Читать онлайн Панкрат. Возвращение в небо бесплатно

© Составление. Оформление. ООО «Харвест», 2011

Пролог

Несмотря на утренний час, молочно-белый саван ночного тумана всё ещё покрывал поля. Откуда-то долетали звуки стрельбы и топота, скрипа колёс. Высоко в тёмном небе медленно появлялся солнечный диск. И вот уже через пару минут красноватым призрачным светом окрасились лесистые холмы. Именно там сейчас стояла неприятельская армия. Именно оттуда раздавались звуки стрельбы. Словно разбуженное ими, солнце резко поднялось вверх, засверкав на штыках французской пехоты и срывая покровы тумана с кавалерии.

Французы отступали. Отступали, несмотря на то что их армия была ещё достаточно многочисленна и хорошо организована. Причина была простой и в то же время достаточно серьёзной – не хватало провианта. И хотя солдаты выглядели бодро, их командиры знали, что они ничего не ели со вчерашнего утра. А тут ещё русские вели себя как-то странно. Идя буквально по пятам за их войсками, они тем не менее тут же останавливались, как только останавливался противник. Французы уже несколько раз выстраивались в каре, готовые принять бой. Но русские в атаку не шли, отсиживаясь за холмами и ограничиваясь вялым постреливанием. Поэтому французы, тоже то и дело постреливая, отступали в сторону ими же разграбленного Смоленска.

Действительно, с другой стороны, со стороны пустынной местности, всё ещё укутанной густым туманом, наступали русские батальоны. Это выглядело внушительно и было похоже на наступление. Но конкретный бой не входил в расчёты командиров. Они просто выполняли приказ: отогнать противника.

Когда шедшая впереди колонн стрелковая цепь русских поднялась на холм, солнечный шар вдруг взорвался, заливая всё огненным светом: и поля, и холмы, и два небольших озерца. И по всей линии наступавших русских колонн засверкали штыки. А остатки тумана повисли жалкими, едва заметными облачками на открывшемся ясном небе.

Французы отступали. Оставив за собой сожжённую Семёновку, они шли по течению реки Колочи в сторону Захарьино, где находилась переправа. Несколько баб с деревянными вёдрами, подвывая и причитая, тщетно пытались спасти занявшуюся ярким огнём белую церковь. Жаркие лучи всё выше поднимающегося солнца сливались с рвущимися в небо языками пламени. Но напуганные, не понимавшие тщетности своих поступков женщины продолжали носить воду из пруда, то и дело крестясь и умоляя Богородицу: «Спаси от беды рабы твоя…»

Шёл октябрь 1812 года.

Глава 1

С той поры прошло почти два века. И землю, на которой когда-то стояла Семеновская церковь, решили использовать под хозяйственную силосную яму. Вот тогда-то и обнаружен был фундамент сгоревшей дотла и забытой всеми церкви. Весть быстро разнеслась по Смоленщине. В конце марта на этом месте устроили молебен, в котором участвовали несколько священников, монахи из мужского монастыря и местные жители. А в мае началось восстановление церкви, которое через три месяца и прекратилось в связи с недостатком финансовых средств. Строительная площадка быстро опустела, если не считать Суворина и двоих студентов-старшекурсников, подрядившихся на строительство.

Панкрат Суворин еще весной подружился с этими парнями, умными, любопытными и удивительно неравнодушными. Как-то они рассказали ему легенду о француженке, отправившейся в военный поход вместе со своим любовником – начальником артиллерии 3-го корпуса генералом Фуше.

– Страшная была женщина! Фурия! Над бабами русскими измывалась как только могла. Солтычиха и та вряд ли бы с ней сравнилась, – рассказывал студент-археолог, высокий симпатичный парень в стильных очках с узкими прямоугольными стеклами с антибликовым покрытием, благодаря которому глаза его выглядели ярко-синими. – А уродина была, не приведи бог! – добавил он, поправляя темные, гладко зачесанные волосы.

Звали его Виктор Арташов. Все, чем занимался Виктор, выполнялось быстро, аккуратно и чисто. Особенно поражала Суворина его рабочая одежда, которая каким-то непостижимым образом никогда не грязнилась.

– Да и мужикам доставалось, – уточнил приятель Виктора – студент-биофизик. – Нимфоманкой была эта француженка. И на каждого мужика смотрела, как голодный волк на зайца. И, понятное дело, баб ненавидела. Каждую воспринимала как потенциального врага.

Биофизика звали Игорь. Низкий, коренастый, со светлым ершиком волос и пронзительным взглядом живых зеленых глаз, он был полной противоположностью своего высокого приятеля.

– Так вот эта сука огромное количество сундуков всякого награбленного хлама с собой возила, – продолжил рассказ Виктор. – Когда французы Москву оставили, с хламом этим ни за что расставаться не захотела. Целый обоз нагрузила. Говорят, это она церковь и подожгла, перед тем как Семеновку покинуть. Сложила в храме все, что упереть не могла, и подожгла. Тварь, – с неприязнью добавил он. – Хуже эсэсовки какой была. Надеюсь, она умерла мучительной смертью и черви сожрали ее труп.

– Да ладно тебе! Сдалась тебе эта нимфоманка! – рассмеялся Игорь. – О своей душе подумай.

– А какого черта я тут делаю?! – возмутился его приятель. – Все вон, как платить перестали, смотались. А я буду работать, пока занятия не начнутся. Материала еще полно. Исчезни мы отсюда – за день все разнесут. Креста на них нет.

– Не разнесут, – улыбнулся Суворин. – Не дам.

– А когда строительный материал кончится, что будешь делать? – спросил Игорь.

– По электричкам пригородным пройдусь, – усмехнулся Суворин.

– А что?! – неожиданно отреагировали парни. – Мы на первом курсе «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата» продавали. Всю партию реализовали. Расхватывали, как горячие пирожки. Ты только послушай, как звучит… половая заповедь, – повторил он, подняв вверх указательный палец, – это же музыка!

– Залкинда? – спросил Суворин.

– Его.

– Скучища, – махнул рукой Панкрат. – Вторая партия у вас бы не пошла.

– Сейчас «жертвы амнезии» хорошо получают, – заметил Виктор. Взгляд его стал отсутствующим, губы сжались в скорбную складку, в голосе появились депрессивные нотки:

– Последнее, что я помню, это несколько фраз: «Корабль вышел из зоны. Включить защитные лазеры! Двигатели – на полную!»

Мужчины рассмеялись.

Они сидели возле одной из наскоро сколоченных подсобок. Перед ними стоял ящик от олифы, на котором был накрыт ранний завтрак: вареные яйца, хлеб, зеленый лук, помидоры и нарезанное аккуратными розоватыми ломтиками сало. Рядом на куске картона стояла трехлитровая банка с молоком. Всю эту снедь постоянно поставляли им местные жители. К удивлению Суворина, многие: и стар и млад – хотели, чтобы церковь была восстановлена. А вернее, построена, потому что, кроме полуразрушенного фундамента, от нее ничего не осталось.

– Построим церковь?! – улыбнулся Панкрат, наблюдая, как Виктор «сооружает» себе бутерброд, красиво и аккуратно, как и все, что он делал.

– Конечно, – согласился тот. – Бог поможет.

– Бог помогает только тем, кто упирается, – убежденно сказал Суворин и с аппетитом принялся за завтрак.

Этой ночью прошел сильный ливень. Но утро было чудесное, солнечное и не очень жаркое, с легким ветерком и удивительно синим небом. Поглядывая на эту синь, на аппетитно хрустящих зеленым луком студентов, на ближайший лес и окрестные поля, Панкрат ощущал нечто похожее на счастье.

Минут через пять он поднялся и направился в сторону, как ему показалось, осевшей кирпичной кладки.

– Черт! – выругался он. Настроение было моментально испорченно. – Что-то не так с фундаментом.

Студенты, дожевывая на ходу, бросились за ним.

– Вот это да! – Панкрат растерянно остановился возле одной из стен.

– Смотри, как просело! – Виктор присел и, поправив очки, стал разглядывать стыки между фундаментом и стеной. Вид у него был растерянный, как у провинившегося школьника. Не лучше выглядел и Игорь.

– Стыки в порядке, – Суворин прижал к губам сжатую в кулак руку. – Что-то с фундаментом. Что-то не учли.

Панкрат начал прокручивать в памяти процесс укладки фундамента, в котором принимал самое активное участие. Он жутко нервничал и измерял шагами землю возле стены. Неожиданно левая нога его в высоком рабочем ботинке мягко ушла во влажную почву почти по колено.

– Ого! – Панкрат вытащил ногу. Заглянул в образовавшуюся яму и вдруг попросил студентов:

– Тащите лопаты!

Копали минут двадцать вглубь, потом еще полчаса в том направлении, где все больше и больше оседала почва.

Через час Суворина осенило. Тут раньше подземный ход какой-то был. От времени все развалилось, засыпалось. Но какие-то пустоты, по-видимому, остались. Надо тщательно осмотреть все вокруг! – решил он.

Пустырь, который окружал строительную площадку, разбили на три части.

Студенты, уставшие от копания, расстроенные и растерявшие всю свою утреннюю бодрость, постукивая лопатами и кое-где покапывая, с мрачным видом и без всякого энтузиазма бродили по своим участкам.

Суворин же, наоборот, одержимый появившимися в его голове идеями, принялся внимательно осматривать и оценивать доставшуюся ему часть земли. В зарослях ежевики он обнаружил огромный белый валун, сильно осевший в почву с одной стороны. И принялся копать в том месте, где осела земля.

Через час интенсивной работы не замечавший ничего вокруг, в том числе и вот уже десять минут стоявших возле него студентов, Панкрат вдруг увидел, что камень дрогнул и резко наклонился.

– Отойди оттуда! – закричал Игорь. – Там, под камнем, хрень какая-то. Слышишь? Что-то чавкает.

Суворин и сам слышал этот странный звук. Он отошел в сторону. И несколько минут мужчины смотрели на валун, продолжавший медленно оседать. И вдруг раздался громкий, как заметил Игорь, чавкающий звук, и камень исчез под землей.

– Когда Бог закрывает двери, он обязательно оставляет открытой форточку, – от волнения шепотом произнес Панкрат и, сделав знак рукой, приказывающий студентам оставаться на месте, лег на землю и пополз к образовавшемуся отверстию.

– Это колодец, – произнес он через пару минут, освещая фонариком довольно глубокую яму с каменной кладкой. – Камень рухнул, потому что прогнили деревянные перекрытия. Это они, расползаясь, чавкали.

– А где теперь камень? – крикнул Игорь.

– Лежит на дне. Но там есть еще кое-что. Тащите веревку.

Студенты, ни слова не говоря, дружно бросились в подсобку. И через пару минут обмотанный веревками Суворин уже спускался на дно каменного колодца.

В нос ему ударил запах подземного мира и гниения.

Внизу, в толстом слое зеленовато-серой желеобразной слизи, лежали человеческие кости. Возможно, до того, как на них рухнул камень, это был целый скелет. Но теперь это была просто груда лежавших вокруг разбитых костей. – Что там? – крикнули сверху ребята.

– Скелет какой-то! – раздался глухой голос Панкрата с гулко звучащими в конце гласными. – И кругом слизь!

Он, не обращая внимания на утонувшие в слизи кроссовки, внимательно осматривал кость за костью, направляя на них ровный и сильный луч фонаря.

– Тебе там не страшно?! – поинтересовался Игорь.

– Жить вообще страшно! – последовал ответ снизу. – Так что привыкайте. А вот еще что-то нашел! – закричал Суворин через пару минут.

Он направил свет в угол между камнем и каменной кладкой. В слое слизи что-то сверкнуло. Суворин обошел камень, склонился над этим местом. Затем протянул руку и провел пальцем по лежащему в липкой грязи предмету и почувствовал, как ноготь скользнул по чему-то твердому. Недолго думая, провел еще несколько раз рукой, снимая и стряхивая в сторону солидный слой слизи, часть которой наверняка была разложившейся органикой, находившейся когда-то на покоившихся тут костях. Еще раз провел рукой. Затем убрал грязь с боков.

– Что там? – послышалось сверху.

– Клад! – крикнул Панкрат.

Звук его голоса, глухой, отраженный от каменных стен колодца, производил на студентов неизгладимое впечатление.

– Так бы слушал и слушал, – Игорь, с блаженным видом наматывая свой конец веревки на руку, приблизился к яме. Виктор, недолго думая, сделал то же самое.

Не боясь провалиться, они склонились над колодцем и замерли, с упоением наблюдая за Сувориным. А тот положил включенный фонарь на камень и начал работать двумя руками. Через пять минут находка была извлечена. И Панкрат с торжественным видом поднял над головой огромный, позеленевший от времени и сырости медальон с длинной массивной цепью.

Прошло еще минут десять, и клад вместе с кладоискателем был вытащен на свет божий и теперь лежал перед студентами на траве.

– Золотой! – Виктор, стоя на коленях, энергично тер носовым платком поверхность медальона, осторожно «обходя» выступающий камешек.

– Дай я! – Игорь снял и сбросил на землю куртку, стянул с себя футболку и начал тщательно протирать ею все поверхности медальона.

– Это же изумруд, – прошептал он, разглядывая засверкавший в солнечных лучах камень травянисто-зеленого цвета. Окрашенная разновидность берилла.

– Чего?! – хором спросили Панкрат и Виктор.

– Изумруд, говорю, – прошептал Игорь, не отрывая взгляда от камня. Затем завернул медальон в футболку и бросился в подсобку.

– Вот и деньги на строительство! – счастливо улыбнулся Панкрат. – Так что черт с ним, с фундаментом! Переделаем.

– Дела-а, – протянул Виктор, поправляя очки.

В этот момент зазвонил мобильный Игоря, выпавший, по-видимому, тогда, когда тот снимал с себя куртку.

Виктор наклонился и поднял его.

– Алло, – ответил он. – Игоря? Нет. Он сейчас в коме. Позвоните через пару месяцев.

– Подруга его стонет от скуки, – студент подмигнул Суворину, засовывая телефон в карман. – Повезло же нам с этим колодцем! – и тоже бросился в подсобку.

– Колодец с решетчатой дверцей в стене – это интересно, – пробормотал Панкрат, стоя к яме спиной и с задумчивым видом наматывая на руку веревку.

Он вдруг почувствовал внезапный ужас, причины которого не знал, да и не хотел знать. Но все-таки что-то удерживало его возле этой ямы, заставляло осмыслить свои ощущения.

Эта яма, несмотря на достаточную глубину, вряд ли когда-нибудь была колодцем. А судя по решетке в стене, скорее – темницей, местом заточения. Трогать решетку Суворин побоялся. Пространство за ней было засыпано землей. И к тому же имело узкие тоннели. И кто знает, куда вели эти норы? И какая живность гнездилась там? Крысы, или ондатры, или еще какая мерзость? И воняло оттуда так, что Виктор и Игорь представить даже не могли. Еще спускаясь туда и чувствуя первые доходящие до него волны, Панкрат вспомнил, как в детстве их водили в зоопарк и как его поразил запах в обезьяньем питомнике. Но это было просто благовонное притирание по сравнению с тем, что ударило ему в нос при спуске в эту яму: смесь плесени, тухлого мяса и чего-то еще, что делало этот запах невыносимым.

