Читать онлайн Вся синева неба бесплатно

© Éditions Albin Michel, 2021

Première publication Carnets Nord, 2019

Published by arrangement with Lester Literary Agency & Associates

© Перевод, издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Тинбук», 2024

1

Petitesannonces.fr

Тема: Ищу спутника (спутницу) для последнего путешествия

Автор: Эмиль26

Дата: 29 июня 01:02

Сообщение:

Молодой человек 26 лет, приговоренный ранним Альцгеймером, хочет отправиться в последнее путешествие. Ищу спутника (спутницу), чтобы разделить его со мной.

Маршрут утвердим вместе. Альпы, Верхние Альпы, Пиренеи? Путешествие в кемпинг-ка́ре с пешими походами (придется нести рюкзак и палатку). Физическая форма обязательна.

Отъезд: как можно скорее. Продолжительность путешествия: два года максимум (по прикидкам врачей). Возможно, меньше.

Профиль моего спутника / спутницы: специальных медицинских познаний не требуется – я не получаю никакого лечения и нахожусь в хорошей физической форме.

Сообразительность: у меня могут случаться все более серьезные провалы в памяти.

Вкус к природе.

Не пугаться несколько примитивных жизненных условий.

Желание разделить приключение.

Связаться со мной можно только по электронной почте. Мы сможем обменяться телефонами впоследствии.

Эмиль потирает подбородок. Эта привычка, когда он задумывается или в нерешительности, у него с детства. Он не уверен в своем объявлении. Он находит его холодным, бестелесным, да и немножечко безумным. Он написал его одним махом, не раздумывая. Час ночи. Уже неделю он почти не спал. Писать это не помогает.

Он перечитывает объявление. Ему кажется, что оно оставляет странный вкус во рту. Горьковатый. Вот и хорошо, решает Эмиль, текст достаточно черный, чтобы отпугнуть чувствительные натуры, и достаточно бессмысленный, чтобы обескуражить середнячков. Только человек, непохожий на других, способен вчитаться в это двинутое объявление.

С тех пор как ему сообщили приговор врачей, мать плачет, а отец стискивает зубы. Сестра худеет, лицо ее осунулось. А он – ничего. Он принял новость в полной ясности ума. Форма раннего Альцгеймера, сказали ему. Нейродегенеративное заболевание, приводящее к постепенной и необратимой потере памяти. В конечном счете оно поразит мозговой ствол до полного его разрушения. Мозговой ствол отвечает за жизненные функции: сердцебиение, артериальное давление, дыхание… Это хорошая новость. Смерть настигнет его быстро. Через два года самое позднее. Вот и отлично. Он не хочет стать обузой, провести остаток жизни, еще десятки и десятки лет, в раннем маразме. Нет, он предпочитает знать, что скоро умрет. Два года – хорошо. Есть время еще немного пожить.

И не так уж, в сущности, плохо, что Лора бросила его год назад. Иначе все стало бы куда сложнее. Он повторяет это про себя уже неделю, с тех пор как услышал приговор. Лора ушла и не дает о себе знать уже год. Ни одного звонка. Он даже не знает, где она сейчас живет. И тем лучше. Ничто его больше не держит. Он может уехать. Может отправиться в это последнее путешествие со спокойной душой. Не то чтобы у него никого нет… Есть родители, есть сестра Маржори и ее муж Бастьен, их близнецы. Есть Рено, друг детства, Рено, который недавно стал папой и ищет дом для своей семьи. Рено – отец и женатый человек… Вот это называется реванш! Никогда бы они оба и не подумали о таком. Рено был смешным толстяком в углу класса. Астматик, аллергик на арахис и посмешище на спортивной площадке. А Эмиль – он был непоседой, шалуном и даже немножечко бунтарем. Посмотреть на них вместе – непонятно, как эти двое могли сойтись. Увалень и бунтарь. Рено всегда оставался немного в его тени. А потом, с годами, все изменилось. К лучшему для Рено. Сначала он сбросил десять кило, потом нашел свой путь: стал логопедом. С тех пор он преобразился. Встретил Летисию, и теперь у них семья. А он, заводила, так и остался на обочине. Двадцать шесть лет, уже не такой непоседа. Не сумел удержать Лору…

Эмиль встряхивает головой, откинувшись на офисном стуле. Больше не время сентиментальничать и пережевывать прошлое. Теперь надо сосредоточиться на путешествии. Эта идея пришла ему в голову, когда он услышал приговор. Час или два он провел развалившимся на куски, а потом мысль о путешествии проклюнулась в его мозгу. Он не говорил об этом. Никому. Он знает, что ему не позволят. Родители и сестра поспешили записать его на клинические испытания. Врач, однако, выразился недвусмысленно: речь идет не о лечении, не о помощи, только о том, чтобы узнать больше о его редкой болезни. Что за интерес для него – провести последние годы в больничной палате в качестве подопытной свинки. Но родители и сестра настаивали. Он знает почему. Они отказываются смириться с его смертью. Цепляются за крошечную надежду, что эти клинические испытания смогут затормозить болезнь. Затормозить – и для чего? Продлить его жизнь? Продлить маразм? Нет, решено: он уедет. Утрясет все детали в полнейшем секрете, не сказав им ни словечка, и уедет.

Он уже нашел кемпинг-кар. Перевел деньги. Он заберет машину в конце недели. Поставит ее на парковку в городе, пока уладит все остальное, чтобы не возбуждать подозрений родителей и сестры. Насчет Рено он еще колеблется. Рассказать ему? Спросить его мнения? Эмиль не знает. Будь Рено холостяком, без детей, все было бы иначе. Они уехали бы вдвоем. Без всякого сомнения. Но все изменилось, вот так. У Рено своя жизнь, свои обязанности. И Эмилю не хочется тащить его в эти последние скитания. А ведь когда-то они вместе мечтали о приключениях. Они говорили друг другу: «Когда закончим учебу, уедем с палатками и рюкзаками в Альпы». Потом Эмиль встретил Лору. А Рено встретил Летисию. И мечты о приключениях остались в прошлом.

Сегодня он может наконец уехать. Почти ничто больше его не держит. Всего два года жизни впереди и близкие, которые уже готовятся его потерять. Теперь или через два года, невелика разница. Он в последний раз перечитывает объявление. Да, оно странное и безличное. Да, скорее всего, никто не откликнется. Не важно, он все равно уедет. Один. Он боится умереть в одиночестве, это тревожит его больше всего. Но если так должно случиться, если никто не отзовется на его объявление, что ж, тем хуже. Он уедет, потому что его последняя мечта сильнее страха. Эмиль кликает на «Отправить», и на экране высвечивается сообщение: объявление опубликовано. Он со вздохом откидывается в кресле. Четверть второго ночи. Если вдруг кто-то откликнется, если вдруг кому-то хватит безумия или мужества (он толком не знает, как это определить) ответить ему… в общем, в таком случае он убежден, что найдет лучшего спутника всех времен.

– Эмиль, старина, мне очень жаль, я не смог оставить малыша на Летисию, она работает. Впрочем, знаешь, она присоединится к нам, как только закончит.

Рено смущен, что заявился в больничную палату с пацаном на руках. Эмиль хлопает его по плечу.

– Прекрати, ты же знаешь, что я рад видеть твоего мелкого.

– Он должен уснуть. Не спал ночью. Сейчас его должно сморить.

Рено выглядит усталым. Эмиль смотрит, как он изворачивается с младенцем под мышкой, пытаясь разложить коляску. Младенцу едва минуло полгода, и Эмиль так и не привык видеть Рено с ребенком. Это все еще кажется ему абсурдным. А уж сейчас, когда тот раскладывает коляску с таким сосредоточенным видом, это сильнее его.

– Почему ты смеешься?

– Мне кажется, я вижу мираж.

– Как? Почему?

– Ты с мелким, ты король складной коляски.

– Ага, издевайся. С тобой тоже…

Он не заканчивает фразу, и Эмиль сразу понимает почему. Рено хотел ответить: «С тобой это тоже однажды случится», как обычно, но осекся. От своей промашки он стал пунцовым.

– Извини… Я…

Эмиль качает головой и отвечает с широкой улыбкой:

– Да нет, со мной этого не случится. По крайней мере это мне не грозит! Кто сказал, что жизнь плохо устроена?

Он пытается вызвать у Рено улыбку, но это напрасный труд. Рено оставляет в покое коляску и поворачивается к нему с перекошенным лицом.

– Как тебе удается? Я хочу сказать… Я не могу больше спать… Как тебе удается с этим шутить?

Эмиль пытается избежать его взгляда, будто бы рассматривая свои ногти. Он говорит с непринужденным видом:

– Все хорошо. Я хочу сказать… через несколько месяцев я даже не буду знать, кто я, так что… Ничего больше не будет иметь значения. Не стоит портить себе кровь.

– Эмиль… Я не шучу.

– Я тоже.

Рено, кажется, готов дать себе волю. На глазах у него слезы. На секунду Эмилю хочется сказать ему все, все выложить: старина, все будет хорошо, я уеду, отправлюсь куда глаза глядят с рюкзаком за спиной, в кемпинг-каре, как мы с тобой мечтали. Я проживу шестьдесят лет в один год. Обещаю тебе. И ни капли сожалений.

Но он не может. Рено не станет его отговаривать, наоборот. Дело в другом. Рено куда больше, чем друг, он брат. И если он узнает, что Эмиль уезжает, его сокрушит мысль, что он отпускает его одного, не едет с ним. Нет, не может быть и речи. Эмиль не допустит, чтобы Рено мучился чувством вины. А если он так хорошо знает Рено, как думает, значит, тот вполне способен поехать с ним во что бы то ни стало, хотя бы на несколько месяцев или несколько недель. И это еще более невыносимо. Он не хочет быть человеком, который разобьет семью Рено, пусть даже ненадолго.

– Ты не обязан строить передо мной крутого, – не унимается Рено, и глаза его блестят от слез еще сильнее.

– Твой мелкий сейчас упадет.

Действительно, малыш сползает с рук Рено, который не сводит глаз с Эмиля.

– Ох, черт.

Подхватив младенца, Рено укладывает его на больничную кровать рядом с Эмилем, тот берет его и усаживает к себе на колени.

– Эмиль…

– Все будет хорошо, старина. Такова жизнь. Я вытянул не тот номер. Придется с этим жить.

– Ты не можешь так говорить. Есть эти клинические испытания… Как знать?

Он вторит его родителям и сестре: прячет ужасную истину за безумной надеждой. Эмиль пытается сделать вид, будто верит, и это, кажется, работает: Рено, уже не с таким убитым видом, вновь принимается сражаться с коляской.

– Тебе помочь?

– Не надо, я справлюсь.

– Ну, как поживает мой любимый мелкий?

Младенец на коленях у Эмиля весело взвизгивает. Рено и Летисия назвали его Тиван. Вот такое имя они ему выдумали. Эмиль подозревает, что Рено пошел на поводу у Летисии. Он ни в чем не может ей отказать. Тиван… Ну и имечко! Он предпочитает звать его «мелким». И то звучит лучше. Рено наконец разложил коляску. Разогнувшись, он берет сына и укладывает его, как очень ценную вещь, внутрь. Уложив ребенка, Рено садится на кровать рядом с Эмилем. Он странно на него смотрит.

– Ладно… Как… Как ты?

– Хорошо. А вы? Летисия? Вы смотрели еще дома?

Уловка не срабатывает. Рено продолжает:

– Я встретил твою маму в холле больницы.

– Когда? Сейчас?

– Да. Она…

Он не решается продолжать. Эмиль договаривает за него:

– Она в раздрызге, знаю.

– К счастью, есть эти клинические испытания…

– Да… К счастью…

– Черт…

Рено проводит рукой по лицу. Он выглядит постаревшим. Известие о болезни Эмиля его пришибло.

– Как ты это подцепил?

– Ничего я не подцепил. Это врожденная генетическая болезнь, вот и все.

– Да, но почему ты?

– Почему я? А почему не я? Это большая лотерея Вселенной, только и всего.

– Как тебе удается сохранять спокойствие? Как ты можешь не крушить все вокруг?

– И рыдать? Лить слезы над своей судьбой?

Рено не знает, что ответить.

– Я смирился с положением вещей, вот и все.

– Ты всегда был таким.

– Каким – таким?

– Сильным, деятельным… Из нас двоих я был слабаком. Ты всегда тянул меня наверх.

– Ты наверху, Рено. Ты справился сам. Я не был тебе нужен.

Рено улыбается. Больше ему не удается сохранить лицо. Слеза сползает из уголка его глаза. Голос срывается:

– Мне будет чертовски тебя не хватать, старина.

И Эмиль понимает, что долго не продержится. В горле стоит ком, который он не желает чувствовать. Но слезы Рено – это перебор. Эмиль отбрасывает свою сдержанность. Не так уж часто они обнимались, но сейчас это кажется им единственно возможным.

– Прекрати. Я еще жив.

– Мне очень жаль… Разнюнился как баба.

– И не стыдно тебе перед мелким!

Рено улыбается сквозь слезы. Шмыгает носом. Эмиль же держится. Горло горит, но он не заплачет. Он так решил. Рено прав. Он всегда был деятельным и сильным. И будет таким до конца.

– Летисия-то когда придет? Ты уж высуши слезы, пока ее нет, чтобы не увидела тебя таким. А то, чего доброго, бросит.

– Она не оставит ребенка без отца.

– Будем надеяться.

Рено странно смотрит на него влажными глазами.

– Ты действительно веришь в эти клинические испытания?

Эмилю не хочется ему врать.

– Нет.

И плечи Рено поникают.

– Тогда почему ты сказал…

– Надо же что-то сказать.

– Что ты будешь делать?

– Как это – что я буду делать?

Из коляски Тивана звучит плач, но ни тот, ни другой не двигаются. Они вглядываются друг в друга. Каждый высматривает реакцию в глазах другого.

– Ты не останешься на эти клинические испытания.

Это не вопрос. Это утверждение, ясное и четкое. Рено добавляет:

– Старина, я знаю тебя как свои пять пальцев. Это не твое.

Эмиль смотрит на друга с любовью. Глаза Рено красны от слез. Его самый старый друг. Маленький толстячок-астматик. Один из столпов его жизни. Он понял. Конечно, понял. Они оба знают друг друга как свои пять пальцев.

– Старина…

– Я так и знал!

– Я еще ничего не сказал…

– Я догадался, что ты что-то затеваешь!

– Ты прав. Я здесь не останусь.

– Я так и знал!

Вид у Рено больше не убитый. Он почти улыбается, охваченный возбуждением, еще смешанным с болью.

– Расскажи мне!

– Ты никому ничего не скажешь, идет?

– Ты спятил! Никогда!

– Я уеду.

– Уедешь? Куда уедешь?

– Я еще не знаю куда…

Их прерывает короткий стук в дверь. Рено вздрагивает, быстро вытирает мокрые глаза. Эмиль отвечает:

– Да?

Дверь открывается, и входит молодая женщина с завитыми светлыми волосами, в приталенном костюме.

– Летисия!

Она запыхалась. Снимает темные очки, кладет на пол сумочку, бросает быстрый взгляд на коляску Тивана.

– Не спит?

Эмиль сразу улавливает перемену в поведении Рено. Тот приосанился и выпятил грудь. Принял важный вид, вид ответственного отца. Когда рядом Летисия, он всегда играет в эту игру. И правда, Летисия на него влияет. Поистине, женщина с головой на плечах и очень четким представлением о жизни, какой та должна быть. Она знает, чего хочет и куда идет. Усердно трудится. На всех фронтах.

– Засыпает.

Он лжет. Наверняка боится, что Летисия сочтет его плохим отцом. Это вызывает у Эмиля улыбку. Летисия подходит к кровати, быстро целует Рено и обращается к Эмилю:

– Как ты?

– Хорошо.

Она обнимает его. Эмиль не привык к таким нежностям с ее стороны. Они с Летисией всегда хорошо ладили, но сохраняли известную дистанцию, вежливую и уважительную. А вот между Лорой и Летисией симпатии не возникло. Они во всем были противоположностями. Лора столь же яркая брюнетка, как Летисия – блондинка, столь же беспечная и легкомысленная, как Летисия серьезна и предусмотрительна. Одной Эмиль всегда восхищался, но с некоторой опаской, другую же безмерно обожал. Он всегда предпочитал беспечность, спонтанность, детскую непосредственность Лоры. Она была свободна как воздух. Вот и упорхнула.

Летисия отпускает его. После известия о его болезни люди вокруг вдруг стали демонстративны, вот как Летисия. Объятия, долгие взгляды, произнесенные шепотом фразы, как если бы громкий звук мог его убить. От этого становится не по себе. Ему это не нравится.

– Как всегда, работы по горло? – спрашивает Эмиль.

– Не говори…

– А дом?

– Нам некогда осматривать. Тиван, работа… мы разрываемся.

Молчание повисает в больничной палате. Летисия стоит у окна, рядом с коляской Тивана. Одной рукой задумчиво гладит его по голове. Но вот, как будто спохватившись, спрашивает:

– Когда ты начинаешь клинические испытания?

– На той неделе.

– А почему тебя держат здесь?

– Надо сделать тесты перед началом испытаний.

– Тесты?

– Анализы крови, ДНК, сканеры, тесты памяти…

– Чокнуться можно.

Она поправляет пушистую прядку на голове Тивана и продолжает:

– Ты можешь уйти отсюда на выходные?

– Конечно. Я ведь не в тюрьме.

Он пытается вызвать у нее улыбку, но не получается. Летисия всегда была серьезной. Эмиль говорит себе, что она, должно быть, успокаивающе действует на Рено, и за это друг так ее любит. Он всегда был трусоват. В ней он нашел крепкое плечо.

– Тогда приходи к нам ужинать на выходных.

– Это будет классно.

– В пятницу вечером. Приходи в пятницу вечером. Я приготовлю лазанью.

– Отличная программа!

Эмиль чувствует, как Рено поглядывает на него подозрительно. Будто подстерегает. Высматривает знак в его глазах. Рено знает, что он хочет уехать. Наверно, задается вопросом, будет ли он здесь в эти выходные, не лжет ли. Эмилю хочется успокоить его, но рядом Летисия, а ее посвящать он не собирается. Она будет против. Она не поймет.

Как бы то ни было, в эти выходные он будет тут. Он забирает кемпинг-кар в субботу утром. Поставит его на площади у кинотеатра, там, где часто паркуются всевозможные кемпинг-кары и сомнительные фургоны. Дальше будет видно. Он еще не знает точно, когда уедет. Объявление собрало 197 просмотров с момента публикации два дня назад, и никто пока не откликнулся. Он не питает больших надежд, но говорит себе, мол, никогда не знаешь. Он рассчитывает воспользоваться воскресным днем, чтобы разработать маршрут. Ему хочется природы, леса, запаха сосен, катящихся из-под ног камней.

– А твоя работа?

Он вздрагивает, услышав голос Летисии. Она смотрит на него от окна палаты, рука по-прежнему лежит в коляске на головке Тивана.

– Что?

– Ты, полагаю, туда не вернешься?

– О… Нет.

– Тебя отправили в отпуск?

– Да. На неопределенный срок.

Довольно тяжелое молчание повисает в палате. Рено ерзает, ему не по себе.

– Знаешь, я не буду по ней скучать, – добавляет Эмиль.

Его работа – держать связь между отелями и сайтами бронирования. Он получает комиссионные каждый раз, когда заключен контракт. Фирма крошечная. Создана меньше трех лет назад. Его начальник – знакомый знакомого Лоры. Она их тогда и свела. Патрону двадцать восемь лет, и он хочет завоевать мир. Но далеко не пойдет. Для такой амбиции нужна амуниция. Кроме них двоих есть еще стажер – Жером-Антонен, папенькин сынок, неуч и бездельник. Нет, по этой работе Эмиль скучать не будет. Он согласился на нее в свое время, потому что надо же было зарабатывать деньги, но это никогда его не увлекало. Он работал на автомате, просто чтобы убить время. Поэтому не сразу понял, что память подводит. Отнес это на счет скуки и недостатка мотивации: письма потерянные, отправленные дважды, забытые встречи, обманутые клиенты через раз, черные дыры среди дня перед пустым файлом (что я, собственно, собирался делать?)… Работа была нудная, без сюрпризов, и он думал, что просто устал. Но дело было не в этом, во всяком случае, не только в этом. Память действительно подводила. Потом начало темнеть в глазах, стала кружиться голова. Тоже усталость, думал он. Запоздалая реакция на уход Лоры… год спустя… Мать настояла, чтобы он обратился к врачу. И прозвучал приговор.

Летисия суетится у окна. Сражается с ручкой, чтобы открыть его.

– Здесь адская жара.

Свежий предвечерний воздух проникает в палату. Уже июль, и за окном громко поют птицы.

– Здесь нет кондиционера?

– Только в геронтологическом отделении.

– Я больше не могу. Пойду куплю холодного лимонада в автомате. Вы чего-нибудь хотите?

Эмиль качает головой, Рено тоже. Летисия утирает лоб, к которому прилипли кудряшки.

– Я сейчас.

Она выходит из палаты, очень аккуратно прикрыв за собой дверь. Рено тут же поворачивается к Эмилю. Теперь он хочет знать.

– Ну так… Что ты затеял?

– Сам еще толком не знаю.

Эмиль протягивает руку к белой тумбочке и берет свой телефон. Открывает интернет-страницу, прокручивает ее, барабанит пальцами.

– Смотри. Вот на чем я пока остановился.

Он протягивает телефон Рено, открыв объявление.

– Читай.

Эмиль сидит неподвижно за рулем кемпинг-кара, погруженный в свои мысли, озадаченный. Он забрал машину сегодня утром. Она в отличном состоянии. Внутри остались даже посуда и полотенца, которыми, кажется, ни разу не пользовались. Он может уехать сегодня, если захочет.

Кемпинг-кар припаркован на стоянке у кинотеатра, и Эмиль никак не может решиться выйти. Это мучение. Он уже не знает, что думать. Рено в тот раз испугался, прочитав объявление.

– Уехать, это я понимаю… но с незнакомым человеком…

Он смущенно передернул плечами, словно извиняясь, что не может уехать с ним.

– Конечно, никто не откликнется. Или какой-нибудь сумасшедший. Психопат. Сексуальный маньяк. Во что ты ввязываешься?

Эмиль немного растерялся от его реакции. Обычно они с Рено на одной волне. Но в этот раз – нет. И потому Эмиль долго колебался. Рено так реагирует оттого, что знает – я скоро умру? Знает, что я умру далеко от дома, далеко от родных? Может быть, моя идея совсем тухлая? Он чуть было не удалил объявление. Однако сегодня утром на него откликнулись. И это застигло Эмиля врасплох. Потому что написал не мужчина – а именно такого он ждал, если вообще будет хоть один отклик. Нет, ответила женщина. Молодая женщина. Она пишет, что ей двадцать девять лет. Объявление должно было напугать ее или по крайней мере встревожить. Ехать одной с незнакомым мужчиной, который пишет, что жизнь его подходит к концу… Ехать, не имея четкого представления о маршруте и о глубинной цели этого путешествия… Но она не казалась встревоженной. Она написала короткое сообщение, почти не задавала вопросов. Что у нее за проблемы с психикой?

Petitesannonces.fr

Тема: Re: Ищу спутника (спутницу) для последнего путешествия

Автор: Жо

Дата: 5 июля 08:29

Сообщение:

Здравствуйте, Эмиль26.

Ваше объявление привлекло мое внимание.

Меня зовут Жоанна, мне 29 лет.

Я вегетарианка, не очень сильна в хозяйстве и домашнем уюте.

Росту во мне 1 м 57 см, но я способна нести 20-килограммовый рюкзак несколько километров.

У меня крепкое здоровье, разве что аллергия (на укусы ос, арахис и моллюсков).

Я не храплю.

Разговариваю мало, люблю медитировать, особенно на лоне природы.

Я свободна в любой момент, чтобы уехать.

Жду вашего ответа.

Жоанна

Он с самого утра читает и перечитывает ее письмо. И ничего не понимает. Кто она? Почему это делает? Теперь опасается он… Она ни о чем не спрашивает. Она готова последовать за ним вот так, без боязни. Какая женщина на это способна? Ему вдруг очень хочется показать письмо Рено, чтобы узнать его мнение. Я вегетарианка, не очень сильна в хозяйстве и домашнем уюте. Да уж, двинутая так двинутая! Даже не упоминает о его болезни, о смертном приговоре, который будет висеть над ним на протяжении всего путешествия… Ей плевать? Я не храплю. Разговариваю мало, люблю медитировать, особенно на лоне природы.

Эмиль потирает подбородок, проводит рукой по лицу, по бородке, которую он упорно отращивает уже год. Вообще-то ему трудно признать, что на его объявление откликнулся в точности такой человек, для которого он его и написал. Так что же? В чем проблема? Почему теперь он не доверяет и опасается? Эмиль смотрит на себя в зеркало заднего вида. Темная бородка, угадывающиеся под ней ямочки, карие миндалевидные глаза. Только-только намечаются морщинки в уголках глаз. Гусиные лапки. Почти незаметные. Он уверен, что никто, кроме него, не обращает на них внимания. Он рассматривает свое встревоженное лицо, складку на лбу.

На самом деле он не верил. Просто не представлял, что кто-то откликнется на его объявление. Во всяком случае, не женщина. Вот что так его тревожит. В Лоре было это безумие, эти спонтанность и безбашенность, но никогда, никогда-никогда она не откликнулась бы на такое объявление. Никогда не ввязалась бы в подобную авантюру. А ведь Лора была самой эмансипированной, самой непосредственной женщиной из всех, кого он знал. Поначалу, во всяком случае. Та Лора, в которую он без памяти влюбился.

От размышлений его отрывает телефонный звонок. На экране высвечивается слово «Мама», и он выжидает долгих три секунды, прежде чем ответить.

– Эмиль? Где ты?

– Все хорошо, мама. Я вышел в магазин. Что случилось?

– Мы зашли к тебе в студию. Звонили, никто не открыл…

– Так подожди меня. Я буду через десять минут.

– Я просто хотела узнать, как ты. Твоя сестра здесь… С близнецами.

Он сдерживает вздох. Заставляет себя ответить ласково:

– Я вернусь как можно скорее.

С тех пор как вынесен приговор, они не дают ему ни секунды передышки. Ни одни, ни другие. Они душат его. Ему не терпится уехать, покончить со всей этой комедией. В сущности, им даже станет легче. Пока им больно и они полны благих намерений, но в конечном счете это станет всем в тягость. Им надо заново начинать жить. Никто больше ничем не может ему помочь. Но они – они должны жить.

Petitesannonces.fr

Тема: Re: Re: Ищу спутника (спутницу) для последнего путешествия

Автор: Эмиль26

Дата: 5 июля 20:11

Сообщение:

Что ж, Жоанна, очень рад.

Должен признаться, я не ожидал ответа на мое объявление.

Ты потрясающий сюрприз.

В каком городе ты живешь? Если мы не очень далеко друг от друга, могли бы встретиться перед отъездом, чтобы вместе обсудить маршрут.

Я живу в Роанне.

Эмиль

P.S. Предлагаю перейти на «ты».

Возбуждение одолело сомнения. Эмиль отринул тревогу, опаску. Он провел день с матерью и сестрой. Они хлопали над ним крыльями, как над умирающим. Он едва не взорвался. Видел, как они обмениваются мученическими взглядами, сдерживают слезы. Он чувствовал всю тяжесть приговора, повисшего над их головами в квартире. Даже близнецы, сыновья Маржори, это чувствовали. Они вели себя тихо, слишком тихо для трехлетних пацанов. Если он останется, это будет ад. Смерть станет занимать все больше и больше места, задушит все остальное, и между ними не останется ничего, кроме этого едкого запаха, этого горького вкуса приближающейся смерти.

Он должен уехать. И быстро. Пока все еще почти по-прежнему.

Petitesannonces.fr

Тема: Re: Re: Re: Ищу спутника (спутницу) для последнего путешествия

Автор: Жо

Дата: 5 июля 20:21

Сообщение:

Еще раз здравствуй, Эмиль,

я живу в Сен-Мало, а ты в Роанне. 700 км разделяют нас. Боюсь, мы не сможем поболтать за кофе перед окончательным отъездом.

Но я могу быть в Роанне послезавтра. Давай встретимся на выезде с автострады номер 3. На мне будет черная широкополая шляпа, золотые сандалии и красный рюкзак. Что скажешь?

Жоанна

Тема: Re: Re: Re: Re: Ищу спутника (спутницу) для последнего путешествия

Автор: Эмиль26

Дата: 5 июля 20:29

Сообщение:

Скажу, что тебе так же не терпится уехать, как и мне… Я ошибаюсь?

Эмиль

Жоанна не ответила. Полночь, Эмиль лежит на кровати, окна распахнуты настежь. Он один в квартире. Судя по всему, ей не очень хочется застревать на этой теме. Интересно, от чего же бежит она? Он-то объявил масть. А она нет. Может быть, и не бежит ни от чего, может, просто с левой резьбой. Или нимфоманка. Ему плевать. Он все равно умрет. Ничто больше не имеет значения. Он все же снова пишет ей, чтобы быть уверенным, что она не передумала.

Тема: Re: Re: Re: Re: Ищу спутника (спутницу) для последнего путешествия

Автор: Эмиль26

Дата: 6 июля 00:14

Сообщение:

В полдень тебя устраивает?

У меня нет номера телефона. Как мы найдем друг друга?

Эмиль

Тема: Re: Re: Re: Re: Re: Ищу спутника (спутницу) для последнего путешествия

Автор: Жо

Дата: 6 июля 00:49

Сообщение:

В полдень меня устраивает. Найдешь меня по черной шляпе, золотым сандалиям и красному рюкзаку.

Жоанна

2

У Эмиля до странного сильно бьется сердце, в горле ком. Он сам не знает, что делает. Ему трудно вести кемпинг-кар. Раньше он никогда их не водил. На светофоре он мельком бросает взгляд в зеркало заднего вида. Лицо как в худшие дни. Под глазами круги. Бородка взъерошена. Он прибавляет громкость музыки. Ему не хочется думать о том, что он сделал, о том, что оставил позади, вернее, о тех, кого бросил. Он сделал это быстро, очень быстро, чтобы не передумать. Еще вчера он колебался, а сегодня утром уезжает.

Загорается зеленый. Он едет по указателю к автостраде, минует круговую развязку. Уже виден выезд номер три. Здесь он сворачивал на автостраду почти двадцать шесть лет, с родителями и сестрой, когда они ехали на Юг. Он отгоняет воспоминания. Он их больше не хочет. Не сейчас. Он должен сосредоточиться на том, что будет.

