Читать онлайн Зов черного сердца бесплатно

Все события и персонажи вымышлены.

Любое сходство с реальными людьми случайно.

Пролог

Сколько он повидал за свою жизнь строек, но эта казалась какой‑то особенной и будто бы неправильной. Неправильной не своей формой, а содержанием. В форме он не сомневался, каждый кирпичик лично проверял. Дело в другом, все здесь будто вымерло. Казалось, вырвали кусок пространства и поместили в вакуум.

И вроде богоугодное дело – строительство монастыря, а вот не было здесь души, хоть тресни.

Умом Иван понимал: до момента освящения стены останутся просто стенами. Да только говорят, когда‑то здесь стоял уже монастырь, который то ли снесли при советской власти, то ли сожгли проходящие мимо татаро‑монгольские захватчики. Выходит, была душа‑то? Была и куда‑то ушла, не смогла жить на руинах, хотя и цеплялась небось изо всех сил за торчащие насквозь проржавевшие куски арматуры.

Кто теперь скажет, как оно на самом‑то деле было? Никто столько не живет.

С другой стороны, если арматурины были, а они точно были, когда Иван приезжал сюда с бригадой еще в первый раз, не такой уж и старый монастырь‑то.

Он рассуждал так не из праздного соображения, хотел занять чем‑то мечущиеся в черепе мысли, угомонить их хоть немного.

Давно с ним такого не случалось, надеялся, уже и вовсе прошло.

Не к добру вспомнилось, что в самый первый раз произошло все в таком же вот монастыре. Только здесь он строит, а там разбирать заставляли. Иван тогда восьмой класс заканчивал и со стройотрядом выехал в глухое село…

Кирпич хороший, чего пропадать? – так Иван рассуждал, отбивая кусок от бывшего алтаря. Здание оно здание и есть. Только старое и стены картинками разрисованы. Ничего особенного.

Может, и ничего, да одна картинка возьми и взгляни на Ивана. Вот так натурально взяла и посмотрела.

Точнее – посмотрел. Мужик на картинке был.

С виду вроде человек, а голова то ли песья, то ли лисья, не разобрать, стёрлась краска от времени. И ведь погляди какая петрушка, голову почти не видать, а глаза алым полыхают, будто пошутил кто и уголья в стену вмуровал, а то, может, и просто «чинарики» тлеющие прилепили. Иван не из робкого десятка был, но тогда знатно перетрухнул. Обернуться бы, позвать на помощь, да шея как затекла, не двигается, ноги к земле приросли, а кирпич в руках сделался весом в целый центнер. Не выдержал, уронил на пол, только крошево рыжее в стороны брызнуло.

Боишься? – Голос, минуя уши, звучал сразу в мозгу, и Иван как‑то быстро сообразил, что говорит тот, с песьей башкой. – Не меня тебе сейчас бояться нужно, а того, кто нож за поясом припрятал. Вот после свидимся, тогда и бойся.

Оцепенение прошло, как не бывало. Ему, дураку, бежать бы поскорее, а он ухватил кувалду, откуда только сил столько взялось, рванул к нарисованному чудовищу и принялся крушить стену, пока не осел на ледяной пол. С чего только холодный такой в разгар июля?

Руки Ивана дрожали, лицо заливал пот, ноги не слушались. Так и просидел, пока не услышал голос. На сей раз самый обычный, доносящийся от дверей.

– Ванька! Ты где там запропастился, а, Ваньк?

– Тут я! – хрипло отозвался он. – Чего тебе?

– Поговорить надо.

Фигура вошедшего казалась темной и плоской от бьющего ей в спину солнца. Иван знал, что к нему приближается Вадька Егоров, его главный соперник не только в делах пионерии, но и, стыдно сказать, амурных. И если с первыми Иван справиться мог, то со вторыми каждый год становилось все сложнее.

Вадька рос и крепчал, что опара на свежих дрожжах, румянился и расцветал, в то время как сам Иван перестал тянуться вверх, и мяса нарастить никак не получалось, так и ходил задохликом. Все бы ничего, да зачастую так складывалось, что к девчонке, которая Ивану приглянется, Вадька тут же начинал клинья подбивать. И все заканчивалось всегда одинаково, между Иваном и Вадькой выбор падал на второго.

Иван терпел, считал их дружбу главнее всего прочего, пока не сорвался и не высказал все. Вадька слушал внимательно, после развернулся и ушел. С тех пор почти месяц минул, а они так и не разговаривали, даже не здоровались при встрече, хотя в школе каждый день виделись.

И вдруг Вадька решил сам на мировую пойти. Где‑то медведь сдох, не иначе!

Иван даже о говорящей песьей голове забыл от накатившего чувства превосходства над заклятым дружком. Ничего, вот так про себя, можно, никто не узнает.

– Некогда мне с тобой говорить, – закочевряжился Иван, – работы вон сколько.

Он обвел взглядом просторный зал, будто бы все здесь ему одному поручили разломать.

– А вот я тебе и помогу! – не обиделся Вадька. – Говори, чего делать. О, смотрю ты псоглавца замочил. Молодчик!

– Какого еще псоглавца? – недовольно отозвался Иван. Ему совсем не хотелось общаться с Вадькой, а хотелось теперь промариновать его в чувстве вины. Пусть знает, как тяжело дружбу возвращать.

– Вот здесь фреска была.

Вадька взобрался на горку из битого кирпича, приложил ладонь к разбитой стене, перепачкавшись серой пылью.

– Такие фрески мало где сохранились, их еще в восемнадцатом веке запретили. Только в глуши кое‑где, по привычке или из чувства протеста, нет‑нет да и намалюют урода.

Вадька говорил, а у Ивана простреливало в висках. Он‑то решил, будто кто из хулиганов здесь чучело изобразил, а подишь ты – святой, оказывается. И святой этот говорил с Иваном, совсем как обычный человек. Разве такое возможно? Как же в таком случае можно церковь рушить? Это же все равно что в чужой дом завалиться и начать стены сносить, а хозяев гнать взашей.

Вадька смотрел на него округлившимися глазами, и Иван догадался, что все время говорил вслух, а не прокручивал мысли в мозговой мясорубке, как ему казалось.

– Пойду я, – тихо сказал Иван, когда Вадька спустился с горки и направился в его сторону.

– Куда собрался? – Голос Вадьки изменился. Из мальчишеского сделался низким, грудным. И в голосе том Иван узнал того, кого друг называл псоглавцем. – Мы ведь не договорили.

Вадька сунул руку за пояс шорт и вытянул ее уже с зажатым ножом. Лезвие хищно блеснуло от попавшего на него солнечного луча.

– Не дури, Вадька. – Иван едва не задохнулся от подкатившего к горлу кома. – Брось ножик, слышишь?

Тот не слышал. Надвигался медленно, но шел упрямо, видя перед собой цель.

– Вадь, я серьезно, бросай давай! Хватит!

Их разделяла пара шагов, когда Вадька сделал резкий выпад, от которого Иван чудом увернулся, схватил руку друга в районе локтя, попытался заломить и сам не поверил, когда все получилось. Вадька то ли намеренно не сопротивлялся, то ли давал фору, но ножик выронил. Иван молниеносно подхватил оружие с пола.

Теперь они поменялись местами. Вадька все так же наступал, на лице его играла безумная улыбка, глаза не выражали ничего. Он просто шел, будто ведомый некоей силой.

Иван быстро сложил дважды два, и, хотя его разум все еще сопротивлялся, он понял, что перед ним уже вовсе не Вадька, а тот урод с фрески. Скалится, полыхает красными глазищами.

Иван увидел его. Отчётливо и ясно, как только что видел Егорова. Ростом метра два, а может, и больше, одет то ли в халат, то ли в кимоно, он такие видел на занятиях по карате, на ногах сапоги из красной кожи.

И голова. Голова рыжего пса с острыми треугольными ушами. Из приоткрытой пасти вывалился розовый язык, свесился набок. С самого его кончика, почему‑то такого же заостренного, как и уши, капала… нет, не слюна. Кровавая пена.

Иван не соображал, что делал, когда с отчаянным криком бросился на монстра и несколько раз ударил ножом, не понимая, куда именно попадал…

…Когда его выводили из оскверненного храма, Иван смог спросить лишь одно:

– Я убил его? Псоглавый сдох?

– У парня в голове помутилось от жары, – сочувственно произнес кто‑то. – Они вроде дружили с этим Егоровым. Надо бы родителям сообщить.

В психиатрической лечебнице Иван провел почти два года, откуда его перевели сначала в колонию для несовершеннолетних, затем и в самую настоящую тюрьму. И все время, каждую ночь, с ним рядом был псоглавый монстр.

– Вот и свиделись, Ванечка. Зачем же ты мой портрет со стены снес? – Он мог говорить, точно повторяя звучание голоса Вадьки, но иногда срывался на рык или протяжный вой, становясь неотличимым от обычного пса. И все время Ивану было страшно. Очень страшно.

Из тюрьмы он вышел на изломе века, в конце девяносто девятого года, и сразу попал к профессору психиатрии. Надеялся, что за прошедшие годы изобрели лекарство, которое сможет если не излечить его, так хотя бы заглушить видения. Он никому не рассказывал, что кроме псоглавца попадались ему и другие. В основном они прятались внутри людей, используя тела как костюмы. Но были и те, что существовали сами по себе.

Их никто не мог видеть. А Иван видел. Даже разговаривал с некоторыми. С ножом больше не бросался, знал, чем все закончится.

Профессор помог. Сперва купировал приступы медикаментозно, после применил гипноз. Даже пообещал, что Иван все забудет.

Он не забыл. Но и монстров видеть перестал. За что благодарил профессора и даже не стал рассказывать о серой тени, ходящей за тем по пятам.

Время шло, Иван чувствовал себя почти нормальным. Успел жениться, детишками обзавестись. Вскоре и работа нашлась, на стройке. Начал он с самых низов и дослужился до прораба. Сам теперь мог выбирать, куда ехать.

За этот заказ зацепился обеими руками. Увидел в предложении восстановить старый монастырь перст судьбы. С разрушения начались его беды, так, может, получится искупить вину созиданием?

Он и подумать не мог, что под восстановлением подразумевалось практически строительство с нуля.

Ну и ладно!

Ему все равно пора на пенсию. Вот поднимет стены, дождется освящения батюшкой и успокоится.

Так думал Иван ровно до той ночи, когда впервые остался ночевать в возводимом здании. По глупости остался, не успел на вечернюю развозку до пансионата, в котором разместили бригаду. Хотя и странно, что его не искали. Почти четыре месяца они здесь, но ни разу никто не остался ночевать на стройке, так пожелал заказчик. Соответствующий пункт прописали в договоре, настолько все серьезно. Никаких оснований для такой строгости не находилось. Воровать, кроме строительных материалов, здесь нечего, голые стены двух корпусов: трапезная и основное здание будущего храма. И то пока лишь «коробка» без алтаря. Работы еще много, но их задача – возвести костяк. Дальше другие люди продолжат.

Тем более странно отсутствие хоть какого завалящего сторожа. По всему выходило, не воровства боялся заказчик.

Иван поежился от нежданного ощущения постороннего присутствия. Короткие волосы на загривке предупредительно вздыбились. Желание сбежать или хотя бы спрятаться в укромном уголке охватило его, взрослого мужика, прошедшего огонь и воду.

Он заозирался по сторонам, выискивая источник паники, а сам боялся встретиться взглядом с фреской из далекого прошлого. Возьмет и зыркнет на него вытянутая морда с треугольниками ушей, протянет ручищи…

Зал трапезной, где Иван в тот момент находился, уже начал погружаться в сумерки. Электричество здесь от генератора, но подсобил же бес именно сегодня забыть дополнительную канистру с бензином. И свет теперь только в вагончике снаружи имелся.

Проклиная себя за желание все контролировать, при этом допуская глупейшие ошибки, Иван направился к выходу, прислушиваясь к гулкому эху собственных шагов. По привычке начал считать, вымеряя расстояние. Трапезная почти двадцать пять метров в длину.

Один… Два… Три…

Ушел бы со всеми после ужина, вместо того чтобы проверять, успели ли заштукатурить стену, уже отдыхал бы в своей каморке. В пансионате и свет есть и тепло, а главное, там люди.

Живые и вовсе не страшные.

Хотя сам пансионат Ивану не понравилось сразу. От стройки до него километра три, часть пути проходит через пересохшее речное русло. Местные отчего‑то зовут бывшую реку Рубиновой. И что‑то подсказывало Ивану не за то, что в ней находили драгоценные камни.

Пансионат и вовсе стоял закрытый со времен Советов, а в начале года его вдруг открывают, но постояльцев все равно нет, он проверял. Номера в основном пустуют, хотя и тетка‑администратор имеется, столовая работает, даже обещают доктора в медицинский кабинет посадить.

Все это он узнал от их провожатого, который сам оказался не из местных и, может быть, потому болтал без умолку. Аборигены замолкали, стоило завести разговор про монастырь и уж не приведи боже спросить о пансионате.

Четыре… Пять… Шесть…

К эху шагов Ивана незаметно прибавились другие звуки. Отдаленные, едва различимые.

Голоса? Да, точно голоса! Но откуда? Неужели еще кто задержался, а он не заметил?

Шум заставил его подобраться, быстро преодолеть трапезную, выйти в широкий тамбур. Дверь, ведущая на улицу, оказалась приоткрыта, Иван припал к образовавшейся щели и замер.

В недостроенный храм входили люди. Сколько их было, Иван не знал, но успел заметить четверых, замыкающих стройную шеренгу, так ходят первоклашки за учителем.

Все мужчины.

