Читать онлайн Сейчас. P.S. Во веки веков. Книга 1 бесплатно

Пролог

В аэропорт мы приехали заранее. Я вцепилась в Доброго, и моя выдержка меня покинула. И как бы я не уговаривала себя, что надо держаться, держаться больше я не могла. Я плакала, вытирала салфетками свои нос и мокрые щёки. Я гладила ёжик его волос, трогала пальцами его скулы, совала ладошки ему под куртку, пытаясь запомнить каждую мышцу наощупь. Утыкалась носом в его ключицы и вдыхала его запах. Мне было больно. Меня накрыла паника, я судорожно хваталась за него, бормоча сквозь слёзы:

– Я не хочу без тебя. Я не хочу так. Мне ничего не надо без тебя. Мне не нужны эти дни без тебя. Я не смогу. Я ничего без тебя не смогу.

Он прижимал меня к груди и по привычному бормотал мне на ушко «зайчикмоймаленькаямоядурындамалюсенькая». Он был расстроен, а глядя на мои эмоции, он вообще побледнел, в глазах я видела беспокойство. Он обнимал меня по- медвежьи, целовал в нос, но я не могла успокоиться.

– Я вернусь с первым снегом, малюсенькая, – шептал он мне, но это не помогало.

В итоге, когда мы с трудом расцепили руки, Шерхан притянул меня к себе, а Дима пошёл на посадку. Андрей обнимал меня за плечи и молчал.

«Добрый, Добренький, не уезжай», – скулила я чуть слышно. Дима обернулся, улыбнулся мне «по-доброму» широкой кривоватой улыбкой, прикоснулся сжатым кулаком к груди и направил в мою сторону раскрытую ладонь.

Так он дал понять, что его сердце осталось со мной.

Глава 1

Несколько лет назад

– Ну, давай! Чего ждёшь? – он стоял, облокотившись на новенький велосипед. Непослушная челка, падая на лоб, лезла в глаза.

– Эй, да не бойся, он не кусается! Я помогу, – и мальчишка протянул руку. Девчонка смотрела на него своими огромными глазами, не решаясь подойти ближе. Из-под её легкого платьица выглядывали худые коленки, густо замазанные зелёнкой. Велосипед был с неё ростом, и её короткие ноги едва доставали до педалей. Девочке он казался огромным и страшным монстром, с которым ей не под силу справиться.

– Не-а, я уже покаталась вчера, ничего не получилось. Я хочу, но он слишком большой для меня.

Мальчишка был старше её. Высокий, синеглазый, с добродушной улыбкой, он сгреб перепуганную девочку в охапку, и та в два счета оказалась в седле пугающего велосипеда.

– Смотри, я держу тебя сзади, и если ты будешь падать, то я тебя поймаю. Не оборачивайся, смотри, куда ты едешь. Вот так…молодец…, – велосипед тронулся, и он действительно держал её.

Перепуганная девчонка, зажмурившись, вцепилась в руль и бешено крутила педали. Медленно приоткрыв один глаз, а затем и второй, она увидела, что действительно едет. Радостно она позвала мальчишку по имени и обернулась. Его не было. Он стоял где-то вдалеке и махал ей рукой.

И тогда она упала. Её нога попала между спицами колеса, и последнее, что она увидела, был велосипед, который падал на неё. Зажмурившись, она ощутила во рту вкус крови.

– Вставай боец, бойцы не плачут! – две сильные руки вытащили её из-под велосипеда, и, когда она открыла глаза, то увидела, что сидит у парня на коленях, а он своей футболкой вытирает кровь с её лица. Руки и ноги у неё опять были в ссадинах, коленки снова разбиты. И тут она закусила губу и разревелась. Плакала она долго и отчаянно, а боль все не проходила, а он ласково гладил её по голове, и вытирал её горькие слезы. Когда она немного успокоилась, он поставил её перед собой и, присев на корточки, глядя ей прямо в глаза, серьезно, по-взрослому, сказал:

– Запомни, что я сейчас скажу. Мы никогда не плачем. Даже когда очень больно. В жизни бывают вещи, страшнее разбитой губы. Но мы должны быть сильными. Ты же сильная?

Она кивнула ему в ответ и, обняв его за шею, прижалась к нему. Если бы её спросили, кого она любит больше всех на свете, она, не задумываясь, ответила, его, братишку.

Тогда ей было шесть лет, и она еще не знала, что этот маленький эпизод своего детства она запомнит на всю жизнь. Она еще не знала, как часто вечерами она будет вспоминать его, и сколько раз будет прокручивать в голове его совсем недетские слова.

Но с тех пор она поняла, что как бы сильно она не падала, как бы больно ей не было, она будет подниматься и упорно идти дальше.

В тот вечер, маленькая девочка залезла на велосипед, и без чьей-либо помощи поехала. Сама. Чтобы больше никогда не падать и ничего не бояться.

Рина

Когда я была девочкой, больше всего на свете я любила дождь, клубнику и лето. При этом лето для меня было волшебным временем, и планы на него, я начинала строить сразу после новогодних праздников. Я выросла на побережье Японского моря, и, каждое лето, спасаясь от тайфунов, я приезжала вглубь континента в маленький провинциальный городок Звёздный к своим родственникам. Это был небольшой город с ровными квадратными кварталами, с городским парком, кинотеатром и торговым центром. Старый город был застроен хрущевками, три новых района панельных девятиэтажек окружили старый центр с малоэтажной застройкой и частными домами. Вся жизнь города крутилась вокруг одного военного завода, на котором работала большая часть жителей, а вокруг город был окружен военными частями, где трудились или служили те, кто не работал на заводе. Вторым кольцом для города служила дальневосточная тайга.

В том городишке, избавившись от опеки родителей, я чувствовала себя свободно и не принужденно, а так как, будучи воспитанным и ответственным ребенком, я вела себя вполне прилично, никто мою мнимую свободу ограничивать и не собирался. Во дворе дома, где жили мои родственники, постоянно собиралась ватага ребятишек разных возрастов, и каждый день мы с утра до вечера проводили время в играх и развлечениях.

Мне тогда шел седьмой год, из милой пухленькой малышки я уже превратилась в тощую сероглазую девчонку с тонкими косичками и веснушками на носу. К слову, характер у меня был очень странный – я была застенчива со взрослыми, но с детьми я становилась жуткой воображалой, к тому же задирой, на улице водилась в основном с мальчишками, а дома, когда никто не видел, увлеченно играла в куклы, и при всем при этом была плаксой, для того, и, чтобы меня пожалели, могла раздуть из ничего целой трагедии. В общем, совсем обычная девчонка, которой не хватало внимания.

Как-то раз мы всей ватагой играли в «казаки-разбойники», и мне здорово досталось, я уже и не помню, что мы тогда не поделили с соседом Серёжкой, но игра для меня закончилась плачевно. И, вот я сидела на скамейке возле подъезда, ревела в три ручья, жалея себя и придумывая страшную месть для предателя.

Из подъезда вышел мальчишка, уже подросток, и встал у дверей, видимо, он кого-то ждал, если честно, я его почти не заметила, так я была поглощена своими мыслями, придумывая, как я отомщу своему соседу завтра, когда выйду гулять. Я шмыгала носом, слёзы текли по щекам и подбородку.

– Как тебя зовут?

Я подняла глаза, передо мной стоял тот самый мальчишка, загорелый, с длиной темной челкой, которая лезла ему в глаза. А глаза у него были синие-синие. Я растерялась, не зная, что ответить.

– Тебя кто-то обидел?

В ответ я утвердительно кивнула головой, прикидывая, сколько ему лет. Подросток, он выглядел лет на четырнадцать, то есть почти в два раза старше меня, такие взрослые ребята уже не играли с нами, малышнёй, у них были свои «взрослые» игры. Детвора старалась держаться от них подальше.

