Читать онлайн Пять сестер бесплатно

Cinzia Giorgio

CINQUE SORELLE

Copyright © Newton Compton Editori s.r.l., 2021, all rights reserved.

This edition was published by arrangement with MalaTesta Literary Agency, Milan, and ELKOST International Literary Agency, Barcelona.

© Арабаджи Е., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Примечания автора

Это история о двух непохожих друг на друга женщинах, встретившихся и подружившихся по воле автора. На написание этой книги меня вдохновили факты из жизни натурщицы Маддалены Сплендори, появлявшиеся в римской прессе, и родоначальницы одной из самых влиятельных семей в мире итальянской моды Адели Казагранде Фенди, которая вместе с дочерями Паолой, Анной, Карлой, Франкой и Альдой стала одной из первых женщин-предпринимателей.

Пролог

Рим, 7 июля 2016 года

Фонтан Треви

Ей показалось, что она попала в зачарованный лес из разноцветного шелка всевозможных оттенков – от пастельных до темно-синих. На стойках для вешалок виднелись плавные силуэты нарядов в стиле ампир. Пышные воздушные юбки на кринолинах из органзы, муслина и кружев контрастировали с тугими корсетами и накидками-плащами под стать королевским. Роскошные шубы из соболя, горностая и рыси, расшитые и украшенные, словно картины, стояли у нее на пути пушистой преградой. Она прикрыла глаза, решив, что ей все это снится.

– Наконец-то ты пришла! Будешь второй после Кендалл! Бегом на макияж! О Боже, я сегодня сойду с ума!

Раздавшийся из-за спины голос одной из костюмерш вернул ее к действительности, но магия расцветок и форм все еще стояла перед глазами.

Чудесные коллекции, прекрасные модели и избранная публика – модные показы были для нее волшебным праздником. Вероника понимала, какой эффект производит на зрителей в зале, где сейчас мама, сидевшая в первом ряду, ожидала ее выхода. Подобное действо – плод стараний стилистов, редакторов модных журналов и знаменитостей всех мастей. Однако мало кто знает, какая суматоха все это время царит за кулисами. Скользящие друг за другом по подиуму модели – это лишь вершина айсберга, не дающая ни малейшего представления о том, сколько сил вложено в шоу. За сценой лихорадочно трудится уйма людей. Чтобы все прошло без заминок, необходимы месяцы подготовки и твердая рука, которая всем руководит.

– Модные показы – это нечто прекрасное, – сказал им Карл, когда все девушки, отобранные для показа, выстроились у него в кабинете. – Многие из вас уже работали со мной, но я снова хочу подчеркнуть, что за сценой от вас требуются пунктуальность, точность и порядок! Вот что значит быть частью команды. Усвоите это, и у нас все получится.

Добравшись до фонтана Треви, Вероника с трудом пробилась сквозь толпу нарядно одетой публики, фотографов и журналистов. На площади было негде и шагу ступить, хотя до показа оставалось еще целых два часа. Карл нервничал. Он сам проверял каждое платье, каждую шубу; просил швей подогнать юбки, обрезать торчавшие нити. Вероника прекрасно понимала, что это будет продолжаться вплоть до самого выхода. Она прошла мимо мастера по обуви, который колдовал над скользкими каблуками, чтобы те не подвели на подиуме из плексигласа. Иногда Карл просил поменять обувь за минуту перед, поэтому весь персонал был наготове: скорость решала все.

За кулисами толпились модели, менеджеры, стилисты, костюмеры, визажисты, парикмахеры, журналисты и все остальные, кто так или иначе имел отношение к миру моды. Часть фотографов сновали за сценой, чтобы заснять закулисье, в то время как большинство – Вероника в этом не сомневалась – окружили подиум, чтобы миллионами вспышек увековечить предстоящий показ.

«Легенды и сказки» – так окрестили шоу, приуроченное к празднованию девяностолетия римского дома моды. Сорок моделей вместе с Вероникой должны были продефилировать по фонтану, чью реставрацию профинансировал знаменитый бренд. Превосходная оптическая иллюзия: благодаря прозрачному подиуму из плексигласа казалось, что модели ступают по воде. Мастера по меху создали маленькие шедевры, навеянные миром сказок. Каждое изделие, олицетворявшее флору или фауну, было либо украшено россыпью жемчуга и перьев, либо расписано вручную. Декор из бабочек, насекомых, павлинов и стрекоз сменялся сказочным лесом и декоративными клетками.

Воздух за сценой был наэлектризован от лихорадочной суматохи. Однако именно этот будоражащий всплеск энергии позволял Веронике ощутить полноту жизни. Для нее не существовало ничего более волнующего, чем миг первого выхода, когда на тебя устремлены слепящие софиты и взгляды всех присутствующих, когда в прекрасных одеяниях ты ощущаешь себя королевой. Ее прабабка, когда-то работавшая натурщицей в Лондоне, наверняка поняла бы ощущения, переполнявшие правнучку, когда адреналин бурлит в крови.

Все было продумано до мелочей, вплоть до последней пуговицы. Публике, состоявшей из покупателей, знатоков моды, модельеров и фотографов, предстояло увидеть совершенно новую, уникальную коллекцию, которую до сегодняшнего вечера не видел никто. Именно поэтому все были как на иголках. Карл нервничал, модели хихикали, чтобы снять напряжение, толпа шумела в ожидании начала. Вероника, как было прописано в контракте, приехала за два часа до показа. За эти два часа ей предстояло сделать макияж, прическу и приготовиться к первому выходу.

Войдя в гримерку, Вероника скользнула взглядом по стойкам, чтобы убедиться, что все на месте. Кивнула Кендалл, над которой уже колдовал парикмахер, затем бегло просмотрела прозрачные, отделанные мехом платья с цветочным узором и ботильоны, в которых им предстоит дефилировать. В шутку эту коллекцию называли от метюр (игра слов: мех и кутюр). Этот показ, организованный для двухсот приглашенных, среди которых была и ее мать, войдет в историю не только итальянской моды.

Вначале Веронике предстояло надеть одно из самых дорогих изделий – шубу из рыси стоимостью в миллион евро, затем – жакет «Волшебный сад», расшитый цветами. Вероника снова проверила, нет ли на вешалках платьев, которые она не примеряла накануне. Она всегда нервничала, когда такое случалось, потому что приходилось заново подбирать обувь. Нога у нее была маленькая, и зачастую ей доставались слишком свободные туфли, поэтому она всегда носила с собой вкладыши. Однажды ей даже пришлось приклеить чересчур большие туфли к ноге скотчем.

– Два часа на макияж и прическу – просто издевательство, – пожаловалась одна из визажисток. Вероника усмехнулась: им всегда не хватало времени.

После макияжа и укладки Вероника надела рысью шубу и встала рядом с Кендалл, открывавшей показ. Вдруг стало тихо. Все затаили дыхание, пока Карл с Сильвией осматривали выстроившихся в ряд девушек. Всеобщее напряжение стало почти осязаемым. На площади перед фонтаном приглушили свет. Шум толпы разом смолк.

Карл кивнул постановщику, и тот крикнул:

– Первый выход!

Костюмеры забегали вокруг моделей, проверяя, все ли в порядке и не осталось ли где следов от косметики. Визажисты и парикмахеры поправляли макияж и фиксировали прически шпильками. Карл расставлял последние акценты: менял аксессуары, закатывал рукава, расстегивал то, что не должно быть застегнуто.

Один из постановщиков застыл перед монитором, на котором через минуту замелькают изображения моделей, шагающих по подиуму. При первых звуках карильона, звуковой дорожки показа, модели затаили дыхание.

– Кендалл, пошла, – прошептал постановщик на ухо первой девушке. И на прозрачном подиуме в голубой каракулевой шубе, отороченной норкой и облегченной тремя тысячами проделанных вручную отверстий, возникла Кендалл Дженнер.

Когда Кендалл дошла до середины подиума, постановщик, не отрывая глаз от экрана и вполголоса разговаривая с кем-то из публики по микрофону, опустил руку Веронике на плечо. Почувствовав нажим, она вся подобралась. Затем он легонько ее подтолкнул, и Вероника сделала несколько первых осторожных шагов на высоченных шпильках. Затем пошла увереннее, следуя намеченной в голове траектории, чтобы справиться с волнением. Краем глаза она видела расплывающиеся лица и вспышки фотокамер. Дойдя до края подиума и замерев перед объективами, Вероника чуть не оглохла от треска фотоаппаратов. Их назойливые щелчки не могла заглушить даже громкая музыка.

Сердце Вероники трепетало. Она ощущала себя невероятно красивой. Наконец-то ее час пробил – теперь у Карла будут ее фотографии в этом великолепном одеянии. Эти снимки появятся в Сети, на страницах журналов, на телевидении. Сойдя с подиума и убедившись, что ее не видно из зала, Вероника со всех ног кинулась в гримерку готовиться к следующему выходу. На все про все в ее распоряжении было всего несколько минут. Костюмерша помогла ей расшнуровать обувь и переодеться. В такие моменты Вероника заставляла себя глубоко дышать и не мешать тем, кто работал с ней бок о бок.

Модные показы всегда были демонстрацией работы модельера. Их проводили для того, чтобы покупатели могли оценить, а затем и приобрести приглянувшиеся образы. Поэтому все должно было быть на высшем уровне. Второе дефиле и все последующие прошли как по маслу.

Когда на сцене вместе с Сильвией Вентурини Фенди появился Карл Лагерфельд, девушки за кулисами выстроились в ряд перед заключительным дефиле. По традиции бросив монетку в фонтан, под аплодисменты публики модели друг за другом вышли на сцену. В конце каждого показа Веронику переполняли облегчение и восторг от участия в успешном шоу. Ее жизнь трудно было назвать спокойной, но Вероника не хотела для себя иной судьбы. В том, что сегодня она оказалась на этой сцене, была заслуга ее прабабушки и давней дружбы длиною в жизнь.

Часть первая

Адель и Маддалена

• За Зимой, и тусклой, и бесплодной,
• Для них блеснут Весенние лучи![1]

Перси Биши Шелли.Ода западному ветру. 1819

1

Рим, 7 марта 1933 года

Квартира семейства Белладонна

На пороге своего сорокашестилетия Маддалена Сплендори все еще оставалась привлекательной женщиной с гладкой кожей, пухлыми губами и иссиня-черной копной волос. Лишь взгляд, в котором порой проскальзывали печаль и тревога, выдавал ее возраст.

