Читать онлайн Ропот бездны бесплатно

* * *

© Лео Витман, 2024

© ParaCosm, иллюстрация на обложке, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Пролог

Перевал Солрей

Поход был обречен с самого начала. В глубине души Малкер знал это, но все равно согласился отправиться на поиски подземного города, исчезнувшего с карт еще на закате прошлой эпохи. Путешествие в один конец – так сказали бы многие, но искра надежды, пусть и крошечная, из века в век толкала людей на глупости.

Малкер проклинал свою поспешность. Его предупреждали: не стоит идти через перевал. Но разве мог страх перед древними сказаниями пересилить желание добраться до цели побыстрее?

Перевалом Солрей редко пользовались, хотя это и был кратчайший путь через горы. За века своего существования Солрей заработал дурную славу и оброс легендами, не сулящими путешественникам ничего хорошего. Малкер не верил в россказни, но при этом никак не мог успокоить бешено колотившееся сердце. Порой ему чудилось, что он слышит… нечто. Сначала это были далекие отголоски – ни слова не разберешь, – но постепенно шепотки становились всё громче. Он и не заметил, когда они пробрались ему в голову и перемешались с его собственными мыслями.

Малкер утер пот со лба и огляделся. Ближе к полуночи с вершин Западного хребта спустился туман и заполнил перевал, будто половодье наступило. Купаясь в мареве, Малкер тревожно осматривался, выискивал взглядом своих спутников, чьи смутные фигуры терялись в белизне. Только Великие Спящие, создатели и повелители мира, знали, что творится в их головах. Не бросят ли они его? Не уведут ли лошадей, не оставят ли в полном одиночестве?

Малкер зябко ежился, мечтая о шелковых подушках и кубке подогретого пряного вина. К дороге он так и не смог привыкнуть. В его жизни не должно быть места ни наемникам, ни прокисшему пойлу. А лошади! Малкер любил конные прогулки, но сейчас едва удерживался от тяжелого вздоха при мысли, что опять нужно забираться на проклятое животное. А потом провести в седле целый день. Ноги у него нещадно болели. Долгие часы тряски Малкера сопровождала только одна мысль, которая и позволяла ему держаться: скоро все закончится. Он достигнет цели и получит обещанную жрицей Ишари награду. Пару раз в те минуты, когда сил совсем не оставалось, Малкер подумывал сдаться. Отказаться от своего наследия, не пытаться вернуть богатство и влияние, уехать далеко-далеко и…

Опасные мысли. Он ощущал почти физическую боль, думая о побеге. Потребность делать все, чтобы исполнить долг перед семьей, с младенчества впиталась в его кости и одергивала не хуже увесистой пощечины наставника. Долг перед семьей превыше всего – Малкер всем сердцем верил в это и упрямо шел дальше, пусть и утопал по колено в позоре.

Уже полгода он путешествовал, нигде не задерживаясь надолго. От некогда большого отряда в тридцать человек осталось лишь пятеро, включая его. Кто-то погиб, а кто-то ушел, прихватив с собой изрядную долю съестных припасов. Наемники… Что с них взять? Как низко он пал, раз прибегает к помощи этих людей, отрекшихся от Пути! Но что еще ему было делать? Когда его город захватил властитель вражеской провинции, семья Малкера лишилась земель, слуг, рабов и накопленных богатств. Не осталось ни одного воина, клявшегося в преданности его роду, – все сгинули. Только Малкеру удалось уцелеть. На его беду, жажда жизни оказалась сильнее гордости. Он сбежал не оглядываясь.

Малкер стиснул рукоять кинжала – неприметного, лишенного всяческих украшений. Он не умел им пользоваться. Так, выучил парочку приемов за время путешествия, посчитав, что однажды это может спасти ему жизнь.

– Посмотрите на господинчика! Помахать ножичком собрался!

– А как он тренируется! Еще немного – и нас заколет!

– Ха! Поосторожнее с ним!

Насмешливый гогот наемников раздражал Малкера, рожденного в благородной семье. С детства он привык, что низкорожденные люди не то что говорить с ним не имеют права, но даже взгляда от земли не должны поднимать в его присутствии.

Малкер не видел в своем неумении ничего постыдного. Его касте – касте высокородных – Путем не предписывалось учиться владеть оружием, то было призванием воинов. Бывало, высокородные носили с собой украшенные золотом и драгоценными камнями кинжалы, но те никогда не покидали ножен.

У Малкера был выбор: следовать Пути и не уметь защищаться или запятнать имя, но получить шанс выжить. Этот шанс соблазнял. Малкер любил жизнь, пусть в последние месяцы она и напоминала кошмарный сон. Поэтому по вечерам он пытался тренироваться, оттачивая подсмотренные у наемников движения.

Но, похоже, его неумелые танцы с оружием вызывали лишь смех.

– Эй, господинчик! Тащи сюда свою ленивую задницу!

Малкер вздрогнул, когда рядом раздался низковатый голос наемницы. Ее звали Шуни. Миловидная, она не раз намекала, что не против провести несколько ночей в компании Малкера, особенно если тот преподнесет ей подарок. В ответ Малкер только и мог, что смотреть на нее, едва сдерживая отвращение. И виной тому была вовсе не ее наголо обритая голова, украшенная татуировками, что отмечали женщину как наемницу. Взгляд Малкера постоянно останавливался на ее лбу, лишенном метки касты – ал'соры.

У других спутников Малкера метки хоть и были уничтожены, но шрамы напоминали о них. А вот чистый лоб Шуни озадачивал. Угнетал.

– Ну, чего пялишься?

Шуни, недовольная заминкой, приподняла бровь. В ее глазах читался непозволительный для ее статуса вызов.

– Приглянулась ты ему, Шуни.

– А то! Я красотка! Но наш господинчик в силах только пялиться. Дальше дело не идет!

Малкер не обратил внимания на издевки и задал давно терзавший его вопрос:

– Как ты ее спрятала? – Он указал на лоб наемницы.

Она сразу поняла, о чем речь.

– Ничего я не прятала. У меня ее нет.

– То есть – нет?

Подобная возможность не приходила Малкеру в голову. Какие родители лишат ребенка милости Великих Спящих Ашу и не дадут отпрыску ступить на Путь? Ал'сора даровалась всем – от низкорожденных до жрецов. Когда младенцу исполнялся год и один день, на лбу иглой с чернилами выводился соответствующий касте знак.

– Все-то ты хочешь знать, господинчик! Да мне не жалко, расскажу. Думаешь, я такая особенная? У детей наемников нет ал'соры. Сдалась она нам!

– Но это символ…

– В песью яму этот символ!

Малкер поморщился от отвращения. Наемники отказывались от ал'соры, выжигали ее со лбов и не даровали своим детям. Этим они уподоблялись бешеным собакам, от которых можно ожидать чего угодно. Не зря их не пускали в города и не торговали с ними (по крайней мере, при свидетелях). Но они были незаменимы для грязной работы, поэтому их терпели и оставляли в живых.

– Грузи свои пожитки на клячу. Мы скоро выдвигаемся. – Губы Шуни искривились в усмешке. – Закончим с твоим дельцем, и я с радостью уберусь обратно на юг.

– Становишься мягкотелой, Шуни? – откликнулся другой наемник, по-прежнему скрытый туманом. – Хочешь погреть косточки под южным солнцем?

– А не ты ли все время бормочешь, что местные низкорожденные девки тебя не подпускают и визжат, едва завидев? Сам по южным краям слюной исходишь.

Малкер про себя отметил, что вообще не может представить себе вольную женщину, подпустившую к себе наемника. Остается один вариант: рабыня-иноземка. Почему-то в последние десятилетия чужаки из-за моря так и норовили пробраться в Аккоро – на землю четырех народов, следующих Пути. За свою ошибку приходившие из неизведанных краев получали справедливое наказание. Тех, кого ловили и оставляли в живых, делали рабами. В семье Малкера служил иноземец – крепко сбитый мужчина, почти все время молчавший. И все же он пришелся по вкусу служанке из касты низкорожденных. Через пару лет у странной парочки родилась дочь, которая, как и все дети рабов, вошла в касту родителя из Аккоро.

– А чуть ветерок подует, он жалуется, что у него в портках все смерзается, – поддержал Шуни другой наемник, высоченный детина, приторачивавший к седлу своей кобылы переметные сумы. – В тот день, когда он перестанет ныть…

– Да чтоб вам глаза вершителя узреть! Заткнитесь уже! – рявкнул глава небольшого отряда. – Нужно убираться отсюда, да поскорее.

Шуни фыркнула:

– Сначала господинчик, а теперь и ты. Вы дурман-травы обожрались? Дождались бы рассвета и спокойно отправились. В таком тумане лошади себе шеи переломают и нам заодно.

– Сожри тебя Ашу, Шуни! Закрой пасть и делай, что велено!

Глаза у главы наемников лихорадочно блестели. Теперь, когда он подошел ближе, Малкер видел, что его лицо покрылось потом.

– Вы или притворяетесь, что не слышите их, или вконец нюх потеряли.

Шуни обменялась быстрым взглядом с остальными наемниками, и Малкер понял, что не одного его беспокоит поведение главы отряда. Полгода тот сдержанно и хладнокровно управлял людьми, но с тех пор, как отряд подошел к перевалу, главарь сильно изменился.

«Надеюсь, он не собирается нас всех прирезать», – подумал Малкер и устало помассировал пальцами виски. Он по-прежнему слышал мерзкий шепот – тот гулко отдавался в его голове. Мысли путались и сгорали в тупой пульсирующей боли.

– Господинчик, ты оглох? – На плечо Малкера опустилась женская рука – нежности в ней не было ни капли. – За тебя никто твои сумки не потащит. Да и ждать тебя не будем. Хочешь – лови мух ртом, а мы выдвигаемся.

Малкер стиснул зубы от нахлынувшего гнева. Шуни не проявляла никакого уважения – свободно обращалась к нему, смотрела в глаза и вот так беспечно хлопала по плечу. «Она наемница, – напоминал он себе. – Не жди многого от необученной бешеной собаки. У нее нет места в мире, так почем ей знать правила общения с высокородным?» Будь они в цивилизованном обществе, он бы указал ей на место, но здесь… Пусть за сопровождение Малкер хорошо заплатил, но неверно оброненная фраза могла отправить его гнить под ближайшим кустом.

– Чего кривишься, господинчик? Если ты…

Шуни запнулась и умолкла. До слуха донесся размеренный стук копыт и протяжный скрип. Наемники напряглись, их руки тут же легли на эфесы коротких широких мечей, а Малкер только и мог, что удивленно моргать – о своем кинжале он даже не подумал.

Высокородный сделал неуверенный шаг, под ногами хрустнули мелкие камни. Кто-то еще пересекал горы через перевал Солрей? Но кто решился на подобную глупость?

Долго гадать не пришлось. Из тумана медленно выползла закрытая повозка, запряженная низкорослой лошадкой.

Пальцы Шуни впились в плечо Малкера стальной хваткой, не давая ему двинуться навстречу подозрительным путникам.

– Эй! Кто там катит? – гаркнул один из наемников, доставая меч из ножен.

– Полегче! – шикнула на напарника Шуни и окинула взглядом немногочисленный отряд. – Мы не в том положении, чтобы нарываться.

– Дура! Сама не видишь? Это же Пересекающий Границу! Везет похищенные души! Мне бабка рассказывала о таких…

Фонарь, приделанный к стенке повозки, осветил лица приближавшихся людей. На облучке сидели двое: дряхлый старик, одетый в потрепанную, но ладно скроенную одежду, и долговязый парень с огненно-рыжей шевелюрой.

Грубо скинув руку Шуни с плеча, Малкер шагнул вперед. Он присмотрелся к старику и заметил на испещренном морщинами лбу ал'сору касты мудрых. Малкер улыбнулся – от души, впервые за последние полгода.

Мудрые, будь они учеными, целителями или людьми искусства, всегда вызывали у него восхищение. Жаль, его народ не воздавал этой касте должного уважения, как, например, делали люди западных провинций. Там, насколько Малкер знал, подле всякого властителя находился один из мудрых, помогавший советами.

Старик-мудрый отвесил своему рыжеволосому спутнику легкий подзатыльник и привстал на облучке, чтобы поклониться Малкеру. Рыжеволосый парень с ал'сорой ремесленника спрыгнул на землю и, не смотря на высокородного, склонил голову еще ниже.

– Мой господин, – заговорил старик удивительно звучным и сильным голосом, – да благословят вас Великие Ашу! Нежданная и радостная встреча! Да осенит ваш путь Великий Арбэл! Позвольте представиться. Мое имя – Агимон из семьи Аршаал, касты мудрых западного народа. Рождение мое засвидетельствовано в книге Кровных Уз, и доказать мое законное право могут три семьи мудрых. Я, Агимон, в вашем полном распоряжении, мой господин.

Агимон коснулся кончиками пальцев своего лба и вновь поклонился. Представлять молодого парня он не стал, справедливо считая, что благородного господина не интересует имя простого ремесленника.

– Да будет твой путь легок, мудрый, – ответил Малкер, кивнув.

Никто не заподозрил бы в небрежном жесте поклон, но и такая малость считалась на родине Малкера неуместной.

– Что привело тебя сюда, Агимон? И вас всего двое?

– Вы правы, мой господин, мы путешествуем вдвоем. А направляемся в Бавил. – Агимон указал на свою повозку. – Я везу лекарства. В городке свирепствует мор. Сами знаете, как бывает. На Бавил месяц назад напали, и смерть пришла к порогу горожан. А смерть и грязь – извечные спутники мора.

– Поезжай с нами, мудрый. Мои спутники смогут нас защитить от разбойников. Бавил в пяти днях пути от перевала, верно?

Малкер и сам подивился своей щедрости.

– Достойнейший господин! Благодарю вас! Да благословят вас Великие Ашу! – Старик будто только сейчас заметил, что Малкер путешествует в компании наемников. – Вы и ваши… спутники, – улыбка Агимона чуть дрогнула, но больше он ничем не выдал своего неодобрения, – оказываете мне большую честь, мой господин.

– Есть что-нибудь от головной боли, старикан? – спросила Шуни, потирая лоб. – От трескотни этих идиотов у меня башка раскалывается. Ну? Есть чего? Или мне самой твои мешки перетрясти?

– Попридержи язык, безродная! – Малкер возмущенно посмотрел на наемницу. Будь она частью цивилизованного общества, заслужила бы порку и пару месяцев заключения. – Мудрые спасают жизни, а ты осмеливаешься угрожать ему!

– Наши не спасают, – ответил высоченный наемник, сплевывая под ноги Агимону. – Их нежные ручки ни за что не прикоснутся к низкорожденным.

Мужчина замолчал и нахмурился, обжигая Малкера гневным взглядом. Он злился, что сказал слишком много.

«Так вот к какой касте он принадлежал», – подумал Малкер, и ему стало немножко легче. Как обходиться с низкорожденными, он хорошо знал. Когда выберется из глуши, воздаст им по заслугам.

– Путь велит мудрым не прикасаться к низкорожденным, – процедил Малкер, уверенный, что подобный ответ сполна обнажит всю глубину невежества наемника.

Но мудрый удивил Малкера.

– Есть подходящее средство.

Агимон задумчиво поглаживал седую короткую бородку. Он переводил внимательный взгляд с одного путника на другого и никак не отреагировал на грубую речь Шуни.

– Мой господин, дайте мне немного времени. Ферхи, приготовь снадобье.

Рыжеволосый парень кивнул и, приоткрыв заднюю дверцу фургона, скрылся внутри.

– Не боишься тут разгуливать, старикан? – усмехнулась Шуни. – Кто знает, что бродит в тумане? Не слыхал, что ль, баек о перевале?

Агимон не ответил, будто и не услышал. Вместо этого он обратился к Малкеру:

– Мой господин, если мне позволено спросить, куда вы держите путь? Простите мое любопытство, но ныне высокородные господа из восточного народа редко посещают наши края.

– У меня важное поручение.

– Как скажете, мой господин.

Из фургона вылез Ферхи, поспешно прикрыв за собой дверь. В руках он нес флягу и несколько небольших деревянных чашечек.

Для Малкера Агимон налил настоя из фляги лично, остальным же разливал рыжеволосый паренек.

– Прошу, мой господин. – С поклоном Агимон вручил чашечку Малкеру. – Отвар из горных трав. Он успокаивает боль и придает сил. Моя семья долгие годы изучала, как влияет высота на самочувствие людей. Порой разум начинает играть с нами дурные шутки.

Когда лекарство было предложено наемникам, Малкер удивленно приподнял брови. Разумеется, его делу только на пользу, чтобы все в отряде оставались здоровыми и бодрыми, но было удивительно видеть мудрого, тратившего припасы на таких, как они.

Малкер с удовольствием вдохнул травяной аромат и пригубил напиток. Шуни свою порцию опрокинула залпом, а потом под дружный гогот наемников наградила рыжеволосого парнишку пинком. Ферхи злобно на нее зыркнул, но, косясь на меч, не ответил на выпад.

– Благодарю, мудрый, – сказал Малкер.

Он уже чувствовал эффект от отвара: шепотки в его в голове стихали. По телу разлилось блаженное тепло. Малкер ощутил невообразимую легкость, будто он не трясся в седле и не ночевал на голой земле несколько месяцев. Ну хорошо, может, насчет голой земли он преувеличил – на ночь разбивался лагерь, наемники мастерили убежище, и Малкер укладывался на подбитую мехом пуховую подстилку, – но сравниться с привычными ему перинами она не могла. А сейчас… сейчас Малкер был готов взлететь. Голову кружила эйфория, губы сами собой расплылись в улыбке.

Малкер покачнулся и плюхнулся на ближайший камень. Он рассмеялся: ситуация его забавляла, хотя он за все золото мира не смог бы сказать, что именно кажется ему смешным.

– Чудесный напиток, мудрый.

– Рад, что вам, мой господин, снадобье пришлось по вкусу, – откликнулся старик.

– Ты должен отправиться со мной, – заявил Малкер. – К чему тебе городок Бавил? Забудь о нем, мудрый. Скоро я верну богатства моей семьи – так мне было обещано. У меня будет дворец, слуги и земли. Мне понадобятся советы мудрого. Пойдем со мной!

– Столь щедрое предложение, мой господин. Позвольте его принять.

Малкер довольно улыбнулся, икнул и подумал: «Сейчас эти бескультурные собаки начнут забавляться, что меня так быстро развезло».

Но никто не насмешничал: на земле лежали четыре недвижных тела. Малкер залился хохотом. Тут все ясно: переоценили свои силы – вот и свалились! А ведь им сегодня еще в дорогу выступать. Хотя… Малкер и сам бы прилег ненадолго.

Едва он об этом подумал, как осознал, что уже лежит на земле, а мир медленно вращается вокруг него. Что ж, он совсем не против побыть центром всего хотя бы раз.

– …верну…

Речь его стала невнятной, он едва мог контролировать язык – тот разбух и не желал повиноваться.

– Конечно, вернете, мой господин, – доброжелательно подтвердил Агимон. – Ни о чем не волнуйтесь. Да проводят вас Ашу на Поля Благочестия. Не переживайте, мы обо всем позаботимся.

Дыхание Малкера остановилось, рядом затихли наемники – на губах их застыли довольные глуповатые улыбки.

Агимон перевел полный сожаления взгляд с Малкера на клубившийся туман, и всякие эмоции пропали с его лица. Старик выпрямил спину, потянул носом.

– Чувствуешь эту вонь, мой мальчик? Мы уже близко. Эти мерзкие создания завладели бы ими, – кивнул он на мертвецов, – у них не было шансов. – Агимон прищурился, но никак не мог разглядеть в темноте искомое. – Немножко света не помешает. Поганые твари ходят в тенях, могут за один шаг преодолеть полмира. Они не успели завладеть этими несчастными, но будь осторожнее. Помни: твари могут наслать иллюзии – увидишь и услышишь то, чего на самом деле нет.

Что-то ворча себе под нос, Ферхи снял фонарь с крючка, приделанного к передней стенке повозки, и подошел к мертвецу. Свет упал на лицо Малкера. Жизнь оставила его, никаких сомнений, но глаза молодого мужчины внезапно пришли в движение и бешено завращались, как будто выискивали что-то. Зрачок раздвоился, в белке глаза метались два темных круга. А потом все закончилось. Веки сомкнулись навсегда.

Агимон недовольно цокнул языком.

– Молодые вечно лезут куда не следует, находят неприятности и теряют жизни. Мой мальчик, ты что делаешь?..

Ферхи поставил фонарь на землю и самозабвенно копался в сумках Малкера.

– Воровать у мертвых еще хуже, чем у живых, мой мальчик, – наставлял Агимон. – Те, кто еще ходит по земле, могут никогда не найти украденного, а вот перешедшие в иной мир… Нельзя привлекать их внимание, паренек. Я вобью тебе это в голову, уж будь уверен…

Свои слова он подкрепил подзатыльником.

«Нужно быть строже с мальчишкой», – в который раз упрекнул себя Агимон. Но, увы, сердце его с возрастом смягчилось. У него была… потребность. С рождения человеку необходимы еда и воздух, а по прошествии лет появляются не менее важные нужды, перечеркнуть которые – значит смириться с собственной ничтожностью и тленностью. Вот Агимон и не сопротивлялся желанию оставить после себя что-то. Этим чем-то стал Ферхи – ученик, который продолжит его дело.

– Несколько дней созерцания в темноте тебе не повредит. Ты должен…

– Мудрый, посмотрите! – Ферхи протянул вещицу, которую выудил из сумки Малкера.

Старик нахмурился. Нечасто мальчик осмеливался его перебивать.

– Что там еще?..

Парень поспешно приблизился и раскрыл перед мудрым карту, сплошь покрытую заметками. Одна из надписей заставила Агимона нахмуриться еще больше. Благородный господин искал подземный город?..

– Это сулит проблемы. – Серые глаза Агимона внимательно осматривали карту. – Забери все вещи молодого господина – и только его! Мы не какие-нибудь грабители! Да-да, не кривись, мой мальчик. Отдохнешь потом.

Из закрытой повозки донесся глухой стон.

– Проснулась, – раздраженно констатировал Ферхи. – Усыпить ее снова?

Агимон покачал головой.

– У нас почти не осталось дурманящего отвара. Не хочу, чтобы бедняжка бодрствовала, когда придется перерезать ей горло. Она умрет, чтобы других бедолаг не постигла его судьба. – Старик указал крючковатым пальцем на Малкера. – Но ни к чему ей быть в сознании.

– Мудрый, – Ферхи всмотрелся в лицо Шуни. – А обязательно было их всех… Ну… очищать?

– Да.

Агимон не сомневался. Однажды он совершил ошибку – упустил женщину, подвергшуюся воздействию той же силы, что и мертвые бедолаги, лежавшие перед ним. Та женщина не проявляла никаких симптомов… болезни – да, Агимон предпочитал называть проклятие именно болезнью. Агимон дал ей уйти. Женщина из низкорожденных… как же ее звали?.. Неважно, но она еще напомнит о себе. Агимон был уверен, что ему обязательно придется пожалеть о том моменте, когда он подчинился зову сердца, а не велению долга.

– Сожги тело молодого господина.

– А что с остальными?

– Брось. Они отринули все законы – и людей, и Ашу. Пусть хоть послужат пищей для диких животных.

Ферхи снял с пояса мешочек и высыпал содержимое – серебристую пыль – на тело Малкера, потом чиркнул огнивом, и мертвеца объяло пламя.

Агимон не был жрецом и не знал необходимых напутствий, которые помогли бы Малкеру найти путь на Поля Благочестия. Сказать умершему ему тоже было нечего.

– Пора в путь, мой мальчик.

– А что с лошадьми? Они тощеватые, но продать сможем.

– Животных придется забить…

Ферхи поморщился, но вовсе не из-за брезгливости: ему приходилось выполнять работенку и похуже. Скорее в нем взыграла жадность – его спутница с раннего детства.

Исполнив приказ Агимона, парень отер широкий нож о плащ валявшегося рядом наемника.

– У нас сегодня еще много работы, мой мальчик.

Мудрый взобрался на облучок, рядом с ним уселся Ферхи. Он стегнул вожжами лошадку, и та не спеша зашагала вперед. Через пару минут повозка исчезла в густом тумане, и перевал Солрей погрузился в тишину.

Глава 1

Отвергнутый

Удушающая дымка благовоний обволакивала церемониальный зал храма, льнула к величественным белоснежным сводам и огромным статуям Великих Ашу, взиравших на людей с неизменным безразличием. Они казались несокрушимыми, неподвластными времени.

В детстве Энки был уверен, что разрушить их невозможно – это не под силу человеку. Но теперь, всматриваясь в каменную поверхность, он видел тонкие трещинки. Они расползались и опутывали статуи незаметной на первый взгляд паутиной.

Фигуры жрецов, облаченных в белоснежные одежды, то появлялись, то вновь исчезали в благоухающем облаке. Подчас только редкие обращения к Ашу, позвякивание ритуальных колокольчиков и тихие шаги босых ног по мраморному полу напоминали, что сегодня в храме собралось не меньше сотни человек. Разбиваясь по небольшим группам, жрецы держались рядом со своими семьями. Самые удачливые рода, занимавшие высшие позиции в иерархии касты, стояли ближе всего к алтарю с подношениями.

Энки, скрываясь в тени массивной колонны, высматривал знакомых. Конечно, было глупо предполагать, что его никто не заметит. Где бы он ни появлялся, на него всегда украдкой бросали взгляды и перешептывались.

– Видишь? Это он…

– Так правда… Он не с семьей…

– Его сторонятся с момента рождения…

– Что с ним не так?..

Взгляды, полные подозрения, почти всегда сопровождались этим вопросом – порой произнесенным вслух, но чаще всего невысказанным: «Что с ним не так?»

– Я слышала, что он немного…

– Тихо!

Энки невозмутимо прислонился плечом к колонне, наблюдая, как языки пламени, вырывающиеся из жаровен, пожирают подношения. Капли пота скатывались по лицу, от едкого дыма слезились глаза. Энки зажал нос, едва удерживаясь, чтобы не чихнуть.

«Сегодня все будет иначе», – повторял он про себя, продолжая выискивать взглядом знакомые фигуры. Его не пускали во дворец семьи, и церемония подношения в храме была единственным шансом увидеть брата, немного поговорить с отцом, а если повезет – услышать пару слов от матери. Три дня назад Энки исполнилось восемнадцать лет. Вскоре он должен пройти посвящение и стать взрослым в глазах своего народа. Он сможет служить семье – исполнить долг перед родными и Великими Ашу.

Наконец Энки смог разглядеть старшего брата. Отлепившись от колонны, расправил плечи и направился прямиком к высокому черноволосому жрецу.

Зуэну было двадцать пять лет, и, насколько удалось узнать Энки, семья уже выбрала для него супругу – девушку из соседней провинции.

– Досточтимый брат! – Энки склонил голову.

Согласно семейной иерархии, которая почиталась столь же ревностно, как законы Пути, старший сын по положению выше младшего.

– Энки! – Зуэн по обыкновению одарил брата улыбкой, в которой снисхождения было куда больше, чем искренней теплоты. – Ты подрос. Сколько тебе сейчас?

– Восемнадцать, досточтимый брат. Скоро я пройду посвящение и смогу помогать семье, служить на благо рода…

Зуэн ничего не ответил.

– Как здоровье отца и матушки?

– Сносно.

– А твоя невеста уже прибыла? Из какой она семьи?