Он убавляет громкость музыки, въезжая на маленькую парковку у автострады. Никакой толпы в этот вторник, в час обеда. Эмиль смотрит на часы на приборном щитке. Он приехал раньше на десять минут. Она вряд ли уже здесь. Парковка пуста. Кто ее привезет? Знакомый? Родственник? Что она им скажет? Он останавливает кемпинг-кар, тянется выключить зажигание и тут замечает движение на краю площадки. Там дерево, в самом конце. Единственное дерево, выросшее на крошечном клочке травы при съезде с автострады. У его подножия сидит женщина. Нет никаких сомнений, это она. Большой красный рюкзак лежит рядом с ней. Она смотрит на Эмиля нерешительно, приставив руку козырьком к глазам, чтобы защититься от солнца. Эмиль заглушает двигатель, и девушка на краю парковки встает. На ней очень длинное черное платье до щиколоток, скрывающее формы. Он не уверен, она еще далеко, но кажется ему худенькой, даже хрупкой, утопающей в этом огромном платье. Он шагает вперед. Она тоже. Он чувствует себя глуповатым и неуклюжим. Еще хуже, чем на первом свидании. Вот она и перед ним. Действительно хрупкая. Очень маленькая. Худенькие плечи. Интересно, как она может носить такой большой рюкзак? Под широкополой черной шляпой скрывается тонкое лицо, небольшие карие глаза без блеска, спутанные светло-каштановые волосы, не вьющиеся, но и не совсем прямые. Она, наверно, может быть красивой, когда хочет, когда причесывает волосы, рисует черные стрелки у глаз, когда не тонет в слишком широкой одежде и не прячется в тени своей шляпы. Но сейчас она выглядит просто маленькой. Маленькой и довольно тусклой. И неухоженной.

– Привет, – говорит он, сглатывая ком в горле.

Она задирает голову, чтобы ответить ему. В ней не больше метра пятидесяти семи, она сказала правду.

– Привет.

Больше она ничего не добавляет. Он чувствует себя немного застигнутым врасплох. Он представлял ее иначе. По тону ее первого письма угадывалась девушка, которой комфортно жить, с легким характером, немного развязная, немного с приветом. Не эта кроха, прячущаяся под своей шляпой и такая робкая. Он чувствует себя обязанным продолжать, зная, что она этого не сделает:

– Ну что ж, это я. Я… Я Эмиль.

Она кивает, на лице мелькает подобие тени улыбки.

– Я Жоанна.

– Ты… Ты давно здесь?

– Два часа.

– Ох! Я не знал… Мне очень жаль!

– Ничего. Я приехала раньше, чем ожидалось.

У нее тонкий голосок, едва слышный. Решительно, она не имеет ничего общего с девушкой из первого сообщения.

– Тебя привезли на машине?

– Я автостопом.

– А.

Больше ему нечего сказать. Она здесь, стоит перед ним со своим огромным красным рюкзаком, и он добавляет:

– Мы… Ты готова? Едем?

Она кивает. Оба направляются к кемпинг-кару. Походка у нее тяжелая и легкая одновременно. Тяжелая, потому что она как будто несет тяжелую ношу. Легкая, потому что она как будто парит над землей. Он открывает перед ней дверцу. Она едва заглядывает внутрь, но он все же говорит:

– Вот кемпинг-кар. Здесь мы будем жить.

Ему вдруг странно произносить эти слова. Здесь мы будем жить. Он жил только с Лорой. А сегодня разделит этот тесный автомобиль с совершенно незнакомой женщиной. Она мельком заглядывает назад.

– Да. Отлично.

Никаких особых эмоций в ее голосе, никакого блеска в глазах. Она, кажется, совершенно равнодушна ко всему, что с ней происходит. Эмиль садится на водительское сиденье. Жоаннна пристегивает ремень. Шляпу она так и не сняла. Ему кажется, что она ее никогда не снимет. Он ерзает на сиденье, ему не по себе, у него вырывается нервный смешок.

– Насчет маршрута мы… – Нервный смешок заканчивается покашливанием. – Мы не договорились. Мы не знаем, куда едем.

Ситуация вдруг кажется ему совершенно абсурдной. Оказаться здесь, на переднем сиденье кемпинг-кара, даже не зная, куда они едут, с этой девушкой, которая абсолютно не в себе. Звучит слабый голосок:

– Для меня это не имеет значения.

Кто она и какого черта здесь делает? Господи, от чего же она бежит, если бросается в машину первого встречного, не заботясь о собственной судьбе? Они решили, что направятся в Пиренеи. По пути не говорят ни слова. Эмиль пытается незаметно поглядывать на нее, но уверен, что она все замечает. Однако это сильнее его. Фраза прозвучала так безапелляционно, без обиняков, без притворства: для меня это не имеет значения. И он знает, что это чистая правда. Ей плевать, куда они едут, кто он такой, по какой причине уезжает, что с ней может случиться… Все это не имеет для нее никакого значения. Она хочет одного: бежать. От кого? От чего? Это сводит его с ума.

Теперь он понял. Он заблуждался. Тон ее письма, совершенно двинутый… Он принял это за вызов, за шалость. Думал, будто имеет дело с особой вне рамок, немного чудачкой, выраженным экстравертом. Он ошибся. Тон действительно был двинутый, да, но по другой простой причине. Эта девушка не в себе, не в своей тарелке, да и вообще не в своей жизни. Она потеряна. Она не здесь. Она, должно быть, едва сознаёт, что жива.

Они едут, приглушенно играет музыка. Девушка не сводит глаз с дороги. Она совершенно неподвижна.

– Скажешь мне, если захочешь открыть окно.

– Да.

– Если захочешь остановиться…

– Да. Хорошо.

Уходят из-под колес километры. Он начинает привыкать к кемпинг-кару, к его рулю, и к молчанию девушки тоже. Он думает, что это даже кстати, у него нет ни настроения, ни желания говорить. В горле ком, слезы подступают к глазам, но он сдерживается. Вчера он зашел к родителям, чтобы сообщить им даты первого курса клинических испытаний.

– Мама, запиши в свой ежедневник… Если захочешь пойти со мной.

Он посмотрел «Вопрос на 1000 евро» с отцом, недолго, пока мать рядом поливала свои орхидеи. Потом он забежал к Маржори помочь ей поменять лампочку в люстре в гостиной.

– Но, Эмиль… Не стоило тебе беспокоиться… Три месяца я обхожусь без нее…

Она, кажется, удивилась. Ее муж, Бастьен, много работает. Им пришлось нелегко с появлением близнецов. Они едва сводили концы с концами. У Бастьена мало времени на мелкие домашние работы, и, когда лампочка в люстре испустила дух, Маржори спросила Эмиля, не может ли он при случае зайти заменить ее. Он, конечно, этого так и не сделал. Не то чтобы у него не было времени… Нет, просто все откладывал, это ведь не так важно, целых три месяца. Но вчера зашел. Купил лампочку в супермаркете и отправился к Маржори. Бастьен был на работе. Близнецы полдничали после детского сада. Сестра мыла кухонный стол.

– Я пришел сменить лампочку, – сообщил он.

Маржори принесла стремянку в гостиную. Близнецы стояли внизу и наблюдали, им было интересно. После этого Маржори сварила ему кофе, настаивала, чтобы он поужинал с ними, но он ответил, что не может, ему надо еще зайти к Рено. Он все же дождался возвращения Бастьена, выпил с ним вторую чашку кофе, поговорил обо всем и ни о чем. Потом ушел. Сказал: «Пока». И быстро, очень быстро побежал к Рено. Не время было плакать и распускаться. Ему предстояло еще одно тайное прощание, еще одно лицо надо было запечатлеть, прежде чем он уедет завтра. И он позвонил к Рено с коробкой яиц в руках.

– Мама опять мне их принесла! Две коробки за неделю! Они испортятся. Я принес их вам, чтобы вы их по-быстрому съели.

Рено хотел что-то сказать. Он странно побледнел. Но рядом была Летисия. Она заговорила первой:

– О, как мило! Выпьешь с нами аперитив перед уходом?

Он специально пришел в это время, зная, что Летисия будет дома. Он знал, что Рено не сможет его расспрашивать, отвести в сторонку, расплакаться на его плече. Это было не очень честно – застать его вот так, по-предательски, но Эмиль не хотел прощаний. Он никогда этого не любил. Летисия подала мартини, и они выпили втроем в гостиной. Эмиль взял на руки Тивана, чтобы тот немного покричал.

– Он по-прежнему не любит меня, твой мелкий!

Рено был бледен и молчал. Ничего не говорил. Он догадывался, что здесь что-то не так, что этот визит может быть последним. В дверях Рено попытался его задержать.

– Эмиль, постой…

Летисия уже попрощалась и ушла в гостиную.

– Что это за дела с яйцами? Не держи меня за дурака!

Рено смотрел на него с пронзительной болью в глубине глаз. Эмиль ответил:

– Мне действительно надо идти, старина.

Он коротко обнял его и бегом помчался вниз по лестнице. Рено, выйдя на лестничную клетку, заорал изо всех сил:

– СВОЛОЧЬ!

Потому что он понял. Он знал, что Эмиль убегает как вор, не простившись с ним. Эмиль слышал, как выглянула Летисия, спросила Рено:

– Что на тебя нашло?

Дверь их квартиры захлопнулась. Больше Эмиль ничего не слышал. Он зашел домой за рюкзаком, запер дверь на ключ. Эту ночь он провел в кемпинг-каре, на парковке в центре города, чтобы быть уверенным, что ему никто не помешает. Чтобы быть уверенным, что не нарисуется Рено и не вышибет дверь. Ночь была бессонной. Он не сомкнул глаз.

Эмиль пытается отогнать от себя все это. Еще слишком больно. Он никогда ничего подобного не делал. Интересно, так же больно Жоанне? Не потому ли она не произносит ни слова и у нее совсем потерянный вид? Возможно, для обоих сейчас трудный момент. Не так уж плохо, в конечном счете, что они оба понимают это и потому молчат.

Они останавливаются на площадке для отдыха размять ноги. Жоанна стоит у автомобиля. Эмиль делает несколько шагов к магазину. За несколько часов он многое понял. Многое, чего не знал. Он не знал, что может быть так сладко и так ценно сменить лампочку, увидеть улыбку сестры, посмотреть «Вопрос на 1000 евро» рядом с отцом, чувствовать, как мать хлопочет вокруг своих орхидей, слышать, как плачет мелкий, пока Летисия разливает мартини, а Рено смотрит в окно. Он не знал, как это дорого стоит. Когда ушла Лора, он думал, что у него ничего больше нет, что остались только пустота и незначащие пустяки. Он не видел того, что на самом деле осталось: мелочей, благодаря которым все равно чувствуешь себя любимым, чувствуешь себя живым.

Он глотает слезы, входя в стеклянную дверь магазинчика на стоянке автострады. Есть ему не хочется, но времени прошло немало, и надо купить чего-нибудь на вечер. Голод рано или поздно даст о себе знать. Он выбирает сандвич в витрине-холодильнике, потом идет вдоль полок. Он не знает, есть ли у Жоанны что-нибудь поесть. Решает взять пакет чипсов на всякий случай и два фруктовых пюре. Берет банку с горошком и еще одну с чечевицей. На всякий случай… Будет какой-никакой запас. Добавив к своим покупкам бутылку воды, он протягивает кассирше банковскую карточку.

– Шестнадцать евро сорок шесть, пожалуйста.

На стоянке удушающе жарко. Июльское солнце обжигает. Жоанна сидит на клочке травы у машины, вытянув ноги перед собой и открыв несколько сантиметров бедер. Они бледные – похоже, она в последнее время не загорала. Эмиль подходит к ней с пластиковым пакетом в руке.

– Хочешь поесть? Я кое-что нам купил.

Она поднимает голову и качает ею слева направо.

– Нет, спасибо. Не сейчас.

Жизнь, кажется, отчасти вернулась к ней. Ее фразы стали длиннее. Он садится рядом на траву и спрашивает: «Как ты?», будто они давно знакомы. Она кивает.

– Все хорошо.

Помедлив, добавляет:

– Ты знаешь, где мы заночуем сегодня?

Эмиль пожимает плечами.

– Нет. Я думал остановиться где придется, когда захочу спать. Но если у тебя есть пожелания…

– Нет-нет! Я просто так спросила…

Снова повисает молчание. Эмиля вдруг заинтриговал один вопрос. Он не может удержаться и задает его:

– Как ты нашла мое объявление?

Лицо Жоанны скрывается под шляпой: она вдруг опустила голову. Смутившись, она вырывает несколько травинок.

– Я решила уехать. Мне нужна была машина. Я просматривала объявления, искала.

Эмиль ждет продолжения. Его не следует.

– И вот так наткнулась на мое объявление?

– Оно было на первой странице. Я… я думаю, ты собрал немало просмотров, потому что оно фигурировало в самых популярных за последние сутки.

– Вот как?

Он чуть грустно улыбается.

– Надо сказать, малость шокирующее объявление, правда?

Жоанна пожимает плечами.

– Да, наверно.

Она-то явно не сочла его шокирующим. Или она просто совсем не здесь, чтобы это осознать.

– Я думал, что женщину такое объявление отпугнет.

Он немного нажал, чтобы вызвать реакцию.

– О… Нет… Не меня.

Он понимает, что более внятного ответа не добьется. Медленно встает, спрашивает ее:

– Хочешь зайти в туалет? Еще немного размять ноги?

Она качает головой.

– Нет, все в порядке.

– Тогда едем дальше?

– Хорошо.

Посвежело. Солнце клонится к горизонту. Они ехали еще несколько часов. А потом Эмиль едва не уснул за рулем. После бессонной ночи, волнений… Слишком много пришлось пережить за сегодняшний день. Он решил остановиться. Припарковал кемпинг-кар на обочине национальной автострады близ Брив-ла-Гайярд. Еще нет шести часов, но теперь он проголодался. Они достали складной столик и два стула из стенного шкафчика и поставили их на краю шоссе, получилась импровизированная терраса.

– Чего ты хочешь поесть?

Жоанна посмотрела на чипсы, сандвич, фруктовое пюре. Выбрала пюре.

– И это все?

– Я не очень голодна.

Она съела свое фруктовое пюре стоя, не сев с ним за стол. Потом спросила, можно ли принять душ, полон ли бак с водой.

– Иди. Я проверял сегодня утром. Есть еще пятьдесят литров. Наполним его завтра. Попытаемся найти станцию обслуживания для кемпинг-каров…

Она кивнула и скрылась внутри. Теперь он один, сидит за складным столиком на обочине национальной автострады и ест сандвич в вакуумной упаковке. Его выключенный телефон лежит рядом. Он не включит его больше никогда. Или нескоро. Он не оставил записки, никому. Сделает это позже. Он напишет письмо и отправит его родителям. Они передадут Рено и сестре.

Время от времени проезжает машина. Когда она удаляется, снова наступает тишина. Слышен только шум воды в душе. Он снова отмечает про себя абсурдность ситуации. Он ест на обочине национальной автострады. Жоанна принимает душ в нескольких метрах. Сегодня вечером они лягут рядом на двуспальном матрасе под подъемной крышей кемпинг-кара. Он надеется, что она не страдает клаустрофобией. Внутри так тесно… Может быть, она не захочет спать рядом с ним… Может быть, предпочтет лечь на банкетке у стола, внизу.

Они пожелают друг другу спокойной ночи, больше ничего не скажут, они вообще почти не разговаривают. Они могли бы быть старой четой, путешествующей вместе.

Шум воды прекратился. Проглотив последний кусок сандвича, Эмиль откидывается на складном стуле. Скоро он пойдет ляжет на матрас. Он вымотан. Ему кажется, что он весит тонну. Он слышит шорох шагов по гравию. Появляется Жоанна, закутанная в халат. С мокрых волос течет на лицо. Он едва узнает ее такой. Вид у нее смущенный.

– Эмиль…

Ему странно слышать свое имя. Это в первый раз. Придется привыкать.

– Я истратила всю воду… Мне очень жаль… Я не знала, что так быстро…

Он беспечно машет рукой.

– Ничего.

– Да, но… Если ты захочешь помыться…

– Завтра будет видно.

Ей явно не легче. По-прежнему этот смущенный вид, голова втянута в плечи.

– Как ты думаешь, я могу занять стенной шкафчик… чтобы убрать мои вещи?

Он успокаивающе улыбается ей.

– Да. Конечно. Можешь что-нибудь убрать и под раковину…

– А твои вещи?

– Есть еще место под банкеткой. Это будет мой уголок.

– Ладно. Спасибо.

Она уходит в кемпинг-кар. Эмиль потягивается, встает.

– Я оставлю стол и стулья снаружи? – спрашивает он громко, чтобы она услышала его внутри.

В дверном проеме появляется голова Жоанны.

– А что?

– Я ложусь спать. Мне надо наверстать несколько часов сна.

– А… Да, оставь. Я сложу их, когда пойду спать.

Он сминает в руке упаковку от сандвича, сжимает свой по-прежнему выключенный телефон, заходит внутрь. Жоанна присела перед своим рюкзаком. Медленными движениями она достает из него кучу одежды. Встает, открывает дверь стенного шкафчика, где лежали складной столик и стулья. Сюда можно уместить много вещей. Тесно не будет.

– Это твое? – спрашивает она.

Жоанна обнаружила коробку в самом низу шкафчика. Она хочет ее взять, но Эмиль останавливает ее, пожалуй, слишком резко:

– Это мое, оставь!

Она замирает. Он не знает, обидел ли ее. Она ничего не выказывает. Продолжает убирать вещи. Это фотографии, сложенные в коробку. Годы и годы фотографий. Эмиль смягчается:

– Я сейчас все разложу. Спать мы будем наверху.

Он показывает ей веревочную лесенку в глубине кемпинг-кара, которая позволяет подняться под крышу, к спальному месту.

– Хорошо.

Эмиль еще не поднимал крышу кемпинг-кара. Он сражается с механизмом долгих десять минут. Когда Жоанна просовывает голову и спрашивает: «Справляешься?», он уже почти закончил.

– Все в порядке.

Он смотрит на часы. Семь часов вечера.

– Ладно, я ложусь. Если ты хочешь побыть снаружи, под раковиной есть свечи. И зажигалка.

– Хорошо. Спасибо.

– Если что, не стесняйся, буди меня… или обыщи. Будь как дома.

– Хорошо, – повторяет она.

– Спокойной ночи.

Эмиль исчезает под крышей. Матрас удобный, но не очень широкий. Ворочаться не стоит. Потолок такой низкий, что сесть нельзя. Он раздевается, как может, лежа. Оставшись в футболке и трусах, кладет грязную одежду в ноги. С облегчением опускается на подушку. Сегодня вечером он уснет быстро.

Три часа ночи, может быть, больше. Ему требуется долгая минута, чтобы понять, где он находится. Может быть, он просто не узнает места. А может быть, подводит память. Он не знает, сколько времени еще будет помнить, кто он и почему здесь. Врачи не говорили ничего определенного.

Могут пройти месяцы, прежде чем память разрушится окончательно. Но, возможно, наоборот, все произойдет очень быстро. Этого никто не знает.

Он – второй случай в Европе. У них мало опыта. Кемпинг-кар залит белым светом. Луна. Все вокруг тихо. Неподвижный силуэт Жоанны вырисовывается в этом белесом свете рядом с ним. Она спит на боку. Отвернувшись от него. Она сказала правду, не храпит. Он видит только ее хрупкую спину и рассыпанные по подушке волосы. Они уже не кажутся такими светлыми, ведь в полумраке цвета плохо различимы. Теперь можно подумать, что они темные. И гладкие. Можно подумать, что она Лора.

Лицо Эмиля нервно подергивается. Рот перекосился, будто в усмешке. Он знает, что это смешно, что это бессмысленно, но в эти несколько минут ему хочется смотреть на нее спящую, представляя себе, что это Лора. Он едва заметно придвигается, утыкаясь носом в ее волосы. Они не пахнут Лорой и выглядят иначе, но воображение сделает все необходимое. Он слушает ее дыхание, не шевелится. Он представляет себе Лору. Ее мускулистые ноги, совершенно гладкие волосы, падающие на плечи, ее шею, которую он всегда находил такой чувственной, округлые плечи, самую чуточку пухлые, то, что надо, ее грудь, не очень полную, но идеальной формы. И ее живот… Ее восхитительный живот… Самую малость дрябловатый, как она от этого злилась, но такой мягонький… Вот куда он больше всего любил ее целовать: в живот. Ее пухлые губы. Ее ягодицы… Он закрывает глаза, пытаясь успокоить зашедшееся в груди сердце. Плечи у Жоанны слишком худенькие. Лора была не такая, как Жоанна. Вся – формы, вся – изгибы. Сочная, но мускулистая. Она не была этим маленьким хрупким существом. Нет, она была полна, она дышала жизнью.

Жоанна вздыхает во сне. Эмиль опускает веки, чтобы сделать вид, будто спит, если она вдруг обернется, но она неподвижна. Продолжает спать, по-прежнему спиной к нему. Он сосредотачивается на волосах, только на волосах. Это могли бы быть волосы Лоры. И срабатывает. Лора здесь. Лора спит с ним рядом. Она отправилась с ним в его последнюю эскападу. Они вдвоем, только вдвоем в этом кемпинг-каре. Она останется здесь, она не уйдет. Они вновь обрели друг друга. Он уверен, что она улыбается своей улыбкой, лукавой и чуточку дерзкой, притворяется, будто спит, просто чтобы подразнить его, просто чтобы ему захотелось обнять одной рукой ее живот, другой шею, потом грудь. После этого она не сможет больше делать вид, что спит. Тихонько вздохнув, она зароется губами в его волосы, поцелует в ухо. Он прижмется к ее спине, она скажет ему: «Ты меня хочешь?» Она обожает, когда он хочет ее. Заставляет его повторять это снова и снова. «Скажи мне, скажи, что ты хочешь меня».

Мимо кемпинг-кара на полной скорости проезжает машина, грубо вырывая Эмиля из его грез. Это больно. Это как ледяной душ. Он резко тянет одеяло на себя, поворачивается набок. Брови его сдвинуты, в горле ком. Это и ее вина. Жоанны. Она здесь, она спит рядом с ним, ее волосы разметались по подушке… Какое она имеет право?

С утра они не обменялись и двумя фразами. Наверное, из-за ночного эпизода Эмиль все еще в плохом настроении. Он знает, что это глупо и она здесь ни при чем, но ничего не может с собой поделать. И потом, утром он увидел, как она ест чечевицу прямо из банки, и это его разозлило. Он сам не знает почему. Он непрестанно думает, что не надо было брать ее с собой, что ему было бы куда лучше одному. Но вот ведь, она здесь… Он не знает, сможет ли от нее избавиться и каким образом.

– Сверни здесь, – говорит Жоанна.

Они едут с девяти часов. Ищут станцию обслуживания для кемпинг-каров, чтобы наполнить бак водой. Она понадобится для душа и посуды. Биотуалет тоже надо опорожнить.

– Ты уверена? – хмуро спрашивает он.

Жоанна не обращает внимания на его тон.

– Указано, что здесь.

Он сворачивает на дорогу, которую она указала. Она права. Станция обслуживания здесь. Они выходят из автомобиля. Утреннее солнце уже обжигает. Эмиль стоит на коленях возле машины и уныло вздыхает.

– Я никогда этого не делал…

Жоанна стоит рядом, опустив руки. Она снова надела свою широкополую шляпу, скрывающую лицо.

– Я тоже.

Он встает, сердито фыркая, озирается. Пятидесятилетняя пара припарковалась метрах в пятидесяти. У них кемпинг-кар такой же модели.

– Вон, позови-ка того типа. Он наверняка знает, как это делается.

Он смотрит вслед Жоанне, которая послушно уходит в своем черном платье до пят. Слишком уж она добра. Лора послала бы его подальше. Посмотрела бы на него со своей дерзкой улыбкой и сказала: «Иди сам к этому типу. У меня весь день впереди».

Она легла бы на траву. И не встала, пока он не извинился бы за свой тон. Потом согласилась бы ему помочь, но с надутыми губками, и ему хотелось бы впиться ей в шею.

– Добрый день.

Пятидесятилетняя парочка уже здесь с Жоанной.

– Вам, кажется, нужна помощь?

Жоанна прячется в тени своей шляпы. Эмиль пожимает руку мужчине и кивает подбородком даме.

– Добрый день. Да… Скажем так, я только что его купил… Еще не знаю, как тут все устроено.

– Что вы хотите сделать? Залить воду в бак?

– Да…

– А с туалетом, вы знаете, как это работает?

Эмиль колеблется.

– Более или менее…

Мужчина улыбается чуть насмешливо, ясно, что он все понимает.

– Полно, ничего страшного. Когда-нибудь надо начинать.

Засучив рукава, он встает на колени.

– Ну вот, смотрите, ничего особо сложного.

Эмиль с благодарностью смотрит вслед удаляющейся пятидесятилетней чете. Они спасли ему жизнь. Подумать только, он уехал в кемпинг-каре, даже не зная, как опорожнять туалет! Иногда он бывает просто идиотом. Жоанна удивила его. Она подобрала платье до колен и принялась за дело. Руки у нее крошечные – Эмиль уверен, что мог бы обхватить ее запястье двумя пальцами, – но она несла с ним бак с водой, потом сама опорожнила бачок биотуалета и поставила его на место. От работы она не отлынивает. И не такой уж хрупкий у нее вид, когда видишь ее за делом. Ему вспоминается фраза из ее письма: Росту во мне 1 м 57 см, но я способна нести 20-килограммовый рюкзак несколько километров. Он улыбается, смягчившись. Он был несправедлив к ней сегодня утром. Не ее же упрекать, что она вновь погрузила его в воспоминания о Лоре ночью…

– Передохнем, прежде чем ехать? – предлагает Эмиль, когда она уже садится в машину.

Обернувшись к нему, она пожимает плечами.

– Как хочешь.

– За стоянкой есть ручеек, – добавляет он.

Оба направляются к ручейку. Уже почти полдень. Солнце припекает. Они садятся под деревьями. Эмиль разувается, снимает носки. Подходит к воде и погружает в нее ноги со вздохом облегчения.

– Присоединяйся, так хорошо! – кричит он Жоанне.

Она сидит по-турецки под деревом. Он ожидает, что она вежливо откажется, но ошибается. Она медленно встает и подходит к воде. Эмиль смотрит, как шмыгают головастики между пальцами ног. Жоанна наклоняется, чтобы снять свои золотые сандалии.

– Немного прохладной воды, немного тени, и жизнь прекрасна, – заявляет он.

Ему хочется отыграться за утреннее дурное настроение. Удалось ли, он не знает, потому что у Жоанны все так же отсутствует всякое выражение. Он смотрит, как она ступает в воду одной ногой, потом второй. Закрывает глаза, наверно, от удовольствия.

– Потом заедем за покупками? – спрашивает он.

– Да.

Снова повисает молчание, и они стоят по щиколотку в ручье, в прохладной тени деревьев.

Он всматривается в неподвижную спину Жоанны. Думает, что разница небольшая, есть она или ее нет. Она мало говорит. Почти не занимает места. Едва дышит. Но она здесь, она закрывает глаза, когда прохладная вода касается ее ног, перебирает пальцами, когда ее ласкает солнечный луч, и во всем этом – присутствие, отрадное присутствие.

Солнце потихоньку клонится к закату. Они припарковали кемпинг-кар на небольшой муниципальной площадке. Тут есть и другие путешественники. Эмиль и Жоанна поздоровались с ними издалека и устроились в тени, на траве. Поставили складной стол и стулья под деревьями. Жоанна своим слабым голоском предложила приготовить салат и села за стол, чтобы порезать помидоры и перцы. Эмиль сидит напротив, рассматривая путеводитель. Сегодня днем, заехав в магазин, они купили путеводитель по Пиренеям. В нем есть огромная карта, фотографии самых лучших точек обзора и маршруты походов. Указаны и стоянки для кемпинг-каров. Эмиль развернул гигантскую карту и склонился над ней. Он потирает подбородок, время от времени обводит ручкой название какого-нибудь городка. Жоанна продолжает резать помидоры, ко всему равнодушная. В нескольких метрах от них дети с криками играют в мяч. Женщина загорает у своего кемпинг-кара. Лает собака. Они молчат.

Эмиль, потягиваясь, закрывает карту. Он почти удивлен, увидев Жоанну за столом напротив. Он невольно улыбается ей, когда она поднимает к нему лицо, наполовину скрытое широкополой шляпой. Она не отвечает на его улыбку, очень быстро опускает голову и снова принимается резать помидоры. Эмиль встает.

– Пойду приму душ.

* * *

Он мечтает о прохладном душе, но вода в баке нагрелась от солнца. Она теплая. Он старается не пускать ее слишком надолго. У них бак всего на сто литров. Это немного. Зеркальце в санузле крошечное, и он думает, что будет трудно подстригать бородку. Может быть, пусть растет? Он стоит, задумчиво рассматривая себя в запотевшем зеркальце санузла. Этот второй день был не таким странным, как первый, и присутствие Жоанны в кемпинг-каре рядом с ним сегодня кажется ему менее абсурдным. Может быть, в конце концов они оба освоятся…

Когда Эмиль, полуголый, выходит из кемпинг-кара, жара еще удушающая. Жоанна хлопочет, накрывает на стол. Расставляет тарелки, приборы. Салат готов. Она, кажется, приготовила соус винегрет, в центре стола стоит мисочка с ложкой.

– О, – вырывается у него удивленно. – Спасибо, что приготовила все это…

Она как будто не понимает, за что он ее благодарит. Пожимает плечами и садится, движения ее медленны. Терпеливо ждет, пока он вытирает волосы полотенцем.

– Ты любишь готовить? – спрашивает он, садясь за стол.

Она отвечает не сразу. Прежде наполняет их тарелки.

– Да… В общем… Что попроще… Салаты, запеканки…

Она подцепляет вилкой два маленьких кусочка помидора. Ест она как птичка. Эмиль даже чувствует, как пробиваются ее крылышки. Он спрашивает:

– Что ты делала раньше?

Она смотрит на него недоумевающе.

– Раньше? Когда?

– До нашего отъезда. Ты работала, нет?

– Нет. Я не работала.

Он удивленно поднимает брови.

– Никогда не работала?

– Нет, работала. Конечно.

Она явно не хочет говорить больше, и он начинает сам, чтобы подбодрить ее.

– Я вот держал связь между отелями и сайтами бронирования. Получал комиссионные, когда они заключали контракт. Нудная работа. Приходилось постоянно доставать отельеров… А они были все время заняты и не стеснялись посылать меня подальше. Сама понимаешь… Я рад, что свалил.

Она не улыбается. Снова клюет из тарелки. Он удивлен, когда слышит ее ответ:

– А я работала сторожихой в начальной школе.

Он перестает жевать.

– Сторожихой? Это… Это удивительно.

– А?

– По физическим данным ты не тянешь на охрану, – добавляет он, оправдываясь.

Она глотает кусок помидора, прежде чем ответить.

– Я не была охранницей…

– Нет?

– Нет. Я отпирала по утрам ворота школы и классные комнаты, физкультурный зал, подсобку для велосипедов… Запирала все вечером. Немного прибиралась, и еще… я убирала опавшие листья и мусор во дворе. Помогала, когда надо было покрасить классную комнату или повесить картину… Следила, чтобы никто не зашел в школу вечером или в выходные. Вызывала бы муниципальную полицию, если это случалось. Но этого никогда не происходило. Еще я поливала растения… Рисовала классики на земле… Ничего особенного, но было славно.

Эмиль улыбается, слушая ее. Впервые она так разговорилась. Он, кажется, почти угадывает выражение глаз, но не уверен, потому что она в своей огромной шляпе.