Суворин снял намотанную на руку веревку, перекинув ее конец на середину. Сделав пару витков, он завязал его аккуратным бантом. Делал он все это автоматически, пытаясь разложить потрясший его запах на компоненты. Но кроме плесени и тухлого мяса, все остальное анализу не поддавалось.

– Ну и хрен с ним! – Панкрат перекинул веревку из одной руки в другую и замер. Из ямы раздавался шорох.

Суворин машинально сжал веревку обеими руками, боясь повернуться и увидеть там нечто мерзкое и тоже, как запах, не подлежащее анализу. Но теперь он знал, что это был за запах и что именно он боялся увидеть. Это был запах смерти. А Панкрат, несмотря на то что не раз играл с ней в гляделки и до сих пор она моргала первой, все равно боялся ее.

– Надеюсь, и в этот раз ты моргнешь первой! – он развернулся и, бросив небрежный взгляд на яму, направился к подсобке.

А потом наступил тихий августовский вечер. И Суворин со студентами, выкупавшись в озере и развесив на веревке постиранные трусы и носки, по очереди разглядывали женское лицо на медальоне.

– Это и есть та самая сука, любовница Фуше, – убежденно заявил Виктор. – Именно такой я ее себе и представлял.

Он перевел задумчивый взгляд на Суворина.

Медальон, который он держал в руке и который вместе с массивной цепью весил не менее двух килограммов, отличался от подобных предметов не только золотом высшей пробы и обилием изумрудов. Внутри чья-то талантливая рука выгравировала лицо. Удивительное женское лицо. Потрясающе некрасивое и потрясающе жизнелюбивое.

– «Адский пламень», – пробормотал Виктор.

– А ведь мы можем воспроизвести это существо! – загорелся Игорь. – Составим компьютерную программу.

– И не только, – заметил Виктор.

– Что «не только»?

– Видите вот этот изумруд? – студент-археолог осторожно прикоснулся к камню на крышке медальона.

– Ну?.. – на него уставились две пары любопытных глаз.

– Это не просто камень. Это изумрудная капсула.

Он достал из кармана и поднес к камню увеличительное стекло.

– Видите? Там, внутри, что-то похожее на кровь. Бестия эта была сентиментальной, а может, чего о клонировании наслышалась, – сострил он. – Вот и кровь свою замуровала. А кровь – это мощный информационный банк. Так что медальон этот не просто, как говорят, на вес золота. Медальон этот – целое состояние. И я уверен, что найдется не меньше сотни богатых придурков, желающих «выпустить» это существо, запертое в медальоне. Смекаете?

– Я думаю, мы сможем узнать даже цвет ее волос, – чуть растягивая слова, чтобы придать фразе нарочито-мечтательный тон, произнес Игорь. – Надеюсь, она не пергидролевая блондинка.

– А какая тебе разница? – удивился Суворин.

– Разницы никакой, – с серьезным видом ответил будущий биофизик. – Но если натуральная блондинка, то все равно приятно.

– Не обращай на него внимания, Панкрат, – предупредил Виктор. – Он еще в школе прикидывался умственно отсталым.

– Зачем?

– Чтобы участвовать в олимпиаде для умственно отсталых. У него даже грамоты есть.

– В этой жизни все стоящее дается нелегко, – подтверждая слова приятеля энергичными кивками головы, заявил Игорь.

– Ну вы и пургу несете, – рассмеялся Суворин.

Потом глаза его погрустнели, и он напомнил:

– А там, между прочим, в этом каменном мешке, чьи-то останки лежат. Надо будет спуститься туда еще раз. В стене я видел решетку. Так что это не колодец. А скорее место заточения, к которому вел подземный ход.

– А что там за решеткой? Ты видел что-нибудь?

– Все землей забито. Потолочные перекрытия перегнили, вот все и обрушилось. Но покопать бы там не мешало. Не знаю только, что с костями делать. Может быть, это останки француженки?

– Или ее любовника… – хмыкнул Игорь.

– Насколько я знаю, Фуше до Смоленска точно дошел. Тогда французская артиллерия еще держалась, – возразил Суворин.

– У таких особ, как эта, как правило, не один любовник, – убежденно заявил Игорь. – Такал особь, как увидит стоящего мужика, как глянет на него, так у бедняги сразу работа гипофиза запускается. И тут уж против фенилэтиленамина не попрешь. Хоть сдохни! Вот и этот любовничек ее, видно, помер, нежно сжимая медальон с ее фэйсом в руках.

– Против чего не попрешь? – спросил Суворин, улыбаясь.

– Фенилэтиленамина. Это гормональный коктейль такой: немного дефомина, для удовольствия, немного акситоцина, для…

– Я вот никогда этого не пойму, – перебил его Виктор. – Как это полтора грамма гипофиза могут сделать так, что человек умрет от любви. Ведь любовь – это просто ловушка ДНК, которая заставляет нас размножаться.

– Наверное, ты не любил никогда по-настоящему, – заметил Панкрат.

– Почему же?! Еще как любил! В детском саду. Лучшую девочку в группе, которая, видя меня, впадала в неизменный бурный восторг. Но больше к этому возвращаться не хочу.

– Почему? – развеселился Панкрат.

– Потому что знаю, что будет потом, после того, как отлюблю.

– А что будет потом?

– Потом я погружусь в депрессию, начну слышать голоса, стану алкоголиком, стану посещать психотерапевта и покончу жизнь самоубийством.

На несколько секунд в подсобке воцарилась мертвая тишина, взорвавшаяся дружным мужским смехом.

И тут зазвонил телефон Игоря.

– Легка на помине. Мисс маниакальная депрессия, – вздохнул он и вышел из подсобки.

– Зачем же общаться с женщиной, которая не нравится? – изумился Суворин.

– А она, как запор, – кратко объяснил Виктор. – Нравится не нравится, а он есть, и все.

Дружный мужской хохот снова сотряс подсобку. Панкрат с Виктором вышли на улицу и направились к озеру. Через пару минут к ним присоединился и Игорь. Деревянные мостки, уходящие далеко в воду, были их излюбленным местом. Здесь они и стирали, и рыбу ловили, и просто отдыхали.

– Как в августе быстро ночь наступает! – улыбнулся Панкрат.

– А красивая ж, зараза! – воскликнул Игорь.

– Кто? – Панкрат с Виктором посмотрели по сторонам.

– Да ночь, – вздохнул будущий биофизик. – Вся, сука, в небесном бархате и звездном колье.

– Ну, ты поэт! – восхищенным тоном произнес без пяти минут археолог. – А когда я хочу сказать что-нибудь романтичное, у меня язык заплетается.

– Так молчи! – сочувственно хмыкнув, посоветовал Игорь.

– Ну ладно, остряки, еще десять минут – и спать, – распорядился Суворин. – Завтра дел по горло.

А потом наступило утро, солнечное, с ослепительно чистым небом, сулящим покой и удачу. Мужчины, обнаружив в траве возле подсобки банку со свежим молоком и завернутый в пергамент пирог с яйцами и зеленым луком, с поклонами в разные стороны поблагодарили своих скромных неизвестных благодетелей и с аппетитом позавтракали. А затем Панкрат, используя одни лишь губы и воздух и старательно исполняя Ракоци-марш Листа, завел свой мотоцикл. Но перед тем как укатить в районный центр, спросил студентов:

– Как звали эту француженку?

– Анастасия, – ответил Виктор. – Она была русского происхождения. Генерал звал ее Анэс.

– Кратко и по-артиллерийски! – уже на ходу крикнул Суворин.

– Это было черт-те что, а не Ракоци, – последовало в ответ. – Ракоци звучит вот так…

И Виктор, используя только губы и воздух, стал издавать нечто отдаленно напоминающее марш.

– И это не Ракоци, – сдался он наконец.

– Ты работать сегодня собираешься или нет, Моцарт? – крикнул Игорь, орудующий ломиком над осевшей кладкой. – Суворин нам два часа дал, чтобы все это снять.

– Моцарт не Моцарт, а вот Турецкий марш – это как нечего делать! – ответил Виктор, взял ломик и, насвистывая, направился к кладке.

В районном центре Суворин пробыл часа два, не больше. Зашел в банк, чтобы снять очередную сумму со своего быстро тающего счета, и на склад, чтобы заказать кое-какую необходимую строительную мелочь. А потом вернулся в Семеновку и едва успел заглушить двигатель и сделать пару глотков минералки, как получил по голове чем-то тяжелым.

Глава 2

Суворин открыл глаза и вспомнил, что с утра был в районном центре. Все было как обычно. Ничего особенного. Никаких случайных встреч, подозрительных лиц, не считая мужчины средних лет, с которым он два раза столкнулся. Один раз в банке, второй – на складе. У незнакомца были черные усы и карие глаза. Но запомнил его Панкрат благодаря выступающим скулам и гладко зачесанным назад волосам, открывающим высокий лоб, и мерзкому дыму, который исходил от его сигары.

Потом Суворин вспоминал последние минуты перед тем, как помрачилось его сознание. Как сделал глоток из горлышка пластиковой бутылки с минералкой, как выключил аккумулятор, как сделал еще пару глотков. Ум его пытался ухватить, что было потом… Потом он почувствовал тупой удар по голове. И все! Остальное оставалось только домысливать. Но этого Панкрат не любил. Он предпочитал факты. Поэтому приподнял голову, в которой стучало, как после грандиозной пьянки, и осмотрелся. Было темно и так сыро, что воздух ощущался телом, как пропитанная влагой ткань. Он был таким густым и вязким, что дышать было очень тяжело и каждый вздох казался последним. Суворин опустил голову и, борясь с подступающей рвотой, обжигающей горло, которое и так напоминало трубу, которую хорошо продраили наждачной бумагой, поднял руку над головой. Его пальцы тут же уперлись в деревянную стену. Протянул в сторону – то же самое. В другую сторону. та же деревянная стена. Пошевелил затекшими, согнутыми в коленях ногами. все то же. Тогда, сделав еще один маленький вздох, он с силой надавил на поверхности пальцами рук и ногами. Стены вокруг него были неподвижны.

«Меня закопали! Закопали в каком-то ящике, живьем, как недобитую собаку», – понял он.

Почти не дыша, Панкрат протянул руку за голову и, отгоняя панику, тщательно прощупал стенку за головой и на стыке с верхней обнаружил небольшую щель.

В тот же миг в сердце ворвалась надежда, и он пообещал себе: «Если я сдвину эту панель, то пролезу через любой слой земли. Я сожру эту землю, но выберусь отсюда».

Ощущение ужаса сменились жаждой жизни, яростью и еще каким-то сложным чувством, которое заставляет многих людей выживать в самых невероятных ситуациях.

Суворин опустил руки и, расстегнув пряжку ремня, вытащил его из джинсов. Затем, действуя на ощупь, вставил угол пряжки в щель и с силой надавил. И хотя панель не сдвинулась с места, Панкрат почувствовал, что она начинает поддаваться, и принялся энергично орудовать пряжкой и пальцами рук. Прошло несколько минут. И вот щель расширилась настолько, что пленник вынужден был зажмуриться от ударившего в глаза ярко-оранжевого луча.

«Не в могиле!» – выдохнул он с облегчением и ударил ладонями по верхней стене. И та, взлетев вверх, резко опустилась, ударив по согнутым коленям Суворина остриями гвоздей. Но это было таким пустяком по сравнению с хлынувшим на него с небес солнечным светом.

– Поживем еще, Панкрат, – пробормотал он, сделав попытку подняться. И тут же «тара», в которой он находился, резко, под углом, «поехала» куда-то вниз.

«Спешка нужна только при ловле блох!» – вспомнил Суворин любимую фразу всех ЖЭСовских сантехников. И пока «гроб» тащил его вниз, вперед ногами, он просто уперся в его стенки руками и оставался неподвижным. Пот заливал лицо, сердце бешено колотилось. Теперь ему стало все ясно. Он находился в ящике, сброшенном в колодец и застрявшем где-то по пути ко дну. И, судя по сладковато-железистому запаху, в колодце была вода, измерять глубину которой у него не было никакого желания. Но не успел он подумать о том, что необходимо срочно выбираться наверх, как ящик наполнился водой и мягко ударился о дно.

– Приехали, – промокший Панкрат, с трудом передвигая одеревеневшие ноги, выбрался из ящика и осмотрелся.

Воды в колодце было ему по колено. Колодец представлял собой бетонную круглую шахту, ближайший изъян на стенах которой был метрах в четырех от него. Это было спасение. Он поставил ящик боком. Запрыгнул на него. Чувствуя его неустойчивость, побалансировал несколько секунд, сгибая и разгибая ноги в коленях, и подпрыгнул.

– Есть! – пальцы его правой руки глубоко вошли в выбоину в стене. В сорока сантиметрах над ней была еще одна. А вот следующая – в полутора метрах, не ближе. Перенеся практически весь вес своего тела на пальцы правой руки, Суворин подтянулся. И, вставив ногу в следующую выбоину, дотянулся до той, что была в полутора метрах. Теперь от пальцев его руки, вцепившихся в последнюю выбоину, до поверхности оставалось расстояние с его рост. Каким образом он преодолел его, Панкрат так и не понял. Настолько огромен был выброс адреналина и настолько сильным было желание выбраться. Это был незаготовленный эквилибристический трюк, который Панкрат пообещал себе воспроизвести и запатентовать.

Протянув вперед руки, он оперся ладонями о землю и, с трудом передвигаясь, вытянул на землю свое измученное тело. Минуты полторы лежал не двигаясь, вытянув ноги и жадно разглядывая небо. Потом приподнял голову и посмотрел по сторонам. Заброшенный колодец, из которого он только что выбрался, находился на краю огромного пустыря, заросшего гигантскими лопухами и еще какой-то сорной травой. По краям его стояли многолетние дубы и вязы. А в центре – одноэтажное, покрытое когда-то белой, а теперь серой штукатуркой здание, похожее на склад. Чуть левее от него лежала заросшая травой и насквозь проржавевшая кабина трактора. Справа сквозь ряд деревьев проглядывало маленькое ухоженное кладбище, расположившееся на холме, за которым начиналось болото. От всего этого веяло невероятной тоской. Но Суворина это не касалось. Мало ли в России таких мест! Главное, что он свободен и ощущал это каждой клеткой своего тела. А еще он ощущал, что его прошлое, настоящее и будущее в этот миг сошлись в одной точке. И эта точка так быстро разрасталась, что через пару минут превратилась в мощный безудержный поток. Это был гнев и неукротимое желание разобраться с обидчиками.

Суворин вскочил и бросился в сторону рощи. Там, за ней, была стройка, где вот уже три месяца он жил и трудился вместе с двумя старшекурсниками. Панкрат бежал, и сердце его билось в такт мыслям.

«Нет! Мальчишки не могли так поступить с ним. Нет! Не могли! Иначе он ничего в этой жизни так и не понял. Тогда кто? Кто мог узнать о медальоне за этот короткий период? – Ноги автоматически несли его вперед.

– Кто следил за нами? Кто? – подумал он вслух и вдруг, вспомнив гладко причесанного брюнета с сигарой, почувствовал страх. Страх за студентов. И бегущая впереди его тень, напоминающая маленького уродца, вздрогнула и остановилась.