Энки завораживала мысль, что девушка приедет из другой провинции. Он, как и большинство жрецов, даже собственного города не видел – никогда не покидал обители на плато. А девушке выпадет такое путешествие! Пусть на протяжении всего пути она будет в паланкине, но ведь можно же выгадать момент и выглянуть наружу.

– Дела семьи тебя не касаются, Энки. – Тон Зуэна не был грубым, скорее скучающим. – Сам знаешь. Зря ты вообще сегодня пришел. Я говорил…

Он осекся и обратил свое внимание на приближающуюся женщину.

Их мать была уже немолода, но красота еще не покинула ее. Пусть в черных волосах проскальзывали белые пряди, а на лице появились морщины, она продолжала притягивать взгляды.

Облаченная в шелковые одежды, Ишари степенно шла вперед. Многочисленные браслеты на ее руках и ногах позвякивали, сливаясь с монотонными голосами жрецов, собравшихся для церемонии. Ее толстая коса, полностью закрытая массивными золотыми кольцами, будто доспехами, спускалась почти до самого пола. В руках она держала поднос с подношениями – кувшином вина и засахаренными фруктами.

Братья склонили головы, когда мать приблизилась к ним. Ишари выждала не меньше минуты, прежде чем позволила им выпрямиться:

– Поднимите головы.

Полные губы Ишари едва заметно скривились. Она и Энки разделяли множество черт – от формы носа до цвета янтарных глаз, – но больше их ничего не связывало. Рука жрицы взметнулась со скоростью нападающей гадюки: Ишари схватила Зуэна за подбородок. Острые когтеобразные украшения, венчавшие пальцы матери, впились в его щеку.

– У тебя есть долг перед семьей, Зуэн. И он не в том, чтобы стоять и вести беседы с посторонними.

– Прошу простить меня, досточтимая мать.

– Идем.

Энки с улыбкой поклонился уходящим. Ни мать, ни брат не обернулись.

Полная достоинства Ишари приблизилась к жаровням. Трижды поклонившись, она скормила языкам пламени фрукты, потом вылила вино из кувшина. Зуэн, оказавшийся на шаг позади матери, принял из ее рук пустой поднос.

Энки вздохнул и направился к выходу из храма. Больше ему тут делать было нечего.

У арочного входа его поджидал невысокий пухленький паренек, уплетавший за обе щеки фрукты для подношений. Энки в который раз удивился тому, как Арате удается избегать гнева семьи, учитывая его пренебрежительное отношение к Великим и всем традициям.

– Не повезло? – спросил Арата.

– Сегодня постигла неудача, но завтра все будет по-другому.

Арата закатил глаза и засунул в рот кусочек засахаренного персика.

– Говорил же не приходить! Могли бы сейчас лежать на подушках где-нибудь в тенечке. Я упоминал, что слуги приготовили для меня ягодный пирог?

– Звучит заманчиво. Жаль, что не удастся его отведать. Твои почтенные родители вряд ли впустят меня.

– Давай хотя бы отсюда уберемся. Я дышать не могу.

Энки согласился и по ступенькам сошел в узкий и неглубокий бассейн, наполненный ароматной голубоватой водой. Она приятно охладила ступни, и Энки в который раз убедился, что обряд омовения нравится ему куда больше в знойную летнюю пору. Зимой, когда лили дожди, он порой тайком перепрыгивал через бассейны, располагавшиеся перед каждым входом в храм или дворец. Однажды в детстве он две недели не проходил омовения, и с его лодыжек почти исчез синеватый цвет, выдавая проступок. Когда наставник заметил это, личная служанка Энки была наказана. Она получила пятьдесят ударов плетьми. С тех пор Энки следил, чтобы краска не стиралась с ног.

– Ты что-то задумал, – сказал Арата, когда они выбрались из мелкого бассейна и, оставляя мокрые следы на полу, побрели к выходу.

– С чего ты взял?

– Я знаю тебя одиннадцать лет, Энки, и научился понимать, когда ты собираешься внести каплю хаоса в мои безоблачные деньки.

– Я не зову тебя с собой, – улыбнулся Энки. – Но ты пропустишь кое-что интересное, если не пойдешь.

– Интересное! – фыркнул Арата. – И почему бы нам просто не насладиться сладостями в тенечке?

– Это скучно.

– Обожаю скуку.

– У меня все равно полно свободного времени. – Энки не позволил ни капли горечи просочиться в свой ответ. – Нужно пользоваться этим, пока я не занят делами семьи.

Вдвоем они вышли из главных дверей и начали свой долгий путь – чтобы спуститься на плато из храма, построенного на высоком каменном фундаменте, предстояло преодолеть триста ступеней.

Энки чуть не оступился, заметив властителя провинции.

Он топтался у порога, переступить который ему не давала права даже корона на голове. За водопадом сверкающих золотых нитей, спускавшихся с нее, нельзя было различить выражения лица владыки. А вот стоявшие за правителем высокородные не скрывали недовольства. Энки мог их понять: изнывать под палящим солнцем – что в этом приятного?

В восточных провинциях Аккоро выдалось засушливое лето. Воздух подрагивал от зноя и стрекота цикад. За целый месяц с небес на землю не упало ни капли воды.

– Захватывающее зрелище, правда?

Шагая по ступеням, Энки мечтательно смотрел вдаль.

В восточной части Аккоро города строили вокруг возвышавшихся плато, которые становились обителями – землями жрецов. Возможность наведаться в город появлялась после наступления совершеннолетия и принесения клятв. Иллюзорная возможность. В действительности вершители не разрешали жрецам покидать пределы плато даже в закрытых паланкинах.

Энки любил обитель. Все улицы и дворы тут вымощены белым мрамором – видимым не оставалось ни кусочка земли, поэтому даже после затяжных дождей дорожки сверкали чистотой. На стенах, отгораживающих жилище жрецов от внешнего мира, красовались навесные сады – всегда цветущие и поражающие буйством красок. Жреческие поместья и многочисленные святилища радовали глаз изящными линиями и барельефами, а внутри помещений скрывались искусные фрески. Арочные окна в домах были большими – занимали почти все пространство стен и редко закрывались ставнями, разве что зимой, когда несколько недель властвовала непогода.

По всему плато тут и там манили к себе тенистые беседки, в центре которых журчали фонтанчики. В жаркие летние дни они становились настоящим спасением. Жрецы могли часами лежать на шелковых подушках, попивая охлажденное вино и наслаждаясь игривыми брызгами воды.

Иногда Энки подходил к самой границе плато, прямиком к лестнице, ведущей в город у подножия. Он представлял, как проходит невидимую границу, сбегает по ступеням и спускается навстречу чему-то новому, неизведанному.

У подножия плато высились величественные, а порой и аляповатые дворцы высокородных и особняки воинов. Их вид напоминал поместья жрецов – всё те же ряды колонн, открытые площадки, арочные своды. Главное отличие заключалось в материале, из которого строили: дома жрецов – исключительно из белого камня, а высокородных – из красноватого с белыми прожилками.

Стояли дворцы благородных родов на отдалении друг от друга, окруженные садами и прудиками. Чем выше положение семьи, тем ближе их дом к обители жрецов. Дворец властителя провинции вообще примыкал к подножию плато.

За особняками наименее знатных высокородных начинались ряды домов мудрых. Энки отличал их по черепичным крышам и простоватым каменным стенам, лишенным позолоты. Дальше Энки ничего разглядеть уже не мог, но знал, что где-то вдали стоят мастерские ремесленников, а за городской стеной ютятся жилища низкорожденных.

– Ну и что ты задумал? – проворчал Арата, вырывая Энки из размышлений.

– Пойдем в южную часть плато. Там стоит поместье, принадлежавшее семье моей матери.

– Думаешь, нам разрешат войти?

– Оно пустует. Разве что ветер нам запретит.

Арата ничуть не удивился. Жрецов рождалось мало – большая часть дворцов пустовала. Можно долго бродить по улицам, не встретив ни души.

– И что нам делать в заброшенном поместье?

– Искать ответы.

Арата скептически покосился на друга.

– Думаешь, они примут тебя, если ты раскопаешь грязные семейные секреты?

– Я просто хочу их понять.

– Узнаешь ответ и успокоишься?

– Не знаю. Я хочу служить моему роду. Это мое право, мой Путь. Но семья почему-то не позволяет мне следовать ему.

Горькие слова, сказать которые он отважился лишь Арате. Почему его отвергли? Он искал ответ, но боялся его найти. Ответ подведет черту, и Энки понятия не имел, что делать, когда это случится.

– Слава Великим! – Арата утер пот со лба и с облегчением спрыгнул с последней ступеньки. – Терпеть не могу сюда забираться!

Энки хлопнул друга по спине.

– Ты неплохо справился.

– Видел бы ты, как я наверх карабкался!

– Наверняка заслужил место в героических сказаниях.

– Пошли уже, пока я не передумал! И как тебе удается вечно втягивать меня в свои затеи?..

– Сам удивляюсь. Думаю, ты спал, когда наставники читали тебе лекции о людях, с которыми не стоит иметь дел.

– Как остроумно! – Арата вынул из потайного кармана горсть засахаренных орехов. – Даже не мечтай, что поделюсь! Я уже предлагал – и ты отказался.

– Не мог же я набивать рот на церемонии! Увидь мать – мне бы не поздоровилось.

– Брось! Она бы и не заметила.

Спорить не имело смысла.

Почему ей все равно? Поисками ответа и на этот вопрос Энки занимался с тех пор, как осознал, что других детей не отселяют из семейных дворцов.

Энки улыбнулся.

– Наверное, ты прав.

Арата отвел взгляд и протянул руку с орехами.

– Извини. Вот, можешь взять несколько. И ты вообще знаешь, куда мы идем?

Белоснежная дорога привела их в южную часть плато, где из тридцати дворцов были обжиты всего два. Покинутые дома выглядели застывшими во времени обломками прошлого. Оставленные вещи все еще ждали своих хозяев, давно покинувших бренный мир. Только мертвая тишина мешала представить жильцов, укрывшихся от жары в тенистых беседках.

Энки свернул с главной дороги и наконец увидел свою цель – поместье, не похожее на прочие.

Здание буквально рассыпалось на глазах: колонны покосились, крыша в нескольких местах обвалилась, а лоза, не встретив препятствий, обвила все, что попалось ей на пути.

Дабы пустующее поместье не досаждало своим видом и не бередило неприятных воспоминаний, его окружили каменной оградой. Саму ограду украсили, и теперь жители обители, случайно забредшие сюда, могли любоваться мастерски написанными цветами и птицами, а не всматриваться в темноту арочных окон.

– Проклятье… – выдохнул Арата, указывая на знак – красный круг с печатью Великих Спящих в центре, начертанный на запертых воротах.

Вершители – единственные, кто мог судить жрецов, – оставляли такие метки на домах преступивших закон.

– Энки, ты знал об этом?

– Успокойся, Арата. Входить в дом осужденных не запрещено. Мы просто посмотрим.

– Семья твоей матери была приговорена вершителями? Они сошли с Пути? Что произошло?

– Это я и хочу выяснить.

Ухватившись за выступы в ограде, Энки подтянулся и начал подниматься.

– Знаешь, Энки, я, пожалуй, тут тебя подожду. А лучше пошли отсюда. Выпьем прохладного вина, перекусим…

Энки, уцепившись за серебряные шпили, перемахнул через ограду и, не удержавшись, свалился на землю. Падение выбило из легких весь воздух, перед глазами заскользили черные круги.

– Энки? Ты в порядке?..

Сразу ответить не получилось – пару минут Энки пытался восстановить дыхание. Правый бок ныл, а в голове звенело.

– Ты живой?

Энки медленно поднялся, с облегчением отмечая, что ничего не сломал.

– Да. Всего-то упал – мелочи. Мне повезло.

– Повезло?!

– Да, я везунчик. Осмотрюсь и вернусь. Тебе и правда лучше сюда не лезть, Арата.

– Давай быстрее!

От поместья веяло отчаянием. Будто чувства и мысли последних жильцов навсегда остались в полуразрушенных стенах.

Несмотря на удушающую жару, по спине Энки пробежали мурашки. Голова немного кружилась, но он отказывался сдаваться. Пройдя по пустому двору, усеянному обломками разбитых статуй, он приблизился к главному входу. Дверей не было. Энки сжал кулаки и решительно сделал шаг. Чего ему бояться? Заходить в пустующие дома не преступление, и даже если вершители об этом прознают…

Что-то загрохотало. Энки резко обернулся – откуда-то сверху упал камень и проломил гнилую лавку в шаге от него. Сколько же пустовал родовой дом Ишари? Двадцать лет? Больше?

Энки узнал о его существовании случайно – как и о многих других вещах, касающихся его семьи. Мимолетный разговор, подслушанный на улице, дал подсказку.

Перешагнув через пустой бассейн для омовения, Энки подошел к лицевой стене дома, на которой записывалось имя семьи, владевшей дворцом. Протерев рукой толстый слой пыли, Энки прочитал: «Во имя Великих Спящих и крови Ар'сакар».

Без сомнений, это дом Ишари, в котором она провела детство и юность. Потом жрица вышла замуж и покинула родное гнездо.

Бродя по пустынным залам, Энки гадал, какой проступок обрушил на семью матери гнев вершителей.

– Давненько никто не приходил.

Энки подпрыгнул от неожиданности. Скрипучий старческий голос раздался прямо у его уха. Энки и не заметил, как к нему кто-то подошел.

– А вы…

Энки запнулся, ошарашенный видом представшего перед ним старца. Он был высоким и тощим, изодранные лохмотья лоскутами свисали с его тела. Кожа, покрытая коричневыми пятнами, плотно обтягивала череп, а ввалившиеся глаза были закрыты. Рот незнакомца растянулся в улыбке. Старик будто не замечал, что в уголках его потрескавшихся губ ползают мухи.

Энки хотел по всем правилам поприветствовать незнакомца, но не смог выдавить ни звука.

– Я всего лишь тень. Гость из Саордала – великого и незыблемого…

Старик протянул вперед руку. Ногти на его скрюченных пальцах напоминали птичьи когти – черные и длинные. В нос ударил приторный запах, и Энки замутило. Сражаясь с приступом дурноты, он не сразу заметил, что старик протягивает ему ключ.

От накатившей волны нестерпимого жара Энки стало сложно дышать. Казалось, что в легких разожгли костер.

– Бери-бери. Он тебе понадобится. Твой дядюшка так и не проведал меня. Бедная душа! Но у тебя получится…

Энки принял дар и сжал его в потных ладонях.

– Ты же не забудешь меня, дитя? Нет-нет. Ты не должен забывать.

Старик шел странно – словно кукла, детали которой были неправильно совмещены друг с другом. Холодная костлявая рука коснулась щеки Энки.

– Ты не забудешь.

Старик открыл глаза – в каждом было по три непрерывно перемещавшихся зрачка. Энки отшатнулся и провалился прямиком в объятия душной темноты.

Пробудил его знакомый голос.

– Энки!..

Веки Энки медленно приподнялись, и он увидел взволнованное лицо Араты.

– Энки! Ты как? Великие Спящие! Я подумал, ты отправился на Поля Благочестия!

– Где… старик? – прохрипел Энки.

– Какой еще старик? Тут только мы! И еще солнце, которое чуть не сварило твою дурную голову!

– А ты… ты почему здесь?

– Он еще спрашивает! Тебя долго не было! Я пошел искать. И не зря! Иду и вижу, что ты ничком на полу валяешься! Давай поднимайся. – Арата помог другу встать на ноги и удостоверился, что падать тот больше не собирается. – В следующий раз последуем моему плану: будем отдыхать в теньке и попивать вино.

– Кажется, мне нужно прилечь.

– Еще бы! Скажи, если будет тошнить, чтобы я успел отбежать подальше.

– Ты верный друг, Арата. Определенно заслужил место в героических сказаниях.

– Да замолчи уже!

Опираясь на плечо друга, Энки улыбнулся и двинулся к ограждению, гадая, как они будут теперь через него перелезать. Боль все еще пульсировала в голове, а мир раскачивался. Больше всего на свете Энки хотелось заснуть и очнуться, когда качка прекратится.

– Энки, ты что-то с собой прихватил?

– Ты о чем?

Арата легонько толкнул его в бок.

– Если хотел скрыть, прятал бы получше. Я же вижу: у тебя что-то в руке.

– Ничего я не…

Энки разжал кулак – на его раскрытой ладони лежал ключ.

Глава 2

Посвящение

Энки плохо помнил, как с помощью Араты выбрался из заброшенного поместья и дошел до Малого дворца. Обеспокоенные слуги смешались для него в галдящую массу, задававшую вопросы, на которые он не мог ответить. Его омыли, дали какую-то мерзкую на вкус настойку и уложили спать. Провалявшись на перинах весь следующий день, Энки все еще ощущал ломоту в теле, но не собирался и дальше оставаться в вынужденном затворничестве.

Он прошелся по комнате, разминая затекшие мышцы и припоминая последние события. Произошедшее накануне виделось ему болезненным бредом, вызванным жарким солнцем. Пожалуй, таковым оно и являлось. Его кормилица и наставники не раз предупреждали, что в летние дни, особенно когда солнце стоит в зените, всякое может привидеться.

Энки кинул взгляд на ветхие тома, мирно лежавшие на низком столе, и прикоснулся рукой к обложке. Это его успокаивало. Мысленно он перебирал изученные рецепты и пытался представить проблемы нуждающихся, которые мог бы решить.

Целительство завораживало. Пока Великие Ашу спали, именно лекари даровали людям надежду. Помнится, в детстве Энки занемог и не вставал с кровати несколько лун. За ним присматривали Сатеша и лекарь, который прямо перед ним создавал свои чудодейственные снадобья. Энки хотел расспросить его, но болезнь лишала сил и заставляла молчать. А когда она отступила, исчез и лекарь. Они так и не перемолвились ни словом.

И все же с того дня в Энки пробудился ненасытный интерес к ремеслу, которое принадлежало мудрым. Узнай об этом семья…

«Нет, – одернул себя Энки, – это не было позором». Энки не сходил с Пути жреца. Он просто читал книги в качестве развлечения, но никогда бы не решился перейти к практике. Развлечение – и ничего больше.

Двери покоев бесшумно отворились, впуская женщину средних лет. Ее платье, расшитое золотыми узорами, легким облачком окружало стройное тело, в волосах сверкали шпильки с драгоценными камнями. Локоны женщины оставались угольно-черными, но в уголках глаз уже наметились морщинки.

– Вижу, вы чувствуете себя лучше, достопочтенный господин, – сказала она, грациозно опуская поднос с завтраком на ониксовый столик.

Взгляд ее карих глаз был по обыкновению опущен.

Энки замялся.

– Эм… Да, мне лучше. Спасибо, Сатеша.

Она всегда была рядом с ним, сколько Энки себя помнил. Сатеша вырастила его, стала второй матерью, но при этом никогда не смотрела в глаза. Путь гласил, что даже высокородный не может встретиться взглядом со жрецом, и Сатеша свято чтила завет Великих Ашу.

– Достопочтенный господин опять вернулся с ссадинами. Предположу, что вы отправились в очередное… приключение.

– Да… Мы с Аратой… прогулялись.

– Вот как? С Аратой?

Сатеша чуть наклонила голову, и мелкие колокольчики в ее волосах зазвенели. Сатеша вплела их, когда стала служить в обители. Только представители высокородных становились слугами жрецов – это считалось поистине великой честью, гарантировавшей, что после смерти высокородный попадет прямиком на Поля Благочестия, где будет в неге наслаждаться вечностью. Высокородным было необязательно служить всю жизнь – обычно дело ограничивалось пятью годами во времена юности. Но Сатеша отказалась уходить. Когда Энки исполнилось тринадцать, она объявила, что не снимет с волос колокольчики и не вернется во дворец отца-властителя. Сатеша отринула свое право быть госпожой. «Мое место рядом с вами, – сказала она Энки. – Прошу вас, позвольте мне остаться».

Временами Энки становилось не по себе от осознания, что из-за него Сатеша отказалась от всего. Шадор, отец Сатеши и властитель провинции, происходил из семьи Сайран, стоящей во главе клана. Оставшись подле него, Сатеша могла получить в управление целый город, но вместо этого захотела приносить ему, Энки, завтрак.

И все же он был счастлив, что она выбрала его.

– У вас сегодня важный день, достопочтенный господин. Вы же не забыли?.. Ох, как некстати эта жара!

Сатеша чуть хмурилась, будто осуждая солнце, досаждавшее ей.

– Важный день?

– Ваше посвящение, разумеется! Оно состоится нынче вечером. Вы должны подняться в главный храм. – Она на мгновение замолкла и нерешительно добавила: – Если хотите, я буду ждать вас внизу, у ступеней.

– А отец? Мать с братом? Они придут на мое посвящение?

– Я… отправляла послание, но… но не получила ответа.

Энки перевел взгляд на окно. Утренний ветерок, сохранивший отзвуки свежести, мягко коснулся его лица. Солнце поднималось над Аккоро, обещая день не менее знойный, чем предыдущий.

– Сатеша, у тебя было посвящение?

– Да, – ответила она. – Высокородные восточного народа ашу'арат тоже приносят Клятву Пути.

– И каково это?

– Мне… сложно ответить. Но вам нечего опасаться, достопочтенный господин. – Последнюю фразу она произнесла поспешно и без особой уверенности.

– Позови слуг, Сатеша, мне нужно одеться.

– Вы куда-то собрались, достопочтенный господин?

– Хочу встретиться с Аратой.

Сатеша сложила руки на животе и поклонилась.

– Позвольте предложить вам провести этот день во дворце в размышлениях. Вы не можете появиться на церемонии со спутанными мыслями. И раз вы чувствуете себя лучше, вам следует пройти к алтарю для утреннего подношения…

Сатеша ударила в небольшой позолоченный гонг, и в комнату впорхнули служанки – девушки из высокородных. Самая старшая из них несла в руках сосуд, наполненный синеватой водой.

– Время смыть пыль смертного мира, достопочтенный господин, – произнесла Сатеша церемониальную фразу, и девушка-служанка вылила воду в неглубокий маленький бассейн в центре комнаты.

Энки привычно омыл ноги и приметил озорную улыбку, которой девушка с сосудом одарила свою подругу. Эта смешливая служанка, казалось, всегда пребывала в добром расположении духа. Энки желал, чтобы она хоть раз взглянула на него и улыбнулась так же тепло, но девушка скорее лишилась бы глаз, чем столь бесстыдно нарушила правила.

Энки вышел из бассейна, и служанки кинулись его одевать. Сатеша бдительно наблюдала за каждым их движением и периодически недовольно поджимала губы.

– Вы служите в Малом дворце второй год, но ничему не научились! – выговаривала она. – Позор на ваши семьи!

– Но…

Возражение смешливой служанки было прервано звонкой пощечиной. Бледная щека девушки заалела, а в глазах закипела яростная обида.

– Да как ты смеешь, девочка?! – Сатеша не повышала голоса, но ее тон жалил, будто рой пчел. – Тебе запрещается говорить в Малом дворце. В обители ты слуга. Вернешься в дом семьи – и станешь там госпожой. А до тех пор знай свое место! Поняла?..

Служанка поклонилась.

– Сегодня ты придешь к хранителю нравственности Малого дворца и расскажешь о своем проступке, – сказала Сатеша, отгоняя провинившуюся, и сама завязала широкий длинный пояс повседневных одежд Энки. – Иди, не медли, девочка!

Служанка упала на колени, коснулась лбом пола и выбежала вон.

– Совершенно бесполезная девушка! – Сатеша завязала последний узел на поясе и оценивающе оглядела свою работу. – Прикажу выдворить ее.

– Не нужно, Сатеша.

– Снисходительность очень опасна, достопочтенный господин. Позволь людям небольшие вольности – и они захотят еще и еще. Эта дорога любого уведет с Пути. Так, поторопитесь, лентяйки!..

Сатеша помогла служанкам надеть на руки Энки тяжелые широкие браслеты и дотронулась до локтя своего подопечного. Легкое прикосновение, наполненное нежностью, – единственное проявление чувств, которое Сатеша могла себе позволить.

– Вот и всё. Если желаете, можете совершить утреннее подношение.

И самый ярый хранитель нравственности не уловил бы в тоне Сатеши властной нотки, но Энки знал ее всю жизнь и вместо «если желаете» отчетливо слышал «выбора у вас все равно нет».

Когда он развернулся, чтобы уйти, служанки пали ниц и коснулись лбами пола. Сатеша же, вырастившая Энки, имела право совершить малый поклон и не опускаться на колени.

Проходя через анфиладу комнат, Энки едва обращал внимание на сводчатые потолки, расписанные историческими сюжетами. Не вызывала интереса и лепнина, украшавшая величественные колонны. Он шел привычным путем, проделывать который ему приходилось со дня его тринадцатилетия.

Будничные подношения Великим Спящим совершались трижды в день. Как проводить обряд, Энки научил старый жрец, согласившийся стать его наставником. Энки помнил его – сухенького и невысокого человечка, в чьих глазах давно померк всякий интерес к жизни. Он научил Энки обращаться к Великим Ашу и рассказал, что им преподносить.

– И чего мне просить у них? – любопытствовал тринадцатилетний Энки, когда наставник, едва не засыпая, поведал ему о прошениях, которые жрецы могли передавать Великим.

Разумеется, Ашу редко снисходили до ответа, но всегда был шанс стать счастливчиком, осененным благословением.

– Влияния для семьи? – предположил наставник. – Процветания для Аккоро? Чего угодно.

– Процветания? – нахмурился Энки. – Но четыре народа идут Путем, указанным Великими. Поэтому наши земли и не знают горя. Разве можно просить большего?

В ответ наставник незаинтересованно пожал плечами и продолжил лекцию.

Энки уже свернул было в коридор, который вел в храм Малого дворца, но сердитый шепот, доносившийся из-за поворота, заставил его остановиться.

– …и она ударила тебя?

– Да! Еще и к хранителю нравственности послала. Наверняка этот хряк скажет, что я заслужила десять ударов плетью – не меньше!

– Сатеша такая жестокая…

– Злобная стерва!

Энки опешил. Сквернословить в обители запрещалось, за подобное девушка могла получить куда больше десяти ударов. Оглядевшись, Энки с облегчением обнаружил, что больше никто беседу не подслушивал.

– Она мне завидует, – продолжала распалившаяся служанка. – Уверена: Сатеша обрадуется, если я захвораю. Тогда она меня выкинет, как бедняжку Алиш! У нее всего-то была лихорадка пару дней, но ее посчитали слишком нечистой для обители! Тут, видите ли, ничто не должно тяготить жрецов! Лицемеры! Но недолго терпеть осталось. Несколько лет! Подумаешь! Скоро я уеду и забуду об этом проклятом месте. Вернусь с почетом домой, и мне не придется больше никому кланяться! Великие Спящие! Как же хорошо, что жрецов держат в одном месте! А что, если бы они по городу прогуливались?! Нам и там лицом в грязь падай?! Словно мы собаки низкородные!

Ее собеседница ахнула и бросилась прочь.

– Это… это твои слова! Я такого не говорила!

– Да подожди ты! Трусишка!

Когда заливистый смех и быстрые шаги стихли, Энки продолжил свой путь.

О разногласиях между высшими кастами ему приходилось слышать и раньше. Развлечения ради жрецы любили раздражать семьи высокородных, показывая им свое превосходство. Энки не понимал подобных забав. Впрочем, он во многом не мог найти смысла, начиная с его ежедневной рутины. Например, зачем учить историю управителей фамильного имущества, если к семейным делам его не подпускают? Все, что он делал, – совершал подношения в Малом дворце да скитался по обители в компании Араты.

