей, профессионально работающих в области человеческого духа, за возможность взглянуть со стороны на того, кто наблюдает мир твоими глазами.

Текст этого научно-популярного чтива похож на пестрый новогодний стол, на котором стоят все блюда сразу, Вас ждет смесь науки, духовности и гуманизма в сценах из моей жизни, которые привели меня к тем или иным выводам, систематизированная мною в несколько био-теоретико-практических глав.

Я слегка рискую нарваться на непонимание, так как расскажу несколько очень интимных моментов, без которых общая картина не сложится. Но поскольку институт репутации давно мертв, а у меня нет таких уж особых тайн, то почему бы не украсить потраченное вами время парой-тройкой бодрящих фактов из моей жизни?

Раздражавшая меня долгие годы игра в «пятнашки» нейронных связей моего мозга, не желавшая выстраиваться в последовательную череду цифр от 1 до 15 – от вопросов к ответам, от хаоса, происходящего вокруг, к пониманию того, что все находится в абсолютном, тотальном, предсказуемом порядке, – привела меня к осознанию того, что в этой игре нужно всего лишь увидеть картину целиком, самому провести невидимую нить через каждое число и не двигать ничего с места. С возрастом новые нейронные связи в мозге формируются все медленнее, а нагромождение уже сложившихся заставляет нас тратить огромное количество телесных и ментальных ресурсов. Поэтому я предлагаю вам концентрированную инъекцию знаний и размышлений, чтобы электрические импульсы в вашем мозге стали бегать по уже сложившимся схемам, но, будто в «Яндекс. Картах», по альтернативному маршруту, который приведет вас в пункт назначения за меньшее количество времени и другой дорогой.

Погружение в собственную жизнь через постоянный вход и выход из себя на манер строчащей швейной иголки, в попытках из Наблюдателя становиться самим Наблюдением, знаете ли, та еще история. Всякие восточные просветленные люди занимаются этим чуть ли не на генетическом уровне.

Юнг утверждал, что западному человеку нечего делать на территории восточного сознания, но я – другое дело. Я очевидный евразиец, который всю жизнь живет между Западом и Востоком и является их хаотичной генетико-культурной смесью. Уверен, это обстоятельство придаст книге творческий блеск, так как только в Двойственности рождается Творение. Моя главная проблема – лень. Наличие хоть каких-нибудь талантов утомляет, потому что заставляет постоянно думать о том, что раз ты что-то умеешь, то обязательно должен это делать. Лень обычно выражается в инфантильном противоречии фраз «начну с понедельника» и «раньше было лучше» и помогает все без разбора откладывать на потом. В первую очередь самое важное для тебя самого.

Мы часто утопаем в суете миллиона дел ради того, чтобы ни в коем случае не встретиться по-настоящему с собой. Нам страшно жить своими умом и сердцем, поэтому проще нести миссию спасения кого-нибудь другого для того, чтобы иметь цель, а также надежду на то, что нас когда-нибудь оценят. А может, даже полюбят.

Средоточием всех психологических, религиозных, культурных, политических и всяких других воззрений является тяжеловесное в своей невесомости слово «любовь».

К кому-то, чему-то, как-то мы, да, внимательны, позволительны и нежны. Любовь делает нас беспомощными, бесшабашными, беспокойными, беспринципными, бестолковыми, бесстыжими и много еще какими «бес-».

Русских «Бесов», кстати, хорошо описал Достоевский. Для меня эта книга навсегда осталась в памяти как жутковатый водевиль, точно деконструировавший бессмысленную и беспощадную русскую Жертву. Жертву чужих идей и собственной бесноватой наивности, когда «любовь» приводит героев либо к тоске, либо к смерти.

Звенящая жертва и эгоцентризм нелюбви – это не более чем беготня между умом и сердцем, которая обнаружила себя во мне и привела к, пожалуй, главному выводу в моей жизни на данный момент:

откажись от стремления быть особенным, и ты станешь уникальным.

Сравнивая себя с другими и даря себя им во имя маржи, ты остаешься не в себе, что подразумевает много суеты, требующей от тебя соответствовать внешнему статусу. Для себя же тебе не так уж много и нужно.

Чем ты проще, тем ты уникальнее. Забери обратно у одних свой ум, у других сердце, и тебе станет намного легче жить.

Быть простым – великое, но доступное искусство. И только в простоте рождается настоящая свобода. Тогда ты можешь любить. Тогда мучившие тебя много лет неопределенность, мука выбора между добром и злом, как и любая другая двойственность, останутся только в одном словосочетании – «теплое безразличие».