Панкрат замер возле мрачного кирпичного здания с двускатной крышей, того самого, которое он разглядывал, лежа в траве. Когда-то покрашенное в белый цвет, а теперь невероятно грязное, оно смотрело на него разбитыми стеклами окон и дышало мерзким запахом человеческих испражнений. И тут Суворин вспомнил запах, исходившей из той ямы, в которой он нашел медальон. Глаза его потемнели, и капли пота прочертили несколько тонких дорожек на грязном лице.

Отгоняя жуткое предчувствие, он сделал несколько широких шагов прочь от этого сооружения. Потом остановился и, резко развернувшись, походкой зомбированного человека вернулся к дому. На минуту замер, напряженно глядя на торчавший в оконной раме кусок стекла. На нем сиял золотистый луч августовского солнца, которое дарило свое тепло и свет всем и вся без разбора. Он почему-то снова вспомнил мужчину с вонючей сигарой. С силой толкнув дверь, он все-таки вошел внутрь.

Это было заброшенное складское помещение со сложенными в углах пустыми ящиками и пирамидами старых бухгалтерских книг, обшарпанным деревянным столом, присевшим на одну из сломанных ножек, и еще каким-то мелким хламом, валявшимся под ногами. Но всего этого Панкрат не видел. Оцепенев, он стоял на пороге, глядя перед собой широко раскрытыми невидящими глазами.

Оба студента лежали на полу. Один, склонив голову набок и закрыв глаза. Другой – устремив застывший взгляд в потолок. Рядом валялись раздавленные чьей-то ногой очки. Под головами одного и второго расплывались темные кровавые круги.

Суворин поднял руки и, не разжимая кулаки, вытер медленно ползущие по щекам слезы.

– Ироды, – выдавил он, не разжимая зубов.

Его губы продолжали медленно двигаться, но больше он не издавал ни звука.

Резко развернувшись, он вышел из дома и бросился в сторону рощи. Это там, за ней, сидя возле подсобки, Панкрат сегодня утром завтракал с этими ребятами и мечтал вместе с ними о том, какой необычной, в русско-византийском стиле, будет вновь отстроенная церковь. А потом он поехал в районный центр, чтобы по возвращении получить по затылку чем-то тяжелым.

– Жаль, что в России не линчуют, – бормотал он, не чувствуя под собой ног, не ощущая своего тела. Холодный пот струился по его лицу.

Расстояние между этим вонючим складом, который стал могилой для студентов, и церковью, которую они так и не построили, – вот что сейчас волновало Суворина. Он боялся не найти тех, кто убил мальчишек.

Добежав до последнего ряда деревьев рощи, он остановился, чтобы осмотреться. На строительной площадке никого не было. И ему вдруг стало безразлично, что будет дальше. Мальчишек ведь не воскресишь. Глядя себе под ноги, Панкрат медленно пересек поляну, ведущую к строительной площадке. Потом поднял голову, осмотрелся еще раз. И, не увидев никого, спокойно прошел в подсобку. Все здесь было перевернуто и носило следы то ли упорных поисков, то ли борьбы.

Суворин зашатался, чувствуя, что ноги больше не держат его. Он рухнул на пол и затрясся в жутком немом плаче. И вдруг замер. Белое искаженное лицо его с запекшимися губами застыло в сумраке комнаты.

– Zum Henker diese Russen! (К черту этих русских!) – услышал он незнакомый хриплый мужской голос говорящего по-немецки.

– Ce qu‘ils font! Ce qu‘ils font! (Что делают! Что делают!) – поддержали его на французском приятным баритоном.

И в том и в другом голосе сквозило негодование. На минуту мужчины замолчали. Затем тот, что говорил хриплым голосом, произнес более мягко по-французски:

– Ma foi! La pauvre fille! Elle est diablement laide. (Ей-богу! Бедняга! Дьявольски дурна).

Наступила тишина. Было ясно, что француз и немец разглядывали медальон.

– Ну и доставила же она нам хлопот, эта дьяволица. Зато какой куш! – присоединился к разговаривающим на чисто русском кто-то третий.

– Taisez vous! (Тихо!) – в голосе баритона послышалась настороженность, и на пару минут наступила полная тишина.

Панкрат замер, стараясь не дышать. И снова заговорил баритон:

– La Bonte divine est inépuisable. Venez! Ne perdons point de temps (Милосердие Божие неисчерпаемо. Пойдемте! Не будем терять время).

Послышались удаляющиеся шаги. Было ясно, что «гости» направлялись в сторону машины.

Взгляд Суворина оживился. Он поднялся, подошел к открытому окну и, практически не таясь, внимательно рассмотрел троицу.

Француз был высоким, стройным, в темных брюках, в светлой рубашке.

«Пиджак и галстук наверняка оставил в машине, – решил Суворин, наблюдая, как серебрится его седая шевелюра в солнечном свете и как он энергично размахивает руками, что-то доказывая своим спутникам.

Тот, что отвечал ему на немецком, был рыжеватым блондином в строгом костюме от Paco Rabbana. Он тоже был достаточно высок, курил сигару и поглядывал вокруг с таким видом, как будто вся эта земля принадлежала ему.

Третий, по-видимому тот, что говорил только на русском, был копией Дэни де Витто. Правда, картинку портила напряженная походка и манера закладывать руки за спину.

«После отсидки», – решил Суворин.

На него накатила новая волна ярости. Появилась потребность действовать.

Он оторвал половицу в углу подсобки и вынул свой старый кольт, завернутый в бархатную тряпку. Развернул его. Навел точно в центр головы остановившегося в этот момент русского, сжал рукоятный предохранитель и слегка надавил на спуск.

«Не спеши. Не путай реальность с кино, – успокаивал его внутренний голос. – Перестреляешь их, а дальше что? В бега ударишься или проведешь остаток жизни, давая бесконечные показания? Особенно следователей впечатлит рассказ о том, как плохие люди засунули тебя в ящик, заколотили крышку гвоздями и бросили в старый колодец. А ты взял и выбрался!»

Панкрат усмехнулся.

– Я покажу тебе милосердие Божие, – пробормотал он, переводя пистолет на француза, переполненный яростью, с трудом сдерживая желание выскочить из укрытия и вцепиться мертвой хваткой в шею любого из этой троицы.

– Я покажу тебе diese Russen (этих русских)! – бормотал он, сильнее надавливая на курок.

«А дальше что?! – снова включился внутренний голос. – Ну перестреляешь их. И все. Живи дальше… А ведь за ними можно последить.

– Это точно, – согласился Панкрат, опуская кольт, и вдруг увидел свой мотоцикл.

«Boy Racer» спокойно стоял на том самом месте, где его хозяина эти трое уродов ударили по голове чем-то тяжелым.

Взгляд Суворина посветлел.

– Это не выход, – возразил он сам себе и занял стартовую позицию номер один.

Через три минуты компания иностранцев покинула строительную площадку, дружно погрузившись в свой «Landcrooser», который они осмотрительно оставили с другой стороны, возле рощи. Панкрат осторожно вышел из укрытия и направился к мотоциклу. В том, что он их не упустит, Суворин ничуть не сомневался. «Boy Racer» его еще ни разу не подвел. Не подвел и сейчас. Завелся с полуоборота. Панкрат вскочил на него, проехал немного. Затем, сделав четкий разворот на сто восемьдесят градусов, со скоростью самоубийцы направился за исчезающими вдали «гостями».

Дорога, по которой он несся, извивалась среди лесистых холмов и была окружена рядами деревьев. Их листва светилась и играла в солнечном свете. Но осенний день уже сдавал свои позиции, и солнце медленно клонилось к западу. И на отлично освещенной дороге стали появляться большие темные неровные пятна. Через несколько километров «Boy Racer» свернул с проселочной дороги на двухрядную, шедшую под уклон. Теперь солнце скрылось за верхушками окружающих ее деревьев. И Панкрат двигался в сумрачной тени. Но он отлично видел тех, кого преследовал. Дорога в том месте полого поднималась к западу. И тот, кто сидел за рулем, немного сбавил скорость. Неожиданно машина резко свернула вправо и вдруг исчезла в придорожной растительности.

– Черт! – выругался Суворин, замедляя ход.

Времени на раздумья не было. Поэтому он снова нажал на газ и за несколько минут достиг того места, где исчезла машина. Съехав по насыпи, без колебаний выехал на заброшенную лесную дорогу и метров через сто на холме среди деревьев увидел очертания небольшого одноэтажного деревянного дома, времянки с плоской крышей. Он остановил мотоцикл, завел его в ягодник и, проверив пистолет, взял валявшийся неподалеку деревянный кол. Чувство абсурдности происходящего не давало возможности сосредоточиться. Поэтому все, что он делал, делал по какому-то наитию, не испытывая ни страха, ни напряжения.

В лесу было намного холоднее, чем на дороге. Но прохлада не остудила пыл Суворина. Он пребывал в состоянии предельного напряжения. Спина стала мокрой от пота. И крупные его капли продолжали выступать на лбу, который он то и дело вытирал тыльной стороной ладони.

Шагов практически не было слышно. Шум скрадывала устилавшая землю хвоя. Суворин почему-то был уверен, что за ним никто не следит, что все идет так, как и должно идти. И с удовольствием отдался этому чувству фатальной покорности, осознавая какой-то той частью мозга, которая включалась крайне редко, разве что в пророческих снах, что то, что ведет его, знает, что делает. Когда деревья закончились, он, пригнувшись, перебежал к густым кустам дикой малины. Присел на четвереньки и, выбрав удобное место обзора между ветками, стал наблюдать.

Машина с открытым багажником стояла возле западной стены дома. Возле нее лежал хорошо знакомый Панкрату человек. Это был семеновский скотник, неоднократно приносивший строителям молоко. Панкрат сразу узнал его по лысому черепу и несменному темно-синему заляпанному комбинезону. Скотник был связан, во рту его был кляп из какой-то белой тряпки.

Все последующее показалось Суворину сплошным кошмаром. На пороге дома появился «Дени де Витто» и сообщил пленнику:

– Ты, урод, весь багажник мне испоганил! Амбре такое, подойти невозможно. Теперь машину продавать придется.

Он поднял руку с пистолетом. Звука не последовало. Вместо этого внезапно пронесся легкий ветер, растрепавший листья и зашуршавший в хвое. Но по тому, как дернулось тело скотника, Панкрат определил, что дело сделано. Не спуская глаз с толстяка, наблюдавшего за конвульсиями пристреленного человека, он тихо вышел из кустов, бесшумно, так, что позавидовали бы племена навахо, приблизился к толстяку и, вложив в удар всю ненависть, скопившуюся за этот жуткий день, треснул его колом по затылку. Глухо охнув, «Де Витто» сначала рухнул на колени, потом упал ничком. Отшвырнув кол, Суворин бросился к машине. Дверца со стороны водителя была приоткрыта. Внутри никого не было и действительно попахивало навозом. Салон, по-видимому, проветривали. Панкрат сел на место водителя. Ключи были на месте. Мотор взревел, «Landcrooser», дав задний ход, резко развернулся и на глазах у выскочивших из дома изумленных француза и немца понесся по лесной дороге в сторону шоссе.

– Ich sagte ja dab die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird! (Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту!) – завопил немец.

– Tiens! (Вишь ты!) – изумленно произнес француз. – Oui! Volia les caprices de la fortune! (Да! Вот колесо фортуны!).

– Voulez vous dien! (Поди ты к…!) – злобно по-французски огрызнулся немец.

– Merci, – огрызнулся и француз и уже спокойнее добавил: – Soyez tranquille, comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou (Будь спокоен, как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву).

Это был конец августа, роскошного летнего месяца со все еще высоким чистым небом, багрянцем листьев, жемчужной паутиной и вселенской грустью по уходящему теплу.

* * *

Поздно вечером Суворин, вытащив на всякий случай из постели своего соседа, полковника ГРУ в отставке, и пытаясь по пути получить у него консультацию, доставил «Landcrooser» в Московский УБОП. Через десять минут в кабинете начальника управления полковника Звягинцева он уже писал заявление с изложением происшедших за день событий. Единственно, о чем умолчал Панкрат, – о мотиве преступления международной троицы – медальоне Анэс, который он обнаружил в бардачке «Landcrooser» и который спрятал в нагрудный карман кожаной куртки одного из преступной троицы. Суворин одолжил ее, чтобы спрятать медальон. Ведь эта вещь все равно без дела лежала на переднем сиденье рядом с водительским местом. А на нем в тот момент были только жутко грязные джинсы и легкий джемпер с несколькими дырами.

Глава 3

Панкрат Суворин не знал, сколько времени он блуждал по темным московским улицам, срезая путь и запутывая следы в случае возможной слежки, пока не вышел на Кольцевую дорогу. Мимо, бешено гудя, проносились автомобили. Черный джип, с трудом объехавший его, скрежеща шинами, съехал на обочину и остановился. Дверь с водительской стороны распахнулась, и к нему подбежал высокий бородатый мужчина средних лет.

– Урод тупой, мать твою! Давно наркотест проходил? – он ухватил Суворина за плечи и тут же сник.

Тот, на кого обрушился праведный гнев, был похож на загнанного зверя. Глаза его метались из стороны в стороны, рот дергался, а по лицу текли слезы.

– Может, помочь чем? – растерялся водитель джипа и ослабил хватку.

– Помочь? – Суворин зашатался и начал смеяться безумным, похожим на лай, смехом.

– Пошли отсюда! – бородатый отпустил плечи Панкрата и, крепко взяв его за руку, потянул к машине. – Если у тебя беда, так о других что, уже и думать не надо?! Пусть гибнут, калечатся?! Пошли отсюда! – повторил он.

За это время мимо них, ожесточенно гудя и объезжая, проехало уже несколько машин. И старый «уазик» промчался так близко, что бородач инстинктивно отшатнулся. И, увлекая за собой Суворина, свалился в канаву.

– Ну что, брат, приехали? – теперь рассмеялся уже он. Быстро поднялся и, отряхнув штаны, протянул Панкрату руку. Тот поднял распухшие красные глаза и посмотрел на него взглядом человека, который его только что увидел.

– Ну вот, уже лучше, – улыбка спасителя спряталась в густой бороде. – А то нашел место где страдать. Поехали, я подвезу тебя, куда нужно.

– Мне в сторону Смоленска.

– Куда скажешь, туда и подвезу, – согласился водитель джипа, и мужчины направились к его машине.

– Вам какой Бог по душе, новый или старый? – спросил вдруг Суворин, когда джип набрал уже солидную скорость.

– Ну теперь все ясно, – хмуро произнес бородач. – Еще одна жертва аутотренинга. То-то я смотрю: человек вроде приличный, куртка дорогая, а ведет себя как зомби. И что за народ! Какие на хрен аутотренинги! Мы же не американцы. У нас менталитет не тот. Разве можно русскую сущность в скафандр засунуть? – он достал из бардачка сигареты, закурил и передал пачку Суворину.

– Так какой? – настаивал тот.

– А что значит новый или старый?

– Новый – тот, который учит бесплатные обеды раздавать.

– А старый?

– Тот, который говорит платить оком за око.

– Иную тварь, конечно, проучить не мешает, – философски заметил бородач, выпуская облако дыма. – Но тот, кто бесплатные обеды раздает, мне как-то ближе.