В щель никак не получалось увидеть, приехали они на машинах или пришли пешком. Звуков двигателей Иван не слышал, значит, либо оставили транспорт где‑то в стороне, либо и вправду своим ходом притопали.

Но даже не сама странная процессия завладела его внимание, а черное марево, окутывающее каждого из мужчин. Оно клубилось, словно дышало или пульсировало. Более густое над самой макушкой, марево растекалось по телам на манер савана.

Иван перевел взгляд на замыкающего шествие, и тот вдруг остановился, закрутил головой. Иван подумал отпрянуть от щели, но не смог. Так и смотрел на высокого, худощавого парня с кадыкастой шеей. Их разделяло метров пятнадцать, не больше, и вряд ли парень заметил шпиона. Над его головой тоже завис туманный сгусток, но не черный, а цвета спелой вишни с серебристыми искорками.

Что оно могло означать, Иван не знал и знать не хотел. Только парня стало почему‑то жаль. Может, потому, что напомнил ему его самого в молодости, может, за рассеянный, какой‑то даже потерянный взгляд. А может, и просто так. Не понял он, короче. Сердце только сжалось, пропустило удар.

– Брат Михаил, поспеши! – окликнул кто‑то, и парень, вздрогнув, юркнул в захлопнувшуюся за его спиной дверь.

«Куда бежать?» – судорожно соображал Иван, который все же прикрыл дверь трапезной и пожалел об одном – что не успели установить замки. Так бы можно было переждать, ведь когда‑то они уйдут. Видимо, сборища происходили не первый раз, уж слишком уверенно процессия двигалась, точно зная – здесь им никто не помешает. Все продумали, черти, одного не учли: застрявшего на работе прораба.

А может, выйти, не таясь, и сказать, чтобы убирались? Парни вроде молодые, подумаешь, заигрались в мистику. Такие обычно пугливые и разбегаются врассыпную, заметив постороннего.

Иван, может, и сделал бы так, но марево над головами сатанистов очень уж пугало. Хоть и не знал он природу происхождения жути, а все равно боялся. Не просто так оно ему показалось. Предупреждало или откровенно запугивало? Разве теперь важно? Важно унести ноги и больше никогда уже не оставаться одному. Пусть лучше в бригаде посчитают, будто он слишком контролировать работяг взялся. Переживет.

Мысленно рассчитав, сколько времени понадобится ему добраться до пансионата, Иван прикинул, что к тому времени будет уже довольно поздно, но вроде там пумпочка звонка имеется. Работает ли? Эх, болван, не проверил заранее!

Даже если не работает, стучать будет, пока к нему не выйдут. Пусть обматерят, да пусть даже по шеям наваляют, главное – он будет под защитой.

Вспомнилось Ивану, как, обходя здание пансионата, он увидел пожарную лестницу. Хотел проверить, куда ведет, так его отвлекли, а потом он уже и сам забыл. А ведет она наверняка в общий коридор на втором этаже. В крайнем случае стекло выбьет, потом новое за свой счет вставит.

Главное теперь бежать и не оглядываться!

Когда дверь тихонько приоткрылась, Иван даже не сразу сообразил, что к чему, решив, что открылась она от сквозняка. Потом уже, когда его по траве, упирающегося, тащили, он вспомнил, что все окна лично запер, иначе штукатурка не высохнет и трещинами пойдет.

В дверях стояла высокая фигура. Иван обмер. Не иначе псоглавый все же пришел отомстить спустя столько лет? Не видел он под капюшоном длинной мантии не только лица, но и фигуры. Казалось, что вместо лица просто темень живая шевелится, переворачивается, и только что‑то острое выпирает. Очень на морду песью похоже.

– А вот и агнец, – хрипло выдала темень. – Сам пойдешь или помочь?

– Мужик, хорош, – отступая, причитал Иван, – не дури. Вот те крест, никому не скажу, что вас тут видел. Да и как видел‑то, лиц все равно не запомнил.

– Значит, сам не хочешь. – Его палач, а Иван не сомневался, будут убивать, не спрашивал, утверждал: – Братья тебе помогут.

– Брось, хватит! Ну чего ты хочешь? Денег? Так я дам. Успел скопить кое‑что, хотели с женой квартиру расширять. Не губи!

Иван продолжал отступать, пока не запнулся о лежащую на полу доску и начал заваливаться назад. Ожидал боли, все же пол бетонный, третий день как выровняли, а оказался в крепких тисках рук. Его спеленали, совсем как когда‑то санитары в психушке. Хошь дергайся, все равно не выпустят, только еще и по почкам отвесят.

Но он дергался, извивался ужом, рвался из захвата. Те, кто держали его, оказались сильнее. Только сдаваться без боя он все равно не желал, и когда к нему подошел называвший его агнцем, Иван, используя жесткий захват как упор, врезал тому между ног что было сил. Еще посмотрим, кто тут агнец!

Козлина в мантии согнулся, вцепившись обеими руками в причинное место. Ивана отпустили. От неожиданности или хотели прям здесь начать колотить, но он не мог не воспользоваться шансом и рванул к выходу.

Уже совсем стемнело. Сколько же он прятался и выйти боялся? По ощущениям – приближалось к полуночи. Проклятое место играло не только с ним, но и с самим временем!

– За ним, дебилы!

Крик подтолкнул Ивана в спину, придавая ускорения.

Он, может, и смог бы сбежать, да снова споткнулся. На сей раз растянулся в траве, ткнулся в землю носом, ощутив густой запах чернозема. Подняться уже не смог. Тяжелая нога, похоже в берце, надавила на спину. Дышать стало тяжело.

– Поднимайте и тащите в обитель.

Иван никогда бы не смог забыть этот голос. Низкий, хриплый, не человеческий, похожий на птичий клекот. Если бы сумел убежать, сразу узнал бы его на очной ставке.

Если бы…

Ивану связали руки, похоже вывернув сустав, потому как боль сделалась невыносимой, и тащили за веревку в сторону недостроенного храма. Он молчал, понимая, что кричать бесполезно. Нет вокруг людей. Стройка от города далеко, только глотку сорвешь. Сжимал челюсти до скрипа, до крошащихся во рту пломб, но молчал.

– Я вам велел с черного хода зайти и сразу его оглушить. Почему ослушались? – Снова голос‑клекот. – От вас всего и требуется выполнять мои приказы. Вы даже на это не способны. Как я могу быть уверен в вашей преданности делу, если вы постоянно ошибаетесь?

Ему что‑то ответили, а Иван, прежде чем отключиться, только и успел подумать, что забыл про запасной выход из трапезной и штукатурка теперь точно потрескается.

Когда пришел в себя, понял, что лежит он на голом полу, все еще связанный, но живой. Должно быть, оно что‑то для Ивана значило, раз не прикончили на месте. Его небось припугнули для острастки, а он нюни распустил! Вот бы Вадька порадовался, видя его в таком‑то положении.

Образ Вадьки встал перед глазами четко и ясно, будто Егоров живее самого Ивана, только с тремя дырками в животе и кровью по рубахе, черным пятном расползающейся, поднялся из могилы посмотреть на своего душегубца. Вадька вдруг улыбается холодно и жутко, отходит в сторонку, уступая место другим, которые Ивана сюда притащили.

Теперь на них черные балахоны с глубокими капюшонами. Разве можно таких всерьез опасаться? Клоуны! Скоморохи ярморочные, а не сатанисты. Небось и головы, бритые наголо, чтобы уж наверняка, чтобы ничего не упустить!

Позже он узнает, какие на самом деле у них головы. Вовсе не бритые, но и без волос.

Люди собирались вокруг лежащего Ивана, выдерживая небольшое расстояние, чтобы можно было взяться за руки, образуя хоровод. Отчего‑то он стал искать глазами того, чье марево отличалась от остальных, и не находил. Ощущение, что его нет в круге, было почти неопровержимым, но хотелось убедиться. Иван, насколько сумел, приподнял голову, шевеля непослушной шеей.

Нет его здесь!

Морочь черная растекалась в воздухе, повторяя кольцо над макушками раскачивающихся людей, текла против часовой стрелки, переплетаясь инфернальными щупальцами, впивалась в темя каждого, тянула силу живой души.

Ивана вырвало к ногам одного из раскачивающихся болванов, чего тот не заметил, впав в подобие транса.

Все происходило в гробовой тишине, если не считать шелеста шелковых одежд. И вдруг под своды потолка стала подниматься мелодия, будто где‑то далеко трубил рог и сюда доставало лишь его приглушенное эхо. Не сразу догадался Иван, что не мелодия на самом деле, а мычание. Он не видел, но представил, как сатанисты выдавливали звук сквозь сомкнутые губы, акустика здания усиливала его, множила, наполняла густой мощью.

Чернота собралась в некое подобие купола, разрослась, укрывая и сатанистов, и самого Ивана. Всего на секунду их всех скрыл мрак, а потом вспыхнули свечи, расставленные все тем же кругом. И как он их только не заметил?

Свечи разочаровали Ивана. Самые обычные, белые. Не дотянули ребятки антураж, не выдержали до мелочей. Он едва не рассмеялся своим мыслям. Нервы начали сдавать.

Тем временем самый главный из них, который встретил его в дверях трапезной, разомкнул круг и поднял руки. Морочь дернулась, потянулась к кончикам длинных пальцев, венчавшихся темными, загнутыми когтями.

Что за чертовщина?! Иван задергался в путах, совсем как бабочка в паутине, а скорее уж неповоротливый жук. Бесполезно. Крепко связали изверги!

– Тихо, братья! Он будет говорить с вами!

Какой еще он? И откуда у человека такие когти на руках?

– Мы внемлем, – прошелестело вокруг. – Принимаем волю его.

Главный вещал на непонятном языке. Слова переходили в уже знакомый клекот, обрывались резкими каркающими звуками.

В помещении заметно похолодало.

– Вы услышали, братья?

– Услышали. Мы готовы принести жертву.

Повинуясь слышимой им одним команде, стоящие скинули балахоны.

Крик застрял у Ивана в горле.

Ему явились монстры, которых ранее он не встречал даже в самом страшном кошмаре. Псоглавец на их фоне казался теперь милым щенком.

Тощие, абсолютно голые тела, покрытые черными клоками перьев, вывернутые в обратную сторону коленные суставы, тонкие руки с прозрачной кожей, сквозь которую, казалось, виден каждый сосуд.

На плечах у каждого из них сидела воронья башка. И сколько бы Иван ни заставлял себя поверить, будто на самом деле это обычные маски, никак у него не получалось. На тощих грудинах висели скукоженные птичьи лапки, как замена нательному крестику.

Оборотни смотрели круглыми блестящими глазами, ломано склоняя головы то в одну, то в другую сторону, под блестящим оперением дергались невидимые кадыки, выдавая клекот из приоткрытых клювов.

Их главный и вовсе поворачивал уродливый череп на сто восемьдесят градусов, не боясь свернуть шею.

«Как же он разговаривал, если рта у него нет?» – подумал Иван, будто сейчас это знание было самым важным.

Его точно услышали!

Вожак вошел внутрь круга, склонился к связанному пленнику, раскрыл клюв. Раздался истошный крик, что‑то среднее между вороньим карканьем и человеческим воплем. Иван видел, как вибрирует кроваво‑красный язык чудища, настолько близко оно подобралось.

Тишина наступила внезапно, взорвалась внутри невидимого купола, упала на грудь гранитной плитой, выдавливая из легких остатки воздуха.

– Да будет так!

Последние слова, которые услышал Иван, прежде чем его собственная голова треснула пополам.

Или только показалось?

Затухающее сознание выдало короткое видение. В стороне от творившегося ада стоял бледный молодой мужчина, самый обычный, земной. Он улыбался каким‑то известным лишь ему мыслям, а вишневое облако над его головой делалось темнее, гася немногочисленные уже серебряные всполохи.

Часть первая

Глава 1

В кабинете было душно, несмотря на раскрытые настежь окна.

Тимофей Кольцов обмахивался тонкой папкой, с тоской глядя на «сдохший» вентилятор. О такой роскоши, как кондиционер, не приходилось даже мечтать. Настроение приближалось к нулевой отметке, к тому же со страшной силой клонило в сон. Накануне он засиделся в Интернете, на глаза попался цикл программ о паранормальных расследованиях, проводимых теми, кто называл себя медиумами, колдунами, экстрасенсами. Зачем смотрел, черт его знает! Может, создатели шоу как‑то зомбируют своих зрителей, иначе непонятно, как в здравом уме можно не просто наблюдать за происходящим на экране, но и искренне верить всему показанному и сказанному шарлатанами!

Сам Кольцов во всю эту чепуху не верил, считал суеверными пережитками, а людей, увлекающихся подобными передачками, недалекими и малообразованными.

Ну как, скажите на милость, можно всерьез утверждать, что девушку убил не какой‑то свихнувшийся ублюдок, а призрак ее бывшего, не сумевший простить ей того, что она повторно вышла замуж, не выдержав положенного срока траура.

Мракобесие! – сплюнул Кольцов, выключив видео в тот самый момент, когда черная ведьма Леонела втыкала нож с длинным лезвием в могилу. Таким образом она намеревалась упокоить разбушевавшийся дух.

Еще незабвенный Глеб Жеглов сказал: «Вор должен сидеть в тюрьме!» И пусть Кольцов не все его методы разделял, но с этим постулатом не спорил. Вор, а также убийца, насильник и прочая дрянь должна оказаться за решеткой!

Кто бы ему сказал, что одна ночь перевернет все понятия Кольцова с ног на голову, не поверил бы. Не может быть иначе, и все тут.

Да только в одной из камер сидит сейчас убийца. Жестокий, безжалостный с больной фантазией, судя по тому, что увидел Кольцов сегодня утром. И все же он своими руками подпишет приказ о его освобождении. Можно, конечно, продержать законные сорок восемь часов, но ничего не изменится.