Робкие лучи мартовского солнца еще не успели пробраться в спальню, где Маддалена нежилась под льняными простынями. Все остальные были уже на ногах – до нее долетал топот слуг, сновавших из кухни в овальную гостиную и обратно. Ее муж по обыкновению уже встал, чтобы за чашкой кофе пролистать утреннюю газету. Сначала Маддалена села, свесив с края кровати длинные, все еще стройные ноги, затем поднялась, накинула поверх плотно прилегавшей к телу ночной сорочки шелковый кружевной халат персикового цвета и босиком подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок длинные кудри. Уже много лет настой черного чая помогал ей прятать седину, возвращая волосам их натуральный темный цвет. Еще со времен юности, когда Маддалена прогуливалась по улицам родного Антиколи, роскошные непослушные кудри были ее гордостью.

– Доброе утро, синьора! – раздался голос Лизетты, служанки, спешившей в гостиную с дымящимися тостами. Ответив на приветствие кивком, Маддалена нехотя проследовала к мужу в овальную гостиную.

Прикоснувшись к ручке, она легонько толкнула дверь. В полутемный коридор из высоких окон гостиной мощным потоком хлынули солнечные лучи. От неожиданности Маддалена невольно зажмурилась. Войдя в комнату, она сразу же направилась к круглому столику, за которым завтракал Федерико, держа в руках газету. Не заметив появления жены, тот сосредоточенно просматривал «Коррьере делла сера» и что-то раздраженно бурчал себе под нос.

– Доброе утро, дорогой! – воскликнула Маддалена, усаживаясь напротив.

Оторвавшись от газеты, Федерико улыбнулся.

– Доброе утро, любимая. Прости, я настолько погрузился в мировые новости, что не заметил, как ты вошла. Все это меня порядком беспокоит.

Улыбнувшись, Маддалена налила кофе в фарфоровую чашку.

– Что пишут?

Помрачнев, Федерико сложил газету пополам и бросил на стол, чтобы Маддалена смогла прочесть заголовок на передовице.

– Ты только погляди на это! – возмущенно проговорил он, постукивая по газете пальцем.

– «Безоговорочная победа Гитлера ознаменовала рождение новой Германии», – прочитала Маддалена и вопросительно взглянула на мужа.

– Он все-таки пролез наверх, – пробормотал Федерико. – Как ему это удалось? Ума не приложу! Я полагал, что после затишья в январе мы избавились от него раз и навсегда. А нет, из огня да в полымя!

– Думаешь, это опасно? – поинтересовалась Маддалена скорее из вежливости.

– Даже не знаю. Тут я солидарен с Галеаццо[2]: по-моему, он просто дурак, но посмотрим, что по этому поводу думает дуче.

– Что-то мысли зятя слишком часто расходятся с мнением тестя, – заметила она, неторопливо смакуя кофе. Кухарка-неаполитанка определенно знала свое дело.

– Верно. А все потому, что Галеаццо – представитель новых и передовых течений итальянской политики, – воодушевленно ответил Федерико.

– Ты идешь сегодня в Монтечиторио? [3]– сменила тему Маддалена, не дав мужу углубиться в дебри политики.

– Что? Ах, да-да. У меня заседание в четыре, мне непременно нужно там быть.

– Дорогой, не забудь, мы ждем на ужин Луиджи и падре Ромеи, – напомнила Маддалена, поднимаясь из-за стола и направляясь к дамасскому дивану в стиле Луи-Филиппа, который они год назад приобрели у антиквара в гетто вместе с двумя креслами и кушеткой. Маддалена была в восторге от этого гарнитура. Никто из прислуги не осмеливался ее беспокоить, когда она на нем восседала.

Вдоль выполненных в форме полумесяца стен, благодаря которым гостиная и называлась «овальной», располагались великолепные книжные шкафы из светлого дерева. Там стояли всевозможные книги – от дешевых романов до таких ценных экземпляров, как «Божественная комедия» Данте с иллюстрациями Гюстава Доре.

– Ах да! Ужин с Луиджи и Джулио! Черт! – воскликнул он, поднимаясь из-за стола.

– Будь добр, не опаздывай на этот раз, – вздохнув, попросила Маддалена.

– Маддалена, знаешь, депутату вовсе необязательно быть пунктуальным.

– Я знаю, дорогой, что для тебя нет ничего невозможного, – ответила она, дав мужу поцеловать ей руку перед уходом.

Федерико Белладонна был безумно влюблен в свою жену с момента их первой встречи, которая случилась двенадцать лет назад. К тому времени, когда Маддалена возникла перед ним подобно неземному видению, Федерико уже пару лет жил в Риме, куда перебрался из родного Неаполя. И он, закоренелый холостяк, проводивший время в кругу друзей, партийных соратников и хорошеньких женщин, без сожалений распрощался с развеселой жизнью, женившись на Маддалене через пару месяцев после знакомства. То была любовь с первого взгляда, заставившая его закрыть глаза на прошлое своей избранницы. Родственники из Неаполя не раз заявляли, что для них, представителей высшего неаполитанского общества, такой союз крайне нежелателен. Для членов семьи Белладонна женитьба не имела ничего общего с любовью. Из поколения в поколение они вступали в брак исключительно для продолжения рода и укрепления связей с другими видными семействами. Само собой, любовь не была под запретом, просто ее никто не брал в расчет. Отец Федерико допускал, что мужа с женой могут связывать любовные узы, но, как правило, «любить друг друга» не входило в круг супружеских обязанностей. Поэтому Федерико мог сколько угодно встречаться с Маддаленой, не вступая с ней в брак. На роль жены в роду Белладонна рассматривались исключительно женщины, обладавшие рядом добродетелей, среди которых не последнее место занимали непорочность и верность – залог рождения законных наследников. Маддалена же не только не была девственницей, но и имела дочь от предыдущих отношений, которые наделали немало шуму. Впрочем, это не повлияло на решение уверенного в своем выборе Федерико, которого ничуть не смущало, что у его будущей жены есть ребенок. Для него гораздо бо́льшую роль играли такт, умение вести хозяйство и красота будущей супруги, чем ее невинность. Поэтому, наплевав на мнение родителей, друзей и родственников, он остановил свой выбор на Маддалене, которая оказалась не только разумной женщиной и превосходной женой, но и помогла ему взойти на политический олимп.

Попав в парламент вскоре после женитьбы, уже через несколько лет Федерико стал правой рукой Галеаццо Чиано, дружба с которым благодаря частой переписке не прекращалась даже тогда, когда граф вместе с Эддой Муссолини находился в Шанхае.

– Лизетта, сделай милость, пойди разбуди Клелию. Ей пора вставать! – воскликнула Маддалена, когда служанка появилась в гостиной, чтобы убрать со стола.

– Иду, синьора, – отозвалась та, прикрывая за собой дверь.

Клелия.

По лицу Маддалены пробежала мрачная тень. Это имя выбрал Джон.

Всякий раз, когда кто-нибудь звал Клелию, Маддалена чувствовала, будто кто-то кольнул ее сердце булавкой. Рана, причинявшая ей боль, время от времени кровоточила, оставляя яркие пятна на белоснежном полотне воспоминаний. Маддалена прекрасно понимала, что от этой боли не существует спасения.

Когда Клелия была маленькой, отец не раз рассказывал ей историю о заключении мира между этрусками и римлянами – когда царь Порсен взял в заложницы десять римских девушек. Среди них была и прекрасная Клелия, которая сбежала из плена, переправившись через Тибр вплавь. Римляне, однако, вернули беглянку Порсену, желавшему во что бы то ни стало узнать, кто помог той устроить побег. «Я сделала все сама», – ответила царю гордая Клелия. За решительность и храбрость Порсен помиловал девушку, имя которой впоследствии стало символом свободы.

Девочка просила отца рассказать эту историю еще и еще. Ей так нравилось, когда он говорил, что она такая же храбрая, как римская Клелия. Джон рассказывал эту историю пятилетней дочери на ночь, чтобы та поскорее заснула, однако своими рассказами лишь разжигал ее любопытство. Сейчас Клелия превратилась в семнадцатилетнюю молодую особу с необузданным темпераментом и мало чем походила на мать. Со стороны скорее казалось, что Клелия – родная дочь Федерико.

– Мама!

Очнувшись от воспоминаний, Маддалена глубоко вздохнула и обернулась к улыбающейся дочери. От Джона Клелия унаследовала темно-серые глаза и пушистые длинные ресницы.

Девушка была настолько миниатюрной и хрупкой, что казалось, она в любую секунду может рассыпаться, как фарфоровая статуэтка. Впрочем, это впечатление сразу улетучивалось, стоило Клелии заговорить и показать свой нрав.

– Доброе утро, сокровище мое!

– Знаешь, я думала, как отметить мой день рождения, – начала Клелия, присаживаясь рядом с матерью. – Конечно, восемнадцать – не двадцать один. Но это тоже важная дата, правда?

– Любая дата важна, если ты придаешь ей значение.

– Ну тебя с твоей философией! – фыркнула Клелия. – Ты говоришь прямо как папа. Лучше обсудить это с ним.

– Перестань! – рассмеялась Маддалена. – Что ты там придумала? Не донимай отца, он сейчас занят вопросами мировой политики.

– Чем-чем?

– Давай не будем об этом. Скажи лучше, что ты придумала насчет праздника.

– До двадцать второго осталось всего ничего, может, мы просто куда-нибудь съездим? – выложила Клелия с довольным видом.

– И куда же?

– За город. Только ты, папа и я. Погуляем, пообедаем в ресторане и вернемся в Рим.

– Но это же среда! У твоего отца могут быть дела в палате депутатов, – возразила Маддалена.

– Ради меня он сделает исключение, – ответила Клелия уверенным тоном.

Маддалена хотела одернуть дочь, но та сразу надулась бы. Федерико баловал Клелию, как родную. Маддалена понимала, как ей с ним повезло, она и надеяться не могла, что муж и дочь будут настолько хорошо ладить. И все же, как бы странно это ни звучало, порой она ощущала себя лишней. Она не понимала, появлялось ли это ощущение из-за чувства вины, которое она испытывала по отношению к Джону, или же еще из-за чего-то. В такие моменты она уходила в себя и погружалась в мысли о прошлом. При виде Клелии, хохочущей вместе с Федерико и зовущей его папой, она ощущала тяжесть на сердце. Видимо, это было расплатой за то, что она лишила Джона такого счастья.

– Мама, ты меня слушаешь? – Звонкий голосок дочери оторвал ее от невеселых размышлений.

– Прости, дорогая, что ты сказала?

– Я сказала, что мне нужна новая сумочка!

– Хорошо.

– Анджела говорит, что на виа Пьяве недавно открыли отличный магазин. Сходим?

Маддалена кивнула. Ей тоже не помешала бы новая горжетка. Она даже догадалась, какую галантерею имела в виду лучшая подруга дочери. Маддалена уже давно собиралась туда зайти – наконец-то подвернулась отличная возможность.

– Только не сегодня, – ответила она.

– Да, знаю, вечером придет падре Ромеи, – улыбнулась Клелия. – Поскорее бы! У меня к нему столько вопросов!

– Не будем терять время, – воскликнула Маддалена, поднимаясь с дивана. До ужина ей предстояло переделать уйму дел.