– И мне сегодня утром был… – Панкрат вытащил из пачки сигарету и закурил.

– Знаешь, что я тебе скажу? – бородач бросил быстрый взгляд на попутчика. – День у тебя был тяжелый. Ты плохо выглядишь. И даже, если произошло что-то ужасное, все равно ты должен поспать. Я говорю тебе это как врач.

– Вы правы, – согласился Панкрат. – В голосе его зазвучали спокойные нотки. – И я вам очень признателен. А сейчас, если можно, остановите возле того указателя. Мне нужно выйти.

– Так тут нет ничего, кроме леса. Ты ничего не перепутал? – бородач сбавил скорость, повернулся к Суворину и попытался заглянуть в его глаза, обведенные черными кругами.

– Пытаетесь определить, не безумен ли я? – усмехнулся Панкрат. – Не беспокойтесь! Это то самое место, которое мне нужно. А на дороге я больше болтаться не буду, – успокоил он его.

– Ладно. Давай выходи, – джип остановился возле поворотного указателя. – Да. Вот, возьми. Вдруг пригодится. Меня Павлом зовут, – водитель протянул ему визитку.

– Спасибо, – Панкрат взял визитку и пожал протянутую ему руку. – А я Суворин Панкрат.

Он закрыл дверцу и, подождав, пока машина отъедет, спустился по откосу вниз.

Лунный свет с трудом пробивался сквозь широкие раскидистые лапы сосен. Панкрат с трудом обнаружил дорогу, ведущую в лес. Проблуждав более часа, он наконец нашел то место, где оставил свой «Boy Racer». Осторожно вывел его из колючего малинника и через двадцать минут был уже на шоссе. Путь его лежал в сторону Семеновки.

Строительная площадка, хорошо освещенная луной, предстала перед ним как марсианский пейзаж, изображенный импрессионистом. Каждая пядь земли вокруг заложенного фундамента была перерыта.

Осторожно обходя ямы, Суворин вошел в подсобку и замер. Все личные вещи его и студентов исчезли.

– Вот тебе и пироги с луком, – пробормотал Панкрат, поднимая закатившийся за ящик от гвоздей фонарик. – Уроды! – закричал он, выйдя из подсобки.

Вокруг никого не было. Было очень тихо. Даже ночные зверушки замолкли. Суворин был здесь абсолютно один, но ему не было страшно. С вызовом он посмотрел по сторонам. Затем бросился к мотоциклу, завел его и направился в сторону рощи, к заброшенному складу.

Дверь в старое здание была опечатана, но не закрыта. Суворин толкнул ее двумя руками, вошел и включил фонарь. Тела студентов уже увезли.

Теперь там, где они лежали, остались только меловые контуры и кровь.

Панкрат рухнул на ящик, стоявший у входа, обхватил голову руками и застонал:

– Я должен, должен был это предусмотреть и не оставлять их одних.

И вдруг он услышал крик. Глухой, отдаленный звук, словно кто-то кричал, находясь на дне колодца. Переживший совсем недавно точно такое же «приключение», Суворин вскочил и прислушался. Мелькнула надежда, что один из студентов, может быть, выжил. Ведь Игорь лежал тогда с закрытыми глазами. И пульс его он не догадался проверить. Может быть, когда Панкрат ушел, тот смог подняться и выйти отсюда. Суворин ухватился за эту мысль, вдруг почувствовав, как безумная радость наполняет его сердце. И, заглушая разумные доводы, которые убили бы эту радость, бросился вон. Но снаружи все было тихо.

– Игорь! – закричал он. – Игорь! Игорь!

– И-о-о! И-о-о! – передразнила его какая-то ночная птица.

Минуту или две он стоял, прислушиваясь и с четкой ясностью осознавая, что у Игоря не было ни малейшего шанса выйти из этого склада. Ни малейшего!

Но вот птица замолкла, и снова наступила тишина, иногда прерываемая писком и возней мелких ночных зверушек.

Постояв несколько минут, Суворин снова вошел на склад. И снова повторился крик.

«Галлюцинации», – решил Панкрат и рухнул на ближайший ящик. Он положил дрожащие руки на колени и переплел пальцы.

Но крик не прекращался. И по-прежнему был глухим и отдаленным, словно из подземелья. И было ясно, что эти вопли настолько же реальны, насколько и не принадлежат Игорю.

«Чудо не состоялось», – передернув плечами, Панкрат глубоко вздохнул, с трудом поднялся и вышел на воздух. Крик раздавался с западной стороны, оттуда, где строилась церковь.

«Кто-то из местных кладоискателей свалился в каменный мешок возле церкви. Может уже чего отрыл», – усмехнулся он.

Но вокруг никого не было. Порыв северо-западного ветра набросился на оставшуюся открытой дверь склада и несколько раз с силой хлопнул ею. Луна, осветив пустырь, тут же бросила под ноги Суворину его собственную тень. От неожиданности тот вздрогнул.

Из-за рощи снова донесся крик. Теперь он был жалобным, с причитаниями и подвыванием. Панкрат прислушался.

Он резко повернулся и снова вошел в дом. Подошел к теперь хорошо освещенным луной через разбитое окно контурам, присел на корточки и прохрипел:

– Ребята, я отомщу. Вернусь сюда к сороковому дню. И расскажу, как я это сделал. Я вам это твердо обещаю. Слышите?!

Еще несколько минут он продолжал смотреть на контуры. Затем наклонил голову и прислушался. Снаружи послышался шорох. Скрипнула дверь. Панкрат резко обернулся и увидел лисицу. Это была крупная самка. Приникнув к полу, она подняла морду и раскрыла пасть, обнажив длинные тонкие зубы.

– Пошла вон! – топнул ногой Суворин.

На что лисица вместо ожидаемого им прыжка к двери издала урчащий звук и прыгнула в сторону застывших кровавых пятен.

– Вон! – заревел Суворин, швыряя в нее фонарь и чувствуя, как ярость изгоняет из него состояние отчаяния и безнадежности.

Фонарь попал в животное. Оно душераздирающе завопило и прыгнуло на обидчика, выпустив когти. Однако Суворин успел поднять руку и резким ударом сшиб лесную тварь. Лисица грохнулась на спину. Но в эту же секунду, резко изогнувшись, взлетела в воздух по направлению к нему. Не ожидавший такой прыти, Панкрат на секунду растерялся. И все-таки он успел! Почувствовав вблизи горячее дыхание зверя, он ухватил двумя руками его шею, удерживая морду в нескольких сантиметрах от своего лица. Зубы лисицы, готовые впиться в его горло, звонко клацнули в воздухе, и она забилась в судорогах, пачкая обувь Панкрата каплями мочи.

Несколько минут Суворин стоял с вытянутыми руками, крепко сжимая обессилевшее животное, и ждал, когда у лисы не останется ни одного шанса.

– Для самки ты не очень-то грациозна, – наконец произнес он, направляясь к дверям.

Голос его звучал спокойно. Было похоже, что он вернулся в реальную жизнь.

– Не могу поверить, что я это сделал. Вот такая короткая деловая встреча, – пробормотал он, отшвыривая теплый еще труп лисы в кусты.

Глаза Суворина горели решительным огнем. Теперь он чувствовал главное – способность управлять тем, что большинство бы назвало просто судьбой. Он вошел в дом, поднял валявшийся на полу фонарь и вышел, плотно закрыв за собой дверь. Затем развернулся, сжав пальцы в кулаки. И в этот момент завыл ветер, растрепывая его волосы и шелестя ветками кустов.

Происшедшее за этот долгий день виделось фрагментами, иногда накладывающимися друг на друга: ящик, в который его «упаковали», бетонные стены колодца, из которого он каким-то чудом выбрался, скотник живой и скотник убитый, салон пропахшей навозом машины интернациональной троицы и лужи застывшей крови на грязном полу склада.

На пару минут ветер утих. Наступила тишина, и опять из-за рощи раздался крик. Но поднявшийся теперь уже северный ветер прервал его. Потом снова растрепал Суворину волосы и забрался под куртку, освежая вспотевшее тело. Он поежился, застегнул молнию на куртке.

– Иду, – пробормотал он и бросился к мотоциклу.

В каменной западне точно кто-то был.

– Помогите! – раздавался оттуда жалобный дребезжащий голос.

Панкрат подбежал к самому краю и, склонившись, включил фонарик. Снизу на него смотрело белое, как у мертвеца, лицо «Дэни де Витто».

– Так ты не сдох?! – искренне изумился Суворин.

В ответ не раздалось ни звука. «Де Витто» не двигался. И если бы не его горящие от страха глаза, выглядел бы трупом.

– А сюда тебя каким ветром занесло? – спросил Панкрат. – Впрочем, какая мне разница?

Он выпрямился и, отойдя на пару шагов от ямы, выключил фонарик. Вокруг стояла полная тишина. И было слышно, как шуршат ветки какого-то кустарника. Суворин посмотрел на небо, потом на яму. И тут снизу донесся голос.

– Помогите мне! У меня разбита голова.

– А парням моим кто голову разбил?! – Панкрат снова склонился над ямой.

В ответ – тишина.

– Ну и сдохни там, погань! – Суворин выпрямился и пообещал: – Сейчас отыщу булыжник потяжелее и спущу его на тебя, чтоб ты не мучился.

– Не надо! – раздался крик из колодца. – Уверяю вас, я не хотел! Меня втянули в это дело!

– Ну да! Ну да! – согласился Панкрат. – Рассказывай, кто эти уроды.

– Иностранцы.

– Я и сам догадался. Дальше!

– Немец – Отто Шнейдер. Француз – Жан Рувье. Оба остановились в гостинице «Турист».

– Что ж так скромно?

– Они небогатые. Приехали сюда договор заключать о найме бросовых земель.

– А тебя типа в качестве переводчика взяли? – с издевкой в голосе спросил Суворин.

– Да нет! Они по-русски лучше меня базарят, – возразили снизу. – Меня взяли в качестве гида. Я ведь родом отсюда.

– А скотник зачем с вами был?

– Это мой троюродный дядька.

– Это он вам рассказал про медальон?

– Он.

– А где теперь твои иностранцы?

– Откуда я знаю? Меня ведь в лесу по голове дубиной огрели. А когда я очнулся, рядом только дядька мой покойный лежал. А больше никого не было. Истинный крест!

– Ладно, – Суворин склонился над ямой и осветил ее фонарем. – Я не буду бросать на тебя камень. На хрен мне об тебя мараться. Живи.

– Я так и знал, что ты не поможешь мне! – раздался истеричный визг снизу.

– Черт! – воскликнул в ответ Суворин. – Я становлюсь предсказуемым!

– Однажды и ты сдохнешь в такой же слизи, – застонал «Де Витто».

– Иногда приходится осознавать то, чего осознавать не хочется, – пробормотал Панкрат, решительно направляясь прочь.

Снова подул холодный ветер. Суворин поднял голову и увидел впереди завесу дождя. Луна исчезла. Небо над строительной площадкой было в черных тучах, между которыми мерцали яркие, холодные звезды.

Панкрат сжал губы. Ему казалось, что он стоит здесь вечно. Под этим вечным небом и вечными звездами. Где-то далеко завыла милицейская сирена.

Суворин опустил голову и несколько минут сосредоточенно смотрел себе на ноги. Потом поднял лицо к небу и закричал:

– Я живу как-то не так? Сколько еще уравнений я должен решить, чтобы что-нибудь понять?!

Ночь снова разорвал крик из ямы.

Губы Панкрата чуть дрогнули. И если бы кто-то наблюдал за ним в этот момент, то ничего бы не заметил. Он тихо смеялся. Это был внутренний смех, сотрясающий все его сознание.

– А я ведь твою машину проветрил! – пробормотал он. – Аж до Москвы.

Его как будто услышали. В ответ раздался тихий жалобный скулеж.

– У меня такое чувство, что его что-то беспокоит, – Панкрат наконец тяжело рассмеялся и поспешил к «Boy Racer».

Через тридцать минут он выехал на шоссе, которое пятнистой лентой тянулось вперед, четко выделяя тень мотоциклиста на бетоне. Сквозь тучи пробивалась луна. На какое-то время к Суворину присоединились еще два мотоциклиста. Но он не заметил их и не ответил на их сигналы, когда они, набрав скорость, обогнали его. Несмотря на ночную прохладу, он был весь в поту. Убрав одну руку с руля, он расстегнул куртку и провел пальцами по осунувшимся, обросшим щетиной щекам. Стало немного легче. Стараясь ни о чем не думать, он просто смотрел на дорогу, окруженную соснами, и вспоминал, как в детстве рисовал акварелью. Почти каждый день. Рисовал дождь, солнце, улицы. Но однажды проснулся и понял, что все ушло, и так и не сумел объяснить себе: почему.

Дорога пошла под уклон, и Панкрат увидел белое облако внизу. Это была стена приближающегося ливня. Но пока капли над ним падали медленно и не особенно беспокоили его. И вот он въехал в полосу дождя. Струйки воды безжалостно потекли по шее, затекая за воротник куртки.

На повороте «Boy Racer» занесло, но Панкрат справился с управлением. Затем, сбавив скорость, убрал одну руку с руля, чтобы застегнуть молнию на куртке. Больше уже ни о чем не думая, он помчался в ливень.

Глава 4

Обед проходил в торжественной, почти чопорной обстановке. Гости были одеты так, как если бы их обслуживала школа ручной одежды Paco Rabbana. Пили «Grange Hermitage» тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. С аппетитом ели форель с тыквенным шатни, копченые стерляжьи спинки с грушами. И клубнику фламбе – на десерт.

Разговаривали на немецком и французском. В основном о московских нравах и традициях, бескультурье и неспособности местных использовать доставшееся им архитектурное наследство.

Обед проходил в только что отреставрированном «Дягилеве». Русских среди присутствующих не было. Суворин, сидевший за ажурной ширмой в конце зала, имел не только возможность воочию убедиться, что там присутствуют нужные ему люди, но и приблизительно догадывался, о чем шла речь.

Немец Отто Шнейдер и француз Жан Рувье были там собственными персонами. Только костюмчики поменяли. Впрочем, Суворин тоже переоделся. И хотя прошел фэйс-контроль, выглядел намного проще. Официант молча принес ему бутылку минеральной воды, салат из свежих овощей и холодную телятину и с улыбкой, которую он «надевал» для людей не оправдавших его надежд, удалился.

Надо сказать, что «неоправдавшиеся надежды» в «Дягилеве», типа тех, которые сейчас с аппетитом поглощал Суворин, стоили около десяти тысяч. И это было все, на что Панкрат сейчас финансово был способен. Во всем остальном ему повезло больше.

Слежка, которую он несколько дней вел за Шнейдером и Рувье, наконец себя оправдала. И сейчас вместе с едой Суворин получал очередную порцию нужной ему информации.

На правоохранительные органы Суворин больше не надеялся. Иностранцы выкрутились. Объяснили, что приезжали осматривать земли и что машину у них угнали, заявив на очной ставке, что Суворина никогда в глаза не видели. И вид у них при этом был такой добродушный и растерянный, что Суворин сам чуть не поверил в их «железное» алиби.