Глава 1

Линейка судьбы

Чувствовал ли Данила себя особенным с детства?

Скорее странненьким. Полноценным для себя, но специфическим для окружения, И в нем мало что изменилось, кроме привычек. Он погрузнел телом, опытом, эрудицией и пережитыми болями собственных ошибок, которые истинно возлюбил совсем недавно, но остался все тем же Данькой, в уединении играющим посреди комнаты во что-то очень свое. Любовь к собственным ошибкам его захватила ближе к сорокалетию, когда он решил радикально изменить свою жизнь. Не к лучшему, а просто в направлении к себе.

В тот момент он стал думать регрессивно – от настоящего к прошлому. Видимо, сработал эффект «экватора жизни», к которому он неумолимо приближался с возрастом, и он стал все чаще думать: «А когда мне было истинно хорошо?»

Вся его жизнь похожа на игру в йо-йо: к плотному шарику приделывается резинка, и как бы ты ни отталкивал его от себя, он все равно вернется к тебе в руку или стукнет тебя по лбу.

Что бы он ни делал, как бы ни предавал свои интересы в пользу других, как бы ни ненавидел свои порой наиглупейшие порывы и ни захламлял свою голову пустыми тревогами, он всегда возвращался в те состояния, которые испытывал в детстве и которые напоминают о том, каков он на самом деле.

В 35, например, он мечтал стать таким, каким он был в 14, – слегка отстраненным, «в своей теме», видящим что-то неповторимо свое в чем-то банальном. Это сбылось.

К моменту написания этой книги он пошел дальше и стал мечтать о том, чтобы стать таким, каким был в 7 лет, – увлеченным, глубоко погруженным в свою фантазию, рассказывающим захватывающие истории и так далее. Это тоже сбылось.

И тогда он задумался: а есть ли вообще в жизни что-то, что не повторяется? И если все повторяется, то как?

Организовать личную практику его заставила пандемия. И он, сначала немного расстроившись из-за того, что какое-то время не сможет собирать свои любимые очные группы (изначально бывшие актерскими, но потом ставшие психологическими), решил, что все то, что он рассказывает на групповых занятиях, в принципе, можно собрать в индивидуальный метод работы.

Одним из первых его открытий стала Теория Семилеток, и он с радостью вам ее опишет, а потом разложит по ней основные вехи собственной жизни. Вы сможете применить ее к себе, слегка встряхнув свою память и внимание к деталям.

Разговаривая с людьми, он сначала увидел, что проблемы и чаяния многих людей схожи и что сценариев для личных историй существует не больше, чем сюжетов пьес в театре и сценариев в кино (их всего тридцать шесть; по другим источникам, в современной драматургии их осталось не больше шести), а потом отметил, что в определенные периоды жизни люди проживают определенные сценарии.

Надо их перечислить очень условно, чтобы просто обозначить.

• До 7 лет человек формируется как индивид, впитывая все подряд, переживая кризисы почти каждый год.

• С 7 до 14 происходят первые эксперименты с накопленным ранее, начинается активная социализация.

• С 14 лет до 21 года в жизнь подростка врывается пубертатный период – первая любовь и первое отрицание всего накопленного через первые мечты о самостоятельной жизни и попытки ее устроить.

• С 21 года до 28 лет происходит накопление своего первичного персонального опыта действий в относительно самостоятельной жизни и калибровка дальнейших действий через пробы себя во всем, в чем ни попадя.

• С 28 лет люди сосредоточиваются на конкретной деятельности, тратя все силы кто на работу, кто на семью, кто на прожигание жизни.

• В 35 лет людей начинают мучить вопросы целесообразности во всех сферах их деятельности под девизом «зачем я это делаю?».

• С 42 лет их посещает некая леность к определенности жизни, но в этой лености они снова начинают тихонько метаться в поисках нового предназначения.

• В 49 к людям приходит либо успокоение и равномерность в действиях, либо разочарование в выбранном пути.

• В 56 начинается эпоха глобальных выводов о содеянном в жизни и своем найденном или не найденном предназначении.

• С 63 лет люди снова становятся подростками, либо радуясь всему подряд и изучая мир заново, либо погружаясь в разочарование и раздражение.