В этом человеке с легкостью уживались свобода мысли и вера в Бога. Как и многие его собратья, он положил свою жизнь на алтарь церкви и науки, обучая студентов всех мастей в Папском Григорианском университете – цитадели теологии. Даже те, кто не признавал его работ по истории, не ограничивавшихся вопросами религии, восхищались смелостью и широтой его взглядов. Его эссе об императоре Константине вызвало шквал гнева и восхищения как в религиозных, так и в академических кругах по всему миру. Не меньше шуму среди ортодоксального духовенства наделала и статья, напечатанная в каком-то заграничном издании, о жизни папы Александра VI Борджиа. Все, что выходило из-под его пера, частично или целиком становилось предметом жарких споров. Однако падре Ромеи к этому привык и, заручившись поддержкой самого папы, невозмутимо продолжал свои научные изыскания.

Высокий и худой, как щепка, с молодым, живым взглядом, лучившимся из-под толстых очков, шестидесятилетний Джулио Ромеи считал, что еще о многом может рассказать своим студентам. Археолог в душе и монах по призванию: так падре Ромеи отвечал тем, кто интересовался, чему он отдает предпочтение – науке или молитвам?

Прибыв по обыкновению раньше остальных, падре Ромеи тепло поприветствовал Маддалену и Клелию. Перед ужином вернулся Федерико, выглядевший скорее обеспокоенным, чем уставшим. Вместе с падре Ромеи они принялись обсуждать обстановку в Германии. Маддалена распорядилась, чтобы им принесли мартини, и тихонько удалилась из гостиной. Вскоре пожаловал и Луиджи Пиранделло – давний друг Федерико. Завсегдатай в доме Белладонна, сицилийский писатель с большим почтением относился к падре Ромеи. Нередко Маддалена приглашала их на ужин вместе. Эти двое могли поддержать беседы на любые темы – от искусства до литературы, от мировой политики до местных сплетен, внося приятное разнообразие в политические будни Федерико. Лучших сотрапезников, слушать которых сплошное удовольствие, трудно было и представить.

Пиранделло явился одетым с иголочки, в бабочке и с напомаженными усами. Несмотря на невысокий рост и худобу, в его глазах светилась необычайная живость. Годы жизни в столице не лишили его сицилийского акцента, и даже от мимолетной улыбки все лицо озарялось внутренним светом. Маддалена была от него в восторге и, как и муж, надеялась, что рано или поздно он удостоится Нобелевской премии по литературе. В собрании книг супругов Белладонна были все произведения писателя. Маддалена, влюбленная в «Отверженную», зачитанную чуть ли не до дыр, находила у себя много общего с главной героиней, Мартой Айола, которую муж, заподозрив в неверности, выгнал из дома, чтобы потом вернуть обратно после того, как жена на самом деле ему изменила. Оба героя не сомневались в своей правоте и оба заблуждались. Жизненные перипетии героини, нашедшие живой отклик в сердце Маддалены, не тревожили, а, напротив, дарили ей успокоение.

На ужин подавали рыбу. Кухарка приготовила суп, крокеты из трески, маринованные анчоусы и запеченные баклажаны с картофельным пюре. А в завершение, на десерт, карамельный пудинг и свое коронное блюдо – торт «Капрезе». Аромат миндаля и шоколада, витавший в доме, всегда приводил падре Ромеи в состояние блаженства. Поэтому ни один его визит не обходился без этого лакомства.

– А знаешь ли ты, дорогая Клелия, что так лю- бимый мною «Капрезе» появился из-за досадной ошибки?

Клелия тут же оживилась. До этого момента, несмотря на огромное желание засыпать падре Ромеи привычными вопросами, она не проронила ни звука. В присутствии Луиджи Пиранделло Клелия всегда робела. Писатель без умолку говорил о каком-то Зигмунде Фрейде, докторе из Вены, о котором она слышала в первый раз. Пиранделло увлекся трудами Фрейда из-за болезни жены. Антониетту поместили в психиатрическую лечебницу в 1919 году. Гость родителей расхваливал теории доктора, выходившие за рамки медицины. Падре Ромеи тоже разделял его восхищение. В сентябре прошлого года Фрейд написал удивительное письмо Альберту Эйнштейну о неизбежности войн по той причине, что агрессия, из-за которой они возникают, крепко засела в человеческой природе. За столом только об этом и говорили, поэтому Клелия умирала со скуки, хоть и старалась не показывать виду, чтобы избежать материнских упреков. Теперь же, когда падре Ромеи бросил ей спасательный круг, сменив тему, она с благодарностью за него ухватилась:

– Что значит, появился по ошибке? – спросила она, улыбнувшись.

– Все дело в капризе Марии Каролины Австрийской, жены короля Фердинанда IV.

– Ах, короля-носача? – перебила девушка.

– Молодец! – похвалил ее падре Ромеи. – Вижу, что ты внимательно слушаешь мои истории. Я весьма польщен.

– Моя дочь внимает каждому вашему слову, – вмешался исполненный отеческой гордости Федерико.

– Умная девочка! Лучшего наставника трудно и представить! – добавил Луиджи Пиранделло. Мужчины обменялись понимающей улыбкой.

– Со временем она научится отличать зерна от плевел даже в устах друзей, – наконец проговорил падре Ромеи, обращаясь к Федерико. – А сейчас ей нужно впитывать все вокруг, чтобы сформировать собственное мнение.

– Но у меня уже есть собственное мнение! – выпалила Клелия, залившись краской.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, моя дорогая. Но со временем оно будет меняться в лучшую сторону.

Девушка промолчала, ей просто не терпелось узнать историю торта «Капрезе». Поэтому она без особых сожалений отставила в сторону гордость.

– Как ты уже знаешь, Фердинанд взял в жены Каролину ради государственных интересов, когда той едва исполнилось шестнадцать.

– Да-да, я помню, – с воодушевлением перебила его Клелия. – Вы еще говорили, что Фердинанд был отвратительным мужем!

– Несчастная Каролина, – улыбнулась Маддалена, положив руку на плечо дочери. Она поднялась распорядиться, чтобы подавали лимончелло, приготовленный кухаркой. – Она была такой завидной партией – красивой, элегантной, образованной. А Фердинандо рос с уличными мальчишками!

– Мама, откуда ты все это знаешь?

– Дорогая, я тоже иногда читаю книги!

– Луиджи, разве эти женщины не чудо?! – воскликнул падре Ромеи.

– У нас был превосходный учитель, – ответила Маддалена. – А знаете ли вы, Луиджи, что падре – просто кладезь баек про Бурбонов, да и не только про них? Наша кухарка-неаполитанка заявила, что он знает Неаполь лучше, чем она!

– Полагаю, это оскорбило ее до глубины души! – пошутил Пиранделло.

– Еще бы! – вмешался Федерико. – Кончетта души не чает в своем родном городе. Она заставила Лизетту перечитать ей все книги про Неаполь. Нечасто встретишь такую преданность.

– Такие города, как Неаполь, вызывают сильную страсть, – заметил Пиранделло.

– Их либо любят, либо ненавидят, – задумчиво проговорила Маддалена.

– Падре Ромеи, а что же торт? – перебила их Клелия.

– Поглядите-ка! Эта девочка умеет призвать к порядку. Воистину – nomen omen[4]. В силе характера и смелости наша Клелия ничуть не уступает римской тезке, – рассмеялся падре Ромеи. – Но вернемся к «Капрезе». Каролина слыла весьма капризной особой. Говорят, однажды, тоскуя по родной Австрии, она отправилась к придворным поварам с просьбой приготовить «Захер». Служившие при дворе Фердинанда месье знали толк во французской кухне, но вот об австрийской не знали ровным счетом ничего. Да и у Марии Каролины не было рецепта. Тогда, чтобы удовлетворить желание королевы, повара попросили ее описать вкус и аромат неизвестного им десерта. И так, опираясь на воспоминания Марии Каролины, они постарались воспроизвести рецепт, но потерпели фиаско, преподнеся августейшей особе великолепный торт, который не имел ничего общего с «Захером».

– Не в обиду «Захеру», но Мария Каролина ничуть не прогадала, – вставил Луиджи Пиранделло, громко рассмеявшись.

– Несомненно, – согласился падре.

2

Рим, 9 марта 1933 года

Галантерея Фенди

В галантерейном магазине на виа Пьяве толпился народ. Маддалена с дочерью попросили водителя подождать их на пьяцца Фьюме, им хотелось немного пройтись. День выдался хоть и солнечный, но прохладный. Перед тем как войти в магазин, они минуту-другую изучали витрины. Пока Маддалена рассматривала кожаные перчатки, из галантереи вышли три женщины, судя по внешнему виду, не привыкшие экономить. Маддалене нравилось рассматривать людей. В юности к наблюдениям за повадками окружающих ее подтолкнула нужда, но со временем это вошло в привычку, которая не раз выручала ее в непростых ситуациях, заранее позволяя разгадать чьи-то неблаговидные намерения. В 1904 году, когда ей исполнилось семнадцать, она отправилась из родного Антиколи в Лондон, чтобы стать натурщицей при Королевской академии художеств. Так она очутилась в большом незнакомом городе, не понимая ни английского, ни англичан. Однако во всех слоях общества одинаково хорошо работал принцип: знание – сила. Навыки и знания – не только те, о которых пишут в книгах, – буквально спасли ей жизнь. Именно в Лондоне нужда заставила ее освоить грамоту и письмо. Там же она начала наблюдать за людьми.

– Добрый день, синьоры! – поприветствовал их уверенный женский голос, едва они переступили порог магазина. Голос принадлежал стоявшей у прилавка высокой женщине с копной темных кучерявых волос, обрамлявших лицо с блестящими глазами и тонким ртом. Она с легкостью сновала по магазину, при том что явно была на сносях.

– Добрый день, – ответила Маддалена.

– Чем могу быть вам полезной? – спросила женщина.

– Мы с дочерью хотим купить по паре кожаных перчаток, горжетку и дамскую сумочку, – произнесла Маддалена.

Женщина у прилавка кивнула.

– С чего начнем? – спустя мгновение спросила она. Сначала женщина окинула взглядом новых посетительниц, а потом заскользила глазами по полкам, будто подбирая подходящий товар. Затем шепнула что-то на ухо одной из продавщиц, и та исчезла в подсобке.

«А она человек дела», – подумала Маддалена. Ей нравился этот уверенный, но вместе с тем лишенный резкости подход. Было ясно как божий день, что перед ними хозяйка галантереи. Маддалена догадалась об этом не столько по непринужденному тону, с которым та обращалась с продавщицей, сколько по гордому взгляду, присущему тем, кто всю жизнь работал не покладая рук и теперь пожинает плоды.

– Я послала за нашей последней коллекцией перчаток, – пояснила хозяйка. – Скажите, пожалуйста, из какого меха вы хотели бы горжетку? Это для вас, не так ли, синьора?

