Великий Годден

Читать онлайн Великий Годден бесплатно

Посвящается Катрин и Микаэлю

  • Тот жар вбирать мы можем научиться
  • За краткий срок, что здесь дарован нам[1].
Уильям Блейк

1

Все рассуждают о влюбленности так, словно это нечто совершенно удивительное, нечто в корне меняющее жизнь. Что-то такое происходит, говорят, и ты понимаешь. Смотришь в глаза своей возлюбленной или возлюбленному и видишь не только человека, которого ты мечтал встретить, но и такого себя, в которого втайне верил, себя, желанного и вдохновляющего, себя, никем не замечаемого прежде.

Вот что произошло, когда я встретила Кита Годдена.

Я смотрела в его глаза и понимала.

Только вот другие тоже понимали. Все остальные чувствовали то же самое.

2

Каждый год, когда заканчиваются занятия в школе, мы набиваем машину необходимым хламом и едем на побережье. После того как шесть человек заталкивают в салон самое необходимое, папа говорит, что в окно теперь ничего не видно, а в машине не осталось места для нас, и потому половина вещей выгружается, но это не спасает положение; что же касается меня, то дело обычно кончается тем, что я восседаю на теннисной ракетке или на мешке с обувью. Когда мы наконец отправляемся, настроение у всех испорчено.

Эта поездка – истинный кошмар, полный толчков, споров и маминых заявлений о том, что если мы не успокоимся, то у нее случится инфаркт, и каждый год папа сворачивает на обочину и говорит, что будет просто стоять до тех пор, пока все, к чертовой матери, не заткнутся.

Мы ездим на побережье с самого нашего рождения, а в теории такая жизнь существовала и до того: папа приезжал сюда еще ребенком, а мама – с тех пор, как повстречала папу и родила нас четверых.

Поездка занимает несколько часов, но в конце концов мы съезжаем с шоссе, и наше настроение меняется. Хорошо знакомый маршрут проделывает что-то такое с нашими мозгами, и мы начинаем повизгивать про себя, как приближающиеся к парку собаки. До дома остается ровно полчаса езды, и мы прекрасно знаем здешний пейзаж, каждый его дюйм. Мы соревнуемся, кто увидит больше лошадей и оленей или первым заметит сову, сидящую на заборе, или скачущего по дороге зайца Гарри. Гарри часто выбегает на середину дороги в день нашего прибытия, а также и в день отъезда, и это служит неопровержимым доказательством того, что наш мир – изощренная компьютерная симуляция.

Ничто не может сравниться с нашим приездом сюда. Папа заруливает на заросшую травой подъездную дорожку, мы выскакиваем из машины, кричим и мчимся к дому, пахнущему старой обивкой, солью и затхлостью – до тех пор, пока мы не открываем все окна и не позволяем морскому ветру ворваться внутрь.

Первый разговор всегда одинаков:

МАМА (мечтательно): Как же я скучала по этому месту.

ДЕТИ: И мы тоже!

ПАПА: Если бы только оно было немного ближе.

ДЕТИ: И здесь было бы отопление.

МАМА (твердо): Ну, оно далеко. И отопления нет. Так что нечего мечтать попусту.

И никто не удосуживается сказать, что именно она каждый раз затевает этот разговор.

Мама уже взяла совок для мусора и сметает мух с подоконников, а папа тем временем достает продукты и заваривает чай. Я бегу наверх, открываю ящик под кроватью и беру из него выцветшую прошлогоднюю майку. Она пахнет старым домом и берегом моря, и теперь так пахну и я.

Алекс проверяет со своего ноутбука камеры в домиках для летучих мышей, а Тамсин невероятно быстро распаковывает вещи – ведь мама говорит, что она не увидит свою лошадь до тех пор, пока все не разложит по местам. Лошадь ей не принадлежит, но она арендует ее на лето и готова спасти из огня прежде, чем любого из нас.

Мэтти, недавно выросшая из плоскогрудой девочки со слишком крупными чертами лица в шестнадцатилетнюю секс-богиню, переоделась в сарафан и резиновые сапоги и бродит по берегу, потому что воспринимает свою жизнь как один большой пост в Инстаграме. Она воображает, будто выглядит романтично и великолепно, и, к несчастью, это действительно так.

Раздается громкий шум, когда Малколм и Хоуп спускаются вниз, радуясь нашему прибытию на побережье. Гомез, очень большой, мрачный бассет-хаунд Мэла, лает во всю силу своих легких. Его нельзя винить в этом, потому что он знает – Тамсин и Алекс зацелуют его до полусмерти.

Мэл берет две бутылки холодного белого вина, и пока все обнимаются и целуются, папа бормочет:

– Давно пора. – Он бросает чай и идет на поиски штопора. Тэм устремляется к Мэлу, и он кружит ее так, словно она все еще маленькая девочка.

Хоуп заставляет нас встать по возрасту: я, Мэтти, Тамсин и Алекс. Потом делает шаг назад, любуется нами и говорит, что мы очень выросли и выглядим прекрасно, хотя имеет в виду в основном Мэтти. Меня из вежливости хвалят заодно с ней, и я привыкла к этому. Тэм фыркает и нарушает стройность рядов, за ней то же делает и Алекс. Не то чтобы мы не видели Мэла и Хоуп в Лондоне, но там это удается только между школой и работой, а поскольку мы живем в совершенно разных районах города, то встречаемся гораздо реже, чем вы можете подумать.

– Ужин подадим, когда вы будете готовы, – говорит Хоуп.

Папа протирает винные бокалы бумажным полотенцем, наполняет их и протягивает тем, кто старше восемнадцати, а Мэтти, Тамсин и мне достаются уменьшенные порции. Алекс появляется вновь и набрасывается на бокал Хоуп, как крысиная змея, когда та ставит его на стол, чтобы помочь маме с чемоданом. Он приканчивает вино в два глотка и вновь исчезает. Хоуп хмуро смотрит на пустой бокал, но папа снова наполняет его.

Все улыбаются, смеются и излучают оптимизм. В этом году все будет лучше, чем всегда, – и погода будет лучше, и еда, и развлечения.

Актеры собрались, лето начинается.

3

Наш дом в равной мере живописный и раздражающий. Во-первых, он меньше, чем кажется, и это забавно, поскольку с большинством домов все наоборот. Мой пра-прапрадедушка построил его для своей жены в качестве свадебного подарка в 1913 году. Дом выдержан в стиле, который мама называет поствикторианско-маньячно-чердачным. Семья владела им до 1930-х годов, когда моему предку пришлось все продать, чтобы заплатить карточные долги. Его сын (мой прапрадедушка) двадцать лет спустя выкупил дом, выкрасил в изначальный сиреневый цвет, и впоследствии все избегали упоминать о тех временах, когда семейство лишилось его. Прапрадедушка также построил дом на побережье для новых членов семьи, и теперь он принадлежит Хоуп. С тех пор как на сцене появился Мэл, дом считается их общим, хотя формально это не так.

Наш дом построен как летний, что своего рода блажь. Он не предназначен для того, чтобы жить в нем круглый год, вот мы и не живем. Он открыт всем ветрам, и у него нет теплоизоляции, трубы замерзают, если в холодное время года не пользоваться водопроводом и не заливать в ноябре унитазы антифризом, но нам нравится каждая его башня и башенка, и старомодные окна, и даже короткая лестница, ведущая в шкаф. Мой прапрапрадедушка, должно быть, имел исключительное чувство юмора, потому что все в доме в высшей степени оригинально. Зато из каждого окна можно видеть море.

Моя спальня находится в сторожевой башне. Большинство людей не стали бы претендовать на нее, потому что она до смешного маленькая. Кто-то достаточно высокий может одновременно коснуться всех четырех стен, если ляжет на пол, вытянув руки и ноги. В башне имеется встроенная кровать и лестница, ведущая к узкой вдовьей тропе, названной так потому, что женщинам нужно было где-то прогуливаться и смотреть на море в подзорную трубу в ожидании своих мужей, которые не всегда возвращались. Потому тропа и вдовья.

У меня есть медная подзорная труба, принадлежавшая еще прапрадедушке. Он служил на флоте и в последние годы жизни проводил много времени, делая то же, что и я, – стоял в башне с подзорной трубой, направленной на море. Понятия не имею, что он там видел, возможно, то же самое, что и я: лодки, Юпитер, сов, зайцев, лис и случайных обнаженных пловцов. Это своего рода неписаное правило – подзорная труба идет в придачу к комнате. Теоретически и труба, и комната могли перейти к Мэтти, Тамсин или Алексу, но перешли ко мне.

В моей семье существует великое множество традиций, скажем, передачи дома и передачи подзорной трубы. С другой стороны, нам явно не хватает традиций, какие есть у знатных семей, например, мы не называем каждого старшего сына в поколении Альфредом, не страдаем слабоумием, а ген азартного игрока ни у кого, кроме прапрапрадедушки, не проявлялся, что, конечно же, к лучшему. Но когда дело доходит до передачи собственности от одного поколения к другому, мы оказываемся прямо-таки на равных с королевой.

На другом конце дома – тоже башня. До рождения нас четверых мама и папа использовали ее как спальню, и это было романтично, но не практично, поскольку сильный ветер грозил снести ее, отделив от дома. Около пяти лет назад родители перебрались в комнату над кухней. Мама делает костюмы для Национальной оперы, и эта комната служит ей мастерской. Комната Алекса расположена на другом конце холла, ее называют «перерезанное горло». Я всегда думала, что это из-за какого-то мрачного давнего убийства, но папа говорит: просто она такая маленькая, что живущим там хочется перерезать себе горло. К плюсам комнаты относится шестиугольное окно и то, что в ней ты чувствуешь себя уютно, как в каюте.

Мэтти и Тамсин долгие годы жили в одной комнате. Но когда Мэтти исполнилось двенадцать, их расселили, дабы избежать кровопролития. Даже мама с папой поняли, что никто на всем белом свете не способен ужиться с Мэтти, и в результате она осталась единственной владелицей маленького гостевого домика в саду, что помогает ей чувствовать себя особенной. У Тамсин теперь своя комната, и это всех устраивает, поскольку там сильно пахнет лошадьми.

Между спальнями находится длинная лестничная площадка со встроенным сиденьем у окна, где можно расслабиться, или почитать, или поиграть в карты, или же посмотреть через большое окно на море. Хлопковая обивка сиденья до такой степени вылиняла, что трудно сказать, какого цвета она была раньше. Когда мы были маленькими, то называли это место игровой комнатой, хотя на самом-то деле это коридор.

Снаружи дом украшен викторианскими фронтонами и выступами, да еще и выкрашен в сиреневый цвет, так что даже рыбаки останавливаются, чтобы сфотографировать его на телефон. Когда я спросила папу, почему бы нам не покрасить дом менее броской краской, тот пожал плечами и сказал:

– Он всегда был сиреневым.

Всякого такого много в нашей семье – бездумности, эксцентричности.

Хоуп – самая младшая папина кузина; она родилась, когда ему было двадцать два. С тех пор как Мэл и Хоуп вместе, летом они живут в маленьком доме. Он расположен всего в сотне метров от нашего дома на побережье и выстроен из дерева и стекла, что было очень прогрессивно для того времени. Рядом с ним – большие деревянные столы, за которыми можно сидеть, есть и смотреть на море.

Малколм встретил Хоуп в театральной школе. Никто не думал, что их отношения окажутся такими длительными, – Хоуп казалась слишком разумной для того, чтобы жить с актером. Но они вместе уже двенадцать лет, и мы называем их Мэлихоуп, словно они единое существо. Где Мэлихоуп? Мэлихоуп выйдет к обеду?

– Надеюсь, Малколм не потеряет надежды[2], – говорит папа по крайней мере раз в неделю, и эта шутка довольно глупа, ведь Хоуп очень предана Малколму. И мы тоже, поскольку он безумно красив и к тому же неутомим в настольных играх.

Мэлу и Хоуп по тридцать с хвостиком, и они гораздо интереснее наших родителей. Они – заводилы всех наших летних предприятий: попоек, откровенных разговоров, покера на всю ночь. Оба они начинали как актеры, но однажды Хоуп решила, что ненавидит бедность, и потому сейчас преподает драматургию в университете в Эссексе. Иногда она озвучивает других, потому что обладает превосходной способностью имитировать чужие голоса, не то что Мэл. Какой бы акцент он ни изображал, всегда получается ирландский, а его потуги говорить как американец просто жалки. Никто из нас никогда не произносил этого вслух, но лучше бы уж Хоуп зарабатывала на жизнь, будучи актрисой, а Мэл преподавал драматургию.

Я видела Хоуп на сцене всего раз в роли Норы в «Кукольном доме». Мне было всего тринадцать, и лишь слепой не разглядел бы, как хороша она была. Я в жизни не встречала кого-то, кто, играя так мало, сумел бы выразить так много, и я этого никогда не забуду. Когда же играет Малколм, его эмоции заполняют всю сцену.

Мы обожаем Мэла. Он учит нас таким вещам, как бой на мечах, учит убедительно смеяться на сцене. Мэтти флиртует с ним, но она флиртует абсолютно со всеми, и потому это практически незаметно. Малколм отвечает ей тем же, дабы не ранить ее чувств. Мэтти совсем не глупа, но иногда мне кажется, что она самый обычный человек из всех, кого я знаю. Она говорит, что хочет стать врачом, хотя, похоже, ее мозг забит в основном сексом и обувью.

Мэтти только что вылезла из воды. Некому восхищаться ею, кроме рыб. Она кричит, ни к кому конкретно не обращаясь, что идет помочь Хоуп с ужином.

Я слышу, как Тамсин спорит с папой – хочет, чтобы он подвез ее до конюшни. Тэм дозволено ездить на Дюке летом, но далеко не каждый раз, когда ей приспичит, ее отвозят к нему. Она права в том, что такая поездка занимает всего пять минут, и еще двадцать уходит на то, чтобы ездить кругами, но если сложить все ее «пять минут» за лето, то надо признать: папа правильно делает, пресекая ее желание на корню.

Мама прекращает их дискуссию, и на несколько коротких мгновений в семье воцаряется мир.

4

– У меня для вас два сюрприза, – сказала Хоуп утром после нашего приезда, но отказалась признаваться каких, хотя все мы умоляли ее об этом. – Скажу вам за ужином.

Я не люблю сюрпризы. Мне нужны только факты, мэм, без шампанского и хитрых ухмылок.

Было почти шесть, когда я оторвалась от книги, которую читала, и выглянула в окно. Тэм шла от берега к нам, в руках у нее была большая тарелка с чем-то вроде водорослей, которые, возможно, предназначались для ужина.

В подзорную трубу я хорошо видела большую часть пляжа и все, что происходит между домом и морем. Я не заглядываю в чужие спальни, но считаю себя вправе смотреть на то, что делается снаружи. Мне был виден горизонт, и я различала названия судов. По губам людей в море можно было разобрать, о чем они говорят. До полнолуния оставалось всего два дня, и я любовалась голубыми, призрачными оттенками лунного света.

В доме царило волнение – ведь у Хоуп имелись какие-то там сюрпризы. Я гадала, а не собирается ли она объявить, что беременна, и если так, то можно ли считать это хорошей новостью. Хотя я очень люблю Мэла, все же он из тех людей, кто, не раздумывая, обменяет младенца на пригоршню волшебных бобов. И умудрится убедить всех, что поступил правильно, и на него будет сердиться одна лишь Хоуп. Мэл обладает избыточным обаянием, которое затмевает его недостатки. С ним хорошо поговорить, если вы сыты по горло жизнью или вас достали родственники, и он выслушает, а это вряд ли по силам кому-то еще.

Я вижу, как родители возвращаются с купания – они часто плавают в море в это время дня. На маме зелено-белый полосатый купальник и панама, что папа подарил ей на прошлый день рождения. На папе шорты и шлепанцы. Они идут близко друг к другу.

После заплыва мама разожжет гриль, а папа будет мариновать мясо и суетиться вокруг нее. Мэлихоуп будут ходить с тарелками салата и бутылками вина, которые потом откроют. И выпьют. Взрослые как следует надерутся. Дети тоже, если никто не станет обращать на них внимания.

Даже если я не вижу чего-то из своего окна, то вполне могу вообразить это. Прямо сейчас, например, Мэл играет с Алексом в шахматы на полу гостиной. Каждый раз, когда Алекс делает удачный ход, Мэл вздрагивает. Они оба жульничают, как пираты, и потому никто больше не хочет с ними играть. Не могу вспомнить, всегда ли Алекс играл нечестно или же научился этому у Мэла, утверждающего, что он изучает мышление преступников – на случай, если получит вдруг роль Мориарти.

Наконец я спускаюсь вниз. Хоуп уже пришла, и все пристают к ней – хотят знать, какие у нее секреты, но она настаивает на том, что время еще не пришло. Мэл говорит, что будет брать взятки, но только наличными.

– Да черт вас всех побери, – бормочет Алекс. – Надеюсь, это что-то интересное.

Видящая все в розовом свете Мэтти полагает, что секреты касаются ее, и она не так уж не права.

В половине девятого мы все сидим и ужинаем. Стол освещен лампами со свечами. Алекс сел в самом конце стола, и когда Мэл начинает разливать вино, то мама и папа не замечают, что один из бокалов – его.

Наконец Хоуп встает и стучит ложкой по своему бокалу, словно все не сидят как на иголках в ожидании этого момента. С того конца стола, где сидит Алекс, раздаются радостные возгласы, а потом глухой удар – Тамсин локтем отправляет его со скамейки на землю. Он остается там и хихикает.

– Я обещала два сюрприза, – говорит Хоуп, как мне кажется, слишком уж пафосно. Она нервничает.

– Близнецы? – встревает папа, и Мэл давится едой.

– Нет, не близнецы, но мы с Мэлом решили пожениться. Так что кто его знает.

Мэл шепчет:

– Боже упаси!

Но остальные радостно кричат и тянутся через стол поздравить их. Хоуп отталкивает протянутые к ней руки.

– Да ну вас, – говорит она. – Ведь мы уже довольно долго живем вместе.

Папа пожимает руку Мэлу:

– Молодец, Мэл!

Хоуп закатывает глаза:

– Молодец, потому что нашел женщину и захомутал ее?

Папа смеется.

– Свадьба состоится в последний уик-энд лета. Ничего особенного, просто небольшая вечеринка. Никаких родственников, кроме самых близких, несколько близких друзей, хорошая еда, никакого шатра. Все будет очень и очень просто.

– Как Мэл.

Мама шикает на Алекса.

– Никакого белого платья? – разочарованно спрашивает Мэтти.

– Мэл может надеть что пожелает, – отвечает Хоуп. И наконец они целуются сладким, комичным поцелуем.

Мы одобрительно кричим.

Хоуп поднимает руку:

– И последнее. Поскольку вся оставшаяся у меня в этом мире родня сидит за этим столом, я хочу воспользоваться случаем и поблагодарить вас за то, что вы оказались милыми и не такими бесящими, как могли бы. У меня все.

Алекс, который по жизни любит привлекать всеобщее внимание, блюет в траву. Мама хватает его за шкирку и затаскивает в дом. Нам слышны приглушенные крики, а когда Алекс возвращается, то кажется зеленым. Мама выходит за ним следом с ведром воды. Выглядит она очень сердитой.

– Можно я буду главной подружкой невесты? – Мэтти уже выбрала платье, которое будет на ней, и букет, что будет у нее в руках.

– А я? – вскидывается Тамсин.

– Две девушки с цветами… – говорит Хоуп. – Может быть, еще ты… или Алекс? – Она смотрит на меня, почему-то озадаченно.

– Нет, спасибо, – говорю я. – Если только ты не хочешь конкретно нас.

Хоуп улыбается и качает головой.

– Двух достаточно.

Алекс вскакивает с места:

– А как насчет меня? – Его глаза смотрят в совершенно разных направлениях.

– А что насчет тебя, дорогой? Я бы с удовольствием сделала тебя девушкой с цветами.

Алекс бурно радуется, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Ну хватит о свадьбе, – говорит папа. – А какой у тебя второй сюрприз?

А мы-то и забыли о нем.

– А, – говорит Мэл. – Наверное, не все знают, что крестная мама Хоуп – Флоренс Годден.

– Неужели та самая Флоренс Годден? – Папа и Мэл разговаривают как герои старого водевиля. То, что Хоуп – крестная дочь Флоренс Годден, – одно из главных обстоятельств ее жизни.

Алекс снова кренится в сторону.

– Флоренс снимает кино в Венгрии. А ее мальчики приедут из Лос-Анджелеса, чтобы провести с нами лето.

– О боже! – Мэтти, кажется, готова упасть в обморок. – Не могу поверить, что ты так долго молчала.

– Она сказала сейчас, Мэтти, – замечает Тамсин.

– Я не видела их целую вечность, – говорит Хоуп. – Подозреваю, они сильно изменились. Киту, должно быть, девятнадцать или около того, а Хьюго на год-два моложе. Вы, дети, не набрасывайтесь на них сразу же. Вспомните бедного баклана.

Мы на секунду замолкаем и вспоминаем баклана. Под руководством Мэла мы ухаживали за ним, но он умер от сердечного приступа – «из-за чертовски пристального внимания», как сказал Мэл. Это была предположительная причина гибели; но мы не узнали ничего наверняка, поскольку папа отказался огласить заключение о смерти. Тогда я нарисовала птицу с рваными крыльями, размах которых был равен росту Алекса. Из-за змеиной шеи и холодного взгляда его труп казался призрачным.

И напоминание Хоуп навсегда связало в моем воображении Кита Годдена с бакланом: золотой мальчик и потрепанная черная птица.

Хмм.

Хоуп села.

– Ну, – сказала она, – так-то вот. Может, выпьем за лето?

Все, за исключением Алекса, подняли бокалы. Мама смотрела на Алекса таким ледяным взглядом, что он опустился на траву под столом, да так там и остался.

Восемь голосов воскликнули хором:

– За лето!

5

До приезда Кита и Хьюго Годденов оставалось три дня. Никого из тех, кому было за тридцать, не встревожил надвигающийся апокалипсис, но Мэтти каждый свой свободный час проводила в безумных занятиях по самосовершенствованию. Остальные же с интересом наблюдали за тем, как она делает овсяные маски и взъерошивает перед зеркалом волосы.

– До чего же отвратительно! – буркнул Алекс. – Что касается меня, то я собираюсь показать мальчикам летучих мышей. – Он считал, это будет потрясно. Кто, в конце-то концов, не любит летучих мышей?

– Им не понравятся мыши, – сказала Мэтти.

– Спорим, понравятся. Спорим, там, откуда они едут, им жутко не хватает летучих мышей.

– А как же Бэтмен? – хихикнула Тамсин.

Алекс проигнорировал ее.

– Если им нравятся летучие мыши, значит, они ребята что надо. Если же нет, то пусть валят отсюда.

Я пожала плечами:

– Это справедливо.

– Бэтмен! – сказала Тэм на этот раз громче, на случай если мы ее не услышали.

– Не заткнулись бы вы и не исчезли с глаз долой. – Нервы у Мэтти были на пределе. Ей надо было смыть маску и заняться губами, а время шло.

– Намек понят. – Алекс встал и захлопнул ноутбук.

– Она сумасшедшая, – сказала Тэм, когда мы вышли.

Для Алекса это было само собой разумеющимся.

– Боже, надеюсь, они не похожи на слюнявых идиотов, обожающих сиськи, – простонал он.

– Сиськи, Алекс? – Из сарая появился Мэл с ящиком инструментов в руках. Нужно было починить ворота.

– Калифорнийские чуваки. Держу пари, все этим летом будет сосредоточено на сиськах и языках. Отвратительно, – хохотнул Алекс.

– Не надо первым же делом говорить об этом, юный сэр! – Мэл находил Алекса безумно забавным, равно как и все мы. – Не стоит предрекать худшее.

– Да уж, – согласился Алекс.

– А ты не довезешь меня до конюшни? – Тэм одарила Мэла самой действенной своей улыбкой. Он помахал перед ее носом отверткой:

– У кого-то из нас есть дела.

Тэм вздохнула и пошла за Алексом в дом.

– Похоже, мы с тобой остались вдвоем. – Мэл обнял меня за плечи. – Ну что, примемся за дело?

– Не-а, я, пожалуй, пойду поплаваю.

– Иди, – сказал он. – Предавайся светлым мечтам юности.

Я закатила глаза:

– Угу.

– Ты состаришься прежде, чем успеешь понять, что стареешь, и тогда вряд ли кто женится на тебе.

– Скажу Хоуп, что ты в отчаянии.

– Разумеется скажешь, милая.

Я пошла к морю и вошла в него.

Грядут перемены – все лето рядом с нами будут жить чужие люди. Хорошо это? Или плохо? Алекс прав: недели флирта и суеты вокруг Мэтти – это больше, чем я способна вынести. Может, хоть один из них окажется вменяемым.

Я позволила ледяному морю сомкнуться у меня над головой. В воздухе носилось слишком много всяких мыслей. А здесь, по крайней мере, было тихо.

Когда позже я натолкнулась на Мэтти, она выглядела по-новому: загорелая и какая-то отполированная, ее брови изгибались арками, ее ноги (и бог знает что еще) были совершенно гладкими и слегка намазанными маслом. Она пахла геранью и розами, и мы поняли, что она надушилась мамиными духами.

– Я взяла их напрокат, – сказала она, но разве можно взять напрокат духи? Разве можно их потом вернуть?

Она лежала на старой большой софе в гостиной и таращилась в телефон, словно к ней мог явиться джинн, если она потрет экран.

Мы с Мэтти совершенно игнорировали друг друга, не имея между собой ничего общего. И вряд ли стоит спорить о том, чьи жизненные принципы предпочтительнее, ее или же, напротив, мои.

Время шло, и мы ждали, когда все начнется.

6

Тем утром, что Кит и Хьюго Годдены приехали на побережье, Мэл играл в карты с мамой, Тамсин со своим пони была на конюшне, Мэтти красила ногти, а папа, Хоуп и я плавали. Гомез лежал в тени в саду за домом и тяжело дышал во сне.

Мы увидели машину: длинный черный «Мерседес» с тонированными окнами. Такие машины были необычны для наших мест, и мы сразу поняли, кто приехал.

Деталей мы не знали. Знали лишь, что они приедут, чтобы провести лето с Мэлом и Хоуп, и, откровенно говоря, разве что-то могло вызвать у нас более неподдельный экстаз?

Мэтти ужасно волновалась – наконец-то представление началось.

Я, как всегда, была полна подозрений. Почему мы? Почему здесь? Разве они недостаточно взрослые, чтобы провести лето без присмотра? Разве у них нет друзей в Лос-Анджелесе?

Тамсин была искренне влюблена в своего пони и потому не так восприимчива к романтическим приключениям, как остальные. Но даже она, получив мамину эсэмэску, бросила Дюку пару охапок сена в кормушку и пошла домой.

Мы все мигом собрались у входа. Тэм на велосипеде, Мэтти (ее ногти все еще были влажными), вышедший из дома Мэл.

Хоуп, мама, папа и я были уже на месте.

Летом мы обычно ходили в шортах и футболках поверх купальных костюмов и теперь смотрелись как наспех сколоченный комитет по встрече президента: разносортные, обгорелые на солнце и абсолютно не соответствующие торжественности момента. На водителе «Мерседеса» был темный костюм и галстук. Флоренс Годден появилась с переднего пассажирского сиденья и словно ступила на красный ковер, ее белая шелковая туника развевалась, как флаг. Гомез подбежал к ней, хлопая ушами, и, надо отдать Флоренс должное, она сняла перчатку, наклонилась и гладила его до тех пор, пока он не потерял к ней всякий интерес и не вернулся к своим делам.

Ей было за пятьдесят, хрупкая и слегка изможденная, на манер голливудских красавиц, темные волосы уложены в превосходную прическу, кожа блестящая, цвета бронзы, огромные очки в белой оправе, идеальные черты лица. Дорогие белые шелковые брюки и сандалии на платформе. Казалось, эти сандалии весят больше, чем она.

Мэтти смотрела на Флоренс Годден как на чудо. Настоящая кинозвезда, чей пик карьеры пришелся на прошлые времена, когда Мэтти еще не было на свете.

– Дорогая! – вздохнула Флоренс, увидев Хоуп. – Сколько лет, сколько зим!

– Да уж, – ответила Хоуп и обняла свою крестную.

– Как замечательно увидеть всех вас. – Флоренс говорила с естественным английским акцентом, который прятала в фальшивом техасском произношении. – Я уже вижу, что мои мальчики будут счастливы здесь.

Внимание принимающей стороны внезапно усилилось, словно мы следили за теннисным мячом. С заднего сиденья появился Кит, и взгляд Мэтти вдруг сфокусировался, чего я не видела долгие годы. Она почти никогда не считала, что выглядит хуже, чем кто-либо из толпы, и потому появление Кита стало для нее шоком. Мэтти привыкла к обожанию, она обладала совершенными формами, длинными ногами, огромными глазами и обалденными губами, так что и мужчины, и женщины, завидев ее, останавливались и откровенно таращились.

Но Кит Годден был иным: золотистая кожа, густые золотисто-каштановые волосы, ореховые глаза с золотистыми крапинками – своего рода золотая греческая статуя, воплощающая юность. На нем была старая белая рубашка поло с крокодильчиком на левой стороне, мешковатые шорты цвета хаки и шлепанцы. Его длинные волосы походили на змей Медузы, и он то и дело отбрасывал их назад.

Как мне запомнилось, он весь светился. Я могу закрыть глаза и увидеть, каким он тогда предстал перед нами: кожа такая, будто он провел долгие часы, поглощая солнечные лучи только ради того, чтобы снова вернуть их миру. Его голос тоже был золотым, низкий и чувственный, а не брюзгливый, как у нас.

Кит Годден обратил взгляд на каждого, улыбаясь при этом солнечной улыбкой. Его голос был полон уверенности, и все слегка наклонились к нему, чтобы слышать лучше.

Мэтти представили первой, и Кит торжественно предложил ей руку. Я ожидала вспышку молнии из-за соединения жара и холода или же, по крайней мере, землетрясения. Секунды за четыре он очаровал ее практически до смерти.

Наше волнение зашкалило.

– Хьюго, дорогой, ты где? – Флоренс склонилась над «Мерседесом» и сняла очки, высматривая в темном углу машины своего второго сына, нашла его, ухватила за кисть, так что он наконец вышел на свет, коричневый и довольно обыкновенный. Он слегка горбился, был выше и тоньше брата и сложен не так атлетически. На нем была простая голубая майка, джинсы и белые кроссовки. И ничего больше: ни тебе причудливого кардигана, пиджака или бейсболки, ни рубашки с логотипом. Его лицо казалось немного расплывчатым, руки были засунуты глубоко в карманы, голова отворачивалась от мира, и потому было трудно толком разглядеть его. Он казался костлявым и неловким, с большими локтями и коленками, словно молодой грейхаунд.

Заметно было, что он родственник Кита, минус обаяние, минус солнечное сияние, и, кроме того, казалось, ему хочется быть не собой, а кем-то другим.

– Входите, входите, – пригласил Малколм. Он провел всех в дом и предложил напитки, а Хоуп тем временем обменивалась рукопожатиями с Китом и Флоренс, ведя себя очень церемонно, чего за ней никогда не водилось.

– Как много имен тебе придется запомнить, – тихо сказала она Киту. – Но ты справишься.

Кит безошибочно назвал наши имена, пригвоздив каждого понимающей улыбкой.

Малколм и мама скрылись в кухне, оставив Мэтти глазеть на Кита, а Хоуп – накрывать стол к обеду. Папа и Флоренс болтали, словно старые друзья; Флоренс держала руку на папиной руке, ее звенящий голос кинозвезды взлетал на высоких нотах, как у француженки. Мэл принес бокалы и разлил итальянское белое вино, ударившее по нашим пустым желудкам, Мэтти начала пошатываться, и это потребовало уверенной руки Кита, и его сочувственной улыбки, и такого взгляда в лицо Мэтти, что, казалось, ее зрачки вот-вот расплавятся.

Кит оглянулся и поймал мой взгляд. Покер был скорее моей игрой, но я тут же поняла, что он понял, что я…

Давайте просто скажем, что в этот самый миг он легко вошел мне между ребер, как нож.

Он смотрел на меня немного дольше, чем требовалось, а потом отвернулся и взглянул на каждого по очереди.

Оооох. Все в комнате задержали дыхание.

Выдох.

– Мои прекрасные мальчики, – провозгласила Флоренс, беря Кита за руку, глядя на него с любовью и ища глазами Хьюго, который пристроился в самом темном углу комнаты и оттуда исподлобья смотрел на присутствующих.

Мы сразу же невзлюбили Хьюго – Кит в наших глазах был человеком высшей пробы, а Хьюго – ну что тут скажешь?

Хоуп налила еще вина, и Мэтти выудила Кита из толпы, действуя словно овчарка при овцах, и стала легонько подталкивать локтем по направлению к пляжу.

– Здесь симпатичнее, чем кажется, – услышала я ее голос, и Кит в ответ пробормотал что-то одобрительное.

Симпатичнее, чем кажется? Да здесь все превосходно.

– Тут можно играть в теннис, плавать и ходить под парусом, а еще здесь есть лошади и много рыбы. И город всего в нескольких милях, хотя я не думаю, что ты водишь машину. – Она ненадолго умолкла, размышляя, куда идти дальше.

– Если мне у вас не понравится, то в этом будешь виновата не ты, – сказал ей Кит. – А вообще-то я должен учить монологи для прослушивания в Королевской академии. Так что скучно не будет.

– Обычно у нас не скучно, – заверила его Мэтти. Это прозвучало нелепо, хотя было очень даже возможно, что Кит может счесть свою жизнь здесь невыносимо скучной. – Думаю, это зависит от того, к чему ты привык. Королевская академия? Круто.

Они сели перед нашим домом, и я хорошо видела суженого Мэтти. В нем было нечто бисексуальное, но разве можно что-то знать об актерах наверняка? То, как он слегка вздергивал подбородок, словно позировал перед камерой, выдавало его игру и создавало впечатление, будто он тщательно изучил, какие ракурсы наиболее выгодны для него.

– У вас изумительный дом, – сказал Кит.

– Он всегда принадлежал нашей семье, – ответила Мэтти, скрестив ноги. – Мы едва замечаем его.

Алекс высунул голову из-под крыльца:

– Ты, должно быть, Кит.

– Да, должно быть. А кто, должно быть, ты?

– Алекс. – Выбравшись из тесного убежища, он распрямился, моргая на солнце и счищая паутину с волос, рук и ног. – Оу! – сказал он, размахивая руками взад-вперед. – Рука затекла!

– А что ты там делал?

– Изучал жизнь животных. – Алекс достал фонарик величиной с ручку и направил луч света прямо в глаза Кита. – Лягушки, тритоны, букашки, все виды.

– У меня не слишком хорошо с биологией.

– А это не биология, – сказал Алекс. – Это мир.

Кит моргнул.

В их разговор вступила Мэтти:

– Ты ходишь под парусом?

– Бывает. – Кит проследил за ее взглядом на море. Несколько лодок с мачтами покачивались в лагуне.

– Зайти в устье довольно трудно, но ты научишься, – заверила его Мэтти, выделывая ногами пируэты.

Кит выглядел заинтересованным:

– Тебе придется взять меня с собой. Я плавал только в Тихом океане. А это совсем другое.

– Ну, во-первых, он гораздо больше, – буркнул Алекс и снова исчез.

– Здесь есть чем заняться летом, – сказала Мэтти. – В конце августа папа и Мэл отправляются в Большое плавание. Нам не разрешается выходить с ними, потому что это дело мужское, и однажды они чуть было не столкнулись с паромом, а в другой раз ветер был очень сильным и сломал мачту. – Она помолчала. – А еще мы устраиваем турнир по теннису, такая у нас традиция. И это действительно весело.

– Я люблю теннис.

– Мэл – самый лучший наш игрок, но я тоже играю хорошо.

Мэтти действительно хорошо играла в теннис, ничего выдающегося, но совсем даже неплохо. Мы называли наш способ играть «камикадзе» – игнорировали всяческие правила, и судьи на корте не было. Победитель в споре становился победителем в игре.

Хоуп – она была на пляже – позвонила в колокольчик. Обед готов.

– Надо возвращаться, – сказала Мэтти.

– Приготовьтесь к обеду с Флоренс, – улыбнулся Кит. – Она очень эмоциональна при расставаниях. Рыдания заставляют ее чувствовать себя хорошей матерью.

– А разве она не хорошая мать?

Кит рассмеялся.

7

Я изучала Флоренс Годден, как фотограф дикой природы изучает кольцехвостых лемуров. То, как она притягивала к себе внимание, нельзя было объяснить одной лишь известностью: не будь она крестной Хоуп, мы, дети, понятия не имели бы, кто она такая. Меня потрясло, с какой легкостью она удерживала внимание других, а затем внезапно переключала его на что-то еще.

На вопрос «Что вы снимаете?» последовала малопонятная тирада с упоминанием молодого сербского режиссера, которому суждена всеобщая известность, исполнителя главной роли, участвовавшего в многочисленных церемониях «Оскара», и сценариста, настолько знаменитого, что всю съемочную группу принудили дать обет молчания о нем. Поскольку никто за столом (возможно, за исключением Мэла и Хоуп) не мог назвать ни одного живущего ныне сценариста, эта тайна не имела для нас никакого значения. Но в результате не сразу стало понятно, что о проекте не сказано ни слова. Я мало что знаю о киноиндустрии, но, думаю, премьера пройдет не в Каннах.

Хьюго обладал противоположным талантом – мог оставаться невидимым, и ваши глаза на нем не останавливались. А это, если подумать, своего рода мастерство.

Кит тихо пристроился рядом с Мэтти, предоставив матери играть первую скрипку. Ему не было нужды соперничать с ней, и он хорошо это знал. Она гордилась им, но тут было и что-то еще.

Хоуп говорила о свадьбе:

– Никакого шума, ничего экстравагантного, вы же меня знаете.

Флоренс Годден тем временем справилась с шоком и попросила разрешения хотя бы купить цветы, ничего страшного, фильм, если уж на то пошло, пока будут снимать без нее.

Я почему-то знала, что этого не произойдет. Хоуп поймала мой взгляд, и я поняла: она знает это так же хорошо, как и я. Мы были соучастницами, но долго это ощущение не продлилось.

С кухни принесли десерт – сливовый торт размером с колесо вагона, и Хоуп поставила его рядом с Хьюго, потому что он сидел к ней ближе всех и, кроме того, ей хотелось втянуть его в происходящее. За тортом последовал большой кувшин сливок.

Хоуп протянула Хьюго нож:

– Разрежь, пожалуйста.

Но Хьюго помотал головой, и Алекс, взяв нож, разрезал торт на двенадцать неравных треугольников.

Флоренс приняла свой кусок с большим энтузиазмом, хотя до того почти ничего не ела. Торт у нее тоже как-то не пошел, и в конце концов Мэл придвинул его поближе к своей тарелке.

Принесли кофе, и Флоренс оживилась:

– Если бы только я могла остаться среди твоих замечательных друзей, вместо того чтобы лететь в Венгрию! – Она произнесла «Венгрия» точно так, как обычно произносят «Пхеньян».

– Ну и не улетай туда, – сказал Мэл, не переставая жевать торт. – Зачем тебе гуляш с картошкой у мадьяров в тьмутаракани?

Слово «мадьяры» он произнес как «мод-жары».

– Что такое «мод жар»? – задал логичный вопрос Алекс, но остальным это было неинтересно.

– За моей спиной, я слышу, мчится крылатая мгновений колесница[3], – со вздохом продекламировала Флоренс. – Но пока мы не встретимся опять, каждый из вас будет жить в моем сердце. – Она прижала руки к груди и скорбно склонила голову, а потом (сцена сыграна) натянула одну из изысканных перчаток, затем другую, взяла со столика у двери шляпу, обняла Кита, Хоуп и Мэла, послала воздушный поцелуй остальным и в самый последний момент остановилась и обвела нас глазами, ища Хьюго.

– Хьюго! – крикнул Мэл, и все замолчали в ожидании его появления.

Но он не появился.

К тому времени как он снова оказался в гостиной, его мать уже уехала.

8

Мэтти влюбилась быстрее, чем кто-либо из всех, кого я знаю. У нее в голове будто имелся список, который она увидела в интернете, из статьи под названием «Как узнать своего единственного», и она очень быстро ставила галочки напротив каждого пункта. В этой статье еще было множество фотографий блестящих парочек, обнимающихся, собирающих яблоки или дерущихся подушками.

В данный момент она разговаривала с Алексом, тот пытался не слушать ее, а я рисовала пейзаж в башне.

– Как ты думаешь, что он из себя представляет? Я говорю о Ките. Каков он на самом деле? Кит. Кит Годден. Это лучшее в мире имя, правда?

Алекс скосил на нее глаза:

– Я не знаю. По мне, так оно напоминает о каком-то животном. Может быть, о хорьке. – Он выпятил верхнюю губу и зажал ее зубами. – К-к-кит. К-к-кит. К-к-кит. Определенно, это хорек. Но я не имею ничего против. Мне нравятся хорьки.

– Никакой он не хорек, – крикнула Мэтти вслед уходящему Алексу. Она ждала ответа, но не получила его. Было необязательно находиться в комнате, чтобы увидеть, как она плюхнулась на софу и стала представлять себе лето с Китом Годденом – вот она плавает с Китом Годденом, катается на лодке с Китом Годденом, читает книги на софе, и ее ноги касаются ног Кита Годдена. После этого следует затемнение, а потом они вновь появляются на сцене уже как мистер и миссис Кит Годден и с прекрасными детьми – Коко, Майлзом и младенцем Вулфом.

Пройдет минут двадцать, прежде чем ей надоест фантазировать, и тогда она отправится на поиски публики. Мэтти – дерево, которому требуется лес.

Как я и думала, прошло пятнадцать минут, и она стала искать себе компанию.

– Где все? – крикнула она. – Мама? – Ее было хорошо слышно в башне. Ее, наверное, было слышно и за восемь миль от дома. – Алекс? Кто-нибудь?

Я выглянула из окна как раз вовремя – увидела, что Алекс высунул голову из-под крыльца.

– Ну что тебе еще надо?

– Как ты думаешь, он влюбится в меня?

Алекс критически оглядел ее и снова выпятил губы.

– Это ты о К-к-ките?

Мэтти казалась преисполненной надежды.

– Нет.

– Да, влюбится, я в этом уверена.

– О’кей. – Алекс снова залез под крыльцо, и его голос доносился оттуда.

Мэтти проследовала за ним до крыльца, наклонилась и вгляделась в темноту.

– Вот увидишь.

– Миссис К-к-к-к-кит.

Я закрыла окно.

Хоуп и Малколм куда-то увели будущего мужа Мэтти, а его брат отправился осматривать здешние достопримечательности – церковь четырнадцатого века, англосаксонское захоронение, букинистический магазин, руины замка, исторический паб. Трудно представить, что все это может что-то рассказать о нашей местной истории человеку, явившемуся из Лос-Анджелеса, где таковой вообще не имеется.

– Им неинтересна вся эта чушь, – проворчала Мэтти. – В такой день хорошо кататься на лодке. Кит мог бы поехать со мной. Поехали, Алекс.

– Не собираюсь замещать твоего будущего супруга. Мы уплывем на сто лет, а у меня дела.

– Пожалуйста, Алекс!

Иногда меня раздражала всесильность Мэтти. Когда она чего-то хотела, то выглядела такой надеющейся, такой уязвимой, такой жаждущей, хотя внутри она из стали. И потому у людей, не привыкших к ее огромным карим глазам и ужасающей воле, случались мозговые спазмы.

Алекс стоял на своем:

– Я очень занят.

– Ну поехали, Алекс… Может, мы увидим тюленей!

Решимость Алекса начала таять. Мне хотелось крикнуть ему: Держись, Алекс! Думай о крикетной статистике! Вспоминай таблицу умножения!

– Ладно, – сказал он, побежденный, и пошел за парусами.

Возвратились они далеко за полдень, мокрые, соленые и сердитые, потому что много часов проспорили, кто будет шкипером, почему никто из них не догадался взять с собой бутерброды, а потом о том, чья очередь спускать парус, и в результате никто не захотел озаботиться этим.

Папа приехал из города как раз перед тем, как они по отдельности вернулись домой.

Мэтти обняла его.

– Привет, Мэтти! Вы с Алексом катались на лодке? А спасательные жилеты взять не забыли?

– Не забыли. А что у нас на обед? Мы умираем с голоду.

– Ветчина и сыр. Но уже почти пять. Скоро ужин.

– Мэтти, сделай мне бутерброд, – попросил Алекс, рухнув на ближайшую софу.

– Сам сделай.

– Я же катался с тобой на лодке. – Он повернулся к папе: – Мэтти запала на нового мальчика.

– Она едва его знает.

– Это не имеет значения.

Мэтти выскочила из кухни со словами:

– Он гораздо милее, чем все остальные в этом доме.

– Ну еще бы, – буркнул Алекс.

Мэтти вихрем помчалась на кухню и через несколько минут шлепнула перед Алексом угрожающего вида бутерброд.

– Спасибо.

Папа сел на софу рядом с Алексом:

– Видели что-нибудь интересное?

Алекс встал и потянулся к ноутбуку.

– Вот последние результаты на Мышь-ТВ. Пока пять видов. – Он показал на изображения на мониторе. – Эта новая, кажется, ночница Добантона. – Он поставил размытое видео на паузу. – Посмотри только. Прекрасное лицо, согласен? Обычно они живут под землей. Понятия не имею, как этот обнаружил мою коробку.

Мэтти наклонилась к компьютеру взглянуть на фотографию и вздрогнула:

– Какой кошмар!

– Их численность этим летом падает. Это особенно заметно по вечерам. Им не хватает еды – мало комаров.

– Но для нас это хорошо, – потянулся папа. – Мы с мамой пойдем прогуляемся, пока не стемнело, дети, хотите присоединиться?

Алекс состроил рожицу:

– Возьмите Мэтти, может, ей полегчает.

Мэтти пнула его:

– Я в этом не нуждаюсь.

– Эй!

– Ладно, хватит.

Папа повернулся ко мне:

– Пойдешь с нами?

Я помотала головой.

Мэтти осталась дома. Сделала вид, что хочет посмотреть фильм, но на самом деле мечтала о Ките. Никто, кроме него, понятия не имел, что она чувствует.

И не беспокоился по этому поводу.

Я гадала, а не собирается ли Мэтти разыграть какую-нибудь драму, нарушив тем самым царящий у нас мир. Было очень похоже на то. Ей отчаянно хотелось расстаться с девственностью, ну а кто способен отказать Мэтти? Только не ребенок кинозвезды, новичок на нашей сцене.

Между тем скоро будут свадебные цветы, и платья, и угощение, даже если Хоуп не станет устраивать чего-то грандиозного, эта атмосфера окажется заразительной, и помолвка Хоуп и Мэла основательно вскружит Мэтти голову.

Но все же каждое лето нуждается в своей теме, и я считала, что Любовь и Брак куда предпочтительнее Смерти и Отчаяния.

9

Папа всегда просыпался первым. Он плавал, пробегал две мили до магазина, возвращался с газетой, варил кофе, а затем полчаса выискивал какого-нибудь соню, чтобы покомандовать им. Мама, если не спала, присоединялась к нему и тоже плавала, а потом Малколм и Хоуп приходили к ним пить кофе. Все, кому еще не было двадцати, просыпались медленно, один за другим. Сначала те, кто помоложе, а потом старшие. Все это повторялось каждое утро.

С той только разницей, что теперь Мэтти выбиралась из кровати раньше обычного, в плохом настроении и с тяжелой головой, и, вместо того чтобы ложиться на большую софу в ожидании того, кто принесет ей чай, совала ноги в шлепанцы и шла в направлении дома Мэла и Хоуп.

Роман Мэтти и Кита начался с притворства. Мэтти появлялась в доме Хоуп, делая вид, что ищет ее, хотя только что видела, как та идет в противоположном направлении.

Она усаживалась ждать завтрака в обществе Кита, но вместо того нарывалась на Хьюго. Ей не было нужды демонстрировать свою неприязнь к нему, тот едва замечал ее. Обратите внимание, что она никогда не преследовала Кита, а просто выходила на сцену. Если ты выглядишь как Мэтти, то легко прийти к кому-то на завтрак без приглашения, и это будет скорее очаровательно, чем неуместно. Больше всего меня раздражало, что она ничего не сделала для того, чтобы родиться прекрасной, – никаких тебе стараний, умственной работы, силы воли. Просто тупая везучесть. А это такая валюта, которую часто путают с моральным превосходством.

Если Кит стремился к бездумной летней интрижке, то Мэтти, в своем бледно-желтом, с оборками купальнике, прекрасно подходила для этого. Но поначалу трудно было понять, чего хочет Кит. И потому все было так интересно. По крайней мере, для меня.

Однажды утром я услышала под башней чьи-то голоса и выглянула в окно выяснить, что происходит.

– Скажи ты. – Это был голос Мэтти.

– Нет, ты, – ответил Кит. Он шел рядом, но не прикасался к ней.

– Хорошо. Разумеется, он будет стоять на берегу моря, и у него будут круглые окна и лестница, по которой я смогу подниматься, когда устану от компании… Например, твоей, – сказала она, взглянув вверх и увидев меня.

Кит проследил за ее взглядом и встретился со мной глазами. У парня был талант – смотреть в упор. Я поспешила отступить в глубь комнаты.

– А еще оранжерея с экзотичными растениями и прыжковый бассейн…

Прыжковый бассейн?

– А внутри – стена из стекла, хотя на самом-то деле это будет аквариум для тропических рыб. И…

– Вау! – воскликнул Кит. – Это куда интереснее, чем моя идея.

– Это дом моей мечты, – серьезно сказала Мэтти. – Я всегда хотела прыжковый бассейн и стену с рыбами.

– Меня просто поражает твое воображение, – улыбнулся Кит. И в его голосе не было ни малейшего намека на иронию. – Может, тебе стоит стать архитектором.

– Я уже решила, что займусь медициной. А ты?

– Кино и театр, – ответил Кит. – Я больше ни на что не способен.

– Ты достигнешь больших успехов в любом деле, каким займешься. Чтобы получить что-то, надо просто это захотеть.

Я стояла недалеко от окна и быстро рисовала их. Теперь мне были видны их спины, они шли дальше по берегу. Чтобы получить что-то, надо просто это захотеть? А как насчет игры на скрипке или операций на мозге? Или, скажем, онкологии? Чтобы достичь чего-то, надо: а) иметь способности к этому, б) много и тяжело работать или же в) если дело касается рака, то тут должно очень уж не повезти. Пока Мэтти везет, но какие ее годы?

Внизу Алекс выбрался из-под крыльца и распрямился, слегка пошатываясь при этом.

– Привет, Алекс!

Он посмотрел вверх.

– Ну как там жизнь животных?

– Неплохо. – Он повернулся и показал на берег: – Что с ними такое?

– Мэтти влюблена.

– Хмм, – моргнул Алекс. – Кто бы мог подумать, что любовь бывает такой скучной?

Я подумала над его словами.

– Может, ему просто хочется получить часть стены с тропическими рыбами?

– Тьфу. Как я себе это представляю, влюбленные должны разговаривать на всякие интеллектуальные темы, по большей части о летучих мышах. Эти двое ничего не понимают в любви.

Продолжить чтение