Читать онлайн Букет незабудок бесплатно

На самом деле мы не взрослеем

© Лили Мокашь, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог. Отголоски давно минувших дней

Ксертонь, 1999 г.

Мария смотрела на отражение в зеркале лифта. Уже никакая свободная одежда не могла скрыть от любопытных глаз округлившийся живот. Внутри теплилась новая жизнь, и Мария ждала с нетерпением появления дочери на свет. С нетерпением и одновременно с ужасом.

Ужасом от того, что случилась радость, о которой она даже не осмеливалась мечтать. До сих пор эхом раздавались в голове вердикты врачей, больше похожие на приговоры, – «бесплодна». Мария научилась с этим жить, насколько это было возможно. Ей удалось выйти замуж вопреки словам матери, что такую, дефектную, вряд ли кто возьмет. Пусть Маша и понимала, что это всего лишь злые слова, но она в них верила, концентрируя весь запас сил на учебе в художественном институте и наивной мечте рисовать иллюстрации для детских книг. Так ей казалось, что она хотя бы сможет прикоснуться к всеобщему празднику жизни, на который девушку природа позабыла пригласить.

Все изменилось, когда она встретила Костю. Стоило глазам Константина и Марии на миг встретиться на одном из квартирников, которые так любила проводить их общая приятельница, нить судьбы плотно связала юношу и девушку друг с другом. Маше тогда не было и двадцати, и она никогда раньше не испытывала притяжения к мужчине. Костю же ей хотелось узнавать. Видеть, слышать. Ради каждой возможной минуты побыть рядом с ним она готова была пожертвовать всем, но это и не требовалось, ведь он чувствовал так же. Безусловная и всепоглощающая любовь привела их в загс, не прошло и полугода. Даже когда Мария рассказала о самой большой и самой стыдной тайне, которая тяжелым грузом давила на плечи, Костя не отвернулся от возлюбленной. Для него не имело смысла эфемерное будущее с невообразимыми возможностями, если в нем не было ее.

И за смирение, должно быть, мир одарил Марию самым дорогим чудом из всех возможных.

Но у судьбы, как часто это бывает, оказались свои планы. Лифт смертельно медленно набирал высоту, заставляя сердце Марии от ожидания биться чаще. Она почувствовала, как взмокли ладони, и поспешила стереть влагу о юбку платья.

Дзынь. Лифт замер на нужном этаже, и двери разошлись в стороны, приглашая Машу шагнуть в полутьму лестничной клетки, но она не решалась шевельнуться. Страх отказа был так силен, что Мария предпочла бы оказаться где угодно, но только не здесь, в доме бывшей лучшей подруги.

Они не разговаривали со дня свадьбы. И это цена, которую Мария осознанно заплатила за любовь к Косте.

Собравшись с духом, она потянулась к дверному звонку и дважды коротко нажала. Послышались механические трели птиц, а за ними скрип половиц. Марии оставалось только молиться, чтобы дверь открыла Людмила, а не ее муж – тот не даст Маше и шанса обменяться парой фраз с подругой.

Кто-то щелкнул замком, и дверь в квартиру приоткрылась. Глаза Марии встретились с испуганным выражением Людмилы. Подруга поспешила закрыть дверь, не сказав ни слова, и сердце Маши пропустило удар: второго шанса у нее не будет. В отчаянии, сама не осознавая, что делает, Мария успела подставить ногу.

– Людмила, постой! – взмолилась она и вскрикнула от боли.

– Да что ж ты творишь, – Людмила оттолкнула дверь, высвобождая ногу подруги, и тут же присела рядом, чтобы рассмотреть ушиб. – Тебя не должно быть здесь.

Последнее подруга произнесла тише, и ноты сожаления не ускользнули от Марии.

– Мне больше некуда пойти.

– И это твой выбор. Ты знала, что ковен отвернется, как только состоится свадьба с этим… – Людмила поджала губы и мотнула головой, прогоняя просящееся наружу ругательство. – Ты должна уйти.

Глядя в пол, Людмила поднялась и потянулась к дверной ручке. Мария поняла, что это ее последний шанс. Она перехватила руку подруги и положила ладонь себе на живот. С секунду лицо Людмилы ничего не выражало. Ребенок внутри Марии шевельнулся, ударив маленькой ножкой новую знакомую. Глаза Людмилы тотчас широко распахнулись. Она переводила взгляд с лица подруги на живот и обратно несколько раз, и Мария не понимала, что Люда испытывает больше: радость за нее или страх перед тем, чем могло стать дитя?

– Но ты же… ты же не могла забеременеть.

– Я тоже так думала, но как видишь.

– Какой срок?

– Тридцать четыре недели.

Людмила в недоумении посмотрела на что-то позади Марии, но стоило той повернуться, как подруга придержала ее за плечо и кивком указала в сторону двери.

– Проходи.

Молча девушки прошли в кухню. Густая тишина окутала пространство, вбирая в себя звуки. Людмила задернула занавески и принялась набирать воду в чайник. Мария села на стул, приставленный к стене, и поставила на колени сумку, продолжая нервно сжимать края пальцами. Вот она в доме Людмилы, но отчего в душе Маши лишь росла тревога? Мария искала подходящие слова, боясь наконец вслух произнести, зачем пришла, но лишь кусала губы, пока не почувствовала привкус крови.

– Вот черт, – тихо выругалась она и машинально приложила край свободного рукава платья к губам.

– Ты что-то сказала? – Людмила засыпала в заварник чай мерной ложкой.

– Нет, ничего.

Засвистел чайник. Людмила наполнила заварник кипятком до самого края и осталась ждать у столешницы, пока чай настоится. Она развела руки по обе стороны от себя. Напряженные ладони упирались в натертую поверхность стола. Со стороны казалось, что в этом жесте не было ничего необычного, но Мария слишком хорошо знала подругу: Людмила волновалась не меньше, чем она сама.

– Что я могу сделать для тебя? – не оборачиваясь, едва слышно произнесла Люда. – Избавить от ребенка не смогу. Даже не проси.

– Нет, что ты. Стала бы я приходить на таком сроке за этим?

Мария замолкла, оттягивая неизбежное. Пальцы еще сильнее сжались на кожаной поверхности сумки. Отступать было нельзя.

– Мне нужно пророчество.

Людмила обернулась с удивленным выражением на лице.

– Пророчество? Но ты ведь знаешь: произнесенное однажды навсегда определяет судьбу. Твое пророчество уже прозвучало много лет назад и измениться не могло. Еще никому не удавалось.

Мария растянула губы в грустной улыбке и, наконец, поставила на стол сумку.

– Со своей судьбой я давно смирилась, и она теперь мало меня беспокоит, – Мария мягкими круговыми движениями водила ладонью по поверхности живота. – Я хочу услышать пророчество для моей дочери.

Людмила достала с полки две чашки и принялась разливать в них чай. В комнате завитал аромат перечной мяты и чуть кисловатые ноты мелиссы, от которых у Марии пробудился аппетит.

– Не волнуйся. Верховной ей точно не стать. – Людмила поставила на стол перед Марией чашку, а после опустилась на стул рядом и с наслаждением отпила из своего стакана.

– Я не этого боюсь.

– А чего же тогда?

Мария тяжело вздохнула и принялась греть ладони о поверхность чашки. Она старалась не смотреть на Людмилу, произнося следующие слова, испытывая стыд: потомственная ведьма, что никогда не планировала иметь дитя, вышла замуж за злейшего врага и теперь, возможно, вынашивала внутри себя погибель для всего ковена.

– Я боюсь, что дочь пойдет в отца.

– Об этом стоило задуматься прежде, чем выходить за Константина.

– Люда, – голос Марии осекся. – Ты не хуже меня знаешь, что я бесплодна.

– Была бесплодна.

Они обе помолчали. Ни одна не желала вновь вставать на тропу словесной перепалки, которую они проходили из раза в раз с неизменным результатом: Мария всегда выбирала Костю, а Людмиле оставалось только смотреть, как она теряет лучшую подругу.

– Я не должна тебе помогать. Если ковен узнает…

– Ты и не помогаешь. Просто дашь пророчество еще не рожденному потомку по праву крови. Не она принимала решения, которые противоречат кодексу, а я.

– Но о пророчестве просишь ты, а не дитя. К тому же, если родится мальчик, ни о каком наследном праве не может быть и речи.

– Это девочка. И она может оказаться как новой верховной, так и наследницей силы отца. Чем раньше мы узнаем, тем быстрее сможем что-нибудь придумать.

– Придумать что, Мария? Каким бы ни было ее предназначение, озвучив раз, дороги назад уже не будет. Иногда лучше просто не знать…

– Но мне нужно знать! – Мария схватила Людмилу за руку и умоляюще смотрела в глаза старой подруге: – Очень нужно. Люда, пожалуйста.

– За тобой будет долг. Ты это понимаешь?

– Все, что угодно, – быстро отозвалась Мария.

Людмила удовлетворенно кивнула и осторожно высвободила руку из цепкой хватки подруги.

– Хорошо. Допивай чай. Что дальше – сама знаешь.

Мария наспех принялась пить чай, пока на дне кружки не осталось совсем немного – ровно столько, чтобы чаинки едва плавали. Она перевернула чашку на блюдце и пододвинула ближе к Людмиле. Женщины взялись за руки, еле слышно нараспев произнесли две короткие строчки на древнем языке, взывая к магии. Однако вместо пророчества ответом стал громкий треск: чашка разошлась на три части. В удивлении Мария посмотрела на Людмилу, но та лишь пожала плечами.

– Такого у меня еще не было. Ничего не чувствую.

– Может, это потому что ребенок еще не рожден?

– Вряд ли. На таком сроке дитя уже вполне сформировано. Обладает личностью и духом. Ее судьба уже должна быть решена.

– Тогда почему ты не впадаешь в транс?

Людмила подняла одну из частей чашки.

– Не знаю. Попробуем по старинке, – она принялась с интересом рассматривать чаинки. – Я вижу лес и солнце. Хотя нет, скорее растущую луну. Уж больно круг несимметричный.

– Ксертонь.

– Возможно, – Людмила потянулась за вторым осколком и от увиденного свела брови. – Вижу молнию…

– Злое предзнаменование.

– Тебе точно нужна для предсказания я?

– Самой себе предсказывать – дурной тон.

– Тогда замолчи и слушай. Молния не всегда означает злое предзнаменование. Это могут быть шокирующая новость, непредсказуемое развитие событий, стремительный выбор.

Людмила потянулась за последней частью. Стоило к ней прикоснуться, как девушка вскрикнула и отдернула руку. На кончике пальца показалась багровая капля.

– Дурной знак. Не смотри.

Но предупреждать было поздно. Мария быстро поддела осколок и развернула к себе. От увиденного у нее пересохло в горле, а губы дрогнули.

– Волк.

Тишину в квартире нарушил резкий, почти животный, вскрик из соседней комнаты и плавно перерос в нечто иное. Такое знакомое и понятное, от чего у Марии сжалось сердце. Ей захотелось тут же подняться, найти источник и… утешить. Сердце будущей матери уже работало на особых частотах. Оно стремилось туда, откуда доносился детский плач. Людмила в ожидании уставилась на Марию с глазами, полными ужаса. Только это и остановило Машу подняться. Она замерла, боясь сделать лишнее движение, видя, как у Людмилы, точно хищника, напряглись руки. Широко отставленные друг от друга пальцы уперлись в стол, чтобы как можно быстрее среагировать, едва Люда почувствует опасность.

Одна из них должна была заговорить первой, но никто не решался произнести ни слова, точно опасаясь, что любые слова способны завести ситуацию в точку, из которой уже не будет возврата. Проблема была лишь в невозможности застыть в мгновении. Будущее, что так хотела отсрочить Людмила, беспощадно надвигалось, и выбирать она едва ли могла. Коктейль из несложного заклинания, щепотки смекалки и за годы практики развитой ловкости рук был способен спрятать ее тайну глубоко под землей до тех пор, пока ее не раскопает кто-нибудь еще. Будь перед Людмилой кто-то другой, она поступила бы так не раздумывая, но убить лучшую подругу, что носила под сердцем дитя, – слишком дорогая цена.

Людмила отняла ладони от стола и провела ими по затылку, точно это могло помочь собраться с силами. После она шумно выдохнула, раздувая щеки, и на мгновение отвела взгляд, ища в себе силы открыться. Мария с трудом сглотнула и заметно расслабилась, видя изменения в Людмиле. Темная туча неизбежности, что нависла над головами роком, расходилась, зарождая надежду на другой исход. Ребенок тем временем не затихал.

– Кажется, тебя уже заждались, – осторожно произнесла вслух Мария, и голос ее осип.

– Пойдем, – Людмила поднялась из-за стола и скрылась за поворотом коридора.

С опаской Мария медленно последовала за подругой, держа перед собой вскинутую ладонь. Три пальца сложились в щепоть. Магия с каждым днем покидала тело Марии, но остатков хватит, чтобы дать себе фору и попытаться сбежать, если дела примут скверный оборот.

Свернув в комнату, где дверь оказалась приоткрытой, Мария увидела край белой детской кроватки, над которой уже склонилась Людмила и медовым голосом что-то приговаривала. Тон девушки почти не изменился, когда она позвала подругу:

– Подойди. Ближе, – аккуратно придерживая младенца под голову, Людмила взяла ребенка на руки. – Я сохраню твой секрет, если ты сохранишь мой.

Мария опустила руку и прошла в комнату. Встав сбоку от Людмилы, она смотрела на младенца, что крохотными кулачками водил по очаровательным пухлым щекам. Люда осторожно отодвинула край кофты у шеи, и тогда Мария смогла разглядеть отчетливое родимое пятно в виде остроконечной звезды в районе ключицы. Не сдержав чувств, Мария ахнула:

– Метка верховной!

Людмила кивнула.

– Но ведь это значит…

– Тш-ш-ш, – Людмила оборвала подругу на полуслове, видя, что младенец вновь засыпает.

Новость сняла один груз с сердца Марии и тут же повесила новый, лишив желаемого облегчения. Мысль о том, что ее дитя окажется связано судьбой одновременно с несколькими кланами, казалась немыслимой, почти невозможной, как и сам факт беременности, а потому Маша опасалась худшего впереди. Но если метку уже получила дочь Людмилы, такой вариант больше не рассматривался. Возможно, какие-то магические способности девочка и унаследует, но вряд ли они закрепятся: Мария на себе проверила эту теорию. Чем ближе подходил час родов, тем меньше силы оставалось внутри нее самой. Она догадывалась, что виной всему волчья кровь плода, который ждал своего часа рождения под сердцем матери, а после предсказания на чаинках сомнений у Марии и вовсе не оставалось.

Людмила осторожно переложила младенца в кроватку, после чего подошла к комоду и нажала кнопку на миниатюрном ночнике в форме гриба. По комнате тут же разнеслась ненавязчивая мелодия колыбельной. Люда поманила за собой Марию, и обе, ступая на цыпочках как можно тише, поспешили на выход. Когда девушки вернулись на кухню, они вновь заговорили.

– Ковен уже знает?

Людмила отрицательно покачала головой.

– Надеюсь, и не узнают. Иначе ей просто не дадут нормально вырасти. Побыть хотя бы недолго ребенком.

Мария опустилась на стул и почувствовала облегчение. Распухшие ступни давали о себе знать.

– Не преувеличиваешь ли ты? Времена все же изменились. Последняя верховная появилась в ковене задолго до нашего с тобой рождения.

– Ты сама себя слышишь? Посмотри, как легко они отреклись от тебя после свадьбы. Уж если это правило живее всех живых, то чего говоришь о традиции воспитания верховной.

– Пожалуй, ты права. Но сколько ты сможешь скрывать ее существование? Месяц? Год? Два? Она даже понять за это время не успеет, что к чему, а о каком-то нормальном детстве и вовсе говорить не стоит.

Людмила потянулась за чайником и обновила содержимое чашки.

– Мы могли бы помочь друг другу.

Мария усмехнулась.

– Если тебе нужно предсказание, я, конечно, помогу с ритуалом, но, по-моему, с судьбой твоей дочери и так все очевидно.

– Я имею в виду нечто большее.

Мария уставилась на Людмилу в удивлении, перебирая в голове все мыслимые и немыслимые варианты, однако ни один из них и близко не был к истине.

– Но что мы можем? Мои силы почти на исходе. Твои, должно быть, тоже. Рождение верховной не проходит для матери бесследно.

– Все так. Возможно, сумей мы объединиться для ритуала, все бы получилось. Нам бы кого-нибудь еще для триединства, и тогда наверняка.

– Я знаю, к чему ты клонишь. Даже не проси.

– Неужели мать тоже отвернулась от тебя?

– Нет, конечно.

– Вот видишь! – Людмила выглядела так, будто только что выиграла в многомиллионной лотерее. – Втроем мы могли бы защитить обеих девочек.

– Как? Выстроить вокруг них щит? Сделать невидимыми?

– Почти. – Людмила отпила от чашки. – Что, если я скажу, что нашла способ запечатать их силу? Но, учти, цена будет высока.

Мария медлила с ответом. Втягивать мать казалось рискованным. Она готова была отдать что угодно, лишь бы уберечь еще не рожденную дочь от того, чем обладала сама. Но разве имела Маша право использовать, как разменную монету, чужую жизнь? Взвешивая в голове все «за» и «против», она рассудила, что сама просьба ничего не стоила. Мать могла принять решение взвешенно, если сообщить о задуманном честно, объясняя, если потребуется, все риски, которые Мария не была уверена, что сможет предусмотреть в полной мере.

– Ладно, – произнесла она в конце концов. – Где у тебя телефон?

– В гостиной.

Глава 1. Желтые стены больницы

Ксертонь, 2017 г.

– Значит, у вас все серьезно?

Последний день перед выпиской из больницы я отмечала бургерами в палате вместе со Стасом. Он на момент разговора успел прикончить половину сочащегося соусом чизбургера, который чудом не оставил на бежевых вельветовых брюках и следа. Всегда безукоризненный, всегда идеальный, как и любой вампир.

Мои же ладони целиком были измазаны в жирном соусе, и, не зная, как дойти до раковины, не запачкав попутно простыню и одеяло, я покорно сидела на постели, стараясь держать руки на весу.

– Я же объяснял, у нас свободные отношения. Любовь, совместные планы – все это не для меня.

Стас отвлекся от поедания своей порции, запустил руку в бумажный пакет из ресторана и выудил оттуда пару салфеток, после чего протянул мне.

– А Татьяна вообще в курсе? – Я пыталась убрать остатки еды с ладоней, но они предательски продолжали блестеть, не отходя до конца.

– В курсе, конечно. Стал бы я в это ввязываться, если бы не был честен? Пока нам приятна компания друг друга, пусть все так и остается.

– Если один из вас влюбится, что тогда?

Стас отмахнулся и опустил в рот последний кусок. Зажмурившись, он с нескрываемым удовольствием медленно принялся жевать остатки, будто это была самая вкусная часть бургера. Я не могла понять, намеренно Станислав томит меня в ожидании, придерживая ответ на главный вопрос, или же, наоборот, выигрывал время для размышлений, сам толком не понимая, как поступит тогда. Наконец он закончил с едой и смочил горло газировкой из высокого стаканчика.

– Тогда разойдемся так же легко, как сошлись. Она человек, и даже если бы я очень захотел, строить совместное будущее было бы глупо. Не пройдет и десяти лет, как люди начнут замечать вереницу морщин на ее лбу. Я же замру рано или поздно и перестану ощутимо меняться. Во всяком случае, не так, как к этому привыкли люди, если верить отцу.

– То есть, пока тебя все устраивает, ты забавляешься с ней, как с модной игрушкой, но если запахнет обязательствами – сразу подожмешь хвост и сбежишь?

– Метафора применима больше для твоей породы. – Стас весело ухмыльнулся, и я оставила этот комментарий без внимания, так до конца и не осознавая грядущие изменения.

– И все же не понимаю. Разве игра стоит свеч?

Станислав пожал плечами и слегка задумался, будто стараясь получше подобрать слова и донести мысль, которую я не могла понять.

После хеллоуинской ночи мы сильно сблизились. Я даже могла назвать Стаса своим другом, если бы не одно обстоятельство в виде ревнивой одноклассницы. Татьяна часто приходила навестить меня вместе с Дашей и Станиславом, однако общаться толком у нас не получалось. Казалось, Ростова сильнее отдалилась от меня после несчастного случая и затаила обиду, подчеркнуто демонстрируя это «между строк» каждый раз. Вот только мне в голову не шла хоть сколько-то разумная идея, чем я успела ей насолить. Всей правды о вечере дискотеки и уж тем более о том, что произошло в лесу, ни она, ни Даша не знали, как и большинство горожан, охотно подхватив заготовленную папой историю о нападении зверя. Это легко объясняло, почему я месяц пробыла в стенах больницы и не появлялась в школе.

– Наверное, прозвучит эгоистично, но я не меньше тебя хочу провести выпускной класс как нормальный подросток: гулять с красивыми девушками, ходить с друзьями в кино, тусить на вечеринках и прочувствовать каждое событие впервые, чтобы запомнить, каково это – быть обычным.

Я прыснула от того, как голосом Стас выделил последнее слово. И ко мне, и к нему слово «обычный» применять можно было лишь в шутку.

– И это ты называешь «быть обычным»? Встречаться с самой популярной и богатой девчонкой в школе?

– Она еще и довольно красива.

– На фоне Виолетты и Дианы красота любой девчонки в школе меркнет.

– Да, но они-то мои сестры, пусть и не кровные.

– Артура и Максима это не останавливает, – парировала я, еле сдерживая улыбку. Мне нравилось спорить со Стасом обо всем на свете, потому что во время таких диалогов я часто открывала для себя новые темы, о которых не задумывалась раньше. Они помогали мне отвлечься от теорий о существе, которым я должна была стать в ближайшее время. Мысли казались одна темнее другой, когда я вспоминала отрывки из фильмов, где мелькали оборотни и вампиры. И Стас, и вся его семья отличались от мертвых красавцев, чьи сердца навсегда застыли в вечности. Именно этот контраст сбивал меня с толку еще больше, ведь если я находила мало правды о жизни существ, что всегда были перед моими глазами, то как я могла представить, в чем заключалось оборотничество?

– Близнецы достаточно поздно присоединились к нам, – с долей возмущения ответил Станислав. – Так что с ними, кхм, все иначе. В моем первом воспоминании уже была Диана, поэтому кажется, будто сестра была рядом всегда. Артура Владимир приютил годом позже. А Виола и Макс впервые появились на пороге дома лет в пятнадцать. Случилась любовь с первого взгляда, если верить Артуру и Диане. Спелись, как пташки. Моментально! Я даже понять толком ничего не успел, а они уже пошли с повинной к матери и отцу.

– Кстати, о Владимире, – я мельком взглянула на часы на стене. – Он, кажется, сегодня запаздывает. Не знаешь почему?

– Надеюсь, меня не упоминают всуе?

Дверь в палату распахнулась, и в проеме показался доктор Смирнов. Каждый раз, стоило ему появиться, меня охватывал озноб. Сознание преследовало измученное лицо Галины, чья жизнь пошла под откос по милости доктора. Вспоминая ужасы, через которые пришлось пройти матери Ника из-за Владимира, я даже спустя месяц не нашла внутри сил, чтобы научиться расслабляться в его присутствии, а ведь этот человек лечил меня.

Очень хотелось сбежать из этих стен, чтобы оказаться подальше от обманчиво доброжелательного на вид человека. Сдерживаться заставляли две вещи. Во-первых, по необъяснимой причине Костя доверял Владимиру. Наблюдая во время лечения, как они общаются, я так и не смогла понять, что за история их связывала, но не решалась спросить прямо у Кости. Конечно, это сэкономило бы кучу времени и, возможно, облегчило бы мое восприятие доктора Смирнова. Однако страх, что объяснение спутает мысли в голове еще больше, заставлял молчать и продолжать строить новые догадки о совместном прошлом наших семей. Отсюда произрастал и второй пункт: другого специалиста, который хотя бы отдаленно разбирался в оборотничестве, мы просто не знали, и интернет здесь оказался бессилен. Я пробовала. Серьезно. Нетрудно представить, какие результаты поиска выдавала первая страница «Яндекса» при запросе «как вылечить оборотничество».

– Вовсе нет, отец.

– Мне нужно осмотреть и послушать Асю. Погуляй где-нибудь полчасика, Стас. – Легкой походкой доктор подошел к постели, и, почти физически ощущая, как нагнетается обстановка с его приближением, я неосознанно ухватила Стаса за руку. Он поднял на меня смятенный взгляд и сел обратно, едва успев подняться.

– Что? Что случилось? – Стас беглым взглядом окинул меня с ног до головы, пытаясь понять, что происходит. – Где-то болит?

Я осознала, как глупо выглядела со стороны, и постаралась взять себя в руки.

– Нет, – наспех пришлось придумывать оправдание, и когда Стас скомкал бумажный пакет из-под бургеров навынос, ответ пришел сам собой: – Раз ты уходишь, не мог бы раздобыть еще картошки фри?

Станислав ласково улыбнулся, как делал всегда, стоило мне попросить принести добавки, прекрасно представляя больничный рацион. Особых причин придерживаться местного питания у меня не было, ведь формально я была более чем здорова, если верить воодушевлению Кости. Частная палата позволяла не тревожить притягательными запахами других пациентов. Во всяком случае, мне было проще так считать всякий раз, когда Стас объявлялся с пакетом фастфуда или папа приносил полюбившуюся лапшу с креветками и овощами в устричном соусе. Пусть в больнице и бывало одиноко по утрам в будние дни, когда друзья пропадали в школе, а Костя на работе, я старалась не объявляться в общих пространствах и держаться подальше от других больных, не зная наверняка, когда пробудится дар.

– Пап, у Аси там не вырос случайно второй желудок?

– Насколько я могу судить, анатомия оборотней насчитывает только один.

– Странно, – Стас старался сдержать закравшуюся в уголки губ улыбку, что не придавало убедительности маске серьезности. – Есть она стала прямо за двоих.

Я замахнулась, чтобы шлепнуть Станислава ладонью по ноге в наказание за едкий комментарий, но он легко увернулся и, весело подмигнув, поспешил удалиться, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Ася, поднимись, пожалуйста, и повернись ко мне спиной.

Я послушно поднялась и, отвернувшись к стене, задрала футболку, позволяя Владимиру послушать легкие. Насадка стетоскопа была такой же ледяной, как и пальцы доктора, которые методично простукивали поверхность спины.

– Дыхание в норме, – Владимир коснулся моего плеча, давая понять, что я могу опустить футболку. – Никаких посторонних шумов и хрипов нет. Зажимов также не наблюдается, что очень хорошо. Тело базово восстановилось, но признаки изменений прослеживаются довольно отчетливо, несмотря на все предпринятые усилия. Мышцы вокруг позвоночника немного воспалены. Я часто наблюдаю похожую картину, когда Константин длительное время сдерживает зверя внутри.

– Разве нельзя как-нибудь сделать так, чтобы никогда не перевоплощаться?

Я одернула футболку и вновь села на кровать, после чего с готовностью выставила вперед руку. Владимир надел манжету для измерения давления, закрепил ее выше локтя. Эту процедуру он проделывал со мной три раза в день в течение последних недель, и она превратилась в часть рутины, которая по-своему успокаивала.

– Мышечная масса стала более явно выражена, да и аппетит заметно возрос, если верить Станиславу, – сказал Владимир, ведя записи в блокноте, и прочистил горло так поспешно, будто пытался скрыть подавленный смешок. – Обращение – естественный процесс для твоего вида. Неизвестность может пугать, но это работает лишь в первый раз, когда сравнивать еще не с чем. Чем раньше ты познакомишься с новой собой, тем проще покажутся последующие разы. Нужно только один раз рискнуть.

– Но что, если я не хочу даже пробовать? Что, если меня устраивает та жизнь, которую я жила семнадцать лет?

Доктор осторожно сложил манжету и убрал вместе с аппаратом и блокнотом в фирменный чехол.

– Думаю, о последствиях этого выбора тебе стоит поговорить с отцом. Здесь я ничем не могу помочь, – Владимир затянул шнур на мешке. – Есть какие-нибудь изменения в восприятии? Стали сильнее запахи, вкусы? Быть может, обострился слух?

Я покачала головой, не ощущая значительных перемен, да и могла ли, продолжая сидеть изо дня в день в молочно-желтых стенах больничной палаты, выделенной специально для дочери местного следователя? Новые запахи с собой приносили Стас да отец, внося разнообразие в едкий аромат хлорки и лимонных моющих средств, перекрывающих ноты больных человеческих тел. Что касается звуков, тут все было неоднозначно, ведь сравнить, насколько изменилось положение вещей там, где ты оказался впервые, не получалось. Должно быть, дома, после выписки, контраст, если он вообще существовал, стал бы более ощутимым.

– Семнадцать лет я не замечала даже намека на свое происхождение. И не важно, была луна на небе или нет. Сейчас я чувствую себя ровно так же, как и обычно. Только вы что-то там замечаете, но я – нет, ничего. Может, вы с отцом ошибаетесь?

– Вероятно, пока изменения настолько незначительны, что ты просто не придаешь им значения. Вампирский яд Ника спровоцировал выход истинной природы, которую ты унаследовала от отца. Физические изменения уже начались: температура тела, наращивание мускулатуры в условии ограниченной активности. Если бы ликантропия не пробудилась, ты либо стала бы одной из нас, либо умерла в муках. Волк внутри тебя методично выжег в крови яд, остановив обращение. Возможно, ты еще этого не понимаешь, но он спас тебя от судьбы стать одной из нас.

– Разве так плохо быть такой, как вы или Стас?

– Не стоит равнять меня с детьми. В отличие от нас с женой, дети рождены вампирами. Они растут, меняются и не знают жажды, которую испытывают обращенные. Им легче прикидываться обычными, поедая те же яства, что и люди. Их глаза не краснеют, стоит гневу захлестнуть сознание. Я подобных благ лишен и хожу по тонкому лезвию случая до поры, когда зов крови станет настолько силен, что единственный путь познать искупление обернется распростертыми объятиями смерти.

К манере Владимира говорить было нелегко привыкнуть. Что ни фраза, то витиеватые выражения со старомодными словечками, которые так и не ушли из его речи, хотя он жил, насколько мне было известно, уже более трехсот лет. Я легко подхватывала слова сверстников и зарубежные сокращения, но не доктор. Старший Смирнов цеплялся за последнее напоминание о времени, когда родился, порой удивляя собеседников и ставя их в тупик. Случалось, он употреблял слова, о значении которых оставалось только догадываться. Сегодня, можно сказать, беседа прошла в облегченном варианте, хотя, быть может, я просто привыкла за прошедший месяц к тому, как Владимир говорил.

– Вы уверены, что я не стану одной из вас? Может, изменения на деле говорят об обратном? Что, если завтра я проснусь вампиром?

– Увы, это невозможно, – доктор запустил руку в глубокий карман больничного халата и выудил оттуда маленький стеклянный флакон с вязкой перламутровой жидкостью, а следом за ним и блистер с двухмиллиметровым шприцем. – Обращение в вампира происходит быстро и довольно болезненно. Признаки были бы более явными и статичными: изменившись раз, новообращенные вампиры замирают в том возрасте и форме, что совершенствует яд, наделяющий носителя силой и обостренным восприятием. Так создается безупречный хищник. Санитар природы, если угодно. Или же яд мучительно отвергает носителя и убивает его. Думаю, Галина успела в своем покаянии в красках описать, как это бывает. Ты же изволишь меняться закономерно по нарастающей. Это не свойственно нашему брату, зато я замечаю много пересечений, сравнивая твои изменения с состояниями твоего отца, ведь долгие годы наблюдаю и изучаю Константина. Тебе, должно быть, не терпится познакомиться с другими волками?

Вопрос прозвучал достаточно искренне, и я не придумала ничего лучше, кроме как отвести взгляд. Со стороны могло показаться, что я стараюсь не смотреть на иглу, которая вбирала в шприц лекарство из флакона, чтобы легче пережить укол, но истина была сложнее.

Я не хотела встречать подобных себе. Не хотела становиться оборотнем, проходить через обращение, охотиться на медленно сходящих с ума вампиров, которым не повезло обратиться от слабой крови. Не хотела разбираться в хитросплетениях судеб и правилах мистической стороны Ксертони, что долгие столетия соседствовала с жизнью обычных, ничего не подозревающих людей. Теперь я знала о мире больше, чем среднестатистический горожанин, однако примыкать к кругу оберегающих ксертоньские тайны ценой понятного и прекрасного будущего, которое я уже почти держала в руках, желания не было. Я не супергерой, чтобы брать на себя ответственность за сотни незнакомцев и решать, как им стоит жить. Мне бы для начала разобраться в собственных мотивах и желаниях, как говорят на борту самолета: сначала наденьте маску на себя, и уже потом – на ребенка.

Не дождавшись ответа, доктор обработал кожу перед уколом, и это вызвало у меня ухмылку, ведь я прекрасно знала, что о подобных вещах беспокоиться с ликантропией больше не нужно.

Укол был болезненным, как и всегда, но я испытывала облегчение от мысли, что доктор вот-вот покинет палату. Будет достаточно уснуть, а там наступит новый день. После препарата всегда клонило в сон, так что это не стало бы проблемой.

– Ну вот и все, – добавил доктор, надевая пластиковый защитный колпачок на иглу. – Завтра в семь утра выписка. Меня не будет, но, уверен, медсестры помогут тебе собраться. Я подготовлю бумаги с вечера и проставлю печати, чтобы в школе не было проблем.

– Вряд ли без справки кто-то усомнится в том, что я лежала в больнице. Стас рассказывал, все только и говорят о «несчастном случае» у школы до сих пор. Надеюсь, у директора не появилось проблем из-за того, что все произошло во время дискотеки.

Владимир развел руками и растянул губы в улыбке, точно пытаясь приободрить.

– Люди всегда хотят хлеба и зрелищ. Чего еще от них ожидать в глуши, где редко что-либо происходит? А о директоре можешь не беспокоиться. Есть вещи, которые никто не в силах предусмотреть.

– Если бы горожане знали хотя бы половину правды… – задумчиво произнесла я себе под нос, размышляя, могла бы жизнь снова стать нормальной, если бы вампиры и оборотни открыто жили среди обычных людей.

– Большинство людей до ужаса пугает то, чего они не понимают. Где есть животный страх, не остается места состраданию и добродетели. Именно поэтому наша общая задача, моя и Константина, сохранять границу между мифической частью Ксертони и смертными горожанами четкой. Ты сама скоро во всем сможешь разобраться и сделать выводы.

Владимир похлопал меня по плечу, как часто проделывал с сыном, и проследовал к выходу. На мгновение доктор остановился, будто неожиданно вспомнив нечто важное, и развернулся на мысках со скрипом.

– Ах да, скажи отцу, что я буду ждать тебя через четыре дня. Нужно закончить курс препарата.

Глава 2. Псарня

– Все вещи собрала? – Костя окинул взглядом палату.

– Кажется, да. – Я подошла к постели, которую заправила почти идеально, пытаясь убить время до приезда отца. Несмотря на мои ожидания, после препарата сон не шел. Я так хотела оказаться дома, что перебирала в голове, чем нужно заняться. Большую часть учебников Костя привез почти сразу, чтобы я не отстала от программы в гимназии и не потеряла место из-за низкого среднего балла, однако для большинства письменных заданий требовался интернет, который ловил в стенах больницы так плохо, что Даше приходилось присылать список домашних заданий по предметам СМС-сообщением. Кто вообще пользуется СМС, когда мир давно придумал мессенджеры и социальные сети? Сколько бы я ни злилась по этому поводу, приходилось мириться с реальным положением вещей и терпеть.

Стоило потянуться за сумкой с вещами, как Костя хлопнул меня по ладони и поспешно потеснил.

– Пап, – запротестовала тут же я, – ну я же не сахарная. Она весит всего ничего, несколько раз уже поднимала, пока собирала вещи.

– Не сахарная, конечно, но медсестрам видеть, как ты влегкую таскаешь тяжести после месяца на больничной койке, не стоит. Работники здесь, как и большинство горожан, ждут слабую бледную девочку, которая только-только оправилась. Поддерживать правильный образ, который ждут от тебя другие, – часть игры. А теперь давай подвинься.

Костя набросил на плечо длинный ремешок спортивной сумки, а каждой рукой подхватил по пакету с учебниками и книгами, что я успела прочесть за время «болезни». Дома у меня хранилось немного, зато Даша, услышав про плохой интернет, тотчас прошерстила собственные полки и приехала с внушительной стопкой. Стас ее, конечно же, подвез в один из первых визитов, чтобы Романовой не пришлось страдать с пакетами вечером в час пик в автобусе. Мне казалось, что Смирнов нашел общий язык и с ней, хотя, возможно, эта иллюзия складывалась из-за неизбежного следования Даши за Таней. Насколько я знала, подруг у Дарьи из-за робости было всего две, а поскольку одна лежала в больнице, а другая старалась проводить все свободное время, вися на шее у Станислава, Даше часто приходилось быть «третьей лишней».

– Доктор Смирнов просил передать, что меня нужно привезти показаться еще через четыре дня, – вспомнила я просьбу Владимира, когда мы с Костей уже шли по длинному больничному коридору. – Нужно закончить курс препарата.

Отец коротко кивнул и насупил брови, но не сказал ни слова. Поправив сумку на плече, Костя продолжал идти вперед, будто хотел поскорее пройти мимо распахнутых дверей общих палат, где лежали люди. Из одной комнаты доносились стоны, из следующей задорный голос ведущей гимнастической программы. Когда я заглянула в третью палату, то заметила двух девушек, на вид на пару лет младше меня, что играли в карты, сидя в позе лотоса на одной из коек. Интересно, давно они попали в больницу? Быть может, мне стоило все же выходить из палаты чаще, и тогда утренние часы одиночества, когда все друзья заняты, переносились бы чуть легче.

* * *

Увидев из окна машины заветный указатель на Буград, я улыбнулась. Еще немного – и дома. Я закрыла глаза, вспоминая аромат любимой свечи с лавандой. Мягкость покрывала, которое заказала в интернете во время заключения в четырех стенах из-за ксертоньского «маньяка». Все эти события казались такими далекими, будто происходили в другой, позабытой жизни. Никогда бы не подумала, что однажды буду с таким нетерпением ждать, когда вернусь в стены родной комнаты. Месяц назад я готова была биться с Костей, лишь бы прогуляться с подругами до ближайшего торгового центра или кинотеатра, сходить на свидание с Ником.

Но той жизни для меня больше нет.

Или есть?

Я открыла глаза: машина продолжала нестись вперед, Костя гнал по шоссе, но теперь увозил нас все дальше от дома.

– Я думала, мы едем прямиком домой.

– Планы изменились, – Костя неотрывно смотрел на дорогу бесстрастным взглядом. – Знаешь, доктор Смирнов мне позвонил вчера вечером и сказал, что ты не собираешься обращаться.

Я молчала, пытаясь считать эмоции на лице отца, но лишь терялась в догадках, как Костя отнесся к моему решению. Мысленно я прокляла Владимира словами, которые вряд ли бы осмелилась произнести вслух. Вот тебе и врачебная тайна!

– Значит, это правда.

Папа плотнее сжал пальцами руль. От натяжения захрустела кожа на перчатках.

– Что бы я ни сказал, ты, как обычно, не станешь слушать.

– В этом ты прав, – вставила я посреди фразы, готовясь обороняться. Как быстро мир в семье вновь пошатнулся, и все по той же причине. Когда Костя наконец поймет, что он не в силах решать за меня? Я думала, после хеллоуинской ночи отец понял ошибки прошлого и планирует построить мост взаимопонимания между нами, который я была бессильна завершить в одиночку, стоя на другом берегу. Но у Кости, похоже, совсем противоположное решение зрело в голове весь прошедший месяц, а это значило, что в обозримом будущем папа вновь захочет подрезать мои едва расправившиеся крылья.

– Дай мне закончить, – сказал он, выждав паузу, за которую я успела скрестить руки на груди и отвернуться к окну, где пейзаж соответствовал настроению. – Я не стану тебя отговаривать.

Я усмехнулась, чувствуя расставленную впереди ловушку. Не мог Костя сдаться и принять происходящее так легко, как мне бы этого хотелось. Я просто не могла поверить и заочно накручивала себя, чтобы, столкнувшись с реальным положением вещей, меньше разочаровываться.

Черные стволы голых деревьев стройными рядами тянулись вдоль трассы и уходили вглубь, создавая иллюзию бесконечности леса. Весь мир был садом, что темная ведьма обрекла на вечный сон, и деревьям оставались лишь грезы о теплых летних днях под солнечным светом.

– Если решишь, что быть оборотнем – не твое, то стоит для начала узнать цену, которую придется заплатить за этот выбор.

Скептично настроенная, я поморщилась от того, как прозвучала фраза: пафосно настолько, будто по телевизору крутили старый сериал о временах рыцарей Круглого стола, и в кадре как раз показался безумец с нелепым пророчеством, о котором сценаристы позабудут к началу следующего сезона и ничего не раскроют. Если отец хотел меня запугать, ничего у него не вышло.

– И чем же чреват выбор? Дай угадаю: придется всю жизнь сковывать себя цепями за пару часов до полнолуния, в глубинах темного подвала, у-у-у, – пальцы запорхали в воздухе, нагнетая жути.

И если мне хотелось, чтобы фраза прозвучала похоже по интонации на Костины предостережения, – ничего у меня не вышло. Довольно быстро я разошлась нервным смехом, опасаясь, что описанное будущее скоро ждет меня.

– Я уже тебе объяснял, что фазы Луны только косвенно имеют над нами силу. Да, чем ближе полнолуние, тем ярче обостряется восприятие даже в человеческом обличье, но это не значит, что стоит лунному свету упасть на кожу, и тотчас запустится процесс. Все эти сказки созданы, чтобы сбивать с толку умников, подозревающих неладное. То же самое с серебряными пулями: нет никакой разницы, подстрелят из обычного оружия или отлитыми на заказ патронами. И то, и другое будет чертовски больно ощущаться, – губы отца дрогнули в омерзении, будто Костя хорошо помнил, каково это.

– Но аконит, получается, не выдумка, – вспомнила я о странной реакции на прикосновение к цветку в парнике у Дениса.

– Нет, не выдумка, – повторил отец и включил поворотник, чтобы съехать с шоссе в лес. – По сути, я не соврал, когда сказал о семейной аллергии.

– Жаль только, не предупредил заранее, – я посмотрела на Костю с укором, но, кажется, отец даже не заметил, продолжая смотреть на дорожное полотно перед автомобилем.

– Так ли часто можно найти аконит посреди поля? Растение ядовито в том числе и для людей, несмотря на то что в низких дозах его используют в наружных мазях. Мы с Марией и предположить не могли, что нужно создать хоть сколько-то убедительную легенду, заранее предостеречь.

Упоминание маминого имени заставило меня смягчиться. Я скучала по Марии, которую знала заботливой, смешливой матерью. Она, как спокойный остров, ассоциировалась со счастливым детством и юношеской порой с проблемами, которые не шли ни в какое сравнение с теми, что образовались за прошедшие три месяца. После коротких уговоров отца Мария не стала приезжать в Ксертонь. Будучи простым человеком, маме было опасно находиться рядом со мной. Во всяком случае, так считал Костя, и, как бы меня ни раздражал факт, что папа вновь решал с высокой колокольни за других, как им стоит жить, спешить перечить смысла не было. Я слишком мало знала о существе внутри, которое даже не намекнуло пока на свое существование. То ли не видела очевидного, то ли просто не хотела сдаваться и принимать факт, что планы на студенческое будущее рассыпались как карточный домик, стоило проказнице судьбе нарочно ударить ладонью о стол.

– В общем, – привлек мое внимание Костя, когда я ушла в себя, – я отвезу тебя сейчас к Каримовым, и ты своими глазами сможешь увидеть последствия.

– К Каримовым? – переспросила я в надежде, что ослышалась. – К родителям Ника?

– Да. Никиты на месте, разумеется, не будет. Никто его не видел после той злополучной ночи, и идей, куда Каримов-младший мог податься, нет ни у стаи, ни у близнецов. Ты уже знаешь, наверное, что Максим и Виола наследственные охотники? – Папа впервые за дорогу коротко посмотрел на меня, и я кивнула.

– Не просто знаю, – в голове промелькнули неприятные кадры из прошлого, в которых близнецы разбирались с подручным Людмилы. Каждый раз, вспоминая тот день, я чувствовала, как Глеб обхватывает меня за шею сзади. Как к лицу плотно прижимается мокрая ткань, издающая резкий запах, который я больше не спутаю ни с чем.

Первое свидание с Ником закончилось моим похищением, и задним числом было мерзко осознавать, что Каримов нарочно вел меня в лапы к матери для расправы. Уже в больнице я узнала от Владимира о способности вампиров манипулировать чувствами людей, однако среди чистокровных это считалось дурным тоном. Ник же, вероятно, с подачи матери, не видел проблемы в манипуляциях, а потому охотно играл на струнах моей души, обманывая, оборачивая каждое «нет» в «да». Спустя неделю в больнице я стала замечать, что помню многое не так, как до хеллоуинской ночи. Мелкие детали возвращались ко мне расхождениями собственных чувств. Казалось, я медленно схожу с ума, путаясь в мыслях и не зная наверняка, где заканчивается реальность и начинается вымысел. Несмотря на мое недоверие к доктору Смирнову, он был чуток к переменам в моем настроении и заподозрил неладное, из чего и вышел болезненный разговор о ложной любви, которую Ник легко навязал мне со стороны, а я только и рада была обмануться…

– Я видела близнецов в деле, – уточнила я, заметив, как трудно удерживать мысли в одном русле. Должно быть, слишком много вокруг визуального шума после больничных стен. Непривычно и трудно сфокусироваться на чем-то одном.

– Надеюсь, больше не придется.

– У них своеобразные, но все же эффективные методы.

Лучше и не опишешь.

* * *

Дорога петляла сквозь зимний лес. Голые ветви деревьев сменились на пышные, с объемными шапками снега. Я прислонилась к стеклу лбом, стараясь рассмотреть верхушки елей, но они оказались настолько высокими, что ничего у меня не вышло.

Скоро машина остановилась у полосатого шлагбаума, и Костя принялся хлопать по карманам в поисках телефона. Блестящую кожаную куртку с приходом в Ксертонь холодов сменил темно-синий пуховик с объемным капюшоном, обшитый по краю мехом. Папа потянул за бегунок на нагрудном кармане и выудил оттуда смартфон, после чего провел пальцем по экрану, чтобы разблокировать, но подушечки успели подмерзнуть. Несмотря на обогрев в салоне, внутри было довольно прохладно, и снимать верхнюю одежду даже мне не хотелось. Костя шумно подышал несколько раз на руки, отогревая, и снова попытался разблокировать мобильный. С третьей попытки у него получилось. Методично Костя нажимал в разные части экрана, а затем приложил к уху телефон. До меня доносились длинные гудки, которые вскоре сменила тишина.

– Я подъехал. Отправь кого-нибудь поднять шлагбаум, – сказал отец в пустоту, и я не расслышала никакого ответа. Как странно.

Папа убрал телефон в карман и принялся натягивать перчатки.

– Что бы ни случилось, держись рядом. – Костя заправил край перчатки под манжету на резинке, чтобы не задувало. – И ни под каким предлогом не заходи в дом. Поняла?

Меня напугали слова отца. Захотелось задать тысячу и один вопрос о том, почему не стоило заходить в дом Каримовых. Разве мы приехали не для того, чтобы поговорить с родителями Ника, которые, насколько я знала, оставались людьми? Что отец хотел мне показать и где, если не в доме? Не успела я озвучить хотя бы один из скопившихся вопросов, как Костя предупредительно поднял руку, прося подождать.

– Родители Ника нас сейчас не особо жалуют, хотя прекрасно осведомлены, что их сын спутался с Галиной и успел натворить дел. Какое бы зло он ни причинил, Никита – их любимый сын, а ты – девушка, из-за которой он исчез без следа. Не стоит лишний раз бередить рану безутешных родителей.

– Зачем тогда вообще мы приехали? – Пазл не сходился в моей голове. – Уже самое мое появление на их земле сработает как явное напоминание.

Костя тяжело вздохнул:

– Они останутся в доме. Таков уговор.

– Пап, ты ведешь себя как эгоист. Что такого я должна увидеть, раз мы не можем дождаться, когда Ник вернется?

– С чего ты взяла, что он вернется? – отец развернулся ко мне резко настолько, что захотелось вжаться в сиденье, лишь бы растянуть дистанцию между нами. Костя внимательно смотрел на меня, вглядываясь в черты лица, как ищейка, которая почувствовала запах дичи.

– Родители – все, что у него осталось. Он вернется. – И я повторила, стараясь убедить в первую очередь себя, что так и будет: – Обязательно вернется.

– Никита приходил к тебе? – голос Кости зло прозвучал, будто я успела провиниться.

– Нет. Конечно, нет! – повторила я громче, чтобы у отца не осталось сомнений. – Да и с чего бы ему?

На дороге по ту сторону шлагбаума показалась фигура высокого человека. Голову незнакомца покрывал наброшенный капюшон, а нижнюю часть лица скрыл объемный вязаный шарф в сине-зеленую полоску. Подойдя вплотную к шлагбауму, мужчина махнул Косте рукой, призывая подъехать ближе. Из кармана незнакомец достал огромную связку ключей и принялся перебирать до тех пор, пока не нашел нужный.

– Ну как, – Костя подъехал ближе к шлагбауму, а незнакомец, как назло, повернулся к нам спиной, и мне не удалось разглядеть лица, – вы же встречались. Любовь-морковь, молодость.

Услышав последнюю фразу, я закатила глаза от возмущения:

– Пап, уже давно никто так не выражается.

– Я выражаюсь, – Костя усмехнулся.

Шлагбаум поднялся, отец медленно проехал вперед и спустя несколько метров притормозил, дожидаясь, пока незнакомец вновь его опустит и закроет замок.

– Не было никакой любви. Ник просто играл моими чувствами, чтобы обманом дать матери отомстить.

– Ты правда так считаешь? – спросил Костя.

И я задумалась.

Что наши отношения с Каримовым были для него только удобной уловкой, я поняла в больнице, прокручивая в голове воспоминания. Владимир объяснял двойственность того, как я помнила события и чем они являлись на самом деле, частью пробуждения семейного наследия. На мой вкус, звучало сомнительно.

Куда приятнее казалась идея, что у меня наконец спали розовые очки и появился здравый взгляд на происходящее. Влюбленность в Ника отравляла, как и яд вампира. Стоило вспомнить его лицо под ярким светом луны в лесу, как саднило место укуса. На коже остался всего лишь выпуклый шрам, однако, едва я начинала забываться, как старая ранка жаром напоминала о себе, будто никогда не заживала. Я верила в то, что, пока Ник держался подальше от меня, связь между нами слабела и открывались новые грани прошлого.

Я никогда не хотела становиться вампиром и, услышав историю Галины, вряд ли однажды согласилась бы. Эта мысль, как якорь, развеяла мои попытки оправдать Ника или смягчить осознание, что Каримов правда манипулировал мной. Я никак не могла принять предложение стать такой, как он. Но я приняла. Помнила, как резко от слов Никиты все во мне неестественно перевернулось. Стоило Нику прикоснуться и нежным голосом сказать о своих чувствах и мыслях, я легко подхватывала его идеи, закрепляя внутри себя. Как марионетка, слушалась движений кукловода даже в момент, когда все нутро кричало, что нужно бежать.

Раскрывать перед отцом внутреннюю бурю разочарования, ненависти и злобы, направленную на одного весьма конкретного человека, я не была готова, а потому пожала плечами и выбрала более подходящее объяснение.

– После того, что доктор Смирнов рассказал о способностях вампиров, поверить достаточно легко. Если бы Ник любил меня на самом деле, то не сбежал бы, трусливо поджав хвост. А раз он сбежал – это почти признание во всем дерьме, что он сотворил.

Костя посмотрел на меня в возмущении широко раскрытыми глазами.

– Это еще что за словечки?

– Прости, – никогда раньше я не говорила при Косте бранных слов. – Само вырвалось.

Костя недовольно цыкнул, но отчитывать не стал. После короткой паузы папа хотел сказать что-то еще, и я мысленно приготовилась к нравоучительной лекции, но задняя дверь машины отворилась, и незнакомец шустро юркнул на сиденье, шмыгая носом после мороза, и внимание Кости переключилось на нового пассажира.

– Денис! – прикрикнул отец, насупив брови. – Снег с улицы кто будет стряхивать? Коврики потом все в воде будут.

– Простите, дядь Кость, – незнакомец опустил капюшон, и я с удивлением увидела, что это был Дроздов. Он поспешил высунуть ноги из машины, чтобы хорошенько обстучать обувь пятками о порог. Когда он закончил, то с видимым удовольствием откинулся на сиденье, будто сильно устал. Заметив, что я за ним наблюдаю, Денис широко улыбнулся, обнажая ровный ряд зубов, которые казались ослепительно-белыми из-за чуть смуглой кожи.

– Привет! Хорошо выглядишь для человека, который только что вернулся из больницы, – Денис игриво подмигнул, и Костя недовольно хмыкнул. Должно быть, увидел через зеркало заднего вида.

– Спасибо, – коротко поблагодарила я и замерла от осознания: Денис всего за месяц вымахал в самого настоящего мужчину. Если бы мы встретились на улице, я бы ни за что его не узнала: он заметно прибавил в размахе широких плеч и росте.

– Ты растешь не по дням, а по часам. Сколько тебе сейчас?

– Двадцать второго исполнилось шестнадцать, – гордо ответил он, и я усмехнулась, подумав, что временно разница между нами сократилась. До конца декабря мне будет все еще семнадцать лет. Сейчас мы могли считаться ровесниками, ведь год – ничтожная разница, в отличие от двух. Во всяком случае, именно так я рассуждала, говоря с мамой об одноклассниках в восьмом классе, а мама в ответ только смеялась, но толком ничего не объясняла. Мария говорила, что мы, девушки, начинаем меняться раньше ребят, но я так и не понимала, в чем заключаются эти изменения. Никто из знакомых мне парней не менялся за месяц, как Денис. Хотя, возможно, мы просто слишком редко виделись, а потому я не успевала присмотреться к точечным переменам по одной, получая в моменте целый букет в подарок. Страшно подумать, каким Денис окажется в следующий раз. Шутки шутками, а с его темпами роста уже через год в рыбацкой лавке навстречу мне будет выходить старик с тростью, в котором распознать знакомые черты у меня получится разве что по улыбке.

Я в красках представила себе, как черные волосы сменяет серебрящаяся в свете луны седина, как в уголках глаз закрадываются морщины. Отчего-то мне казалось, что возраст Денису пришелся бы к лицу, и от этой мысли разлилось приятное тепло. Как странно.

– Я вообще-то жду, пока ты пристегнешься, – голос отца отвлек меня от размышлений.

– Да тут же проехать всего ничего, – запротестовал Денис, но Костя оставался непреклонен.

– Денис, – строго сказал отец, и с заднего ряда до меня донесся характерный щелчок ремня безопасности.

Машина тронулась и медленно покатилась по оставленной другим водителем колее. Снег скрипел под колесами, приминаясь сильнее. Мы въехали на просторную площадку, со всех сторон окруженную пушистыми елками. Их верхушки были засыпаны белым снегом, в то время как пышные юбки ветвей снизу оставались зелеными. По правую сторону от въезда я заметила двухэтажный дом. Облицовка то ли имитировала дерево, то ли на самом деле им была – я никогда не могла понять визуально разницу, а потому приходилось каждый раз предполагать, не зная наверняка. На первом этаже горел свет, и из внутреннего двора через большое окно открывался вид на кухню. Длинный стол из массивного дерева красовался прямо напротив окна, и в голове у меня зазвучал голос Галины. Должно быть, именно отсюда вампирша следила за Ником. Взгляд невольно скользил по стульям. Интересно, за каким из них Никита сидел в тот злополучный день, когда Галина решила ворваться в его жизнь и все испортить? Интересно, если бы она не отыскала Ника тогда, у нас могло бы с ним все сложиться иначе?

Машина свернула, пробираясь все дальше по территории. Дом Каримовых пропал из виду, но печальные мысли, которые он навевал, не рассеялись. Я продолжала играть в худшую из всех возможных игр: представлять, как могла сложиться наша жизнь, если бы одни события стерлись из ткани бытия, а другие, наоборот, встали на их место как идеальные кусочки пазла, что подарили бы другое прочтение цельного полотна. Как сладка была эта иллюзия и как в то же время болезненно мучительна, но я не могла заставить себя остановиться. Прятаться среди мягких облаков воздушного замка, пусть он никогда не станет моим, было намного приятнее, чем окунуться с головой в уродливую реальность, полную разочарования.

– Ася, смотри, – папа коротко коснулся моего плеча, и этого хватило, чтобы я обернулась.

Мы приближались к строению с однотонными светлыми стенами. Под выступающим краем черепичной крыши частично скрывались прямоугольные окна, вытянутые по горизонтали. Они располагались на равном расстоянии друг от друга по всей ширине стены, и из-за снега и скупого уличного освещения казалось, будто строение уходит глубоко в лес. Мне стоило усилий понять, что внутри тоже был источник света: иначе объяснить, почему сквозь оконные стекла я смогла разглядеть очертания деревянных опор, у меня не получилось.

Уже на подъезде я попыталась прислушаться: это была хорошая возможность проверить, так ли хорошо работает лечение от доктора Смирнова. К моему разочарованию, даже находясь снаружи, я стала различать тяжелый стук, который циклично повторялся, становясь с приближением автомобиля к зданию все громче, будто-то кто-то внутри орудовал молотком. Я хотела было спросить Костю, слышит ли он это тоже, но вовремя одернула себя. Чем меньше поводов я подаю отцу думать, что волк внутри меня пытается взять верх, тем проще будет продолжать жить свою обычную жизнь.

– Что это? Конюшня?

– Пока это просто стройка, которая все никак не закончится, – отозвался Денис вместо Кости как ни в чем не бывало и принялся шумно выдыхать горячий воздух на ладони, пытаясь согреть руки.

Я закатила глаза.

– И чем должна стать стройка, когда все работы завершатся?

– Псарней, – отрезал отец тоном, который не предвещал ничего хорошего.

Ответ меня удивил, потому что куда проще было представить конюшню на частной территории, чем псарню. Да и что вообще это за слово такое – «псарня»? Что собирались с ней делать Каримовы?

Я поняла, что и раньше слышала разговоры о стройке от одноклассников в столовой, а также от Никиты, когда он подвозил меня домой. Тогда я переживала, что велосипед запачкает весь багажник, но Ник лишь отмахнулся, ссылаясь на грязь от стройматериалов. Мне даже не пришло в голову расспросить его подробнее, поэтому сейчас в голове назревал тысяча и один вопрос о том, почему родители Ника решили построить именно ее.

– Это какая-то благотворительность? – наивно спросила я. – Они хотят завести питомник или что-то вроде того?

Лицо отца скривилось, будто представшая в голове картина ему мало нравилась. Его губы слегка подрагивали время от времени, и мне казалось, что сейчас прозвучит объяснение, но отец продолжал молчать, словно не находя нужных слов.

– Я бы не назвал благотворительностью договор между двумя кланами, где каждый получает желаемое, – вмешался Денис, и Костя бросил раздраженный взгляд на него через зеркало заднего вида.

– Неужели родители Ника такие же, как и мы?

– Нет, – сказал Денис. – Они просто люди.

– Люди, – вмешался отец, – которые очень хотели защитить свое дитя. Даже если это дитя – мерзкий кровосос.

– Не называй его так, – слова сами собой сорвались с моих губ, и я осознала это, когда уже было поздно.

Я защищала Ника даже после всего зла, что он готов был причинить моей семье, и стыдилась этого. Умом я понимала: Никита мой враг, и нет оправдания тому, как он готов был поступить со мной. Как обманывал меня, подтасовывал чувства. Понять, отчего внутри наравне с оправданным гневом во мне сохранялся островок сострадания, я не могла. И не могла себе простить это сострадание, боясь, что оно было чужим посевом. Страх, что я не понимаю четкой линии, где располагались настоящие чувства, а где те, которые меня заставили испытывать, больно наступал на пятки, заставляя оборачиваться и проверять каждую мысль на прочность.

Машина резко остановилась у строения, и Костя обернулся ко мне.

– Если бы у Никиты все получилось в ту ночь, мы бы сейчас не разговаривали. Низшая кровь есть низшая кровь. – Его холодный взгляд отозвался ознобом по коже. Хуже всего было то, что я не знала наверняка, почему мы бы больше не говорили. Вариантов в голове было сразу два. Я прекрасно понимала, что могла не пережить обращения, и, даже если бы выжила, смог бы Костя принять меня другой, не такой, как он? Природным врагом, которого оборотни должны уничтожать, когда кровопийцы переходят черту. Когда нарушают баланс и установленные временные территории для охоты, ставя под угрозу не только себя, но и оба наших вида. К Смирновым отец относился совершенно иначе.

Предположения осели в моем подсознании до лучших времен. Костя открыл дверцу автомобиля и вышел на улицу, всем своим видом показывая, что не готов и дальше говорить на эту тему.

– Жестко он с тобой, – прошептал Денис.

– Последнее время папа сам не свой.

– Раньше такого не случалось?

Я пожала плечами, вспоминая все столкновения с Костей за последние месяцы. Пусть он и чрезмерно опекал меня, но оставался мягок во время обычного общения. Теперь же его нервы казались натянутыми как струна, заставляя реагировать быстро и резко, будто это могло заставить меня передумать и принять новую судьбу.

– Раньше я не была одной из вас.

– Неправда. Твое обращение было вопросом времени, как и у большинства из нас.

– Не во всех просыпается волк.

Денис прыснул:

– Ты хотя бы знаешь, чья кровь в тебе течет?

– Ну да, – я указала в сторону Кости, который созванивался с кем-то по телефону у входа в постройку. – Его.

– Это понятно. А про деда своего ты что-нибудь слышала?

– Нет. Разве это важно? – Я отстегнула ремень безопасности и села так, чтобы видеть Дениса. – Бабушка о нем почти не говорила, как и отец. Кажется, он умер еще до моего рождения или вроде того.

Денис кивнул с умным видом, будто ему было доступно сокровенное знание, которое несмышленым ученикам стоило еще заслужить, прежде чем узнать.

– Знать свои корни важно, – таинственно произнес он и улыбнулся красивой белоснежной улыбкой, подстегивая мой интерес еще сильнее. Только вместо того, чтобы объяснить, он предательски замолчал. Вот засранец.

– Сказал «А», говори «Б».

– Его звали Светозар. – Денис приблизился ко мне и тихо прошептал: – Твой дед был последним вожаком ксертоньской стаи.

Я нахмурилась. Ничего себе имечко!

– В смысле, последним? Стая же, судя по всему, до сих пор существует: есть ты, мой отец и еще черт знает сколько оборотней в округе.

– Оборотни-то есть, – Денис кивнул. – Вот только стаи никакой нет. Все живут разрозненно, держась личных уставов. Никто не рискнет посягнуть на место вожака. Не здесь, не в Ксертони.

– Что, оборотни патологически боятся ответственности?

– Ты про себя в том числе говоришь, не забывай, – он ухмыльнулся, и я замялась, поняв, что он прав. Принять себя, даже мысленно, как часть фантастической изнанки Ксертони было страшно. Казалось, если я начну думать о себе не как о человеке, а как об оборотне, то кровь возьмет верх и дорогу назад, к привычной понятной жизни, размоет.

– Я еще ни разу не обращалась. И, возможно, не стану.

Я видела, как от моих слов Денис шире распахнул глаза, и в их глубине уже бушевала симфония искреннего ужаса, который он испытывал.

– Не станешь? Вот так просто откажешься, даже не попробовав?

Я пожала плечами:

– А что здесь пробовать? Побегать голышом по заснеженным барханам? Так себе развлечение, на мой вкус.

На улице к отцу приблизились две фигуры в тяжелых с виду куртках. Мужчины были значительно выше отца и шире в плечах, хотя, возможно, так казалось из-за кроя одежды. По тому, как вокруг одного из мужчин завитал на морозе пар, я поняла, что мужчина что-то говорит, но голос Дениса заглушал звуки снаружи.

– Ну не то чтобы голышом. Мех в полной форме у нашего брата не так уж и плох, знаешь ли. Есть нечто особенное в том, как преображается мир, если смотреть глазами того, другого, что живет внутри нас.

– Ты так воспринимаешь оборотничество? Будто вместо тебя к рулю выходит другой, а ты остаешься лишь безвольным пассажиром, от которого мало что зависит?

Я затаила дыхание, ожидая услышать худшее. Услышать то, чего больше всего боялась, не зная наверняка, сколько правды рассказал об оборотнях мне отец. К моему облегчению, Денис мотнул головой и опустил взгляд к рукам. На губах его мелькнул намек на улыбку, точно он вспоминал что-то приятное. Что-то, известное ему одному.

– Нет, все не так. Сущность как бы дополняет меня. Я чувствую это каждый раз, когда обращаюсь. Она не говорит со мной, не предстает перед глазами. Но я будто чувствую ее, знаешь? Она здесь, – он прижал ладонь к груди. – Часть меня. Мой дух тесно переплетается с ней каждый раз, когда я взываю к силе. Я будто нахожусь в это время под защитой кого-то древнего, мудрого. Она предупреждает меня, как шестое чувство, когда кто-то пытается обмануть. Всегда держит ухо востро, всегда реагирует раньше, чем успеваю я сам. Она очень сильная, эта моя волчица.

– Забавно, что ты считаешь ее именно волчицей.

Денис потупился и несколько раз медленно моргнул.

– Но ведь так и есть! – он указал на себя. – Я же парень.

От его объяснения я прыснула. Тоже мне правило: раз я парень, то мой волк непременно должен быть волчицей. До этого момента я вообще не слышала, чтобы оборотни говорили о своей силе как о живом существе, с которым можно контактировать и считаться. Костя не говорил мне ни о чем подобном, да и, говоря откровенно, я сама не ощущала присутствия другого. Версия, что оборотень внутри может быть эфемерным компаньоном, больше напоминала мне мягкий вариант раздвоения личности.

Денис нахмурился, следя за моей реакцией.

– Погоди, ты серьезно не знаешь?

– Не знаю чего?

Он выжидающе посмотрел на меня, будто ожидая, что я вот-вот крикну с места: «Подловила!» – и рассмеюсь.

– Господи, да не прикалываюсь я! Объясни нормально.

– Ну, наша звериная сторона – это что-то вроде духа-защитника, хранителя. Он – или она, как у меня, – может по-разному проявлять себя в зависимости от того, кто у тебя в роду был и кого удалось унаследовать. Чаще всего хранитель – сущность противоположного пола. Одни говорят, что это из-за того, что оборотни первоначально – порождение магии. Во время создания первых существ ведьма создала звериную сущность, отделив от духа крестьянина естественную, дикую составляющую его натуры. Ту, что чувствовала себя хозяином леса и могла выживать благодаря развитым инстинктам и памяти предков. Часть, которая исходно была в человеке и хранилась глубоко внутри, до востребования, чтобы в момент наибольшей нужды спасти скоростью реакции, а не долгими размышлениями. Мой отец говорит, что наша сущность – она нечто вроде матери, что особенно будет биться ради своего сына, а вам, девчонкам, наоборот, достаются отцы.

– Спасибо, один чрезмерно опекающий отец у меня уже есть. Обойдусь без второго духа-няньки. Впрочем, моя сущность, вероятно, мое мнение разделяет.

– С чего ты взяла?

– С того, что никакого попутчика я внутри не ощущаю. А шестое чувство… – Я прикусила губу, как только поняла, что намеревалась сказать.

Будь внутри меня действительно умный и бдительный дух, он бы разбил чары Ника, как ворон клювом скорлупу арахиса. В реальности же я угодила прямиком в капкан.

– А шестое чувство уж точно крепко спит, оставив меня на произвол судьбы.

– Опять же, ощущение духа – это не правило, а скорее закономерность в моем роду. Как у Черных дела обстоят, твоему отцу виднее.

– Видимо, никак не обстояли. Папа ни о чем таком мне не рассказывал. Хотя, может, он просто проверяет меня.

– Проверяет? Думает, что ты врешь об обращении?

– Да как тут соврешь? Наверное, он просто надеется, что от лечения не будет толка и я прибегу к нему, как только почувствую что-нибудь новенькое и не справлюсь. Спросить-то мне больше некого.

– Погоди, – Денис остановил меня раньше, чем я продолжила. – Какое еще лечение? Тебя правда от чего-то лечили в больнице?

– Ну я не просто так почти месяц там прохлаждалась, знаешь ли. Было несладко учиться заново смотреть на мир, фильтровать все запахи, вкусы. Базово определиться, а нужна мне вообще жизнь сверхъестественного существа или нет. В любом случае я сделала свой выбор, а доктор Смирнов сказал, что может попробовать мне помочь немного заглушить симптомы. Так что я рискнула.

Денис посмотрел на меня с жалостью, будто перед ним сидело маленькое несмышленое дитя. Наивное и беззащитное. Все еще верящее в сказку со счастливым концом, страницы которой давно уже сожгли.

– Ты доверилась ему даже после всего, что он сделал с матерью Никиты?

– Ой, и до тебя уже слухи с хеллоуинской ночи добрались, да?

– Да об этом говорят чуть ли не все и вся. Из наших никто теперь не сунется в больницу, точно тебе говорю.

– Даже если его лечение сработает?

Денис запнулся, не зная, что ответить. Он взвешивал собственные чувства, но чаши весов предательски замерли, отказываясь подсказать правильное решение.

– Даже если доктор справится, я не встану к нему в очередь.

У нас с Денисом были разные контексты. Он вел себя так уверенно, когда говорил об оборотничестве. Знал намного больше меня, но говорил лишь то, что хотел, чтобы я услышала. Проблема была в том, что слушать мне не хотелось. Разговор с ним походил на обсуждения с Костей, который был убежден в правильности происходящего.

Судьба будто сама постучалась в мои двери, призывая смириться с проклятием рода и сдаться, но я не готова была отпускать жизнь, о которой мечтала. Впереди меня ждал выпускной, а за ним – поступление в институт. Я не собиралась становиться частью сверхъестественного хотя бы потому, что большая часть близких мне людей считалась извечными врагами оборотней. Мы бы оказались по разные стороны баррикад, и от одной лишь мысли, что в какой-то момент мне придется дать бой Диане или Стасу, в моих жилах стыла кровь.

Я боялась попробовать на вкус предложенную силу и потерять себя настоящую. Что, если дух внутри меня только выжидает удобного момента? Ждет, когда я проявлю слабость и не смогу отвергнуть протянутую руку, лишь бы поступить правильно?

Я перестала доверять себе, и это было хуже всего.

– Знаешь, – не желая и дальше тонуть в собственных мыслях, я нарушила тишину в салоне. – Я бы никогда не подумала, что ты недавно узнал о силе.

– Но я и правда давно знаю, Ася, – Денис удивился. – Обернулся впервые, когда мне и пяти лет еще не было.

Я окинула его взглядом несколько раз с головы до ног, не понимая, как могла ошибиться. Еще в сентябре мы встретились впервые спустя много лет, и я едва ли смогла узнать Дениса. Тот парень с грязными волосами и проблемной кожей был лишь блеклой тенью Дроздова, который сейчас сидел на заднем сиденье. Несмотря на свой возраст, он уже сейчас выглядел как взрослый мужчина. Оставалось грубой щетине наметиться на подбородке и щеках, и тогда на Дениса станут засматриваться и девушки из института, если, конечно, уже не начали.

– С чего ты вообще взяла, что я недавно обо всем узнал? – Денис не унимался.

– Просто ты так изменился за последнее время, – я указала рукой на всего Дроздова, давая понять, что речь о внешних изменениях. – Я же помню тебя с совсем другой прической, фигурой. Чего и говорить – ты вымахал так, что теперь головы на две выше меня!

Денис закатил глаза в возмущении:

– Скачок роста, Ася. Обычный скачок роста. Мы стареем медленнее, а не просыпаемся в один день всемогущими и бессмертными. Да что мы? Даже у кровопийц есть свои лимиты, просто приспосабливаются они, как и любой паразит, лучше. Ты на себя-то посмотри: стоит только твоей силе пробудиться, так сразу и прыгать начнешь выше головы, и металлические прутья взглядом гнуть.

– Мы что, и так можем? – у меня отвисла челюсть. Еще не хватало, чтобы я могла кому-нибудь навредить необдуманно пристальным взглядом.

– Конечно, – подчеркнуто серьезно проговорил Денис, но вскоре не выдержал. Дроздов откинулся на сиденье и рассмеялся. Смех зазвучал искренне и звонко, как если бы он услышал удачную шутку. Вот только на деле Денис смеялся над моим незнанием вещей, которые ему казались будничными и простыми. Я отвернулась и обиженно сложила руки перед собой. Пух куртки был успокаивающе мягким, и мне хотелось раствориться в этом ощущении. Отделиться от насмешек Дениса, который не понимал, как трудно было по крупице собирать разрозненные знания о новом для меня мире.

Я смотрела перед собой на монотонную стену постройки. Отца не было нигде видно, как и мужчин, с которыми он до этого говорил. Мы с Денисом остались одни в машине, и даже если бы я вышла, то не знала, куда могу пойти. Вокруг был лишь лес и снег, не считая дома Каримовых и постройки передо мной. Нутро и простое чувство такта подсказывали мне, что выходить наружу не стоит. Во всяком случае, до того момента, пока Костя не позовет.

– И куда он подевался? – пробубнила я себе под нос, но Денис услышал.

– Пошел, наверное, с мужиками ждать машину на разгрузку. Скоро уже должна приехать. Для того, собственно, и собрались.

– На разгрузку чего?

Дроздов замолчал, и мне захотелось открутить ему голову. Неужели нельзя просто взять и ответить на простой и конкретный вопрос?

– А-а-а-а, – протянул Денис тоном человека, который нашел разгадку к головоломке. – Теперь я понял. Все встало на свои места!

– Денис, – строго проговорила я, – я сейчас переберусь на заднее сиденье и хорошенько надаю тебе по ушам. Колись уже.

– Да не скрываю я ничего! Просто я все понять не мог, на кой Константин привез тебя сегодня. Из тебя же сейчас помощница никакая.

– Ну, блин, спасибо. То есть молодая девушка не в состоянии, по-твоему, ни гвоздь забить, ни доску подать?

– Чего ты завелась-то? Я не это имел в виду. Если не веришь, я тебе молоток на Новый год подарю. С гравировкой. В знак признания, так сказать.

– Очень смешно, – сказала я вслух и подумала, какой же Денис все-таки придурок.

– Просто ты же еще не вошла в полную силу, и помощи от тебя на псарне будет мало. А теперь я понимаю! Тебе действительно стоит увидеть все своими глазами, прежде чем…

Позади Дениса загорелся яркий свет, и он сбился на полуслове. Мне пришлось выставить ладонь перед собой, чтобы защитить глаза, которые в полутьме салона не ожидали ничего подобного.

– Вот и они, – равнодушно сказал Дроздов.

– Кто «они», Денис?

– Те, кто отказался от силы.

* * *

– Вы перевозите людей? В этом?

Тысяча и одна теория обрывочно успела пронестись в моей голове после слов Дениса. Неужели тех, кто старается сдержать в себе волка, стая просто запирает и прячет подальше от чужих глаз? Но почему? Неужели их борьба так сложна, что они проводят всю жизнь, концентрируюсь только на том, чтобы оставаться человеком? Глупость какая-то. Так быть не может, просто не может. Но что, если эти люди сходят с ума в попытках противостоять природе, которая давно решила за них судьбу?

Мы выбрались из машины отца и смотрели на большой фургон, место которому давно обещано на свалке: даже в скупом свете я видела по краям капота обильные следы ржавчины. Стекла фар помутились от времени, и из-за этого свет казался желтее привычного, будто кто-то наложил на картинку фильтр в графическом редакторе. Мотор машины гудел, периодически прерываясь, заставляя себя через силу продолжать работать.

– Они давно уже не люди. И не оборотни тоже, – успел сказать Денис, прежде чем из постройки вышел отец.

Костя подошел к кабине водителя и обменялся парой фраз с доставщиком, после чего через открытое окно мужчина протянул отцу связку ключей. Приняв ее, Костя пошел разгружать фургон, подав знак рукой двум незнакомцам, которые тут же последовали за ним, толкая перед собой по утрамбованной папиной машиной колее тележки на массивных колесах. Я намеревалась пойти за ними и посмотреть на упомянутых зверей, но Денис придержал меня за локоть:

– Близко лучше не подходить. Тебе, во всяком случае.

– Почему это именно мне не стоит?

– Твой запах, – Денис кончиком указательного пальца мягко постучал по кончику своего носа. – Он слишком человеческий. Псы в любом случае тебя учуют и будут беспокойными после долгого пути, так что лучше не создавать опасных ситуаций.

Костя потянул дверь грузового отсека, и она с лязгом отворилась. Мужчины засуетились, переговариваясь между собой. Они действовали слаженно, насколько я могла видеть. Двое здоровяков вытащили наружу плотную металлическую пластину и закрепили ее вплотную к основанию грузового отсека фургона. Вскоре по ним стали спускать массивные клетки. Позади было слишком темно, чтобы рассмотреть, кто находится внутри, но по доносящемуся предупредительному рыку я подозревала, что привезли точно не чихуа-хуа.

Мужчины попарно сгружали клетки на платформы тележек – больше просто не помещалось. Когда мимо нас провезли первую, мне удалось увидеть зверей, что находились внутри. Этих чудовищ едва ли можно было назвать собаками. Один только размер лап чего стоил! Встреть я такую махину вживую на улице, инстинктивно бы обошла по краю дороги. Псы напоминали размером волков, вот только окрас казался неестественным, будто животных долго выводили для одомашнивания, скрещивая со зверями более сговорчивого характера. Но не так страшны были их размеры, как то, какими выглядели глаза: почти человеческие, они будто пытались заглянуть тебе в душу, чтобы докричаться с мольбой о помощи, когда разум давно позабыл, как произносить слова. Коричневый пес посмотрел на меня в упор своими серыми, почти стеклянными, точно от слез, глазами и тихо взвыл. Сама не знаю, зачем я сделала шаг навстречу существу, как оно тут же переменилось. В мгновение ока зверь бросился к краю клетки, сокращая расстояние между нами, и обнажил длинные хищные зубы, которые показались мне в разы больше тех, что я замечала у домашних собак. Из пасти раздавалось утробное рычание и стекала слюна.

– А ну тихо, я сказал! – властно скомандовал Костя, и зверь прижал к голове уши. Он тихо заскулил и отступил, стараясь держаться как можно ближе к земле.

– Она моя дочь, – мягче сообщил отец, и пес мельком глянул в мою сторону, будто понял сказанное, и мне стало не по себе.

Что, если собака и правда понимала отца? Дурацкая, невозможная мысль, и в то же время она так походила на правду.

Я считала, когда уговаривала маму завести в квартире кота, что людям свойственно додумывать за животных их повадки, примеряя к братьям меньшим человеческие черты, но что это лишь иллюзия. Сладкая, приятная иллюзия, которая дарила хозяевам новые эмоции. Куда легче выместить злость на собаке, что сгрызла дорогие новые туфли, думая, что это ее коварный план мести за недостаточно вкусный завтрак, чем разобраться, почему питомец испытывает стресс. Мы не только говорили на разных языках, но и мерили поступки друг друга по привычным и установленным нами же правилам, ни разу не спросив, а известно ли псу об этих правилах.

Даже когда я призвала нужные воспоминания и знания, у меня все равно сохранялось ложное чувство диалога между Костей и тем псом. Чтобы недоразумение не повторилось вновь, я отошла подальше, к самой стене здания, и продолжила наблюдать, как мужчины выгружают одну клетку за другой. Одинаковые клетки проезжали мимо меня и скрывались за распахнутой дверью псарни.

Костя придерживал, идя сбоку, последнюю клетку, а войдя в постройку, закрыл за собой дверь, строго-настрого велев нам с Денисом не заходить, пока он сам не позовет.

– Красивые, да? – спросил Денис осторожным тоном, когда мы вновь остались одни.

– Красивые, – машинально повторила за ним. – И одновременно жуткие. У каждой взгляд такой смышленый, будто человеческий.

Дроздов кивнул и снова притих, скрыв покрасневший от холода нос в вороте куртки. Он громко выдохнул ртом, стараясь поскорее согреть теплым воздухом лицо.

– Денис, – я позвала его, чувствуя, какой густой становилась тишина недосказанности. – Зачем оборотням собаки?

Он помолчал, уставившись в одну точку. Ответ не мог быть простым, иначе мой друг давно и легко все объяснил бы. Во всяком случае, хотя бы попытался. Но Денис молчал, не то надеясь, что вот-вот из-за стены донесется голос Кости, не то подбирая нужные слова. А может, и объяснять здесь было нечего, и просто я оказалась недостаточно умна, чтобы сопоставить два и два?

– С чего ты взяла, что перед тобой были собаки?

– Денис, ты же сам говорил, что это псарня, – я кивнула в сторону дома.

– Говорил.

– Если это называется псарней – а передо мной, без всяких сомнений, только что провезли около пятнадцати клеток не то с бродяжками, не то с очень плохо вычесанными маламутами – и дом здесь появился по некой договоренности с семьей Каримовых, то мой вопрос кажется вполне логичным. Разве нет?

Денис прислонился спиной к стене и широко расставил ноги, давая себе опору понадежнее. Он выглядел уставшим, и мои вопросы ему явно не нравились, вот только деться от них Дроздову было некуда.

– Ты увидела то, что хотела увидеть, а не то, чем это являлось на самом деле.

– И чем же это являлось на самом деле?

Денис посмотрел на меня измученным взглядом. Каждый вопрос надламывал сильнее его решимость.

– Тем, что заставит тебя задуматься.

Еще один уклончивый ответ.

– Над чем?

– Над всем, – Денис ухмыльнулся, и последние крохи моего терпения растворились вместе с паром от теплого дыхания.

– Странно, что ты не заметила, как похожи ваши глаза.

Челюсть больно свело от злости, и мне захотелось найти, куда ее направить, поэтому я не придумала ничего лучше, кроме как вернуть дарителю его подарок: то есть повернулась к Денису и хорошенько шлепнула раскрытой ладонью по плечу.

– Да чего из тебя приходится сегодня все вытягивать клещами?

– Да потому что не мне тебе все рассказывать! – крикнул Дроздов на меня в ответ и потер ударенное место.

Ладонь приятно гудела, но сильного облегчения это не принесло. Скорее наоборот, я разозлилась еще сильнее, а его молчание заставило меня захотеть ударить вновь.

В куртке стало жарко. Шарф неприятно прижимался к горлу. Я почувствовала это только сейчас, и мне начало казаться, что дышать стало тяжелее. Ткань, что еще недавно казалась приятной, ощущалась как неприятная и грубая. Желая освободиться, я принялась разматывать шарф, но когда и это не помогло, потянула за молнию и расстегнула до груди куртку.

– Эй, ты в порядке?

Я лишь кивнула и постаралась сосредоточиться на дыхании. Меня тянуло вниз, к холодному спасительному снегу, но я чувствовала, что здесь что-то не так.

– Не похоже, – Денис отпрянул от стены, подошел ко мне и положил руки на плечи. Они тяжелым грузом удерживали меня, и от этого стало только хуже.

– У-у-у, а с руками-то чего? – Денис присвистнул. – А говорила, что лечение доктора помогает.

– Что? – на последнем издыхании выдавила я.

– Да ты вот-вот обратишься.

– Что?

Из-за стены донесся многоголосый вой стройного хора. Голоса псов со звоном отдавались в моей голове.

По телу волнами накатывала дрожь, становясь все сильнее. Мои ноги затряслись, и я почувствовала, как сложно стало стоять, и прислонилась к стене, но и это не помогло: меня продолжало тянуть к земле.

– Константин! – громко позвал Денис, но ответа не последовало.

Я смотрела на него широко распахнутыми глазами, боясь, что, если моргну, Денис исчезнет и я останусь один на один с неизвестностью. Я злилась на него. Сильно злилась и ничего не могла с этим поделать. Казалось, меня должен был захлестывать страх, но куда более явно я ощущала горечь обиды оттого, что Денису было известно больше меня, но он избегал прямых ответов на вопросы, а они так были мне нужны.

– Константин! – Денис повторил попытку, но его голос тонул в пронзительном вое псов. Звери будто чувствовали, что происходит по ту сторону стены.

– Будет больно? – только и нашлась я спросить, не надеясь, что Денис действительно ответит. Он смотрел прямо мне в глаза новым, сочувствующим взглядом.

Денис понимал, через что я прохожу, но не пытался помочь. Он просто ничего не делал. Будь я на его месте, придумала бы хоть что-то. Я бы говорила и говорила, пока не устанет рот, лишь бы найти пару ободряющих слов. Показала бы на своем примере, что все не так страшно. Ответила, в конце концов, прямо на беспокоящие вопросы. Но нет, вместо этого он стоял и смотрел на меня, и из-за дрожи казалось, что передо мной стоит безвольный болванчик, мотающий головой, как автомобильная игрушка на каждой кочке.

Хотелось закричать. Высказать ему все, что я думаю о нем как о человеке, но именно в это мгновение Денис с силой ухватил меня за плечи и притянул к себе, что разожгло во мне еще больше возмущения.

– Пусти, – я попыталась вырваться из непрошеных объятий, но тело будто пронзило. Движения сковало, но вовсе не сильными руками, которые удерживали меня ниже плеч, а чем-то другим, расположенным внутри меня.

– Тише, Ася, – Денис медленно стал водить ладонью по моим волосам, прогоняя дрожь. – Тише.

Это разозлило меня так, что я до боли стиснула челюсть. Кожа его руки грубо цеплялась за каждый волос, и я готова была разорваться на тысячу мелких частей, лишь бы это прекратилось, но Денис продолжал.

Я хотела наговорить ему гадостей. Хотела причинить боль, лишь бы он оставил меня. Глупый, несмышленый мальчишка, играющий то во владельца тайного знания, то в героя.

– Я знаю, что ты сейчас злишься. Очень злишься. Но тебе нужно успокоиться, – сказал он мягко, будто я говорила вслух.

– Да ни черта ты не знаешь, – парировала я, но он продолжал медленно водить рукой, и эти прикосновения будто стали мягче, размереннее.

– Это говоришь не ты, – Денис прислонился своей головой к моей, даря мне еще больше нежности, и тогда я уловила, чем пахло от его кожи. Ноты бергамота со сладкой, как в свежезаваренном чае, мятой напомнили мне счастливые дни из детства, когда Костя оставлял меня в доме Дроздовых под чутким присмотром дяди Димы. Во время послеобеденного тихого часа только нам с Денисом разрешали оставаться на кухне и тихо играть в шахматы, пока другие дети спят. Дядя устраивался рядом и принимался читать газету, обязательно заварив предварительно термос с бергамотовым чаем и угощая нас. На дно стакана он всегда выкладывал несколько листиков сладкой мяты, которую, как я теперь понимаю, наверняка выращивала жена Дмитрия на заднем дворе семейного магазина.

Я смотрела во тьму леса, но видела перед собой лишь фрагменты воспоминаний о безмятежном счастливом времени, когда единственной моей проблемой было обыграть Дениса в шахматы. А ведь когда я вернулась в город, то едва его узнала. Память – ненадежный рассказчик, который любит со временем стирать даже те моменты, что способны отогреть душу посреди холодной зимы. Денис всегда выигрывал, когда мы играли. Он вдумчиво рассматривал фигуры на доске, прежде чем сделать ход, а я старалась сбить его с мысли, расспрашивая о ком-нибудь из ребят или без умолку рассказывая истории о маме с папой. Порой выдуманные.

В детстве я была той еще болтушкой и пользовалась подвернувшимся моментом как могла. Все изменилось лишь в школе, когда одноклассники начали меня сторониться, воспринимая желание поболтать назойливым и скучным. Большинство меня избегало, а местные задиры, как хищники, только и ждали, когда от стада отстанет самая слабая особь, чтобы наконец нанести удар. Именно поэтому я и научилась не говорить лишний раз о простых вещах с малознакомыми людьми. Хорошо, что в Ксертони все складывалось иначе. Здесь меня любили. Здесь мне помогали.

При мысли о ребятах мне стало внутри теплее и спокойнее. Я не была одна. Объятия Дениса перестали давить, а его близость раздражать. Он друг, который, несмотря на пройденные годы, вновь был рядом, а я продолжала его отталкивать за то, что он не давал ответов, которые были мне нужны.

– Почему ты не мог просто мне все рассказать? – наконец произнесла я спокойнее, снимая груз со своего сердца.

– Разве я имею право? Ася, я не часть твоей семьи. – Мне захотелось обвить руками Дениса за талию и раствориться в успокаивающей мягкости его куртки. – Я всего лишь чужак, который наблюдает за всем со стороны. Отец должен сам объяснить, ради чего тебя сюда привез.

– Было бы легче поговорить обо всем со своим сверстником, чем с папой.

Вой псов затих.

Рука Дениса в очередной раз скользнула по моей голове, а затем пошла ниже и остановилась на плече. Он обнимал меня и медленно покачивал из стороны в сторону, будто убаюкивая. Двигаясь в такт с ним, я поняла, что дрожь отступила, и закрыла глаза, наслаждаясь наступившим спокойствием.

– Ответь мне хотя бы на что-то. Для меня это важно. Правда.

Денис медленно вдохнул и звучно выдохнул, и мне показалось, что он вот-вот уступит. Не хватало только еще немного подтолкнуть.

– Пожалуйста, – добавила я и понадеялась, что этого хватит.

– Ладно, – все же сказал он, и я приободрилась. – Но я отвечу только на один вопрос.

Один вопрос лучше, чем ничего. Выбирать нужно было с умом, и я не знала, что беспокоит меня больше.

– Зачем оборотням понадобилась псарня?

Денис помолчал, и внутри меня успело зародиться сомнение, что я дождусь ответа, когда вдруг Дроздов все же заговорил:

– Псарня нужна оборотням затем, чтобы заботиться о тех, кому больше не стать человеком.

Я тут же открыла вновь глаза, не веря в услышанное, и отстранилась. В этот раз Денис не стал меня удерживать.

– Большинство из них, как и ты, – продолжил он, – решили никогда не давать волю зверю внутри. В отличие от вампиров, оборотни не черпают свою силу из естественной, природной силы земли, как это изначально задумывали ведьмы[1]. Наша связь к наследию предков устанавливается через духов первых оборотней. Те, кто обрел связь с одним из них, навсегда становятся связаны. Рано или поздно вы притираетесь друг к другу. Учитесь жить сообща, как я и моя волчица. Но не все готовы даже попытаться. Многие, как ты, пытаются заглушить зверя внутри и расплачиваются за это.

Денис сделал паузу, давая мне возможность переварить услышанное, но я не находила слов. Узнать, что все мои надежды были не устойчивее карточного домика, было настоящим испытанием. Мерзкое чувство об иллюзии выбора больно ударило по настроению, призывая опустить руки и перестать пытаться все изменить: об обычной жизни и уж тем более о поступлении в институт не могло быть и речи, пока я такая.

Но в то же время я поймала себя на мысли, что Косте как-то удавалось жить обычной жизнью. Отучиться на профессию, устроиться на работу и даже завести семью. Я была прямым доказательством того, что у отца получалось совмещать две разные стороны своей жизни. Однако проблема была такой же явной, как и мое существование: Костя справлялся не безупречно.

От семьи у него осталась только дочь, а работа множила проблемы, заставляя отца удерживать хрупкую дистанцию между обычными горожанами и оборотной стороной Ксертони.

Был ли отец на самом деле счастлив, выбрав путь наименьшего сопротивления зверю, я не знала, но причины думать об обратном у меня были.

Стоило вспомнить отца, как дверь псарни со скрипом отворилась, и Костя, критически осмотрев мое перепуганное лицо, бросил на Дениса взгляд, полный гнева.

– Что ты ей сказал?

– Что должен был, – стыдливо ответил он и отвел взгляд к снегу под ногами. – Вы и сами знаете Асю. От нее так просто не отделаешься, а вы там так долго копошились.

– Хотел бы побыстрее отделаться, мог зайти и помочь.

– Ну да, – насмешливо протянул Денис. – А Ася, разумеется, без проблем бы осталась сидеть в машине и не пошла за нами.

– Справедливо, – отец тяжело вздохнул и толкнул дверь от себя, раскрывая пошире. – Давайте проходите.

Денис шустро прошел мимо отца и скрылся в темноте комнаты. Я же побоялась переступить порог и замерла в дверях. Отец заметил мое смятение и постарался приободрить в свойственной ему манере: то есть слегка улыбнулся и молча кивнул. Я продвигалась вглубь помещения, мягко ступая с пятки на носок. Основной источник света оказался в самом конце комнаты. Лампа нависала над зоной, очерченной достающим Денису до пояса забором из толстых досок. Я подозревала, что именно в эту зону и выпустили новых подопечных.

Внутри было тепло и пахло влажным сеном, кубы которого громоздились вдоль стены по правую руку от меня. Здесь не было мебели и почти не было вещей, из-за чего пространство казалось обманчиво-пустым. Костя шел позади меня, давая осмотреться, но, говоря откровенно, я понимала, что самое главное ожидает меня в конце. С каждым шагом я неумолимо к этому приближалась, совсем не готовая столкнуться с новой действительностью. Одно дело – смотреть на животных в клетках, другое – знать, что они когда-то ничем не отличались от меня.

Мне оставалось сделать пару шагов, чтобы поравняться с Денисом, но я остановилась в нерешительности. Уже с этого расстояния я могла полностью увидеть пару псов, которых из-за расцветки легко приняла бы за типичных хаски, если бы встретила на улице. Один из них свернулся калачиком у самой стены, а второй лежал рядом. Стоило мне обратить на них внимание, как одна из собак, с шерстью коричневого оттенка, подняла голову и посмотрела в нашу сторону. Взгляд ее был настолько пронзительным, что мне стало не по себе. Какое-то немое узнавание читалось в серых глазах, и я поняла, что это тот же пес, который ранее бросился на меня.

Денис протянул мне раскрытую ладонь в ожидании, но я боялась подойти вновь слишком близко и спровоцировать зверей.

– Уже бояться нечего, ступай. Они не смогут до тебя дотянуться, – приободрил Костя, но забор не вызывал во мне доверия.

– Между брусьев будет несложно просунуть голову.

– Впереди еще металлическая сетка, – сказал Денис, и тогда я присмотрелась. Сеть с крупными ячейками действительно тянулась по всему периметру забора, усложняя псам задачу не то сбежать, не то приблизиться в случае, если внутри окажется кто-то чужой.

Только тогда я вложила свою ладонь в руку Дениса, и он подбадривающе пожал ее, прибавляя мне решимости.

– Они такие огромные, – я рассматривала псов, стараясь ни с кем больше не пересекаться взглядом на всякий случай. – Вы уверены, что они никогда больше не смогут стать людьми?

Костя облокотился сверху о забор, и я в ужасе посмотрела него, переживая, что этот жест может оказаться очень опасным, но отец даже бровью не повел. От позы веяло силой и уверенностью в себе, точно папа давно смирился с нависшей над его головой опасностью и встречал ее буднично, почти цинично.

– Видишь вон того, у стены, который на улице бросился на тебя? Знакомься, это твой дед – Светозар.

– Но ведь бабушка говорила, что…

– Что он умер, да, – закончил отец за меня. – В наших семьях всегда так говорят непосвященным. Это проще. Для всех.

– Если мне почти восемнадцать, а дед условно «умер» еще до моего рождения, то, получается, он живет в этой форме уже столько? Лет двадцать?

Костя кивнул:

– Около того, да. Скорее даже чуть больше. Твоя мать оканчивала первый курс, когда это произошло. Наш роман только начинался, несмотря на все запреты. Мы были осторожны, насколько могли, и старались не попадаться лишний раз никому на глаза, крадя друг у друга поцелуи в тени деревьев и на квартирниках друзей. Обо всем знали разве только приближенные, вроде подруг твоей мамы в ту пору, но новость все же дошла и до родни. Тут-то и начались проблемы.

Денис сильнее сжал мою руку, будто прекрасно зная, чем закончится эта история, и призывая найти в себе силу дослушать до конца.

– Понимаешь, времена были неспокойные. Оборотней приравнивали тогда к паразитам наравне со слабокровными вампирами. Только своим существованием подобные нам вытягивали силу из земли, постепенно иссушая запасы магии, и ничего не возвращали взамен. Но мы и сделать с этим ничего не могли, потому что никогда не были колдунами. Элементарно не знали, как подчинить себе окружающее пространство и заставить его меняться под нашей волей. Другое же дело – ведьмы. Твой дед как-то узнал обо мне и твоей матери, но ничего говорить не стал. Даже разлучить не попробовал или устроить серьезный разговор, хотя, признаюсь честно, от отца это было бы ожидаемо – слишком тяжелым характером он обладал. Только бабка твоя его и выносила, а со мной он то и дело сцеплялся, но речь не о том.

Я прекрасно понимала, чем закончились отношения мамы и папы. Ожидать счастливого конца от Костиного рассказа было глупо, но в то же время смутно уловимая надежда, что хотя бы тогда, давным-давно, родители успели прикоснуться к счастью, ободряла.

– Твой дед рискнул всем, включая свою жизнь, лишь бы у нас с твоей матерью появился шанс, – Костя вымученно улыбнулся. – Лишь бы у тебя появился шанс. Ему удалось невозможное: заручившись поддержкой местного ковена, он провел ритуал, чтобы отвязать весь род от главного источника магии, тем самым остановив охоту ведьм за стаей. Он думал, что вместе с магией уйдет и сама сущность волка, но ошибался. Твой дед был альфой, был сильнейшим. Он израсходовал не только всю накопленную силу, но и обманом привел на ритуал других, замаскировав событие под шабаш в честь начала лета. Изменения наступили не сразу: магия постепенно возвращалась в мир, делая нас смертными, более хрупкими. Мы по-прежнему медленнее стареем, а многие болезни обходят нас стороной, но это уже не те вершины, которые были доступны для оборотней ранее. Твой дед думал, что никому из нас больше не придется обращаться и мы заживем обычной, нормальной, по его мнению, жизнью.

Коричневый пес сел и внимательно принялся наблюдать за отцом.

– Он перестал обращаться. Предал самого себя и убеждал других, что со временем сила канет в Лету. Другие по привычке слушали его, как своего вожака, брали пример. – Костя вытянул вперед руку и размашистым жестом указал на весь вольер. – И вот к чему это их привело. Они отвернулись от своей природы. Предали ее, пытались подавить, но оказалось, что чем сильнее зверя внутри мы душим, тем яростнее он бьется, пытаясь выбраться на свободу. Почти все псы из тех, что ты сейчас видишь, живут в этом облике уже около двадцати лет и напоминают другим, почему отказываться от судьбы бесполезно.

– Нельзя подчинить зверя, которой рожден укротить самого тебя, – эхом отозвался Денис, когда отец закончил объяснение.

Я молча смотрела на животных, которых не знала, как теперь правильно называть: собаками, оборотнями или бывшими людьми, – и думала, сколько человеческого в них осталось за прошедшие двадцать лет. Был ли мой дедушка до сих пор моим дедушкой? У Кости был к этим существам свой, непонятный мне подход, со стороны походивший больше на отношения хозяина и собаки. Я хотела вспомнить, изменился ли взгляд Светозара, когда отец сказал, что я его внучка, но в страхе даже не обратила внимания. Ответ теперь было не узнать, а значит, никаких зацепок, чтобы понять, насколько Светозар оставался в своем уме, у меня нет.

Денис принялся поглаживать мою руку большим пальцем, отвлекая от тяжелых дум.

– Ты как? – тихо спросил он, и я помотала головой.

– Не знаю. Просто не знаю. Все это слишком.

– Зато теперь ты знаешь, почему мне не нравится идея доктора Смирнова. Если это лечение окажется ложным, если ничего не получится, ты окажешься здесь, – отец постучал кулаком по забору, и собаки занервничали. – Ну-ка ти-и-ихо!

Костино выражение лица казалось мне наигранным. Я видела, как упрямо он старается быть серьезным, не показав ликования. Костя добился своей цели. Я была напугана.

Чертовски напугана.

– Хватит на сегодня. – Я отпустила руку Дениса и направилась к выходу, не желая ни минуты больше провести в этом месте, осознавая собственную беспомощность. – Пап, отвези меня домой.

Костя увез меня, не задавая вопросов. Лишь дома он позволил себе осторожное: «Хочешь об этом поговорить?» – и был таков. Говорить мне не хотелось, да и о чем? Оборотничество для Кости – часть жизни, к которой давно подобраны ключи. Я же пыталась понять, как не убить своих друзей.

Чем дольше я копалась в мыслях, тем более неизбежным казалось обращение. Телефон завибрировал, когда я лежала на кровати в своей комнате и смотрела в потолок. На дисплее отобразилось сообщение от Даши с домашним заданием. Я смахнула блокировку экрана и машинально напечатала в ответ короткое «спасибо». Есть ли теперь смысл в хороших оценках? В поступлении в институт? Вся моя жизнь в одночасье начала трещать по швам. Пока непредсказуемый монстр внутри меня стоит на страже и ждет часа, когда я потеряю контроль, – ни о каком будущем и речи быть не может.

Грустные мысли делали и без того сложный день мрачнее предыдущего. В соседней комнате Костя слушал вечерние новости так тихо, что даже при моем остром слухе слова сливались в единое бормотание. Без цвета и каких-либо оттенков. Унылый и серый речитатив под стать дню.

Глава 3. Возвращение домой

На следующий день я проснулась разбитой и пыталась всячески отогнать от себя события вчерашнего дня, позволяя мыслям успокоиться и осесть. Мне нужно было все хорошенько обдумать. Прокрутить сказанное еще раз, посоветоваться с доктором Смирновым и понять, какие риски я готова принять.

Было приятно наконец сменить унылые больничные стены палаты на привычную домашнюю обстановку. За время моего отсутствия Костя поддерживал в квартире чистоту и порядок, но в глубине души я догадывалась: отец здесь только ночевал. Из участка Костя отправлялся прямиком в больницу, проведать, как я себя чувствую, и не забывал прихватить чего-нибудь съестного.

От запаха и вида больничной еды меня воротило. Впрочем, нельзя было сказать наверняка, что являлось первопричиной: качество пищи и недостатки регламентированных рецептов или же обостренное обоняние. Без шуток, бывали моменты, когда я могла распознать запах стирального порошка от Костиной водолазки, стоило отцу выйти из машины на парковке. И это находясь на третьем этаже в палате с окнами на внутренний двор. К счастью, настолько остро восприятие мира усиливалось редко.

Не только отец был частым гостем в больнице, но и одноклассники – с легкой руки Стаса. Доктор Смирнов на пару с Костей убедили меня, что после проявления признаков ликантропии мне стоило чаще видеться с людьми в спокойной обстановке, а приватная больничная палата идеально для этого подходила. Я не только чувствовала себя иначе, но иногда и видела, слышала иначе, точно на каждый из органов кто-то то и дело ставил фильтр. Зрение иногда расширяло угол обзора, делая все объекты чуть более выпуклыми, чем я помнила. Краски порой играли со мной злую шутку и воспринимались контрастнее. По-своему это раздражало больше всего: смотришь на дождевик, о котором абсолютно точно помнишь, что покупала солнечно-желтый, а он оранжевый. Терпеть не могла оранжевый!

После школы в палате появлялись одноклассники в сопровождении Стаса, который следил не столько за обстановкой, сколько за изменениями во мне. Я была не против. Скорее даже наоборот, спустя неделю Смирнов воспринимался как привычная деталь интерьера. Он почти не участвовал в общем разговоре, только наблюдал из кресла, которое облюбовал еще в первое посещение.

Чаще всех приходили Даша и Таня. Насколько я понимала, Ростова продолжала встречаться со Стасом, и между ними все развивалось легко и непринужденно. Во всяком случае, ни о каких размолвках Татьяна не упоминала, хотя, возможно, причиной тому было присутствие «второй половины» в помещении. Девчонки рассказывали школьные сплетни, которые я даже не старалась запомнить за ненадобностью. Обколотая причудливым коктейлем из неизвестных мне препаратов для «поддержания здоровья», в первые дни посещений я едва могла сосредоточиться на чем-либо. Ничто не вызывало ярких эмоций и не беспокоило меня в то время. Даже рассказ о хеллоуинской вечеринке слушался отстраненно, вызывая личную вереницу воспоминаний того дня.

Как я подозревала, всему виной были инъекции от доктора Смирнова. Он предложил мне попробовать сдержать волка внутри препаратами, длинные названия которых я была не в силах запомнить, пока окончательно не разберусь, как жить дальше. Скорее всего, мне давали успокоительные или что-то вроде того. Передо мной доктор Смирнов не отчитывался о результатах наблюдения за моим состоянием и шагах, которые должны были, на его взгляд, облегчить мою трансформацию, а заодно убедить нас наверняка – яд вампира на меня не подействовал. Если Костя и обсуждал мое состояние с Владимиром, то это явно происходило не в палате. После рассказа Галины я ни на секунду не была готова полностью довериться доктору Смирнову, сторонилась его. Последнее, чего мне хотелось, – это стать его новой подопытной.

Иногда в больнице у меня брали кровь, чтобы посмотреть за протекающими изменениями и убедиться – выбранный сценарий не делает хуже.

Перед выпиской из больницы Костя оформил отпуск, и эта новость первое время меня радовала. Я была еще не готова находиться в четырех стенах без присмотра, не осознавая до конца, на что способна. Эмоции постепенно возвращались в родных стенах, а вместе с ними раскрывались и новые раздражители обостренного восприятия. К примеру, я не могла выносить ароматизированные свечи, которые заботливо расставила чуть ли не в каждом уголке квартиры. Додумалась ведь еще купить с разными ароматами в сентябре! Заметила, что что-то не так, сразу же, как только Костя распахнул приглашающе дверь в квартиру. Сдержаться было невозможно, пусть я и пыталась делать перед отцом вид, что изменения не настигли меня. Пришлось тут же закрыть нос и рот обеими руками. Бормоча из-за преграды, я пыталась объяснить отцу, что не так, и позднее руководила из подъезда спасательной операцией по сбору и утилизации всех ярких баночек с мерзкой вонючей отдушкой. Только когда враги были пойманы, отсортированы и вынесены в уличный бак, а следом – открыты окна по всей квартире, я переступила порог.

На удивление, отец не стал на меня наседать. Наоборот, Костя вел себя спокойно, и я была ему за это благодарна. Не знаю, сколько еще могу прикидываться, что все хорошо и случаи с изменением восприятия редки. Казалось, если получится убедить отца, то и сама поверю.

Лавандовое постельное белье в комнате виделось насыщенно-фиолетовым и так мне даже больше нравилось. Опустившись на постель, я принялась рассматривать потолок. Острота нового зрения позволяла подметить на когда-то идеальной для меня белой глади множество царапин и неровностей. Хотелось пересчитать каждую. Найти все, что не замечала ранее. Я погружалась в процесс, пока чувства вновь не вернулись в норму, стараясь хорошенько запомнить разницу ощущений.

– Лучше особо не увлекайся, – подал голос отец. – Так можно зависнуть на неделю, а то и на две. Помню, после обращения сам заглядывался на сосновые иглы, гадая, сколько может разместиться на одной ветви.

– И сколько?

Отец замялся, не спеша ответить. Он лег, как и я, на постель, подложив руку под голову.

– Семь тысяч двести девяносто три, – равнодушно сообщил Костя и указал на микротрещину в потолке: – Видишь вон ту? Похожа на треугольник.

– Скорее на ромб.

Отец нахмурился и немного наклонил голову, чтобы сменить угол обзора.

– И правда.

Мы продолжали лежать и разглядывать потолок в тишине. Ну, в относительной тишине, если не брать в расчет гудение холодильника, журчание воды в батареях и диалоги, доносящиеся из включенного двумя этажами выше телевизора.

– Пап, – поняв, что мы с отцом впервые после происшествия остались одни, я решила задать вопрос, что давно крутился в голове: – Какое оно, первое обращение?

– Тебе страшно?

– Немного. Не знаю. Будет больно?

– Скорее неприятно. Но терпимо, вполне. Не как любят показывать в кино.

– То есть никакие кости не ломаются, одежда не рвется?..

Костя рассмеялся, но скорее вымученно, чем весело.

– Одежду лучше снять. Или хотя бы одеть свободного кроя. В идеале на завязках, если стесняешься. Неприятно будет выпутываться тонкими лапами из джинсов или облегающего платья. Учти только, что если останешься в одежде, выглядеть будешь… комично.

– В плане?

– Вот представь себе здоровенного черного волка, бегающего по лесу в ярко-розовой футболке со стразами.

– У меня отродясь таких не было! – я попыталась защитить достоинство своего гардероба.

– Это ты просто не помнишь, во что тебя поначалу наряжала мать, – Костя заулыбался, вспоминая.

– Пап, не уходи от темы.

Отец шумно выдохнул.

– Кости не то чтобы ломаются. Они скорее гудят, как в кабинете стоматолога. Создается неприятная вибрация, только без мерзкого сверления на фоне. Ты хочешь что-то еще узнать?

– Да, – в голове крутился еще один вопрос, но я совсем не знала, как его сформулировать, потому начала неловко: – А я буду, как бы это сказать, чувствовать себя собой?

– Что ты имеешь в виду?

– Когда обращаешься, ты помнишь, что происходило? Понимаешь, чего хочешь? Можешь влиять на процесс или превращаешься в безвольного пассажира на поводу у волка?

– Все не так однозначно, – уклончиво ответил отец. – Ты будешь помнить процесс обращения, мыслить, чувствовать. Волк – часть тебя, а не инородный захватчик, занимающий на время тело. Все действия будут исходить из уже имеющихся желаний и инстинктов. В этом и заключается главный подвох: то, что ты будешь хотеть сделать больше всего, волк сделает без промедления. Его никакие угрызения совести мучить не станут. Волк знает, чего хочет, и не приемлет полумер. И это может оказаться очень опасно для окружающих тебя людей. Во всяком случае, так повелось в нашей семье. У Дроздовых какие-то свои духовные заморочки, слияние с духом даже в обычное время. Не разделяю их взгляды и тебе не советую.

– А для вампиров? Для них мы опасны?

– Для них – в особенности. Мы звенья одной цепи, я объяснял тебе это уже в больнице. Волки контролируют популяцию вампиров, соблюдая баланс. Обезумевшим слабокровкам в цепи места нет. Воспитанники доктора Смирнова – это другая история.

– Получается, в цепи нет места таким, как Ник? Мне казалось, ты хорошо к нему относился до всего.

– Он не был безумен, – отец уточнил немного мягче, будто даже после всего сочувствовал Каримову. – В отличие от его матери. Я считал, что у парня есть шанс стать другим, но ошибался. И эта ошибка предъявила мне счет.

От упоминания Галины у меня свело шею и скулы. После обращения мое тело испытывало почти физическую ненависть к женщине, что ворвалась без спроса в наши жизни и выжгла дотла возведенный фундамент для дома под названием «счастье».

– Если бы я только знала, – задумчиво начала я, но Костя тут же прервал:

– Ты не могла знать. Я думал, ликантропия обойдет тебя стороной, но… первое полнолуние внесет ясность, а пока, – Костя поднялся с постели и с удовольствием потянулся, как пригревшийся на солнце кот, – лучше набирайся сил. Чем спокойнее и чище будут твои мысли перед обращением, тем легче станет в процессе.

– Сколько времени у меня осталось?

– Времени еще полно. – Костя обернулся через плечо: – Есть хочешь?

Я кивнула, и отец поспешно удалился из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Еще одно новое домашнее правило, к которому мне предстояло привыкнуть. С уединением можно было распрощаться.

Я продолжала лежать на постели, прислушиваясь к суете на кухне. Разбор доносящихся звуков действовал на меня успокаивающе. Стоило перестать анализировать, как все мыслимые и немыслимые тона превращались для слуха в нестройный оркестр. Мелодия хаоса заполняла сознание, вытесняя раздражающие зарождающиеся мысли. Пока у меня получалось игнорировать внешний шум только перед сном, если хорошенько устать, что было довольно проблематично в стенах больничной палаты. Спасали ежедневные тренировки без инвентаря. Несколько упражнений мне подсказал Костя, когда тело достаточно окрепло после случая в лесу.

Заставив себя подняться, я села за компьютерный стол и включила ноутбук. Яркость монитора неприятно давила на глаза, и я поспешно вспомнила комбинацию из клавиш, чтобы сделать свет мягче. Когда взаимодействие с ноутбуком перестало причинять физическую боль, я открыла браузер и принялась читать новости за прошедшую неделю. По словам Стаса, его отец на пару с Костей объяснили мое внезапное исчезновение со школьной дискотеки несчастным случаем в лесу. Мне хотелось узнать в деталях, как местные газеты интерпретировали случившееся, ведь нужно было возвращаться в школу. Если друзья, то и дело появляясь в больничной палате, по большей части избегали расспросов, то от других одноклассников подобной заботы ждать не приходилось. Нужно было подготовиться. Версии должны совпадать хотя бы в главном.

Первый же сайт потратил на мою историю примерно с полстраницы. И текст заставил меня ухмыльнуться из-за довольно грубой подачи. Журналист писал, что якобы полицейский Константин Черный позвонил дочери и попросил забрать ключи от дома на подъезде к школе, чтобы не распугать появлением патрульной машины подростков на парковке. Вот только неосторожная дочь, недавно приехавшая в Ксертонь и совершенно не понимающая местного порядка вещей, настолько торопилась вернуться на танцы, что решила срезать путь через лес. Там ее – то есть меня – повстречал один из жителей местной фауны, и эта встреча не прошла для неблагоразумной жительницы мегаполиса бесследно. Бывшая московская жительница Ася Черная была доставлена в скором времени в больницу благодаря внимательному однокласснику Станиславу Смирнову – юноше из семьи потомков основателей города, прекрасно осведомленному об опасностях дикой природы. Он очень своевременно заметил, как девушка направилась в лес. Стас предстал в статье настоящим героем на страже легкомысленных приезжих. Смирнов отпугнул напавшего зверя, прежде чем случилось непоправимое, потому Черной удалось отделаться серьезным ушибом и парой царапин.

Когда я стала «московской жительницей» – осталось загадкой, однако тон статьи сочился осуждением. Журналист показал меня представительницей некоего недалекого класса, не приспособленного к жизни вне городских благ. Было странно читать подобную статью. Разве журналистика не должна строиться на подкрепленных фактах, проверке? Если бы человек меньше заботился об очевидной личной неприязни ко мне и сконцентрировался бы на сборе существующей информации, то очень скоро заметил бы, что росла я никак не в Москве, а в Ростове. Впрочем, должно быть, у автора статьи были свои интересы и желания, которые едва ли совпадали со стремлением рассказывать людям правду. Не могла его осуждать. Все же, если бы журналист выполнил работу как положено, у него бы возникло много вопросов. Даже в короткой статье я легко угадывала несоответствия в рассказах очевидцев.

К примеру, мой отец вовсе не работал в Хеллоуин. Лишь недавно я узнала, что Костя редко брал смены во второй половине дня и обязательно заботился о том, чтобы выходные выпадали на полнолуние и весь следующий день. Так, тридцать первого числа отец в очередной раз солгал о срочном вызове на службу и постарался убраться подальше в лес для охоты. В полнолуние оборотень был сильнее всего, а потому Костя не упускал шанса и выслеживал в наших краях дичь поопаснее, поизощреннее. В реальности отец и правда был недалеко от школы. Стоило Косте почувствовать запах крови, он рванул в сторону лесной опушки, где Ник обманом пытался меня обратить по наставлению своей матери, упустив из виду одну деталь: наследственность. Лишь теперь, задним числом, я понимала, что не так было в наших отношениях и почему, стоило Каримову ко мне едва прикоснуться или заглянуть в глаза, как мысли подменялись одна на другую. Тяга, которую я воспринимала за желания сердца, на деле оказалась жалкой манипуляцией голубоглазого вампира.

Галина в тот день так и не смогла вкусить сладкий плод мести, расплатившись жизнью. Подробностей я не знала, а отец не стремился их выдавать, радуясь, что после его появления на поляне дочь скоро отключилась и не увидела происходящего. Нику же удалось уйти. По крайней мере, меня в этом по очереди заверили доктор Смирнов, Костя и Стас. Самое странное, что новость о Галине отдавалась во мне сожалением с легкой долей грусти из-за истории ее жизни и того, чем она стала. Никто не в силах был помочь одинокой и безумной женщине вроде нее. Я не хотела, чтобы груз ответственности за ее смерть лег на мои плечи, но именно этим события и обернулись: не окажись я на поляне, отец не попытался бы спасти меня от Ника, а Галина – сына от оборотня. Судьба свела двух природных врагов в схватке, и лишь один вышел из нее победителем. Я часто думала, можно ли было помочь Галине измениться, но понимала – путь назад растворился вместе с остатками души вампирши задолго до нашей встречи.

С Ником все обстояло иначе. Я ненавидела Никиту за фарс, что развернул мою жизнь на сто восемьдесят градусов. За обман и принуждение, за то, что он сделал меня неспособной отделить искренние желания и порывы от ложных. Его мать не манипулировала мной. Он мог отказаться, не впутывать меня в грязную историю с местью, но Каримов сделал свой выбор. Лишь теперь я знаю, как отличить чужое наваждение от внутреннего голоса, но воспоминания – с ними уже ничего не сделать. Разноцветные снимки обернулись серым пеплом.

Кровь оборотня текла по моим жилам с рождения и приняла вампирский яд за токсин, от которого организм поспешно попытался избавиться, подключая все ресурсы. Только это меня и уберегло от жизни слабокровки в бесконечной жажде и скитаниях. Я видела, как сложнее с каждым днем становилось Нику. Видела безумие внутри Галины.

Не было никакой любви. Только фарс и неутолимое желание отомстить. Забавно, как один человек может интерпретировать действия другого, чтобы переложить ответственность на кого-то еще. Первые дни в больнице я с настороженностью относилась не только к доктору Смирнову, но и к отцу. Всему виной стал рассказ Галины. Невозможна была сама идея оказаться на стороне плохих парней. Стороне, которую и выбрать-то нельзя, а лишь прожить до конца по праву крови. Костя – мой отец. Ничто не способно изменить этот факт. Только мое отношение.

Папе не удалось избежать откровенного разговора о делах минувших дней. Отвечать за принятые доктором решения он не рискнул, однако искренне обрисовал личные мотивы, охотно отвечая на мои новые вопросы. Так, я узнала, что на ситуацию с Галиной можно посмотреть с разных точек зрения, и каждая из них отражала лишь часть общей картины. Вот только сложив все изображения воедино, я не получила целое полотно, как ни старалась. Чего-то в рассказе все равно не хватало, заставляя мое чувство вины внутри распускаться все пышнее и ярче.

Если рассказ Галины об обращении пропах тленом со стойким налетом одиночества, то Костино видение сквозило надеждой и предвкушением светлого будущего. Помню, как на третий день отец явился в палату с тяжелым пластиковым пакетом, полным разнообразной азиатской кухни. Здесь была и вок-лапша с креветками и овощами в устричном соусе, нежные паровые булочки бао и даже небольшая упаковка с роллами. Расставив контейнеры поверх больничного одеяла, мы принялись есть. Я застала Костю врасплох вопросом о Галине, когда после долгих мучений отцу наконец удалось подцепить лапшу палочками.

– Ася, она была плоха. Очень. – Костя задумчиво перебирал палочками лапшу, избегая посмотреть мне в глаза. – Доктор – странный человек. Иногда он думает, что действует во благо, не предусматривая все варианты. Роды были тяжелыми, и Галина умирала.

Отец периодически останавливался, то ли пытаясь подобрать слова, то ли давая мне возможность высказаться. Но в голове у меня было пусто, как и в желудке, несмотря на почти опустевшую одноразовую упаковку из-под роллов.

– Ты плохо знаешь Владимира, – продолжил Костя. – Дети для него – больное. Вон сам сколько под крылом приютил, а ведь ни один доктору Смирнову даже отдаленно не кровный. Он слишком хорошо понимал, через что им придется пройти. Думал, что сможет помочь, и, насколько можно судить со стороны, в итоге ребята воспитаны неплохо. Во всяком случае, проблем с их сущностью у меня никогда не было. Живут себе и живут. Мало чем отличаются от людей, в социум кое-как вливаются. Во всяком случае, у Стаса даже появилась подружка из людей. Хотя, возможно, я ошибаюсь.

– Не ошибаешься. Он встречается с Ростовой.

Костя зачерпнул лапши и с усилием затянул в рот новую порцию, после чего принялся с задумчивым видом жевать.

– Погоди, – начал он, проглотив. – Фамилия знакомая. Одна из твоих подружек, что ли? Светленькая или темненькая?

– Со скверным характером, – холодно отозвалась я.

Костя с интересом посмотрел на меня, приподняв брови.

– Он тебе самой нравится, что ли? – Губы Кости едва сдерживали улыбку.

– Кто, Стас? Не-е-е-т, – я поспешно открестилась. – Мы друзья. Просто Таня на это не очень адекватно реагирует.

– Значит, светленькая. К чему я веду, – отец отставил упаковку с едой и потянулся к пакету за салфеткой. – Тогда, с Галиной, Владимир мне позвонил и попросил приехать. Как позднее выяснилось, спросить совета. Не то чтобы мы были друзьями, но определенное уважение друг к другу имели. Да и потом, в то время именно я мог уладить все документально. Когда я прибыл на место, доктор уже обратил Галину. Бездумно, по наитию. Мы поговорили откровенно и честно. Владимир был готов взять Никиту на воспитание, но семья Смирновых и так была слишком на виду, а появись из ниоткуда еще и младенец… слишком рискованно. К тому же никто не мог знать наверняка, кто был отцом дитя. В мире вампиров это довольно важная деталь.

– Все дело в жажде?

– Именно в ней, будь она неладна. Будь папаша Ника первородным или хотя бы чистокровным, все могло сложиться иначе. Но тогда никто не мог знать наверняка, станет он слабокровным безумцем или же наоборот. Простым анализом крови тут делу не поможешь. А ребенок-то уже здесь – вот он. Живой, румяный. Мы долго беседовали с Владимиром в тот день, и, наверное, решающим фактором стала именно неизвестность. В доме Смирновых уже было семь вампиров, а значит, семь жизней, что подвергнутся риску, если жажда нового собрата возьмет над ним верх. Так и рассудили: лучше отдать ребенка тем, кто живет достаточно уединенно, но при этом и в курсе ксертоньских дел.

– И вы выбрали Каримовых?

– Именно.

– Никогда их не встречала. Ни отца, ни мать.

– Ну, тебе еще посчастливится. Они хорошие люди. Не видные, но хорошие. Живут на частной территории, держат магазин.

– Да, знаю. Я там была, – перед глазами тут же пронесся фрагмент из беспечного прошлого, где я и Ник сидим на корточках возле стенда со специями и пытаемся найти что-нибудь без карри. Воспоминание доставляло почти физическую боль, сплетаясь крепким узлом вокруг израненного сердца. Я мотнула головой, отгоняя непрошеное наваждение. Костя обеспокоенно посмотрел на меня.

– Что-то болит?

– Нет. – Я подумала – только сердце, но вслух добавила: – Все хорошо.

Отец окинул меня неуверенным взглядом. Не заметив никаких иных признаков, Костя вытер остатки соуса салфеткой с лица и продолжил:

– Понимаешь, раньше с приемным отцом Ника мы были неплохими приятелями. На рыбалку ездили, в институте вместе учились. Всякое было. Много хорошего, но и… – Костя покривился, давая понять, что было в отношениях и скверное. – Ты, наверное, не знаешь, но Николай – один из нас. Образно, конечно. Он не может обращаться, как и многие другие. Стареет достаточно обычно, да и в целом живет как все. Грубо говоря, он человек из оборотничьей семьи, которых мы зовем знающими. Не всем передается дух, а вместе с ним и особенности. У каждого клана проклятие срабатывает по-разному.

Я внимательно слушала отца. Не знаю, какая из новостей удивила меня больше.

– То есть оборотничество – не дар?

Костя неоднозначно покивал из стороны в сторону, как бы взвешивая все плюсы и минусы, и с досадой усмехнулся:

– Скорее уж проклятье. Впрочем, твои бабка с дедом со мной бы не согласились. Уж она-то считала наше положение преисполненным миссией.

– Но не ты?

– Но не я, – отец жестом указал на упаковку с роллами, а затем на меня. – Ешь. Тебе нужно набираться сил.

Я послушно потянулась за небольшим роллом с тунцом, обернутым в нори. Обмакнула край в соевый соус и отправила в рот.

– Видишь ли, и мы, и вампиры – создания, сотворенные ведьмами во время их так называемой гражданской войны. Клан вставал против клана, дочь против матери. На одно заклятие у соседа появлялось нейтрализующее, и чем дольше длилось противостояние, тем бессмысленнее становилось продолжение войны. Уже не осталось на свете потомков, кто помнил, с чего вообще все началось. Я вот до сих пор не знаю, из-за чего был сыр-бор, но расскажу страшилку, которую любила перед сном рассказывать мне твоя бабушка. На исходе пятого года, когда все средства уже давно оказались испробованы, а ведьмовские поселения разгромлены, верховная Пелагия встала посреди пепла над бездыханным телом старшей дочери Василисы, достала заговоренный врагом кинжал и пустила себе кровь, взывая к запретным началам магии. Тьма отозвалась на ее зов, как старый друг.

Неизвестная сила вдохнула жизнь в холодное тело дочери Пелагии, но лишь на мгновение. На ее глазах молодая ведьма принялась биться в агонии. Болезненный хрип вырвался у девушки из груди, а лицо менялось на глазах. Знакомые черты заострились, а раны одна за другой принялись затягиваться.

Верховная припала на колени, не веря своим глазам. Осторожно она притянула собственное дитя к груди, не веря счастью: никому ранее не удавалось вернуть переправившийся на ту сторону дух обратно в тело. Но Пелагии удалось. Слезы крупными градинами скатывались по щекам верховной. Жадно она вдыхала аромат волос дочери, все плотнее прижимая ту к груди и успокоительно покачивалась, точно убаюкивала дитя. Вот только чем дольше Пелагия держала в объятиях дитя, тем быстрее ускользала ее собственная сила. В буре внутренних чувств верховная не заметила, как дочь присосалась губами к ее ключице и с жадностью вытягивала из матери кровь.

Так, по легенде, и был сотворен первый вампир. Безупречное орудие, обладающее неподвластными ведьмам физической силой и скоростью. Прокрадываясь в ночи, потомок Пелагии умерщвляла один враждебный клан за другим, обращая некоторых в созданий по своему подобию – в вампиров.

Армия Василисы росла. Не прошло и десяти дней, как противоборствующая сторона была повержена. В живых остались только последователи Пелагии. Хрупкий мир был восстановлен, а война прекращена. Казалось, наступило время для праздного затишья и восстановления разрушенного. Но никто не задумывался о цене существования нового соседа.

Вместе с войной исчез и источник, чтобы утолить жажду. Вампиры восполняли все, что требовалось, в бою, лишая жизни противника, но где в мирное время им было найти кровь? Ведьмы считали, что смогут обуздать жажду сестер. Сотворить новое заклятие и забыть о проблеме, как о страшном сне, уничтожив больше ненужное оружие.

Но если бы только магия работала так просто. Лишь ведьма, чье предназначение выше других, могла обладать даром сотворения, подчинив себе сперва четыре стихийных элемента и договорившись с миром духов. Вместе со смертью верховной Пелагии ковен лишился возможности творить, а наследница, что готовилась в будущем сесть на костяной трон, с обретением вампиризма лишилась связи с духами. Природу оскорбило вмешательство в устоявшийся порядок, и она предпочла взамен помощи преподнести ведьмам урок, оставшись в стороне.

Не в силах создать новое, по силе сопоставимое, чудо, ковен принялся ждать, пока вновь не родится следующая верховная… Тогда они еще не знали, сколько отведено на существование новому виду, и наблюдали, втайне надеясь, что все решится само собой, а время заберет свое.

Но этого так и не произошло. За промедление пришлось заплатить высокую цену чужими жизнями. Численности людей в поселении едва хватало, чтобы без вреда утолить жажду трети вампиров. Чем дольше клыкастые жили в ковене, тем сильнее становился зов крови. Обладая вполне человеческим сознанием и моралью, творения ночи старались держаться избранного пути. Но не у всех воля оказалась так сильна, как у предводительницы Василисы.

В людских поселениях вблизи ковена стали пропадать люди. Чаще это были дети крестьян, что оставались без присмотра в сезон возделывания земли. Пропажа одного человека в скромном поселении уже считалась тревожным событием, а когда пропали трое, поползли слухи – в лесу поселился злой и могущественный дух.

Староста деревни явился к ведьмам от бессилия, прихватив с собой вознаграждение. Умолял отогнать от поселения злую напасть, даже не надеясь вернуть пропавших. Деньги пришлись ведьмам как нельзя кстати. Предстояло многое восстановить, отстроить заново. Женщины ковена легко откликнулись на мольбу, посчитав, что, должно быть, распоясался леший или еще какая тварь, требующая особого уважения от поселенцев к своей территории.

Стоило ведьмам начать разбираться, как по найденным обескровленным телам в глубине чащи стал очевиден источник зла: кто-то из вампиров пошел вопреки воле первородной Василисы и принялся наведываться в ближайшую деревню.

Однако вычислить мятежника внутри клана было непросто. Вампиры уходили на охоту и возвращались, перебиваясь в том числе и кровью животных, но кто нарушал запрет, оставалось загадкой, даже когда кровопийц стали разбивать на мелкие группы перед вылазками и приставлять втайне ведьм для присмотра. Очень скоро слежка стала явной: навыки вампиров день ото дня крепли, и уловить аромат благовоний, что плотным флером окутывали одежды колдуний, стало для них простой задачей, не говоря уже о недостаточно легкой поступи преследователей. Петля вокруг шеи кровопийц медленно затягивалась. Они ощущали это и не приходили в восторг, постепенно ставя под сомнение потребность продолжать жизнь с колдуньями единым кланом. Семя раздора было посеяно и стремительно давало всходы.

Время шло, а число жертв лишь возрастало. Ведьмам все чаще приходилось создавать видимость деятельности, распуская в деревне слухи о неведомом сильном духе, что не то чтобы не подвластен могуществу колдуний – так можно было и на себя накликать беду, – но скорее обладает безупречными навыками скрываться, контратакуя призывы и заклинания. Старейшина неохотно верил байкам и начал внимательнее присматриваться к ведьмам, подозревая, что они сами крали селян. Собрав добровольцев, деревенские принялись следить не только за каждым шагом пришлых ведьм, но и за кланом. Недалекие, несведущие в магии люди приносили в дом вести, интерпретируя события по-разному. Кто преувеличивал страшное, желая подчеркнуть собственную бесстрашность, а кто во всем искал злой умысел и дьявольскую руку – даже в том, как колдуньи грели воду для мытья.

И если подобные вести лишь поражали слушателей, а россказни и слухи служили лишь на потеху местным жителям, то почти интимное описание того, как бледнокожая женщина заостренным концом ногтя вспорола кожу на теле ведьмы и принялась с наслаждением пить из раны кровь, на глазах приобретая живой румянец, по-настоящему встревожило жителей деревни. Староста, услышав о произошедшем, не торопился что-то предпринять: уж больно опасным казался сосед, чтобы враждовать с ним, а потому отправился для начала увидеть все это собственными глазами, убедиться, что это правда.

К несчастью для ведьм, староста пробрался сквозь лесную чащу и засел в зарослях в неподходящее время и неподходящем месте. Он стал свидетелем большой кормежки вампиров младшими послушниками, которые решили втайне от главных спасти жителей деревни, предложив вампирам кровь раньше положенного срока.

Благими намерениями юные ведьмы и колдуны выложили себе дорогу в ад. Кормление перешло в настоящий бунт. Вампиры принялись убивать бывших сестер и братьев, топя в крови землю и обнажая свою истинную сущность. Увидев безобразную картину, староста пришел в ужас и отправился собрать всех мужиков, что были в деревне.

Василиса билась на стороне сестер-чародеек, но оказалась не в силах справиться с порождениями собственной крови. Она давно не кормилась и была единственной вампиршей на стороне ведьм. Противостояние превратилось в настоящую бойню, не оставляя чародейкам шанса. Стоило им хотя бы немного преуспеть, как регенерация сытых вампиров тотчас лишала ведьм преимущества.

Их осталось чуть больше десяти, когда с вилами подоспели деревенские мужики. Шипя, вампиры захватили оставшихся в живых колдуний в узкое кольцо, упиваясь азартом охоты. Лучших и сильнейших ведьм в иерархии они, казалось, оставили на десерт и вот-вот собирались занести ложку, чтобы зачерпнуть самое сладостное угощение.

Отважные и глупые, мужики кинулись в гущу событий с криками, не разбирая своих и чужих. Они сцепились с вампирами, а те, заливисто хохоча, забавлялись, не торопясь покончить с селянами, не насладившись моментом вдоволь. Обезумевшие кровопийцы были убеждены в собственном превосходстве и не заметили, как, воспользовавшись случаем, все ведьмы взялись за руки, а Василиса принялась громко нараспев читать проклятие. Сама лишенная способностей к ведьмовству, первородная позволила чужой силе струиться сквозь нее, как через проводника. Колдуньи вторили песне Василисы, и группу медленно охватывало бледно-голубое свечение. Казалось, оно исходило прямо из-под кожи колдуний, становясь с каждой произнесенной фразой все ярче. Мгновение, и все женщины, как одна, вскинули головы к небу и закричали. Земля затряслась под их ногами, а к стройной симфонии боли присоединился хор из мужских голосов. Полная луна вышла из-за облаков и осветила безумную сцену, холодно смотря на происходящее с высоты небесного свода. Стоило ее серебристому свету коснуться деревенских мужиков, как тела их начали менять форму, теряя все человеческое. Длинный мех пробился из-под кожи, а ноги и руки истончались на глазах, заставляя мужчин опустить на четвереньки. В раскрытых от крика ртах виднелись нечеловеческого размера клыки. Челюсти подались вперед и вытянулись, будто волчьи.

Когда с обращением было покончено, ладони ведьм расцепились, а их обессиленные тела рассыпались мерцающей серебром пылью и исчезли вместе с поднявшимся из ниоткуда потоком ветра.

Так по легенде, что в нашей семье передавали из уст в уста, и появились первые вампиры с оборотнями.

– Выходит, ведьмы тоже существуют? – Я давно перестала жевать, заслушавшись рассказом Кости.

– Не было бы их – не было бы нас. И кровопийц тоже. Впрочем, именно из-за кровопийц ведьм до сих пор очень мало. В Ксертони сейчас живут от силы три. Колдуньи, знаешь ли, стараются держаться подальше от ошибок рода. Ковен, что породил магию обращения и нарушил тем самым равновесие природы, сгинул. Никто не знает текст заклятия, что было произнесено, а значит, и отменить, насколько я понял, никому теперь не под силу. Когда ты только родилась, мы с Марией искали кого-нибудь, кто мог бы уберечь тебя от моей участи. Но сделанного не воротишь…

Говоря это, отец ссутулился. Печать вины застыла на его лице.

Я раз за разом возвращалась к воспоминанию о том разговоре с отцом в больнице в последние дни, размышляя, сколько первородных живы до сих пор и скрываются среди людей, как члены моей семьи. Сколько из них ведут двойную жизнь, притворяясь простыми смертными и вливаясь во всеобщий круговорот вещей, становясь предпринимателями, юристами и кем угодно еще. Как опознать мифическое существо при встрече, да и есть ли в этом какой-то смысл, когда ты сам один из них?

– Продолжаешь считать изъяны на потолке? – отец подал голос с кухни, и я поняла, что пора бы выйти из комнаты.

Пройдя в зал, я опустилась на диван напротив выключенного телевизора. Костя продолжал суетиться на кухне, делая себе бутерброды. Судя по доносящемуся аромату, с салями, моцареллой и смесью прованских трав.

– Тебе сделать парочку?

– Нет, спасибо. Салями пахнет не так, как я помню. Слишком ярко и будто с каким-то душком.

– Да уж, с мясом в ближайшее время твоя дружба сойдет на нет. Оно все будет пахнуть немного подтухшей мертвечиной, особенно копченое.

– Это я уже поняла.

Костя подошел и сел сбоку от меня. Тарелка с тремя бутербродами расположилась прямо у меня под носом. Очередной раз вдохнув, я почувствовала, как в нос ударил едкий запах мяса, и непроизвольно поморщилась. Тотчас натянула на ладонь рукав кофты, насколько позволяла длина, и попыталась прикрыть одновременно ноздри и рот, чтобы хоть как-то перебить аромат Костиного ужина.

Отец как ни в чем не бывало потянулся за пультом и включил телевизор. Я укоризненно посмотрела на Костю, но он даже не обернулся, а наоборот – подцепил ближайший бутерброд и с удовольствием откусил треть.

– Пап, – начала я, морщась от неприятных ощущений. – Отсядь. И бутерброды прихвати.

Глава 4. Снова в школу

На следующее утро я проснулась раньше будильника. В комнате не было и намека на рассвет. День постепенно укорачивался, уступая больше времени ночи. Я взяла телефон и разблокировала экран. Полседьмого. Засыпать вновь не было никакого смысла.

Нехотя я поднялась и направилась в ванну, чтобы принять душ, прогоняя остатки сна горячей водой. Сегодня мне предстояло вернуться к обычной рутине, но все мои мысли занимало предстоящее обращение. Я подставила руки под струи воды и смотрела, как ручейки образуют на коже прозрачные линии. Некоторые капли разлетались в разные стороны, сталкиваясь с поверхностью. Они сопротивлялись судьбе, будто не желали примкнуть к импровизированному руслу, боясь слиться с другими и потерять собственный голос. Временная бессмысленная мера. Рано или поздно, так или иначе, и эти капли утекали в сток вместе с остальными.

Наспех я высушила волосы, а затем вернулась в комнату за свежей одеждой, выбрав изумрудного цвета водолазку с высоким воротом и черные узкие джинсы. Несколько минут мне потребовалось на то, чтобы вспомнить, где лежит распечатка с новым расписанием, которую Даша принесла в больницу. Первым уроком стояла биология, а следом за ней – литература. Сегодня класс должен был обсуждать небольшой роман Евгения Замятина «Мы», который считался первым в жанре антиутопии. Родоначальником, пусть и не без изъянов.

Я наспех собрала рюкзак в школу и на всякий случай взяла экземпляр романа с собой. Читая его на летних каникулах, многие страницы я отметила разноцветными закладками, чтобы легче было потом обсуждать в классе. Розовыми стикерами выделила интересные цитаты, оранжевыми отметила ключевые сюжетные события, чтобы, если забуду хронологию, быстро восстановить ее, освежить в памяти. Синие стикеры – на страницах с ответами на вопросы по программе. Во всяком случае, на те, что выдает интернет. Что дополнительно может спросить учитель, приходилось только гадать и надеяться на лучшее.

В коридоре хлопнула дверь в ванную. Должно быть, Костя уже проснулся и отправился в душ. Удивительно, но даже с моим обостренным обонянием и слухом перемещения отца оставались для меня загадкой. Возможно, это было как-то связано с нашей общей природой.

Не то чтобы Костя не имел запаха. Папа пах обработанной телячьей кожей – потому что почти постоянно носил кожаную куртку, одеколоном с перечными и табачными нотами, средством для очистки служебного пистолета и зубной пастой с ментолом. Иногда улавливались и мимолетные, приобретенные ароматы, в зависимости от того, где недавно Костя бывал. Но как же тихо он передвигался!

Размышляя об этом, я перенесла рюкзак в коридор и бросила на пуф рядом с курткой, после чего отправилась на кухню в поисках завтрака. Открыв холодильник, я бегло осмотрела содержимое полок, ища взглядом что-то подходящее или хотя бы не настолько вонючее, как вчерашняя колбаса на Костином бутерброде. Сыр, яйца и творожная масса с курагой не вызывали доверия, в отличие от красного блестящего яблока на нижней полке. Есть особо не хотелось, но я понимала, что нужно съесть хотя бы что-то перед тяжелым днем в школе.

– Доброе утро, – Костя появился на кухне и заглянул через мое плечо в холодильник. – Яичницу будешь?