– Совершенно верно, для меня, – подтвердила Маддалена.

– Для особого случая?

– Да нет. – Маддалена вспомнила, когда она в последний раз, пару месяцев назад, надевала свою горжетку из серебристой лисицы. – А впрочем, да. Шестнадцатого марта я собираюсь в оперу на «Мадам Баттерфляй».

– Розетта Пампини была здесь час назад! – воскликнула продавщица, показавшаяся из подсобки с большой коробкой, отделанной золотистой парчой.

Хозяйка, явно недовольная поведением подчиненной, смерила ту суровым взглядом, чем еще больше расположила к себе Маддалену – должно быть, девушка сболтнула лишнее. Маддалена решила вмешаться, чтобы сгладить неловкость.

– Просто невероятный голос, – проговорила она. – Розетта моя хорошая знакомая. Мне будет приятно рассказать ей, что я была у вас, синьора…

– Адель Фенди, рада знакомству, – представилась женщина, натянуто улыбнувшись. Она еще не забыла оплошность продавщицы.

– Маддалена Белладонна – очень приятно.

Какое-то мгновение обе женщины внимательно изучали друг друга. Затем Адель Фенди обернулась к прилавку.

– Могу предложить вам вот эти длинные перчатки из французской кожи, с синим ручным кружевом. Кожа, как видите, очень мягкая, – объяснила Адель, передав перчатки Клелии.

– Они просто чудо! – воскликнула девушка, которая до этого момента стояла в сторонке, увлеченно рассматривая нарядные сумочки на одной из полок.

Польщенная Адель улыбнулась.

– Обратите внимание на вот эти стеганые перчатки из белой кожи с декоративными черными швами или вот эти – из хлопка с кожаной окантовкой на запястьях и цветочной вышивкой в бежевом, черном и красном цветах.

– Мама! – обратилась Клелия к Маддалене. – Они просто превосходны! Анджела была права.

– Анджела Труини – лучшая подруга моей дочери, – пояснила Маддалена. – А ее мать, Рафаэлла – ваша постоянная клиентка.

– Да-да, припоминаю, – ответила Адель. – Синьора Труини приходила к нам еще на виа дель Плебишито, в наш первый магазин, который мы открыли лет десять назад.

– От нее мы и узнали, что вы открылись и на виа Пьяве, – сказала Маддалена. – Нам с дочерью искренне жаль, что мы не побывали у вас раньше.

Адель улыбнулась. Ее глаза светились радостью, свойственной тем, кто любит свое дело. Показывая клиенткам свои изделия, она не могла скрыть гордости, которую Маддалена нередко подмечала у ремесленников и художников.

Судя по качеству выставленных в магазине перчаток и сумок, Адель прекрасно разбиралась в своем ремесле. После ужасного кризиса, разразившегося в 1929 году, было непросто устоять на ногах, и все же, казалось, финансовые беды обошли эту женщину стороной. У нее был настолько уверенный вид, словно она и мысли не допускала, что что-то может пойти не так. В то время как многие после Великой депрессии заколачивали ставни своих лавок, Адель Фенди открывала одну галантерею за другой. В ее магазине царили порядок и шик: каждая вещь, отсортированная по цвету и материалу, находилась на своем месте. Адель, как настоящая хозяйка, непринужденно сновала между полками с товаром, прекрасно зная, где что лежит.

Чем больше Маддалена за ней наблюдала, тем больше та ей нравилась. Впрочем, то, что симпатия была взаимной, было понятно по одобряющим взглядам, которые хозяйка галантереи то и дело бросала на Маддалену в знак уважения к ее тонкому вкусу. Как и все жены политиков, Маддалена, обитавшая в мире неискренних улыбок и лести, давно привыкла к похвалам на публике и критике в кулуарах. Она не придавала значения сплетням у себя за спиной. Со временем она поняла, что лучшее оружие в таких случаях – счастливая улыбка. «Чем сильнее на тебя нападают, тем шире улыбайся», – наставлял ее Федерико.

Женщины вышли из магазина с тремя парами перчаток и двумя дамскими сумочками – из кожи и ткани. А Маддалена еще и заказала боа из норки. Адель сразу же разглядела в посетительнице будущую постоянную клиентку. Маддалена Белладонна была видной женщиной, себе на уме, не чуждой, впрочем, широких жестов. По крайней мере такое мнение сложилось у Адели после их первой встречи. Имя Маддалены часто мелькало в прессе не только из-за того, что она была женой одного из самых преданных соратников Галеаццо Чиано, но и потому, что она оказалась в центре грандиозного скандала. Газетчики пронюхали, что до свадьбы Маддалена была любовницей английского художника, от которого у нее осталась дочь. Эта новость, всплывшая вскоре после избрания Федерико в палату депутатов, долго не сходила с первых полос. На всех углах кричали, что такая женщина не имеет права быть женой политика. От всех этих мерзких статеек у Адели остался неприятный осадок. Она терпеть не могла, когда кто-то совал нос в чужую личную жизнь. «Много болтают только бездельники», – говаривала ее тетка.

Адель опустила руку на выпирающий живот. Второй ребенок должен был появиться на свет через пару дней. Ее биография тоже вызвала немало пересудов среди родственников, друзей и знакомых: ради воплощения своей мечты Адель трудилась с юных лет. После смерти отца она перебралась к тетке во Флоренцию, чтобы работать в ее галантерее. Встретив Эдоардо, который был на семь лет моложе, Адель решила вернуться в Рим, выйти замуж и вдвоем с мужем открыть галантерейную мастерскую и модный магазин. Когда они только открылись, самым большим спросом пользовались муфты, шляпки и палантины.

Трудно было представить лучшего спутника, чем Эдоардо. Адель поняла это практически сразу, ведь в нем отлично уживались неаполитанский пыл и савойская твердость. Его отец был выходцем из Неаполя, а мать – коренной туринкой, выросшей в замке Монкальери при дворе принцессы Клотильды Савойской. Эдоардо поддерживал жену и не позволял той опускать руки даже в минуты отчаяния, и однажды, когда уже никто не верил ни в их брак, ни в коммерческий успех их предприятия, обстоятельства сложились таким образом, что один из поставщиков ссудил им деньги. Адель улыбнулась. А ведь и правда: улыбка – лучшая месть.

Квартира семейства Белладонна

Войдя в кабинет мужа, Маддалена увидела на столе сверток, доставленный посыльным из магазина Фенди. В несколько шагов она оказалась у письменного стола и принялась разглядывать коробку в матовом свете люстры Тиффани. Достала из ящичка нож для разрезания бумаги и осторожно прошлась по краям коробки, завороженная движениями своих тонких пальцев. Ей почему-то пришли на ум шутливые слова Пиранделло, которые тот повторял всякий раз, принимая от нее подарок: «Я, словно Прометей, который, чтобы не впасть в немилость, не должен брать даров от прекрасной богини. Но как же я, простой смертный, могу не принять его из ваших рук, моя дорогая синьора!» После чего оба смеялись, и Пиранделло разворачивал подарок. Маддалена улыбнулась.

В то утро она ощущала странное беспокойство. Слишком много воспоминаний теснилось в голове, слишком много картин из прошлого тяготило совесть. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Наконец коробка открылась.

Маддалена достала роскошную норковую горжетку, завернутую в веленевую бумагу. Эту вещицу она заказала на прошлой неделе. Взяв горжетку в обе руки, она одним движением накинула ее себе на плечи. Вещь сидела безупречно.

– Какая прелесть! – радостно воскликнула она, прикрыв глаза от восторга. Стоит снова заглянуть в этот магазин.

Не открывая глаз, она дотронулась до меха, и по ее щеке скатилась слезинка. Разве могла она себе представить в те далекие времена, когда у нее не было денег даже на хлеб, что однажды будет держать в руках такой роскошный мех? Страх голода был частым гостем в ее снах. С трудом открыв глаза, Маддалена поспешно вышла из кабинета Федерико.

3

Лондон, февраль 1904 года

Петтикоут-лейн

Дождь лил беспрерывно вот уже несколько дней. С тех пор как Маддалена приехала в Лондон, она ни разу не видела сухих дорог. Холодный, колючий, напитанный влагой воздух пробирал до костей. Единственное, что не давало ей пасть духом, – надежда получить хорошую работу. Только надежда на лучшую жизнь вынуждала Маддалену терпеть этот отвратительный климат. Она бродила в людской толпе, ощущая себя невидимкой. Никто не обращал на нее внимания. Все торопились по своим делам. Перепуганная Маддалена зачарованно наблюдала за людским потоком. Спешившие бог весть куда люди, похожие на автоматы, внушали ей страх. И хотя с момента ее приезда минуло вот уже два месяца, она никак не могла забыть всех тягот переезда. Сначала она прибыла во Францию вместе с группой рабочих, а затем вместе с кузиной Антонеллой пересекла Ла-Манш. Это стало самым тяжелым испытанием в ее жизни. Маддалену уверяли, что переправа не займет много времени и скоро они окажутся в Англии. Шторм, однако, свел все посулы на нет. Маддалена думала, что погибнет. Впрочем, переправа обернулась сущим кошмаром не только из-за морской болезни. Кроме нездорового вида страдающих пассажиров, ей приходилось выслушивать бесконечные жалобы Антонеллы. Когда она ступила на берег, у нее еще долго тряслись ноги, а чувство тошноты исчезло только на третий день.

Они сняли жилье в двух шагах от Ливерпуль-стрит, на Петтикоут-лейн, в Вест-Энде. Этот район, в котором находился один из самых старых в Лондоне рынков, всегда кишел людьми. Несколько столетий назад именно здесь нашли прибежище гугеноты, бежавшие из Франции в разгар религиозных распрей. Маддалене и Антонелле об этом рассказала хозяйка, гордившаяся своими французскими корнями. Старуха всю жизнь прожила в этом районе Лондона. Она родилась в Уайтчепеле, где осенью шестнадцать лет назад, в год, когда ее жилички только появились на свет, от рук сумасшедшего жутким способом стали погибать девушки. Жители Лондона даже дали ему прозвище – Джек-потрошитель.

– Какой ужас! – возмутилась Антонелла, как только они с Маддаленой остались наедине. – Она могла бы оставить эти подробности при себе. Бедняжки погибли такой мучительной смертью.

Рассказ хозяйки произвел на Маддалену не меньшее впечатление. С каждым днем они все лучше понимали английскую речь, поэтому причин сомневаться в том, что они превратно истолковали способ, которым совершались преступления, не было. Да и жесты, сопровождавшие рассказ, не давали разгуляться воображению. Казалось, старухе доставляло удовольствие их пугать.

– Эта мисс Девин – настоящая садистка!

– Я теперь боюсь выходить на улицу, – запричитала кузина.