Помозговав всего один вечер, он накидал несложную схему, опираясь на те наблюдения, которые сделал за первые пол года работы в личных разговорах, начисто забыв о том, что он когда-то вел группы: первая семилетка каждой двадцатиоднолетки – это Накопление, вторая – Действие, третья – Выводы. Поработав еще пару месяцев, он обратил внимание на то, что эти три фундаментальных принципа жизни пронизывают нашу действительность практически на всех уровнях. От каждой секунды до каждой двадцатиоднолетки. А возможно, кто-то из нас в принципе живет жизнь Накопления, кто-то – Действия, а кто-то – Выводов. Но что все это значит и есть ли у этого хоть какое-то научное объяснение?

В первую очередь здесь подойдет аллегория со старыми цветными кинескопами в телевизорах. Экран у них по всей поверхности состоял из маленьких ячеек, объединяющих каждая в себе прожилки зеленого, синего и красного цветов. Из-за специфической реакции на электричество ячейки мерцали каждая в свой черед, создавая из смеси синего, зеленого и красного цветов целостное изображение.

По такому же принципу устроена и наша жизнь. Каждую секунду мозг обрабатывает примерно от десяти в шестнадцатой до десяти в семнадцатой степени операций. И те из них, которые касаются сознания, состоят из Накопления (целеполагание), Действия (проба, эксперимент) и Выводов (оценка полученного результата), создавая целостную картину от каждой секунды до жизни в целом.

События нашей жизни объединяются в линию, и та, в свою очередь, закручивается в спираль, каждый виток которой составляет двадцать один год и состоит из семи лет.

Каждый виток спирали становится все шире и шире, ибо мы замедляемся в нашем развитии, а соответственно, и в нашем сознании.

Безусловно, существует несколько вполне четких делений на жизненные периоды. Но вдаваться в подробности тех исследований, которые проводили Академия педагогических наук СССР, Выготский, Эриксон или Эльконин, долго и бессмысленно.

Пытаясь найти какое-то физиологическое объяснение обнаруженному феномену, Данила сначала обратился к популярному мифу о том, что человеческий организм полностью обновляется раз в семь лет. Но выяснилось, что клетки в человеческом организме отмирают и рождаются неравномерно. Поэтому Данила оставался верен собственной статистике, пока не обнаружил кое-что интересное у русского и советского ученого, физиолога, создателя науки о высшей нервной деятельности, лауреата Нобелевской премии Ивана Петровича Павлова, который, возможно, известен вам, как первооткрыватель условных рефлексов. Собака Павлова, помните?

Так вот, Иван Петрович выделял три типа человеческой личности по принципу формирования социальных контактов: Мыслитель, Художник и Смешанный тип, Смешанный тип Данила обозначил как «Мудрец».

Мыслители формируют социальные контакты бинарно и делят избираемое общение на «нравится» и «не нравится», «полезно» и «не полезно», «хорошо для меня» и «плохо для меня» и тому подобное. Условно формирующееся у них «генеалогическое древо» выбора всегда растет лесенкой: направо – вниз – налево – вниз – направо – вниз – налево – вниз, Художники формируют социальные контакты хаотично, будто тыкая пальцем в звездное небо: вот с этим дружу, с этим бизнес, с этой брак, с этим никаких контактов. Их картина взаимодействий похожа на раскинутые по листу контурной карты точки, То тут, то там.

Мудрец же объединяет социальные контакты в «букеты» или «снопы», причисляя разные типы человеческого поведения вокруг себя к определенным группам и делая вывод, будет ли он взаимодействовать с той или иной из них: вот «деревенщины», вот «интеллектуалы», вот «алкоголики», а вот и «проститутки». В каждой из этих групп могут быть представители разных сословий и социальных уровней, но они объединены Мудрецом именно по их поведению, а не по статусу. Мудрец прозорлив и эмпатичен.

Еще одно, на первый взгляд, неочевидное подтверждение Данила нашел у популярного до сих пор мистика и гуру Ошо, который также делил людей на три типа – спящие, средние и пробужденные. Спящие живут только удовольствиями и страданиями. Средние то видят суть жизни, то не видят. Пробужденные живут постоянными озарениями.

Мыслители, Художники, Мудрецы. Почему нет?

В чем же заключается Данилин принципиальный взгляд? А в том, что эти три типа можно обозначить или расшифровать тремя принципами существования – Накопление (Мыслитель), Действие (Художник) и Выводы (Мудрец).

Возможно, его взгляд покажется вам умозрительным, но давайте-таки дорисуем целостную картину, которую он увидел и применил к себе.

Напоминание: по его наблюдениям, первая семилетка каждой двадцатиоднолетки – это Накопление; вторая – Действие; третья – Выводы.