Он просто знает, что поступает правильно.

Ему позвонили в семь утра. Он привык к ранним побудкам, но не по воскресеньям. Не такой уж криминальный у них округ, чтобы вот так сдергивать человека из постели в законный выходной. Намеревался отбрехаться как‑то, найти причину, по которой не придется выходить из дома до понедельника, но, услышав первые слова, вскочил и уже через двадцать минут летел по трассе, доводя стрелку спидометра до опасной отметки.

Прошло почти два года с того дня, когда в заброшенном пансионате разместились с какого‑то ляда телевизионщики, снимали там свой ширпотреб.

Кстати, вроде тоже были экстрасенсы, если он не ошибается.

Там история мутная оказалась, с пропажей двух человек и найденными пистолетом и ножом. На ноже обнаружилась кровь, и кровь принадлежала как раз одному из колдунов. При осмотре медиками на колдуне не нашли даже свежей царапины, но по каким‑то там признакам кровь назвали то ли брюшной, то ли подвздошной. Он не специалист, потому словцо нужное из головы вылетело моментально. Весь цимес в том, что кровь та из глубокой раны, которая теоретически должна была убить человека, а здесь ни царапины.

Чудеса да и только!

Дело быстро прикрыли за неимением улик, колдуны разбежались кто куда. Тот, которого Кольцов для себя прозвал «воскресшим», и вовсе умотал в столицу.

С тех самых пор никаких громких дел в городке, куда примчался следователь, не происходило.

До злополучного воскресенья.

По экстренному номеру позвонил мужчина и сообщил, дескать, он из строительной бригады, вызванной на восстановление старого монастыря. Накануне у них пропал бригадир, и никто не понимал где он может быть. Его обыскались перед закрытием смены, как в воду канул.

– Вообще‑то воскресенье выходной у нас, да я вспомнил, что оставил в бетономешалке раствор, – торопливо рассказывал тот самый работяга, позвонивший и сообщивший о страшной находке, уже сидя перед Кольцовым, – его потом хрен выскоблишь. Не хотелось нагоняй от бригадира получать, он у нас мужик грозный. У меня машина своя, дай, думаю, сгоняю, заодно и Ивана покличу, так нашего начальника звать. – Он запнулся, прежде чем продолжить: – Звали горемыку. Кто же мог знать, что я найду его в таком виде. Не дай бог эдакой смерти даже лютому врагу.

Мужчина очень боялся, как бы его не обвинили в убийстве, и, ерзая на стуле перед строгим полицейским, он старался не отводить взгляда, доказывая свою честность. Кольцов и сам понимал, что перед ним не преступник. Типаж не тот.

За годы работы в органах он научился разбираться в людях и хотел бы думать, что научился этому хорошо. В данном конкретном случае никакой интуиции и дедукции не нужно.

Убитый был на полторы головы выше и куда шире в плечах дающего показания мужчины. Такой задохлик просто не смог бы завалить здоровенного кабана. К тому же ему уже пришло личное дело покойника, и биография там будь здоров. Без малого два года в психушке, потом в колонии по малолетке и зона. Как сказали бы колдуны из передачи – карма. Интересно, что бы они вещали, знай об этом деле? Явно их профиль.

– Там свечи кругом стояли и на полу земля с травой вперемешку, – как по написанному талдычил допрашиваемый. – Явно народу много было.

– Оставьте право делать выводы нашим сотрудникам, – жестко оборвал его Кольцов. Про свечи он и сам знал, видел и очень бы хотел забыть. – Свободны. Из города никуда не уезжайте, потребуется – вызовем снова.

– Долго не уезжать‑то? – засуетился тот. – Объект теперь вряд ли будет работать. А у меня долги.

Кольцов понимал, что не станет больше вызывать его, но закон един для всех, потому, немного поразмыслив, разрешил уехать через две недели. За такое время могли найтись новые улики и, чем черт не шутит, сам совершивший правонарушение.

Откуда ему было знать, что тот явится к нему сам тем же вечером.

Когда в кабинет Кольцова ввели огромного, как медведь, мужика, с заросшим седой щетиной лицом и коротким ежиком волос на голове, он глазам своим не поверил. Сначала еще присматривался, думал, что похож просто, а потом абсолютно уверился, кто перед ним.

– Георгий, ты? – Кольцов говорил, попутно щипая себя под столом за ляжку, уверенный, что задремал и теперь смотрит натуралистичный сон про старого знакомого. – Живой?

– Допустим, Георгий, – пробасил мужик, дернув плечом, и только тогда Кольцов заметил, что руки у того сцеплены за спиной наручниками. – Ты кто такой?

– Наручники сними, лейтенант, – кивнул следователь молодому парню, вытянувшемуся по струнке. – Ну же, ключи доставай, – видя, что его приказ не выполняется, добавил он.

– Никак не могу, товарищ майор! – отрапортовал старлей. – Приказано доставить именно так и под наблюдением.

– Кем приказано? – начиная злиться, спросил Кольцов. – Ты кому подчиняешься, старлей? Знаешь, кто я такой?

– Знаю, товарищ майор, но приказ поступил…

– В задницу засунь свой приказ! Снять наручники немедленно! – Поняв, что перегнул, добавил: – Под мою ответственность.

– Есть, товарищ майор!

– Расформировать бы вас к чертовой бабушке, – устало произнес он, растирая заломившие виски и глядя, как молодой никак не может справиться с ключом. – Ничего сами не можете. Сорвали меня с места, погнали за полсотни верст. Где ваше руководство? Почему делом никто не занимается?

– Не могу знать, товарищ майор! – отрапортовал старлей, пряча наручники в карман брюк. – Но уточню, если нужно.

– Свободен.

– Есть!

– Вот, Георгий, с какими болванами работать приходится, – даже не дожидаясь, когда молодой человек покинет кабинет, вздохнул следователь. – Да чего я перед тобой распинаюсь, сам все знаешь. Рассказывай давай, где ты, с кем, какая нелегкая сюда занесла?

– Ночью мне не спалось, пошел к монастырю. Утром сюда привезли.

– И все? А то, что о тебе пятнадцать лет ни слуху ни духу, как прикажешь понимать? Ты прости, Георгий, нехорошо тогда с твоим сыном вышло. Но кого нам было искать? – В голову опять полезли колдуны и приведения. Что бы он еще хоть раз ту передачку посмотрел!

Собеседник не шелохнулся.

– То‑то же, – по‑своему расценив его молчание и тяжелый взгляд, заключил Кольцов. – Хватит сидеть сиднем, рассказывай, как жил все эти годы? Женился хоть? Или так и ходишь бирюком? Твоя‑то давно замужем. Да что я тебе баю, сам все знаешь.

– Какие мне выдвигают обвинения? – Георгий упрямился, будто Кольцов не с ним все время говорил, а со стеной. – Жене позвонить могу?

– Ну хоть одно выяснили, женился, значит. – Следователь улыбнулся, чувствуя, как спадает напряжение между ними. – В органы ты не возвращался, знаю, пробивал. А куда исчез, так и не понял. И никто не понимал. Поговаривали даже, будто помер Георгий Старостин. А я всегда верил, такие, как ты, всех нас переживут.

– Георгий Старостин умер, – ровно, точно сообщал нечто незначительное, выдал мужчина, и это оказалась первая осмысленная фраза в их странном диалоге. – Я Жора. Новиков фамилия моя.

– Помнится, ты бесился, когда мы тебя Жорой звали. Попугайской кличкой считал такое обращение, – хохотнул Кольцов. – Не представляешь, как я рад тебя видеть, давай обнимемся, что ли?

Он встал и, обойдя стол, приблизился к неподвижно сидящему Георгию. За все время разговора тот ни разу не сменил позу, разве что руки из‑за спины убрал, положил на колени.

– Георгий, ей‑богу, не смешно! – обиделся Кольцов. – Мы все же дружили с тобой. Неужели за пятнадцать лет забыл все? Не пугай меня, слышишь?

– Куда меня теперь, в камеру или отпустишь? Я не убивал. И кто убил, не видел.

– Посиди‑ка ты здесь, дружище.

Кольцов вышел, по привычке заперев дверь кабинета на ключ. Он бывал здесь не часто, и официально кабинет ему не принадлежал, но сколько себя помнил, никто его ни разу не занимал. Говорил же, в их округе все тихо. А уж в этом городишке и вовсе участкового достаточно. Зачем держать целый отдел дармоедов, не способных среагировать в экстренной ситуации и чуть что, вынужденных вызывать его? Пусть не часто, пусть даже раз в два года. Но у него и собственных дел по горло.

Еще и бывший сослуживец вернулся, который строит из себя блаженного, делая вид, что не узнает его.

Дурдом! Час от часу не легче!

От объяснений проще не стало. Кольцов узнал, что Георгия, настырно называющего себя Жорой, обнаружили выехавшие на вызов сотрудники. Он просто стоял и смотрел на стройку, сопротивления при задержании не оказывал и вообще вел себя смирно. Но стоило отъехать от того места, где его взяли, на сотню метров, как он начал бесноваться и орать, чтобы его вернули.

Пришлось надеть наручники и сопроводить в отделение под конвоем, как опасного рецидивиста.

– И чего он хотел? – поинтересовался Кольцов, категорически теряя суть происходящего. – Ну когда орал и бесился?

– Убийцу хотел рассмотреть, – как‑то неуверенно ответили ему.

– Так там еще кто‑то был? Почему мне не доложили?

– Товарищ майор, не было там никого. До вашего приезда мы вообще не начинали ничего, только место осмотрели. Труп и вот этот бугай. Ну еще рабочий со своей бетономешалкой.

– Ничего не понимаю. Кого же он рассматривать собирался?

– Вы только не принимайте всерьез, пожалуйста. Задержанный всерьез уверял, будто бы видит энергетический след смерти. Как бы мы вам доложили? Такое в протокол не внесешь.

Кольцов мысленно вернулся на несколько часов назад. Хорошо, что уже светает рано и не пришлось блуждать в потемках. С первого взгляда стройка как стройка, обнесена деревянным забором из нестроганых досок, кругом грязища, раскатанная шинами земля. За забором тоже ничего особенного, два здания вроде как полностью отстроенных, и в одном без труда узнается храм. Второе, чуть поодаль, обычное, длинное и узкое, как кишка.

Его провели в храм. Там уже дожидался судмедэксперт, кучка молоденьких лейтенантов, два помятых опера и даже служебная овчарка.

– Что за балаган, Марат? – Кольцов пожал руку в синей медицинской перчатке. – Откуда толпа?

– Да ты посмотри, Тима, какой тут пир. – Кольцов не разделял восторга мужчины, а уж назвать пиром открывшуюся картину точно не решился бы. – Этих, – кивок в сторону кучкующейся молодежи, – привезли на «открытый урок». Где они еще подобное посмотрят? В учебниках только, а здесь все живое, только руками не трогай, пока строгий дядя не разрешит.

Строгим дядей Марат назвал, по всей видимости, себя. Подумалось, что пятнадцать лет назад он сам был едва ли взрослее того молодняка. Ходил за старшими товарищами хвостом, впитывал, как губка, любые крохи информации. Теперь он, как и Марат, – «строгий дядя», который и не помнит той гремучей смеси восторга и страха от работы над самым первым своим делом.

Кольцов внимательно слушал, кивал тем, с кем доводилось встретиться взглядом, и думал. Думал, как подобное могло произойти в захолустном городишке на отшибе мира. Все эти ритуальные убийства, а о том, что здесь именно такое, Марат сообщил еще по телефону, должны оставаться в кино, на страницах книг и в воспаленных умах психов, накачанных психотропными препаратами. Не должно ничего подобного происходить в реальной жизни.

Ненормально такое.

Дико и непонятно.

– Обе руки сломаны, – начал рассказывать Марат, когда они подошли к телу, – суставы буквально выдернуты, скорее всего, тело волочили, на траве есть след. Множественные ушибы, возможны разрывы внутренних органов, точнее скажу после вскрытия. Причину смерти однозначно назвать не смогу, сам понимаешь, регламент. Имеется частичное расчленение.

– Его лицо… – Кольцов стушевался, не сумев подобрать нужных слов.

– Лицо пострадало больше всего, – подхватил Марат. – Глазные яблоки удалены, язык отсутствует.

– То есть как? Здесь хирург, что ли, работал?

– Увы, Тима, – Марат присел на корточки возле трупа, аккуратно надавил на его подбородок, – работал скорее мясник. Очень грубое отчленение. Предположу использование щипцов, раны довольно характерные. Проще всего сравнить с выклевыванием.

– Его птицы, что ли, убили?

– Не думаю. Да, многие хищники, например крупные врановые, могут наносить подобные ранения, но тогда остался бы рваный край с защипами. Здесь ничего подобного нет. Скорее всего, манипуляция производилась в один этап. Проще говоря, глаза ему просто вынули из глазниц, а язык оторвали. Да и откуда здесь взяться птицам, Тим? Окна и двери закрыты.

– Тогда кто мог такое провернуть?

– Как я предположил ранее, убийство носит ритуальный характер. Об этом говорят свечи, расположенные по кругу, само наличие трупа как символа жертвоприношения, ну и церковь – место культа.

– Она не достроена, – посчитал нужным поправить Кольцов.

– Не имеет значения. Сатанизм – извращенное течение религии. В самом примитивном понимании, строится на отрицании теологии, попрании святынь и переиначивании молитвенных текстов. Просто добавляют ко всему светлому приставку «не» или меняют белое на черное. Недостроенная церковь своего рода символ, и довольно яркий.

– Дай угадаю, время убийства – полночь?