Энки распахнул двери дворцового храма и привычно зажег все свечи. Язычки пламени осветили гигантское панно, выложенное из солнечных камней и оникса: Ашу озаряли собой пространство бесконечного Хаоса. Оставив в нише четыре кубка сладкого вина, Энки прошептал слова обращения к Великим и склонился в поклоне. Ашу – создатели мира, спящие в своих чертогах. Что он мог у них попросить и при этом не показаться смешным, не навлечь их гнев?

«Я могу служить семье. Неужели для меня не найдется места? Отец, мать и брат… Я еще докажу, что могу быть полезным».

От этих мыслей сердце Энки наполнилось уверенностью.

– Стой! Стой, ребенок!

Дверь храма с грохотом раскрылась, и внутрь влетела девочка лет пяти. Она уставилась на коленопреклоненного Энки и удивленно моргнула.

– А мамочки тут нет?..

Растерянный Энки не успел ничего ответить – девочку за шкирку схватила мужская рука и потянула назад.

– Ты что творишь?! – вопил хранитель нравственности Малого дворца, прикрывая свободной рукой собственные глаза. – В храм нельзя заходить!

– Но там кто-то есть! – захныкала девочка. – Вон он! Кланяется милой картинке! Хочу тоже посмотреть! Почему мне нельзя?

Хранитель нравственности побледнел и еще сильнее прижал ладонь к глазам, словно желая продемонстрировать, что поклона Энки не видит. Из горла мужчины вырвалось нечто неразборчивое, и он вместе с девочкой попятился. Двери захлопнулись за ними. Энки, пребывавший в легком потрясении от произошедшего, поднялся на ноги. Никто, кроме него, не заходил в храм, особенно когда совершалось подношение. Оставалось надеяться, что ребенка, нарушившего правило Малого дворца, не накажут слишком строго. «Лучше подойти к хранителю и попробовать убедить его, что девочка не виновата. Хранитель и правда бывает излишне суров».

Звон колокола, возвещавшего о церемониальном открытии главных ворот города, прервал размышления Энки. Не успел гул растаять в воздухе, как его песнь подхватил бой барабанов – прибывавшие люди возвещали, что пришли с добрыми намерениями.

Энки не заметил, как добрался до выхода из дворца. В размеренной жизни обители редко происходило что-то интересное. Как пропустить подобное? Нечасто главные ворота города открывали для процессий! Любопытство захлестнуло его, заставляя забыть и о подношении Великим, и о наставлениях Сатеши провести день в размышлениях.

Выбежав с территории дворца, Энки направился к входу в обитель – белоснежной арке, от которой ступени вели вниз, в основную часть города. Если он хочет увидеть хоть что-то, лучшей смотровой площадки не найти.

– Энки! Погоди!

Запыхавшийся Арата уперся руками в колени, стараясь отдышаться.

Энки мог поклясться, что еще минуту назад на улице, кроме него, никого не было. Несомненно, все в обители узнали о прибытии неизвестных гостей, но мало кто проявил интерес открыто.

– Откуда ты…

– Я тоже рад тебя видеть, Энки! Вижу, ты уже в порядке. Хотел проведать – Сатеша сказала, что ты очнулся. Но пришлось бежать за тобой! Ты куда направился?

– К арке, хочу взглянуть на приехавших. Как думаешь, они из соседней провинции пожаловали? Или, может быть, это люди северного народа ашу'сатор? Западного ашу'амир? Или южного ашу'сиэр? Мне было бы интересно послушать их истории.

Энки ни разу не видел представителей северных, южных или западных провинций и мог только воображать, насколько их жизни отличаются от его.

При упоминании трех других народов Аккоро Арата поморщился. Наставник рассказывал Энки, что народы испытывают неприязнь друг к другу, потому что им покровительствуют разные Великие Ашу. Энки это казалось странным, но лишних вопросов он не задавал, ведь задолго до той лекции понял: отвечать ему не собираются.

– Я бы предложил спокойно поваляться на подушках и расслабиться, но не думаю, что ты согласишься, – ворчал Арата, шагая вместе с Энки.

– Спасибо, что помог дойти до дворца.

– Слушай ты мои советы, не пришлось бы помогать.

– Как поживает твоя семья? – спросил Энки, желая сменить тему.

Если Арата начинал причитать, остановить его было сложно.

– Так же, как и все семьи обители. В основном плетет интриги против соседей. Отец очень уж хочет стать следующим верховным жрецом.

– Нынешнему все хуже?

– Да. Растерял силы. А за спиной у него стая волков, которая только и жаждет урвать его титул. Если не повезет, сгодится и место в кругу приближенных нового верховного жреца.

– И в такое время семья позволяет тебе слоняться где вздумается? – удивился Энки.

Арата отмахнулся.

– У меня старшая сестра и брат. Они все взяли на себя. Храни их Великие! А я буду помогать тем, что не стану мешаться – это у меня отлично получается. Ого, посмотри, Энки! Гости прямо к обители идут. И высматривать ничего не нужно!

И правда, процессия поднималась по ступеням, приближаясь к арке. Не меньше сорока высокородных несли в руках увесистые подносы, с которых до земли свешивались длинные бусы из черных опалов, обрамленных золотом. Замыкали шествие два закрытых паланкина, занятые, несомненно, жрецами.

– Бусы из черного опала – подарки для семьи жениха, – прокомментировал Арата. – Значит, какая-то семья из обители приготовила не менее щедрые дары из белого опала для невесты.

– Моя семья ждала невесту брата.

– Думаешь, это она?

– Пойдем и узнаем.

– Ты, должно быть, шутишь…

– Мы не будем подходить слишком близко.

Энки и Арата были не единственными любопытствующими – вместе с ними за процессией увязалась ребятня, каким-то чудом выскользнувшая из-под надзора наставников. Скоро начали присоединяться стайки юношей и девушек из благородных семей. Жизнь в обители, покидать которую они не имели права до конца службы, успела им опостылеть – молодые люди жаждали общения с равными им по статусу.

Вокруг процессии поднялась суета, столь редкая для обители. Высокородные наперебой рассказывали друг другу новости и, слишком занятые обсуждением последних сплетен, не обращали внимания на Энки и Арату.

– Дочь семьи Ферет не пустили в обитель столицы! – едва сдерживая веселье, говорила женщина, державшая в руках корзинку с драгоценными камнями. – Оставили внизу, словно низкорожденную!

– Ничего удивительного, учитывая, что устроила ее сестра-бесстыдница. Сбежала с мужчиной из касты мудрых.

– Неужели она станет его женой? Немыслимо! Такой позор!

– Ее семью хотели выгнать из клана. Им пришлось расстаться с двадцатью повозками золота, чтобы откупиться.

Предположение Энки оказалось верным: они двигались к Главному дворцу его семьи. Не доходя до ворот, высокородные остановились, положив свои нелегкие ноши на каменную уличную плитку. Жреческая семья, выбравшись из паланкинов, направилась прямиком в дом жениха, оставив слуг у дверей. Только поздно вечером, когда родители жениха и невесты обговорят все нюансы, они смогут войти и занести подарки.

Как только жрецы скрылись из виду, высокородные подняли с плеч накидки и покрыли ими головы, скрывая половину лица. Они – гости обители – не могли глазеть по сторонам, пока их официально не пригласят во дворец.

Арата ткнул застывшего друга локтем в бок.

– Пойдем отсюда.

Но Энки все еще не мог сдвинуться с места, вглядываясь в стены Главного дворца семьи. Невеста ушла очень быстро, ему не удалось как следует разглядеть ее. Единственное, что бросилось в глаза, – необычные волосы медного цвета, несвойственные народу восточных провинций. Неужели она не из ашу'арат? Полукровка? Энки слышал, что очень-очень редко, когда два представителя разных народов каким-то чудом преодолевали неприязнь и вступали в союз, у них мог родиться ребенок. Чаще всего он появлялся на свет мертвым, но случалось, что дитя выживало.

– Зуэн нашел себе невесту из другого народа? Или полукровку? – тихо прошептал он. – Зачем это семье?

– Понятия не имею, Энки. Ты видишь, как солнце высоко поднялось? Мои кости уже плавятся. Пошли отсюда. Ты же не планируешь стоять тут до вечера? Если и так, все равно нас не пригласят войти.

Энки кивнул. Арата был прав: пришло время уходить – толпа из молоденьких высокородных, за спинами которых они старались держаться, расходилась. Нараставшая жара поумерила их любопытство и напомнила о делах, ждущих во дворцах жрецов.

– Нынче тяжело выбрать подходящую семью для заключения союза. Я ее знаю – это Белили из семьи Сэцци, прибыла из провинции властителя Ринто. Говорят, спелась с его второй женой. Обе любительницы пыльных томов, – произнесла женщина, стоявшая в трех шагах от Энки. Она была одета в расшитое серебряной нитью лазурное платье, оставлявшее мало места воображению. – Хоть эта девица-жрица не из нашего народа, но я ей сочувствую. – Противореча сказанному, ее голос источал насмешку. – В семье отца достопочтимого Зуэна я не сомневаюсь, – продолжала говорившая, – но вы слышали, что случилось с родней его матери Ишари? Ее брат узрел глаза вершителя.

Собравшиеся удивленно ахнули, кое-кто даже воззвал к Ашу, прося защиты.

«Узрел глаза вершителя, – повторил про себя Энки. – Вершители снимают с глаз повязки, только когда приводят в исполнение смертный приговор». В памяти тотчас всплыл заброшенный дом семьи матери.

– Брат Ишари обезумел, – говорила женщина, – и привел свою семью к погибели.

– Жестокие слова, моя госпожа.

Вперед из толпы вышел пожилой мужчина. Он смотрел на высокородную с чуть снисходительной улыбкой отца, разочарованного непослушанием своего ребенка.

– А ты еще кто?

Рука женщины привычно потянулась к поясу, на котором крепился хлыст для наказания слуг, но вместо него обнаружила лишь пустоту – перед входом в обитель она отдала его страже.

Пожилой мужчина отвесил поклон.

– Агимон из семьи Аршаал касты мудрых, западного народа ашу'амир. Рождение мое засвидетельствовано в книге Кровных Уз, и доказать мое законное право могут три семьи мудрых.

– Ашу'амир? – Лицо женщины скривилось, будто произнесенное оставило во рту дурное послевкусие. – Приглашение в обитель – большая честь для мудрого из западной провинции.

– Воистину так, госпожа моя.

– Что ты здесь делаешь, мудрый?

– Я принадлежу к Ордену хранителей нравственности и благочестия. У меня дела с вершителем, моя госпожа.

– Это касается исчезновений? Я слышала, что вершители переполошились. Из нашего города, например, пропало несколько жрецов. Думаешь, они сбежали?

– Мы делаем все, чтобы вернуть заблудших на Путь.

Женщина фыркнула и отвернулась.

– Энки! – Арата настойчиво потянул друга за плечо. – Пойдем. Устроимся в теньке и… Разумеется, ты меня не послушаешь…

– Хочу побольше узнать о невесте брата.

– Нет, ты хочешь влипнуть в неприятности! Вечно куда-то несешься, что-то ищешь. Нет бы присесть и насладиться моментом!..

Но Энки не отступил. Они обошли территорию поместья с юга, оставив парадный вход позади. Вдали от любопытных глаз Энки нашел знакомые выступы в каменной стене и перелез через нее. Арата, пыхтя и проклиная день, когда впервые встретился с Энки, следовал за ним.

– И почему ты так любишь лазить через заборы?!

– Извини, Арата, но передо мной не спешат открывать двери.

– Ну так и не лез бы, куда не просят!

– Мы всего лишь сходим в гостевое крыло и посмотрим на невесту брата.

Сказать было проще, чем сделать. Слуги, поглощенные работой, сновали по двору и заканчивали приготовления к приему. Пройти мимо них незамеченными оказалось нелегкой задачей. Энки, стараясь не выделяться, присмотрелся к двум высокородным, несшим огромный котел. Они были целиком сосредоточены на своей задаче и не глядели по сторонам. Если прошмыгнуть мимо и… Нет, не сработает – за этими двоими наблюдала молоденькая высокородная. Ее глаза, подведенные черным углем, неотрывно следили за бедолагами, тащившими подогретое для празднества вино. На ее правой руке Энки разглядел рисунок: четыре соединенных кольца – знак обета. Девушка поклялась Ашу не избирать для себя супруга и не заглядываться на мужчин. Судя по плотоядной улыбке, застывшей на ее губах, сдерживать клятву девушка не планировала. И это могло плохо для нее закончиться.

Энки знал, что далеко не все высокородные добровольно давали обеты. Родители часто заставляли детей приносить клятвы Великим, дабы укрепить репутацию семьи.

Парни, пыхтя, наконец-то втащили котел в предкухонный зал, не обратив никакого внимания на зрительницу. Девушка недовольно прикусила губу и отвернулась.

Теперь она смотрела прямо на Энки.

– Эй! Ты чего бездельничаешь?!

Ее взгляд упал на ал'сору Энки, рот приоткрылся от удивления. Девушка резко опустила голову, волосы ее взметнулись, упав на лицо. Она испугалась, что по неосторожности посмотрела жрецу в глаза и – что еще хуже – резко его одернула.

– Не переживай, – улыбнулся Энки.

Но девушку его слова не успокоили. Наоборот, она вздрогнула всем телом и попятилась. Энки хотел добавить что-то еще, как-то ее ободрить, но девушка уже умчалась.

– Ну вот и все, – вздохнул Арата. – Сейчас нас выкинут. Опять.

Щеки Энки вспыхнули. Из Главного дворца Энки выпроваживали не раз и не два. Но он всегда возвращался, будто нечто неудержимо тянуло его к родне.

– Тогда поспешим, Арата. Гостевые комнаты…

– Энки, мы не успеем.

– И почему ты думаешь, что небеса над твоей головой вечно темные?

– Нет же! Смотри: сюда идут твои мать и брат.

Ишари и Зуэн быстро шли по каменной дорожке. Старший брат что-то втолковывал матери, даже не думая понижать голос. Вскоре Энки, а также весь двор, могли различить его слова.

– …должен занять его, почтенная мать! Я заслужил!

– Только я решаю, чего ты заслуживаешь.

– Ты знаешь, что я лучше справлюсь! Пришло мое время. Меня поддерживают другие семьи, а ты… В обители еще помнят, что ты пыталась укрыть брата, приговоренного вершителями.

– Всем также известно, что моя вина не была доказана.

Губы Зуэна изогнулись в усмешке.

– Не становись у меня на дороге, мать.

Ишари резко остановилась, услышав столь фамильярное обращение. Она нахмурилась.

– За свои слова ты понесешь наказание. – Она указала пальцем на каменную дорожку. – На колени. Будешь так стоять, пока не взойдет солнце нового дня.

– На глазах у них?! – возмутился Зуэн, кивая на высокородных, которые первыми пали ниц, уткнувшись лбами в каменную кладку.

Увидь они на коленях жреца, им пришлось бы несладко, поэтому высокородные предпочли разделить наказание.

– На колени, Зуэн! Немедленно!

– Я не собираюсь…

Зуэн приподнял руку, будто намереваясь оттолкнуть Ишари. Энки не стал размышлять, хватило ли бы у Зуэна дерзости ударить мать.

– Брат!

Зуэн и Ишари обернулись.

– Опять ты? – В несколько шагов преодолев разделявшее их расстояние, Зуэн грубо схватил Энки за плечо. – Уходи. Я предупреждал тебя не единожды, чтобы ты не показывался.

– Мы с Аратой зашли посмотреть на твою невесту, – сказал Энки, и Арата тут же простонал «не втягивай меня в это», прикрывая лицо ладонями.

– Вот как? – Зуэн обернулся на Ишари. – Никаких сомнений. Он такой же, как ваш брат, почтенная мать.

– Уходи, – бросила Ишари, не смотря на младшего сына. – Не хочу, чтобы тебя заметили рядом с моим домом.

Жрица направилась к главному входу во дворец, раздавая слугам новые приказы.

– Ты ее слышал, Энки. – Зуэн без особой нежности подтолкнул брата в спину. – Ступай.

– Мы уже уходим! Уходим! – Арата засеменил к выходу, спеша поскорее убраться от Зуэна. – По крайней мере, на этот раз он не выкинул нас собственноручно. Видишь? И я могу замечать не только тьму над своей головой.

Бредя к выходу, Энки заметил, что Зуэн встает на колени, принимая наказание. Сердце в груди молодого жреца сжалось. Да, старший брат стоял на коленях, но жалким себя чувствовал Энки. Его наказание, которое он неизвестно чем заслужил, тянулось с самого рождения. Завтра с первыми лучами солнца Зуэн поднимется на ноги и гордо встанет рядом со своей семьей, а Энки так и останется не у дел.

Остаток дня Энки провел в Малом дворце, погруженный в размышления, как и хотела Сатеша. Вот только думал он не о глубинах благочестия, а о своем убитом вершителями родиче. Зуэн сказал, что Энки напоминал дядю. Значит, старший брат о чем-то слышал, но вряд ли поделится своими знаниями. Отказывалась ли семья от Энки только потому, что он был похож на опального родственника?..

Никто никогда не говорил о семье матери Энки, ему даже записей о них не удалось найти. Восточный народ ашу'арат ценил семейные связи, и каждый родственник был кирпичиком в фундаменте их крепости. Однако те, кого считали недостойным, вычеркивались из памяти. Какой же проступок совершил брат Ишари?..

За этими мыслями Энки почти забыл о приближавшемся посвящении.

Когда заходящее солнце окрасило небо алым, Сатеша негромко позвала его, вырвав из лабиринта мыслей. Настала пора отправляться в храм. К Энки пришло внезапное осознание: сегодня он вступит во взрослую жизнь. Важное событие для любого жреца, высокородного или воина народа ашу'арат. Посвящение было овеяно тайной, и ни один наставник не говорил, что должно на нем произойти.

Энки нервно сглотнул.

– Уже?

– Да, достопочтенный господин.

Едва чувствуя ноги, Энки вышел из покоев. Пол обжигал холодом босые ступни. Спокойствие Малого дворца отчего-то казалось зловещим. Воображение Энки рисовало ужасающие картины того, что может произойти, а в коридорах как ни в чем не бывало тихо позвякивали колокольчики, вплетенные в волосы прислуги, в лампах потрескивал огонь, журчали фонтаны, от подвесных садов доносились пленительные запахи цветов.

– Меня ждут в главном храме?

Сатеша замешкалась с ответом.

– Нет, – наконец сказала она. – Посвящение пройдет в святилище Малого дворца.

«Почему?» – едва не сорвалось с губ Энки, но он промолчал. Скорее всего, семья просто не договорилась о его посвящении в главном храме.

– Что ж, так даже лучше, – улыбнулся он. – Не придется далеко идти.

Хотя на самом деле он мечтал, чтобы между ним и святилищем было как можно больше шагов. Желательно, чтобы преодолеть их не удалось и за всю жизнь.

Увы, судьбе недосуг обращать внимание на желания Энки: двери в святилище предстали перед ним, и права повернуть назад не было.

Сатеша молча смотрела в пол. То ли ей было нечего сказать, то ли она просто не отваживалась заговорить.

Вздохнув поглубже, Энки вошел в святилище один. Он не хотел показывать своего волнения, но все же вздрогнул, когда двери за ним захлопнулись.

Темнота окутала его. Кто-то затворил окна, обычно закрывавшиеся только в сезон дождей, и погасил часть свечей. Энки несколько раз моргнул, привыкая к полутьме. Скоро он различил фигуру, стоявшую в центре зала, – высокого мужчину. Его черное облачение подчеркивало бледность кожи, а на лице ярким пятном выделялась красная повязка, скрывавшая глаза. Ал'соры не было – вместо нее на лбу выделялся угольно-черный круг.

Говорили, что вершителем мог стать человек из любой касты. Его призывали в раннем детстве и отправляли обучаться на юг в башню Нир'Ушур, а что происходило там – не ведал никто, кроме самих вершителей.

Энки впервые видел одного из них так близко и не понимал, чего ждать. Инстинкты требовали немедленно бежать.

– Я вершитель Нергал, – первым заговорил мужчина.

Он не поклонился. Энки начал лихорадочно припоминать, какое место в иерархии каст занимают вершители. Может быть, это ему, жрецу, стоило кланяться?

– Ты знаешь, в чем долг жрецов, дитя?

Энки опешил от неожиданного вопроса. Ответ на ум не приходил, все, о чем Энки мог думать, – удары его собственного сердца, отдававшиеся в ушах.

Молчание затягивалось.

Вершителя, казалось, заминка не смутила и не разозлила. Он поднял руки, широкие рукава его одеяния соскользнули до локтей, обнажив навечно запечатленный на коже текст – наказ Великих Ашу.

– Великие Ашу, создатели мира, спят в своих чертогах, – сказал вершитель. – И только жрецы могут туда войти. Ты уже перешагивал через Грань мира смертных?

Энки покачал головой.

– Разумеется, нет. – На тонких губах Нергала появилась тень улыбки. – Опасно позволять детям перешагивать через Грань. Когда жрец рождается, его дар усыпляют, чтобы пробудить, когда ребенок подрастет.

Вершитель Нергал сделал шаг вперед. Энки от него отшатнулся.

– Бояться меня, дитя, – значит бояться справедливости. Мы, вершители, надзираем за тем, чтобы люди следовали Клятве Пути. И тех, кто отрекается от своего слова, мы наказываем. Мы судьи, воплощенный закон Великих Спящих, их уста, выносящие приговор, их длани, его вершащие. Таков Путь, избранный для вершителей. У тебя же своя дорога. Я спрошу еще раз: ты знаешь, в чем долг жрецов?

– Подношения?..

Ответ прозвучал до крайности нелепо, но Энки не собирался от этого падать духом. Сумел заговорить – уже небольшая победа. Присутствие Нергала угнетало. Словно на грудь упала глыба, которую никак не удается сдвинуть, и приходится бороться за каждый вдох.

– Великие заснули и, пока длится их сон, не могут прикасаться к сотворенному ими миру, – продолжил вершитель. – На землях смертных остались их первые дети – ашури. Они прячутся и в тенях, и в ярких лучах солнца, они могут призвать дождь и обрушить снежную бурю. Они скитаются по Грани и не имеют собственной воли, ведь они – инструменты Великих…

Энки слышал об ашури и раньше, но никогда их не видел.

– Пока Ашу спят, эхо их сути направляет нас. Жрецы – те, кто может входить в чертоги Великих, обязаны передавать Приказы творцов. Лишь Приказ может подчинить ашури и заставить его повиноваться.

Нергал повернулся и поднял с алтаря длинные четки. Белоснежные камни засверкали в блеклом свете.

– Приказ – это воля Великих, и человеческая душа слишком хрупка, чтобы долго выносить ее силу, – сказал Нергал и, в пару шагов преодолев разделявшее их с Энки расстояние, протянул ему четки. – Пять десятков раз ты сможешь передать Приказ и выжить. Были жрецы, что выдерживали и более сотни, но встречались мне и такие, что падали замертво на пятьдесят первом. Когда все камни почернеют, каждый Приказ станет для тебя риском…

Бусины оставались холодными в руках Энки. Он завороженно смотрел, как в их белоснежной глубине загораются и гаснут, словно вспышки крохотных молний, едва заметные огоньки.

– Сегодня мы заключим соглашение, и я верну тебе дар, данный тебе от рождения. Ты знаешь, в чем сила соглашения, дитя?

Энки покачал головой – о деталях посвящения ему не рассказали. По словам Араты, тому тоже не раскрыли секрета.

Уголки губ Нергала приподнялись.

– Сегодня я возьму твою клятву и буду хранить ее. Если ты оступишься, я найду тебя, где бы ты ни был, и призову к ответу. Ты понял? Тогда не будем больше откладывать. Снимай верхние одежды и браслеты с правого плеча…

Не понимая происходящего, Энки стянул верхнюю накидку и расстался с украшениями.

Вершитель вытащил из-за пояса длинный кинжал с тонким лезвием. Эфес его был украшен топазами и серебряным орнаментом, изображавшим четырех Великих.

– Сегодня ты вступаешь на Путь жреца, дитя, – возвестил мужчина. – Я, Нергал, вершитель по воле Великих, свидетельствую об этом. Даешь ли ты клятву добровольно?

– Да, – выдавил Энки, его язык еле-еле ворочался во рту.

– Клянешься ли ты избрать супругу из своей касты, из жреческой семьи? Великие приказывают тебе не снисходить до прочих.

– Клянусь.

Стоило Энки сказать это, как вершитель поднял кинжал и сделал на его плече тонкий порез. Жрец дернулся от ужалившей боли, но жесткая хватка вершителя не дала отступить и на шаг.

– Клянешься ли ты, что ноги твои никогда не коснутся земли? Великие призывают тебя оставаться вдали от мирской суеты и не загрязнять стопы, коими ты входишь в их чертоги.

– Клянусь.

Еще один порез.

– Клянешься ли ты не убивать и не проливать кровь живых существ? Великие приказывают тебе не прикасаться к смерти.

– Клянусь.

По плечу стекали алые ручейки из трех порезов.

– Клянешься ли ты не оспаривать право властителей и не лезть в устройство Аккоро? Великие приказывают тебе не стремиться к власти.

– Клянусь.

Вершитель сделал еще один надрез.

– Клянешься ли ты служить Великим Ашу и жить по заветам Пути? Великие приказывают следовать по дороге, избранной для тебя.

– Клянусь.

Нанеся последний порез, Нергал опустил кинжал.

– Твоя клятва услышана. Сегодня ты перешагнешь Грань и принесешь Приказ. В первый раз я помогу тебе найти дорогу…

Энки не хотелось искать никакие дороги. Наверное, впервые в жизни он был готов унять свое любопытство и убраться от Нергала как можно дальше.

Вершитель дотронулся кончиками пальцев до ал'соры Энки.

– Дорога открыта перед тобой, дитя.

Мир круто повернулся и выцвел. Запахи исчезли, а из звуков остался непонятный отдаленный гул, существовавший где-то на краешке сознания. Пламя свечей застыло и перестало источать тепло, а святилище… Святилище оказалось разрушено. Остались одни руины, торчавшие из серой земли. Небес над головой… не было. Лишь зияющая чернотой дыра, в которой что-то медленно вращалось. Энки мерещилось, что сверху кто-то наблюдает за ним – тысячи невидимых глаз. Следящих. Выжидающих.

Тьма, в которую превратилось небо, была знакома. Она выпускала когти по ночам, таилась в не освещенных факелами уголках дворца. Но здесь… здесь было ее сердце.

– Что это? – попытался спросить Энки, но не услышал своего голоса.

– Мы на Грани миров. Тут ты не проронишь ни звука. Ты немая тень, как и все люди, – объяснил Нергал, чей голос не пропал.

Энки оторопело посмотрел на него. У ног вершителя сидело неказистое существо, похожее на тощую собаку, с которой ошметками сходила кожа. «Оно… оно все это время было рядом?» – подумал жрец. К горлу подкатывала тошнота.

– Это один из ашури. У созданий Ашу множество обличий, – сказал Нергал. – Поторопись. Не следует долго задерживаться на Грани. Ступай в чертоги Великих Спящих.

«Но как?»

Не успел Энки задаться этим вопросом, как мир снова перевернулся.

Энки шел по дороге, у которой не было ни начала, ни конца, – она существовала посреди пустоты. У Энки мурашки побежали при мысли о том, что может произойти, если оступиться и упасть.