Особенно жутким был день, когда надо было опознавать парней. Их тела находились в патолого-анатомическом отделении Управления судебно-медицинской экспертизы. Когда Суворину сообщили это, он значительно приободрился, рассчитывая, что дело примет серьезный оборот.

Зал, вдоль стен которого тянулись ряды морозильных камер, особого впечатления на него не произвел. Сказался военный опыт службы в горячих точках. Но тел Виктора и Игоря там не было. Проведя через весь зал, Панкрата подвели к белой пластикой двери в самом его конце, с табличкой «Прозекторская». Один из сопровождавших толкнул ее рукой. Они вошли в комнату с темно-зелеными стенами, и через пару секунд Панкрат увидел Игоря и Виктора. Парни лежали на двух оцинкованных столах со стоками, вокруг которых с деловым видом, поглощенные обсуждением какой-то патолого-анатомической темы, крутились студенты и стажеры-первогодки, облаченные в зеленые халаты. Некоторые держали в руках электронные записные книжки. А у одного был фотоаппарат. Возле одной из трех раковин с табличкой «Только для мытья рук» стоял высокий пожилой мужчина тоже в зеленом халате и в фартуке и мыл руки. Рядом, в другой раковине, лежал какой-то орган.

Панкрат, бросив взгляд на непокрытые тела погибших мальчишек, на желоба по краям столов, по которым текла вода, смывая кровь и кусочки тканей, вдруг почувствовал жуткую волну ненависти к этим людям, терзавшим погибших просто для того, чтобы потом спасти какого-нибудь мерзавца.

Он замер, разглядывая бирку на пальце Виктора: «Арташов, Виктор Алексеевич». Цифры, сообщавшие о дате поступления и вскрытия, заплясали, запрыгали перед его глазами. И Панкрат перевел взгляд на подпись: «Сероглазов М. В., врач».

Потом перевел взгляд на огромный вентилятор для вытяжки воздуха, вмонтированный в окно с матовыми стеклами, и снова на тела мальчишек.

– Тяжелое зрелище? – заметив его ожесточенный взгляд, спросил пожилой мужчина, выключая кран. – Но, как это ни парадоксально прозвучит для вас, делаем мы это из гуманизма.

– Где вы здесь видели хоть намек на гуманизм? – возразил Панкрат и бросил взгляд на пол, выложенный зеленой плиткой, туда, где возле ножек столов находились специальные стоки.

Затем вышел, умудрившись так хлопнуть пластиковой дверью, что в шкафу, набитом перчатками, бутылями, заполненными какими-то реактивами и пустыми емкостями, зазвенели стекла.

– Нервы! У всех нервы, – вздохнул патологоанатом. – Спасибо, хоть «клиенты» на нас не жалуются, – пробормотал он и, склонившись над телом Виктора, принялся что-то объяснять окружившим его студентам.

С тех пор прошло пять дней. А теперь был последний четверг августа. И Панкрат, сидя за столиком, спрятанным за ажурной ширмой, мог слушать и наблюдать за теми, кто убил ни в чем не повинных студентов из-за килограмма золота и пары изумрудных камней.

Словно подслушав его мысли, Шнейдер заговорил о какой-то раритетной вещи. Еще через пару минут стало ясно, что речь идет о медальоне Анэс.

– У нас нет ни дня на обдумывание, – переводил его речь Суворин. – Этот парень в любой момент может избавиться от медальона или исчезнуть из Москвы.

– Что делать? – спрашивал немец на плохом французском, бросая короткие взгляды на каждого из собравшихся за столом.

– Я был бы рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека, – заявил Рувье. Лицо его было угрюмым и холодным.

Из дальнейшего разговора Панкрат понял, что собравшиеся раскручивают вариант с обвинением его самого в убийстве студентов. Однако через некоторые время все они пришли к выводу, что способ этот хоть и хорош, но к медальону их не приблизит.

– Только западня! – наконец было принято решение.

В этот момент им как раз подали кофе.

– Вот как! – Панкрат с яростью сжал под столом кулаки. – Значит – западня и значит – я должен быть благодарен «Анэс» за то, что до сих пор на свободе.

«Доберусь я до вас», – мысленно пообещал он, представив всю эту компанию сидящей на электрических стульях. И себя, стоящего рядом с рукояткой и одним ее движением пронизывающего их тела двумя тысячами вольт для верности и повторяя разряд восемь раз, как во время казни в некоторых Штатах.

Правда, американцы считали, что смерть от такого удара током наступала в течение двух минут, и предполагали, что приговоренные теряли сознание в первую же секунду. Но Панкрат, имевший некоторый опыт работы в криминалистической лаборатории, знал, что кровь в сосудах после удара током сворачивается и затем начинается быстрый процесс разложения. Поэтому он сильно сомневался, что такая смерть не приносит мучений.

Он снова прислушался.

Но разговор резко перешел на другую тему. Иностранцы заговорили о москвичках.

– А вы говорили, что русские женщины не стоят французских. Надо уметь взяться, – двусмысленно улыбаясь, заявил Отто Шнейдер.

– …Эти порядочные женщины… – взгляд Рувье, сидящего до сих пор со скучающим видом, оживился, – …между нами.

– Идиоты! – повторил Панкрат достаточно громко и едва сдерживая себя. – Я покажу вам diese Russen (этих русских).

– Мой друг! – вскочил он, кивнув заскучавшему официанту и положив на стол деньги. – До свидания.

– Adieu, honorable (Прощайте, достопочтимый), – проснулся тот, по достоинству оценивая оставленные чаевые.

Минут через двадцать «Boy Racer», предварительно натертый фланелью и ослепительно сверкающий серебристым металлом на августовском солнце, оставил далеко позади мирно беседующих в «Дягилеве» иностранцев и летел в сторону «Туриста».

Еще через десять минут, сделав четкий разворот на сто восемьдесят градусов, «Boy Racer» остановился возле гостиницы и был сдан на руки выбежавшему навстречу парню в униформе.

– Держи наготове! – вложил Панкрат купюру парню в нагрудный карман.

– Так точно! – последовал ответ.

Суворин бросился в отель. Задержавшись возле администратора ровно настолько, чтобы взять ключ от заказанного заранее номера, и отмахнувшись от направляющегося к нему с приветственной улыбкой портье, он кинулся к лифту.

Номера Шнейдера и Рувье были рядом с его номером. И теперь у Панкрата был реальный шанс получить хоть какой-нибудь компромат на этих людей. Ему нужен был этот шанс. Шанс, чтобы отомстить за ребят, чтобы «затянуть петлю» на поганой шее убийц. Нет, не выстрелом из пистолета, так, чтобы они и осознать-то не успели своей кончины. А чем-нибудь более существенным.

Тем, что заставило бы их пожалеть, что они родились на свет божий.

Суворин вышел на небольшой балкончик и, недолго думая, перешагнул через невысокие перила. Тело его висело на уровне двенадцатого этажа. И он понимал, что теперь важна каждая минута, пока его не заметили и пока не собралась толпа зевак. Поэтому сильным рывком подтянул ноги вверх. И, зацепившись ими за перила соседнего балкона, ухватился за них руками. Это был эквилибристский трюк средней степени сложности. Оказавшись на соседнем балконе, Суворин даже не запыхался.

Но впереди его ждали еще преграды, так как балкон был закрыт изнутри.

Панкрат опустил голову и посмотрел вниз. Все было спокойно. Миниатюрные люди спокойно двигались по своим делам, глядя куда угодно: перед собой, по сторонам и под ноги, но только не вверх.

Рядом с балконом, на котором он находился, было окно, такое же, как и у него в номере, ведущее в ванную комнату. И небольшая форточка в нем была открыта.

– Неужели не втиснусь? – прикидывал Панкрат.

Опасаясь потерять время, он решил рискнуть. Встал на перила и, перешагнув на карниз под окном, ухватился руками за раму, окружающую форточку, рассчитывая на ее прочность. Рама не подвела. Подтянувшись на руках, он буквально втащил в узкий проем свое тело. Приземлился он на руки.

«Судя по беспорядку в ванной комнате, горничные в номер еще не допускались», – решил Суворин, с досадой вытирая носовым платком зубную пасту, которая брызнула на него из раздавленного им тюбика. Бросив беглый взгляд на разбросанные мокрые полотенца и губки, Панкрат проследовал в апартаменты.

Хотя апартаментами жилье француза назвать можно было с натяжкой. Жестоко экономя, хозяева отеля, как в общем-то принято почти везде, давили на креатив.

Это был такой же номер, как и у него. В футуристическом стиле, впрочем, как и весь отель. Светильники со встроенными вентиляторами, которые при включении раздували накрывающие их светящиеся купола. И выключатели в виде зеркальных пятен, напыленных на стены. И датчики кругом, на случай, если кто-нибудь забудет выключить свет либо телевизор или вытворит еще что похуже. Холодильник с напитками сразу за кроватью, как будто жильцы отеля непременно должны просыпаться с пересохшим горлом. И уж совсем оскорбляющие достоинство яркие виниловые тапочки…

От такого «креатива» Суворин обычно зверел. Но сегодня как раз был его день! За вычурную, в виде стружки, ножку кровати специальным замком был «пристегнут» кейс. Панкрат не ломал себе голову с кодом. Просто достал нож и довольно быстро вскрыл замок.

«Ошибочка», – пробормотал он, несмотря на то что в голосе его слышались довольные нотки.

Да, он, действительно, ошибся. Судя по письмам и бумагам, находившимся в кейсе, это был номер не Рувье как ему сообщили достоверные источники, а Шнейдера. Вся почта и бумаги были на немецком языке. Панкрат, не особенно вчитываясь, достал мобильный и сфотографировал несколько адресов. Затем прочел несколько писем личного характера. Выяснилось, что Шнейдера ждали дома к субботе.

В это время кто-то вставил ключ в замок. Суворин быстро закрыл дипломат и бросился в ванную комнату.

В номер Шнейдера ввалилось несколько человек. Судя по голосам, все они были навеселе. И если бы Панкрат не знал, что эти люди только что обедали в весьма приличном месте, он бы решил по их кратким и скабрезным репликам, что они вернулись со слета азиатских проституток.

– Вот уроды, – усмехнулся он. – Эгоманьяки, – добавил он, запрыгнув на подоконник и втискивая свои плечи в узкую форточку, для того чтобы покинуть эту насквозь пропахшую лосьоном Шнейдера ванную комнату.

Но в тот момент, когда он уже стоял на карнизе, дверь открылась и на пороге с откровенно разинутым ртом и чудом державшейся в его уголке дотлевавшей сигарой застыл хозяин номера.

– Très drol (Очень забавно), – наконец пробормотал он, выходя из ступора, и тут же истошно завизжал: – Voila! Voila!.. Russen! (Вот! Вот!.. Русский!) – тыча в окно длинным указательным пальцем.

Сигара наконец выпала из его рта, свалившись на сжатую в кулак руку, которую он, как опытный тенор, берущий высокую ноту, прижал к груди.

Через секунду в дверях с обеспокоенными лицами столпились гости Шнейдера.

Сделав свирепое лицо, Суворин оторвал правую руку от карниза и начал якобы стрелять из пистолета. Вышло достаточно правдоподобно. Все четверо стоявших в дверях мужчин тут же дружно повалились на пол.

– Я вижу, вам там хорошо! Я вас оставлю в вашем уголке! – крикнул он и, поразмыслив пару секунд, направился не в сторону балкона своего номера, а туда, где была пожарная лестница. Это был лучший вариант.

Когда пришедшие в себя немцы и французы распахнули окно, Суворин был уже метрах в трех. Он двигался по выступу, идущему под окнами двенадцатого этажа. То ли это был архитектурный каприз автора, то ли еще что, но для Панкрата это был счастливый случай. Он двигался, держась руками за карнизы, идущие под несколькими окнами. Балконов больше не было. И это тоже был плюс, сэкономивший ему массу времени.

Чтобы задержать застывших у окна мужчин, он, продолжая двигаться, снова крикнул по-русски:

– Отличное здание. Гарантированная безопасность изнутри и снаружи!

Он был уверен, что стрелять в него никто не будет. Это было ясно еще из разговора в «Дягилеве».

«А как же иначе! Придурки! – усмехнулся Суворин, толкнув ногой спокойно бредущего перед ним голубя. – Как же они медальон найдут!»

Он повернулся и посмотрел на столпившуюся возле окна группу. И вдруг увидел направленный на него пистолет.

Суворин был из тех людей, кто, даже глядя смерти в глаза, не терял самообладания. И смерть уже не один раз моргала первой, не выдержав его напора. Вот и сейчас моргнула. Ибо он не отшатнулся машинально в сторону, как сделало бы большинство, а, напротив, еще крепче вцепился пальцами в карниз. И, убедившись, что сохраняет равновесие, последовал дальше.

Выстрела, как и рассчитывал Панкрат, не последовало. Шнейдер, уже пришедший в себя, остановил своего приятеля жестом, выражавшим досаду, и отдал несколько команд на немецком языке.

В это время Панкрат был уже далеко. И не слышал немца. Но он знал, что осталось очень мало времени. Достаточно Шнейдеру или кому-нибудь из его группы сделать один звонок, и внизу его обязательно кто-нибудь встретит. В общем-то он понимал, что так и будет. И все-таки добрался до пожарной лестницы и начал спускаться. На уровне седьмого этажа удача снова улыбнулась ему: окно было раскрыто. Он подошел к самому краю лестницы, протянул ногу и толкнул раму. Она была незафиксированной, и через пару минут Суворин проник в помещение. Оно оказалось служебным. Правда, непонятного назначения.

Чем-то вроде комнаты отдыха.

Панкрат присел на диван, продумывая свои дальнейшие шаги. И в это время услышал звук спускаемой в унитаз воды. Он вскочил. В углу комнаты была белая дверь, откуда и исходили эти звуки.

Дверь открывалась вовнутрь, поэтому ничего не оставалось, как по-медвежьи наброситься на выходившего из туалета человека. Это был портье высокого роста и крепкого телосложения, который, к удивлению Панкрата, не растерялся и оказал решительное сопротивление.

Через пару минут азартной схватки портье наконец, выдавил:

– Гомики проклятые! Достали совсем вместе с вашей депрессивной музыкой. Когда вы уже свалите?

– Прямо сейчас, – пообещал ослабивший хватку Суворин. – Честное слово! – Он вскочил и бросился вон из комнаты.

Оцепление вокруг отеля Шнейдер и Рувье создать не успели. Поэтому Панкрат спокойно и никем не обнаруженный выбрался из окна туалета на втором этаже и мягко приземлился на газон, заросший астрами. Потом минуты две выглядывал из-за угла, пока его наконец не заметил швейцар, проводивший кого-то до машины.

Суворин поманил его пальцем. И когда тот подошел, попросил, вложив в его руку двадцать долларов, чтобы подали его мотоцикл прямо сюда.

Через пять минут его «Boy Racer» мчался в направлении, противоположном тому, откуда появился, подъезжая к гостинице.

Августовский день к тому времени уже начал угасать. Становилось сумрачно. В Москве здорово посвежело. Северный ветер вот уже целую неделю доходил до такого накала, что кое-где сбивал рекламные щиты. Сейчас в столице было особенно неуютно. И Панкрат мчался куда угодно, только бы подальше. У него было лишь одно желание: забраться куда-нибудь, чтобы перевести дух, спокойно «переварить» полученную информацию и составить новый план действий.