– Ты что, немая, что ли?

– Нет, – фыркнула я.

– Больно, да? – он с интересом смотрел на мои разбитые коленки.

– Ага, – я смотрела на него исподлобья, гадая, что будет дальше, и насколько это опасно, заводить разговор с незнакомым мальчишкой.

– Ничего, до свадьбы заживет, – он хлопнул меня по плечу.

И тут он улыбнулся. Говорят, что человек производит впечатление в первые три минуты общения, но, если бы меня спросили, когда он произвел впечатление на меня, я бы назвала именно этот момент. Улыбка у него была мальчишеская, озорная, один уголок рта при этом был чуть выше другого, но это его ни капельки не портило, в глазах у него заплясали веселые искорки; это совершенно преобразила его лицо.

– Дима, – представился он, – А тебя как зовут?

– Рина.

– Это Марина, да?

– Не-а, Регина.

– Красиво. Не похожа ты на Регину. Ты рыжая, – он пристально на меня посмотрел, прищурил глаз и сморщил нос, – Ну, так и знал – и глаза светлые. И светишься вся. Светка ты!

– Не рыжая, а золотая, – засмеялась я, зная, что никогда не была рыжеволосой, волосы у меня были русые, но летом они выгорали и слегка отливали золотом на солнце.

И через пять минут мы уже болтали как старые знакомые, разбитые коленки были забыты, впрочем, как и месть коварному Серёжке. Я не знаю, что могло заставить обратить на меня внимание такого взрослого парня, может, вид у меня был несчастный, может, ему просто надо было убить время в ожидании кого-то, а может он рассмотрел во мне что-то, что другие не видели. Мы сидели на скамейке и увлеченно беседовали, когда из подъезда вышел мой двоюродный брат Лёшка.

– Здорово, Добрый. Ну, пойдём, – брат покосился на меня и нахмурился.

Пропустив Лёху вперед, Дима обернулся, улыбнулся, сказал «пока» и дернул меня на косичку. А я осталась сидеть на скамейке в полном недоумении. Стало как-то пусто и неуютно, как будто Димка, уходя, забрал с собой что-то важное и дорогое. Вопросы роились в моей голове как пчелы в улье – кто он такой, какое отношение имеет к нему двоюродный брат Лёшка. Но тут ко мне подбежал Серёжа, и стал упрашивать меня не дуться больше и вернуться в игру, и я опять присоединилась к ним.

Я уже почти забыла о нашей встрече в суете летних развлечений и многочисленных походов в гости к не менее многочисленным родственникам, когда примерно через неделю мы опять столкнулись с моим новым знакомым. Меня отправили за хлебом, и я, возвращаясь из магазина, скакала через одну ступеньку лестницы в подъезде, не забывая при этом отламывать вкусную хрустящую хлебную корочку, потому что нет на свете ничего вкуснее теплой ароматной хлебной корочки. Поэтому я очень любила, когда меня посылали за хлебом, и все в семье знали, что булка, которую я принесу, опять будет обглодана по краям.

Надо сказать, мои родственники жили на пятом этаже старой «хрущевки», в чистеньком и очень зеленом районе, далеком от обычной городской суеты. И вот, я доскакала через ступеньки до второго этажа, когда на третьем хлопнула дверь, и кто-то стал спускаться по лестнице. Стоя на одной ноге, прижимая к себе булку хлеба одной рукой, а другую – вытянув в сторону для сохранения равновесия, я подняла глаза, мысленно обзывая всякими нехорошими словами того, кому мне сейчас предстоит уступить дорогу и тем самым прервать мою увлекательную игру. И вот так, дожевывая кусочек хлебной корочки, в усыпанном крошками платье, я нос к носу столкнулась с Димой, который, к тому же, был не один. Он держал за руку девчонку своего возраста, и не просто девчонку, а очень милую девчонку с самыми красивыми волосами на свете, она была очень стройная, с длинной тонкой шеей, у нее была матовая белая кожа, длинные черные блестящие волосы и огромные черные глаза с пушистыми ресницами. А звали ее Оля. Я восхищенно смотрела на эту красавицу, забыв про все на свете.

– Привет, – сказал Димка.

Я перевела взгляд на него, он улыбался. Я сначала смутилась, покосилась на красавицу, а затем тоже улыбнулась в ответ.

– Привет, – и все еще улыбаясь, отошла в сторону, пропуская их. Когда Димка проходил мимо, он по-дружески слегка дернул меня за косичку и подмигнул.

Вечером я выбрала, на мой взгляд, подходящий момент, стесняясь и перебирая все возможные и невозможные варианты, и спросила брата, кто такой Дима. Просто Дима, учатся в одной школе, и ещё он сын одного из двоюродных братьев кого-то из родителей.

– А почему Добрый?

– Потому что Добровольский.

– Так получается, он – родня?

– Ага, родня. Типа, брат… Троюродный, вроде.

На этом мои вопросы закончились. Однако уже вечером, лежа в кровати, я испытала чувство радости от того, что с Димкой Добрым нас связывает не просто спонтанное знакомство, а более крепкие узы – узы родства, а родня – это тебе не просто «привет – пока», это нечто большее. И тут мне вдруг захотелось стать этой девочкой Олей, и постоянно чувствовать себя так, как тогда, на скамейке.

Через два дня я сидела все на той же скамейке и читала. Был выходной день, солнечный и жаркий, и все ребята с родителями поспешили прочь из раскаленного города – кто на дачу, кто за город поближе к воде. Во дворе никого кроме меня не было, тетя вышла из отпуска и сегодня была ее смена, брат Лёшка уехал с друзьями в поход, поэтому ничего лучше не придумав, я разулась, забралась на скамейку с ногами, и читала. Это был Волков – «Урфин Джус и его деревянные солдаты», потрепанная редкая книжка с крупным шрифтом и красивыми картинками. Мир сказок Волкова я открыла для себя недавно и была полностью увлечена книгой, что даже не заметила, как во двор на новеньком велосипеде въехал Димка, который не спеша подрулил к скамейке, где я сидела.

– Ого, ты уже читать умеешь! А что читаешь? – от неожиданности я вздрогнула, но, увидев Диму, расплылась в улыбке, быстренько прикидывая как бы ему объяснить, что я читаю, чтобы он не счел меня малышней. Но тут я обратила внимание на громадный новенький велосипед, явно недавно купленный.

– Ух, ты! Класс…, – я не удержалась, и моя рука сама потянулась к нему, поглаживая эту блестящую махину.

– Садись, прокачу, – и он поставил велосипед параллельно скамейке, чтобы мне было удобнее забраться на раму впереди него.

И мы поехали. Ветер трепал мои волосы и обдувал лицо, от скорости захватывало дух, сердце бешено колотилось, а Дима увлеченно крутил педали, и мы мчались вперед, выехав со двора, свернули с улицы на дорогу, которая вела к заводу, где работала половина жителей городка. Мы объездили полгорода, прежде чем вернулись в наш двор.

– Здорово было, да? – спросил он меня.

– Ага, – и я утвердительно кивнула.

– Хочешь, я тебя научу? – и все оставшееся время до отъезда домой мы с ним почти не расставались. Через три недели я вернулась в свой родной маленький поселок на берегу Японского моря, но остаток лета я провела в тоске по моему старшему другу, вспоминая, как мы весело проводили время. После, приезжая к родственникам каждое следующее лето, я с нетерпением ожидала только одной встречи. Встречи с Димой.

Глава 2

Впрочем, если говорить о детстве и о любви, то была одна вещь, любовь к которой затмевала собой и шум дождя, и вкус клубники, и прелесть горячих летних дней. Это была безусловная любовь к придуманному миру, описанному на страницах книг. Как только я научилась сносно читать, я с головой погрузилась в мир фантазий и моего буйного воображения. Я боготворила книги. С особым душевным волнением я вдыхала запах новой бумаги страниц, радовалась тактильным ощущениям, когда прикасалась пальцами к корешку, гладила обложку. И тот восторг предвкушения новой захватывающей истории поймет человек, так же страстно влюбленный в хорошую книгу, как и я.