– Ты жила при школе?

– Да.

– Правда?

– Да. У меня был маленький служебный домик во дворе.

Он представляет себе ее длинное платье и широкополую черную шляпу посреди школьного двора. Представляет ее с граблями, сгребающей опавшие листья, потом с лейкой, поливающей куст герани. Видит, как она спокойно шагает с большой связкой ключей в руке к тяжелым металлическим воротам… В конечном счете, ей это идет… Сторожиха начальной школы.

– Долго ты этим занималась?

– Почти восемь лет.

– Уволилась?

Она дергает головой, он не уверен, что понял. Это ни да, ни нет. Он решает не настаивать. Не хочет напугать ее своими вопросами.

– Во всяком случае, готовишь ты вкусно. Вкусно, – добавляет он.

Они доедают молча. Слушают, как шумят их соседи по кемпингу. Кричат дети, лает собака, взрослые вдалеке включили телевизор или радио. Время от времени звучит музыка. Эмиль убирает со стола и достает две свечи.

– Хочешь дыни? – спрашивает он Жоанну.

– Нет, достаточно.

Она почти ничего не ела. Несколько кусочков помидора и перца, большую часть оставила в тарелке. Эмиль тоже сыт, но это потому, что он съел три четверти салата. Он сел, зажег свечи, вытянул ноги.

Ему хорошо сейчас. Вчерашний день и сегодняшнее утро были нелегкими, но к вечеру он успокоился. Он задается вопросом, чем же они с Жоанной смогут заниматься долгими вечерами все эти месяцы… Жоанна чешет шею, тихонько встает. Она все время двигается как будто в замедленном темпе. Жесты точные, но мягкие, спокойные, как будто ничто, абсолютно ничто не может ее взволновать.

– Я… Я немного пройдусь.

Он улыбается ей.

– Хорошо.

Он смотрит, как она удаляется по траве, походка у нее тяжелая и легкая одновременно. За кемпинг-каром поле, полностью выжженное солнцем, тянется на несколько сотен метров. Она будто бы блуждает, не зная толком, куда идет. Он видит, как она сворачивает за стог сена, направляется к рощице, останавливается на несколько секунд и идет дальше.

Эмиль потягивается, встает. Сегодня они купили чайник. Ему хочется заварить себе чаю. Жара никогда не мешала ему пить чай. Он суетится в кемпинг-каре, достает чайные пакетики, наполняет чайник, прислонившись к крошечному кухонному столу, слушает, как он свистит. Он смотрит на свой мобильный телефон на столе, думает, что в нем, должно быть, уже десятки сообщений, наговоренных срывающимися от тревоги голосами. И все же Эмилю сегодня вечером хорошо. Он выходит наружу с дымящейся чашкой в руке, снова садится за складной столик. Теперь уже совсем стемнело. От свечей льется дрожащий свет. В некоторых кемпинг-карах поблизости окна уже темные. От луны сегодня вечером только маленький серпик. Он слабо освещает поле и стога сена. Эмиль щурит глаза. Жоанна там, посреди поля. Она сидит по-турецки. Совершенно неподвижно. Ее черная широкополая шляпа вырисовывается в тени, лицо, запрокинутое к небу, как будто обращается к звездам. Разговариваю мало, люблю медитировать, особенно на лоне природы.

Губы Эмиля сами собой раздвигаются в улыбке. Не таким уж странным, в конечном счете, было ее письмо… В нем сказано главное. Ничего больше.

* * *

Ночью его будит шум. Это Жоанна карабкается по веревочной лесенке. Но это не единственный шум. Что-то стучит по крыше кемпинг-кара. Видны вспышки света. Он привстает на локте.

– Что происходит?

Но он понимает, прежде чем девушка успевает открыть рот: она уже заползла на матрас, и она мокрая насквозь. С волос течет на плечи. Она дрожит.

– Гроза.

– Черт… Ты попала под ливень?

– Да.

Юркнув под одеяло, она извивается, снимая платье так, чтобы он ее не увидел. Эмиль тяжело опускается на подушку. Глаза слипаются. Сейчас, наверно, середина ночи…

– Который час?

– Два часа. Или три.

Он удивленно поднимает бровь.

– И ты все это время была снаружи?

– Я уснула.

– В поле?

– Да.

– Это часто с тобой случается?

– Иногда.

Она по-прежнему невозмутима. Она наконец сняла мокрое платье под одеялом. Эмиль протягивает ей свою футболку, лежащую на матрасе.

– Вот, хочешь вытереть волосы?

Она кивает. Новая молния прорезает небо. Он смотрит на нее, ее движения все так же спокойны: она садится, придерживая одеяло у груди, собирает волосы на макушке, обматывает футболку тюрбаном вокруг головы. Она, кажется, даже не замечает, что он наблюдает за ней. Ложится, поворачивается на бок, натягивает одеяло до подбородка.

– Спокойной ночи, – шепчет она.

– Спокойной ночи.

Несколько секунд он смотрит, как молнии освещают крышу автомобиля, матрас, их скомканную одежду по обе стороны матраса. Дождь хлещет с удвоенной силой. Он слышит, как она дрожит рядом с ним. Даже зубы стучат. Он лежит, вытянувшись, слушая шум грозы, медленно тянутся минуты. Сон не идет. Жоанна рядом тоже неспокойна. Она больше не дрожит, но время от времени ворочается. Он понимает, что она тоже не может уснуть. Медлит, прочищает горло:

– Ты не спишь?

Она замирает, проходит секунда, другая.

– Нет.

– Ты боишься грозы? – пытается он пошутить.

Его удивляет ее ответ:

– Да.

Эмиль ошарашен и несколько секунд не знает, что ответить.

– Хочешь… я принесу сюда свечу?

– Нет. Все в порядке.

Он никогда не встречал таких, как эта девушка. Она носит бак с водой, садится в автомобиль к первому встречному, но, надо же, боится грозы. Он не может удержаться от улыбки.

– Спокойной ночи, Жоанна.

Ему странно произносить ее имя вот так, в темноте на матрасе. Придется привыкать.

– Спокойной ночи, – шепчет она.

Он тоже поворачивается на бок, и теперь они лежат спиной друг к другу. Он закрывает глаза, задремывает под шум дождя и раскаты грома и проваливается в сон, сам того не заметив.

3

Вчера они остановились на стоянке для кемпинг-каров в деревне под названием Пузак, департамент Верхние Пиренеи. Если верить путеводителю, который они купили, это километрах в двадцати от самого лучшего вида горной цепи Пиренеев – Пика-дю-Миди-де-Бигорр. За завтраком Эмиль развернул на столе карту. Жоанна еще спит. Он достал столик и стул. Заварил чай, сделал бутерброд со смородиновым конфитюром и рассеянно ест, просматривая карту. Ему трудно поверить, что они так близко к пику Миди-де-Бигорр, высота которого 2877 метров. Деревня Пузак совсем непохожа на горную деревню. Пейзаж скорее плоский. Только поля и редкие платаны. Дома самые обыкновенные, точно такие же есть у Эмиля дома, в Роанне. Ему не терпится увидеть шале, старые каменные домишки, ели.

Он заглядывает в кемпинг-кар. Ни звука, ни движения. Однако ему что-то послышалось. Очень тихий шорох, словно дрожь. Он продолжает жевать, разглаживает ладонью карту. Опять. Снова тот же шорох. Похоже на вибрацию телефона. Он, однако, уверен, что не включал свой. Сердце подкатывает к горлу. Неужели включил? Сколько раз такое случалось с ним в последнее время – он не мог вспомнить, что говорил по телефону, выключил компьютер или убрал со стола. Это произвело на него странный эффект – заново оказаться здесь, не понимая, что у него только что был блэкаут.

Эмиль встает так быстро, что опрокидывает стул. Он надеется, даже молится: пожалуйста, пусть я не включал телефон. А что еще он мог сделать? Позвонил родителям? Он врывается в машину и застывает как вкопанный, с облегчением выдыхая. Звук исходит не от его телефона, лежащего на кухонном столе и безнадежно выключенного, а из стенного шкафчика, где сложены вещи Жоанны. Он прислушивается. Да, вибрация. У нее есть телефон? Странно… С тех пор как она села в кемпинг-кар на стоянке у автострады, он ни разу не видел ее с телефоном. И думал, что его у нее вообще не было или что она от него избавилась. Он тихонько подходит, колеблется, открывает шкафчик, стараясь не шуметь. Телефона он не видит, но звук стал сильнее. Вдруг он замирает. Слышит шорох наверху, на кушетке. Жоанна зашевелилась. Он поспешно закрывает шкафчик и выходит наружу, к столу. Заставляет себя сесть, взять дымящуюся чашку чая. Слышит, как стучит о стенку веревочная лесенка. Жоанна спускается. Он снова утыкается в карту.

– Доброе утро.

Жоанна робко высовывает голову наружу, волосы еще замотаны тюрбаном из футболки Эмиля.

– Доброе утро.

Больше он ничего не добавляет. Не говорит, что слышал, как звонил ее телефон в шкафчике. Она закрывается в санузле, а он пытается вновь сосредоточиться на карте, но не получается.

Жоанне кто-то звонит… Она спрятала свой телефон в куче одежды, чтобы не слышать его, но оставила включенным, и кто-то ей звонит… Есть человек на этой земле, который беспокоится о ней, хочет знать, где она. Есть человек на этой земле, который, возможно, любит эту странную девушку в черной шляпе и золотых сандалиях, и его это чертовски интригует.

Эмиль не сразу осознает, что она шепчет. Только встав, чтобы вымыть чашку, он слышит сдавленный голос в санузле. Она, должно быть, взяла телефон из стенного шкафчика, прежде чем закрыться там. Он почти не разбирает слов. Слышит несколько раз «нет» и «прекрати», после чего разговор, кажется, заканчивается. Потом он слышит странный звук, словно всхлип, и больше ничего. Он не решается спросить сквозь стенку, все ли в порядке. Быстро выходит, чтобы не столкнуться с ней лицом к лицу, когда она выйдет из санузла. Ей вряд ли это понравится. А он не будет знать, что ей сказать.

Кто ей звонит – мужчина? У нее есть дружок? Это кажется ему абсолютно безумным и маловероятным. Родственник?

Они сложили стол и стулья. Оделись и отправились в путь. Сегодня на Жоанне открытый черный топ и черные бермуды. Интересно, она всегда носит черное? Бермуды великоваты, в них она смахивает на пацана на школьном дворе. И черная шляпа по-прежнему на ней.

Эмиль включил радио, и она, кажется, тихонько подпевала. Он не уверен. Ее прижатая к стеклу голова покачивается. Он удивлен, когда она спрашивает минут через десять: «Куда мы едем?», как будто только сейчас заметила, что они снова в пути. Эмиль поленился ознакомить ее с маршрутом дня. У него сложилось впечатление, что ей глубоко плевать, где она находится, лишь бы можно было сесть по-турецки под деревом или в поле. Включив поворотник и свернув направо, он отвечает:

– Думаю, мы остановимся на несколько дней в деревне под названием Артиг.

Она молча кивает и снова прислоняется головой к стеклу. Эмиль утром отметил коммуну Артиг на большой карте. Это крошечная горная деревушка, три десятка жителей. Идеальная тихая гавань для их первой стоянки, чтобы посмаковать приезд в Пиренеи и подготовиться к началу приключения. Они дадут себе день или два, отдохнут, экипируются, а потом возьмут рюкзаки и пойдут дальше пешком. Близ Артига есть пик Миди-де-Бигорр, Испанский мост, цирк[1] Гаварни, горная речка, водопады… много чудес ждет их. Они возьмут палатку, два спальника и отправятся в поход. Он полагает, что Жоанна не будет возражать.

– Мы скоро приедем, – говорит он.

Но ему кажется, что она уснула.

Эмиль сам толком не знает, куда направляется. Медленно едет по улочкам Артига, пока Жоанна спит, прислонившись к стеклу. Он ищет парковку, где они могли бы остановиться, но больше любуется пейзажем. Он в восторге. Это именно то, чего ему хотелось. Узенькие улочки, каменные домики, сохранились даже деревянные крыши шале. Жаль, что Жоанна не видит всего этого. Может быть, вид горных вершин, зеленых просторов внизу и прелестные улочки вызовут у нее мало-мальский интерес? До сих пор у нее всегда был слегка туповатый вид.

Его взгляд мечется, боясь упустить хоть крупицу пейзажа. Он минует группу машин, которые остановились, чтобы пофотографировать и полюбоваться панорамным видом. Потом ему приходится дважды сдавать назад, чтобы протиснуться в переулок, никого не задев. Вот и парковка. На ней несколько машин. Это, должно быть, начало походного маршрута: из одного автомобиля вышла пара с палками в руках и рюкзаками за спиной.

Эмиль паркуется на самом краю, поодаль от других машин, под деревьями. Заглушает двигатель. Он не ошибся. Слышен шум воды. Здесь протекает ручей. Прямо вдоль стоянки. Приятно будет тут спать. Он косится на Жоанну. Она все еще спит. Он выходит из машины и направляется прямо к воде, ориентируясь на плеск. Достаточно пересечь парковку и срезать угол по траве. Вот и ручей, за деревьями. Вода спокойно течет, журчит на камнях, когда огибает их, там и сям уносит ветку… Вдоль ручья тянется дорожка. Здесь проходит походная тропа. Интересно, куда она ведет? Сейчас он посмотрит в путеводителе. Но пока он садится на валун, вытягивает ноги, на несколько мгновений закрывает глаза.

Мысли его путаются, блуждают над водным потоком. Он думает о телефоне Жоанны, о звонке. Это волнует его. Не только потому, что это подразумевает: кто-то где-то ждет ее, может быть, умоляет вернуться. Нет. Дело в другом. Дело в звонках, которые поступают ему тоже и переадресуются на голосовую почту. Дело в письме, которое придется написать родителям, сестре, Рено, чтобы объяснить им… Что объяснить? Он сам не знает. Все произошло так быстро, так поспешно. Ему самому трудно объяснить себе свой отъезд. Всегда ли так бывает, когда расстаешься с людьми? Всегда ли трудно понять причины, побудившие нас к этому?

А ведь Лора выглядела очень уверенной в себе, когда ушла. Она так и стоит у него перед глазами в тот день, когда пришла забрать свои последние вещи из квартиры. С ней приехала мать, она ждала ее внизу, предпочла дать им побыть вдвоем напоследок. Редко он чувствовал себя таким жалким и несчастным. Вот она, здесь, в своих джинсах в обтяжку, в маленьких белых полотняных полукедах и в желтом топе, подчеркивающем грудь. На шее поблескивал бриллиант. Она любила украшения. Всегда на ней была какая-то деталька, кольцо, тонкий браслет, длинные серьги… В тот день она держала в руке сумочку, а ее волосы, всё такие же гладкие, всё такие же темные, падали на плечи. Он почувствовал себя недостойным ее в своих джинсах и белой футболке. Недостойным, некрасивым и грязным, без блеска. Они уже говорили о разрыве, трижды. Лора заявила, что сказать больше нечего, она просто пришла за последними вещами. Она не хотела разговоров. А он не знал, как себя вести. Квартира опустела. Лора забрала диван, низкий столик и кровать, они принадлежали ее родителям. Он жил в тишине и пустоте уже две недели. Но оставались еще Лорины флаконы духов в ванной, ее зимняя одежда в шкафу, женские романы в гостиной… Это создавало иллюзию, что не все кончено. Вот только сегодня она пришла все забрать. Он видел ее в последний раз. Она спешила.

– Мама ждет внизу. Мы записаны к парикмахеру через час. Я быстро.

Он смотрел, как она ходит из комнаты в комнату, хлопочет, собирает, складывает. Бродил за ней с побитым видом, бессильно опустив руки.

– Тебе нужна помощь? – спросил он странно надтреснутым голосом.

– Нет, не беспокойся. Не обращай на меня внимания, я на несколько минут. Справлюсь сама. Скажу тебе, когда буду уходить.

Но Эмиль не двинулся с места. Он не мог оторваться от Лоры, равнодушной и совершенно чужой теперь, которая паковала свои вещи так поспешно, будто уезжала на импровизированный уик-энд. Он видел ее в последний раз. В последний раз она была здесь, с ним, в их квартире. Он не мог оторваться от нее. Он стоял в дверях гостиной, не сводя с нее глаз. Говорить больше не о чем. Я просто зашла за вещами, я быстро. Он не решился с ней заговорить. Тут она была тверда. Что он мог ей сказать, чтобы заставить передумать, убедить остаться? Ему казалось, она давно все решила. Задолго до того, как заговорила с ним о разрыве. Она была терпелива. Даже делала усилия, но все прошло, кончено. С нее было довольно. Она снова стала вольной пташкой, которую он встретил четыре года назад.

Она вошла в лифт с тремя полными пакетами и коробкой.

– Тебе нужна помощь? – снова спросил он.

– Нет. Я поднимусь за сумочкой, все в порядке.

Двери лифта закрылись. Он стоял в коридоре квартиры и чувствовал, что задыхается. Его взгляд упал на ее сумочку в прихожей. Он сделал над собой колоссальное усилие. Ему захотелось проверить ее телефон… проверить, обоснованны ли его подозрения. Он был уверен, что она кого-то встретила. Он все-таки открыл сумочку, запустил руку внутрь. Нашел телефон. Она установила пароль. Он был заблокирован чертовым паролем. Это причинило ему боль. За два года совместной жизни она никогда не ставила пароль на телефон. Почему же сегодня этот чертов пароль?

Он услышал, как подъехал лифт, и быстро сунул телефон в сумку. Она вошла в квартиру, чуть запыхавшись. Грудь вздымалась под желтым топом, щеки порозовели. Она улыбнулась ему, улыбнулась ужасной улыбкой, потому что эта улыбка была холодной, дружелюбная улыбка, чуть фамильярная, как будто Эмиль был всего лишь случайным знакомым.

– Ладно. Думаю, пора прощаться.

Он ничего не ответил. Голос бы сорвался. Он высматривал признак боли на лице Лоры, на ее прекрасном лице. Или вздох грусти… Но нет, была только поспешность и в какой-то степени облегчение. Он молился, чтобы рухнуть от муки, когда она уйдет, и больше никогда не очнуться. Она взяла сумочку, легко коснулась его плеча, привстала на цыпочки, чтобы поцеловать в щеку. Поцелуй гулко прозвучал в пустой квартире. Она добавила очень быстро, подавшись назад:

– Я рада, что… что мы жили вместе. Я желаю тебе самого лучшего, правда… Желаю тебе лучшего в дальнейшей жизни.

И она убежала, так же быстро, а он все стоял, онемевший, пронзенный болью. Она ушла к парикмахеру, как будто жизнь продолжалась.

* * *

Эмиль едва замечает, что у него ком в горле и он задыхается, как в тот июньский день, год назад. Но ведь он здесь, на берегу горной речки, его ласкает легкий ветерок. Ничего не произошло. Эмоции все те же, едва приглушенные долгими прошедшими месяцами. Ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, чтобы рассосалось жуткое ощущение в груди и в горле. Бросает камешки в ручей, давая разрядку гневу. Он все еще не понимает. Они были счастливы вместе. Были самой счастливой парой. Как же это могло случиться? Они не были обычной парой, не из тех, кого разъедает рутина. Они были особенными. Но Лора все равно ушла…

Вернувшись к кемпинг-кару, Эмиль удивлен: Жоанна вынесла стол и стулья и расставила приборы.

– Жоанна?

Она стоит у кухонного стола, склонившись над разделочной доской.

– Извини, ты спала, и я… я просто пошел немного пройтись.

Она пожимает плечами: мол, ничего страшного.

– Я так и подумала.

– Что ты нам готовишь вкусного?

– Салат из свежих овощей.

Она показывает ему лежащую рядом веточку розмарина.

– Я нашла это за кемпинг-каром.

– Дикий?

– Да.

Больше они ничего не говорят. Он смотрит, как она режет помидоры медленными и точными движениями. Сколько же времени он пробыл на берегу ручья? Как минимум час. Он трет шею.

– Тебе нужна помощь? Я могу… что-нибудь сделать?

– Я справлюсь.

– Я могу нарезать хлеб.

– Если хочешь.

Они молча садятся за стол под мерный плеск воды.

– Там позади есть ручей.

– А?

– Да. Сходи посмотри. И еще походная тропа.

Она кивает, продолжая клевать. Кажется, она только и ест, что фрукты и овощи. Поэтому такая худенькая. Сегодня вечером он сварит макароны с хорошим слоем расплавленного сыра и заставит ее поесть по-человечески.

– Я подумал, мы можем отдохнуть здесь немного. День или два. А потом на время оставим машину. Тут есть что посмотреть. Можно взять рюкзаки и уйти на неделю или две.

Она снова кивает. Эмиль продолжает:

– У меня есть палатка, горелка, спальный мешок.

– У меня тоже есть спальный мешок.

– У тебя есть теплая одежда? Наверху несколько градусов выше нуля, не больше. И тебе нужны походные ботинки, сандалии не годятся.

Она медлит. Он добавляет:

– Купим их тебе перед уходом, если хочешь.

– Хорошо.

Он думает, что им еще понадобятся большие фляги, аптечка, еда быстрого приготовления…

После обеда они моют посуду. Они поели молча, слушая плеск воды и птичий щебет. Несколько туристов пересекли парковку и вышли на тропу вдоль ручья. Приехали новые машины, другие уехали. Но им с Жоанной спокойно за завесой деревьев.

– Я останусь здесь, – сообщает Эмиль, убирая тарелки под раковину. – Мне надо написать письмо.

Он решил, что пора. Лучше сбыть это с рук сейчас, прежде чем он уйдет с рюкзаком в горы. Если с ним что-нибудь случится… Да, лучше сделать это сейчас, чтобы пуститься в приключение со спокойной душой, не думая о том, что оставляет позади. Он сядет за стол с чашкой чая. У него будет полдня, чтобы придумать, что написать.

Жоанна кивает.

– Хорошо. Я буду у ручья.

Еще некоторое время они продолжают мыть, вытирать, расставлять. Наконец Эмиль откладывает полотенце. С посудой покончено.

– Вечером тебе бы прогуляться по деревне. Панорама – отпад.

– А?

– Да. Пойдем вместе, если хочешь.

– Хорошо.

Жоанна ушла после обеда с маленьким полотенцем под мышкой, солнечными очками и книгой, как будто собралась на пляж. Эмиль согрел чай, достал тетрадь и ручку, уселся снаружи за складной стол. Это было три часа назад. Он не написал ни строчки. Для начала выпил чай, потом ему захотелось в туалет, он написал на письме только дату и погрузился в свои мысли. Захотел спать, прилег на матрас под раскладной крышей. Потом заварил еще чаю и решил всерьез приняться за письмо. Но тут вспомнил о походной тропе вдоль ручья и решил посмотреть в путеводителе по Пиренеям, куда она ведет. Нашел: тропа вела к водопаду Ариз, два с половиной часа туда и обратно. Потом он толком не помнит, что еще делал, до той минуты, когда женский голос вывел его из задумчивости. Голос, совсем непохожий на Жоаннин.

– Добрый день!

От неожиданности Эмиль плеснул чая на стол. И ответил не сразу. Женщина подходит из-за деревьев. Она в полном походном обмундировании и с палками. Лет тридцати, не больше. У нее светлые волосы, скрученные в пучок, черты лица довольно жесткие, но гармоничные. Явно спортсменка. Мускулистые ноги и широкие плечи.

– Добрый день, – отвечает он, наконец обретя дар речи.

Только теперь он заметил, что женщина не одна, ее ждут еще двое, за деревьями, поодаль.

– Я не хотела тебе мешать. Меня заинтересовал кемпинг-кар. Ты тоже на десятый?

Он не понимает толком, о чем она. Хмурит брови. Наверно, вид у него дурацкий.

– На десятый?

– Десятый маршрут.

– О!

Он читал об этом в путеводителе. Маршрут 10 проходит через все Пиренеи. Артиг – точка на пути.

– Нет. Я… я приехал сегодня утром.

– Так ты не пойдешь на десятый?

– Нет… Я рассчитываю уйти на несколько дней с рюкзаком и палаткой, посмотреть окрестности, но у меня нет четкого маршрута.

– Ты будешь здесь еще пару дней?

– Да. Пока подготовлю маршрут и все снаряжение…

– Собираешься на пик Миди-де-Бигорр?

С ее лица не сходит улыбка. Какой контраст с Жоанной!

– Да, в том числе.

– Тогда я могу дать тебе пару советов. Мы только что оттуда. Я горячо рекомендую тебе тропу Мулов. Изрядно дольше, но это обалденно… Подумать только, люди ходили по этой дороге зимой, в снегу, и несли до сорока килограммов!

Ее энтузиазм заразителен. Эмиль кивает, улыбаясь в ответ.

– Мы сегодня идем к водопадам, – продолжает молодая женщина. – Решили осесть здесь на несколько дней, прежде чем двигаться дальше. Пока осматриваем окрестности.

Она заправляет выбившуюся из пучка прядь за ухо, облизывает губы.

– Ладно, не буду тебе мешать, ты, кажется, занят. Пишешь книжку?

Он качает головой, улыбается.

– Нет. Письмо.

– О! Тебе, похоже, изменило вдохновение.

Она косится на чистый лист. Он прыскает.

– Да, есть немного.

– Присоединяйся к нам сегодня вечером. Нас много на десятом маршруте. Мы поселились в горном приюте. Вчера развели костер. Сегодня тоже хотим. Пара немцев уходит на рассвете. У нас проводы. Принеси вина, если можешь.

Ее искрящаяся улыбка контрастирует с жесткими чертами лица. Он отвечает:

– Ладно, постараюсь.

Пара друзей за спиной девушки проявляет признаки нетерпения. Мужчина машет ей, призывает поторопиться. Она берет палки, которые воткнула в землю.

– Если придешь, спроси Хлою. Я могу быть в кухне, тебя проводят ко мне.

Эмиль кивает, снова улыбается.

– Идет. Спасибо.

– Да пожалуйста. Ладно, до скорого… может быть!

– Да. До скорого!

Она уходит быстрым шагом и скрывается за деревьями. На этот раз он уже не может приняться за письмо, дело кончено, не начавшись. Он откидывается на спинку стула, вытягивает ноги. Пойдет ли он сегодня вечером? Пожалуй, ему хочется. С Жоанной хорошо, но слишком уж она молчалива. Ему не повредит вечер с вином, людьми, разговорами, улыбками… Под раковиной есть бутылка красного, он взял ее с собой, когда сбежал. Можно принести ее. Но Жоанна… Может ли он оставить ее здесь одну?

День клонится к вечеру. Жоанна не вернулась. Эмиль наскоро принял душ и вскипятил воду для макарон. Бросил в кастрюлю спагетти и засек время. Где ее носит? Он решил сходить к ручью, посмотреть, там ли она. Походная тропа пуста, и Жоанны на горизонте не видно. Он делает несколько шагов в одном направлении, в другом, не покажется ли она. Тщетно. Это его слегка злит. Он проголодался, и еще кое-что раздражает. Этот вечер в горном приюте… Если Жоанна не вернется, он не сможет пойти.

Он ждет еще немного, потом вдруг вспоминает, что забыл макароны в кипящей воде. Поздно. Кемпинг-кар в дыму, кастрюля почернела. Воды нет даже на донышке. Макароны обуглились. Не в силах сдержать раздражение, он принимается ругаться, хлопая дверцами шкафчиков. Ему требуется десять минут, чтобы отчистить дно кастрюли, и еще десять, чтобы снова поставить вариться макароны. Уже почти темно, когда он выносит стол.

Он еще злится. Жоанна испортила ему вечер. Куда она запропастилась? Он не знает, беспокоиться ли о ней или только сердиться. Прошлой ночью она же уснула в поле… Возможно, это опять произошло. Она вернется в ночи, сонная, а он потеряет вечер.

Эмиль доедает тарелку макарон, кладет себе добавки, посыпает сыром. Он начинает всерьез беспокоиться. А если пойдет дождь? Если поднимется вода? Если она не найдет дорогу в темноте? Отодвинув тарелку, Эмиль достает фонарик из шкафчика под раковиной и идет встречать ее к ручью. Она там. Возвращается в своих великоватых бермудах, с книгой и полотенцем в руках. Она идет спокойным шагом, и это буквально выводит его из себя.

– Где тебя носит? – кричит он приближающемуся силуэту.

Она, кажется, даже не ускоряет шаг, услышав его.

– Я уже беспокоился! Скоро ночь!

Она подходит к нему и смотрит удивленно, как будто не понимает, на что он сердится.

– Предупреждать надо!

– Извини, я не заметила, что так поздно…

Ее тихий виноватый голосок его не успокаивает.

– Уже темно!

– Я читала книгу… – добавляет она извиняющимся тоном.

– И не заметила, что стемнело?

Он вдруг осекается, поняв, какое злое у него лицо. Она не обязана давать ему отчет. Она взрослый человек и вполне способна жить самостоятельно. Но в том-то и вопрос… Способна ли она? У нее всегда такой отсутствующий вид.

– Извини, я просто… Я начал беспокоиться.

Она равнодушно пожимает плечами.

– Ты уснула в поле прошлой ночью, я испугался…

Он умолкает от неожиданности, когда она перебивает его:

– Теперь я буду возвращаться до темноты.

И ему больше нечего сказать, кроме жалкого «Я сварил тебе макароны», оставшегося без ответа.

Они молча возвращаются к кемпинг-кару. Ему больше совсем не хочется идти на вечеринку. Он зажигает свечи на столике и снова утыкается в путеводитель по Пиренеям, пока Жоанна ест. Она сегодня сгорела на солнце. Нос покраснел. Интересно, а шляпу она сняла?

– Годится, еще теплые? – спрашивает он, оторвавшись от путеводителя.

– Да.

– Идти в деревню поздновато… Пойдем завтра…

– Да.

Стоянка в этот час пуста. Ни души. Эмиль вздрагивает, услышав шорох листвы за спиной. Он щурится, смутно различает силуэт. В следующую секунду появляется фигура с веткой в волосах. Эмиль вздыхает с облегчением, узнав давешнюю молодую женщину, Хлою.

– А, это ты! А я-то думаю, кто здесь бродит!

Жоанна за столом поднимает голову, услышав его, и видит стоящую перед ними Хлою. Она не выказывает ни малейшего удивления. Хлоя же вдруг смущается. Она мнется:

– Извини, я хотела… я думала… вечеринка…

Она втягивает голову в плечи, как будто хочет провалиться сквозь землю. Эмиль встает и жестом приглашает ее отойти в сторону ручья. Хлоя мгновение колеблется, потом идет за ним, бросив быстрое «добрый вечер» Жоанне. Пройдя немного, Эмиль останавливается.

– Я хотел прийти, – говорит он. – Но Жоанна была у ручья и не вернулась. Уже темнело. Я хотел дождаться ее, быть уверенным, что она вернется живой и невредимой. А потом было уже поздно.

Хлоя, кажется, его не слушает, она не сводит глаз с кемпинг-кара и Жоанны, которая ест в окружении свечей, по-прежнему в своей черной шляпе.

– Это твоя подружка? Я не знала, что ты здесь с подружкой…

Проследив за взглядом Хлои на Жоанну, он смеется и качает головой.