Он несся по магистрали со скоростью сто километров в час. Дорога, послушно ложившаяся под колеса «Boy Racer», его успокаивала. В голову пришла мысль, что здорово было бы вот так ехать всю жизнь, нигде не останавливаясь и никого не видя. Ехать до тех пор, пока не кончились бы его дни. Ему так понравилась эта мысль, что он почти успокоился и даже начал напевать близкие его сердцу слова:

вечные строчки из вечного «Queen» о вечном Джонатане Харисе – «рокере до конца».

«Дорога и бесконечный горизонт. Что еще надо?» – думал он, бросив взгляд в зеркало заднего обзора. Его обгонял раритетный «санбим» пятьдесят седьмого года. На нем ехали парень и девушка. Оба без шлемов. Девушка в огромных очках сидела за рулем. Суворин инстинктивно сбавил скорость. «Санбим» пролетел мимо. Суворин успел улыбнуться козырнувшему ему парню. Длинные волосы девушки били того по лицу, но он крепко обнимал ее за талию. И исчезнувший вдали мотоцикл оставил за собой не только облако дыма, но и то, что сейчас многие называют креативом: динамику, уверенность, успех – позитивную энергию.

Не увеличивая скорость и стараясь не потерять волну этой энергии, Панкрат стал осматриваться по сторонам с таким видом, словно только что увидел окружающий мир.

Глава 5

Между деревьями мелькал какой-то поселок с речкой, почти сравнявшейся со своими берегами. Их соединял деревянный мост, на котором виднелись застывшие фигуры рыбаков. Мальчишки азартно носились вдоль берега, играя в какую-то игру. Но вскоре сосны и ели заслонили обзор. И вдруг между деревьями, на холме мелькнула синяя двускатная крыша. В этот момент медленно опускающееся солнце закрыла туча. И два луча, пробившиеся через просветы в ней, рассекли крышу на три части. Панкрат проехал левый поворот и свернул на грунтовку, ведущую к этому дому и усыпанную вдоль пивными банками. Проехал ярко-красный знак «Не уничтожайте муравьев». Затем увидел маленький придорожный, окруженный жердевым забором ресторанчик со стульями и столами – пнями, заросшими вокруг травой и какими-то осенними цветами. Рядом раскинулась небольшая автостоянка. Там Панкрат и остановил мотоцикл. Достал сигареты и закурил, глубоко затянувшись. На память стали приходить картинки из недавнего прошлого.

Во время чеченской кампании отряду Суворина было приказано уничтожить остатки банды полевого командира Радуева.

Бойцы действовали решительно и безжалостно. Ночью они прокрались в лагерь боевиков и тихо сняли часовых. Затем короткими автоматными очередями срезали спящих бандитов. Эффект внезапности сыграл на руку ребятам Панкрата. В отряде служил совсем молодой офицер – Петя Акимов. Во время боя он выскочил из укрытия и попал на линию огня. Безжалостные пули изрешетили ему живот. Находясь в шоке от боли, парень схватился за вылезающие кишки и стал запихивать их обратно. Ребята подхватили Петра и потащили в укрытие. Нужно было двигаться дальше по маршруту. Петр Акимов выл от боли и умолял ребят добить его, но парни продолжали тащить его на себе… Через два часа изнурительного перехода бойцы обнаружили, что Петр уже не дышит.

Сколько юных талантливых ребят скосила та война. Но почему сейчас, у себя дома, он не ощущал покоя? Почему погибли ни в чем не повинные Игорь и Витя?

День быстро угасал, превращаясь в глубокую пульсирующую тьму. Стараясь отогнать тяжелые мысли и успокоиться, Суворин направился к дому с синей крышей и полинявшей вывеской «Маша и медведи».

Краска на крыше облупилась. Окна, хоть и были застеклены и изнутри закрыты жалюзи, все равно выглядели зловеще. Крыльцо заросло высокой и сочной травой. Стало ясно, что дверь в этот придорожный ресторанчик давно не открывали.

Он взялся рукой за прохладную дверную ручку и потянул на себя. Она неожиданно легко распахнулась, и в нос ударило запахом отсыревшей штукатурки и мышиного помета. И сердце его в этот момент упало куда-то вниз.

На полу, заваленном пустыми банками из-под пива, окурками и какими-то обломками, возле барной стойки, покрытой слоем пыли, виднелись меловые контуры двух обрисованных человеческих фигур.

В глазах Панкрата вспыхнуло нечто, что было страшнее ненависти. Уставившись неподвижным взглядом на контуры, он жадно облизал языком пересохшие губы. Затем резко развернулся и вышел из заброшенного ресторана, в котором когда-то кого-то убили.

Через две минуты его мотоцикл сорвался с места. Теперь Суворин признался себе, чего боится больше всего на свете. Он очень боялся, что никогда не найдет убийц Игоря и Виктора.

У него больше не было времени на раздумья и составление плана действий.

– Вы должны знать, – пробормотал он, вспоминая то, что видел в морге. – Я отомщу! Я отомщу! Будьте покойны, парни.

«Boy Racer» резко набрал скорость до двухсот километров. Теперь он несся в сторону Москвы. Минут через пять мимо него просвистела машина ГИБДД. И пока Суворин осмыслил то, что превысил скорость, она уже умчалась далеко вперед. Тут же забыв об этом, Панкрат сосредоточенно смотрел на разматывающуюся из-под колес дорогу, иногда бросая взгляд на зеркало заднего обзора.

Посмотрев в зеркало очередной раз, Суворин заметил, что его настигает та же самая машина ГИБДД. Скорость ее была ничуть не меньше, чем у его мотоцикла. С включенной мигалкой машина подавала ему сигнал фарами. Панкрат резко сбавил скорость и, свернув к обочине, прижался к ней так, что заднее колесо съехало с асфальта, и остановился. А через минуту, сверкая тормозными огнями, его объехала машина ГИБДД.

Обе передние двери почти одновременно распахнулись, и оттуда вышли два здоровяка: один с погонами младшего лейтенанта, другой – старшего сержанта. На бедре у старшего по званию болталась кобура.

«Пустая», – успокоил себя Панкрат и тут же удивленно заметил, что пустыми были и руки представителей законопорядка на дороге. И хотя он понимал, что превышение скорости не всегда заканчивается заполнением штрафных квитанций, у него все равно неприятно засосало под ложечкой и он напрягся.

– Вы видели ограничительный знак? – вежливо спросил его один из гаишников.

– Нет, – честно признался Суворин, протягивая ему водительские права и регистрационное удостоверение.

Документы были в порядке, и он спокойно смотрел на лейтенанта, который изучал их.

– Садитесь в машину, – неожиданно сказал тот, подняв на Панкрата ничего не выражающие серые глаза и убирая его документы в карман.

– Может быть, договоримся прямо здесь? – широко улыбнулся Панкрат, глядя на лейтенанта ясным взглядом. – Я понимаю, что виноват: без шлема и скорость превысил. Но, как правило, я так не поступаю…

– Вы знаете, сколько мотоциклистов попадает в аварии? Вам лучше сесть в машину, – в голосе инспектора послышались приказные нотки. А взгляд его был устремлен куда-то к горизонту.

Суворин, который был такого же роста, как и младший лейтенант, машинально продолжая улыбаться, какое-то время пытался поймать его взгляд.

«Все дело в превышении скорости, – успокаивал он себя. – Я просто попал в определенное число нарушителей, которых он, несомненно, обязан оштрафовать».

– Боюсь, вам придется проехать с нами, – гибэдэдэшник повысил голос и перевел взгляд на Панкрата.

– Зачем? – улыбка сползла с лица Суворина, и он бросил короткий взгляд на того, что был ниже чином, заметив, как тот напрягся.

– Вопросы здесь задаю я! – рявкнул старший по званию, красноречивым жестом приглашая «нарушителя» сесть машину.

За всю свою жизнь так и не научившись жить в ладу с интуицией, Панкрат все-таки почувствовал тревожные нотки где-то в районе желудка, которые звенели о том, что «дружеская встреча» подходит к концу. И ему ничего не остается, как выполнить приказ: он представил свое тело, лежавшее в каком-нибудь укромном уголке леса – или…

– А здесь что, следственный отдел? – он больше не хотел сдерживаться. На лице его отразился калейдоскоп сменяющихся чувств.

Руки Суворина в предчувствии схватки покрылись гусиной кожей, и он сжал кулаки. Он судорожно вздохнул, почувствовал, что воздух стал холоднее, и почему-то вспомнил, что уже конец лета. И с какой-то почти волчьей тоской посмотрел на дорогу. Она была пустой и темной, с поворотом метров через пятьдесят, исчезающим за склоном, утыканным мрачными соснами.

И, опередив на долю секунды старшего сержанта, Панкрат ударил первым. Ударил сильно, передав все ожесточение, скопившееся в нем за последние дни. А потом, воспользовавшись тем, что тот, пытаясь отдышаться, вынужден отстать от него, переключился на лейтенанта, в руке которого как по мановению волшебной палочки появился пистолет. Удар с разворота ногой был настолько силен, что лейтенант на несколько секунд потерял контроль над ситуацией. Вытянув вперед травмированную ударом руку, он с изумленно-негодующим выражением проследил взглядом за отлетевшим в сторону пистолетом. А Суворин, ухватив протянутую руку, завернул ее за спину и рывком приподнял вверх. Раздался характерный и неприятный хруст, и младший лейтенант, взвыв от боли, упал на бок, прижимая к другому неестественно выгнутую конечность.

В этот момент пришедший в себя сержант прыгнул на спину Суворина, ухватив его руками за шею. Не пытаясь сбросить его, Панкрат ударил затылком в лицо. Потом резко присел, раскинув руки в стороны. И с разворота ударил его прямым ударом в печень. Хватка сержанта ослабла, и он медленно сполз на землю.

В это время младший лейтенант, выплевывая набившуюся в рот грязь, дотянулся до выбитого из его руки пистолета и, целясь в Суворина, прохрипел:

– Не двигаться, сука! Иначе я размозжу твою голову.

Запоздало догадавшись, что слишком увлекся старшим сержантом, Суворин разжал руки, и старший сержант мешком упал на дорогу.

– Не двигаться! – повторил гибэдэдэшник и, не опуская пистолет, поднялся и подбежал к нему сзади.

Солнце было уже у самого горизонта. До наступления ночи осталась пара часов. Во рту у Панкрата все пересохло. И он по требованию младшего лейтенанта заложил руки за спину, дав защелкнуть на них наручники, и покорно отправился в машину.

– Дерьмо, – пробормотал он.

– От дерьма слышу, – устало парировал лейтенант. – Садись рядом с водителем.

Сам он, ни на секунду не отводя пистолет от его затылка, сел сзади и застонал, пытаясь положить сломанную руку себе на колено.

– Больно? – поинтересовался Панкрат.

– Трогай! – приказал младший лейтенант напарнику, севшему за руль. А затем, когда заурчал двигатель и старший сержант включил первую передачу, сухо, со злобой в голосе ответил:

– Дай время, и ты узнаешь, что такое боль.

– Да уж сопли не пущу, – усмехнулся Панкрат. – А ты, мало того что психованный, в тебе и здравомыслия – ноль. Так трясешься за свою гребаную руку, что посадил нарушителя на переднее сиденье.

А я ведь, пока ты нажмешь на курок, многое могу успеть, например ногами.

– Ногами или руками – все равно тебе один конец, – отпарировал младший лейтенант, поудобнее укладывает сломанную руку.

– А знаешь ли ты, – Панкрат повернулся к заднему сиденью, и теперь дуло пистолета уперлось ему в висок, – что я жутко устал все время оправдывать чьи-то ожидания?

Он снова отвернулся и принялся с предельным вниманием изучать проносившийся за окнами пейзаж.

Скорее почувствовав, чем заметив, как напрягся Суворин, гибэдэдэшник не выдержал, взял пистолет за ствол и изо всех сил обрушил рукоятку на голову сидевшего перед ним пленника. Суворин отключился.

Очнулся он минут через десять после удара по затылку и некоторое время сидел с закрытыми глазами, слушает мерное гудение мотора машины. Руки были прикованы к двери. Он открыл глаза и посмотрел в окно. Уже совсем стемнело, и у встречных машин были включены фары. По краям дороги расплывчатыми тенями мелькали деревья. Они все еще ехали по магистрали.

– Куда вы меня везете? – спросил Суворин, пытаясь сохранить спокойный тон и старясь не двигать головой, полной диких звуков после удара рукояткой пистолета.

– В надежное место, где все, что ты скажешь, обернется против тебя, – сострил младший лейтенант.

– В таком случае я ничего не скажу.

– Если у тебя возникла мысль, что ты сможешь выкрутиться из этой ситуации, – проникновенным тоном посоветовал гибэдэдэшник, – отправь ее куда подальше, в свою задницу например.

– От таких, как ты, я советы не принимаю, – возмутился Панкрат.

– И чем это я тебе так не понравился'? – спросил младший лейтенант с ехидцей в голосе.

– Ты как запор, – вспомнил Панкрат слова Виктора. – А что может нравиться в запоре?

В ответ зазвучал наив-поп, включенный старшим сержантом. И на этом разговор оборвался.

Но минуты через три Суворин не выдержал и спросил:

– Так куда вы меня везете и с какой целью?

– Еще вопрос – я познакомлю твои губы с моей задницей, – пригрозил старший сержант.

– Не надо, – попросил Панкрат. – Я и так тут сейчас наблюю от этой лесбийской музыки.

Неожиданно младший лейтенант захихикал в ответ. А напарник, бросив на Панкрата злобный взгляд, тут же отвел его и сосредоточенно уставился на дорогу.

Была уже почти ночь, когда машина ГИБДД, проехав указатель, свернула на поселковую дорогу. Проехала автобусную остановку, какие-то строения и, судя по желтой электрической надписи «Уют», поселковое кафе.

У перекрестка сержант затормозил, развернул машину и поехал по мосту. Сразу за мостом начиналось поле. Слева от него – лес. А с правой стороны – кладбище.

– Это чтобы с трупом не возиться? – поинтересовался Суворин, вопросительно глядя на старшего сержанта.

– Боишься? – спросил тот, затормозив. И, наклонившись в сторону Панкрата, отцепил наручники от дверного замка.

Чувствуя затылком дуло пистолета, Панкрат сидел тихо, не двигаясь.

Старший сержант, так и не дождавшись ответа, вышел из машины. Обошел ее и, открыв дверцу со стороны Суворина, кивком головы предложил ему выйти. В этот момент Панкрат, не оглядываясь на направленный на него пистолет, выбросив в открытую дверь обе ноги, ударил сержанта по коленным чашечкам. Тот взвыл и, согнувшись от боли, ухватился за колени. И тут же получил еще один удар сложенными в замок закованными руками. Удар был наотмашь, по голове, и заставил сержанта отлететь от машины метра на четыре.

Отметив про себя, что выстрела до сих пор не последовало, Панкрат выскочил из машины. И, покосившись на пытавшегося встать на четвереньки сержанта, с изумлением обнаружил, что его старший по званию коллега неподвижно лежит на заднем сиденье.

Ситуацию оценивать было некогда. То ли лейтенант, неосторожно задев травмированную руку, потерял сознание, то ли просто страдал падучей, но открывать дверь и интересоваться его состоянием Суворину не хотелось. Поэтому он ограничился тем, что подлетел к пытавшемуся подняться сержанту и с силой ударил его ногой в пах. Затем он бросился в сторону леса.

Панкрат бежал и чувствовал, как под ногами сухо хрустит хвоя и шишки, как пряно пахнет какая-то трава, слышал, как жалобно пищит какой-то зверек и где-то вдалеке тихо журчит по камням ручей. Над головой ухнула ночная птица. Темные ветви деревьев, покачивающихся на фоне серого ночного неба, напоминали роскошные опахала.

Выстрел прозвучал как удар грома. Это моментально вернуло Панкрата на землю, и он, заметив тропу, которая срезала путь, прибавил скорость, не обращая внимания на ветви деревьев, хлеставшие его по телу и цепляющиеся за волосы. Теперь он не слышал ничего, кроме хруста шишек под своими ногами и того, как стучит кровь в висках.

Наконец он увидел поселковые огни. И через двадцать минут хорошего бега был возле кафе. У входа стояла единственная машина. Это был «каблучок», словно «выплывший» из советских времен. Дверь со стороны водителя была приоткрыта. Двигатель тихо урчал. Ситуация была одной из тех, что случается раз в жизни. И Панкрат воспользовался этой ситуацией. Осмотревшись по сторонам, он подошел к водительском креслу, сел, тихо прикрыл дверь и поехал вверх по проселочной дороге. Затем поднялся на холм, свернул направо и исчез из виду в направлении магистрали. Там он нажал на газ и бешено погнал машину прочь.

Его терзала мысль, что «Boy Racer» давно увели. Но он успел вовремя. Две темные фигуры, восседавшие на мотоцикле, двигающемся навстречу, ослепили Суворина, включив дальний свет.

Свое детище Панкрат узнал бы и с закрытыми глазами. Поэтому, развернув машину и, не задумываясь над тем, что едет в том направлении, где его не ждет ничего, кроме неприятностей, он пошел на обгон.

Он подсек «Boy Racer» метров через четыреста. Сделав резкий поворот, мотоцикл выписал крутой вираж и, теряя наездников, пролетел несколько метров и замер в густых колючих кустах.

Гордый за своего любимца, Панкрат заглушил двигатель и выскочил из машины, ощущая, как холодный ночной ветер сушит пот на его спине. Он беспокоился за своего «питомца», за его серебристый металл, возможно травмированный колючими кустами.

Уже на обочине он почувствовал, как кто-то сзади схватил его за руку. Затем раздался вопль:

– Твою мать! Я сейчас кому-то прическу поправлю!

Панкрат повернулся. Лицо его, освещенное включенными фарами стоящей рядом угнанной им машины, было спокойным и задумчивым. И он долго смотрел на стоявшего перед ним парня, запакованного в замшу от башмаков до кепки. Затем, аккуратно отцепив его руку и, придерживая ее, тихо, с расстановками произнес:

– Никогда, слышишь, никогда не бери чужого!!! Иначе однажды это плохо закончится.

– Черт! – с досадой произнес минуту назад готовый взорваться парень. – Это твой, что ли, байк?

– Черт – это существо злое, лишенное чувства юмора и тупое до безобразия. Вон тебе от него очередной подарок! – объяснил Суворин, махнув рукой в сторону «каблучка». – А я – человек. Поэтому я тебя предупредил.

Он спустился с обочины и, с обеспокоенным видом осматривая «Boy Racer», начал выводить его из кустов.

– Сматываться отсюда надо, – к парню в замше, прихрамывая, подошел его приятель. – На хрен нам такие подарки! Там, может быть, труп в багажнике или бомба. Слышал, что парень этот про черта толкал? Явно намекал на что-то. Сядем в эту машину, а потом нас с асфальта соскребать будут, чтобы дорогу почистить. Черт нас дернул позариться на этот мотоцикл. Как теперь доберемся? – добавил он, доставая мобильный. Затем развернулся и, отчаянно жестикулируя рукой, по-видимому, чтоб понятнее было тому, кто был на связи, пошел быстрым шагом вперед по дороге.

– Попроси Фигаро, чтобы развернулся и поехал нам навстречу, – догнал его приятель.

– Да попросил уже…

– Так он развернется?

– Да хрен его знает. Он только ржал в ответ.

– Вот так всегда, – вздохнул парень в замше. – Мне никогда не везет. Помню в тринадцать лет попросил у старшего брата с его первой получки горный велосипед, а получил сорокалетнюю проститутку.

И через несколько минут оба парня исчезли темноте.

А еще через несколько минут Панкрат вывел свой «Boy Racer» на магистраль. Бросил взгляд на часы и на скорости около двухсот километров направился в Москву.

Тот период, когда он спокойно строил Семеновскую церковь, отошел в далекое прошлое. Все изменилось.

«Самый тяжелый грех – это отнять человеческую жизнь, – думал он. – А они отняли две жизни. И меня не пристрелили лишь потому, что не знают, где я спрятал медальон».

Он пребывал в том холодном и отчужденном пространстве, в которое не мог проникнуть никто. И хотя навстречу ему пронеслись несколько машин, а сзади освещали фары «хонды», все это его не касалось. Он ушел в себя. Он подумал о смерти. Скольких ребят она уложила в Чечне… Когда он воевал, он не думал, что придется с ней столкнуться не раз и в мирное время.

Глава 6

Дмитрий Нефедов, летчик восьмой авиационной дивизии особого назначения, приютил Суворина на два дня у себя да еще устроил ему безопасный перелет в Берлин с быстрым оформлением всех необходимых документов.

Знакомы они были давно. С тех пор, как случайно встретились в ресторане. Суворин зашел поужинать, а Нефедов отмечал юбилей какого-то своего сослуживца. И то ли даму не ту пригласил, то ли неправильно на кого-то посмотрел, но, когда спустился вниз, в туалетную комнату, там его уже ждали. Развязка была к этому времени предсказуема, так как из четверых окруживших Нефедова парней у двоих были ножи. Суворин, вошедший в туалет тридцатью секундами позже, сориентировался мгновенно.

– Стоп! Стоп! – закричал он, отвлекая на себя внимание всей компании. – Я спешил на слет азиатских проституток, а тут, оказывается, раздают халявные пончики!

– Кто ты, мать твою? – удивилась компания с ножами.

– Я ваш новый друг. Смиритесь! – сообщил Суворин, ударив того парня, что подошел к нему ближе всех, ногой по руке с ножом.

Растерявшийся было Нефедов, почувствовав поддержку, тут же сориентировался и точно таким же ударом выбил нож у другого. И, разогревшись, ударил его в челюсть. Затем, ухватившись двумя руками за его уши, не придавая никакого значения его весу и издаваемому реву, использовал его как таран против онемевшего от перемены событий подельника.

Сувориным, однако, занялись два других парня. Один сзади ухватил его за шею. Другой, подняв с пола нож, закричал:

– Я воткну его в твое горло по самые гланды!

Затем, широко расставив руки, медленно стал наступать, по-видимому прежде всего пытаясь задавить врага психологически. Панкрат, несмотря на то что горло его с каждой секундой сжималось все сильнее, это учел. И чтобы быть убедительным, даже слегка подобрал ноги. Потом, подпустив парня на достаточное расстояние и используя державшего его сзади как опору, нанес сокрушительный удар ногой в челюсть так, что изо рта бедолаги вместе с брызгами крови вылетело зубов десять. Нож вывалился из его рук секундой позже.

Картина была настолько впечатляющей, что парень, державший его сзади за шею, ослабил хватку.

И тогда Панкрат развернулся и тремя сложенными вместе пальцами ударил его в ямку, которая находилась чуть ниже адамова яблока, одновременно выпрямляя руку и разворачивая корпус на девяносто градусов. Это был один из фирменных ударов Суворина, отработанный до изящества и настолько сильный, что жертва после него, как правило, находилась несколько минут в болевом шоке.

– Люблю атмосферу всеобщего поклонения, – склонился Панкрат над одним из парней, лежавших вокруг него ромашкой. Тот, пытаясь приподнять голову, сразу же опустил ее и плотно закрыл глаза.

– Спасибо, – Нефедов подошел к Панкрату с протянутой для пожатия рукой. Суворин протянул в ответ свою, резко пнув правой ногой умудрившегося ухватиться за нее парня, которому он выбил зубы.

– Трупы на меня как будто охотятся, – рассмеялся он и спросил: – А что тут сейчас такое было?

Так они и познакомились. И с тех пор все праздники отмечали вместе, пока Нефедов не женился. Потом их встречи стали реже.

Жена Нефедова, Светлана, превратившаяся с годами из прекрасной пышной блондинки в сухую и унылую женщину с пепельными волосами, всякий раз, видя Панкрата, оживлялась и весело беседовала с ним, пичкая всякими домашними деликатесами. И не потому, что Панкрат был одиноким. А потому, что он, по ее мнению, был единственным из всех мужчин, не напоминающим надутого индюка. Как истинная жена летчика, свой дом Светлана называла ангаром, а выходные мужа – стоянками. И всегда знала свежие анекдоты, которые слышала в своем клубе, бессменным председателем которого была уже много лет. Правда, о клубе никогда ничего не рассказывала, хотя Суворин иногда расспрашивал ее об этом, делая вид, что ничего не знает. А знал он многое.

Нефедов как-то поделился с ним тем, что у Светланы серьезные проблемы со здоровьем и что в клуб она вступила после сложной операции по удалению матки.

Два дня, проведенные в доме Нефедова, Панкрат как мог веселил его жену, искренне жалея ее. Смеялся над ее анекдотами. Хвалил выпечку и особенно шоколадный торт, который Светлана приготовила в последний вечер перед его отъездом.

Ту-134 поднялся в воздух в сорок минут третьего. И хотя все документы были в полном порядке, Панкрат чувствовал себя неуютно. Встреча с гибэдэдэшниками показала, что его ищут. А вернее – медальон Анэс. Панкрат вспомнил ощущения, возникшие от упертого в затылок пистолета, поежился и, бросив подозрительный взгляд на сидящего рядом пассажира, отвернулся к иллюминатору. И только тогда, когда самолет поднялся на девятитысячную высоту, он вздохнул спокойно и, отогнав прочь эмоции, проанализировал все, что произошло за эти два дня.

Судя по информации, которую Панкрат получил, сфотографировав почту в номере Шнейдера, тот должен был сейчас находиться в Берлине по адресу: Wassmannsdorfer Chaussee 21.

В аэропорте Тегель он из предосторожности не взял такси. Пропустив несколько автобусов и оставшись совершенно один на остановке, он сел наконец в тот, что направлялся до вокзала. Заплатив пару евро, он через двадцать минут вышел на Zoologisher Garten. Вошел в подземку, сел в поезд, следующий в центр. Вышел на седьмой линии Jakob-Kaiser-Platz и, смешавшись с толпой, быстро покинул метро.

Шнейдер жил возле восточного вокзала. Суворин быстро нашел среди высоких «кайзеровских» домов, стоявших суровой сплошной стеной, Wassmannsdorfer Chaussee 21. Квартира Отто была на четвертом этаже. И хотя в доме не было консьержа, Панкрат решил там не мелькать и занял позицию в сквере напротив.

В сквере реконструировали фонтан. И Суворин, держа наготове фотоаппарат, с заинтересованным видом некоторое время наблюдал за работой. Потом сел на скамейку, скрытую с одной стороны небольшими лесами, окружавшими фонтан, а с другой густыми кустами. Кроме этих преимуществ, было еще одно, и самое важное – Wassmannsdorf er Chaussee 21 была как на ладони. На этой скамейке он и «завис» на несколько часов, несмотря на определенный риск и общаясь почти со всеми подряд, кто присаживался на скамейку, приставая с самыми глупыми вопросами, которые только и могут задавать неорганизованные туристы. Особенно его интересовал дом, в котором жил Шнейдер.

Суворину повезло. Через два часа он знал не только, где находятся окна Шнейдера, но и как зовут его горничную, с которой тот находился в интимной связи. И сколько пластических операций сделала его жена. И даже то, что на днях у нее умерла собака.

Шнейдер появился далеко за полдень. Он сел в белый «порш», который подъехал к его дому как раз, когда Отто вышел из подъезда. Машина уехала в направлении Тиергартена. Но и это было удачей. Информация не подвела. Суворин не напрасно прилетел в Берлин. К тому же он взял след. И это было главное.

Теперь надо было позаботиться о ночлеге. Учитывая свои средства, Панкрат выбрал отель подешевле на Stutgarter Platz 7.

«Al Koenigshof» был поистине демократическим отелем. Номер с Интернетом, звуконепроницаемыми окнами и минибаром стоил всего шестьдесят долларов в сутки. Но больше всего Панкрату понравилось, что в отеле была предусмотрена аренда спортивных мотоциклов.

Он сразу же арендовал черный байк и опробовал его в интернациональной группе из восьми байкеров.

Специально усложненная трасса для мотопробегов проходила вдоль правого берега Шпреи. После стартового разгона Панкрата ждал резкий правый поворот, за которым сразу следовало несколько «горбов» и большой специальный контруклон, из которого он вылетел на дроп с пролетом в несколько метров. Это был самый сложный и убойный участок трассы, который смогли преодолеть только четыре байкера. Далее следовал левый поворот, еще один «трамплин» и правый контруклон. За всем этим расстилалась идеально ровная дорога, на которую «выбрались» только он и еще один парень. Теперь все решала скорость. Суворин достиг финишной прямой на полторы минуты раньше соперника.

Заглушив двигатель, разгоряченный и довольный собой Панкрат, улыбаясь, смотрел, как он подъехал к линии, как развернул мотоцикл и, глядя исподлобья, медленно направился назад.

– Hoch Russen! – закричал Панкрат. – Und die ganze Welt hoch! Hoch! (Да здравствуют русские! Да здравствует весь свет! Ура!)

– Пошел на хрен, фриц поганый, – последовал ответ.

– Ты почему ругаешься как в сорок первом? – рассмеявшись, Суворин перешел на русский.

– Ты русский? – парень развернул свой мотоцикл и резво направился к Суворину.

– Апраксин Федор, – представился он. – Извини, что фрицем обозвал.

– А я Суворин, – Панкрат крепко пожал протянутую ему руку. – А ругаешься почему?

– Да ну их на хрен с их немецким раем, – парень махнул рукой.

– Ра-а-ем? – протянул Панкрат. – Значит, сорок первый здесь ни при чем. А что случилось?

– В такси хамят. В метро толкаются, – посетовал парень. – А вчера вечером вышел на Leipziger strasse. Хотел посетить контрольно-пропускной пункт Чарли. Очень уж любопытно было. Место жуть какое историческое.

– Граница бывших советских и американских секторов? – уточнил Суворин с искренним интересом.

– Ну да, – почувствовав участие, – оживился парень. – Там когда-то постоянно стояли солдаты.

– Если я не ошибаюсь, там переход был между двумя частями Берлина для гражданских лиц.

– Ну да, – подтвердил парень. – Вот я и хотел историей проникнуться. А там хари какие-то немецкие мне морду набили.

– За что?