В свою очередь, они закручиваются в расширяющуюся спираль двадцатиоднолеток, каждая из которых носит те же значения: первая – Накопление, вторая – Действие, третья – Выводы, четвертая снова Накопление и так далее.

Таким образом, в первой семилетке мы всегда Мыслители, во второй Художники, в третьей Мудрецы. Далее круг повторяется.

Накопив знания, мы начинаем их применять, а затем делаем выводы. Круг за кругом в двадцать один год. И точно так же каждый из нас живет целую жизнь Мыслителя, Художника или Мудреца. Таково Золотое Сечение нашего восприятия жизни, по мнению Данилы.

Каждый человек мерцает накопленным, сделанным и понятым, как кинескоп, показывающий конкретный канал, который отражает окружающую его действительность.

На нас влияют миллионы мелочей, создавая для каждого уникальную судьбу, но сама линия нашего поведения неизменна. Именно это Данила и назвал «Линейка судьбы».

Проверьте себя. Что вы делали и о чем думали, например, в семилетке Выводов двадцатиоднолетки Накопления (Выводы в Накоплении) или в семилетке Накопления двадцатиоднолетки Действия (Накопление в Действии)?

Проверили?

А теперь обратите внимание на события вашей жизни на стыке семилеток и двадцатиоднолеток.

В такие периоды вы переживаете что-то вроде перерождения. Примерно в течение полугода перед сменой семилетки вас ждет кризис, который закончится в течение полугода после смены. Перед сменой вы быстро устаете, часто разочаровываетесь, депрессуете. После смены сосредоточиваетесь, ощущаете новые силы, отбрасываете былое.

Самые крупные перемены происходят в нас и в нашей жизни на стыке двадцатиоднолеток.

Также нужно обратить внимание на середины семилеток, которые являются своеобразными пиками каждого периода и тоже приносят с собой знаменательные события на протяжении плюс-минус одного года в возрасте 3,5, 10,5, 17,5, 24,5, 32,5, 38,5, 45,5 и так далее лет.

Даниле еще предстоит досконально определить, почему цикл мутаций нашей личности длится именно семь лет, но, так или иначе, каждые семь лет мы переживаем некие перевороты сознания, а каждый двадцать один год внутри нас происходят целые революции.

Две такие революции, а также шесть смен семилеток в целом пережил и Данила, в выборочный событийный ряд которых мы сейчас и погрузимся.

Глава 2

7/14/21/28/35/42

0–7 лет [семилетка Накопления в двадцатиоднолетке Накопления]

С младенчества он много играл один. Ему было спокойно и трансцендентно. Он самозабвенно строил города и заводы из груды поломанных в первые же дни после покупки игрушек, мастерил самодвижущиеся установки из железного конструктора, рисовал кривые детские комиксы и придумывал к ним истории.

Когда же в поле его зрения появлялся отец, который первые его семь лет бывал дома крайне редко из-за спортивных и армейских сборов, он становился для Данилы олицетворением божества. Божество это было два метра красоты, жилистое, широкоплечее, всегда опрятное и пахло каким-то сладковатым то ли цитрусовым, то ли бергамотовым одеколоном.

Папа манил Данилу своей молчаливостью, задумчивостью и грустным взглядом, который оставался на его лице, даже когда он улыбался. Годы спустя Данила узнал, что папа «надломился» после того, как его сняли с выступлений на Олимпиаде-80. Представьте на минуту, что может значить для фехтовальщика мирового уровня, капитана сборной СССР, двукратного чемпиона мира, взявшего множество других наград, включая почетнейшее чемпионство СССР, смотреть выступление собственной сборной на Олимпиаде по телевизору.

За суету в жизни Данилы всегда отвечали мама и сестра Яся. Они постоянно заставляли его что-то делать. Он служил им безропотно и покорно, иногда взрываясь внезапными истериками. Но в них обеих никогда не было того тяжелого, гнетущего и туманного обещания, которое содержал в себе отец.

У Данилы невероятно красивая мама. Союз природы и ухода за собой в ней всегда дополняла капризно-королевская ранимость, которую оттеняли покладистость и надежность, утонченный вкус в одежде, прекрасное чувство юмора и способность жить полноценно, несмотря ни на какие тяготы жизни. Даня и Яся побаивались ее внезапных королевских вспышек гнева, но за одно то, что она провела одна двоих детей через голодные 90-е, не растеряв при этом ни стиля, ни свежести, она достойна быть отлитой в бронзе.