– Нет… Нет, это не моя подружка!

Жоанна отложила вилку. Лицо ее теперь запрокинуто к небу. Она больше не двигается. То ли смотрит на звезды, то ли молится. Хлоя шепчет:

– У нее странный вид.

Эмиля это смешит.

– Да, она точно с прибабахом!

– Тогда что она здесь делает? Почему путешествует с тобой?

Ему не хочется рассказывать ей все. Про болезнь, приговор, объявление…

– Я подобрал ее на дороге.

Хлоя вытаращила глаза.

– Что?

Он быстро соображает, что бы придумать.

– Она голосовала, я подобрал ее на автостраде. Она немного потеряна… Я… Я рассказал ей про мое путешествие в Пиренеи, и она захотела со мной.

Рот Хлои округляется от удивления.

– Но ты ее не знаешь?

– Нет.

– Когда ты ее подобрал?

– Три дня назад.

– И ты с ней незнаком?

– Незнаком.

– А может быть, она сумасшедшая… я хочу сказать, по-настоящему, психически больная, или… Может быть, она в бегах. Может быть, ее ищут!

Он пожимает плечами.

– Она не выглядит опасной.

Видя изумленные глаза Хлои, он понимает, что, наверно, и сам такой же сумасшедший, как Жоанна, что они нашли друг друга.

– Значит, ты сам псих!

Хлоя смеется, и он тоже, радуясь, что она уже не выглядит такой перепуганной.

– Это и есть приключение, правда?

– Ммм… – мычит Хлоя. – Не знаю.

– А ты с кем отправилась на твой десятый маршрут?

– Я с двумя лучшими подругами и их дружками. То есть надо бы сказать мужьями, но я еще не готова. Сразу чувствую себя старой.

Они улыбаются друг другу.

– Я, кажется, понимаю… мой лучший друг только что стал папой и подыскивает дом.

Она корчит гримасу, и он опять смеется.

– Вот беда-то! Лучше бы поехал с тобой сюда!

– Думаю, ему бы понравилось.

– Это мадам потребовала дом и потомство?

Он на секунду задумывается.

– Думаю, да, но он чертовски счастлив.

– Ну, это главное.

Повисает молчание. Эмиль заметил, что Хлоя вечером распустила волосы. Они падают на плечи. Она сменила походную одежду на яблочно-зеленое летнее платье и сандалии на танкетке. Они одного роста. Еще сантиметр – и она была бы выше.

– Ну что, пойдем на вечеринку? Твою чокнутую подругу тоже можем пригласить.

Она лукаво улыбается. Оба смотрят на Жоанну, а та встает, берет свою тарелку и приборы и уходит в кемпинг-кар.

– Думаю, она пошла спать, – говорит Эмиль.

– Да… Оставим ее здесь?

– Можно.

– Или можем посидеть здесь, у ручья. Я только не принесла вина…

Эмиль улыбается ей.

– У меня там есть вино. И огонь. Можем устроить посиделки здесь.

Хлоя радостно хлопает его по плечу:

– Идет!

* * *

Жоанна в автомобиле моет посуду. Он встает рядом, немного смущаясь.

– Я встретил эту девушку сегодня днем. Она уходит в поход со своими друзьями.

Жоанна не реагирует. Она продолжает тереть свою тарелку.

– Мы устраиваем пикничок на берегу ручья, хочешь присоединиться?

Она качает головой.

– Нет, не стоит.

– Ты ляжешь спать?

– Да.

– Ладно… Тогда пока…

– Пока.

Эмиль открывает шкафчик под раковиной, достает бутылку красного вина, штопор и зажигалку. Выходя из кемпинг-кара, он чувствует, как уставились на него глаза Жоанны, и думает, что у нее, наверно, все тот же шалый и потерянный взгляд.

4

– Вот, здесь нам будет отлично.

Хлоя опустилась на валун, подстелив сухой травы. Эмиль собрал ветки, сложил их шалашиком для костра и теперь старательно обкладывает его камнями. Огонь загорается легко. Эмиль собирает еще хвороста, а Хлоя открывает бутылку.

– Я не захватил стаканов, – извиняется он.

– Будем пить из горлышка.

Теперь все хорошо. Эмиль складывает хворост рядом с костром. У них есть запас на несколько часов. Он садится рядом с Хлоей. Она вытянула длинные мускулистые ноги. Оранжевые отсветы танцуют на ее коже. Она поднимает бутылку, подносит к губам, протягивает ему. Ему хорошо здесь, на берегу ручья, у костра, с девушкой, которая улыбается ему, дает понять, что он ей нравится, с девушкой, в которой бурлит энергия. После первых тихих дней, когда он пережевывал прошлое, этот вечер просто глоток кислорода. Разговор начинает она:

– Ну же, расскажи мне… Что это за идея путешествия в Пиренеи? Как ты оказался здесь?

Но Эмиль предпочитает выслушать ее, он еще сам не знает, что расскажет. Подслащенную версию правды, более или менее реальную.

– Нет, сперва ты.

– Вот как, почему?

– Потому что ты задаешь слишком много вопросов.

Она тихонько смеется, запрокинув голову.

– Согласна. Мне это часто говорят.

– Так расскажи мне. Что это за путешествие по десятому маршруту?

– Ладно, начнем с начала. Я… Я бросила свою работу почтальонши.

Она улавливает удивленную улыбку на его губах.

– Да… Почтальонши. Это объясняет мои мускулистые ноги и загорелую кожу, правда?

Оба от души смеются.

– Ты ездила на велосипеде?

– Разумеется. Я всегда отказывалась от машины.

– Ты, наверно, любишь спорт?

– Только этим и занималась все выходные.

– Тоже велосипедом?

– Нет. Плавала, бегала, ходила в походы. Всегда хотела совершить роад-трип на лоне природы.

– Поэтому ты бросила работу?

– Все немного сложнее…

Она берет бутылку из его рук и делает долгий глоток.

– А неплохое винишко.

Она смотрит на него пристально, этот взгляд о многом говорит. Она пришла за ним к его кемпинг-кару в ночи…

– Ну и как ты ушла? – продолжает он, чтобы скрыть волнение.

– Да, я… Эта идея о путешествии так и крутилась в голове. Мне всегда хотелось пройти по десятому маршруту. Мы собирались пойти на него с моим тогдашним парнем. Но три года назад мы расстались. Он был козел, но мы собирались пожениться.

Она корчит виноватую гримаску.

– Да, я чуть не попалась. Но все хорошо, что хорошо кончается, потому что месье ушел с другой…

Повисает короткая пауза.

– …на десятый маршрут.

Эмиль заглушает смех горлышком бутылки и чуть не давится. Хлоя нисколько не обижается. Она тоже хохочет.

– Да, я знаю… Всегда и повсюду этот чертов десятый маршрут. Моя жизнь – комедия.

– Я вижу, ты и не против.

Снова наступает тишина, едва нарушаемая потрескиванием дров в костре.

– Ну вот, и я плюнула на эту идею путешествия. Я… я, в общем-то, потеряла еще три года, заново учась жить. Работа, спорт, встречи с подругами. Они старались меня отвлечь. Я была единственной одиночкой в группе. Была и остаюсь. Так что они все время пытаются меня пристроить. Это невыносимо.

– Я понимаю.

С ним было то же самое, когда ушла Лора. Рено был с Летисией, друзья, с которыми они еще виделись, тоже мало-помалу обзаводились семьями. Он стал непристроенным мужчиной. И никто не понимал, что он не желает больше об этом слышать, что для него все позади. Хлоя продолжает:

– А потом два месяца назад умерла моя мать. Рак яичников. Отец выставил на продажу семейный дом. Я поняла, что это конец жизненного цикла, что пора уходить. Такие вещи всегда чувствуешь. Обрывается последняя связь, и знаешь, что можешь уйти. Я не хотела брать отпуск за свой счет. Я уволилась. Я молода, найду что-нибудь другое в какой-нибудь другой стране.

Она бросает камешек в воду. Эмиль протягивает ей бутылку.

– Куда ты поедешь после Пиренеев?

– Может быть, в Испанию. Потом на Сицилию. Дальше – еще не знаю.

– А твои подруги? Они поедут с тобой?

Хлоя качает головой. Отсветы пламени пляшут в ее светлых волосах.

– Нет. Они со мной только на десятом маршруте.

Она подтягивает колени к груди. Ему нравится, как она на него смотрит, склонив голову набок. Хочется погладить ее по волосам.

– А ты? – спрашивает она. – Почему ты совсем один? Ну, не считая той чокнутой, которую ты подобрал на дороге…

Он не успел заготовить невинную ложь. Его застигли врасплох.

– Я… У меня тоже…

Он сглатывает. Хлоя смотрит на него спокойно, с интересом. Ему не хочется говорить ей о своей болезни. Сегодня он хочет быть молодым и полным жизни, как она. Хочет быть парнем, у которого все впереди.

– У меня тоже она ушла, – говорит он наконец.

– Кто? Твоя подружка?

– Да. Она ушла год назад. Не в пример тебе, я так и не узнал, был ли кто-то другой. Мы… Мы не собирались жениться, но… она захотела ребенка, и… она была готова куда больше, чем я. Я… Я был еще мальчишкой.

Он удивлен, как это само собой сказалось. Потому что это ни в коей мере не ложь. Это правда, Лора хотела ребенка. Лора мечтала завести ребенка с ним. Он в конце концов капитулировал, но было поздно. Он понял это только после. Ему трудно поверить, что он только что все рассказал Хлое, ведь даже Рено этого не знает. Он никогда не мог об этом говорить. Он никогда не мог понять уход Лоры, принять его. Но всегда знал, что именно в этом корень проблемы.

– Что же произошло? Вы не пытались? – допытывается Хлоя.

– Ну, так… Скажем… Когда я наконец решился, было уже поздно.

– Ай.

– Да. Она ушла. Я… я думаю, был кто-то другой, но я этого так и не узнал.

– Что бы это изменило? Она ведь все равно ушла.

– Верно.

– Это могло бы позволить тебе снять с себя ответственность. Вот чем это полезно.

– Как это?

Хлоя перекатывает камешки между пальцами.

– Ну… Всегда проще видеть в сопернике причину разрыва. Гораздо проще, чем признать, что сам все испортил.

Эмиль знает, что она права. Но ему не хочется этого слышать. Все кроется в ее желании ребенка и его незрелости… Он не хочет больше думать об этом сегодня. Он пытается сменить тему.

– Мы порвали, и… я тоже оказался единственным одиночкой в группе. Все вокруг меня обзаводились семьями, моя работа мне наскучила, а потом мой лучший друг стал папой. Это была последняя капля. Пора было уходить, как ты сказала.

– Просто взял и уехал?

– Да. В одночасье. Купил кемпинг-кар и уехал. Это было… Не знаю… Как будто я проснулся, после того как спал в безвкусной жизни долгие месяцы.

И тут он не лжет. Он слышит себя, будто кого-то другого, и задается вопросом, был ли приговор его болезни единственной причиной отъезда… Хлоя подносит бутылку ко рту и несколько секунд смакует вино, прежде чем ответить:

– У меня было в точности такое же чувство. Надо остерегаться.

– Чего?

– Как бы не уснуть в своей жизни. Все мы к этому склонны. Я постараюсь быть начеку на будущее. И ты бы тоже.

Он кивает. Он не скажет ей, что у него больше не будет времени уснуть в своей жизни.

– А ты кем работаешь? – спрашивает Хлоя, передавая ему бутылку.

Они допили вино. Поговорили о своих работах, потом о родных, о его и ее представлении о жизни. Оба слегка пьяны. От этого так хорошо. Хлоя лежит на камнях, ее платье задралось выше колен. Он придвинулся к ней, но не решается ее коснуться, пока еще нет. Он смотрит, как отсветы пламени пляшут на ее волосах, на ногах, в глубине глаз. У Хлои немного заплетается язык, когда она привстает на локте и спрашивает:

– Может, пойдем в твою машину?

В глазах у нее решимость. Ему очень хочется ее поцеловать, ощутить ее тело своим.

– Там Жоанна.

– Она ведь спит наверху?

– Да…

– Мы тихо. Обещаю тебе, я буду тихой как мышка.

Она лукаво улыбается. Встает, опираясь на колени Эмиля, и это прикосновение доканывает его.

– Тогда полная тишина! – командует он.

– Есть…

Она задевает его бедро. Он поспешно ловит ее за руку и увлекает под деревья в направлении кемпинг-кара.

– Идем.

* * *

Оба спотыкаются, входя в кемпинг-кар, и Эмиль почти уверен, что они уже разбудили Жоанну, но не успевает и рта раскрыть, Хлоя обнимает его, ее губы прижимаются к его губам. Ее дыхание отдает алкоголем и еще какой-то более сладкой ноткой. Ему странно обнимать такое сильное тело. Лора не была ни такой мускулистой, ни такой крепкой. И ростом была меньше. Он никогда не знал такой энергичной девушки, как Хлоя. Она обхватила его и уверенно раздевает, не переставая целовать. Ее движения быстры и точны. Опершись на кухонный стол, они опрокинули кастрюлю, и Хлоя звонко хохочет. Эмиль бледнеет, закатив глаза к потолку, где Жоанна уже наверняка проснулась.

– Брось, расслабься, – шепчет Хлоя ему на ухо. – Мы ее не травмируем.

Она не дает ему ответить, прижавшись губами к его губам. Оба уже в одном белье. Эмиль молча кивает ей на банкетку у стола. Она всего лишь в метре от них, но они добираются до нее безумно долго. Она сама опрокидывает его на банкетку, залезает сверху. Вид у нее бешеный, глаза блестят. Вот-вот зарычит. Эмиль зажимает ей рот рукой, она слишком громко дышит. Но когда он входит в нее, ему самому не удается сдержать стон. Ему кажется, что этого не было с ним годы и годы. После Лоры была только одна женщина. Один раз. Замужняя женщина, они познакомились на сайте. Он даже не помнит, почему это сделал. Может быть, подсознательно хотел отомстить Лоре, украсть эту женщину, как кто-то украл у него Лору. Все было быстро и безвкусно. После этого он решил, что все кончено, что отныне разочарование – его удел. Но сегодня ему хорошо. Это все что угодно, только не разочарование. Как будто маленький ренессанс. Они как могут сдерживают вздохи. Банкетка ужасно скрипит. Они кончают вместе, задыхаясь, взмокшие, прилипнув к кожзаменителю. Тишина воцаряется в кемпинг-каре, и Эмилем теперь владеет одна навязчивая идея: уловить малейший знак, который указал бы, что Жоанна проснулась. Он молит Бога, чтобы это было не так. Теперь, когда возбуждение спало, ему стыдно перед ней. Они вели себя чудовищно. Он тихонько отстраняет Хлою и шепчет извиняющимся тоном:

– Лучше не оставаться здесь… Если Жоанна…

Он не успевает договорить, Хлоя кивает и вскакивает с банкетки.

– Я поняла.

Она одевается быстрыми и чуть напряженными движениями. Эмиль боится, что обидел ее. Он не хотел ее выставлять.

– Посидим снаружи? Я заварю нам чаю?

Она замирает с платьем на шее. На лицо возвращается улыбка.

– С удовольствием. Но тогда уж зеленого!

Когда Эмиль выходит с чаем, Хлоя листает путеводитель по Пиренеям, который он оставил на столе.

– Я могу дать тебе массу советов, – говорит она, когда он садится напротив.

– Да?

– Да. Но это, пожалуй, займет целый вечер. Если ты еще будешь здесь завтра вечером, можем договориться?

– Когда ты уходишь?

– Послезавтра.

– Тогда заметано, завтра вечером, да.

Несколько секунд они пьют чай молча. Очень посвежело. Уже глубокая ночь. Первым нарушает молчание Эмиль.

– Я не уверен, что у меня достаточно снаряжения… для пешего похода, я хочу сказать.

– Я не профи, но… мы идем уже десять дней и ночуем то в приютах, то в палатках. Думаю, я смогу тебя проинструктировать.

– Вот и славно.

Глаза Хлои смеются.

– Нет. Этот вечер был славный.

Эмиль улыбается ей в ответ.

– Правда. Это…

Он колеблется, не зная, как построить фразу. Не хочется выглядеть балдой.

– Славно встретить таких людей, как ты.

– Возвращаю тебе комплимент.

Она смотрит ему прямо в глаза, добавляет тихо:

– Ты мог бы найти более подходящую компанию, чем эта чокнутая в шляпе.

Он старается этого не показать, но замечание Хлои его раздражает. Оно кажется ему злым и несправедливым. Он пытается защитить Жоанну:

– Она просто немного потеряна… Но она очень милая.

– Да, – отзывается Хлоя с гримаской. – Милая.

Она издевательски усмехается. Эмиль не отвечает. Молча пьет свой чай.

* * *

Хлоя снимается с якоря через несколько минут. Чмокнув его куда-то между губами и щекой, она скрывается за деревьями. Эмиль не решается забраться на спальное место наверху, где лежит Жоанна и, наверно, еще не спит, разбуженная их игрищами. Сегодня он удовольствуется банкеткой. После всего, что произошло, он должен оказать ей такое уважение.

На следующий день он просыпается с ужасной головной болью. Говорит себе, что так и надо, что Бог его наказал. Солнце стоит высоко. Наверно, уже около полудня. Сейчас, средь бела дня, ему еще больше стыдно за вчерашний вечер. Он спал на банкетке, накрывшись курткой. Эмиль заставляет себя встать, выйти наружу. Ни следа Жоанны. В каком-то смысле ему легче. Потом он начинает беспокоиться, что она могла уйти, бросить его. Но все ее вещи здесь. Сейчас он примет душ, а потом приготовит хороший обед, чтобы вымолить прощение. Только свежие овощи. Она будет довольна.

Но до этого Эмиль заставляет себя пройтись под деревьями, чтобы унять головную боль. Он направляется к ручью. Хорошо бы помочить ноги в ледяной воде. Он резко останавливается, потому что Жоанна там, на берегу, сидит на большом валуне. Она прижимает к уху телефон и говорит. У нее уверенный голос, он такого от нее не слышал. Негромкий, но ясный.

– Нет. И перестань мне звонить…

Несколько минут она молчит. Несмотря на шум ручья, Эмиль слышит мужской голос в трубке. Довольно молодой голос.

– Ты… Нет… Перестань, не плачь… Ты говорил, что уважаешь мой выбор… Я… Я не знаю. Я тебе уже сказала… Месяц, полгода, год… Мне нужно время… Нет… Перестань…

Она молчит еще дольше, как будто сдерживается или переводит дыхание.

– Мы договорились… Я вернусь, когда буду готова. Я тебе уже сказала… Ты не можешь продолжать вот так мне звонить… Мне нужен покой. Мне нужно пространство.

Она обхватывает голову руками. Проходит еще несколько секунд. Когда она заговаривает снова, голос у нее сердитый.

– Да, мы любили друг друга, но это ничего не меняет… Нет, теперь я уже не знаю. Мне нужно время, чтобы понять, так ли это еще… Перестань плакать. Как есть, так есть.

Эмиль стоит, застыв, несколько секунд и понимает, что не должен быть здесь. Он тихо пятится, стараясь не хрустеть ветками. Будет жуткий шум, и Жоанна услышит. Она поймет, что он знает. Ни он, ни она не смогут справиться с этой ситуацией. Эмиль быстро возвращается к кемпинг-кару. Теперь он знает. Ей звонит мужчина. Мужчина, который плачет оттого, что она ушла, мужчина, которого она когда-то любила, но теперь не уверена, что любит.

Стол готов. Он его накрыл. Приготовил омлет с грибами, моля Бога, чтобы она ела яйца, зеленый салат и немного риса, который сварил с веточкой розмарина. Поджидая ее, достал чистый лист и ручку, но сегодня явно не тот день, чтобы писать письмо. Головная боль никуда не делась, она стучит в черепную коробку. Картины ночи еще слишком близки. Слова, произнесенные на берегу ручья. Она захотела ребенка, и… она была готова гораздо больше, чем я. Он не знает, почему вдруг доверился. Почему этой девушке? Не потому ли, что проще признаваться в своих ошибках незнакомым людям?

Эмиль познакомился с Лорой в университете. Он скучал на курсе коммерции. Толком не учился. По минимуму. Лора была курсом старше. Она пришла представить другим студентам в качестве примера свою стажировку, которую проходила в агентстве недвижимости. Он нашел ее красивой и дерзкой. В тот же вечер они встретились на студенческой вечеринке. Он поймал ее за плечо в толпе и сказал, что очень интересуется предприятием, на котором она проходила стажировку. Она все поняла и рассмеялась. Он просто влюбился в ее смех. И тогда же наполовину влюбился в нее. Они провели вечер за беседой у стойки бара. Уходя, поцеловались. Назначили свидание на завтра, чтобы перекусить в центре города. Так это все и началось, стремительно. Больше они не расставались. Она приходила ночевать в его студенческую квартирку. Он приходил ужинать в квартиру, которую она снимала с подругами. Иногда ночевал там. Она могла позвонить к нему в дверь среди ночи, просто чтобы вдохнуть его запах перед сном. Или приходила на перемене в его аудиторию и заявляла: «Пошли в кино!» Он удирал с лекций и шел с ней. Она была импульсивна. Вся дышала жизнью. Не любила долго оставаться в одном и том же месте. Все ей быстро надоедало. Она могла уйти с вечеринки через час, мол, ей пахло плесенью. Она решала уехать на уик-энд к морю во вторник вечером, мол, хочешь, езжай со мной, я все равно уеду. Бросив в свою старую машину купальник и зубную щетку, она уезжала. Таким было начало их связи: взлеты и падения, страсть. Он знал, что она свободна, и любил ее еще сильней, понимая, что она может уйти в любой момент.

Потом они успокоились. Стали учиться прилежнее (папы и мамы с обеих сторон ворчали). После двух лет метаний между их домами они поселились вместе. Лора закончила факультет и нашла работу, перестала затевать импровизированные уик-энды, начала беспокоиться, когда он не возвращался вовремя. Он почувствовал, что она уже не так свободна. Больше не считал ее вольной птицей. Он решил, что она стала старой доброй домашней кошечкой и навсегда с ним останется.

Да, ему было трудно признаться Рено, что он все испортил, что томил Лору, считая ее идею беременности капризом. Из них двоих он считался способнее, был образцом, тем, кто лучше знает и разбирается в женщинах, не бывает неловким и ничего не боится. А ведь преуспел Рено. Он сумел удовлетворить Летисию. И у него теперь есть ребенок.

Всегда проще видеть в сопернике причину разрыва. Гораздо проще, чем признать, что сам все испортил.

Наверно, поэтому он убеждал себя, что Лора ушла к другому. Скорее всего, никакого другого не было. Лора ушла за своей мечтой, за своей свободой.

Эмиль слышит шаги Жоанны по гравию парковки еще прежде, чем видит ее. Он встает, пожалуй, слишком быстро.

– Доброе утро.

– Доброе утро.

Она, похоже, не в обиде за прошлую ночь. У нее просто отсутствующий вид, как всегда. Она опускается на стул, даже не пытаясь спрятать свой мобильный телефон. Да и хочет ли она его прятать?

– Я приготовил обед. Надо поесть… Рис остынет.

На ней вечная черная шляпа и ансамбль: шаровары и футболка, тоже черные. Значит, она действительно носит только черное. Он наполняет ее тарелку, а она сидит, уставившись в пустоту. Разговор с мужчиной по телефону, похоже, выбил ее из колеи.

– Ты… Ты была у ручья?

Он косит под дурачка, чтобы заставить ее говорить, вывести из апатии.

– Да.

Больше ему сказать нечего. Он протягивает ей тарелку, но она даже не тянется к приборам.

– Ты не ешь?

– Не хочется.

Лицо у нее растерянное, опрокинутое. Интересно, почему она ушла от мужчины, с которым говорила по телефону? Как она от него ушла? Почему он продолжает без устали ей звонить? Мы договорились… Я вернусь, когда буду готова. Это непохоже на окончательный разрыв. Скорее на брейк. Чего она ищет, убегая, уезжая с первым встречным, удаляясь во что бы то ни стало от своего дружка? Хочет что-то доказать? А он сам, собственно, чего ищет? Лист бумаги по-прежнему лежит на столе, рядом с его тарелкой, безнадежно чистый. Он не в состоянии ничего написать. Уезжая, Эмиль верил, что есть совсем простое объяснение. Сегодня он понимает: все сложнее. Обрывки прошлого всплывают, делая все более выпуклым, представляя в новом свете. Наверно, есть не одна очевидная причина его отъезда…

Жоанна подносит ко рту кусок помидора. Она заставляет себя есть. Он видит в этом хороший знак, думает, что, пожалуй, может с ней поговорить, что она, наверное, может его просветить. Она ведь, в конце концов, тоже уехала… Он потирает шею.

– Я пытаюсь написать это письмо со вчерашнего дня…

Голос у него неуверенный. Она поднимает голову от тарелки. Он показывает ей чистый лист.

– Письмо о чем?

Она не спросила «письмо кому», но «письмо о чем». Она совершенно права. Это письмо не адресовано никому в отдельности. Ни его родителям, ни Рено, ни ему самому. Это письмо, чтобы объяснить. Или, может быть, просто письмо, чтобы понять. Наверно, поэтому у него и не получается его написать.

– Прощальное письмо… Моим близким. Чтобы сообщить им о моем отъезде.

Жоанна откладывает вилку и кивает, скорбно поджав губы.

– Они еще не знают, что ты уехал?

– Нет. Я ушел по-тихому, почти как вор. Они… они, наверно, догадываются, что я уехал, они нашли мою студию запертой на ключ, пытались мне звонить. Только Рено знает… Мой лучший друг… может быть, теперь он уже раскололся… Прошло четыре дня…

Она снова начинает есть, маленькими глоточками, не торопясь.

– Почему ты не сказал им, что уезжаешь?

– Они бы не захотели этого понять. Рено – другое дело, но мои родители и сестра никогда бы не поняли… Мне предложили клинические испытания. Протокол для изучения болезни, делать тесты, пытаться замедлить процесс. Они хотели, чтобы я на это подписался.

Проглотив кусок, Жоанна спрашивает вежливым тоном:

– Это было обречено на провал?

– Клинические испытания?

– Да.

– Они бы меня не вылечили. Это и не было целью.

Жоанна обдумывает следующий вопрос, тщательно выбирая каждое слово:

– Они убедили себя, что это может тебя вылечить?

– Думаю, закрыли глаза.

Снова пауза. Жоанна подбирает слова.

– Ты мог бы просто отказаться от этих клинических испытаний.

– В смысле?

– Тебе не надо уезжать так далеко. Достаточно было отказаться от испытаний.

– Я… Это все сложнее.

Она спокойно ждет. Есть перестала. Отложила вилку и смотрит на него. В кои-то веки смотрит ему в глаза. Это редкость, и ему трудно найти слова.

– Я бы выжил из ума… Я хочу сказать, я выживу из ума. Мне совершенно не хочется, чтобы они видели меня таким. Я хотел… Хотел остаться в их памяти как… Как я, настоящий я… Не старым маразматиком.

– Ты думаешь, они считали бы тебя старым маразматиком?

– Это уже началось. Их взгляд изменился. Их поведение тоже.

Жоанна опускает глаза в тарелку, едва заметно кивает.

– Тогда я понимаю.

Проходит несколько секунд. Эмиль наливает себе стакан воды, а Жоанна потихоньку клюет из тарелки. Слышен только плеск ручья вдали, пение птиц и звон приборов.

– Мне всегда хотелось путешествовать, – добавляет Эмиль с полным ртом.

Лицо Жоанны снова перед ним, когда она поднимает голову от тарелки.

– Да?

– Да. Мы с Рено хотели уехать после окончания университета. Хотели взять рюкзаки и уйти в горы.

– Вы не ушли?

– Нет. Мы встретили наших подружек, а потом расхотели.

Тень улыбки мелькает в уголке рта Жоанны. Впервые он видит на ее лице подобие эмоции. Неужели телефонный звонок так ее встряхнул, что вывел из летаргии?

– Где она? – спрашивает Жоанна.

– Кто?

– Твоя подружка.

– О! Она ушла год назад. Сейчас она, наверно, чья-то еще подружка.

Жоанна дергает подбородком, как будто незаметно кивает. Впервые они по-настоящему разговаривают, и он, пользуясь этим, добавляет очень быстро:

– Кстати, то, что произошло вчера вечером, было… Это было глупо… Со мной нечасто такое случается. Я не хотел, чтобы это произошло так…

Она поднимает руку, как будто хочет перебить его, помешать продолжить или дать понять, что это не имеет никакого значения, мол, не надо об этом.

– Она идет с друзьями по десятому маршруту и хочет дать нам советы… Насчет маршрута и снаряжения…

Он продолжает очень быстро, как будто хочет сбыть с рук эту тему, от которой ему не по себе:

– Кстати, она придет сегодня вечером, чтобы помочь нам подготовиться. Она должна прийти к кемпинг-кару. Ты будешь здесь?

– Думаю, да.

– Хорошо.

Больше ему нечего добавить. Теперь, когда выдана информация, ему легче. Он берет вилку и начинает с аппетитом есть. Пожалуй, вкусно. Рис остыл, но хранит легкий аромат розмарина.

– Я не был уверен, что ты ешь яйца… ты же вегетарианка, – говорит он с полным ртом, когда она принимается за омлет.

– Да. Я ем яйца.

– А давно ты… не ешь мяса?

– С детства.

– Вот как?

Она кивает, зачерпывает немного риса и умолкает.

– Ты нашел веточку розмарина? – спрашивает она.

Он поднимает голову. Она перестала жевать. На лице слегка удивленное выражение.

– Да. Я… Я положил ее в рис… Тебе нравится?

– Да.

Но она не продолжает жевать. Сидит неподвижно.

– Так ты нашел веточку розмарина?

Эта информация, кажется, чертовски ее взволновала, и он не понимает почему. Он отвечает неуверенно:

– Да… За кемпинг-каром.

Эмиль ломает голову, что сделал плохого. Но тут на ее лице вырисовывается улыбка. Впервые за четыре дня. Как солнечный луч. Это неожиданно. Она улыбается из-за розмарина… Он теряет дар речи, застыв с вилкой в руке. Пытается осознать, что произошло, но не может. Черт побери, она улыбается из-за розмарина… и улыбка ей чертовски идет!

5

– Я беру флягу на двоих.

– Окей.

Они закончили обед молча. Эмиль то и дело незаметно поглядывал на нее, чтобы уловить новую улыбку на ее лице, но она больше не улыбалась.

Он предложил, когда они убирали со стола:

– Пройдемся в деревню? А потом можем пойти к водопадам.

И она согласилась, снова с непроницаемым лицом. Он готов, в походных ботинках, с рюкзаком за спиной. Он взял флягу с водой и яблоки… на случай, если они проголодаются. Он смотрит, как Жоанна застегивает свои золотые сандалии.

– Обязательно нужно купить тебе что-то на ноги.

Она кивает. Она никогда не говорит нет. Он теряется от такой сговорчивости.

По деревне они идут медленно, не спеша. Эмиль впереди, он показывает вершины, ищет их названия в путеводителе. Пытается сориентироваться.