– Нам нельзя тут сидеть. Завтра Джузеппе отведет нас в академию. Если нам предложат работу – нашим скитаниям конец!

– Ну, у него семь пятниц на неделе, – скептически заметила Антонелла.

– Знаю-знаю, что ты от него не в восторге, Антонé. Но уж будь с ним поласковее, он на тебя глаз положил, – наставляла кузину Маддалена.

Личико Антонеллы скривилось от отвращения.

– Он мне в отцы… да что там, в деды годится!

– Не выдумывай! Он всего-то на пятнадцать лет старше, – воскликнула Маддалена, раздеваясь. В комнате было настолько холодно, что тепла от напольной печки хватало только на то, чтобы не превратиться в сосульку. Изо рта у девушек струился пар, а носы покраснели от холода. Мисс Девин была та еще скряга.

– Да он же старикашка! Фи!

– Тебе ничего не придется делать. Просто притворись, будто он тебе нравится, – вот и все. Хотя бы до тех пор, пока мы не найдем работу.

– Тебе легко говорить.

– Ну что тут такого? Он вытащил нас из глуши и вызвался помочь тебе, мне и остальным.

– По-моему, он просто лгун! – воскликнула Антонелла, стаскивая комбинацию и дрожа от холода.

– Если мы что-то здесь и заработали, то только благодаря ему. А ведь мы только-только приехали. Мне кажется, он не врет, а только хвастает мнимыми связями!

– Ну мы и влипли! Как ты можешь оставаться такой спокойной?

– Нищета помогает, – бросила Маддалена, юркнув в постель.

– Будто у меня денег полно, – съязвила кузина, старательно расчесывая рыжую шевелюру. – И почему это приключилось со мной?

– Ты это о чем?

– Ты же красивее.

– Во-первых, это неправда. Во-вторых, сердцу не прикажешь. Я же не виновата, что он выбрал тебя!

Антонелла фыркнула, перевернулась на другой бок и, пожелав кузине спокойной ночи, уснула. Маддалена же, оставшись наедине со своими мыслями, еще не один час наблюдала, как струйки пара изо рта вздымаются к потолку. Ей было одиноко без родственников, но именно ради них она уехала из отчего дома. После смерти деда родители Маддалены были не в состоянии прокормить восьмерых детей. Поэтому кого-то отправили в Рим, маленькую сестренку – к тетке в Тиволи, а ее, на правах старшей, оставили помогать по хозяйству. Схожая участь постигла и семью Антонеллы – у них тоже умер дед, державший надел земли и торговавший фруктами на рынке. Но после его кончины хозяин отобрал у них землю и со скандалом прогнал. Он заявил, что они паразиты, всю жизнь просидевшие у старика на шее. Маддалена понимала, что в этом есть доля правды, и ей было стыдно за родственников. С другой стороны, ее вечно больной матери, измученной бесконечными беременностями и выкидышами, было тяжело тащить на себе восьмерых детей. А вот ленивого отца, от которого было мало проку, она ничуть не оправдывала.

Однажды в деревню приехал старший кузен, который много лет назад отправился в Лондон, чтобы разбогатеть. Никто толком не знал, чем Джузеппе зарабатывает на жизнь, но за время отсутствия он стал значительно богаче. По его словам, он хотел найти жену, но прежде всего домой его привели поиски натурщиц для английских художников. Поначалу Маддалена не поверила его россказням, но после того, как он предложил ей отличную работу и спокойную жизнь в Лондоне, она долго не раздумывала. Мысль о новой жизни вскружила ей голову. Вот так Маддалена вместе с Антонеллой и другими девушками уехали из родного Антиколи.

Лондон

Королевская академия художеств

Королевская академия художеств располагалась в Берлингтон Хаус – величественном здании на Пикадилли-стрит, в Сити. Попав во внутренний дворик через парадный вход, Маддалена, в отличие от остальных девушек, не восхитилась тем, что увидела, словно на какое-то время она утратила возможность испытывать эмоции и чувства. Восторгаться архитектурой она будет после, сейчас же ее заботило, лишь как не умереть с голоду. Со вчерашнего дня она ничего не ела, договор аренды не предусматривал полный пансион. Когда Маддалена с Антонеллой ужинали у мисс Девин, им всегда приходилось доплачивать. Но те деньги, что ей удалось отложить, подрабатывая прислугой в одном особняке в Мейфэре, иссякли, поэтому Королевская академия была ее последним шансом. Она приехала в Лондон, чтобы получить место натурщицы. Но, если эта дверь перед ней захлопнется, она не станет отчаиваться. Ее главной целью было скопить кругленькую сумму перед возвращением в Италию. Поэтому сейчас Маддалена не могла позволить себе тратить время на созерцание окружавшей ее красоты.

– Натурщицы из Италии пользуются спросом, – сказал ей Джузеппе. – Английские художники просто помешаны на экзотических сюжетах, так они это называют.

– И что это за сюжеты? – спросила Маддалена.

– Ну, сцены из жизни Древнего Рима. Или Греции.

– И что это значит?

Джузеппе пожал плечами и принял загадочный вид.

– Мне платят за то, что я ищу натурщиц. Остальное – не мое дело. Говорят, итальянки нынче в моде.

Маддалена ничего не ответила. Наконец она догадалась, что имел в виду кузен – все зависело от капризов художников, искавших девушек для своих картин. Не будучи наивной, Маддалена прекрасно понимала все подводные камни подобного заработка. Однако, покидая Италию, она решила, что игра стоит свеч. Разумеется, Джузеппе не говорил им, чем это может обернуться, а вот мисс Девин не стала скрывать, что работа натурщицы, как правило, подразумевает и постель. На подобный женский труд нередко смотрели, как на прямую дорогу в постель к богачу. Когда она нанялась прислугой в Рокка Кантерано к графу Паолини, тот каждый раз распускал руки, когда она подавала ему кофе. И хотя Маддалена старалась держаться подальше от щупальцев старого развратника, она не раз возвращалась домой, содрогаясь от ужаса при мысли о его гадких прикосновениях. Чтобы Маддалену не прогнали прочь, мать умоляла ее ничего не рассказывать графине. Им нужны были деньги, а от Маддалены не убудет от пары-тройки шлепков. И, сжав зубы, Маддалена терпела до тех пор, пока старик не полез к ней под юбку. На ее вопли сбежались все домочадцы. Разумеется, графиня выставила ее вон.

Трудно было объяснить, что в ней поменялось после того случая. И все же Маддалена ощущала, что она стала другой, утратила доверие к людям. Она уехала с Джузеппе только потому, что хотела изменить свою жизнь.

Девушек провели в помещение наподобие студии, напоенное светом, струившимся из мансардных окон. Маддалене еще не доводилось бывать в столь странной комнате.

В комнате полукругом стояли мольберты и витал едкий запах – по всей видимости, краски. Кроме них, там никого не было. Джузеппе попросил девушек немного подождать, а сам куда-то исчез. Пока Антонелла болтала с остальными, Маддалена с интересом бродила по студии, разглядывая наброски на мольбертах. По большей части это были эскизы обнаженных девушек. Позировать голой не хотелось, но она прекрасно сознавала, что спрашивать ее никто не будет: если ее возьмут на эту работу, то она разденется. При чрезмерной худобе у нее было на удивление округлое лицо, длинные иссиня-черные волосы, огромные темные глаза и пухлые губы. Бледная кожа придавала ей утонченности. Маддалена знала, что отличается от кузины и прочих девушек. Но она и не догадывалась, что это отличие – ее главный козырь.

– And this is Maddalena[5]. – Кузен произнес ее имя и кивком подозвал к какому-то пожилому господину, который разглядывал ее оценивающим взглядом, словно раздумывал, стоит ли платить за нее деньги или нет. Маддалена и виду не подала, что ей это неприятно. Тряхнув головой, она позволила закончить осмотр. Впрочем, в ощупывающем ее взгляде не было ничего дурного. Было очевидно, что оценивают ее пропорции, черты, типаж. Наконец господин равнодушным кивком дал понять Джузеппе, что Маддалена принята. Кузен ей подмигнул.

– Тебя и Антонеллу взяли. Вас ждут завтра в восемь утра. Спросите мистера Расселла, он расскажет, куда идти.

У Маддалены от радости забилось сердце, зарделись щеки и заблестели глаза. Наконец-то у нее будет работа!

Первые дни в Королевской академии пролетели незаметно. Маддалене показалось, что она не заслужила той суммы, что ей выплатили неделю спустя. Раздеваться перед студентами было нетрудно, ведь в смотревших на нее глазах не было вожделения. Взгляды, изучавшие сантиметр за сантиметром ее тело, не доставляли неудобства. Когда она закрывала глаза, до нее долетал лишь шорох карандашей. Иногда она с интересом рассматривала свои формы, как по волшебству проступавшие на холстах. Кто-то работал над лицом, кто-то корпел над грудью, кто-то – над ногами, кто-то просто набрасывал силуэт, не вдаваясь в детали.

Тем вечером Маддалена дольше, чем обычно, рассматривала работы тех, кого считала «своими» студентами. Она слышала, как молодые люди друг за другом покидают аудиторию. Неплохо освоив английский, она уже понимала обрывки долетавших до нее разговоров, из которых следовало, что некоторые художники собираются в паб. Маддалена работала натурщицей уже вторую неделю. Ее график не совпадал с графиком Антонеллы, поэтому в пансион мисс Девин Маддалена добиралась сама. Впрочем, ей даже нравилось бродить одной по оживленным лондонским улицам. Она научилась пользоваться метро и хорошо изучила город.

Пошел дождь. Лицо Маддалены покрывали мелкие, частые капли, неизменные спутницы лондонской зимы, а ноги увязали в грязи на опустевших улицах Уайтчепела. Когда дождь превратился в ливень, она пошла быстрее, чтобы не промокнуть до нитки. Не хватало еще свалиться с простудой. Задрав темную юбку чуть ли не до колен, Маддалена побежала, как молодая лань.

Внезапно она поняла, что ее кто-то преследует. Кто-то за ее спиной тоже ускорил шаг. Поначалу Маддалена не придала этому значения, но потом, остановившись под навесом, чтобы перевести дух, заметила незнакомца, который замешкался, а затем направился прямиком к ней. Было уже темно. Уличные фонари почти не освещали пустынные улицы. Маддалене вспомнились рассказы хозяйки о маньяке, охотившемся на женщин. Она похолодела от ужаса и бросилась наутек.

«Не хочу! Не хочу!» – стучало в голове с каждым ударом сердца. У нее отказывали ноги и кололо в боку, но она бежала вперед, не оглядываясь. Преследователь гнался за ней по пятам. Измученная, вся в поту, перепуганная Маддалена чувствовала, что силы на исходе. Страх и темнота мешали понять, где она находится.

– Синьорина! – прокричали у нее за спиной.