Жили они в достатке, у них часто бывали гости. К отцу приходила вся сборная шпажного фехтования СССР, которую он развлекал, мама наготавливала богатый стол, и эти вечеринки всегда были задорными и щедрыми. То были истинно хорошие времена, но Данила рос в атмосфере неминуемо надвигавшейся катастрофы, отдаленными всполохами которой были утяжелявшееся молчаливое напряжение между родителями, периодически разряжавшееся ссорами, а также папин усугубляющийся алкоголизм, который делал его все более отстраненным.

Садик Данила почти не помнит, Он ужасно не любил спать днем, а после полдника вырезать аппликации: руки его не слушались, он отрезал лишние куски бумаги, клей всегда вытекал из-под вырезанных деталей, и на выходе он получал позорное нечто, издалека напоминавшее внебрачного ребенка медведя и зайчихи, которое тут же начинал неистово ненавидеть.

7 лет (переход из Накопления в Действие]

Отец появляется в доме на постоянной основе, а Данила испытывает крайне странные ощущения на последнем утреннике в детском саду перед уходом на каникулы и началом школы: отупение, отстраненность, как будто все во сне. Так он чувствовал себя за пару месяцев до дня рождения (15 июля), Когда же он пошел на свою первую линейку в школу, то чувствовал невероятный подъем сил, хоть было и страшновато, когда он подходил к бежевому зданию школы с белыми проемами окон, напоминавшему большой прямоугольный торт медовик.

В 13 лет Данила, отходив к отцу на фехтование год, взялся за баскетбол. Отец быстро увидел отсутствие у сына хоть каких-нибудь спортивных задатков и деликатно предложил ему поговорить с мамой о дальнейшем пути на каком-нибудь другом поприще.

14 лет [переход между семилетками Действия и Выводов]

Данила совершает попытку побега из дома бабушки и дедушки на каникулах в городе Кара-Балта в Киргизии, целью которого были родственники отца в Бишкеке. С ними Даниле всегда было веселее, чем с бабкой и дедом. Он все тщательно спланировал, но был пойман буквально через пять минут после выезда со двора на велосипеде с пухлым рюкзаком за спиной. Скандал был грандиозным. Бабушка блистала.

В том же году разводятся его родители, и снова это странное ощущение, как будто все во сне, в котором он с мамой и Ясей переезжает в другой район Москвы.

Десять школьных лет ему запомнились редкими дружбами, парой влюбленностей и Верой Владимировной – учителем русского и литературы, которая всего лишь за месяц (!!!) научила его и весь класс писать грамотно, чтобы оставить больше времени на чтение.

Клянусь, я не помню, как она это сделала, но надеюсь, что питатели этого текста оценят

В Московский авиационный институт ничего не понимавшего семнадцатилетнего Данилу буквально впихнула мама, наняв отличных репетиторов по истории и математике. Начальник факультета социального инжиниринга Азер Гамидович Эффендиев питал невероятные надежды на то, что Данила прославит факультет. Он оказался прав, но до славы не дожил.

Для Данилы МАИ остался в памяти двумя основными явлениями: институтской самодеятельностью и Надеждой Доровской. Будучи одним из ведущих на тот момент диагностов Психиатрической лечебницы имени Кащенко, она умудрилась вместить в два с половиной года курса Общей психологии вообще все, что было актуально в мире психологии на тот момент. Данила называет ее своей «матерью в психологии», ибо она подарила ему здоровый профессиональный цинизм, обладала блистательным юмором и была отменным хирургом людских слабостей и одержимостей.

Только ее занятия я посещал без пропусков и в любом состоянии. Это были редкие паузы между пьяными репетициями команды КВН «Аномалия» и самодеятельного театра «Фауст», и я до сих пор горжусь тем, что мне удалось завоевать ее уважение – мои курсовые работы по проективным методикам она потом показывала как эталон младшим курсам.

На выпускном Доровская сказала, что все, что они изучали, можно забыть, ибо человеческая психология требует пополнения знаний всю жизнь.

21 год [переход в семилетку Накопления и смена двадцатиоднолеток Накопления и Действия]

Даниле звонит его бывшая девушка Диана и просит приехать к ней домой, чтобы он послушал, как она читает стихи, так как знает, что он участвует в студенческой самодеятельности и наверняка понимает что-то в чтении стихов. Он не понимал, но приехал.

Послушав ее чтение, он с восторгом сказал:

– Блин! А ты неплохо пишешь!!!

– Это Ахматова… – поняв всю глубину его профанства, спокойно ответила Диана.