– Постой, это юг? Тут написано…

Он щурит глаза, вчитываясь в путеводитель. Отмечает вершины: Пик-де-Совегард, пик Сесире, Леза… Он называет их вслух на ходу. Жоанна просто молча любуется пейзажем. Они пересекают улочки, останавливаются перед каменным домишком, где греется на солнце кот. Он разлегся во всю длину на коврике у двери и зевает, глядя на них.

Они уже возвращаются к стоянке. Деревня крошечная. Они обошли ее всю. Ни одного магазина, полный покой.

– Красиво, правда? – говорит Эмиль, еще раз окидывая взглядом пейзаж.

– Изумительно.

Сначала улыбка. Теперь это изумительно. Он чувствует, что Жоанна потихоньку просыпается.

Дойдя до парковки, они идут прямо к ручью и походной тропе, в сторону водопадов.

– Как твои ноги?

Жоанна не жалуется, но он видит, что ремешки сандалий натерли ей ноги до волдырей.

– Нормально.

– Если тебе больно…

– Мне не больно.

Дорога тенистая и совершенно тихая. Они идут вдоль ручья. Время от времени встречают туристов и обмениваются приветствиями, потом снова повисает тишина. Иногда они останавливаются, чтобы напиться или окунуть руки в воду и освежить затылки.

– Расскажи мне про Сен-Мало.

Он остановился на тропе, пока Жоанна спряталась за кустики, чтобы облегчиться. Она возвращается к нему своим спокойным шагом.

– О, там…

Она подходит к нему и надевает шляпу.

– Там ветрено. И слишком много народу летом.

– И все?

– Да. Все. Нет прелести тишины.

– Из-за толп?

– Да. Место утратило свою дикость.

– Ты никогда не хотела уехать?

– Нет. Я жила в деревушке под названием Сен-Сюльяк, в нескольких километрах от Сен-Мало. Жизнь там была хороша.

– Там было более дико?

– Да. Было спокойно.

Они потихоньку идут дальше.

– Ты всегда жила там?

– Да.

– Там и родилась?

– Да. Я родилась в школе.

– В школе, где ты работала?

– Да.

Эмиль удивленно улыбается.

– Правда?

– Да.

– Это необычно.

– Мой отец был сторожем в школе.

– Неужели?

– Да.

Утренней улыбки больше нет, вид у нее серьезный. Жаль, что она не улыбается.

– Значит, ты в каком-то смысле унаследовала его должность?

– Да. Когда он вышел на пенсию.

– Сколько же тебе было лет?

– Только что исполнилось двадцать.

– Ты была совсем молоденькая! Такая ответственность!

Она пожимает плечами.

– Я знала школу как свои пять пальцев. Я всегда жила там. Это был мой дом.

– То есть это представлялось тебе логичным…

– Да. Точно.

Эмиль улыбается. Он думает, что ее жизнь была совсем непохожа на его. В двадцать лет он был еще дурачком и напивался с друзьями-студентами, тогда как Жоанна в этом возрасте справлялась с целой школой.

– А твоя мать чем занималась?

Он надеется, что не сморозил бестактность, потому что она отвечает не сразу.

– Я ее не знала.

Эмиль морщится, поняв, что да, он сморозил бестактность. Но лицо Жоанны по-прежнему невозмутимо и спокойно. Она ничуть не смущена.

– Я появилась у отца поздно. Ему было сорок лет.

Он кивает, не зная, что ответить.

– Он был старым холостяком. Деревенским холостяком, понимаешь?

– Да.

– Ходили слухи, что… в общем, много всего. Говорили, что он переспал с проституткой и она забеременела, хотела сделать аборт, но он умолил ее не делать этого, обещал ей денег, много денег, если она сохранит ребенка и отдаст ему, чтобы он его вырастил.

Она говорит это как само собой разумеющееся, без особых эмоций, спокойно и мягко.

– Ты узнала, правда… правда ли это?

– Скорее всего, правда.

Она пожимает плечами, как будто ей без разницы. Он смотрит на нее недоверчиво, но и с восхищением.

– А он что тебе рассказывал?

– Более красивую версию. Он встретил прекрасную и нежную женщину, которая забеременела от него. К сожалению, она не могла остаться. Ее образ жизни был несовместим с семьей, и она доверила меня ему.

Эмиль опять не знает, что ответить. Его слегка перевернула эта история. Он сам не знает, нашел ли ее попросту ужасной или грустной и отрадной одновременно. Жоанна явно не находит ее ужасной.

– Это, должно быть… это… думаю, с этим непросто… жить?

Она пожимает плечами.

– Нет. Наоборот.

Он хмурит брови, не уверенный, что понял.

– Я стала тем, чего, отец думал, у него никогда не будет. Он был счастлив и благодарен судьбе каждый день своей жизни.

– А ты…

Эмиль не знает, как сформулировать вопрос.

– Тебе никогда не хотелось большего?

– В смысле?

– Больше узнать… Узнать свою мать…

Жоанна решительно качает головой.

– Он меня всему научил. Он был добрый. Я любила его. Я была счастлива.

Эмиль не видит ее лица в тени шляпы. Может быть, она улыбается, как сегодня утром? Может быть, это отец научил ее узнавать побеги дикого розмарина?

Они идут дальше молча.

– Он… он еще жив?

Эмиль все-таки спросил, не мог удержаться.

– Нет. Он ушел во сне три года назад.

Она запрокидывает голову, ловя солнечный луч. Лицо ее спокойно, безмятежно. Эмилю трудно отвести от нее взгляд.

– Он прожил счастливую жизнь, – добавляет Жоанна.

Снова тишину нарушают только пение птиц и плеск ручья. Эмиль на мгновение закрывает глаза, чтобы лучше прочувствовать этот странный момент вне времени. Чудесный день. Он счастлив, что поговорил с Жоанной. Теперь он представляет ее моложе, на школьном дворе. Может нарисовать ее: на несколько сантиметров ниже, чем сейчас, в джинсовом комбинезоне, с волосами, заплетенными в косу. Может увидеть ее оживленной, идущей следом за высоким мужчиной. Эмиль готов ручаться, что высокий мужчина медитировал в поле, запрокинув лицо к звездам. И уверен, что он носил шляпу… Широкополую черную шляпу.

Записка лежит на столе, когда они возвращаются с водопадов. День клонится к вечеру. Они долго сидели на берегу, забравшись на валун. Ели яблоки. Смотрели, как купаются семьи. Мочили ноги в ручье. Эмиль ловил головастиков, пытаясь вызвать у Жоанны улыбку, но она сказала:

– Ой, не надо! Ты их пугаешь…

И он их отпустил. Потом они пошли обратно. Парковка пуста, на ней только их кемпинг-кар. Они оставили снаружи стол и стулья, и Эмиль думает, что это глупо, что их могли украсть. Но все на месте, а на столе лежит записка.

Привет, писатель!

Не сердись, я воспользовалась листком, который лежал на столе. Он все так же безнадежно чист!

Я зашла тебя предупредить: мы сегодня устраиваем отвальную в приюте. Девочки не допустят, чтобы я просачковала. Ты присоединишься? Там и поговорим о твоей экспедиции.

До вечера!

Хлоя

Он берет листок бумаги, прежде чем его прочтет Жоанна.

– Нас приглашают на вечеринку… Хлоя… вчерашняя девушка… Вечеринка будет в горном приюте, мы проходили мимо него в деревне.

Это не совсем правда, Жоанну, собственно, не приглашали, но ей не надо этого знать.

– Ох…

Она явно не в восторге.

– Пойдешь со мной?

– Не знаю…

– Она обещала нас проконсультировать насчет нашей экспедиции… Ты помнишь?

Жоанна слегка морщит нос. Всегда ли она корчит такую гримаску, когда ей чего-то не хочется? Он еще слишком мало ее знает, чтобы быть уверенным.

– Мне кажется, у меня солнечный удар.

Она показывает на виски.

– Стучит. Я полежу немного.

Он понимает, что ей не хочется идти, не хочется его компании и компании Хлои. Заставлять ее он не станет.

– Ладно. Тогда отдыхай. Я все запишу для тебя.

– Хорошо.

– Хочешь чаю? Может, поедим чего-нибудь, прежде чем я уйду?

Она качает головой.

– Нет. Я просто полежу.

Она взбирается по веревочной лесенке. Эмиль несколько секунд кружит по кемпинг-кару. Достает из холодильника бутылку воды, наливает себе стакан, запускает руку в начатый пакет чипсов. Лучше пойти сейчас. Вечеринка, должно быть, уже началась. Но ему тревожно оставлять Жоанну здесь совсем одну.

– Оставить дверь открытой или запереть тебя?

– Можешь запереть.

– Ты уверена, что все будет хорошо?

– Абсолютно.

– Ладно…

Он кружит еще несколько секунд, убирает бутылку с водой на холод.

– Тогда пока.

– Пока.

Горный приют – каменный домишко с двускатной деревянной крышей, клочком травы перед фасадом и столом для пикника на улице. Внутри общая комната с длинным дубовым столом. В ней человек десять, не меньше. В основном пары. Некоторым лет по пятьдесят, другим нет и тридцати. Эмиль узнал друзей Хлои, которые ждали ее за деревьями вчера, когда она пришла с ним поговорить. Хлоя выбегает внезапно, когда он робко стоит в дверях с бутылкой белого вина в руке.

– Ээээй, Эмиль!

Она налетает как ураган, обнимает его за плечи, звонко чмокает в щеку.

– Классно, что ты пришел!

Она берет у него из рук бутылку, вцепляется в запястье.

– Идем, я познакомлю тебя со всеми.

Он смотрит, как она пробирается по комнате. На ней коротенькие шорты цвета хаки и черный открытый топ. Волосы стянуты в узел на макушке. Щеки розовые, глаза блестят.

– Привет всем! Это Эмиль!

Глаза устремляются на него. Приветствия, улыбки. Ему протягивают руки, подставляют щеки. Звучат имена. Марта… Кевин… Ромарик… Эрве и Розелина… Хлоя по-прежнему держит его за руку, подводит то к одному, то к другому.

– Он пришел к нам на вечеринку. Идем, Эмиль, я тебе налью.

Он следует за ней в сторону от собравшихся, к помещению, где, должно быть, располагается кухня. Слева в приоткрытую дверь видна комната с четырьмя одинаковыми кроватями. На полу валяются рюкзаки. Они входят в комнату в конце коридора, это действительно кухня. Хлоя встает на цыпочки, достает из шкафчика стакан. Крутит штопор, чтобы открыть бутылку, которую он принес. Она корчит забавные гримаски, и Эмиль не спешит ей помочь.

– Мы сегодня ходили на пик Уссуэ, – говорит она, открыв наконец бутылку.

– Это далеко?

– Километров пятнадцать.

Она наполняет два стакана, прислоняется к кухонному столу.

– А ты? Как провел день?

Эмиль берет протянутый стакан и отпивает глоток.

– Мы прошлись по деревне и ходили к водопадам.

Хлоя одаривает его насмешливой улыбкой.

– С чокнутой?

– С Жоанной, да.

Пригубив из своего стакана, она продолжает смотреть на него все с той же лукавой улыбкой.

– Ты знаешь, что можешь поменять свои планы, а?

Эмиль хмурится, не понимая. Он не въезжает, о чем она хочет завести речь. Их прерывает голос, окликающий Хлою из общей команты. Вздохнув, она кричит:

– Мы идем! Начинайте разводить огонь!

Она снова поворачивается к нему:

– Сейчас поговорим об этом.

– Об?..

Он переминается с ноги на ногу со стаканом в руке.

– О твоих планах. О моих.

– Что…

Он понимает, что вид у него дурацкий, но хотел бы знать, что у нее на уме.

– Ничего. Но ты мог бы уйти с нами и забыть о чокнутой.

В этот момент Хлоя, повернувшись к нему спиной, идет в общую комнату, и он рад, что она не видит его ошарашенного лица.

– Ты идешь?

Он направляется за Хлоей. Все уже расселись на улице, за деревянным столом для пикника. Один из мужчин занялся костром и раздувает угли. Какая-то женщина расставляет на столе салаты, и Хлоя кричит ей:

– Прекрати изображать из себя прислугу, Селия! Попроси Франка тебе помочь!

Селия закатывает глаза.

– А может, ты мне поможешь?

Обстановка дружелюбная. Потрескивает огонь. Люди расспрашивают Эмиля. Все хотят дать ему советы, высказать свое мнение насчет того или иного маршрута. Картонные тарелки наполняются салатами. Передаются из рук в руки багет и кружок камамбера. Ходят по кругу бутылки вина. Хлоя достала блокнотик, в котором пытается составить список снаряжения, необходимого Эмилю для похода. Она пишет колонками: одежда, предметы гигиены и аптечка, постельные принадлежности и последняя – кухонная утварь (спиртовка, кастрюля, крышка…). Время от времени она читает вслух, что записала, и люди вокруг стола дополняют. Иногда вспыхивают споры.

– Двух комплектов одежды достаточно! Стираешь вечером один, и весь завтрашний день он может сохнуть.

– Три как минимум!

– Зачем лишняя тяжесть? Одного достаточно!

– Франк, не заводись, не такая уж это тяжесть…

Все люди вокруг стола собираются на десятый маршрут. Это опытные туристы. Они сравнивают калорийность злаковых батончиков, которые берут с собой, внимательны к составу своих спальников и спорят о любой ерунде. Эмиль уже сомневается, хорошо ли он подумал, предлагая подобный поход Жоанне… У нее нет даже походных ботинок…

– В плане гигиены советую тебе мыло «Алеп». Им можно мыть тело, волосы, чистить зубы, стирать одежду и дезинфицировать раны.

Этот совет дает пятидесятилетняя женщина. У нее мускулистые руки и острые черты лица.

– Полотенце из микрофибры, обязательно! Чтобы сэкономить место! Питание… Это довольно просто и логично. По минимуму. Хлеб, рис, макароны, злаковые батончики. Сыр и колбаса, чтобы был белок.

После списка всего необходимого для похода разговор плавно переходит на профессии каждого, на контекст их путешествия. Хлоя отложила свой блокнот. Допита шестая бутылка вина. Она кладет руку на бедро Эмиля и время от времени шепчет ему на ухо.

– Славно, правда? Думаю, это мое любимое. Встречи, вечеринки…

Эмиль кивает. В голове немного гудит от вина, но ему очень хорошо. Хлоя права. Здесь славно. Дружелюбно. Ему бы хотелось, чтобы так продолжалось каждый день, но он понимает, что это вряд ли возможно.

– Вы рано уходите завтра? – спрашивает он, наклонившись к ней.

– В пять.

– В пять? Почему так рано?

Она смеется.

– Лучше всего идти утром… Пока не станет слишком жарко.

И ласковым жестом щиплет его за нос.

– Ты-то настоящий новичок, да?

Он берет ее за руку, не давая теребить свой нос.

– В общем, да…

Ее улыбка становится шире.

– Не беспокойся. Ты получил столько информации, что тебе ничего не грозит!

Она склоняется к его лицу, касается губами щеки возле уха.

– Если только не решишь пойти с нами.

С лукавой улыбкой она ждет его реакции. Он в очередной раз строит из себя дурачка.

– Как это?

– Ну, ты же хочешь посмотреть Пиренеи. Можешь присоединиться к нам. У нас есть маршрут, снаряжение… У меня палатка, я готова ее разделить…

Ее рука на его бедре становится тяжелее, как будто она давит на него. Она не сводит с него глаз, сияя улыбкой.

– Оставишь свой кемпинг-кар здесь. На охраняемой стоянке.

– Я… Я не знаю.

– Тебе будет достаточно повернуть назад и вернуться сюда, когда насмотришься. Оп-ля, чао!

Он пытается ответить на ее улыбку. А сам думает о Жоанне, которая ждет его в кемпинг-каре.

– Я не могу. Со мной Жоанна.

Хлоя с трудом скрывает разочарование.

– Ей-то какая разница? Запрыгнет в какую-нибудь другую машину. Ты или кто-то еще, это не изменит ее жизнь!

Она отмахивается рукой от вопроса, как будто о Жоанне не стоит и говорить.

– Перестань… Я ее не брошу…

Хлоя убирает руку с его бедра. Ей все труднее скрывать раздражение.

– Ой, ты ведь на ней не женат?

– Нет…

– Ну и…

– Ну и это не повод.

Она сердито хмурится, наливает себе еще вина.

– Как хочешь. Но смотри…

Она показывает ему на стол, споры, разговоры, циркулирующие по кругу бутылки.

– Вот такой поход с нами. Вот так мы путешествуем.

Он пожимает плечами. Конечно, ему хочется. Конечно, он бы не отказался вот так делить ужины каждый вечер, знакомиться с новыми людьми, время от времени прикорнуть в объятиях Хлои. Но есть Жоанна. Сегодня ему удалось заставить ее улыбнуться. Она не просто потерянная девушка, севшая в его машину. Она – единственный человек, откликнувшийся на его объявление, готовый сопровождать его в этом последнем путешествии к смерти. Они в каком-то смысле связаны.

– Что скажешь?

– Я бы очень хотел… правда… Но…

Хлоя не дает ему договорить.

– Ладно, все, я поняла.

Она улыбается ему вымученной улыбкой.

– Но не рассчитывай, что я дам тебе сегодня вечером!

Он не в состоянии ответить что бы то ни было, даже Я и не собирался. Он смотрит ей вслед, когда она встает и уходит в кухню. Эта девушка своенравна и упряма. Она не выносит, когда ей перечат. Нет, он не хотел бы путешествовать с ней. Теперь он это понимает. Он смотрит на часы. Уже полночь. Сейчас он допьет вино и поскорее вернется в кемпинг-кар. Только дождется ее возвращения, скажет ей, что уходит, и свалит.

Он тихонько проскальзывает в машину. Хлоя никак не отреагировала, когда он сказал, что пойдет спать. Она протянула ему листочек из своего блокнота, где записала маршруты и походное снаряжение, и быстро чмокнула в щеку.

– Счастливо тебе.

– И тебе.

Он вздохнул с облегчением, удаляясь. Вид у нее был разочарованный и грустный, но ему что за дело?

Жоанна, кажется, спит беспокойным сном. Он слышит, пока чистит зубы, как она ворочается на матрасе наверху. Может быть, у нее действительно солнечный удар? Он принял это за выдумку, оправдание, чтобы избежать вечеринки, но вдруг это правда? Может быть, у нее жар?

Несколько минут спустя он забирается на кровать. Темно, но он различает ее лицо. Оно пылает. У нее жар, это точно. Она мечется на матрасе и часто, прерывисто дышит.

– Жоанна?

Он шепчет, чтобы не будить ее слишком резко. Она как будто не слышит. Склонившись к ее лицу, он повторяет:

– Жоанна?

Она перестает метаться. Но все еще не проснулась. Он видит, как быстро движутся глазные яблоки под сомкнутыми веками.

– Жоанна, как ты?

Она вздыхает, медленно поворачивается к нему лицом. Но все еще спит. Глаза закрыты, дыхание прерывистое. Она протягивает к нему руку, обхватывает его за шею. Приближается, прижимается к нему, обнимает. Эмиль боится шевельнуться. Она здесь, горячая от жара, приникла к нему, уткнулась головой в его шею. Надо бы ее разбудить, тихонько отстранить и повторить: «Жоанна!», но она вдруг шепчет во сне, слабым голосом, еле ворочая языком:

– Леон, ты сказал, что перестанешь звонить.

Она устало вздыхает, нежным жестом запускает руку в его волосы, бормочет на выдохе:

– Зачем ты отпустил его… Ты же знал, какой он… Перестань плакать, пожалуйста…

У нее жар, она бредит. Она принимает его за мужчину, который ей звонил, которому она без конца повторяла: «Нет. Перестань. Перестань плакать». Леон, кажется. Эмиль отводит прилипшую к влажному от жара лбу прядку волос и шепчет:

– Жоанна?

Она перестает ворочаться, что-то бормочет.

– Жоанна!

Он заговорил громче. На этот раз она открыла глаза. Несколько мгновений не понимает, что происходит. Она видит Эмиля, напряженного и застывшего на матрасе, не смеющего шевельнуться, видит свои обнявшие его руки, свою голову, уткнувшуюся в его шею. Ужас вырисовывается на ее лице. Он пытается что-то сказать, чтобы сделать ситуацию не такой неловкой.

– У тебя жар…

Но это ее не успокаивает. Она закрывает рот рукой.

– Ох! Я… Мне очень жаль!

– Ничего страшного. У тебя жар… Я… Мне надо было дать тебе лекарство.

Она мотает головой, садится. Она как будто не совсем здесь, а еще наполовину в объятиях Леона. В Сен-Мало.

– Что ты делаешь? – шепчет Эмиль.

Она берет свою подушку, спальник.

– Я спущусь, посплю внизу.

– Нет!

Он пытается удержать ее за руку.

– Ничего страшного, Жоанна, уверяю тебя. С кем не бывает…

Она вырывает руку. Говорит очень быстро, не глядя ему в глаза.

– Я теперь буду спать внизу.

– Все время?

– Да, все время.

– Жоанна, это смешно!

Но она уже спускается по веревочной лесенке с подушкой и спальником под мышкой. Очень поспешно. Она отвечает быстрым шепотом:

– Мне не трудно. Банкетка внизу достаточно широкая. У каждого будет своя спальня.

– Тогда оставайся наверху. Банкетку займу я.

Он слышит ее ответ уже снизу:

– Не беспокойся. Мне здесь хорошо. Не так жарко.

– Ты уверена?

– Да.

– Прими лекарство. Аптечка в моих вещах… Под банкеткой.

– Зачем?

– От жара.

– Это естественный процесс. Глупо ему мешать.

Он не может удержаться от улыбки. Жоанна с ее ответами…

– И что ты будешь делать? Ждать, пока само пройдет?

– Да. Разве только у тебя есть ромашка.

Сначала объятие, галлюцинации, потом резкое пробуждение и ночной переезд. Теперь этот бессмысленный разговор.

– Нет. Откуда у меня ромашка?

– Мне бы не помешал отвар ромашки.

– Он помогает от жара?

– Да.

– У меня нет, извини.

Снова в автомобиле повисает тишина. Эмиль слышит, как шуршит Жоанна внизу. Должно быть, устраивается на банкетке.

– Жоанна, знаешь, ты можешь вернуться сюда… Это глупо…

Но слабый голосок категоричен:

– Мне здесь удобнее. Спокойной ночи.

Он еще улыбается, отвечая:

– Окей… Ладно… Спокойной ночи.

6

Он еще не проснулся окончательно, но уже и не спит. Слышит звуки снаружи: пение птиц, шаги туристов по гравию парковки, свист чайника. Жоанна, должно быть, уже встала. А он пока в странном полусне. Под утро ему вспомнилась Лора, и он плывет в воспоминаниях. О втором годе их совместной жизни. О том, как она впервые заговорила о ребенке. Тогда он просто обратил все в шутку.

Он пошел выпить пива с Рено. Они с Летисией тогда еще не планировали детей. Друзья пили пиво в ирландском пабе, потому что Летисия уехала на несколько дней к матери и Рено пользовался свободой. Эмиль предложил Лоре присоединиться к ним, но она тоже встречалась с подругами. Они собирались каждую неделю, в пятницу вечером: красное вино и тапас «Лока Чика». Поначалу Лора не пропускала этих встреч. А потом, когда они поселились вместе, она все чаще пренебрегала подругами. Говорила, что предпочитает остаться с ним, даже если они ничего не делали, просто засыпали на диване. Время от времени она все-таки ходила, чтобы «быть в курсе, кто с кем спит». В ту пятницу она решила пойти. Когда он вернулся после встречи с Рено, у него кружилась голова. Он слегка перебрал пива. Он нашел ее на диване в белой пижамке: мини-шортики и кружевной топ, пожалуй, слишком соблазнительный. Ему ужасно хотелось опрокинуть ее на диван, но личико у нее было грустное. И он просто спросил:

– Ты уже вернулась?

Она поджала губы.

– Да.

– Было плохо?

– Да. Очень плохо.

Он сел рядом с ней на диван, обнял ее за талию.

– Что было плохо? Расскажи мне.

Она прижалась к нему.

– Всё. Никто не пришел. Нас было только двое.

– Только двое?

– Да. Инес и я.

– Почему же?

Она глубоко вздохнула.

– Я столько всего пропустила! Я, например, не знала, что Лиза ждет ребенка!

– Лиза? Блондинка, которая с тобой училась?

– Да. Ну вот, она беременна четыре месяца. Она что-то говорила, но я не думала, что это серьезно. А теперь еще и Надя!

– Надя…

– У которой парикмахерский салон.

– А!

– Она меньше. Всего два месяца. Это произошло случайно, но она, кажется, счастлива. Они уже придумали имя…

– А!

– Какой удар!

– И поэтому они не пришли?

– Да. Поэтому.

Он нахмурился, не понимая ее грусти.

– Ничего страшного, моя Ло. Они придут в следующий раз.

Лора посмотрела на него, не понимая.

– Что?

– Они же могут есть тапас, правда? Это не запрещено беременным.

– Нет.

– Значит, ты увидишься с ними в следующую пятницу. Они же не будут сидеть взаперти всю беременность.

– Ну, нет.

Он хотел ее поцеловать и приподнял ей подбородок, но вид у нее был по-прежнему надутый и грустный.

– Что с тобой, Ло?

– Ничего. Хреново это все может быть.

– Что они ждут детей?

– Ну да… Все теперь будет иначе.

Он пожал плечами, не обращая внимания на навалившуюся вдруг тяжесть. Подумал, что она, пожалуй, преувеличивает.

– Они будут меньше выходить в люди, вот и все.

– Ты шутишь? У нас будут противоположные жизни!

– Настолько?

– Они уходят в другое измерение!

Он ласково усмехнулся.

– И только-то?

– Ты смеешься, но это правда! Им больше нечего будет нам сказать! И нам им тоже!

Он снова пожал плечами и, с головой, еще затуманенной пивом, посмеялся над ее раздосадованным видом.

– Тогда у тебя останется Инес. Инес ведь не ждет ребенка?

Он таки заставил ее улыбнуться.

– Ей до этого далеко…

– Она по-прежнему спит с разными парнями каждую неделю?

Но Лора не ответила на его вопрос. Она подтянула колени к груди с задумчивым видом. Он снова обнял ее за талию.

– Брось, моя Ло, твои подруги просто дуры. Уж не знаю, что им взбрело в голову. Пойдем в спальню? Я тебя утешу как полагается.

Она вяло оттолкнула его. Взгляд у нее был отсутствующий.

– Я одолжу тебе моих друганов, если хочешь. Они-то не забеременеют! Я возьму с них слово!

Она улыбнулась уголком рта.

– Мы пойдем с тобой пить красное вино и есть тапас. Мы-то не бросим тебя, как твои подружки!

Он силой поднял ее с дивана.

– Эмиль…

Она протестовала для проформы, а на самом деле поддалась, улыбаясь. Он отнес ее в спальню, перекинув через плечо, глухой к ее притворным возражениям. Уложил ее на постель и стал целовать.

– Эта белая пижама под запретом, – прошептал он между поцелуями.

– Вот как, а почему?

У нее снова был дерзкий вид, который он обожал.

– Я не могу держать себя в руках, когда ты в ней.

Она прикусила губу.

– Пиво тоже под запретом. Ты не можешь держать себя в руках, когда злоупотребляешь им.

Он зажал ей рот.

– Говорить не разрешается, мадемуазель.

Она рассмеялась под его ладонью. Попыталась его укусить. Он поцеловал ее в губы.

Потом они любили друг друга, а после этого она встала и подошла, голая, к зеркалу на стене в спальне. Стояла так несколько секунд в странной позе, расставив ноги, выгнув спину.

– Что ты застыла?

Он хотел поймать ее за ногу и опрокинуть на постель, но она увернулась.

– Смотрю кое-что…

Она продолжала рассматривать себя со всех сторон в этой странной изогнутой позе.

– Смотришь, что было бы, будь у тебя пенис?

Он улыбнулся, гордый своей жалкой шуткой, но она выбила у него почву из-под ног, ответив ему в тон:

– Я смотрю, что было бы, будь я беременна.

Он был не в состоянии ни улыбнуться, ни сказать что-то умное. Она так и стояла, выпятив живот, расставив ноги, рассматривая себя. Ему казалось, что она рассматривает в зеркале и его, ловит его реакцию. Он ляпнул глупость, сев в постели:

– Пойдем злоупотребим пивом с Рено, и ты увидишь, как было бы. У Рено уже наметилось хорошенькое брюшко. Он где-то на четвертом месяце.

Она даже не дала себе труда отреагировать на эту шутку. И была права. Он точно сморозил глупость. Она стала поглаживать свой живот круговыми движениями.

– Должно быть, странно видеть, как твое тело преображается…

Он не смог ничего ответить. Буркнул что-то, надеясь, что она быстро сменит тему.

– Как ты думаешь, мне пойдет? Маленький животик. Совсем маленький животик.

Ее отражение в зеркале слабо улыбалось. Он выбрался из постели, желая во что бы то ни стало избежать этого разговора, повергавшего его в панику.

– Куда ты? – спросила она, видя, что он встает.

– В туалет.

На ее лице отразилось разочарование, и все-таки она еще раз спросила, когда он был в дверях:

– Ну как, мне пойдет?

И он равнодушно передернул плечами, чтобы скрыть охватившую его панику.

– Да. Наверно.

– Понятно… – холодно обронила она.

– Что тебе понятно?

Он занервничал. Ну почему она хочет во что бы то ни стало затеять этот разговор и не дает ему спокойно сходить в туалет?

– Тебя, похоже, это восхищает. – Он заговорил жестко, чтобы покончить с этим как можно скорее. – Твои подруги беременны, и поэтому ты хочешь, чтобы мы сделали ребенка прямо здесь и сейчас?

Он почувствовал себя жалким и гадким, когда она покраснела и залепетала:

– Да нет… Ты же знаешь, что нет… Ты несешь чушь!

– Ну и ладно, – буркнул он.

Она сделала еще одну тщетную попытку вернуться к теме:

– Я не сказала «здесь и сейчас»… Это смешно… Но когда-нибудь, может быть…

Он чмокнул ее в щеку, и она замолчала.

– Когда-нибудь, может быть. Но пока мы еще не готовы, дай мне сходить в туалет!

Она ничего не смогла ответить. Он скрылся с облегчением. Думал, что выкрутился, перехитрил ее. Он почти гордился, закрывая за собой дверь туалета.

Он повел себя как последний идиот, но понял это только позже. Много позже. Она заговаривала об этом еще не раз. Все серьезнее и все чаще. Когда Лиза родила, стало еще хуже.

– Когда я вижу ее с младенцем на руках, знаешь… Это глупо… Ты будешь смеяться…

– Скажи мне.

– Ну, понимаешь… я не знаю, но… У меня, мне кажется, тоже мог бы быть малыш… Я думаю… думаю, что я, пожалуй, готова.

Он каждый раз уклонялся, отшучивался все более плоско, самым жалким, наверно, было замечание насчет груди, которая удвоится в объеме, эта шутка была встречена самым напряженным молчанием, какое он когда-либо слышал.

