Читать онлайн Волчье счастье бесплатно

Герои:

Марыся – швея из деревни Королевский щит

Олкон Ральф – оборотень волк

Вайла – вдова, помощница лекаря

принц Анарэль – наследник Леса, повеса и бабник, отец Марыси

принц Лионель – не наследный наследник, Ральф его советник.

Пролог

Деревня Королевский щит стояла на перекрестке четырех дорог. Официально она принадлежала людям, а неофициально в ней можно было встретить представителя любой расы. Дело было в том, что до ближайших поселений людей и нелюдей от этого перекрестка был ровно дневной переход. Так что и гордый эльф, и зеленый тролль, и легконогий кочевник-румис встречались примерно на этом месте. Сначала были ссоры и отдельные костры, а потом король людей Ильрик Пятый приказал поставить на этом месте постоялый двор и своей рукой начертал на старом щите правила поведения в нем. С той поры и повелось.

Королевский щит не раз служил площадкой для переговоров и межрасовых обменов. Здесь постоянно шумели торговцы, сновали карманники, за высокой стойкой пили пиво подозрительные личности с плакатов «Найти за вознаграждение». Конечно, в этом бурном котле какое только варево не варилось, но ранней весной и поздней осенью деревня замирала и отдыхала. Непроходимые дороги и затяжные дожди сокращали количество путников, крестьяне получали передышку, возможность посплетничать, обновить мебель и горшки в трактирах, а заодно присмотреться к соседям – как они пережили жаркое лето или холодную зиму.

Начинались посиделки с рукоделием, и под слабенькую медовуху по селу расползались новости. Вот мельник сына женил, хорошую девку взял, крепкую, румяную, говорят, сразу после свадьбы понесла. А дайна видели три ночи назад под забором у вдовушки Лихославы. Тоже добрая бабенка, и самогон варит – как слеза прозрачный! А вот…

Всей деревне косточки перемывали, а как помянет кто швейку Марысю, так и затихнут все. Нечего о ней сказать. Добрая девка, да несчастная. Мать ее первой рукодельницей на селе была. Шали расшивала шелком да золотом – любо-дорого посмотреть! Купцы, кто с понятием, завсегда к дому Аниты-вышивальщицы сворачивали. Знали, что за платок ее работы жена любой загул простит.

Вот и принялся наезжать один такой. Все в глазки глядел, да ручки ее гладил, золотинкой называл. Уболтал. Увез от родительского крыльца! С утра мать Аниты волком выла, по деревне бегала, да поздно, пропала Анита.

Воротилась девка через год – почерневшая, постаревшая и беременная. Никому ничего не сказала, пришла домой, встала у ворот, поклонилась родителям и спросила шепотом – примут ли? Отец что-то сказать хотел, да мать к ней кинулась, увела в дом и чертополох на ворота повесила, давая кумушкам понять, что болтовни о дочке не потерпит.

Месяц Анита дома просто так сидела – плакала, отъедалась, а потом снова за иглу взялась. Только уж теперь вышивала она не цветы полевые да звезды небесные. Зверей невиданных, птиц волшебных да заросли лесные. Дивились на ее работы купцы, да все равно брали – больно уж искусно вышито было, того и гляди лев с огненным языком с платка соскочит и гулять пойдет.

А зимой родила Анита девчонку. Слабенькую, что котенок. Позвали скорее дайна, обряд провести, боялись, что до свету не доживет. Назвали Марысей – в честь королевы тогдашней, Мариаселин, принцессы эльфийской, за человеческого короля замуж вышедшей ради мира.

Вот эта Марыська и вытянула Аниту из той тьмы, в которой та пребывала. Да и деду с бабкой годов сбросила. Хоть и слабенькая росла, а словно лучик солнечный – тихая, спокойная, теплая. А как исполнилось девчушке четырнадцать лет, бабка с дедом в один год ушли. Анита вроде держалась как кремень – на похоронах и слезинки не обронила, а через год и она слегла. Лекарь проезжий послушал уговоров Марыськи, пришел, поглядел, да головой покачал – проклятье какое-то Аниту выпило досуха.

Так и осталась девчонка в доме одна. Только-только шестнадцать стукнуло. Где-то, может, и обидели бы сироту, а Королевский щит по другим правилам жил, тут крепко помнили, что вдову да сироту забижать нельзя – тебе же все вернется. Староста заглянул к девчонке, потолковал, да и оставил одну жить. Раз в два-три дня к ней старостиха захаживала – молока занести да новости узнать, да раз в неделю по череду сыновья старосты бывали – то дров наколоть, то крышу поправить.

Ценили девчонку не за красу, не за нрав кроткий, а за руки золотые. Вышивального дара от матери не переняла она, зато шить умела, как никто! Один раз на платье проезжающей принцессы глянула и невесте старшего старостиного сына такое же сшила! А уж как негодящую деву какую приодеть – косую, кривую или согбенную, так завсегда к Марыське бежали. Бывало, и мужики захаживали, чтобы посолиднее выглядеть али построже.

Поначалу-то кумушки за девчонкой приглядывали – кто сосватать Марыську хотел, кто так, из любопытства, да только жила она тихо, скромно, кроме своих ниток да иголок и не видала ничего. Привыкли все да отстали, но и проезжим в обиду не давали.