Тем не менее она попросила его на следующий день сходить с ней на прослушивание в Щукинский театральный институт (далее Щука), где они просидели двенадцать часов в очереди, и когда за финальной «десяткой» (к педагогам заводили группы по десять человек) спустился первокурсник, выяснилось, что осталось только девять желающих. Он спросил Данилу, не хочет ли тот дополнить группу, и тот, в присущей ему гусарской манере, скрывающей под собой тотальное смущение, согласился.

В аудитории за столом сидела Наталия Ивановна Санько [величавая в своей гостеприимной ироничности, спрятанная в обитаемые складки просторного голубого хлопкового платья с бахромой, очевидно предельно уставшая от бесконечного потока талантов, жена моего будущего худрука и мой будущий старший педагог].

Все были одеты в белый верх, черный низ и начищенную до блеска обувь. Данила же был в мятых кожаных сандалиях, рэперских широченных шортах, футболке почти по колено и кепке с вышитым на кокарде роликовым коньком. Кепку он догадался снять только к выступлению пятого абитуриента после того, как увидел, что Наталия Ивановна смотрит не на читающего стихи, а на него.

Когда очередь дошла до его выхода на сцену, он встал, вышел в центр и понял, что не знает, что говорить.

Вспомнив старое, до медовых соплей романтическое стихотворение, которое он по очередной влюбленности написал очередной старшекурснице, он начал его читать, запинаясь почти на каждой строке. Вспотев к финалу, он закончил, глубоко вздохнул и на вопрос, «приготовил ли он что-то еще», честно ответил «нет».

Наталия Ивановна поблагодарила всех выступивших, пообещала через пару минут сообщить решение, кто проходит в следующий круг, и попросила всех на выход.

Данила выходил последним, и Наталия Ивановна окликнула его:

– Данила, а вы, совершенно случайно, никогда не читали Чехова? – она не скрывала иронии.

– Неа! – не думая ни секунды ответил он.

– А почему так?

– Скучно, – искренне ответил Даня.

Она очень внимательно посмотрела ему в глаза, и эта пауза показалась ему бесконечной. Помолчав секунд десять, она с нажимом сказала:

– Так почитайте! Стихи, басня, проза. Жду в следующий вторник с двенадцати часов здесь же. И да, видели, как ребята одеты? – Он кивнул. – Вот будьте добры!

Больше никого не вызвали. Диану он проводил домой и больше не видел.

Сердце его стучало как отбойный молоток, когда он, подстриженный, в отглаженных черных брюках, которые надевал последний раз на школьный выпускной четыре года назад, и белой рубашке с того же выпускного, почти бежал к Щуке в следующий вторник.

Он не сказал ничего матери и снова был в этом состоянии ирреальности, как и в предыдущие смены семилеток. Происходило что-то масштабное. Данила впервые принимал сам какое-то очень большое и серьезное решение, которое окончательно затвердело в нем после того, как Наталия Ивановна допустила его на первый тур к Юрию Вениаминовичу Шлыкову, после которого Данила как-то интуитивно понял, что его берут на курс.

Вечером, после его выступления перед Шлыковым дома случился скандал. Данила рассказал, что происходит, и мама ответила, что в театральный он пойдет «только через ее труп» или как минимум после окончания первого института. Очевидно, она переживала, что он вырастет неучем, но не подозревала, что он того и хотел.

В тот период у них гостила Ольга, старинная мамина подруга, которая с восторгом приняла его сообщение и поддержала с такой силой, как будто это не он поступал в театральный, а она. Мама дрогнула, и он не упустил момента воспользоваться этим, радостно нахамив ей в стиле «а я перешагну», после чего умчался пить пиво.

В одном из первых своих разговоров по мобильному телефону, купленному в складчину с мамой, Данила сообщил отцу новость. Папа похвалил его за решительность и пожелал удачи. Через полтора месяца по этому же телефону мужской голос с дежурной скорбью сообщил Даниле, что его отец мертв. Он несколько раз переспросил, кто это, решив, что это чья-то злая шутка, и ни проронил не слезинки, пока не увидел папу. Как бы Данила ни любил мать, особенно живые тактильные воспоминания у него всегда были об отце. Возможно потому, что он рано ушел из жизни сына, и тот зацепился в памяти за все, за что смог. Он до сих пор ассоциируется у Данилы с колючей щекой, мягкими длинными сильными пальцами и оранжевым махровым халатом с капюшоном, который он привез откуда-то из священной «заграницы».