Читать я научилась рано, и как только я начала понимать и осмысливать прочитанный текст, с книгой я уже не расставалась. Мои бумажные друзья были неизменными спутниками моего детства. С книгами я грустила, познавала боль предательства, отправлялась на поиски, находила выход из самых сложных и запутанных ситуаций, сто раз влюблялась. Такой страстью к чтению в моей семье отличалась только я, и самый сложный вопрос для меня всегда был «что же ещё прочесть?».

У моей тети была замечательная хорошо подобранная библиотека, и поэтому, приезжая к ней на лето, я всегда возвращалась домой с новыми историями и впечатлениями. И если я не играла во дворе, то меня всегда можно было найти на веранде, где я стелила на дощатый пол покрывало, ложилась на живот и читала.

Следующим летом родственники забрали меня к себе в июле, но Дима и почти все мой летние друзья были в пионерских лагерях. Семья моей тёти переехали из квартиры в просторный дом с приусадебным участком и небольшим садом. Все две недели я занималась тем, что обследовала территорию, обдирала ветки приморской вишни, училась стрелять вишневыми косточками при помощи пальцев и, разумеется, читала. Увидеться с моим старшим товарищем мне удалось только накануне моего возвращения домой.

В тот день с самого утра собирался дождь. Погода два дня как испортилась, дождь лил всю ночь, и прекратился только под утро. Брат ушёл в гараж к однокласснику за какой-то запасной частью для велосипеда и обещал скоро вернуться. В обед я вышла на веранду, расстелила покрывало и устроилась на нём за чтением. Через какое-то время дождь забарабанил по крыше навеса, я накинула кофту и опять погрузилась в волшебный мир сказок братьев Гримм. Это был потрепанная старая книжка с пожелтевшими страницами, но такая толстая, что я испытывала трепет от предвкушения волшебных историй.

Вырвал меня из захватывающего мира сказок звук шагов по дорожке к дому. Я подняла глаза и встретилась взглядом с синими глазами. Мы смотрели друг на друга и улыбались, пока я не сообразила, что он стоит под дождём без зонта. Я быстро вскочила, освободила путь под навес, жестами приглашая его быстрее спрятаться от дождя. Как только он оказался рядом, он распахнул руки, и сильно обнял меня. Я обнимала его в ответ, оценивая, насколько высоким он стал.

Он пришёл к брату и очень обрадовался, что я ещё не уехала. Узнав, что дома я одна, он уселся на покрывало рядом со мной, я принесла миску со смородиной, и мы стали болтать. О поездке в лагерь, о книгах. Он рассказывал мне о том, что мне обязательно необходимо прочитать, тут же пускаясь в описание событий, которое плавно перетекало в детальный пересказ. Дождь усилился, к нему добавился сильный ветер, на улице резко стало темнее и мрачнее. Мы зашли в дом. Пока я наливала чай, Добрый предложил поиграть в шашки, а услышав, что есть только шахматы, спросил, умею ли я в них играть. Играть я не умела, в мои детские годы я считала шахматы наискучнейшей игрой, которую показывают по телевизору.

С интересом от него я впервые узнала, что шахматы – это маленькая битва двух королей, и название игры можно перевести как «король умер». Неожиданно. Мне как книжной девочке изначально нравились короли, королевы и прочие сказочные премудрости, поэтому я уселась на ковер рядом с разложенной доской и стала слушать правила. Я точно запомнила, что «буквы должны быть внизу», странное название «ферзь» и что «конь ходить буквой «Г»». Стихия за окном набирала силу, и, судя по тому, с какой силой дождь хлестал в окно и стучал по крыше, на улице лило как из ведра. Свет несколько раз сильно мигнул и погас.

– Электричество отключили, – сказал Дима.

Я подняла на него свои испуганные глаза, он взял меня за руку. Мы собрали шахматы, и забрались на диван. Я была напугана.

– Хочешь, расскажу тебе историю? – я кивнула, забралась на диван с ногами и устроилась удобнее.

– А история длинная? Если она закончится, а свет ещё не дадут? – я чертовски боялась темноты, но больше темноты я боялась только темноты в тишине.

– У меня много историй. Если закончится эта, то тогда я начну рассказывать другую, пока ты не устанешь слушать, – и я получила лёгкий дружеский «щелбан» по лбу, – история случилась давно, пятьдесят лет назад, в Англии. Однажды летом восемь не знакомых друг с другом людей получают приглашение на маленький остров. Их встречают дворецкий и кухарка, которые муж и жена. Они говорят, что хозяева острова ещё не прибыли, но оставили инструкции для гостей. Всего на острове оказывается десять человек….

– … И в каждой гостевой комнате, в рамке на стене висит детская считалка о десяти негритятах, а на обеденном столе – десять фигурок….

Я не знаю, как ему в голову пришло, что напуганной темнотой девчонке надо рассказать Агату Кристи и её «Десять негритят», но рассказчик он был замечательный, и от истории я была в восторге.

На моменте, где мужчины обыскивают остров и дом, но никого не обнаруживают, и судья заявляет, что убийца среди гостей, поскольку больше никого на острове нет, а на период смерти генерала ни у кого не было алиби, я задремала.

Проснулась я от того, что вернулся Лёха. Он был насквозь мокрый, стекающие с него ручьи уже образовали лужу на полу. На руках у него был мокрый и напуганный Туз, дворовая дворняга – вода прибывала во двор, и он забрал собаку из наполовину затопленной будки. Брат несколько часов пытался выбраться с пригорода, он сообщил нам, что город частично затоплен, некоторые дороги перекрыты, ему пришлось идти в обход. Я стала переживать за кошек. Бедные, они где-то на улице, они утонут, надо было идти их искать, когда дождь только начался. Лёха попросил меня постелить что-нибудь собаке в прихожей. Умный Тузенька улегся на подстилку и закрыл глаза.

– Молодец, что остался с ней, – сказал Лёха, когда Дима стал собираться, – И вообще, оставайся у нас, ты не пройдёшь до дома по прямой, там всё перекрыто, а в обход идти опасно.

Наш район города не был телефонизирован, и после недолгих обсуждений было решено отправить брата к далёким родственникам в многоэтажку через дорогу от нашего района, чтобы позвонить тёте на работу и родителям Димы, чтоб не волновались. Мы засунули Лёху в рыбацкий комбинезон его отца, сунули в руки фонарь и отправили в путь. На улице начинало темнеть. Через полчаса он вернулся с новостями: река вышла из берегов, затопило федеральную трассу, и родителей сегодня с работы можно не ждать, всех работников, кто не живет в посёлке, устраивают на ночлег в спортзале школы, информацию о том, что Лёха звонил, дома всё хорошо, его родителям передадут. Родители Димки были благодарны за звонок и просили его даже не пытаться вернуться домой сегодня. А ещё у брата был пакет с пирожками и термосом, в многоэтажке электричество не отключали.

Мы перекусили, выпили чаю, зажгли свечи и начали играть в морской бой. Несмотря на Апокалипсис за окном, нам было тепло и весело. Было решено, что спать Дима будет на полу, брат устроил ему постель, но в итоге мы заснули там все трое. И мне снился остров.

Когда через сутки стихия отступила, оставив после себя поврежденные дома, разрушенные мосты, оборванные линии электропередачи и телефонных сетей, ей дали красивое женское имя «Джуди». Да, это был тайфун «Джу́ди», сильный тропический циклон, обрушившийся на территорию Японии, Южной Кореи и Дальнего Востока СССР в июле 1989 года, и повлёкший гибель 46 человек. Проливные дожди вызвали наводнения, по всему региону реки вышли из берегов. Железнодорожная линия Хабаровск-Владивосток была размыта, было прервано железнодорожное сообщение по Транссибу.

Домой я вернулась через неделю, когда было восстановлено транспортное сообщение, всю дорогу я не выпускала из рук «Убийство в Восточном экспрессе» Агаты Кристи, которую, подмигнув, Димка сунул мне в руки на прощание.

Глава 3

«Беда многих в том, что они недолюбленны…

Это такая   свистящая дыра в каждом сердце, для заполнения которой годится всё…»

Михаил Эпшнейн "Клейкие листочки"

Что такое одиночество? Интересно, когда человек впервые начинает испытывать это чувство? Такой холодный тугой узел в районе лопаток, от которого по плечам бегают мурашки. Когда ребенок начинает нуждаться в принятии и понимании? В год, в три года, в пятнадцать лет? У меня нет точного ответа ни на один из этих вопросов. Если вернуться в моё ощущение себя в детстве, то моей главной чертой, отличающей меня от других детей, было одиночество. Я была одинока. Саднящее душу чувство одиночества неразрывно связано со мной с самых ранних лет. Я была странной, не от мира сего. Одновременно я была достаточно бойкой, чтобы играть со сверстниками, и в то же время лучшей компанией для меня были книги и моё воображение. От меня ждали активных игр с другими детьми, проявления лидерских качеств, большого количества друзей. Таких детей все любят, им умиляется, ими хвастаются. Я была другая. Мне не нужны была друзья, я придумывала игры самостоятельно, и иногда совсем не хотела выходить на улицу. Я отличалась от сверстников, мой воображаемый мир был в разы интересней любой придуманной ими игры, они это чувствовали и не всегда охотно принимала меня в команду. К тому же в играх я старалась стать главной, мне хотелось, чтобы со мной считались и ко мне прислушивались. Из моего детства я вынесла одну истину. Если ты не от мира сего, значит надо создать свой мир. Который будет жить по твоим правилам.

Я была единственным ребенком в семье, где было не принято проявлять открыто свои чувства. Безусловно, родители меня любили, но не умели выражать свою любовь кроме как заботой – я была сыта, одета, обута и регулярно получала свою порцию детских развлечений. Но у нас дома не было принято обниматься, желать спокойной ночи и беседовать по душам перед сном. Моя потребность в нежности и ласке была огромна, мне хотелось внимания и объятий, все мои действия и поступки были продиктованы желанием нравиться, чтобы меня одобряли и принимали меня.

Однажды летом, мне тогда было лет шесть, гуляя по пустырю, заросшему полынью, я увидела улитку. Какое странное создание, подумала я, и начала пристально рассматривать её. Молчаливая, задумчивая, она была хоть и не самой быстрой, зато самой целеустремленной, на мой взгляд. Надо иметь силу воли и цель, чтобы передвигаться к ней с такой мизерной скоростью.

Подумав, что мне не помешает компания, которая не будет насаждать мне свои правила, которая просто будет рядом. И пусть она будет молчать, зато я могу ей рассказывать всё, что придумывает моя голова.

Тогда я насобирала улиток, посадила их в красную коробку из-под обуви, которую наполнила травой, и поставила на подоконник. Когда я читала, они ползали по оконному стеклу, оставляя за собой скользкий призрачный след.

Иногда я собирала трёх «подружек» вместе и рассказывала им, что я на этот раз выдумала. Я разговаривала с ними, показывала нарисованные мной сказки, делилась планами.  А они молча сидели на листьях и шевелили рожками. Однажды я пришла домой, и не застала их на обычном месте. Мама выпустила их на волю, потому что за окном был сентябрь и жизненный цикл этих созданий подходил к концу. Я была безутешна.

Когда в моей жизни появился Добрый мне больше не нужны были улитки. Мне вообще больше никто не был нужен.

Вся моя Вселенная была построена относительно большой горячей звезды, вокруг которой вращалась я и вся моя жизнь. Ни на минуту я не представляла себе, что должно произойти, чтобы я могла сойти со своей привычной оси и начать жить где-то вдали от него.

Я взрослела, моя внутренняя потребность в любви и симпатии не уменьшалась, и дыра в моем сердце росла вместе со мной. Но каждый год наша долгожданная встреча с Добрым закрывала её, помогала ей затягиваться, с ним я чувствовала себя целой, нужной и принятой. Благодаря этим встречам я могла прожить ещё один год и не страдать от одиночества, чувствовать себя нужной. За четыре года я познакомилась с большей частью его компании. Все они принимали меня как предложение «два по цене одного», я была неотъемлемой летней частью Димы или моего брата Алексея. Мне было позволено ходить за ними повсюду и быть, если не участником, то свидетелем многих событий, будь то драки или гонки на мопедах. Мне сложно судить, как воспринимали меня тогда старшие товарищи, кто-то говорил мне, что я «прикольная», кого-то веселили мои попытки копировать их «взрослую» манеру общения. Обычно я больше слушала, обо всём увиденном я молчала как партизан, но, надо отдать должное моим старшим товарищам, при мне они почти не сквернословили и не употребляли алкоголь. Я была маленьким рыжим хвостиком. Очень быстро меня стали называть просто «МалАя».

Мой двоюродный брат Алексей, он же Лёха Доктор, с пятого класса грезил о медицине, он был силен в химии и просто влюблен в анатомию, любой физиологический процесс человеческого организма в его повествовании приобретал черты приключенческого триллера, при этом в описательной части просто отсутствовала ненормативная лексика и жаргон. Это был его талант, использовать в описании только медицинские термины, но исключительно понятно и доступно.

Сашка Лютый, которого с начальной школы все звали Саня Злой, был хулиган, он был вспыльчив и часто дрался, но был надёжным как скала. Не было ни одного случая, чтобы он хоть раз кого-то подвёл, и, если Злой сказал, что он будет в 12:00, он будет на месте ровно в 11:55, даже если это будет драка, в которой ему достанется. Выбить из него какую-либо информацию было невозможно, как невозможно было заставить его сделать что-либо во вред «своим». Он не терпел попыток им манипулировать, предугадывал любую хитрость, у него была какая-то особая интуиция. Это был грубиян, жёсткий и резкий, но с невероятно большим сердцем. А ещё у него дома всегда долечивался какой-нибудь больной «бобик» с помойки до очередного устройства в добрые руки, его мать с этим просто смирилась. Саня Злой терпеть не мог дураков и насилие над слабым.

Андрей Корсак, которого все называли Шерхан, был из очень приличной состоятельной семьи, когда отца перевели по работе в Москву, ему оставалось ещё два года старшей школы. Он наотрез отказался переезжать, оставшись в итоге на попечении каких-то совсем далёких родственников. Он был единственным, из всей компании, кому достаток семьи позволял путешествовать, и к двадцати годам он побывал в большинстве развитых стран мира. Он был интеллектуал, с широким кругозором и огромным словарным запасом. Но это не помешало ему также, как и все ребята, увлечься сначала каратэ, затем боксом и бодибилдингом. Тем не менее, при разговоре с ним у меня всегда оставалось чувство, что он чего-то не договаривает. Иногда в нем проскальзывала тень превосходства, потому что он был умнее любого в компании. В шахматы я с ним не играла – стратег он был великолепный.

15 июля 1990 года

На территории региона бушевал тайфун «Робин», под воду ушли все городские низины, со склонов сопок смывало гаражи и прочие строения.

Тем временем я в резиновых сапогах в разгар непогоды бегу, шлёпая по лужам, к Доброму Димке, чтобы поздравить его с днем рождения. Пока я бежала до его дома, дождь резко усилился, и за пять минут я вымокла до трусов. Тётя Рая вытерла меня полотенцем, переодела в Димкину футболку и усадила за стол. У тёти Раисы были большие, всегда немного грустные глаза и тёплая улыбка, и она в совершенстве владела умением печь самый вкусный медовик, который я когда-либо пробовала в жизни. Тем самым фирменным медовиком меня угощали и в то день, а потом, прощаясь, я целовала Димкину щеку сладкими губами.

В тот год две недели в Звёздном я занималась тем, что имитировала турпоход и училась ставить палатку в огороде у тёти Жени. Когда мне это, наконец-то, удалось, я уговорила Лёху и Димку ночевать в палатке. Мы не спали всю ночь, и они рассказывали для меня страшные истории.

…Бегут, бегут по стенке

Зеленые Глаза

Сейчас девочку задушат,

Да-да-да….

В ту ночь ребята напугали меня до чёртиков своими рассказами из серии городских легенд, позже я нашла эти истории на страницах журнала «Пионер» за 1990 год1. Парни, уже достаточно взрослые, наверное, здорово веселились, глядя на мою перепуганную мордаху в свете фонарика, но потом им пришлось по очереди провожать меня в туалет и разговаривать со мной, когда я уединялась.

Потом Лёха принёс из дома гитару, и они по очереди играли песни группы «Кино».

Когда я ненадолго провалилась в сон, уже светало. Эта ночь в одноместной палатке на троих была одной из лучших в моей жизни. Утром с разрешения взрослых, Дима развёл небольшой костер, чтобы пить чай с дымком с листьями смородины, когда я проснусь.

За несколько дней до моего отъезда в полдень мы с Лёхой встретились с ребятами у торгового центра.

– А, давай рванем на Хрустальный, – предложил Саня.

Все дружно поддержали инициативу, даже с учётом дороги мы могли провести на ручье три-четыре часа. С нами не смог поехать только Максим, ему надо было забрать сестру из детского сада, он боялся не успеть вернуться.

Нас собралось человек восемь, и мы дружно все вместе запрыгнули в автобус, который шёл за город по нужному маршруту. Пешком от автобусной остановки до водопадов на ручье Хрустальном идти было минут двадцать, и мы разбрелись по тропе. Лёха держал меня за руку, пока нас не перехватил Добрый, который предложил нести меня, и подставил спину. Я сидела у него на спине, стараясь не душить его руками, а он держал мои обхватившие его ноги. Я утыкалась носом Димкину шею и втягивала носом его запах, подбирая в голове ассоциации, чем пах мой товарищ. Через футболку я чувствовала, какой он горячий и мне хотелось греться о его спину вечно, положив голову ему на плечо.

Через листву пробивалось солнце, которое слепило меня, и я щурилась. Мне было хорошо, и я была счастлива.

Когда мы дошли до водопадов, я увидела завораживающую картину. С высоты около семи метров со скалистого резного серого уступа с шумом падала прозрачная серо-голубая вода, по пути местами разбиваясь об отдельные небольшие камни. Внизу, сталкиваясь с водной гладью, падающая вода образовывала белую пену и стрелы брызг, а чуть дальше от места падения образовалась относительно тихая заводь, глубина которой позволяла свободно плавать.

На берегу мы расстелили два покрывала, и парни, быстро раздевшись, побежали в воду.

Это был хороший день. Леха сделал мне бутерброд с консервированными шпротами, Илья собрался печь картошку в золе. Когда мы накупались, Шерхан сделал мне качели из найденных остатков веревки, привязав ее к иве на берегу. Надо было держаться руками за палку, разбегаться и лететь над водой, чтобы в конце полёта разжать руки и с визгом падать в воду.

Мы сидели на покрывале, Лёха что-то рассказывал и вдруг замолчал. Он недовольно поморщился:

– Добрый, полез нырять, – он кивнул в сторону уступа.

Я увидела Диму, который стоял на камне, где-то посередине водопада и собирался спрыгнуть вниз.

Он прыгнул вниз головой, вытянув руки, и с брызгами вошел в воду.

– Красава, – сказал Саня, а Лёха скривился и покачал головой.

А ещё через несколько секунд Шерхан напряженно глянул на Лёху, потом на Саню, выругался и кинулся в воду. За ним побежал Злой. Я поняла, что что-то пошло не так. Лёха нервно кусал ногти. Шерхан и Злой ныряли по очереди, и в итоге Шерхан вытянул на поверхность Диму, стараясь держать его голову над водой.

Ужас сковал меня, зрачки мои расширились, сердце пропустило пару ударов, и я поняла, что я потеряла его. Я зажала рот руками, чтобы не закричать, и вросла в песок. Мой мир медленно опускался на колени, разлетаясь на миллионы песчинок, когда происходило его столкновение с землей. Кровь пульсировала в висках, меня начала колотить мелкая дрожь, накатила тошнота, я готова была вывернуть желудок прямо здесь на месте и еле сдерживала спазмы. Это не был страх, что с ним случиться что-то страшное. Это был конец мира, потому что страшное уже случилось. Я по-прежнему стояла и не могла пошевелиться, пропал голос, я не могла издать ни звука.

Злой уже выносил Диму на берег, он был белый, с синими губами, а лицо заливало кровью из раны на голове. Он не дышал. Лёха быстро начал реанимацию, и через минуту Добрый начать кашлять и плеваться водой. Это была самая долгая минута в моей жизни. Я смотрела на Доброго потемневшими глазами, зарёванная, и давала себе обещание, что никогда не позволю ему оставить меня. Я не хочу быть без него. Когда Дима окончательно пришел в себя, сидя на покрывале и зажимая рану на голове футболкой, он увидел меня.

– Испугалась, да? Иди сюда, Малая, – я села рядом, он обнял меня, – Никому не рассказывай.

Я обняла его в ответ. С тех пор я постоянно испытывала страх потерять его навсегда.

Ещё в тот год я впервые стала свидетелем драки. И поняла, что есть в Добром и тёмная сторона.

Дима обладал поистине гигантским терпением. В самой сложной и запутанной ситуации он единственный мог сохранять спокойствие. Когда случалась какая-то передряга, и даже дипломатичный Шерхан сверкал яростью, выплёвывая оскорбления, у Доброго была холодная голова. Он потрясающе владел собой. Но была очень тонкая грань, когда терпение заканчивалось, и у руля становилась ярость.

Это были парни, и драки случались. Злой просто выходил из себя и бил, потому что по-другому сказать «идите к черту» он не умел. Шерхан лез в драку, потому что дрался Злой, а стоять в стороне он не мог, хотя иногда удавалось решить вопрос дипломатией. Добрый дрался в трёх случаях – он или защищал, или защищался, или его накрывала ярость, и он переставал владеть собой.

В тот вечер мы с Лёхой подошли к торговому центру позже остальных, поэтому начало конфликта мы пропустили. Достаточно было видеть, что там же находились парни из пятнадцатой школы. В целом, это были неплохие ребята, но постоянное соперничество между районами портило картину. Всё произошло очень быстро, слева началась какая-то возня, и, подойдя ближе, я увидела, что Добрый уже сцепился с Малышом, лидером соперников. Драка была жёсткая, но ни Шерхан, ни Злой, ни другие парни почему-то не вмешивались, только отсекали попытки противников присоединиться к лидеру. Я мигом протиснулась между кучей ходячего тестостерона, и бросилась разнимать дерущихся. Малыш поднял меня за шкирку, и оттолкнул в сторону со словами «Это что ещё за херня», я не удержалась на ногах и упала. Добрый изменился в лице, его накрыло. Как в замедленной съёмке, Дима, вытирая кровь с лица, резко поднял меня, толчком передал меня Шерхану, развернулся и двинул Малышу. С остервенелой яростью, придавшей ему сил, он сбил противника с ног, и продолжал наносить удары, не разбирая, куда он бьёт. Злой и Денис оттащили Доброго от Малыша, которого быстро увели его ребята.

Добрый отошёл подальше от парней, сел на бордюр и начал вытирать кровь с лица.

– Малая, иди сюда, – позвал он меня.

Я взяла у кого-то бутылку воды и подошла к нему.

– Так, слушай сюда. Никогда не лезь в мужские разборки. Это правило, которое не обсуждается.

– Почему?

– Это правило! Поняла меня? Пацаны всегда сами разберутся, мужчины – тем более. А тебе может неслабо достаться. Не по-детски. Поняла меня?

Я кивнула.

– Не слышу, поняла или нет?

– Поняла, – пробубнила я и протянула ему воду.

Спустя месяц новые ливни вызвал тайфун «Зола» и мой регион опять погрузился под воду.

В этом году осенью я впервые получила почтовую открытку со смешным мультяшным котёнком и всего двумя предложениями, написанными аккуратным почерком: «С днём рождения, Малая! С меня ромашки и клубника, и пусть тебе подарят собаку. Добрый». Эту открытку я храню до сих пор.

Июль 1991 года

Добрый приехал на каникулы всего на две недели, мы успели поговорить по душам только один раз, он в двух словах рассказал мне про свой первый курс и про учёбу ДВВИМУ. Рассказать ему, как дела у меня, я не успела – его ждала подружка. Да, у него появилась подружка.

Впервые я увидела Оксану у Димы дома, его родители уехали на дачу и вечером он позвал друзей. Как обычно я привязалась хвостом к Доктору и оказалась среди них.

Это была очень красивая девушка. Прекрасно в ней было всё – от кончиков длинных ресниц, до наманикюренных ухоженных пальчиков и аромата её парфюма. Оксана была стройной блондинкой с яркими голубыми глазами и кукольным личиком. Высокая аккуратная грудь, тонкая талия. А ещё у неё были самые длинный и красивые ноги, которые я когда-либо видела. Короткая юбка прекрасно это демонстрировала. То, что её дерзкая красота сбивает с ног, Оксана знала и пользовалась этим. Она медленно прошла через всю комнату, мило улыбаясь каждому и говоря «привет», подошла к Доброму, положила руки на его талию и прижалась к нему, он обнял её в ответ. Я отвернулась. Опустив взгляд, я шла искать самый дальний и незаметный уголок, чтобы спрятаться, мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Печаль от осознания моего несовершенства, моей худобы, моей нескладной подростковой фигуры и веснушчатого лица с большим ртом завладела мной без остатка. Громкий голос заставил меня вздрогнуть.

– Что она тут делает? – куколка посмотрела на меня сверху вниз как на таракана.

Шерхан наклонился и что-то сказал ей, на что она кивнула и залилась мелодичным заразительным смехом. Мне стало не по себе. Мои глаза нашли Доброго. Он внимательно смотрел на Оксану, и одна бровь у него была вопросительно изогнута. Меня он не замечал.

Волна холодной режущей боли родилась где-то внутри и начала терзать моё детское сердечко. Ну и пусть, решила я. Чёрт с ними со всеми. Когда-нибудь я вырасту и стану потрясающе красивой. Все будут меня любить, и никто больше не будет надо мной смеяться. Я тихонько выскользнула из квартиры. Уже сгустились сумерки и на улицах зажгли фонари. Глядя под ноги, я медленно побрела в сторону дома.

Моя дыра в сердце опять стала растягиваться, и чем больше ненужной и несчастной я себя чувствовала, тем больше она становилась.

На следующий день я уехала домой. Дождей не было.

А в ноябре я опять получила открытку: «С днём рождения, Малая! Не взрослей! Никогда не знай обид и разочарований, пусть в твоей жизни постоянно случается что-то интересное. Добрый».

15 июля 1992 года

Я захватила с собой в Звёздный рецепт печенья, которое мы готовили на уроке труда. Я впервые испекла Димке на день рождения песочное печенье в форме ёлочек, так как других формочек я у тёти Жени не нашла. Получилось такое новогоднее поздравление с днем рождения.

Тем летом мы нашли новый пляж на озере, ходили туда большой компанией целую неделю.

Дима с Оксаной каждый день скандалили, при этом не стеснялись в выражениях. Я никогда не видела его таким грубым и злым. Мне было тяжело на это смотреть, и я каждый раз старалась сбежать, когда они начинали выяснять отношения. Рядом с этой девушкой мой принц превращался в чудовище, в мерзкую заносчивую циничную тварь.

Оксана меня не любила. Я ей не нравилась, и она всем видом давала мне это понять. В силу моего юного возраста я ещё надеялась подружиться с человеком, который так много значит для моего лучшего друга, но она не принимала меня.

Возможно, это происходило из-за разницы в возрасте – я, действительно, была мала для подружки. А, возможно, она интуитивно чувствовала мою связь с Добрым и догадывалась о существовании невидимых нитей, которыми мы пришиты друг к другу. Но, так или иначе, моё присутствие её раздражало.

Парни это чувствовали и пытались разрядить обстановку, но, несмотря ни на что, напряжение витало так и витало в воздухе. Я старалась не попадаться Оксане на глаза, и, даже сильно скучая по нему, я наблюдала за Добрыми издалека.

Как-то вечером, когда Дима с Оксаной были у Лёхи Доктора в гостях, я по привычке, сложившейся за десять дней, постаралась спрятаться. В тот вечер я не придумала ничего лучше, чем забраться на черёмуху, которая росла возле дома. Сумерки, густая листва и толстые ветви скрывали меня от посторонних глаз. Доктор и Добрый с Оксаной вышли на улицу, расположились на крыльце и начали играть в карты.

Оксана достала сигарету и закурила.

– Не дыми здесь, Окси, – сказал Добрый.

– А что, не нравится?

– Не люблю, когда ты куришь.

– А что ты любишь? Себя, и то, только до обеда? – фыркнула она.

Намечался скандал. Я вжалась в черёмуху, и мысленно пожелала телепортироваться отсюда.

– Не начинай, – сказал Дима.

– Даже и не думала. Тебе не нравятся сигареты, моя короткая юбка, яркая помада. Просто интересно, к своей ручной крысе ты так же цепляешься? Хотя нет, забыла, она же маленькая ещё.

– Что ты сейчас сказала? – угрожающе спросил Добрый.

– Да, я о крысёныше, который таскается за тобой и в рот тебе заглядывает. Её же ты придирками не достаёшь, – она хохотнула.

– Эй, заткнись, она моя сестра, если что, – вмешался Доктор.

– Сейчас ты закроешь свой рот, и никогда, слышишь, никогда не посмеешь вякнуть в её сторону. Поняла? – агрессивно рыкнул Добрый.

– А что, попала, да? Твоя священная корова? Корова, ха-ха. Нет, не тянет на корову-то, даже сисек еще нет, – продолжила она, смеясь.

Я просто оцепенела и покрылась мурашками, я не понимала, что она делает, зачем она его так провоцирует. Я даже отсюда чувствовала волну раздражения и нарастающей ярости, исходящую от Доброго.

Мне было понятно, что речь шла обо мне, и для меня не имело никакого значения, что Оксана думала о моей персоне, но я очень переживала, что Добрый ответит на провокации и не сможет держать себя в руках. Если он ударит её, он упадёт в моих глазах, и я больше не смогу смотреть на него так, как делаю сейчас, я не смогу больше уважать его.

И тут я поняла. Это не Оксана глупая, а я. Она меня увидела, она знала, что я сижу на дереве, и она специально провоцировала Диму, чтобы я увидела его худшие стороны.

А о его худших сторонах я знала всё, что-то видела сама, где-то меня просветил Доктор. Когда терпение у Доброго заканчивалось, он выходил из себя и был в такой неконтролируемой ярости, что становилось страшно. Он мог потом бесконечно жалеть о случившемся, но это не меняло положения дел, был такой момент, когда он не мог контролировать свою ярость, всего несколько секунд, но этого хватало для пробуждения монстра.

Зачем она это делает? Я же всего лишь ребенок, она же не может ревновать его ко мне! Я могу по-детски безусловно любить этого синеглазого демона с испепеляющей улыбкой, но я же ей не соперница, и, если Диме хочет быть с ней, я сделаю всё, от меня зависящее, чтобы ему было хорошо.

– Ты дура, Окси. Вроде взрослая девочка, а ведёшь себя как пятилетка, – спокойно и холодно говорил Дима, – Тебе не хватает внимания? Ну, так ты же взрослая, скажи мне об этом. А не устраивай этот детский сад.

Он победил, он взял себя в руки и контролировал ситуацию. Я чувствовала разочарование Оксаны.

Она встала и пошла в дом. Её догнал Лёха, а затем и Дима ушёл следом за ними. Я просидела на черёмухе три с половиной часа.

Я видела, как Дима с Оксаной ушли, она обиженно шла чуть впереди, и сердитый Дима что-то тихо говорил ей, слов расслышать я не могла.

После их ухода мне пришлось кричать, чтобы привлечь внимание Доктора – слезть самостоятельно с дерева я не смогла.

Я так и не смогла понять причины их постоянных ссор, по мне они просто не подходили друг другу, и это была катастрофа. На следующий день я увидела Доброго с сигаретой. Расстроилась. Когда он поднял глаза и увидел меня, он сразу же швырнул сигарету в сторону, на лице его я прочитала стыд. Дыра в сердце расползалась дальше. Моё одиночество начинало граничить с физической болью.

Я дождалась, когда Дима останется с парнями один, отвела его в сторону подальше от чужих глаз.

– Я не буду больше мешать, обещаю. И никогда, слышишь, никогда не ругайся из-за меня с ней, – секунду подумав, я добавила, – Я не всегда буду маленькой, когда-нибудь я обязательно вырасту.

Я быстро обняла его, развернулась и убежала в сторону дома. Я не хотела, чтобы он видел, как я плачу.

Тёте Жене я сказала, что очень скучаю по маме. На следующий день я уехала домой.

Тем летом я впервые начала подолгу рассматривать себя в зеркале. Я не любила моё лицо. Меня раздражали мои большие пухлые губы, тонкая и прозрачная кожа, через которую просвечивались кровеносные сосуды, синяки под глазами, которые придавали мне больной и изнеможённый вид, а мои веснушки я просто ненавидела. Я считала себя некрасивой – ресницы недостаточно темные и пушистые, волосы непонятного цвета, когда очень хочется чёрные, торчащие ключицы и тощие руки, странные смешные уши. За всё свое детство я ни разу не слышала, чтобы хоть кто-нибудь сказал, что я привлекательна. До определенного возраста это меня не трогало, но всё изменилось этим летом. Осенью мне должно было исполниться двенадцать лет. Тропических ураганов в том году не было. Засуха стояла второй год подряд.

Июль 1993 года

Летом 1993 года было сразу 5 тайфунов. Бывший супертайфун «Янси» вылил на районы края более 100 мм осадков, край опять затопило.

Дима Добрый расстался с Оксаной и бросил курить. Накануне своего дня рождения он приехал домой всего на неделю, потому что проходил учебную практику в крупной судоходной компании в столице. С первой зарплаты Добрый купил себе черный Yamaha ZEAL 3YX и кожаную косуху. Теперь он был Добрый байкер. Мы часто веселились по этому поводу. О прошлом лете мы не говорили.

– Малая, садись, прокачу, – и он как в детстве поставил теперь уже мотоцикл параллельно бордюру, чтобы мне было удобнее забраться на сидение позади него. Я придвинулась ближе, он положил мои руки себе на пояс, и сказал, чтобы я держалась крепче. От него пахло горячей кожей и чем-то мимолетным, свежим, я называю это запахом ветра. Да, именно так от него и пахло – кожей и ветром. Я прижалась щекой к его куртке, крепко обняла его, и зажмурилась. Двухколёсный зверь зарычал, и мы рванули с места. Ветер развивал мои волосы, огонь его кожи обжигал мне руки, а я была самая счастливая на свете – мы мчим с невероятной скоростью навстречу ветру, я прижимаюсь к сильной спине, и у меня сердце замирает от восторга. Когда мы остановились, я точно знала, чего я хочу.

– Научи меня! – это было первое, что я сказала.

Добрый никогда не смог сказать мне «нет». Следующие два дня он учил меня ездить на своём байке, и пока я училась правильно закидывать ногу, стабилизировать баланс, скручивать ручку, жать сцепление и переключать передачи ногой, я поймала себя на мысли, что мне вполне нравится просто сидеть сзади, обнимать Доброго байкера и чувствовать его тепло.

На второй день мне удалось уже сносно покататься на Ямахе. Но к концу третьего заезда что-то пошло не так, я потеряла управление и упала. Через минуту ко мне бежали парни, которых Дима оставил присмотреть за мной, сам он к тому моменту отошёл с кем-то поговорить. Кровь заливала порванную правую штанину и струйками стекала в кроссовок. Андрей внимательно осмотрел рану, сказал, что надо зашивать, поднял меня на руки и понес в травмпункт. Саня Злой остался с Ямахой ждать Диму.

В травмпункте мне наложили швы, Андрей держал меня за руку и старался отвлечь, просил смотреть ему в глаза, гладил мои волосы, дул на рану после обработки и обещал, что до нашей с ним свадьбы всё точно заживёт. Мы посмеялись, он обнял меня, и я поковыляла рядом. Тогда с травмпункте я впервые заметила, какой необычный цвет у его глаз – светло-карие, янтарно-жёлтые, с коричневым ободком по внешнему краю радужки.

Вечером следующего дня мы всей компанией сидели на озере и жгли костёр. Я присела на камень рядом с Саней Злым, убедилась, что на нас никто не смотрит.

– Саня, что у Шерхана с лицом? – спросила я.

– Ну, синяк, – ответил он.

– Да я вижу. У Доброго губа разбита. Что случилось? – сказала я.

– Разговор у них был. Не лезь туда.

– Ага, два друга просто поговорили – у одного фингал и нос разбит, у другого – губа, и ухо синее.

– Мне сказали лесом посылать тебя с вопросами.

– Я не посылка, Злой. Не работает эта тема. Ну?

– Андрей что-то там сказал, ну вроде, что ты становишься конфеткой, и Добрый ему вмазал, чуть не прибил его, еле растащил их.

– Что я не так сделала?

– Нет, всё в норме. Добрый злится, что его не было, когда ты прилечь с Ямахой решила, и что в больнице его не было, когда тебя штопали.

Видимо, конфликт был исчерпан, потому что парни общались, как и раньше, будто ничего не произошло.

Языки пламени тянулись вверх, дрова потрескивали. Добрый взял гитару, коснулся струн и почти на ощупь стал настраивать ладовые дорожки. В полумраке при свете огня мне отчетливо были видны очертания его фигуры, его лицо, очерченное жёстким тенями, он напоминал мне Ункаса, героя Купера, как я представляла его себе. А затем он начал играть. Его пальцы перебирали струны, глаза смотрели вперёд, но ничего не видели. Он был не здесь. Звуки обретали форму, ноты складывались в «Nothing Else Matters» группы Metallica. Гитара была его продолжением, и ему не требовалось каких-то дополнительных усилий, движения он помнил наизусть.

В моё сознание вместе с нотами и звуками прорвалась щемящая тоска, и почему-то захотелось плакать. Я была уверена, что невозможно так играть, когда ничего не болит. Когда его красивые длинные пальцы коснулись струн в последний раз и звуки затихли, я подвинулась к нему, горячо обняла и прошептала: «Я тоже так хочу. Научи меня».