Через несколько месяцев она снова начала уходить по вечерам, сначала на «Лока Чика» по пятницам, потом все чаще. А ведь когда они поселились вместе, произошло обратное. Лора почти отгородилась от мира. Мне вполне достаточно тебя. Остальной мир мне пофигу, заявляла она со своей дерзкой гримаской. Он гордился. Он любил ее. Он думал, что им очень хорошо вдвоем и ничто не может их разлучить. Так что ее капризы насчет ребенка он не воспринял всерьез. Да, но Лора стала уходить по вечерам. Даже по нескольку раз в неделю. Возвращалась с работы и сразу уходила.

– С кем ты встречаешься? Я думал, твои подруги больше никуда не ходят теперь, когда у них есть дети…

– С Инес.

– И все?

– Нет. Не только.

Она была уклончива. Она красилась, покупала новые платья. Крепко душилась.

– Ну так… Ты наводишь красоту, чтобы встретиться с Инес и не только?

Иногда, возвращаясь, она дышала на него алкоголем.

– С кем ты была?

Он задавал все более прямые вопросы.

– Я же тебе сказала.

– Нет.

– С Инес… И ее друзьями.

– Мальчиками?

– Мальчиками, девочками… Всех понемножку. А в чем дело? Ты ревнуешь?

Он никогда не был особо ревнив. Но теперь стал. Он засекал время, когда она уходила. Таращился на ее телефон, когда она получала сообщение.

– Мы больше не бываем дома вдвоем, – жалобно канючил он, когда видел, что она опять собирается уйти.

– Нет.

– Нет – и все?

– Нет. Мы молоды. Мы не обязаны играть в папу-маму на диване, правда? Тебе бы тоже развеяться.

Он сходил с ума. Когда он ждал ее, не спал до двух часов ночи и выходил из себя: «Ты пила! Кто тебя просил так напиваться?», она теряла терпение и говорила ему с ноткой брезгливости:

– Да что с тобой? Я тебя не узнаю.

Он не оставался в долгу:

– Это я тебя не узнаю!

– Да ну? Разве я не была такой, когда мы познакомились?

– Как это?

– Я бывала на людях. Социализировалась. И ты тоже! Тебе бы вернуться к этому! Это здорово, вот увидишь!

Она презирала его, когда он становился параноиком.

Он чувствовал, что теряет ее. Воображал, что есть кто-то другой. Однажды он ждал ее до трех часов ночи. Она сбросила туфли на каблуках в прихожей. Едва взглянула на него, пройдя через гостиную к спальне. Он перехватил ее, крикнул:

– Лора!

Он вцепился в ее запястье. В глазах ее мелькнул страх, как будто она испугалась, что он перейдет к физической расправе. Он хотел обнять ее, она его оттолкнула.

– Что ты делаешь? Почему не спишь?

– Лора, я хочу, чтобы мы завели ребенка. Я хочу ребенка с тобой.

Она застыла с открытым ртом, не выдав никакой реакции. Потом вдруг заплакала, убежала и закрылась в ванной.

– Что с тобой? Лора?

Он стоял за дверью, умирая от беспокойства, слыша, как она всхлипывает и шмыгает носом.

– Почему ты плачешь?

Она открыла дверь, глаза у нее покраснели. Она успела надеть пижаму, смыла макияж.

– Ничего. Это от волнения.

Он тихонько отвел ее в спальню, ласково держа за руку.

– Как ты? Ты уверена, что это от волнения?

– Да… Я не ожидала.

Он уложил ее на кровать, укрыл одеялом. Положил руку на ее живот.

– Я уверен, что ты будешь очень красивой с животиком.

Она слабо улыбнулась.

– Я наговорил глупостей по этому поводу…

– Да.

– Я просто испугался. Был не готов…

– А сейчас ты готов?

Она вглядывалась в него с опаской, как будто не верила.

– Да. Конечно.

Несколько долгих минут они молчали. Она попросила погасить свет, и он погасил. Ждал в тишине, но она больше ничего не говорила. Эмиль прошептал:

– Так ты перестанешь принимать таблетки?

Он слышал в темноте, как она сглотнула и кивнула.

– Да.

– Когда?

Он ждал, затаив дыхание. Он не хотел ее терять. Он сделал бы что угодно, лишь бы не потерять ее.

– Завтра…

И она добавила слабым неуверенным голосом:

– То есть… Если ты согласен?

Он хрипло выдавил «да».

Больше они не произнесли ни слова. Наверно, эмоции давили. Он держал руку на ее животе всю ночь. Он не спал. Представлял себе ее в широком платьице, с округлым животом, с розовыми щеками. Представлял, как будет оберегать ее и ребенка. Он больше ничего не боялся.

– Ты опять уходишь?

Лора продолжала уходить по вечерам.

– Да. Я не поздно.

Больше он ничего не смел сказать, потому что она уходила реже. Она чаще оставалась дома, и они занимались любовью почти каждый день. Делали ребенка. Однако по выходным она уходила без него. По-прежнему с Инес и ее друзьями. Возвращалась поздно. Но он изображал равнодушие, потому что знал, что, когда она вернется, они займутся любовью, будут делать ребенка. Так что он шел на компромисс. Это позволяло ему оставаться спокойным.

Так продолжалось целых три месяца. Он хлопал над ней крыльями, готовил поесть, наливал для нее ванну и терпеливо ждал, когда она выйдет. Регулярно спрашивал с тревогой:

– У тебя есть месячные?

Она хмурилась. Это означало, что да, что ребенок еще не в пути. Но у них было время.

А потом однажды вечером она вернулась пьяная, дыша алкоголем, и он не смог сдержаться. Он почти взревел:

– Ты издеваешься надо мной?

Она сначала отшатнулась испуганно.

– Ты напиваешься? Ты смеешь напиваться?

Она отступила, прижалась к стене.

– Да о чем ты думаешь? Какая идиотка так поступает?

Испуг исчез с лица Лоры. Она расправила плечи, и на лице ее отразилось презрение.

– Иди ты на фиг, Эмиль! Не смей контролировать мою жизнь! Хочу и пью!

Он заорал что было мочи, возмущенный донельзя:

– Но ребенок, дура! Ребенок!

Тогда Лора рассмеялась обидным смехом, от которого у него кровь застыла в жилах, и медленно спросила:

– Какой еще ребенок?

Эмиль несколько раз открывал и закрывал рот, не в состоянии произнести фразу.

– Ре… ре…

Он смотрел на нее, внезапно перестав понимать что бы то ни было.

– Ре… Ребенок? Тот, которого… Мы решили…

Он не смог договорить, потому что Лора была пьяна, так пьяна, что перестала быть собой, и ее глаза плевались презрением ему в лицо. Она произнесла очень медленно, чеканя каждое слово:

– Никакого ребенка нет, Эмиль.

– Как?

– Я не прекращала пить таблетки.

Его вдруг затошнило. Он ухватился за диван, чтобы не упасть.

– Что?

Она, шатаясь, направилась в ванную и закрылась там.

– Что? Но… Почему?

Он слышал, как ее выворачивает наизнанку. Тошнило его, а ее рвало. Он молил Бога, чтобы она солгала, чтобы это было неправдой. Почему она лгала ему все это время?

Когда Лора вышла из ванной, ей было так плохо, что она не помнила, где находится и что здесь делает. Он уложил ее на кровать, принес стакан воды и таблетку от головной боли.

– Это правда, что ты сейчас сказала?

Она кивнула. И через секунду уснула.

Назавтра, проснувшись, она заговорила первой:

– Мне очень жаль, я должна была тебе сказать… Я не могла.

Она уложила чемодан и сообщила:

– Я уезжаю к маме на несколько дней.

Она вернулась от матери уже не виноватой, но обиженной.

– Не предлагают сделать ребенка, чтобы не дать уйти. Ничего эгоистичнее я в жизни не слышала.

Она сказала ему, что уходит. Добавила, что думала об этом уже несколько месяцев и должна была сказать ему раньше, как и про таблетки. Но это бы ничего не изменило.

Дальше все развивалось очень быстро. Лора ушла. Он погружался в ад. Ребенок умер. Лора, их пара, его будущее, его жизнь – все умерло. И только одно он видел в кошмарах каждую ночь: Лору с ее маленьким выпуклым животиком, выплевывающую презрение ему в лицо.

– У нас есть какая-то программа на сегодняшнее утро?

Голосок Жоанны звучит за его спиной, когда он пытается выпить чай. Настроение с утра ниже плинтуса. На душе черно от воспоминаний о Лоре, об их последних месяцах вместе, в его квартире. Не надо бы пережевывать их снова, но это сильнее его.

– Нет. Нет, я… Мне надо закончить это чертово письмо.

Жоанна еще бледненькая этим утром. Солнечный удар не совсем прошел. Ее лицо под шляпой почти прозрачно.

– А тебе бы отдохнуть сегодня, – добавляет он.

– Мы никуда не пойдем?

– Нет.

Он знает, что надо сделать покупки для похода. Им придется доехать до большого города в округе, чтобы найти магазин спортивных товаров. От этой задачи у него заранее опускаются руки. Завтра они этим займутся. Сегодня Жоанна должна отдохнуть, а он – написать письмо.

Снова слышен слабый голосок Жоанны:

– Эмиль, у нас… у нас нет больше воды.

– Как?

– В баке ничего не осталось.

Он даже не может разозлиться на эту новость. Усталость овладела им целиком.

– А.

– За стоянкой есть водоем, – добавляет Жоанна. – Думаю… думаю, можно им воспользоваться.

– Я схожу посмотрю. Тебе нужна вода сейчас?

– Нет. Я пойду вымоюсь в ручье. Надо еще кое-что постирать. Если… Если хочешь, я и тебе постираю…

Он силится взять себя в руки, преодолеть усталость.

– Да, спасибо. Подожди, я пойду посмотрю.

* * *

Жоанна сгребла под мышку тюк грязного белья. Она выходит из кемпинг-кара, чтобы идти к ручью.

– Не лучше ли тебе отдохнуть? Ты бледная.

– Нет, все хорошо. Холодная вода пойдет мне на пользу.

Она убегает. Видно, от мрачности, которая, наверно, сочится из всех пор его кожи. Она права. Он снова усаживается за складной столик перед новым чистым листом.

Он должен выкинуть из головы Лору, если хочет хоть что-то написать. Это невозможно. Она повсюду. Ее голос звучит у него в ушах.

– Что объяснить?

Ее злой голос. Слегка раздраженное лицо над чашкой кофе.

– Почему ты хочешь уйти.

Она заколола волосы в узел и вдела в уши две жемчужины. Губы были накрашены бледно-розовой помадой и выглядели фантастически. Но он не мог к ней прикоснуться. Она уходила.

– Мы больше не на одной волне.

В тот день она постоянно теребила колечко на пальце, перстенек, который никогда не снимала, даже ночью, когда спала.

– Мы на разных волнах, потому что ты только и думаешь, как бы уйти из дома!

– Не переворачивай все с ног на голову, Эмиль!

– Как мы можем быть на одной волне? Ты только и думала, как бы смыться отсюда и повеселиться! Мы встречались лишь мельком!

– Ты переворачиваешь все с ног на голову!

– Да что я переворачиваю?

Он кричал, не мог удержаться. Она была здесь, так близко, перед ним и в то же время навсегда недоступная.

– Я стала уходить, потому что мы больше не были на одной волне. Мне было легче убегать, жить от вечеринки к вечеринке, чем убедиться, что все кончено, что нам нечего больше делать вместе.

– Нет же, нам было очень хорошо вместе! Ты все испортила, вздумав выпендриваться на вечеринках!

Она встала из-за стола. Взяла сумку, направилась к двери.

– Нет, Лора, постой! – крикнул он.

Голос его сорвался. Он был раздавлен. Готов был ползать у ее ног, если понадобится. Она занервничала:

– Я пришла только ради тебя. Только потому, что ты хотел поговорить. Я пришла не для того, чтобы выслушивать от тебя гадости!

Он хотел поймать ее за руку, но она его оттолкнула.

– Извини меня, Лора, извини меня.

Она на несколько мгновений сняла свою маску раздражения, и он увидел грусть на ее лице. Он понял, что ей тоже больно, по-другому, но больно.

– Я хочу, чтобы ты мне сказала. Если у тебя кто-то есть… Я хочу знать…

Она вздохнула. Сделала над собой усилие, чтобы оставаться спокойной и доброй.

– Никого нет. Я тебе уже сто раз говорила…

– Ты не обманывала меня?

– Я не обманывала тебя.

– Ты бы мне сказала?

– Я бы тебе сказала.

– Тебе хотелось?

Она ушла от ответа. Сменила тему:

– Хочешь, пойдем посидим в кухне?

И он больше не задавал этого вопроса, потому что догадался, какой будет ответ. Они сели в кухне. Он обхватил голову руками. Было мучительное ощущение, будто он разлагается изнутри.

– Почему мы…

Он не смог договорить. Она переспросила:

– Почему мы – что?

– Почему мы больше не были на одной волне?

– Я думаю, что… Я думаю, что я была готова что-то построить, стать взрослой. Но ты – нет. Еще нет.

Он среагировал мгновенно, повысив голос:

– Ты врешь! Я согласился на ребенка!

Она грустно улыбнулась.

– Да. Ты согласился, но слишком поздно… и не по той причине.

Мама & папа, Маржо & Бастьен, Рено & Летисия и все ваше потомство,

это письмо придет, по-вашему, слишком поздно (сегодня пять дней, как я уехал), но для меня – слишком рано.

Я бы хотел иметь больше времени, чтобы его написать. Мне самому еще не совсем ясно, что происходит в моей голове, но я не мог заставлять вас ждать вечно…

Эмиль вынужден начать письмо, чтобы прогнать мысли, возвращающие его к Лоре. Отпив глоток чая, он поспешно берет ручку, чтобы не потерять нить.

Я готов составить список причин, побудивших меня уехать. Это могло бы помочь вам понять и простить меня. Вы сможете найти как минимум одну весомую для каждого из вас. Первая и самая очевидная – я не хочу этих клинических испытаний и не хочу помереть подключенным к электродам. Я не хочу быть лабораторной крысой. Если болезнь должна забрать меня, пусть заберет, но, ради Бога, пусть врачи оставят меня в покое!

Вторая причина, которая объясняет мое бегство, – я не хочу стать для вас обузой. Если бы я остался, было бы именно так. У вас есть другие дела. У всех.

Третья причина скорее имеет отношение к гордости и к эго. Так ли уж она похвальна? Не знаю. Но вот ведь, я не хочу, чтобы мой образ померк в ваших глазах. Я предпочитаю уехать (наверно, эгоистично), оставшись в вашей памяти таким, каким себя вижу: молодым, красивым, мускулистым, с большим будущим, энергичным, обольстительным (да, посмейтесь)…

Я не хочу впасть в маразм, не хочу, чтобы мне помогали вспомнить, как меня зовут, чтобы меня заново учили завязывать шнурки или варить яйца. Я не хочу запомниться вам жалким и уязвимым (особенно последний пункт). У меня есть гордость, как у всех. Я предпочитаю прожить последние месяцы вдали от ваших глаз.

Еще одна причина, более симпатичная: я всегда хотел предпринять это путешествие к природе!!! Рено, мы с тобой поклялись! У тебя еще будет время сделать это позже, с Летисией и мелким. А для меня – сейчас или никогда. Славно уехать, осуществив мечту;)

Я не хотел прощаний. Я трус. Это тоже одно из моих достоинств.

Вот как с этим письмом: это легче, чем телефонный звонок. Не знаю, позвоню ли я вам когда-нибудь, но писать буду, это точно. Во всяком случае, так долго, как буду помнить вас.

Я постараюсь написать по письмецу каждому в отдельности в ближайшем будущем. Но будьте снисходительны, мне нужно время, чтобы найти слова. Они появятся.

Теперь придется прослезиться, потому что я должен сказать, что люблю вас, что вам не надо обо мне тревожиться и что я счастлив. Хоп, готово! Наберитесь терпения, следующее письмо придет очень скоро.

Обнимаю вас.

Эмиль

У него чувство, что он снова бежит, еще раз уклоняется от прощаний. Ладно, не важно. Через несколько месяцев его не будет. Оставшиеся договорятся со своими воспоминаниями, сами придумают достойное прощание и весомые причины.

Жоанна сидит по-турецки в воде, которая доходит ей до пояса. Она расстелила выстиранное белье вокруг на валунах. Услышав шорох его шагов по гальке, она поворачивает голову.

– Ты дописал свое письмо?

Он пожимает плечами. Вид у него хмурый.

– Да.

– Отправишь его сегодня?

– Или завтра. Когда мы поедем делать покупки для похода.

Повисает молчание. Он стоит на берегу, переминаясь с ноги на ногу. Он напряжен. Жоанна бьет руками по поверхности воды, летят брызги.

– Ты недоволен? – спрашивает она.

Он хмурит брови.

– Что?

– Ты недоволен тем, что написал?

– Да… Немного. – Он выдавливает подобие улыбки. – Это видно по моему лицу?

Ее лицо ничего не выражает, когда она отвечает:

– Да. Но ничего страшного, ты напишешь еще.

Он отвечает не сразу. Потирает шею, смотрит, как она плещет руками по воде.

– Да, но… У меня мало времени для этого.

На этот раз Жоанна поворачивается к нему. Подтягивает колени к груди, поднимает к нему свое бледное лицо.

– Потому что ты скоро умрешь?

Она спрашивает тихим голосом, но отчетливо, нимало не смущаясь. Ему это нравится. Он не спешит с ответом, садится на большой валун, снимает ботинки, носки и погружает ноги в прохладную воду.

– Нет. У меня есть еще время, прежде чем это произойдет… То есть, я думаю…

Несколько секунд он играет с водой, бьет по ней пальцами.

– Два года, – говорит она.

– Приблизительно.

– Два года – это достаточно, чтобы написать настоящее письмо, правда?

Она смотрит на него серьезно и выглядит совсем взрослой, не потерянной девочкой, как он думал в первые дни.

– Не в этом проблема.

– Не в оставшемся времени?..

– Нет.

– В чем же?

– В том, что я все забуду. Может быть, через полгода. Может быть, завтра. Так что я не знаю, будет ли у меня случай написать это письмо.

Жоанна поджимает губы, задумавшись.

– Да. В таком случае…

Она продолжает размышлять, чертя руками круги на поверхности воды.

– В таком случае ты должен писать понемногу каждый день. Как только тебе придет мысль… Что-нибудь, что тебе захочется сказать.

Он взвешивает сказанное, перекатывая камешки под ногами на дне.

– И посылать фрагменты письма по мере написания?

Жоанна качает головой.

– Ты не обязан их посылать. Это и не должно походить на письма.

Он хмурит брови, не понимая. Она продолжает:

– Это может быть просто дневник, который… который ты будешь заполнять словами по мере нашего путешествия.

– Словами, которые никогда не дойдут до них?

– Нет. Твой дневник до них дойдет.

– А как? Когда я забуду всю мою жизнь, я забуду и дневник, и кому он был адресован.

– Я могу его им послать.

– Ты?

– Да. Ты дашь мне адрес, и я обещаю послать им дневник, когда тебя не станет.

Он невольно морщится. Ему невыносимо слышать от нее прямыми словами, что он умрет.

– Ты можешь писать этот дневник и для себя, – добавляет она.

– Как это?

– Ты боишься все забыть.

– Да.

– Но у тебя будет все это, все эти забытые воспоминания в дневнике. Это поможет тебе вспомнить, когда ты… когда ты не будешь больше знать, кто ты и что здесь делаешь…

Этот разговор наводит на него тоску. Еще хуже, чем давеча, когда его одолевали воспоминания о Лоре.

– Мне не очень хочется говорить об этом сейчас…

– Хорошо.

Она погружает руки в воду, и они исчезают до локтей в потоке.

– Ты просто оставишь мне инструкции…

– О чем?

– Если я должна буду передать что-нибудь кому-нибудь.

– О… да.

Снова повисает молчание. У Эмиля набухает ком в горле. Ему нравится, что Жоанна свободно говорит о том, что с ним будет, что она не стесняется. Однако он теряется от легкости, с которой она это делает. Как будто смерть, его смерть – сущий пустяк, простая формальность в этом земном мире. Это хорошо, но в то же время смущает.

Потому он и бежал от своих близких, чтобы отделаться от этого: от уз, привязанностей, боли расставания. Легче умереть в присутствии незнакомки, которая смотрит на тебя равнодушно, легче ни к чему не быть привязанным, когда придет время. Но это смущает.

Он откашливается.

– Что касается инструкций…

Жоанна как будто удивлена, услышав его голос. Она, должно быть, погрузилась в свои мысли, далеко, очень далеко от ручья, его амнезии и его близкой смерти.

– Наверняка настанет момент, когда я буду не совсем в себе и захочу вернуться домой.

Она серьезно кивает.

– Я хочу, чтобы… я не хочу домой. Что бы я ни делал… даже если буду тебя умолять. Я не хочу, чтобы они видели меня таким.

Она не просит ни объяснений, ни причин, не выражает никакого удивления, не высказывает суждений, только кивает. Она здесь, чтобы получить инструкции и исполнить их в точности. Это их молчаливый договор.

– Хорошо.

Он с трудом сглатывает. Хорошо, что этот вопрос улажен. Завтра он отправит письмо. Может быть, купит блокнот для дневника. Там будет видно.

Жоанна проспала всю вторую половину дня. Она еще бледная, но сказала, что головная боль прошла. Когда она встала, он сидел неподвижно над своим письмом.

– Ты его перечитываешь?

Он качает головой.

– Нет. Я обдумывал эту идею с дневником.

Она не спрашивает, решил ли он купить блокнот. Нет, она задает совсем другой вопрос, застигший его врасплох:

– Как они тебе ответят?

Он молчит, только открывает и закрывает рот.

– У них нет адреса, куда тебе писать, – добавляет Жоанна.

– Нет. Но…

– Но?

– Я что-нибудь придумаю.

Это абсолютно ничего не значит. Это значит только, что он никогда не рассчитывал получить от них ответ. Он мотает головой, чтобы стряхнуть накатившее оцепенение.

– Мы вроде собирались наполнить бак водой?

– Да.

– Ну так пойдем займемся.

* * *

Жоанна легла спать рано. Мрачное настроение не покинуло Эмиля. Стало еще хуже теперь, когда стемнело и Жоанна спит. Парковка пуста. Кажется, они здесь одни. Он достал коробку из стенного шкафчика, ту, в которой лежат все фотографии. Весь день он вспоминает вопрос Жоанны о его письме. Как они тебе ответят? Он ломает голову, почему не подумал об этом, почему никогда не рассчитывал получить от них ответ. Хочет ли он его получить? Или нет? Может, боится пойти на попятный и вернуться в Роанн, если его получит? Или он чувствует себя уже слишком далеко от них, от жизни, чтобы хотеть оставаться на связи?

Он открывает наобум один из альбомов в коробке. Все страницы исписаны маминым почерком. На первом снимке как раз она, беременная до кончика носа. И подпись: Мы ждем ребенка. Рядом с фотографией кто-то нарисовал цветочек, наверно, Маржори. Значит, мама на снимке ждет его. Внизу страницы написано несколько слов. 13 марта: мы выбрали имена. Эмили, если девочка. Эмиль, если мальчик. Папа нервничает. Маржори сучит ногами. Только мама остается спокойной.

Он водит пальцем по странице. Спрашивает себя, как бы реагировал он, если бы Лора носила ребенка. Сучил бы ногами? Нервничал? Или он никогда по-настоящему об этом не думал? Все, чего он хотел, – чтобы Лора осталась и чтобы она была довольна. Ребенок был только планом. Вульгарным орудием. Он переворачивает страницу с горьким вкусом во рту. Она права, он был последним эгоистом. Все, чего он хотел, – не дать ей уйти.

Первые снимки его младенцем. Вот он в роддоме. Вот сияющие родители. Крошечная Маржори склонилась над ним с любопытством. Ей было четыре года, когда он родился.

Эмиль листает страницы быстрее и берет другой альбом. Альбом его рождения не из самых забавных. Он, красный и щекастый, во всех возможных позах. Следующий альбом перепрыгивает на шесть лет вперед. Эмиль школьник, жгучий брюнет. Играет в баскетбол, катается на скейтборде. Находит птичку в кустах. Больше нет такого количества комментариев под фотографиями.

Маржори на снимках десять лет. У нее длинные темные волнистые волосы, веснушки. Она всегда рядом, держит его за руку, хочет нести его рюкзак. Эмиль помнит, что это его раздражало, когда он подрос. Сестра не отходила от него. Ему не нравилась ее назойливость. Однако долгие годы он на это не жаловался. Дома была как будто вторая мама. Она, пожалуй, считала его своей куклой, но это было приятно. Она все ему прощала, выполняла все его прихоти, хлопала над ним крыльями.

К десяти годам, может быть к одиннадцати, с него хватило. Он помнит мальчишек с их улицы. Маржори и Эмиль – влюбленные. «Уууу» звучало каждый раз, когда она брала его за руку. Рено ничего не говорил, но все остальные издевались. То она была «его возлюбленной», то он был «большим малышом мамочки Маржори». Маржори на это плевать хотела. Она гордо выставляла его напоказ перед подружками. «Вот мой младший братик». Она сажала его на колени, а он не знал, как себя вести, умирая от стыда под всеми этими устремленными на него взглядами. Он твердо решил избавиться от этого – она была слишком назойлива, а его достали дурацкие шуточки.

Эмиль помнит, что это было тяжко. Он бесцеремонно ее отталкивал, быстро уходил без нее после уроков. Она не понимала. Еще пыталась склеить обломки. Тогда он стал злее. Сказал сестре при всех ее подругах, что она некрасивая и толстая. В тот вечер он заставил ее плакать. Он слышал это поздно вечером в кухне.

– Мама… По-моему, Эмиль меня больше не любит.

Он хорошо помнит, что ответила мама.

– Да нет же. Он просто становится настоящим маленьким мужчиной. Ему нужна независимость.

– Но почему?

– Он должен научиться справляться сам. Это не значит, что он тебя больше не любит.

– Правда?

– Правда. Через несколько лет он сам к тебе вернется. Вот увидишь.

Эмиль знает, что сильно обидел Маржори. Он помнит, что после этого был долгий период, когда они стали почти чужими друг другу. Маржо было четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет. Она встречалась с друзьями. Однажды он увидел ее с мальчиком. Они целовались, по-настоящему, с языками. Его от этого затошнило. Ей тоже понадобилась независимость. Ее маленький мирок стал вращаться вокруг нее, ее подруг и прыщавых пацанов, круживших рядом. Она часто ссорилась с родителями, он это помнит. Отец повышал голос. Маржори хлопала дверьми. Эмиль же смотрел на нее как на странный феномен. Он не узнавал свою старшую сестру, которую знал: такую добрую, такую заботливую. У нее были прыщи на лице и какие-то непонятные наросты на груди. Он смеялся над ними с друзьями. Они говорили: «Фу, жир нарос». Он отлично знал, что происходит с Маржори, но предпочитал строить из себя дурачка. Сейчас это вызывает у него улыбку.

Эмиль продолжает листать страницы. Вот Маржори гордо держит в руках свой диплом. Ей двадцать лет. Она получила высшее образование по банковскому делу. Эмиля заставили позировать рядом с ней. Ему шестнадцать лет, и на нем черная футболка, которая ему велика. В ту пору он снова стал смотреть на Маржори иначе. У нее закончился переходный возраст. Она уехала из дома учиться и опять была спокойной и ласковой старшей сестрой, которую он знал. Годы летели быстро. Маржори вышла замуж, забеременела близнецами… Эмиль листает дальше. Маржори в белом платье. Бастьен в галстуке-бабочке. Маржори беременная. А вот он на снимке с близнецами. Когда Лора ушла и он опустился на самое дно, Маржори снова вошла в роль мамы. Она стала его опекать, но соблюдая известную дистанцию, уже без невинности их первых лет.

Сегодня она мама. Она больше не любит его всем своим существом, теперь дети заполнили ее жизнь. Вряд ли Эмиля это огорчает. Он думает, что это нормально, в порядке вещей. Он не заметил, как прошли все эти годы. Ему двадцать шесть лет. Через два года его не станет. Как можно так быстро потерять опору в жизни? Он закрывает альбом. На сегодня достаточно. Он чувствует себя вымотанным. Встает, подавив зевок, проходит мимо банкетки, где теперь обосновалась Жоанна, и взбирается по веревочной лесенке, еще думая о Маржори. Он напишет ей письмо. Завтра, или через две недели, или через полгода, но он это сделает.

7

– Двести восемьдесят евро, пожалуйста.

Они протягивают свои банковские карточки одновременно. Эмиль отталкивает руку Жоанны.

– Я заплачу.

Они ехали все утро в поисках магазина спортивных товаров и походного снаряжения. Когда смогли наконец припарковаться, солнце уже шпарило вовсю. Продавец водил их по отделам серьезно и с энтузиазмом. Он несколько раз повторил, что их поход будет «класс». Теперь они у кассы и накупили снаряжения на маленькое состояние.

– Знаешь, у меня достаточно денег, – говорит Жоанна, когда они выходят из магазина, нагруженные пакетами.

– Не парься.

– Я жила в служебной квартире… И у меня есть сбережения.

– Ну а я должен опустошить свой банковский счет, прежде чем умру, так что…

Он не ожидал ее улыбки, но она улыбается. И даже говорит:

– Хорошо. Но в следующий раз заплачу я.

Они направляются к кемпинг-кару. Жоанна вдруг останавливается:

– Можешь меня подождать? Я минут на десять, не больше.

Она показывает на торговый центр рядом со спортивным магазином.

– Тебе надо что-то купить? – удивленно спрашивает он.

Они купили еду быстрого приготовления в спортивном магазине, протеиновые батончики тоже. Вроде всего хватает.

– Да, пару мелочей. Я быстро.

Он думает, что ей, наверно, нужны какие-то женские штучки. Он почти забыл, как это – жить изо дня в день с девушкой.

– Там у входа почтовый ящик. Хочешь, я опущу твое письмо?

Он кивает. Конверт готов. Утром он написал адрес и наклеил марку. Нашарив письмо в своем рюкзаке, он протягивает его ей.

– Я скоро.

Он забирается в машину и разворачивает большую карту Пиренеев. Они пойдут по тропе Мулов, как советовала Хлоя. Тропа идет из Артига. Они снова оставят автомобиль на парковке у ручья. Это довольно спокойное место. Вряд ли его угонят… Кончиками пальцев он водит по тропе, по которой они пойдут. Надо бы отметить ее фломастером. Если вдруг у него случится провал в памяти… Он думает, что придется регулярно сообщать Жоанне о маршрутах, которыми он намерен следовать… Так надежнее, если память подведет.

Эмиль уже сложил карту и пристегнул ремень, когда вернулась Жоанна. Она несет небольшой прозрачный пакет, в котором лежит, кажется, книга. Он не решается спросить, что она купила, но Жоанна видит, как он бросает любопытные взгляды на ее пакет, и извлекает содержимое.

– Что это?..

И понимает, прежде чем она успевает ответить. Это две записные книжки в черных обложках.

– Я тоже буду вести дневник, – говорит она.