– Да не знаю! В том-то и дело. Я даже подойти к этому месту не успел. От Leipziger strasse полчаса туда топать. Подлетели они ко мне. Что-то на немецком спросили. А я ж ничего не понимаю. Подмигнул им так, улыбнулся, – парень придал своему лицу выражение просветленности, – и говорю весело: «Gut Morgen!»

Федор замолчал, и лицо его стало задумчивым.

– Ну? – спросил Суворин, проявляя нетерпение.

– Что «ну»? – вздохнул парень. – Ну и получил сначала в лобешник, потом – под дых. А чего ты развеселился то? – обиделся он на Суворина.

– Ты ж говорил, что вечером туда ходил, – напомнил ему Суворин.

– Ну да.

– А зачем тогда ты им доброго утра пожелал?

– Так это все, что мне в голову пришло в тот момент. Не «до свидания» же им было говорить. Это слово я тоже знаю. А они что решили, что я издеваюсь? – глаза парня весело сверкнули.

– А то, – Суворин хлопнул его по плечу. – А давай съездим туда.

– К Чарли?

– К Чарли.

– А давай.

Кроме Чарли, Панкрат и Федор посетили в этот вечер Александр-плац, самое криминогенное место в Берлине, где и встретили вчерашнюю компанию, не сумевшую понять русскую душу Апраксина. Они тусовались в небольшом скверике возле фонтана с Нептуном и были явно в подпитии.

Энергия била ключом из этой компании. Их взгляды говорили о том, что они сделали уже самое важное в жизни и теперь готовы пожинать плоды. И не позволят никому помешать наслаждаться этим.

– Momento mori! (Помни о смерти!) – рявкнул один из них, низкий крепыш с бритой наголо головой, когда Суворин на хорошем немецком объяснил ему, что Нептун – это бог чистой воды, а не бог писсуаров и что теперь ему предстоит отпить из фонтана ровно столько, насколько он заполнил его своей мочой.

– Momento mori! Momento mori! Momento mori! – трижды проорал нарушитель порядка, без малейшего смущения стряхивает последние капли со своего пениса в сторону Суворина.

Крылатая латинская фраза «потрясла» Панкрата настолько, что он тут же осуществил свою угрозу, ухватив любителя публичных испражнений за шею и окунув его голову в фонтан.

Потом повернулся в сторону застывшей от изумления компании и настолько спокойно посмотрел на каждого из трех парней, насколько это могло охладить их пыл.

Прошла долгая минута, потом вторая. Суворин наконец перевел взгляд на пузырящуюся воду и судорожно бьющееся тело немца. Затем, не отпуская шеи, вытащил его голову из воды и оттолкнул его от себя. И пока парень, судорожно откашливаясь, катался по земле, смотрел на звездное берлинское небо.

– Ну ты даешь! – наконец выдохнул Апраксин.

– Ненавижу пакостников! – Панкрат опустил голову, и Федор увидел, как на его скулах заиграли желваки.

– А я че-то думал, что на такое только наши русские орлы способны. У меня со школы, с урока истории, еще эта «закладка». Помнишь, когда Зимний взяли и в вазы, имеющие историческую ценность, нагадили?

– Ну что ж ты так о своих-то? – сокрушенно вздохнул Суворин.

– Ну это ж правда!

– Говна везде хватает. Вон и в Германии, – Панкрат кивнул на постепенно оживавшую компанию. – Смотри! Хоть бы один с места сдвинулся, когда я их комрада топил.

– Так вы что, земляки? – парень, валявшийся на земле, перестал отхаркиваться и, приняв позу лежавшего на зеленом лугу в солнечный день человека, перешел с латыни на русский.

– Русские не русские, ты не расслабляйся! – пригрозил ему Суворин. – Помнишь этого парня? – он кивнул головой в сторону Апраксина.

– Нет! – любитель мочиться в фонтаны приподнял голову и бросил на Федора открытый взгляд.

В этот момент что-то случилось с только что неподвижно стоявшими его друзьями. Они вдруг резко развернулись на сто восемьдесят градусов и бросились наутек.

– Тогда кто его вчера на Leipziger strasse избил? – спросил Суворин, провожая исчезающую в темноте компанию ленивым взглядом.

– Ну прям-о-о избил-и-и, – прогундосил парень. – Дали два раз в лоб. А ему хоть бы хны. У него череп, как у горного козла.

– Глядя на таких, как ты, – засмеялся Федор, – я начинаю верить в теорию Дарвина.

– И я за эволюцию! – тут же согласился парень.

– Еще бы, – ухмыльнулся Апраксин. – Ведь ты – прямой дебильный потомок мартышки.

– Теперь сами видите, за что мы ему в лоб дали, – обращаясь к Суворину на «вы», сообщил парень. – Издеваться парень горазд. Вчера спрашиваем его: где здесь вечером потусоваться можно? Обратите внимание, спрашиваем на чистом немецком, культурно, как в колледже учили. А он нам с особым цинизмом отвечает: «Гут морген!»

– Сказать «Доброе утро» – это тебе не в фонтан нассать, – резонно заметил Федор.

– Ну так я ж свою порцию отпил! – возмутился парень.

– А за друзей? – Суворин кивнул головой на Нептуна. – Сам или помочь?

– А сколько? – парень послушно поднялся и направился к фонтану.

– По пригоршне за каждого. Да смотри не сачкуй!

– Ладно, – парень наклонился и, зачерпнув одну за другой три пригоршни, старательно отпил воду.

Потом, искоса взглянув на Суворина, отскочил в сторону и побежал со скоростью, которой мог бы позавидовать любой спринтер.

Федор с Панкратом дружно рассмеялись, затем сели на скамейку и закурили. Народ, все это время тихо наблюдавший за инцидентом, понял, что представление закончено, и начал расходиться.

– Ты суеверный? – вдруг спросил Апраксин.

– Нет.

– А мне вот сон приснился на днях, как будто бы я в аду был.

– Ну и как там?

– Да, в общем-то, ничего страшного.

– А жарко?

– Нет. Только вот тяжело дышать было. Чувствовал, что задыхаюсь. К чему бы это?

– Не к чему, а почему, – поправил Суворин и добавил: – Ты лежал во сне неправильно, может лицом в подушку. Задыхаться начал, вот тебе твое подсознание образно и подсказало, что у тебя проблемы.

– Может, и так, – с сомнением в голосе сказал Федор. – Но вот пара моих приятелей, когда в коме были, такое видели!

– «Что слушать толки нам про ад и рай? Кто видел ад? Вернулся кто из рая?» – процитировал Суворин. – Рубаи Хайяма почитай, – посоветовал он. – А я эти разговоры не люблю. Понял?

Он выпустил изо рта густое облако сигаретного дыма и, подняв глаза, долго смотрел, как оно исчезает в сумраке. Затем заметил:

– Ветра совсем нет. Как в тот вечер.

– В какой вечер?

– Последний вечер, который мы провели вместе, перед тем как убили моих друзей.

– Кто? Зачем?

– Зачем? – переспросил Суворин и замолчал. Потом ответил: – Из-за куска подлого золота.

– А ты знаешь кто?

– Я знаю даже, где он живет.

– Где?

– Wassmannsdorfer Chaussee 21.

– Будешь мстить? – парень скорее констатировал это, чем спросил.

– Мстить не буду. Буду наказывать, – уточнил Суворин.

– Как строго?

– Очень строго. По высшей мере.

– Хочешь покончить с ним?

– Нет. Хочу, чтобы он почувствовал, что такое смерть.

– А как это возможно: почувствовать смерть и не умереть?

– Легко. Но если ты задаешь этот вопрос, то я рад за тебя.

– Почему?

– Потому что если ты не чувствовал смерти, то это значит только одно: она обходит тебя и твоих близких стороной.

– У меня месяц назад пес Фрокус умер, так я неделю не мог слезы унять. Вот это был друг так друг, – вдруг вспомнил Апраксин и спросил: – А какую стадию принятия горя ты сейчас проходишь?

– Злость, – ответил Панкрат.

– Если хочешь, я помогу, – предложил Апраксин и заглянул в глаза Панкрата.

– Хочу, – ответил тот, выпуская очередное облако дыма. – Одному будет сложновато. Эта тварь знает меня в лицо.

– А что за золото? – поинтересовался Федор.

– А как ты там про вазы говорил? – уточнил Панкрат. – Имеющие историческую ценность? Вот это то же самое.

– Две жизни за кусок золота, понимаешь?! – Суворин до боли сжал кулаки.

– Я здесь буду еще два дня. Так что можешь рассчитывать, – сказал Апраксин.

– А на сколько ты оформил аренду мотоцикла?

– На два дня.

– Вот и чудненько, – Суворин потушил сигарету и бросил ее в урну. – А теперь спать.

Он взглянул на часы:

– Сейчас восемь тридцать. Как следует отдохни. В час ночи я жду тебя на Wassmannsdorfer Chaussee 21. А где ты остановился?

– В сороковом.

– А я в тридцатом. Это ж второй этаж?

– Так точно. У меня аллергия. Так представляешь, каково было мое изумление, когда я узнал, что в отеле есть номера для аллергиков?

– А что в нем особенного?

– Да вроде какими-то антиаллергенами обработан; все покрытия в нем и мебель в таком же духе.

– Ну и как ты там себя чувствуешь?

– Да я там всего ночь спал. Вроде все нормально.

– Ладно, – кивнул головой Панкрат. – У тебя есть четыре часа на сон. Используй их на все сто процентов.

Они ударили по рукам, и через пару минут мотоцикл Суворина и «хонда» Апраксина уже несли их в сторону отеля.

Отель «Al Koenigshof» находился в современном здании с садом на крыше и насквозь пропитанном духом вольного космополитизма.

Второй этаж в отеле, судя по ряду многочисленных дверей, был более демократичным, чем первый. Здесь мужчины расстались. Апраксин, пожав Суворину руку, пошел в свой номер, напичканный антиаллергенами. А Суворин – в свой. В его номере преобладал футуристический стиль. Небольшая комната с наружной стеной, представляющей одно сплошное окно, закрытое жалюзи, тем не менее была очень уютной. В центре стояла огромная кровать, на которую он еще утром бросил свой чемодан. За ее изголовьем, за стеклянной перегородкой, был душ. Свет включался прикосновением к зеркальному пятну, напыленному на стекло. На стенах висели два светильника со встроенными вентиляторами, которые раздували накрывающие их светящиеся купола.

– Креатив, – пробормотал Суворин, «заказывая» температуру воды нажатием кнопки на специальном датчике возле душа. – Озвереть можно.

Всунув после душа ноги в черные махровые тапочки и укутавшись в такой же махровый халат, он убрал чемодан с постели и забрался под легкое одеяло, серьезно задумавшись, как выглядят антиаллергенные тапочки в номере Апраксина.

На отдых у него было несколько часов.

Глава 7

В этот же самый день Отто Шнейдер выбрал на обед телячьи котлеты, дичь и кровяные колбаски с лисичками. Он любил простую немецкую кухню в чистом ее виде, без всяких подозрительных «ноу-хау». В ресторане «Мишлен» его хорошо знали и знали, как угодить. Ведь Шнейдер никогда не был скупердяем. И всегда оставлял после своих визитов приятные ощущения, которые могли вызывать только хрустящие купюры.

Да. Отто Шнейдер знал, где нельзя скупиться. Ведь кислотно-щелочной баланс не могла восстановить ни одна купюра, даже самого крупного достоинства. Об этом он любил порассуждать вслух за обедом, приятно похохатывая и давая этим понять окружающим его официантам, что ко всему относится с чувством юмора. Обычно его внимательно слушали и приятно улыбались. А иногда к Отто выходил сам шеф-повар, чтобы спросить, достаточно ли прожарена дичь, не суховата ли. В этот момент ощущение своей значимости у Шнейдера возрастало настолько, что он засовывал повару в карман белоснежной куртки неприлично крупную купюру. Это вызывало легкий упрек последнего, выражавшийся в комичной угрозе пальцем. Но Шнейдер демократично постукивал повара по плечу, и все «обходилось».

Сегодня он заключил отличную сделку и был очень доволен. Дела, если не считать «казуса» с медальоном в России, в общем-то шли неплохо. Более того, Отто был уверен, что рано или поздно он получит «Анэс». И главным было то, что дело удалось замять «малыми деньгами» и без особых проблем.

Отто был доволен и решил, что имеет полное право расслабиться за обедом. Побыть одному, без компаньонов и приятелей. Ему нравились эти моменты, когда он обедал один, а вокруг него крутился целый штат официантов. Обслуга «Мишлена» знала эту его слабость и с особым, всегда вознаграждаемым усердием потакала ему.

Шнейдера считали чудаком. Почти все знали, что он – меценат, который тщательно скрывает это. Огромное количество начинающих поэтов и художников пытались попасть в «поле его зрения». Но для этого им, как правило, не хватало таланта.

На самом деле Отто Шнейдер был аферистом. Долгое время он держался на плаву и имел неподмоченную репутацию, потому что работал только в «белых перчатках», имея при себе целый штат рядовых исполнителей, людей, в основном талантливых и разбогатевших с его легкой руки. Так что с этой точки зрения, возможно, его и можно было назвать меценатом.

Этот элегантно одетый высокий мужчина нордического типа производил впечатление надежного, добропорядочного и при этом весьма добродушного человека.

У него была жена, помешанная на собственной красоте и сделавшая к сорока годам двенадцать пластических операций. В отличие от Отто, который любил говорить: «Странно ощущать, что у всех есть проблемы, а у меня нет», у нее была одна проблема. Этой проблемой были руки, которые, несмотря на то что их каждую ночь запаковывали в перчатки со специальными средствами, выдавали хозяйку настолько, что иногда она в полном отчаянии грозилась отрубить их. А последнее время то ли от постоянных масок, то ли от возраста к ним прицепился артрит.

В этот вечер Отто не хотелось возвращаться домой. Горничную жена отправила на какой-то частный аукцион во Францию. В общем-то горничной эта женщина никогда и не была, поскольку уборку в их громадной квартире производил по вторникам и пятницам целый выездной штат обслуги из фирмы, которая обслуживала их вот уже десять лет. Скорее, жена использовала ее как компаньонку, упорно при этом называя горничной. Тупая фригидная кукла, как мысленно он окрестил свою жену Хельгу, «достала» его своим упрямством, вечным нытьем о дурацких проблемах и рассказами о поклонниках и глупых, рано состарившихся приятельницах, по сравнению с которыми она, конечно же, была как девочка. Иногда жена «доставала» его настолько, что он готов был сломать ей ее тонкую, неестественно длинную и вечно унизанную колье шею. Но вместо этого он, как правило, выполнял свой супружеский долг, точно зная, что все охи и ахи, которые издавала его «любимая», были наигранными, как и оргазм, который она имитировала просто артистически. Жена ненавидела горничную за ее академическое образование и способность моментально улавливать некачественную вещь на аукционе и в ювелирном магазине. К тому же горничная великолепно разбиралась в мехах и фарфоре. Поэтому жена Шнейдера часто брала ее с собой в качестве компаньонки и вынуждена была покупать ей приличный гардероб. А еще она терпела связь своего мужа с этой женщиной. И единственное, что позволяла себе, так это «вопить от страсти» во время очень кратковременных отношений с ним.