Было дело, принесла девчонка заказ в трактир – повадился ей трактирщик рубахи мужские дюжинами заказывать. У проезжего народа часто с бельем трудности бывают, а эта пигалица приноровилась так завязки вставлять, что и рослый мужик натянуть может, и мелконький подтянет пару шнурков и радуется. Увидал Марысю купец проезжий да начал за руки хватать, серебро обещать. Побледнела девчонка, вылила на него кружку с ближайшего стола и убежала! Зарычал купчина: как это – ему не покорились, ринулся было за ней, да тут его местные парни скрутили и объяснили, почему к девочке этой даже подходить близко нельзя.

Берегли местные жители Марыську и жениха ей желали хорошего, кто ж знал, что на перекрестке не только людские боги молитвы слышат? И чувство юмора у них о-о-очень специфическое!

Глава 1

Лето для всех жаркая пора. Крестьяне в поле пашут, купцы спешат товары доставить, скотоводы сена запасти, трактирщики – запасы сделать, чтоб зимой деньги не тратить. А швее летом благодать да отдых. Заказов мало, а если и случится какой, то простой совсем – рубах да портков дорожных нашить по дюжине или юбок ситцевых для сенокоса. Да и работать на свежем воздухе приятнее.

С утра по холодку собирала Марыся две корзинки – одну с шитьем своим, вторую с хлебом да квасом, и шла в лесок на горушку, где ветерок гнус сдувал. Сидела там под высокими деревьями, шила, любовалась рекой и травами луговыми, перекусывала, а как солнце к закату клонилось – домой шла. После смерти родственников остались у швеи кошка, собака да кур два десятка. Огород она садила малюсенький, сад от деда с бабкой остался, тоже невелик, а больше и не занималась ничем – все время на шитье да чтение уходило.

В этом и была вторая тайна Марыськи – она не просто умела писать и читать. Она обожала старинные легенды и сказки, а вырученные за шитье деньги часто спускала на увесистые тома в солидных кожаных переплетах. К чтению ее приохотила мать, которой довелось пожить в городе, повидать разных людей и понять, что такое образованный человек. Так что, закончив очередное платье или рубаху, девушка устраивалась уютно за столом, наливала в кружку душистого травяного взвара и погружалась в мир волшебных историй.

Бывало, спустит все до копейки на очередное «Описание жизни и приключений великого путешественника Олафа Кнудта» и сидит на одной капусте. А все радуется.

Ну и пусть хлев пустой, одной-то ей на прокорм и без хозяйства хватало. Платили ей когда деньгами, а когда и едой. На свадьбы звали, на крестины. Считалось тут, в Королевском щите, что платье, ею сшитое, либо сорочка крестильная счастье приносят. Девицы на выданье все прибегали, просили сорочку нижнюю сшить, чтобы замуж по любви выйти. А такие заказы на воле лучше шились.

В тот день Марыська шила мужские сорочки и напевала песенку о храбром рыцаре, прошедшем все испытания ради любви. Мурлыкала себе под нос и ловко сновала иглой, творя ровнехонький шов. Вдруг где-то за спиной раздался стон. Девушка обернулась и выронила свою работу. На толстом слое хвойного опада лежал мужчина! Худой, изможденный, исцарапанный и без сознания!

Марыська осторожно приблизилась к незнакомцу, постояла, ожидая, что он встанет сам, отряхнется, одарит высокомерным взглядом и уйдет в лес, но минуты шли, а неизвестный не шевелился. Осторожно подойдя ближе, девчонка опустилась на колени и перевернула мужчину. К ее удивлению, он оказался тяжелым, так что пришлось повозиться, зато стало понятно, почему странный путник без сознания – руками он зажимал солидную рану в животе, между пальцев сочилась кровь.

Не размышляя, девушка сдернула фартук, прижала к ране и задумалась – что делать дальше? До деревни она его не дотащит, а здесь, в лесу, помощи не сыскать. Тут ей в ладони ткнулся холодный нос ее пса. Обычный дворовый охранник, но разумный, как все беспородные псы.

– Чижик, беги к Бетте! – сообразила наконец Марьяна и щедро размазала по голове пса чужую кровь.

Потребовалось минут пять уговоров, но пес все же потрусил в деревню. Старостиха – добрая женщина, увидев ее собаку в крови, пошлет помощь, а пока важно не дать незнакомцу умереть. Как и всякая девушка, выросшая на перекрестке, Марьяна знала множество бытовых премудростей, касающихся лечения. В дороге чего только не приключится! Бывало, бураны заставали в Королевском Щите сразу несколько караванов, и тогда каждый дом принимал путников, согревал, лечил, кормил.

Припомнила Марыся бабулину премудрость – поить раненого в живот не стала, только губы пальцами смочила, да плотнее фартук свой прижала.

Люди на берегу появились не скоро. Сначала прибежала взволнованная жена старосты, за ней – пара ее сыновей. Последним пришел сам староста. Глянул на незнакомца, поморщился и сказал:

– Надо его к лекарю нести. Марыська, ты тряпку-то свою крепче держи. Правильно все сделала, может, и выживет.

Ноздри старосты трепетали, брови хмурились, и девушка с запозданием вспомнила, что дед местного старосты был оборотнем. Во всяком случае, кумушки болтали, что бабка однажды пошла в лес по ягоды, пропала на несколько недель, а потом потрепанная и оборванная вышла к Щиту. Муж ее принял и не ругал даже, когда живот округлился, а потом в положенный срок женщина родила крепкого мальчишку с полным ртом зубов. Много ли досталось старосте от неведомого деда – никто не знал, но если здоровенный мужик хмурил брови, значит, дело было серьезное.

Парни, покумекав, разложили на земле кафтан и, взяв раненого за плечи и бедра, перенесли на крепкую одежду. Потом взялись за полы и воротник и понесли, стараясь не трясти. Марыська шла рядом, удерживая свой фартук, забыв про рукоделие. Зато про него не забыла хозяйственная Бетта – все собрала, убедилась, что дорогая игла на месте, и поспешила вслед за сыновьями.

– Тяж-желый! – Марек смахнул плечом пот, заливающий глаза.

– А с виду дохлый! – согласился Дар, отбрасывая резким движением головы липнущие к щекам волосы.

– Тащите, – рыкнул староста, – синеет!

Парни ускорились, и вскоре вся компания вломилась к местному лекарю.

Где уж староста раздобыл этого тощего, мелкого старикашку – никто не знал. Может, сманил с проходящего каравана, может, просто украл где-нибудь. Просто однажды велел сыновьям и должникам выстроить добрый теплый дом в тихом месте, нанял тихую вдову убирать и готовить для старика и привел его – зябнущего, тощего, остро пахнущего травами и пряностями. С той поры прошло лет пятнадцать, лекарь ни капли не изменился, зато жители Королевского щита знали, куда бежать в случае болезни или раны.

Повинуясь зычному окрику старосты, дверь в дом распахнулась, и парни, сцепив зубы, внесли раненого в широкий проем. Марыська еле протиснулась, пискнула, хотела отойти, но лежащий неподвижно до сего момента незнакомец схватил ее за руку и не отпустил.

– На лавку! – вдова Вайла Черная, давно уже смотрящая за лекарем и набравшаяся от него знаний и правил, тут же указала, куда положить страждущего. – А теперь все прочь!

Парни с охотой выкатились вон, старостина даже не поднималась на низкое широкое крыльцо, а староста от двери сказал:

– Марыську при нем оставь, Вайла, а то рваться будет.

Женщина подняла на девушку строгий взгляд, потом перевела его на незнакомца.

– Ладно, девка вроде не дура, пусть тихо сидит.

Глава 2

– Господин лекарь! Вы очень нужны! – окликнула вдова, и на ее призыв из горницы выбежал почти вприпрыжку старичок в пестром халате. Увидев незнакомца и окровавленный передник на его животе, лекарь встряхнул руками и… отправился к рукомойнику!

Марыся открыла было рот и тут же закрыла его. Матушка покойная учила ее, что вышивальщице нужно руки освежать каждую половину часа, особенно если что шелком шьешь, а наипаче – белым. Вышивальщицей Марыська не стала – трудно было с матушкой соревноваться, но совет запомнила, и ее сорочки всегда были белыми, и брали их охотно. Видно, и лекарю нужны чистые руки?

Пока старичок плескался, тщательно отмывая пальцы, Вайла-вдова разложила на столе какую-то скрутку с инструментами, достала склянку с крепким самогоном, бинты, корпию, зажгла лампу и встала у изголовья, готовая ко всему.

– Так-так, девонька, – лекарь подошел к раненому и первым делом перехватил окровавленную тряпку. – Ай умница, ай молодец! – приговаривая так, старик сбросил тряпку на пол и запустил только что вымытые пальцы в рану. – Ай, как нехорошо, – нахмурился он и поднял взгляд на вдову: – Вот что, Вайлушка, готовь воды соляной, да побольше. Да нитки шелковые в вино крепкое положи, – и… тут, к ужасу Марыськи, старичок попробовал кровь раненого! Просто слизал ее со своих пальцев, причмокнул, поморщился и сказал: – Кишки не задеты, а вот яду на клинке столько было, что до сих пор кровь горчит! И не простой яд!

– Господин, – вдова быстро выставила на край стола то, что требовал лекарь, и сказала: – у него волосы от крови слиплись…

– Сначала живот! – отрезал старик и сказал Марыське: – Отвернись, но за руку его держи!

Девушка отвернулась и больше того – села на пол, продолжая держать раненого за руку. Рука была большая, холодная, очень красивой формы. Марыся привыкла к деревенским мужикам с их лопатообразными ладонями, мозолистыми, шершавыми, с неровными пальцами, потемневшими от работы ногтями. У этого же мужчины ногти были красивой формы, чистые и розовые, как у ребенка. Девушка загляделась, а за спиной тем временем что-то скрипело, хлюпало, брызгало и звенело. Казалось, через долгое долгое время старичок-лекарь утер пот со лба и сказал:

– Все, Вайлушка, зашил! Показывай, что там с головой! А ты, девица, вон туда, в ноги пересядь, только за руку держи, ему дергаться нельзя.

Марыська бочком перебралась к лавке и замерла, рассматривая живот незнакомца, зашитый простой белой ниткой. Пока она таращилась, не зная, пискнуть от испуга или закусить кулак, лекарь ощупал голову мужчины и покачал головой:

– Вот почему он без сознания! Голова цела, но удар был сильным. Лед нужен, и будем молить благодатный Свет, чтобы кровь не скопилась под костью!

Вдова собрала инструменты, оттерла стол, накрыла больного тонким лоскутным одеялом и сказала Марысе:

– Сиди тут, я за льдом схожу. Коли тебе до ветру надо будет или пить, зови, я все подам.

– Так мне… домой надо, – испуганным шепотом ответила девушка.

– Не отпустит, – мотнула головой вдова, – а если вырвешься – за тобой поползет. Швы порвет, кровью изойдет.

Марыська не удержалась – пискнула, а Вайла неожиданно сильно погладила ее по голове:

– Ничего, не бойся, зато и обидеть никому не даст, и беречь будет, как хрусталинку.

Женщина ушла, старик скрылся в горнице, а Марыська замялась, разглядывая чужого мужчину. Почему это в обиду не даст? Он ей не отец, не брат… Да и вообще на местных не похож. Хоть и нечасто, но Марыське случалось и мужикам одежду шить. Приходилось мерки снимать, разговаривать, в лицо смотреть. Не такие они. А в чем разница – непонятно.

Когда вдова вернулась и положила на голову болящего кусок льда в полотенце, Марыська насмелилась попросить попить и наоборот. Вайла даже ворчать не стала – подала кружку свежей воды и выдвинула из-под лавки ночной горшок с крышкой:

– Лекарь занят, сюда не войдет, а я за печь встану. Не стесняйся, делай, что надо, и крышкой закрой. Потом вынесу.

Марыська краснела, потела, но терпеть больше не могла – справилась и сделала все, как сказала вдовица. Та же, закончив с уборкой, сказала:

– Сейчас парней кликну, чтобы раненого в отдельную хоромину отнесли, где у нас больные лежат. Лекарь сказал, ему недели три лежать, не вставая, если не перекинется.

– Перекинется? – голос Марыськи дернулся хрустальным звоном.

– Так оборотень это, – спокойно сказала вдова, – а ты не знала?

– Да я их и не видела никогда, – растерянно ответила девушка.

– Как это не видела? А староста наш? На четверть, правда, но пару раз в год оборачивается. Да и муж мой покойный бэром был.

– Бэром? – Марыська припомнила покойного супруга Вайлы и никак не могла связать обыкновенного тощего мужика в бурой домотканой поддевке и медведя.

– Некрупный, правда, болел в детстве, но уж любил крепко, – вздохнула Вайла. – Я потому и замуж в другой раз не пошла – никто так не будет за жонкой ходить, как оборотец за своей парой! Ну, посиди чуток, я за парнями сбегаю!

Повязав поверх полотняной косынки привычный черный платок, вдова вышла, а Марыська задумалась – выходит, рядом не совсем простые люди живут? Как это она упустила? Хотя вот знала же, что староста раз в полгода в лес уходит, на охоту, и с добычей возвращается, хотя никого с собой не берет. Когда день, когда три пропадает, и жена его все на лес поглядывает. Знала, что Вайла с мужем у самого леса дом выстроили, и муж ее хорошим бортником был. Зимой только сонный ходил, но зима в деревне время тихое.

А есть ли еще странные? Вот бабка Калина – известно, что мать ее была полукровкой, сбежала от эльфов, осела в Щите и много лет травницей была. Потом ушла, поскольку не старела долго. А Калина осталась – замуж вышла, детей родила, состарилась. От эльфов только глаза изумрудно-зеленые ей достались, да умение с землей договариваться. На огороде у Калины все растет лучше всех.

Больше никого вспомнить Марыся не успела – Вайла привела сыновей старосты, и те с бережением унесли раненого в отдельный покойчик. Там стояли две кровати и небольшой стол между ними. Плотная занавеска на окне не давала закатному солнцу светить в лицо, на столик Вайла поставила кувшин с водой и пару кружек, а под кровати – горшки. Потом принесла свежее полотенце и лед и сказала, что скоро будет готов ужин.

Глава 3

Сидеть рядом с раненым просто так было скучно, поэтому Марыся принялась рассматривать его одежду. От рубахи остались только клочья – ни лекарь, ни вдова с одеждой не церемонились. Но было понятно, что полотно на сорочку пошло хорошее – тонкое, прочное, беленое, и швы ровные. Жилет, который парни кинули на пол, Марыська подобрала и тоже рассмотрела. Это вообще было произведение швейного искусства – внутри короткий плотный мех, а снаружи – расписанная тисненая кожа, кое-где украшенная шнуровками. Такой жилет – почти легкий доспех: точно не позволит острым сучьям скользнуть по ребрам. Штаны из тонкой выделанной замши, а под ними – чудо из чудес – полотняные подштанники!

Мать Марыськи пожила в большом городе и рассказала дочери, что приличные, с ее точки зрения, мужчины надевают под верхние штаны еще одни – тонкие, полотняные, и отдают их в стирку хотя бы через день. Деревенские же считали эту часть одежды необязательной. Летом жарко, а зимой можно нижнюю рубаху подвернуть между ног, ежели мешать будет. Так что подштанники швея шила не часто – разве что пару штук в трактир, для проезжающих через Королевский щит дворян и купцов.

Конечно, опытные путешественники брали с собой запас белья и одежды, но в дороге случалось всякое – кто бросал поклажу, лишь бы выжить, кого-то грабили, а ехать в нужную сторону все равно приходилось, а у кого-то случались курьезы в виде открывшегося в сундуке пузырька чернил или лопнувшего мешочка с перцем. Тогда и звали Марысю, или рачительный трактирщик продавал что-то из своих запасов. Порой кумушки шутили, что у старика Добса в кладовой можно всю деревню одеть.

Налюбовавшись на штаны, швея перевела взор на сапоги, которые добровольные помощники поставили у кровати. Сапоги тоже отличались от деревенских. Во-первых, они были скроены каждый на свою ногу. Местный сапожник шил сапоги и туфельки такой формы, что можно было надеть как пожелаешь, и только после длительной носки кожа обминалась под каждую ногу отдельно. Здесь же были хитро выкроенные стельки, шнуровка, высокое мягкое голенище, петельки и хитрые ремешки – кажется, для крепления засапожного ножа. Вот, кстати! А где нож?

Ножа в сапоге не обнаружилось. Как и клинка на поясе. Ножны были, а кинжала след простыл! Зато кошель висел – красивый и крепкий. Ни сыновья старосты, ни вдова его не тронули. Да и Марыська не посмела открыть, просто оценила визуально. Даже если там медь, незнакомцу хватит заплатить за лечение, а как в себя придет, может, и расскажет, кто его так.

Еще на поясе висели непонятные девушке обереги на шнурочке и мешочек непонятно с чем. Зато было множество петелек и карманчиков под что-то непонятное – узкое. Спереди весь пояс был в этих петельках, а вот сзади вился узор, похожий на голову волка. Красивый узор! Жаль, она не умеет вышивать, как матушка, она бы повторила, только чуть иначе.

Марыся рассмотрела уже все, что было у раненого, когда в комнату вошла вдова и поменяла лед на голове у мужчины.

– Не сиди так просто, – сказала она, заметив невеселое выражение лица швеи, – вон, парни твое шитье принесли.

– Так он руку не отпускает! – девушка, закусив губу, кивнула на мужчину.

– Сядь возле него так, чтобы он твое тепло чуял, и руку отпустит, – посоветовала Вайла, приставляя к постели скамеечку.

Марыся, пугливо поглядывая на незнакомца – еще ни один мужчина не был с нею так долго и так близко! – пересела на кровать, туда, куда указала вдова – почти в ноги. Поерзала, устраиваясь удобнее, а Вайла подставила ей под ноги скамеечку, приоткрыла ставень на окне, чтобы закатный свет не беспокоил стукнутого, но на шитье падал ровно, и опять ушла.

Когда Марыська забрала у незнакомца руку, тот кривился, дергался и беспокоился, а потом словно пригрелся у ее бока – засопел ровнее, и девушка увлеклась, выполняя привычную работу. Руки заняты, мысли текут плавно, вот и запела она потихонечку одну из тех баллад, что матушка певала за шитьем. Прервалась, откусывая нитку, и услышала вдруг:

– Еще!

Вздрогнула, подняла голову и уставилась в желтые глаза мужчины.

– Еще спой! – попросил он.

Марыська перепугалась, да схватила иглу неловко – укололась, вскрикнула, тут Вайла и прибежала.

– Ай, очнулся? – спросила вдова без улыбки. – Кто таков и куда шел, помнишь?

Незнакомец схватился за голову и застонал. Помощница лекаря ловко поменяла ему компресс и сказала:

– Лежи тихо, сейчас лекаря позову!

Глава 4

Старичок пришел не скоро. Марыська сунула уколотый палец в рот и сидела, рассматривая незнакомца. Он не походил ни на привычных ей деревенских парней и мужиков, ни на проезжающих купцов. Волосы темные, но не черные, а словно дорогой душистый перец, растертый в ступке. Брови светлее, а ресницы, обрамляющие желтые звериные глаза, совсем черные. Черты лица резкие – углы и провалы, но, возможно, это из-за удара по голове? Глаза уже обведены густыми фиолетовыми тенями, губы сухие и обескровленные…

– Посмотрим, посмотрим!

Старичок вошел в комнату, вытирая руки свежим полотенцем. Бесцеремонно заглянул раненому в глаза, приподнимая веки, поводил рукой, требуя смотреть на палец, и поджал губы, когда мужчина закрыл глаза и крупно сглотнул.

– Что ж, удар по голове будет вам аукаться еще месяц, юноша. Нельзя так бездарно подставлять голову!

Марыська поморщилась. Она-то понимала, что удар, скорее всего, был нанесен сзади и внезапно, иначе такой рослый и крепкий мужик успел бы дать отпор. Но незнакомец лежал молча, проявляя чудеса выдержки.

– Рана в живот довольно поверхностная, ни желудок, ни кишки не задеты. Вспороты мышцы, и довольно глубоко, но это я залатал. Самое скверное – на клинке был яд. Редкий, чрезвычайно опасный яд моей родины. Как уж он очутился в этих холодных краях – мне неведомо, но противоядие у меня нашлось. Конечно, оборот ускорил бы заживление, но у этого яда есть любопытная особенность: он запирает зверя. Так что вам сейчас не меньше пары недель лежать, беречь голову и живот, питаться легкой пищей, принимать микстуры и по возможности не вставать.

Лежащий мужчина так и смотрел из-под ресниц, но все заметили, когда он перевел взгляд на Марыську.

– А, девочка вас нашла у реки, позвала на помощь, и тогда вас принесли ко мне. Раз уж вы пришли в себя, отпустите ее поесть и сделать свои дела…

Глаза раненого сверкнули, налившись золотом еще сильнее.

– Понятно, – хмыкнул лекарь, – девушка вернется, как только поест и приведет себя в порядок. Заодно принесет лекарства и ужин.

Тут старик как-то ловко вытолкнул Марысю в сени, а там уже и вдовица ее вытащила на улицу.

– Беги к себе, помойся, переоденься, возьми, чего тебе надо, и еды прихвати, если есть что. Пока этот не поправится, будешь рядом с ним жить, господин Хамаид не любит, когда портят его работу!

– Его работу?

Швея застыла, ничего не понимая, а вдова неожиданно хмыкнула:

– Он ему живот зашил, дорогое противоядие потратил, а этот дурачок за тобой помчится, если ты не придешь через час. Беги давай!

Марыська рванула к дому, сожалея о том, что оставила в покойчике у лекаря корзинку с рукоделием. Впрочем, чего жалеть – не будет же она просто так сидеть целыми днями? Значит, надо взять еще шитья, еще можно книгу – чтобы не скучать, и… надо же зверей покормить!

По дому швейка носилась, с трудом вписываясь в повороты: кошке и собаке налить воды, вытряхнуть в миски остатки похлебки. Курам сыпнуть зерна из припасенного мешка, собрать яйца в лукошко, в другое положить любимую книгу, раскроенные сорочки, нитки, иглу и зачем-то шкатулочку с маленькими мотками шелка и тонкими вышивальными иглами – наследство матери.

В последнюю очередь она сообразила, что просидела весь день, волнуясь, в жаркое время в доме, и пахнет от нее не розами. Помчалась в баню, скинула юбку, корсаж, рубашку, облилась прохладной водой, растерла тело пучком мяты и мыльной травы – летом она мылась травами для экономии, потом снова облилась водой, собрала влажные волосы в свежую косу и, завернувшись в потертую простыню, ринулась обратно в дом – выбирать одежду.

У сундука выяснилось, что не только сапожник ходит без сапог. Лучшей швее Королевского щита нечего было надеть! Да, у нее лежал бережно завернутый в полотно вышитый мамой наряд, но его прилично было надеть на свадьбу или на прием к королю, а не на ужин в доме лекаря! Ее обычные юбки, корсажи и блузки ничем особенным не отличались, разве что пошиты были добротно и из хорошей ткани, но Марыся как-то привыкла быть неяркой, поэтому и юбки носила серые да коричневые, домотканой шерсти, а блузки белые, даже без вышивки. Их легче было стирать – кинула в котел с рубашками да прокипятила в крепком щелоке, и все.

Впервые в жизни девушка расстроилась, но делать было нечего – выбрала серую юбку, жалея, что не украсила ее хотя бы тесемкой, черный суконный корсаж без вышивки и затейливых шнуровок, белую блузку и нижнюю рубашку собственного шитья. Схватила лукошки, затворила дверь на специальный деревянный штырь и помчалась к дому лекаря.

Прибежала она вовремя – из комнатки слышался недовольный голос вдовы:

– Я кому сказала, лежать! Придет твоя Марыся, никуда не денется! Дай девке хоть поесть и переодеться! Сам лежишь и ее весь день никуда не пускал!

– Я тут! – Марыська, запыхавшись, ворвалась в комнату.

– Слава Свету! – фыркнула вдова, потом заметила растрепанный вид девушки и уточнила: – Поесть не успела?

– Нет, – смутилась швея, – я там… кур кормила.

Вайла понятливо кивнула – хозяйство просто так не бросишь.

– Я вот – яиц захватила и хлеб, может, можно сварить? – Марыська покачала лукошко.

– Давай сюда, я вам обоим ужин сейчас принесу и микстуры, потом кувшин и тряпки, лекарь сказал обтереть твоего, да ветошь в печь бросить. Яд будет через кожу выходить. Ранок нет?

– Нет, – рассеянно ответила девушка, ошеломленная напором вдовы.

С кровати раздалось рычание.

– Говорит – есть, – перевела Вайла.

– А, я палец уколола, – вспомнила Марыська.

– Значит, перчатки тебе дам. Жди здесь!

Забрав лукошко с провиантом, помощница лекаря ушла, а Марыська осторожно опустилась на вторую кровать и увидела свою корзинку с рукоделием под боком у мужчины.

– Я… заберу? – осторожно сказала она. – Можно?

Незнакомец кивнул, и девушка в два шага пересекла комнату, схватила шитье и вернулась обратно.

Глава 5

Они так и смотрели друг на друга, когда вошла Вайла с подносом, на котором стояли две миски, две кружки и несколько маленьких стаканчиков.

– Вот, это надо выпить сейчас! – она сунула в руку Марыськи стаканчик. – Да не тебе, а ему! Иди пои!

Девушка растерялась, а вдова ее поторопила:

– Чего глазами хлопаешь? Из чужих рук оборотень в сознании ничего не примет, будешь сама поить и кормить, ему пока напрягаться нельзя.

Швея робко подошла к мужчине, примерилась – левой рукой было неудобно, но все же поднесла стаканчик к его губам. Он молча выпил.

– Так, теперь вот, это ему бульон с кореньями, растертыми в порошок. Половину скормишь, и вот из этого пузырька пусть все выпьет, а этот стаканчик – когда все съест. В кружках укрепляющий отвар, пейте оба, тебе тоже не повредит! – тут помощница лекаря подмигнула и ушла.

Девушка взялась за ложку. Ей пришлось снова сесть на кровать рядом с раненым, чтобы понемногу кормить его полужидкой кашицей. Однако уже после второй ложки мужчина мотнул головой, отказываясь.

– Лекарь сказал, надо есть, чтобы силы были! – сказала Марыся, чувствуя, как у самой живот подводит от голода. Она с рассвета ничего не ела и теперь жадно вдыхала аромат мясной похлебки.

Медленно, словно его конечность была налита свинцом, незнакомец поднял руку и ткнул в поднос, стоящий на столике, потом ткнул в девушку. После этого рука бессильно упала на постель, а лицо мужчины покраснело, словно он поднял огромную тяжесть.

Перепугавшись, Марыська поставила миску на поднос и кинулась в дом за вдовой:

– Тетка Вайда, тетка Вайда, помогите, ему, кажется, плохо!

Вдова, крутившаяся у печи, тут же поставила ухват и поспешила за Марыськой. А там… мужчина уже почти сел, лицо его почернело от усилий, а глаза налились кровью. Помощница лекаря немедля уложила его обратно, страшно изругав. Потом уставилась на Марыську:

– Ну-ка рассказывай, что тут было!

Запинаясь и страшно волнуясь, швея рассказала, как незнакомец отказался от еды, как поднял руку, показывая на поднос.

– Ой, дура, – вздохнула вдова, обкладывая голову больного свежим холодным полотенцем, – да и я не умнее. Оборотень же. Он без своей самки есть не будет. Тебе надо было ложку ему в рот, ложку себе, или уж поесть, а потом его кормить!

– А… почему он не сказал? И покраснел так? – почти прошептала Марыська.

– Так яд этот, он ему все перехватил. Он телом-то не владеет, чудо, что до тебя дошел, быстрый, наверное, очень. Так что давай так, бери миску и ешь! Потом своего оборотца корми. Потом мытье, а там и спать пора!

Вдова ушла, а Марыська недоверчиво глянула на мужчину и спросила:

– Так вы поэтому есть не стали?

Он сумел только ясно моргнуть.

– Ну вот – я ем, – девушка зачерпнула похлебку и с удовольствием проглотила полную ложку. – М-м-м-м-м, оказывается, тетка Вайда вкусно готовит! То-то лекарь ее от себя не отпускает!

Швея заработала ложкой под довольным взглядом мужчины и примерно на половине порции вспомнила, что его тоже надо накормить. Покраснела и взялась за миску с бульоном:

– А теперь ты! – она и не заметила, как перестала бояться, наверное, так подействовало тепло в животе. На этот раз раненый послушно открыл рот. Скормив ему половину кашицы, девушка вспомнила про лекарство. Видимо, на вкус черная субстанция из пузырька была не очень, однако мужчина выпил, пусть и морщился. Марыська поскорее сунула ему еще ложку супа, чтобы отбить вкус, а он опять указал взглядом на ее тарелку.

– Ем я, ем, – улыбнулась девушка. Давно о ней никто так не заботился. Дед и бабушка всегда спрашивали, сыта ли она, а мама… мама иногда вспоминала, что у нее есть дочь, и гладила ее по голове, это было так приятно – словно на солнышке сидишь в теплый день. Жаль, нечасто это случалось… Задумавшись, Марыся поставила миску на столик и погладила мужчину по голове:

– Вот и славно! А теперь вот это лекарство!

Девушка не заметила, как сначала дернулся, а потом потянулся к ее руке мужчина – ему тяжело давалось любое движение, а она уже отвернулась за стаканчиком с очередной противной жижей. Отравленный выпил все до капли и снова требовательно уставился на ее миску.

– Я уже съела, – покраснев, призналась швея, – сейчас еще отвар выпьем, и отнесу посуду Вайле.

Мужчина молча на нее смотрел, хотя на лице была написана невероятная усталость. Марыся поднесла ему кружку с отваром, сладко пахнущим медом и луговыми травами, потом выпила сама, собрала посуду на поднос и собралась выйти, но оглянулась и увидела, с какой мучительной жадностью ее провожают взглядом. Так на нее прежде никто не смотрел! Были взгляды оценивающие, были липкие – от приезжих, были сочувствующие и заботливые, но вот такого простая девочка с окраин не ощущала никогда!

Марыська невольно выпрямилась и развернулась:

– Я правда быстро, – сказала она, глядя мужчине в глаза, – вернусь через минуту! – и как могла быстро помчалась в кухню.

Вдова была там. Увидела поднос, мотнула головой:

– Туда поставь! Вот, бери горячую воду, ветошь, мыло и таз. Вымыть всего, с головы до ног, а тряпки в таз кидай, их потом только жечь. И вот еще перчатки!

Длинные, до локтя, кожаные перчатки были похожи на те, что надевал дядька Пров, когда приходил смотреть стельных коров или коз, но кожа была довольно тонкой, так что удерживать в руках все, что ей сунула Вайла, было вполне удобно.

Девушка вернулась в каморку с кроватями, поставила воду на стол и, опустив глаза, сказала:

– Лекарь сказал, вас надо вымыть, Вайла говорит, что вы никому не позволите к себе притронуться, кроме меня, а я… я никогда голого мужчину не видела! Можно вы закроете глаза?

Марыська боялась поднять глаза, чувствуя, как алеют щеки, но все-таки решилась и взглянула на пациента. Его глаза горели таким огнем, что девушка вздрогнула. Увидев ее испуг, раненый взял себя в руки и медленно прикрыл глаза. Швея вздохнула и взялась за работу.

Сказать по правде, раздеть неподвижного, как колода, мужика – та еще задачка. Он тяжелый, неповоротливый, а еще Марыська отчаянно боялась сделать ему больно, так что, стянув остатки рубахи и штаны, она запарилась, словно полдня воду в огород таскала!

Смахнув пот со лба и стараясь не разглядывать лежащего перед ней мужчину, Марыська булькнула тряпку в кувшин, вынула и… хорошо, что капля упала ей на ногу, минуя задравшуюся юбку! В кувшине был кипяток! В перчатках она этого не ощутила, но ох, как бы досталось несчастному!

Отжав ветошь, девушка помахала тряпкой в воздухе, чтобы она остыла, потом проверила, прижав «мочалку» к щеке – тепло, но не горячо! Можно мыть!