Он все шел и шел, но при этом не двигался с места. Энки почувствовал, что больше не может идти – кто-то незримый схватил его и сжал, будто ничего не весившую пушинку. В голову проник тихий шепот, в котором нельзя было различить слов, но он заполнил все мысли, вытеснил желания и страхи. Голова переполнялась, словно хрупкий сосуд, готовый вот-вот разбиться. В висках пульсировала боль, перед глазами запрыгали красные точки. Энки уже не ощущал ни рук, ни ног. Не мог вспомнить, как ходить или говорить. И кем был он сам? Всего лишь вместилищем для воли Великих. В нем не осталось мыслей, а тело двигало вперед одно стремление – передать Приказ. Он перестал дышать.

Легкие заполнил огонь, но Энки не испугался смерти. Он забыл о бренности, забыл о жизни.

А потом его без сантиментов выкинули обратно на Грань.

Энки подавился воздухом, хлынувшим в легкие, и съежился на полу. Сила, заточенная Великими Спящими в его теле, перемалывала каждую кость, мышцы выворачивались, будто кто-то пытался разорвать их на кусочки. Сердце бешено колотилось в груди, а из осипшего горла силились вырваться стоны. В тот момент Энки более всего жаждал освобождения.

– Передай Приказ, – послышался ему голос Нергала.

Рядом с ним ашури жадно следил за жрецом.

«Служи вершителю» – Приказ, разрывающий голову изнутри, отдался в каждой косточке. Энки скрутило. Ему нужно сказать это. Открыть рот и произнести заветные слова, но челюсти свело судорогой. Энки беззвучно взвыл от разрывавшей каждую мышцу агонии. Как говорить? Помнит ли он, как говорить? Пламя проходило через него, окутывая волнами боли. Ногтями Энки царапал лицо, словно желая избавиться от чужеродного голоса, поселившегося в его голове.

– Если не передашь Приказ – умрешь, – сказал Нергал, наблюдая за молодым жрецом.

Но как его передать, Энки не понимал. Слова не давались. Они гремели в мыслях, заглушая весь мир, но он был не в силах их произнести. Он падал все глубже и глубже, когда, наконец, озвучил Приказ.

– Повинуйся… вершителю.

Это был его голос? Определенно нет. Но размышлять об этом не осталось сил – агония прекратилась, и Энки окутало блаженство, граничившее с экстазом. Жреца вышвырнуло с Грани, и мир вновь обрел цвета. Звук собственного жадного дыхания, криков и кашля ударил по сознанию, как звон колокола. На глазах выступили слезы облегчения. Чужая воля исчезла, пусть и оставила после себя рану, которой не суждено затянуться.

Боль медленно сменялась онемением. Дрожащей непослушной рукой Энки приподнял четки, лежавшие у него на груди. Сквозь пелену на глазах он различил одну почерневшую бусину.

– Служи достойно, дитя. Прими свой Путь, иди по нему, и в конце ты вступишь на Поля Благочестия, где тебя ждет вечное благоденствие. Помни: свернувший с Пути не заслуживает милосердия.

С этими словами Нергал перешагнул через молодого жреца и покинул святилище.

Глава 3

Ниспослание

Спустя несколько дней Энки все еще чувствовал легкое онемение во всем теле, но хуже всего было то, что после путешествия на Грань к нему так и не вернулось обоняние. Вкусы тоже исчезли, и еда стала похожа на отвратительное месиво, проглотить которое стоило большого труда. Энки силился припомнить описания болезней, о которых читал в лекарских трактатах, но, к сожалению, лечения для своего недуга не находил. Приемы пищи на летней веранде внезапно стали испытанием. Энки разглядывал яства на золотых подносах – зажаренного кабана, украшенного ломтиками апельсина, грозди винограда, сыр в меду – и чувствовал, как к горлу подкатывает дурнота.

– Вам не по душе еда, достопочтенный господин? Вы третий день практически ничего не едите. Может, приказать приготовить что-то особенное? – Сатеша не сумела сдержать беспокойства.

– Не нужно.

Энки снял с пальцев обеденные царо – сделанные из серебра когтеобразные навершия, которыми удобно подцеплять кусочки пищи, – и отложил их в сторону, давая прислуге понять, что закончил есть.

– Может… Может, позвать лекаря? – Голос Сатеши дрогнул, будто она пришла в ужас от своевольного предложения. И все же она продолжила: – Вы очень бледны. А ведь завтра Праздник Ниспослания! Вы прошли посвящение, а значит, должны участвовать.

При упоминании посвящения Энки передернуло. Мир за Гранью все еще являлся ему во снах, и он не мог назвать эти сновидения приятными. Только сегодня он проснулся среди ночи, не понимая, где находится. Не шагнул ли он за Грань снова? Или он так и не покинул чертоги Ашу, не вернулся в мир живых?

– Арата не приходил?

Сатеша склонила голову, желая скрыть хмурый взгляд.

– Нет, достопочтенный господин. Не приходил.

– Все ли у него хорошо?

Энки поднялся с подушек, раздумывая, что могло пойти не так. Посвящение друга было намечено на следующий день после его. Вся семья Араты собиралась ради этого события.

«У него все хорошо, – думал Энки. – Его отец – влиятельный жрец. Он бы не позволил, чтобы с Аратой приключилась беда».

Но могла ли семья помочь Арате, когда тот шагнул за Грань?

Энки стиснул в кулаке четки с белоснежными бусинами, среди которых одна окрасилась в цвет полуночи. Со дня посвящения он постоянно носил четки при себе, во внутреннем кармане верхних одежд.

– Я хочу повидаться с Аратой.

– Вы должны подготовиться к празднику.

Сердце Энки пропустило удар.

– Моя семья послала весточку? Сказали, что на празднике я должен быть среди них?

– Нет, но… – Сатеша, словно репетируя, пробормотала что-то себе под нос, прежде чем произнесла вслух: – Но теперь вы полноправный жрец. Вы часть силы семьи, по-другому и быть не может.

Непоколебимая уверенность в ее голосе заставила Энки улыбнуться.

– На праздник прибудет твоя родня, Сатеша. По традиции властитель посещает обитель в день Ниспослания.

– Вы правы, достопочтенный господин.

В голосе Сатеши не было ни радости, ни раздражения. Перспектива встречи с родителем, казалось, ее совершенно не волнует.

– Ты можешь повидаться с отцом, если хочешь, Сатеша, тебе не помешает отдохнуть.

– Мне и досточтимому властителю уже давно нечего друг другу сказать. Не тревожьте себя моими незначительными неурядицами.

– Но ты всегда обращаешь внимание на мои «незначительные неурядицы».

Сатеша не ответила – лишь поклонилась.

Она всегда заботилась о нем. В детстве Энки искренне считал, что именно Сатеша его мать, хотя наставники говорили, что нет. Но не кто иной, как эта служанка утешала его, когда он просыпался среди ночи от очередного кошмара, именно она втайне от наставников приносила сладости, когда Энки наказывали за непослушание и запирали во дворце.

В день, когда Энки исполнилось шесть, он назвал Сатешу мамой – первый и последний раз. Он увидел в фонтане цветок, упавший в воду из висячего сада, и полез, чтобы достать его. Розоватая камелия с несколькими десятками нежных лепестков вскоре была у него. Энки подарил ее Сатеше, мечтательно ожидая в награду ласкового прикосновения. Насколько Энки помнил, слово «мама» далось ему легко. Сатеша побледнела и, упав на колени, начала биться головой о пол веранды, вымаливая прощение. Она все извинялась и извинялась за то, что ввела господина в заблуждение, а Энки в ужасе смотрел на кровь, стекавшую с ее лба.

Молодой жрец тряхнул головой, избавляясь от образа, всплывшего в памяти, и постарался сосредоточиться на приготовлении к празднику. До посвящения ему позволялось лишь наблюдать за таинством со стороны, но в этом году Энки предстояло в нем участвовать.

День проходил в хлопотах. Сатеша следила, чтобы слуги приготовили угощение для пира. Каждая семья приносила в дар на праздник с десяток жареных гусей, несколько котлов с жарким из говядины, засахаренные фрукты и свежеиспеченные лепешки.

Энки не участвовал в суете приготовлений, вместо этого он проводил время в храме Малого дворца. Его обязанностью было сделать подношение стражам Полей Благочестия, дабы те на время праздника разрешили умершим ниспослать благословение своим потомкам. «Наверняка мать с отцом и братом заняты тем же», – думал Энки, разжигая курильницы с благовониями. Эта мысль отчего-то согревала его, он будто приближался к семье, становился равным им.

Совершая подношение, Энки и не заметил, как на Аккоро опустилась ночь. Свечи заметно истаяли, а палочки благовоний осыпались пеплом. Живот Энки побаливал – голод давал о себе знать, – но попробовать что-то съесть он не решался. В полдень он сумел проглотить одну лепешку и даже удержать ее внутри себя. Хорошая новость состояла в том, что вкус постепенно возвращался, но теперь еда стала отдавать мерзостной гнилью. И все же Энки считал это улучшением. Оставался вопрос: со всеми ли жрецами происходит подобное? Наставники не говорили, что после похода за Грань испытывают какие-то неудобства.

Энки устало потер глаза. В ушах все еще раздавалось навязчивое жужжание, откликавшееся тупой болью в висках. Он подумывал отправиться в покои и постараться уснуть, но тут его внимание привлек звук – словно что-то металлическое ударилось об пол. Гадая, что же могло упасть, молодой жрец огляделся.

Долго оставаться в неведении не пришлось – искомое лежало в центре небольшого храма. Энки нахмурился и озадаченно подошел ближе, рассматривая старый ключ с головкой в виде узора, напоминавшего глаз. Внутрь «глаза» было вставлено три камня, в тусклом мерцании свеч менявших оттенок от темно-желтого до непроницаемо-черного.

– Откуда он взялся?

Энки поднял ключ – тот самый, найденный в заброшенном поместье семьи Ишари, – и нахмурился. Он не помнил, что приносил его в храм. Он вроде бы выбросил свою находку?.. Энки положил ключ на алтарь. Почему-то захотелось избавиться от подозрительной вещицы.

– Энки!

Жрец вздрогнул и, резко развернувшись, увидел перед собой Арату. Друг стоял в нескольких шагах от него и держал в руках поднос, заполненный сочными кусками ароматной дыни. Энки с наслаждением втянул воздух. Запахи возвращались.

– Арата! Великие Спящие! Ты чего подкрадываешься?

– Пришел тебя проведать.

– Посреди ночи?

– Не у одного тебя целый день прошел в делах, – с долей обиды протянул Арата. – Я сам только недавно освободился.

– Это откуда? – Энки указал на поднос.

– Стоял у двери. Наверное, твоя служанка оставила. – Арата поежился. – Клянусь, Сатеша напоминает мне мою наставницу. Вот уж грозная жрица! Хвала Великим, теперь ее лекции наводят тоску на кого-то другого. Будешь?

Арата протянул поднос с дыней, и Энки неуверенно взял предложенное угощение. Тошнота, неизменно сопровождавшая его последние пару дней, не появилась. Он откусил кусочек – и рот заполнил медовый сок. Энки прикрыл глаза и выдохнул.

– А ты проголодался, – заметил Арата, когда друг расправился с пятой порцией. – И выглядишь так, как будто не спал пару дней.

Энки взял с подноса салфетки и протер руки – есть без царо было верхом неприличия, но сейчас он не вспоминал об этикете.

– На вкус как дыня.

– Это и есть дыня.

– У тебя все в порядке, Арата? Посвящение… прошло нормально?

Арата пожал плечами.

– Ничего приятного. Я бы лучше «Веселую блудницу» мастера Эсшера почитал. Поверить не могу, что ты потерял второй том! Я ведь от сердца его оторвал!

– Его нашла Сатеша. Я сказал, что он твой. Заметь: так оно и есть. Но Сатеша все равно его сожгла.

– О, ну это многое объясняет. Мастер Эсшер – величайший творец! Жаль, что немногие это понимают. А его описание дев! Какое счастье, что Великие Ашу наделили мастера Эсшера еще и даром художника! Без его зарисовок картина была неполной.

– Я найду для тебя новую книгу.

– И где ты собрался ее искать? Если не заметил, в обители творчество мастера Эсшера не жалуют.

– У тебя на чтение и времени не будет, – сказал Энки, наблюдая, как Арата вытирает руки о полы одежды. – Семья уже сказала, что ты теперь должен будешь делать?

– Да, – поморщился Арата. – Ходить хвостом за отцом и набираться опыта.

Энки хотел спросить совсем другое, но слова никак не срывались с губ: случилось ли с Аратой за Гранью то же самое, что и с ним? Мучили ли друга кошмары? Перестал ли он на время чувствовать вкусы и запахи? Или же это было… ненормально?

Посвящение… Одно событие каким-то образом превратилось в преграду, перешагнуть которую Энки не мог. Раньше между ним и Аратой не было тайн. Но теперь… Теперь Арата становился признанной частью жреческого общества, а какая дорога лежала перед Энки? Вся обитель уверена, что он подгнивший фрукт, раз его выбросили из семейной корзины. Скоро и Арата начнет это замечать. А пока лучше не давать ему лишних поводов, рассказывая небылицы. Смакуя сладкий привкус дыни, Энки был готов сам себя уверить в том, что произошедшее – плод его воображения.

– Я пошел. Хочу сегодня как следует выспаться. – Арата широко зевнул. – Тебе советую заняться тем же.

Распрощавшись с ним, Энки направился в свои покои.

Сон был неспокойным. Преследуемый тревожными видениями, Энки очнулся задолго до рассвета и больше не смыкал глаз. Служанки пришли, когда небо озарили первые лучи солнца, помогли ему облачиться в праздничные, расшитые золотом одежды. Энки сонно моргал, пока они застегивали на нем церемониальные украшения, и не замечал встревоженных взглядов Сатеши.

День прошел в последних приготовлениях к празднику. Энки в очередной раз оставил подношения для Великих Ашу и собственных почивших предков, пребывавших на Полях Благочестия. Вот только церемонии проходили не очень-то гладко – у Энки все валилось из рук. То подношение падало мимо жертвенного огня, то сам он спотыкался и опрокидывал подсвечники. А после обеда Энки заснул и открыл глаза только ближе к закату и началу пира.

Расправляя помявшиеся одежды, Энки выбежал из храма, сопровождаемый охами обеспокоенной прислуги.

– Мы не могли докричаться до вас, достопочтенный господин! – Голос Сатеши еле заметно дрожал. – Праздник вот-вот начнется. Я уже думала бежать разыскивать вашего наставника, чтобы он вошел в храм и проведал вас.

– Не волнуйся, Сатеша. – Энки улыбнулся. – Ничего непоправимого не случилось.

Его самого снедало беспокойство. Опоздать на свой первый же праздник в новой роли – хуже не придумаешь.

Однако он зря переживал. Пир в честь Ниспослания проводился во дворце верховного жреца, где за одним столом собирались жители обители и высокородные во главе с Шадором – властителем провинции. Появления Энки никто не заметил. Зал заполняли музыка и разговоры.

Жрецы и высокородные уже расселись согласно положению, которое семья занимала в иерархии. Отец, мать и брат Энки сидели по правую руку от верховного жреца. Рядом с Зуэном восседала статная молодая жрица с недовольным лицом. Она то и дело морщила нос, бросая косые взгляды на Зуэна. Тот также не был в восторге от ее компании, но предпочитал просто игнорировать, тихо переговариваясь с отцом. Глаза Ишари были прикованы к верховному жрецу Лугалю – тщедушному мужчине, уступавшему затяжной болезни. Все знали: за его позицию в скором времени разгорится борьба.

Энки омыл ноги в маленьком бассейне у входа и устроился на первом свободном месте, которое увидел. Располагалось оно в конце стола, у статуи Ашу, скрывавшей за собой и семью Энки, и властителя.

Соседями Энки стали молодые высокородные, которые старательно не обращали на него внимания. Это было легко, учитывая, что они увлеклись горячей дискуссией.

– Я вам говорю: он хочет передать корону своему отродью от рабыни!

– Только высокородные и вершители вправе предложить кандидата-наследника. Мы не поддержим Шархи.

– Шадор думает, что купит нас. Даже позволил отправить воинов в завоевательный поход. Думает, нас успокоят богатства и новые земли. Как будто это исправит происхождение Шархи!

– Путь предписывает, что он вступает в касту родителя из Аккоро. Значит, он такой же высокородный, как и мы…

– Еще чего!..

Спорщик залпом допил вино и с грохотом поставил кубок на стол. Лицо молодого человека раскраснелось от выпитого, а взгляд затуманился. Высокородный рисковал привлечь к себе лишнее внимание. На его счастье, взгляды гостей были прикованы к музыкантам, услаждавшим слух игрой на цимбалах, и танцорам, чьи тела показывали чудеса гибкости и изящества.

– Шархи – безродная собака по сравнению с нами.

– Брат Шадора – вот кто достоин короны. Мой отец с легким сердцем присягнул бы ему, – пылко поддержал его другой высокородный, столь же молодой и пьяный, как и первый. – Если Шадор сумеет уговорить вершителей назвать своим наследником сына от рабыни! Пусть попробует!

– Эй, потише давай.

Владычество властителей провинций народа ашу'арат не передавалось по наследству. Согласно традиции, когда умирал один властитель, все главы кланов должны были явиться к верховному жрецу, чтобы тот избрал преемника. Но на деле к жрецу являлся только один – тот, кого утвердили самые высокородные и одобрили вершители.

– Если бы не клятва подчиняться властителю…

– Эй! – Один из парней толкнул своего болтливого соседа и посмотрел куда-то за плечо Энки. – Прикройте свои рты. Пошли отсюда.

– Я еще не…

– Идем!

Схватив друга за шиворот, высокородный потрезвее буквально вытащил его из-за стола.

Энки оглянулся в поисках причины подобной реакции, и по спине его пробежал холодок. К столу приближались вершитель Нергал и хранитель Агимон. Вершитель с отрешенным лицом выслушивал свистящий шепот старика.

Энки хотел последовать примеру высокородных и убраться подальше, но тогда бы он упустил возможность поговорить с семьей перед началом церемонии.

– Сколько лишних слов, Агимон! – Нергал остановился, не дойдя до праздничного стола пары шагов. – Как всегда, они просто водопадом из тебя изливаются. А я ведь просто спросил, что тебе известно о пропавших жрецах.

– И я отвечаю вам столь же подробно, как отвечал бы перед судом Великих Ашу.

– Не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что ты общался с последней пропавшей жрицей. Свидетелей хватает.

Вершитель взмахнул рукой, давая Агимону знак остановиться и не идти за ним, а сам направился к властителю провинции.

Энки не понимал, как старик-хранитель может спокойно беседовать с вершителем и при этом еще недовольно хмуриться. Когда-то хранители благочестия были слугами вершителей, но более тресот лет назад их прогнали, и они, посчитав, что преисполнились мудрости, основали собственный орден. Жрецы посмеивались и приговаривали, что остается только ждать, когда хранители откусят слишком большой кусок пирога – тогда бывшие хозяева обязательно напомнят, где их место.

– Хранитель Агимон! – позвал Энки.

Старичка, не посмевшего следовать за вершителем, никто не замечал. Он топтался на месте, не зная, что делать дальше. Услышав свое имя, мудрый моргнул и, коснувшись кончиками пальцев лба, склонился в приветствии.

– Агимон из семьи Аршаал касты мудрых, народа ашу'амир. Рождение мое засвидетельствовано в книге Кровных Уз, и доказать мое законное право могут три семьи мудрых, – представился он. – Чем могу быть полезен?

– Я Энки из семьи Нирша'ардал.

Седые брови Агимона приподнялись – он не ожидал, что молодой жрец представится в ответ.

– Ты прибыл из западных провинций, хранитель?

– Я путешествую по всему Аккоро, достопочтенный господин, но не ступал на земли родины уже несколько лет.

Глаза Энки загорелись. Рассматривая хранителя, он жаждал увидеть следы пережитых приключений. Необычные строгие одежды из грубой ткани, лишенные всяких изысков и украшений, были опрятными, но далеко не новыми. Кое-где ткань прохудилась и была на скорую руку залатана, а рукава измарали чернильные пятна. Через плечо Агимона была перекинута холщовая сумка – старичок привычным жестом то и дело поправлял лямку.

Взгляд Энки привлекла единственная яркая деталь в его одежде – пояс. Сшитый из лоснящейся лазурной ткани, он был покрыт мелкими золотыми колечками.

Тонкие губы Агимона растянулись в улыбке, когда он приметил интерес молодого жреца.

– В западных провинциях этот пояс показывает ранг мудрого при дворе правителя, – пояснил старик. – Тот, кто достигает наивысших ступеней в своем ремесле, становится советником – к его словам прислушивается властитель.

– Мудрый указывает властителю?

Энки с трудом мог поверить в это. Высокородные из восточного народа ашу'арат ревностно оберегали свое право влиять на решения властителя. Вздумай мудрый вступить на их территорию – в наказание его бы вместе с семьей изгнали.

– Воистину так, достопочтенный господин, – сказал Агимон. – Никакой властитель не может править без совета мудрого. Так повелось на моей родине и, что важнее, не идет вразрез с законами Пути.

Агимон переступил с ноги на ногу и немного сгорбился, будто у него заболела спина.

– Присаживайтесь, мудрый, – спохватился Энки, коря себя за то, что слишком увлекся и не сразу заметил напряжение, сковавшее тело Агимона. – Отведайте жареного кабана.

– Негоже мне вкушать еду со жрецами и высокородными, молодой владыка.

– Тогда просто присядьте.

– Что ж, это большая честь для меня. Благодарю.

Агимон опустился на подушки и выпрямил хрустнувшую спину. Энки заметил, что старик обут в сапоги из грубой кожи, а не в привычные для восточных провинций сандалии. «Интересно, сколько же дорог он исходил?» – подумал Энки и кинул взгляд на собственные босые ступни. Жрецы не носили обувь – предполагалось, что они никогда не будут ступать на землю, которая может их замарать.

Раздался удар бронзового гонга, ознаменовавший смену блюд. Слуги вынесли подносы с новыми кушаньями и расставили их на низеньких столах. Жрецы и высокородные, давно пресытившиеся, без особого аппетита брали с тарелок кусочки утки, фаршированной грибами, и тихо переговаривались.

Агимон к еде не притронулся.

– Я слышал, что в западных провинциях нет жрецов. Это правда? – задал Энки мучивший его вопрос.

Мудрый снял с плеча сумку и, достав один из свитков, стал пристально его изучать.

– Все так, достопочтенный господин. У нас не осталось жреческих семей.

– Я читал, что в прошлом жрецы вели за собой людей. Так и было?..

Агимон медленно опустил свиток на стол, его тонкие губы неодобрительно поджались, но Энки это не остановило. У кого еще он мог почерпнуть знания, как не у человека, повидавшего весь Аккоро?

– Еще я читал, что мир изменился после прихода жреца Алламуса. Он же начал войну, так ведь? И после этого появились вершители и остальные касты. А четыре народа, созданные Великими Ашу, разошлись, прервав столетия мира, и стали создавать провинции. Так что же случилось? Я не нашел…

Агимон приподнял ладонь, приказывая прекратить разговор – немыслимая грубость со стороны мудрого, – но хранитель благочестия вполне имел право призвать к молчанию даже жреца.

– Вы читаете недостойные книги, достопочтенный господин, – сказал Агимон. – Могу я узнать, где вы их взяли?

Энки нахмурился – названия книг он не припоминал. Слишком много он находил потертых, никому не нужных томов в давно покинутых домах жрецов.

– Это имеет значение?

– Разумеется. – Ноздри Агимона раздулись, узловатые пальцы с силой вцепились в стол. – Все, что искажает Путь, – грязь, которую мы, хранители благочестия, должны вымести из дома Великих Ашу.

Энки накрыла волна разочарования. Он мог бы догадаться, что старичок не станет делиться историями и тем более поощрять излишнее любопытство – в этом Агимон ничем не отличался от хранителя благочестия, жившего в Малом дворце.

Энки больше не задал ни одного вопроса мудрому, но постоянно ощущал его полные подозрения взгляды. Когда в гонг ударили четыре раза, знаменуя окончание застолья, Энки едва удержался от того, чтобы подпрыгнуть и со всех ног броситься к семье. Агимон и досадный разговор были позабыты – перед Энки стояла цель, заслонившая собой все остальное. Его семья направлялась к выходу из зала, и он собирался присоединиться к родителям и брату.

– Энки. – На плечо легла чья-то рука. – Иди за мной, дитя.

Энки обернулся и встретил взгляд тусклых глаз верховного жреца.

Лугаль был болезненно худ, одеяние висело на нем, как на прогнившей щепке. Двигался он скованно, стараясь не делать лишних движений. В нос Энки ударил исходивший от мужчины горький запах лечебных настоек.

Энки не мог не подчиниться. В последний раз оглянувшись на родню, он поплелся за верховным жрецом. Вопросы, а тем более возражения, недопустимы, когда тебе приказывает глава обители.

Они вышли из зала для пиршеств через боковую дверь и очутились в небольшой кладовке. На столах громоздились горы посуды, а пол усеивали корзины со свежими фруктами. Верховный жрец явно не собирался тратить на разговор много времени и отвел собеседника в первую подвернувшуюся комнатушку.

Энки всмотрелся в усталое лицо верховного – тому едва исполнилось тридцать лет. Он занял свой пост в немыслимые двадцать пять, чем вызвал бурю споров. «Слишком молод», – говорили многие, но благодаря поддержке могущественных родственников верховный смог возвыситься, обойдя завистливых конкурентов. А через пять лет серьезно заболел, разбив все мечты своей родни: по традиции после смерти нынешнего верховного жреца еще два поколения его семья не сможет претендовать на почетный титул.

– Скоро начнется ритуал, не будем медлить и перейдем сразу к делу. – Верховный жрец вынул из внутреннего кармана одежд небольшой фиал с зеленоватой жидкостью и отпил глоток. Потом едва заметно поморщился и продолжил: – Когда жрец открывает свои силы, его путь только начинается. Семьи продолжают обучать своих птенцов, посвящая их в тайны нашего искусства и оберегая от ошибок. Поверь, дитя, в одиночку из этой пучины не выплыть. Тебе нужен надежный проводник.

– Знаю, верховный. – Энки нахмурился, гадая, к чему он ведет.

– Я принял решение взять тебя в ученики. Выполняй мои поручения – и многому научишься. – Верховный жрец вытащил четки, отмечавшие количество переданных им Приказов. Все бусины были черными. – Как видишь, кое-что я уже не могу делать сам. Мое время в услужении у Великих Ашу истекло.

– Мой долг – служить семье, верховный.

Уму непостижимо! Как может он пойти в услужение к представителю другого рода?!

– Я поговорил с твоими родителями, мое дитя. Твоя помощь им… не требуется. Они согласились, чтобы я взял тебя под свое крыло. – Верховный жрец кисло улыбнулся и пошел к выходу. – Принимай то, что дает тебе Путь, Энки. Я дам знать, когда ты мне понадобишься.

Энки не нашелся с ответом.

Всю жизнь его готовили к почетнейшей миссии – служению семье. И что теперь? Энки в панике пытался осмыслить случившееся, но вместе с тем к ответу, плававшему на поверхности, приближаться не желал. Его долг – служить семье. Но когда пришло время присоединиться к матери, отцу и брату, Энки оставили в одиночестве.

