Читать онлайн Песнь пророка бесплатно

Все книги автора: Пол Линч

Цвет текста

Цвет фона

Шрифт

В темные времена
Тоже будет пение?
Да, будет и пение.
О темных временах.
Бертольт Брехт.Свендборгские стихотворения

Paul Lynch

PROPHET SONG

Издательство Иностранка^®

* * *

Радикальная антиутопия Пола Линча «Песнь пророка» ярко живописует решимость матери защитить свою семью во времена, когда либеральная демократия в Ирландии неумолимо и пугающе скатывается к тоталитаризму. Забыть эту удивительно своевременную книгу невозможно. Редкому автору под силу так убедительно передать социальные и политические тревоги нашего времени.
Букеровский комитет 2023 г.

Пугающе правдоподобно.
Irish Times

Исполненный сострадания, вдохновенный и своевременный роман, заставляющий читателя спросить себя: что, если бы я оказался на месте героев?
Financial Times

Много лет я не встречал книги, которая потрясла бы меня так сильно. Сравнения неизбежны: Сарамаго, Оруэлл, Кормак Маккарти – однако этот роман всегда будет стоять особняком.
Колум Маккэнн

Мощно, клаустрофобно и ужасающе реально… Линч изображает Айлиш с сочувствием и глубоким пониманием, а ее бескомпромиссная любовь к своим детям не оставит читателей равнодушными. Чтобы защитить семью, героиня вынуждена принимать невозможные решения. Свобода воли, само понятие свободы испытываются на разрыв.
The Guardian

Если есть книга, наиболее точно выражающая наше время, то это «Песнь пророка» Пола Линча… Блестящий, незабываемый роман.
Observer

Линч отказывается от счастливого финала, но оставляет читателю надежду. Однако он не тешит себя иллюзией, что дурные правительства лишь отклонение от нормы и политика неизбежно вернется в нормальное русло. Это смелое сочетание антиутопии и поэзии, несущее пророчество, которому веришь.
The iNews

Лучший роман одного из самых прославленных ирландских писателей своего поколения. Захватывающее приключение и в то же время политическое предостережение – не зря этот роман называют «ирландским „1984“».
Telegraph

Заворожив читателя убаюкивающим ритмом своей лиричной прозы, Линч делает блестящий ход. Просчитанный, задевающий самые глубокие струны души, леденящий кровь.
Big Issue

Сокрушительно мощно… В «Песни пророка» Пол Линч сталкивает нас лицом к лицу с некоторыми из самых мрачных наших страхов. Он не предлагает нам утешения и дает мало надежды, его истинная цель – заставить разъяренного читателя вернуться в реальный мир с твердым намерением найти лучший конец для этой истории.
Times Literary Supplement

Один из самых душераздирающих и провокационных романов, которые мне доводилось читать. И хотя действие происходит в альтернативной версии нашего мира, все слишком узнаваемо. Две заключительные главы пронзительны до дрожи – в буквальном смысле.
Scotsman

Монументальный роман, проза настолько безупречная и плавная, что уносит вас, словно волна. И выныриваете вы в полном ошеломлении; вспоминаете, какой должна быть настоящая литература. Трудно назвать за последние годы роман сильнее.
Саманта Харви (автор романа «Ветер западный»)

Айлиш – невероятная героиня… Линч убедительно показывает, как просто и быстро может разрушиться общество вроде нашего. Одни эпизоды читаются подобно триллеру (читателю придется не раз затаить дыхание), другие являют собой образцы превосходной лирической прозы.
Irish Independent

Если зловещая сила книги заключена в описании того, как демократия мало-помалу уступает место тоталитаризму, ее истинная энергия – в том, как Линч изображает повседневное давление обязательств, которые Айлиш несет перед детьми и престарелым отцом, а тучи вокруг с каждым днем все сгущаются. Провокационный мысленный эксперимент…
Daily Mail

Выдающееся произведение, один из главных романов 2023 года. Пол Линч отважно берется за самые больные и масштабные темы. «Песнь пророка» – это история выживания матери из дублинского пригорода, превращенного правительством в зону боевых действий. И хотя события в книге происходят в Ирландии, они напоминают нам то, что ежедневно показывают в новостях.
Irish Examiner

Автор описывает свою воображаемую Ирландию текучей поэтической прозой, его фразы как будто вылеплены из пластилина. Неудивительно, что Линча сразу сравнивали с Кормаком Маккарти.
The Sunday Times (Ireland)

Захватывающе, блестяще написано… Виртуозный роман, напоминающий нам об извечной хрупкости демократии.
Literary Review

Проза Линча гудит от внутреннего напряжения… Да, это очередной роман-предупреждение о том, как легко утратить свободы, которые мы считаем само собой разумеющимися, однако величайшее достижение автора в том, что описываемые невероятные события выглядят абсолютно реальными.
Sunday Independent (Dublin)

Читатели, которые ценят в книгах хороший темп, будут в восторге: эта убедительная, страстная, актуальная притча о беженцах адресована тем, кто пытается понять, каково простому гражданину оставить родину.
Strong Words

Есть множество выдающихся авторов, чей взгляд непринужденно пронизывает бесконечность, и главные из них – Вирджиния Вулф, Кафка, Борхес, Клариси Лиспектор. Хотя для меня Мелвилл, Достоевский, Фолкнер, Джозеф Конрад и Кормак Маккарти тоже ведут многосторонний диалог сквозь время. По видовой принадлежности этих писателей следовало бы назвать космическими реалистами. Ибо их отличает космический взгляд, способность всмотреться с высоты в человеческую муку, смятение и величие, удерживать в поле зрения не только стол, стулья и застольную беседу, но и фундаментальную странность нашего бытия – бесконечные пространства, которые нас окружают, вечные истины, которые формируют нас на протяжении веков. Взгляд этих писателей проникает в самые дальние уголки реальности и в самую суть того, чем мы являемся. Тайны мира остаются непознаваемыми, но космический писатель берет на себя труд стать их толкователем.
Пол Линч

1

Снаружи стемнело, и, стоя у окна в сад, она не услышала стука. Как беззвучно тьма вбирает в себя вишневые деревья. Вбирает последние листья, и листья шепчутся, но не сопротивляются. Она устала, день прожит, оставшаяся рутина перед сном, дети устроились в гостиной, и это чувство, что можешь немного передохнуть, стоя у стекла. Смотришь в темнеющий сад и хочешь слиться с тьмой, выйти из дома и улечься с ней рядом, лежать вместе с опавшими листьями, и пусть ночь идет себе, а с рассветом проснуться обновленной навстречу утру. Вот только этот стук. Она слышит, как он входит в ее мысли, резкий, настойчивый, кто-то не жалеет дверного молотка, и это заставляет ее нахмуриться. Вот и Бейли тоже стучит в стеклянную дверь кухни, зовет ее, показывает в сторону прихожей, не отрываясь от экрана. Айлиш видит, как ее тело движется в направлении прихожей с малышом на руках, открывает входную дверь, за стеклом на крыльце двое мужчин, и во тьме почти не разглядеть их лиц. Айлиш включает свет на крыльце, и по позам мужчин сразу можно понять, откуда такие берутся, она распахивает дверь, и кажется, будто холодный ночной воздух вздыхает, тишина пригорода, дождь почти беззвучно поливает улицу Сент-Лоуренс, черный автомобиль, припаркованный перед домом. Как им удается нести в себе это ощущение ночи. Айлиш наблюдает за мужчинами, чувствуя свою защищенность, тот, что слева, помоложе, спрашивает, дома ли муж, и что-то в его отстраненном, но пристальном взгляде словно пытается проникнуть внутрь Айлиш и там зацепиться. Она успевает мельком оглядеть улицу, замечая одинокого собачника под зонтом, ивы, кивающие в такт дождю, мельтешение большого телеэкрана в доме Зэйджеков через дорогу. Отмечает, почти со смехом, универсальное чувство вины, которое невольно испытываешь, когда полиция стучится в твою дверь. Бен начинает извиваться у нее на руках, тот, что справа, в штатском, постарше, смотрит на ребенка, лицо как будто смягчается, поэтому она обращается к нему. Айлиш видит, он сам отец, такое не скроешь, тот второй слишком молод, слишком опрятен, крепкая кость, она начинает говорить, голос неожиданно садится. Муж скоро будет дома, примерно через час, хотите, я ему позвоню? Нет, в этом нет необходимости, миссис Стэк, когда он вернется, не могли бы вы попросить его при первой возможности нам перезвонить, вот моя визитка. Пожалуйста, зовите меня Айлиш, могу ли я чем-нибудь помочь? Боюсь, что нет, миссис Стэк, у нас дело к вашему мужу. Тот, что постарше, в штатском, широко улыбается малышу, она замечает морщины вокруг его рта, в лице больше нет угрюмой серьезности, неподходящее выражение для работы. Не волнуйтесь, миссис Стэк. С чего бы мне волноваться, гарда? И то верно, миссис Стэк, мы больше не хотим отнимать ваше время, разве мы недостаточно намокли, пока стучались, теперь, чтобы обсохнуть, придется включать в машине печку. Она закрывает дверь на крыльцо, сжимая в руке карточку, наблюдая, как мужчины идут к автомобилю, как автомобиль двигается с места, тормозит на перекрестке, задние фары вспыхивают, словно два глаза. Еще раз окидывает взглядом улицу, которая снова затихает, ее обдает жаром из прихожей, когда она заходит и закрывает за собой дверь, Айлиш замирает, изучая визитку, и ловит себя на том, что стоит, затаив дыхание. Это чувство, как будто что-то вошло в дом, ей хочется положить ребенка, остановиться и подумать, вспоминая, как нечто стояло рядом с чужими мужчинами на пороге, а после свободно зашло в прихожую, что-то бесформенное, но явственно ощутимое. Айлиш чувствует, как оно крадется с ней рядом, когда она пересекает гостиную, Молли сжимает пульт над головой Бейли, тот пытается его перехватить и с умоляющим видом смотрит на мать. Мам, скажи ей, чтобы не переключала мою программу. Айлиш закрывает за собой кухонную дверь, усаживает малыша в детское креслице, хочет убрать со стола ноутбук и дневник, но замирает, закрывает глаза. Ощущение чужого присутствия никуда не делось. Она смотрит на телефон, берет его со стола, рука медлит над экраном, затем шлет Ларри сообщение, и Айлиш снова оказывается перед окном. Сад, окутанный тьмой, уже не кажется желанным, что-то из этой тьмы вползло в дом.

* * *

Ларри Стэк расхаживает по гостиной с визиткой в руке. Он хмуро смотрит на визитку, кладет ее на журнальный столик, качает головой, откидывается в кресле, рука теребит бородку, пока жена молча наблюдает за ним, привычно оценивая, в определенном возрасте мужчина начинает отращивать бороду не для того, чтобы казаться старше, а напротив, подчеркивая, что молодость осталась позади, и сейчас Айлиш с трудом вспоминает его бритым. Наблюдает, как его ноги шарят в поисках тапочек, лицо немного разглаживается, когда он откидывается на спинку кресла, и, пока брови не сходятся на переносице и хмурая гримаса не расползается по его лицу, можно решить, что Ларри думает о чем-то другом. Он наклоняется, подбирает визитку со стола и говорит: скорее всего, ничего особенного. Она укачивает ребенка, пристально вглядываясь в него. Что значит «ничего особенного», Ларри? Он вздыхает, проводит по губам тылом кисти, встает с кресла, начинает шарить по столику. Куда делась газета? Ходит по комнате, ищет и не находит, вероятно, уже не газету, а что-то в глубине своих мыслей. Затем оборачивается, смотрит на жену, кормящую грудью, этот образ, который есть сама жизнь, настолько не вяжется со злым умыслом, что его начинает отпускать. Он подходит к Айлиш, протягивает к ней руку, но отдергивает, когда их взгляды встречаются. Государственная служба национальной безопасности, говорит она, ГСНБ, это не простые ребята, не полицейский инспектор у твоей двери, что им от тебя надо? Он показывает на потолок: ты когда-нибудь научишься говорить тише? Заходит на кухню, пожевывая губу, берет с сушилки стакан, переворачивает, открывает кран, глядя во тьму мимо своего отражения, вишневые деревья стали совсем трухлявые, того и гляди упадут следующей весной. Ларри делает большой глоток, возвращается в гостиную. Послушай, говорит он, почти бессознательно понижая голос до шепота. Я уверен, беспокоиться не о чем. И пока он говорит, уверенность утекает сквозь пальцы, как будто он вылил стакан воды в подставленные ладони. Айлиш наблюдает, как муж снова растекается в кресле, машинально переключая каналы. Он поворачивается, замечает, что пригвожден ее взглядом, наклоняется вперед, вздыхает, тянет себя за бородку, словно хочет сдернуть ее с лица. Послушай, Айлиш, ты же знаешь, как они работают, чего добиваются, они собирают информацию, но скрытно, и рано или поздно тебе придется выложить им то, чего они хотят, не сомневаюсь, они копают под какого-то учителя, естественно, что им захотелось обсудить это со мной, предупредить, возможно, перед тем, как арестовать его, послушай, я позвоню завтра или послезавтра и узнаю, что им нужно. Она разглядывает его лицо, ощущая внутри пустоту, разум и тело жаждут забыться сном, сейчас она поднимется и переоденется, считая часы до следующей кормежки младенца. Ларри, произносит она, и он отшатывается, как будто она пропустила ток через его руку. Они просили перезвонить при первой возможности, перезвони им сейчас, номер на визитке, докажи, что тебе нечего скрывать. Он хмурится, медленно вдыхает, словно примеряется к неизбежному, разворачивается и смотрит ей прямо в лицо суженными от гнева глазами. Что значит нечего скрывать? Ты знаешь, что я имею в виду. Нет, не знаю. Ларри, это просто фигура речи, пожалуйста, перезвони им сейчас. Почему ты всегда все усложняешь, я не собираюсь звонить им в такой час. Ларри, пожалуйста, сделай это сейчас, я не желаю, чтобы ГСНБ толпились у нашей двери, ты же знаешь, что происходит в последние месяцы. Ларри подается вперед, словно ему тяжело встать с кресла, хмурится, затем подходит и забирает ребенка у нее из рук. Айлиш, пожалуйста, выслушай меня, нельзя терять лицо, они знают, я человек занятой, заместитель генерального секретаря ирландского учительского профсоюза, и я не собираюсь плясать под их дудку. Все это прекрасно, Ларри, но почему они явились к нам домой в такой час, вместо того чтобы днем заглянуть к тебе в офис? Послушай, любимая, я перезвоню им завтра или послезавтра, может быть, оставим это до утра? Его тело стоит перед ней, но глаза обращены к телеэкрану. Уже девять, говорит он, я хочу посмотреть новости, и кстати, где это шляется Марк? Она оглядывается на дверь, рука сна обнимает ее за талию, она шагает навстречу Ларри и принимает ребенка из его рук. Понятия не имею, я перестала следить за его перемещениями, вечером у него была тренировка по футболу, и, вероятно, он поужинал у друга или пошел к Саманте, в последнее время они неразлучны, не понимаю, что он в ней находит.

* * *

Сидя за рулем, он злится на самого себя, его разум мечется, ища, к чему прислониться, но Ларри понимает, что прислониться не к чему. Голос в трубке был таким деловым, почти вежливым, прошу извинения за поздний час, мистер Стэк, мы не отнимем у вас много времени. Он паркуется за углом от участка «Гарда Шихана»[1] на Кевин-стрит, размышляя о том, какой эта дорога была раньше, уж точно куда более оживленной, за последнее время город заметно притих. Неосознанно сжав зубы, он подходит к стойке и открывает рот для дежурной улыбки, думая о детях, Бейли наверняка вычислит, что он выходил, мимо этого мальчишки и муха не пролетит. Ларри разглядывает бледную веснушчатую руку дежурного офицера, который неслышно докладывает в трубку. Его встречает молодой детектив, худощавый и бойкий, в рубашке и галстуке, на восковом лице собранность и деловитость, судя по голосу, тот самый, что говорил с ним по телефону. Спасибо, что зашли, мистер Стэк, следуйте за мной, сделаем все возможное, чтобы поскорее вас отпустить. Он поднимается по железной лестнице и идет по коридору с закрытыми дверями, прежде чем его заводят в комнату для допросов с серыми стульями и серыми стенами, все выглядит новехоньким, дверь закрывается, и Ларри оставляют одного. Он садится и разглядывает свои руки. Читает с экрана телефона, встает, принимается расхаживать по комнате, размышляя, что его заставляют играть на чужом поле, проявляют неуважение, уже почти одиннадцать вечера. Когда они входят, он разводит руками, медленно подвигает стул и садится, наблюдая за прежним худощавым офицером и другим, начинающим полнеть мужчиной его лет, кружка у него в руке вся в потеках от кофе. Новенький разглядывает Ларри Стэка с легким намеком на улыбку, впрочем, возможно, это природное добродушие прячется в морщинах у рта. Добрый вечер, мистер Стэк, я инспектор Стэмп, а это детектив Берк, чай или кофе? Ларри смотрит на грязную кружку, жестом отказывается и ловит себя на том, что изучает лицо собеседника, вспоминая знакомые черты. А ведь я вас раньше встречал, в Дублине, вы играли в полузащите за Университетский клуб, вполне могли выходить на одно поле, Гэльский футбольный клуб, мы были лучшими в тот год и вас просто раскатали. Детектив пристально вглядывается в его лицо, морщины вокруг рта разглаживаются, глаза стекленеют, в комнате повисает непроницаемая тишина. Он говорит, не удосужившись покачать головой. Не понимаю, о чем вы. Вслушиваясь в звук собственного голоса, Ларри оценивает его будто со стороны, словно видит себя через стол или в дверной глазок – другого способа заглянуть в комнату нет, никакого одностороннего зеркала, как показывают в кино. И он слышит в своем голосе фальшь, ненужную развязность. Это точно были вы, в полузащите, я противников не забываю. Офицер прихлебывает из кружки, размазывая кофе по зубам, пристально изучая Ларри, пока тот не опускает глаза и начинает водить пальцем по царапинам на столешнице, затем снова смотрит на инспектора. Лицевые кости крупные – было куда нарастить жирок, но взгляд остался прежним. Послушайте, я хочу поскорее с этим покончить, мне давно пора домой, к семье, время позднее, скажите, чем я могу помочь? Детектив Берк поднимает руку. Мистер Стэк, мы знаем, вы человек занятой, поэтому ценим возможность побеседовать с вами, к нам поступило весьма серьезное заявление, и оно касается непосредственно вас. Ларри Стэк замечает, как мужчины обмениваются взглядами, и у него пересыхает во рту. В комнате какое-то движение, теперь он это чувствует, на миг замирает, поднимает глаза к потолку и видит подвесной светильник, мотылек неистово бьется в стекло, янтарный купол нечист и заполнен трупами мертвых насекомых. Детектив Берк открывает папку, и Ларри Стэк видит бескровные руки священника, на столе отпечатанный лист бумаги. Ларри начинает читать, медленно моргает, прикусывает губу. За дверью шаги по длинному коридору – возникли и стихли. Он слышит приглушенное биение мотылька, и на мгновение внутри что-то сжимается. Поднимает глаза и видит, как детектив Берк наблюдает за ним через стол, такое ощущение, будто он обладает способностью проникать в чужие мысли и выпускать наружу то, чего там нет. Ларри смотрит на инспектора, теперь разглядывающего его не таясь, откашливается и пытается улыбнуться обоим полицейским сразу. Офицеры, вы же меня разыгрываете? Он смотрит на них, чувствуя, как улыбка сползает с губ, оказывается, он схватил лист со стола и размахивает им в воздухе. Но это же чистое безумие, подождите, об этом узнает генеральный секретарь, и не сомневайтесь, она дойдет до самого министра! Молодой детектив энергично кашляет в кулак, смотрит на инспектора, который улыбается и начинает говорить. Как вам известно, мистер Стэк, сейчас, в трудные для государства времена, мы обязаны серьезно относиться к подобного рода обвинениям… Черт подери, да что вы несете? Никакое это не обвинение, это полная бессмыслица, вы подменяете понятия, да вы сами это и напечатали! Мистер Стэк, вы, без сомнения, слышали про закон о чрезвычайных полномочиях, вступивший в силу с сентября этого года в ответ на продолжающийся кризис, который переживает государство, так вот, этот закон ради обеспечения общественного порядка предоставляет ГСНБ дополнительные ресурсы и полномочия, стало быть, мы действуем в соответствии с законом, вы же ведете себя как человек, разжигающий ненависть к государству, сеющий беспорядки и раздор, и, если последствия ваших действий нарушают стабильность на государственном уровне, у нас есть только два варианта: либо вы агент, действующий вразрез с государственными интересами, либо не осознаете своих поступков, однако в любом случае, мистер Стэк, подобное поведение на руку врагам государства, и поэтому мы настоятельно советуем вам обратиться к вашей совести и убедиться, что она чиста. Ларри Стэк долго молчит, невидящими глазами упершись в лист бумаги, затем откашливается, стискивает руки. Если я правильно вас понимаю, вам нужны доказательства, что в моих действиях нет ничего крамольного? Все верно, мистер Стэк. Но как мне это доказать, если я просто выполняю свою профсоюзную работу, используя право, предоставленное конституцией? Все в ваших руках, мистер Стэк, в противном случае мы можем решить, что ваше дело требует дальнейшего расследования, и тогда от вас уже ничего не будет зависеть, мы сами сделаем выводы. Ларри ловит себя на том, что вскочил со стула и упирается в стол костяшками пальцев. В лице офицера он видит чуждую волю, понимает, что его привели сюда, чтобы сломить в угоду ей – воле, обладающей безусловной властью обращать «да» в «нет», а «нет» в «да». Я хочу внести ясность, говорит он, министр скоро об этом узнает, так что ждите неприятностей, вы не можете препятствовать профсоюзам осуществлять свою деятельность, у учителей в этой стране еще есть право вести переговоры об улучшении условий труда и устраивать мирные демонстрации, это не имеет никакого соотношения к так называемому кризису, переживаемому государством, а теперь, если не возражаете, я ухожу домой. Второй офицер медленно открывает рот, и Ларри почти уверен, что видит это своими глазами, он продолжает думать об этом, идя к машине, где долго сидит, разглядывая свои трясущиеся на коленях руки. Ему показалось, будто изо рта полицейского выпорхнул мотылек.

* * *

Бена в ясли, остальных – в школу. Молли в наушниках соскальзывает с переднего сиденья «турана», Бейли хлопает задней дверцей, Айлиш наблюдает, как он стоит напротив покрытого каплями стекла, натягивая капюшон парки. Она выезжает на дорогу, когда рука стучит в стекло, Молли просит ее остановиться, дверца открывается, дочь хватает спортивную сумку с пола и исчезает. В зимнем свете, в холодном ноябрьском мареве Айлиш на автомате движется в потоке машин, ощущая внутри опустошение, отдыхая на красном, видит перед собой не новый день, а то, как он опять пройдет бесследно, очередной день, забытый и поглощенный молчаливым подсчетом дней, видит себя за работой, уже не мечтая о карьере, – настоящий микробиолог часами не отходит от лабораторного стола в поисках доказательств, сверяя гипотезу с реальностью, с собственными домыслами, находя в результате ответ, истинный или ложный. Теперь она целыми днями сидит на телефоне, проверяет электронную почту, уже не ученый, но управленец без белого халата, руководит персоналом, скучает во время совещаний, задает неверные вопросы. Айлиш садится за стол, читает электронную почту, переносит встречу на половину шестого. Берет телефон и звонит Ларри. Ты заполнил анкеты на паспорта, как я просила? Слушай, любимая, я еще немного не в себе, никак не могу выбросить все это из головы. Он говорит так, словно, пока он спал, из него выпустили воздух и, проснувшись, он обнаружил, что сдулся, как он сидел на краю кровати, уставившись в пол. Ты рассказал на работе? Мгновение она слушает, как он разговаривает с коллегой, прикрыв трубку рукой. Я оставил их на столе наверху. Что ты оставил на столе наверху? Анкеты на паспорта. Ларри, ты должен позвонить Шону Уоллесу, чрезвычайные полномочия или нет, в этой стране еще действуют конституционные права. Я хочу лично переговорить с генеральным секретарем, но она подхватила вирус. Скажи, Шон еще мутит с той молоденькой? Шон по уши увяз в суде над Фицджеральдом, не хочу его отвлекать, кто сегодня готовит ужин? И все же тебе следует ему позвонить, сегодня твоя очередь. Отлично, у меня встреча в половине седьмого, но я не в настроении, поэтому отменю. Ларри. Что, любимая? Нет, ничего, вчера я купила немного фарша, можешь сделать бургеры, ладно, мне некогда. Она заканчивает разговор и некоторое время сидит с телефоном в руке, одолеваемая дурным предчувствием. Смотрит на трубку и возвращается к вызову, отслеживая свой голос в его телефоне, сигнал ретранслируется на мобильный Ларри, подхватывается и передается через сетевой передатчик. Внезапно она слышит собственный голос, как будто из другой комнаты. Чрезвычайные полномочия или нет, в этой стране еще действуют конституционные права. Внезапно она холодеет, резко встает и направляется к кухне, размышляя, в других странах – возможно, но не у нас, здесь такое не принято, ни «Гарда Шихана», ни государству не разрешена прослушка, общество возмутится. Она думает о черном автомобиле, припаркованном рядом с ее домом, о ГСНБ, вспоминает шепотки о том, что творится, и, шагая на кухню, на миг забывает, куда идет. Пол Фелснер, новый менеджер по работе с иностранными клиентами, стоит у кофемашины и теребит манжету. С мягким хлопком машина перестает жужжать, он оборачивается и улыбается одним ртом, не глазами. О, Айлиш, хорошо, что я вас застал, вы не ответили на мое голосовое сообщение, им пришлось перенести видеоконференцию с «Асакуки» на шесть вечера. Ей кажется, в его лице есть что-то фальшивое, глаза должны быть темными, а они зеленые, и она ловит себя на том, что разглядывает ободок значка у него на лацкане, Партия национального единства, ПНЕ, новый государственный символ. Смотрит на его руки, замечая, что они несколько маловаты. Надо же, пропустила, говорит она, боюсь, принять участие не смогу, но спасибо, что предупредили.

* * *

Синяя лошадь на берегу, лошадь приближается к ней, скачет вдоль воды, и Айлиш не помнит, сколько ей тогда было лет, лошадь скачет, залитая светом, внизу в прихожей звонит телефон, и Айлиш выныривает из сна, оказываясь в спальне. Ларри сидит на краю постели и трет глаза. Бога ради, шепчет она, четверть второго, кому придет в голову звонить в такой час. Надеюсь, говорит он, это не твоя сестра. Наклоняется вперед, шагает к двери, протягивает руку к тени, которая распахивается, обращаясь халатом. Шлепанье тапочек по лестнице, пока она лежит, прислушиваясь к дыханию Бена в кроватке, приглушенному кашлю из спальни мальчиков. Тихий голос Ларри поднимается наверх, проникает в спальню, но ничего не разобрать, и она гадает, кто бы это мог быть, думая о сестре Айне из Торонто, это случилось много лет назад, мне так жаль, сестренка, перепутала часовые пояса, немного перебрала. Айлиш закрывает глаза, ищет синюю лошадь на берегу, роется в памяти, сколько тогда тебе было лет? Зима, небо низко нависает над морем, она касается пятками лошадиных боков, чувствуя, как внутри подрагивают мощные мышцы, вес Ларри придавливает матрас рядом. Я уже начала засыпать. Он не отвечает, молча уставившись в стену, словно наливаясь свинцом, переводит дыхание, она тянется к нему и сжимает его руку. Что случилось, Ларри? Включает лампу, садится на постели, видя, как в мягком свете муж превращается в ребенка, хмурый, недоуменный взгляд, он оборачивается и откашливается. Это была Кэрол Секстон, жена Джима, и по телефону она еле сдерживалась, вчера Джим ушел из офиса, но домой не вернулся. И это все, Ларри, а то я успела испугаться, что кто-то умер. Послушай, Айлиш, она сказала, они его забрали. Кто кого забрал? ГСНБ, кто ж еще. ГСНБ? Но это же бессмыслица, Ларри, что значит забрали? Ну, арестовали, задержали, кто-то видел, как его сажали на заднее сиденье автомобиля, но тому человеку в голову не пришло кому-то сообщить, жена узнала позже, когда начала всех обзванивать. Джим Секстон, этот пустомеля, да что он мог сделать? Айлиш, с тех пор о нем ни слуху ни духу. А профсоюзному адвокату он звонил, как там его? Майкл Гивен, нет, не звонил даже жене. Но нельзя же так просто взять и забрать кого-то, не предоставив право на защиту, есть же закон. Кэрол говорит, Майкл сейчас на Кевин-стрит, но они его не пускают, и он собирается до утра вернуться домой, похоже, туда нельзя дозвониться, у ГСНБ нет прямого номера, не понимаю, почему никто из профсоюза не сообщил мне, какое-то безобразие. Такого просто не может быть. Ведь не может? На визитке того инспектора есть мобильный номер, ты же сам ему звонил, скажи мне, Ларри, что происходит? Не знаю, любимая, похоже, он в ярости. Кто в ярости? Майкл Гивен. Надо обязательно ему передать, я про визитку. Да, об этом я не подумал, сейчас найду, куда ты ее положила? На каминную полку в гостиной, потом подсунула под часы. Айлиш, Кэрол сказала, они допрашивали его на прошлой неделе, сказали, что против него выдвинуто обвинение, а он просто посмеялся над ними, ну, ты знаешь Джима, очевидно, когда на вопрос, арестован ли он, они ответили отрицательно, он дословно процитировал им раздел третий статьи 40.6.1 о праве граждан создавать союзы и объединения, старая гвардия, под его командой половина учителей Лейнстера, готовых загрузиться в автобусы и рвануть в город, если забастовка продолжится. Ее рука шарит по тумбочке, она, не глядя, берет стакан и делает глоток. Ларри, какие конституционные права они могут приостановить в соответствии с этими чрезвычайными полномочиями? Не знаю, не думаю, что основные, не настолько, любой арест все еще регулируется законом, но какой закон, когда творится такое, послушай, не надо пока, не рассказывай детям. Ларри, сейчас ты все равно ничем не поможешь, ложись спать.

* * *

Она стоит, разглядывая отцовский сад. Старые воспоминания шуршат мокрыми листьями, раскачиваются на канате, толпятся в кустах, голоса зовут из прошлого, ты готова, а вот и я. Смотрит, как ясень, посаженный отцом на ее десятый день рождения, высится над узким участком. Бейли бродит по высокой траве, пиная листья, а Молли снимает зимующие растения на телефон. Айлиш отворачивается от стола, за которым, уткнувшись в газету, сидит отец, Бен спит в автокресле у ее ног. Берет со стола две кружки, заглядывает внутрь, проводит пальцем по ободку. Пап, только посмотри на них, почему ты не пользуешься посудомойкой, надо надевать очки, когда моешь посуду. Саймон не отрывает глаз от газеты. Я и сейчас в очках, говорит он. А надо надевать их, когда моешь посуду, смотри, чашки все в разводах. Вини во всем ту бесполезную женщину, которая приходит убираться, когда была жива твоя мать, в этом доме не было ни одной грязной чашки. Наблюдая за ним сейчас, Айлиш погружается в детство, видит отца таким, каким он был, с ястребиным носом и живым пристальным взглядом, а теперь он съежился в кресле, спина горбатится под шерстяным кардиганом, хрупкие косточки выпирают сквозь бумажную кожу рук. Саймон складывает газеты, наливает себе чай, барабанит пальцами по столу, и зачем я до сих пор это читаю, сплошная ложь. Она берет газету и начинает заполнять клетки кроссворда. Его пальцы уже не барабанят по столу, и, даже не смотря на отца, Айлиш чувствует, что он ее разглядывает, но, когда она поднимает глаза, Саймон хмурится. Кто там в саду с Айлиш? Она выглядывает наружу, поворачивается к отцу, берет его за руку. Пап, там Бейли, а с ним Молли, а я тут, рядом с тобой. На его лице появляется растерянное выражение, он моргает и отмахивается от нее, отодвигая стул. Конечно, говорит он, но она вечно дуется, совсем как ты, не то что твоя сестра. Теперь Айлиш смотрит на отца с горькой улыбкой. Значит, мы обе пошли в тебя, говорит она. Айлиш наблюдает за Молли со стороны, видя себя в том же теле, часы в прихожей, заведенные для боя, три раза бьют из ее детства. Да все с ней в порядке, говорит она, девочке четырнадцать, переходный возраст, сама такой была. Она возвращается к кроссворду. Знаки отличия, семь букв, пятая «л». Саймон произносит «регалии», как будто слово вертелось у него на языке. Она смотрит ему в лицо, радуясь за него, на его шее проступают вены, глаза прячутся под набрякшими веками, но разум расправляет крылья. Она наливает себе чай, размышляя, стоит ли ему говорить, наблюдая за хрупким тонкокостным Бейли, а вот Марк такой же мускулистый, как его отец. Айлиш поднимает глаза и говорит: у Ларри на работе проблемы, правительство не хочет, чтобы учительский профсоюз объявлял забастовку, они вызывали его на беседу и почти угрожали, пап, ты можешь в это поверить? Кто вызывал? ГСНБ. Саймон разворачивается и молча смотрит на дочь, затем качает головой и опускает глаза. Ларри следует вести себя осторожнее с этими молодчиками, ГСНБ, когда Партия национального единства пришла к власти и основала их вместо Особого уголовного отдела, неделю все возмущались, потом перестали, и я не сомневаюсь, людей заставили замолчать, до сих пор в стране не было тайной полиции. Пап, они схватили районного лидера в Лейнстере, ни звонка, ни адвоката, его арестовали, профсоюз пытается поднять шум, но ГСНБ молчит. Когда это случилось? Во вторник вечером… Молли кричит, и они, обернувшись, видят, как она извивается, отбиваясь руками, а Бейли повис на старом канате, обхватив ногами сестру. Внезапный пронзительный взгляд отца. Скажи, ты веришь в реальность? Пап, что ты хочешь этим сказать? Это простой вопрос, у тебя ученая степень, ты должна понимать, что я хочу сказать. Теперь понимаю, но избавь меня от твоих лекций. На мгновение он отводит глаза, разглядывая старый буфет, заваленный пожелтевшими газетами, политическими журналами, и обнажает зубы в фирменной улыбке. Мы оба ученые, Айлиш, мы принадлежим традиции, но традиция – это то, о чем все давно договорились: ученые, учителя, институции, – и, заполучив институции, ты получаешь власть над фактами, ты можешь менять структуру ценностей, менять прежние договоренности, и да, они делают именно это. Айлиш, все очень просто: ПНЕ пытается изменить то, что мы с тобой называем реальностью, они мутят реальность, как воду, если ты называешь черное белым и делаешь это достаточно долго, черное становится белым, если ты повторяешь это снова и снова, люди начинают принимать твои слова за чистую монету – старая идея, просто теперь это происходит у вас перед глазами, а не в книгах. Она наблюдает, как взгляд Саймона блуждает, пытается проникнуть в его мысли, рука с пигментными пятнами достает из кармана брюк смятый носовой платок, он сморкается, сует платок в карман. Разумеется, рано или поздно реальность даст о себе знать, вы можете временно присвоить ее себе, но она молча и терпеливо ждет, чтобы выставить цену и уравнять чаши весов… Бен лопочет, таращит глазки. Начинает реветь, и Айлиш отодвигает стул, цыкает на младенца, поднимает и прикладывает его к груди под шарфом. Она тоскует по прежней беззаботности, хочет позвать детей в дом, собрать вокруг, но вместо беззаботности ощущает темноту, и темная зона расширяется. Айлиш втягивает воздух, выдыхает, пытается улыбнуться. Мы определились с пасхальными каникулами, погостим у Айне и ее банды, затем еще недельку поколесим по округе, может быть, доберемся до Ниагарского водопада, поездим по окрестностям Торонто, покажем детям местные красоты. Взгляд Саймона блуждает, и она не уверена, что он ее слушает. Он поднимает руки со стола, пристально их разглядывает, снова опускает и смотрит на дочь. Возможно, замечает Саймон, вам следует подумать о переезде в Канаду. Айлиш отнимает ребенка от груди, встает со стула и смотрит на Саймона сверху вниз. Папа, о чем ты? Я говорю, что слишком стар для таких дел, но дети легко адаптируются, у них будет время начать все с нуля, освоить местный акцент. Бога ради, папа, вдумайся, о чем ты говоришь, ты преувеличиваешь, а как же моя карьера, работа Ларри, школа, а еще хоккей Молли, в этом году они намерены выиграть чемпионат девичьей юниорской лиги Лейнстера и уже впереди на девять очков, Марк в выпускном классе, а за тобой кто будет присматривать, если ты даже кружки толком помыть не можешь, миссис Тафт приходит раз в неделю, а если ты упадешь и сломаешь шейку бедра, что тогда?

* * *

Зимние ливни, слякоть, холод, сменяющие друг друга дни цепенеют под дождем, который как будто маскирует течение времени, один безликий день за другим, пока зима окончательно не вступит в свои права. Странный, неспокойный дух витает в доме. Он вполз вместе с двумя мужчинами, которые как-то вечером постучались к ним в дверь, распространился по всему дому, и теперь кажется, будто что-то подтачивает крепкие семейные узы. Ларри работает допоздна, по утрам он раздражителен и угрюм, двигается с какой-то тихой внутренней яростью, его руки напряжены, тело сжато, словно снаружи на него давит какая-то неодолимая сила. Теперь он так часто возвращается домой поздно, что Айлиш привыкла наблюдать за ним сквозь жалюзи и опускает их, чтобы не быть замеченной, словно какая-то старая перечница, любительница подсматривать за соседями, и потом встретить мужа в прихожей. Ты должен был отвезти Молли на тренировку, Ларри, мне снова пришлось отменить видеоконференцию с партнерами, а ведь я только что вернулась на работу после декретного. Он стоит у двери, стянув ботинок наполовину, опускает глаза, словно побитый пес, встряхивает головой и смотрит ей прямо в глаза, и она видит, как он меняется, голос падает до сердитого шепота. Они пытаются нас разобщить, Айлиш, они распространяют внутри профсоюза лживые слухи, ты не поверишь, что я сегодня услышал… Голос прерывается, глаза снова утыкаются в пол. Я понял насчет Молли, прости, я сожалею. Он показывает ей маленький предоплаченный телефон, который называет одноразовым. У таких не отследишь номер, их невозможно прослушивать. Айлиш наблюдает за Ларри, думая о детях, которые слышат, как родители шепчутся в прихожей. Ты ведешь себя словно преступник, Ларри, похоже, Бейли подхватил вирус, он сейчас наверху… Муж поднимает руку, останавливая ее. Никакой я не преступник, это они пытаются разрушить профсоюз, арестовывают активистов без санкции и намерены продолжать в том же духе. Он проходит мимо нее в гостиную, оттуда – на кухню и закрывает дверь за собой. Через стекло Айлиш смотрит, как он кладет сумку на стул, подходит к раковине, моет руки, всматривается в тьму снаружи. Ей хочется подойти к нему, достучаться до разума внутри тела, до хорошего, гордого мужчины внутри разума, настойчивого, высоконравственного, преданного, в душе которого разгорается война против того, что не поддается измерению. Айлиш размышляет о том, как в последнее время Ларри пытается от нее спрятаться, в конце концов, в стремлении к одиночеству все мужчины одинаковы, однажды она видела на стене такое граффити. Айлиш просовывает голову в дверь кухни. Ужинать будешь? Нет, отвечает он, я поздно обедал, может быть, потом перекушу. В гостиную входит Молли в респираторе, она уже продезинфицировала дверные ручки, краны и сливные бачки, оцепила спальню мальчиков скотчем и теперь отказывается есть за общим столом. Она не настроена слушать мать, которая объясняет, что так вирус не остановить, и Айлиш мысленно представляет, как вирус проникает в клетку носителя и размножается, бесшумная фабрика, невидимый враг, проникающий внутрь при вдохе. На следующее утро Молли и Марк заболевают, вслед за ними и Ларри, Айлиш радуется, что все дома, и даже Ларри, кажется, снова стал самим собой, смеется над тем, что у нее с малышом иммунитет, подтрунивает над Марком, который входит в гостиную нечесаный, уткнувшись носом в бумажный платок. Посмотри на себя, встреть я тебя на улице, ни за что бы не узнал. Марк спрашивает, никто, кроме папы, больше не будет кофе? Они собираются посмотреть фильм, Марк возвращается с напитками, она разглядывает его долговязое крепкое тело, ему почти семнадцать, а ростом уже догнал отца. Двигайся ко мне, говорит Марк, усаживаясь рядом и кладя руку ей на плечо, и она не может вспомнить, когда в последний раз они вот так собирались дома все вместе: Молли свернулась калачиком сбоку, Бейли в кресле-груше ест ложкой мороженое, Ларри сидит перед телевизором, Бен спит у нее на коленях. Да ладно вам, говорит Марк, сколько можно смотреть эту сентиментальную чушь? А мне нравится, возражает Бейли, и мне, и мне, соглашается Молли, это так мило, напомни, мам, как вы встретились с папой? Ларри смеется, Марк стонет, сколько можно, ты забыла, что наш папа – великий романтик и ему пришлось месяцами гоняться за мамой с сачком? Неправда, говорит Айлиш, улыбаясь Ларри. Не совсем правда, поправляет Ларри, разумеется, я романтик, этого у меня не отнять, но я использовал мешок из-под картошки. Когда Бен просыпается у нее на коленях, Айлиш всматривается в него, пытаясь разглядеть мужчину, которым он когда-нибудь станет, хотя и Марк, и Бейли успели доказать ошибочность утверждения, что от осинки не родятся апельсинки, так что Бен непременно будет сам себе голова. И все же она ищет в Бене сходство с Ларри, надеясь, что он будет похож на отца, зная, что все мальчишки вырастают и убегают из дома, чтобы разрушить этот мир, притворяясь, будто хотят создать его, и что так устроено природой.

* * *

Малыш просыпается с криком, словно пробуждение потрясло его, и Айлиш всплывает на поверхность сна, пока сон не разбивается о темноту спальни. Она шарит ногой по половине кровати, на которой спит Ларри, но кровать холодна. Поднимает ребенка из кроватки, прикладывает к груди, маленький ротик жадно глотает, маленькая ручка теребит ее плоть. Она протягивает Бену палец, и он вцепляется в него с такой слабенькой мощью, что Айлиш начинает понимать этот врожденный ужас, ребенок цепляется за ее палец, словно от этого зависит его существование, словно только мать привязывает его к жизни. Птичий щебет прогоняет тишину, когда она одевается и спускается по лестнице с Беном на руках. Внизу Ларри сидит в темноте, лицо освещено экраном ноутбука. Он не слышит ее приближения, поэтому Айлиш разглядывает его, не таясь, – печальное усталое лицо, немигающая сосредоточенность. Она тянется к выключателю, он поднимает глаза, вздыхает, затем улыбается, жестом просит передать ребенка ему, ставит Бена к себе на колени, позволяя малышу почувствовать свой вес. Он проспал всю ночь? Не хотел его будить, почему ты так рано встала? Могу спросить то же самое, Ларри, ты выглядишь так, словно совсем не ложился. Ларри подносит Бена к своему носу. Только посмотри на себя, малыш, только недавно ты застал нас врасплох, а скоро тебя уже отнимут от груди. Скрестив руки, она стоит перед кофеваркой, затем разворачивается и всматривается в лицо Ларри – напряженно, будто в лицо чужака, красные от недосыпания глаза, всклокоченные волосы, видавший виды жилет в елочку поверх шерстяного свитера, какое-то мгновение она сравнивает себя с ним, он состарился быстрее, это правда, борода уже наполовину седая. Внезапно она осознает, что не может вспомнить, как Ларри выглядел раньше, клетки обновляются и быстро, и медленно, начинаете вы с одним телом, но со временем тело становится другим, Ларри тот же и одновременно другой, только глаза никогда не меняются. Айлиш забирает у него Бена и пристально смотрит на мужа. Еще не поздно, говорит она. Он поднимает глаза, начиная хмуриться. Не поздно что? В той игре, в которую вы играете с правительством, еще можно остановиться. Мгновение он молчит, затем вздыхает, закрывает ноутбук, убирает его в кожаный чехол и встает. Бога ради, Айлиш, колеса пришли в движение, от такого нельзя просто взять и отказаться, для профсоюза это станет позором, учителя начнут уходить от нас толпами, марш должен пройти. Да, Ларри, но Элисон О’Райли до сих пор не вышла на работу, спрашивается, почему? Муж говорит, у нее грипп. Что это за грипп такой, который длится три недели? Да, понимаю, это кажется немного странным, слушай, мне нужно выйти пораньше, у меня брифинг… она отворачивается, разглядывает мокрый сад в темноте, все затянуто влажным маревом, деревья съежились от холода. Не оборачиваясь, она ощущает противостояние его воли, их воли сцепились в молчаливом поединке, кружат, захват, расходятся, потирая синяки и ушибы. Ларри идет в гостиную, останавливается, прошлой ночью умерла мать Мэри О’Коннор, я получил сообщение незадолго до полуночи, ей было девяносто четыре, последняя из титанов, если и были когда-то титаны. Айлиш качает головой и усаживает Бена в креслице. В свое время она никому не давала спуску, когда похороны? В субботу утром, в церкви Трех святых покровителей. Она подходит к мужу, почему именно в субботу, сжимает его запястье. Ларри, Элисон О’Райли не больна, и тебе это известно. Айлиш, у тебя нет доказательств. С ГСНБ лучше не связываться, Ларри, если ты откроешь эту дверь, ты не будешь знать, что ждет по ту сторону. Послушай, Айлиш, тебе нужно успокоиться, ГСНБ – не Штази, они просто давят на нас, создают нам помехи, чтобы заставить отступиться, нас пятнадцать тысяч, правительство нервничает, но вот увидишь, остановить демократический марш протеста они не осмелятся. Теперь она достаточно близко, чтобы разглядеть пятна на радужке его глаз, приглушенные оттенки красного и янтарного, рисунок разный. Скажи мне, Ларри, где сейчас Джим Секстон? Он моргает, хмурится и отворачивается. Хватит, Айлиш… Ларри мотает головой, берет портфель, идет через гостиную, но до прихожей не доходит. Она слышит, как он неподвижно стоит, затем с долгим вздохом садится в кресло. На мгновение ее чувства переполняются, Айлиш снова выглядывает в окно, стволы отливают свинцом, как быстро рассветает, на листья падает серый свет, стрекочут сороки, различимые лишь силуэтами. Это острое покалывание в ладонях, когда она входит в гостиную и видит, как Ларри неподвижно сидит в кресле и словно разглядывает некую мысль. Он поднимает глаза, качает головой и говорит, может быть, ты и права, Айлиш, сейчас не время, продолжать сейчас – безумие, я позвоню им и скажу, что заболел. Она шагает к нему, чувствуя, что победила, глядя на него сверху вниз. Хочет заговорить, но тут внутри что-то высвобождается – сорока-обманщица взмывает в небо, – и она останавливается, качая головой. Нет, назад пути нет, дело больше не в тебе или во мне, ПНЕ, похоже, решили, что закон им не писан, все понимают, что их чрезвычайные полномочия – просто захват власти, кто отстоит наши конституционные права, если не учителя? Она наблюдает, как Ларри сидит перед ней, широкий в кости, мальчик, наделенный разумом взрослого, и внезапно он встает, принимая прежний непреклонный вид. Ладно, любимая, пойдем месить грязь, после демонстрации посижу с нашими в пабе, но пить не стану, мне еще забирать Молли с тренировки. Она прислоняется к двери, наблюдая, как он надевает зеленые туристские ботинки. Пытается натянуть плащ поверх пиджака, но рукав вывернут наизнанку, мгновение Ларри сражается с рукавом, застревая на пороге, и Айлиш думает про себя, а ведь он все еще не уверен, Ларри поднимает глаза и встречается с ней взглядом. Иди, говорит она, иди, что с тобой делать.

* * *

Айлиш входит в офис после обеда, держа в голове какую-то смутную мысль. Что-то скрытое просится наружу, ищущий разум переключается на другие заботы: сменную одежду для Бена, которую она забыла собрать для яслей, и нужно отправить по почте анкеты для продления паспортов. Тут она вспоминает, что оставила мобильный на рабочем столе. Берет со стола трубку, ни одного пропущенного звонка, непохоже на Ларри, он всегда звонит ей с демонстраций. Она идет на кухню, и Рохит Сингх перехватывает ее взгляд поверх экрана, он говорит в трубку, при этом пытаясь что-то сказать ей глазами, Айлиш не понимает, так что пожимает плечами и вытягивает нижнюю губу, изображая вселенскую скорбь. И тут она слышит, как ее окликают, видит Элис Дили, нерешительно выглядывающую из кабинета. Айлиш, ты что, не смотришь новости? Нет, я только что вернулась с обеда. И только произнеся эти слова, она понимает, что́ написано у Элис на лице, идет к ее кабинету, и на миг ее движения замедляются, как будто она всплывает со дна на поверхность, продирается сквозь водяную толщу, набирает полный рот воздуха, заходит в кабинет и видит, что все собрались вокруг большого монитора. В новостях какие-то лошади несутся вдоль улицы, превратившейся в тусклый, дымящийся ад. Она видит полицейских с дубинками, они избивают участников шествия, разгоняя по углам улицы, слезоточивый газ медленно расползается, демонстранты убегают или корчатся на земле, кадры повторяются. Люди толпятся в дверных проемах, натянув воротники на нос, и на экране постоянно крутится кадр, как полицейские в штатском хватают учителя и заталкивают в автомобиль без опознавательных знаков. Айлиш переполняет чувство беспомощности, она оказывается за своим рабочим столом с телефоном у уха, без конца посылая исходящий вызов, Пол Фелснер наблюдает сквозь щель жалюзи. Она сидит перед экраном, пытаясь мысленно разглядеть Ларри, но вместо этого видит вялый, изучающий взгляд Фелснера, видит себя полчаса назад, она жует сэндвич, а время уже пошло, время уже промаршировало мимо. Ей нужно к нему, нужно его почувствовать, ощутить смутную вину. Айлиш складывает пропуск и личные вещи в сумку, пересекает офис в пальто, свисающем с одного плеча, лестничный колодец вибрирует от стука ее подошв, затем она стоит на улице, прижимая телефон к уху, Ларри не отвечает, а когда она перезванивает, его телефон отключен. И тут Айлиш поднимает глаза, и небо этого дня кажется ей чужим, и она чувствует, что распадается на части, и дождь медленно стекает по лицу.

2

Идя к машине с малышом на руках, Айлиш подгоняет детей, безмолвно подгоняет себя. Поворачивается и видит Молли, которая молча шагает с пакетами в обеих руках, Бейли играет с тележкой из супермаркета, и ей приходится его окликнуть. Она пристегивает креслице Бена, встречая его сонную улыбку, а Молли, забросив пакеты в багажник, соскальзывает на переднее сиденье, надевая наушники. Айлиш хочется дотронуться до нее, заговорить с ней, пока Бейли, раскинув руки, несется к машине. Он забирается на заднее сиденье, хлопает дверцей и зависает в просвете между сиденьями, изучая мать в зеркале заднего вида. Мам, спрашивает он, а когда папа вернется? Сердце ухает вниз, через все тело, и продолжает падать. Она подыскивает слова, которые не хотят находиться, ловит себя на том, что отводит глаза, чувствует, что Молли тоже за ней наблюдает. Мгновение она разглядывает темнеющую улицу, мимо проходит компания куражащихся друг перед другом подростков, она знает все их ужимки, видя в них будущую Молли и теряя ее, возможно, уже потеряв. Она поворачивается к Бейли, находит и удерживает в зеркале его взгляд. Я уже говорила тебе, милый, папе пришлось уехать по работе, он вернется, как только сможет. Она видит, как ложь срывается с ее губ, невидимая ложь делает свое дело, Бейли, хмыкнув, откидывается на сиденье, принимая ее слова за чистую монету. Он тянет за ремень безопасности, прижимая Молли к спинке, пока та не оборачивается, чтобы стукнуть его по руке. Молли бросает на мать недовольный взгляд, и Айлиш отводит глаза, Молли наверняка догадалась, когда никто не пришел забрать ее с тренировки, безуспешно пыталась дозвониться до родителей, а подруги по команде одна за другой расходились во тьму, пока наконец ее не забрала мисс Данн. Лицо дочери в дверях было багровым от ярости, а потом она замкнулась в себе, и Айлиш пришлось в тот вечер признаться ей и Марку, что ключевых сотрудников профсоюза задержали, мы живем в сложные времена, но властям придется его выпустить, вы должны помнить, что ваш отец не сделал ничего дурного, правительство пытается его запугать, вам обоим следует вести себя осторожнее, вне дома не распускать языки, и ни единого лишнего слова в школе. Видит ужас на лице Молли, просит сохранить это в секрете от Бейли, он еще слишком мал, чтобы понимать. Девичий гнев сменяется молчанием, и Айлиш мнется под закрытой дверью, не решаясь постучаться. Марк воспринимает новость с какой-то странной сдержанностью, только спрашивает, почему отцу не позволили увидеться с адвокатом. Она поворачивает ключ зажигания, боясь будущей лжи, лжи, изрекаемой ее собственным ртом, понимая, что даже маленькая ложь оскорбляет ребенка и ее нельзя взять назад, стоит раз солгать, и ложь так и будет торчать изо рта, словно косноязычный ядовитый цветок. Она едет в густом потоке машин, дети молчат, и почти успевает доехать до дома, когда в ее сумке у ног Молли раздается звонок. Айлиш просит передать ей телефон, просит еще раз и внезапно начинает орать на Молли, сворачивает на обочину, тянется к сумке, вынимает наушники у дочери из ушей, и девочка с ужасом смотрит на мать. Пропущенный звонок с неизвестного номера, какое-то время она смотрит на него, не решаясь набрать. Здравствуйте, это Айлиш Стэк, мне звонили с этого номера. С ней хочет поговорить Кэрол Секстон. Кэрол, послушайте, я сейчас за рулем, давайте позвоню вам вечером? Бейли хмуро таращится в зеркало. Почему я не могу ему позвонить, мам, вы разводитесь, вот почему? Припарковавшись у дома, она открывает дверцу, намереваясь выйти, но не может решиться, словно в гравии под ногами разверзлась пропасть. Один осторожный шажок за другим, ночь обещает быть долгой.

* * *

Майкл Гивен обходит всех по порядку, говорить по телефону небезопасно, следует помнить, что тебя могут прослушивать. Она наблюдает, как он бредет на кухню с почти сожалеющим видом, как, усевшись, сплетает желтоватые пальцы, открывает телефон, вынимает и кладет на стол аккумулятор. Айлиш усаживает Бена в креслице и продолжает наблюдать за Майклом Гивеном, скоро докурится до того, что в груди будет тупо ныть вместо кашля. Вид у тебя усталый, Майкл, приготовить тебе чего-нибудь? Длинной рукой он отмахивается, но она кладет печенье на тарелку перед ним, и он вертит его в руке, не собираясь есть. Слушай, Айлиш, ходят слухи, что их хотят переместить. Бездумно наблюдая, как струя воды льется в горлышко, она задерживает дыхание, закрывает кран и ставит чайник. Переместить куда? Говорят о лагерях для интернированных на равнине Каррах, это просто слухи, но арестованных слишком много, чтобы разместить всех в городе, во время войны они держали там тех, кто представлял угрозу государству. Ты хочешь сказать, Майкл, что Ларри представляет угрозу государству? Майкл воздевает руки к небесам. Господи, Айлиш, это фигура речи, термин, который они используют. Ларри задержали по политическому обвинению, Майкл, в этом доме я не желаю слушать подобных речей. Майкл поджимает губы, в глазах детское удивление, он кивает в сторону раковины. Ты же не собираешься оставлять там эту штуку? Айлиш оборачивается, электрический чайник стоит в раковине. Вот же я идиотка, говорит она, насухо вытирает чайник, ставит на подставку и снова поворачивается к Майклу Гивену, ища источник своего гнева, выбрав его жертвой, он похож на желтое насекомое, сидящее за столом. Они забирают людей повсюду, не слышала о Филиппе Брофи, какой-то журналистишка, ПНЕ вконец обнаглели, об этом было во всех мировых новостях, а здесь тишина, они контролируют новостные редакции, но соцсети шумят. Она наблюдает за адвокатом, и ей кажется, что он мягко раскачивается на стуле, усталость волнами колышет его тело, как будто под водой. Мужья и жены, матери и отцы тонут. Сыновья и дочери, сестры и братья скрываются под водой, опускаясь все ниже и ниже. Ей кажется, она задыхается, тянется глотнуть свежего воздуха, выходит в гостиную, копаясь в своих мыслях, а сама берет пульт, находит новостной канал, убирает звук. Это чувство, что отныне живешь в другой стране, ощущение надвигающегося хаоса, готового поглотить их своей пастью. Айлиш возвращается на кухню, ощущая гнев, сжимает ладонями воздух, словно беря проблему за горло. Майкл, говорит она, чего я не понимаю, так это почему тебе запрещают с ним видеться. Я изучила закон, конвенции, и это грубое нарушение международного права, почему им все сходит с рук, почему никто до сих пор не поставил их на место? Ее слова бьются в молчание Майкла Гивена, она всматривается в его лицо, печальное и озабоченное, он как сбитый с толку пес, услышавший команду чужака. Майкл поднимает руки, хочет что-то сказать, но она снова набрасывается на него. Государство не имеет права лезть в частную жизнь, врываться в твой дом, словно людоед, хватать и сжирать отца семейства, как мне к этому подступиться, как объяснить детям, что страна, в которой они живут, превратилась в чудовище? Это скоро закончится, Айлиш, рано или поздно ПНЕ придется сдать назад, вся Европа возмущена… Тогда почему ГСНБ каждый день арестовывает все больше народу, объясняя это чрезвычайным положением, во вторник люди в штатском пришли к нам в офис и забрали Имона Дойла прямо из-за рабочего стола – ученого-статистика, самого безобидного человека на свете… а знаешь, что он попросил, надевая куртку? Чтобы мы позвонили его матери, и все это за две недели до Рождества! Айлиш садится и с силой давит на поршень френч-пресса. Она словно пребывает вне тела, и телу приходится следовать за ней, снова становясь перед телевизором, и она притворяется, что смотрит новости, подавляя рыдания. Майкл Гивен пересказывает слухи о протестах в Корке и Голуэе, которые были подавлены в зародыше, она не слушает, думая о детях наверху, о Марке, который в любую минуту может вставить ключ в замок, перекатить велосипед на задний двор, и ей будет нечего ему сказать. Майкл Гивен возвышает голос, чтобы ей было слышно из гостиной. Они зашли слишком далеко, Айлиш, протестные настроения растут, хотя в новостях ты об этом не услышишь, ПНЕ превращают страну в полицейское государство, ходят слухи, что скоро объявят военный призыв, и это в нашей стране! Люди на улицах только об этом и говорят, они хотят положить этому конец, я сам слышу… Айлиш стоит перед ним, стуча зубами. Говорят-то они говорят, да кто их слушает? Она смотрит на Майкла Гивена, пока его губы не складываются в скорбную гримасу, и он отворачивается. Оглянитесь на себя, говорит она, профсоюзы кивают и молчат, по меньшей мере полстраны поддерживает это безобразие, считая учителей злодеями… Что-то, зарождающееся в ее сознании, обретает голос, и ей страшно, теперь она слышит этот голос и проговаривает слова про себя. Вы проспали всю жизнь, мы все спим, а теперь грядет великое пробуждение. Это чувство неотступно преследует ее по ночам, она думает о Ларри, о том, как он мялся у двери, засовывал ноги в ботинки, сражался с плащом. Он знал, с чем имеет дело, и оставил тебе право сказать «нет», он сел в кресло и предоставил тебе право решать. Ночи сейчас самые длинные в году, вот что ей хочется сказать, глядя на эти желтоватые пальцы. Ты спишь в холодной постели, а пижама Ларри на подушке еще хранит его запах. Айлиш снова оборачивается к Майклу Гивену, вздыхает, садится, не зная, куда деть руки. Если так будет продолжаться, говорит она, я потеряю работу. Ты им рассказала? Ты же знаешь, как это устроено, в компании всегда есть желающие пролезть в руководство, приходится осторожничать, есть там один тип, который ни перед чем не остановится. Ты можешь взять годовой отпуск, Айлиш, не ты первая. Я не могу уйти в отпуск после того, как полгода провела в декрете. Да, но бывают чрезвычайные обстоятельства, в любом случае, у профсоюза есть средства, и, если возникнут проблемы, тебе нужно лишь обратиться. К кому, Майкл, обратиться к кому, если в профсоюзе никого не останется? Некоторое время он молчит, разглядывая длинные желтоватые пальцы, тоскующие по сигарете. Она беспокойно перебирает руками, снова встает, чувствуя свое превосходство. Майкл, я хочу вернуть мужа. Айлиш, мы делаем все, что в наших силах… Ты меня не слушаешь, я хочу, чтобы ты доставил его в суд и судья вернул его детям. Айлиш, в любое другое время мы подали бы жалобу в Верховный суд на незаконное задержание, но право арестованного быть доставленным в суд для пересмотра меры пресечения приостановлено в соответствии с законом о чрезвычайных полномочиях, по сути, государство теперь обладает особыми правами, заставляя молчать судебную систему. Ты меня не слушаешь, Майкл, я хочу, чтобы ты меня выслушал, хочу, чтобы ты кое-что сделал, чтобы ты вернул домой моего мужа. Айлиш, это неразумно, происходят беспрецедентные вещи, в стране истерия, думаешь, можно просто щелкнуть пальцами, и государство кинется исполнять твою просьбу… Мысленно она обеими руками тянется к его горлу, вцепляется в гортань, рывком открывает рот, просовывает ладонь внутрь, хватает трусливый язык, сжимает и выдирает его с корнем. Наблюдает за тем, как он развел на столе руки, без сигареты они робки и невыразительны, они как будто говорят, что адвокат готов сдаться. Майкл Гивен поднимает голову, и Айлиш видит глаза человека, который не спал, и ее охватывает жалость, ибо его руки говорят, что этот человек был обучен играть по правилам, но правил больше нет, и куда человеку деваться? Внутри нее расходится шов гнева. Сходи за ним и приведи сюда, а если ты не пойдешь, я сама его приведу, вот как я поступлю, и я лучше умру, чем буду смотреть, как его отсутствие с утра до ночи мозолит детям глаза. Майкл Гивен встает и долго смотрит на нее, как будто решается. Айлиш, выслушай меня, я не хотел говорить, но вижу, придется, в ГСНБ нам прямо сказали, что, если мы не отступимся, если продолжим ходатайствовать о выдаче судебного приказа, нас тоже арестуют и посадят в тюрьму. Ее рот открывается, но оттуда не вылетает ни звука, она освободилась от тела, став одной черной мыслью, и мысль разрастается, пока не поглощает материю целиком. Когда Айлиш снова ощущает себя внутри собственного тела, с ее губ срывается шепот. Майкл Гивен встает из-за стола, подходит к раковине, моет руки. Говорят, приближается шторм, какая-то «Белла», следующие пару дней держитесь за шляпы. Айлиш смотрит на адвоката, желая обрушить на него свою ярость, но вместо этого отворачивается к окну. Когда она проснулась, вишневые ветки еще удерживали мокрый снег, но сейчас деревья в каком-то безумном заговоре клонятся навстречу тьме.

* * *

Ночью она просыпается на той стороне кровати, где обычно спит Ларри. Где-то во тьме ее тела для него горит свеча, но, когда она ищет свечу вне тела, ее встречает темнота. Во сне она слышала завывания ветра, и сейчас ветер носится по дому, словно забыли запереть входную дверь. Айлиш подходит к окну и выглядывает наружу, облака стремительны и оранжевы, облака с тоской смотрят на город. Бродит по неосвещенному дому, чувствуя, как холодеют ноги, чувствуя, что становится призраком своего прошлого. Стоит у дверей детских спален, слушает, как дети сопят, а ветер завывает снаружи. Что может быть невиннее спящего ребенка, пусть дети поспят, а когда он вернется, все будет по-прежнему. Она забирается под одеяло, растирает ноги и просыпается при ярком свете, слушая хриплые завывания, мокрый гравий шлепает по стеклу. Сонно подходит к окну, ей кажется, что дом взлетел и кружит на ветру. На другой стороне улицы мусорный бак Зэйджеков лежит на боку, подъездную дорожку усеивают бумажки, жестянки и коробки из-под пиццы, ветер подхватывает пригоршню дождя и швыряет в голые ивы. Затем она видит ее, одинокую сороку, какое-то время наблюдает, как птица пытается расправить крылья, но остается пришпиленной к ветке, которую гнет ветер, теперь Айлиш видит, что проявлять стойкость придется не ей, а Ларри, это ему предстоит выдержать все испытания, и, чувствуя его силу, она шагает внутрь этой силы и прижимает ее к своему телу.

* * *

Утро, она стоит у входной двери, уговаривая Бейли спускаться. Почти двадцать минут девятого, Молли опоздает в школу, и ты тоже… Марк выезжает на улицу, притормаживает, смотрит в небо. Она следует за его взглядом, ощущая покой во взбаламученном воздухе, наблюдая, как он перекидывает ногу через сиденье, мягко трогая велосипед с места, не прощаясь. Погоди, говорит она. Изучает лицо сына, когда он к ней оборачивается и приподнимает бровь под каштановыми кудрями. Она не знает, что сказать, ей не хочется говорить, хочется просто смотреть на него. У тебя отросли волосы, говорит Айлиш, я хочу, чтобы ты с нами поужинал, ты почти не бываешь дома. Марк закатывает глаза, улыбается, говорит, я тоже тебя люблю, мам, разворачивается и крутит педали, удаляясь по улице. Она переходит дорогу, ставит на место зеленый мусорный бак Зэйджеков, осматривает дом, свет должен гореть, входная дверь – быть открытой, а Анна Зэйджек должна загонять детей в «ниссан», но жалюзи опущены, дом выглядит пустым, хотя машина припаркована у двери. Айлиш встречает Молли, выходящую из дома, где твой брат, мы опоздаем в школу, а что, Зэйджеки уже укатили домой на Рождество? Откуда мне знать, пожимает плечами Молли, он не выходил из комнаты и не спускался к завтраку. Айлиш защелкивает детское сиденье и просит Молли присмотреть за Беном. Входит в дом, зовет Бейли, поворачивается и видит в зеркале себя настоящую, бледное, осунувшееся лицо, запавшие глаза, в глазах вопрос, и глаза почти смеются над этим вопросом, свет мой, зеркальце, скажи. На мгновение перед Айлиш мелькает прошлое, застывшее в открытом зеркальном взгляде, как будто зеркало хранит все, что видит, ее сонные хождения, многолетние бестолковые перемещения туда-сюда, как она провожает детей к машине, и лет им то много, то мало, и Марк потерял вторую туфлю, и Молли отказывается надевать пальто, и Ларри спрашивает, не забыли ли дети ранцы, и она видит, как счастье прячется в мелочах, скрывается в повседневной суете, как будто счастье нельзя увидеть, нота, которую ты не слышишь, пока она не прозвучит из прошлого, Айлиш видит, как самодовольно вертится перед зеркалом, пока Ларри изнывает в машине, как он стоит в прихожей, снимая плащ, как, скидывая зеленые ботинки, кричит, чтобы ему принесли тапки. Она зовет Бейли, поднимается и обнаруживает, что сын запер дверь. Дергает за ручку, молотит в дверь кулаком. С каких это пор у тебя есть ключ от этой комнаты, немедленно отопри, а то опоздаешь в школу! Когда ключ поворачивается в замке, она толкает дверь и видит, как в полумраке сын забирается в постель. Айлиш вынимает ключ из замка, кладет в карман, подходит к кровати, откидывает одеяло и нависает над сыном. Ладно, мистер, у вас две минуты, чтобы одеться и сесть в машину. И тут она слышит запах, Бейли подтягивает ноги к животу, пижамные штаны промокли насквозь. Она замолкает, подходит к окну, отдергивает портьеры, и грязный свет разоблачает комнату. Айлиш наклоняется, чтобы поднять одежду с пола, и говорит, не глядя на сына, иди раздевайся и быстро мойся, ты всех задерживаешь. Бейли идет к двери, она начинает сдергивать простыню, спрашивая себя, сколько раз это случалось с тех пор, как Ларри забрали? Раньше Бейли никогда не мочился в постель. Она оборачивается и видит сына у двери, на лице злоба, он кричит ей, ты же выгнала его, вот что ты сделала, ты просто старая сука! Айлиш видит, как ее руки трясутся, губы дрожат, видит, как она сворачивает простыню и сбегает вниз по лестнице. Она вскроет злобу в его глазах, как нарыв, запрет входную дверь и сядет в машину, а его оставит вариться в своей комнате в одиночестве. Айлиш не двигается с места, опускает глаза, разглядывая свои ноги, и слышит, как слова сами слетают с ее губ, правда о его отце, она рассказывает про незаконный арест и содержание под стражей, про усилия, которые прикладываются, чтобы доставить его в суд, про то, что до Рождества ничего не решится. Сердце сжимается от боли, когда она видит, как мальчик недоверчиво хмурится, отводит взгляд, затем его губы кривятся и он молча оседает на пол, обхватив колени руками. Перед ней идея разрушения порядка, мир тонет в чуждом мрачном море. Она сжимает сына в объятиях, шепотом пытаясь заново собрать старый мир порядка, который лежит в развалинах у ее ног, для чего ребенку мир, в котором его отца можно заставить исчезнуть без всяких объяснений? Мир погружается в хаос, земля уходит из-под ног, хмурое солнце опаляет голову. Молли просовывается в комнату. Что происходит, мы ждем в машине, пора в школу. Бейли выпрямляется и молча проталкивается в ванную мимо сестры.

* * *

В десятом часу она слышит слабый стук в дверь. Выглядывает из-за жалюзи и видит машину, припаркованную у дома, гирлянды свисают из-под карнизов, в окнах мерцают электрические свечки, хотя у Зэйджеков по-прежнему темно. Взявшись за руки, Марк и Саманта развалились на диване, с головой уйдя в просмотр, и едва поднимают глаза, когда Кэрол Секстон со смущенной улыбкой проходит мимо, слишком высокая в туфлях на плоском ходу. Айлиш украдкой бросает взгляд на часы, Бейли с Молли уже наверху, и как только Кэрол уйдет, она кивнет Саманте, чтобы тоже шла домой. Кэрол запускает руку в объемную сумку и достает три жестянки. В глазах видны бессонные ночи, голос сдавленный. Прости, что навязываюсь, Айлиш, но мне нужно было тебя увидеть. Гостья осматривается, разглядывает столешницы, она здесь впервые, и Айлиш видит собственную кухню чужими глазами, горы тарелок и чашек у раковины, наполовину загруженную посудомоечную машину с открытой дверцей, корзину с грязным бельем, ожидающую своего часа, позвони Кэрол заранее, у нее было бы время прибраться. У тебя чудесная елка, Айлиш, мне бы такую, я в этом году елку не ставила, мне показалось, не знаю, показалось… Она хочет продолжить, но машет рукой. Понимаешь, вчера вечером мне захотелось содового хлеба, я даже не уверена, что люблю его, традиционный содовый хлеб, а тут распробовала, первая буханка вышла вкусной, вторая еще вкуснее, видишь ли, я накупила столько яиц, и, когда настроишься на выпечку, трудно остановиться, даже если мало в этом смыслишь, последний раз я пекла на школьных уроках по домоводству, а вчера на меня будто накатило, и я решила испечь еще и овсяных лепешек, о, как они пахнут, когда прямо из духовки, и немного фруктовых сконов, и фруктовый пирог по старому рецепту, который нашла в маминой кулинарной книге, и тут до меня дошло, что в прошлом году я не пекла рождественский пирог, так забегалась, и он, ну, Джим, был недоволен, сказал, что от пирога бы не отказался, поэтому вчера вечером я его испекла, а когда закончила, мне стало смешно, столько всего наделала, а собиралась всего лишь испечь содовый хлеб, и у меня совсем нет аппетита, а у тебя столько ртов, я и решила поделиться, вот рождественский пирог, вот сконы, вот крамбл… Запах привел Марка к стеклянной двери, он тянет носом, глазами спрашивая, можно ли ему войти. Айлиш качает головой, но Кэрол жестом приглашает его, наблюдая, как Марк берет тарелку и начинает накладывать на нее выпечку. Возьми еще для подружки, ты стал таким высоким, высоким и широкоплечим, совсем как отец. Тень пробегает по его лицу, когда Марк бормочет «спасибо» и выходит, на ходу запихивая в рот пирог. Кэрол поворачивается к Айлиш и разводит руками. Мне так жаль, я не подумала. Айлиш, наблюдая за ее смущением, на миг ощущает удовлетворение, волосы у гостьи непричесанные, седина у корней отросла на дюйм, она вспоминает ее на вечеринке несколько лет назад, из-за высоких каблуков Кэрол кажется выше всех мужчин, чувственный рот, созданный, чтобы дразнить и смеяться, все время разговора ее рука не отпускала запястье Ларри, любить Кэрол всегда было нелегко. Скоро она сядет в машину и вернется в свой тихий бездетный дом. Айлиш берет руку Кэрол в свою. Ничего, говорит она, он сердится не на тебя, он зол на меня, на весь мир, а мой второй сын на меня даже не смотрит, я пыталась поговорить с Марком о том, что происходит, но он только молчит, он все прекрасно понимает, видит, что происходит в стране, и он хочет изучать медицину, думаю, из него выйдет хороший врач. Она наливает Кэрол чай и без оглядки на часы позволяет говорить, понимая, что та слишком долго молчала, что, выговариваясь, гостья осмысливает происходящее, что, когда слова вылетают изо рта, разум следует за словами и наступает некая ясность. Айлиш слушает, думая о том, что хочет, но не может сказать, как тоже пыталась спрятаться от родственников и друзей, говоря себе, что надо отдаться работе, ища часы, которые даны, чтобы заполнить пустоту в теле, стремясь раствориться в детях, хотя именно дети возвращают ее к их отцу. Кэрол делает долгий глоток, смотрит в пустое пространство. Не могу перечислить, сколько людей перестали общаться со мной после того, как Джима арестовали, как будто это я в чем-то провинилась, почему нас заставляют чувствовать себя виноватыми, хотя это нам причинили зло. Айлиш невольно бросает взгляд на часы, встает, качает головой. Сейчас не время говорить – время хранить тишину, все вокруг перепуганы, наших мужей отняли у нас и забрали в эту тишину, иногда по ночам я ее слышу, громкую, как смерть, но это никакая не смерть, а просто незаконный арест, и ты должна повторять это себе снова и снова. Оказывается, она уже какое-то время стоит без дела, Айлиш подходит к раковине и начинает прибираться. На Пасху мы запланировали семейный отпуск, и я все еще верю, что у нас все сложится. Повернувшись, она видит, что Кэрол, наклонившись вперед, смотрит в сад мимо своего отражения в стекле, смотрит так пристально, словно пытается разглядеть в темноте какое-то предзнаменование. Что там снаружи, Айлиш? Белое на фоне дерева? Ленточки, Кэрол, белые ленточки, с тех пор как отец не вернулся домой, Молли каждую неделю выносит на улицу стул и привязывает их к дереву. Некоторое время они молчат, наблюдая за ленточками, которые колышутся на нижних ветвях. У меня такое чувство, Айлиш, что рано или поздно я возьму дело в свои руки. Айлиш отворачивается от окна и смотрит в спокойное, как маска, лицо. Кэрол молчит, затем встряхивает головой, словно прогоняя тяжелые думы, ладонью собирает крошки со стола и, привстав, бросает в мусорное ведро. Доктор прописал мне снотворные таблетки, но, Айлиш, как ты можешь спать, с тех пор как его забрали, я глаз не сомкнула, а прошлой ночью нашла на чердаке свое свадебное платье и снесла вниз, можешь представить, после стольких лет я все еще могу в него влезть.

* * *

Она выходит из офиса за сорок минут до обеда, кутаясь от пронизывающего ветра, походка стремительна, зимний свет изменчив, в воздухе пахнет снегом. Курьер на велосипеде притормаживает в пробке, балансируя педалями до полной остановки, и на миг у нее возникает ощущение, что город встал, время остановилось, если бы не тень, которая крадется по улице, затем велосипедист просыпается и сворачивает на зеленый. Она выходит на Нассау-стрит, думая, что пора сменить туфли на тонкой подошве, поднимает голову и видит Рори О’Коннора, который держит за руку ребенка. Она хочет перейти улицу, но он окликает ее, и Айлиш оборачивается, разыгрывая удивление. У тебя снова отросли волосы, я тебя почти не узнал. Рори, говорит она, разглядывая рождественские покупки в одной руке и ребенка, который цепляется за другую, не знала, что у тебя есть сын. Улыбается мальчику, узнавая в пухлом свежем личике черты отца, когда-то у Рори были такие же рыжие волосы, а теперь редеющие седоватые пряди, полагающиеся мужчине среднего возраста. Мы редко гуляем вместе, правда, Финтан? Хорошо выглядишь, Айлиш, сколько лет, сколько зим. Финтан, произносит она медленно, размышляя, подходит ли мальчику имя. Сколько прошло времени, Рори, лет десять или больше? Он оживленно болтает о старых временах, а она всматривается в его лицо, торопя его взглядом, отъезжает автобус, выпуская дизельный чад, и Рори отступает назад, шарф сбивается, открывая партийный значок на лацкане. Отпрянув, она сглатывает и зажмуривается, Рори улыбается во весь рот. Как поживает старина Ларри, все такой же? Она не может оторвать взгляд от значка, затем усилием воли отводит его в сторону, смотрит на часики. У Ларри все хорошо, по уши в работе, ни минуты покоя, он больше не учительствует в Маунт-Темпл, работает полный день в… Слушай, было приятно повидаться, но мне пора бежать, и тебе всего доброго, малыш Финтан, я безумно опаздываю, хочу заскочить в паспортный стол, на Рождество мы с детьми летим в Канаду, – она выскакивает на проезжую часть перед фургоном и бросается к противоположному тротуару, чувствуя, как подошвы покалывает, видя себя глазами Рори, который смотрит, как она нелепо скачет через дорогу, чтобы ее не заподозрили в обмане. Это ощущение пустоты, когда она сворачивает на Килдэр-стрит, видя перед собой того Рори, которого знала когда-то, – пунцового новичка, смотревшего Ларри в рот, нарастающее чувство двойного времени, как будто ее жизнь развернулась и двинулась параллельным курсом.

* * *

Теплый воздух вырывается из двери, когда она входит в паспортный стол на Моулсуорт-стрит и берет номерок, стоит у елки, развязывая шарф, глазами ищет свободное место. У нее столько дел, и она составляет в блокноте список, наблюдая, как тучный мужчина с головой, похожей на яйцо, шаркает к тринадцатому окну, занимает его место и видит, как он возвращается, маленькие глазки удивленно таращатся на анкету. Она прибережет это все на потом, когда увидит через стол лицо Ларри, его отвращение, когда она расскажет ему о Рори О’Конноре, этот всегда был бесполезным идиотом, заметит Ларри. Ей следует позвонить в офис, предупредить, что задержится. На часах четыре минуты третьего, когда ее номер появляется на табло и ее приветствует женщина почти без лица. Я получила это вчера, должно быть, какая-то ошибка. Рукой женщина делает жест, прося показать письмо, затем пальцы начинают стучать по клавиатуре. Ваше удостоверение личности. Айлиш просовывает водительские права под стекло, женщина берет их, откатывается в кресле, встает и отходит в сторону. Айлиш прикусывает губу изнутри, про себя проговаривая слова, которые скажет, когда женщина вернется, поднимает глаза и видит мужчину. Он осторожно опускается в кресло и смотрит на нее бесцветным взглядом. Что ж, миссис Айлиш Стэк, вот ваши права. Он сует права под стекло, продолжая открыто разглядывать ее, и Айлиш отводит глаза. Итак, миссис Стэк, вы намерены покинуть страну? Да, мы уезжаем в отпуск. Уезжаете в отпуск. Да, навестить в Канаде мою сестру, мы уже забронировали билеты на самолет. Билеты забронировали. Да, именно так я и сказала, извините, но я не понимаю, почему вы спрашиваете, я просто подаю заявления на продление паспорта моему старшему сыну и выдачу паспорта младшему. Она ощущает слабый запах ментоловых сигарет. Процедура изменилась, миссис Стэк, теперь перед подачей заявлений вы должны пройти проверку паспортных данных. Она так пристально вглядывается в него, что начинает ощущать свою другую сущность, чувствует, как улыбка отделяется от лица и сползает с подбородка на пол. Поперхнувшись, Айлиш откашливается. Простите, я не понимаю, о чем вы говорите. Никогда о таком не слышала, я просто подаю заявление на выдачу паспорта, как делала всегда. Да, но вы не сделали предварительный шаг, миссис Стэк, теперь перед подачей заявления проводится полная проверка биографических данных в Министерстве юстиции, как предусмотрено законом о чрезвычайных полномочиях, который принят в этом году. Айлиш наблюдает, как мужчина за чем-то тянется, и склоняется над окошком. Вы хотите сказать, что я должна пройти полную проверку биографических данных, чтобы получить паспорта для младенца и подростка? Чиновник позволяет себе слегка растянуть губы в улыбке. Я слежу за новостями, говорит она, и впервые о таком слышу, могу я поговорить с вашим начальником? Мужчина просовывает бланк под стекло. Миссис Стэк, начальник здесь я, мое имя Дермот Конноли, и я прикомандирован сюда Министерством юстиции, вот нужная вам форма Ф.107, вам просто следует ее заполнить и подать заявление на собеседование, в лучшем случае это займет несколько недель, могу я помочь вам чем-то еще? Она ловит себя на том, что смотрит в лицо, которое совершенно не меняется, ни бесцветные глаза, ни рот, ни то, что вылетает изо рта, хотя этот рот и не говорит напрямую: ваш муж, миссис Стэк, арестован, и теперь вы представляете угрозу. И тогда ее настигает чувство, как будто в комнату вслед за ней вошел дикий зверь и теперь расхаживает из угла в угол, она берет бланк, медленно сгибает и кладет в сумочку, наблюдая, как чиновник встает с кресла, она слышит тихую поступь зверя, ощущая на шее зловонное дыхание, боясь оглянуться. Сидящие молча пялятся в экраны телефонов.

* * *

На Рождество она с детьми гуляет по побережью, небо смешалось с морем, студеный восточный ветер продувает Булл-Айленд насквозь, зато охлаждает мозг, мешая думать. Бен пристегнут к ее груди, остальные дети разбрелись по пляжу, она ощущает их гнев, узнавая каждого по походке, Молли в одиночестве осторожно ступает по песку, как будто прислушивается к чему-то внутри своего тела, Марк засунул руки в карманы и держится отчужденно, потом внезапно подхватывает с песка прядь водорослей и, размахнувшись, шлепает Бейли по заднице. Разглядывая другие семьи на пляже, свои одинокие следы на песке, она ищет в лицах отражения того, что чувствует сама. Наблюдает за светом над морем, думает, сейчас время света, дни проходят, вбирая и отпуская свет в ночь, и мы тянемся вслед, но ни дотронуться, ни задержать то, что уходит, что кажется уходящим, нельзя, мечту о времени. И все же недавно проклюнулись подснежники. Один, дикий и одинокий, раскрасивший воздух белым, она заметила на стоянке и склонилась над ним, в одно мгновение осознав, чего сейчас лишен Ларри. Она рассказывает ему, как она обернулась, а Бен сидит без посторонней помощи, а на другой день его ручки наливаются силой, когда он сам встает в кроватке. Рассказывает про вечно нахмуренный лоб и про то, как вытянулся Бейли, почти догнав сестру. Время проходит без Ларри, и она видит, что ничего не делает, ни на что не способна, ну а что ты можешь, спрашивает тихий голос, который она ненавидит, что ты изменишь? Майкл Гивен перестал отвечать на звонки. Она написала в министерство, главе ГСНБ, в агентство по правам человека, прекрасно понимая, что ее никто не услышит. Скоро подснежники уйдут под землю, им на смену придут другие цветы. Айлиш возвращается в город, где дома смотрят окнами в море, наблюдая за каждой встречной машиной, пытаясь разглядеть лица за стеклами, которые кажутся жидкими. Они безымянны, лица, ответственные за то настоящее, которое осуществилось, и ничем не отличаются от ее лица, эти лица мельтешат на улицах города, который неустанно выдыхает ночь навстречу следующему дню.

* * *

Айлиш подходит к отцовскому крыльцу с ключами в руке, и у двери ее встречает рычание. Она в нерешительности останавливается, меж тем рычание переходит в пронзительный лай. Она оглядывается на машину, как бы прося о помощи, но Молли уткнулась в телефон. В голове мелькает смутная мысль, которую нужно не забыть, что-то связанное с Марком, она подходит к двери, звонит в колокольчик, громко стучит в окно, лай не умолкает. Слышен голос отца, сейчас-сейчас, Саймон криками пытается утихомирить пса. Когда открывается дверь, Саймон держит собаку за ошейник, пес темного окраса, откормленный тигровый боксер, решает она, на руках у Саймона садовые перчатки, волосы намокли от недавнего дождя. Эй, чего надо? Эй, повторяет она, проталкиваясь мимо отца и не сводя глаз с собаки, теперь на меня так и будут набрасываться, когда я решу навестить собственного отца, и где только ты его взял? Она наклоняется, поднимает почту с пола, в прихожей пахнет псиной, а когда поворачивается, замечает в стеклянных отцовских глазах недоумение. Пап, я же говорила, что приду, мы собирались свозить тебя за покупками, договаривались еще на прошлой неделе. Саймон выхватывает почту из ее руки и, кажется, приходит в себя. Почему ты не на работе? Пап, сегодня суббота, чья это собака? Саймон пинает боксера в сторону кухни, но пес оборачивается, облизывает черные брыли и замирает в дверях, плотоядно поглядывая на Айлиш. Я решил, это чужой, несколько дней назад ко мне кто-то ломился. Ломился? Я не уверен, трое мужчин позвонили в дверь, мне не понравился их вид, сказали, что они представляют партию, настоящие головорезы, сказали, что меня нет в местных списках и не хочу ли я записаться… Какой партии, папа, ты говоришь про ПНЕ, кто эти люди? Я велел им убираться, но они явились через несколько дней, стучали в дверь, молотили в окно, а когда уходили, один рассмеялся. Айлиш разглядывает хмурую морду пса, который наблюдает за ней с грозным сопением. Почему ты мне не сказал, пап? Я сказал Спенсеру, кивает он собаке, и пес, дважды чихнув, опускается на пол. Значит, Спенсеру, она качает головой, этот пес совсем взрослый, где ты его взял и как думаешь за ним ухаживать? Саймон снимает куртку с вешалки. Оглянуться не успеешь, а они захватят весь сад. Она поворачивается от двери. Кто они? Плетистые розы, я сам их обрезаю, раз уж никто не намерен мне помогать. Пошли, говорит она, сегодня еще много дел, и скоро зарядит дождь, почему бы тебе не попросить Марка, прошлым летом он хорошо помог тебе с садом? Незачем утруждаться, и я сам пока в состоянии, отвечает Саймон.

* * *

Асфальт темнеет перед ливнем, она преодолевает автостоянку, мимо шмыгают сгорбленные тени, зато счастливцы, у которых есть зонты, могут расслабиться. Айлиш тормозит, заметив свободное место, наблюдая за лысеющей женщиной, которая, втянув голову в плечи, заполняет багажник и, покончив с этим, забирается в автомобиль, подняв лацканы пальто. Айлиш посылает Молли за тележкой. Бейли, не говоря ни слова, идет следом, на ходу натягивая капюшон парки. Он догоняет сестру, сверкая подошвами, а Молли несется трусцой, поджав локти. Я наняла нового адвоката, говорит Айлиш, некая Энн Девлин, меня свел с ней Шон Уоллес, кажется, она специализируется на подобных делах, ты знаешь, мы не единственные, у нее куча клиентов. Палец Саймона начинает барабанить по приборной панели. Она уже подала жалобу? Мы встречались на улице, мне пришлось оставить телефон в машине, очень толковая, подача жалобы – следующий шаг. Будет кормиться за твой счет, а результат такой же, как с тем горлопаном из профсоюза. Папа, она работает на общественных началах, говорит, что правительство взяло судебную систему под контроль, внедрив своих людей, в этом суть проблемы, как только насажал своих людей, можешь творить что хочешь. Дождь усиливается, и они смотрят, как вода вскипает на асфальте. Айлиш наблюдает, как Молли сражается с Бейли за тележку, девочка отпихивает брата, и он вскидывает руки, устремляя отчаянный взгляд в сторону «турана». Сегодня утром я с трудом вытащила Молли из постели, говорит она, это вторая суббота подряд, когда она пропускает тренировку, Молли у них из лучших игроков, но это продлится недолго, если она будет продолжать в том же духе. Она смотрит в небо, не сомневаясь, что дождь скоро прекратится, и неожиданно он и впрямь стихает. Айлиш тянется к дверце, но Саймон перехватывает ее запястье, в глазах паника. Они собираются проголосовать за них, Айлиш, для нашей страны такое немыслимо… Она бесстрастно смотрит на него, говоря себе, что этого не может быть, что его лицо еще сильнее просело под воздействием гравитации, поднимающие мышцы теряют хватку, глаза едут вниз, кожа неспешной лавиной сползает с костей, подтягивая за собой смятенный разум. Айлиш вздыхает, качает головой, папа, они пришли к власти два года назад. Саймон хмурится, отворачивается к окну, затем трясет головой. Да-да, само собой, я просто хотел сказать… она видит, как его рука тянется к дверце. Пап, подожди минутку, у меня в багажнике есть зонт. Саймон выбирается из «турана» и шагает по стоянке в твиде и странных носках, на ногах садовые сабо, он размахивает руками, тело уверенно движется под дождем, и непохоже, что ему холодно, что он промок или одряхлел, и в нем снова виден тот, кто когда-то брал ответственность за их жизнь.

* * *

Она бродит вдоль полок в супермаркете, разглядывая отцовские сабо, к подошвам которых прилипла грязь и сухая трава, Саймон вышагивает впереди, сжимая банку персиков, а Бен на сиденье тележки грызет колечко. Она стоит у рыбного прилавка, когда раскрасневшаяся и взволнованная Молли подходит к ней, сверля мать предостерегающим взглядом. Мам, шепчет она, иди сюда. Что там? Я сказала, иди сюда. Она идет за Молли, думая о Бейли, что он сегодня натворил, вчера, например, он брызнул кетчупом на волосы Молли и выскочил из комнаты. Молли тянет мать за рукав, останавливает и кивает в сторону прохода. Не показывай ему, что ты смотришь. Кому, Бейли? Нет, ему, это ведь он? Айлиш следует взглядом за указательным пальцем Молли мимо пожилой дамы, бормочущей над списком покупок, мимо бытовой химии и рулонов туалетной бумаги к полной женщине в обтягивающих джинсах и мужчине, скучающему над тележкой. Она понимает, кого имеет в виду Молли, но это не он, тот был покрепче, да и одежда на этом неправильная: трикотажная майка дублинского футбольного клуба под походным дождевиком, а опустив глаза, она видит дешевые беговые кроссовки. Это обычный мужчина, который бездумно слоняется вслед за женой по супермаркету, и ей хочется спросить Молли, когда она успела разглядеть того, настоящего, должно быть, в окно, когда те двое стояли у двери их дома. И тут мужчина поворачивается, и Айлиш узнает его, это он, тот самый инспектор, и она отводит глаза, чувствуя, как пересыхает во рту, и снова смотрит на его лицо, думая о том, старом лице, чиновничьем, сейчас перед ней другой человек. Она идет к нему, не представляя, что дальше, заговорить с ним? Ей терять нечего, кто он такой, обычный мужчина, она попросит его на пару слов в присутствии жены, только и всего. Инспектор смотрит в проход, встречается с ней взглядом и какое-то мгновение озадаченно разглядывает Айлиш, затем улыбается ей, и это улыбка человека, с которым раскланиваешься на улице, мужа, отца, активного члена местного комьюнити, и все же за этой улыбкой прячется тень государства. Айлиш резко разворачивается, хватает с полки бутылку отбеливателя, делая вид, что читает этикетку, и возвращается по проходу, браня себя на чем свет.

* * *

Айлиш не может сосредоточиться на работе, не может собраться с мыслями, когда она рядом с детьми. Говорит начальнику, что у нее назначена встреча, и едет через весь город в поисках Бёрд-роуд, паркуется в двух домах от дома инспектора, найти его оказывается несложно. Смотрит на часы, она просидела уже десять минут, скоро надо возвращаться в офис. Айлиш сжимает руки, снова проверяя, пуста ли подъездная дорожка, это чувство, как будто видишь сон, чувство, как будто движешься по краю пропасти, боясь посмотреть вниз. Глядя в зеркальце, Айлиш подкрашивается и расчесывается. Наблюдает за светом, что висит над улицей, медленной пульсацией, когда свет внезапно вспыхивает, потом тускнеет, размышляет над тем, что он скрывает, видит, как в этом мягком распускающемся свете проявляется повседневность, самая сердцевина обыденности, хвойные и рододендроны, дорожки для детских колясок, бетон, утрамбованный растущими ножками и школьными отрядами, вращение внедорожников, старики с собаками и бесконечными беседами, вороны на проводах, грандиозный ежегодный парад, увлекающий всех их навстречу лету под развевающимися флагами листвы. Переходя улицу, она не движется внутри тела, а словно наблюдает за собой из окна, потом возвращается в тело, нащупывает свои границы, рука стучится в дверь. Лицо женщины, отворяющей дверь, – не то лицо, которое запомнилось ей по супермаркету, теперь оно выглядит старше, некрасивое, ненакрашенное. Миссис Стэмп, можно вас на пару слов по личному делу, я не отниму много времени. Беленые стены, честное лицо идет складками. Это из-за Шона? Что этот мальчишка опять натворил? Кухня, такая уютная в дождливый день, фоновое бормотание радио, пыль над ведерком для угля у плиты. Айлиш подтягивает стул к столу и садится, боясь лишний раз вздохнуть, пока не начнет говорить, она бросает взгляд на задний двор, кормушки на старых яблонях, щегол на мгновение появляется в поле зрения и исчезает. Рассказывая про мужа, она смотрит на свои руки, пальцы сплетаются и расплетаются, она как будто выжимает из них боль и выкладывает на стол в качестве подношения. Лицо миссис Стэмп расплывается, словно ее черты были игрой света, глаза, казавшиеся яркими, тускнеют, руки увеличиваются. Выражение мрачнеет, а губы поджимаются. Миссис Стэмп встает, подходит к кухонному столу, достает пачку сигарет. Не возражаете? Айлиш качает головой, и женщина закуривает, подходит к задней двери, делает долгую затяжку, выдыхает на улицу, затем поворачивается к Айлиш и окидывает ее пристальным взглядом. Повторите, как, вы сказали, вас зовут? Айлиш смотрит на ее широкие плечи, но своего имени не называет. Пожалуйста, повторяет она, я всего лишь прошу вас замолвить словечко, на моем месте вы поступили бы так же. Теперь женщина хмурится, трясет головой, долго затягивается. Судите сами, говорит она, это какой-то абсурд, вы разговариваете со мной так, как будто мой муж совершил что-то плохое, и это детектив «Гарда Шихана» в такое время, как нынешнее! Я просто хотела поговорить с вами как жена и мать… Лучше бы вы молчали. Их глаза встречаются, и скрытое озлобление переходит в откровенное противостояние, Айлиш слышит свой голос, и уже после того, как слова слетели с губ, успевает им ужаснуться. Молчала, говорите, как все дураки в этой стране, задавленные и сломленные? По улице с грохотом проезжает мусоровоз, она поворачивается к окну, кивает в сторону яблонь. Красивые деревья, большой урожай собираете? Миссис Стэмп оборачивается, нить ее размышлений прерывается, она невидящим взглядом смотрит на яблони, машет рукой в воздухе. В последние годы они растут сами по себе, это «Керри Пиппин», Джон привез их с семейной фермы. Миссис Стэмп, мой муж – простой человек, отец, учитель, деятель профсоюза, он должен быть дома со своим детьми. Ее окидывают прищуренным взглядом, миссис Стэмп облизывает губы и что-то бормочет, отвернувшись к окну. Простите, вы что-то сказали? Миссис Стэмп с ухмылкой оборачивается. Мрази, говорит она, вот кто вы такие, ты и твой профсоюзник, приходишь в мой дом, оскорбляешь моего мужа, заслуженного человека, который двадцать пять лет отдал этой стране, эй, как там тебя, твой муж находится там, где находится, потому что он подстрекатель, он выступает против государства, когда государство в опасности, такие, как вы, понятия не имеют, что творится в мире и что нам угрожает, спите и видите, когда нас уничтожат, а сейчас, когда нация должна объединиться, по всей стране беспорядки, и наш долг – сплотиться против таких, как вы, вон из моего дома сию же минуту. Айлиш замечает на лице женщины выражение превосходства, вскакивает, желая дать волю рукам. Она видит, как женщина говорит со своим мужем-детективом, которому ничего не стоит сделать жизнь Ларри еще хуже. Айлиш направляется к двери, чувствуя, что подвела Ларри, дрожащие пальцы теребят защелку, она видит «туран», припаркованный на противоположной стороне улицы, женщина выходит вслед за ней, Айлиш разворачивается и идет в другую сторону.

* * *

Айлиш просыпается от сознания, что кто-то вошел в комнату, с трудом разлепляет глаза, приподнимается на локтях, слышит дыхание фигуры, сидящей в плетеном кресле, должно быть, это Марк, она гадает, что он здесь забыл среди ночи. Сиденье жалобно кряхтит, когда фигура наклоняется, и на лицо падает свет из коридора. Это инспектор Джон Стэмп, у Айлиш пересыхает в горле, она со страхом смотрит на ребенка в кроватке, прислушивается к его дыханию. Как вы сюда попали, шепчет она, все двери заперты, вы не имеете права входить в этот дом. Судя по голосу, он улыбается в темноте. Не имею права входить в этот дом. Да. Но это вы так думаете. Это не я так думаю, это закон. Факт. Да, это закон, и вы не имеете права ущемлять наши права. Верховенство закона. Я так и сказала. Вы говорите о правах, как будто понимаете, что это такое, покажите мне, на какой скрижали это записано, где видно, что так распорядилась природа. Она хочет ответить ему, но он встает с кресла и придвигается к ней, она боится смотреть ему в глаза, ее останавливает запах, смесь еды, сигарет и чего-то зловонного, что сочится из пор его кожи, и она знает, что это такое, и эта вонь вгоняет ее в ужас. Называешь себя ученой, а сама веришь в права, которых попросту нет, права, о которых ты говоришь, их существование недоказуемо, это фикция, и только государство в соответствии со своими потребностями решает, во что следует верить или не верить, ты же не можешь этого не понимать? Его рука скользит по одеялу, она наблюдает за ней, боясь того, что может случиться, если она ее остановит, рука тянется к ее горлу, она хватает запястье и пытается кричать, отрывает руку, кричит, я хочу проснуться, и он говорит, но ты и не спишь… Айлиш открывает глаза, из окна струится холодный голубоватый свет, ее одежда сложена на стуле. Сидит, уставившись на стул, убеждая себя, что эта комната ей не снится, чувствуя облегчение, и все же в груди, где-то в горле застрял узелок страха, она смотрит на дверь, не в силах поверить. Потом какое-то время лежит, мечтая забыться слепой, необязательной дремой, но остатки сна мучают ее, этот человек и его вонь, его слова испугали Айлиш, она слышит детей, взрыв смеха, визг Бейли, перекрывающий рев утренней воскресной телепрограммы.

3

Молли стоит у раковины в шортах и беговой куртке, подставив под кран чашку, внезапно ее рука отдергивается, Молли вскрикивает, роняет чашку. Мам, говорит она, вода коричневая. Айлиш чувствует на спине взгляд дочери, но не оборачивается. Наклоняется, ложечкой заталкивая Бену в рот яблочное пюре, Молли нужен отец, «нет», которое означает «да», и «да», которое никогда не означает «нет». Прошлой ночью во сне они говорили о Молли, и, когда она проснулась, слова Ларри слегка озадачили Айлиш. Ложечкой она останавливает струйку пюре, представляя, как глубоко под землей кусок ржавчины смывает в магистральный трубопровод, и его уносит поток, вода, загрязненная железом и свинцом, течет по трубам во тьму домов, заводов и школ, вытекая из кранов в чайники, стаканы и чашки, свинец всасывается желудочно-кишечным трактом, накапливается в тканях, костях, аорте и печени, надпочечниках и щитовидке, яд незаметно делает свое черное дело, пока следы его трудов не обнаруживаются в анализах крови и мочи. Она разворачивается, наблюдает за водой, текущей из крана, и говорит, просто дай ей немного стечь. Скрежет ключа в замочной скважине. Почему у нас в доме никогда нет воды в бутылках, спрашивает Молли, хватает из вазы яблоко и, возмущенно пыхтя, удаляется в гостиную, а Айлиш поднимает голову и прислушивается, вдруг свет упадет из распахнутой двери, раздадутся знакомые шаги, стук зонтика о подставку, вздох, шорох пальто, крик, куда подевались мои тапки? Марк проносит велосипед через прихожую на кухню и молча выставляет через двери веранды на дощатый настил. Она смотрит на Бена в детском креслице и думает о старшем сыне, о том, как незаметно он вырос, хрящ расширяется, становясь костью, кости твердеют, их дело – поддерживать сына на пути к неизвестному, но полному разнообразных возможностей будущему. Только что ползал по полу, а теперь она поворачивается, чтобы взглянуть, как Марк выходит в гостиную, и будущее стало настоящим. Айлиш слышит приглушенный разговор, ты должен ей сказать, повышает голос Молли. Кому сказать, кричит Айлиш, что сказать? Молли вталкивает Марка в кухню, и он протягивает ей письмо. Айлиш велит дочери закрыть кран, берет письмо из рук Марка, тянется за очками. Вскакивает, сама того не замечая, медленно перечитывает, смысл слов ускользает, черные буковки не разобрать. Она поднимает глаза на сына и видит, что ребенка больше нет. Этого не может быть, шепчет она, шаря рукой в поисках стула, но усидеть на месте не в состоянии. Закрывает глаза, видя мерцающую темноту век. Тебе всего шестнадцать, ты получишь аттестат зрелости только в следующем году, они не имеют права… Марк вешает куртку на спинку стула и замирает, настороженный, торжественно-спокойный. Прибыть в следующем месяце, через неделю после дня рождения, говорит он. Айлиш не видит, как сын подходит к раковине, наполняет стакан, начинает пить, но Молли вырывает стакан у брата из рук и говорит, не пей эту гадость, вода коричневая, лучше посоветуй маме покупать воду в бутылках и расскажи ей, что они сделали, расскажи, как они приходили в школу. Кто приходил? Айлиш наблюдает за сыном, который стоит у раковины, его лоб нахмурен, волосы взлохмачены, подбородок дерзко выпячен. Я не хотел тебе рассказывать, там был врач и какая-то женщина в погонах, они вызвали из класса всех ребят моего года рождения и велели идти в спортзал, там нас осмотрели одного за другим, не говоря, зачем это нужно, и мне пришлось стоять за ширмой в трусах, пока врач измерял рост, осматривал ступни и зубы, спрашивал, нет ли у меня аллергии… Это внезапное давление начинается в сердце, как будто что-то забралось внутрь и разбухает, постепенно расширяясь и выдавливая из легких вопль. Она устало опускается на стул с шепотом, это какая-то ошибка, тебе еще нет семнадцати. Руки тянутся к сыну, приласкать, прижать к щеке, омыть бальзамом своей ярости. Выслушай меня, говорит она, видя, что он ее не слушает, а смотрит в сад. Ты останешься дома, ты не бросишь школу, они не могут взять и просто призвать тебя. Марк хмуро отворачивается. И как ты их остановишь, они творят что хотят, ты же не помешала им забрать папу. Молли поворачивается к брату и толкает его спиной к раковине. Не смей так разговаривать с мамой. Заткнись, отвечает он. Молли одаривает брата язвительным взглядом, неподалеку кто-то глухо стукает молотком, и Бен роняет ложечку. Айлиш наклоняется и несет ложечку к раковине. По крайней мере, горячая еще чистая, говорит она. Что случилось, спрашивает Бейли, заходя на кухню. Марк берет письмо со стола, выходит во двор, закрывает дверь за собой и достает из кармана зажигалку. Через стекло Айлиш видит, как он пускает газ, но пламя не занимается, она не испытывает желания ни помешать сыну, ни спросить, откуда у него зажигалка, раздается щелчок, янтарное пламя пробует на вкус бумажный уголок и разевает черную пасть, Айлиш наблюдает, как письмо обращается дымом, и, уронив его, Марк оборачивается и смотрит сквозь стекло потемневшим от ярости взглядом.

* * *

На работе она рассеянна, мечется, ощущая перед собой смутное препятствие, ища пути обхода, без конца повторяя про себя, нет, они не заберут моего сына. В компании ходят слухи о предстоящем кровопускании и поэтапном сворачивании, но это не может быть правдой. Их вызывают в конференц-зал, где объявляют, что управляющий директор Стивен Стокер отправлен в отставку, сегодня он на работу не вышел и его заменит Пол Фелснер. Он стоит перед ними, теребя кончики пальцев и сияя от удовольствия. Айлиш наблюдает, как, произнося речь, Пол Фелснер оглядывает зал, выделяя соратников по хлопкам и улыбкам, словно дикий зверь, покончив с притворством, рыщет открыто, и Пол Фелснер вскидывает руку, изъясняясь не деловым языком, принятым в компании, а на партийном жаргоне, об эпохе перемен и преобразований, эволюции национального духа, завоевании новых высот, женщина пересекает зал, чтобы открыть окно. Айлиш выходит из лифта на нижнем этаже. Перейдя улицу, приближается к газетному киоску, показывает на сигаретную пачку. Давно это было, думает она, стоя в одиночестве перед офисом, вынимая сигарету из пачки, поглаживая папиросную бумагу, принюхиваясь. Этот хлопковый привкус ацетатных волокон, когда она закуривает, втягивая внутрь горячий дым, вспоминая день, когда бросала курить в последний раз, и ощущая себя моложе, возможно, тогда с ней был Ларри, трудно сказать. Память лжет, играет в свои игры, наслаивает образы, истинные, ложные, со временем слои перемешиваются, становясь подобны дыму, и дым вырывается у нее изо рта и растворяется в дневном свете. Айлиш наблюдает за улицей, словно та принадлежит какому-то другому городу, размышляя, выходит, жизнь течет сама по себе, не нуждаясь в свидетелях, сами по себе бурлят в зловещем сумраке перегруженные транспортом улицы, снуют усталые, озабоченные прохожие, пребывая в иллюзии своей особости, вот от чего следует избавиться в первую очередь, она наблюдает, очищаясь от себя самой, как оттенки света постоянно меняются, пока улицу не заливает слепящее сияние, оказывается, у чаек, кормившихся в канаве и взлетевших, чтобы не угодить под грузовик, темное подкрылье. Да уж. Колм Перри стоит рядом, постукивая сигаретой по пачке. Не знал, что ты куришь, Айлиш. Она прищуривает глаза, словно хочет разглядеть ответ на вопрос, которого ей не задавали, затем трясет головой. Это я так, балуюсь. Колм Перри затягивается и медленно выдыхает дым. И я балуюсь. Она раздувает внутри черное пламя, давай, разгорайся, изучает помятую рубашку Колма Перри, багровое лицо пьяницы, лукавый взгляд человека, который в курсе розыгрыша, но предпочитает посмеиваться со стороны. Колм Перри оглядывается на автоматическую дверь. Вот же наглец, говорит он, скоро будет чистка, так что не высовывайся, они любят себе подобных, это все, что я готов сказать. Он снова оглядывается через плечо и достает телефон. Видела последнее? На экране граффити, осуждающие «Гарда Шихана», службу безопасности, государство, ликующие красные каракули, нанесенные краской из баллончика. Надписи как будто сделаны кровью, здание как будто похоже на школу. Школа Святого Иосифа в Фэйрвью, говорят, директор позвонил в ГСНБ, которые приехали и арестовали четверых мальчиков, прошло уже несколько дней, но их до сих пор не выпустили, в сети эта история появилась только сейчас, поэтому родители и ученики собираются на Стор-стрит возле участка «Гарда Шихана». Мой сын получил повестку, говорит Айлиш, он должен явиться на призывной пункт через неделю после того, как ему исполнится семнадцать, он ведь еще школьник, и это после того, как они забрали его отца. Колм Перри смотрит на нее и качает головой. Вот сволочи, говорит он, подносит ко рту ладонь и долго размышляет перед тем, как затянуться, после чего тушит сигарету об урну для окурков. Тебе придется вытащить его отсюда, говорит он. Куда? Она наблюдает, как он пожимает плечами, разводит руками, сует их в карманы джинсов. Колм Перри смотрит на газетный киоск через дорогу. Прямо сейчас я бы не отказался от мороженого, старого доброго рожка «99», а еще неплохо бы поморозить задницу на пляже, и чтобы родители были живы, Айлиш, почем мне знать, Англия, Канада, Америка, на свете много мест, но тебе придется его отсюда вытащить, а мне, пожалуй, пора на работу.

Продолжить чтение