«Только не останавливайся!» – вопил внутренний голос, придавая ей сил и смелости. Дом мисс Девин был совсем рядом. Только бы туда добраться, и она спасена. От этой мысли у нее выросли крылья. Под ноги она больше не смотрела.

– Синьорина, пожалуйста, остановитесь! – кричал человек у нее за спиной.

«Вперед! Давай! Ну, пожалуйста!» – повторяла Маддалена, выбежав на Петтикот-лейн. Ей хотелось оказаться подальше от этого места, хоть в Антиколи, где нет сумасшедших убийц, а темные улицы не внушают страха.

Она почувствовала, как ее схватили за плечо. Вне себя от ужаса она завопила. Инстинкт приказывал ей не останавливаться, но изодранные в кровь ноги подкашивались, а у туфель был такой вид, словно она всю ночь бегала по грязи.

– Что вам угодно? Оставьте меня в покое! – закричала Маддалена, вырываясь из рук незнакомца. Тот сразу же ее отпустил. Она окинула его быстрым взглядом. Приличный с виду, в плаще и цилиндре, который он тотчас же снял, убрав руку с ее плеча. Она повнимательнее вгляделась в его лицо: светлые глаза, оттенок в темноте было не разобрать. Темная ухоженная борода и манеры джентльмена. Несмотря на вполне презентабельный вид незнакомца, Маддалена все еще дрожала от страха. Говорят, убийцы тоже одеваются, как джентльмены.

– Не бойтесь! Я не причиню вам вреда, – отчетливо проговорил он по слогам. Маддалена удивилась, прежде никто не проявлял к ней подобной предупредительности. Английская речь зачастую казалась ей невнятным бормотанием. Этот человек знал, что она иностранка?

– Я художник, синьорина! – пояснил он, прочитав ее мысли. – Вот уже несколько дней я за вами охочусь, но вы все время ускользаете. На прошлой неделе я видел, как вы позировали…

– Что вам от меня нужно? – резко перебила она. Хоть стоящий перед ней человек не походил на преступника, сердце у Маддалены все еще бешено колотилось и она оставалась начеку.

– Прощу прощения за то, что напугал вас… Я не хотел. Я хочу, чтобы вы позировали для моей картины.

– Что?! – удивилась Маддалена, широко распахнув глаза. Почему этот человек выразил свою просьбу в такой странной манере? Зачем было гнаться за ней через весь Лондон? Либо он ненормальный, либо это плохая шутка. Одно из двух.

– Я работаю над картиной «Dolce far niente»[6], – произнес он на ломаном итальянском.

Маддалена невольно улыбнулась.

– Вы как нельзя лучше подходите для моего полотна. Соглашайтесь, прошу вас, – взмолился он.

– Вы гнались за мной через весь Лондон, чтобы предложить работу натурщицы? Это не могло подождать до утра? – Теперь в ее голосе звучал не страх, а любопытство.

– Я не мог так рисковать, ведь мы могли больше не встретиться в академии, – ответил он.

– Когда вы хотите, чтобы я приступила к работе?

– Завтра.

– Днем я занята в академии.

– Приходите утром, потом я провожу вас в академию.

– К вам домой я не пойду.

– Это студия… – возразил он.

– Об этом не может быть и речи, – решительно ответила Маддалена.

– Так и быть, встречаемся в академии, я попрошу у директора свободную аудиторию, – согласился он.

– Договорились.

Губы художника расплылись в улыбке, осветившей его лицо. Только сейчас Маддалена заметила, насколько он хорош собой. Темнота и мелкий, непрекращающийся дождь скрыли заливший ее щеки румянец.

– Тогда до завтра, – попрощался он.

– До завтра, – пробормотала Маддалена, заспешив прочь. Пройдя несколько метров, она вдруг вспомнила, что не спросила имени художника. Обернувшись, увидела, что тот стоит под дождем, не сводя с нее глаз. Тогда она вернулась.

– Джон Уильям Годвард, – представился он, опередив ее вопрос.

– А я – Маддалена Сплендори, – почти шепотом ответила она.

– Я знаю.

4

Рим, 10 сентября 1933 года

Кафе «Араньо»

Маддалена с дочерью прибыли на встречу с небольшим опозданием. Город напоминал муравейник. Осень только начиналась, а римские улицы кишели людьми, вернувшимися из загородных имений или с морского побережья. Оживилась и торговля. Адель Фенди с двухлетней дочерью и младенцем на руках сидела за одним из столиков. Увидев подругу, она заулыбалась и помахала рукой в знак приветствия. Адель выглядела сногсшибательно. Платье нежно-голубого цвета с ниткой черного жемчуга, шляпка в тон и ажурные перчатки делали ее похожей на героиню изысканного английского романа.

Подруги договорились встретиться на нижнем этаже палаццо Мариньоли, в котором находилось кафе «Араньо», в двух шагах от здания парламента. Впервые Маддалену сюда привел Федерико. Это кафе, излюбленное место римской интеллигенции, в конце девятнадцатого века основал выходец из Пьемонта Джакомо Араньо. Французский писатель Эмиль Золя, окрестивший его «сердцем Рима», попал в точку: любимое место сборищ лучших умов города было заодно и местом их скандальных стычек. Именно здесь в 1926 году Массимо Бонтемпелли влепил пощечину Джузеппе Унгаретти. Ссора закончилась дуэлью на шпагах в особняке Пиранделло на виа Номентана. Не раз, приходя сюда с Федерико выпить кофе, они встречали Филиппо Томазо Маринетти и Луиджи Пиранделло собственной персоной. С тех пор как в прошлом году кафе полностью обновили, Маддалене еще не доводилось здесь бывать. Поэтому для встречи с подругой она остановила свой выбор на этом заведении.

– Добрый день, Маддалена! Сколько времени мы с тобой не виделись! Как замечательно, что и Клелия с тобой, – начала Адель. К их столику подошел официант в ливрее, и Маддалена заказала для всех чай.

– Здравствуй, Адель! Ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть. Как зовут эту милую крошку? – спросила Маддалена с улыбкой.

– Это Анна, ей уже целых семь месяцев! – ответила Адель. Вторая девочка, сидевшая рядом, не сводила глаз с Клелии.

– Паола, так смотреть неприлично. Ну-ка, поздоровайся с синьорой Белладонной и ее дочерью.

Девочка перевела взгляд на мать, а затем отрицательно замотала головой.

– Здравствуй, Паола, – поздоровалась с ней Маддалена, поощрительно улыбаясь. Клелия в этом возрасте вела себя точно так же с приятелями Джона. На мгновение время остановилось, и Маддалена мысленно перенеслась в Лондон, в Королевскую академию. Она замерла, затаив дыхание, чтобы волна воспоминаний не накрыла ее с головой. Ей удавалось не думать об этом месяцами, может, даже годами. Но порой фигура Джона необъяснимым образом возникала перед ней из тумана прошлого.

– Хочу поблагодарить тебя за приглашение, – сказала Адель. – После рождения Анны это первое воскресенье, когда мне удалось куда-то выбраться.

– Должна тебе сказать, что для нас это лето тоже выдалось сумбурным. Мы с Клелией сегодня впервые вышли в город. Знаешь, сумочка, которую я купила у тебя перед отъездом в Неаполь, просто чудо!

– Та кожаная, с медной застежкой?

– В «Гамбринусе» все женщины только на нее и смотрели!

– Вот для кого мы стараемся хорошо одеваться – для других женщин! – довольно рассмеялась Адель.

Подошедший официант прервал их беседу. Пока он разливал чай, за столиком повисло молчание.

– И как прошла поездка в Неаполь? – спросила Адель, как только официант отошел.

– Должна сказать, что неплохо. Я развлекалась тем, что наблюдала за окружающими. Пока Федерико заседал с коллегами по партии, я проводила время с их женами. У каждой было по собачке на поводке. И я имею в виду не только животных. В общем, было забавно за всем этим наблюдать.

– Как я тебя понимаю! Я тоже насмотрелась всякого в магазине, – проговорила Адель, попивая чай. – Муж, чтобы не общаться с клиентами, уже много лет занимается исключительно управлением. Представляешь, служащие за глаза зовут его командором.

Изучающий взгляд Маддалены задержался на Адели, которая нравилась ей все больше и больше. Несмотря на нежные черты лица, в ней проглядывало что-то властное, почти мужское. Свою невероятную силу воли Адель демонстрировала на деле: всегда лично занималась и поставщиками, и покупателями, и подбором материалов. Увлеченная своим делом, казалось, она совершенно не замечает своего успеха.

Маддалена нередко заставала Адель уставшей и по горло в делах, но еще ни разу с этих тонких губ не слетело ни единой жалобы. Твердость была у нее в крови. Маддалена не только сама делала покупки в магазине на виа Пьяве, но и приводила с собой подруг. В то воскресенье они впервые встретились не в галантерее. Теперь им не нужно было изобретать предлоги для встреч.

– Я так давно не видела твоего мужа.

– Да! Застать Эдоардо в магазине сейчас непросто, – пошутила Адель.

– Верно! – подхватила Маддалена. – Мне кажется, мы с ним виделись от силы раза два, да и то мельком.

– Не хотите пройтись на виа дель Плебишито? – предложила Адель, когда чашки с чаем опустели. – Сегодня воскресенье, мой первый магазин закрыт, но мне так не терпится вам его показать – ведь с него-то все и начиналось.

– Как можно отказаться от такого предложения? Мы с удовольствием пойдем. Верно, дорогая?

– Конечно же, мама, – ответила Клелия без особого энтузиазма.

Галантерея. Зонтики. Мех.

Вывеска с фамилией Фенди красовалась рядом с «дорожными принадлежностями» и «подарочными изделиями». Адель с довольной улыбкой отметила, с каким восхищением Маддалена и Клелия рассматривают ее работы в витрине. Всякий раз, замечая восторженные взгляды клиенток, Адель ощущала, как ее переполняют гордость и чувство глубокого удовлетворения.

Адель прошла в мире моды нелегкий путь. Помимо экономических трудностей 1929 года против нее ополчилась вся семья, не желавшая, чтобы молодая девушка связывалась с торговлей. Брак с Эдоардо усложнил ее и без того непростые отношения с родственниками. Однако благодаря своему железному характеру она уверенно шла к намеченной цели. Каждый раз, когда она читала свое имя на вывеске, трудности улетучивались, а переполнявшая ее гордость заставляла идти вперед.

– Прошу вас, располагайтесь! – сказала Адель, пройдя вместе с детьми вслед за Маддаленой и Клелией.

– Адель, какая прелесть! – воскликнула Маддалена. – Значит, это твой первый магазин? Просто поразительно!

Адель улыбнулась, подошла к прилавку и жестом пригласила Маддалену осмотреться вокруг.

– Вот здесь все начиналось, на виа дель Плебишито. Тут довольно оживленное место, рядом много памятников и штаб-квартир политических партий, – объяснила Адель.