Потрясенный вскрик служанки, вошедшей в кладовую, прервал поток мыслей. Перепуганная девушка не ожидала увидеть жреца в скромной каморке и упала ниц, что-то неразборчиво бормоча.

Энки, не желая пугать несчастную еще больше, поспешно удалился. Он попытался сконцентрировать метавшиеся мысли на предстоящем ритуале. Прежде чем Ниспослание начнется, он сможет встретиться с семьей и обо всем поговорить. Недоразумение – вот что это было. Они все обсудят, и выяснится, что верховный жрец ошибся. Или хотел внести смуту. Верно, в этом дело. Наверняка он знал о притязаниях матери Энки – Ишари не скрывала, что ждет не дождется, когда место главы обители освободится.

На площади уже закончились все приготовления. В детстве, когда Энки смотрел на Ниспослание со стороны, все действо его неизменно впечатляло.

Центральная площадь была вымощена белым мрамором с серебристыми крапинками, переливавшимися в лунном свете. Со всех сторон ее окружали каменные бортики, высотой доходившие до пояса взрослому мужчине.

Несколько дней слуги выкачивали из подземного источника воду и заполняли ею площадь, превращая в огромный бассейн.

В центре одиноким островком возвышался алтарь со статуями Великих Ашу, принявших свои телесные воплощения.

Арбэл, покровитель ашу'амир, народа западных провинций, представал в виде кобальтового орла, раскинувшего широкие крылья. У птицы было шесть глаз – два на величественной голове и еще по два на мощных крыльях.

Рядом с ним стоял Суэн, создатель народа ашу'сатор из северных провинций. Его облик – багряный волк, держащий в оскаленной пасти голову врага.

Шамаш, сотворивший народ ашу'сиэр из южных провинций, принял образ двухголового золотого аллигатора.

И, наконец, Энлил, вдохнувший жизнь в народ ашу'арат. Он избрал для себя обличье черной кобры, из глаз которой двумя неиссякаемыми потоками лилась кровь.

Между статуями зажгли костры, и в темное небо устремились снопы искр. Жрецы перебирались через бортики и погружались в воду. В руках каждого мерцала масляная лампа – единственный ориентир, отмечавший в темноте фигуры, разошедшиеся по площади. Высокородные ждали рядом – их час присоединиться к ритуалу еще не настал.

Энки схватил лампу, протянутую слугой, и, перемахнув через бортик, по пояс погрузился в воду. Холод тут же сковал его тело, одежда отяжелела. Несмотря на дневную жару, вода из подземного источника не успела прогреться. Ноги свело судорогой. Энки сделал несколько шагов, пытаясь приспособиться. Неудивительно, что после праздника Ниспослания на улицах обители появлялось еще меньше жрецов, чем обычно: наверняка боролись с лихорадкой.

Энки ступал вперед, всматриваясь в лица. Ночная тьма не облегчала ему задачу. В какой-то момент Энки приблизился к семье Араты, но друга не было. Полноватая и невысокая матушка Араты жалась к своему супругу и смотрела в глубины воды.

«Неужели Арата посмел пропустить ритуал?» – промелькнула мысль у Энки.

– Не думай, что наш разговор окончен. – Свистящий шепот, наполненный ядом, заставил Энки обернуться и приметить свое семейство.

– Не смею, достопочтенный отец. Ваш покорный сын лишь гадает, почему вы избрали для него бесплодную полукровку. В ней смешались два народа. Отвратительно. Одни Великие знают, как она была зачата и как ей удалось выжить, но наследников от нее ждать не стоит. Ее семья должна целовать нам стопы за то, что мы ее приняли.

– Так и будет. И ты сможешь отправиться в ее родной город. Верховная жрица их обители молода и глупа, а семья твоей невесты богата и влиятельна. Кто знает…

Эрра осекся, заметив приближение младшего сына, и бросил на него всего один взгляд – там, в океане безразличия, вспыхнул и погас огонек недоумения.

Энки поклонился родителям и брату.

– Достопочтенные отец и матушка! Я хотел задать вам вопрос.

Ишари слегка передернула плечами, но к младшему сыну не повернулась. Она нетерпеливо прищелкнула пальцами – и церемониальные царо отозвались мелодичным звоном.

– Спрашивай и поживее – скоро начнется церемония.

– После пира ко мне подошел верховный жрец. Он хочет взять меня в ученики. Сказал, что вы согласны.

– Так и есть, – ответила Ишари. – Истина в каждом слове.

Во рту у Энки пересохло.

– Но…

Он запнулся, не зная, как продолжить. Судорожно перебирал слова, которые смогли бы переубедить семью. Он припоминал доводы, доказывавшие его полезность, – Энки собирал их годами, – но теперь, когда пришло время их озвучить, они разлетелись, будто птицы, спугнутые хищником.

Пока Энки пытался начать свою речь, к собравшимся обратился верховный жрец. Его голос был необычно силен и никак не вязался с хилым телом.

– Да свершится Ниспослание! – возвестил он. – Высокородные! Ваши предки готовы передать вам благодать, в коей они купаются на Полях Благочестия. Подходите к жрецам – мы вручим вам дары предков.

Ишари скинула с плеч расшитую желтыми сапфирами накидку и позволила ей погрузиться под воду. Энки, словно загипнотизированный, наблюдал, как поблескивают камни, скрываясь в темной глубине.

– Ступай, Энки, – сказал Эрра. – Пришло время нашей семье принять участие в церемонии. Ты мешаешь. Ступай.

Но Энки не мог сойти с места.

Ишари негодующе вздохнула и, в очередной раз прищелкнув церемониальными царо, повела за собой Эрру и Зуэна к алтарю. Энки наблюдал за их удалявшимися спинами, пока они не скрылись в темноте и огоньки ламп, которые его семья несла в руках, не превратились в тусклые мерцающие точки.

Высокородные после слов верховного получили право войти на площадь. Один за другим они опускались в воду и подходили к жрецам, дабы те передали им весточки от почившей родни. Энки чувствовал себя лишним. Его масляная лампа выскользнула из онемевших пальцев и, упав в воду, потухла. Сокрытый темнотой, он наблюдал Ниспослание со стороны и как никогда остро чувствовал себя чужим.

– И куда мне теперь идти? – пробормотал Энки себе под нос.

Если отправиться сейчас в Малый дворец, Сатеша обязательно заметит, что он вернулся раньше положенного, и станет изводить себя волнениями. На ритуал Ниспослания она не пошла, уверяя, что недостойна благословения предков, но вряд ли сегодня ночью сомкнет глаз.

Рядом раздался всплеск. Энки всмотрелся в темную гладь и заметил у самой поверхности нечто бледное, округлое. Лицо? Неужели кому-то вздумалось подшутить во время ритуала?

Энки наклонился, чтобы получше рассмотреть, но взгляду не открылось ничего необычного. Никакого лица – просто мерцание отраженного света.

А потом из воды высунулась рука и схватила его за ворот. С силой, которой было невозможно противостоять, Энки потянули вниз. Он вскрикнул от неожиданности и тут же понял, что сглупил: раскрывать рот под водой – не лучшая идея. Он приготовился выныривать и отплевываться, но…

…воды не было. Ни капли. Пустую площадь покрывал растрескавшийся мрамор, через который пробивалась почерневшая трава. Мир поблек. Звуки пропали. Пронизывающая тишина давила и будто пыталась заполнить разум, заодно выедая все попадавшиеся на пути мысли. Чувства притупились, даже самые яркие события жизни виделись не более чем потускневшими тенями.

Энки облизал пересохшие губы, понимая, что перешагнул через Грань. И как ему отсюда выбраться? Одно неосторожное движение – и мрамор под ногой рассыпался, как яичная скорлупа.

Поспешный шаг назад – и все завертелось перед глазами. Тусклые краски смешались в единое неразборчивое пятно, а когда водоворот остановился, Энки узрел совсем другой мир.

Его окружали горы – он знал, что это они, хотя и видел их впервые. Столь высокие, что заснеженные вершины, казалось, касались небес. На горбатых спинах гигантов ввысь устремлялись стволы деревьев, а вдали, на горизонте, виднелся бескрайний океан, знакомый по картинкам в книгах.

Сердце затрепетало. Возбуждение выталкивало липкий комок страха, поселившийся в груди. Энки поднял голову.

Лучше бы он этого не делал. Прямо над ним в темном небе зияла черная пустота – провал, диаметром в половину Малого дворца.

«Что будет, если попасть в нее?» От этой мысли стало не по себе, но болезненное любопытство все равно толкнуло бы Энки на исследование. Повезло, что дыра зависла высоко в небе. Даже самый высокий шпиль дворца обители не смог бы до нее дотянуться.

Энки утер со лба пот. Или то был не пот? Волосы, одежда – все насквозь промокло. Он все-таки погрузился в воду? Или до сих пор там? Капли продолжали стекать с него – их поток не прекращался, но стоило им упасть на землю, как они тут же испарялись.

– А я-то думал: кто решил сюда прийти? Перевал Солрей нынче дурное место.

Старик – тот самый, что повстречался ему в заброшенном поместье семьи матери, – стоял рядом. Слава Великим, его жуткие глаза с тремя зрачками сейчас были закрыты.

«Нергал говорил, что у людей за Гранью нет голоса. Значит, старик не человек», – подумал Энки, изучая собеседника.

– Это истина. Все, что смертно, молчит во владениях Великих Спящих, – согласился старик и поднял взгляд на черную дыру. – Я рад, что ты вновь навестил меня. Хотя ждал, что встретимся мы в Саордале. Но ты находишь дорогу в самые необычные места. Последовал за ашури? Они тянутся к жрецам, но не все настолько наивны, чтобы за ними следовать. Но не сердись на него – у ашури нет своего разума. Они – инструменты Великих. Взгляни…

Энки посмотрел в указанную сторону.

На одной из веток старого расколотого напополам дерева сидело уродливое существо. Монстр состоял из тонких длинных рук, прикрепленных к шару. Он то раздувался и становился похожим на перезрелый арбуз, то усыхал до размера сливы. Эту тварь Энки и увидел в воде.

– Похоже, наш маленький ашури наблюдает за тобой.

Старик не спеша приблизился к существу и дотронулся до его шарообразного тела кончиком ногтя. Ашури съежился и опал сухим листком. Прежде чем его тело коснулось земли, от него осталась только небольшая кучка пепла.

– Какая жалость!..

Старик сгреб рукой останки нелепого существа, а потом слизал пепел с ладони. Энки передернуло от отвращения. Старик улыбнулся – зубы его были черны от гнили.

– Понравилась эта небольшая лазейка? Она растет и, как ненасытное дитя, поглощает все, что попадает в ее сети. – Старик указал костлявым пальцем на небо, туда, где прорехой зияла тьма, и принюхался. – Уже чувствуешь запах родного дома?

«Он сумасшедший. Кем бы он ни был, разум у него помутился», – решил Энки, все еще пытаясь сообразить, как выпутаться из сложившейся ситуации. Он не знал дороги назад в мир смертных, но уяснил из слов наставников, что перемещаться по владениям Великих нужно с величайшей осторожностью. Грань была лишь первой ступенью, за которой раскидывались владения Ашу, чертоги, где они пребывали в вечном сне, и Поля Благочестия – место покоя для людей, следовавших при жизни заветам Пути.

Куда он мог убежать? Энки опасался, что если уйдет далеко от Грани, то вообще не сможет вернуться.

– Ты не слушаешь, Энки. – Тихий голос старика зазвучал у самого уха, но при этом губы его оставались плотно сомкнутыми. – Чуешь? Грядут перемены. Смертный пытался залатать лазейку. Пролил кровь жрицы, всю до последней капли, но тщетно. Он был обречен на неудачу.

«Лазейка куда?»

– Узнаешь. Приходи меня навестить. Приходи в Саордал.

Костлявые пальцы дотронулись до его груди – и Энки повалился навзничь. Перед глазами промелькнули почерневшие небеса, а потом была только вода. Она заполняла рот и нос, одежды тягучим коконом облепили и сковали тело. Где был верх, а где низ? В окружающей тьме не разобрать. Пальцы коснулись чего-то гладкого, твердого – мраморного пола? Значит, он вернулся на площадь?

Что-то резко потянуло Энки наверх и вытащило на поверхность. Он сделал судорожный вдох и, закашлявшись, выплюнул попавшую в рот воду. Легкие горели огнем, будто он несколько раз пробежался вокруг обители.

Ритуал еще не закончился. Жрецы по-прежнему стояли в воде и приносили высокородным благословление предков.

– С тобой все в порядке, друг мой? Впервые вижу, чтобы во время ритуала Ниспослания жрец решил заняться подводным плаванием.

– Да… – голос Энки немного осип. Он прокашлялся. – Я в порядке.

Из воды его вытащил высокородный. Высокий молодой мужчина с волосами, связанными в хвост на затылке. Пронзительные черные глаза внимательно изучали молодого жреца.

– Позвать лекаря?

Энки помотал головой и, преодолевая сопротивление воды, пошел к выходу с площади. На сегодня с него было достаточно. «Предложение верховного жреца не такое плохое, – пытался он убедить себя. – Я смогу научиться контролировать выходы за Грань».

Высокородный вместе с Энки преодолел барьер, окружавший главную площадь, и, не отставая, зашагал рядом. Покопавшись в карманах одежд, он вытащил необычную игральную кость из золота, с облегчением вздохнул и убрал ее обратно.

– Меня зовут Шархи.

Энки замер и покосился на собеседника. Тот определенно обращался именно к нему. Но прозвучало лишь имя. Он не назвал ни рода, ни клана, к которому принадлежит, ни свидетелей своего происхождения.

А потом Шархи сделал и вовсе немыслимое: без всякого поклона и смотря Энки прямо в глаза приложил открытую ладонь к своему сердцу. Так приветствовали друг друга равные.

Осторожно, дабы не спугнуть свою удачу, молодой жрец повторил жест.

– Энки, – представился он.

– Тебе лучше пойти домой, друг мой, и хорошенько выспаться. – Высокородный Шархи дружелюбно хлопнул его по плечу. – Похоже, ты переборщил с вином на пиру.

Энки промолчал о том, что не выпил и капли. Решив последовать совету, он все же направился в Малый дворец, надеясь, что Сатеша легла спать и не будет переживать из-за его раннего возвращения.

Мокрые одежды неприятно липли к телу, и ветерок, приносивший по ночам желанную прохладу, сейчас пронизывал до костей.

Шархи по-прежнему шел за ним по пятам.

– Необязательно идти вместе со мной.

– Друг мой, нам просто по пути. Отец сказал мне привести сестру – она не явилась на Ниспослание. Поверить не могу, что прилежная Сатеша не пришла на ритуал, лишь бы не видеться с отцом! – Шархи рассмеялся.

– Сатеша?

– Знаешь ее?

– Она меня вырастила.

– Вот так? Тогда мы почти семья! Похоже, ты мой племянник. – В черных глазах Шархи заплескалось веселье. – И как нынче поживает сестра? Я, конечно, встречусь с ней, как и велел отец, но вряд ли она удостоит меня хоть словом…

За разговором они не заметили, как дошли до Малого дворца. Энки успел без подробностей описать жизнь, которую ведет Сатеша, и Шархи не уставал поражаться, почему она выбрала добровольное заточение в обители.

– Отец столько раз предлагал ей вернуться, что и не пересчитать, но Сатеша… Скажем так: сестрица не склонна забывать обиды…

Энки задался вопросом: что же могло обидеть Сатешу настолько, что она отстранилась от семьи? Шархи рассуждал о ее поступке с игривой усмешкой. Было непохоже, чтобы он жалел об отсутствии в своей жизни старшей сестры.

Во дворце их пути разошлись.

– Я отправляюсь на поиски сестры. Правда, она, скорее всего, запрется в покоях, едва услышит мой голос. Мы виделись всего раза три, но она уже причислила меня к никуда не годным родственникам.

– Уверен, что это не так. У Сатеши доброе сердце.

Губы Шархи растянулись в улыбке.

– Доброй ночи, Энки! Надеюсь, еще увидимся.

Энки поплелся в свои покои. Отяжелевшие полы верхней одежды оставляли мокрый след на каменном полу, но некому было это заметить – слуги все еще не вернулись с ритуала Ниспослания.

Двигаясь вдоль центральной галереи комнат первого этажа, Энки услышал всхлипы – кто-то плакал. Надрывно, неутешно, периодически переходя на визг. Завернув в сторону Хрустального павильона, он увидел маленькую фигурку, съежившуюся около лебедя, выточенного из куска янтаря. Девочка. Та самая, что увидела его во время поклона Великим Ашу.

«Должно быть, ее выпороли», – с горечью подумал Энки. Прекрасные темно-каштановые волосы юной высокородной растрепались, платье, пошитое из розоватого шелка, напоминавшего лепестки цветущего миндаля, перепачкалось, а подол и вовсе порвался. Девочка рыдала, уткнувшись лбом в колени.

Энки осторожно приблизился, не желая испугать ребенка.

– У тебя все в порядке?..

Она не ответила, продолжая плакать.

– Тебя наказали и не пустили на пир? Хочешь, можем вместе пробраться в кухни, – предложил он, присаживаясь рядом. – Наверняка там осталось много угощений.

Все еще давясь рыданиями, юная высокородная подняла голову. Она смотрела на Энки, но не видела его.

Девочку ослепили.

Глава 4

Первая кровь

В покоях Сатеши царил полумрак. Свечи догорали, но она и не думала ложиться спать. Мысли, одна тревожнее другой, заполняли ее разум, лишая покоя.

Сатеша взяла со столика нефритовый гребень и встретилась взглядом с собственным отражением. Темные локоны, блестящие от ароматических масел, шелковой волной падали ей на спину. Она давно привыкла сама расчесывать их – в обители высокородные были слугами, и помощников в повседневных мелочах им не полагалось. Сатеша смирилась с этим. С этим и многими другими… неудобствами.

Восемнадцать лет назад она покинула дом. Ей было двадцать, наступала пора подыскать выгодную партию, заключить союз, который укрепил бы власть ее семьи. Но сначала ей предстояло служение. Всего пять лет в обители. Многие высокородные считали эту традицию унизительной. Сатеша же видела позор в другом.

Отец, властитель провинции, хотел для нее легкой службы. Он послал ее во дворец, где жил единственный жрец-младенец. Разве мог он причинить много хлопот?

Сатеша ушла из дома с сердцем, наполненным гневом и ненавистью. Служение было честью – так говорил Путь. Она смиренно принимала его, но остальное…

Рука Сатеши невольно сжалась в кулак. Когда она уходила, отец вышел ее проводить, взяв с собой рабыню – высокую темноволосую женщину с потухшим взглядом. Какое оскорбление! Он словно заявлял Сатеше, что начнет резвиться с этой девкой и качать на руках ее выродка, как только дочь уйдет.

Сатеша подняла со столика заколку и принялась крутить в руках. Какая-то часть ее хотела сорваться с места и побежать на главную площадь. Присоединиться к празднику, увидеться с семьей и… Сколько она не видела своего отца – властителя Шадора? Так долго, что уже забывала его лицо.

Она больше не злилась на отца, нет. Гнев давно прошел, но план – составленный расчетливо, без каких-либо эмоций, – лишь усовершенствовался и утвердился в ее разуме за годы, проведенные вдали от семейного дворца.

Останься она подле отца, то непременно осуществила бы его – избавилась от Шархи… и тем самым сошла с Пути.

«Я там, где должна быть», – повторяла Сатеша и верила в это. Служба в Малом дворце уже давно перестала быть обязанностью. Разве могла она даже помыслить об уходе и оставить Энки? Кто еще мог позаботиться о нем, кроме Сатеши? Семья? Нет… Они отвернулись от собственного ребенка, но почему – на этот вопрос у Сатеши не было ответа. По обители крутились сплетни, и многие сходились в одном: с Энки что-то не так. И незнание, что именно, послужило причиной фактического изгнания из лона семьи, вселяло в людей сначала подозрение, а потом неприязнь. Весь спектр этих эмоций Сатеша видела в глазах сменявшихся жрецов-наставников. Они тоже искали причину, а когда не обнаруживали, спешили уйти подальше.

Или они все же что-то узнавали?..

Сатеша могла только предполагать – ей ничего не говорили. Тайны жрецов не полагалось знать даже высокородным.

«Сегодня он увидится с семьей, – думала Сатеша, вновь беря в руки гребень. – Они должны признать его. Он молод и талантлив. Как семья может отказаться от опоры?»

Что может заставить их отказаться?

Сатеша признавалась себе, что поначалу и сама искала в Энки странности. И что же она видела? Одинокого ребенка, отчаянно искавшего защиту, за которой можно было бы укрыться от окружающего мира. В меру своих сил и возможностей Сатеша постаралась дать ее мальчику. Но этого было мало. Слишком мало. Мысль об этом комом вставала в ее горле и ложилась на плечи невыносимой тяжестью. Если бы с Энки был кто-то из равных ему… Но ни одна жрица не протянула ему руку. Кому нужен ребенок, которому суждено жить во славу другой семьи? Кому нужно дитя, чей таинственный изъян отделил его от собственной родни?

Сложно растить ребенка-жреца и при этом не пересекать линию, предписанную Путем, но Сатеша старалась. Видят Великие, она делала все, что могла. Не раз и не два посреди ночи обыскивала дворец в поисках мальчика, ходившего во сне. А потом отчитывала слуг, если те начинали распускать слухи. Когда Энки болел, Сатеша не покидала его покоев и пристально наблюдала за каждым движением лекаря, обещая ему мучительную смерть, если тот ошибется с дозировкой снадобья. Она пересказывала Энки истории, которые слышала от своей матушки, заказывала у лучших ремесленников диковинные игрушки и поручала поварам готовить блюда, чей изысканный вкус мог бы потрясти самих Ашу.

Она дела все, что могла. И порой даже то, чего не должна была.

В пятнадцать лет Энки увлекся молодой высокородной. Как ее звали? Ах да – Анту. Первая любовь, первое увлечение, не имевшее ничего общего с доводами рассудка. Юная прелестница околдовала Энки. Была ли она столь же влюблена? Сатеша подозревала, что да, иначе как девушка решилась на подобную глупость? Жрецы не могли спуститься в яму позора и через брак перейти в более низкую касту. Союз был попросту невозможен. Анту не могла этого не знать – и все же осмелилась сначала на поцелуй, а потом и на ночь в покоях Энки.

Сатеша могла бы их остановить, но вместо этого позволила своему воспитаннику познать сладость женских объятий.

А потом сделала что должно – перерезала девушке горло. Все было сделано быстро и тихо. Для всех Анту нашла выгодную партию и уехала из провинции. Семья девушки была счастлива, что их позор остался не оглашенным, а сундуки пополнились золотом.

Негромкий стук в дверь заставил Сатешу дернуться. Она нахмурилась, гадая, кто потревожил ее в столь поздний час. Наверняка одна из девчонок. Что ж, Сатеша ожидала от них какой-нибудь выходки. Три служанки отдали свой долг и были готовы вернуться в родительские дворцы. Они вполне могли пропустить празднование Ниспослания, лишь бы напоследок показать зубы, напомнить себе и окружающим о своем высоком происхождении.

– Войдите, – велела Сатеша, мысленно представляя наказание для дерзкой девчонки.

Но вместо служанки в ее покои вошел молодой мужчина.

Она узнала его, хотя не видела последние семь лет. Он был похож на их отца Шадора: те же черты лица, та же манера вскидывать подбородок, та же улыбка, говорившая, что ее обладатель знает куда больше, чем ты можешь надеяться когда-либо узнать.

– Доброй ночи, достопочтенная старшая сестра. – Он поклонился, и в его черных глазах вспыхнули огоньки веселья.

– Шархи. – Сатеша подавила желание сплюнуть. – Как ты посмел заявиться сюда?!

Она не хотела повышать голос и показывать свой гнев, но один вид Шархи заставлял ее трястись от злости. Он был выродком рабыни-иноземки, и все же отец признал его. Но Сатеша не назвала его братом. Шархи был ошибкой, осквернением, пятном. О, с каким удовольствием она бы стерла его! Но отец решил оставить паршивца. Не подчиниться решению родителя – значило пойти против воли семьи, – а значит, сойти с Пути. Сатеша покинула дом, зная, что противостоять искушению не в силах. Слишком силен соблазн добавить каплю яда в кубок Шархи и покончить с его жалким существованием.

– Отец задавался вопросом, почему ты не пришла на праздник. Он хотел справиться о твоем здоровье.

– Мое здоровье! – Сатеша глубоко вздохнула. – Можешь передать, что я в добром здравии.

– Он был бы рад тебя увидеть. Как, впрочем, все наши братья и сестры. – Шархи обвел взглядом ее покои. – Тебе не скучно жить в обители? Если тебе невыносима жизнь в доме отца, ты могла бы путешествовать…

– Прикуси язык, мерзкий выродок! – Она все-таки перешла на крик. – Может, отец и благоволит твоей дерзости, но я ее терпеть не намерена!

Шархи примирительно поднял руки.

– Как знаешь, достопочтенная старшая сестра.

– Ты понимаешь, сколько неприятностей доставляешь семье? Среди высокородных ходят слухи, будто отец хочет сделать тебя новым властителем. Ты знаешь, чем это может закончиться?! Другие семьи отвернутся от нас!

– Достопочтенная старшая сестра, – усмехнулся Шархи, – впервые ты согласилась побеседовать со мной. Обычно захлопывала дверь, как только видела мое лицо. Кто знает, быть может, скоро мы вместе будем пить чай и говорить о будущем Аккоро…

– Безродная собака!

Сатеша замахнулась, собираясь отвесить наглецу заслуженную пощечину, но ее внимание отвлек крик.

– Госпожа! Госпожа! – Молоденький раскрасневшийся слуга влетел в ее покои, не задумываясь о приличиях. – Госпожа! Там! Там!

Интерес, приправленный волнением, немного остудил гнев Сатеши.

Мальчишка какое-то время махал руками и что-то невнятно бормотал.

– Успокойся и скажи, что случилось! – рявкнула Сатеша.

– Достопочтенный господин! Он… он пришел в крыло для слуг!

Сатеша нахмурилась.

– Зачем?

– Он… он… – запинался слуга, – искал хранителя благочестия. Я… Я… мы… мы показали путь, как и просил господин… И… я… я же не знал, госпожа! Я понятия не имел! Молодой господин просто выхватил хлыст и… и… и я к вам прибежал. Сразу к вам!

Больше Сатеша его не слушала. Не заботясь, что облачена в ночное платье, она оттолкнула с дороги Шархи и понеслась по галерее. Сердце вырывалось из груди, когда она думала о том, что могло произойти и какие последствия грядут.

Комната хранителя располагалась на первом этаже дворца в крыле, отведенном для слуг. Сам хранитель благочестия Малого дворца был мужчиной средних лет, происходившим из касты мудрых. Всегда хмурый и неулыбчивый человек, он неуловимой тенью скользил по дворцу и подмечал все, что противоречило заветам Пути. В его власти было наказывать за проступки, но Сатеша ни разу не замечала, чтобы он переходил рамки дозволенного или злоупотреблял своим правом. До некоторой степени хранитель ей нравился – беседы с ним нередко увлекали.

Картина, открывшаяся Сатеше, лишила ее дара речи. Энки стоял в комнате хранителя и, сжимая в руке хлыст для наказаний, осыпал ударами скрючившегося на полу мужчину.

– Достопочтенный господин… – пересохшими губами прошептала Сатеша. – Что вы творите?

– Не мешай, Сатеша. – Энки вздернул голову. Он злился, да, но гнев не помутил его разум. Он знал, что делает. – Лучше спроси его! Спроси, что он натворил!

На спину хранителя обрушился еще один удар. Одежда разорвалась – кусочки атласа понуро свисали, касаясь каменного пола. Хранитель нравственности и благочестия что-то промычал через плотно сжатые губы.

– Достопочтенный господин…

– И он не признает свою вину!

Еще один удар.

– Он лишил девочку зрения!

Удар.

– И думает, что может уйти безнаказанным…

Хранитель приподнял голову – на щеке его алел след от хлыста. Должно быть, он выдержал несколько болезненных ударов, прежде чем склонился и сжался на полу.

– Я… следовал Пути… – прохрипел хранитель. – Правда на моей стороне. Великие Ашу на моей стороне.

– Ах вот как?

Новый удар вырвал из хранителя крик.

– Выходит, это Великие Спящие благословили тебя на ослепление ребенка?!

– Она… она видела поклон жреца… я… я… делал все как…

Свист хлыста – и продолжения фразы не последовало.

Сатеша кусала губы, не зная, что предпринять. Она не имела права вмешиваться и останавливать руку Энки. Но если это не прекратить… Краем глаза Сатеша заметила Шархи – выродок последовал за ней и теперь с интересом наблюдал за представлением. И… Неужели она увидела в его взгляде одобрение?

– Достопочтенный господин! – Сатеша встала между Энки и хранителем. – Прошу вас, остановитесь!

– Он виновен, Сатеша! Прикрывается Путем, как щитом!

– Но вам ли это решать, достопочтенный господин? Прошу вас! То, что вы делаете… недопустимо. Будут последствия…

– Последствия?! Скажи это девочке, которая больше никогда не сможет увидеть лицо матери!

Сатешу не беспокоила ни безымянная девочка, ни ее будущее, а вот то, что мог навлечь на себя Энки, заставляло ее сжаться от страха.

Наконец хранитель пронзительно закричал – и рука Энки дрогнула.

– Не думай, что я забуду о случившемся, – сказал он, отбрасывая хлыст.

Сатеша вздохнула.

– Достопочтенный господин…

– Что будет с девочкой? Где ее родители?

– Она… Мы ее пристроим куда-нибудь. Если о наказании узнают, на семью девочки ляжет позор. Родителям проще… расстаться с ней.

Энки выругался сквозь зубы и вышел из комнаты хранителя. Шархи, к большому беспокойству Сатеши, последовал за ним. Высокородная недовольно поджала губы. Пока выродок рабыни находится во дворце, за ним нужно присматривать. Но оставалось еще одно важное дело, требовавшее ее внимания.

– С вами все в порядке, хранитель?

Она снизошла до того, чтобы помочь мужчине подняться. Тот, пошатываясь, растерянно пытался поправить пришедшую в негодность одежду. Он не злился. По правде говоря, Сатеша ни разу не замечала, чтобы хранитель гневался. И даже сейчас, после порки, он выглядел потрясенным и расстроенным, но ярость не затуманивала его взор.

– Кровь… Он пролил кровь…

Хранитель провел пальцами по порезу, оставшемуся после кнута.

Сатеша поморщилась и перевела взгляд на стены, украшенные белоснежной узорной резьбой. Комната хранителя была простенькой, почти аскетичной, но не лишенной вкуса. Взгляд притягивал роскошный черный гобелен, с которого на присутствующих смотрели Великие Спящие, вышитые золотыми нитями.

– Я не в обиде, госпожа, вы же знаете, – качал головой хранитель, – но достопочтенный господин преступил закон Пути.

– Верно. Доложить о произошедшем вершителю – ваш долг.

– Вы понимаете, – прошептал мужчина, шмыгнув носом. На его глазах выступили слезы благодарности. – Вы благочестивая женщина, моя госпожа. Я знал, что вы поймете.

Улыбка Сатеши была искренней – высокородная и правда понимала хранителя. Пути вели их разными дорогами, но оба шли по своей тропе без капли сомнений. Она полагала, что хранитель замрет от потрясения, когда она успокаивающе дотронется до его руки. Все так и произошло: мужчина просто окаменел от шока – впервые к нему прикоснулась высокородная! – и не заметил крошечную иголку, проколовшую кожу.

Хранитель не дойдет до вершителя. Яд остановит его сердце через пару минут – и никто не засвидетельствует преступление. Разве что молоденький слуга… Нужно закрыть рот и ему. А Шархи… Она найдет способ призвать его к молчанию.

– Приятного вам вечера, хранитель.

– Да ниспошлют Великие вам приятные сны, моя госпожа.

Энки не мог забыть ее глаза – ослепшие, пустые. За что такие мучения? Просто потому, что девочка увидела, как он кланяется статуям. Да, Путь гласил, что лишь Великим и родителям позволено видеть полный поклон жреца, и девочка случайно нарушила закон. Но сопоставимо ли было наказание с ее провинностью?..

Энки влетел в комнату хранителя полным решимости покарать преступника, но нападать на беззащитного человека казалось низостью. Лучше бы хранитель сопротивлялся.

Энки пнул стопку книг – и листы желтоватого пергамента разлетелись по каменному полу.

Он почти не заметил боли, тут же вспыхнувшей в ушибленном пальце, – буря, бушующая в нем, поглотила ее.

Наказывая хранителя, Энки и не хотел останавливаться. Его разум будто погрузился в полыхающее облако, которое разбудило в нем нечто, вырвавшееся на свободу. Каждый удар был заслужен – в тот момент Энки нисколько не сомневался в своем праве вершить суд.

Но облако развеялось, и пришла растерянность.

Несколько раз Энки подумывал вернуться в комнату хранителя, правда, не знал зачем: то ли продолжить наказание, то ли принести заживляющую мазь.

В смятении Энки оглядел собственные покои. Знакомые стены, расписанные витиеватыми узорами, давили, не позволяли сделать вдох. На полу валялось то, что осталось от хрустальных статуэток. Каждая из них стоила гору золота – слуги шептались об этом, но сам Энки едва ли задумывался о цене. Не задумался он и о суровом наказании, которое может постигнуть девочку.

Энки чувствовал себя дураком. Если бы он сразу пошел к хранителю и заступился… Если бы вовремя остановил… А смог бы? И что сказала бы семья, узнай, что Энки лезет в дела хранителя благочестия? Он так долго старался доказать отцу и матери, что достоин служить семье!

Энки застыл посреди гостиной, и вся энергия разом его покинула. Небо за окном светлело – близился рассвет.

– Я не побеспокою, друг мой? – В арочном проходе появилась высокая фигура Шархи. – Значит, ваш хранитель ослепил девочку?

– Она случайно забежала в храм и увидела мой поклон.

Шархи не выглядел удивленным.

– Я знаю семью мудрых, которая примет ее.

– Просто так примет? Она замарала себя наказанием.

– О, мой друг, поверь, это не станет препятствием. У них нет детей, и любое усиление семьи в их же интересах. И потом… Видишь ли, это семья западного народа. Ашу'амир нет дела до наших наказаний. В семье мудрых она не будет знать нужды.

– Но разве мы можем… решать судьбу ребенка? – спросил Энки. – Мы не вправе. Родная семья девочки…

– Отказалась от нее, – закончил фразу Шархи. – Могу поспорить, что они поспешили вычеркнуть ее имя из родовых книг.

– Они могут передумать…

Шархи невесело усмехнулся, ничего не ответив.

– Пусть хотя бы останется в родном городе, среди своего народа…

– Никто из нашего народа ее не примет. Мой друг, девочку выкинули как клейменную дурным поветрием. – Шархи поднял с пола обломок розового хрусталя и с интересом осмотрел его. Указательный палец осторожно прошелся по острой кромке. – Семейство, о котором я сказал, недолго пробудет в городе. Если хотим передать им девочку – нужно спешить.

– Ты встретишься сначала с ее семьей? Может, у них есть план, о котором мы не знаем.

Уверенности в голосе Энки не было. Он не представлял, по каким заветам живут высокородные, – все его знания были поверхностными и приличествовали жрецу.

– Что ж, мне несложно наведаться к ним, хотя я и не самый желанный гость.

Шархи ушел, сжимая в руке осколок.

После его ухода Энки удалось до полудня забыться тревожным сном, но, поднимаясь с ложа, он не ощутил прилива сил. Вопросы метались в голове, подобно разъяренному рою, и жалили, стоило подпустить их слишком близко.

За праздничной ночью последовал день, наполненный размеренной леностью. Сонные служанки пытались скрыть зевки и терли глаза, мечтая оказаться в постели.

Энки же чувствовал себя так, словно и не просыпался. Омовение, утреннее подношение Великим, смена дневного облачения, лекции наставников о законах Пути, которые Энки знал наизусть с пяти лет, медитация – привычные заботы казались неуместными, неестественными. Даже тяжелая верхняя мантия из плотного бархата с вышитыми золотыми цаплями давила на плечи сильнее обычного.

Сидя в своем любимом уголке читального зала, окруженный древними картами и книгами, Энки впервые за долгое время не хотел двигаться. Тело отяжелело, а мысли ворочались в голове так медленно, словно впадали в спячку.

Энки открыл первый попавшийся под руку фолиант и провел пальцами по пожелтевшей странице, заполненной изображениями цветов. На обложке книги не было ни названия, ни имени автора. Неизвестный мудрый посвятил всю свою жизнь, пытаясь зарисовать и изучить самые редкие цветы Аккоро, но о себе не написал ни строчки. Это казалось ему неважным? Не занимала тайна его имени и других мудрых – труд о редких целебных цветах забросили в дальний угол зала. Энки нашел фолиант несколько лет назад и, смотря на скопившуюся пыль, решил, что его не открывали целые десятилетия.

Именно пыль подтолкнула его любопытство. Цветы Энки не интересовали, но все же он прочел увесистое исследование, еще не подозревая, какое сокровище обретает. За убористым почерком, восхищенно рассказывающим о целебных свойствах корня лотоса, он пытался увидеть безымянного мудрого, посвятившего жизнь растениям. На страницах то и дело встречалась датировка записей. Шестьдесят семь лет – столько мудрый отдал своему труду. А что случилось с ним потом, когда он поставил последнюю точку? Хотя… какая разница? Жаль, что его труд пропадал в обители.

Слепые глаза девочки отразились на странице. Энки зажмурился, отложил книгу в сторону и улегся на подушки, принесенные слугами. Он прикрыл уши руками. Ему слышались детские крики. Тоненький голос кричал, умоляя помочь. Доносился издалека, гулко отдаваясь от стен колодца.

Колодец… Тот проклятый колодец…

Энки подскочил, опрокинув масляные лампы на разложенные на полу свитки. Огонь жадно вгрызся в ветхий пергамент и через пару секунд перекинулся на шкаф с историческими трактатами. Недолго думая, Энки стянул с себя верхние одежды и попытался сбить пламя. К сожалению, его отчаянные взмахи только подстегнули аппетит огненного монстра.

– Достопочтенный господин! – Женский вскрик отвлек Энки.

Сатеша, облаченная в платье медового цвета с ниспадавшей до пола длинной накидкой, бросилась к Энки. Она выхватила из его рук объятые огнем одежды, отбросила их и потянула молодого жреца, загораживая его от пламени собой.

– Пожар! Несите воду! Быстрее! Шевелитесь!

Слуги сбежались на крик, неся ведра с водой.

Огненные языки потихоньку угасали, оставляя на полу золу. Одна из девиц споткнулась и упала, выронив глиняный кувшин. Вода разлилась, заливая почерневший пергамент. Кувшин разлетелся вдребезги.

– Неуклюжая дура!

– Он тяжелый! – надулась девушка, поднимаясь на ноги. – Я не люблю носить тяжести!

– Шевелись, девочка, пока я не начала учить тебя послушанию!

Сатешу трясло. Она отвела Энки в соседнюю комнату и придирчиво осмотрела.

– Вы не пострадали?

– Нет, но… Сатеша! Ты обожглась!

– Не беспокойтесь обо мне, достопочтенный господин. Со своей ссадиной я разберусь позже.

– Ссадина? У тебя обожжены руки! Позовите целителя! Сейчас же!

– Нет, не нужно. Я сама дойду до целителя, как только позабочусь о вас.

– Я не ранен. Ступай к целителю, Сатеша!

– Если вы того желаете, я так и поступлю.

Она склонила голову, но не ранее, чем убедилась в его невредимости.

– Я отведу тебя.

– Нет. Я спущусь в город. Нечего лишний раз приглашать мудрых в обитель – они и так возгордились.

– Тогда поспеши, Сатеша. Ты сама учила, что даже мелкие раны могут загноиться.

– Тогда позвольте мне ненадолго отлучиться. – Она уже собралась уходить, когда внезапно припомнила. – Ах да, достопочтенный господин, сегодня к обеду подадут ваш любимый пирог с томлеными грушами. Прислать музыкантов в обеденную залу?

– Нет.

При мысли о еде к горлу подкатил ком. Ожоги Сатеши, слепые глаза девочки и колодец…

Колодец.

Почему Энки вспомнил о нем? Старый колодец, заполненный ледяной водой подземного источника. Ладони Энки взмокли, грудь сдавило. Он ничего не мог сделать. Разве можно помочь другому, когда сам не понимаешь, на что опереться? Бессилие грозило раздавить.

Еле передвигая ноги, Энки шел, сдерживая волны накатывавшей паники. Он ненавидел себя за слабость, но не мог вырвать ее корень, внедрившийся прямиком в сердце. Он надеялся, что Путь поможет ему справиться, в нем он найдет свою силу.

Но был ли Путь у жреца, отвергнутого семьей? Была ли у него цель?

Галереи комнат, мраморные ступени, тяжелые двери – наконец, он вышел наружу. Свежий воздух наполнил грудь. Стало немного легче. Солнце растеряло полуденный жар и приближалось к западной границе, окрашивая листья подвесных садов в оранжевые оттенки.

Энки сел на бортик фонтана и опустил руки в прохладный журчащий поток, бивший из глубин земли, омыл лицо. Пальцы дотронулись до ал'соры… Оставалось радоваться, что наносили ее детям очень рано, так что воспоминаний о ритуале не сохранялось.

Мучения не вечны. Заживут ожоги Сатеши. И Энки забудет о муках, перенесенных в Чертогах Ашу.

Нет. Некоторые страдания не заканчиваются.

Девочка, ослепленная хранителем, вряд ли забудет причиненную ей боль. Интересно, удалось ли этому высокородному, Шархи, встретиться с родней малышки?

– Ах, ну наконец-то!

Услышав незнакомый голос, Энки обернулся. Бодрой походкой к нему шагал вершитель – молодой и долговязый, с копной огненно-рыжих волос, торчащих во все стороны. Одежда его выглядела неряшливо: полы одежд были запыленными и потрепанными, рукава верхней мантии небрежно закатаны по локоть, а с пояса свисали нелепые украшения, напоминавшие мелкие разбитые ракушки. Рядом с вершителем шагал Шархи – невозмутимый и расслабленный.

– Удивлен? Кто-то еще думает, что вершителям нужны осведомители, дабы узнать о преступлении? Вот потеха! Нергал мог бы выследить тебя за пару секунд, но он слишком занят, а потому прислал меня. О нет, я нисколько не против! Нет ничего лучше, чем беседа с непослушной молодежью! – Вершитель шутливо погрозил пальцем. Его плечи едва заметно подрагивали, будто он все время едва сдерживал рвущийся наружу смех. – Ну и? В чем ты там провинился? Я вершитель Маар. Давай остановимся на том, что ты очень сожалеешь и моя пламенная речь вернула тебя на истинный Путь. А вот и наказание: плохой мальчик! – Рыжеволосый вершитель легонько шлепнул Энки по лбу. – Ну и погодка у вас в восточных провинциях, песья задница! Жара и влажность! Жду не дождусь завтрашнего отъезда. Куда нас поведет Нергал? Одни Ашу ведают.

Маар ушел не попрощавшись.

– Он не похож на вершителя, – сказал Энки, когда рыжеволосый скрылся из вида.

– Это к лучшему. Я знаю Маара восемь лет. Он надежный друг.

– Ты говорил с родителями девочки?

Шархи поморщился.

– Все еще называешь ее девочкой. Может, хочешь узнать ее имя?..

Энки покачал головой.

– Как пожелаешь. – В тоне Шархи проскользнуло неодобрение. – Я поговорил с матерью ребенка. Девочку не примут в семью – она отмечена позором, а мать не собирается возвращаться в обитель, чтобы жить с дочерью среди жрецов.

– Почему?

– Она несколько лет была служанкой, потом вернулась в родной дом, где переоделась в шелка и вспомнила, что это перед ней должны падать на колени. Обитель стала ее величайшим унижением… Вижу, ты не удивлен…

Энки знал о полных неприязни взглядах высокородных, служивших в обители, но со временем научился их не замечать.

– Пойдешь со мной? – спросил Шархи. – Сам проводишь девочку и увидишь ее новое семейство.

Покинуть обитель? Идея будоражила, но… Но Путь предписывал даже не думать о том, чтобы ступить на землю за пределами обители жрецов.

– Я не могу уйти.

Хотя в детстве он пытался. Неудачно, само собой – охрана у врат каждый раз его останавливала, и наставники-жрецы строго наказывали, говоря: «Наше наказание – материнская ласка по сравнению с тем, что с тобой сделают вершители, если ты нарушишь законы Пути, мальчик!»

И все же Энки пытался представить, какова жизнь за пределами его крохотного мира на плато. Высокородные и воины, мудрецы и ремесленники… И низкорожденные. Как они живут? Что ждет его, Энки, в городе? Водоворот новых ароматов, звуков, незнакомых традиций. А за стенами города… Он мечтал о путешествиях, но решись он переступить границу… Семья прокляла бы его.

– Жрец не может выйти из обители. А вот для высокородного выход из обители всегда открыт, – раскрыл прописную истину Шархи.

– К чему ты ведешь?

– Я немало путешествовал по миру. Поверь мне, высокородных не везде ждут с распростертыми объятиями. Но мой рыжеволосый друг научил меня одной хитрости. – Шархи коснулся кончиками пальцев ал'соры. – Как ненадолго стать кем-то другим.

– Маскировать ал'сору – преступление.

– Кому навредит вылазка в город? Скажем, ты приехал со свадебной процессией – просто один из высокородных, которого никто не знает. Ночь сохранит тайну, а к рассвету вернешься в обитель…

В груди всколыхнулась волна нетерпения. Энки старался не показать, насколько ему хочется согласиться. Сколько раз он мечтал преодолеть запретный порог…

То, что он искал и чему пока не мог подобрать название, могло ждать его за границами обители.

Эта мысль пугала и одновременно приводила в восторг.

Энки одернул себя. Выход из обители не увеселительная прогулка. У него есть причина, причем веская. Отвести девочку в новый дом, помочь ей. И правда очень ответственная задача.

– Я не настаиваю, мой друг, – сказал Шархи, прерывая долгое молчание. – Смогу справиться в одиночку. Отвести ребенка – несложная задача.

– Нет. Я пойду с тобой.

Глава 5

Оковы мира

Он так ничего и не выяснил. Жрица не только с ним не поговорила – даже во дворец не пустила. Послала служанку и велела передать, что Агимона скинут с плато обители, если он сам тотчас не уберется с глаз долой. Ему пришлось в очередной раз склониться перед высокородной и уйти ни с чем.

Великие Ашу! Он все больше уверялся: Ишари что-то знает о Саордале. Он помнил ее брата, одержимого подземным городом. Тот даже сбежал из обители, за что поплатился жизнью и навлек наказание на семью. Могла ли Ишари направить того высокородного, Малкера, на поиски Саордала? Но зачем? Знала ли она что-то о сущностях, обитавших в темных недрах города? Может, жрица искала их?

Мало кто верил, что Саордал существует. Агимон всю жизнь по крупицам собирал информацию о нем, но ее не накопилось и на один абзац научного труда. Вопросы оставались без ответов, а прорехи в ткани мира множились. Вершители не слушали предостережений.

Вершители… Чем они вообще были? Что происходило с детьми, которых забирали в башню, скрытую в песках пустыни на далеком юге? Как они лишались человечности? Возможно, они тянули нечистую силу из прорех и становились… другими.

Когда-то мудрые в погоне за знаниями стали служить вершителям, почитали их за вестников Великих Ашу. Агимон подозревал, что природа вершителей и жрецов схожа, а источник ее нечестив. Ныне только хранители благочестия оберегали Путь.

Агимон приказал Ферхи подготовить повозку, и ученик в кои-то веки добросовестно выполнил работу. Или почти добросовестно. Парнишка залатал одежду, пополнил запасы снеди, подковал лошадь и… купил себе новую курительную трубку. Агимон поджал губы.

– Я не включал трубку в список покупок, мальчик.

Ферхи расплылся в нагловатой улыбке, сказавшей Агимону, что он вконец разбаловал паренька.

– Это мой подарок на день Ниспослания, мудрый. Вас пригласили на пир, а мне пришлось искать утешение в таверне. И там была миленькая торговка. Ну а дальше – сами понимаете.

Ферхи спрыгнул с козел и помог наставнику уложить в повозку мешочки с засушенными травами. От парня пахло дешевым вином, но Агимон не сделал ему замечания – Ферхи необходимо расслабиться перед дальней дорогой, полной невзгод.

– Агимон! – окликнул его незнакомый насмешливый голос. – Подожди, мы составим тебе компанию.

К повозке приблизились два всадника. Вершители. Первый – молодой, рыжеволосый – одаривал Агимона и его ученика широкой лисьей улыбкой. А второй… второго он знал. Черноволосый, без единой эмоции на лице.

– Вершитель Нергал, – поклонился Агимон и поморщился, когда в спине что-то хрустнуло.

Выглядевший отрешенным, вершитель едва заметно кивнул.

– Куда держишь путь, Агимон? – спросил рыжеволосый, осматривая повозку.

Хранитель благочестия не видел его глаз за повязкой, но был уверен, что рыжеволосый внимательно оглядывает каждый угол. Ферхи склонил голову и замолк – всю задиристость как ветром сдуло.

– Я всегда в дороге, вершитель. Ищу заблудших, сбившихся с Пути и помогаю им по мере своих скромных сил. Я направляюсь в сторону Урсы.

– В таком случае нам по пути.

– Сочту за честь разделить с вами дорогу.

Они выехали через северные ворота и в молчании двинулись вперед. Агимон с подозрением покосился на попутчиков. Нергал не мог вынести его присутствия и часа, а теперь согласен путешествовать вместе? Или… он знает, кто стоит за исчезновением жрецов?

«Нет, – одернул себя Агимон. – Сейчас не время сомневаться».

Первым снова заговорил рыжеволосый вершитель:

– Ах да, Нергал, я наказал парня-жреца, пролившего кровь. Отсек два пальца.

– Милосердное решение. Мягкость только вредит твоим подопечным, Маар. Все мы помним, чем закончилось господство жрецов.

Нергал наблюдал за реакцией мудрого, ожидая, что тот выдаст себя. Но Агимон прожил не один десяток лет, обладая запретными знаниями, и умел, когда следует, притворяться глухим и немым. Вершители вычеркнули из истории время правления жрецов, закончившееся с приходом Алламуса. Роковая ошибка ознаменовала конец прошлой эпохи. Ныне было мало известно о времени до разделения людей на касты. Покорив жрецов, едва не погрузивших мир в хаос, вершители явили смертным волю Великих Ашу и принесли с собой Книгу Пути.

Двадцать лет назад Агимон нашел рассыпавшийся трактат, написанный хранителями благочестия еще в те времена, когда они прислуживали вершителям. В своем труде неизвестный мудрый рассуждал о появлении каст. Он считал, что те, кто пошел за Алламусом, стали низшей кастой – низкорожденными. Проигравшей стороне выпала худшая доля. Те же, кто воевал против Алламуса, стали первыми властителями и воинами. Помогавшие советами и врачеванием стали мудрыми, а снабжавшие армию назвались ремесленниками. Если написанное было правдой, то вершители хорошо поработали, переписывая историю и исключая из нее неудобные факты.

– Не думай, что твои игры остались незамеченными, Маар, – сказал Нергал, не смотря на собеседника. – Что ты нашептываешь высокородным? Решил, что самовольно можешь создавать союзы? Ты встречался с противниками Шадора. Зачем?

– Просто любопытство, Нергал, не во всех оно потухло. Я поеду вперед – разведаю дорогу.

Рыжеволосый, пустив свою лошадь рысью, отделился от группы. Нергал повернулся к Агимону. Глаза вершителя, скрытые за красной повязкой, сверлили нарочито спокойное лицо хранителя. Но разве мог Агимон тягаться с ледяной маской воспитанника башни Нир'Ушур?

– Агимон, ты знал женщину по имени Урушра?

– Не припоминаю, вершитель. Кто она?

– Жрица. Пропала три луны назад. Вершитель, которому она принесла клятву, не смог ее найти, а значит, она мертва.

Ферхи сильнее сжал вожжи, его руки едва заметно подрагивали.

– Вот как?

– Тебе знакомо имя Иддин? С ним ты встречался восемь лун назад, незадолго до его исчезновения.

– Я встречаю множество людей, вершитель Нергал. Моя память уже не так хороша. Мы, не благословленные Великими долгой жизнью, с годами теряем…

– Впервые вижу мудрого, который так часто встречается со жрецами, – перебил его Нергал. – Похоже, впереди нас ждут интересные беседы.

Агимон нисколько в этом не сомневался.

Когда ночь опустилась на Аккоро, Шархи, к огромному недовольству Сатеши, остался в Малом дворце.

– Он мой гость, – улыбнулся Энки, смакуя столь простую фразу.

– Конечно, достопочтенный господин, – выдавила из себя женщина. – Я прикажу подготовить комнату.

– Уверен, она постарается отправить меня в самый укромный уголок, – с усмешкой прошептал Шархи.

Он не ошибся. Сатеша выделила ему комнату рядом с крылом для слуг. Немного дальше – и Энки не смог бы проводить гостя: комнаты слуг считались слишком грязными для жреца.

Шархи нисколько не оскорбился. По пути он с интересом разглядывал барельефы, выточенные в мраморной стене. Сцены из Книги Пути сопровождали их на протяжении всего долгого перехода из центральной части дворца в южную. Начиналось все с Искры Творения, вспыхнувшей в Вечной тьме. Из нее появились Создатели – бестелесные существа. В танце они создали мир и защитили его коконом, отделяющим его от Хаоса. Но один из Создателей вышел из танца. После его ухода танец стал нестабильным. В кокон мира пришли время и смерть.

Следующая часть барельефа рассказывала, как Создатели прикоснулись к миру, желая остановить время, но тщетно. В том месте, где воля Создателей коснулась мира, родились Великие Ашу. Разочарованные творением, Создатели отвернулись от мира, но не остановили свой танец.

Еще шаг вперед, и на каменной стене появились Великие Ашу: Арбэл, Суэн, Энлил и Шамаш, взвалившие на свои плечи заботу о мире. По капле беря силу Хаоса, которая просачивалась в кокон, они создали мир. Позже Великие сотворили смертных – каждый свой народ: Суэн стал отцом тех, кого назвал ашу'сатор; Шамаш сотворил ашу'сиэр; Арбэл – ашу'амир; Энлил – ашу'арат, восточный народ, к которому принадлежал Энки.

Говорили, что смертные унаследовали суть Великих Ашу. Мудрые уверяли, что именно различная суть, доставшаяся людям от их творцов, рождала неприязнь народов друг к другу. Непринятие было естественным.