И достает из пакета две красивые ручки. Шариковые ручки из черной пластмассы с серебряными кончиками.

– Ох.

Он не знает, что еще сказать. Жоанна убирает блокноты и ручки обратно в пакет, кладет его себе под ноги и пристегивается.

– Мы потащим это с собой в поход?

Она пожимает плечами. Он откашливается и добавляет мягче:

– Спасибо за… блокнот.

Но она уже прижалась носом к стеклу и смотрит вдаль.

Они идут около двух часов. Эмиль потерял представление о времени. Возможно, память подвела его: он помнит, как они вернулись в машине на стоянку у ручья, как собирали рюкзаки (они были такие тяжелые, что Эмиль засомневался, сможет ли Жоанна нести свой), как наскоро пообедали (по тарелке макарон). После этого они отправились пешком к повороту, указанному в путеводителе, откуда начинается походная тропа. Желтая табличка гласила: «Пик Миди-де-Бигорр, по тропе Мулов, 2872 м, 4 ч. 30 мин.». Они пошли вверх по тропе вдоль водопада Ариз. Четверть часа спустя они были у хижин Трамзег, старых каменных домишек. Оттуда уже виднелся Миди-де-Бигорр. Жоанна пришла в восторг. А потом – он не помнит… Они шли по тропе, следуя указателям. Эмиль шагал впереди, защищался от палящего солнца, приставив руку козырьком к глазам. Жоанна держалась сзади. Он спросил ее, не потому ли это, что ее рюкзак слишком тяжелый, но она ответила, что нет, ей просто нравится идти одной. На ней была черная шляпа, в руках палки, которые продавец ухитрился ей всучить. Эмиль их не захотел.

Он потерял нить после хижин Трамзег. Все, что он знает, – что они идут уже два часа, что солнце палит нещадно и вокруг отдыхают в траве коровы.

Он садится на валун и ждет Жоанну.

– Передохнем?

– Умираю, хочу пить.

Они достают фляги. Лоб Жоанны взмок от пота. На ней опять черные бермуды и один из вечных черных топов. Он хотел было сказать, что черное – не лучшая идея, но передумал. На ногах у нее новенькие походные ботинки. Они долго пьют маленькими глотками, утирают лбы. Потихоньку переводят дыхание.

– Что там? – спрашивает Жоанна.

Она указывает на каменную хижину, от которой остались одни развалины. Эмиль пожимает плечами. В его путеводителе об этом ничего не написано.

– Красиво, – говорит она.

Им идти еще больше двух часов, а уже пять. Эмиль думает, что они вышли недостаточно рано. Жоанна сегодня разговорчива. Она задает новый вопрос, перекатывая камешки носком ботинка:

– Почему эту дорогу называют тропой Мулов?

Убрав флягу в рюкзак, он отвечает:

– Там, на самом верху Миди-де-Бигорр, есть астрономическая обсерватория. Когда ее строили, продовольствие и строительные материалы доставляли по этой тропе. Носильщикам платили по весу. Они несли на спине до сорока килограммов. – Лицо Жоанны выражает лишь капельку удивления, слабо вздрагивает где-то на уровне левой брови. – Они шли в снегу, холодной зимой. Путь мог длиться до двенадцати часов. Многие погибли под лавинами.

Он медленно встает, морщась от боли. Наверное, уже натер волдыри на ногах.

– Пойдем дальше?

– Да.

Кажется, они встречают людей по дороге на пик, но он не уверен, потому что погружен в свои мысли. Пожалуй, он понял, что хочет сказать Жоанна, когда заявляет, что ей лучше идти одной, и почему она уединяется, чтобы медитировать в поле. Погружаешься в себя и не вполне сознаешь, что происходит вокруг. Физическое усилие отпускает разум на свободу. Мысли крутятся в голове, но круговорот этот спокойный и безмятежный. В иные моменты едва сознаешь, что вообще думаешь. Тихонько всплывают воспоминания, встают перед глазами, не вызывая болезненных эмоций. Смотришь на них как будто издалека и по-доброму.

Вспоминается тот телефонный звонок. Его ночной звонок Лоре, когда она только что вернулась к матери и еще не перевезла свои вещи из его квартиры. Было два часа ночи, когда он позвонил ей. Она, кажется, рассердилась, но делала над собой усилие, чтобы оставаться вежливой.

– Что случилось?

Ее хватило на то, чтобы не спросить «что еще?». Почему он ей звонит? Почему не оставит ее в покое? Он хотел объяснений. И не хотел объяснений. Они его не устраивали. Он назвал ее лгуньей, даже гадкой лгуньей, из-за таблеток. В конце концов она взорвалась:

– Ребенок, ребенок, ты все валишь на ребенка! Да, я хотела его, а ты нет. Да, мы не смогли настроиться на одну волну. Но дело не только в этом, Эмиль!

Он набросился на нее.

– Да? Не только в этом? Была другая причина, все ясно! Был кто-то другой! Есть кто-то другой, я уверен!

Повисла долгая пауза, потом она заговорила совершенно ясным и отстраненным голосом, как будто ничто больше ее не трогало:

– Это не план завести ребенка провалился. Это ты сам.

– А, теперь ты будешь говорить гадости?

– Нет, ты себя видел, Эмиль? Ты тот же, все тот же. Ты никуда не движешься. Ты такой же, как на факультете, все тебе легко. Ты не сдвинулся ни на миллиметр. Ты ждешь, что все само придет. Тебе не хочется расти, развиваться. Ты довольствуешься ерундой. Твоей маленькой жизнью, Рено, твоими дружками…

Он заорал в трубку:

– А ты, что ли, лучше? Твои дурацкие вечеринки с дурами-подружками!

Она его даже не услышала и продолжала:

– Если бы ты не нашел эту работу у моего друга, так бы и ждал, что должность тебе упадет с неба!

– Какая богатая идея, а? Дерьмовая работенка в дерьмовой конторе!

– Да! Именно! Дерьмовая работенка в дерьмовой конторе! Для дерьмового парня, который не хочет менять свою дерьмовую жизнь!

Он чуть не задохнулся и выкрикнул что было мочи:

– Иди ты знаешь куда!

– Нет, ты же прав! В этом весь ты! Эта работа тебя достает, а ты не уходишь… Ты ничего не делаешь, чтобы хоть что-нибудь изменить. Ты довольствуешься твоей маленькой жизнью, не видя дальше собственного носа!

Он бросил трубку, чтобы не оскорбить Лору. После этого она заявила, что нечего больше объясняться. Объяснений было достаточно. Он увидел ее еще только один раз, когда она забирала вещи перед визитом к парикмахеру. Она, кажется, вздохнула с облегчением, оставив его позади.

– Это обсерватория?

– А?

Тонкий запыхавшийся голосок Жоанны повторяет:

– Это обсерватория?

Она показывает пальцем на железные конструкции, виднеющиеся наверху.

– Да. Наверно, она.

Эмиль останавливается и ждет ее. Она запыхалась, но держится, с огромным рюкзаком на спине.

– Ты права, здорово идти одному, – делится он, когда она догоняет его.

– Да.

– Это… Многое всплывает.

Он спрашивает себя, чувствует ли она то же самое, слышит ли голос Леона, когда идет. Она кивает и поднимает к нему лицо. И произносит странную фразу странным голосом:

– Настоящее открытие не в том, чтобы искать новые пейзажи, а в том, чтобы обрести новые глаза.

Он хмурит брови, чувствуя себя глупо.

– Прости?

Она сдвигает шляпу, сползшую на лоб.

– Это Пруст.

Эмиль чувствует себя идиотом. Она, должно быть, читала гораздо больше, чем он.

– Хочешь, повторю?

На губах у Жоанны полуулыбка. Он кивает.

– Да… Давай…

– Настоящее открытие не в том, чтобы искать новые пейзажи, а в том, чтобы обрести новые глаза.

– Он хочет сказать, что…

Эмиль мнется. Он боится снова показаться идиотом.

– Это значит, что наше с тобой путешествие – прежде всего внутреннее… Взгляд внутрь себя.

Теперь она идет быстрым шагом, смотрит прямо перед собой.

– Да, – роняет он.

Во рту у него пересохло.

– Чтобы видеть вещи новым взглядом?

Он ищет ее одобрения. Но лицо ее все так же невыразительно, когда она отвечает:

– Как ты сказал, многое всплывает, но теперь ты видишь это иначе, новыми глазами.

Жоанна только что открылась ему. Она знает, почему он идет, и сама идет по той же причине. Она ищет ответов, объяснений. Наверно, касательно Леона. Она надеется вернуться к нему с новым взглядом. Этим она поделилась полунамеком… В общем, так Эмиль думает…

Она снова поворачивается к нему. Дышит прерывисто от усилий. Шляпа опять сползла на лоб. Он видит только нижнюю часть ее лица.

– Еще одну я очень люблю.

Он кивает, подбадривая ее продолжать.

– Величайший путешественник тот, кто смог однажды обойти самого себя. Это Конфуций.

Ее губы растягиваются в улыбку. Боже мой, кажется, третья за три дня! Впервые он, пожалуй, понимает, почему Леона свела с ума эта странная девушка. Он постигает это, едва трогая кончиками пальцев, но постижение еще хрупко и вот-вот улетит. Еще расплывчато. Она поправляет шляпу и добавляет, как ему кажется, с ноткой лукавства:

– Это могла бы быть первая фраза твоего дневника.

Он невольно улыбается ей, даже с нежностью.

– Ты права. Это будет прекрасная первая фраза.

От видов захватывает дух. Они поневоле прерывают каждый свою медитацию. С путеводителем в руках Эмиль показывает Жоанне пик Неувьель, виднеющийся вдали, перевал Санкур, который они миновали несколько минут назад, озеро Онсе ниже, прекрасного темно-синего цвета. Вскоре они подходят к большому каменному строению с красно-коричневыми ставнями и странной закругленной крышей. На табличке написано: «Гостиница Лаке». Рядом с ними останавливается пара, и мужчина объясняет своей спутнице:

– Видишь, это был приют для рабочих, которые носили стройматериалы для обсерватории.

– Но он ведь заброшен?

– Да. С двухтысячных годов. Провели фуникулер, и эту дорогу забросили. Но есть план восстановления. Ее хотят обновить.

– О!

Пара спокойно уходит, постукивая палками. Жоанна щурит глаза.

– Идем дальше? – спрашивает Эмиль. – До вершины всего четыреста метров. Мы дойдем быстро.

Но Жоанна застыла. Она делает несколько шагов к заброшенному строению.

– Кажется, дверь открыта.

Ей любопытно. Он идет за ней, тоже сощурившись. Действительно, дверь приоткрыта, ветер заносит внутрь соломинки.

– Думаешь, мы…

Он не успевает закончить фразу, Жоанна уже толкнула дверь, которая легко открывается. Она входит, и Эмиль за ней. Он сразу ощущает прохладу и слабый запах затхлости и пыли. Потом различает в полутьме окружающее. Перед ними уцелевшая стойка, над которой еще висят цены на мороженое. Стены облупились, пол усыпан строительным мусором. Однако здесь, наверно, еще время от времени останавливаются туристы, потому что следы ведут в другие комнаты.

– Пойдем посмотрим? – шепотом спрашивает Жоанна.

Эмиль кивает. Он всегда мечтал оказаться в заброшенном доме. Он чувствует почти возбуждение, смешанное с опаской, где-то на уровне желудка, как в детстве. Строительный мусор хрустит под ногами. Жоанна ставит ногу на ступеньку деревянной лестницы в бывшем холле.

– Начнем сверху?

Она поднимается на ступеньку, вторую. Дерево скрипит, но не угрожающе.

– Там, должно быть, спальни.

Он идет за ней вверх по лестнице. Они оказываются в длинном темном коридоре, немного жутковатом. По обе стороны закрытые двери. Жоанна толкает одну. Здесь тоже пахнет затхлостью и сыростью. Это бывшая спальня. Железные остовы кроватей по-прежнему здесь, слегка проржавевшие. На одной еще лежит пожелтевший матрас. На подоконнике забытая подушка и бутылка из-под красного вина.

– Думаю, люди еще бывают здесь время от времени…

– Да.

– Мы можем здесь переночевать.

Жоанну явно не очень вдохновляет эта идея.

– Ммм, – мычит она. – Не знаю.

Они обходят остальные комнаты. Все это облупленные спальни. В одной еще валяется старый походный ботинок. Немногие оставшиеся матрасы воняют сыростью. Они спускаются вниз. В бывшей кухне неработающая плита, зияющий зев духовки. Рядом забыта газовая горелка. На хромоногом столе сохранились старая кастрюля и вилки. Они выходят в холл, к стойке. Жоанна морщит нос.

– Я предпочту поспать на свежем воздухе, в палатке.

Решительно, это ее фишка – когда ей что-то не нравится, она морщит нос.

– Нет проблем.

Снаружи на них снова наваливаются солнце и жара.

– Идем, мы почти пришли.

Они идут дальше. Вершина совсем близко, но, кажется, до нее никогда не дойти. С перевала Лаке открывается великолепный вид на долину и город Тарб. Здесь кончается тропа. Дальше надо идти по камням. С этой стороны даже не видно обсерватории, или только временами. Они перебираются через рельсы старого подъемника. Жоанне приходится несколько раз остановиться, чтобы перевести дыхание, но она не жалуется, молчит.

Наконец они ступают на бетонную эспланаду. Вот она, обсерватория со своими куполами, перед ними. Они не одни. Отнюдь. Здесь толпа. Сотни туристов сидят на террасах ресторанов, стоят у подзорных труб, у перил, фотографируя вершины. Толпами прибывают новые, выходя из кабинок канатной дороги. Таблички указывают астрономическую обсерваторию, купола, музей, отель, радиостанцию. Эмиль слегка оглушен всем этим движением, этой сутолокой.

– Хочешь осмотреть все это? – спрашивает он Жоанну.

И вздыхает с облегчением, когда она качает головой.

– Нет. Можно просто полюбоваться видом.

Они подходят к перилам. Эмиль достает путеводитель, чтобы узнать возвышающиеся перед ними вершины. Со всех сторон до них доносятся обрывки фраз:

– …самая высокогорная обсерватория Европы.

– Мы на высоте две тысячи восемьсот семьдесят семь метров…

– Там… гора Монте-Пердидо.

Они забываются в созерцании. Обходят обсерваторию, чтобы не упустить ни крупицы этой панорамы. Сил больше нет. Они садятся прямо на землю на террасе Байо, напротив пика Неувьель.

– Придется спуститься. Мы не сможем заночевать здесь… Террасу скоро закроют.

Они наверху уже почти час. Солнце клонится к закату. Крики туристов все тише, все реже. Им всерьез пора устраиваться на ночлег. Но ни у него, ни у нее нет сил подняться.

– Хочешь, я возьму твой рюкзак?

Жоанна мотает головой. Эмиль, собравшись с духом, медленно встает с гримасой боли. Все его тело вопит.

– Спустимся немного ниже на ночь? – спрашивает Жоанна, глядя, как он поднимается.

– Да… Найдем ровное место, чтобы поставить палатку.

Он протягивает ей руку, чтобы помочь встать. Она со вздохом повинуется.

– Там были развалины каменного домика… ты помнишь?

– Да. Когда мы остановились попить?

Она кивает.

– Там будет хорошо заночевать. Поставить палатку.

– Среди развалин?

– Да… Они защищают от ветра…

Эмиль, задумавшись, пытается вспомнить, какое расстояние они прошли после этих развалин.

– Это час с лишним отсюда. Почти два.

– А!

– Можно попробовать, если у тебя еще есть силы…

Жоанна колеблется. В самом деле, они были прекрасны, эти развалины, затерянные среди гор.

– Знаешь что? – говорит он, ощутив всплеск энергии. – Мы это сделаем. Остановимся наполнить фляги в заброшенной гостинице. Поедим сушеных абрикосов. Это придаст нам сил, чтобы дойти до развалин.

Вид у нее счастливый, хоть она и не улыбается. Это видно по тому, как она кивает и ускоряет шаг.

Они быстро добираются до гостиницы Лаке. К счастью, водопровод работает, и можно наполнить фляги. Они едят сушеные абрикосы на крыльце, не садясь, – боятся, что не встанут.

По мере того как день клонится к вечеру, они ускоряют шаг. Народу на тропе мало. Час поздний даже для опытных туристов. Руки и ноги тяжелеют. Голова уплывает.

– Что она тебе сказала?

У Рено было встревоженное лицо. Эмиль позвонил ему днем, в рабочее время, и заявил:

– Лора уходит от меня.

Он покинул свой кабинет логопеда, как только смог, и примчался к Эмилю и Лоре. Эмиль открыл ему дверь с несчастным видом и покрасневшими глазами. Рено спросил:

– Она здесь?

Эмиль покачал головой.

– Нет, она уехала к матери.

Рено не знал, что Лора ушла уже неделю назад, но у Эмиля не хватало духу сказать об этом кому бы то ни было. Он просто не подавал признаков жизни, ожидая, когда что-нибудь произойдет.

– Что она тебе сказала? – повторил Рено несколько раз, прежде чем Эмиль смог ответить.

Они вдвоем сидели на диване в гостиной. Эмиль не смог ответить сразу, потому что не хотел упоминать о ребенке. Не хотел признаваться Рено, что воспринял это легкомысленно, что сам все испортил, проигнорировав Лору и ее запросы, что очнулся, когда было слишком поздно, когда он почувствовал, что теряет ее. Он не хотел признавать себя последним хамом.

– Я не понимаю… Вам было хорошо вместе…

Рено пытался подобрать безобидные слова. Эмиль пытался выстроить фразу.

– Она сказала, что… что мы больше не на одной волне.

Рено нахмурил брови.

– Не на волне?

– Да.

– Она почувствовала, что вы не совпадаете?

– Наверно. Она еще сказала что-то о том, что я не развивался все эти годы.

Повисло молчание. У Рено был сокрушенный вид. Он, казалось, задумался, искал слова. Он заговорил медленно, как будто обращался к совсем маленькому ребенку:

– Это… Это ужасно, но… Бывает, знаешь ли… Вы познакомились молодыми. Вы были всего лишь студентами…

– Как вы с Летисией…

Рено как будто не услышал последней фразы.

– Часто в паре развиваются по-разному, познакомившись совсем молодыми.

Эмиль настаивал:

– Вы с Летисией тоже познакомились молодыми… но она по-прежнему с тобой. Вы счастливы.

Рено отозвался грустно:

– Это другое дело…

Эмиль занервничал:

– Почему это другое дело?

– Это…

Рено, кажется, битый час обдумывал следующую фразу.

– Летисия… как бы это сказать… ее легче удовлетворить… в том смысле, что… ей не надо многого, чтобы быть счастливой. Стабильности и простоты ей достаточно.

Эмиль нахмурился.

– Не понимаю.

– Лора – она всегда была такой. У нее огневой темперамент. Ей не сидится на месте, она импульсивна. Ей все время надо больше, ей нужны перемены, новизна.

– И?..

– И она не удовлетворилась бы спокойными и уравновешенными отношениями, как Летисия.

Разговор вышел мучительный. Эмиль делал все возможное, чтобы держать себя в руках, не выказывать слабости. Рено был так же подавлен, как он.

– Что ты хочешь сказать? Что я никогда не смог бы ее удовлетворить?

– Нет… Дело не в тебе, старина. Я уверен, что ты был безупречен. Я думаю, что… ты или кто-то другой… этой девушке быстро все прискучивает, она не выносит стабильности…

Снова повисло тяжелое молчание. Эмиль заговорил с дрожью в голосе, Рено притворился, что этого не заметил:

– Какое-то время ей нравился покой, наша тихая жизнь в квартире. Ее это устраивало.

– Да… какое-то время.

Они уставились в телевизор, который тихонько работал фоном. Шла реклама ветчины.

– Ты думаешь, что это было неизбежно? Что она бы все равно рано или поздно сорвалась и ушла?

– Не знаю…

Рено повернулся к нему с искренним восхищением во взгляде.

– Я никогда не смог бы встречаться с такой девушкой. Летисия, она… Мне с ней спокойно. А таких девушек, как Лора, я боюсь. Я никогда не чувствовал бы себя на высоте.

Эмиль сглотнул.

– Да…

Больше он ничего не смог ответить.

Уже видны развалины. Жоанна почти бежит. Она сбрасывает рюкзак у камней и наклоняется вперед, упираясь руками в колени, переводит дыхание.

Он думал, они никогда не дойдут. Впереди тихонько садится солнце. Стемнеет не раньше чем через час, но небо уже расцветилось оранжевыми и розовыми бликами. Старые камни бывшей хижины окрасились золотом. Красиво. Даже дух захватывает. Вдали сбились в стадо на ночь коровы. Они лежат почти друг на друге, кучками в траве.

Жоанна осматривает развалины, входит в то, что осталось от хижины. Крыши нет. Стены кое-где держатся, но местами полностью обрушились. От дверей и окон остались зияющие провалы. Бетонный пол ровный, отлично, можно будет поставить палатку.

Они встречаются в центре этой старой хижины без крыши, среди строительного мусора. На лицах написан одинаковый восторг.

– Здесь хорошо, правда?

Жоанна кивает. Они не устают озираться и восхищенно молчат.

– Надо достать горелку…

– Да. Я займусь костром.

Эмиль чувствует себя усталым и грязным, он умирает от голода. И все же он никогда еще не испытывал такого чувства полноты жизни. Он собирает хворост, камни для костра. Поодаль Жоанна уже хлопочет над горелкой, их новенькая кастрюля стоит в шатком равновесии. Шляпу Жоанна сняла. Ее светло-каштановые волосы окрашены последними лучами солнца. Поэтому она кажется почти рыжей. Розовато-рыжей.

Эмиль складывает камешки и хворост в футболку, поднимает ее и идет к развалинам, медленно, чтобы ничего не уронить.

Костер загорается легче, чем давеча у ручья с Хлоей.

– Что ты нам готовишь? – спрашивает он Жоанну.

– Макароны.

Он кладет два больших плоских камня у костра – это будут кресла. Жоанна садится. Положив хлеб на колени, принимается его резать. Эмиль занимается сыром.

Они начинают есть хлеб с сыром, не дожидаясь, пока сварятся макароны. Едят медленно, глядя вдаль, на пейзаж. Не разговаривают. Эмиль едва не вздрагивает, услышав звяканье кастрюли о камни.

– Макароны готовы.

Они едят из пластиковых мисок. Солнце уже совсем село. В небе загораются звезды. Жоанна отодвигает миску. Встает, приносит свой спальник и садится на землю. Она взяла с собой блокнот и одну из ручек. Она сидит по-турецки спиной к нему. Предпочитает смотреть на горы. Она, кажется, ушла в свои мысли, но время от времени наклоняется и что-то записывает в блокнот.

Эмиль тоже встает и достает из набитого рюкзака спальник.

– Мы… мы не будем ставить палатку?

Жоанна оборачивается и пожимает плечами.

– Можно поспать и так. Небо чистое.

– Да.

Он ложится в спальник, скрестив руки под головой, глядя на звезды. Потрескивает огонь. Его одолевает дремота. Он вспоминает этот день, который, кажется, начался тысячу лет назад. Магазин спорттоваров, блокноты, подготовка рюкзаков, восхождение, бывший приют, купола обсерватории.

Он думает о прошлом, которое всплыло сегодня, после Жоанниных цитат. Тот разговор с Рено на диване под бормочущий телевизор. Он не знает, почему его вспомнил. Довольно банальная картина. Лучший друг, пытающийся утешить брошенного кореша. Добрые слова, которые все повторяют в такие моменты. Типа знаешь, это бывает… Типа дело не в тебе, старина. Я уверен, что ты был безупречен.

Тем вечером он слушал Рено, но вполуха, толком не понимая смысл его слов. Лора – она всегда была такой. У нее огневой темперамент. Ей не сидится на месте. Он просто принял это за слова утешения, за попытку Рено снять с него часть вины за разрыв, немного облегчить его боль. Летисия… как бы это сказать… ее легче удовлетворить… в том смысле, что… ей не нужно многого, чтобы быть счастливой.

Рено был, конечно, прав. Лора импульсивна. Ей прискучивает все, и очень быстро. Она всегда была вихрем. В студенчестве много ходила на вечеринки, придумывала эскапады. После учебы душой и телом ушла в работу. Это увлекало ее несколько месяцев, не больше. Потом она вбила себе в голову, что они должны съехаться. С увлечением искала квартиру, выбирала мебель, убранство. Была фаза, когда она перестала ходить на вечеринки, бросила бывать на людях, чтобы целиком посвятить себя их совместной жизни. Тогда он решил, что окончательно завоевал ее. Она беспокоилась, когда он приходил поздно, дулась, когда он встречался с друзьями, постоянно требовала любви. Потом… Потом все пошло на спад. Две ее подружки забеременели, и она заговорила с ним о ребенке. Ей всегда надо больше, ей нужны перемены, новизна.

Был ли Рено прав больше, чем сам думал? Он ничего не знал о ребенке, об этой идефикс, внезапно овладевшей душой и телом Лоры. Эмиль думал, что это каприз, но потом она ушла, и он бичевал себя. Он не понял, что Лора была такой, как говорил Рено. Импульсивной. С вечной жаждой перемен. Что, если бы он понял это с самого начала? Он винил себя в смерти их истории… А если он ошибся? Если ребенок был всего лишь капризом, Лориной прихотью, желанием внести перемены в свою жизнь? Ты или кто-то другой… этой девушке быстро все прискучивает, она не выносит стабильности… Она подняла эту тему в один прекрасный день, в вечер после тапас, а он ушел от вопроса, он был глупым и незрелым, он был не готов прямо сейчас к серьезному разговору, но она тоже неправа. Он не довольствовался малым. У него не было чувства, что их жизнь, их кокон, их моменты вдвоем, его друзья – это малое… Только она считала это пустяком.

Эмиль лежит в спальнике, глядя на звезды, и чувствует, как что-то внутри него отпустило, плечи уже не так тяжелы, сердце бьется быстрее, как будто он сбросил нечто, тяготившее его уже год.

Жоанна давеча была права. Многое всплывает, но теперь ты видишь это иначе, новыми глазами.

Он не в ответе за все свои страдания. Он не был единственным виновником разрыва, отложив на несколько месяцев это желание ребенка. Он сделал все, что мог. Он пытался ее удовлетворить. На некоторое время это сработало. Но не навсегда. Лора была ненасытна. Он не знает, чего она ищет, нашла ли сегодня в объятиях кого-то другого или в себе самой. Он думает, что скорее в себе самой она что-то искала.

Эмиль глубоко дышит. Грудь вздымается и опускается в мерном ритме. Он жадно глотает воздух, как будто слишком долго был его лишен. Боже, как хорошо наконец дышать.

В конечном счете ему повезло. Лора приняла разумное решение, когда продолжала принимать таблетки, когда решала, что должна уйти, бросить его, а не ждать от него чего бы то ни было, чего ей следовало ждать от себя самой. Им обоим повезло. Ему повезло, что он сегодня вечером здесь, среди развалин каменной хижины. Повезло, что он отправился в это путешествие. В чем-то повезло узнать, что он скоро умрет. Иначе он никогда бы не собрался уехать, предпринять путешествие вглубь себя, увидеть все новыми глазами.

Он никогда не испытывал такого чувства полноты и благодарности Вселенной. Да, он умрет, но сегодня вечером он здесь и многое понял. Он не совсем уверен, но ему кажется, что он простил себя.

– Жоанна…

Он шепчет. Его голос едва ли громче треска огня. Он боится напугать ее. Она выглядит такой сосредоточенной над своим блокнотом. Даже не увидела, как он встал и прошел к своему рюкзаку.

– Жоанна.

Он произнес это громче. Она тихонько оборачивается.

– Да?

Пламя пляшет на ее лице, в волосах. От этого у нее слегка безумный вид.

– Я тоже начну свой дневник.

Она не спешит с ответом, смотрит на него, сидя по-турецки, с блокнотом на коленях. Тень улыбки мелькает на ее лице. Она другая без шляпы, прячущей ее в тени. Сейчас она более светлая.

– О… Хорошая новость.

Он откашливается. Ему слышится голос маленького мальчика, когда он открывает рот:

– Я не помню твою цитату… про путешествие… про то, как видеть себя новыми глазами.

– Ты хочешь написать ее в начале твоего дневника?

Она смотрит на него недоверчиво и тоже похожа на маленькую девочку.

– На обложке. Как заглавие.

Она кивает.

– Хорошая идея.

Она медленно встает и садится рядом с ним.

– Которую ты хочешь написать?

– Ты можешь мне их повторить… обе?

– Конечно.

Он уже не помнит, какая ему больше понравилась днем, но сегодня вечером, у костра, среди этих развалин, ему ближе вторая. Жоанна повторяет ее медленно, чтобы он смог записать целиком. Он старательно выводит красивые буквы.

Величайший путешественник тот, кто смог однажды обойти самого себя.

Он поднимает ручку, и Жоанна отходит.

– Спасибо.

Она снова садится поодаль. Теперь она больше не пишет. Поднимает лицо к небу и сидит молча. Что она делает, почему так долго смотрит в небо? Рассматривает звезды? Разговаривает с ними?

12 июля, 22 ч.

На тропе Мулов (пик Миди-де-Бигорр) у развалин каменной хижины.

Ночь ясная, небо звездное.

Я на первой странице этого дневника (идея Жоанны…). Меня не очень увлекает сам концепт, но я все же попытаюсь писать, хоть это и кажется мне девчачьей прихотью. Почему они так любят вести дневники?

Ладно, должен признать, в моем случае это скорее хорошая мысль. Шпаргалка, которая в дальнейшем послужит мне и для писем. Действительно, оттуда, где мы будем, не всегда окажется возможным отправлять почту. Так что начинаю.

Сегодня пять дней, как я уехал. Меньше недели. А мне кажется, что прошла целая вечность. Четыре предыдущих дня были совершенно пустыми. Словно подвешенными во времени, в ожидании начала настоящего путешествия. Но сегодня оно началось. Мы припарковали кемпинг-кар, взяли рюкзаки и пошли. Отправились в путь по-настоящему.

Сегодня был тяжелый день. Не только потому, что мы долго шли. Скорее потому, что я много думал. Вечером мне пришла в голову безумная мысль, это со мной впервые: я даровал себе прощение. По отношению к Лоре. Это было как будто маленькое избавление. Я понял, что мы редко бываем снисходительны к самим себе. Я давно забыл, как это делается. И вообще, кажется, забыл, что можно любить себя. Это напомнило мне о списке причин, который я составил в письме к близким касательно моего отъезда. Их было три, оправдывающих это путешествие. Сегодня я могу назвать четвертую, которой я сам не сознавал, но это, пожалуй, главная причина. Подвести итог. Подвести итог моей жизни, чтобы лучше подготовиться к уходу.

Говорят, что перед глазами умирающих проходит вся их жизнь, что они заново переживают самые яркие моменты. Не знаю, правда ли это, но каждому нужно вновь пережить прошлое, прежде чем уйти. Увидеть события новыми, более мудрыми глазами, по прошествии лет Понять (с большой буквы), простить, главное, простить себя. Я только в начале пути. Он еще долог. Я надеюсь, что дойду, что подведу итог моей жизни и уйду с миром.

Надо же, я уверен, что Жоанне очень понравилось бы это выражение – «подвести итог своей жизни». Она очень продвинута в цитатах. Кстати, цитата на обложке этого дневника – ее.

Итак, пятый день, только пятый, а я уже чувствую себя изменившимся, уже вижу вещи иначе. Я экспериментирую с новыми ощущениями: полнотой, благодарностью, внутренним покоем. Может быть, на меня действует присутствие Жоанны. А может быть, я один прохожу этот путь. Как бы то ни было, сегодня вечером я счастлив. Небо прекрасного темно-синего цвета, мерцают звезды, потрескивает огонь, и мне очень, очень хорошо.

8

Эмиль задыхается и не слышит себя. Тревога слишком сильна, чтобы он мог слышать что бы то ни было. Он открыл глаза: дневной свет вырвал его из сна. Он увидел траву, камни, спальник на земле, остатки костра. Он одет. Он не понимает, что здесь делает и как здесь оказался. Он пытается вспомнить, выпил ли вчера вечером, столько выпил, что ушел куда-то на природу, сам не зная куда… Но голова не болит. И не тошнит. Господи, какого черта он здесь делает? В карманах ничего нет, ни бумажника, ни телефона. Он пытается сохранять спокойствие, глубоко дышать, но ему жутко. Он совсем один, неведомо где, и нет телефона, чтобы с кем-нибудь связаться. Что он делал? Может быть, его накачали наркотиками? Почему он один? Почему рядом нет Рено? Если он натворил глупостей, Рено обязательно должен быть здесь. Он должен появиться, с всклокоченными волосами, припухшими глазами, ошалевший. И сказать: «Старина, что мы с тобой делали? Чем ты меня напоил?»

Пытаясь оставаться спокойным, он садится. Болят ноги, колени. Боже мой, что они натворили? О чем думали? Паника нарастает, когда он замечает фигуру, лежащую у костра в нескольких шагах от него. Это спящая женщина. Он не видит ее лица, только светло-каштановые волосы, спутанные, рассыпанные вокруг головы. Кто эта женщина? Неужели он… он ощупывает свою одежду. Да, он одет. Но… Может быть, он все-таки с ней переспал? Откуда она взялась? Почему он переспал с этой женщиной и оказался где-то в горах? Ком в горле набухает, он задыхается. А Лора? Что он наделал? Где Лора? Она видела, как он ушел с этой женщиной? Как он сможет ей объяснить?

Тут он начинает по-настоящему задыхаться. И сам себя не слышит. Она никогда его не простит. Вдруг ему как будто вылили ведро ледяной воды на голову, в мозгу вспыхнуло: он больше не с Лорой. Лора ушла. Больше не на одной волне. Ребенок. Боже мой, он сходит с ума! Как он мог забыть это? Неужели все-таки наркотики?

Женщина в нескольких шагах от него приподнялась на локте. Ее разбудили его хрипы. Она выглядит встревоженной. Он не знает ее лица. Разве что смутно. Он пытается поймать нить воспоминаний. Где-то он ее видел.

– Эмиль… что с тобой?

У нее ломкий, напряженный голос. Он пытается ответить, но только ловит открытым ртом воздух.

– Эмиль?

Она встает.

– Эмиль…

Жоанна. Это Жоанна! Она подходит ближе, присаживается на корточки рядом с ним. Он пытается собрать пазл. Воспоминания подобны вспышкам. Болезнь, приговор, объявление, отъезд. Все вспомнилось. Дыхание перехватывает. Вчерашнее чувство полноты улетучилось. Тревога поглотила его целиком.

– Что с тобой? Ты… у тебя астма?

Он только теперь замечает, что очень громко дышит, не может глубоко вдохнуть, что-то колотится в груди, руки дрожат. Кажется, он задыхается. Но это не астма. Просто паническая атака. Он качает головой. Пытается выговорить:

– Ничего… Это… ничего…

Дыхание постепенно выравнивается, и он отвечает на выдохе:

– Нет… Я просто… Я забыл, где нахожусь…

Лицо Жоанны хмурится от беспокойства. Ему больно видеть ее такой встревоженной.

– Это твоя память?

– Да.

– Это… это болезнь?

– Да.

Он пытается перевести дух. Сердце бьется уже не так часто. Окружающее меньше пугает. Все встало на свои места. Пазл собрался. Он вспоминает вчерашний поход, вечер у костра, дневник.

– Такое с тобой уже случалось?

– Не так.

Тревога не покидает ее лица. Брови сдвинуты, губы сжаты.

– Я… Я забывал разные бытовые мелочи, но ничего серьезного.

– А сейчас… это… Как это было?

– Полный провал.

Она пытается говорить успокаивающе:

– Ну, ты проснулся. Когда спишь в незнакомом месте, трудно сориентироваться.

Он решительно качает головой.

– Нет. Это было иначе. Это не… не просто пробуждение. Когда просыпаешься, это дело нескольких секунд.

– Да?

Он потихоньку переводит дыхание. Сердце почти вернулось в нормальный ритм.

– Нет, это было… Я думал… Я видел себя год, два года назад. Это было не смутно. Я был уверен, что вернулся на год назад…

Жоанна кивает.

– Это может быть от высоты, – деликатно замечает она.

– Нет.

Он сказал это твердо. Жоанна опускает глаза.

– Нет, ты прав.

Она тоже не привыкла прятаться от правды. Она даже добавляет:

– Это еще будет с тобой случаться. Все чаще. Потом каждый день.

Он согласно кивает.

– Мне очень жаль. Тебя это может напугать…

Он всматривается в нее, но лицо ее вдруг становится равнодушным. Давешний встревоженный вид исчез.

– Я знала, на что шла, когда ответила на твое объявление.

– Отлично.

Эти последние слова восстановили между ними дистанцию, стену, которую они слегка порушили за два дня. Жоанна встает и добавляет:

– Я просто… Если я смогу что-то сделать, когда… Когда это с тобой случится…

Эмиль пожимает плечами. Он не сознает, что вид у него теперь тоже совершенно равнодушный.

– Я сам не знаю…

– Подумай.

– Да. Хорошо.

– Это могло бы помочь.

– Я подумаю.

Он тоже встает и медленно направляется к горелке. Уже рассвело. Наверно, часов шесть или семь.

– Я… Я заварю чай. Ты хочешь?

– Да. Хочу. Спасибо.

Сегодня утром он пытается сосредоточиться на маршруте, только на маршруте. Ему не хочется думать о пробуждении и последовавшей за ним панической атаке. Они спускаются с Миди-де-Бигорр по другому склону, через перевал Санкур, потом по гребню Турмале. Ранним утром здесь спокойно. Они почти никого не встречают. Останавливаются редко. Друг с другом не разговаривают. Жоанна, должно быть, ушла в свои мысли, но он ни о чем не думает. Старается не думать. Боится, что паника накроет его во второй раз. С пика Миди-де-Бигорр они должны спуститься в Бареж. Им предстоит пройти больше тринадцати километров и спуститься на 1600 метров, зато сегодня они не поднимаются. Это легче. Они останавливаются на несколько минут полюбоваться озером Онсе и выпить по глотку, потом продолжают спуск. Большую часть пути они идут вдоль ручьев Онсе, здесь легче переносить жару. Когда тропа удаляется от ручья, их одолевают солнце и голод, и они решают остановиться. Находят уголок на траве в тени деревьев. Жоанна достает горелку. Эмиль приносит большое бревно, которое служит им скамьей.

Они едят рис, а Эмиль и колбасу, комментируя пройденный путь и путь предстоящий. У них осталось мало воды. После еды решено немного вздремнуть перед уходом.

Проснувшись, они отправляются дальше, по пути ищут родник. Они не сообразили купить фильтр или пастилки для очистки речной воды. Хлоя забыла им об этом сказать. Теперь им приходится жадно искать питьевую воду. В путеводителе Эмиля указан родник несколькими километрами дальше, на пересечении их тропы и ручья Мускер. Жоанне трудно выдерживать ритм. Она еле тащится метрах в двадцати позади Эмиля.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я понес твой рюкзак?

– Это просто от жажды…

– Я могу его понести. Тебе будет легче.

Она упрямо мотает головой. На пересечении с ручьем Мускер они, не в силах удержаться, заходят в воду, не заботясь о походных ботинках и одежде. Входят почти по пояс и стоят неподвижно, закрыв глаза.

– Ты уверен, что эту воду нельзя пить?

– Это рискованно…

– Сколько еще до ближайшего источника питьевой воды?

Они не встретили ни одной деревни, ни одного жилья с тех пор, как начали спуск. На этот раз вокруг дикая природа. И они предоставлены самим себе. Эмиль сверяется с путеводителем.

– Написано, в двух километрах.

Он видит усталость на ее лице. Она садится на выступающий из воды валун. Вид у нее измученный.

– Дай мне несколько секунд, и пойдем.

– Конечно. Как ты?

Он встревожен, потому что она приложила ладонь ко лбу.

– Голова кружится.

– От жары?

– От обезвоживания.

– Так оставайся здесь. Я сам наполню фляги.

Жоанна по обыкновению упирается.

– Нет… Мне нужно только несколько секунд.

Он не уступает. Не хватало еще, чтобы ей стало плохо.

– Оставайся здесь и отдохни. Знаешь что? Я оставлю тебе рюкзаки. Без них доберусь быстрее.

Он чувствует, что она колеблется. Ей не нравится мысль, что она дала слабину? Или она боится, что по дороге с ним случится новый провал?

– Я положу свой рюкзак под дерево, хорошо? Я вернусь меньше чем через час.

Она сдается.

– Хорошо.

Он не сказал ей, что тоже начинает чувствовать слабость. Во рту пересохло, язык стал шершавым, а когда он облегчился за деревом, моча была странно бурой. Обязательно надо найти воду, иначе они никогда не доберутся до Барежа.

* * *

Сегодня странный день, совсем непохожий на вчерашний. Медитация и восторг сменились физическим изнурением и страданием. Он совершил ошибку, войдя в воду в ботинках, и она стоит ему очень дорого. Волдыри лопаются один за другим, и обнаженная плоть вызывает у него болезненные стоны. Жара невыносимая, и временами ему хочется остановиться в тени дерева и хоть на несколько секунд уснуть. Но Жоанна ждет, у нее кружится голова, и он не должен мешкать.

Этот кошмар не похож на тот, что он пережил утром. Никакого провала, никакой душащей тревоги, но начало паники и полное изнурение. Родника нет. Он шел по тропе, пришел в указанное место и ничего не нашел. Решил, что свернул не туда на развилке. Вернулся назад, пошел по другой тропе, шел около двух километров, но все равно ничего не нашел. Он уже спрашивает себя, не умрет ли на месте. Кружится голова, перед глазами вспышки белого света. Эмиль так нервничает, что дышит тяжело и часто. Он поворачивает назад, чтобы вернуться к Жоанне. Споткнувшись в первый раз, он принимает это за неловкость, но во второй и третий раз понимает, что это короткие обмороки. Когда тропа снова пересекается с ручьем, он падает на четвереньки прямо на гальку и принимается лакать воду большими глотками. В точности как животное. Плевать, что можно подцепить амебу или что-то еще. Он просто хочет пить. Он никогда не представлял себе, как это хорошо – просто пить.

Он находит Жоанну там, где ее оставил. Она сидит на том же валуне. Эмиль стоит на берегу, сокрушенно опустив голову.

– Я думала, ты заблудился, – говорит она. – Прошло почти два часа.

Он даже не решается посмотреть ей в глаза, когда вынужден сообщить:

– Я не нашел воду. Указанного родника не было. Я вернулся назад, пошел по другой тропе, но воды не было. Нигде.

Она пожимает плечами.

– Я попила воды из ручья, Эмиль.

Она признается, как нашкодившая девочка. Плечи опущены, голос виноватый.

– Я не могла удержаться.

– Я тоже попил из ручья, – говорит он.

– О!

Он замечает полуулыбку, когда она констатирует:

– Мы не очень благоразумны…

– Да. Видела бы ты меня… На четвереньках в ручье… Я лакал, как пес.

Жоанна издает странный тихий звук, икоту, удивительно похожую на смех. Сдавленный смешок, которому словно трудно вырваться из ее губ. Наверно, она смеется нечасто. Он думает, что этот смех наверняка объясняется физической и нервной усталостью, но не важно, ему приятно, что она смеется. Он даже прыскает, вторя ей.

– Нам будет не так смешно сегодня ночью, когда прохватит понос.

– Меня это не пугает.

– Вот и хорошо. Меня тоже. Мы… мы можем превентивно полечиться рисом.

– Да… Это может помочь.

Проходит несколько секунд, и Жоанна с трудом встает.

– Надо идти дальше, да?

– Да. Теперь мы уже скоро дойдем.

Чуть дальше они выходят на дорогу и к подобию цивилизации. По крайней мере, есть машины. День потихоньку клонится к закату. Они должны были прийти три часа назад, но с этими поисками воды потеряли время.

– Я уже вижу крыши, – говорит Жоанна.

Деревня Бареж видна вдали. Они минуют табличку, которая это подтверждает. Продолжают молча преодолевать метры.

– Я умираю от голода.

– Я тоже.

Вот наконец и первое строение. Государственное управление Турмале. Строгая постройка, наполовину из камня, наполовину из кирпичей, примыкает к станции подъемника. Зимой здесь очень популярный лыжный курорт. Сегодня вечером пусто. На огромной парковке стоят несколько грузовиков и кемпинг-каров, но ни следа присутствия человека поблизости.

– Надо пройти еще немного до центра…

К счастью, всего в нескольких метрах они видят шале: французская лыжная школа, бар-ресторан и общественный туалет. Дверь открыта. Они спешат наполнить фляги.

– Мы, наверно, уже близко.

Еще немного дальше они проходят мимо нового шале, более типичного, построенного целиком из камней. К нему ведет дорожка, тоже каменная. Табличка указывает: «Ресторан Кукель». Люди ужинают на террасе. Эмиль и Жоанна ускоряют шаг. Уже темнеет. Они идут по шоссе. На повороте появляются шале, потом путники снова оказываются отрезаны от цивилизации, когда дорога идет через сосновый лес. Кажется, они никогда не дойдут.

В небе загораются звезды. Табличка указывает, что они вошли в Бареж. Вот и шале. Все теснее. Все больше. Место совсем не похоже на Артиг. Это настоящий город, не деревушка, затерянная в горах. Сразу видно, что он был построен для приема туристов, приехавших покататься на лыжах. Шале большие, в несколько этажей. Много магазинов, банк, газетно-табачный киоск. Навстречу попадаются люди. Пешеходы, машины. Звучат голоса на террасе бара.

– Ищем тихое место, чтобы поставить палатку?

– Да.

Это оказывается труднее, чем они ожидали. Заасфальтированные улицы сменяются заасфальтированными улицами. Повсюду туристы, бары полны. Очевидно, курорт ухитряется жить туризмом и летом тоже. Жоанна никогда не жалуется. Однако сегодня вечером она, видно, совсем выбилась из сил, потому что говорит:

– Я больше не могу.

Уже десять часов, а они идут с утра. Эмиль чувствует, что тоже вот-вот рухнет.

– Смотри, вон там, если поднимемся по откосу…

За парковкой, вдоль главной улицы Барежа, высится поросший травой откос, ведущий к тропе на краю леса. Привередничать больше нет сил. Эмиль берет рюкзак Жоанны, чтобы она смогла подняться по откосу. Они взбираются, перелезают через деревянную ограду, обозначающую пешую тропу, и, пересекая ее, подходят к опушке леса. Здесь будет отлично. Вдали от шума, туристов, посторонних глаз.

Жоанна падает на землю, еле шевелясь, достает из рюкзака горелку.

– Я займусь палаткой, – говорит Эмиль.

Он не знает, откуда они черпают последние силы, как ухитряются поставить палатку и приготовить макароны с томатным соусом. Когда они садятся с тарелками на коленях, оба понимают наконец, как устали. Они одинаково измученно выдыхают. Эмиль смотрит, как Жоанна ест. Никогда она не ела с таким аппетитом. Она жадно запихивает макароны в рот, облизывает пальцы. Она сегодня держалась молодцом. Наверное, вымоталась до предела, но не жаловалась. Он думает, что никогда не смог бы взять Лору в такой поход. Она бы ворчала и даже шантажировала его. Он так и слышит ее голос:

– Предупреждаю тебя, Эмиль… В следующий раз, когда ты меня так достанешь, я тебя брошу.

Он закрыл бы ей рот поцелуем, опрокинув на траву. Он замечает, что тоже ест с жадностью. Да, денек был еще тот. Голоса туристов на террасах баров доносятся до них, далекие, заглушенные пением цикад в лесу. Веет свежий ветерок.

– Ох!

Он слышит удивленный возглас Жоанны еще до того, как раздается взрыв.

– Что это…

Он вздрогнул, думая, что взорвалась петарда, но вдруг видит, как небо над ним окрашивается красным. Потрескивают красивые алые снопы. Второй взрыв раздается, когда он, в свою очередь, восклицает:

– Фейерверк!

Синий сноп расцветает в небе. Ошеломленная улыбка расплылась на лице Жоанны, когда Эмиль поворачивается к ней.

– Сегодня тринадцатое… Это фейерверк в честь Четырнадцатого июля.

Она перестала есть. Поставила свою тарелку на землю. Лицо ее запрокинуто к небу, на нем написан безмолвный восторг. Она даже не слышит Эмиля. Он тоже смотрит в небо и снова начинает есть, медленно и спокойно, а небеса расцветают всеми цветами радуги и разноцветными искрами.

13 июля, 23:50

Бареж, опушка леса у пешеходной тропы

У меня едва хватает сил держать в руке ручку, так я устал. День был долгий. Блэкаут, километры под палящим солнцем, ноги стерты до мяса, а в животе революция (надо же было пить воду из этого ручья…). Вечером мы съели наши традиционные макароны, глядя на фейерверк, и это то, что я хочу запомнить из сегодняшнего дня: фейерверк на опушке леса.

Не усталость, не стертые ноги и тем более не этот кошмарный запах пота, который въелся в кожу.

Продолжение следует завтра.

9

15 июля, 21 час с минутами (мои часы остановились)

Бареж, в лесу, чуть подальше от пешеходной тропы

Два дня, как мы остановились в Бареже. Мы перенесли наш лагерь на несколько метров дальше в лес, чтобы было спокойнее. Жоанна говорит, что видела зайца.

Вода в ручье была непригодной для питья, и наши кишки нам отплатили. Жоанне стало получше утром 14-го, мне же было только хуже. Я не мог ничего есть, и меня все время рвало. Жоанна настаивала, чтобы я показался врачу, но я уговорил ее подождать до завтра, авось само пройдет. Весь день она курсировала между чащей и палаткой. Собрала тонны колючек, заварила их в кипятке и заставила меня пить. Она уверяла, что это целебно и помогает от поноса.

Я ей не верил, но назавтра мне стало гораздо лучше. Я снова занялся нашим маршрутом, а Жоанна ушла на все утро. Она сказала, что посидит в кафе. Потом добавила, что ей надо зарядить свой мобильник. Я воздержался от комментариев. После обеда мы сходили в магазин, потом отдыхали: завтра отправляемся в путь. Бареж мне не понравился. Я буду рад уйти. Это лыжный курорт. Ничего больше. Нет обаяния старины и прелести Артига.

Сегодня вечером мы сходили в маленький супермаркет Барежа, чтобы приготовить праздничный ужин: соте из овощей с картошкой и бекон (для меня). Жоанна варит компот из персиков на десерт.

Это будет мое воспоминание дня: компот из персиков.

Они встали сегодня в шесть тридцать. Эмиль улыбнулся, сказав Жоанне, что они становятся опытными туристами. Ночлеги под открытым небом вынуждают их к более естественному ритму жизни. Они ложатся с наступлением темноты, около половины одиннадцатого, а будят их солнце и пение птиц.

Сегодня они пойдут по походной тропе к озеру Глер и горному приюту возле него. Это место обязательно надо посетить в Пиренеях, настоящее горное озеро площадью два гектара и глубиной десять метров. Об этом Эмиль прочел в путеводителе. Жара стоит такая, что они договорились: надо провести некоторое время в прохладе на берегу озера. Озеро широко известно среди рыбаков. Говорят, там ловятся кумжи, американские гольцы и гольяны.

Дорога приятная, а от вида уже захватывает дух. Они идут по каменистой тропе в лощине. Вокруг зеленеют склоны, ровные, усеянные большими серо-белыми валунами. Когда облака рассеиваются, они видят свою тропу, которая вьется вдали, то поднимается, то спускается, раздваивается, словно играет в прятки в лощинах.

После двух дней вынужденной неподвижности они счастливы снова идти. Жоанна сейчас шагает впереди, в одном из своих вечных черных нарядов, в неизменной шляпе на голове. Она подобрала длинную ветку, которая служит ей тростью, а палки отдала Эмилю. Он легко поспевает за ней и рад, что снова в дороге. Рад вновь увидеть дикие пейзажи. Сознает, что чем больше проходит дней, тем проще ему с Жоанной. Они почти не разговаривают, но с ней легче, она уже не отгораживается от него. Или это он… Он больше не придирается к ее молчанию, к невыразительному лицу. Он понял, что она такая и ничего не имеет против него. Да не так уж она и невыразительна. Несколько раз он видел ее улыбку, на днях она даже смеялась. Просто они привыкают друг к другу.

Пара туристов идет с ними в ногу и решает завести разговор. Они из Парижа. Здесь на каникулах. Они обожают Пиренеи. Им лет по тридцать. Туристы принимают Эмиля с Жоанной за пару, и у тех не хватает духу возразить. Слишком долго пришлось бы объяснять.

– А вы? – спрашивают они.

Эмиль туманно отвечает, что у них тот же случай. Мужчина представляется.

– Меня зовут Антони. Моя жена – Сильвия.

Они разговорчивы, что устраивает Эмиля, потому что Жоанна идет на несколько шагов впереди и ему не хочется поддерживать беседу одному.

– Нам очень нужно отключиться, оказаться вне системы на три недели в году. Мы всегда ультравключены. Вот, например, на работе… я инженер-компьютерщик, у меня два айфона только рабочих. И с Сильвией то же самое, ее работа ассистентки руководителя – сущий ад. Всем нужна отключка. Мы-то… скажем так, радикальнее других. Мы уходим без телефонов и теряемся в сердце Пиренеев.

Через некоторое время, видя, что Жоанна по-прежнему молчит, Эмиль ссылается на необходимость сделать привал и поесть.

– Нет проблем! Скоро увидимся в приюте!

Эмиль кивает. Он смотрит им вслед с облегчением. Жоанна останавливается, удивленная.

– Они уходят?

– Да…

Он ворчит с усмешкой:

– Спасибо за помощь.

– А?

– Ты оставила меня одного.

– Ты неплохо справлялся.

Он не знает, смеется ли она над ним, вид у нее серьезный.

– Вот так и подзаряжаются… Точно могу сказать, что они не подзаряжают других…

Жоанна все так же серьезна. Должно быть, погружена в свои мысли. Они отправляются в путь позже, когда пара исчезает вдали.

Они удивлены, что так быстро дошли до озера Глер и приюта. Еще едва ли полдень. Толпа туристов теснится перед необычным зданием. Три этажа, фасад ни полностью каменный, ни полностью оштукатуренный, ярко-красные ставни, металлическая служебная лестница, спускающаяся по спирали, ступенчатая крыша. Приют не вяжется с пейзажем, но, к счастью, есть озеро. Великолепной глубокой синевы, с совершенно гладкой поверхностью, оно внушает чувство абсолютной безмятежности. Оно достаточно большое, чтобы найти спокойное место подальше от туристов. Им не надо обмениваться ни словом, вот они уже удаляются среди валунов в поисках безлюдного уголка у озера.

16 июля

Рено,

старина, позволь мне сказать тебе, что ты был неправ во всем… Ты никогда не догадаешься, где я и на что похож мой быт вот уже несколько дней. Ты думал, что мой план провальный, что никто никогда не ответит на мое объявление, разве что псих (ты даже упомянул сексуального маньяка), я счастлив сказать тебе, что ты во всем ошибался…

Меня немного удивила особа, которая откликнулась, и мне понадобилось несколько дней, чтобы привыкнуть к этой странной личности, но она не сумасшедшая, в этом я теперь уверен.

Представь, сейчас я на берегу великолепного горного озера на высоте 2153 м и чувствую, что я один в этом мире. У меня полный желудок. Я, наверно, вздремну, когда отложу перо. Мне не было так спокойно много лет. Как подумаю обо всех этих потерянных часах, когда я сидел в тесном офисе, пялился в комп, отвечал на бессмысленные мейлы… Я, в сущности, очень доволен, что заболел. Иначе я не был бы здесь, в массиве Неувьель. У меня никогда не хватило бы духу бросить работу. Лора права. Была во мне эта пассивность. Я довольствовался своей рутиной. Мне не хватало мужества. Но теперь я здесь, в своей стихии. Я живу в ритме природы, и с ума можно сойти, осознавая, что мы это потеряли…

Я путешествую не один, как ты знаешь. Со мной очень необычная девушка. Она на три года старше меня, но то кажется старше на десять лет, то выглядит маленькой девочкой. Она небольшого роста (1 м 57 см), вегетарианка (что за блажь!). Она очень молчалива. Никогда не жалуется. Мужественная. Может нести свой рюкзак много километров. Не могу сказать, что она мне нравится. Она не очень хорошенькая (так и слышу, как ты меня об этом спрашиваешь). Во всяком случае, не такая, как Лора. Скажем так, она не соответствует привычным стандартам красоты. У нее нет гладких и блестящих волос. Ее волосы волнистые, не курчавые, но всегда спутанные. Она худенькая. У нее карие глуповатые глаза, которые она не красит. Скажем так, она могла бы быть красивой, но не хочет. Да и какая разница? Она спокойна и сговорчива. Она знает тысячу бабушкиных хитростей, умеет готовить лекарства на основе растений. Она медитирует. Да, садится в поле или на берегу речки и сидит неподвижно часами. Да, и еще она любит небо и звезды. Может подолгу сидеть, запрокинув голову.

В список ее странных штучек можно добавить, что она боится грозы и обожает фейерверк.

С ней мои дни текут спокойно. Мы идем, делим повседневные мелочи (стряпать, ставить палатку, наполнять фляги в ближайшем источнике, мыть посуду…), разговариваем мало. Я знаю, что кто-то регулярно ей звонит. Ее дружок. Знаю, что они в ссоре, и случайно подслушал один их разговор. В остальном практически ничего не знаю о том, почему она ушла.

Я надеюсь, что у тебя все хорошо, Летисия и мелкий в порядке, твой кабинет не пустеет. Надеюсь, что вы продолжали поиски и уже почти нашли дом вашей мечты. Я помню, ты хотел палисадник, чтобы упражняться в садоводстве по воскресеньям с утра. Надеюсь, что редкая жемчужина найдена. Если нет, то не сдавайся, у вас все получится! Я не знаю, когда это письмо дойдет до тебя. Может быть, не скоро, может быть, когда я уже уйду. Знай, что я много думаю о тебе (о вас).

Целую вас всех троих.

Эмиль

Он видит Рено в его студенческой комнатушке, бледного как полотно, отчаянно ломающего пальцы.

– У нее всегда такой строгий и сосредоточенный вид.

– Строгий?

– Да… Знаешь, губы поджаты. Я не решаюсь к ней приблизиться.

– Подойди, когда она закончит.

– Это невозможно! Она уходит из библиотеки очень быстрым шагом!

Эмиль едва удерживался от улыбки. С тех пор как Рено приметил эту девушку в библиотеке, он потчевал его бессвязными описаниями, лишенными всякой логики. У нее светлые кудрявые волосы. Она пьет воду литрами. Всегда сидит в библиотеке с бутылкой воды. Она, наверно, на юридическом, на столе у нее лежал Гражданский кодекс. Думаю, она занимается спортом. Сегодня у нее была с собой спортивная сумка. Она левша. Ест злаковые батончики с миндалем.

Так продолжалось неделями, а Рено еще не знал, как ее зовут. Эмиль уже отчаялся.

– Подойди к ее столу… Просто скажи, что часто видишь ее в библиотеке…

– И?

– И она поддержит разговор. Все произойдет естественно. Прекрати так паниковать.

– Поддержит… ты думаешь?

– Да. Или она не стоит того, чтобы ты на нее западал.

Рено запротестовал:

– Эй! Я не западаю!

– Да!

Он хотел запустить в него подушкой, но тут явилась Лора без стука, хлопнув дверью о стену.

– Совещание в верхах?

Она мимоходом поздоровалась с Рено и уселась на письменный стол Эмиля рядом с ним, Эмиль обнял ее за талию и поцеловал в волосы, в макушку, поймав завистливый взгляд Рено. Это пора было прекратить. Рено сбросил почти пятнадцать кило, он блистал на дефектологическом факультете, не существовало больше никаких причин чувствовать себя таким зажатым с девушками! Эмиль спрыгнул со стола и встал перед другом, съежившимся на кровати.

– Чего ты боишься?

– Я… Ну… А что, если у нее есть парень?

– Ты этого не узнаешь, если не спросишь ее.

– Она выбросит меня, как грязный носок, если у нее есть парень!

– И?

– И больше я в жизни не подойду ни к одной девушке.

Эмиль попытался набраться терпения.

– Ладно… Знаешь, что мы сделаем? Пошлем Лору. Она заговорит с ней как ни в чем не бывало в библиотеке.

Рено ударился в панику. Он запротестовал:

– Что? Нет! Она, может быть, видела ее со мной!

Но Лора тоже спрыгнула со стола и заявила:

– Класс! Обожаю секретные миссии! Эмиль, опиши мне ее, я завтра же подойду!

Рено еще пытался протестовать, грозил уйти и больше никогда с ними не разговаривать, если они вздумают это сделать, но Лора не уступала. И Рено в конце концов дал им полное описание девушки из библиотеки, ломая руки.

– Позвони Лоре.

– Она на занятиях.

– Позвони Лоре, говорю тебе.

Рено был на грани обморока. Они встретились в маленьком кафе, битком набитом студентами университета. Рено не притронулся к своему капучино с двойными сливками.

– Она будет здесь через десять минут, даже меньше.

– Она тебе не написала?

– У Лоры вечно садится батарейка. Или не садится, но она оставила телефон дома.

Рено не улыбнулся. Эмиль тяжело вздохнул и достал из сумки ноутбук – все лучше, чем выносить его панику. Он делал вид, будто переписывает начисто последний конспект по макроэкономике, пока не появилась Лора, не спеша, легкая и беззаботная. Рено чуть не бросился на нее:

– Ну что, ты ее видела? Ты с ней говорила?

Лора закатила глаза.

– Спокойно, Рено! Прекрати так нервничать!

Рено побагровел от гнева:

– Ох, нет! Не играй со мной в эти игры! Не томи меня ради своего удовольствия!

Она улыбалась дерзкой улыбкой, которую Эмиль стер с ее лица, сделав ей большие глаза.

– Не мучай его, Лора.

Она вздохнула и нехотя повиновалась.

– Она зануда, вот и все.