– Естественно, любимое место прогулок заальпийской знати, – проговорила Маддалена, приблизившись к одной из полок. – Можно взглянуть? – спросила она, указав пальцем на клатч из мягкой кожи черного цвета с одной стороны и кораллового – с другой.

– Конечно, взгляни. Внутри отделения из шелковой подкладки цвета охры. Если хочешь, открой, – ответила Адель. – Спереди необычный замок из оранжевой кнопки в форме сферы и кожаной застежки.

– Восхитительно! – пробормотала Клелия с блеском в глазах.

– Еще один шедевр? – спросила Маддалена, беря в руки другую сумочку.

– Это вечерняя сумочка, обшитая тканью амарантового оттенка. Ручка не жесткая, а застежка украшена камнем. Внутри атласная подкладка, три кармашка и одно отделение на молнии.

– У меня нет слов… Это все придумала ты?

– Конечно, как и на виа Пьяве.

– Это же… настоящие драгоценности!

– Дамские сумочки скоро будут цениться как драгоценности. Будут стоить не меньше какого-нибудь ювелирного гарнитура.

– Верно. Ничто так не украшает женщину, как дорогая сумочка, – согласилась Маддалена.

– Хотя изначально это был мужской аксессуар для хранения денег. Смешно, не правда ли?

– Ирония судьбы.

– Да, дамская сумочка, в нашем понимании, появилась в прошлом веке как дорожный аксессуар. По-моему, она просто незаменима!

– И откуда у тебя столько фантазии? Такие разные формы и фактуры! Я в полном восторге! – проговорила Маддалена, ставя сумочку на место.

– Кое-каким секретам я научилась в Тоскане, а кое-что придумала сама. Традиция выделки кожи существует с древних времен. Она связана и с очень прочными материалами – например, с бычьей кожей, и с более изысканными – козьей и телячьей кожей, замшей.

– Адель, это просто удивительно! Твои сумочки – это нечто. Лично я без твоей сумочки из дома не выйду, – произнесла Маддалена, осматривая магазин.

– Ну, они практичны, хороши и отлично дополняют образ.

– Точно. А на витрине у тебя более сдержанные модели.

– То, что ты видишь на витрине, – часть прошлогодней коллекции.

– Коллекции «Селлерия»? – спросила Клелия.

– Совершенно верно, – подтвердила Адель. – Лаконичная, но дорогая серия. Ручная работа. Все изделия кожаные, выполнены в той же технике, с помощью которой в Древнем Риме шили обувь и другие вещи. На каждой сумочке указано количество швов или стежков.

– Знак качества Фенди, – проговорила Маддалена, тронув пальцем стоявшую на прилавке кожаную сумку.

Адель улыбнулась.

– После войны в моду снова вошла сдержанная элегантность. Большим спросом пользуются сумки через плечо на цепочке, как та, цвета пергамента, что ты купила для Клелии на виа Пьяве.

– Я ее просто обожаю! – воскликнула Клелия. – Мне все подруги завидуют.

– Поэтому она и нравится тебе больше всего, – добавила Маддалена, усмехнувшись.

5

Рим, 1924 год

Ларго Гольдони

Через несколько месяцев после кончины матери умер и отец. Они любили друг друга и ушли в мир иной вместе, как и хотели.

«Если твой отец умрет, – говаривала мать, – я уйду вслед за ним. А ты будь сильной, моя девочка». Адель корила ее за такие слова, хотя понимала, что мать тяжело больна, а отец настолько к ней привязан, что после многих лет, прожитых бок о бок, долго один не протянет. После потери родителей Адель с головой погрузилась в мир кожаных изделий, страсть к которым привил ей отец. Она уехала к тетке во Флоренцию, где работа занимала все ее время. Поначалу Адель удивила реакция родственницы на смерть родителей, а точнее, полное ее отсутствие: казалось, их уход не произвел на нее особого впечатления – ни слезинки, ни печали в глазах. Но вскоре Адель поняла, что ее тетка, весьма деятельная особа, умеет скрывать боль, душевные переживания и прочие проявления слабости на людях. Стараясь ей подражать, Адель глотала слезы, чтобы окружающие не догадались, как сильно ей не хватает родителей.

Как-то Адель с тетушкой приехали в Рим за покупками.

– Сегодня сходим в «Хаас» за коврами для гостиной. Мне еще столько всего предстоит сделать… – сказала тетя, как только они приблизились к магазину на ларго Гольдони.

– Да уж… После того как Джакомо ушел на покой, у вас наверняка дел невпроворот, – поддела ее Адель.

Джакомо служил у тети камердинером с незапамятных времен, однако с недавних пор в силу возраста больше не мог выполнять своих обязанностей.

– Да, это так! Джакомо практически незаменим. Будь он тут, он бы в два счета выбрал и ковры, и новую обивку для диванов. Надеюсь, в «Хаасе» кто-нибудь нам поможет.

– Тетушка, давай я этим займусь. Отправляйся к приятельнице, на виа деи-Кондотти. А я разыщу продавца потолковее.

– Ты правда это сделаешь? – Та засветилась от радости. – Да тебе цены нет! – добавила тетя и, не дожидаясь ответа племянницы, чмокнула ее в щеку и поспешила прочь.

Магазин «Хаас и сыновья» занимал просторное помещение. От обилия тканей и обивочных материалов голова шла кругом. Адель уверенно вошла в магазин. Ей недавно исполнилось двадцать семь, впрочем, она не выглядела на свой возраст. Мысль о том, что в отсутствие спутника ее могут принять за ту, кем она не является (служанку либо представительницу низшего сословия), попросту не приходила ей в голову. Она не нуждалась ни в ком, чтобы подчеркнуть свою значимость. Адель ни от кого не зависела.

Кто-то поздоровался с ней. Рассматривая ткани, Адель едва расслышала говорившего.

– Добрый день! – воскликнул высокий, стройный продавец. Выразительный взгляд и орлиный нос интересно выделяли его лицо. Напомаженные волосы были уложены по последней моде: зачесанные назад с пробором сбоку, как у Рудольфа Валентино.

Адель подняла на него глаза и замерла от удивления, почувствовав легкий укол в области сердца и странное притяжение к этому молодому человеку.

– Эдоардо Фенди, синьорина. Чем могу быть вам полезен? – спросил он с улыбкой.

– Очень приятно, – смущенно пробормотала она. – Адель Казагранде. Мне нужен ковер.

Эдоардо улыбнулся и уверенно пожал ей руку. Адель настолько растерялась, что перестала слушать то, что он ей говорил. Она и сама не понимала, что с ней происходит. Эдоардо не был ни писаным красавцем, ни сказочным принцем, но внутренний голос нашептывал, что ее жизнь уже не будет прежней после этой встречи. Адель ощущала себя неуклюжей школьницей перед этим юнцом, которому было от силы лет двадцать. Эдоардо тем временем показывал ей ковры. Он был отличным продавцом – толковым и внимательным.

Проведя в магазине целый час, Адель видела, как молодой человек обращается с другими покупателями – то обходительно, то отстраненно, – каждый раз приноравливаясь к новому клиенту. Это наводило на мысль о его уме и смекалке. Тем временем Адель отобрала несколько вариантов обивочной ткани и пару ковров. Эдоардо похвалил ее выбор, рассказав ей буквально все о ковровых узорах. Он вел себя уверенно и в то же время предупредительно. Его советы не были навязчивыми. Он дал ей время без спешки осмотреть весь ассортимент.

– Ну хорошо… Завтра я зайду за ними вместе с тетушкой, – наконец проговорила Адель, все больше и больше нервничая.

– Знаешь, тетя, – произнесла Адель два дня спустя за чашкой чая, – Эдоардо, тот продавец из «Хааса», что помог мне, просто находка!

Та смерила племянницу удивленным взглядом, а затем довольно холодно бросила:

– Он что, тебя околдовал? Целых два дня только о нем и разговоров. Ищешь предлог, чтобы вернуться туда снова?

Щеки Адели стали пунцовыми.

– Что ты такое выдумываешь? – принялась оправдываться племянница. Казалось, тетке эти разговоры не по нутру. Утро выдалось беспокойным, и она, видимо, утомилась.

– Ничего я не выдумываю! – ответила та.

Они ненадолго притихли, затем тетушка продолжала:

– С тех пор как мы приехали в Рим, я ни минуты не сидела без дела. Где моя молодость? Где то время, когда я целыми днями крутилась как заведенная и ни капельки не уставала?

– Ты говоришь так, будто тебе восемьдесят! – шутливо пожурила ее Адель.

Погрустневшая тетушка оставила ее слова без внимания. Затем ей что-то пришло в голову, и она улыбнулась.

– Адель, а давай куда-нибудь съездим вдвоем на выходные? В термы, например.

– Здорово! С удовольствием.

– Вот и замечательно… Мне не помешает отдохнуть, да и тебе пойдет на пользу! Мы уже сто лет не проводили время вместе без всех этих забот что в Риме, что во Флоренции! – воскликнула тетка в радостном предвкушении, добавив, что обо всем позаботится сама.

На следующее утро Адель пару раз наведалась в магазин к Эдоардо, чтобы обговорить все детали предстоящей отправки покупок во Флоренцию. Ей пришлось попотеть, чтобы не вызвать подозрений у тетушки. На самом деле ей хотелось попрощаться с Эдоардо перед отъездом. Мысль о том, что они больше не увидятся, камнем легла ей на сердце. Их взгляды с каждым разом становились все красноречивее. Было очевидно, что молодые люди нравятся друг другу.

– Адель, я… – начал он, упаковывая покупки перед отправкой.

– Да? – спросила она, не в силах и пошевелиться.

– Эдоардо, как закончишь с синьориной, будь добр, подойди сюда! – крикнул начальник отдела, нарушив очарование момента.

– Да-да, уже иду, – поспешно ответил тот. Взглянул на Адель и, прочистив горло, произнес:

– Синьорина, не могли бы вы подождать меня минут десять? Моя смена закончилась, и я бы хотел угостить вас кофе в кафе «Греко», в двух шагах отсюда.

У Адель бешено заколотилось сердце. В этот момент она поняла, что влюбилась в Эдоардо.

За день до отъезда Адель с тетушкой решили поужинать в ресторане. Они остановились у дороги, пропуская экипаж, который несся как сумасшедший в сторону гетто, когда на противоположной стороне Адель заметила Эдоардо. Тот стоял один посреди улицы – должно быть, кого-то ждал. И только Адель направилась к нему, чтобы познакомить с тетушкой, как вдруг улыбка сползла с ее лица. К Эдоардо подошла роскошно одетая синьора, и они скрылись в дверях ресторана. Потрясенная Адель потеряла аппетит, ей хотелось только одного – поскорее вернуться в гостиницу. Но оставить тетку одну она не могла. Окинув племянницу внимательным взглядом, тетя все-таки согласилась пойти в другой ресторан. На следующий день после того, первого свидания в кафе «Греко», Адель с Эдоардо прогулялись по городу. Им было настолько хорошо друг с другом, казалось, что они знакомы уже целую вечность. Эдоардо был предупредителен и мил, он покорил ее своим живым умом и постоянством. Он был лучшим из всех, кого она знала.