И три оставшихся до отъезда дня Добрый учил меня играть на гитаре. Обычно он садился сзади меня и направлял мои неумелые руки, помогая взять гитару правильно, настраивать ладовые дорожки, показывая, как надо касаться струн. Потом мы учили бой, и наши руки порхали как птицы. Я всегда чувствовала спиной его горячее тело, это волновало меня и придавало мне уверенности.

Моя внутренняя маленькая девочка взяла иголку с ниткой и аккуратно начала зашивать дыру в сердце, стягивая края. Всё стало как прежде, только теперь я ценила каждую секунду, проведённую с моим другом.

Когда я приехала домой, родители купили мне гитару, и в сентябре я пошла в музыкальную школу.

Игра на гитаре давалась мне легко, всё свободное время я играла. А в голове в этот момент звучала «Nothing Else Matters» Metallica, перед глазами был Добрый с глубокими тенями на лице и задумчивым невидящим взглядом. Моя гитара, ощущения пальцев, касающихся струн делали меня ближе к нему. В моём воображении именно в этот момент он сидел, держа на коленях гитару, и перебирая струны, играл ту же мелодию, что и я.

Июль 1994 года

1994 год – это была катастрофа по имени «Мелисса». До сих пор «Мелисса», наряду с «Джуди», остается самым мощным тайфуном, обрушившимся на наш край. Последствиями разгула стихии стали обширные наводнения. 11 человек погибли, 28 тысяч – пострадали. Из опасных зон эвакуировано более 4 тысяч человек.

Я пропустила это лето.

В тот год я впервые приехала в город Звёздный зимой. Мне было четырнадцать, и мне очень хотелось провести новогодние каникулы в месте, где много снега. Из моих личных наблюдений, на побережье так себе зима. Почти всегда сильный ледяной ветер, из-за высокой влажности кажется, что тебя пронзают тысячи ледяных иголок. Ни одна одежда не спасает тебя в полной мере от этих неприятных ощущений. Даже небольшая минусовая температура воспринимается как холод собачий, и ты представляешь себя жителем Крайнего Севера. Независимо от возраста и применяемых защитных средств, у людей всегда обветренные лица, губы, руки. Санки могут простоять всю зиму в гараже, потому что за всю зиму может не случиться хоть один приличный снегопад, или свежевыпавший снег тут же растает или же его раздует ветрами. Единственное, чего на побережье с избытком, так это льда, который различными слоями покрывает любые поверхности, от пешеходных дорожек, до ступеней лестниц и карнизов. Безрадостная картина, скажу я вам – серая голая земля, в некоторых местах с редкими проплешинами желто-коричневой пыльной прошлогодней травы, с разбросанными островками льда, вечно пересыпанные песком дорожки, отчего лёд делается грязным и становится ещё менее привлекательным. Пожив на побережье Японского моря, кажется, что про лёд ты знаешь всё – чистый прозрачный лед, пыльный лед, грязный от песка лёд, лёд, перемешанный с золой, лёд, покрывающий остаток сугроба с прошлого снегопада.

В Звёздном всё совсем по-другому. Зимой там живет новогоднее настроение, в январе на каникулах всегда идет снег, а в конце декабря на площади ставят пушистую новогоднюю ёлку, улицы украшают гирляндами. Сам город окружён тайгой и лыжными базами, и урок физкультуры зимой – это всегда соревнования по бегу на лыжах и хоккей.

В моём детстве предупреждать о приезде, когда даже домашний телефон считался роскошью, было не принято, мы просто покупали билеты и ехали. Жизнь была наполнена сюрпризами гораздо больше, чем сейчас. Поздно вечером мы с папой сошли с поезда, взяли такси и уже через полчаса обнимали родных. Почти с порога я узнала печальную новость, из-за которой моё сердце сжалось. Родители Димы Доброго погибли в автодорожной катастрофе чуть больше месяца назад. Был снегопад, машину занесло, и они выехали на встречную полосу движения. Погибли сразу на месте. Добрый остался совсем один. Через неделю будет сорок дней, Дима должен вернуться из столицы региона на днях. Я пытала Лёху два дня, каждый раз, когда он возвращался домой, и когда, на третий день, я услышала, что Дима приехал, я в две секунды оделась и помчалась к нему. Он открыл дверь, и я с порога обняла его и прижалась к нему, как будто хотела разделить его боль и забрать ее часть, впитать её в себя через объятия. Он молча прижимал меня к себе в ответ. Я не знала, что сказать, у меня не находилось подходящих слов, чтобы сказать, что мне жаль. Мы стояли в полной тишине и обнимались. Он выглядел очень взрослым, серьезным. И потерянным.

– Ты как здесь оказалась? – он искренне улыбался, глядя на меня.

– Ну, на поезде приехала, с папой, – я разжала мои объятия, – Можно я не буду ничего говорить? Я просто не знаю, что сказать, Дим.

И я прижалась лбом к его груди и обняла его ещё раз, рук мне не хватило, но я вложила в это объятие всю мою силу.

– Ничего не говори, давай просто посидим как раньше, – он приобнял меня за плечи, и мы пошли на кухню.

Целый час мы болтали о школе и моих одноклассниках, о музыке, я рассказывала, как меня первый раз отпустили на дискотеку, об его универе, о подработке, о Владивостоке, о его новой машине, о том, как он и два его однокурсника сняли квартиру и съехали с общаги. Мы наслаждались нашим общением, я была счастлива сидеть с ним рядом, а он был доволен отвлечься от своих невеселых мыслей. Очень непросто отвлечься, когда все в квартире напоминает о маме и отце.

Я не задала ни одного вопроса о том, что он будет делать, каковы его планы на будущее, где-то в душе я понимала, что ему нужно пережить «сейчас» и «сегодня».

– Ты поел? – я замерла на секунду в ожидании ответа.

Он отрицательно покачал головой.

– Надо вещи с машины принести.

Пока он спускался за вещами, я провела небольшую ревизию на кухне, убедилась, что еды не было. Я нашла банку тушенки, немного картофеля, решила приготовить тушеную картошку.

Когда он вернулся, я уже чистила картофель. Когда мы поужинали, мы уселись на пол перед телевизором смотреть «Терминатора», я устроилась удобней, откинувшись на его грудь, и всё было как раньше – мы валялись на полу, смотрели боевик, смеялись и шутили. Когда он провожал меня до дома тёти, было уже темно, и горящие фонари освещали наш путь, проводив меня до двери, он не стал заходить, и я подумала, что, наверное, он устал от сочувствия и жалости.

На следующий день Лёха с компанией собирался на лыжную базу, я с ними не поехала.

Я оставалась в городе до самого отъезда, и каждый день приходила к Диме и спрашивала, чем мы займёмся сегодня. Иногда мы гуляли, иногда смотрели фильмы по видео, иногда читали.

В тот вечер мы возвращались с катка на центральной площади, каталась я плохо, но мне очень хотелось загадать с Димой желание под большой городской новогодней ёлкой.

Уже стемнело, на столбах зажглась новогодняя иллюминация, и мне было радостно не спешить, а медленно пройти по центральной улице, в свете тысячи маленьких огоньков, втягивая носом морозный воздух и выдыхая облачка пара. Добрый нес мои коньки на плече, а второй рукой держал меня за руку.

– Дима, – из тени дома нам навстречу вышла девушка, в которой я узнала Оксану. Она подошла к Доброму, взяла его под руку, второй рукой коснувшись его запястья.

Я опешила, а потом взяла себя в руки и отошла в сторону, чтобы они смогли решить свои вопросы.

– Убери руки, – сказал Добрый, аккуратно освободил руку и отошёл на шаг назад.

– Нам надо поговорить, Дим, – блондинка не отступала.

– Не о чем, – ответил он.

– Ты мне нужен, Дим, – она жалобно заглядывала ему в глаза и хватала его за руки.