Шархи тем временем остановился у части барельефа, рассказывавшего о разделении на касты по воле Великих и получении Книги Пути. Кивнув своим мыслям, сын властителя пошел дальше.

– Поразительно, – сказал он, – в твоем доме сокровища на каждом шагу!

– Неужели во дворце властителя их не хватает?

Отца Шархи, властителя провинции, Энки изредка видел на церемониях. Было не похоже, что человек, с головы до ног усыпанный золотом и драгоценными камнями, довольствуется скромным домом.

– Я редко бываю во дворце. Большую часть жизни провел в путешествиях и привык к жестким и попахивающим плесенью кроватям на постоялых дворах.

Шархи негромко рассмеялся, и Энки последовал его примеру, думая, что гость шутит.

– Удивительно!

Шархи указал на сцену дарования силы – момент, когда Шамаш наградил жрецов способностью передавать Приказы Великих Ашу. Согласно Книге Пути, после этого Великие заснули, отдав мир людям. А смертные в итоге разделились, и народы отдалились друг от друга.

– Очень похоже на работу семьи Саттари…

К своему стыду, Энки понял, что не знает имен создателей барельефа.

– Семь лет назад Сатеша пригласила лучших мастеров из касты ремесленников, – сказал он. – Они приехали, и на несколько месяцев часть дворца закрыли от посторонних глаз…

Энки не упомянул, что не раз и не два пытался подглядеть за процессом и хотя бы краешком глаза увидеть самих мастеров – он еще никогда не общался с ремесленниками, – но бдительная Сатеша зорко следила, чтобы он не приближался к представителям неблагородной касты.

– Определенно, работа Саттари. Теперь понятно, за что их убили.

– Убили?! – У Энки похолодели ладони.

– Властителя это взбесило. Не само убийство, а то, что Сатеша пригласила во дворец жреца ремесленников. Представляю, какой скандал устроили бы вершители.

– Все дворцы построены ремесленниками.

– Да, но их строили столетия назад, и у мастеров не было даже крохотного шанса увидеть жреца, а Саттари могли столкнуться с тобой. Сатеша не планировала отпускать ремесленников живыми. Не думай, я тебя ни в чем не обвиняю, – добавил Шархи, заметив побледневшее лицо собеседника.

Энки отвернулся от барельефа. Он сомневался, что найдет в себе силы когда-нибудь вновь взглянуть на него.

Поздний ужин прошел в молчании. Шархи сидел за гостевым столом вдали от Энки. Попробуй жрец с ним поговорить – пришлось бы кричать. Так и не сумев съесть ни кусочка, Энки снял с руки царо и ушел в свои комнаты, уже приготовленные для сна. Служанки помогли ему переодеться и незаметно выпорхнули, оставив гореть несколько свечей.

Энки упал на пышную перину, расстеленную на возвышении, скрытом за полупрозрачными занавесями.

Сегодня он впервые покинет обитель.

Разве это не его мечта? Да.

Но мечтать – одно, а перешагнуть порог дозволенного – совсем другое. Узнай о его плане Арата – упал бы в обморок.

Наконец, когда все слуги заснули, дверь комнаты Энки приоткрылась, и внутрь прокрался Шархи. С его плеча свисала пухлая сумка.

– Вот, надень. – Шархи протянул молодому жрецу бархатные верхние одежды и пару сапог. – Сандалии, конечно, удобнее, но лодыжки тебя тут же выдадут.

Энки опустил взгляд на свои ноги – синий цвет от воды для церемониальных омовений никогда не сходил с кожи. Жрец и не подумал, что сразу попадется, стоит людям увидеть его босым.

– Сапоги все исправят, – отмахнулся Шархи. – Жарковато, но что поделать.

– Где взял одежду?

– Позаимствовал у твоих высокородных слуг, – подмигнул Шархи.

Обувь была тяжелой и жесткой. Следуя советам Шархи, Энки кое-как затянул пряжки и сделал несколько шагов.

– Будто камни к ногам привязали, – вынес он вердикт, перекатываясь с пятки на носок.

– Это с непривычки. Не понимаю, как жрецы всю жизнь ходят босиком: летом же каменные улицы обители раскаляются!

– Жаркие дни мы проводим в тени на открытых верандах.

И все же это не спасало от ожогов. Даже в середине лета, когда солнце распаляло белокаменные улицы, Энки не мог удержаться от побегов из Малого дворца. Ступни его краснели и болели, но он все равно продолжал исследовать покинутые уголки обители. Арата жаловался и безостановочно стенал о своей несчастной судьбе, но всегда был рядом.

Интересно, чем он занят теперь, вступив во взрослую жизнь? Служит семье? Или дремлет в тенечке при любой возможности?

– Тебе помочь? – спросил Шархи, заметив неуверенность жреца.

– Справлюсь.

– Тебя интересует лекарское искусство?

– С чего ты взял?

Шархи в ответ указал на фолианты, которые Энки бережно хранил в своих покоях.

– Немного, – отозвался жрец и накинул верхнюю бархатную мантию, расшитую изумрудным узором.

– А теперь разберемся с ал'сорой…

Шархи достал из кармана небольшую коробочку. Внутри лежали две тонкие кисточки и металлические кюветы с вязкой краской. Высокородный, казалось, ни минуты не сомневался в затее.

– Сначала скроем настоящую ал'сору, а поверх нее нарисуем новую. Сегодня ночью ты побудешь высокородным…

Энки похолодел. Он знал о планах Шархи, но, когда дошло до дела, в голове лихорадочно завертелись все за и против. Последний шанс отступить и отказаться от задуманного. С детства им твердили: не дайте украшениям или волосам закрыть лоб, иначе позора не оберетесь, ведь тот, кто намеренно прячет ал'сору, замышляет дурное.

– Если передумал – так и скажи. Я сам отведу девочку. В страхе перед законами вершителей нет ничего постыдного.

– Законами Ашу, – поправил его Энки онемевшими губами.

– Разумеется.

Страх. Много лет назад Энки дал себе зарок у того проклятого колодца, что страх больше никогда не скует его и не помешает помочь. Энки убрал со лба выбившуюся прядь волос, позволяя нанести краску.

Шархи работал быстро и уверенно, было очевидно, что он не впервые маскирует ал'сору.

– Почему ты беспокоишься о девочке? – спросил Энки, желая отвлечься. – Она не твоей крови, но ты подыскал для нее семью.

– Оправдываю свое прозвище, – криво усмехнулся высокородный.

– Прозвище?

– Разве до обители не доходят сплетни из города?..

Если и доходили, с Энки ими никто не делился.

– Покровитель безродных – так меня называют. Другие высокородные уверены, что я тянусь к своим, ведь моя мать была рабыней. – Он пожал плечами. – Они считают это прозвище оскорблением, а я ношу его как награду.

– Рабыней?.. Значит, она чужеземка.

Чужеземцы редко добирались до Аккоро, а тех, кому все же удавалось ступить на землю Великих Спящих, брали в рабство. Считалось, что они не были детьми Ашу и им не даровали Путь, а потому о них следовало позаботиться – направить, предварительно заковав в цепи.

– Да. Мама была исследовательницей. Она мечтала нанести на карту весь мир. Несколько поколений ее семьи покоряли море. Увы, кораблю матери не посчастливилось пристать к нашим берегам. – Шархи в последний раз коснулся тонкой кисточкой лба жреца. – Все готово, друг мой.

Энки взглянул на свое отражение в отполированном серебряном зеркале. Жреческая ал'сора изменилась – теперь метка указывала, что он принадлежит к касте высокородных.

– Как?! – с изумлением выдохнул Энки.

– Годы практики.

– Если Сатеша или слуги…

– Все давно спят. Идем!

Крадучись они прошли по пустым коридорам дворца. Их шаги нарушали тишину галерей, и Энки ожидал, что в любой момент из-за угла выйдет служанка или, еще хуже, Сатеша. И тогда ему придется объяснять, почему он вырядился в одежды высокородного и куда пробирался посреди ночи в компании Шархи.

Почему он покидает обитель? Ради девочки? Или ради собственного любопытства, годами тлевшего внутри?

– А вот и она, – улыбнулся Шархи.

Девочка ждала их в приемном зале, прижимаясь щекой к мраморной колонне. Она была одета в простое льняное платье, а в волосах красовались две длинные белоснежные ленты. «Кто помог ей украсить прическу?» – задался вопросом Энки. Может, мать? Отказалась ли она от дочери с легким сердцем, или ребенка вырывали из ее рук?

– Пойдем, – мягко сказал высокородный, но девочка все равно вздрогнула как от удара.

Они вышли из главных ворот дворца, и никто не остановил их. На пути им все же встретилась парочка высокородных, но те были так увлечены друг другом, что даже не обратили внимания на Энки.

– Неудобно, – объявил он и поморщился, когда в очередной раз шаркнул сапогом.

– Ты еще порадуешься, что надел обувь, когда наступишь на корягу или острый камень. Улицы города отличаются от обители – сам увидишь.

Они вышли из Малого дворца, и их встретила тихая безоблачная ночь. Стрекот сверчков слышался со стороны висячих садов, а небо купалось в звездном свете. Энки тихо затворил за собой дверь и на пару секунд сжал холодную металлическую ручку.

Вернуться?

Нет.

Он не может повернуть назад.

Не сейчас.

Шархи пошел дальше, словно не заметив его замешательства. Энки поспешил следом. Он сделал несколько шагов, когда услышал знакомый голос – его окликнули.

Арата. Что он делает на улице посреди ночи? Сегодня они не договаривались о встрече.

Друг отчаянно махал руками, призывая Энки остановиться и подождать его. Энки отвернулся и ускорил шаг, надеясь, что Арата поймет и не отправится прямиком к Сатеше, испугавшись за друга.

Энки еще прибавил шагу и нагнал Шархи.

– Что мы скажем страже?

– Ничего. Воины не расспрашивают благородных. Не обращай на них внимания.

Арка входа в обитель становилась все ближе. Энки уже мог различить резьбу на ее белоснежной поверхности – огненных птиц, взмывающих к небесам.

Вот она – граница. Перешагнуть через нее, не получив разрешения вершителей, – значит сойти с Пути, предопределенного для него Великими Ашу. Быть может, там, в городе, он найдет… что-то. Заполнит пустоту.

У арки стояли шесть воинов – по трое с каждой стороны. Все в церемониальных одеяниях с вышитыми на груди гербами кланов. В руках они держали пики, заканчивающиеся с обеих сторон древка длинными острыми наконечниками.

А если они поймут, что ал'сора Энки ненастоящая? Узор на лбу будто огнем горел, желая выдать всему миру свою истинную природу.

Энки сжал зубы и сделал первый шаг. Он не мог повернуть назад.

Охрана у ворот, кинув мимолетный взгляд на двух высокородных, не шелохнулась. Им и в голову не пришло, что жрец посмеет замаскироваться и спуститься в город.

Энки и Шархи прошли под аркой, встали на первую ступеньку, вторую, третью, шаг за шагом спускаясь с плато. Там, внизу, раскинулся город Этрике – столица провинции, которой управлял отец Шархи. С высоты плато Энки видел только крыши – крыши сотен домов и шпили сотен дворцов. И от этого зрелища у юного жреца перехватило дыхание.

Шархи шагал рядом, держа за руку слепую девочку, но Энки не замечал спутников. Сначала появились новые звуки: лай собак, скрип груженых телег и крики зазывал-торговцев. Энки все четче различал дома – величественные дворцы благородных семей, – а нос улавливал незнакомые резковатые запахи. Города восточных провинций разделялись на круги-районы. С высоты плато это деление виделось четко, но чем ниже Энки спускался, тем быстрее ускользала от него общая картина, а из мрака ночи являлись невероятные детали – неизведанные и манящие.

Несмотря на поздний час, город не спал. Горели тысячи огней, ветер доносил музыку, в воздух взмывали искры от высоких костров.

– Сегодня праздник, – сказал Шархи. – Свадьба Энлила.

– Впервые слышу.

Энки нахмурился. Наставники не рассказывали о Свадьбе Энлила.

– Энлил спускается в наш мир, чтобы выбрать невесту среди смертных, – усмехнулся Шархи. – Это праздник простонародья, в основном ремесленников. Высокородные называют его недостойным суеверием, но не гнушаются присоединиться к веселью. Тайно, разумеется. Простой народ считает, что сегодня Энлил проведет ночь с самой прекрасной девой города. Разумеется, позже каждая будет уверять, что избрали ее, и каждый прижитый на празднике ребенок, вне всяких сомнений, будет потомком Великого Спящего.

– Хранители благочестия, должно быть, в ужасе.

– Не то слово! Но высокородным праздник нравится, и они ничего не могут сделать. Тем более без поддержки своих господ. А вершителей не интересуют городские увеселения. К счастью, – добавил Шархи с усмешкой.

При упоминании вершителей по спине Энки пробежал холодок, но мысли об опасности – такой далекой и призрачной – быстро улетучились, сметенные волной восторга.

Энки преодолел последнюю ступень и впервые в жизни ступил на землю, не скрытую под каменной кладкой. Земля была… мягкой. Не как перина, но намного податливей камня. Ноги будто пружинили. Сделав несколько шагов, Энки присел, дотронулся пальцами до притоптанной почвы и подцепил ногтем мелкую веточку.

– Невероятно…

– Пройдет дождь – и ты подберешь совсем другое слово, – усмехнулся Шархи. – Утопая в грязи, начинаешь ценить каменные дороги. Пойдем, друг мой.

Оживленные улицы потрясли Энки. Он неустанно крутил головой, пытаясь увидеть все и сразу, не упустить ни единой детали, чтобы потом с наслаждением воссоздавать это в памяти.

Первое, что бросилось в глаза, – дворец властителя провинции. Он стоял у подножия ступеней, ведущих в обитель, и был больше любого дворца, в котором довелось побывать Энки. Но больше всего жреца поразили сады. Они окружали дворец, словно благоухающие объятия. Столько цветов Энки еще не видел! Они росли из земли, триумфально вырываясь на поверхность, и раскрывали свои бутоны миру. Интересно, у многих ли есть целебные свойства? Энки мог только мечтать прийти сюда при свете дня и изучить потрясающую находку.

– Плохая идея, друг мой, – сказал Шархи, стоило жрецу шагнуть навстречу саду. – Видишь вон те нефритовые статуи? За ними начинаются дворцовые земли властителя, и любого, кто сунется туда без приглашения, ждет незавидная участь. И потом, у нас есть незаконченное дело.

Энки виновато потупился. Он позабыл о несчастной девочке. Разве смел он сейчас наслаждаться видами?

И все же, несмотря на муки совести, он не мог отвести взгляда от невероятных улиц города. Они шли по главной дороге, совсем рядом стояли особняки высокородных и примыкавшие к ним поместья воинов, входивших в клан благородного дома.

Дворцы словно соревновались в роскоши и во много раз превосходили красотой храмы Великих. Сами же высокородные, облаченные в шелка, передвигались в паланкинах. Их волосы не были украшены колокольчиками, как в обители, и они никому не кланялись. Нет. Они сами ждали беспрекословного подчинения и почитания.

Заметил Энки и воинов, сопровождавших паланкины. Они шли с достоинством и зорко следили, чтобы никто не преградил путь их господам. Их одежды были отмечены символами высокородных семей, которым воины служили.

– В городе много благородных семей?

– Нет. Большинство выбирает жизнь во дворцах, построенных на родовых землях, – ответил Шархи. – Думаю, это из-за моего отца. Высокородные не согласны с его решениями и только и ждут, когда он оступится. Отец готов на многое, чтобы вернуть их поддержку и быть уверенным, что они изберут наследником угодного ему кандидата. Он даже согласился на военный поход, предложенный высокородными. Видишь, как мало воинов на улицах? Почти все отправились завоевывать новые земли. Отец думает раздать их и купить тем самым преданность высокородных. Не дать им взбунтоваться.

Энки нахмурился.

– Но воины высокородных не могут обратиться против властителя – их сдерживает клятва.

Шархи задумчиво хмыкнул.

– Это правда. Высокородные клянутся подчиняться властителю и не приказывать воинам направлять оружие на правителя провинции. Верно и то, что воины клянутся во всем подчиняться высокородной семье, в клан которой вступили. Но все эти клятвы держатся на вершителях, на страхе перед ними. Вершители – держатели клятв, а не мой отец. Кстати, – лицо Шархи просветлело, – мы скоро покинем район высокородных. Видишь? Вон там начинаются торговые ряды…

Энки не только видел, но и слышал. Музыка становилась все громче, а разговоры раскованнее. Торговцы не закрыли свои лавочки на время праздника и наперебой голосили, предлагая купить лучшие ткани, украшения и оружие. Чуть поодаль от торговых рядов расположились залы обучения, дома исцеления и искусства, но сейчас, скрытые во мраке, они походили на призраков.

– Нам сюда.

Шархи повел Энки и девочку вглубь темной улочки, по сторонам которой стояли небольшие, но ухоженные домики высотой не больше двух этажей, без башен и помпезных украшений. Шархи остановился около домика с дубовой дверью, покрытой резьбой.

– Здесь живут мудрые и ремесленники.

Он постучал, и почти тут же на улицу вышел седеющий мужчина, облаченный в черную холщовую одежду с узким высоким воротником. Увидев Шархи, мужчина словно нехотя поклонился.

– Приветствую тебя, Этор.

Энки внимательнее пригляделся к хозяину дома. Этор из западных провинций явно не привык ставить себя ниже высокородных. Благородные семьи ашу'арат ценили мудрых куда меньше и держали их на коротком поводке. Однако мудрые, как и ремесленники, вправе вольно путешествовать и менять покровителей. Последнее случалось редко – обретя теплое место под крылом клана, мало кто стремился сменить господина. А вот войти в клан и приблизиться к высокородным и воинам мудрые ашу'арат не могли.

– Я ждал вас одного. – Мужчина глянул на Энки, потом представился: – Мое имя – Этор из семьи Садин касты мудрых, народа ашу'амир. Рождение мое засвидетельствовано в книге Кровных Уз, и доказать мое законное право могут три семьи мудрых.

Шархи поспешил перевести внимание на себя и указал Этору на ребенка.

– Ну, не будем медлить, Этор. Эта девочка, увы, сошла со своего Пути.

Этор фыркнул.

– К ее счастью, в семье мудрых из народа ашу'амир не столь важен Путь, сколь знания. Мы позаботимся о ней. Будет помогать в архиве. Уже утром мы покинем этот городишко и наконец-то вернемся на родину.

– Не присоединишься к празднику, Этор? – усмехнулся Шархи, направляя девочку в дом мудрого.

Немолодая женщина, облаченная в не менее строгие одежды, чем ее муж, перехватила малышку и поспешила скрыться подальше от неприятной компании высокородных.

– Нет. Я закончил свои исследования, а все… это… – Этор скривился и неопределенно махнул рукой, – меня не интересует. Позвольте удалиться, господин.

И, не дожидаясь позволения, он захлопнул дверь.

Шархи рассмеялся.

– Чем ближе время его отъезда, тем больше в нем дерзости! А ты, мой друг, не хочешь присоединиться к празднику?

Энки хотел, но стоило ли?

Уйдя из обители, он затеял опасную игру с Нергалом. Но вместе с этим обрел новый мир, который только начал перед ним раскрываться. Энки обретет знания. Ценные. Уникальные. Возможно, они даже понадобятся семье.

– Решайся. – Шархи хлопнул жреца по плечу. – К утру вернешься.

Энки не нуждался в уговорах.

– Идем!

Шархи вывел его на площадь, заполненную народом. В центре горели костры, через которые прыгали молодые девушки. Бой барабанов почти заглушал их заливистый смех, но ничто не могло скрыть беззаботные улыбки.

Люди танцевали, пели и слушали сказания мудрых, периодически выходивших на небольшое возвышение перед кострами. Все сказители были молоды, нашивки на их одеждах говорили о низком ранге. Некоторые выступления заканчивались падением – кое-кого уже не держали ноги от выпитого.

Энки наблюдал за весельем издали. Одна из девушек – высокородная – потянула его за собой, увлекая в танец, но Энки отшатнулся быстрее, чем осознал, что делает. Девушка надула губки и, пожав плечами, отправилась на поиски нового партнера.

– Шархи! Так и знала, что ты объявишься!

К ним приближалась еще одна благородная девица. Платье – легкое, подобное дымке, – окружало ее стройную фигуру водопадом голубого шелка.

– Ари! – Шархи улыбнулся. – Рад тебя видеть.

– Иногда и я могу снизойти до празднества с обделенными благородной кровью. Это так… захватывающе. Но лишь в небольших порциях. И не с низкорожденными – от них столько грязи… Хорошо, что их не выпускают за пределы трущоб. Ну, кроме слуг, но их мы отмыли. Ох, прости, вечно забываю, что ты питаешь слабость к этим недостойным.

Девушка коснулась руки Шархи кончиками окрашенных в красный цвет пальцев. На шаг позади Ари шествовал воин – еще совсем молодой парень, сверкавший добросердечной улыбкой.

– И ты пришел, Фарет!

Шархи и воин в знаке приветствия приложили руки к сердцу.

– Куда я денусь от своей госпожи?

– Это мой друг Энки, – представил жреца Шархи. – Он из высокородной семьи Шати.

Энки впервые слышал о роде Шати, но Ари, в чьих глазах плескался хмель, ничего не смутило.

– Ты быстро заводишь друзей, Шархи. А врагов – еще быстрее. – Девушка улыбнулась Энки. – Я Ари из семьи Нэнто.

Она смотрела прямо ему в глаза – Энки чувствовал себя очень непривычно. Ари не опускала голову, не спешила уйти и забыть о встрече с ним. Как странно, что всего лишь метка на лбу способна так перевернуть жизнь! Казалось, что изменилась только ал'сора, но нет – за ней изменился весь мир.

– Нэнто? Анту Нэнто твоя родственница?

Ари действительно была очень похожа на другую девушку, которая осмелилась подпустить Энки ближе, чем должна была.

Анту… Энки встретил ее в пятнадцать лет. Такая добрая, такая бесстрашная. Они провели вместе одну ночь, а на следующее утро Анту исчезла. Энки всегда считал, что девушка сожалела о содеянном. Где она теперь?..

– Анту – моя сестра. Ты знал ее? Сатеша, дочь властителя, устроила для нее выгодный брак. Она уехала в другую провинцию. Уж не знаю, чем дуреха… приглянулась Сатеше. Не желаю о ней говорить, тем более сегодня. Смотрите! Ее-то я и ждала! Эта мудрая знает толк в хороших историях. Фарет, принеси мне еще вина.

Щеки Ари уже покраснели от выпитого, но останавливаться она не планировала – высокородная, как видно, не привыкла отказывать себе в удовольствиях. Едва воин принес ей серебряный кубок, она припала к нему, будто весь день изнемогала от жажды.

– Госпожа, – Фарет неуверенно поправил ножны, – быть может…

– Замолчи, Фарет. Пойдемте поближе, иначе ничего не услышим! – сказала Ари, отбрасывая пустой кубок и утягивая спутников за собой.

– Фарет, я думал, ты ушел с отцом в поход, – заметил Шархи.

– Я уйду завтра.

Воин шел немного позади, и Шархи приходилось оглядываться, чтобы говорить с ним.

– Как долго я об этом мечтал! Увижу все провинции! Даже не верится! Я…

– Да-да, мы поняли, что тебе не терпится покинуть поместье моей семьи, – перебила его Ари.

– Я не…

Девушка резко обернулась и с выглядевшей уже привычной размеренностью наградила воина пощечиной.

– Тихо, Фарет! Воистину, в последнее время ты такой бесполезный.

Тон Ари совсем не понравился Энки. Будь они в обители, Сатеша непременно устроила бы девице воспитательную беседу, а в качестве подкрепления своих слов использовала бы плеть.

– Ты несправедлива, Ари, – сказал Энки.

– Занимайся делами своего рода! Фарет – мой верный воин. Мы с детства вместе! – Она ласково потрепала воина по щеке. – Жаль, что отец позволит ему уехать. Ах, вот и она!

Ари отвернулась от собеседников, потеряв к ним всякий интерес. Ее черные глаза впились в сутулую фигурку девушки из касты мудрых. Та поднялась на возвышение и церемонно расправила юбки с вышитым на них гербом клана-покровителя.

– Я уговорю отца пообещать хорошую оплату, и она попадет под покровительство моей семьи, – сказала Ари. – Мы ценим таланты.

Мудрая тем временем, смотря поверх голов собравшихся, заговорила:

– То сказ о великой деве Идриль, рожденной высокородной!

Ее голос, сильный и звонкий, разнесся по площади. Барабаны прекратили бой, а за ними стихли смех и разговоры. Сотни взглядов устремились на неприметную сказительницу.

– Идриль была рождена с даром – она писала картины, и в этом с ней не мог сравниться ни один из мудрых. Но это был не ее Путь, и она долго хранила свою постыдную тайну – картин ее никто не видел. Однажды мать Идриль нашла полотна дочери и ужаснулась. «О дочь моя, – молвила она, – одумайся! Однажды сойдя с Пути, трудно на него возвратиться. Не гневи Великих Спящих, не навлекай на семью позор!» Устыдилась Идриль и отринула свой дар. Сожгла все свои картины и более к кисти не притрагивалась. То было первым ее испытанием – и с честью она его преодолела. Шли годы, Идриль правила своими землями. Среди слуг ее был воин – смелый и искусный в своем деле. Но стойкость подвела его, ибо влюбился он в Идриль – ту, что шла по иному Пути. Преисполнилась Идриль жалости и осознала, что должна вернуть воина на его Путь. Отправила она его на испытания, дабы тот прозрел и осознал свою ошибку, но все напрасно. Тогда Идриль отослала его, отдав другому роду в услужение. С той минуты Идриль не могла ни есть, ни спать – и поняла она, что сердце ее устремилось к воину. Узрела она в себе ростки любви, оскверненной неповиновением воли Ашу. Тогда Идриль отправилась к тем, кто хранил ее покой, и приказала перерезать себе горло. Так пала она – умершая, но не сошедшая с Пути.

Толпа разразилась аплодисментами, хотя многие радовались скорее тому, что сказительница закончила и можно вернуться к веселью.

Энки, впервые услышавший историю, не понимал, отчего она вызвала в Ари ликование. Девушка подпрыгивала на месте, аплодировала и восторженно верещала.

Мудрая спустилась с возвышения, и барабаны вновь загремели, увлекая людей в танец. Веселье продолжалось.

– Фарет, принеси еще вина, да побольше! – приказала Ари. – Мы пойдем в Лазурную беседку.

Лазурная беседка стояла на отдалении от площади. Окруженная цветами и увитая зелеными лозами, она напоминала островок спокойствия.

Энки почувствовал, как расслабляются его плечи. Он с наслаждением взирал на всеобщее веселье, но почему-то не мог найти себе места среди празднующих.

Фарет поставил кувшины с вином на невысокий столик, и Ари, уже успевшая усесться на подушку, потянулась к желанному напитку. Энки заметил, что волосы ее растрепались, а платье задралось, оголяя ноги до колена, но девушку это не заботило. Она припала к наполненному бокалу и лукаво покосилась на Шархи.

– Поговаривают, что со дня на день верховный жрец провозгласит тебя наследником.

– Правда?.. – Шархи поднял свой бокал, но едва приложил его к губам.

Энки тоже лишь вдохнул аромат вина.

– Фарет, присядь с нами.

– Он постоит, – отрезала Ари. – Оставь свои шуточки, Шархи. Мой воин очень милый, но нам не ровня. Всем – и ему тоже – будет весьма неуютно. Правда, Фарет?

– Вы правы, моя госпожа.

– Чудесно! – Она вновь повернулась к Шархи. – Если слухи правдивы, представляю, сколько кинжалов направят на тебя.

– Мне не привыкать. Ари, расскажи лучше о своем путешествии в залы целителей Золотого города.

Энки подался вперед при этих словах. Золотой город – драгоценный камень южных провинций народа ашу'сиэр. В книгах, найденных Энки, о нем писали с благоговением, ведь лекари Золотого города могли вывести умирающего из чертогов Ашу обратно в мир людей.

– Жарко и скучно. И еще этот песок – он везде! – Ари передернуло. – И воняет травами.

Энки раздражало, что она не понимает своего счастья. И почему именно Ари выпала честь посетить залы целителей Золотого чертога? Очевидно, она не смогла оценить их чуда.

– А как твой брат? – спрашивал Шархи, подливая вино в кубок Ари. – Его исцелили?

Девушка недовольно отбросила волосы на спину и поморщилась.

– Ты не умеешь вести беседу, Шархи. Что ни тема – скука. Иногда мне кажется, что поведению в обществе высокородных дев тебя учила грязная рабыня, давшая тебе жизнь.

Ни единый мускул не дрогнул на лице Шархи.

– Прости мне дурные манеры, милая Ари.

– Забудь! Лучше послушай, в какой скандал попала твоя младшая сестра! Право, это очень забавно!..

Ари принялась увлеченно пересказывать грязную историю, а глаза ее тем временем покрывала пелена опьянения. Кувшины с вином быстро опустели. Речь девушки стала невнятной, а настроение испортилось. Она хмурилась и кривила губы, бросая яростные взгляды на Фарета.

– Думаешь уйти от меня, да? – Ари вздернула подбородок. – Устал от меня?

– Госпожа, я и не думал…

– Ты меня разочаровал. Подвел. Да – подвел!

Даже в свете факелов было заметно, как побелело лицо Фарета. Шархи попробовал вмешаться, но Ари отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

– Почему я должна гадать, как ты и где ты? У меня есть дела поважнее. – Ноздри Ари раздувались, грудь вздымалась, будто она бегом поднялась в обитель. – Фарет, мой род не отпускает тебя, но более в тебе не нуждается.

– Моя госпожа… Вы же…

– Ты получил свой приказ, воин. Ты больше ничего не сможешь принести моему роду. Чего ты ждешь, Фарет? Позора для своей семьи? Нарушишь клятву подчинения?

Энки не понимал, что происходит. Он хотел спросить у Шархи, но дальнейшее произошло так быстро, что жрец едва успел моргнуть: Фарет выхватил кинжал из-за голенища и силой черканул себе по горлу. Секунду он еще стоял на ногах, а в следующую повалился на землю. Вокруг него расползалась лужа крови.

Энки от потрясения не мог сдвинуться с места. На секунду все замерло. Затихло. Почему Фарет сделал это? Из-за приказа, высказанного опьяненными устами?

И никто ничего не сделал.

Никто и не собирался что-то делать.

Ари отвернулась к остаткам вина.

Энки подбежал к Фарету и, перевернув его на спину, попытался зажать рану дрожащими руками. Горячая кровь потекла сквозь пальцы, с каждой секундой Фарет подходил все ближе к Полям Благочестия, а Энки ничем не мог помочь. Что говорилось в тех целительских трактатах, которые он втайне читал по ночам? Все знания, которыми Энки гордился, смешались и всплывали обрывистыми бесполезными фрагментами.

– Шархи, позови лекарей!

Ари фыркнула. Она, пошатываясь, приподняла полы платья и обошла растекавшуюся лужу крови.

– Его жизнь – моя. Я забрала ее. Ни один лекарь не имеет права вмешиваться. – Она зевнула. – Доброго вечера, Шархи. Я пойду. Утомилась.

Энки звал лекарей. Дыхание Фарета остановилось, а жрец все еще сжимал его шею, хотя и сам не знал, на что надеется. Ужас сковывал его. Страх – животный страх – вновь захватывал, лишая воли. Нет. Только не снова. Энки поклялся, что больше никогда не поддастся страху! Гнев – вот что могло вытащить его из обледеневшей ямы, в которую он проваливался все быстрее и быстрее.

Гнев спал в нем всегда, осталось лишь направить его в нужное русло. На вздорную девчонку, по капризу которой оборвалась жизнь. На Шархи, который так и не сдвинулся с места. И на себя.

– Ты не остановил его! – Обвинение легко сорвалось с его губ.

– Ничто не могло остановить Фарета от выполнения приказа, Энки. Таков наш мир.

Спокойный тон Шархи задул искру, разгоравшуюся в груди, лишая Энки всякой поддержки. Его руки безвольно опустились, открыв зияющую рану на горле Фарета.

В обитель он вернулся один. Прокрался по коридорам, стер со лба ложную ал'сору и отмыл руки от крови. Энки пришел в себя, только когда в нос ударил запах горящей ткани – он сжег испачканные одежды в кухонном очаге. Ночь стремительно оборачивалась утром, на востоке небо озарилось светом, однако кошмар не закончился. Энки снова и снова видел перед собой Фарета и ощущал кровь на своих ладонях.

– Достопочтенный господин? – Сатеша, заставшая его в читальном зале, обеспокоенно переступала с ноги на ногу. – С вами все в порядке? Вы очень бледны.

– Где… где хранитель благочестия? – невпопад ответил Энки.

– Он уехал к родне, – ответила Сатеша.

– А как… его раны?

– Будьте спокойны, боль его не терзает. – Сатеша подошла ближе, колокольчики в ее волосах отозвались мягким успокаивающим звуком. – Шархи не беспокоил вас, достопочтенный господин? – спросила она, не смотря на него.

Она никогда не смотрела ему в глаза, и сегодня Энки чувствовал это особенно остро. Он не мог рассказать ей о вечере. Не мог выговориться. Яд, которого он с лихвой зачерпнул, медленно сжигал его. Сможет ли он забыть Фарета? Слепую девочку? Найдется ли для него цель, что оправдает его собственное бездействие?

– Почему ты спрашиваешь, Сатеша?

Сатеша сцепила руки в замок, ее лицо было напряжено – безмятежность оставила ее.

– Шархи порочен. Не доверяйте ему, достопочтенный господин. Все вокруг Шархи превращается в пепел.

Глава 6

«Ты все еще боишься»

Три дня минуло с праздника, но воспоминания о Фарете не потускнели. Энки цеплялся за них – забыть казалось жалким и несправедливым поступком. Он снова и снова листал драгоценные труды, написанные величайшими лекарями, пытаясь найти ответ на мучивший его вопрос: а мог ли он помочь? Не дать жизни вытечь из Фарета капля за каплей?

Увы, никакие доводы не даровали покоя.

О ночной вылазке он рассказал только Арате – думал, что невысказанное разорвет его на части, если он не выговорится. И уже жалел, что проболтался.

– Чего Шархи добивается?

Энки вздрогнул. Он углубился в чтение «Трех столпов целительства» и позабыл об Арате, сидевшем рядом. Лицо друга было непривычно мрачным.

– О чем ты, Арата?

– Зачем Шархи повел тебя в город? Он сам мог передать девчонку мудрым. Однако позвал тебя и зачем-то показывал то, чего ты не сможешь получить.

– Я сам предложил помочь.

– Какое большое у тебя сердце, Энки… – протянул Арата, не забыв добавить в свой тон изрядную долю сарказма.

Обычно открытое лицо друга застыло в маске неодобрения.

– Помолчи.

– Тебе понравилось увиденное?

– Понравилось?! Воина вынудила вскрыть себе горло несносная девка! Ее каприз оборвал жизнь!

Не только ее каприз. Безразличие высокородных, страх в глазах ремесленников и нежелание мудрых помочь. Все присутствовавшие внесли свою лепту.

– Нам приятно распоряжаться чужими жизнями, ведь над своими мы не властны. Наверное, у высокородных то же самое. Ну а до этого? Твое небольшое путешествие по городу, – напомнил Арата. – Тебе понравилось, не лги.

Глупо отрицать, хотя бы и в собственных мыслях, что картина внешнего мира, увиденного мельком, очаровала Энки. Он хотел большего. Гадал, чего ему не удалось увидеть, и ловил себя на том, что бросает жадные взгляды на город внизу плато.

Запретные мысли. Позорные. Недостойные. Семья была бы разочарована.

– Закрой рот, Арата!

Энки раздраженно захлопнул книгу. Он не мог сконцентрироваться – смысл слов терялся, заглушенный его собственными мыслями. С самого утра он приказал открыть все окна в покоях и убрать занавеси, чтобы ничто не мешало потокам прохлады. Энки надеялся, что свежий воздух хоть немного прояснит голову, но на улице властвовала удушающая жара, напитанная влагой.

Однако не только Энки не находил себе места – вся обитель гудела после обращения верховного жреца Лугаля. Общие сборы жреческих семей происходили нечасто, но ничего хорошего от них не ждали. Последнее собрание состоялось вчера. Жрецы выстроились на площади и мрачно посматривали друг на друга, пытаясь угадать, знает ли кто-то, о чем собирается говорить Лугаль.

Шепот удивления пронесся между семьями, когда в обитель поднялись главы и представители высокородных семей. Они разместились позади жрецов и, потупив взоры, вне всяких сомнений желали лишь одного: поскорее покинуть ненавистное место, где им приходится склоняться.

К счастью, Лугаль не заставил долго себя ждать. Болезненно бледный жрец, вытирая испарину со лба, обратился к собравшимся. Говорил он коротко и скупо, спеша побыстрее разобраться с неприятным делом. Ко всеобщему смятению, Лугаль с позволения вершителя провозгласил наследника властителя провинции – Шархи.

Едва имя прозвучало, как высокородные возмущенно зароптали. Лугаль уверил, что получил дозволение вершителей, отчего благородные семьи заскрипели зубами еще громче – их мнение никто не принял в расчет, такое оскорбление они стерпеть не могли.

Лугаль объявил, что высокородные присягнут наследнику в конце месяца, когда в город вернется вершитель – он скрепит клятвы кровью.

– О чем задумался, Энки?

– Собрание было… необычным.

– Да уж, интересно, как Шадор добился, чтобы вершители признали его сына наследником провинции… Лугаль, конечно, не осмелился бы заявить подобное без приказа. Кстати, о Лугале. Ты сегодня идешь к нему?

Энки нахмурился. Верховный жрец и правда вызвал его в свой дворец – совершенно неожиданно и не объясняя причин.

– Выбора у меня все равно нет.

– Расскажи ему о том старике, что является тебе. Спроси, кто он.

– Лугаль решит, что я сошел с ума… Постой, откуда ты знаешь? Я не рассказывал…

– Рассказывал. В любом случае тебе нужно…

– Арата, сегодня я не нуждаюсь в компании. – Энки вздохнул и, устало протерев лицо рукой, добавил: – Извини.

Он не слышал, когда Арата ушел. Собственные тревоги, слишком громкие и навязчивые, не давали сосредоточиться на чем-то другом. Он хотел вновь спуститься в город… Но зачем? Насладиться новыми ощущениями или попытаться что-то исправить?

Исправить! Он даже признания от собственной семьи не смог добиться, посягать на нечто большее – глупо!

Осознание собственного бессилия загоняло в угол. Энки хотел обрести смысл своего существования. Знать, в чем его предназначение, – этого блага он так и не смог обрести.

Время встречи с верховным жрецом наступило слишком быстро. Энки как во сне прошел во дворец Лугаля и ждал его в небольшой зале с изразцовыми стенами. Окон не было, свет давали несколько масляных ламп, свисавших с потолка на позолоченных цепочках.

Лугаль, прогнав слуг взмахом руки, разместился на пышных подушках и залпом выпил из маленького кубка настойку с резким травянистым запахом. Бледные губы верховного жреца скривились, он прищелкнул перстнями. Рука дернулась, сметая с низкого столика на резных ножках стопку писем. На конвертах выделялись яркие печати высокородных семей.

Лугаль впился взглядом в разлетевшиеся бумаги.

– Этот вершитель, – бормотал верховный, – явился посреди ночи и указывал, что делать, словно я какой-то низкорожденный! Не знаю, чем Шадор заслужил такую милость. Или наказание. Неудачное время для провозглашения наследника – высокородные отправили свои армии в поход, сейчас некому исполнять клятву защиты… – Лугаль прочистил горло, сосредотачиваясь на госте. – Юный Энки, рад тебя видеть. Надеюсь, ждешь поручения с нетерпением?

– Помогать верховному жрецу и служить обители – честь для меня.

Что еще он мог сказать? Отказать, не имея за спиной поддержки рода?

В затуманенных глазах ослабшего мужчины он видел алчный огонек. Чего верховный хотел от него? Семья Лугаля, одна из самых могущественных в обители, не нуждалась в еще одном жреце… если только он не задумал такого, что поручать родичам не приличествует.

– Отправишься в чертоги, – сказал верховный, – и принесешь Приказ Ашу. Мне нужен их ответ. Начинай…

Энки оторопел. Пойти в чертоги Ашу? Как? Энки не представлял. На празднике он попал в мир Ашу случайно, а до этого – с помощью вершителя.

– Почему медлишь? – Лугаль нахмурился – обычно этого хватало, чтобы окружающие порасторопнее исполняли распоряжения. – Тебя не обучали, – заключил он, когда Энки не шевельнулся. – Хотел бы я знать, что на уме у Ишари и Эрры…

Во взгляде верховного появилась настороженность: он словно пытался выискать невидимый глазу дефект, из-за которого родня отвернулась от Энки. К какому бы выводу он ни пришел, это не заставило его отказаться от планов.

– Когда жрец входит в силу, перед ним открывается дверь, для иных недоступная. Мы, избранники Ашу, можем перешагнуть через Грань и перейти из мира смертных в чертоги Великих Спящих. В самом начале пути редко кто может контролировать переходы. Ты ведь перешагивал за Грань, того не желая?

– Да.

– Это весьма опасно. – Лугаль говорил скучающе, нетерпеливо перебирая в руках почерневшие бусины, отмечавшие его соприкосновение с силами Великих. – Тот, кто не контролирует переходы, рискует заблудиться. Обычно семьи пристально следят за молодыми жрецами, но… сегодня мы поговорим не об этом. Тебе нужно совершить осознанный переход – этого и добьемся. – Лугаль закашлялся и выпил воды, прежде чем продолжить. – Наш дар – способность нести Глас Великих. Их Голос – часть нас. Когда вступишь в чертоги, эта часть сама притянет тебя к Ашу, ведь она стремится к своим истокам. Что ж, используем проверенный метод – с его помощью обучали не одно поколение…

Лугаль призвал слуг и велел принести зеркало – оно было огромным, в человеческий рост. В его мутной поверхности было сложно что-то разглядеть – одни разводы да тени, медленно сползавшие с другой стороны.

Кожа Энки покрылась мурашками.

– Это сокровище моей семьи, – сказал Лугаль, когда они вновь остались одни. – Внемли – и ты услышишь зов Ашу, почувствуешь нить, что связывает их с каждым жрецом. Поддайся зову – и ступай в чертоги.

– И что… что мне спросить?

Спросить у Ашу! Заявиться в чертоги без приглашения! От такой бесцеремонности у молодого жреца все внутри переворачивалось.

– Ничего. Ашу уже знают вопрос – он звучал в чертогах не раз. Ты же принесешь ответ.

Ответ для Лугаля – это была последняя здравая мысль, прежде чем тени из зеркала заполнили все сознание Энки. Он доверился связи, поддался ей. Тишина обрушилась на него. Он видел ашури во дворце Лугаля. Неужели они всегда здесь, на этой стороне мира?.. Или Великие Спящие одновременно повсюду?..

Чужая опустошающая воля сокрушила Энки. Он мало что запомнил. Его кости словно перемалывали чьи-то бесконечно сильные руки. Голова разрывалась от желаемого Лугалем ответа. Голос бился, разрывая жреца на части.

Сколько это длилось?

Вечность.

Лугаль умолял Великих Ашу об исцелении, но те из раза в раз отказывались даровать его. Или даже не прислушивались к просьбе? Слышали ли Великие людей? Возможно, сон их был слишком глубоким? Эхо их сути направляет нас – так говорил Нергал. Что, если Ашу не отдавали новых Приказов? И все, что доходило до жрецов, – заготовленные отголоски из прошлого?

Ответ творцов вырвался из Энки, и только после этого он ощутил щекой холод мраморного пола. Тело еще содрогалось в конвульсиях, его выворачивало. Перед глазами все расплывалось. Энки не нужно было видеть почерневшую бусину, чтобы понять: частичка жизни покинула его. И все ради ответа, который Лугаль получал бесчисленное количество раз.

– Нет? Что ж, видимо, не в этот раз. Ты хорошо послужил, – рассеянно бросил Лугаль. – Ничего… ничего. Мы попробуем завтра – когда солнце будет в зените.

Лугаль ушел не обернувшись, а Энки продолжал хрипеть и сплевывать кровь.

Всем известно, что Ашу почни никогда не дают желаемое и не меняют решений. Неужели Лугаль так отчаялся, что забыл об этом?.. И теперь он, Энки, должен тратить жизнь на его попытки излечиться? Ради чего? Лугаль не его семья. Если бы отец или мать приказали Энки, он бы исполнил их волю без сомнений. Его долг – быть столпом семьи – так учил Путь.

Боль постепенно отступала, сменяясь горечью разочарования. Неужели он так и не сделает ничего полезного? Потратит жизнь, крупица за крупицей, по указу Лугаля? Судьба нашла ему бесполезное, почти постыдное предназначение. Он хотел служить, жаждал стать полезным для семьи, но это…

Нет. На это Энки не согласится.

Он вернулся в Малый дворец и никому ничего не рассказал. Да и с кем он мог поделиться? Араты рядом не было, а Сатеша… Как бы он хотел поделиться с ней всем, что лежало на сердце! Но его тяготы лягут на ее плечи непосильным грузом, а этого он не допустит.

На следующий день Энки не пошел к Лугалю. Вместо этого ноги сами привели его в заброшенную часть обители. Среди пустых особняков он гадал, чем может грозить ему неподчинение верховному.

От тягостных мыслей Энки отвлек странный стук. Поднявшись на ноги, молодой жрец осторожно пошел на звук. Похоже, сегодня он разделял свое одиночество со случайным гостем. Жрец? В этой части обители никто не бывал – удручающая картина пустых ветшающих дворцов не радовала сердца. Нет, скорее, слуга пришел посетовать на свою долю и вспомнить жизнь в городе, где ему не приходилось выполнять черную работу.

По мере приближения в звуках стали узнаваться удары – будто палкой били по чему-то мягкому. Обойдя летнюю веранду, Энки увидел посреди разрушенной колоннады знакомую фигуру.

Обнаженный по пояс, вооруженный обоюдоострым копьем, Шархи отрабатывал удары. Он умело вертел в руках древко, легко управляя оружием и выделывая пируэты, больше похожие на танец. То древко, то длинные наконечники копья ударялись о набитый мешок, подвешенный на балке, – из него уже вылезала солома. Несколько ударов – и мешок сорвался с веревки. Только тогда Шархи развернулся и обратил внимание на наблюдателя. На лице его выступил пот, но дыхание не сбилось.

– Энки? Друг мой, не ожидал тебя встретить.

– Как и я тебя.

– Здесь нет лишних глаз. В городе следят за каждым моим шагом. Узнай они, что я владею оружием… – Шархи усмехнулся. – Великие упаси! Этот мой небольшой секрет не раз и не два выручал меня во время странствий. Никогда не знаешь, где тебя поджидает вражеский клинок. Пока я в городе, то тренируюсь тайком. А ты скверно выглядишь, друг мой. Неприятности?..

Энки пожал плечами. Ашу свидетели: его беды – только его.

– Ладно, я знаю, что тебе поможет. Повезло тебе: я припрятал запасное. Лови!

Энки не поймал, но успел увернуться: копье упало в шаге от него, звонко ударившись о камень, покрывавший землю. Молодой жрец в растерянности переводил взгляд с оружия на Шархи.

– Ты разума лишился?

– Оно учебное.

– Дело не в этом. Жрецы не владеют оружием.

– Высокородные тоже. Но это и не оружие, правда? Просто деревяшка, а лезвия не заточены.

– И все же…

– Брось, друг мой. Разве тебе не любопытно?

Энки больше интересовало целительство, нежели военное искусство, но как удержаться и не попробовать? Когда еще ему выпадет шанс? Это ведь и впрямь не настоящее оружие.

Пальцы Энки сомкнулись на древке – гладком и тяжелом. Длинные наконечники не были заточены, но сверкали в свете солнца – их блеск слепил и зачаровывал.

– Мальчишкой я видел, как тренируются воины моей семьи, и страшно им завидовал, – признался Шархи, взвешивая в руке «не оружие».

Он легко ударил древком по незаточенному лезвию копья Энки. По руке жреца прошла неприятная вибрация.

– Видишь? Просто игра. Я покажу тебе несколько приемов забавы ради.

«Техника – основа мастерства», – так сказал Шархи, и Энки не мог не согласиться. Он неловко повторял движения, призванные разоружить противника или защититься от удара, и пытался сохранять равновесие, когда высокородный немного усиливал напор. Все лишние мысли исчезли из головы. Жрец вошел в увлекший его ритм. Пот стекал по спине, руки ныли, но силы будто возвращались к нему. Он нападал и нападал – неуклюже и поспешно, не встречая сопротивления. Перед глазами мелькали лица. Перед собой он видел не Шархи, а хранителя, посмевшего ослепить девочку. Его сменил Лугаль, а потом и высокородная, приказавшая воину лишить себя жизни.

Шархи немного ускорил темп, нанося ответные выпады, и Энки, не успев блокировать нападение, не уберег плечо. Руку тут же скрутила огненная волна, а потом она онемела. Копье выпало из непослушных пальцев.

– Прошу прощения, друг мой. – Шархи опустил оружие. – Иногда я увлекаюсь. Закончим на сегодня.

Энки мотнул головой. Сжал и разжал кулак – чувствительность возвращалась. А эта боль была другой! Боль из мира людей. Она не выжигала из него душу, а помогала забыться.

– Нет. Попробуем еще.

Шархи был только рад согласиться.

Солнце коснулось горизонта, когда они отложили копья в сторону. Ни разу Энки не смог достать Шархи, но он на это и не надеялся. Хватало того, что за грохотом собственного сердца он больше ничего не различал. Попрощавшись с высокородным, Энки вернулся в Малый дворец.

Сатеша встретила его у входной двери. Увидев молодого жреца, она устремилась навстречу.

– Достопочтенный господин! С вами все хорошо? Мне позвать лекарей?

Она редко осмеливалась задавать вопросы, но сегодня беспокойство одержало верх над приличиями. «Должно быть, ее поразил мой взмыленный вид», – решил Энки.

– Все в порядке, Сатеша. Прикажи подавать ужин.

Та с улыбкой выполнила приказ – она всегда радовалась, когда к воспитаннику возвращался аппетит.

На самом деле есть Энки не хотелось, но ради спокойствия женщины он был готов подкрепиться сыром и фруктами.

Слуги подали ужин в малой зале. Энки попросил Сатешу остаться, и та заняла свое место поодаль от стола. Пока жрец надевал на пальцы царо и присматривался к еде на золотых подносах, Сатеша бросала на него встревоженные взгляды. Похоже, она едва смогла дождаться, когда прочие слуги покинут зал. Одна нерасторопная девушка замешкалась, чуть не выронив кувшин с вином, и Сатеша прогнала ее.

Осторожно подняв расписной сосуд, Сатеша сама наполнила кубок Энки.

– Вы… вы ведь не с Шархи были? – едва слышно поинтересовалась она.

– Почему ты спрашиваешь?

Сатеша нервно сложила руки на животе и склонила голову еще ниже – колокольчики в волосах тихо звякнули.

– Вас искал верховный жрец, достопочтенный господин, – сказала она и облизала губы. – Вас… вас никто не смог найти, и… я… я не смею указывать вам, но прошу: если увидите Шархи – гоните его прочь.

Энки нахмурился. В скомканной речи Сатеши не было никакого смысла: она перескакивала с одной темы на другую, будто не знала, как подступиться к той, что ее тревожит.

– Что-то случилось, Сатеша? Ты же знаешь, что можешь говорить со мной открыто.

Он неустанно повторял ей это, но высокородная редко прислушивалась.

– В городе сегодня беспокойно. Убили высокородную девушку из семьи Нэнто. С ней… – Сатеша с трудом сглотнула. – С ней жестоко расправились. Ее брат обвиняет Орсия из семьи Видарти – на месте убийства нашли золотую побрякушку, с которой Орсий никогда не расставался. Игральную кость, кажется. Орсий говорит, что недавно ее украли, и я ему верю. Думаю, его оклеветали. И все это дело рук Шархи. Он и Орсий ненавидели друг друга.

– Сатеша, твои обвинения…

Энки развел руками. Он и не предполагал, что неприязнь Сатеши может вспыхнуть так ярко, что затуманит разум.

– Знаю, у меня нет доказательств, – прошептала она. – Шархи – мастер интриг, за эти качества отец хочет видеть его своим наследником. Но Шархи… полон ненависти к собственному народу, ко всем нам. Это уродливое чувство привила ему мать-рабыня. – Сатеша прерывисто вздохнула, пытаясь успокоиться. – В книге Пути сказано, что, пока соблюдается миропорядок, созданный Великими Спящими, будет существовать наш мир. Когда порядок падет, все невзгоды мира обрушатся на наши головы. Рев бедствий пробудит Ашу, и они покарают нас. Есть люди, несущие хаос. Шархи – один из них. Теперь он вьется вокруг вас, сплетая очередную паутину. Умоляю вас, достопочтенный господин, будьте осторожнее!

Энки не стал ничего обещать. Сатеша этого и не ждала. Удивительно, что она вообще высказалась. В детстве, когда Энки проказничал – отказывался есть или выбегал под дождь, – Сатеша следовала за ним, умоляя принять правильное решение, но никогда не настаивала.

А вот наставники-жрецы… они не стеснялись спорить и награждать пощечинами за неповиновение.

– У тебя нет причин волноваться, Сатеша, – сказал Энки, когда пришло время готовиться ко сну. – Да хранят Великие твой сон.

Он желал покоя для нее, но сам еще долго не мог его обрести. Лежа на мягком матрасе в мерцании пары свечей, он наблюдал за игрой теней на потолке. Из окна веял свежий ночной ветерок, где-то внизу, у подножия плато, загорелись сотни огоньков – в городе кипела жизнь.

В Городе… Убитая девушка… Нэнто.

Энки приучили запоминать родовые имена, ведь принадлежность к семье считалась главным сокровищем человека. Ари Нэнто приказала воину перерезать себе горло. А теперь мертва она сама. Энки не находил для нее жалости. Но и ликования не испытывал – смерть его нисколько не радовала. Он знал ужас ее близости. И беспомощность перед ее ликом.

– Ты правда хочешь поговорить об этом? Сейчас? – Арата, сидевший на широком каменном подоконнике, угрюмо уставился на Энки. – Воспоминания испуганного ребенка. Нам сколько было? Лет по шесть?

– Семь.

– Точно. Родители нашептывали детям, что с тобой что-то не так. Ты бегал за ними, а они от тебя удирали. Может, и правда боялись?