– Не угадал, Тима. Часа три ночи. Точнее после исследования скажу.

– И никто ничего не видел?

– Посмотри вокруг, здесь до города сорок минут с гаком. Даже собачники не забредают. Хотя трупик собачки имеется. Валялся в стороне выпотрошенный.

– Да уж, – рассеянно протянул Кольцов. – Похоже, я здесь надолго застрял.

– Сочувствую, – искренне отозвался Марат. – Я сам охренел, когда мне сверху позвонили и велели рысью сюда мчаться. Да я не в обиде, хоть мозги проветрю. Надоело одних алкашей да проституток вскрывать.

То, что для других могло показаться тяжкой ношей, Марат, похоже, воспринял едва ли не подарком судьбы. Не зря говорят, что все, кто работает с трупами, рано или поздно немного съезжают с катушек. Иначе не выдюжить.

И вот он возвращается в кабинет, где запер своего старого знакомого, и уже сомневается в собственной адекватности. Не видя человека пятнадцать лет, вполне можно принять за него просто похожего. Он тоже мог ошибиться. К тому же Георгий сильно изменился. Дело даже не в набранном весе и новой стрижке, которая сделала его похожим на братка из девяностых, ушла какая‑то его часть, которая делала Георгия Георгием, а не Жорой, как он сам себя называет.

Опять же фамилия другая!

Поворачивая ключ в замке, Кольцов почти полностью убедил себя – там на стуле сидит не его знакомый, а совершенно чужой человек. И этот человек зачем‑то приперся на место преступления сразу после или даже во время его совершения.

Верить в его виновность Кольцов по‑прежнему отказывался, не мог он ошибиться.

Или очень хотел думать, что не мог?

Как бы то ни было, придется Жору Новикова отпускать. Теперь он опасался называть его знакомым именем. Всякое в жизни бывает, и ходят по земле похожие как две капли воды люди. Ему попался один из таких. Хороший это знак, плохой ли или вообще ничего их встреча не значит, какая, по сути, разница? Пятнадцать лет – большой срок, и даже очень близкие люди могут забыть друг друга за это время. Чего уж говорить о приятелях. Да, с дружбой он слукавил. Не дружили они с Георгием, но общались плотно, бывало, и на семейные торжества друг к другу ходили. Как‑то принято было тогда, что ли. Теперь совсем другие порядки.

А он просто сентиментальным с возрастом сделался, цепляется за ностальгические воспоминания. Георгий был для него во многом примером, прежде всего профессионализма и смелости.

Но даже самые лучшие иногда сдаются.

Когда убили сына Георгия Старостина, Кольцов как раз и попал на первое серьезное дело, до этого приходилось заниматься бумажной волокитой и собирать мертвых бомжей с патрулями. Старостина тогда очень быстро отстранили. Его вообще не должны были допускать к работе, да пожалели, пошли на уступки. Только услуга оказалась медвежьей. Никогда бы Кольцов не подумал, что взрослый мужик может так рыдать. Георгий выл, разрывая голыми руками землю, раскидывал пытающихся оттащить его сотрудников. Кольцов как сейчас помнил то оцепенение, охватившее его, совсем зеленого, еще обуреваемого романтическими настроениями выбранной профессии. И никогда ему не забыть, как смотрел на всех Георгий, когда его тащили к машине.

Жара обещала побить все рекорды. Кольцов уже сидел в одной рубашке, повесив на спинку стула китель, что не позволял себе обычно. Но не помирать же в самом деле. И вроде не старый, сорока еще нет, а на погоду реагирует как старик какой‑нибудь.

Полный надежды взгляд снова уперся в вентилятор, пальцы прошлись по выпуклым пластиковым кнопкам, но проклятая штуковина не реагировала. Пришлось снова брать папку с делом, ту самую, тонкую. И хоть от нее пальцы кололо, будто внутри иголки натыканы, она хотя бы создавала иллюзию прохлады.

Из папки выпали фотографии.

Жора встрепенулся, вытянул, насколько смог, короткую мощную шею, забегал глазами по снимкам.

Недостроенная церковь, обезображенный труп на полу, лужа крови под головой и бурая запекшаяся корка вместо лица.

Кольцов напрягся. Неужто все‑таки ошибся, и преступник среагировал, сработал триггер? Вон как глазищами вращает и ноздри раздул.

Тмофей не вмешивался, наблюдал, приведя тело и мозг в боевое положение. Так, на всякий случай. Не мешал он, и когда Жора вдруг начал хватать по очереди каждое изображение, подносить его близко к лицу, будто был сильно близорук и не мог рассмотреть издали. Какие‑то фото он нюхал, одно приложил ко лбу. Кольцов терпеливо ждал.

– Ничего нет, – наконец разочарованно выдал Жора, возвращая последнее фото на стол. – Поздно пришли. След исчез.

– Какой след? Ты о чем сейчас?

Сердце Кольцова зашлось бешеной каруселью. Как бы не сорвалось чего в его моторчике. Еще и жара, как назло.

– Тебе не понять, майор. – Жора говорил вроде обидные вещи, но Кольцов совершенно определенно понимал, никакой подоплеки в них нет. Оскорбить или даже задеть его никто не пытается. – Следы всегда остаются. Долго. А здесь нет. Сразу исчезли следы. Я тоже ничего не понимаю.

– Поясните, о чем речь? Следы на траве оставались, в церкви следы от обуви. О каких следах вы говорите?

– Сказал же, не поймешь, – он поднял на Кольцова тяжелый взгляд из‑под бровей. – Нельзя такое описать. Я просто вижу их, и все тут.

– Кого их?

– Майор, верни меня в камеру. Устал я с тобой базарить. Ничего больше не скажу.

И ведь действительно не скажет. Георгий точно таким же упрямцем слыл. Как вобьет себе чего в башку, рогом упрется, и все – не прошибешь. После убийства его сына, тогда, пятнадцать лет назад, Георгий все говорил про какие‑то мистические штуки, будто ворона видел с белыми глазами или, может, черта в ступе. Его отстранили от дела сразу же, а он все не сдавался. Приходил туда за старое русло, искал, вынюхивал, как ищейка. А потом резко пропал. Последнее, что Кольцов про него слышал, вроде инсульт Георгия разбил. На том все их общение и оборвалось.

Пришлось набрать номер по внутренней линии и приказать увести задержанного. Вечером того же дня он точно так же позвонил и отдал уже другой приказ – отпустить Жору на все четыре стороны. Ох и рисковал Тимофей Кольцов собственной задницей, погоны на плечах зашевелились, грозя звездопадом. Но на риск он пошел осознанно. Ничего просто так с его стороны не делалось.

Жору тянуло на место преступления, Кольцову оставалось лишь выяснить, в качестве кого он туда вернется.

Глава 2

Слежку Жора даже не заметил, а скорее почувствовал. Майор не прятал свои мысли, все они вышли, как солдаты на плац, оставалось только слушать. Ему верили, и Жора хотел оправдать доверие до конца. Слишком уж ему понравилось быть нормальным. Он только к слову такому привыкал почти полгода, потом еще год боялся потерять его, хлопал себя по карманам, будто оно где‑то там завалялось.

То, что это не его привычка, Жора понимал и очень хотел вспомнить, чья именно. Перед внутренним взором часто вставала шаманка, которую он сначала испугался, ведь она настроила против него его знакомца ворона и помогла сбежать жертве, которую он собирался обменять…1

Голова заболела, Жора остановился, сжал виски едва ли не до хруста, пережидая приступ, присел прямо на обочине в траву. Вспоминать каждый раз было больно. Невыносимо больно, и он бы отказался от своей затеи, если бы обрывки чужой жизни не лезли к нему сами, требуя взять их в руки, рассмотреть, понюхать, может, даже лизнуть, совсем как служебный пес, который ищет спрятанную взрывчатку.

Именно со взрывчаткой Жора чаще всего сравнивал свои приступы. В голове раздавался небольшой взрыв, в оглушенных ушах начинало звенеть, и приходила боль.

Вот и майор сегодня называл его чужим именем. Ну как чужим? – вроде и его собственным, только оно постоянно им отторгается, как неподходящий донорский орган. Имя было предвестником взрыва. Жора боялся его и ненавидел. Потому и не позволял так себя звать.

Он хорошо помнил только последние пятнадцать лет своей жизни. До того – пустота! Чистый лист. И только перед внутренним взором откуда ни возьмись встает темноглазая шаманка, задающая вопросы, на которые он отвечает на два голоса. Противоречиво отвечает, пусть и твердо: «Хочу умереть!» и «Хочу жить!».

Два полюса, которые тянут его теперь не весть куда, разрывая на две равные части!

Лена, его дорогая Леночка, в такие моменты всегда гладит его по взрывающейся головушке, шепчет успокаивающе, мол, на чистом листе можно писать все, чего только захочется. И он писал, старательно выводя вроде своим, но будто чужим почерком на страницах дневника все, что с ним происходило. Не хотел снова забывать. Боялся забывать! А так возьмет, перечитает и снова помнит.

Записывать все очень скоро вошло в привычку, и Жора начал вести дневник не только своих будней и праздников, но и истории тех людей, которые шли к нему теперь за помощью, ведь у него имелся дар видеть то, чего другим не видно.

Откуда в нем такой дар – неизвестно, но он радовался как ребенок каждому обратившемуся. Особенно был счастлив, когда видел полные светлых слез глаза и отчего‑то виноватую улыбку Лены. Его любимой жены Леночки.

Майор тоже говорил сегодня о его, Жориной, жене. Будто она вышла за другого. Но ведь Лена никуда не уходила. Выходит, у него была и другая жена? Кто она? Как выглядела и куда пропала?

Боль заставляла пресекать попытки вспомнить.

Странно, чужие воспоминания, мысли и даже чувства Жора считывал запросто, точно открывал свой дневник с записями и читал с листа. И боль его не терзала в такие моменты, наоборот, ему становилось хорошо, телом овладевала нега, раскачивала на волнах покоя.

Жора называл это состояние путешествием. Без конкретного адреса, просто путешествие туда, куда заведет его новый проситель. Он не знал, вернется ли обратно, погружаясь от раза к разу все глубже.

Но возвращался, видя вдалеке маячок.

Его ждала Лена. В ее руках всегда был зажат будто бы подсвеченный изнутри клубочек, и от него тянулась золотая нить, конец которой оказывался повязан на запястье путешественника Жоры.

Наступал момент, когда нить натягивалась, звенела подобно струне, и Жора шел обратно. Не шел даже, летел.

Лена улыбалась, обнимала его и наливала большую кружку крепкого чая. Рядом на блюдечке всегда лежала плитка горького шоколада для восстановления сил.

Сейчас его путь лежал к монастырю. Поймать попутку не составило труда. Правда, до места не довезут, придется прогуляться. Да ничего, там уж близко совсем. Главное успеть дотемна.

Темноту Жора не любил, хотя и не боялся, но все же встречаться с ней в незнакомом месте, в котором следы такого серьезного выброса исчезли за пару часов, не хотел бы. Заметали следы после принесения жертвы специально или они как‑то сами собой рассосались, не принципиально. Так и этак вывод один – силы замешаны серьезные.

Даже на кладбище, где с похорон могло пройти не одно десятилетие, насильственные смерти можно почуять на раз. А здесь и половина ночи не минула после того, как Жора услышал нечто напоминающее зов. Он бы сразу рванул, да у Лены разболелся зуб, она ходила из угла в угол, держась за щеку, заснула ближе к четырем утра, и тогда он тихонько вышел из квартиры.

Как добрался в потемках до стройки, не помнил, шел на автомате. Понял лишь, что к его приходу все закончилось. Зова больше не слышалось, и никакого фона не осталось. Заходить внутрь не стал, точно зная, что увидит.

Убитый вышел к нему сам, пройдя сквозь доски забора, зябко повел плечами и, оглянувшись назад, тяжко вздохнул. Эти привычки уйдут к сороковому дню. Не чувствуют они тепла или холода, дышать тоже отучится. Почти невидимый, стремительно становящийся частью предрассветных сумерек, призрак открывал рот, не догадываясь, что сразу после смерти никто не позволит ему разговаривать.

А этому еще и язык вырвали.

Не помеха, конечно, язык таким вовсе без надобности. Просто пока нельзя говорить, и все тут.

Явится если позже, там уже не заткнешь. Любят неживые поболтать. Только за гранью действуют свои законы. У Жоры были догадки, почему запрет лишь первые дни действует, но подтверждения им пока не нашлось.

С этим духом творилось странное. Он почти исчез, когда его со всех сторон окутали черные щупальца и затащили обратно в храм, из которого он только что вышел. Жора моргнуть не успел, как все закончилось.

Понять ничего он также не успел.

Нынче Жора шел уверенно и целенаправленно. Остановился лишь раз, осторожно осмотрелся, не потерял ли его майор, и, убедившись, что тот следует за ним, успокоился и хода не замедлил.

Он не сразу прошел за забор, постоял, прислушался к ощущениям. Попробовал позвать тех, кто здесь когда‑то обитал, никто не откликнулся.

Стерильная чистота.

Ненормальная какая‑то тишина давила на слух, вызывая желание нарушить ее, закричав во все горло.

Жора аж поежился, прежде чем решился шагнуть в незапертую калитку.

Закрыл глаза, прислушался к внутренним ощущениям. Очень мешало присутствие майора, но вскоре Жора перестал отвлекаться на него, полностью погрузившись в состояние транса. Зрение больше не играло роли, окружение изменилось. Вместо недостроенной церкви из земли бил яркий столп света, пронзающий небеса. Там, где стояло второе здание, предназначения которого Жора не знал, просто плыла сизая дымка.

Он повернулся вокруг своей оси, осмотрел четкую границу влияния места, метров сто пятьдесят или даже больше в длину и примерно столько же в ширину. Простор и чистота. Мелькнула расплывчатая фигура майора – тоже изменившаяся, не было больше физической оболочки, все внутренности видны. Если не бросит курить, внуков рискует не понянчить, да и поджелудочная барахлит, все от неправильного питания.

Но искал Жора не чужие болячки, а следы. Они не могли просто пропасть, что‑то осталось бы в любом случае. Со стороны он выглядел просто стоящим на месте, в то время как на самом деле обходил по периметру территорию, останавливаясь у самых границ.

Ничего. Пустота.

Попытался войти в свет и не смог. Упругая стена отпружинила, отбросив его в сторону. Жора улыбнулся.

Не зря пришел.

Почему‑то он решил, что именно в храме ничего не найдет, хотя именно в нем происходило основное действо. Но он ссылался на то, что стены не прошли обряда освящения и вряд ли могут представлять интерес. Однако не учел того, что монастырь мог стоять на том же самом месте много десятков, а то и сотен лет назад. Границы никуда не делись. Да и бьющий из земли свет должен был сразу натолкнуть на правильные мысли.

Медленно, потому как влияние света распространялось и на невидимый спектр, Жора, или его астральный двойник, приблизился, протянул руку, едва коснувшись кончиками пальцев, и… упал на колени, оглушенный птичьим клекотом, перешедшим в протяжный гул.

Свет – нечто иное, как пламя, ревущее, сжигающее все, что в него отправится. В нынешнем состоянии он не чувствовал жара, хотя и пытался сравнить его с чем‑то, но не смог. Само солнце – серая ледышка рядом с таким‑то пожарищем. И пламя это не святое, как показалось Жоре в самом начале.

Неспроста столп из земли бьет!

Из самых адских глубин прорывается!

И если присмотреться, то небо не принимает его, отсекая у самой границы.

Как же здесь мог существовать монастырь? И кто на самом деле служил в нем?

Кому служил?!

Стоило так подумать, как из недр адского огня вырвались черные щупальца, бросившиеся в Жорину сторону: одно прямиком отправилось к сердцу, второе через темя вошло в череп. Щупальца по‑хозяйски шерудили внутри и, казалось, перемешали все внутренности, если бы они существовали в этом его состоянии. Будь Жора в физическом теле, уже помер бы, теперь же он беззвучно орал, хватая то одно, то второе щупальце, пытался рвать их голыми руками, но ничего не получалось.

Чувствуя, как стремительно из него уходят силы, Жора упал, глядя расширившимися глазами в черноту космической бездны, разверзшейся над ним. Оттуда на него смотрел черными круглыми глазами ворон. Жора поспешил обрадоваться, знать, вернулся знакомец, поможет!

Не тут‑то было!

Знакомец глазами смотрел белесыми, в этих же плескалась непроглядная тьма. Да и от птицы у него была лишь голова, тело от головы отходило человеческое. Тощее, лишенное красок и будто увечное из‑за выгнутых назад коленей.

Однако с каждой секундой оно изменялось, наполняясь цветами и оттенками. Под тонкой кожей проступили мышцы, наливаясь кровью, будто живой водой, расправились плечи, а колени с хрустом встали на место.

Монстр питался остатками Жориной силы, медленно уничтожая его самого.

Жора уже приготовился совсем исчезнуть, когда щупальца с хлюпающим звуком высвободились и втянулись в живое пламя. Образ ворона исчез, истаяв в чернильной глубине неба.

Он распахнул глаза, обнаружив себя лежащим на голой земле, в спину упирался острый осколок кирпича. Над Жорой склонился напуганный майор и что было сил хлестал его по щекам.

– Да вставай ты, черти тебя дери!

Стемнело. Выходит, пролежал он долго, и лучше бы теперь поскорее убраться. Вряд ли те, кто был здесь прошлой ночью, вернутся, но разве это повод рисковать?

Он получил самый главный ответ: сюда он пришел не по своей воле, а по чьему‑то приказу!

Жора приподнялся сначала на локтях, потом смог сесть и, приняв протянутую руку, тяжело встал на ноги. В груди пекло, голова раскалывалась.

Уже дома, укладываясь спать, он приметил на коже, там, где тревожно билось сердце, красную круглую точку, которая будет потом зудеть и воспаляться. Зов надолго утихнет, но вернется, все время нарастая, пока однажды не станет таким, что Жора уже не сможет ему противиться.

– Идти сможешь? У меня машина недалеко. Или сюда подогнать?

Жора помотал головой, майор спорить не стал. Его мысли снова выстроились ровной шеренгой, но озвучивать их он не спешил, хотя и очень хотел.

– Спрашивай, майор, – сжалился Жора, видя его потуги, – только я уже в кабинете тебе сказал, не поймешь ведь. А поймешь – не поверишь!

– Какого хера произошло? Ты стоял там, таращился в одну точку, а потом упал и забился в конвульсиях. Я решил, что у тебя приступ, думал «скорую» вызывать.

– И чего не вызвал? – усмехнулся Жора.

Майор растерянно моргал глазами, не найдя что ответить. Не знал он почему не вызвал.

А Жора знал и объяснил.

– Место это само себя охраняет. Если не захочет, чтобы кто‑то сюда пришел, ни за что не подпустит. Потому и вызвать никого ты не смог.

– Почему же нас с тобой подпустило?

– Ты за мной шел, я ему нужен.

– Кому ему?

– Месту, говорю же.

– Слышь, прекращай ваньку валять! – Майор потянулся к кобуре. Он даже не понял, что ощущает отголоски увиденного Жорой, вот и пытается защититься, не представляя, насколько бесполезен здесь его пистолет. – Обратно в камеру захотел? Могу устроить!

– Камеры не боюсь, – искренне ответил он. – Того, что здесь творится, боюсь!

– Кто ты такой? – Задал неожиданный вопрос майор.

– В городе меня многие знают, колдуном называют. Неужели не слыхал?

– Колдун, значит? – Майор сплюнул себе под ноги. – Ну пойдем, колдун.

– В камеру?

– Пока в машину, а там разберемся. – Отвернулся от Жоры, чуть ссутулившись, поплелся вдоль протоптанной дорожки и, не оборачиваясь, то ли спросил, то ли просто рассудил: – Стемнело слишком быстро, или мне показалось.

Местное отделение полиции машина проехала, не сбавляя скорости. Жора и в самом деле не боялся, однако мысленно выдохнул, когда приземистое двухэтажное здание осталось позади.

У нужного дома майор не стал глушить двигатель, дождался, когда Жора войдет в подъезд, и только потом машина сорвалась с места, подняв облако пыли.

Он размышлял о том, что произошедшее убийство теперь самая большая головная боль для него. И когда расследование закончится, он в тот же день подаст заявление на отпуск. За десять последних лет там наверняка накопилось столько дней, что хватит на кругосветное путешествие. Настолько замечтался, что, конечно же, не обратил внимания, как светло было в городе, где майские сумерки только начинали набрасывать прозрачные чехлы на дома и деревья, укрывать уютными пледами улицы. С чего бы тогда у монастыря, где они были пятнадцать минут назад, уже темень расползлась?

Майор предпочел не думать об этом и пока еще не подозревал, что до отпуска ему далеко, ведь на самом деле все только начиналось.

* * *

Молодой мужчина в темной футболке быстро пересекал двор, воровато озираясь по сторонам. Он специально выждал время, чтобы зайти в подъезд одному и не столкнуться ни с кем из соседей.

Поднимаясь по лестнице, он сунул руку за пазуху, подхватил висевшее на шее украшение, крепко сжал его в кулаке.

– Я дома! – крикнул он, снимая в прихожей обувь. – Ужинать не буду, лягу пораньше.

Он слышал голос матери, окликнувшей его, но не стал отзываться, давая понять, что очень устал и не расположен к общению. Мать потопталась за дверью, так и не решившись постучать, и едва стихли ее удаляющиеся шаги, как он разжал пальцы, уставившись на свое сокровище.

На раскрытой ладони лежала засушенная птичья лапка. Он не помнил, как лапка оказалась у него и что она вообще означала, но абсолютно точно знал одно: расстаться с ней он не согласился бы ни за какие сокровища мира. Просто знал и все тут.

Часть вторая

Глава 1

Четыре месяца спустя

– Он лежал здесь.

Говорившая это женщина выглядела необычно. Высокая, с чуть широковатыми плечами, обтянутыми кожаной, распахнутой на груди курткой, обутая в армейские берцы, она несла перед собой зажжённую черную свечу, которая постоянно гасла из‑за налетающего ветра. Женщина тихо ругалась каждый раз, когда язычок пламени начинал дрожать и вдруг исчезал, оставляя после себя тонкую струйку дыма и запах сгоревшего парафина. После чего доставала из кармана куртки дешевую пластиковую зажигалку и неуклюже из‑за длинных заостренных ногтей, поджигала свечу снова и снова.

Образ женщины нес очень понятный и предельно однозначный посыл. «Я – ведьма!» – кричала каждая деталь тщательно продуманного стиля. Прямые черные волосы, нуарный макияж; кольца и крупные перстни, нанизанные на длинные музыкальные пальцы.

Она шла ссутулившись, будто стеснялась своего роста, но шаг чеканила по‑мужски уверенно. У нужного места остановилась, присела на корточки, положила ладонь на пожухлую траву, задула свечу, сунув ее в карман к зажигалке.

– Здесь боль. Но крови нет. Его уволокли отсюда.

Вскочив и едва не сбив с ног склонившегося к ней оператора, женщина побежала к забору. Там ее уже ждал другой оператор, две стационарные камеры, выставленный свет и человек десять очевидцев.

У забора она замерла, опершись ладонью в нестроганые доски. Склонила голову, прикрыла глаза, не забывая выдерживать удачный ракурс, и старалась поворачиваться к камере исключительно левой стороной.

– Инга, что вы увидели? – К ней подошел мужчина средних лет, невысокий, с округлым лицом. Он смотрел глазами замороженной рыбины, на дне которых утонули все яркие эмоции и лишь на поверхности плавала мутная усталость.

Она подняла руку с выставленным указательным пальцем. Мужчина благодарно замолчал.

Съемки длились нон‑стоп почти девять часов и изображать интерес к происходящему становилось все сложнее. Единственными, кто внимал каждому слову, буквально раскрыв рты были приглашенные местные жители. Они верили всему происходящему, охали и причитали, стоило экстрасенсу назвать некий факт, о котором никто не знал, хотя обо всем давно растрезвонили телевидение и интернет‑порталы.

– Он кричит, – говорила Инга, не открывая глаз. – Его тащат, а он кричит.

– Что кричит? – прозвучал бесцветный голос. – Спасите, помогите?

– Руслан, будете мне мешать, ждите неприятностей. – Женщина бросила на него полный ненависти и презрения взгляд, указательный палец сменился средним.

– Как ведущий программы, я обязан спрашивать вас, Инга. – Он не испугался, явно не в первый раз получив подобное обещание. – Так что вы увидели? Расскажите нашим телезрителям.

– Мне нужно туда, – вместо ожидаемого ответа прошипела женщина, указывая на стены церкви.

– Ступайте, – пожал плечами ведущий, – калитка открыта.

Бросив в сторону ведущего матерное словцо, ведьма поджала губы и направилась в нужную сторону.

Расталкивая друг друга, за ней ринулись и наблюдатели.

– Вот же… – далее следовало очередное крепкое слово, которое на монтаже обязательно запикают. – Тут вонища покойником разделанным! Вы куда меня привели вообще? Я же говорила, что не стану такие вещи просматривать! Всех прокляну, суки! Будете кровью харкать!

Она заметно грассировала, что вкупе с готическим обликом делало ее похожей на рассерженную гигантскую ворону.

– Инга! – ведущий поспешил к женщине, когда та, не дойдя совсем немного до лестницы, ведущей в храм, резко развернулась и уставилась на него. – Условия для всех участников равны, вы подписали соответствующее соглашение.

Сыграть такое невозможно. Ведущий впрямь был растерян. Он не знал, как продолжать съемку, но все же сделал знак оператору, чтобы тот не упустил ни одного кадра.

– Ты! – Она ткнула пальцем с заостренным ногтем в грудь ведущего. – Ты знал, какое будет задание, и не предупредил меня! Хочешь сам на месте того мужика оказаться? Так я устрою!

– Вы мне угрожаете? – Ведущий, насколько смог, придал себе серьезный вид, даже сдвинул к переносице брови. – Вас засняли несколько камер, такие доказательства потом можно использовать в суде.

– У меня один суд, – склонив голову набок, вдруг улыбнулась она, – как помру, так перед ним предстану, а твоих судей я всех на одном месте вертела. Можешь не засчитывать мне результат, потому как туда, – снова указала на храм, – я не пойду и никому не советую. Привыкли по бумажкам задания читать, продолжайте в том же духе! Мне моя жизнь пока не наскучила!

– Никто больше туда не пойдет. – От неожиданного окрика ведущий вздрогнул и обернулся. Расталкивая массовку, к ним направлялся высокий брюнет в полицейской форме. – На каком основании производится съемка и кто дал разрешение?

Ведущий приосанился. Полиции он даже обрадовался, коротко зыркнув на ведьму и получив от нее очередную змеиную улыбку.

– Вы, собственно, кто? – Он беззастенчиво рассматривал полицейского. Высокий, с военной выправкой, волосы темные, но уже изрядно тронутые сединой. На вид мужчине было тридцать пять, может, немногим больше, лет. – Все разрешения у нас есть, только имеете ли вы право требовать их?

– Майор Кольцов, – представился полицейский демонстрируя служебное удостоверение. – Ваши документы могу попросить?

– Попросить можете, но… – Ведущий умолк под давящим взглядом майора, а вот стоящая за его спиной ведьма улыбнулась уже кокетливо. – Дим, принеси разрешение! – крикнул, не оборачиваясь.

Когда все формальности оказались улажены, Кольцов вернулся в машину. На этот раз он подъехал вплотную к замороженной несколько месяцев назад стройке, потому как прятаться не имело смысла.

О пришлых ему сообщил тот самый Жора, которого сразу после убийства здешнего прораба приводили к нему на допрос. Кольцов сам велел звонить ему и отмечаться. Никакой необходимости в том не было, и все же так ему спокойнее. С чего Жоре вообще было переживать за то, что кто‑то приехал и что‑то там снимает, не очень понятно, однако он позвонил, коротко описал ситуацию и бросил трубку без лишних пояснений.

К тому моменту Кольцов успел пробить информацию о загадочном товарище, чья личность никак не давала ему покоя, и не нашел, к чему прицепиться. С документами у гражданина Новикова был порядок, хотя и имелись кое‑какие странности. Он появился будто из ниоткуда, гол как сокол. Никакой собственности, никаких долгов и кредитов. Последнее место работы санитаром в психиатрической лечебнице по чужому паспорту. Тамошний главврач проворачивал такие схемы не единожды, но не пойман – не вор. Последние два года женат на гражданке Новиковой Елене Владимировне.

В остальном: не привлекался, не состоял, не участвовал.

Ангел, а не человек!

Когда в окно машины постучали, Кольцов вздрогнул, но, увидев кто там, открыл дверь и вышел.

– Инга Перовская, – представилась женщина, протягивая руку для пожатия. – Правильно делаете, что гоняете их. Я сама не от хорошей жизни на шоу пришла. Не против, если закурю? – Достала пачку дорогих сигарет, очень диссонирующих с дешевизной зажигалки. – Врач сказала, если курила, бросать сразу нельзя. – И поймав непонимающий взгляд майора, добавила: – Я планирую стать мамой. Не смотрите на меня так, я еще не беременна, только готовлюсь. Это, знаете ли, серьезная работа.

Она говорила и говорила, точно спешила сообщить о себе максимум сведений.

– Понятно, – коротко ответил Кольцов, не зная, как поддержать разговор. – Поздравляю.

– Благодарю. Хотя пока и не с чем.

Улыбка делала ее лицо, раскрашенное под покойницу, более открытым и светлым.

– А разве ведьмам можно рожать? – Кольцов почему‑то вспомнил, как в первую встречу представился ему Жора, в лоб заявив, мол, колдун я. Сейчас вопрос был не совсем корректным, но он плевать хотел на приличия. За четыре месяца дело не сдвинулось с мертвой точки, и он уже ненавидел эту стройку и все, с ней связанное, имея полное право считать вторгшихся сюда телевизионщиков классовыми врагами, мешающими ему не только работать, но и жить.

Громкая история с убийством в недостроенном храме наделала много шума, как ни старались органы правопорядка ее скрыть. Кольцов на утренних летучках распекал на все лады пустоголовых подчиненных, грозил увольнением и «волчьим билетом», даже вспомнил уголовную статью за раскрытие служебной тайны. Однако вывести на чистую воду слившего информацию журналистам так и не удалось.

Новость обсуждалась без малого два месяца, что стало своеобразным рекордом в век технологий, когда любой чих могли раздуть до размеров воздушного шара и поглотить устаревший инфоповод как щука пескаря. Здесь же появлялись все новые факты о якобы похожих преступлениях, и полиции приходилось выезжать на каждое заявление. Стоит ли говорить, что девяносто девять процентов случаев никак не могли подходить под описание самого первого убийства, а в оставшийся процент вошли ложные или откровенно хулиганские доносы.

И вот когда, казалось, все улеглось, в город заявляется съемочная группа. С разрешения высокого руководства прибыли колдуны всех мастей. Официально – для помощи следствию, на деле же – просто нашли повод подогреть интерес к своему шоу.

– Вы забавный, – отсмеявшись после его вопроса, выдала Инга. – Я же не только ведьма. В первую очередь я – женщина.

– Настоящая?

– Ведьма или женщина?

Кольцову показалось, что вопрос ее задел. Женщина бросила на землю недокуренную сигарету, раздавила ее толстой подошвой громоздкой обуви.

– Не верьте всему, что видите, товарищ майор. – Улыбка сползла с ее лица. Если на первый взгляд Кольцов решил, что перед ним совсем молодая женщина, которую делает старше макияж, то теперь смог рассмотреть и морщинки‑лучики у глаз, и довольно глубокую носогубную складку. Бывшая жена очень переживала из‑за этой складки, вот он и запомнил.

– Не уверен, что правильно вас понял. – Кольцов ощутил странный конфуз. Вроде ничего такого не сказал.

– Вы телевизор не смотрите? – Ведьма снова улыбалась, примеряя очередной образ. – Да вы настоящий динозавр, товарищ майор. Неудивительно, что супруга решила от вас уйти.

– Дешевый фокус, – не глядя в ее сторону, ответил он. – Кольца на пальце нет, выходит – не женат. Возраст приличный, значит, скорее всего, жена была. Здесь два варианта: либо вдовец, либо разведен. Процент разведенных куда выше тех, кто потерял супругу по другой причине.

– С дочкой давно общались? Она ведь вылитая мать, потому и не хочется лишний раз память тормошить. – Ведьма говорила легко, так, словно он сам часть шоу, а она просто выдает заученный ранее текст. – Она скучает. Алина. Верно?

– Арина. Мою дочь зовут Арина, – поправил Кольцов. – Не знаю, как вам удалось, но я все равно не верю в вашу магию‑шмагию. Если есть такой талант, так шли бы в органы, людям помогать, а не перед камерой кривляться.

– Я и помогаю. Мы здесь расследование проводим. Человека убили. Да вы наверняка знаете. Только меня саму обманули, сказали, что никакой некротики, а на деле… Да что я вам говорю, вы сами то тело видели. Видели же?

– Послушайте, как вас там? – Кольцов чувствовал, как закипает.

– Инга, – подсказала она. – Инга Перовская.

– Так вот, Инга, не лезьте туда, куда вас не просили. Так всем будет лучше.

– Я бы не полезла, если бы заранее все узнала. Но и вам в одиночку не разобраться. Здесь другие силы задействованы.

– Мне не понять, – тихо обронил Кольцов, вспомнив слова Жоры.

– Что?

– Всего хорошего, Инга Перовская. Мне пора. Не мусорите здесь.

– Есть, товарищ майор! – шутливо отрапортовала она и, проследив, как он садится в машину, заводит мотор и уезжает, помахала вослед.

* * *

В отделение Кольцов возвращался в скверном настроении. Мало того, что ему практически ежедневно стучат сверху по голове из‑за «висяка», так теперь появилась новая зараза в виде колдунов.

И ведь если бы от них поступала реальная помощь, он бы и слова не сказал, но они же самым наглым образом паразитируют на чужих несчастьях. Все сказанное экстрасенсами по телевизору уже известно следствию. Никакой ясности экстрасенсы не вносят, зачастую еще больше запутывая и даря ложные надежды. Потолок их помощи – сделать загадочные лица, сообщив полушепотом, что обязательно раскроют все секреты, но не на камеру.

Еще и Жора, будь он неладен! Вот как он прознал про съемки? Снова шастал к монастырю? Конечно, плохо так думать, но если бы там хоть ногу кто сломал, тогда можно наложить официальный запрет. А пока ходят себе юродивые, никому не мешают, свечки палят.

Сворачивая к отделению, Кольцов едва не подскочил на месте, когда в тени начавшего желтеть клена увидел знакомую фигуру.

– Меня ждешь? – позвал он, все же надеясь на отрицательный ответ.

Жора медленно, как едва вышедший из спячки медведь, повернулся на голос. Кивнул. Но подходить не спешил. Кольцов сам двинулся ему навстречу.

– Идем, – велел он, поравнявшись с Жорой. – Я только от монастыря, твои там куролесят.

Кольцов шел впереди, затылком чувствуя буравящий взгляд. Шел и говорил всякие глупости, испытывая странную потребность подколоть молчаливого бугая, но от этого становилось немного легче, уходила накопленная злоба. Бугай же послушно топал сзади и никак не проявлял своего отношения к сказанному, а Кольцову очень хотелось, чтобы его задело. Он не испытывал к Жоре какой‑то особенной неприязни, просто чувствовал от того некий подвох и скорее находился в постоянной готовности, нежели имел предвзятые настроения.

Подумаешь – колдун! С кем не бывает!

В остальном же человек как человек. А как он себя позиционирует, его личное дело. Лишь бы не мешал никому.

Оказалось, что Кольцов совсем не расположен к разговорам. Еще и Жора застыл, едва шагнув за порог его кабинета, будто пойманный на битье стекол мальчишка, боясь подойти ближе к злющему полицейскому.

– Ну чего ты там застрял? – Кольцову стоило больших трудов не сорваться на крик. – Садись, говори, зачем пришел.

Жора, словно только и ждал разрешения, тут же плюхнулся на жалобно скрипнувший стул, без спроса схватил папку, безошибочно распознав нужную. Майор даже среагировать не успел, когда тот раскрыл ее и стал перебирать фотографии. Выбрав одно фото, на котором был запечатлен общий план внутри храма, положил фото на стол и ткнул пальцем в центр.

– Будут новые жертвы. – Ляпнул и замолчал.

– Кто и когда?

Кольцов решил, что для начала выслушает, а сразу после посадит Жору обратно в камеру. Пусть посидит, одумается, может, и еще чего интересное расскажет.

Он и рассказал:

– Я там был, все видел. Ничего не исчезло. И на фотографии видно.

Майор взял обозначенную фотографию, поднес к глазам, но ничего нового не увидел. Он давно изучил все материалы вдоль и поперек. Жора снова козырял своим якобы даром, ясновидением, или что там у него. Только Кольцов не общался с зелеными человечками и считал всех, кто утверждал о себе обратное, шарлатанами и жуликами.

Так чего же по двадцатому кругу гонять одно и тоже?

– Ты вообще можешь разговаривать нормально, а не так, будто сам себя с иностранного языка переводишь? Моя ходить, твоя не понимать! Жора, ты взрослый лоб, хватит уже в сказки верить!

– В тот день, когда ты меня спас, майор, – заговорил он тем самым «нормальным» языком, – активность была куда меньше. Значит, кто‑то подпитывает зло, обосновавшееся на стройке. И оно потребует новых жертв. Довольствоваться кровью животных долго не сможет. Произойдет новое убийство.

– Когда? – Кольцов сжал кулаки, вспомнив растерзанный трупик облезлого кошака и наспех затертый меловой рисунок на том же месте, где обнаружили первый труп четыре месяца назад. Про себя он давно уже называл прораба Ивана именно первым, чуя – будут и другие. Как же ему хотелось ошибаться! Если бы этот детина не бил фактами прямо в лоб, он бы уже выдал ему предписание с запретом приближаться к стройке. Если бы не глупая, ничем не обоснованная надежда на то, что Жора сможет помочь раскрыть преступление или хотя бы пресечь возможность повторения произошедшего.

Колдун разочаровал. Покачал головой, выдал коротко:

– Не знаю.

– Какого хрена голову мне морочишь? – Крик все же вырвался наружу, сотрясая стены кабинета. – Может, ты сам и промышляешь потихоньку, а потом приходишь и строишь из себя блаженного?! Может, мне тебя задержать до выяснения? Камеру тебе прежнюю определим, как раз после бомжа освободилась!

– Не я, – замотал головой Жора. – Пришлые не все притворяются, среди них есть настоящие. Настоящие могут стать жертвой.

– Уже подбираешь, кого следующим почикать? – Кольцов больше не сдерживался. – Чем ты живому человеку глаза вырезал, а? Язык щипцами вырвал или голыми руками? На вот, пиши!

Он положил перед Жорой лист бумаги и ручку. Подумал и заменил ручку на карандаш.

– Пиши. Я, такой‑то, сделал то‑то и тогда‑то. Пиши, я сказал!

Жора послушно придвинулся ближе к столу, чтобы писать было удобнее, и хотя внешне казался абсолютно спокойным, Кольцов услышал треск ломаемого карандаша, зажатого между пальцами с желтыми никотиновыми пятнами на подушечках.

– Ты куришь? – спросил он.

– Есть такой грех, – кивнул Жора. – Писать‑то чего?

– Дай сюда! – Кольцов выхватил бумагу из‑под ладони Жоры, скомкал и бросил в корзину. Попутно подумал, что зря выбросил, бумага в их отделе дефицит. – Сигареты с собой есть?

– Есть.

– Доставай.

– Здесь курить нельзя, товарищ майор.

– Поуказывай мне еще! – огрызнулся Кольцов.

Жора сунул руку в карман, чуть отклонившись на стуле, и положил перед Кольцовым помятую пачку.

– Так я и знал, – выдохнул Кольцов и уже совсем дружелюбно попросил: – Спрячь. Я бросить пытаюсь. Третий месяц в завязке.

Жора загадочно улыбнулся. Ему явно понравились слова майора.

Кольцов не стал выяснять, что его так развеселило, и продолжил:

– Я еще в самый первый раз нашел возле стройки окурки аккурат у храма. Тогда не придал значения, все же мужики работали, мало ли кто оставил. Сам не понял, чего покоробило. Потом сообразил, что если бы там было место для курения, окурков оказалось бы больше, а тут всего четыре штуки. Я еще название запомнил, дорогущие оказались. Будут работяги такие курить? Вряд ли! К тому же позже выяснилось, курилка имелась отдельная, по территории никто ничего не разбрасывал. Верующие были или просто правило такое, но факт остается фактом. Вот и хотел с твоими сравнить. Мало ли.

Жора слушал внимательно, не перебивал.

– Надо бы на экспертизу их отдать, да я не догадался, – винился Кольцов, сам не понимая, чего разоткровенничался с посторонним человеком. Вроде уже разобрался, перед ним не тот Георгий, которого он когда‑то знал. Так чего языком треплет? Может, догадывался, что тот не проболтается никому? Не заколдовал же его колдун в самом деле! – Тот человек явно нервничал, окурки большие оставались, каждая сигарета выкурена чуть больше чем наполовину. Ждал кого‑то?

Кольцов встал из‑за стола, взял с подоконника пластиковую бутылку с водой, начал поливать полуживой фикус в кадке. Пока были заняты руки, мозги работали лучше.

– Может ли это означать, что убийца действовал по заказу? Все это время мы искали исполнителя, а его, может, уже и нет. Понимаешь, к чему я веду?

Кольцов обернулся к Жоре, и тот кивнул.

– С другой стороны, если там находился сам заказчик, возникает вопрос: зачем? Для чего ему там стоять и курить? Не доверял исполнителю? Все возможно, но что‑то не сходится.

Жора пожал плечами.

Кольцов вернулся за стол, выдвинул верхний ящик, достал блокнот и что‑то в нем записал.

– Ты так и не сказал, зачем приходил, – убирая блокнот обратно в ящик, спросил он.

– Стройку нужно запереть и никого туда не пускать. – Вид у Жоры был озабоченный и максимально серьезный.

– Что значит запереть? Там калитка и ворота для въезда. Даже если на них замок повесить, кто‑то все равно пролезет. Наверняка уже пару досок выдрали. Как местные вообще забор до сих пор не разобрали, ума не приложу! Да и там теперь твои друзья из магического кружка по интересам. Все бумажки подписаны, выгнать я их не могу.

– Запереть надо, – упрямо повторил Жора, глядя исподлобья. – А местные не пойдут, знают, что место плохое.

– Да чего ты заладил, запереть да запереть? Говорю же, телевизионщики там, снимают передачу.

– Вот и ищи среди них жертву, – припечатал Жора, всем своим видом давая понять, что больше от него ничего не добиться.

– Ты у меня допляшешься! – пригрозил Кольцов. – Запру в камере и выдохну с облегчением.

– Может, так и лучше, – неожиданно выдал тот. – Я почти каждую ночь зов слышу, уже с трудом сдерживаюсь. Другие не смогут сопротивляться, пойдут и сгинут.

– Какой еще зов? Говори по‑человечески, без всего вот этого своего!

– Я не знаю, что там за сила. – Жора почесал затылок. – Только понимаю, что мощь большая и она будет расти. Надо запереть портал, через который она вырваться хочет. Пока там источник, который может превратиться в дверь.

– Ну запру я! – не вытерпел Кольцов. – Дальше что? У меня людей нет, чтобы там охрану обеспечить.

– Людям туда нельзя, их тоже убьют.

– Людям нельзя, тебя зовут и портал надо закрыть, – перечислил Кольцов, загибая пальцы. – Правильно?

– Угу, – Жора улыбнулся, видимо, обрадовался, что его поняли.

– А иди‑ка ты к черту, мил человек! И чтобы я тебя возле своего отдела больше не видел. Приблизишься на сто метров, упеку на пятнадцать суток минимум. Понял?

– Понял. – Кольцов снова видел перед собой не взрослого мужика, а виноватого подростка. Так и хотелось отвесить тому подзатыльник.

Жора уже было встал, чтобы покинуть кабинет, когда Кольцов неожиданно даже для себя сказал:

– Пожалуй, не будем тянуть. Гражданин Новиков Георгий Федорович, вы задержаны до выяснения обстоятельств. Можете позвонить домой, предупредить близких.

Когда задержанного увели, майор откинулся в кресле, прикрыл глаза.

Нервы ни к черту. Какого, спрашивается, он вызверился и посадил невиновного человека в камеру? Если тот вдруг поднимет бучу, уже сам Кольцов будет сидеть перед высшим начальством и оправдываться да подзатыльники получать. С другой стороны, пришел гражданин и открытым текстом заявил о готовящемся преступлении. Откуда он получил данную информацию, неизвестно, но сигнал поступил и проверить его майор обязан.

Ничего, посидит пару дней, охолонется, может, и в самом деле перестанет лезть не в свое дело.

Ишь ты, какой гусь нашелся!

Кольцов не догадывался, что уже следующим утром произойдет то, что заставит его не просто отпустить Жору, но и поверить всему, что тот ему говорил.

А пока он чувствовал себя почти счастливым, потому как завтра воскресенье и он планировал провести свой законный выходной в блаженном ничегонеделании.

* * *

Анатолий Северцев когда‑то дал себе обещание раз и навсегда прекратить насмешки и обидные тычки в его сторону. И упорно шел к своей цели. Нет, он не предвидел ничего подобного, хотя в будущем его и стали называть ясновидящим.

Глупцы, они даже не понимали разницы между видящим и медиумом, всех гребли под одну гребенку! А все потому, что сами были серой, копошащейся массой без отличительных признаков, за кои они выдавали свои машины, богатые дома, красивых жен или успешных мужей.

Обычное стадо, считающее себя избранными лишь потому, что сумели украсть больше других!

Его называли дурачком, когда Анатолий вдруг начинал без причины смеяться, разговаривать сам с собой, размахивать руками, будто отбиваясь от чего‑то, видимого только ему.

Так оно и было. Мертвые никогда не предупреждали о своем появлении, но и оказались они не такими, как изображает их мировой кинематограф. Никаких полуистлевших тел, рваных ран и торчащих костей. Умирая, они будто проходили через потусторонний салон красоты, и даже если труп оказывался обезображен, дух являлся в целости, чистый и сияющий.

Сияли, кстати, не все, а только умершие не более года назад. Почему так происходило, он не смог разгадать, а сами «гости» лишь пожимали плечами в ответ на подобные вопросы. Ровное, у кого‑то золотистое, а у кого‑то голубоватое, свечение окутывало их полностью и, в зависимости от оттенка, казалось теплым либо холодным. Имело ли свечение реальную температуру, ему опять же не довелось узнать.

Первый покойник показался Северцеву на кладбище. Что было логично. Наверное, мозг так устроен, что встреча с чем‑то, выходящим за грань понимания, должна происходить в тех местах, где чего‑то подобного ожидаешь больше всего. Сколько он себя помнил, его тянуло на кладбища с непреодолимой силой, и не было больше радости, чем семейные визиты на могилы усопших родственников. Его расстраивали долгие интервалы между такими походами, и он по‑настоящему скучал.

Маленький Толя и читать научился, рассматривая такие разные, многое говорящие о покоящихся под ними людях надгробия. Откуда‑то появились нужные слова и жесты для вызова и общения с мертвыми. Это сейчас он знает, что они появились не просто так, а тогда, в день, когда ему исполнилось семь, он просто шел, клал ладошку на ограду и приговаривал:

– Тук‑тук, я ваш друг. Просыпайтесь, поднимайтесь. Мертвые кости позову в гости.

Услышав стишок впервые, мама рассердилась. Она присела на корточки и объясняла, почему нельзя произносить такие слова. Она отчитывала сына, не видя поднявшегося за ее спиной высокого дяденьку, как две капли воды похожего на того, чье фото было выгравировано на черном гранитном валуне. Валун торчал из земли, ограды вокруг него не было, и ладошку пришлось положить на холодный камень, повторяя крутившиеся в голове строчки.

Дяденька сначала погрозил ему пальцем, а потом улыбнулся и исчез.

С тех пор они приходили уже сами, и только если возникала необходимость пообщаться с кем‑то определенным, Анатолий снова шел на кладбище, где произносил знакомое: «Тук‑тук, я ваш друг…»

Увы, не все было так безоблачно. Некоторые из покойников никак не желали уходить, поняв, что их видят и слышат. Один из таких прицепился к нему в пятом классе. Благообразный дедуля в старомодном костюме и галстуке болтал без умолку и травил анекдоты, частенько похабные. Некоторые были настолько смешными, что сдержать смех было просто невозможно.

Деда приходилось буквально гнать взашей, размахивая руками и топоча ногами.

Как оказалось, поднял Анатолий в свое время многих, но не все явились сразу. Мертвые интроверты встречались не реже экстравертов. Но даже они в какой‑то момент приходили за помощью или с просьбой передать что‑то ныне живущим родственникам.

Не всегда он мог исполнить их просьбы. Это только в кино можно прийти в чужой дом и передать весточку от почившего родича. В реальности тебя в лучшем случае пошлют куда подальше, в худшем же – запрут в комнате с мягкими стенами.

У него случился третий вариант.

В разгар девяностых, когда расцвели буйным цветом разномастные гуру, целители рейки, маги и колдуны всех мастей, Северцев решил, что настало его время. Молодая кровь бурлила, адреналин бил в голову, притупляя чувство опасности и здравого смысла.

Недолго думая, он открыл собственный «магический кабинет», сняв закуток в помещении разорившегося ДК. Народ шел сперва осторожно, с недоверием и скепсисом. Однако очень скоро клиентура начала прирастать, пришлось нанять секретаря для отсеивания заведомо бесперспективных и бухгалтера для подсчета прибыли. Деньги потекли рекой, а покойнички были только рады оказаться полезными. На том свете развлечений не предоставляли, вот они и перли дружной толпой, едва заслышав заветные слова.

В какой‑то момент Северцева так понесло, что он провозгласил себя едва ли не новой реинкарнацией Мессии, богом на земле. Появились единомышленники, пообещавшие помочь с нужными связями. На горизонте замаячила идея о создании собственного религиозного течения.

Мечта сбылась. За все насмешки, обидные прозвища и зуботычины бывший юродивый возвысился над биомассой, посчитав такой поворот свершившейся справедливостью. Он не сомневался, бараны пойдут за ним, послушно внимая каждому слову. Да если потребуется, жизнь отдадут, а после продолжат служить уже бесплотными духами.

Анатолий Северцев строил свою империю, и вот уже бывший ДК, в котором он занимал небольшой кабинет, полностью переделан под оккультный центр, оформленный, правда, как контора, предоставляющая ритуальные услуги. Знающие люди объяснили, что так проще, а он не вникал и не спорил. Филиалы «империи» появлялись то тут, то там на просторах бывших советских республик. Даже самоорганизовались подражатели и клоны, с которыми его служба безопасности расправлялась быстро и однозначно. Денежный поток многократно расширился. Но не деньги манили Северцева.

Ему нужна была власть!

Смотреть в глаза баранов, выходя на сцену, с которой он говорил с ними, называя своей паствой не из соображений гуманизма, но вкладывая в слово его прямое значение, вот что ему было нужно! Он давно забыл о своем даре, и мертвые оставили его в покое.

Он более не нуждался в них!

Но они нуждались в нем!

Когда его забирали люди в погонах, волоча прямо со сцены под оглушающий рев толпы, Анатолий звал, просил свою паству о помощи. Но пастухом здесь был только он, а они так и остались баранами, не способными броситься на волков, ухвативших их пастыря острыми зубами. Они орали, блеяли, обливались слезами, но предпринять хоть что‑то боялись. Волки казались страшными и слишком сильными!

Анатолию грозил огромный срок, и когда в кабинет начальника милиции вошли трое мужчин, он аж подскочил от счастья, узнав своих партнеров. Потребовал снять наручники и очень удивился, когда один из мужчин подошел и ударил его кулаком в живот.

Северцев согнулся, хватая ртом воздух, а когда принял вертикальное положение, понял, что милиционера в кабинете больше нет, его оставили наедине с бывшими друзьями.

– Толя, подпиши, – на стол легла гербовая бумага. Рядом позолоченная ручка.

– Что это? – Он повернул лист к себе, хотя в наручниках это было делать неудобно.

– Отказ от всего, что ты имеешь, – тут же объяснили ему. – Ну, кроме твоей однушки, в которой ты оставил доживать больную мать. Мы же не звери.

Мужчины дружно рассмеялись. А он расплакался, ощутив себя снова школьником‑изгоем, над которым издеваются его же одноклассники.

– Как ты только смог такую махину поднять, если слюни пускаешь, как баба? Подписывай и свободен. Не подпишешь сейчас и по‑хорошему, будет позже, но уже не так ласково.

– Я выйду и построю все заново! – Сказал Северцев, поверив в тот момент в собственные слова.

– Ты уже построил Вавилонскую башню. Радуйся, что тебя обломками не придавило.

Он вздрогнул и поднял глаза. Мужчин теперь было четверо. Но того четвертого, в растянутом свитере, бледного и худого, видел он один.

– Узнал? – мужчина сделал шаг в его сторону. – Вижу, что узнал. Я переписал на тебя квартиру и машину продал, чтобы быть ближе к тебе. Теперь‑то я все знаю, здесь глаза открываются моментально. А тогда верил. Веровал! – Он поднял указательный палец. – Но знаешь, я не держу зла. Человек по природе своей слаб и алчен.

– Чего застыл, убогий? Бери ручку или возвращайся в камеру.

Не говоря больше ни слова, Северцев поставил свою подпись в указанном месте.

Дверь кабинета распахнулась, вошел начальник милиции, но не один. Его сопровождали два амбала в белых халатах.

– Забирайте голубчика, – распорядился милиционер, – с утра с ним сладить не можем. Белая горячка у парня.

Он все понял. Сопротивление было бесполезным и могло лишь усугубить его положение. Да он и не сопротивлялся.

В больнице Анатолий почти не приходил в себя, не понимая под воздействием лекарств, кто перед ним стоит, живой доктор или по старой памяти заглянул врач века этак из девятнадцатого.

Сколько времени длилось такое существование, он узнал, только когда его вдруг перестали накачивать сильными препаратами и поместили в обычную палату с тихими, передвигающимися словно тени пациентами. Узнав – ужаснулся. Прошло почти четыре года.

Он быстро научился обманывать медсестер, пряча пилюли под языком, да его особо не контролировали. Рот открывать заставляли, но даже не заглядывали туда.

С отказом от любых лекарств пришло просветление в голове. Северцев вновь чувствовал себя живым.

Вечерами после ужина пациенты собирались в общем холле для просмотра телевизора. Программы строго регламентированные, дабы не вызвать приступы паники или агрессии у проходящих лечение. И как в один из вечеров канал переключился на новости, никто не понял.

На экране происходило какое‑то мельтешение, ничего не было понятно, пока закадровый голос не пояснил:

– Сегодня сотрудниками милиции была завершена оперативная работа по разоблачению религиозной секты под прикрытием бюро похоронных услуг. Управлением секты занимались…

Северцев ликовал, когда в объектив камеры по одному попадали лица его старых знакомых, перекошенные злобой и ненавистью. Стоял и улыбался, пока его самого не дернули за руку, велев возвращаться в палату.

Ночью он почти не спал, все прокручивал в уме произошедшее. Ведь все не просто так. Он избежал страшного унижения, пересидев опасное время в почти комфортных условиях. Не его позорно выводили под конвоем на глазах у миллионов зрителей, не его называли уничижительно представителем ОПГ и не его теперь отправят за решетку на долгие годы.

То, что с ним все это уже случилось ранее, пусть и в меньшем масштабе, Анатолий предпочел забыть.

Он избранный!

Спасенный и избавленный от куда более страшной участи ценою малых потерь.

Так он и жил с тех пор, уверенный в собственной исключительности, не забывая все же проявлять осторожность и осмотрительность.

Из больницы его вскоре выписали, в чем он снова увидел знак. Только оказалось, что за время его отсутствия все изменилось. И даже страна стала другой. Секты расплодились как грибы после дождя, и ему не осталось в данной нише места.

Объявления о магических услугах занимали целые газетные полосы. Северцев почти отчаялся, когда однажды на автобусной остановке к нему не подсела девушка. Она громко говорила по мобильному телефону, которые теперь были почти у каждого, а не являлись предметом роскоши.

– Ну я же сказала, что ищу. По всем объявлениям позвонила, одни шарлатаны. Не спрашивать же у прохожих: гражданин, а вы не экстрасенс случайно?

Это был очередной знак. Анатолий с трудом дождался, когда девушка закончит разговор и обратит на него внимание. Уверенный, что, едва взглянув, она сразу поймет, что искала именно его, он в последний момент успел заскочить в автобус, который вот‑вот должен был увезти его шанс на новую жизнь.

К счастью, в автобусе оказалось малолюдно, и место рядом с нужной барышней пустовало. Присев рядышком, Северцев сразу приступил к нужному разговору:

– Извините, – кивнул, робко улыбнувшись, – я стал случайным свидетелем вашего разговора и уверен, что мы можем быть друг другу полезны.

Его неприятно поразил скепсис в густо подведенных глазах, и та снисходительность, с которой барышня протянула ему визитку, предлагая созвониться и назначить встречу. Но Анатолий стерпел, зная, что позже за все отыграется.

Через неделю он занимал закуток в центре парапсихологии Ильи Загробного. Так звали его нового начальника и по совместительству сильного колдуна. Он сам себя назначил таковым, придумав уйму несуществующих званий и регалий. И только скромный сотрудник Толя Северцев видел, как за Загробным по пятам ходил мертвяк, время от времени обнимая того сзади, укладывая на плечо голову и блаженно прикрывая глаза. У самого Загробного в такие моменты начинались приступы тахикардии, он быстро отговаривался возникшими вдруг делами и запирался в своем кабинете.

Тогда‑то Анатолий и узнал, что гости «с той стороны» не всегда безобидны и милы. Есть среди них, оказывается, и те, кто питался живой энергией. Позже им нашлось определение, таких называли подселенцами или просто – подселами.

Избавиться от подсела трудно. Частенько он отлипал от донора только с последним вздохом оного.

Центр просуществовал почти одиннадцать лет, пока в один далеко не прекрасный день руководитель его не скончался. Присосавшийся покойник выпил его до дна.

Сотрудники остались без работы, разбредясь кто куда, и только Анатолий точно знал, что его шансы еще не исчерпаны. Так и вышло.

Телефон зазвонил через неделю. Ему предложили пройти кастинг в популярное шоу, занимающееся расследованием преступлений с помощью экстрасенсорных способностей.

Трудности возникли на первом же испытании. Анатолий тщетно пытался разговорить женщину, с потерянным видом взирающую на него. Она открывала рот, очерченный алой помадой, но не проронила ни звука. Как Северцев ни старался вытянуть информацию о ее насильнике и убийце, сбросившем после грязного дела тело в канаву, ничего не вышло.

С тех пор в его договоре отдельной строкой шел пункт, которым закреплялось его право отказаться от прохождения испытания в том случае, если расследуемый случай смерти произошел менее двух месяцев назад.

На стройке, где стоял пустой коробкой храм, оказался именно такой случай, только что‑то потянуло его внутрь. Войдя, Северцев разочаровался. Он ничего не увидел. И странное тянущее ощущение в районе солнечного сплетения исчезло без следа.

Проведя внутри куда больше времени, чем давалось на прохождение задания, он вышел и, грубо оттолкнув спешащего к нему ведущего, стремительно покинул кадр.

Уже ночью, в номере пансионата, Северцев проснулся от знакомого ощущения. В груди жгло, боль скручивалась в тугой жгут. Его тянуло куда‑то, но он еще не понимал, куда именно.

Наскоро одевшись, вышел в длинный слабоосвещенный коридор. Никого.

Анатолий прошел к широкой лестнице, полукругом убегающей вниз. Там в холле горел свет, отчего темнота снаружи за стеклянными дверьми казалась непроницаемой.

За стойкой дремала администраторша. Кажется, она даже не проснулась, когда Северцев отодвинул тяжелую щеколду на двери и вышел в ночную прохладу.

Здесь ощущение усилилось, и хотя он все еще не до конца понимал его природу, сопротивляться не хотелось. Обернувшись, убедился, что все спят, ни в одном из окон не горел свет. Выходит, никто не чувствует того же, что и он?

Мысль вспыхнула падающей звездой, заставив Анатолия быстрее передвигать ногами. До своей машины он добрался почти на ощупь и завел двигатель.

Он ехал, даже не включив фары, и не испытывал никаких неудобств. На его лице играла счастливая улыбка. Если бы Северцев бросил всего один самый короткий взгляд в зеркало, то увидел бы, насколько нелепо он выглядит. Но он не смотрел. Ему было не до того.

Зов усиливался, становился все отчетливее.

Анатолий выжимал педаль газа в пол, однако машина продолжала ехать с одной скоростью. Этого он тоже не замечал.

Его вела непоколебимая уверенность, что ему нужно туда. И не важно, где его пункт назначения, мимо не проедет.

Машина остановилась у кривого забора. За забором возвышалась темная махина храма. Точнее, темная она была раньше, а теперь освещалась ярким столпом ослепительного света.

Здесь зов сделался таким, что Анатолий уже не слышал ничего кроме него и шел, почти летел как глупый мотылек, на тот свет, который манил его с непреодолимой силой.

И вот он уже стоит в храме, легко пройдя сквозь столп огня, где‑то там высоко своды купола, со всех сторон давят серые стены с пляшущими по ним тенями, порождаемыми живым пламенем множества свечей.

На короткий миг пришло осознание. Что он здесь делает? И кто его позвал?

«Ты избранный. Я ждал тебя», – успокаивающе прошептал голос внутри его черепа, и Анатолий покорно лег на пол в центр начерченного мелом круга.

Последнее, что увидел Северцев, как к нему подошло странное существо с телом человека и крупной головой ворона. Существо склонилось над Северцевым, замершее было сердце сделало один затяжной удар и захлебнулось в поглотившей его мгле.

Глава 2

– Товарищ майор, улыбнитесь. Ну же, смелее. Иначе я обижусь и не стану с вами разговаривать.

Кольцов вздрогнул, будто вдруг задремал и теперь его разбудили, неосторожно тронув за плечо. Женщина, сидящая напротив, совершенно определенно чего‑то ждала от него.

– Простите, Инга. – Он положил на стол принесенное официантом меню и случайно задел бокал на тонкой длинной ножке. Бокал упал на скатерть, но не разбился, опасно откатившись к самому краю, где Кольцов успел его поймать. – Я не расслышал, что вы сказали, задумался.

Чувствовал он себя неуютно. Не только потому, что не любил ходить по подобным заведениям, предпочитая домашнюю еду, ну или в крайнем случае пиццу на заказ, а еще и потому, что отвык вот так сидеть с особой противоположного пола, пусть и без всякого романтического контекста. В конце концов, Перовскую он вызывал как свидетельницу в отделение, а оказался за столиком в ресторане. На других условиях встречаться с ним она не соглашалась. Законных оснований для допроса у Кольцова не нашлось, и скрепя сердце он пошел на условия женщины.

И теперь эта женщина, не отрываясь, смотрела на то, как он берет бокал, возвращая его на место. С ее и без того бледного лица, кажется, сошли вообще все краски.

– Вам нехорошо? – Он подался вперед. – Вы будто испугались чего‑то.

– Нет, – тут же взяла себя в руки Инга, – просто переживала, что вы не успеете и бокал разобьется. Стол довольно… высокий.

Вела она себя странно. Переживала за посуду и совершенно спокойно говорила о жестоком убийстве человека.

Когда неделю назад его вызвали на треклятую стройку, он и думать не мог, что будет новый труп. Ему позвонил Марат и сказал, что для него есть нечто интересное на прежнем месте.

– Тима, сюда! – расставив руки будто для объятий, приветствовал его эксперт‑криминалист. – Вот подарочек для тебя.

Эксперт указал на лежащего на полу мужчину лет сорока или чуть старше. Не возникало ни малейших сомнений в том, что убийство имело абсолютное совпадение с первым, четырехмесячной давности. Тот же меловой круг, оплывы свечей и кровавая маска вместо лица.

– Дай угадаю, – наклонившись к трупу, сказал Кольцов, – глаза и язык отсутствуют. Убили между тремя и четырьмя часами ночи.

– О да, мой проницательный друг, – радостно отозвался Марат.

– По телефону ты говорил о подарке. Неужели сделал вскрытие и обнаружил драгоценные камни в почках? Поделим твои двадцать пять процентов пополам?

– Ценю твой юмор, Тима, но нет. – Марат жестом подозвал стажера, который все время стоял в стороне, не решаясь подойти ближе. – Дружочек, покажи дяденьке следователю, что мы нашли.

– Есть! – отрапортовал молодой и протянул прозрачный пакетик.

– Что это? – Кольцов поднес пакетик к глазам.

– Это, Тима, засушенная птичья лапка. Очень похоже на ворона, а точнее, вороненка, размер маловат. – Эксперт сел на корточки и поднял за запястье руку покойника. – Трупик наш распрекрасный зажимал ее в кулаке, вероятно, сорвал с убийцы. Присмотрись, там ниточка имеется. Лапу носили на шее, используя как украшение или оккультный предмет, типа оберега.

– Пальчики есть?

– Слабые, но попробую что‑то вытянуть. По базе пробью, может и будет чем тебя порадовать. А пока интересности. Интересность номер раз. Убиенного звали Анатолий Северцев, личность одиозная, в свое время наделавшая много шума. – Марат включил режим лектора, который не слишком нравился Кольцову, но если эксперта перебить, может обидеться, и тогда из него придется вытягивать каждое слово, а результатов экспертизы ждать в порядке «общей очереди» без дружеского блата. – Называл себя воплощением бога на земле и имел собственное религиозное течение. В конце девяностых пропал с радаров, пока не объявился вновь уже в образе колдуна на популярном нынче мистическом шоу.

– Погоди, – не выдержал и перебил его Кольцов, – хочешь сказать, он один из этих?

– Из этих, – Марат кивнул, стягивая с рук резиновые перчатки, – но это еще не все. Насколько мне удалось выяснить, дядька довольно говнистый и много с кем успел поцапаться. Требовал к себе особого отношения, видимо, сказывалось лихое прошлое. Отсюда интересность номер два. Накануне у него случился довольно серьезный конфликт с одним из участников, дошло до мордобоя.

– Отбираешь мой хлеб? – усмехнулся Кольцов. – Уже провел первичный опрос?

– Боже упаси, Тима! – эксперт поднял руки в капитулирующем жесте. – Все проще, имеющий уши да услышит. Тело обнаружил их ведущий, он же и по нужному номерочку позвонил, сообщил о случившемся.

– А интересность номер три будет?

– Экий ты ненасытный, Тима. – Марат цокнул языком и махнул рукой. – Пойдем‑ка проветримся.

Снаружи светило по‑летнему яркое, но уже не такое теплое сентябрьское солнце. Оно золотило серые стены храма, хотело скрыть творящийся за теми стенами ужас.

– Почерк убийства идентичен первому случаю, – заговорил Марат, едва они вышли на улицу, – но есть и отличия. Точнее, всего одно и, возможно, ничего не значащее. Однако я обязан проинформировать. Северцев сам пришел сюда как баран на заклание. Приехал на машине, зашел в церковь и умер. Ну как умер, его убили, конечно, но никаких следов борьбы или даже малейшего намека на сопротивление нет.