Начала она с лица. Протерла лоб, щеки, уши, шею, тщательно, словно новорожденного котенка. Даже тяжелую голову незнакомца приподняла, чтобы лучше вытереть шею! Смочила тряпку, отжала, потрясла, остужая, и занялась широкими плечами и руками. Какие у него мышцы! А под мышками кожа мягкая, и почему-то нет волос! Вот у дядьки Трева, любящего выпить лишку, под мышками точно заросли! Он к ней часто заходит рубаху зашить, чтобы жена не ругалась, и жалуется, что чешется там, когда выпьет, и так зудит, что аж рубаха рвется.

Закончив с одной рукой, Марыська выполоскала тряпку и протерла вторую. Перешла к животу, на миг зажмурилась и подняла глаза проверить – точно не смотрит? Точно-точно?

Глаза незнакомца были закрыты, грудь вздымалась от тяжкого дыхания. Отчего это он так дышит? Неужели ему плохо? Надо бы поскорее закончить обтирание да позвать Вайлу – как Марыся ни старалась отжимать тряпицу, а все же соломенный тюфяк закапала. На мокром лежать нехорошо, тело преет, надо бы поменять постель или переложить раненого на соседнюю, только сначала домыть.

Ноги Марыська мыла веселее, прикрыв то, что ее смущало, тряпочкой. И чего бабы шептали у плетня, что там что-то страшное и опасное? Почему сравнивали с оружием? Тряпочка и тряпочка между ног…

Для поворота пациента на живот пришлось все же звать вдову. Одна Марыська запарилась, но толку от ее прыжков было мало. Вдова пришла, хмыкнула на «тряпочку» и зачем-то сказала:

– Яд этот на все тело влияет сильно, мужская сила вернётся, когда тело очистится.

Швея ничего из этих слов не поняла, а вот у рта мужчины пропала небольшая складка.

Вдвоем женщины перевернули мужчину, и Марыська быстро его протерла. После этого они переложили раненого на вторую постель, выбросили тюфяк в окно – вдова сказала, что там стоит печурка, в которой сжигают грязные тряпки, солому и прочее.

– Мальчишка Алданы прибежит, чехол снимет и в щелоке сварит, а солому сожжет, он знает, что от больных все надо брать щипцами и сжигать до золы. Сейчас тебе свежий тюфяк принесу да полотно, сошьешь чехлов, сколько сможешь. Твоему оборотцу долго тут лежать, и мыть его надо часто!

Марыська только покивала согласно. Во времена ее матушки ткань, даже самая простая, была дорога, и бабуля ей рассказывала, что у нее в приданом было семь сорочек да три юбки, и это считалось хорошим запасом. А теперь, когда прясть и ткать стали машины, материя сильно упала в цене, во всяком случае простая – некрашеная, без драгоценных нитей и вышивки. Вот такого машинного полотна вдова и принесла ей целую штуку.

Мужчина после купания глаза открыл лишь тогда, когда его укрыли потертой простынкой. Уставился на Марыську и глаз не отводил. Вот и села она со своим шитьем так, чтобы он ее видел, и сказала виновато:

– Мне пошить надо, чтобы завтра было что соломой набивать. Если хотите, спите, я шуметь не буду.

Незнакомец повел глазами туда-сюда, показывая, что спать не станет.

– Хотите, спою вам? Я бы почитала, да руки заняты…

Дождавшись еще одного кивка, Марыся взялась за ножницы и негромко запела. Голос у нее был очень приятный, жаль, мать не любила, когда она пела. А вот бабуля любила и даже пошептала как-то, что Марыське досталась капелька крови от отца – полуэльфа. Оттуда и голосок журчащий, как ручей по камням, и волосы светлые, и кожа белая. Правда, Марыська в эти сказки не верила – слышала от старостины, что Аниту-вышивальщицу купец увез, а эльфы купцами не бывают, даже полукровки, гордые они больно. Но бабуля почему-то была уверена, что течет в Марысе эльфийская кровь, и коли эльфы в Королевский Щит являлись, сразу внучку в доме прятала.

Глава 6

Под пение швеи больной задремал, а Марыська, дошив чехол, хотела уже спать ложиться, но вдруг мужчина выгнулся, до хруста стиснув зубы, уперся пятками в топчан, а затылком в подушку, и завыл так, что откликнулись все соседские собаки. От страха девушка выронила иглу и застыла, не зная, что делать.

На ее счастье в каморку ворвалась Вайла:

– Да что ты делать будешь с этим оборотцем! – вдова схватила кувшин с отваром, оставленным на ночь, и плеснула в лицо мужчине: – А ну, приходи в себя, немочь бледная! – бесстрашно крикнула она и отвесила мужику пару тяжелых оплеух.

Он в ответ тяжело рухнул на постель, дернулся, словно стряхивал с себя что-то неприятное, и сдавленно просипел:

– Спасибо!

– А, зверь в себя пришел? – обрадовалась тетка Вайла. – Ну, значит, быстрее на поправку пойдешь. На давай, пей и спать ложись, перепугал девку!

Вдова сунула кувшин в руки Марысе, та налила отвар в кружку и выпоила мужчине. Он жадно выпил, попросил еще и еще, а потом вдруг глянул на вдову и просипел:

– Выйти.

Та сразу сообразила и глянула строго:

– Выдержишь? Ну давай, – и тут же сказала Марыське. – Иди, там, на кухне, на плите свежий отвар стоит, долей в кувшин, ему всю ночь надо будет пить понемногу.

Швея ушла, а помощница лекаря споро вынула из-под кровати горшок, помогла больному и ворчливо сказала:

– Береги ее не береги, а тебе каждый час бегать придется, или сам уж вставай, я ночью сплю!

Мужчина стиснул зубы, а вдова уложила его обратно и сказала: