Амбивалентность

Читать онлайн Амбивалентность бесплатно

© Наталья Тимофеева, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родиться меня угораздило в год смерти Сталина.

Ребёнком я была хилым, – однажды, когда мне было три месяца отроду, папенька положил меня в плетёную корзину, повесил её на руль велосипеда и повёз показывать своим друзьям. Холодная погода пятьдесят третьего года и ноябрь месяц сделали своё дело: крупозное двустороннее воспаление лёгких стало результатом этой прогулки, за что бабушка всю оставшуюся жизнь называла моего отца «Тимоха-дурачок». Синюю и задыхающуюся забрала она меня через окно дмитровской горбольницы, так как врачи от меня отказались, но и отдать не соглашались, и выходила в дубовой бочке, набитой смородиновым листом и другими снадобьями. С тех самых пор в меня вошло понимание, почему Диогену так нравились бочки. Бочка – это не только образ полого мира, это дубовая метафора защищённости от него. Тогда же бабушка начала подпаивать меня пивом «для сна и аппетита», но склонности к алкоголизму я у себя не наблюдаю по сию пору, хотя выпить хорошего вина очень люблю, особенно, в приятной компании.

Вечерами мама садилась в тазик с горячей водой и читала мне «АПЧехова», хотя в то время я мало что понимала в его коротких рассказах, зато стала очень хорошо запоминать на слух. Антон Павлович в дальнейшем оказался одним из наиболее любимых мною писателей, – это он научил меня чувству юмора и житейской мудрости, а также, поселил в душе непреодолимую страсть к чтению.

В четыре года я записалась в детскую библиотеку, в пять – начала играть на скрипке, в шесть – солировала на сцене Колонного зала Дома Союзов, так что, пусть никто не говорит про новоявленных «детей индиго», талантливые дети были всегда и всегда будут, скорее, останется загадкой, откуда берутся дебильные взрослые и депутаты Государственной Думы. Правда, струны из зависти мне подпиливали уже тогда, – я была самая маленькая и самая способная ученица музыкальной школы. Людмила Яковлевна Жибицкая была чрезвычайно строга, но я её не боялась, хотя и плакала иногда из-за её крика. Бабушка как-то ходила выговаривать ей за грубое обращение с учениками.

Айзека Азимова я полюбила в шесть лет, а в первого мальчика влюбилась тогда же, когда записалась в библиотеку. Помню, как я пришла к объекту своих воздыханий, и мы с ним ловили картонных рыбок удочкой с магнитиком, налаживая семейную жизнь… Мой дед, Кузьма Егорович, одетый в солдатскую шинель, возник на пороге совершенно неожиданно и, больно взяв меня за ухо и протащив ревущую через весь город, вернул домой…

Годом позже я проявила способности к предпринимательству. Сильна была моя любовь к карамельным подушечкам, которые дед наотрез отказывался покупать, идя в город и имея одну и ту же отговорку по возвращении: «Конфетошник околел!» Я надёргала в огороде моркови, в надежде на вырученные деньги купить себе конфет, и села с нею возле магазина на деревянный ящик. Опыт оказался неудачным. Денег на конфеты я не выручила, так как корнеплоды мои почему-то не имели спроса, хотя были на пять копеек дешевле, чем у тёток, стоящих в одном ряду со мной, а вот ухо в очередной раз пострадало. Морковный бизнес загубила соседка, нажаловавшаяся бабушке: «А ваша Наташа морковкой у магазина торгует!» Она пошла за хлебом и наткнулась на меня, Кузьма Егорович среагировал мгновенно, как при артобстреле…

Помню, как дед зимой возил меня в музыкальную школу, обвязав вместе со скрипкой пуховым платком и приторочив к санкам… Сугробы в Дмитрове наметало такие, что не было видно, кто идёт по дороге. Я обнимала скрипичный футляр и дышала сквозь пуховый бабушкин платок, надышивая иней на ресницах, а дед тащил сани за верёвку и воспитывал меня по дороге, смеясь и подтрунивая. Вообще мне по жизни везло. Музыкальная школа находилась в помещичьей усадьбе, а школа общеобразовательная стояла напротив собора в валу. Старина окружала меня повсюду, питала своей живительной силой и направляла в нужное русло. Мой дом был ровесником века, а во дворе его лежал огромный красный гранит, по-видимому, жертвенный камень, Бог весть как попавший туда. Посреди его была как будто выдолбленная долгим падением воды лунка, я устраивала в ней «секреты», а бабушка гоняла меня от этого валуна, беспокоясь, что я свалюсь в колодец, куда дедушка напустил зеркальных карпов. Он замерял камень каждую весну и говорил, что он растёт… Даже камни растут в этом мире.

Мне нравится погружаться в свои воспоминания о детстве, так как негативные события со временем подёрнулись флёром умиления, но! Именно негативные моменты жизни, боль, перенесённая и не сломившая, любовь и ненависть делают человека способным воспринимать малейшие оттенки действительности и сострадать не только близким, но всему миру. А ещё стыдиться за этот мир, будучи уверенным в ответственности не только за себя самого, но за него тоже, за всё, содеянное другими людьми. А может быть, меня просто неправильно воспитали.

Когда мама ушла от отца, она сильно побила меня, сдвинув позвоночные диски. С тех самых пор, то есть, начиная с четырёхлетнего возраста, я испытывала физическую боль каждый день. Она стала моим спутником и воспитателем навсегда, но не озлобила, а наоборот, сделала более восприимчивой к боли других….

После были годы учёбы, спорта, работы, всевозможных курсов и усовершенствований серого вещества, о чём я непременно напишу когда-нибудь, если почувствую, что уже не могу держать этого в себе.

Итак, девочка со скрипкой повзрослела, сама стала матерью, вырастила двух дочерей, одна из которых стала её злейшим врагом.

В перестроечные годы, когда я была готова, если понадобится, ради своих детей выпустить из себя всю свою кровь до капли, когда я бежала, как зашоренная лошадь на скачках, таща за собой к светлому будущему двух упирающихся девчонок, я даже представить себе не могла, чем всё это закончится. Моя старшая дочь, красавица Екатерина, помирившись с отцом, которого не видела и не слышала более 15 лет, вместе с ним заказала меня бандитам из-за нашей трёхкомнатной квартиры в центре Москвы. Бог ей судья. Это как раз та причина, по которой я очутилась в чужой стране, о чём ещё ни разу не пожалела. Стихотворение «Белокожая девочка» посвящено моей старшей дочери, которую я, скорее всего, больше никогда не увижу.

Собственно, мои стихи, полившиеся водопадом после многолетнего перерыва, когда я учила, кормила, лечила и так далее по списку, отражают подлинную действительность того, что я испытываю к окружающим меня людям и всему, что было создано Творцом. Вот, когда я вспомнила слова Ахматовой (в то время я не читала стихов, исключительно фантастику и технические журналы, так что, имя Анны Андреевны мне мало о чём говорило) прочитавшей мои первые детские и юношеские стишки из рук знакомого моей матери… Пророчество её исполнилось наполовину, – меня узнали и услышали. «Большое будущее» меня мало интересовало и теперь уже не интересует, хотя приятно греют душу озвученные композиторами песни, которые поют лауреаты всевозможных конкурсов и заслуженные артисты.

Интернет вошёл в мою жизнь вместе с работой в Московской Патриархии, как это ни странно звучит после авиационного ОКБ. Дед мой по отцовской линии был православным священником дворянского рода, имел митрополию, а прабабушка по материнской – еврейкой-полукровкой. Мой папенька благородных кровей женился, по мнению своей матушки, весьма неудачно, а моя маменька вышла замуж наоборот очень перспективно, но ушла от отца она как раз по собственному желанию из-за своей непомерной ревности. Папа догонять её не стал.

Их расставание было самой большой болью для моего маленького сердца, я могла часами сидеть перед домом на лавочке и ждать, когда появится отец. Бабушка звала меня обедать, но я отвечала, что папа обещал прийти и, если он не увидит меня здесь, то может пройти мимо…

Диплом, который я защитила после того, как прочла все три городские библиотеки, окончила школу и техническое заведение, имел сложный заголовок: «Шарнирная балка крыла изменяемой геометрии». Нельзя сказать, что я ничего не соображала в этой области, но меня как-то не очень грела моя профессия. Работа в ОКБ – это отдельная история. Там был целый мир с его секретами – настоящими и мнимыми.

Я училась на всевозможных курсах, стала неплохим фотографом, начав снимать с 8 лет, писала и редактировала, торговала и вязала, готовила на заказ, разводила породистых кошек, работала в котельной, во вневедомственной охране, в церковной привокзальной часовне, в отделе Образования и Катехизации при Московской Патриархии, там же, практически из маломощной лавчонки раскрутила прекрасный магазин церковной утвари и ушла оттуда, поняв, наконец, что Богу деньги не нужны. В общем, многое в жизни я попробовала на вкус, но полное удовлетворение пришло вместе с осознанием того, что поэзия всегда жила во мне и стучала в висок, вся остальная жизнедеятельность служила только накоплению материала, из которого создаются стихи. По мере своих метаний по жизни я была знакома со многими известными современниками, такими как Иван Семёнович Козловский, Анатолий Петрович Рядинский, внучками Горького – Марфой и Дарьей, лётчиком-испытателем Кокинаки, оперной певицей Любовью Казарновской и многими другими.

Говоря о стихах, некоторые принимают за поэзию рифмованные предложения. Разубеждать их в этом совершенно бесполезно. Но, когда у меня уже совсем сводит скулы от написанных «собратьями по перу» несуразностей, я выдаю на гора пародии. Иногда я читаю их на своих творческих вечерах, но чаще они используются моими знакомыми на театральных капустниках в качестве анекдотического чтения. Морализировать по поводу коверканья русского языка и его уничтожения я не стану по одной простой причине – для меня это слишком больная тема.

Вторая моя бабушка, Евгения Ивановна Тимофеева, отцова мама, несмотря на своё дворянское происхождение, была заслуженной учительницей словесности РСФСР. Предать её память я не могу, вот потому не молчу и борюсь доступными мне средствами с немтырями, кичащимися своей катастрофической словесной безграмотностью.

Иногда я слышу: «Почему ты пишешь пародии на плохие стихи, они сами по себе – пародии?!» Дело в том, что хорошие стихи пародировать совсем не хочется, особенно, если творец их почил в бозе и не может ответить тем же. А вот авторы плохих стихов, по большей части, находятся в «святом» неведении, что их рифмовки плохи или совсем никуда не годятся, – как раз напротив. В частности, пародируемые мною поэтцы гордятся своими виршами и рекламируют себя, как классиков мировой литературы. Что делать, наверное, и впрямь наступил век дилетантов и их «толерантности» к извращенцам. Куриный помёт на грунтованных холстах в наше время тоже кто-то считает картинами, продавая и покупая это дерьмо за бешеные деньги… Человечество научилось нажимать на кнопки и потеряло часть своего мыслительного аппарата, поэтому мне иногда говорят, что стихи мои сложны для понимания, так как насыщены старинными, а потому, непонятными словами.

Голубчики мои, русский язык – это бриллиант среди жемчужин, забыв его или исказив до неузнаваемости, мы, славяне, превратимся в дарвиновских приматов, чего мне лично не хотелось бы. Вот умру, делайте, что хотите, а пока позвольте мне творить то, чем единственным я богата, не скопив за свою жизнь ничего, чем могла бы похвастаться перед миром, алчущим денег и славы.

Тимофеева Наталья. Март 2013 года.

Волны времени

«…И не с кем словом перемолвиться…»

  • …И не с кем словом перемолвиться,
  • Здесь только вьюги да ветра
  • С вечерней зори хороводятся
  • В кудели снежной до утра.
  • А утром застит взор сияние
  • От необъятной белизны.
  • Хранит неведомое знание
  • Изгиб серебряной волны
  • Под спудом тяжести немереной.
  • Покровом клади снеговой
  • Зима засыпала уверенно
  • Невероятный берег свой.
  • Где есть границы этой вольницы,
  • Мне даже в мыслях не объять.
  • Я вновь от дома до околицы
  • Иду с собакою гулять.
  • Рыжухе маленькой не терпится
  • На длинных лапах смерить пух,
  • Она в снегу юлою вертится
  • И перевесть не хочет дух,
  • Вздымая лёгкое пуржение,
  • То взвизгнет, то подпрыгнет вверх…
  • И я до головокружения
  • Люблю пушистый этот мех,
  • Что чистой влагою холодною
  • На ласку отозвался рук
  • И белизною благородною
  • Укрыл в молчанье всё вокруг…

«На окнах искры драгоценные…»

  • На окнах искры драгоценные
  • Горят в морозных витражах,
  • А на дворе снега степенные
  • Летят, растя, как на дрожжах,
  • Сугробы, крыши и поленницы,
  • Вздымая стены вдоль дорог…
  • Зима-волшебница не ленится.
  • Пичуги малой голосок
  • С утра мне благовестит тоненько,
  • Стучит синица по стеклу.
  • Мелькнули на дороге дровенки, —
  • Бежит лошадка по селу.
  • И всколыхнулись потаённые
  • Вновь умиленье и печаль,
  • И времена самовлюблённые
  • Нисколько сделалось не жаль.
  • Пусть где-то кружат оглашенные
  • Машины, люди, города, —
  • Места глухие и волшебные
  • Я не забуду никогда.
  • И на чужбине неизведанной
  • И славной дивной красотой
  • Не город вспомню, – заповеданный
  • Вот этот угол всесвятой,
  • Где словно святочные пряники
  • Сидят на ветках снегири,
  • Да спит под снегом домик маленький,
  • А в окна плещет свет зари…

«Звёздный смех рассыпан по поляне…»

  • Звёздный смех рассыпан по поляне,
  • В лапах елей путается свет,
  • Можжевельник в небо ветви тянет,
  • На тропинке – одинокий след.
  • А в сосульках луч играет рдяный,
  • Капли солнца тоненько звенят,
  • Ветерок шарахается пьяный,
  • На пути морозя всё подряд.
  • Только треск в округе потаённый,
  • Только дым кудрявится из труб,
  • Только ветер, солнцем опоённый,
  • Достаёт дыхание из губ.
  • Я иду по бровочке дорожной,
  • Звуки мира тонут в тишине,
  • И летят снежинки осторожно,
  • Ластясь с тихой нежностью ко мне.

«Театр теней, – движение и звук…»

  • Театр теней, – движение и звук,
  • Неясный фон и чёрное скольженье
  • По мановенью неизвестных рук
  • За пеленою снега, – наважденье,
  • Иль этой зимней ночи колдовство
  • Назначено земле во искупленье?
  • Как безутешно вьюжное вдовство,
  • Её тоски декабрьской исступленье,
  • Когда она, не зная, где предел
  • Разгула тьмы и ветреного буйства,
  • Кочует в поле белая, как мел,
  • И охлаждает кровь и гасит чувства,
  • Шепча свои заклятья с ветром в лад,
  • И только лес, как тень, скользит за нею…
  • А где-то ёлки празднично горят,
  • Но никому не светят и не греют
  • Просторов этой грешной стороны.
  • Театр теней – движение и звуки…
  • Как неподъёмна боль моей страны,
  • Как много ей досталось слёз и муки!
  • А Новый год – лишь символ в облацех,
  • В чумном бараке пьяная гулянка.
  • Цеховикам у власти – нервный смех,
  • А дуракам под властью – спозаранку
  • Похмельный абстинент вкусить сполна
  • И жить сначала, как и прежде было…
  • Вновь плещет вьюги резвая волна,
  • Вновь телевизор источает мыло,
  • А гусь в духовке пахнет чесноком…
  • Змея ползёт, голов своих не пряча…
  • Театр теней приветствует молчком
  • Всех зрителей наивных наудачу.

«По ледяной беспамятной равнине…»

  • По ледяной беспамятной равнине
  • Рассыпал ветер чёрное зерно
  • Ольховых шишек, на берёзах – иней,
  • В цветах сурьмяных банное окно.
  • В снегу следы глубокие цепочкой
  • Оставил мне неведомый пришлец,
  • И вышил ворон крестовидной строчкой
  • Ступени заметённые крылец.
  • Приветно блещет утреннее соло
  • Неяркого луча, пушистый сон
  • Припорошил накатанный просёлок
  • И взял деревню целую в полон…
  • В кормушке птичьей гомон, токовище,
  • Крылатый шум, возня, мельканье глаз…
  • И только ветер бесприютный рыщет,
  • Взметая колкий по-над лесом газ.

«Как чёрный лёд, мерцает ночь…»

  • Как чёрный лёд, мерцает ночь,
  • Попав в лампадное сиянье
  • Луны неполной. Превозмочь
  • Ей невозможно расстоянье,
  • Соединившись с пустотой
  • За гранью видимого света.
  • Она и грешной и святой
  • Стать успевает до рассвета.
  • Дыханье мерное её
  • Несложно распознать глазами,
  • Услышать, как мороз куёт
  • Земному лону под парами
  • Кольчужный пояс, серебра
  • На труд свой ратный не жалея.
  • И раздувают мех ветра,
  • Над зимней кузней свирепея…

«Король касаний, ветер долгоногий…»

  • Король касаний, ветер долгоногий,
  • Опять ты землю раскачал подвздох!
  • Кривой сосулькой светоч мой двурогий —
  • Тихоня-месяц стаял и иссох.
  • Царапаясь, за полог зацепился —
  • За чёрный продырявленный навес,
  • И свет невзрачный холодно пролился
  • И вмиг за тучей байховой исчез.
  • Куда деваться от печали вещей
  • В распадке жизни, если ясен путь?
  • Вновь равнодушно звёздный ковшик плещет
  • Сыпучий иней, и зовёт уснуть…

«Мой зимний сон записан на снегу…»

  • Мой зимний сон записан на снегу
  • Следами птиц, мистическим сияньем…
  • Но соловеет ветер на бегу,
  • Под южным молодея обаяньем.
  • Что после сна? Налипнет льдистый шлейф
  • На ветви, почерневшие от горя?
  • Ворона на колодце дамой треф
  • Усядется, раскаркавшись в миноре?
  • Опять дорога речкой потечёт,
  • Ввергаясь в непролазное распутье,
  • А после вдруг наступит Новый год
  • С невероятно пошлой телемутью?
  • Чему-то будет радоваться люд,
  • Пуская фейерверки и петарды,
  • И год пришедший «новым» назовут,
  • И будут счастью несказанно рады,
  • Что нет войны, что есть еда и хлеб,
  • Что обокрали вновь, но не до нитки
  • Дебил с бандитом, милостью судеб
  • Стране наддав дуэтом под микитки?
  • Не слёзы ли – декабрьский этот дождь —
  • Земли, уставшей от вранья и драки?
  • Он сам похож на каверзную ложь,
  • Среди зимы в ночном пролившись мраке.
  • ***
  • Сквозь паузы ветра звучит одинокая нота, —
  • Плывёт через сумерки голос вечерней зари,
  • Как будто бы ищет в холодной пустыне кого-то,
  • Способного вместе с туманом в пространстве парить.
  • И домною плавит величие грёз колокольня,
  • А колокол, словно дитя, торопливо речист,
  • И чёрной неведомой птицей над пажитью дольней
  • Летит пономарь, как и ветер, упрямый солист.
  • Он в ряске крылатой, и руки его не одеты,
  • Они – тоже птицы, в верёвочных бьются силках…
  • И в сумерках звук с колокольни, как проблески света,
  • Сквозь паузы ветра звенит и звенит в облаках…

Романс с тишиной

  • Моей душе потребна тишина,
  • Её постигли разочарованья.
  • И потому душа моя больна,
  • Что оказалась пленницей сознанья.
  • Когда сердечных мук не превозмочь
  • И от печали скрыться невозможно,
  • Душе на помощь прибегает ночь
  • И тишиной врачует осторожно.
  • От скорби сон проворный утолит
  • И ничего в награду не попросит…
  • А в свете лунном мир вокруг дрожит,
  • Как бриллиант, и ветер тучки носит…
  • Во тьме ночной есть первозданный страх,
  • Но и любовь в ней обитает тоже.
  • И тают звёзды снега на губах,
  • И жизни миг становится дороже.
  • И вот пришла желанная моя
  • Благая тишь, унявшая тревогу.
  • Она одна мне кровная родня
  • И проводница трепетная к Богу.
  • От скорби сон проворный утолит
  • И ничего в награду не попросит…
  • А в свете лунном мир вокруг дрожит,
  • Как бриллиант, и ветер тучки носит…

Возвращение в деревню

  • Дорога инеем сребрится —
  • Сонливый убелённый путь…
  • Лишь пар вдоль зимника клубится,
  • Да снега намело по грудь.
  • Желтеет солнце над распадком,
  • Скупясь, холодный тусклый сок
  • Плеща, играет с тучей в прятки,
  • Окрасив нехотя восток.
  • И, нежности коварной полон,
  • Струится воздух ледяной,
  • И лес, морозами закован,
  • Искрится праздной белизной.
  • Но вдруг, как высверк, на поляне
  • Краснее крови алый куст
  • В рассветной разгорелся рани
  • Под снежный неуёмный хруст.
  • Калины тоненькие прутья,
  • Свой драгоценный дар держа,
  • Наполнили пространство сутью.
  • Как в сердце замершее жар
  • Вливает чувство ненароком,
  • Так ягод огненный привет
  • Затеплил в царствии жестоком
  • И сонном ясный чистый свет…

«Мороз горстями сыплет бриллианты, —…»

  • Мороз горстями сыплет бриллианты, —
  • Стеклянный лес затеплился огнём.
  • На елях и сосёнках – аксельбанты,
  • Берёзы ветви выплели дождём.
  • Хрустальный дождь… свечение и звуки…
  • Какая нежность в струях ледяных!
  • Ивняк речной свои топорщит луки,
  • И стрелы ветра застревают в них.
  • Река стоит… От холода застыли
  • И почернели в лавах камыши,
  • Посыпанные блёстками ванили,
  • Осока тихо рыжая шуршит,
  • Как нота утра, скупо-бережливо…
  • Под невесомой сутью бытия
  • Лишь я молчу, рассветного прилива
  • Седая бесприютная родня.

Добровольная ссылка

  • Кольцо для люльки вбито в потолок, —
  • Здесь мужа моего качала бабка.
  • Ухват у печки, закопчён горшок,
  • И занавеси вышиты, и тряпка.
  • Крючок на двери выкован, мудрён,
  • Дверные ручки литы из латуни,
  • А подпол – настоящий древний схрон,
  • Где ядра свёклы с редькой преют втуне.
  • Здесь пол скрипит под музыку шагов,
  • А брёвна стен хранят хвоистый запах,
  • Здесь в зеркалах сокрыто столько снов,
  • Шуршащих ночью на мохнатых лапах!
  • Здесь мышь скребёт за печью и в углу,
  • А в горнице заиндевели окна,
  • Дорожки протянулись на полу,
  • Узор на них руками бабки соткан.
  • И что ни тронь, – седая старина,
  • Хранящая и длящая былое…
  • За поворотом – «новая» страна
  • Кричит, гремит, не ведая покоя.
  • В её тылу, вдали от пошлых тем
  • Я наслаждаюсь святостью столетий,
  • Где мой приют так мудро, стойко нем,
  • Неповторим от дома до поветей.

«Взыграл буран под ветреное соло…»

  • Взыграл буран под ветреное соло,
  • Набрякли веки тяжкие небес,
  • Сквозь них сочится бледным ореолом
  • Свет полудённый на озябший лес.
  • Морозный дух захватывает горло,
  • Ритмичный скрип, как музыка, звучит
  • С шагами в лад, и все приметы стёрло,
  • И в целом мире буря мирволит,
  • А ели лапы подставляют снегу,
  • Летя сквозь ветер стрелами с земли…
  • Я погружаю душу в эту негу
  • И жду, чтоб память вьюги замели.
  • Пусть щёки жжёт нещадно, – только это
  • Биенье пульса с мыслями роднит,
  • И песня ветра в голове поэта
  • Стихом прекрасной Музы говорит.

«Мой остров – лишь точка на теле Земли…»

  • Мой остров – лишь точка на теле Земли,
  • Вновь зимние вьюги его замели,
  • Вновь призраком белым в ночи я бреду, —
  • Свернёшь ли, написано коль на роду!
  • Не грезится больше любви и тепла,
  • И жизнь, словно речка, под лёд утекла.
  • Того и гляди поскользнёшься в пути,
  • Порога родного в снегу не найти.
  • Ни речи, ни эха вокруг не слыхать,
  • Лишь изредка выглянет месяц, как тать,
  • И столько навалится в сердце обид,
  • Что сердце вздохнёт и навек замолчит…

Полночная звезда

  • Луны восходит половинка
  • Над необъятной тишиной,
  • В неверном свете ткут снежинки
  • Над миром полог ледяной.
  • В проранке туч полупрозрачных
  • Горит полночная звезда —
  • Хозяйка обиталищ мрачных.
  • Любви не зная никогда,
  • Она не ведает печали,
  • На Землю льёт холодный свет,
  • И взор её острее стали,
  • И в небесах прекрасней нет.
  • Она пророчества земные
  • Все перепутала давно
  • И светит в окна слюдяные,
  • Где бесприютно и темно.

«Морозный вечер. Звёзды, словно иней…»

  • Морозный вечер. Звёзды, словно иней,
  • А снег под небом звёздами искрится.
  • Графичны тени, в перекрестьях линий
  • Сгустилась тьма… и ветру не лежится, —
  • Он в ареал свой ледяную стужу
  • Вовлёк с дыханьем севера невольно,
  • И, продувая улицы, недужит
  • И плачет тонко так, что сердцу больно.
  • Таинственность, безлюдье, нарочитость
  • Небесного очерченного круга,
  • И хрупкая серебряная слитность
  • Меня, застывшей будто от испуга
  • Под чёрным небом, и безмолвья снега…
  • Весь этот мир – неведомая тайна
  • За дверью ночи, где покой и нега
  • Не закрывают глаз ничьих случайно…

«Простое имя – Ветер. Но не прост…»

  • Простое имя – Ветер. Но не прост.
  • Отстукивая каверзные ритмы,
  • С разбега прянет, забежит на мост*,
  • Как пономарь, начнёт бубнить молитвы,
  • В трубу подует басом и замрёт,
  • Прислушиваясь будто. Дальше – больше —
  • Так крышу дома на себя рванёт,
  • Что, кажется, её вот-вот встопорщит
  • И понесёт отсюда, словно лист,
  • Когда его кружит он по просёлку,
  • Потом издаст победный резкий свист,
  • Завоет с подвыванием, – лишь волку
  • Такой пассаж удастся звуковой,
  • А музыкант небес – разбойный Ветер
  • Способен с интонацией любой
  • Исполнить акапельно всё на свете.
  • Стучит опять, открыть ему? Пускай
  • Внесёт в избу свой свежий снежный запах…
  • Открыла, ну же, Ветер, залетай!
  • Нет, скрылся прочь, ушёл на мягких лапах…
  • * мост – в русской избе переход между жилой избой и крытым двором, где находится скотина

«Немного солнца плещется рыбёшкой…»

  • Немного солнца плещется рыбёшкой,
  • Блестит в речной протоке под мостом.
  • Лёд сгрудился в осоке белой крошкой,
  • И снег на берегу лежит пластом.
  • На нём деревьев росчерки синеют,
  • Полдневной тенью обозначив лаз,
  • Где лис живёт, калинов куст желтеет,
  • И ветер немудрёный свой рассказ
  • Высвистывает робко, будто стужу
  • Не он принёс на эти берега.
  • Он сам замёрз и тихо, тонко тужит,
  • Что на реке лишь холод и шуга.
  • А где-то там, на севере безмолвном
  • Армада туч таится подовых,
  • И скоро-скоро течь в потоке донном,
  • Попав под спуд торосов ледяных,
  • Речушке малой, лесу встать под стяги,
  • Белей которых только свет денной,
  • Бродяге ветру волком выть в овраге,
  • А вьюге быть неласковой со мной…

Скерцо

  • Лежу без сна. Уколом тонкий звук,
  • Как будто плач, и заболело сердце.
  • А за окном пурга, сто тысяч рук
  • Шального ветра вновь играют скерцо.
  • Мне так его трёхдольный такт знаком…
  • Как шутка свыше, падает игриво,
  • Настырно снег, приправленный дождём,
  • И залепляет окна хлопотливо.
  • Мне кажется, иль правда эта ночь
  • Для тех, кто завтра не хотел проснуться?
  • Летит душа, отпущенная прочь,
  • А телу вслед уже не улыбнуться…
  • Как много снега, или это сон
  • Уже вошёл ко мне, преград не зная,
  • И жмёт меня сугроб со всех сторон,
  • В гробу холодном сердце мне пластая?
  • Нет, рано, рано, закричал петух
  • И разогнал в округе сизый морок,
  • И ветер больше не тревожит слух,
  • А за окном улёгся снежный творог…

Зимний складень

  • Распеленал рассвет озябший лес,
  • Туман осел и слился с белым настом,
  • А эхо вслед за филином ушастым
  • Летит под хвойный ёлочный навес.
  • Нежна зима и ей настал черёд.
  • Там пустоты не мыслится осенней,
  • Где блещет снег в лесной угрюмой сени,
  • Где песня ветра за сердце берёт…
  • Вот вышла ночь и затворила дверь,
  • За горизонтом ей достанет места…
  • Зима, как неневестная невеста, —
  • Пора холодных мыслей и потерь.
  • Иду след в след за собственной судьбой
  • Быть на виду, забившись в дальний угол.
  • Мне так близка душа вороньих пугал,
  • Довольных едким смехом над собой.
  • Заплат не счесть на их чужом тряпье,
  • Они давно метафорами стали,
  • Не разживясь ничем в вороньей стае.
  • Лишь фишки дней, как ревностный крупье,
  • Сочтя впригляд и, может, ошибясь,
  • Ссыпаю в молью битые карманы,
  • Жду от зимы, грунтующей изъяны,
  • Собольей шубы… В голос, не стыдясь,
  • Пишу спроста о том, что видел свет,
  • Но без меня и вприщур не заметил.
  • Я за слепцов, как поводырь, в ответе,
  • Хотя на мой призыв ответов нет…
  • Распеленал рассвет озябший лес,
  • Туман осел и слился с белым настом,
  • А эхо вслед за филином ушастым
  • Летит под хвойный ёлочный навес.
  • Нежна зима и ей настал черёд.
  • Там пустоты не мыслится осенней,
  • Где блещет снег в лесной угрюмой сени,
  • А песня ветра за сердце берёт.

«Наст выпластал глазурью обливной…»

  • Наст выпластал глазурью обливной
  • Наносы снега, корочкою тонкой
  • Покрыл сугробы. Яркою блесной
  • Луны осколок виснет над картонкой
  • Зубчатой леса, плоской, как макет.
  • Образчик экспликации спектакля,
  • Что выделил из тени лунный свет:
  • Растрёпан дым над крышей, будто пакля,
  • И старой груши веерная плоть
  • Над пряслами чернеет убелённо,
  • И дальше – сине-звёздная изводь
  • Заснеженного поля…. Утомлённо,
  • Сторожко наст ломается под шаг.
  • Там, ниже, снег пушится, словно вата.
  • Тропинка тянет ниточку в овраг,
  • Где ночи смысл недолговечный спрятан…
  • И так всегда, коль вырвешь хрупкий миг
  • Из мира замечтавшейся картины, —
  • Исторгнет сердце трепетное крик,
  • Постигнув вдруг земные величины…

«Неведомым законам мирозданья…»

  • Неведомым законам мирозданья
  • Я следую, рассудку вопреки.
  • Жду снега, словно первого свиданья.
  • Его объятья нежные легки.
  • Там, в городе грохочущем и диком,
  • Его никто не любит так, как я.
  • Опять цветёт на окнах повилика,
  • Брильянтовыми искрами маня.
  • Опять волшебной праздничной игрою
  • Под лунным светом радует, блескуч,
  • Пушистый белый полог. Землю кроет,
  • Спешит, летя стремительно из туч,
  • Кружится в вальсе белого молчанья
  • Хранитель и радетель вещих снов.
  • Сиятельный знакомец мирозданья
  • Укрыть закут мой бережно готов,
  • Чтоб я наутро утонула в пене
  • С избушкой вместе, как под колпаком,
  • И заспалась, забылась бы от лени,
  • Укутав плечи бабкиным платком.

«Ходит ветер по крыше…»

  • Ходит ветер по крыше,
  • Резок он и угрюм.
  • То в окно мне задышит,
  • Полон каверзных дум,
  • То метнётся, дичая,
  • Снег поднимет, бранясь,
  • И его распашная
  • Свитка – чистая бязь —
  • То заплещет крылами,
  • То накроет прогон,
  • Словно белое пламя,
  • Словно праведный сон.
  • Ветер, ветер, безумец,
  • Мне твой норов знаком.
  • Из простуженных улиц
  • Вырываясь рывком
  • И опять возвращаясь,
  • Ты не знаешь преград,
  • Гонишь снежную замесь
  • То вперёд, то назад,
  • Словно в игры играя,
  • Или мстя наперёд
  • Нелюбезному краю,
  • Где позёмка живёт.

«Учусь у снега быть сильней тепла, —…»

  • Учусь у снега быть сильней тепла, —
  • При плюсовых эмоциях не таять.
  • Меж ним и мной двойная гладь стекла,
  • Но он в себе мою хоронит память…
  • Снежинок рой летит, как нежный сон,
  • И всё вокруг становится безгласным.
  • И нет ни низа с верхом, ни сторон,
  • Всё – только бесконечность. И напрасным
  • Окажется увещеванье дня,
  • Что он лишь в череде один из сотен.
  • Мне снег и проповедник, и родня,
  • И друг любезный, что душе угоден.
  • Учусь его встречать без суеты,
  • Не прятаться от холода в страданье.
  • У снега есть знакомые черты
  • Моей зимы и есть её мерцанье.
  • К нему я без боязни выхожу,
  • В его объятьях утонуть – блаженство.
  • О чистоте я по нему сужу,
  • Я по нему равняю совершенство…
  • Но почему он не выносит слёз,
  • Их выстудить ему – такая малость?
  • Ты таешь, снег, ведь это не всерьёз?
  • В живой ладони лишь вода осталась…

Метаморфозы

«Серебряные сны, прелестные мечты, —…»

  • Серебряные сны, прелестные мечты, —
  • У святочных недель знаменья ненаучны.
  • Метелица летит, как ангел красоты,
  • Выравнивая даль задумчиво-беззвучно.
  • По мне бела-зима соткала саван свой,
  • Он крыльями укрыл мои былые раны,
  • И сердца стук затих под хладной пеленой,
  • И взор объял легко небесные поляны.
  • И в святочных краях, где грусти места нет,
  • Я буду гостевать до самого Крещенья,
  • И пусть приснится мне небесный чистый свет,
  • Луч Истины святой, души преодоленье.
  • Пусть будет наяву не больно, не грешно
  • И дальше жить со всем, что не даёт покоя…
  • Пусть носится метель в шубейке распашной,
  • Чаруя белизной, над миром, надо мною…

«Когда сойдутся числа и знаменья…»

  • Когда сойдутся числа и знаменья,
  • В тот час огнём задышит небосвод,
  • Из недр земных послышится бурленье,
  • И лава с гор в долины потечёт.
  • И всё, что было создано веками,
  • И всё, что напласталось в наши дни,
  • Исчезнет под застывшими слоями,
  • Как ни бывало. Хаосу сродни
  • Возникнет мир из пепла и осколков,
  • Он будет нов, на прежний не похож.
  • Возможно, будет в нём не много толка,
  • Но царствовать в нём перестанет ложь.
  • Трава взрастёт сквозь поры грязевые,
  • А горизонт за лесом пропадёт,
  • Дожди пройдут над миром проливные,
  • И где-то снова ляжет прочный лёд.
  • А человек, – его прискорбна участь, —
  • Уже теперь дичает этот вид.
  • Жил на Земле, от колыбели мучась,
  • И вёл себя, как злостный паразит.
  • Но есть на свете мера и расплата,
  • Как есть всему начало и конец.
  • Ведь было нам предсказано когда-то
  • В огне найти бесславия венец…
  • Какой-нибудь моллюск головоногий
  • Через земные миллионы лет
  • Освоит эти долы и отроги,
  • Не зная, сколько здесь гнездилось бед,
  • Как жизнь бурлила, мчась без остановки,
  • И кровь текла людская, что вода…
  • Он выползёт из вод на сушу ловко
  • И будет пред собратьями – звезда…
  • Опять спиралью выгнется пространство,
  • Другая жизнь заступит в свой черёд,
  • И солнца свет с завидным постоянством
  • На мир земной, сияя, потечёт.

Медвежий угол

  • Сине-сизыми лапами ели
  • Держат снежный пушистый навес.
Продолжить чтение
Другие книги автора