В день их отъезда Эдоардо явился в гостиницу, чтобы попрощаться. Адель приняла его холодно, попросив тетю не оставлять их наедине. От такого приема молодой человек поначалу сник, но затем, набравшись храбрости, произнес:

– Я взял расчет. Вчера я ужинал в гетто с хозяином и его женой. Мы долго говорили…

– Насколько я помню, никакого хозяина с вами не было, – едко заметила тетя. – Молодой человек, вам лучше уйти! Ваше присутствие здесь неуместно!

От удивления Эдоардо опешил.

– Он подошел позже. Закрыл магазин и пришел. Можете спросить у любого в ресторане. Хозяина с хозяйкой там все знают, – стал оправдываться Эдоардо.

– Вы всегда обсуждаете рабочие вопросы в ресторане? Хозяин так слепо тебе доверяет, что посылает вперед себя жену? – засыпала его вопросами Адель.

– Это она пригласила меня…

– А меня ты в известность не поставил, да?

– Ты ошибаешься… Я ничего тебе не сказал, потому что ты стала бы меня отговаривать, убеждать не бросать работу. Я взял расчет, хотя вчера мне предложили солидное повышение.

– Ах, так? Уходи! Вчера мы с тетей тоже собирались в тот ресторан и все видели! – отрезала она. – Зачем ты вообще сюда явился?

– Я пришел, чтобы ты знала… Я бросил работу, чтобы быть с тобой… Адель, я схожу по тебе с ума! Будь моей женой! – воскликнул Эдоардо.

Адель затаила дыхание. Она просто не могла поверить, что ей сделали предложение в присутствии тети, которая от удивления не могла и рта раскрыть. Должно быть, он в самом деле потерял голову, раз ничего не боялся, раз хотел показать всем и каждому, что ни перед чем не остановится ради нее. Теперь ей стало неловко за тот пренебрежительный тон, с которым она его приняла. Бедолага тем временем схватил свою шляпу и скорым шагом ушел прочь, ни разу не обернувшись.

Они остались одни в холле.

– Адель! – воскликнула тетя после нескольких минут молчания и внимательно посмотрела на племянницу. – Не реви! Никогда не проявляй слабости на людях! – пожурила ее тетушка. – Ну, беги же за ним… Ничего еще не потеряно. Он не мог далеко уйти.

Адель пулей вылетела из гостиницы и бросилась вдогонку за Эдоардо. Но того и след простыл – как сквозь землю провалился! Адель проклинала свою гордость. Опустив голову, она добрела до площади Испании и наконец увидела Эдоардо, останавливавшего экипаж.

– Эдоардо! Эдоардо! Постой! – закричала она.

Увидев бегущую к нему Адель, тот не сделал ни шага навстречу.

– Ты еще не все сказала? – холодно бросил он.

Адель кивнула, пытаясь отдышаться.

– Неужели ты не понял?! Я люблю тебя!

Лицо молодого человека просветлело. Он крепко обнял и притянул ее к себе.

– Давай всегда будем заодно… Пусть любовь будет превыше всех обстоятельств.

И они скрепили жарким поцелуем данное друг другу обещание.

6

Рим, конец августа 1937 года

Мастерская Фенди

– Адель! У меня потрясающие новости! – воскликнула Маддалена, входя в мастерскую подруги на виа дель Плебишито. Та кормила грудью ребенка, новорожденную дочку по имени Карла. Остальные три девочки спокойно играли в углу. Их присутствие выдавала только негромкая возня. Впрочем, после материнского окрика в мастерской сразу же воцарялся порядок. Каждое утро, отправляясь в мастерскую, Адель брала с собой четырех дочек, выкраивая часы для работы между кормлениями. А когда подходило время для сна, она укладывала девочек в ящики для хранения сумок. Эдоардо не мог сдержать смеха, когда заставал детей спящими в столь непривычном месте. Для всех они были необычной парой. При виде этих молодых людей, так влюбленных друг в друга, Маддалена каждый раз поражалась их энтузиазму и способности создавать роскошные аксессуары для римской знати.

– Я вся внимание! – ответила Адель, отнимая малышку от груди. Карла родилась в середине июля, и Адель практически сразу вернулась к работе. – Но сначала присядь и выпей чего-нибудь. Я умираю от жажды. Такая духота!

– Да, жара и не думает спадать.

Адель кивком подозвала девушку и попросила принести им свежего лимонада. Весь август стояла непривычно мягкая, скорее майская погода, и только на пороге осени Рим накрыло жарким зноем.

– Не беспокойся, я не отниму у тебя много времени, – произнесла Маддалена, присаживаясь.

– Перестань! Оставайся сколько хочешь. Может, с тобой я хоть немного развеюсь и отдохну. Я так устала…

– Малышка не дает и глаз сомкнуть? – поинтересовалась Маддалена, кивнув на мирно посапывающую девочку на руках у подруги.

– Кто? Карла? Да нет. Просто у меня мало молока. Боюсь, придется искать кормилицу, – вздохнула та, баюкая дочку.

– Ах, вот как. Может, я могу помочь? – предложила Маддалена. – У моей служанки из Фрозиноне недавно родила сестра. Ей нужна работа. Возможно, из нее вышла бы неплохая кормилица.

– Да, без кормилицы мне не обойтись. Не могу взять в толк, отчего у меня так мало молока? С Паолой, Анной и Франкой таких проблем не было…

– Не бери в голову. Мы быстро кого-нибудь подыщем. Приду домой и сразу же скажу Лизетте, чтобы вызвала сестру.

Адель улыбнулась и спокойно вздохнула:

– Спасибо. Ну, а теперь выкладывай, что за новости? Что-то грандиозное, верно? – спросила Адель, укладывая Карлу.

– Верно. Мы с Федерико приглашены на прием на виллу Торлония, к самому дуче! – начала Маддалена.

– Ты права – потрясающая новость! – воскликнула Адель, догадавшись об истинном мотиве визита приятельницы. За последние несколько месяцев Маддалена стала ее лучшим послом в капитолийских верхах. Подруги и знакомые Маддалены, по большей части жены политиков и римская знать, стали завсегдатаями в магазинах Фенди на виа дель Плебишито и на виа Пьяве – так ширилась клиентура галантереи и росла популярность фамилии Фенди, что не могло не радовать обеих подруг.

– Не буду ходить вокруг да около. Знаю, что прошу о невозможном, но я пришла к тебе за вечерним минодьером[7] с драгоценными камнями. В тон моему черно-розовому шифоновому платью от Эльзы Скиапарелли. Помнишь, я говорила тебе о нем, когда его доставили из Парижа?

Адель задумчиво кивнула.

– Значит, минодьер… Когда прием?

– В субботу. Четвертого сентября.

– Хм… Маддалена, десять дней – это слишком мало. Эти минодьеры с драгоценностями – настоящие произведения искусства. Их нужно делать заранее. Они не пользуются спросом, потому что стоят целое состояние. Но в твоем случае меня пугает не цена, а сжатые сроки, – объяснила Адель.

– Думаешь, не успеешь? Не стесняйся, я пойму и подберу у тебя другую сумочку.

– Погоди. Ты же знаешь не хуже меня, что такая сумка, как драгоценная шкатулка. Я могу ее сделать за десять дней, но мне придется работать и днем, и ночью.

Маддалена кивнула.

– Ты же знаешь, что твои аксессуары придают утонченность и лоск моим нарядам. На каждом приеме все только и спрашивают, кто шил мою сумочку или горжетку…

– Да-да, знаю. А потом они валом бегут ко мне на виа Пьяве с просьбой пошить им то же самое, – задумчиво проговорила Адель.

Маддалена притихла, понимая, что подруга уже обдумывает, как осуществить ее просьбу. По блеску в глазах, устремленных куда-то за пределы мастерской, и по румянцу на щеках Маддалена догадалась, что безудержная фантазия подруги уже вовсю трудится над вожделенным минодьером.

– Мне кажется, лучшая форма для такой вещицы, – начала Адель, – это небольшой металлический прямоугольник, на манер портсигара. Или же овал, обшитый кожей, например крокодильей, украшенный стразами или драгоценными камнями.

Маддалена довольно улыбнулась. Адель слишком любила вызовы, чтобы отвергнуть такое предложение.

– Хочешь, я пришлю тебе платье от Скиапарелли? – спросила она.

– Да, было бы неплохо. Хотя я почти уверена, что она использовала тот же оттенок розового, что и для упаковки духов, верно? Они упаковывают одежду и аксессуары в один и тот же особый цвет.

– Совершенно верно. Об этом оттенке восторженно писали в «Вог». Свежий розовый тон – не такой броский, как фуксия, но и не такой насыщенный, как малиновый.

– Да-да, я хорошо его помню, – перебила ее Адель.

Маддалена рассмеялась.

– Вижу, тебе не терпится взяться за работу. Узнаю этот взгляд! – сказала она, собираясь прощаться.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, – произнесла Адель, покраснев и подставив подруге щеку для поцелуя.

– Я загляну к тебе на днях. Завтра узнаю насчет кормилицы. А сейчас у меня важная встреча. Удачи! – попрощалась Маддалена, открывая дверь мастерской.

– Постой! Ты же мне так и не сказала, какой хочешь минодьер! – позвала ее Адель, привстав с места.

– А зачем? Делай на свое усмотрение… Я целиком и полностью тебе доверяю.

7

Рим, 1925 год

Дом Фенди

Адель взглянула на мужа и улыбнулась. Первая неделя работы превзошла самые смелые ожидания. Казалось, успех их магазина мелкой и средней кожгалантереи, открывшегося на виа дель Плебишито, заставил забыть все трудности последних месяцев. Их скромное ателье в короткий срок превратилось в просторный, изысканный бутик для продажи изделий, созданных Аделью. Немалую лепту в успех предприятия внес и опыт Эдоардо. Поработав в «Хаасе», он прекрасно понимал, как клиенты ценят внимание. Радушный прием – залог успеха. Абсолютно все, кто ступал на порог магазина Фенди, могли без промедления примерить и приобрести любую вещь, чувствуя себя как дома. В первую неделю их посетило немало замужних дам в компании мужей. По большей части они покупали сумки и горжетки. Вечерние сумочки раскупили все до единой. То был настоящий успех.

– Об изделиях Фенди узнают во всем мире, потому что наша фамилия короткая и мелодичная, звучит одинаково на всех языках, – воскликнул Эдоардо, обнимая жену.

Лицо Адели засветилось от счастья.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь.