Читать онлайн Помещик. Том 7. Крестоносец бесплатно

Предисловие

Впервые в этой серии я решил сделать небольшую «прокрутку» по времени и перенести повествование с конца лета 1557-го на весну 1559 года. Это связано с той ситуацией, в которую попал Андрей.

Она не плохая. Нет, напротив. Она слишком хорошая.

Гражданская война не могла получиться, потому что без поддержки городов все эти Шуйские и прочие просто не удержались бы, даже если сбежали бы с площади. Их в городах бы и скрутили люди купцов, ибо городам и купцам выгоднее и перспективнее сотрудничать с Андреем, а не со старой земельной аристократией.

В остальном же Андрею воевать не с кем. Почему?

Ливония, поняв, что никому не нужна, резко притихнет и пойдет на максимально компромиссные шаги. Литва и Польша также не станут провоцировать излишне окрепшую Московскую Русь. Особенно после того, как почти вся верхушка оппозиции будет физически вырезана. Сигизмунд II Август был еще более осторожным правителем, нежели Иоанн Васильевич. А Степь в результате походов Андрея на какое-то количество лет замирена. Она попросту боится соваться на Русь и вдумчиво залечивает «сломанное лицо».

Описывать же тихую спокойную жизнь, может быть, мне и было бы интересно, но вы сами читать не будете. Проверял. Вой будет до небес. Вот я и решил сделать «прокрутку» и отправить Андрея в очередной Крестовый поход. Третий уже[1]. Отбивать номинально свои владения в Святой земле. Понимаю, что Крестовый поход как идея несколько избит. Но по здравом размышлении иного варианта у него не остается…

Пролог

1559 год, 9 мая, Истанбул

Сулейман смотрел на свою столицу из окна башни Правосудия. Неполные два года назад он стоял здесь же, когда узнал о восстании рабов. С тех пор много воды утекло. А главное – город изменился. И теперь представал перед его глазами совершенно иным…

Сгоревшим.

Разоренным.

Разрушенным.

И обезлюдевшим…

– О Великий! – произнес тихо вошедший визирь.

– Надеюсь, ты не хочешь мне рассказать об очередном восстании рабов? – с горечью и каким-то оттенком ехидства поинтересовался Султан.

– Нет, к счастью, нет. Ты просил сообщать о любых новостях, связанных с Андреас-паша. И я незамедлительно прибыл.

– Андреас… – тихо произнес Сулейман. – И что? Он наконец взял власть в Москве?

– Он выступил в новый Крестовый поход.

– Опять?! Куда?

– Мы пока не знаем. Его корабли отправились в сторону Иван-озера. А значит, скорее всего, станут спускаться по Танаису…

– Много выступило?

– Тульский полк и бывшие рабы из числа военнопленных.

– У него же не хватит кораблей, чтобы переправить их через море. Или ситуация уже поменялась?

– Верно, о Великий. У него – не хватит. Но Иоанн помог. Видимо, уже ждет не дождется, когда выпрет своего верного воеводу за пределы державы. Чтобы он уже где-то свернул голову.

– Я слышал, что так говорят. Но… разве ты сам в это веришь?

– Да. Верю.

– Но Андреас спас его.

– Спас. Это и удерживает их от открытого противостояния. Хотя на Москве уже болтают, будто Андреас делит ложе с Царицей. И что дети Иоанна нагуляны.

– Гнилые слухи, – скривился Сулейман.

– Вы же знаете, что говорят про последнего ребенка Рустема-паши…

– Заткнись! – рявкнул враз озверевший Сулейман. Увы, власть его уже была не та, что прежде. Посему приказать обезглавить слишком дерзкого визиря он себе позволить не мог. – Я уже слышать не могу! Дня не проходит, чтобы об этом на каждом углу не болтали!

– Это так. Люди не стесняясь судачат об этом прямо на рыночной площади. Было это или нет – уже не важно. Люди поверили в то, что ваша внучка родилась в грехе и в ней течет кровь этого удивительно удачливого северного варвара.

– И что с того? Мало ли во что они верят?

– Может быть, нам использовать сей плод любви как аргумент в предстоящих переговорах?

– А если это не так? Если она законная дочь Рустема?

– Люди в это верят, а Андреас-паша достоверно не ведает, чем закончилась та ночь. Совершенно точно можно сказать только одно – они были близки. Это подтвердили многие слуги. И это подтвердила ваша покойная супруга на смертном одре, прося ее просить.

– Михримах… – покачал головой Султан. – Ты же понимаешь, что если эти слухи будут использованы на переговорах, то честь моей дочери окажется растоптанной? Уничтожена просто. Как и моя. Как и память Рустем-паши.

– Рустем-пашу и так не любят. Болтают, будто был жаден и людей притеснял. А Михримах можно выставить жертвой. Что, дескать, Андреас-паша так хотел уязвить вас, о Великий, через насилие над ней. Всем же известно, как вы любите и цените свою дочь.

Сулейман промолчал, лишь поиграл желваками да побуравил взглядом визиря.

– Куда Андреас пойдет? Это известно? Из устья Танаиса дорог много. В том числе и сюда.

– Мы пока не знаем.

– Хорошо. Ступай. Сообщай мне все новости, связанные с ним. Повторяю, ЛЮБЫЕ!!!

Визирь откланялся.

И Султан еще с добрый час смотрел на город, который был фактически уничтожен «этим шайтаном» с двумя сотнями бойцов… Смотрел и думал, прикидывая возможные сценарии развития событий. Наконец, что-то решив для себя, он отправился к дочери, гостившей у него во дворце, в том числе и потому, что в Истанбуле больше негде было остановиться.

Ворвался в ее покои.

Прошел в глубь.

Резко отпихнул ее в сторону, из-за чего Михримах упала на мягкую кушетку. И, выхватив саблю, замер перед маленьким ребенком, которому и возрасту было около года.

Малыш сидел.

Но, увидев деда, встал. Хоть и стоял неуверенно.

Несколько секунд карапуз ничего не понимал, но, заметив саблю, нахмурился. Что это такое, ребенок не ведал, но ему это совсем не понравилось, отчего малыш сжал кулачки и угрожающе шагнул вперед. Именно угрожающе, несмотря на всю нелепость этого эпитета для этой крохи. Ибо во внешности этого крошечного создания все говорило о желании бороться.

– И это девочка! – воскликнул Сулейман, бессильно опустив саблю, которая выскользнула из руки и упала на пол.

После чего, шагнув вперед, он подхватил внучку на руки, поближе, чтобы рассмотреть. И малышка, не растерявшись, схватила его за нос. Но силенок, чтобы сильно его сжать, у нее не было. От этого поступка Султан рассмеялся и поставил ее на пол. А потом обернулся к дочери и с едкой усмешкой произнес:

– Ну ты и шлюха!

– Отец!

– Не смей оправдываться! В конце концов, эта малышка действительно шанс.

Михримах промолчала.

Сулейман же, чуть помедлив, добавил:

– Андреас выступил в поход. Скорее всего, он атакует мои владения.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– А как я это должен говорить? Плакать и молить Всевышнего о пощаде? – раздраженно фыркнул Сулейман. – Твой грех очень своевременный. И даже если бы эта малышка была дочерью Рустема, то было бы неважно. Твой грех, даже мнимый, мы сможем использовать нам во благо.

– Как же? Насколько я знаю, он любит свою жену и детей от нее. А от близости со мной он пришел в ярость.

– Что же так? Ты не смогла доставить ему удовольствие?

– Он догадался, что я опоила его и…

– Не только шлюха, но и дура… – покачал головой Султан.

– Отец! Прекрати меня оскорблять! Я старалась ради тебя! И благодаря моим усилиям удалось сохранить многие сокровища гарема.

– Ради меня? – скривился он.

– Да! И моя жертва принесла пользу! Во всяком случае, если сравнивать ее с тем позором, что ты испытал у ворот. Как он твоих воинов назвал? Пекарями, которые пришли испечь ему пирог?

– Не тебе о них судить!

– Почему же? Я потеряла свою честь, но смогла сохранить драгоценности и честь твоих наложниц и моей матери. А что сохранили они? Твой позор? Так эти твари даже молчать не смогли! Трех дней не прошло, как вся округа уже знала о том, что произошло там, у ворот. И что Андрей отпустил тебя, разочарованный твоей немощью…

– Заткнись! – рявкнул покрывшийся красными пятнами Сулейман.

– А то что? Зарубишь меня? Не боишься, что все вокруг скажут, будто бы старый Султан только с женщинами и способен воевать?

Отец скрипнул зубами и тихо произнес:

– Не испытывай мое терпение. Ты мне дочь. Я тебя люблю. Но у любой дерзости есть край.

С чем и удалился.

Михримах же улыбнулась ему вослед. С вызовом, но так, чтобы он не видел. Он вел свою игру. Она – свою. И она и без Сулеймана прекрасно знала, что Андреас вышел в поход. Уж что-что, а своих людей в Туле она по осени 1557 года завела. И знала о происходящим там значительно больше отца…

Часть 1. Форточка Овертона

В человеке все должно быть прекрасно: погоны, кокарда, исподнее. Иначе это не человек, а млекопитающее.

к/ф «ДМБ»

Глава 1

1559 год, 12 мая, Трапезунд

Андрей молча наблюдал за тем, как приближается берег.

Паруса уже убрали, работали веслами. Но не шустро, а размеренно. Дабы не давать слишком уж большой инерции кораблю, стремящемуся причалить.

Князь Антиохии[2], граф Триполи и Шат, барон Кутенберг[3], то есть Андрей Прохоров сын, известный в XXI веке как Андрей Прохоров, стоял на корме трофейной галеры и до рези в глазах вглядывался в город, раскинувшийся на берегу бухты у подножия горы. Он выглядел очень живописно. Тут, видимо, недавно прошел небольшой дождик, и сейчас солнце играло лучами, создавая удивительно сочную картину. Практически нереально сочную. Почти сказочную.

Трапезунд.

Древний город, основанный в VIII веке до нашей эры. Греками. Точнее, эллинами, как они сами себя называли.

В 1204 году, после взятия крестоносцами Константинополя, именно здесь, в Трапезунде, оказался один из центров кристаллизации старой Империи. Византии… хм… Восточной Римской империи, а точнее Imperium Romanum Orientale или Romania, откуда и русское их название – ромеи. Ведь столица Италии не Рим, а Roma. Римом его первоначально стали называть поляки, славные своими языковыми трансформациями. Не маршал, но маршалок. Не Мария, но Марыська. Не Георгий, но Ежи. Вот и подхватили мы от них эти веселые каламбуры, начав называть Вечный город Римом…

Итак, Трапезунд. Именно здесь, на юго-восточном берегу Черного моря, и расположился тогда один из самых мощных центров кристаллизации Восточной Ромеи – Трапезундская империя. Во главе с Комнинами – славным и влиятельным домом, еще недавно правящим во всей Империи. Ведь династия Ангелов после свержения Комнинов и двух десятилетий не продержалась. Мерзавцы и предатели. Ума захватить власть через измену им хватило, а вот с правлением потом образовались сложности…

История этого осколка Империи закончилась в 1461 году, когда Мехмед II Завоеватель «экспроприировал» и эти владения. Однако влияние греков и армян, равно как и византийской культуры, даже спустя столетие, в 1559 году, все еще было очень сильно[4]. Именно поэтому Трапезунд и стал новым центром кристаллизации антиосманского восстания армян в эту смуту.

Сюда-то князь Антиохии и направлялся. Но не вслепую. За прошлый год удалось провести переговоры и о многом договориться…

В этот момент его галера подошла к причалу, стукнувшись о него бортом. И выскочившие из нее морячки начали шустро вязать концы.

Князь поправил свое снаряжение, оглядывая себя с ног до головы.

Хмыкнул.

И сошел по уже перекинутым сходням на причал.

Постоял немного.

Подождал, пока отряд его палатинов выстроится на пирсе, приведя себя в порядок. И только после этого направился вперед.

– Все равны как на подбор, с ними дядька Черномор, – буркнул князь, не оглядываясь.

Из-за спины раздались смешки.

Сказки они, разумеется, не знали. Но фраза их развеселила. Да и самоназвание Андрея дядькой Черномором в свете того, что он пару лет назад тут учудил, звучало забавно. А может, и нет? Может, это просто нервные смешки? Ответа князь не знал и знать не хотел…

Подошли.

– Я рад вас приветствовать на своей земле! – торжественно произнес Ростом Гуриели.

Еще совсем недавно он был эристави, то есть князем Гурии, небольшого владения к северу-востоку от Трапезунда. Сейчас же он именовал себя не иначе как Андроник[5] IV Великий Комнин. Ведь его предок был женат на последней из дочерей последнего правителя Трапезундской империи – Давида, который вместе с сыновьями оказался обезглавлен в Константинополе в 1463 году. Его старшая дочь еще раньше вышла замуж за мусульманина из Ак-Коюнлу, приняв ислам, через что утратила всякие права на христианский престол. А значит, что? Правильно. Он себя считал единственным законным наследником.

Громко?

Громко.

Однако Великая Порта ослабила свои гарнизоны на востоке Малой Азии, что вкупе с бунтом армян позволило князю Гурии совершить удачное вторжение и занять Трапезунд. По большому счету это был даже не захват. Он просто объявил о своем намерении и выступил с небольшим отрядом. Местные армяне объявили о своей поддержке. А очень немногочисленные войска османского гарнизона спешно… хм… эвакуировались, прихватив казну. На корабле. Кто смог. Потому что корабль был один. Остальных же османов, проживавших в городе и его окрестностях, вырезали местные жители заметно раньше подхода этого новоявленного Комнина.

– И я рад приветствовать возрождение славной династии! Новость о том, что над Трапезундом вновь развевается знамя Комнинов, стала бальзамом для моего сердца, – как можно более искренне произнес Андрей, которому на самом деле было плевать.

Обмен любезностями продолжился.

Ложь.

Одна сплошная ложь.

Все это понимали. Но продолжали игру, прощупывая реальные интересы и возможности манипуляций.

Добрые полчаса Андрей и Андроник с вежливыми улыбками пытались повесить друг другу на уши лапшу. Самую разную. Общались они на койне – аристократическом варианте среднегреческого языка. Потому как князь Антиохии, готовясь к этому походу, сумел его подтянуть до довольно приличного уровня, упражняясь ежедневно. И к весне 1559 года общался на нем даже лучше, чем бывший князь Гурии, для которого этот язык также не являлся родным.

Лесть и пустые восхваления с попыткой использовать партнера в своих целях… а потом выбросить на помойку или скормить врагам, дабы не платить по счетам.

Что может быть лучше?

У князя Антиохии зубы сводило от одной мысли о всем этом дерьме. Однако обстоятельства складывались так, что ему приходилось во всем этом участвовать. А вот его собеседник, судя по всему, не испытывал неудобств, привыкший к подобному формату ведению дел…

Пока они болтали, подошла к причалам вторая галера и ушкуи.

«Припарковались».

И спешно выгрузились.

Не целиком, а только высадив бойцов, что высыпали на причал. И всем своим видом немало напрягли новоявленного Комнина и кое-кого из его окружения. Но далеко не всех. Потому как они также играли в эту большую, но сложную игру и преследовали свои цели. И только свои. Пытаясь найти себе место теплее, вкуснее и безопаснее во всей этой Смуте.

– Не нравится мне это, – тихо произнес Андроник.

– Что именно, о Великий? – с трудом сдерживая усмешку, поинтересовался один из «отцов города», возглавивших антиосманский мятеж.

– Я не контролирую эти войска.

– И что? – с трудом сдерживая сарказм, поинтересовался его собеседник.

– Они могут в любой момент захватить или уничтожить город. Как Константинополь.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем Андреасу это делать?

– Чтобы захватить Трапезунд.

– А зачем ему захватывать Трапезунд?

– Ну…

Собеседник явно играл со своим формальным сюзереном. Но он мог себе это позволить. Потому что держал в своих руках многие нити реальной власти. Ведь Ростом Гуриели, то есть Андроник IV Комнин, был приглашен именно им. И не для того, чтобы по-настоящему править, а дабы стать знаменем их восстания.

Сам бы Ростом вряд ли решился на эту авантюру. У него попросту не было такого количества денег, людей и влияния. Особенно влияния…

В 1534 году он взошел на престол небольшого княжества, вассального Баграту III Царю Имеретии. И с тех пор вел с переменным успехом борьбу с османами. При этом к 1557 году он уже успел рассориться со своими соседями и остался, по сути, один на один с османами, с огромным трудом сдерживая их. От него отвернулись все старые союзники.

В этих условиях его и позвали повстанцы Трапезунда, чтобы возглавить их. Он ведь был старым и хорошо известным борцом с османами, который даже наносил им поражения.

И все вокруг это знали.

Равно как и то, что за ним стоит только его маленькое княжество, что позволяло сделать его удобной фигурой на шахматной доске возрожденного государства. Тем более что бо́льшая часть войска князя Гурии вынуждена была остаться в своих коренных землях, чтобы удерживать их и контролировать…

Бойцы же тем временем построились и, повинуясь приказу Андрея, двинулись вперед. Торжественным шествием. Парадом то есть. Под музыку и с песней на устах.

Впереди шел князь с парой личных телохранителей.

За ним – воин в добрых доспехах и в накинутой поверх них волчьей шкуре. С головой, укрепленной поверх шлема. Точнее, верхней частью головы. Этот человек нес знамя легиона.

Именно легиона…

Планируя эту операцию, Андрей решил спекулировать на новом образе. Ложка хороша к обеду. В 1557 году ему требовались викинги. В этом же деле викинги не выглядели хорошим решением, поэтому он вытащил из чулана истории другой антураж и постарался использовать его для своих целей.

Викинги, легионеры, фалангиты… да хоть adeptus astartes Бога-Императора! Он был готов использовать тот образ для пиара, который требовали обстоятельства. Даже если содержимое не имело никакого отношения к реальности.

Так что этот боец, что шел следом за Андреем и его двумя личными телохранителями, нес знамя, поверх которого торчала маленькая золотая птичка. Орел. Небольшой, но узнаваемый. И не двухголовый мутант, а классический римский орел, раскинувший крылья в попытке взлететь. А на самом знамени, кроме белой головы оскалившегося волка, красовалась надпись: LEG.VI FERRATA.

Этот легион создавался еще Цезарем для завоевания Галлии, но сгинул в Леванте в IV веке. И основное время он служил как раз на востоке[6]. Так что лучше кандидата на возрождение Андрей не смог найти. Тем более что у него в кармане имелся и гимн для него, который он слепил как мозаику из фрагментов и вариантов знаменитой песни археологов «Орел Шестого легиона»:

Это орали бойцы, чеканя шаг и держа строгое равнение в колонне по четыре. Скоморохи играли музыку. А жители и гости Трапезунда смотрели на этих воинов в предельно единообразном снаряжении, на красных щитах которых красовались хризмы. И на орла.

О да!

Эта маленькая фигурка буквально приковала внимание всех.

– Почему у орла одна голова?! – воскликнул Андроник IV Комнин.

– Потому воины Гая Юлия Цезаря шли в бой под такими аквилами. Потому что воины Константина Великого шли в бой под такими аквилами. Потому что двухглавый орел – это символ чего угодно, кроме Imperium Romanum.

– Но…

– В Трапезунде может быть какой угодно герб. Но я призываю из небытия давно погибший легион. Чтобы его дух, его кровь, его суть пробудилась, я не могу себе позволить пользоваться иными символами. Под таким орлом он родился. Под таким орлом он погиб. Под таким орлом и должен возродиться.

Андроник хотел было что-то возразить, но промолчал. А легионеры тем временем пели, продолжая свой марш:

Понятное дело, что ни Андроник, ни его ближайшее окружение русского языка, на который Марфа перевела эту песню, не знали. Но рядом с каждым стоял толмач. Уж они озаботились. И этот толмач тихо нашептывал смысл слов, что пели бойцы.

А ноги ритмично ударяли о старые камни.

И с каждым их ударом люди, наблюдавшие это зрелище, задумывались. Крепкая пехота, да еще способная держать равнение, в этом регионе пропала в позднюю Античность. И о ней уже позабыли.

Андрей это видел.

Андрей это понимал.

И он улыбался, сияя как начищенный золотой. Ибо пришло время вспомнить. Все вспомнить. А что не получится вспомнить, то придумать…

Глава 2

1559 год, 15 мая, Москва

Царь и Великий князь Иоанн свет Васильевич наблюдал за тем, как часть Московского полка тренировалась на специальной площадке. Ее еще в конце прошлого года развернули возле Москвы по тульскому образцу. Смотрел и невольно вспоминал тот день в августе 1557 года, когда у них с Андреем произошел сложный, но такой судьбоносный разговор…

– Я набрал слишком много власти. Это опасно, – произнес тогда граф Триполи и Шат. Буквально через неделю после того, как предотвратил Смуту.

Из-за чего тогда все на самом деле произошло, Царь до сих пор понять не мог. Кто первый дернулся. Кто выстрелил. Да это и неважно, потому что в течение нескольких минут все оказалось кончено.

У бойцов Андрея оказалось заряженным огнестрельное оружие, которое они охотно и разрядили в князей-бояр да их окружение. А потом, выхватив клинки, ринулись добивать. Причем Московский полк охотно к ним присоединился, потому что кто-то выстрелил из лука в Царицу, и воеводе пришлось ее прикрывать своим телом.

Так что… до допросов никто не дожил.

Всех перебили.

Вообще всех. Сначала на площади, а потом пройдясь по усадьбам. Включая все семейство Шуйских. Поговаривали, что разбушевавшиеся воины даже мышей всех вырезали и тараканов. Но это, конечно, явный перегиб. Поди поймай тех тараканов…[7]

Остальные же сторонники задуманного князьями переворота, что не успели засветиться, затихли и постарались максимально дистанцироваться от погибших. Дескать, я не я и лошадь не моя.

Удобно?

Ну… в какой-то мере. Во всяком случае, Андрей считал, что этот исход самый удачный, так как он позволял избегать долгой борьбы, Смуты или еще какой-то гадости. В полной мере проявляя фактор роли личности в истории. Ведь если у оппозиции нет внятного лидера или лидеров, то как она может организованно и успешно бороться с центральной властью? Правильно. Никак. Вот в тот день одним махом он и обезглавил оппозицию Царя. Разом. Да еще и всего имущества потом лишил, которое по его настоянию конфисковали в казну за измену.

Ситуация на первый взгляд выглядела отрадно и славно. Но только на первый взгляд, ибо, уничтожив оппозицию, Андрей оказался сам в ее положении из-за той силы, которую набрал. А значит, он должен был либо уничтожить Царя и занять его место, либо готовиться к смерти, так как этот конфликт становился неизбежен.

В принципе, он был уже психологически готов к такому раскладу.

Но! И это важно!

Он не стремился к уничтожению Московской Руси в братоубийственной войне. А она, без всякого сомнения, началась бы, выступи он против Царя. Да, столицу и какие-то опорные пункты Андрей занял бы без проблем. Но в его жилах не текла кровь Рюриковичей. А значит, его бы не приняли. И за спиной шептались бы. Обязательно бы шептались и плели интриги. Ведь всем мил не будешь. И о том, сколько в таких условиях можно прожить, ярче всего свидетельствовал пример Александра Македонского и Гая Юлия Цезаря.

Как там пелось в песне? Я знаю, что дальше свои же и раньше… меня грохнут в той роще. Так будет всем проще…

Так что Андрей решил сделать ход конем и повторить прием Наполеона Бонапарта. Для чего остро требовалось убедить Царя в необходимости таких мер. А как это сделать? Правильно. Говорить правду. Ну… почти всю. И обильно сдабривать ее мистикой. Чтобы он сам увидел в этом поступке спасение для себя и своей династии. Чем он и занялся, быстро сочинив подходящий сценарий…

– Опасно? – удивился Иоанн Васильевич.

– Да. Очень опасно. Теперь начнут создаваться два центра силы. Один вокруг тебя, другой – вокруг меня, из-за чего державу либо разорвет, либо мы с тобой, оказавшись заложниками ситуации, будем вынуждены сойтись в борьбе за власть. Даже несмотря на то, что я этого не желаю. Понятно, не сейчас. Но не в такой уж и отдаленной перспективе. Я бы мог совершить самоубийство, но это грех. А тебе мое убийство не простят. Нужно что-то предпринимать… уже сейчас… причем спешно…

– Предпринимать? – грустно спросил Иоанн Васильевич. – И что тут предпримешь?

– Я должен отправиться в какой-нибудь далекий поход и закрепиться там. Достаточно далеко, чтобы меня перестали воспринимать как центр власти здесь, на Руси. Но этот поход не должен быть лишен смысла и выглядеть надуманным.

Дальше они перешли к обсуждению.

Царю в целом весь этот разговор не нравился. В том числе и потому, что он знал – его сейчас внимательно слушает Анастасия, Царица. Со всеми вытекающими последствиями. Ведь воевода не только спас Царя от гибели, но и своим телом закрыл ее от стрелы. Вполне возможно ставшей бы для нее смертельной. И сейчас Андрей также явно проявлял поведение верного трону человека. Именно поэтому Государь пытался убедить его, что тот ошибается. Но тщетно. Ибо граф раз за разом на пальцах давал очень точный и дельный расклад ситуации и того, как они окажутся заложниками обстоятельств и ожиданий людей в самом скором времени. Что закончится для Руси самым печальным образом.

– Кто ты? – наконец спросил Царь, уставший от пустого спора.

– Человек. Если так вообще возможно назвать того, кто живет второй раз. М-да. Знаешь, когда-то я очень хотел жить. Любой ценой. Я считал, что Вселенная несправедлива ко мне. Но теперь…

– Что теперь?

– Я не знаю, что теперь.

– Ты же говорил, что пришел, дабы защитить Рюриковичей.

– И я это сделал. Я сломал лицо Степи. Натянул глаз на жопу боярам. Укрепил твою власть. Показал, что нужно делать с армией и как воевать. Но дальше-то что?

Произнес Андрей и, пройдясь по комнате, уставился на огонек масляной лампы. Его лампы. И после долгой паузы тихо начал декламировать:

– Каждый верит, что в полотне жизни сам выбирает по нраву нить. Только вот у судьбы есть на всех свой план, невозможно ей угодить. Ее мудрое сердце и добрый нрав – это сказки для простаков. Ведь она не уймется, не обокрав, оттого мой девиз таков: делай то, что должен, будет то, что будет, кто-то тебя поддержит, кто-то тебя осудит. Главное – мир уже не забудет![8]

– И что ты должен?

– Бороться. Я только здесь осознал, что иного не могу, не хочу и не умею. И если я не найду подходящую цель, то моя натура не усидит и… в общем, все закончится очень плохо. Такова уж моя природа.

– Тебя таким сделал ад?

– А кто тебе сказал, что я пришел из ада? – усмехнулся Андрей. – Из ада нельзя уйти, хотя там открыты двери, и никто никого не стережет. В этом суть.

– Не понимаю.

– Я не хочу говорить вещи, которые бы пошатнули догматы веры. Я сюда не пришел подрабатывать пророком, – продолжал гнать пургу Андрей.

– И все же.

– Страшный Суд для каждого человека наступает сразу после его смерти. И в ад он отправляется только по итогам судилища. Как там поется? На справедливый суд дороги все ведут, где обретут заслуженный финал: награда или кнут – последствия найдут того, что ты при жизни выбирал.

– Выбирал?

– Выбирал. Оцениваются только твои поступки и только поступки. Слова – это тлен. В земных судах круговорот мирских идей – здесь невиновным быть страшнее во сто крат. Когда решает все неравенство людей, предельно ясно: кто был прав, кто виноват. А нам дела твои видны со всех сторон, подумай дважды, если ходишь в подлецах. Здесь кем бы ни был ты, не обойдешь закон, поскольку правда не в словах, а на весах, – продолжал Андрей цитировать фрагменты рок-оперы «Орфей».

Царь замолчал, потрясенный этими словами.

– На весах? – наконец переспросил он. – Каких весах?

– На одну чашу кладется перышко, на вторую – твое сердце. И молись, чтобы сердце не весило больше перышка.

– Но это невозможно!

– Там, – мотнул Андрей головой, – возможно. Ибо вес твоего сердца там складывается из грехов и чувства вины за содеянное. Совесть ТАМ имеет абсолютную власть. Она твой палач и спаситель. Она твой тюремщик и твой освободитель. Здесь ты можешь с ней договориться, усыпить ее бдительность, обмануть, обхитрить. А там – нет…

– А как же Божий суд?!

– Это он и есть. Или ты думаешь, что Ему больше нечем заняться, чем каждого муравья судить? – усмехнулся Андрей. – Твоя совесть сама тебя осудит. И сама накажет. Ад – это то место, где каждый подвергается своей собственной совестью особой пытке, связанной с теми грехами, что ты совершал. Двери в нем открыты. Ты волен уйти в любой момент. Но совесть мешает… Ибо она твой настоящий тюремщик. И с ней ТАМ не договориться. Ее ТАМ не обмануть.

Царь промолчал.

В конце концов, не он жил вторую жизнь, и оспорить слова этого человека, стоящего перед ним, он не мог.

– А как же Второе пришествие? – после изрядно затянувшейся паузы спросил Иоанн.

– Почем мне знать? Это святые отцы много что напутали. Вон – в древнем варианте Евангелие записано, что мы слуги Божьи. А в переводе на славянский чего написали? Правильно – рабы.

– Ты не шутишь?

– С какой стати мне шутить? Дулос[9] – это слово со множеством смыслов. И раб, и слуга, и младший родич, и прочее. Какое из них правильное? Судя по тому, что сами греки написали, когда более тысячи лет назад переводили Евангелие на латынь, правильным является «слуга». Тогда и Империя была едина. И Константин Великий с Феодосием контролировали их язык, дабы глупостей никаких не совершали. А как обошлись со славянами? Что это? Злой умысел или обычная человеческая глупость?

Царь промолчал.

– Ладно, это все к делу не относится. И я прошу тебя – не говори никому об этом. Подрывать авторитет Церкви, даже зарвавшейся и залгавшейся, не лучшая стратегия. Если, конечно, ты не желаешь гибели христианству, которое переживает ныне не лучше дни.

– Залгавшейся… – тихо произнес Царь, словно пробуя это слово на вкус. – Что ты хочешь предпринять?

– Когда я был в Царьграде, то увидел рабов. Многие десятки тысяч рабов. И это только малая часть того ужаса, что цветет и пахнет на просторах Великой Порты. Это прямое оскорбление Всевышнего. Ибо никто не вправе обращать в рабство слугу Создателя нашего, созданного по образу Его и подобию.

– Таковы магометане… – развел руками Царь.

– Отчего же только они? А разве христиане лучше? Та же Венеция торгует рабами как горячими пирожками. И у нее их покупают другие христиане. А наши старые ушкуйники? Разве они не совершали набеги, дабы захватить людей и продать их в рабство? А наши помещики? Они ведь так же иной раз поступают. Дерьма хватает. И ислам тут ни при чем. Дело в людях, а не в вере. Если у них гнилое нутро, это не спасешь ничем.

– И что ты хочешь? Изменить мир?

– Почему нет? Во всяком случае, удар по главному центру рабовладения в мире – по Великой Порте – будет, без всякого сомнения, богоугодным делом. А дальше уже как получится.

– Что тебе для этого понадобится?

– Тульский полк и все бывшие пленники, что я вызволил из Царьграда.

– Полк? Но…

– Он все равно предан лично мне. Тебе такой опасно держать под рукой. Теперь, зная, что нужно делать, ты довольно быстро получишь себе новые подобные. Да и я подробные описания сделаю.

– Ты оставишь брешь в обороне, забрав полк.

– Брешь для кого? Степь в ближайшие несколько лет не способна тебе навредить. А потом у тебя уже будут силы, с которыми тебе степняки не страшны.

– Ну… хорошо. Это все?

– Годик на подготовку, кое-что из твоих пушек да пищалей, а также твоя всемерная поддержка. Ну же, не куксись. Твои пушки все равно в основе своей хлам. Большие. Неповоротливые. Можно все сделать легче и лучше. Кроме того, я хочу, чтобы ты присмотрел за моей женой и детьми…

Разговор тогда у Царя с Андреем был сложный. ОЧЕНЬ сложный и долгий. А потом графа сменила супруга.

С тех пор минуло полтора года. Даже больше.

Граф, а точнее, уже князь ушел в поход, уводя с собой почти всех преданных лично ему воинов. К счастью, по большей части иноземцев. А их смена готовилась на этой и многих иных тренировочных площадках.

– Государь, – тихо произнес подъехавший гонец.

– Что случилось?

– Голубь прилетел, – произнес он и протянул Царю небольшой свиток.

За 1558 год удалось развернуть несколько промежуточных станций между Азаком и Москвой. В том числе и небольших древесно-земляных крепостей. И организовать на них голубятни для извещения. Вот один из таких голубей и прибыл, принеся весть о выходе князя из Азака на юг.

– Началось… – тихо прошептал Иоанн Васильевич, сворачивая обратно свиток в трубочку.

После чего бросил напряженный взгляд на бойцов Московского полка, что упражнялись на плацу, и спешно отправился в кремль. Началась большая кампания, в которой ему предстояло выжить. Это Андрей не переживал, считая, будто бы соседи не рискнут напасть на Царя. А сам Государь и его супруга таким оптимизмом похвастаться не могли. Ибо главной защитой являлся Андрей. Он же – главной опасностью, из-за чего его уход, по их мнению, мог спровоцировать войну с весьма печальными перспективами…

«Или Андрей не переживал только на словах?» – вдруг, словно пронзенный этой мыслью, остановился Государь…

Глава 3

1559 год, 17 мая, Трапезунд

Выгрузив часть легиона, корабли Андрея ушли обратно к Азаку. За второй порцией. Сам же князь остался в Трапезунде.

Переговоры с Андроником замерли.

Он переваривал увиденное. Все вокруг переваривали увиденное и думали о том, как им поступать дальше…

Тут нужно понимать, что Османская империя создавалась не на завоеваниях. Нет. Отнюдь не на них. Ее ядро формировалось в совершенно дипломатическом ключе.

Строго говоря, Восточная Римская империя закончилась в 1204 году, когда узурпаторы из дома Ангелов потеряли власть под ударами крестоносцев. Потом, конечно, Палеологи сумели восстановить свой контроль над Константинополем и частью старых владений Византии. Но это уже была жалкая тень былого величия.

Непосильные налоги и обострения радикальной религиозной политики сделали свое дело. Особенно на фоне общей военной слабости и чудовищных, доставших всех вокруг интриг. Роль, которую сыграли Палеологи в падении государства крестоносцев, сложно переоценить. Как и их вклад в то, чтобы древняя держава окончательно пала в небытие.

Османам даже не требовалось их владения завоевывать.

Они, как некогда варварские вожди германских племен, просто предлагали аристократии и местных жителям более выгодные условия. Такие, при которых с них бы драли меньше налогов. Такие, при которых в державе формально устанавливалась свобода вероисповедания. Во всяком случае, для тех, кто не собирался лично служить Султану.

И людей это прельщало.

И простых обывателей, и аристократов, и церковных иерархов.

Именно поэтому перед османскими «завоевателями» открывали ворота города. Именно поэтому на их сторону перебегали аристократы с вверенными им войсками и землями. Именно поэтому плавно… очень плавно оказалось, что Восточная Римская империя – это просто один Константинополь с крошечным огрызком земли вокруг него. А все, даже Православная церковь, еще до падения древнего города, уже верой и правдой служили Султану. Именно поэтому Константинополь в последней битве защищали не его жители, а итальянцы – кондотьеры, пришедшие сюда по призыву Святого Престола в надежде на некие преференции…

И теперь появился он – Андрей.

Человек, который два года назад взял тот самый Константинополь…

Что произошло за эти годы?

О! Многое…

Оказанная услуга услугой не является. Получив в свои руки власть, османы не стали так уж рваться исполнять обещания. Даже в пределах жизни одного монарха. И если Мехмед II Фатих еще хоть какие-то приличия соблюдал, то потом…

Каждый новый султан повышал градус религиозной радикализации и все сильнее и сильнее притеснял иноверцев. Каждый новый султан все сильнее и сильнее душил население налогами, которые сгорали в его бесконечных завоевательных войнах.

И так далее.

Из-за чего в той же Анатолии уже в XVI веке шло восстание за восстанием. Самого разного толка. Ведь в те годы население Малой Азии по большей части все еще оставалось христианским. Хуже того – греческим и армянским в культурном плане. А османская культура и вера выступали здесь своеобразной надстройкой – шаткой и жидкой над этим монументальным базисом. Да и в Румелии все не так гладко шло, как могло бы казаться.

В целом власть Султана держалась, как и у Императоров во времена Древнего Рима, только на удачливости в войнах. И пока все шло хорошо. Что позволяло гасить в известной степени гудящий ропот недовольства. До появления Андрея, который сумел запустить сход лавины…

И останавливаться на достигнутом князь Антиохии не хотел.

Он планировал накидать сюда, в это кишащее противоречиями болото, как можно больше яблок раздора. С той мыслью, чтобы его разорвало как хомяка, выпившего ведро никотина.

Именно поэтому, выступая в этот поход на формально Антиохию, он решил поиграть с образом легиона. Недовольных хватало. Дестабилизация дошла до активной фазы, проявив массу точек кристаллизации оппозиционных османам сил. И теперь он, чертов затейник, давал недовольным знамя и идеологию для борьбы…

Вот все в Трапезунде и притихли, переваривая случившееся.

Но то – аристократы и купечество.

Простой же люд бушевал в самом позитивном смысле этого слова. Люди радовались и поздравляли друг друга. И это пугало… И Андроника IV, и тех «отцов города», которые по факту и подняли мятеж, призвав этого Великого Комнина по матери на престол…

И вот в этой обстановке к городу подошел отряд Баязида…

– Я пришел с миром! – выкрикнул самопровозглашенный Султан Великой Порты, подъехав к воротам.

– С миром он пришел… – буркнул Андрей себе под нос. Но в рупор он выкрикнул совсем иное: – Что тебе нужно?

Немного потупили у ворот, после чего встретились там же, но уже в расширенном составе. К Баязиду вышли и Андрей, и Андроник, и многие «отцы города», и даже местное духовенство.

Общая идея была такова – Баязид провозгласил себя Султаном. Отца он объявил низложенным, ибо его Всевышний покарал за связи с содомитами. Брата старшего он объявил содомитом и также низложил. На словах. Себя же любимого назвал не только Султаном Великой Порты и халифом правоверных, но и борцом со скверной. В том числе и той грязью, что всплыла при взятии Азака. А к весне 1559 года о ней каждая собака в Великой Порте знала.

Одна беда – у Баязида почти не было сил.

И он был пока жив только лишь потому, что ни у Сулеймана, ни у Селима не доходили до него руки из-за подавления восстаний и борьбы с внешними врагами. Этакий Неуловимый Джо из анекдотов. Он это прекрасно понимал и, не жалея своих сил, старался как можно сильнее дискредитировать родителя и брата, а также искал союзников.

– Я не мог не прийти, – говорил он, глядя на Андрея. – Ты спасение для всех правоверных в этих землях.

– А оно мне надо?

– То, что ты сам не исповедуешь ислам, ничего не значит! Ты веруешь в Единого Бога. Ты христианин и человек Книги! Ведь в Коране не сказано, что проводником воли Всевышнего может быть только мусульманин. И мы чтим пророка Мусу, пророка Ису. Чтим апостолов Исы и восхищаемся их духовным подвигом. Ныне же каждому имеющему разум правоверному очевидно – наша страна погрязла в грязи. И упадок морали, веры и ее устоев, завещанных нам Пророком, очевиден!

Баязид сделал паузу и, увидев, что его не перебивают, продолжил:

– Как очевидно и то, что орудием воздаяния содомитам и негодяям Аллах избрал тебя. Как бы то ни было горько осознавать. Но кто мы, чтобы обсуждать волю Бога? Если он, обратив свой взор на людей, не нашел среди детей Ислама достойного и осенил милостью ТЕБЯ, то это следует только принять и следовать за мыслью Господа. Значит, наш упадок и наши грехи очень велики! А потому бороться бок о бок с тобой есть дело очень почетное! Тем более что ты никогда не ставил себя врагом Ислама. А был лишь врагом мерзавцев, прикрывающих себя символами Веры, но оскверняющих ее поступками. А значит…

– А как же происки шайтана? – перебил его Андрей.

– Ты взял в свои руки знамя Пророка, и тебя не поразил гром. Ты принял в свои руки меч Пророка, и твоя рука не отсохла. Это ли не знак?

– Твой отец считает иначе.

– Мой отец глупец! И он слишком много верил мерзавцам, что окружали его. И окружают до сих пор! Но я – вижу.

– Я рад, что у тебя отличное зрение. Но что ты хочешь от меня?

– Чтобы ты выступил против Селима. И помог мне разгромить его. После его падения отец уступит моим законным требованиям.

Андрей едва сдержал язвительную усмешку.

В прошлом году умерла любимая жена Сулеймана – Хюрем, из-за чего он очень сильно сдал и постарел. Однако он не спрятался от всего мира в своей печали и продолжал драться со своими внешними и внутренними врагами. Кое-как установив контроль над Истанбулом, он гасил очаги восстаний и громил более-менее крупные отряды повстанцев в Румелии. А также воевал с Габсбургами на севере – в Венгрии.

Вся европейская часть его державы представляла собой своего рода лоскутное одеяло, в котором под рукой Сулеймана находилась едва ли треть земель. И особых надежд на расширение этой «коронной» территории не имелось. У него хватало сил только на дороги и ключевые крепости.

И если Сулейман держал свой флаг в европейской Великой Порте, то Селим – в азиатской. И тут все выглядело еще хуже. Потому что многие приморские города либо вышли из повиновения, либо не отличались надежностью.

Север – и особенно северо-восток – полностью контролировался повстанцами. Через старые киликийские земли на юго-востоке отряды и караваны приходилось проводить едва ли не с боями. А в Междуречье гарнизоны с трудом держались против превосходящих персидских войск.

Египет был утрачен. Мамлюки вновь правили им независимо. И облизывались на Левант. Да и арабы оживились.

Но Селиму было не до Египта и Леванта.

Ему бы хоть как-то удержать в нарастающем хаосе старые земли Конийского султана и Междуречье. Причем неизвестно – что важнее. Ибо Междуречье – это золотое дно из-за чрезвычайной плодородности этого региона. И в обороне, играя от крепостей, османская армия в целом держалась. Во всяком случае, против персов, которые по своей сути представляли собой поместное войско на максималках. Только не подкрепленное ни стрельцами, ни артиллерией. В то время как городское население Анатолии во многом был культурно и религиозно… хм… неблагонадежно…

А тут еще и братик воду мутит. Причем отчаянно…

Эти переговоры у ворот шли долго. Шумно. Эмоционально.

Баязид предлагал Андронику и Андрею союз.

Выгодный ли? Вопрос. Большой вопрос.

Андрей не спешил с выводами. А Андроник, не имея реальных сил за собой в Трапезунде, ориентировался в этой позиции на хозяина возрожденного легиона. «Лучшие люди города» просто осторожничали. Слишком все было зыбко и ненадежно. Они не доверяли Баязиду. Настолько не доверяли, что даже не пустили в город.

Но самопровозглашенный Султан не отчаивался.

Уже сам факт того, что с ним разговаривали, его вполне обнадежил. Уходя, он обронил:

– Твоя дочь растет красавицей.

– Какая дочь? – нахмурился Андрей.

– А ты не знаешь? Ясмина. Говорят, что Михримах в ней души не чает.

– Хорошая шутка.

– Это не шутка, – произнес он. Весьма вежливо попрощался. И удалился.

– Вот мерзавец… – процедил, глядя ему в спину князь, когда тот удалился достаточно далеко.

– Михримах действительно родила дочь, – заметил один из «отцов города». – Через девять месяцев после того, как ты спалил Константинополь.

– И что?

– Рустема-паши в те дни в городе не было. Он находился где-то в Румелии, где и погиб спустя месяц.

Наступила тишина.

Андрей лихорадочно соображал. Мерзкая история получалась. Остальные улыбались. Ну так, едва-едва, в усы. Наконец Андроник заметил:

– Ты ли ее отец или нет – это неважно.

– Как это неважно?!

– Важно то, что думают люди.

– И что они думают?

– Что вы влюбились. И что ваша любовь спасла Сулеймана от смерти.

– Вздор! Я зашел в Топкапы после того, как отпустил Султана.

– Ты хочешь переубедить толпу? – с хорошо заметной язвинкой спросил один из «отцов города».

– Да, и Сулейману это выгодно.

– Чем выгодно? Тем, что его дочь нагуляла ребенка на стороне при живом муже?

– Он постарается это использовать против тебя. Ты для него опасен. И если они сумеют заключить этот брачный союз, то…

– Я женат!

– Пока женат, – грустно заметил Андроник.

Андрей нахмурился.

На него в былые годы покушение совершали немало. И он выкрутился только за счет своей удачи, решительности и находчивости. Иной бы давно сгинул. Но Алиса не он. И осознав, какую угрозу навлек сиюминутной слабостью на свою семью, Андрей тихонько завыл, обхватив свою голову. Горько, страшно… с такой болью…

После возращения из похода его супруга изменилась. Настолько, что он не мог нарадоваться на нее. Можно даже сказать, что он был эти полтора года с ней счастлив. А потому ее гибель стала бы для князя если не катастрофой, то чем-то близким к этому. И уж точно не подтолкнула бы его в объятья Михримах. Даже из политической необходимости. Просто потому, что он бы ясно знал, кто стоит за смертью супруги…

Когда он чуть пришел в себя и оглядел присутствующих, то не нашел на их лицах и тени улыбки или какой-то язвительности. Его эмоции прекрасно читались. И они не сулили ничего хорошего. Никому. Особенно в сочетании с репутацией, которую Андрей уже заработал.

Князь-чародей. Князь-оборотень. Викинг, который своим набегом навел ужас на все черноморское побережье Великой Порты. Удивительно удачливый вождь, что сумел с горсткой воинов взять столицу османов и вынудить бежать Султана «в одних подштанниках», как судачили обыватели. И теперь – командир возрожденного легиона, который вынырнул из небытия как чертик из табакерки.

Гнев ЭТОГО человека не сулил ничего хорошего. Особенно теперь, когда они увидели его взгляд.

Волк. Лютый. Страшный. Безжалостный. На члена стаи которого покусились. Пусть даже не делом, а словом.

Они отшагивали назад, встречаясь с его взглядом, и опускали глаза. Не выдерживая ту бешеную энергию, что бушевала в этом мужчине. Настоящую стихию…

Мгновение.

Андрей сжал кулаки до хруста. И по нему словно волна прошла. Дикая животная ярость ушла из заледеневших глаз. А губы оскалились в поистине улыбке. Он скрипнул зубами и молча пошел в город, оставляя за спиной лишь не на шутку испугавшихся союзников. И уходил он, напевая очень странную песенку, слова которой с трудом понимали только несколько толмачей и несколько соратников Андрея…

– Не сплю… я в ночь перед боем. Во тьму-у-у холодной могилы влекут меня силы… ада! Молю! Боже? Ты? Да. Дай мне победу! Возьми сам! И силы к рассвету! Вот их – дам! Не лечь в этом поле! Забудь страх! Ты и так уже – прах!..[10]

Причем этим людям даже показалось, что ртом Андрея словно говорил не только он. Потому что ответы поэтического божества он вокализировал каким-то глухим и приглушенным голосом. Надо ли говорить, что и пяти минут не прошло, как эту песню на пальцах перевели остальным. О том же, о чем эти изрядно перепуганные люди подумали, в силу репутации князя и говорить нечего. Страшно стало даже тем, кто ему служил…

Глава 4

1559 год, 20 мая, Вильно

Сигизмунд II Август, Король Польши и Великий князь Литвы был хмур и недоволен. Он вообще не любил, когда его заставляли делать то, что он не хотел. Но так уж складывалось – делал. И даже особенно не квакал, опасаясь вступать в конфликты с магнатами. Сегодняшняя встреча ему не нравилась вдвойне. Ладно, что вынужденная, так еще и вопрос неприятный…

– Московия слаба! – воскликнул один из магнатов, что инициировал эту встречу.

– И что заставляет тебя так думать? Разгром татар? Взятие Казани, Хаджи-Тархана и Азака? Или, может быть, сожжение Константинополя?

– Это все заслуга Андрея! И он ушел. Царь же ныне затеял большие преобразования в армии. Перестраивает ее на манер этого выскочки, из-за чего породил массу недовольных. Ему нечем воевать сейчас!

– И что же? Ты предлагаешь этим воспользоваться?

– Да! Когда еще будет такой шанс?!

– А не боишься, что Андрей вернется?

– Да что он сделает? – воскликнул этот магнат, раздраженный нерешительностью короля.

– А что ты хочешь, чтобы он с тобой сделал? Застрелил тебя – как Шуйских? Или отрубил причиндалы – как Курбскому? Или, может быть, посадил на кол – как тех татар-работорговцев? Вот города у тебя большого нет. Беда. Так что жечь и грабить у тебя особо и нечего. И сбегать в одних портянках тебе неоткуда…

– Андрей – это простой простолюдин! Просто удачливый…

– И ты хочешь испытать его удачу? Многие пытались…

– Мы справимся с ним! Нас больше!

– У Давлет-хана было в несколько раз больше воинов, чем у него. И что? Справился он?

– Мы не он!

– Вот именно, – возразил король. – И пока, я подчеркиваю, пока – у нас нет с ним никакой вражды. Зачем ее начинать?

– А почему нет? Все вокруг только о нем и болтают. Будто бы он пуп земли! Он обычная грязь, что возомнила себя черт знает кем!

– При случае я ему передам твои слова, – хмуро усмехнувшись, произнес князь Вишневецкий.

– Что?!

– Он князь-крестоносец, доказавший в бою свое право на титул. Он барон Богемии, утвержденный Рейхстагом Священной Римской империи. В конце концов, он лучший полководец всех окрестных земель и ОЧЕНЬ сильный мастер клинка. Один из первых в этом мире, по утверждению знатоков. Не уверен, что разумно его злить только потому, что у кого-то свербит в жопе.

– К тому же, – поспешно добавил маршалок, затыкая грозным взглядом рот спорщику, – у нас все еще остается шанс привлечь его на службу короне.

– Он презирает мой род и не скрывает этого, – невольно поморщившись, заметил король.

– Он это говорит только перед Царем, дабы ему угодить. И ни разу не выступал против тебя или твоих воинов. Более того, сражаясь бок о бок с князем Вишневецким, он побил татар. Да и Царь… хм… судя по всему, его не ценит. Несмотря на все, что Андрей сделал для него.

– Да за что его ценить?! – вновь воскликнул этот нервный магнат. – Он грязь безродная!

– Твоя смелость удивительна, – с язвительной усмешкой произнес маршалок. – Надеюсь, столкнувшись с ним в бою, ты сможешь ее сохранить и подтвердить делом.

– Даже не сомневайся! – вскинулся этот аристократ. Но окружающие, глядя на него, лишь снисходительно заулыбались. В общем, разговор не удался. Однако Король отчетливо понял – это начало. И чем сильнее Андрей станет увязать в событиях Османской империи, тем больше желающих будет открыть роток на Московскую Русь. Такую соблазнительно беззащитную все больше и больше… Пока Иоанн не завершит реформу армии.

Сколько ему на это потребуется времени? Год? Два? Три? Пять? Ответить на этот вопрос не мог никто. Пока все складывалось так, что Андрей забрал с собой в поход всех подготовленных им людей. И Иоанну приходится действовать на ощупь, по записям князя. Так что быстрого результата можно не ждать. Во всяком случае, именно к таким выводам слонялось большинство, указывая на исключительность сложившегося момента.

Кроме того, именно вмешательство Иоанна заставило Польшу отказаться от вторжения в Молдавию. Так что эта добыча не досталась им.

Хуже того, Ливония, попросту опасающаяся сейчас лишний раз голову поднимать, была удивительно покладиста. И даже выдала виновных в деле ареста ремесленников, следовавших в Московию. Да и товары пропускала любые и без проблем, из-за чего из Фландрии, Англии и долины Рейна в Московию вот уже второй год шел сплошной поток крайне опасных грузов: боевых коней, классного оружия, доспехов, бронзы, олова, свинца, пороха и прочего. А взамен яркая краска, включая крайне ценный пурпур и ляпис-лазурь, светильное масло, московские, шамаханские и персидские ковры, шелк-сырец, перец и самоцветы. Да и шведы везли свою руду в Новгород. Хорошую руду. Что пугало. До оторопи пугало. Как и мутный проект с Новым Светом и портами на севере…

Сигизмунд попросту не понимал, что задумал Андрей. Совершенно очевидно, что он всю эту бурную деятельность не стал бы развивать, если бы собирался уйти в Святую землю жить.

Что не так?

Зачем ему вообще было уходить?

Король сошел с трона и подошел к окну, уцепившись взглядом за плывущие вдали облака. Он был осторожен. И эта осторожность его никогда не подводила, давая отменное чувство опасности. И сейчас при мысли об этом Андрее у него мурашки по спине бегали.

Уж что-что, а его биографию он успел изучить вдоль и поперек. И твердо знал – этот человек НИКОГДА не делает ничего просто так. Во всяком случае, так кажется со стороны. И во всех его делах два-три дна или того больше. И если тебе кажется, что ты уже сумел одержать над ним победу, то шаг или два спустя ты почти наверняка попадешь в смертельную западню.

Все враги Андрея умерли.

Все.

Вообще все.

Начиная со старшин полковых и заканчивая высокородными князьями. Он вырезал и уничтожил каждого из них. Либо вынудил подчиниться и склонить голову. А ведь начинал он эту партию простым шляхтичем. Да еще должником без средств к существованию.

Прошло каких-то семь лет. И что же?

Едва живая пешка уже доминирует на шахматной доске.

– Нет… это все не просто так… – тихо произнес Сигизмунд.

– Что не так? – поинтересовался надворный маршалок.

– Московия выглядит такой беззащитной… такой привлекательной… Я думаю, что это ловушка.

– Все говорит о том, что Андрей действительно решил отвоевать свои владения в Антиохии и Триполи. Заодно погреть руки на развязанной им Смуте в Великой Порте. Он завязнет там. Точно и надолго.

– Понимаю. И согласен. Но… я чувствую… у меня до крайности дурное предчувствие. Он словно ловит нас на живца.

– На живца? И кто выступает в роли наживки?

– Московия.

– Но зачем ему это? – опешил маршалок.

– Ему требуется война с нами.

– А в чем сложность ее развязать? Поводов всегда хватает.

– Ты разве не понимаешь? Он крестоносец. Весь христианский мир восторгается им. Нападать просто так на другое христианское государство для него означает измарать в грязи свою репутацию. Другой вопрос, если нападем мы и как-то затронем его земли, пока он в Крестовом походе.

– Слишком сложно.

– А что он делал просто?

Маршалок промолчал. Переживания Короля его не впечатляли. Но спорить он не видел смысла. Тем более что пока инициировать войну с Москвой было нельзя, опасаясь спугнуть Андрея. Он должен был сильнее завязнуть на юге…

* * *

Тем временем в Трапезунде состоялась встреча князя Антиохии Андреаса I и Патриарха Константинополя Иоасафа II.

– Я рад, что наша встреча наконец состоялась.

– Серьезно? Мне казалось, что ты не ищешь встречи с демоном, – серьезно ответил Андрей, холодно прищурившись.

– Ты же понимаешь, что я человек подневольный. Что Султан приказал, то я и сделал.

– Мне говорили, что ты проявил при этом особое рвение.

– Моему предшественнику за нерасторопность отрубили голову.

– Допустим. И что ты хочешь от меня?

– Не я, но мы.

– Мы?

– В Кесарии Кападокийской, – назвал Патриарх османский город Кайсери на старый лад, – мы ждали твоего прибытия. Тайно. Ибо о твоем походе куда-то на юг было ясно еще прошлой осенью. Все эти твои приготовления не оставляли вариантов. Ты явно куда-то собирался. И это «куда-то» точно не находилось на севере или западе. Канал, прокопанный твоими людьми из Иван-озера в Танаис. Дюжина прудов, созданных в верховьях Танаиса для накопления воды. Шлюзы. Сигнальные башни, протянувшиеся от Тулы до самого моря. Да и Азак готовился. Нужно быть слепым и глухим глупцом, чтобы не сделать из этого правильного вывода.

– И все же – кто этот вывод делал?

– Патриархи востока.

– Вот как? А как же Султан?

– Вряд ли он знал. Ему было не до того, как и его сыновьям. Для них твое выступление на юг стало неожиданностью.

– И что же хотят мне предложить Патриархи востока? Подозреваю, что вы не просто так пристально следили за каждым моим шагом. Не так ли?

– Так, – с почтением ответил Иоасаф. – В твоем окружении десятки наших людей, что со всем вниманием наблюдали. И передавали нам все, что могли заприметить. Для этого… хм… Андроника появление возрожденного Шестого легиона стало полной неожиданностью. Если бы он знал об этом заранее, то вряд ли бы оказался таким сговорчивым.

– Боится?

– О да…

– А вы?

– А мы – нет. Ты не видел наши лица… наше ликование, когда мы узнали о том, что на берегах реки Упы возрождается легион. И заметь – мы не задаем тебе вопросов о том, откуда ты про него знаешь. Про сам факт его существования, допустим, ты мог от кого-то услышать. Но выбор легиона, его символики и прочего… Все в руках Господа нашего. Нам это не интересно. Нам важнее то, что ты его возродил.

– Слова, это просто слова… – пожал плечами Андрей. – Кстати, ты так и не сказал, что вы хотите от меня. Говори прямо. Не отнимай мое время. В чем заключается ваше предложение?

– В том, чтобы ты принял венец Василевса.

– ЧТО?! – ахнул князь Антиохии.

– Мы мечтаем о том, чтобы ты принял венец Василевса. Ни у кого из нас нет ни капли сомнения в том, что ты действовал не наугад. Твои поступки выглядят безумными. Но… если допустить, что ты знал… все знал, так же как с легионом, то многое меняется. И прежде всего это означает – власть османов стала крайне ненадежна. И у нас есть шанс все возродить.

– Тебя не смущает, что я по крови простой сипах? Или как у вас тут говорят? Обычный безродный воин. Практически Конан Киммериец или Грогнак Варвар.

– К сожалению, я не знаю, кто такие этот Конан и Грогнак. Но спешу тебя успокоить – в истории Римской империи каждый третий Василевс такой, – по-доброму улыбнулся Патриарх, будто бы говорил какую-то прописную истину ребенку.

Андрей же ни разу не обрадовался от этих слов.

Корона Византии не входила в его планы. Он ведь сюда пришел на время, дабы получилось решить важнейшие стратегические планы там, на севере. А тут… ну… просто развлечься. Как в свое время Наполеон Бонапарт в Египте, когда заработал еще немного славы и позволил Директории основательно обосраться.

Его собеседник же словно читал эти мысли. Улыбался. И рассказывал о том, насколько хорошо ему будет именно тут. Какая это великая миссия. И что на севере для него нет будущего. Ибо Палеологи отравили дом Рюриковичей, из-за чего они перестали ценить таких нужных и важных людей, как Андрей. Да и для жены с детьми на юге будет лучше. Здесь теплее. Фрукты. Море. И так далее…

– Ты же понимаешь, что я не могу согласиться на твое предложение? – после долгого молчаливого размышления спросил Андрей.

– Понимаю. Сейчас не можешь. Но мы готовы ждать.

– Ждать у моря погоды?

– Ты и сам поймешь, что у тебя нет иного выхода. Всевышний ясно дал понять, чего хочет. Он указал своим перстом на тебя. И кто мы такие, чтобы с Ним спорить?

– А если я ограничусь Антиохией и Триполи? Там ведь тоже юг, море и фрукты.

– Ты? Ограничишься? Скорее Иоанн Московский сам верхом на коне поведет своих воинов в решительную сечу, чем ты уймешься. Вокруг тебя все вскипает. Вокруг тебя вершится история. Ты хоть сам веришь в то, что способен к покою? – хохотнул Патриарх. – Ты Император. Настоящий Император[11], который всегда на острие клинка. Тот, за кем идут воины. Именно такие, как ты, приходили к столице и свергали старых, стухших Василевсов. Впрочем, вижу, сейчас тебе нужно время, чтобы все обдумать и понять смысл моих слов…

Патриарх встал и поклонившись, вышел. Оставив напоследок на небольшом столике золотое кольцо-печатку.

– Что это?

– Твоя печать. Мы сделали ее, опираясь на печать Константина[12]. Мы считаем, тебе она пригодится…

Иоасаф ушел.

А Андрей еще долго смотрел ему вослед. Он подозревал, что ему предложат что-то интересное. Но корону Римской империи… Это превышало любые самые смелые его ожидания. Знали, собаки, с каких козырей заходить…

* * *

– Хозяйка, – произнес слуга, подходя к Марфе. – Голубиная почта.

Сказал и, чуть поклонившись, протянул ей крошечный свиток.

Он приняла его.

Развернула и чуть нервно дернула щекой, прочитав:

«Прибыл на болото. Лягушки громко квакают. Мойте руки с мылом…»

Перед отбытием «на курорты Анатолии» Андрей усвоился с супругой о особых кодовых фразах и словах, которые позволяли бы им обмениваться важной информацией. И при этом не опасаясь утечки.

Он применил принцип кодовой книги при образной системе выражения смыслов. Причем нередко использовал словоформы и семы из эпохи далекого будущего. Но не все. Что, впрочем, никак не улучшало понимания местными жителями таких шифрограмм.

– Мойте руки с мылом… – тихо повторила Марфа.

Лицо же ее при этом обострилось и стало удивительно злым, жестким, отчего ближники отшатнулись. Ведь ей только что сообщили, что ее будут пытаться устранить. И не только ее, но и детей. А за них она сама была готова вырезать столько людей, сколько потребовалось бы. Так что уже сейчас, спустя несколько секунд после прочтения письма, в ее мозгу начали пульсировать мысли: «Кто? Как? Где?». А на ближников она теперь смотрела если не как на предателей, то уже не таких и верных людей…

Глава 5

1559 год, 21 мая, Рим

Кардиналы тихо перешептывались, обсуждая насущные дела. Папа Павел IV мрачно поигрывал желваками, переводя взгляд с одной такой группы на другую. Они были до омерзения жизнерадостными. В то время как святая Церковь переживала тяжелые дни, нуждаясь в самоотверженности каждого своего служителя. Каждого. И тем более столь высокопоставленного.

Наконец двери распахнулись. И в помещение вошли несколько человек… включая какого-то воина. Что крайне не понравилось Папе.

– Кто это? – хмуро спросил он, указывая перстом на мужчину в доспехах и с оружием. Да еще со щитом, украшенным хризмой, совершенно чуждой в латинских землях вот уже столько веков.

– Позволь рассказать все по порядку, – произнес Карло Борромео, направленный по просьбе кардинала Джованни Медичи в 1558 году к Андрею наблюдателем. – Это очень важно.

– Это твой человек? – уточнил Папа.

– Разумеется.

Павел IV немного помедлил, разглядывая этого воина, и нехотя кивнул.

– Благодарю, – поклонившись произнес Карло. – Как вы все знаете, я был направлен Святым Престолом в Тулу, где должен был присматривать за делами князя Антиохии и графа Триполи…

– Это так, – поспешно произнес Павел IV, перебивая Борромео. – И почему же ты вернулся? Да еще и через своего родича, – кивнул он на добродушно улыбавшегося Медичи, – потребовал созыва совета кардиналов. И вот это все, – махнул он рукой в сторону воина. – Я раздражен. Объяснись!

– Да! – воскликнул французский кардинал. – Кто это?

– Это человек, который демонстрирует снаряжение комитата VI легиона Ferrata. Он сейчас высаживается в Трапезунде.

– Что? – удивленно мигнув, переспросил Павел IV.

– Князь Антиохии возродил VI «Железный» легион и повел его в бой. Легион, созданный некогда Гаем Юлием Цезарем и распущенный после гибели Валента под Адрианополем, возрожден.

Тишина.

Наконец Павел IV встал и подошел к этому воину. Медленно обходя вокруг него и осматривая с ног до головы.

Первым, что ему бросилось в глаза, был поздний имперский шлем с большими сомкнутыми нащечниками, сегментным назатыльником и козырьком. Андрей его «слизал» почти полностью с исторического образца. За тем исключением, что ввел наносник, подбородочный Y-образный ремень и регулируемый подвес типа «парашют», что позволило лепить шлемы трех стандартных размеров, подгоняя их регулировкой подвеса под конкретного бойца.

Дальше его взгляд опустился на кирасу, изготовленную из склепанных полос металла по технологии японских окегава-до, из-за чего в немалой степени она походила на образы лорики сегментаты с барельефов. Застегивалась кираса по бокам, что позволяло ее также выпускать стандартных размеров, с ориентиром на рост и регулировкой «диаметра» ремнями. К ней крепились наплечники ламеллярного типа, сегментированные. Что также добавляло схожести с картинками барельефов. Набедренники ламеллярного типа никак и никуда не вписывались. Но это не имело особого значения – о том, как выглядели легионеры IV века, никто из присутствующих не имел ни малейшего представления и судить они могли по крайне обрывочным сведениям.

Из-под металла доспехов проступал добротный стеганый халат со стоячим воротником, защищающим от натирания шею. Ну и длинными рукавами. Правая рука дополнительно защищалась наручем шинного типа. Голени ног – аналогичными поножами. Причем надевали эти самые поножи поверх калиг.

На первый взгляд – обычных калиг. На деле же они были в известной степени доработаны.

Мощная многослойная кожаная подошва была, как и в Древнем Риме, подбита многочисленными гвоздиками с большими шляпками, что образовывали рельефный протектор для крепкого сцепления с грунтом. Кроме того, подошва имела невысокий, но крепкий каблук с подковкой. Передняя же часть, в отличие от обычных калиг, имела загнутый вверх край с еще одной подковкой, дабы ноги и обувь не так сбивались при движении по камням или сложному грунту.

В остальном калиги как калиги – архаичные ботинки на шнуровке, которые можно было чуть ли не полностью развернуть для чистки и сушки. Андрей постарался уделить особое внимание обуви своей пехоты. Не забыв и про портянки. Поначалу хотел ввести носки, как было у римлян. Но вовремя вспомнил о том, что они отсыревали. И остановился на портянках, которые можно было перематывать то одним концом вниз, то другим. Что позволяло держать ноги в сухости. Ну… относительной, конечно. Это же не сапоги, которые Андрей смог выдать только всадникам. Ибо дорого и сложно, так как он делал их действительно хорошие, а не те, что были в ходу в те годы…

В руках этот боец держал большой овальный щит линзовидного профиля с крупным умбоном. Щит был склеен из тонких пластинок и обтянут с двух сторон кожей. Да по кромке обшит дополнительным слоем толстой сыромятины. Иначе говоря, в общем и в целом повторял поздний римский вариант скутума. Отличие заключалось лишь в том, что этот щит позволял не только держать его кулачным хватом, но и имел локтевой подвес с плечевой петлей.

Талия бойца была перехвачена крепким кожаным ремнем, оснащенным необычной для эпохи Y-образной портупеей. Дабы не сползал. Причем с опорой этой портупеи на жесткие лямки кирасы, чтобы перенести весь вес на бедра и разгрузить позвоночник. На этом ремне крепился подвес для kriegsrapier слева, кинжала типа «кама» справа, одноручного клевца за кинжалом и чехла с фляжкой еще дальше.

В руках боец держал очень недурно выполненное копье. Клееное древко, покрытое слоем крашеной ткани и эластичного водостойкого лака[13], из-за чего текстура грубой ткани не давала скользить руке, а лак защищал от размокания или пересыхания. Наконечник ничем не выделялся. Обычный листовидный, но добротный. Плюс кованый подток с балластным утяжелением, дабы копьем было легче работать одной рукой.

На правом бедре располагалась кобура, где находился небольшой пистолет с колесцовым замком – пуфер. Причем он был выполнен под большой калибр и обладал весьма коротким стволом. На ремне за фляжкой располагался подсумок с пятью газырями, мешочком с пулями, натруской затравочного пороха и прочими потребными для перезарядки вещами.

Кобура, конечно, не ковбойская, но весьма удобная для быстрого выхватывания и приведения пуфера к бою. Стрелял он либо пулей большого калибра, либо картечью, заряжаясь в зависимости от обстоятельств. Хотя этих деталей, конечно, со стороны не заметить.

И так далее.

Все предельно утилитарно и добротно.

И никаких украшений. Вообще. Единственным исключением является щит, который был выкрашен в ярко-красный цвет с белой каймой и нес на своем поле белоснежную хризму. А также надписи LEG.VI сверху и FERRATA снизу тем же самым белым цветом.

Павел навернул кругов восемь вокруг бойца, прежде чем остановился. Но каждый раз ближе пары шагов не подходил.

– И сколько стоит снарядить такого бойца?

– Не могу сказать, – пожал плечами Карло. – Князь закупил рапиры, кинжалы, клевцы и пуферы. Все остальное изготовили его мастера.

– И что, все его воины вооружены таким образов?

– Часть. Другая – похожим образом, но не с щитом и копьем, а с доброй аркебузой. К сожалению, мне не удалось ее добыть – они слишком ценятся князем. У нее длинный ствол умеренного калибра, колесцовый замок и непривычное, но удобное ложе. Все остальное такое же. У всадников свои особенности. Но в целом князь все, что можно, старался делать одинаковым. Вот посмотрите, – произнес он и отвернул щит. – Видите эти цифры? Это номер щита. Это означается, что он две тысячи триста сорок второй из числа точно таких же. Полностью повторяет их размер, вес, окраску и прочее. Один в один. Со шлемом и остальным то же самое. Обратите внимание – везде стоит номер и клеймо легиона.

– Немыслимо… – покачал головой Павел IV. – Одинаковые? Совсем одинаковые?

– Да. Князь на этом особенно настаивает, из-за чего, как я слышал, мастера долины Рейна немало возмущались. Но он платит, и они делают то, что он хочет.

– И ты нам ничего не писал?

– У меня был запрет князя.

– Запрет? Но почему?

– Он опасался спугнуть своей подготовкой врага. Что, дескать, люди Баязида сдадут его Селиму или Сулейману. Что в немалой степени позволит консолидировать силы османов. Кроме того, замириться с Египтом и привлечь его в качестве союзника. В качестве компенсации за неудобства он облачил моего слугу в воинское снаряжение своих легионеров.

– И насколько боеспособен этот… хм… легион? – с некоторым раздражением спросил Павел IV, возвращаясь на свое место.

– Он выглядит ОЧЕНЬ боеспособным, – произнес сопровождающий Карло Борромео испанец с некрасивым шрамом через все лицо. – Походит на крепкую терцию. Но с рядом отличий. Князь не использует пикинеров, потому что у османов, да и всех прочих в тех краях, нет обычая бить конницей натиском. Другой крепкой пехоты вроде швейцарцев, фламандцев, ландскнехтов и уж тем более терций там тоже нет. Местная пехота строя не знает и вооружена белым оружием или дубинками. В крайнем случае – луками. Есть и аркебузиры – янычары. Но их мало. Князь также не использует в пехоте мушкетеров. Там только аркебузиры, но с длинноствольными аркебузами. Кроме того, он включил в состав своей терции… хм… легиона три конных отряда – конных копейщиков, рейтар и драгун с мушкетами. И артиллерию. Как он сказал, легион без артиллерии – не легион.

– Получается небольшая армия.

– Так и есть. Прекрасно снаряженная, вооруженная и подготовленная армия. А его обоз – песня. Никогда прежде я не видел такого устроения и благополучия. Как и общего порядка. Крепкая испанская терция – толпа селян по сравнению с его легионерами.

Павел IV задумчиво скосился на кардинала Медичи, который продолжал благодушно улыбаться.

– А что тебя так развеселило? – с раздражением спросил он у него.

– На днях мне стало известно, что князь предложил рыцарям Тевтонского ордена присоединиться к его походу. Они отказались, сославшись на немощь и неустроение. После чего Андреас обозвал их трусами, мерзавцами и лицемерами, которые только и способны грабить христиан.

– Вот так и сказал?

– Он сказал грубее. И теперь я смотрю на это снаряжение, слушаю и откровенно умиляюсь недальновидностью ландмейстера. Ему для полноты картины осталось только какую-нибудь бучу затеять на границе с Московией, чтобы окончательно втоптать репутацию ордена в дерьмо.

– Проклятье! Почему мне об этом не сообщили?!

– Потому что я сам узнал только сегодня утром. Да и то – из третьих рук. Эта новость распространяется купцами. Сам орден молчит и делает вид, что ничего не произошло.

– Какова цель похода князя? – обратился Папа к Карло Борромео.

– Антиохия. Во всяком случае, он так говорит.

– Врет! – с раздражением воскликнул французский кардинал.

– Почему?

– Патриархи востока с прошлого года крайне возбуждены и активны. Сулейман их не трогает, опасаясь вызвать раздражение и без того буйных подданных. Это явно неспроста.

– Освобождение Антиохии само по себе значимое событие. Если они заранее прознали, то…

– Нет, – перебил французский кардинал. – Они явно что-то затевают.

– А что будем затевать мы? – постарался сменить тему представитель испанских Габсбургов. – Князь начал полноценный Крестовый поход. Он высадился в Трапезунде, в союзных христианских землях. И имеет все шансы на успех предприятия. Что в этой ситуации будем делать мы? Ведь он реально может возродить княжество Антиохию. Или даже королевство Иерусалим.

– Откуда такой оптимизм?

– Андреас не похож на дурачка, который глупо испытывает свою судьбу. Снаряжение этого воина и описание его легиона заставляет крепко задуматься.

– Османы – сильный противник.

– Не сейчас. Их основные силы находятся в Венгрии и Междуречье, из-за чего, ударив со спины, князь имеет все шансы на успех. Удержит он Антиохию или нет – другой вопрос. Но то, что возьмет, полагаю, сомневаться не стоит. И где в это время будем мы?

– И что ты хочешь? – с раздражением поинтересовался французский кардинал.

– Чтобы Святой Престол выпустил буллу, объявляющую этот Крестовый поход благословенным и призывающую всех честных христиан присоединиться к князю Антиохии в его благородном порыве. И чем больше там будет католиков, тем лучше для нас. А то ведь к разделу этого пирога мы можем не успеть. Мало ли что там задумали Патриархи?..

– Может быть, просто князя отвлечь от похода?

– И как это возможно?

– В связи с уходом князя в Крестовый поход со всеми верными войсками в Польше и Литве началось движение, направленное… хм… на войну с Московией. За Смоленск, Псков, Новгород и сюзеренитет над Ливонией. Сигизмунд колеблется. Однако если его подтолкнуть, то он может начать вторжение, которое станет угрожать не только землям князя, но и его делам. Эта война принесет ему большие убытки и, полагаю, вынудит вернуться в Европу.

– И чего мы этим добьемся?

– Мы воспользуемся им как знаменем, собирая людей в Крестовый поход. Но не позволим ему получить владения или реальное влияние в тех землях.

– А чем он нам мешает? Разве он нам враг?

– Он православный. Да, не еретик. Но и не католик. Не думаю, что для нас будет здравой политикой возрождение христианских государств в Святой земле под рукой православия.

– И поэтому ты предлагаешь отправить его терзать Сигизмунда?

– Сигизмунд не проявляет должного рвения и потакает еретикам.

– А ты думаешь, что, если в его земли зайдет Андреас со своим легионом, этого религиозного рвения станет больше?

– Если мы выступим посредниками и поможем успокоить зверя, то почему нет?

Все задумались.

Идея была достаточно заманчивой. Тем более что бурная активность Патриархов востока откровенно пугала. Еще не дай бог они попытаются возродить Восточную Римскую империю. Православную, а не латинскую, разумеется. И как с этим мириться? Нет. С этим мириться никак нельзя…

* * *

Август I Саксонский задумчиво перечитал письмо еще раз и посмотрел на стоящего перед ним человека. С виду вполне европейца. Итальянца или что-то в этом духе. Но это было не так…

– Отправитель сего письма просил что-то передать на словах?

– Разумеется, – кивнул этот мужчина. – Мгновение.

И с этими словами вышел.

Вернулся же с двумя спутниками, которые несли небольшой сундучок. Тяжелый. Вон как им руки он оттягивал.

– Прошу, – произнес этот… хм… курьер, и его спутники поставили свою ношу на крепкий, основательный стол курфюрста Саксонии. После чего открыли, воспользовавшись ловко извлеченным откуда-то ключиком.

Внутри были золотые.

Обычные золотые монеты. Османские. Султани[14].

А поверх них небольшой шелковый мешочек. Гость развязал его и высыпал на руку яркие капли «застывшей крови» – рубины. Потом вернул их на место.

– Недурно, – нервно сглотнув, произнес Август.

– Мой Государь считает, что это ничтожество Сигизмунд позорит престол Польши. А ты… ты достоин большего. Это, – махнул он рукой, – меньшее, что он может сделать для восстановления справедливости.

– Отрадно слышать.

– Единственное, что он просил тебя сжечь письмо после прочтения. Если по какой-то причине написанное в нем дойдет до ушей… ты и сам знаешь кого, то…

– Я понимаю, – кивнул курфюрст. – И полностью согласен с вашим Государем. Это все?

– Да.

– Тогда оставьте меня. Мне нужно подумать. Я дам вам ответ завтра.

– Как вам будет угодно, – произнес этот посланник и ловким движением закрыл крышку сундучка. Запер его на замок. И его спутники, подхватив свою весьма нелегкую ношу, удалились вслед за своим старшим. Под тоскливым взглядом курфюрста. Он очень не хотел, чтобы этот сундучок покидал его… ОЧЕНЬ…

Когда они удалились, он встал и, пройдясь по кабинету, остановился у окна. Сад. Красивый сад. Он цвел и благоухал.

Как же курфюрсту не хотелось принимать решение.

С одной стороны, дело, что предлагал ему Султан, выглядело достаточно простым. Найти какое-то количество верных людей и, переправив их в Тулу, совершить покушение на Марфу, жену князя Антиохии. И постараться сделать все так, чтобы окружающие подумали, будто бы нападение совершили поляки. Ничего сложного. Вырядить своих людей в обычную для поляков одежду и приказать между собой говорить на их языке. Благо, что среди подданных подходящих кандидатов хватало.

С другой стороны, он не хотел во все это ввязываться. Не только потому, что опасался гнева Андрея. Это тоже, но вероятность того, что он узнает, была очень небольшая. Больше всего его смущал срыв Крестового похода. А ведь именно этого в понимании курфюрста и пытался добиться Султан.

Конечно, протестантская мораль была гибка. Ведь только лишь вера была единственным критерием спасения. А потому дурные поступки не являлись препятствием на пути в рай. Но… что-то его останавливало. Что-то смущало. Какой-то червячок сомнения…

Пока.

Потому что вид этого сундучка с золотом и рубинами, которые ему прислали, давил на курфюрста изрядно. И мог серьезно ему помочь. Он, правда, и так не бедствовал. Но если вступать в борьбу за польский престол, которой отчетливо запахло в воздухе, то, без всякого сомнения, ему потребуются деньги. Много денег. Наемники, без которых это не провернуть, стоили слишком дорого…

Глава 6

1559 год, 21 мая, Тула

Марфа подошла к окну и, огладив свой живот, скосилась на Сильвио, помощника своего супруга по безопасности.

Этот итальянец был родом из Флоренции. В свое время его схватили и тайно продали в рабство недруги. Сразу после того, как его наниматель и покровитель умер. Своей смертью, несмотря на все попытки его врагов ускорить дело. Но умер. И жизнь Сильвио следом полетела в Тартар…

Семьи нет.

Родичей нет.

Будущего нет.

И он сам раб, причем предназначенный для продажи на рудники или галеры. И когда появилась возможность уйти с Андреем на Русь, он охотно последовал за ним. Даже несмотря на то, что его земляки уговаривали его отправиться с ними прорываться к итальянским землям. Но ему некуда было возвращаться. Да и что он найдет в родной земле? Врагов, раздосадованных его возвращением? Нищету из-за того, что его владения, без всякого сомнения, конфисковали и поделили давно?

Отомстить хотелось. А как без этого?

Но не сейчас… Успеется. Месть – это блюдо, которое принято подавать холодным. И спешить с ним не стоит…

После ликвидации так и не начавшейся Смуты граф Триполи вернулся в Тулу и организовал своеобразную сортировку личного состава из числа освобожденных рабов. Ему требовалось понять, какие люди пошли за ним и как ими можно распорядиться.

Тех, кому было куда возвращаться, он не только отпустил, но и помог с транспортом. Ведь в Нарву регулярно теперь приходили испанские, английские и нидерландские корабли, что позволило многим вернуться домой.

Многим, но не всем.

Те же масаи оказались отрезаны от своей родины. Андрей им все объяснил. И предложил либо дать денег и оружие, благословив на долгую и бесполезную в общем-то дорогу, либо поступить на службу и уже никуда не дергаться.

Они посовещались и решили не рисковать. От добра бобра не ищут. Да и дома их, скорее всего, давно похоронили, отдав жен и коров другим…

Царь не захотел брать столь экзотичных ребят. Слишком уж они «загорелые» были ликом. «Яко черти» – как отмечал Иоанн Васильевич. Посему пришлось графу этих ребят оставлять у себя. В качестве небольшого специализированного отряда лично преданной гвардии. Той самой, что он оставил жене и которая теперь обеспечивала ее безопасность. Исключая родичей и в дополнение к ним, на которых теперь висело графство и крепость Шат.

С остальными дела обстояли примерно схожим образом. Кто хочет – может отправляться домой. Кто хочет – может оставаться. Но в этом случае подчиняться Андрею требовалось безукоризненно.

Остались многие. Очень многие.

Благодаря чему новоявленный князь Антиохии сумел закрыть большинство кадровых проблем как в своем графстве, так и задуманном им легионе. Понятно, выучка этих ребят не шла ни в какое сравнение с бойцами полка, особенно самыми матерыми ветеранами. Но эти бывшие пленники и крестьянами не были. А потому мышцы и какие-никакие навыки у них имелись. Как и практический боевой опыт.

Среди них в процессе профессиональной сортировки он и обнаружил Сильвио. Относительно молодой мужчина провел больше десяти лет на службе своего покойного господина и собаку съел на вопросах безопасности. Ибо в Италии тех лет эти вещи были отнюдь не праздным баловством. Все друг друга люто-бешено травили и резали с самым изворотливым упорством.

Цивилизация-с!

И вот теперь Сильвио стоял рядом с беременной Марфой, преданно смотря на нее. Женщина эта оказалась под стать своему супругу. Удивительно образованная и изощренная умом даже по меркам Италии. Здесь же она сияла просто как яркая звездочка. И, разобравшись в обстановке, он посчитал за честь служить таким людям. После же ее слов о предстоящих покушениях он особенно напрягся. Надвигался момент истины. Сумеет ли он спасти тех, кто протянул руку помощи ему? Или вновь потеряет нанимателя и покровителя?

– Госпожа…

– Ты все сделал?

– Я послал весточки нашим людям в Калугу, Коломну, Белев, Серпухов и прочие города округи. По самому городу нашему сорванцы гуляют и внимательно приглядывают за прохожими. Отец Афанасий и его люди также начеку.

– А моя охрана?

– Она всегда готова отразить нападение. Десяток мавров готовы в любой момент сопровождать тебя в поездке, а два остальных десятка присоединятся, если потребуется. Ваши с князем родичи в графстве также поставлены в известность о возможных неприятностях. Уверен, что они не оставят мои слова без внимания.

– Патрули?

– Город и его округа под самым пристальным контролем. Городская стража усилена добровольцами из числа милиции[15] и уже сегодня ночью со всем радением держала улицы города под контролем. А служилые татары Ахмета и без того рыщут в округе, до пяти дней пути от Тулы, отлавливая разбойников. Уверяю тебя, госпожа, в город комар не пролетит без твоего ведома.

– Со стороны степи тоже?

– Разумеется. Многие татары после взятия Азака присягнули на верность Иоанну Васильевичу и поступили под руку воеводы Тулы. Твоего супруга, к которому имеют самый трепетный денежный интерес, ведь он скупает у них шерсть и кожу по твердой цене. И обеспечивает защиту. Я им всем разослал весточки и уверен – они станут присматриваться ко всяким подозрительным путникам или опасным болтунам. Им невыгодно сориться с вами.

– Отрадно слышать, – кивнула она, вновь огладив свой живот. Ее третья беременность проходила спокойно. На удивление без токсикозов и прочих неприятностей. Сын, дочь и теперь еще кто-то. Как отметил Андрей:

– Главное, чтобы не барсук.

– Почему барсук? – удивилась тогда Алиса.

Но супруг лишь отмахнулся в своей привычной манере. Он далеко не всегда объяснял свои шутки. И если оказывалось, что жена просто не в курсе какого-то кусочка дискурса, без которого юмор не удался, то он и не парился. Как показала практика, долгое объяснение позволит все разъяснить, но смешнее от этого не станет, ибо упущен момент.

Княгиня еще немного пообщалась с Сильвио, обсудив и тщательно проговорив все меры безопасности. И только после этого выдвинулась за пределы чертогов воеводы, где жила. Пока, во всяком случае.

Это была небольшая каменная крепость башенного типа, построенная под сильным влиянием японской архитектуры. Массивный нижний этаж представлял собой сплошную стену. На втором этаже располагался вход внутрь с высокого крыльца. Да так сооруженного, что с него невозможно было даже пытаться пробить тараном ворота. Дальше начинались этажи с каскадом черепичной крыши и плавным уменьшением сечения постройки. На самом же верху красовалась небольшая наблюдательная башенка в духе этакого «чайного домика», откуда открывался прекрасный обзор на округу. И там круглосуточно находился наблюдатель, отслеживая ситуацию в городе и окрестностях.

Внутренние этажи с довольно высокими потолками имели крепкие, массивные перекрытия и мощные просторные лестницы. Это, конечно, не способствовало удобству обороны, но перед Андреем подобных задач и не стояло. Ведь резиденция воеводы – здание административное. Вот он и постарался обеспечить себе и своей семье определенный комфорт для жизни и работы.

Это здание было символом эволюции Тулы, которая продолжала развиваться чудовищными темпами. Городом светлого будущего. Сказкой во плоти. Чуть ли не царством славного Салтана, что на острове Буяне. Хотя обыватели Московской Руси иной раз про город болтали такое, что сказка Пушкина извелась бы завистью…

На левом берегу Упы к маю 1559 года стоял не только кремль, но и контур внешних стен, защищавший весьма приличный посад. Очень неприятных для любых местных противников стен. Землебитных, толстых, высоких, облицованных скорлупой римского кирпича.

Здесь располагались казармы и обширный жилой фонд. Кирпичный или землебитный. Причем полностью. Всё в городе успели переделать. Причем город, перестроенный по строгому плану, обладал ровными, как отчерченными по линейке улицами. Небольшими аккуратными площадями. И прочими атрибутами цивилизованного места. Ибо, по мнению Андрея, цивилизации без порядка не бывает.

Важным нюансом стало то, что вся жилая застройка в Туле оказалась либо двухэтажной, либо еще более высокой. Вслед за князем уважаемые люди города решили обзаводиться пусть малыми, но башенками. Ибо это оказалось удобно. Площадь они занимали малую, а всякого разного вмещали великое множество…

Через реку Упу был переброшен временный наплавной мост, который каждую ночь размыкался, пропуская лодки, струги и прочее. А рядом с ним потихоньку строился стационарный каменный мост. Зимой 1558–1559 года удалось сформировать два массивных «быка». Благо, что река не шибко глубокая. И, пробив лед, получилось их попросту отсыпать из изрядной массивности камней. Сейчас же, в мае, небольшая бригада строителей формировала волнорез из кусков привезенного гранита. Это было крайне важно из-за ледохода, дабы у «быков» не получались заторы.

Работ пока по каменному делу было выше крыши. Но перспективы радовали Марфу и вызывали восторги у жителей города. В том числе и потому, что на правом берегу Упы стоял еще один укрепленный район города. Новый. Полностью и безраздельно принадлежавший Андрею.

В районе слияния Упы и Тулицы, где в былые времена стоял древний кремль Тулы, потихоньку велись работы по возведению княжеского подворья. Укрепленного. По сути, еще одного башенного замка в японском стиле, только с некоторым защищенным двором.

По правому берегу Тулицы располагался конезавод.

А вот по левому берегу Тулицы… Здесь находилось все самое интересное – сосредотачивалось все мануфактурное производство города.

Источником энергии стал так называемый Андреев пруд, созданный там же, где и разместился в петровские времена Демидов пруд. Тулица, перегороженная плотиной, затопила обширные заболоченные берега. Только, в отличие от поделки Демидова, князь сразу же занялся дноуглубительными работами. На одном берегу цеплял к упору лебедку и тянул за канат утяжеленный нож-брус, что вытаскивал размягченный водой грунт. И так несколько раз. Потом переходили на соседний участок и заносили на плоту нож этого импровизированного грейдера соответственно.

Муторно.

Зато при таком подходе стремительное зарастание и заболачивание пруду не грозило. А людей на все про все требовалось с десяток. Причем исключительно на лето. Да и место для рыбоводства получалось отменное. Ведь после нескольких лет такой «чистки» водоем обретет ощутимую глубину и не станет зимой так сильно промерзать.

Над плотиной, расположенной в черте укрепленного периметра, находился «водяной цех», который за счет отопления в зимнее время позволял не выключать водяное колесо из рабочего оборота круглый год. Впрочем, одним водяным колесом не обошлись. На территории строили четыре каменных ветряка, из которых один был введен уже в эксплуатацию, хоть и нуждался в некоторой достройке. Плюс две дюжины воротов с приводом от волов.

Для Московской Руси тех лет концентрацию энергетической обеспеченности это давало невероятную. Ткацкая мануфактура, которая здесь стояла, этим, правда, не пользовалась. За ненадобностью. Станки были слишком примитивные. Пока, во всяком случае. Посему весь крутящий момент уходил на нужды железоделательного заводика.

Домна, пусть и маленькая, если не крошечная по меркам XXI века[16], нуждалась в том, чтобы нагнетать в нее массу воздуха, что было не так-то и просто сделать. Кузнечный цех использовал тяжелые «водяные молоты» и массу всякого рода воротов, без которых не работали бы простенькие механизированные молоты рангом пожиже. Переделочный цех с пятью пудлинговальными печами Холла не нуждался в особом энергоснабжении. А вот стальному цеху требовался привод мехов, без которых пять купольных печей попросту не работали бы.

Литейный цех, в котором Андрей планировал с горем пополам освоить хоть какое-то, пусть даже самое примитивное чугунное литье, пока еще не возвели. От него имелся лишь фундамент. Токарный и прочие цеха тоже существовали лишь в воображении князя. Да и те, что уже действовали, во многом обладали явными признаками китайского колхоза от дядюшки Мао. Что, впрочем, не мешало этому металлургическому узлу быть самым прогрессивным во всей округе… где-то на пару тысяч километров в радиусе или даже больше. Про перспективность и речи не шло, как и о его ценности для Руси…

Кузнецы-ремесленники все еще размещались со своими мастерскими на левом берегу Упы. Но в перспективе года, может быть двух, с ними уже были все необходимые договоренности о переходе на завод. Ведь будущим цехам требовались рабочие руки, из-за чего купцы присматривали желающих переехать в Тулу по другим городам, ибо местных кузнецов категорически не хватало…

Марфа подъехала в узкой двухколесной коляске[17] к этой большой строительной площадке. Грустно посмотрела на суету людей. Сверилась со своими записями. И, кивнув кучеру, двинулась дальше. К следующему чек-пойнту…

Она была одна.

Снова одна.

А ее благоверный хоть и делал очень важное и нужное дело, но вновь рисковал своей головой и находился за тридевять земель.

От сложившейся ситуации ее тошнило.

Грешным делом, она иной раз помышляла, будто от беременности. Но нет. Началось-то все раньше.

Андрей старался просто выжить и найти некий покой для себя и своей семьи. Но чем больше проблем он решал, тем больше на него сваливалось. Выходила этакая лернейская гидра, у которой вместо одной отрубленной головы появлялись две новые. И так шло до тех пор, пока в августе 1557 года он не предотвратил государственный переворот. А потом еще и Смуту.

Хорошее дело? Отличное!

Только вот по итогам вышло, что в Московской Руси де факто главный он, а не Царь. Что создавало предельно неестественную ситуацию. В том числе и потому, что людям, доверившимся Андрею, не хотелось переигрывать расклад. Их все устраивало. Не устраивало это только Царя и старую аристократию, ту ее часть, что еще не была связана с Андреем бизнес-связями.

Иоанну Васильевичу совершенно не нравилось положение свадебного генерала. А тех бояр да князей, что пережили кровавую расправу в кремле, отнюдь не прельщали перспективы дальнейшей утраты своих позиций. Тем более что теперь за Андреем стояли не только купцы, но и полки. Тульский, Московский, Рязанский, Новгородский и Коломенский. В разной степени лояльности. Но в целом – это основное ядро всех сил Московской Руси. С ними не поспоришь.

Что Андрею делать в такой ситуации?

Закрывать глаза и стараться жить дальше, пытаясь не замечать изменившейся диспозиции? Крайне опасно. Даже если он сам будет стараться подчеркнуто демонстрировать свою преданность. Царь и ущемленная аристократия могли в любой момент что-то неприятное устроить. Вплоть до внезапной летальности. Ядом накормить, кинжалом отпотчевать или еще чего сделать.

Брать власть в свои руки? Еще хуже. Потому что он не природный Рюрикович. Так что в довольно скорой перспективе, если Андрей станет официальной властью, недовольные займутся «восстановлением справедливости». Причем не Царь с аристократами, а свои же. Как это происходило с огромным количеством не очень дальновидных политиков. А сегунат или что-то подобное не установишь. Культура другая…

Так что муж не придумал ничего лучше, чем устроить масштабную разводку. И ладно бы безопасную. Но нет. Бегал теперь где-то, норовя шею свернуть, а ей сиди дома и переживай.

Грустно.

Хорошо хоть переписка с Царицей продолжалась. И та к ней явно очень тепло относилась. Во всяком случае, демонстрировала именно это. Без чего Марфа-Алиса совсем бы закисла…

Глава 7

1559 год, 22 мая, Феллин[18]

– Рад вас всех видеть, братья, – произнес ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг.

– С чем связана срочность? – спросил комтур Динабурга Готхард Кетлер.

– Из Москвы вернулось наше посольство.

– О! Это интересно!

– Более чем. Прошу.

– Князь Антиохии покинул пределы Царства. И с ним ушли почти все, кого он все это время готовил для похода. Как сказывали злые языки – на Ливонию.

– Но ведь были такие слухи!

– На Москве о том даже не слышали. Даже простой люд о таком не судачил. Так что это наши местные языком трепали. Не более.

– Я бы попросил! – вскинулся Кетлер.

– Всем известно, что ты, брат, стоишь за присоединение к Польше в качестве вассала. Но слухи нужно проверять, прежде чем бездумно повторять. В Москве меня на смех поднимали, когда я спрашивал о таком. И сказывали, что Андреас – крестоносец, и ему не пристало воевать с другими христианами. Во всяком случае, затевать эти войны самому. Так что…

– Он ушел, – перебил его ландмейстер, прерывая неприятное отступление. – И что же?

– Сейчас в Туле войск почти нет. Только родичи, отъехавшие из Коломенского полка, сидят в крепости Шат. Да небольшой гарнизон в самой Туле.

– Я слышал, там начали тренировать городскую милицию, – заметил Кетлер.

– Я тоже об этом слышал. Но на Москве о том судят весьма скептично. Ну какая милиция против воинов? Да и сколько их там? Вся их польза в том, что в случае осады они смогут поддержать защитников на стенах. Но об этом никакой речи пока не идет. Некому Тулу осаждать.

– А что Царь?

– Счастлив, насколько я смог понять. Я по прошлому году виделся с ним. Ходил мрачный и напряженный. Сейчас же сияет. Видимо, отъезд Андреаса был очень желанным для него событием.

– У них действительно был конфликт?

– Сложно сказать… – задумчиво произнес дипломат. – Я ни разу не видел, чтобы они сорились. При мне Андреас ни разу не выражал неуважение или пренебрежение Иоанну. Да и за глаза такого не говорил.

– Так в чем же дело?

– Не все то, что на виду, является тем, чем кажется.

– В каком смысле? – переспросил нахмурившийся Кетлер.

– В руках Андреаса, по сути, была сосредоточена вся реальная власть в стране. И Царь, несмотря на подчеркнуто вежливое поведение князя, не мог сделать ничего, что ущемляло Андреаса или как-то противоречило его интересам. Иоанн в сложившейся ситуации был… словно дитя малое при регенте.

– И Андреас добровольно отказался от власти?

– Я не знаю. Я не понимаю, что и зачем он делал. И ради чего отправился в этот дурацкий Крестовый поход, из-за которого столько шума. Вы можете мне не верить, но его крошечное графство давало целую прорву денег. Какая ему польза от всей этой Антиохии?

– Независимость?

– Он вполне мог купить у Иоанна Азак. Или, если уж так очень хочется, отправиться в Крым. Для него Давлет-хан не противник. Тем более что из-за серии поражений и резкого ограничения притока рабов[19] казна его пуста. Воевать ему нечем и не кем, так как в родах брожение. Особенно сейчас, когда он выступил против Сулеймана. Андреас на полуострове может и княжество устроить независимое, и даже целое царство. И никто не пикнет. А Крым – место во всех отношениях более интересное, чем Антиохия.

– Антиохия, как говорят, очень богата и плодородна.

– И стоит в окружении врагов. Князю это зачем? Как он ее удерживать будет?

Тишина.

Все присутствующие переглянулись с некоторым недоумением.

– А ты уверен в том, что в силах Андреаса занять Крым?

– Могу об заклад в том биться. Я переговорил с уважаемыми людьми в Москве. Прежде всего Шереметьевым, что и самого Андреаса хорошо знает, и воевал с ним, и смотрел на его приготовления, и имел беседы с другими уважаемыми людьми. Так вот он в этом даже не сомневается. Военный же советник испанского Рея прямо мне сказал, что князь подготавливает под Тулой что-то вроде усиленной терции. О чем он уже написал своему правителю. Вы можете себе представить, каких дел может натворить в Крыму даже простая терция?

– В Крыму живут не фламандцы.

– Тем хуже для Крыма. Степные контингенты совсем не держат удар.

– Они станут изнурять его тревожащими наскоками.

– В состав его терции включены конные отряды, которые, по словам Шереметьева, уже доказали свою силу. И били не раз превосходящие силы татар. С опорой на пехоту они окажутся ОЧЕНЬ опасны. У Давлет-хана не будет ни малейшего шанса, если Андреас войдет со своей терцией… хм… легионом в Крым. Но он отправился в Трапезунд, чтобы оттуда выступить на Антиохию. А это грозит тяжелым конфликтом с восточной армией османов под командованием Селима. Ясное дело, что появление крепкой терции, ох, простите, легиона попьет немало крови османам. Но этих войск попросту слишком мало. Селим сможет бросить против Андреаса в три, в пять, в десять раз больше людей…

– Странно.

– Очень странно. В Москве мнения расходятся. Кто-то считает, что он там себе голову свернет, возомнив непобедимым. Кто-то, что местным лучше молиться. Самые же осторожные и умные пытаются понять, что Андреас задумал на самом деле.

– А что думаешь ты?

– Я думаю, что нам нужно послать к нему хотя бы какой-то отряд. Крестовый поход как-никак. И чует мое сердце – нам с него еще долго будет икаться.

– Ты лучше расскажи, что у Царя с войсками, – криво усмехнувшись, спросил Кетлер.

– А ничего хорошего пока. Он начал переделывать разом все поместные полки, опираясь на те советы, что давал Андреас. Только не на все, а те, которые просты и удобны, как мне шепнули на ушко, из-за чего в полках массовое недовольство.

– А почему часть советов он пропустил мимо ушей?

– Иоанн не хочет идти против местной служилой аристократии. Да и на местах его приказы исполняются спустя рукава. Особенно в Рязанском и Новгородском полках.

– А в Московском?

– Там много лучше. Но…

– Думаешь, ничего не получится?

– Нужно время. Иоанн осторожен, но своего добивается. Как мне шепнули, он таким образом неугодных выявляет. И потихоньку станет теперь от них избавляться.

– Казнить?

– Да ну, – махнул рукой посол. – Зачем? В землях старого Казанского ханства остро не хватает людей. Всяких. Да и по Волге. Посему тех, кто срывать станет службу и приказы царские, туда отправят. Или, если очень буйный, в колонию заморскую московитов. Говорят, там этот их проходимец купил у туземцев остров за стеклянные бусы. Вот и обживаются потихоньку. И уж где-где, а там точно воины нужны. В самой непосредственной близости какое-то большое и агрессивное племя живет. Ирокезы, если мне память не изменяет.

– А если не поедут? Если разом поднимутся против Царя?

– Так он всех сразу не наказывает. И не будет наказывать. Так, полегоньку. Вполне в своем обычае.

– И сколько он так в этом обычае полки свои переделывать будет?

– Бог весть, – пожал плечами посол. – Но мне сказывали, что лет пять, не меньше. Московский года через два, край три, в дело сможет ходить. Потом, по слухам, Рязанский. Там старый знакомец Андреаса стоит воеводой. Очень наслышанный о делах в Туле человек. Потом Новгородский. По малым полкам сказать мало что можно. Но вряд ли они быстро изменятся. Не до них Царю, скорее всего, они дольше всего будут оставаться в старой службе.

– А сам что думаешь? А то все про шепотки сказываешь. Твои-то глаза что, разве не видят?

– Видят. И мню – лет через пять Царь за дело и возьмется. Он к тому и сам готовится, тоже на сие рассчитывая.

– Готовится? Что-то еще удумал?

– От Москвы строится хорошая, по ромейскому образцу дорога до Смоленска. Дабы в ненастье войска водить.

– О как! – воскликнул Кетлер. – А в Вильно о том знают?

– Полагаю, что да. Однако дорога строится не только к Смоленску, но и через Тверь на Новгород, а оттуда к Нарве и Пскову. По всему пути уже царевы люди разъехались – землям смотр ведут. Распоряжения просеки ставить делают. О заготовке материалов пекутся. Мужичков работных сыскивают.

– Вот оно что…

– И по слухам, от Нарвы через Псков на Смоленск третью дорогу станут тянуть. Тут семи пядей во лбу не потребуется, чтобы понять, к чему Царь готовится.

– Если мы первыми не нападем, то…

– Он сотрет нас в порошок. Тем более что лет через пять и Андреас либо издохнет где-то в землях магометанских, либо вернется многократно окрепшим. Неизвестно, как оно там у них сложится. Но полки свои на новый лад Царь точно перекроит.

– А как это на новый лад?

– Так терции с небольшими отрядами конницы.

– Ох… – только и выдохнул ландмейстер. – Это что же получается?

– То и получается, что лет через пять у Иоанна под рукой окажется самое малое три усиленные терции. Да еще сколько-то вспомогательной конницы. Мне сложно оценить то, насколько сильны окажутся эти войска, но явно крепче старых поместных. И Царь ожидает, что Литва станет поддерживать нас. Посему готовится не к легкой прогулке, а к большой и сложной войне.

– А если Литва не решится?

– Тем лучше. Царю. Потому что, окромя полков, Иоанн затеял и с нарядом своим большие перестановки. Мастера мне по пьяни много чего рассказали. Ругались. Что-де Государь к ним не прислушивается и гнет свое.

– Не разбегутся?

– Куда? Он им хорошо платит. Да и работа привычная. С их путаных слов я мало что понял. Но одно вынес точно – пушки да пищали Иоанн решил все переделать. По наказам Андреаса. Не могу сказать, насколько они станут хороши. Но, зная князя, вряд ли стоит ожидать какой-то глупости.

– Он закладывает и эти дела на пять лет? – уточнил ландмейстер.

– Именно.

Все задумались.

Ситуация складывалась совершенно уникальная.

Вот прямо сейчас Московская Русь, без всякого сомнения, была слаба. ОЧЕНЬ слаба. Скорее всего, не боеспособна. Однако уже через пять лет обзаведется тремя крепкими терциями и доброй артиллерией. Во всяком случае, есть все шансы ожидать этой трансформации.

Приличная часть помещиков, конечно, за это время переселится в казанские земли или даже ближе к Уральскому камню, а то и в Новый Свет. Однако выхлоп грозил совершенно кошмарными последствиями.

Все руководство Ливонского ландмейстерства прекрасно себе представляло возможности испанских терций. И понимало, что между ними и поместными полками пропасть в плане боевых возможностей. Особенно в свете того, что эти самые помещики – типичная конница татарского типа. Она мало годилась для нормальной войны, но прекрасно позволяла грабить и разорять земли. А терции – наоборот. Из чего можно было сделать вывод о коренном изменении политики московских монархов. В свете взятия Казани, Хаджи-Тархана и Азака это и так было понятно. Теперь же начались более глобальные изменения. И они не сулили ничего хорошего Ливонии.

Отдельным вопросом стояла артиллерия.

Что задумал Иоанн? Какие советы дал Андреас? Бог весть. Точных сведений пока не имелось. В том числе и потому, что мастерам под страхом самых суровых наказаний запрещалось болтать. И они даже по пьяни выражали неудовольствие лишь эмоционально, не углубляясь в технические детали. Что, дескать, им не дают самовыражаться. В чем именно? Не ясно.

Из-за чего ожидать можно было чего угодно. Тем более что из Нидерландов и Испании шел в Нарву поток оружия, доспехов, пороха, свинца и прочих военных припасов. В том числе и хороших коней. В Феллине прекрасно понимали, против кого московиты оборотят все это добро. Но пока ничего поделать не могли. Опасались Андреаса, что сидел в Туле и одним фактом своего присутствия угрожал им. Теперь он ушел. И появилось окно возможностей. Скорее даже не окно, а просторные ворота. Однако радости никто из присутствующих не испытывал. Потому как не понимали, что происходит.

Да, поведение и мотивация Иоанна Васильевича не вызывали вопросов. Он делал то, что должен был, и так, как привык. Его дальнейшие планы также проступали предельно явственно.

А вот Андреас…

Он был главным неизвестным во всем этом уравнении. Казалось бы – не самый значимый персонаж. Но после взятия Константинополя отрядом в две сотни бойцов его репутация была просто невероятной. Не только на Руси, но и по всему западу Евразии. Он стал кем-то вроде сказочного героя. Этакого недоделанного Геракла во плоти.

От персидского Тахмаспа до испанского Филиппа – каждый монарх старался быть в курсе того, где этот веселый парень и что делает. От греха подальше. И не только монархи. Он обсуждался аристократией так же повсеместно, как и купцами, из-за чего тот же Константинопольский рейд стремительно обрастал все новыми и новыми выдуманными подробностями. Вроде архангела Михаила, что летел над отрядом Андреаса и разил своим мечом его врагов. Или иных подобного толка нелепых подробностей.

На дворе медленно протекал XVI век. Его населяли обыватели, почти что повально наделенные либо религиозно-мистическим мышлением, либо чем-то более примитивным. Со всеми вытекающими последствиями. Они не понимали, КАК отряд в две сотни бойцов мог взять Константинополь с полумиллионом жителей. А все, что не понимали или не знали, эти люди охотно объясняли в привычном для себя ключе – сказочном. Точно так же, как некоторые обитатели XXI века видят за повышением цен на гречку с туалетной бумагой рептилоидов, за дурными законами – демонов, а за обоссанным подъездом происки чернокожих лесбиянок-трансгендеров из Госдепа или лично Владимира Владимировича, в зависимости от настроения…

Все это прекрасно видел и понимал Андрей, но не совет, собранный ландмейстером. Для него князь представал в настолько же мистическом, сказочном и непонятном образе, как и для всех других. Они были вынуждены учитывать его в своих планах едва ли не как младшее божество или какой-то зловредный дух, способный испортить им жизнь любым невероятным и совершенно неожиданным образом…

Глава 8

1559 год, 25 мая, Трапезунд

Андрей отпил из бокала хорошего вина и посмотрел на своего собеседника. Андроник Комнин или Ростом Гуриели.

Отличный командир.

Смелый. Умелый. Умный. И даже в какой-то мере удачливый. Иначе ему не удалось бы столько лет сдерживать османское давление и время от времени их громить, купируя все их попытки вторжения.

И вот этот человек явно нервничал, хотя и держался.

– Не понимаю, чего ты дергаешься, – максимально невозмутимо произнес Андрей, начиная этот давно назревший разговор.

– Не понимаешь? – нервно дернул подбородком Ростом. – Ты ведь заранее все знал! Эти люди…

– Каждый пребывает в своих иллюзиях, – пожал плечами Андрей.

– Конечно… – поиграв желваками, согласился Андроник.

– И я, и ты, и эти люди. Мало ли чего они там болтают. У меня есть свои цели, и я не вижу смысла от них отказываться. Как и ты, полагаю.

– Твое появление многое изменило.

– В твоих глазах, но не в моих.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Вот ответь, если бы я хотел подчинить себе Трапезунд, то мог бы?

– Без всяких сомнений.

– Тогда почему не делаю?

– Ну…

– Понимаю, что не знаешь. Но ведь у тебя же есть какие-то мысли на этот счет?

– Я не понимаю, – пожал плечами Андроник. – Неужели ты просто торгуешься с ними, стараясь получить более интересные условия?

– Нет.

– Тогда что?

– У меня крупнее цели.

Андроник замер с недоверчивым выражением лица.

– В свое время один писатель напишет: для Атоса это слишком много, а для графа де ля Фер – слишком мало, хотя речь пойдет об одном и том же человеке. Зачем мне Трапезунд? Что я с ним делать буду?

– А зачем тебе Антиохия?

– Т-с-с-с… – поднеся палец к губам прошептал князь. – Только им не говори.

– Так ты не туда идешь? – опешил Андроник.

– Туда.

– Но…

– Не задавай неудобных вопросов и не услышишь лжи. – расплылся в улыбке Андрей. – Прямо и честно я могу тебе сказать только одно – у меня очень большие цели. И Трапезунд мне нужен как верный и надежный союзник, но не как владения. У меня нет ни желания, ни времени гонять местных врагов и сидеть тут. Но я могу помогать. И меня вполне устраивает то, что на престоле Трапезунда окажешься ты.

– И что взамен?

– Ничего сверх того, что ты сможешь сделать. Мне нужен союз и твое доброе отношение. Я хочу использовать Трапезунд как операционную базу. Сюда удобнее всего привозить припасы. И отсюда удобно их перебрасывать в армию.

– А если придут османы? Без тебя и твоего легиона я не удержу город.

– Пока не удержишь. Уверен, что твои армянские друзья уже озаботились этом вопросом. К тому же если ты будешь верен своим обязательствам, то османам вскоре окажется не до тебя.

С этими словами Андрей достал тельный крест и поцеловал его.

– Тебе легко говорить… – буркнул Андроник.

– Мой легион – это полевая армия. Если бы я собирался просто занять Трапезунд и сидеть здесь сиднем, то не озаботился бы обозом и договоренностями с персами. Ради чего? Оборонять эти земли можно пехотой и не сильно при этом напрягаясь.

– Это могут быть просто слова.

– Ты знаешь, что я подарил персам их трон, захваченный османами, и реликвии Пророка?

– Разумеется.

– Безвозмездно. Ибо сколько бы я ни запросил за эти вещи, любая сумма станет унизительно маленькой. Ибо эти вещи – суть их чести и веры. В качестве ответного жеста Шахиншах пообещал прислать мне своих лучших коней для османского похода. Думаешь, он посмеет обмануть?

– Вряд ли… – после долгой паузы ответил Андроник. – В таких вещах не обманывают.

– Вот и я так же думают. Посему я прибыл сюда без коней. Но вчера из Азака вернулись корабли и началась разгрузка моего обоза. Согласись, довольно глупо везти повозки и прочее, не имея коней.

– Их уже разгружают?

– Да. Желаешь взглянуть?

– Конечно…

Не желая спровоцировать ненужные подозрения, Андрей выступил незамедлительно. Прямо в порт, где потихоньку разгружались подошедшие корабли. В галерах и несколько союзных трапезундских торговых судах привезли габаритные повозки. Ушкуи же несли на своих горбах специальное походное продовольствие[20] и прочие полезные хозяйственно-бытовые вещи, без которых никакая армия попросту невозможна. Исключая, пожалуй, порох и специальные боеприпасы. Их перевозили на галерах… от воды подальше…

Походное снаряжение все это время с августа 1557 года продолжало совершенствоваться. Причем под самым пристальным вниманием и участием Андрея. Например, удалось серьезно улучшить колеса. Посему все… вообще все колесные девайсы в обозе имели кованые железные полуоси. И стандартные колеса со сборной ступицей, каждая деревянная основа которой имела установленный внутрь кованый стакан с заглушкой и помещенные туда же цилиндрические подшипники скольжения. А также хороший березовый деготь в качестве смазки.

Крепко. Надежно. И дорого.

Казалось бы, мелочь. Зачем с ней так заморачиваться?

Переход на такие колеса и полуоси позволил очень серьезно поднять КПД движения повозки. А значит, уменьшить утомляемость тягловых животных и облегчить общий ход обоза. Скорость обоза всему голова. Ибо любой отряд движется со скоростью самого медленного своего элемента. Обычно даже в пехоте это обоз. Простые, примитивные перегруженные подводы не отличались подвижностью. Как и вьючные караваны, из-за чего эта мелочь в предстоящей кампании играла едва ли не главную роль.

Андронику же бросилось в глаза совсем другое.

Полевая кухня.

Князь Гурии сразу и не понял, что это за странная конструкция. Ибо даже ее идея находилась за гранью его мировоззрения. Впервые походная полевая кухня появилась в армии Наполеона Бонапарта. Незадолго до ее трагического финала в восточном походе. Но в европейские армии она пошла лишь в 1870-е годы. До того заботиться о пропитании нижних чинов считалось даже как-то неприлично. В лучшем случае раздавали какие-то продукты или позволяли грабить местное население. Все. Потолок.

А тут такое…

Причем для командного состава отдельной походной кухни не было. Они являлись общими. И в обязанности командира легиона входила проверка качества питания бойцов. Ежедневная, из-за чего отдельно питаться ему и особенно не требовалось. На одних пробах можно было вполне наесться.

Кухня представляла собой двухколесную коляску с подвеской по типу той самой, французской, начала XIX века. Она была более доступна для реализации, чем более поздние варианты.

На коляске располагалась дровяная печь с клепаным железным котлом. Двойным. В пустоту между стенками заливалась вода, чтобы еда не пригорала. Ее же можно было в дальнейшем использовать для горячего питья. Ибо кипяченая. Котел, разумеется, с крепко фиксируемой крышкой и примитивным перепускным клапаном лепесткового типа. Все-таки прочность не бог весть какая у клепаных швов. Перегружать их было плохой идеей.

Еще имелись два походных очистителя со сменными угольными фильтрами для воды. Причем сменными фильтрами в полевых условиях. Их мощности вполне хватало для того, чтобы обеспечить легион очищенной питьевой водой. С запасом.

Понятно, что ее после требовалось прокипятить.

Но мало ли что там по дороге встретится? И кипятить болотную жижу или какую-нибудь мутную песчаную воду не самая лучшая идея. Очень уж она нажориста. А так вот хоть какой-то фильтр. Причем перед выпускными отверстиями располагалась решетка из тонких серебряных пластин вроде радиатора. Чтобы дополнительно обеззаразить воду. Само собой, с крестами на этих пластинах и полным текстом «Отче наш».